Глава 24
 Подвал

 Миша, Генка и Слава сидели на берегу Москвы-реки, возле вновь построенной у
 Дорогомиловского моста водной станции.
 Слава лежал на спине и задумчиво смотрел на небо. Генка метал по водной глади
 камешки и считал, сколько раз они отскакивают. Миша убеждал друзей пойти с ним
 разыскивать подземный ход.
 Вечерело. Хлопья редкого тумана, как плохо надутые серые мячи, скользили по
 реке, почти касаясь воды и тихонько отскакивая. На мосту грохотали трамваи,
 торопились далекие прохожие, пробегали маленькие автомобили.
 – Вы подумайте, – говорил Миша, – мертвецы, гробы – это же басни. Станет Филин
 заботиться о мертвецах! Все это выдумано, чтобы отпугнуть нас от подвала.
 Нарочно выдумано. Там или подземный ход, или они что-то прячут.
 – Не говори, Миша, – вздохнул Генка, – есть такие мертвецы, что никак не
 успокоятся. Залезешь в подвал, а они на тебя ка-ак навалятся…
 – Мертвецов там, конечно, нет, – сказал Слава, – но… зачем нам все это нужно?
 Ну, прячет там что-нибудь Филин, он же известный спекулянт. Нам-то какое дело?
 – А если это действительно подземный ход под всей Москвой, тогда что?
 – Мы его все равно не найдем, – возразил Слава, – плана-то у нас нет.
 – Ладно! – Миша встал. – Вы просто дрейфите. А еще в пионеры хотите! Зря я вам
 все рассказал. Ничего. Без вас обойдусь.
 – Я не отказываюсь, – замотал головой Генка. – Разве я отказываюсь? Я только
 сказал о мертвецах. Уж и слова сказать нельзя… Это Славка отказывается, а я,
 пожалуйста, в любое время…
 – Когда я отказывался? – Славка покраснел. – Я только сказал, что с планом
 было бы лучше. Разве это не так?
 На ближайшую репетицию друзья явились в клуб раньше всех.
 Репетиции детского кружка происходили от двух до четырех часов дня. Потом тетя
 Елизавета, уборщица, запирала клуб до пяти, когда уже собирались взрослые. Вот
 в этот промежуток времени, от четырех до пяти часов, нужно было проникнуть в
 подвал.
 Миша и Слава спрятались за кулисы. Генка стал поджидать остальных актеров.
 Вскоре они явились и начали репетировать. Сидя за кулисами, Миша и Слава
 слышали их голоса.
 Шура-кулак уговаривал Генку-Ваню: «Ваня, тебя я крестил», на что Генка-Ваня
 высокомерно отвечал: «Я вас об этом совсем не просил». И они спорили о том,
 как в это время Генка должен стоять: лицом к публике и спиной к Шуре или,
 наоборот, лицом к Шуре, а спиной к публике. Вообще они больше спорили, чем
 репетировали. Шура кричал на всех и грозился бросить «всю эту канитель». Генка
 препирался с ним. Зина Круглова все время хохотала – такая уж она смешливая
 девочка.
 Наконец репетиция кончилась. Генка незаметно присоединился к Мише и Славе,
 остальные ребята ушли; тетя Елизавета закрыла клуб. Мальчики остались одни
 перед массивной железной дверью, ведущей в подвал.
 Припасенными клещами они вырвали гвоздь и потянули дверь. Заскрипев на ржавых
 петлях, она медленно отворилась.
 Из подвала ребят обдало сырым, спертым воздухом. Миша зажег маленький
 электрический фонарик, и они вступили в подземелье.
 Фонарик светил едва-едва. Нужно было вплотную приблизить его к стене, чтобы
 увидеть ее серую неровную поверхность.
 Подвал представлял собой ряд прямоугольных помещений, образованных фундаментом
 дома. Помещения были пусты, только в одном из них мальчики увидели два больших
 котла. Это была заброшенная котельная. На полу валялись обрезки труб, куски
 затвердевшей извести, кирпич, каменный уголь, ящики с засохшим цементным
 раствором.
 Фонарик быстро слабел и наконец погас. Мальчики двигались в темноте, нащупывая
 руками повороты. Иногда им казалось, что они кружат на одном месте, но Миша
 упорно шел вперед, и Генка со Славой не отставали от него.
 Блеснула полоска света. Вот и заколоченный вход. Свет пробивался сквозь щели
 между досками. За ними виднелась узкая лестница с высокими ступеньками и
 железными перилами.
 Мальчики пошли дальше, по-прежнему держась правой стороны. Проход суживался.
 Миша ощупал потолок. Вот и железная труба. Он прислушался: над ним тихо
 журчала вода.
 Миша присел на корточки, зажег спичку. Внизу тянулся узкий проход, тот самый,
 в который он упал, испугавшись внезапного шороха. Мальчики поползли по этому
 проходу. Когда он кончился, Миша поднялся и пошарил над собой рукой. Высоко!
 Он зажег спичку.
 Они увидели большое квадратное помещение с низким потолком.
 – Ребята, – прошептал Генка, – гробы…
 Вдоль противоположной стены чернели очертания больших гробов.
 Мальчики замерли. Спичка погасла. В темноте им послышались какие-то звуки,
 шорох, глухие, замогильные голоса. Ребята стояли, точно оцепенев. Вдруг над
 ними что-то заскрипело, блеснула, все расширяясь, полоса света, раздались
 шаги. Мальчики бросились в проход и спрятались там затаив дыхание.
 На потолке открылся люк. Из него вынырнула лестница. По ней в подвал осторожно
 спустились два человека. Сверху им подавали ящики. Они устанавливали их рядом
 с уже сложенными в подвале ящиками, которые мальчики со страху приняли за
 гробы.
 Затем в подвал спустился третий человек. Сходя с лестницы, он оступился и
 выругался. Миша вздрогнул. Голос этот показался ему знакомым.
 Этот человек был высокого роста. Он обошел помещение, осмотрел ящики, потом
 потянул носом воздух и спросил:
 – Кто здесь спички жег?
 Мальчики обмерли.
 – Это вам показалось, Сергей Иванович, – ответил ему один из мужчин.
 Ребята узнали голос Филина.
 – Мне никогда ничего не кажется, запомните это, Филин. – Высокий подошел к
 проходу и стоял теперь совсем рядом с мальчиками. Но он стоял спиной к ним, и
 лица его не было видно. – Завалили проход? – спросил он.
 – Так точно, – торопливо ответил Филин. – Дверь заколотили, а проход завалили.
 И соврал: проход вовсе не был завален.
 Потом все трое поднялись наверх и втащили за собой лестницу. Люк закрылся,
 погрузив помещение в темноту. Мальчики быстро поползли обратно, выбрались из
 подвала в клуб. Клуб уже был открыт. Они пробежали по нему и выскочили на
 улицу.

 Глава 25
 Подозрительные люди

 Только что прошел короткий летний дождь. Блестели булыжники мостовой, стекла
 витрин, серые верха пролеток, черный шелк зонтиков. Вдоль тротуаров, стекая в
 решетчатые колодцы, бежали мутные ручьи. Девушки с туфлями в руках, громко
 хохоча, шлепали по лужам. Прошли сезонники с мешками в виде капюшонов на
 голове. Из оторванной водосточной трубы лила вода. Она ударялась в стену и
 рикошетом попадала на прохожих, в испуге отскакивавших в сторону. И над всем
 этим веселое солнце, играя, разгоняло мохнатые, неуклюжие тучи.
 – Что же ты, Геннастый, страху напустил? – сказал Миша. – Всюду ему гробы
 мерещатся!
 – А вы не испугались? – оправдывался Генка. – Сами испугались не знаю как, а
 на меня сваливают!
 Он помолчал, потом сказал:
 – Я знаю, что в ящиках.
 – Что?
 – Нитки. Вот что!
 – Откуда ты знаешь?
 – Знаю. Теперь все спекулянты нитками торгуют. Самый выгодный товар…
 А Мише все слышался этот резкий, так странно знакомый голос. Кто это мог быть?
 Его зовут Сергеем Иванычем… Полевого тоже так звали, но ведь это не Полевой…
 Просто совпадение имен.
 Мальчики стояли возле кино «Арс». Миша следил за воротами склада. Генка и
 Слава рассматривали висевшие за сеткой кадры картины «Голод… голод… голод».
 Это был фильм о голоде в Поволжье.
 Мимо них прошел Юра Стоцкий, сын доктора «Ухо, горло и нос». Раньше Юра был
 скаутом. Теперь скаутских отрядов не существовало, Юра форму не носил, но его
 по-прежнему называли Юрка-скаут. Он шел с двумя товарищами и держал в руке
 скаутский посох.
 Генка начал их задирать:
 – Эй вы, скаутенки! – Он схватил Юрин посох. – Отдай палку!
 Генка тянул посох к себе, Юра с товарищами – к себе. Генка был один против
 троих. Он оглянулся на друзей: что это они его не выручают? Но Миша коротко
 сказал:
 – Брось, – и все продолжал смотреть в сторону филинского склада.
 Как это «брось»? Уступить скаутам? Этим буржуйским подлипалам? Они стоят за
 какого-то английского генерала. Сейчас он им покажет английского генерала!
 Отпихивая мальчиков ногами, Генка изо всех сил потянул посох к себе.
 – Брось, я тебе говорю! – снова сказал Миша.
 Генка отпустил посох и, тяжело дыша от напряжения, сказал:
 – Ладно, я вам еще покажу.
 – Покажи! – высокомерно усмехнулся Юра. – Испугались тебя очень…
 Юра со своими товарищами ушел. Генка с удивлением смотрел на Мишу, но Миша не
 обращал внимания ни на Генку, ни на Юру. Из ворот склада вышел высокий,
 худощавый человек в сапогах и белой кавказской рубахе, подпоясанной черным
 ремешком с серебряным набором. В воротах он остановился и закурил. Он поднес к
 папиросе спичку, прикрывая ее от ветра ладонями. Ладони закрыли его лицо;
 из-за них внимательный взгляд скользнул по улице. Человек бросил спичку на
 тротуар и пошел по направлению к Арбатской площади. Миша пошел вслед за ним,
 но высокий, пересекая улицу, неожиданно вскочил на ходу в трамвай и уехал…
 Охваченный смутной тревогой, бродил Миша по вечерним московским улицам.
 Пламенеющий закат зажег золотые костры на куполах церквей. Летний вечер знойно
 дышал расплавленным асфальтом тротуаров и пылью булыжных мостовых. Беззаботные
 дети играли на зеленых бульварах. Старые женщины сидели на скамейках.
 «Почему голос этого человека показался таким странно знакомым? – думал Миша. –
 Где я его слышал? Что прячет Филин в подвале? А может быть, тут ничего и нет.
 Просто склад в подвале. И что голос этот знакомый, только так, показалось…
 А вдруг… Нет, не может быть! Неужели это Никитский? Нет! Он не похож на него.
 Где шрам, чуб? Нет, это не Никитский. И зовут его Сергей Иваныч… Разве стал бы
 Никитский так свободно разгуливать по Москве?»
 Миша миновал Воздвиженку и вышел на Моховую.
 Вдоль университетской ограды расположили свои ларьки букинисты. Открытые книги
 лежали на каменном цоколе. Буквы чернели на пожелтевших листах, золотились на
 тисненых переплетах. Пожилые мужчины, худые, сутулые, в очках и помятых
 шляпах, стояли на тротуаре, уткнув носы в страницы. Из университетских ворот
 выходили студенты, рабфаковцы в косоворотках, кожаных куртках, с обтрепанными
 портфелями.
 На углу Большой Никитской дорогу Мише преградили колонны демонстрантов. Шли
 рабочие Красной Пресни.
 Над колоннами двигались длинные, во всю ширину улицы, полотнища: «Смерть
 наемникам Антанты!», «Смерть агентам международного империализма!»
 Демонстранты шли к Дому союзов, где в Колонном зале происходил суд над правыми
 эсерами.
 С Лубянской и Красной площадей шли новые колонны. Шли рабочие Сокольников,
 Замоскворечья, рабочие «Гужона», «Бромлея», «Михельсона»… Шумели комсомольцы.
 С импровизированных трибун выступали ораторы. Они говорили, что капиталисты
 Англии и Америки руками предателей-эсеров хотели задушить Советскую
 республику. Им не удалось этого сделать в открытом бою, интервенция
 провалилась, и теперь они организуют заговоры, засылают к нам шпионов и
 диверсантов…
 А может быть, Никитский вовсе и не удрал за границу, думал Миша. Может быть,
 он скрывается где-нибудь и организует заговор так же, как и эти, которых
 судят… Ведь он белогвардеец, заклятый враг советской власти… А вдруг Филин –
 тот самый Филин, а высокий – Никитский? Он скрывается у Филина,
 загримировался, фамилию переменил… Может быть, в этом складе они прячут оружие
 для своей белогвардейской шайки… Ведь все это очень и очень подозрительно.
 Конечно, Полевой предупреждал, чтобы он остерегался, продолжал думать Миша. Но
 это когда было… Тогда он был маленький… А теперь-то он, во всяком случае, во
 всем разбирается. Разве он имеет право ждать, пока приедет Полевой? А если там
 действительно заговор и оружие? Нет, больше ждать нельзя…
 Миша очутился у самого входа в Дом союзов. Два красноармейца проверяли у
 входящих пропуска. Миша попытался прошмыгнуть в дверь, но крепкая рука
 ухватила его за плечо:
 – Куда? Пропуск!
 Миша отошел в сторону. Подумаешь, охрана! Стоят тут и не знают, какой страшный
 заговор, может быть, он сам скоро раскроет.

 Глава 26
 Воздушная дорога

 Склад Филина находился в соседнем дворе. Его низкие кирпичные помещения с
 широкими воротами и заколоченными оконными проемами тянулись вдоль всего
 двора, где валялись машинные части, куски железа.
 Часто бродил теперь Миша возле склада. Один раз он даже зашел туда, но Филин
 прогнал его. Миша стал наблюдать за воротами склада издалека. Целыми днями
 стоял он в подъезде кино, у закусочной с зелено-желтой вывеской, перед
 булочной, но тот высокий человек в белой кавказской рубахе больше не
 появлялся. Однажды Миша снова залез в подвал, но к складу Филина он уже
 пробраться не мог – проход был завален.
 Между тем репетиции подходили к концу, приближался день спектакля, и Шура
 настойчиво требовал «реквизит».
 – Раз ты администратор, – говорил он Мише, – то должен заботиться. Декорации
 мы сами сделаем, а чем наводить грим? Дальше: парики, кадило… Все это ты
 должен достать. Я загружен творческой работой и не могу отвлекаться на
 хозяйственные дела.
 Митя Сахаров денег не давал. Тогда Миша решил организовать лотерею. Для
 выигрыша он пожертвовал свое собрание сочинений Н. В. Гоголя в одном томе.
 Жалко было расставаться с Гоголем, но что делать! Не срывать же спектакль. И,
 как говорил Шурка Большой, «искусство требует жертв».
 Сто лотерейных билетов, по тридцать копеек каждый, были быстро распроданы.
 Только Борька не купил билета. Он всячески пытался сорвать лотерею. Он кричал,
 что выигрыш обязательно падет на Мишин билет и Миша деньги зажилит.
 Ему за это несколько раз здорово попадало и от Миши и от Генки, но он никак не
 унимался.
 Борька дружил теперь с Юркой-скаутом, который тоже начал появляться во дворе.
 И вот, для того чтобы отвлечь ребят от драмкружка, Юра с Борькой устроили
 воздушную дорогу.
 Воздушная дорога состояла из металлического троса; он был протянут над задним
 двором, пересекая его с угла на угол. Один конец троса был прикреплен к
 пожарной лестнице на высоте второго этажа, другой – к дереву на высоте
 первого. По тросу на ролике двигалась веревочная петля. «Пассажир» усаживался
 в эту петлю, отталкивался от лестницы и вихрем пролетал над задним двором.
 Длинной веревкой петля оттягивалась назад к лестнице. Первым прокатился
 Борька, за ним – Юра, потом – еще некоторые мальчики.
 Эта затея привлекла всеобщее внимание. Пришли ребята из соседних домов. Из
 окон смотрели любопытные жильцы. Дворник Василий долго стоял, опершись на
 метлу, и, пробормотав: «Баловство одно!», ушел.
 Вдруг Борька остановил дорогу и, пошептавшись с Юркой, объявил, что бесплатное
 катание кончилось. Теперь за каждый раз нужно платить пять копеек.
 – А у кого нет, – добавил он, – сдавай Мишке билеты и получай обратно деньги.
 На кой вам эта лотерея? Все равно ничего не выиграете.
 Первым к Мише подошел Егорка-голубятник, за ним – Васька-губан. Они протянули
 Мише билеты и потребовали обратно деньги. Но тут вмешался Генка. Он заслонил
 собой Мишу и, передразнивая продавца из булочной, слащавым голосом произнес:
 – Граждане, извиняюсь. Проданный товар обратно не принимается. Деньги
 проверять не отходя от кассы.
 Поднялся страшный шум. Борька кричал, что это грабеж и обираловка. Егорка и
 Васька требовали вернуть им деньги. Юра стоял в стороне и ехидно улыбался.
 Миша отстранил Генку, спокойно оглядел кричащих ребят и вынул лотерейные
 деньги. И когда он их вынул, все замолчали.
 Миша пересчитал деньги, ровно тридцать рублей, положил на ступеньки черного
 хода, придавил камнем, чтобы не унесло ветром, и, повернувшись к ребятам,
 сказал:
 – Мне эти деньги не нужны. Можете взять их обратно. Только вы подумайте:
 почему Юра и Борька хотят сорвать наш спектакль? Ведь Юра ходил в скаутский
 клуб, а скауты стоят за буржуев, и они не хотят, чтобы мы имели свой клуб. О
 Борьке и говорить нечего. Вот… Теперь же, у кого нет совести, пусть сам
 возьмет свои деньги и рядом положит свой билет.
 Миша замолчал, сел на батарею и отвернулся.
 Но никто не подошел за деньгами. Ребята сконфуженно переминались. Каждый делал
 вид, что он и не думал возвращать свой билет.
 Тем временем Генка влез на пожарную лестницу и торопливо отвязывал воздушную
 дорогу.
 – Слезай, – закричал Борька, – не смей трогать!
 Генка спрыгнул с лестницы и подошел к Борьке:
 – Ты чего разоряешься? Думаешь, мы ничего не знаем? Всё знаем: и про подвал, и
 про ящики!.. Ну, убирайся отсюда!
 Борька исподлобья оглядел всех, поднял с земли трос, свернул его и молча пошел
 со двора.

 Глава 27
 Тайна

 – Что? Растрепал? – ругал Миша Генку. – Эх ты, звонарь!
 – А я ему молчать должен? – оправдывался Генка. – Он будет спектакль срывать,
 а я ему должен молчать?
 Ребята сидели у Славы. Квартира у него большая, светлая. На полу – ковры. Над
 столом – красивый абажур. На диване – маленькие пестрые подушки.
 Генка сидел на круглом вращающемся стуле перед пианино и рассматривал обложки
 нотных тетрадей. Он чувствовал себя виноватым и, чтобы скрыть это, был
 неестественно оживлен и болтал без умолку.
 – «Паганини»… – прочитал он. – Что это за Паганини такой?
 – Это знаменитый скрипач, – объяснил Слава. – Ему враги перед концертом
 оборвали струны на скрипке, но он сыграл на одной струне, и никто этого не
 заметил.
 – Подумаешь! – сказал Генка. – У отца на паровозе ездил кочегар Панфилов. Так
 он на бутылках играет что хочешь. Попробовал бы твой Паганини на бутылке
 сыграть.
 – Что с тобой говорить! – рассердился Слава. – Ты ничего в музыке не понимаешь…
 – Разве мне разговаривать запрещено? – Генка, оттолкнувшись от пианино, сделал
 несколько оборотов на вращающемся стуле.
 – Знаешь, Генка, – мрачно произнес Миша, – нужно думать, что говоришь. Если бы
 ты думал, то не разболтал бы Борьке о ящиках.
 – Тем более что ничего в этих ящиках нет, – вставил Слава.
 – Нет, есть, – возразил Генка. – Там нитки.
 – Почему ты так уверен, что там нитки?
 – Уверен, и всё! – тряхнул вихрами Генка.
 – Ты вечно болтаешь, чего не знаешь! – сказал Миша. – Там вовсе другое.
 – Что?
 – Ага, так я тебе и сказал! Чтобы ты снова раззвонил!
 – Ей-богу! – Генка приложил руки к груди. – Чтоб мне не встать с этого места!
 Чтоб…
 – Хоть до утра божись, – перебил его Миша, – все равно ничего не скажу. Потому
 что ты всегда звонарем был, звонарем и остался.
 – Но я ведь не разболтал, – сказал Слава, – значит, мне ты можешь рассказать.
 – Ничего я вам не скажу! – сердито ответил Миша. – Я вижу, вам нельзя доверить
 серьезное дело.
 Некоторое время мальчики сидели молча, дуясь друг на друга, потом Слава сказал:
 – Все же нечестно скрывать. Мы все трое лазили в подвал, – значит, между нами
 не должно быть секретов.
 – Я разве знал? – заговорил Генка, обращаясь к Славе. – Я думал: ящики, ну и
 ящики… Ведь меня Миша не предупредил. Сам что-то скрывает, а другие виноваты.
 Миша молчал. Он сознавал, что не совсем прав. Надо было предупредить Генку. И
 вообще он поступил не по-товарищески. Он должен был поделиться с ребятами
 своими подозрениями. Но… тогда как же кортик? И о кортике рассказать? Конечно,
 они ребята надежные, не выдадут, и Генка не разболтает, когда будет все знать.
 Но рассказать о кортике?.. А если так: о Филине и о Никитском рассказать, а о
 кортике пока не говорить, а там видно будет… Может, и о кортике рассказать…
 ведь один он ничего не сделает.
 Все же он проворчал:
 – Когда у человека есть голова на плечах, то он должен сам мозгами шевелить…
 А то «не предупредили» его!
 Генка почувствовал в его словах примирение и начал энергично оправдываться:
 – Но ты пойми, Миша: откуда я мог знать? Разве я думал, что ты от нас
 что-нибудь скрываешь! Ведь я от тебя ничего не скрываю…
 – И вообще, – обиделся Слава, – поскольку у тебя есть от нас секреты, то и не
 о чем говорить…
 – Ну ладно, – сказал Миша, – я вам расскажу, но имейте в виду, что это
 большая тайна. Эту тайну мне доверил не кто-нибудь. Мне ее доверил… – Он
 посмотрел на напряженные от любопытства лица ребят и медленно произнес: – Мне
 ее доверил  Полевой . Вот кто мне ее доверил!
 Зрачки у Генки расширились, взгляд его замер на Мише. Слава тоже смотрел на
 Мишу очень внимательно – он из рассказов Миши и Генки знал и о Полевом и о
 Никитском.
 – Так вот, – продолжал Миша, – прежде всего дайте честное слово, что никогда,
 никому, ни за что вы этого дела не разболтаете.
 – Даю честное слово благородного человека! – торжественно объявил Генка и
 ударил себя в грудь кулаком.
 – Клянусь своей честью! – сказал Слава.
 Миша встал, на цыпочках подошел к двери, тихонько открыл ее, осмотрел коридор,
 потом плотно прикрыл дверь, внимательным взглядом обвел комнату, заглянул под
 диван и, показав пальцем на дверь, ведущую в спальню, шепотом спросил:
 – Там никого нет?
 – Никого, – так же шепотом ответил Слава.
 – Так вот знайте, – прошептал Миша и таинственно огляделся по сторонам, –
 знайте: у Никитского есть ближайший помощник в его шайке, и его фамилия… – Он
 сделал паузу, потом многозначительно произнес: – Филин! Вот!
 Эффект получился самый ошеломляющий.
 Генка сидел, крепко вцепившись в стул, наклонившись вперед, с открытым ртом и
 округлившимися глазами. Даже волосы его как-то по-особому приподнялись и
 торчали во все стороны, словно озадаченные только что услышанной новостью.
 Слава часто мигал, точно ему насыпали в глаза песок.
 Налюбовавшись произведенным впечатлением и чтобы еще усилить его,
 Миша продолжал:
 – И вот… у меня есть подозрение, что тот высокий, который был в подвале, а
 потом вышел… Помните, в кавказской рубахе?.. Это и есть… Никитский!
 Генка чуть не упал со стула. Слава поднялся с дивана и растерянно смотрел на
 Мишу.
 – Что… это серьезно? – едва смог он произнести.
 – Ну, вот еще, – пожал плечами Миша, – буду я шутить такими вещами! Тут, брат,
 не до шуток. Я его по голосу узнал… Правда, лица я его не видел, но уж факт,
 что он загримировался…
 – Вот это да! – смог наконец выговорить Генка.
 – Вот тебе и да, а ты болтаешь где попало!
 – Раз такое дело, – сказал Слава, – нужно немедленно сообщить в милицию.
 – Нельзя, – ответил Миша и придал своему лицу загадочное выражение.
 – Почему?
 – Нельзя, – снова повторил Миша.
 – Но почему? – удивился Слава.
 – Нужно все как следует выяснить, – уклончиво ответил Миша.
 – Не понимаю, чего тут выяснять, – пожал плечами Слава. – Пусть даже ты не
 совсем уверен, что это Никитский, но ведь Филин тот…
 Положение становилось критическим. Славка такой дотошный! Сейчас начнет
 рассуждать, а ведь неизвестно еще, тот ли это Филин или не тот…
 Миша встал и решительно произнес:
 – Я вам еще не все рассказал. Пошли ко мне.
 Мальчики отправились к Мише. Когда они проходили по двору, Генка подозрительно
 оглядывался по сторонам. Ему уже казалось, что вот сейчас здесь появится
 Никитский…

 Глава 28
 Шифр

 Придя к Мише, мальчики молча уселись вокруг стола.
 Уже наступал вечер, но Миша света не зажигал.
 Генка и Слава сидели за столом и затаив дыхание наблюдали за Мишей. Он тихо,
 стараясь не стучать, закрыл дверь на крючок, потом сдвинул занавески – в
 комнате стало почти совсем темно. Приняв эти меры предосторожности, он вытащил
 из шкафа сверток и положил его на стол.
 – Теперь смотрите, – таинственно прошептал он и развернул сверток.
 Генка и Слава подались вперед и совсем легли на стол. В Мишиных руках появился
 кортик.
 – Кортик… – прошептал Генка.
 Но Миша угрожающе поднял палец:
 – Тихо! Смотрите, – он показал клеймо на клинке, – волк, скорпион, лилия…
 Видите? Так. А теперь самое главное… – Артистическим жестом он вывернул
 рукоятку, вынул пластинку и растянул ее на столе.
 – Шифр, – прошептал Слава и вопросительно посмотрел на Мишу.
 – Да, – подтвердил Миша, – шифр, а ключ к этому шифру в ножнах, понятно? А
 ножны эти… у Никитского… Вот… А теперь слушайте…
 И Миша, совсем понизив голос, вращая глазами и жестикулируя, рассказал друзьям
 о линкоре «Императрица Мария», о его гибели, об убийстве офицера по имени
 Владимир…
 Мальчики сидят молча, потрясенные этой загадочной историей. В комнате совсем
 уже темно. В квартире тишина, точно вымерли все. Только глухо зажурчит иногда
 вода в водопроводе да раздастся на лестнице протяжный, тоскливый крик
 бездомной кошки. В окружающем мраке мальчикам чудились неведомые корабли,
 дальние, необитаемые земли. Они ощущали холод морских пучин, прикосновение
 морских чудовищ…
 Миша встал и повернул выключатель. Маленькая лампочка вспыхнула под абажуром и
 осветила взволнованные лица ребят и стол, покрытый белой скатертью, на которой
 блестел стальной клинок кортика и золотилась бронзовая змейка, извивающаяся
 вокруг побуревшей рукоятки…
 – Что же это может быть? – первый прервал молчание Слава.
 – Трудно сказать. – Миша пожал плечами. – Полевой тоже не знал, в чем дело, да
 и Никитский вряд ли знает. Ведь он ищет кортик, чтобы расшифровать эту
 пластинку. Значит, для него это тоже тайна.
 – Все ясно, – вмешался Генка. – Никитский ищет клад. А в кортике написано, где
 этот клад находится. Ох, и деньжищ там, должно быть!..
 – Клады только в романах бывают, – сказал Миша, – специально для бездельников.
 Сидит такой бездельник, работать ему неохота, вот он и мечтает найти клад и
 разбогатеть.
 – Конечно, никакого клада здесь не может быть, – сказал Слава, – ведь из-за
 этого кортика Никитский убил человека. Разве ты, например, Генка, убил бы
 из-за денег человека?
 – Сравнил! То я, а то Никитский. Я б, конечно, не убил, а для Никитского это
 раз плюнуть.
 – Может быть, здесь какая-нибудь военная тайна, – сказал Слава. – Ведь все это
 произошло во время войны, на военном корабле…
 – Я уж об этом думал, – сказал Миша. – Допустим, что Никитский – германский
 шпион, но зачем он в двадцать первом году искал кортик? Ведь война уже
 кончилась.
 – Вообще любой шифр можно расшифровать без ключа, – продолжал Слава. –
 У Эдгара По…
 – Знаем, знаем! – перебил его Миша. – «Золотой жук», читали. Здесь дело совсем
 другое. Смотрите… – Все наклонились к пластинке. – Видите? Тут только три вида
 знаков: точки, черточки и кружки. Если знак – это буква, то выходит, что здесь
 всего три буквы. Видите? Эти знаки написаны столбиками.
 – Может быть, каждый столбик – это буква, – сказал Слава.
 – И об этом я думал, – ответил Миша, – но здесь большинство столбиков с пятью
 знаками. Посчитайте! Ровно семьдесят столбиков, из них сорок с пятью знаками.
 Не может ведь одна буква повторяться сорок раз из семидесяти.
 – Нечего философию разводить, – сказал Генка, – надо ножны искать. Тем более –
 Никитский здесь.
 – Ну, – возразил Слава, – еще неизвестно: Никитский это или не Никитский.
 Ведь это, Миша, только твое предположение, правда?
 – Все равно, – упорствовал Генка, – это Никитский. Ведь Филин здесь, а он с
 Никитским в одной шайке… Правда, Мишка?
 Миша немного смутился, потом решительно тряхнул головой и сказал:
 – Я еще не знаю, тот это Филин или не тот…
 – Как – не знаешь? – остолбенели мальчики.
 – Так… Мне Полевой назвал только фамилию – Филин, а тот это Филин или нет, еще
 надо установить. Мало ли Филиных! Но я почему-то думаю, что это тот.
 – Да, – протянул Слава, – получается уравнение с двумя неизвестными.
 – Это тот Филин, определенно, – рассердился Генка, – его по роже видно, что
 бандит.
 – Рожа не доказательство, – возразил Миша. – Будем рассуждать по порядку.
 Во-первых, Филин. Фамилия уже сходится. Подозрительный он человек или нет?
 Подозрительный. Определенно. Спекулянт и вообще… Так. Теперь во-вторых:
 темными делами они занимаются? Занимаются. Склад в подвале, ящики, дверь
 заколотили, завалили проход… Теперь в-третьих: тот высокий – подозрительный
 человек или нет? Подозрительный. Видали, как он улицу осматривал, лицо
 закрывал? И голос мне его знаком… Допустим даже, что это не Никитский. Но ведь
 факт, что там действует какая-то шайка. Может быть, белогвардейцы. Разве мы
 имеем право сидеть сложа руки? А? Имеем? Нет! Наша обязанность раскрыть эту
 шайку.
 – Точно, – подтвердил Генка, – шайку накрыть, ножны отобрать, клад разделить
 на троих поровну.
 – Погоди ты со своим кладом, – рассердился Миша, – не перебивай! Теперь так.
 Мы, конечно, можем заявить в милицию, но… вдруг там ничего нет? Вдруг?
 Что тогда? Нас просто засмеют. Нет! Сначала надо все как следует выяснить…
 Нужно точно установить: тот это Филин или не тот, что они прячут в подвале,
 а главное, выследить того, высокого, в белой рубахе, и узнать, кто он такой.
 – Тяжелое дело, – проговорил Слава и, заметив насмешливый Генкин взгляд,
 торопливо добавил: – Банду мы должны, конечно, раскрыть, но все это надо
 хорошенько обдумать.
 – Конечно, надо обдумать, – согласился Миша. – Мы будем следить по очереди,
 чтобы не вызвать подозрения у Филина и Борьки.
 – Вот это будет здорово! – сказал Генка. – Целую шайку раскроем!
 – А ты думаешь, – сказал Миша, – так вот шайки и раскрываются. Вот тогда мы
 себя действительно проявим – это, знаете, не за кулисами орать.




 Часть третья
 Новые знакомства



 Глава 29
 Эллен Буш

 Через несколько дней Миша и Шурка Большой отправились на Смоленский рынок
 покупать краски для грима. На улице возле склада Филина прохаживался Генка.
 – Ты что здесь торчишь? – спросил его Шура. – Пойдем с нами реквизит покупать.
 – Некогда, – важно ответил Генка и обменялся с Мишей многозначительным
 взглядом.
 Миша и Шура пришли на рынок. Вдоль рядов двигалась густая толпа. Шныряли
 беспризорники, хрипели граммофоны, скандалили покупатели часов. Унылые старухи
 в старомодных шляпках продавали сломанные замки и медные подсвечники.
 Вспотевший деревенский парень, видимо с утра, торговал гармошку. Окруженный
 любителями музыки, он растягивал на ней все одно и то же «Страдание». Попугай
 вытаскивал конвертики с предсказанием будущего и описанием прошедшего.
 Шатались цыганки в развевающихся юбках и ярких платках. И барахолка казалась
 нескончаемой. Она уходила далеко – на усеянные подсолнечной шелухой дорожки
 Новинского бульвара, где рабочие городского хозяйства устанавливали первые
 урны для мусора и огораживали чахлую травку блестящей проволокой.
 Мальчики стояли возле старика, торговавшего «всем для театра», как вдруг
 кто-то тронул Мишу сзади за плечо. Он обернулся и увидел девочку-акробатку.
 Она была в обыкновенном платье и вовсе не похожа на артистку. Девочка
 протянула Мише руку и сказала:
 – Здравствуй, драчун!
 Мише не понравился ее покровительственный тон, и он холодно ответил:
 – Здравствуйте.
 – Что ты такой сердитый?
 – Вовсе не сердитый. Обыкновенный.
 – Как тебя зовут?
 – Миша.
 – А меня Эллен.
 Миша поднял брови:
 – Что это за имя «Эллен»?
 – Мой псевдоним Эллен Буш. Все артисты имеют псевдонимы. А настоящее мое имя
 Елена Фролова.
 – А кто этот мальчик, что выступал с тобой?
 – Мой брат, Игорь.
 – А бритый?
 – Какой бритый?
 – Ваш этот, старший. Хозяин, что ли?
 Лена рассмеялась:
 – Хозяин? Это мой папа.
 – Почему же ты его Бушем называешь?
 – Я ведь тебе объяснила: это наш псевдоним.
 – Вы всё по дворам ходите?
 – Нет. Отец заключил договор, и, как начнется сезон, мы будем выступать в
 цирке. Ты бывал в цирке?
 – Конечно, бывал. Но у нас в доме теперь есть свой драмкружок. Вот наш
 режиссер. – Миша показал на Шуру.
 Шура с достоинством наклонил голову.
 – В воскресенье будет наш первый спектакль, – продолжал Миша. – Пьеса
 замечательная! Приходи с братом. После спектакля вы выступите.
 – Хорошо, – сказала Лена, – я передам Бушу. – И, подумав, спросила: –
 А сколько за выход?
 – Что? – не понял Миша.
 – Сколько за выход? Сколько вы нам заплатите за выступление?
 Миша возмутился:
 – Заплатим? Ты что, с ума сошла? Это спектакль в пользу голодающих Поволжья.
 Все наши артисты выступают бесплатно.
 – Н-не знаю. – Лена с сомнением покачала головой. – Буш, наверно,
 не согласится.
 – И не надо! Без вас обойдемся! Другие жертвуют, чтобы помочь голодающим,
 а вы хотите от них себе урвать. И не стыдно?
 – Не сердись, не сердись! – Лена засмеялась. – Какой ты сердитый! Мы сделаем
 так: отпросимся с Игорем погулять и придем к вам. Ладно?
 – Ладно.
 – До свиданья. – Лена протянула ему и Шуре руку. – Только ты, пожалуйста,
 не сердись.
 – Я и не сержусь, – ответил Миша.
 Когда Лена ушла, он сказал Шуре:
 – Ох, и канитель с этими девчонками!

 Глава 30
 Покупка реквизита

 Они начали выбирать краски.
 – Вот самые подходящие. – Шура вертел в руках коробку с карандашами. – Этот
 цвет называется «бордо». Бери, Мишка.
 Миша опустил руку в карман и в ту же секунду с ужасом почувствовал, что
 кошелька в кармане нет. Все закружилось перед ним. В толпе мелькнула фигура
 беспризорника. Миша отчаянно крикнул и бросился вдогонку.
 Беспризорник выскочил из рядов, свернул в переулок и бежал по нему, путаясь в
 длинном рваном пальто. Из дыр пальто торчала грязная вата, рукава волочились
 по земле. Он юркнул в проходной двор, но Миша не отставал от него и наконец
 догнал на каком-то пустыре. Он схватил его за пальто и, тяжело дыша, сказал:
 – Отдай!
 – Не тронь меня, я психический! – дико закричал беспризорник и выкатил белки
 глаз, страшные на его черном, измазанном сажей лице.
 Они сцепились. Беспризорник визжал и кусался. Миша свалил его и, прижимая к
 земле, шарил по грязным лохмотьям, отыскивая кошелек.
 Беспризорник извивался, кусал Мишину руку. Миша рванул его за рукав. Рукав
 оторвался от пальто, кошелек упал на землю. Миша схватил его, и страшная злоба
 овладела им. Сколько он трудился над созданием драмкружка, ходил, клянчил,
 уговаривал, отдал своего Гоголя! И этот воришка чуть не разрушил все! И ребята
 могли подумать, что он сам присвоил деньги… Нет! Надо ему еще наподдать!
 Беспризорник лежал на земле ничком. Его грязная худая шея казалась совсем
 тонкой в широком воротнике мужского пальто. Из оторванного рукава
 неестественно торчала голая рука, грязная и исцарапанная.
 Ладно. Лежачего не бьют… Миша слегка, для порядка, ткнул беспризорника ногой:
 – Будешь знать, как воровать…
 Беспризорник продолжал лежать на земле.
 Миша отошел на несколько шагов, потом вернулся и мрачно произнес:
 – Ну, вставай, довольно притворяться!
 Беспризорник поднялся и сел. Всхлипывая и вытирая кулаками лицо, он бормотал:
 – Справился?.. Да?..
 – А ты зачем кошелек взял? Я ведь тебя не трогал.
 – Иди к черту!
 – Поругайся, поругайся, – сказал Миша, – вот я тебе еще добавлю!..
 Но злоба прошла, и он знал, что не добавит.
 Продолжая всхлипывать, беспризорник поднял оторванный рукав. Пальто его
 распахнулось, обнажив худенькое, с выступающими ребрами тело. Под пальто у
 беспризорника не было даже рубашки.
 – Как же ты его пришьешь? – спросил Миша, присев на корточки и разглядывая
 рукав.
 Беспризорник вертел рукав и угрюмо молчал.
 – Знаешь что? – сказал Миша. – Пойдем к нам, моя мать зашьет.
 Беспризорник недоверчиво посмотрел на него:
 – Застукать хочешь…
 – Вот честное слово!.. Тебя как зовут?
 – Михайлой.
 – Вот здорово! – Миша рассмеялся. – Меня тоже Михаилом зовут. Пойдем к нам в
 клуб.
 – Не видал я вашего клуба!
 – Ты брось, пойдем. Тебе там девочки в момент рукав пришьют.
 – Не видал я ваших девчонок!
 – Не хочешь в клуб – пойдем ко мне домой. Пообедаешь у нас.
 – Не видал я вашего обеда!
 – Вот какой упрямый! – рассердился Миша. – Пойдем, тебе говорят! – Он поднялся
 и потянул беспризорника за целый рукав. – Вставай!
 – Пусти! – закричал беспризорник, но было уже поздно: затрещали нитки – и
 второй рукав очутился у Миши в руках.
 – Ну вот, – смущенно пробормотал Миша, – говорил тебе: идем сразу.
 – А ты собрался с силой? Да, собрался?..
 Теперь на пальто у беспризорника вовсе не было рукавов, только торчали голые
 руки.
 – Ладно, – решительно сказал Миша, – пошли ко мне! – Он взял оба рукава. –
 А не пойдешь – не отдам, ходи без рукавов.

 Глава 31
 Беспризорник Коровин

 «Как встретит нас мама? – думал Миша, шагая рядом с беспризорником. – Еще,
 пожалуй, прогонит. Ладно. Что сделано, то сделано».
 Вот и Генка на своем посту. Он с удивлением посмотрел на Мишу и его
 оборванного спутника. Ребята во дворе тоже уставились на них. Миша пересчитал
 деньги и отдал их Славе:
 – На! Как придет Шурка, отдай ему. Пусть сам покупает, мне некогда.
 Они пришли домой. Миша втолкнул беспризорника в комнату и решительно произнес:
 – Мама, этот парнишка с нами пообедает…
 Мама молчала, и Миша добавил:
 – Я ему нечаянно рукава оторвал. Его тоже Мишей зовут.
 – А фамилия? – спросила мама.
 Миша посмотрел на беспризорника. Тот засопел и важно произнес:
 – Фамилия наша Коровин.
 – Ну что ж, – вздохнула мама, – идите хоть умойтесь, товарищ Коровин.
 Миша отправился с ним на кухню, но особого желания мыться Коровин не проявил,
 да и отмыть его не было никакой возможности. Они постояли перед краном,
 вернулись в комнату и сели за стол.
 Коровин ел степенно и после каждого глотка клал ложку на стол. На скатерти,
 там, где он держал локти, образовалось два темных пятна.
 Миша ел молча, искоса поглядывая на мать. Она повесила на спинку стула пальто
 Коровина и пришивала к нему рукава. По хмурому выражению ее лица Миша понял,
 что после ухода Коровина ему предстоит неприятный разговор.
 После супа мама подала им сковородку с жареной картошкой.
 Миша отодвинул свою тарелку:
 – Спасибо, мама, я уже сыт.
 – Ешь, – сказала мама, – всем хватит.
 Она уже приладила к пальто рукава и теперь пришивала разорванную подкладку.
 Коровин кончил есть и положил ложку на стол.
 – Ну вот, – сказала мама, расправляя на руках пальто, – вот и шуба готова. –
 Она протянула ее Коровину: – Не жарко тебе в ней?
 Коровин встал, натянул на себя пальто, потом пробормотал:
 – Ничего, мы привычные…
 – Родные-то у тебя есть?
 Коровин молчал.
 – Мать, отец, есть кто-нибудь?
 Коровин стоял уже у самой двери. Он засопел, но все же опять ничего не ответил.
 «Куда же он пойдет?» – думал Миша.
 Не глядя на мать, он спросил:
 – Куда же ты теперь пойдешь?
 Беспризорник запахнулся в пальто и вышел из комнаты.
 Миша вышел вслед за ним.
 – Погоди, здесь темно. – Он открыл входную дверь и пропустил Коровина. –
 Так заходи, – сказал он на прощанье. – Я всегда дома или во дворе.
 Беспризорник ничего не ответил и пошел вниз по лестнице.

 Глава 32
 Разговор с мамой

 Миша молча читал. В комнате было тихо. Только жужжала с перерывами швейная
 машина. Отблески солнца играли на ее металлических частях, на стальном колесе
 и золотых фирменных эмблемах. Предстоящий разговор был, конечно, неприятен, но
 мама все равно заговорит, и лучше уж поскорей…
 – Где же ты с ним познакомился? – не оборачиваясь, спросила наконец мама.
 – На рынке. Он у меня деньги украл.
 Мама оставила машину и обернулась к Мише:
 – Какие деньги?
 – Лотерейные. Я ведь тебе рассказывал… Мы с Шуркой краски покупали.
 – Ну, и вернул он тебе деньги?
 Миша усмехнулся:
 – Еще бы! Я его догнал. Ну конечно, подрались…
 – Так и познакомились?
 – Так и познакомились.
 Мама покачала головой:
 – Нечего сказать, красивая картина: на улице дерешься с беспризорниками.
 – Никто не видел… Да мы и не дрались, я его так, прижал немного.
 – Да… – Мама снова покачала головой. – А зачем ты его сюда привел? Чтобы он и
 здесь что-нибудь украл?
 – Он не украдет.
 – Почему ты так думаешь?
 – Так думаю.
 Снова молчание, равномерный стук машины.
 – Ты недовольна? – сказал Миша.
 Вместо ответа она спросила:
 – Что все-таки побудило тебя привести его сюда?
 – Так…
 – Жалко стало?
 – Почему – жалко? – Миша пожал плечами. – Так просто… Я ему рукава оторвал,
 надо их пришить.
 – Да, конечно… – Она снова завертела машину. Белое полотнище ползло на пол и
 волнами ложилось возле ножек стула.
 – Ты недовольна тем, что я привел его? – снова спросил Миша.
 – Я этого не говорю, но… все же малоприятное знакомство. И потом: ты чуть было
 не предложил ему остаться у нас. Собственно говоря, можно было бы со мной
 сначала посоветоваться.
 – Это верно, – признался Миша, – но жалко его, он ведь опять на улицу пойдет…
 – Конечно, жалко… – согласилась мама. – Теперь многие берут на воспитание этих
 ребят, но… ты сам знаешь, я не имею этой возможности.
 – Вот увидишь, скоро беспризорность ликвидируют! – горячо сказал Миша. –
 Знаешь, сколько детдомов организовали!
 – Я знаю, но все же перевоспитать этих детей очень трудно…
 Они испорчены улицей.
 – Знаешь, мама, – сказал Миша, – в Москве есть такой отряд – он называется
 отряд юных пионеров, – и вот там ребята, все равно, знаешь, как комсомольцы,
 занимаются с беспризорными и вообще, – он сделал неопределенный жест, –
 проводят всякую работу. Мы с Генкой и Славкой решили туда поступить.
 Это на Пантелеевке. В воскресенье мы туда пойдем.
 – На Пантелеевке? – переспросила мама. – Но ведь это очень далеко.
 – Ну что ж такого. Теперь ведь лето, времени много, будем ходить туда. А когда
 нам исполнится четырнадцать лет, мы в комсомол поступим.
 Мама обернулась и с улыбкой посмотрела на Мишу:
 – Ты уже в комсомол собираешься?
 – Не сейчас, конечно, сейчас не примут, а потом…
 – Ну вот, – вздохнула мама и улыбнулась, – поступишь в комсомол, появятся у
 тебя дела, а меня, наверно, совсем забросишь.
 – Что ты, мама! – Миша тоже улыбнулся. – Разве я тебя заброшу? – Он покраснел
 и уткнулся в книгу.
 Мама замолчала и снова завертела машину.
 Миша оторвался от книги и смотрел на мать. Она склонилась над машиной. Туго
 закрученный узел ее каштановых волос касался зеленой кофточки; кофточка была
 волнистая, блестящая, аккуратно выглаженная, с гладким воротником.
 Миша встал, тихонько подошел к матери, обнял ее за плечи, прижался щекой к ее
 волосам.
 – Ну что? – спросила мама, опустив руки с шитьем на колени.
 – Знаешь, мама, что мне кажется?
 – Что?
 – Только ты честно ответишь: да или нет?
 – Хорошо, отвечу.
 – Мне кажется… мне кажется, что ты совсем на меня не сердишься за этого
 беспризорника… Правда? Ну, скажи – правда?
 Мама тихонько засмеялась и качнула головой, пытаясь высвободиться из объятий
 Миши.
 – Нет, скажи, мама, – весело крикнул Миша, – скажи!.. И знаешь, что мне еще
 кажется, знаешь?
 – Ну что?
 – Мне кажется, что на моем месте ты поступила бы так же. А? Ну скажи, да?
 – Да, да! – Она разжала его руки и поправила прическу. – Но все же не води
 сюда слишком много беспризорных.

 Глава 33
 Черный веер

 – Миша-а! – раздался во дворе Генкин голос.
 Миша выглянул в окно. Генка стоял внизу, задрав кверху голову.
 – Чего?
 – Иди скорей, дело есть! – Генка многозначительно скосил глаза в сторону
 филинского склада.
 – Чего еще? – нетерпеливо крикнул Миша. Ему очень не хотелось уходить сейчас
 из дому.
 – Да иди скорей! – Генка сделал страдальческое лицо. – Понимаешь? – Всякими
 знаками он показывал, что дело не терпит никакого отлагательства.
 Когда Миша спустился во двор, Генка тут же подступил к нему:
 – Знаешь, где тот, высокий?
 – Где?
 – В закусочной.
 Ребята выскочили на улицу и подошли к закусочной.
 Через широкое мутное стекло виднелись сидящие вокруг мраморных столиков люди.
 Лепные фигуры на потолке плавали в голубых волнах табачного дыма. В проходах
 балансировал с подносом в руках маленький официант. Белая пена падала из
 кружек на его халат.
 За одним из столиков сидел Филин. Но он был один.
 – Где же высокий? – спросил Миша.
 – Только что здесь был, – недоумевал Генка, – сидел с Филиным… Куда он делся?..
 – Хорошо, – быстро проговорил Миша, – далеко он не ушел. Ты иди налево,
 к Смоленской, а я направо – к Арбатской.
 Миша быстро пошел по направлению к Арбатской площади, внимательно осматривая
 улицу. Когда он пересекал Никольский переулок, в глубине переулка мелькнула
 фигура человека в белой рубахе, свернувшего за угол церкви Успения на
 Могильцах. Миша во всю прыть помчался вперед, добежал до церкви, огляделся по
 сторонам. Высокий шел по Мертвому переулку. Миша побежал за ним. Высокий
 пересек Пречистенку и пошел по Всеволожскому переулку. Миша догнал его у самой
 Остоженки, но проходивший трамвай отделил его от Миши. Когда трамвай прошел,
 высокого на улице уже не было.
 Куда он делся? Миша растерянно оглядывал улицу и увидел на противоположной ее
 стороне филателистический магазин. Миша знал этот магазин. Он иногда покупал в
 нем марки для своей коллекции. И сюда, по словам Генки, зачем-то ходит Борька
 Филин… Миша вошел в магазин. Над дверью коротко звякнул колокольчик.
 В магазине никого не было. На прилавке под стеклом лежали марки, на полке
 стояли коробки и альбомы.
 На звонок из внутренней комнаты магазина вышел хозяин – лысый, красноносый
 старик. Он плотно прикрыл дверь и спросил у Миши, что ему надо.
 – Можно марки посмотреть? – спросил Миша.
 Старик бросил на прилавок несколько конвертов с марками, а сам вернулся в
 соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы видеть магазин.
 Вертя в руках марку Боснии и Герцеговины, Миша искоса поглядывал в комнату, в
 которую удалился старик. Она была совсем темной, только на столе стояла
 электрическая лампа. Кто-то вполголоса переговаривался со стариком. Прилавок
 мешал Мише заглянуть в комнату, но он был уверен, что там находится именно
 этот высокий человек в белой рубахе. О чем они говорили, он тоже разобрать
 не мог.
 Раздался звук отодвигаемого стула. Сейчас они выйдут! Миша наклонил голову к
 маркам и напрягся в ожидании. Сейчас он увидит этого человека… В глубине
 задней комнаты скрипнула дверь, и через несколько минут в магазин вышел
 старик. Вот так штука! Тот, высокий, ушел через черный ход…
 – Выбрал? – хмуро спросил старик, вернувшись за прилавок.
 – Сейчас, – ответил Миша, делая вид, что внимательно рассматривает марки.
 – Скорее, – сказал старик, – магазин пора закрывать.
 Он опять вышел в темную комнату, но дверь на этот раз вовсе не закрыл.
 Лампа освещала край стола. В ее свете Миша видел костлявые руки старика. Они
 собирали бумаги со стола и складывали их в выдвинутый ящик. Потом в руках
 появился веер, черный веер. Руки подержали его некоторое время открытым, затем
 медленно свернули. Веер превратился в продолговатый предмет…
 Затем в руках старика что-то блеснуло. Как будто кольцо и шарик. Вместе со
 свернутым веером старик положил их в ящик стола.

 Глава 34
 Агриппина Тихоновна

 Медленно возвращался Миша домой. Итак, он не увидел таинственного незнакомца.
 Однако все это очень подозрительно. И ушел этот человек через черный ход.
 И старик вел себя как-то настороженно. И Борька-Жила сюда ходит…
 Уже подойдя к своему дому, Миша подумал о веере, и неожиданная мысль мелькнула
 вдруг в его мозгу. Когда старик свернул веер, он стал подобен ножнам… И кольцо
 как ободок. Неужели ножны?
 Взволнованный этой догадкой, он побежал разыскивать друзей. Он нашел их на
 квартире у Генки.
 Ребята сидели за столом. Слава линовал бумагу, а Генка что-то писал. Он с
 ногами забрался на стул и совсем почти лег на стол.
 Против них сидела Агриппина Тихоновна. На кончике ее носа были водружены очки
 в железной оправе. Она посмотрела поверх них на вошедшего в комнату Мишу.
 Потом снова начала диктовать, отодвигая от себя листок, который она держала
 высоко над столом, на уровне глаз.
 – «…Рубцова Анна Григорьевна», – медленно диктовала Агриппина Тихоновна. –
 Написал? Аккуратней, аккуратней пиши, не торопись.
 Так… «Семенова Евдокия Гавриловна».
 – Гляди, Миша, – крикнул Генка, – у меня новая должность – секретарь женотдела!
 – Не вертись, – прикрикнула Агриппина Тихоновна: – весь лист измараешь!
 Миша заглянул через плечо Генки: «Список работниц сновального цеха, окончивших
 школу ликвидации неграмотности». Против каждой фамилии стоял возраст. Моложе
 сорока лет не было никого.
 – Вертишься! – продолжала ворчать Агриппина Тихоновна. – Вон Слава как
 аккуратно рисует, а ты все вертишься… Ну? Написал Евдокию Гавриловну?
 – Написал, написал… Давайте дальше. И чего вы вздумали старушек учить?
 Агриппина Тихоновна пристально посмотрела на Генку:
 – Как – чего? Ты это что, всерьез?
 – Конечно, всерьез. Вот, – он ткнул пером в список, – пятьдесят четыре года.
 Для чего ей грамота?
 – Вот ты какой, оказывается! – медленно проговорила Агриппина Тихоновна и
 сняла очки. – Вот какой!.. А я и не знала.
 – Чего, чего вы? – смутился Генка.
 – Вот оно что… – снова проговорила Агриппина Тихоновна, продолжаяа пристально
 смотреть на Генку. – Тебе, значит, одному грамота?
 – Я не…
 – Не перебивай! Так, значит, тебе одному грамота? А Семенова сорок лет на
 фабрике горбом ворочала, ей, значит, так темной бабой и помирать? И я, значит,
 тоже зря училась? Двух сыновей в гражданской схоронила, чтобы, значит, Генка
 учился, а я как была, так чтобы и осталась? И вот Асафьеву из подвала в
 квартиру переселили тоже, выходит, зря. Могла бы и в подвале помереть –
 шестьдесят ведь годов в нем прожила… Так, значит, по-твоему? А? Скажи.
 – Тетя, – плачущим голосом закричал Генка, – вы меня не поняли! Я в шутку.
 – Отлично поняла, – отрезала Агриппина Тихоновна, – отлично, сударь мой,
 поняла. И не думала, не гадала, Геннадий, что ты такой. Не думала, что ты
 такое представление имеешь о рабочем человеке.
 – Тетя, – упавшим голосом прошептал Генка, не поднимая глаз от стола, – тетя!
 Я не подумавши сказал… Ну… Не подумал и сказал глупость…
 – То-то, – наставительно проговорила Агриппина Тихоновна, – а нужно думать.
 Слово – не воробей: вылетит – не поймаешь… – Она тяжело поднялась со стула. –
 В другой раз думай…

 Глава 35
 Филин

 Агриппина Тихоновна вышла на кухню. Генка сидел, понурив голову.
 – Что, – насмешливо спросил его Миша, – попало? Еще мало она тебе всыпала.
 Тебе за твой язык еще не так надо.
 – Ведь он признался, что был не прав, – примирительно сказал Слава.
 – Ладно, – сказал Миша. – Ну что, Генка, видел ты того, высокого?
 – Никого я не видел, – мрачно ответил Генка.
 – Так вот… – Миша облокотился о край комода и безразличным голосом произнес:
 – Пока вы здесь сидели… я… видел ножны.
 – Какие ножны? – не понял Слава.
 – Обыкновенные, от кортика.
 Генка поднял голову и недоверчиво смотрел на Мишу.
 – Нет, правда? – спросил Слава.
 – Правда. Только что своими глазами видел.
 – Где? – Генка поднялся со стула.
 – У старика филателиста, на Остоженке.
 – Врешь?
 – А вот и не вру.
 – Здорово! – протянул Генка. – А где они там у него?
 Миша торопливо, пока не вошла Агриппина Тихоновна, рассказал о филателисте,
 высоком незнакомце и черном веере…
 – Я думал, ты ножны видел, а то веер какой-то, – разочарованно протянул Генка.
 – В общем, – сказал Слава, – было уравнение с двумя неизвестными, а теперь с
 тремя: первое – Филин, второе – Никитский, третье – веер. И вообще: если это
 не тот Филин, то остальное – тоже фантазия.
 Генка поддержал Славу:
 – Верно, Мишка. Может быть, тебе все это показалось?
 Миша не отвечал. Он облокотился о край комода, покрытого белой салфеткой с
 кружевной оборкой, свисающей по бокам.
 На комоде стояло квадратное зеркало с круглыми гранями и зеленым лепестком в
 левом верхнем углу. Лежал моток ниток, проткнутых длинной иглой. Стояли
 старинные фотографии в овальных рамках, с тисненными золотом фамилиями
 фотографов. Фамилии были разные, но фон на всех фотографиях одинаковый
 – меж серых занавесей пруд с дальней, окутанной туманом беседкой.
 «Конечно, Славка прав, – думал Миша. – А все же тут что-то есть». Он посмотрел
 на Генку и сказал:
 – Если бы ты не ссорился с теткой, то мы бы всё узнали о Филине.
 – Как так?
 – А так. Ведь она знает Филина. Хоть бы сказала: из Ревска он или нет.
 – Почему же она не скажет? Скажет.
 – Ну да, она с тобой и разговаривать теперь не захочет.
 – Она не захочет? Со мной? Плохо ты ее знаешь. Она все давным-давно забыла,
 тем более я извинился. К ней только особый подход нужен. Вот сейчас увидишь…
 В комнату вернулась Агриппина Тихоновна, внимательно посмотрела на смолкнувших
 ребят и начала убирать со стола.
 Генка сделал вид, что продолжает прерванный рассказ:
 – Я ему говорю: «Твой отец спекулянт, и весь ваш род спекулянтский. Вас, я
 говорю, весь Ревск знает…»
 – Ты это о ком? – спросила Агриппина Тихоновна.
 – О Борьке Филине. – Генка поднял на Агриппину Тихоновну невинные,
 простодушные глаза. – Я ему говорю: «Вашу фамилию весь Ревск знает». А он мне:
 «Мы, говорит, в этом Ревске никогда и не были. И знать ничего не знаем»…
 Мальчики вопросительно уставились на Агриппину Тихоновну. Она сердито тряхнула
 скатертью и сказала:
 – И какие у тебя с ним дела? Ведь сколько раз говорила: не водись с этим
 Борькой, не доведет он тебя до добра.
 – А зачем он врет? Раз из Ревска, так и скажи: из Ревска. Зачем врать?
 – Он-то, может, и не был в Ревске, – сказала Агриппина Тихоновна.
 – Я и не говорю, что был, но ведь папаша-то его из Ревска. Зачем же врать?
 – А он, может, и не знает про отца-то.
 – Да ведь сам Филин тут же сидел. Смеется и говорит: «Мы, говорит, коренные
 москвичи, пролетарии…»
 – Это они-то пролетарии? – не выдержала наконец Агриппина Тихоновна. –
 Да его-то, Филина, отец стражником, жандармом в Ревске служил, а он, вишь,
 теперь как: под рабочего подделывается! Пролетарии…
 – Это кто же, сам Филин жандармом был? – спросил Миша.
 – Не сам он, а отец его. Ну, да яблоко от яблони недалеко падает.
 Агриппина Тихоновна свернула скатерть и вышла из комнаты.
 – Видали? – Генка подмигнул ей вслед. – А вы говорили. Все сказала! Я свою
 тетку знаю. Теперь все ясно. Филин тот самый. Значит, и Никитский здесь, и
 ножны. Чувствую, чувствую, что клад близко!
 – Не совсем ясно, – возразил Слава. – Ведь ты сам говорил, что в Ревске полно
 Филиных. Может быть, это другой Филин.
 – Ну да! – мотнул головой Генка. – Жандармское отродье. Факт, тот самый…
 – Ладно, – весело сказал Миша, – может быть, не тот, а может быть, и тот.
 Во всяком случае, он из Ревска. Теперь узнаем, служил он на линкоре
 «Императрица Мария» или не служил.
 – Как мы это узнаем? – спросил Генка.
 – Проще простого. Неужели у Борьки-Жилы не выведаем?

 Глава 36
 На Красной Пресне

 В воскресенье друзья отправились на Пантелеевку, в типографию, посмотреть
 отряд юных пионеров. Электроэнергии не хватало, и по воскресеньям трамваи не
 ходили. Мальчики вышли из дому рано утром и быстро зашагали по Арбату.
 Окутанная серой дымкой, устремлялась вперед улица. Был тот ранний час, когда
 на улице никого нет. Даже дворники не вышли еще со своими метлами.
 Охваченные радостной свежестью утра, мальчики бодро шагали по Арбату. Каблуки
 постукивали по холодному звонкому асфальту. Шаги гулко отдавались на пустынной
 улице. Маленькие фигурки ребят, отражаясь, мелькали в стеклах витрин.
 «Как странно видеть Арбат безлюдным!» – думал Миша. Он совсем маленький, узкий
 и тихий. Только теперь по-настоящему видны его здания. Миша оглянулся. Вон
 кино «Карнавал». За ним здание Военного трибунала. А вот дом, где жил
 Александр Сергеевич Пушкин. Обыкновенный двухэтажный дом, ничем не
 примечательный. Даже странно, что в нем жил Пушкин. Пушкин, конечно, ходил по
 Арбату, как все люди, и никто этому не удивлялся. А появись теперь Пушкин на
 Арбате – вот бы суматоха поднялась! Вся бы Москва сбежалась!
 – Посмотрим, что это за пионеры такие, – болтал Генка, – посмотрим. Может, там
 ничего особенного и нет: сидят себе и цветочки вышивают, как девочки в детдоме.
 – Ну да! – ответил Миша. – Это ведь коммунистическая организация, понял?
 Значит, они чем-нибудь серьезным занимаются.
 – Все же как-то неудобно идти туда, – сказал Слава.
 – Почему?
 Слава пожал плечами.
 – Спросят, кто такие, зачем пришли. Неудобно как-то.
 – Очень удобно! – решительно ответил Миша. – Что в этом такого? Может быть, мы
 тоже хотим быть пионерами. Разве мы не имеем права?
 Мальчики замолчали. Невидимое, поднималось за домами великолепное утреннее
 солнце. Огромные прямоугольные тени домов ложились на асфальт, двигались,
 сокращались и приближались к одной стороне улицы, в то время как другая
 заливалась ярким, ослепительным светом.
 Улица оживлялась. Из почтового отделения выходили почтальоны с толстыми
 кожаными сумками, туго набитыми газетами. Гремя бидонами, прошли молочницы.
 Проехал обоз ломовых лошадей.
 Вот и Кудринская площадь.
 – Смотри, Генка! – Миша показал на угловой дом, весь изрешеченный пулями и
 осколками снарядов. – Знаешь, что это?
 – Что?
 – Здесь в Октябрьскую революцию самые бои были. Наши по кадетам из пушек
 лупили. Мы со Славкой видели… Помнишь, Славка?
 – Я здесь не был тогда, – сознался Слава, – и по-моему, ты тоже не был.
 – Я? Сколько раз! Мы сюда с Шуркой бегали… Один раз полную шапку гильз
 набрали. Правда, очень давно – мне тогда было восемь лет. А ты, конечно, не
 видал. Ты дома сидел. Тебя мама не пускала…
 Мальчики пришли на Пантелеевку.
 Через широкие окна типографии виднелись большие залы, уставленные машинами.
 В цехах было пусто. Над воротами висела вывеска:
 «Типография Мосполиграфтреста». Мальчики вошли в проходную.
 В тесном дощатом помещении, за низким барьером, сидел человек, по всей
 видимости сторож, и хлебал из большой миски суп.
 Тут же вертелась девочка лет десяти с маленькими косичками, завязанными
 красной ленточкой.
 Когда мальчики вошли, сторож поднял голову, тыльной стороной ладони вытер усы
 и вопросительно посмотрел на ребят.
 – Скажите, пожалуйста, – обратился к нему Миша. – Где здесь находится отряд
 юных пионеров?
 – Пионеров? – Сторож опять взялся за ложку. – А вы откудова – из райкома или
 как?
 – Да… мы… тут… – замялся Миша, – мы по делу.
 Девочка с любопытством смотрела на мальчиков. Сторож доел суп, отодвинул миску
 и сказал:
 – Есть у нас такие – пионеры. Только в клубе они небось, у себя…
 – Вы не скажете, где находится клуб?
 Девочка удивленно взглянула. Сторож хмыкнул и спросил:
 – Вы что же, клуба нашего не знаете?
 – Да, – замялся Миша, – мы из другого района. Мы из Хамовников.
 – А-а… – протянул сторож. – На Садовой клуб ихний, тут недалеко.
 – На какой Садовой? Садовых много.
 – Вот смешные! – захихикала девочка. – Клуба не знают! Папаня, они клуба не
 знают!
 – Ты больно много знаешь! – прикрикнул сторож на девочку. – Проводи вот их да
 покажи клуб. Может, и на самом деле нужно, – добавил он, с сомнением посмотрев
 на ребят.
 – Сейчас покажу.
 Девочка сполоснула под бачком миску и ложку, завязала их в салфетку и вышла с
 мальчиками на улицу.
 – Я пионеров хорошо знаю, – болтала девочка. – Наш Васька там самый главный
 – он на барабане играет.
 Миша насмешливо посмотрел на нее, но промолчал. Что спорить с такой мелюзгой!
 – У них и труба есть, – продолжала болтать девочка. – У них знаете как строго!
 Ругаться нельзя, на буферах кататься нельзя, руки в карманах держать нельзя,
 девчонок бить тоже нельзя. Вот. А драться можно только с буржуями. Только если
 драться, так галстуки снимать. В галстуке тоже нельзя.
 – Не вертись под ногами! – строго сказал Миша.
 – И девочек туда принимают, – опять затараторила девочка, – только не всех,
 только этих… ну… достигших возраста.
 – А вашему Васе много лет? – спросил Слава.
 – У… Ему четырнадцать лет, а может быть, и пятнадцать. Он серьезный! Приходит
 прямо на квартиру и все забирает.
 Мальчики с удивлением посмотрели на нее.
 – Как это – забирает? – спросил Генка.
 – Очень просто, – важно ответила девочка, – для беспризорных детдомов… Пионеры
 ходят и вещи собирают. У меня кофточку отобрали! – с гордостью объяснила она.
 – Отобрали кофточку?
 – Угу.
 – Это, положим, неправда, – сказал Генка, – никто не имеет права отбирать.
 – Они не сами, им маманя дала.
 – А тебе жалко стало? – засмеялся Слава.
 – И не жалко вовсе. Я им еще хотела прошлогоднюю шапочку отдать, а Васька
 говорит: «Не надо, а то, – говорит, – тебе следующий раз отдавать нечего
 будет… Ты, – говорит, – не беспокойся, мы скоро опять собирать будем».
 И правда: утром кофточку взяли, а вечером за шапочкой пришли. – Она вздохнула. 
 – Беспризорников ведь много – когда всех обуешь, оденешь…
 Они подошли к дому на Садовой.
 – Вот здесь, на третьем этаже, – показала девочка и заторопилась: – Я пойду,
 а то Васька увидит…

 Глава 37
 Маленькое недоразумение

 Девочка ушла. Мальчики стояли у подъезда. Их вдруг охватила робость. Из ворот
 выглянул какой-то мальчишка, посмотрел на них, спрятался обратно, потом
 высунулась еще одна белобрысая голова и тоже скрылась…
 Мальчики стояли в нерешительности. Мише вдруг захотелось уйти домой. Кто его
 знает, еще, может, прогонят… Но рядом были Генка и Слава. Не мог же он
 обнаружить перед ними такое малодушие! Миша решительно двинулся вверх по
 лестнице. Мальчики пошли за ним.
 Они поднялись на третий этаж, открыли массивную резную дубовую дверь и увидели
 большую квадратную комнату. У задней стены на подставке стояло свернутое знамя
 с золотыми кистями и бронзовым овальным острием. Над знаменем, во всю длину
 стены, – красное полотнище: «Организация детей – лучший путь воспитания
 коммунаров. Ленин». Рядом со знаменем на тумбочке лежали барабан и горн.
 В каждом из углов комнаты стояло по маленькому флажку с какими-то
 изображениями. На стенах висели рисунки и плакаты.
 В комнате никого не было. На лестнице тоже было пусто. На секунду в верхнем
 этаже послышался какой-то топот, и опять все стихло.
 Мальчики вошли в комнату и начали осматривать пионерский клуб. На каждом из
 маленьких флажков был изображен зверь. Всего было четыре изображения: сова,
 лисица, медведь и пантера. Рядом на стене висели рисунки, вырезки из газет,
 большой лист с правилами сигнализации флажками, азбука Морзе. На веревочках
 висели тетрадки, озаглавленные: «Звеньевой журнал».
 Друзья рассматривали один такой журнал, как вдруг услышали позади шорох. Они
 оглянулись и увидели подкрадывающихся к ним мальчиков в красных галстуках. Их
 вид не оставлял никаких сомнений относительно их намерений, и наши друзья
 мгновенно приняли положение «к обороне». Пионеры, увидев, что их заметили, с
 криком бросились в атаку, но она была быстро отбита мальчиками.
 Заняв неприступную позицию в углу комнаты, тесно сомкнув строй с Мишей в
 центре, Генкой и Славой на флангах, друзья отчаянно отбивались руками и ногами.
 Пионеры дружно бросились во вторую атаку. Ими командовал белобрысый мальчишка
 с нашивкой на рукаве. Он был страшно возбужден, метался из стороны в сторону
 и кричал:
 – Спокойно… так… спокойно… Не давай им уходить!.. Спокойно… растаскивай их…
 Спокойно!..
 Вторая атака оказалась успешней. Пионерам удалось оттащить Славу. Миша
 бросился его выручать. Строй разорвался, и мальчики сражались в одиночку…
 – Спокойно! – кричал белобрысый, вцепившись в Славу. – Спокойно… применяй
 бокс! Спокойно… Сережка, общую тревогу!
 Один пионер выскочил из свалки и яростно забил в барабан.
 Мише удалось наконец отбить Славу, и мальчики, пятясь назад и отпихиваясь
 ногами, снова заняли свою позицию в углу.
 Обе стороны были основательно потрепаны. Все тяжело дышали. У пионеров
 галстуки съехали на сторону. У Славы был разорван воротник. Генка одной рукой
 ощупывал свои рыжие волосы, чувствуя, что они значительно уменьшились в
 количестве.
 – Чего вы? – тяжело дыша, начал Миша.
 – Пленные, молчать! – закричал белобрысый. – Сейчас мы вас… двойным морским.
 Барабан продолжал издавать отчаянную дробь. В комнату вбежали несколько
 пионеров, за ними – еще и еще…
 – Спокойно! – кричал белобрысый, продолжая метаться из стороны в сторону. –
 Не подходить! Это пленные нашего звена, больше никого… Медведи, лисицы… не
 ввязываться. Это не ваши пленные, это наши… мы их поймали…
 В комнату вошел широкоплечий, коренастый парень в майке, длинных черных
 брюках, тоже с галстуком.
 Белобрысый отдал ему салют и, волнуясь, заговорил:
 – Наше звено поймало трех скаутских разведчиков. Они хотели похитить отрядное
 знамя. Мы их заметили еще на улице. Они совещались у подъезда. Долго
 совещались и всё осматривались…
 – Подожди, – остановил его вожатый. – Выпустите их…
 Толпа пионеров, плотно окружавшая ребят, раздвинулась.
 Мальчики вышли из своего угла.
 – Так, – сказал вожатый, оглядывая ребят. – Продолжай, Вася.
 – Они всё осматривались, – опять быстро заговорил белобрысый, – потом пошли по
 лестнице. Мы – с черного хода, наверх, на четвертый этаж. Они заглянули сюда,
 увидели, что никого нет, обрадовались и вошли, а мы их цап – и всех в плен
 взяли. – Он помолчал, потом деловито спросил: – Теперь мы их как? Сами судить
 будем или сдадим куда?
 – Вы кто такие? – обратился вожатый к мальчикам.
 – Мы никто, – угрюмо ответил Миша. – Просто зашли посмотреть, что это за
 пионеры такие.
 Все рассмеялись. Белобрысый закричал:
 – Не сознаются! Это скауты. Я вот этого знаю. – Он ткнул в Славу. – Он у них
 патрульный.
 Слава покраснел:
 – Неправда! Я никогда скаутом не был!
 – Да!.. Не был!.. Рассказывай! Я тебя знаю. Мы тебя сколько раз видели…
 Правда, Сережка?
 – Правда, – не моргнув глазом, подтвердил мальчик, бивший на барабане тревогу.
 – А еще отпирается! – закричал белобрысый. – Я их хорошо знаю. Они на Бронной
 живут.
 – Неправда, – сказал Миша, – мы живем на Арбате.
 – На Арбате? – удивился вожатый. – Как же вы сюда попали?
 – Пришли… Ведь только здесь отряд есть.
 – Нет, – сказал вожатый, – не только здесь. У вас в Хамовниках тоже отряд
 есть, на Гознаке. И Дом пионеров организован. Почему вы туда не пошли?
 – Да? – смутился Миша. – Мы не знали. Нам сказали, что в Москве только один
 отряд – ваш.
 – Кто сказал?
 – Товарищ Журбин.
 – Товарищ Журбин? Откуда вы его знаете?
 – Он у нас в доме живет.
 – А-а… – Вожатый дружески улыбнулся. – Я знаю товарища Журбина. Так это он вам
 сказал… Только наш отряд уже не единственный. Есть в Сокольниках в
 железнодорожных мастерских и у вас на Гознаке. А ваши родители где работают?
 – На фабрике Свердлова, – вмешался Генка. – У нас в доме тоже есть клуб и свой
 драмкружок.
 – Да, – подтвердил Миша, – у нас есть свой кружок, но… мы… мы тоже хотим быть
 пионерами.
 – Теперь все понятно, – засмеялся вожатый. – Вышла маленькая ошибка. Мои
 ребята, по старой памяти, всё со скаутами воюют, вот и вам попало. Ничего,
 сейчас мы это дело уладим.
 Он засвистел в плоский физкультурный свисток, и через несколько секунд весь
 отряд выстроился вдоль стен, образовав квадрат, в центре которого стоял
 вожатый и рядом с ним – Миша, Генка и Слава.
 Мальчики с восхищением смотрели на пионеров. Это была уже не толпа ребят,
 а отряд. Они стояли стройными рядами, по звеньям, с звеньевым флажком на
 правом фланге. Косые лучи солнца падали из высоких окон, освещая ровный ряд
 красных галстуков. Мальчики были в трусиках, девочки – в шароварах.
 – Горнист, приветствие! – скомандовал вожатый.
 Горн протрубил короткий, переливчатый мотив.
 – Ребята! – сказал вожатый. – К нам пришли гости из Хамовнического района. Они
 пришли познакомиться с нашей жизнью и работой. Они хотят последовать нашему
 примеру. Они хотят быть пионерами. Попросим их передать ребятам Хамовников наш
 пламенный пионерский привет.
 И пионеры Красной Пресни приветствовали будущих пионеров Хамовников
 троекратным «ура».

 Глава 38
 Впечатления

 Только к концу дня покинули мальчики гостеприимный пионерский клуб.
 Восхищенные всем виденным, они шли по бульварам Садовой к себе домой.
 – «Пионер здоров и вынослив» – вот самый правильный закон, – разглагольствовал
 Генка, размахивая руками, – самый правильный! Теперь надо побольше заниматься
 физкультурой и развивать мускулы.
 – Есть законы поважней, – заметил Слава.
 – Какие это поважней? – задорно спросил Генка.
 – Какие? Например: «Пионер стремится к знанию. Знание и умение – сила в борьбе
 за рабочее дело».
 – Это поважней? Ничего ты не понимаешь! Если будешь слабым, так тебя буржуи в
 момент расколошматят, никакие знания не помогут. Верно, Мишка?
 – Самых важных законов два, – наставительно произнес Миша. – Во-первых:
 «Пионер верен делу рабочего класса», и, во-вторых: «Пионер смел, настойчив и
 никогда не падает духом». Но самое главное – это то, что сказал Ленин.
 Слыхали, их вожатый читал? «Дети, подрастающие пролетарии, должны помогать
 революции». Вот это самое главное.
 – А вы заметили, как о них сторож в типографии говорил? – сказал Слава. –
 С уважением.
 – Еще бы, – сказал Миша, – их весь район знает, а уж в своей типографии и
 подавно.
 – Только почему у них никакого оружия нет? – недоумевал Генка. – Хотя бы
 винтовочка какая-нибудь для порядка. Мы для своего отряда обязательно винтовки
 достанем.
 – Мы как отряд организуем, – сказал Миша, – так звенья будем по-другому
 называть. Зачем все эти звери? Это по-детски получается. Лучше какое-нибудь
 революционное название. Например, имени Карла Либкнехта или Спартака.
 – Это не ты придумал, – заметил Генка, – они у себя тоже хотят переделать.
 Слыхал, вожатый говорил?
 – Слыхал. Только я это еще раньше подумал, как увидел зверей. А слышали,
 вожатый сказал: «К Международному юношескому дню передадим лучших пионеров в
 комсомол»? Видали? Этот белобрысый уже комсомольцем будет, а мы еще даже не
 пионеры.
 – Этому белобрысому нужно наложить как следует, – проворчал Генка.
 – За что? – возразил Миша. – Они защищали свое знамя. Ведь они не знали, кто
 мы такие.
 – Теперь нужно на Гознак пойти, – сказал Слава. – Может быть, нас туда в отряд
 примут, или узнать, где это организуется Дом пионеров.
 – Зачем нам куда-то ходить, когда у нас своя фабрика есть! – возразил Миша. –
 Слышал, их вожатый говорил: отряды будут организованы при всех заводах и
 фабриках. Есть постановление комсомола.
 – Фью! – свистнул Генка. – Жди от нашего директора или вот от его папаши. –
 Он кивнул на Славу. – Тетя говорит, что они ни на что денег не дают, такие
 скупердяи.
 Слава обиделся:
 – Ничего ты не знаешь, а говоришь! Еще не все цехи работают, а фабрика должна
 обходиться своими средствами. Думаешь, так просто фабрикой управлять?
 – Нужно пойти в ячейку и в райком, – сказал Миша, – и к Журбину заодно. Он
 тогда еще про пионеров говорил.
 Мальчики подошли к своему дому. В воротах они услышали шум и крики,
 доносившиеся с заднего двора. Они побежали туда и увидели толпу ребят, плотным
 кольцом окруживших беспризорника Коровина.
 Коровин стоял, прижавшись спиной к стене, озираясь кругом, как затравленный
 волчонок. На него наскакивал Борька Филин.
 – Ты чего? – кричал Борька. – Воровать сюда пришел? А? Скажи! Воровать?
 Бей его, ребята!..
 Миша растолкал ребят и стал рядом с беспризорником:
 – Вы чего к нему пристали? Вы чего все на одного? Ты что, Борька, с ума сошел?
 – Брось, Мишка, – крикнул Генка, – ведь это он у тебя деньги украл! Нечего его
 защищать. Знаю я этих беспризорников… Малолетние преступники! – добавил он
 презрительно.
 Коровин вдруг засопел и пробормотал:
 – Сам ты малолетний… рыжий преступник.
 Все рассмеялись.
 – Айда в клуб, – сказал Миша. – Пойдем с нами. – Он потянул беспризорника за
 рукав, но тут же отпустил его, вспомнив, что рукава у Коровина плохо держатся.
 – Не пойду я, – угрюмо ответил Коровин, исподлобья поглядывая на Генку.
 – Правильно, – ввязался вдруг Борька, – не ходи с ними, пацан. Давай лучше в
 расшибалочку постукаем.
 – Пойдем, пойдем, – Миша опять потянул беспризорника, – не бузи, пойдем…

 Глава 39
 Художники

 В клубе драмкружковцы рисовали декорации. На сцене лежали длинные полосы белой
 бумаги. Маленький Вовка Баранов, по прозвищу Бяшка, тщетно пытался нарисовать
 богатую крестьянскую избу, жилище кулака Пахома.
 – Эх ты, Бяшка несчастная! – ругался Шура Большой. – Не можешь простую избу
 нарисовать, а еще сын художника!
 – При чем здесь «сын художника»? – оправдывался маленький Бяшка. –
 Наследственность передается только в третьем поколении.
 Неожиданно для всех Коровин поглядел на эскиз, взял уголь и качал рисовать. На
 белых листах быстро появились очертания печи, окошек, длинных лавок.
 – Видал? – Миша подтолкнул Генку локтем.
 – Подумаешь! – Генка презрительно тряхнул волосами. – Что с того, что он
 рисовать умеет?.. Охота тебе с ним возиться!
 – Если каждый из нас сагитирует хоть одного беспризорника, то и беспризорных
 не останется, – наставительно изрек Миша.
 Коровин кончил эскиз и, ни на кого не глядя, сказал:
 – Кисть не годится.
 Шура принес ему еще несколько кистей, но Коровин их все забраковал.
 – Другие нужно, – твердил он.
 Миша вынул остатки лотерейных денег и протянул их Коровину:
 – На, сходи купи, какие надо.
 Однако Коровин не брал денег и молча смотрел на Мишу.
 – Иди, – сказал Миша. – Чего ты на меня глаза вытаращил?
 Коровин нерешительно взял деньги, молча оглядел всех ребят и вышел из клуба.
 – Фью! – свистнул Генка. – Ухнули наши денежки!
 – Если ты так будешь распоряжаться финансами, – объявил Шура, – то я с себя
 снимаю всякую ответственность за спектакль.
 – Нечего прежде времени волноваться, – спокойно ответил Миша, – подождем…
 Наступило томительное ожидание. Уже собрались взрослые. Коровина все не было.
 «Неужели обманет? – думал Миша. Он вспомнил, как Коровин поглядел на него,
 когда брал деньги. – Нет. Он придет».
 Но Коровина все не было.
 – Нечего больше ждать, – сказал Шура. – Давай, Бяшка, рисуй.
 Вовка начал разводить краски, как вдруг дверь клуба открылась и появился
 Коровин. Он был не один. Его крепко держала за плечо высокая смуглая девушка с
 черными, коротко остриженными волосами, одетая в синюю юбку и защитного цвета
 гимнастерку, перехваченную в тонкой талии широким командирским ремнем. И самое
 интересное: на ней был красный галстук. Одной рукой девушка крепко держала
 Коровина за плечо, в другой у нее была пачка кистей. Вид у девушки был очень
 решительный.
 Она подошла к ребятам и, продолжая держать Коровина за плечо, строго спросила:
 – Кто из вас посылал его за кистями?
 – Я, – ответил Миша. – А в чем дело?
 – Зачем вам кисти?
 – Декорации рисуем.
 Девушка отпустила Коровина, подошла к сцене и, разглядывая декорации, спросила:
 – Какую же пьесу вы ставите?
 Вперед выступил Шурка Большой.
 – «Кулак и батрак», – важно произнес он. – Кстати, разрешите представиться:
 Александр Огуреев. Художественный руководитель и режиссер. – Он протянул
 девушке руку.
 Девушка рассмеялась, пожала Шурину руку и сказала:
 – Валя Иванова. Из районного Дома юных пионеров.
 – Разрешите узнать, в чем сущность инцидента? – не меняя своей серьезной мины,
 спросил Шура.
 – А в том, – строго сказала девушка. – Мы этих ребят отучаем воровать, а вы их
 приучаете. Он пришел и стащил у нас кисти.
 – Я не стащил, – пробормотал Коровин, – я взял с возвратом…
 Миша с удивлением смотрел на девушку. Ей было на вид лет семнадцать,
 не больше, а она уже вожатая и работает в Доме юных пионеров.
 – Где же находится ваш дом? – недоверчиво спросил он.
 – На Девичьем поле… – Девушка замялась. – Собственно говоря, он еще только
 организуется… А вот что это у вас за дикий кружок? Кто вами руководит? При
 какой организации вы состоите?
 – Мы при домкоме! – крикнул Генка.
 Девушка засмеялась, оглядела ребят и спросила:
 – А знаете вы, кто такие юные пионеры?
 Миша, Генка и Слава закричали: «Знаем!», но их голоса потонули в общем крике
 остальных ребят: «Нет, не знаем!»
 – Тише, ребята! – крикнула девушка и подняла руку.
 Когда все замолчали, она сказала:
 – Пионеры, ребята, – это смена комсомолу. Теперь все дети объединяются в
 пионерские отряды, и в этих отрядах они готовятся стать комсомольцами,
 настоящими большевиками. – Она посмотрела на ребят. – Вы думаете, я к вам
 из-за кистей пришла? Нет. Ошибаетесь. Кисти я могла просто у него отобрать. Но
 он сказал, что несет их к каким-то ребятам в драмкружок. Вот я и захотела
 посмотреть на вас…
 – Мы скоро тоже пионерами будем! – крикнул Генка.
 – Конечно, будете, – сказала девушка. – А пока приходите к нам в Дом пионеров.
 У нас будут разные мастерские, кружки. Приходите. Тогда и кисти принесете…
 Кто у вас тут главный?
 Генка подтолкнул вперед Мишу:
 – Вот наш председатель.
 – Хорошо. – Девушка одобрительно посмотрела на Мишу. – Кисти оставляю на твою
 ответственность. А ты собери своих ребят и приходи к нам. Обязательно
 приходите.
 – Ладно, – сказал Миша, – а вы приходите в воскресенье на наш спектакль…
 Когда девушка ушла, Коровин вернул Мише деньги и начал рисовать.
 – Почему же ты в магазине не купил? – спросил его Миша.
 – А чего зря платить! – Коровин посмотрел на Генку. – Я ведь не для себя.
 – Ему платить непривычно, – ехидно заметил Генка и примирительно добавил: –
 Ладно, рисуй… Эх ты, Корова…

 Глава 40
 Опытные сыщики

 – Идет! – прошептал Генка и толкнул Славу. – Пошли…
 Из ворот вышел Филин, свернул в Никольский переулок и направился к
 Пречистенке. Подстерегавшие его Генка и Слава двинулись за ним, внимательно
 приглядываясь к его походке.
 – Вразвалку идет, – шептал Генка. – Определенно бывший матрос. Видишь, как
 ноги расставляет, точно на палубе.
 – Обыкновенная походка, – возразил Слава, – ничего особенного. Потом, он в
 сапогах, а заправские матросы обязательно брюки клёш носят.
 – При чем здесь клёш! Вот как он оглянется, ты на лицо посмотри. Увидишь:
 красное, как морковка. Ясно – обветренное на корабле.
 – Лицо у него действительно красное, – согласился Слава, – но не забывай, что
 Филин алкоголик. От водки лицо тоже становится красным.
 – И вовсе не красным! – раскипятился Генка. – От водки только нос красный,
 а лицо фиолетовое…
 – Потом, смотри, – продолжал Слава, – руки держит в карманах. Разве настоящий
 матрос держит руки в карманах? Никогда. Он ими всегда размахивает, потому что
 привык балансировать во время качки.
 – Брось, пожалуйста! «Руки в карманах»… Если хочешь знать, так у моряков самый
 шик считается во время бури держать руки в карманах и трубку изо рта не
 выпускать. Вот. И вообще, раз ты не веришь, что это тот Филин, так сидел бы
 дома.
 Переговариваясь таким образом, мальчики шли за Филиным. Он пересек
 Пречистенку, дошел до Остоженки и, оглянувшись, вошел в магазин филателиста.
 – Ну все, – сказал Слава, – пошли обратно.
 Генка минуту колебался, потом сказал:
 – Зайдем в магазин.
 – Как тебе, Генка, не стыдно! – укорял его Слава. – Ведь договорились. И Миша
 сказал: в магазин не заходить… Мишу старик уже раз прогнал и нас прогонит…
 – Не прогонит. Разве мы не имеем права марки купить? Пошли.
 Слава хотел его остановить, но было уже поздно. Генка решительно открыл дверь
 в магазин. Славе пришлось войти вслед за ним.
 Старик стоял за прилавком и разговаривал с Филиным. Когда мальчики вошли, они
 замолчали.
 – Вам что? – спросил старик и подозрительно посмотрел на них.
 – Марки посмотреть, – сказал Генка.
 – Нечего смотреть! – раздраженно крикнул старик. – Каждый день смотрите –
 ничего не покупаете… Какие марки вам надо?
 – Гватемалы, – прошептал растерявшийся Генка.
 Старик снял с полки коробку, вынул оттуда конверт и бросил на прилавок:
 – Выбирайте…
 Генка начал неуверенно выбирать марки. Все молча смотрели на него. Генка
 совсем смутился и ткнул в одну марку:
 – Вот эту.
 Старик убрал конверт, оставив на прилавке выбранную Генкой марку, и сказал:
 – Двадцать копеек.
 Генка беспомощно посмотрел на Славу. Слава понял его взгляд: у Генки не было
 денег. Но и у Славы тоже не было ни копейки.
 Старик и Филин выжидательно смотрели на мальчиков.
 – Двадцать копеек! – повторил старик.
 Вместо ответа Генка повернулся и опрометью бросился из магазина.
 Слава выскочил за ним.
 Они перебежали улицу и быстро пошли по направлению к дому.
 – Говорил тебе, не надо заходить… – начал Слава.
 – А что такого? – беззаботно ответил Генка.
 – Как – что? Теперь они нас заметили и поняли, что мы за ними следим.
 – Так уж и поняли! Мало к нему ребят без денег ходит.
 – Ладно, ладно, – сказал Слава, – попадет тебе от Мишки.
 – А что мне Мишка за начальник! – с независимым видом ответил Генка. –
 Подумаешь!
 – Он, конечно, не начальник, но кортик его, а ты своими глупыми штуками все
 дело портишь.
 – Я сам знаю, что надо делать! – отрезал Генка. – У меня своя голова на плечах
 есть.
 Они дошли до дома и увидели Мишу, спускающегося от Журбина.
 – Мишка! – как ни в чем не бывало крикнул Генка. – Новости!
 – Ну что?
 – Все в порядке, – зашептал Генка. – Выследили Филина. Он к старику ходил.
 Походку проверили. Моряк, определенно моряк. Установлено окончательно.
 – Вот видите! – сказал Миша. – Я же вам говорил. И у меня все в порядке. Был у
 Журбина, и в Доме пионеров, и у секретаря комсомольской ячейки.
 – И что?
 – В воскресенье увидите, – загадочно ответил Миша.
 – Что?
 – Увидите. В общем, все в порядке. Ладно. Теперь надо только установить,
 служил Филин на линкоре или не служил. А потом возьмемся за филателиста.
 Только придется вам: меня он уж в магазин не пускает.
 – Не беспокойся, Миша, – вмешался молчавший все время Слава, – нам тоже не
 придется. – И он многозначительно посмотрел на Генку.
 – Почему?
 – Потому что нас в магазин тоже больше не пустят.
 – В чем дело? – Миша переводил недоуменный взгляд с Генки на Славу и со Славы
 на Генку. – Почему не пустят?
 – Пусть он сам скажет. – Слава кивнул на Генку.
 Генка торопливо заговорил:
 – Понимаешь, Миша, мы идем за Филиным. Ведь надо узнать, куда он идет. Он в
 переулок – мы за ним. Он на Остоженку – мы за ним. Он в магазин – мы за ним. А
 в магазине у нас не оказалось денег, чтобы марки купить. Ну, мы спокойно
 повернулись и ушли. Вот и всё.
 – Понятно… – протянул Миша и покачал головой. – В общем, попались… Ведь
 говорил, говорил: не ходить в магазин. А теперь никому из нас и не подойти к
 старику. Нет, ты уже второй раз все дело срываешь! То Борьке о ящиках
 разболтал, теперь в магазине все дело провалил. Хватит. Придется без тебя дело
 делать. Довольно.
 Генка не стал спорить. Он знал, что Миша посердится и успокоится, а уж без
 него «дело делать» не будут.

 Глава 41
 Спектакль

 Уже несколько дней на дверях клуба висела афиша о предстоящем в воскресенье
 спектакле для детей. Будет представлена пьеса в трех действиях
 «Кулак и батрак». Руководитель студии – Александр Огуреев. Режиссер –
 Александр Огуреев. В главной роли – Александр Огуреев. И в самом низу,
 маленькими буквами: «Художник Михаил Коровин, под руководством Александра
 Огуреева».
 Коровин очень гордился тем, что его имя упомянуто в афише, посмотреть на
 которую приходили целые толпы беспризорных.
 Билеты были распроданы задолго до спектакля. Ребята весь сбор отнесли в
 редакцию газеты «Известия» и сдали в фонд помощи голодающим Поволжья.
 В воскресенье клуб с утра заполнился ребятами. Пришли дети из соседних домов и
 большая толпа беспризорных из Рукавишниковского приемника; явились акробаты
 Буш – Игорь и Лена. Валя Иванова привела с собой комсомольца, в кепке и
 кожаной куртке, из кармана которого торчала пачка газет. Под расстегнутой
 курткой виднелась синяя косоворотка с комсомольским значком на груди.
 Комсомолец протянул Мише руку:
 – Будем знакомы. Севостьянов Николай, или просто Коля.
 Он говорил, пристально разглядывая Мишу, чуть наклонясь вперед, высокий и как
 будто немного сутуловатый. Из-под кепки на бледный лоб свисала косая прядь
 мягких белокурых волос. Глаза у него были серые, усталые и очень умные.
 – Товарищ Севостьянов посмотрит ваш спектакль, – сказала Валя, – а потом вам
 кое-что расскажет.
 Перед поднятием занавеса выступил заведующий клубом Митя Сахаров. Откинув
 волосы назад, он сказал:
 – Товарищи! Сейчас вам будет показан спектакль, поставленный силами детского
 драмкружка нашего клуба. Администрация клуба, товарищи, не жалела средств для
 постановки спектакля, потому что работа с детьми – дело важное, для клуба
 особенно. Администрация надеется, что ее расходы будут полностью возмещены.
 А теперь, товарищи, попросим… – Он захлопал в ладоши, и весь зал ответил
 грохотом рукоплесканий.
 Спектакль прошел с большим успехом.
 Зина Круглова по ходу действия так хватила Шуру кочергой, что у него спина
 затрещала. Эффект получился необыкновенный; юные зрители в восторге кричали:
 «Бей его, Зина, лупи!» Но Шура, как настоящий артист, даже виду не подал, что
 ему больно.
 В эпилоге все действующие лица пели и плясали. В заключение выступили Лена и
 Игорь Буш.
 Потом на сцену поднялся Коля Севостьянов. Он обвел зал внимательным взглядом и
 спросил:
 – Понравилось?
 – Понравилось! – хором ответили зрители.
 – Вот видите, – сказал Коля. – Ребята этого дома помогли нашим маленьким
 товарищам в Поволжье. Как по-вашему: хорошо они сделали?
 – Хорошо! – опять хором ответили ребята.
 – Так, – продолжал Коля. – Теперь я задам вам один вопрос…
 Он замолчал. Все ждали вопроса. После маленькой паузы Коля спросил:
 – Знаете вы, кто такие юные пионеры?
 – Знаем! – закричал изо всех сил Генка.
 Миша толкнул его в бок кулаком:
 – Не ори! Ты знаешь, а другие не знают.
 «Знаем!» – кричали одни. «Не знаем!» – кричали другие. Все старались
 перекричать друг друга, и в нескольких местах уже началась потасовка.
 Коля поднял руку и, когда все утихли, сказал:
 – Пионеры должны довести до конца то дело, которое начали их отцы и старшие
 братья, – дело коммунизма. В нашем районе уже есть три таких отряда: на
 «Каучуке», «Ливерсе» и Гознаке…
 – А почему у нас нет? – спросил Миша.
 – Об этом я и хотел вам сказать. Этот клуб, ребята, переходит в ведение нашей
 фабрики. И вот при фабрике организуется пионерский отряд… Кто из вас хочет
 стать юным пионером, может сейчас у меня записаться.
 – Сейчас я ему задам один вопросик, – тихо проговорил Генка. – А имеют ли
 право пионеры скаутов лупить?
 – Что за глупые вопросы! – рассердился Миша. – И вообще, что это у тебя за
 привычка: лупить да лупить… Лупить тоже надо с толком.




 Часть четвертая
 Отряд № 17



 Глава 42
 Уголок звена

 – Пионер свое дело делает быстро и аккуратно, – размахивая молотком,
 разглагольствовал Генка.
 Он стоял на верхней ступеньке деревянной лестницы, под самым потолком клуба, и
 прибивал к стене плакат.
 – Вот-вот: «быстро и аккуратно», а ты уже целый час копаешься, – заметил Слава.
 Одной рукой Слава поддерживал лестницу, в другой держал свисающий конец
 плаката.
 Клуб готовился к торжеству по случаю пуска фабрики на полную мощность.
 С потолка свисали гирлянды еловых ветвей с рассыпанными по ним разноцветными
 лампочками. Пионеры кончали устройство звеньевых уголков. Пахло свежей елью,
 столярным клеем, краской.
 Все пионеры были в новенькой форме защитного цвета. Костюмы им выдала дирекция
 фабрики, когда пионеры давали торжественное обещание. Отряду тогда вручили
 знамя, барабан и горн.
 – Вот, ребята, – сказал директор фабрики, подписывая наряд на материал, 
 – страна наша разута, раздета, только из разрухи вылезает, а для вас ничего не
 жалеет. Помните это…
 Миша стоял, закинув кверху голову, и следил за Генкиной работой. Когда Генка
 прибил второй конец плаката, Миша крикнул:
 – Слезай, довольно болтовней заниматься!
 Генка слез и стал рядом с Мишей и Славой. Мальчики с удовольствием осматривали
 свою работу.
 В центре звеньевого уголка помещался выпуклый фанерный щит: «Звено № 1 имени
 Красного Флота». Буквы были вырезаны в фанере и заклеены красной бумагой.
 Внутри щита помещалась электрическая лампочка. Буквы горели ярко-красным
 пламенем. Получилось очень красиво.
 – А? Здорово? – хвастался Генка. – Никто так не придумал!
 Действительно, ни у кого не было такого светящегося щита. Уголки были
 скромные, украшенные рисунками, вырезками из газет, лозунгами.
 С банкой краски в руках мимо них пробежал маленький Вовка Баранов. Он чуть не
 задел Генку. Генка отскочил в сторону и с испугом посмотрел на рукав своей
 новенькой гимнастерки – не запачкал ли ее Бяшка. Но все было в порядке.
 – Бяшка несчастная! – рассердился Генка. – Носится как угорелый! Чуть
 гимнастерку не запачкал! – Он с удовольствием пощупал гимнастерку. –
 Материальчик первый сорт! – Он причмокнул губами. – Вот тебе и текстильная
 промышленность. А то ребята с «Каучука» хвастают: мы, мол, химики, резинщики…
 Дадут им резиновые комбинезоны, будут знать «резинщики»…
 К ним подошел вожатый отряда Коля Севостьянов.
 – Коля, – сказал ему Генка, – смотри, как мы здорово придумали. Лучше, чем у
 всех.
 – Неплохо, – равнодушно ответил Коля, – а хвастать этим нечего. Ваше звено
 старшее, у вас и должно быть лучше других… Поляков! – обратился он к Мише.
 – Да? – отозвался Миша.
 – Быстро! Со звеном на площадку. Там Коровин со своими пришел.
 – Есть! – ответил Миша.
 – Смотри, – продолжал Коля, – первая встреча самая ответственная. Сумеете
 подружиться – будут ребята ходить. Не сумеете – они больше не придут.
 Держитесь просто. Для первого раза постарайтесь вовлечь их в игру. Понял? Ну,
 отправляйтесь!
 – Звено Красного Флота, – крикнул Миша, – становись!

 Глава 43
 Площадка

 Пионеры выскочили из клуба и строем побежали на площадку – так назывался
 теперь задний двор. Ничто там, впрочем, не изменилось, только висела сетка для
 волейбола.
 Возле корпуса на асфальте тесной кучкой сидели человек десять беспризорных.
 Некоторые из них курили. Все они были в лохмотьях, грязные, с нестрижеными
 волосами. Только один паренек был в новенькой серой кепке, вероятно, только
 сегодня где-то раздобытой. Они изредка перебрасывались между собой словами, не
 обращая никакого внимания на окруживших их маленьких ребятишек, с любопытством
 разглядывавших странных пришельцев.
 Как было заранее условлено, пионеры сразу разбились на две группы и заняли
 места на волейбольной площадке.
 – Еще шесть человек! – крикнул Миша, приглашая этим беспризорных вступить в
 игру.
 Никто из них не пошевелился. И все время, пока пионеры играли, они сидели в
 прежних позах, равнодушные и к игре, и ко всему окружающему.
 – Не поддаются! – прошептал Генка Мише.
 Вместо ответа Миша, подавая мяч, сильно ударил его и направил прямо в группу
 беспризорных. И это не произвело на них никакого впечатления. Только Коровин
 лениво отпихнул мяч ногой.
 Пионеры играли с азартом. Поминутно слышались выкрики: «пасок», «бей», «удар»,
 «режь», «свечка», «туши», «мазила», но это не подзадоривало беспризорных.
 Некоторые из них, прислонившись к стене, дремали, жмурясь от солнца.
 «Они присматриваются, сразу их не вовлечешь, – думал Миша, – но как бы они не
 ушли».
 Миша дал свисток. Игра прекратилась. Девочки остались на площадке, мальчики
 подсели к беспризорным.
 – Здорово, Коровин! – сказал Миша. – Как дела, тезка?
 – Ничего, – нехотя ответил Коровин, – помаленьку.
 – Что это у вас за палка? – спросил вдруг беспризорник с таким обилием
 веснушек на лице, что их не мог скрыть даже толстый слой грязи, и показал на
 оборудованный меж двух деревьев самодельный турник из водопроводной трубы.
 – Турник, – охотно объяснил Миша.
 – Зачем?
 – А вот зачем. – Миша подошел к турнику, подтянулся, сделал преднос и
 соскочил. – Сумеешь так?
 – Не знаю, не пробовал, – ответил беспризорник.
 – А ты попробуй, – предложил Миша.
 – А и правда… попробовать, што ль…
 Беспризорник лениво встал, вразвалку подошел к турнику, посмотрел на него
 снизу, покачал с сомнением головой, подпрыгнул, ухватился за турник и выжал
 стойку. Пальто опустилось ему на голову, в воздухе торчали босые грязные ноги,
 но все же это была стойка…
 Потом он соскочил, так же вразвалку отошел от турника и сел на свое место.
 Беспризорники ухмылялись и насмешливо поглядывали на пионеров.
 – Здорово! – сказал Миша. – Мы так не умеем. А ну, Генка, попробуй…
 – Где уж мне! – Генка махнул рукой.
 – А ты попробуй, – уговаривал его Миша.
 Генка стал под турником, поднял голову, вытянулся, присел, подпрыгнул и
 ухватился за турник. Потом, не сгибая колен, выбросил ноги вперед и начал
 раскачиваться.
 Он раскачивался все быстрей, быстрей, быстрей – и вдруг… раз! Он сделал
 стойку. Два! – вторая стойка. Три! – третья стойка. Он описывал быстрые круги,
 и красный галстук летел вслед за ним. Потом опять раскачивание, все медленней
 и медленней, и Генка спрыгнул на землю.
 – Подходяще, – сказал Коровин.
 – Это называется «вертеть солнце», – объяснил Миша. – Этому можно научиться
 легко.
 – Нам это ни к чему, – сказал беспризорник в кепке.
 – Ничего не бывает «ни к чему», – вмешался Шурка Большой. – Все надо уметь и
 все надо знать, – наставительно добавил он.
 – А, «кулак»! – хихикнул маленький беспризорник. – Здорово тебя кочергой
 огрели…
 – Ну что же, – сказал Шура, – настоящий артист должен ко всему привыкать.
 Искусство требует жертв.
 – Верно, – подтвердил беспризорник в кепке. – Лазаренко, того и гляди, шею
 сломает, а все прыгает.
 – В цирке и вовсе под крышей кувыркаются и то не дрейфят, – подхватил
 беспризорник с веснушками.
 Беседа завязалась. Разговором овладел Шурка Большой. Он уже собирался
 рассказать содержание новой кинокартины – «Комбриг Иванов», как вдруг
 неожиданное обстоятельство нарушило так удачно начатую беседу.

 Глава 44
 Юркин велосипед

 Во дворе появились Юрка-скаут и Борька. Но они не просто появились – они
 въехали на велосипеде. Велосипед был дамский, но настоящий, двухколесный,
 новый, с яркой шелковой сеткой на заднем колесе.
 Юра стоя вертел педалями, а Борька сидел на седле, расставив ноги и
 торжествующе улыбаясь во весь свой щербатый рот.
 Они объехали задний двор. Потом Борька слез с велосипеда, и Юра начал кататься
 один, выделывая разные фигуры.
 Он ехал «без рук», становился коленями на седло, делал «ласточку», ехал на
 одной педали, соскакивал назад…
 В это время Борька, стараясь привлечь к этому зрелищу всеобщее внимание, орал
 во все горло: «Вот это да!», «Вот это дает!», «А ну еще, Юрка!» – и в избытке
 восхищения хлопал себя руками по штанам и бросал вверх шапку.
 Все смотрели на Юру. Разговор пионеров с беспризорниками оборвался.
 «Это они нарочно, – думал Миша, – нарочно мешают, чтобы работу сорвать».
 – Давай их сейчас отсюда наладим, – шепотом предложил ему Генка.
 Но Миша отмахнулся: не затевать же здесь драку. Только дело испортишь.
 Он думал, что же делать, как вдруг увидел в воротах Юриного отца, доктора
 Стоцкого. Юра не видел отца. Он стоял за углом корпуса и вместе с Борькой
 поправлял цепь на велосипеде.
 – Юрка-а-а, – крикнул Миша, – иди сюда! – и подмигнул Генке, скосив глаза в
 сторону Юриного отца.
 Юра оглянулся и с недоумением посмотрел на Мишу.
 – Да иди! – крикнул снова Миша. – Чего боишься?
 Юра, придерживая рукой велосипед, нерешительно подошел.
 – Это какая марка? – Миша кивнул на велосипед.
 – «Эйнфильд».
 – Ах, «Эйнфильд»! – Миша потрогал велосипед. – Ничего машина.
 Коровин и беспризорник в кепке тоже начали ощупывать велосипед.
 Вдруг Генка заложил пальцы в рот и отчаянно засвистел. Стоявший в воротах
 доктор обернулся и, увидев Юру, подошел к ребятам. Это был красивый мужчина с
 холеным лицом и полными белыми руками. От него пахло не то одеколоном, не то
 аптекой.
 Юра стоял у своего велосипеда и растерянно смотрел на отца.
 – Юрий, – строго произнес доктор, – домой!
 – Я вовсе… – начал было Юра.
 – Домой! – ледяным голосом повторил доктор, посмотрел на беспризорников,
 брезгливо поморщился, круто повернулся и пошел со двора.
 Придерживая рукой велосипед, Юра побрел за ним.
 – Здорово разыграл! – сказал Коровин.
 – Не задавайся, – поучительно добавил беспризорник с веснушками.

 Глава 45
 Ленточка

 Разговор снова наладился, и мальчики беседовали еще целый час. Уходя,
 беспризорники обещали опять прийти завтра.
 Довольные первым успехом, пионеры оживленно обсуждали поведение беспризорных.
 Невдалеке, на асфальтовой дорожке, сидел Борька и играл сам с собой в
 расшибалочку.
 – Эй, Жила, – крикнул Генка, – что же ты на велосипеде не катаешься?
 Борька промолчал.
 – Имей в виду… – продолжал Генка, – сам имей в виду и скауту своему
 несчастному передай: будете срывать нам работу, смотрите – таких кренделей вам
 навешаем, что вы их в год не соберете.
 Борька опять промолчал.
 – Чего ты, Генка, к нему привязываешься? – примирительно сказал Миша. – Чего
 привязываешься? Борька – парень ничего, только зря с этим скаутом водится.
 Борька насторожился, опасаясь подвоха.
 – И чего он с ним водится? – продолжал Миша. – Юра его и за человека не
 считает. Видали, как его папаша на нас на всех посмотрел?
 Борька молчал, не понимая, к чему клонит Миша.
 – Видали? – повторил Миша и, обращаясь к Борьке, сказал: – Верно, Борька,
 я говорю?
 – Ты чего меня агитируешь? – ответил Борька. – В пионеры, что ли, хочешь
 записать? Не нужны мне ваши пионеры. Зря стараешься.
 – Тебя никто и не примет! – крикнул Генка.
 – Подожди, – остановил его Миша и снова обратился к Борьке: – Я тебя не
 агитирую, я просто так говорю. А с тобой я хотел одно дело сделать. Серьезное
 дело. Вот только вчера об этом со Славкой говорили… Верно, Славка?
 Слава ничего не понимал, но на всякий случай подтвердил, что верно, только
 вчера говорили.
 – Какое такое дело? – недоверчиво спросил Борька.
 – Видишь ли, – сказал Миша, – мы новую пьесу ставим, из матросской жизни, и
 нам нужна матросская форма. Понимаешь? Настоящая тельняшка, брюки, бескозырка.
 Старую или новую, все равно. Главное, чтоб всамделишное название корабля было.
 Ленточку бы, например. Вот я и хотел с тобой поговорить. Ведь ты все
 ходы-выходы знаешь… Может быть, достанешь?
 Борька усмехнулся:
 – С какой это радости я буду для вас доставать? На дармовщинку хотите?
 Дураков всё ищете?
 – Мы заплатим.
 – Гм! – Борька задумался. – А сколько заплатите?
 – Посмотреть надо сначала. А сумеешь достать?
 – Я что хочешь из-под земли достану. – Он посмотрел на Мишу. – Дашь ножик?
 Сейчас ленточку принесу.
 – Настоящую?
 – Настоящую.
 – Ладно. Тащи.
 Борька поднялся с земли:
 – Без обману?
 – Точно тебе говорю. Неси. Получишь ножик.
 Борька побежал домой.
 – В чем дело, Миша? – возмутился Шурка Большой. – Что это за пьесу ты
 собираешься ставить? Почему я об этом ничего не знаю?
 – Я тебе потом расскажу. Это… для другого дела.
 – Как это «потом»? Я все же руководитель драмкружка. Ты не имеешь права меня
 обходить.
 – Раскипятился… – сказал Генка. – Миша знает, что делает, на то он и звеньевой.
 – А я отвечаю за всю художественную часть.
 – Ну и отвечай, – пожал плечами Генка, – никто тебе не мешает…
 – Тише, – остановил их Миша, – Борька идет…
 Борька подбежал к ним; в кулаке он что-то держал.
 – Давай ножик!
 – Покажи сначала.
 Борька чуть разжал и показал краешек смятой черной ленточки.
 Миша протянул руку:
 – Дай посмотрю. Может, она не настоящая.
 Борька быстро сжал кулак:
 – Так я тебе и дал… Ножик давай сначала. Не беспокойся, настоящая.
 Головой отвечаю.
 Эх, была не была! Миша протянул Борьке ножик.
 Тот схватил его и передал Мише ленточку. Миша развернул ее. Сзади на него
 навалились Генка и Слава.
 И на потертой ленточке мальчики увидели отчетливые следы серебряных букв:
 «Императрица Мария».

 Глава 46
 Проекты

 Теперь беспризорники каждый день приходили на площадку. Они приводили с собой
 товарищей, играли с пионерами в лапту, в волейбол, слушали Шурины рассказы, но
 заставить их снять свои лохмотья было невозможно, хотя стояли жаркие июльские
 дни.
 Воздух был пропитан терпким запахом горячего асфальта. Асфальт варился в
 больших котлах, дымился на огороженных веревкой тротуарах.
 Трамваи, свежевыкрашенные, с рекламными вывесками на крышах, медленно ползли
 по улицам, отчаянно трезвоня каменщикам, перекладывавшим мостовую. Дворы были
 завалены паровыми котлами, батареями, трубами, кирпичом, бочками с цементом и
 известью. Хозяйство Москвы восстанавливалось…
 – «Циндель» пустили, – объявлял всезнающий Генка, показывая на дальний дымок,
 поднимавшийся из невидимой за домами фабричной трубы. – Вчера пустили,
 а завтра «Трехгорка» пойдет в ход.
 – Все ты знаешь, – насмешливо отвечал Миша, – даже из чьей трубы дым идет.
 А вот это что? – Он показал на работавших на столбах монтеров.
 – Как – что? Сам видишь: электричество починяют.
 – «Электричество починяют»! – передразнил Миша. – Много ты знаешь!
 А почему починяют?
 – Испортилось, наверно.
 – Эх ты! Каширскую электростанцию пустили, вот почему. Она на угле работает.
 Теперь фонари будут всю ночь гореть, и не по одной, а по обеим сторонам улицы.
 Понял? И Шатурскую станцию начали строить… та на торфе… А вот на Волхове
 первую гидроэлектростанцию строят, ее будет вода вертеть…
 – Все это я сам, без тебя знаю, – сказал Генка. – Думаешь, ты один только
 газеты читаешь?
 У Генки дома действительно лежала целая кипа газет: все это были номера
 «Известий» за одно и то же число. В этом номере, в графе «В фонд помощи
 голодающим Поволжья», было написано: «От детей жилтоварищества № 267–287
 рублей». Все ребята очень этим гордились, а Генка всегда таскал газету с собой
 и всем показывал.
 Дни проходили, а мальчики не могли придумать, как же им добыть ножны. Теперь,
 когда было твердо установлено, что Филин – это тот самый Филин, нужно было
 окончательно выяснить, видел ли Миша у филателиста ножны или это был просто
 веер. Но как это сделать?
 – Залезть к старику, и всё, – говорил Генка. – Раз они бандиты, так и нечего с
 ними церемониться.
 – Как же ты собираешься к нему залезть? – спросил Слава.
 – Очень просто: через форточку. А еще лучше – Коровину поручить. Он знает, как
 такие дела делаются.
 – Ты лучше помалкивай, – сказал Миша, – из-за тебя теперь нельзя к старику
 показаться. Ведь попробовали вчера, а он даже в магазин не пустил. Факт, что
 подозревает. А Коровина нечего сюда ввязывать. Новое дело: будем его подбивать
 в форточку залезть! Что он о пионерах подумает! Ведь он ничего не знает о
 кортике. Тут что-то другое надо придумать.
 И Миша действительно придумал. Только мысль эта пришла к нему несколькими
 днями позже – во время поездки отряда в двухдневный лагерь на озеро Сенеж.

 Глава 47
 Сборы в лагерь

 В день выезда в лагерь Миша проснулся рано утром.
 В комнате уже было светло; за окном в предутреннем тумане виднелись серые
 стены соседнего корпуса. Кое-где в окнах горели утренние огни, тусклые и
 беспокойные.
 Миша вскочил с кровати:
 – Мама, который час?
 – Пять. Поспи еще, успеешь.
 Мама двигалась по комнате, собирая завтрак.
 – Нет, надо вставать. – Миша быстро одевался. – Нужно еще за ребятами зайти.
 Наверно, спят.
 – Только поешь сначала, – сказала мама.
 – Сейчас.
 Миша наспех умылся и теперь собирал свой вещевой мешок.
 – Мама, – отчаянно закричал он, – где же ложка?
 – Там, где ты ее положил.
 – Да нет ее! – Миша торопливо рылся в мешке. – Ага, вот она.
 – Никто не трогал твоего мешка. – Мама зевнула и зябко передернула плечами. –
 И не копайся там, ты все перевернешь. Пей чай, я сама одеяло скатаю.
 – Нет, нет, ты не знаешь как. – Миша скатал одеяло и привязал его к мешку, на
 котором болтались уже кружка и котелок. – Вот как надо!
 – Хорошо… Делай сам. Только не потеряй там ничего и, пожалуйста, далеко не
 плавай.
 – Сам знаю. – Миша, обжигаясь, прихлебывал чай на краю стола с откинутой
 скатертью. – Ты меня все маленьким считаешь, и напрасно… Вот вернусь из
 лагеря, обязательно эту штуку сломаю. – Он показал на сложенную в углу печь. –
 Скоро паровое отопление пустят. Знаешь, как тепло будет!
 – Когда пустят, тогда и сломаем, – ответила мама.
 С мешком за плечами Миша выбежал из квартиры. В дверях он столкнулся с шедшим
 к нему Генкой. Генка тоже был в походной форме. Миша послал его во двор
 собрать остальных ребят, а сам поднялся к Славе.
 Как и следовало ожидать, Слава еще не проснулся.
 – Так и знал! – рассердился Миша. – Сколько можно спать?
 – Ведь мы договорились, что ты за мной зайдешь, – оправдывался Слава,
 потягиваясь и протирая глаза.
 – Нужно на себя надеяться. Одевайся быстрей!
 Из спальни вышел Константин Алексеевич, Славин отец. Его большой живот
 спускался на ремешок, поддерживавший брюки. Низкий ворот вышитой рубашки
 открывал мощную грудь, заросшую рыжими волосами. И без того маленькие глазки
 теперь, со сна, казались совсем узенькими щелочками на полном, добродушном
 лице.
 – Ну, пионеры, – зевая, произнес Константин Алексеевич, – в поход? – Он
 протянул Мише руку: – Здравствуйте! С утра подчиненных пробираете! Муштруйте
 их, муштруйте!
 – Здравствуйте, – ответил Миша. – Мы просто так разговаривали.
 Он всегда почему-то смущался, встречаясь с Константином Алексеевичем. Мише
 казалось, что тот в душе посмеивается над ним и вообще над ребятами. К тому же
 технический директор фабрики – «спец», как говорила Агриппина Тихоновна.
 – Ну-ну, разговаривайте.
 Шлепая туфлями, Константин Алексеевич вышел в кухню. Вскоре оттуда послышалось
 шипенье примуса.
 «Чай затевают! – тоскливо подумал Миша. – Опоздаем мы из-за этого Славки!»
 – Костя! – донесся из спальни голос Аллы Сергеевны. – Костя!
 – Папа в кухне, – громко ответил Слава.
 – Слава! Слава!
 – Что?
 – Скажи папе, чтобы котлеты завернул в вощеную бумагу.
 – Хорошо, – ответил Слава, продолжая зашнуровывать ботинки.
 – Не «хорошо», а иди сейчас скажи ему!
 Слава промолчал.
 – Кто к тебе пришел? – снова раздался голос Аллы Сергеевны.
 – Миша.
 – Миша? Здравствуйте, Миша!
 – Здравствуйте! – громко ответил Миша.
 – Мишенька, голубчик, – заговорила Алла Сергеевна, не вставая с кровати, –
 я вас очень прошу: не позволяйте Славе купаться. Ему врачи категорически
 запретили.
 Слава покраснел и отчаянно затеребил шнурки ботинок.
 – Хорошо, – улыбнулся Миша.
 – И вообще, – продолжала Алла Сергеевна, – посмотрите за ним. Без вас я бы не
 пустила его. Вы рассудительный мальчик, и он вас послушает.
 – Хорошо, я посмотрю за ним, – ответил Миша и скорчил Славе рожу.
 В комнату с чайником и проволочной подставкой в руках вошел Константин
 Алексеевич.
 – Ну, путешественники, – сказал он, ставя чайник на стол, – пейте чай.
 – Спасибо, – ответил Миша, – я уже позавтракал.
 – Костя, – снова раздался из спальни голос Аллы Сергеевны, – что ты там
 возишься? Разбуди Дашу!
 – Не нужно, – ответил Константин Алексеевич, нарезая хлеб, – уже все готово.
 – Скажи Даше… – продолжала Алла Сергеевна, – скажи Даше: когда придет
 молочница, пусть возьмет только одну кружку.
 – Хорошо, скажу. Ты спи, спи…
 – Разве я могу заснуть! – капризным голосом ответила Алла Сергеевна. – Ну
 зачем ты разрешил ему ехать! Я теперь два дня должна беспокоиться. А у меня
 сегодня концерт.
 – Ничего, пусть съездит. – Константин Алексеевич лукаво посмотрел на
 мальчиков. – Как же ему не разрешишь?
 – Нет, нет… это безумие! Отпускать ребенка на двое суток, одного, неизвестно
 куда, неизвестно зачем… Слава! Не смей там бегать босиком!
 – Хорошо, – пробурчал Слава, допивая чай.
 – Ну-с, – продолжая улыбаться, спросил Мишу Константин Алексеевич, – куда вы
 побросали тиски, которые я вам дал?
 – Мы их не побросали, – ответил Миша. – Они в Доме пионеров, в слесарной
 мастерской.
 – На наших тисках весь дом работает?
 – Что вы! – Миша рассмеялся. – Там собрано оборудование со всего района.
 – Так уж со всего района?
 – Да-а… Ведь там, кроме слесарной мастерской, есть еще столярная, швейная,
 сапожная, переплетная…
 – Скажите, целый комбинат!
 – Только ты пожадничал, – сказал Слава, натягивая на плечи мешок, – а вот
 директор «Напильника» целый токарный станок дал.
 – Да ведь у меня токарных станков нет. – Константин Алексеевич с деланным
 огорчением развел руками. – Пожалуйста, берите ткацкий. Я вам большой дам, вот
 с эту комнату… Не хотите?
 – Ты всегда смеешься! – сказал Слава. – Пошли, Миша.
 Прощаясь, Константин Алексеевич сказал:
 – Все же хотя вы люди и самостоятельные, но постарайтесь вернуться с целыми
 руками и ногами, а если сумеете, то и с целой головой.

 Глава 48
 В лагере

 Мальчики Мишиного звена только что закончили сооружение большого плота,
 выкупались и теперь отдыхали на берегу.
 Безбрежное, расстилалось перед ними озеро. Облака лежали на его невидимом
 краю, как лохматые снеговые горы. Острокрылые чайки разрезали выпуклую синеву
 воды. Тысячи мальков шмыгали по мелководью. Белые лилии дремали на
 убаюкивающей зыби. Их длинные зеленые стебли путались в прибрежном камыше, где
 квакали лягушки и раздавался иногда шумный всплеск большой рыбы.
 – Главное, нужно как следует загореть, – озабоченно говорил Генка, натирая
 грудь и плечи какой-то мазью. – Загар – первый признак здоровья. А ну, Мишка,
 натри мне спину, потом я тебе.
 Миша взял у Генки баночку, понюхал, брезгливо поморщился:
 – Ну и дрянь! Фу!
 – Много ты понимаешь! Это ореховое масло. Первый сорт. А пахнет банка. Она
 из-под гуталина.
 Миша продолжал брезгливо рассматривать мазь:
 – И крошки здесь какие-то, яичная скорлупа…
 – Это ничего, – мотнул головой Генка. – У меня, понимаешь, в мешке все
 перемешалось. Ничего, давай мажь!
 – Нет! – Миша вернул Генке банку. – Сам мажься. Я к ней притрагиваться не хочу.
 – И не надо. Вот увидишь: к вечеру буду как бронза.
 – Пошли, ребята, – сказал Слава. – Вон Коля идет.
 Мальчики пошли к лагерю, к разбитым на опушке леса серым остроугольным
 палаткам.
 В середине лагеря уже высилась мачта. Завтра утром будет торжественный подъем
 флага. Свежевскопанная и утоптанная ребячьими ногами земля вокруг мачты серым
 бугорком выделялась на опушке. Кругом земля была коричневая, в опавшей
 сосновой коре, желтых иглах и сухих, потрескивающих ветках.
 Из-за крайней палатки доносились крики хлопотавших у костра девочек. Над
 костром, на укрепленной на двух рогатках палке, висели котелки. Запах
 подгоревшей каши быстро распространился по лагерю.
 – Чего они орут? – сказал Генка. – Девчонки ничего не могут делать спокойно.
 Обязательно крик поднимут. Простое дело – кашу сварить, а они шумят, будто
 быка жарят.
 Из лесу вышел Коля, окруженный беспризорниками – теми, что уже регулярно
 ходили на отрядную площадку. Все они были в своих лохмотьях, один только
 Коровин был обнажен до пояса.
 «Интересно, куда их Коля водил? – думал Миша. – Конечно, он увел их нарочно,
 пока лагерь устраивали. К работе они не привыкли. Пока устраивался лагерь, они
 бы заскучали, а может быть, и вовсе разбежались. Но куда он их все же водил?»
 – Вы куда ходили? – спросил Миша у Коровина.
 – В деревню.
 – Зачем?
 – Хлеба смотрели, молотьбу… – Он вздохнул. – Мы раньше тоже…
 И корова у нас была…
 Миша с восхищением посмотрел на Колю. Он стоял у костра, окруженный девочками,
 и пробовал кашу, смеясь и дуя на ложку.
 «Какой он все-таки умный, – думал Миша. – Повел этих ребят в деревню. Ведь все
 они деревенские. И он повел туда, чтобы ребята вспомнили свой дом, свою семью…»
 – Еще на станцию ходили, – продолжал Коровин.
 – Зачем?
 – Детдом там… Смотрели, как ребята живут.
 – Ну, как у них, хорошо?
 – Ничего живут, подходяще… Свой огород имеют…
 «И в детдом их нарочно повел», – подумал Миша.
 Миша подошел к костру.
 – Ну как я буду все делить? – плачущим голосом говорила Зина Круглова. – Тут
 сто всяких продуктов! Никто не принес одинаковые. Вот, – она показала на
 разложенную возле костра провизию, – вот… котлет пять штук, селедок – восемь,
 яиц – двенадцать, мяса девять кусков, воблы – четыре, крупы все разные. – Она
 обиженно замолчала и вдруг расхохоталась: – А второе звено рыбы наловило –
 шестнадцать пескарей… – И ее красное от жары лицо с маленьким вздернутым
 носиком стало совсем круглым.
 – Мелковата рыбешка, – согласился Коля. – Ничего, пообедаем, только пальчики
 оближете…

 Глава 49
 Генерал-квартирмейстер

 И действительно, пообедали.
 Каша чудесно пахла дымом, вареной воблой, в чае плавали еловые иглы, капельки
 жира и яичная скорлупа.
 Ели сделанными из бересты ложками, рассевшись вокруг костра. Вверху шумели
 сосны, встревоженно каркали вороны. Коля распрямил кусок проволоки, нанизал на
 него кусочки мяса и тут же сделал шашлык. Всем досталось по маленькому
 кусочку, но зато шашлык был настоящий…
 После обеда Коля сказал:
 – Завтра мы с детским домом проведем большую военную игру «Взятие Перекопа».
 Чтобы не ударить лицом в грязь, сегодня немного потренируемся. Вон там будет
 штаб белых. – Он показал на рощицу на правом берегу озера. – Задача:
 проникнуть в штаб белых и захватить их флаг. Врангелем назначается Шура
 Огуреев, а Генка Петров – начальником штаба.
 – Почему мы будем белыми? – запротестовал Генка.
 – Действительно, – сказал Шура. – Это несправедливо. К тому же у белых не было
 должности начальника штаба. Он назывался генерал-квартирмейстером.
 – Хорошо, – улыбнулся Коля, – значит, Генка будет генерал-квартирмейстером.
 А приказ выполняйте! Как только услышите сигнал трубы – игру кончить и всем
 собраться в лагере.
 Шура и Гена страшно обиделись этим назначением, и когда Перекоп был взят и
 штаб белых разгромлен, Врангель и его генерал-квартирмейстер исчезли.
 Их долго искали, несколько раз трубили в горн, но они явились только к вечеру.
 Впереди шел Шура, а за ним с поникшей головой, охая и вздыхая, как будто его
 только что поколотили, плелся Генка.
 Они подошли и молча остановились в нескольких шагах от Коли.
 – Зачем пришли? – сухо спросил Коля.
 – Мы сдаемся, – с важным видом объявил Шура.
 – Почему вы не явились по сигналу?
 Шура начал приготовленную заранее речь.
 – Мы решили, – сказал он, – соблюдать историческую правду. Нужно следовать
 действительности исторических событий. Ведь Врангель удрал из Крыма. Вот и мы
 скрылись. – Он помолчал, потом добавил: – А если, по-вашему, это неправильное
 толкование роли, то прошу впредь меня Врангелем не назначать.
 – Почему же вы все-таки пришли?
 Шура показал на Генку:
 – Мой генерал-квартирмейстер опасно заболел.
 «Генерал-квартирмейстер» действительно имел жалкий вид. Лицо его горело, как в
 лихорадке, глаза были красные. Он болезненно передергивался всем телом, как
 будто его кололи иглами.
 – Что с тобой, Генка? – спросил Коля.
 Генка молчал.
 – Тяжелое повреждение кожных покровов, – ответил за него Шура.
 Коля поднял Генкину рубашку, и все увидели, что спина у Генки покрыта большими
 волдырями.
 – Мазался чем-нибудь? – спросил Коля.
 – Ма… мазался, – пролепетал Генка.
 – Чем?
 – Оре… ореховым маслом.
 – Покажи.
 Болезненно морщась, Генка вытащил из кармана баночку и протянул ее Коле.
 Коля понюхал, потом спросил:
 – Где ты ее взял?
 – Сам… сам сделал… по рецепту.
 – По какому рецепту?
 – Борька-Жила дал.
 – Это смесь цинковой мази с сапожным кремом, – сказал Коля. – Эх ты, провизор…
 Несчастного Генку смазали вазелином и уложили в палатку.





 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3]

Страница:  [2]