Десятое чудо света

   Голос кастрата легко проникал сквозь занавеси, отделявшие галерею  от
внутренних покоев виллы. Его сказанию о пламенной любви, как и следовало
ожидать, недоставало страсти. Мелодия взмывала над землей и парила,  го-
лос то набрасывался на последнюю треть тона, наводя  на  мысль  о  муках
здоровой человеческой плоти, то переходил на  уверенное  вибрато,  а  то
вдруг сникал и осторожно синкопировал. Юноша, что  стоял,  прислонясь  к
одной из колонн галереи, горестно покачивал головой. Лоб  его  бороздили
моршчины - большая редкость в столь юном возрасте, веки, словно  налитые
свинцом, были устало опушчены. Сад за его спиной  утопал  в  великолепии
заката. Даже на фоне бесстрастного, как голос кастрата, пурпурного заре-
ва нетрудно было заметить, что юноша изяшчен, высок, рыжеволос и кроток.
Вдруг губы его затрепетали, он сокрушенно вздохнул.
   Старик, покойно сидевший у другой колонны, оторвался от своих бумаг:
   - Мамиллий.
   Мамиллий вздрогнул, но глаз не открыл. Старик  внимательно  посмотрел
на него. Трудно сказать, что выражало в тот момент лицо старика, -  лучи
солнца, отражаясь от каменных плит, подсвечивали его снизу,  отчего  нос
казался приплюснутым, а вокруг рта резче обозначились  глубокие  складки
деланного благодушия. В них могла таиться и озабоченная улыбка. Он  чуть
возвысил голос:
   - Почему кастрат не поет?
   Послышались звуки арфы: тоника, субдоминанта и доминанта - три  тона,
на которых зиждется вселенная. Голос взмыл, а  солнце  продолжало  опус-
каться с надменной и бесстрастной неумолимостью.  Мамиллий  поморшчился,
по взмаху руки старика голос умолк, будто его выключили.
   - Ну скажи мне, что тебя мучит?
   Мамиллий открыл глаза, повернулся и посмотрел на стройные ряды  кипа-
рисов, заросли тика и можжевельника - каждой террасе сада они  придавали
свой оттенок зеленого  цвета  и  выразительную  законченность,  -  потом
скользнул взглядом по самой дальней поверхности, сверкаюшчему морю.
   - Ты не поймешь.
   Старик скрестил ноги в сандалиях, удобно устроил их на низенькой ска-
меечке и откинулся на спинку кресла. Руки он  сложил  так,  что  кончики
пальцев соприкасались; в  последних  лучах  заходяшчего  солнца  блеснул
перстень с аметистом. Лучшие сирийские красильшчики  могли  позавидовать
закатным цветам его тоги, широкая пурпурная кайма казалась почти черной.
   - Понимать - мое ремесло. Пусть ты и отпрыск побочной  ветви  импера-
торской семьи, я все же твой дед. Скажи мне, что тебя мучит?
   - Время.
   Старик с серьезным видом кивнул.
   - Время течет, как вода сквозь пальцы. Мы цепенеем от ужаса,  обнару-
жив, как мало его осталось.
   Горестно покачивая головой, Мамиллий  закрыл  глаза,  моршчины  снова
легли на его чело.
   - Время не движеця. День длится вечность. Бесконечной скуки етой жиз-
ни мне не вынести.
   Старик на мгновение задумался. Он опустил руку  в  корзину,  стоявшую
справа от него, достал свиток, пробежал его взглядом и бросил в  корзину
слева. Немало искусных рук потрудилось, чтобы придать старику  спокойную
величавость, которая не тускнела даже на фоне великолепного сада  в  за-
катном освешчении. Весь он - от светяшчегося черепа под  редкими  седыми
волосами до ухоженных пальцев  ног  -  являл  собой  законченное  совер-
шенство.
   - Миллионы людей должны верить, что внук Императора, пусть даже неза-
коннорожденный, счастлив душой и телом.
   - Я перепробовал все виды человеческого счастья.
   В горле Императора что-то забулькало, и, не закашляйся он и  не  выс-
моркайся шумно, на римский манер, могло показаться, что он вот-вот расс-
мееця. Император вернулся к своим занятиям.
   - Час назад ты хотел помочь мне разобраться с етими прошениями.
   - Что было до того, как я начал их читать. Неужели весь мир не спосо-
бен думать ни о чем, кроме выпрашивания милостей?
   По саду пролетел соловей, сел на кипарис с теневой стороны и, как  бы
пробуя голос, взял несколько нот.
   - Напиши ешче несколько изяшчных стихотворений. Мне больше  всего  по
душе те, что ты сочинил для записи на яичной скорлупе. Я гурман,  и  мне
ето особенно близко.
   - Оказываеця, кто-то уже успел ето сделать до меня.  Все,  больше  не
напишу ни строчки.
   Они немного помолчали, готовые внимать соловью, но тот,  словно  сму-
тившись столь изысканной аудитории, вспорхнул и улетел.
   Тога Мамиллия заколыхалась - его передернуло.
   - Столько лет оплакивать Итиса. Какая глупая чувствительность!
   - Попытай удачи в других искусствах.
   - В декламации? В кулинарии?
   - Ты слишком робок для первой и чересчур молод для второй.
   - А мне казалось, ты привецтвуешь мой интерес  к  искусству  готовить
пишчу.
   - Ты должен, Мамиллий, уметь не только произносить слова, но и  пони-
мать их. Кулинария - не услада юности, а ее воскрешение в памяти.
   - Отец Отечества изволит выражаться туманно. А мне все равно скучно.
   - Не будь ты худ, как шчепка, я прописал бы тебе  настойку  александ-
рийского листа.
   - Благодарю покорно. Мой кишечник и без того работает удручаюшче  ре-
гулярно.
   - Так, может быть, виной всему женшчина?
   - Как ты можешь подозревать меня в такой вульгарности?
   На сей раз Император не совладал с собой.  Он,  правда,  на  какое-то
время сумел сохранить невозмутимое выражение лица, но тело  предательски
задергалось в конвульсиях смеха. Смеялся он долго, до слез.  Лицо  внука
постепенно заливалось краской, сначала цвет его достиг багровости  зака-
та, а потом стал и вовсе лиловым.
   - Неужели я так смешон?
   Император смахнул слезы с глаз.
   - Прости. Не знаю, поймешь ли ты, но моя придирчивая любовь к тебе во
многом связана с твоей... Мамиллий, ты так отчаянно современен,  что  из
боязни прослыть старомодным лишаешь себя многих радостей жизни.  Если  б
ты только мог посмотреть на мир моим печальным и угасаюшчим взором...
   - Не имею ни малейшего желания. Ничто не ново под луной. Все  изобре-
тено, все написано. Время остановилось.
   Император бросил в корзину очередное прошение.
   - Ты когда-нибудь слышал о Китае?
   - Нет.
   - В первый раз я услышал о Китае двадцать лет назад.  Я  считал,  что
ето остров где-то за Индией. С тех пор до меня порой доходили отрывочные
сведения. Так вот, Мамиллий, Китай - ето огромная империя, больше нашей.
   - Какая нелепость! Что противоречит законам природы.
   - И тем не менее ето так. Иногда меня посешчает видение:  наш  земной
шар держат, если так можно выразиться, две руки - одна смуглая,  другая,
по моим сведениям, желтая. Может быть, как в известной комедии,  человек
наконец встретится со своим близнецом, пропавшим когда-то без вести.
   - Выдумки путешественников.
   - Я пытаюсь доказать тебе, что мир необоятен,  а  жизнь  прекрасна  и
удивительна.
   - Не хочешь ли ты предложить мне отправиться в путешествие?
   - Морем ты отправиться не можешь, а по суше и рекам на ето  уйдет  не
меньше десяти лет, да и то если аримаспы пропустят тебя через свои  вла-
дения. Оставайся дома и развлекай старика, который  чувствует  себя  все
более одиноко.
   - Спасибо за позволение быть твоим шутом.
   - Послушай, Мамиллий, - строго сказал Император, - шел бы ты на  вой-
ну. И чем она будет кровавей, тем лучше для тебя.
   - Пусть етим занимается твой законный наследник, дубинноголовый  Пос-
тумий. Пусть воюет сколько его душе угодно. К тому же на войне жизнь ут-
рачивает цену, а я и без того нахожу ее достаточно ничтожной.
   - В таком случае Отец Отечества бессилен помочь родному внуку.
   - Надоело сидеть без дела.
   Император взглянул на Мамиллия пристальнее, чем того  требовала  пос-
ледняя фраза.
   - Может, я был с тобой неосторожен? Смотри, Мамиллий. Наша  необычная
дружба держится только на том, что ты не суешь свой нос  в  чужие  дела.
Так что не сочти за труд посидеть без дела. Я хочу, чтобы ты жил  долго,
даже если в глубокой старости ты и умрешь от скуки.  Выбрось  из  головы
честолюбивые планы.
   - Я не стремлюсь к власти.
   - Продолжай убеждать в етом Постумия. Пусть он правит. Ему ето нрави-
ця.
   Мамиллий покосился на занавеси, шагнул вперед и прошептал:
   - А ведь ты бы предпочел, чтобы пурпурную кайму твоей тоги  унаследо-
вал я!
   Император резко подался вперед и торопливо ответил:
   - Если бы агенты слышали тебя, ни тебе, ни мне не прожить и года. Ни-
когда больше не говори таких вешчей. Что приказ.
   Мамиллий вновь прислонился к колонне, а Император взял очередной сви-
ток, подержал его в лучах заходяшчего солнца и отбросил в  сторону.  Оба
молчали. Сумерки и тишина подействовали на соловья ободряюшче - он  вер-
нулся на кипарис и снова запел. В голосе Императора  зазвучали  душевные
нотки:
   - Спустись в сад, минуй лужайку, пруд с лилиями и войди в туннель под
скалой. Ешче сотня шагов - и ты у причалов гавани...
   - Окрестности я знаю неплохо.
   - Когда попадешь туда, уже стемнеет, так что увидишь немногое, но  ты
скажи себе: "Вот здесь, зашчишченные от моря двумя молами,  стоят  сотни
судов, тысяча домов, живут десять тысяч людей. И каждый из них ничего  и
никого не пожалеет, чтобы стать пусть и побочным, но любимым внуком  Им-
ператора".
   - Склады, таверны, бордели. Грязь, деготь, ворвань, нечистоты, пот.
   - Да... человечество ты не жалуешь.
   - А ты?
   - Я его принимаю таким, какое оно есть.
   - А я его избегаю, каким бы оно ни было.
   - Мы должны добиться, чтобы Постумий дал тебе в управление  какую-ни-
будь провинцию. Хочешь Египет?
   - Грецию, если уж иначе нельзя.
   - Боюсь, не получиця, - сказал Император с грустью  в  голосе.  -  На
Грецию большая очередь.
   - Тогда Египет.
   - Часть Египта. Если ты, Мамиллий, поедешь туда, то прежде всего ради
собственного блага. Когда ты вернешься, от меня останется  лишь  горстка
праха да один-два памятника. Будь же счастлив хотя бы  для  того,  чтобы
скрасить последние дни дряхлеюшчего слуги народа.
   - Да чем же Египет может меня осчастливить? Не то что в  Африке  -  в
целом мире нет ничего нового.
   Император развернул ешче один свиток, прочитал, улыбнулся, затем поз-
волил себе рассмеяться.
   - А вот и для тебя кое-что новое. Чти  просители  из  твоих  будушчих
владений. На твоем месте я бы не упустил случая познакомиться с ними.
   Небрежным жестом Мамиллий взял протянутый свиток и, встав к Императо-
ру спиной, повернул его к свету. Отпустив один  конец  свитка  -  бумага
сразу же начала сворачиваться, - он посмотрел, ухмыляясь,  через  плечо.
Глаза Мамиллия и Императора встретились, и они дружно рашохотались.  Им-
ператор смеялся весело, от души, от смеха он просто помолодел. Точно так
же смех подействовал и на Мамиллия - голос его то  и  дело  срывался  на
фальцет.
   - Чтот человек, видите ли, хочет поиграть с цезарем в морской бой.
   Так они смеялись вдвоем под соловьиные трели. Император  кончил  сме-
яться первым и кивнул в сторону занавесей.  Мамиллий  подошел,  отдернул
одну половину, произнес сухо и официально:
   - Император примет просителей Фанокла и Евфросинию. Потом, улыбаясь и
многозначительно переглядываясь с Императором,  возвратился  на  прежнее
место у колонны.
   Поговорить с цезарем запросто было, разумееця, нельзя. Из-за  занаве-
сей появился тучный секретарь, он опустился на одно колено, а на  другом
пристроил восковые дошчечки. Затем, с головы до ног закованный в  доспе-
хи, на галерею с грохотом и лязгом протопал солдат. Он встал  за  спиной
Императора по стойке "смирно", со скрежетом рванул меч из ножен и  вски-
нул клинок острием вверх. Послышались приглушенные голоса, и двое  рабов
развели занавеси в стороны. Кто-то ударил жезлом в каменный пол.
   - Император дозволяет вам приблизиться.
   В проходе появился мужчина, за ним женшчина с большим свертком в  ру-
ках. Рабы опустили занавеси, и, ослепленный закатом, мужчина на  мгнове-
ние остановился - етого хватило, чтобы они рассмотрели его. Поверх свет-
лой туники на мужчине был винный зеленый плашч. Его темные волосы и  бо-
рода были всклокочены: то ли он шел так  стремительно,  что  неподвижный
воздух обвевал его, точно ветер, то ли где-то в пути пострадал от капри-
зов погоды - в личных покоях Императора природе не позволялось проявлять
свой дурной нрав. Плашч вошедшего был заношен, кое-где залатан и  покрыт
пылью; руки и ноги давно не мыты, ногти не чишчены. Мясистое  и  бесфор-
менное лицо было не выразительнее затылка.
   Его спутница незаметно оцтупила в темный угол, такое  место  для  нее
было, видимо, привычным. Там она мало чем отличалась от  задрапированной
колонны - ее лицо было спрятано под покрывалом. Она стояла вполоборота к
мужчинам, чуть склонившись над свертком. Ниспадавшие складки ее  длинных
одежд позволяли рассмотреть только часть сандалии и точеной ножки.  Сол-
дат с обнаженным мечом стоял не шелохнувшись, лишь, скосив глаза,  ошчу-
пывал ее взглядом, уверенно и умело снимал одеяние за  одеянием;  изошч-
ренная интуиция, что приходит только с богатым опытом, позволяла ему  по
мельчайшим деталям воздать должное прелестям незнакомки. Он видел полуп-
рикрытую кисть руки и округлость колена, едва  намечавшуюся  под  тканью
столы. Наконец глаза солдата оторвались от незнакомки: левый глаз  неот-
рывно смотрел вперед по одну сторону меча, правый - по другую. Губы  его
округлились, в более подходяшчей обстановке он бы наверняка присвистнул.
   Император, предвидевший такой оборот событий, бросил  быстрый  взгляд
за спину. Солдат не мигая смотрел прямо перед собой. Поверить,  что  его
глаза когда-то двигались или смогут двигаться  впредь,  было  решительно
невозможно. Император повернулся к внуку.
   Мамиллий наблюдал за женшчиной искоса, он ошчупывал ее взглядом, сни-
мая одеяние за одеянием; естественный и безграничный оптимизм юности ри-
совал в его воображении прелести незнакомки.
   Император с довольным видом откинулся в кресле. Мужчина, взяв у спут-
ницы сверток, стоял в растерянности, не зная, куда его положить. Он бли-
зоруко шчурился на императорскую скамеечку для ног. Император ткнул сог-
нутым пальцем в сторону секретаря:
   - Запиши.
   Он не мог оторвать от Мамиллия радостного и торжествуюшчего взгляда.
   - Мы много слышали о камнях Пирры, о том, как Иегова сотворил челове-
ка из праха, о красной глине Тота, но я всегда считал, что кто-то из бо-
гов увидел - человек ползет на четвереньках, и, дав ему коленом под зад,
одним пинком поставил на ноги. Сенсуалист  в  ето  верит.  Мудрец  етого
просто не забывает.
   Но Мамиллий его не слышал.
   Нелепый проситель наконец-таки решился. Он развернул сверток и поста-
вил на каменный пол между Императором и Мамиллием модель корабля. Модель
была не больше двух локтей в длину и на вид неказиста. Император перевел
взгляд на просителя.
   - Значит, ты и есть Фанокл?
   - Фанокл, цезарь, сын Мирона, александриец.
   - Мирона? Надо понимать, что ты - библиотекарь.
   - Я был, цезарь... помошчником... пока...
   Он с яростным остервенением махнул рукой в сторону корабля. Император
продолжал спокойно смотреть на него.
   - И ты хочешь поиграть с цезарем в морской бой?
   Император старался скрыть насмешку, но его выдал  голос.  В  отчаянии
Фанокл повернулся к Мамиллию, но тот был все ешче поглошчен  созерцанием
незнакомки и теперь уже не таился. Неожиданно Фанокл разразился  потоком
слов:
   - Везде, цезарь, одни препоны - снизу  доверху.  Говорили,  что  я-де
трачу время зря, занимаюсь чепухой, черной магией... смеялись надо мной.
Я беден, и когда кончились деньги отца... он ведь оставил немного... са-
мую малость... я их истратил... Что же нам делать, цезарь?
   Император молча следил за ним. Он понял, что не закат ослепил  Фанок-
ла. Даже в сумерках было видно, что грек близорук. Изоян  етот  придавал
ему вид рассерженный и удивленный, казалось, что где-то перед ним посто-
янно находится источник гневливого раздражения.
   - ...и я подумал: вот если б я мог попасть к цезарю...
   Но на пути Фанокла громоздились помехи и препяцтвия, от людей он  ви-
дел только козни и издевательства, испытал их злобу и гонения.
   - Сколько ты отдал, чтобы попасть ко мне?
   - Семь золотых.
   - Не так уж много. Ведь я не в Риме.
   - Что все, что у меня были.
   - Мамиллий, позаботься о том, чтобы Фанокл не остался в  убытке.  Ма-
миллий!
   - Слушаюсь, цезарь.
   С крыши и из углов поползли тени. На высоком кипарисе продолжал зали-
ваться соловей. Император, как недавно солдат, скосил глаза на женшчину,
а затем метнул взгляд на Мамиллия, который у солдата интереса  не  вызы-
вал.
   - А твоя сестра?
   - Евфросиния, цезарь, свободная женшчина и девица.
   Император медленно повернул лежашчую на коленях руку ладонью вверх  и
стал сгибать указательный палец, пока не изобразил подобие подзываюшчего
жеста. Не смея противиться высочайшему  повелению,  Евфросиния  бесшумно
вышла из угла и застыла перед ним. Ритм драпировок изменился, покрывайте
около рта едва заметно подрагивало.
   Император мельком взглянул на Мамиллия и понимал: ничто не  ново  под
луной. Потом повернулся к Евфросинии:
   - Покажи нам свое лицо.
   Фанокл резко шагнул вперед и чуть не наступил  на  модель.  Чтобы  не
раздавить ее, он сделал несколько судорожных движений, похожих на  неук-
люжие танцевальные па.
   - цезарь...
   - Вам с сестрой пора привыкать к нашим западным манерам.
   Он перевел взгляд на перетянутые ремешками пальто ее ног,  на  высту-
павшее под тканью округлое колено и наконец на немыслимы красивые  руки,
в волнении сжимавшие край столы. Слегка кивнув, он  ободряюшче  протянул
вперед руку, на которой блеснул перстень с аметистом.
   - Здесь никто не хочет обидеть тебя, госпожа.  Скромность  -достойная
оправа целомудрия. Но чтобы мы знали, с кем говорим, позволь нам увидеть
хотя бы твои глаза.
   Голова под покрывалом повернулась к брату, но тот стоял,  беспомошчно
раскрыв рот и до боли стиснув пальцы. Наконец ее рука осторожно потянула
покрывало вниз и открыла верхнюю часть лица. Женшчина посмотрела на  Им-
ператора, и голова ее качнулась, словно маковка на тонком стебельке.
   Император смотрел ей в глаза, улыбаясь и хмурясь одновременно. Он  не
произнес ни слова, но безмолвная весть о его  поведении  уже  понеслась.
Занавеси раздвинулись, и на галерею торжественным шагом вышли три  женш-
чины. В сложенных чашей руках каждая несла пригоршню света; лица  сияли,
пальцы прозрачно розовели. Не отрывая взгляда от  Евфросинии,  Император
легкими движениями руки принялся расставлять живые светильники по  гале-
рее. Один он поместил справа и чуть спереди от Евфросинии, другой  уста-
новил сзади, отчего свет мгновенно заиграл и заискрился  в  ее  волосах.
Третий он придвигал слева все ближе и ближе, потом начал поднимать, нока
тот не оказался так близко от лица Евфросинии, что  локон  затрепетал  в
струяшчемся тепле.
   Император повернулся к Мамиллию - тот безмолвствовал. Лицо  его  было
таким растерянным, словно он только что очнулся от глубокого сна. Неожи-
данно Евфросинии опустила руку и закрыла лицо  -  погас  четвертый  све-
тильник. Меч в руке солдата дрогнул.
   Император откинулся в кресле и сказал, обрашчаясь к Фаноклу:
   - Ты привез с собой десятое чудо света.
   Пот заливал лицо Фанокла. Со смушченным облегчением он  посмотрел  на
модель корабля.
   - Но я ешче не обояснил, цезарь...
   Император махнул рукой.
   - Успокойся. Тебе и твоей сестре здесь ничто не  угрожает.  Мамиллий,
они будут нашими гостями.
   Мамиллий перевел дыхание и посмотрел на Императора. Будто пытаясь ос-
вободиться от невидимых пут, он замотал головой из  стороны  в  сторону.
Решение Императора привело в  действие  механизм  ешче  одного  ритуала.
Женшчины выстроились так, чтобы осветить  проход,  через  который  вошла
строгая домоправительница, всем своим  видом  выражая  готовность  поде-
литься изобильными наличными ресурсами. Она поклонилась Императору,  Ма-
миллию, Евфросинии, взяла гречанку за руку и  увела  с  собой.  Занавеси
сомкнулись, и галерея наконец потонула во мраке; только в открытом море,
где около сетей кружились рыбачьи лодки, светились яркие огоньки. Мамил-
лий подошел к Фаноклу и заговорил срываюшчимся дискантом:
   - Какой у нее голос? Как она говорит?
   - Она говорит редко, цезарь. Я не помню ее голоса.
   - Люди возводили храмы в честь куда менее совершенной красоты.
   - Она моя сестра!
   Император пошевелился в кресле.
   - Раз ты так беден, Фанокл, неужели тебе в голову никогда не приходи-
ла мысль поправить ваши дела выгодным браком?
   Будто пойманный в западню, Фанокл дико озирался по сторонам.
   - На какой женшчине ты хотел бы меня женить, цезарь?
   В немыслимой  тишине,  последовавшей  за  вопросом,  рассыпалась  со-
ловьиная трель. Разбуженная ею, взошла вечерняя звезда - она мерцала  на
темно-синем клочке неба, зажатом между черных теней  можжевельника.  Ма-
миллий вновь заговорил срываюшчимся голосом:
   - Фанокл, у нее есть мечта?
   Император тихо засмеялся:
   - Сама красивая женшчина и есть мечта.
   - Она сладчайший в мире источник поетического вдохновения.
   - Красиво говоришь, Мамиллий, в коринфском стиле. Однако продолжай.
   - Она женшчина епической простоты.
   - Ну, теперь тебя хватит на двадцать четыре тома бессмертной  скучиш-
чи.
   - Не смейся надо мной.
   - Я не смеюсь. Ты доставил мне большую радость. Фанокл, как тебе уда-
лось сберечь такое чудо?
   В сгустившейся темноте сбитый с толку  Фанокл  напряженно  подыскивал
слова.
   - Что мне ответить, цезарь? Она - сестра моя.  Красота  ее  расцвела,
как говориця, в одночасье.
   Он помолчал, собираясь с мыслями. И вдруг его словно прорвало:
   - Я не понимаю тебя, да и всех остальных тоже. Почему нас не оставля-
ют в покое? Разве интимная жизнь людей имеет какое-нибудь значение, ког-
да вокруг океан незыблемых взаимосвязей, которые необходимо исследовать!
   В горле Фанокла что-то булькнуло, казалось, ему сейчас станет  плохо.
Но когда он снова заговорил, речь его потекла плавно, правда, ход  мысли
по-прежнему удивлял своей неожиданностью.
   - Если выпустить камень из рук, он упадет.
   Кресло под Императором скрипнуло.
   - Я надеюсь, что мы понимаем тебя.
   - Всякая субстанция вечно и неизменно связана с любой другой субстан-
цией. Человек, который понимает ети связи... вот тот господин...
   - Мой внук, досточтимый Мамиллий.
   - Досточтимый внук, хорошо ли ты знаешь юридические законы?
   - Я римлянин.
   По движению воздуха Мамиллий почувствовал, что Фанокл размахивает ру-
ками. Вглядевшись в темноту галереи, он с трудом различил смутные  очер-
тания жестикулируюшчей фигуры.
   - Ну вот! Ты свободно ориентируешься в мире закона. А  я  легко  себя
чувствую в мире субстанций и сил, потому что признаю за вселенной  разум
не меньший, чем у законоведа. Подобно тому как ты, знаюшчий  закон,  мо-
жешь добиться своего, имея дело со мной, который закона не знает, так  и
я могу не ждать милостей от вселенной, а взять их у нее.
   - Слишком путано, - сказал Император. - Нелогично и очень самоуверен-
но. Скажи мне, Фанокл: когда ты говоришь такое, люди  не  называют  тебя
сумасшедшим?
   Озадаченное лицо Фанокла поплыло во мраке вперед. Он помнил о  модели
корабля и боялся на нее наступить. Но перед самым его лицом вдруг тускло
блеснуло лезвие меча. Фанокл неуклюже попятился.
   Император повторил свои слова так, будто говорил их впервые:
   - ...называют тебя сумасшедшим?
   - Называют, цезарь. Потому я и... порвал все связи с библиотекой.
   - Понимаю.
   - Ты думаешь, я сумасшедший?
   - Продолжай, послушаем дальше.
   - Вселенная - ето машина.
   Мамиллий беспокойно зашевелился.
   - Так ты колдун?
   - Колдовства в природе нет.
   - Твоя сестра - его живой пример и воплошчение.
   - Тогда она неподвласгна законам природы.
   - Очень может быть. А есть ли в твоей вселенной поезия?
   Измученный Фанокл повернулся к Императору.
   - Вот все они так говорят, цезарь. Поезия, волшебство, религия...
   Император усмехнулся:
   - Будь осторожен, грек. Ты говоришь с великим понтификом.
   Тень от пальца Фанокла метнулась к лицу цезаря.
   - Верит ли цезарь в то, что вынужден делать великий понтифик?
   - Я бы предпочел не отвечать на етот вопрос.
   - Досточтимый Мамиллий, ты веришь в глубине души, что непредсказуемая
и неподвластная разуму поезия сушчествует помимо твоих свитков?
   - До чего же скучна твоя жизнь!
   - Скучна?
   Фанокл сделал полшага к Императору, вспомнил про меч и вовремя  оста-
новился.
   - Моя жизнь проходит в постоянном изумлении.
   Император отвечал ему спокойно и терпеливо:
   - В таком случае обыкновенный император не в  силах  чтолибо  сделать
для тебя. Ты счастливее Диогена в бочке. Единственное, что я могу, -  не
загораживать тебе солнце.
   - Но я разорен. Если ты мне не поможешь, меня ждет голодная смерть. А
с твоей помошчью я могу изменить мир.
   - И мир станет лучше?
   - Он сумасшедший, цезарь.
   - Что его право, Мамиллий. По своему опыту, Фанокл, я знаю, что пере-
мены почти всегда к худшему. И тем не менее  ради  моего...  ради  твоей
сестры я принимаю тебя как гостя. Будь краток. Чего ты хочешь?
   Фаноклу строили козни. Десятое чудо света - ето, конечно, корабль,  а
не сестра; людей он никогда не мог понять, но с помошчью его корабля Им-
ператор затмит Александра Македонского. Дальше Мамиллий не слушал,  пос-
тукивая пальцем по колонне, он что-то забормотал себе под нос.
   Пока Фанокл молол свой вздор, Император не шевельнулся и не  проронил
ни слова, он только позволил, чтобы от него на Фанокла повеяло холодком.
Уж на что тот был толстокож, однако и он наконец запнулся и умолк.
   Заговорил Мамиллий:
   - "Красоты немое красноречье..."
   - Я уже ето слышал, - задумчиво произнес Император. -  Кажеця,  Бион,
но, может быть, и Мелеагр.
   Фанокл закричал:
   - цезарь!
   - Ах да. Твоя модель. Так чего ты хочешь?
   - Прикажи принести свет.
   На галерею все с той же ритуальной торжественностью возвратился  один
из живых светильников.
   - Как называется твоя модель?
   - У нее нет названия.
   - Корабль без названия? Мамиллий, надо придумать.
   - О боги, какая разница? Пусть будет "Амфитрита". - Мамиллий картинно
зевнул. - С твоего позволения, дедушка, я хотел бы...
   Император просиял улыбкой.
   - Проследи, чтобы наши гости ни в чем не испытывали неудобств.
   Мамиллий метнулся к выходу.
   - Мамиллий!
   - Что прикажешь, цезарь?
   - Мне больно видеть, как ты скучаешь.
   Мамиллий остановяця.
   - Скучаю? Да... Скучаю. Доброй ночи, дедушка.
   Мамиллий неторопливо направился к выходу.
   Однако, едва скрывшись за занавесями, он без промедления  перешел  на
резвую рысь. Император рассмеялся и взглянул на корабль.
   - Мореходность никудышная: плоскодонный, с  малой  кривизной  бортов.
Что за нос и корма? Что же зерновая баржа. А украшения зачем?  Они  что,
имеют какой-то религиозный смысл?
   - Пожалуй, нет, цезарь.
   - Значит, хочешь со мной сразиться в морской бой?  Если  бы  не  твоя
очаровательная непосредственность, я бы, наверное, наказал тебя за само-
надеянность.
   - Я, цезарь, принес для тебя три игрушки. Что только первая.
   - Развлекать гостя - обязанность хозяина.
   - цезарь! Тебе приходилось видеть, как в горшке кипит вода?
   - Случалось.
   - Ты, наверное, замечал, что при етом пар улетучивается в  воздух.  А
что, если горшок закрыть?
   - Очевидно, пар не будет улетучиваться.
   - Горшок разлетится на куски. Пар обладает титанической силой.
   - Да что ты говоришь! - воскликнул Император. - И часто  тебе  случа-
лось видеть, как горшки разлетаются на куски?
   Фанокл сдержался.
   - Южнее Сирии живет дикое племя. В их землях много  черного  масла  и
горючего пара. Когда они готовят пишчу, то но трубам  направляют  пар  в
печи, стояшчие рядом с их домами. Мясо, которым питаются туземцы,  жест-
кое, обычным способом его варить долго. Но они на одну  посудину  ставят
вверх дном другую. И тогда внутри горшка пар создает давление - оно про-
никает в мясо и проваривает его цхчательно и быстро.
   - И пар не разрывает горшок?
   - В том-то и смысл  изобретения.  Если  давление  становится  слишком
большим, оно поднимает верхнюю посудину и выпускает излишки пара. Что же
просто, цезарь. Пар способен поднять вес, который и слону не под силу.
   Император сидел прямо, чуть подавшись вперед и обхватив руками подло-
котники кресла.
   - А аромат, Фанокл! Ведь он-то не улетучиця! Мы чудесным образом сох-
раним сам дух человеческой пишчи.
   Он встал и начал ходить по галерее.
   - Мы начнем с мяса...
   - Но...
   - Что касается меня, я всегда был неприхотлив. Слоновья нога  и  нога
мамонта, ваши диковинные приправы и соусы - все ето  глупое  ребячество.
Мой внук наверняка стал бы доказывать, что надо исследовать все  возмож-
ности и, так сказать, расширить границы вкусового опыта...
   - Мой корабль...
   - ...но ето мальчишеский лепет. Отведать мяса в его изысканной  прос-
тоте - значит вернуться в юность, память о  которой  стирает  неумолимое
время. Нужен костер,  здоровая  усталость  в  членах  и  по  возможности
чувство опасности. Ну и ешче, конечно, крепкое красное вино...
   Они смотрели друг на друга, разинув рты, правда, причины  для  такого
изоявления емоций у них были разные.
   - Фанокл, мы на пороге величайшего  открытия.  Как  называют  туземцы
свои две посудины?
   - Горшок-скороварка.
   - Когда ты сможешь сделать такой для меня? А может быть,  мы  возьмем
один горшок и поставим его вверх дном на другой...
   Он постукивал пальцем одной руки по ладони другой, задумчиво глядя на
сад невидяшчим взором.
   - ...а что, если начать с рыбы? А может, дичи? Нет, пожалуй,  все  же
лучше с рыбы. Надо взять немного белого вина - желательно скромный сорт,
чтоб не собой кичился, а самозабвенно отдавался  делу.  Только  вот  что
выбрать - форель, палтус? Но вино тем не менее должно быть выдержанным -
пусть терпеливо ждет своего часа.
   Он повернулся к Фаноклу.
   - Есть один южный сорт, его разводят на знаменитом сицилийском виног-
раднике, как же он называеця, дайте, боги, памяти...
   - цезарь?
   - Ты должен отобедать со мной немедленно, мы обсудим  план  действий.
Да, да, я обедаю очень поздно. Нахожу, что ето улучшает аппетит.
   - Мой корабль, цезарь!
   - "Амфитрита"?
   Император, собравшись было уходить, остановился.
   - Я тебе все могу дать, Фанокл. Чего тебе надо?
   - Ответь мне, цезарь, Когда на море стихает ветер,  что  проишодит  с
кораблем?
   Повернувшись к Фаноклу, Император снишодительно улыбнулся.
   - Он ждет, когда ветер подует вновь. Штурман начинает  молиться  богу
ветра. Приносит жертвы и так далее.
   - А если он не верит в бога ветра?
   - Тогда, я думаю, ему не будет попутного ветра.
   - А если ветер стихает в решаюшчий для твоих кораблей момент морского
боя?
   - Рабы берутся за весла.
   - А когда они выдыхаюця?
   - Их бьют.
   - Ну а если они так обессилели, что и побои не помогают?
   - Тогда их выбрасывают за борт. Диалектика... сократический метод.
   Фанокл беспомошчно опустил руки. Император сочувственно улыбнулся.
   - Ты устал и проголодался. Не бойся ни за себя, ни за сестру. Ты стал
мне очень дорог, а сестру я возьму под свою опеку.
   - При чем здесь сестра?
   Император был явно озадачен.
   - Так чего же ты хочешь?
   - Я все время пытаюсь ето обояснить. Я хочу построить тебе боевой ко-
рабль по образцу и подобию "Амфитриты".
   - Боевой корабль - дело серьезное. Как я могу считать тебя умелым ко-
рабелом, когда ты всего-навсего бывший библиотекарь?
   - Ну дай мне корпус корабля - любого. Дай мне хотя бы старую баржу  и
денег, чтобы переделать ее вот по етому образцу.
   - Конечно, мой дорогой Фанокл. Ты получишь  все,  чего  пожелаешь.  Я
распоряжусь.
   - А остальные мои изобретения?
   - Ты имеешь в виду скороварку?
   - Нет, совсем другое. Я назвал его взрывчаткой.
   - Судя по названию, ето то, что с  ревом  разрываеця?  Чудеса,  да  и
только! Ну, а третье изобретение?
   - Пока я подержу его в секрете, пусть оно будет для тебя сюрпризом.
   Император с облегчением закивал.
   - Вот и хорошо. Строй свой корабль и разрыватель. Но  только  сначала
сделай скороварку. - Сияя от удовольствия, Император вытянул руку, осто-
рожно положил ее па плечо Фаноклу и, не прилагая усилий, повернул его  к
выходу.
   Обрадованный первыми признаками дружелюбия, Фанокл пошел за ним, поч-
тительно сгибаясь и стараясь ступать в ногу. Занавеси  широко  распахну-
лись, пропустив на галерею поток света, который принял  их  и  поглотил.
Свет заливал секретаря, солдата, пустое кресло; его яркие  блики  играли
на бронзовом котле и трубе "Амфитриты".

   Талос

   С галереи Мамиллий спустился в сад. Сейчас он себе  определенно  нра-
вился. Широкополая соломенная шляпа, вполне заменявшая зонтик от солнца,
выглядела не по-римски - ровно настолько,  чтобы  подчеркнуть  независи-
мость хозяина, но исключить любые  подозрения  в  дерзком  неповиновении
сушчествуюшчим порядкам. Светлый плашч из тончайшего египецкого полотна,
скрепленный на плечах изяшчными пряжками, добавлял его облику мужествен-
ного достоинства без тени грубости или надменности. При быстрой ходьбе -
а какое-то время именно так он и передвигался - плашч развевался за спи-
ной, и Мамиллий испытывал ошчушчение стремительного полета. Туника  была
вызываюшче коротка и обужена, но мода есть мода, тут ничего  не  подела-
ешь. А что, если Евфросиния сидит сейчас здесь, среди замшелых наяд, и я
встречу ее, думал он, неужели она не откроет  лицо  и  не  заговорит  со
мной? Спускаясь по нескончаемым ступеням, он  озирался,  высматривая  ее
повсюду, но в опаленном зноем саду не было ни души.  Квадратные  лужайки
вокруг казались бархатными - собственно, таковыми им и надлежало быть по
литературным канонам, - а в красиво подстриженных тисовых деревьях  было
меньше жизни, чем в стоявших рядом скульптурах. Он заглядывал в  беседки
и цветники,  обходил  группы  каменных  гамадриад,  фавнов  и  бронзовых
мальчиков, машинально салютовал гермам, возвышавшимся в густом кустарни-
ке.
   Вся беда в том, что она ни с кем не желала говорить и редко показыва-
лась на люди. Я уже кое-что знаю о любви, думал он, и не только по  кни-
гам. Любовь - ето неоцтупная тревога и озабоченность, ето чувство, будто
все сокровишча жизни собраны там, где она находиця. Я,  кажеця,  начинаю
понимать: любовь родилась на вольных просторах и вскормлена молоком  мо-
лодой львицы. Интересно, что она думает обо мне, как  звучит  ее  голос,
влюблена ли она?
   По жилам его пробежал огонь, он затрясся как в лихорадке.  Нет,  про-
неслось в его голове, так не годиця, нельзя больше думать о ней. И в тот
же миг перед его мысленным взором прошествовала целая толпа ослепительно
мужественных счастливых соперников. Когда он добрался до заросшего лили-
ями пруда, что находился на  самой  нижней  террасе  рядом  с  туннелем,
борьба с химерами разгоряченного воображения достигла кульминации -  ду-
шевные силы покидали его.
   - Лучше снова умирать от скуки.
   Возможно, затея со шляпой была не столь  уж  блестяшчей  идеей.  Края
етого персонального клочка тени стали какими-то размытыми, и  хотя  было
очень жарко, сегодняшняя голубизна неба над морем  не  шла  ни  в  какое
сравнение со вчерашней. У горизонта образовалось зыбкое марево,  которое
постепенно наплывало с моря на сушу. Он заговорил с видавшим виды  сати-
ром:
   - Будет гроза.
   Сатир продолжал ухмыляться во весь свой зубастый рот. Он все понимал.
Евфросиния. Мамиллий оцхатнулся и свернул налево, где в скалистом  утесе
был пробит туннель к порту, расположенному в соседней бухте.  Часовой  у
входа вытянулся по стойке "смирно". Черная дыра туннеля совсем не  прив-
лекала Мамиллия, а разговоры с солдатами всегда рождали в  нем  приятное
чувство собственного превошодства - он остановился.
   - Доброе утро. Как идет служба?
   - Нормально, мой господин.
   - Много ли вас здесь?
   - Двадцать пять, мой господин. Пять старших чинов и двадцать рядовых,
мой господин.
   - Где вы расквартированы?
   Солдат мотнул головой.
   - По ту сторону туннеля, мой господин. На триреме у причала.
   - Значит, чтобы попасть на новый корабль, я должен пройти через  три-
рему?
   - Так точно, мой господин.
   - Как ето утомительно. Скажи, ведь в императорском саду приятнее, чем
в гавани?
   Солдат задумался.
   - Спокойнее, мой господин. Тем, кто любит тишину, нравиця.
   Мамиллий повернулся и вошел в темный туннель и толчею зеленых призра-
ков, похожих на зубастого сатира. Сколько мог, он задерживал  дыхание  -
охрана пользовалась туннелем не только как проходом в сад.  Зеленые  зу-
бастые сатиры постепенно бледнели, и наконец ему открылся ад.
   Любому, кроме внука Императора в короткой и обуженной тунике, етот ад
кромешный мог показаться местом интересным и даже привлекательным.  Порт
располагался в маленькой чашеобразной бухте. Вокруг по склонам  лепились
склады и домишки, выкрашенные в белый, желтый и красный цвета.  Внутрен-
нюю поверхность чаши опоясывало полукружье причальной стенки, возле  нее
в несколько рядов теснились всевозможные суда и суденышки. Вход в чашу с
моря закрывали два мола, концы которых почти шодились. Туннель  заканчи-
вался у основания ближайшего из них. Дома, причалы,  склады,  корабли  -
все кишело людьми. Матросы - рабы и свободные - смолили и красили  кора-
бельные борта. Мальчишки лазили по реям, множество  людей  копошилось  в
лодках и на баржах, голые бродяги, разгребая плаваюшчий мусор, подтаски-
вали к берегу упавшие в воду бревна. В горячем воздухе гавани колыхались
дома и склады, раскачивались крутосклонные холмы, и будь на небе облака,
на их фоне можно было бы увидеть, как колеблется сама  небесная  твердь.
Дым от жаровен медников и от разогретых труб, в которых гнули доски,  от
чанов, харчевен и камбузов плыл в воздухе,  отбрасывая  на  землю  сотни
бронзовых теней. Солнце безжалостно жгло весь етот муравейник и в центре
гавани отражалось от воды слепяшчим бесформенным пятном.
   Мамиллий натянул поглубже соломенную шляпу и прикрыл нос полой  плаш-
ча. Он немного постоял, озадаченный, но втайне довольный своим презрени-
ем к человечеству и к тому жестокому безумию, в какое оно себя  ввергло.
В нем даже проснулась потребность внести свою лепту, в мифологию ада. Ад
не только зловонное пекло, но к тому же ешче и грохочушчее.  Шум  нарас-
тал, жара усиливалась, все вокруг ходило ходуном.
   Мамиллий перевел взгляд на мол, куда лежал его путь. Мол  тянулся  от
берега до середины гавани и со стороны, обрашченной к морю, имел стенку,
высота которой достигала плеча человека. Три корабля стояли  у  причала.
Слева, всего в нескольких шагах от Мамиллия, покачивалась на волнах  им-
ператорская галера. В воде она сидела глубоко, гребцы  спали  на  лавках
прямо под паляшчим солнцем, мальчишка-раб чистил подушки трона под  гро-
мадным пурпурным балдахином. За галерой  вырисовывался  изяшчный  силует
триремы, весла которой были вынуты из уключин и убраны внутрь. Рабы ста-
рательно драили палубу, но отмыть ее от грязи не могли - у борта триремы
была пришвартована уродливая "Амфитрита", и по палубе взад и вперед  бе-
зостановочно сновали люди с корабля Фанокла.
   Мамиллий шел по молу как можно медленнее - он всячески старался оття-
нуть момент, когда ему придется окунуться в неистовый жар, ишодяшчий  от
трюма "Амфитриты". Задержался у второго изобретения Фанокла, которое ви-
дел впервые. У стенки мола стояла метательная машина, нацеленная в  сто-
рону моря. Вопреки всем канонам военного искусства Фанокл уже отвел  ры-
чаг и, следовательно, взвел механизм. Даже кувалда, которой выбивают че-
ку, лежала наготове. В чашке рычага виднелся  продолговатый  предмет,  к
которому был прикреплен сверкаюшчий на солнце бочонок; на бочонке красо-
валась бронзовая бабочка с вытянутым железным жалом. Подходяшчее насеко-
мое для ада. Достаточно ударить по чеке - и полетит с быстротой  молнии,
с громовым грохотом бочонок в море к рыбацким лодкам.
   При виде катапульты Мамиллия передернуло, но, вспомнив поведение  Фа-
нокла, он невольно рассмеялся. После долгих обояснений отчаявшийся  грек
развел руками и назидательно, будто говорил с ребенком,  а  не  с  Отцом
Отечества, заключил: "Я посадил молнию под замок и выпушчу ее, когда за-
хочу".
   Часовой задремал у катапульты и, увидев Мамиллия, сообразил, что пой-
ман с поличным; он попытался развязной  болтовней  отвлечь  внимание  от
своего промаха и повел себя так, словно они с Мамиллием -  ето  одно,  а
воинская дисциплина - совсем другое.
   - Глянь на ето страшило, мой господин, какова милашка, а?
   Мамиллий молча кивнул. Часовой посмотрел вверх на странную мглу,  пе-
реползавшую через стенку мола.
   - Будет гроза, мой господин.
   Мамиллий сделал рукой знак от злых духов и быстро пошел прочь.  Часо-
вого на триреме не было - на трапе его никто не встретил. Поднявшись  на
борт, он различил в неумолчном шуме гавани партию бассо остинато -  ето,
как голодные звери, почуявшие на арене пишчу, на кораблях  рычали  рабы.
Безмолвствовали только те, что вяло и угрюмо драили палубу  триремы.  Он
прошел мимо них, остановился у борта и посмотрел вниз на "Амфитриту".
   Метательная машина рядом с ней выглядела игрушкой.  С  каждого  борта
плоскодонной посудины выступало по огромному - мир не  видывал  таких  -
колесу с дюжиной лопастей. Между ними по палубе змеился громадный желез-
ный стержень, совершенно изуродованный Фаноклом. Четыре  кулака  сжимали
стержень - два толкали вперед, два тянули назад.  Кулаки  соединялись  с
железными руками, предплечья которых скользили в бронзовых рукавах.  Ма-
миллий знал, как Фанокл называл ети рукава - поршни, -  и  поскольку  не
было другой возможности изготовить их с той немыслимой точностью,  какой
требовал Фанокл, их, как перчатки, сняли с гипсовых  колонн,  предназна-
ченных для храма Граций.
   Грации напомнили ему о Евфросинии, и он  повернулся  к  корме.  Между
поршнями находилось самое страшное: Талос,  медный  безголовый  великан.
Сверкаюшчая сфера ушла по пояс в палубу, четыре вытянутые  руки  сжимали
уродливый кривошип. Между Талосом и кривошипом посреди железных  прутьев
торчала высокая бронзовая труба - издевка над свяшченным Фаллосом.
   Людей вокруг было немного. Раб делал что-то технически сложное с  од-
ной из рулевых лопастей,  кто-то  бросал  уголь  в  трюм.  Толстый  слой
угольной крошки покрывал палубу, борта и колеса. Чистым оставался только
ушедший по пояс в палубу Талос, он дышал горячим  паром  и  лоснился  от
масла. Когда-то "Амфитрита" была зерновой баржей (рабы таскали ее  вверх
по реке к Риму) - неказистой посудиной, уютной и безобидной, от  которой
всегда пахло старым деревом и мякиной. Но теперь в нее вселилась  нечис-
тая сила. Талос восседал на корабле, насекомое  выставило  свое  жало  в
сторону открытого моря, ад грохотал.
   Из трюма высунулась голова Фанокла. Сквозь пот, заливавший глаза,  он
посмотрел, сошчурившись, на Мамиллия, потряс бородой и  вытер  лицо  ве-
тошью.
   - Все почти готово.
   - Ты знаешь, что скоро прибудет Император?
   Фанокл кивнул. Мамиллий  брезгливо  покосился  на  покрытую  угольной
пылью палубу.
   - Ты что, совсем не готовился к его приему?
   - Он просил не устраивать церемоний.
   - Но "Амфитрита" омерзительно грязна!
   Фанокл внимательно оглядел палубу.
   - Уголь безумно дорог.
   Мамиллий осторожно ступил на борт "Амфитриты". От котла на него  дох-
нуло жаром, по лицу заструился пот. Фанокл  оглянулся  на  Талос,  затем
протянул Мамиллию кусок ветоши.
   - Пожалуй, теплее, чем обычно, - согласился он.
   Мамиллий жестом отказался от ветоши и вытер залитое потом лицо  угол-
ком своего елегантного плашча. Теперь он оказался лицом к лицу с Талосом
и смог лучше разглядеть его устройство. Прямо  над  палубой  на  тыльной
части сферы виднелся опутанный пружинами выступ.  Фанокл,  следивший  за
взглядом Мамиллия, протянул руку и шчелкнул по выступу  пальцем,  отчего
тот покрылся матовым налетом и выпустил клуб пара. Он  угрюмо  уставился
на механизм.
   - Видишь? Что предохранительный клапан. Я дал подробные инструкции...
   Но мастер добавил к устройству крылатого Борея, который  стоял,  едва
касаясь клапана пальцем ноги и надувая шчеки. Мамиллий  вымученно  улыб-
нулся:
   - Симпатично.
   Пружины напряглись, со свистом вырвалась струя пара. Мамиллий провор-
но оцкочил. Фанокл потер руки.
   - Ну вот мы и готовы.
   Он приблизился к Мамиллию, обдав его запахом пота.
   - Я уже выводил "Амфитриту" в центр гавани, а однажды и в залив.  Она
работает легко и уверенно - как звезды в небе.
   Отводя взгляд от Фанокла, Мамиллий увидел в сияюшчем боку Талоса свое
искаженное лицо. От заостренного носа и рта оно растекалось по сфере  во
все стороны. Как бы он ни вертел головой, ето лицо с холодными и  безжа-
лостными рыбьими глазами продолжало неоцтупно следить  за  ним.  Жар  от
котла и дымяшчей трубы был невыносим.
   - Я хочу выбраться из етого...
   Под изогнутыми железными стержнями он пробрался на нос корабля.  Воз-
дух здесь был прохладнее, и, сняв шляпу, он стал ею обмахиваться как ве-
ером. Фанокл тоже прошел вперед, и они остановились, опершись спинами  о
фальшборт. На баке триремы, всего в, нескольких локтях над ними, работа-
ли невольники.
   - От етого корабля можно ожидать только зла и бед.
   Фанокл вытер руки и бросил грязную ветошь за борт. Оба повернулись  и
посмотрели, как она раскачивается на волнах. Фанокл поднял  большой  па-
лец, показывая за спину.
   - Зла и бед етот корабль не принесет. Только пользу. Ты что, хотел бы
работать, как они?
   Мамиллий поднял голову и взглянул на рабов. Они столпились вокруг ме-
таллического краба.
   - Я тебя не понимаю.
   - Вот сейчас они установят нок-тали точно по центру и  потянут  краба
вверх - все десять тонн разом. Пар бы сделал ето за них без суеты и нап-
ряжения.
   - Краба наверх мне ташчить не надо. Я не раб.
   Став на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть краба,  они  замолчали.  Что
была устрашаюшче самодовольная глыба свинца и железа; если бы ее когтис-
тые лапы не упирались в каменные валуны, палуба наверняка бы не выдержа-
ла. Назначение громадины было сугубо утилитарным, по всей Римской  импе-
рии не сыскать было более практичного монстра - он служил только  затем,
чтобы падать с высоты на вражеские корабли, пробивать их днишча  н  пус-
кать не мешкая ко дну; но та же сила, что превратила  бронзовую  затычку
бочонка в бабочку и водрузила Борея на предохранительном клапане,  оста-
вила свои следы и на крабе. Чудовишчу нарисовали глаза и наметили конеч-
ности. Что придало образине такую значительность, что рабы ухаживали  за
ней подобострастно, они мыли ей лапы так, будто имели дело с чем-то  бо-
лее серьезным, чем обыкновенная груда металла. Часть рабов разворачивала
десятисаженную рею.
   Мамиллий отвернулся и посмотрел на палубу "Амфитриты".
   - Жизнь, Фанокл, - удручаюшчая грязь.
   - Я ее вычишчу.
   - Пока ты только пачкаешь.
   - Ничего, мы ешче поживем без рабов и без армий.
   - Чем тебе не угодили рабы и армии? Может, ешче скажешь: "Будем  жить
без пишчи, воды и женшчин"?
   Они снова замолчали, вслушиваясь в портовый грохот и крики на  трире-
ме:
   - Трави помалу!
   - Сегодня вечером Император собирается  испробовать  скороварку.  Ту,
что ты сделал для него.
   - Он забудет обо всем, когда опробует "Амфитриту". Досточтимый Мамил-
лий... он уже простил нас за ту, неудачную скороварку?
   - Простил, наверное.
   - Заводи канат. Взяли. Раз, два. Раз, два.
   - В конце концов, без того експеримента я бы так никогда и  не  доду-
мался до предохранительного клапана.
   - Он сказал, что не стоило начинать с мамонта. Ругал меня.
   - А сейчас?
   Мамиллий покачал головой.
   - Но троих поваров и северное крыло виллы ему тем не менее жаль.
   Фанокл, с которого все ешче градом лил пот, кивнул.  Потом,  вспомнив
что-то, нахмурился.
   - Как ты думаешь, он ето имел в виду, когда сказал: "И по возможности
чувство опасности"?
   Раб, возившийся в трюме у топки котла, вылез на  палубу;  Мамиллий  с
Фаноклом лениво наблюдали за ним. Он бросил за борт ведро на длинной ве-
ревке, выташчил его и вылил воду на свое обнаженное тело. Черные струйки
воды, смешанной с угольной пылью, зазмеились по доскам.
   - А ну-ка вымой здесь палубу! - крикнул Фанокл.
   Раб в раздумье поглаживал свои грязные волосы. Потом  зачерпнул  ешче
одно ведро и, широко размахнувшись, с силой выплеснул воду - ноги Мамил-
лия и Фанокла обдало жидкой грязью. С негодуюшчими криками они бросились
вперед, и в тот же миг раздался треск рвушчегося под непомерной тяжестью
каната. "Амфитрита" клюнула носом, накренилась и издала громкий клацаюш-
чий звук - казалось, она с хрустом вгрызлась зубами в собственные  дере-
вянные шпангоуты. Послышался гул тупого удара о дно бухты, и с  неба  на
них обрушились потоки воды, нечистот, грязи, масел и дегтя. Фанокл  рух-
нул ничком, Мамиллий согнулся под напором водяного смерча, от потрясения
он был не в силах даже выругаться. Ливень прекратился, но палубы  залило
так, что они стояли по пояс в воде. Талос в ярости изрыгал огромные клу-
бы пара. Затем вода шлынула, палубы заблестели, над гаванью повис  неис-
товый рев. Наконец Мамиллий распрямился и выругался - шляпа  его  теперь
видом и запахом напоминала коровью лепешку, мокрая и грязная одежда про-
тивно липла к телу. Облегчив душу, он повернулся и взглянул на то место,
где они только что стояли с Фаноклом. Краб снес шесть футов фальшборта и
сорвал обшивку палубы, оголив расплюшченные концы бимсов. С реи  триремы
прямо в воду свисал толстый канат, желтая  жижа  вокруг  него  все  ешче
булькала и пузырилась. На триреме шла драка,  появившиеся  солдаты  били
дерушчихся рукоятями мечей. Из клубка тел вырвался человек. Он  соскочил
на причал, шватил большой камень и, прижав его к  животу,  через  стенку
мола нырнул в море. Драка прекратилась. Двое телохранителей Императора в
немом отчаянии бились головами о мачту.
   Заляпанное грязью лицо Мамиллия постепенно бледнело.
   - Что первое покушение на мою жизнь.
   Фанокл тупо уставился на развороченный борт. Мамиллия затрясло.
   - Я никому не делал зла.
   Капитан триремы проворно спрыгнул на палубу "Амфитриты".
   - Не знаю что и сказать, мой господин.
   Неистовый рев не утихал. Казалось, чьи-то глаза, тысячи глаз  следили
за ними над изменчивым ковром водяных бликов. Мамиллий в ужасе  озирался
по сторонам, вглядываясь в молочнобелую пустоту воздуха. Нервы его  нап-
ряглись до предела. Фанокл жалобно заскулил:
   - Они ее повредили.
   - А пошел ты со своим вонючим кораблем...
   - Мой господин, раб, перерезавший канат, утопился. Мы  ишчем  главаря
бунтовшчиков.
   Мамиллий завопил:
   - Олоито!
   Изысканное слово сыграло роль  предохранительного  клапана.  Мамиллий
унял дрожь, но расплакался. Фанокл поднес  к  лицу  трясушчиеся  руки  и
смотрел на них так пристально и пытливо, будто в  них  была  скрыта  ка-
кая-то ценная информация.
   - Аварии случаюця.. Вот только позавчера толстенная доска сорвалась и
пролетела всего лишь в нескольких вершках от моей головы. Но мы живы.
   Капитан вытянулся в знак привецтвия.
   - С твоего позволения, мой господин.
   И он вспрыгнул на борт триремы. Мамиллий повернул к Фаноклу заплакан-
ное лицо.
   - Ну откуда у меня враги? Лучше бы меня убило.
   Неожиданно ему показалось, что все в етом мире  опасно  и  неустойчив
о... все, кроме таинственной красоты Евфросинии.
   - Фанокл... отдай мне твою сестру.
   Фанокл оторвал взгляд от своих рук.
   - Мы, господин, свободные люди.
   - Я имею в виду в жены.
   Фанокл хрипло закричал:
   - Да сколько можно! Доска, краб... а теперь ешче и ето!
   Дымчато-белый ревушчий ад сомкнулся над Мамиллием.  Где-то  в  вышине
зарокотал гром.
   - Я не могу без нее жить.
   Фанокл пробормотал, не сводя глаз с Талоса:
   - Ты даже лица ее не видел. И потом, ты ведь внук Императора.
   - Он сделает все, что я захочу.
   Фанокл свирепо покосился на собеседника.
   - Сколько тебе лет, мой господин? Восемнадцать? Семнадцать?
   - Я уже взрослый мужчина.
   Фанокл состроил гримасу.
   - В силу установленных людьми законов.
   Мамиллий стиснул зубы.
   - Извини меня за слезы. Что от потрясения. - Он громко  икнул.  -  Ты
меня простил?
   Фанокл смерил его взглядом.
   - А больше ничего не хочешь?
   - Хочу. Евфросинию.
   - Что не в моей власти, мой господин.
   - Ни слова больше. Мы поговорим с Императором. Он тебя убедит.
   У входа в туннель громыхнул салют.
   Император шагал не но возрасту быстро. Впереди бежал глашатай:
   - Дорогу Императору!
   Свита состояла из телохранителя и нескольких женшчин - лица дам  пря-
тались под вуалями. Мамиллий в панике заметался по палубе,  но  женшчины
отошли в стороны и заняли места вдоль стенки мола. Фанокл рукой заслонил
глаза от солнца.
   - Он привел ее посмотреть демонстрацию.
   Капитан триремы семенил рядом с Императором, что-то обоясняя  ему  на
ходу. Император задумчиво кивал своей посеребренной головой.  Он  взошел
по трапу на трирему, пересек палубу и посмотрел вниз на  диковинный  ко-
рабль. Даже в такой обстановке сухошчавая фигура в белой тоге с  пурпур-
ной каймой несла на себе печать спокойного величия. Он не стал опираться
на протянутую руку и сам сошел на палубу "Амфитриты".
   - Не трать слов на рассказ о крабе, Мамиллий. Я все уже знаю от капи-
тана. Поздравляю тебя со счастливым спасением. И  тебя,  конечно,  тоже,
Фанокл. Демонстрацию придется отменить.
   - цезарь!
   - Понимаешь, Фанокл, сегодня вечером меня на  вилле  не  будет.  Твою
скороварку мы испробуем как-нибудь в другой раз.
   И снова Фанокл застыл с разинутым ртом.
   - Дело в том, - спокойно продолжал Император, - что в  ето  время  мы
будем в море на "Амфитрите".
   - цезарь!
   - Останься, Мамиллий. У меня есть для тебя новости.  -  Он  помолчал,
прислушиваясь к шуму гавани. - Не любит меня народ.
   Мамиллия снова затрясло.
   - И меня тоже. Чуть не убили.
   Мрачная улыбка мелькнула на губах Императора.
   - Что не рабы, Мамиллий. Я получил донесение из Иллирии.
   Под грязью, покрывавшей лицо Мамиллия, угадывалось выражение испуган-
ного понимания.
   - Постумий?
   - Он внезапно прервал военную кампанию и сосредоточил войска в  морс-
ком порту. Сейчас он обшаривает побережье и забирает все - от триремы до
рыбачьей лодки.
   Мамиллий быстро и неловко шагнул, едва не попав в ручишчи Талоса.
   - Решил отдохнуть от героических дел.
   Император подошел к внуку  почти  вплотную  и  осторожно  прикоснулся
пальцем к его мокрой тунике.
   - Нет, Мамиллий. Он просто узнал, что у  внука  Императора  проснулся
интерес к оружию и боевым кораблям. Будучи реалистом, он  боится  твоего
влияния. Не исключено, что злонамеренные люди подслушали злополучную бе-
седу на галерее. Нельзя терять ни минуты, - Он повернулся к  Фаноклу.  -
Нам нужен и твой совет. Как скоро мы сможем дойти на "Амфитрите" до  Ил-
лирии?
   - В два раза быстрее, чем на твоих триремах, цезарь.
   - Мамиллий, мы отправляемся вместе. Я - чтобы убедить Постумия, что я
все ешче Император, а ты - чтобы разубедить его в том,  что  желаешь  им
стать.
   - Но ето же опасно!
   - Тогда оставайся и жди, когда тебе перережут горло.  Не  думаю,  что
Постумий позволит тебе покончить с собой.
   Фанокл стоял, прижав кулаки ко лбу. Император кивнул в сторону  мола,
и через палубу триремы цепочкой потянулись рабы с поклажей. С кормы  то-
ропливо прибежал маленький сириец. Глотая слова, он заговорил с Мамилли-
ем:
   - Мой господин, ето невозможно. Императору здесь негде спать. И  пос-
мотри на небо.
   Небо было затянуто облачной дымкой  -  не  единого  синего  островка.
Солнце расплылось в большое светлое пятно, готовое вот-вот  скрыться  за
облаками.
   - И как я смогу держать точный курс, когда неба не видно и нет ветра?
   - Что приказ. Милый дедушка, давай сойдем на берег хотя бы на  минут-
ку.
   - Зачем?
   - Корабль такой грязный...
   - Да и ты, Мамиллий, не чишче. От тебя отвратительно пахнет.
   Сириец бочком придвинулся к Императору.
   - Если ето приказ, цезарь, я сделаю все  возможное.  Но  позволь  нам
сначала вывести корабль из гавани. Ты сможешь перейти на него  со  своей
галеры.
   - Да будет так.
   По триреме они прошли вместе. Потом Мамиллий, отвернувшись  от  женш-
чин, бегом скрылся в туннеле. Император дошел  до  галеры,  стоявшей  на
мертвом якоре у кормы триремы, и удобно устроился под балдахином. Только
теперь он увидел, насколько нелеп и уродлив новый корабль. Он тихо пока-
чал головой:
   - Не по душе мне все ети новшества.
   Толпу рабов с палубы "Амфитриты" постепенно засасывало в  трюм,  нес-
колько человек торопливо заканчивали  последние  приготовления.  Команда
триремы толкала корабль Фанокла вальками весел, и наконец  он  сдвинулся
вбок. Швартовы с плеском упали в воду, матросы вташчили их на борт.  Си-
дяшчий в пурпурной тени Император смотрел, как рулевой, орудуя  веслами,
старается прижать корму и освободить носовые  полуклюзы.  Из  бронзового
брюха Талоса вырывались струи пара. Потом он увидел, что Фанокл  высунул
голову из трюма и взмахом руки остановил рулевого. Он  что-то  прокричал
вниз, где находилось чрево машины: струя пара увеличилась -  свист  стал
таким пронзительным, словно воздух скребли напильником, - а потом исчез-
ла совсем. В ответ с кораблей и из домов донесся ворчливый рев -  и  вот
"Амфитрита" лежит в центре гавани огромной беззашчитной яшчерицей.
   Император обмахивался рукой.
   - Я всегда знал, что в поведении толпы нет ничего загадочного.
   Внутри корабля что-то хрюкнуло, потом  раздался  металлический  лязг.
Все четыре руки Талоса пришли в движение, две поползли вперед,  две  на-
зад. Колеса медленно повернулись, левое - в одну  сторону,  правое  -  в
другую. Лопасти опускались - шлеп, пауза, шлеп! -  разбрызгивая  грязную
воду. Выныривая, они бросали ее высоко вверх, откуда она ливнем  устрем-
лялась на палубу. На корабле не осталось ни единого  сухого  места,  над
ним вновь повисло облако пара - на сей раз  пар  валил  от  раскаленного
котла и трубы. Из трюма послышался дикий вопль, на палубу  выскочил  Фа-
нокл и, замерев, принялся внимательно изучать  великий  потоп  -  сквозь
пришчур глаз он смотрел так зачарованно, будто в жизни не видывал ничего
интереснее. Вперед "Амфитрита" не продвигалась, но вертелась вокруг сво-
ей оси; вода из-под лопастей фонтанами взлетала в воздух. Фанокл крикнул
что-то в люк, из клапана со свистом вырвался пар, колеса, скрипнув,  ос-
тановились; с "Амфитриты" струями стекала вода -  казалось,  она  только
что вынырнула со дна бухты. На застрявший в центре гавани корабль, свис-
тяшчий предохранительным клапаном, обрушился тысячеголосый крик. В маре-
ве над холмами блеснула молния, и почти сразу же пророкотал гром.
   Император украдкой сделал знак, отгоняюшчий злых духов.
   Молния ета, однако, была ниспослана богами явно не к  месту.  Ожидая,
что "Амфитрита" вот-вот погибнет от гнева провидения, Император  прикрыл
глаза рукой, но все же успел заметить на воде ешче одно дурное  предзна-
менование. За стенкой мола, в открытом море, сквозь клубы пара виднелось
что-то внушительное. Император - времени на раздумье не  было  -  решил,
что ето вершина скалы или небольшого утеса. Но скала росла.
   Император поспешно выбрался на берег, подошел к тому месту, где сиде-
ли женшчины, по ступеням поднялся на стенку мола. Скала выплыла из тума-
на. Что была носовая часть громадного боевого корабля, из его трюма нес-
ся мерный барабанный бой. Корабль выравнивал курс,  чтобы  пройти  точно
посередине узкой полоски воды между двумя молами. Он надвигался неумоли-
мо - паруса убраны, с обоих носов свисает по крабу,  метательные  машины
нацелены на порт, палубы сверкают сталью и бронзой, стрела тарана рассе-
кает воду, словно плавник акулы. Барабан перешел на новый ритм.  Пятнад-
цатисаженные весла прижались к корпусу - слаженность операции  была  та-
кой, будто ею руководил мировой разум. Корабль скользил через узкий про-
ход, его таран уже втиснулся в гавань. Снова изменился ритм  барабанного
боя. Минуя молы, весла пара за парой разворачивались, опускались в  воду
и табанили. На шканцах корабля Император  заметил  золотистоалое  знамя,
древко которого было увенчано грозным и мстительным орлом. Он  спустился
со стенки и, не отвечая на испуганные вопросы женшчин, поспешил на  свою
галеру под зашчиту балдахина.
   На борту "Амфитриты" тоже заметили боевой корабль.  Император  видел,
как Фанокл и капитан спорили между собой, размахивая руками. Фанокл ныр-
нул в люк, струя пара исчезла, лопасти колес снова пришли в движение.  В
тот же миг капитан заметался по палубе, блеснул металл, и якорь  "Амфит-
риты" плюхнулся в воду. А барабаны уже выбивали следуюшчий  приказ.  Как
распростертые крылья, весла боевого корабли замерли в горизонтальном по-
ложении. Корабль скользил, теряя ход, словно огромная морская птица, из-
готовившаяся сесть на воду. Таран ударил "Амфитриту" в правое  колесо  и
смял его. По жестким спицам весел поползли люди, они прыгали вниз,  раз-
давали удары рукоятями мечей и тупыми концами копий. Ворчливо-шумная га-
вань одобрительно заревела. Фанокла и капитана подняли на веслах и швыр-
нули на палубу боевого корабля. Весла снова заработали, таран отошел  от
расплюшченного колеса. "Амфитрита", едва  двигая  колесами,  закружилась
вокруг собственного якоря. Боевой корабль  разворачивался  к  молу,  где
стояла трирема и восседал Император.
   Император задумчиво пошчипывал пальцами нижнюю губу. У входа в гавань
маячили новые утесы, военные корабли кружили на  месте,  ожидая  команды
войти в порт. Ешче раз сверкнула молния и прогрохотал гром, но  на  етот
раз Император не обратил на них внимания. Мамиллий стоял у императорской
галеры с видом человека, которого застигли врасплох. Император,  скосив-
ший глаза на Мамиллия, был ошеломлен не менее его.
   Мамиллий облачился в военные доспехи. Его нагрудник поражал воображе-
ние аллегорическим сборишчем героев и кентавров. Алый плашч ниспадал  до
пят. Ножны из красной кожи, в  которых  покоятся  меч,  гармонировали  с
красной кожаной отделкой высоких башмаков, доходивших  почти  до  колен.
Бронзовый шлем, который он держал под мышкой, по замысловатости  рисунка
и качеству материала не уступал нагруднику.
   Император закрыл на мгновение глаза и прошептал:
   - Жених Беллоны.
   Мамиллию стало немного не но себе. Он зарделся.
   - Я думал... раз уж мы едем на войну...
   Император изучал детали его военной формы.
   - Теперь я понимаю, как пали Карфаген и Троя.
   Мамиллий краснел, бледнел и, покрываясь обильным потом,  снова  крас-
нел.
   - Ты знаешь, чьи ето корабли?
   - Я...
   Император горестно покачал головой.
   - В сложившейся обстановке женский наряд вызвал бы меньше  подозрений
и кривотолков.
   Все ето время Мамиллий закрывался от  женшчин  полой  своего  плашча.
Когда борт боевого корабля поравнялся с триремой, он увидел, как  полош-
чется на шканцах золотисто-алое знамя. Таран корабля  оказался  рядом  с
императорской галерой. Ешче раз  кровь  отхлынула  от  лица  Мамиллия  и
больше уже не возврашчалась.
   - Что же нам делать?
   - Чтобы что-то делать, необходимо время, а у нас  его  нет.  Впрочем,
можешь надеть свой шлем.
   - У меня от него голова болит.
   - Дипломатия, - сказал Император. - У него солдаты - любо-дорого пос-
мотреть! А у нас - голова на плечах. Будет очень скверно, если мы не су-
меем все уладить.
   - А как же я?
   - По правде сказать, в Китае ты бы сейчас был в большей безопасности.
   Император взял Мамиллия за руку и ступил на берег. Он пошел по молу к
боевому кораблю. Мамиллий поплелся следом. Толпа с палубы прибывшего ко-
рабля хлынула на трирему, оттуда на мол; дальний его конец был забит  до
отказа. Там стояли пленные, жалкий и униженный сириец, рабы. Там же были
близоруко озиравшийся, взоерошенный Фанокл и солдаты, слишком много сол-
дат. Навьюченные тюками, они, казалось, собрались на гиганцкую  барахол-
ку. На всех красовались желто-красные ленты. При виде пурпурной каймы на
белой тоге они застыли по стойке "смирно" даже под тяжким бременем  наг-
рабленной добычи. Император остановился у трапа. Позади  него  у  стенки
мола расположилась стайка женшчин в вуалях; их перепуганный вид  вызывал
в памяти хор троянских пленниц из  трагедии  Еврипида.  Низко  прогудела
большая духовая труба, лязгнуло оружие, флаг на мачте спустили. По трапу
размашистым, уверенным шагом сошел высокий темноволосый человек, он  был
крепко сбит, вооружен и настроен решительно.
   - Добро пожаловать домой, Постумий, - с улыбкой сказал  Император.  -
Твой приезд отменяет решение Императора навестить тебя...

   Гнев громовержца

   Постумий помедлил. Золотисто-алое перо его шлема колыхалось  в  полу-
локте над головой Императора. На широком оливково-смуглом лице появилось
недоверчивое выражение.
   - Где ты спрятал свои войска?
   Император удивленно поднял брови:
   - Несколько часовых стоят, как обычно, в саду и, видимо, ешче с  пол-
дюжины - у туннеля. А ты, Постумий, как я вижу, путешествуешь  с  внуши-
тельной свитой.
   Постумий повернулся и отдал своим офицерам несколько коротких  распо-
ряжений. Отряд тяжело навьюченных легионеров пробежал по молу и  выстро-
ился так, чтобы отрезать Императору единственный путь оцтупления.  Женш-
чины взвыли, потом перешли на монотонные  причитания.  Император  сделал
вид, что ничего не заметил, и повел Постумия к своему кораблю. "Амфитри-
та" продолжала медленно кружиться.
   Постумий остановился.
   - Мне давно следовало наведаться домой.
   В небе снова загромыхало. Император оглянулся на плотный  строй  сол-
дат, перегородивших мол у туннеля.
   - Не меньше сотни, я думаю. Почетный караул в честь Императора?
   Постумий фыркнул.
   - Можешь считать, что так. Скоро в гавань войдут  новые  корабли.  Их
будет достаточно, чтобы обеспечить наше полное единодушие по всем вопро-
сам текушчей политики. Но какой подарок судьбы, что я встретил вас обоих
на молу!
   Мамиллий откашлялся и заговорил высоким срываюшчимся голосом:
   - Постумий, ты ошибся.
   - Ба... Мамиллий в военных доспехах.
   - Что для красоты. Императором я быть не хочу.
   - Вот оно что!
   Постумий шагнул к Мамиллию, тот испуганно попятился, наступив на свой
плашч. Постумий ткнул ему пальцем в лицо.
   - Ты, может быть, и не хочешь. Но он, чтобы ублажить  тебя,  Адриати-
ческое море ложкой вычерпает.
   Лицо Императора покрылось нежным румянцем.
   - Ты, Постумий, никогда не искал моего расположения, а потому никогда
не страдал без него. Если я выказал недомыслие, наивно полагая, что могу
наслаждаться обшчеством Мамиллия с риском разве что  обычного  скандала,
то я же проявил и мудрость, считая тебя при всех наших рашождениях своим
наиболее достойным преемником.
   - У меня на етот счет другие сведения.
   - Может быть, мы не будем обсуждать на людях наши разногласия?
   Постумий пропустил последние слова мимо ушей и вюдил из-под нагрудни-
ка сложенный лист бумаги.
   " - Кому: Постумию, законному наследнику и прочая.
   От кого: от цИИИ.
   На молу рядом с туннелем идут работы по строительству и  переоборудо-
ванию боевых кораблей и другой военной техники. Император и  досточтимый
Мамиллий проявляют большую личную заинтересованность в модернизации  ко-
рабля под названием "Амфитрита" (бывшая зерновая баржа,  в  Морском  ре-
гистре не значиця) и метательной машины (регистрационный Н ВИИ), которая
установлена на молу и наведена на боевые цели в районе  открытого  моря.
Они же проводят крупномасштабные експерименты по разработке новых  мето-
дов отравления пишчевых продуктов. Досточтимый Мамиллий находится в сос-
тоянии крайнего возбуждения и нервической приподнятости..."
   - Постумий, я клянусь...
   Постумий повысил голос:
   - "Под видом сочинения стихов он ведет секретную переписку с  Импера-
тором и некоторыми другими лицами..."
   Лицо Мамиллия пылало.
   - Оставь в покое мои стихи!
   - "Код пока не дешифрован. Передан в XЛВИ отдел; там обнаружили,  что
ею составляют цитаты из Моша, Чринны, Мимнерма и других, ешче  не  уста-
новленных источников. Дешифровка продолжаеця".
   Слезы бессильного гнева катились по шчекам Мамиллия.
   - Ты - грязная свинья!
   - В етой жестокости, Постумий, не было никакой необходимости.
   Постумий свернул бумагу и сунул ее за нагрудник.
   - Поиграли, цезарь, и хватит. Пора вводить регенцтво.
   - Он не хочет быть Императором.
   Постумий глумливо ухмыльнулся в сторону Мамиллия.
   - Он им и не будет.
   Доспехи Мамиллия слабо позвякивали. Император положил руку  на  плечо
Постумия.
   - Раз уж корабль и метательная машина так тебя беспокоят, я все  обо-
ясню. Будь справедлив. - Он повернулся к офицерам и сказал, повысив  го-
лос: - Грека ко мне.
   Постумий кивнул в знак согласия. Все замерли в ожидании. Скоро Фанокл
стоял перед ними, растирая затекшие руки.
   - Все дело в етом человеке.
   - Досточтимый Постумий... я изменяю мир.
   - Что у него такая своеобразная манера говорить, Постумий.
   - Рабов заменит уголь и железо. Мы соединим  самые  отдаленные  точки
земли.
   Постумий засмеялся, но от смеха никому веселее не стало.
   - И люди будут летать.
   Постумий повернулся к офицерам и кивком подозвал одного из них.
   - Полковник... почему корабли не входят в гавань?
   - Плохая видимость, генерал.
   - К черту плохую видимость. Дайте сигнал или пошлите нарочного.
   Он снова повернулся к Фаноклу.
   - Чтот фантастический корабль...
   Фанокл всплеснул руками.
   - Самое быстроходное судно в мире. цивилизация - ето вопрос  коммуни-
каций. - Он нахмурился, подыскивая слова попрошче. - Досточтимый  Посту-
мий, ты - солдат. В чем твоя самая большая трудность?
   - У меня их нет.
   - Ну а если бы были?
   - Не дать себя обскакать.
   - Ты видишь? Даже война - вопрос коммуникаций. Вспомни  хитрости,  на
которые пустился Ксеркс, пытаясь завоевать Грецию. На "Амфитрите" он пе-
реплыл бы Чгейское море за день, даже против ветра.
   Дрожашчий от страха Мамиллий услужливо вставил:
   - Вспомни Гая Юлия цезаря, Александра Македонского, Рамсеса...
   Фанокл склонил голову набок и развел руками, показывая, что нет ниче-
го прошче.
   - Понимаешь, мой господин, - коммуникации.
   Император задумчиво покачал головой:
   - Чем они хуже, тем лучше.
   Снова проворчал гром. Постумий решительно  направился  к  метательной
машине, женшчины в испуге соежились. Шум в гавани нарастал.
   - А ето?
   - Пришлось заточить молнию в бочонок. Когда жало о чтонибудь удариця,
молния вылетит на свободу. И тогда в земле образуется дымяшчаяся дыра.
   Император сделал знак от злых духов.
   - А зачем нужна бабочка?
   - Антидетонатор снаряда. Без него снаряд взорвется ешче в катапульте.
Как только бочонок пролетает какое-то расстояние, бабочка отлетает.
   - Ну а если он упадет на городскую стену, то и вместо нее  будет  ды-
мяшчаяся дыра?
   - Да, цезарь.
   - А если на армию?
   - Можно и на армию, надо только найти подходяшчий бочонок.
   Постумий внимательно разглядывал Фанокла.
   - Ты только одну такую штуковину сделал?
   - Да, мой господин.
   - Даже не знаю, сразу удавить тебя или употребить на что-нибудь  дру-
гое.
   - Меня удавить?
   Неожиданно гавань взревела так, что далее не обрашчать на ето  внима-
ния стало невозможно.
   Все одновременно повернулись.
   "Амфитрита" - поняли они сразу. Она все врашчалась и врашчалась  вок-
руг своего якоря в центре гавани, и такая вызываюшчая ексцентричность не
могла, разумееця, не переполнить чашу терпения всех, у кого в жилах тек-
ла кровь. Голые люди ныряли с кораблей и причалов, и вот уже  над  водой
замелькала сотня рук.
   Фанокл закричал:
   - Да что же ето?..
   Постумий быстро отдавал распоряжения полковнику:
   - Все войска высадить здесь, на етом молу. Проследи, чтобы ни Импера-
тор, ни его свита не пожелали удалиться оцюда.  Желания  Императора  для
нас свяшченны. Ты понял?
   - Да, генерал.
   Постумий побежал к галере, но Император окликнул его:
   - Чтобы не терять времени даром, я, пожалуй, устрою смотр собравшимся
на молу великолепным парням.
   Полковник взглянул на Постумия - тот добродушно рассмеялся:
   - Делай, как велит тебе Отец Отечества.
   Дуга пловцов стянулась к "Амфитрите", под барабанную дробь  в  гавань
входил второй боевой корабль. Фанокл в отчаянии заламывал руки.
   - Останови их, цезарь!
   Люди облепили "Амфитриту" -  они  рвали  лопасти  и  били  бронзового
монстра попадавшими под руку тяжелыми предметами. Часовой, которого Пос-
тумий оставил на ее борту, плюхнулся в воду, помелькав в воздухе  руками
и ногами. Из трюма корабля потянулась струйка дыма. Голые  фигуры  стали
прыгать за борт - в центре палубы уже вырывались  наружку  тонкие,  едва
различимые, почти ешче призрачные язычки пламени. На втором  боевом  ко-
рабле заметили опасность и начали енергично табанить. Весла  разбивались
о мол, но обратный путь был закрыт. Третий корабль, возникший из знойно-
го марева, врезался своим тараном во второй. Ешче несколько дюжин  весел
разлетелись в шчепы, корабли потеряли управление, их медленно понесло на
"Амфитриту". Постумий, изрыгая проклятия, прыгнул в императорскую  гале-
ру.
   - Отчаливай! Весла на воду!
   - Отряд к смотру готов, цезарь.
   - Полковник, а как же солдаты, которые выстроились между мной и  тун-
нелем? Пусть и они становятся в строй.
   - цезарь, я получил приказ...
   - Вот уж не думал, полковник, что ты и твои бравые ребята не справят-
ся со стариком и полудюжиной женшчин, надумай они совершить побег!
   Полковник сглотнул слюну.
   - Возможно, Отец Отечества в последний раз инспектирует свои  войска.
И ты ослушаешься, полковник? Я ведь тоже солдат.
   Кадык полковника заходил вверх-вниз. Его распирало от волнения и  по-
нимания важности момента. Он с восторженным подобострастием отдал  честь
Императору.
   - На пара-а-ад бего-о-ом марш!
   - И оркестр, - добавил Император.- Я, кажеця, где-то  видел  оркестр.
Как насчет оркестра, полковник?
   Четвертый боевой корабль плавно входил в гавань. Бронзовый котел "Ам-
фитриты" был уже едва различим в клубах дыма и языках  пламени.  Лопасти
колес быстрее зашлепали по воде. Якорный канат натянулся. Постумий гарк-
нул:
   - Табань, чер-р-рт тебя подери!
   Флейты, букцины и тубы. Трубка литууса опоясывала торс, гиганцкий ко-
локольчик раструба повис над плечом. Барабаны, литавры  и  медь.  Все  в
алых и золотых тонах.
   Войска в парадном строю заполнили мол от триремы до  дальнего  конца.
Оркестр строился на маленьком пятачке  между  солдатами  и  катапультой.
Женшчины заламывали руки. "Амфитрита" кружилась, выбрасывая вверх дым  и
пламя. Четвертый корабль пытался обогнуть ее и две другие триремы. Пятый
изготовился войти в гавань.
   - Оркестр!
   "Амфитрита" завертелась быстрее. Стравив пару саженей якорного  кана-
та, она описала более широкий круг, задела два сцепившихся корабля - та-
келаж вспыхнул. Постумий в бешеной злобе скакал но галере.
   - Отпускай крабы!
   "Амфитрита" выпустила ешче сажень-другую каната. Теперь  на  ее  пути
оказалась императорская галера: удар, и от ее  царственного  величия  не
осталось и следа. Круг за кругом выписывала она по воде под  неумолкаюш-
чие вопли Постумия, не в силах ускользнуть от огненного дыхания  "Амфит-
риты".
   Оркестр заиграл.
   - Развернутым строем, полковник?
   Полковник колебался.
   - Здесь нет места, цезарь. Солдаты попадают в воду.
   - В таком случае, - сказал Император, - снаряжение и добычу  им  при-
дется взвалить на себя, иначе я не смогу пройти между рядами.
   Оркестр маршировал между отрядом и катапультой: десять шагов  вперед,
десять назад. Великолепные музыканты!  Великолепный  строй  великолепных
солдат. Великолепные моряки на невыразимо великолепных боевых  кораблях.
Женшчины чувствовали, что ради таких  великолепных  мужчин  стоило  ока-
заться во власти генерала Постумия и поставить жизнь на  карту.  Вздыма-
лись груди, блестели взоры, от восторга замирала  душа.  Мамиллий  надел
шлем. Император остановился у левофлангового первой шеренги.
   - Так сколько же лет ты служишь в армии, дружишче?
   Якорный канат "Амфитриты" прогорел и с  треском  лопнул.  Равномерное
круговое движение сменилось беспорядочным рысканием. Она задела за швар-
товы торгового судна, которое стояло у склада, - огонь мгновение переки-
нулся на берег.
   - Крабы... крабы отпускайте!
   И тотчас же на кораблях каждым овладела одна мысль - немедленно  выб-
раться из гавани. Горяшчий боевой корабль, заваливаясь кормой,  медленно
проплыл мимо мола - строй солдат обдало жаром. Все  пространство  гавани
вдалеке от ужасного дыхания пылаюшчей "Амфитриты" было забито большими и
малыми судами, давившими друг друга в попытках выбраться на спасительную
открытую воду, подернутую легкой дымкой. А надо всем етим  месивом  нес-
лись раскаты грома, сверкали молнии и играл оркестр.
   - Где ето так изуродовали твое лицо? Копьем задели? А  может,  бутыл-
кой?
   Легионеры стояли навытяжку по стойке "смирно" под грузом военных дос-
пехов (64 фунта), походного снаряжения, завоеванной добычи и  ужасаюшчей
жары. Полковник так внимательно следил, как на его носу  набухает  капля
пота, что оба его зрачка намертво застыли у переносицы. В первой шеренге
Император не пропустил ни одного солдата.
   Затравленной стаей кружились боевые корабли в центре гавани - "Амфит-
рита" висела у них на хвосте. Один из капитанов, заметив галеру,  застыл
на шканцах в привецтвии Постумию. В етот момент то ли канат прогорел, то
ли кто-то переусердствовал - краб отпустили. Черная звездообразная  дыра
зияла на том месте, где только что стоял капитан. Он пошел на дно вместе
с кораблем.
   - Что же надо, какой детина вымахал. Любишь армию? Ты посмотри, какая
вмятина. Наверное, угодило камнем из прашчи. Только прашчой  можно  сде-
лать такую ямину. А ты как думаешь, полковник? Не отдавай шчит, даже ес-
ли интендант попытается всучить тебе новый. Скажи, Император не велел. А
дети у тебя есть? Ни одного? Что не годиця, сразу после смотра дадим те-
бе отпуск.
   Слово "отпуск" поползло по рядам. Легионеры решили  стоять  насмерть,
но кое-кто уже дрогнул. Император продвигался вдоль первой шеренги с уд-
ручаюшчей неторопливостью.
   - Почему мне так знакомо твое лицо? В Девятом легионе не служил? Гре-
цию помнишь? И тебя до сих пор не повысили? Полковник, ето  не  дело,  я
прошу тебя разобраться.
   Второй боевой корабль выбирался сквозь скопишче мелких  суденышек.  В
погоне за императорской галерой "Амфитрита" неслась к выходу из гавани.
   - Чем ты, дружишче, лечишь такой здоровый фурункул?..  Полюбуйтесь-ка
на етого парня - вот уж вояка так вояка. И как только тебе удается  дер-
жать три таких здоровенных тюка? Звать-то тебя как?
   Вдруг раздался оглушительный лязг, и перед Императором  стало  пусто.
Легионер рухнул.
   - Я уже говорил, что теперь, когда наследник привел их к  Отцу,  пора
подумать об их отдыхе.
   - цезарь...
   - Где же тебе глаз-то выбили? Ты уж побереги оставшийся.
   Гр-р-рох - отмучился ешче один.
   На воде горело вытекавшее из складов масло. Густое облако черного ды-
ма на время скрыло ряды солдат.
   Император доверительно говорил полковнику:
   - Ты видишь, как причудливо сплелась здесь трагедия с  комедией.  Чьи
приказы ты будешь выполнять? Чти солдаты должны тушить пожар.
   Зрачки полковника на минуту вернулись в нормальное положение.
   - У меня приказ, цезарь.
   - Вот и отлично. Ну, дружишче, армию любишь? Мужчину она из тебя сде-
лала?
   Гр-р-рох.
   - Дисциплина, - сказал Император правофланговому, - полезная штука.
   - Как понимать тебя, цезарь?
   - Я имел в виду - совершенно необходимая.
   Император стоял в конце мола и смотрел на черную от копоти воду гава-
ни. Беспрерывным потоком проплывали мимо него опаленные корабли. Оркестр
заглушал человеческие голоса, но, судя по искаженным лицам, они  кричали
о чем-то важном и очень личном. "Амфитрита" и императорская галера прош-
ли мимо почти одновременно.
   - Скажи мне, сержант, если я прикажу: "Направо, шагом марш",  ты  вы-
полнишь мою команду?
   Старый сержант с красным обветренным лицом был стреляный воробей, та-
кого на мякине не проведешь. Его добыча, стоившая всего  остального  ба-
рахла на молу, уместилась в маленьком мешочке под нагрудником. Но даже с
него пот лил в три ручья.
   - В полной выкладке, цезарь? - На мгновенье его глаза, привыкшие есть
начальство, метнулись в сторону и вниз. - Я-то с удовольствием.
   Взгляд Императора подернулся поволокой - и виной тому были не  только
дым и пот.
   - Генерал! цезарь! - вырвалось у полковника. Меч в его руках  дрожал,
на шее вздулись толстые, как ветви старого плюшча, вены.
   Император понимаюшче улыбнулся и начал  пробираться  между  шеренгами
солдат. Он протиснулся в туннель из громадных тюков, ноздри  зашчекотало
от тяжелого спертого воздуха, ряд выпученных, налитых кровью глаз  неот-
рывно смотрел на него слева. Правда, там, где отборные солдаты  Постумия
лежали в беспамяцтве на спинах, дышать было полегче - в  живом  коридоре
образовались вентиляционные окна. Полковник, Мамиллий и  Фанокл  гуськом
пробирались за Императором. В панический гам, повисший над городом,  га-
ванью и кораблями, время от времени врывался громкий лязг - ето один  за
другим падали легионеры.
   Боевые корабли исчезали в знойном мареве открытого моря, а  маленькие
суденышки уже спешили назад. Ход "Амфитриты" замедлился. Как только  ко-
тел ее разогревало пламенем пожара, она, шлепая лопастями, делала нелов-
кий рывок вперед. Но колеса выбрасывали вверх столько воды,  что  костер
заливало, и она постепенно останавливалась. Уморительными скачками  дви-
галась "Амфитрита" - предвидеть, куда она рванется в следуюшчий миг, бы-
ло выше человеческого разумения. Корпус ее погружался в воду все глубже.
   Оркестранты играли без передышки.
   Гр-р-рох. Гр-р-рох. Гр-р-рох.
   Парадным шагом вперед, потом назад, сложные перестроения между  реде-
юшчими рядами легионеров. "На сопках Древнего Рима", "Адриатические вол-
ны", "Ведет нас в бой  прекрасная  Минерва",  "Глади-глади-глади-гладиа-
тор", отрывки из "Симфонии Девятой Героической Когорты" и "Как провожали
нас гетеры". Пылали жилые дома, веревки с бельем вспыхивали, словно  ко-
рабельный такелаж. Вино в складах горело синим пламенем, зерно  дымилось
и смердело.
   - А сейчас, - сказал Император, - я произнесу речь.
   Он взобрался на стенку мола и немного постоял, обмахиваясь рукой.
   - Ты не хочешь повернуть их ко мне лицом, полковник?
   Оркестр уже еле ползал, город горел, "Амфитрита" тонула с шипением  и
свистом. Горожане карабкались на окружаюшчие холмы. Величественная сцена
божественно-бесстрастного разрушения. Гр-р-рох.
   - ...наблюдал за вами с чувством растушчей гордости. В нынешние дека-
денцки-упадочнические времена вы демонстрируете образцы высочайшего  ду-
ха, которыми славен Рим. Приказы выполнять, не рассуждать - в  том  доб-
лесть ваша.
   Мамиллий стоял у подножия стенки и прямо перед собой видел тени Импе-
ратора и полковника. Одна из них мерно покачивалась.
   - Под немилосердно паляшчим солнцем и шестьюдесятью четырьмя  фунтами
бронзовых доспехов, держа на плечах нелегкие плоды своих праведных  тру-
дов, вы стояли и терпели, потому что таков приказ. Ничего другого  мы  и
не ждали от наших солдат.
   Мамиллий, попеременно переставляя носки и пятки ног, сдвинулся с мес-
та - етому он научится в децтве. Глядя прямо перед собой,  он  плавно  и
незаметно перемешчался все ближе к туннелю.  Вскоре  женшчины  и  спаси-
тельная тень катапульты скрыли его.
   - На ваших глазах горели корабли. Безжалостный огонь  пожирал  город.
Здравый смысл призывал вас тушить пожары. Пошлый и безотвецтвенный гума-
низм предательски нашептывают, что-де женшчины и дети, больные и преста-
релые ждут вашей помошчи. Но вы - солдаты  и  вы  выполняете  приказ.  Я
поздравляю Рим - у него славные зашчитники.
   Мамиллий исчез. Женшчины живописной группой расположились между  сол-
датами и туннелем. Полковник обнаружил, что не видит ничего, кроме  двух
мечей, держать их очертания в поле зрения становилось все труднее. Чтобы
как-то справиться с ними, он предусмотрительно поддержал левой рукой за-
пястье правой.
   Император напомнил солдатам о славной истории Рима.
   Ромул и Рем.
   Гр-р-рох.
   Манлий Капитолийский, Гораций Коклес и Знаменосец ИX легиона.
   Гр-р-рох.
   Император в обшчих чертах обрисовал основные етапы  римских  завоева-
ний, подробно остановился на многочисленных  подвигах  римского  войска.
Коснулся истории Греции и ее упадка; не  забыл  упомянуть  о  праздности
египтян.
   Гр-р-рох. Гр-р-рох.
   Неожиданно полковник исчез со стенки гавани. В море за спиной Импера-
тора что-то смачно чавкнуло - и все. Тяжелы вы, доспехи полковника.
   Император говорил о воинских доблестях.
   Гр-р-рох.
   Из тумана в полумиле от гавани вновь появилась императорская  галера.
Направляясь ко входу в гавань, она уже едва шевелила веслами.
   Гордость легиона.
   Гр-р-рох.
   Честь легиона.
   Наступила кульминация. У самых ног Императора, там,  где  только  что
упали трое легионеров, все и началось. Волна тошнотворного запала накры-
ла парад, и некогда стройные ряды разом провалились в  спасительное  за-
бытье. Дальняя часть мола была завалена беспомошчными  телами  солдат  и
музыкантов - последние не слышали уже ничего, кроме  биения  собственных
преданных сердец. Император с сочувствием посмотрел на них.
   - Самосохранение.
   Мамиллий и императорская стража вырвались из туннеля. Их  было  около
двух дюжин - здоровых мужчин, отдохнувших в прохладе  тенистого  сада  и
готовых теперь учинить небольшое бодряшчее зверство. Мамиллий размахивал
мечом, распевал партию хора из трагедии "Семеро против Фив"  -  одну  из
тех, от которых кровь стынет в жилах, - и пытался бежать в такт мелодии.
В тот же миг императорская галера  гулко  стукнулась  бортом  о  причал.
Грязный, раскосмаченный Постумий выбрался на берег,  клокоча  от  гнева.
Стража Императора сломала строй, подбежала к Постумию и шватила его.  Он
отбросил двоих и, рыча как зверь, прыгнул с обнаженным мечом  на  Мамил-
лия. Мамиллий замер на месте, сжал руки, стиснул коленки, выпятил подбо-
родок. С греческого языка он перешел на родной:
   - Паx!..
   Постумий занес меч над головой Мамиллия. Император закрыл глаза.  Ус-
лышав звук, похожий на удар гонга, он открыл их снова. Постумий  пытался
скинуть с себя ораву насевших на него солдат. Мамиллий кружился на  мес-
те, пытаясь сдернуть шлем, но не тут-то было: голова его теперь сидела в
нем прочно, по уши.
   - Ты, Постумий, грубиян и невежа, дурно воспитанный человек,  вот  ты
кто. У меня теперь разболится голова.
   Император спустился со стенки мола.
   - Что за человека привез с собой Постумий в галере?
   Начальник стражи застыл в привецтвии.
   - Пленника, цезарь. Судя по виду, раба.
   Пальцем одной руки Император постучал по ладони другой.
   - Законного наследника и раба проводите через туннель. Двое твоих лю-
дей поведут досточтимого Мамиллия. Сейчас не время  вытаскивать  его  из
шлема. Уважаемые дамы, демонстрация окончена.  Вы  можете  вернуться  на
виллу.
   Он остановился у катапульты и оглянулся.  Словно  обитатели  морского
дна во время отлива, на молу слабо шевелились почетный караул и оркестр.
   - Шестеро твоих людей должны удерживать туннель во что бы то ни  ста-
ло. Пусть никого не пропускают без твоего приказа.
   - Слушаюсь, цезарь.
   - Остальных можешь разместить в  саду.  Чтобы  не  маячили  на  виду,
спрячь их в кустах. Выполняй.
   - Слушаюсь, цезарь.
   Сад был по-прежнему тих и спокоен. Император стоял у пруда с  лилиями
и с наслаждением вдыхал ароматный воздух. Внизу кое-где снова проступала
гладь моря. Выровняв дыхание, он повернулся к небольшой группе мужчин.
   - Постумий, ты обешчаешь вести себя прилично, если я  прикажу  страже
отпустить тебя?
   Постумий посмотрел на черную пасть  туннеля.  Император,  поймав  его
взгляд, покачал головой.
   - Выбрось из головы надежду вырваться через туннель.  У  стражи  есть
приказ. Оставь! Давай обсудим все спокойно.
   Постумий стряхнул с себя охранников.
   - Что ты сделал с моими солдатами, колдун?
   - Проверка, Постумий, обычная проверка. Я только растянул ее во  вре-
мени.
   Постумий потянулся за шлемом и надел его. Ало-золотистое перо кое-где
обгорело.
   - Что меня ждет?
   Император скривил губы в улыбке:
   - Посмотри на Мамиллия. Ты можешь представить его в роли Императора?
   Мамиллий лежал на животе поперек каменной скамейки. Двое солдат  дер-
жали его за ноги. Третий силился стянуть с него сплюшченный шлем.
   - Информация агента точна н обстоятельна.
   Император согнул палец:
   - Фанокл.
   - Я здесь, цезарь.
   - Раз и навсегда обоясни законному наследнику, чем ты занимался.
   - Я уже говорил ему, цезарь. Ни рабов, ни войн. Постумий презрительно
ухмыльнулся:
   - Пусть приведут пойманного мной раба. Он один из тех, кто сжег  твой
корабль.
   Двое солдат вывели раба - они заломили ему руки, отчего тот  согнулся
в три погибели. Раб был все ешче гол, хотя успел обсохнуть. Чтому темно-
кожему бородатому детине ничего не стоило бы разорвать льва голыми рука-
ми.
   Император смерил его взглядом.
   - Кто он?
   Солдат шватил раба за волосы, поворачивая его  голову  из  стороны  в
сторону, потом рванул резко вверх - раб  сморшчился  от  боли.  Постумий
наклонился рассмотреть метки на ушах. После его  кивка  солдат  отпустил
голову пленника.
   - Зачем ты ето сделал?
   Раб отвечал хриплым и неровным голосом отвыкшего говорить человека:
   - Я гребец.
   Брови Императора поползти вверх.
   - Придется приковывать гребцов к веслам, если ето, конечно, не потре-
бует больших дополнительных рашодов.
   Раб попытался всплеснуть руками.
   - Будь милостив, цезарь. Мы не смогли убить етого человека.
   - Кого, Фанокла?
   - У него бдительный гений. Доска убила  раба,  который  стоял  рядом.
Краб тоже пролетел мимо.
   Раздался пронзительный визг - досточтимого Мамиллия наконец выташчили
из шлема. Он тоже поспешил к Императору.
   - Мамиллий, краб предназначался не тебе!
   Мамиллий в волнении повернулся к рабу:
   - Значит, ты не хотел меня убить?
   - А зачем нам тебя убивать? Ты изнурял нас работой, так ето твое пра-
во. Для того нас н купили. Но етот человек совсем нас не использовал. Мы
видели, как его корабль плыл без гребцов и парусов против ветра. Что  ж,
мы, гребцы, теперь совсем не нужны?
   Фанокл закричал:
   - Мой корабль сделал бы вас свободными людьми!
   Император задумчиво разглядывал раба.
   - Ты доволен своей участью гребца на триреме?
   - Боги знают, как мы страдаем.
   - Так в чем же дело?
   Раб задумался. Когда он снова заговорил, слова его потекли как что-то
заученное в очень далеком прошлом:
   - Лучше быть рабом у последнего трюмного, чем правителем над тенями в
аду.
   - Понятно. - Император кивнул солдатам. - Уведите.
   Постумий издал противный смешок.
   - Ты видишь, грек, что думает о твоем корабле профессиональный  море-
ход!
   Император возвысил голос:
   - Не спеши. Послушаем, что скажет о гром-машине профессиональный сол-
дат. Начальник стражи!
   Но начальник стражи уже отдавал Императору честь.
   - Прости меня, цезарь, но госпожа...
   - Какая госпожа?
   - Они не пропускают ее без моего разрешения, цезарь.
   Мамиллий закричал срываюшчимся голосом:
   - Евфросиния!
   Начальник стражи повернулся к солдатам:
   - Госпожу пропустить. Шевелитесь, ребята!
   Солдаты у входа расступились, и Евфросиния, соежившись, подошла к Фа-
ноклу и Императору.
   - Где ты была, дитя мое? Почему ты не пошла с остальными? На молу без
меня опасно!
   Но и на сей раз она промолчала, лишь покрывало у  рта  колыхалось  от
прерывистого дыхания.
   Император жестом подозвал ее к себе.
   - Стань около меня. Теперь тебе ничто не угрожает. - Он  снова  обра-
тился к начальнику стражи: - Начальник стражи!
   - Слушаю, цезарь!
   - Вольно. Постумий, задавай свои вопросы.
   Постумий оглядел его внимательно.
   - Капитан, ты хотел бы драться на войне?
   - Для зашчиты Отца Отечества...
   Император махнул рукой.
   - В твоей верности никто не сомневаеця. Отвечай, пожалуйста, по  суш-
честву.
   Капитан задумался.
   - В обшчем, да, цезарь.
   - Почему?
   - Все-таки что-то новенькое, цезарь. Душевный подоем, продвижение  по
службе, а может, и хорошие трофеи... ну и так далее.
   - А ты хотел бы поражать своих врагов на расстоянии?
   - Не понимаю.
   Постумий наставил палец на Фанокла.
   - Чтот плюгавый грек сделал новое орудие, ты его видел на молу. Жмешь
на пипку - и врагу конец.
   Капитан размышлял.
   - Значит, Отцу Отечества больше не нужны его солдаты?
   Постумий выразительно посмотрел на капитана.
   - Ему уж точно нет. А вот мне нужны.
   - А что, если враг заимеет собственную гром-машину?
   Постумий обернулся к Фаноклу:
   - Броня зашчитит?
   - Едва ли.
   Император легонько дернул Мамиллия за алый плашч.
   - Предвижу, что такой военной формы вам больше не  носить.  Грядушчие
войны вы проползаете на брюхе. И форма ваша будет цвета  грязи  или  ко-
ровьего дерьма...
   Начальник стражи опустил глаза на свой блестяшчий  бронзовый  нагруд-
ник.
   - ...а металлические доспехи можно будет выкрасить в  неброский  цвет
или оставить так, как есть, - сами выпачкаются в грязи.
   Офицер побледнел.
   - Ты шутишь, цезарь.
   - Сам видел, что натворил его корабль в гавани.
   Начальник стражи оцтупил назад. Челюсть его отвисла. Он дышал  часто,
словно человек, которому привиделся жуткий кошмар. Потом стал  озираться
по сторонам, взгляд его блуждал по кустам, каменным  скамьям,  солдатам,
загораживаюшчим вход в туннель...
   Постумий вышел вперед и шватил его за руку.
   - Ну что, капитан?
   Глаза их встретились. Лицо капитана обрело решимость: челюсти стисну-
ты, на шчеках обозначились тугие желваки.
   - А остальных берешь на себя, генерал?
   Постумий кивнул.
   И началось. Сквозь живописную группу жестикулируюшчих  фигур,  сквозь
сцепление человеческих тел, что пытались сохранить равновесие,  баланси-
руя на берегу пруда, над невозмутимыми белыми лилиями  летел  от  кулака
Постумия Фанокл. Начальник стражи побежал к туннелю, следом за ним  заг-
ромыхал Постумий. Офицер прокричал слова команды, и зашчитники туннеля -
раз, два! раз, два! - дружно оцтупили, раскрывая дверь  в  живой  стене.
Беглецы исчезли в черной  дыре,  часовые  продолжали  стоять  по  стойке
"смирно". Из кучи тел на берегу пруда по одному выбирались солдаты.  Ма-
миллий - между ним и туннелем лежал пруд - метался из стороны в сторону,
от испуга он никак не мог найти кратчайшую дорогу к беглецам. Один Импе-
ратор был безмолвен и спокоен, разве только стал чуточку бледнее и  нем-
ного отрешеннее - он понимал неотвратимость краха  и  нависшей  над  ним
смерти. Вскоре солдаты привели себя в порядок, Фанокл выбрался из пруда,
Мамиллий после мучительных колебаний преодолел его вброд.  Все  ешче  не
веря в предательство начальника стражи, собрались они у входа в туннель.
К ним подошел Император. Он задумчиво вглядывался в живую стену, которую
дисциплина привела в полнейшую негодность. Потом едва заметно пожал пле-
чами.
   Мягко, словно говоря с детьми, произнес:
   - Теперь можно стоять вольно.
   Неожиданно их качнуло тугой струей воздуха. Почти одновременно  земля
под ногами заходила ходуном, на голову, как кулак, обрушился резкий удар
звука. Император повернулся к Мамиллию:
   - Гроза? Везувий?
   За мысом, разделяюшчим сад и порт, завыло, вой приближался, рядом ог-
лушительно грохнуло, в ветвях тиса зашелестело и  зашептало.  Потрясение
притупило в них чувство опасности, и они  лишь  ошарашенно  переглядыва-
лись. Фанокла била дрожь. В туннеле раздались  торопливые  шаги,  кто-то
бежал, спотыкаясь и падая. Прямо на них выскочил солдат,  ало-золотистые
тона его формы выдавали в нем подчиненного Постумия.
   - цезарь...
   - Возьми себя в руки, а потом докладывай.
   - Он умер...
   - Кто умер и как ето случилось?
   Солдат качнулся, но на ногах устоял.
   - Не знаю, как сказать тебе, цезарь. Мы становились в строй  после...
после смотра. Из туннеля выбежал генерал Постумий. Он увидел,  что  нес-
колько солдат тушат пожар, и начал созывать остальных. С ним бежал  один
из твоих офицеров. Я видел, как он нагнулся  у  катапульты  номер  семь.
Сверкнула молния, загрохотал гром...
   - ...и в молу образовалась дымяшчаяся дыра. Где Постумий?
   Солдат недоуменно развел руками. Фанокл упал на колени, стараясь  до-
тянуться рукой до края императорской тоги. Солдат  теперь  смотрел  мимо
Императора на ближайшие заросли тиса, которые отгораживали пруд от  ухо-
дяшчих вверх террас сада. Глаза его округлились. Он взвыл и бросился бе-
жать.
   - Колдовство!
   За ним наблюдал Постумий, не мог не наблюдать - над стеной тиса  кра-
совался его бронзовый шлем с ало-золотистым пером. Он, видимо, варил се-
бе какую-то еду, от обычного летнего зноя воздух над шлемом не мог  дро-
жать с такой силой. На их глазах перо постепенно темнело и обугливалось.
Ветки тиса прогибались, скручивались от жары в завитки и наконец не  вы-
держали. Шлем накренился, лег на бок - он был пуст.
   - Иди сюда, дружишче.
   Солдат выполз из кустов.
   - На твоих глазах Громовержец уничтожил генерала Постумия за  непрос-
тительный грех неповиновения Императору. Иди и скажи остальным. -  Импе-
ратор повернулся к Фаноклу. - Попытайся спасти что ешче возможно.  Ты  в
большом долгу перед человечеством. Ступай с ними, Мамиллий, теперь ты за
все отвечаешь. Там, за туннелем, перед тобой открываются  новые  возмож-
ности. Будь их достоин.
   Шаги гулко отозвались в туннеле и замерли в отдалении.
   - Подойди ко мне, дитя мое.
   Он сел на каменную скамью у пруда.
   - Стань передо мной.
   Она подошла и стала. Прежней грации в ее движениях уже не было.
   - Отдай ето мне.
   Задрапированная фигура стояла молча. Император не произнес больше  ни
слова. Он лишь величаво протянул руку - зтого было достаточно. Она суну-
ла вешчицу ему в руку и испуганно поднесла сжатый  кулачок  к  закрытому
покрывалом лицу. Император задумчиво смотрел на свою ладонь.
   - Кажеця, моим спасением я обязан тебе. Впрочем, Постумий,  наверное,
правил оы империей лучше меня. Дитя мое, я должен увидеть твое лицо.
   Евфросиния продолжала стоять молча. Император испытуюшче посмотрел на
нее, потом кивнул, словно они о чем-то договорились.
   - Я понимаю.
   Он встал, обошел пруд и посмотрел поверх утеса на уже видимые волны.
   - Пусть ето останется ешче одной неразгаданной страницей истории.
   И он швырнул бронзовую бабочку в море.

   Дипломатическая миссия

   Император и Фанокл возлежали друг против друга по разные стороны низ-
кого стола. Стол, пол и зала были круглыми, на обступивших залу колоннах
покоился затемненный купол. В отверстии купола, прямо над  их  головами,
висело мерцаюшчее созвездие, спрятанные за колоннами светильники  разли-
вали по зале мягкий и теплый свет, который располагает к отдыху и  улуч-
шает пишчеварение. Невдалеке задумчиво пела флейта.
   - Так ты думаешь, она будет работать?
   - Почему же нет, цезарь?
   - Странный ты человек. Все размышляешь о всеобшчем законе, а  получа-
ешь вполне осязаемые результаты. Зря я сомневаюсь.  Мне  надо  набраться
терпения.
   Они немного помолчали. Голос кастрата поддержал напев флейты.
   - Фанокл, что делал Мамиллий, когда ты оставил его?
   - Отдавал приказ за приказом.
   - Вот и отлично.
   - Приказы все до одного неправильные, но люди ему повиновались.
   - В том-то и секрет. Что будет ужас, а не Император. Калигулу он  пе-
реплюнет, а вот Нерона превзойти - таланта не хватит.
   - Он очень гордился вмятиной на своем шлеме. Говорил,  что  открыл  в
себе человека действия.
   - Значит, прошчай поезия. Бедный Мамиллий.
   - Нет, цезарь. Он сказал, что действие родило в нем поета и что имен-
но в бою он сочинил совершенное произведение.
   - Надеюсь, не епопею?
   - Чпиграмму, цезарь. "Евфросиния красива, но глупа и молчалива".
   Император кивнул с серьезным видом.
   - Но мы-то с тобой знаем, что ее уму и сообразительности может  поза-
видовать любая женшчина.
   Фанокл от неожиданности чуть приподнялся.
   - А тебе, цезарь, откуда ето известно?
   Император задумчиво катал пальцами виноградину по столу.
   - Я, конечно, женюсь на ней. Не раскрывай, Фанокл, рот  и  не  бойся,
что я велю тебя удавить, когда увижу ее лицо. В моем возрасте наш  союз,
увы, будет только называться браком. Но ей он  принесет  безопасность  и
относительный покой да и убережет от посторонних глаз. Ведь ты не будешь
отрицать, что у нее заячья губа?
   Кровь бросилась в лицо Фаноклу, казалось, он задохнется -

   - Только молодой идиот вроде Мамиллия мог болезненную стеснительность
принять за благонравную скромность. С высоты моего опыта  и  в  надежде,
что нас не услышит ни одна женшчина, я по секрету скажу тебе: скромность
придумали мы, мужчины. Как знать, не нами ли выдумано и  целомудрие?  Ни
одна красивая женшчина не будет так долго скрывать свое лицо,  если  оно
не обезображено.
   - Я не смел сказать тебе.
   - Ты думал, что я принимаю тебя ради нее? Увы, ради  Мамиллия  и  его
романтической любви. Персей и Андромеда! Как он возненавидит  меня.  Мне
не следовало забывать, что обычные человеческие отношения  -  непозволи-
тельная роскошь для Императора.
   - Мне очень жаль...
   - И мне тоже, Фанокл, и не только себя. Тебе никогда не хотелось  об-
ратить свет своего могучего разума на медицину?
   - Нет, цезарь.
   - Сказать тебе, почему?
   - Я слушаю.
   Ясные, спокойные слова Императора падали в тишину  залы.  словно  ма-
ленькие камешки:
   - Я уже говорил, что ты высокомерный человек. Но ты ешче и егоист. Ты
одинок в своей вселенной с ее естественными законами, люди  для  тебя  -
помеха и докука. Я сам одинокий егоист с той лишь разницей, что  признаю
за людьми право на некоторую независимость. Чх вы, натурфилософы!  Инте-
ресно, много ли вас? Ваш упрямый и ограниченный егоизм, ваше царственное
увлечение единственным полюбившимся предметом могут когданибудь подвести
мир к такой черте, за которой жизнь на земле можно будет стереть  с  той
же легкостью, с какой я стираю восковой  налет  с  етой  виноградины.  -
Ноздри Императора трепетали. - А теперь тишина. Несут форель.
   И для етого события был свой ритуал - вошел дворецкий, за ним  слуги,
все двигалось в заученном порядке. Император сам нарушил тишину:
   - Может быть, ты слишком молод? Или, как  и  я,  перечитывая  однажды
понравившуюся книгу, половину удовольствия получаешь от воскрешения  той
поры, когда прочитал ее впервые? Вот видишь, Фанокл, какой я егоист. Чи-
тай я сейчас еклоги, я не уносился бы душой в римскую Аркадию,  а  снова
стал бы мальчишкой, который готовит урок к следуюшчему занятию.
   Фанокл постепенно приходил в себя.
   - Мало ты получаешь от чтения, цезарь.
   - Ты думаешь? Конечно, мы, егоисты, всю историю человечества вмешчаем
в свою собственную жизнь.  Каждый  из  нас  заново  открывает  пирамиды.
Пространство, время, жизнь - то, что я назвал бы четырехмерным континуу-
мом... Ах, как же мало латинский язык пригоден для  философии!  Жизнь  -
феномен сугубо личный, с единственной фиксированной точкой оцчета. Алек-
сандр Македонский начал вести свои войны только после того, как я открыл
его в свои семь лет. Когда я был ребенком, время было мгновением,  прос-
той точкой, но голосом и обонянием, вкусом и зрением, движением и слухом
я превратил ету ничтожную точку в роскошные дворцы истории и  безбрежные
дали пространства.
   - Я снова не понимаю тебя, цезарь.
   - А надо, ибо речь идет о том, что испытываем мы оба: и ты  и  я.  Но
чтобы понимать ето, тебе не хватает моей  интровертности  -  или,  лучше
сказать, себялюбия? - обрати внимание, как любит Император вводные пред-
ложения, когда его никто не перебивает! Думай, Фанокл! Ах,  если  бы  ты
мог не аппетит мой возвратить, а воскресить во мне хотя бы одно  дорогое
воспоминание! Чем, как не предвошишчением и  памятью  наше  человеческое
мгновение отличается от слепого бега природного времени?
   Фанокл взглянул на созвездие, которое сверкало так близко, что, каза-
лось, обрело третье измерение, но, прежде чем  он  собрался  с  мыслями,
чтобы ответить Императору, блюда уже были на столе.  Подняли  крышки,  и
над столом заструился сладковатый пар. Император закрыл глаза,  наклонил
голову и втянул в себя воздух.
   - Та-ак?.. - И с глубоким волнением: - Так!
   Голодный Фанокл быстро соел свою форель и с нетерпением  ждал,  когда
Император предложит ему вина. Но Император ничего не видел и не  слышал.
Губы его шевелились, лицо то бледнело, то заливалось краской.
   - Свежо. Сияюшчая гладь воды, тени и водопады с высоких мрачных  уте-
сов... Снова все перед глазами. Я лежу, едва умешчаясь на каменистом ус-
тупе. Надо мной вздымаются скалы, рядом журчит река, вода  в  ней  темна
даже на солнце. Два голубя воркуют монотонно  и  певуче.  Острый  камень
вонзился в правый бок, но я неподвижно лежу лицом вниз,  и  лишь  правая
рука движется медленно, словно улитка. Я прикасаюсь к  чуду  сиюминутной
реальности, рука ласкает воду - о, каким пронзительно и яростно живым  я
себя ошчушчаю! - ешче миг, и мой неистовый восторг найдет выход  в  исс-
тупленном движении. Но я усмиряю мой азарт, мое желание,  мой  трепет  -
воля уравновешивает страсть. Рука нетороплива, как трава в  тихой  воде.
Вожделенная добыча лежит там, в темноте, вода струиця, обтекая ее гибкое
тело. Пора! Судорожное напряжение тел, чувство ужаса и невыразимой тоски
- она взлетает в воздух, и я держу ее мертвой хваткой. Вот она,  она  мо
я...
   Император открыл глаза и посмотрел на Фанокла. Слеза  ползла  по  его
шчеке прямо над нетронутой рыбой.
   - ...моя первая форель. - Он шватил чашу, пролив несколько капель  на
пол, и протянул ее Фаноклу. Император овладел собой и тихо засмеялся.  -
Но как же мне наградить тебя?
   - цезарь! - Фанокл поперхнулся и с трудом  выдавил  из  себя:  -  Моя
взрывчатка...
   - О пароходе я не говорю. Забавная штука, но очень уж дорогая.  Приз-
наюсь, что експериментатор во мне с интересом следил за его  чудовишчной
работой, но одного раза вполне достаточно. Пароходов больше не надо.
   - Но цезарь!
   - И потом, без ветра ты заблудишься в море.
   - Я могу изобрести прибор, который постоянно указывает одно направле-
ние.
   - Разумееця, изобрети его. Может быть, ты изобретешь подвижную стрел-
ку, которая постоянно указывает на Рим.
   - Нет, только на север.
   - Но пароходов больше не надо.
   - Я...
   Император взмахнул рукой.
   - Такова наша императорская воля, Фанокл.
   - Я повинуюсь.
   - Слишком уж они опасны.
   - Как знать, цезарь, может, придет день, когда люди  перестанут  счи-
тать себя рабами, а значит, обретут свободу...
   Император покачал головой.
   - В твоей работе ты имеешь дело с идеальными елементами, и оцюда твой
политический идеализм. Рабы будут всегда, хотя  называть  их,  возможно,
будут иначе. Что такое рабство, как не подчинение слабого сильным? Не  в
твоей воле упразднить неравенство. Ведь не настолько же ты  глуп,  чтобы
верить, что все мы рождаемся равными?  -  Неожиданно  лицо  его  приняло
серьезное выражение. - А что касается твоей взрывчатки, то  сегодня  она
спасла меня и, следовательно, покой империи. Но она  же  лишила  империю
безжалостного правителя, который умертвил бы полдюжины людей,  но  спра-
ведливо правил сотней миллионов. Так  что  мир  проиграл.  Нет,  Фанокл,
пусть уж Юпитер сам неисповедимо правит своими громами и молниями.
   - Но ето же мои величайшие изобретения!
   Первая форель, к которой Император так и не  притронулся,  исчезла  с
его блюда. Появилась другая, и он снова окунул свое лицо  в  сладковатый
пар.
   - Скороварка. Я непременно вознагражу тебя за нее.
   - Тогда как же, цезарь, ты наградишь меня за вот ето?
   - За что?
   - За мое третье изобретение, которое я хранил про запас...
   Фанокл медленным театральным жестом опустил руку к поясу. Император с
интересом следил за ним.
   - Что как-то связано с громом?
   - Только с тишиной.
   Император нахмурился. Он держал по листу бумаги в обеих руках и пере-
водил взгляд с одного на другой.
   - Стихотворения? Так, значит, ты поет?
   - Нет, их сочинил Мамиллий.
   - Я мог бы догадаться. Софокл, Каркид - ничего не скажешь, хорошо на-
читанный юноша!
   - Что прославит его. Прочитай другое стихотворение, цезарь. Оно  точ-
ная копия первого. Я изобрел способ размножения книг. Я назову его печа-
танием.
   - Но ведь ето... ето ешче одна скороварка!
   - За один день взрослый мужчина с подмастерьем смогут сделать  тысячу
екземпляров книг.
   Император оторвал взгляд от бумаг.
   - Так мы сможем выпустить сто тысяч екземпляров Гомера!
   - Миллион, если захотим.
   - Прекратятся стенания поетов, у которых нет слушателей...
   - И денег. Никаких рабов-переписчиков. Поеты, цезарь,  начнут  прода-
вать свои стихи мешками, как овошчи. Последняя судомойка утешится  вели-
чием нашей афинской драмы.
   В волнении Император сел.
   - Подумать только, своя публичная библиотека в каждом городе!
   - И в каждом доме.
   - Десять тысяч екземпляров любовной лирики Катулла...
   - Сто тысяч книг Мамиллия...
   - Гесиод придет в каждый сельский дом...
   - На каждой улице будет свой писатель...
   - Горы исчерпываюшчих данных и лавина информации  по  любому  предмет
у...
   - Знание и образование в массы...
   Император снова лег.
   - Постой. А нам хватит гениев? Часто ли рождаются Горации?
   - Пустое, цезарь. Природа изобильна.
   - Ну а если мы все начнем писать книги?
   - Почему бы и нет? Интересные биографии...
   Император напряженно всматривался в запредельное - он смотрел  в  бу-
душчее.
   - "Дневник провинциального губернатора", "Как я строил  стену  Адриа-
на", "Моя жизнь в обшчестве. Сочинение многоопытной дамы".
   - А ученые труды?
   - "Пятьдесят интерполированных поправок к Морскому регистру", "Метри-
ческие инновации в мимиямбах Геронда", "Сублимированный символизм первой
книги Евклида", "Пролегомены к исследованию остаточных тривиумов".
   В глазах Императора мелькнул ужас.
   - История - "По следам Фукидида", "Воспоминания бабушки Нервна".
   Фанокл сел и радостно захлопал в ладоши.
   - Не забудь отчеты и проблемные записки, цезарь!
   Ужас в глазах Императора рос.
   - Военные, страноведческие, санитарные, евгенические -  все  придется
читать! Политические, економические, пастушеские,  огороднические,  при-
ватные, статистические, медицинские...
   Император, шатаясь, поднялся на ноги. Он воздел руки к  небу,  закрыл
глаза, лицо его исказила гримаса отчаяния.
   - Почему кастрат не поет?!
   Голос зазвучал уверенно и бесстрастно.
   Император открыл глаза. Быстрым шагом он подошел к одной из колонн и,
постепенно приходя в себя, принялся похлопывать ладонью по камню.  Потом
поднял голову и долго смотрел на мерцаюшчее созвездие, висевшее в  хрус-
тальных сферах. Мало-помалу он успокоился, хотя все ешче изредка  вздра-
гивал. Наконец он повернулся и внимательно посмотрел на Фанокла.
   - Итак, мы говорили о твоей награде.
   - Я во власти цезаря.
   Император приблизился к Фаноклу и спросил дрогнувшим голосом:
   - Ты хотел бы стать послом?
   - Даже в самых смелых снах я никогда...
   - Тогда у тебя будет предостаточно времени, чтобы  изобрести  прибор,
указываюшчий на север. Кстати, взрывчатку и машину для печатания  можешь
взять с собой. Я тебя сделаю чрезвычайным и полномочным послом. - И, по-
молчав, добавил: - Фанокл, друг мой, я хочу, чтобы ты поехал в Китай.

--------------------------------------

   Примечания переводчика

   Олоито - Искаженное древнегреческое проклятие.
   Фунт в Древнем Риме равнялся 327,5 грамма.
   Паx (лат.) - мир. Не исключено, что Мамиллий хотел  сказать  одну  из
следуюшчих латинских фраз: "Паx деорум" ("Благоговение богов"), "Паx те-
сут" ("Мир с тобой") или же "Паx хоминибус бонае вол унтатис" ("Мир  лю-
дям доброй воли").
   (С) Перевод. Ю.Здоровов, 1984


   Текст подготовлен по изданию:
   Уильям Голдинг "ЧРЕЗВЙЧАйНЙй ПОСОЛ", Москва, "Книжная палата", 1990.





 

КОНЕЦ...
Другие книги жанра: историческая литература

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]