Итак, на первом заседании стороны разыграли классический дебют,  выд-
винув крайние позиции с запросом. На следующей  встрече  они  продолжили
эту линию и еще больше ужесточили позиции. Обстановка на конгрессе  ста-
новилась напряженной - началась война нервов.
   Была, правда, попытка придать беседе деловой характер  -  условились,
"оставя лишние речи, говорить краткими словами о прямом деле, потому что
пришло время зимнее и друг друга труднить не надобно...". Но турки опять
завели долгий и нудный разговор "об основании  мира  с  приращениями"  и
конкретно об Азове и Керчи. Английский посол-посредник тоже говорил мно-
го и все больше в поддержку турецких притязаний, а голландец в  основном
помалкивал. Тогда Прокофий Богданович компромисс  предложил.  Если  этот
спорный вопрос нельзя уладить сейчас, давайте отложим его на будущее,  а
пока оставим все как есть и заключим перемирие. Но турки это предложение
отвергли, заявив, что им никак нельзя без приращений, и  стали  напирать
на передачу им приднепровских городов.
   Ну, тут Прокофий Богданович им и выдал: дескать, раз нельзя без  при-
ращения к фундаменту, то тогда извольте вставить и  уничтожить  крепости
Очаков, Бел- город, Килия, а всех тамошних татар вывести за Дунай. Иными
словами, передать Москве весь северный берег Черного моря.
   Это, пожалуй, было уже слишком. Турецкие послы пришли в  смятение  и,
"сердитуя, молчали, а после говорили посредникам: нам-де  с  ним  больше
нечего делать".
   После такого дебюта переговоры зашли в  тупик.  Линии  противостояний
обозначились четко. Первая: Азов Керчь. Вторая: приднепровские городки -
города Северного Черноморья. Третья: мир - перемирие. И наконец, русские
предложения о свободе торговли и мореходства,  а  также  покровительстве
христианам, которые турки просто отвергали, не выдвигая контрзапроса  со
своей стороны. Иными словами, тупик, и пока  без  каких-либо  проблесков
выхода из него.
   * * *
   Возникновение тупиков на дипломатических переговорах - явление  обыч-
ное. Трудно найти переговоры, где бы они не  возникали.  В  классической
дипломатии есть даже такой прием - вначале завысить ставки и даже поста-
вить переговоры на грань срыва, с тем чтобы посмотреть, прочно ли  стоит
противник на своих позициях, как он будет выпутываться  из  создавшегося
положения, а уж потом открывать торговлю. Особенно привержены этому при-
ему американцы, он стал характерным для их переговорной линии.
   Но драматизировать такие ситуации не нужно. Применительно к  ним  ис-
пользуется даже такое образное выражение; тьма сгущается  перед  рассве-
том. А опытные дипломаты говорят: "Терпение, теперь  надо  ждать  развя-
зок".
   Конечно, все не так просто, Ведь нередко заведомо неприемлемые  пред-
ложения выдвигаются для того, чтобы заклинить переговоры или  даже  сор-
вать их. Это может случиться не только в начале переговоров, но и по  их
ходу и часто в конце. Меняется политическая обстановка, меняются и  под-
ходы к переговорам, а применительно к ним подравниваются и позиции деле-
гаций. Такую картину можно увидеть во всех  деталях,  если  разбирать  с
пристрастием баталии старых, давно  минувших  дипломатических  сражений,
когда страсти улеглись и архивы открыты. Но попробуй-ка разберись на са-
мих переговорах, что на уме у твоего партнера, когда он неожиданно начи-
нает завышать ставки и, приятно улыбаясь, ужесточает позиции.
   : :
   Не то что ломал - разламывал свою седеющую голову  Прокофий  Богдано-
вич, размышляя над этими загадками, С одной стороны, разговаривая с Пос-
никовым, Маврокордато вроде бы не исключал возможности подвижек в терри-
ториальных вопросах. А что если лукавит хитрый грек'? Ведь на  конгрессе
турки заняли жесткую, бескомпромиссную позицию и даже перемирие  отверг-
ли. Что стоит за всем этим? Ох, нельзя просчитаться Прокофию Богдановичу
слишком уж большой ценой может обойтись Москве его ошибка.
   Поэтому сразу после "съездов" с турками бросился Возницын к союзникам
за поддержкой. Все ж как-никак христиане. Даже "челом бил", обещая  пос-
редникам по шубе собольей. Но успеха не имел.
   Докладывая царю о прошедших дебатах, Возницын бьет тревогу по  поводу
обстановки в Карловицах. Неуступчивость турок на фоне явного желания со-
юзников оставить Россию воевать в одиночку с Турцией  рисуется  ему  как
заговор против Москвы. "Трудности здесь большие, - пишет он. - Бог веда-
ет, за тем за всем состоца ли мир, а на краткое перемирие отнюдь  позво-
лить не хотят". И как вывод он советует не ослаблять военных приготовле-
ний на случай вероятного продолжения войны с Турцией.
   Может быть, и вправду видел эту опасность Прокофий Богданович, а  мо-
жет быть, обезопасить себя хотел на всякий случай и краски сгущал, чтобы
не попасть впросак всегда, мол, лучше в таком деле перестраховаться, чем
недоглядеть беду, а потом в простаках ходить... Как бы там ни  было,  но
беспокойство и неуверенность грызли душу Возницына. Поэтому, отписав обо
всем в Москву, он решает сделать ход конем - тайно посылает  в  турецкий
стан Посникова прямо к Маврокордато: пусть скажет по старой дружбе,  же-
лают ли турки мир с Россией и на чем?
   Маврокордато, поклявшись, отвечал, что султан желает мира  с  Россией
больше, чем с кем-либо другим. Но карты все же приоткрыл: от Азова турки
отступятся, но от приднепровских городков никогда. В тот  же  день,  как
стемнело, Маврокордато сам подослал к Возницыну своего священника, кото-
рый подтвердил: турки с потерей Азова смирятся. Маврокордато, мол, в ве-
ликом сетовании и печали и непрестанно плачет, атак как если мира не бу-
дет, то турки начнут гонения на православную церковь и  христиан,  пола-
гая, что они с русскими заодно.
   Ага, значит, сдали нервы ушлого грека, если он снял требование  пере-
дачи туркам Азова. Ну, а насчет слез это дипломатическая лирика.  Однако
не один Возницын, он тоже голову ломает, беспокоясь, что стоит за  жест-
кой позицией русских.
   * * *
   В дипломатии - как на войне: достаточно порой про- держаться на  пол-
часа больше противника и победа обеспе- чена. Упорство, а  то  и  просто
упрямство оказываются сильнее ума, знания, красноречия. Но... как  и  на
войне, достагочно просидеть лишних полчаса в окопе старых позиций, упус-
тив время для перехода в наступление, - и сражение проиграно.
   Правильно рассчитал Прокофий Богданович: ситуация такова, что времени
терять нельзя, надо быстро закреплять  сделанные  подвижки.  Поэтому  он
просит союзников срочно созвать съезд с турками. Видимо, и турки просили
о том же, потому что уже на следующий день, 22 ноября, конгресс был соз-
ван.
   Турки официально заявили о своем согласии уступить  занятый  русскими
войсками Азов. В ответ Возницын снял требование о передаче русским  Кер-
чи. Турки, очевидно, ожидали большего - приднепровских городков,  потому
и заявление Прокофия Богдановича встретили кисло: уступает-де то, чего в
руках у него нет.
   Но дело было сделано. Стороны сдвинулись с крайних позиций и  сделали
шаг навстречу друг другу. Положение стало, как в дипломатической азбуке:
А1 - В1.

   ГЛАВА 10. ДЫБА, КНУТ И ОГОНЬ

   Все бы хорошо на Дунае, только вести из Москвы  шли  недобрые:  казни
начались.
   Как ни весел был Петр, одна мысль никогда не покидала его. Она путала
его дела и омрачала пиры. С ней он засыпал, с ней и  просыпался:  откуда
тянутся нити стрелецкого бунта, который так лихо подавил боярин Шеин  на
речке Истре у стен Новоиерусалимского монастыря?
   Прав, тысячу раз был прав Патрик Гордон, когда уговаривал боярина по-
терпеть с расправой над бунташьей верхушкой, подождать  Петра  -  он  до
корней докопаться захочет.
   Так и случилось. Не поверил царь, что стрельцы сами по себе  действо-
вали, в одиночку. Откуда тогда такая ненависть если не к  самому  Петру,
то к его окружению, к новым порядкам, которые он еще только-только соби-
рался вводить? Не слишком ли они много знали для простых  солдат?  Тогда
кто подстрекал их? Под чью дудку они плясали?
   Поэтому сразу же по приезде в Москву, уже на  четвертый  день,  велел
собрать в Преображенское всех оставшихся в живых бунтарей - он сам будет
вести расследование.
   Ох, эти расследования! Тогда они означали  только  одно:  допрос  под
пыткой, а значит, дыба, кнут и огонь - святая троица русского  застенка.
Мастер этого дела князь Ромодановский расстарался: в  Преображенском  14
пыточных камер соорудил, ну прямо конвейер, который безостановочно,  по-
рой день и ночь, работал шесть дней в неделю. А на седьмой день, в воск-
ресенье, как и было положено Господом, отдыхали. Даже статистика  сохра-
нилась: 1021 человек прошел через него.
   Все было продумано до мелочей. Даже день, когда  начался  розыск,  17
сентября, был выбран не без умыс- ла  -  на  него  приходилось  тезоиме-
нитство ненавистной Софьи.
   Но признания, вырванные под пыткой, в полубреду, у истекающих  кровью
людей, поначалу мало что добавили к тому, что уже знал Петр  от  боярина
Шеина. Как ни бились палачи, а  все  выходило,  что  стрельцы  вроде  бы
действовали сами по себе. На все вопросы упорно отве- чали,  что  шли  в
Москву не для возмущения или бунта, а чтобы повидаться с семьями, от го-
лоду и беды, потому что наги и босы и хотели бить челом о жалованье, ко-
торое давно уже не получали. И только в нескольких случаях глухо прозву-
чали настораживающие нотки хотели-де всеми четырьмя  полками  стать  под
Девичьим монастырем, чтобы просить царевну Софью взять прав- ление госу-
дарством.
   И только на третий день в пыточной камере Б. А.  Голицына  раскололся
"с третьего огня" бедолага Васька Алексеев. Да, было "к  ним  письмо  из
Москвы от царевны", и принес то письмо стрелец Васька Тума. Читалось оно
всем четырем полкам, а в нем сказывалось, чтобы им, стрельцам, идти  под
Девичий монастырь, царя на Москву не пускать, а управлять ей - Софье.
   Тут бы и взять Ваську да размотать как следует - как к  нему  Софьино
письмо попало. Да нет его: поспешил боярин Шеин, не дознавшись главного,
отрубить Ваське голову на берегу тихой Истры. А  может,  специально  так
сделал, чтоб концы в воду?
   Поэтому принялисъ за других. Знали, не знали всех пытали, каждое сло-
во с кровью выдавливали, огнем выжигали. Из этих слов, как  из  мозаики,
такая картина складывалась. Стрелец Васька Тума, будучи, наверное, всему
делу подстрекатель, установил контакт с Софьей еще весной на Пасху, ког-
да группа беглых стрельцов по Москве шастала. Этот Васька  приискал  ка-
кую-то нищенку и велел ей пойти в Девичий к  Софье,  чтобы  уведомить  о
приходе беглых стрельцов на Москву. Нищенка будто бы выполнила это пору-
чение и передала Софьины слова: мало, мол, вас, стрельцов, - вот  будете
всеми четырьмя полками, тогда другое дело. Во второй раз вынесла нищенка
письмо от Софьи, которое и привез Тума.
   Еще жарче запылал огонь, затрещали кости, и выяснилось, что та нищен-
ка живет тут, неподалеку, у Васькиной сестры в Бережках, и зовут ее Сте-
пановной. Не теряя минуты, послали людей, и действительно сыскалась ста-
рая нищенка. Тотчас подняли старуху на дыбу, дали кнута, но она ни в чем
не призналась. Несмотря на возраст, подняли ее на дыбу во второй раз,  и
опять молчала Степановна, а потом вскорости взяла да и померла. С ней  и
ниточка к Софье порвалась.
   А что письмо, так оно вроде бы точно было. Его многие видели,  а  еще
больше слышали, когда зачитывалось оно перед войском. Куда  делось?  Ар-
тюшка Маслов признался, что, когда потерпели стрельцы поражение под  Но-
вым Иерусалимом, он самолично "то письмо изодрал и  втоптал  в  нивоз  у
крайнего двора с приезда и огорода крестьянского". Иди ищи теперь  ветра
в поле.
   Тогда Петр оставил на время стрельцов и  занялся  женским  персоналом
своих сестер Милославских.
   Сколько же пустой бабской ерунды выплыло на свет под  истошные  крики
пытаемых девок. Сколько напраслины и оговоров возвели они друг на друга,
да и на первых встречных. Но ничего нового следствие от них не получило.
Разве что об обмене грамотками, который шел между теремами  и  Девичьим.
Их прятали в кушанья, которые сестры по тогдашнему обычаю посылали  друг
другу на святые праздники. Но в них вроде бы ничего серьезного не было.
   Тогда - это было 27 сентября - Петр сам поехал в  Девичий  монастырь,
чтобы допросить Софью.
   Они не виделись 9 лет, и, надо полагатъ, их встреча была не из прият-
ных. Проныра и сплетник Корб, питавшийся слухами со всей Москвы, записал
в дневнике, что при встрече из глаз у обоих потекли слезы...  Врал,  на-
верное, - оба были не из слезливых, да и с детства ненавидели друг  дру-
га.
   Конечно, о пытках не могло быть и речи - ведь это была сестра. Но  по
одной из версий Петр вроде бы жестко намекнул: ждет,  мол,  тебя  судьба
шотландской королевы Марии, иными словами, смерть.
   Но Софья была твердый орешек. Она категорически отрицала, что  писала
письмо стрельцам, а Васьки Тумы и знать не знала. На вопрос  же  о  том,
что стрельцы приглашали ее в правительницы, отвечала даже  с  насмешкой,
что, дескать, правила Россией семь лет, и  стрельцы,  видно,  добром  ее
вспоминают.
   Так ничего и не добился Петр от сестры. И лишь через две недели  доз-
нались, что была передача писем от стрельцов в терем к царевне Марфе.  А
к стрельцам два письма - одно из Девичьего, а другое - из терема. И  оба
раза передавала письма стрельчиха Анютка Никитина. Она сразу же  повини-
лась: приходила, мол, к Девичьему помолиться. А к ней старушка из монас-
тыря и просит, чтоб снесла письмецо Ваське Туме, да с наказом, чтобы шли
все полки к Москве для того, что государя за морем в  животе  не  стало.
Зто письмо с наказом и передала она Ваське Туме у него на дворе, на  Ар-
бате, у церкви Николы Явленного.
   Казалось бы, вот она нужная ниточка к Софье. Но сколько ее ни тянули,
сколько ни пытали Анютку и других женщин по ее указке, ниточка та  обры-
валась. Так и неясно, передавала Анюта письмо или со страху на себя  на-
говорила.
   Петр сохранил сестре жизнь, но принял все меры, чтобы никогда  больше
она не могла вмешаться в политику. Софья была пострижена в монахини  под
именем Сусанны и до конца дней заточена в Новодевичий  монастырь.  Сотня
солдат постоянно несла караул, пресекая все ее связи  с  внешним  миром.
Так прожила она шесть лет и умерла в 1704 году в возрасте 47 лет.
   * * *
   30 сентября начались казни. Тут же в Преображенском на зеленом  лужку
за казармами отрубили головы четырем стрельцам. Остальных  приговоренных
(196 человек) повезли в Москву.
   На площади у ворот при въезде в столицу виселицы уже стояли. Надо по-
лагать, это были Покровские ворота - другой дороги из Преображенского  в
Москву не было.
   С раннего утра валил сюда народ, и площадь словно  набухала,  готовая
лопнуть и смять частокол из солдат,  окружавших  эшафот.  Когда  повезли
осужденных, площадь смолкла. Они сидели по двое в  небольших  московских
телегах, спиной к спине, держа в руках  зажженные  восковые  свечи,  как
последнее напутствие леред смертью. За возками с воем и плачем бежали их
жены п матери, дети. Пропустив возки, ряды солдат сомкнулись,  отгородив
их и зловещий холм с виселицами от остального мира, и тогда  общий  стон
пронесся по толпе. И снова тишина.
   Тут появился Петр - на коне, в зеленом польском кафтане,  подаренном,
как шептались, Августом. За ним свита из многих знатных  людей:  Лефорт,
Автоном Головин... Из карет наблюдали за происходящим послы -  австрийс-
кий, польский и датский.
   "Воры и изменники, и клятвопреступники, и бунтовщики..." - зычным го-
лосом начал выкрикивать дьяк первые, но уже все предрешавшие слова  при-
говора. И тогда народ снова заволновался, а Петр стал кричать  в  толпу,
чтобы слушали внимательно. Со значением кричал.
   "...А в распросе и с пыток все сказали, что было приттить к Москве  и
на Москве, учиия бунт, бояр побить и Немецкую слободу разорить и  немцев
побить, и чернь возмутить - всеми четырьмя полками ведали и умышляли.  И
за то ваше воровство великий госудирь царь и великий князь Петр Алексее-
вич всея Великие и  Милые  и  Белые  России  самодержец  указал  казнить
смертью", - надрывался дьяк, как камни, швыряя в толпу увесистые слова.
   А потом повезли стрельцов "казнь править" у всех  городских  ворот  -
Коломенских, Серпуховских и Калужских в Замоскворечье. А по  сю  сторону
реки - у Смоленских, Никитских, Тверских, Петровских,  Сретенских,  Мяс-
ницких, Покровских, Семеновских и Таганных. Не  забыли  и  съезжие  избы
бунтовавших полков, и там виселицы поставили...
   Толпа у Покровских ворот не редела. Медленно, один за  одним  взбира-
лись осужденные на эшафот. Им мешали цепи и колоды, но каждый непременно
хотел взойти сам, без посторонней помощи, как будто  от  этого  зависела
его судьба. А взобравшись, вздыхали облегченно и по обычаю широко  крес-
тились на все четыре стороны. Им накидывали на шеи петли, и  они  рядами
повисали  в  воздухе,  дрыгая  голыми  пятками.  В  большинстве  случаев
стрельцы принимали смерть с великим спокойствием без  тени  печали,  как
неизбежное.
   В этот вечер на пиру у Лефорта Петр казался довольным и  приветливым,
что с ним не часто бывало. По словам австрийского посла Гвариента, "ока-
зывал себн вполне удовлетворенным и ко всем присутствующим весьма милос-
тивым".
   Это было начало. В последующем казни стали совершаться на заставах  и
площадях по всей Москве и даже на Красной площади. Особо лютовали у  Но-
водевичьего монастыря. Стрельцам рубили головы, их вешали уже не  только
на виселицах, но и на бревнах, вбитых между зубцами стен Белого и Земля-
ного городов. А наиболее злостных колесовали. Это было новшеством,  при-
везенным из-за границы.
   Двум попам, устроившим молебен о даровании победы стрельцам, устроили
особую казнь неподалеку от храма Василия Блаженного на Красной  площади:
Бориску Леонтьева повесили, а Ефимке Самсонову отсекли  голову,  а  тело
положили на колесо.
   И вот еще что. Для устрашения тела повешенных оставались висеть, рас-
качиваясь на пронизывающем ветру. Трупы  обезглавленных  и  колесованных
стрельцов валялись прямо на Красной площади. А перед Девичьим монастырем
стояла виселица, и трое мертвецов протягивали костлявыми руками стрелец-
кие челобитные прямо в окна кельи монахини Сусанны.
   Было казнено 799 человек. 200 по малолетству Петр помиловал. Им  пос-
тавили клейма на правую щеку и отправили в бессрочную ссылку  в  Сибирь.
Вдовы и дети казненных также были изгнаны из Москвы, и людям было  стро-
го-настрого запрещено оказывать им какую-либо помощь. Только  в  дальних
от Москвы поместьях разрешили брать их в услужение.
   * * *
   Жестокий царь, жестокий век, в котором и не такое случалось. И все же
расправа со стрельцами глубоко запала в память народа.  Не  потому,  что
она стала мрачным прологом к славным Петровым преобразованиям.  А  своей
жестокостью - свирепой и бессмысленной.
   Это видели и понимали многие современники. Не все, конечно. Спор этот
и по сей день продолжается.
   Разумеется, бунт стрельцов, их поход  на  Москву  заслуживали  самого
жестокого наказания с точки зрения правовых и этических норм того време-
ни да и куда более близких нам лет. Шутка ли сказатъ - мятеж, на  власть
предержащую руку подняли! Да за это...
   Но пытки-то зачем? Ведь стрельцов мучили не для того, чтобы  получить
доказательство их виновности. Она и так была видна. Самим фактом участия
в бунте они подписали себе приговор. Вот, например, свидетельство акаде-
мика М. М. Богословского - одного из лучших знатоков петровской истории:
"Виновность или невиновность каждого отдельного стрельца их  (следовате-
лей застенка. - О.Г.) не интересовала: они все были  виновны  уже  самим
фактом принадлежности их к мятежным полкам, как и  тем,  что  в  составе
этих полков  двигались  в  Москвуи  оказали  вооруженноесопротивлениепри
Воскресенском монастыре".
   Тогда зачем пытки? Уже в те далекие времена было дано официальное по-
яснение, которое как-то легко затем повторялось и затвердевало  в  умах:
ради высших государственных интересов радел в  застенках  великий  госу-
дарь, чтобы не только явных, но и скрытых врагов определить. Ему-де надо
было знать, кто стоит за темной стрелецкой массой, куда тянутся  ниточки
заговора. Верно. Но рассказать об этом могла только узкая группа  людей,
возглавлявших заговор. Их же почти целиком ликвидировал Шеин в  лесу  на
берегу тихой Истры. Те, кто остался в живых, быстро раскололисъ в пыточ-
ных камерах Преображенском. А сотни обреченных на пытку людей и знать не
знали, ведать не могли про эти ниточки, интересовавшие царя.
   Значит, стращал Россию Петр, предупреждал, что ждет любого, кто будет
противиться его воле. Да еще, наверное, мстил стрельцам за  свои  страхи
детских лет. Такая вот тяжкая и не последняя страница нашей истории.
   Остается только повторить, что на дворе стоял XYII век и  происходив-
шее в России не было исключением. Пытки и казни широко применяли тогда в
Европе. Это бьио делом обыденным, повседневным. Один  датский  путешест-
венник заметил, что если в одном конце города кому-то рубят голову, то в
другом об этом и не знают. Но особенно жестокими были наказания за прес-
тупления против личности и величия королевских персон.
   Во Франции в 1613 году убийцу короля Генриха IV привязали за  руки  и
за ноги к четырем лошадям и разорвали  на  куски  на  площади  Отель  де
Вилль, запруженной парижанами, которые пришли на казнь как на пикник - с
детьми  и  завтраками  в  корзиночках.  За  оскорбление  "короля-солнца"
60-летнему французу вырвали язык, после чего сослали на галеры.  Обычным
же преступникам во Франции отрубали головы, их сжигали на кострах и  ко-
лесовали.
   Дороги Италии были сплошь уставлены виселицами. И это зрелище  сильно
убавляло желание путешествовать по стране. В Англии убивали более  изощ-
ренно. Преступнику клали на грудь доску, а на нее накладывали гири, пока
он не задыхался. Ведьм в Англии сжигали на протяжении всего царствования
Петра. А за шесть лет до стрелецкой казни 20 молодых женщин и две собаки
были повешены в штате Массачусетс, США, по обвинению в  колдовстве  (Са-
лемские колдуньи).
   Так что Россия в передовиках не ходила. И если что и удивляло  иност-
ранцев по части казни, так это стойкжть, с которой русские обычно  пере-
носили пытку. Ни огнем, ни кнутом у них нельзя было вырвать имен товари-
щей, а на плаху шли спокойно, без слез или стенаний. Об этом много тогда
говорили. Шептались, передавая на ушко подробности, кто чего сам  видел,
а кто чего слышал. Говорили, что 300 человек вытерпели все муки и,  нев-
зирая на обличения сообщников, умерли, ни в чем не признавшись.
   Одного такого бедолагу подняли на дыбу, дали 30 ударов кнутом, а он и
не вскрикнул ни разу, ни слезинки не проронил - только молчал, как будто
и не его били. Решили, не повредился ли малый умом. Сняли с дыбы, развя-
зали и спросили сначала, знает ли он тех, кто перед ним находится.  Зна-
ет, отвечал, и всех по именам перечислил. Но когда стали спрашиватъ  его
о бунте, о сообщниках, он снова сделался как бы нем и не сказал ни  сло-
ва. Его стали жечь, но он все равно молчал. В исступлении палачи  палкой
разломали ему челюсть - признайся, лютый зверь, а он все равно молчал. И
так до самой смерти.
   Видимо, из этой породы был и тот стрелец, который уже на плахе самому
царю дерзостные слова бросил: "Ступай отсель прочь - мое здесь место".
   Да что иностранцы - Петра поражала эта удивительная  способность  его
подданных молчать под пыткой. Рассказывали, что после того, как один  из
наиболее упрямых стрельцов был четыре раза подряд обработан кнутом и ог-
нем, к нему подошел Петр и спросил, как он может переносить такую  боль.
Стрелец, видимо, воспользовавшись  возможностью  передохнуть,  рассказал
царю, что они с товарищами спор учинили, кто больше пытки выдержит. Кнут
- это что, говорил стрелец, самая сильная боль - это когда уголь  в  ухо
кладут или когда голову обреют и с высоты на темя холодная вода  по  ка-
пельке падает.
   Далее в рассказе шло совсем уж несусветное. Петр будто  бы,  тронутый
такой стойкостью, обнял стрельца, поцеловал его и сказал: "Для меня  нет
секрета - ты знаешь о заговоре против меня. Но ты уже наказан  предоста-
точно. Из любви ко мне признайся в собственных делах, и, клянусь  Богом,
который сделал меня царем, я не только полностью прощу тебя, но и сделаю
тебя полковником".
   Эта пылкая речь Петра будто бы так растрогала  заключенного,  что  он
сказал: "Для меня это худшая пытка. Никаким другим путем меня не  заста-
вили бы говорить". И признался царю во всем. А царь сделал его полковни-
ком. Вот какие невероятные истории рассказывали.

   ГЛАВА 11. ПРИДНЕПРОВСКИЕ ГОРОДКИ

   Случилось то, что обычно происходит на переговорах. После первых под-
вижек и русские и турки, как бы испугавшисъ, что  хватили  лишку,  снова
уперлись в свои позиции. Камнем преткновения стали теперь приднепровские
городки.
   Тьфу ты, прости, господи, сокрушался Прокофий Богданович, было бы  на
чем. Их и городами-то назвать стыдно. Так, крепостишки малые:  Казы-Кер-
мень, Тавань, Шингерей и Аслам. В ходе последней азовской кампании  зах-
ватил их без особого труда фельдмаршал Б. П. Шереметев.  Да  и  операция
была вспомогательной, отвлекающей турецкие силы от направления  главного
удара русских - на Азов.
   Прокофий Богданович иногда позволял себе в донесениях иронически  на-
зывать их "борисфенскими крепостями". От Геродота, значит,  линию  выво-
дил. Потому как древние греки называли Днепр Борисфеном.
   Но ирония иронией, а хорошо понимал Возницын, что не из-за пустых ам-
биций или чванного престижа идет спор. Расположенные в низовьях  Днепра,
эти крепости как бы отсекали Крым от необъятного массива турецких владе-
ний. Тот, кто владеет ими, держит в руках переправы через Днепр  на  ос-
новных, уже проторенных путях, Конечно, стратегическое  значение  их  не
стоит преувеличивать: степь большая, и через Днепр не в одном месте  пе-
реправиться можно. А значит, и угроза татарских нашествий все равно сох-
ранится. Дело в другом: если здесь, по Днепру, пройдет новая  граница  с
Турцией, то и весь левый его берег отойдет к России. А там - дай  только
время - обрастет она крепостями и встанут они заслоном от извечных набе-
гов из беспокойной степи. Так что стоили эти городки того, чтобы  скрес-
тить за них копья.
   Поэтому перво-наперво решил Возницын к австрийцам  за  помощью  обра-
титься. Все ж таки союзники, как-никак. Посетив цесарских послов - графа
Эттингена и товарища его генерала графа Шлыка, Прокофий  Богданович  для
порядка попенял им, что поддаются туркам, а не отстаивают интересы хрис-
тианского мира. Потом с церемонной вежливостью попросил их заявить  тур-
кам, что если они не оставят вопрос о днепровских городках,  то  цесарцы
мириться с ними не будут. Но вот незадача, австрийцы, "сердитуя, говори-
ли, чтобы он им таких слов не говорил Естли да не  хочет  мириться,  кто
его насилу заставляет?"
   Несолоно хлебавши уехал он и от посредников.  Те  долго  выспрашивали
его, что за крепости Азов и приднепровские  городки.  Возницын  подробно
объяснил им, что Азов "город великой и укреплен  многими  крепостьями  и
людьми". А о приднепровских городках сказал, что они преграда от татарс-
ких набегов на Московское, цесарское и Польское государства, "предстение
всем християнским государям".
   Заодно и мысль такую подкинул: поскольку трудности большие с заключе-
нием полного мира, не лучше ли пойти на малое перемирие, а  мир  от  нас
никуда не уйдет. Но посредники и тут, как лисы, хвостом завиляли - мы-де
послы неполномочные, а миру посредники. Если же кто не хочет,  "мы  тому
не винны".
   В общем, разговоры эти подтвердили то, что уже давно видел и чувство-
вал Прокофий Богданович. Союзники спешат заключить мир с  турками,  нис-
колько не считаясь с интересами России. Больше того, они хотели бы, что-
бы русские одни увязли в войне с Турцией. Без обиняков австрийыь  давали
понять, что переговоры с турками у них  заьсршаются.  Если  Возницын  не
присоединится к ним, то они одни мир учинят. То же  и  верные  союзнички
пол,ки передали: текст договора у них уже подготовлен и  подписание  его
ожидается со дня на день.
   Может быть, разыгрывают его союзники? Поднадавить хотят, чтобы и  он,
Возницын, побежал договариваться с турками? Но нет, по всем линиям  схо-
дится - не дипломатическая игра это. Вот и Маврокордато "по дружбе"  со-
общил, что цесарский и  польский  договоры  готовы  к  подписанию.  Ждут
только венецианцев. Граф Марсилий уже как две недели назад отбыл с текс-
том договора в Вену для одобрения. Вот-вот вернется назад.
   Но у Возницына с венецианским послом Рудзини  наиприятнейшие  отноше-
ния. Как тут не прояснить картину? И вскоре между двумя  друзьями-дипло-
матами состоялся такой прелюбопытнейший разговор.
   Возницын (как бы невзначай): Маврокордато  сказывал,  будто  союзники
одни, без русских, готовы заключить договоры с турками. Так ли это?
   Рудзини ("скрозь зубов"): Может быть, турки это от других слышали, но
я своего намерения никому не открывал.
   Возницын ("без церемоний"): Истину сказывайте, если турки  удовлетво-
рят ваши, венецианские, притязания, а наши, русские, -  нет,  помиритесь
ли вы с ними, оставя нас?
   Рудзини ("приложив перст к устам, помолчав"): Приятственный случай  и
дружба великая его царского величества с Венецианской республикой понуж-
дают меня правду сказать: если другие к миру  приступят,  "нам  остаться
нельзя и одним прибыть в войне невозможно".
   Возницын: Не одним - с нами, с Россией.
   Но Рудзини "молчал и против того ничего не молвил".  На  прощание  же
посоветовал: остерегайтесь цесарцев и поляков - "близко конца их дело" с
турками.
   Вот такие невеселые дела складывались на  берегах  Дуная.  "Цесарские
послы молчат, - докладывал в Москву Прокофий Богданович, - только слышу,
что уже свои договоры на турское письмо толмачат". Потом жаловался:
   "Пришло время самое зимнее - и стужа и нужа большая... Стоим в степи,
в людских и в конских кормах и в дровах скудость безмерная и  купить  не
добывают; что и было и то... отравлено. Турки, будучие при турецких пос-
лах, иные разбежались, а янычар всех до одного отпустили, а  иные  бесп-
рестанно просятся. И говорят простолюдины турки послам своим и  во  всем
народе, на съезжем месте, что я сам мириться не хочу и другим не велю. И
просятся у послов своих, чтобы они их всех отпустили ко мне, а они будут
мне бить челом со слезами, чтоб я помирился и немцам не запреи~ал и  тем
бы их Отселе свободных учинил Я мыслю, чтоб вместо челобитья, пришед, не
убили; караулу нет; живу ни поле только человеках в десяти, а иных  всех
за стужею отпустил в Петр-Варадын".
   * * *
   Что же стал делать в такой нелегкой ситуации Прокофий Богданович?
   Наказ Петра был жестким: мира не заключать, ничего из завоеванного не
отдавать. Повязанный такими директивами, Возницын, естественно,  занимал
на переговорах непреклонную позицию, хотя и видел, что их провал  грозит
России крупными внешнеполитическими осложнениями.
   И, откровенно говоря, придерживайся он такой жесткой позиции дальше -
слова бы ему никто не сказал, хотя бы и переговоры лопнули.  Потому  как
все по директиве при чем тут переговорщик. Но не таков человек  оказался
Прокофий Богданович, чтобы сидеть сложа руки, видя, какой ущерб  нанесет
России провал переговоров. Нет, он не иарушил директив -  и  помыслу  об
этом не было. Нр он настойчиво ищет развязки. Из его записей видно,. как
лихорадочно работает его мысль, как один за другим перебирает он вариан-
ты и находит наконец выход из, казалось бы, безвыходного положения.  Все
вроде прижали уже к стенке Прокофия Богдановича - ан нет, вывернулся!
   Прежде всего ему приходит в голову решение: потянуть время,  отложить
под каким-либо благовидным предлогом окончание общих  переговоров,  хотя
бы на два-три месяца. Знал Возницын, что такого подарка ему союзники  не
сделают. Но не попытать счастья тоже не мог. Просто не имел права.  Поэ-
тому и предложил отсрочить переговоры на  10  недель,  поскольку-де  ему
нужно получить указания из Москвы. И не дожидаясь отказа,  начал  измыш-
лять новую, совершенно необычайную и хитроумную комбинацию.
   Нынешние французские дипломаты, саркастически улыбаясь, назвали бы ее
"конструктивной двусмысленностью". Это когда изобретается настолько  ши-
рокая формула, которая позволяет каждой стороне утверждать -  и  не  без
основания, - что учтена именно ее позиция. На этой зыбкой почве строится
соглашение. Разногласия не разрешены, они остаются. Их лишь слегка  зак-
расили и подштукатурили. Но проявятся они потом, когда соглашение войдет
в силу и обе стороны начнут обвинять друг друга в  нарушении  договорен-
ности. А наругавшись вдосталь, либо порвут соглашение, либо снова  сядут
за стол, чтобы решить и это разногласие.
   Что это дает, можете спросить вы, ведь спорные вопросы как были,  так
и остались; к ним все равно придется возвращаться. Верно. Но  решать  их
будут уже в качественно иной обстановке. В данном случае  -  в  условиях
мира. А, как говорят, худой мир все же лучше войны.
   Вот на такой основе и построил Прокофий Богданович свой новый трактат
с турками.
   Прежде всего, это был уже не вечный мир, а перемирие - пока без  ука-
зания срока. Но вся хитрость заключалась в другом. Вместо статьи о  при-
соединении Керчи (Возницын, как помните, разменял Азов на Керчь, Россией
еще не завоеванную) появилась статья о том, что перемирие заключается на
основе "кто чем владеет". Это была теперь статья I нового  трактата,  и,
казалось бы, вопрос о приднепровских городках  четко  решался  в  пользу
России. Однако появилась статья III о  границах.  Но  границ  на  основе
принципа "кто чем владеет" она вовсе не устанавливала, а откладывала  на
последующие переговоры между русскими и турецкими послами*.
   Тут-то и крылись двусмысленная незавершенность и даже некоторое  отс-
тупление, которые давали возможность и туркам претендовать  на  приднеп-
ровские городки. Во всяком случае, для Москвы явно закладывалось двойное
решение. Так можно до окончания века приднепровские  города  отстаивать,
опираясь на принцип "кто чем владеет". А если потребуется - уступить их,
но не поступаясь престижем, а изобразив это просто как  исправление  или
установление новых границ.
   О своих планах Прокофий Богданович тотчас написал в Москву -  и...  в
бой. Времени у него оставалось в обрез.
   Цесарцы и венецианцы сразу же углядели разницу  между  статьями  I  и
III, как только Возницын послал им "образцовое письмо статьями"  (по-ны-
нешнему - примерный текст соглашения).
   Но не промолчали, а одобрили, заявив, что статьи те "зело добры  и  к
миру пристойны". Понял Прокофий Богданович, что в точку попал, но теперь
ему этого мало. Чтобы потянуть время, он требует от них письменного  от-
вета.
   30 ноября 1698 г. союзники пригласили великого посла на свидание. Вот
как описывает Возницын эту встречу:
   "И как я к ним вошел и на стольке лежала у них карта Черноморская,  и
спрашивали меня по ней о всех местах... Они мне говорили и твердили  все
о поднепровских городах, что путь прегражден турком и татаром. Я  им  на
то отвещал: несть преграждения, что и сего лета турской Паша  в  20  000
переправился из Очакова до Крыму..."
   И в таком духе часа два с лишним. А потом так ласково говорят  Возни-
цыну, что, мол, "турские послы тотчас будут". Взъерепенился тут Прокофий
Богданович: желаю, дескать, прежде знать ответ от турок на свой  проект,
а, не получив его, разговаривать с турками не о чем. Но Маврокордато уже
в сенях стоял. Ничего не поделаешь подловили-таки  Возницына  союзнички.
Встречаться надо, не бежать же.
   Дальше дело развивалось так. Маврокордато "тотчас вшед, поздравя, сел
на своем месте". "Тогда, - записал Возницын, - я  с  ним  стерся  разным
согласительством, иные трудности оставя, все о поднепровских городах". И
вот что интересно: с ходу проглотили турки идею,  высказанную  Прокофием
Богдановичем в "образцовом письме", о том, чтобы отложить вопрос о прид-
непровских городах до будущих переговоров. Теперь сам Маврокордато пред-
ложил ту трудность "отложить до посольства, которое имело быть к салтану
для подтверждения грамот".
   Но тут же сориентировался Возницын, быстренько  отступил  назад,  как
будто не его эта идея, и важно так поучает: "Лутче нам все разрешить ны-
не, нежели что злое оставлять впредь". Что  же  касается  приднепровских
городков, то "царское величество, государь мой, об  отдаче  тех  городов
как нынче не намерен, так и впредь не мыслит". И замолчал.
   Ни турки, ни посредники такого оборота не ожидали. "Посредники глубо-
ко молчали, - записал Возницын, - также и Маврокордлто,  оцепенев  сидел
яко изумленный. Потом вопросил меня: что будет  далей?  Я  ему  отвечал:
естли не помиримся - война".
   Это уже была игра ва-банк. Угроза войны -  дело  нешуточное.  И  хотя
Прокофий Богданович явно пустился во все тяжкие и, попросту говоря, брал
турок на пушку, да Маврокордато этого не знал...
   Тут нужно бы заметить, что блеф в политике и дипломатии - дело  обыч-
ное, хотя и рискованное. Нередко шишки достаются как раз тому, кто пыта-
ется припугнуть. Однако, с другой стороны, если блефовать с умом, не за-
рываться, правильно видеть возможности и интересы противной стороны,  то
и блеф может подыграть. Однако всю политику на нем строить нельзя. Как и
любой обман, он рано или поздно выйдет наружу. А блефовать  с  войной  -
дело вдвойне опасное. А ну как туркам только того и надо - срывают пере-
говоры, двигают войска, да еще Россию обвиняют - и не без  оснований,  -
что это она войне зачинщик?
   Но, видно, хорошо все промерил  Прокофий  Богданович.  Крепко  уверен
был, что к войне Турция не готова, а значит,  турецкие  дипломаты  будут
стремиться ее избежать.
   Так и получилось. Смирив гордыню, посол Турецкой империи скромно  от-
вечал: "Не надобно того, надобно мыслить способу или такой точки,  кото-
рая были б знаком к миру".
   Возницын тут как тут, готов подыграть: и "я того желаю и ничего у них
(турок) не прошу, а мирюся на том, кто чем владеет".
   Ободренный Маврокордато делает другой ход, тоже почерпнутый  из  "об-
разцового письма" Возницына. Он предлагает заключить не  вечный  мир,  а
малое перемирие, или "армистициум".
   Но Прокофий Богданович и здесь непреклонен, хотя раньше сам предлагал
такое перемирие. Это дело для нас убыточное, прибедняется он, мы  заклю-
чим "мирок", а другие воспользуются этим и заключат "целый мир". "А  как
я такого миру не сделаю, то и другие не помирятся".
   Однако тут уважаемый Прокофий Богданович явно хватил  лишку.  С  ходу
уловил это Маврокордато и, рассмеявшись, отпарировал, что не как  посол,
а токмо как древний друг, искренний брат и приятель с христианскою душой
объявляет, чтобы он, Вазницын, не "блазнился" в своих союзниках и надеж-
ды на них не питал - бросят они его на произвол судьбы. Они уже  и  дела
свои все закончили и в считанные дни могут подписать договоры.
   Ничего не скажешь, уел хитрый  грек.  Пришлась  Прокофию  Богдановичу
снова устрашать, тем более что первый раз вроде чисто прошло.  Прошу  не
гневаться на меня, галантно заявил он Маврокордато, но  если  за  такими
трудностями мир не состоится, а союзники нас покинут, то государь не ис-
пытает никакого страха и может вести войну один. Потому "я не токмо  го-
рода уступить и единого камня свалить не могу".
   Потом долго молчали.
   Маврокордато: Что еще далее будет?
   Возницын: Естли с вашей стороны та трудность отложена не может  быть,
пожалуй, прости, больше мне того нечего делить. И встал.
   Проняло-таки турецкого посла. Видно, и впрямь испугался, что Возницын
вот так возьмет да уйдет, и стал просить посидеть еще. "Почал он, -  пи-
шет Прокофий Богданович, -  говорить  многую  гисторию,  выводя  древнюю
дружбу, и что теперь Порта хочет с Россией больше, чем с  другими  госу-
дарствами, жить в мире и дружбе". Посредники только головами кивали. По-
том встали. А Маврокордато все продолжал говорить, что он  с  Возницыным
не прощается и что Реис-Эффенди наказал ему передать, что не  уедет,  не
попрощавшись с русским послом, и что нужно  изыскивать  разные  способы,
чтобы обновить дружбу между двумя государями. И так, простясь,  разъеха-
лись.
   * * *
   Да, необычный, очень интересный раунд со всех точек зрения: и с  дип-
ломатической, да и просто человеческой. Прежде всего вопрос: почему  так
неожиданно повел себя Прокофий Богданович, когда турки пошли на то,  что
он им сам раньше подсовывал через союзников? Почему тут же не договорил-
ся с турками, а лозволил разъехаться ни с чем? Ведь на следующем  съезде
они уже могут не повторить этих предложений и вообще отступиться от них.
Так не дал ли тут маху русский посол, не перемудрствовал ли и не упустил
ли, не дай Бог, выпавший на его долю счастливый шанс?
   Сам Возницын не обьясняет, почему он так поступил. Но из записей вид-
но, что действия его скованы отсутствием директив. Старые указания Петра
- ничего не уступать, мир не заключать - он исчерпал, а новых не было.
   Так что же оставалось делать бедному Прокофию Богдановичу? Свою линию
он выработал и в Москву, как положено, доложил. Без ее согласия даже  на
такую хитрую двусмысленную договоренность он пойти не мог, а  на  скорый
ответ не надеялся. Действовать же он должен был  только  наверняка,  без
осечек, иначе не сносить ему головы.
   Встань на его место, уважаемый читатель, хотя бы  на  минутку,  и  ты
поймешь - нелегкий раунд с турками Возницын провел блестяще.  Действовал
хитро, но напористо, даже бицепсами поиграл,  так  что  пришлось  туркам
раскрыть свои запасные позиции. И вот он компромисс пошли-таки турки  на
уступки.
   Конечно, куда как лучше было бы ему сразу закрепить  эти  подвижки  и
заключить с турками соглашение. Но не мог, никак не мог спешить Прокофий
Богданович. Ведь и пяти дней не прошло, как ускакал в Москву гонец с его
предложениями. И пройдут два, а то и все три месяца, прежде чем он полу-
чит ответ... А времени у него, хоть и не много, но все же есть:  венеци-
анский договор еще не готов и австрийцы с поляками пока ждут  его.  Зна-
чит, и ему, Возницыну, можно потянуть время. А там - будь что  будет.  В
общем, молодец Возницын, здорово разыграл партию!
   * * *
   Но вернулся Прокофий Богданович в свой стан, судя по всему, не в луч-
шем настроении. Душу скребла неизвестность. Согласятся ли в Москве с его
предложениями? Уж лучше какой-никакой, но ответ: да или нет.  А  то,  не
дай Бог, начнут гонять бумаги из приказа в приказ. Как тогда быть послу?
Пока ответ придет, турки, глядишь, и уедут. Пропали тогда все его  труды
и старания.
   Поэтому, поразмыслив, решил Прокофий Богданович писать новое письмо в
Москву с нижайшей просьбой поторопить с решением его неотложного дела  -
"ускориловку", как назвали бы это послание его современные коллеги.
   Прошу милости, начал он, как и подобало в те времена, когда случалось
обращаться к главе Посольского приказа, дяде грозного царя боярину  Льву
Кирилловичу Нарышкину. Но очень скоро логика доказательства правоты сво-
ей взяла верх, и тогда взроптал Прокофий Богданович, начал резать  прав-
ду, которую нечасто прочтешь в посольских донесениях, не то что прошлых,
но и нынешних: плохо руководит приказ переговорами, не дает вовремя нуж-
ных указаний... Да вот судите сами.
   "Я с своей великой трудности и печили дерзаю донести: во истину,  го-
сударь, надо было и прежде сего и без моего доношеиия, о всех сих насто-
ящих трудностях, помыслив и разсудя накрепко,  ему,  великому  государю,
донести и меня  не  единократно  разными  способами  или  статьями  удо-
вольствовать".
   Однако, сетует Возницын, я не только никаких указаний не получаю,  но
и на письма мои ответа нет. А хлопочу я не о своем, а об общем,  госуда-
реве, деле. Переговоры столкнулисъ с серьезнейшей проблемой: "Помириться
с уступкою тех городов - беда, а остаться в войне одним - и то, кажется,
не прибыль..."
   Но не просто Лазаря пел и на судьбу сетовал Прокофий Богданович.  Уже
ближе к концу, понимая, очевидно, что все равно не добьется  нужных  ему
директив от нерасторопных дьяков, делает неожиданный ход, ставший  затем
классическим во внутренней российской  дипломатии.  "Буде  не  дадут  на
описку, - написал он Нарышкину, - и ждать совершенно не похотят,  помыш-
ляю о учинении на малое перемирие, буде к тому турки покажут  иристойную
склонность". На  современном  дипломатическом  языке  это  значит:  буду
действовать так, если не получу иных указаний. Затем,  прождав  какое-то
разумное время, посол уже вправе поступать, как задумал. Но и  с  другой
стороны подстраховался Возницын: если турки пойдут на  такую  договорен-
ность. Ох и хитер был Прокофий Богданович!
   * * *
   Тут надобно заметить, что не по дерзости или скоромыслию  такой  финт
задумал Прокофий Богданович. Беда Возницына да и других переговорщиков в
том, что слишком долгой была связь со столицами. Ситуация меняется  неп-
редсказуемо, неожиданно и дома, и на переговорах. Эти изменения никакими
ранее данными указаниями учесть просто невозможно. Как  же  тогда  быть?
Запрашивать столицу и терпеливо ждать ответа? Однако, как поется в  анг-
лийской народной балладе про королеву Элионор:
   "Но пока из Парижа попов привезешь,
   Королеве настанет конец..."
   Так это ведь из Парижа в Лондон. А из Карловицев в Москву  почта  шла
около полутора месяцев. В Воронеж и того больше.
   При чем тут Воронеж? - спросите вы, Не спешите, сейчас узнаете.
   Да обратно столько же. Да на подготовку указаний время  надо.  Вот  и
получается, что временной разрыв между Карловицами и  Москвой  составлял
три месяца. Эти две точки на Земле находились не просто в разных часовых
поясах - они были в разных временных измерениях. Например, когда в Моск-
ве читали сообщение о теплой осени на Дунае, там в это время была жесто-
кая зима. И ответа на любой запрос ждать было бесполезно. Особенно  если
учесть, что переговоры в Карловицах начались в середине октября,  а  за-
кончились в середине января - как раз три месяца.
   * * *
   Теперь о Воронеже. Те два месяца, что Петр провел в  Москве,  вернув-
шись из заграничной поездки, он внимательно следил  за  развитием  евро-
пейской ситуации, читал подаваемые ему Виниусом иностранные газеты.  Сам
давал указания и лично приглядывал за перепиской с  Возницыным.  И  хотя
давно рвался в Воронеж, поехал туда только после того, как  получил  из-
вестие из Вены, что с турками произошло фактическое "замирение",  вернее
- прекращение огня.
   Выехав из Москвы вечером в воскресенье, 23 октября, Петр из-за  непо-
годы и распутицы приехал в Воронеж только через неделю. Перед ним откры-
лось зрелище по российским меркам необыкновенное. На верфях  вдалеке  от
моря, в самой глубине России, стояли десятки морских  судов.  Сооружение
многих из них близилось к завершению. Царь в нетерпении - он  доволен  и
поскорее хочет видеть результаты начатого им дела, но одновременно  тре-
вожится, что оно затянется... Заложив 58-пушечный  корабль  "Предестина-
ция", Петр руководит его постройкой да и сам не выпускает топор из  рук,
делая обыкновенную плотницкую работу. Энергия его бьет через край.
   Даже из Воронежа он старается следить за хитросплетениями европейской
политики. 23 ноября он получает московскую почту. В ней, в числе прочем,
письмо от Виниуса, помеченное 15 ноября. По обыкновению, он  осведомляет
царя о заграничных происшествиях на основе донесений послов и  сообщений
иностранных курантов.
   Какую же информацию получил Петр в конце ноября?
   Военных действий между цесарскими и турецкими войсками не  ожидается,
доносил аккуратный Виниус. Только две тысячи татар подъезжали к  цесарс-
ким караулам - им дан добрый отпор. В заграничных газетах напечатано  об
усмирении "здешних бунтовщиков", то есть стрельцов. И о  намерении  царя
предпринять поход на Черное море и под "крымские жилища".  Польский  ко-
роль отправился в Литву для успокоения враждующих там партий.  Испанский
король, смерти котором ждали тогда со дня на день, чтобы  начать  борьбу
за испанское наследство, "пришел в совершеиное здравие", однако французы
имеют наготове войска - более 100 тысяч человек.
   И вот, наконец, про Возницына: послы союзных держав с турками на кон-
ференцию еще не съехались. Они  считают,  что  из-за  наступающей  стужи
трудно будет вести переговоры в тех разоренных местах, которые назначены
для конференции. Мирным переговорам будет препятствовать французский ко-
роль, который "путь к тому делу различными преграды заграждает".  Ничего
себе информация: послы еще не съехачись! А в это время у Прокофия Богда-
новича уже соглашение с турками проклюнулось.
   "Mir Her, - отвечает Виниусу Петр в своей обычной  манере,  -  письмо
твое я принял i за вести иностранных благодарствую. А здесь при помошещи
Божией препараториум великоq; толко ожидаем благого утра, дабы мрак сум-
нения нашего прогнан был".
   А для "сумнений" основания были немалые. Решив создать флот,  который
грозил бы Константинополю и Крыму, Петр, как это у него  нередко  случа-
лось, придал своему решению только главные и весьма общие очертания. Бы-
ло создано Адмиралтейство, образованы "кумпанства" по строительству  ко-
раблей, и, дав два-три конкретных распоряжения, Петр укатил  за  границу
учиться корабельному искусству, оставив дело делаться само собой.  Прав-
да, из-за границы он давал грозные указания  ускорить  работы,  заложить
новые корабли. Но новое дело варилось старым и привычным для России спо-
собом: собрали путем тягловой повинности крестьян,  поставили  над  ними
стольников из древнего Владимирского судного  приказа,  которому  наспех
придали функции Адмиралтейства.
   Вот и получилось, что отсутствие последовательного и проработанного в
деталях плана, недостаток специальных знаний, неразбериха в  руководстве
привели к тому, что корабли строились плохо. Согнанные  со  всей  России
крестьяне жили и работали в тяжелейших условиях. Они не понимали, за что
им такая напасть, и на  энтузиазм  Петра  отвечали  повальным  бегством.
Строители-адмиралтейцы погрязли в воровстве и приписках. Суда  строились
из сырой, только что срубленной древесины под открытым  небом.  Железные
крепления часто заменялись деревянными. Так что стоящие на верфях  гото-
вые корабли оказались фикцией - их надо было переделывать заново.
   Австрийский посол Гвариент, следивший из столицы за воронежским "пре-
лараториумом", доносил императору, что Петр "занят  исключительно  пере-
делкой и перестройкой кораблей. Дорого построенные корабли дурны и  ско-
рее годятся под купеческий груз, чем для военных действий".
   Наводя порядок на стройке в Воронеже, Петр все время оборачивался  на
Карловицы, беспокоился, как идут дела на  переговорах.  Сохранилась  за-
пись, что еще до начала декабря Петр из Воронежа писал Возницыну на Кар-
ловицкий конгресс. К сожалению, ни само письмо, ни его содержание до нас
не дошли.
   И все же, какая связь между Воронежем и  Карловицами?  Самая  прямая.
Ведь от Возницына, от того, заключит он  мир  или  нет,  в  значительной
мер.о зависела судьба воронежского флота: будет он  использован  в  деле
или останется гнить на приколе.

   ГЛАВА 12. ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ

   Рано утром 2 декабря 1698 г. ускакал в далекую  Москву  гонец,  увозя
возницынские послания. А уже на следующий день Прокофий Богданович начал
плести свою сеть. Посников едет к Маврокордато и по поручению посла  за-
дает ему как будто наивный вопрос: есть ли де у них,  турок,  склонность
говорить о мире? Обескураженный Маврокордато повторяет, что  без  отдачи
приднепровских городов они на мир не пойдут. Но, рассуждая, сколь велики
трудности к такому миру, он "напомянул о малом перемирии".
   Этого, очевидно, и ждал Возницын. Поклевка была уверенная,  и  турки,
видимо, крепко сидели на крючке. Тогда Прокофий Богданович сйова посыла-
ет Посникова спросить (будто бы не его, Возницына, это была  идея),  что
за перемирие предлагают турки, на сколько лет и не стоит ли самим послам
съехаться, чтобы все это обсудить? Маврокордато ответил письмом: переми-
рие на два года со взаимным обязательством унять от всяких нападений та-
тар, с одной стороны, и русских подданных с другой.
   Это уже был искомый компромисс, приемлемый как для русских, так и для
турок. Вместо мира - двухгодичное перемирие.  Завоеванные  территория  -
Азов и приднепровские земли - фактически остаются за Россией, но  юриди-
ческий их статус будет определен на последующих переговорах.
   Говоря языком азбучной дипломатии, позиции сторон наконец  сошлись  в
некоей точке "В".
   А _ А1 _ А 2 _ А3 _ В _ Б3 _ Б2 _ Б1 _ Б
   Дело сделано. Теперь нужно было обстоятельно доложить  положение  дел
самому царю. "Всемилостивый государь мой, -  начал  Прокофий  Богданович
донесение, помеченное 9 декабря 1698 г. - Бог  преблагий  здравие  твое,
государя милостивого, да укрепит во многие лета..." А  далее  правдивый,
самокритичный, как бы мы сказали сегодня, отчет о выполнении  им  дирек-
тив.
   Возницын пишет, что "не возмог" выполнить государев указ о заключении
вместе со всеми мира на основе "кто чем владеет". Не удалось ему  испол-
нить и другое, полностью противоположное царское предначертание - не до-
пустить заключения мира вообще.
   "А чтобы у всех миру не было, и того не допустить, не мочно того было
сделать: работал и работает, свидетель тому Господь Бог".
   Зато теперь проглянула возможность выполнения третьего указания  царя
- достижения "малого перемирия". Он и раньше высказывал эту идею, однако
турки тогда "не восхотели". Потому и сейчас "труждается,  чтобы  учинить
перемирие" на год или полтора, или на два, боясь  того,  чтобы  одним  в
войне не остаться...
   Конечно, осторожничает Прокофий Богданович. Но иначе нельзя - мало ли
как на переговорах дела новернутся, а он  нахвастает,  Но  вывод  делает
правильный, картину рисует четкую, достоверную. Турки, пишет он,  всеко-
нечно от поднепровских городов не отступают, так же и без дачи хану каз-
ны не помирятся. А на союзных нельзя надежды иметь  -  все  согласились,
только ждут теперь подтвержденную цесарскую грамоту.
   "Мнится мне, что у немец больши желание их есть, дабы его царское ве-
личество с турки остался в войне, нежели в миру".
   Все правильно доложил, не написал только хитрый Прокофий  Богданович,
что уже за два дня до этого он послал Маврокордато письмо  на  латыни  с
текстом проекта перемирия на два года. В нем два условия - обоюдный  от-
каз от набегов и продолжение переговоров о вечном мире или о  длительном
перемирии. А на следующий день грек ответил, что согласен с этим. Только
просил: пусть переговоры эти будут в Константинополе.
   Теперь, пожалуй, можно было и закрепить достигнутое.
   * * *
   10 декабря состоялся четвертый "съезд" с турецкими послами.  Разговор
начинался издалека. Возницын выдвинул старые предложения,  изложенные  в
ноябрьских статьях. Турки их отвергли: о том, дескать,  уже  говорили  и
нет ли иного способа?
   Тогда Возницын сказал, что если на этих условиях сейчас нельзя прийти
к вечному миру, то в надежде на нем надобно учинить на малые годы  пере-
мирие.
   Это был, как творится, ход конем. Поэтому  турки  долго  советовались
между собой, а посредники молчали. Затем турки  ответили,  что  добро  и
благословенно то предложение. Однако каким образом, на чем и на  сколько
лет будет учинено это перемирие?
   Возницын (помолчав немного): Перемирию быть на полтора-два года... (и
изложил условия, о которых два дня назад втихомолку договорился с Мавро-
кордато).
   Турки: Зело добро. Но лучше на два года и при условии, что для  пере-
говоров о вечном мире русские пришлют своих послов в Константинополь.
   Возницын: О том мне невозможно сказать, потому что его царского вели-
чества намерений не могу знать через послов или своих  или  через  какое
посредство о миру радеть изволит...
   Тут и случился инцидент, который показал истинное отношение посредни-
ков к заключению перемирия между Россией и Турцией. Видимо, обозначивша-
яся договоренность была для них неожиданной и не входила в их планы.  Но
слово Прокофию Богдановичу:
   "Тогда злояростным устремлением молчав и чернев и краснев, миогой ис-
пустил свой яд аглинской посол и говоршг уже-де это и незиамо что, что и
послов в Царырад не послать! Пусть от сего числи в три  месячна  изволил
бы его царское величество дать знать: желает ли быть в миру и на чем?  И
как пришлет послов своих? Да и пго  надобно  постаиовить,  чтобы  России
вновь городов не делать, и никаких крепостей не обновлять и  не  почини-
вать".
   Такое поведение никак не вяжется со степенным обликом  лорда  Вильяма
Пэджета, которого кавалер Рудзини  рисует  человеком  сухим  и  довольно
сдержанным в словах, а главное - обладающим большим дипломатическим опы-
том... Но что не случается на переговорах! Да ведь и дело-то не в  пове-
дении. Ультиматум-то был предерзостный! Его заявление о запрещении стро-
ить и ремонтировать крепости - нож острый в спину России. Захватив Азов,
она его как раз и укрепляла. Вот тебе и посредники... Но Возницын  само-
обладания не теряет. Он как бы игнорирует англичанина.
   "Великий и полномочный посол, видя наглость и  делу  поруку,  говорил
галанскому послу, чтобы он... того унял, а ему сказал, что ему так гово-
рить и дели терзать не пристойно".
   Но как бы там ни было - джины выпущен из бутылки. Турки сразу же  ух-
ватились за слова англичанина. И началась баталия. За  спорами  чуть  не
потеряли обозначившуюся договоренность. Посол английский, отбросив  вся-
кие приличия, страсти разжигал, туркам "наговаривал, пригибаясь  к  ним,
шептал" советы. А как стали постановление записывать, то английский сек-
ретарь в то письмо множество  непристойных  слов  включил.  Но  Возницын
твердо стоял на том, что записано должно быть лишь то, о чем общее  сог-
ласие имеется.
   Первым сдался Маврокордато и вычеркнул из текста непристойности  анг-
лийские. Передал запись Петру Посникову. "Дохтур", прочитав, сказал: ни-
чего лишнего нет. Видно, сработала приватная договоренность с  Маврокор-
дато.
   * * *
   Теперь время терять было нельзя. 12 декабря Возницын посылает турками
"образцовое договорное письмо" о перемирии на два года. Они  согласились
сразу, но с добавлениями: крепости не ремонтировать,  а  для  заключения
мира отправить послов в Константинополь.
   Прокофий Богданович твердо отклоняет эти добавления и снова выигрыва-
ет. Недели не прошло, как турки передали свой проект. В нем  только  два
положения:
   1. Перемирие на два года, во время  которого  "да  перестанет  всякая
брань и война, и рать, и сражеиие. И обоюду  отдаляется  и  истребляется
враждебные дела".
   2. Взаимный отказ от набегов.
   Других условий нет: ни о запрете строительства крепостей, ни о посыл-
ке послов в Константинополь. Этой уступкой по спорным вопросам была,  по
существу, достигнута окончательная договоренность между Россией и Турци-
ей в Карловицах.
   Оставалось изготовить тексты самих соглашений, или, как  их  называли
тогда, договорных писем.
   Механизм его был таков. Между русским и турецким станами  сновали  то
Посников, то старец Григорий, передавая черновые проекты соглашений  на-
латинском языке. Цель - путем уточнения и согласования выработать единый
текст.
   Причем и здесь не обошлось без трудностей. Завистливые цесарцы, чтобы
помешать договоренности, стали задерживать посыльных. Разгневанный  Воз-
ницын устроил им скандал. Это помогло.
   21 декабря турки передали посредникам белый атласный мешочек, в кото-
ром были турецкие альтернаты* соглашения: один экземпляр на латыни, дру-
гой - на турецком языке.
   Получив этот мешочек от посредников, Прокофий  Богданович  распечатал
его, а "турское и латииское письмо выняв, велел перевести и справить"  с
согласованным ранее текстом.
   Для перевода с турецкого в русский стан пригласили переводчика  Ивана
Адама Лаховича. А латинский текст переводили уже наши переводчики - Петр
Вульф и Иван Зейкан. Все было правильно. "Явилось только вречениях неки-
их измена, а в деле сходно", - констатировал Прокофий Богданович.
   24 декабря он передал посредникам "камчатый  красный  мешочек  с  пе-
чатью", а в нем русские альтернаты соглашения. Текст  на  русском  языке
был на четырех листах "на доброй бумаге по обрезу золотом, по-тетратному
сшито шолком красным и концы того сшивочного шолку для печати  приведены
к окончанию того письма". Текст на латыни был на такой же бумаге, но  на
двух листах.
   * * *
   Все было готово к подписанию соглашения. И чего  греха  таить,  очень
хотелось Возницыну сделать рождественский подарок Петру - подписать  его
к православному Рождеству. Даже в самом тексте заранее дату проставил  -
25 декабря.
   Но сумел сдержать царедворческий порыв Прокофий Богданович. Честь ему
и хвала за это! Просто сообщил в Москву, что на малое перемирие он с ту-
рецкими послами практически договорился. Однако подписывать это соглаше-
ние погодит, пока не прояснится дело с другими участниками переговоров.
   Конечно, скажут в Москве, осторожничает Возницын. А как  иначе?  Счи-
тай, что по краю пропасти идти приходится. Поспеши он чуть, оторвись  от
союзников - тут же обвинят в несоблюдении союзных обязательств, хотя са-
ми за его спиной наперегонки с турками договариваются.
   Да еще из Москвы никаких указаний нет. Так ли он дело ведет? Нужно ли
вообще Москве это соглашение? Нет известий. Только слухи, одни  непонят-
ней других.
   А обстановка в Карловицах неясная и неспокойная. Венецианский  посол,
друг Рудзини, самолично пожаловал и слезно просил не  заключать  переми-
рия, пока Венеция не закончит своих дел с турками.
   Не успел уехать, австрийский посол является и тоже с просьбой. Заклю-
чай перемирие с турками да поскорей, поскольку "учинено оно зело добро",
а таких, как венет, не слушал бы: не друзья, мол, те, которые сие  сове-
туют.
   Вот и думал Прокофий Богданович, прикидывал, что к чему. Польский по-
сол, к примеру, похваляется, что "за два съезда с турками  договор  учи-
нил". И теперь рвется его подписать, да его австрийцы сдерживают. Но что
это за договор? - иронизирует Возницын. Вечный союз с  Россией  променял
на вечный мир с Турцией. Но ведь мир-то пустой, проигрышный - одни посу-
лы. Турки Каменец отдают, а медные пушки - 1000 штук, свезенные туда  со
всей Украины, Подолии и Волыни, - себе оставляют. Сулят  только  уладить
все дело в Царьграде с будущим послом. Но за  этот  пустой  Каменец  уже
сейчас Малаховский отдал им шесть волошских городов. Разве так перегово-
ры ведутся? Можно сказать, "ни на чем помирился" - на тех  же  условиях,
которые визирь еще в Царьграде обещал посредникам. "Дивно ни поляка, что
он смел то учинить".
   Подбили поляков на такой мир и в конечном счете обманули их  австрий-
цы. В этом Прокофий Богданович убежден твердо. Цесарцы помирились с тур-
ками "безо всякого себе отягчения и без уступки всего, а заткнули  горло
другими свои союзники", прежде всего полякам. "Было их  жалованье  и  ко
мне; однакож, мне кажется, Бог меня от них доселе освободил".
   Да и с венецианцами, рассуждал Возницын, у австрийцев не  все  чисто.
"Крайней дружбы, как я чаял, у них вовсе нет, а есть  тайная  антипатия.
Немцы не хотят того слышать, чтобы венет брал силу, потому что и  так  у
турков завладели многие городы и месты". Турки про то знают. Поэтому без
уступки им двух знатных городов Превеза и Лепанто - мириться не  станут.
А города эти ключи от Коринфского залива и Далмации. Уступить их Рудзини
полномочий не имеет и потому отправил курьера в Венецию за указаниями.
   Выигрывают, по мнению Возницына, пока только австрийцы. Они уже  сог-
ласовали с турками перемирие на 25 лет. По нему к цесарцам отходили  об-
ширные территории завоеванной Трансильвании,  Венгрии,  Славонии...  "По
правде, немцы знают, как свои дела вести, и сей мир сильною  рукою  и  в
потребное время сделали". Они сумели воспользоваться благоприятой обста-
новкой, склонностью турок к миру, разбродом среди союзников, сочувствием
посредников и взяли инициативу в свои руки.
   Посьпая эти свои соображения в Москву, Возницын заключал: "Ныне,  го-
сударь, стоим за венетом; только, чаю, не много ждать его станут".
   * * *
   А тяжба турок с венецианцами явно обострялась. Одиннадцать часов про-
должалась перепалка между ними на "съезде" в конце декабря, и  никто  не
захотел уступить. Рудзини держался твердо.
   "Уже турки последнее слово сказали, что больше с ним не  хотят  гово-
рить, и хотели, все дела брося, порвать и отъехать; а он-де и  тогда  ни
малой уступки не учинил".
   Еле-еле уломали посредники турок отложить дело до 31 декабря.
   Обеспокоенные этой задержкой, оба австрийских посла Эттинген  и  Шлык
бросились к Возницыну за помощью, чтоб он уговорил венецианца  уступить.
Аж со слезами на глазах просили,
   Но Прокофий Богданович не лыком шит. Поблагодарив цесарцев  за  дове-
рие, их линию не поддержал, а вступился за венецианца.  Если  рассуждать
по справедливости, степенно заявил он австрийским послам, то турки  "на-
пали неправедно и злобно на обцего нашего союзника", которого мы по  на-
шим же договорным обязательствам не должны понуждать к уступкам, а  нао-
борот - защищать, "все стать при его пользе". Турки, когда это увидят, в
таком упрямстве не будут, и вообще "пристойно их болти принудить, нежели
просить".
   После этого разговора Возницын сразу же поехал к кавалеру  Рудзини  и
застал его в расстроенных чувствах. Рудзини признался Прокофию  Богдано-
вичу, что как это ни тяжко, но вынужден будет уступить турецким притяза-
ниям.
   Возницын же стушевавшегося посла подбадривает: "Я ему говорил,  чтобы
он в делах своих был не страшлив и в поступке не  скор,  а  что  цесарцы
лринуждают его и стращают турских послов отъездом, и то они  делают  для
своей пользы".
   И снова к австрийцам. Те говорят: "Венет надут неким злом и то делает
нарочно, развращая мир... Француз-де им то присоветовал, чтобы они цеса-
ря к миру не допускали". А потом плакаться стали,  что  на~чупает  время
вешнее, а ни войны, ни мира нет и за таким малым делом неприлично проли-
вать кровь христианскую. "Да и в том-де страх, что у  турков  при  дворе
салтанском некая перемена есть".
   Тем не менее 31 декабря австрийцы сообщили Возницыну,  что  уговорили
турок продлить переговоры до 16 января.
   Передавая Рудзини свои разговоры с австрийцами,  Возницын  с  горечью
замечает, какое желание было у русского царя продолжать войну с  турками
или хотя бы сохранить союз против них! Так нет, сами союзники это  жела-
ние презрели, союз не поддержали, мир с турками приняли. Что же Бог  де-
лает? Та болезнь обратилась теперь на венецианца, как он сам видит.
   А Ф. А. Головину о всех этих перипетиях он сообщил так:
   "Ангел бы цесарцам вещал, дабы они с турки не мирились, но  и  тогоб,
чаю, не послушались... И ныне стоят в прежнем деле за венетом; я  молчу,
а ломка велика. Венет как угорелый бросается ко всем к нам, просит помо-
чи. Я говорю: как тебе мириться, - чего войною не потеряли, то миром по-
терять хочешь; советую ему, чтоб взял за год армистициум".
   * * *
   Но за венецианскими хлопотами не упускал Возницын ч собственных  дел.
Тем более что австрийцы грозили одни подписать договор с  турками.  Даже
если никто больше не подпишет. А злокозненный англичанин прислал сказатъ
как бы между прочим, - что возницынский договор с турками лежит  у  пос-
редников "многое время и уже едва из сны своей не вышел; а турки-де вар-
вары, мало что им не покажется, то все бросят".
   Но Прокофия Богдановича на такой мякине не проведешь. У него с турка-
ми свой доверительный канал связи налажен.
   1 января 1699 г. Прокофий Богданович послал "яохтура" Посникова пере-
дать турецким послам, чтобы они в "приятстве" Прокофия Богдановича и его
постоянстве не сомневались: он твердо стоит на тех условиях,  о  которых
договорились. А не подписывает перемирия лишь потому, что не хочет этого
делать раньше других.
   Маврокордато любезно ответил, что в постоянстве русского посла он  не
сомневается. Как ему покажется лучше, так  пусть  и  поступает.  Захочет
других ждать - будь по его воле. Захочет подписать - готовы хоть завтра.
   Однако после 9 января турки  начинают  поторапливать  Возницына.  Поп
Иван - духовник Маврокордато - рассказывал в русском стане, что  послали
уже турки в Белград за подводами - уезжать собираются. А через несколько
дней сам Маврокордато сообщил Посникову, что австрийцы  дали  письменное
обязательство подписать свой договор в понедельник,  16  января.  То  же
сделают и поляки, а венецианца ждать не будут. В сердцах Прокофий Богда-
нович сетует, что только Маврокордато "обо всем сказывал", а из  союзни-
ков "никто истины не скажет, что и говорят и те слова должно на воде ии-
сать".
   Но сетуй - не сетуй, а решение  теперь  принимать  надо,  откладывать
больше нельзя.
   И тут счастливый случай. 11 января к нему приходит долгожданная почта
из Москвы, а в ней "список цифирью" - шифровка, датированная 2  декабря.
Эк, как долго шла!
   Что в ней было - нам неизвестно. В архивах она не  сохранилась.  Воз-
можно, в ней был ответ на давние соображения, высказанные Возницыным. Во
всяком случае, Прокофий Богданович был очень доволен: судя по всему, его
действия одобрялись.
   "Ему, государю, челом бьет и веселится, что на предложения его  изво-
лил милостивый свой указ прислати", - в радости писал Возницын в Москву,
Что-либо нового просить было незачем - дело шло к окончанию, И сообщая о
своих последних разговорах с цесарцами, венецианцами и турками, Прокофий
Богданович делает собственноручную приписку, показывающую, как  трепетал
он перед всемогущим царем:
   "Милостивый государь, отец Петр Алексеевич! Помилуй, не  оставь  раба
своего во всякой своей милости; ей-ей больше мне того делать  невозможно
было, боюся всякого гневи Только уж всем упование мое Бог видит, сколько
труд свой полагал. Пронка, раб твой, челом бью.  Из  Сирмской  земли  из
Предел Карловича. Генвар в 11 день 1б99 г."
   А отправив сие послание в Москву, Возницын посылает Посникова  к  це-
сарцам объявить, что подпишет договорное письмо с турками не 16  января,
как все, а на два дня раньше.
   Цесарцы недовольны:. зачем это? Лучше  всем  вместе  16  января.  Уже
объявили о банкете, который будет в тот день  у  англичан.  Но  Прокофий
Богданович непреклонен, а турки его поддержали.
   Зачем понадобился такой ход русскому послу? Что это каприз? Экстрава-
гантная выходка?
   Нет, трезвый и верный расчет. Он хочет, не роняя  достоинства,  избе-
жать прежних споров, кто в каком порядке будет ехать на съезд,  подписы-
вать документы, - в общем, уйти от той протокольной дрязги, которая  от-
равила начало Карловицкого конгресса.
   И еще. У союзников разное отношение к заключаемым соглашениям. И Воз-
ницын не желает идти на поводу у австрийцев, хочет действовать самостоя-
тельно, сохраняя свободу рук.
   "Еще и для того на то поступлено, что цесарцы и поляк, оставя прочих,
учинили довольный мир и будут тому радоваться и триумфировать, а мне  на
чужой свадьбе тут же плясать показалось не пристойно".

   ГЛАВА 13. ПОДПИСАНИЕ

   В субботу, 14 января 1б99 г., в десятом часу утра в Карловицах  нача-
лась церемония подписания. Возницын обставил ее, как и положено, пышно и
торжественно, чем привел в великое изумление  немногочисленных  жителей,
собравшихся на пустом заснеженном поле на берегу Дуная.
   Впрочем, слово Прокофию Богдановичу, который подробно  все  описал  в
своем донесении в Москву:
   Сперва ехал на разукрашенной лошади калмык в красивом плитье, при лу-
ке и колчане со стрелими; за ним - карета с переводчиками;
   за нею другая карета - в ней сидели поп и подьячий Посольского прика-
за;
   далее ехали трое трубачей в серебряных ливреях и с серебряными труба-
ми, которые нещадно трубили;
   за ними - трое подьячих в одноцветных дорогих кафтанах и шапках;
   потом трое дворян в одноцветном платье  и  шапкал;  потом  шли  шесть
русских юношей в алых суконных кафтанах и в лазоревых шапках;
   за ними ехал конюший;
   зи ним конюх вел посольского аргамака в полном уборе.
   И только потом уже ехал великий и полномочный посол в государевой зо-
лотой карете "о шести возниках". Против него сидел "дохтур" и  секретарь
посольства Петр Посников. На возниках была  ливрея  серебряная.  По  обе
стороны кареты шли четверо гайдуков в строевом платье, с перьями и топо-
рами с серебряными обухами. Позади кареты ехали пажи, иные  служители  и
челядь. За ними - рота рейтеров.
   На маленькой площади перед зданием, где происходили "съезды"  послов,
толпились любопытные, которые "тихо и безмятежно стояли и смотрели", как
приближается пестрая кавалькада русского посла. У дверей  его  встречали
посредники.
   Затем приехали турецкие послы. Их процессию  Возницын  не  описывает,
но, надо полагать, она мало отличалась от русской. В те времена,  как  и
сейчас, протоколы были схожими. Никто бы не посмел обставить свой приезд
беднее или менее торжественно, чем противная сторона. Такие были обычаи.
   Все вошли в залу, и лорд Пэджет сказал небольшую приветственную речь,
смысл которой сводился к тому, что большие труды к достижению соглашения
теперь с Божьей помощью приведены к окончанию и совершению.
   Русские и турецкие послы стояли друг против друга. Их разделял  стол,
на котором лежали русские и турецкие альтернаты соглашения. Они передали
друг другу свои договорные письма, но, прежде чем лодписать их, оба пос-
ла строго-настрого приказали своим секретарям тщательно проверить, те ли
это тексты, о которых они договорилисъ.
   Уже знакомые нам Петр Вульф и Иван Зейкан тут же прочитали их и  ска-
зали, что письма во всем сходны и прибавки или убавки никакой нет. Такие
же заверения получил и Реис-Эффенди.
   Теперь можно было подписывать перемирие. Тогда турки попросили, чтобы
для такого высокого дела повелели отворить все двери и пустили всех в ту
светлицу, дабы всяк видел мирное свершение.
   Русский подьячий поставил на стол перед Возницыным большую серебряную
чернильницу. Увидев это, турки тотчас послали за своей и  принесли  чер-
нильницу столовую, местами золоченную. И тогда великий и полномочный по-
сол, взяв свои договорные письма, подписал их, число проставил и  печать
сургучную приложил. Так же и турецкий посол поступил.
   Потом немножко поспорили, как обменяться подписанными уже  документа-
ми. Маврокордато предложил передать их друг другу через  руки  посредни-
ков. Возницын милостиво согласился. Но посредников, которые, как  считал
Возницын, не имеют к этому соглашению никакого отношения, вдруг  проняла
совесть, и потому они стали отказываться от такой великой  чести.  Тогда
Реис-Эффенди, встав, поднес великому и полномочному послу свои  договор-
ные письма. А великий и полномочный посол "взаимно то же учинил".
   Тут произошел эпизод, который выходил за рамки обычного  протокола  и
которому Возницын придал особое, как  бы  сейчас  сказали,  политическое
значение.
   Уже с обеих сторон были произнесены заключительные речи и  пора  было
"асходиться, как вдруг Реис-Эффенди, увидев  на  великом  и  полномочном
после голландскую золотую цепь, к  которой  был  прикреплен  миниатюрный
портрет царя Петра, оправленный в золотую рамку с алмазами, спросил,  не
его ли это царского величества образ?
   Возницын с гордостью ответил: "... Его, государя  моего  милостивого,
дорогой образ недостойный раб его ношу".
   Реис, естественно, попросил, чтобы ему показали этот  портрет.  Тогда
Возницын встал, снял с себя золотую цепь с портретом и торжественно  от-
дал ее турку. Тот тоже встал, взял портрет царя и  "любительно  дивился"
благообразию и красоте его, затем спросил, сколько царю лет. Но Возницын
не просто ответил - двадцать семь, а добавил: "И воин непобедимый". Реис
сказал: "О сем подлинно ведаю". "И много смотря Маврокордато,  посредни-
кам и туркам показал, и любительно дивился  и  говорил,  что,по  милости
Божьей, он признает ныне за подлинно, что не лгали им  прочие,  когда  о
его царском величестве сказывали".
   Да, умел Прокофий Богданович не только дело делать, но и лыко в стро-
ку не хуже нынешних вставить. Как писал один чиновный поэт той эпохи:
   "Люблю твое я стихотворство.
   В нем нет ни лести, ни притворства.,
   Но иногда полы лощишь..."
   После этого все встали и, "любительно простясь, пошли каждый  в  свою
сторону". В общем, все было чинно и благородно. Однако  острый  на  язык
венецианец Рудзини приводит такой комический штрих, который если и  был,
то явно преувеличен и потому в отчет Возницына не попал.
   После того, пишет этот венецианец, как договоры были подписаны, "Мав-
рокордито и московит поднялись со своих мест, чтобы  обняться,  и  между
тем как один приближсшся к другому, думая опереться на столик, посредни-
ки раздвинули столик, и довольно тяжелый московит упал на  Маврокордато,
а этот, получив толчок, от внезапной и неожиданной тяжести  отбежал  на-
зад, и оба упали один на другого".
   Что ж, и такое бывает на переговорах.
   * * *
   Подписал наконец договор Прокофий Богданович. Как гора  с  плеч,  как
наваждение, долгими месяцами сверлившее мозг, тревогами иссушавшее душу.
Все, теперь пусть Москва судит его.
   Но как ни рвался домой Возницын, спешить с очъездом  не  стал.  Разве
только что, сняв опостылевшие шатры, перебрался в Петервардейн. И на  то
были свои причины.
   16 января в Карловицах  ожидалось  подписание  остальных  соглашений.
Прокофий Богданович "послал своих людей для присмотрения" и  все  хорошо
разведал. Прошло оно без каких-либо инцидентов, если не считать, что ве-
нецианский посол не стал подписывать свои соглашения, так как полномочий
не имел и все еще ждал курьера из Венеции.
   Но вот интересное дело. Прелиминарный, то есть предварительный, дого-
вор между Турцией и Венецией все же 6ыл подписан в  этот  день  турецким
и... австрийским послами. При том понимании, что в месячный срок Венеци-
анская республика подтвердит этот договор, если, разумеется,  согласится
на содержащиеся в нем условия, и тогда передаст через  посредников  свой
подписанный текст туркам*. А это значит спешат, очень  спешат  австрийцы
обезопасить тыл для войны в Европе.
   В общем, худо ли, бедно - подписали договоры. Грянула ружейная и  пу-
шечная пальба.
   "С обеих сторон солдаты и яньсчары выстрелили по трижды,  а  зачинали
турския пехоти, и в Петр-Вирадыне и в Белгороде из пушек стреляли".
   Затем у лорда Пэджета банкет состоялся. Прокофий Богданович тоже  был
приглашен, но отказался: "Премногу благодарен... только я отнюдь  притти
за болезнью своею туди не могу". И хотя отговорка была чисто  дипломати-
ческой - не хотел Возницын, чтобы за столом вновь поднялись давние расп-
ри о рассадке, - он и вправду чувствовал себя неважно. Даже в Москву жа-
ловался на болезнь.
   Но через людей своих внимательно следил за тем,  что  происходило  на
том банкете. Турки и цесарцы приехали на лошадях,  записал  он  в  своем
дневнике, а поляки и голландцы пришли пешком. Расселись.  Потом  как  бы
внезапно появился венецианский посол и молвил: видит он,  что  день  сей
торжественный и веселый - даст Бог, и они, венецианцы, того же дождутся,
когда мирный договор учинят. А Реис-Эффенди на это ехидно  заметил:  "Не
надобно становить, уже постановлен".
   * * *
   Теперь настала пора наносить прощальные визиты. У всех побывал Проко-
фий Богданович, никого  не  забыл  даже  петервардейнского  губернатора.
Больше всех доволен был встречей Рудзини - отвел-таки душу, изливая  до-
саду на цесарцев.  Имея  союз,  двух  дней  не  могли  подождать,  после
стольких трудов одних в войне оставили. "Сей мир, - негодовал кавалер, -
мочно назвать блазнию, а не прямым делом, и не угаснет сие непостоянство
в тысячу лет; многие хроники о сем написаны будут".
   Возницын только поддакивал, но спросить не преминул, примет ли в кон-
це концов Венеция сей мир. Кавалер  покрутил,  покрутил,  но  признался:
примет, хотя и по самой великой нужде.
   А потом начали ответные визиты Прокофию Богдановичу наносить. Но  тут
беда - не на шутку заболел Возницын, даже бумаг не смог подписать,  отп-
равлявшихся в тот день с почтой в Москву. Пришлось отложить прием турец-
ких послов и просить, чтобы "не прогневились", потому  что  за  болезнью
своею принять их и почтить по достоинству не может.
   Турки ответили с большой любезностью, что хотели отъехать в Белгород,
но, прослышав о болезни его, "зело печалуют и будут ожидать здравия его;
а не быв у него и не  дождав  надлежащей  чести,  хотя  десять  дней  не
отьедут". Эти слова уважения Прокофию Богдановичу, как бальзам на душу,
   Только через несколько дней смог принять он турецких послов. И  напи-
сал об этом, как всегда, живописно, красочно.
   "Генваря в 23 день были у великого и полномочного посла турские послы
Реис-Эффенди и Александр Мс,врокордато. Приезжали великим  многолюдством
и, приехав, говорили многие ласковые слова... И  великий  и  полномочный
посол отвечал им благодарственно и тому же склонное".
   А потом велел Прокофий Бощанович внести стол, накрытый ковром,  шитым
золотом. А на нем на двадцати блюдах серебряных сахаров разных  народных
и "леденцов и конфектов". "И турские послы, то видя, зело  дивились".  А
потчевал их Прокофий Богданович забытым теперь, но  популярным  тогда  в
России напитком "росолис" и турецким кофе. Велел подать трубки  с  таба-
ком. А в это время рядом в особом покое трубили на серебряных  трубах  и
играли на разных инструментах трубачи и музыканты.
   Реис-Эффенди расчувствовался и заявил, что от рождения такой прекрас-
ной музыки не слышал, и просил Возницына, чтоб он велел музыкантам войти
и играть здесь, чтоб он их видел. Прокофий Богданович, конечно  же,  ве-
лел, а когда они вошли, приказал "играть одному на басу, а двум на скры-
пицых, что слыша Реис-Эффенди зело утешился и нот их и скрыпиц  смотрел,
а в тое поры пил табак".
   Не забыл Возницын "агов и иных дворян", приехавших с послами. Их так-
же потчевали "росолисом и кафою" и со стола многие блюда с сахаром пода-
вали. "Иные ели, и иные за пазухи клали". А во дворе и в хоромах их  лю-
дям давали уже что попроще - водку и "ренское" вино. Некоторые "были зе-
ло жадны, пили много, а иные просили есть и ели".
   В общем, прием удался на славу. Подали шербет, и Реис-Эффенди, приняв
чашу, пил за здоровье великого государя, а великий посол взаимно пил  за
здоровье их "салтанова величества". Дальше было совсем как в наше  время
- Реис-Эффенди говорил Возницыну, чтобы он на него не  прогневался,  что
он так у нет засиделся. Но и после этого не уехал, а просил, чтобы музы-
канты еще поиграли...
   Наконец, уже прощаясь, турецкие послы  шепнули  Посникову,  чтобы  из
Москвы послали гонца с царскими грамотами о принятии  перемирия  -  мол,
увидя это, "его салтаново величество обрадуется и паче будет  склонен  к
постоянной дружбе и любви". Эти слова Прокофий Богданович крепко  запом-
нил.
   Ну вот, теперь, кажется, действительно все. Можно наконец трогаться в
дальний путь домой.

   ГЛАВА 14. ТЯЖЕЛА ДОРОГА К ДОМУ

   Выехал Возницын из Карловиц 24 января. Медленно по заснеженной равни-
не тянулись запряженные волами телеги с посольским скарбом. Их сопровож-
дал маленький военный отряд. И это было как нельзя  кстати,  потому  что
ехали пустынными, малонаселенными местами. На ночлег  Возницын  старался
останавливаться в православных монастырях. В городах его встречали с по-
четом: губернаторы выводили гарнизоны, палили из пушек и ружей. Но наст-
роение у Прокофия Богдановича было прескверное. К тому же и болезнь  то-
мила. Вот как описывал он свой путь Федору Алексеевичу Головину:
   "Я от сих ден едва жив. Изломали тягостно и в  Вену  привезен  болен.
Ехал степью с великою бедою и страхом три недели, терпели великую нужду.
Предо мною едучего от нас в Вену графа Марсилия в  стели  воры  разбили,
прострелили дважды и в двух местах порубили и трех его человек до смерти
убили. Я же помощью Божию доехал от таковых безбедно, однакож на  всякое
время от них были опасны".
   Наконец и Вена. Безрадостно смотрел Возницын на узкие улочки, по  ко-
торым катился посольский возок. Нервное  напряжение  многих  месяцев,  в
стальную пружину сжимдвшее волю, ум, энергию и умножавшее все его душев-
ные силы, теперь спало. И сразу же болезни  прицепились.  Те,  что  и  в
дождь, и в стужу кружили вокруг шатра на берегу Дуная.
   Дел в Вене у Прокофия Богдановича было немного, да и Вене было не  до
него. Она праздновала бракосочетание старшем сына императора  эрцгерцога
Иосифа, недавно получившего титул Венгерского короля, с принцессой  Ган-
новерской. В другой бы раз Возницын непременно описал красочно,  как  он
умел, и улицы венские, запруженные народом, и  триумфальные  бармы-арки,
возле которых били в барабаны и играли на скрипках, и ночной  фейерверк,
танцы и музыку на площадях. И уж, конечно, торжественную свадебную  про-
цессию в костел Св. Августина, который и по сей день украшает Вену.
   Ко не стал тратить силы Прокофий Богданович на эти описания.  Мрачный
ходил он по венским улицам, спотыкаясь о каменные  горбы,  которые,  как
наросты на больных березах, выпирали из стен.
   Это чтобы кареты стены не задевали, догадался Возницын. Улочки-то вон
какие узкие.
   ...Дул ветер, и моросил мелкий нудный дождь со снегом. Сквозь  рваные
облака желтая луна зловеще высвечивала венскую гордость - узорчатый  со-
бор Св. Стефана. Но Прокофию Богдановичу он показался обглоданным рыбьим
хвостом; одиноко торчащим в небе. Куда как лучше низенький  уютный  храм
Св. Анны - он хоть на православные церкви похож...
   Возницын свернул в узкую улочку и тут же оказался на маленькой площа-
ди, где стояла виселица. Тьфу ты, господи, вздохнул он и перекрестился -
наваждение какое-то.
   * * *
   Мысли тяжелые и неповоротливые, как огромные валуны в  мокром  песке,
не давали покоя. Так ли он все сделал? Не нарушил ли, не дай Бог, указа-
ний и директив Петра? Если Россия твердо решила воевать  с  Турцией,  то
его перемирие Москве не больно-то и нужно -  так,  передышка  временная,
чтоб силы собрать. А если... Знает ли он,  куда,  вообще  поворачивается
стрелка русской политики? Нет, не знает. Уж не с Юга ли на Север? И  как
тогда быть'? Что делать?
   Мысли эти уже давно не давали ему покоя. Он их гнал,  забываясь  пов-
седневными делами, - благо их было немало. Но чуть отступит текучка, как
снова они разрывают тревогой душу.
   Еще в Карловицах получил Возницын венские куранты, в которых сногсши-
бательная новость напечатана: будто потребовала Россия у Швеции  возвра-
тить Нарву. Вот так дела! Если это так, то заключенный им мирок  из  не-
нужной помехи к войне с Турцией становится нужнейшим  заслоном  от  нее,
случись война со шведами. Ведь сколько раз бывало так, что только Россия
силы на Север двинет, глядь, а с Юга турецкие и татарские полчища  идут.
Повернет Россия на Юг, а с Севера и Запада на нее шведы с поляками насе-
дают. Вот и крутись.
   Конечно, курантам какая вера - ерунду всякую пишут. Но на  этот  раз,
может быть, правду?
   Поэтому перед очъездом из Карловиц написал письмо Л. К.  Нарышкину  и
Ф. А. Головину. В венских курантах, с оттенком обиды доложил он, непрес-
танна пишут, что великий государь изволит требовать от "свейского"*  ко-
роля Нарвы и других поморских городов. Такой поворот политики -  воевать
со шведами. и отнять у них потерянное и "неправдою  ими  завладенное"  -
представляется ему правильным и с политической, и с  нравственной  точек
зрения. Но для этого, считает он, нужно не только время для  подготовки.
Главное - это обезопасить тыл России от нападения турок, татар  и  поля-
ков.
   Конечно, больше всего следует остерегаться турок. И Возницын  предла-
гает послать юнца в Царьград (кстати, об этом просили турецкие послы)  с
сообщением о том, что Россия принимает подписанное в Карловицах  переми-
рие. Это нужно сделать, чтобы показать туркам, что Россия воевать с ними
не собирается, хотя сил у нее предостаточно,
   Поэтому гонца послать непременно морем. Турок давно беспокоят морские
приготовления русских в Азове. Но они льстят себя надеждой, что  русский
флот не пройдет в Черное море. Поэтому появление русского корабля с дип-
ломатическим гонцом у стен Константинополя произведет на турок  неизгла-
димое впечатление. В течение веков Турция была за морем в  безопасности.
Теперь же она и ее столица в  пределах  досягаемости  русских  кораблей.
Именно на этот эффект рассчитывал Возницын, давая Петру соцет: "Добро  б
морем, хотя одним кораблем".
   Но не сторонним наблюдателем, дающим бесстрастные  советы  из  своего
туманного далека, выступал Прокофий Богданович. Был  он  человеком  дея-
тельным, практичным. Поэтому уже с дороги, из глухой сербской  деревушки
Поклади, он шлет в Иерусалим к патриарху Досифею своего гонца,  уже  из-
вестного нам старца Григория.
   Миссия у него, прямо скажем, необычная. Сегодня ее  вполне  могли  бы
назвать разведывательной или даже шпионской. Вез  этот  старец  невинное
письмецо, в котором и просил-то Прокофий Богданович у святого отца всего
лишь благословения. Да передать, что послал ему Возницын с  Маврокордато
соболей на 100 рублей.
   Но главное - на словах, чтобы он, Досифей, сказал  или  отписал,  что
лучше: в миру с турками быть или в войне? И на чем помириться? И не  бу-
дут ли они просить приднепровских городов или чего еще?
   Или вот такой вопрос: где с ними договариваться лучше? В Царьград  ли
послов послать, или через волошского господаря, или через крымского  ха-
на?
   Ну а если война случится, можем ли мы с ними одни воевать? "Пристанут
ли к нам греки, волохи, мультяне, сербы, болгары и иные православные на-
роды и мо"но ль на них надежду иметь?" И могут ли наши войска,  зашедшие
в чужие края, хлебом и конскими кормами пропитаться? А с другой стороны,
не пристанут ли к туркам в помощь Австрия, Польша, Франция и Венеция? Да
и какой политики будет придерживаться Турция - останется ли она  в  мире
или начнет готовиться к войне?
   Да, далеко не прост был в своих мыслях и делах Прокофий Богданович.
   * * *
   А в Вене его ждали два письма от царя - одно от 1 января, другое - от
б января. В них срочное указание; если турки от своего упорства не  отс-
тупят, пойти на разорение приднепровских городов. Соглашение необходимо.
Если даже конгресс разошелся, связаться а турками приватным способом.
   Ага, значит, главное сомнение как будто снимается: мир Москве  нужен.
То ли потому, что царь опасается войны с Турцией в одиночку. То ли пото-
му, что к войне с Швецией готовится, и тогда мир с Турцией просто  необ-
ходим.
   Но и без этих указаний дело-то им уже сделано. Поэтому отвечал  Петру
с чистой совестью:
   "Те твои государевы указы много опоздали, и уж как турков, так и пос-
редников, кроме Царьграда, сыскать ныне негде".
   Но тут же Прокофий Богданович постарался успокоить царя, хотя у само-
го, откровенно говоря, полной уверенности не было.
   "Турки с тобою, государем, склонны к миру". Я не чию того, что, учиня
со всеми мир, а нам лишь дав малое перемирие, они обратятся войной  про-
тив России. Естли бы они в самом деле хотели войны, то кто им  мешал  ее
вести, когда нам не только помои~и никакой не бьыо, но еще и вред  чини-
ли? "Да и то должно разсудить, для какой прибыли туркам с тобою, госуда-
рем, воевать?" Из-за придиепровских городов? Но по твоему нынешнему  ни-
гере""ию их можно уступить. Из-за Азова? Но не стоит он тех потерь,  ко-
торые туркам придется понести в войне. А о походе на какие-либо отдален-
ные русские или украинские города турки и не помышляют.  Уж  больно  они
далеко. Взять-то их, может быть, и возьмут, да удержат ли? Будучи в  Ца-
рыраде после чигиринской войны*, сим слышал, что тогдашний визирь,  если
бы не заключил с нами мира, бьы бы убит: так сильно раздражен был  народ
огромными потеряли в столь далеких от Турции местах. Вот и теперь  турки
отдали полякалс Каменец не из страха и не по принуждению, а за  отдален-
ностью: он "им бесприбылен и по премногу убыточен".
   Скорее можно ожидить другого. Турки, отдохнув и оправившись  от  неу-
дач, будут думать об иной войне -  за  возвращение  венгерских  и  тран-
сильванских земель, а также Мореи. Немцы у них "завоевали зело много,  и
прямо смотрят к ним в Царьград и недалеко им до того". Поэтому турки ду-
мать будут, как бы им освободиться от такой напасти.
   Как же действовать Москве в данной  обстановке?  Возницын  предлагает
такой путь. Если царь пожелает заключить мир с уступкой, на какие  пошли
уже другие союзники, и устранить все причины к войне, то нужно, не теряя
времени, послать к туркам "хотя не гораздо знатную особу, только умную".
Пусть она объявит туркам, что "ты, государь, в миру быти с ними  желаешь
и послов своих послати изволишь". Да заодно разведает, на каких условиях
турки будут мириться. Если условия подходящие установить с ними мир.
   И, наконец, общий совет из собственного опыта. С  турками  надо  дер-
жаться твердо и уверенно. "С ними надобно поступать смело и делно, и се-
бя смиренно знать не надобно давать. Я по премногу чаю, что они  склонны
с тобою, государем, к миру и учинят его".
   Почти месяц спустя, как бы подытоживая свои раздумья, Возницын  пред-
ложил и другой способ заключения мира обратиться к посредничеству  цеса-
ря.
   Для этого нужно прислать в Вену умную и "легкую" особу, но не  посла.
"От послов наших они в даче кормов, и подвод и иных стяжаниях зело  ску-
чают". Правда, австрийцы перед ними во многом виноваты. Однакож, припом-
ня грехи свои, авось в том деле нам полезны будут. Во всяком  случае  от
попытки посредничества, если она даже не удастся, Москве убытка  не  бу-
дет. "За сим милостивому твоему государя  по  Бозе  призрению  предаются
убогий твой раб и последний сирота. Из Вены, Марта в 16 день".
   И поехал в Москву Прокофий Богданович.
   * * *
   Трудной и долгой была дорога Возницына к дому. 16 марта у венских го-
родских ворот распрощался он со своим  первым  помощником  и  советником
"дохтуром" Пасниковым. Поскакал "дохтур" на север, в Амстердам,  инстру-
менты править, а Прокофий Богданович повернул коней на восток,
   Медленно двигался по разбитым дорогам  Европы  возницынский  караван.
Необычное зрелище являл он изумленному путнику. Коляски, кареты, возки с
необьятным посольским скарбом. За ними - важные верблюды и  мулы,  пода-
ренные турками. А вокруг - всадники в долгополых кафтанах и  щеголеватые
рейтеры. И все это нещадно вопило, ревело и  ржало,  неуклонно  двигаясь
туда, где вставало солнце.
   Через несколько дней в маленьком городке Опава этот караван разделил-
ся. Подьячий Михайло Волков и дворянин Владимир Борзов двинулись на Вар-
шаву, а оттуда в Смоленск и Москву. Им сбагрил Прокофий Богданович опос-
тылевших верблюдов и мулов, строго-на-строго наказав доставитъ их в  це-
лости и лишь в крайнем случае продать. Причем даже цену указал*.
   А сам Возницын взял курс на Бреславлъ - Кенигсберг - Мемель - Ригу  -
Псков. Три месяца продолжалосъ путешествие. Ехал он в  карете,  плыл  по
Висле на судах-шмаках. Встречался с  разными  людьми,  смотрел,  изучал,
приглядывался. Перед его глазами, не на бумаге - на яву разворачивалось,
как любят говорить дипломаты, "внутреннее  положение"  Австрии,  Польши,
Бранденбурга, Курляндии, сложное переплетение их интересов и  противоре-
чий. Скоро, очень скоро все эти вопросы станут главнейшими в русской по-
литике. Интересно, случайно или все-таки с умыслом проложил этот маршрут
Прокофий Богданович?
   В его бумагах нет на это прямого ответа. Он лишь все жалуется на здо-
ровье да на худые подводы.
   "С самой Сермии от тамошних злых ветров и стужи и большой  нужи  учи-
нился болен и доселе стражду скоробутикою и ныне  лежу  недвижим,  токмо
терплю во всех своих костях и жилах великий лом и нестерпимое грызеиие и
веры иеймегпся, могу ль доехати жив до Москвы".
   Вообще тон его записей унылый, не то что в Карловицах. В Бреславле он
получил известие, что в Варшаве "огневицаю умер" его соперник пан  Мала-
ховский и к султану назначен другой посол. Прокофий  Богданович  не  без
назидания замечает: "Говорят, что с печали, что договор его не  зело  за
благо почтен". Татары на Польшу набег учинили и 120 тысяч в полон увели.
И за то на него великое нарекание было, что, учиня вечный мир, не  сумел
ту опасность отвести.
   * * *
   Первые слухи о заключении мира с турками поползли по Москве 31  янва-
ря. Скорее всего это были просто слухи, вызванные ожиданиями: после  пе-
ремирия в Карловицах прошло всего 17 дней,  и  официальное  сообщение  в
Москву прийти никак не могло. Но радости они не вызвали. В столице в это
время проходил "съезд" созванного для похода служилого дворянства, кото-
рое, судя по всему, было настроено воинственно. Вот что записал в  своем
дневнике секретарь австрийского посольства Корб:
   "Распространившиеся слухи о мире вызывают общую печаль; даже  скорбят
и те лица, которые до сих пор все вздыхали о мире, хотя наружно противи-
лись ему, не желая навлекать ни себя неудовольствие (царя)".
   А вообще зима эта, несмотря на войну и стрелецкие казни,  выдалась  в
Москве на редкость веселой. Иностранные послы сообщали в свои столицы  о
непрерывной веренице празднеств и гуляний. После рождественской литургии
в Успенском соборе одно угощение сменяло другое,  свадьба  следовала  за
свадьбой.
   Да и сама Москва после унылого шестинедельного  поста  преобразилась.
Корб писал:
   "На всех площадях и перекрестках люжно было видеть огромное  изобилие
мяса; здесь невероятное множество гусей, там такое громадное  количество
уже битых поросят, что их, кажется, хватило бы на целый  год;  такое  же
число было и зарезанных быков и разного рода птицы.  Казалось,  что  они
слетелись в этот один город из целой Московии и всех ее частей. Напрасно
стану я называть различные сорта их: тут имелось все, что  только  можно
было пожелать".
   С шумом и гамом необыкновенным пронеслись  святочные  увеселения  при
деятельном участии самого царя и той развеселой, пока еще не оформившей-
ся компании, которая получит потом название всешутейшего и всепьянейшего
собора...
   По заснеженным улицам всегда бродили на святки толпы ряженых,  проно-
сились вереницы разукрашенных возков и карет. Но теперь московская знать
по выбору царя в шутовском обличье изображала  патриарха,  митрополитов,
архимандритов, попов и других чинов церковной иерархии. Сам царь  высту-
пал в роли дьякона. Они разъезжали на 80 санях, и никто в Москве не  был
застрахован, что к нему вдруг в одночасье не нагрянет эта веселая компа-
ния пропеть хвалу родившемуся Христу. Когда она прикатила к Лефорту,  он
не ударил в грязь лицом: встретил приятной музыкой, устроил пир горой  и
танцы до упаду. Но беда тому, кто поскупится на плату или угощение.  Бо-
гатый московский купец Филатьев наградил славильщиков, среди которых был
Петр, всего двенадцатью рублями. Царь тотчас же послал к  дому  нерасто-
ропного купца сотню человек с требованием выдать каждому по рублю.  Поп-
робуй ослушаться царского указа! Наученный этим  горьким  опытом,  князь
Черкасский сразу вынес толпе 1000 рублей.
   Необычным было и традиционное освяшение воды на Москве-реке 6  января
- Водосвятие. Красочная процессия двигалась к реке, скованной зимним хо-
лодом. Открывали ее солдаты полка Гордона в красных  кафтанах.  За  ними
шли преображенцы в зеленых кафтанах во главе с самим царем, и тут  выде-
лявшимся огромным ростом. Он, вместо того чтобы по  традиции  сидеть  на
троне рядом с патриархом, бодро шагал вместе с  солдатами.  В  конце  же
следовал полк семеновцев в голубых кафтанах, где  барабанщиками  служили
карлики.
   Потом появилось духовенство в богатых  одеждах,  украшенных  золотом,
серебром и драгоценными камнями... Но пусть лучше об этом расскажет оче-
видец - австриец Корб:
   "Невероятное количество людей толпилось со всех  сторон,  улицы  были
полны, крыши бьыи заняты людьми, зрители стояли и на  городских  стенах,
тесно прижавшись друг к другу. Как только духовенство наполнило обширное
пространство ограды, началась свяуенная церемония, зажжено было множест-
во восковых свечей".
   После призыва милости Божией митрополит стал ходить с кадилом  вокруг
ограды, посередине которой была проделана полынья в Москве-реке  в  виде
колодца. А напротив ограды был воздвигнут высокий помост. На  нем  стоял
солдат с белым знаменем, на котором сиял вышитый золотом двуглавый орел.
Ему нужно было зорко наблюдать за церемонией благословения воды, склоняя
в нужный момент стяг.
   Как только кончилось богослужение, знаменосцы всех  полков  приблизи-
лись к ограде и их стяги были окроплены благословенной водой. Затем пат-
риарх кропит святой водой царя и всех солдат. Завершая праздничное  тор-
жество, производится залп из орудий всех полков. За ним  следуют  троек-
ратные ружейные залпы.
   "Перед началом этой церемонии на шести белых царских лошадях привози-
ли покрытый красным сукном сосуд, напоминавший своей фигурой саркофаг. В
этом сосуде надлежало затем отвезти благословенную воду  во  дворец  его
царского величества. Точно так же клирики отнесли некий сосуд для патри-
арха и очень много других для бояр и вельмож московских".
   Но из этих описаний Корба  было  бы  неправильно  делать  вывод,  что
только увеселениями и была занята Москва той зимой. Государственный  ап-
парат, хоть и с напряжением, работал четко. Розыск и казни стрельцов шли
своим чередом. Царь крепко держал бразды правления и умудрялся самолично
принимать решения по всем сколько-нибудь значимым делам. Кстати,  именно
в эти дни - 1 и 6 января им были направлены  личные  указания  Возницыну
уступить приднепровские города.
   Как это ему удавалось? Петр работал все время - даже во время  пиров.
Нередко на балу, где-нибудь  в  соседней  комнате,  он  давал  аудиенции
иностранным представителям, принимал верительные грамоты, отпускал  пос-
лов. Иногда поздней ночью в разгар пира он устраивал своего  рода  госу-
дарственный совет для обсуждения важных вопросов, порой даже не считаясь
с присутствием иностранцев или других гостей, которые в немом  изумлении
следили за происходящим.
   Один из таких деловых пиров описан все тем же вездесущим Корбом.
   На пиршество к Лефорту царь запоздал, задержанный  какими-то  важными
делами. "Впрочем, и во время самого стола, не обращая внимания  на  при-
сутствие иностранных представителей, он рассуждал о некоторых  предметах
с боярами, но это совещание было очень близко  к  спору:  не  щадили  ни
слов, ни рук, потому что все были увлечены чрезмерно,  а  в  присутствии
государя и опасным пылом при упорной защите своего мнения. Они так  спо-
рили друг с другом, что дело доходило по"ти до обвинения. Негодуя, что к
царским обедам допускается столько разного рода сумасбродов, боярин  Ар-
тамонов, обращаясь к Винниусу, воскликнул  по  латыни  "stultorum  plena
sunt omina!"*"
   По окончании пира, пишет далее Корб, следовали танцы и  затем  отпуск
польского посла. Царь с неожиданной быстротой вырвался из толпы  веселя-
щихся гостей в находившуюся рядом столовую, отдав приказ польскому послу
следовать за ним. Туда же устремилась и вся толпа пировавших, желая  уз-
нать, в чем дело.
   "И не успели еще все задержанные собствеиной торопливостью проникнуть
туда, кик его царское величество уже выдал польскому послу отзывную  (т.
е. отпускную) грамоту и вышел из комнаты, заставив покраснеть  всех  еще
желавших и пытавшихся туда ворваться".

   ГЛАВА 15. УПРЯМАЯ ГОЛОВА

   В тот самый день, 14 января, когда  Прокофий  Богданович  заключил  в
Карловицах перемирие, в Москву через Тверские  ворота  въезжал  бранден-
бургский посланник фон Принцен. Закутанный в тулупчик,  робко  выглщывал
он из позолоченных царских саней, запряженных парой белых лошадей.  Кру-
гом слуги в красных кафтанах, скороходы в голубых платьях. И все не свое
- ни слуги, ни скороходы, ни лошади, ни сани. Тулупчик  и  тот  с  плеча
царского. А вокруг снега белые, бескрайние...
   Посланник молодой - всего 24 года. Хорош собой,  образован,  любезен.
Но главное - он понравился царю, когда сопровождал Петра во всех его по-
хождениях в Кенигсберге - Коромавице, как перетолмачили его на свой  лад
русские. Вот и решил хитрый курфюрст невзрачного Бранденбурга  направить
его в Москву, чтобы поддержатъ завязавшуюся в Кенигсберге дружбу с царем
великой страны.
   Дивились московские люди, что за страна такая  Бранденбург  и  почему
посланнику почет великий оказывают?
   Княжество небольшое. Таких в Германии считать пальцев на обеих  руках
не хватит. Да к тому же еще и захудалое, попросту говоря  -  нищее.  Кто
бывал - видел: крестьян там почище, чем в России, обирают. А  двор  кур-
фюрста куражится, с Версалем в балах и  приемах  соревнуется.  Бутафория
какая-то, а не княжество.
   Но люди, в политике сведущие, говорили: нет, княжество хоть и мелкое,
но нужное. В европейском политическом рлскладе для  России  союзник  ес-
тественный. Потому что у обеих стран один и тот же неспокойный  сосед  -
Швеция. Значит, и интерес общий есть.
   Курфюрст Фридрих Вильгельм свои виды на дружбу с  Москвой  имеет.  Но
разгадать-то их нетрудно. Дрожит, ох дрожит  Фридрих  за  свои  прусские
владения. Потому как косит на них глаз не только Польша, но и такой  во-
енный гигант, как Швеция, где, как на зло, молодой  воинственный  монарх
обьявился.
   Еще весной прошлого года, как только пересекли границу  Бранденбурга,
Петр и его послы (а среди них был наш Возницын) сразу заметили:  обхажи-
вает их курфюрст. Особенно после Риги это было видно. Там шведы встрети-
ли их более чем холодно. А в Кенигсберге Фридрих Вильгельм устроил Петру
наилюбезнейший прием по самым строгим меркам Версаля,  который  и  тогда
был законодателем дипломатического этикета. Он не скупился  на  пушечные
салюты, обильные обеды, объятия,  поцелуи,  балы,  охоты  и  фейерверки,
рассчитывая сыграть на тщеславии молодого рчсского царя, впервые  попав-
шего из медвежьей глухомани в "просвещенную Европу".
   В общем, правы были сведущие люди.  Уже  первым  шагом  Великого  по-
сольства было заключение в Кенигсберге договора о дружбе.  Сам  по  себе
договор этот не содержал ничего особенного и ни от кого не скрывался. Но
при его заключении устно, не на бумаге, договорились о союзе против Шве-
ции. Тогда эта договоренность показалась Петру  не  очень-то  и  нужной,
так, скорее жест в ответ  на  любезное  гостеприимство  бранденбургского
курфюрста. Олнако планы Петра менялись, и соглашение в Кенигсберге  ста-
новилось куда как важным.
   Дело в том, что зтой зимой Петр твердо решил развернуть русскую внеш-
нюю политику на север - против Швеции. Это было нелегкое и  даже  риско-
ванное решение. Швеция тогда считалась великой  европейской  державой  -
хозяйкой Севера, причем весьма воинственной и жестокой.  Если  взглянуть
на карту того времени, то нетрудно увидеть, что даже своими  очертаниями
она походила на гигантскую рыбью пасть, распахнутую над Центральной  Ев-
ропой. Она уже поглотила Финляндию, Карелию, Ингрию,  Эстонию,  Ливонию,
Штральзунд, Штетин и часть датской  территории.  Желто-голубой  шведский
флаг закупорил устья северных рек Европы - Невы, Западной Двины,  Одера.
Под немигающим ледяным взором этой хищницы ежились слабенькие  европейс-
кие княжества - кто следующий?
   Но Петр хорошо усвоил уроки европейской дипломатической школы - евро-
пейские балансы сил, можно сказать, собственными руками взвешивал.
   Вена, Лондон, Париж и Амстердам хотели изолировать  Москву,  оставить
ее воевать с Турцией, а сами  заняться  дележом  испанского  наследства.
Петр использует их же прием: пусть увязают в этой борьбе,  да  поглубже.
Тогда Россия, если сумеет заключить мир с Турцией, развяжет  себе  руки,
чтобы вернуть захваченные шведами земли и выйти наконец к морю.
   Кто может помешать этому? Сами же шведы немало глупостей наделали.  С
французами - своими союзниками - отношения  умудрились  разладить,  а  с
морскими державами не сблизились. Да и не до Швеции им будет в этой  об-
щеевропейской свалке. Значит, серьезной поддержки им  никто  не  окажет.
Можно сказать, они в изоляции.
   А княжества и государства Центральной Европы так натерпелись  от  во-
инственных шведов, что руки им не  протянут.  Скорее  наоборот  -  ногой
пнут. Вот, к примеру, Бранденбург - так к России и жмется. Или Дания...
   Давно уже датский посол Гейнс с предложением  о  союзе  вокруг  Петра
кругами ходит. То запрутся в дальние комнаты в доме датского резидента в
Москве. То у князя Голицына,  отдыхая  после  казней,  как  бы  случайно
встретятся. А в феврале 1699 года и проект союзного доювора на столе по-
явился.
   Но Петр твердо решил не брать никаких обязательств воевать на Севере,
пока не будет мира с Турцией. Борьба на два фронта невозможна. Надо сна-
чала помириться с Турцией и только потом уже иачинать войну со Швецией.
   Поэтому Петр тянул с ответом на предложение датского посла  о  союзе,
ожидая вестей от Возницына. Потом уехал в Воронеж.  Датский  и  бранден-
бургский послы потянулись за ним.
   Но и в Воронеже Петр не спешил, хотя известие о "мирке" Возницына по-
лучил. Взвешивал, очевидно, прикидывал.  Двухлетнее  перемирие,  которое
преподнес Возницын, было весьма кстати. Но оно не могло обезопасить тыл.
А Петру нужен был надежный мир на Юге.
   Только после долгих колебаний, уезжая из Воронежа в Азов, Петр  нако-
нец решается заключить союз с Данией. Но с одной оговоркой: пока не  бу-
дет мира с Турцией, этот трактат не может быть принят к исполнению. Нау-
чился-таки осторожности русский царь, общаясь с европейскими государями.
   * * *
   До Москвы Возницын добрался только к середине лета. Там его встретили
без почета и похвалы. Скорее с холодком. Только  и  сказали:  поезжай  в
Азов, там царь, он разберется.
   Не знал Прокофий Богданович, что в эти же дни в Москву из Вены пришла
на него жалоба - вел, дескать, себя не так на Карловицком конгрессе.
   Что ж, кляуза - это испытанный прием цесарской дипломатии, когда надо
вышибить из седла партнера, который твердо, а главное  -  успешно  ведет
дело. Не от них ли перешел к нам этот прием? Или  на  отчей  почве  сами
дошли до этого? Трудно сказать...
   Господин Прокофий, вкрадчиво жаловались австрийцы, заключил свое  пе-
ремирие с турками ранее союзников, действуя в полной тайне от них  и  от
посредников. Цесарские министры всегда были  отягчены  его  недоверчивым
отношением. Их сердечному и верному увещанию он  не  внимал,  но  всегда
своей упрямой голове следовал, а союзников за мало и даже ни за  что  не
почитал...
   Видно, сильно невзлюбили Прокофия Богдановича в Вене за его  неуступ-
чивость и самостоятельные суждения.  Эта  нелюбовь  перешла  потом  и  в
австрийское посольство в Москве. Каждое  упоминание  имени  Возницына  в
дневнике Корба сопровождалось обычно каким-либо нелестным отзывом.  Даже
когда получили известие, что умер Возницын  в  Кенигсберге,  австрийский
посланник и тут не удержался от злословия: "У худой травы плод всего ху-
же".
   * * *
   Не знал обо всем этом Возницын, но почувствовал: что-то не так.  Поэ-
тому быстренько собрался в новую дорогу и 18 июня был уже в Азове.
   Царь принял его без задержки, и Прокофий Богданович понял, что зла на
него он не держит. Больше того, Петр принял практически все его  советы,
как вести дело с турками.
   Писал, например, Возницын, что для заключения мира надо  направить  в
Константинополь человека незнатного, но умного. Петр так и поступил. Его
выбор пал на думного дьяка Емельяна Игнатьевича Украинцева. Как и Возни-
цын, он был из служилых провинциальных людей. До всего сам доходил.  Всю
дипломатическую службу снизу вверх прошел и десять лет Посольским прика-
зом управлял.
   Понравился Петру и другой совет Возницына - отправить посла  в  Конс-
тантинополь на русском военном корабле. А проводить посла всем флотом до
Керчи! Это уже Петр сам придумал и был очень доволен этим планом. Он да-
вал возможность использовать воронежский флот если не для похода  против
Турции, то хотя бы в дипломатических целях - показать  русский  флаг  на
Черном море.
   Царь с неистовством отдался осуществлению этого плана.  Он  занимался
буквально всем: и снаряжением флота, и  составлением  директив  для  по-
сольства. А в промежутках успевал еще руководить внутренними и  внешними
делами страны. На несколько месяцев Азов, а затем Таганрог стали  столи-
цей России.
   Петра снова можно было увидеть с топором или с ведром деггя.  Работал
с азартом, как в Амстердаме. Сам доводил до полного совершенства корабль
"Отворенные врата", которым собирался командовать в плавании до Керчи.
   С не меньшим увлечением он отдался и составлению директив-наказов для
посольства Украинцева. По указанию царя к этому делу привлекли и  Проко-
фия Богдановича.
   Директивы эти были двоякого рода. Официальные - содержащие  наставле-
ния, как послу вести себя при разных церемониях, а также  тексты  речей,
которые ему придется произносить в этих случаях. И секретные -  содержа-
щие инструкции по существу ведения переговоров. Именно эти директивы чи-
тал и правил сам Петр. В оставшихся черновиках  рукою  Головина  написаы
резолюции, которые пестрят словами "приказано", "велено", "сказать веле-
но". Ясно, что такие указания мог дать только царь.
   Может быть, по этой причине, пожалуй, впервые в русской истории послу
предоставлялась относительная свобода действий в делах второстепенных. В
директивах появляются такие необычные выражения, как "об этом  приказано
делать, что пристойно, и дело чтоб было только сделано".
   Зато основная часть записана жестко. Послу предписывалось заключить с
турками вечный мир. Если этого не получится, добиваться перемирия сроком
не менее 25 лет. Но приднепровские городки должны оставаться в  "державе
царского величества". К этому Головин добавил слово "непременно".
   Написан этот наказ был на трех тетрадях. А скрепил его думный  совет-
ник Прокофий Богданович Возницын 31 июля 1699 г.
   Поход в Керчь по всем признакам начинался неудачно.
   В полдень 5 августа из Таганрога отплыла эскадра  из  десяти  больших
кораблей, двух галер, двух голиотов и четырех стругов с казаками. Коман-
довал ею опытный дипломат Ф. А. Головин, получивший звание генерал-адми-
рала. В морских делах он был так же сведущ, как и его  предшественник  в
этом звании - Лефорт. Но так, очевидно, было удобнее Петру, который  лю-
бил вершить дела сам, оставаясь при этом в тени. И в  данном  случае  он
был просто капитаном Петром Михайловым.
   По этой ли  причине  или  действительно  неудачно  сложились  обстоя-
тельства, но эскадра отошла от Таганрога всего верст  на  двадцать,  как
разразилась сильная буря. Пришлось стать на якорь и простоять  двое  су-
ток, качаясь на волнах. А азовская качка неприятная:  волна  мелкая,  но
частая - корабль с борта на борт швыряет. Пришлось возвращаться в Таган-
рог и ждать погоды еще две недели.
   Наконец, в полночь 14 августа подул сильный попутный ветер. Петр  дал
сигнал к отплытию, и если бы распустили все паруса, то на следующую ночь
были бы уже в Керчи. Но старый моряк  вице-адмирал  Крюйс,  прослышавший
про коварные мели Азовского моря, посоветовал поставить только один  па-
рус. Поэтому двигались медленно, с остановками, и только 18 августа уви-
дели "высокую землю Керченскую".
   Это был великий день России. Русская эскадра стала посреди Керченско-
го пролива. Четыре турецких корабля осторожно прижались  к  крепости.  А
крепость маленькая всего пять башен. Стены некрепкие и местами  развали-
лись. Так вот он какой город Керчь! Дома однотипные, с плоской татарской
крышей, один над другим лесенкой к горе Митридат  прилепились.  Деревьев
совсем нет. Только два десятка мечетей над городом возвышаются.
   Для пущего эффекта флагманский корабль, приближаясь к Керчи,  отсалю-
товал семью залпами. К адмиралтейскому салюту присоединилась вся  эскад-
ра, и началась пальба из всех пушек. Туркам ничего не оставалось делать,
как отвечать на приветствие, хотя какая уж тут  радость  -  страх  один:
нежданно-негаданно русская эскадра нагрянула. Зачем? Как она вообще очу-
тилась в Азовском море?
   Тем временем на шлюпке под белым флагом к турецким властям прибыл  Ф.
М. Апраксин с поручением известить о прибытии русского флота  и  поздра-
вить.
   Делать нечего, в ответ на визит Алраксина турецкий адмирал Гасан-паша
прислал своих людей. Они стали расспрашивать адмирала Головина о  причи-
нах прибытия столь большого числа военных кораблей. Реакцию турок, види-
мо, хорошо передает запись Крюйса: "Ужас турецкии можно было из лица  их
видеть". Они никак не могли поверить, что эти корабли построены в России
и на них русские люди. Но еще больше их поразило известие,  что  русский
посол на военном корабле намерен отплыть в Константинополь.
   До поздней ночи вокруг русских кораблей  шныряли  турецкие  лодчонки.
Одни смолу с обшивки соскребали, чтобы посмотреть, из какого дерева  ко-
рабли построены. Другие дивились на матросские учения, которые  приказал
проводить Петр. А третьи устроили настоящий восточный базар -  торговали
всем, чем попало: и красочной с расписными узорами тканью, и диковинными
фруктами, и овощами, охотно беря взамен московские ефимки.
   * * *
   Турецкие власти из кожи вон лезли, чтобы помешать  отплытию  русского
военного корабля в Константинополь. Начался затяжной  и  нудный  торг  с
повторением одних и тех же доводов.
   Черное море, убеждали турки, недаром зовется Черным. Оно  коварное  и
непредсказуемое. Плавать по нему опасно.  Поэтому  для  посла  же  лучше
ехать по суше - надежнее, удобнее и быстрее...
   В ответ русские упрямо твердили, что уповают  на  господа  Бога,  что
Черное море им-де хорошо известно и воля государя, чтобы его посол  ехал
морем.
   Тогда турки стали твердить, что из Керченского пролива в Черное  море
вообще выйти нельзя - лежит-де под водой черный камень, который преграж-
дает путь судам, и на нем неминуемо разобьется посольский корабль.
   Пришлось посылать лоцмана, чтобы осмотреть тот камень. Вернувшись, он
доложил, что камня никакого нет, а есть подводная  скала  -  продолжение
мыса, которую обойти вполне можно.
   После этого турки выдумали новую причину:  прямо  на  Константинополь
плыть-де никак нельзя - не хватит воды и съестных припасов. Придется за-
ходить в Кафу и Балаклаву.
   В общем, они хотели как можно  дольше  задержать  посла  в  Крыму,  а
дальше, глядишь, и придет фирман* от султана, и тогда  ясно  будет,  что
делатъ и как поступать.
   Эти бесконечные тяжбы прервало четкое распоряжение Петра:  кораблю  с
послом немедленно плыть в Константинополь, русской эскадре  возвращаться
в Таганрог...
   Прокофий Богданович стоял на палубе и смотрел, как посольский корабль
"Крепость" направлялся к Керчи. Ветер был попутным. Впереди ровно и даже
как будто со вздохом катило прозрачно-синие волны  море,  которое  поче-
му-то назвали Черным. Справа на горе виднелись башни пока  еще  турецкой
крепости Керчь. Слева за песчаной косой начиналась Кубань. Тоже пока ту-
рецкая. А кругом стояли русские корабли.
   Прокофий Богданович был рад. Он, должно быть, улыбался  -  покойно  и
широко. Свое дело он сделал. Это он знал. Но редко  кому  из  дипломатов
доводится увидеть воплощение замыслов и трудов своих. А он увидел.
   * * *
   8 августа 1700 г. в Москву прибыли гонцы  с  известием  о  заключении
Константинопольского договора. Он устанавливал перемирие с Турцией на 30
лет. Это событие первопрестольная отметила грандиозным фейерверком. А на
следующий день Россия официально объявила войну Швеции.



 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: историческая литература

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [3]