Ну и что? В чем же, наконец, проблема? А проблема в том, что Совместность психики и тела не может быть каким-либо известным нам типом бытия.

Нам известны два типа бытия: одно бытие идеальное, а другое бытие материальное. Психика выступает представителем идеального бытия, а тело – представителем материального бытия. Но Совместность психики и тела в организме человека не может проистекать из материального бытия, и не может проистекать из идеального бытия. Она должны проистекать из какого-то Третьего Бытия.

Почему именно что-то третье мы определяем источником Совместности организма человека, а не психику и тело вместе взятые? Потому что психику и тело нельзя «взять вместе». Они не могут соединяться вместе или смешиваться друг с другом в совместном бытии. Они не могут образовывать совместность в прямом контакте, потому что они полностью инобытийны друг другу. Они находятся в совершенно разных и полностью изолированных, мирах, не имеющих ни одной точки, способной соприкасаться.

Тело живет по законам физическим, оно пространственно, материально, вещественно и делимо. А психика живет по законам духа, она непространственна, нематериальна, невещественна и неделима.

Поэтому столь разноприродные части не могут соединяться в целое за счет совпадения своей внутренней природы. Они могут это сделать только посредством какого-нибудь внешнего принудительного соединения. Столь разноприродные части следует понудить к соединению в целое, ибо по своим внутренним свойствам они не располагают ничем таким, что способствовало бы их к естественному совпадению в одном бытии – они сами по себе есть два противоположных и несовместимых  друг с другом бытия.

Но это понуждение каждого из них не может быть ни психическим, ни физическим, потому что психическое может понуждать только психическое, а физическое может понуждать только физическое. Следовательно, то, что их понуждает к Совместности, не должно быть психическим, и не должно быть физическим. Оно должно быть чем-то третьим – сверхфизическим и сверхпсихическим, то есть чем-то высшим по отношению к ним, способным управлять обоими. Оно (что-то, их понуждающее) должно обладать более высшей, по отношению к ним, природой, способной приказывать и психике, и материи.

Нам ни о чем подобном из опыта нашего скудного бытия не известно, но мы должны это принять, потому что, хоть психическое, хоть физическое, неспособно воздействовать на противоположное себе бытие напрямую.

Но, при всём при этом, между психикой и телом существуют отношения явной причинности, где поведение одного мгновенно тут же отражается на поведении и состоянии другого. И, следовательно, отношения психики и тела именно причинны.

Но они не могут быть прямыми!

Ведь, то, что имеет силу для духа, то не имеет силы для тела (в смысле прямой причинности), а то, что имеет силу для тела, то не имеет силы для духа (в том же смысле прямого воздействия).

Тело может стать причиной действия только другого тела, а мысль может стать причиной только следующей мысли. Но телесное стать причиной мысли не может – физический объект не может проникнуть в сознание и повернуть там какую-либо вещественную шестеренку – в сознании нет ничего вещественного.

А психика не может приказом своей воли или своим мысленным представлением пространственно передвинуть даже самую маленькую молекулу материи. Но, при этом, неспособная воздействовать даже на самые малые предметы, психика, легко двигает, собственное массивное тело. Эту способность психики произвольно двигать собственное тело Гегель называл не иначе, как магической, потому что прямым, непосредственным приложением физической силы, психика не обладает.

Ничто из этой пары (психика и тело), повторимся, не может быть прямой причиной другому. Поэтому те причинные отношения между психикой и телом, которые, несмотря на это, все-таки, существуют, могут реализоваться только посредством Причины, которая не должна быть психической, и не должна быть физической. Поскольку, будь эта Причина физической, она бы посредствовала только телу, а будь она психической, она бы посредствовала только психике. В любом из этих вариантов организм человека развалился бы, поскольку его Совместность не сложилась бы.

Таким образом, из наших выводов следует, что человеческий организм создаётся и поддерживается в живом состоянии некоей Высшей Причиной, чьё Бытие существует в сфере недоступных нашему опыту определений, потому что наш опыт знает только бытие идеального или бытие физического, а Высшее Бытие этой причины – ни первое, ни второе, а Третье.

Всем сейчас понятно, что мы уперлись в вопрос, который может быть принят или не принят по мировоззренческим, а не по логическим основаниям. Но там, где царствует мировоззрение, не может быть никаких логических аргументов, сколько бы мы на логику не напирали. Никакие логические доводы не способны произвести никаких перемен ни в одной из позиций, если человек не хочет эти доводы принимать и верит в другое.

Но у нас никакого расчёта на веру не должно быть с самого начала, ибо с самого начала мы занимаемся только тем, что тренируемся думать познавательно, и не более того. Поэтому, если у нас всё логично, то никаких вопросов, кроме вопросов логического порядка, мы обсуждать не должны.

А если у кого-то, всё еще, остались вопросы, терзающие логику задачами сверки с опытом ощущений, то подобные вопросы лучше перенаправить к самим ощущениям. Потому что тот, кто хочет мыслить познавательно, должен выныривать из опыта накрывших его с головой ощущений. Например, ощущения говорят нам, что Солнце восходит утром над неподвижной Землей и закатывается ночью за неподвижную Землю. Но, помыслив об этом познавательно, мы узнаём об опыте своих ощущений столько необычного, что перестаем принимать их в расчет.

Точно также мы можем не принимать в расчет не только опыт ощущений, но даже и полное отсутствие этого опыта. Это обычный контраргумент против логики – если нет опыта ощущений, то ничего вообще нет, несмотря ни на какие логические предпосылки к обратному. Но этот аргумент слеп к истине, поскольку наличие ощущений совершенно не является критерием реальности события или факта. Давайте, например, вспомним сейчас каждый свою первую учительницу. Быстро произошло, не так ли? Но – сопровождалось ли это какими-либо ощущениями пяти органов чувств? Никакими не сопровождалось. Так что же нам теперь – не верить в то, что в нашем сознании есть огромный фонд воспоминаний, куда кто-то сейчас (в сознании же) сбегал и принес нам нужный файл? А ведь всё это как-то реально произошло, но произошло это без опыта ощущений.

Или, давайте, положим в рот кусок хлеба – ощущения подтвердят нам, что у нас во рту есть хлеб. А теперь, давайте, проглотим этот кусок. Немедленно вслед за этим кусок хлеба навсегда исчезнет из любых наших ощущений. Мы не будем больше ощущать его нигде – ни в движении по пищеводу, ни в работе желудка. Так что же – не верить в пищевод и не верить в желудок? Или не верить в то, что там сейчас наш хлеб? Или вообще признать, что хлеба во рту никогда не было?

Следовательно, если не упираться в сомнительный опыт ощущений, а говорить только о логичности вывода, то необходимость Высшего Третьего Бытия для совместности психики и тела в организме человека очевидна. Поэтому нам следует уклониться от мировоззренческих споров и заняться тем, чего требует логический порядок нашего исследования.

А этот порядок требует, чтобы мы сейчас же занялись определением функции тела, ибо это диктует нам метод философского обобщения, за который мы продолжаем крепко держаться.

Однако функция тела, как части человеческого организма, у нас теперь должна, с точки зрения совместности этого организма, рассматриваться только согласованно с функцией психики, а функция психики, как части человеческого организма – только согласованно с функцией тела. Отдельной и независимой функции в целях организма у них быть не может.

И какова может быть вот эта их совместная функция? Она проста – взаимодействовать с внешней средой.

Организм вообще сам по себе существует для взаимодействия с тем, что его окружает. Организм – это согласованное взаимодействие его собственных частей для оптимально продуктивного общения с внешней средой. И если внутри самого организма всё упорядоченно за счет Совместности, то вне себя организм встречает поток случайных изменений. И всё случайное вовне себя организм обязан превращать в упорядоченное внутри себя. И, собственно говоря, это и есть основная функция организма, основная совместная функция психики и тела – упорядоченно размещать человека в случайном бытии.

Мы и раньше исходили из того, что функция – это способ размещения в бытии, и теперь должны исходить из того же. И поэтому, как функцию психики, так и функцию тела для организма мы должны понимать в этом главном назначении – оптимально взаимодействовать с внешней средой.

И тогда, посмотрев на эту совместную функцию тела и психики в этом аспекте, мы должны будем признать, что здесь определенный приоритет есть у тела, поскольку это именно тело взаимодействует с внешней средой, а психика осуществляет деятельность уже ответную, призванную осмыслить опыт тела и определить надлежащий режим поведения.

Таким образом, подфункция тела в составе совместной его функции с психикой, нам становится ясной до предела – тело как воронка вбирает и пропускает через себя весь окружающий мир, чтобы предоставить его психике. Для этого в теле существует пять центров пропуска (с пятью вахтерами – пятью органами чувств), в которых физический мир преобразуется в психический, редактируется и запускается в зону интеллекта – туда, где физический порядок мира будет воспроизводиться в идеальных законах сознания.

Таким образом, психика получает через тело в своё распоряжение весь физический мир и познаёт его.

Тело для этого устроено оптимально, потому что, как мы помним, интеллект, чтобы наполняться содержанием, должен натыкаться на что-то внешнее себе, и на этом внешнем себе, как на экране, он должен увидеть самого себя, вступившего с этой средой в познающие отношения. Но представим себе экран всего мира, на который натолкнулся бы интеллект без тела – интеллект просто растекся бы по этому безбрежному экрану и потерял бы в этой необъятности связь вещей. Без тела, в котором весь мир сжимается до предельно сконцентрированной картины всего пяти родов ощущений, этот бескрайний мир был бы слишком велик и слишком разнороден для интеллекта, чтобы тот мог воспринять мир в целостности, как объект, доступный познанию.

Таким образом, тело – это зона качественного перехода физической Вселенной в психический мир человека. Тело – это преобразователь физического в психическое. В этом состоит его функция, и, если говорить о приоритете этой функции в совместной функции психики и тела, то у функции тела есть приоритет первого контакта с физическим миром, приоритет первого знакомства с материей.

И что из этого? Зачем мы это выяснили, и что нам из этой приоритетности первого взаимодействия с материей?

В этом для нас есть очень много важного, поскольку из этого факта проистекают те самые казусы телесной обусловленности сознания, о которых был намек в начале главы.

Что это за казусы?

Это казусы того, что приоритет телесного в первом узнавании мира переходит в приоритет телесного во всём нашем мышлении.

Именно из-за того, что первое знание о мире телесно, нашим понятиям всегда ближе приоритет телесного, чем приоритет идеального. Именно поэтому нам всегда легче поверить во всё физическое, чем поверить во что-либо идеальное. Физическое нам более сопричастно по внутреннему впечатлению, и более несомненно по логике происходящего. Законы сознания и законы логики для нас не столь очевидны, сколь очевидно что-либо телесное. Например, твердь земная под нашими ногами для нас более очевидна, чем твердь воздушная под крылом стотонного самолета, потому что твердь земную мы воспринимаем телесно, а твердь воздушную лишь логически понимаем.

Внешнее и физическое более несомненно для нашего внутреннего мира, чем что-то психическое в нём самом, потому что источник наполнения нашего внутреннего мира – интеллектуальный, но момент первого обнаружения интеллектом своей работы – физический! И поэтому, как бы моментально не становились все наши физические ощущения психическими актами, всё равно для психики родоначальным фактом любого знания всегда является нечто физическое, ибо мир входит в интеллект через физические сигналы тела.

Они, эти физические сигналы тела, извещают интеллект о наличии мира. По сути говоря, именно они, эти физические сигналы, делают для интеллекта мир известным. И только потом уже интеллект узнает самого себя в этом мире, и только потом ему становится известной собственная  личность («вымышленное Я»).

И поэтому, в силу того, что первым источником всего известного для интеллекта всегда является нечто физическое, весь порядок частных понятий, которыми наполняется мышление, всегда будет содержать для психики первоначальную правду известности телесного, известности физического, известности материального.

Итак, источник наполнения интеллекта телесный по первоначальной природе, и от этой телесной природы интеллект далее никогда не избавляется в мысленном созерцании и себя, и мира.

А в чём, всё-таки, те самые казусы, которые из-за этого происходят?

Чтобы ответить на это, вспомним, чем закончилась наша предыдущая глава. Мы остановились на том, что интеллекту недоступен вход в «истинное Я» и поэтому, если оттуда будут идти какие-то команды, противоречащие осознанным намерениям человека, то интеллект этого не отследит. Зато (отметили мы), интеллект легко может отследить любое вмешательство в зоне «вымышленного Я», где эти команды должны найти исполнителя и реализоваться. Интеллект должен легко это сделать, поскольку «вымышленное Я» это продукт развития интеллекта, и в этом продукте для него прозрачно всё.

Но (завершили мы всё неожиданным утверждением) именно подобного рода тайные процессы сознания постоянно и ежесекундно протекают в зоне «вымышленного Я», то есть на территории полного контроля интеллекта, но он их не замечает. Как (спросили мы) это происходит? Это происходит в теле (ответили мы).

И казус в том, что для интеллекта всё телесное настолько несомненно в своей правде, что он в полном доверии именно к этой территории не видит той власти, которую получило и которую реализует в его теле совсем иное сознание.

Казус в том, что очевидность тела, как объекта физического, и, следовательно, абсолютно истинного для интеллекта в своей правде, играет с интеллектом злую шутку – именно в теле орудует и делает то, что захочет, какое-то другое сознание, которого интеллект не видит.

Казус в том, что, проникни что-либо чужое в его собственную психическую природу, интеллект это отринул бы и взбунтовался, но интеллект настолько доверяет поведению тела, с которым связан, что не видит, как его телом на его же глазах командует кто-то, но совсем не он.

Не верите? Встаньте, и пройдите до дальнего угла комнаты, а затем вернитесь, и сядьте снова, прочитав при этом какое-нибудь четверостишье Пушкина. Пока ваш интеллект читал Пушкина или вспоминал какую-нибудь другую виршу – кто командовал движениями тела и кто выполнял всё задуманное в его последовательности? Интеллект в это время стихи читал. Телом воспользовалось какое-то иное сознание.

Вы думаете, что в этом виноват Пушкин? Совершенно зря. Если бы интеллект вообще знал, как его тело может ходить, то он создал бы нечто, подобное этому, и заставил бы ходить роботов. Но интеллект не только не может создать ничего, даже близкого этому, он даже не знает, как вообще можно силами сознания управлять шагающим телом. И поэтому азимовская концепция шагающих роботов, как слабо продуманная и полностью фантастичная, прочно сменилась концепцией роботов на колесиках, стационарных, гусеничных и т.д. Любых, только не шагающих. Потому что для того, чтобы какое-то тело могло шагать, должна происходить такая текущая сознательная работа, которая недоступна никакому человеческому представлению.

Шагающий человек – это не результат рычажно-опорных операций конечностей, это результат безостановочного и сознательного принятия решений, в процессе которых учитывается всё – от кривизны поверхности и наклона тела, до профиля каблука и подошвы. Человеческий интеллект даже в слабом виде не способен представить себе тот уровень сознания, которое обеспечивает такие операции, как ходьба, бег, прыжки, игры с мячом и т.д.

Передвижение на ногах осуществляется именно оперативной сознательной деятельностью, и невозможно себе представить тот объем сознательной работы, который совершает какое-то сознание в нашем теле, когда человек идет или бежит. По всем законам физики площадь человеческих ступней не смогла бы удерживать тело вертикально, даже если бы человек просто стоял. Даже эта задача – создать робота, который свободно и непринужденно стоял бы, как человек, например, на сильном ветру с порывами, требует дать этому роботу такое аналитическое сознание, которое было бы способно ежесекундно решать объем задач, недоступный окончательному подсчету.

Математическое обеспечение координации равновесия и двигательных функций, аналогичных человеческим, по своей виртуозности и сложности не имеет ничего даже отдаленно равного даже в самых смелых мечтах человека о каком-то «умном приборе» или о каком-то «искусственном интеллекте».

Это, так сказать, верхний предел, о котором интеллект не может даже и мечтать.

Но есть и обыденные примеры, когда телом командует некое сознание, а интеллект этого не замечает. Допустим, мы едем с работы домой, и ведем автомобиль. Пошел дождь, возникли пробки, передвигаться приходится медленно и монотонно. Интеллект начинает уходить в различные размышления, и погружается в воспоминания о том, как у тети Даши, после смерти дяди Коли, был дядя Костя, но она за него так и не вышла, а у него еще такая рубашка была в клетку, ковбойская, такие рубашки сейчас на ретрофотках о Голливуде можно увидеть, эти мужественные квадратные подбородки с сигарами и техасские шляпы, а дамы все такие однолицые – гримеры рисовали им одинаковые губы и глаза, все со взбитыми прическами, но все какие-то возрастные, как минимум за тридцать, или это только впечатление от экрана, футболисты тоже, как посмотришь, все мужики за сорок, а им едва за двадцать, очевидно экран старит или делает более зрелым, но мучающиеся ерундой интеллигенты, наоборот, выглядят мальчиками, наверное, экран вытягивает что-то из внутреннего состояния, даже обаяние в противовес чертам лица, говорят актеры в жизни уродливы, например, этот типаж Бельмондо – некрасивое лицо, но, сколько симпатии, совсем как у этого итальянца, который с перебитым носом, Лино Вентура, он еще вместе с Ален Делоном в «Искателях приключений» там целый остров купили, а на острове стоит средневековый замок, в котором остался арсенал вермахта, гранаты и прочая амуниция, а подруга у них поп-артом увлекалась, собирала с помощью газовой горелки скульптуры из металла, на поп-арте тогда все помешались, время было сумасшедшее, сплошные революции, в Китае культурная, в Европе сексуальная, во Франции студенческие бунты, в США расовые волнения, какой-то перелом в эстетике жизни, и поп-арт тоже бунтарская идеология, а не мещанская, как фэнь-шуй, который тоже ищет смысла в формах предметов быта, но только добавляет туда еще и дешевые выдумки, а куда им деваться, пахотной земли на весь Китай 4%, вот и сделали такой кооперативчик безделушек на весь мир, чтобы выжить, а шутки-шутки, у них теперь денег больше всех, новая мировая политическая сила со своими узкими задачами и понятиями, не способными ассимилировать больше нигде, кроме как в экономике и в ручных поделках… и т.д.

Вся эта внутренняя пустопорожняя болтовня настолько захлестывает интеллект, что поглощает всё его внимание и полностью выключают из происходящего на дороге.

Через тридцать-сорок минут, очнувшись, мы замечаем, что, оказывается (по логике вещей), каким-то, не вспоминаемым образом, доехали, припарковались, поставили на сигнализацию, взяли портфель с документами и подошли к дому, потому что уже надо набирать код подъезда.

Всю дорогу мы включали и выключали дворники, нажимали и отжимали кнопку омывателя, открывали и закрывали печку, объезжали лужи, останавливались на красный, трогались на зеленый, тормозили и ускорялись, поворачивали и объезжали, переключали, пропускали и перестраивались, и вообще выполняли массу действий, которые имели сознательную адекватность текущей ситуации, но наше сознание в этом время занималось только проблемой дяди Кости и прочих воспоминаний. Управляло автомобилем в кошмарной обстановке дождливого вечера какое-то иное сознание. Не наше. Наше было занято совсем другим.

Не убедительно?

Тогда еще один пример – вы переходите дорогу на оживленном месте. Где притормозив, где, наоборот, припустив побыстрее, вам удается не только быстро оказаться на противоположной стороне, но еще и вскрыть на ходу упаковку жареных семечек, пробежав параллельно глазами только что купленную, программу телепередач. При этом интеллект не проводил никаких математических расчетов для сопоставления скоростей проезжающих автомобилей и не прокладывал никаких оптимальных маршрутов – он читал программку. Но, пока он читал телепрограмму, какое-то сознание всё подсчитало и перенесло вас через проезжую часть максимально оптимально. Да к тому же, это сознание вскрыло упаковку с семечками и здесь вообще наступает апофеоз слепоты интеллекта, не способного увидеть, что в его теле есть кто-то еще.

Давайте мысленно сейчас представим, что мы вбросили в рот семечку подсолнечника. Проконтролируйте, как толстый язык подхватывает маленькую семечку и разворачивает её таким образом, чтобы с космической точностью поставить вертикально и по центру давящих поверхностей зубов: проконтролируйте, как произведен сложнейший и тончайший расчет усилий, с которыми несколько раз необходимо воздействовать на корпус семечки, чтобы скорлупа треснула, а зерно осталось неповрежденным; проконтролируйте, как произведен расчет тех микронов, на расстоянии которых остановились зубы от зернышка, разломив скорлупу; проконтролируйте, как язык аккуратно очищает сердцевину от скорлупы, а затем поднимает это маленькое зернышко и вкладывает его точно между жевательными поверхностями зубов (а параллельно удаляет плевком скорлупу); проконтролируйте, как рассчитывается сила жующего нажатия, как снимаются, перегруппировываются и вновь возвращаются языком на жующую поверхность кусочки зернышка и т.д.

Даже наблюдая всё это своим сознанием, вы этого не можете проконтролировать – не успеваете, поскольку сложность этих сознательных операций выше возможностей вашего интеллекта. Вы это просто наблюдаете, Присутствуете при чужой работе. А если начинаете вмешиваться, то попадаете в ступор – не справляетесь.

А теперь представьте своим интеллектом, какое нужно программное обеспечение тому манипулятору, который этот интеллект, возьми, да и надумай построить по образцу поедания только одной стандартной семечки. Только для одной! А теперь, пусть этот интеллект представит себе манипулятор, способный универсально и естественно, как читающий человек, неосознанно разгрызать и перетирать любое количество любых семечек из мира семечек, где каждая своим размером, формой и твердостью непохожа на другую…

И, что же? Если интеллектом не контролируется работа какого-то тайного сознания даже в тех операциях тела, которые соответствуют его намерениям и вкусам, то разве смог бы интеллект проконтролировать что-либо в операциях этого сознания, не соответствующих никаким его намерениям? Никогда не смог бы. Тем более что об этих операциях он уже и не предполагал бы – они ведь тайные.

Вот поэтому мы иногда говорим: «рука сама дернулась, ноги сами повернули, зачем кнопку нажал – сам не пойму, как успел руль вывернуть влево – до сих пор удивляюсь, как стакан с чаем из рук выскользнул – ума не приложу, зачем отвертку в пиджак положил – убей, не помню, а она, вот, пригодилась и т.д.».

И вот он окончательный казус нашего бытия – правда телесного настолько мнится интеллекту правдой безо всяких сомнений, что, он, не исстрачивая никаких собственных усилий на жизнь тела и на многое в его поведении, не способен спросить у того, кто это делает вместо него – «кто ты?». Чем не казус?

Может возникнуть подозрение, что всё вышесказанное содержит начала неприемлемых подходов, которые нельзя применять к обыденным и простым вещам. Какие в этих простых вещах могут быть тайны? Но подобный затертый взгляд на обыденные вещи возможен только потому, что всё, что видит наш глаз, мышление уже не считает тайным, потому что наш глаз видит только телесное. И это для мышления есть главный казус стратегии обработки информации – когда мышление видит нечто телесное, оно уже не допускает в этом никакой тайны, даже если всё это от начала и до конца – сплошная тайна.

Подобное обессмысливание происходящего прямо на наших глазах – это самое фееричное шоу по самообману, исполняемое везде, где есть человеческое сознание.

И поэтому многие люди не могут преодолеть самообмана и полагают, что всё, касающееся обычных вещей, не может быть тайной.

Зато многие люди полагают, что они могли бы сейчас назвать ответственного за всё, происходящее в нашем теле. Они просто-таки рвутся сейчас объявить, что знают ответ на вопрос: «кто ты?».

Но прежде, чем принять от них этот скоровременный ответ, ознакомимся еще с одной главой.

Глава 11. Подсознательное, досознательное, сверхсознательное

и даже совсем не сознательное, бессознательное

 

Никогда не заставляйте грешить человека сознательно. Он легко справляется с этим бессознательно.

 

История знает немало странных примеров, когда в человеческом обществе вдруг начинает витать, а затем получает всеобщее расположение, какая-либо теория, достаточная в своих обоснованиях только для болвана. Обычно в центр этой теории водружается некая совершенно дикая концепция, пришедшая ниоткуда и ведущая в никуда, но за счет особой примитивности она легко прилипает к массовому сознанию и начинает широко в нём укрепляться.

Несмотря на полное отсутствие каких-либо, подтверждающих её фактов, подобная теория неудержимо популяризируется, и в итоге получает такое господство над умами, что закабаляет даже самые светлые из них.

В конце концов, неясная никому до конца, концепция, начинает настолько приниматься в качестве само собой разумеющейся, что сомневаться в ней становится несогласно традициям общественного мнения, а если кто-то и вздумает усомниться, то его тут же или опозорят, или пристыдят или поступят с ним так, как не хватает даже сейчас лексикона, чтобы квалифицировать это прилично.

И, несмотря на то, что любому, вникающему в логический строй этой теории, приходится серьезно деградировать, чтобы что-то там принять, высокое общество не успокаивается в привязанности к ней до тех пор, пока не пропитает ею какие-либо атрибуты своей культуры чуть ли не с религиозным оттенком.

Этот причудливый обычай известен всем народам и всем цивилизациям.

Неглупые ацтеки и майя верили, что белый человек бессмертен, а образованные эволюционисты думают, что от обезьяны произошли даже неглупые ацтеки и майя, на континенте которых вообще никогда не было никаких обезьян.

Неглупые европейцы (включая и королей!) верили, что можно придумать камень, который сможет из любого металла сделать золото! А их образованные потомки верят в расшифровку генома человека! Если отстраниться от предметности этих верований, то по своей сути это одно и тоже, только слегка наоборот – одни честно полагали, что чудеса может творить необычный камень, а другие полагают, что чудеса могут творить обычные молекулы.

Некий великий народ еще в двадцатом веке (до 1945 года!) считал, что их император – живой бог, пока император не выступил по радио и не признался в обратном. А другой, столь же великий народ, когда-то полагал, что живые боги обретают на вершине высокой горы Олимп.

С богами вообще происходит нечто невообразимое, если они подпадают под ту или иную хорошую теорию. Например, с высоких гор они могут попасть в камни. Как может жить бог в камне? А, как хочет, так пусть и живет – есть теория, предписывающая ему жить именно там, и какие у него могут быть вопросы, если есть такая теория?

А если, вдруг, есть другая теория, то боги из камней могут переселяться в тесные святилища, или даже в ящички на носилках. Можете себе представить подобного горемычного бога, вынужденного ютиться в маленьком ящичке? Но и он подчиняется теории.

Однако по большинству теорий, богам, все-таки, предписывается сидеть на облаках, как на подножиях своего трона, или же, по особому оргнабору (другими теориями), забираться с пожитками на какое-нибудь седьмое небо или в какую-нибудь Гиперуранию. Здесь, как теория Богу положит, туда Он и пойдет. Никуда не денется. А есть теория, которая готова распределить Бога малыми дозами по душам всех и каждого на Земле, и даже по душам тех, кто не достиг призывного возраста. Бывает и такое, если создавать теорию по принципу экономии ума. Да и вообще – мало ли, куда можно поместить такую полезную вещь, как Бога! Лишь бы была теория.

И если даже боги подчиняются всякому маразму, то люди и подавно. Перелистайте историю моды, и вы увидите, как над огромными массами просвещенных (!) людей периодически нависает неумолимая обязанность подчиниться тому или иному изобретению – надеть на себя что-то невообразимое, или сделать со своими волосами что-то противоестественное, но соответствующее неуклонному установлению текущего момента. Вспомните, например, что умнейшие люди своего времени носили жабо. А умнейшие люди другого времени надевали парики с буклями и посыпали их пудрой!

И хотя никто не знает, откуда приходят подобные позорные приказы, но никто не смеет им прекословить. Ни король, ни мудрец, ни простолюдин, ни президент корпорации, ни владелец банкирского дома. Такова сила теорий, которые ни на чем не основаны.

Плохо, конечно, когда есть такие, никуда не пригодные, теории. Но хуже всего, когда пригодность подобных теорий вдруг выявляется в тех областях, о которых даже и не помышляли их творцы. Это хуже, потому что в этом случае никуда не пригодная теория создает новый обычай интеллектуальной жизни, который требует понимать теперь любую исследовательскую деятельности как форму приобщения именно к этой теории. Эта патология возникает по очень простой причине – придя откуда-то, где эта теория явно непригодна, она ничем не демонстрирует свою несостоятельность в новых условиях, потому что её не к чему напрямую применить. Но зато она приносит с собой таинственный шлейф большого объяснительного потенциала: «А… это то, что перевернуло все устои в области…и т.д.». Так, обычно, отзываются об этой теории, не представляя себе, ни устоев, ни области, ни обстоятельств переворота, ни самого факта переворота, связанного с этой теорией.

Человек что-то такое слышал понаслышке про те области, про которые ему стыдно признаться, что он в них мало понимает, и поэтому он считает, что лучше поддакивать, чем нарушить последнюю благопристойность и потребовать разъяснений.

Так происходит прививка глупости к головам совсем не глупых людей.

Дальнесрочные последствия этого всегда печальны.

А происходит это, чаще всего, в том случае, когда какая-либо нестройная и невнятно изложенная концепция запоминается каким-либо броским термином, который никем не понят, но всеми принят по удачному звучанию. И вот, благодаря тому форсу, который исходит от звука этого термина, последний начинает приклеиваться к истолкованию всего того, что находится близко к тем проблемам, в системе которых он возник. Первое время все благосклонно привыкают к присутствию этого термина именно в системе его первоначального применения, а затем начинают потихоньку навешивать его вообще на всё, что нуждается в какой-либо звучной терминологии.

Развитие этого интересного процесса завершается тем, что за термином начинает признаваться право объяснять что-то такое, что он должен объяснять, несмотря на то, что никто так и не знает, что вообще означает сам этот термин. Именно вот это композиционное изящество в применении термина забавнее всего: никому не понятно, что сам этот термин означает, но все им что-то объясняют, поскольку так установлено – объяснять именно этим термином то, что принято объяснять именно этим термином. Почему – никто уже не задумывается.

В лучших случаях на этом держится какой-нибудь очень распространенный  прием стыдливого замещения чего-то непонятного каким-либо научным словом. Так произошло, например, с тем явлением, которое обозначается словом «инстинкт». Все знают, что означает это слово с точки зрения лексической семантики, но никто не знает, что такое инстинкт с точки зрения реальной физиологии.

До сих пор нигде не объяснено ни чудо врожденности инстинкта, ни сам механизм принудительных связей сознания с очерченными рамками того или иного поведения. Не объяснено главное – как сознательное поведение одновременно является неосознанным? Но зато есть это очень удачное слово – «инстинкт». Хорошее слово, которое создаёт видимость знания и расхолаживает исследователей. Потому что – зачем исследовать сам инстинкт как чудо, если он дан как хороший термин?

Но совсем плохо, если первоначальный смысл термина поначалу искажается, далее слегка изменяется, а затем и вообще теряется настолько, что он превращается в некий расплывчатый знак каких-то сфер, в которых его применение должно устранять любую непонятность одним лишь своим появлением. Тогда – беда. Потому что именно в данном случае никто уже не знает ни того, что объясняет этот термин, ни того, что означает сам он, но все знают, что если налепить его на что-то непонятное, то это непонятное тут же сделается как бы понятным.

Именно так и произошло с термином «бессознательное», о котором в заключительной фазе предыдущей главы подумали девять десятых читателей, если число читателей этой главы выражалось цифрой с нулем на конце.

«Кто ты?» – наконец-то (по мнению автора) должен, спросить интеллект у того сознания, которое управляет «неосознанным» поведением его тела. Но некоторые читатели готовы были сразу же ответить и автору, и его интеллекту: «Это же бессознательное! Кто же этого не знает?!».

Вот пример того, как термин не только ничего не объясняет, но и сам означает то, что неизвестно уже никому.

Главный творец понятия «бессознательное», философ Иоганн Готлиб Фихте, и помыслить себе не мог, что это слово спровоцирует столько перевозбужденных идей сначала в философии, а потом и где угодно. У Фихте «бессознательное» привлекалось для оправдания его трудно понимаемой и сомнительной идеи, что у вещей нет бытия, независимого от сознания. Для этого Фихте пришлось объявить, что собственное «я» человека бессознательно конструирует в подсознательных глубинах своей психики всё то, что есть «не-я». То есть весь окружающий мир.

Как видим, «бессознательное» – это не природой данное понятие, а тот самый термин, который может быть дан мысли по самопорожденным основаниям, которые не кажутся необходимыми. И, поскольку этот термин был дан мысли, но ни в чем конкретном себя не осуществлял, то вся его темная бездна начала втягивать в себя всё, что тоже хотело подпадать под правило об отсутствии самостоятельного бытия у природных объектов.

Первым в бездну всосало философа Фридриха Иоганна Йозефа Шеллинга, который из слишком общих рассуждений, но, используя это новое слово – «бессознательное» – сделал таинственный вывод о том, что природа и сознание это, в сущности, одно и то же, потому что природа была создана досознательным бессознательным самотворчеством духа. Не спрашивайте у меня, как это бывает, потому что Шеллинг и сам был бы счастлив ответить на этот вопрос. Однако Шеллинг, хоть и был далеко не новатором в применении слова «бессознательное», но обошелся в его доказательствах настолько без излишеств, что слово «бессознательное» прижилось в умах еще крепче, а растревожило их еще больше.

Может быть поэтому, отставной военный Эдуард Гартман, чья великолепная по стилю рассуждений книга «Философия бессознательного» имела необычайный резонанс, решил наделить «бессознательное» очень конкретным и очень предметным перечнем обязанностей. «Бессознательное» у Гартмана – это сверхсознательная воля, которая имеет представление о том, что она хочет не только в отношении человека, но и относительно всего мира, потому что – это именно «Бессознательное» создало данный мир, обладая сверхмировой природой и, находясь в стороне от мира. А, раз уж «Бессознательное» создало этот мир, то не бросит же оно его теперь, как есть! Вот и приходится Бессознательному заниматься всеми текущими делами этого мира, в том числе и текущей жизнью человека – наделять его инстинктом, половым чувством, материнской любовью, помогать интеллекту в тяжелые минуты предчувствиями, руководить процессами мышления, нашептывать человеку мистические ощущения высшего, вкладывать в дух человека понятия о красоте и давать ему способности к творчеству.

То есть (обратим внимание), Гартман вообще убрал «бессознательное» из человеческого сознания, и дал ему самостоятельное метафизическое бытие в стороне от человека и даже в стороне от всего мира. И сделал он это по основному и единственному соображению того, что поступки и настроения человека являются необъяснимыми с точки зрения их внятных источников в человеческой воле.

Так началось использование модного слова, вне зависимости от того, что оно обозначало когда-то раньше во взаимно сотрудничающих концепциях Фихте и Шеллинга. Началась самостоятельная жизнь термина, в которой он уже оборачивается на каждый свист.

Свистнули из психотерапии, в которой Иосиф Брейер создал теорию, согласно которой нервные расстройства – это последствия замещения нереализованных влечений. По Брейеру некоторые влечения не могут реализовываться из-за своей постыдности, а некоторые невозможны просто по каким-либо практическим препятствиям, и поэтому энергия этих влечений неосознанно живет в психике и создает внутренний конфликт, который, затем, накапливается и бессознательно разряжается в виде психических извращений или нарушений работы некоторых органов.

Иосиф Брейер был гипнотизером, и ему удавалось убедить человека под гипнозом раскрепоститься и реализовать запретные влечения, пусть не в жизненной практике, но хотя бы в своём сознании. Для этого Брейер начинал копаться в памяти загипнотизированного пациента, чтобы выявить в ней моменты первого появления симптомов недуга. Добравшись, таким образом, до событий, которые сопровождали эти первые симптомы, Брейер убеждал пациента пережить эти события по-новому, как якобы осуществившиеся в полном соответствии с запретными влечениями. В результате этих, наведенных гипнозом, переживаний, симптомы исчезали.

Это был клинический приём, который реально снимал некоторые виды психических изломов и неврозов человека.

Ученик Брейера, Зигмунд Фрейд, решил перенять этот удачный приём, но гипнозом он не владел. Поэтому Фрейду пришлось докапываться до причин заболевания методом «свободных ассоциаций», то есть анализом того, что первым брякнет пациент на какой-нибудь интересный вопрос. Например, если пациент сказал, что его нервирует «пенистость» пива, то метод «свободных ассоциаций» включает пересчетную схему и подсказывает особо проницательному психотерапевту, что слово «пенистость» сказано совсем не про пиво, а про пенис (п е н и с-тость), потому что пиво – это только прикрытие, только неосознанное замещение истинной причины волнений этого пациента.

Таким образом, если у Брейера ассоциации были прямыми, так как он отыскивал причину болезни непосредственно в анналах памяти (человек под гипнозом не способен лгать), то у Фрейда ассоциации были не прямыми, они были только лишь «свободными» догадками, что вызывало необходимость создания хоть какой-либо теории, способной опереться в расшифровке ассоциаций на хоть какой-нибудь корректный метод, чтобы хотя бы не из каждой пенистости выводить п е н и с-тость. Так из психотерапии возник психоанализ.

Позже Фрейд на несколько месяцев поехал в Париж учиться гипнозу, а заодно и слушать лекции знаменитого Жана Мартена Шарко, который излагал собственную теорию ассоциаций между симптомами и их причинами. Шарко утверждал, что странности в поведении невротиков можно вполне уверенно соотнести с особенностями их половой жизни.

Не научившись гипнозу, но, наслушавшись психосексуальных идей (Париж!), Фрейд понял их преимущество перед расшифровкой «свободных ассоциаций», и вцепился мертвой хваткой. Еще бы – сексуальные мотивы хорошо вписывались, как в теорию Брейера о замещении запретных влечений, так и в теорию Шарко о соотнесённости странного в психике человека со странностями в его половых предпочтениях. Теперь не только гипноз не нужен, но и свободные ассоциации можно свести только к вопросам пола.

Так, например, если маленький мальчик панически боится лошадей, то у него есть заветное желание переспать со своей мамой (действительный случай фрейдовской диагностики!). Именно в этом логическом порядке, а не наоборот. Потому что каждый мальчик хочет свою маму, но не каждый из-за этого боится лошадей. Тут ничего не должно переставляться местами. Всё должно быть без путаницы.

И чтобы путаницы не было, появилось еще одно «бессознательное», благо, этот термин в то время раздавался отовсюду (книга Гартмана выдержала 10 изданий только при его жизни!). Но это было уже фрейдовское «бессознательное», которое стало теперь не областью подсознания в сознании (Фихте), не досознательной деятельностью сознания (Шеллинг), не сверхсознательным источником Мировой Воли (Гартман) и не бессознательной областью памяти о негативных переживаниях (Брейер) – это очередное «бессознательное» было зоной сексуальных инстинктов и внутренних конфликтов (Фрейд), располагающихся где-то в глубинах человеческой психики.

Теперь код расшифровки странных поступков стал двоичным – или подавленные сексуальные мечты, или, загнанные в темные углы подсознания, внутренние конфликты между дурными наклонностями и приличиями.

И тогда, если капитан норвежского парохода самым безобразным образом, практически намеренно, налетел на французский корабль и загнал тому в борт свой форштевень, то тут и долго думать не надо: норвежец – скрытый гомосексуалист, а его сознание чурается этого факта и вытесняет его в «бессознательную» область психики, где заветное желание, вроде бы, и забывается, но воздействует оттуда на душевное состояние, стремясь, всё-таки, реализоваться. И вот, вытесненная в сферу «бессознательного», гомосексуальная наклонность норвежского капитана, невротически реализовалось, подсознательно подтолкнув его исполнить этот, столь очевидный в своём эротическом облике, акт запретного совокупления: алчно устремленный на француза воображаемый бушприт, азартный бросок, разверзшийся борт и праздничный момент проникновения в его глубины…

Это и есть фрейдовский психоанализ «бессознательного» на идеях Шарко.

Или, взять французского капитана. Он, ведь тоже болен! Нагородить все эти стальные бочки друг на друга, навалить их с такой увлеченностью и с таким возбуждением везде и всюду, где нельзя– это не что иное, как последствия внутреннего конфликта в сфере «бессознательного» его психики. Если бы француз, загодя перед рейсом, лег на диван психоаналитика, то они совместно выявили бы, что в детстве капитану запрещали играть с собственными фекалиями (прошу прощения у читателя), и поэтому он столь невротически поддался этому мучительному и сладкому зову из «бессознательного», начав наваливать горкой то, что нельзя наваливать горкой, там, где вообще ничего нельзя наваливать (мы сейчас про бочки с бензолом в неположенных местах, если читатель еще не запутался в психоанализе).

А это фрейдовский психоанализ «бессознательного» на открытии Брейера.

Всё это стало невероятно популярно от Европы и до Америки, потому что в эпоху викторианской стыдливости и строгого христианского воспитания идея вытеснения половых влечений в бессознательное имела хорошую подпитку в общественном табу на многое, что потом со временем стало совершенно обыденным.

И поэтому, когда новая жизнь показала, что сексуальные запреты ушли в прошлое, а все, якобы связанные с ними, неврозы, остались, то новые деятели психоанализа стали стыдливо замещать фрейдовское «бессознательное» иными толкованиями, понимая его, всяк во что горазд: то, как область скрытых чувств властолюбия и честолюбия, то, как зону тоски по смыслу жизни, то, как всезнание обо всем, то, как орган, ответственный за сохранение душевного равновесия, то, как систему генетических импульсов из наследуемых структур мозга, то, как общее поле сверх-Я и осознания, то, как психическую перводействительность людских мотивов и переживаний, то, как просто психическую жизнь, происходящую без участия сознания, то, как сферу мечтаний, галлюцинаций, сновидений и ассоциаций, вызывающих возбуждение, то вообще как бесполезную выдумку, как, например, у Сартра.

Дорогой читатель, а какое из этих понятий ты хотел мне предложить, когда вознамерился назвать «бессознательным» то удивительное сознание, которое ежесекундно управляет твоим обменом веществ, твоей кровеносной системой, движением твоей лимфы, координацией твоего зрения и слуха, твоим вестибулярным аппаратом, системой теплообмена, фагоцитозом, прохождением нервных импульсов, и вообще всей химией и физикой твоего организма?

Разве что-либо из того, что понималось выше под «бессознательным», можно относить к этому великому труженику, чья разумная деятельность ни на мгновение не останавливается и ежесекундно принимает невероятное количество решений, обеспечивающих неподсчётное количество точнейших и сложнейших операций жизнедеятельности твоего организма?

Ни одно из значений слова «бессознательное», которое существовало когда-то и которое существует теперь, не соответствует описанию того, что совершается в нашем теле. Потому что внутри тела всё происходит сознательно, а не бессознательно. Тело это не камнедробилка и не дизель-агрегат, где всё запускается и происходит однообразными циклами. В теле всё происходит по ситуации, и, следовательно, всё происходит не просто разумно, а сознательно – то есть с оценкой текущей ситуации и с принятием текущего решения, соответствующего моменту.

Дорогой читатель, попробуй вспомнить известную игрушку, в которой маленький металлический шарик спрятан под стеклом, а тебе надо его загнать в центр лабиринта, держа игрушку в руках. Сядь поудобнее, и попробуй своими собственными руками загнать этот шарик в центр, а потом, подави истерику, и рискни встать, чтобы пройти несколько шагов, удерживая этот шарик всё в том же центре. И ты воочию увидишь, сколько разумных действий тебе придется пережить в этом неудачном предприятии. А потом вспомни, как ты идешь и на ходу читаешь документ. Вспомни, и отдай должное тому сознанию, которое держит шарики зрачков в твоей дергающейся голове точно в центре лабиринта скачущих букв, так, как будто это совершенно плёвое дело.

Вспомни, и отдай должное этому Сознанию. В том смысле, что никогда больше не называй его «бессознательным».

Глава 12. Происхождение

 

Я не вижу смысла в спорах о происхождении человека, ибо, как мне кажется, все спорящие правы – и те, кто чувствует себя потомком обезьяны, и те, кто ощущает себя творением Бога.

 

Если больше нет оригиналов, способных называть какое-либо сознание «бессознательным», то мы можем приступить к решению вопроса о происхождении того сознания, которое проявляет себя в нашем теле.

Зачем нам это нужно? Ну, работает какое-то сознание в нашем теле, и пусть себе работает. Кому это мешает?

Никому не мешает, если все готовы с совершенным самообладанием принять весть о том, что работающего сознания не бывает без воли, и, следовательно, обнаруживая в своём теле иное сознание, мы обнаруживаем в действиях своего тела чужую волю.

Подобный вывод, хоть и приведен несколько телеграфным языком, но вовсе не похож на серийное изделие, не так ли? И поэтому (в виду чувствительности вопроса) проверим всё по порядку.

Вспомним о том, что для нас в процессах жизнедеятельности тела всё полностью таинственно. Например, ежесекундно некий сознательный процесс поддерживает постоянную температуру тела и учитывает при этом не только колебания окружающей среды, но и собственную теплопродукцию организма. По всему телу разбросаны тепловые датчики, которые передают в гипоталамус сводку температур, а в самом гипоталамусе проходит постоянно действующее совещание, которое выносит резолюции, а затем спускает их в органы терморегуляции. Всё это не прекращается ни на мгновение даже тогда, когда мы спим, находимся в обмороке или в пьяном забытьи. Какое-то сознание внутри нас всю эту работу проделывает и, благодаря этому, несмотря на все внутренние и внешние изменения теплового режима, наше тело имеет одинаковую температуру.

Как объясняют нам это современные физиологи? Вы сейчас не поверите, но они объясняют это саморегуляцией. То есть – само происходит. Впрочем, это обычное объяснение материалистической науки.

Ничего не напоминает? Совершенно верно – это то же самое, что и «бессознательное», только набранное другими буквами: «саморегуляция».

Как вам такое объяснение?

Оно максимально бессмысленно. То есть полностью бессознательно.

Потому что даже в описании процесса терморегуляции, который предлагает материалистическая наука, ничто «само» не происходит – за это отвечает определенный участок мозга, который принимает управленческие решения.

А, разве можно сказать о чём-то, что оно происходит «само», если в нём присутствует сбор информации, осмысление ситуации и выбор адекватной ответной реакции? Если поток информации превращается в запрос, запрос оборачивается задачей, задача требует действий, а текущие результаты этих действий находятся в постоянном режиме обмена с центральными целевыми установками, то – какая это саморегуляция?!

Если мы не хотим принимать этого забавного объяснения (саморегуляция!) для сложнейшего и эффективнейшего функционирования не только терморегуляции, но и всех других процессов организма, то мы должны понимать, что никакой саморегуляции никаких процессов жизнедеятельности быть не может вообще, поскольку вся деятельность тела есть результат непрерывного и разумного отклика на текущую ситуацию, который переходит в неожиданное и сложное поведение еще более сложных систем, которые, в свою очередь, не просто работают, а работают удивительно слаженно друг с другом по перенастройке своих параметров только потому, что они вдруг получают идеально представляемую цель, сверяясь с которой, они совместно подтягивают состояние тела к некоторому моменту, который будет соответствовать мысленному проекту этой цели. Во всём этом есть мысленное предвосхищение цели, потому что эта цель представляет собой физическое состояние, которого пока еще нет в текущем опыте тела.

Кто мыслит?

Например – откуда организм знает, что обильное выделение пота именно в этой дозе приведет его к нормальному температурному состоянию? Организм не проводил никаких пробных опытов или поисковых экспериментов, и, следовательно, он знает о преимуществах этого состояния не по пробным результатам физического опыта, а сразу. Поэтому он смело меняет нынешнее, физически состояние (пока еще ничем ему не угрожающее) на то состояние, которое есть только некоторый теоретический образ будущего.

Откуда у организма это знание о будущем?

Терморегуляция далеко не самый сложный процесс живого организма. Остальные процессы жизнедеятельности также проходят очень точно и очень выверено, подстраиваясь под некую абстрактно заданную цель без практической апробации её результатов – в полной (и всегда правильной уверенности), что это будет именно то, что нужно. Организм очень точно представляет себе, как и почему смена какого-либо текущего состояния будет лучше способствовать его жизнедеятельности.

Откуда?

Когда Петр Кузьмич Анохин объявил, что в организме существует некий аппарат предвидения результата и назвал его «акцептором результата действия», то советское научное руководство ему очень быстро указало на подрыв материалистических основ теоретической физиологии и лишило всех постов и званий. Карательные события произошли, несмотря даже на то, что Анохин облек свой «акцептор» в очень материалистическую оболочку: «акцептор» не дан Богом, а выработался в процессе эволюции, и поэтому является только лишь средством саморегуляции.

Но любому инквизитору было ясно, что если подобной «акцептор» обладает собственной памятью, проводит анализ текущей ситуации, сличает полученные данные с установочными образами, а затем подчиняет поведение тела идеальным стандартам теоретически заданного результата, то в этой картине отсутствует даже отдаленный отзвук саморегуляции. В этой картине – дьявол идеализма!

Потому что, если нет саморегуляции, то нет никакого материалистического объяснения перескокам организма из одного состояния сразу в другое, минуя линейные стадии подбора  пробных приспособлений.

Но материалистического объяснения этого чуда, кстати говоря, нет и при использовании понятия саморегуляции, поскольку любая саморегуляция – это всё равно процесс сознательный. И когда указывают на промышленные образцы различных систем, способных автоматически поддерживать какой-либо заданный параметр (тот же терморегулятор, например), то, забывают, что все эти системы автоматического регулирования – являются продуктами разума. Они созданы разумом и настроены разумом.

Следовательно, всё то, что происходит в организме автоматическим порядком, всё то, что называется словом «саморегуляция», должно происходить в нём тоже благодаря предварительным разумным настройкам его автоматики. Так что понятие «саморегуляция» не обеспечивает никакого материалистического объяснения даже только самого себя.

Но, если с понятием «саморегуляция» материалистического объяснения нет просто так, то без этого понятия материалистического объяснения нет уже настолько, что надо лишать постов и званий. И поэтому Петр Кузьмич с поста директора Института Физиологии Академии Медицинских Наук СССР сразу же перешел работать туда, где труднее – аж завкафедрой физиологии мединститута крупного мегаполиса, города Рязани. В общем, это хороший пример саморегуляции какой-то сложной системы, еще раз убеждающий, что любая саморегуляция требует предварительного вклада в её процессы какого-то сознания. Сам бы П. К. Анохин без вклада в этот процесс какого-то чужого сознания не снял бы с себя все научные звания и не переместился бы в Рязань автоматически.

Но лишай постов, или не лишай, а именно так и происходит в природе, поскольку, организм, имея текущее физическое состояние, вдруг получает понятие о цели нового состояния, достичь которого сумеет только где-то в будущем, подчиняясь серии тончайше выверенных и разумных команд.

Около 95% процессов жизни человеческого тела, действительно, являются следствием вот таких тончайших и разумно выверенных приказов по осуществлению новой деятельности тех систем, которые вообще неподотчетны нашему интеллекту.

Но мы, на основании только лишь того, что эти приказы отдаются сугубо для нашей пользы, полагаем, что они отдаются сугубо нами.

Это наивный самообман. Совсем не наше сознание командует телом, предвидя полезный (или не полезный) результат той или иной команды.

Потому что признак собственности на сознание, сертификат на владение сознанием – это наличие воспоминаний. Что вспоминается, то и произведено нашим сознанием, а что не вспоминается – то дело не нашего сознания. Об этом можно спорить довольно долго, если измерять аргументацию количеством применяемых аргументов. Но если исходить из качества аргументов, то другого критерия на владение сознанием, кроме критерия памяти, не существует.

А мы не можем ни разу вспомнить, как и через что в нашем теле, например, мы покраснели или вспотели – мы видим лишь конечный (внешний) результат, а сам процесс телесных операций (внутренних) от нас скрыт. Результат вспоминается, а процесса в памяти нет, и, следовательно, это процесс не нашего сознания.

Точно также у нас нет никаких воспоминаний о работе вестибулярного аппарата, сердечно-сосудистой системы, нейрогуморальных взаимодействий, систем производства крови, обмена веществ и т.д. Информационная насыщенность и степень разумности этих процессов настолько велики и существенны, что недоступны пока ни одному из электронных аналогов, но… наш интеллект и наша память не имеют об этом не только воспоминаний, но даже никаких собственных понятий. Все понятия изъяты из практики исследовательских приборов, то есть, получены из внешнего наблюдения за внешним.

Под гипнозом память человека творит чудеса и предоставляет ему подробнейший отчет о том, чего в обычном состоянии он бы никогда и не вспомнил. Например, каменщик может описать структуру не только швов, но и каждого отдельного кирпича в той кладке, которую он возводил 20 лет тому назад. Невероятно? Ничего невероятного – эта деятельность была интеллектуальной, и «вымышленное Я» очень старалось: водило рукой с мастерком, рассматривало кирпичи, работало расшивкой и т.д., и поэтому в памяти всё это сохранилось.

Однако ни один загипнотизированный еще ни разу не вспомнил, как и что внутри его тела куда пошло и что сделало, чтобы, в ответ на эмоциональное переживание в его теле произошли: симметричное учащение дыхания, прилив адреналина, повышение мышечного тонуса, расширение зрачков, нервное подрагивание конечностей, раздувание ноздрей, пересыхание во рту и т.д. Всего этого в памяти интеллекта нет.

Потому что – откуда? Интеллект этим никогда не занимался.

Но кто-то же этим занимался, раз уж все эти процессы так строго соответствовали эмоциональной остроте переживания? Если они произошли не случайно, а в строгом соответствии с остротой переживания, то какое-то сознание этим занималось или прямо сейчас, или предусмотрело подобное в настройках организма заранее – ведь во всём этом видно не стихийное, а строго порционное возбуждение или торможение различных систем, осуществленное точно по градусу необходимости.

А что касается тех ситуаций, которые подпадают под приведенные некогда нами примеры «неосознанного» автовождения, чтения на ходу или поедания подсолнечной семечки, то эти ситуации вообще напрямую свидетельствуют о выполнении неким сознанием операций высокого умения именно сейчас, потому что это не какая-то автоматическая реакция на повышение СО₂ в крови, например, вызывающая учащение дыхания. Нет, здесь всё происходит в «режиме реального времени», поскольку настроить организм заранее на нечто подобное невозможно – параметры не могут быть известны.

И, опять же, здесь  интеллект (если читатель не забыл о сути примеров) вообще был занят совершенно другим. Поэтому работало какое-то иное сознание.

Однако у многих сейчас уже возникло серьезное возражение – мол, интеллект может отрывочно вспомнить различные моменты езды домой, или некоторые эпизоды того, как семечка вертелась на зубах, и, следовательно, каким-то краем это именно интеллект осуществлял все эти операции, но не чужое сознание.

Да, интеллект может вспомнить то, или это. Но всё, что вспомнит интеллект в этих случаях и вообще везде – это будет не более того, что он вспомнит вслед за тем, как, допустим, подаст команду собственному пальцу согнуться, и тот послушается. Что здесь вспомнит интеллект? Он вспомнит свою команду и вспомнит, как согнулся палец. А что было между этим? Не согнулся же палец силою мысли! В теле происходит очень много существенно сложного и существенно разумного для того, чтобы подобная задача совпала с результатом, но это для интеллекта происходит в полной для него неизвестности.

Потому что между мыслью на приказ и действием, исполняющим этот приказ, для интеллекта лежит провал полной неизвестности. Я могу произвольно заставить своё тело делать то, что я захочу, но я не знаю, как это происходит – мой интеллект видит только сигнал к процессу и только результат действия, а сам процесс, само действие, совершается в тайне от интеллекта. Потому что в этом провале неизвестности, там, где совершается действие, и куда интеллекту доступа нет – иной владелец. Там иное сознание.

И поэтому все обрывки воспоминаний интеллекта, хоть о езде домой, хоть о съеденной семечке, будут относиться опять же только к внешним результатам тела, но не к тем процессам внутри тела, которые до микронов руководили движением, или до минимальных долей силы проводили механическое усилие. И, что особенно интересно, провал контроля для интеллекта здесь еще более обширен – если в обычной ситуации провал начинается сразу же после команды, то в случаях неосознанного сложного поведения провал накрывает интеллект даже те моменты, в которых он подает команды. То есть – даже команды здесь подавались не самим интеллектом. Какое-то сознание его еще и подстраховывает.

Как видим, при всём богатстве выбора, альтернативы у нас нет – процессы сознательные, но наш интеллект в них не участвует. А если есть сознательные процессы, но наш интеллект не имеет к ним никакого отношения, то, следовательно, эти сознательные процессы исполняются иным сознанием. Не нашим. Это естественный вывод. Другие версии можно создавать только искусственно.

Например, можно обратиться к такой искусственной версии, как «подсознание», которое традиционно понимается, как особого рода, всё знающее, сознание, неподконтрольное интеллекту. Но процессы тела – это не то, что можно потребовать от подсознания в качестве отчета, даже если допустить, что подсознание существует. Те закрома памяти, которые раскрываются гипнозом и которые относят к подсознанию, никаких сведений о процессах тела в себе не хранят. Обо всём знают эти таинственные закрома (даже прошлые жизни помнят), но только не об этом. О процессах жизнедеятельности тела они стыдливо молчат, не имея никакого понятия.

Сегодня понятие подсознания стало чем-то вроде древнеегипетского жука-скарабея или индийской священной коровы, поскольку требует такого же безотчетного поклонения по приблизительно тем же основаниям. Но, даже если соблюсти этот странный обычай и признать, что подсознание существует в виде сознания, неподконтрольного интеллекту, то из какой такой логики тогда это сознание должно принадлежать той психике, к которой принадлежит интеллект, если интеллект это подсознание не контролирует? С какой такой стати?! Если интеллект не контролирует какое-либо сознание, и даже не видит его, а лишь предполагает его по результатам той работы, которая произошла в его теле, то с какой стати это сознание надо вообще считать своим, а не чужим? Так противоестественно путаться в своём и в чужом, может только идея, произведенная по по идеологическим установкам. Иных оснований не видно. Как и версий.

Не свернем же мы всё это опять на одно из понятий «бессознательного», более или менее близкое по месту постоянной прописки к недоступным глубинам человеческой психики! Потому что, тот отдел психики, который находится под погонами бессознательного, ничем нам здесь не поможет – его содержание относится к уже пережитому и является хранилищем прошлого опыта. Причем опыта не простого, а негативного, задавленного в это хранилище еще одним цензурным отделом психики, Бог весть, откуда взявшимся. Тут действительно, с ума сойдешь, если только начнешь думать о подобной склоке внутри себя.

Но даже без разворота к проблемам внутренних конфликтов, совершенно непонятно, как распознавал бы этот отдел психики что-то новое и неизвестное, если бы он не имел об этом понятия заранее. То есть, наоборот, очень даже понятно – он никак этого не распознавал бы. Действовал бы методом проб и ошибок. Но организм никогда себя так не ведет. Он заранее знает, что и как он должен сделать, чтобы получить тот результат, который поставлен. Те процессы, которые неподотчетны интеллекту, выгодно отмечены тем, что никогда не спотыкаются о неизвестность. Они заранее осведомлены о том, что должны сделать и где остановиться.

А если организм заранее знает о результате, к которому он сейчас начинает вести тот или иной длительный процесс, то должен быть и носитель этого знания. А любой носитель любого знания – это какое-то сознание. Но это не наш интеллект, поскольку исполнение процессов не зависит не только от работы интеллекта, но даже от его осведомленности о них.

Обратим внимание на то, что если интеллект некоего человека не знает и не желает вообще знать, как у него, например, физиологически происходит процесс пищеварения, то это совсем не означает, что, восполни он этот пробел в знаниях, и пищеварение у него сразу заработает намного лучше. Ничего подобного.

Нет ни одного физиологического процесса и ни одного телесного органа, узнав о котором что-либо такое из анатомии или нейрофизиологии, можно было бы усовершенствовать его работу. Любые знания, которыми пополнится интеллект из области анатомии или нейрофизиологии, не будут способствовать даже такому простому и ясному делу, как обычное движение собственной рукой.

Человек может знать, что происходит в органах его движения и координации, а может и не знать, но всё это никак не скажется на степени овладения им собственным телом. Потому что тело – это совсем не то, что подчиняется интеллекту и совсем не то, что хоть как-то зависит от него.

Кроме всего прочего, сознание, которое работает в теле – это не продукт развития человеческого организма, потому что обмен веществ, например, нужен организму изначально (как и система дыхания, кровообращение, пищеварение, механизмы выделения и т.д.). Организм новорожденного ничуть не проще организма взрослого человека, и никакого времени на выработку этих функций у него нет. Они сразу должны быть или до реального опыта жизни, или никакого опыта жизни вообще никогда не состоится.

То есть, то сознание, которое, или руководит жизнедеятельностью организма в реальном времени, или заранее настроило автоматику его процессов – дотелесно.

В общем-то, если бы не те самые казусы приоритета телесного для нашего сознания, о которых мы говорили выше, то данный факт для нас давно стал бы само собой разумеющимся. Потому что наука давно выявила неспособность человеческого тела хранить в себе то количество информации, которое необходимо для его текущей жизнедеятельности. Это величайшее открытие давно уже потеряло свою эмоциональность из-за частого употребления, но наш разум усваивает его до сих пор очень плохо. Наш разум, например, очень хорошо усваивает, что вся та пища, которая необходима нашему телу на протяжении жизни, в теле разместиться не может, и поэтому она находится вне тела (на полях, на пастбищах и на складах). Но буквально это же самое относительно исполнительной информации, необходимой телу каждую секунду, усваивается нашим разумом со скрежетом. Причем скрежет преобладает. Потому что поля, пастбища, и продукция на складах телесны и хорошо воспринимаются разумом, а природа информации не телесна, и разум не способен даже приблизительно осилить те поля и те пастбища, на которых должна располагаться та рабочая информация, которая минимально необходима, чтобы его тело работало прямо сейчас.

Потому что для разума, где тело, там и правда, а эти вселенские поля и склады информации, которые нельзя разместить в материальных носителях его тела – ну, так и что ж… Как-то ж это ж происходит… А раз это как-то происходит, то как-то ж это ж происходит... Какие тут могут быть тайны, если это происходит в теле?!

Пелену телесного наваждения в мышлении преодолевать трудно.

Но для нас это должно быть трудностями, не относящимися к делу, поскольку, если немного превозмогать реликты собственного сознания, то становится вполне очевидным следующее: сознание, которое управляет телом, согласно научным исследованиям, находится полностью вне тела, потому что информационные ресурсы собственного тела вообще не имеют никакого веса в системе того информационного обмена, который постоянно происходит в его структурах.

Таким образом, сознание, которое этот информационный обмен проводит, находится вне тела. А раз уж подобное сознание пребывает вне тела, то оно должно быть и до тела, потому что тела без него не может быть и полсекунды. Ведь не может же тело сначала появиться, а потом востребовать информацию для своей жизнедеятельности – это ясно даже медицински, а не только логически, потому что без информационной организации тело не оформится. Тело это не какая-то, раз и навсегда выделенная под него часть материи – молекулы материи пролетают сквозь тело, как капли дождя сквозь радугу, и только благодаря некоему информационному принуждению, эти универсальные молекулы мира выстраиваются в теле особым порядком и становятся его индивидуальными молекулами на время пролета сквозь него.

Поэтому сначала должна быть информация, которая способна строить тело и обеспечивать его жизнедеятельность, а уже потом и само тело.

И здесь совершенно очевидно, что обо всем, об этом, мы уже недавно говорили, когда рассматривали таинственную природу Совместности, заставляющую тайным для нас образом работать и дух, и материю в едином организме человека. Теперь понятно, что данная Совместность – это и есть та исполнительная информация, через которую некое Сознание строит наше тело и обеспечивает его сочетание с духом. И, если мы в своё время определили, что Совместность организма проистекает из Третьего Бытия, то и то чуждое Сознание, которое работает в нашем теле, мы также должны признать относящимся к Высшему Третьему Бытию.

Таким образом, мы определили происхождение Сознания, работающего в нашем теле. Оно – инструмент Высшего Третьего Бытия, создающего Совместность организма человека.

И, тем самым, мы определили (получается) и происхождение и самого человека – человек дитя Высшего Третьего Бытия, Которое создает его организм, воплощенный в согласованном единстве процессов психики и его тела.

Определить происхождение человека – это совсем неплохо, и такое случается не каждый день, но что дает нам это в свете нашей текущей задачи? А это еще раз, но уже с указанием объекта принадлежности (Третье Бытие), ставит перед нами тот тяжелый вывод, с которого мы (в неполном его виде) начали главу – если какое-то Сознание в нашем теле неподконтрольно нашему интеллекту, то и Воля Этого Сознания также неподконтрольна наше воле.

Глава 13. Марионетка

 

Если у кого-то внутренняя жизнь действительно многослойнее того, что видно по первому взгляду, то это всегда у марионетки.

 

Итак, мы определили происхождение Сознания, работающего в нашем теле, и теперь из темных глубин логической необходимости на нас выплыло известие о том, что у любого сознания должна быть воля. По иному не бывает. Вернее, какое-либо особое сознание (чисто теоретически), может быть, и обошлось бы без воли, но только не то Сознание, которое мы сейчас имеем в виду. Потому что Сознание, о котором мы сейчас говорим, работает. А это уже само по себе есть признак воли более очевидный, чем любые теории об этом. Без воли ничто работать не может.

Кроме того, если это Сознание работает, то Оно (что нами особо было отмечено) имеет представление о цели, а выбор цели тоже означает работу воли, поскольку ум может указать только на возможности выбора, но непосредственно осуществить выбор может только воля. Когда ум покажет набор вариантов, он удалится, а воле придется от чего-то отказаться, а на чём-то остановиться.

После выбора цели начинается сосредоточение на усилии к её достижению, что есть также волевой акт. Ум здесь должен встрепенуться и напрячься, чтобы дать самому себе команду к действию, потому что созерцание закончилось, и началась работа.

Подача команды к действию означает наличие созревшего решения, что тоже есть выражение волевого намерения. Сами действия, которые после этой команды начнутся, есть этапы движения к будущему, в которых должен происходить (и происходит) последовательный контроль за приближением фазовых состояний к намеченному итогу, что, в свою очередь, есть проявление такого волевого психического состояния, как внимание.

Таким образом, вся работа сознания происходит в союзе с волей. Причем, если можно теоретически допустить версию, что познающее сознание может быть лишенным воли, то работающее сознание вообще невозможно представить безвольным даже в самом широком допущении. Ибо, если познающая деятельность сознания может быть трактована как самопроизвольное и естественное его состояние, не имеющее волевых корней, то практическая деятельность сознания должна и может осуществляться только отдельными волевыми актами: избрать объект, осуществить выбор, принять решение, запустить процесс, проследить порядок дел, дать новую команду и так далее по цепочке необходимого.

И, помимо всего прочего, если у познающего сознания центром его отношений с внешним объектом является данномоментное состояние этого объекта (какой есть сейчас, таким его сейчас и познáю), то у работающего сознания центр отношений с объектом перемещен в будущее – каким хочу его видеть, таким его и сделаю. А там где есть «хочу», там есть стремление, а само стремление есть непосредственно одна из форм воли.

Любое сознание вообще действует только потому, что оно наделено волей. Без воли любое сознание может только созерцать, но работать оно не может, поскольку любое действие есть момент подчинения воле. И, если мы видим разумную деятельность, то она всегда есть последствие какой-то разумной воли.

Мы можем допустить только один вид рабочего сознания, способного (вероятно) обходиться без воли – это инстинктивное поведение. Но инстинктивное поведение относится к уже предустановленным настройкам организма, где когда-то воля сознания уже проявила себя в выборе наиболее оптимального режима действий, и теперь просто законсервирована в мониторинге ситуаций и в приступах деятельности по наступлению нужного момента.

Подытоживая сказанное, следует сказать, что в нашем теле работает не только неподконтрольное интеллекту, чужое Сознание, но и действует неподконтрольная нашей воле, чужая Воля.

Именно этот факт нам далее придется признать как нечто, чего, по-видимому, быть не должно, но что, всё-таки, несомненно, есть.

Итак – почему чужая воля в нашей психике недоступна нашему контролю? Потому что всё, что тёмно для рассудка, то с неизбежностью тёмно и для воли. Что не видит мысль, то не может подчиняться и воле. И, следовательно, если чужое сознание гуляет, где хочет в нашем теле, то и чужая воля вполне незаметно может разгуливать в этом теле. И здесь, как наш интеллект не увидит присутствия чужого сознания, так и наша воля не обнаружит себе соперника – всё произойдет там, где всё надежно скрыто.

И чему же тогда удивляться, если полный светлых планов на жизнь, водитель, выруливает под грузовик, а полный завтрашних надежд, человек, сегодня хватается за смертельно оголенные провода?

Чему удивляться, когда капитан корабля совершает маневр за маневром, каждый из которых лишь приближает его к катастрофе? Чему удивляться, когда вообще какой-либо человек в восторге перспективной задумки планирует нечто, способное лишь погубить его в самом скорейшем времени?

Тут вовсе нечему удивляться, поскольку чужая воля может самоуправно внушать нашей воле исполнение абсолютно любых собственных планов, если эта чужая Воля принадлежит Сознанию, мощь которого неисчислимо превосходит все возможности нашего интеллекта. Ведь совершенно естественно, что несравнимо более мощное Сознание должно соответственно обладать и несравнимо более мощной Волей.

Но как именно это происходит? А вот так и происходит, самым наглядным для нас образом – разве хоть кто-нибудь из нас способен дать полный отчет любому мотиву своего поступка? Например – почему мне этот человек сразу не понравился, а тот сразу понравился?

Разве мы контролируем хотя бы вот такие простые мотивы нашего поведения? И разве нашей воле они подчиняются? Нет, не нашей. Потому что, если бы нашей, то мы знали бы четкую и понятную историю этого мотива. Или могли бы изменить его на противоположный. Ни того, ни другого мы, ни знать, ни сделать, не можем.

Но подобными нерегулируемыми мотивами определяется всё наше поведение! Мы игрушки мотивов, причины которых нам неизвестны, и против которых у нас нет никаких сильнодействующих средств! Разве всё это не навязывается нам чем-то, что мы не контролируем? И что же, кроме чужой воли, может навязать нашей воле манеру поведения? Только воля способна подчинять волю.

И где искать эту тайную волю? Волю следует искать там, где есть сознание, поскольку любая воля сознательна. И если мы нашли тайное Сознание, и нашли Его не где-нибудь, а в собственном теле, то зачем искать где-то в другом месте тайную Волю?

Но, как этой Воле удается незамечено подчинять наше сознание? А, Бог его знает! Это же тайна! Здесь можно только плодить оригинальные версии, любая из которых не будет окончательной. Потому что это тайна.

Это вечная тайна, а с вечными тайнами так всегда и есть – чем ближе ты к ней подходишь, тем больше вопросов у тебя появляется. И так до бесконечности. Таковы вечные тайны.

Например, можно предположить, что процессы тайного Сознания идут на других скоростях и поэтому нашему сознанию они незаметны. То есть, в шкалу времени этого тайного Сознания диапазон нашего времени попадает, а Его время (время тайного Сознания) в шкалу наших ориентиров – нет. Оно за диапазоном нашей шкалы. Это вполне реально, кстати, поскольку, попробуйте, например, мимоходом впрыгнуть через длинную лужу на бордюр дороги, и у вас подготовка к этому прыжку не займет ни какого времени.

А теперь попробуйте представить себе, сколько реального времени пришлось бы затратить вашему собственному сознанию на то, чтобы теоретически рассчитать параметры этого прыжка: рассчитать дистанцию, силу прыжка, высоту, траекторию, место приземления, точку на ступне для приземления, выделить момент, когда следует вскинуть руки для толчка, а когда эти же руки должны гасить импульс прыжка и начать работу по удержанию равновесия со всеми невозможными мелочами их движения по высоте, по углу размаха; рассчитать работу вестибулярного аппарата, дыхания, зрения, каждого сухожилия и т.д. и т.д. что страшно даже перечислять.

Сравните никакое время работы того Сознания, которое между прочим обслужило этот прыжок, с количеством того времени, которое угробило бы на расчеты ваше собственное сознание (если бы вообще справилось), и вы увидите простую разницу, которую нашему разуму даже нечем понять. Он может её только признать, что – да, такая разница есть. Но понять всю глубину и весь масштаб этой разницы разум не сможет – он пойдет вразнос и рассыплется, если проявит настойчивость в погружении в эту вселенскую несопоставимость.

Поэтому, возможно, мы просто не видим процесса воздействия чужой Воли на нашу волю из-за скорости этого воздействия, и видим только результат – готовое настроение, готовое убеждение, непонятно откуда взявшиеся мечты, побуждения, предубеждения, порывы, наклонности, близость к определенным чувствам и т.д. Когда летит пуля, мы её тоже не видим, хотя она летит прямо на наших глазах. Мы видим только результат – скорость пули не входит в систему мер и весов нашего зрения. То же самое может происходить и тогда, когда наша воля незаметно обрабатывается буквально «на наших глазах».

А может и не на наших глазах. Ведь всё наше психическое самоощущение – это ряд последовательных переходов через провалы беспамятства. Это и сон, и трансовые состояния, которые коротко, но наступают у каждого человека каждый час на какое-то количество секунд. Ни во сне, ни в ежечасном трансе, человек не осознает происходящего со своей психикой и не помнит ничего из того, что с ней происходило. Эти моменты бытия собственной психики для человека полностью не существуют!

Таким образом, бытие здорового человека представляет собой пунктир, в котором отрезки беспамятства чередуются отрезками самоконтроля.

С чем соотносятся все эти отрезки бытия, и что делает их цельным представлением о единой индивидуальности собственного «Я»? Ведь все эти эпизоды бытия должны сводиться к чему-то общему, на линии которого эти отрезки появляются и исчезают. Кто-нибудь может гарантировать, что на этой общей линии, в тех местах, где находятся отрезки беспамятства, с нашей психикой никто ничего не делает? Никто.

Можно предложить еще один вариант, например – работа чужого тайного Сознания идет в обратном направлении ходу работы нашего сознания. В буквальном смысле. Пространственно. Ведь способность сохранять в нашей памяти последовательность процессов объясняется динамической поляризацией нейронов мозговой коры, то есть тем, что по цепям нейронов импульсы протекают только в одном направлении, и поэтому человеку не удается прокручивать ленту воспоминаний назад. И, следовательно, можно предположить, что как раз «назад» по тем же самым нейронам идут процессы тайного Сознания, и поэтому они идут прямо по головам наших психических ощущений, но мы этого не замечаем. Чем не версия?

Нормальная версия, и сильно ошибается тот, кто полагает, что число подобных версий может быть конечным. Однако ни одно из доказательств этих версий никогда не будет достаточно строгим, а любой контраргумент на это доказательство никогда не будет единственно возможным. Потому что это тайна. Вечная тайна. Не забывайте, что это Воля Третьего Бытия, Воля Высшего нам Бытия, не определимого никакими известными нам понятиями. Так, какими же понятиями вы хотите определить детали Его работы?!

Правда, когда-то малосведущие люди считали, что скрытые мотивы поведения человека находятся в подсознании его психики, или в её бессознательной сфере. Впрочем, они и сейчас придерживаются того же мнения, и не скоро его оставят. Однако мощная традиция этого мнения ничем серьезным, кроме факта постгипнотического внушения, не подкреплена. И это является наиболее странным, ибо придумать что-то, более противоречащее самим идеям подсознательного или бессознательного, чем факт постгипнотического внушения, трудно даже специально!

То, как постгипнотическое внушение было истолковано в пользу подсознательного и в пользу бессознательного – это один из самых ярких примеров массового невроза, охватившего науку в поисках только материального объяснения тайн.

Факт постгипнотического внушения состоит в том, что загипнотизированный человек получает от гипнотизера инструкции, которые он, после пробуждения, исполняет, как свои собственные. Подобных экспериментов много, и они достаточно системны, но именно первые из них натолкнули пионеров психоанализа на удивительную идею о подсознательной работе психики. При этом самое удивительное, что в самих экспериментах не было ничего, что могло бы сбивать степенный ум с пути естественной оценки происходящего на путь его мистификации. Эксперименты очень очевидны и очень просты для анализа.

Например, гипнотизер внушает человеку, что тот должен завтра, в 13 часов 45 минут, войти в кабинет № 135 определенного офиса на определенной улице, и отдать там свой зонт человеку за третьим столом слева от окна. После пробуждения человек ничего не помнит об этом внушении, а все, кто об этом знают, сохраняют в тайне. Иногда такие дела требуют тайны. Дело доходило даже до услуг нотариуса, который подтверждал, что все, осведомленные о сути задания, до конца эксперимента пребывали в одном помещении и без контакта с испытуемым. Иногда такие вопросы требуют еще и нотариуса.

И вот, этот испытуемый, ничего не зная о том, что вчера ему внушили, сегодня, вдруг, вскидывается, бросает все свои дела, хватает зонт и, точно к указанному сроку, в точно в указанном месте, с облегчением вручает его непонятно кому. При этом несчастный совершенно не допускает, что всё это было ему внушено гипнотизером – он действует в полном подъеме собственных намерений и с очень острым порывом исполнить их наилучшим образом. Как для себя.

Отсюда титанами психоанализа был со всем тщанием сделан вывод о том, что подсознание человека может формировать вот такие тайные мотивы, а затем оттуда незаметно дергать собственное сознание на совершение того или иного рода поступков, неосознаваемых по мотивации. В общем, всё, как это и бывает у человека во всём его поведении – безотчетно.

Однако – при чем здесь подсознание? Откуда здесь вообще это слово, и откуда здесь вообще эта идея, если говорить именно об этих экспериментах (или подобных им)? Общение гипнотизера с каким-то подсознанием, если говорить именно об этих экспериментах, является событием фантастическим и допускаемым кем-то из взрослых людей по соображениям таинственным и не очевидным. А вот общение реального гипнотизера с реальным разумом реального человека здесь событие действительное, которое даже ребенок способен описывать кругом общепризнанных понятий.

Поэтому, если рассматривать постгипнотическое внушение в качестве механизма внушения психике человека чужих (по мотивам) побуждений, то здесь налицо некая физиологически обеспеченная возможность полного и незаметного управления человеком со стороны какого-то иного ему разума. Больше в этом эксперименте, если видеть только то, что происходит перед глазами – ничего и нет! Здесь один разум подчиняет своей воле другой разум просто по скупой хронике действительных событий.

В данном случае волей человека управляет сторонняя воля гипнотизера, но что мешает это сделать сторонней Воле того стороннего Сознания, которое разгуливает по нашему телу?

Ничто не мешает. Потому что там, где обретают это Сознание, и там, где работает эта Воля, там хозяина (интеллекта данной личности) нет, и можно творить, что хочешь. Гипнотические эксперименты лишь демонстрируют, как это происходит. Они лишь показывают, как работает этот механизм. Причем, этот механизм настолько нагляден в своей очевидности, что какая-то иная его интерпретация, кроме как в качестве демонстрации законспирированного подчинения одной личности воле другой личности, вообще не может иметь никакого места.

Однако – нет! Ограниченное материалистическими пределами, мышление, без всяких церемоний заявляет, что данные примеры показывают лишь то, как внутренний подсознательный отдел нашей психики формирует тайный массив побудительных намерений для сознательного отдела нашей же психики.

Это – гипнотизер, что ли, в ботинках, в костюме, с лысиной и с часами на ремешке, есть «внутренний подсознательный отдел нашей психики»?!

Каким образом в фактах постгипнотического внушения кому-то удается увидеть толкотню каких-то внутренних отделов в одной психике – загадка, более непостижимая, чем сама психика со всеми её тайнами!!!

В этих опытах видна очень простая, очень четкая и очень недвусмысленная расстановка двух психик: какая-то обособленная психика подчиняет своей воле другую психику. Здесь одна личность подчиняет другую личность извне этой личности, стоя прямо перед нею в ботинках, в костюме, с часами и т.д.

Почему это понимается как пример внутренних взаимоотношений подсознания и сознания в пределах одной личности?!?!?!

Отвечать на этот вопрос и не пытайтесь, поскольку любые ответы на него приведут к неприемлемым выводам, а замешательство только возрастет. Лучше принять здесь логически единственное и логически естественное объяснение, заключающееся в том, что наша психика вполне очевидно может подчиняться какой-то другой психике, не осознавая этого ни на секунду.

Если в картину постгипнотического внушения не привносить ничего из своей головы, а видеть в ней только то, что происходит на самом деле, то очевидности этого вывода больше ничто не угрожает, и мы его оставляем.

А, оставляя этот вывод, мы, следовательно, совершенно не исключаем и вероятность того, что человек вообще всю свою жизнь может находиться под каким-либо постоянным внушением, то есть под тайным управлением со стороны. Человек вполне может быть марионеткой чужих целей, и всю свою жизнь задорно и тщательно исполнять чужие задачи, понимая их как свои, кровно заданные.

Это совсем не тот вывод, который способен сегодня непомерно возгордить человека, не правда ли? Однако, как мыслящее существо, мы должны гордиться именно подобными выводами, потому что, если марионетка понимает, что она марионетка, то она уже не марионетка. И может этим гордиться.

Понимаем и гордимся.

И что же дальше? А дальше – всё. Можно закругляться. Версия о возможности тайного влияния на психику человека обоснована, работа закончена и можно начинать праздничные бесчинства с этим известием на устах.

Однако всем сейчас понятно, что анатомия момента просто-таки ноет незавершенностью и требует продолжения исследования до той поры, пока не будет окончательно решен вопрос о Третьем Бытии.

Этот вопрос не ставился в изначальные планы исследования, но приступить к нему требует даже простая добросовестность. Потому что – нельзя же вот так вот холодно остановиться прямо перед Этой Тайной, уклонившись от неё, и, даже не попытавшись её разгадать! Если мы уклонимся, то это грозит нам потерей репутации, а недоброжелатели и вовсе везде объявят, что нам нельзя доверять. Таково их низкое ремесло. Поэтому надо попытаться.

Конечно же, от того, попытаемся мы разгадать тайну Третьего Бытия, или не попытаемся, совершенно ничего не зависит, поскольку Третье Бытие будет мало смущаться тем, что мы знаем о Нём недостаточно много. Оно (Третье Бытие), кстати, будет мало смущаться и тем, что мы знаем о Нём слишком много. Это Его никак не тронет и Оно будет спокойно делать Своё дело и в первых обстоятельствах, и во вторых. А нас, как и прежде, даже не спросит.

Однако, представим себе, что, вдруг какой-нибудь чистосердечный человек спросит  нас – а, что такое Третье Бытие? Что мы ему ответим? И как мы ему ответим, если наше исследование уже будет остановлено прямо сейчас?

Если мы ответим ему устно, то это будет очень плохо, поскольку всё, что вложено в голову устно, начинает в самое небольшое время отличаться от самого себя не в частностях, а по сути. И все те чудовищные затраты, которые мы понесем на устное разъяснение, принесут мизерные прибыли, или вообще обернутся потерями. Лучше этого не делать.

А если мы ничего не ответим, то это тоже приведет к несчастью, поскольку мы, тем самым, допустим свободное толкование нашего исследования, из-за чего оно будет не только несправедливо бранимо, но и несообразно извращено. Что-либо обратное по своей вероятности не намного превышает ноль, поскольку толкователи текстов, согласно своей общей манере, если и пользуются естественными критериями разумности, когда читают текст, то, когда высказываются о нём, обходятся уже без этого.

Поэтому, нам лучше сделать всё самим, то есть управиться своими силами. А для этого нам придется дать письменное и до последней черточки ясное определение Третьего Бытия, способное раз и навсегда избавить исследование от разнотолков, а нас самих уберечь от парнокопытных наскоков по его недосказанности. Надо довести дело до конца. Так будет лучше всем. Тем более что это вполне достижимое завершение нашей работы.

Глава 14. Применительно

 

Существует только одно занятие, которое с успехом удается едва ли единицам, но которым каждую минуту хотят заниматься буквально все – жизнь.

 

Вот перед нами конкретное задание – выяснить, что есть такое то самое Третье Бытие, которое исподволь, но неотлучно управляет и нашим телом, и нашим духом. И теперь мы должны с этой работой справиться легко и с удовольствием, поскольку все приемы метода философского обобщения нам уже хорошо известны. И вообще всю дальнейшую работу можно расценить в качестве некоего завершающего зачета на проверку овладения этим методом.

Однако здесь сразу же следует сделать одну большую оговорку, правда, не столько против метода, сколько насчет его будущих результатов.

Дело в том, что (при достаточно грубом делении) любое знание о каком-либо объекте можно разбить на два вида – знание об объекте, и знание о его деятельности. Когда объект виден, то мы имеем оба вида знания – и то, и это. А когда объект не виден, то он определим только через свою деятельность. И в этом случае нам достается только знание о деятельности.

И вот метод философского обобщения ищет ту деятельность, которая относится к главной функции объекта, а далее мы уже добираемся и до самого объекта тем путем, который мы проделали выше.

Таким образом, функция для нас – это орудие выявления сути того бытия, которое эту функцию проявляет через свою деятельность. Суть функции не в том, что она предъявляет саму себя, а в том, что она предъявляет того, кто её исполняет.

Однако на функцию ложится слишком большая ответственность представлять того, кто её исполняет, если бытие исполнителя функции иноприродно тому бытию, где эта функция исполняется.

Потому что – откуда мы знаем, каким краем Своего Бытия проникает Третье Бытие в наше бытие, и насколько та Его функция, которая была обнаружена нами в качестве главной, есть главная и для Него Самого? Функцию Третьего Бытия мы определили выше (кто не забыл), и она состоит в Совместности человеческого организма. Но насколько полно эта деятельность может характеризовать весь невидимый объект? Ведь, для нас полная загадка – что представляет собой подобный объект от начала и до конца?

Его функция (функция Третьего Бытия), выявленная нами, с несомненностью является главной только лишь для нас – благодаря этой функции существует наш организм, и, благодаря этой функции, мы вообще живем. Но этот взгляд направлен только с нашей стороны, и, следовательно, это очень одностороннее знание об объекте, поскольку у Него могут быть и еще какие-то функции, нами вообще не видимые, нами вообще не знаемые и нас вообще не касаемые.

Для футбольного мяча, например, функция человека состоит в том, чтобы играть в футбол. Большего мячу о человеке знать не дано, да и не надо. Но разве этим исчерпывается вся полнота человеческого бытия?

Точно также и здесь – запустив механизм метода философского обобщения в отношении невидимого объекта, который мы, к тому же, замыкаем на себе, мы сразу же методологически обеспечиваем себе односторонний и слишком узкий взгляд на этот объект, чтобы понимать его в полном развороте. Потому что этот взгляд видит лишь то, что сопричастно только нам. Всего остального в невидимом объекте (если всё остальное никак не связано с нами) мы никогда не увидим.

Допустим, что в полной темноте мы получили чем-то неизвестным и от кого-то неизвестного ощутимый укол. По анализу произошедшего мы вполне можем представить себе то орудие, которым произведёт укол, только в той его части, которой непосредственно и был произведен сам укол. Далее этого, распространяясь по всем версиям выше места укола, мы ни о полной конструкции орудия, ни о том, кто произвел им тычок – знать уже не можем. Дальше нам не дано. Вот примерно так выглядит аналогия с познанием невидимого объекта, проявившего себя в какой-то деятельности, затронувшей наше бытие.

А как же раньше (спросит читатель)? А раньше у нас такой беды не было – мы искали функцию собственной психики для собственного же бытия, и в этой функции должна была раскрыться вся полнота этого бытия. Тут никаких тайн (от самих себя же!) быть не может. А те тайны, которые есть – это тайны Третьего Бытия. Это Оно напускает туману на нашу психическую жизнь. Это его уколы. Но все эти тайны не наши. Наши тайны должны быть все известны наперечет, если они наши.

Поэтому далее следует готовиться к тому, что знание о Третьем Бытии, которое мы будем добывать, будет знанием применительным. Именно «применительным» (бдительный Word сейчас подчеркивает), потому что всё содержание полученного знания нам придется понимать только применительно к нашему взаимодействию с Третьим Бытием и безотносительного задач Его полноразворотного понимания.

Запомним это, и начнем.

А начнем мы с того, что заменим слово «взаимодействие» на другое слово. Мы заменим его на слово «взаимоотношения», потому что Третье Бытие – это Личность.

Это неизбежный вывод, поскольку только личность может обладать сознанием и волей.

Сегодня многие мыслят отголосками восточных теорий, из недр которых сознание, так или иначе, вылезает каким-то обезличенным и переходящим, то ли в какое-нибудь Ничто, то ли еще в какую-то другую пустоту, где личность должна окончательно раствориться и потеряться, и в этом видится какой-то благой смысл для этой личности. Очевидно, именно по беде этих метамотивов Восток никак не может помирить сознание и личность, и доходит в этой беспомощности до совершеннейших анекдотов. В одном из подобных анекдотов некоему большому мудрецу приснился сон, что он мотылек, который беспечно летает и ничего не знает ни про какого большого мудреца. Это было им объявлено логической загадкой, и теперь всем, кто про это слышал, должно быть непонятно, кто же он такой – большой мудрец, или маленький мотылек? Сам мудрец, как проснулся, так с тех пор во всём и сомневается – кто кому снится?

Никто не способен так запутаться в простых ситуациях, как путается в них Восток, и никто не способен, затем, столь простую загадку возвести в сан какой-нибудь философии.

Однако Запад решает этот вопрос, как всегда, просто, экономично и предельно строго. Например, Декарт. У Декарта «я мыслю, следовательно, я существую» вовсе не означает несомненную действительность существования личности, как об этом думают многие. Это слишком поверхностное понимание Декарта. Восточное. В таком понимании, действительно, и мотылек существует, и большой философ тоже, раз уж оба мыслят. Хорош был бы Декарт, если бы его аргумент заключался только в этом!

Нет, Декарт допускает естественное возражение, что мысль может сомневаться даже в собственном существовании, и – что тогда? А вот тогда, говорит Декарт (великий Декарт!!!), если я сомневаюсь в собственном существовании, то именно поэтому я и существую с неопровержимой действительностью, поскольку факт сомнения неопровержим, но он кем-то осуществляется. И, следовательно, нельзя сомневаться и в существовании того, кто это неопровержимое сомнение переживает! И, если неопровержимое сомнение переживаю я, то, стало быть, я существую столь же несомненно, сколь несомненно существует само моё сомнение.

Причина, по которой Декарту и всем остальным нельзя сомневаться в сомнении, состоит в том, что такая мысль, как сомнение – это есть  волевой акт, и, следовательно, кто-то должен этот волевой акт осуществлять, предпринимая попытку преодоления и отрицания действительности, где бы он ни прятался.

Таким образом, Декарт четко устанавливает неустранимые критерии существования личности – волевые акты. Воля есть единственный и верный критерий наличия личности. Если воли нет, то нет и личности. Если ты в этом сомневаешься, то, ты, несомненно – личность, пусть даже и покинутая всеми богами, раз ты в этом сомневаешься. Но именно потому, что ты сомневаешься, ты еще не совсем пропащий, потому что ты совершаешь действие, имеющее мыслимую цель (отрицание), и проявляешь способности к мысленному усилию (сосредотачиваешься). А раз это происходит, и раз это происходит с тобой, значит ты – есть, потому что сила сомнения и образ отрицания должны в чём-то существовать и в том же самом получать общий центр для волевого акта. Этот центр силы и представления – ты.

Ведь воля – это психическое состояние, а волевой акт – это психическое действие. На что навесим и это состояние, и это действие? Не подвесим же мы и психическое состояние, и психическое действие в психической пустоте – чье тогда это состояние, и кто производит это действие? Это может сделать только личность.

Поэтому большому восточному мудрецу следовало (всего лишь) с самого утра определиться: кто из этих двоих сомневается – большой мудрец, или беспечный мотылек? Если с утра данное сомнение принадлежало только ему, большому мудрецу, то в это же самое утро, во всём мире, число людей, способных сомневаться в том, что он не мотылек, а большой мудрец, должно было стать на единицу меньше, а число больших мудрецов должно было (при этом же) остаться прежним. Потому что его же философский трактат свидетельствует ему же самому о его же собственном (а совсем не о мотылька) волевом акте – сомнении. Вот если бы в изложенной им истории сомневался мотылек, тогда другое дело.

Потому что там, где сомнение, там и воля, а где воля, там и её единственно возможный источник – личность. Обычно сбоку от какого-либо трактата.

А беспечный мотылек – во сне.

Собственно, Декарта можно было бы выслать восточным мудрецам (в кратком изложении), чтобы мы за них больше не краснели. Но подобные услуги Востоку – сущие мелочи по сравнению с тем, что это же самое может принести нам самим. Потому что это обеспечивает нам совершенно иные базовые функции нашего исследования: если раньше эти функции были тренировочного назначения, то теперь исследование может приобрести самый насущный практический смысл. Ведь, если Третье Бытие это Личность, а не слепо-механический процессор, то в этой жизни что-то можно изменить, или поправить (договорившись с Личностью), и, следовательно, мы остаемся не в таком уж обезнадеженном состоянии, как это открылось нам ранее в свете полной зависимости от чужой Воли.

Кроме того, если Третье Бытие это Личность, то во всём, что Ею предпринимается в отношении нас, должен быть какой-то смысл. Иначе – зачем Этой Личности вообще напрягаться? Без надобности никакая деятельность, требующая разумных усилий, не предпринимается, и, следовательно, деятельность Этой Личности тоже должна иметь хоть какой-то смысл, хотя бы для Неё Самой. А, в таком случае, некий отраженный смысл должен быть и в нашей собственной жизни, раз уж волевые усилия Третьего Бытия направлены на нашу психику и на наше тело.

Сейчас явно вырисовывается новая перспектива результатов исследования, но для того, чтобы она стала надежно рецептурной, следует очень и очень верно определиться с тем, Кто есть Эта Личность. Ведь, если мы вознамерились на отношения с Нею, то мы не должны совершать в этих отношениях слепого полета. А, вдруг, только навредим?

Поэтому, давайте, внимательно и ответственно проследим за тем, как будет работать наш, опробованный ранее метод, касательно Личности Третьего Бытия.

Начать мы должны с функции, и она нам должна быть сразу же понятна – это функция жизни, если говорить максимально обобщенно. «Совместность психики и тела» (как определили мы эту функцию ранее) – это функция в деталях, это функция в том материале, в котором она осуществляется. Мы же должны возвышаться над деталями и подниматься над материалом, ибо эти подробности лишь мельчат функцию и совращают мысль с верного обобщения. А верное обобщение (то есть – максимально отвлеченное от частностей) явственно говорит нам, что это функция жизни.

Эта Личность даёт нам жизнь, вот в чём Её функция.

Сейчас многие поёжились от эгоцентричности этого вывода, но напомним, что ранее мы договаривались – всё, что мы будем говорить об Этой Личности, будет иметь значение только применительно к нашим взаимоотношениям с Ней. Кому до сих пор непонятно, о чем идет речь, для тех можно (один раз) перекроить для понятного вида вывод следующим образом – мы получаем жизнь от Этой Личности, и расцениваем данный факт в качестве Её функции только лишь потому, что этого требуют механизмы метода философского обобщения, с которым мы подступаемся к Её исследованию.

Поэтому функция Этой Личности – давать нам жизнь.

Итак, функцию мы определили. А что же дальше? А дальше, как и прежде – следует найти ту способность, которая исполняет данную функцию. Ведь именно способность пребывает в собственном бытии её обладателя, потому что функция пребывает уже во внешнем бытии этого обладателя (как мы помним из опыта нашего исследования). И вот через чистую природу этой способности, не замутнённой никакими привнесенными факторами взаимоотношений с внешним, мы определяем собственную природу того, кто функцию исполняет.

И что же это за способность такая – давать жизнь? Эта способность означает быть Источником Жизни, что же еще? Это понятно на основании даже элементарнейших соображений. Однако Источник Жизни может быть и передаточным звеном в какой-то системе наделения Жизнью, и мы, конечно же, не знаем, как там сцепляются шестерни механизма передачи Жизни, или по какому генному закону наполнена Жизнью Сама Эта Личность. Но для нас это сейчас совершенно не важно, поскольку подобные подробности недоступны не только уму, но даже и воображению. Просто, как и договаривались, будем исходить из того, что применительно к нам именно Личность Третьего Бытия есть Источник Жизни, потому что Её функция применительно к нам – давать нам Жизнь в данном нашем физическом воплощении через совместность нашей психики с нашим телом.

Но, при этом, будем исходить также из того, что если давать Жизнь – это способность Личности Третьего Бытия, то и собственная природа Этой Личности также есть Жизнь, как таковая, и, следовательно собственное Бытие, собственная природа Этой Личности – есть Жизнь, независимо от того, где могла бы взять Эту Жизнь Сама Личность.

Поэтому, не заглядывая в отдаленные ступени взаимодействия Этой Личности с Жизнью, остановимся на том, что применительно к нам, Она есть единственный Источник Жизни, и применительно к нам Эта Личность есть Сама Жизнь, поскольку именно из Этой Личности сама Жизнь в нас входит.

Громадность этого факта не сразу ассимилируется сознанием, но даже по завершении этого процесса мы не должны останавливаться в исследовании Этой Личности, так как в результатах Её деятельности проявляется еще одна очень интересная исполнительная физиология, которую мы рассмотрим в следующей главе.

Глава 15. Признаки смешений и знаки союзов

 

Свадьба – это момент союза, когда самое страшное уже случилось и теперь только впереди.

 

Итак, рассмотрим еще одну необычайную особенность любого результата, который формируется деятельностью Третьего Бытия. Вспомним, сначала, какие это результаты:

–          первый результат – это наша психика, наше «истинное Я», получившее Жизнь от Личности Третьего Бытия (это отдельно не оговаривалось, но это естественнейшая очевидность – если «истинное Я» существует, живет, то единственный Источник Жизни, как было сказано – это Личность Третьего Бытия);

–          второй результат – это, созданное Третьим Бытием, тело, приемлющее в себя мир и организующее его внутри себя в пяти образах действия (в манере пяти органов чувств);

–          третий результат – это Совместность нашей психики и нашего тела, образующая человека.

Сначала о психике. Что мы видим в ней необычайного? Вспомним, что о собственной психике (об «истинном Я») мы судим по свойствам интеллекта, который есть её способность (способность психики), раскрывающая своей природой её же природу. И вот, некогда исследуя интеллект, как способность собственной психики, мы выяснили, что природа интеллекта характеризуется тем, что:

–          интеллект не имеет самодостаточного существования, он должен по своему естеству всё время смешиваться с внешним миром и познавать его; и это настолько присуще его природе, что он не способен в этом процессе приостанавливаться даже на миг;

–          интеллект является одновременно и тем, что он познал (поскольку он наполнен содержанием познания) и тем, что он есть в себе самом (поскольку содержание познания размещается в пустоте интеллекта, но не на пустом месте, так как интеллект – это некая неповторимая структура для размещения мысленных форм).

Из этого мы сделали соответствующий вывод, что наша психика (наше «истинное Я») согласно своей собственной природе должна с чем-то смешиваться, должна чем-то наполняться, ибо по-другому существовать психика не может. Но при всём при этом, в любом смешении, наша психика всегда остается индивидуальной за счет своей собственной особости, потому что индивидуальность – это не то, что может быть выводом интеллекта из качеств внешней среды, и, следовательно, индивидуальность уже изначально присутствует в стиле интеллекта, как родовая черта, доставшаяся ему от «истинного Я».

Таким образом, в результате деятельности Третьего Бытия, проявленной в интеллекте, явно видна природа смешения и разделения сразу, виден монолит несоединимого – смешения и раздельности. Всё, что создается Третьим Бытием, неудержимо стремится смешиваться с чем-то внешним, но при этом непреодолимо остается качественно раздельным со всем, с чем смешается.

Следовательно, следующий вывод, который назначен новым итогом завершения нашего исследования, состоит в том, что природа Личности Третьего Бытия характеризуется каким-то интересным сочетанием в Ней смешения и разделения. То есть природа Этой Личности есть не только Жизнь, но еще и какая-то фантастическая структура, которая не имеет аналогов в формах обыденных понятий, для которых соединение и разъединение одновременно – вещь невозможная. Но – на то Оно и Третье Бытие, на то оно Высшее Бытие, чтобы иметь в себе нечто, недоступное понятиям физическим, и нечто, недоступное понятиям духовным.

Поэтому примем смиренно тот факт, что структура Личности Третьего Бытия есть какое-то Смешение В Раздельности, которое передается «истинному Я», а оттуда по наследству достается уже интеллекту. Именно от интеллекта обратным путем мы эту структуру Личности Жизни и вывели.

И далее наше тело, тело каждого человека, которое создается Этой Личностью, оно тоже проявляет в себе эту наследственную природу смешения и разделения в одном бытии – тело стремится наполниться внешним себе (голод и жажда) и смешаться с этим (обмен веществ с природой), оставаясь одновременно четко отграниченным от всего внешнего.

Вся жизнь тела, взятая в обзоре существования его органов, представляет собой непрерывное смешение с внешней средой, и это смешение есть сама суть живого существования тела – без него тело или задохнется, или погибнет как-нибудь по-другому (обезводится или истощает).

Но, одновременно с этим, вся жизнь тела, взятая в том же самом обзоре существования его органов, представляет собой абсолютно изолированное бытие, защищенное от всего, с чем оно смешивается. Ибо без этой раздельности тело потеряет целостность, начнет впускать в себя инородное и погибнет от тысячи всевозможных причин. Даже простая царапина представляет угрозу всей жизни тела, если тело тут же не начнет эту царапину затягивать, ограждаясь от внешнего.

Таким образом, Смешение В Раздельности – вот закон, в котором обращается Личность Жизни Третьего Бытия.

Но и это еще не всё, поскольку есть еще один, характерный по специфике, процесс, который непосредственно осуществляет Третье Бытие – Совместность психики и тела в организме человека. Здесь мы видим такой вид реальной деятельности Третьего Бытия, как союз. Через Совместность осуществляется союз психики и тела, что совсем не есть смешение между ними, потому что между союзом и смешением существует большая и принципиальная разница.

Эта разница состоит в том, что в союзах участники разнородны по своей природе и поэтому остаются в дистанционном взаимодействии, а в смешениях участники однородны или близки по своей природе, что позволяет им взаимно проникать в бытие друг друга.

Таким образом, члены союзов выполняют совместную деятельность, не затрагивая внутренней сути друг друга, а участники смешений входят в противоречивое единство – в чем-то смешиваются друг с другом, а в чем-то остаются раздельными.

В союзах участники отношений – это две, не затрагиваемые друг другом, крайности; а в смешениях участники отношений представляют собой единство, в котором существенно меняются их собственные характеристики.

Таким образом, признаки смешений для нас – это изменение внутренних характеристик участников, а знаки союзов – это внешние результаты их взаимодействия, не затрагивающие их внутреннюю природу.

Например, союз воды и турбины очень продуктивен и обладает своими знаками – киловаттами энергии (результат), но при этом, и вода остается водой, и турбина остается турбиной, поскольку вода и турбина разнородны по своей природе. То есть союз – это внешнее бытие участников во внешнем взаимодействии.

А смешение воды с однородными или близкими веществами меняет и характеристики воды, и характеристики этих веществ. Например, воду можно разбавить вином, а можно ядом, и в каждом случае и вода, и вино, и яд будут уже не теми же самыми, чем они были до смешения друг с другом. Они покажут признаки смешения – какие-то изменения своего естества. То есть смешение – это собственное бытие участников во внутреннем взаимодействии.

Итак, по итогам всего сказанного, Личность Третьего Бытия определяется нами теперь в следующем виде:

–          Она есть Жизнь как таковая в Собственной Природе;

–          Она есть Смешение В Раздельности в Собственном Бытии;

–          Она есть Союз Разнородного во внешнем Бытии.

Следовательно, если говорить о возможных функциях Этой Личности, то она:

–          наделяет Жизнью;

–          способна входить в смешение и

–          способна налаживать Собою союзы.

Выводы нарастают, и, вспоминая о том, что все выводы о Третьем Бытии должны быть у нас применительными, прибегнем к их графическому пояснению.

Сама склонность человека к графическим иллюстрациям очень интересна и требует отдельного разговора, но, по сути наших задач, мы сегодня лишь технически воспользуемся теми преимуществами, которые предоставляют уму пояснительные рисунки – они позволяют уму схватывать порядок идеальных образов так, как он схватывает порядок внешнего мира. И, несмотря на то, что наглядность графических схем всегда есть лишь карикатура на духовную действительность, графика обычно помогает и должна помочь и нам.

Итак, смотрим на рисунок и отыскиваем союзы и смешения. Сразу же хочется предупредить, что рисунок предназначен только для выявления диспозиций союзов и смешений в системе психической жизни человека, и более ни для чего другого. Не будем забывать, что цель этой книги – поработать мозгами, заточить навыки мышления и активизировать познавательные центры, но не создавать какие-то модели психики. И поэтому, вникая в рисунок, следует понимать, что он сформировался применительно только к одной задаче – районировать союзы и смешения.

 

 

Пойдем слева направо, и мы сразу же увидим 1-й Союз: это союз Личности и личности, результат которого проявляется в самом факте жизни «истинного Я». Это именно союз Личности Жизни Третьего Бытия с личностью «истинного Я» каждого из нас. Почему не смешение? Потому что, если бы подобное смешение было возможно, то наша природа была бы однородна или близка к природе Третьего Бытия, и, в этом случае, такое состояние, как Жизнь, принадлежало бы нам не временно, а на постоянной основе. Третье Бытие – это Сама Жизнь, и, следовательно, произойди наше смешение с Третьим Бытием, мы стали бы бессмертными. То есть признак смешения здесь должен быть единственным и очевидным – бессмертие, жизнь вечная. Но, как нет этого признака, так нет и самого смешения.

А какие знаки союза мы наблюдаем? Мы наблюдаем их в том же самом эффекте Жизни, поскольку без союза с Третьим Бытием мы никогда не получили бы даже вот этой временной жизни. Ибо только Личность Третьего Бытия – Источник Жизни. Таким образом, в союзе с Третьим Бытием мы получаем некую порцию Жизни, оставаясь с Ним полностью разнородными. Это и есть знак союза – фиксируется некий результат, который есть не свойство внутренней природы, а итог внешнего процесса.

Однако мы помним, что, ожившее в этом 1-м Союзе, «истинное Я», по своей природе должно смешиваться с внешним себе бытием, потому что иначе оно не может – в этом вся суть его собственного бытия. Но, не будучи однородным с Третьим Бытием, «истинное Я» не может с ним смешиваться, и поэтому начинает исполнять эту навязанную ей программу с помощью интеллекта, который для этого направляет на внешний мир, чтобы интеллект сделал его своим внутренним содержанием и тем самым впустил для смешения.

Внешний мир представлен интеллекту в ощущениях тела, и здесь происходит 1-е Смешение: интеллект смешивается с ощущениями, и в особом теоретизировании создаёт понятия о собственном теле и представления о физическом мире. Здесь мы имеем все признаки смешения (то есть изменение внутренних свойств участников): физический мир попадает в интеллект и приобретает там идеальный образ, а интеллект, из содержательно пустого, переходит в состояние наполненности ментальными формами. Таким образом, участники отношений приобретают новые качества и новые свойства: мир меняет свою природу, становясь духовным отпечатком самого себя, а интеллект из бескачественной матрицы превращается в базу конкретных смыслов собственного определения в границах внешнего. Благодаря отграничению себя от всего внешнего, он приобретает мыслимую опору собственного бытия. Теперь интеллект судит о внешнем и о внутреннем бытии, как о разном, и на этом оплоте суверенности начинает формировать собственную индивидуальность.

Формирует он её, создавая «вымышленное Я», которое есть 2-е Смешение. В этом смешении образуется специфическая и цельная сфера понятий о собственной индивидуальности, в которой смешиваются самые различные понятия: понятие о пребывании в физическом мире, понятие о собственном теле, а, кроме того, происходит духовное смешение с различными понятиями мира духовного, который, в свою очередь, есть всё то, что может быть продуктом ума, культуры и духа человека.

На этом рассмотрение рисунка можно считать оконченным, потому что всё, касающееся 2-го Союза – Совместности – давно всем понятно.

Рисунок наглядно показывает, что 2-е Смешение ответственно за то, кем будет данный человек в данной своей жизни – он будет тем, с чем перемешается его интеллект в мире духовном. А это зависит от места рождения и от обычаев той культуры, в которой человек вырос. Например, люди-маугли вырастают среди зверей и становятся зверями – с чем смешался их интеллект, тем они и становятся как личности. Если они вырастают среди собак, то имеют психологию собак. А если вырастают среди волков, то имеют психологию волков. Похищенные и выращенные обезьянами, они получают психологию обезьян.

Причем, вернуть их потом в человеческое сообщество, чаще всего, не удается никакими усилиями. Изъятые из стаи и переданные на попечение человека, они или погибают сразу, или живут очень мало, всю свою короткую жизнь глубоко в душе осознавая себя животным. Ни медицина, ни самый гуманный подход не спасают – «вымышленное Я», сформировавшееся в понятиях животного, надрывается от вторжения человеческого и, либо приносит ужасные результаты всему организму, приводящие к смерти, либо воспринимает модели человеческого поведения лишь частично и только внешне.

Причины этого малопонятны, но самое значительное, что можно вынести из этих случаев, состоит в том, что человеческая природа никак не проявляется в человеке, если ему эту природу неоткуда взять из внешней среды. Человек может заполучить человеческую природу только в смешении с внешней себе человеческой природой.

Это, кстати, еще один аргумент против пошлых разговоров об эволюции человека – сам человек никогда не вытащил бы себя из зверя в люди. Он должен был бы или сразу быть человеком по Божьей воле, или навсегда остаться зверем. Своими силами он остался бы тем, что нашел бы для своего интеллекта в ближайшем окружении – как любой из маугли. И вряд ли это был бы даже прямоходящий вариант. Потому что никто вокруг человека на двух ногах не ходит. Ему прямоходящей идеи даже взять было бы неоткуда.

Ни один из маугли не встал на две ноги и не пошел среди зверей, повинуясь своей «эволюционной» природе, которая должна была скомандовать ему это неодолимыми эдиктами его ген, и в этом факте выразилось окончательное унижение эволюционной теории, потому что никакие «эволюционно выработанные за миллионы лет» модели человеческого поведения, почему-то в генах маугли никогда не проявляются даже после того, как они попадают в человеческое общество – любой из них тяготится человеческим образом и в тяжелой тоске тянется назад, в звери.

И поэтому, если войти в эти споры о том, люди маугли, или не люди, то можно определенно сказать, что они, конечно же, люди, но они люди без сердца, поскольку совершенно безо всякого сочувствия позорят эволюционистов самим своим существованием. Ведь, кошка, вырастая в одиночестве среди людей, всё равно остаётся кошкой. Как и собачка. Как и медвежонок. Как и любой другой зверь. Это означает, что звери созданы для того, чтобы быть зверями. А человек не имеет никакой генной программы, определяющей его видовое поведение, как зверя.

Человек – особое творение. Он будет то, с чем он смешается. Так, собственно говоря, мы видим практическое подтверждение уникальности человека – если психика животного является психикой этого вида, то психики человека нет вообще, поскольку ей уготована роль какого-либо смешения.

Как зверь человек – ничто. Нет в нём никакой собственной звериной природы, потому что, если бы она была, то не побеждалась бы собачьей.

Но и как человек он тоже – ничто. Нёт в нем никакой собственной человечьей природы, иначе человеческое нутро не заполнялось бы звериным, как своим исконным.

Как человек, он то – что будет вложено в его душу. И, если первую душу наполнял Бог, то все остальные души потом наполнялись и наполняются какой-либо стаей.

2-е Смешение на рисунке говорит нам о том, что, по сути дела, каждый из нас – это маугли, который получает содержание своей текущей личности из той стаи, в которой вырос. При этом никакие гены не несут никакой ответственности за конечный результат. Только то, с чем человек сам смешался.

А поэтому вернемся к нашему уговору, благодаря которому, всё, нажитое исследованием, мы теперь должны понимать применительно к нашим отношениям с Третьим Бытием. И, обращая разговор к этим отношениям, мы, долго ли, коротко ли, но, рассматривая рисунок, должны в итоге придти к выводу, что у нас есть только одна наиболее достойная цель для этих отношений, и одна наиболее вероятная возможность для её достижения.

Единственная достойная цель – это Жизнь Вечная.

А единственная возможность достигнуть этого состоит в том, чтобы заменить 1-й Союз на Смешение (см. рисунок). Перенести 2-е Смешение в район 1-го Союза. То есть – стать однородными Личности Жизни. Потому что в смешении с Этой Личностью мы соединимся с Самой Жизнью.

Но, как это сделать? Чтобы ответить на этот новый вопрос, надо предварительно ответить на старый вопрос – Кто есть Эта Личность Жизни?

Итак, цель одна, возможность одна, и вопрос один – Кто?

И ответ тоже будет один.

Но, прежде чем дать этот ответ, следует сказать о толерантности. По-другому сегодня нельзя. Сегодня каждый должен сделать что-либо в пользу толерантности.

Глава 16. Толерантность

 

Эпиграф к этой главе опущен по соображениям толерантности.

 

Данная глава была посвящена толерантности, но от неё ничего не осталось (от главы, я имею в виду, потому что саму толерантность во мне ничем нельзя ни поколебать, ни умалить).

Первым ушел эпиграф. А следом полетела и вся глава, потому что при её редакции возник тупик неразрешимой дилеммы: если я называл вещи своими именами, то мои добрые и толерантные намерения выглядели слишком скрытыми; а если я начинал применять толерантные названия для всех этих мерзостей и глупых заблуждений, о которых говорил, то полная мера моей толерантности не проявлялась, а весь её величавый характер терялся.

Поначалу я хотел, было, даже вообще обойтись без этой главы. Но, по преобладающему ныне мнению, требования толерантности, хоть и считаются иногда эмоционально перегруженными, но всегда признаются справедливыми. А справедливость – это совсем не то, чем мы должны пренебрегать на заключительных этапах исследования.

И поэтому я решил оставить от главы хотя бы что-то, а именно её окончание. Вот каким оно было:

«… и поэтому, если кто-то сейчас не согласен или возмущен, тот должен просто выбросить эту книгу, или избавить нас от своего присутствия как-нибудь по-другому. Мы для тебя теперь не лучший собеседник, а  всё дальнейшее тебя не касается. Потому что нам теперь всё равно, что ты скажешь, а относительно того, что ты подумаешь, так и вообще – плевать. И это не нами придумано. Таковы справедливые требования современной толерантности».

Так должна была закончиться эта актуальная глава, и так, несмотря ни на что, она и закончилась.

А теперь, ответ на вопрос – Кто?

Глава 17. Кто?

Бессмертия хотят все одинаково, но стремятся к нему все по-разному – одни готовятся к смерти, а другие цепляются за жизнь.

 

Это будет очень короткая глава, потому что у автора нет никаких сомнений, что Личность Жизни – это Иисус Христос.

В страстном желании необычного сегодня многим хочется чего-либо другого, и это совершенно естественно. Потому что обычное Распятие и обычное Воскрешение с самого начала устраивало не всех. Это изначально дано не всем и даже не для каждого. Кому-то предназначена прямая, тяжелая и упрямая Истина, а кому-то достанутся фантики с пустышками.

 

И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им?

Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано (Мф 13:10–11)

 

Из приблизительно трёх миллионов населения тех краев, Он выбрал двенадцать человек, с которыми наедине говорил прямо, а «им» (всем остальным) говорил притчами. Не хотел метать бисер…

И поэтому, когда тебе говорят, что христианство – это для толпы, то ты не верь. Подсчитай соотношение трёх миллионов к 12-ти избранным, введи небольшой повышающий коэффициент на современные условия, а потом разочти процент тех, кому «дано знать тайны Царствия Небесного» в составе того миллиарда, кому на сегодня уже проповедано Евангелие, и получится, что тех, кому дано, совсем не много. Тебя ужаснет эта цифра, если ты на неё выйдешь.

Поэтому – единицы потянутся к Истине, а толпы  – к побасёнкам.

Соответственно – одним Жизнь, а другим…

Жёстко. Но не нами придумано.

И поэтому, если тебе «дано», то ни с кем не спорь и никому ничего не доказывай. встряхнись и увидь, что, во-первых, уже в богочеловеческой природе Иисуса Христа проявляется Смешение в Раздельности, обнаруженное нами ранее в структуре Третьего Бытия. А, во-вторых, парадоксальная структура Смешения В Раздельности хорошо видна во всём понятии «Бог», которое образуется в интеллектуально непростой концепции христианства –  в понятии Троицы.

Таким образом, Смешение В Раздельности, если говорить об Иисусе Христе, проявляется:

–          в смешении истинной природы Бога Христа с истинной природой человека Иисуса, где всё нераздельно, но где всё и неслиянно;

–          в смешении Бога Христа с такой ипостасью из Бога-Троицы, как Дух (Разум и Воля), в котором (в смешении с Духом) Христос есть Бог истинный, но одновременно же, Он есть Исполнитель Божьей Воли, Посланник к людям со Словом Божьим, Заступник человека перед Богом, Искупитель грехов человека и его (человека) Спаситель по замыслу Духа и под руководством Духа;

–          в смешении Бога Христа с Собственным Бытием Бога (с Жизнью Отца), где Христос есть Бог истинный, но, одновременно же, Он есть и Сын Божий, взявший Жизнь от Отца, и ставший Источником Жизни для всего сущего, что есть уже не Троица.

Таким образом, через смешение с Иисусом Христом мы получаем не только Жизнь Вечную (если это смешение произойдет), но и получаем Союз с Богом. Никто не сказал об этом более определенно, чем Он Сам:

 

Еще немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить.

В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас. (Ин 14:19–20)

 

Здесь – Смешение и Союз. Те самые характеристики Третьего Бытия, которые мы открыли ранее. Смешение – это Смешение Христа с Богом, наше Смешение с Христом и Смешение Христа с нами; а союз – это наш Союз с Богом через Христа.

И далее еще более доходчиво и еще более настоятельно:

 

Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне.

Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают. (Ин 15:1-6)

 

Всё очень откровенно и очень понятно – завещано искать Смешения с Ним, чтобы получить Жизнь Вечную.

Есть еще более откровенное требование о Смешении, имеющее буквально шокирующий ритуал:

 

И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание.

Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается. (Лк 22:19-20)

 

То, что мы называем «причащением», есть не что иное, как Смешение, поскольку причаститься – это (в буквальном смысле) стать частью. Тело Его становится нашей частью через поедаемый хлеб, а Кровь Его становится нашей частью через испиваемое вино. И мы духовно становимся Его частью, совершая это таинство. Тайна причащения велика, но это есть тайна Смешения. И в этом Смешении – Новый Завет. То есть Новый Союз с Богом.

Вопросы христианской веры разрабатываются уже две тысячи лет, и здесь есть, к чему прислушаться, и есть, у кого принять совета. Применительно же к нашему исследованию понятно только одно – Смешение с Иисусом Христом есть единственный путь к Вечной Жизни. Как это сделать – решать каждому уже самостоятельно.

Что касается подсказок, которые может дать на этом пути наше исследование, то единственное, что может сделать сам человек в процессе своей жизни, это максимально решить вопрос Смешения с Иисусом Христом во «2-м Смешении» (см. рисунок). Потому что всё происходящее в «истинном Я», интеллекту недоступно, а всё, происходящее в «вымышленном Я», подконтрольно и переплетено с интеллектом. Только здесь, и больше нигде, ты сможешь сделать что-то, чтобы твоя природа стала ближе к Иисус Христу. Пропустишь этот момент, пропустишь всё.

И если твое «вымышленное Я» всею силою твоего интеллекта найдет в мире Истину Христову и наполнится ею, то после смерти твоего тела, когда Совместность тела и духа свернется, а всё, накопленное в «вымышленном Я», вернется вместе с интеллектом в «истинное Я», то ты станешь немного однороднее Христу. И если так будет продолжаться жизнь за жизнью, каждую из которых твое «истинное Я» проживает в разных «вымышленных Я», то в тот день, когда придет последний суд каждому – кому в Жизнь Вечную, а кому в смерть вечную (обязательно будут и те, и эти) – в твоём естестве будет много совпадающего с Жизнью Вечной, а твой Союз с ним перейдет в Смешение. Ты останешься с Ним, и будешь жить вечно. Если Он этого захочет.

И, если Он говорил «пребудьте во Мне», то для этого следует хорошо поработать головой во 2-м Смешении. Иных вариантов последовать этому Совету, касающихся интеллекта, нет.

Таким образом, определенная ставка в твоем же собственном спасении должна делаться на твой же собственный интеллект. Это всегда раздражает, но – на то тебе интеллект и дан.

Как это сделать? Это сделать и просто, и не просто. У каждого получается по-разному, а не получается у всех одинаково.

Но под максимально взятую (лично на себя) ответственность, могу дать один бесконечно универсальный совет. Если он тебе понравится, то и, слава Богу. А, если не понравится, то забудь его сразу же, как прочитаешь. Совет звучит просто: не слушай никого из тех, кого не было при сотворении мира. Это не тот типаж.

А дальше решай уже сам, как воспользоваться этим советом, и воспользоваться ли им вообще. Тут ты сможешь только сам. Если всё сделаешь правильно, то будешь жить вечно. Потому что:

 

Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день. (Ин 6:40)

 

Поэтому не бойся умереть. Как видишь – тебе обещано.

Бойся жить неправильно. Потому что, как видишь – обещано не всем.

Но ты старайся. В «видящие Сына» тебе уже не попасть. С этим ты опоздал. А вот в «верующие в Него» – вполне возможно, еще и попадешь. Для этого тебе интеллект и дан.

Если это поняли простые рыбаки и простые пастухи, то и твой интеллект это тоже должен понять.

Да, трудно. Трудно было даже им, видевшим Его и ходившим в Свете Его. Но когда им стало понятно, они уже не боялись.

Петр, казнь которого была делом ближайших часов, был выведен сторонниками за стены Рима и напутствован на проповедь в других, более безопасных, городах. Но Петр, почти сразу же, не таясь, вернулся в город, приподнятый и обновленный. Опрокинутые ужасом, спросили его соратники – зачем вернулся на верную (и страшную) смерть? И Петр ответил, что на той дороге, по которой он пошел жить, чтобы не умереть, ему встретился Иисус Христос – Петр шел из Рима, а Христос шел в Рим. Оторопелый Петр, будучи верным своей непосредственности, спросил Его: «Куда ты идешь, Господи?». На что получил спокойный ответ: «Иду еще раз распяться». И Петр всё понял. И вернулся умереть, чтобы жить. Он уже не боялся смерти. И ты не бойся. Если простой и неграмотный рыбак Петр всё понял, то и ты сможешь всё понять, и пойти туда, куда надо.

А если тебе скажут, что христианство это как раз для неграмотных бедняков – пастухов или рыбаков – то ты не верь.

Потому что некто Савл из города Тарса, был состоятельным сынком богатых родителей и одним из величайших умников тех мест, окончившим престижнейшее учебное заведение. Именно поэтому он тоже сначала не понял, и даже убивал христиан камнями. Но даже этого показалось мало Савлу из Тарса – он настолько впитал в себя «истины» мира, что для уничтожения Истины взял увластей лицензию на поиск, отлов и уничтожение христиан: стал охотником за головами, полукриминальным частным полицейским, говоря нынешними словами. Но некто Савл из Тарса стал Павлом, когда всё понял… Сначала он понял неправильно (слишком буквально), и писал в первых посланиях по всем первым, созданным им, церквям, радостное и возбужденное: «Мы не умрем, мы все изменимся, и будем жить вечно, как обещано Господом»! Но прошло совсем немного времени, и он всё понял правильно, и писал уже с торжественным благоговением в последних письмах: «Пришло моё время, скоро я буду убит, но подвигом добрым я подвизался, веру сохранил, а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его». Он не боялся умереть, и ты не бойся. Если один из грамотнейших людей своего времени, забитый по макушку даже греческой премудростью, всё понял, то и ты сможешь понять.

От тебя даже подвига не требуется. Просто задействуй интеллект. Для начала. А когда у тебя в голове всё встанет на места, тогда Он войдет в твою душу. И тогда придет Вера, и Свет коснется не только твоей души – и твой интеллект тоже станет свободным и способным получать истинные смыслы.

А если твой интеллект тебя подведет, то ты будешь как Иуда. Не потому, что предатель, а потому, что тоже ничего не понял. Иуда, он ведь, не предавал (по его понятиям), а правое дело вершил. Иуда осознавал себя крепко обманутым, и причем обманутым в том, что было святым для любого из его народа – Он (Иисус Христос) называл себя Мессией, и вот, вместо того, чтобы, как и положено Мессии, изгнать римлян и восстановить славу древнего еврейского царства, Он говорит теперь о завтрашней смерти! О Собственной смерти! Разве можно спекулировать многовековым ожиданием народа?! Но Иисус спокойно и светло готовится к смерти, не только не исполнив миссии, но даже и не упоминая о ней! Такого окончательного обмана Иуда снести не мог – он, Иуда, рассорился с сильными народа своего, и эти обстоятельства уже пошли везде по начальству, и с чем теперь, ему, Иуде, оставаться, если Иисус завтра будет убит? И не будет ли после этого убит и сам Иуда?

У проницательного и практичного Иуды (не зря – казначей братства!) рассеялись последние сомнения – да, несомненно, это есть Последний Ужин, да, несомненно, Он (Иисус Христос), не играет, Он прощается с ними и готовится к смерти, вместо того, чтобы готовиться на царство. Но Он говорит об этом не как о неудаче! Он не кается, не извиняется, не просит прощения за обман, а, наоборот, заявляет, что в этом и есть смысл Его Пришествия – в смерти Его!

Иуда не мог понять, что означает эта необходимость Ему ныне умереть за грехи всех людей, чтобы каждый потом мог обратиться к Нему, как к Личному Спасителю для Жизни Вечной. Зачем все эти сложности, если с Его Силой можно буквально завтра же стать царем? В свете ожидаемой светской власти близ своего земного царя, Иуде уже невозможно было понять эту небесную коллизию – никто никогда не заслужит Жизни Вечной, каким бы святым он ни был, ибо всяк человек будет всегда грешен для Этого Невероятного Дара; но всякий грех теперь будет искуплен Его Страданием – вина каждого взята Им теперь на себя, и за вину каждого Он теперь примет мучения, положенные каждому; и прощено в Его Мучении перед Богом будет всякому, верующему в Него, потому что Этим Мучением зачтётся каждому его наказание, и этим выкуплена будет для каждого Жизнь Вечная.

Для каждого, кто не только осилит интеллектом условия этого Нового Союза, но и кто всем своим существом (поверх этого) осилит еще одну малость – будет веровать в Него.

Нет, вот таких сложных коллизий Иуда понять не мог (интеллект подвел!), и поэтому, несмотря на прямой намек Иисуса, что вот сейчас, один из двенадцати, взявший вот этот хлеб из рук Его, пойдет и предаст Его, взял этот хлеб из рук Его, и, глядя прямо в глаза Его, с ощущением своей правды, пошел, и предал. За 30 сребреников.

Когда Иуда понял, что он, как в лавке на развес купил себе жизни на тридцать сребреников, вместо того, чтобы бесплатно получить Жизнь Вечную, он повесился.

Нам таких крайностей не нужно, но если твой интеллект подведет тебя, то знай, что и ты будешь из числа тех, кому жизни отвешивается только на тридцать сребреников.

Выбирай.

Или, не так: если хочешь – выбирай, если не хочешь – не выбирай.

Именно так.

Чтобы у тебя не складывалось впечатление, что это нужно еще кому-то, кроме тебя.

Потому что наше исследование совсем не об этом. Оно – об ошибках человека, которые, вероятно, обязательны и всегда будут ему сопутствовать, пока он жив, хочет он того, или не хочет. И не во всех ошибках он виноват. Но только не в той единственной, которая зависит только от него – в предательстве Жизни. Это единственная ошибка, которую он может не совершить, если захочет. Но и это тоже только его личное дело.

И, поскольку, наше общее исследование исчерпало коллективный характер и начинает распадаться на частные задачи, то его можно закончить. И сделать это можно очень просто, не прибегая ни к каким особым церемониалам.

Например: «Итак, на этом всё».

Если это всех устраивает, то – итак, на этом всё…