Неужто ты никогда не слыхал об Эмиле из Леннеберги? Ну, о  том  самом
Эмиле, что жил на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в провинции Смоланд?
Вот как, не слыхал? Удивительное дело! Поверь мне, во всей Леннеберге не
найдется ни одного человека, который не знал бы ужасного маленького сор-
ванца из Каттхульта,  этого  самого  Эмиля.  Проделок  за  ним  водилось
больше, чем дней в году; однажды он так напугал  леннебержцев,  что  они
решили отправить его в Америку. Да, да, в самом деле, я не  вру!  Ленне-
бержцы завязали собранные деньги в узелок, пришли к маме Эмиля и спроси-
ли:
   - Хватит этих денег, чтобы отправить Эмиля в Америку?
   Они думали, что стоит избавиться от Эмиля, как  в  Леннеберге  станет
много спокойнее, и они были правы. Но мама Эмиля страшно рассердилась  и
в сердцах швырнула деньги с такой силой, что  они  разлетелись  по  всей
Леннеберге.
   - Наш Эмиль - чудесный малыш, - сказала она, - и мы любим его  таким,
какой он есть.
   А Лина, хуторская служанка, испуганно добавила:
   - Надо ведь хоть капельку подумать и об американцах. Они-то нам ниче-
го плохого не сделали, за что же мы им спихнем Эмиля?
   Мама пристально посмотрела на Лину, и та сообразила, что сказала глу-
пость. Ей захотелось исправить оплошность, и она промямлила:
   - Видишь ли, хозяйка, в газете "Виммербю" писали, что у них в Америке
было жуткое землетрясение... Не слишком ли много - такая напасть, да еще
и Эмиль в придачу...
   - Замолчи, Лина. Это не твоего ума дело, - сказала  мама.  -  Иди  на
скотный двор, тебе пора доить коров.
   Схватив подойник, Лина побежала на скотный двор и принялась доить ко-
ров... Когда она хоть чуточку злилась, работа у нее спорилась.  На  этот
раз Лина доила еще быстрее, чем обычно, и брызги летели во все  стороны.
При этом она все время бормотала себе под нос:
   - Должна же быть на свете  хоть  какая  ни  на  есть  справедливость!
Нельзя же, чтобы все беды сыпались на головы американцев. Но я бы с ними
поменялась. Может, написать им: "Вот вам Эмиль, подавайте сюда землетря-
сение!.. "
   По правде говоря, Лина просто хвасталась! Где уж  ей  было  писать  в
Америку! В Смоланде и то не разобрали бы ее каракулей, не то что в  Аме-
рике. Нет, уж если кто мог бы написать туда, так это мама Эмиля. Вот  уж
кто был мастер писать! Она писала обо всех проделках сына в  синюю  тет-
радь, которую хранила в комоде.
   - Пустое дело, - говорил папа,  -  писать  обо  всех  шалостях  этого
мальчишки. Никаких карандашей не напасешься. Ты об этом подумала?
   Мама Эмиля пропускала его слова мимо  ушей.  Она  добросовестно  вела
учет проделкам Эмиля. Когда мальчик подрастет, пусть узнает, что  вытво-
рял в детстве. Да, тогда он поймет, почему поседела его мать, и,  может,
будет больше любить ее: ведь волосы Альмы побелели только изза него.
   Но ты, пожалуйста, не думай, что Эмиль был злой, вовсе  нет.  Он  был
добрый. Его мама была права, когда говорила, что вообще-то  он  чудесный
малыш. Да он и в самом деле был похож на ангелочка  со  своими  светлыми
кудрявыми волосами и кроткими голубыми глазенками.  Конечно,  Эмиль  был
добрый, и его мама совершенно правильно записала двадцать седьмого  июля
в синей тетради:
   "Вчира Эмиль был хороший - целый день не праказил. Эта патаму, что  у
ниво была высокая тимпиратура и он ничиво не мок".
   Но уже двадцать восьмого июля температура у Эмиля упала,  и  описание
его шалостей заняло  в  синей  тетради  сразу  несколько  страниц.  Этот
мальчонка был силен, как молодой бычок, и стоило ему поправиться, как он
проказничал без удержу.
   - В жизни не видала такого мальчишки, - говорила Лина.
   Ты, видно, уже смекнул, что Лина не очень-то благоволила к Эмилю. Она
больше любила Иду, его младшую сестренку, добрую и послушную. Но уж если
кто любил Эмиля, так это работник Альфред, а почему -  никто  не  знает.
Эмиль тоже любил Альфреда, и, после того как Альфред управлялся со своей
работой, они проводили время вдвоем. Альфред учил Эмиля всяким  полезным
вещам: запрягать лошадь, ловить неводом щук и жевать  табак.  По  правде
говоря, жевать табак не очень-то полезно, и Эмиль попробовал  это  всего
один-единственный раз. Да и то лишь потому, что хотел уметь делать  все,
что умел Альфред. Альфред вырезал Эмилю деревянное ружье. Вот ведь  доб-
ряк, правда? Ружье это было самым  драгоценным  сокровищем  мальчика.  А
другим драгоценным его сокровищем была невзрачная кепчонка, которую  од-
нажды, сам не зная что творит, купил ему в городе отец.
   - Люблю мою шапейку и мою ружейку! - говорил Эмиль на чистейшем  смо-
ландском наречии и каждый вечер брал с собой в кровать кепчонку и ружье.
   Ты помнишь, кто жил в Каттхульте? Помнишь папу Эмиля -  Антона,  маму
Эмиля - Альму, сестренку Эмиля - Иду, работника Альфреда, служанку  Лину
и самого Эмиля?
   И еще Кресу-Майю, о ней тоже не надо забывать.  Креса-Майя  была  су-
хонькая бабка-торпарка. Знаешь, кто такие торпари? Это такие крестьяне в
Швеции, у которых нет своей земли и они за деньги берут на  время  чужой
участок. Он-то и называется торп. Вот и Креса-Майя жила на таком торпе в
лесу, но частенько приходила в Каттхульт помочь по хозяйству: погладить,
нафаршировать колбасу, а заодно и нагнать страху на Эмиля и  Иду  своими
жуткими россказнями о чертях, привидениях  и  призраках,  об  убийцах  и
страшных ворах и прочими приятными и интересными историями. А знала  она
их предостаточно.
   Но теперь ты, может, хочешь послушать о новых проделках  Эмиля?  Ведь
он проказничал все дни напролет, кроме тех дней, когда у него была высо-
кая температура. Так что мы можем взять какой угодно день и  посмотреть,
чем же тогда занимался Эмиль. Ну вот, к примеру, двадцать восьмое июля.

   СУББОТА, 28 ИЮЛЯ
   Как Эмиль нечаянно уронил на голову отцу блюдо с тестом, для  пальтов
и вырезал сотого деревянного старичка

   На кухне в Каттхульте стоял старый деревянный  диван,  выкрашенный  в
синий цвет. На этом диване спала Лина. В  те  времена,  о  которых  идет
речь, все смоландские кухни были заставлены диванами с жесткими  тюфяка-
ми, на которых спали служанки. А  над  служанками  вовсю  жужжали  мухи.
Каттхульт ничем не отличался от других хуторов.  Лина  сладко  спала  на
своем диване. Ничто не могло разбудить ее раньше половины  пятого  утра,
когда на кухне трещал будильник. Тогда она вставала и шла доить коров.
   Стоило Лине уйти из кухни, как туда тихонько прокрадывался папа, что-
бы спокойно выпить чашечку кофе, пока не проснулся Эмиль.
   "До чего хорошо посидеть вот так одному за столом, -  думал  папа.  -
Эмиля рядом нет, на дворе поют птицы, кудахчут куры. Знай попивай кофеек
да покачивайся на стуле. Прохладные половицы под  ногами,  которые  Лина
выскребла добела..." Ты понял, что выскребла Лина? Половицы, конечно,  а
не папины ноги, хотя, может, их тоже не мешало бы поскрести, кто  знает.
Папа Эмиля ходил по утрам босиком, и не только потому, что ему так  нра-
вилось.
   - Не мешает поберечь обувку, - сказал он однажды маме Эмиля,  которая
упорно отказывалась ходить босиком. - Если все время топать в  башмаках,
как ты, придется без конца покупать их, без конца... каждые десять лет.
   - Ну и пусть, - ответила мама Эмиля, и больше об  этом  разговора  не
было.
   Как уже было сказано, никто не мог разбудить Лину, пока  не  затрещит
будильник. Но однажды утром она проснулась по другой причине. Это случи-
лось двадцать седьмого июля, как раз в тот день, когда у Эмиля была  вы-
сокая температура. Уже в четыре часа утра Лина  проснулась  оттого,  что
огромная крыса прыгнула прямо на нее. Вот ужас-то! Лина страшно закрича-
ла, вскочила с дивана и схватилась за полено, но  крыса  уже  исчезла  в
норке возле двери чулана.
   Услыхав про крысу, папа вышел из себя.
   - Хорошенькая история, нечего сказать, - пробурчал  он.  -  Крысы  на
кухне... Они ведь могут сожрать и хлеб, и шпик!
   - И меня, - сказала Лина.
   - И хлеб, и шпик, - повторил папа Эмиля. - Придется на  ночь  пустить
на кухню кошку.
   Эмиль услыхал про крысу и, хотя у него еще держалась температура, тут
же стал придумывать, как бы ее поймать, если не удастся пустить на кухню
кошку.
   В десять часов вечера двадцать седьмого июля температура у Эмиля сов-
сем спала, и он снова был весел и бодр. В ту ночь весь  Каттхульт  мирно
спал. Папа Эмиля, мама Эмиля и маленькая Ида спали  в  горнице  рядом  с
кухней, Лина на своем диване. Альфред в людской возле столярной. Порося-
та спали в свинарнике, а куры в курятнике. Коровы, лошади и  овцы  -  на
зеленых выгонах. Не спалось только кошке, тосковавшей на кухне о скотном
дворе, где водилась уйма крыс. Бодрствовал и Эмиль; выбравшись из посте-
ли, он, осторожно ступая, прокрался на кухню.
   - Бедняжка Монсан, тебя заперли, - сказал Эмиль,  увидев  у  кухонной
двери горящие кошачьи глаза.
   - Мяу, - мяукнула в ответ Монсан.
   Эмиль, любивший животных, пожалел кошку и выпустил ее из кухни.  Хотя
он, конечно, понимал, что крысу надо изловить во что бы то ни  стало.  А
раз кошки на кухне нет, надо придумать что-нибудь  другое.  Он  раздобыл
крысоловку, насадил на крючок кусочек вкусного шпика и  поставил  крысо-
ловку возле норки у чулана. И тут же призадумался. Ведь стоит крысе  вы-
сунуть из норки нос, она первым делом увидит крысоловку, заподозрит  не-
доброе и не даст себя провести. "Пусть лучше крыса побегает спокойненько
по кухне, а потом вдруг - бац, когда она меньше всего ждет, наткнется на
крысоловку", - решил Эмиль. Он чуть было не пристроил крысоловку на  го-
лову Лине - ведь крысе нравилось туда прыгать, - но побоялся,  что  Лина
проснется и все испортит. Нет, придется поставить крысоловку куда-нибудь
в другое место. Может, под кухонный стол? Крыса часто возится там в  по-
исках упавших на пол хлебных крошек. Но ставить крысоловку туда, где си-
дит папа, бесполезно, - возле его стула  крошками  не  больно-то  разжи-
вешься.
   - Ой! Вот страх-то! - внезапно сказал Эмиль, застыв посреди кухни.  -
А вдруг крыса окажется как раз у папиного стула, не найдет  там  никаких
крошек и начнет грызть вместо них папины пальцы?..
   Нет уж, Эмиль позаботится о том, чтобы так не случилось. И он  поста-
вил крысоловку туда, куда обычно папа ставил ноги, а потом снова  улегся
спать, очень довольный самим собой.
   Проснулся он, когда на дворе уже рассвело, от громкого вопля,  донес-
шегося из кухни.
   "Кричат от радости, видно, крыса попалась", -  подумал  Эмиль.  Но  в
следующую секунду в горницу вбежала мама. Вытащив  сынишку  из  кровати,
она зашептала ему на ухо:
   - Марш в столярку, пока папа не вытащил ногу из крысоловки. А  не  то
тебе несдобровать!
   И, схватив Эмиля за руку, мама потащила его из дома. Он был  в  одной
рубашке, так как впопыхах не успел одеться,  но  беспокоило  его  совсем
другое.
   - А ружейка и шапейка! - завопил Эмиль. - Я возьму их с собой!
   И, схватив ружье и кепчонку, он помчался в столярку с  такой  быстро-
той, что его рубашка заполоскалась на ветру. За все проделки Эмиля обыч-
но сажали в столярную. Мама Эмиля заложила снаружи дверь на засов, чтобы
Эмиль не мог выйти, а Эмиль закрылся на крючок изнутри,  чтобы  папа  не
мог войти, - разумно и предусмотрительно с обеих сторон. Мама Эмиля счи-
тала, что пока Эмилю не стоит встречаться с папой.  Эмиль  не  возражал.
Потому-то он так старательно запер дверь. Затем спокойно уселся на  чур-
бан и принялся вырезать забавного  деревянного  старичка.  Он  занимался
этим всякий раз, как только оказывался в столярной после  очередной  ша-
лости, и успел вырезать уже девяносто семь фигурок. Старички были краси-
во расставлены на полке по порядку, и Эмиль  радовался,  глядя  на  них.
Скоро их наверняка наберется целая  сотня.  Вот  когда  будет  настоящий
праздник!
   "Закачу-ка я в тот день пир в столярке, но приглашу одного Альфреда",
- решил про себя Эмиль, сидя на чурбане с резаком [7] в руке.
   Издалека доносились крики отца, потом они постепенно стихли. И  вдруг
раздался чей-то пронзительный визг. Эмиль удивился и  забеспокоился,  не
стряслось ли еще чего с мамой. Но вспомнил, что сегодня собирались зако-
лоть свинью, видно, это она и визжала. Бедная свинья! Невеселый  выдался
у нее денек двадцать восьмого июля!  Ну  да  кое-кому  другому  тоже  не
очень-то сегодня повезло!
   К обеду Эмиля выпустили из столярной, и, когда он  пришел  на  кухню,
навстречу ему кинулась сияющая Ида.
   - А у нас на обед будут пальты, - радостно сообщила она.
   Может, ты не знаешь, что такое пальты? Это большие темные хлебцы, на-
чиненные салом, которые по вкусу напоминают кровяную колбасу, только они
еще вкуснее. И готовят пальты почти так же, как и кровяную  колбасу,  из
крови и муки, с пряностями. Когда в Каттхульте  закалывают  свинью,  там
всегда варят пальты.
   Мама месила на столе в большом глиняном блюде кровяное  тесто,  а  на
плите кипела в чугуне вода. Скоро пальты будут готовы, да такие вкусные,
что пальчики оближешь!
   - Я съем восемнадцать, - похвасталась Ида, хотя была совсем крошечной
худышкой, ей бы и полпальта за глаза хватило.
   - Так тебе папа и позволит! - заметил Эмиль. - А где же он?
   - Отдыхает, - ответила Ида.
   Эмиль выглянул в окошко. И правда: надвинув на лоб  свою  широкополую
соломенную шляпу, папа Эмиля, как всегда, разлегся на траве.  Обычно  он
отдыхал после обеда, но сегодня, как видно, изрядно устал. Да и  как  не
устать, если чуть свет первым делом попадаешь в крысоловку.
   Тут Эмиль увидел, что у папы только правая нога  в  башмаке.  Сначала
Эмиль решил, что папа не надел второго башмака из бережливости. Но потом
Эмиль заметил окровавленную тряпицу, намотанную вокруг  большого  пальца
на левой ноге, и сразу понял, в чем дело: у папы так сильно болел палец,
что он не мог надеть второй башмак. Эмилю стало очень стыдно, и он  рас-
каялся в своей глупой проделке с крысоловкой. Ему захотелось  чем-нибудь
порадовать папу. Он знал, что папа обожает свежие пальты. Эмиль  схватил
обеими руками глиняную миску с тестом и просунул ее в окно.
   - Погляди-ка, папа! - восторженно крикнул он. - У нас на обед пальты!
   Папа сдвинул со лба соломенную шляпу и  мрачно  посмотрел  на  Эмиля.
Видно, он еще не забыл крысоловку. А Эмиль просто из кожи лез,  лишь  бы
загладить свой проступок.
   - Взгляни-ка! Ух ты, сколько кровяного теста! - не унимался  Эмиль  и
высунул миску еще дальше из окна.
   И подумать только, вот ужас - он нечаянно выронил миску из рук, и она
вместе с кровяным тестом шлепнулась прямо на папу, который лежал под ок-
ном лицом кверху.
   - Бу-бу-бу! - только и вымолвил папа.
   Да, попробуй сказать что-нибудь еще, когда ты весь залеплен  кровяным
тестом! Папа медленно поднялся с травы и завопил  так,  что  вопль  его,
сперва чуть приглушенный тестом, разнесся по всей  Леннеберге.  Глиняная
миска сидела у него на голове, словно шлем викинга [8], а  с  подбородка
медленно стекало жидкое кровяное тесто. В этот момент из прачечной вышла
Креса-Майя, которая перемывала там потроха зарезанной свиньи. Увидев за-
литого кровью папу Эмиля, она завизжала громче свиньи и выбежала со дво-
ра с ужасной вестью.
   - Конец дорогому хозяину Каттхульта! - причитала она. - Эмиль, горюш-
ко наше, стукнул его, кровь так и брызнула, ах, ах, ах, беда-то какая!
   Когда мама Эмиля увидела, что случилось, она схватила Эмиля за руку и
опрометью бросилась с ним в столярную. Эмиль все  еще  в  одной  рубашке
снова уселся там на чурбан и начал вырезать  своего  девяносто  девятого
деревянного старичка. Тем временем маме  пришлось  изрядно  потрудиться,
отмывая папу.
   - Соскребай поосторожней, хоть бы теста на  три-четыре  пальта  оста-
лось, - сказал папа Эмиля, но мама покачала головой:
   - Что с воза упало, то пропало. Придется теперь готовить рагмунк.
   - Хи-хи-хи, у нас не будет обеда до  ужина,  -  захихикала  маленькая
Ида, но тотчас умолкла, увидев заляпанные кровяным тестом мрачные папины
глаза.
   Мама Эмиля усадила Лину тереть картошку для рагмунка.  Может,  ты  не
знаешь, что такое рагмунк? Это блюдо вроде оладий из тертой картошки.  И
уверяю тебя, оно куда вкуснее, чем может показаться с моих слов.
   Вскоре Лина замесила серо-желтое картофельное тесто в глиняной миске,
которую папа снял с головы. Ведь он вовсе не собирался целый день расха-
живать в ней, словно викинг в шлеме. Как только папу немного отмыли,  он
отправился в поле косить рожь и за делом переждать,  пока  готовят  раг-
мунк. Тут-то мама и выпустила Эмиля из столярной.
   Эмиль слишком долго просидел взаперти не двигаясь и почувствовал, что
не мешает размяться.
   - Давай играть в "ветер-ветрило", - сказал он сестренке, и  маленькая
Ида тут же пустилась бежать.
   "Ветер-ветрило" - это такая игра, которую Эмиль придумал сам. Надо со
всех ног бежать по кругу и возвращаться на то же место, где началась иг-
ра: из кухни - в сени, из сеней - в горницу, из горницы -  в  кухню,  из
кухни - снова в сени, и так все снова и снова,  круг  за  кругом,  чтобы
только ветер свистел в ушах. Бежать надо было в разные стороны, и всякий
раз, когда брат и сестра встречались, они тыкали друг дружке  пальцем  в
живот и кричали: "Ветер-ветрило!" Игра потому так и называлась, и оба  -
Эмиль и Ида - веселились до упаду.
   Но когда Эмиль на восемьдесят восьмом круге вбежал как  оглашенный  в
кухню, он налетел на Лину, которая с глиняной миской  в  руках  как  раз
подходила к плите, чтобы наконец-то начать печь рагмунк.  Эмилю  захоте-
лось развеселить и Лину - он ткнул ей пальцем в живот и  закричал:  "Ве-
терветрило!" Вот этого-то делать и не следовало! Он же  знал,  как  Лина
боится щекотки.
   - И-и-и-и-и... - закатилась Лина, изогнувшись, точно дождевой червяк.
И представь себе, вот ужас-то - миска выскользнула у нее из рук! Как это
произошло, никто не знает. Одно известно: все картофельное тесто угодило
на голову папе Эмиля - голодный как волк, злой, он как раз  в  этот  миг
переступил порог кухни.
   - Бу-бу-бу! - только  и  вымолвил  папа.  Да,  попробуй  сказать  еще
что-нибудь, когда ты весь залеплен картофельным тестом!
   Позднее Эмиль и Ида сложили что-то вроде маленькой присказки из этого
его слова. "Бу-бу-бубу, наелся папа картофельного теста", - любили  пов-
торять они, хихикая. Или: "Бу-бу-бу-бу, наелся папа кровяного теста".
   Но тогда Эмилю было не до смеха. Он и  пикнуть  не  успел,  как  мама
схватила его за руку и опрометью бросилась вместе с ним в столярную.  За
спиной Эмиль услышал папин крик. Сперва чуть  приглушенный  картофельным
тестом, он разносился уже по всей Леннеберге.
   Эмиль сидел на чурбане и вырезал своего сотого деревянного  старичка,
но настроение у него было вовсе не праздничное. Скорее, наоборот! Он был
зол, как кусачий муравей! Нет, уж это слишком - сидеть в столярке по три
раза в день, да к тому же ни за что ни про что.
   - Виноват я, что ли? Папаша сам все время попадается под руку, - бур-
чал он. - Крысоловку в укромном местечке и то нельзя оставить! Бац, а он
тут как тут. И зачем он все время подставляет голову то под кровяное, то
под картофельное тесто?
   Не подумай только, что Эмиль не любил папу или папа не  любил  Эмиля.
Они очень любили друг друга. Но и люди, которые любят друг друга,  могут
иногда ссориться, когда им не везет с крысоловками, кровяным или  карто-
фельным тестом и так далее.
   Суббота, двадцать восьмое июля, подходила к концу. Сидя в  столярной,
Эмиль злился все больше и больше. Вовсе не так представлял он себе  юби-
лей по случаю сотого деревянного старичка.  Праздник  этот  пришелся  на
субботний вечер, а как же ему пригласить в столярную  Альфреда,  если  у
того по субботним вечерам совсем другие дела? Альфред сидит в это  время
на крылечке людской, милуется с Линой, играет ей на гармошке,  и,  право
слово, недосуг ему ходить в гости к Эмилю.
   Эмиль отбросил в сторону резак. Он остался совсем один. Даже Альфреду
теперь не до него. И чем больше он думал об этом, тем  яростнее  злился.
Где это видано - просидеть взаперти всю бесконечную субботу,  да  еще  в
одной рубашке! Ведь у него не было времени даже одеться - его то и  дело
волокли в столярку. Видно, папа с мамой, да и Альфред тоже,  хотят  нав-
сегда запереть его в столярке! Ну, так они еще у него узнают!
   Эмиль ударил кулачком по верстаку, и тот заскрипел. Так вот вам,  по-
лучайте! В этот миг Эмиль принял роковое решение. Он останется в столяр-
ке на всю жизнь. В одной рубашке и шапчонке, одинокий и всеми покинутый,
он будет сидеть там до самой смерти.
   "Вот они обрадуются-то, и мне не придется попусту бегать взад-вперед,
- подумал он. - Но и они пусть не суются ко мне в столярку, нет уж.  По-
надобится папе постругать доски, а негде. Да это и к лучшему, а не то он
еще оттяпает себе пальцы. Не знаю никого другого, кроме папы, кому выпа-
дало бы столько бед в один день! "
   Когда совсем стемнело, пришла мама Эмиля и отодвинула наружный  засов
на двери столярной. Потянув дверь на себя, она увидела, что  та  заперта
изнутри. Мама улыбнулась и ласково позвала:
   - Эмиль, миленький, не бойся, папа уже лег спать. Можешь выйти!
   Но в ответ из столярной донеслось лишь жуткое:
   - Ха! Ха! Ха!
   - Почему ты говоришь: "Ха! Ха! Ха!"? - удивилась мама. - Отопри дверь
и выходи, миленький Эмиль!
   - Никогда больше я отсюда не выйду,  -  замогильным  голосом  ответил
Эмиль. - Суньтесь только, стрелять буду!
   Тут мама Эмиля увидела, что ее мальчуган стоит  у  окна  столярной  с
ружьем в руках. Вначале она не поверила, что он грозится всерьез. А ког-
да наконец поняла, что он не шутит, с плачем бросилась в дом и разбудила
папу.
   - Эмиль сидит в столярке и не хочет выходить, -  всхлипывала  она.  -
Что нам делать?
   Маленькая Ида тоже проснулась и заревела. И все вместе - папа с мамой
и маленькая Ида - помчались в столярную. Альфред и Лина, миловавшиеся на
крылечке людской, вынуждены были, к великой досаде Лины, бежать вместе с
ними. Надо было помочь уговорить Эмиля выйти из столярной.
   Поначалу папа был настроен весьма решительно.
   - Ничего, выйдешь сам, когда проголодаешься! - закричал он.
   - Ха! Ха! Ха! - только и ответил снова Эмиль.
   Папа не знал, что хранилось у Эмиля в жестяной банке за верстаком.  А
был там небольшой, но все же хороший запас еды! Хитрый Эмиль заранее по-
заботился о том, чтобы не умереть с голода. Ведь никогда  не  знаешь,  в
какой день и час снова угодишь в заточенье. Поэтому он всегда держал про
запас еду в своей банке. Теперь там лежали белый хлеб и  сыр,  несколько
ломтиков холодной свинины, горсточка сушеных вишен и довольно много  су-
харей. Воины в осажденных крепостях выдерживали осаду с меньшим  запасом
провизии.
   Эмиль представил себе, что столярка - осажденная крепость, и он будет
защищать ее от всех врагов. Храбрый, как настоящий полководец, он  стоял
у слухового оконца и целился из ружья.
   - Ни с места, стрелять буду! - вопил он.
   - О, Эмиль, милый мой мальчик, не говори так, а лучше выходи  скорее,
- всхлипывала мама.
   Но и ее слова не помогли. Эмиль был неумолим, не помогло даже предло-
жение Альфреда.
   - Слышь, Эмиль, выходи, пойдем на озеро купаться вдвоем - только мы с
тобой! Ты и я!
   - Нет уж! - с горечью закричал Эмиль. - Сиди себе на крылечке  с  Ли-
ной, на здоровье! А я... я посижу здесь!
   Так оно и вышло. Эмиль остался сидеть где сидел. И когда все увидели,
что ни угрозы, ни просьбы не помогают, папе  с  мамой  и  маленькой  Иде
пришлось вернуться домой и лечь спать.
   Печальный был этот субботний вечер. Мама и маленькая  Ида  плакали  в
три ручья, а папа только вздыхал, лежа в постели, - ведь и ему не хвата-
ло его мальчугана, который обычно лежал вон там в кроватке: кудрявая го-
ловка на подушке, а сбоку - кепчонка и ружье.
   Понятно, Лина была не из тех, кто скучал по Эмилю, и не из тех,  кому
хотелось идти спать. Ей хотелось спокойно посидеть на крылечке с Альфре-
дом, и она была даже рада, что Эмиль остался в столярной.
   - Кто его знает, сколько этот проказник усидит на месте, - пробурчала
она и, тихонько подойдя к двери, закрыла дверь на засов.
   Альфред так рьяно играл на гармошке и пел, что не  заметил  коварства
Лины. "Скачет с поля брани молодой гусар..." - распевал он. Эмиль слушал
его, сидя на своем чурбане, и тяжко вздыхал.
   Лина, обвив шею Альфреда, как всегда, нашептывала ему что-то на  ухо,
а Альфред отвечал, как всегда:
   - Ну да ладно, женюсь на тебе, так уж и быть, коли тебе это  в  самом
деле позарез надо, только спешить-то некуда...
   - Хоть бы на будущий год, а? - упрямо твердила Лина, и тогда Альфред,
вздохнув еще более тяжко, чем Эмиль, запел  про  "Невесту  льва".  Эмиль
слушал эту песню, сидя в столярной, и думал о том, как было  бы  здорово
пойти с Альфредом на озеро.
   - Ясное дело, - пробурчал он себе под нос. - Я  мог  бы  спокойненько
пройтись с Альфредом и искупаться, а потом снова залезть в столярку, раз
мне так теперь захотелось...
   Эмиль бросился к двери и откинул крючок. Но что толку, если  зловред-
ная Лина заперла дверь на засов? Дверь не поддавалась, хотя Эмиль толкал
ее изо всех сил. Тут Эмиль все понял. Он догадался, кто его запер.
   - Ну, я ей покажу, - пригрозил он. - Она у меня еще узнает.  Она  еще
увидит!
   Он огляделся по сторонам. В сарае начало темнеть. Однажды, после  од-
ной из своих самых отчаянных проделок, Эмиль убежал отсюда через окошко.
Но после этого случая папа приколотил снаружи поперек окна доску,  чтобы
Эмиль не повторил своего номера, а то еще чего доброго свалится в крапи-
ву, которая растет под окном. Папа явно заботился о своем  мальчугане  и
не хотел, чтобы он обжегся крапивой.
   "Через окошко теперь нельзя, - размышлял Эмиль, - через  дверь  тоже.
Звать на помощь - ни за что в жизни не стану! Как  же  мне  отсюда  выб-
раться? "
   Он задумчиво уставился на открытый очаг. Очаг  сложили  в  столярной,
чтобы зимой там было тепло и чтобы папа мог, когда понадобится, развести
огонь и растопить столярный клей.
   - Придется через трубу, - решил Эмиль и тут же забрался в  очаг,  где
было полно золы, остававшейся с прошлой зимы. Зола ласково обволокла его
босые ноги и забилась между пальцами.
   Эмиль заглянул в трубу и увидел кое-что интересное. В дымовом отверс-
тии прямо над головой висел красный июльский месяц и глазел на него.
   - Эй, ты, месяц! - крикнул Эмиль. - Сейчас ты увидишь, как я умею ла-
зать!
   И, упираясь в закопченные стенки трубы, он полез вверх.
   Если ты когда-нибудь лез по узкой трубе, ты знаешь, как это трудно  и
каким чумазым выбираешься оттуда. Только не подумай, что это  остановило
Эмиля.
   Ни о чем не подозревая, бедняжка Лина, сидя на крыльце людской, висла
на шее у Альфреда. Но ведь Эмиль пообещал, что она еще кое-что увидит, и
она в самом деле увидела. Подняв глаза, чтобы взглянуть на месяц, она  в
тот же миг закричала так, что крик ее разнесся по всей Леннеберге.
   - Мюлинг! - заорала Лина. - Мюлинг на трубе!
   В Смоланде мюлингами называли привидения в обличье маленьких детей, и
в старые времена их все очень боялись. Лина, верно, тоже наслушалась  от
Кресы-Майи жутких историй про страшных мюлингов,  которые  могут  приви-
деться людям, и поэтому так испуганно закричала, увидев на трубе  одного
из этих маленьких страшилищ с чернымпречерным лицом.
   Альфред же, взглянув на мюлинга, только рассмеялся.
   - Этого маленького мюлинга я знаю, - сказал он. - Давай-ка  спускайся
вниз, Эмиль!
   Выпрямившись во весь рост, в почерневшей  от  сажи  рубашонке,  Эмиль
стоял на крыше, решительный, как полководец. Подняв к небу  свой  черный
от сажи кулачок, он заорал так, что слова его разнеслись по всей  Ленне-
берге:
   - Сегодня вечером столярка будет разрушена, и  я  никогда  больше  не
стану здесь сидеть!
   Альфред подошел к стенке столярной и встал, раскинув  руки,  как  раз
под трубой, откуда вылез Эмиль.
   - Прыгай, Эмиль! - пригласил он.
   И Эмиль прыгнул. Прямо в объятия Альфреда. И они пошли вдвоем на озе-
ро - купаться. Эмилю это было просто необходимо.
   - В жизни не видала такого мальчишки! - сказала злющая-презлющая  Ли-
на, устраиваясь спать на своем диване.
   Эмиль и Альфред купались в черной воде хуторского озера  среди  белых
водяных лилий, а в небе висел красный, как фонарь, июльский месяц и све-
тил им.
   - Здорово, что мы вдвоем - только мы с тобой! Ты и я, Альфред, - ска-
зал Эмиль.
   - Да, только мы с тобой! Ты и я, Эмиль, - подтвердил Альфред.
   Наискосок через озеро пролегла широкая лунная дорожка, а берега  оку-
тала черная мгла. Наступила ночь, и вместе с  ней  пришел  конец  и  дню
двадцать восьмого июля.
   Но последовали новые дни, и что ни день - новые проделки  Эмиля.  Его
мама столько писала в синюю тетрадь, что у нее даже рука заболела,  и  в
конце концов тетрадь была исписана вдоль и поперек.
   - Мне нужна новая тетрадь, - сказала мама Эмиля. - Скоро  в  Виммербю
ярмарка, и раз я все равно поеду в город, воспользуюсь случаем  и  куплю
тетрадь.
   Так она и сделала. И очень кстати! А то как бы она описала  все  про-
делки Эмиля в день ярмарки!
   "Памаги мне Бог с этим рибенком, - писала она. -  Он  найдет  далеко,
если даживет до тех пор, когда павзраслеет. Правда, отец его  в  это  ни
верит".
   Но папа Эмиля ошибся, а мама оказалась  права.  Эмиль,  конечно,  ма-
ло-помалу повзрослел, а потом стал председателем муниципалитета и  самым
славным парнем во всей Леннеберге.
   Но теперь расскажем по порядку о том, что случилось однажды на ярмар-
ке в Виммербю, когда Эмиль был еще маленький.

   СРЕДА, 31 ОКТЯБРЯ
   Как Эмиль добыл коня и перепугал насмерть фру Петрель и всех  жителей
Виммербю

   Каждый год в последнюю среду октября в Виммербю бывала ярмарка. И  уж
поверьте мне, с самого раннего утра до  позднего  вечера  в  городке  не
прекращалась веселая сутолока и  царило  праздничное  оживление.  Жители
Леннеберги и окрестных приходов все до одного спешили на ярмарку, кто за
чем: продать быков, купить свиней, выменять лошадей, встретиться со зна-
комыми, присмотреть жениха,  полакомиться  мятными  леденцами,  сплясать
шоттис [9], ввязаться в драку и вообще развлечься каждый на свой лад.
   Однажды мама Эмиля, которой хотелось узнать, сметлива ли ее служанка,
спросила Лину, может ли она перечислить самые крупные праздники в  году.
И Лина ответила:
   - Сдается мне, это - Рождество, Пасха да ярмарка в Виммербю!
   Теперь ты понимаешь, почему каждый спешил в Виммербю именно  тридцать
первого октября. В пять утра, когда на дворе еще стояла кромешная  тьма,
Альфред впряг Маркуса и Юллан в большую повозку, и все  обитатели  Катт-
хульта - папа и мама Эмиля, Альфред и Лина, Эмиль и маленькая Ида - отп-
равились в путь. Лишь Креса-Майя осталась дома - присматривать за скоти-
ной.
   - Бедная Креса-Майя, неужто тебе не хочется съездить  на  ярмарку?  -
спросил добряк Альфред.
   - Я пока что еще в своем уме, - ответила Креса-Майя. -  Это  нынче-то
ехать, когда прилетит большая комета? Нет уж, спасибо, я  хочу  помереть
дома, в Леннеберге, где мне каждый камень знаком.
   Дело в том, что в последнее время жители Смоланда ждали появления ог-
ромной кометы, и в городской газете оповестили,  что  как  раз  тридцать
первого октября и прилетит дымящаяся комета. Возможно, она упадет с  та-
кой силой, что наша Земля разлетится на тысячи кусочков.
   Ты, верно, не знаешь, что это за штука - комета, да и я не очень-то в
этом смыслю, но кажется, это отколовшаяся часть звезды, которая  несется
в пространстве неведомо куда. Все жители Смоланда до смерти боялись  ко-
меты, которая ни с того ни с сего могла расколоть Землю и положить конец
всякому веселью.
   - Чего тут гадать, эта дрянь упадет точно в день ярмарки в  Виммербю!
- в сердцах сказала Лина. - Ну да пускай, лишь бы не принесло ее раньше,
до того, как мы успеем вернуться домой!
   Она таинственно ухмыльнулась и подтолкнула локтем Альфреда, сидевшего
рядом с ней на заднем сиденье. Лина многого ждала от этого дня.
   Впереди разместились мама и папа Эмиля. На коленях у них пристроились
маленькая Ида и Эмиль. Угадай, кто правил? Сам Эмиль. Я и забыла расска-
зать, каким знатным конюхом и кучером был Эмиль. Альфред обучил его все-
му, что только можно знать о лошадях. Вот Эмиль и поднаторел в этом деле
как никто другой в Леннеберге, и обходился с  лошадьми  половчее  самого
Альфреда. Теперь он сидел на коленях у отца и правил как заправский  ку-
чер. В самом деле, этот парень умел держать вожжи в руках!
   Ночью прошел дождь, а утром туманная  осенняя  мгла  плотной  пеленой
окутала Леннебергу и весь Смоланд. Над верхушками деревьев еще  не  заб-
резжил рассвет, и лес вдоль дороги, по  которой  ехали  обитатели  Катт-
хульта, стоял мрачный, отяжелевший от дождя. Однако никто не  унывал,  а
Маркус и Юллан бежали так резво, что только комья размокшей глины летели
из-под копыт.
   Юллан, пожалуй, не очень-то радовалась. Это была  старая,  заезженная
кобыла, которая охотнее дремала бы у себя в стойле. Эмиль давно  приста-
вал к отцу, чтобы тот купил молодого жеребца в пару Маркусу. И  вот  те-
перь, думал Эмиль, настал долгожданный час, ведь они едут на ярмарку.
   Но отец сказал:
   - Ты, верно, думаешь, у меня денег куры не клюют. Как бы не так! Ста-
рушке Юллан еще придется побегать в одной упряжке с Маркусом не один го-
док. Ничего не попишешь!
   И право же, Юллан не отставала. Она терпеливо трусила рысцой по  хол-
мам, и Эмиль, который любил старую добрую лошадь, пел, как всегда, когда
хотел ее немножко подбодрить:
   Кобылка чуть трусит рысцой.
   Совсем плоха, совсем стара.
   Ну не беда! Ну не беда!
   Пусть только довезет меня!
   Поклажа, чай, невелика!
   Наконец хуторяне добрались до Виммербю. Подыскав удобное местечко для
Маркуса и Юллан неподалеку от ярмарки, все отправились по  своим  делам.
Мама Эмиля с маленькой Идой, ухватившейся за ее подол, пошла купить  си-
нюю тетрадь да продать шерсть и яйца, которые привезла на ярмарку.  Лина
тотчас потянула Альфреда в кондитерскую выпить кофейку; ей и в самом де-
ле удалось утащить его с собой, хотя он отчаянно  сопротивлялся,  потому
что ему очень хотелось пойти вместе с Эмилем и его папой на ярмарку.
   Если ты когда-нибудь бывал в Виммербю в базарный день, то знаешь, что
такое ярмарка. Ты знаешь, что именно там идет купля-продажа коров и  ло-
шадей. Вот и сейчас на зеленом выгоне уже  вовсю  шла  бойкая  торговля.
Эмилю понадобилось туда позарез. А его папа, хоть и не собирался  ничего
покупать, тоже был не прочь посмотреть, как там и что.
   - Не забудь, что мы приглашены на обед к фру Петрель ровно в полдень!
- крикнула напоследок мама и скрылась в толпе вместе с маленькой Идой.
   - Зря беспокоишься, уж о таком деле я не забуду,  -  ответил  папа  и
отправился вместе с Эмилем.
   Не прошло и пяти минут, как Эмиль увидел на выгоне прекрасного  коня!
Как раз о таком он и мечтал. Сердце его заколотилось так сильно, как ни-
когда в жизни. Вот это конь! Красавецтрехлетка буланой масти! Конь стоял
на привязи и доверчиво смотрел на Эмиля, словно надеясь, что мальчик ку-
пит его. А Эмилю только этого и хотелось. О,  как  ему  хотелось  купить
этого коня! Он оглянулся и поискал глазами отца, собираясь завопить так,
чтобы отец, хочет не хочет, купил бы коня. Но вот беда: отец исчез!  Его
угораздило затеряться в толчее среди крестьян, которые шумели,  орали  и
смеялись, среди лошадей, которые ржали и били копытами,  среди  быков  и
коров, которые ревели и мычали на все голоса в этой сумятице.
   "Вот вечно так, - с горечью думал Эмиль. - Стоит взять отца с  собой,
как он сразу куда-то запропастится".
   А дело было спешное. Появился какой-то дюжий верзила-барышник из  Мо-
лиллы и уставился на коня Эмиля.
   - Сколько хочешь за него? - спросил барышник  хозяина  коня,  щуплого
бледного крестьянина с хутора Туна.
   - Триста крон, - ответил крестьянин из Туны, а у Эмиля даже похолоде-
ло в животе, когда он услыхал такую цену. Он  знал,  что  выжать  триста
крон из отца не легче, чем добыть их у скалистого утеса, это уж точно.
   "Надо все-таки попытаться", - подумал Эмиль, потому что мальчишки уп-
рямее его не было не только во всей Леннеберге, но и во всем Смоланде. И
он ринулся в толпу - разыскивать отца. Он сновал туда-сюда,  все  больше
распаляясь и злясь. Он хватал и тянул за полы незнакомых крестьян, кото-
рые со спины походили на его отца. Но когда они оборачивались, то оказы-
вались совсем чужими людьми - либо из Седрави, либо из Локневи. Не  было
только Антона Свенссона с хутора Каттхульт Леннебергского прихода.
   Но не подумай, что это обескуражило Эмиля! Он приметил  врытый  среди
ярмарки невысокий флагшток, мигом вскарабкался наверх, чтобы быть на ви-
ду у всех, и закричал что было мочи:
   - Эй, люди, знает кто-нибудь из вас меня?! Мой отец где-то потерялся!
   Тут же он увидел, как внизу под ним толпа крестьян, коров  и  лошадей
всколыхнулась, словно там прорубили просеку, по которой кто-то сломя го-
лову несся прямо к флагштоку. Ясное дело, это был его отец.
   Антон Свенссон стряхнул сынишку с шеста, будто спелое яблоко с  дере-
ва, и схватил за ухо.
   - Ах ты, неслух! - заорал он. - Где ты пропадал? Как ни пойдешь с то-
бой, вечно ты потеряешься!
   Эмилю некогда было препираться с отцом.
   - Идем! - сказал он. - Ты должен посмотреть коня.
   Отец Эмиля и впрямь увидел коня, только тот был уже продан. Вот неве-
зенье! Эмиль с отцом подоспели как раз в ту минуту,  когда  барышник  из
Молиллы раскрыл  кошелек,  вытащил  три  сотенных  и  сунул  их  в  руку
крестьянину из Туны.
   Эмиль разревелся.
   - Конь-то смирный? - спросил барышник.
   - Куда какой смирный, - ответил крестьянин из Туны. Но  при  этом  он
покосился в сторону и, казалось, думал совсем о другом.
   - Я вижу, конь-то еще не подкован, - сказал барышник, - придется  его
подковать, прежде чем ехать...
   Эмиль залился горючими слезами, и  отцу  стало  жаль  своего  бедного
мальчика.
   - Не реви, Эмиль, - произнес он и решительно тряхнул головой. - Мы  с
тобой купим кулек мятных леденцов, была не была...
   Он повел Эмиля на базар, где в палатках сидели торговки карамелью,  и
купил ему полосатых леденцов на десять эре. Потом он встретил  знакомого
крестьянина из Леннеберги, разговорился с  ним  и  забыл  про  Эмиля.  А
Эмиль, набив рот леденцами, со слезами на глазах все еще думал  о  коне.
Вдруг он увидел Альфреда. На руке у него повисла Лина. У бедного Альфре-
да был усталый вид, да и немудрено - ведь Лина  семнадцать  раз  провела
его мимо лавки золотых дел мастера, пытаясь затащить туда, чтобы Альфред
купил ей наконец обручальное кольцо.
   - И не упирайся я обеими ногами, - гордо воскликнул  Альфред,  -  еще
неизвестно, чем бы это кончилось!
   Понятно, увидев Эмиля, он обрадовался. Эмиль тотчас рассказал ему про
коня, и они посетовали, что у них в Каттхульте никогда не  будет  такого
красавца. А потом Альфред купил у гончара Эмилю глиняную кукушку.
   - Это тебе от меня на память о ярмарке, - сказал Альфред, и на душе у
Эмиля чуть полегчало.
   - Небось свистульки покупаешь, - упрекнула Лина. - Когда  же  наконец
заявится эта комета? Сдается мне, ей давно бы пора прилететь.
   Но никакой кометы не было видно. Часы на площади еще не пробили  пол-
день, так что комете спешить было незачем.
   А вот Альфреду и Лине пришло время кормить лошадей, да заодно и самим
перекусить. Съестные припасы лежали в повозке. Эмиль  увязался  было  за
Альфредом и Линой, но вспомнил, что его  с  мамой,  папой  и  сестренкой
пригласила на обед к двенадцати часам фру Петрель,  и  стал  глазеть  по
сторонам. Где же отец? Хочешь - верь, хочешь - нет, отец снова исчез! Он
ухитрился затеряться среди всего этого ярмарочного люда: лоточниц,  гон-
чаров, корзинщиков, щеточников, торговцев воздушными шарами, шарманщиков
и прочих завсегдатаев ярмарки.
   - Видали такого непоседу, - пробормотал Эмиль. - В другой раз поеду в
город - пусть остается дома, сил моих больше нет.
   Однако Эмиль не очень огорчился, что его отец куда-то  пропал.  Эмиль
уже бывал в городе и примерно знал, где живет фру  Петрель.  У  нее  был
красивый белый домик с застекленной верандой в конце улицы Стургатан,  и
Эмиль решил, что его найти совсем не трудно.
   Фру Петрель была одной из самых знатных горожанок Виммербю, и  нельзя
не удивиться, почему это она пригласила к себе в гости наших хуторян. Уж
наверно не потому, что мама Эмиля всегда привозила  ей  свою  знаменитую
колбасу, ведь никто еще не потерял разум из-за колбасы. Нет, просто  фру
Петрель частенько заезжала в гости в Каттхульт. На праздник сбора вишен,
на праздник ловли раков, на праздник сыри и  прочие  торжества.  Там  ее
угощали колбасой и копченой грудинкой, телячьими фрикадельками и  котле-
тами, омлетами, запеченным угрем  и  другими  яствами.  Но  ведь  нельзя
только вечно ездить в гости, иной раз надо и к себе пригласить,  считала
фру Петрель.
   - Должна же все-таки быть на свете справедливость, -  сказала  она  и
пригласила к себе в гости хозяев Каттхульта к двенадцати часам в тот са-
мый день, когда они все равно приедут в город на ярмарку и  можно  будет
их накормить подогретым рыбным пудингом и черничным киселем. Сама же фру
Петрель еще в одиннадцать  часов  съела  всего-навсего  телячье  филе  и
большой кусок марципанового торта, поскольку рыбного пудинга у нее  было
в обрез. В самом деле, некрасиво, если она будет сидеть и  уплетать  пу-
динг, а гости останутся голодными. Нет, этого она не может допустить!
   И вот гости расселись вокруг стола на  застекленной  веранде  -  папа
Эмиля, мама Эмиля и маленькая Ида.
   - Что за непослушный мальчишка, легче уследить за горстью  блох,  чем
за ним, - блохи и те не так быстро исчезают, - сказал папа Эмиля.
   Речь, конечно, шла об Эмиле.
   Мама хотела было побежать на поиски сынишки, но папа принялся уверять
ее, что он уже искал его повсюду.
   Тут вмешалась фру Петрель:
   - Не сомневаюсь, что Эмиль сам отыщет сюда дорогу.
   Фру Петрель была права. В эту самую минуту в воротах ее дома показал-
ся Эмиль. Но тут он увидел такое, от чего замер на месте.
   По соседству с фру Петрель, в доме, выкрашенном в красный цвет и  ок-
руженном садом, жил бургомистр. А в саду, под яблонями, ковылял на высо-
ких ходулях сын бургомистра Готфрид. Он тоже покосился на Эмиля и тотчас
полетел кубарем в куст сирени. Если ты когда-нибудь ходил на ходулях, то
поймешь, почему так случилось, - нелегко сохранять равновесие на длинню-
щих палках с прибитыми к ним лишь маленькими дощечками для ног.  Готфрид
мгновенно высунул нос из куста и уставился на Эмиля.  Когда  встречаются
двое мальчишек одинакового норова, то в глазах обоих  словно  зажигаются
огоньки. Готфрид и Эмиль осмотрели друг друга с ног до  головы  и  молча
улыбнулись.
   - Мне бы такую кепчонку, как у тебя, - сказал Готфрид.  -  Дай  поно-
сить!
   - Не-а, - сказал Эмиль, - но могу поменяться на твои ходули.
   Такой обмен показался Готфриду стоящим.
   - Только вряд ли у тебя получится, - сказал он.
   - Посмотрим! - ответил Эмиль.
   Эмиль оказался проворнее, чем предполагал Готфрид. Он  мигом  вскочил
на ходули и быстро заковылял среди яблонь. Про обед у фру Петрель он на-
чисто забыл.
   А на застекленной веранде хуторяне угощались рыбным пудингом. Скоро с
ним было покончено, и настал черед черничного киселя. Его-то было вволю:
посреди стола возвышалась налитая до краев громадная фарфоровая миска.
   - Ешьте, ешьте, - угощала фру Петрель, - надеюсь, аппетит у вас хоро-
ший.
   У нее самой никакого аппетита не было, и она не притронулась к  кисе-
лю, зато болтала без умолку. Говорила она, ясное дело, об огромной коме-
те, потому что в тот день все в Виммербю только о ней и толковали.
   - Это ужасно! - воскликнула она. - Из-за какой-то кометы  все  должно
полететь в тартарары!
   - Кто знает, может, этот кисель - последнее, что ешь в жизни, -  ска-
зала мама Эмиля, и папа Эмиля поспешно протянул тарелку фру Петрель.
   - Налейте, пожалуйста, еще, - попросил он. - Не ровен час...
   Но прежде чем фру Петрель успела подлить ему киселя, случилось  нечто
невероятное. Послышался звон разбитого стекла, раздался  крик,  чтото  с
грохотом влетело через широкое окно, и по веранде пронесся вихрь из  ос-
колков стекла и брызг черничного киселя.
   - Комета! - закричала фру Петрель и без чувств рухнула на пол.
   Нет, это была не комета, а всего-навсего Эмиль, который,  словно  пу-
шечное ядро, влетел в окно и угодил головой в фарфоровую  миску,  откуда
фонтаном брызнул кисель.
   Что тут началось на веранде! Мама  Эмиля  голосила,  папа  орал,  ма-
ленькая Ида плакала. Только фру Петрель была  совершенно  спокойна,  так
как лежала на полу в глубоком обмороке.
   - Быстрее на кухню за холодной водой! - скомандовал папа Эмиля. - На-
до намочить ей лоб!
   Мама опрометью бросилась на кухню, а папа побежал следом - поторопить
ее. Эмиль осторожно вытащил голову из  миски.  Лицо  у  него  стало  си-
ним-пресиним.
   - И чего ты всегда так торопишься на обед?!  -  упрекнула  брата  ма-
ленькая Ида.
   Эмиль ничего не ответил.
   - Готфрид прав, - вздохнул он. - На ходулях через забор не перелезть.
Это уж точно.
   Тут он увидел на полу несчастную фру Петрель, и ему стало жаль ее.
   - Что же это они так долго не несут воду? - пробурчал он. - Надо  по-
торопиться.
   Эмиль не долго раздумывал. Он быстрехонько схватил миску с  остатками
черничного киселя и выплеснул их прямо в  лицо  фру  Петрель.  Хочешь  -
верь, хочешь - нет, это сразу помогло!
   - Буль-буль... - ФРУ Петрель очнулась и мгновенно вскочила на ноги.
   Вот как хорошо варить много черничного киселя,  чтобы  хватило  и  на
случай беды!
   - Я ее уже вылечил, - похвастался Эмиль, когда мама и папа примчались
наконец из кухни с водой.
   Но папа сумрачно посмотрел на него и сказал:
   - А я знаю, кто будет лечиться в столярке, как только мы вернемся до-
мой.
   У фру Петрель все еще кружилась голова, и лицо у нее  было  такое  же
синее, как у Эмиля. Но мама Эмиля, умелая и  проворная  хозяйка,  тотчас
уложила ее на диван и схватила щетку.
   - Надо навести порядок, - сказала она и принялась  орудовать  щеткой:
сначала она отмыла фру Петрель, потом Эмиля и напоследок пол на веранде.
Вскоре нигде не осталось никаких следов  черничного  киселя,  кроме  ма-
ленького синего пятнышка за ухом Эмиля. Потом мама вымела осколки  стек-
ла, а папа побежал к стекольщику за новым оконным  стеклом,  которое  он
мигом вставил вместо разбитого. Эмиль хотел было ему помочь, но отец да-
же близко не подпустил его к оконной раме.
   - Отойди-ка отсюда! - прошипел он. - Сгинь с глаз моих и  не  возвра-
щайся до самого отъезда!
   Эмиль был не против того, чтобы сгинуть. Ему хотелось еще немного по-
болтать с Готфридом. Но от голода у него сосало под  ложечкой.  За  весь
день ему перепал лишь глоточек черничного киселя - разок он успел  хлеб-
нуть, когда нырнул в миску.
   - Нет ли у тебя чего-нибудь пожевать? - спросил он Готфрида,  который
по-прежнему торчал в бургомистровом саду возле забора.
   - Жуй сколько хочешь, - ответил Готфрид. - Моему папаше сегодня стук-
нуло пятьдесят, вечером у нас будет пир, и  кладовки  прямо  ломятся  от
всякой всячины.
   - Вот здорово! - обрадовался Эмиль. - Дай попробую, недосол у вас или
пересол.
   Готфрид не мешкая отправился на бургомистрову кухню и вернулся с  та-
релкой, полной всякой вкуснятины - сосисок, котлет, пирожков. Готфрид  и
Эмиль - даром что по разные стороны забора  -  мигом  все  съели.  Эмиль
опять был всем доволен. Но его спокойствие длилось только  до  тех  пор,
пока Готфрид не проговорился:
   - А сегодня вечером у нас будет фейерверк, какого в Виммербю  еще  не
бывало.
   За всю свою разнесчастную жизнь Эмиль не видел ни одного  фейерверка,
- жители Леннеберги не позволяли себе таких безумств. И теперь он  очень
огорчился: ведь ему не придется увидеть великолепный  фейерверк,  потому
что надо засветло отправляться обратно в Каттхульт.
   Эмиль вздохнул. Если пораскинуть мозгами,  какой  все-таки  неудачный
этот ярмарочный день! Ни коня, ни фейерверка - одни беды да  напасти,  к
тому же дома его ожидает столярка.
   Эмиль мрачно попрощался с Готфридом  и  пошел  разыскивать  Альфреда,
своего друга и утешителя во всех бедах.
   Только где теперь найдешь Альфреда  на  улицах,  запруженных  толпами
крестьян, приехавших на ярмарку, да еще вперемешку с горожанами из  Вим-
мербю? Отыскать Альфреда в этой толчее оказалось делом  нелегким.  Эмиль
затратил на поиски своего друга несколько часов и за это время успел не-
мало напроказить. Но эти проделки не попали в синюю тетрадь, так  как  о
них никто никогда не узнал... Альфреда он так и не нашел.
   В октябре темнеет рано. Скоро начнет смеркаться, скоро кончится, нав-
сегда канет в вечность этот ярмарочный  день.  Крестьяне  уже  собрались
разъезжаться, да и горожанам из Виммербю, пожалуй, пора было  по  домам.
Но напоследок всем хотелось еще посмеяться, поболтать, покричать,  пошу-
меть, и на улицах царило веселое оживление. Еще бы, ведь день-то необыч-
ный! И ярмарка, и день рождения бургомистра, и кто знает, может, послед-
ний день жизни на Земле, если и в самом деле прилетит эта дымящаяся  ко-
мета. Понятно, что все чувствовали себя не в своей тарелке,  толпясь  на
улицах и не зная, чего ждать - радости или беды. Когда люди одновременно
и боятся и радуются, то они утрачивают чувство меры. Поэтому сутолока на
улицах не уменьшалась и веселье не стихало, а в домах  царили  тишина  и
покой: в них остались лишь кошки да дряхлые старушки, нянчившие внучат.
   Если тебе случалось бродить по маленькому городку вроде  Виммербю,  а
может, и в день ярмарки, и в сумерки, ты знаешь, как  весело  шагать  по
улочкам, мощенным булыжником, и разглядывать в окнах домиков бабушек, их
внучат и кошек. А как бьется сердце, когда крадешься  темным  переулком,
заходишь в чужие ворота, на темный двор, забитый крестьянскими телегами,
между которыми толкутся крестьяне и пьют пиво, перед тем как запрячь ло-
шадей и отправиться восвояси по хуторам.
   Для Эмиля прогулка была тоже веселой и увлекательной. Скоро он  поза-
был о своих недавних горестях и уже не сомневался, что рано  или  поздно
найдет Альфреда. Так оно и вышло, только сперва он  нашел  нечто  совсем
другое.
   Шагая по узенькой окраинной улочке, он неожиданно услыхал невообрази-
мый шум, доносившийся со двора. Кричали и ругались  крестьяне,  отчаянно
ржала лошадь. Эмиль тотчас шмыгнул в ворота, желая узнать, что там  про-
исходит. Его глазам представилось зрелище, заставившее  его  вздрогнуть.
Во дворе была старая кузница, и в отблесках  пылающего  горна,  в  толпе
злющих-презлющих крестьян Эмиль узнал своего буланого конька. Крестьяне,
все как один, были вне себя от злости. Угадай, почему  они  злились?  Да
потому, что молодой буланый конь ни за что не давал себя подковать.  Как
только коваль пытался поднять его ногу, конь вставал на дыбы, бешено бил
копытами и лягался так, что крестьяне рассыпались в разные стороны.  Ко-
валь просто не знал, что делать.
   - Много лошадей довелось мне подковать на своем веку, но такого  коня
я еще не встречал.
   Ты, может, не знаешь, кто такой коваль? Это кузнец,  который  обувает
лошадей. Да, да, потому что коню, так же как и тебе, нужна обувка, а  не
то он в кровь сотрет копыта и будет спотыкаться и скользить по обледене-
лой дороге. Обувь эта не обычная - это железные скобы, которые  накрепко
прибивают гвоздями к копытам. И называют их подковами; тебе, может, слу-
чалось их видеть.
   Однако молодой буланый конь, верно, решил, что обувка ему ни к  чему.
Он стоял смирно и кротко до тех пор, пока не дотрагивались до его задних
ног. Но стоило кузнецу приблизиться к коню и чуть  коснуться  его  ноги,
как снова начинался настоящий цирк - конь лягался и отпрыгивал в  сторо-
ну, хотя полдюжины крестьян висели на нем, пытаясь  удержать  на  месте.
Барышник из Молиллы, купивший коня, постепенно приходил в ярость.
   - Дай-ка я сам, - сказал он и злобно схватил заднюю ногу жеребца.
   Но конь так лягнул его, что барышник шлепнулся прямо в лужу.
   - Эхе-хе, хе-хе, вот так-то, - сказал старый крестьянин, долго наблю-
давший за происходящим. - Нет уж, поверьте мне, этого коня не подковать!
Ведь дома в Туне его пытались подковать раз двадцать, не меньше.
   Тут барышник смекнул, что с конем его надули, и еще пуще рассвирепел.
   - Бери, кто хочет, этого подлого конягу! - завопил он. - Пусть убира-
ется с глаз долой!
   И кто, вы думаете, вышел из толпы? Конечно, Эмиль.
   - Давай возьму! - сказал он.
   Барышник расхохотался:
   - Тоже мне выискался, клоп эдакий!
   Всерьез он и не думал отдавать коня, но раз уж столько людей  слышали
его слова, ему надо было как-то вывернуться. И он сказал:
   - Ладно, так и быть, получишь коня, если удержишь его, пока подкуют.
   При этих словах все, кто там стоял, рассмеялись, потому что,  сколько
они ни пытались удержать жеребца, этого никому не удалось.
   Не подумай, что Эмиль был простачком. Он разбирался в  лошадях  лучше
всех в Леннеберге и даже во всем Смоланде. Когда буланый  конек  взвился
на дыбы, захрапел и начал лягаться, Эмиль подумал: "Ну  точь-в-точь  как
Лина, когда ее щекочут! "
   Так оно и было на самом деле, и, кроме Эмиля, никто об этом не  дога-
дался. Конек просто-напросто боялся щекотки. Поэтому он фыркал и брыкал-
ся - совсем как Лина, когда, бывало, к ней чуть прикоснешься, а она  так
и закатывается от смеха. Да ты ведь и сам знаешь, что бывает, когда  ще-
кочут.
   Эмиль подошел к коню и сжал его морду своими крепкими кулачками.
   - Эй, ты, послушай! - сказал он. - Сейчас я тебя подкую, а ты не бры-
кайся, я обещаю тебя не щекотать.
   Угадай, что потом сделал Эмиль? Подойдя к коню сзади,  он  неожиданно
схватил его прямо за заднее копыто и поднял ногу. Конь повернул голову и
добродушно покосился на Эмиля, словно желая понять, что он  там  делает.
Видишь ли, копыта у лошадей так же нечувствительны, как  твои  ногти,  и
если лошадь взять за копыто, ей нисколько не щекотно.
   - Пожалуйста, - сказал Эмиль кузнецу, - давай подковывай, я подержу!
   Гул пронесся в толпе и не смолкал, пока Эмиль помогал кузнецу  подко-
вать коня на все четыре ноги.
   Когда дело было сделано, барышник стал изворачиваться. Он хорошо пом-
нил, что обещал, но не хотелось ему отдавать коня. Вытащив  из  кошелька
пять крон, он протянул их Эмилю.
   - С тебя хватит, - сказал он.
   Крестьяне, стоявшие в кузнице, разозлились не на шутку. Они знали це-
ну слову и умели его держать.
   - Ты это брось! - сказали они. - Теперь конь - мальчишкин!
   И вышло так, как они сказали. Барышник был богат, все это  знали,  и,
чтобы избежать позора, пришлось ему сдержать слово.
   - Ладно, триста крон - еще не все золото на свете, - сказал он. - За-
бирай своего подлого конягу и дуй отсюда!
   Угадай, обрадовался ли Эмиль? Он вскочил на своего только что  подко-
ванного коня и выехал из ворот, будто важный какой генерал.
   Крестьяне прокричали "ура", а кузнец сказал:
   - И каких только чудес не бывает на ярмарке в Виммербю!
   Сияя от счастья, радостный и гордый, скакал Эмиль напрямик через  яр-
марочную толпу, а навстречу ему по улице Стургатан в страшной давке про-
бирался не кто иной, как Альфред.
   Увидев Эмиля, он остановился как вкопанный и широко раскрыл глаза.
   - Что за наваждение! - воскликнул он. - Чей это у тебя конь?
   - Мой! - крикнул Эмиль. - Его зовут Лукас, и, подумать только, он бо-
ится щекотки, точь-в-точь как Лина.
   Тут как раз подоспела Лина и дернула Альфреда за рукав.
   - Пора ехать домой, понял? - сказала она. - Хозяин уже запрягает  ло-
шадей.
   Вот и настал конец веселью, пора было хуторянам возвращаться домой  в
Леннебергу. Но Эмилю обязательно хотелось показать коня Готфриду.
   - Скажи папе, что через пять минут я вернусь, - крикнул Эмиль  и  так
понесся к усадьбе бургомистра, что только искры посыпались из-под копыт.
   Осенние сумерки опустились над садом бургомистра, но в доме празднич-
но светились окна, и оттуда доносились смех и говор.  Пир  был  в  самом
разгаре.
   А в саду разгуливал Готфрид, который терпеть не  мог  званых  обедов,
пирушек и охотнее ковылял на своих ходулях. Увидя Эмиля,  гарцующего  на
коне, он снова кубарем полетел в куст сирени.
   - Чей конь? - крикнул он, как только ему удалось высунуть нос из кус-
та.
   - Мой, чей же еще? - ответил Эмиль. - Конь мой.
   Сперва Готфрид никак не хотел этому поверить, но когда наконец понял,
что Эмиль не шутит, пришел в ярость. Сколько он  клянчил  у  отца  коня,
клянчил с утра до вечера, и что же ему отвечал всякий раз отец? "Ты  еще
маленький. Ни у одного мальчика в твоем возрасте нет коня! "
   И как это взрослым не  надоест  вечно  врать!  Вот  вам,  пожалуйста,
Эмиль! Пусть папаша полюбуется собственными глазами,  если  они  у  него
есть и если он только пожелает выйти и посмотреть! Но он сейчас сидит  с
гостями за столом и пирует, объяснил Готфрид Эмилю. Он долго  будет  си-
деть с этими дурошлепами, которые только и знают, что есть, пить  и  без
конца произносить какие-то речи.
   - Эх, выудить бы его оттуда, - мрачно сказал Готфрид, и  на  глаза  у
него навернулись слезы.
   Эмиль пожалел Готфрида и не долго думая нашел выход. Если  бургомистр
не может выйти к коню, то конь может войти к бургомистру - это же  проще
простого. Надо только въехать вверх по лестнице  в  прихожую,  а  оттуда
прямехонько в столовую. Единственное, что требуется от Готфрида, -  отк-
рывать двери.
   Если тебе случалось когда-либо бывать на пиру, где неожиданно появля-
ется конь, то ты знаешь, что гости так таращат на него глаза и подскаки-
вают на месте, будто видят коня впервые в жизни. Именно так  было  и  на
пиру бургомистра. Сам бургомистр первый тому  пример.  Он  подскочил  на
стуле и так поперхнулся тортом, что не мог вымолвить ни слова в свое оп-
равдание, когда Готфрид крикнул ему:
   - Ну, а теперь что ты скажешь? Вот видишь, он - мальчик, как и я, а у
него уже есть конь!
   В конце концов все гости обрадовались, что к ним пожаловал конь. Ведь
конь - чудесное животное. Всем, всем без исключения захотелось потрепать
Лукаса по холке. Эмиль сидел верхом и сиял. Так и быть, пусть гладят его
коня.
   Среди гостей был и старый майор. Ему не терпелось  показать,  как  он
здорово разбирается в лошадях. Майор решил пощупать заднюю ногу Лукаса -
ой-ой-ой, он ведь не знал, что Лукас боится щекотки!
   Бургомистр, выплюнув кусочек торта, уже успел прийти в себя и собрал-
ся было отчитать Готфрида, но как раз в этот  миг  майор  притронулся  к
задней ноге Лукаса. В ту же секунду в воздухе сверкнули лошадиные  копы-
та, задев стоявший поблизости сервировочный столик, и торт  со  взбитыми
сливками, описав в воздухе дугу, со звучным шлепком угодил в  физиономию
бургомистра.
   - Буль-буль, - только и произнес он.
   Гости, как ни странно, загоготали, словно  вовсе  лишились  рассудка.
Одна жена бургомистра не осмелилась хохотать. Она испуганно засеменила к
мужу с лопаточкой для торта. Необходимо было срочно начать  раскопки  на
его лице и проделать хотя бы щелочки для глаз. Иначе бургомистр не  уви-
дит, как веселятся гости у него на дне рождения.
   Тут Эмиль вдруг вспомнил, что ему пора возвращаться домой в Леннебер-
гу, и поспешно выехал из дверей зала. Готфрид бросился вслед за ним. Ка-
кой толк разговаривать сейчас с папашей, если он по уши залеплен сливка-
ми? Кроме того, Готфрид был не в силах расстаться с Лукасом.
   Возле калитки Готфрида ждал Эмиль, чтобы попрощаться.
   - Везет же тебе! - вздохнул Готфрид и в последний раз потрепал Лукаса
по холке.
   - Ясное дело! - подтвердил Эмиль.
   Готфрид снова вздохнул.
   - Зато у нас будет фейерверк, - сказал он, словно утешая самого себя.
- Смотри!
   Он показал Эмилю петарды, лежавшие наготове на столе в беседке, окру-
женной кустами сирени. У Эмиля екнуло сердце. Понятно, он торопился,  но
ведь за всю свою разнесчастную жизнь ему ни разу так и не довелось  уви-
деть фейерверка.
   - Дай одну! - попросил он. - Только посмотреть, заряжена она или нет.
   Готфрид не долго думая вытащил из груды одну хлопушку.
   - На вот эту, маленькую, - сказал он.
   Эмиль кивнул головой и спрыгнул с коня.
   - Ладно, сойдет и эта малявка. Дай спички!
   И он поднес спичку... Пиф-паф! - маленькая светящаяся хлопушка взмыла
ввысь. О чем говорить, она была заряжена. Петарда метнулась  тудасюда  и
под конец шлепнулась назад на стол в общую кучу. Верно, ей  было  скучно
летать одной. Ни Эмиль, ни Готфрид не обратили на это внимания, так  как
у них за спиной неожиданно раздался громкий вопль. Это бургомистр выско-
чил на крыльцо, желая хорошенько проучить их. На лице его уже почти сов-
сем не было торта, и лишь усы с остатками сливок  белели  в  октябрьском
полумраке.
   А на улицах Виммербю народа еще было полным-полно. Жители города сме-
ялись, болтали, кричали и не знали, чего им ждать - радости или беды.
   Вот тут-то и началось! Тут-то и грянула та самая беда, которую они  в
глубине души ждали с затаенным ужасом. Внезапно небосвод над садом  бур-
гомистра озарился пламенем: шипя, завертелись  извергающие  огонь  змеи,
замелькали сверкающие шары, взмыли вверх огненные фонтаны -  и  все  это
трещало, громыхало, стреляло, ухало, шипело и наводило такой  ужас,  что
бедные жители Виммербю побледнели от страха.
   - Комета! - закричали они. - На помощь! Погибаем!
   В городе поднялся неслыханный крик и плач. Ведь горожане думали,  что
настал их последний час. Бедные люди, они с перепугу громко орали, мета-
лись и косяками падали в обморок прямо на улице. Одна лишь  фру  Петрель
сохраняла спокойствие. С невозмутимым видом сидела она у себя на веранде
и смотрела, как огненные шары колесили по небу.
   - Не верю я больше в кометы, - сказала она  кошке.  -  Спорю  на  что
угодно, здесь опять не обошлось без Эмиля.
   Фру Петрель сказала сущую правду. Ведь это Эмиль своей маленькой хло-
пушкой поджег всю груду заготовленных для фейерверка петард, и они разом
взлетели в воздух.
   А как повезло бургомистру, что он вовремя выскочил на улицу! Иначе не
видать бы ему ни единой искорки своего чудесного фейерверка!  Теперь  же
он оказался как раз в том месте, где больше всего трещало и сверкало,  а
он только и делал, что прыгал то туда, то сюда, когда огненные шары один
за другим проносились мимо его ушей. Эмилю и Готфриду казалось, что  это
зрелище страшно забавляет бургомистра, так как при каждом  новом  прыжке
он громко взвизгивал. Но когда шипящая ракета угодила ему в штанину, он,
как ни странно, разозлился. А иначе с чего бы он так дико завопил и  по-
несся с неистовым ревом по саду к бочке с водой, стоявшей возле дома,  и
как сумасшедший сунул туда ногу? Ведь так нельзя обращаться с  ракетами.
От воды они сразу гаснут - уж это-то он мог бы сообразить!
   - Наконец-то я увидел фейерверк, - удовлетворенно сказал Эмиль,  лежа
на земле рядом с Готфридом за  дровяным  сараем  бургомистра,  куда  они
спрятались.
   - Да, теперь ты и в самом деле увидел настоящий фейерверк, - подтвер-
дил Готфрид.
   Потом они помолчали в ожидании, когда бургомистр  перестанет  наконец
носиться по саду, словно огромный разозленный шмель.
   А когда немного погодя повозка хуторян из Каттхульта покатила домой в
Леннебергу, от искрящихся хлопушек и огненных шаров на небе не  осталось
и следа. Над макушками елей высоко в небе сияли звезды. В лесу было тем-
но, впереди стелилась темная дорога, а на душе у Эмиля было светло и ра-
достно, и он пел в темноте, гарцуя на своем коне:
   Погляди-ка, отец,
   Что за конь у меня,
   Что за ноги у коня,
   Это мой жеребец!
   А его отец правил лошадью,  очень  довольный  своим  Эмилем.  Правда,
мальчик чуть не до смерти напугал фру Петрель и переполошил весь Виммер-
бю своими проказами и фейерверком, но разве он не добыл даром коня?  Это
с лихвой искупало все его грехи. "Нет, такого мальчугана  не  сыщешь  во
всей Леннеберге. Не сидеть ему на сей раз в столярке, уж точно!" - думал
отец.
   Впрочем, хозяин Каттхульта был в превосходнейшем  расположении  духа,
может быть, еще и потому, что как раз перед  самым  отъездом  повстречал
своего старого знакомого, который угостил его бутылочкой-другой  доброго
пива "Виммербю". Папа Эмиля не любил пиво, но уж тут никак  нельзя  было
отказаться: пивом-то угощали даром!
   Папа Эмиля молодецки щелкал кнутом, погоняя  лошадей,  и  без  устали
твердил:
   - Едет по дороге сам хозяин Каттхульта... сте-е-пенный че-еловек!
   - Охо-хо-хо-хо, - вздохнула мама Эмиля. - Ладно еще, что ярмарка  бы-
вает не каждый день. Как все же хорошо вернуться домой!
   У нее на коленях спала маленькая Ида, крепко зажав в кулачке  подарок
с ярмарки - фарфоровую корзиночку, полную  алых  фарфоровых  розочек,  с
надписью: "На память о Виммербю".
   На заднем сиденье, положив голову на руку Альфреда, спала Лина.  Рука
Альфреда совсем онемела, потому что голова Лины навалилась на  нее  всей
тяжестью. Но все же, как и его хозяин, Альфред был бодр и в самом лучшем
расположении духа. Обратившись к Эмилю, гарцевавшему рядом, он сказал:
   - Завтра весь день буду возить навоз. Вот будет здорово!
   - Завтра буду скакать на коне весь день! - сказал Эмиль. - Вот  будет
здорово! духа. Обратившись к Эмилю, гарцевавшему рядом, он сказал:
   - Завтра весь день буду возить навоз. Вот будет здорово!
   - Завтра буду скакать на коне весь день! - сказал Эмиль. - Вот  будет
здорово!
   Когда они проехали самый последний поворот дороги, то заметили  свет.
Это горел огонь на кухне дома в Каттхульте - Креса-Майя поджидала  их  с
ужином.
   Может, ты думаешь, что Эмиль, добыв коня, перестал проказничать?  Как
бы не так! Два дня скакал он на Лукасе, но уже  на  третий  день,  стало
быть третьего ноября, принялся за старое.  Угадай,  что  он  натворил...
Ха-ха-ха, не могу не смеяться, вспоминая об этом. Так вот, Эмиль  в  тот
день... нет, стоп! Молчок! Я обещала его маме никогда  не  рассказывать,
что он натворил третьего ноября. Ведь, по правде говоря, как  раз  после
этой проделки жители Леннеберги собрали деньги, чтобы отправить Эмиля  в
Америку. Понятно, маме Эмиля вовсе не хотелось  вспоминать  о  том,  что
тогда произошло. Она даже ничего не написала об этой  проделке  в  своей
синей тетради, так что с какой стати мне рассказывать об этом!  Нет,  не
буду, но зато ты услышишь, что выкинул Эмиль на  второй  день  Рождества
[10].

   ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 ДЕКАБРЯ
   Как Эмиль опустошил кладовую  в  Каттхульте  и  поймал  Командоршу  в
волчью яму

   До Рождества нужно было пережить еще  туманную,  дождливую  и  темную
осень. Осень - довольно грустная пора где бы то ни было, а в  Каттхульте
и подавно. Под мелким сеющим дождем Альфред шагал вслед за быками, вспа-
хивая лоскутки каменистой пашни, а за ним по  междусапогах,  облепленных
комьями грязи, чем выводили из себя Лину, которая  тряслась  над  своими
выскобленными добела полами.
   - Она страсть какая чистюля, - сказал Альфред. - Женись на ней, и  ни
минуты покоя всю жизнь не узнаешь.
   - Так ты сам, видно, и женишься, - заметил Эмиль.
   Альфред помолчал, задумавшись.
   - Нет, не бывать этому, - вымолвил он наконец. - Вряд ли я решусь. Но
мне никак не сказать ей про это.
   - Давай я скажу за тебя, - предложил Эмиль, который был куда  храбрее
и решительнее. Но Альфред не захотел.
   - Нет, тут надо половчее, чтобы не обидеть ее, - пояснил он.
   Альфред долго ломал себе голову, как бы половчее сказать Лине, что он
не собирается жениться на ней, но нужных слов так и не нашел.
   Беспросветная осенняя мгла окутала хутор Каттхульт. Уже  в  три  часа
пополудни на кухне зажигали керосиновую лампу, и все рассаживались  там,
занимаясь каждый своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой и сучила  чу-
десную белую пряжу на чулки Эмилю и Иде.
   Лина чесала шерсть, а когда на хутор приходила Креса-Майя, то  и  она
помогала ей. Папа Эмиля чинил башмаки и тем самым сберегал деньги, кото-
рые иначе достались бы городскому сапожнику. Альфред не уступал  хозяину
в прилежании и сам штопал свои носки. На них вечно зияли большущие  дыры
- и на пальцах, и на пятках, но Альфред быстренько затягивал их нитками.
Ясно, Лина охотно помогла бы ему, но Альфред не позволял.
   - Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на  крючок,  -  объяснил  он
Эмилю. - Потом уж никакие слова не помогут.
   Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли  с  кошкой.  Как-то
раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не  кошка,
а волк. Но  она  не  хотела  ему  верить,  и  тогда  он  протяжно  завыл
по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что
означает этот вой, и Эмиль ответил:
   - А то, что у нас под столом волк.
   Креса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а  обрадованные
Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы ее послушать. Ну, теперь  страху
не оберешься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала  Кре-
са-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж неп-
ременно о жестоких казнях, страшных  пожарах,  жутких  бедствиях,  смер-
тельных хворях или о лютых зверях вроде волков.
   - Когда я была маленькой, - вздохнула Креса-Майя, - у нас в  Смоланде
от волков просто спасу не было.
   - А потом небось пришел Карл Двенадцатый и пострелял всех до  одного,
чтоб им пусто было, - встряла Лина.
   Креса-Майя обозлилась: хотя она и была стара,  но  все  же  не  такая
древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина.
   - Болтаешь, будто что понимаешь, - огрызнулась Креса-Майя и  замолча-
ла.
   Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать
про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в  те
времена, когда она была совсем маленькая.
   - Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить...  -  начала
Лина и тут же осеклась.
   Но было уже поздно. Креса-Майя опять обозлилась, да и  неудивительно.
Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад,  и  КресаМайя
уж никак не могла быть такой древней старухой.
   Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ
еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и
неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила  Креса-Ма-
йя, ведь они были не просто волками, а оборотнями -  полулюдьми-полувол-
ками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится,  бывало,  этакое
чудище при лунном свете - пиши пропало, ведь страшнее зверя не  придума-
ешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо  и  носа
высовывать, сказала Креса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.
   - Хотя Карл Двенадцатый... - снова начала Лина.
   Креса-Майя в сердцах отшвырнула карды [11], которыми чесала шерсть, и
сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась.
   Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в  горнице,  они  снова
заговорили о волках.
   - Хорошо, что теперь они здесь не водятся, - сказала Ида.
   - Не водятся? - переспросил Эмиль. - Откуда ты это знаешь, раз у тебя
нет волчьей ямы, чтоб их ловить?
   Еще долго Эмиль лежал с открытыми глазами и думал  о  волках,  и  чем
больше он думал, тем больше убеждался, что, будь у них яма, в нее обяза-
тельно попался бы волк. Задумано - сделано, уже на следующее утро  Эмиль
принялся копать яму между столярной и кладовой. Летом здесь буйно  росла
крапива, а теперь она лежала на земле, черная и увядшая.
   Волчью яму надо рыть долго, чтобы она была глубокой и волк не мог  бы
выбраться из нее, если уж туда угодит. Альфред помогал Эмилю и время  от
времени брался за лопату, но все же яма так и осталась  невырытой  почти
до самого Нового года.
   - Не беда, - говорил Альфред, - волки все равно не выйдут из леса  до
зимы, пока не похолодает и у них от холода животы не подведет.
   Маленькая Ида задрожала от  страха,  представив  себе  изголодавшихся
волков, которые студеной зимней ночью выйдут тайком из леса, подкрадутся
к дому и завоют под окнами.
   Но Эмиль ни капельки не испугался. Его глаза горели. Он  с  восторгом
глядел на Альфреда, представляя себе, как волк свалится в его яму.
   - Теперь я прикрою яму ветками и еловыми лапами, чтобы волк ее не за-
метил, - сказал он, довольный, и Альфред с ним согласился.
   - Это уж верно! "Без хитрости  не  проживешь",  говорит  Дурень-Юкке,
схватив вошь пальцами ног, - добавил Альфред.
   Эти слова как присказку частенько вспоминали в Леннеберге, но Альфре-
ду не следовало бы ее повторять, поскольку Дурень-Юкке как-никак  прихо-
дился ему родным дедушкой и жил на старости лет  в  Леннебергской  бога-
дельне, приюте для бедняков. А над своим дедушкой нехорошо смеяться, хо-
тя Альфред вовсе не имел в виду ничего дурного, а лишь повторял то,  что
говорили другие.
   Теперь оставалось ждать, когда настанут лютые холода, а они  были  не
за горами. В самом деле, они скоро и нагрянули.
   Перед самым Рождеством разъяснилось, ударил морозец и, как всегда бы-
вает, повалил снег. То-то было радости! Снег кружил и кружил над хутором
Каттхульт, над Леннебергой и над всем  Смоландом,  пока  вся  округа  не
превратилась в один сплошной снежный сугроб. Из снега чуть торчали  лишь
колья изгородей, и по ним можно было догадаться, где проходит дорога.  И
ни один даже самый острый глаз не мог бы  разглядеть  волчью  яму.  Яму,
словно ковром, накрыло пушистым снегом, и Эмиль каждый вечер беспокоился
только о том, как бы ветки и еловые лапы  не  провалились  под  тяжестью
снега до той поры, когда явится волк и рухнет в яму.
   В Каттхульте настала горячая пора - к Рождеству здесь готовились  ос-
новательно! Сперва устраивали большую стирку. Лина и Креса-Майя, стоя на
коленях на обледенелых мостках хуторского ручья, полоскали  белье.  Лина
дула на потрескавшиеся от мороза пальцы и плакала.
   Потом закололи большого откормленного поросенка, и тогда уж людям, по
словам Лины, не осталось места на кухне. Там  рядом  с  блюдами  свиного
студня, ветчины, копченой грудинки и другой вкусной еды громоздились го-
ры пальтов, кровяной колбасы, свиной колбасы, жареной колбасы, зельца и,
наконец, колбас, начиненных кашей и картошкой.  А  какое  Рождество  без
можжевелового кваса! Он долго бродил в большой деревянной кадушке, в пи-
воварне. Пекли столько всего, что просто  диву  даешься:  белый  хлеб  и
сладкие хлебцы на патоке, хлеб ржаной  и  шафранные  булочки  с  изюмом,
простые пшеничные булки, пряники, особые маленькие крендельки, меренги -
воздушные пирожные из белка - и пирожные с кремом. А еще готовили  клец-
ки. Всего не перечтешь. И понятно, в праздник нужны свечи. Лина  и  мама
Эмиля почти целую ночь отливали из воска свечи -  большие,  маленькие  и
даже рогатые. Рождество уже стояло на пороге. Альфред и  Эмиль  запрягли
Лукаса в санирозвальни и поехали в лес за елкой, а папа Эмиля  пошел  на
гумно и принес несколько снопов овса, которые приберег для воробьев.
   - Одно разорение, - сокрушался он, - но ведь и воробьи хотят в празд-
ник попировать.
   А сколько еще было таких, кто хотел бы попировать в праздник!  Напри-
мер, нищие из богадельни. Ты, верно, не знаешь, кто такие  нищие  и  что
такое богадельня? Вот и радуйся этому! Если б я стала рассказывать  под-
робнее о богадельнях, получилась бы история почище того, что рассказыва-
ла Креса-Майя об убийцах, привидениях и лютых зверях. Представь себе ма-
ленькую убогую лачугу с несколькими каморками, в которых в тесноте ютят-
ся бедные изможденные старики и старухи. Они не  живут,  а  мучаются  от
грязи и вшей, голодные и несчастные. Теперь ты знаешь, что  такое  бога-
дельня. Леннебергская богадельня была, пожалуй, ничуть не  хуже  других,
хотя не приведи Бог никому туда попасть, когда наступит  старость  и  не
будет сил заработать на кусок хлеба.
   - Бедный дедушка, - часто  говаривал  Альфред,  -  невеселая  у  него
жизнь. Еще бы куда ни шло, если бы Командорша не была такой ведьмой.
   Командоршей называли старостиху, которая  верховодила  в  богадельне.
Понятно, она тоже была нищенкой, но посильнее и покрепче других, да  еще
злющая-презлющая. Поэтому ее и назначили командовать в богадельне,  чего
никогда бы не случилось, если бы Эмиль успел к тому времени  подрасти  и
стать председателем муниципалитета. Но пока, к сожалению,  он  был  лишь
маленьким мальчиком и ничего не мог  поделать  со  старостихой.  Дедушка
Альфреда боялся ее, и все другие бедняки тоже.
   - Вишь, она аки лев рыкающий средь овечьего стада, - любил  повторять
Дурень-Юкке.
   Чудаковат был этот Юкке и говорил так, будто Библию читал, но добряк,
и Альфред очень любил своего старого деда.
   Те, кто жил в богадельне, никогда не ели досыта.
   - Такая уж у них горькая доля, - сетовала  мама  Эмиля.  -  Горемыки,
ведь им тоже надо чем-нибудь полакомиться в праздник.
   Вот почему за несколько дней до  Рождества  можно  было  видеть,  как
Эмиль вместе с Идой пробираются по заснеженной дорожке к богадельне, во-
лоча огромную корзину. Мама Эмиля положила в нее всякой всячины:  разные
колбасы, свиной студень, ветчину, пальты, а также булки,  шафранные  бу-
лочки с изюмом, пряники и еще свечи, и даже маленькую  берестяную  таба-
керку с нюхательным табаком для Дурня-Юкке.
   Лишь тот, кто сам долго голодал, может понять, как обрадовались  бед-
няки, когда Эмиль и Ида ввалились со своей корзиной  в  богадельню.  Они
тотчас захотели полакомиться - ДуреньЮкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, При-
дурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша, Блаженная Амалия и все ос-
тальные. Но Командорша сказала:
   - Не раньше праздника, зарубите себе на носу!
   И никто не посмел возразить ей.
   Эмиль и Ида вернулись домой. Тут подоспел и сочельник. В Каттхульте в
канун праздника было очень весело, и на другой день тоже. Когда они пое-
хали к заутрене в Леннебергскую церковь, Эмиль просто сиял  от  радости,
сидя в санях, потому что Лукас и Маркус летели так, что снег бил  из-под
копыт и они обгоняли все другие сани. Во время  службы  Эмиль  вел  себя
очень хорошо, и мама его записала в синей тетради:
   "Етот мальчик ваабще-то благочестив и ни проказничает на крайней мере
в церкви".
   Весь первый день праздника Эмиль был также на редкость послушным. Они
с Идой мирно занялись новыми игрушками, и на хуторе воцарилась благодат-
ная тишина.
   Но вот наступил второй день праздника.  Родители  Эмиля  должны  были
ехать в гости на хутор Скорпхульт, что в другом  конце  прихода.  Все  в
Леннеберге хорошо знали Эмиля, и поэтому хозяева пригласили папу и  маму
без детей.
   - Мне-то что! - сказал Эмиль. - Им же хуже. Так этим хозяевам  Скорп-
хульта и не удастся со мной познакомиться.
   - И со мной тоже, - добавила Ида.
   Все, конечно, думали, что Лина в тот день останется дома и присмотрит
за детьми, но она с утра ударилась в рев. Ей во что бы то ни стало захо-
телось проведать мать, которая жила на торпе неподалеку от  Скорпхульта.
Лина, верно, смекнула, что неплохо было бы прокатиться в санях, раз  хо-
зяевам все равно ехать в ту сторону.
   - Так и быть, - сказал Альфред, - я могу присмотреть за детьми. Еда в
доме есть, а я пригляжу, чтобы они не трогали спички и не набедокурили.
   - Смотри только, как бы Эмиль чего не натворил, - сказал папа Эмиля и
сумрачно посмотрел себе под ноги. Но тут вступилась мама:
   - Эмиль - чудесный малыш, и он не всегда проказничает, по крайней ме-
ре не в праздники. Не реви, Лина, поедешь с нами!
   И они укатили.
   Альфред, Эмиль и Ида стояли у окна и глядели вслед саням до тех  пор,
пока они не скрылись за холмами. Потом Эмиль радостно  запрыгал,  словно
козлик.
   - Эх, и заживем мы теперь! - воскликнул он.
   Но тут Ида показала своим тонким пальчиком на дорогу.
   - Гляньте-ка, Дурень-Юкке идет, - сказала она.
   - И верно, - подтвердил Альфред. - Что там еще стряслось?
   Все знали, что Юкке запрещено отлучаться из богадельни. У  него  было
неладно с головой, и он не запоминал дороги. Так, во всяком случае,  ут-
верждала Командорша.
   - Он, того и гляди, заблудится, потом ищисвищи, - говорила она. - А у
меня нет времени бегать и искать его.
   Но до Каттхульта Юкке добирался благополучно. Вот и теперь он ковылял
по дороге, весь высохший и сморщенный, с седыми космами,  свисавшими  на
уши. Вскоре он уже стоял на пороге кухни и всхлипывал.
   - Нам не дали ни одного пальта, - прошамкал он. - И ни кусочка колба-
сы. Старостиха все забрала себе.
   Больше он не мог вымолвить ни слова и только плакал.
   Тут Эмиль разозлился. Он так сильно разозлился, что Альфред и Ида ед-
ва осмеливались взглянуть на него. Дико сверкнув глазами, он схватил  со
стола фарфоровую миску.
   - Подать сюда старостиху! - закричал он и швырнул миску о стену с та-
кой силой, что только черепки закружились по кухне. - Где мое ружье?
   Альфред не на шутку испугался.
   - Уймись, пожалуйста, - попросил он. - Тебе вредно так злиться!
   Потом Альфред стал гладить и утешать  своего  несчастного  дедушку  и
расспрашивать, почему Командорша так плохо с ними обошлась. Но Юкке знай
себе твердил:
   - Нам она не дала ни единого пальта и ни кусочка  колбасы.  А  мне  и
та-ба-бака моего не дала, - плакал он.
   Тут Ида снова показала на дорогу.
   - Гляньте-ка, Кубышка идет, - сказала она.
   - Это за мной... - сказал Юкке и весь затрясся.
   Кубышка была маленькая шустрая старушка из  богадельни.  Стоило  Юкке
исчезнуть, как старостиха посылала ее в Каттхульт. Ведь  чаще  всего  он
ходил туда к Альфреду, да и мама Эмиля всегда была добра к беднякам.
   От Кубышки они и узнали, как все произошло. Командорша спрятала  уго-
щение в шкаф на чердаке, где в ту пору было довольно  холодно.  А  когда
она в праздник пришла за едой, то там будто бы не  хватало  одной  самой
маленькой колбаски, и тут старостиха словно белены объелась.
   - Аки лев рыкающий средь овечьего стада, - сказал Дурень-Юкке, и  Ку-
бышка поддакнула ему.
   Что тут было! Из-за несчастной колбаски Командорша всем учинила  доп-
рос и готова была прямо на месте разделаться с бедным грешником, стянув-
шим колбаску. "Я вам такой праздник устрою, что ангелы  Божьи  восплачут
на небесах!" - пригрозила она.
   - Так оно и вышло, - сказала Кубышка.
   Как ни кричала, как ни буйствовала старостиха, никто не захотел приз-
наться, что украл колбаску. А некоторые даже  подумали,  что  старостиха
все выдумала, лишь бы заграбастать себе гостинцы. И правда. Рождество  у
них вышло такое, что ангелы плакали на небесах, рассказывала Кубышка.  А
Командорша целый день восседала в своей чердачной каморке за праздничным
столом с зажженными свечами и уплетала за обе щеки колбасу, пальты, вет-
чину и шафранные булочки с изюмом до тех пор, пока чуть не лопнула, эта-
кая прорва толстая. А внизу вдоль голых стен сидели бедняки и лили  сле-
зы: им досталось на праздник всего-навсего несколько ржавых селедок.
   То же самое повторилось и на другой день. Старостиха снова поклялась,
что никто даже полпальта не получит, пока вор не приползет к ней на  ко-
ленях и не признает свою вину. Затем в ожидании повинной она опять  усе-
лась наверху и ела - ела без конца, не желая ни с кем разговаривать. Ку-
бышка сама много раз подсматривала в замочную скважину и видела, как ла-
комые гостинцы, посланные мамой Эмиля, один за другим исчезали в широкой
пасти старостихи. Но теперь она, видно, испугалась,  что  Юкке  пошел  в
Каттхульт ябедничать, и наказала Кубышке живым  или  мертвым  немедленно
доставить его обратно.
   - Так что лучше всего пойти сразу, Юкке, - сказала Кубышка.
   - Эх, дед, ну и дела, - вздохнул Альфред. - Нет счастья тому, кто хо-
дит с сумой!
   Эмиль не сказал ничего. Он сидел на лавке и только скрежетал  зубами.
Еще долго после того, как Юкке и Кубышка ушли из дому, он не  вставал  с
места и, видно, что-то обдумывал. Наконец он хватанул кулаком по лавке и
воскликнул:
   - А я знаю, кто закатит пир на весь мир!
   - Кто? - спросила Ида.
   Эмиль снова ударил кулаком.
   - Я! - ответил он.
   И Эмиль рассказал им о том, что придумал. Он устроит такой пир, что о
нем долго будут вспоминать в округе! Пусть все бедняки из  Леннебергской
богадельни приходят к ним в гости, и точка!
   - Эмиль, Эмиль, - боязливо спросила Ида, - а это не новая проделка?
   Альфред тоже побаивался, как бы это не оказалось новой  шалостью.  Но
Эмиль уверял, что никакая это не проделка, а, наоборот, доброе  дело.  И
ангелы на небесах захлопают в ладоши так же громко, как прежде плакали.
   - Да и мама обрадуется, - добавил Эмиль.
   - Ну а что скажет папа? - спросила Ида.
   - Гм, - хмыкнул Эмиль. - Хотя все равно никакая это не проделка.
   Потом он умолк и снова задумался.
   - Труднее всего будет вытащить их из этой львиной  пещеры,  -  сказал
он. - Пошли, может, там что придумаем!
   Между тем Командорша уплела все подчистую: колбасу и пальты,  ветчину
и студень, все шафранные булочки с изюмом и  пряники;  она  вынюхала  до
последней крошки табак ДурняЮкке. Теперь она сидела на  чердаке  мрачнее
тучи. Так бывает со всяким, кто совершил подлость и к  тому  же  объелся
пальтами. Вниз к беднякам ей спускаться  не  хотелось,  потому  что  они
только вздыхали и осуждающе смотрели на нее, не говоря ни слова.
   Так вот и сидела она насупившись на чердаке, как вдруг кто-то  посту-
чал в дверь, и она быстро спустилась вниз по лестнице - посмотреть,  кто
пришел.
   На крыльце стоял Эмиль, Эмиль из Каттхульта. Командорша  перепугалась
не на шутку. Видать, Юкке или Кубышка наябедничали, а то  зачем  бы  ему
было приходить?
   Маленький Эмиль поклонился и вежливо спросил:
   - Не оставил ли я свой складной ножик, когда был  здесь  в  последний
раз?
   Надо же, какой хитрец был этот Эмиль! Ножик преспокойно лежал у  него
в кармане брюк, это уж точно, но ему как-то надо было  объяснить,  зачем
он сюда пришел.
   Командорша заверила его, что никто никакого ножа не  видал.  И  тогда
Эмиль спросил:
   - Ну как, понравилась вам колбаса? А свиной студень и другие  гостин-
цы?
   Командорша опустила глаза и уставилась на свои здоровенные ножищи.
   - Как же, как же, - поспешно забормотала она, - ведь дорогая  хозяйка
из Каттхульта знает, чем порадовать бедняков. Передай ей низкий поклон!
   И тогда Эмиль сказал то, ради чего он пришел  сюда,  но  упомянул  об
этом вскользь, будто невзначай, а вовсе не как о важном деле:
   - Мама и папа в гостях в Скорпхульте.
   Командорша оживилась:
   - Неужто в Скорпхульте нынче пируют? А я и не знала!
   "Это уж точно, иначе ты давно уж была бы там", - подумал Эмиль.
   Как и все в Леннеберге, он хорошо знал, что случись где-нибудь в  ок-
руге праздник, так на кухне без Командорши не обойтись.  Она  точна  как
часы. И не отвяжется, пока не отведает хотя бы сырной лепешки. Ради  ле-
пешки она готова была пойти хоть на край света. Если ты  бывал  когдани-
будь на празднике в Леннеберге, то знаешь не  хуже  Командорши,  что  на
стол там обычно выставляют длинные ряды сверкающих медных мисок  с  гро-
мадными сырными лепешками, которые гости привозят в подарок хозяевам.  В
Леннеберге их называют гостинцами.
   - На столе там семнадцать сырных лепешек, - сказал Эмиль. - Вот  здо-
рово, верно?!
   Разумеется, Эмиль не мог точно знать, было ли там семнадцать лепешек,
но он и не настаивал, врать он не хотел. Он лишь намекнул:
   - ...семнадцать сырных лепешек. Вот здорово, верно?!
   - Ну и ну! - обрадовалась Командорша.
   С тем Эмиль и ушел. Он добился чего хотел и не сомневался, что  через
полчаса Командорша будет шагать по дороге в Скорпхульт.
   Ясное дело, он не ошибся. Эмиль, Альфред и маленькая  Ида  притаились
за поленницей и вскоре увидели, как из дома вышла Командорша, закутанная
в свою самую толстую шерстяную шаль, с нищенской  сумой  под  мышкой,  и
направилась в Скорпхульт. Но вот ужас-то: она заперла за собой дверь  на
ключ и бросила ключ в свою суму. Нечего сказать, хорошенькое дельце! Те-
перь все они, эти несчастные бедняки, оказались взаперти, как в  тюрьме.
Старостиха, видно, считала, что так оно и должно быть. Пусть только  Ду-
рень-Юкке попробует выбраться из дома, он увидит, кто здесь командует  и
с кем шутки плохи.
   И она резво засеменила толстыми ногами по дороге в Скорпхульт.
   Эмиль подошел к двери и дернул ее. Он сразу понял,  что  она  заперта
крепко-накрепко. Потом Альфред и маленькая Ида тоже попытались  ее  отк-
рыть. Да, дверь, без сомнения, была заперта на ключ.
   Тем временем к окну прильнули бедняки и испуганно уставились на трои-
цу, которая пыталась проникнуть к ним в дом. Эмиль закричал:
   - Гулять вам на пиру в Каттхульте, если мы вызволим вас отсюда!
   И в лачуге зажужжали, словно растревоженные пчелы  в  улье.  Вот  ра-
дость-то нежданная-негаданная! И беда - непоправимая! Ведь все равно они
заперты, и, как ни ломай голову, им отсюда не выбраться.
   Ты, может быть, спросишь, почему они не открыли окно и не вылезли  во
двор? Ведь это не так уж и трудно? Сразу видно, что ты никогда не слыхал
о внутренних рамах. В зимнюю пору невозможно было открыть окна  в  бога-
дельне именно изза этих внутренних рам. Они были плотно вставлены и зак-
леены бумажными полосками, чтобы ветер не проникал в щели.
   "Ну а как же тогда проветривали комнаты?" - вероятно,  удивишься  ты.
Дорогое дитя, ну как можно задавать такие глупые вопросы! Кто тебе  ска-
зал, что в богадельне проветривали каморки? Кто станет заниматься  такой
ерундой! Ну кому это нужно, если свежий воздух и так проникал в дом  че-
рез печную трубу и щели в полу и стенах?
   Нет, куда там, через окно этим несчастным старикам не выбраться!
   Правда, в доме одно маленькое оконце все же открывалось и  зимой,  но
оно было высоко над землей в чердачной каморке  Командорши,  и  ни  один
бедняк, как бы он ни был голоден, не решился бы прыгнуть с такой высоты,
чтобы отправиться в гости. Потому что это уж точно был бы  прыжок  прямо
на тот свет.
   Но Эмиль не отступил перед таким пустячным  препятствием.  Он  тотчас
отыскал лестницу, запрятанную под дровяным сараем, и приставил ее к чер-
дачному оконцу, которое радостно распахнула  Кубышка.  Альфред  забрался
наверх. Он был рослый и сильный, и ему ничего не стоило осторожно  спус-
тить по лестнице маленьких тощих старичков и старушек. Понятно, они оха-
ли и причитали, но все, как один, благополучно вылезли из окна и  оказа-
лись внизу на земле. Все, кроме Блаженной Амалии. Она боялась  высоты  и
ни за что не хотела вылезать в окно. Виберша пообещала принести ей  все-
го, что только сможет захватить с собой, и Амалия успокоилась.
   Случись кому-нибудь ехать по дороге в Каттхульт в конце этого  празд-
ничного дня, когда уже стало смеркаться, он, наверно,  подумал  бы,  что
повстречал вереницу серых призраков, которые, хромая, пыхтя и отдуваясь,
карабкались по склону на вершину холма, где стоял хутор. И в самом деле,
они были похожи на привидения в своих рубищах, эти  жалкие  нищие,  зато
они щебетали, будто жаворонки, и резвились, словно дети.  Ох-хохо,  ведь
столько лет минуло с тех пор, как они были на праздничном пиру. Они  ра-
довались, представляя себе, как перепугается  Командорша,  когда  вскоре
вернется домой и найдет лачугу пустой, если не считать одной бедной ста-
рушки.
   - Хи-хи-хи, так Командорше и надо, - сказал  Юхан-Грош.  -  Хи-хи-хи,
одна без бедняков, то-то ей будет сладко!
   Довольные, они все вместе смеялись над старостихой. Потом они вошли в
празднично убранную кухню Каттхульта и оторопели. А  когда  Эмиль  зажег
пять больших свечей в подсвечнике и их пламя отразилось в начищенных  до
блеска медных тазах, а посуда засверкала и засияла на свету, все  затих-
ли, а Дурень-Юкке даже подумал, уж не угодил ли он прямо на небеса.
   - Гляньте-ка, здесь свечи и вечное блаженство, - сказал он  и  запла-
кал, потому что плакал теперь Юкке и в радости, и в горе.
   Но Эмиль сказал:
   - Будем пировать!
   И праздник начался. Эмиль, Альфред и маленькая Ида принялись  таскать
из кладовой все, что только могли унести. И я хочу рассказать тебе,  что
они поставили на стол.
   Блюдо с пальтами.
   Блюдо со свиной колбасой.
   Блюдо со свиным студнем.
   Блюдо с печеночным паштетом.
   Блюдо с жареной колбасой.
   Блюдо с котлетами.
   Блюдо с телячьими фрикадельками.
   Блюдо с копченой грудинкой.
   Блюдо с крупяной колбасой.
   Блюдо с картофельной колбасой.
   Блюдо с селедочным салатом.
   Блюдо с солониной.
   Блюдо с присоленным говяжьим языком.
   Блюдо с большим рождественским окороком.
   Блюдо с головкой рождественского сыра.
   Блюдо с белым хлебом.
   Блюдо со сладкими хлебцами на патоке.
   Блюдо с ржаным хлебом.
   Кувшин можжевелового кваса.
   Кувшин с молоком.
   Миску рисовой каши.
   Поднос с сырными лепешками.
   Вазу с черносливом.
   Блюдо с яблочным пирогом.
   Вазу со взбитыми сливками.
   Вазу с клубничным вареньем.
   Вазу с имбирными грушами.
   Запеченного целиком молочного поросенка,  украшенного  сахарной  гла-
зурью.
   Вот, кажется, и все. Я могла забыть три, ну  от  силы  четыре,  самое
большее пять блюд, но остальное я все перечислила.
   Они сидели за столом, эти старички и старушки из богадельни, и терпе-
ливо ждали, пока все принесут. При виде каждого нового  блюда  их  глаза
разгорались все сильнее.
   Наконец Эмиль пригласил их:
   - Пожалуйста, налетайте!
   И они принялись уплетать угощение так, что только за ушами трещало.
   Альфред, Эмиль и маленькая Ида тоже сидели за столом.  Но  Ида  съела
всего несколько фрикаделек. Она все думала, уж не новая ли это  проделка
Эмиля, на самом деле. Она вдруг вспомнила: ой, и верно, ведь завтра  ут-
ром к ним в Каттхульт на третий день праздника приедут в гости родствен-
ники из Ингаторпа! А тут вся праздничная еда исчезала прямо  на  глазах!
Она слышала, как за столом хрустели, грызли, причмокивали и глотали. Ка-
залось, стая хищных зверей набросилась на миски, блюда  и  подносы.  Ма-
ленькая Ида понимала, что так жадно едят лишь  изголодавшиеся  люди,  но
это все равно было ужасно. Она дернула Эмиля за рукав и зашептала ему на
ухо, чтобы никто не услышал:
   - Ты уверен, что опять не напроказничал? Вспомни-ка,  ведь  завтра  к
нам приедут гости из Ингаторпа!
   - Они и так толстые, хватит с них! - спокойно ответил Эмиль.  -  Куда
лучше, если еда достанется тому, кому она и вправду нужна.
   Но все же он немного испугался, так как, судя по всему, к концу  пир-
шества не останется и полпальта. То, чего гости  не  могли  съесть,  они
распихивали по карманам и сумам, блюда и миски опустошались в  мгновение
ока.
   - Ну вот, я слопал грудинку, - вымолвил Калле-Лопата, дожевывая  пос-
ледний кусочек.
   - А я слопала селедочный салат, - сказала Пройдоха-Фия.
   Они говорили "слопал", "слопала", и это значило, что они съели все до
крошки и что на блюде было пусто.
   - Теперь мы слопали все дочиста,  -  сказал  в  конце  концов  Приду-
рок-Никлас, и правдивее этих слов он никогда в жизни не произносил.
   Вот почему это пиршество прославилось на долгие времена как  "великое
опустошение Каттхульта", и о нем, к твоему сведению, долго не  прекраща-
лись толки как в Леннеберге, так и в других приходах.
   Лишь одно блюдо оставалось нетронутым - целиком  запеченный  молочный
поросенок. Он лежал на столе и печально глядел своими сахарными  квадра-
тиками вместо глаз.
   - Чур меня, нечистая сила, упаси и помилуй! Поросенок похож  на  кро-
шечное привидение, - сказала Пройдоха-Фия. - Я и прикоснуться к нему бо-
юсь.
   Ни разу в жизни не пришлось ей видеть запеченного  целиком  молочного
поросенка, да и другим беднякам тоже не выпадало такого  случая.  Поэто-
му-то и оробели они перед ним и даже не дотронулись до него.
   - У вас случайно не осталось больше колбасы? - спросил  Калле-Лопата,
когда все блюда были уже пусты.
   И тогда Эмиль ответил, что на всем хуторе уцелела лишь одна колбаска,
да и та насажена на колышек, который торчит из его волчьей ямы. Там  она
и останется как приманка для волка, которого он с нетерпением ждет, поэ-
тому ни Калле и никто другой ее не получит.
   Но тут Виберша всполошилась.
   - Блаженная Амалия! - запричитала она. - Про нее-то мы совсем забыли!
   Она растерянно поглядела по сторонам, и взгляд ее остановился на  по-
росенке.
   - Пусть уж он достанется Амалии, а? Хоть он и  похож  на  привидение!
Как скажешь, Эмиль?
   - Ладно, пусть ей будет поросенок, - со вздохом согласился Эмиль.
   Тут бедняков так разморило от еды, что они не могли  шевельнуться,  а
дотащиться до своей лачуги у них просто не хватило бы сил.
   - А что, если взять дровни? - предложил Эмиль.
   Сказано - сделано. На хуторе были дровни -  длинные  и  вместительные
сани. На них можно было увезти сколько угодно стариков и старушек,  даже
отяжелевших после такого угощения.
   Наступил вечер, зажглись звезды. В небе светила луна, а вокруг  лежал
пушистый, только что выпавший снег. Стояла мягкая зимняя погода - чудес-
ная пора для катания на санках.
   Эмиль и Альфред заботливо рассадили гостей на дровнях. Спереди воссе-
дала Виберша с поросенком, затем по порядку все  остальные,  а  сзади  -
Ида, Эмиль и Альфред.
   - Эй, поехали! - скомандовал Эмиль.
   Сани быстро заскользили по склону холма. Ветер свистел в ушах, и ста-
рички и старушки кричали от восторга - уже так давно они не катались  на
санках! Ой как они кричали! Лишь один поросенок молча несся, как  приви-
дение, в лунной ночи на руках у старой бабки и таращил немигающие глаза.
   Ну а старостиха, что делала она? Об этом ты сейчас узнаешь. Я  хотела
бы, чтобы ты ее увидел, когда она возвращалась домой после  прогулки  за
сырными лепешками в Скорпхульт! Вот она в серой шерстяной шали,  толстая
и довольная, подходит к дому, достает ключ,  вставляет  его  в  замочную
скважину и посмеивается при мысли, что сейчас увидит  своих  покорных  и
запуганных бедняков. В самом-то деле, должны же они  наконец  уразуметь,
что хозяйка здесь она - одна над всеми!
   Она поворачивает ключ, переступает порог и входит в сени... но почему
такая тишина? Спят они, что ли, или сидят и  смотрят  хмуро  исподлобья?
Луна заглядывает в окно и освещает все углы дома, но почему же ни  одной
живой души не видно? Потому что в доме никого нет!  Так-то,  Командорша,
нет там ни одной живой души!
   Тут ее пробирает дрожь, она вся дрожит как осиновый лист: еще никогда
в жизни ей не было так страшно. Как же они могли выбраться сквозь запер-
тые двери? Никто, кроме ангелов Божьих... да, так оно и  есть.  Несчаст-
ная, обманом отняла она у них колбасу, пальты, табак,  и  теперь  ангелы
Божьи унесли их туда, где живется лучше, чем  в  богадельне.  Только  ее
бросили одну в нищете и горе, ох-ох-ох! И Командорша завыла как собака.
   Но вдруг слышится слабый голос. Он доносится из постели, где под оде-
ялом лежит жалкая маленькая старушка.
   - Чего это ты воешь? - спрашивает Блаженная Амалия.
   Тут Командорша мгновенно преображается! Мигом выпытывает она у Амалии
всю правду! На это она горазда!
   И потом вприпрыжку несется в Каттхульт. Она снова загонит домой своих
стариков, чтоб все было шито-крыто и никто в  Леннеберге  не  болтал  бы
лишнего.
   При свете луны Каттхульт так красив! Она видит, как сверкают в  кухне
огоньки, будто там зажжено множество свечей. И вдруг ей становится стыд-
но, и она не решается войти в дом. Сперва она хочет заглянуть в  окно  и
удостовериться, вправду ли там пируют ее бедняки.  Но  для  этого  нужен
ящик или другая подставка, чтобы забраться  повыше.  Старостиха  идет  к
столярной в надежде увидеть что-нибудь подходящее. И в самом  деле,  она
видит... Но не ящик, а колбасу. Вот так находка! На чистом снегу,  осве-
щенный луной, стоит колышек, а на  нем  небольшая  колбаска,  начиненная
картошкой. Правда, сейчас старостиха так сыта, что чуть не лопается. Она
вволю наелась сырных лепешек. Но вскоре ей снова захочется подкрепиться,
и надо быть последней дурехой, чтобы колбаска зря пропала на морозе, ду-
мает она.
   И, сделав шаг вперед, летит вниз.
   Вот так ловили волков в Смоланде в стародавние времена.
   В тот самый миг, в ту самую минуту, когда  Командорша  провалилась  в
волчью яму, праздник в Каттхульте закончился. Старички и старушки  высы-
пали на двор и уселись в сани, чтобы ехать домой. Из волчьей ямы не  до-
носилось ни звука. Поначалу старостиха не хотела звать на  помощь.  Она,
видимо, надеялась, что как-нибудь выкарабкается сама.
   А бедняки вихрем скатились с холма, и когда они подъехали к своей ла-
чуге, то дверь - вот чудо - оказалась  открытой.  Они  тотчас,  шатаясь,
вошли в дом и сразу повалились на постели, разморенные едой  и  катанием
на санях, счастливые впервые за долгие-долгие годы.
   Обратно в Каттхульт Эмиль, Альфред и маленькая Ида  возвращались  при
свете луны. В небе мерцали звезды, Эмиль и Альфред тащили дровни, а  Иде
позволили сесть в них и ехать в гору по отлогому склону, ведь  Ида  была
совсем маленькой.
   Если тебе случалось лунной ночью ехать на санях по такой  вот  зимней
дороге в Леннебергской округе, ты знаешь, какая там стоит дивная  тишина
- будто вся земля заснула и спит беспробудным сном.  Представляешь,  как
жутко средь полного безмолвия и тишины услышать  кошмарнейший  вой.  Так
вот, Эмиль, Альфред и Ида, ничего не подозревая,  взбирались  со  своими
санями на последний холм, как вдруг из волчьей ямы донеслось  завывание,
от которого у кого угодно застыла бы кровь в жилах. Маленькая  Ида  поб-
леднела и сразу захотела к маме. Другое дело Эмиль! От радости он запры-
гал, как дикий козел!
   - В яму попал волк! - закричал он. - Вот это да! Где моя ружейка?
   Чем ближе они подходили к дому, тем  отчаяннее  становился  вой.  Эхо
разносило его по всему хутору, и казалось, что лес вокруг полон волков и
что они отзываются на жалобный вопль плененного собрата.
   Но Альфред сказал:
   - Чудно воет этот волк! Послушай-ка!
   Они замерли на месте, освещенные лунным светом, и прислушались.
   - На помощь! На помощь! На помощь! - вопил волк.
   Тут у Эмиля радостно сверкнули глаза.
   - Оборотень! - закричал он. - Правда, я не очень верю, что это оборо-
тень!
   Прыжок, другой, и он первым добрался до ямы. И тут Эмиль увидел,  что
за волка он поймал. И не оборотня вовсе, а злосчастную Командоршу!
   Эмиль рассвирепел. Что ей надо в его яме?! Ведь он-то  хотел  поймать
настоящего волка! Потом он задумался. Может, не так уж плохо,  что  ста-
ростиха угодила в яму? Не мешает проучить ее как следует, чтобы она  по-
добрела и чтобы злости в ней поубавилось. А может, и совесть в ней прос-
нется! И Эмиль закричал Альфреду и Иде:
   - Сюда! Сюда! Посмотрите на эту страшную лохматую зверюгу!
   Втроем они стояли на краю ямы и смотрели вниз на старостиху,  которая
в своей серой шерстяной шали и впрямь походила на волчицу.
   - Ты точно знаешь, что это оборотень? - дрожащим голосом спросила ма-
ленькая Ида.
   - Еще бы не оборотень! - ответил Эмиль. - Злобная старая волчица, по-
лучеловек-полуволчица - вот кто это, и опаснее ее на свете зверя нет!
   - Ага! Оборотни еще страсть как прожорливы! - подхватил Альфред.
   - Поглядите на нее, - сказал Эмиль. - Она, верно, немало  сожрала  на
своем веку. Зато теперь ей конец. Альфред, дай-ка мою ружейку!
   - Не стреляй, Эмиль, миленький, неужто ты не узнаешь меня?! - завопи-
ла Командорша, до смерти испугавшись, как  только  Эмиль  заговорил  про
ружье. Она ведь не знала, что у Эмиля было только игрушечное ружье,  ко-
торое ему смастерил Альфред.
   - Слыхал, Альфред, что прорычала волчица? - спросил Эмиль. - Я что-то
не разобрал.
   Альфред покачал головой:
   - И я ничего не понял.
   - А мне и дела нет до ее слов, - сказал Эмиль. - Дай-ка мою  ружейку,
Альфред.
   Тогда старостиха заорала:
   - Вы что, ослепли, что ли, это же я свалилась в яму!
   - Что она говорит? - спросил Эмиль. - Хочет знать, видели  ли  мы  ее
тетку?
   - Мы ее не видали, - поддержал мальчика Альфред.
   - Нет, куда там, да и, к счастью, тетку  ее  тетки  тоже,  -  выпалил
Эмиль. - Иначе яма была бы битком набита  старыми  волчицами-оборотнями.
Дай мою ружейку, Альфред!
   Тут уж Командорша заголосила что было мочи, а потом, всхлипывая,  за-
бормотала:
   - Вот злодеи, вот уж злодеи-то!
   - Она говорит, что любит пальты? - удивленно спросил Эмиль.
   - Да, ясное дело, любит, - ответил Альфред, - только у нас ни  одного
пальта нет.
   - Не-а, во всем Смоланде не осталось  больше  ни  единого  пальта,  -
подтвердил Эмиль. - Все слопала Командорша.
   Старостиха завыла пуще прежнего. Она поняла,  что  Эмиль  узнал,  как
подло она обошлась с Дурнем-Юкке и другими бедняками. Она так убивалась,
что Эмилю стало жаль ее, потому что сердце у этого мальчика  было  золо-
тое. Но если хочешь, чтобы жизнь в богадельне стала  лучше,  так  просто
отпустить старостиху нельзя.
   - Послушай-ка, Альфред, - сказал он, - приглядись получше к  волчице,
по-моему, она чем-то похожа на Командоршу из богадельни, а?
   - Ой, чур меня, упаси и помилуй! - воскликнул Альфред. - Да Командор-
ша будет почище всех смоландских оборотней, вместе взятых.
   - Это уж точно, - согласился Эмиль. -  Ясное  дело,  волчицы-оборотни
просто добрые по сравнению  с  ней.  Она-то  никому  добра  не  сделает!
Все-таки интересно, кто в самом деле стащил ту колбаску из шкафа на чер-
даке?
   - Я! - жалобно закричала Командорша. - Я! Сознаюсь  во  всем,  только
вытащите меня отсюда!
   Эмиль и Альфред с улыбкой переглянулись.
   - Альфред, - сказал Эмиль. - Ты что, ослеп? Неужто не видишь, что это
Командорша, а никакой не оборотень!
   - Что за наваждение! - воскликнул Альфред. - И как это мы  могли  так
обознаться?
   - Сам не понимаю, - ответил Эмиль. - Она похожа на  волчицу-оборотня,
только у той не может быть такой шали.
   - Нет, шали у оборотней нет. Но вот усы тоже есть, верно?
   - Ну и дела. Теперь, Альфред, надо помочь Командорше, тащи лестницу!
   Наконец в волчью яму спустили лестницу. Старостиха с  громким  плачем
выбралась наверх и бросилась наутек, только пятки засверкали. Никогда  в
жизни ноги ее больше не будет в Каттхульте!  Но  прежде  чем  старостиха
скрылась за холмом, она обернулась и крикнула:
   - Колбаску взяла я! Прости меня, Господи, но под Рождество  я  совсем
запамятовала про это! Клянусь, что запамятовала!
   - Хорошо, что ей пришлось посидеть здесь часок и вспомнить  про  свои
подлости, - сказал Эмиль. - Видать,  не  такая  уж  глупая  выдумка  эти
волчьи ямы.
   Командорша неслась вниз с холма во весь дух  и  порядком  запыхалась,
когда наконец добежала до богадельни. Все ее старички и старушки спали в
своих завшивленных постелях, и Командорша ни за что на свете не рискнула
бы теперь потревожить их сон. Она кралась по дому неслышно, словно приз-
рак, чего никогда раньше не делала. Они все до одного были целы и невре-
димы. Она пересчитала их, как овец: Дурень-Юкке, КаллеЛопата, Юхан-Грош,
Придурок-Никлас, ПройдохаФия, Кубышка, Виберша и Блаженная Амалия -  все
были здесь, она всех их видела. Но вдруг она  увидела  еще  кое-что.  На
столике возле постели Блаженной Амалии маячило... о  ужас!  там  маячило
привидение! Конечно, привидение, хотя оно и было похоже на поросенка.  А
может, это оборотень стоял и глазел на нее своими жуткими белесыми  гла-
зами?
   Слишком много страхов выпало на долю Командорши за один день, и серд-
це ее не выдержало. Она со стоном рухнула на  пол.  Так  она  и  лежала,
словно убитая, пока солнце не заглянуло в окна богадельни.
   Как раз в этот день родственники из Ингаторпа должны были приехать  в
гости в Каттхульт. Но вот беда, чем же их потчевать? Разве что свежепро-
соленным шпиком, сохранившимся в бочонке в кладовой, да жареной свининой
с картошкой и луковым соусом - свининой, которую  не  стыдно  подать  на
стол самому королю, случись ему заехать на хутор!
   Но когда вечером мама Эмиля записывала в синюю тетрадь  историю  того
дня, надо признаться, она была очень огорчена, и листки  бумаги  по  сей
день хранят расплывшиеся кляксы, словно над листками этими  кто-то  пла-
кал.
   "ДЕНЬ МОЕЙ ВИДЫ, - вывела она заголовок. И потом: - Сиводня он  целый
день просидел в столярке, бедный рибенок. Конечно, он мальчик  благачис-
тивый, но порой, сдается мне, он малость не в себе".  А  жизнь  в  Катт-
хульте шла своим чередом. Минула зима, и  наступила  весна.  Эмиль  час-
тенько сидел в столярной, а все остальное время играл с маленькой  Идой,
ездил верхом на Лукасе, возил в город молоко,  дразнил  Лину,  болтал  с
Альфредом и выдумывал все новые и  новые  проказы,  которые  делали  его
жизнь богатой событиями и разнообразной. Так что к началу мая он уже вы-
резал не менее ста двадцати пяти деревянных старичков, красовавшихся  на
полке в столярке! Что за мастер был этот ребенок!
   Альфред не проказничал, но и у него были свои огорчения, вот  так-то.
Ведь он до сих пор не отважился сказать Лине, что не хочет  на  ней  же-
ниться.
   - Давай уж лучше я скажу, - предлагал Эмиль, но Альфред и слышать  об
этом не хотел.
   - Я же тебе говорил, надо половчее, чтобы не обидеть ее.
   Альфред, право же, был добрый малый, и он  никак  не  находил  нужных
слов, чтобы сказать о своем решении Лине. Но как-то субботним вечером  в
начале мая, когда Лина сидела на крыльце людской и упорно  ждала,  когда
он подсядет к ней, Альфред решил: будь что  будет!  Свесившись  из  окна
людской, он закричал ей:
   - Слышь, Лина! У меня к тебе дельце. Я давно хотел тебе сказать...
   Лина фыркнула. "Наконец-то дождалась чего хотела", - подумала она.
   - Чего же, милый Альфред, - отозвалась она, - говори, что там у тебя?
   - Да все, вишь, о женитьбе, ну, о чем мы раньше  толковали...  слышь,
наплюем на эту женитьбу, ладно?
   Да, так он и сказал, бедняга Альфред! То  есть  употребил  еще  более
крепкое словцо. Ужасно, что все это приходится пересказывать.  Может,  и
не следовало бы этого делать, так как я не хочу учить тебя скверным сло-
вам, наверное, ты уже немало знаешь их сам. Но ты  должен  помнить,  что
Альфред был всего-навсего простой работник из Леннеберги,  куда  ему  до
тебя! И он не сумел получше выразить свои мысли, хотя ломал себе  голову
много-много дней, бедняга Альфред!
   Кстати, Лина не обиделась.
   - Ты так думаешь? - спросила она. - Нуну, поживем - увидим!
   И Альфред понял тогда, что, видно, ему никогда не избавиться от Лины.
Но в тот вечер ему все же хотелось быть счастливым и свободным, и потому
он вместе с Эмилем пошел на хуторское озеро удить окуней.
   Вечер был такой прекрасный, какие бывают, наверное, только  весной  в
Смоланде. Вся черемуха в Каттхульте стояла в цвету, пели дрозды, жужжала
мошкара, и бойко клевали окуни. Эмиль с Альфредом сидели, глядя, как  на
зеркальной водной глади покачиваются поплавки. Говорили они мало, но  им
было хорошо. Так до самого захода солнца просидели они на берегу, а  по-
том отправились домой. Альфред нес на рогульке окуней,  а  Эмиль  дул  в
дудку, которую Альфред вырезал ему из вербы. Они шли извилистой дорожкой
по пастбищу, и над их головами шумели по-весеннему нежно-зеленые березо-
вые листочки.
   Эмиль так здорово дудел, что даже дрозды притихли от удивления.  Вне-
запно Эмиль смолк, вынул дудку изо рта и спросил:
   - Знаешь, что я сделаю завтра?
   - Не-а, - ответил Альфред. - Небось опять напроказничаешь?
   Эмиль снова сунул дудку в рот и стал наигрывать. Он шел, дудел и  ду-
мал.
   - Сам пока не знаю, - под конец сказал он. - Я никогда не знаю  напе-
ред, что еще натворю.


 


КОНЕЦ...
Другие книги жанра: детская литература

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]