Почему я такой? Значит, таким мне положено
   быть... Здесь - да. Ну, а если гдеѕто еще? На
   полюсе? У экватора? Или на Сатурне?
   Дидро, Сон дєАламбера Как счастлив должен быть провинциал, у которого
есть чердак, где, как в молчаливой памяти, оказываются  свалены  письма,
портреты и масса безделушек, не имеющих достаточной  цены,  чтобы  забо-
титься о них, но и не настолько позабытых, чтобы без  сожаления  от  них
избавиться. Городской житель,  ограниченный  размерами  своего  горизон-
тального улья, вынужден подчас ради  настоящего  производить  сортировку
предметов минувшей жизни, обрывая один за другим  листки  своего  былого
существования и таким образом получая  возможность  определить  ценность
собственной пыли и самому совершить похоронную процедуру,  которой,  су-
ществуй  чердак,  пришлось  бы  заняться  какомуѕнибудь  наследнику,  не
чувствительному к привлекательности позабытых  фраз  и  пустых  флаконов
изѕпод духов.

   Я как раз отдавался этому неблагодарному делу, когда среди  пожелтев-
ших бумаг, испещренных неизвестными почерками и моим  собственным,  вне-
запно обнаружил рукописную тетрадь, которая непонятным образом оказалась
в моем архиве. Не спрашивайте имя автора и насколько описанная в ней ис-
тория выдумана или имела место в действительности. Я не  в  силах  отве-
тить, и вы это поймете после того, как прочтете то, что за сим следует.
   Глава первая Почему я родился в Париже в один из июньских дней начала
века? С этого вопроса начинаются все мои проблемы. Если бы отец  женился
на моей матери на несколько недель позднее, я бы увидел свет под  другой
звездой. Тогда бы, являясь с запозданием на  различные  назначенные  мне
судьбой свидания, я бы познал совсем иную жизнь, оказался бы неповинен в
тех ошибках, которые мне приписывают сегодня.  Тем  же,  кто  расположен
осуждать меня за мои поступки, я отвечаю, что  единственный  мой  промах
заключается в том, что я появился на свет с пунктуальностью, за которую,
надо признать, не несу никакой ответственности.
   Более того, я отнюдь не виноват в факте  знакомства  моих  родителей.
Если бы, не познакомившись с моей матерью, отец нашел себе другую  жену,
а она, не встретив отца, - другого мужа, из каких частиц оказался  бы  я
сложен в конце концов?
   Смогло ли тогда мое "я", которое представляется  мне  таким  цельным,
таким насыщенным и весомым, будучи разделенным на две равные части и пе-
ремешанным с другими чужеродными  элементами,  прогуливаться  по  свету,
принадлежа двум разным телам? Что стало бы с  моей  разделенной  на  две
части душой? С моей разделенной надвое свободной волей? Моя мать от это-
го предполагаемого мужа могла бы родить мальчика, а отец от воображаемой
женщины - девочку. Носитель части моего естества, мальчик, мог бы встре-
тить девочку, наделенную другой моей половиной.
   Достигнув зрелого возраста, эти парень и девушка могли бы понравиться
друг другу, полюбить, пожениться.  Таким  образом,  наполовину  существо
женского пола, наполовину мужского, я оказался бы  воссоединен  с  самим
собой узами брака, от него бы родились дети, которые в  свою  очередь...
Но остановимся на этом. Такое начало рассказа, который мне  бы  хотелось
наделить максимальной ясностью, уже свидетельствует, как трудно мне было
бы изложить устно свою исповедь.  Меня  бы  сразу  заставили  замолчать.
Пусть же эта рукопись расскажет за меня  всем  тем,  у  кого  достаточно
здравого смысла, что, как это ни покажется удивительным, я им тоже обла-
даю в известной мере.
   Мои родители были мелкими  буржуа.  Отец,  страховой  агент,  добился
сносного положения в компании, где работал. С раннего детства я только и
слышал разговоры о пожарах, граде, несчастных случаях, насилиях - о всех
видах  вреда,  наносимых  природой  и  людьми.  Теряя  характер  ужасных
бедствий, они превращались в кабинете моего отца в ряд цифр, готовых по-
корно занять положенное им место в статистических отчетах.
   То, что, оказывается, можно заранее высчитать размер  ущерба,  причи-
ненного каждым летом ударами молнии, представлялось мне фактом, заслужи-
вающим уважения. Но зато более или менее точные подсчеты количества еже-
годно совершаемых ограблений и самоубийств склоняют  меня  и  сегодня  к
весьма скептическим размышлениям относительно человеческого  общества  и
свободы действий, данной тем, кто его составляет.
   Мой отец не был обременен подобными мыслями. Случайность и  рок  были
для него словами, лишенными смысла. Подобно мольеровскому врачу, которо-
го ничуть не волнует причина смерти, лишь бы она соответствовала учебни-
кам факультета медицины, он не без удовлетворения воспринимал беды своих
ближних, лишь бы ближние обладали полисом, законно составленным  уважае-
мой страховой компанией.
   Он и сам должным образом застраховался, так что, идя ко дну во  время
рыбалки, мог с полным основанием считать, что стал жертвой  оговоренного
законом несчастного случая и что благодаря его дальновидности его семья,
состоявшая из матери и меня, не будет ни в чем нуждаться.
   Именно по этому печальному поводу я и получил возможность впервые об-
наружить то, что называют, в зависимости от миропонимания каждого  чело-
века, превратностями игры или неисповедимыми путями Господними.  Страхо-
вой компании удалось доказать, что драматическое событие, унесшее  жизнь
моего отца, произошло более чем в шести милях от  побережья,  тогда  как
семья застрахованного, как его без всякой  иронии  продолжали  называть,
при подобных обстоятельствах могла воспользоваться страховкой лишь в том
случае, если он принимал участие в дуэли или  имел  неосторожность  вос-
пользоваться аэропланом.
   Тщетно доказывали мы, что злополучная лодка была снесена  течением  к
роковому месту; что если мой отец оказался за пределами  той  линии,  до
которой распространялась забота компании о жизни своих клиентов, то  это
произошло не по его воле. Ничего не помогло. Нам  показали  составленный
собственной рукой усопшего контракт и выплатили,  в  виде  исключения  и
учитывая его большие заслуги, эфемерную сумму, которая полностью  утекла
на гонорар адвокату.
   Таким образом, все шло к тому, что детство мое пройдет в нищете и за-
ботах о хлебе насущном, что вдовство матери возложит на  мои  неокрепшие
плечи обязанности главы семейства и заставит провести жизнь в  борьбе  с
материальными трудностями... Я и сегодня с умилением  представляю  себе,
каким тщедушным, одетым в черное, склоненным над тетрадками ребенком мне
предстояло быть.
   Несчастье подстегнуло бы мою волю, и я добился  бы  стипендии,  чтобы
поступить в лицей, не нанося ущерба нашему скромному семейному  бюджету.
Я был бы первым в своем классе, победителем конкурса. Я бы вел себя так,
что безусловно мог в один прекрасный день услышать, будучи принят  сразу
в Политехнический институт и Высшую педагогическую школу: "Как  бы  гор-
дился тобой отец, будь он жив".
   Да, мне была уготована такая судьба, но все переменилось  в  один  из
четвергов 1915 года изѕза нескольких капель дождя. Если бы не шел дождь,
моя мать отправилась бы к нотариусу. Не останься  она  дома,  ее  кузина
Клотильда, оказавшись проездом в Париже, уехала бы в Монпелье, так и  не
повидав ее... Во время разговора матери с кузиной та,  огорченная  нашей
бедностью, выразила желание нам помочь. По ее рекомендации маму  приняли
на работу медсестрой в больницу. Там она  познакомилась  с  египтянином,
который увез ее в страну фараонов. Отец дипломата счел нужным умереть по
их приезде, и мой отчим стал очень богат.
   Прощай добродетельные намерения  потрудиться  на  студенческой  ниве!
Прощай нищета, прощай мужество в борьбе с нею! Я поступил в один из  са-
мых престижных коллежей, где вместе с начатками знаний узнал, как можно,
не работая и не испытывая угрызений совести, тратить деньги. Отныне  мой
дальнейший жизненный путь вырисовывался совершенно четко:  беспорядочная
учеба, шикарный гардероб, провал на экзамене на звание бакалавра, успехи
в барах, долги молодости, оплаченные моим весьма  снисходительным  отчи-
мом, наконец, выгодный брак и должности  в  административных  советах...
Таковы были некоторые перспективы, и я собирался использовать  удачу  со
всем мужеством, которым я запасся  для  борьбы  с  невзгодами.  Но  едва
только я приготовился вкусить плоды этого везения, как моя  мать  умерла
во время эпидемии испанки в 1918 году, и я больше  ничего  не  слышал  о
египтянине и его состоянии.
   Мне было двадцать лет. Моя душа питалась иллюзиями, а тело  требовало
чегоѕто более существенного. Чтобы удовлетворить эти требования,  я  пе-
репробовал ряд профессий, которые, будучи честными, как  нетрудно  дога-
даться, не приносили мне больших доходов.
   Деньги еще не все, скажут мне.
   Я согласен, но тогда надо, чтобы профессия доставляла  удовлетворение
другого рода, а о том, какое удовольствие может принести труд,  написано
немало. Нельзя вообще сравнивать профессии, и, будь моя на то воля, сле-
сарьѕводопроводчик получал бы больше, чем маляр, который, радуя глаз за-
казчика, точными мазками покрывает щербатую стену ровным  слоем  краски.
Маляра благодарят, угощают сигаретой, ему льстят - у маляра веселая про-
фессия, вот почему, стоя на своей стремянке, он насвистывает и поет.
   А вот кто станет сочувствовать  слесарюѕводопроводчику,  кроме  разве
пауков, кто оценит его талант, когда он, согнувшись в три погибели, ору-
дует своими инструментами под ванной или в углу кухни?  О  качестве  его
труда судят по протечке воды или утечке газа. О его искусстве вспоминают
лишь тогда, когда обнаруживают неполадки. Чтобы не испортить ему настро-
ение, лучше всего вовсе не говорить о его работе. Лишенный поощрения, на
которое имеет полное право, слесарьѕводопроводчик не поет и не насвисты-
вает. У него неблагодарная профессия, ибо с тех пор, как существуют  газ
и водопровод, не было случая, чтобы слесаряѕводопроводчика, да и  газов-
щика тоже отблагодарили за труд широкой улыбкой.
   В жизни нет ничего важнее любимой профессии. Извините за это  отступ-
ление на тему морали и поверьте человеку, не любившему ни одну профессию
из тех, которыми занимался.


   2


   Глава вторая

   После нескольких лет  весьма  убогого  существования  судьба  наконец
улыбнулась мне своей бледной улыбкой. Я стал чиновником, потом  секрета-
рем, доверенным лицом одного из тех людей, которых  немало  появилось  в
деловых кругах в 1925 году. Их называли воротилами  за  неимением  более
точного определения для мошенника,  волею  судьбы  возведенного  в  ранг
сильных мира сего.
   Господин Фу, или Жером СенѕРомен, более известный в определенных кру-
гах под именем "господин Жером", занимался сотней дел сразу, среди кото-
рых были спекуляции хлопком, добыча жемчужниц, любого рода шантаж и про-
дажа сомнительного фармацевтического средства  неизвестного  происхожде-
ния. Переходя от одного банкротства к другому, от процесса  к  процессу,
он стал такой значительной персоной, что для него не было никакой разни-
цы между коротким пребыванием в тюрьме и получением самой почетной  наг-
рады.
   - Видишь ли, - добродушно говорил он мне, - зарабатывать деньги - это
значит доказывать наличие ума. Бедными остаются одни дураки.
   Хотя получаемая у него зарплата принуждала меня оставаться среди пос-
ледних, я и не думал протестовать против его дружеского оскорбления.  Он
принадлежал к расе победителей, тогда как мое место заведомо было  среди
побежденных.
   - Не понимаю, - продолжал он, - почему люди не  становятся  богатыми.
Ведь все так просто!
   Это чудовище вызывало у меня чувство восхищения, смешанное с отвраще-
нием и завистью. Он был из тех молодцов, которые являются  в  театр  без
приглашения, говорят одинаково небрежно "ты" контролеру у входа и встре-
ченному в коридоре министру, и перед вторым актом неизменно  оказываются
на лучших местах в амфитеатре.
   - Нужно уметь рисковать, малыш, - говорил он, сопровождая свои  слова
жирным смехом. - Надо быть напористым.
   Это любимое выражение господина Жерома раскрывало секрет его  успеха.
Рядом с ним я презирал себя за пассивность,  со  стыдом  вспоминал  свою
жалкую жизнь с ее зависимостью то от своей семьи, то от учителей, от ун-
тера или прораба.
   Послушно принимая все, что предлагала мне судьба, я пользовался  сво-
бодой выбора ничуть не больше, чем до своего рождения, то есть  до  того
момента, когда без моего на то согласия было решено, что я стану мальчи-
ком, а не девочкой.
   По делам СенѕРомена я много разъезжал. Однажды он послал меня из Ниц-
цы, где мы находились, в Монако, где мне надлежало получить крупную сум-
му за продажу какогоѕто не принадлежавшего ему участка земли. Дело  было
довольно мутным, и только после бесчисленных переговоров по телефону мо-
его патрона со своим клиентом последний, по имени Гримальди, передал мне
с таинственным и не слишком любезным видом толстую пачку денег,  которые
мы пересчитали на террасе кафе. По завершении операции я предложил  дать
ему расписку. Господин Гримальди поглядел на меня с презрением.
   - Сколько вам лет? - спросил он.
   Не ожидая ответа, он встал, сплюнул окурок сигареты, прилипший к  гу-
бе, и ушел не попрощавшись.
   Спустя некоторое время, проходя мимо казино МонтеѕКарло,  я  все  еще
испытывал чувство унижения. Неужто мне суждено всю  жизнь  оставаться  в
рядах робких, нерешительных людей, словом, рабов? Мне показалось, что  я
услышал смех моего хозяина.
   "Нужно уметь рисковать, малыш. Надо быть напористым..." У меня налицо
был повод посмеяться в свою очередь. При мне  находилась  крупная  сумма
денег, не принадлежавшая более ни  Гримальди,  ни  господину  Фу,  иначе
СенѕРомену. Врученная без расписки, она вообще не  принадлежала  никому.
Как бы поступил патрон в моей ситуации, оказавшись в этот  час  напротив
самого крупного в мире игорного дома? Решение, которое им было бы приня-
то без раздумий, он продиктовал мне сам. Кто не рискует, тот  ничего  не
имеет, не так ли, господин Жером?
   И я смело направился в казино, но на пороге замер. Как всем известно,
войти в это здание можно через несколько дверей главного входа.  Сначала
мне захотелось было войти через правую, что соответствовало  бы  порядку
вещей и моему дисциплинированному характеру. "А может быть, именно левая
приведет меня к выигрышу, - подумал я, - тогда как правая - лишь к  бес-
честию и позору?" Принятое решение, похоже, исчерпало все ресурсы  моего
мужества. Пока я балансировал между дверями, прикованный к месту суевер-
ным страхом, мне вспомнился один случай  из  моего  детства.  Однажды  в
воскресенье, сидя за столом вместе с другими членами семьи,  я  оказался
перед необходимостью сделать выбор между двумя  артишоками,  оставшимися
на подносе.
   - Чего ты ждешь? - спросила мама.
   Я покраснел и ответил, что не знаю, какой артишок из двух взять.
   - Они одинаковые, - сказали мне.
   Это замечание добило меня окончательно. "Раз эти артишоки одинаковые,
- подумал я, - почему я должен выбрать этот, а не тот?" И под любопытны-
ми взглядами собравшихся продолжал сидеть, раскачиваясь на своем  месте,
словно не зная, в какую сторону падать.
   - Поторопись, - сказал отец.
   Я протянул было руку,  но,  парализованный  нерешительностью,  закрыл
глаза, положившись на судьбу. Все засмеялись. Я  расплакался  и  весь  в
слезах встал изѕза стола.
   - Тебе ведь сказали, что ты можешь взять любой.
   - Да, но какой? - отвечал я, заливаясь слезами.
   - Этот ребенок ненормален, - сказал отец.
   К счастью, он не имел понятия о  детской  психиатрии,  решив,  что  я
просто капризничал, он так и остался в неведении относительно того,  что
на этот простой вопрос не смог бы вразумительно ответить ни один философ
в мире.
   Сей трагический вопрос и возник теперь снова, пока я стоял перед зас-
текленными дверями, за которыми скрывалась моя судьба. На этот раз  тоже
самым простым делом было бы довериться случайности, а не разуму.
   "Я войду, - сказал я себе, - в ту дверь, через которую пройдет в  ка-
зино первая женщина".
   Таким образом, я, не колеблясь, сам установил условия своего договора
с судьбой. Любое другое решение обладало бы равнозначной ценностью, ибо,
как известно всем суеверным людям, в такого рода делах значение имеет не
просьба, а ответ богов. Трое мужчин вошли в казино, какаяѕто пара вышла,
и когда, наконец, мимо меня прошла блондинка и открыла дверь слева, я  с
такой живостью бросился за ней следом, что она обернулась, словно ожидая
с моей стороны неожиданных действий.
   В тот момент, когда я подошел к игорному столу, состояние  опьянения,
в котором я пребывал, не помешало мне испытать некоторые  угрызения  со-
вести. Я честно решил предоставить моей порядочности последний шанс.
   "Если выигрыш падет на черное, - подумал я, глядя на рулетку, -  зна-
чит, я не должен играть".
   Выигрыш выпал на красное. Деньги сами полезли из  моего  кармана,  и,
так как моя воля больше не имела отношения к тому, что происходило, я не
испытывал никакого чувства вины. Когда я пришел в  себя,  блондинка,  за
которой я последовал, пристально смотрела на меня, и я обратил внимание,
что большинство игроков тоже не спускают с меня глаз. За несколько,  как
мне показалось, мгновений - на самом деле прошло не меньше двух часов  -
я стал обладателем маленького состояния.
   Я покинул МонтеѕКарло в сопровождении  блондинки.  Нас  увезла  самая
роскошная, взятая напрокат машина. Моя спутница напевала песенку "На бе-
регу Ривьеры":
   Каждая женщина мечтала там
   Быть красивой и обожаемой.
   Уверенный, что она станет отбиваться, я заключил ее в  свои  объятия.
Похоже, ничто не могло воспротивиться победителю, которым я был в ту ми-
нуту.
   По приезде в Ниццу блондинка пожелала закусить. И мы вошли в ресторан
муниципального казино. Не знаю, право, почему оно было открыто  в  такой
поздний час? Почему моя дама была голодна? Почему я  позволил  себе  на-
питься скверным шампанским? До стола, где мы ужинали, доносились  нудные
голоса крупье в соседней зале. Я не сомневался, что  теперь  все  ставки
принадлежат только мне и что игроки явно самым неподобающим образом рас-
поряжаются моими деньгами.
   Опьяненный удачей, я бросился к столу, где играли в "железку",  затем
туда, где играли в баккара... На заре, когда я оказался на улице, у меня
оставалось в кармане всего несколько сот франков.
   Я никогда не любил рано вставать. Мне нравилось  любоваться  чистотой
зари и наслаждаться свежестью утреннего воздуха лишь из  своей  постели,
где, еще не очнувшись от снов, я готов был снова погрузиться в них,  как
и подобает ностальгически настроенному бездельнику. Но на сей раз я  по-
лучил возможность должным образом вкусить все прелести зари. Я  не  стал
ложиться в постель, я бродил по тротуарам,  убитый  местью  разгневанных
богов. Почему я не посоветовался с ними, входя в казино  Ниццы,  подобно
тому, как поступил в МонтеѕКарло? Полный раскаяния, я униженно обращался
к ним: "Надо ли мне сбежать или предстать перед разгневанным  господином
Фу? Если количество плиток на тротуаре будет четным, значит..." Внезапно
мне стало стыдно своего малодушия. Неужто я всю жизнь буду  пребывать  в
нерешительности между двумя артишоками, двумя дверями, ожидая спасения в
постыдном суеверии? От подсчетов, к которым я прибегал, меня стало  тош-
нить. Я направился в первое кафе и, подкрепленный  двумя  рюмками  рома,
решил бросить вызов богам.
   "Что вы можете мне сделать, владыки судеб человеческих?  Ни  один  из
двух негодяев, у которых я был посредником, не сумеет  доказать,  что  я
когдаѕлибо держал в руках эти деньги..." Я вернулся в отель, принял душ,
напевая, чтобы укрепить свой дух, и, тщательно  одевшись,  отправился  к
патрону. Когда я вошел к нему, он еще лежал в постели.
   - Деньги при тебе? - спросил он тотчас.
   Я лишь отрицательно мотнул головой.
   - Гримальди не заплатил?
   - Заплатил, - ответил я с восхитительной небрежностью, - но я  поста-
вил эти деньги на кон и проиграл.
   А так как он явно мне не верил, я повторил, стараясь  возможно  лучше
подражать ему, его собственные слова:
   - Нужно уметь рисковать. Быть напористым...
   Это его убедило. Господин СенѕРомен издал рычание и протянул  руку  к
телефону.
   Я остановил его.
   - Не теряйте зря время, - сказал я ему. - У вас нет против меня ника-
кого оружия. Деньги были вручены без свидетелей, я не дал никаких распи-
сок. Если меня станут допрашивать, я буду все отрицать. Ведь вы бы точно
так же поступили на моем месте, не правда ли?
   Я вышел из отеля совершенно довольный  собой.  Но  едва  завернул  за
угол, как спохватился, что считаю количество букв на вывесках.
   "Если пятая буква первого слова  гласная,  значит,  все  уладится..."
Увы, с вывеской "Турагентство" этого не случилось. Я  попробовал  исклю-
чить дурное предзнаменование контрмерами, но опять ничего не вышло.  Все
улицы и дома со всеми их тротуарами и витринами сообщали о беде с  таким
упорством, что вопреки обуявшему меня страху мне  не  терпелось  узнать,
каким оружием воспользуется рок против неуязвимого человека.
   Мое любопытство вскоре было удовлетворено. В тот же  вечер,  когда  я
пришел в отель, чтобы собрать вещи, я встретил инспектора полиции, кото-
рый попросил следовать за ним в комиссариат по "касающемуся меня  делу".
Я, конечно, догадывался по какому, но все равно разыграл, как можно иск-
реннее, свое удивление. Оказавшись перед СенѕРоменом и Гримальди, я счел
нужным перейти от удивления к чувству оскорбленного достоинства.
   - Что это за махинация? - воскликнул я. - Чего от меня хотят?
   Комиссар поставил меня в известность относительно предъявленного  об-
винения.
   Вместо ответа я повернулся к Гримальди и дал волю своему отлично  ра-
зыгранному возмущению:
   - И вы смеете утверждать, что отдали мне эти деньги?
   Я так хорошо играл роль, что начал сам верить  в  свою  невиновность.
Наблюдая за обоими папашами, я с радостью отмечал испытываемое ими  сму-
щение. Своим взглядом я как бы говорил Гримальди: "Теперь вам  известно,
сколько мне лет?" Мне хватило наглости взглянуть и на  господина  Фу,  и
тот прочитал в моих глазах: "Как видите, я воспользовался вашими  урока-
ми!" Все шло как по маслу, и в какуюѕто минуту  передышки  я  даже  счел
возможным посмеяться над судьбой и ее предупреждениями, не предназначен-
ными для расы героев.
   Но в мгновение ока из героя превратился в жалкого побежденного. Вошел
инспектор и протянул комиссару пакет, вид которого весьма обрадовал гос-
подина Фу и господина Гримальди. В пакете оказались  банковские  билеты,
комиссар показал их мне.
   - Вам это ничего не говорит?
   - Все банковские билеты похожи друг на друга.
   - Но эти не совсем обычные, -  ответил  господин  Гримальди  с  язви-
тельным смехом.
   Я пропал. Этот жуткий тип, вполне, между прочим, обоснованно не дове-
рявший моему патрону, переписал номера купюр, которые я должен  был  от-
дать тому.
   Билеты без труда обнаружились в казино.  Обвинение  располагало  куда
большим числом свидетелей, чем требовалось, среди  крупье,  "физиономис-
тов" и инспекторов по играм, которые видели накануне, как я  неосторожно
обращался со своей фортуной.
   - Ты заслуживаешь каторги, - с убеждением произнес мой патрон.
   Несмотря на свои обширные познания по  части  преступлений,  господин
СенѕРомен ошибся. Я был приговорен лишь к двум годам тюремного  заключе-
ния.


   3


   Глава третья

   Вероятно, именно в заключении я нашел себя, обретя в размеренном  тю-
ремном порядке чувство безопасности, столь необходимое моей слабой нату-
ре. Когда я слышал от моих товарищей рассказы о разных путях,  приведших
их в наше убежище,  я  испытывал  страх  перед  лицом  свободы,  которой
пользовались люди, оставленные без присмотра в хаотичном мире,  -  мире,
который вопреки гармонии своих памятников  и  полицейским  на  городских
улицах таит в себе куда больше опасностей и скрытых угроз, чем леса Ама-
зонки. Я не без страха думал о том дне, когда  стены  тюрьмы  перестанут
защищать меня от Неведомого мира.
   Однако, когда этот день настал, я был другим человеком и не испытывал
больше страха. Два года размышлений принесли свои плоды, позволив  опре-
делить правила  простого  и  разумного  поведения,  которые  я  поспешил
разъяснить первому же повстречавшемуся мне приятелю. Этот приятель,  ко-
торого прозвали Червем Удачи, служивший в данный момент вышибалой в ноч-
ном кабаре, в прежние времена поработал крупье в некоторых сезонных  ка-
зино, что позволяло ему похваляться тем, что ему был запрещен  доступ  в
игорные дома на всей французской территории.
   - Я выкидывал пятерку в трех случаях из четырех, - превозносил он се-
бя.
   В то утро (было четыре часа, мы сидели с ним в маленьком кафе  в  ок-
рестностях площади Бланш) Червь Удачи, успевший поведать мне коеѕчто ин-
тересное из своей жизни, пребывал в мрачном настроении. Я же,  выпив  не
меньше его, чувствовал себя счастливым путешественником, вокруг которого
стали рассеиваться туман и тучи и который  наконецѕто  начинает  ощущать
дружеское тепло солнца. Точно так же и  моя  судьба  представлялась  мне
осиянной солнечными лучами.
   - Не расстраивайся, - сказал я Червю Удачи, -  все  может  случиться,
кроме невозможного. Но сначала нужно определить различие  между  относи-
тельной и абсолютной невозможностью.
   - А ну повтори, - сказал Червь Удачи, который в столь ранний  час  не
был способен воспринимать абстрактные мысли.
   - Вот пример. Ты видишь хозяина бистро? Как ты  среагируешь,  если  я
скажу, что он сейчас взлетит, размахивая руками, на крышу  противополож-
ного дома? Ты ответишь, что это невозможно, и будешь  прав.  Это  пример
абсолютной невозможности. Но с другой стороны, нет ничего невозможного в
том, чтобы ты сегодня вечером не оказался в Марселе  в  объятиях  дочери
китайского императора.
   - Почему в Марселе?
   - Это другой пример. Ведь ты допускаешь, что на самолете  можешь  се-
годня добраться до Марселя?
   Червь Удачи неохотно согласился с  возможностью  такого  путешествия,
заметив, что у него свои причины не появляться в  департаменте  Бушѕдюѕ-
Рон.
   - Если линия твоей судьбы проходит сегодня через  Марсель,  тебе  под
тем или другим предлогом придется туда поехать, - ответил я. - Ведь  от-
нюдь не исключено, что у китайского императора есть дочь и что она прие-
хала в Марсель.
   - У этих косоглазых республика.
   - Правильно. Ты сам подсказываешь мне причину, по  которой  принцесса
оказалась в изгнании. Разве столь уж  невероятно,  что  женщина  обратит
внимание на такого типа, как ты?
   - Всегда можно найти кого получше.
   - И это не так уж невозможно. Как и то, что  эта  женщина  согласится
прийти на свидание с тобой...
   - ...если она не чокнутая.
   - Вполне возможно, что она чокнутая! Благодарю тебя  за  то,  что  ты
сделал последний мазок на картине, которую я предлагаю твоему  вниманию.
Все рассмотренные предположения не относились к числу  абсолютно  невоз-
можных. Общая же суть моей гипотезы относится к области возможного.
   - Ты меня заинтересовал, - сказал мой приятель, и лицо его  разглади-
лось. - Я никогда не пробовал китаянку.
   - Надо только сначала рассчитать  количество  шансов,  противостоящих
такой гипотезе. Не скрою от тебя, что это число близко к  бесконечности,
но главное в данном случае то, что у тебя есть шанс. Знакома ли тебе са-
мая сильная Красная серия в рулетке?
   - Не знаю, - сказал бывший крупье. - Я и так сыт этим по горло.
   - Согласно анналам МонтеѕКарло, Красное  никогда  не  выпадало  более
двадцати девяти раз подряд. Тем не менее, когда  эта  необычайная  серия
кончается, у Красного и Черного есть математически равные шансы выиграть
еще раз. В этом случае новая победа Красного более  чем  невероятна,  но
возможна. Стало быть, все, что возможно, может стать вероятным, все, что
вероятно, может случиться.
   В игре, как и в жизни, нужен подход, и надо знать заранее, какие  но-
мера выигрывают...
   Не исключено, что именно от отца в наследство я получил вкус  к  ста-
тистике, склонность к классификациям событий, к  раскладыванию  конъюнк-
турных сводок по особым ящикам. Будущее представлялось мне огромным  зе-
леным сукном, судьба - в виде шарика рулетки, а мои новые правила  пове-
дения - в виде расчетов в игре, которые мне хотелось испробовать. Ставка
же была самая скромная, и мне не грозило много потерять. К моменту, ког-
да мы расстались с Червем Удачи, положение мое было следующим:
   Жилье: скромная комната в жалком отеле, за которую надлежало  рассчи-
таться до конца недели.
   Финансы: то, что находилось в карманах, не  давало  даже  возможности
воспользоваться такси, чтобы доехать до вышеупомянутого отеля.
   Костюм: единственная приличная пара. Сорочки,  которые  обычно  более
всего изнашиваются в самых заметных местах. К счастью, это не  относится
к обуви.
   Если подметки прохудились, следует ступать прямо по земле и молиться,
чтобы не было дождя.
   Чувства: достаточно горькие. Женщины стремятся заверить в своем  бес-
корыстии лишь богатых мужчин. В отношении остальных они не очень  стара-
ются.
   Подведя эти итоги и оказавшись на углу улицы Бланш и улицы Фонтен,  я
почувствовал усталость и остановился на перекрестке.  Вероятно,  в  этот
самый момент поднос с двумя артишоками, столь омрачившими  мое  детство,
пронесся в моей памяти, в то время как голос отца подталкивал к принятию
решения.
   - Бедный мой отец, почему же вы сами решили сесть  в  ту  злополучную
лодку?
   Каждый сделанный шаг приближает нас к нашему предназначению. Если ли-
ния моей удачи пересекает улицу Фонтен, разве не ужасно,  что  ничто  не
подскажет мне, какую ошибку я совершу, свернув на  улицу  Бланш?  Собаки
обладают нюхом, позволяющим им почуять зверя, приближение  грозы,  а  их
хозяева пользуются только разумом, своим превосходным разумом,  который,
однако, не предостерег Наполеона, когда он направился в Ватерлоо, а мое-
го отца, когда он собрался на мирную рыбалку. Лично я не хочу больше до-
верять этому слепцу, разуму.
   Подброшенная вверх монета имеет такое же представление о будущем, как
и самые светлые умы, самые ловкие расчетчики. Я превращу  свою  жизнь  в
игру случая!
   - Вам бы лучше пойти спать, - сказал мне полицейский, к которому были
обращены последние слова моей речи.
   - Если число букв на вывеске первой же лавки у меня за спиной окажет-
ся четным,
   - ответил я, - я пойду по улице Фонтен.
   - Согласен, - сказал полицейский.
   Число оказалось нечетным. Следуя  совету  богов,  я  пошел  по  улице
Бланш.
   Фомы неверующие тщетно будут пытаться отвергнуть  шанс,  давая  самые
устрашающие имена порожденным им явлениям. Так или иначе, но шанс всегда
существует. И если бы его не было, то в отеле  "Плаза"  не  оказался  бы
среди постояльцев молодой человек, обладатель дюжины  отличных  костюмов
от лучшего портного и автомобиля, вокруг которого всегда толпились  про-
хожие. Этим молодым человеком был я сам. Сменив имя, чтобы сбить с толку
связанные с ним воспоминания, я вообще с трудом припоминал, кто я такой.
Относительно происхождения моего процветания говорили  много  глупостей.
Тогда как объяснение было самое простое, и оно станет понятно,  коли  вы
соблаговолите последовать за мной на улицу Бланш месяцем раньше.
   Если бы я пошел по улице Фонтен, я бы не встретил на  тротуаре  улицы
Бланш бразильца в вечернем костюме, который,  наклонившись  над  ручьем,
держал в руке горевшую зажигалку. Если бы я не остановился рядом с  этим
забулдыгой, я бы не узнал, что он расстроен потерей брильянтовой  запон-
ки, подарка бабушки. Если бы я не нашел эту драгоценность,  бразилец  не
пригласил бы меня подкрепить свои силы вместе с ним. Когда взошло  солн-
це, мы уже были закадычными друзьями.
   Только что приехавший в Париж бразилец не  знал,  что  ему  делать  с
деньгами.
   Поскольку я не испытывал таких затруднений, мы были созданы друг  для
друга.
   После обращения за советом к богам с помощью газеты (позднее я изложу
суть этого метода) я сумел убедить своего  нового  друга,  что  мое  бо-
гатство не меньше его, в результате чего его кошелек стал моей собствен-
ностью. Ничто так не привлекает к себе деньги, как сами деньги. Это  на-
поминает рыбу, кусающую саму себя. У бразильца было несколько товарищей,
как и он, не лишенных этой бесценной приманки, с которыми он меня позна-
комил. Оказывая то одному, то другому разные услуги, перезанимая  деньги
у одного, чтобы вернуть другому, я сумел поддерживать свое реноме до то-
го дня, когда дядя одного из них, владевший то ли оловянными копями,  то
ли предприятием по изготовлению удобрений из рыбных отходов,  не  сделал
меня своим доверенным лицом. Сам не зная как, я быстро стал  влиятельным
деловым человеком, к которому прислушивались с  тем  большим  вниманием,
что я был единственным, кто сознавал, что ни в чем не  разбирается.  По-
добный быстрый успех предполагает серию непрерывных удач, так  что  пора
объяснить, каким образом, пользуясь научным методом, именуемым  суевери-
ем, я избегал провалов, каждый из которых означал бы мое разорение.
   Вопреки общепринятому мнению, богатство сопутствует тем,  кто  поздно
встает, то есть тем, кто не бросается очертя голову в омут дел. Просыпа-
ясь, я требовал принести мне газеты и, не утруждая себя  прочтением  но-
востей (газеты ведь пишут о том, что уже случилось, а меня  интересовало
то, что еще произойдет), кидал взгляд на последнюю букву последней стро-
ки в выбранной наобум колонке. Если эта буква была согласной, день  обе-
щал быть благоприятным. Если гласной, я понимал,  что  действовать  надо
осмотрительно. Сие первое испытание, подобное смоченному пальцу для  оп-
ределения направления ветра, давало, однако, лишь самую общую и  суммар-
ную информацию. Моя метеорология обладала куда более сложными правилами.
   Если вдоль правой стороны все той же колонки, которую я пробегал гла-
зами снизу вверх, обнаруживались три согласные или три  гласные,  следо-
вавшие друг за другом вертикально, первая информация подтверждалась  или
опровергалась. Но благоприятная конъюнктура пяти согласных  аннулировала
неблагоприятное воздействие трех нанизанных друг на друга гласных, и на-
оборот (в расчет принимались только группы букв в  нечетном  количестве,
тогда как парные - само собой - были нейтральными). Что  касается  цифры
семь, она выражала неукоснительное предсказание  оракула:  семь  гласных
обязывали ничего не предпринимать, и я проводил весь этот печальный день
в постели. Семь согласных поднимали меня с постели прыжком, и я бросался
навстречу обещанной фортуне. Я излагаю мою систему в самых общих чертах,
хотя она содержала ряд меньших по значению механизмов, описание  которых
заняло бы слишком много места.
   Прошу только не делать ошибку, полагая, что эта система имеет какоеѕ-
то родство с гаданием на картах, астрологией и другим вздором,  предназ-
наченным для наивных людей. Для меня кофейная гуща  всего  лишь  горькая
жижа, а ключ к снам значит не больше, чем гадание на ней. Точно так же я
не считаю, что внутренности цыпленка содержат чтоѕто иное,  кроме  зерен
проса или остатков улитки. Мое изобретение являло собой весы для взвеши-
вания предчувствий, некую решетку,  которая  просеивала  обстоятельства,
пробирку для анализа возможностей.
   Как и Наполеон, я считал, что расчет может одержать победу над Случа-
ем, как Пифагор - полагал, что у больших чисел есть свои достоинства,  и
я не сомневаюсь, что, если бы Буриданов осел умел играть в орла и решку,
он не помер бы от голода.


   4


   Глава четвертая

   Ранним утром этого летнего дня мой оракул объявил мне о том, что я ее
встречу.
   Мне неизвестно было только ее имя, и я никогда не видел  ее  в  лицо.
Свое имя она назвала сама, ибо никто не представил нас  друг  другу.  Ее
лицо явилось мне в отблеске луны между двумя наплывами теней, за которые
цеплялись кружева старинного вальса. Она так походила на образ  из  моих
снов, что я тотчас узнал ее.
   - Лелиа...
   Я назвал ее по имени в первый же вечер. Мы вместе ушли с приема,  ко-
торый устроил один из друзей бразильца в саду Булонского леса, и я  про-
водил ее до порога дома.
   - Вам, разумеется, известно, что мы встретимся снова, - сказал я  ей,
когда мы расставались.
   Моя уверенность подтвердилась на следующее же утро при первом  взгля-
де, брошенном на газету. Никогда еще согласные так радостно не толпились
вдоль длинной линейки, разделявшей их дружественные группы. Никогда  еще
гласные, разбросанные, подобно отступающим в панике войскам,  не  играли
столь ничтожной роли в алфавите. Мой взгляд скользил вдоль  напечатанной
колонки, где были собраны новости о железнодорожной катастрофе, страшном
пожаре, угрозе войны, убийстве и резне, а  буквы,  собравшиеся  на  краю
этих дымящихся строчек, составляли нежнейшие послания:
   - Она думает обо мне...
   - Ты увидишь ее вечером...
   - Ты будешь ее возлюбленным...
   К чему  приводить  подробности  моего  счастья?  Любовные  откровения
счастливчиков часто надоедает слушать, тогда как изложение любовных  пе-
редряг всегда встречает у собеседника больший интерес, чем описание бла-
женства, которого многим не дано узнать. Таковы мужчины, если о них  су-
дить по мне самому.
   Поэтому я и пропущу рассказ о нескольких упоительных  неделях,  чтобы
подойти к тому, что способно пробудить любопытство читателя, не вызвав с
его стороны чувство зависти.
   Лежа не в своей постели, я проснулся однажды под звуки арии из  оперы
"Богема", доносившейся из соседней комнаты. Будучи сама нежность и  кра-
сота, в сочетании со всеми другими  возможными  женскими  достоинствами,
Лелиа, при ближайшем рассмотрении, обнаруживала лишь один небольшой  не-
достаток: она была певицей и мечтала выступать в Комической опере. Спешу
сказать, что этот недостаток мог бы  выглядеть  таковым  лишь  в  глазах
беспристрастного судьи. Для меня же, подчиняющегося законам, чтимым  лю-
бовниками, чья страсть  не  имеет  границ,  утренние  часы  обладали  бы
большим очарованием, если бы их мирное  течение  не  нарушалось  музыкой
Массне или Леонкавалло.
   Подчас, одетая в легкий пеньюар, Лелиа, прервав вокализы,  входила  в
комнату, где я притворялся спящим, чтобы разбудить меня поцелуем. Сегод-
ня, когда она появилась, глаза мои были открыты.
   - О чем ты думаешь?
   - О том, что называется чудом, - ответил я.  -  Разве  не  чудо  наша
встреча? Ты родилась в Алжире, а я в Париже, близ ПортѕСенѕДени.  В  мо-
мент твоего рождения я, возможно, играл после школы на улице.
   - Я родилась в одиннадцать часов вечера, - сказала она.
   - В этот час я спал на своей железной кровати с медными шарами.  Воз-
можность грядущей любви между спящим мальчуганом и красивой девочкой,  в
которую превратится новорожденная, была самой  незначительной.  Если  бы
ангел вздумал держать пари на эту возможность, божественный букмекер  не
шибко рисковал бы, приняв у него ставку в размере десять миллионов  про-
тив одного. И тем не менее ангел бы выиграл.
   - Разве это не чудесно? - спросила Лелиа смешливо.
   - Чудесно и тревожно. Чудесно для того, у кого ничего нет и кто наде-
ется, что шанс обрести неожиданное состояние никогда не  исключается  из
теории вероятности. Но может ли мужчина, как я, уже обладающий  сокрови-
щем, быть уверенным, что у него его не похитят?
   Почему я сказал это? Лелиа ушла, бросив напоследок улыбку, и я остал-
ся один, смущенный продолжавшим звучать во мне  эхом  собственных  слов.
Рядом как раз лежала газета. Я поспешно развернул ее и убедился, что се-
годня перевес не на стороне согласных.
   - Есть ли у меня основания для беспокойства?
   - Вероятно, - ответила буква "е".
   - Это касается нашей любви?
   И тотчас другое "е", а затем и "а" и "у" соединили свои  силы,  чтобы
подтвердить обоснованность моего беспокойства. Группами по две и по  три
гласные выстраивались по вертикальной линии, и между ними терялись неко-
торые редкие согласные, бессильно и без всякого смысла фигурируя в  пар-
ном сочетании и глядясь дрейфующими обломками кораблекрушения или остан-
ками моего разрушенного счастья.
   Напевая, Лелиа вошла в комнату.
   - Я не смогу с тобой ужинать сегодня вечером, дорогой. У меня хорошие
новости,
   - сказала она, присаживаясь на постель.
   И, сделав паузу, чтобы подчеркнуть значение своих слов, важно  произ-
несла:
   - Я ужинаю сегодня с администратором Комической оперы.
   Ужин, на который меня не пригласили, дан был господином  Эме  Лефран-
ком. Моя подруга не раз говорила об этом влиятельном господине, возглав-
лявшем газету "Порядочность", она читала ее каждое утро, который, будучи
большим любителем музыки и театра, испытывал по отношению к Лелии восхи-
щение, не дававшее мне пока оснований считать, что оно не было исполнено
глубокого уважения. На другой день Лелиа сказала, что довольна проведен-
ным вечером, но не сообщила никаких подробностей относительно того,  что
там произошло. В последующие дни мне удалось лишь узнать, что  благодаря
тактичной поддержке господина Лефранка дело ее было на мази, но она  ни-
как не объяснила причин, побуждавших директора  "Порядочности"  действо-
вать в ее интересах. К несчастью, колонки этой газеты, читаемые в верти-
кальном порядке, согласно изложенному выше методу, были куда менее сдер-
жанны, чем Лелиа, и каждый день, пробегая их, я ощущал то же самое,  что
испытывает человек, получающий анонимные письма. На мои  сначала  невин-
ные, а затем все более настойчивые вопросы Лелиа отвечала насмешками и с
оскорбленным видом отвергала подозрения, которые мне действительно нечем
было подкрепить. Не мог же я раскрыть ей источники моей информированнос-
ти, не поставив себя в смешное положение. Так что  мне  пришлось  искать
другие способы проверить справедливость слов оракула.
   Потеряв терпение, я отправился однажды вечером в  редакцию  "Порядоч-
ности", где заявил, что должен  сообщить  директору  издания  совершенно
конфиденциальное и большой важности известие. В приемной, куда меня вве-
ли, я увидел стопку газет и начал по привычке подсчитывать число гласных
и согласных. И тут оракул, столь же переменчивый, как стрелка барометра,
стал показывать хорошую погоду:
   выходило, что от встречи, которой я так опасался, мне не  надо  ждать
ничего плохого.
   - Давно пора тебя изобличить, - проворчал я. - Твои бесконечные  пре-
дупреждения привели меня в это место лишь для того, чтобы получить подт-
верждение своему несчастью. И теперь ты еще меня призываешь  быть  опти-
мистом? Что означает такой поворот?
   Я не успел получить ответ на свою  гневную  тираду.  За  мной  пришел
курьер, и я последовал за ним, размышляя над  тем,  каким  образом  моим
провидцам удается выпутаться из ситуации, в которой они оказались.
   - Мой отец в поездке, но вы можете рассказать мне все, как ему  само-
му.
   Эти слова произнесла встретившая меня молодая девушка, и я  был  нас-
только удивлен, что поначалу не оценил ее любезность. Но едва начал про-
износить вступительную фразу, сам не зная, чем ее закончить, как мадему-
азель Лефранк, сидевшая в кожаном кресле и наполовину  скрытая  огромным
дубовым столом, показалась мне примулой, попавшей в бухгалтерский  кляс-
сер.
   - Слушаю вас, сударь, - сказала она с серьезным видом, который был ей
очень к лицу.
   Я смотрел на нее с таким любопытством, что она  опустила  глаза.  Мне
абсолютно нечего было сказать мадемуазель Лефранк. И тем не  менее  наша
беседа, начавшаяся в половине седьмого, закончилась лишь за полночь.
   Едва покинув ее, я расхохотался.
   - Друг мой, Червь Удачи, разве я не оказался прав? - воскликнул я.  -
Разве можно считать абсолютно невозможным, чтобы дочь китайского импера-
тора обратила на тебя внимание!
   И я вообразил себе свой разговор в утро перед визитом с Судьбой, если
бы она удосужилась изъясняться без обиняков.
   - Еще до конца этого дня, - сказала бы она, -  ты  будешь  держать  в
объятиях дочь твоего соперника. На что я бы ответил:
   - Быть того не может!
   - Но такова относительная, а не абсолютная невероятность.
   - Я даже не знаю, есть ли у этого Лефранка дочь.
   - Вполне возможно, что у него она есть.
   - Разумеется, но мне нужно увидеть ее отца.
   - Он может быть в отъезде.
   - Допускаю. Но его дочь...
   - ...может оказаться в кабинете и, заинтересованная  твоими  словами,
примет тебя вместо отца.
   - О чем же прикажешь с ней говорить?
   - Я ждала этого вопроса: твое замешательство позабавит ее.
   - Я сразу распрощаюсь.
   - Разве абсолютно невероятно, что мадемуазель Лефранк окажется краси-
вой?
   - Конечно, нет, но я влюблен в Лелию.
   В этом месте Судьба начала бы смеяться, что с ней случается  довольно
часто.
   - Мне хорошо известна хрупкость вечных чувств! - произнесла бы она. -
Можешь ли ты поклясться, что не способен увлечься другой  женщиной?  Что
не забудешь о цели своего визита? Что не  захочешь  продлить  очарование
столь неожиданной беседы?
   - Это маловероятно.
   - Но не невозможно.
   - А с чего бы этой молодой девушке включиться в игру?
   - Может быть, она пребывала в грустном настроении. Может быть, ей  не
захотелось в отсутствии папы ужинать в одиночестве.
   - Я что, буду с ней ужинать?
   - Я вижу очень милый ресторанчик на берегу Сены, благожелательные не-
беса над вами, приглушенный свет, скрипач, возникший из  темноты,  чтобы
позволить вашим взглядам сказать то, что  не  рискуют  произнести  уста,
прогулку вдоль ласкающей берег темной и позолоченной воды, руку, которая
не отталкивает твою... Короче, тебе не захочется, чтобы ночь кончилась.
   - И как она кончится?
   - Целомудренно.
   - А ведь ты же сказала...
   - На пороге дома ты обнимешь ее. Ты получишь лишь короткий прощальный
поцелуй.
   Но этот поцелуй завершит твою победу. И ее тоже.
   Как бы я ни был искушен в причудах Судьбы, я бы не  поверил  подобным
предсказаниям. Но то, что может показаться невероятным в будущем, ставши
прошлым, представляется вполне естественным.  Вспоминая  каждую  подроб-
ность этого вечера, я не мог припомнить ни одной, которая бы  имела  ха-
рактер чуда.
   Мне пришлось согласиться с тем, что все, что должно случиться, сбыва-
ется, и что я влюбился в Женевьеву. Так после нашей прогулки по набереж-
ным я стал называть мадемуазель Лефранк.
   Столь озаботившее меня предсказание не оказалось, однако, ложным. Мо-
ей любви к Лелии грозила опасность. Но эта опасность, вместо того  чтобы
воплотиться в грузного господина Лефранка,  каким  я  себе  представлял,
явилась в образе его прелестной дочери, и я почувствовал себя, словно по
мановению волшебной палочки, освобожденным от вызванной Лелией ревности.
Мой восторг не был бы таким полным, если бы я не считал фонари, мимо ко-
торых проходил. Я загадал нечетное число, и каждый раз  выходило  именно
нечетное.
   Все, казалось, способствовало моей новой любви. На другой день  Лелиа
сообщила мне, что отправляется в Виши обсудить контракт. Она уезжала  на
два дня, и только по ее возвращении я осознал, что ее  путешествие  дли-
лось неделю. Эту неделю я подарил Женевьеве, которая в  отсутствии  отца
была тоже совершенно свободна. Возвращение Лелии, чья  короткая  отлучка
сделала ее еще более нежной, вызвало у меня ощущение некоторой неловкос-
ти. Я почувствовал угрызения совести, которые старался погасить,  твердя
сам себе, что не верю в свободу выбора, что я ведь не  знал,  что  влюб-
люсь! Что же касается неловкости, то она исчезла бесследно, и  вскоре  я
смог без помех вкушать невероятное счастье, любя Лелию и  Женевьеву  од-
новременно. Я их любил настолько поѕразному, что мое неискушенное сердце
всецело принадлежало той, рядом с которой я находился в  данную  минуту,
не обременяя свою совесть воспоминаниями о другой.
   - Надо остановиться на одной, - твердил мне рассудок.
   - Конечно, - отвечало сердце, - но на какой?
   Затруднение с выбором на сей раз обладало некоторым очарованием. И  я
не торопил Судьбу принять за меня решение, отсрочка которого, как  подт-
вердил ход дальнейших событий, была в моих интересах.


   5


   Глава пятая

   Первый признак приближающейся грозы появился однажды после полудня на
бульваре Капуцинок. Я мирно прогуливался с Лелией,  когда  мое  внимание
привлек один прохожий. Господин Гримальди, о котором я и думать перестал
давнымѕдавно, собственной персоной  направился  нам  навстречу  с  самой
омерзительной улыбкой на лице. Но гримаса эта была адресована не мне,  а
Лелии, с которой он поздоровался, казалось не обратив на  меня  никакого
внимания.
   - Кто это? - спросил я, как можно более безразличным  тоном  у  своей
подруги.
   - Один из тех, кого встречаешь повсюду, - ответила она.
   Я оглянулся и перехватил взгляд господина  Гримальди,  обращенный  на
сей раз ко мне.
   Когда мы позднее встретились с Женевьевой, она удивилась моему дурно-
му настроению. Как ни пытался я казаться беспечным, у меня из головы  не
шла эта встреча и возможные ее последствия. От Гримальди и Лелии, к  Ле-
лии и Лефранку, от этого последнего к Женевьеве как бы  протянулся  бик-
фордов шнур. Малейшая нескромность со стороны  монакского  жулика  могла
спровоцировать серию взрывов, и моему счастью пришел бы конец. Испытыва-
емый страх пролил свет на суть моих запутанных  отношений.  Женевьеву  я
любил больше. Опасаясь разоблачений, связанных с  прошлым,  которого  до
сих пор нисколько не стыдился, я думал лишь о ней.
   Напуганный опасностью, грозившей мне изѕза моей двойной игры,  я  ре-
шился на трудный выбор. Но, дабы  подстраховать  себя,  передоверил  от-
ветственность богам.
   Увы, колонки газет, вывески, номера дверей, плиты, фонари и даже  мо-
неты - все высказывались в пользу Лелии. Ничто не принуждало  меня  про-
должать связь с Женевьевой, ничто, за исключением моего сердца.
   - Должен ли я жениться на Женевьеве?
   - Нет!
   Я повторял вопросы, менял правила игры, пробовал мошенничать, я злил-
ся на себя самого, сердился на своего нематериального партнера, чье  уп-
рямство могло сравниться лишь с моей  недобросовестностью,  -  ничто  не
сбивало его с толку.
   Подчас, пытаясь уличить его в противоречиях самому себе, я подходил к
вопросу с другой стороны:
   - Следует ли мне забыть Женевьеву и остаться верным Лелии?
   - Да, - отвечала Судьба без малейшего размышления.
   Тогда я посылал Судьбу ко всем чертям.
   - Что это за тирания! - вопил я, - если нельзя поступать так, как хо-
чешь! - И откладывал решение на другой день.
   Женевьева рассказала мне про благотворительный вечер, на котором  хо-
тела присутствовать. Для меня это не было новостью.  Лелиа  репетировала
большую арию из "Орфея", которую должна была петь на том же вечере.  Му-
зыка Глюка много раз проникала в мои сны, и я просыпался с печалью в ду-
ше, словно потерял одну Эвридику, отдав предпочтение другой. Я  попробо-
вал отговорить Женевьеву от ее намерения.
   - Нет ничего более скучного, чем эти благотворительные гала.
   - Там будет весь Париж, - ответила она.
   Такой ответ не мог меня убедить. Но так как я не имел сил в  чемѕлибо
отказать Женевьеве, а с другой стороны, не хотел обидеть Лелию, не придя
ее послушать, я занял самую отдаленную ложу бенуара, чтобы  моя  возлюб-
ленная не увидела меня рядом с невестой.  Все  могло  бы  оказаться  еще
скучнее, чем я предполагал, не держи я руку Женевьевы в своей руке и  не
любуйся ее оголенными плечами, которые видел в первый раз.
   - Зачем мы пришли сюда? - лицемерно вздыхал  я,  лаская  взглядом  ее
красивые плечи.
   - Я вам это объясню в свое время, - отвечала она.  Интерес  Женевьевы
пробудился, едва на сцену вышла Лелиа. Она обернулась ко мне и прошепта-
ла:
   - Мне нужно было ее увидеть.
   Я сделал вид, что ничего не понимаю.
   - Кого?
   Женевьева движением руки указала на сцену, где Лелиа как  раз  начала
петь.
   - Она довольно красива, не правда ли? - сказала Женевьева.
   В этот момент муки моего смущения могли сравниться лишь со страдания-
ми Лелии-Орфея.
   - Она не умеет петь, но я понимаю мужчин, которым она нравится.
   Я осторожно покачал головой. Отрицать было бесполезно, но мне захоте-
лось попытать счастья.
   - Вам известен человек, которому она особо нравится?
   - Да, этого человека я очень хорошо знаю.
   Я продолжал молча вопрошать ее.
   - Это мой отец, - сказала она. - Она провела с ним неделю в Виши.
   И снисходительно добавила:
   - Бедный папа, надо же ему время от времени развлекаться!
   Едва оставшись один, то есть тетѕаѕтет с оракулом, я обрушил на  него
всю горечь моих сарказмов.
   - И ты еще советовал мне соблюдать верность Лелии! Даже такая  невин-
ная девушка, как Женевьева, знает больше тебя! Либо ты несешь вздор, ли-
бо предаешь меня...
   И уже ни с кем не советуясь, я решил не только не встречаться  больше
с Лелией, но и не обращать внимания на приметы. Разве нужны мне были те-
перь чьиѕто советы? Закаленный жизненным опытом, любимый  Женевьевой,  я
имел все основания считать, что будущее принадлежит мне. Просто следова-
ло вести себя умнее.
   Я решил, что поступлю правильно, попросив Женевьеву представить  меня
своему отцу. Важно было добиться того, чтобы он увидел меня  в  качестве
жениха дочери до того, как узнает от досужих кумушек, что я тоже  небез-
различен к прелестям его любовницы. Женевьева была тронута моим порывом.
Едва господин Лефранк оказался в Париже, она тотчас поговорила с ним.  И
как потом сказала, тот проявил ко мне интерес, и было решено,  что  наша
встреча состоится за обедом на следующий день.
   Едва проснувшись в то утро, я ощутил какоеѕто  смутное  беспокойство.
Попробовал было читать газеты, как все, то есть слева направо, а не сни-
зу вверх, интересуясь содержанием статей, а не вертикальным расположени-
ем составлявших их букв, но такой метод чтения, к которому я был  непри-
вычен, быстро утомил меня, и я вовсе  отказался  от  чтения.  Вплоть  до
одиннадцати часов я тщетно пытался победить страх, поселившийся  во  мне
при пробуждении, не прибегая к помощи отвергнутой мною и осужденной  те-
перь практике. Наконец я встал и, полный желания  произвести  как  можно
лучшее впечатление на будущего тестя, самым тщательным  образом  оделся.
Темный костюм был выбран почти без колебаний.
   Сорочка и обувь тоже не составили затруднений, а вот с галстуком воз-
никла проблема. Отвергнув по очереди несколько галстуков, я оказался  не
способен выбрать один из двух оставшихся. "Белый горошек на черном  фоне
или в серую полоску?" Я с яростью почувствовал, что мной снова  овладела
моя слабость. Совершенно очевидно, что лишь один из двух  галстуков  был
"подходящим", способным принести мне удачу во время торжественной встре-
чи, к которой я готовился. Я положил  оба  на  мраморную  доску  камина,
тщетно стараясь обнаружить в себе хоть признак решительности.
   - Не имеет значения какой! - энергично заявлял я.
   - И всеѕтаки который? - с сомнением вопрошал себя в следующую  секун-
ду.
   Времени у меня уже не было, и, закрыв глаза, я протянул руку к  галс-
тукам.
   Открыв их, я увидел, что рука легла на галстук с горохом, и уже схва-
тил было его, когда он выскользнул и подобно мертвой  змее  свалился  на
ковер. Вряд ли ктоѕлибо не увидел бы в этом предзнаменования. Все еще не
зная, на котором остановиться, когда часы пробили время, я поспешно  за-
вязал тот, что в полоску, а другой, в горошек, положил в  карман  в  ка-
честве амулета.
   Свидание было назначено на час дня в холле моей  гостиницы.  Спустив-
шись туда, я все еще был недоволен собой и во власти предчувствия, кото-
рое часто называют неясным и которое лучше всего  можно  было  объяснить
предупреждением, сделанным мне галстуком в горошек. Не отрывая  глаз  от
двери в ожидании прихода Женевьевы и ее отца, я прислушивался к разгово-
ру администратора с одним из клиентов по поводу отплытия  парохода:  "Вы
прибываете в Монтевидео 27-го..." Мне и самому захотелось заказать каюту
на пароходе, отплывающем в Монтевидео, чтобы избежать подстерегавшей ме-
ня опасности, характер которой я никак не мог установить. В  зеркале  за
администратором я видел свое обеспокоенное лицо и всячески пытался  при-
дать ему безразличное выражение. Мне это удалось, и я даже выдавил само-
уверенную улыбку, когда  внезапно  вспомнил  другую,  вызвавшую  у  меня
страх, - гримасу господина Гримальди за несколько  минут  до  того,  как
господин Фу, он же СенѕРомен, вместо прощания произнес: "Ты заслуживаешь
каторги".
   Я так резко обернулся, что администратор вздрогнул,  но  Гримальди  в
холле не было. Я было усомнился в безошибочности своего предчувствия, но
тут мимо меня прошел, будто вынырнув из небытия в ответ на призыв  моего
воображения и подчиняясь невольному заклинанию, сам господин Фу,  он  же
господин СенѕРомен, он же господин Жером. Я не видел это чудовище с того
самого дня, как он передал меня в руки полиции, и был  буквально  сражен
его появлением. Было слишком поздно отворачиваться, и  мои  завороженные
глаза встретились с его.
   - Как поживаешь? - спросил он, разглядывая каждую деталь моего костю-
ма.
   И протянул мне руку, смеясь, словно мой вид напомнил ему добрую  шут-
ку, а затем, покачав головой с притворно восхищенным видом, добавил:
   - Похоже, ты в прекрасной форме. Кто тебя одевает?
   Мы обменялись соображениями относительно заслуг парижских портных,  а
потом, прервав разговор, он взял меня под руку и отошел от стойки  адми-
нистратора, чтобы нас никто не слышал.
   - Я рад, что ты сумел выбраться из той передряги, - сказал  он.  -  Я
иногда жалел, что расстался с тобой.
   Я с беспокойством поглядывал на дверь. Знакомый  со  всеми,  господин
Жером, безусловно, знал, кто такой господин Лефранк. Не угрожает ли  мне
какойѕлибо шантаж, если наша встреча с Женевьевой и ее отцом  произойдет
на глазах моего бывшего патрона? Он неверно истолковал  выражение  моего
лица.
   - Не беспокойся. О прежнем забудем. Считай, что ты заплатил все спол-
на. Только дураки станут упрекать тебя за ошибки молодости.
   И хотя я обрадовался обороту, который принял  наш  разговор,  мне  не
терпелось отделаться от столь сердечно настроенного бывшего патрона. При
первой же возможности я пожал ему руку и устремился в телефонную кабину,
чтобы какѕто прийти в себя. В стеклянной двери кабины я увидел свое  от-
ражение в галстуке в полоску, который, как я надеялся, должен  был  при-
нести удачу. После состоявшейся встречи было бы трудно не признать  свою
ошибку. В одно мгновение я заменил его вытащенным из кармана галстуком в
горошек, надеясь, если еще не поздно, этой  постыдной  жертвой  ублажить
богов, разгневанных моей недоверчивостью.
   Когда я вернулся в холл, первая, кого я увидел, была  Женевьева.  Она
была одна.
   - Папа тут, он сейчас подойдет.
   Проследив направление ее взгляда, я увидел неподалеку от нас  седого,
одетого в светлоѕсерый костюм с розеткой ордена Почетного легиона в пет-
личке господина, беседовавшего с человеком, в котором я без труда  узнал
все того же Жерома СенѕРомена.
   - Куда бы мы ни пошли с папой, он всюду встречает какогоѕнибудь прия-
теля, - сказала, улыбнувшись, Женевьева.
   Несмотря на свое незавидное положение,  я  продолжал  надеяться,  что
Судьба избавит меня от еще худших испытаний и что стоявший ко мне спиной
господин Жером уйдет, не заметив меня. Но эта  надежда  вскоре  исчезла.
Пожав руку человеку с орденом, он направился к нам, в то время  как  Же-
невьева сама спокойно пошла ему навстречу.
   - Папа, - сказала она моему бывшему патрону, - позволь тебе  предста-
вить...
   Господин Жером Фу, он же СенѕРомен, в те времена, когда  его  еще  не
называли господином Лефранком, учил меня никогда не торопиться  с  отве-
том. Он говорил, что человек, оказавшийся в  затруднительном  положении,
должен посчитать до пяти, прежде чем открыть рот. По возникшей  паузе  я
понял, что он следует собственному совету.
   - Я был с ним знаком под другой фамилией, - спокойно  сказал  он  Же-
невьеве.
   Он еще раз оглядел меня с головы до ног, продолжая, как и  я,  искать
предлог, чтобы расстаться. Внезапно его взгляд замер. Словно чемѕто  за-
интригованный и как бы отказываясь чтоѕлибо понимать, отец Женевьевы по-
качал головой.
   - Я бы выбрал другой галстук, - сказал он.
   И, взяв под руку ошарашенную Женевьеву, направился с ней к двери.
   В тот вечер в компании бразильца  я  основательно  напился  и,  когда
взошло солнце, признался другу, что намерен покончить с собой изѕза нес-
частной любви.
   Бразилец с восторгом поддержал мое намерение и заверил, что не  пере-
живет меня.
   Мы пожелали друг другу удачи и встречи в лучшем  мире.  Вернувшись  к
себе, я заснул, так и не выполнив свое намерение.
   Утром меня разбудил телефонный звонок. Не успев припомнить  вчерашние
события и принятое в связи с ними решение, я услышал от  администратора,
что меня немедленно желает видеть господин Лефранк. Я поспешно вскочил с
постели, коеѕкак причесался, накинул халат и стал ждать,  медленно  счи-
тая:
   - Раз, два, три, четыре...
   Я загадал нечетное число. В дверь трижды постучали, что вопреки  всем
ожиданиям сулило мне некоторую надежду. Мой бывший патрон начал с  того,
что стал поливать меня необычайно изощренными  оскорблениями,  но  когда
перешел к делу, его красноречие заклинило. В этот  момент  я  сообразил,
что Женевьева, которой теперь было все известно, не разлюбила меня.  Ко-
роче, передо мной предстал растерянный Лефранк, который, чтобы  прикрыть
свое отступление, еще продолжал отдавать распоряжения.
   - Ты отправишься путешествовать. Ты пробудешь  за  пределами  Франции
год...
   Хочешь денег?
   Следуя его совету, я посчитал до  пяти,  после  чего  любезно  открыл
дверь, приглашая гостя покинуть помещение.
   - Поскольку вы смеете усомниться в чистоте моих намерений...
   Он не дал мне продолжить, возобновив свои обвинения и  чередуя  их  с
воспоминаниями о прошлом. Я невозмутимо ждал, когда разъяренный, но  уже
обессиленный бык станет доступным для удара.
   - Только дураки способны упрекать меня за ошибки молодости, - заметил
я ему, едва он смолк.
   Эта его собственная цитата положила конец борьбе. Враг  был  укрощен.
Он не признал поражения, не раскрыл мне объятия, но теперь я знал, что у
этого сильного человека есть слабое место - его дочь, а она любила меня,
и скоро моя победа будет окончательной. Еще мгновение  -  и  мне  ничего
другого не останется, как почувствовать  неуместное  умиление.  И  когда
зверь с увлажненным взором прошепчет: "Обещай сделать мою дочь  счастли-
вой", я вложу свою руку в его и стану испытывать к господину Жерому  са-
мую нелепую симпатию.
   Но тут послышались поспешные шаги и в открытую дверь влетела женщина,
которая устремилась в мои объятия. Это была Лелиа.
   - Я успела вовремя, - произнесла она с рыданиями в голосе.
   Позднее я узнал, что, протрезвев, бразилец вспомнил о моей угрозе. Не
сомневаясь, что всему виной Лелиа, он поспешил предупредить  ее  о  моем
замысле.
   Репетировавшая со своим профессором "Тоску" и лучше  других  сознавая
свою вину, она примчалась мне на помощь и, еще не остыв  от  драматургии
Сарду, решила разыграть сцену, которой не хватало только музыки Пуччини.
К сожалению, эту сцену наблюдал еще один зритель.
   Лелиа не сразу заметила господина Лефранка, но когда  после  поцелуев
подняла залитые слезами глаза и увидела его, это ничуть ее  не  удивило.
Ей и в голову не могло прийти, какая искусная интрига свела всех  персо-
нажей нашей драмы в этом номере.
   - Это он, - сказала она, указав на меня моему  сопернику,  -  это  он
нуждается во мне!
   И, дабы не осталось ни малейших сомнений, добавила, прижимая  меня  к
своему сердцу:
   - Прости меня! Я не знала, что ты так меня любишь!


   6


   Глава шестая

   Сей последний эпизод, во время которого Судьба обрекла меня на  пытку
несбыточной надеждой, прибегнув к изощренности, не  оставившей  сомнений
относительно ее намерений, лишь укрепил меня в принятом  накануне  реше-
нии.
   Лефранк ушел, не произнеся ни слова. Вся  еще  трепещущая  от  своего
поступка, Лелиа вернулась к репетиции, полагая, что финальная сцена  уже
сыграна. Я же остался один, сознавая, что опустившийся занавес отнюдь не
положил конец моим испытаниям. Лефранк несомненно расскажет Лелии о моем
романе с Женевьевой, а Женевьеве станет известна моя связь с Лелией.  Но
не эти неизбежные последствия драмы подталкивали меня уйти  окончательно
со сцены. Я решил это сделать по той причине, что мой  прежний  союзник,
Случай, изменил мне самым недостойным образом,  словно  после  серии  из
двадцати девяти успешных ставок шарик единственный раз в истории игр вы-
пал снова на Красное, чтобы окончательно добить проигравшего.
   Игроки более склонны к самоубийству,  чем  другие  смертные  с  менее
изощренным воображением, которые, пережив катастрофу в битве с  преврат-
ностями судьбы, возвращаются, смирившись,  на  пепелище,  к  своему  му-
равьиному существованию.
   Игрок же, преисполнившись гордыни в результате столь же грандиозного,
как и удача, невезения, чувствует себя античным героем и совершенно  ес-
тественно начинает подумывать о достойном древнегреческой трагедии фина-
ле. С тех пор как любовь заставила меня оттолкнуть невидимую и направля-
ющую руку Судьбы, все случившееся со мною было отмечено печатью неизбеж-
ности, и с этим не имело никакого смысла бороться.
   У меня не возникло сомнений по поводу выбора средств, к которым  надо
прибегнуть, и я не собирался испрашивать совета  богов,  уже  доказавших
свою злопамятность. Положив в карман  револьвер,  с  которым  больше  не
расставался, я почувствовал некоторое облегчение. С печальной  безмятеж-
ностью прогуливался я по Парижу до самого вечера,  прощаясь  с  любимыми
местами и снисходительно улыбаясь веселому оживлению прохожих.
   Когда наступила ночь, я приготовился  написать  Женевьеве  прощальное
письмо. Но, подумав, что больше не увижу свою  любимую,  с  негодованием
восстал против своей слабости. Раз я решил умереть, раз исключил себя из
общества живущих людей, к чему было подчиняться  общепринятым  условнос-
тям? Кто мог помешать мне поступить по своему усмотрению, отправиться  к
Лефранку, взломав, коли потребуется, дверь, и заставить Женевьеву выслу-
шать меня, уверить ее в своей любви? В моей искренности она сможет  убе-
диться на другой день, когда газеты сообщат о моей смерти.
   К тому же я надеялся, что не застану дома Лефранка, который, как  го-
ворила мне Женевьева, каждый вечер отправлялся в редакцию своей  газеты.
Женевьева скорее всего была дома.  Не  требовалось  прибегать  к  помощи
сверхъестественных сил, чтобы представить себе то, что произошло в тече-
ние дня: Лефранк наверняка поделился с дочерью теми сведениями,  которые
узнал от Лелии, и его разоблачения вряд ли могли побудить Женевьеву отп-
равиться в город ужинать или пойти в театр. Это предположение лишь укре-
пилось, когда я пришел на маленькую улочку в районе Пасси, где в глубине
находился особняк, в котором жила Женевьева. За шторами ее виднелись по-
лоски света. Ее комната на первом этаже выходила в темный тупик, куда  я
и направился. Приблизившись к окну, из которого падал свет, я с радостью
увидел, что оно приоткрыто. Неужели Судьба решила оказать мне  последнюю
милость, подобную глотку рома приговоренному перед казнью?
   Я тихо позвал ее, но, не получив ответа, миновал  ограду,  отделявшую
меня от освещенного окна, и тихо постучал по стеклу. Потом,  убедившись,
что никто за мной не следит, я подтянулся на руках и оказался один перед
приготовленной ко сну и оставшейся нетронутой постелью. Растроганный ви-
дом этой постели и знакомым запахом духов, я застыл на месте,  пока  над
моей головой не послышался шорох.
   Я вышел в коридор с лестницей в глубине и двинулся вперед, на удивле-
ние легко ориентируясь в доме, где до сих пор ни разу не бывал. Я шел  с
непринужденностью человека, которому нечего терять. Но как только у меня
под ногами скрипнула ступенька, я подумал, что может появиться  слуга  и
поднять тревогу. Вынув для храбрости револьвер, который, впрочем,  соби-
рался использовать лишь против самого себя, я по привычке считал  ступе-
ни. Их оказалось восемнадцать. Прежде я бы остался  доволен  комбинацией
из двух цифр, сумма которых составила девятку, не раз благоприятствовав-
шую мне, но сегодня я отверг подобное поощрение  со  стороны  обманчивой
арифметики.
   Достигнув площадки второго этажа, я очутился  перед  двумя  закрытыми
дверями, столь похожими друг на друга, что почувствовал вновь готовность
уступить своей обычной нерешительности. Я искал средство, способное ока-
зать давление на мою волю, но, не смея прибегнуть  к  отвергнутому  мною
методу, решил привлечь внимание Женевьевы легким покашливанием.  На  мой
кашель, прозвучавший подобно грому,  в  соседней  комнате  ответил  стук
сдвинутого с места кресла. Чуть тише, дабы не испугать Женевьеву, я каш-
лянул снова. На этот раз послышались шаги, затем одна из  дверей  откры-
лась и появилось обеспокоенное лицо господина Лефранка.
   Одним прыжком я оказался рядом с ним. Угрожая револьвером и не  заме-
чая полного несоответствия между моими воинственными жестами и  словами,
я постарался его успокоить.
   - Вам нечего волноваться, - сказал я ему тихо. - Где Женевьева?
   - Жалкий подонок, - прохрипел он. - Я доберусь до тебя.
   - Можете со мной расправиться хоть сейчас, - ответил я, протянув  ему
револьвер. - Вы окажете мне огромную услугу.
   Он отступил, и я вошел следом за ним в комнату, которая  служила  ему
кабинетом.
   Его искаженное страхом и гневом лицо выглядело довольно забавным. Яв-
но ожидая подвоха, он не решался протянуть руку за вожделенным револьве-
ром.
   - Скажите только, где Женевьева. Я не желаю ей зла.
   - Положи револьвер, тогда скажу.
   Я слишком хорошо знал этого человека, чтобы поверить ему на слово.  И
тем не менее положил револьвер на отделявший нас друг от друга стол.
   - Вам, видно, очень хочется завладеть этим предметом?
   - Я не трону его, - ответил он.
   - Разве вам можно верить?
   - Даю свое честное слово.
   - В таком случае перед вами доказательство моей доброй воли, - сказал
я, не обращая внимание на его бесстыдный ответ.
   Едва я отошел от стола, как он схватил оружие и направил его на меня.
   - Стой, иначе я выстрелю.
   Его бесчестность, которая, разумеется, не  была  для  меня  новостью,
вызвала с моей стороны только смех. Презрение к жизни придавало мне нео-
быкновенную самоуверенность. "Неужто это и есть храбрость?" - подумал я,
радуясь превосходству над стоявшим напротив негодяем. Повернувшись к не-
му спиной, я направился к двери.
   - Я сам найду Женевьеву, - сказал я ему.
   Он снова крикнул: "Стой!" - и схватил телефонную трубку.
   Я понял, что он собирается вызвать полицию. Этого я не предусмотрел и
осудил себя за такое легкомыслие.
   - На этот раз тебя запрут на больший срок.
   Он не успел окончить фразу, как я набросился на него,  стараясь  выр-
вать револьвер. Раздались два выстрела, и я упал, уверенный, что  ранен,
и удивленный тем, что не испытываю боли.
   Поднявшись и освободив ногу от телефонного провода, ставшего,  поѕви-
димому, причиной моего падения, я обнаружил, что в доме  царила  мертвая
тишина. Таким же мертвым было тело господина Жерома,  лежавшего  у  моих
ног с револьвером в руке.
   Последнее обстоятельство сразу поразило меня. Ничто в комнате не  го-
ворило о нашей короткой схватке за исключением сброшенного на пол  теле-
фона, который я поставил на место. "Разве теперь  комуѕнибудь  придет  в
голову, что господин Лефранк не покончил с собой? Если мне удастся  выб-
раться из дома так же незаметно, как я вошел, никто не узнает, что я был
тут".
   Такая мысль молнией пронеслась в моей голове в ту самую минуту, когда
я решил было забрать оружие из руки,  сумевшей  так  прекрасно  им  вос-
пользоваться.
   "А если будет признано самоубийство, есть ли у меня теперь  основания
покончить с собой? Когда Женевьева перестанет быть  безутешной  сиротой,
комуѕто придется ее утешить. А кто лучше меня сумеет  дать  ей  счастье,
препятствием которому был только ее отец?" Не успел я  всецело  отдаться
порожденному этим размышлением абсурдному оптимизму, как меня остановила
другая мысль.
   "Ты бросаешь тут оружие, которым сам собирался  воспользоваться  этой
ночью. Ты, стало быть, идешь безоружным навстречу своей судьбе,  которую
легко предвидеть?
   Инстинкт самосохранения тебя обманывает, друг мой. Никто  не  поверит
тому, что господин Лефранк покончил с собой!" Я оглянулся. А  почему  не
поверит? Когда я влез в окно, дождя не было. Здесь не найдут  моих  сле-
дов. Руки в перчатках не оставили отпечатков пальцев...
   "Но, - услышал я другой голос, - даже если допустить, что все обстоя-
тельства играют в твою пользу, остается ответить на главный вопрос. Муж-
чина не убивает себя просто так. Почему господин Лефранк покончил с  со-
бой?" Представив себя следователем, я повторил вопрос: "Почему он покон-
чил с собой?"
   - и, несмотря на все усилия своего воображения, не смог найти ответа.
   - Никто и не найдет ответа! Версию самоубийства не станут даже  расс-
матривать.
   Через несколько часов твое имя будет в списке подозреваемых. Ты жених
его дочери, любовник его возлюбленной - все против тебя. Завтра  вечером
ты окажешься в тюрьме, если не возьмешь этот револьвер  и  если  сам  не
воспользуешься им до рассвета.
   Я направился к телу, чтобы забрать свое оружие, такими медленными ша-
гами, словно давал себе время для другого решения.
   "Осторожно! Если ты возьмешь револьвер, преступление  станет  очевид-
ным. А если оставишь, версия самоубийства имеет шансы пройти. Дело будет
закрыто. Ты женишься на Женевьеве. Девочке  достанется  порядочное  нас-
ледство. Ты умрешь старым и почитаемым человеком..." "Как бы ты ни  пос-
тупил, тебя завтра же арестуют, если будешь еще живой".
   "Вспомни, что говорил этот достойнейший господин Жером: "Нужно  уметь
рисковать, малыш..." "Вспомни, что с тобой случилось, когда  ты  впервые
применил на практике его совет. Забери револьвер!" "Не трогай его!  Воз-
можно, Судьба устроила тебе испытание.  Не  отвергай  сей  поразительный
шанс".
   "Один шанс из тридцати шести, как в рулетке? Забери револьвер, и  все
будет кончено".
   Так я метался между надеждой на счастье и готовностью к  смерти.  Ни-
когда еще я так не нуждался в провидении, никогда еще совет богов не был
бы мне так полезен. Но я утратил веру. Теперь мною управлял  только  ра-
зум. А разум твердил, что чудес не бывает, что все игроки так или  иначе
проигрывают, что Красное никогда не выпадало тридцать раз подряд  и  что
мне надо бросить партию.
   Я взял револьвер и ушел из дома, не замеченный ни одной живой душой.
   По дороге в отель я постарался как можно спокойнее обдумать происшед-
шее событие. До того момента как господин Лефранк  невольно  расправился
сам с собой, у меня не было необходимости  спешить  с  самоубийством.  Я
имел возможность отложить до завтра, послезавтра, на  неделю,  на  месяц
исполнение приговора, который сам  себе  вынес.  Теперь,  дабы  избежать
ареста, который лишил бы меня желанной свободы, мне  следовало  действо-
вать быстро. Я освободился от нерешительности, чьей игрушкой  оказывался
так часто. Среди всех прочих возможных дней нынешний  должен  был  стать
моим последним днем. Мне больше не надо было опасаться затруднений с вы-
бором.
   - Бедняжка Судьба, - говорил я. - придется тебе тоже  сделать  выбор.
Ты больше ничего не можешь предпринять против меня.
   Бывают мгновения, когда в самую тяжелую минуту, при самых трагических
обстоятельствах, вы начинаете смеяться. Мне было почти весело,  когда  я
вошел в отель, где проживал много месяцев, и на пышную архитектуру кото-
рого до сих пор не  обращал  никакого  внимания.  "Завтра  эти  акантные
листья будут поѕпрежнему обрамлять фасад коринфского шапито. Я вижу их в
последний раз. Я их больше никогда не увижу. Прощайте, акантные листья!"
Напевая, я подошел к ночному портье. Узнав меня, тот  протянул  ключ  от
номера.
   - Вы забыли о свидании, - сказал он тоном добродушного упрека.
   - Каком свидании?
   Подмигнув, он кивнул в сторону читального зала.
   - Там вас дожидается дама.
   Я было подумал, что это Лелиа, прибежавшая  снова  просить  прощения,
которое я ей дал с тем большей легкостью, что ее измена ничуть  меня  не
волновала. Но передо мной была Женевьева. Не говоря ни слова, она броси-
лась в мои объятия. Я был настолько растерян, что истолковал ее  рыдания
как знак того, что она уже в курсе печального события в их доме.
   - Что мы будем делать? - спросила она, немного успокоившись.
   Чтобы не отвечать на столь затруднительный вопрос, я спросил ее о том
же в свою очередь.
   - Я знаю все, - сказала она, вздохнув.
   Сие требовало разъяснений. И я их получил. Все, что ей было известно,
касалось моих прежних отношений с ее отцом.
   - Я ему ответила, что твое прошлое меня не касается, что я тебя  люб-
лю, несмотря ни на что... Вчера вечером он заколебался. Сказал, что  по-
думает. И сегодня рано ушел из дома.
   Я не ошибся. Визит господина Лефранка свидетельствовал о том, что  он
готов капитулировать. И если бы не появилась Лелиа...
   - Вернувшись, он был в дикой ярости. Заявил, что ты чудовище и спосо-
бен на бог знает какие гнусности. Он даже произнес ужасную вещь...
   Она остановилась. Я боялся, что она заговорит о Лелии, о сцене,  сви-
детелем которой стал ее отец.
   - Он мне сказал, - произнесла она шепотом, - "Сталкиваясь с  подобным
существом, невольно думаешь об убийстве".
   - И ничего не добавил?
   Она покачала головой, и я наконец понял, что господин Лефранк  ничего
не рассказал о сцене, в которой его постыдная роль не сводилась только к
роли отца, что и принудило его промолчать о причине своей ярости.  Таким
образом, ничего не произошло такого, чего бы не предвидел мой разум.
   - Он весь день пробыл дома, чтобы помешать  мне  уйти,  -  продолжала
она. - Вечером мы снова поссорились. Он потребовал, чтобы  я  поклялась,
что никогда тебя не увижу. Я отказалась.  Тогда  он  стал  грозить  мне,
что...
   Рыдания возобновились. Образ разъяренного Лефранка невольно вызвал  в
моей памяти образ другого Лефранка, который, наконец успокоившись,  оди-
ноко лежал в своем пустом доме.
   - Как тебе удалось улизнуть? - спросил я.
   - Я сказала, что иду спать, и выбралась через окно своей комнаты. Мне
не следовало так поступать, но я любой ценой хотела увидеть тебя.
   Слушая ее, я уже видел, как прорисовываются невидимые петли той сети,
которую Судьба сплела вокруг меня. Если бы я знал, что  Женевьеве  неиз-
вестна моя измена, что она меня еще любит, что  готова  восстать  против
воли отца, я бы так не отчаивался, не пошел бы с ней попрощаться. Но  не
все еще было потеряно.
   Если бы она меня меньше любила, она бы осталась у себя, я  бы  с  ней
там увиделся, не пошел наверх, где...
   - Я тоже хотел тебя увидеть любой ценой, - сказал я, вздохнув.
   - Я испытываю угрызения совести, - продолжала она. - Я опасаюсь,  что
он прибегнет к насилию над собой.
   - Он тебе чемѕто грозил?
   - Он грозил себя убить. Таковы были его последние  слова,  которые  я
услышала, уходя от него: "Если изѕза тебя жизнь для меня станет  невыно-
симой, моя смерть будет на твоей совести!" Я отстранился от нее и сделал
несколько шагов, как бы стараясь ускользнуть из этого  читального  зала,
где, казалось, со всех сторон меня подстерегала опасность. Мне чудилось,
что я присутствую при сцене, которая могла иметь место:  полиция  уже  в
кабинете господина Лефранка. Допрашивают его дочь: "Были ли причины  для
его самоубийства?" И Женевьева отвечает: "Изѕза меня. Это моя вина.  Мне
не следовало уходить в этот вечер..." и, плача, рассказывает об  угрозах
отца, о его возбуждении. Перед лицом ее искренности никто не станет сом-
неваться в самоубийстве, вернее, никто  не  стал  бы  сомневаться,  если
бы...
   если бы я оставил в руке мертвеца револьвер, тяжесть которого  ощущал
в своем кармане.
   - О чем ты думаешь? - спросила Женевьева.
   Я снова думал о Черве Удачи, о китайской принцессе, о  разнице  между
относительным и абсолютным. Только что мне казалось, что меня  не  могут
не осудить по обвинению в убийстве. Но такая  возможность  была  относи-
тельной. Пока я колебался, забрать свой револьвер или  оставить  его,  у
меня вопреки всякой логике был шанс на спасение. Я мог бы им  воспользо-
ваться, если бы посоветовался с подброшенной вверх  монеткой,  а  не  со
своим разумом. Абсолютно невозможным было лишь то, что господин  Лефранк
снова задышит, поднимется с пола, словно ничего не произошло, и вернется
на свое место за письменным столом.
   - Останься тут, - резко сказал я Женевьеве.
   Мне пришла в голову невероятная мысль: вернуться туда и  вложить  об-
ратно револьвер в его руку... Но тут я услышал возглас Женевьевы.
   - Уже около двух часов! - сказала она, посмотрев на часики. - Мне на-
до домой.
   Петля сети сжимается, и я тщетно пытаюсь из нее выбраться. Она  хочет
вернуться к отцу. Мне тоже надо туда. Но как снова проникнуть в дом, ес-
ли она будет у себя в комнате, через которую я уже однажды без ее ведома
вошел в дом? И что ей сказать, чтобы ее задержать? Сейчас она направится
к двери и уйдет.
   - Если ему уже известно о моем уходе, что он думает в эту  минуту?  -
прошептала она.
   Пройдет немного времени, и она все узнает.  А  я  и  вправду  окажусь
преступником, если отпущу ее, не предупредив, что ее ждет по возвращении
домой. Следует немедленно воспользоваться одной из тех нежных фраз,  ко-
торые так действуют на сердце. "Моя маленькая Женевьева,  ты  не  знаешь
всего. Будь мужественна..." Я следую за ней. Мне пока  трудно  говорить.
Слишком много света  в  коридоре,  среди  колонн  коринфского  шапито  с
акантскими листьями на фронтоне, которые, я уж думал, никогда не  увижу.
На улице я заговорю с ней. Абсолютно невозможно не заговорить. Пусть бу-
дет, что будет!
   Мы минуем вместе холл отеля, ночной портье подмигивает  мне  с  видом
соучастника. С такой улыбкой могла бы поглядеть на меня Судьба, если  бы
обладала человеческим лицом.


   7


   Глава седьмая

   И случилось то, что на другой день  меня  арестовали.  Когда  позднее
следователь не без иронии спрашивал, почему я отказался от мысли  покон-
чить с собой, я был не способен ему чтоѕлибо ответить. Мог ли  этот  чи-
новник понять все тонкости партии, которую мне  пришлось  разыгрывать  в
самых сложных обстоятельствах? В один прекрасный момент у  меня  в  ушах
зазвучал победоносный смех моего исконного противника, узнавшего о  моем
намерении свести счеты с жизнью.
   "Так вот к чему привели меня твои бесконечные уловки! - воскликнул я.
- Я еще докажу, что перед тобой свободный человек!" И  выбросил  в  Сену
вложенное им в мои руки оружие. Столь внезапное проявление бунта принес-
ло мне чувство удовлетворения, позволившее  снести  все  неизбежные  его
последствия. Конечно, мне случается думать, что, совершая этот поступок,
я лишь следовал предначертаниям судьбы. Как утверждает баснописец,  свою
судьбу встречаешь как раз на тех путях, которые выбрал, чтобы  ее  избе-
жать.
   Но я стараюсь прогнать эту, внушаемую моим врагом, мысль.  Я  отвечаю
ему, что в самый трудный момент игрок все равно сохраняет шанс на  выиг-
рыш, что никакой физический или божественный  закон  не  может  помешать
Красному после двадцати девяти побед выиграть еще раз, и что, пока ты не
мертв, не исключается, что останешься жив.
   Я проявил большой интерес к своему процессу. Когда господин Гримальди
поклялся говорить правду и только правду, я  восхитился,  с  какой  лег-
костью люди пользуются словами, смысл которых им неведом. Когда  в  воз-
бужденном зале давала показания Лелиа, она так легко разыграла  поручен-
ную ей деликатную роль, что я готов был рукоплескать  ей.  Свидетельства
нескольких второстепенных лиц, призванных, не стесняясь моим присутстви-
ем, без обиняков высказать, что они обо мне думают, доставили мне редкое
в этом мире удовольствие. Разочаровала лишь Женевьева. Послушав ее, мож-
но было решить, что наш роман был для нее лишь случайной связью. Так что
даже председателю суда пришлось ей напомнить о наших отношениях и матри-
мониальных планах. Та с трудом вспомнила об этом. Зная, что она обручена
с чемпионом по теннису, я, вероятно, один не усомнился в ее искренности.
Именно в силу отсутствия памяти женщинам удается вновь и вновь  обретать
девственность чувств.
   С точки зрения адвоката, который  требовал  оправдания,  мне  грозило
лишь легкое наказание. Я поведал ему сколь можно подробнее о  своих  по-
хождениях, на что он, однако, не обратил никакого внимания.  Его  специ-
альностью были преступления по страсти, и он хотел  придерживаться  этой
линии. Когда я ему напомнил, что никого не убивал, он ответил,  что  это
не существенно и что ему легче выгородить влюбленного убийцу, чем  ни  в
чем не повинного человека.
   - Но, - воскликнул я во время одной из наших встреч,  -  убийцу  ведь
могут отправить на эшафот!
   - В вашем случае это один шанс из ста, - заявил он.
   - Бывают подчас неприятные неожиданности, - заметил я со знанием  де-
ла.
   - Ничего не бойтесь, - ответил он самоуверенно. - У меня есть в запа-
се козыри.
   Во время своей защитительной речи он описал  карьеру  некоего  Жерома
Фу, иначе СенѕРомена и Лефранка, так ярко, что будь я присяжным, то  вы-
нес бы ему смертный приговор. Моему защитнику стало известно, что покой-
ный директор "Порядочности" публиковал диффамационные статьи против  по-
литического деятеля, занимавшего во время моего процесса  пост  министра
юстиции. Обвиняя Лефранка, он старался выгородить со мной вместе  и  ми-
нистра, превратив его в возможного  и  полезного  союзника.  Результатом
этой тщательно продуманной стратегии, напомнившей мне действия отца  при
составлении страховых контрактов, стал приговор, который удивил его куда
больше, чем меня: я был приговорен к высшей мере.
   Если бы я взялся оспаривать независимость суда, меня  бы  обвинили  в
пристрастности. Поэтому ограничусь лишь изложением того, что говорили по
поводу моего неожиданного приговора. Судебный процесс в  течение  многих
недель оставался предметом оживленных  пересудов.  Утверждалось,  что  я
лишь пешка в политической махинации и что министр, о котором было сказа-
но выше, воспользовался мной, заверив в своей поддержке, дабы  заставить
замолчать слишком много знавшего директора газеты. Эти  слухи  поставили
министра в столь двусмысленное положение, что его министерство оказалось
на грани краха, а это не так часто случается во Франции. Таким  образом,
в результате вынесения мне смертного приговора был нанесен удар по  слу-
хам, министр смог прийти  в  себя,  министерство  было  спасено,  страна
вздохнула свободно. Одним словом, по мнению моего адвоката, которого все
эти игры весьма забавляли, меня принесли в жертву во имя государственных
интересов.
   Но мне, причастному к секретам богов, хорошо  известно,  что  я  стал
жертвой отнюдь не людских интриг. Освобожденный от затруднений  с  выбо-
ром, я вновь обретаю в тиши своей камеры вкус к  теории  вероятности,  с
которой познакомился в детстве. Если допустить, что в такой стране,  как
наша, тысяча преступлений составляют среднюю годовую цифру, это  значит,
что ежегодно по крайней мере тысяча граждан должны подчиниться статисти-
ческим выкладкам, и, если количество добровольных  претендентов  на  то,
чтобы лишиться свободы или жизни, окажется недостаточным, некоторое чис-
ло кандидатов, ставших жертвой юридической ошибки,  с  лихвой  восполнят
возникшую нехватку.
   Вы, читающие меня, имеете один шанс из сорока тысяч попасть в ту  или
другую категорию. Баран, находящийся в стаде, не лучше защищен от  удара
молнии, чем одиночка, бредущий по долине. Ничуть не больше вас,  уж  по-
верьте мне, я был предрасположен очутиться в  нынешней  ситуации.  Чтобы
поместить меня в эту тюрьму, из которой я пишу, Судьбе пришлось проявить
крайнюю снисходительность, но это абсолютно не исключает вероятности то-
го, что и вам, в свою очередь, будет оказана подобная же милость.
   Точно так же, каким бы смелым не показалось такое предположение,  аб-
солютно ничто не мешает мне утверждать, что моя  невиновность  рано  или
поздно будет признана, что стены тюрьмы падут, что разоблачение моих по-
хождений придаст моему имени пусть эфемерную, но славу,  что  эта  слава
привлечет внимание дам, что одна из них  окажется  прекрасной  восточной
женщиной в изгнании, словом, что я окажусь однажды вечером, еще не успев
прийти в себя от превратностей Фортуны, в объятиях китайской принцессы.
   Читатель, достаточно снисходительный, чтобы не  разделить  презрение,
которое внушает добродетельным душам печальный герой прочитанной  повес-
ти, захочет, наверное, узнать конец этой истории. Мне и самому это  было
бы интересно. Но я не решился пойти на трудные поиски, способные пролить
свет на сей счет.
   Однако, принимая во внимание, что рассказчик по простоте душевной и в
согласии со своей философией устанавливает известную аналогию между  за-
конами, оказывающими, по его словам, влияние на его судьбу и рулеточными
"сериями", я предпринял шаги, чтобы проверить справедливость его утверж-
дений по поводу этих игровых феноменов. Поэтому я обратился к компетент-
ным специалистам, которые прислали нижеследующие ответы на мои вопросы.
   Общество с ограниченной ответственностью  Морских  купаний  и  Кружка
иностранцев в Монако Сударь, В ответ на Ваше письмо от 19 текущего меся-
ца, спешим сообщить, что не располагаем статистикой серийных  выигрышей,
составляемой компетентными лицами для публикации в "Ревю  де  МонтеѕКар-
ло"... Вот адрес этого издания.
   "Ревю де МонтеѕКарло" Бульвар Экзотических растений,  Монако  Тем  не
менее сообщаем, что, насколько нам известно, самая крупная серия, выпав-
шая на Красное или Черное, как в рулетке, так и в игре 30/40, никогда не
превышала 20 раз...
   МонтеѕКарло "Научный журнал", Р.-Ф. Галь,  Директор  Сударь,  С  удо-
вольствием отвечаю на Ваше письмо от 25-го.
   На сегодня самая большая известная Красная серия в простой игре в Ру-
летку составила 29 и имела место в МонтеѕКарло за столом  2  задолго  до
войны 1914 года...
   Наш рассказчик, чьи приключения пришлись на период между 1920 и  1930
годами, был, как мы видим, в курсе дела. Похоже, что игра случая все  же
ограничена непреодолимыми преградами и что в нашем столь совершенном ми-
ре, отлаженные механизмы которого не терпят никаких  чудесных  отступле-
ний, у человеческой расы нет оснований предаваться тем безумным  иллюзи-
ям, какими приговоренный баюкал свое одиночество. Таким образом, идя  от
частного к общему, мы рискуем впасть в глубокое уныние, если не дочитаем
до конца письмо господина Галя.
   ...Эта серия была расценена как феноменальная случайность и с тех пор
ни разу, как полагали, не повторялась.
   Однако совсем недавно я установил, что стол 9 Казино МонтеѕКарло выб-
росил в 1941 году серию в 38 попаданий на Красное, и эта любопытная под-
робность появится в моем ближайшем номере.
   Спешу уточнить, что появление таких серий - событие совершенно исклю-
чительное, и есть все основания полагать, что оно еще долго не повторит-
ся.
   Я был бы счастлив, если бы прочитанное вами интересное сообщение дало
бы основание заключить, что последняя надежда рассказчика была не  такой
уж тщетной, и, стало быть, могла бы послужить бы  современному  читателю
поводом для оптимизма, коим собственный разум, вероятно, не способен на-
делить нас в той спешке, с которой движется вперед этот мир. той спешке,
с которой движется вперед этот мир.

Перевод с французского А. БРАГИНСКОГО

 

КОНЕЦ...
Другие книги жанра: детективы
Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]