Генка очень любил смотреть фильмы, на которые дети до шестнадцати лет не
допускались. Он любил читать книги, на которых не было обозначено, для какого
они возраста: значит, для взрослых!
И когда однажды по радио объявили лекцию для родителей, Генка решил, что эту
лекцию ему непременно надо послушать.
Зазвучал скучный голос, к которому диктор прикрепил длинное звание – «доктор
педагогических наук». Генка всегда старался представить себе людей, голоса
которых он слышал по радио. Сейчас ему почему?то представилась сухопарая
женщина в пенсне и в белом халате. Слово «доктор» очень подходило к ней,
потому что каждая ее фраза звучала, как рецепт.
Первый рецепт был такой: «Чем больше ребенок читает, тем лучше он учится!»
Генка даже испугался: он рос явно не по правилам. Если он изредка и получал
двойки, так, пожалуй, только из?за книг. До недавнего времени Генка читал и за
обедом и за ужином, используя в качестве подставки пузатую сахарницу, которая
сперва важно подбоченивалась двумя тонкими ручками, потом – одной ручкой и,
наконец, при Генкиной помощи стала вовсе безрукой.
Не подходил и другой рецепт: «Ребенок должен уважать родителей, но не бояться
их!..»
А вот Генка своего отца одновременно и уважал и побаивался.
Это отец первый объявил войну Генкиному «книгоглотательству». Он повел
наступление по всем правилам военной науки. Сначала пошел в разведку… И тут
оказалось, что даже названия книг и фамилии авторов безнадежно перемешались в
Генкиной голове. Он путал Купера с Куприным, а Станюковича с Григоровичем.
Затем отец начал решительную атаку: он стал высмеивать Генку. Сын растерялся…
И тогда в образовавшийся «прорыв» отец устремил главные силы.
Он тяжело опустил на стол свою руку, такую огромную, что вилки и ложки
казались в ней игрушечными.
– Теперь мы будем читать вместе!
– Как – вместе? – удивился Генка. – Вслух, что ли?
– Не вслух… Но и не слишком «про себя». Брать книги ты будешь по моему совету,
а потом будем устраивать дискуссии…
На первом этаже была детская библиотека. Библиотекарша, добрая полная женщина,
по прозвищу «Смотри не разорви», доставала Генке книги, которые советовал ему
прочитать отец.
А за ужином начинался экзамен.
– Ты опять пропускаешь описания природы? – спрашивал отец.
– Я ничего не пропускаю, – оправдывался Генка.
– Не лги! Хуже всего, когда ты говоришь неправду. Ну, с чем, например, здесь
сравнивается запах первого снега?
Генка ерзал на стуле. Ему хотелось сбегать на улицу и понюхать снег: может,
он угадает, о каком именно сравнении спрашивал его отец.
– Писатель сравнивает запах первого снега с запахом арбуза! Это очень образно
и очень точно. А ты это место пропустил!
Потом экзамены за ужином кончились, но стали возникать споры о книгах.
Иногда в спор вмешивалась и мама. Отец сразу же соглашался с ней. А мама
почему-то начинала сердиться:
– Женщине только в трамвае положено уступать место.
А в спорах эта, вежливость ни к чему!..
Мама была машинисткой. Работу она брала на дом. Ей казалось, что отлучись она
из квартиры на день – и случится что?то ужасное, произойдет какая?нибудь
непоправимая катастрофа.
По утрам маме некуда было спешить, но вставала она раньше всех. Готовила
завтрак отцу и Генке. Прощаясь с мамой, отец целовал ее в голову и говорил
каждый раз одни и те же слова:
– До свидания, малыш мой родной!
А мама вдруг менялась в лице, краснела. И Генке начинало казаться, что она
вставала так рано только для того, чтобы услышать эти слова.
Слово «малыш» не подходило к маме: она вовсе не была маленькой. Может быть,
она казалась такой с высоты ста восьмидесяти восьми сантиметров могучего
отцовского роста? (Эти сантиметры были предметом особой Генкиной гордости.) Но
ведь сына, мальчишку, отец именовал строго и просто – Геннадием…
Отец и сын вместе выходили на улицу, вместе шли до угла.
Это было очень приятно – идти рядом с отцом: мама осталась дома, а они,
мужчины, деловые люди, спешат, торопятся…
На углу они прощались – коротко, по?мужски.
– Ну, иди, – говорил отец.
А вечером Генка с нетерпением ждал возвращения отца.
Он сразу узнавал его шаги. Отец поднимался так не спеша, словно, сделав шаг,
раздумывал, идти ли ему дальше или, может быть, вернуться вниз. Один
неторопливый звонок…
Генке очень хотелось открыть отцу дверь. Но он чувствовал, что еще больше
этого хочет мама. И он уступал ей дорогу.
Отец вновь целовал мать в голову и говорил почти те же самые слова, что и
утром: «Здравствуй, малыш мой родной!»
Но звучали эти слова еще ласковее, потому что отец, видно, успевал сильно
соскучиться за день.
Генка терпеть не мог нежностей, но от слов, которые отец говорил маме, ему
становилось как?то спокойно и хорошоОтец заглядывал маме в лицо.
– Какие у тебя глаза воспаленные… И зачем нам нужна эта трещотка? (Так он
называл пишущую машинку.)
– Это не она – это все враги мои виноваты, – полушутливо оправдывалась мать.
Своими «врагами» она называла неразборчивые почерки. Мама говорила, что даже
по ночам ей снятся разные нечеткие буквы и особенно часто буква «т», которая
гонится за ней по пятам на трех тонких ножках.
У Генки отец будто мимоходом спрашивал:
– Ну, как дела с науками?
Он никогда не заглядывал в дневник, чтобы проверить, правду ли говорит сын. И,
может быть, именно поэтому Генка не мог солгать. Если он приносил домой
посредственную отметку, то так прямо и говорил. Отец не поднимал шума.
Генка не слышал он него упреков, но зато не. слышал он в такие вечера и
рассказов о спорте, о работе инженеров, которых отец, как и всех других людей,
делил на «толковых» и «нетолковых».
Мама поступала совсем иначе. Она раскрывала дневник и глядела на злосчастную
отметку так, словно читала трагическое известие. Потом она шла к соседке, у
которой дочь тоже училась в шестом классе. Начинался разговор, в котором имена
Генки и соседкиной дочери ни разу не назывались: о нем говорили «наш», о ней –
«моя».
– Наш?то сегодня опять троечку принес. А отец говорит, что это хуже двойки: ни
богу свечка, ни черту кочерга, – жаловалась мать. Она любила повторять слова
отца:
они казались ей самыми верными и убедительными.
– Ну, уж не будьте слишком строги: ваш?то зато сколько книг проглотил! А мою
не усадишь за книжку.
– Нет?нет, вы нашего не защищайте. Он мог бы прекрасно учиться: у него ведь
такие способности!
– Так ведь и моя тоже способная!..
«И почему это все родители воображают, что их дети такие способные?» –
недоумевал Генка. Мама потом еще долго вздыхала… Но молчание отца было для
Генки куда страшней причитаний мамы. И он в тот же вечер садился за учебники.
И только с одной Генкиной слабостью отец никак не мог справиться. Этой
слабостью была его неистребимая страсть к кино. Кажется, если бы существовали
кинокартины, на которые почему?либо не допускались люди моложе шестидесяти
лет, Генка бы и на них попадал. Сидеть дальше второго ряда он считал
непростительной роскошью. Таким образом, на девяносто копеек Генка умудрялся
сходить в кино три раза!.. Немного денег ему давала мама, а остальные он
добывал в результате строжайшего режима экономии: в школе завтракал через
день, в трамвае и троллейбусе ездил без билетов.
Когда Генка приходил домой раскрасневшийся и взволнованный, отец пристально
смотрел на сына, и взгляд его говорил: «Не вздумай что?нибудь сочинять. Я
прекрасно вижу, что ты был в кино».
А за ужином он, как будто ни к кому определенно не обращаясь, задумчиво
произносил:
– Сегодня вышла новая картина. Интересно, о чем она?
И Генке приходилось рассказывать содержание.
Иногда мама говорила отцу:
– Может, вечером сами сходим в кино? Генка достал бы билеты: он ведь
специалист по этой части…
Отец смущенно разводил руками:
– Я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но как раз сегодня у меня неотложное
дело… (Отец называл фамилию одного из «толковых» инженеров, с которым ему
необходимо было посоветоваться.)
А Генка сердито смотрел на маму: неужели она не понимает, как сильно занят
отец?!
Однажды Генка узнал, что за три квартала от их дома идет старый фильм, о
котором приятели отзывались коротко, но выразительно: «Мировой!»
Картину эту Генка раньше посмотреть не успел по той причине, что в дни ее
первого выхода на экран он еще не родился.
Вообще Генка не решился бы пойти на вечерний сеанс. Но он знал, что отец
должен прийти поздно: у него важный и торжественный день – испытание новой
машины. Отец говорил, что еще возможны всякие неожиданности, что кое?кто из
«нетолковых» инженеров может выступить против… Отец волновался! А как же тогда
волновалась мама, ожидая его возвращения? Она места себе не находила: то
садилась за машинку, то шла беседовать с соседкой, то при каждом звуке шагов
выбегала на лестницу…
А Генке особенно хотелось пойти в кино еще и для того, чтобы скорей пролетели
часы ожидания. Чтобы вернуться домой, увидеть отца и по лицу мамы (именно
мамы!) понять, что всё в порядке, всё в полном порядке…
Генка захватил с собой долговязого семиклассника Жору, которому
беспрепятственно продавали билеты на любой сеанс. Жора доставал билеты всем
мальчишкам во дворе, за что собирал с них немалый оброк: редкие марки и книги.
Ребята помчались по вечерним улицам, толкая прохожих и шепча себе под нос
торопливые извинения, которые слышали только они сами. Когда добрались до
кинотеатра, оказалось, что уже поздно: билеты проданы. Кончился предыдущий
сеанс, из кинозала выходили люди, щурясь от света, на ходу натягивая пальто и
так же на ходу обмениваясь впечатлениями. Генка глядел на них с завистью.
И вдруг он услышал такой знакомый голос:
– Тебе не холодно, малыш?
Генка повернул голову – и увидел отца. Отец, пригнувшись, помогал какой-то
незнакомой белокурой женщине закутаться в пестрый платок.
Генка хотел шмыгнуть в сторону: ему ведь было?строго запрещено ходить на
вечерние сеансы. Но глаза его сами собой, помимо воли, поднялись, встретились
с глазами отца – и Генка изумленно отступил на шаг: он вдруг увидел, что отец
сам его испугался. Да, да, отец испугался! Он, всегда такой сдержанный,
неторопливый в движениях, вдруг засуетился, стал неловко вытаскивать свою руку
из?под руки белокурой женщины и даже, как показалось Генке, хотел спрятаться
за колонну, которая никак не могла скрыть его, потому что она была тонкая и
узкая, а отец – огромный и широкоплечий.
Генка помог отцу: он выскочил на улицу и побежал так быстро, что даже
долговязый Жора не поспевал за ним.
Но где?то на перекрестке Генка остановился – в его ушах звучали слова: «Тебе
не холодно, малыш?» Белокурая женщина, которую отец закутывал в пестрый
платок, была в самом деле невысока, но Генке казалось диким, что и к ней тоже
могут относиться слова, которые всегда принадлежали маме, одной только маме…
А как же испытание машины? Значит, это неправда? А может, никакой машины вовсе
и нет? Отец сказал неправду… Генка не мог понять этого, это не умещалось в его
сознании. Тогда, может быть, все неправда: и разговоры о книгах, и советы
отца, и споры за ужином? Все, все неправда!
Библиотекарша, по прозвищу «Смотри не разорви», крикнула:
– Зайди, Гена! Я достала книгу, которую ты просил!
Но Генка только махнул рукой: он не хотел брать книгу, которую советовал ему
прочитать отец. Он почему?то не верил этой книге…
Вернувшись домой, Генка сразу же лег в постель.
– Что с тобой? Ты такой горячий… Нет ли у тебя температуры? – тревожно
спросила мама. (Больше всего она волновалась, когда отцу или Генке
нездоровилось: всякая, даже самая пустяковая, болезнь казалась ей тогда
неизлечимой.)
– Не волнуйся, мамочка… Я очень устал, и все! – как никогда ласково ответил
Генка.
А на самом деле он просто не хотел, он не мог слышать, что сегодня скажет
отец, когда мама откроет ему дверь.
1954 г.



«Анатолий Алексин. Собрание сочинений. Том 1. Чехарда»: ОЛМА-ПРЕСС
Образование; М.; 2004
ISBN 5?94849?566?3

 


КОНЕЦ...
Другие книги жанра: детская литература

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]