Как и следовало ожидать, женщина уверенно опознала Шилова в  качестве
напарника Глеба. Как и следовало ожидать, Шилов от всего отказался.
     Поиски истины Строкач перенес на иную почву.
     - Что я для Мерецкова? Пешка, данник, - инвалид в  кресле,  казалось,
кокетничал. - Все меня презирают. Попользовались, а там  -  хоть  подыхай.
Вот я с вами начистоту, а мои же парни меня и сдадут со всеми потрохами.
     - А чего вам  бояться?  Мертвого  бандита?  Зато  нас  вы  подводите,
Валерий Кузьмич. Вам бы раньше говорить с нами  откровенно  -  глядишь,  и
здоровье бы было покрепче. Или вы и сейчас чего-то спасаетесь? Я, конечно,
не спрашиваю, что сталось с вашими обидчиками, хотя и о-очень любопытно.
     Лицо Сутина исказила гримаса. Сцепив зубы, он просвистел:
     - Ничего. Гуляют.
     - Вы хотите сказать, что знаете их?
     - Нет Павел Михайлович. И вообще, речь не о том.  О  Мерецкове,  если
даже он и мертв, мне нечего сказать. Это  не  тот  человек,  чьи  поступки
можно обсуждать. Это - табу.
     - Благоразумно. Но у меня действительно  есть  основания  утверждать,
что Мерецков мертв.
     - Вы видели его труп?
     - В известной степени.
     Сутин не стал спрашивать, что бы  могло  означать  это  "в  известной
степени". Он просто выжидательно молчал. Затем, поколебавшись  и  опасливо
взглянув на дверь, за которой скрывались его телохранители, заговорил.
     - Как  бы  там  ни  было,  Мерецков  человек  порядочный.  При  любых
обстоятельствах слово держит и плохого сказать о нем нечего.
     Строкач,  тасовавший  на  столе  фотографии,   указательным   пальцем
подтолкнул их к Сутину. Тот, даже не взглянув, тоскливо уставился  в  лицо
майора.
     - Ну, и что вы хотите этим сказать, Павел Михайлович? О том, что  это
заведующий первой аптекой, вы  знаете  и  без  меня.  Вас  интересует  его
моральный облик или имущественное положение?
     - И то и другое. И любое третье, которое всплывет. А самое главное  -
его отношения с Мерецковым.
     Сутин молча недвусмысленно ткнул себя большим пальцем правой  руки  в
вену на локтевом сгибе левой и горестно покачал головой, потом  продолжил,
голосом выделяя первые слова в каждой фразе:
     - Я наркотиками не торгую. _М_н_е_ никто торговать и не даст.  _М_н_е
этот аптекарь без надобности.
     Строкач зашевелил губами у самого уха инвалида.
     - Наркотики к Мерецкову шли через Бобровского? Быстро, быстро!
     Сутин утвердительно кивнул, забормотал скороговоркой:
     - Через Бобровского прошло столько дури  -  мафии  и  не  снилось!  И
деньги должны были остаться. Очень много,  хотя  его  доля  не  так  уж  и
велика. Мерецков никому не  оставлял  много,  с  кем  бы  ни  работал.  Не
деньгами, а страхом людей держал.
     Отстранившись от уха Строкача, добавил погромче,  косясь  уже  не  на
дверь, а на фотографии, которые все еще держал в руке.
     - Нет, есть люди, против которых не пойдешь в одиночку. Не знаю,  кто
бы и решился, разве что какие-нибудь наглухо отпетые.
     - Вроде сектантов из катакомб? - не удержался Строкач, хотя  поначалу
решил не перебивать.
     - Из катакомб? Да, те точно ничего не боятся.  Но  они  с  нашими  не
общаются, уходят от разговоров.  А  в  катакомбы  ни  один  здравомыслящий
человек не сунется... В общем, людей на  фотографиях  я  видал.  Пять  лет
колгочусь в районе, всех в райотделе в лицо знаю, а этих парней встречал и
в нерабочее время. Мне одного  раза  хватает,  чтобы  человека  запомнить.
Прямо скажу - озадачили они меня. Вы ведь знаете, что я имею, ну,  скажем,
некоторое отношение к вокзальной шантрапе...
     Строкач успокаивающим жестом показал, что Сутин может говорить вполне
откровенно. С самого начала было  очевидно  -  майор  пришел  не  по  душу
"главного нищего", однако, получив подтверждение, Сутин снова оживился.
     - Я, конечно, не слежу за каждым попрошайкой,  но  в  конечном  счете
большинство чуть-чуть отстегивает  в  общак.  Сам  я  только  передаточная
инстанция, теперь еще и немощная. Мелочишка, конечно, бывает, прилипнет  к
рукам, и на том спасибо. Ну, а есть такие, что не платят, этим Бог  судья.
За всеми не угонишься, руки коротки.  Э,  да  что  там...  Когда  все  это
случилось, и я немного очухался,  то  научился  радоваться  самым  простым
вещам, даже таким, которые раньше только раздражали. Так, когда мы заехали
на станцию техобслуживания, мне все эти запахи масла, бензина,  металла  -
лучше  французской  парфюмерии.  Я  ведь  раньше  и  сам  любил  в  машине
покопаться...
     - И что же на станции? - поторопил Строкач.
     - Встретил я тогда этих двоих, - он щелчком отделил фотографии Демина
и Агеева. - Они там масло меняли, что ли. Чего там чинить?  Машина  новая,
хоть год не заглядывай. Они пошли с мастерами договариваться, и мои  парни
тоже - что-то с двигателем у "Форда".
     - Ба! Неужто и твоим парням надо договариваться?
     - Шутите, Павел Михайлович. Нет, конечно, некоторым уважением  я  там
пользуюсь, но, пожалуй, мой рейтинг пониже вашего. Знаете, на  "вазовском"
центре даже из своих очередь, но ни разу мне не удавалось  вперед  милиции
забежать. Да чего я болтаю - у вас же у самого "жигули".
     - Информация у вас поставлена, Валерий Кузьмич.
     - Да, есть маленько. В общем, выкатили меня парни из  автобуса,  ушли
договариваться. Я специально сказал, чтобы  не  гнали  -  не  похожу,  так
покатаюсь среди людей. Как раз возвращаются эти ваши - молодые,  здоровые,
на меня ноль внимания, и плевать им на то, что  я  их  вижу  насквозь  Вот
тут-то я и ошибся. Пригляделся - а у них на  заднем  сиденье  в  "жигулях"
один типчик сидел - и обомлел. Этот Виктор у меня на вокзале на ступеньках
пятаки косил. Такой себе крепенький мужичок, умело  под  дурака  канал,  и
мастер был ногу выворачивать  -  прямо  натуральный  калека.  Появился  он
неизвестно откуда месяца за два до того.  Мне  донесли,  что  поначалу  он
отказывался платить, я и подумал - может, и вправду дурак. Но  тут  я  его
увидел совсем другим - солидный, вальяжный,  разъевшийся.  Локоть  в  окно
выставил, американской сигареткой попыхивает... А на руке - не поверите  -
золотые часы с браслетом.
     - Может быть, вы ошиблись?
     - Я же сказал - на лица у меня абсолютная память. К тому же у него  и
приметная наколка на пальце, у этого Виктора.
     - Какая?
     - Как у всякого быдла: косой крест на безымянном пальце левой руки.
     - У вас действительно память что надо, Валерий Кузьмич.
     - Короче, когда парни вернулись к машине, заметили, что  я  на  этого
обозревшего попрошайку посматриваю. Близко я на коляске не  подъезжал,  но
все же стоял  и  не  так  далеко,  чтобы  лиц  не  разглядеть.  Один  даже
поморщился, но Виктор этот рукой махнул,  засмеялся,  и  они  успокоились.
Он-таки, видно, имел на них влияние.
     - Говоришь, Виктор? А возраст, приметы, откуда приехал?..
     - Фамилию у нас не спрашивают. Я попробую что-нибудь узнать,  но  это
сомнительно. Родом откуда-то из Сибири или с Урала, если не врет.  Рост  -
средний, возраст неопределенный - можно дать и сорок, и пятьдесят.  Он  же
грязный явился - ни черта не разобрать. Где сейчас, не имею представления,
а тогда жил где-то на окраине, по направлению к Матвеевке.


     Это направление давно занимало Строкача. В пяти километрах от вокзала
- уже за городской чертой  -  были  обнаружены  "жигули"  Агеева.  Там  же
находились и выходы из катакомб. Однако и в противоположном конце  города,
неподалеку от станции техобслуживания, располагались аналогичные колодцы и
штольни, часть из которых давным-давно обрушилась, но некоторые  были  еще
проходимы.
     В последние месяцы Строкач не избежал контактов с автосервисом -  его
"жигули" старели и все чаще требовали ремонта,  который  обошелся  бы  ему
куда дороже, если бы пронырливые слесаря не пронюхали о месте его  работы.
Каким образом - майор так и не установил, однако на его вопросы,  пусть  и
совершенно невинные, доблестные  воины  автосервиса  отвечали  с  показной
готовностью.
     Слесарь Чубук был громоздок и неуклюж, а роба его  до  такой  степени
промаслена, что превратилась в какой-то лоснящийся панцирь  В  чистом  его
никто не  видел,  поскольку  то,  во  что  он  переодевался  после  смены,
выглядело немногим лучше. Куда Чубук девал заработанное, не знал никто,  а
зашибал он побольше остальных  -  недаром  к  нему  еще  много  лет  назад
прилипла кличка "Вымогатель".  Если  какой-то  детали  нельзя  было  найти
нигде, то это вовсе не значило, что ее нет у Чубука.  Оценивающе  взглянув
на клиента, слесарь заламывал такую  цену,  что  многие  только  изумленно
вертели головой. Однако - платили, куда денешься. Принимая  купюры,  Чубук
смущенно улыбался: "Инфляция!"
     Однажды он разъяснил Строкачу, что делит всех клиентов на выгодных  и
необходимых. По тому, как Чубук восторженно приветствовал майора, встретив
его у проходной, можно было судить, к какой категории он его относит.  Ему
и раньше случалось бросать полуразобранный  сверкающий  "мерседес"  и  под
возмущенные  вопли  хозяина  отправиться  менять  на  "жигулях"   Строкача
какую-нибудь пустяковую прокладочку.
     Так и в этот раз - он бросился к майору едва ли не  с  распростертыми
объятиями, хотя это был всего лишь ритуальный  жест.  Чубук  был,  вопреки
обыкновению, в приличном костюме, однако на лбу у него  красовался  жирный
мазок графитной смазки, а под глазом - небольшой кровоподтек.
     - Павел Михайлович, какими судьбами!
     Строкач не стал делать вид, что  его  интересуют  дефицитные  мелочи.
Чубук, помимо основных  занятий,  был  неистощимым  кладезем  всевозможной
информации и сплетен, обладал приметливым глазом и бездонной памятью.
     - Помню их, а как же! Клиенты как клиенты. Из милиции? А что мне  эта
вневедомственная охрана? В остальном - нормальные парни. Они часто  вдвоем
заезжали. Саша пижон, конечно, - то резину английскую ему достань, то руль
итальянский...  Повезло  ему  с  машиной:  черный  салон,  длинное  крыло,
пятиступенчатая коробка,  двигатель  на  полтора  литра...  это  пусть  он
кому-нибудь рассказывает, что в общей очереди такую машину получил.
     - Не жалуете вы милицию, Чубук, - заметил майор.
     - Это смотря какую. Да этого сержанта вневедомственной  охраны  может
натянуть кто  угодно.  Таких  машин  на  партию  -  раз,  два  и  обчелся.
Директорский фонд.
     - Хорошо. А как насчет этого? - Строкач достал фотографию Кольцова.
     По лицу Чубука промелькнула тревожная тень. Однако "Вымогатель"  умел
прятать  свои  чувства.  Отрицательно  покачав  головой,   он   недоуменно
воззрился на майора. Строкач слишком  хорошо  разбирался  в  людях,  чтобы
продолжать настаивать.  Кроме  того,  выяснилось  что  нищего,  с  которым
произошла стремительная метаморфоза, Чубук также не приметил.
     Однако вокзальные  побирушки  с  готовностью  опознали  таинственного
"Виктора", дополнив фоторобот весьма живописными деталями. Все они в  один
голос утверждали, что в качестве нищего тот был  на  редкость  убедителен,
вызывая подлинное сострадание у прохожих.
     С другой стороны, появление  "Виктора"-босса  в  городе  незамеченным
остаться не могло. Финансовая элита - узкий  круг,  где  все  знают  всех.
Оперуполномоченные впустую рыскали по ресторанам  и  в  "Бизнес-клубе",  в
среде картежников и крупных спекулянтов.
     Но в том, что фотография Кольцова о чем-то говорила  слесарю  Чубуку,
Строкач мог дать голову на отсечение.


     В этот дом Строкач за последние дни зачастил. Отодвинув возникшего на
пороге телохранителя, майор прошел знакомым коридором, неслышно  приоткрыл
дверь ровно настолько, чтобы протиснуться, и ступил на пружинящий ковер. В
мягкости его движений проступало что-то зловещее.
     Строкач  пересек  комнату  и  уселся  напротив  Сутина.  Впервые   он
находился  здесь  не  в  качестве  заинтересованного  собеседника,  а  как
представитель власти.
     -  Значит,  продолжаем  шутить,  Валерий  Кузьмич?  Пусть,   дескать,
следователь помотается по ложному  следу,  а  мы  пока  кое-какие  делишки
закончим. Знакомый номер, но хорош в теории. А  в  тюрьме,  между  прочим,
сейчас ох как не  сладко,  не  говоря  уже  о  лагере.  Вы,  Сутин,  какой
предпочитаете: белозерский "Пятак" или Новосибирск? Других  для  инвалидов
вроде нет.
     - Но за что, Павел Михайлович?
     Строкач глянул с презрением.
     - Думаю, впрочем, долго маяться  не  придется.  Свои  же  пришьют  за
"нескромность". Знаете,  как  бывает  -  то,  се,  глядишь,  уже  и  слухи
поползли...
     - Но ведь я же честно помогаю!
     - Помог волк кобыле!.. Ведь вы же знали, что Мерецков жив! -  Строкач
почти кричал.
     - Но я же и не говорил, что он мертв! Напротив, я дал понять, что это
не так.
     - Хватит! Вы отлично знали,  что  Мерецков  подсунул  нам  фальшивку.
Татуировка была нанесена на кожу трупа.
     - Павел Михайлович, да за кого вы меня в самом деле принимаете?  Я  и
раньше был не больно важной птицей, а  после  этого  случая  мне  и  вовсе
надеяться не на что!  Вверх  дорога  закрыта.  Неужели  вы  считаете,  что
Мерецков станет делиться со мной своими планами? Да ни в жизнь. Он  парень
практичный и сунуть нос в свои дела никому не позволяет. Даже за  деньгами
он обычно Грызина присылает. А тот - пришел, взял и был таков.
     - Да уж, особь отборная.  Давно  у  нас  на  примете.  Хотя  и  вашим
охранникам тоже палец в рот не клади.
     - Боксеры. Туда-сюда, кулаками помахать... Ерунда.  Вот  Грызин...  У
меня после ваших вчерашних слов у самого сомнения. Как раз и срок  подошел
деньги наверх подавать.
     - Какая разница? Даже если Мерецков и покойник, так что, уже  и  дань
платить не придется? - ухватился Строкач за проскользнувший новый мотив.
     - Нет, в "общак" долю поднимать так и так надо.  Вопрос  в  том,  кто
будет им распоряжаться. Ясно, что не Грызин.  Тому  только  жмуров  делать
можно доверить. А что вы думаете? - Сутин напыжился,  распрямил  спину.  -
Как, по-вашему,  лучше,  чтобы  блатными  правил  наркоман  и  убийца  или
несчастный инвалид, которому в этой жизни уже ничего не нужно?
     - По-нашему и вовсе все эти "короли" в блатном мире  ни  к  черту,  -
возразил Строкач, зная, однако, что это  не  совсем  так.  -  Вы,  значит,
подходите на роль "короля"  лучше,  чем  прежний?  Тогда,  думаю,  следует
обсудить его достоинства и недостатки. Может быть, к чему-нибудь и  придем
к обоюдному удовольствию. Мне тоже кажется, что Мерецков зарвался.
     Собеседники отлично знали, что большая часть перемещений и назначений
в недрах блатного мира происходит под  контролем  милиции,  а  зачастую  и
прямо с ее ведома и соизволения.
     На  слове  "тоже"  глаза  Сутина  потеплели.  Неплохо   иметь   столь
влиятельного единомышленника. За дверью раздался шорок, и в ту же  секунду
майор оказался слева от дверного проема. Сутин побледнел. Рванув  на  себя
ручку, майор оказался нос к носу с увлеченно подслушивающим охранником. На
лице боксера играла  зловещая  ухмылка,  не  предвещающая  хозяину  ничего
хорошего. Решение у Строкача было уже готово.
     -  Собирайтесь,  Зуев,  вы  задержаны.  Вам,  Сутин,  пока  и  одного
охранника хватит, оно и не так накладно.
     Проявив благоразумие, сопротивляться  задержанный  не  стал.  Блатные
были неплохо осведомлены о том, что собой представляет майор  Строкач.  По
дороге в машине он ухмылялся и бурчал:
     - Так я и знал, что безногий - сука.  Ну  скажите,  гражданин  майор,
почему я их за версту чую? Телепатия, что ли? Может, у  меня  аллергия  на
них?
     - К врачу обратись, - посоветовал Строкач, невозмутимо крутя  баранку
и глядя на дорогу. - Иглотерапия хорошо помогает. Но, думаю,  со  временем
само пройдет.
     - Ага, спасибо. Иглы под ногти - это мы наслышаны.
     Майор недоуменно глянул на задержанного. Тот поправился:  -  Не  вас,
конечно, имею в виду. Но вот умеете же разговорить человека  на  допросах.
Однако не напрасно грешили мы на  калеку.  Пожалели  падлу!  Какой  же  ты
блатной, коль себя уберечь не сумел? За просто так  ноги  не  ломают.  Ну,
ничего, хоть в одиночку, хоть куда, а больше  трех  суток  не  продержите.
Сегодня среда, значит, до субботы Обрубок  еще  поживет.  Неудачно  вышло.
Обычно вы в пятницу забираете, два дня выходных, а уже  на  следующие  три
задержание оформляете, чтоб было время  поработать.  Грызин  меня  вовремя
предупредил: "Следи за калекой. Чуть  что  учуешь  -  считай,  ты  на  его
месте".
     - А хочется в боссах походить? - подбросил Строкач.
     - А вам не хочется? Ах, ну да, я и забыл, что вы и так в  прокуратуре
босс. Сколько вы там у себя получаете?.. Если без взяток?
     - Если без взяток? Да немного. Тебя не устроит. Ага - вот мы и дома.
     Строкач  затормозил  вовсе  не  у  подъезда   прокуратуры.   "Жигули"
остановились возле райотдела, и этот ход позволял  майору  опять  снять  с
повестки дня маленькую  проблему,  в  которой  не  должно  было  случиться
прокола. Зуев мог попытаться сбежать и, конечно же, далеко бы не ушел,  но
на его пути было  множество  таксофонов  и  каким-нибудь  из  них  он  мог
воспользоваться. Мог и крикнуть случайному знакомому или прямо на улице  в
толпу  об  измене  Сутина  блатным  идеалам.  Возле  райотдела  же  всегда
толпились милицейские,  и  оба  варианта  передачи  информации  для  Зуева
исключались.
     В райотделе Зуев повел себя сдержанно, и  лишь  перед  водворением  в
камеру  на  совет  Строкача  вести  себя  смирно   ответил   специфической
улыбочкой. Работники следственного изолятора получили строжайшее  указание
содержать Зуева в полной изоляции, невзирая на суммы,  которые  он  станет
предлагать за возможность передать записочку на  волю.  Оставляя  Зуева  в
изоляторе, майор, однако, больше полагался на себя.
     Перепуганный Сутин согласился на  все  условия  Строкача,  и  тот  по
телефону  изложил,  как  ему  следует  действовать.  До  начала   операции
оставалось  еще  три  часа,  и  майор  почел  за  благо  посетить  станцию
технического обслуживания.
     - Чубук? Так он сейчас в магазине. С чего бы ему гайки крутить, разве
не знаете - он у нас теперь коммерсант.
     Когда в магазине запчастей Строкач осведомился,  нельзя  ли  повидать
Чубука, полногрудая молодая женщина, ослепительно улыбнувшись, ответила:
     - Леонид Владимирович только что уехал. Что ему передать?
     Строкач прищурился и спросил наугад:
     - А кто его замещает?
     Его догадка насчет командного положения Чубука в магазине  немедленно
подтвердилась. Красавица улыбнулась несколько менее ослепительно:
     - Сюда, прошу вас. А вы по какому, собственно, вопросу?
     - По  производственному,  -  успокоил  Строкач  женщину  и,  негромко
постучав, отворил дверь с табличкой "директор".
     Сидевший  за  столом  молодой,  но  рано   располневший   мужчина   в
превосходном двубортном костюме и  белой  шелковой  сорочке,  видимо,  был
неплохим  физиономистом.  Ибо  немедленно  указал  на   кресло   напротив,
отмахнувшись от удостоверения.
     - Ну что вы! Майор - так майор. Прокуратура - так прокуратура. Что  я
- человека не вижу? Скрывать мне нечего, отвечу на любой ваш вопрос...
     - Вижу, что беседа у нас может  получиться.  Давайте  сразу  к  делу,
времени у меня в обрез. Пожалуйста, вот бухгалтерские документы, -  мягкая
рука легла на стопу картонных папок.
     - Hет, бумаги - это по линии экономической преступности.  Надеюсь,  у
вас с ними полный порядок, - и не обращая внимания  на  энергичный  кивок,
продолжил: - Меня интересуют общие  вопросы,  а  может  быть  и  некоторые
частные. Вот магазин ваш - это частное предприятие...
     - Именно частное, - весело отозвался собеседник. - Три учредителя: я,
продавец и один из наших слесарей...
     Строкач  успел  обернуться  и  проследить,  куда  устремился   взгляд
завмага. В  дверях  показалась  продавщица,  на  лице  ее  было  тревожное
выражение. Как ни в чем ни бывало, майор вернулся к разговору.
     - Итак, учредителей трое. Кто главный в магазине? Вы?
     - Ну, как бы поточнее сказать... Мы все равны. Внесли но десять тысяч
рублей паевого взноса...
     - Это оставьте для финотдела и райисполкома. В любом деле только один
хозяин. Вы ведь директор?
     - Это не совсем так. Я тут, собственно, человек новый. Имею кое-какие
бухгалтерские навыки.  А  поставки  -  этим  занимается  Чубук.  Мужик  он
деловой, везде связи, все отлажено - будь  здоров.  А  реализация...  Сами
знаете, запчасти не залеживаются.
     - А в каких долях распределяется прибыль? И  помните  -  я  расследую
дело об убийстве трех сотрудников милиции!
     - Господи помилуй!
     - Я уверен, что вы тут ни при чем. Допускаю, что и Чубук - тоже. Меня
интересует ограбление вашего магазина.
     Лицо   завмага   поскучнело   и   наконец   вернулось    к    прежней
официально-благожелательной мине.
     - Скрывать нечего, все здесь Чубук поставил на  ноги  и  организовал.
Большая умница все-таки Леонид Владимирович.
     - Что организовал? Ограбление? - Строкач улыбнулся.
     - Нет, конечно. Помещение, поставки, кредит... Словом,  дал  магазину
жизнь. И хотя мне кажется, что моя доля могла бы быть и не такой мизерной,
отношусь к этому спокойно. Без него и такой не было бы. Хотя, полагаю, что
у него есть и неизвестные нам расходы.
     - Конкретнее.
     - Ну, как вам сказать...
     - Да так и говорите: вино, карты, женщины? Наркотики, в конце концов?
- Строкач с трудом мог представить Чубука, закатившего рукав  промасленной
спецовки и мозолистыми пальцами вгоняющего в вену иглу.
     - Все, что угодно, только не наркотики. Выпить Леонид Владимирович не
дурак, но денежку уважает больше. Женщины? Большей частью - потрепаться.
     - А меньше?
     - Жена у него - сущая мегера. От такой стервы на сторону не бегать  -
грех. Вас интересует, кто у Чубука в любовницах? Анкеты  не  видел,  звать
Любой. Аппетитная голубоглазая блондинка, крупный рот, круглый подбородок.
Познакомились в Сочи. Вот и все, что мне известно.
     - Она что, сочинская?
     - Да нет, местная. Чубук здесь продолжал с ней встречаться,  а  я  ее
видел только на фотографии: стоят, обнявшись, у фонтана рядом с гостиницей
"Москва", у Любы букет роз... Ох, если бы его Катерина знала, какие деньги
Леонид Владимирович оставил в Сочи.
     - И сколько же потратил Чубук?
     - Трудно сказать. Он словно впервые за много  лет  с  цепи  сорвался.
Расходы были чудовищные, потому что он сходу обменял рубли на  доллары  по
черт знает  какому  курсу.  И  пошло  -  валютные  девочки,  бары,  особые
развлечения,   за   которые   платят   только    "зелеными"...    Вернулся
взбудораженный, взвинченный загулом. Не говорил  -  буквально  мычал:  "Не
могу никак отойти". И сразу ввел режим жесткой экономии.
     - И все же? Примерную сумму назвать можете?
     Бог знает. Я его деньги не считаю.
     Было однако в тоне завмага нечто, что не позволяло Строкачу  поверить
в его искренность. Вместе с тем суммы, которыми оперировал Чубук, начинали
все больше интересовать майора.
     - Вижу, уважаемый, что так нам не договориться. То, что я не  работаю
в службе по борьбе с экономической преступностью, вовсе не значит, что ваш
магазин не будет закрыт в течение часа после моего  ухода  по  результатам
проверки. Дальнейшие пояснения, видимо, излишни. Я требую  назвать  суммы,
которые прошли через руки Чубука за последнее время.
     - Мой блокнот в вашем распоряжении, как и  моя  память.  И  все-таки,
сколько денег взял с собой Леонид Владимирович, никто не знает, клянусь. В
сущности, ехал он в командировку в Тольятти, а позвонил из  Сочи.  "Придет
Катерина - возьми в сейфе четыреста тысяч, отдашь  ей.  Тут  надо  уладить
кое-что". Я еще подумал: не приведи господи, рэкет.
     - И часто такое случалось?
     - Впервые. Обычно он был аккуратен с девками.
     - А вас не смутило, что он звонит из Сочи, а не из Тольятти?
     - Да я поначалу и не подумал. Только, когда  он  звонил  второй  раз,
через два дня, телефонистка  говорит:  "Вас  вызывает  Сочи".  Ну,  а  там
понятно, какие запчасти.
     - Хорошо. Теперь меня интересует все, связанное с вашим предприятием.
Я имею в виду не повседневный обиход и не ассортимент, а все, выходящее из
ряда вон. Скажем, происшествия...
     - Происшествия... Обокрали нас, вот и все происшествия. На  этот  раз
Леонид Владимирович добрался-таки  до  Тольятти,  вернулся  с  товаром,  -
завмаг сокрушенно покачал головой. - Если бы успели продать, поправили  бы
дела.  Там  всякая  мелочь  была,  места  занимает  немного,  а  каждая  -
полторы-две штуки. Один день торговали, выручка сразу  поползла  вверх,  а
ночью все это и случилось. Подчистую - и товар, и наличность.
     - А у вас что, принято деньги на ночь оставлять в магазине?
     - Обычно забираем, но тогда скопилось около миллиона, везти боязно  -
возле магазина  какие-то  подозрительные  личности  шастали.  Мы  ведь  за
территорией   автоцентра,   охраны   нет.   Закрыли   магазин,    включили
сигнализацию, погрузились в машины...
     - В чьи машины?
     - Чубука и нашей продавщицы. У нас один я безлошадный.  Сапожник  без
сапог...
     Об ограблении Строкач знал из сводки.  Собственно,  это  его  сюда  и
привело, и даже не само ограбление, а один,  казалось  бы,  незначительный
эпизод, имевший место накануне ночью.
     -  Они,  сволочи,  хорошо   подготовились   и   имели   обстоятельную
информацию. Кстати, о прибытии товара знали только мы трое, ну и  рабочие,
разумеется. Разгрузку закончили только к вечеру.
     - Когда именно?
     - Около девяти. Отправили грузчиков, сами пропустили по рюмочке -  за
успех. Была уверенность, что дело прибыльное. Эх...
     - Значит, выпивали вы, Чубук...
     - Да, и Ганецкая тоже. Она и довезла меня домой,  благо  ГАИ  нас  не
тревожит, сами у нас отовариваются.
     - Ганецкая замужем?
     - Нет.
     - Она осталась у вас?
     - Да. Но я не хотел бы, чтобы это получило огласку.
     - Вы ведь не женаты.
     - Сейчас - да. Но моя бывшая благоверная заявила,  что  если  до  нее
дойдет, что я с кем-то решил связать свою судьбу...  Мягко  говоря,  будут
неприятности. Да и у Иры жених.
     - Ясно. Так что же все-таки произошло накануне ночью?
     - Мы с Ирой ночевали у меня. А вот Леонида Владимировича  подняли  по
тревоге. Кто-то разбил стекло в  витрине.  Там  действительно  уголок  был
надтреснут...  Короче,  витрина  -  вдребезги,   сигнализация   сработала.
Приехала опергруппа, но никого не обнаружили.  Кто  ответственный?  Чубук.
Вызвали его, благо, живет недалеко, и пришлось ему остаток ночи коротать в
магазине.
     - Охранял, значит, добро?
     - Как сказать. Был он с вечера чуток выпивши,  а  когда  мы  приехали
утром - просто хоть уноси.
     - Что, очень?
     - Дрова. Еле к вечеру очухался, даже и на следующий день  был  слегка
"под газом". Со стороны незаметно, если б не синяк.
     - Что за синяк?
     - Сам удивляюсь. Леонид Владимирович - человек рассудительный,  любой
конфликт может уладить. Пил он с поставщиками из Тольятти. Я их не  видел,
он не хотел их вести сюда - чтобы я у него "концы" не  перехватил.  У  нас
ведь все на него замыкается. Синяк я заметил уже после  ограбления,  когда
мы утром в  магазин  приехали,  еще  и  подумал:  может,  милиция  сгоряча
приложила? Или  грабители?..  Чего  только  в  голову  не  лезет  в  такой
ситуации... Ну, что там творилось - сами  понимаете.  Правда,  и  накануне
день выдался беспокойный - покупатель нахлынул, гребли все подряд.
     - Это по вашим-то ценам?
     - А по другим не бывает. Товар из Тольятти нам достается  втридорога.
К вечеру витрину заколотили фанерой, подключили к ней сигнализацию.  Когда
она вторично сработала, милиция, говорят, приехала через десять минут.  Но
все уже было пусто. Сейф  вскрыли  автогеном,  работали,  судя  по  всему,
специалисты. Все пошло прахом. Теперь  опять  из  нищеты  выкарабкиваемся,
торгуем. В долгах как в шелках.
     - Кто запирал сейф?
     - Ирина. Но за нее я ручаюсь, как за себя. Какой смысл? Такой  работы
больше не найти, да и кто станет  рисковать  ради  синицы  в  небе?  Вы  у
Леонида Владимировича спросите...
     Как раз  это  Строкач  и  собирался  сделать.  А  насчет  риска  имел
совершенно другие соображения.


     Обитая  ветхим  дерматином  дверь  была  единственной  на  лестничной
площадке, а посему не имела таблички с  номером.  Чубук,  судя  по  всему,
чуждался мирской славы.
     Строкач звонил настойчиво, и если бы не эта настойчивость, так бы ему
и не дождаться раскатов густого и мощного женского голоса.
     - Кто там?
     Нетерпеливо  поглядывающий  на  часы   майор   отрекомендовался.   Не
поговорить с мадам Чубук он не мог,  и  хотя  Мерецков  обещал  явиться  к
своему  вассалу   Сутину   около   девяти,   на   месте   следовало   быть
заблаговременно.
     - Можете  смело  открывать,  Екатерина  Александровна.  -  По  мнению
Строкача,   изучение   его   удостоверения   затягивалось.    -    Леонида
Владимировича, вижу, нет дома. Он меня неплохо знает, думаю, и вы слыхали.
     - Как же, - женщина сняла  цепочку  и  неохотно  посторонилась.  -  В
торговле всю жизнь проработать и прокуратуру не знать!
     - Вот и я думаю - зачем бы это вам понадобилась вся эта комедия?
     Строкачу приходилось встречаться с гражданкой Чубук в ходе одного  из
бесчисленного множества торговых дел. Само по себе  дело  было  достаточно
серьезное, пусть и не  громкое.  Некие  лица  разбавляли  краденый  спирт,
добавляли глюкозу и уксус и разливали по бутылкам,  закатывая  "под  винт"
аптечными пробками... с реализацией проблем не было. Одно  звено  потянуло
за собой целую  цепочку:  расхитителей  спирта  и  приемщиков  стеклотары,
"технологов-производителей" и множество точек реализации. Однако именно их
количество не давало возможности схватить за руку  всех  реализаторов.  За
решетку пошла мелочь - малоопытные да слабодушные. Екатерина Чубук на  все
увещевания следователя сознаться отвечала, что девять бутылок водки купила
для собственных нужд, и предлагала в  качестве  доказательства  употребить
одну из них на его глазах без закуски. Не подкрепленное фактами  обвинение
против Екатерины Александровны рухнуло. Все  это  цепко  сидело  в  памяти
Строкача, и он был уверен, что  и  сама  мадам  Чубук  ничего  не  забыла.
Миновав длинный коридор, он оказался в комнатке, которую лепнина и пестрые
фотообои, толстые  ковры  и  тяжелый  хрусталь  люстр  делали  похожей  на
фламандский натюрморт.  Хватало  и  беглого  взгляда,  чтобы  понять,  что
хозяева люди основательные.
     Отказавшись от кофе, Строкач уселся на стул и  принялся  разглядывать
Екатерину Александровну.
     - Где супруг? - наконец спросил он.
     - Супруг?..
     - Именно.
     - В командировке. Час назад уехал.
     - Куда?
     - Он не докладывал. Я не вру. Что я, враг себе с вами ссориться? Но и
в его дела не лезу - так спокойнее.
     - А не любопытно?
     - Говорю же - спокойнее.  Да  и  вряд  ли  Леня  сунется  во  что-то,
интересующее  ваше  ведомство.  Что  мы  вам,  Павел  Михайлович?  Мелочь,
торгаши. Потому Леня и скрывает куда едет - он ведь  с  деньгами,  крупные
суммы возит.
     -  Дошел  до  меня  слух,  что  Леонид  Владимирович  не  только   по
производственным делам разъезжает. Как-то это не похоже на вас,  Екатерина
Александровна. Или болтовня?
     Мадам Чубук брезгливо скривилась.
     - Тоже мне, сокровище. Не изотрется. Я знаю, что вы  имеете  в  виду.
Конечно, вот так, внаглую, это с ним впервые. Он и раньше  погуливал,  ему
зачлось, я в долгу не осталась. Однако  тратит  свое,  что  мне  положено,
отдает до копейки. Конечно, когда этот  жуткий  тип  приехал  от  него  за
деньгами,  я  слегка  струхнула.  Такая  физиономия   -   зарежет   и   не
перекрестится. Даже когда он письмо от Лени мне подал, я еще  сомневалась.
Чем черт не шутит, думала, может, похитили да выкуп требуют. Знала бы,  на
что ему эти деньги... Видно, крепко его эта шлюшка  зацепила,  он  ведь  у
меня за копейку готов удавиться.
     - Письмо у вас?
     - Нет, в тот же вечер Леня позвонил по междугородке...
     - Откуда?
     - Не знаю, по автомату звонил. Сказал,  что  из  Тольятти.  Дома  его
денег не было, он помнил, так что четыреста тысяч ему с работы принесли. Я
позвонила, завмаг и завез. Деньги я отдала вместе с письмом.
     - Вас не насторожило требование отдать письмо? - А с чего бы?
     - И не побоялись незнакомого человека пустить в дом? Мало ли что..
     - А чего мне бояться? Письмо от Лени я из-за двери взяла. Если б  что
не так я баба здоровая, кухня рядом, да и топор искать недолго.
     - Да, рука у вас, видно, тяжелая, Екатерина Александровна. Синячок  у
супруга - ваша работа?
     - Вот еще! Морду ему подправили те самые, с которыми  он  приехал  из
Тольятти. Вернее, один из них Из себя мужик не видный, не скажешь,  что  с
моим боровом в два счета управился. Лене на все плевать, за деньги и побои
стерпит. А второй - тот вообще запойный, как его такого в  серьезном  деле
держат - ума не приложу. Мне эти пьяницы и в буфете уже поперек горла.
     "Что бы ты, матушка, без них делала?" - усмехнулся Строкач.
     - Привез он их домой, я стол накрыла, ну, они и  сели.  Туда-сюда,  и
часу не прошло, выпили все до капли, ищут добавить.
     - Это чтоб у вас да не было!
     - Дома помногу не  держу.  Так,  чуть-чуть  иной  раз  самой  хочется
расслабиться, а когда и человеку помочь, вот как этому из Тольятти.  Живая
душа как-никак. И второй по делу Лене  вмазал  -  мыслимо  ли,  поехал  за
водкой, а вернулся почти  через  сутки.  Тот,  второй,  пока  ждали,  весь
одеколон в доме выхлестал. До чего люди себя доводят! Ведь помереть мог.
     - С чего бы это?
     - С недопою. Мало я таких у себя в буфете повидала?!
     - Но ведь Леонид Владимирович не за  водкой  поехал  -  его  вызвали,
сигнализация сработала. Не мог же он магазин оставить!
     - Ох, не знаю.
     - Как, кстати, их звали, ваших гостей?
     - Маленький и запойный - Федя. Второго не помню.


     Когда Строкач подъехал к дому Сутина,  парни  из  прокуратуры  жевали
бутерброды. Машина стояла за углом, несколько в стороне  от  единственного
подъезда.
     Свои "жигули" Строкач отогнал подальше и перебрался в машину  коллег.
Те встретили его утомленными  улыбками.  Водитель  откровенно  зевал,  его
напарник бурчал:
     - Торчишь тут, как  проклятый,  язву  растишь,  пока  это  дерьмо  на
"хонде" не явится. Еще и уговаривай его без санкции  ехать  с  тобой  ради
какого-то эксперимента, который он, скорее всего, сходу раскусит...
     - Нету еще? - на всякий случай спросил Строкач.
     - Думаешь, мы  его  в  багажнике  прячем?  Ты  это  заварил,  тебе  и
действовать. Но это крепкий хлопец. Хорошо бы прихватить его  на  обратном
пути, с деньгами. Какая-никакая, а улика...
     - Какие, к  черту,  улики.  Сутин  сроду  не  даст  против  Мерецкова
показаний. Его пришьют раньше, чем он успеет их подтвердить на  суде.  Тут
дело  хитрое...  Ба,  а  вот  и  наш  друг!  -  В  конце  улицы  появилась
стремительно движущаяся малиновая "хонда". - Посигналь нашим, будем брать.
Лучше им с Сутиным  не  встречаться.  Неизвестно,  какое  Мерецков  принял
решение, а Сутин нам нужен живой. Так, Грызин  за  рулем.  Это  что-то  да
значит.
     "Хонда" причалила, как обычно, прямо к подъезду, пассажиры  мгновенно
покинули ее. Впереди  двигался  водитель  -  среднего  роста,  подтянутый,
ежеминутно  готовый  встретить  опасность.  Дверь  распахнулась   изнутри.
Появившийся на пороге мужчина в сером костюме держал в руке удостоверение.
     -  Грызин,  Мерецков?  Вам  придется  пройти  с  нами  для  выяснения
некоторых обстоятельств.
     Мягкий  шорох  шин  позади   лаконично   сообщил,   что   человек   с
удостоверением  действует  не  в  одиночку.  Мерецков  быстрым   движением
обернулся навстречу приближающемуся Строкачу.
     Майор улыбнулся и выставил вперед ладонь.
     - Это всего лишь прокуратура. Так что стрелять не стоит. У нас к  вам
буквально пара вопросов.
     - Ну зачем этот цирк, Павел Михайлович? Позвонили бы -  я  и  сам  бы
приехал.
     - Откуда? С соборной колокольни? - Строкач казался благодушным. - Нам
действительно нужно поговорить, Константин Петрович.
     - Чувствуется. Целая армия задействована.
     - Обижаете. Вы человек легальный. Вам ли  не  знать,  что  задержания
проводятся иначе.
     Широтой улыбки Мерецков вполне мог посоперничать  с  майором.  Только
лицо Грызина оставалось жестким, словно  высеченным  из  твердого  дерева.
Строкач рассыпался:
     - Конечно, если у вас, Константин Петрович,  какое-то  спешное  дело,
ради Бога. Но поговорить так или иначе придется.
     Мерецков с деланным отчаянием махнул рукой.
     - Да какие дела, если прокуратура приглашает! Поехали, Тимур. Мы  тут
собрались было к приятелю пропустить по рюмочке. Он,  бедолага,  тяжел  на
подъем. У нас и коньячок с собой.
     - Это уж вы потом, Константин Петрович. А пока  прошу  в  машину,  не
будем терять времени по дороге.
     - Как угодно. Давай за нами, - приказал Мерецков Грызину. - И коротко
взглянул на плотно зашторенные окна Сутина.


     Следующие два часа  прошли  совершенно  бесплодно.  Строкач  еще  раз
убедился, что Мерецков виртуозно умеет уклоняться  от  прямых  ответов  на
вопросы, при этом оставаясь издевательски-корректным. Вообще, складывалось
странное  впечатление,  что  майору  абсолютно  безразлично,  что  говорит
Мерецков. Это заметил и сам допрашиваемый, поначалу обрадованный,  но  чем
дольше  тянулся  допрос,  все  более  начинавший  беспокоиться.  Казалось,
Строкач вовсе не нуждается в ответах на свои вопросы.
     - Павел Михайлович, вы, честное слово, меня уже достали. Ну о чем  вы
спрашиваете? Что ли я сам на себя срок подниму? Просто даже обидно, что вы
меня за дешевку держите. Уж и  не  знаю,  кем  надо  быть,  чтобы  на  это
рассчитывать.
     Строкач меланхолически пожал плечами.
     - Я ведь знаю, майор, что противник вы умный и опасный, палец  вам  в
рот не клади. А тут вы предлагаете, чтобы я вам горло  подставил.  Значит,
рассчитываете на что-то  другое.  Скорее  всего,  придержали  меня,  чтобы
провести какую-то там вашу операцию.  Верно?  Сами  вы  в  противозаконных
деяниях участия принимать не станете, а значит, приняли вы меня  с  подачи
этого безногого ублюдка. Выводы ясны? Я так и знал.
     - Ошибаетесь, Константин Петрович.  Сутину  на  вас  стучать  -  себе
дороже, а вычислить, где в конце концов вы объявитесь, я пока еще и сам  в
состоянии, пусть вы и невысокого мнения о моих умственных способностях.
     Мерецков сделал протестующий жест. Строкач деловито продолжил:
     - А потом - с чего бы это мне прикрывать Сутина? Добра от него  никто
не видел. С другой стороны, я не намерен смотреть  сквозь  пальцы  на  еще
одно убийство. Может  быть,  пора  остановиться,  Константин  Петрович?  И
хорошо, если бы вы надумали поделиться информацией, ведь не своими  же  вы
руками...
     - Все, хватит! Сыт. Сколько можно долбить одно и то же?  Или  до  вас
еще не дошло, что на понт меня не взять и без фактов со мной говорить не о
чем? Я ведь и сам юрист. Одним  словом,  товарищ  майор,  эту  встречу  вы
проиграли.
     Строкач снова пожал плечами и неопределенно улыбнулся. Казалось,  ему
нравится происходящее. Поднявшись со  стула,  подошел  к  окну,  отодвинул
штору и  выглянул  на  улицу.  Затем  распахнул  створку,  всматриваясь  в
оживленное движение  под  окнами,  словно  пытаясь  найти  там  ответы  на
вопросы, которые игнорировал  собеседник.  Но  в  кабинет  ворвались  лишь
слитный шум машин  и  запах  бензинового  выхлопа.  Поморщившись,  Строкач
захлопнул окно, уселся за стол и занялся бумагами.
     Минут пять висело молчание. Наконец, Мерецков не выдержал:
     - Долго вы меня мариновать будете? В камеру - так в камеру!  И  сразу
же прокурора! - голос его сорвался.
     - Бог с вами, Константин Петрович! Вы же  законопослушный  гражданин,
какая камера? Сию минуту заканчиваем. - Строкач  убрал  в  сейф  бумаги  и
снова  встал.  -  Но  нам  необходимо  провести   маленький   следственный
эксперимент. Дело в том, что одна пожилая особа опознала в вас грабителя.
     - Что? - возмутившись, Мерецков вскочил.
     - Как раз для того, чтобы разрешить это досадное недоразумение, нам и
придется поехать в больницу к этой даме.  Не  горячитесь.  Если  на  очной
ставке она вас не опознает, а я лично в этом почти  уверен,  вас  отвезут,
куда скажете...
     - Спасибо, сам доберусь. - Мерецков неожиданно широко улыбнулся.


     Живя в центре города и  людям-то  повернуться  толком  негде,  хозяин
золотистого спаниэля время от времени вывозил его на природу.  В  конечном
счете, за это он был благодарен псу: в кои веки выпадает оказия проветрить
легкие и душу.
     Пес  восторженно  носился  вдоль  речушки,  шастал   в   подлеске   и
сосредоточенно рыл ямы под кустами и  на  берегу  -  чуял  подземные  ходы
мелких грызунов. Именно чувствительный нос и привел  рыжего  горожанина  к
такой находке, которая привела в ужас его хозяина, человека  многоопытного
и повидавшего на своем веку разное. Увидев то, что показалось  в  рытвине,
сделанной спаниэлем, он тут же оттащил  пса  за  ошейник,  едва  сдерживая
тошноту, и почти бегом, волоча за собой упирающегося приятеля, удалился.
     Закопанный по шею в землю обезглавленный  труп  мужчины  средних  лет
одет был в турецкие трикотажные  трусики,  которыми  завалены  все  рынки.
Правая рука по локоть отсечена ножом - скорее,  тупым.  На  коже  левой  -
кольцевая вмятина от браслета часов. По характерному  рисунку  можно  было
предположить, что браслет - золотой, плетеный, тесноватый  для  погибшего.
Тело было усеяно многочисленными следами порезов.
     Вскрытие показало, что  погибший  принял  большую  дозу  алкоголя,  а
именно  водки,  не  забывая,  однако,  закусывать  икрой  и  балыком,  что
указывало, по крайней мере, на то,  что  искать  его  следовало  в  весьма
определенном слое населения. Голова была отделена острым орудием с длинным
лезвием - одним сильнейшим ударом.
     В двух метрах от трупа земля  была  перекопана,  по-видимому,  поиски
вели не только представители власти.


     Жена Склярова казалась еще более неприметной, чем ее покойный супруг.
Во всем ее облике  преобладала  какая-то  смесь  вялости  и  непроходящего
испуга, изредка сменявшаяся беспорядочными суетливыми движениями. Говорила
она почти беззвучно, словно силы покидали  ее,  и  звук  голоса  напоминал
шелест пересохшей архивной бумаги.
     - Он был таким мягким человеком, мухи  никогда  не  обидел.  Рылся  в
старых изданиях, экспериментировал на кухне -  все  эти  забытые  рецепты,
пытался создать что-то новое... Много публиковался в печати, с книгой дело
двигалось мало-помалу. Алексей, если брался за  что-либо,  отдавался  делу
целиком, вот как  с  этими  катакомбами.  И  совершенно  был  чужд  всякой
корысти. Как могла так поступить эта Вострикова!.. Она же  его  оскорбила.
Ведь у него рак был,  он  страдал...  Какие  гонорары?..  Он  остатки  сил
тратил. У него даже башмаков приличных не было, стыдно сказать. За день до
гибели купили... а то бы и похоронить не в чем. Разве это  жизнь?  Все  на
нервах...


     В мрачных и сырых, причудливо переплетающихся ходах и коридорах,  где
мерцал  сероватый,  безжизненный  свет,  Мерецков  почти   сразу   потерял
ориентировку. Все казалось одинаковым - от осклизлых  стен  до  нависающих
потолков, покрытых крупными каплями влаги и известковыми натеками. Туннель
сузился настолько, что,  казалось,  со  встречным  не  разминуться.  Перед
Мерецковым и позади него шагали два конвоира - смахивающий на шкаф верзила
со стертым, как бы расплющенным лицом, и вертлявый  коротышка,  походивший
на игрушечный скелетик из тех, какие некогда было модно вешать на  лобовом
стекле машины. Скелетик поигрывал здоровенным револьвером.
     Шли уже долго, и Мерецков потерял счет поворотам, спускам и подъемам.
Наконец воздух потеплел, в боковых проходах ползали отблески света,  стали
показываться какие-то  смутные  фигуры,  казавшиеся  Мерецкову  безусловно
зловещими.
     Конвоиры  обменивались  с  этими  полулюдьми-полутенями   отрывистыми
звуками, напоминающими кабанье похрюкивание,  и  тем  не  менее  это  были
слова, относившиеся к пленнику. В них явно слышалось удовлетворение.
     Мерецков в роли жертвы оказался едва ли  не  впервые.  Ему  случалось
хаживать под конвоем, но там конвой  был  связан  требованиями  законов  и
устава. Здесь же и думать не приходилось ни о каких гарантиях, кроме одной
- при малейшем подозрительном движении гарантирована пуля в затылок.
     Грубый тычок в спину заставил  его  вздрогнуть.  К  такому  обращению
невозможно было привыкнуть, ведь уголовный мир дневной поверхности давно и
безоговорочно был в подчинении у Мерецкова, и иного он не  допускал.  Если
он выберется - война, война этому отребью, устроившему ловушку,  война  до
тех пор, пока в подземных норах не останется ни одной крысы.
     - Заходи, Костя, чего топчешься? - в  глубине  помещения,  освещаемый
пламенем камина, восседал носатый брюнет в  потертой  одежде.  Волосы  его
слиплись сосульками, лицо было совсем молодое, но кожу покрывали  морщины,
забитые белесой пылью. Взгляд был издевательский и насмешливый.
     Так на  Мерецкова  уже  давно  никто  не  смотрел.  Этот  определенно
чувствовал себя подземным царьком...  да  и  конвоиры  ловили  каждое  его
движение.
     Брюнет поднялся и заходил по  довольно  просторной  пещере,  едва  не
задевая головою свод. В глазах его  светилась  какая-то  одержимость,  это
были глаза человека больного и  крайне  опасного,  а  главное  -  Мерецков
где-то уже видел их раньше, но где -  не  мог  вспомнить.  Эта  скользящая
улыбка, маленький, не мужской рот... Что-то очень знакомое.
     - Ты, никак, Костя, не рад? В чем  дело?  Ты  же  весельчак  большой.
Только что-то невесело нынче от твоих шуток.
     - Я, наверно, чего-то не понял. Кому не весело,  что  за  шутки?  Что
вам, парни, от меня нужно? Вы, часом, не ошиблись?
     Конвоиры заржали. Брюнет неопределенно хмыкнул.
     - Ты все-таки шутник, Костя. Ну с кем тебя живого спутаешь? Ты же как
клещ в город вцепился и тянешь, тянешь..
     - Что? - Мерецков сделал недоумевающее лицо.
     - Ты, я вижу, прикидываешь, кто из твоих клиентов тебя сдал? Не  суши
мозги, не твое это теперь дело. Теперь твои дела - наши.
     - Да какие дела? Вы что, парни?..
     Брюнет дернул углом губ.  Кулак  конвоира  дважды  врезался  в  спину
Мерецкова в области почек. Колени подломились от нестерпимой боли. Сильным
рывком за волосы его поставили на ноги. Мерецков обмяк, делая  вид  что  -
все, сломался.
     - Ты это не темни. Тут власти, кроме нас, нету. Здесь и самый  крутой
ОМОН не достанет, так что придется тебе жизнь заслужить. В случае  чего  -
никто тебя здесь не найдет, да и искать не станет, не обольщайся.
     Мерецков кивнул, но длинноносому этого было мало.
     - Главное, не раздражай меня, а то сдохнешь раньше  того  срока,  что
тебе Господь отмерил. А как по твоим злодействам - то давно пора. Кто-кто,
а мы-то знаем, сколько ты крови попил!
     И снова удар по почкам. Еще один - в печень.
     - И помни - на земле нет места лжи, всякое тайное станет  явным  рано
или поздно. Ради этого и мы живем, так что зря ты нас "крысами подземными"
величаешь. Мы ведь и загрызть можем, а нужно - и наверху достанем.
     -  Знаю.  -  Мерецков  лихорадочно  соображал,  с  кем  из   "верных"
приходилось толковать об обитателях катакомб, кто подставил его  под  удар
и, в конечном счете, - чего от него хотят.
     По лицу брюнета,  освещенному  тусклым  светом,  нельзя  было  ничего
прочитать. Слова он цедил монотонно, без всякого чувства.
     - Избаловались вы там наверху со своими... белыми. С дерьмом этим.  А
мы в темноте живем, в черноте. Знаешь,  как  в  Америке,  в  гетто.  Ты-то
помнишь, как к власти пришел? Вот и мы будем резать, духу  хватит.  А  вот
информации кое-какой нам недостает. Но это не беда, ты нам поможешь. И  не
брыкайся, не в прокуратуре.
     Так вот откуда ниточка  потянулась!  Неужели  уже  и  эти,  законники
хреновы,  подземную  сволоту  оседлали?  Надо  держаться  до   последнего,
цепляться  за  малейший  шанс.  Информация!  Ясно-понятно,  чужими  руками
прокуратура подгребает или кто там за ними стоит.
     - Трудно думаешь, Костя. Так, помолчав, и  помереть  недолго.  Иди-ка
сюда.
     В дальнем углу, рядом с камином, в глаза бросились  темные  пятна  на
полу, какие-то потеки и отвратительные сгустки. На стене  висели  неясного
назначения инструменты, камин чадил, время от времени  выбрасывая  длинный
багровый язык пламени, и тогда тьма отступала. Так вот оно что! -  осенило
Мерецкова, и сейчас же  стало  понятно,  откуда  ползет  этот  сладковатый
смрад, из-за которого ему все время приходилось бороться  с  подкатывающей
тошнотой.
     Брюнет пошевелил  угли  кузнечными  щипцами,  да  так  и  оставил  их
калиться в самом жару.
     Корчить из себя  героя  Мерецков  не  собирался.  Но  и  нельзя  было
"потерять лицо", выказать смертельный ужас, затопивший сознание.  В  конце
концов, своим положением он обязан  тому,  что  от  природы  был  неплохим
психологом.
     Помедлив, потоптавшись у огня, он, наконец, выдавил из себя,  как  бы
смирившись с неизбежностью:
     - Вы бы хоть сказали, что  вам  нужно.  Может,  не  стоило  и  огород
городить, сам бы пришел? Поговорить-то есть о  чем,  давно  друг  о  друге
слышим. Не знаю, кто там что  наплел,  но  я  к  вам  всегда  относился  с
уважением, восхищался и дисциплиной, и тем, что живы  у  вас  еще  идеалы.
Большая редкость по нынешним временам. Полагаю, нам следовало бы  подумать
о сотрудничестве, а поначалу хотя бы познакомиться.
     Волосатый перестарок осклабился и отрекомендовался:
     - Вот и ладно, Костя. Зови меня просто: Второй.  А  у  парней  номера
слишком длинные, чтобы ты их запомнил. Да и ни к чему. Какая тебе разница,
ведь не за этим пришли. Расскажи-ка нам,  Костя,  все  подчистую  о  своей
системе налогов. Чего ты корчишься? Может, до щипцов дело и не дойдет.
     -  Нет  проблем.  Вас  интересуют,  как  я  понял,   суммы,   которые
выплачивают... собственно, даже и не мне... но... я  ничего  не  собираюсь
скрывать.
     - Ей-богу, сынок, и не стоит. Я ведь люблю  по  словечку  вытягивать,
постепенно, мало-помалу. Начнем с ноготков... потом коленочки... -  мягким
тенорком заговорил, казалось, сгусток мрака слева у стены. На  свет  из-за
спины охранника выступила фигура, которая могла бы показаться  комической,
если бы не скальпель, зажатый в худой, перевитой узлами вен руке  старика,
да длинная сверкающая игла - в другой. Легкий венчик пушистых седых  волос
обрамлял плешь,  казавшуюся  в  полумраке  присыпанной  древесной  трухой.
Согбенный и хилый, словно нищий со старинной гравюры, старик вместе с  тем
буквально изучал опасность.
     - Мальчик не хочет говорить? Ох,  грехи  наши  тяжкие...  А  косточки
хороши у него, нежные косточки... В самый раз...
     Приплясывая и паясничая, старик понемногу  приближался.  Игла  в  его
руке выписывала немыслимые кривые, тянулась к Мерецкову, которого внезапно
зажали между собой конвоиры и рывком швырнули в кресло. Еще миг  -  и  его
руки намертво прикручены тонкими цепями к подлокотникам.
     Старик был уже рядом, примеривался со своим скальпелем, сладострастно
прикидывал, куда бы воткнуть его узкое жало.
     Однако здесь он допустил промах. Ему следовало бы зайти сбоку,  а  он
оказался перед креслом, еще бы чуть-чуть - и его не достать,  но  Мерецков
уже выбросил ногу, изогнувшись дугой, - короткий, как  щелчок  бича,  удар
достиг цели. Старческое колено тихо хрустнуло, и лысый  палач  со  стоном,
постепенно поднимавшимся до истошного воя, рухнул на пол, заскреб пальцами
по камню.
     Конвоиры невозмутимо наблюдали за  происходящим,  и  только  их  руки
словно бы отяжелели на плечах Мерецкова, вдавливая его  в  кресло.  Он  не
сопротивлялся, покорно ожидая развития событий, и во все глаза смотрел  на
Второго.
     Наконец тот снизошел:
     -  Ты,  Костя,  погорячился.   Старика,   конечно,   жалко.   Хороший
специалист, да не один он у нас такой. А теперь - хватит. Со мной  у  тебя
эти номера не пройдут. Лучше и не пытайся.
     - Понял. Спрашивайте. Думаю, поладим.
     Молчаливые охранники застыли как  истуканы  по  обе  стороны  кресла.
Можно было подумать, что они вообще немы, если бы Мерецков  не  слышал  их
реплик, покуда они волокли его подземными коридорами.
     Мерецков говорил  долго,  раскрывая  хитро  сплетенную  сеть  рэкета,
опутавшую весь город, говорил, казалось, искренне,  и  настолько  увлекся,
что не заметил как и когда убрали из пещеры постанывающего  заплечных  дел
мастера.
     Второй слушал с напряженным вниманием, однако удовлетворения  на  его
лице не было.
     - Это все, конечно, хорошо. То, что у тебя полгорода в данниках,  это
мы и без тебя знаем. Знаем и кое-что еще - ты уже заметил. А  вот  где  ты
деньги держишь, ты пока еще темнишь. - Мерецков резко выпрямился, по  лицу
его волной прошла гримаса, словно его огрели хлыстом. Второй  успокаивающе
заметил: - Не печалься. Будешь умницей, и все еще может закончиться не так
плохо. Мне ведь вся эта твоя бухгалтерия и на фиг не нужна. Что  положено,
ты и сам отдашь, только не вздумай суетиться, если хочешь еще пожить.  Нам
ведь не обязательно там, наверху, своего парня ставить. Хлопотное  дело  -
пока то, се... Главное, хорошо себя вести.
     - Куда от вас денешься, - буркнул, смиряясь окончательно, Мерецков.
     - Ты небось думаешь, вы только отпустите меня, ребята,  а  я  уж  так
спрячусь, что  лбы  расшибете  достававши?  И  напрасно.  Боевиков  у  нас
хватает, можем даже поделиться, если захочешь дружить. Ребята из-под земли
вытащат.
     - Вы ведь так и так под землей.
     - Ага, ожил. Вот и  ладно.  Глядишь,  скоро  на  чаек  к  нам  будешь
захаживать.  Только  лояльность  не  словами,  -  голос  Второго   лязгнул
металлом, - делами доказывать нужно. Пока что вред один от тебя. И деньги,
которые ты там где-то скирдуешь, нам не нужны, нам  и  прикасаться  к  ним
нельзя. Кое-что посущественнее требуется.
     - С нашим удовольствием. Как говорится, чего изволите.
     - Ого, как повеселел! Рад, что деньги в целости останутся? Ох, суетен
человек, корыстен... Не спеши, без выкупа не уйдешь.
     - А я и не спешу. Будем  работать  вместе  -  таких  дел  наворочаем!
Ребята у вас серьезные, Грызина моего  спишем,  а  с  ними  будем  вопросы
решать.
     - Ты уже нарешал. Как тебе теперь верить, если  ты  только  и  ждешь,
чтобы вывернуться и других подставить.
     - Жизнь такая. - Мерецков поднял полные плечи, втянул голову.
     - Какая, к черту, жизнь? Грызина твоего мы  в  расход  пустим  в  два
счета. Только чего это ты на нас  стрелки  переводишь  с  этими  мусорами,
которых шлепнули? Нам копоти не надо. А  ну  как  они  армию  задействуют?
Сюрпризов у нас для них хватит, но все равно  нам  не  устоять.  Потому  и
живем, что тихо, без шума, ты это сам знаешь, у тебя свой розыск. Смотри в
глаза, чего морду воротишь? На исповеди был когда? Или на  тебе  и  креста
нету? Ну-ка, ворот расстегни.
     Мерецков засуетился с пуговицами.
     - Как же, что я за блатной без креста?
     - Ай да крест - смех да и только. Что это за загогулина?  Покажь.  Да
не дрейфь, что ты за цепь схватился...
     Мерецков торопливо  расстегнул  цепь,  хотя  она  и  была  достаточно
длинной, чтобы снять через голову, крест  соскользнул  в  ладонь.  Был  он
действительно довольно велик, темно-серого тусклого металла, с  необычными
фигурными отростками на концах.  Зажав  кулак,  он  услужливо  подал  цепь
Второму:
     - Это еще бабушкин. Железный, ценности никакой.  Перешел  ко  мне  от
матери. Конечно, если надо, я отдам... Но я очень прошу...
     - Э, да здесь граммов двести!  -  привычно  взвесил  Второй  на  руке
золото. - Шею не натирает? Крест дело святое, носи. А  золото  Богу  ни  к
чему. Вера не им крепка,  ее  в  сердце  иметь  должно,  -  неожиданно  он
подмигнул хитро, заговорщически. - Ну, да мы - грешники,  так  что  золото
оставим, братству сгодится при случае.
     - А у вас  как  с  верой?  -  Мерецков,  почуяв,  что  снова  немного
отпустило, осмелел. Однако ответ прозвучал холодно.
     - Ты о нас не печалься, Костя. Все мы -  орудие  Божье,  но  можем  и
ошибиться. А ошибки крови стоят. Ты вот, например, призабыл,  что  милицию
трогать нельзя, а теперь все на нас замкнулось. Гнать нас  начнут,  а  нам
здесь нравится, хотя и темно, и сыровато... Так зачем, говоришь, тебе  это
понадобилось?  Ну,  если  не  тебе,  так  Грызину  этому  твоему,  другому
прихвостню... Поздно мы за тобой вплотную следить начали. Будешь говорить?
     Охранник  небрежным  движением  захватил  щеки   Мерецкова.   Челюсти
раздвинулись,  словно  готовые  извергнуть  ответ.  Мерецков  стремительно
залился меловой бледностью. Через секунду мучитель отпустил его.
     Второй  встал,  с  наслаждением   потянулся.   То,   что   он   почти
двухметрового роста, Мерецков заметил раньше, но только теперь бросились в
глаза непропорционально длинные, свисающие едва не до колен руки, покрытые
редкой  шерстью.  Тяжелые  плечи  расправились,   готовые   к   хлесткому,
внезапному удару. Мерецков ощутил себя  таким  же  слабым  и  беззащитным,
каким пришел в блатной мир лет десять назад, вооруженный  лишь  хитростью,
знанием логики, да тайных извивов человеческой психики.  Тогда,  в  начале
карьеры "авторитета", его часто занимал вопрос, зачем, собственно, он сюда
сунулся и не есть ли  это  ошибка,  могущая  оказаться  роковой.  По  мере
становления сомнения рассеялись, а "убирать"  соперников  со  своего  пути
стало делом обыденным. Но теперь он вновь был наг и беспомощен, а  другой,
оказавшийся хозяином положения волей  обстоятельств,  смотрел  на  него  с
кровожадной ухмылкой.
     - Колеблешься, Костя,  темнишь.  Все  сомнительное  будет  проверено.
Дань, говоришь, на  этот  раз  не  успел  собрать?  Не  расстраивайся,  мы
соберем. Пошлем шестерок. Записочку Грызину  напишешь,  чтобы  все  сполна
отдал, а если что не так - уж извини. Крысы в штольнях будут довольны.
     Мерецков не стал перебивать  Второго.  Лицо  его,  словно  схваченное
судорогой, кривилось в жалобной улыбке.
     - Какие мы ни есть, но воевать нам привычнее, чем  шкуру  с  торгашей
драть.  Нас  вера  ведет.  Короче  -  напишешь  письмо,  потом   посидишь,
обдумаешь, что и как...
     - До утра? - вскинулся Мерецков, но тут же снова перешел  на  ровный,
рассудительный тон.
     Но его уже не слушали. Второй устало потер виски и впервые за все это
время сделал жест - вяло, с презрением отмахнул крупной кистью.
     - А для тебя все едино - что утро, что вечер. Тут один свет в  окошке
- я. Пошел вон!


     Вновь Мерецкова волокли  осклизлыми  коридорами,  освещаемыми  только
пыльными лучами фонарей конвойных.
     Дверь в известняковой стене он не заметил даже после того, как в  нее
уперся луч фонаря переднего  конвоира.  С  лязгом  отошла  полоса  засова,
утопленного в массивный  металл.  Дверь  оказалась  настолько  узкой,  что
Мерецков усомнился - удастся ли протиснуться. Уж очень не хотелось,  чтобы
"помогли".
     - Выходи! - рявкнул верзила.
     В проеме мелькнула тень,  и  Мерецкова  едва  не  сбил  с  ног  тощий
изможденный  мальчишка  со  спутанными  длинными  волосами.  Он   двигался
проворно, но какими-то нервными рывками, прерывисто дыша.  Мерецков  боком
втиснулся в пещеру, дверь  с  железным  гулом  захлопнулась,  и  наступила
полная тьма.  Однако  он  успел  разглядеть  нечто  походившее  на  лавку,
оказавшееся широким бревном. Сидеть на нем было полегче, чем  на  холодном
каменном полу.
     Ему никак не удавалось отключиться,  спрятаться  в  забытье.  Сколько
времени он терзался мучительными раздумьями - неизвестно. Золотая  "омега"
с браслетом нашла новых хозяев.
     Казалось, протекла вечность, пока снова с  визгом  отворилась  дверь,
впуская  в  мрачную  пещеру  трепещущий  свет,  а  с  ним  -   изломанную,
всхлипывающую полудетскую фигурку. Мальчишка ориентировался в темноте,  он
довольно быстро, даже не задев вонючий бак, добрался до бревна и рухнул на
него.
     - Ты кто? - Мерецков всегда старался сразу определиться.
     Всхлипывания не прекратились, но стали перемежаться словами.
     - Кто-кто! Тебе от этого легче, что ли?.. Сима  я.  Видал,  как  меня
выводили? Вот это я и есть. И тебя мне на свету хорошо видать было... Я  к
темноте привык. Не хочу на свет, чего там хорошего - лупят как собаку...
     - Кто лупит? - спросил Мерецков, надеясь разузнать хоть что-то новое.
     - А то не знаешь... Тебя пока еще не били, а мне больно. Попробуй.
     Холодная узкая лапка коснулась в темноте плеча Мерецкова,  повела  за
собой его руку. Вся спина мальчишки была, как чешуей,  покрыта  ссадинами,
запекшейся кровью и буграми ушибов.
     - Ну как, знатно меня отметелили? Это они  умеют.  Со  мной  такое  -
второй раз. А чего, им - плевать. Кого под землей бояться?  Значит,  и  ты
проштрафился? Ох, ты - наземный, это еще хуже... От  таких,  как  я,  хоть
польза...
     - А почему ты решил, что от меня - нет?
     - Чего тут думать. Все вы, наземные -  враги.  Уж  если  заперли  нас
двоих в одну клетку, значит, им уже плевать на нас. Здесь  все  -  наглухо
отбитые. Убьют кого, разденут - а потом разбирают  по  пунктам,  как  дело
было. Теория! Для того  и  чужими  преступлениями  интересуются,  летопись
составляют. И все время говорят, что скоро придет их время,  и  тогда  все
увидят, с чего все началось. Эх, жаль, дверь не выломать...
     - А чего ее ломать? Из этого муравейника разве выберешься?
     - Да хоть с закрытыми глазами! Я тут уже пять лет.
     - Сколько же тебе?
     - Было десять, когда здесь оказался...


     Все, что рассказал  ему  мальчишка,  Мерецков  выслушал  с  тоскливым
отвращением. Он и сам был мерзок себе - пустоголовый кретин, угодивший  на
улице в примитивную ловушку.  Здесь,  в  полной  темноте,  он  мог  вполне
отдаться этому чувству. Что ему этот малолетний воришка!
     Он давно уже не встречался с такой мелкотой. На это были  специальные
люди, игравшие роль прокладки между шестерками и боссом.  Однако  пришлось
вспомнить молодость.
     - Не знаю, парень, насколько крутые эти твои  боссы  и  насколько  им
можно верить. Может, у вас все по-другому... Зато наверху я и сам  большой
человек.
     - Я знаю, мне говорили. Смотри, мол, каких нагибаем,  не  тебе  перья
поднимать!
     - Пойдет все путем - будем работать с  твоими  братьями.  Ребята  они
жесткие, но знают, чего хотят. А насчет того,  чтобы  шестерить  -  так  в
большой игре это еще опаснее. То, что твоих  Старших  братьев  интересует,
касается  и  тех  мусоров,  которых  положили.  Так  бывает,  когда  людей
используют, чтобы концы обрезать...
     -  Это  как  же?  -  даже  в  темноте  чувствовалось,   что   мальчик
заинтересованно задвигался.
     Но ответа он не успел получить Дверь камеры отворилась, впуская свет,
показавшийся ослепительным.
     - Выходи!
     Оба ринулсь к выходу, застыли у порога, уставившись  друг  на  друга:
"Кого? Чья судьба сейчас решится?"
     - Выходи!
     И снова туннель  После  кромешной  тьмы  пещеры  он  казался  неплохо
освещенным и уже не таким нескончаемо длинным. Знакомым было и  помещение,
куда они  свернули.  По-прежнему  на  стуле  восседал  Второй.  Глаза  его
буравили вошедших с  таким  интересом,  словно  он  видел  обоих  впервые.
Женственный рот змеился в усмешке.
     - Ага, вот и товарищи по  несчастью!  Милости  прошу.  Ну-ка,  быстро
разойтись по углам! Живее!
     Пистолетное дуло, уткнувшись в бок,  сообщило  Мерецкову  достаточную
скорость. Теперь все четыре угла помещения были заняты -  двое  конвойных,
двое узников. Посередине на вращающемся табурете покачивался Второй.
     - Знакомство ваше, друзья, оказалось кратким.  Но,  надеюсь,  разлука
вас не слишком огорчит? Отлично. Будете прощаться?
     Два выстрела оглушительно  раздались  в  замкнутом  пространстве.  На
грязно-белой  рубахе  мальчишки  начало  расплываться  темное  пятно.   Он
тоненько взлаял, как  крохотная  собачонка,  схватился  за  грудь,  словно
собираясь поклясться, но третий выстрел,  задержавшийся  на  секунду,  все
довершил. Пуля  попала  в  лоб,  выхлестнув  из  черепа  вязкий  фонтанчик
кровавых брызг, растекшихся полоской  по  бетону.  Лихорадочно  работавший
мозг Мерецкова отметил именно в этом углу в первый раз он заметил все  эти
потеки и сгустки. Следы хозяев не занимали, некому было в них разбираться.
     - Так как, Костя? Может не стоит барахтаться? Все равно все на  виду.
Вот видишь - мальчик чего-то не понял, глядишь, уже и трупик унесли. Так и
тебя поволокут, у нас не паркет, вроде как у тебя... Заглянул  я  к  тебе.
Неплохо, неплохо. Грызин, конечно, зубами  пощелкал,  да  неважно  у  тебя
дрессировка поставлена. В общем, давай, отрабатывай жизнь.
     - А на кой я вам мертвый?
     - Я и говорю - чтобы ко всеобщему удовольствию.  Так  как,  говоришь,
милицейских устряпали?
     - Чего тут говорить? Сами они и  нарвались.  Аптекарь  не  только  на
сигнализацию надеялся. В баре была единственная бутылка армянского коньяку
с такой дозой, что роту положить можно. Вышло им боком.
     - А какого хрена их понесло в квартиру Бобровского?
     - За вещами, за чем же еще. Было что взять у старого козла, накосил.
     - На чем? Только не врать! Финт в сторону - и в гроб.
     - Наркотики он продавал из своей аптеки.
     - Через тебя?
     - Через моих людей.
     - Нехорошее дело. Не признаем.
     - Ну, я ведь с вами знаком не был. Да и не это  мне  главную  прибыль
давало. Аптекарь трусил, товару было немного.
     - То есть, меньше, чем бы тебе хотелось?
     - Э, человек - такая скотина, все ему мало. Если эти дела вам  не  по
вкусу - ради Бога. Тем более, что Бобровский уже на том  свете,  а  других
каналов у меня нету. Возиться с коноплей да  с  соломкой  -  дохлое  дело,
сгоришь на транзите. Статья больно суровая.
     - Но ведь и доходы!
     - Да ну, просто подвернулся этот Бобровский. Мы установили, что через
него лекарства идут на рынок, это бизнес дай Бог. Вот я и подъехал к нему:
"Вы такой состоятельный человек, наверное, нуждаетесь в охране,  чтобы  не
случилось худого".
     - И все?
     - Нет. Семен Михайлович человек с понятием, с таким можно  было  дело
иметь. Да и ему через меня было удобнее работать.
     - Да, ты у нас - сила, - насмешливо протянул Второй.
     Мерецков сидел смирно.
     - Я к вам всегда относился с уважением, и  работать  с  вами  -  дело
серьезное. Но без Бобровского все равно наркоту брать негде. Мак и конопля
целиком уходят к цыганам. "Ромале" мне, конечно, не указ, но все как  один
стучат. Милиции выгодно - к игле информация сама стекается.
     Второй кивнул:
     - Я плевать  хотел  на  проблемы  наркоманов.  В  конце  концов  сами
виноваты - нечего пасть разевать, трепаться, как последняя сука.
     - Тут дело не в трепе. Наркотики  дорогие,  а  платить  надо,  вот  и
рассчитываются краденым. А угрозыск тут как  тут.  Как  засветился  кто  с
дела, сейчас и берут. Конечно, не в самом притоне, где-нибудь подальше.
     - Хорошо, давай к делу. Ну ладно,  эти  двое  отравились,  а  третий,
начальник ихний? А сам Бобровский?
     - Я получаю долю с разных дел. Обычно платят те, кто  сам  замазан  -
торгаши всякие, воры. Не все, но те, кого я достал. А  недавно  покатилась
по городу волна грабежей,  появился  чужой  рэкет.  Крутые  профессионалы,
работают, будто специально, чтобы побольше крови. Видать, любят это  дело.
Короче, Бобровский внезапно отказался со мной дело иметь.
     - Вот так - ни с того, ни с сего?..
     - Конечно, нет. Я сразу понял, что есть  кто-то  у  него  за  спиной.
Каналы сбыта у него и раньше были,  так  что  он  вполне  мог  и  без  нас
обойтись в этом. Разговор шел у него в кабинете, домой к себе он не пускал
никого. Ну, я его положил на  пол  -  меня  долго  просить  не  надо  -  и
объяснил, что к чему. Бить не бил, но он у меня с перепугу обмочился, пока
не вспомнил, кто хозяин. У него и раньше бывало - наглел. То спортклуб ему
этот высели - магазин ему  открыть  не  терпится,  то  еще  чего-то...  Не
нажрется никак. Я с каратистами ссориться не стал, ихняя молодежь - сплошь
ненормальные. Ничего не втемяшишь.
     - Ну, положим, слухи, что Глеб не только сам замешан в рэкете,  но  и
пацанов школит на это - твоя работа.
     - Есть маленько. Девочек к пацанам из "Богатыря" тоже я пристроил.
     - Это когда уже Глеба убрал?
     - Э, стоп. На меня можно много вешать, только Глеба -  не  я  сделал.
Здесь не  следствие,  брехать  мне  незачем.  Этот  парень  мне  нравился.
Думаешь, большое удовольствие работать с ублюдками вроде Грызина? Я хотел,
чтобы он был в моей команде...  Да  чего  там  теперь...  Мне  кажется,  я
догадываюсь, чьи это дела, меня чутье редко подводит. Помнишь,  я  говорил
об этих - профессионалах? Уж на что Чубук,  жлобская  морда,  держался  до
последнего, - но и он им сдался. Уж не знаю, чем они его взяли, но  он  им
исправно платит. Была у меня с ними встреча, и эти  парни  четко  сказали,
чтобы я у них под ногами не путался. Я к ним присмотрелся и  понял  -  эти
могут, никаких сомнений, тут не до амбиций. И никакая сигнализация  им  не
помеха, потому что это они самые и есть - вневедомственная  охрана.  Когда
милиция начинает убивать, надо ноги  уносить,  пока  дают.  В  общем,  мою
территорию  они  пообещали  не  трогать,  но,  видно,  не  сдержались.  Не
следовало им аптеку трогать.
     - Но ведь и  ты  решил  не  связываться  с  Кольцовым,  а  припугнуть
аптекаря - авось у того хватит мошны на две стороны отстегивать.
     Мерецков помолчал.
     - У всех свои  дела.  Не  знаю,  почему  аптекарь  решил  работать  с
Кольцовым - сдуру или от жадности, или  еще  как,  но  у  нас  с  ним  был
договор. Есть товар, нет товара, деньги должны идти. По блатным законам, в
это и влазить не следует. Кольцов, думаю, понимал, что не стоит перегибать
палку. Я, конечно, человек  практичный  и  предпочитаю  худой  мир  доброй
ссоре, но и я могу выйти из себя. В конце концов, я несу убытки!  И  когда
ко мне приходит Кольцов  и  заявляет,  что  Бобровский  поручил  ему  меня
убрать, мне, честное слово, становится не до  смеха.  На  полном  серьезе,
будто советуется, как ему получше меня пришить, отмечает  слабые  места  в
моей охране. На следующий день прихожу домой - а Кольцов уже там. Меня  аж
скрутило, хотя, казалось бы, чего? Кому, как не  офицеру  вневедомственной
охраны, знать шифр квартиры, код и пароль? А ключи? Мы же их сами сдаем на
пульт...
     - За что же тебя так не полюбил Бобровский? Вы же вроде сработались?
     - За что, за что... Кольцов прямо и сказал, что у  него  заказ...  на
меня, уже и аванс выплачен. Я сразу понял: аптекарь, больше некому.
     - И во сколько же они тебя оценили?
     - Чего? Да недорого. Миллион. Мне достаточно было посмотреть  на  его
ухватки, чтобы понять - не остановится, он уже убивал. Короче, предложил я
ему столько же за аптекаря.
     - Значит, ты все-таки боялся старого Бобровского? Или  деньги  девать
некуда?
     - Тогда глупо было торговаться. Как и  сейчас.  Я  вообще  не  терплю
таких отношений - середина на половину. Либо друг, либо уж враг. То же и с
Кольцовым. Я, конечно, расстроился, когда узнал, что мои  хлопчики  угнали
машину Агеева. Ну извинились бы, новую ему пригнали. Но ведь в самом деле:
стоит тачка возле дома днем и ночью... Соблазн! А Агеев  в  то  время  уже
мертвый был... и Кольцов пришел ко мне уже  как  свой.  Чтобы  получить  у
аптекаря деньги за меня,  он  должен  был  представить  доказательства,  -
Мерецков нежно погладил запястье, где синела  татуировка.  -  Эта  наколка
всему городу известна. Я, правда, для  такой  цели  руку  себе  рубить  не
собирался, но у Кольцова, видно, где-то  имелся  свеженький  покойник  про
запас. Тогда я еще ничего не знал про Демина и Агеева.
     - А про Кольцова?
     - Что - про Кольцова?
     - Кольцов поручение твое выполнил, деньги  отработал,  но  и  сам  не
уцелел.
     - Да ну? Вот уж на кого нужен был  "профессионал"!  Кто  же  это  мог
сделать?
     - Познакомиться желаешь? - спросил Второй не без желчи.
     Мерецков смахнул капли пота, усеявшие лоб.
     - Спасибо, можно и на  расстоянии.  Думаю,  будет  для  этого  время.
Грызина убирать из дела - понадобится специалист.  Да  и  майор  этот,  из
прокуратуры, клещом вцепился - не оторвать...


     Экспертная      реконструкция      происшедшего,       восстановление
последовательности выстрелов показали, что оба  погибших  вели  прицельную
стрельбу. Кольцов находился у двери, правым боком  к  Бобровскому,  держал
руку вытянутой. Поэтому ружейная пуля, попав в  подмышку,  не  задела  его
руку. Бобровский в момент первого ранения стоял,  подняв  ружье  к  плечу.
Пуля попала ему в голову, когда  он,  наклонившись  вперед,  опускался  на
колени. Значит, Кольцов стрелял первым и успел выстрелить трижды до  того,
как последовал ответный выстрел из ружья. А после того, как в него  самого
попала  пуля,  выстрелил  в  четвертый  раз,  размозжив  голову  падающего
Бобровского.
     Отвратительное содержимое банки было заведомой фальшивкой. Экспертиза
однозначно установила, что татуировка не является прижизненной и  нанесена
на кожу жуткого обрубка (от локтя до запястья) руки мужчины, скончавшегося
за неделю до того. Все время, вплоть до отчленения руки, труп находился  в
земле.
     Татуировка в целом соответствовала  той,  что  имелась  у  Мерецкова.
"Собственно, - подумал Строкач, - аптекарь  вряд  ли  уж  так  внимательно
присматривался. Наколка похожа, ухо  -  самое  обыкновенное,  и  все  это,
очевидно, не вызвало у него никаких подозрений".
     Картина складывалась. Кольцов прибыл на хутор, где его с  нетерпением
ожидал Бобровский, предвкушая известие, что с  ненавистным  "покровителем"
покончено раз и  навсегда.  Исполнитель  был  проверен  в  ситуации  менее
критической. Именно Кольцов пристрелил Глеба  Косицу,  мстя  за  пережитое
аптекарем  унижение  и,  разумеется,   тем   самым   освободив   помещение
"Богатыря".  Втайне  Бобровский  всегда  ненавидел  таких,  как  Глеб,   -
физически сильных, красивых и независимых. Власть над ними была  острейшим
наслаждением, но Косица  оказался  недостижим  и  неприступен.  Оставалось
одно.
     После того, как Кольцов оправдал  ожидания,  Бобровский  приступил  к
реализации главной цели  -  покончить  с  врагом  номер  один.  Собственно
говоря, он полагал, что Мерецков и для Кольцова конкурент  и  соперник,  и
капитан  вполне  мог  бы  "сделать"  его  бесплатно.  Однако  сам  Кольцов
придерживался иного мнения.
     Вместе с тем Бобровский не  доверял  никому  -  этому  свидетельством
отравленный коньяк, оставленный в домашнем баре, с опаской относился он  и
к Кольцову: приглашал в дом, держа под рукой ружье. Он  был,  в  принципе,
удовлетворен - из города поступила информация,  что  Мерецков  исчез.  Это
подтверждалось содержимым  стеклянной  банки.  И  все  же,  выстрелить  он
опоздал: свою жизнь не уберег, но и убийцу не упустил.
     Кольцов готовился к  делу  хладнокровно.  К  пистолету  был  приклеен
изолентой пластиковый пакет, чтобы не сорить гильзами. Сработать  бесшумно
- ножом -  у  него  не  получилось,  Бобровский  даже  после  предъявления
"доказательств" не подпускал его к себе. Оставалось огнестрельное  оружие,
но капитан немного переоценил свой профессионализм.
     Служба в милиции давала  ему  многое.  Сослуживцы  со  старого  места
работы - из Ленинского райотдела, - охотно выбалтывали капитану  служебные
секреты, вызывая тем самым огонь на себя.
     Строкач был убежден, что болтуны из  Ленинского  мололи  языками  без
злого умысла - но результатом стало развертывание системы рэкета в  районе
и возрождение ремесла "зонтов", тем более прибыльного, что сигнализация  у
тебя под контролем.
     С трупом подвернувшегося бомжа Кольцов  распорядился  без  церемоний.
Отрезал ухо, столь ему необходимое, а голову забросил подальше в  пруд.  У
него же отрубил и руку, довольно умело  нанеся  татуировку.  Конечно,  для
экспертизы  это  семечки,  но  для   аптекаря   хватило.   Однако   судьба
распорядилась иначе.
     Размышляя,  Строкач  сидел  в  своих  "жигулях",  когда  из-за   угла
показалась  знакомая  крепкая  фигура.   Спортивная   собранная   походка,
выдвинутая вперед челюсть - все говорило о том, что единственный персонаж,
не пострадавший в ходе этого дела, чувствует себя неплохо.
     Майор выскочил из машины как раз  вовремя,  чтобы  мужчина  не  успел
скрыться в воротах.
     - Константин Петрович! Какая встреча!
     Мерецков остановился, секунду поколебался и повернулся к майору. Лицо
его сразу стало утомленным.
     - Встреча, говорите, майор? Да уж. Только вы на меня слов не тратьте,
я сегодня наговорился - во! - он секанул ладонью по кадыку. - Спасибо вам,
конечно, только сдается мне, дали вы маху, не  меня,  а  себя  подставили.
Люди всегда могут столковаться.
     - Это вы о нас с вами, Константин Петрович? -  Строкач  улыбнулся  не
без лукавства.
     - Нет уж, мы с вами свое отговорили.  Думаю,  майор,  перемудрили  вы
тут. Спасибо за урок, в другой раз буду осторожнее.
     -  С  вами  что-то  случилось?  Может,  проедемся  к  нам?  Иной  раз
разговором начистоту можно и душу спасти, и, знаете ли, - тело.
     - От чего? От свежего воздуха?
     - Не надо этой иронии, Константин  Петрович.  Задерживать  вас  я  не
собираюсь...
     - Ох, уважили!..
     - Фактов нет, вы же знаете.
     - Вот и дайте мне пройти!
     - Пожалуйста, -  Строкач  отодвинулся  и  печально  улыбнулся.  -  Вы
свободный человек, идите... Но уверяю, остаться - в ваших же интересах.
     Однако створки уже разъехались, в глубине  раскрывал  шефу  дружеские
объятия Грызин, и Мерецков, измотанный и выжатый, но непокоренный,  ступил
через порог родного гнезда. И лишь,  когда  автоматика  задвинула  за  ним
бронированные воротины, почувствовал, как у него отлегло от сердца.
     Строкач не стал маячить возле дома. Сев в "жигули", он рванул с места
и  скрылся  за  поворотом,  провожаемый  внимательными  взглядами   -   из
зашторенных окон  дома  и  из  киоска  "Союзпечати"  на  углу,  где  новый
продавец, сменивший прежнего старичка, изредка  наклонялся  к  портативной
рации в ящике прилавка.
     Не прошло и четверти часа с  момента  отъезда  Строкача,  как  ворота
снова распахнулись, выпуская  малиновую  "хонду"  с  непроницаемо  черными
стеклами.
     Направление, в котором двигалась "хонда", не явилось для прильнувшего
к рации Строкача неожиданным. Он и сам уже находился  на  полпути  к  дому
Сутина,  однако  предпочел,  свернув  в  переулок,  пропустить  сверкающую
"японку" и осторожно, на большой дистанции, "усесться  на  хвост".  Уже  в
двух кварталах от дома майор вздохнул и вызвал подкрепление.
     Как Строкач ни уговаривал себя потом, что у него  не  было  до  этого
визита никаких оснований для задержания Грызина, все равно  он  чувствовал
себя виноватым. Кровопролития могло и не быть, а  следовательно,  и  роста
числа опасных  преступлений  в  районе.  Начальство  брюзжало.  Правда,  о
жертвах практически никто не сожалел, за исключением телохранителя Сутина,
молоденького парнишки, ничего еще не успевшего натворить  на  своем  веку.
Грызин его опередил, но с группой захвата и ему, профессиональному убийце,
тягаться не приходилось. Взяли его с поличным.  "Хонда",  где  на  сиденье
рядом с местом водителя лежал короткий "калашников",  стояла  буквально  в
двух метрах от подъезда, но Грызину их не удалось преодолеть.


     Строкач смотрел мимо  Грызина,  восседавшего  на  железном  табурете.
Чувствовал он себя довольно  скверно,  потому  что  Грызин  психологически
оказался более подготовлен к этому допросу, чем  следователь  прокуратуры.
Профессиональный  преступник,  долгие  годы   проведший   в   непрестанном
напряжении, в опасной и жестокой борьбе, он в совершенстве  владел  своими
чувствами  и  тогда,  когда  ставкой  в  игре   была   жизнь.   Даже   при
головокружительном  проигрыше  он  ухитрялся  трезво  оценивать  ситуацию,
прикидывать шансы, чтобы проигрыш обернулся наименьшими потерями.
     Длинными плоскими пальцами Грызин покатал сигарету. Движения его были
удивительно точными и бережными. Зажег спичку,  подождал,  пока  полностью
прогорит вредная для здоровья сера, сладко затянулся и  потушил  спичку  о
нежную белую кожу тыльной стороны левой ладони.  Запахло  горелым.  Грызин
широко улыбнулся. Конвоиры  из-за  спины  бросили  руки  на  его  широкие,
покатые плечи. Строкач прищурился, чуть  заметно  новел  головой,  и  руки
конвоиров ушли. Не обращая на них никакого внимания,  Грызин  все  так  же
блаженно курил, неторопливо рассуждая.
     - А вполне могут ведь  и  не  шлепнуть.  Конечно,  три  жмура  -  это
многовато. Но ведь здраво рассудить, кого я приголубил?  Гниду  Мерецкова,
от которого полгорода стонало?
     - Не забывайте, Тимур, чтобы избежать расстрела, нужно  очень  хорошо
выглядеть на суде.
     - Это побриться, что ли? - Грызин был настроен шутить.
     - И это тоже, но лучше хорошо выглядеть в материалах следствия.
     - Дам я показания, чего там. Радуйтесь, Павел Михайлович, ваша взяла.
Отдать вам всякую шантрапу - для меня не за падло.  Получше  вашего  знаю,
какое дерьмо все эти законы воровские. Шпану заслонить, а самому к  стенке
прислониться? Так за кого? За Обрубка,  который,  будь  у  него  сила,  по
живому бы глотки рвал? Я его, шакала, помню еще с ногами... ух-х!..
     - А телохранитель? Кому он мешал?
     - Тварь. Нам на Обрубка стучал, а у того лишний кусок норовил урвать,
с людей последнее брал, а  как  брал  -  не  вам  рассказывать.  -  Грызин
брезгливо дернул щекой. - Мне "мокруху" сушить надо, так что за рэкет я не
боюсь присесть. Но, по сути, Павел Михайлович, вы ведь сами  меня  на  это
толкнули. "Не тронем, езжай домой..." - передразнил он.
     - Я сказал - подобру-поздорову. Мой совет, верно. Только я не имел  в
виду, чтобы ты перед отъездом в родной Грозный здесь резню устраивал.
     - Да ладно. Я  и  сам  не  подарок,  но  ведь  и  не  дурак  -  жизнь
пообтесала. Жаль, не до конца я вашу игру разгадал.  Конечно,  глупо  было
надеяться, что вы в обмен на то, что я город  от  этих  подонков  избавлю,
отпустите меня, да еще и с деньгами.
     - Насчет подонков - тут вы меня не впутывайте. А что касается  денег,
то откуда им у вас взяться? Картишки - дело накладное.
     - Да уж. Слава Богу, долгов почти не осталось. А какие остались, хрен
с ними. Эти козлы только и умеют, что передергивать, да колоду точить. Ох,
поймал бы...
     - Что, мало на вас покойников?
     - Кто-кто, а я понимаю, как у вас все это было размечено. Если бы  не
вы, я бы, может, и в катакомбы не совался. Хотя чего  жалеть  -  деньги-то
Мерецкова. Написано отдать - отдай. Я, если угодно, даже готов  допустить,
что лично вам ничего не обломилось. Хотя как по  мне,  то  это  уж  совсем
кретинизм.
     - Будем считать, что у меня был другой интерес.
     - Я свое отсчитал. Теперь буду под ваш счет колоться. Развели вы меня
в шестерки позорные... Когда я в  катакомбах  услышал,  как  шеф  от  меня
отрекся... А я-то, дурень, не побоялся подставиться,  приехал  по  первому
зову!.. Как же, друг влетел... У меня еще оставалась надежда, но когда он,
едва войдя в дом, начал нахваливать эту нечисть подземную... Короче,  сдал
меня с потрохами. Значит - уходить, а куда уходить без денег?  И  потом  -
предательства я на своем веку никому не прощал.
     - Ага, - Строкач кивнул. - И ключ от сейфа  у  Мерецкова  можно  было
взять только у мертвого. Тот самый, железный крестик. Сектанты уважили, не
тронули, да и не его они искали.
     - Ладно, это вы знаете. - Ледяные глаза Грызина потемнели.
     - А чего не знаю,  могу  хорошо  представить.  Денег-то  в  сейфе  не
оказалось... Не такой дурак Мерецков, чтобы вам  доверять.  Он  банковские
сейфы уважал. Думаю, про счет вашего шефа в Германии,  куда  он  аккуратно
переводил валюту, вы и понятия не  имели.  Может,  потому  он  и  дом  вам
доверил.
     - Я думаю, не только дом.
     - А почему? Вы же не друг -  так,  обслуга.  Цепной  пес.  -  Строкач
поморщился. - А с Сутиным и вовсе просто. Мало  того,  что  вы  ненавидели
друг друга...
     - Так он же все время шефа на меня уськал!
     - Знаю. Я поначалу  даже  решил,  что  ноги  Сутину  с  вашей  подачи
покалечили...
     - Клянусь, я тут ни при чем. Самому любопытно.
     - Давайте пока с нашими проблемами разберемся. Вы,  Тимур,  ухлопали,
разумеется,  подонков.  Но  ведь  мотив  преступления  -   деньги,   самый
банальный. Обрубку не до счета в "Дойче банк", ранг не тот, так что стоило
слегка придавить - и  вот  она,  сумка  с  "деревянными".  Что,  не  хотел
отдавать? А ведь  было  время  порасспросить,  охранника  вы  ведь  первым
кончили?
     - Павел Михайлович, я же в признанку  пошел,  а  вы  меня  на  верную
"вышку" ведете. Я сам буду говорить. Да, Вовке я  воткнул  нож  сразу  при
входе, это для вас, а для протокола - в  порядке  самообороны.  Когда  его
нашли - в руке у него, что было? Верно, пистолет. Вот я и  схватил  нож  с
тумбочки в коридоре и ударил. Что поделаешь, жизнь дороже. И у калеки ведь
тоже пистолет был, верно? Ноги ногами, но на курок он вполне  в  состоянии
нажать. Конечно, переборщил, но исключительно с испугу.
     - Без всякой, значит, корысти?
     - Совершенно верно, Павел Михайлович. Я,  честно  скажу,  чувствовал,
что шеф меня продаст, вот только не думал, что  так  скоро.  Не  ценил  он
преданных людей. Когда к нему этот капитан пришел...
     - Кольцов?
     - Он. Мы тогда уже знали, что он замазан. Вот он и сказал  шефу,  что
аптекарь за него деньги дает. А потом взял у шефа - за аптекаря,  дешевка.
У нас не так - за двоих берешь, двоих и кончай. А капитан к шефу ластился,
клянусь, не я буду, если не целил на мое место. Конечно, дружки  в  ящике,
остался один, куда ему податься, сиротке... Если дружков в розыск объявят,
сразу те, кого они с рэкетом доставали, и опознают блюстителей порядка.  А
его - прицепом. Бояться некого, языки развяжутся. Тогда Бобровский был еще
жив, еще с ним надо было разобраться, и чем скорее, тем лучше...


     В комнате слоями плавал прокисший табачный дым.  Ковры  были  усыпаны
каким-то  мусором,  дорогая  мебель  покрыта  пылью.  Судя  по  количеству
опорожненных бутылок и вскрытых  консервных  банок  -  главным  образом  с
яркими иностранными этикетками, - попойка длилась уже давно.
     Одетая в короткий халатик яркая,  но  уже  слегка  увядшая  блондинка
устало дремала в глубоком кресле. Алая помада в углах рта  расплылась,  но
это ее, очевидно, нисколько не заботило.
     Мужчины брезгливо допивали водку,  закусывая  через  раз.  Голоса  их
сливались в монотонное бормотание, над которым  нет-нет,  да  и  всплывали
обрывки корявого мата.
     Плешивый с крупным рыхлым носом,  лениво  почесывая  брюхо  и  зевая,
томно рассуждал:
     - Побаловаться с Раисой, что ли? А, Федя? Димуля вообще уже  отъехал,
ему не до любви, да и не в масть вчетвером - как в  очереди  за  водкой...
Вот втроем - самое оно. Ты как?  -  он  попытался  игриво  подмигнуть,  но
вспухшие веки не слушались, и он только сощурился, словно отведав кислого.
     Один из собутыльников - плоский, широкий в кости, с  желтым  лицом  -
презрительно дернул локтем, расплескав рюмку.
     - Тебя, Чубук, водкой не  пои,  дай  на  шару  попользоваться  чужим.
Ладно, хапай - не жалко. За все уплачено. Вообще-то,  мог  бы  дать  девке
отоспаться... А так... Ладно.
     У нас в Тольятти этого добра... Где машины, там и деньги, где деньги,
там и бабы. Это тебе не Донбасс ваш хваленый. Непорядок там у вас. И скажи
- если ты за товаром приехал, какого ты тут третий день гужуешься? Смотри!
Ты лис хитрый, такие по-крупному горят. И коли твои дела нас зацепят...
     Речь его звучала неровно, словно кто-то  нажимал  и  отпускал  педаль
акселератора. Водка делала свое дело,  и  когда  Федор  перешел  почти  на
шепот,  стало  слышно  негромкое  похрапывание  раскинувшейся   в   кресле
блондинки.
     Звонок в дверь поднял на ноги всех. Раиса потягивалась и смешно терла
глаза спросонок, Федор  же,  хозяин  дома,  мгновенно  собрался,  бесшумно
забегал по комнате, зашипел:
     - Что, достукались? Ну, если это ты, Чубук, "хвоста" приволок, гляди!
Во, во - трезвонят! В открытую брать  приехали,  как  щенков  за  шиворот.
Знают, что сопротивляться некому. Ладно, тихо. Не  впервой  за  ворованное
отмазку давать. Такса есть. Да иду же, иду!  -  рявкнул  он,  обращаясь  к
двери, и сунулся в холодильник, выбрасывая из морозильника в  сумку  пачки
масла.
     Там у него еще оставалось место. Табак, носки, теплое белье - все это
было наготове, ожидало своего часа.
     На дверь посылались тяжелые удары.


     Строкачу выделили кабинет - не кабинет, собственно, закуток в местном
управлении, но и подследственные,  с  которыми  приходилось  работать,  на
крутых мафиози не тянули. Так, подголоски, мелочь. Однако майор  по  опыту
знал, что такие иной раз страшнее матерых  хищников  -  те  сыты  и  тупая
алчность не застит им глаза.
     О вещах, не таивших для него прямой угрозы, Федор  Щупов  рассказывал
даже с известным наслаждением.
     - Чубук - это, конечно, собачье дерьмо, а не человек. Кликуха сама за
себя говорит. - Вымогатель. Работяги знают в этом толк. Но он не  рэкетир,
а скорее нудила, попрошайка. Любит пыль пустить, наобещает с три короба, а
денег-то и нету, тащись потом с ним на край света за расчетом...
     - И вы рискнули ехать в чужой город с малознакомым, по вашим  словам,
человеком, за такими деньгами?
     - Э, гражданин майор, случись что, я бы кишки ему выпустил в  тот  же
момент. Он ведь - уму непостижимо! - даже  на  водке  кусочничает.  А  мой
Димуля если не допьет, - его же падучая бить начинает.
     - Так лечить его надо!
     - Полечат теперь,  мало  не  будет.  В  ЛТП,  от  звонка  до  звонка.
Раньше-то водочкой лечились, ежели что... А Вымогатель, падло, дома лишней
бутылки не нашел. Еще и мозги пудрил, что во всем городе нету. Что с того,
что под утро? Да я ее в любой точке страны хоть в  разгар  потопа  добуду,
если возьмусь.
     - У вас тут, как я погляжу, со спиртным полегче, - заметил Строкач.
     - Чего глядеть? Это  запчасти  здесь  легче  достать.  А  водка  сама
найдется, - по лицу Щупова расплылась блаженная ухмылка.
     - Святое дело, - понимающе кивнул майор.
     - Точно. А Чубук начал нам лапшу вешать: мол, допейте эти полбутылки,
пока я смотаюсь на работу, там у меня три литра спирта в сейфе. У, жлоб! И
тут соврал. Он же при мне магазин закрывал, на сигнализацию ставил.  Но  я
тогда решил, что он знает, что делает. Да и плевать было,  честно  говоря.
Телефонную трубку он положил так, чтоб все  время  занято  было,  уехал  и
вернулся через четверть часа, как и  обещал.  Только  без  спирта  и  рожа
бледная, как в муке, испуганная. Вбежал в дом, трубку на рычаг, и сразу  -
звонок. Мы даже не успели...
     - По рюмке?
     - Чего? Водицы из-под крана? Не  было  уже  ничего.  Тут  и  в  дверь
зазвонили. Чубук  нам:  "Я  никуда  не  ездил,  вернусь  -  все  объясню".
Открывает дверь - милиция. И по телефону - милиция. Ну, мы хоть  и  пьяные
были, а поняли,  что  ничего  страшного,  стороной  пронесло.  А  все-таки
труханули - товар-то к нему в магазин мы завезли.
     - Ворованный?
     Щуплов уклонился от ответа.
     - У него там был треснут уголок витрины. Щелкни пальцем, сигнализация
и сработает. Вымогатель - ответственный, позвонят к нему, потом повезут  в
магазин - открывать, воров искать. Ну и зацепил бы разом спирт  из  сейфа.
Но наш жмотина впопыхах перестарался.  Угол  витрины  возьми  и  отвались.
Представляю, как он штаны с перепугу обмочил. С пульта домой к нему звонят
- занято, хорошо, раньше них успел вернуться! Хотя кто его, крысу  жирную,
стал бы подозревать? Взяли они его с собой, а вернулся он только к вечеру,
деньги отдал. Но все равно по морде схлопотал.
     - Восемьсот тысяч, говорите? За что же тогда по морде?
     - Ага, вам и сумма  известна?  Ну,  да  ладно,  вы  же,  я  знаю,  по
серьезному делу. Значит, чего-то наворотил Чубук? Неужто сам себя обокрал?
Нет, это вряд ли, Когда на следующую ночь его  действительно  обнесли,  он
ошалел до изумления. Хотя и  нажрались  мы  тогда  здорово  -  припер-таки
Ленька спирт, - да только под глаз я ему все равно засвинячил...


     Чубук  сидел  потупившись,  с  виноватой  физиономией.  Лишь  изредка
вскидывал бегающие глазки на Строкача, словно напоминая:  "Да  это  же  я,
Леня, тот самый, что всегда готов услужить".
     Строкач помнил, еще бы. Но речь шла о несколько иных материях.
     - Хорошо, Леонид Владимирович, что вы быстро сообразили, что  я  знаю
куда больше, чем вам хотелось бы.
     - А чего? Не нарочно  же  я  стекло  выбил.  Мне  казалось  -  крепко
держится. Не судить же меня за это?
     - За это - ни в коем случае.
     - Ну, запчасти... Может, и отбрешусь. Виноват,  конечно,  но  у  меня
уперли больше, чем я нажил. Да и документы у меня на товар кое-какие...
     - Приберегите свои накладные, пригодятся.
     - Эх, надо было мне тогда сразу к вам...
     - Да уж. Может, по-иному бы сложилось.
     - Я когда увидел, кто  за  мной  приехал  -  обмер.  Не  дай  Бог.  Я
Кольцова-то этого... стоит и скалится. Я ведь  до  него  сроду  никому  не
платил.  Дешевки!  Пугали:  родственников  похитим,  то,   другое...   Мою
благоверную хоть сейчас бери, я еще и приплачу. Вот, значит,  вывезли  они
меня в лес, тут-то до меня и дошло, что шутки по  боку.  Но  я  ведь  этих
парней знал, сколько раз ремонтировались у меня...
     - Не надо слезу пускать, Чубук. Топить я  вас  не  стану,  но  и  мне
попрошу не врать.
     - А чего врать? Все перед глазами. Я в  командировку  собирался  -  в
Тольятти. Агеев знал, что я еду, просил  распредвал  достать.  Я  сдуру  и
ляпнул, когда выезжаю. Чего мне бояться, у меня не наличные -  аккредитив.
Он меня и подвез... В машине Демин сидел, так они мне салазки загнули,  не
хотел, а поехал. Убили бы - точно. Но если бы знал,  что  дальше  будет  -
криком бы кричал!.. Еду и думаю: обломаетесь об меня, парни,  первый  раз,
что ли, терпеть? Это потом, когда кончилось,  пожгли  они  меня  кварцевой
лампой - чтобы все думали, что я на море с красоткой куролесил... Но когда
мне на пуп банку поставили, - знаете,  как  обычно  банки  ставят,  только
двухлитровую, - вот тут, говорю, Леня, тебе и конец. Но  молчу,  думаю,  -
все равно выпустите! Какой смысл меня убивать? И  вот  -  тащат  в  лес!..
Опять же  втроем,  я,  как  положено,  в  наручниках,  не  трепыхаюсь.  По
разговору понял, что и с Кольцовым увидимся. Он приехал сразу за нами, сам
сидел за рулем, выволок с заднего сиденья того, второго. Я его не  знаю  -
не из наших, крутой, видать, тип, но пижон - павлином вырядился. Они  нам:
"Раздеться до трусов!" Ну, мне не жалко.  Второй  тоже,  видно,  крепился,
денег не давал. А цепь на нем - с палец, часы с браслетом! И  шмотки!  Они
его Витек звали...  Короче,  мы  с  ним  по-быстрому  ямки  выкопали,  под
пистолетом. Поставили нас туда, землей забросали - одни головы торчат, как
кочаны. От меня до Витька метра два. О, думаю,  разошлись,  большие  понты
лепят. Один взял косу откуда-то и помахивает. Махал-махал, потом смотрю, а
у этого Витька голова-то и покатилась... прямо ко  мне,  нос  к  носу.  Вы
можете себе это представить? Я думал, у меня глаза выскочат. Крикнул,  что
заплачу сколько  запросят,  гори  оно  все  огнем...  Потом  еще  пришлось
камуфляж наводить - Сочи, валютные кабаки, фотомонтаж слепили  -  это  уже
Кольцов присоветовал. Я, между прочим, уверен, что и магазин их рук  дело.
Кольцов заходил, товар видел. Что ему сигнализацию отключить? Тьфу! И я  у
них далеко не первый, все давным-давно отработано.
     - Значит, не было девушки Любы? - меланхолически осведомился Строкач.
     Чубук угрюмо уткнулся мутным, ускользающим взглядом в пол.


     Вернувшись в город, Строкач нанес первый визит  человеку,  на  первый
взгляд непосредственно не связанному с делом.
     Во дворе у подъезда все  еще  болталась  никому  не  нужная  табличка
"Спортклуб "Богатырь". Олег оказался дома, и, как всегда, приход майора не
вызвал у него энтузиазма.
     Дальше прихожей Строкач проходить не стал.  Попросил  парня  прикрыть
дверь в комнату - разговор не предназначался для лишних ушей -  и  спросил
напрямик:
     - Тебе не кажется, что если  подозревать  поголовно  всех,  то  скоро
покажется, что и жить незачем? Ладно, ты для своего возраста повидал лишку
всякой дряни, но это же не значит, что все кругом того же сорта.
     - А кому прикажете верить? Вам? Капитану Кольцову - суке продажной? Я
как-то подслушал, он с Бобровским о деньгах говорил. Как  плохое  кино  из
жизни чикагской мафии. Эти стервятники и Глеба  погубили.  Я  после  этого
начал следить за аптекарем, и очень скоро понял, что  его  рук  это  дело.
Нет, конечно, сам он не стрелял, но кому же еще Глеб мог помешать?
     - Оно вроде и верно, Олег. Но Глеба убили не только из-за  помещения.
Уж очень  круто  он  обошелся  с  Бобровсхим,  когда  тот  к  нему  пришел
уговаривать. А это для него - нож острый. А что касается вашего клуба,  на
все сто не буду обещать, но сделаю, что смогу, чтобы его снова открыли. Мы
ведь еще кое на что годимся.
     Ободряюще подмигнул парню и продолжил, посерьезнев:
     - И насчет того, чтобы отомстить, головы себе не  забивайте.  Кончено
дело. Некому. Никого из убийц нет уже в  живых.  Бобровский...  Этот  был,
конечно, страшнее всех. Ломали об него зубы и матерые волки. Одному с  его
подачи ноги ломом перешибали, другого пристрелили... Глеб... На нем просто
исполнителя проверили. Разминка, понимаешь ли, такая...  Сладкая  штука  -
власть над людьми, а деньги Бобровскому все равно девать было некуда.
     - Ну да, есть и такие,  что  вовсе  деньгами  не  интересуются.  Вон,
сектанты, - о них весь город говорит, - их и в руки не берут. Уже и ОМОН в
катакомбах шарил, а что толку? И следов никаких не нашли.
     - Потому и толку нет, что прежде, чем в катакомбы  соваться,  следует
мозгами поэнергичнее пошевелить. А говорить - да, говорят,  это  верно,  -
заканчивая разговор, Строкач невесело улыбнулся и потянулся за сигаретой.


     - Значит, литературы о катакомбах в принципе не существует? - Строкач
поймал себя на том, что с первой минуты взял неверный тон, и теперь трудно
будет чего-либо добиться.
     Вострикова ответила почти мгновенно и без колебаний - ясно было,  что
к этому вопросу она совершенно готова.
     - Я могу поручиться только за наше издательство. У нас  действительно
ничего подобного в последние  годы  не  выходило.  Попробуйте  поискать  в
библиотеке. В центральной сохранился генеральный каталог еще  с  довоенных
времен, если не ошибаюсь.
     - Вы ведь и сами интересовались этим вопросом, верно?
     Лицо женщины порозовело, но она сейчас же овладела собой.
     - А как же  иначе?  Нормальный  профессиональный  подход.  Без  этого
нельзя даже начинать работать с рукописью.
     - Он вам и позволил разнести рукопись Склярова в пух и прах? Хотя,  о
чем я? Вам ведь пришлось выбирать - либо Скляров, либо  ваши  детективы  в
плане издательства. Исход заранее известен, тем более,  что  на  детективы
имелся  положительный  отзыв  главного  редактора.  Ведь  Ануш  Георгиевна
действительно неплохо относится к вашему творчеству, Людмила Тихоновна?
     - Да что вы такое говорите? У  вас  просто  воображение  разыгралось,
товарищ майор. Вся  соль  в  том,  что  брошюрка  Склярова  предполагалась
заведомо убыточной. Вот и все.
     - То есть, вы хотите сказать, что ваши книги приносят прибыль?
     - Понемногу, но продаются.
     - Вероятно, это и следовало сказать Склярову, а не втолковывать  ему,
что он полное ничтожество. Ведь он  приходил  к  вам  домой  незадолго  до
гибели?
     - Да, я болела, а Склярову нужно было дать окончательный ответ.
     - С этим можно было  и  не  спешить,  -  заметил  Строкач.  Ему  живо
представилось,  как  Скляров,  получив  уничтожающий  отзыв   Востриковой,
возвращается домой. Усталый, ко всему  безразличный,  подавленный,  он  не
замечает, что на полу остаются следы  белой  глины.  Сбросив  полуразбитые
башмаки, он смотрит на них в недоумении, словно увидев впервые. Он думает,
как будет смешон мертвый в этой убогой обуви, словно за  долгую  жизнь  не
смог заработать на приличные туфли. Он спускается вниз  и  направляется  в
коммерческий  магазин,  где,  не  считаясь  с  ценой,  покупает  пусть  не
шикарные, но просто сносные туфли, тут же выбросив старые, которые ему уже
не понадобятся. На следующий день,  вернувшись  с  работы,  где  привел  в
порядок свои несложные дела, он производит и окончательный расчет с жизнью
- взобравшись на раскрытую створку окна, закрепив петлю и бросившись вниз.
Перед этим он наносит себе  множество  телесных  повреждений,  правда,  не
слишком болезненных - сущая  мелочь  по  сравнению  с  болью  от  опухоли,
выжигающей внутренности. На что он рассчитывал? Что его  обидчиков  сочтут
хотя бы косвенно причастными к его смерти? Зачем-то устраивает  беспорядок
в доме, имитируя  какие-то  поиски.  Судя  по  всему,  близится  очередной
приступ болей, и может быть он успел уйти еще до его наступления...
     Строкач встряхнул головой, словно отгоняя наваждение...
     - Женщина должна уметь сказать "нет" так, чтобы это  не  звучало  как
удар по лицу. Вы же знаете, что именно ваш отказ подтолкнул его к концу.
     - Как бы то ни было, обвинить меня в этом  вам  не  удастся.  Я  знаю
подробности: самоубийство, осуществленное в прыжке из  неудобной  позиции,
имитация погрома в доме...
     - Это вас муж ознакомил?
     - Вы прекрасно знаете, что Грызин никакой мне не муж, и потом - он же
арестован.
     - Но совет "зарубить" книгу Склярова подал все-таки он?
     Вострикова  отвернулась,  нервным   движением   сломала   незажженную
сигарету.
     - Да, разумеется, он. Но у меня и у самой голова на плечах имеется. А
у Тимура были на то свои причины. Он  очень  не  советовал  мне  пробивать
"Катакомбы и подземелья".
     - Я не хочу сказать, что вы очень злой  человек,  Людмила  Тихоновна.
Все  дело  в  корысти.  По-моему,  вы  все-таки   поступили   опрометчиво,
поделившись в писательском клубе с коллегами планами создания произведения
в  оригинальном  жанре:  синтеза  детектива   и   научного   исследования,
посвященного городским катакомбам. Кстати, рукопись Склярова ведь так и не
нашлась... Получив вашу рецензию, Скляров позабыл обо всем на свете.  Даже
о том, что следовало бы прихватить с собой и свое детище...
     - Вы не имеете права! Такие вещи необходимо доказывать!
     - Спокойнее, Людмила Тихоновна. За этим дело не станет.


     Трехэтажный  частный  дом  белого  кирпича  выглядел  куда   солиднее
детского садика по соседству, давно не знавшего ремонта. Кладка стен  была
фигурной,  мастерской,  на  окнах  -  кованые  решетки,  ухоженный  сад  и
добротные надворные постройки. Однако постороннему глазу все это  не  было
доступно - поместье окружал двухметровый забор  из  того  же  кирпича,  по
верху которого были вмурованы осколки битого стекла.  Цыганский  барон  не
жаловал чужих, а стройматериалы и подавно не экономил.
     Грузный, вальяжный,  в  облаке  парижской  парфюмерии,  он  утопал  в
подушках  красного  бархата  в  глубоком  кресле,  с  наслаждением  поучая
смуглого, темноволосого паренька, который, тем не менее,  чувствовал  себя
здесь довольно уверенно.
     - Молод ты, сынок, кровь играет! Я тоже был таким в твои годы. Помню,
попал я с  отцом  в  Криковские  подвалы,  это  километров  шестьдесят  от
Кишинева. Тоже бароном отец мой был. Краснопузых золотишком  прикармливал,
секретари обкомов вокруг паслись. Нет, лом  из  конфискованного  они  сами
брали, но падки были, сволочи, на антиквариат. Деньги у них не считаны, да
и по сей день полны загашники, но жлобы, природа такая. Все на  дармовщину
норовят. Станешь трепыхаться - весь табор зажмут. Ну,  отец  умел  с  ними
общий язык находить. Одним словом, заезжаем мы  в  эти  подвалы  на  своей
"волге", а перед нами идут еще три - со всякими  боссами.  Едешь,  как  по
проспекту, по сторонам винные  залы,  обитые  цветной  кожей.  Серый  зал,
голубой, розовый... Бочки сами просят: "отведай из меня". А возле бочек  -
шестерки... Мигни - нальют. Не худо устроились "слуги народа", а мы должны
прятаться, как какие-то воры. Мне тогда и пришло в голову: а что, если  бы
в каких-то других подвалах действительно жили воры - страшные,  опущенные,
беспощадные!.. Вырос я, мужчиной стал, но не забыл об этом. Ведь проще  не
придумать: только  распусти  про  таких  подземных  душегубов  слухи  -  и
поверят, как пить дать поверят. А мы, цыгане, свое делать  будем  в  тени.
Ладно, что там говорить, кому много дано, с того и спросится.  О  тебе  же
только одно скажу - хорошо сработал, чисто.
     - Вы наша голова, отец, мы - ваши руки. Кто мы без вас?
     -  Попались  неразумные  наши  ромалэ  на  удочку  аптекаря,   купил,
проклятый, дурью. Действительно: дал раз ломом по ногам  -  и  на  полгода
ширева. Обрубок,  спасибо  ему,  простил  дураков.  Хотя,  если  рассудить
по-блатному, - дал слабину. Такое, понимаешь ли, не прощают.
     - Как же, простил! Просто знал - цыгане за своих до конца пойдут.
     - Так-то оно так,  Сима.  Только  и  мы  не  вправе  были  устраивать
разборы. На блатных руку подняли. Не знаю уж, кто Обрубка на нас вывел, но
кто-то все же видел цыган.
     - Надо было аптекаря тому же Обрубку и сдать, отец, он бы его  сам  и
кончил.
     - А нам что с того? Ему и так не много оставалось. Сообразил,  что  с
цыганами нечего ему больше ловить, нашел других. Нет, мы все  сделали  как
надо - помогли несчастному калеке, вполне бескорыстно. Как свои своему.  А
Мерецкова я всегда не любил, да и опасался, что скрывать.
     - Как и он нас. Вечно на цыган поганых собак вешал.
     - Теперь все, крыто. Мерецков сдох, остальное - сектанты.
     - Можно бы под эту марку поработать и покруче - подбиться  по-скорому
- руки-то развязаны, кайф.
     - Нет, Сима. Чего не будет, того  не  будет.  Помалу  -  оно  вернее.
Нечего Бога гневить. Если милиция на дыбы встанет - быть беде. Найдут,  за
что зацепить. В жизни ведь не все по кругу - сегодня девки  чужие,  завтра
уже как бы наши. Но души губить -  себя  потерять.  Сегодня  его  очередь,
завтра  твоя.  Это  Кольцов  в  беспредел  пустился  больше,  чем  бандюги
записные. Что с Витькой-бичом сотворил! Выловил на вокзале, наобещал с три
короба и... конец знаешь. Ты меня слушай, Сима. Я давно живу, много  знаю.
Жизни лишить человека - дело нехитрое, это уж  ты  поверь.  Но  лучше  без
этого. Ты что думаешь, мне не хотелось Мерецкова пощупать, на чем  у  него
душа держится? Я же его на дух не терплю! Но ведь не пытать  же,  в  самом
деле. Даром, что ли, весь этот спектакль в катакомбах устраивали?  Да  он,
когда ты чернилами в углу  облился,  выложил  столько,  что  и  пыткой  не
вырвешь. Строкач  сказал:  "Сделать  постановку  в  катакомбах,  захватить
Мерецкова, приволочь его туда и напугать. Чтоб заговорил".  Он  не  дурак,
этот майор. Опасный парень. И врагом его лучше не иметь,  чтобы  тесно  не
стало. Не то все эти сказки  про  троглодитов  в  катакомбах  живо  прахом
пойдут. Умерь прыть, парень. Я эту туфту  с  сектантами  начал  разводить,
когда тебя еще под маминой юбкой в прихожих  воровать  не  водили.  Ты  на
вокзалах попрошайничал, когда я уже слухи про  пещерных  людей  распускал.
Чего человек больше всего боится? Темноты и неизвестности. А мы, цыгане  -
рядом, к нам привыкли. Резвые, вроде  тебя,  бухтели:  зачем,  когда  хату
берем, оставляем вещи взамен? Думать  головой  надо!  Всегда  должна  быть
тайна и тьма. Концы надо разводить подальше. Об этом пока и сам Строкач ни
сном, ни духом... И слава Богу.
     - Но он ведь и сам замазан - деньги взял. Половину выкупа Мерецкова!
     - Это как раз меня и беспокоит. Что ты понимаешь,  Сима!  Такие,  как
Строкач, не берут, уж ты мне поверь. И деньгами его не меряй. Если бы я не
знал, что его слову верить можно...
     - Но ведь взял же?
     - Или я не сказал: охлынь!
     - Ясно, отец.
     - Вот и хорошо, Сима, что ясно. Нам  с  тобой  жить  и  дела  делать.
Заработаем. А жизнь штука долгая, в ней всякого хватает. - Не всему  верь,
о чем услышал.


     Крупная сумма, поступившая  на  счет  детского  дома,  всех  проблем,
конечно, не решила. Но анонимному дару были рады  и  воспитатели,  которым
мучительно надоело отсутствие не только нормальных игрушек,  но  и  самого
элементарного, и сами дети, которым, впрочем, такие слова как  "даритель",
"счет", "платежное поручение" не были знакомы.
     Того, что осталось у майора, хватило, чтобы оплатить аренду помещения
"Богатыря" на пять лет вперед, а сам Строкач, как бы невзначай заглянувший
в ЖЭК,  прозрачно  намекнул  его  начальнице,  что  противиться  оживлению
деятельности спортклуба не следует.  "Рукопашный  бой  предпочтительнее  в
спортзале. И вообще - спокойствие дороже". С этим  доводом,  да  еще  и  в
устах следователя прокуратуры, трудно было не согласиться.



 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: детективы

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] 

Страница:  [2]