В 40-х годах борьба за свободный банковский бизнес обострилась. Если перед
этим капитал находился в относительном избытке и ставка процента была
невысока, то примерно к середине десятилетия в результате увеличения
потребности в капитале для нужд развития железных дорог ситуация резко
изменилась, приведя к росту процента. Общественное мнение питало явно
преувеличенные надежды в отношении могущества банковского бизнеса. Широко
бытовало мнение о том, что для преодоления нехватки капитала достаточно
эластичной эмиссии банкнот, а самой эмиссионной деятельности все еще
приписывалось обладание некоим подобием магической силы по превращению нищеты
в богатство. Философия сенсимонистов (Saint Simonians), придумавших такое
реформированное общество, в котором главная роль в организации накопления и
распределения капитала принадлежала бы банковскому бизнесу, дошла и до
Германии. Эти идеи дали толчок двум тенденциям, а именно, требованиям о
расширении банковской эмиссии и стремлению к созданию институтов, подобных
креди мобилье.
Усугубленная возросшим спросом на капитал, проблема денежного обращения встала
к тому времени со всей остротой. В обращении находилось лишь очень небольшое
количество золота и, в отсутствие банкнот платежи должны были производиться
серебром, которое было чрезвычайно тяжело носить с собой. Банкноты, таким
образом, рассматривались в качестве чрезвычайно эффективного средства
облегчить жизнь, и в условиях своей относительной нехватки они зачастую имели
хождение по курсу выше номинала. В Пруссии началась кампания против подавления
частной инициативы, и правительство было наводнено проектами по созданию
частных эмиссионных банков, которые существовали бы параллельно с Королевским
Банком. Правительство, однако, решительно возражало против этих предложений.
Требования о разрешении частной инициативы были выражены в двух различных
формах. Одна группа хотела всего лишь учреждения частного акционерного банка
на месте уже существовавшего государственного института; другие же жаждали
гораздо большего и требовали никак не меньше, чем создания систем независимых,
беспрепятственно учреждаемых, конкурирующих между собой банков.
Выйти из созерцательной позиции и приступить к действиям прусское
правительство заставила новость о том, что власти Дессау (Dessau), одного из
сопредельных с Пруссией государств, одобрили проект по созданию на границе
двух стран эмиссионного банка, строившего планы распространения своей
деятельности и на Пруссию. Несмотря на то, что Вильгельм IV поручил Ротеру
(Rother), обладавшему в то время министерским портфелем и стоявшему во главе
Королевского Банка, выработать схему учреждения частных эмиссионных банков,
Ротер отверг эту идею как, с его точки зрения, представлявшую всего лишь
академический интерес, остановив свой выбор на гораздо менее либеральной
альтернативе реорганизации Королевского Банка. Банк все еще страдал от
нехватки капитала, унаследованной со времен Французской Войны, и потому
одобренная схема имела своей целью пополнение активов банка и, таким образом,
укрепление его кредитного потенциала. Безусловно, Ротер не считал
государственный банк наилучшим вариантом, но, видимо принимая во внимание
дефицит средств в государственной казне, смирился с участием в капитале банка
частного акционерного капитала. Так в 1846 г. банк был преобразован в Прусский
Банк, в котором государство поделилось своим ранее безраздельным контролем с
частными акционерами. Банку было возвращено право на эмиссионную деятельность,
которую он осуществлял прежде, а его банкноты должны были со временем
вытеснить из обращения государственные бумаги. Закон вместе с тем зафиксировал
как максимальные границы размера эмиссии, так и обязательный уровень
металлических резервов в размере одной трети от суммы банкнот в обращении.
[Политика "Drittddeckung", т. е. наличных резервов в размере третьей части
эмиссии, ставшая затем нормой в германском законодательстве о деятельности
эмиссионных банков, была, похоже, официально принята вследствие утверждения
Хорсли Палмера на заседании Комиссии 1832 г., что подобной стратегии на
практике придерживался Банк Англии. Памфлет Палмера по поводу политики Банка
Англии в период, предшествовавший кризису 1836--1837 гг., на который мы
ссылались в предыдущей главе, был переведен на немецкий язык под названием
"Die Ursachen und Folgen der Wirksamkeit der Bank von England in dem Zeitraume
vom 10 October 1833 bis 27 Dezember, 1836" (1837).] Банк сохранил привилегии,
которыми он обладал в бытность Королевским Банком, а его банкноты были
объявлены законным средством платежа при осуществлении сделок. Важным моментом
указа об учреждении банка, характерным для тогдашнего отношения к банковскому
бизнесу, была статья, которая особо определяла в качестве задачи банка
предотвращение сколько-нибудь значительного роста ставки процента. И
действительно, в ломбардном бизнесе было запрещено поднимать ставку выше 6%.
Но расширения эмиссионной деятельности и роста кредитной мощи Прусского Банка
оказалось недостаточно для того, чтобы подавить агитацию за большую свободу.
1847 г. был ознаменован чрезвычайно высоким спросом на кредит. Это было
особенно верно в отношении запада страны, нижнего Рейнланда и Вестфалии, где
промышленное развитие происходило быстрыми темпами, а процесс учреждения
отделений Прусского Банка, предусмотренный в его конституции, происходил
чрезвычайно медленно. Поддержка частных эмиссионных банков значительно
усилилась, а их сторонники начали проведение организованных дискуссий по
данной проблеме [см., например, Erste Vereinigte Landtag в 1847 г.].
Волнения 1848 г. принесли резкий поворот хода событий. Правительство признало
за Банком Бреслау (Bank of Breslau) и Хемницер Штадтбанк (Chemnitzer
Stadtbank) право на эмиссионную деятельность; кроме того, оно само учредило
связанные с Прусским Банком государственные кредитные банки; и наконец,
правительство решилось на гораздо более радикальный шаг -- выдавать концессии
на образование частных эмиссионных банков. Однако все это было лишь небольшой
уступкой сторонникам свободы в банковском бизнесе; концессии выдавались сроком
всего лишь на десять лет, а масштабы регулирования банков превосходили всякие
пределы. Пресловутый Норматив-Бедингунген (Normativ-Bedingungen), в
соответствии с которым эти банки были учреждены, свел масштабы их деятельности
к минимуму.
Наряду с требованием хранить обязательные резервы, равные одной трети от суммы
эмиссии, максимальный размер их фондов был сведен к минимуму, необходимому для
ведения бизнеса, а список разрешенных видов бизнеса был весьма короток.
Оплаченный акционерный капитал каждого из банков не мог превосходить
определенного минимального уровня. Максимальный объем эмиссии всех вместе
взятых провинций был установлен на уровне всего лишь одной трети от лимита
Прусского Банка, и эта сумма была поделена на равные части между всеми без
исключения провинциями, независимо от относительных потребностей каждой из
них.
Банкам не разрешалось иметь представителей в городах своих визави; им также не
было позволено проводить сделки по ценным бумагам, выпущенным правительствами
других государств. Банки не имели права учитывать векселя, по которым должны
были платить лица, проживающие за пределами сферы действия соответствующего
банка, а сами расписки должны были нести на себе подписи трех лиц. Более того,
банкам запрещалось платить процент по вкладам, в результате чего этот вид
бизнеса оказался целиком отданным на откуп Прусскому Банку. Однако спрос на
банкноты был столь высок, что Берлинер Кассенферайн и Штеттинский Банк
(Stettin Bank) [Штеттннскому Банку было позволено сохранить процентные
депозиты] незамедлительно согласились на соблюдение этих правил в обмен на
возможность реализовывать полученные таким образом эмиссионные права.
Одновременно с движением в эмиссионной сфере свое влияние на развитие
банковских институтов в Германии стало оказывать и еще одно обстоятельство.
Почти тотчас же, как во Франции возникла идея креди мобилье, она была
заимствована в Германии, и к концу десятилетия в различных частях страны уже
вовсю шло образование многочисленных акционерных банков, работавших по
принципу креди мобилье. Наиболее значительными среди них были
Дисконто-Гессельшафт (Disconto-Gesselschaft) в Берлине, Шаффхаузеньшен
Банкферайн (Schaffhausen'schen Bankverein) в Колони (Cologne) и Дармштадтер
(Darmstadter). Впрочем, учреждение и этих банков в Пруссии все еще было
проблемой, поскольку акционерные компании должны были получать специальную
концессию правительства на ведение бизнеса. Так, Банк фюр Хандель унд Индустри
(Bank fur Handel und Industrie), впоследствии известный под именем
Дармштадтер, был вынужден начать свою деятельность в Дармштадте, потому что в
тот момент ни в Пруссии, ни во Франкфурте-на-Майне получить концессию было
невозможно. А Дисконто-Гессельшафт в течение шести лет существовал в форме
партнерства, пока не смог получить концессию на акционерную структуру
компании.
Прогресс в деле учреждения эмиссионных банков шел весьма невысокими темпами
[суммарным результатом всей концессионной деятельности даже к 1837 г. стали
всего девять эмиссионных банков, включая Прусский Банк], и был явно
недостаточным, чтобы удовлетворить требования Партии Свободного Банковского
Бизнеса. Ведомая в Палате Депутатов Харкортом (Harkort), эта партия добилась
проведения в 1851--1852 гг. слушаний по поводу состояния банковской и
кредитной сфер в Пруссии и в результате привлекла к себе большее внимание со
стороны общественности. В позитивной части требования партии сводились к
ослаблению Норматив-Бедингунгена, а в негативной партия критиковала Прусский
Банк как полугосударственный институт, стоявший на дороге частного бизнеса.
Харкорт долго, но безуспешно пытался провести законодательство об отмене
Норматив-Бедингунгена.
Некоторые перемены в политике Прусского Банка все же имели место: он начал
придерживаться более либеральной кредитной политики и расширил сеть своих
филиалов в западных районах страны. [Банк освоил практику выдачи в качестве
займов части депозитов, находящихся на текущих счетах. Большой вклад в
развитие ситуации в Пруссии в те годы должен быть отнесен на счет одного
человека -- Давида Хансеманна (David Hansemann). Именно в бытность его
Президентом Прусского Банка Банк внес изменения в свою политику. Благодаря его
же вмешательству, но уже как Министра Финансов, в 1848 г. были выданы
концессии на открытие частных эмиссионных банков, а также получено королевское
согласие на учреждение Шаффенхаузеньшен Банкферайн как акционерной компании.
Он же несколько лет спустя основал Дисконто-Гессельшафт.]
В более мелких государствах было открыто довольно много эмиссионных банков, и
их банкноты вскоре начали обращение в пограничных районах Пруссии и Саксонии.
В этих государствах выпускались в обращение банкноты небольшого по сравнению с
бумагами Прусского Банка номинала, и правительство Пруссии попыталось
вытеснить их с территории страны, запретив осуществление платежей в банкнотах
других государств на сумму менее 10 талеров. Саксония, Бавария и Вюртемберг
последовали той же практике, однако эти законы не имели никакого эффекта,
поскольку банки, против которых было направлено их действие, просто заменили
свои банкноты номиналом в 1 талер банкнотами в 10 талеров.
Прусское правительство поняло, что единственным логическим решением это
проблемы было увеличение эмиссии внутри Пруссии. Сделать это можно было одним
их двух альтернативных способов. Одним из них было изменение законодательства,
регулировавшего учреждение частных банков, а другим -- централизация
банковской системы с передачей неограниченных эмиссионных прав Прусскому
Банку.
В конце концов, был принят компромисс. Правительство предоставило
неограниченные эмиссионные права Прусскому Банку и разрешило ему выпуск
банкнот невысокого номинала в обмен на проведение финансовой операции, которую
правительство расценивало как весьма выгодную для себя, а именно -- коммутацию
(обмен) половины всей массы государственных бумажных денег на процентный
государственный долг.
Далее, некоторые уступки были сделаны и в пользу частных эмиссионных банков.
Еще четыре из них получили разрешение на учреждение, а в ряд положений
Норматив-Бедингунгена были внесены изменения, которые позволили частным банкам
учитывать долговые обязательства с двумя подписями, открывать свои
представительства, выпускать банкноты небольшого номинала, а также принимать
процентные вклады. Последняя уступка в отношении процентных депозитов
оговаривалась условием, что объем депонированных средств не мог превышать
сумму первоначального капитала банка, а также, что вклады не могли быть сняты
ранее, чем через два месяца после соответствующего уведомления вкладчика.
Разразившийся затем кризис 1857 г. сильно повлиял на дальнейшие политические
тенденции. Появились настроения, враждебные к происходившему в 50-х годах
учреждению банков [несмотря на то, что к 1837 г. в 20 государствах было
создано всего лишь 30 Цеттельбанков (Zettelbanken)], и наметились некоторые
изменения в отношении к проблеме. Прусский Банк был обвинен в том, что в
период, предшествовавший кризису, он удерживал учетную ставку на слишком
низком уровне, и одним из позитивных результатов этого кризиса стал пересмотр
максимального уровня ставки и поднятие его до 6%. В ходе самого кризиса
Прусский Банк фактически взял на себя функции, присущие центральному банку,
беспрепятственно кредитуя испытывавшие трудности фирмы с устойчивой
репутацией. Неограниченные эмиссионные права Прусского Банка были отозваны, а
в литературе того времени появилось множество публикаций в поддержку 100%-ного
денежного обеспечения эмиссии. [Особенно заметными выразителями этого мнения
стали Телькампф (Tellkampf) и Гайер (Geyer), см. гл. IX.] Виновниками кризиса
были признаны и располагавшиеся на границах мелкие Цеттельбанки, и во многих
случаях это было справедливо, поскольку они пытались совместить несовместимое
-- бизнес типа креди мобилье и выпуск банкнот. Был предпринят ряд шагов для
вытеснения их банкнот с территории Пруссии и Саксонии. Прусское правительство
запретило любые платежи в иностранных банкнотах. В Саксонии запрет банкнот
иностранного происхождения относился лишь к тем эмитентам, которые не имели в
Саксонии своего расчетного центра. В обоих случаях, однако, закон не смог
остановить обращение иностранных банкнот; весь его эффект состоял в том, что
из-за опасений наказания такие банкноты начали хождение по цене ниже номинала.
Банковский вопрос к тому времени успел поделить Палату Депутатов на множество
фракций, от сторонников полной свободы выпуска банкнот для всех без исключения
банков до тех, кто предпочитал абсолютную монополию в эмиссионной сфере.
Впрочем, последняя точка зрения была совершенно нереалистичной из-за
невозможности предотвратить ввоз векселей из-за границы, а переговоры Пруссии
с другими государствами, направленные на выработку единой политики, не
принесли сколько-нибудь значительного успеха. Систематическое всестороннее
обсуждение банковского вопроса и выработка позитивной программы были
предприняты частной ассоциацией фри-трейдеров (сторонников свободной торговли
-- Kongress deutscher Volkswirte), во главе которой находился Д-р Отто
Михаэлис (Dr. Otto Michaelis). Партия сторонников свободного банковского
бизнеса -- Банкфрайхайт (Bankfreiheit) -- к тому времени успела видоизменить
свою позицию. Банкфрайхайт как таковой, безо всякого вмешательства со стороны
государства, уже не был столь популярен, постепенно превращаясь в проблему,
представляющую лишь академический интерес. Конгресс критиковал слишком большую
свободу "диких банков" ("wilden Banken") на границах государства, в то же
время осуждая и чрезмерно скрупулезный контроль Норматив-Бедингунгена.
Отказавшись к тому времени от последних надежд на получение частными банками
эмиссионной свободы и всячески подчеркивая досадность того упорства, с которым
люди воспринимали эмиссионную деятельность как основной элемент банковского
дела, Конгресс сконцентрировался на завоевании свобод для акционерного
депозитного банковского бизнеса.
Тенденции в направлении увеличения свободы в эмиссионной сфере постепенно
сходили на нет. Фактически последнее свое признание они получили в 1863 г.,
когда были внесены небольшие изменения в ряд ограничений на деятельность
частных эмиссионных банков. Теперь им разрешалось принимать более значительные
суммы на процентные депозиты, поскольку размер соответствующего норматива был
увеличен с одного до двух оплаченных акционерных капиталов банка, а срок
действия банковских концессий возрос с 10 до 15 лет. Впрочем, в Палате
Депутатов по-прежнему раздавалось множество критических голосов в адрес
Прусского Банка, особенно в отношении его неограниченного права на эмиссионную
деятельность, а Михаэлис предлагал принять Закон Пила для Германии.
На юге Германии ограничения все еще были очень жесткими. Там, где не было
монополии, банковская эмиссия была запрещена вовсе, как, например, в Бадене и
Вюртемберге. В обоих государствах правительства упорно противодействовали
учреждению какого бы то ни было эмиссионного банка, и первый такой банк
появился лишь во время Франко-Прусской Войны.
Большинство политических сил теперь уже выступали за дальнейшую централизацию.
Кризис 1866 г. поразил многих наблюдателей масштабами преимуществ наличия
сильного банка, способного смягчить действие кризиса. Растущая консолидация
политических сил помогла расширить территорию, на базе которой могла быть
реализована единая политика. В результате войны 1866 г. к Пруссии отошли новые
земли, на которые также распространилась деятельность Прусского Банка, а
Северогерманский Союз (Norddeutscher Bund) получил контроль над банковским
законодательством всех своих стран-членов. Реформа законодательства,
касающегося акционерных компаний, освободила их от необходимости получения
концессий от властей, тем самым наконец-то сняв преграды на пути учреждения
неэмиссионных банков и полностью удовлетворив оставшиеся к тому времени
требования партии свободного банковского бизнеса. Наконец, последним фактором,
повлиявшим на принятие Германией централизованной банковской системы, стал
опыт первых лет в условиях золотого стандарта.
Когда в 1871 г. был создан Рейх, законы Северогерманского Союза были
распространены на всю территорию Германии и была впервые установлена единая
денежная единица. Новая валюта базировалась на золотом стандарте, а
выплачивавшаяся Францией военная контрибуция легко обеспечивала накопление
необходимых резервов.
Однако уже в 1873 г. разразился кризис. Выпуск банкнот теми банками, у которых
либо не было максимального установленного предела, а также теми, которые
никогда прежде такового не достигали, рос чрезвычайно быстрыми темпами после
1871 г. Особенно это относилось к Прусскому Банку. Когда выплаты по
контрибуции были завершены, денежный баланс оказался не в пользу Германии, и
из страны начался отток золота. До этого момента страна практически никогда не
испытывала оттока денег за границу: во времена серебряного стандарта собирать
металл, чтобы затем вывозить его, было чрезвычайно дорогим занятием, и, таким
образом, стоимость металла варьировала в чрезвычайно широких пределах. Не были
немцы знакомы и с теми механизмами, посредством которых движение золота
исправляет валютные курсы. Поэтому немедленным следствием первого опыта оттока
золота стал страх, что все золото окажется вывезенным за границу, и Германия
лишится золотого стандарта. Возникшая в результате этого ничем не оправданная
паника оказала значительное влияние на банковскую политику.
Прежде всего, внезапно пришло осознание тех возможностей, которые крылись в
использовании кредитной политики. Сильное влияние на настроения в Германии
оказали события в Англии, и особенно принятие Закона Пила, а согласно
английской доктрине, манипулирование кредитной политикой возможно лишь при
условии существования специально созданного центрального банка, ответственного
за контроль над металлическими потоками.
Эти идеи были воплощены в жизнь при создании в 1875 г. Германского Банка.
[Телькампф и Михаэлис принимали участие в подготовке его проекта.] В качестве
модели для соответствующего Закона был использован текст английского Акта 1844
г., однако учредительные ограничения в Германии оказались куда более жесткими.
Положение с частными эмиссионными банками было следующим: признавалось
существование 33 банков в границах Рейха и запрещалось учреждение новых
банков. Для фидуциарных эмиссий всех банков, включая Рейхсбанк (Reichsbank),
устанавливались максимальные пределы и, кроме того, устанавливалась пропорция
обязательных резервов в размере одной трети от суммарной банковской эмиссии.
Если какой-либо из банков отказывался от выпуска своих банкнот, Рейхсбанк
добавлял соответствующий объем к собственной эмиссии. Подчинение Закону,
однако, означало и некоторые гандикапы для банков форме запрещения ведения тех
или иных видов бизнеса. Так, если банк желал продолжать эмиссионную
деятельность, он не имел права заниматься акцептным бизнесом (acceptance
business) и мог вести торговлю лишь определенными видами облигаций; ему было
запрещено заниматься ипотечным бизнесом и учитывать векселя сроком более трех
месяцев.
Рейхсбанк был создан из прежнего Прусского Банка, преобразованного в частный
концерн. Впрочем, он сохранил свою официальную администрацию, и по-прежнему
пренебрегал контролем за своей деятельностью со стороны акционеров и,
следовательно, обладал гораздо меньшей независимостью от правительства, чем
Банк Англии. Деятельность Рейхсбанка была ограничена рядом направлений:
ведение им кредитного и ломбардного бизнеса регулировалось в той же степени,
что и для частных банков, а прием процентных вкладов разрешался лишь до
определенного законом предела. Банкноты Рейхсбанка не были признаны законным
средством платежа, хотя и имели гораздо более обширную, чем банкноты частных
банков, сферу хождения. Это объяснялось тем, что, в то время как частный банк
не мог принимать банкноты какого-либо другого частного банка, кроме случаев,
когда платеж был адресован самому эмитенту этих банкнот либо в регион
эмитента, векселя Рейхсбанка оплачивались банком-получателем безо всяких
ограничений.
Частным эмиссионным банкам разрешалось, и воздерживаться от соблюдения
положений Закона, но в этом случае банк был обязан ограничить свои операции
границами того государства, которое предоставило ему эмиссионные права.
Закон обеспечил Рейхсбанку положение центрального банка в его современном
понимании.


Глава VII. Теоретические дискуссии в Англии и Америке в период до 1848 г.



Несмотря на то, что своим происхождением дискуссия о свободном банковском
бизнесе обязана Англии, никогда в этой стране она не достигала такого размаха,
как в континентальной Европе. Возможно, это стало следствием гораздо большей
свободы, присущей Англии. Эта свобода определила более высокие, по сравнению с
Францией и Германией, темпы развития английской банковской сферы, сделав менее
острой необходимость в реформах. Кроме того, к тому моменту, когда политика
laisser-faire открыто противопоставила себя господству привилегированных
монополий, Банк Англии и система, сложившаяся вокруг него, стали уже
достаточно устойчивыми, чтобы быть переустроенными без применения определенных
усилий; между тем, банковские системы на континенте еще не были столь
устоявшимися, а потому и дискуссия по их поводу была более уместной.
Дискуссия в Англии открылась серией выступлений в защиту акционерной формы
организации банковского бизнеса, начало которым положил опубликованный в 1822
г. памфлет Томаса Джоплина (Thomas Joplin). ["The General Principles and
Present Practice of Banking in England and Scotland: with Observations on the
Justice and Policy of the Immediate Alteration in the Character of the Bank of
England, and the Measures to be pursued in order to effect it."] Внимание
читателя обращалось на более высокую устойчивость и меньшую подверженность
банкротству, свойственные шотландским банкам в сравнении с английскими. Этот
факт автор объяснял масштабами финансовой мощи и общим превосходством
акционерной организации бизнеса, которая допускала любое число акционеров, --
в то время предписанное законом число партнеров в частных концернах не могло
превышать шести. Невозможно было далее мириться с абсурдностью закона,
который, по признанию Лорда Ливерпуля, позволял "дать банковской системе любое
определение, за исключением того, где бы говорилось о ее устойчивости и
стабильности." [См. J. Horsley Palmer, "Causes and Consequences of the
Pressure on the Money Market", 1837.]
Частичная победа, одержанная при подготовке закона 1826 г. партией, которую мы
теперь с полным правом можем называть партией свободного банковского бизнеса,
дала дополнительный толчок общей дискуссии, и эта теш несколько раз
поднималась на заседаниях Клуба Политической Экономии (Political Economy
Club). Клуб был основан Туком (Tooke) с целью поддержки принципов свободной
торговли, и вполне естественным образом начала обсуждаться возможность их
распространения на банковский бизнес. Главным сторонником такого расширения
дискуссии стал Сэр Хенри Парнелл (Sir Henry Parnell), подтолкнувший участников
[см. Political Economy Club: Minutes of Proceedings", Vol. VI, February 6th,
1826 (p. 39)] к обсуждению вопроса о том, "нельзя ли обеспечить надежное
средство обращения путем предоставления банковскому бизнесу абсолютной свободы
от какого-либо вмешательства со стороны законодательных органов". Впоследствии
этот же вопрос в том или ином виде поднимался еще не один раз. [Там же, May
4th, 1829 (р. 33); January 13th, 1831 (p. 220--221); March 1st 1832 (р.
231--232); May 3rd, 1832 (р. 39).] Парнелл упорно отстаивал тезис о том, что
право на эмиссию банкнот не должно быть монополией Банка Англии и что как
лондонские, так и провинциальные банки должны иметь свободный доступ к
эмиссионной деятельности. Однако трое из числа наиболее крупных исследователей
того времени -- Тук, Дж. У. Норман (G. W. Norman) и Мак-Куллох (MacCulloch) --
отвергали эту точку зрения.
Парнелл отстаивал идею свободного банковского бизнеса в своем памфлете,
написанном в 1827 г. ["Observations on Paper Money, Banking and Overtrading,
including those pans of the evidence taken before the Committee of the House
of Commons which explained the Scotch System of Banking."] Выступления
шотландских банкиров перед Палатой Общин в 1826 г. [Committee of the House of
Commons on Scotch Banking] привлекли внимание Парнелла к существовавшей в этой
стране практике регулярного взаимопогашения (клиринга) банками чужих векселей
и выплаты возникавшей в результате этого чистой задолженности банкнот. Такая
практика, считал Парнелл, имела первостепенное значение для свободной
банковской системы и являлась чрезвычайно эффективным средством контроля над
объемом эмиссии. Он утверждал, что в условиях свободы всякий банк
заинтересован не только в удержании в определенных границах собственной
эмиссии, но также и в использовании имеющейся у него власти для предотвращения
чрезмерного накачивания обращения бумагами какого-либо другого банка [там же,
с. 86--87]. Ежедневно банки получают от своих клиентов банкноты других банков,
в виде депозитов либо через возврат кредитов; при этом ни один банк не захотел
бы вновь пустить в обращение чужие банкноты в ущерб собственным, а предпочел
бы вернуть эти банкноты их эмитентам. В случае, если банк А получит таким
образом банкнот банка В больше, чем банк В -- банкнот банка А, получится
положительный клиринговый баланс в пользу банка А, который может требовать
погашения этого баланса из золотых резервов банка В. Следовательно, если
какой-либо банк выпустит в обращение чрезмерное количество банкнот, у
остальных банков баланс по отношению к нему окажется положительным, и
возникший отток резервов положит конец его экспансии. Такой контроль через
механизм клиринга основывается не на предъявлении банкнот населением для их
погашения, а на взаимообмене банкнотами между самими банками. Вероятно, этот
механизм работал бы гораздо быстрее, чем механизм, основанный на оттоке за
границу драгоценных металлов в результате падения курса национальной валюты.
По словам самого Парнелла, "именно этот постоянный взаимный спрос банков на
металлические деньги полностью реализует принцип конвертируемости банкнот, и
избытка бумажных денег или их обесценивания произойти не может из-за
недостатка своевременного и активного спроса на золото. То, что в Англии
возможность обменивать бумажные деньги на золото не предотвратила образования
избытка бумажных денег, поскольку повышение спроса на золото не происходит
сразу после образования такого избытка, должно быть отнесено на счет
английской банковской системы." [Там же, с. 88.]
Полемика между Парнеллом и Мак-Куллохом приобрела более ясные очертания с
выходом в свет памфлета Мак-Куллоха ["Historical Sketch of the Bank of England
with an Examination of the Question as to the prolongation of the exclusive
privileges of that Establishment", 1831] и написанного Парнеллом ответа на
него [A Plain Statement of the Power of the Bank of England and the Use it has
made of it; with a Refutation of the Objections made to the Scotch System of
Banking, and a Reply to the Historical Sketch of the Bank of England", 1832.].
В этой дискуссии Мак-Куллох впервые выдвинул важные теоретические аргументы
против свободы банковского бизнеса. В отношении проблемы совокупного обращения
страны в целом он считал, что, пока соблюдается принцип свободной
конвертируемости денег в золото, эмиссия новых денег неспособна привести к
падению их стоимости ниже стоимости монет. Действительно, избыточная эмиссия
может снизить стоимость всех средств обращения в данной стране -- как золота,
так и бумажных денег. Однако как только возникнет такая сверхэмиссия, начнется
отток золота за границу, банкноты будут предъявлены эмитентам к оплате, и те,
дабы избежать истощения своих резервов и поддержать свою способность к
погашению обязательств, вынуждены будут сократить масштабы эмиссии, что
приведет к восстановлению стоимости денег и воспрепятствует дальнейшему оттоку
золота. Таким образом, по мнению Мак-Куллоха, предъявление публикой банкнот к
погашению служит средством постоянного контроля над объемом эмиссии.
На этот аргумент Парнелл мог ответить, как он и сделал, что обязательства
свободно обменивать банкноты на золото, которые, по Мак-Куллоху, должны были
предотвращать банковскую сверхэмиссию, в равной мере эффективны и в рамках
системы множества банков, и в случае наличия только Банка Англии. Последний же
на протяжении своей истории часто прибегал к сверхэмиссии, и когда это
происходило, принцип сокращения срабатывал отнюдь не совершенно, поскольку
Банк вечно применял его слишком поздно.
Мак-Куллох, однако, развил свою мысль дальше, пытаясь доказать, что свободная
система банковского бизнеса в большей степени, чем система с ограничениями,
подвержена частому возникновению сверхэмиссии. Причиной этого Мак-Куллох
считал то обстоятельство, что конкуренция в среде многочисленных банков рано
или поздно заставляет один из них снизить учетную ставку с целью расширения
сферы своего влияния. Этому будут вынуждены последовать и все остальные банки.
Мак-Куллох предвидел и возможные возражения на это со стороны своих
оппонентов. Действительно, было бы логично предположить, что банкноты того
банка, который первым попытался бы расширить свою деятельность, были бы в
ответ на это возвращены для погашения. Таким образом, собственные интересы и
необходимость сохранять свои резервы должны предупреждать такие действия.
Мак-Куллох, однако, считал, что такая схема не будет работать, поскольку в
ситуации, когда снижающийся курс национальной валюты заставляет торговцев
требовать обмена банкнот на золото, к погашению они предъявляют все попавшие
им в руки банкноты. При этом они не станут спрашивать, кто именно виноват в
сверхэмиссии, и, следовательно, доля банкнот, которая предъявляется для
погашения в банк, явившийся причиной избыточной эмиссии, равняется доле,
предъявляемой всем остальным. [Было бы более логично предположить, что
пропорция, в которой банкноты будут возвращены в каждый из банков, равна доле
банкнот этого банка в совокупном обращении.] Последние, таким образом,
вынуждены нести на себе часть бремени сверхэмиссии, и, пожелай они удержать
свои резервы на прежнем уровне, им бы пришлось сократить масштабы собственной
эмиссии. Что же касается банка-экспансиониста, он сможет и дальше покушаться
на чужие резервы. Маловероятно, что банки станут бесконечно мириться с потерей
сферы своего влияния и растратой резервов, поскольку, доведенный до своего
логического предела, этот процесс, в конце концов, закончится их истощением и
фактической монополией банка-экспансиониста. Банки, таким образом, будут
просто вынуждены последовать политике экспансии в целях самозащиты. Отсюда
следует, что, если хотя бы один банк решится на проведение подобной политики,
она станет всеобщей. Обнаружить утечку золота на ранних стадиях развития
событий не удастся, а возникшие значительные масштабы сверхэмиссии, в конце
концов, приведут к чрезвычайно тяжелому кризису.
Смысл тезиса Мак-Куллоха заключается в том, что отнюдь не банк-экспансионист
подчинен контролю со стороны консервативных банков; напротив, последние
контролируются первым. Надо заметить, что Мак-Куллох при этом говорит
исключительно о предъявлении населением банкнот к погашению, то есть о том
механизме, который неизменно запаздывает. Ведь сверхэмиссия способна изменить
валютные курсы лишь после того, как она повлияет на структуру цен и
производства, посеяв при этом зерна кризиса. Мак-Куллох, таким образом,
полностью игнорировал идею Парнелла о действии механизма клиринга.
Мак-Куллох выдвинул еще один аргумент против свободы занятия эмиссионным
бизнесом. Он был связан не столько с вероятной сверхэмиссией вообще, сколько с
тем злом, которым грозит сверхэмиссия одного или нескольких банков. Очевидно,
что банкротство какого-либо банка несет убытки для определенной части
населения, а именно -- для владельцев выпущенных им банкнот.
По мнению Мак-Куллоха, государство должно регулировать банковский бизнес,
чтобы предотвратить такого рода убытки людей, неспособных различить банкноты
плохих и хороших банков. Бывает также, что люди обладают необходимой для
подобных выводов информацией, но не могут отказаться от получения выплат в
виде вызывающих сомнения банкнот из-за опасений не получить вообще ничего.
[Там же, с. 8--9. "Люди, не желающие вмешательства, заявляют, что, в отличие
от металлических денег, являющихся законным средством платежа, банкноты лишены
такой привилегии, и любой, кому они не нравятся, вправе не принимать их к
оплате; однако что бы ни было написано в законе, во многих местах на практике
они служат законным средством платежа и не могут быть отвергнуты без опасений
создать при этом множество неудобств для участвующих в сделке сторон. Следует
также заметить, что рабочие, женщины, дети и прочие группы населения, в разной
степени неспособные самостоятельно судить об устойчивости банковских
учреждений, тем не менее, имеют дело с деньгами и, таким образом, подвержены
риску быть обманутыми."] Это является убедительным аргументом за ограничение
хождения банкнот небольшого номинала. Ведь именно наиболее уязвимые группы
населения, как правило, имеют на руках лишь небольшую сумму (скажем, меньше 5
фунтов). На самом деле, основание для запрещения однофунтовых банкнот,
отмеченное самим Мак-Куллохом, состоит в более высокой вероятности допуска в
обращение поддельных банкнот мелкого номинала. [Естественно предположить, что
банкноты на мелкие суммы изучаются на предмет подделки менее тщательно, чем
банкноты крупного номинала.]
Другой тезис, для доказательства которого Мак-Куллох, впрочем, не привел почти
никаких аргументов, состоял в том, что, в то время как Банк Англии поддерживал
свои золотые резервы на уровне, соотносящемся с возможным спросом на металл в
период кризиса, в ситуации множества конкурирующих друг с другом банков ни
один из них не захотел бы взять на себя бремя общей ответственности и
понадеялся бы на усилия других.
В том виде, в котором этот тезис был выдвинут Мак-Куллохом, он был
неубедителен a priori, не имея в то же время и достаточных практических
оснований.
Вне всякого сомнения, находясь под впечатлением событий 1825 г., Мак-Куллох
высоко отзывался о возможностях институтов, подобных Банку Англии, способных
оказать помощь во время кризисов путем расширения эмиссии и предоставления
почти неограниченных кредитов переживающим трудные времена фирмам с устойчивой
репутацией. По мнению Мак-Куллоха, при альтернативной системе с несколькими
банками ни один из них не был бы в состоянии породить в других такую
уверенность в собственном могуществе и убедить всех принимать свои банкноты.
Во времена всеобщего недоверия все они были бы вынуждены сворачивать, а не
расширять свою деятельность.
В ответе Парнелла, основанном главным образом на критическом разборе политики
Банка Англии за предшествующие полвека, не содержалось каких-либо попыток
поспорить с главными аргументами Мак-Каллоха против диффузии эмиссионных прав.
Происходившие примерно в то же самое время события в Америке заставили
сформулировать свою позицию в отношении проблем эмиссионной деятельности и
американских исследователей. В начале 30-х годов значительный вклад в
дискуссию был внесен Элбертом Гэллэтином ["Considerations on the Currency and
Banking System of the United States", 1831]. При проведении анализа истории
американского банковского дела, он был, без сомнения, поражен частотой, с
которой банки приостанавливали свои выплаты, и наиболее интересовавшей
Гэллэтина темой стал поиск способов, позволивших бы удерживать банковскую
эмиссию в отведенных для нее пределах. Для этого он рекомендовал гораздо более
жестко лимитировать как объем эмиссии, так и размеры всех прочих обязательств,
разрешенных банку законом. [В качестве конкретного норматива он предложил,
чтобы объем займов не превышал собственные капиталы банка более, чем в два
раза. Это само по себе имело бы эффект ограничителя эмиссии, однако Гэллэтин
также рекомендовал особо лимитировать выпуск банкнот двумя третями от суммы
банковского капитала.] Гэллэтин считал, что наилучшим способом, который бы
позволил полностью избежать опасности потери банком платежеспособности, было
бы инвестирование средств банка в государственные ценные бумаги. [Впрочем,
реальное функционирование системы депонирования облигаций уже спустя некоторое
время продемонстрировало ошибочность этого тезиса.] Правда, он сомневался в
целесообразности такой политики для Соединенных Штатов ввиду небольшого объема
находящихся там в обращении государственных ценных бумаг. Как бы то ни было,
глубоко позитивное впечатление на Гэллэтина произвела шотландская банковская
система [там же, с. 94] с ее высокоразвитыми депозитным бизнесом и системой
выдачи наличных кредитов. [В определенной степени эта система соответствует
современному методу займа через овердрафт (method of loan by overdraft).]
Наиболее действенным методом предотвращения избыточной эмиссии Гэллэтин считал
практику частого межбанковского обмена банкнотами, с успехом опробованную в
Шотландии и применявшуюся альянсом Банков Бостона и Банком Соединенных Штатов
[там же, с. 95].
Несмотря на щедрые похвалы в адрес шотландской системы, Гэллэтин, тем не
менее, не поддерживал распространение свободной конкуренции за пределы
ссудного и депозитного бизнеса, то есть на эмиссионную сферу. Многие
современники Гэллэтина считали, что депозиты, в отличие от банкнот, не
оказывают никакого влияния на совокупное обращение и, следовательно, на цены.
Интересно, однако, что Гэллэтин подобной черты между депозитной сферой и
выпуском банкнот не проводил. Напротив, он специально оговаривался, что
"кредиты на текущих счетах, а также депозиты наших банков по своему
происхождению и функционированию совершенно идентичны банкнотам; у нас, таким
образом, нет другого выхода, как рассматривать сумму кредитов к выплате до
востребования, зафиксированных в балансах ряда банков, в качестве составной
части денежной массы Соединенных Штатов." [Там же, с. 31.] Не приходится
сомневаться в том, что Гэллэтин не только отчетливо понимал суть той роли в
совокупном обращении, которая принадлежала чекам, выписываемым по текущим
счетам, но и осознавал четкое сходство между выдачей новых займов путем
кредитования текущих счетов и выпуском в обращение банкнот. Вероятно,
критерием различия между банкнотами и депозитами Гэллэтин считал сферу их
признания (generality of acceptability). ["Отличие чеков от банковской эмиссии
состоит в том, что банкноты принимаются к платежу исключительно на основании
общего доверия к банкам, в то время как чеки -- на основании особого рода
доверия к выписавшему их лицу." См. Gallatin, "Suggestions on the Banks and
Currency of the Several United States, etc.", 1841, p. 13.]
Среди тех, кто прочел труды Гэллэтина, был и директор Банка Дж. У. Норман
["Remarks on Currency and Banking", 1833]. Норман отверг тезис Гэллэтина и
Пэрнелла о том, что механизм клиринга может служить эффективным средством
контроля за размерами банковской эмиссии. Ведь если стремление к экспансии
захватит все либо большинство банков, пояснял он, частые межбанковские обмены
банкнотами будут бесполезны с точки зрения контроля за сверхэмиссией,
поскольку клиринг в условиях синхронной экспансии банков не приведет к
изменению межбанковских балансов.
Сам Норман придерживался мнения, что те сферы банковского бизнеса, которые он
называл "истинными и законными его объектами", могут и должны быть
предоставлены свободной конкуренции [там же, с. 27 и с. 42]; выпуск же
банкнот, по его мнению, был одним случаем из ста, где существование монополии
должно было остаться незыблемым [там же, с. 25--26]. Поэтому Норман
придерживался идеи полной ликвидации всей эмиссии рядовых банков страны [там
же, с. 58].
Видимо, первым автором, давшим четкое объяснение причин, по которым
конкуренция в эмиссионной деятельности не может отождествляться с конкуренцией
в других сферах бизнеса, был С. Дж. Лойд (S. J. Loyd) (впоследствии Лорд
Оверстоун (Lord Overstone)). "Естественным благом, приносимым обществу
конкуренцией" -- говорил он, "является то, что она пробуждает в производителе
изобретательность и трудолюбие. Как следствие, общество снабжается товарами
наилучшим образом, как с точки зрения их качества, так и количества, и, к тому
же, по самым низким ценам. В то же время весь ущерб от просчетов производителя
несет он сам, а отнюдь не общество. Что же касается бумажных денег, то здесь
интересы общества лежат в совершенно другой плоскости. Целью здесь является
плавное сбалансированное регулирование количества денег в обращении,
зафиксированное законодательством. От последствий ошибок в этой сфере в
гораздо большей степени страдает именно общество, нежели сам эмитент." [Из
памфлета "Further Reflections on the State of the Currency and the Action of
the Bank of England", 1837, p. 49.]
Лойд, Норман и Мак-Куллох впоследствии стали видными представителями денежной
школы (currency school) и активными сторонниками Закона Пила. Поэтому их
присутствие их в лагере противников свободного вхождения в банковский бизнес
вполне объяснимо. Более странно обнаружить там Тука, который был одним из
лидеров Движения за свободу торговли и, кроме того, являлся наиболее видным
выразителем тех взглядов на деньги и кредит, которые впоследствии оформились в
так называемую банковскую школу (banking school). Представители этой школы
выступали против всяких законодательных ограничений на размер банковской
эмиссии, считая, что установление ее конкретного предела в зависимости от
рыночного спроса должно быть отдано на усмотрение органов, выпускающих
банкноты. Разделяя подобные взгляды [по крайней мере, до 1840 г.], Тук все же
оставался ярым противником внедрения свободной торговли в банковскую сферу.
"Что касается свободы бизнеса в банковской сфере в том смысле, как эта свобода
зачастую толкуется, -- говорил он, -- то здесь я согласен с одним американским
журналистом, который как-то заметил, что свободный бизнес в банковском деле
является синонимом свободы жульничества." Подобные претензии "ни в малейшей
степени не основываются на аргументах, сходных с теми, что используются в
требованиях о свободе конкуренции в производстве. Банковская сфера есть
область государственного регулирования, попадающая в сферу компетенции
полиции" ["History of Prices", 1838, Vol. III, p. 206]. Это высказывание Тука
бесконечное число раз цитировалось противниками свободы банковского бизнеса в
Европе, став для них неким подобием лозунга.
Массовые приостановки денежных выплат, имевшие место в 1837 г. в Америке,
привели к новому витку споров по другую сторону Атлантики. Впоследствии эти
споры оказали существенное влияние и на европейскую мысль. Двое авторов --
Ричард Хилдрет (Richard Hildreth) и Г. Ч. Кэйри (H. C. Carey) -- были особенно
категоричны в том, что события 1837 г. послужили сильным доводом в пользу
свободы банковского бизнеса. Хилдрет ["The History of Banks to which is added
a Demonstration of the Advantages and Necessity of Free Competition in the
Business of Banking", 1837] подверг резкой критике царивший в Америке дух
протекционизма, заявив, что, если бы свободной конкуренции было дозволено
сменить существовавшую систему политического вмешательства и монополизма,
последствия кризиса не были бы столь серьезны. В свою очередь, Кэри "The
Credit System in France, Great Britain, and the United States", 1838] встал на
защиту американской банковской системы, подчеркивая тот факт, что эта система,
не будучи, разумеется, безупречной во всех отношениях, предоставляла гораздо
больше услуг, чем банки любой другой страны. Кэри также утверждал, что
банкротства в Америке были гораздо более редким явлением, чем в Англии. [По
словам Кэри, с момента учреждения в Америке первых банков и до 1837 г. общее
число банкротств в этой стране так и не достигло аналогичной цифры для Англии
лишь за три года 1814--1816 гг.] Сравнивая банковские системы в различных
американских штатах, Кэри обнаружил, что в тех из них, где вхождение в
банковскую деятельность было наиболее беспрепятственным, случаи банкротств
были относительно редки. Это подтолкнуло Кэри к предположению, что сами
принципы ограничительной системы с неизбежностью ведут к чрезмерной банковской
экспансии. "Система привилегий в банковском деле, -- писал он, -- является
результатом ошибочных суждений о том, что деятельность банков отлична от всех
остальных видов коммерции; что якобы в их руках находится инструмент
извлечения высоких прибылей и право на осуществление этой деятельности должно
оставаться привилегией, продаваемой только избранным лицам. Общество,
находящееся во власти подобных ложных взглядов, требует уплаты крупных сумм в
качестве компенсации за использование этой привилегии, вынуждая тем самым
банки действовать далеко за пределами собственного капитала." [Там же, с. 89.
Курсив наш.] Считая шотландскую систему более продвинутой по сравнению с
английской, Кэри все же не признавал ее полностью удовлетворительною,
поскольку она не позволяла учреждать банки с ограниченной ответственностью там
же, с. 80--82].
Наиболее слабым местом в работе Кэри было его теоретическое обоснование тезиса
о том, что банковская система, действующая в условиях жестких ограничений, с
большей вероятностью порождает экономические кризисы [там же, с. 57].
Объяснение, данное Кэри, позднее получило довольно значительное развитие во
Франции. Ошибочно считается, что впервые этот аргумент был выдвинут Кокеленом
(Coquelin). Вначале принимается предположение, что если существует лишь один
или несколько привилегированных банков, то неизбежно возникает дефицит
долгосрочных инвестиций. Некоторая часть средств приобретается самими же
банками, а на руках у населения остается значительный объем свободных средств
в виде сбережений, не нашедших выгодного применения в инвестиционной сфере в
данный момент. Эти средства депонируются в банки, что создает почву для
расширения банковской эмиссии. Выпуская в обращение банкноты, банки усугубляют
избыточность ликвидного капитала, а это приводит к дальнейшему росту
депозитной массы. Этот процесс будет повторяться до тех пор, пока, наконец,
владельцы депозитов не найдут другого применения своим средствам, скажем, за
пределами страны. В этом случае они потребуют у банков возврата своих денег,
породив тем самым проблемы в банковской сфере. Банки будут вынуждены
прибегнуть к возврату ранее выданных займов, и нехватка капитала станет еще
более острой. Все это происходит вследствие того, что в результате изначальных
препятствий для инвестирования средств значительная их часть осуждается банкам
лишь на короткое время, но инвестируется последними в такой форме, которая уже
не может быть реализована в деньги немедленно. ["Хотя банковские кредиты
отдельным людям выдаются лишь на некоторое время, с позиций общества как
целого кредиты выдаются навсегда."] Теория гласит, что, если бы разрешение на
учреждение выдавалось большему числу банков, вложения в уставные капиталы
банков явились бы каналом прямого инвестирования средств общества. Эти
средства были бы предоставлены банкам теперь уже не в краткосрочное, а в
долгосрочное пользование, уменьшив тем самым опасность возникновения
нестабильности [с. 59].
В противоположность этому, Конди Pare (Condy Raguet) придерживался чрезвычайно
неблагожелательной позиции в отношении американской банковской системы
["Treatise on Money and Banking", 1839]. Книга Pare была более общим и
теоретическим исследованием, чем книга Кэйри. В ней была совершена попытка
выработать единую кредитно-денежную теорию в отношении вопросов, касающихся
приостановок денежных выплат. Pare указал на то, что принцип взаимной
коррекции между торговым балансом и направлением потоков наличности, к тому
времени уже сформулированный в теории международной торговли, можно применить
и к балансу взаимных обязательств различных банков в одном городе, либо групп
банков в разных городах, возникающих в результате эмиссионной деятельности.
Этот механизм мог бы стать средством удержания эмиссионной деятельности банков
под контролем. Особый упор делался на важность незамедлительного погашения
банкнот до востребования и частого взаимообмена банкнотами, сопровождающегося
выплатой межбанковских балансов. В отличие от Кэри, Pare считал, что наилучшей
системой стало бы установление личной (неограниченной) ответственности
акционеров банков. Однако он сомневался в реалистичности введения подобной
системы в Соединенных Штатах, где организация компаний по принципу
ограниченной ответственности уже давно укоренилась. Решительно возражая против
свободы эмиссионной деятельности в широком смысле этого слова, Pare, тем не
менее, был очень благожелательно настроен в отношении Нью-йоркской системы
депонирования облигаций. Данное им объяснение причин, по которым избыток
предложения кредитов ведет к промышленному буму, сменяемому затем кризисом,
содержит в себе идеи, предваряющие современную теорию делового цикла. Конец
бума наступает тогда, когда возникает спрос на наличность для ее последующего
вывоза за границу. Для того чтобы платить по своим банкнотам, банки, в свою
очередь, вынуждены требовать возврата кредитов от своих должников. В
результате этого возникает нехватка денег, приводящая к падению цен на товары
и недвижимость. "К концу этой катастрофы выясняется, что на протяжении всего
периода потребление росло быстрее, чем производство, что общество в результате
оказывается беднее, чем было вначале; что вместо пищи и одежды оно получает в
свое распоряжение железные дороги и каналы, в количестве, достаточном для
перевозки в два раза большего объема товаров, чем тот, что имеется в наличии,
и что все признаки процветания, проявляемые в период постепенного роста
денежной массы, ничем не отличаются от признаков богатства и благополучия,
демонстрируемых транжирой, когда он проматывает свое состояние, -- а значит в
точно такой же степени обречены на скорое наступление периода упадка и
бездеятельности." [Там же, с. 137. Курсив дан в соответствии с оригиналом.]
Дальнейшим вкладом в дискуссию стало еще одно эссе Гэллэтина ["Suggestions on
the Banks and Currency of the Several United States in Refererence principally
to the Suspension of Specie Payments", 1841]. По своей сути это -- призыв к
возобновлению денежных выплат. К тому времени Гэллэтин встал на позиции,
враждебные банковской эмиссии вообще. Отсюда его убеждение в том, что центр
внимания следовало бы сместить с эмиссии банкнот на прочие банковские услуги,
не требующие эмиссии бумажных денег, в частности, на валютные операции,
операции по пересылке денег, а также взыскание долгов и вложение свободных
остатков средств. Гэллэтин надеялся, что со временем банки будут учреждаться
лишь для этих целей, не претендуя на владение эмиссионными правами. Он
проводил различие между двумя толкованиями термина "свобода банковского
бизнеса" [там же, с. 69]: "Первое из них подразумевает то, что всякому
человеку или ассоциации людей позволяется выпускать бумажные деньги на
идентичных условиях. Второе -- что бумажные деньги могут выпускаться всяким
человеком или ассоциацией людей вне каких бы то ни было законодательных
ограничений." Что касается первого из этих толкований, которое после выхода в
свет Нью-йоркского законодательства 1838 г. использовалось почти всеми
англоязычными исследователями, то его Гэллэтин был готов поддержать. Вместе с
тем, по его мнению, абсолютная конкуренция не должна была распространяться на
банковское дело [там же, с. 70], поскольку цели, достигавшиеся посредством
конкуренции в производстве товаров, в частности, снижение стоимости и
улучшение качества, не были актуальны для банковского бизнеса.
Мы уже несколько раз ссылались на тезис свободного банковского бизнеса о том,
что в рамках конкурентной системы существует автоматический механизм,
отслеживающий сверхэмиссию. Принцип его действия состоит в том, что банкноты
банков, выпустивших чрезмерное их количество, возвращаются к своим эмитентам в
обмен на золото. В той части, в которой он зависит решения широкой публики
поменять векселя на золото, этот тезис уже был опровергнут Мак-Кулохом. Но
ведь остаются еще взаимные обязательства самих банков.
Мы также уже приводили критическое замечание Нормана о том, что и в этом
случае механизм оказывается неэффективным, если все либо большинство банков
решаются на экспансию и действуют при этом синхронно. Теперь мы переходим к
рассмотрению аргументации, выдвинутой Маунтифортом Лонгфилдом (Mountifort
Longfield) [он написал серию из четырех статен о проблемах банковской и
денежной систем в Dublin University Magazine за 1840 г. Приведенная
аргументация относится ко второй из этих статей (февраль 1840 г.)], который
отвергал действенность такого механизма даже в случае экспансии лишь одного
банка. Он иллюстрирует свой тезис арифметическим примером. Рассмотрим два
банка, А и В [А и В могут так же обозначать две группы банков, одна из которых
придерживается консервативной политики, а другая -- экспансионистской],
принадлежащих к одной сфере бизнеса, а именно -- к сфере кредитования путем
эмиссии банкнот. Предположим также, что на начальном этапе масштабы
деятельности А и В были идентичны и банки имели равные объемы золотых
резервов, так что для обоих:
Эмиссия векселей = 40 тыс. фунтов.
Золотые резервы = 15 тыс. фунтов.
Еженедельно каждый из банков выдает кредиты на сумму в 10 тыс. фунтов в форме
платежных обязательств, получая при этом такую же сумму через погашение
займов. Предположим, что возврат долгов каждому банку производится частично
банкнотами самого же банка, а частично -- банкнотами другого банка, причем
соотношение двух частей приблизительно равно пропорции каждого из банков в
совокупном обращении.
Таким образом, в банк А еженедельно поступает 5 000 его собственных банкнот и
5 000 -- выпущенных банком В. Так же обстоит дело и в случае с банком В. В
результате ежедневный либо еженедельный обмен банкнотами между банками
приводит к нулевому балансу без какого-либо перемещения золота из одного банка
в другой.
Предположим теперь, что банк А вдруг решает увеличить масштабы кредитования на
20 тыс. фунтов и добавляет эту сумму к своей эмиссии; эмиссия же банка В
остается неизменной. В результате соотношение эмиссий двух банков изменяется с
1:1 до 3:2 в пользу банка А. Теперь В получит уже 6000 банкнот банка А, лишь
4000 -- своих собственных, и через неделю возвратит 6 000 банкнот А в банк А.
Но ведь и масштаб операций банка А вырос и соотносится с аналогичным
показателем В в той же пропорции 3:2.
Отныне еженедельно размер выдаваемых кредитов, а значит, и сумма, возвращаемая
в банк его должниками, составляет уже 15 тыс. фунтов, из которых 9 тыс. фунтов
-- банкноты, выпущенные банком А, и 6 тыс. фунтов -- банкноты банка В. После
того, как эти банкноты возвращаются в банк В, оказывается, что баланс двух
банков опять нулевой и золото, как и прежде, остается у своих владельцев.
Таким образом, банк В не имеет возможности контролировать экспансию банка А.
Однако в дальнейшем население потребует обмена излишка банкнот на золото, и
возникший спрос на него будет распределен между двумя банками соответственно
доле каждого из них в совокупной эмиссии. Предположим, что суммарный спрос на
золото составляет 20 тыс. фунтов. [Лонгфилд делает предположение, что
совокупное обращение возвращается на прежний уровень; это, однако, не меняет
сути главного аргумента.]
Таким образом, итоговая позиция банка А выглядит следующим образом:
Эмиссия = 48 млн. фунтов.
Золотые резервы = 3 млн. фунтов.
Для банка В:
Эмиссия векселей == 32 млн. фунтов.
Золотые резервы = 7 млн. фунтов.
Итак, золотые резервы банка, не увеличившего свою эмиссию, сократились в
большей степени, чем сумма его банкнот в обращении. Если администрация банка
пожелает в этой ситуации сохранить прежнюю долю резервов, составляющую 15 к
40, ей придется сократить масштабы кредитования "с 40 тыс. до примерно 30 тыс.
фунтов." "Отсюда следует, что ситуация, при которой один эмиссионный банк в
состоянии иссушать золотые резервы своего конкурента, вполне возможна; если же
первый банк имеет достаточно капитала, он может покончить со своим соперником
полностью. Чтобы избежать подобной катастрофы, второй банк будет вынужден
сократить эмиссию, тем самым, давая своему сопернику возможность еще более
расширить операции. Так будет продолжаться до тех пор, пока более сдержанный
банк окончательно не откажется от ведения бизнеса. Поэтому банк может быть
принужден к проведению политики искусственного расширения, ранее уже освоенной
его конкурентами, из соображений самозащиты. Если же в стране существуют
несколько акционерных эмиссионных банков, ее экономическая жизнь начнет
страдать от чередующихся периодов высоких и низких цен, стабильности и паники,
буйных подъемов и общих спадов в торговле. Наиболее успешным станет тот банк,
который будет наиболее активен в периоды экономического подъема, а при
приближении паники будет быстрее других сокращать кредиты и уменьшать эмиссию,
прибегая к наиболее жесткой политике. Трудно придумать систему, более
вредоносную для процветания великой торговой державы, чем та, которая
дозволяет всякому желающему печатать и пускать в оборот средства обращения, в
то время как в их интересах будет выпускать как можно больше бумаг в периоды
искусственного бурного экономического роста и уменьшать эмиссию, когда
торговля начинает стагнировать и для ее оживления необходимы дополнительные
стимулы."
Заключение Лонгфилда, таким образом, в точности соответствовало выводам
Мак-Куллоха: вовсе не банк-экспансионист находится во власти консервативного
банка, а наоборот -- последний зависит от милости первого; средств
автоматического контроля за эмиссией не существует; напротив, соперничество
банков ведет к всеобщей экспансии.
Лонгфилд затронул здесь важнейшее противоречие теории свободного банковского
бизнеса. Никто впоследствии так и не попытался ему ответить, а мы отложим
детальное рассмотрение справедливости этого аргумента до заключительной главы.
До сих пор мы пытались собрать воедино довольно-таки разрозненные высказывания
различных людей, поскольку до того момента, к которому мы теперь вплотную
подошли, никакой систематической дискуссии о свободном банковском бизнесе не
велось. В Англии, например, позиции Банка считались незыблемыми, а споры, как
правило, сводились к противостоянию банковской и денежной школ, а также к
обсуждению общих проблем построения системы центрального банка. Вероятно,
первая попытка организовать сколько-нибудь систематическую дискуссию о
преимуществах свободной конкуренции была сделана первым редактором журнала The
Economist Джеймсом Уилсоном (James Wison), на протяжении 1845-1847 гг.
опубликовавшим в этом журнале серию своих статей на эту тему. [Также вышли в
виде одной книги, "Capital, Currency and Banking", в 1847 г.] К моменту их
выхода в свет окончательный приговор свободному вхождению в эмиссионный бизнес
уже был вынесен Банковским Законом 1844 г. Вероятно, вследствие этого статьи
Уилсона представляли собой попытку скорее проанализировать природу и истоки
происхождения уже принятой к тому времени системы, нежели дать рекомендации о
замене ее альтернативной. Главной целью статей стало опровержение теорий
денежной школы.
Привилегированное монопольное положение Банка Англии, по мнению Уилсона,
лежало в основе отставания Англии от Шотландии, особенно значительного в сфере
депозитного бизнеса [cм. Статью III]. Возведенные на более солидной основе и
внушавшие обществу больше уверенности в собственной устойчивости, шотландские
банки явились продуктом отменно работающего механизма свободной конкуренции. В
Шотландии никогда не существовало каких-либо ограничений на число партнеров,
учреждающих банковскую фирму, и еще до наступления эпохи акционерных обществ
фирмы обязательно состояли из большого числа широко известных и богатых людей.
"Не приходится сомневаться в том, -- говорил Уилсон, -- что, если бы не
законодательные препоны образованию банков, возведенные в интересах монополии
Банка Англии, в стране, причем как в столице, так и в провинции, уже давно
существовало бы множество крупных и преуспевающих акционерных банков. Это
помогло бы избежать появления слабых банков, банкротство которых периодически
вызывало столь значительные потрясения." ["Capital, Currency and Banking", p.
282.]
"Почему, -- спрашивал Уилсон, -- в то время как общество и законодательные
органы готовы отказаться от ограничения свободы в сфере депозитного бизнеса,
они, тем не менее, считают слишком рискованным делом давать разрешение на
выпуск банкнот до востребования? Денежная школа в качестве причины такой
дискриминации обычно приводила тот факт, что эмиссия банкнот, в отличие от
депозитной деятельности, приводит к росту массы денег в обращении. Разумеется,
Уилсон, как представитель банковской школы, согласиться с подобным аргументом
не мог. Эта школа отвергала возможность расширения эмиссии банкнот до
сколько-нибудь нежелательного уровня при условии неукоснительного поддержания
их конвертируемости в золото и вместе с тем считала, что приведенное выше
различие между банкнотами и депозитными обязательствами отнюдь не является
действенным. Однако многие по-прежнему отрицали, что вклады до востребования
являются частью денежного обращения, и всеобщее признание этого факта
состоялось лишь во времена Мак-Леода (Macleod) ["Theory and Practice of
Banking", 1855].
События 1847 г. заставили Уилсона заняться анализом причин экономического
кризиса. Он не сомневался в том, что природа капитала предопределяла дилемму:
труд мог быть затрачен либо на производство орудий, используемых в будущем
производстве, либо -- на производство продуктов, потребляемых немедленно.
Построенная Уилсоном теория делового цикла связана с его разграничением
основного (fixed) и оборотного (floating) капитала. [Легко видеть..., сколь
важным для устойчивого процветания страны становится правильная пропорция
между основным и оборотным капиталом: оборотный капитал, от которого зависит
безостановочное воспроизводство товаров повседневного спроса и стабильная
занятость труда, не должен отвлекаться от этих целей и трансформироваться в
основной капитал в масштабах, превышающих размеры избыточного накопления
капитала страны за вычетом суммы, достаточной для продолжения производства
товаров для текущего потребления. Если же часть оборотного капитала страны все
же будет неправильно превращена в основной, вполне очевидно следующее:
поскольку труд людей, занятых в сферах, представляющих основной капитал, не
воспроизводит товары, которые служат для поддержки этого труда, или товары,
которые можно обменять на таковые у внутреннего или зарубежного их
производителя, это в конце концов приводит к нехватке этих товаров и росту цен
на них, а фонд оплаты труда неизбежно сокращается. Верно, что процессу
превращения оборотного капитала в основной временно сопутствует видимость
экономического благополучия... Производство товаров, предназначенных для
повседневного потребления, окажется ниже уровня потребления, а цены на них
будут продолжать расти... Конечным итогом неправильного перемещения оборотного
капитала Страны будет значительная его нехватка, которая проявится в высокой
ставке процента." (Там же, с. 127--128).]
В какой-то степени Уилсон недопонимал, каким именно образом общество тратит
свой доход для возмещения основного и оборотного капитала, а также как все эти
факторы связаны с размерами фонда, служащего для оплаты труда. Уилсон полагал,
что основной капитала никогда не возмещается прямо из доходов общества.
Особенно удивительно, что именно банковская школа первой поддержала идею о
том, что причиной бумов и депрессий является перепроизводство основного
капитала. [Ведя речь о развитии железных дорог и превращении в связи с этим
оборотного капитала в основной, Уилсон говорит, что "первым результатом этого
процесса станет нехватка свободного капитала с соответствующим ростом
процентной ставки; затем наступит дефицит товаров для потребления, в
результате чего спрос на них возрастет, а капитал, вместо того, чтобы
переместиться в другую сферу, получит еще большие стимулы остаться в старой."
Неизбежным выводом из вышесказанного должен был стать отказ от строительства
львиной доли железнодорожной сети (там же, с. 18).] Схожей точки зрения
придерживался и Бонами Прайс (Bonamy Price). Мы еще вернемся к этой теории,
когда будем обсуждать вклад в дискуссию, который был сделан Хорном (Нот) во
Франции. Как бы то ни было, банковская школа, конечно, не считала основной
причиной инфляцию: возможность сделать такой вывод была через много лет
предоставлена представителю денежной школы [а именно -- Гейеру, см. гл. IX].
После Уилсона в течение более чем десяти лет вопрос о свободе банковского
бизнеса в Англии больше не поднимался; в континентальной же Европе он лишь
начинал набирать свою силу. Поэтому обратимся теперь к Франции.


Глава VIII.Дискуссии во Франции и Бельгии 


К тому времени, как споры в Англии уже утихли, и вопрос был практически
закрыт, дискуссия во Франции лишь только начала обретать свои очертания.
Мишель Шевалье, путешествовавший по Америке в 1833--1835 гг., был первым, кто
обратил внимание на отставание банковской сферы Франции, особенно в сравнении
с Соединенными Штатами. ["Lettres sur FAmerique du Nord"; 1836. "Еще много
времени должно пройти до того момента, пока у нас появится кредитная система,
столь же развитая, как в Англии и Соединенных Штатах. Мы в этом отношении все
еще находимся в состоянии варварства." (Vol. II, p. 248).] Шевалье застал тот
самый момент, когда общественное сознание Америки более всего занимал вопрос о
банковской системе. Сам же он был сторонником сохранения Банка Соединенных
Штатов и считал, что Франция лишь выиграла бы, взяв на вооружение систему,
подобную сети Банка Соединенных Штатов, включавшую двадцать пять его отделений
[там же, Письмо IV].
Высказываниям Шевалье об отсталости банковской сферы во Франции вторил и Кэри,
описавший благотворное влияние свободной конкуренции. Представителем
противоположного мнения о последствиях свободы являлся во Франции Конди Pare.
Переводчик его книги [книга была переведена на французский Л. Леметром (L.
Lemaitre) в 1840 г. под названием "Traite des banques et de la circulation"]
привлек ее как свидетельство горьких плодов конкуренции в банковском деле и
превосходства ограничительных систем наподобие французской.
Все попытки дать объяснение целесообразности монополии на банковскую эмиссию
так или иначе сводились к указанию на исключительное право государства
печатать деньги. Такой подход был, в частности, продемонстрирован Цешковским
(Cieszkowski) в его книге ["Du Credit et de la Circulation", 1839], вроде бы
посвященной теории денег и кредита, а на деле содержащей очень мало
материалов, представляющих теоретическую ценность. По его мнению,
неэмиссионные банки могли быть вытеснены из сферы законодательного
вмешательства; но право выпуска банкнот, по сути равнозначное праву на чеканку
монет, должно либо напрямую осуществляться государством, либо находиться под
его контролем. Приведенные Цешковским доводы были почти исключительно
юридического порядка [там же, Гл. III]. Указание на исключительные права
королевской власти еще в течение многих лет оставались основой аргументации
французских сторонников ограничений.
Движение за большую свободу в банковском деле началось с памфлета
Курсель-Сенея (Courcelle-Seneui) [Le Credit et La Banque"], написанного в 1840
г. Дискуссия приобрела новый размах в связи с презентацией доклада и
сенатскими дебатами по поводу проекта продления привилегий Банка Франции.
Выступивший с докладом Росси (Rossi) в весьма мрачных тонах обрисовал
последствия конкуренции в эмиссии бумажных денег и категорически отверг
существование какого бы то ни было сходства между применением принципа
свободной торговли к промышленности, с одной стороны, и к эмиссионному делу --
с другой. Он поддержал идею сохранения прежней системы с единственным банком в
каждой провинции [цит. по Wolowski, "La Question des Banques"; c. 192, с. 176
и последующие страницы], заявив при этом, что такая система являла собой
единственный возможный способ преодолеть свойственную французской публике
"банкобоязнь".
После этого движение за свободу банковского бизнеса приобрело большую
популярность. Коклен (Coquelin), один из ведущих представителей ассоциации
фритрейдеров и довольно известный во Франции того времени экономист, написал
ряд статей [см. статью "D'une Reforme du Regime Monetaire en Prance" в La
Revue des Deux Mondes, Vol. III (1844)] в поддержку свободы, после чего
опубликовал книгу ["Du Credit et des Banques", 1848]. Его доводы главным
образом основывались на идее, к которой мы уже обращались в связи с трудами
Кэри, -- что экономические кризисы возникают вследствие ограничений на
инвестирование средств в банковский капитал. В более общем и подробном виде
эта идея была изложена Курсель-Сенеем, значительное влияние на творчество
которого оказали труды Джеймса Уилсона. ["Traite Theorique et Pratique des
Operations de Banque; 1852." Это мнение получило в 1862 г. поддержку Жюглара
Quglar) в его "Des Crises Commerciales et leur Retour Periodique en France, en
Angleterre et au Etats-Unis". Подчеркивая отчетливую взаимосвязь роста
масштабов кредитования и вексельной эмиссии, с одной стороны, и роста цен и
сокращения металлических резервов -- с другой, он, тем не менее, считал эти
явления скорее результатами действия других фундаментальных факторов, а не
причин. По его словам, "Избыточная эмиссия не является главной причиной
кризисов" (с. 34)...] Он обосновывал свои выводы в пользу свободного
банковского бизнеса, пытаясь показать, что вовсе не сверхэмиссия векселей
порождает кризисы" и что, если банки и совершают ошибки, то не в связи с
эмиссией, а при инвестировании своих средств. Курсель-Сеней высказывался в
поддержку абсолютной свободы и ничем не ограниченной конкуренции, став
наиболее бескомпромиссным сторонником свободы банковского бизнеса во Франции.
Единственной сферой, где, по Курсель-Сенею, допускалось вмешательство
государства, была борьба с махинациями. Разграничение депозитных и эмиссионных
банков, при котором свобода допускалась для первых, но отвергалась для
последних, было, с его точки зрения, совершенно абсурдным, поскольку, как
правило, депозитные обязательства любого банка, в отличие от его эмиссионных
обязательств, не столь распылены среди населения. В этой ситуации
неспособность вернуть депонированные средства может породить больше проблем,
чем невозможность выплат по банкнотам: ведь потеря депозитов могла обернуться
полным крахом для нескольких семей, в то время как в случае банкнот потери
оказались бы распределенными среди большого количества людей.
Тезис о свободе банковского бизнеса получил поддержку и от Дю Пьюнода (Du
Puynode) -- еще одного сторонника теории торгового цикла Кэри и Коклена. Как и
большинство французских сторонников свободного банковского дела, он выступал
за разрешение принципа ограниченной ответственности. Он считал главным
недостатком английской банковской системы положения банковского
законодательства этой страны о неограниченной ответственности. По мнению Дю
Пьюнода, в результате гарантии, предоставляемые акционерами банков держателям
их банкнот и вкладчикам, оказались не столь значительными, как в условиях
ограниченной ответственности ["De la Monnaie, du Credit et de L'Impot", 1853,
с. 237].
Интерес к проблеме значительно возрос, когда в начале 1857 г. Банк Франции
поднял учетную ставку -- теперь уже дискуссия привлекла внимание большинства
известных экономистов того времени. Круг заинтересованных в споре людей
оказался во Франции значительно шире, чем в Англии, где лишь немногие
экономисты из академической сферы высказывали свое мнение о свободе банков. Во
Франции же этот предмет стал главной ареной экономических дискуссий того
времени. В 1857 г. споры были подхвачены Обществом Политической Экономии, на
заседаниях которого обсуждался как общий вопрос -- об ограничении банковской
эмиссии [см. доклад в La Revue des Deux Mondes, 2me serie, Vol. XXI, (1857),
с. 471], так и более специальный предмет -- свобода банков [см. доклад в Le
Journal des Economistes, 2me serie, Vol. XIV, (May, 1857)]. В дебатах
принимали участие Воловски (Wolowski), Шевалье, Хорн (Нот), Жозеф Гарнье
(Joseph Gamier), Курсель-Сеней, Поль Кок (Paul Coq), Леоне де Лавернь (Leonce
de Lavergne).
Гарнье выступал против любого вмешательства властей в банковскую сферу и
административного контроля за ней. Шевалье же не был столь категоричен. Он
признавался, что не может зайти столь далеко в своих претензиях и требовать
режима полной свободы для эмиссионных и кредитных институтов. Это признание
одного из адептов свободной торговли во Франции стало важным козырем в руках
сторонников ограничений. [Шевалье представлял Францию на переговорах по поводу
франко-английского Торгового Договора (Commercial Treaty) в 1660 г.;
английскую сторону на переговорах представлял Кобден (Cobden).]
Дальнейший вклад в дискуссию стал результатом необходимости ответа на
пропагандистские писания анонимных памфлетистов [Reorganisation des Banques:
Legalite et Urgence d'une Reforme", 1861; "Reorganisation du systeme des
banques: Banque de France, Banque de Savoie", 1863; позже было установлено,
что оба памфлета были написаны братьями Перейр (Pereire)] по поводу дела Банка
Савоя, а также предпринятыми атаками на Банк Франции. [См. также Gustave
Marqfoy, "La Banque de France dans ses rapports avec le credit et la
circulation", 1862. В этой работе было заявлено, что в обязанности Банка
Франции входит удержание цен на кредиты на неизменном уровне путем
противодействия любым тенденциям роста рыночной ставки процента за счет
изменения своей кредитной политики.] К 1864 г. дискуссия достигла своего пика.
Контрнаступление на памфлеты и вообще на разговоры о плюрализме, пусть даже и
в усеченном его виде, было открыто Виктором Боннэ (Victor Bonnet) ["La Liberte
des ftinques d 'Emission et le Taux de FInteret" в La Revue des Deux Mondes,
Tome XLIX за 1 января 1864 г.]. Рассмотрев старую систему областных банков, он
пришел к выводу, что в ситуации множества банков банкноты каждого из них не
покидают пределов некоторой местности. Всякий, кто желает сделать платеж в
другой провинции, должен обращаться к банкнотам местного банка, что сопряжено
с теми же самыми проблемами, которые возникают при покупке иностранной валюты
для зарубежных платежей. Преимущество единственного эмитента, таким образом,
заключается в том, что всех этих проблем можно избежать, поскольку банкноты
этого эмитента принимаются повсеместно. Именно этим обстоятельством Боннэ
объяснил тот факт, что с момента ликвидации областных банков готовность людей
принимать банкноты существенно возросла, а совокупное обращение -- расширилось
в значительных масштабах. Впрочем, этот аргумент против плюралистской системы
был на деле лишен всякого смысла, поскольку игнорировал тот факт, что по
закону областные банки были лишены всяких нормальных механизмов взаимообмена
банкнотами. Боннэ воспроизвел и аргумент, использовавшийся в Англии после
кризиса 1825 г.: если существует несколько банков, то положение каждого из них
зависит от положения другого, и если начнется паника по отношению к одному из
них, это в той или иной степени затронет и остальные; если же имеется один
банк, как Банк Франции, то он располагает гораздо большим доверием со стороны
общества, что позволяет избежать паники и сделать более стабильным
функционирование всей кредитной системы.
Одновременно с этим новую атаку на Банк Франции предпринял Исаак Перейр ["La
Banque de France et l'Organisation du Credit en France" (1864)]. Перейр
подверг критике политику увеличения учетной ставки ради защиты металлических
резервов, предложив взамен вначале реализовать капитал банка и, если это
окажется недостаточным, увеличить его капитал. Вырученные таким образом
средства позволили бы банку приобрести золото для пополнения своих резервов.
Кроме того, Перейр отверг существование какой-либо необходимости увеличивать
ставку процента во Франции, в то время как это делала соседняя страна
(например, Англия) [там же, c. 40]. По его мнению, учетная ставка должна была
оставаться неизменной на уровне 3% [там же, с. 73]. Весьма схожей позиции
придерживался и парижский банкир Морис Обри (Maurice Aubry) ["Les Banques
d'Emission et d'Escompte" (1864)]. Его книга являет собой прекрасный пример
точки зрения, заключающейся в том, что ключевой функцией эмиссионных банков
является удержание ставки процента на низком уровне. Эта доктрина, популярная
еще со времен Наполеона [Французские сторонники низкой ставки процента часто
ссылались на слова Наполеона, обращенные в 1808 г. к Министру Финансов Мольену
(Mollien): "Вы должны сообщить Управляющему Банком и его регентам (членам
Генерального Совета Банка -Прим. перев.), что им следует выбить золотыми
буквами на своих скрижалях следующее: Какова цель Банка Франции? Выдавать
кредиты всем торговым домам под 4%.] не только во Франции, но и в Германии,
привела бы к "кредитной инфляции", если бы была задействована в качестве
банковской политики. Обри основывал свою критику в адрес Банка Франции на том,
что исключительное право на эмиссию банкнот было даровано одному лишь ему,
чтобы тот способствовал созданию дешевого кредита [там же, с. 10]; таким
образом, взимание высокой ставки Банком было весьма некорректным. В этом
смысле положение Банка Франции весьма отличалось от ситуации, в которой
находился Банк Англии. В то время как последний имел полное право использовать
учетную ставку в качестве инструмента контроля за движением денег, Банк
Франции не мог себе этого позволить, поскольку в обязанности ему вменялось
удержание процента на низком уровне [там же, с. 127--128]. В связи с этим в
качестве альтернативы Обри также предлагал в кризисные времена обращаться к
акционерам с призывом обеспечить дополнительный капитал, и возвращать им его
обратно, когда нужда в нем отпадет [там же, с. 172--173].
Перейр ни в коем случае не был сторонником свободы вхождения в эмиссионный
бизнес [там же, с. 6]. Он ограничивал свои требования учреждением лишь одного
института, который соперничал бы с Банком Франции, и, таким образом, привел бы
к замене монополии последнего на дуополию [там же, с. 115].
Обри же хотел сохранить монополию, и, похоже, что причиной этого желания была
всего лишь вера в королевскую привилегию на чеканку монет [там же, с. 55], а
значит, и на эмиссию банкнот. По мнению Обри, это положение являлось одной из
основополагающих аксиом политической экономии. Немногим позже Этьен Дюран
(Etienne Duran) ["Encore la Question des Banques", 1865] подчеркивал, что
именно исключительное право королевской власти на эмиссию бумажных денег
привело к тому, что многие страны столкнулись с катастрофическими
последствиями этой эмиссии. Таким образом, чудовищной ошибкой было упрекать
теорию свободного банковского бизнеса в просчетах, единственной причиной
которых было существование королевской привилегии.
Мысль о свободном банковском деле ассоциировалась в головах многих людей с
ситуацией, в которой каждый встречный становился эмитентом банкнот. Сложности
обращения банкнот бесчисленных банков казались им неразрешимыми, зато вполне
вероятной представлялась опасность, что недобросовестным фирмам удастся
воспользоваться огромным разнообразием банкнот, а люди будут практически
лишены возможности контролировать качество всех банкнот, которые они вынуждены
принимать. Именно подобные аргументы в пользу единообразия банковской эмиссии
использовались теми из сторонников ограничений, которые не сумели отойти от
чисто политических рассуждений о королевской привилегии. Так, например, Адольф
д'Эйшталь (Adolphe d'Eichtal) ["De la Monnaie de Papier et des Banques
d'Emission", 1864] говорил, что государство вмешивается в банковскую сферу с
тем, чтобы обеспечить гарантии для населения, поскольку возможности держателя
банкнот знать реальное положение дел должника за редким исключением равны нулю
[там же, с. 13]. Единообразие же банковской эмиссии позволило бы избежать
проблем, связанных с необходимостью тщательного изучения каждой банкноты на
предмет того, сможет ли выпустивший его банк платить по нему, либо нет.
В ответ на такого рода высказывания один бельгийский экономист [Брассе
(Brasseur)] из числа сторонников свободы банковского бизнеса подчеркивал
["Manuel d'Economie Politique", Vol. II, 1864, с. 277], что опасность того,
что "соломенные человечки" получат возможность реализовывать свои банкноты,
сильно уменьшится, как только общество осознает, что контроль за эмиссией
входит в задачу самих же банков. Это, разумеется, не означало, что публика
вообще не должна была вникать в тонкости эмиссии, и вполне логично было
предположить, что торговцы с большой готовностью будут принимать банкноты
своего собственного банка или же банкноты любого другого банка, охотно
принимаемые последним. Конечно, это было лишь частичным разрешением проблем,
связанных с непропорционально тяжелым бременем банкротств, которое несли на
себе мелкие держатели банкнот, для которых, как правило, вероятность стать
непосредственным клиентом банка была относительно мала.
В поддержку конкуренции выступили также Поль Кок, Маннекен (Mannequin) и
Шевалье. Поль Кок [статья "Les Banques de France et de Savoie" в Journal des
Economistes, 2me serie, Vol. 121 за январь 1864 г.; см. также книгу Кока "Les
Circulation en Banque ou I'lmpasse du Monopole, Emission et Change", 1865]
вслед за братьями Перейр считал, что учетная ставка, взимаемая Банком Франции,
выросла вследствие приобретения им неограниченной монополии на эмиссию банкнот
после разрушения областных банков. Вклад Маннекена [cтатья "De la Liberte des
Banques" в вышеупомянутом номере Journal des Economistes] состоял просто в
защите свободы банковского бизнеса от обвинений в том, что она ведет к
сверхэмиссии. Сделал он это в традиционном стиле банковской школы, заявив,
что, пока банкноты "не разбрасываются, где попало", а выпускаются для
обеспечения нужд торгового оборота, эмиссия не может быть чрезмерной. В
заслугу Шевалье следует поставить тот факт, что, печатая свои заметки в
газетах, особенно в Journal des Debats, он сумел привлечь к дискуссии внимание
широкого круга читателей. Курсель-Сеней также использовал прессу для изложения
собственных взглядов [cтатьи по поводу свободы банков в Journal des
Economistes за 1864 и 1865 г.].
Публикацией, породившей особенно энергичные споры, стала статья Леонса де
Лаверня ["La Banque de France et les Banques Departementales" в La Revue des
Deux Mondes за 15 апреля 1864 г.], в которой он предложил заменить монополию
Банка Франции не полностью свободной конкуренцией, а частичным плюрализмом. Он
считал нереалистичными попытки Банка Франции управлять огромной территорией из
единого центра.
Наиболее адекватной потребностям в банковских учреждениях, по мнению де
Лаверня, была бы система восьми или десяти регионов, каждый из которых имел бы
свой главный банк и его отделения. Это предложение, по сути, было призывом к
созданию некоего подобия прежней системы областных банков, но без старых
ограничений.
Вероятно, наиболее влиятельными участниками дискуссии стали Воловски и
Шевалье, которые были по разные стороны баррикад. Их спор включал прямой обмен
мнениями. Свою карьеру Воловски начинал как адвокат, и его аргументы явно
базировались скорее на юридических, нежели экономических основаниях. Шевалье
же ранее, еще до поездки в Америку, сотрудничал с братьями Перейр в движении
сенсимонистов. Несмотря на то, что аргументы Шевалье были гораздо хуже
обоснованы, чем постулаты братьев Перейр, в дискуссии он, тем не менее, вновь
оказался на позициях поддержки братьев. Нет никакого сомнения в том, что все
трое пронесли через свою жизнь сенсимонистские взгляды на банковский и
кредитный бизнес. В перестроенном по проекту сенсимонистов обществе банкам
отводилась важная управляющая и координирующая роль.
Банки должны были отвечать за количественную и качественную оценку
потребностей общества в капитале, а потому, по замыслу сенсимонистов, страна
должна была располагать значительным количеством банков, которые бы
специализировались на разных секторах экономики и были бы связаны с
центральным банком. Рядовые банки должны были информировать центральный банк о
ситуации в различных регионах и отраслях экономики, а тот, в свою очередь,
распределять между ними кредиты. При обсуждении этих планов особый упор всегда
делался на роли кредитной системы и необходимости рассредоточения учреждений,
ответственных за распределение кредитов. [См. J. В. Vergeot, "Le Credit comme
Stimulant et Regulateur de I'lndustrie -- La conception saint-simmonniene, ses
realisations, son application au probleme bancaire d'apresguerre."]
Будучи членом Палаты Депутатов, а затем -- Сената, Шевалье обладал
достаточными возможностями, чтобы привлечь внимание общественности к своим
воззрениям. Его позиция состояла в следующем [письмо в Le Journal des Debats,
4 февраля 1864 г.]: поскольку свободная торговля и принципы laisser-faire
стали общепринятой политикой, поскольку эра монополий казалась безвозвратно
ушедшей, а конкуренция -- полезной для общества, бремя доказательства тезиса о
том, что аналогичные принципы не применимы к банковскому делу, должно лежать
на тех, кто этот тезис поддерживает, а не на тех, кто его отрицает. Ведь, на
первый взгляд, создавалось впечатление, что отвергавшие свободу в банковском
бизнесе отвергали также и свободу строительства железных дорог, и свободу
обмена вообще.
Шевалье знал, что это было не так, и указывал на то, что сторонники банковской
монополии еще не сумели достаточно внятно объяснить причину своего особого
отношения к банкам. Воловски обосновал противоположную позицию в книге
внушительных размеров [La Question des Banques", 1864], которая, впрочем, не
внесла ничего нового в то, что уже было сказано о предмете ранее. Книга почти
целиком состояла из переложения взглядов других авторов и комментариев
относительно политических тенденций в банковской сфере. Однако вклад
Воловского в развитие теории во Франции не следует недооценивать, поскольку
среди всех французских экономистов он был наиболее яростным защитником
использования учетной ставки для контроля за денежными потоками.
Теперь мы вплотную подошли ко времени проведения во Франции Банковского Опроса
(Banque Enquete) ["Enquete sur les principles et les faits generaux qui
regissent la circulation monetaire et fiduciaire", 1865--66]. Причинами
проведения исследования были дело Банка Савоя и увеличение учетной ставки в
1864 г. Исследование было поручено Высшему совету по сельскому хозяйству,
торговле и общественным работам (Conceil superieur de l'Agriculture du
commerce et des travaux publics). Шевалье и д"Эйшталь, будучи его членами,
приняли участие в проведении опроса. Доклад состоял из шести томов, в сумме
составлявших около пяти тысяч страниц. Помимо представителей Банка Франции,
Совет призвал в качестве свидетелей всех, кто был хоть немного известен своими
исследованиями денежной и банковской сфер. Среди приглашенных высказаться было
и значительное число иностранных экономистов. Письменные меморандумы были
представлены Томсоном Хэнки (Thomson Hankey), Вильямом Ньюмарком (Wlliam
Newmarch), Р. Х. Паттерсоном (R. H. Patterson) и Дж. С. Миллем (J. S. Mill) из
Англии, а также бельгийским профессором де Лавлей (de Laveley) и германским
профессором Телькампфом (Tellkampf). А Уолтер Бэйджхот (Walter Bagehot)
удостоился чести быть первым свидетелем, призванным Комиссией. Среди
свидетелей, представлявших Францию, были те, кто уже успел ознакомить публику
со своими взглядами (в частности, Воловски, Исаак Перейр, Бонне, д"Эйшталь,
Обри, Лавернь, Шевалье, Курсель-Сеней, Поль Кок). К другим же, среди которых
были Цернуччи (Cemusci), Кулле (Coullet) и Хорн (Horn), которые писали
одновременно с проведением исследования, мы еще вернемся позже. Обобщая
приведенные перед Комиссией свидетельства, нельзя сказать, что они содержали
сколько-нибудь существенный вклад в теорию денег. Шевалье сделал достоянием
публики свои взгляды на кредитную политику через свои вопросы, адресованные
представителям Банка Франции. Он выразил сомнение в целесообразности и
необходимости использования учетной ставки, да и вообще каких угодно кредитных
ограничений независимо от средств их реализации, в качестве средства борьбы с
оттоком золота ["Depositions de MM, les delegues et les reggents de la Banques
de France", c. 81--117]. С точки зрения Шевалье, правильной политикой была бы
продажа Банком своих собственных ценных бумаг ("rentes") [там же, с. 112].
Шевалье особо подчеркивал недопустимость вложения капитала банка в почти
непогашаемые государственные облигации, что привело бы к связыванию
банковского капитала. Однако Шевалье и другие сторонники этой точки зрения,
среди которых были Обри и братья Перейр, не понимали, что продажа Банком
ценных бумаг привела бы к сокращению кредита в той же степени, что и в
результате прямого уменьшения количества платежных обязательств, принимаемых
Банком. Это лишило бы рынок краткосрочных кредитов тех средств, которые были
привлечены Банком в обмен на проданные им ценные бумага, что, в свою очередь,
должно было породить тенденцию к росту ставки кредитования. Школа
экономической мысли, представленная Шевалье и другими, верила в то, что им
удалось открыть гениальный механизм в форме операций на открытом рынке,
который делал Банк более ликвидным и при этом не создавал напряжения на
денежном рынке.
К этому времени большее внимание стало уделяться сравнению того влияния,
которое было бы оказано на совокупный объем денег и кредита альтернативными
банковскими системами. До той поры сторонники свободы банковского бизнеса ни в
коей мере не сходились во мнении на этот счет. Некоторые из них считали, что
свободной банковской системе не были присущи элементы, ведущие к более
обширной эмиссии денег в сравнении с централизованной системой. Другие
доказывали, что свободная система имела преимущество замены значительной части
металлических денег фидуциарными (не обеспеченными золотом) деньгами, которые,
не стоя ничего, могли выдаваться в кредит по низкой цене, благоприятствуя тем
самым развитию торговли и промышленности. Идеи такого рода были откровенно
инфляционными и вызвали ожесточенные атаки на свои позиции со стороны тех, чье
отношение к инфляции было резко отрицательным.
Бельгийский профессор политической экономии Эмиль де Лавлей подверг критике
["Le Marche Monetaire et ses Crises depuis Cinquante Ans", 1865]
экспансионистское крыло сторонников свободы банковского бизнеса по двум
направлениям. Во-первых, говорил он, если предположить правоту экспансионистов
в части того, что свобода ведет к расширению обращения, в результате должно
произойти истощение банковских резервов драгоценных металлов, за которым
следует сокращение масштабов обращения и, наконец, кризис. Более того, как
подчеркивал де Лавлей, в случае большого числа банков глубина кризиса
оказалась бы гораздо значительней, чем при существовании одного
привилегированного банка. Последний, обладая неограниченным общественным
доверием, в подобной ситуации был бы в состоянии расширить свою эмиссию. С
другой стороны, считал де Лавлей, сторонники свободы ошибаются в своих
расчетах на то, что защищаемая ими система способна обеспечить более
благоприятные условия кредитования в момент циклического подъема. Напротив, де
Лавлей был вполне убежден, что свободная система потребовала бы еще больший
объем резервов, тем самым уменьшая масштабы обращения. Сам же де Лавлей
соглашался признать свободную систему лишь при условии неограниченной
ответственности банков.
Как раз в этот момент была предпринята атака на банкноты вообще. Она была
инициирована Цернуччи. ["Mecanique de 1'echange," 1865 и "Contre le Billet de
Banque", 1865; последняя из работ является свидетельством в рамках Банковского
Опроса.] Он заявил, что вопрос о том, должна ли быть разрешена эмиссия
большому или ограниченному числу банков, отнюдь не является жизненно важным.
Настоящая же проблема состоит в том, должна ли быть эмиссия банкнот разрешена
вообще. Эмиссия банкнот ведет к подрыву богатства обладателей металлических
денег, обесценивая их стоимость. Если банкноты и имеют право на хождение, то
лишь в качестве сертификатов на депонированное золото. Фидуциарная, или
необеспеченная эмиссия, по мнению Цернуччи, должна полностью прекратиться.
Цернуччи, тем не менее, присоединил свой голос к требованиям о свободе
банковского бизнеса, поскольку был убежден в том, что если всем будет
разрешено выпускать банкноты, ни один человек не захочет их принимать и вскоре
они попросту исчезнут сами собой. Такое же отношение к банкнотам было и у
Модеста (Modeste) ["Le Billet des Banques d'Emission et la Fausse Monnaie" в
Le Journal des Economistes, Vol. III за 15 августа 1866 г.]. Курсель-Сеней, Дю
Пьюнод и Маннекен вступили в бой по другую сторону баррикад.
[Courcell-Seneuil, "Le Billet de Banque n'est pas Fausse Monnaie" в том же
журнале, в номере за 15 сентября 1866 г. См. также письмо Дю Пьюнода в том же
номере, ответ Модеста в октябрьском номере и статью Маннеке в номере за
декабрь.]
Пожалуй, наилучшее описание точки зрения сторонников централизованного
банковского дела было дано Кулле ["Etudes sur La Circulation Monetaire",
1865]. Он представил вниманию читателя достоинства и недостатки каждой из
альтернатив, заключив свой анализ выводом о большей предпочтительности
монополии и централизации. Кроме того, Кулле оправдывал проведение
традиционной границы между долговыми обязательствами банков (банкнотами), с
одной стороны, и коммерческими векселями и депозитами -- с другой. Он считал,
что принятие банкнот к платежу содержало элемент принудительности; в ситуации
же обесценения банкнот страдали отнюдь не те, кто имел возможность получить
банковские кредиты на льготных условиях и тем самым нажиться на расширении
эмиссии -- ведь к моменту обесценивания банкноты уже переходят к третьим лицам
[Там же, с. 78--80: Нами показано, что простые и переводные векселя, а также
обещания по уплате определенному лицу в определенный день могут иметь хождение
лишь среди лиц, хорошо известных друг другу; ведь для обращения этих бумаг
требуется проверка векселя, индоссамента, его денежная оценка, новые и
дополнительные гарантии цедента цессору... Если эти обещания остаются
невыполненными в срок, держателям бумаг лишь остается корить себя за
недостаток предусмотрительности и собственную неразборчивость... Все сказанное
выше о векселях в полной мере относится и к банковским депозитам. Ничто не
заставляет человека депонировать свои деньги в определенном месте; полностью
свободный выбор предопределен исключительно личными предпочтениями человека.
Если бы векселя на предъявителя и до востребования имели хождение, как другие
виды денежных документов, среди ограниченного круга лиц, если бы их передаче
могло предшествовать внимательное изучение ее условий и передача эта
сопровождалась бы предоставлениями цедентом гарантий цессору, власти могли бы
спокойно оставаться в стороне... Однако все знают, что так не бывает."].
Купле считал, что свобода эмиссии приведет к ее же саморазрушению,
придерживаясь, таким образом, позиции, схожей с точкой зрения Цернуччи, хотя и
не столь категоричной. Он предполагал, что в результате многочисленных
банкротств, на которые была обречена свободная система, должно было произойти
одно из двух: либо люди, видя контраст между состоянием большинства рядовых
банков и положением нескольких или даже одного самого сильного из них, в
будущем стали бы доверять лишь этим немногим или этому единственному банку,
установив тем самым монопольную систему de facto; либо свободная система была
бы отвергнута как таковая и банкноты исчезли бы вообще. Если же построение
системы добротно организованных и солидных банков все-таки оказалось бы
возможным, результатом плюрализма, по мнению Купле, стало бы отнюдь не
снижение ставки процента, а ее рост: ведь банки стремились бы даже в
нормальных условиях удерживать значительные резервы. Даже во времена
стабильности и при заданном количестве денег в обращении совокупные резервы
множества банков должны превышать сумму резервов единственного банка.
Централизация резервов, являясь источником силы во времена кризисов, была еще
одним плюсом централизованной системы. Таким образом, преимущества монополии
были в глазах Купле куда более весомыми, чем опасность того, что государство
злоупотребит своей властью над единственным эмиссионным банком.
Позицию сторонников свободы наилучшим образом представил Ж. Э. Хорн ["La
Uberte des Banques", 1866]. Первым делом он отверг аргумент королевской
привилегии с экономической точки зрения [там же, с. 62]. Подчеркивая тот факт,
что первым чеканку монет освоил частный бизнес, Хорн указал на две вероятные
причины, по которым эта деятельность была затем узурпирована государством в
качестве исключительного королевского права. Первой было стремление облегчить
обращение монет в качестве средства обмена на более обширных территориях. В те
времена государство было единственным институтом, который обладал достаточной
репутацией, чтобы создать у населения необходимую уверенность в качестве
монет. Имея гарантию государства в соответствии веса и пробы металла номиналу
монет, люди могли принимать их без предварительного взвешивания и
апробирования. Второй причиной было то, что чеканка монет оказалась наиболее
удобной для короля формой сбора своих доходов. В наши дни, продолжал Хорн, эта
деятельность перестала быть необходимой в качестве источника пополнения
бюджета. [Как бы то ни было, даже в наши дни вексельная эмиссия представляет
собой важнейший источник бюджета военного времени.] Кроме того, государство
перестало оставаться единственным институтом, способным обеспечить
обслуживание монетного обращения. Если бы такие фирмы, как парижский Ротшильд
(Rothschild) или лондонский Бэринг (Baring), взялись за чеканку монет, их
монеты принимались бы публикой столь же охотно, как и государственные.
Хорн вместе с Шевалье и Курсель-Сенеем, а также многими другими менее
известными участниками дискуссии отвергали тезис о том, что банкноты являются
деньгами. Этот вопрос стал одной из главных тем дискуссии между
вышеупомянутыми авторами и Воловски. Во многих случаях этот тезис Хорна
использовался (часто довольно неоправданно) лишь для того, чтобы "вывести"
банкноты за пределы королевской привилегии чеканить монеты. Спор этот, таким
образом, представлял собой не более чем дискуссию софистов с софистами. Немало
перьев было поломано в ходе этой дискуссии, предметом которой при ближайшем
рассмотрении оказалась суть определений. Вопрос на самом деле заключался в
том, должны ли два понятия, обладающие одной и той же характерной чертой,
обозначаться одним и тем же термином; или же эти понятия, по причине
несовместимости, по другой своей черте надо жестко противопоставить друг
другу. Воловски определял банкноты как деньги, поскольку и монеты, и банкноты
оказывают похожее влияние на торговлю и цены. Шевалье же и другие настаивали
на необходимости всегда рассматривать банкноты просто в качестве заменителей
монет, причем при любых условиях конвертируемых в них, поскольку подход, не
принимающий условия жесткой конвертируемости, неминуемо приведет к
сверхэмиссии и неограниченному обесцениванию банкнот.
Касаясь недостатков привилегированной монополии, Хорн обращал внимание на
большую вероятность отмены обязательств такого банка выплачивать металлические
деньги, что неизменно приведет к выпуску необеспеченных бумажных денег вместо
банкнот, конвертируемых в монеты. Приближаясь к ситуации неплатежеспособности,
находящийся под государственной опекой банк всегда рассчитывал на
правительственную помощь в деле освобождения от своих обязательств принимать к
оплате банкноты. Это делало банкротство законным, тем самым, спасая банк от
необходимости ликвидации со всеми сопутствующими штрафами и издержками.
История привилегированных банков, без всякого сомнения, полна банкротств. Если
бы эмиссионным банкам стало очевидно, что они однозначно и неизбежно несут
ответственность за все свои действия и их последствия, политика таких банков
обрела бы такую же взвешенность, как и решения любой другой фирмы [там же, с.
396]. Наконец, как подчеркивал еще ранее Шевалье ["Злоупотребление дошло до
такой степени, что легкость эмиссионной деятельности банков сделало их просто
незаполненным холстом для банкнот правительства, что вскоре приводило к
неизбежному банкротству банка." Цитируется по Wolowski, "La Banque
d'Angleterre", с. 199], при централизованной системе правительство всегда
испытывало соблазн воспользоваться своей властью над привилегированным банком.
Конечно, никакая из систем не исключала наступления банкротства. Однако в
условиях плюрализма обесценивались банкноты одних лишь прогоревших фирм, тогда
как в ситуации привилегированной монополии легализованная приостановка
денежных выплат и, следовательно, обесценение, касается всего объема эмиссии.
Более того, если в условиях свободы некоторые банки и приостановили бы
денежные выплаты, неспособность быстро возобновить их привела бы к
окончательному краху этих банков в результате конкуренции со стороны их
нормально функционирующих соперников. Приостановки денежных выплат, таким
образом, были бы не столь продолжительны.
Банковская свобода в полном смысле этого слова, то есть то, к чему склонялся
Хорн, представляла собой систему, при которой создание компаний в банковском
бизнесе, будь то эмиссионная, кредитная либо депозитная деятельность,
подчинялась бы тем же правилам, что и в других отраслях [там же, с. 392].
Правила же эти должны были быть направлены, в основном, на предотвращение
махинаций. При этом, однако, Хорн считал нормальным желание людей внести в эти
правила дополнения, относящиеся исключительно к компаниям, занимающимся
эмиссией банкнот [там же, с. 414]. Это было связано с тем, что, вдобавок к
акционерам и партнерам такой компании, на сцене появлялся еще третий участник
событий. Сюда входили те, кто, даже в какой-то мере вынужденно, принимал
банкноты не из первых рук. В этом смысле Хорн считал оправданным принятие в
Соединенных Штатах законодательства 1863 г., хотя и не относился к такого рода
законам как к неизбежному явлению.
Разделяя традиционные взгляды банковской школы, Хорн полагал, что причиной
кризиса не может быть сверхэмиссия банкнот, поскольку обращение не способно
вобрать в себя ничего сверх того, что было бы достаточно для удовлетворения
реального спроса. Банки, таким образом, совершали ошибки вовсе не в размерах
эмиссии, а скорее в направлении инвестирования своих средств. Кризисы, по
Хорну, вызывались нехваткой капитала в обращении. В периоды "чрезмерного
инвестирования" слишком много капитала изымалось из обращения и превращалось в
основной капитал до тех пор, пока не становилось ясно, что не хватает
"вспомогательных материалов", необходимых в дополнение к нему. [Там же, на с.
125: "Не хватает масла для смазки машин, нет воды для отопительных систем, все
предприятия вынуждены будут проходить через испытания; самые солидные пройдут
с трудом; менее сильные остановятся; слабые же взорвутся."]
Спор между Воловским и Шевалье продолжался на протяжении еще нескольких лет, а
их переписка по этому вопросу была впоследствии опубликована Воловски ["La
Banque d'Angleterre et les Banques d'Ecosse," 1857]. В последний раз для
заявления собственной позиции взял слово и Курсель-Сеней ["La Banque Libre;
expose des fonctions du commerce de banque et de son application a
I'agriculture suivi de divers ecrits de controverse sur la liberte des
banques", 1867]. Как и прежде, он обращал внимание на катастрофическую
нехватку банковских учреждений в провинции вообще и бедственное положение
кредитования сельского хозяйства в частности. Ни Курсель-Сеней, ни Хорн не
принадлежали к части приверженцев свободы в банковском бизнесе, верившей в то,
что следствием свободы стало бы расширение эмиссии и снижение учетной ставки.
В условиях конкуренции, считал Курсель-Сеней, рост эмиссии и снижение ставки
процента вовсе не являются очевидными фактами. Снижение ставки, даже если бы
оно и произошло, с его точки зрения, имело бы причиной вовсе не расширение
эмиссии, а аккумулирование и последующее использование не задействованных
доселе сбережений. Курсель-Сеней был наиболее непримиримым борцом за свободу
банковской деятельности, причем в такой же форме, в какой свобода понималась
во всех остальных сферах промышленности и торговли. Он отказывался
рассматривать применение каких бы то ни было специальных мер регулирования по
отношению к банковской сфере и с гневом отвергал любимый сторонниками
ограничений тезис ["Они говорят так, как будто банкам все равно, обанкротятся
они или нет, то есть, как будто во главе банков стоят исключительно люди,
готовые пойти на мошенническое банкротство. Нам же представляется, что такие
личности, хотя и многочисленны, являются исключением в мире коммерции, и
обычно не они пользуются доверием публики."] о том, что, в отличие от других
сфер экономики, банки нельзя заставить нести ответственность за последствия
совершенных ими ошибок.
Здесь необходимо вспомнить, что вплоть до 1844 г. в Англии постоянно звучали
жалобы на то, что усилия Банка Англии по сокращению масштабов кредитования с
целью противостоять оттоку золота из страны всегда полностью
нейтрализовывались отказом рядовых банков присоединиться к такого рода
политике. Довод о нечувствительности эмиссионных банков к ситуации на валютном
рынке использовался в качестве аргумента против дарования им эмиссионных прав.
Этот же довод в немного более усложненном виде был приведен Клеманом Жюгларом
(Clement Juglar) ["Du Change et de la Uberte d'Emission", 1868], который
использовал его для обоснования определенного типа централизации. Жюглар
утверждал, что условия плюрализма делали затруднительным с практической точки
зрения распределение спроса на золото из за рубежа. Это было связано с тем,
что проведение коммерческих операций с центрами торговли за границей, как
правило, концентрировалось в крупных городах. Соответственно спрос на золото
приходился на функционировавшие там банки. В то же время все прочие банки, не
будучи подвержены утечке резервов, не имели стимулов следить за своей
эмиссией. Из этого Жюглар делал вывод, что наилучшим вариантом была бы
свободная и конкурентная система с огромным количеством распределенных по всей
стране банков, но которая в то же время контролировалась бы из единого центра
Банком Франции, действовавшим в качестве клиринговой палаты. Главной целью
центрального банка, по Жюглару, было упрощение клиринговых операций и,
вследствие этого, придание банкам, расположенным вдали от центров торговли,
чувствительности к тем силам, которые приводят к сокращению денежной массы.
Однако вызывает сомнение, что введение в банковскую систему элемента наподобие
Банка Франции было необходимым условием осуществления клиринга. В отсутствии
разного рода искусственных препятствий, обладающие соответствующими средствами
связи банки могли бы сами взять на себя осуществление клиринговых функций.
Таким образом, если бы одна группа банков (А), расположенных в Париже либо
вблизи портов, подвергалась бы оттоку золота из своих резервов за рубеж и была
бы, в отличие от другой группы (В), вынуждена сокращать объемы своей эмиссии,
в обращении осталось бы относительно меньше банкнот банков (А). Клиринговый
баланс оказался бы смещенным в пользу последних, и они могли бы предъявлять
претензии на золотые резервы банков (В). Банки (В) были бы вынуждены уменьшить
размеры своих обязательств, вследствие чего общее сокращение обращения
оказалось бы равномерно распределенным по всей банковской системе. Те
сложности, на которые Жюглар обратил внимание как на первостепенную проблему,
были скорей надуманными, нежели реальными, и уж ни в коей мере они не являлись
достаточной причиной существования институтов, наделенных такими привилегиями
и таким исключительным положением, как Банк Франции. Жюглар на практике был
сторонником смешанной системы, в которой эмиссионные права предоставлялись бы
конкурирующим банкам, но в которой, вместе с тем, существовал бы и обладающий
контрольными функциями центральный банк. Все это должно было выглядеть как
нечто среднее между свободным банковским бизнесом в чистом виде и системой с
единственной привилегированной монополией, бывшей в моде во Франции того
времени.
Какова же связь между школой сторонников свободного банковского бизнеса и
банковской школой с одной стороны, а также между приверженцами
централизованной банковской системы и денежной школой с другой? Естественно
предположить, что в обоих случаях эта связь является весьма тесной. То, что
большинство сторонников свободы одновременно являлись и приверженцами
банковской школы, отрицавшей возможность сверхэмиссии банкнот до тех пор, пока
поддерживалась их конвертируемость в золото, было особенно заметно во Франции.
Брассер, Хорн, Курсель-Сеней, Кок и Маннекен были среди наиболее убежденных
теоретиков банковской школы. Цернуччи же составлял исключение. Он был
представителем наиболее консервативного крыла денежной школы, не просто
считавшего, что объем фидуциарной эмиссии должен быть ограничен и эмиссия,
выходящая за установленные пределы, должна полностью обеспечиваться золотом, а
выступавшего за полное запрещение фидуциарной эмиссии вообще. Однако Цернуччи
поддерживал свободу банковского бизнеса лишь в силу довольно странного довода,
приводившегося нами ранее и гласившего, что такая система сама по себе
разрушила бы банковскую эмиссию.
Соответственно, вера в постулаты школы централизованной банковской системы
обычно сопровождалась и поддержкой принципов денежной школы. Исключение здесь
составлял Купле, который не принимал установление каких бы то ни было пределов
на размеры фидуциарной эмиссии до тех пор, пока существовал всего один
эмиссионный банк.
Одновременно с этим в среде противников неограниченных эмиссионных прав Банка
Франции разгоралась дискуссия об относительных преимуществах фиксирования
предела фидуциарной эмиссии и фиксирования доли обязательных резервов.
Последнее явилось довольно-таки вольной трактовкой денежной доктрины. Воловски
был великим почитателем Закона Пила, да и Цернуччи предпочитал его методу
контроля за эмиссией с помощью фиксирования доли обязательных резервов.
Цернуччи объяснял это тем, что применение последнего вело к более плачевным
последствиям во времена изъятия драгоценных металлов. Тем не менее, Леоне де
Лавернь и Адольф д'Эйшталь высказывались в пользу второго метода.
К началу 70-х годов прошлого века внимание теоретиков денежного обращения
постепенно стало перемещаться на так называемую биметаллическую проблему. И
Воловски, и Цернуччи оказались среди сторонников сохранения двойного
стандарта.


Глава IX. Дискуссия в Германии 

В Германии активное обсуждение вопроса о банковской свободе началось еще
позже, чем во Франции. Одной из первых книг, оказавших определенное влияние на
общественное мнение, стали впечатления Ф. А. фон Герстнера (F. A. von
Gerstner) ["Bericht aus den Vereinigten Staaten Amerika's uber Eisenbahnen,
Dampfschiffahrten, Banken and andere offentliche Untemehmungen", 1839] от его
поездки по Америке. Фон Герстнер отнес быстрое развитие американской
промышленности и торговли на счет существовавшей в Америке банковской системы
[там же, с. 1]. Своей книгой он вызвал ложный оптимизм в отношении кредитной
экспансии: кто-то из читателей мог даже поверить в то, что банки наделены
некоторым подобием магической силы.
Вплоть до 50-х годов прошлого века в Германии так и не было опубликовано ни
одного сколько-нибудь значимого исследования о банках и денежном обращении.
Затем сразу три автора -- Отто Хюбнер (Otto Hubner), Я. Л. Телькампф Q. L
Tellkampf) и Адольф Вагнер (Adolf Wagner) -- в течение нескольких лет
оказались в центре внимания публики.
Первый из этих троих -- Хюбнер -- являлся активным членом германского движения
за свободную торговлю. Львиную долю его книги ["Die Banken", 1854] занимало
историко-статистическое обозрение основных типов банковских институтов в
разных странах. Общий вывод Хюбнера состоял в решительной поддержке им свободы
банковского бизнеса. Практика показывает, говорил он, что чем меньше
ограничения, накладываемые на деятельность банков, тем реже они оказываются
неплатежеспособными [там же, т. I, с. 32]. Государство никогда не раздает
привилегии на безвозмездной основе. Если банки желают сохранить за собой
дарованные им привилегии, они должны выполнять прихоти правительства. "Для
банков, располагающих исключительной привилегией, -- писал Хюбнер, --
неплатежеспособность, как правило, является наиболее верным предсказанием
предпринимателя. "Хюбнер при этом имел в виду в первую очередь Австрийский
Национальный Банк. Тому ни за что не удалось бы выдать правительству в кредит
столь крупные суммы денег, не объяви он себя при этом банкротом. А без
предоставления этих кредитов его прибыль оказалась бы куда меньше [там же, т.
I, с. 32]. Хюбнер противопоставлял привилегированные банки, законодательно
освобожденные от ответственности за свои ошибки (в случае банкротства
правительство принудительным образом делало его банкноты законным средством
обращения), и свободную банковскую систему, в которой банки были бы вынуждены
отвечать за результаты собственных шагов. Более того, даже сам факт поддержки
государством привилегированного банка давал в распоряжении последнего ничем не
заслуженное доверие.
Хюбнер отнюдь не использовал для своих выводов в пользу свободы теоретические
выкладки банковской школы. Напротив -- он был первым из весьма популярной в
Германии группы исследователей, считавших, что масштабы банковской эмиссии не
могут превышать имевшегося в наличии золота для ее обеспечения [там же, т. I,
с. 73]. Банки, таким образом, не должны были давать взаймы больше того, что
они получали. Из этого следовало, что Хюбнер не имел отношения и к той части
сторонников свободы, которые видели в ней средство для понижения ставки
процента. Если рост масштабов обращения сопровождался снижением ставки
процента, это, по мнению Хюбнера, служило свидетельством нездоровых явлений,
порожденных этим ростом [там же, т. I, с. 73]. Если бы можно было доверять
государству в том, что денежная эмиссия не будет превышать золотого запаса, то
наилучшей системой была бы эмиссия, контролируемая государством [там же, т. I,
с. 123]. Однако в реально сложившихся условиях гораздо лучшее приближение к
идеальной модели следовало ожидать от системы свободных банков, которые,
подчиняясь собственным интересам, были бы нацелены на полное выполнение своих
обязательств.
Столь категоричная трактовка денежной доктрины нашла еще одного своего
приверженца в лице Телькампфа. В молодости он путешествовал по Америке, и,
вероятно, именно замеченные им там случаи банковских злоупотреблений привели
его к выводу о том, что количество бумажных денег в обращении должно быть
жестко привязано к массе депонированных взамен металлических денег, а эмиссия
должна находиться в руках одного-единственного банка. Хотя он опубликовал свои
взгляды в Америке еще в 1842 г. [в издававшемся Хантом (Hunt) "Merchants'
Magazine and Commercial Review", Vol. IV, c. 70.], в то время Телькампфу не
удалось обратить на себя сколько-нибудь существенного внимания. Возвратясь в
Германию, Телькампф стал профессором политической экономии в Бреслау (Breslau)
и был, кроме того, избран членом прусского сената, возглавив там дискуссии по
поводу банковского законодательства. В своей первой книге ["Uber die Neuere
Entwicklung des Bankwesens in Deutschland mit Hinweis aufdessen Vorbilder in
England, Schottland and Nord-Amerika and auf die franzosische Societe Generate
du Credit Mobilier", 1836] Телькампф сосредоточился на борьбе со все еще
бытовавшим в некоторых кругах общества убеждением, что банковский бизнес
обладал возможностью неограниченного расширения реального богатства. [В
частности, Телькампф критиковал взгляды фон Герстнера.] Говоря о свободе,
Телькампф проводил четкое разграничение между эмиссионной и депозитной сферами
банковского бизнеса. Он считал недопустимым позволять любому частному лицу
заниматься эмиссией банкнот без всяких на то законодательных ограничений. Он
делал исключение из этого правила при соблюдении двух условий. Во-первых,
эмитенты должны нести неограниченную ответственность. Ограниченная
ответственность, по мнению Телькампфа, является не правом, на которое во имя
свободы могли претендовать банки, а привилегией, даруя которую, государство
подрывало естественный принцип ответственности, лежащий в основе свободной
торговли. Во-вторых, эмитенты должны быть полностью освобождены от
обязательств кредитовать правительство.
Хотя конечной целью, к которой, с точки зрения Телькампфа, стоило стремиться,
являлась централизация банковской эмиссии [см. также его "Essays on Law
Reform, Commercial Policy, Banks, etc., in Great Britain and the United States
of America", 1859.], реальных перспектив достижения такого единения в
тогдашней Пруссии не существовало. А бурный рост числа банков в сопредельных
государствах и их ничем не ограниченная эмиссия привели Телькампфа к поддержке
создания в Пруссии своих собственных частных банков для вытеснения из страны
чужих банкнот. Телькампф рекомендовал использовать для учреждения новых банков
шотландскую модель ["Uber die Neuere Entwicklung...", c. 5], предполагая, что,
если бы акционеры отвечали бы по своим обязательствам всем своим имуществом,
их корыстные интересы выступили бы в роли необходимых ограничителей эмиссии.
[Стоит заметить, что Телькампф (вместе с Э. И. Бергиусом (E. J. Bergius))
участвовал в переводе на немецкий книга МакКаллоха "Treatise on Metallic and
Paper Money and Banks", в которой защищалась денежная доктрина. На немецком
языке книга вышла в 1859 г. под названием "Geld und Banken".]
Наибольшую известность среди германских экономистов того времени получил
Адольф Вагнер. В той же степени, в какой Телькампф был последовательным
приверженцем денежной теории, Вагнер был сторонником банковской школы. Работая
в то время, когда денежная теория приобретала в континентальной Европе
значительное влияние, Вагнер в своей первой книге ["Beitrage zur Lehre von den
Banken", 1857] поставил себе целью сделать две вещи: во-первых, объяснить с
экономической точки зрения недостатки системы привилегированных банков, и,
во-вторых, исследовать подоплеку Закона Пила. Вагнер весьма тщательно изучил
английскую литературу по этим и связанным с ними вопросам и остался под
особенно сильным влиянием трудов Джеймса Уилсона. Именно благодаря Вагнеру
основные обвинения в адрес Закона Пила и денежной доктрины, выдвинутые к тому
времени в Англии, стали известны читателям в Германии. Сам он считал, что на
пути образования банков не должно воздвигаться никаких законодательных
препятствий. Выступая против законодательного установления масштаба эмиссии и
доли обязательных резервов, Вагнер тем самым полностью соглашался с позициями
сторонников свободы. Он негативно оценивал Закон Пила, и не только потому, что
тот базировался на ошибочных теориях денежной школы. Оборотной стороной
привилегированной позиции Банка Англии первоначально были обязательства в
периоды кризисов оказывать банкам помощь посредством выдачи льготных кредитов.
Закон Пила, сохранив за Банком Англии его привилегии, в то же время освободил
его от обязательств [там же, с. 212]. Наиболее весомым дефектом системы
крупных привилегированных центральных банков, с точки зрения Вагнера, были
злоупотребления государственной властью над подобными банками, выражавшиеся в
стремлении заставить их инвестировать слишком много средств в государственные
бумаги и слишком сильно снижать ставки [там же, с. 233]. В то время как во
Франции братья Перейр вместе со своими сторонниками считали пороком системы
единственного банка установление ставки процента на слишком высоком уровне,
Вагнер считал таковым прямо противоположное -- поддержание чрезмерно низкого
уровня процентной ставки.
В своей более детальной критике денежной теории, опубликованной несколько лет
спустя, Ватер впервые в Германии обратился к теории обеспечения "банковской
массы". Эта теория была тесно связана со знаменитым принципом автоматического
возврата банкнот. Состояла она в следующем: пока банкноты выдаются в ходе
действительного банковского бизнеса, то есть обеспечиваются краткосрочными
активами, они возвращаются в банки естественным путем по истечении срока
кредитования. По этой причине размеры эмиссии постоянно находятся под
контролем. С этого момента теория обеспечения "банковской массы" заняла весьма
влиятельную позицию в германских дискуссиях о банках и законодательстве.
Наиболее интересная трактовка предложений о либерализации банковского бизнеса
в Германии была дана в дискуссиях Германского Экономического (Deutsche
Volkswirte) Конгресса [см. доклад о слушаниях в Viertelijahrschrift for
Volkswinschaft and Kulturgeschichte," 1863, т. III, с. 241 и далее по тексту]
в начале 60-х годов, а также в трудах одного из самых известных его членов
Отто Михаэлиса (Otto Michaelis). Конгресс поставил своей целью выработать
законодательную основу для свободного банковского бизнеса. Было признано, что
если банковские компании учреждались в соответствии с принципом неограниченной
ответственности, это делало излишним принятие специального законодательства о
банках. Если же, напротив, реальной практикой стала бы ограниченная
ответственность, то, возможно, понадобилось бы сформулировать ряд юридических
положений, или так называемый "Normativ-bestimmungen". Вопрос о том, что
именно должно в него войти, стал предметом довольно оживленных дискуссий, в
результате которых по ряду пунктов согласие так и не было достигнуто. Все
участники дискуссии, похоже, согласились с тем, что на размеры эмиссии и долю
резервов не должно накладываться никаких ограничений. В то же время, они не
были столь единодушны по вопросу о том, должны ли для обеспечения банкнот
использоваться лишь специально оговоренные виды активов. Макс Вирт (Мах Wirth)
придерживался мнения, что все банкноты должны обеспечиваться золотом и
покрытием "банковской массы". Он считал, что цены государственных и иных
долгосрочных ценных бумаг недостаточно стабильны для того, чтобы служить в
качестве хорошего обеспечения. [Столь детальная дискуссия по поводу
вексельного обеспечения, послужившая новой отправной точкой для банковских
дебатов, вероятно, объяснялась двумя свойственными Германии факторами:
во-первых, чрезвычайно значительными колебаниями стоимости ценных бумаг во
всех германских государствах, включая Пруссию; и, во-вторых, печальным опытом
попыток в приграничных государствах использовать в качестве обеспечения
векселей активов типа "креди мобилье".] Михаэлис полагал, что ни ломбардные
кредиты, ни государственные бумаги не могли служить в качестве подходящего
средства для обеспечения банкнот, в связи с чем нью-йоркская система
депонирования облигаций была, с его точки зрения, недопустима. Хотя Михаэлис
считал уместным рекомендовать банкам использовать для обеспечения своих
банкнот векселями "банковской массы", он не видел необходимости в
законодательном закреплении этого положения. Большинство Конгресса не
поддержало оговорки о том, что векселя, учитываемые эмиссионным банком, должны
иметь, по крайней мере, две подписи. Никакой поддержки не получили также
предложения о наложении ограничений на масштабы и тип деятельности банков (в
дополнение к эмиссионной), о законодательных положениях по обеспечению
депозитов, об ограничении размеров депозитных обязательств банков, а также о
заблаговременном предупреждении о снятии вкладов. Конгресс, таким образом,
отверг как неприемлемые все идеи прусского "Нормативбедингунгена"
("Normativ-bedingungen").
На вопрос, должны ли были векселедержатели получить преимущественные права по
сравнению с другими кредиторами (держателями депозитов) в случае ликвидации
банка, был дан отрицательный ответ. Большое значение придавалось всеми
участниками дискуссии обязанности банка платить по своим векселям в день
предъявления под страхом ликвидации. [Вот что говорит об этом Михаэлис: См.
"Viertelijahrschrift for Volkswirtschaft and Kukurgeschichte", 1863, т. III,
с. 251. Здесь важно дать следующее пояснение: все вышесказанное вовсе не
означает, что банк в этом случае не имел бы возможности преодолеть временные
затруднения либо, напротив, что для полной гарантии платежеспособности его
следовало бы заставить хранить стопроцентные резервы. На самом деле, вполне
естественно ожидать, что поток векселей, возвращающихся в банк, время от
времени превышает его привычную ожидаемую величину плюс некоторый допуск на
отклонение от нормальной ситуации, т. е. ту величину, на которую рассчитывает
банк, поддерживая адекватные резервы. Если же столь неожиданный всплеск спроса
все-таки происходит, но банк, тем не менее, в состоянии выполнить все свои
обязательства, если он успеет вернуть ранее выданные займы и за счет этого
расплатиться по векселям, такой банк сможет выйти на денежный рынок и занять
там средства на необходимое время. Банк, являющийся платежеспособным в том
смысле, что он в состоянии выполнить свои обязательства в течение достаточно
короткого отрезка времени, но в данный конкретный момент страдающий от
нехватки ликвидных средств, вряд ли столкнется с трудностями при попытке
получить такой займ.] Такой акцент на необходимости принудительной ликвидации
банков за невыполнение банками своих обязательств явился определенным
новшеством по сравнению с предшествовавшей тому практикой. И раньше
периодически раздавались голоса о необходимости принуждения к быстрому
возобновлению выплат, установления системы наказаний в зависимости от
продолжительности приостановок и, наконец, ликвидации банков по прошествии
более или менее долгого времени после начала приостановки выплат. Однако, как
правило, приостановки выплат на определенные сроки считались явлением
допустимым и даже нормальным.
Особый упор Михаэлис, равно как и Конгресс в целом, сделали на важности
депозитного бизнеса, значением которого до тех пор обычно пренебрегали.
Конгресс рекомендовал учреждение кредитных и депозитных банков [там же, с.
258]. Когда же Конгресс два года спустя вновь вернулся к этой теме
["Viertelijahrschrift for Volkswirtschaft and Kukurgeschichte", 1865, т. II,
с. 206 и далее], Михаэлис горячо поддержал отделение кампании за развитие
банковского бизнеса от борьбы за свободу эмиссионной деятельности, поскольку к
тому времени он осознал, сколь эфемерны надежды на завоевание свободы в
эмиссионной сфере. Он сделал это, несмотря на свое полное теоретическое
несогласие с общепринятым жестким разграничением эмиссионной и депозитной сфер
банковского бизнеса.
В опубликованной в 1865 г. статье ["Noten and Depositen" в
"Viertelijahrschrift" Фаухера (Faucher)] Михаэлис заявил, что с установлением
единообразия в эмиссии банкнот исчез один из важнейших способов контроля за
денежной экспансией. В условиях большого числа банков среднее время обращения
банкнот сокращалось, вследствие чего повышалась вероятность их возврата к
своим эмитентам для погашения. При депозитном кредитовании, считал Михаэлис,
пределы экспансии еще более жестки. Проверка платежеспособности банка
происходит в этом случае очень быстро. Редко когда чек несколько раз поменяет
своих владельцев, каждый из которых ставит на нем передаточную роспись. Скорее
всего, чек будет немедленно предъявлен для оплаты в банк непосредственно тем,
на чье имя он первоначально выписан. Всякий чек, выписанный на имя человека,
не входящего в круг клиентов данного банка, будет оплачен каким-либо другим
банком, который приобретет, таким образом, право требовать выплаты этой суммы
у первого банка. Если только такое требование не окажется уравновешенным
аналогичным встречным, первый банк передаст часть своих наличных денег
второму.
Признавая, таким образом, существование некоторых различий между чеками и
банкнотами (последние могут дольше циркулировать в обращении до момента
погашения), а также тот факт, что различие это оставалось в то время
единственным сколько-нибудь существенным основанием для проведения границы
между ними, Михаэлис все же не видел достаточных причин недопущения свободы в
эмиссионной сфере, в то время как в депозитном бизнесе свобода была бы
разрешена. И в том, и в другом случае жесткий контроль осуществлялся бы самими
банками, при условии их достаточного количества. Монополия в обоих случаях
удлиняла период обращения и оттягивала проверку платежеспособности.
Михаэлис верил в то, что в рамках системы большого числа банков существует
автоматический механизм, призванный контролировать возникновение тенденций в
сторону расширения вексельной эмиссии. Механизм этот, считал Михаэлис,
функционирует до тех пор, пока существуют несколько или хотя бы один банк, не
расширяющий своей эмиссии [статья "Banken and Depositen", с. 130--131 в
"Viertelijahrschrift" Фаухера; кроме того, опубликовано Михаэлисом в его
"Volkswirtschaftliche Schriften", т. II, 1873]. Таким образом, он расценивал
его не просто как средство контроля за каждым из банков в отдельности, если
тот вдруг "зашагал не в ногу" с остальными: этому механизму была подконтрольна
вся система в целом, поскольку маловероятно, что на путь экспансии все банки
без исключения встают одновременно. Разумеется, возражения Лонгфилда, если
только они верны, хорошо применимы в качестве ответа на эти рассуждения. Они,
однако, были к тому времени еще малоизвестны немецкой публике.
Тем же, кто ратовал за эмиссионное единообразие, считая, что это способно
расширить сферу распространения банкнот по сравнению со случаем разрозненной
эмиссии, Михаэлис отвечал, что небольшие размеры территории, на которой
обращаются банкноты какого-либо банка, на самом деле представляют собой
преимущество, поскольку делают возвращение этих банкнот для погашения более
частым. [Вышеупомянутая статья, с. 132. На самом деле, принцип ограничения
территории, обслуживаемой каждым из банков, имеет своим результатом скорее
возникновение монополии, нежели конкуренции. Более естественным способом
банковского устройства могла бы стать система банковских отделении: в этом
случае территория, на которой обращались банкноты каждого из банков, была бы
велика, а отделения различных банков могли бы конкурировать в одной и той же
части страны. Если предположить, что при этом существует еще одно средство
контроля, отмеченное Михаэлисом, а именно -- механизм клиринга между
действующими на одной и той же территории банками, межбанковский контроль в
подобной системе оказывается весьма эффективным.]
Примерно одновременно с этим в свет вышла первая публикация ["Bankenand
Krisen", 1863] автора, пользовавшегося незаслуженно скромной известностью
среди германской публики. Речь идет о Филипе Йозефе Гайере (Philip Joseph
Geyer). Как и Телькампф, он был сторонником денежной теории в ее наиболее
жестком варианте. Он начал с тезиса о том, что количество денег в обращении
всегда должно оставаться на неизменном уровне [там же, с. 7]. Всякое же
отклонение от такого порядка вещей Гайер считал следствием выпуска банками
необеспеченных золотом банкнот. Гайер считал, что лишь полностью обеспеченная
эмиссия представляет собой "реальный" экономический фактор, в то время как
необеспеченная ее часть привносит в действие экономического механизма
"искусственный" капитал (kunstliches Kapital). Если объем искусственного
капитала в обращении превысит массу свободного реального (naturliches)
капитала, происходит кризис перепроизводства [там же, с. 33 и далее]. Будучи
ярым противником свободы банковской эмиссии, Гайер в то же время выступал за
свободу учреждения депозитных банков, которые были призваны аккумулировать и
пускать в дело свободные реальные сбережения. Такой ход событий, по мнению
Гайера, давал возможность избежать выпуска необеспеченных векселей.
После кризиса 1857 г., во время которого Банк Англии действовал в качестве
кредитора в последней инстанции, даже в Германии стали ощущаться изменения в
доводах сторонников централизации в банковской сфере. Приверженцы сильного
центрального банка перестали выступать в поддержку централизованной системы
лишь на том основании, что она, по их мнению, была единственным способом
удержать вексельную эмиссию в необходимых пределах, и начали акцентировать
внимание на финансировании во времена паники. Такая точка зрения была точно
сформулирована профессором Нассе (Nasse) в памфлете, увидевшем свет в начале
1866 г. ["Die Preussische Bank and die Ausdehnbung thres Geschaftskreises in
Deutschland", 1866]. В то время как мелкие эмитенты во времена кризисов теряли
всякое доверие публики, векселя центрального банка продолжали служить нуждам
внутреннего денежного обращения. Таким образом, ликвидируя необходимость
борьбы с внутренней утечкой золота, помимо принятия мер против его оттока за
рубеж, центральный банк снижал тяжесть кризиса. Вследствие этих причин Нассе
поддерживал идею превращения Прусского Банка в центральный банк. Кроме того,
он критиковал Закон Пила, лишавший центральный банк возможности заполнить
образовавшиеся во время кризиса прорехи кредитной системы. Эта критика была
направлена против законопроекта, только что представленного на суд прусских
законодателей Михаэлисом, предлагавшего ограничить фидуциарную эмиссию
Прусского Банка.
На первый взгляд может показаться странным, что подобный законопроект получил
поддержку от Михаэлиса, всегда выступавшего за полнейшую свободу эмиссионных
банков и минимальное законодательное вмешательство в банковскую сферу. Тем не
менее, Михаэлис действовал полностью в русле своих главных воззрений. Там, где
существует множество банков, их эмиссия подвержена автоматическому контролю. В
случае же привилегированной монополии такой механизм отсутствует, вследствие
чего необходимо ввести внешний ограничитель ["Volkswirtschaftliche Schriften,"
т. П, с. 383; соответствующий абзац отсутствовал в статье ("Banken and
Depositen") в том виде, в каком она была опубликована в "Vierteljahrschrift"
Фаухера].
Нассе соглашался с Михаэлисом в том, что обеспечение банкнот должно в
максимальной степени базироваться на "банковской массе" (краткосрочных
активах). Это исключало возможность использования для обеспечения
государственные ценные бумаги и входило в прямое противоречие с Законом Пила,
который рассматривал таковые в качестве единственно возможного средства
обеспечения фидуциарной эмиссии. [Как пояснял Нассе, причина этого состояла в
том, что ценные бумаги прусского правительства были гораздо менее надежны,
нежели бумаги английского правительства, и часто могли быть реализованы лишь
со значительными потерями стоимости. Нассе даже предлагал Прусскому Банку
инвестировать свободные средства в векселя Английского Казначейства.]
Гайер и Телькампф развили свои мысли в 1867 г. [Р. G. Geyer, "Theorie and
Praxis des Zettelnankwesens nebst einer Charakteristik der Englischen,
Franzosischen and Preussischen Bank", 1867; J. L Tellkampf, "Die Prinzipien
des Geld-und Bankwesens", 1867] Гайер сформулировал два главных недостатка
существовавшей тогда банковской системы. Во-первых, порождая "искусственный
капитал" в объеме, приводящем к образованию чрезмерного количества капитала в
обращении, она создавала предпосылки для возникновения торговых кризисов и
стимулировала циклическую динамику производства. Во-вторых, спровоцировав
кризис, она усугубляла положение, сокращая объемы кредитования и вызывая
вынужденную продажу товаров. Объяснение, данное Гайером происхождению бумов,
оказалось весьма близким современным воззрениям австрийской школы о
"сверхинвестициях". Ему, однако, так и не удалось дать сколько-нибудь
удовлетворительное объяснение непосредственным причинам кризиса и депрессии.
Логика Гайера приводит к теории недопотребления. Результатом избыточного
предложения капитала становится перепроизводство потребительских товаров,
которые не могут быть поглощены рынком, поскольку спрос на них может
увеличиться только с падением цен. Разумеется, более дешевый капитал означает
уменьшение процентной ставки. Однако этот элемент издержек настолько мал, что
вряд ли может оказать существенное влияние на конечные цены потребительских
товаров.
Гайер рассматривал банковскую теорию с позиций, близких современной теории
равенства инвестиций и реальных сбережений. Трудности, сопровождающие
разрешение банковского вопроса, считал Гайер, лежат не столько в теории,
сколько в практике [там же, с. 227]. Теория однозначно считает, что
необеспеченная эмиссия должна быть приведена в равновесие с объемом свободного
капитала, однако, поскольку этот объем нам неизвестен, сознательно достичь
такого равновесия невозможно. Из этого Гайер сделал вывод, что следует вообще
прекратить эмиссию необеспеченных банкнот, а свободный капитал лучше
привлекать через развитие депозитного бизнеса. В переходный момент сокращение
массы искусственных банковских денег должно строго соответствовать росту
депозитов. Для достижения такой согласованности эмиссия должна быть
централизована в руках единственного института. Гайер понимал, что даже в
условиях единообразия эмиссионной деятельности сложности интернационального
характера все же останутся в силе. Односторонний отказ какой-либо страны от
"искусственного банковского капитала" стал бы бесцельным и, вместе с тем,
весьма хлопотным занятием, поскольку решившаяся на такой шаг страна оказалась
бы под воздействием преумножения банковского капитала в других государствах и
вряд ли устояла бы перед их более низкими процентными ставками.
Закон Пила также не являлся достойным разрешением проблемы, поскольку он не
доводил принципов денежной теории до логического конца. Следовало бы либо
запретить необеспеченную эмиссию как таковую, либо приравнять ее размер к
объему свободного денежного капитала. Поскольку Закон не предусматривал ни
того, ни другого, он был не в состоянии предотвратить кризис. Когда же кризис
возникал, Закон еще более усугублял ситуацию, провоцируя панику вместо того,
чтобы облегчить условия кредитования и тем самым уменьшить потери предприятий.
Точка зрения Гайера и Телькампфа, предлагавших полностью запретить фидуциарную
эмиссию, не учитывала ряд важных аспектов проблемы денежного обращения. Избрав
в качестве начальной точки ситуацию, когда существующая денежная масса уже
содержит банкноты, многие из которых не обеспечены золотом на 100 процентов,
они недооценили трудности дефляционного процесса, сопутствовавшего бы возврату
к "идеальной" ситуации. Этот процесс привел бы к гораздо более жестоким и
долгосрочным потрясениям, чем те, что так пугали Гайера и Телькампфа в случае
движения в противоположном направлении. И что еще более важно -- движение к
"идеальной" ситуации могло оказаться бесцельным, поскольку ни одно из
возможных значений размера денежной массы ни в коей мере не было бы истиной в
последней инстанции. Что действительно имеет значение, так это колебания
совокупного объема денег, а все, к чему призывала теория Гайера, сводилось к
требованию не допускать дальнейшего роста этого объема. Таким образом,
экономическая система, однажды достигнув состояния равновесия с существующим в
данный момент объемом денежной массы, в дальнейшем не должна была вновь и
вновь приспосабливаться к меняющейся ситуации.
Распространяя свои рассуждения на одни только банкноты и их влияние на
совокупную денежную массу, Гайер и Телькампф также игнорировали сложности,
возникающие при введении в анализ вкладов до востребования и последствий
изменения скорости их обращения.
Рассмотрим в качестве исходной ситуацию, когда имеется некоторое количество
вкладов до востребования и все или, по крайней мере, какая-то часть из них,
являются не вкладами соответствующих сумм наличных денег, а повторно
депонированными ссудами, ранее выданными банками и также не обеспеченными
золотом на все сто процентов. Такие вклады меняют объем эффективно
циркулирующей денежной массы за счет изменений в скорости обращения
(выраженной в числе чеков, выписанных за отрезок времени).
Таким образом, задача удержания размера денежной массы на одном уровне может
время от времени однозначно требовать увеличения количества находящихся в
обращении денег в виде банкнот. Так может случиться, например, в случае, когда
снижение депозитной активности (увеличение средней продолжительности времени,
в течение которого депозиты остаются невостребованными) требует от банков,
желающих поддерживать объем эффективной денежной массы на прежнем уровне,
выдачи новых займов, а новые заемщики предпочитают банкноты депозитам до
востребования. Как только средства депонированы в банке, с экономической точки
зрения уже не имеет значения, какая часть вкладов примет в дальнейшем форму
бумажных денег. Все зависит от выбора, сделанного публикой, -- в пользу
депозитов на текущем счету или банкнот.
Приверженцы менее жесткого направления денежной школы, а также сторонники
банковской школы рассматривали банкноты в качестве средства "экономии
драгоценных металлов", что, как правило, следовало понимать как
"предоставление более дешевого кредита". Будучи представителями наиболее
жесткого крыла денежной школы, Гайер и Телькампф рассматривали банкноты лишь в
качестве более удобного способа перемещения и транспортировки денег. Следует
отметить, что такие авторы, как Тук (Tooke) и Вагнер, видели единственный
недостаток увеличения массы бумажных денег в возможности их дальнейшего
обесценения (и роста уровня цен), а поскольку такое расширение часто не
сопровождалось падением покупательной способности денег, они делали вывод, что
рост денежной массы не всегда представляет собой зла [см. Wagner, "Beitrage
zur Lehre von den Banken", c. 81--86]. Гайер же, в конце концов, увидел, что
изменения объема денежной массы приводят к сдвигам в структуре производства с
определенными нежелательными последствиями.
В последующих работах Телькампф также придерживался мнения, что, если план
объединения эмиссии в одних руках и привязки ее к золоту не может быть
реализован, следующей лучшей альтернативой является шотландская система.
Похоже, что Телькампф относился к этой системе как к очень хорошему запасному
варианту.
Споры в Германии завершились рядом публикаций, увидевших свет в начале 1870-х
годов, как раз накануне образования Рейхсбанка (Reichsbank). Среди этих
публикаций был памфлет Леопольда Лас-кера (Leopold Lasker) ["Bankfreiheit oder
nicht?", 1871]. Он утверждал, и, наверное, не без оснований [особенно в свете
того, что аргумент Лонгфилда оставался практически неизвестным немецкой
публике], что еще не было убедительно показано, почему банковская сфера должна
служить исключением из правила свободного предпринимательства, применимого к
любым другим областям экономической жизни, и что против идеи "Банкфрайхайта"
-- банковской свободы ("Bankfreiheit") -- так и не было приведено серьезных
аргументов. Два трактата на тему банков и кредита были опубликованы в эти годы
Вагнером и Книесом (Knies)соответственно [A. Wagner, "System der deutschen
Zettelbankgesetzgebung unter Vergleichung mit der Auslandischen, zugleich ein
Handbuch des Zettelbankwesens", 1870--1873. С. G. Knies, "Geld und Kredit", в
двух томах, 1873--1879]. Каждый из них поддерживал противоположные стороны
спора. Вагнер, однако, к тому времени успел попасть под влияние исторической
школы и, таким образом, уже не был столь бескомпромиссным приверженцем
свободной системы.
Он настаивал на том, что абсолютного решения в пользу какой-то одной из систем
не существовало вообще, и каждая из них могла быть оправдана при определенном
стечении обстоятельств. Однако Вагнер отказался лишь от немногих постулатов
своей прежней позиции и сохранил свои симпатии к идеалам свободного
банковского бизнеса.


 

<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3]

Страница:  [2]