МИШКИНА КАША 

   Один раз, когда я жил с мамой на даче, ко мне в гости  приехал  Мишка.  Я
так обрадовался, что и сказать нельзя! Я очень  по  Мишке  соскучился.  Мама
тоже была рада его приезду.
   - Это очень хорошо, что ты приехал, - сказала она.  -  Вам  вдвоем  здесь
веселей будет. Мне, кстати, завтра надо в  город  поехать.  Я,  может  быть,
задержусь. Проживете тут без меня два дня?
   - Конечно, проживем, - говорю я. - Мы не маленькие!
   - Только вам тут придется самим обед готовить. Сумеете?
   - Сумеем, - говорит Мишка. - Чего там не суметь!
   - Ну, сварите суп и кашу. Кашу ведь просто варить.
   - Сварим и кашу. Чего там ее варить! - говорит Мишка. Я говорю:
   - Ты смотри, Мишка, а вдруг не сумеем! Ты ведь не варил раньше.
   - Не беспокойся! Я видел, как  мама  варит.  Сыт  будешь,  не  помрешь  с
голоду. Я такую кашу сварю, что пальцы оближешь!
   Наутро мама оставила нам хлеба на два дня, варенья, чтобы  мы  чай  пили,
показала, где какие продукты  лежат,  объяснила,  как  варить  суп  и  кашу,
сколько крупы положить, сколько чего. Мы все слушали,  только  я  ничего  не
запомнил. "Зачем, - думаю, - раз Мишка знает".
   Потом мама уехала, а мы с  Мишкой  решили  пойти  на  реку  рыбу  ловить.
Наладили удочки, накопали червей.

   - Постой, - говорю я. - А обед кто будет варить, если мы на реку уйдем?
   - Чего там варить! - говорит Мишка. - Одна возня! Съедим весь хлеб, а  на
ужин сварим кашу. Кашу можно без хлеба есть.
   Нарезали мы хлеба,  намазали  его  вареньем  и  пошли  на  реку.  Сначала
выкупались, потом разлеглись на песке. Греемся на солнышке и хлеб с вареньем
жуем. Потом стали рыбу ловить. Только рыба плохо клевала:  поймали  всего  с
десяток пескариков. Целый день мы на реке проболтались. К  вечеру  вернулись
домой. Голодные!
   - Ну, Мишка, - говорю, - ты специалист. Что варить будем?  Только  такое,
чтоб побыстрей. Есть очень хочется.
   - Давай кашу, - говорит Мишка. - Кашу проще всего.
   - Ну что ж, кашу так кашу.
   Растопили плиту. Мишка насыпал в кастрюлю крупы. Я говорю:
   - Сыпь побольше. Есть очень хочется!
   Он насыпал полную кастрюлю и воды налил доверху.
   - Не много ли воды? - спрашиваю. - Размазня получится.
   - Ничего, мама всегда так делает. Ты только за  печкой  смотри,  а  я  уж
сварю, будь спокоен.
   Ну, я за печкой смотрю, дрова подкладываю, а Мишка кашу варит, то есть не
варит, а сидит да на кастрюлю смотрит, она сама варится.
   Скоро стемнело, мы зажгли лампу. Сидим и ждем, когда каша сварится. Вдруг
смотрю: крышка на кастрюле приподнялась, и из-под нее каша лезет.
   - Мишка, - говорю, - что это? Почему каша лезет?
   - Куда?
   - Шут ее знает куда! Из кастрюли лезет!

   Мишка схватил ложку и стал кашу обратно в  кастрюлю  впихивать.  Мял  ее,
мял, а она будто пухнет в кастрюле, так и вываливается наружу.
   - Не знаю, - говорит Мишка, - с чего это  она  вылезать  вздумала.  Может
быть, готова уже?
   Я взял ложку, попробовал: крупа совсем твердая.
   - Мишка, - говорю, - куда же вода девалась? Совсем сухая крупа!
   - Не знаю, - говорит. - Я много воды налил. Может быть, дырка в кастрюле?
   Стали мы кастрюлю осматривать: никакой дырки нет.
   - Наверно, испарилась, - говорит Мишка. - Надо еще подлить.
   Он переложил лишнюю крупу из кастрюли в тарелку и подлил в кастрюлю воды.
Стали варить дальше. Варили, варили - смотрим, опять каша наружу лезет.
   - Ах, чтоб тебя! - говорит Мишка. - Куда же ты лезешь?
   Схватил ложку, опять стал лишнюю крупу откладывать. Отложил и  снова  бух
туда кружку воды.
   - Вот видишь, - говорит, - ты думал, что воды много, а ее  еще  подливать
приходится.
   Варим дальше. Что за комедия! Опять вылезает каша.
   Я говорю:
   - Ты, наверно, много крупы положил. Она разбухает, и ей тесно в  кастрюле
становится.
   - Да, - говорит Мишка, - кажется, я немного много  крупы  переложил.  Это
все ты виноват: "Клади, говорит, побольше. Есть хочется!"
   - А откуда я знаю, сколько надо  класть?  Ты  ведь  говорил,  что  умеешь
варить.
   - Ну и сварю, не мешай только.
   - Пожалуйста, не буду тебе мешать.
   Отошел я в сторонку, а Мишка варит, то есть не варит, а только и  делает,
что лишнюю крупу в тарелки перекладывает. Весь стол уставил тарелками, как в
ресторане, и все время воды подливает. Я не вытерпел и говорю:
   - Ты что-то не так делаешь. Так ведь до утра можно варить!
   - А что ты думаешь, в хорошем ресторане всегда обед с вечера варят,  чтоб
наутро поспел.
   - Так то, - говорю, - в ресторане! Им спешить некуда,  у  них  еды  много
всякой.
   - А нам-то куда спешить?
   - Нам надо поесть да спать ложиться. Смотри, скоро двенадцать часов.
   - Успеешь, - говорит, - выспаться.
   И снова бух в кастрюлю кружку воды. Тут я понял, в чем дело.
   - Ты, - говорю, - все  время  холодную  воду  льешь,  как  же  она  может
свариться.
   - А как, по-твоему, без воды, что ли, варить?
   - Выложить, - говорю, - половину крупы и налить воды  сразу  побольше,  и
пусть себе варится.
   Взял я у него кастрюлю, вытряхнул из нее половину крупы.
   - Наливай, - говорю, - теперь воды доверху.
   Мишка взял кружку, полез в ведро.
   - Нету, - говорит, - воды. Вся вышла.
   - Что же мы делать будем? Как за водой идти, темнота какая! - говорю. - И
колодца не увидишь.
   - Чепуха! Сейчас принесу. Он взял спички,  привязал  к  ведру  веревку  и
пошел к колодцу. Через минуту возвращается.
   - А вода где? - спрашиваю.
   - Вода... там, в колодце.
   - Сам знаю, что в колодце. Где ведро с водой?
   - И ведро, - говорит, - в колодце.
   - Как - в колодце?
   - Так, в колодце.
   - Упустил?
   - Упустил.
   - Ах ты, - говорю, - размазня! Ты что ж, нас уморить голодом хочешь?  Чем
теперь воды достать?
   - Чайником можно.
   Я взял чайник и говорю:
   - Давай веревку.
   - А ее нет, веревки.
   - Где же она?
   - Там.
   - Где - там?
   - Ну... в колодце.
   - Так ты, значит, с веревкой ведро упустил?
   - Ну да.
   Стали мы другую веревку искать. Нет нигде.
   - Ничего, - говорит Мишка, - сейчас пойду попрошу у соседей.
   - С ума, - говорю, - сошел ! Ты посмотри на часы: соседи спят давно.
   Тут, как нарочно, обоим нам  пить  захотелось;  кажется,  сто  рублей  за
кружку воды отдал бы! Мишка говорит:
   - Это всегда так бывает: когда нет воды, так  еще  больше  пить  хочется.
Поэтому в пустыне всегда пить хочется, потому что там нет воды.
   Я говорю:
   - Ты не рассуждай, а ищи веревку.
   - Где же ее искать? Я везде смотрел. Давай леску  от  удочки  привяжем  к
чайнику.
   - А леска выдержит?
   - Может быть, выдержит.
   - А если не выдержит?
   - Ну, если не выдержит, то... оборвется...
   - Это и без тебя известно.
   Размотали мы удочку, привязали к чайнику  леску  и  пошли  к  колодцу.  Я
опустил чайник в колодец  и  набрал  воды.  Леска  натянулась,  как  струна,
вот-вот лопнет.
   - Не выдержит! - говорю. - Я чувствую.
   - Может быть, если поднимать осторожно, то выдержит, - говорит Мишка.
   Стал я поднимать потихоньку. Только приподнял над водой,  плюх  -  и  нет
чайника.
   - Не выдержала? - спрашивает Мишка.
   - Конечно, не выдержала. Чем теперь доставать воду?
   - Самоваром, - говорит Мишка.
   - Нет, уж лучше  самовар  просто  бросить  в  колодец,  по  крайней  мере
возиться не надо. Веревки-то нет.
   - Ну, кастрюлей.
   - Что у нас, - говорю, - по-твоему, кастрюльный магазин?
   - Тогда стаканом.
   - Это сколько придется возиться, пока стаканом воды наносишь!
   - Что же делать? Надо ведь кашу доваривать. И пить до зарезу хочется.
   - Давай, - говорю, - кружкой. Кружка все-таки больше стакана.
   Пришли домой, привязали леску к кружке так, чтоб она не переворачивалась.
Вернулись к колодцу. Вытащили по кружке воды, напились. Мишка говорит:
   - Это всегда так бывает. Когда пить хочется, та к кажется, что целое море
выпьешь, а когда станешь пить, так одну  кружку  выпьешь  и  больше  уже  не
хочется, потому что люди от природы жадные...
   Я говорю:
   - Нечего тут на людей наговаривать! Тащи лучше кастрюлю с кашей сюда,  мы
прямо в нее воды натаскаем, чтоб не бегать двадцать раз с кружкой.
   Мишка принес кастрюлю и поставил  на  край  колодца.  Я  ее  не  заметил,
зацепил локтем и чуть не столкнул в колодец.
   - Ах ты, растяпа! - говорю. - Зачем мне кастрюлю под локоть сунул? Возьми
ее в руки и держи крепче. И отойди от колодца  подальше,  а  не  то  и  каша
полетит в колодец.
   Мишка взял кастрюлю и отошел от колодца. Я натаскал воды.
   Пришли мы домой. Каша у нас остыла, печь погасла. Растопили мы снова печь
и опять принялись кашу варить. Наконец она у нас закипела, сделалась  густая
и стала пыхтеть: пых, пых!..
   - О! - говорит Мишка. - Хорошая каша получилась, знатная!

   Я взял ложку, попробовал:
   - Тьфу! Что это за каша! Горькая, несоленая и воняет гарью.
   Мишка тоже хотел попробовать, но тут же выплюнул.
   - Нет, - говорит, - умирать буду, а такую кашу не стану есть!
   - Такой каши наешься, и умереть можно! - говорю я.
   - Что ж делать?
   - Не знаю.
   - Чудаки мы! - говорит Мишка. - У нас же пескари есть!
   Я говорю:
   - Некогда теперь уже с пескарями возиться! Скоро светать начнет.
   - Так мы их варить не будем, а зажарим. Это ведь быстро - раз, и готово.
   - Ну давай, - говорю, - если быстро. А если будет, как каша, то лучше  не
надо.
   - В один момент, вот увидишь.
   Мишка почистил пескарей и положил на  сковородку.  Сковородка  нагрелась,
пескари и прилипли к ней. Мишка стал отдирать пескарей от сковородки  ножом,
все бока ободрал им.
   - Умник! - говорю. - Кто же рыбу без масла жарит!
   Мишка взял бутылку с подсолнечным маслом. Налил  масла  на  сковородку  и
сунул в  печь  прямо  на  горячие  угли,  чтоб  поскорее  зажарились.  Масло
зашипело, затрещало и вдруг вспыхнуло на сковородке пламенем. Мишка  вытащил
сковородку из печки - масло на ней пылает. Я хотел водой залить,  а  воды  у
нас во всем доме ни капли нет. Так оно и горело, пока все масло не выгорело.
В комнате дым и смрад, а от пескарей одни угольки остались.
   - Ну, - говорит Мишка, - что теперь жарить будем?
   - Нет, - говорю я, - больше я тебе ничего жарить не дам. Мало  того,  что
ты продукты испортишь, так ты  еще  пожар  устроишь.  Из-за  тебя  весь  дом
сгорит. Довольно!
   - Что же делать? Есть-то ведь хочется!
   Попробовали мы сырую крупу жевать - противно.  Попробовали  сырой  лук  -
горько. Масло попробовали  без  хлеба  есть  -  тошно.  Нашли  банку  из-под
варенья. Ну, мы ее вылизали и легли спать. Уже совсем поздно было.
   Наутро проснулись голодные. Мишка сразу  полез  за  крупой,  чтоб  варить
кашу. Я как увидел, так меня даже в дрожь бросило.
   - Не смей! - говорю. - Сейчас я пойду к хозяйке,  тете  Наташе,  попрошу,
чтобы она нам кашу сварила.
   Мы пошли к тете Наташе, рассказали ей все, обещали, что мы с  Мишкой  все
сорняки у нее на огороде выполем, только пусть она поможет нам кашу сварить.
Тетя Наташа  сжалилась  над  нами:  напоила  нас  молоком,  дала  пирогов  с
капустой, а потом усадила завтракать. Мы все ели и ели, так что тети Наташин
Вовка на нас удивлялся, какие мы голодные были.
   Наконец мы наелись, попросили у тети Наташи веревку и пошли доставать  из
колодца ведро и чайник. Много мы провозились и, если бы  Мишка  не  придумал
якорек из проволоки сделать, так бы ничего и не  достали.  А  якорьком,  как
крючком, подцепили и ведро и чайник. Ничего не пропало  -  все  вытащили.  А
потом мы с Мишкой и Вовкой сорняки на огороде пололи.
   Мишка говорил:
   - Сорняки - это чепуха! Совсем нетрудное дело. Гораздо  легче,  чем  кашу
варить!


   ДРУЖОК 

   Замечательно нам с Мишкой жилось на даче! Вот где  было  раздолье!  Делай
что хочешь, иди куда хочешь. Можешь в лес за грибами ходить или  за  ягодами
или купаться в реке, а не хочешь купаться - так  лови  рыбу,  и  никто  тебе
слова не скажет. Когда у  мамы  кончился  отпуск  и  нужно  было  собираться
обратно в город, мы даже загрустили с Мишкой. Тетя Наташа заметила,  что  мы
оба ходим как в воду опущенные, и стала уговаривать маму, чтоб мы  с  Мишкой
остались еще пожить. Мама согласилась и договорилась с тетей  Наташей,  чтоб
она нас кормила и всякое такое, а сама уехала.
   Мы с Мишкой остались у тети Наташи. А у тети Наташи была собака Дианка. И
вот как раз в тот день, когда мама уехала, Дианка вдруг ощенилась:  шестерых
щенков принесла. Пятеро черных с рыжими  пятнами  и  один  -  совсем  рыжий,
только одно ухо у него было черное. Тетя Наташа увидела щенков и говорит:
   - Чистое наказанье с этой Дианкой! Каждое лето она щенков приносит! Что с
ними делать, не знаю. Придется их утопить.
   Мы с Мишкой говорим:
   - Зачем топить? Они ведь тоже хотят жить. Лучше отдать соседям.
   - Да соседи не хотят брать, у них  своих  собак  полно,  -  сказала  тетя
Наташа. - А мне ведь тоже не надо столько собак.
   Мы с Мишкой стали просить:
   - Тетечка, не надо их топить! Пусть они подрастут немножечко, а потом  мы
сами их кому-нибудь отдадим.
   Тетя Наташа согласилась, и щеночки остались. Скоро  они  подросли,  стали
бегать по двору и лаять:
   "Тяф! Тяф!" - совсем как настоящие псы. Мы с Мишкой по целым дням  играли
с ними.
   Тетя Наташа несколько раз напоминала нам, чтоб мы раздали щенков, но  нам
было жалко Дианку. Ведь она станет скучать по своим детям, думали мы.
   - Зря я вам поверила, - сказала тетя Наташа. - Теперь  я  вижу,  что  все
щенки останутся у меня. Что я буду делать  с  такой  оравой  собак?  На  них
одного корму сколько надо!
   Пришлось нам с Мишкой браться за дело. Ну и помучились же  мы!  Никто  не
хотел брать щенков. Несколько дней подряд мы таскали их по всему  поселку  и
насилу пристроили трех щенков. Еще двоих мы отнесли в  соседнюю  деревню.  У
нас остался один щенок, тот, который был рыжий с черным ухом. Нам он  больше
всех нравился. У него была такая милая морда и очень красивые  глаза,  такие
большие, будто он все время чему-нибудь  удивлялся.  Мишка  никак  не  хотел
расставаться с этим щенком и написал своей маме такое письмо:
   "Милая  мамочка!  Разреши  мне  держать  щеночка  маленького.  Он   очень
красивый, весь рыжий, а ухо черное, и я его очень люблю.  А  я  тебя  всегда
буду слушаться, и буду хорошо учиться, и щеночка буду учить,  чтоб  из  него
выросла хорошая, большая собака".
   Мы назвали щеночка Дружком. Мишка говорил, что купит книжку  о  том,  как
дрессировать собак, и будет учить Дружка по книжке.
   Прошло несколько дней, а от Мишкиной мамы так и не пришло ответа. То есть
пришло письмо, но в нем совсем ничего  про  Дружка  не  было.  Мишкина  мама
писала, чтобы мы приезжали домой, потому что она  беспокоится,  как  мы  тут
живем одни.
   Мы с Мишкой в тот же день решили ехать, и он сказал, что  повезет  Дружка
без разрешения, потому что он ведь не виноват, раз письмо не дошло.
   - Как же вы повезете своего щенка? -  спросила  тетя  Наташа.  -  Ведь  в
поезде не разрешают возить собак. Увидит проводник и оштрафует.
   - Ничего, - говорит Мишка, - мы его в чемодан спрячем, никто и не увидит.
   Мы переложили из Мишкиного чемодана все вещи ко мне в рюкзак, просверлили
в чемодане дырки гвоздем, чтоб Дружок в нем  не  задохнулся,  положили  туда
краюшку хлеба и кусок жареной курицы на случай, если Дружок проголодается, а
Дружка посадили в чемодан и пошли с тетей Наташей на станцию.
   Всю дорогу Дружок сидел в чемодане молча, и мы были уверены, что  довезем
его благополучно. На станции тетя Наташа пошла взять нам билеты, а мы решили
посмотреть, что делает Дружок. Мишка открыл чемодан. Дружок  спокойно  лежал
на дне и, задрав голову кверху, жмурил глаза от света.
   - Молодец Дружок! - радовался Мишка. - Это такой умный  пес!..  Понимает,
что мы его везем тайком.
   Мы погладили Дружка и закрыли чемодан. Скоро подошел поезд.  Тетя  Наташа
посадила нас в вагон, и мы попрощались с ней. В вагоне мы выбрали  для  себя
укромное местечко. Одна лавочка была  совсем  свободна,  а  напротив  сидела
старушка и дремала. Больше никого не было. Мишка сунул  чемодан  под  лавку.
Поезд тронулся, и мы поехали.
   ***
   Сначала все шло хорошо, но на  следующей  станции  стали  садиться  новые
пассажиры. К нам подбежала  какая-то  длинноногая  девчонка  с  косичками  и
затрещала как сорока:
   - Тетя Надя! Дядя Федя! Идите сюда! Скорее, скорее, здесь места есть!
   Тетя Надя и дядя Федя пробрались к нашей лавочке.
   - Сюда, сюда! - трещала девчонка. - Садитесь! Я вот здесь  сяду  с  тетей
Надечкой, а дядечка Федечка пусть сядет рядом с мальчиками.
   - Не шуми так, Леночка, - сказала тетя Надя. И они вместе  сели  напротив
нас, рядом со старушкой, а дядя Федя сунул свой  чемодан  под  лавку  и  сел
рядом с нами.
   - Ой, как хорошо! - захлопала в ладоши Леночка. -  С  одной  стороны  три
дяденьки сидят, а с другой - три тетеньки.
   Мы с Мишкой отвернулись и стали смотреть в окно. Сначала все  было  тихо,
только колеса постукивали. Потом под лавкой послышался шорох и начало что-то
скрестись, словно мышь.
   - Это Дружок! - зашептал Мишка. - А что, если проводник придет?
   - Ничего, может быть, он и не услышит.
   - А если Дружок лаять начнет?
   Дружок потихоньку скребся, будто хотел проскрести в чемодане дырку.
   - Ай, мамочка, мышь! - завизжала эта егоза Леночка и стала поджимать  под
себя ноги.
   - Что ты выдумываешь! - сказала тетя Надя. - Откуда тут мышь?
   - А вот послушай! Послушай!
   Тут Мишка изо всех сил стал кашлять и толкать чемодан  ногой.  Дружок  на
минуту успокоился, потом потихоньку заскулил. Все удивленно переглянулись, а
Мишка поскорей стал тереть по стеклу пальцем так, чтоб стекло визжало.  Дядя
Федя посмотрел на Мишку строго и сказал:
   - Мальчик, перестань! Это на нервы действует.
   В это время сзади кто-то заиграл на гармошке, и Дружка не  стало  слышно.
Мы обрадовались. Но гармошка скоро утихла.
   - Давай будем песни петь! - шепчет Мишка,
   - Неудобно, - говорю я.
   - Ну, давай громко стихи читать.
   - Ну, давай. Начинай.
   Из-под лавки раздался писк. Мишка закашлял и поскорее начал стихи:
   Травка зеленеет, солнышко блестит,
   Ласточка с весною в сени к нам летит.
   В вагоне раздался смех. Кто-то сказал:
   - На дворе скоро осень, а у нас тут весна начинается!
   Леночка стала хихикать и говорить:
   - Какие мальчишки смешные! То скребутся, как мыши, то по стеклу  пальцами
скрипят, то стихи читают.

   Но Мишка  ни  на  кого  не  обращал  внимания.  Когда  это  стихотворение
кончилось, он начал другое и отбивал такт ногами:
   Как мой садик свеж и зелен!
   Распустилась в нем сирень.
   От черемухи душистой
   И от лип кудрявых тень.
   - Ну, вот и лето  пришло:  сирень,  видите  ли,  распустилась!  -  шутили
пассажиры.
   А у Мишки без всякого предупреждения грянула зима:
   Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
   На дровнях обновляет путь;
   Его лошадка, снег почуя,
   Плетется рысью как-нибудь...
   А потом почему-то все пошло  шиворот-навыворот  и  после  зимы  наступила
вдруг осень:
   Скучная картина!
   Тучи без конца.
   Дождик так и льется,
   Лужи у крыльца.
   Тут Дружок жалобно завыл в чемодане, и Мишка закричал что было силы:
   Что ты рано в гости,
   Осень, к нам пришла?
   Еще просит сердце
   Света и тепла!
   Старушка,  которая  дремала  напротив,  проснулась,  закивала  головой  и
говорит:
   - Верно, деточка, верно! Рано осень к нам пришла. Еще ребятишкам погулять
хочется, погреться на солнышке, а тут осень! Ты,  миленький,  хорошо  стишки
говоришь, хорошо!
   И она принялась гладить Мишку по голове. Мишка незаметно толкнул меня под
лавкой ногой, чтоб я продолжал чтение, а у  меня,  как  нарочно,  все  стихи
выскочили из головы, только  одна  песня  вертелась.  Недолго  раздумывая  я
гаркнул что было силы на манер стихов:
   Ах вы сени, мои сени!
   Сени новые мои!
   Сени новые, кленовые, решетчатые!
   Дядя Федя поморщился:
   - Вот наказание! Еще один исполнитель нашелся!
   А Леночка надула губки и говорит:
   - Фи! Нашел что читать! Какие-то сени!
   А я отбарабанил эту песню два раза подряди принялся за другую:
   Сижу за решеткой, в темнице сырой,
   Вскормленный в неволе орел молодой...
   - Вот бы тебя засадить куда-нибудь, чтоб ты  не  портил  людям  нервы!  -
проворчал дядя Федя.
   - Ты не волнуйся, - говорила ему тетя Надя. -  Ребята  стишки  повторяют,
что тут такого!
   Но дядя Федя все-таки волновался и тер рукой лоб,  будто  у  него  голова
болела. Я  замолчал,  но  тут  Мишка  пришел  на  помощь  и  стал  читать  с
выражением:
   Тиха украинская ночь.
   Прозрачно небо, звезды блещут...
   - О! - засмеялись в вагоне. - На Украину попал! Куда-то еще залетит?
   На остановке вошли новые пассажиры.
   - Ого, да тут стихи читают! Весело будет ехать.
   А Мишка уже путешествовал по Кавказу:
   Кавказ подо мною, один в вышине
   Стою над снегами у края стремнины...
   Так он объехал чуть ли не весь свет и попал даже на Север. Там он охрип и
снова стал толкать меня под лавкой ногой. Я никак не мог  припомнить,  какие
еще бывают стихи, и опять принялся за песню:
   Всю-то я вселенную проехал.
   Нигде я милой не нашел...
   Леночка засмеялась:
   - А этот все какие-то песни читает!
   - А я виноват, что Мишка все стихи перечитал? - сказал я  и  принялся  за
новую песню:
   Голова ль ты моя удалая,
   Долго ль буду тебя я носить?
   - Нет, братец, - проворчал дядя Федя, - если  будешь  так  донимать  всех
своими стихами, то не сносить тебе головы!
   Он опять принялся тереть рукой лоб, потом взял  из-под  лавки  чемодан  и
вышел на площадку.
   Поезд подходил к городу. Пассажиры зашумели,  стали  брать  свои  вещи  и
толпиться у выхода. Мы тоже схватили чемодан и рюкзак и стали  пролезать  на
площадку. Поезд остановился. Мы вылезли из вагона и пошли домой. В  чемодане
было тихо.
   - Смотри, - сказал Мишка, - когда не надо, так он молчит,  а  когда  надо
было молчать, он всю дорогу скулил.
   - Надо посмотреть - может, он там задохнулся? - говорю я.

   Мишка поставил чемодан на землю, открыл его... и мы остолбенели: Дружка в
чемодане не было! Вместо него лежали какие-то  книжки,  тетради,  полотенце,
мыло, очки в роговой оправе, вязальные спицы.
   - Что это? - говорит Мишка. - Куда же Дружок делся?
   Тут я понял, в чем дело.
   - Стой! - говорю. - Да  это  ведь  не  наш  чемодан!  Мишка  посмотрел  и
говорит:
   - Верно! В нашем чемодане  были  дырки  просверлены,  и  потом,  наш  был
коричневый, а этот рыжий какой-то. Ах я разиня! Схватил чужой чемодан!
   - Бежим скорей обратно, может быть, наш чемодан так и стоит под лавкой, -
сказал я.
   Прибежали мы на вокзал. Поезд еще не ушел. А мы забыли,  в  каком  вагоне
ехали. Стали бегать по всем вагонам и заглядывать под лавки.  Обыскали  весь
поезд. Я говорю:
   - Наверно, его забрал кто-нибудь.
   - Давай еще раз пройдем по вагонам, - говорит Мишка.
   Мы еще раз обыскали все вагоны. Ничего не нашли. Стоим с чужим  чемоданом
и не знаем, что делать. Тут пришел проводник и прогнал нас.
   - Нечего, - говорит, - по вагонам шнырять!
   Пошли мы домой. Я зашел к Мишке, чтобы выгрузить  из  рюкзака  его  вещи.
Мишкина мама увидела, что он чуть не плачет, и спрашивает:
   - Что с тобой?
   - Дружок пропал!
   - Какой дружок?
   - Ну, щенок. Не получала письма разве?
   - Нет, не получала.
   - Ну вот! А я писал.
   Мишка стал рассказывать, какой хороший был Дружок, как мы его везли и как
он потерялся. Под конец Мишка расплакался, а я ушел домой  и  не  знаю,  что
было дальше.
   ***
   На другой день Мишка приходит ко мне и говорит:
   - Знаешь, теперь выходит - я вор!
   - Почему?
   - Ну, я ведь чужой чемодан взял.
   - Ты ведь по ошибке.
   - Вор тоже может сказать, что он по ошибке.
   - Тебе ведь никто не говорит, что ты вор.
   - Не говорит, а все-таки совестно. Может быть, тому человеку этот чемодан
нужен. Я должен вернуть.
   - Да как же ты найдешь этого человека?
   - А я напишу записки, что нашел  чемодан,  и  расклею  по  всему  городу.
Хозяин увидит записку и придет за своим чемоданом.
   - Правильно! - говорю я.
   - Давай записки писать.
   Нарезали мы бумаги и стали писать:
   "Мы нашли чемодан в вагоне. Получить у Миши Козлова. Песчаная  улица,  No
8, кв. 3".
   Написали штук двадцать таких записок. Я говорю:
   - Давай напишем еще записки, чтоб нам вернули  Дружка.  Может  быть,  наш
чемодан тоже кто-нибудь по ошибке взял.
   - Наверно, его тот гражданин взял, который с нами в поезде ехал, - сказал
Мишка.
   Нарезали мы еще бумаги и стали писать:
   "Кто нашел в чемодане  щенка,  очень  просим  вернуть  Мише  Козлову  или
написать по адресу: Песчаная улица, No 8, кв. 3".
   Написали и этих записок штук двадцать и пошли их по  городу  расклеивать.
Клеили на всех углах, на фонарных столбах... Только записок оказалось  мало.
Мы вернулись домой и стали  еще  записки  писать.  Писали,  писали  -  вдруг
звонок. Мишка побежал открывать. Вошла незнакомая тетенька.
   - Вам кого? - спрашивает Мишка.
   - Мишу Козлова.
   Мишка удивился: откуда она его знает?
   - А зачем?
   - Я, - говорит, - чемодан потеряла.
   - А! - обрадовался Мишка. - Идите сюда. Вот он, ваш чемодан.
   Тетенька посмотрела и говорит:
   - Это не мой.
   - Как - не ваш? - удивился Мишка.
   - Мой был побольше, черный, а этот рыжий.
   - Ну, тогда вашего у нас нет, - говорит Мишка. - Мы другого не  находили.
Вот когда найдем, тогда пожалуйста.
   Тетенька засмеялась и говорит:
   - Вы неправильно делаете, ребята.  Чемодан  надо  спрятать  и  никому  не
показывать, а если придут за ним, то вы сначала спросите, какой был  чемодан
и что в нем лежало. Если вам ответят правильно, тогда отдавайте  чемодан.  А
так ведь вам кто-нибудь скажет: "Мой чемодан" - и заберет, а это  и  не  его
вовсе. Всякие люди бывают!
   - Верно! - говорит Мишка. - А мы и не сообразили!
   Тетенька ушла.
   - Вот видишь, - говорит  Мишка,  -  сразу  подействовало!  Не  успели  мы
записки наклеить,  а  люди  уже  приходят.  Ничего,  может  быть,  и  Дружок
найдется!
   Мы спрятали чемодан под кровать, но в этот день к  нам  больше  никто  не
пришел. Зато на другой день у нас перебывало много народу. Мы с Мишкой  даже
удивлялись, как много людей теряют свои чемоданы и разные другие вещи.  Один
гражданин забыл чемодан в трамвае и  тоже  пришел  к  нам,  другой  забыл  в
автобусе ящик с гвоздями, у третьего в прошлом году пропал сундук - все  шли
к нам, как будто у нас было бюро находок. С каждым днем приходило все больше
и больше народу.
   - Удивляюсь! - говорил Мишка. - Приходят  только  те,  у  которых  пропал
чемодан или хотя бы сундук, а те, которые нашли чемодан,  преспокойно  сидят
дома.
   - А чего им беспокоиться? Кто потерял, тот ищет, а кто  нашел,  чего  ему
еще ходить?
   - Могли бы хоть письмо написать, - говорит Мишка. - Мы бы сами пришли.
   ***
   Один раз мы с Мишкой сидели дома. Вдруг кто-то постучал  в  дверь.  Мишка
побежал отворять. Оказалось, почтальон. Мишка радостный вбежал в  комнату  с
письмом в руках.
   - Может быть, это про нашего Дружка! - сказал  он  и  стал  разбирать  на
конверте адрес, который был написан неразборчивыми каракулями.
   Весь конверт был усеян штемпелями и наклейками с надписями.
   - Это не нам письмо, - сказал наконец Мишка. - Это маме.  Какой-то  шибко
грамотный человек писал. В одном слове две ошибки сделал: вместо  "Песчаная"
улица написал "Печная". Видно, письмо долго по городу ходило, пока куда надо
дошло... Мама! - закричал Мишка. - Тебе письмо от какого-то грамотея!
   - Что это за грамотей?
   - А вот почитай письмо.
   Мама разорвала конверт и стала читать вполголоса:
   - "Милая мамочка!  Разреши  мне  держать  щеночка  маленького.  Он  очень
красивый, весь рыжий, а ухо черное, и я  его  очень  люблю..."  Что  это?  -
говорит мама. - Это ведь ты писал!
   Я засмеялся и посмотрел на Мишку.  А  он  покраснел  как  вареный  рак  и
убежал.
   ***
   Мы с Мишкой потеряли надежду отыскать Дружка, но Мишка часто вспоминал  о
нем:
   - Где он теперь? Какой у него хозяин?  Может  быть,  он  злой  человек  и
обижает Дружка? А может быть, Дружок так и остался в чемодане и погиб там от
голода? Пусть бы мне не вернули его, а только хоть бы сказали, что он  живой
и что ему хорошо!
   Скоро каникулы кончились, и пришла пора  идти  в  школу.  Мы  были  рады,
потому что очень любили учиться и уже соскучились по школе. В этот  день  мы
встали рано-рано, оделись во все новое и  чистое.  Я  пошел  к  Мишке,  чтоб
разбудить его, и встретился с ним на лестнице. Он как раз шел ко мне,  чтобы
разбудить меня.
   Мы думали, что в этом году с нами будет  заниматься  Вера  Александровна,
которая учила нас в прошлом году, но  оказалось,  что  у  нас  теперь  будет
совсем новая учительница, Надежда Викторовна,  так  как  Вера  Александровна
перешла в другую школу.  Надежда  Викторовна  дала  нам  расписание  уроков,
сказала, какие учебники будут нужны, и стала вызывать нас всех  по  журналу,
чтоб познакомиться с нами. А потом спросила:
   - Ребята, вы учили в прошлом году стихотворение Пушкина "Зима"?
   - Учили! - загудели все хором.
   - Кто помнит это стихотворение?
   Все ребята молчали. Я шепчу Мишке:
   - Ты ведь помнишь?
   - Помню.
   - Так поднимай руку!
   Мишка поднял руку.

   - Ну, выходи на середину и читай, - сказала учительница.
   Мишка подошел к столу и начал читать с выражением:
   Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
   На дровнях обновляет путь;
   Его лошадка, снег почуя,
   Плетется рысью как-нибудь...
   Он читал все дальше и дальше, а  учительница  сначала  смотрела  на  него
пристально, потом  наморщила  лоб,  будто  вспоминала  что-то,  потом  вдруг
протянула к Мишке руку и говорит:
   - Постой, постой! Я вспомнила: ты ведь тот мальчик, который ехал в поезде
и всю дорогу читал стихи? Верно?
   Мишка сконфузился и говорит:
   - Верно.
   - Ну, садись, а после уроков зайдешь ко мне в учительскую.
   - А стихи не надо кончать? - спросил Мишка.
   - Не надо. Я и так вижу, что ты знаешь.
   Мишка сел и принялся толкать меня под партой ногой:
   - Это она! Та тетенька, которая с нами в поезде ехала.  Еще  с  нею  была
девчонка Леночка и дяденька, который сердился. Дядя Федя, помнишь?
   - Помню, - говорю. - Я ее тоже узнал, как только ты стихи стал читать.
   - Ну, что  теперь  будет?  -  беспокоился  Мишка.  -  Зачем  она  меня  в
учительскую вызвала? Наверно, достанется нам за то, что мы  тогда  шумели  в
поезде!
   Мы с Мишкой так волновались, что не заметили даже, как занятия кончились.
Последними вышли из класса, и Мишка пошел в учительскую. Я остался ждать его
в коридоре. Наконец он оттуда вышел.
   - Ну, что тебе учительница сказала? - спрашиваю я.
   - Оказывается, мы ее чемодан взяли, то есть не ее, а  того  дяденьки.  Но
это все равно. Она спросила, не взяли ли  мы  по  ошибке  чужой  чемодан.  Я
сказал, что взяли. Она стала расспрашивать, что  в  этом  чемодане  было,  и
узнала, что это их чемодан. Она велела сегодня же принести ей чемодан и дала
адрес.
   Мишка показал мне бумажку, на которой  был  записан  адрес.  Мы  поскорей
пошли домой, взяли чемодан и отправились по адресу.
   Нам открыла дверь Леночка, которую мы видели в поезде.
   - Вам кого? - спросила она.
   А мы забыли, как звать учительницу.
   - Постойте, - говорит Мишка. - Вот тут  на  бумажке  записано...  Надежду
Викторовну.
   Леночка говорит:
   - Вы, наверно, чемодан принесли?
   - Принесли.
   - Ну, заходите.
   Она привела нас в комнату и закричала:
   - Тетя Надя! Дядя Федя! Мальчики чемодан принесли!
   Надежда Викторовна и дядя Федя вошли в комнату. Дядя Федя открыл чемодан,
увидел свои очки и сразу надел их на нос.
   - Вот они, мои любимые старые очки! - обрадовался он. - Как  хорошо,  что
они нашлись! А то я к новым очкам никак не могу привыкнуть.
   Мишка говорит:
   - Мы ничего не трогали. Все ждали, когда хозяин отыщется. Мы  даже  везде
объявления наклеили, что нашли чемодан.
   - Ну вот! - сказал дядя Федя. -  А  я  никогда  не  читаю  объявлений  на
стенах. Ну ничего, в следующий раз буду умнее - всегда буду читать.
   Леночка куда-то ушла, а потом вернулась в комнату, а за ней бежал  щенок.
Он был весь рыжий, только одно ухо у него было черное.
   - Смотри! - прошептал Мишка. Щенок насторожился,  приподнял  свое  ухо  и
поглядел на нас.
   - Дружок! - закричали мы.
   Дружок завизжал от радости, кинулся к  нам,  принялся  прыгать  и  лаять.
Мишка схватил его на руки:
   - Дружок! Верный мой пес! Значит, ты не забыл нас?
   Дружок лизал ему щеки,  а  Мишка  целовал  его  прямо  в  морду.  Леночка
смеялась, хлопала в ладоши и кричала:
   - Мы его в чемодане с поезда принесли! Мы по ошибке  ваш  чемодан  взяли.
Это все дядечка Федечка виноват!
   - Да, - сказал дядя Федя, - это моя вина. Я первый взял  ваш  чемодан,  а
потом уж вы мой взяли.
   Они отдали нам чемодан, в котором Дружок ехал в поезде.  Леночка,  видно,
очень не хотела расставаться с Дружком. На глазах у  нее  даже  слезы  были.
Мишка сказал, что на следующий год у Дианки  снова  будут  щенки,  тогда  мы
выберем самого красивого и привезем ей.
   - Обязательно привезите, - сказала Леночка. Мы  попрощались  и  вышли  на
улицу. Дружок сидел на руках у Мишки, вертел во все стороны головой, и глаза
у него были такие, будто он всему  удивлялся.  Наверно,  Леночка  все  время
держала его дома и ничего ему не показывала.
   Когда мы подошли к дому, у нас на крыльце сидели две тетки и дядька. Они,
оказывается, нас ждали.
   - Вы, наверно, за чемоданом пришли? - спросили мы их.
   - Да, - сказали они. - Это вы те ребята, которые чемодан нашли?
   - Да, это мы, - говорим мы. - Только никакого чемодана у нас теперь  нет.
Уже нашелся хозяин, и мы отдали.
   - Так  вы  бы  поснимали  свои  записки,  а  то  только  людей  смущаете.
Приходится из-за вас даром время терять!
   Они поворчали и разошлись. А мы с Мишкой в тот же день обошли все  места,
где наклеили записки, и ободрали их.


   ТЕЛЕФОН 

   Один раз мы с Мишкой были в игрушечном магазине и  увидели  замечательную
игрушку - телефон.  В  большой  деревянной  коробке  лежали  два  телефонных
аппарата, две  трубки,  в  которые  говорить  и  слушать,  и  целая  катушка
проволоки. Продавщица объяснила нам, что если один телефон поставить в одной
квартире, а другой - у соседей и соединить оба аппарата проволокой, то можно
переговариваться.
   - Вот нам бы купить! Мы как раз соседи, - сказал Мишка. - Хорошая  штука!
Это не какая-нибудь простая игрушка,  которую  поломаешь  и  выбросишь.  Это
полезная вещь!
   - Да, - говорю я, - очень полезная штука! Захотел поговорить, взял трубку
- поговорил, и ходить никуда не надо.
   -  Удобство!  -  восторгался  Мишка.  -  Сидишь  дома  и  разговариваешь.
Замечательно!
   Мы с Мишкой решили собирать деньги,  чтобы  купить  телефон.  Две  недели
подряд мы не ели мороженого, не ходили в кино - все деньги  копили.  Наконец
насобирали, сколько было нужно, и купили телефон.
   Примчались из магазина домой с коробкой. Один телефон у  меня  поставили,
другой - у Мишки и от моего  телефона  протянули  проволоку  через  форточку
вниз, прямо к Мишкиному телефону.
   - Ну, - говорит Мишка, - попробуем разговаривать. Беги наверх и слушай.
   Я помчался к себе, взял трубку и слушаю, а  трубка  уже  кричит  Мишкиным
голосом:
   - Алло! Алло!
   Я тоже как закричу:
   - Алло!
   - Слышно что-нибудь? - кричит Мишка.
   - Слышно. А тебе слышно?
   - Слышно. Вот здорово! Тебе хорошо слышно?
   - Хорошо. А тебе?
   - И мне хорошо! Ха-ха-ха! Слышно, как я смеюсь?
   - Слышно. Ха-ха-ха! А тебе слышно?
   - Слышно. Послушай, сейчас я к тебе приду.
   Мишка прибежал ко мне, и мы принялись обниматься от радости.
   - Хорошо, что купили телефон! Правда? - говорит Мишка.
   - Конечно, - говорю, - хорошо.
   - Слушай, сейчас я пойду обратно и позвоню тебе.
   Он убежал и позвонил снова. Я взял трубку:
   - Алло!
   - Алло!
   - Слышно?
   - Слышно.
   - Хорошо?
   - Хорошо.
   - И у меня хорошо. Давай разговаривать.
   - Давай, - говорю. - А о чем разговаривать?
   - Ну, о чем... О чем-нибудь... Хорошо, что мы купили телефон, правда?
   - Правда.
   - Вот если бы не купили, было бы плохо. Правда?
   - Правда.
   - Ну?
   - Что "ну"?
   - Чего же ты не разговариваешь?
   - А ты почему не разговариваешь?
   - Да я не знаю, о чем разговаривать, - говорит Мишка. -  Это  всегда  так
бывает: когда надо разговаривать, так не  знаешь,  о  чем  разговаривать,  а
когда не надо разговаривать, так разговариваешь и разговариваешь...
   Я говорю:
   - Давай вот что: подумаем, а когда придумаем, тогда позвоним.
   - Ладно.
   Я повесил трубку и стал думать. Вдруг звонок. Я взял трубку.
   - Ну, придумал? - спрашивает Мишка.
   - Нет еще, не придумал.
   - Я тоже еще не придумал.
   - Зачем же ты звонишь, раз не придумал?
   - А я думал, что ты придумал.
   - Я сам тогда позвонил бы.
   - А я думал, что ты не догадаешься.
   - Что ж я, по-твоему, осел?
   - Нет, какой же ты осел! Ты совсем не осел! Разве я говорю, что ты осел!
   - А что ты говоришь?
   - Ничего. Говорю, что ты не осел.
   - Ну ладно, довольно тебе про осла твердить! Давай лучше уроки учить.
   - Давай.
   Я повесил трубку и сел за уроки. Вдруг Мишка снова звонит:
   - Слушай, сейчас я буду петь и на рояле играть по телефону.
   - Ну, пой, - говорю.
   Послышалось какое-то шипение, потом  забренчала  музыка,  и  вдруг  Мишка
запел не своим голосом:
   Куда, куда вы удалились,
   Весны моей златые дни-и-и?
   "Что это? - думаю. - Где он так петь выучился?" Вдруг Мишка сам является.
Рот до ушей.
   - Ты думал, это я пою? Это патефон по телефону поет! Дай-ка, я послушаю.
   Я дал ему трубку. Он слушал, слушал, потом как бросит трубку  -  и  бегом
вниз. Я взял трубку, а  там:  "Пш-ш-ш!  Пш-ш-ш!  Др-р-р!  Др-р-р!"  Наверно,
пластинка кончилась. Я снова сел за уроки. Опять звонок. Я взял трубку:
   - Алло!

   А из трубки:
   "Ав! Ав! Ав!"
   - Ты чего, - говорю, - по-собачьи лаешь?
   - Это не я. Это с тобой Дружок  разговаривает.  Слышишь,  как  он  кусает
трубку зубами?
   - Слышу.
   - Это я ему в морду тыкаю трубкой, а он ее зубами грызет.
   - Ты бы лучше не портил трубку.
   - Ничего, она железная... Ай! Пошел вон! Я тебе покажу, как кусаться! Вот
тебе! ("Ав! Ав! Ав!") Кусается, понимаешь?
   - Понимаю, - говорю.
   Снова сел за уроки. Через минуту звонок. Я  взял  трубку,  а  там  что-то
жужжит:
   "Жжу-у-у-у!"
   - Алло! - кричу я.
   "Жуу-у! Жжу-у!"
   - Чем ты там жужжишь?
   - Мухой.
   - Какой мухой?
   - Ну, простой мухой. Я ее держу перед трубкой, а она крылышками  машет  и
жужжит.
   Целый вечер мы с Мишкой звонили друг другу и  выдумывали  разные  фокусы:
пели, кричали, рычали, мычали, даже шепотом разговаривали - все было слышно.
Уроки я кончил поздно и думаю:
   "Позвоню еще раз Мишке, перед тем как лечь спать".
   Позвонил, а он не отвечает.
   "Что же это? - думаю. - Неужели телефон испортился?"
   Позвонил еще раз - опять нет ответа! Думаю:
   "Надо пойти узнать, в чем дело".
   Прибегаю к нему... Батюшки! Он телефон положил на стол и ломает.  Батарею
из аппарата вытащил, звонок разобрал и уже трубку развинчивает.
   - Стой! - говорю. - Ты зачем телефон ломаешь?
   - Да я не ломаю. Я только хочу посмотреть, как  он  устроен.  Разберу,  а
потом соберу обратно.
   - Так разве ты соберешь? Это понимать надо.
   - Ну я и понимаю. Чего тут еще не понимать!
   Он развинтил трубку, вынул из нее какие-то железки  и  стал  отковыривать
круглую пластинку, которая внутри была. Пластинка вывалилась,  и  из  трубки
посыпался черный порошок. Мишка испугался и стал собирать порошок обратно  в
трубку.
   - Ну, вот видишь, - говорю, - что ты наделал!
   - Ничего, - говорит, - я сейчас соберу все, как было.

   И стал  собирать.  Возился,  возился...  Винтики  маленькие,  завинчивать
трудно. Наконец собрал трубку, только железка у него  одна  осталась  и  два
винтика лишних.
   - А это откуда - железка? - спрашиваю.
   - Ах я разиня! -  говорит  Мишка.  -  Забыл!  Ее  надо  было  там  внутри
привинтить. Придется снова разбирать трубку.
   - Ну, - говорю, - я пойду домой, а ты, как только будет  готово,  позвони
мне.
   Пошел я домой и стал ждать. Ждал, ждал, так ничего не  дождался  и  спать
лег.
   Наутро телефон как зазвонит! Я вскочил неодетый, схватил трубку и кричу:
   - Слушаю!
   А из трубки в ответ:
   - Ты чего хрюкаешь?
   - Как это хрюкаю? Я не хрюкаю, - говорю я.
   - Брось хрюкать! Говори по-человечески! - кричит Мишка.
   - Я же по-человечески. Зачем мне хрюкать?
   - Ну, довольно тебе баловаться! Все равно я не поверю,  что  поросенка  в
комнату притащил.
   - Да говорят же тебе, что никакого поросенка нет! - рассердился я.
   Мишка замолчал. Через минуту приходит ко мне:
   - Ты чего хрюкал по телефону?
   - Я не хрюкал.
   - Я ведь слышал.
   - Да зачем же мне хрюкать?
   - Не знаю, -  говорит.  -  Только  у  меня  в  трубке  все  "хрю-хрю"  да
"хрю-хрю". Вот пойди, если не веришь, послушай.

   Я пошел к нему и позвонил по телефону:
   - Алло!
   Сначала ничего не было слышно, а потом потихоньку так:
   "Хрюк! Хрюк! Хрюк!"
   Я говорю:
   - Хрюкает.
   А в ответ снова:
   "Хрюк! Хрюк! Хрюк!"
   - Хрюкает! - кричу я.
   А из трубки опять:
   "Хрюк! Хрюк! Хрюк! Хрюк!"
   Тут я понял, в чем дело, и побежал к Мишке.
   - Это ты, - говорю, - телефон испортил!
   - Почему?
   - Ты разбирал его, вот и испортил у себя в трубке что-то.
   - Наверно, я что-нибудь неправильно  собрал,  -  говорит  Мишка.  -  Надо
исправить.
   - Как же теперь исправишь?
   - А я посмотрю, как твой телефон устроен, и свой сделаю так же.
   - Не дам я свой телефон разбирать!
   - Да ты не бойся! Я осторожно. Надо же починить!
   И стал чинить. Возился, возился - и починил так,  что  совсем  ничего  не
стало слышно. Даже хрюкать перестало.
   - Ну, что теперь делать? - спрашиваю я.
   - Знаешь, - говорит Мишка, - пойдем в магазин, может быть, там починят.
   Пошли мы в игрушечный магазин, но там  телефонов  не  чинили  и  даже  не
знали, где чинят. Целый день мы ходили скучные. Вдруг Мишка придумал:
   - Чудаки мы! Ведь мы можем по телеграфу переговариваться!
   - Как - по телеграфу?
   - Очень просто: точка, тире. Звонок-то ведь действует! Короткий звонок  -
точка, а длинный - тире. Выучим азбуку Морзе и будем переговариваться!
   Достали мы азбуку Морзе и стали учить: "А" - точка, тире; "Б" - тире, три
точки; "В" - точка, два тире... Выучили всю азбуку и стали переговариваться.
Сначала у нас получалось медленно,  а  потом  мы  научились,  как  настоящие
телеграфисты: "трень-трень-трень!" - и  все  понятно.  Это  даже  интереснее
было, чем простой телефон. Только это продолжалось недолго. Один  раз  звоню
Мишке утром, а он не отвечает. "Ну, - думаю, - спит еще". Позвонил  позже  -
опять не отвечает. Пошел к нему и стучу в дверь. Мишка открыл и говорит:
   - Ты чего в дверь барабанишь? Не видишь, что ли? - и показывает на  двери
кнопку.
   - Что это? - спрашиваю.
   - Кнопка.
   - Какая?
   - Электрическая. У нас теперь электрический звонок есть, так  что  можешь
звонить.
   - Где ты взял?
   - Сам сделал.
   - Из чего?
   - Из телефона.
   - Как - из телефона?
   - Очень просто. Звонок из телефона выдрал, кнопку - тоже.  И  батарею  из
телефона вынул. Была игрушка - стала вещь!
   - Какое же ты имел право телефон разбирать? - говорю я.

   - Какое право! Я свой телефон разобрал. Твоего ведь не трогал.
   - Так телефон-то наш общий! Если бы я знал, что ты станешь ломать,  то  и
не стал бы с тобой покупать! Зачем мне телефон, если разговаривать не с кем!
   - А зачем нам разговаривать? Небось недалеко живем, можно  и  так  прийти
поговорить.
   - Я с тобой и разговаривать после этого не хочу!
   Рассердился я на него и три дня с ним не разговаривал. От скуки и я  свой
телефон разобрал и сделал из него электрический звонок. Только не так, как у
Мишки. Я все аккуратно устроил. Батарею поставил возле двери на полочке,  от
нее по стене провода протянул к электрическому звонку и кнопке. А  кнопку  к
двери хорошенько винтиками  привинтил,  чтобы  она  не  болталась  на  одном
гвозде, как у Мишки. Даже папа и мама похвалили меня за то,  что  я  устроил
такую полезную вещь в доме.
   Я  пошел  к  Мишке,  чтобы  рассказать  ему,  что  у  меня  теперь   тоже
электрический звонок есть.
   Подхожу к двери, звоню... Нажимал кнопку, нажимал -  никто  не  отворяет.
"Может быть, звонок испортился?"  -  думаю.  Стал  в  дверь  стучать.  Мишка
открыл. Я спрашиваю:
   - Что же звонок, не действует?
   - Не действует.
   - Почему?
   - Да я батарею разобрал.
   - Зачем?
   - Ну, я хотел посмотреть, из чего батарея сделана.
   - Как же, - говорю, - ты теперь будешь - без телефона и без звонка?
   - Ничего, - вздохнул он, - как-нибудь буду!
   Пошел я домой, а сам. думаю: "Почему Мишка такой нескладный? Зачем он все
ломает?!" Мне даже жалко стало его.
   Вечером я лег спать и долго не мог заснуть, все вспоминал: как у нас  был
телефон и как из него получился электрический звонок. Потом я стал думать об
электричестве, как оно получается в батарее и из чего. Все давно уже  спали,
а я все думал про это и никак не мог заснуть. Тогда я  встал,  зажег  лампу,
снял с полки батарею и разломал ее. В батарее оказалась какая-то жидкость, в
которой  мокла  черная  палка,  завернутая  в   тряпочку.   Я   понял,   что
электричество получалось из этой жидкости. Потом  лег  в  постель  и  быстро
заснул.


   БЕНГАЛЬСКИЕ ОГНИ 

   Сколько хлопот у нас с Мишкой  было  перед  Новым  годом!  Мы  уже  давно
готовились к празднику: клеили  бумажные  цепи  на  елку,  вырезали  флажки,
делали разные елочные украшения. Все было бы хорошо,  но  тут  Мишка  достал
где-то книгу "Занимательная химия" и  вычитал  в  ней,  как  самому  сделать
бенгальские огни.
   С этого и началась кутерьма! По целым дням он толок в ступе серу и сахар,
делал алюминиевые опилки и поджигал смесь на пробу. По всему дому шел дым  и
воняло удушливыми газами. Соседи сердились, и никаких бенгальских  огней  не
получалось.
   Но Мишка не унывал. Он позвал к себе на елку даже многих ребят из  нашего
класса и хвастал, что у него будут бенгальские огни.
   - Они знаете какие!  -  говорил  он.  -  Они  сверкают,  как  серебро,  и
рассыпаются во все стороны огненными брызгами.
   Я говорю Мишке:
   - Что же ты наделал? Позвал ребят, а никаких бенгальских огней не будет.
   - Почему не будет? Будет! Еще времени много. Все успею сделать.
   Накануне Нового года он приходит ко мне и говорит:
   - Слушай, пора нам за елками ехать, а то останемся на праздник без елок.
   - Сегодня уже поздно, - ответил я. - Завтра поедем.
   - Так ведь завтра уже украшать елку надо.
   - Ничего, - говорю я. - Украшать надо вечером, а мы поедем  днем,  сейчас
же после школы.
   Мы с Мишкой уже давно решили поехать за елками в Горелкино, где мы жили у
тети Наташи на даче. Тети Наташин муж работал лесничим и еще  летом  сказал,
чтобы мы приезжали к нему в лес за елками. Я даже заранее упросил маму, чтоб
она разрешила мне в лес поехать.
   На другой день я прихожу к  Мишке  после  обеда,  а  он  сидит  и  толчет
бенгальские огни в ступе.
   - Что ж ты, - говорю, - не мог раньше сделать? Ехать пора, а ты возишься!
   - Да я делал и раньше, только, наверно, мало серы клал. Они шипят, дымят,
а гореть не горят.
   - Ну и брось, все равно ничего не выйдет. - Нет, теперь, наверно, выйдет.
Надо только побольше серы класть. Дай-ка мне алюминиевую  кастрюлю,  вон  на
подоконнике.
   - Где же кастрюля? Тут только сковородка, -говорю я,
   - Сковородка?.. Эх, ты! Да это и есть бывшая кастрюля. Давай ее сюда.
   Я передал ему сковородку, и он принялся скоблить ее по краям напильником.
   - Это у тебя, значит, кастрюля в сковородку превратилась? - спрашиваю я.
   - Ну да, - говорит Мишка. - Я ее пилил  напильником,  пилил,  вот  она  и
сделалась сковородкой. Ну ничего, сковородка тоже нужна в хозяйстве.
   - Что же тебе мама сказала?
   - Ничего не сказала. Она еще не видела.
   - А когда увидит?
   - Ну что ж... Увидит так увидит. Я,  когда  вырасту,  новую  кастрюлю  ей
куплю.
   - Это долго ждать, пока ты вырастешь!
   - Ничего.
   Мишка наскоблил опилок, высыпал порошок из ступки, налил  клею,  размешал
все это, так что у него получилось тесто вроде замазки. Из этой  замазки  он
наделал длинных колбасок, навертел их на железные проволочки и  разложил  на
фанерке сушиться.
   - Ну вот, - говорит, - высохнут - и будут готовы, только надо  от  Дружка
спрятать.
   - Зачем от него прятать?
   - Слопает.
   - Как - слопает? Разве собаки бенгальские огни едят?
   - Не знаю. Другие, может быть, и не  едят,  а  Дружок  ест.  Один  раз  я
оставил их сохнуть, вхожу - а он их грызет. Наверно, думал, что это конфеты.
   - Ну, спрячь их в печь. Там тепло, и Дружок не достанет.
   - В печку тоже нельзя. Один раз я их спрятал в  печь,  а  мама  пришла  и
затопила - они и сгорели. Я их лучше на шкаф положу.
   Мишка взобрался на стул и положил фанерку на шкаф.
   - Ты ведь знаешь, какой Дружок, - говорит Мишка. -  Он  всегда  мои  вещи
хватает! Помнишь, он затащил мой левый ботинок, так что мы его  нигде  найти
не могли. Пришлось мне тогда три дня ходить в валенках, пока другие  ботинки
не купили. На дворе теплынь, а я хожу в валенках, как будто обмороженный!  А
потом уже, когда купили  другие  ботинки,  мы  этот  ботинок,  который  один
остался, выбросили. потому что кому он нужен - один  ботинок!  А  когда  его
выбросили, отыскался тот ботинок, который потерялся. Оказалось - его  Дружок
затащил на кухню под печь. Ну, мы и этот ботинок выбросили, потому что  если
б первый не выбросили, то и второй бы не выбросили, а раз первый  выбросили,
то и второй выбросили. Так оба и выбросили.
   Я говорю:
   - Довольно тебе болтать! Одевайся скорее, ехать надо.
   Мишка оделся, мы взяли топор и помчались на вокзал. А тут поезд  как  раз
ушел, так  что  пришлось  нам  дожидаться  другого.  Ну  ничего,  дождались,
поехали. Ехали, ехали, наконец приехали. Слезли в Горелкине и пошли прямо  к
лесничему.  Он  дал  нам  квитанцию  на  две  елки,  показал  делянку,   где
разрешалось рубить, и мы пошли в лес. Елок кругом много,  только  Мишке  они
все не нравились.
   - Я такой человек, - хвалился он, - уж если поехал в лес, то срублю самую
лучшую елку, а то и ездить не стоит.
   Забрались мы в самую чащу.
   - Надо рубить поскорей, - говорю я. - Скоро и темнеть начнет.
   - Что ж рубить, когда нечего рубить!
   - Да вот, - говорю, - хорошая елка.

   Мишка осмотрел елку как следует со всех сторон и говорит:
   - Она, конечно, хорошая, только не  совсем.  По  правде  сказать,  совсем
нехорошая: куцая.
   - Как это - куцая?
   - Верхушка у нее короткая. Мне такой елки и даром не надо!
   Нашли мы другую елку.
   - А эта хромая, - говорит Мишка.
   - Как - хромая?
   - Так, хромая. Видишь, у нее нога внизу закривляется.
   - Какая нога?
   - Ну, ствол.
   - Ствол! Так бы и говорил!
   Нашли мы еще одну елку.
   - Лысая, - говорит Мишка.
   - Сам ты лысый! Как это елка может быть лысая?
   - Конечно, лысая! Видишь, какая она  реденькая,  вся  просвечивает.  Один
ствол виден. Просто не елка, а палка!
   И гак все время: то лысая, то хромая, то еще какая-нибудь!
   - Ну, - говорю, - тебя слушать - до ночи елки не срубишь!
   Нашел себе подходящую елочку, срубил и отдал топор Мишке:
   - Руби поскорей, нам домой ехать пора.
   А он словно весь лес взялся обыскать. Уж я и просил его и бранил - ничего
не помогало. Наконец он нашел елку по  своему  вкусу,  срубил,  и  мы  пошли
обратно на станцию. Шли, шли, а лес все не кончается.
   - Может, мы не в ту сторону идем? - говорит Мишка.
   Пошли мы в другую сторону. Шли, шли - все  лес  да  лес!  Тут  и  темнеть
начало. Мы давай сворачивать то в одну сторону,  то  в  другую.  Заплутались
совсем.
   - Вот видишь, - говорю, - что ты наделал!
   - Что же я наделал? Я ведь не виноват, что так скоро наступил вечер.
   - А сколько ты елку выбирал? А дома сколько возился? Вот  придется  из-за
тебя в лесу ночевать!
   - Что ты! - испугался Мишка. - Ведь ребята сегодня  придут.  Надо  искать
дорогу.
   Скоро стемнело совсем. На небе засверкала луна.  Черные  стволы  деревьев
стояли, как великаны, вокруг. За  каждым  деревом  нам  чудились  волки.  Мы
остановились и боялись идти вперед.
   - Давай кричать! - говорит Мишка. Тут мы как закричим вместе:
   - Ау!
   "Ау!" - ответило эхо.
   - Ау! Ау-у! - закричали мы снова что было силы.
   "Ау! Ау-у!" - повторило эхо.
   - Может быть, нам лучше не кричать? - говорит Мишка.
   - Почему?
   - Еще волки услышат и прибегут.
   - Тут, наверно, никаких волков нет,
   - А вдруг есть! Лучше пойдем скорее.
   Я говорю:
   - Давай прямо идти, а то мы никак на дорогу не выберемся.
   Пошли мы снова. Мишка все оглядывался и спрашивал:
   - А что делать, когда нападают волки, если ружья нет?
   - Бросать в них горящие головешки, - говорю я.
   - А где их брать, эти головешки?
   - Развести костер - вот тебе и головешки.
   - А у тебя есть спички?
   - Нету.
   - А они на дерево могут влезть?
   - Кто?
   - Да волки.
   - Волки? Нет, не могут.
   - Тогда, если на нас нападут волки, мы залезем на дерево и  будем  сидеть
до утра.
   - Что ты! Разве просидишь на дереве до утра!
   - Почему не просидишь?
   - Замерзнешь и свалишься.
   - Почему замерзнешь? Нам ведь не холодно.
   - Нам не холодно, потому что мы двигаемся, а попробуй  посиди  на  дереве
без движения - сразу замерзнешь.
   - А зачем сидеть без движения? - говорит Мишка. - Можно сидеть  и  ногами
дрыгать.
   - Это устанешь - целую ночь на дереве ногами дрыгать!
   Мы продирались сквозь густые кустарники, спотыкались  о  пни,  тонули  по
колено в снегу. Идти становилось трудней и трудней.
   Мы очень устали.
   - Давай бросим елки! - говорю я.
   - Жалко, - говорит Мишка. - Ко мне ребята сегодня придут. Как  же  я  без
елки буду?
   - Тут нам бы самим, - говорю, - выбраться! Чего еще о елках думать!
   - Постой, - говорит Мишка. -  Надо  одному  вперед  идти  и  протаптывать
дорогу, тогда другому будет легче. Будем меняться по очереди.
   Мы остановились, передохнули. Потом Мишка  впереди  пошел,  а  я  за  ним
следом. Шли, шли... Я остановился, чтоб переложить  елку  на  другое  плечо.
Хотел идти дальше, смотрю - нет Мишки! Исчез, словно  провалился  под  землю
вместе со своей елкой.
   Я кричу:
   - Мишка!
   А он не отвечает.
   - Мишка! Эй! Куда же ты делся?
   Нет ответа.
   Я пошел осторожно вперед, смотрю - а там обрыв!  Я  чуть  не  свалился  с
обрыва. Вижу - внизу шевелится что-то темное.
   - Эй! Это ты, Мишка?
   - Я! Я, кажется, с горы скатился!
   - Почему же ты не отвечаешь? Я тут кричу, кричу...
   - Ответишь тут, когда я ногу ушиб!
   Я спустился к нему, а там дорога. Мишка сидит посреди  дороги  и  коленку
руками трет.
   - Что с тобой?
   - Коленку ушиб. Нога, понимаешь, подвернулась.
   - Больно?
   - Больно! Я посижу.
   - Ну, давай посидим, - говорю я.
   Уселись мы с ним на снегу. Сидели, сидели, пока нас не пробрал холод.
   Я говорю:
   - Тут  и  замерзнуть  можно!  Может  быть,  пойдем  по  дороге?  Она  нас
куда-нибудь выведет:  или  на  станцию,  или  к  лесничему,  или  в  деревню
какую-нибудь. Не замерзать же в лесу!
   Мишка хотел встать, но тут же заохал и опять сел.
   - Не могу, - говорит.
   - Что же теперь делать? Давай я понесу тебя па закорках, - говорю я.
   - Да разве ты донесешь?
   - Давай попробую.
   Мишка поднялся и начал взбираться ко  мне  на  спину.  Кряхтел,  кряхтел,
насилу залез. Тяжелый! Я согнулся в три погибели.
   - Ну, неси! - говорит Мишка.
   Только прошел я несколько шагов, поскользнулся - и бух в снег.
   - Ай! - заорал Мишка. - У меня нога болит, а ты меня в снег кидаешь!
   - Я же не нарочно!
   - - Не брался бы, если не можешь!
   - Горе мне с тобой! - говорю я. - То ты с бенгальскими огнями возился, то
елку до самой темноты выбирал, а  теперь  вот  зашибся...  Пропадешь  тут  с
тобой!
   - Можешь не пропадать!..
   - Как же не пропадать?
   - Иди один. Это все я виноват. Я уговорил тебя за елками ехать.
   - Что же, я тебя бросить должен?
   - Ну и что ж? Я и один дойду. Посижу, нога пройдет - я и пойду.
   - Да ну тебя! Никуда я без тебя  не  пойду.  Вместе  приехали,  вместе  и
вернуться должны. Надо придумать что-нибудь.
   - Что же ты придумаешь?
   - Может быть, санки сделать? У нас топор есть.
   - Как же ты из топора санки сделаешь?
   - Да не из топора, голова! Срубить дерево, а из дерева - санки.
   - Все равно гвоздей нет.
   - Надо подумать, - говорю я.
   И стал думать. А Мишка все на снегу сидит.  Я  подтащил  к  нему  елку  и
говорю:
   - Ты лучше на елку сядь, а то простудишься.
   Он уселся на елку. Тут мне пришла в голову мысль.
   - Мишка, - говорю я, - а что, если тебя повезти на елке?
   - Как - на елке?
   - А вот так: ты сиди, а я буду за ствол тащить. Ну-ка, держись!

   Я схватил елку за ствол и потащил. Вот как ловко придумал! Снег на дороге
твердый, укатанный, елка по нему легко идет, а Мишка на ней - как на санках!
   - Замечательно! - говорю я. - На-ка, держи топор.
   Отдал ему топор. Мишка уселся поудобнее, и я повез его по  дороге.  Скоро
мы выбрались на опушку леса и сразу увидели огоньки.
   - Мишка! - говорю. - Станция!
   Издали уже слышался шум поезда.
   - Скорей! - говорит Мишка. - Опоздаем на поезд!
   Я припустился изо всех сил. Мишка кричит:
   - Еще поднажми! Опоздаем!
   Поезд уже подъезжал к станции. Тут и мы подоспели. Подбегаем к вагону.  Я
подсадил Мишку. Поезд тронулся, я  вскочил  на  подножку  и  елку  за  собой
втащил. Пассажиры в вагоне стали бранить нас за то, что елка колючая. Кто-то
спросил:
   - Где вы взяли такую ободранную елку?
   Мы стали рассказывать, что с нами  в  лесу  случилось.  Тогда  все  стали
жалеть нас. Одна тетенька усадила Мишку на скамейку, сняла с него валенок  и
осмотрела ногу.
   - Ничего страшного нет, - сказала она. - Просто ушиб.
   - А я думал, что ногу сломал, так она у меня  болела,  -  говорит  Мишка.
Кто-то сказал:
   - Ничего, до свадьбы заживет!
   Все засмеялись. Одна тетенька дала нам по пирогу, а другая -  конфет.  Мы
обрадовались, потому что очень проголодались.
   - Что же мы теперь будем делать? - говорю я. - У нас на двоих одна елка.
   - Отдай ее на сегодня мне, - говорит Мишка, - и дело с концом.
   - Как это - с концом? Я ее тащил через весь лес да еще тебя на ней вез, а
теперь сам без елки останусь?
   - Так ты мне ее только на сегодня дай, а завтра я тебе возвращу обратно.
   - Хорошенькое, - говорю, - дело! У всех ребят праздник,  а  у  меня  даже
елки не будет!
   - Ну ты пойми, - говорит Мишка, - ко мне ребята  сегодня  придут!  Что  я
буду без елки делать?
   - Ну, покажешь им свои бенгальские огни. Что, ребята елки не видели?
   - Так бенгальские огни, наверно, не будут гореть. Я их уже  двадцать  раз
делал - ничего не получается. Один дым, да и только!
   - А может быть, получится?
   - Нет, я и вспоминать про это не буду. Может, ребята уже забыли.
   - Ну нет, не забыли! Не надо было заранее хвастаться.
   - Если б у меня елка была, - говорит Мишка, - я бы про  бенгальские  огни
что-нибудь сочинил и как-нибудь выкрутился, а теперь  просто  не  знаю,  что
делать.
   - Нет, - говорю, - не могу я тебе елку отдать. У меня еще ни в одном году
так не было, чтоб елки не было.
   - Ну будь другом, выручи! Ты меня уже не раз выручал!
   - Что же, я тебя всегда выручать должен?
   - Ну, в последний раз! Я тебе что хочешь за это  дам.  Возьми  мои  лыжи,
коньки, волшебный фонарь, альбом с марками. Ты ведь сам знаешь, что  у  меня
есть. Выбирай что угодно.
   - Хорошо, - сказал я. - Если так, отдай мне своего Дружка.
   Мишка задумался. Он отвернулся и долго молчал. Потом посмотрел на меня  -
глаза у него были печальные - и сказал:
   - Нет, Дружка я не могу отдать.
   - Ну вот! Говорил "что угодно", а теперь...
   - Я забыл про Дружка... Я, когда говорил, думал про вещи. А  Дружок  ведь
не вещь, он живой.
   - Ну и что ж? Простая собака! Если б он хоть породистый был.
   - Он же не виноват, что он не породистый! Все равно он любит меня.  Когда
меня нет дома, он думает обо мне,  а  когда  я  прихожу,  радуется  и  машет
хвостом... Нет, пусть будет что будет! Пусть ребята смеются надо мной,  а  с
Дружком я не расстанусь, даже если бы ты мне дал целую гору золота!
   - Ну ладно, - говорю я, - бери тогда елку даром.
   - Зачем даром? Раз я обещал любую вещь, так и бери любую вещь. Хочешь,  я
тебе дам волшебный фонарь со всеми картинками? Ты ведь очень хотел,  чтоб  у
тебя был волшебный фонарь.
   - Нет, не надо мне волшебного фонаря. Бери так.
   - Ты ведь столько трудился из-за елки - зачем отдавать даром?
   - Ну и пусть! Мне ничего не надо.
   - Ну, и мне даром не надо, - говорит Мишка.
   - Так это ведь не совсем даром, - говорю я. - Просто  так,  ради  дружбы.
Дружба ведь дороже волшебного фонаря! Пусть это будет наша общая елка.
   Пока мы разговаривали, поезд подошел к станции. Мы  и  не  заметили,  как
доехали.  У  Мишки  нога  совсем  перестала  болеть.   Он   только   немного
прихрамывал, когда мы сошли с поезда.
   Я сначала забежал домой, чтоб мама не беспокоилась, а  потом  помчался  к
Мишке - украшать нашу общую елку.
   Елка уже стояла посреди  комнаты,  и  Мишка  заклеивал  ободранные  места
зеленой бумагой. Мы еще не  кончили  украшать  елку,  как  стали  собираться
ребята.
   - Что же ты, позвал на елку, а сам даже не украсил ее! - обиделись они.
   Мы стали рассказывать про наши приключения, а Мишка даже  приврал,  будто
на нас напали в лесу волки и мы от  них  спрятались  на  дерево.  Ребята  не
поверили и стали смеяться над нами. Мишка сначала уверял  их,  потом  махнул
рукой и сам стал смеяться. Мишкины мама и папа пошли встречать Новый  год  к
соседям, а для нас мама приготовила  большой  круглый  пирог  с  вареньем  и
других разных вкусных вещей, чтоб мы тоже могли хорошо встретить Новый год.
   Мы остались одни в комнате. Ребята никого не стеснялись и чуть ли  не  на
головах ходили. Никогда я не слыхал такого шума! А Мишка шумел больше  всех.
Ну, я-то понимал, почему он так разошелся. Он старался, чтоб  кто-нибудь  из
ребят не вспомнил про бенгальские  огни,  и  выдумывал  все  новые  и  новые
фокусы.
   Потом мы зажгли на елке разноцветные электрические лампочки, и тут  вдруг
часы начали бить двенадцать часов.
   - Ура! - закричал Мишка. - С Новым годом!
   - Ура! - подхватили ребята. - С Новым годом! Ур-а-а!
   Мишка уже считал, что все кончилось благополучно, и закричал:
   - А теперь садитесь за стол, ребята, будет чай с пирогом!
   - А бенгальские огни где же? - закричал кто-то.
   - Бенгальские огни? - растерялся Мишка. - Они еще не готовы.
   - Что же ты, позвал на елку, говорил, что бенгальские огни  будут...  Это
обман!
   - Честное слово, ребята, никакого  обмана  нет!  Бенгальские  огни  есть,
только они еще сырые...
   -  Ну-ка,  покажи.  Может  быть,  они  уже  высохли.  А  может,   никаких
бенгальских огней нету?
   Мишка нехотя полез на шкаф и чуть не свалился оттуда вместе с колбасками.
Они уже высохли и превратились в твердые палочки.
   - Ну вот! - закричали ребята. - Совсем сухие! Что ты обманываешь!
   - Это только так кажется, - оправдывался Мишка. - Им  еще  долго  сохнуть
надо. Они не будут гореть.
   - А вот мы сейчас посмотрим! - закричали ребята.
   Они расхватали все палочки, загнули проволочки крючочками и развесили  их
на елке.
   - Постойте, ребята, - кричал Мишка, - надо проверить сначала!
   Но его никто не слушал.
   Ребята взяли спички и подожгли все бенгальские огни сразу.
   Тут раздалось шипение,  будто  вся  комната  наполнилась  змеями.  Ребята
шарахнулись в  стороны.  Вдруг  бенгальские  огни  вспыхнули,  засверкали  и
рассыпались кругом огненными брызгами. Это был  фейерверк!  Нет,  какой  там
фейерверк - северное сияние! Извержение вулкана! Вся  елка  сияла  и  сыпала
вокруг серебром. Мы стояли как зачарованные и смотрели во все глаза.
   Наконец  огни  догорели,  и  вся  комната  наполнилась  каким-то   едким,
удушливым дымом. Ребята стали чихать, кашлять, тереть руками глаза.  Мы  все
гурьбой бросились в коридор, но дым из комнаты повалил за нами. Тогда ребята
стали хватать свои пальто и шапки и начали расходиться.
   - Ребята, а чай с пирогом? - надрывался Мишка.
   Но никто не  обращал  на  него  внимания.  Ребята  кашляли,  одевались  и
расходились. Мишка вцепился в меня, отнял мою шапку и закричал:
   - Не уходи хоть ты! Останься хоть ради дружбы! Будем пить чай с пирогом!
   Мы с Мишкой остались одни. Дым понемногу  рассеялся,  но  в  комнату  все
равно нельзя было войти. Тогда Мишка завязал рот мокрым платком, подбежал  к
пирогу, схватил его и притащил в кухню.
   Чайник уже вскипел, и мы стали пить чай с пирогом. Пирог был  вкусный,  с
вареньем, только он все-таки пропитался дымом от бенгальских огней.  Но  это
ничего. Мы с Мишкой съели полпирога, а другую половину доел Дружок.

   ТУК-ТУК-ТУК

   Мы втроем - я, Мишка и Костя - приехали в  пионерлагерь  на  день  раньше
всего отряда. У нас было задание: украсить помещение  к  приезду  ребят.  Мы
сами просили нашего вожатого Витю отправить нас вперед. Нам  очень  хотелось
поскорей в лагерь.
   Витя согласился и сам поехал с  нами.  Когда  мы  приехали,  в  доме  уже
заканчивалась уборка. Мы  развесили  на  стенах  плакаты,  картины,  которые
привезли с собой, потом нарезали из разноцветной бумаги флажков, нанизали их
на веревочки и повесили под потолком. Потом нарвали в поле цветов,  наделали
из них букетов и расставили на окнах в банках с водой. Хорошо получилось!
   Вечером вожатый Витя уехал обратно в город.  Марья  Максимовна,  лагерный
сторож, которая жила  рядом  в  маленьком  домике,  сказала,  чтобы  мы  шли
ночевать к ней, но мы не захотели. Мишка сказал, что мы ничего не  боимся  и
будем ночевать одни в доме. Марья Максимовна ушла, а мы поставили  во  дворе
самовар, сели на крылечке и отдыхали.
   Хорошо было в лагере! Возле самого дома росли  высокие  рябины,  а  вдоль
забора - огромные старые липы. На них множество круглых вороньих гнезд.

   Вороны кружились над липами и громко кричали. В  воздухе  гудели  майские
жуки. Они носились в разные стороны, налетали на стены дома и  шлепались  на
землю. Мишка подбирал их и складывал в коробочку.
   А потом солнышко скрылось за лесом, и облака на  небе  вспыхнули  красным
пламенем. Так красиво стало! Если бы  у  меня  были  краски,  я  бы  тут  же
нарисовал картину: вверху красные облака, а внизу наш самовар. А от самовара
поднимается дым прямо к облакам, как из пароходной трубы.
   Потом облака потухли и стали серые,  как  будто  горы.  Все  переменилось
вокруг. Нам даже стало казаться, что мы попали каким-то чудом в другие края.
   Самовар вскипел. Мы перенесли его в комнату, зажгли  лампу  и  сели  пить
чай. В окно налетели ночные  бабочки;  они  кружились  вокруг  лампы,  будто
плясали. Все было как-то необыкновенно. Тихо так, только  самовар  на  столе
шумит. Мы сидим и чай пьем, сами себе хозяева.
   После чая Мишка запер на крючок дверь и еще веревкой за ручку привязал.
   - Чтоб не забрались разбойники, - говорит.
   - Не бойся, - говорим мы, - никто не заберется.
   - Я не боюсь. Так, на всякий случай. И ставни надо закрыть.
   Мы посмеялись над ним, но ставни все-таки закрыли, на  всякий  случай,  и
стали укладываться спать. Сдвинули три кровати  вместе,  чтоб  удобнее  было
разговаривать.
   Мишка стал просить пустить его в середину. Костя говорит:
   - Ты, видно, хочешь, чтоб разбойники сначала нас убили, а потом только до
тебя добрались. Ну ладно, ложись.
   Пустили его в середину. Но он все равно,  должно  быть,  боялся:  взял  в
кухне топор и сунул его себе под подушку. Мы  с  Костей  чуть  со  смеху  не
лопнули.
   - Ты только нас не заруби по ошибке, - говорим. - А  то  примешь  нас  за
разбойников и тяпнешь по голове топором.
   - Не бойтесь, - говорит Мишка, - не тяпну!
   Потушили мы лампу и стали  в  темноте  рассказывать  друг  другу  сказки.
Сначала рассказал Мишка, потом я, а когда очередь дошла до Кости,  он  начал
какую-то длинную страшную сказку про колдунов, про ведьм, про чертей  и  про
Кощея Бессмертного. Мишка от страха закутался с  головой  в  одеяло  и  стал
просить Костю не рассказывать больше эту  сказку.  А  Костя,  чтоб  попугать
Мишку, принялся еще кулаками по стене стучать  и  говорить,  что  это  черти
стучат. Мне самому сделалось страшно, и я сказал Косте, чтоб он перестал.
   Наконец Костя унялся. Мишка успокоился и уснул. Стало тихо. Мы  с  Костей
почему-то долго не могли уснуть. Лежим, прислушиваемся, как Мишкины  жуки  в
коробке шуршат.
   - Темно, как в погребе! - сказал Костя.
   - Это потому, что ставни закрыты, - говорю я.
   - А все-таки мы храбрые! Не боимся одни ночевать! - говорит Костя.
   Скоро чуточку посветлело. Стали видны щели в ставнях.
   - Наверно, уже рассвет, - говорит Костя. - Теперь ночи совсем короткие.
   - А может быть, луна взошла?
   Наконец я задремал. Вдруг слышу сквозь сон:
   Тут-тук-тук!
   Я проснулся. Мишка и Костя спят. Я разбудил Костю.
   - Кто-то стучит, - говорю.
   - Кто же может стучать?
   - А вот послушай.
   Прислушались мы. Тихо. Потом снова:
   Тук-тук-тук!
   - В дверь стучат, - говорит Костя. - Кто же это?
   Подождали мы. Не стучат больше. "Может быть, показалось", - думаем. Вдруг
опять:
   Тут-тук-тук! Тук-тук-тук!
   - Тише, - шепчет Костя, - не надо  отзываться.  Может  быть,  постучит  и
уйдет.
   Подождали. Вдруг снова:
   Тук-тук-тук! Тра-та-та-та!
   - Ах, чтоб тебя разорвало! Не уходит! - говорит Костя.
   - Может быть, это из города кто-нибудь приехал? - говорю я.
   - Зачем же в такую поздноту ездить? Подождем. Если постучат еще, спросим.
   Ждем. Никого нет.
   - Наверно, ушел, - говорит Костя.
   Только мы было успокоились, вдруг снова:
   Тра-та-та-та!
   Я подскочил в постели от неожиданности.
   - Пойдем, - говорю, - спросим.
   - Пойдем. Подкрались мы к двери.
   - Кто там? - спрашивает Костя.
   Тихо. Никто не отвечает.
   - Кто там? Молчит.
   - Кто там? Никакого ответа.
   - Наверно, ушел, - говорю я.
   Пошли мы обратно. Только отошли от двери:
   Тук-тук-тук! Трах-та-тах! Бросились опять к дверям:
   - Кто там?
   Молчит.
   - Что он, глухой, что ли? - говорит Костя. Стоим мы,  прислушиваемся.  За
дверью будто об стенку кто-то трется.
   - Кто там?
   Ничего не отвечает.
   Отошли мы от двери. Вдруг снова:
   Тук-тук-тук!
   Забрались мы на кровать и дышать  боимся.  Сидели,  сидели  -  не  стучит
больше. Легли. Думаем, не будет больше стучать.
   Тихо. Вдруг слышим - шуршит по крыше. И вдруг по железу:
   Бух-бух-бух! Трах!
   - На крышу забрался! - прошептал Костя. Вдруг с другой стороны:
   Бум-бум-бум! Бах!
   - Да тут не один, а двое! - говорю я. - Что ж это  они,  крышу  разобрать
хотят?

   Вскочили мы с кроватей, закрыли дверь в соседнюю комнату, откуда был  ход
на чердак. К двери стол придвинули и еще другим столом и кроватью  подперли.
А на крыше все стучат: то один, то другой, то вместе разом. И еще  третий  к
ним прибавился. И еще кто-то снова в дверь колотить начал.
   - Может быть, это кто-нибудь нарочно, чтоб напугать нас, - говорю я.
   - Выйти, - говорит Костя, - да накостылять им  по  шее,  чтоб  не  мешали
спать!
   - Еще нам, - говорю, - накостыляют. Вдруг их там человек двадцать!
   - А может, это и не люди!
   - А кто же?
   - Черти какие-нибудь.
   - Брось, - говорю, - сказки рассказывать! И без сказок страшно!
   А Мишка спит и ничего не слышит. Ему хоть бы что!
   - Может быть, разбудить его? - спрашиваю.
   - Не надо. Пусть пока спит, - говорит Костя. - Знаешь, какой он трус.  До
смерти перепугается.
   Устали мы, прямо с ног валимся. Спать хочется! Костя забрался в постель и
говорит:
   - Надоела мне вся эта музыка! Пусть там  себе  хоть  головы  расшибут  на
крыше. Очень мне нужно обращать внимание.
   Я вытащил у Мишки из-под подушки топор,  положил  его  рядом  с  собой  в
кровать и тоже прилег отдохнуть. Стук на крыше становился все чаще  и  тише.
Мне стало казаться, что это дождь по крыше стучит, и я не заметил, как снова
уснул.
   Утром просыпаемся от страшного стука. Во дворе шум и крик.
   Я схватил топор, подбежал к двери.
   - Кто там? - спрашиваю.
   И вдруг слышу голос Вити, вожатого:
   - Откройте, ребята! Что там с  вами  случилось?  Полчаса  достучаться  не
можем.
   Я открыл дверь. Все ребята  гурьбой  ввалились  в  комнату.  Витя  увидел
топор.
   - Зачем топор? - спрашивает. - И что у вас за разгром такой?
   Мы с Костей стали рассказывать, что здесь ночью случилось. Но  никто  нам
не верил, все  смеялись  над  нами  и  говорили,  что  это  нам  с  перепугу
показалось. Мы с Костей чуть не плакали от обиды.
   Вдруг сверху послышался стук.
   - Тише! - закричал Костя и поднял палец кверху.
   Ребята умолкли и стали прислушиваться. Тук-тук-тук! - стучало  что-то  по
крыше. Ребята застыли от удивления. Мы с Костей открыли дверь  и  потихоньку
вышли во двор. Все пошли за нами. Мы отошли от дома в сторону и взглянули на
крышу. Там сидела обыкновенная ворона и что-то клевала.
   Ребята увидели ворону и расхохотались так громко,  что  ворона  захлопала
крыльями и улетела. Ребята сейчас же притащили лестницу;  несколько  человек
забрались на крышу посмотреть, что там клевала ворона.
   - Здесь прошлогодние ягоды рябины  лежат.  Наверно,  вороны  клюют  их  и
стучат по крыше! - закричали ребята.
   - Откуда же здесь ягоды рябины берутся? - говорим мы.
   - Да тут ведь вокруг рябины растут. Вот ягоды прямо на крышу и падают.
   - Постойте, а в дверь-то кто стучал? - говорю я.
   - Да, - говорит Костя, - зачем это воронам понадобилось в дверь  стучать?
Вы еще скажете, что вороны нарочно в дверь стучали, чтоб мы их  переночевать
пустили.
   На это никто не мог ничего ответить. Все  побежали  на  крыльцо  и  стали
осматривать дверь. Витя поднял с крыльца ягоду и сказал:
   - Они и не  стучали  в  дверь.  Они  клевали  на  крыльце  ягоды,  а  вам
показалось, что стучат в дверь.
   Мы посмотрели: на крыльце валялось несколько ягод рябины.
   - Храбрецы! - смеялись над нами ребята. - Втроем испугались вороны!
   - И совсем не втроем, а вдвоем, - говорю я, - Мишка  спал  как  убитый  и
ничего не слышал.
   - Молодец, Мишка! - закричали ребята. - Значит, ты один не боялся вороны?
   - Я ничего не боялся, - ответил Мишка. - Я спал и ничего не знаю.
   С тех пор все считают Мишку храбрецом, а нас с Костей трусами.


   ОГОРОДНИКИ 

   Через день после того, как мы приехали в пионерлагерь, наш  вожатый  Витя
сказал, что у нас будет свой огород. Мы собрались и стали решать, как  будем
обрабатывать землю и что сажать. Решили поделить землю на участки и чтобы на
каждом участке бригада из двух человек  работала.  Сразу  будет  видно,  кто
впереди, а кто отстает. Отстающим решили  помогать,  чтобы  вся  земля  была
хорошо обработана и дала большой урожай.
   Мы с Мишкой попросили записать нас  в  одну  бригаду.  Мы  еще  в  городе
условились, что будем работать вместе и рыбу ловить вместе. Все у  нас  было
общее: и лопаты и удочки.
   - Ребята, - сказал Вадик Зайцев, - я предлагаю сделать красное знамя и на
нем написать: "Лучшему огороднику". Кто первый вскопает участок, у  того  на
участке поставим знамя.
   - Правильно, - согласились ребята. - А потом будем за это знамя бороться.
Кто лучше проведет посадку, к тому перейдет на участок  знамя.  Потом  знамя
будем передавать за прополку. А у кого окажется самый большой  урожай,  тому
подарим осенью это знамя и пусть он везет его с собой в город.
   Мы с Мишкой решили бороться за красное знамя.
   - Как возьмем его в самом начале,  так  до  конца  не  выпустим  и  домой
увезем, - говорил Мишка.
   Наш огород был недалеко от реки. Мы  измерили  землю  рулеткой,  наметили
участки и вбили колышки  с  номерами.  Нам  с  Мишкой  достался  двенадцатый
участок. Мишка тут же стал кричать, что нам самый плохой участок дали.
   - Да чем он плохой? - спрашивает Витя.
   - Дырка вон тут в земле!
   - Ну, что это за дырка! - засмеялся Витя. -Лошадь копытом продавила.
   - И пень вон торчит, - говорит Мишка.
   - И на других участках есть пни, посмотри.
   Но Мишка уже никуда смотреть не хотел и кричал:
   - Его ведь из земли выковыривать надо!
   - Что ж, выкорчуете. Сами не справитесь, ребята помогут.
   - Уж если возьмемся - справимся,  -  обиделся  Мишка.  -  Еще  и  ребятам
поможем, на буксир кого надо возьмем.
   - Вот и хорошо, - сказал Витя.
   Все ребята стали вскапывать землю. И мы с Мишкой стали копать.
   Мишка то и дело бегал смотреть, сколько другие ребята вскопали. Я  говорю
ему:
   - Ты не бегай, работай, а то мы меньше всех вскопаем.
   - Ничего, - говорит, - я еще поднажму. И стал поднажимать.
   Поднажмет, поднажмет и снова убежит куда-нибудь.
   В этот день мы мало работали. Скоро вожатый  Витя  позвал  всех  обедать.
После обеда мы с Мишкой схватили лопаты и снова хотели на огород бежать,  но
Витя не позволил. Он сказал:
   - Работать будем только до обеда. После обеда -  отдыхать,  а  то  у  нас
найдутся такие ребята, которые в первый же  день  перетрудятся  и  потом  не
смогут работать.
   На следующее утро мы раньше всех примчались на  огород  и  стали  копать.
Потом Мишка выпросил у Вити рулетку и принялся землю мерять, сколько  у  нас
на участке вскопано да сколько осталось. Покопает немного и снова меряет.  И
все ему кажется мало.
   Я говорю:
   - Конечно, будет мало, если я один копаю, а ты только меряешь!
   Он бросил рулетку и стал копать. Только недолго копал. Корень ему в земле
попался, так он этот корень стал из земли выдирать.  Драл  его,  драл,  весь
участок разворотил. Даже на соседний  участок  залез  и  там  выдирает  этот
корень.
   - Да брось ты его, - говорю. - Чего ты к нему привязался?
   - Я, - говорит, - думал, что он короткий, а он  вон  какой  длинный,  как
удав.
   - Ну и перестань с ним возиться!
   - Да должен же он где-нибудь кончиться!
   - А тебе будто не все равно?
   - Нет,  -  говорит,  -  я  такой  человек:  если  за  что-нибудь  взялся,
обязательно до конца сделаю.
   И снова ухватился руками  за  корень.  Тогда  я  рассердился,  подошел  и
отрубил этот корень лопатой. А Мишка корень рулеткой измерил и говорит:
   - Ого! Шесть с половиной метров! А если бы ты не отрубил, так  он,  может
быть, метров двадцать был бы!
   Я говорю:
   - Если бы я  знал,  что  ты  так  будешь  работать,  то  с  тобой  бы  не
связывался.
   А он:
   - Можешь отдельно. Я же тебя не заставляю.
   - Как же теперь отдельно, когда у нас столько вскопано!  Вот  не  получим
из-за тебя красного знамени.
   - Почему не получим? Ты посмотри, сколько у Вани Ложкина и Сени  Боброва.
Еще меньше нашего.
   Он побежал на участок Вани и Сени и стал над ними смеяться:
   - Эх, вы! Придется вас на буксир брать!
   А они его прогоняют:
   - Смотри, как бы тебя не взяли!
   Я говорю:
   - Чудак ты! Над другими смеешься, а сам сколько сделал? И чего я только с
тобой связался!
   - Ничего, - говорит, - я одну штуку придумал. Завтра знамя будет на нашем
участке.
   - С ума, - говорю - сошел! Тут на два дня работы,  а  с  тобой  и  четыре
провозишься. г - Вот увидишь, я потом тебе расскажу. - Ты лучше работай. Все
равно земля сама не вскопается.
   Он взял лопату, но тут Витя сказал, чтобы  все  шли  обедать.  Ну,  Мишка
лопату на плечо и помчался впереди всех в лагерь.
   После обеда Витя стал красный флаг делать, а мы  все  ему  помогали:  кто
палку строгал, кто материю подшивал, кто  разводил  краски.  Флаг  получился
красивый. Палку выкрасили золотой краской, а на красной материи Витя написал
серебряными буквами: "Лучшему огороднику".
   Мишка сказал:
   - Давайте еще пугало сделаем, чтоб вороны огород не клевали.
   Эта затея всем очень понравилась. Взяли мы жердь и  к  ней  крест-накрест
палку привязали, достали старый мешок и сшили из него рубаху. Потом натянули
эту рубаху на жердь, а  сверху  глиняный  горшок  надели.  На  горшке  Мишка
нарисовал углем нос, рот, глаза. Страшная  рожа  получилась!  Поставили  это
пугало посреди двора. Все смотрели на него и смеялись.

   Мишка отвел меня в сторону и говорит:
   - Вот что я придумал: давай, когда все лягут спать, удерем  на  огород  и
вскопаем свой участок. Оставим на  утро  кусочек  маленький,  завтра  быстро
закончим и получим знамя.
   Я говорю:
   - Если бы ты работал! А то ведь с разными пустяками возишься.
   - Я буду хорошо работать, вот увидишь!
   - Ну ладно, только если ты снова возьмешься за старое, брошу все и уйду.
   Вечером все легли спать. И мы с Мишкой легли,  только  для  виду.  Я  уже
начал дремать. Вдруг меня Мишка толкает в бок:
   - Вставай! А то не видать нам знамени, как своих ушей!
   Встал я. Мы вышли так, чтобы никто нас не видел. Взяли лопаты и пошли  на
огород. Луна светила, и все было видно.
   Пришли на огород.
   - Вот наш участок, - говорит Мишка. - Видишь, и пень торчит.
   Стали мы копать. На этот раз Мишка хорошо работал, и мы  много  вскопали.
Дошли до пня и решили его выкорчевать. Обкопали со всех сторон  и  стали  из
земли тащить. Тащили,  тащили,  а  он  не  лезет.  Пришлось  обрубить  корни
лопатой. Устали, как лошади! Все-таки  вытащили.  Землю  заровняли,  а  пень
Мишка на соседний участок бросил.
   Я говорю:
   - Это ты нехорошо сделал!
   - А куда его девать?
   - Нельзя же на чужой участок!
   - Ну, давай его в реку бросим!
   Взяли мы пень и потащили к реке. А он тяжелый! Насилу дотащили - и бултых
в воду! Он поплыл по реке, как будто спрут или осьминог какой. Мы посмотрели
ему вслед и пошли домой. Больше в этот раз уже  не  могли  работать,  устали
очень. Да нам совсем небольшой кусочек осталось вскопать.
   Утром проснулись мы позже всех. Все тело у нас болит:  руки  болят,  ноги
болят, спина болит.
   - Что это? - спрашивает Мишка.
   - Перетрудились, - говорю, - слишком много работали.
   Встали мы, размялись немного. За  завтраком  Мишка  стал  перед  ребятами
хвастать, что красное знамя достанется нам.
   После завтрака все помчались на огород, а мы с  Мишкой  пошли  не  спеша.
Куда нам спешить! Пришли на огород. Все, как кроты, роются, а  мы  ходим  да
посмеиваемся.
   - Не видать вам знамени, - говорим, - как своих ушей!
   Ребята отвечают:
   - Вы бы работали! Только другим мешаете.
   Тут Мишка говорит:
   - А это вот чей участок? Совсем мало вскопано.  И  хозяев  нет.  Наверно,
дрыхнут еще!
   Я посмотрел:
   - Номер двенадцатый. Да это ведь наш участок!
   - Не может быть, - говорит Мишка. - Мы больше вскопали.
   - Мне, - говорю, - тоже казалось, что больше.
   - Может быть, нарочно кто-нибудь номерки переменил?
   - Нет, все правильно. Вот одиннадцатый, а там тринадцатый.
   Смотрим, и пень торчит. Мы растерялись даже.
   - Послушай, - говорю я. - Если это наш участок, то откуда же пень взялся?
Мы ведь его уже выкорчевали!
   - Правда, - говорит Мишка. - Не мог же за ночь новый пень вырасти.
   Вдруг слышим, Ваня Ложкин на своем участке кричит:
   - Ребята, смотрите, какое чудо! У нас тут вчера пень был, а сегодня нету.
Куда он делся?
   Все побежали на это чудо смотреть. Подошли и мы с Мишкой.

   "Что такое! - думаем. - Вчера у них и до половины  не  было  вскопано,  а
сегодня совсем небольшой кусочек остался".
   - Мишка, - говорю я, - да это ведь мы  ночью  по  ошибке  на  их  участке
работали и пень им выкорчевали!
   - Да что ты!
   - Верно!
   - Ах мы ослы! - говорит Мишка. - Да что же нам теперь делать? По правилу,
они должны нам свой участок отдать, а себе пусть берут наш. Что мы, даром  у
них работали?
   - Молчи! - говорю. - Хочешь, чтоб над нами весь лагерь смеялся?
   - Что же делать?
   - Копать, - говорю, - вот что!
   Схватили мы лопаты. Да не тут-то было: руки болят, ноги болят,  спина  не
разгибается.
   Скоро Ваня Ложкин и Сенька Бобров на своем участке работу  кончили.  Витя
поздравил их и отдал им красное знамя.
   Они поставили его посреди  участка.  Все  собрались  вокруг  и  в  ладоши
захлопали.
   Мишка говорит:
   - Это неправильно!
   - Почему неправильно? - спрашивает Витя.
   - Потому и неправильно, что за  них  кто-то  пень  выкорчевал.  Они  сами
сказали.
   - А мы виноваты? - говорит Ваня. - Может быть,  его  кто-нибудь  себе  на
дрова выкорчевал. Разве мы запрещать будем?
   - А может быть, его кто-нибудь по  ошибке  вместо  своего  выкорчевал,  -
ответил Мишка.
   - Тогда бы он здесь был, а его нигде нет, - сказал Ваня.
   - А может быть, они его в реку бросили, - говорит Мишка.
   - Ну что ты пристал: "может быть" да "может быть"!
   - Может быть, вам и участок  кто-нибудь  ночью  вскопал,  -  не  унимался
Мишка.
   Я его толкаю, чтоб он не проговорился. Ваня говорит:
   - Все может быть. Мы землю не меряли.
   Пошли мы на свой участок и стали копать. А Ваня и Сенька  стали  рядом  и
хихикают.
   - Вот работают! - говорит Сенька. - Будто во сне мочалку жуют.
   - Надо их на буксир взять, - сказал  Ваня.  -  У  них  ведь  меньше  всех
вскопано.
   Ну и взяли нас на буксир. Помогли нам  копать  и  пень  выкорчевать.  Все
равно мы позже всех кончили. Ребята говорят:
   - Давайте на их участке, как на отстающем, поставим пугало.
   Все согласились  и  поставили  пугало  на  нашем  участке.  Мы  с  Мишкой
обиделись. А ребята говорят:
   - Добивайтесь, чтоб ваш участок стал лучшим,  когда  посадка  и  прополка
будут, вот и уберем тогда с вашего огорода пугало.
   Юра Козлов предложил:
   - Давайте пугало ставить отстающим.
   - Давайте, - обрадовались все.
   - А осенью подарим тому, у кого будет  самый  плохой  урожай,  -  говорит
Сенька Бобров.
   Мы с Мишкой решили стараться изо  всех  сил,  чтоб  отделаться  от  этого
пугала. Только у нас так ничего и не получилось. Все лето простояло  оно  на
нашем участке, потому что на посадке Мишка все перепутал  и  посадил  свеклу
там, где уже была морковка посажена, а при прополке вместо сорняков петрушку
повыдергал. Пришлось на этом  месте  в  спешном  порядке  редиску  посадить.
Сколько раз я хотел отделиться от Мишки, да никак не мог. "Кто же, -  думаю,
- в беде товарища покидает!" Так и маялся с ним до конца.
   Зато осенью красное знамя нам с Мишкой досталось.  У  нас  самый  большой
урожай помидоров и кабачков оказался.
   Ребята стали спорить.
   - Это неправильно! - говорили они. - Все время были  отстающие,  и  вдруг
самый большой урожай!
   Но Витя сказал:
   - Ничего, ребята, все правильно. Хоть они и отставали,  но  землю  хорошо
обрабатывали, старались и добивались, чтоб большой урожай был.
   Ваня Ложкин сказал:
   - У них земля была хорошая. А вот нам с Сеней скверная земля попалась.  И
урожай маленький, хоть мы и старались. За что же нам пугало подарили?  Пусть
они тогда и пугало берут себе, раз оно у них все лето стояло.
   - Ничего, - говорит Мишка, - мы возьмем и пугало. Давайте его сюда.
   Все засмеялись, а Мишка сказал:
   - Если бы не это пугало, то мы и знамени не получили бы.
   - Это почему же? - удивились все.
   - Потому что на нашем участке оно ворон пугало, а  на  других  вороны  не
боялись, вот и урожай получился меньше. И потом, из-за этого  пугала  мы  не
забывали, что нам надо стараться и работать лучше.
   Я говорю Мишке:
   - Зачем ты взял это пугало? Для чего оно нам?
   - Ну, давай его в реку бросим, - говорит Мишка. Взяли мы пугало и бросили
в реку. Оно поплыло по реке, растопырив руки.  Мы  посмотрели  ему  вслед  и
стали в него камнями швырять. А потом пошли в лагерь.
   В тот же день Лешка Курочкин снял нас фотоаппаратом вместе  со  знаменем.
Так что, если кому-нибудь хочется карточку, мы можем прислать.


   ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОЛИ КЛЮКВИНА 

   Ученик четвертого класса школы No 36 Толя Клюквин вышел из дома No 10  на
Демьяновской улице и, свернув в Третий Каширский переулок, зашагал к  своему
приятелю Славе Огонькову, который жил на Ломоносовской улице, в доме No  14.
Еще вчера с вечера друзья условились встретиться сегодня утром и поиграть  в
шахматы. Они оба увлекались этой игрой и способны  были  играть  с  утра  до
вечера. Такая на них полоса нашла.
   Толя очень спешил, потому что обещал своему другу прийти к  десяти  часам
утра, но уже было гораздо больше, так как Толя по  своей  неорганизованности
замешкался дома и не успел выйти вовремя. А тут еще, как это всегда  бывает,
когда поскорей надо, на  улице  произошла  задержка.  Он  уже  был  в  конце
Третьего Каширского переулка, как вдруг из-за забора вылезла серая  кошка  и
остановилась с явным намерением перебежать Толе дорогу.
   - А-кши! Брысь сейчас же! - закричал Толя на кошку и, чтоб  испугать  ее,
нагнулся, делая вид, будто хочет поднять с земли камень.

   Это действительно испугало кошку, но, вместо того чтоб бежать назад,  она
бросилась через дорогу  и  скрылась  за  воротами  дома  на  противоположной
стороне улицы.
   - Ах, чтоб тебя! - растерянно пробормотал Толя.
   Он остановился, не смея идти вперед, и стал думать,  что  лучше:  плюнуть
три раза через плечо и продолжать путь или возвратиться назад  и  пройти  по
другой улице. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не  видит,
он решил все же вернуться назад.
   "Будто что-нибудь может измениться от того,  что  я  плюну  три  раза,  -
рассуждал он. - Раз кошка перебежала дорогу,  то  тут  хоть  плюй,  хоть  не
плюй... Хотя если сказать по правде, то, может быть, и сама кошка ничего  не
значит, да ладно уж, шут с ней! Мне нетрудно по другой дороге пройти,  а  то
на самом деле еще какая-нибудь неудача получится".
   Рассуждая таким образом,  Толя  вернулся  к  своему  дому  и,  пройдя  по
Демьяновской улице до следующего угла, свернул во Второй Каширский переулок.
На этот раз он добрался до Ломоносовской улицы без особенных  приключений  и
еще издали увидел, как из  подъезда  дома  No  14  вышел  какой-то  мальчик.
Сначала Толе показалось, что  он  очень  похож  на  Славу  Огонькова,  потом
показалось, будто не очень. Мальчик между тем постоял у подъезда,  словно  о
чем-то  раздумывая,  после  чего  повернулся  к  Толе  спиной  и  зашагал  в
противоположную сторону.
   "Ладно, - сказал сам себе Толя. - Я  сейчас  поднимусь  к  Славе,  и  все
станет ясно. Если Слава дома, то это значит, не он. Если же его дома нет, то
тогда это он".
   Поднявшись на четвертый этаж, Толя позвонил у  дверей  31  квартиры.  Ему
отворила Славина мама.
   - А Слава только что ушел, - сказала она. - Разве ты не встретил его?
   - Нет, то есть я видел его издали, да подумал, что это  не  он.  Он  ведь
сказал, что подождет меня.
   - Он тебя долго ждал, даже  сердился,  что  ты  не  идешь.  А  потом  ему
позвонил по телефону Женя Зайцев, и Слава сказал, что пойдет к нему.
   - Свинья какая! Будто уж  не  мог  подождать  немножко!  -  сказал  Толя,
попрощавшись со Славиной мамой и спускаясь по лестнице.
   Выйдя на улицу, он постоял у подъезда, раздумывая, что предпринять, потом
тоже пошел к Жене Зайцеву, который жил на Загородном шоссе, то есть довольно
далеко от Ломоносовской улицы. Теперь Толе не к чему было спешить.  Он  шел,
зевая по сторонам и разглядывая все, что попадалось на пути. На  Суворовском
бульваре он остановился, чтоб посмотреть на ребят, которые учились  кататься
на детском двухколесном велосипеде.
   Ребят было четверо, но ни один из них еще не умел кататься,  поэтому  они
не столько ездили, сколько падали с велосипеда. Нужно сказать, что  кататься
на этом велосипеде без привычки было довольно трудно,  так  как  он  был  не
совсем обычной конструкции. На обычном двухколесном велосипеде  педали  надо
крутить только до тех пор, пока машина не разгонится, после  чего  велосипед
едет сам, а педали стоят на месте. На этом же велосипеде  педали  надо  было
крутить все время. Даже когда их можно было  уже  и  не  крутить,  они  сами
крутились. Это, наверное, объяснялось  тем,  что  велосипед  был  устаревшей
системы. Его подарил ребятам один жилец, который жил в их доме.
   Жильца этого звали Иван  Герасимович.  Когда  Иван  Герасимович  был  еще
маленький, ему подарил этот велосипед его папа. Потом Иван Герасимович вырос
и купил себе настоящий, взрослый, велосипед,  а  этот  велосипед  спрятал  в
сарае. Он думал, что когда-нибудь женится и у  него  будут  дети,  тогда  он
подарит им этот велосипед. Но прошло лет двадцать пять  или  тридцать,  Иван
Герасимович так и не женился, а  про  велосипед  забыл.  И  вот  недавно  он
разбирал у себя в сарае старую рухлядь и увидел этот велосипед.
   "Что мне с ним делать? - подумал  Иван  Герасимович.  -  Отдам-ка  я  его
ребятам в общее пользование. Все равно у меня своих  детишек  нету.  Хотя  я
еще, может быть, женюсь, но к тому времени велосипед совсем заржавеет, и его
надо будет выбросить или сдать в утиль".
   Он вытащил велосипед из сарая и сказал ребятам:
   - Вот вам, чертенята, велосипед. Он хоть неказистый на вид, зато крепкий.
Я в детстве по целым дням катался на нем, а у него, глядите, хотя  бы  спица
сломалась. Словом, катайтесь, ребятки. Доламывайте.

   Ребята были очень удивлены и даже не верили, что им дарят  велосипед,  но
потом увидели, что Иван Герасимович не шутит, и очень обрадовались.  Сначала
они попробовали кататься по двору, но там им было очень больно  падать,  так
как весь двор был вымощен крупным булыжником. Тогда они пошли на бульвар,  и
здесь их увидел Толя. Он посмотрел, как  ребята  то  и  дело  кувыркались  с
велосипеда на землю, и сказал:
   - Эх, вы! Кто же так учится кататься! Так и носы расшибете! На велосипеде
надо учиться кататься с горы.
   - Почему с горы? - удивились ребята.
   - Потому что, когда едешь с горы, велосипед катится сам - педали  крутить
не надо, и можно учиться  держать  равновесие.  А  когда  научишься  держать
равновесие, можно начинать учиться крутить педали. Если же  начнешь  учиться
сразу и тому и другому, то ничего не получится. Кто-то из ребят сказал:
   - Надо пройти по бульвару дальше, там дорога идет вниз, то есть с горки.
   Все побежали туда, где начинался спуск. Но ни у кого не хватало  смелости
скатиться на велосипеде с горы.
   - Какие же вы трусишки! - сказал Толя. - Ну-ка дайте велосипед, я  покажу
вам, как надо кататься.
   Толя сел на велосипед, оттолкнулся ногой и  покатил  вниз.  Он  уже  умел
немного кататься, и езда на велосипеде не представляла для  него  трудности.
Ребята гурьбой побежали за ним. Они уже начали бояться, как бы он  не  удрал
от них вместе с велосипедом. Велосипед между тем  набирал  скорость.  Педали
начали вертеться с такой быстротой, что  Толя  не  успевал  крутить  ногами.
Пришлось ему отпустить педали, но они все-таки продолжали вращаться и начали
бить его по ногам. Тогда Толя расставил ноги широко  в  стороны  и  помчался
такой  раскорякой  со  страшной  скоростью.  Неожиданно  он  увидел  впереди
малышей, которые играли посреди  бульвара.  Чтоб  не  наехать  на  них,  ему
пришлось круто повернуть в  сторону.  На  его  счастье,  в  ограде  бульвара
оказалась калитка. Толя проскочил сквозь нее, в мгновение ока пересек  улицу
и въехал в ворота дома.

   Промелькнув по двору с быстротой молнии, Толя выехал  на  задворки  и  со
всего разгона наткнулся передним колесом на толстую чугунную тумбу,  которая
лежала недалеко от забора. От удара  велосипед  брыкнул,  словно  лошадь,  и
встал торчком. Толя выскочил из седла, перелетел вверх ногами  через  забор,
как акробат в цирке, и шлепнулся в мусорный ящик, который стоял  в  соседнем
дворе под забором.
   Все произошло так быстро, что Толя не успел опомниться, как уже  сидел  в
ящике. Падая, он зацепился за гвоздь,  который  торчал  в  крышке  ящика,  и
разорвал на спине рубашку. Это несколько задержало скорость полета,  к  тому
же он упал на кучу мягкого мусора,  что  значительно  смягчило  удар.  Таким
образом, все обошлось благополучно, если не счи тать, что в самый  последний
момент Толя ушибся о стенку ящика лбом.
   Придя понемногу в себя, он ощупал рукой ушибленный лоб, и ему показалось,
что там у него ссадина или царапина.
   Приложив к ссадине носовой платок, Толя стал осматриваться  по  сторонам,
пытаясь разгадать, куда это он попал.
   Ребята, которые мчались за велосипедом во весь опор, сильно отстали. Они,
однако, успели заметить, как Толя свернул  с  бульвара  и  скрылся  в  чужих
воротах. Вскочив в эти же ворота и пробежав в конец  двора,  они  обнаружили
валявшийся под забором велосипед. Увидев, что велосипед не похищен,  но  сам
Толя куда-то исчез, ребята принялись бегать по  двору,  заглядывать  во  все
уголки и кричать:
   - Мальчик! Мальчик!
   Но Толя не отзывался. Ребята подумали, что он, должно  быть,  не  захотел
больше кататься и ушел домой. Они взяли  велосипед  и  побежали  обратно  на
бульвар.
   Сидя в ящике, Толя слыхал, как кричали ребята, но так как они  звали  его
не по имени, то решил, что зовут кого-то другого. Осмотревшись по сторонам и
выглянув из мусорного ящика наружу, Толя наконец уяснил себе, куда он попал.
Понятно, у него не было большого желания сидеть в таком  месте.  Убедившись,
что кровь из царапины на лбу уже не идет, он спрятал в карман носовой платок
и вылез из ящика.
   Перед ним, за деревьями, был виден серый кирпичный дом с высокой аркой  в
стене. Толя пошел прямо под эту арку, надеясь выйти на улицу, но попал не на
улицу, а в другой двор. Здесь было гораздо красивее, чем там, откуда  явился
Толя. Посреди двора возвышалась огромная круглая клумба с цветущими астрами,
георгинами и яркими, как огоньки, настурциями. Недалеко от клумбы была  куча
песка, обнесенная с четырех сторон голубым деревянным  заборчиком.  Какие-то
красивые тихие дети сидели вокруг кучи и лепили из песка пирожки. Они были в
ярких, цветастых платьицах и костюмчиках. Издали их тоже можно было  принять
за цветы. По обеим сторонам песочной кучи были разбиты  газоны  с  аккуратно
подстриженной зеленой травкой. Вдоль  газонов  стояли  удобные  лавочки,  на
которых сидели мамы детей. Они мирно беседовали между собой, читали книжки и
следили, чтоб детишки хорошо вели себя и не запорошили друг  Другу  песочком
глаза.
   Позади лавочек  была  волейбольная  площадка  с  протянутой  поперек  нее
веревочной сеткой. Несколько мальчиков и девочек постарше играли в волейбол.
   Двор был большой, широкий, окруженный  со  всех  четырех  сторон  стенами
домов с балконами. На многих балконах пестрели цветы, высаженные  в  длинных
деревянных ящиках. Толя невольно остановился и залюбовался открывшейся перед
ним картиной. Все это было удивительно: и цветы, и газоны с травой, и  дети,
и большой кожаный мяч, плавно взлетавший над волейбольной сеткой.
   "Ах, если бы и мне жить в этом доме! - подумал Толя. - Я бы  каждый  день
глядел на цветочки,  на  песочную  горку  с  детишками,  играл  бы  с  этими
мальчиками и девочками в волейбол".

   Он грустно вздохнул и как раз  в  это  время  увидел,  что  одна  девочка
махнула ему рукой, приглашая его поиграть с ними. Толя подошел  несмело,  но
уже через две-три минуты вполне освоился среди новых друзей. Ему даже  стало
казаться, что он знаком с ними чуть ли не тысячу лет. Прошло еще минут пять,
и он уже захватил, как говорится, инициативу в свои руки:  подавал  команду,
когда надо было меняться местами, кричал "аут", "сетбол", "мазила" и  другие
какие-то непонятные слова. Он всех учил правилам игры, хотя сам не  особенно
соблюдал эти правила. Кончилось тем, что он не смог взять мяч,  который  шел
очень низко. Вместо того чтоб отбить мяч рукой, он стукнул  по  нему  ногой.
Удар получился более сильный, чем ожидал Толя, мяч полетел в сторону и попал
прямо в окно на втором этаже дома. Осколки стекла со звоном посыпались вниз.
Мяч, к счастью, не влетел в окно, а упал тут же рядом.

   Первой мыслью Толи было броситься  наутек,  но  он  подавил  в  себе  это
желание. Ему казалось нечестным сбежать. Могли ведь подумать, что окно вышиб
не он, а кто-нибудь из оставшихся игроков. Между тем  один  мальчик  схватил
мяч и, прижимая его к груди, побежал со двора.
   - Спасайся кто может! - закричал кто-то.
   Все игроки бросились врассыпную.
   Увидев, что остался один, Толя решил, что теперь и ему можно бежать, но в
тот же момент почувствовал, как его кто-то крепко схватил сзади за  шиворот,
и чей-то визгливый голос закричал прямо в ухо:
   - Ты куда же это мячом садишь,  разбойник?!  Некуда  тебе  мячом  пулять,
окромя как по окнам, лоботряс ты этакий!
   Толя обернулся, насколько было можно в его положении,  и,  скосив  глаза,
увидел злое лицо  старой  женщины,  с  коричневой  бородавкой,  величиной  с
горошину, над верхней губой. Одной рукой  старуха  крепко  держала  Толю  за
шиворот, в другой руке у, нее была черная клеенчатая сумка с продуктами.
   - Я нечаянно, - растерянно пробормотал Толя, стараясь вырваться.
   - Я вот те оторву голову нечаянно да заместо стекла в окошко вставлю. Нет
на вас, сорванцов, угомону!
   - Опять у вас разбили,  Дарья  Семеновна?  -  спросила  одна  из  женщин,
которые сидели на лавочке возле песочной кучи.
   - У нас, милая, а то как же! Уже  в  третий  раз  подряд  бьют,  чтоб  их
лихоманка била! Стекол на  них  не  напасешься.  Ты  из  какой  квартиры?  -
спросила Дарья Семеновна и с силой тряхнула Толю за шиворот.
   - Из шестнадцатой, - признался Толя.
   - А вот и неправда, - сказала другая женщина. - Я в шестнадцатой квартире
всех знаю.
   - Так я ведь не в вашем доме живу, - ответил Толя.
   - Ах, не в нашем! - со злой усмешкой сказала Дарья Семеновна. - Мало  тут
наши бьют окна, так еще не наши приходить будут! Пойдем-ка в домоуправление.
   Старуха потащила Толю в домоуправление. Там сидели управдом  и  счетовод.
Управдом что-то писал за столом. Счетовод что-то подсчитывал на арифмометре.
Он при этом курил, не выпуская изо рта папиросу, и жмурился от попадавшего в
глаза дыма.
   Еще там, на лавочке, у окна сидел усатый мужчина в сапогах. Он тоже курил
папиросу, отчего в комнате стоял дым столбом.

   Попав в эту  отравленную  дымом  атмосферу,  Толя  закашлялся,  но  Дарья
Семеновна бесцеремонно подтолкнула его вперед и,  прикрыв  за  собой  дверь,
сказала:
   - Вот, окно высадил. Уже в третий  раз  разбивают,  значит.  Только  было
отлучилась в магазин за продуктами, возвращаюсь, а этот как наподдаст  мячик
ногой. Сама видела. Наши-то все на дачу уехали, денег мне в обрез  оставили.
Где я теперь на стекольщика два рубля возьму?
   - Гм!  -  промычал  управдом,  отрываясь  от  своих  бумаг.  -  Придется,
дружочек, уплатить за стекло два рублика.
   - Я принесу, - пролепетал Толя.
   - Вот, вот, дружище, пойди-ка и принеси.
   - Так он и принесет, держи карман шире! - проворчала Дарья Семеновна.
   - Честное слово, я принесу, - стал уверять ее Толя.
   - А ты погоди со своим честным-то словом! Уйдешь, только тебя и видели!
   - Верно, - сказал управдом. - Надо записать  его  адрес.  Как  твое  имя,
фамилия?
   - Толя Клюквин.
   - Где живешь? Говори адрес.
   - Демьяновская улица, дом десять, квартира шестнадцать.
   - Ну так вот, Толя Клюквин, не принесешь два  рубля  на  стекольщика,  мы
тебя по этому адресу живо найдем. Понял? - сказал  управдом,  записав  Толин
адрес.
   - Найдешь его, держи карман, - сказала недоверчивая старуха.  -  Он  тебе
наврет с три короба, только записывай.
   Управдом покосился на Дарью Семеновну.
   - Ну, это нетрудно проверить, - ответил он. - Демьяновская,  десять.  Это
какое же домоуправление будет?.. Кажется, двадцать девятое...
   Управдом полистал лежавшую перед ним тетрадь со  списком  домоуправлений,
снял телефонную трубку и набрал номер.
   - Алло! - закричал он, подождав  с  минуту.  -  Это  двадцать  девятое?..
Посмотрите там по домовой книге, живет у вас в  шестнадцатой  квартире  Толя
Клюквин? Как?.. Живет?.. Ну спасибо... Что натворил?.. Да ничего особенного.
Стекло здесь одной гражданке высадил... Ну, бабушка, вы не  беспокойтесь,  -
сказал он, обращаясь к Дарье Семеновне и кладя трубку на место. - Теперь  он
от нас не скроется. Все правильно.
   - То-то и подозрительно, что все  правильно,  -  сказал  усатый  мужчина,
который сидел на лавочке. - У нас тут в четвертом отделении  милиции  случай
был. Задержал милиционер мальчишку: прыгал  на  ходу  из  трамвая,  а  штраф
отказался платить. Ну, его, естественно, милиционер в отделение привел. Там,
естественно, спрашивают: "Как фамилия?" Он говорит:  "Ваня  Сидоров",  -  то
есть не свою  фамилию  назвал,  а  одного  своего  знакомого  мальчика.  Его
спрашивают: "Где живешь?" Он им и адрес этого Вани Сидорова  дал.  Те  стали
звонить из милиции в домоуправление: живет, мол, там у вас Ваня Сидоров?  Им
говорят: "Живет". Ну те, что ж, отпустили этого Ваню Сидорова,  то  есть  не
Ваню Сидорова, а этого мальчишку, который Ваней  Сидоровым  назвался,  а  на
другой день  послали  родителям  настоящего  Вани  Сидорова  повестку,  чтоб
уплатили за своего сына штраф. Ну, родители, конечно, на  Ваню  набросились.
"Что же ты, говорят, такой-сякой, с подножки на ходу прыгаешь? Штраф  теперь
за тебя плати!" Парнишка, конечно, расстроился, в слезы: "Не  прыгал  я!"  -
"А, так  ты  еще  врать,  такой-сякой!"  Бедный  парень  уверяет,  клянется.
Заболел, понимаете, от такого недоверия.  Родители  видят  -  что-то  не  то
получается. Не стал бы мальчонка так сильно расстраиваться, если  б  правда.
Отец, естественно, побежал в милицию. "Мы, говорит, сыну верим. Наш Ваня  не
станет на ходу из трамвая  прыгать.  Он  хороший".  Ему  говорят:  "Они  все
хорошие, когда дома сидят". Отец  говорит:  "Все  равно  я  не  стану  штраф
платить". - "А не заплатите, говорят, судить вас будем".
   Через неделю  там  или  другую  вызывают  отца  на  суд.  Отец  приходит.
"Товарищи, говорит, это что же такое? Не прыгал ведь он". -  "Как,  говорят,
не прыгал, когда тут все: и имя, и фамилия, и адрес, - все точно  записано".
Хотели отцу  присудить  пятнадцать  суток  ареста  за  то,  что  плохо  сына
воспитывает и штраф не хочет платить, да спасибо кто-то надоумил  вызвать  в
качестве свидетеля того милиционера,  который  задержал  Ваню,  когда  он  с
подножки прыгал.
   Ну, вызвали, естественно, милиционера, показали ему Ваню.
   Милиционер  посмотрел  и  говорит:  "А  я  уж  и  не  помню,  какой   тот
мальчишка-то был,  да,  сдается  мне,  этот  Ваня  не  тот  мальчик,  что  я
задержал". Потом он еще пригляделся к нему и говорит: "Да,  теперь  я  точно
вижу, что это не тот". Так эта история ничем и кончилась. А  могли  Ваниного
отца на пятнадцать суток арестовать ни за что ни про что. А  того  парнишку,
который Ваней Сидоровым назвался, так и не нашли.
   - Да,  найдешь  его!  -  сказал  управдом.  -  Видно,  стреляный  воробей
оказался.
   - Еще какой стреляный! - подхватил усатый  мужчина.  -  Обычно  мальчишка
наврет с три короба, а все без толку: выдумает и номер дома, и  квартиру,  и
улицу. Станут в домоуправление звонить, а там во  всем  доме  и  квартиры-то
такой нет, или живет в ней кто-то другой. Вот тут-то он и  попался.  А  этот
все верно сказал, только не про себя, а про Ваню Сидорова.
   - Этак-то, - сказала Дарья Семеновна, - каждый  разобьет  тебе  стекло  и
скажет: я, дескать, Ваня Сидоров, живу там-то и там-то. Потом иди получай  с
Вани Сидорова.
   - Гм! Вот видите, бабушка,  какая  оказия,  -  сказал  управдом,  пытливо
взглянув на Толю. - Может быть, он на самом деле Ваня  Сидоров,  то  есть...
тьфу!.. как, ты сказал, твоя фамилия?
   - Толя Клюквин, - ответил Толя.
   - Вот, вот. Может быть, он на самом деле Толя Клюквин,  а  может,  и  кто
другой. Тут, как видите, по-всякому  бывает.  Идите-ка  вы  с  ним  лучше  в
милицию, там поточней разберут.
   - Зачем в милицию? - взмолился Толя. - Я вам говорю правду.
   - "Правду, правду"!  -  проворчала  с  досадой  старуха.  -  Жди  от  вас
правды-то!
   Она схватила Толю за руку чуть повыше локтя и  потащила  на  улицу.  Толя
семенил рядом с ней, пугливо оглядываясь  по  сторонам.  Ему  казалось,  что
прохожие с любопытством глядели на него и  догадывались,  что  его  ведут  в
милицию, наверное, думали, что он вор.
   Толя ни разу еще не попадал в милицию, и ему очень не хотелось идти туда.
Он рванулся что было силы, но старуха  еще  крепче  впилась  своими  цепкими
пальцами в его руку.
   - За что вы его? - спросила шедшая навстречу женщина.
   - Стекло в доме расшиб.
   - Куда же вы его теперь?
   - А в милицию. Куда же еще?
   - Пустите меня! - просил Толя, стараясь вырваться.
   Но старуха держала его как клещами.
   - А ты не трепыхайся, - твердила она. - От меня все равно не уйдешь.
   - Пустите! - просил Толя. - Я сам пойду.  Не  надо  меня  держать.  Я  не
убегу.
   - Так я тебе и поверила.
   Убедившись, что ему не вырваться из рук Дарьи Семеновны, Толя решил пойти
на хитрость. Он видел, что она могла держать его только одной рукой, так как
в другой у нее была сумка с продуктами.
   "Когда-нибудь рука у нее  устанет,  и  она  не  сможет  меня  так  крепко
держать", - решил Толя.
   Он  перестал  вырываться  и  некоторое  время  шел   спокойно,   как   бы
примирившись со своей участью. Усыпив таким образом бдительность старухи, он
неожиданно рванулся и, оказавшись на свободе, бросился удирать.

   - Стой! Стой! - закричала Дарья Семеновна, бросаясь за  ним  вдогонку.  -
Стой, говорят тебе! Держите его!
   Встречные пешеходы останавливались, не зная, надо им ловить Толю  или  не
надо. Один гражданин хотел было его схватить, но Толя ловко шмыгнул  у  него
под рукой и, повернув  с  тротуара,  помчался  по  мостовой.  Здесь  ему  не
угрожали встречные пешеходы и он мог развить гораздо большую скорость. Дарья
Семеновна тоже побежала по мостовой, но тут же чуть не угодила под  грузовую
машину.
   - Стой! - закричала она, бросившись  обратно  на  тротуар.  -  Остановись
сейчас же! Попадешь под машину!
   Но Толя не слушал ее. Он выбежал на перекресток и понесся  через  дорогу.
Дарья Семеновна увидела мчавшийся наперерез Толе трамвай и  остановилась  на
углу улицы. Внутри у нее все  похолодело.  Ей  казалось,  что  Толя  вот-вот
угодит под трамвай.  Но  вагоновожатый,  увидав  Толю,  замедлил  ход.  Толя
перебежал  через  рельсы,  но  с  другой  стороны  к  нему  уже  приближался
автомобиль. Бежать назад было поздно.  Раздался  визг  тормозов.  Автомобиль
ткнул Толю в плечо и тут же остановился. Толя упал. Дарья Семеновна  уронила
на землю сумку и закрыла лицо руками.
   Вокруг Толи моментально образовалась толпа. Какой-то гражданин сейчас  же
подбежал к телефонной будке и стал вызывать "скорую помощь". Толя между  тем
поднялся на ноги.
   - Больно ушибся? - спросил его кто-то. - Ты не ранен?
   - Нет, - замотал головой Толя.
   Шофер вылез из кабины и подбежал к Толе:
   - И откуда ты взялся посреди мостовой, постреленок? Больно тебе?
   - Нет, не больно.
   Шофер схватил его обеими руками, потрогал за локти, за плечи:
   - Нигде не болит?
   - Нигде. Я испугался просто.
   - "Испуга-а-лся" ! - Лицо шофера расплылось в улыбке.  -  Скажи  спасибо,
что я затормозить успел вовремя.
   Тут подошел милиционер.
   - Что с мальчиком? - спросил он шофера.

   - Счастливый случай, товарищ милиционер. Можно сказать, отделался  легким
испугом.
   - Вот как!
   В это время сквозь толпу пробралась Дарья Семеновна. Руки у нее  тряслись
от страха, губы дрожали. Увидев, что Толя как ни в чем не бывало стоит возле
автомашины, она бросилась к нему и заголосила:
   - Живой, гляди-ка! Ах ты мой милы-ы-й!
   Толя увидел старуху и метнулся от нее в сторону.  Однако  вокруг  плотной
стеной стояла толпа, и ему некуда было бежать.
   - Да ты что, милый! - замахала руками старуха. - Да разве ж я тебя трону?
Товарищ милиционер, это я, честное слово, я во  всем  виновата.  Это  он  от
меня, окаянной, с испугу под машину бросился. И все из-за стекла этого, будь
оно трижды неладно!
   - Это верно,  -  сказал  кто-то  в  толпе.  -  Я  лично  видел,  как  эта
старушенция гналась за ним, словно разъяренная фурия.
   - Ну что ж, мы  так  и  запишем,  -  сказал  милиционер  и  начал  писать
протокол.
   - Пиши, милый, пиши! А ты, голубчик, не бойся,  -  обратилась  старуха  к
Толе. - Я на тебя за стекло не в обиде, чтоб оно  сгорело,  век  бы  его  не
видать! Ты, миленький, приходи к нам, играй с ребятишками в этот свой мячик.
А стекла-то эти, бей их хоть каждый день, разве я что скажу!
   Тут неподалеку остановилась  машина  "скорой  помощи",  и  из  нее  вышла
женщина в белом халате.
   - Где пострадавший? - спросила она, подойдя к толпе. - Кого здесь машиной
сшибло?
   - Да вон, мальчонку, - ответил ей кто-то.
   Толпа моментально расступилась, и женщина подошла к Толе:
   - Ну-ка, держись руками за мою шею, я тебя в санитарную машину снесу.
   - Да он здоровехонек,  -  с  усмешкой  сказал  шофер.  -  Ничего  ему  не
сделалось.
   - Это вы так думаете, - строго  сказала  женщина.  -  А  я  вижу,  что  у
мальчика лоб разбит.
   - Так это я не сейчас, - сказал Толя. - Это я поранился, когда в мусорный
ящик упал.
   - В какой такой мусорный ящик?
   - Ну, когда с ребятами на велосипеде катался.
   Женщина схватила Толю в охапку и понесла к санитарной машине.
   - Куда же вы его? - сказала Дарья Семеновна.  -  Он  же  сказал,  что  об
мусорный ящик поранился.
   - А по-вашему, если об мусорный ящик, то и лечить не надо?  Ему  поскорей
надо укол против столбняка сделать.
   - Ну что ж, на то вы и врачи, чтоб знать,  против  чего  укол  делать,  -
сказала Дарья Семеновна. - А ты, миленький, приходи к нам  в  мячик  играть,
когда поправишься! - закричала она и помахала Толе рукой.
   Через минуту Толя уже ехал в санитарной машине. Женщина  уложила  его  на
носилки, а сама села рядом на лавочке.
   - Вот приедем в больницу, доктор  осмотрит  тебя,  тогда  можно  будет  и
ходить, и бегать, а сейчас дока полежи, - говорила она.
   В окно санитарной машины были видны только верхние этажи зданий,  и  Толя
никак не мог догадаться, по каким улицам они ехали. Но не это его тревожило.
Больше всего его волновало то, что ему должны были сделать укол. Он  боялся,
что будет больно.
   Скоро машина повернула в ворота лечебницы и остановилась у подъезда.  Два
санитара открыли дверцы и начали вытаскивать из машины носилки.

   Толя хотел вскочить на ноги, но один из санитаров сгрого сказал:
   - Лежи, лежи смирненько!
   И они понесли Толю в больницу. Толе, однако, хотелось  видеть,  куда  это
его несут, и, вместо того чтоб спокойно  лежать,  он  сидел  на  носилках  и
вертел во все стороны головой.
   - И что за парень попался такой упрямый! - ворчал санитар, который  шагал
сзади. - Ему говорят - лежи, а он тут как ванька-встанька.
   Пройдя по коридору больницы,  санитары  внесли  Толю  в  большую  светлую
комнату с белыми стенами и высоким потолком. Здесь, как и в коридоре,  пахло
йодом, карболкой и другими медикаментами. Один из  санитаров  легко  схватил
Толю под мышки и положил на  высокую  твердую  койку,  застеленную  холодной
белой клеенкой.
   - Лежи тут. Сейчас доктор придет, - сказал санитар  тихо  и  для  чего-то
погрозил Толе пальцем.
   Толя  остался  лежать.  Ему  было  страшно.  Доктор  почему-то  долго  не
приходил. Толе уже стало казаться, что о нем все забыли, но через  некоторое
время дверь отворилась, и вошел доктор вместе с медицинской сестрой.
   Доктор был старенький и весь  белый:  в  чистом  белом  халате,  в  белом
колпаке на голове, с белыми  седыми  бровями,  а  на  носу  очки.  Он  любил
говорить слово "ну-с", обращался к  Толе  на  "вы"  и  называл  его  молодым
человеком:
   - Ну-с, молодой человек, как же это вы под машину попали?
   Не дожидаясь Толиного ответа, он вставил себе в уши две тонкие  резиновые
трубочки и приложил Толе к груди какую-то круглую металлическую штучку.
   - Ну-с, попрошу вас дышать, молодой человек.  Так...  дышите  поглубже...
еще дышите... - приговаривал он, прикладывая металлическую штучку к груди то
справа, то слева.
   Потом поднес Толе к носу палец:
   - А теперь попрошу вас смотреть на кончик моего пальца.
   И стал водить пальцем в разные стороны. Толя вертел глазами то вправо, то
влево, то вверх, то вниз, старательно следя за докторским пальцем.
   После этого доктор ощупал Толю  со  всех  сторон,  постукал  по  коленкам
резиновым молоточком с  блестящей  металлической  ручкой  и,  обратившись  к
медицинской сестре, спросил:
   - У вас все готово, Серафима Андреевна?
   - Все готово, - отозвалась она.
   - Ну так приступайте! - приказал доктор.
   "Батюшки! К чему это она приступать будет?" - подумал Толя.
   От страха у него  завертелись  в  глазах  оранжевые  круги  и  похолодело
внутри.
   - Не надо мне делать укол! - взмолился он - Я больше не буду!
   - Глупенький! Кто тебе сказал, что я буду делать укол? Я вовсе не буду.
   С улыбкой Серафима Андреевна подошла  к  Толе,  пряча  за  спиной  шприц,
который держала в руке. Свободной рукой она перевернула Толю на бок и как бы
в шутку ущипнула пальцами за спину.
   - Ай! - завизжал Толя, почувствовав, как игла шприца впилась в его тело.
   - Тише, голубчик, тише! Все уже! Не кричи! Уже ведь не больно!
   - Да, не больно! - плаксиво ответил Толя.
   - Теперь пусть он полежит полчасика, и можете отправить его домой. Только
не забудьте помазать ему йодом ранку на лбу, -  сказал  доктор  и  вышел  из
комнаты.
   Серафима Андреевна помазала Толе ссадину на лбу йодом,  потом  присела  к
столу и стала что-то писать в тетради.
   - Тебя как звать-то? - спросила она. Толя хотел сказать,  что  его  зовут
Толя, но почему-то сказал, что его имя Слава,  а  когда  Серафима  Андреевна
спросила, как его фамилия, он, вместо того чтоб  сказать  Клюквин,  ответил,
что его фамилия Огоньков, то есть назвал имя и фамилию своего приятеля Славы
Огонькова, к которому шел утром, когда кошка ему дорогу перебежала.
   - Красивая у тебя фамилия, - сказала Серафима Андреевна, записывая имя  и
фамилию Славы Огонькова в тетрадь. - А где ты живешь?
   Вместо того чтобы сказать, что он живет на Демьяновской, дом 10, квартира
16, Толя сказал, что живет на Ломоносовской, дом 14, квартира  31,  то  есть
опять-таки дал адрес не свой, а этого самого Славы Огонькова.
   Впоследствии Толя и сам не мог объяснить, почему он соврал. Должно  быть,
он вспомнил в этот момент, как никто ему не поверил в домоуправлении,  когда
он говорил правду, ну, а раз никто не верит, то чего ж ему  и  стараться!  К
тому же он очень боялся, как бы из больницы не сообщили матери про все,  что
случилось.
   Таким образом, Толя поступил в точности, как тот  мальчик,  про  которого
слышал в домоуправлении. Если бы он не слышал про этого мальчика, ему бы и в
голову не пришло называться чужим именем и давать чужой адрес, но  поскольку
он слышал, то ему тут же и пришло все это в голову.
   - Ломоносовская улица - это не близко, - сказала Серафима Андреевна. -  У
вас дома есть телефон?
   У Толи дома телефона не было, но он вспомнил,  что  в  квартире  у  Славы
телефон был, и поэтому сказал, что телефон есть.
   - А какой номер? - спросила Серафима Андреевна.
   - Номер, номер... - забормотал Толя, морща изо всех сил лоб. -  Номер  не
помню.
   - Как же ты своего телефона не помнишь? - усмехнулась Серафима Андреевна.
- Видно, так испугался, когда под  машину  попал,  что  и  номер  забыл.  Ну
ничего, я сейчас посмотрю в справочнике.
   - А зачем вы хотите по телефону звонить? - испуганно спросил Толя.
   - Надо же сказать твоей маме, чтобы пришла за тобой.  Я  бы  сама  отвела
тебя домой, но мне нельзя отлучаться с работы.
   - Будто я сам не найду дороги домой! - сказал  Толя.  -  Зачем  меня  еще
отводить!
   - Нет, голубчик, я тебя не могу отпустить одного. Вдруг ты снова  угодишь
под машину!
   Серафима Андреевна принялась листать телефонную книгу.
   - Вот, - сказала она, отыскав нужную страницу. - Огоньков,  Ломоносовская
улица, дом четырнадцать, квартира тридцать один.
   Она протянула руку к  телефонному  аппарату.  сняла  трубку  и  принялась
набирать номер. Толя с тревогой наблюдал за ее действиями  и  ждал,  что  из
всего этого выйдет. Единственная его надежда была на  то,  что  у  Славы  не
окажется  никого  дома.  Однако  надежда  эта  оказалась  напрасной.   Через
полминуты Серафима Андреевна уже разговаривала со Славиной мамой.

   - Алло! Это гражданка Огонькова? - кричала она в телефонную трубку.  -  С
вами говорят из больницы. Вам надо прийти за сыном. Да,  да,  за  сыном,  за
Славой... Что с ним?.. Да с ним ничего. Он лежит тут... Да вы не волнуйтесь.
С ним  ничего,  честное  слово,  ничего...  Ну,  а  лежит  потому,  что  ему
противостолбнячный укол сделали. Противостолбнячный. Да... Зачем укол?.. Ну,
вы ведь знаете, что при ранении  всегда  полагается  укол  против  столбняка
делать... Да нет! Какое ранение! Кто вам говорит про ранение?  Он  вовсе  не
ранен... Да не ранен, говорят вам! Просто царапина. Заживет к вечеру... Да я
не обманываю вас,  честное  слово,  я  говорю  правду.  Царапина!  Абсолютно
никакого ранения... Что?.. Царапина отчего?.. Ну, попал под машину, то  есть
не попал под машину, а его сшибло, то есть не сшибло, что это я говорю, - он
сам упал, а машины даже близко не было, честное  слово...  Да  нет,  что  вы
такое выдумываете! Я не успокаиваю вас. Он живой, честное слово... Да что вы
поднимаете раньше времени панику! Вот он лежит тут,  честное  слово,  лежит,
что я, врать  буду!  Приезжайте,  сами  увидите...  Что?  Куда  приезжать?..
Тургеневская, дом двадцать пять.
   Серафима Андреевна положила трубку и, улыбнувшись, сказала Толе:
   - Ну вот, как удачно все вышло. Сейчас твоя мама здесь будет.
   Услыхав эту новость, Толя  моментально  соскочил  с  койки,  но  Серафима
Андреевна уложила его обратно.
   - А ты лежи. Зачем же вставать? После укола всегда  полежать  надо.  Мама
придет, вместе домой отправитесь.
   Толя лежал и старался представить себе, как он будет выпутываться,  когда
Славина мама придет и увидит его вместо Славы.
   "Может быть, признаться Серафиме Андреевне, что  я  вовсе  не  Слава?"  -
думал Толя.
   Однако он никак не мог решиться признаться, а  потом  Серафима  Андреевна
вышла из комнаты, и ее долго не было. Увидев, что она не возвращается,  Толя
решил, что теперь самое лучшее будет - это удрать отсюда. Он уже представлял
себе, как Серафима Андреевна и Славина мама войдут в комнату и, увидев,  что
его нет, начнут искать по всей больнице; Славина мама,  конечно,  испугается
еще больше, но в конце концов она все же  вернется  домой,  увидит  Славу  и
успокоится.



 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]