IV. Система ценообразования, когда нет ответственности за ущерб
ТЕПЕРЬ я перехожу к случаю, где, хотя ценовая система предполагается
работающей гладко (т.е. без издержек), наносящий ущерб бизнес не отвечает ни
за какой нанесенный ущерб. Этот бизнес не должен платить тем, кому нанес
ущерб. Я предполагаю показать, что размещение ресурсов в этом случае будет
таким же, как если бы наносящий ущерб бизнес был обязан возмещать ущерб
потерпевшим. Поскольку в предыдущем примере я уже показал, что размещение
ресурсов было оптимальным, здесь нет нужды повторять эту часть аргумента.
Я возвращаюсь к случаю фермера и скотовода. Фермер будет страдать от растущего
ущерба посевам по мере роста стада. Предположим, что в стаде 3 бычка (ровно
столько, как если бы ущерб не учитывался). Тогда фермер будет готов заплатить
до 3 долл., если скотовод уменьшит стадо до 2 бычков, до 5 долл. -- в случае
уменьшения стада до 1 бычка и до 6 долл. -- за отказ от скотоводства. Таким
образом, скотовод получит 3 долл. от фермера, если он сократит стадо от 3
бычков до 2. Эти 3 долл. являются, таким образом, частью издержек на
содержание третьего бычка. Являются ли 3 долл. платой скотовода за прибавление
третьего бычка к стаду (в случае, если скотовод обязан платить фермеру за
потраву посевов) либо это деньги, которые он получит за отказ от третьего
бычка (если скотовод не обязан возмещать фермеру ущерб от потравы), конечный
результат остается тем же. В обоих случаях 3 долл. остаются издержками
прибавления третьего бычка к стаду, которые должны быть приплюсованы к другим
издержкам. Если рост ценности производства в скотоводстве при увеличения стада
от 2 бычков до 3 больше, чем величина дополнительных издержек (включая 3 долл.
за потраву), размер стада возрастет. В противном случае -- нет. Поголовье
останется тем же независимо от того, должен ли скотовод возмещать ущерб от
потравы или нет.
Возможно утверждение, что предполагаемая исходная точка -- стадо из трех голов
-- произвольна. И это верно. Но фермер не захочет платить за непричинение
ущерба, который скотовод не в состоянии нанести. Например, наибольшие годовые
платежи, к которым можно принудить фермера, не могут превосходить 9 долл.
годовых издержек на ограду. И фермер будет готов заплатить эту сумму лишь в
том случае, если она не сократит его доходы до уровня, когда ему выгодней
станет прекратить возделывание этого участка земли. Более того, фермер будет
готов платить эту сумму, если он уверен, что в отсутствие его платежей размер
стада будет 4 бычка или более. Предположим, что все обстоит именно так. Тогда
фермер будет готов платить до 3 долл. при уменьшении стада до 3 бычков, до 6
долл. -- при сокращении стада до 2 бычков, до 8 долл. -- при сокращении до 1
бычка и до 9 долл. -- при отказе от скотоводства. Следует заметить, что
изменение исходной точки не изменило суммы, которая достается скотоводу за
сокращение стада на любое число голов. По-прежнему верно, что скотовод может
получить дополнительные 3 долл. от фермера за согласие уменьшить стадо от 3
голов до 2 и те же 3 долл. представляют ценность урожая, который будет
уничтожен добавлением третьего бычка к стаду. Хотя различные представления
фермера (оправданные или нет) о размере стада, которое скотовод будет держать,
если ему вовсе не платить, могут влиять на размер платежей, к которым его
можно побудить, неверно, что эти представления могут как-то повлиять на
действительный размер стада. Все будет, как и в случае, когда скотоводу
пришлось бы платить за ущерб от потравы, поскольку потерянный доход при данном
размере стада будет в точности равен сумме платежей при том же размере.
Можно вообразить, что скотоводу выгодно для начала завести стадо более
многочисленное, чем он стал бы поддерживать после заключения сделки, чтобы
побудить фермера к большим платежам. Это может так и быть. Это похоже на
действия фермера (когда скотовод должен платить за ущерб), возделывающего
землю, на которой в результате соглашения со скотоводом ничего расти не будет
(в том числе землю, которую в отсутствие скотовода просто не обрабатывали бы).
Но эти маневры предваряют сделку, и они не влияют на долгосрочную позицию
равновесия, которая остается той же самой независимо от того, отвечает
скотовод за ущерб или нет.
Необходимо знать, ответствен или нет предприниматель за причиняемый ущерб,
поскольку без такого первоначального размежевания прав невозможны и рыночные
трансакции по их передаче и перераспределению. Но конечный результат (который
максимизирует ценность производства) не зависит от правовой позиции, если
предполагается, что ценовая система работает без издержек.
V. Новая иллюстрация проблемы
УЩЕРБ от деятельности того или иного бизнеса может проявляться во множестве
форм. Давнишний процесс в Англии имел причиной строительство здания, которое,
отклонив направление ветра, помешало работе ветряной мельницы [Gale on
Easements, 13tn ed. M. Bowles, London: Sweet & Maxwell, 1959, p. 237--239].
Недавний процесс во Флориде имел причиной здание, которое затенило пляж,
бассейн и кабинки для переодевания, принадлежащие соседнему отелю
[Fountainbleu Hotel Corp. v. Forty-Five Twenty-Five, Inc, 114 So. 2d 357
(1959)]. Проблема скота, забредшего в чужие посевы, которую мы детально
рассматривали в двух предыдущих разделах, хотя и может показаться весьма
особым случаем, на деле представляет лишь один пример проблемы, которая может
принять множество разных обликов. Чтобы прояснить характер моих аргументов и
продемонстрировать их универсальность, разберем четыре действительных случая.
Рассмотрим сначала процесс Стуржес против Бриджмена [Sturges v. Bridgman, 1
Ch. D. 852 (1879)], который я использовал для иллюстрации общей проблемы в
статье "Федеральная комиссия связи". В этом процессе кондитер (на
Вигмор-стрит) использовал для своего бизнеса две ступки с пестиками (одна
использовалась уже более 60 лет, другая -- более 26 лет). Тут по соседству
поселился доктор (на Вимполь-стрит). Оборудование кондитера никак не
беспокоило доктора в течение восьми лет после его вселения, пока он не
выстроил приемную в конце своего сада, прямо напротив кухни кондитера. Тут он
и обнаружил, что шум и вибрация, создаваемые оборудованием кондитера,
затрудняют ему использование новой приемной. "Особенно ... шум мешал ему
исследовать пациентов методом аускультации при легочных болезнях. Он также
обнаружил, что невозможно заниматься ничем, что требует размышления и
сосредоточенности". [Аускультация -- прослушивание пациента с помощью
стетоскопа или прямо ухом, чтобы на слух оценить состояние тела.] Доктор в
итоге обратился в суд, чтобы принудить кондитера воздержаться от использования
своего оборудования. Судьи без колебаний удовлетворили претензии доктора.
"Возможны затруднительные случаи при прямом осуществлении принципа, на котором
мы основываем наше суждение, но отрицание принципа привело бы к еще большим
затруднениям отдельных людей и в то же время оказало бы пагубное действие на
обустройство территории для жилищных нужд".
Суд постановил, что доктор имеет право запретить кондитеру использовать его
оборудование. Но можно было, конечно, изменить форму выхода из конфликта,
добившись заключения сделки между сторонами. Доктор мог бы отказаться от
своего требования и позволить дальнейшую эксплуатацию оборудования, если бы
кондитер выплатил ему денежную компенсацию, превышающую потерю дохода от
переезда в более дорогое или менее удобное место, от сокращения деятельности
на том же самом месте или (и это было предложено как возможность) от
строительства стены, которая бы снизила уровень шума и вибрации. Кондитер
заплатил бы требуемое, если бы сумма была меньше, чем сокращение дохода от
изменения технологии на прежнем месте, от полного прекращения деятельности или
переноса кондитерского дела в другое место. Решение вопроса зависит главным
образом от того, добавляет ли дальнейшая эксплуатация оборудования больше к
доходу кондитера, чем она же сокращает доходы доктора. [Заметьте, что во
внимание принимается как раз изменение дохода, возникающее вследствие
изменения методов производства, его местоположения, характера продукта и пр.]
Но рассмотрим, что было бы, если бы процесс выиграл кондитер. Кондитер получил
бы право и дальше использовать свою порождающую шум и вибрацию технику, не
платя ничего доктору. Теперь доктору пришлось бы платить, чтобы побудить
кондитера прекратить использование своей техники. Если бы доход доктора
сокращался больше от продолжения шума и вибрации, чем добавляют эти машины
дохода кондитеру, тогда возникла бы возможность сделки: доктор мог бы
заплатить кондитеру за отказ от использования этой техники. Иными словами,
обстоятельства, при которых кондитеру будет невыгодно продолжать использование
своих машин и компенсировать доктору его ущерб от шума и вибрации (если у
доктора есть право запретить кондитеру использование его машин), будут как раз
теми самыми, когда доктору будет выгодно заплатить кондитеру, чтобы он
отказался от своих машин (если у кондитера есть право их эксплуатировать).
Основные условия в этом случае, в сущности, те же самые, что и в рассмотренном
примере, где скот стравливал посевы. Если рыночные трансакции осуществляются
без издержек, решение суда об ответственности за ущерб не изменило бы
размещение ресурсов. Точка зрения судей, конечно же, состояла в том, что они
воздействуют на работу экономической системы, причем в правильном направлении.
Любое другое решение "оказало бы пагубное воздействие на обустройство
территории для жилищных нужд" -- аргумент, который был развит в процессе по
поводу кузницы, стоявшей на торфяной пустоши, которую начали застраивать под
жилье. Представление судей, что они своим решением установили правило
использования земли, было бы верным только в случае, когда издержки
осуществления необходимых рыночных трансакций превосходят выгоду, которая
может быть получена при любом распределении прав. Было бы желательным
сохранить местность (Вимполь-стрит или торфяную пустошь) для строительства
жилищ или для профессиональных целей (наделив непромышленных пользователей
правом предписывать прекращение шума, вибрации, дыма и т.д.), только если бы
ценность возможных дополнительных жилых домов была большей, чем ценность
ущерба от неизготовленных кексов или железных изделий. Но этого, кажется,
судьи не осознавали.
Другой пример той же проблемы дает нам процесс Кук против форбса [Cooke v.
Forbes, 5 L. R. -- Eq. 166 (1867--1868)]. При изготовлении циновок из
кокосовых волокон их погружают в отбеливающую жидкость, после чего вывешивают
для просушки. Пары от производства сульфата аммония делали циновки
тускло-серыми. Причина была в том, что отбеливающая жидкость содержала хлорид
олова, который под действием сероводорода темнеет. Производители циновок
требовали судебного запрета на эмиссию сульфата аммония. Адвокаты ответчика
возражали, что если бы истец "не использовал ... данную отбеливающую жидкость,
циновки не страдали бы; что они используют необычный процесс, не
соответствующий принятому в данном производстве и даже вредный для их
собственных изделий". Судья откомментировал: "... мне представляется вполне
ясным, что человек имеет право подвергать свою собственность процессу
обработки с использованием хлорида олова или любой другой металлической
краски, и соседи не имеют права испускать газ, который мешает производству.
Если можно доказать, что газ испускают соседи, тогда, как мне представляется,
он должен иметь право явиться сюда и требовать помощи". Но с учетом того, что
ущерб был разовым и незначительным, что были приняты все меры предосторожности
и что здесь не наличествуют исключительные риски, в иске было отказано, с
предоставлением истцу права требовать возмещения от ущерба, если он того
пожелает. Я не знаю, как дальше развивались события. Но ясно, что ситуация в
сущности та же самая, что и в процессе Стуржес против Бриджмена, за
исключением того, что производитель кокосовых циновок не смог добиться
запрета, но получил право требовать компенсации ущерба от производителя
сульфата аммония. Экономический анализ ситуации в точности тот же, что и в
случае со стадом, стравливающим посевы. Чтобы предотвратить ущерб,
производитель сульфата аммония мог бы усилить меры защиты или перебраться в
другое место. Любой способ действия, конечно же, увеличил бы его издержки.
Либо он мог бы оплачивать ущерб. Он пошел бы на это, если бы расходы на
компенсацию ущерба оказались меньшими, чем дополнительные издержки на
предотвращение ущерба. Оплата ущерба тогда вошла бы в состав издержек по
производству сульфата аммония. Конечно, если бы можно было устранить ущерб за
счет использования другого отбеливателя, как предлагалось в ходе судебных
прений (что, видимо, увеличило бы издержки производителя циновок), и если бы
дополнительные издержки оказались меньшими, чем размер ущерба, два
производителя смогли бы заключить взаимоудовлетворяющую сделку и использовался
бы другой отбеливатель. Если бы суд решил не в пользу производителя циновок, а
в результате он должен был бы терпеть ущерб, не имея права на компенсацию,
размещение ресурсов не изменилось бы. Производителю циновок имело бы смысл
сменить отбеливатель, если бы дополнительные издержки на это оказались
меньшими, чем сокращение ущерба. А поскольку производитель циновок захотел бы
платить производителю сульфата аммония за прекращение его деятельности не
больше, чем он теряет дохода (равно росту издержек или убыткам от ущерба), эта
потеря дохода осталась бы в списке издержек производства у производителя
сульфата аммония. В аналитическом плане этот случай такой же, как пример со
скотоводом.
Процесс Брайант против Лефевра [Bryant v. Lefever, 4 С. Р. D. 172
(1878--1879)] поднимает проблему загрязнения дымом в новой форме. Истец и
ответчики были обитателями примыкающих домов примерно равной высоты.
До 1876 г. истец мог разжигать огонь в любой из комнат своего дома и камины не
дымили; два дома простояли неизменными тридцать или сорок лет. В 1876 г.
ответчики разобрали свой дом и начали его перестраивать. Они поставили стену
рядом с дымовыми трубами, много более высокую, чем она была прежде, и
соорудили навес на крыше своего дома, и поэтому камины истца начинали дымить,
как только он разжигал огонь.

Конечно, камины начали дымить потому, что выстроенная стена и навес мешали
свободной циркуляции воздуха. На суде присяжных истцу присудили в возмещение
ущерба 40 ф. ст. После этого рассмотрение перешло в апелляционный суд, где
было принято обратное решение. Судья Браумвел доказывал:
"... жюри пришло к выводу, что ответчики сделали нечто, что стало затем
причиной нарушения покоя и порядка, но это не то же самое, как если бы они
сами были этой причиной. Они не сделали ничего, нарушавшего покой и порядок.
Их дом и навес вполне безвредны. Это истец нарушает покой и порядок, когда
разжигает уголь в каминах, трубы от которых выходят настолько близко к стене
ответчиков, что дым не рассеивается, а попадает в комнату. Пусть истец
перестанет жечь огонь, пусть он перенесет каминную трубу, пусть сделает ее
более высокой, и нарушения покоя и порядка не будет. Кто же нарушает покой и
порядок? Было бы совершенно ясно, что истец, если бы он выстроил свой дом или
трубы после того, как ответчики возвели над ними навес, и это так, хотя он
построил все прежде, чем появился навес. Но (что есть по истине тот же ответ),
если ответчики нарушают покой и порядок, у них есть право на это. Поскольку
истец не имел права на свободное движение воздуха, подчиненное только праву
ответчиков устроить навес на своей крыше, тогда его право подчинено их праву
и, хотя осуществление их права вызывает нарушение покоя и порядка, они не
несут за это ответственности".

Судья Коттон сказал:
"Здесь установлено, что возведение стены ответчиками чувствительным и
существенным образом нарушило жизненный комфорт в доме истца, и сказано, что в
этом нарушении повинны ответчики. Обычно так и есть, но ответчики не насылают
на дом истца дым или ядовитые пары, а только мешают дыму из дома ответчика
отходить путем... на который истец не имеет законного права. Истец создает
дым, который разрушает его же комфорт. Пока ему не... принадлежит право на
определенный способ избавления от него, который перекрыли ответчики, он не
может преследовать ответчиков судебным порядком, потому что ему мешает дым,
производимый им самим, и он не создал никакого эффективного способа, чтобы
избавиться от него. Это как если бы кто-то пытался избавиться от жидких
нечистот, возникающих на его земле, давая им стечь на землю соседа. До тех пор
пока пользователь не приобрел права на это, сосед может остановить сток, не
неся ответственности за это. Нет сомнения, что великое неудобство было бы
причинено владельцу собственности, на которой возникают жидкие нечистоты. Но
действие его соседа будет законным, и ему не придется отвечать за последствия
того, что человек накопил нечистоты, не создав никакого эффективного способа,
чтобы избавиться от них".

Я не собираюсь демонстрировать, что какая-либо модификация ситуации в
результате сделки между сторонами (с учетом издержек на возведение навеса, на
удлинение труб и пр.) имела бы тот же эффект независимо от решения судов,
поскольку этот момент уже вполне исчерпывающе рассмотрен выше, при разборе
примера со стадом и двух других. Я собираюсь обсудить довод судей
апелляционного суда, что нарушение покоя и порядка из-за дыма исходит не от
того, кто возвел стену, а от того, кто разводит огонь. Новизна ситуации в том,
что от дыма страдал тот самый человек, который разжег камины, а не третья
сторона. Вопрос не тривиальный, поскольку он составляет самую сердцевину
рассматриваемой проблемы. От кого исходит нарушение покоя и порядка из-за
дыма? Ответ кажется вполне ясным. Его порождают как человек, который построил
стену, так и человек, который разжег камины. Будь здесь только камины, но не
будь стены, беспокойства от дыма не было бы; то же самое -- будь здесь стена,
но не будь каминов. Уберите стену или камины -- и нарушение покоя и порядка
из-за дыма исчезнет. В принципе ясно, что оба были виновны и обоих следовало
бы принудить к тому, чтобы учитывать ущерб из-за дыма в издержках при решении,
продолжать ли делать то, что порождает дым. Учитывая возможность рыночных
трансакций, именно это и случилось бы. Хотя строитель стены по закону не был
ответственным за нарушение покоя и порядка, если бы человек с дымящими
каминами захотел заплатить сумму, равную для него денежной ценности избавления
от дыма, эта сумма стала бы для строителя стены издержками того, чтобы
по-прежнему иметь высокую стену с навесом на крыше.
Убеждение судей, что именно человек, топивший камины, был единственной
причиной нарушения покоя и порядка из-за дыма, верно только в том случае, если
мы предположим, что стена есть данный фактор. Именно это и сделали судьи,
решив, что человек, воздвигнувший высокую стену, имел законное право на это.
Случай стал бы еще интересней, если бы дым из трубы нанес ущерб навесу. Тогда
уже строитель стены страдал бы от ущерба. Случай тогда стал бы сильно похож на
процесс Стурджес против Бриджмена, и можно не сомневаться, что владелец
каминов оказался бы виновным в причинении ущерба навесу, несмотря на тот факт,
что никакого ущерба не было до тех пор, пока владелец навеса не выстроил
высокую стену.
Судьям пришлось решать вопрос о юридической ответственности, но это не должно
вводить в заблуждение экономистов относительно характера проявившейся здесь
экономической проблемы. В случае со скотом и посевами бесспорно, что ущерба
посевам не было бы, не будь здесь скота. Равно справедливо и то, что ущерба
посевам не возникло бы, не будь там посевов. Медицинской практике никто бы не
помешал, не будь там кондитера со своими машинами, но эти машины никому не
мешали бы, если бы доктор не устроил себе приемную именно в этом месте.
Циновки темнели от дыма фабрики, производившей сульфат аммония, но никакого
ущерба не было бы, если бы производитель циновок не выбрал такого места для
сушки и такого отбеливателя. Если мы будем обсуждать проблему в терминах
причинности, то обе стороны виновны в причинении ущерба. Если мы стремимся к
оптимальному размещению ресурсов, тогда желательно, чтобы обе сторона
учитывали ущерб (нарушение покоя и порядка), принимая решение о дальнейших
действиях. К прекраснейшим свойствам гладко работающей ценовой системы
относится то, что, как уже было объяснено, падение ценности производства из-за
вредных эффектов будет входить в издержки обеих сторон.
Процесс Басс против Грегори [Bass v. Gregory, 25 Q. В. D. 481 (1890)] послужит
отличной заключительной иллюстрацией проблемы. Истцами были владельцы и
арендаторы пивной под названием "Веселые рыболовы". Ответчиком был владелец
нескольких коттеджей и двора, примыкавших к пивной. Под пивной был вырублен в
скале подвал. Из подвала была пробита дыра (или канал) к старому колодцу,
расположенному во дворе ответчика. И эта дыра стала вентиляционным каналом для
подвала. Подвал "использовался для определенных целей в процессе варки пива,
который нельзя вести без вентиляции". Причиной иска стало то, что ответчик
сдвинул решетку с колодца, "так чтобы прекратить или помешать свободному
течению воздуха из подвала...". Что подтолкнуло ответчика к этому шагу, из
материалов дела не понять. Может быть, "воздух ... насыщенный пивными парами",
который "проходил через дыру и попадал на открытый воздух", мешал ему. В любом
случае он предпочитал заделать дыру в своем дворе. Суд сначала должен был
установить, могли ли владельцы пивной иметь законное право на проход воздуха.
Если бы оказалось, что у них было такое право, этот случай отличался бы от уже
рассмотренного процесса Брайант против Лефевра. Это, однако, трудности не
представило. В этом случае поток воздуха был заключен в "строго определенный
канал". В процессе Брайант против Лефевра разговор шел о "естественном
движении воздуха, общем для всего человечества". Здесь судья установил, что
владельцы пивной могли иметь право на поток воздуха, тогда как владелец
частного дома в случае Брайант против Лефевра не мог. Экономист мог бы
соблазниться случаем и заявить, что "все равно воздух-то перемещался". Однако
все, что было установлено на этой стадии прений, -- это что законное право
могло существовать, а не то, что владельцы пивной имели это право. Но
обстоятельства показали, что ход из подвала в колодец существовал более сорока
лет, и что владельцы двора должны были знать об использовании его как
вентиляционного канала, поскольку выходивший воздух нес запах пива. Поэтому
судья установил, что владельцам пивной принадлежало это право в силу "доктрины
об утерянном даре" (lost grant). Доктрина устанавливает, что, "если доказано,
что законное право существовало и использовалось ряд лет, закон должен
предполагать, что оно возникло законным путем". [Могут спросить, почему нельзя
было использовать принцип "утерянного дара" в случае с кондитером, который
использовал свою ступку более 60 лет. Ответ в том, что пока доктор не выстроил
свою приемную в конце сада, нарушения покоя и порядка не было. Так что
нарушение это не длилось много лет. Правда, кондитер в письменном показании
под присягой ссылался на "даму-инвалида, которая некогда занимала этот дом,
лет за тридцать до этого", и которая "просила его, если возможно, не
использовать ступку до 8 часов утра", и на то, что существовали свидетельства
того, что садовая стена подвергается вибрации. Но суд без труда отклонил эту
линию аргументов: "... эта вибрация, даже если она и существовала прежде, была
столь незначительной, а жалобы на нее инвалида, если их можно назвать жалобами
... были столь несерьезны, что ... действия ответчика не должны порождать
никаких последствий ни в законе, ни в собственности" (11 Ch. D. 8б3). Иными
словами, кондитер не был источником нарушения покоя и порядки, пока доктор не
выстроил приемную.] Так что владельцу коттеджей и двора пришлось раскупорить
колодец и "наслаждаться" запахом.
Рассуждения, используемые судами при установлении законных прав, часто кажутся
странными экономистам, поскольку многие факторы, на которые опирается решение,
для экономиста не имеют значения. Потому-то ситуации, одинаковые с точки
зрения экономиста, судами будут рассматриваться совершенно различно. Во всех
случаях порождения вредных последствий экономическая проблема -- как
максимизировать ценность производства. В случае Басс против Грегори свежий
воздух проходил через колодец, чтобы способствовать производству пива, а
грязный воздух выходил из колодца и делал жизнь в соседних домах менее
приятной. Экономической проблемой было выбрать: меньшие издержки на пиво и
более скверные условия жизни в окружающих домах либо большие издержки на пиво
и улучшенные условия жизни. При ответе на этот вопрос "доктрина утерянного
дара" примерно так же уместна, как цвет глаз у судьи. Но следует помнить, что
непосредственный вопрос перед судом был не кто и что должен делать, а кто
имеет законное право и на что. С помощью рыночных трансакций всегда возможно
изменить изначальное юридическое разграничение прав. И, конечно, если такие
трансакции совершаются без издержек, такое перераспределение прав будет
происходить всегда, если оно открывает путь к росту ценности производства.
VI. Учет издержек рыночных трансакций
ДО СИХ ПОР мы продвигались вперед, опираясь на предположение (явное в разделах
III и IV, неявное в разделе V), что рыночные трансакции осуществляются без
издержек. Это, конечно, очень нереалистичное предположение. Для осуществления
рыночной трансакции необходимо: выявить -- с кем желательно заключение сделки;
распространить информацию о том, что некто желает вступить в сделку и на каких
условиях; провести переговоры, ведущие к заключению сделки; провести
расследование, чтобы убедиться в том, что условия контракта соблюдаются, и т.
п. Эти операции порой влекут за собой чрезвычайно большие издержки, и в любом
случае они настолько дорогие, что предотвращают многие трансакции, которые
были бы реализованы в мире, где ценовая система работала бы без издержек.
В предыдущих разделах, рассматривая проблему перераспределения законных прав
через рынок, я доказывал, что такое рыночное перераспределение следует
осуществлять всякий раз, когда оно ведет к росту ценности производства.
Предполагалось, что рыночные трансакции выполняются без издержек. Если мы
начинаем учитывать издержки рыночных трансакций, становится ясно, что такое
перераспределение прав будет предпринято, корда увеличение ценности
производства в результате перераспределения обещает быть большим, чем издержки
на его осуществление. Если меньше -- вынесение судебного предписания (или
знание, что оно будет) или наличие ответственности за ущерб может привести к
прекращению деятельности (или может мешать началу ее), которая бы
осуществлялась в отсутствие издержек рыночных трансакций. При таких условиях
изначальное разграничение законных прав влияет на эффективность действия
экономической системы. При одном распределении прав ценность производства
может оказаться большей, чем при каком-либо другом. Но если распределение не
закреплено законом, издержки достижения тех же результатов за счет изменения и
комбинирования прав через рынок могут оказаться столь большими, что
оптимальное распределение прав и большая ценность производства, им
создаваемая, никогда не будут достигнуты Роль экономических соображений в
процессе разграничения законных прав будет обсуждена в следующем разделе. А
пока я приму первоначальное распределение прав и издержки рыночных трансакций
как данные.
Ясно, что альтернативная форма организации экономики, которая может достичь
тех же результатов с меньшими издержками, чем возникающие при использовании
рынка, позволит увеличить ценность производства. Много лет назад я уже
объяснил, что фирма и представляет собой такую альтернативу системе,
организующей производство через рыночные трансакции [см. статью "Природа
фирмы", с. 33--55]. Внутри фирмы индивидуальные сделки между различными
кооперированными факторами производства устранены, а рыночные трансакции
заменены административными решениями. Для изменения производства при этом нет
нужды в сделках между владельцами факторов производства. Землевладелец,
которому принадлежит большой участок земли, может ее использовать
разнообразно, с учетом взаимовлияния различных видов деятельности на чистый
доход земли, исключая таким образом нужду в заключении сделок между теми, кто
осуществляет разные виды деятельности. Владельцы большого здания или
нескольких соседних домов могут действовать точно так же. Используя нашу
прежнюю терминологию, можно сказать, что фирма вбирает законные права всех
сторон, и перераспределение видов деятельности будет иметь причиной не
перераспределение прав, но административные решения о том, как должны быть
использованы права.
Отсюда не следует, разумеется, что административные издержки организации
трансакции с помощью фирмы обязательно меньше, чем издержки вытесняемых
рыночных трансакций. Но там, где разработка контрактов особенно трудна, а
попытка описать, что же именно стороны согласились делать или не делать
(например, интенсивность и характер запаха или шума, которые желательны или
недопустимы), потребует обширного и весьма подробного документа, и где, очень
вероятно, был бы желательным долгосрочный контракт [по причинам, которые
объясняются в моей предыдущей статье (см. "Природа фирмы", с. 39)], было бы не
удивительным, если бы возможность решать проблемы вредных эффектов была
найдена в создании фирмы или расширении уже существующей. Такое решение
приживается всюду, где административные издержки фирмы оказываются меньшими,
чем вытесняемые ею издержки рыночных трансакций, а выгоды от перераспределения
деятельности оказываются большими, чем издержки фирмы на их организацию. Нет
нужды в подробном исследовании природы этого решения, поскольку она уже
рассмотрена в моей прежней статье.
Но фирма не является единственным возможным ответом на эту проблему.
Административные издержки организации трансакции внутри фирмы также могут
оказаться большими, и особенно в тех случаях, когда много очень разных видов
деятельности сводятся под управление единой организации. В стандартном случае
нарушения покоя и порядка из-за загрязнения дымом, которое может коснуться
множества людей, занимающихся самыми разными делами, административные издержки
могут оказаться столь большими, что сделают бесполезными любые попытки
урегулирования проблемы в рамках одной фирмы. Альтернативным решением является
прямое правительственное регулирование. Вместо институционирования системы
законных прав, которые могут изменять конфигурацию через рыночные трансакции,
правительство может наложить обязательное для выполнения правило,
устанавливающее, что именно люди должны или не могут делать, и которому им
придется подчиняться. Так, правительство (силой закона или, может быть с
большей вероятностью, через какой-либо административный орган) может, чтобы
справиться с проблемой нарушения покоя и порядка из-за загрязнения дымом,
декретировать, что определенные способы производства должны использоваться или
не должны использоваться (например, монтаж дымоулавливающих установок или
запрет на использование угля или нефти), или может ограничить какими-либо
районами возможности ведения определенного бизнеса (зонирование).
Правительство в определенном смысле представляет собой сверхфирму (но очень
особого вида), поскольку оно способно влиять на использование факторов
производства с помощью административных решений. Деятельность обычной фирмы
контролируется конкуренцией других фирм, которые могут управлять той же
деятельностью с меньшими издержками, а также тем, что всегда есть
альтернативный выход в виде рыночных трансакций, если административные
издержки делаются слишком большими. Правительство, если пожелает, может вообще
обойти рынок, чего фирма сделать не в состоянии. Фирме приходится заключать
соглашения с владельцами используемых его факторов производства. Так же как
правительство может мобилизовать или захватить собственность, так же оно может
и декретировать, следует использовать факторы производства. Такие авторитарные
методы избавляют от множества беспокойств (для самих организаторов). Более
того, правительство имеет в своем распоряжении полицию и другие органы
принуждения, защищающие закон, которые обеспечивают выполнение его решений.
Ясно, что правительство обладает возможностями, которые позволяют ему
организовывать некоторые вещи с меньшими издержками, чем могла бы частная
организация (во всяком случае, такая, которая не имеет особых
правительственных полномочий). Но правительственная административная машина
сама по себе работает не без издержек. В некоторых случаях она может быть
чрезвычайно дорогостоящей. Более того, нет причин полагать, что всякие
ограничения и зонирование, проводимые подверженной ошибкам администрацией, на
которую оказывается политическое давление и которую не сдерживает никакая
конкуренция, всегда будут способствовать росту эффективности экономической
системы. Более того, такие общие виды регулирования, охватывающие широкое
многообразие случаев, будут осуществляться и когда они явно неуместны. Отсюда
следует, что прямое правительственное регулирование не всегда дает лучшие
результаты, чем простое предоставление проблемы на волю рынка или фирмы. Но
равным образом нет причин и для того, чтобы при случае такое правительственное
административное регулирование не могло вести к росту экономической
эффективности. Это представляется особенно вероятным когда, как обычно бывает
в случае с загрязнением от дыма, вовлечено большое число людей и в силу этого
издержки разрешения проблемы с помощью рынка или через фирму могут оказаться
высокими.
Есть, конечно, и еще одна альтернатива, которая заключается в том, чтобы
ничего вообще не предпринимать по поводу проблемы. А при том, что издержки
урегулирования проблемы с помощью правительственной административной машины
зачастую будут немалыми (особенно если включить в издержки все последствия от
вовлечения правительства в этот вид деятельности), несомненно, что в общем
случае выгоды от регулирования деятельности, порождающей вредные последствия,
окажутся меньшими, чем издержки правительственного регулирования.
Обсуждение проблем вредных последствий в этом разделе (когда учтены издержки
рыночных трансакций) крайне недостаточно. Но оно прояснило, что проблема
заключается в выборе подходящих социальных установлении, помогающих
справляться с вредными последствиями. Все решения имеют свои издержки, и нет
оснований предполагать, что к правительственному регулированию обращаются
только, когда проблема не решается удовлетворительно рынком или фирмой.
Адекватное понимание политики может стать результатом только терпеливого
исследования того, как на деле рынок, фирмы и правительства разрешают проблему
вредных последствий. Экономистам следует изучать работу брокера, который
сводит партнеров, действенность ограничительных пунктов в договорах, проблемы
большой компании по операциям с недвижимостью, действие государственного
зонирования и других видов регулирования. Я убежден, что экономисты и политики
в целом преувеличивают преимущества правительственного регулирования. Но даже
если это убеждение оправдано, из него следует лишь то, что правительственное
регулирование должно быть урезано. Оно не говорит, где провести
разграничительную линию. Мне представляется, что знание последнего должно
прийти из детального изучения действительных результатов разных способов
решения проблемы. Но было бы большой неудачей, если бы такое исследование
осуществлялось методами ошибочного экономического анализа. Цель этой статьи --
определить, каким должен быть экономический подход к этой проблеме.
VII. Разграничение законных прав и экономическая проблема
ОБСУЖДЕНИЕ в разделе V имело целью не только иллюстрацию аргументов, но также
наметило правовой подход к проблеме вредных последствий. Все рассмотренные
случаи взяты из английской практики, но легко было бы найти сходные
американские случаи, и логика рассуждений осталась бы той же. Конечно, если бы
рыночные трансакции не имели издержек, тогда значение имело бы только то
(помимо вопросов о справедливости), что права различных сторон должны быть
тщательно определены, а результаты обращения в суд (legal action) -- легко
предсказуемы. Но, как мы видели, ситуация совершенно другая, когда издержки
рыночных трансакций настолько велики, что становится трудным использовать их
для того, чтобы изменить распределение прав, созданных законом. В таких
случаях суды прямо влияют на хозяйственную деятельность. В силу этого
желательно было бы, чтобы суды понимали экономические последствия своих
решений и учитывали эти последствия в своих решениях в той степени, в какой
это возможно без создания чрезмерной правовой неопределенности. Даже когда
можно изменить законное разграничение прав с помощью рыночных трансакций,
весьма желательно уменьшение потребности в таких трансакциях, чтобы таким
образом уменьшить вовлеченность ресурсов в осуществление таких трансакций.
Тщательное изучение исходных позиций судов при разрешении таких случаев
представляло бы большой интерес, но у меня не было возможности этого сделать.
Но и поверхностное знакомство показывает, что суды часто понимают
экономические последствия своих решений и что они осознают (в отличие от
многих экономистов) взаимный характер проблемы. Более того, время от времени
они, принимая решение, учитывают эти экономические последствия наравне с
другими факторами. Американские авторы более откровенны в своем подходе к этим
вопросам, чем англичане. Так, человек может
"использовать свою собственность или ... заниматься своими делами с некоторым
ущербом для ближних. Он может держать фабрику, которая своим шумом и дымом
причиняет беспокойство другим, до тех пор, пока все это держится в неких
разумных границах. Только если его поведение неразумно с точки зрения его
полезности и возникающего ущерба, оно делается нарушением покоя и порядка
(nuisance)... Как было сказано некогда об изготовлении свечей в одном городке,
"le utility del chose excusera le noisomeness del stink" ("полезность вещей
должна извинить досадность зловония"). Мир нуждается в фабриках, плавильных
заводах, нефтеперерабатывающих предприятиях, в шумных машинах и взрывах даже
ценой неудобств для окружающих, и от истца могут потребовать, чтобы он
смирился с неким разумным неудобством ради общего блага". [Prosser William L.,
Handbook of the Law of Torts, 2nd ed. St. Paul, Minn.: West Publishing Co.,
1955, p. 398--399, 412. Цитата о давнем процессе с изготовителем свечей взята
у сэра Джеймса фитцджеймса Стефена (Sir James Fitzjames Stephen, A general
View of the Criminal Law of England, 2nd ed. London: Macmillam & Co., 1890, p.
106). Сэр Джеймс Стефен не приводит источника. Возможно, он имел в виду
процесс Рекс против Ронкета, который изложен у Warren A. Seavey, Keeton, and
Thurston, Cases and Materials on the Law of Torts, St. Paul, Minn.: West
Publishing Co., 1950, p. 604. О сходном понимании всего этого Проссером можно
прочитать у Fowler V. в Harper and Fleming James, Jr., The Law of Torts, 2nd
ed., Boston: Little, Brown, 1956, p. 67--74; Restatement, Torts: П 826, 827
and 828.]

Большинство английских авторов не заявляют так Открыто, что следует
сопоставлять пользу и вред при решении о том, когда вредные последствия
следует считать нарушением покоя и порядка. Но подобные взгляды, хотя и менее
сильно выраженные, встречаются [Sir Percy H. Winfield, Winfield on Torts, 6th
ed. by Т. Е. Lewis, London: Sweet & Maxwell, 1954; Salmond John W., Salmond on
the Law of Torts, 12th ed. by R. F. V. Houston, London: Sweet & Maxwell, 1957,
p. 181--190; Street Harry, The Law of Torts, 2nd ed., London: Butterworth,
1959, p. 221--229]. Нет сомнения, что доктрина, в соответствии с которой вред
должен стать существенным, прежде чем дело дойдет до суда, частично отражает
тот факт, что вред всегда уравновешивается какой-либо выгодой. Из материалов
отдельные процессов ясно, что судьи держали в уме возможные приобретения и
потери от решений о возмещении ущерба или удовлетворении иска. Так,
отказываясь запретить строительство нового дома, который портит вид, судья
заявил:
"Я не знаю никакого общего правила обычного Права, которое бы ... говорило,
что строительство, которое портит вид для другого, есть нарушение покоя и
порядка. Если бы это было так, у нас не было бы больших городов, а я должен
был бы запретить строительство всех новых домов в городе". [Attorney Genegal
v. Doughty, 2 Ves. Se. 453, 28 Eng. Rep. 290 (Ch. 1752). Cp. в этой связи
постановление американского судьи, которого цитирует Проссер (Prosser, Law of
Torts, 413, n. 54): "Без дыма Питтсбург так и остался бы очень славной
деревней"; Musmanno J., in Versailles Borough v. McKessport Coal & Coke Co.,
83 Pitts. Leg. J. 379, 385, 1935.]

В процессе Вебб против Берда [Webb v. Bird, 10 С. В. (N. S.) 268, 142 Eng.
Rep. 445 (1861); 13 С В. (N. S.) 841 143 Eng. Rep. 332 (1863)] было принято
решение, что не является нарушением покоя и порядка строительство школы в
такой близости от ветряной мельницы, что школа мешает движению воздуха и
работе мельницы. В более раннем процессе было принято противоположное решение.
Гейл комментирует:
"На старых картах Лондона на холмах к северу от Лондона обозначен ряд ветряных
мельниц. Возможно, во времена короля Джеймса опасались нарушить снабжение
города продовольствием, если бы кто-либо стал строить в такой близости от них,
что помешал бы ветру вращать их крылья" [Gale on Easements, p. 238, n. 6].

В процессе Стурджес против Бриджмена, который рассматривался в разделе V,
достаточно отчетливо видно, что судьи думали об экономических последствиях
альтернативного решения. На возражение, что, если бы принципы, которым они
вроде бы следуют,
"были доведены до логического предела, результатом оказались бы весьма
серьезные практические затруднения, потому что человек может переехать,
скажем, в центр кожевенного производства в Бермондсе или в какое-либо другое
место, известное своей специализацией в любом виде торговли или производства,
отличающихся шумным или отталкивающим характером, и, построив себе жилище на
свободном куске земли, добиться прекращения этой торговли или производства".

Судьи ответили, что
"является ли нечто нарушением покоя и порядка или нет, может быть решено не
абстрактным рассуждением, но только с учетом конкретных обстоятельств; что
было бы нарушением покоя и порядка на Белгрейв-сквер, не обязательно будет
нарушением в Бермондсе; там, где местность специализируется на определенном
виде торговли или производства, которыми торговцы или производители занимаются
определенным и принятым образом, не представляющим собой нарушений покоя и
порядка, там судьи и присяжные будут оправданы в своем решении, и в этом им
можно довериться, что торговля или производство, именно так осуществляемые в
этой местности, не представляют собой частного или дающего основание для
судебного пре следования зла" [11 Ch. D. 865 (1879)].

То, что характер окружения имеет прямое отношение к решению вопроса --
является ли что-либо нарушением покоя и порядка или нет, установлено со всей
определенностью.
"Тот, кому неприятен шум дорожного движения, не должен устраивать свое жилище
в центре большого города. Тот, кому милы покой и тишина, не должен жить в
местности, где изготовляют паровые котлы и пароходы" [Salmond, Law of Tons, p.
182].

В результате возникло так называемое "планирование и зонирование на основе
судебного права" [Haar Charles M., Land-Use Planning, A Casebook on the Use,
Misuse and Re-Use of Urban Land, Boston: Little, Brown, 1959, p. 95]. Конечно,
иногда возникают значительные трудности в применении критериев [см., например,
Rushmer v. Polsue and Alfieri, Ltd (1906) 1 Ch. 234, которая посвящена
процессу по поводу дома, расположенного в спокойном уголке шумного района].
Пример интересной проблемы дает процесс Адамс против Урселла [Adams v. Ursell
(1913) 1 Ch. 269], сюжет которого в том, что в преимущественно рабочем районе
торговля жареной рыбой была развернута рядом с "весьма почтенными" домами.
Нельзя представить себе Англию без жареной рыбы с картофелем, и этот процесс
вызвал, конечно, огромный интерес. Судья так прокомментировал ситуацию:
"Утверждали, что иск нанесет громадный ущерб ответчику и тем беднякам, которые
покупают пищу в его лавке. Ответ один ниоткуда не следует, что ответчик не
может заниматься своим делом в другом, более подходящем месте, где-нибудь
поблизости. Из того, что торговля жареной рыбой нарушает общественный порядок
и покой в одном месте, никак не следует, что она будет нарушать общественный
порядок и в другом".

На деле иск, помешавший Урселлу открыть лавку, даже не затрагивал всю улицу.
Так что можно предположить, что он мог переместиться в другое место,
поблизости с "менее почтенными домами", жители которых, несомненно, предпочли
бы иметь поблизости лавку с жареной рыбой, несмотря на вездесущий запах и "чад
и мглу", так живописно изображенные истцом. Если бы поблизости не было других
"более подходящих мест", процесс был бы более трудным, и решение могло бы быть
иным. Что покупали бы себе на пропитание "бедняки"? Ни один английский судья
не сказал бы: "Пусть едят пирожные".
Суды не всегда достаточно ясно обозначают экономические стороны процессов, но
представляется возможным, что в толковании слов и фраз вроде "разумный" или
"общепринятое или обычное использование" проявляется некое осознание
экономических сторон рассматриваемых вопросов -- может быть, в значительной
степени бессознательное и, уж конечно, неявно выраженное. Хорошим примером
является приговор апелляционного суда по делу Андре против "Селфридж энд
Компани Лтд" [Andreae v. Selfridge and Company Ltd. (1938) 1 Ch. 1]. В этом
случае отель (на ул. Вигмор) занимал часть островка. Остальную его часть
занимала компания "Селфридж", которая снесла существовавшие постройки, чтобы
очистить место для строительства. Из-за шума и пыли при сносе построек отель
остался без постояльцев. Владелец подал в суд с требованием компенсации
ущерба. В суде нижней инстанции отелю присудили компенсацию в размере 4500 ф.
ст. После этого процесс перешел в апелляционный суд.
Судья, который рассматривал процесс в суде нижней инстанции, сказал:
"Я не могу рассматривать первое действие ответчиков на этом участке земли как
общепринятое при обычном использовании или владении землей или домами. Не
является ни обычным, ни общепринятым в этой стране, когда люди роют яму
глубиной в 60 футов, а затем над этой ямой размещают стальную раму, которую
скрепляют заклепками... Я полагаю также, что в этой стране не является ни
обычным, ни общепринятым поступать так, как поступили ответчики далее, когда
они, чтобы снести все дома, которые они решили снести, пять или шесть, сколько
я знаю, если не больше, использовали пневматические молотки".

Судья Вилфред Грин, выступая в апелляционном суде, сказал вначале, что
"когда приходится сталкиваться с некоторыми временными вещами, такими, как
снос и перестройка, неизбежны некоторые неудобства, так как такого рода
операции нельзя провести без шума и пыли. В силу этого правило о создании
помех должно рассматриваться с учетом этой поправки".

Затем он вернулся к предыдущему приговору:
"Со всем великим уважением к учености судьи, я полагаю, что он рассматривал
этот вопрос с неверной точки зрения. Мне представляется, что невозможно
сказать ... что те способы сноса построек, рытья котлована и строительства,
которые использовала компания-ответчик, имели настолько необычный и
неестественный характер, чтобы нельзя было применить к ним ту поправку, о
которой я говорил. Мне представляется, что правило, говорящее об обычном или
общепринятом использовании земли, не предполагает, что методы строительства и
использования земли одинаковы на все времена. Новые изобретения или новые
методы позволяют использовать землю с большей прибылью за счет углубления
построек вниз или их устремления в небо. Является ли это, с другой точки
зрения, как раз тем, в чем нуждается человечество, не может рассматриваться
нами; но это входит в нормальное использование земли -- что и как строить на
вашей земле, сколь глубоко зарываться в землю и какой высоты делать постройку,
это определяется обстоятельствами и интересами момента... Постояльцев отелей
легко огорчить. Обитатели этого отеля, привыкшие к спокойному окружению в
прошлом, обнаружив снос и строительство, могут легко прийти к выводу, что
отличительные достоинства этого отеля больше не существуют. Истцу не повезло;
но если компания-ответчик вела снос и строительство хотя и с немалым шумом, но
с обычным для этого дела умением и принимая все разумные предосторожности,
чтобы не доставлять неприятностей соседям, тогда истец может растерять всех
своих клиентов из-за того, что они лишились достоинств тихого и просторного
заднего двора, но он не вправе предъявлять иск... Но те, кто говорит, что они
вправе нарушить удобства соседей, поскольку их действия обычны и естественны и
осуществляются с уместными предосторожностями и умением, особенно обязаны...
проявлять эти уместные и должные предосторожности и умение. Неправильное
отношение к этому выражено во фразе: "Мы будем продолжать и делать, что хотим,
пока не поступит жалоба!" ... Их долг принять все меры предосторожности и
проследить, чтобы помехи были сведены к минимуму. Они не могут ответить так:
"Но это значит, что нам придется работать медленнее или пойти на
дополнительные расходы". Все это решается на основе здравого смысла и чувства
меры, и вполне ясно, что неразумно ожидать, что кто-либо станет работать столь
медленно или со столь большими издержками, -- чтобы избавить других от
временного беспокойства, -- что издержки и предосторожности сделают проведение
работ невозможным... В нашем случае компания-ответчик, кажется, решила
продвигаться вперед, пока кто-либо не заявит протеста, а ее желание ускорить
работы и проводить их по выбранному методу определялось желанием
восторжествовать в случае, если действительно возникнет конфликт с соседями.
Это ... вовсе не то же самое, что выполнять свои обязанности по соблюдению
разумных предосторожностей и умения... В результате ... истец пострадал от
действительного нарушения покоя и порядка; ... ему присуждается не вся сумма
ущерба, но существенная сумма, исходя из этих принципов ... но определяя сумму
... я учел все потери клиентов ... которые могли быть вызваны общим
исчезновением удобств из-за строительства..."

Результатом было то, что сумма пени сократилась с 4500 до 1000 ф. ст.
В этом разделе мы до сих пор рассматривали решения суда, принятые на основе
обычного права по делам о нарушении общественного порядка. Разграничения прав
в этой области также возникают в результате принятия законов. Большинство
экономистов склонны предположить, что в этой области целью правительства
является расширение круга действия закона о нарушении общественного порядка
путем причисления к видам деятельности, составляющей нарушение общественного
порядка, того, что не рассматривалось в таком качестве обычным правом. И нет
никакого сомнения, что некоторые законы, например Закон об общественном
здоровье, подействовали именно таким образом. Но не все правительственные
постановления были такого рода. Многие законы в этой области стремились к
защите бизнеса от претензий тех, кто понес ущерб. Существует длинный список
легализованных нарушений общественного покоя и порядка.
Положение подытожено в "Halsburys Laws of England" следующим образом:
"Там, где законодательная власть предписывает, что нечто должно быть сделано
при всех условиях, или узаконивает некоторые работы в определенном месте для
определенных целей, или предоставляет полномочия для их реализации, оставляя
при этом некоторую свободу в выборе способа действий, там становятся
невозможными преследования на основе обычного права за нарушения общественного
покоя и порядка или причинение ущерба, которые наступают как неизбежный
результат осуществления дарованных законом полномочий. И это так независимо от
того, направлены причиняющие ущерб узаконенные действия на достижение частных
выгод или общественных целей. Действия, на которые уполномочил тот, кому
Парламент делегировал власть даровать такие полномочия, например, по временным
распоряжениям Министерства промышленности, рассматриваются как должным образом
узаконенные. Если не было проявлений халатности, организацию, осуществляющую
законные полномочия, нельзя сделать ответственной за ее действия только на том
основании, что, действуя иначе, она могла бы уменьшить ущерб".

Затем даны примеры освобождения от ответственности за действия, совершенные в
соответствии с законными полномочиями:
"Установлено, что организации, осуществляющие без проявлений халатности данные
законом полномочия, не подлежат судебному преследованию в следующих случаях:
при затоплении земли водой, вырвавшейся из каналов, труб, дренажных или
канализационных систем; при появлении вони из канализации; при прорыве
канализации; в случае проседания дороги над канализацией; в случае вибрации
или шума от железной дороги; при пожарах, вызванных предписанными действиями;
при загрязнении реки, когда были выполнены требования об использовании
наилучших методов очистки спускаемых в реку отходов; при возникновении помех
работе телефона или телеграфа от электрического трамвая; при вкапывании
столбов для трамвая в подпочву; при неприятностях, необходимо возникающих при
проведении предписанных земляных работ; при случайном ущербе, возникающем от
вмонтированных в полотно дороги решеток; при высвобождении кислых фракций
дегтя (tar acid); при создании помех доступу владельца участка, граничащего с
дорогой, из-за уличных ограждений или предохранительных поручней по краям
тротуара" [John Anthony Hardinge Giffard, 3rd Earl of Halsbury, ed. Public
Authorities and Public Officers, Halsbury's Laws of England, Vol 30, 3rd ed.
London: Butterworth, 1960, p. 690--691].

Позиция закона в Соединенных Штатах в основном такая же, как в Англии, за
исключением того, что власть законодательных органов давать полномочия на то,
что по обычному праву было бы сочтено нарушением общественного покоя и
порядка, более ограничена конституционными рамками [Prosser, Law of Torts, p.
421; Harper and James, Law of Torts, p. 86--87]. Тем не менее, такая власть
существует, и можно встретить случаи более или менее идентичные английским.
Возникла острая проблема в связи с работой аэропортов и полетами самолетов.
Процессы авиакорпорации "Дельта" против Кирси, Кирси против г. Атланта [Delta
Air Corporation v. Kersey, Kersey v. City of Atlanta, Supreme Court of
Georgia, 193 Ga. 862, 20 S. E. 2d 245 (1942)] дают хороший пример. Кирси купил
землю и выстроил на ней дом. Спустя несколько лет г. Атланта построил аэропорт
в непосредственном соседстве с его домом. Истец заявлял, что его владение
"было тихим, мирным и пригодным для жилья до тех пор, пока не построили
аэропорт, но пыль, шум и низко пролетающие самолеты сделали его непригодным
для жилья", т. е. создали положение, которое иск отразил со множеством
неприятнейших подробностей. Сначала судья обратился к решению предыдущего
процесса -- Трешер против г. Атланта [Thrasher v. City of Atlanta, 178 Ga.
514, 173 S. E. 817 (1934)], в котором было установлено, что г. Атланта явным
образом уполномочен на владение аэропортом.
Этой привилегией (franchise) авиация была признана как
"законный бизнес, а также как предприятие, ведущееся в интересах общества
(affected with a public interest) ... каждый, кто использует (аэропорт)
законным образом, находится под защитой и иммунитетом привилегии, дарованной
муниципалитетом. Аэропорт сам по себе не является нарушением общественного
покоя и порядка, хотя он и может оказаться таковым в силу способа
строительства или эксплуатации".

Поскольку авиация оказалась законным бизнесом, ведущимся в интересах общества,
а строительство аэропорта было разрешено законом, судья затем обратился к
процессу Железнодорожная и банковская корпорация Джорджии против Медокса
[Georgia Railroad and Banking Co. v. Maddox, 116 Ca. 64, 42 S. E. 315 (1902)],
в котором было установлено:
"Там, где расположено железнодорожное депо, строительство которого было
узаконено соответствующей властью, если оно было сооружено и эксплуатируется
должным образом, оно не может рассматриваться как нарушение общественного
покоя и порядка. Соответственно беспокойства и помехи для тех, кто живет рядом
с таким депо, в виде шума паровозов, грохота вагонов, вибрации, дыма, пепла,
копоти и пр., которые возникают от обычных и необходимых, а значит, должных
действий и деятельности такого депо, не являются нарушением общественного
покоя и порядка, но представляют собой необходимые следствия дарованной
привилегии".

В свете этого судья решил, что шум и пыль, на которые жаловался господин
Керси, "могут рассматриваться как побочные следствия работы аэропорта и как
таковые не могут рассматриваться в качестве нарушения общественного порядка".
Но жалоба на низкую высоту полета самолетов есть нечто другое:
"... можно ли утверждать, что полеты ... на такой малой высоте (от 25 до 50
футов над домом господина Керси), будучи непосредственно опасными для ...
жизни и здоровья... представляют необходимое следствие работы аэропорта? Мы не
думаем, что на этот вопрос можно ответить утвердительно. Не видно причин, по
которым город не мог приобрести участок земли (достаточно большой) ... чтобы
избежать таких низких полетов... Ради общественных выгод владельцы соседней
собственности вынуждены переносить шум и пыль как следствие обычной и
нормальной работы аэропорта, но в глазах закона частные права имеют
предпочтение в тех случаях, когда неудобства возникают по причинам, не
требуемым правилами по сооружению и эксплуатации аэропорта".

Отсюда следует, конечно, что г. Атланта мог предотвратить низкие полеты при
продолжении эксплуатации аэропорта. Судья в силу этого добавил:
"Из рассмотренного нами следует, что условия, требующие низких полетов, могут
быть устранены; но если в прениях выявится, что обществу выгодно продолжение
работы аэропорта в его нынешних условиях, тогда можно будет сказать, что истцу
следует отказать в удовлетворении иска".

В ходе другого связанного с авиацией процесса -- Смит против Аэрокорпорации
Новой Англии [Smith v. New England Aircraft Co. 270 Mass. 511,170 N. E. 385,
390 (1930)], суд проанализировал закон Соединенных Штатов с точки зрения
узаконенных случаев нарушения общественного покоя и порядка, и очевидно, что в
целом ситуация подобна той, что существует в Англии:
"Должной функцией законодательных органов правительства является осуществление
полицейской власти по отношению к проблемам и рискам, возникающим при
использовании новых изобретений, а также установление частных прав и
гармонизация конфликтующих интересов посредством всесторонних законодательных
актов, имеющих целью общественное благосостояние... Существуют... аналогичные
случаи, где вторжение авиации со всем ее шумом, пылью, дымом, вибрацией и
неприятными запахами, поскольку они узаконены законодательными органами
правительства и не являются, в сущности, отрицанием собственности, хотя на
деле и ведут к снижению ее рыночной ценности, должно переноситься
землевладельцем без компенсации или удовлетворения. Законодательные решения
делают законным то, что в противном случае было бы сочтено нарушением
общественного покоя и порядка. Примерами этого являются ущерб прилегающим
владениям от: дыма, вибрации и шума железной дороги; звука фабричных сирен;
устранения помех; установки паровых двигателей и печей; неприятных запахов,
выделяемых канализацией, нефтеперерабатывающими установками и
бензохранилищами..."

Похоже, что большинство экономистов просто не понимают всего этого. Когда они
не могут спать ночью из-за рева реактивных самолетов над головой (узаконенных
правительством, а может быть, и принадлежащих правительству), когда они не
могут сосредоточиться (или отдохнуть) днем из-за шума и вибрации от проходящих
поездов (узаконенных правительством и, может быть, ему принадлежащих), когда
им трудно дышать из-за вони от удобрений на местных полях (узаконенных
правительством и, быть может, принадлежащих правительству), когда они не могут
выбраться из дорожной пробки, потому что дорога перекрыта (без сомнения,
общественными работами), их нервы раздражены и ум в смятении, и они начинают
проклинать недостатки частной собственности и требуют благого
правительственного регулирования.
В то время как большинство экономистов неверно понимают характер ситуации, с
которой они имеют дело, вполне может случиться, что та самая деятельность,
которую они желали бы видеть прекращенной или ограниченной, является
оправданной с социальной точки зрения. Это ведь вопрос соотношения выгод от
устранения этих неприятных и вредных последствий и выгод от продолжения
создающей их деятельности. Расширение экономической деятельности
правительства, конечно же, зачастую ведет к защите от действий, направленных
против нарушения общественного покоя и порядка. С одной стороны, правительство
бывает благосклонно к предприятиям, в которых само принимает участие. С другой
-- всегда возможно расписать нарушение покоя из-за деятельности
правительственных предприятий в гораздо менее черных красках, чем аналогичные
ситуации с частными предприятиями. Вот слова главного судьи сэра Альфреда
Деннинга:
"... значимость сегодняшней социальной революции в том, что если в прошлом
баланс был резко смещен в пользу прав собственности и свободы контракта,
повторные вмешательства Парламента поставили общественное благо на более
подобающее ему место" [см. Sir Alfred Denning, Freedom Under the Law, London:
Stevens, 1949, p. 71].

Не приходится сомневаться, что государство благосостояния склонно расширять
зону неподсудности за причиненный ущерб, что всегда сильно осуждалось
экономистами (которые при этом полагали, что эта неподсудность является знаком
недостаточной вовлеченности правительства в хозяйственную жизнь). Например, в
Британии полномочия местных органов власти рассматриваются либо как
абсолютные, либо как условные. В первом случае местные власти не могут
произвольно использовать предоставленные им полномочия. "Можно сказать, что
абсолютные полномочия покрывают все неизбежные последствия прямого их
применения, даже если эти последствия представляют собой нарушение
общественного покоя и порядка". С другой стороны, условные полномочия могут
осуществляться только таким образом, что их последствия не создают нарушений
общественного покоя и порядка.
Законодательное собрание определяет, будут ли полномочия
"абсолютными или условными... (Поскольку) есть возможность, что социальная
политика законодательного собрания может со временем измениться, полномочия,
которые в одну эпоху были бы истолкованы как условные, в другую эпоху будут
перетолкованы как абсолютные -- ради продвижения в сторону государства
благосостояния. Это обстоятельство следует иметь в виду при рассмотрении
старых процессов по закону о нарушениях общественного покоя и порядка" [Cairns
Mary В., The Law of Tort in Local Government, London: Shaw, 1954, p 28--32].

Подытожим рассуждения этого большого раздела. Когда мы сталкиваемся с
действиями, порождающими вредные последствия, возникающая проблема не сводится
просто к ограничению тех, кто является источником затруднений и беспокойства.
Следует сравнить выгоды от предотвращения ущерба с убытками, которые неизбежно
возникнут в результате прекращения той деятельности, которая является причиной
ущерба. В мире, где перераспределение прав, основанных на законе, требует
издержек, суды, сталкиваясь с исками о нарушении покоя и порядка, принимают
решения, фактически, об экономических проблемах и предопределяют способы
использования ресурсов. Были приведены свидетельства того, что суды осознают
это и что они зачастую, хотя и не всегда в явной форме, сравнивают возможные
выгоды от устранения источника вредных эффектов и ущерб от прекращения
соответствующей деятельности. Но разграничение прав также является результатом
законодательных установлении. Также и здесь мы находим свидетельства того, что
обоюдный характер проблемы осознается. В то время как законодательные акты
расширяют список действий, квалифицируемых как нарушение общественного покоя и
порядка, предпринимаются меры для узаконения действий, которые бы
рассматривались как нарушение общественного покоя и порядка в обычном праве.
Ситуация, которую экономисты склонны рассматривать как взывающую к
корректирующему правительственному вмешательству, зачастую и возникает именно
в результате правительственного действия. Такое действие не обязательно
является неразумным. Но есть реальная опасность, что чрезмерное
правительственное вмешательство в хозяйство может привести к тому, что защита
тех, кто порождает вредные для других последствия, зайдет слишком далеко.
VIII. Трактовка Пигу в "Экономической теории благосостояния"
ПЕРВОИСТОЧНИКОМ современного экономического анализа по проблеме, обсуждаемой в
этой статье, является "Экономическая теория благосостояния" Пигу, а в
особенности тот раздел части II, который посвящен расхождению между чистым
общественным и чистым частным продуктами, которое возникает потому, что
"индивид А, предоставляя индивиду Б определенную услугу (которая
оплачивается), случайно приносит выгоду или ущерб другим индивидам (не
являющимся производителями подобных услуг); в последнем случае нет возможности
собрать плату с тех, кто получает выгоды от услуг, не имеют возможности
оплатить их, а стороны, терпящие убытки, не могут получить компенсации".
[Pigou А. С., The Economics of Welfare, 4th ed., London: Macmillan & Co.,
1932, p. 183. (Пигу А. Экономическая теория благосостояния: в 2-х т. М.:
Прогресс, 1984, перевод аналитического изд. 1984 г., с. 251). Все ссылки будут
по четвертому изданию, но аргументы и примеры, использованные в этой статье,
оставались преимущественно неизменными от первого (1920 г.) издания до
четвертого (1932 г.) издания. Большая часть этого анализа (но не весь целиком)
появилась уже в работе 1912 г. "Богатство и благосостояние".]

Пигу заявляет, что его цель во второй части "Экономической теории
благосостояния" сводится к тому,
"чтобы понять, насколько свободная реализация корыстного интереса,
действующего в условиях данной законодательной системы, позволяет распределить
ресурсы страны наиболее благоприятным образом с точки зрения величины
национального дивиденда и насколько в силах государства воздействовать на эти
"естественные процессы" [Ibid. (там же, с. 502)].

Если судить по первой части этого утверждения, цель Пигу в том, чтобы
обнаружить, возможны ли вообще какие-либо улучшения при данных условиях
использования ресурсов. Поскольку Пигу приходит к выводу, что улучшения
возможны, можно ожидать, что он продолжит предложением тех изменений, которые
сделают их реализуемыми. Вместо этого Пигу прибавляет фразу, в которой
противопоставляет "естественные" тенденции действиям государства, причем так,
что существующие условия отождествляются некоторым образом с "естественными"
тенденциями, а значит, для достижения улучшений необходимы действия
государства (если они возможны). Что приблизительно в этом и заключается
позиция Пигу, видно из главы I части II [Ibid., p. 127--130 (там же, с.
194--198)]. Пигу начинает со ссылки на "оптимистических последователей
классической экономической науки", которые утверждали, что ценность
производства будет наибольшей, если правительство будет воздерживаться от
любого вмешательства в хозяйство, а условия экономической деятельности будут
таковы, какими они сложились бы "естественным" путем. [В "Богатстве и
благосостоянии" Пигу приписывает "оптимизм" самому Адаму Смиту, а не его
последователям. Там он говорит о "чрезвычайно оптимистической теории Адама
Смита о том, что национальный дивиденд при данных условиях спроса и
предложения "естественно" стремится стать наибольшим". Ibid., p. 104 (там же,
с. 195)] Пигу продолжает утверждением, что если корыстный интерес способствует
экономическому благосостоянию, то только потому, что общественные институты
были созданы соответствующим образом. (Эта часть рассуждений Пигу, которые он
развивает, опираясь на цитаты из Кэннена, мне представляется в основном
верной.) Пигу заключает:
"Даже в самых развитых государствах в этой деятельности наблюдаются неудачи и
изъяны ... существуют многие препятствия на пути наиболее эффективного
распределения ресурсов общества... Наша задача теперь заключается в том, чтобы
выяснить, каковы эти препятствия... Цель такого исследования носит по существу
практический характер. С его помощью мы попытаемся пролить свет на
определенные способы, которые сейчас (или в отдаленном будущем) доступны
правительствам, контролирующим игру экономических сил таким образом, чтобы
обеспечить экономическое благосостояние (а посредством этого и общее
благосостояние) всех своих граждан" [Pigou, А. С. Op. cit., p. 129--130 (Пигу,
Указ. соч., с. 197--198)].

Похоже, что в основе всех построений Пигу была примерно такая мысль: некоторые
утверждали, что нет нужды ни в каких действиях государства. Но система
работала столь хорошо как раз благодаря действиям государства. И при этом
налицо определенные несовершенства. Какие еще государственные действия нужны?
Если это изложение позиции Пигу корректно, ее неадекватность может быть
продемонстрирована с помощью анализа первого из приводимых примеров
несовпадения общественного и частного продуктов.
"Может оказаться ... что непосредственные издержки лягут на людей, не
связанных непосредственно с созданием данного продукта, например:
невосполнимый урон может быть нанесен деревьям, на которые попадают искры от
проходящих по железной дороге паровозов. Действие такого рода факторов надо
учитывать (оно может носить как благотворный, так и губительный характер) при
оценке полного общественного чистого продукта, создаваемого предельным
приращением объема ресурсов, применяемых в каком-либо производстве" [Ibid., p.
134 (там же, с. 201)].

Приводимый Пигу пример относится к реальной ситуации. В Британии железные
дороги обычно не должны возмещать убытки тем, кто пострадал от пожара,
вызванного паровозными искрами. В свете сказанного им в главе IX части II я
истолковываю рекомендации Пигу, во-первых, так, что необходимы действия
государства, чтобы откорректировать эту "естественную" ситуацию, и, во-вторых,
что следует принудить железные дороги к возмещению убытков тем, чей лес
сгорает. Если это толкование позиции Пигу верно, я буду утверждать, что первая
рекомендация основывается на неверном понимании фактов, а вторая не так уж и
желательна.
Рассмотрим правовую позицию. В "Halsbury's Laws of England" под заголовком
"Паровозные искры" мы находим следующее:
"Если организаторы железной дороги используют паровой двигатель без явного
позволения закона его использовать, они несут ответственность -- независимо от
того, были они осторожны или беспечны -- за пожары, вызванные искрами из
двигателя. Однако, как правило, организаторам железной дороги предоставляют
право использовать паровой двигатель; это значит, что если двигатель
сконструирован со всеми научными предосторожностями от пожара и используется
без проявлений халатности, они в соответствии с правилами обычного права не
несут ответственности за ущерб, который может быть причинен искрами.
Организаторы обязаны во избежание ущерба использовать в конструкции двигателей
все открытия, которые предоставляет им наука, если эти открытия таковы, что
разумно требовать от компании их использования, с должным учетом вероятности
ущерба, а также издержек и удобства использования; но не является
свидетельством халатности организаторов, если они отказываются использовать
аппараты, эффективность работы которых открыта для bona fide сомнений".

К этому общему правилу существует исключение, базирующееся на Законе о
железных дорогах (пожарах) от 1905 г., дополненном в 1923 г. Оно касается
сельскохозяйственных земель или посевов.
"... тот факт, что двигатель использовался с позволения закона, не устраняет
ответственность компании за причинение ущерба... Эти положения, однако,
приложимы, только если ... иск о возмещении ущерба не превышает 200 ф. ст.
(100 ф. ст. в законе 1905 г.) и если письменное извещение о пожаре и о
намерении предъявить иск было отослано компании в течение 7 дней после
причинения ущерба, а подробное описание ущерба в письменном виде, с сообщением
итоговой суммы иска в денежном выражении, не превосходящей 200 ф. ст., было
отослано компании в течение 21 дня".

Сельскохозяйственная земля не включает вересковые пустоши или строения и те
обработанные земли, с которых урожай уже собран или соскирдован [см. "Railways
and Canals" в "Halsbury's Laws of England" (Vol. 31, p. 474--475), откуда
взяты как это обобщенное изложение позиции закона, так и все цитаты]. Я не
проводил тщательного изучения парламентской истории этого исключения из
закона, но, судя по дебатам, которые велись в палате общин в 1922 и 1923 г.,
это исключение, скорее всего, 6ыло разработано ради помощи мелким фермерам
[See 152 Parl. Deb., H. С 2622-63 (1922); 161 Part. Deb., H. С. 2935-55
(1923)].
Вернемся к примеру Пигу о невозмещаемом ущербе, который причиняют лесам
паровозные искры. По-видимому, пример этот должен был показать, какие
"действия государства могут улучшить "естественные" тенденции". Если считать,
что этот пример относится к положению до 1905 г. или является чисто
произвольным (ведь Пигу точно так же мог написать "окружающие строения", как и
"окружающие деревья"), тогда ясно, что железные дороги не выплачивали
компенсации потому, что им были предоставлены законные полномочия использовать
паровые машины (что и освобождало их от ответственности за пожар от искр). То,
что правовая позиция именно такова, было установлено в 1860 г. в процессе по
поводу того (как это ни странно), что железная дорога сожгла окружающие леса
[Vaughan v. Taff Vale Railway Co. 3 H. and N. 743 (Ex. 1858) and 5 H. and N.
679 (Ex. 1860)], и закон этот не был изменен (за вычетом одного исключения) за
столетие железнодорожного законодательства, в том числе после национализации.
Если мы истолкуем пример Пигу о "невозмещении ущерба, причиняемого окружающим
лесам искрами паровоза", буквально и предположим, что он относится к периоду
после 1905 г., тогда ясно, что причина невозмещения ущерба в том, что он
превышал величину в 100 ф. ст. (в первом издании "Экономической теории
благосостояния") или 200 ф. ст. (в более поздних изданиях), или что владелец
леса не смог оповестить компанию письменно в течение 7 дней после пожара, или
что он не отослал подробное описание ущерба в письменном виде в течение 21
дня. В реальном же мире пример Пигу мог возникнуть только в результате
обдуманного выбора законодателя. Нелегко, конечно, вообразить сооружение
железной дороги в естественном состоянии. Ближе всего к этому, видимо,
железная дорога, которая использует паровые машины "без выраженного законного
позволения властей". Но в этом случае железная дорога должна будет возместить
ущерб тем, чей лес она сожгла. Иными словами, компенсация была бы уплачена как
раз при отсутствии действий правительства. Ситуация, при которой компенсация
не будет выплачиваться, может возникнуть только в результате действий
правительства. Странно, что Пигу, который явно считал желательным возмещение
ущерба, выбрал как раз этот пример для демонстрации того, как можно с помощью
"действия государства улучшить "естественные" тенденции".
Похоже, что Пигу искаженно понимал ситуацию. Но представляется также возможным
и то, что он впал в заблуждение в ходе экономического анализа. Не так уж
желательно, чтобы железные дороги были обязаны компенсировать причиненный
паровозными искрами ущерб от огня. Нет нужды показывать здесь, что если бы
железные дороги могли заключать сделки с каждым, чья собственность прилегает к
железной дороге, и не существовало бы издержек по заключению таких сделок, не
имело бы значения, должны ли железные дороги отвечать за ущерб от пожаров или
нет. Этот вопрос подробно разобран в предыдущих разделах. Проблема в том,
желательно ли, чтобы железные дороги были обязаны возмещать ущерб в условиях,
когда издержки по заключению такого рода сделок чрезмерно велики. Пигу явно
считал желательным принудить железные дороги к выплате компенсации, и несложно
восстановить аргументацию, которая привела его к этому заключению.
Предположим, что железная дорога должна решить: пустить дополнительный поезд,
увеличить скорость уже существующего или установить на паровозе искрогаситель.
Если бы железная дорога не должна была отвечать за причиненный ущерб, тогда,
принимая это решение, она не включила бы в издержки возрастание опасности от
того, что пущен новый поезд, или пущен более быстрый поезд, или она не сумела
установить искрогаситель. Это источник несовпадения чистого частного и чистого
общественного продуктов. Из-за этого несовпадения железная дорога выбирает
решения, понижающие ценность всего производства, -- чего она не сделала бы,
если бы должна была возмещать ущерб. Это может быть показано на арифметическом
примере.
Представим железную дорогу, которая не возмещает ущерб от пожаров, причиненных
паровозными искрами, и которая ежедневно по некоей линии гоняет два поезда.
Предположим, что один поезд в день позволяет железной дороге оказывать услуги
ценностью 150 долл. в год, а два поезда в день позволяют оказывать услуги
ценностью 250 долл. в год. Далее предположим, что издержки на эксплуатацию
одного поезда равны 50 долл. в год, а двух поездов -- 100 долл. в год. В
условиях совершенной конкуренции издержки равны сокращению ценности
производства, где бы то ни было, если это сокращение имеет причиной
привлечение дополнительных факторов производства железной дорогой. Ясно, что
железная дорога сочтет прибыльным для себя гонять по два поезда в день. Но
предположим, что один поезд в день будет уничтожать огнем (в среднем за год)
посевы ценностью в 60 долл., а два поезда в день вызовут уничтожение посевов
на 120 долл. В этих условиях эксплуатация одного поезда в день поднимает
ценность общего производства. Второй поезд позволит железной дороге выполнять
за год дополнительных услуг на 100 долл. Но сокращение ценности производства в
других местах составит 110 долл. в год: 50 долл. в результате привлечения
дополнительных факторов производства и 60 долл. в результате уничтожения
посевов. Поскольку было бы лучше, чтобы второго поезда не было, (а он не был
бы пущен в случае, если бы железная дорога была обязана возмещать ущерб),
тогда вывод, что железная дорога должна быть ответственной за причиняемый ею
ущерб, выглядит неотразимым. Бесспорно, именно такого типа логика лежит в
основе позиции Пигу.
Вывод, что лучше бы, если бы второй поезд не был пущен, вполне верен. Вывод о
желательности того, чтобы железная дорога несла ответственность за причиняемый
ею ущерб, ложен. Изменим предположения относительно правила об
ответственности. Предположим, что железная дорога ответственна за ущерб от
пожаров, вызываемых паровозными искрами, фермер, земли которого прилегают к
железной дороге, оказывается в таком положении, что, если его посевы будут
сожжены пожаром из-за железной дороги, он получит рыночную цену от железной
дороги; но если его урожай ничто не повредит, он получит ту же рыночную цену
после продажи. Ему становится все равно, сожжет ли огонь его посевы или нет.
Положение совершенно иное, когда железная дорога не обязана возмещать ущерб.
Любой вызванный паровозными искрами пожар и потеря урожая сократят доходы
фермера. В силу этого он будет изымать из обработки все участки земли, для
которых вероятный ущерб больше, чем чистый доход (подробное объяснение причин
см. в разделе III). Значит, переход от ситуации, когда железные дороги не
отвечают за ущерб, к такой, когда они отвечают, скорее всего, приведет к тому,
что больше земель, примыкающих к железной дороге, войдет в эксплуатацию. И,
конечно же, это приведет к тому, что объем посевов, уничтожаемых пожарами от
паровозных искр, также возрастет.
Вернемся к нашему арифметическому примеру. Предположим, что с изменением
правил об ответственности за ущерб произошло удвоение площади посевов,
уничтожаемых "железнодорожными" пожарами. При одном поезде в день будет
уничтожаться посевов на 120 долл. в год, а при двух поездах в день -- на 240
долл. Мы уже видели, что было бы невыгодно держать второй поезд даже при
годовой компенсации за ущерб в 60 долл. При годовом ущербе в 120 долл. убытки
от эксплуатации второго поезда будут на 60 долл. больше. Вернемся еще раз к
первому поезду. Ценность транспортных услуг этого поезда равна 150 долл.
Издержки эксплуатации поезда равны 50 долл. При этом железной дороге придется
уплатить в виде компенсации за ущерб 120 долл. Отсюда следует, что
эксплуатация никакого поезда не даст прибыли. С цифрами нашего примера мы
пришли к следующему: если железная дорога не ответственна за ущерб от пожаров,
она будет гонять по два поезда в день; если железная дорога должна возмещать
ущерб от пожаров, она прекратит эксплуатацию поездов. Означает ли это, что
лучше, чтобы не было вообще железной дороги? Для ответа на этот вопрос нужно
рассмотреть, что случится с ценностью совокупного продукта, в случае
освобождения железной дороги от возмещения ущерба от пожаров, когда она
возобновит эксплуатацию двух поездов в день.
Работа железной дороги позволит ежегодно совершать перевозок на 250 долл. Это
также означает привлечение факторов производства, которые сократят ценность
производства в других местах на 100 долл. Более того, это означает также
ежегодное разрушение посевов ценностью в 120 долл. Возникновение железной
дороги ведет также к выводу некоторых земель из обработки. Поскольку мы знаем,
что при обработке этих земель ущерб от уничтожения посевов огнем составил бы
120 долл., и поскольку маловероятно, чтобы пожары уничтожали все посевы на
этой земле, кажется разумным предположение, что общая ценность урожаев,
собираемых с этих земель, выше этой величины. Предположим, что их ценность
равна 160 долл. Но отказ от обработки земель освободит факторы производства
для привлечения в другое место. Сколько мы знаем, в результате в этом другом
месте ценность производства вырастет меньше, чем на 160 долл. Предположим, что
рост составит 150 долл. Тогда доход от эксплуатации железной дороги будет 250
долл. (ценность транспортных услуг) минус 100 долл. (издержки на факторы
производства) минус 120 долл. (ценность посевов, уничтоженных... огнем) минус
160 долл. (уменьшение ценности урожая из-за вывода земель из обработки) плюс
150 долл. (ценность производства там, где будут вовлечены в работу
высвобожденные факторы производства). В целом эксплуатация железной дороги
увеличит ценность всего производства на 20 долл. При этих численных значениях
ясно, что лучше, чтобы железная дорога не была ответственна за причиняемый ею
ущерб, что позволит прибыльно ее эксплуатировать. Конечно, можно изменить
числа так, что выявятся другие ситуации, в которых окажется желательным, чтобы
железная дорога была ответственной за ущерб. Этого достаточно для моей цели,
которая заключалась в демонстрации того, что с экономической точки зрения
ситуация, в которой наличествует "неоплаченный ущерб лесным насаждениям от
паровозных искр", вовсе не обязательно нежелательна. Ее приемлемость
определяется конкретными обстоятельствами.
Как же получилось, что анализ Пигу дал ложный результат? Причина в том, что
Пигу, похоже, не заметил, что его анализ имеет дело с совершенно иным
вопросом. Сам по себе анализ верен. Но Пигу совершенно незаконным способом
пришел к своим выводам. Ведь вопрос не в том, нужно ли пускать дополнительный
поезд, или более быстрый поезд, или установить искрогасители; вопрос состоит в
том, желательно ли иметь систему, в которой железные дороги обязаны возмещать
ущерб от причиненных ими пожаров, или лучше такая, где железные дороги не
обязаны компенсировать ущерб. Когда экономист сравнивает альтернативные
правовые условия хозяйствования (social arrangements), разумно сравнивать
совокупный социальный продукт, создаваемый при различных правовых условиях.
Сравнение частного и общественного продуктов здесь не годится. Простой пример
демонстрирует это. Вообразим небольшой город, в котором установлены светофоры.
Водитель подъезжает к перекрестку и останавливается на красный свет. Нет
машин, которые бы двигались наперерез. Если бы водитель проигнорировал красный
свет, аварии не случилось бы, а общий продукт увеличился бы, так как водитель
раньше прибыл бы к месту назначения. Почему же он не поступил так? Причина в
том, что если бы он проигнорировал красный свет, то был бы оштрафован. Частный
продукт от пересечения улицы меньше, чем общественный продукт. Следует ли
отсюда заключить, что общий продукт был бы большим, если бы не было штрафов за
неподчинение дорожным сигналам? Пигувианский анализ показывает, что можно
вообразить лучшие миры, чем тот, в котором мы живем. Но проблема в том, чтобы
изобрести практические условия хозяйствования, которые бы исправили недостатки
в одной части системы без того, чтобы породить куда худший ущерб в других
частях.
Я достаточно подробно проанализировал один пример расхождения между частным и
общественным продуктами, и я не намерен и дальше исследовать аналитическую
систему Пигу. Но основное рассмотрение проблемы, которой посвящена эта статья,
содержится в том разделе главы IX части II, где разбирается второй случай
расхождения, и не лишено интереса, как именно Пигу развивает аргументы.
Принадлежащее Пигу определение этого второго случая расхождения цитировалось в
начале указанного раздела. Пигу говорит о различии между ситуацией, когда
некто оказывает услуги, за которые он не получает вознаграждения, и той, когда
некто терпит ущерб и при этом не получает компенсации. Наше внимание,
естественно, привлекает второй случай. Достаточно поразительно, что, как
обратил мое внимание франческо форте, проблема дымовой трубы -- "избитый"
[Robertson Dennis, Lectures on Economic Principles, Vol. 1, London: Staples
Press, 1957, p. 162] или "школьный пример" [Mishan E. J., The Meaning of
Efficiency in Economics // The Bankers Magazine 189, June 1960, p. 482] для
второго случая -- используется Пигу как пример первого случая (неоплаченные
услуги) и никогда не упоминается, по крайней мере в явном виде, в связи со
вторым случаем [Pigou, Op. cit., p. 184 (Пигу, Указ. соч., с. 252)]. Пигу
указывает, что фабриканты, которые расходуют средства, чтобы их трубы не
дымили, оказывают услуги, за которые им не платят. Из того, что говорит далее
в этой главе Пигу, следует, что фабриканту с дымящей трубой следует давать
премии за установление дымоулавливающих устройств. Большинство современных
экономистов предложили бы обложить налогом владельца дымящей трубы. Кажется
досадным, что экономисты (за исключением форте) не обратили внимания на эту
особенность толкования Пигу: ведь осознание того, что к проблеме можно
подходить с любой из этих позиций, могло бы помочь ясному признанию обоюдного
ее характера.
При обсуждении второго случая (причинение ущерба без выплаты компенсации),
Пигу говорит, что оно имеет место, "когда владелец участка, расположенного в
жилом квартале, строит там фабрику, тем самым разрушая красоту пейзажа; когда
он возводит на своем участке здание, затеняющее расположенные рядом дома или
(если здание возводится в густонаселенном районе) не оставляющее людям места
для отдыха, что вредит их здоровью и снижает производительность их труда"
[Ibid., p. 185--186 (там же, с. 253)]. Пигу, конечно же, совершенно прав,
когда описывает такие действия, как "невозмещенный ущерб". Но он неправ,
называя эти действия "антисоциальными". [Ibid., p. 186, n. 1. Подобные
неосновательные суждения встречаются и в лекции Пигу "Some Aspects of the
Housing Problems" (Rowntree B. S. and Pigou A. C., Lectures on Housing,
Manchester University Press, 1914).] Они могут быть и такими, но могут и не
быть. Необходимо взвесить ущерб и выгоду от этих действий. Ничто не может быть
более "антисоциальным", чем противодействие любым действиям только потому, что
они вредят кому-либо.
Пример, с которого Пигу начинает рассмотрение "невозмещенного ущерба", -- это
не дымовая труба, а кролики, опустошающие посевы: "... Мы имеем пример
непреднамеренного и неоплачиваемого ущерба в тех случаях, когда охрана дичи
одним землевладельцем ведет к потраве соседских посевов размножившимися
кроликами..." Этот пример представляет экстраординарный интерес, и не столько
потому, что экономический анализ в данном случае как-нибудь существенно
отличается от анализа иных ситуаций, но в силу особенностей правового
регулирования, а также потому, что этот случай позволяет понять, какую роль
способна играть экономическая теория в том, что представляет собой чисто
юридический вопрос о разграничении прав.
Проблема правовой ответственности за действия кроликов является частью более
общей проблемы ответственности за животных. [Williams Glanville L., Liability
for Animals -- An Account of the Development and Present Law of Tortious
Liability for Animals, Distress Damage Peasant and the Duty to Fence, in Great
Britain, Northern Ireland and the Common-law Dominions. Cambridge, Eng.:
Cambridge University Press, 1939. Часть 4 (The Action of Nuisance, in Relation
to Liability for Animals, p. 236--262) особенно полезна для нашего
рассмотрения. Именно здесь на с. 238--247 рассматривается ответственность за
действия кроликов. Я не знаю, насколько далеко обычное право в США в части
ответственности за поведение животных отошло от положений английского права. В
некоторых западных штатах США английское обычное право относительно
обязанности огораживать землю не соблюдалось отчасти потому, что "наличие
обширных неочищенных земель сделало возможными решения о свободном выпасе
скота" (с. 227). Это хороший пример того, как разные внешние обстоятельства
делают экономически желательным изменение юридических правил по разграничению
прав.] Мне придется, хоть и неохотно, ограничиться случаем кроликов. Судебные
хроники впервые упоминают о кроликах в связи с отношениями между помещиком и
арендаторами, поскольку с XIII в. стало обычным, что помещик позволял им
держать кроликов ради мяса и шкуры. Но в 1507 г. в процессе Боулстона помещик
предъявил иск соседу-землевладельцу, обвиняя его в том, что ответчик наделал
кроличьих нор, и кролики размножились и уничтожили урожай истца. Иск не был
удовлетворен на том основании, что
"... как только кролики попадали на его землю, он мог убивать их, поскольку
кролики являются дикими животными, и тот, кто настроил норы, не является их
собственником, и он не может быть наказан за ущерб, причиненный кроликами,
которые ему не принадлежали, и которых можно законно убивать" [Coke (vol. 3)
104 b. 77 Eng. Rep., 216, 217].

Поскольку процесс Боулстона имел значение нормативного -- в 1919 г. Дж. Брей
утверждал, что он не знает о случаях, когда бы это решение было оспорено или
сочтено недействительным [Steam v. Prentice Bros. Ltd. (1919) 1 K. B., 395,
397], -- приведенный Пигу пример с кроликами, несомненно, представлял собой
нормативную правовую позицию в тот период, когда "Экономическая теория
благосостояния" была написана. [Я не исследовал новейшие прецеденты.
Законодательные акты так же модифицировали правовую позицию.] И в этом случае
недалеко от истины утверждение, что положение дел, которое описывает Пигу,
возникло в силу отсутствия правительственного вмешательства (по крайней мере,
в форме законодательных актов) и было результатом "естественных" тенденций.
Тем не менее, решение по делу Боулстона представляет собой правовой курьез, и
Вильяме не скрывает своего отвращения к этому решению:
"Концепция об ответственности за причинение неприятностей, будучи основанной
на собственности, явно является результатом неверного применения случая, когда
скот забредает на чужую территорию, и противоречит как закону, так и
средневековым правилам о создании помех водой, дымом или нечистотами (on the
escape of water, smoke and filth)... Условием сколь нибудь удовлетворительного
разрешения вопроса является окончательный отказ от вредной доктрины, созданной
решением по делу Боулстона... Как только этот случай перестанет
рассматриваться в качестве прецедента, откроется возможность для рационального
толкования всего вопроса, чтобы восстановить соответствие с принципами,
господствующими в других областях закона о нарушениях покоя и порядка"
[Williams, Op. cit., p. 242, 258].

Судьи, принимавшие решение по делу Боулстона, конечно же, понимали, что их
подход отличен от того, который принят при рассмотрении дел о нарушениях покоя
и порядка:
"Это дело не схоже с такими, где речь идет об устройстве печи для обжига
извести, красильни или чего-то подобного; ведь там неудобства создаются в
результате действия сторон, осуществляющих действие; но здесь не так, потому
что кролики сами приходят на землю истца и он может брать их, когда они на его
земле, и использовать к своей выгоде" [Boulston v. Hardy, Cro Eliz., 547, 548,
77 Eng. Rep. 216].

Вильямc комментирует:
"Опять высказывается атавистическая идея, что виновны животные, а не
землевладелец. Конечно же, нельзя счесть разумным введение такого подхода в
современный закон о нарушениях покоя и порядка. Если А строит дом или сажает
дерево так, что дождь стекает или капает на землю В, это действие совершает А,
и он здесь ответствен; но если А разводит на своей земле кроликов, так что они
совершают набеги на землю В, это действие совершают кролики, и А за него не
отвечает -- такова особенность разделения, вводимого решением по делу
Боулстона" [Williams, Op cit., p. 243].

Следует признать, что решение по делу Боулстона выглядит несколько необычным.
На человека можно возложить ответственность за неприятности, создаваемые дымом
или противным запахом, без принятия решения о том, что он является
собственником дыма или запаха. И правило, использованное в деле Боулстона, не
всегда соблюдалось в случаях с другими животными. Например, в процессе Бланд
против Йетса [Bland v. Yates, 58 Sol. J. 612 (1913--1914)] было решено, что
можно в судебном порядке запретить содержание необычного и чрезмерного запаса
навоза, в котором разводятся мухи и заполоняют соседский дом. Вопрос о том,
кому принадлежат мухи, не поднимался. Экономист не захотел бы оспаривать это,
потому что юридические препирательства порой выглядят несколько странно. Но
есть весомые экономические причины в поддержку идеи Вильямса, что проблема
ответственности за животных (в особенности за кроликов) должна толковаться в
рамках обычного закона о нарушениях покоя и порядка. Причина не в том, что
ответственность за ущерб несет только тот, который дает приют кроликам; тот,
урожай которого пропал, также ответствен. А учитывая то, что издержки рыночных
трансакций делают перераспределение прав невозможным до тех пор, пока мы не
узнаем конкретных обстоятельств, мы не можем сказать, желательно или нет
возложение ответственности за ущерб, причиняемый кроликами соседям, на того,
кто дает им приют. Против решения в деле Боулстона сказать можно лишь то, что
оно не позволяет никогда возложить ответственность на покровителя кроликов.
Оно закрепляет ответственность за одной стороной, а это так же нежелательно с
экономической точки зрения, как и постоянное возложение ответственности на
другую сторону, так чтобы покровитель кроликов был всегда ответствен. Но, как
мы видели в разделе VII, закон о нарушении покоя и порядка, как он применяется
судами, гибок и дает возможность сопоставлять полезности действия и
причиняемый им ущерб. Как говорит Вильямc: "Все законы о нарушениях покоя и
порядка представляют собой попытку совместить и найти компромисс между
противоположными интересами..." [Willams, Op. cit., p. 259]. Введение проблемы
кроликов в рамки обычного права о нарушениях покоя и порядка не приведет к
неизбежному возложению ответственности за ущерб, причиненный кроликами, на
того, кто им покровительствует. Это вовсе не значит, что единственной задачей
судов в таких случаях является сопоставление полезности действия и наносимого
им ущерба. Не следует ожидать и того, что решения судов на основе такого
сопоставления всегда будут верными. Но если только суд не действует уж очень
глупо, обычные законы о нарушениях покоя и порядка дадут, скорее всего, более
удовлетворительные результаты, чем применение жесткого правила. Приводимое
Пигу дело о нашествии кроликов дает превосходный пример взаимозависимости
проблем экономики и права, хотя разумная политика, весьма вероятно, окажется
совсем не такой, как это представлялось Пигу.
Пигу допускает одно исключение в выводе, что в примере с кроликами частный и
общественный продукты не совпадают. Он добавляет, что это так, "если только
... оба участника конфликта не состоят в отношениях арендодателя и арендатора,
так что компенсация может быть включена в величину арендной платы" [Pigou, Op.
cit., p. 185]. Такой вывод довольно удивителен, поскольку у Пигу первая группа
несовпадений частного и общественного продуктов связана в основном с
трудностями заключения удовлетворительного контракта между арендатором и
арендодателем. В действительности-то все более поздние дела, связанные с
проблемой кроликов, которые цитирует Вильяме, состояли в спорах между
землевладельцем и нанимателями по поводу права охоты [Williams, Op. cit., p.
244--247]. Пигу, похоже, делает различие между случаем, когда контракт
невозможен (вторая группа), и случаем, когда контракт неудовлетворителен
(первая группа). Поэтому-то он и говорит, что вторую группу расхождений между
частным и общественным продуктами
"невозможно уменьшить (подобно соответствующим расхождениям, обусловленным
владением на правах аренды) за счет изменения договорных отношений между
сторонами, поскольку расхождения данного вида возникают при предоставлении
услуги (или нанесении ущерба) иным лицам, а не участникам договора" [Pigou,
Op. cit., p. 192 (там же, с. 259)].

Но причина того, что некоторые виды деятельности не могут охватываться
контрактами, та же самая, что и причина того, что некоторые контракты в общем
случае являются неудовлетворительными -- слишком велики издержки на правильную
постановку дела. На деле оба случая просто идентичны, поскольку
неудовлетворительность контрактов связана с тем, что они не охватывают
некоторых видов деятельности. Трудно понять, как повлияло на основные
аргументы Пигу обсуждение первой группы расхождений. Он показывает, что при
некоторых обстоятельствах контрактные отношения между землевладельцем и
нанимателем могут привести к расхождению между частным и общественным
продуктами [Ibid., p. 174--175]. Но далее он же показывает, что контроль
арендной платы и принудительные правительственные схемы компенсации также
порождают расхождения [Ibid., p. 177--183]. Более того, он показывает, что,
когда правительство оказывается в сходной позиции по отношению к частному
землевладельцу, например, когда оно дает привилегию фирме, занятой в
коммунальном обслуживании, возникают те же самые трудности, как и в случае с
частными лицами [Ibid., p. 175--177]. Дискуссия очень интересная, но я так и
не смог выяснить, какие же выводы относительно экономической политики Пигу
хотел бы предложить (если он вообще что-то хотел предложить).
Подход Пигу к проблемам, которые рассматриваются в этой статье, отличается
крайней уклончивостью, и попытки интерпретировать его взгляды представляют
почти непреодолимые трудности. В силу этого невозможно с уверенностью
утверждать, что нам удалось действительно понять, что же именно имел в виду
Пигу. И трудно спорить с выводом, при всей исключительности такого суждения
относительно экономиста такого ранга, как Пигу, что основным источником этой
неясности позиций является то, что Пигу не продумал ее до конца.
IX. Пигувианская традиция
СТРАННО, что учение столь ошибочное, как то, которое развил Пигу, приобрело
такую влиятельность, хотя, пожалуй, частью успеха оно обязано нечеткому
изложению. Будучи неясным, оно никогда не было явно ошибочным. Любопытно, что
туманность источника не помешала возникновению вполне отчетливой устной
традиции. То, чему, по мнению экономистов, они научились у Пигу, и чему они
учат своих студентов, и что я именую пигувианской традицией, отличается вполне
достаточной ясностью. Я намерен показать неадекватность пигувианской традиции,
которую вижу в том, что и анализ, и политические выводы, ею предлагаемые --
неверны.
Я не намерен подкреплять свою точку зрения множеством ссылок на литературу.
Частично и избегаю этого потому, что толкования в имеющейся литературе, как
правило, весьма фрагментарны и зачастую не содержат ничего, кроме ссылки на
Пигу и нескольких поясняющих фраз, так что детальный анализ этих высказываний
просто ничего бы не дал. Но главная причина отсутствия ссылок в том, что
доктрина, хотя и основанная на работе Пигу, является развитием устной
традиции. Экономисты, с которыми я обсуждал эти проблемы, выказали единодушие
мнений просто поразительное, учитывая скудость внимания к этому вопросу в
литературе. Нет сомнения, что есть экономисты, которые держатся иной точки
зрения, но они наверняка являют собой решительное меньшинство в нашей
профессии.
Подходом к рассматриваемой проблеме будет анализ ценности материального
производства. Частный продукт представляет собой ценность дополнительного
продукта, возникшего в результате определенной деловой активности.
Общественный продукт равен частному продукту за минусом падения производства
где-либо еще, за что данный бизнес не платит компенсации. Так, если в бизнесе
для производства определенного продукта ценностью в 105 долл. используются 10
единиц фактора (и никаких других факторов); и владелец этого фактора не
получает компенсации за их использование, поскольку не может этому помешать;
и эти 10 единиц фактора при наилучшем альтернативном использовании принесут
продуктов на 100 долл., тогда общественный продукт равен 105 долл. минус 100
долл., т. е. 5 долл. Если теперь бизнес платит за одну единицу фактора и ее
ценность равна ценности предельного продукта, тогда общественный продукт
увеличивается до 15 долл. Если оплачиваются две единицы, общественный продукт
увеличивается до 25 долл. и т. д., пока он не станет равен 105 долл., после
того как будут оплачены все единицы. Несложно понять, почему все экономисты с
готовностью приняли эту довольно странную процедуру. Анализ сосредоточен на
решениях отдельного бизнеса, и поскольку издержки использования определенных
ресурсов не приняты во внимание, поступления уменьшены на ту же величину. Но
ведь это означает, что ценность общественного продукта не имеет общественной
значимости в любом случае. Мне кажется, что лучше использовать концепцию
альтернативных издержек и подойти к проблеме через сравнение ценности
продукта, приносимого факторами при альтернативном использовании или при
альтернативных социальных установлениях. Основное преимущество ценовой системы
в том, что она ведет к использованию факторов там, где ценность создаваемого с
их участием продукта оказывается наибольшей или где она влечет меньшие
издержки, чем альтернативные системы (я оставляю в стороне то, что ценовая
система также облегчает проблему перераспределения дохода). Но если бы в силу
некой Богом данной естественной гармонии факторы попадали туда, где они
участвуют в создании продукта наибольшей ценности, без посредства ценовой
системы и, следовательно, не было бы никакого возмещения, для меня это стало
бы скорее источником изумления, но не причиной уныния.
Определение общественного продукта подозрительно, но это не означает, что
получаемые в результате анализа выводы для политики с необходимостью ложны.
Впрочем, подход, который отвлекает внимание от основных вопросов, сопряжен с
опасностями, и нет сомнений, что именно в этом причина некоторых ошибок
господствующей доктрины. Вера в то, что бизнес, являющийся причиной вредных
эффектов, должен быть принужден к возмещению ущерба (что было подробнейшим
образом обсуждено в разделе VIII в связи со ссылкой Пигу на паровозные искры),
несомненно, является результатом отказа от сравнения всего продукта, который
может быть получен при альтернативных социальных установлениях.
Ту же ошибку находим в предположении, что проблему вредных последствий нужно
решать с использованием налогов или поощрений. Пигу явно делает упор на этом
решении, хотя, как обычно, его высказывания недостаточно детальны и
сопровождаются оговорками [Ibid., p. 192--194, 381; см. также: Pigou А. С., A
Study in Public Finance, London: Macmillan & Co., 1947, p. 94--100].
Современные экономисты склонны мыслить исключительно в терминах налогов и при
этом очень конкретно. Налог должен быть равен наносимому ущербу, а значит,
должен зависеть от величины вредных последствий. Поскольку никто не говорит,
что поступления от налогов должны идти тем, кто страдает от ущерба, это совсем
не то же самое решение, которое предполагает принуждение бизнеса к возмещению
ущерба именно тем, кто пострадал от ущерба, хотя экономисты в целом, кажется,
просто не заметили этого и склонны рассматривать эти два решения как
идентичные.
Предположим, что в районе, где прежде не было источников дыма, появилась
фабрика, причиняющая дымом ущерб на 100 долл. в год. Предположим, что принято
налоговое решение и что владелец фабрики платит ежегодно по 100 долл. до тех
пор, пока его фабрика дымит. Предположим далее, что есть некое устраняющее дым
устройство, годовые издержки на которое равны 90 долл. В этих условиях такое
устройство будет, конечно, установлена. Расходуя 90 долл., владелец фабрики
избежит расходов в 100 долл. и будет иметь ежегодно на 10 долл. больше. Однако
достигнутое положение может и не быть оптимальным. Предположим, что несущие
ущерб могут перебраться в другое место или принять какие-либо иные меры
предосторожности, и это им обойдется в 40 долл. или будет эквивалентно потерям
годового дохода на ту же величину. Тогда, если фабрика будет по-прежнему
дымить, а окрестные жители куда-нибудь переедут или как-либо иначе
приспособятся к этому, ценность производства увеличится на 50 долл. Если уж
нужно, чтобы владелец фабрики платил налог, равный причиняемому ущербу, то
явно желательно учредить двойную налоговую систему и заставить обитателей
этого района платить столько же, сколько дополнительно платит владелец фабрики
(или потребители его продукции) для предотвращения ущерба. При таких условиях
люди не останутся в этом районе или примут другие меры для предотвращения
ущерба, если издержки на это окажутся меньшими, чем издержки предпринимателя
на предотвращение ущерба (цель производителя, разумеется, не столько в
уменьшении ущерба, сколько в сокращении налоговых платежей). Налоговая
система, ограниченная налогом на производителя за причиняемый ущерб, поведет к
несправедливому возрастанию издержек на предотвращение ущерба. Этого можно
было бы, конечно, избежать, если бы можно было обложить налогом не причиняемый
ущерб, а падение ценности производства (в широчайшем его понимании), имеющее
причиной эмиссию дыма. Но для этого требуется детальное знание индивидуальных
предпочтений, и я не в силах вообразить, как можно собрать данные, необходимые
для такой системы налогов. В самом деле, предложение бороться с загрязнением
воздуха и иными подобными проблемами с помощью налогов изобилует трудностями:
проблема калькуляции, различие между средним и предельным ущербом,
относительная величина ущерба для различных объектов собственности, и т. д.
Нет нужды исследовать здесь эти проблемы. Для моих целей достаточно показать,
что, даже если налог в точности равен ущербу для соседней собственности от
выброса каждого дополнительного клуба дыма, вовсе не обязательно, что этот
налог приведет к созданию оптимальных условий. Чем больше людей или деловых
организаций оказываются в радиусе распространения дымового загрязнения, тем
больше ущерб от данного источника дыма. Соответственно и налог будет расти
вместе с ростом числа испытывающих ущерб. Это поведет к сокращению ценности
продукта, производимого занятыми на фабрике факторами: либо потому, что
сокращение производства под тяжестью налогов поведет к использованию факторов
где-либо еще и менее ценными способами, либо потому, что факторы будут
отвлечены на производство средств для сокращения выбросов дыма. Но люди,
решающие поселиться в окрестностях фабрики, не учтут этого падения ценности
производства, которое имеет причиной их присутствие. Эта неспособность учесть
издержки, возлагаемые на других, сравнима с действиями владельца фабрики,
который не учитывает ущерб, наносимый выбросами дыма. В отсутствие налога в
окрестностях фабрики может оказаться слишком много дыма и слишком мало
жителей; но при наличии налога дыма может оказаться слишком мало, а жителей
слишком много. Нет причин предполагать, что какой-либо из этих исходов
непременно предпочтительней другого.
Нет нужды пространно рассматривать сходные ошибки, скрытые в предположении,
что дымящие фабрики следует с помощью зонального планирования удалить из тех
районов, где дым порождает вредные эффекты. Если перемещение фабрики приводит
к сокращению производства, это, конечно же, следует учитывать и сопоставлять с
ущербом от того, что фабрика останется на прежнем месте. Целью такого
регулирования должно быть не устранение дымового загрязнения, но, скорее,
обеспечение его оптимального уровня, т. е. такого, который максимизирует
ценность производства.
X. Изменение подхода
Я УВЕРЕН, что неспособность экономистов прийти к верным выводам в трактовке
вредных эффектов нельзя приписать только отдельным промахам анализа.
Современный подход к проблеме экономической теории благосостояния страдает
фундаментальными дефектами. Необходимо изменение подхода. Анализ в терминах
расхождения между частным и общественным продуктами концентрирует внимание на
отдельных недостатках системы и питает убеждение, что любые меры, устраняющие
недостатки, непременно желательны. Внимание тем самым отвлечено от других
изменений в системе, которые с необходимостью сопутствуют корректирующим мерам
и которые могут порождать ущерб больший, чем исходные недостатки. В предыдущих
разделах данной статьи мы видели много примеров этого. Но совсем не
обязательно подходить к проблеме именно так. Экономисты, изучающие проблемы
фирмы, обычно подходят к делу с позиций альтернативных издержек и сравнивают
доход, получаемый при данной комбинации факторов, с возможностями
альтернативной организации дела. Представляется желательным использовать
схожий подход при разработке вопросов экономической политики и сравнивать
полный продукт, получаемый при альтернативных социальных установлениях. В этой
статье анализ был ограничен, как и обычно, в этом разделе экономической
теории, сравнением ценности производства, как она измеряется рынком. Но,
конечно же, желательно, чтобы выбор между различными социальными
установлениями, имеющий целью решение экономических проблем, велся с
привлечением более широких понятий и чтобы во внимание принимался общий эффект
использования этих альтернативных установлении во всех сферах жизни. Как часто
подчеркивал Фрэнк Г. Найт, проблемы экономической теории благосостояния должны
в конечном итоге вылиться в исследование эстетики и морали.
Другой чертой обычного подхода к проблемам, которые рассматривались в этой
статье, является то, что анализ ведется в терминах сравнения между состоянием
laissez faire и неким идеальным миром. Этот подход неизбежно приводит к
расплывчатости мысли, поскольку характер сравниваемых альтернатив всегда
остается неясным. Существуют ли денежная, правовая и политическая системы в
состоянии laissez faire, и если да, то, что они такое? А в идеальном мире --
будут ли там денежная, правовая и политическая системы, а если да, то каковы
они будут? Ответы на все эти вопросы покрыты тайной, и каждый волен делать
любые выводы. На самом деле совсем не нужен анализ, чтобы показать, что
идеальный мир лучше, чем состояние laissez faire, если только определения
того, что есть идеальный мир и что есть состояние laissez faire, не окажутся
идентичными. Но все эти рассуждения не имеют значения для экономической
политики, поскольку, как бы мы ни воображали себе идеальный мир, ясно, что мы
еще не знаем, как попасть туда отсюда, где мы есть. Представляется, что лучшим
подходом было бы начать анализ с ситуации, приблизительной похожей на реально
существующую, чтобы изучить воздействие предлагаемых изменений политики и
попытаться решить, будет ли новая ситуация в целом лучше или хуже, чем
исходная. При таком подходе политические предложения будут иметь некоторое
отношение к реальной ситуации.
Конечная причина неспособности развить теорию, пригодную для решения проблемы
вредных последствий, -- ложное понятие фактора производства. Обычно он
мыслится как нечто вещественное, что бизнесмен приобретает и использует (акр
земли, тонна удобрений), а не как право выполнять определенные (физические)
действия. Мы можем говорить о человеке, который владеет землей и использует ее
как фактор производства, но ведь на самом деле землевладельцу принадлежит
право выполнять предписанный набор действий. Права землевладельца не
беспредельны. Он не всегда даже может переместить землю в другое место,
например, пересыпать ее. И хотя ему может оказаться по силам не позволить
некоторым людям использовать "его" землю, относительно других это может
оказаться не так. Например, некоторые люди могут иметь право на пересечение
участка. Более того, землевладелец может быть в силах (либо нет) возвести
определенного типа постройки, или выращивать определенного типа растения, или
использовать определенные дренажные системы на этой земле. И это так не только
из-за правительственного регулирования. Это было бы точно также в условиях
обычного права, фактически это было бы так же при любой системе права.
Система, в которой права личности были бы неограниченными, была бы такой, в
которой не было бы приобретения прав.
Если о факторах производства мыслить как о правах, становится легче понять,
что право делать что-либо, имеющее вредные последствия (вроде дыма, шума,
вони, и т. д.), также является фактором производства. Мы можем использовать
кусок земли таким образом, чтобы не давать другим пересекать ее, или ставить
свою машину, или строить на ней свой дом, но точно так же мы можем
использованием ее лишать их вида на пейзаж, или тишины, или чистого воздуха.
Издержки осуществления прав (использования фактора производства) -- это всегда
убыток, сказывающийся где-либо еще как результат осуществления этого права:
невозможность пересечь участок земли, поставить машину, построить дом,
наслаждаться пейзажем, покоем и тишиной или дышать чистым воздухом.
Конечно, желательно, чтобы исполнялись только такие действия, выгода от
которых больше, чем потери. Но делая выбор между социальными установлениями, в
контексте которых принимаются индивидуальные решения, следует учитывать, что
изменение существующей системы, которое поведет к улучшению одних решений,
может одновременно ухудшить другие. Более того, мы должны учитывать издержки
функционирования различных социальных установлении (будь то рынок или
правительственное учреждение), так же как издержки перехода к новой системе.
Задумывая выбор между социальными системами, нам следует заботиться об общем
результате. Прежде всего, в этом и состоит то изменение подхода, которое я
предлагаю.



   Экономика организации отрасли: программа исследований

Перепечатано из Policy Issues and Research Opportunities in Industrial
Organization, ed. by Victor R. Fuchs. Vol. 3 of Economic Research:
Retrospective and Prospect, NBER General Series, щ 96. Cambridge: National
Bureau of Economic Research, 1972, p. 59--73. Copyright 1972 by The National
Bureau of Economic Research, Inc. All rights reserved.







ЗАТРУДНИТЕЛЬНОЕ дело -- представить доклад об экономике организации отрасли на
конференции, организованной Национальным бюро для празднования 50-летия его
служения экономической науке и обществу в целом. Бесспорно, что Национальное
бюро оказывало беспрецедентное -- и благотворное -- воздействие на наше
мышление и работу во многих областях экономической теории. Но Национальное
бюро -- и в этом источник моего смущения -- вело очень мало исследований,
непосредственно связанных с проблемой организации отрасли. Мне было бы нелегко
представить этот доклад, если бы не вера в то, что в будущем Национальное бюро
должно посвятить гораздо больше исследований экономике организации отрасли.
Ведь это исследования как раз того типа, которые Национальное бюро проводит
столь мастерски: тщательный сбор детальной информации и ее обработка для
выявления видов экономического поведения, что представляется мне самым важным
делом, если мы хотим достичь прогресса в понимании сил, определяющих
организацию промышленности. Хотя мне почти нечего сказать о работе
Национального бюро в прошлом, я надеюсь, что сегодня мое и другие выступления
подвигнут Национальное бюро к проведению такой обширной программы
исследований, что те из вас, кому выпадет удача праздновать столетний юбилей,
услышат хвалу в адрес Национального бюро за его достижения в области
исследований не делового цикла, а промышленной организации.
Пренебрежение вопросами промышленной организации не есть индивидуальная
особенность Национального бюро. Это преимущественно есть отражение общей
ориентации экономических исследований. В области промышленной организации в
настоящее время делается, сколько я знаю, чрезвычайно мало, поскольку работы
под этой рубрикой почти ничего нам не говорят об организации промышленности.
Вспомните, как Шерлок Холмс привлек внимание инспектора к "любопытному ночному
происшествию с собакой". Это вызвало комментарий инспектора: "Собака не лаяла
ночью". Холмс на это ответил: "Это и было самым любопытным". [В первоначально
опубликованном тексте я говорил, что этот обмен репликами состоялся между
Холмсом и доктором Ватсоном. На деле это был разговор между Холмсом и
инспектором Грегори в "Adventure of Silver Blaze" ("Серебряная лента"). Я в
долгу перед С. Литлчайлдом, обратившим мое внимание на эту непростительную
ошибку, которую я теперь исправил.] Я невольно вспоминаю этот разговор, когда
размышляю о нынешнем состоянии изучения промышленной организации.
Любопытно в теоретической трактовке проблем организации промышленности то, что
ее сейчас не существует. Мы все знаем, что имеется в виду под организацией
промышленности. Это описание того, как хозяйственная деятельность разделена
между фирмами. Как известно, некоторые фирмы осуществляют много разных видов
деятельности; у других круг деятельности резко ограничен. Некоторые фирмы
большие, другие -- малые. Некоторые фирмы интегрированы вертикально, другие --
нет. Это и есть организация промышленности, или, как ее обычно называют,
структура промышленности. Но из исследований промышленной организации хотелось
бы узнать, как промышленность организована сейчас и чем это отличается от
того, что было прежде; какие силы сотворили такую организацию промышленности и
как эти силы изменялись со временем; как повлияют предложения изменить --
через различные изменения законов -- формы промышленной организации. Это
направление, основательно поддержанное исследованиями того типа, которые
Национальное бюро столь хорошо проводит, позволит нам осознать ценность
действий и намерений по обновлению способов организации хозяйства.
Это описание организации промышленности, которое отражает традиционное
понимание предмета, страдает чрезмерной узостью, фирмы не являются
единственными организациями, осуществляющими хозяйственную деятельность. Не
считая ассоциаций разного рода и неприбыльных организаций (которые можно, тем
не менее, рассматривать как особого рода фирмы), существует большое число
правительственных учреждений, активных в экономической сфере, и многие из них
очень важны. Почти все, если не буквально все, виды экономической деятельности
правительства -- будь это полицейская служба, сбор отходов, предоставление
коммунальных услуг, образовательные учреждения или больницы -- осуществляются
также и фирмами (или другими аналогичными институтами). Нет сомнения, что
частью задачи по изучению промышленной организации должно быть описание
экономической деятельности правительственных учреждений, а также объяснение
причин, по которым экономическая деятельность делится между частными и
правительственными организациями именно так, как мы это видим. [Я хочу здесь
сослаться на неопубликованную статью Виктора Фьюкса "Заметки к теории
организации производства", которая исследует этот вопрос и делает ясной его
значимость (Fuchs Victor. Some Notes Toward a Theory of the Organization of
Production).]
Как сегодня толкуются эти вопросы? Я возьму для примера две из самых
авторитетных книг на эту тему: "Организацию промышленности" Стиглера и
"Промышленную организацию" Бейна. Стиглер в первой главе считает своим долгом
заявить: "Начнем эту книгу с наибольшей возможной прямотой, которую не легко
удержать: нет такого предмета, как промышленная организация. Учебные курсы с
таким названием нацелены на понимание структуры и поведения отраслей
(производителей благ и услуг) хозяйства. В этих курсах рассматриваются
распределение фирм по величине (одна или много, с высокой концентрацией или
нет), причины такого распределения по величине (прежде всего экономия на
масштабах производства), воздействие концентрации на конкуренцию, воздействие
конкуренции на цены, инвестиции, инновации и пр. Но ведь это и есть содержание
экономической теории -- теории цен или размещения ресурсов, которую теперь
часто называют неудачным термином микроэкономика". Отвечая на вопрос, зачем в
добавление к курсам по экономической теории нужны курсы по промышленной
организации, Стиглер приводит две причины. Первая: теоретические курсы очень
формальны и не могут включать результаты эмпирических измерений кривых
издержек, концентрации и т. п. Вторая: теоретические курсы не могут вторгаться
в область политики, особенно в вопросы антитрестовской политики и
регулирования; и, как формулирует сам Стиглер, "эту черную работу берет на
себя курс по промышленной организации" [Stigler George J., The Organization of
Industry; Homewood, Ill. Richard D. Irwin, 1968, p. 1].
Бейн сообщает нам, что общей темой его книги является "организация и
функционирование предпринимательского сектора капиталистической экономики". Он
характеризует свой подход как "внешний и поведенческий". Его интересует
"устройство среды, в которой действуют предприятия, и их поведение как
производителей, продавцов и покупателей, действующих " определенных условиях".
Он "особенно внимателен к относительному размаху конкурентных или
монополистических тенденций в различных отраслях или на разных рынках" [Bain
Joe S., Industrial Organization; N.Y.: John Wiley and Sons, 1968, vii]. На
самом деле Бейн написал своеобразную книгу о теории цен, в которой
рассматриваются такие вопросы, как влияние концентрации и значимость этих
предполагаемых влияний для антитрестовской политики. Бейн предполагает, что
интерес к тому, что фирма делает (внутрифирменные процессы), до известной
степени относится к науке управления, и он, похоже, связывает это с учением о
том, как следует управлять делом [Ibid.], хотя мне кажется, что вопрос этот
можно изучать, не предполагая таких целей. Понимание предмета Бейном (хотя,
конечно, не то, как он его разрабатывает) не слишком существенно отличается от
понимания Стиглера. В сущности оба -- и Бейн, и Стиглер -- рассматривают
исследование промышленной организации как прикладную теорию цен. Кейвз в своей
книге "Американская промышленность: структура, руководство, достижения"
выражает это даже с большей отчетливостью: "Задачей исследования "промышленной
организации" является соотнесение созданной экономистами теории цен с
реальными отраслями хозяйства" [Caves Richard, American Industry: Structure,
Conduct, Performance; Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1967, p. 14].
Экономика организации отрасли превратилась в изучение фирменной политики цен и
производства, особенно в олигополистической ситуации (что часто называют
изучением структуры рынка, хотя здесь нет ничего близкого к функциям рынка).
И, конечно, не имеет значения, что вообще не существует теории олигополии или,
что дает тот же результат, налицо слишком много теорий олигополии. Но
совершенно ясно, что за пределами этой проблемы, -- а я далек от
предположения, что эти вопросы не важны, -- работы современных экономистов в
области промышленной организации слишком узко подходят к предмету.
Так было не всегда. Если вы пойдете в библиотеку, то обнаружите целые полки
книг, написанных в 20-х и 30-х годах, с детальным исследованием организации
отдельных отраслей. А было много и общих работ (особенно в Соединенных
Штатах), посвященных проблемам того, что именовалось интеграцией, как
вертикальной, так и горизонтальной. Например, в 1924 г. было опубликовано
исследование Вилларда Торпа "Интеграция деятельности отраслей". А в
Кембриджской экономической серии (в Англии) были такие книги общего характера,
как работы Д. Робертсона "Управление в отрасли" (1928) и Е. А Робинсона
"Структура конкурентной промышленности" (1931). Еще раньше была, конечно,
"Промышленность и торговля" Альфреда Маршалла (1919), которая вдохновила
многих исследователей. Методы этих работ и охват материала ими очень различны:
от рассмотрения рабочих советов у Робертсона до исторического обзора
промышленного развития у Маршалла; от описательного эмпиризма английских
авторов до детальных статистических исследований Вилларда Торпа. Но всем этим
работам был свойствен интерес к организации промышленности во всей ее
сложности и разнообразии.
Именно работы, подобные этим, дали мне понимание предмета промышленной
организации. Но в литературе отсутствовала (или я так думал) теория, которая
бы позволила анализировать факторы, влияющие на организацию отраслей. Именно
эта ситуация подтолкнула меня к написанию в начале 30-х годов статьи "Природа
фирмы" [см. гл. 2 настоящего изд.], которую много цитировали и мало
использовали. Это неиспользование вовсе не удивительно, поскольку проблемы,
для уяснения которых была создана теория, не слишком интересовали экономистов
в недавнем прошлом. Но если мы намерены серьезно подойти к проблемам
отраслевой организации, теория необходима.
Почему фирма делает то, что делает? Для ответа на этот вопрос необходимо
понять, почему вообще фирма существует, а уж это укажет направление поиска
ответа на вопрос, почему фирма делает то, что делает. В мои студенческие годы
(а может быть, это и до сих пор так) система цен представлялась как
автоматическая, саморегулирующаяся система. Как сказал сэр Артур Салтер:
"нормальная экономическая система работает сама". Представлялось, что
размещение ресурсов координируется системой цен. Изложенное столь просто, это
описание, как мне кажется и до сих пор, вовсе не соответствует тому, что
происходит внутри фирмы. Работник передвигается из отдела Y в отдел Х не
потому, что цена в Х достаточно выросла относительно цены в Y, чтобы сделать
этот переход выгодным для него. Он переходит потому, что так ему приказали.
По образному выражению Д. Робертсона, мы находим "островки сознательной власти
в этом океане бессознательной кооперации, подобные комочкам масла, сбивающемся
в бадье пахты". За пределами фирмы размещение ресурсов определяется ценами
через последовательность рыночных трансакций обмена. Внутри фирмы эти рыночные
трансакции устранены, и ресурсы распределяются на основе административных
решений. Почему фирма принимает на себя бремя создания и поддержания этой
административной структуры, когда размещение ресурсов может быть предоставлено
системе цен? Главная причина та, что использование рынка предполагает
определенные издержки, которых можно избежать с помощью использования
административной структуры. Если трансакции осуществляются через рынок,
возникают издержки установления соответствующих цен; издержки проведения
переговоров и заключения отдельного контракта на каждую рыночную трансакцию;
есть и другие издержки. Конечно, фирма неотделима от рынка, и нельзя устранить
все контрактные отношения. Но владелец фактора производства не должен
заключать множества контрактов с владельцами других факторов производства, с
которыми он сотрудничает внутри фирмы.
Фирма выгодна потому, что деятельность на рынке сопряжена с некоторыми
издержками, а создав организацию и управляя размещением ресурсов
административными методами, можно избавиться от этих издержек. Но, конечно,
фирма должна решать свои задачи с издержками меньшими, чем издержки
вытесненных ею рыночных трансакций, поскольку, если фирма оказалась неспособна
достичь этого, всегда возможен возврат к рынку. И, конечно, для каждой фирмы
всегда есть возможность обратиться к другой фирме, которая справится с задачей
с более низкими издержками.
Организация отраслей, таким образом, зависит от соотношения между издержками
на осуществление рыночных трансакций и издержками на организацию тех же
операций внутри фирмы, которая может выполнять ту же задачу экономнее. Кроме
того, издержки на организацию деятельности внутри любой отдельной фирмы
зависят от того, какие еще виды деятельности она осуществляет. Данный набор
видов деятельности может облегчить выполнение одних задач, но затруднить
выполнение других. Именно эти взаимоотношения определяют действительную
организацию отрасли. Но, дойдя до этого вывода, насколько далеко мы
продвинулись? Мы знаем очень мало об издержках осуществления рыночных
трансакций, равно как и о том, от чего зависит величина этих издержек; мы
почти ничего не знаем о том, как зависит величина издержек от различной
группировки видов деятельности в фирме. Наши знания не идут дальше того факта,
что результат практического установления этих взаимоотношений таков, что
жизнеспособные организации малы по сравнению с размерами экономической
системы, частью которой они являются.
На деле мы потрясающе невежественны относительно сил, которые определяют
организацию хозяйства. Конечно, у нас есть некоторые идеи о причинах того,
почему повышение активности внутри фирмы обычно создает напряжения в
административной структуре, что ведет к росту издержек по организации
дополнительных операций (даже если они подобны уже освоенным): издержки растут
как в силу роста самих административных издержек, так и потому, что лица
принимающие решения, начинают делать больше ошибок и не справляются с разумным
размещением ресурсов. Примерно таково общепринятое толкование проблем
управления в экономической теории [Williamson Oliver E., Internal Organization
and Limits to Firm Size, in Corporate Control and Business Behavior; Englewood
Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1970, p. 14--40]. Но мне представляется, что, по
мере того как фирмы расширяют свою деятельность, последняя становится более
разнообразной по характеру и начинает охватывать более обширное географическое
пространства Я думаю, что это должно играть свою роль в ограничении экспансии
фирмы. На деле, это особый случай того, как влияет на издержки соединение
различных видов деятельности в одной фирме, и не всегда такое соединение
неблагоприятно. Но существование подобных взаимосвязей наводит на мысль, что
эффективное распределение видов деятельности между фирмами предполагает
наличие особенных (и различных) наборов видов деятельности в фирмах (что мы и
наблюдаем). Не приходится ожидать, что сферы деятельности разных фирм будут
подобны друг другу, но, как я понимаю, распределение видов деятельности между
фирмами -- не та тема, о которой мы можем многое сказать.
Почему мы почти ничего не знаем об этом? Частично это можно объяснить
свойствами экономического анализа, используемого для изучения организации
производства, т.е. для изучения оптимального размера фирмы и экономии на
масштабах производства. Этот анализ, предположительно направленный на
организацию производства (хотя это и не так), должен успокаивать тех, кого
может тревожить более заметная брешь. Нетрудно видеть, что именно не в порядке
с теорией оптимального размера фирмы, как она существует в экономической
теории. Во-первых, нам нужна не оценка оптимального размера фирмы (пусть даже
с различными оптимумами для каждой отрасли), а теория оптимального
распределения видов деятельности (или функций) между фирмами. Во-вторых,
теория оптимального размера фирмы имеет предметом вовсе не размер фирмы в
смысле набора видов деятельности, осуществляемых фирмой, только определение
объема выпуска. Более того, даже в этом современная теория обращает внимание
только на производство определенных продуктов, или обобщенного продукта, а не
на весь список того, что производит фирма. Последнее утверждение, пожалуй,
чрезмерно строго, поскольку экономисты могут для определения размера фирмы
пользоваться также показателями ценности, или активов, или числа работников --
но я в любом случае прав в том, что очень мало внимания уделяется тому, что же
фирмы делают в действительности.
Обсуждение экономии на масштабах производства имеет дело в основном с
отношением между издержками и объемом выпуска (фактически производной функцией
издержек). Такое рассмотрение не увеличивает нашего знания о том, как влияет
на издержки какая-либо деятельность или переход к другой деятельности, а также
об относительных издержках разного типа фирм при осуществлении сходных видов
деятельности. Еще меньше внимания уделяется масштабам передачи функций за
пределы фирмы по мере увеличения выпуска продукта (или обобщенного продукта).
Случилось так, что характер облюбованного экономистами анализа даже не требует
ответа на выделенные мною вопросы.
Я бы не хотел, однако, умолчать о статье, делающей попытку разобраться с этими
вопросами, а именно о статье Стиглера "Разделение труда ограничивается
размерами рынка" [Stigler, Organization of Industry, p. 129--141]. Как
известно, это утверждение Адама Смита, хотя и верное (все утверждения Адама
Смита верны), породило некую путаницу, поскольку оно не согласовывалось с
существованием конкуренции. Решая эту проблему, Стиглер обсуждает условия,
которые способствуют появлению специализированных фирм и оказывают влияние на
развитость вертикальной интеграции. Стиглер продвинулся не слишком далеко --
как раз до того места, где мы и находимся.
Я сказал, что характер анализа, облюбованного экономистами, склонен
маскировать тот факт, что определенные проблемы промышленной организации даже
не затрагиваются. Но я думаю, что есть много более важная причина для такого
упущения: интерес к промышленной организации ассоциировался с изучением
монополий, с контролем монополий и антитрестовской политикой. Это не новое
явление. В конце XIX в., когда экономисты обратили внимание на проблемы
промышленной организации, они столкнулись с проблемой трестов в Соединенных
Штатах и картелей в Германии. Вполне естественно, что с развитием
антитрестовской политики в Соединенных Штатах интерес к антитрестовским
аспектам промышленной организации стал господствующим в этой области.
У этого были и хорошие, и плохие стороны, но, по моему мнению, дурных было
много больше. Это, несомненно, прибавило духу многим ученым, работавшим над
проблемами промышленной организации, поскольку они чувствовали, что их работа
политически очень важна. Благотворным результатом стало привлечение внимания
ученых к реальным проблемам функционирования экономической системы, что
подтолкнуло их к использованию некоторых источников информации, которыми в
ином случае они пренебрегли бы. Но во всех других отношениях результаты
кажутся мне неблагоприятными. Желание быть полезным своим ближним -- мотив,
конечно же, благородный, но невозможно влиять на политику, если ты не даешь
ответов. Так появились государственные экономисты, т. е. люди, которые дают
ответ, даже когда ответа не существует. Это стремление угасило готовность
критически исследовать данные и результаты анализа, сделало многих способных
ученых, работавших в этой области, снисходительными к данным и анализу такого
качества, которые, я уверен, они в другой ситуации отвергли бы. Связь с
политикой, и особенно с антитрестовской политикой, направила исследование
промышленной организации в такое? русло, что определенные вопросы просто не
были поставлены или, во всяком случае, ставить их стало много труднее, факты,
Приводившиеся в антитрестовских судебных процессах, принимались как истинные
(или почти истинные). Подход юристов (судей и адвокатов) к проблемам стал
восприниматься как истина в последней инстанции. Мнения судей часто
становились исходным пунктом анализа, и предпринимались попытки отыскать смысл
в том, что они говорили. Это настолько запутало обсуждение, что большинство
экономистов явно не осознали своего поражения. Конечно, ряд работ, в том числе
Адельмана и Макги, изменил ситуацию, но господствующий подход все еще, я
думаю, тот же самый. [См., например: Adelman Morris A., The A and P Case: A
Study in Applied Economic Theory // Quarterly Journal of Economics 63, May
1949, p. 238--257; McGee John S., Predatory Price Cutting: The Standard Oil
(N. J.) Case // The Journal of Law and Economics, October, 1958, p. 137--169.]
Важным результатом чрезмерного внимания к проблеме монополии стало то, что,
когда экономист обнаруживал что-либо (того или иного сорта деловую практику),
чего он не понимал, он искал объяснение в монополии. А поскольку мы очень
невежественны в этой области, число непонимаемых явлений деловой жизни
оказывается довольно значительным, а объяснение с помощью монополии -- частым.
Уже позднее другим способом объяснить -- почему деловой мир принимает тот или
иной способ действий? -- стало желание обойти налоги, фактически ситуация
такова, что если когда-нибудь мы придем к системе ограниченного правительства
(а значит, и низких налогов) и экономическая система окажется явно
конкурентной, нам нечем будет объяснить, почему экономическая деятельность
распределена между фирмами именно таким образом. Мы не сможем объяснить,
почему "Дженерал моторс" не господствовала в угольной промышленности или
почему А&Р не производили самолеты.
Я попытаюсь проиллюстрировать это примером из недавней статьи в "Журнале
правовой и экономической теории". Статья принадлежит Джону Л. Петерману и
называется "Процесс "Клорокс" и структура цен на телевидении" [Peterman John
L., The Clorox Case and the Television Rate Structures // The Journal of Law
and Economics 11, October, 1968, p. 321--422]. Компания "Проктер и Гембл"
приобрела "Клорокс", и это слияние было оспорено на основании антитрестовских
законов. Обвинялась "Проктер и Гембл" большей частью в том, что она приобрела
возможность получать скидку за телерекламу в размере 25--30 процентов --
каковая скидка была недоступна фирмам меньшего размера. Это привело многих к
выводу, что налицо монополизация на телевидении и пример ценовой
дискриминации. Однако внимательное изучение показало Петерману, что структура
скидок была разработана для компенсации того, что рекламу показывают в худшее
время (время, когда аудитория меньше), фактически, если уплаченные суммы
соотнести не с длительностью рекламы, а с размером телевизионной аудитории, то
предполагаемые преимущества "Проктер и Гембл" исчезают.
Я думаю, что это типичная ситуация. Наличествуют необычные черты в ситуации, в
данном случае -- большая скидка. Немедленное заключение -- монополия. Обычно
люди избегают возможности исследовать -- не тот ли это случай, когда изучаемая
практика является необходимым элементом развития конкуренции. Я подозреваю,
что если бы этого не избегали, изрядная часть предполагаемых монополий исчезла
бы, а конкурентные условия встречались бы гораздо чаще, чем полагают ныне.
Подобным образом вертикальную интеграцию (скажем, когда производитель покупает
розничные торговые точки) обычно понимают как лишение права доступа, как
способ не пускать на рынок других производителей, а не как более эффективный,
может быть, способ сбыта. Точно так же слияния принято понимать как путь к
монополии либо их соотносят с деловым циклом, но возможность того, что они
могут быть путем к экономии, хоть и не игнорируется целиком, все-таки
привлекает меньшее внимание.
Я привел примеры того, как связь исследований промышленной организации с
антитрестовской политикой создала склонность объяснять монополизмом все виды
деловой практики, смысл которых неясен посредственному уму. Вы спросите,
конечно: но ведь не ограничили же себя экономисты ролью подпевал судей и
антитрестовских юристов из Департамента юстиции и федеральной торговой
комиссии? Нет, они себя этим не ограничили, но еще вопрос -- было ли то, что
они делали, более полезным. В последние 20 лет главным занятием экономистов,
работающих в области того, что называется промышленной организацией, было
изучение концентрации в отдельных отраслях и ее последствий. При этом искали
проявлений монополизма и ожидали их увидеть в повышении прибылей. Как мне
представляется (а должен признаться, что не слишком знаком с этой областью),
полученные результаты только усиливают заблуждение. Была обнаружена связь
между концентрацией и прибыльностью -- слабая, но, как говорят, статистически
значимая. С теоретической точки зрения это скорее загадка. Если эластичность
предложения в отрасли была высока или была высока эластичность спроса на ее
продукты, не приходится ожидать какой-либо связи между концентрацией и
прибыльностью. И если предполагается, что малочисленность производителей
способствует заключению тайных соглашений и, как результат, увеличению
прибыли, то ведь есть много иных факторов, помимо малочисленности, которые
повышают возможность успешного тайного сговора. Так что достаточно странно,
что были вообще какие-то поддающиеся измерению связи. Были и другие загадочные
черты в этих результатах, например, связь делалась тем отчетливей, чем более
четко определяли отрасль. Но, может быть, нам можно меньше беспокоиться из-за
результатов этих исследований концентрации. Я имею в виду недавно появившуюся
статью под названием "Рекомендации по деконцентрации рабочей группы по
антитрестовской политике". (Это критика предложений, авторы которых слишком
серьезно восприняли результаты этих исследований и попытались что-то
предпринять [Brozen Yale, The Antitrust Task Force Deconcentration
Recommendation // The Journal of Law and Economics 11, October, 1970, p.
279--292]). Автор статьи Йел Брозен утверждает, что результаты исследований
концентрации отражают условия неравновесия в периоды проведения исследований.
Если пересчитать данные для более поздних периодов, высокие прибыли склонны
понижаться, низкие -- расти. Если результаты Брозена выдержав непременную (и
справедливую) критику, то мало сомнений, я полагаю, что статья завершит эту
эпоху. Наука о концентрации и ее последствиях будет разгромлена. Если так
действительно случится, сейчас самое время собирать обломки и начинать строить
заново. [Меня убеждали, что отсутствие значимых связей между концентрацией и
прибыльностью не предполагает возможности значимых связей между концентрацией
и другими аспектами промышленной организации. Вполне может быть и так. Однако
я сомневаюсь, что мы сумеем понять причины таких связей до тех пор, пока
напрямую не атакуем проблему.] Мне представляется несомненным, что необходимо
никоторое переосмысление нашей теории. Но в настоящее время столь же важно
наладить систематический сбор новых данных об организации промышленности,
чтобы мы впредь лучше представляли себе то, что должны объяснить.
Теперь я вернусь к экономической деятельности, предпринимаемой организациями
иными, чем фирмы, в особенности правительственными организациями. Довольно
неожиданно, но этой темой экономисты почти не занимались. Единственным случаем
рассмотреть эту тему оказалась дискуссия о том, что государству следует делать
(с помощью налогов, регулирования или прямого действия), чтобы улучшить работу
экономики; из этих трех видов политики наименьшее внимание уделялось прямому
действию. В любом случае в этих дискуссиях были две слабости. Bo-первые не
было серьезных исследований того, как эти виды политики будут работать на
деле. Для оправдания правительственной акции было достаточно показать, что
"рынок", -- точнее, может быть, частное предприятие, -- не сумел достичь
оптимальных результатов. Осталось не обдуманным, что результаты предлагаемых
правительственных действий также могут оказаться далеки от оптимальных, а в
итоге результат дискуссий имеет малую ценность для оценки правительственной
политики.
Было еще одно уязвимое место, непосредственно связанное с моей сегодняшней
темой. Похоже, что существовало имплицитное предположение, что те же самые
соображения, которые привели теоретиков экономики благосостояния к идее о
нужности правительственных действий, вызовут заинтересованность у тех, чья
активная поддержка требовалась для осуществления политических изменений,
необходимых для реализации рекомендаций. В этом мы сейчас мудрее, чем были,
большей частью благодаря "экономической теории политики". Мы начинаем понимать
природу сил, способствующих изменениям в законодательстве, и здесь нет
обязательной зависимости между мощью сил, благосклонных к таким изменениям, и
выгодностью этих изменений с точки зрения экономиста. Предполагается, что
экономисты, желающие успеха определенной экономической политике, должны
изучить структуру нашей политической системы, чтобы понять, какие нужны
изменения для принятия их экономической политики, а затем приплюсовать
издержки этих политических изменений. Это предполагает, что связь между
характером политических институтов и принятием определенной экономической
политики (в нашем случае -- правительственного управления промышленностью)
установлена. Мы не знаем многого об этих связях, но мне представляется, что их
изучение -- дело для тех, кто занимается промышленной организацией. Легко
видеть, что размах правительственного участия в отрасли зависит от времени, от
отрасли и от географического района. Я не сомневаюсь, что в результате
изучения этого аспекта промышленной организации будут обнаружены факторы,
объясняющие эти различия. Я надеюсь, что Национальное бюро будет участвовать в
этой работе.
Я предположил, что есть потребность в широкомасштабном систематическом
изучении организации промышленности в Соединенных Штатах. Я также полагаю, что
наилучшие результаты могут быть получены, когда дух науки не отравлен желанием
(или чувством долга) найти быстрые решения для трудных политических вопросов.
Где еще можно найти такие условия для чистой науки, если не в Национальном
бюро? Я предлагаю проводить большее количество исследований, потому что не
верю в возможность существенного продвижения в нашей теории организации
промышленности до тех пор, пока мы не будем больше знать о том, что мы должны
объяснить. Вдохновенный теоретик может обойтись и без такой эмпирической
работы, но я полагаю, что вдохновение скорее придет, когда есть стимулы в виде
устойчивых соотношений, загадок и аномалий, обнаруженных систематическим
сбором данных, особенно если есть прямая нужда сломать сложившиеся стереотипы
мышления.
Я сказал, что Национальное бюро сделало очень мало в области промышленной
организации. Но этот предмет не был совсем заброшен, и, как свидетельствует
Стиглер (вне сомнения, правильно), многое можно почерпнуть об организации
промышленности в исследованиях Национального бюро по финансам, налогам и
технологическим улучшениям [Stigler George J., Foreword to Diversification and
Integration in American Industry; by Michael Gort, N.Y.: National Bureau of
Economic Research, 1962, xxi]. Но есть еще работы, субсидируемые Национальным
бюро, которые прямо посвящены промышленной организации, и я должен о них
сказать. То, что эти работы отличаются высоким научным уровнем и что они
разрабатывают весьма важные темы, -- это бесспорно; но при нынешнем состоянии
нашей науки вряд ли удивительно, что эти работы чуть затронули или совсем
обошли некоторые вопросы или что рассмотрение их было неполным.
Основными работами по организации промышленности, опубликованными Национальным
бюро, представляются следующие: Solomon Fabricant, The Trend of Government
Activity in the United States since 1900 (1952); Ralpf L. Nelson, Merger
Movements in American Industry (1959); and Michael Gort, Diversification and
Integration in American Industry (1962).
Сначала я скажу о работе фабриканта, поскольку в ней идет речь о
правительственной деятельности, о том аспекте промышленной организации,
которым, кажется мне, несколько пренебрегали. Книга не ограничивается
вопросами государственного финансирования или регулирования, что очень важно,
конечно, поскольку свидетельствует о внимании Национального бюро к роли
правительства в организации экономической деятельности. Анализ обращен главным
образом на такие вопросы, как структура занятости и расходов в государственном
секторе, а также сравнение этих данных с показателями для экономики в целом,
выявление динамики агрегированных показателей, и другие подобные вопросы. Само
по себе это исследование не слишком много говорит нам о причинах, которые
понуждают правительство заводить экономические предприятия, но оно содержит
массу данных, которые будут полезны для исследований, имеющих в виду эти
вопросы. Я надеюсь, что в некоем будущем исследовании Национальное бюро
соберет детальную информацию о правительственном предпринимательстве в такой
форме, что в результате анализа мы обнаружим причины, которые заставляют
предпочесть прямое вовлечение правительства в хозяйство другим методам
организации хозяйства. В этой связи я выражу надежду, что Национальное бюро
исследует практику заключения контрактов правительством, поскольку здесь
вопрос выбора не только между правительственным и частным предприятиями, но и
между прямым правительственным действием и "контрактной системой" по поставке
нужных правительству продуктов и услуг.
Затем рассмотрим книги Нельсона и Горта, которые трактуют более традиционные
проблемы промышленной организации. Впечатляющая работа Нельсона нацелена на
анализ динамики слияний в Соединенных Штатах, соотнесение динамики слияний с
деловым циклом и на проверку, насколько это позволяют данные, основных
объяснений, выдвинутых для оценки колебаний в интенсивности слияний. Нельсон
немногое сообщает о характере организаций, созданных слияниями (о видах
деятельности, которые в результате слияния соединились под одной крышей). Его
не интересует и то, что же происходит после завершения слияния. В результате
мы не можем судить о роли слияний в формировании промышленной структуры в
Соединенных Штатах, равно как и о том, насколько они были обусловлены
фундаментальными изменениями, которые требовали таких модификаций для
повышения эффективности. Можно добавить, что все это осознает и сам Нельсон,
который заключает: "Важная и интересная работа нахождения ответов еще впереди"
[Nelson Ralpf L., Merger Movements in American Industry; N.Y.: National Bureau
of Economic Research, 1959, p. 126].
Из трех упомянутых мною работ книга Горта ближе всего к тому, что я имел в
виду, когда говорил о нужных нам сейчас исследованиях промышленной
организации. Горт как раз исследует вопрос о круге деятельности,
осуществляемой внутри фирмы, и вне его внимания осталось, может быть, совсем
немного важных для промышленной организации вопросов. Однако Горт отринул
более прямые методы ранних исследователей, таких, как Виллард Торп.
Центральной темой своей книги он сделал изучение диверсификации. Он измеряет
тенденции диверсификации и стремится обнаружить экономические характеристики
диверсифицирующихся фирм и тех отраслей, в которые проникают
диверсифицирующиеся фирмы. Однако степень диверсификации нелегко определить
или измерить, и представленные Гортом результаты трудно истолковать без знания
базовой структуры промышленности. Подход к проблеме организации промышленности
через изучение диверсификации не лишен интереса, но это странный выбор для
первого шага. Как если бы мы начали изучать привычки в сфере питания с
измерения степени диверсификации пищи, потребленной каждым индивидуумом,
вместо того чтобы посмотреть на существующие структуры потребления.
По-моему, для организации промышленности желателен прямой подход к проблеме.
Он должен сосредоточиться на том, что фирмы делают, и должен стремиться
обнаружить принципы группировки видов деятельности, соединяемых внутри фирм.
Какие виды деятельности склонны соединяться, а какие -- нет? Ответ может быть
разным для разных видов фирм, например, для фирм разного размера, или для
отличающихся своей корпоративной структурой, или для фирм в разных отраслях.
Невозможно предсказать, что здесь действительно важно, до тех пор" пока не
проведены исследования (для чего, собственно, исследования и нужны). В
дополнение к изучению того, что происходит внутри фирм, необходимо исследовать
контрактные отношения между фирмами (долгосрочные контракты, сдача в аренду
оборудования, лицензирование, включая фрэнчайзинг, и т. д.), поскольку
рыночные соглашения -- это альтернатива тому, что может происходить в фирме.
Изучение слияний следует продолжить, чтобы оно стало составной частью главной
темы. Изучать нужно не только то, как слияния сказываются на перераспределении
функций между фирмами, но также и следующие вопросы: "разводы" (разделение
фирм); обмен отделами или подразделениями между фирмами; переход к новым видам
деятельности и отказ от прежних; а также -- о чем часто склонны забывать --
возникновение новых фирм.
Исследования того типа, которые я вкратце обозначил, дадут возможность
обозреть все стороны организации промышленности в Соединенных Штатах и откроют
нам возможность для начала долгой и трудной работы по выяснению того, какие
силы здесь действуют. Я надеюсь, что Национальное бюро сыграет главную роль в
возрождении исследований в области промышленной организации.



 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги рубрики: экономика
Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [3]