И надо было мчаться, лететь, не задерживаясь ни в Красноярске, ни в
Иркутске,  ни в Чите, и это с дедовой любознательностью и явной склон-
ностью к путешествиям,  надо было после лихой,  кружащей голову скачки
через Байкал,  влететь в эту яму,  в эту Борзю, и чувствовать, как не-
достает здесь воздуха, недостает жизни.
   А каково воюется государю?  Полмесяца ни единого упоминания о войне
   на Востоке. Лишь 14-го мая
приглашенный на  завтрак командир погибшего "Петропавловска" откроет в
майской летописи Дальневосточную тему.  Но воинская тема и в мае  и  в
июне едва ли не главная. Начался сезон смотров и парадов!
   Высочайшему смотру были подвергнуты войска в  Белгороде,  Харькове,
Кременчуге, в Полтаве, в Орле, в Туле, в Калуге, в Рязани, в Москве, и
уж,  конечно, в Царском Селе, в Красном Селе, в Петергофе и в Гатчине,
где отмечался юбилей лейб-гвардии Кирасирского полка,  в составе кото-
рого эскадрон Его Императорского Величества с успехом "проделал  немое
учение".  На смотрах и парадах успех был полный, не щедрый на оценки и
комментарии государь здесь задет за живое и удержаться не может: "Про-
хождение было отличное и атака благополучно окончилась", "Полки предс-
тавились отлично...",  "Порядок всюду был образцовый...", "34-й пехот-
ный  Севский полк и 35-й пехотный Брянский в Кременчуге "представились
чудно", а 33-й Елецкий и 36-й Орловский "представились еще лучше". Так
что  из  Полтавы выезжал на север "под самым лучшим впечатлением всего
пережитого". А потом еще и в Туле "полки представились отлично". И хо-
тя в Калуге от прошедших дождей поле для смотра превратилось в болото,
"несмотря на это войска проходили замечательно". Правда, парад юбилей-
ного Кирасирского полка из-за скверной погоды в Гатчине пришлось отло-
жить, но завтрак с офицерами и ветеранами полка состоялся. Похоже, что
выпивальный ритуал был непременным в этих смотрах, что также создавало
приподнятое настроение и вызывало хорошие  переживания.  "Выпив  чарку
перед фронтом,  вернулся на станцию". Во фронте стояли Конно-Гренадеры
и Уланы.  "Оба полка представились блестяще." И после учения  лейб-гу-
сар: "Заехал в дежурную комнату и закусил".
   Радуют государя и конница,  и пехота,  и саперы,  и артиллеристы, и
даже какая-то не очень понятная "команда учебного воздухоплавательного
парка с новыми усовершенствованиями и вьючным  обозом",  надо  думать,
предтеча доблестных ВВС.
   Радость смотров и парадов омрачают военные сводки:  "Последние  дни
получаются  известия из Японии о их атаке нашей укрепленной позиции на
Цзинчжоуском перешейке.  После нескольких боев они взяли  ее  штурмом,
наши войска отступили в П.-Артур, который таким образом совсем отрезан
от сухого пути".
   Приходится "военному  вождю" пользоваться сведениями из Японии,  он
им верит, свои полководцы что-то не спешат с донесениями.
   А дед умирает от скуки и ищет развлечения даже катаясь на паровозе.
   Ст.  Борзя.  Мая 27 дня. 1904. Дорогая Кароля! Вчера из Манчжурии я
   послал тебе письмецо, а сегодня, когда возвра-
тился в Борзю, получил два письма, одно твое, другое из Киева от Кати.
   О себе сказать нового положительно нечего.  Со вчерашнего дня пере-
   мен
никаких не  произошло.  Из  Манчжурии  я ехал товарным поездом и между
прочим прокатился между двумя станциями на паровозе.  Особенного  удо-
вольствия это мне, впрочем, не доставило; я ожидал, что ехать на паро-
возе более интересно.  Но это так,  между прочим, сознаю, что подобные
сообщения тоже особенного интереса не представляют.
   Как всегда с удовольствием прочитал твое письмо. Очень рад, что так
хорошо  погуляли  в  Петровском-Разумовском.  Судя по твоему описанию,
действительно у вас вышла великолепная прогулка.  Желаю от души почаще
доставлять себе подобные развлечения.
   Твоя мечта,  дорогая Кароля,  о поездке до Верхнеудинска, чтобы там
встретиться  со мной по окончании войны и даровании мне свободы,  сама
по себе превосходна!  Я не только ничего не имею против этого - наобо-
рот,  был  бы  бесконечно  рад  и счастлив,  если б этому суждено было
сбыться.  Но только вряд ли вся эта канитель окончится так скоро,  как
тебе  представляется.  Вероятно надолго затянутся военные действия,  а
расформирование полков последует еще позже.  Ну да когда бы ни было, а
постараемся  все  сделать,  чтобы  осуществить твою мечту и может быть
несколько видоизменить ее.  Тут все толкуют о том,  что  по  окончании
войны следует поехать в Порт-Артур и оттуда морем,  мимо Японии, Индии
и т.д.  в Одессу. Вообще сейчас-то можно думать и гадать о чем угодно,
а как все это сбудется - увидим.
   Ты спрашиваешь,  не нужно ли мне чего.  Пока, деточка, я ровно ни в
чем не нуждаюсь.  Разве только попросить, чтобы... ты себя выслала! Да
это, к сожалению, неосуществимо. Если что потребуется, то я сообщу те-
бе.  Пиши,  голубка,  как проводите время в Ивановском. Веселитесь ли,
гуляете,  устраиваете пикники,  или нет.  Устраиваются ли  на  фабрике
спектакли?
   Конечно передай привет Ивановцам!  Если Поповы там, то и им передай
мой сердечный привет. Писем не получаю ни от кого, кроме тебя. На Пав-
ловских я обижен за их молчание и им не пишу.  Увидишь Анюту  -  скажи
ей, что с ее стороны бессовестно так долго ничего не писать.
   Ну пока,  до свидания,  моя дорогая!  Приветствую всех  Ваших!  Жму
   крепко твою руку!  Весь твой Н. Кураев Я вполне здоров и благополу-
   чен - будь на этот счет спокойна.  Дедушка, оказывается, еще недос-
   таточно знает характер бабушки и пото-
му даже не может предполагать последствий своих переговоров о  встрече
в  Верхнеудинске  и  просьбы  "выслать себя".  А дед еще и декабристов
вспомнит, это же их места... Если бы он знал, сколько ему придется пе-
режить волнений и приложить сил, причем самых решительных, чтобы восп-
репятствовать бабушкиному приезду.
   Клише "национального характера" мало чего стоят. Бабушка, невенчан-
ная,  противу родительской воли, готова будет бросить все и мчаться за
тридевять земель, туда, где на десятки верст голая степь "без признака
растительности", а в мае нередко выпадает снег. Каролина-Юзефа-Мария с
русской бесшабашностью уже решила для себя - лететь,  нестись, а Нико-
лай Никандрович с педантизмом провинциального немецкого аптекаря  ста-
нет остужать ее порыв, приводя благоразумные и убедительные резоны не-
целесообразности этого шага длиной в семь тысяч верст.
   Но это все впереди, так же впереди, как и неотвратимая, неизбежная,
непременная победа над японцами.
   Наблюдая судорожную  бестолковость  воинских распоряжений,  получая
сведения о наносимых русским войскам и флоту уроне,  зная уже и о бло-
каде Порт-Артура,  он,  как и все,  толкует об удобстве морского путе-
шествия из Порт-Артура в Одессу,  когда вся эта канитель закончится, и
закончиться она может только победой.
   Диагноз этой чрезвычайно распространенной в России  болезни  совер-
шенно ясен - "гражданская слепота",  именно она не позволяет гражданам
России верить очевидному - негодяйству,  бездарности и  безжалостности
своих правителей. Совестливые граждане особенно преуспевают в придумы-
вании правителям совести,  умные придумывают мудрость,  дальновидные -
дальние виды.  А те,  знай, гребут под себя! Думающим гражданам России
как-то все время не верится, что их верховные правители "до такой сте-
пени...",  а они не то что "до такой", но каждый еще, как правило, но-
ровит превзойти предыдущих и дойти до степеней еще неизвестных!
   Далек дед от большевистского радикализма,  приветствующего "пораже-
ния царизма" на всех фронтах и во всех войнах.  Дед не только надеялся
на победу, но, как видно, был в ней уверен.
   Уверенность государя в победе подкреплялась  смотрами,  парадами  и
завтраками в офицерских собраниях по случаю блестящих,  великолепных и
чудесных прохождений и представлений полков. Да и сам царь был не про-
мах.  25-го мая - "Гулял долго и убил 2-х ворон",  а 27-го мая, наобо-
рот:  "Долго гулял и убил 2-х ворон", зато 4-го июня - "Ездил на вело-
сипеде и убил 2-х ворон;  вчера одну",  так что и 3-е июня нельзя счи-
тать пропащим днем. Ездить с ружьем на велосипеде это тоже, знаете ли,
надо уметь. 5-е июня: "Ездил на велосипеде и убил 2-х ворон".
   Наконец-то пришли и утешительные известия с Дальнего Востока.  7-го
июня:  "Получил приятное известие, что наши крейсера благополучно вер-
нулись во Владивосток,  потопив несколько японских транспортов с войс-
ками и военным грузом".
   Радоваться победам,  хотя и небольшим, но прерывающим полосу сплош-
ных поражений,  конечно,  естественно, но назвать гибель транспортов с
войсками "приятной вестью" решится не каждый.  Человек с большим  так-
том,  или вкусом,  еще не граф, графом его объявят только в 1905 году,
Сергей Юльевич Витте вот как отозвался на газетное сообщение о  потере
японцами трех крупных боевых кораблей из 13,  блокировавших Порт-Артур
с моря в начале мая 1904 года:  "Хотя чужим несчастьям нехорошо  радо-
ваться,  но  не могу скрыть,  что последняя неудача Японии с ее флотом
как-то полегчила душу".  Эта японская неудача, кстати сказать, чрезвы-
чайно показательна. Броненосец и крейсер столкнулись в тумане, да так,
что оба затонули.  Второй броненосец подорвался на собственной мине  и
получил  тяжелые  повреждения.  Не  были  японские флотоводцы и моряки
скроены из какого-то особого непобедимого теста, но учились они непре-
рывно и умели смотреть вперед.
   Дневник императора.  16-го июня. Среда. Теплым и тихим утром отпра-
   вился на "Александрии" в Кронштадт. Войдя в
Среднюю гавань, осмотрел последовательно четыре достраивающиеся грома-
дины:  "Имп. Александр III", "Князь Суворов", "Орел" и "Бородино". На-
шел большой успех в произведенных работах,  после моего осмотра в мар-
те, особенно на двух первых судах. В час 20 м. вернулся в Петергоф.
   Сделал большую прогулку верхом через Настолово. Читал долго до обе-
да. Вечером около 11 1/2 увидели большой пожар в Кронштадте и услыхали
шесть или семь выстрелов. Оказалось, горела минная пристрелочная стан-
ция  и пропало 20 мин,  но,  слава Богу,  из людей никто не пострадал.
Легли спать с тяжелым впечатлением.
   Хотел ли царь все посмотреть, или хотели ему показать, не очень яс-
но, но видел он много.
   "Все виденное  мною имущество для вьючного парка пожертвовано люби-
телем воздухоплавания дворянином Максимовичем".
   "В нашем бассейне перед домом полк.  по адм.  Табулевич показывал и
объяснял устройство своего изобретения лодки с котлом  без  двигателя.
Модель такого судна ходила по воде. Удивительная мысль!"
   Хочется думать,  что посещения эти не были разновидностью прогулок,
и люди практические,  как у нас и до сих пор водится,  визиты именитых
гостей используют для "проталкивания" дела через узкие места. Особенно
можно  надеяться на успешное решение вопроса,  когда гость соглашается
"принять завтрак".
   Дневник императора.  23-июня.  Среда.  Встали с отчаянною погодою -
   дождь лил как из ведра и ветер дул
шквалами. В 10 ч. отправился в Ораниенбаум по ж.д. Там на станции меня
ожидал д.  Владимир с начальством.  Мы все разместились на дрезинах  и
поехали  по  ветке,  построенной 1-м жел.-дор.  батальоном,  но еще не
оконченной.  В имении гр. Зубова пересели в тройку и поехали дальше по
шоссе вдоль моря двенадцать верст до батареи,  построенной 18-м сапер-
ным батальоном у самого берега.  Осмотревши ее,  поднялись в гору, где
скрытно  за сосновым лесом построен большой форт на 24 крепостных ору-
дия Л.-Га.  Саперным батальоном и  частями  23-дивизии.  Работа  очень
трудная!
   Принял завтрак от сапер в их палатке в с.  Большие Ижоры. Оттуда на
тройке опять в Рамбов и на "Дагмаре" переехали на "Александрию".  Сня-
лись с якоря в 3 часа и пошли к Сестрорецку по весьма извилистому фар-
ватеру между северными батареями.  Ветер все свежел, волна становилась
все крупнее, становилось поздно и я решил отложить эту поездку до дру-
гого раза. Поэтому повернули назад. Нас валяло очень сильно до прохода
мимо форта "Обручева". Вернулись в Петергоф в 6 час. Обедал с нами Ор-
лов (деж.).
   Дед тоже не только по суху мотался.  Ст.  Борзя. Июня 23 дня. 1904.
   Дорогая, милая Кароля! Вчера я возвратился из новой командировки, в
   которую был послан через
три дня после возвращения из первой. Ездил опять по Байкальскому озеру
и в этот раз проехал все озеро на ледоколе "Ангара". Погода стояла оч.
тихая,  озеро было совершенно спокойно,  и переезд этот совершился без
всяких приключений,  и даже не могу сказать,  чтобы доставил особенное
удовольствие, хотя приятно было прокатиться по воде. Во время моей ко-
мандировки через станцию Борзя поехала Любовь Яковлевна,  и я с ней не
мог повидаться, хотя она и телеграфировала мне, но телеграмму дала оч.
поздно. Мой товарищ - врач виделся с ней, и ему она передала посланные
тобою  вещи и письмо.  Все это я получил в целости и глубоко благодарю
тебя,  моя дорогая, за твои заботы обо мне. Постараюсь воспользоваться
всеми присланными тобою вещами,  а сочинением "Козьма Прутков" пользу-
юсь и теперь. Не только не стану упрекать тебя за выбор этой книги, но
наоборот,  должен сказать,  что я сам давно уже собирался купить ее, и
ты угадала мое прежнее желание. Ты пишешь, что он не особенно нравится
тебе. Но, милая, нужно знать, кто был этот Прутков, что, зачем и поче-
му он писал.  Тогда все его произведения будут понятны. Если ты прочла
помещенный в начале этой книги биографический очерк Пруткова, то могла
по этому очерку составить себе понятие о Пруткове и его сочинениях, их
смысле и значении. Во всяком случае и за эту посылку спасибо тебе, го-
лубка.  Вместе с твоей посылкой в этот день я получил посылку из Харь-
кова от Ивановых. Когда вскрыл ящик, то оказалось, что он наполнен ко-
робками с конфектами всевозможных сортов. Такой массы конфект мне хва-
тит на полгода по крайней мере, и потому я намерен поделиться этим бо-
гатством с некоторыми из офицеров полка, а то все равно от долгого ле-
жанья  конфекты будут портиться и терять вкус.  Посылку эту Ивановы из
Харькова отправили с знакомым полковником, который с полком проехал на
Дальний Восток. - Вот тебе интересные новости.
   В нашей жизни перемен нет. Все так же упорно сидим в этой же Борзе.
Все испытываем ту же ужасную скуку,  невыносимую тоску и мучаемся соз-
нанием бесполезности пребывания здесь.
   Физически я  здоров  вполне,  но  морально все так же болен,  как и
прежде, пожалуй даже больше.
   Получил я  тут  письмо  от одного из товарищей врачей из Фатежского
земства.  Он сообщает, что временно в Ольховатку приглашен врач Орлов,
но постоянное место там Санитарный совет оставил за мною.  Боюсь,  что
Орлов состряпает там больницу хуже,  чем можно это сделать.  Это будет
крайне обидно и досадно.
   Милая, славная Кароля, если б ты знала, как хочется видеть тебя! "О
Боже мой,  что дал бы я,  чтоб вновь расцеловать тебя,  прижать к моей
груди..." (Это из "Сумасшедшего" Апухтина,  и ко мне подходит немного,
т.к. кажется я тоже скоро сойду с ума.)
   Вероятно это письмо ты получишь уже после 6-го  Июля,  но  все-таки
прими  мое сердечное поздравление со днем твоего рождения!  Искренно и
от всей души желаю тебе здоровья и полного благополучия!  Когда-то нам
удастся вместе отпраздновать этот день?  Помнишь, как в Ивановском от-
метили этот день прогулкой на лодках в "Варозы"?
   Спасибо тебе,  дорогая,  за то, что ты не отказала дяде дать вторую
мою карточку для посылки ее в Мелихово.
   Шлю тебе мой сердечный привет! Передай таковой же твоим родителям и
сестрам. Приветствую всех Ивановцев.
   Крепко, крепко целую тебя,  моя голубка, и жму твою руку! Весь твой
   Н.  Кураев. Лошадка моя выздоровела, и теперь я снова совершаю про-
   гулки верхом.
Если будешь в Павловском - всем передай привет,  а Веруньку  Медведеву
расцелуй за меня.
   Ну, до свидания, дорогая! Пиши чаще! Шторм в Маркизовой луже, напу-
   гавший государя во время плавания из
Кронштадта в Сестрорецк,  такая же редкость, как тихий, спокойный Бай-
   кал. Но можно заметить и более существенные рифмы. В "Дневнике" ца-
   ря и в письмах деда, каковые безусловно тоже своего
рода дневник, обнаруживается интересное сходство. Оба автора, в разной
мере и по-разному, тяготятся своей несвободой. Они оба повинуются обс-
тоятельствам,  оба  вынуждены исполнять предписанные поступки,  делать
что-то им чуждое, тягостное, ненужное, отнимающее свободу.
   Полная сил душа деда,  чуждая стяжания,  тщеславия и властолюбия, в
сознании людского блага готова развернуться в своей полноте. И на вой-
не  он  устремлен  - на войну.  Сидение в Борзе угнетает его не только
отвлечением от семейного счастья,  до которого было рукой  подать,  не
только отвлечением от строительства больницы, первой его больницы, хо-
тя и обо всем этом и помнит и думает постоянно.  Его угнетает то,  что
"на театре войны люди гибнут,  страдают,  и нуждаются в помощи". Он не
домой,  не к невесте,  он на войну рвется! Это исконно российский, как
мне кажется,  прагматизм:  оторвали,  навязали,  мучаете, так пусть от
этого хоть какой-то прок будет!  Страдание принимается как неизбежное,
почти обязательное,  как бы само собой разумеющееся условие жизни, оно
неодолимо,  это форма нашего национального существования,  - так пусть
же хоть польза будет от нашей муки! И сегодня в Чечне солдаты и офице-
ры,  брошенные в мирное-то время в огонь, под пули, терпящие от прави-
тельства, командования и интендантов едва ли не меньше, чем от против-
ника, утешаются привычной надеждой на то, что их муки, их кровь послу-
жат... и т.д.
   Как мало меняется, да меняется ли наша российская жизнь? Полтораста
   лет назад восклицал Герцен: "Поймут ли, оценят ли грядущие
люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования - а между
тем наши страдания - почка, из которой разовьется их счастье".
   Потом об этом же будет спрашивать Чехов.  Об этом же будут говорить
   голодные и промерзшие до костей комсомольцы
на строительстве узкоколейки у Николая Островского... Мужики, прячущи-
   еся под старою телегою от дождя на строительстве Куз-
нецка, это уже в стихах Маяковского...  Но вот и грядущие люди, в свою
   очередь, тоже становятся все той же
почкой, из которой должно произрасти счастье новых поколений,  а новые
поколения ждет все та же незавидная участь быть почкой,  не знающей ни
радости цветения, ни торжественного самоуважения плода. Однако, во все
времена хватало любителей настойки "на почках"...
   Но согласятся ли дед и бабушка,  если им скажут, что их жизнь всего
лишь почка,  из которой вырастет счастье грядущих людей. Думаю, что не
согласятся.  Кстати,  и государь не согласится.  Они умели  быть  сами
счастливы, в любви, но и не только в любви.
   Не знаю,  можно ли назвать ощущением счастья,  наверное  это  будет
преувеличением, но рад же был дед узнать в несчастной Борзе, что Сани-
тарный совет,  пригласив доктора Орлова,  место все-таки сохраняет  за
ним.  Хотя,  казалось бы, такое же постановление, но уже "чрезвычайной
санитарной комиссии", могло вызвать у деда и более сложные чувства.
   Вот документ: четвертушка рыжей папиросной бумаги, синий чернильный
штамп в правом углу.  Особенно примечательно обращение.  У  меня  есть
несколько конвертов царской почты,  то есть конвертов,  в которых царь
посылал свои письма.  Адреса заготовлены заранее,  выполнены роскошным
каллиграфическим  почерком с нажимом,  черной тушью,  прописью:  "Шефу
жандармов",  "Министру двора".  Так обращаться к этим важным вельможам
мог только один человек. Вот и справка, исполненная на машинке, напом-
нила мне короткость этого обращения: "Врачу КУРАЕВУ".
   Р.С.Ф.С.Р. Врачу  КУРАЕВУ  Фатежский  уездный ИСПОЛКОМ 1 марта 1920
   года,  город Фатеж Вследствие постановления чрезвычайной санитарной
   комиссии N 775, Пре-
зидиум уездного Исполкома предлагает вам вступить к отправлению  ранее
занимаемой  вами  должности  старшего  врача и заведывающего Фатежской
уездной больницы. Об исполнении донести уездному Исполкому.
   Председатель Исполкома  Кутарин  Секретарь Строков Почки,  конечно,
   почками, но и дед и государь умели отстаивать свое
право на свое сегодняшнее счастье.  1894 год,  в Ливадии умирает Алек-
   сандр III, вся жизнь двора, жизнь
семьи подчинена  этому  горестному и неотвратимому,  как все понимают,
событию. Но двадцатипятилетнему наследнику хочется прорвать сжимающее-
ся кольцо неизбежного.
   Дневник наследника.  27-го сентября.  Вторник.  Утром  после  кофе,
   вместо прогулки, дрались с Ники каштанами, сначала
перед домом,  а кончили на крыше...  - дальше обычное, прогулки, обед,
опоздание к чаю.
   29-го сентября. Четверг. Утро было ясное, но к полудню небо затяну-
   ло тучами, хотя было совер-
шенно тепло.  Опять дрались с Ники шишками на крыше.  Завтракали,  как
всегда  в 12 ч.  У дорогого Папа вид как будто лучше,  но самочувствие
скверное по-прежнему - его мутит и опухоль  в  ногах  мешает  движению
ног! - дальше прогулки и коротко о погоде: Ночь была чудная и лунная.
   Жизнь наступает, давит, навязывает свое, но будущий император готов
противостоять  всему,  что стоит на его пути к счастью,  даже если это
столь несвоевременная смерть отца.
   20 октября Александр III скончался.  Дневник императора.  22-го ок-
   тября. Суббота. Вчера вечером пришлось перенести тело дорогого Папа
   вниз, потому что,
к сожалению,  оно быстро начало разлагаться.  Поэтому и утренняя и ве-
черняя панихиды были отслужены в малой церкви.  Слава Богу, милая Мама
совсем спокойна и геройски переносит горе! Только и делал, что отписы-
вался  от тучи телеграмм.  Происходило брожение умов по вопросу о том,
где устроить мою свадьбу; Мама, некоторые другие и я находил, что все-
го  лучше сделать ее здесь спокойно,  пока еще дорогой Папа под крышей
дома;  а все дяди против этого и говорят,  что мне следует жениться  в
Питере после похорон. Это мне кажется совершенно неудобным!
   И дальше о прогулках,  погоде и гостях.  И вовсе на грустные  мысли
   наводит желание жениха сыграть свадьбу "по-
ка еще дорогой Папа под крышей дома", если вспомнить, что "дорогой Па-
па"  как раз был против женитьбы сына на немецкой принцессе,  он хотел
видеть снохой Елену Луизу Генриетту,  дочь Луи Филиппа де Бурбон-Орле-
анского графа Парижского. И все это в доме знали и помнили.
   Молодой государь вступает в права. Первый доклад министра иностран-
ных дел Н. К. Гирса, первый доклад министра финансов С. Ю. Витте, клю-
чевых министров в правительстве. "Имел два доклада: Н. К. Гирса и Вит-
те.  Вследствие этого опоздал к завтраку".  Началась докука правления.
"Сербский король навестил меня, потом Фердинанд румынский - они у меня
отняли те немногие свободные минуты дня,  в которые позволено видеться
с Аликс..." Нетерпение влюбленного кто ж не  поймет!  Седьмого  ноября
схоронили Александра III,  а через неделю и свадьбу сыграли. Прямо как
в "Гамлете",  которого и перевел и сыграл в домашнем спектакле главную
роль двоюродный дядя: "Расчетливость Гораций! С похорон на брачный пир
пошел пирог поминный!"
   Царь будет тверд и непреклонен до конца, когда речь пойдет о сохра-
нении его счастья и покоя. Сам премьер-министр принесет государю доку-
менты,  обличающие "Божьего человека из Тобольской губернии", заменив-
шего в глазах царя и Государственный совет,  и Думу,  и правительство.
Возвращая  обличающие  листки,  государь  скажет поистине исторические
слова: "Лучше один Распутин, чем десять скандалов в день!"
   Умели, умели постоять за свое счастье люди в старые времена, тот же
царь, тот же дед!
   Разве это  не  счастье - доказывать любимой,  что ты ее не достоин?
   Ст.  Борзя.  29-го Июня. 1904. Дорогая голубка Кароля! Как я и ожи-
   дал, получил вчера от тебя письмо. Спасибо за все, что ты
пишешь, но опять повторяю, что уже говорил тебе, милая, несколько раз:
не  преувеличивай  мои  достоинства и не возводи меня на очень высокий
пьедестал; смотри на меня как на самого обыкновенного смертного.
   По письму из Павловского понял, что двух писем от них я не получил,
очевидно это произошло потому, что Крестный написал по какому-то неве-
домому адресу.  Он в состоянии иногда выворотить адрес так,  что можно
только расхохотаться.
   Что касается  вопроса твоего папы,  почему я никогда не напишу ему,
то напрасно он думает об этом что-то плохое.  Главным образом, не пишу
ему  потому,  что  я почему-то всегда был уверен,  что ему не особенно
приятно получать письма на русском языке, а по-немецки я не рискну пи-
сать,  чтобы не быть смешным. Кроме того, я знаю, что всеми сведениями
обо мне ты с ним делишься.  А мне страшно надоедает писать о себе одно
и то же по нескольку раз разным людям.
   Ну зачем же бы я стал в один дом писать два письма с одинаковым со-
держанием.
   Радуюсь твоему здоровью и благополучию. А знаешь ли ты, Кароля, что
   я нахожусь вблизи тех мест, где жили,
страдали и умирали декабристы?  Вероятно ты мало знаешь о декабристах,
так  как  в учебниках русской истории о них ничего почти не говорится.
Недалеко от Борзи (верст 100-150) находится селение Благодатное,  Ака-
туй,  Нерчинский завод, куда были сосланы декабристы в начале царство-
вания Николая I.  На ст.  Петровский Завод я был на могилах  некоторых
(двух)  похороненных там декабристов.  Там же могила жены декабр.  Му-
равьева - Анны Муравьевой,  урожденной графини Чернышевой. Все это вы-
зывает такие грустные и в то же время хорошие воспоминания. В Чите то-
же есть некоторые памятники времен декабристов.
   Я купил  в  Чите у местного фотографа несколько фотографий снимков,
относящихся ко времени декабристов.
   Конечно это тебя будет м.-б. больше интересовать, когда ты познако-
мишься с эпохой декабристов и с теми людьми,  которых  окрестили  этим
именем.
   Передай мой привет Поповым и благодари их за поклоны. А Сергею Мак-
симовичу на его каламбур:  "хорошее дело сидеть вдали от "дела",  могу
ответить подобным же каламбуром: отвратительное дело сидеть без всяко-
го дела.
   Пока, дорогая моя, до свидания. Будь здорова и благополучна! Благо-
   дарю всех приветствовавших меня и
приветствуй, в свою очередь,  Ивановцев!  Крепко целую тебя и жму твою
   руку! Весь твой Н. Кураев. В этих заповедных краях можно было найти
   не только следы и тени дру-
зей и единодумцев командира Вятского пехотного полка,  участника войны
1812 года Павла Ивановича Пестеля,  но и тень отца его, И. Б. Пестеля,
прослужившего с 1809 по 1819 год генерал-губернатором Сибири.
   Верхнеудинск, давший имя трем казачьим полкам,  в том числе  и  де-
довскому,  был  одним из этапов долгого и тяжкого пути на каторгу тех,
кто посягнул на божественную власть самодержца.
   Пройдя Читу  и  перевалив  за Яблоновый хребет,  отряд декабристов,
конвоируемый взводом солдат в авангарде,  другим взводом в арьергарде,
конвойными по сторонам да еще и казаками с пиками, в августе 1830 года
вступил в Верхнеудинские края.  Сначала привал был в станице  Верхнеу-
динской,  где  вымокшие под дождем и прозябшие декабристы хохотали над
неудачливым братом Вильгельма Кюхельбекера,  Михаилом Карловичем, тоже
декабристом,  принявшим взошедший на небосвод Марс за Венеру. Вот сме-
ху-то было!
   Конвойное начальство сильно беспокоилось о том, чтобы через городок
Верхнеудинск этап прошел скоро, без задержки, по возможности, не прив-
лекая  внимания населения.  Верхнеудинск не проявил и сам к знаменитым
государственным преступникам никакого интереса.  В иных  селах  больше
народа вылезало на улицы.  Стоило еще конвой выряжать в парад, и пред-
писывать особые правила для прохождения города:  "чтобы всем быть  при
своих повозках и не далее двух шагов,  трубок не курить и даже чубуков
в руках не держать" и т.д.  Строго! И солдатам особый наказ: "ни с кем
не разговаривать и показывать свирепый вид!" Во как!  Хотели этим про-
хождением без чубуков и свирепым видом солдат  предостеречь  возможных
будущих бунтовщиков, буде таковые в Верхнеудинске окажутся, от посяга-
тельств на начальство и от Бога установленные порядки.
   В городе Верхнеудинске этап был встречен местной полицией.  В отда-
   лении и на возвышениях кое-какой народец все-таки кучками тол-
пился. По свидетельству одного из злодеев,  посягавшего на отмену тор-
говли людьми в России:  "На улицах не заметно было никого  порядочных.
На лицах - одно глупое любопытство". Впрочем, были замечены и несколь-
ко разряженных по особому случаю дам и верхнеудинских денди,  показав-
ших забредшим сюда столичным жителям,  что здесь тоже люди живут, а не
только в разных там петербургах!
   Вот и письмо деда от 8-го июля - типичное, на мой взгляд, письмо из
ссылки:  "хочется...  порассказать тебе много,  много..." и ничего  не
рассказывает.  Письмо  оказалось вдруг помечено "N 124",  а у меня оно
всего лишь семнадцатое,  это по какой же малости,  по  каким  осколкам
приходится собирать ушедшее навсегда.
   Ст. Борзя.  Июля 8-го дня.  1904.  Дорогая голубка Кароля! Третьего
   дня получил твое письмо. Очень рад твоему здоровью и удо-
вольствию, которое ты получаешь в обществе своей племянницы. Но далеко
не  могу порадоваться твоему сообщению,  что ты проводишь лето не так,
как тебе хотелось, и что суета домашняя надоедает тебе и утомляет. Это
уж плохо, и я от души хотел бы знать, что ты хоть воздухом пользуешься
вволю,  гуляешь,  купаешься и вообще пользуешься летом, как им и нужно
пользоваться.
   Желаю тебе лично и всем прочим артистам Ивановского театра  успешно
провести  свои роли в спектакле.  Это хорошо,  что у Вас затеяли спек-
такль - всегда это, для меня, по крайней мере, было хорошим и интерес-
ным  развлечением;  думаю,  и  для всех участников спектакля это будет
приятным удовольствием. Жалею, что не могу быть зрителем на этом инте-
ресном (по составу исполнителей) спектакле.
   Сергею Максимовичу не мешает напомнить "мнение", которое о нем было
сказано на Святках во время игры "во мнения", - что он никогда не учит
своих ролей. Желаю ему не оправдать на этот раз мнение о нем.
   Должен сказать,  что особенно я был доволен, узнав из твоего письма
о намерении твоего папы выписать "мою" Марью к вам. Боюсь, что на фаб-
рике  она может избаловаться.  Впрочем,  я не могу протестовать против
этого.  Если она будет у Вас,  то сообщи мне об этом, а ей передай мой
поклон.  Я ею всегда был доволен и охотно возьму опять к себе, раз она
этого пожелает.
   Кароля! Если  получишь  (наверное  даже получишь) из Курска от д-ра
Шлоккера квитанцию о взносе мною денег в кассу Чистовича,  то не удив-
ляйся особенно,  а сохрани эту квитанцию - она для меня очень важна. Я
отправил на днях туда деньги и прошу квитанцию выслать тебе.
   Ну, милая,  ты прости,  но право писать больше нечего. Собственно я
сел было написать только несколько строк,  а именно - страшно  хочется
расцеловать  тебя,  дорогая,  побеседовать с тобой и порассказать тебе
много,  много...  Вот главное, что хотел написать, а остальное все не-
важно.
   Я вполне здоров и благополучен.  Шлю мой сердечный привет твоим ро-
   дителям, Эльзе, Грете и твоей тете.
Последнюю благодари за ее привет.  Сейчас поеду кататься верхом.  Пиши
   ты! Крепко целую тебя, моя дорогая, жму твою руку и желаю лучше-
го. Весь твой Н. Кураев. В пояснение можно сказать, что привет переда-
   ла милая тетя Берта,
сестра Вильгельма Францевича, с ее таким неудачным, тяп-ляп составлен-
ным, "Свидетельством о смерти" вы познакомились.
   Государь провел этот же день,  8-е июля, в Петергофе в дачном режи-
ме. Дед катался верхом, а государь на байдарках.
   Дневник императора.  8-го июля.  Четверг. Утро было дождливое. Имел
   два доклада.  Завтракала т.  Маруся. Поехали с визитом к Анастасии,
   видели д. Мишу. Вернулись к 4 ч. до-
мой; погулял один.  Читал много. Покатался с Мишей на байдарках. После
   обеда ходил с
Аликс к Коттеджу.  Захват нашими добровольцами двух пароходов английс-
   кого и германского
в Красном море произвел громадный переполох в Европе.  Катание на бай-
   дарках совпало с "инцидентом" в Красном море, запечат-
ленном в дневнике двумя бесстрастными строчками: "Захват нашими добро-
вольцами двух пароходов английского и германского в Красном море  про-
изводит громадный переполох в Европе". Такое мог бы записать разве что
провинциальный обыватель,  черпающий сведения  из  ежедневной  газетки
"Курьер Бугульмы".
   Наша крейсерская борьба с военной контрабандой,  шедшей из Европы в
Японию, одна из славных страниц, написанных мужеством и решительностью
русских моряков в ходе этой, увы, бесславной войны.
   20 июня  вспомогательный  крейсер "Петербург",  а 22 июня вспомога-
тельный крейсер "Смоленск",  "загримированные" под угольщиков, спрятав
артиллерию в трюмы,  под флагом кораблей торгового "Добровольного фло-
та" вышли из Севастополя,  прошли Босфор и Дарданеллы и через  Суэцкий
канал вышли в Красное море. Посланный загодя в Суэц под видом предста-
вителя "Добровольного флота" отставной  контр-адмирал  Пташинский  дал
сведения  о  кораблях,  везущих военную контрабанду в Японию.  Ночью в
Красном море на кораблях "Петербург"  и  "Смоленск"  были  установлены
75-мм  и 120-мм орудия и с восходом солнца поднят русский военно-морс-
кой флаг.  Крейсера приступили к досмотру грузов и почты в южной части
Красного  моря  между островами Таир-Зебеир и Цукур.  На остановленном
немецком пакетботе "Принц Генрих" были изъяты два письма с документами
об  отправлении  из  Германии в Японию оружия на пароходах "Скандия" и
"Никлин"...
   В результате  активных  действий крейсеров "Петербург" и "Смоленск"
три английских транспорта, "Малака", "Ардова" и "Формоза", уличенные в
контрабанде,  и немецкий пароход "Скандия" были задержаны и отправлены
с призовыми командами в Либаву...  Крейсера "Терек", "Рион" и "Днепр",
действуя  в Желтом море и в районе Гонконга,  обнаружив контрабанду на
английских и немецких судах, экипажи снимали, корабли топили.
   Милые европейские  родственники,  пользуясь  глупостью  и алчностью
своей российской родни на троне, устроили ей войну на Дальнем Востоке,
рассчитывая  и на прямой барыш,  а тут такие вдруг убытки!  Разумеется
"вся Европа" переполошилась:  "Спасайся,  кто может!" Бедные англичане
тут  же  послали  в  Порт-Саид свою эскадру из двенадцати броненосцев,
двух броненосных крейсеров и двух миноносцев.  Еще Тит Ливий приметил,
что "меж царями товарищество невозможно",  родство,  да, но не товари-
щество. Нравы царей, похоже, самая постоянная вещь в этом переменчивом
мире.
   Вот и получается,  то мы Европу спасаем,  то Европа нас спасает, то
сама от нас спасается, отношения все время панические, а не соседские,
не родственные.  Конечно, это соблазнительно все бы свои беды и "бесс-
мысленную" кровь списать на чей-нибудь счет, то "турка гадит", то "не-
мец финтит", то "англичанка за нос водит", только пока сами без царя в
голове, так оно и будет.
   9-го июля государь осмотрел санитарный поезд имени его матушки, им-
ператрицы Марии Федоровны.  А у нас сохранился "след" от этого поезда!
Фотографический снимок,  вылинявший в силу высокого содержания серебра
в старой фотобумаге, но лица видны, буквы читаются.
   Все-таки интересно,  разбирая то,  что уцелело  от  прежней  жизни,
убеждаться в том, что сшита она воедино самым неожиданным образом. Вот
и еще одна ниточка,  тоньше паутинки, но материальная же, можно потро-
гать, связывает наш дом с домом Романовых!
   Деревянный перрон,  на перроне трое военных,  над ними, на фронтоне
станционного деревянного здания надпись "Ст.  БОРЗЯ". Крайний слева на
снимке бравый офицер в белом кителе, оставляющий самое хорошее впечат-
ление о русской армии. Под ним чернилами дедовой рукой написано "Рейн-
вальд". Метрах в двух от него, так же лицом к нам, мой двадцативосьми-
летний дед, он в белой тужурке с погонами, на нем офицерская фуражка и
черные брюки,  а вот руки совсем не по-военному засунуты в карманы ту-
журки. "Кураев". Слева от деда тоже метрах в двух в высоких сапогах, в
гимнастерке,  с карабином,  опущенным прикладом на перрон, солдатского
обличья  рослый воин - "Дронов".  На обратной стороне карточки запись:
"Снимок сделан медицинской сестрой Альбрехтой сан.  поезда им.  импер.
Марии Федор."
   Снимок будет препровожден бабушке и в одном из  августовских  писем
откомментирован. Компания оказалась случайной. Дед отправлял в Иркутск
больного тифом.  Офицер Дронов, один из наиболее симпатичных деду сос-
луживцев, собрался на охоту. А бравый Рейнвальд "занимался уничтожени-
ем водки" в станционном буфете.
   Дневник императора.  9-го июля.  Пятница. Утром все, за исключением
   Аликс, отправились в город на похороны
Н.<|>Н. Обручева.  Узнав,  что шествие не прибыло в Лавру,  остались в
поезде у нашего павильона.  Осмотрел новый санитарный поезд Мама,  ко-
мендантом которого состоит полк. Ерехович, устраивала его внутри Апрак
- очень практично и хорошо.
   В 12 1/4 поехал с Мама на отпевание, после чего в Мраморный дворец.
Завтракали у тети Ольги.  В 2 1/2 отправились с Мишей, Ольгой, Минни и
Георгием  на "Александрии" в Петергоф.  Дуло сильно.  После чая принял
доклад Коковцева. Вечером зашли - Аликс в кресле - в Коттедж.
   В ежедневных записях царя,  скорее всего, нет ни понудительного во-
левого усилия, ни стремления к самодисциплине. Как утренняя и вечерняя
молитва для верующего,  умывание поутру и вечером для опрятного, мытье
рук перед едой для брезгливого - вовсе не обязанность,  а потребность,
так  же и записи в дневнике,  и ежедневные прогулки при любой погоде и
при любых обстоятельствах, потребность, а не долг и не понуждение.
   Вот и после отречения,  в начале марта 1917 года, государь прибыл в
Царское Село, вернее, был доставлен, поскольку въезд ему в Царское Се-
ло до отречения был закрыт,  рыдая рассказал жене о конце своего царс-
твования,  рассказал о том,  что с ним случилось в Могилеве,  Пскове и
Киеве,  пока они не виделись и... пошел гулять, и первый раз за многие
годы прогулка не удалась. Вс°, - прежняя жизнь оборвалась даже в прос-
тых, казалось бы, подробностях.
   "Она подвела меня к окну, - пишет о государыне фрейлина Вырубова, -
я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к
другу,  в горе и смущении выглянули в окно.  Мы были готовы сгореть от
стыда за нашу бедную родину.  В саду,  около самого дворца, стоял Царь
всея Руси и с ним преданный его друг князь Долгорукий.  Их окружало  6
солдат, вернее, 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали Го-
сударя,  то кулаками,  то прикладами, как будто бы он был какой-нибудь
преступник,  покрикивая:  ёТуда нельзя ходить, г.полковник, вернитесь,
когда вам говорят!"" Государь совершенно спокойно на них  посмотрел  и
вернулся во дворец. Как и полагается фрейлине в таких ситуациях, Выру-
бова лишилась чувств,  но государыня самообладания не потеряла, просто
старалась запомнить лица этих солдат.
   Думая о странных свойствах все-таки женственной души нашего импера-
тора, склонного более к тихому коварству нежели открытой угрозе и пря-
мому поступку, начинает казаться, что этот, в сущности, одинокий чело-
век, самим сознанием своей исключительности обреченный на одиночество,
всякий раз, отправляясь на прогулку, надеялся встретить доброго, пони-
мающего, любящего человека, чтобы с радостным облегчением вручить себя
его попечению,  как отчасти вручал Мама, отчасти Александре Федоровне,
отчасти Григорию Ефимовичу...  О чем он думал, чего он ждал, вышагивая
по часу, по полтора, и в снег, и под дождем, и в пыльную погоду? А мо-
жет,  как раз "приходил в себя",  пока однажды не услышал: "Туда нель-
зя..."
   Думал ли дед о своем государе?  Молился ли за него? Мысленно проща-
ясь с бабушкой, не исключая для себя и печального жребия, собирался ли
он умереть и за возлюбленного самодержца?  Впрочем, он человек прямой,
и если в день своих именин,  о которых напишет бабушке,  не  сказал  о
своем счастье быть тезкой государя,  стало быть, скорее всего, об этом
и не помнил.
   Раскаты дальневосточных  громов  доносились лишь в телеграммах,  но
погрохатывать стало и около столицы, хотя до 1905 года было еще полго-
да.  Еще полгода до того дня,  после которого даже такой некровожадный
человек, как Осип Эмильевич Мандельштам, напишет: "Урок девятого янва-
ря - цареубийство - настоящий урок трагедии:  нельзя жить, если не бу-
дет убит царь".  Жестко? Еще бы! Вот как поэт объясняет эту неотврати-
мую жестокость:  "Любая детская шапочка, рукавичка или женский платок,
жалко брошенный в этот день на петербургском снегу,  оставались памят-
кой,  что царь должен умереть,  что царь умрет". ...И на снегу умирать
тоже не сахар, но пока еще лето.
   Удар грома во время грозы, явление довольно обыкновенное, переполо-
шил 25-го июля царя и всю семью.  Всего десять дней назад бомбой, бро-
шенной  у  Варшавского  вокзала  был убит министр внутренних дел и шеф
жандармов Вячеслав Константинович Плеве вместе со своим  кучером.  Два
года назад был убит предшественник Плеве, Сипягин Дмитрий Сергеевич, и
тоже террористами.  Будешь вздрагивать, заслышав похожий на взрыв удар
грома.  Плеве было всего 58 лет,  мог бы еще служить и служить, на что
государь и надеялся. "В лице Плеве я потерял друга и незаменимого мин.
вн. д. Строго Господь посещает нас своим гневом. В такое короткое вре-
мя потерять двух столь преданных и полезных слуг! На то Его святая во-
ля!" Целая эпитафия,  это не Обручев Николай Николаевич,  похороненный
неделю назад без упоминания заслуг,  хотя был генералом от инфантерии,
начальником Генерального штаба и, что удивительно, был близок с Черны-
шевским Николаем Гавриловичем, даже участвовал в обществе "Земля и Во-
ля"...
   Вот и тверди после этого про "искусственную" революцию,  если  даже
приближенные  к Особе императора лица замечены в предосудительных зна-
комствах и участии в противозаконных обществах.
   Доносились раскаты грома и с Дальнего Востока,  19-го июля Куропат-
кин сообщил о гибели в бою  графа  Келлера,  командовавшего  Восточной
группировкой...
   А дед слушает "военную музыку" в городском саду Сретенска.  г. Сре-
   тенск. Июля 26-го дня. 1904. Дорогая, славная Кароля! Пишу тебе это
   письмо из Сретенска; приехал я сюда вчера вечером по
делам службы  и сегодня в ночь отправляюсь к себе в Борзю.  Всю дорогу
от ст.  Карымская до Сретенска я наслаждался чудными  видами  природы.
200 с лишком верст эта дорога идет по берегу реки Ингоды, а потом Шил-
ки, которая образуется из слияния Ингоды и Онона. А Шилка вместе с Ар-
гунью, если ты помнишь уроки географии, по которой хорошо училась, об-
разуют Амур.  Но это слияние Шилки и Аргуни происходит в 300-х верстах
от Сретенска, и увидеть этого мне не придется. Никогда я не думал, что
мне доведется так много путешествовать по таким далеким окраинам  Рос-
сии,  по этой мрачной Сибири.  Какие чудные, красивые места здесь, как
величественна и грандиозна природа!  Но и в этом  своем  величии,  при
своих  волшебных  панорамах здешняя природа производит больше мрачное,
подавляющее впечатление своей пустынностью и отсутствием жизни. В этих
диких ущельях и скалах,  в этих громадных лесах и долинах ты не встре-
тишь ни птицы,  ни зверя...  Пустынно и просторно.  Поселки и  селения
встречаются  на  расстоянии 30-80,  а чаще 100-150 верст.  И все же не
оторвать глаз от великолепных видов!  Но зачем ты, дорогая моя Кароля,
не со мною?  У меня все меньше и меньше становится терпения ждать тебя
и не видеть возле себя! Как хочется путешествовать с тобою по этим да-
леким краям, любоваться природой, делиться мыслями, чувствами!..
   Сретенск небольшой городок (вернее - станица), много хуже наших да-
же уездных городов по своим постройкам,  по чистоте и благоустройству.
Расположен он на красивом склоне громадной цепи  гор  на  берегу  реки
Шилки.  Железная дорога идет по левому берегу реки, станция "Сретенск"
находится там же;  город же расположен на правом берегу,  так  что  со
станции нужно переехать на пароме реку,  чтобы попасть в город.  Шилка
здесь довольно большая, красивая и очень быстрая река. Сюда доходят из
Благовещенска значительных размеров пароходы. В настоящее время я вижу
здесь около 10 пароходов. В городе я насчитал только три каменных зда-
ния, все же остальные постройки деревянные. Улицы конечно не вымощены,
тротуары деревянные и оч.  плохие. Гостиница, в которой я остановился,
"Дальний Восток",  только сносная,  хотя номера очень дорогие. Сегодня
меня накормили порядочным обедом,  а вчера я гулял тут в саду, который
находится возле самой гостиницы, и слушал очень плохую военную музыку.
Публики в саду было порядочно,  т.к.  это единственный сад,  где можно
погулять и собраться здешнему обществу. В магазинах везде (да теперь и
в других  городах)  страшная  дороговизна;  товаров  почти  нет,  т.к.
вследствии войны нет подвоза.  Вот образчик цен,  которые стоят теперь
по всему Забайкалью:  сахар - 30-40 к.  фунт;  свечи стеарин. 30-54 к.
фунт;  черный хлеб - 8 к. фунт; мука ржаная - 1 р. 60 к. пуд (в Ольхо-
ватке - 60-70 к.);  водка - 2 р. бутылка; вино красное - 3-5 р. бутыл-
ка. Все вообще страшно дорого, да многое и вовсе не достанешь. Эти ко-
мандировки начинают мне уже надоедать, так как очень дорого обходятся,
несмотря на бесплатный проезд в 1-м классе. Да и ездить приходится все
по одним и тем же местам. Только вот в Сретенск я попал в первый раз и
этим доволен.  Но все-таки,  моя дорогая,  скучно мне страшно, на душе
тоскливо и уныло.
   Слухи о том,  что мы скоро двинемся, продолжают упорно держаться, и
может быть действительно нас скоро двинут.  Это будет не совсем вовре-
мя,  мы  туда  попадем  в  самый период дождей и невылазной грязи.  Но
все-таки, дай Бог, чтобы скорее было. Войска все время продолжают идти
мимо нас на Дальний Восток.  Дела наши там все по-прежнему нельзя наз-
вать вполне хорошими, и до конца войны по-видимому пройдет немало вре-
мени.  А значит и мою Каролю мне еще долго не суждено увидеть и расце-
ловать!
   Пока до свидания, дорогая! Крепко целую тебя, голубка! Весь твой Н.
   Кураев.  Твоим родителям и всем меня помнящим сердечный  привет!  В
   семье Романовых наступил день! день - 30 июля! самый радостный,
самый счастливый,  самый долгожданный день царствования последнего им-
ператора - родился наследник!
   Поразительно, именно в этот день душевного ликования и благодарения
Бога  за  ниспосланное утешение царь впервые за полгода войны называет
переживаемое время "годиной трудных испытаний".  До этого  можно  было
лишь восхищаться и завидовать ровному дыханию и стойкости,  с которыми
наш император перечислял бедствия, обрушенные на его народ.
   Какие жуткие рифмы идут,  нисходят от русского престола ступеньками
вниз...
   Порывистый Иван Грозный убил своего сына собственноручно... Превос-
   ходный организатор и твердый в достижении цели преобразователь
России Петр Великий поручил умерщвление сына набившим руку в этом деле
мастерам...
   Фатально веривший  в бессмертие самодержавия на Руси последний царь
сам отнес на руках своего обреченного на короткую жизнь сына  к  месту
казни.
   Человек-символ? Но в этой картине  морозит  душу  как  раз  прямой,
   частный смысл; как
умозрительны деления жизни на множества жизней - на личную, политичес-
кую, биологическую и разные прочие, - их все обрывает одна пуля.
   Толкователи символов говорят,  что туда, вниз, в подвал, к расстре-
ливателям царь нес Россию. Какую "Россию"? Которой уже не было дела до
бывшего царя?
   Страшна мысль  об  еще одной бессудной казни,  множащей список,  не
знающий ни конца,  ни начала.  Ужасна мысль о смерти  невинных  детей,
только новость ли это в стране,  где произвол всегда брал верх над за-
коном.
   Был отец,  был сын,  были мать,  жена, дочери... ...Дед очень любил
   дядю Сережу, каждый день, каждый, по дороге из
больницы он заходил на кладбище, был у его могилы. Зимой в обязанность
младших детей,  Ольги и Аркадия,  входила очистка от снега тропинки  к
могиле.  Все  домашние работы детей символически,  но оплачивались,  -
мытье обуви,  работа с дровами и топка  печей,  содержание  дедовского
инструментария, все, кроме этой, естественно.
   Дневник императора.  30-го июля.  Пятница.  Незабвенный великий для
   нас день, в кот. так явно посетила нас ми-
лость Божья. В 1 1/4 дня у Аликс родился сын, кот. при молитве нарекли
Алексеем.  Все произошло замечательно скоро - для меня, по крайней ме-
ре.  Утром побывал как всегда у Мама,  затем принял доклад Коковцева и
раненного при Вафангоу арт.  офицера Клепикова и пошел к Аликс,  чтобы
завтракать. Она уже была наверху и полчаса спустя произошло это счаст-
ливое  событие.  Нет слов,  чтобы уметь достаточно благодарить Бога за
ниспосланное нам утешение в эту годину трудных испытаний!
   Дорогая Аликс чувствует себя очень хорошо. Мама приехала в 2 часа и
долго просидела со мною,  до первого свидания с новым внуком. В 5 час.
поехал к молебну с детьми, к кот. собралось все семейство. Писал массу
телеграмм.  Миша приехал из лагеря; он уверяет, что подал "в отставку"
(До рождения царевича Алексея престолонаследником по мужской линии был
брат царя вел. кн. Михаил.). Обедал в спальне.
   День действительно  великий,  ежели  в  отличии от всех прочих дней
царь в этот день не гулял!  Впрочем, может быть, и гулял, но, надо ду-
мать,  наконец-то  произошло  событие,  важностью  своей потеснившее в
"Дневнике" запись о прогулке. Даже гибель эскадры, мученическая смерть
многих  тысяч российских моряков не нарушили ритма ежедневных прогулок
и ежедневных достоверных записей об этих прогулках в "Дневнике".
   Дед тоже  стремится к порядку и системности в переписке с бабушкой,
но не ради служения высшей гармонии,  сообщающей нам об устойчивости и
красоте мира,  а в целях самых практических,  следить за тем, чтобы не
пропадали письма.  Однако к надзору за государственными службами русс-
кий человек приспособлен плохо.
   Ст. Борзя,  Забайк. ж.д. Август, 18 дня. 1904г. Дорогая голубка Ка-
   роля!  Прости  мою глупую память:  я опять забыл,  какой N я должен
   поставить
на этом  письме.  Думается мне,  что N 127-й;  кажется после письма из
Сретенска я не писал еще тебе, и потому опять прошу не думать о пропа-
же какого-нибудь письма,  если NN не сойдутся.  Очень благодарен тебе,
милая,  за твои уведомления,  рад за твое здоровье (я думаю,  что твои
головные боли,  о которых я прочел в сегодняшнем письме, прошли) и же-
лаю только душевного спокойствия.
   Завтра я  еду  до  Манчжурии в командировку;  по возвращении оттуда
сейчас же поеду опять до Байкала. Вероятно это будет моя последняя ко-
мандировка, так как слухи о снятии нашего полка с охраны и отправлении
его на Дальний Восток получают новые подкрепления. Вчера Наказной Ата-
ман сообщил командиру нашего полка,  что снова вошел с ходатайством об
отправлении нас на Восток.  Чего доброго наконец и мы  этого  действи-
тельно дождемся.  Вот почему я до сих пор не поднимал свое ходатайство
о переводе меня куда-нибудь дальше. Здесь, в Борзе, ничего нового нет;
живем,  как раньше, без развлечений и удовольствий. Теперь даже верхом
стал ездить не каждый день.
   Послал тебе, дорогая, случайный снимок, на котором волею судеб очу-
тился и я. 14-го Авг. я отправлял в Читу больного брюшным тифом из на-
шего полкового лазарета и потому сидел на вокзале. Тут же были два на-
ших офицера - Дронов (один из самых симпатичных офицеров полка),  отп-
равлявшийся на охоту,  и Рейнвальд, занимавшийся истреблением водки на
вокзале.  В это время из России пришел поезд,  военно-санитарный имени
Импер.  Мар.  Федоровны.  Сестра  Альбрехта делала снимки и предложила
снять и нас,  что и было исполнено.  Сегодня вместе с твоим письмом  я
получил эти снимки и посылаю свою карточку тебе.  Особенно интересного
ничего этот снимок не представляет, но может б. тебе до некоторой сте-
пени  будет  интересно  получить  эту карточку вместе с моим сердечным
приветом и горячим поцелуем!
   Сегодня получил письмо от Греты из Малаховки и от товарища по семи-
нарии - Голубева. Думаю написать ответ и им.
   Дня три  тому назад получил я письмо от врача Акишина - товарища по
Фатежскому уезду.  Он тоже призван на военную службу,  и теперь прихо-
дится очень опасаться за судьбу земской медицины в Фатежском уезде. Он
сообщает очень неутешительные известия.  Посылаю  тебе  его  письмо  -
прочти сама. Акишин был самым деятельным врачом у нас в уезде, и с его
уходом дело будет плохо. Состав Управы в Фатеже новый. Прежний предсе-
датель на избрании не попал даже в гласные.  Все это хорошего не пред-
вещает.
   Александра Михайловна  меня  не забывает и пописывает,  за что я ей
очень благодарен.  Пишет она и о земских новостях и неурядицах. Что-то
будет в Ольховатке?
   Я здоров и благополучен вполне.  От души желаю тебе, милая, дорогая
Кароля,  здоровья и всего наилучшего! Крепко целую тебя и жму твою ру-
ку! Скоро напишу еще. А пока до свидания!
   Весь твой Н.  Кураев.  Кланяйся Ивановцам, благодари их за поклоны.
   Поповым я все не собрал-
ся написать - лень тому причиной.  Земское движение,  органическое для
   деда, необходимое и естественное
для необозримого  с трона и из столиц многочисленного и многообразного
населения России,  вызывает  в  самодержце  отвращение,  оно  противно
"единственно пригодной" для России форме правления. Самодержавию.
   Честный преемник убитого на своем  посту  министра  внутренних  дел
Плеве  князь  Петр Дмитриевич Святополк-Мирский и понимал и за полтора
месяца до революции говорил царю: "Если не сделать либеральные реформы
и не удовлетворить естественные желания всех,  то перемены будут уже в
виде революции".
   Нет, министры внутренних дел и командиры корпуса жандармов,  пропо-
ведующие либеральные реформы, не нужны, и после январских событий 1905
года государь прогонит прочь либерального жандарма,  давно уже просив-
шегося в отставку.  Был у государя такой излюбленный прием в работе  с
кадрами:  сам просится - не отпускать, а подождать и выгнать. Огорчала
царя и приметливость министра внутренних дел,  явно не  в  ту  сторону
направленная.  Заметил например Святополк-Мирский отвращение верховных
российских правителей к законности,  заметил и сказал царю:  "Разве  у
нас теперь законность существует? Что-нибудь не нравится министру - он
бежит к Вам и выхватывает Высочайшее повеление, не заботясь, хорошо ли
это или дурно,  а просто потому, что ему так нравится. А Москва теперь
вне закона,  для Москвы теперь исключительные законы пишутся..." С од-
ной  стороны  удивляет  дальновидность и смелость князя,  а с другой -
близорукость,  как же он,  столь приближенный к самому верху власти  в
России,  не понял,  что живет она, или всегда стремится жить, по заве-
там, лучше всех высказанным Иваном Четвертым (Грозным): "Горе царству,
коим  владеют многие".  Так оно и идет,  и для Москвы отдельные законы
пишутся, и министры Высочайшие повеления выхватывают, и в "животах хо-
лопей своих" верховные владыки как ни перед кем отчета не держали, так
и не держат.
   "Приватизированная власть",  обращенная  в  частную  собственность,
имеет глубокие корни, уходящие в исторические дали.
   Государев "Дневник", где в семи строках как бы уравнены в значимос-
ти государственные,  исторические, частные, личные дела и метеорологи-
ческие  сведения,  свидетельствует о совершенно особенном самоощущении
российского властителя.
   Дневник императора.  25-го августа. Среда. Чудесный тихий день. Ут-
   ром был довольно большой прием. Виделся с
Мирским, предложил ему мин-во внутренних дел.  Завтракал с детьми. В 2
часа на Ферме состоялось совещание по вопросу о  предстоящем  плавании
эскадры Рожественского.  Встали в 4 часа. Аликс приняла его и показала
ему маленького Алексея.  После этого в первый /раз/ Аликс спустилась и
мы вдвоем отправились кататься. Обедал в спальне. Простились с Христо-
фором, который уезжает в Грецию.
   На следующий  день после совещания на Ферме государь осмотрит гото-
вый к походу флот,  выстроенный на Кронштадтском рейде перед выходом в
плавание на Дальний Восток.  С утра до вечера осматривал военный вождь
ударную силу флота, посетив шесть броненосцев, два новейших крейсера и
даже транспорт "Камчатка",  оборудованный мастерскими для нужд эскадры
в дальнем походе.  В "Дневнике" значится: "Вернулся в Петергоф в 5 1/2
весьма довольный проведенным днем и чудесной погодой". Царь Берендей в
пьесе А. Островского "Снегурочка" говорил своему премьер-министру Бер-
мяте:  "Поверхностность - порок в почетных лицах,  поставленных высоко
над народом".  Похоже,  что осмотр изготовленного к бою и походу флота
был  все-таки  поверхностным.  Из  четырех "достраивающихся громадин",
предъявленных государю 16-го июня,  на  рейде  оказалось  только  три,
"Князь Суворов",  "Император Александр III" и "Бородино", однотипный с
"Александром III" броненосец "Орел", порвав швартовые канаты, которыми
он крепился к достроечной стенке, накренился и утонул. Не перевернулся
вверх килем только потому,  что девятиметровой глубины для такого  ма-
невра было недостаточно.
   Броненосец быстро поднимут,  подправят и пошлют в Цусиму,  где  он,
получив в первый день побоища пять двенадцатидюймовых,  два десятидюй-
мовых,  девять восьмидюймовых,  тридцать шесть шестидюймовых и два де-
сятка  более  мелких снарядов,  на второй день безнадежно проигранного
сражения сдастся в плен.  И слава богу, спасено семьсот девяносто душ!
Японцы  броненосец починят и введут в состав своего флота,  так же как
эскадренный броненосец "Император Николай I",  который  будет  плавать
под именем почти "Ники" - "Ики", и броненосцы береговой обороны "Синя-
вин" и "Апраксин",  переименованные японцами соответственно в "Мисима"
и "Окиносима".  "Орлу" дадут имя "Ивами". А эскадренный миноносец "Бе-
довый", на котором приплывет в плен сам инициатор и предводитель похо-
да адмирал Рожественский, будет до 1913 года плавать под именем "Сацу-
ки".
   Дневник императора.  29-го августа. Воскресенье. Поехали к обедне с
   детьми в 9 3/4, т.к. после нее отправился с Мама и
Мишей на "Царевну". Сейчас же снялись и пошли к Кронштадту. Завтракали
на пути.  Пройдя входные бочки,  увидели 2-ю эскадру Тихого океана под
флагом Рожественского, уходящую в Ревель. Нагнали ее, пройдя серединою
обеих колонн. Поравнявшись с головными судами, подняли штандарт Мама и
вся  эскадра произвела салют.  Очень торжественная и красивая картина.
Прибавив ходу,  вышли из строя эскадры и повернули назад.  Это было на
высоте  Красной Горки.  Приближаясь к Кронштадту встретили эскадру под
флагом Бирилева,  составленную из судов учебных отрядов,  и тоже выхо-
дившую в море.  Пришли на Петергофский рейд в 3 1/2 и пили чай на "Ца-
ревне".  Переждали ливень,  после кот. прояснило и мы съехали на берег
чрезвычайно довольные удавшеюся экспедицией.
   Читал много.  Вечер провели как всегда. Что ж, если бы целью экспе-
   диции Рожественского была задача произвести
впечатление на собственного царя,  моряков можно было бы поздравить  с
успехом.
   Корабль не иголка, в карман не спрячешь, а перед войной, да особен-
но во время войны,  противники друг за другом следят самым пристальным
образом,  так неужели никто не сказал царю,  что при относительном ра-
венстве русского флота с японским по броненосцам, японцы втрое превос-
ходят наш флот в крейсерах,  а против девяти русских эсминцев выставят
шестьдесят семь своих...
   29-го августа дед тоже катался по воде где-то  посередине  примерно
между Санкт-Петербургом и Цусимой.
   Кажется N 128. Иркутск. Августа 29. 1904 г. Дорогая голубка Кароля!
   Как видишь, я воспользовался своей командировкой и снова переехал
Байкал и очутился в Иркутске,  куда решил приехать  посмотреть  город,
который я не видел при моем проезде первый раз.
   Иркутск довольно большой и красивый город,  очень оживлен, особенно
теперь,  в военное время. Расположен он на правом берегу р. Ангары, от
которой перпендикулярно тянется через весь город (четыре версты) глав-
ная улица "Большая". Собственно из улиц города эта только одна и может
называться хорошей улицей.  На ней  (единственной)  имеется  мостовая,
здесь сосредоточены торговые помещения и большие хорошие здания, осве-
щается она электричеством. Остальные улицы пыльны, малы и застроены по
большей части небольшими деревянными зданиями. Хотя сибиряки и считают
Иркутск столицей Сибири, но мне кажется это название больше приличест-
вовало бы г.  Томску.  Лично мне последний больше нравится.  К тому же
теперь он стал вероятно гораздо лучше,  чем 8 лет тому назад,  когда я
там  был.  К сожалению,  никаких удовольствий в Иркутске я получить не
могу.  Завтра тут открывается зимний театральный сезон. Приехала опер-
ная  труппа,  для открытия сезона завтра идет "Жизнь за Царя".  С удо-
вольствием бы пошел в театр,  но...  нужно  уезжать.  Все  развлечения
здесь  сводятся  к питью и еде в довольно хорошем и дорогом ресторане,
где слушал и музыку - порядочную.  Завтра утром уезжаю отсюда,  и  так
как на сутки остановлюсь еще в Чите,  то в Борзе буду числа 2-го, 3-го
Сент.  Пока полк продолжает стоять так же,  как и стоял. Из неприятных
новостей  могу сообщить о появлении в Борзе заболеваний брюшным тифом.
У нас в полку было три случая.  Возможно,  если заболевания не прекра-
тятся,  то  штаб  полка переведут куда-нибудь в другое место.  О нашем
движении на Восток продолжают только говорить.
   Сочувствую твоему одиночеству после отъезда племянницы и желаю пос-
корее успокоиться и придти в наилучший порядок в своих мыслях и в сво-
ем настроении. Пиши пожалуйста, что предпримешь на зиму: останешься ли
в Ивановском или уедешь куда-либо.  С своей стороны не хочу давать ни-
каких советов на этот счет.  Поступай так,  как найдешь лучше и прият-
нее.
   Дела наши на Востоке,  как ты и сама знаешь, все неважны. От Ляояна
наши удалились к Мукдену, а оттуда остается недалеко до Харбина. Приб-
лижается теперь самый решительный фазис войны;  вместе с этим является
надежда и на то или иное окончание всей этой канители.
   Я вполне  здоров  и  благополучен.  Чувствую себя довольно скверно.
Как-то тупеешь и дуреешь от этого безделья и этой неопределенности по-
ложения. Ни писать, ни читать не хочется, не хочется подчас даже и ду-
мать. С удовольствием бы сел сегодня в экспресс и уехал в Москву..., а
нужно опять тащиться в Борзю. Планида, черт возьми!
   Ну, до свидания, деточка! Привет мой сердечный тебе и твоим родите-
лям и всем меня помнящим!  Крепко, крепко целую тебя, дорогая, и обни-
маю.
   Весь твой Н. Кураев. Пиши! На привычную жизнь царя в "условиях тяж-
   ких испытаний" упала, вернее,
лишь надвинулась тень грозовой тучи - трагической, неизлечимой болезни
сына,  полученной в наследство от Гессен Дармштадтских предков. В роду
у  матери гемофилия,  несворачиваемость крови,  была болезнью наследс-
твенной.  Природе было угодно, чтобы беда эта передавалась только муж-
чинам, обрекая их на раннюю смерть.
   Дневник императора. 8-го сентября. Среда. В 11 час. поехал к обедне
   с детьми. Завтракали одни. Аликс и я были
очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея,  которое продол-
жалось с перерывами до вечера из пуповины!  Пришлось выписать Коровина
и хирурга Федорова;  около 7 час.  они наложили повязку. Маленький был
удивительно спокоен и весел! Как тяжело переживать такие минуты беспо-
койства!
   День простоял великолепный. Так же как в день рождения сына, в день
   первой тревоги, которая прод-
лится не  минуты и не часы,  а будет рядом до конца жизни,  царь забыл
про прогулку.
   9-го сентября.  Четверг.  Утром  опять на повязке была кровь;  с 12
   час. до вечера ничего не бы-
ло. Маленький  спокойно провел день,  почти не плакал и успокаивал нас
своим здоровым видом!
   В 10 час.  началось освящение церкви Л.-Гв. Драгунского полка в но-
вом его расположении.  Около 12 час. служба окончилась, после парада в
пешем строю, пошел в манеж, где был приготовлен завтрак. Выпив за здо-
ровье полка, вернулся домой в 12 1/2 час. Завтракала Стана; она завтра
уезжает в Крым.  Погулял с Аликс, потом еще один. Целый день стоял ту-
ман. Обедал в спальне. Вечером читал.
   Дед был изнурен,  тяготился морально,  но внешне его жизнь была до-
вольно спокойной, однако кончилась эта безоблачность и для него.
   Дед не принадлежал к тем лицам, что, поощряя смелость в других, са-
ми ее не имеют.
   Ст. Борзя.  Сентября  9-го дня.  1904.  Дорогая голубка Кароля!  По
   возвращении в Борзю из командировки я получил здесь твое письмо.
Должен сказать, моя дорогая, что меня очень беспокоит твое сообщение о
том,  что у тебя не проходят головные боли.  Ты бы должна  посерьезнее
отнестись к этому и обратиться хотя бы к Доротее Игнатьевне.  Напрасно
ты,  голубка,  тревожишь себя мыслью о том,  что полк  скоро  двинется
дальше.  Кажется этому не суждено будет сбыться,  и мы,  чего доброго,
простоим здесь все время. До сих пор по крайней мере нас еще не двига-
ют.  Нового в Борзе ничего нет, на театре войны затишье. Прихожу прямо
в ужас при мысли о том,  что может быть придется зимовать в Борзе. Де-
лать все время нечего; я даже ударился в картежную игру (винт), и ред-
кий день проходит без винта.  Но и это начинает надоедать, и кажется я
скоро брошу и карты. Иногда играем дуэт - скрипка и мандолина; но осо-
бенного удовольствия от этих дуэтов не получаю.
   На днях  я  порядочно-таки поссорился с помощником командира нашего
полка.  Он (довольно грубое животное) позволил себе  повышенным  тоном
поговорить со мной в частной беседе.  Но я его так осадил, что уж вряд
ли он позволит себе еще что-нибудь подобное по отношению ко мне.  Было
это при командире полка и почти всех находящихся в Борзе налицо офице-
рах за обедом в офицерской столовой.  Командиру полка по-видимому  это
очень не понравилось,  но большинству офицеров было по душе.  Впрочем,
для меня это не важно.  Я вполне доволен,  что проучил и заставил пок-
раснеть и замолчать нахала.
   Командир полка, кажется, зол на меня и еще по одному поводу. Дело в
том,  что  я был тут приглашен в качестве врача эксперта по одному су-
дебному делу.  В своем заключении я высказался в том смысле,  что  нет
никаких данных для признания виновности казака (обвиняется казак наше-
го полка в изнасиловании девицы).  Командиру полка это мое  заключение
было очень не по нутру.  Он уже заранее решил,  что казак будет предан
смертной казни.  И когда прочитал мое заключение,  то заявил мне: "Вы,
Ник.  Ник., кажется, много на себя взяли, так категорически высказыва-
ясь в этом деле".  У меня не было ни малейшего желания разговаривать с
этим  болваном,  и поэтому я ответил ему,  чтобы прекратить дальнейшую
беседу:  "Я, г. полковник, отвечаю за свое мнение только перед судом и
своей совестью". На этом разговор прекратился, и теперь он что-то косо
на меня посматривает.  Ну да мне на это очень наплевать.  Ну их всех к
черту! А я никогда и ни перед кем не намерен изменять своих убеждений,
и никому не позволю насиловать эти убеждения.
   Интересно, чем кончится все это для казака. Теперь дело это направ-
лено к военному прокурору. О дальнейших результатах сообщу.
   Пиши, милая Кароля, как ты устроилась на зиму. Где будешь проводить
ее, и что поделывать? Постарайся больше развлекаться и как можно мень-
ше  предаваться  мрачным  думам.  Весьма рад,  что ты снова принимаешь
участие в спектакле.  Желаю полного успеха как тебе,  так и прочим ар-
тистам.
   Больше сообщить нечего.  До свидания!  Крепко тебя целую и обнимаю!
Привет  мой  твоим родителям и всем Ивановцам.  Желаю здоровья и всего
лучшего. Целую еще и еще раз.
   Весь твой,  любящий тебя Н.  Кураев.  О, как немилосердно жмут деду
   армейские сапоги!  Да мыслимое ли это дело на войне,  где врагов  и
   так, как правило, хоть
отбавляй, ссориться разом с командиром полка да еще и с его наглым по-
мощником!
   И дед и царь, я полагаю, имели убеждения о должном и необходимом не
заемные, не навязанные внешними обстоятельствами, взращенные, вошедшие
в мозг костей, и не нуждающиеся в пересмотре. Уже одним этим они реши-
тельно отличаются от великого множества людей то ли гибких, то ли про-
нырливых,  то ли забывчивых,  то они берут убеждения на прокат,  то их
сдают,  попользовавшись всласть,  и умеют еще в нужную минуту "сжигать
то,  чему поклонялись",  грея при этом на костерчике руки.  Отсутствие
вот  этой самой "гибкости",  пожалуй,  самая главная из немногих общих
черт в государе и его "покорном слуге".
   То-то командир полка "что-то косо посматривал" на доктора,  апелли-
рующего к какому-то там "суду",  к какой-то там "совести", для челове-
ка,  взращенного в армейской дисциплине ума,  все это вещи несуразные,
ненужные и, главное, неуместные.
   Ну что ж, деду удавалось иногда выправлять и это начальственное ко-
соглазие.
   Если в истории с "их благородиями" нужно положиться на слово, кроме
письма других свидетельств не сохранилось, то выправление "косоглазия"
"их  неблагородиям",  то есть советским начальникам,  может быть подт-
верждено документом с подписями и печатью.
   ВЫПИСКА из протокола N<|>25 заседания Коллегии Курской Окр.  РКИ от
   15 апреля 1930 г.  23. Дело по жалобе Главврача Нарбольницы гр. Ку-
   раева Н.Н. на поста-
новление Спецкомиссии по чистке соваппарата по которому он отнесен  ко
II-й категории со снятием с работы из Фатежской Нарбольницы.
   Докладчик т. Кильянов, гр. Кураев присутствует. Постановили: Поста-
   новление Спецкомиссии по вопросу о т. Кураеве отме-
нить и считать его по чистке проверенным. Секретарь Комиссии подп. Се-
   люнин (печать) Фатежская нарбольница - это и есть больница в Ольхо-
   ватке, на краю
Фатежа, больница  -  выстраданная дедом,  с его участием выстроенная и
доведенная до ума.
   К началу 30-го года дед знал,  что он тяжко болен, догадывался, что
жить осталось недолго,  и действительно, через год его не станет. Сына
Николая,  занявшего  место старшего,  после смерти Сергея,  мечтающего
стать мостостроителем,  третий год не принимают в Технологический инс-
титут  в Ленинграде.  Экзамены сдает,  но мест для "социально чуждого"
элемента, сына врача и учительницы, в институте нет.
   Не приняли в институт и старшую дочь,  Маргариту, вынужденную пойти
на курсы стенографисток.
   Младшую дочь,  и  по  сей  день  вспоминающую пионерские годы,  как
счастливейшие, в 1929 году в комсомол не приняли. Товарищ Кумова, при-
шедшая на смену разоблаченному троцкисту пионер-организатору Ефиму Та-
раховскому, была четко ориентирована и знала, что деток д-ра Кураева в
институтах "режут".
   "В комсомол мылишься? В институт пролезть хочешь?" - спросила тетку
товарищ Кумова,  когда та принесла заявление. Тетка расплакалась и об-
рекла себя на пожизненную  беспартийность  необдуманными  словами,  со
слезами смешанными: "Ну и не нужен мне ваш комсомол..." Комсомол тако-
го не забывает и не прощает.  А вот в "Пироговку", в Московский первый
медицинский институт им.  Пирогова, что на Девичьем поле, приняли тет-
ку, что называется, с первого захода. А почему? А потому, что в прием-
ную  комиссию была предъявлена копия справки,  подлинник которой свято
хранится и по сей день.
   Р.С.Ф.С.Р. НКВД Административное Отделение Фатежского Районного Ис-
   полнительного Комитета Курского Округа Ц.Ч.О.  СПРАВКА Гр. гор. Фа-
   тежа Кураев Николай Никандрович и Кураева Кароля Васильев-
на, проживающ.  по улице Урицкого д.19 избирательных прав  не  лишены,
что и удостоверяется.
   Начальник РАО Штыков Делопроизводитель Алябьев N  140.  З.УП.  1930
   гор.  Фатеж Раз мы на крыльях, заверенных подписями и печатями, пе-
   ренеслись из
Японской войны  в  светлое  будущее,  есть смысл приоткрыть завесу над
тем, как дед после империалистической войны, где он провел три года на
Западном и Северном фронтах, снова оказался в Фатеже.
   С началом войны,  в четырнадцатом году, семья из Фатежа переехала в
Воскресенск,  где  Вильгельм  Францевич и Агнесса Карловна по мере сил
должны были заменить ушедшего на фронт Николая Никандровича. Как-никак
четверо детей,  младшая, пожизненно беспартийная, только что родилась,
в мае четырнадцатого. В шестнадцатом родится Аркадий.
   Окончательно с фронта дед вернулся в Воскресенск в шведской кожаной
тужурке,  в портупее и опять же с шашкой.  Если врачу в казачьем полку
шашка нужна хотя бы для единообразия в строю,  то зачем шашка главному
врачу военно-госпитального поезда, понять сложнее.
   Жить двум  семьям в одном доме не легко,  и потому,  когда в начале
1918 года деда отыскали коллеги и позвали в больницу,  которую  он  по
праву считал своей, приглашение принял.
   Выписка из журнального постановления Пленарного заседания Фатежско-
   го  Уездного  Исполнительного Комитета от 24-го Июля 1918 года щ 2.
   СЛУШАЛИ. Доклад т. Курдюмова о приглашении на службу доктора Курае-
   ва, как
опытного хирурга. По посылке на его имя телеграммы, он, доктор хирург,
   откликнулся и
приехал. Член Отдела Хоз.  и Труда т. Евдокимов говорит, что ввиду не-
состоявшегося  Пленума т.  Кураев в смысле обеспечения,  пока остается
открытым.
   ПОСТАНОВИЛИ. Заслушав доклад т. Курдюмова о принятии доктора Курае-
   ва, как опытного
хирурга на  службу.  Принять  доктора  Кураева на службу по Фатежскому
   уезду жительство г.
Фатеж. Оклад жалованья в месяц 1000 рублей, квартиру для врача Кураева
предоставить на усмотрение Отдела Хоз.  и Труда и Доктора Кураева. Ло-
шади для разъездов по уезду должны быть предоставлены от Отд.  Хозяйс-
тва и Труда безвозмездно по требованию врача Кураева.
   Утвердить окончательно не позднее 26 июля. Подлинное за надлежащими
   подписями Член Коллегии Исполкома Иванов Делопроизводитель Япифанов
   Какой первобытной свежестью веет от этих, корчащихся в поэтическом
косноязычии документов!  Дух замирает при виде пустившихся в одиночное
плавание придаточных предложений, ни к чему не приданных, и причастных
оборотов,  ни к чему не причастных!  Это хочется не  декламировать,  а
петь: "...ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураева - пока считать отк-
рытым".  И музыку мог бы написать великолепный композитор,  положивший
на  музыку  -  "О моя юность!  О моя свежесть..." - Георгий Васильевич
Свиридов. Не зря же они вместе с ребятами доктора Кураева ходили в Фа-
теже  к Эльзе-Пельзе постигать музыкальные азы.  И имя доктора Кураева
для композитора Свиридова - не пустой звук!
   А как  прекрасен нетленный,  отпечатанный на буром шершавом картоне
документ, не имеющий родовых политических признаков, и потому действи-
тельный, надо думать, во все времена и при любой власти.
   ПРОПУСК N 18 Предъявителю сего КУРАЕВУ Николаю Никандровичу  разре-
   шается свободное
передвижение по городу Фатежу и его окрестностям во всякое время дня и
ночи, что подписью и приложением печати удостоверяется.
   4 ноября 1919 года Начальник гарнизона Коробов Какой гарнизон,  под
   каким флагом простирал свою власть и силу на Фа-
теж 4 ноября 1919 года?  На печати ни черта не разберешь, какая власть
из  быстро  менявшихся  в девятнадцатом году в Курской губернии выдала
это спасительное приложение к "безвозмездным" лошадям.
   Кроме деникинцев,  григорьевцев,  буденовцев и зеленых была еще ка-
кая-то сволочь, именовавшая себя "червоным казачеством". От этих "чер-
воных  казаков"  в  равной  мере страдали и белые и красные,  но более
всех, разумеется, обыватели. "Червоные казаки" были непобедимы, потому
что  победа им была как бы и не нужна,  та,  окончательная победа;  их
вполне удовлетворяла победа на неделю, а то и на пару часов.
   Именно "червоные  казаки"  то ли захватили Фатеж,  то ли от кого-то
освободили, но двое победителей тут же ворвались в квартиру д-ра Кура-
ева,  латавшего в это время в больнице какого-то раненого мерзавца,  и
тут же вытряхнули из кладовки дивные кожаные чемоданы,  с которыми ба-
бушка путешествовала за границей.  "Минуточку, господа! - всполошилась
бабушка,  ей было тогда тридцать восемь.  - Терпение,  я сейчас  найду
ключи".  Чемоданы, естественно, были под ключами. "Червоные казаки" не
оставляли впечатление опытных путешественников и о такой невидали, на-
до думать,  не слыхали. Они уставились на хозяйку, что-то деловито ра-
зыскивающую. На Большой Московской, куда выходили окна столовой, пост-
реливали и кто-то проносился галопом. Нетерпеливые освободители, устав
ждать,  выхватили шашки,  чтобы полоснуть чемоданы,  тащить тяжесть не
глядя, было несподручно. "По шву, господа, по шву!" - быстро подсказа-
ла бабушка,  привычная к кропотливой и тонкой работе.  Трудно сказать,
последовали  бы  "червоные казаки" бабушкиному совету или нет,  но под
окном раздалась неуставная команда: "Срывайся!!" и потрошители чемода-
нов  ограничились  вербальным  выражением неудовольствия за потерянное
время.  Покинули они нашу семью навсегда,  по-английски,  не прощаясь,
гулко  топоча по лестнице калошами,  надетыми прямо на толстые вязаные
чулки.
   Магический "Пропуск  N  18",  как следует из семейного же предания,
был действителен при любой власти довольно долго и  потому  на  всякий
случай хранится. Интересно, что "предъявитель сего" не назван ни това-
рищем,  ни господином, даже в должности не помянут, утаил о себе почти
все и сам Коробов,  подписавшийся начальником гарнизона.  Нет,  что ни
говори,  радостно встречать свидетельства того, что на Руси есть люди,
способные подняться над политическими, социальными и даже исторически-
ми рамками, трезво сознавая необходимость помогать страждущим "во вся-
кое время дня и ночи"...
   И почему бы безвестному Коробову,  с его умом и добрым сердцем,  не
быть российским императором?
   А подлинный, природный, быть может, уже единственный в России веря-
щий в свою богоданность,  не ограничился обходом эскадры на кронштадт-
ском рейде,  а прибыл в Ревель,  чтобы еще раз полюбоваться  стройными
"колоннами" кораблей,  посетить несокрушимые броненосцы, стремительные
крейсера и заботливые транспорты.
   Ах, какие броненосцы у нас были в Кронштадте! Парадный строй кораб-
   лей вызывает подростковый энтузиазм и осмыслива-
ется как-то по-женски:  раз красивы - значит неотразимы, то есть непо-
бедимы.  Такими же непобедимыми казались и пехота и кавалерия, велико-
лепно смотревшиеся на парадах и маневрах. Да и сам Куропаткин стал во-
енным министром, идя от победы к победе на смотрах и маневрах. Это це-
нилось.
   Дневник императора.  26-го сентября. Воскресенье. Проснулся солнеч-
   ным утром. Красиво выглядел Ревель, когда мы подъез-
жали к нему в 9 час.  На станции встретило все начальство и депутации,
пересели в маленький поезд и доехали до "Штандарта",  стоявшего в пор-
ту.  Приятно было попасть на свою милую яхту. В 10 час. была отслужена
обедня.  Завтракали в 12 ч.  Отправился в 3 часа на паров.  катере на:
"Ослябя",  "Орел",  "Бородино",  "Суворов" и "Имп.  Александр III".  С
предпоследнего  смотрел  на взрывы контр-мин.  Дул свежий NW и поэтому
волна ходила на рейде крупная и приставать было трудно. К вечеру стих-
ло.  В 8 ч. был обед всем адмиралам и командирам судов 2-й эскадры Ти-
хого океана, красиво стоявшей несколькими колоннами на рейде. Разгова-
ривал с ними на палубе, ночь была ясная, но прохладная.
   Маленькое "сокровище" было помещено в каютах Мама.  Через  одиннад-
   цать лет "маленькое "сокровище", наследник, начнет свой
первый дневник.  Об этом с улыбкой  напишет  Александра  Федоровна  на
фронт,  в Ставку,  государю, с улыбкой, потому что у Бэби нет времени,
он торопится и "днем описывает обед и отход ко сну". "Передай Алексею,
-  напишет в ответ отец,  - что я очень рад,  что он начал писать свой
дневник. Это научает ясно и кратко выражать свои мысли".
   Это очень существенное замечание. Стало быть, государь всерьез счи-
тал свой "Дневник", это приложение к камер-фурьерскому журналу, собра-
нием мыслей?! "Проснулся солнечным утром..." "На станции встретило все
начальство и депутации..." "Смотрел на взрывы  контр-мин..."  Понятно,
что в таком контексте даже тропарь "Спаси Господи" или "Господи, помо-
ги и спаси Россию!" кажутся мыслью оригинальной и неожиданной.
   Было бы наивно на основании одного лишь "Дневника" представить себе
жизнь русского императора этакой приятной жизнью дорогого гостя, о ко-
тором  все  заботятся,  стараются развлечь,  и на котором лежат только
легкие обязанности дружеских общений,  прогулок,  обедов и приемов. За
царя,  за право влиять на него,  вкладывать в него свои мысли,  делать
орудием в осуществлении своих желаний,  соперничало великое  множество
народа.  Плотно окруженный светской и свитской челядью,  многообразной
родней,  иностранными агентами, "Божьими людьми", ловкими авантюриста-
ми, он был раздираем на части, он постоянно стоял перед необходимостью
выбрать чью-то сторону и по возможности  предсказать,  как  это  будет
оценено  противоположной  стороной.  Но вся эта борьба "за него",  как
свидетельствует "Дневник", происходила "вне его", была элементом жизни
внешней. Это поразительно, если похвала в "Дневнике" редкость, то бра-
ни,  порицания, осуждения, резкости совсем нет! Жена честила неугодных
"скотами" и "мерзавцами",  судила о людях резко и безапелляционно.  Он
же,  зная,  что его слово казнит и милует, возвышает и низвергает, был
сдержан даже в личном "Дневнике".  Сдержан или неподвижен?  Иногда ка-
жется,  что привычка к перемещению в  пространстве,  эти  обязательные
ежедневные прогулки, заменяли внутреннее движение, внутренне он совер-
шенно неподвижен.  Человек-символ обречен на эту трагическую неподвиж-
ность.
   Идет война,  война складывается неудачно, но в ее сюжетосложении он
никак не участвует; да, его куда-то тянут, толкают, пугают, сулят, на-
дувают, он участвует в принятии ответственных решений, но в нем нет не
только азарта игрока, но и азарта болельщика. Он как король на шахмат-
ном поле, фигура главнейшая, но с очень короткой сферой активных дейс-
твий,  все обширное поле, простреливаемое из конца в конец любым "офи-
цером",  для него лишь пространство для созерцания борьбы за его жизнь
и благополучие.
   С Дальневосточного театра приходят трагические вести, царь начинает
догадываться, что ему, быть может, не говорят всей правды. Но мыслей о
том, почему положение складывается ЇHЖ?''-Hрс
x bслей о том, что сле-
дует  предпринять  для изменения ситуации,  на страницах "Дневника" не
появляется. Мысли обо всем этом существуют как бы вне его, ему их при-
носят, он выбирает...
   Дневник императора.  1-го октября. Покров Пресвятой Богородицы. По-
   года была серая и прохладная. В 11 час. поехали к обедне. Завтракал
Андрей (деж.). Принял Мирского, гулял и в 6 час. принял Коковцева. Чи-
тал много. Обедал в спальне.
   Наступление наших войск к Лаояну было  остановлено  японцами;  наша
армия несколько отошла назад. Потери у нас по-видимому большие.
   Русские войска терпели,  пока еще только на суше, одно поражение за
другим в строгом соответствии с оборонительно-отступательной стратеги-
ей командующего Куропаткина.
   В многодневном сражении под Лаояном стойко дравшиеся русские войска
уже добыли победу,  но командовавший из  фанзы  полководец  не  мог  и
представить  и  вообразить такого чуда,  а потому и не помышлял о том,
чтобы пожать ее плоды.  Японская пехота под Лаояном была вдрызг истре-
пана,  конницы,  умеющей  отступление противника превратить в бегство,
японцы не имели,  резервы для решительного склонения чаши весов в нашу
пользу у Куропаткина были, и все-таки приказ был отдан на отступление.
   "Инициатива есть важнейшая добродетель полководца".  "Сосредоточен-
   ность сил - лучший залог победы". Все азы военного искусства, запи-
   санные в уставы и наставления, забы-
ты, как забыто и предупреждение Скобелева о том,  что Куропаткин, слу-
живший со Скобелевым и высоко им ценимый как штабист,  не годится  "на
первые  роли",  как человек,  не обладающий волей,  твердостью и реши-
мостью, необходимыми для осуществления задуманных операций.
   Не почерпнув  решительности и твердости в опыте генерала Скобелева,
Куропаткин вполне мог бы призанять недостающих  боевому  генералу  ка-
честв у более чем твердой Александры Федоровны,  обнаружившей в полной
мере,  правда на германской войне, способность управлять и войсками, и
министрами, и верховным главнокомандующим.
   А неожиданную твердость и решительность на японской войне обнаружи-
ла не Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса,  а ее соплеменница Каролина
Мария Юзефа.
   Дед, едва отбив атаку командира полка и его наглого помощника,  был
вынужден открыть "второй фронт", и против кого?..
   Ст. Борзя.  Октябрь.  1-е ч.  1904 г. Дорогая деточка Кароля! После
   моего последнего письма к тебе я получил от тебя уже три пись-
ма, а сегодня получил и открытку.  Вижу, моя дорогая, как ты страдаешь
и терзаешься, какое тяжелое душевное состояние переживаешь.
   Если бы ты знала,  как горько и больно это знать! Но что же делать,
   милая? У тебя явилась мысль ехать сюда, и ты спра-
шиваешь меня, можно ли это сделать. Ты с нетерпением ждешь моего отве-
та и просишь ответить не умом,  а сердцем. Но я, милая Кароля, не могу
ответить только сердцем, я должен поэтому дать тебе два ответа.
   Я думаю,  тебе не нужны мои уверения в том,  что был бы  несказанно
рад видеть тебя,  обнять, расцеловать. Конечно твой приезд сюда дал бы
мне много счастья и хороших минут.  Я не хочу даже справляться о зако-
нах,  не хочу принимать во внимание то,  как к этому отнесется мое на-
чальство. Это для меня безразлично, и лично я не испугаюсь никаких для
себя неприятностей.  Но меня тревожит мысль о том, с чем для тебя, моя
дорогая,  сопряжена будет эта поездка.  Мне страшно подумать,  что  ты
должна  будешь  одна  ехать  такую даль и подвергаться в дороге всяким
случайностям;  страшно подумать,  что,  приехав сюда, ты должна будешь
жить  в  дурной и неудобной квартире во время здешних ужасных ветров и
морозов. Но главное, конечно, это неизвестность нашего положения. Ведь
мы все время держимся наготове к выступлению. Что же будет, если через
несколько дней после твоего приезда полк будет выступать в поход, а ты
должна будешь опять одна совершить обратное путешествие?  Ведь об этом
подумать ужасно.  Или еще хуже -  ты  приедешь  сюда  и  узнаешь,  что
два-три дня тому назад наш полк ушел.  Как ты будешь чувствовать себя,
дорогая, и что мне придется передумать и перечувствовать за твою судь-
бу?! Даже если бы ты и застала нас и могла бы здесь устроиться на вре-
мя стояния нашего полка,  то и тогда 15 дней в каждом месяце я  должен
буду  оставлять тебя тут одну в то время как сам буду в командировках.
А у меня эти командировки ежемесячные.  Мне противна мысль, что ты во-
лей-неволей должна будешь оставаться в обществе наших офицеров,  кото-
рые ничего не могут дать ни уму, ни сердцу. Сколько всяких других слу-
чайностей здесь в глуши может быть? Ну, не дай Бог, ты заболеешь? Ведь
я всю жизнь буду мучиться сознанием того,  что это моя вина.  А  здесь
даже лечиться не всегда есть чем. Наконец я знаю, что твои родители не
согласятся на эту поездку сюда, и значит мы оба должны будем совершен-
но испортить и с ними отношения.  Все это,  Кароля, так серьезно и так
грустно,  что я умом не могу согласиться на твою поездку.  Ты  знаешь,
дорогая,  что когда было легко сделать подобную вещь (напр. приехать в
Ольховатку), я сам просил тебя не раз к себе. Но теперь ехать за тыся-
чи верст быть может затем, чтобы даже не увидеться, нет смысла.
   Я понимаю,  как тебе тяжело и  мучительно  оставаться  дома.  Но  я
все-таки  более спокоен за тебя теперь,  чем когда ты будешь здесь.  Я
знаю,  что там ты окружена людьми, которые хотя и не понимают тебя, но
которые тебя любят и всегда в состоянии о тебе позаботиться.  А тут ты
ошибаешься в своем предположении успокоить себя и улучшить свое  наст-
роение.  Вряд ли тебе доставит удовольствие видеть меня в моем ужасном
состоянии от безделья.  А ведь с твоим  приездом  не  изменится  самое
главное в моем отвратительном положении, это отсутствие дела, что меня
убивает и повергает в самое гадкое расположение духа.  Я и тебя только
измучаю  своим  настроением,  когда  пройдут  первые  порывы радости и
счастья. Подумай, дорогая, милая Кароля, обо всем этом и поступай, как
хочешь.
   Если бы ты была уже моей женой,  я прямо сказал бы тебе "не  езди":
теперь же ты пока вполне свободна,  и я не хочу и не могу стеснять те-
бя.
   Я сказал все, что думаю и чувствую, постарайся, голубка, понять ме-
ня и не обижайся на меня.  Кстати,  мой совет:  поменьше слушать Марию
Егоровну и посерьезнее критиковать ее глупые речи.  Когда тебе не гро-
зила никакая опасность,  и ты,  и я обходились без советов Мар. Егор.,
теперь же, когда твой рассудок и даже чувство позволяют тебе рисковать
собой, тебя "укрепляет в твоих намерениях" Мария Егоровна! Я, конечно,
не могу сказать ей за это "спасибо".
   Ну, теперь поговорим о другом. Ты, конечно, читала уже приказ Куро-
паткина  о скором наступлении наших.  Отступление кончилось,  и теперь
наша очередь идти вперед.  Это очень радостное событие. Мы думаем все,
что  на  нашем полку это может отразиться двояко:  или и нас потребуют
туда,  когда начнется наступление, или же скоро после перехода русских
войск в наступление наш полк расформируют совсем,  разумеется, если на
нашей стороне будет успех.  И то, и другое приятно, конечно, последнее
более желательно. Я от души рад твоим успешным занятиям грамотой с Ду-
няшей и сердечно поздравляю и учительницу и ученицу.
   Завтра я  еду  в командировку - вероятно до Читы,  а по возвращении
оттуда, дней через 5, поеду снова по всей линии Забайкальской дороги.
   Жизнь у  нас становится все дороже и дороже,  все больше замечается
недостаток в самых необходимых вещах.  Даже табаку достать очень труд-
но.  Поэтому  я  обращаюсь к тебе с просьбой,  помня твое разрешение в
случае нужды обратиться к тебе.  Закажи в Москве набить тысячи три па-
пирос и пришли мне,  конечно, если это тебя не затруднит. Табак возьми
Асмолова (средний,  или лучше выше-средний сорт), не дороже 4-х рублей
и  не дешевле 2 р.  60 коп.  за фунт.  Гильзы NN 42 или 43,  с длинным
мундштуком и длинной куркой.  Если можно будет тебе  это  уладить,  то
сделай - я буду очень тебе благодарен. Пришли почтой.
   Недавно получил письмо от Алекс.  Мих.  Пишет о новостях в земстве;
много интересного, но мало приятного. Ей я еще не отвечал, на днях от-
вечу.
   Вероятно дня через 3-4 напишу тебе еще,  а сейчас ложусь спать, так
как уже 1 ч. ночи, а вставать к поезду нужно в 5 ч. утра.
   Я вполне здоров и благополучен. Страдаю, как и прочие, от безделья.
   До свидания,  мой милый ангел! Крепко и без конца целую тебя, обни-
   маю
и жму твою руку! Горячо тебя любящий твой Коля. Будь здорова, дорогая,
   верь, надейся и терпи! Странная война, странный полководец Куропат-
   кин, объявляющий на весь
божий свет  о  готовящемся наступлении,  странен и полковой врач,  уже
полгода варящийся в армейском котле,  а все еще предполагающий,  что в
войне есть правила,  вроде как во французской борьбе, сначала один на-
падает, потом другой, по очереди. "Теперь наша очередь идти вперед..."
Раз из этого не делается тайны, стало быть, это тоже "по правилам".
   Откуда было знать деду,  попавшему в казачий полк,  что конница,  в
которой у русских было над японцами полнейшее превосходство, оказалась
в русско-японской войне несостоятельной.
   Холмистая, пересеченная местность,  изобилующая сопками,  ущельями,
теснинами, разливающимися после дождей реками, - сама территория южной
Манчжурии, где развернулись главные события, была скверным театром для
выступления конницы,  зависящей более других родов оружия от характера
местности.
   А всем казалось,  что русская конница, стяжавшая славу на европейс-
ком театре,  просто уничтожит японскую кавалерию - и малочисленную,  и
слабую, и плохо обученную. Ничего подобного не случилось. Многочислен-
ные  русские  эскадроны  и сотни не оказали ощутимого влияния на исход
кампании.  Все это надо сказать хотя бы для того,  чтобы  судьба  3-го
Верхнеудинского  казачьего  полка не казалась исключительной.  Сначала
охрана дороги,  потом борьба с хунхузами,  полупартизанскими, полураз-
бойничьими шайками пособников японцев в Манчжурии.
   Наша кавалерия по большей части так  и  употреблялась,  для  охраны
коммуникаций и разведки.  Для кавалерии это,  конечно,  второстепенные
задачи.
   С одной  стороны,  японцы  всячески  уклонялись от конных сражений,
предпочитая пускать в дело винтовки,  а не прибегать к холодному  ору-
жию,  нравственное значение которого в бою огромно. Японцы охотно спе-
шивались и по сути были "ездящей пехотой", а не кавалерией в европейс-
ком  смысле.  Зато  все бойцы были поголовно грамотны и выказывали при
исполнении команд поразительную сноровистость.  А вот  наши  сибирские
казаки  при  храбрости  своей оказались малоспособны к самостоятельным
решительным действиям.  Регулярная конница была представлена на  русс-
ко-японской  войне только тремя драгунскими полками,  это восемнадцать
эскадронов, а двести семь сотен - это было казачье войско.
   "Пехоте, обладающей выдержкой,  нечего опасаться казаков", - писали
накануне войны в японских армейских наставлениях. И Куропаткин в своих
обращениях  к войскам в ходе боевых действий подтвердил справедливость
японской оценки казаков:  "Хоть наши разведывательные отряды достигают
силы в одну или даже несколько сотен,  их зачастую останавливает деся-
ток японских пехотинцев.  В таких  случаях  необходимо  спешиваться  и
прогнать  противника  огнем.  Будь у казаков более воинственного духа,
они атаковали бы противника в шашки".  Был у казаков воинственный дух,
был  он  даже  в полковом враче казачьего войска,  не хватало русскому
солдату,  поголовно неграмотному,  физически сильному и неутомимому  в
походе, осмысленной дисциплины, разумной храбрости и толковых команди-
ров.
   Вот в штыковом бою наши были молодцами.  Японцы, несмотря на их не-
сомненное презрение к смерти,  частенько при  одной  угрозе  штыкового
удара  отступали.  По  свидетельству очевидцев,  почти все трупы 1.300
японцев на Путиловской сопке под Шахе,  после ночной атаки 4  октября,
носили  следы  ранений,  нанесенных холодным оружием,  преимущественно
штыком.  О взятии штурмом сопки Путиловской  Куропаткин  доложит  царю
особым донесением,  а государь, потерь не считавший, наконец-то внесет
в "Дневник" долгожданные трофеи:  "при удачном штурме  сопки,  занятой
японцами,  было взято 11 их орудий и пулемет".  Надо думать,  примерно
такие же записи,  как и "военный вождь",  делали школьники, увлеченные
войной, - "было взято 11 их орудий..."
   Превосходство русских в рукопашном бою было неоспоримо, но решающе-
го значения в войнах ХХ века рукопашный бой уже не имел.
   Первого октября царь уже знал об очередном разгроме, а дед еще пре-
бывал  в  состоянии  воодушевления  в связи с приближающейся переменой
участи. Участь переменится, но еще не скоро.
   Начало октября  обрушило  на  государя множество забот и,  в первую
очередь,  связанных с назначением нового министра внутренних дел. Царь
хотел  назначить  симпатичного  ему Рыдзевского Н.  К.,  даже подписал
Указ,  но матушка царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, ска-
зала, что Рыдзевский Н. К. не будет министром, а министром должен быть
командир корпуса жандармов и заведующий  департаментом  полиции  князь
Святополк-Мирский П. Д. Государю пришлось Указ, о котором уже все зна-
ли,  переписать и поздравить князя Святополк-Мирского с высоким назна-
чением. Взгляды Святополк-Мирского и милого сердцу и уму государя Пле-
ве были едва ли не противоположны. Плеве, к радости царя, был убежден,
что  "всякая игра в конституцию должна быть в корне пресечена".  А все
представительные органы управления и земство,  в первую очередь,  в их
глазах и были "игрой в конституцию".  Святополк-же-Мирский,  напротив,
был убежден, что земские либералы не опасны для престола, и необходимо
считаться с нарождением "третьей силы",  и умеренные уступки в области
веротерпимости, расширения свободы печати и прав земства вполне насущ-
ны.  Государь выслушал планы нового министра и со всем согласился,  но
назначение это было всего лишь жестом вежливости и сыновней преданнос-
ти  Мама,  а  не изменением убеждений.  Понимал это царь,  догадывался
Мирский, недоумевали все вокруг, но, главное, Мама была довольна: "По-
езжайте к матушке,  обрадуйте ее", - дал государь первое поручение ми-
нистру.
   Вот так  откровенно,  на  глазах у всех переплетается частная жизнь
семьи, отношения мамы и сына с жизнью обширнейшей державы, попавшей им
под руку.  Когда на следующей войне государю и государыне случится не-
надолго расстаться,  они и разлуку свою почтут событием  государствен-
ным.
   "Ты очень верно выразилась в одном из своих  последних  писем,  что
наша  разлука  является  нашей собственной личной жертвой,  которую мы
приносим нашей стране в это тяжелое время.  И эта мысль облегчает  мне
ее переносить. Ники. 4.01.1916."
   У деда с бабушкой хватило вкуса и ума не смотреть на  свою  разлуку
столь торжественно и не объявлять ее ценностью, достойной поднесения в
дар отечеству.
   Что-то мы отвлеклись.  Все войны,  войны, а жизнь берет свое. Война
   войной,  а на охоту ехать надо.  В начале октября государь много  и
   счастливо охотился, и не только на
ворон, хотя 6 октября "долго гулял и убил три вороны",  а 10  октября,
проводив Аликс домой, "продолжал прогулку и убил пять ворон", но глав-
ные события развернулись 7 октября.
   Дневник императора.  7-го октября.  Четверг. В 9 час. отправился на
   охоту за Гатчино к Елисаветинской даче. Знако-
мые круги по облавам в 1895 г.  Со мною поехали д. Алексей, т. Михень,
Ники,  Борис, Фредерикс, кн. Г. С. Голицын, Гессе, Гирш. Погода стояла
отличная,  тихая,  без солнца. Завтракали в новом домике. Всего убито:
490 штук.  Мною:  10 тетеревей, рябчик, куропатка, 2 русака и 45 беля-
ков,  вальдш., всего - 60. Очень наслаждался этим днем, проведенным на
свежем воздухе.  Вернулся в Царское в 6 1/4.  Принял доклад Будберга и
читал до 8 час.
   Получил известие со Скачека,  что эскадра  благополучно  прошла  из
Каттегата.
   Государю нравилось,  что вице-адмирал Рожественский,  которому были
вручены  двенадцать  броненосцев,  девять крейсеров и девять эсминцев,
был сторонником разгрома противника не в затяжной тактической  борьбе,
а в генеральном сражении, разом. Царь положился на отважного адмирала,
и,  естественно, на господа Бога: "Благослови путь ее, Господи, дай ей
придти  целою  к месту назначения и там выполнить ее тяжелую задачу на
благо и пользу России!" После записи в "Дневнике" этой молитвы о  бла-
гополучии  2-й  Тихоокеанской  эскадры рукой государя пририсован сбоку
крестик, для верности. Почему наш царь думал, что японский бог оставит
своих подопечных, если они, тоже сторонники генерального сражения, и к
этому сражению подготовят  сорок  крейсеров  против  наших  девяти  да
шестьдесят три миноносца тоже против нашей девятки.  И хотя по тяжелым
орудиям на броненосцах было примерное равенство, но наша эскадра могла
делать только 134 выстрела в минуту, а японцы успевали за это же время
выстрелить 360 раз.  Не мудрено,  что наш  флагман,  новейшая  громада
"Князь Суворов", через тридцать минут после начала печально известного
побоища был выведен из строя и вскоре отправлен на дно.  Как же  гото-
вившийся к генеральному сражению флотоводец,  потеряв в первый же день
сражения больше половины эскадры,  не сумел утопить ни одного (!),  ни
единого корабля противника, уму непостижимо. И дрались наши моряки от-
чаянно, до последнего снаряда, до последней действующей пушки, с тону-
щих уже кораблей продолжали стрелять, ничто не помогло, ни молитва ца-
ря, ни отвага раненого и сдавшегося в плен адмирала, ничто...
   Но до этих бед еще почти полгода,  а пока дед держит оборону против
готовящейся к решительным поступкам бабушки.  Был ли во все войны хоть
один обороняющийся, так томительно мечтавший о поражении?!
   Ст. Борзя. Октября 6-го дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Сегод-
   ня уже два дня, как я возвратился из командировки; до Читы я не
доехал, так как не представилось надобности везти туда больного офице-
ра,  к которому я был командирован. Через несколько дней ожидаю коман-
дировки сначала в Манчжурию, а потом до оз. Байкал. Здесь на Борзе пе-
ремен никаких нет.
   Надеюсь, дорогая моя,  ты не  очень  огорчена  моим  предшествующим
письмом,  и когда сама хорошенько пообдумаешь все,  о чем я писал,  ты
согласишься со мною.  Ведь мне, милая моя Кароля, тоже нелегко и неве-
село тут сидеть и так долго тебя не видеть.  Но что же делать?  Прихо-
дится покориться судьбе и ждать того времени, когда мы будем в состоя-
нии вместе поехать в Ольховатку и устроить нашу жизнь так,  как мы за-
хотим. Я с таким нетерпением ожидаю этого времени!
   Недавно я получил письмо от Марьи. Она очень благодарит меня за мой
ответ на ее первое письмо;  пишет,  что живет теперь у врача Орлова  в
Суджанском уезде,  но по получении моего письма приехала в Ольховатку,
чтобы оттуда написать мне ответ.  Вместе с ней пишет,  как и в  первом
письме, сторож Василий и смотритель оей милой, дорогой Кароле!
   Мои отношения с командиром полка порядочно испортились после  исто-
рии с моим заключением по поводу того судебного дела, о котором я тебе
писал. Впрочем, это меня ничуть не огорчает. Казака оправдали.
   Пиши мне  больше  о себе.  Чем подробнее будешь писать,  тем больше
удовольствия мне доставишь.  А потому не смущайся такими мелочами, ко-
торые заставляют тебя думать и раскаиваться в сообщении о них мне, пи-
ши обо всем.
   Крепко тебя  целую,  моя дорогая,  жму твою руку и желаю здоровья и
благополучия!
   Горячо любящий тебя Н.  Кураев. Я вполне здоров и благополучен. Ба-
   бушка, так же как и Александра Федоровна, пыталась ввести в практи-
ку переписки  нумерацию писем,  но ни царице,  ни Кароле Васильевне не
удалось приучить своих мужей к этой простой и полезной  вещи.  Как  не
вспомнить тут горькие слова Александры Федоровны,  хотя и обижавшейся,
когда ее за спиной звали "немкой",  но и цену славянам знавшей: "Когда
же,  наконец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хва-
тает во всех отношениях и который чужд славянской натуре?"
   Это все оттяжки,  отговорки... Пришла пора предъявить письмо, к ко-
   торому долго и безуспешно пытался
найти слова предуведомления...  ничего не вышло... когда я держу его в
руках,  мне  кажется,  что  чувствую  пульс  сердца,  сообщившего  мне
жизнь...  и сообщившего смысл не только тем временам,  прошедшим,  но,
может быть, и тем, которые когда-нибудь да наступят...
   Наверное, и эти слова лишние,  скорее всего, лишние, это от страха,
что письмо,  ушедшее со станции Борзя Забайкальской железной дороги  8
октября по старому стилю 1904 года, не найдет завтра адресата.
   Это единственное из военных писем, где дедушка обращается так сдер-
жанно, почти сухо - "Дорогая Кароля!"...
   Ст. Борзя.  Октябрь,  8 ч.  1904 г.  Дорогая Кароля! Сейчас получил
   твое письмо за щ 76, в котором ты решительно настаива-
ешь на своей поездке сюда.  Если мое первое письмо не повлияло на твое
решение, то добавлю к нему кое-что еще в ответ на твое письмо за щ 76.
   Ты, деточка, жестоко ошибаешься, думая, что приехав сюда можешь об-
венчаться  со мной.  Неужели,  Кароля,  ты допускаешь серьезно мысль о
том,  что я могу со спокойным сердцем связать твою судьбу с  моею  при
таких  неблагоприятных  условиях?  Неужели в самом деле можно серьезно
думать о свадьбе почти на театре войны? Я не знаю, действительно ли ты
не можешь думать иначе о своем намерении или не хочешь. Нельзя же, до-
рогая, очертя голову, делать такой шаг. Разумеется, ты можешь думать и
говорить  что  угодно  относительно того,  что никогда и ни за кого не
выйдешь замуж кроме меня, но ведь я-то не имею нравственного права же-
ниться и каждую минуту ждать похода на войну. Где же и с кем и с чем я
оставлю тебя здесь,  если, допустим, все произойдет так, как ты сейчас
хочешь, и если мне суждено будет двинуться с полком дальше?
   Верю твоим стремлениям, понимаю твои желания и сам испытываю все то
же, что и ты, но никогда не соглашусь на такое безрассудство, на кото-
рое ты уже готова.  Легко говорить,  что ты в случае  движения  нашего
полка  можешь устроиться на Дальнем Востоке как сестра милосердия,  но
делать это здесь будет поздно,  да и невероятно трудно. Это легко сде-
лать может быть в Москве и оттуда уже ехать как сестра милосердия,  но
искать на войне или в Сибири пристанища в Красном Кресте более трудно,
чем это кажется.
   Ну и подумай теперь, очень ли радостна и приятна будет наша свадьба
здесь при полном тревожных ожиданий положении.  По крайней мере я буду
испытывать больше страданий и мучений,  чем радости и удовольствия, от
сознания того,  что каждую минуту должен буду готовиться к тому, чтобы
бросить тебя здесь,  в дебрях Забайкалья, на произвол судьбы, без вся-
ких средств и без людей,  которые могли бы помочь тебе.  Ты же, я уве-
рен,  сама бы скоро поняла, что ошиблась в своих расчетах на радостное
и  спокойное житье здесь возле меня.  Нет,  дорогая,  твой приезд сюда
принес бы обоим нам больше мучений и  страданий,  чем  мы  сами  можем
предполагать это теперь.  А ты,  Кароля, с таким легким сердцем хочешь
идти на эти страдания.  Но ведь нужно же сколько-нибудь серьезно поду-
мать обо всем этом; это же не то же, что поехать из Ивановского в Пав-
ловское и в случае неудачи вернуться на тех же лошадях обратно.
   Конечно, нет  смысла указывать тебе на другие трудности и опасности
твоего путешествия. Они хоть и имеют значение, но второстепенны. А ес-
ли ты так поверхностно смотришь на главное,  то на мелочи, разумеется,
не захочешь обращать внимание.
   Итак, дорогая, насколько ты категорично заявляешь о своем намерении
ехать,  настолько категорически я против этого.  Повторяю, что насило-
вать твою волю не хочу,  но предупреждаю, что, если ты хочешь вовсе не
считаться с моим мнением и решишь ехать,  то выброси из головы хотя бы
самую  безрассудную  мысль о свадьбе здесь.  А потому и не заботься об
обручальных кольцах и прочей ерунде.  А лучше всего  побереги  деньги,
которые ты должна будешь истратить на поездку сюда. Нам они могут при-
годиться несколько позже, и из них мы можем сделать упоительнейшее, во
всех отношениях приятное и полезное, путешествие.
   Не думаю,  чтобы твои родители согласились на твою поездку, но если
бы это случилось,  то я всецело буду винить их в том, что они не разъ-
яснили тебе со своей стороны всю трудность и бесполезность задуманного
тобою.
   Не могу обойти молчанием твои следующие строки: "сейчас бы я к тебе
приехала  страстно  влюбленной,  жаждущей  необходимого...  Но если мы
встретимся только по окончании войны,  тогда,  быть может,  ты во  мне
найдешь одни перегоревшие желания,  меня,  теперь стремящуюся к жизни,
изнуренной".  Насколько я верю в первую часть написанного тобою,  нас-
только  же  не допускаю второй.  Я уверен,  что и по окончании войны я
встречу дорогую мою Каролю любящей меня,  ждущей меня и так же "жажду-
щей необходимого",  как и я.  Но тогда наша радость будет полной, сво-
бодной,  не омраченной тревожными ожиданиями и беспокойными мыслями, и
потому удовлетворение будет полное, желаемое. Здесь же мы будем хоть и
вместе,  но по-прежнему должны будем - беру твои выражения - "оба  бо-
леть  душой"  "напрасно  (и  добавлю - мучительно) переживать жажду" и
"держать себя в невозможных оковах". Какого же счастья, какого же спо-
койствия ты ждешь от этого,  милая моя,  дорогая Кароля?! И неужели ты
думаешь,  что я отказался бы от этого высокого счастья обладать  тобою
уже теперь, если бы был уверен в возможности этого счастья здесь? Ведь
я,  Кароля, страдаю и страдаю не меньше, чем ты, а может быть, и боль-
ше.  Но верю,  что страдать и ждать остается недолго! Ну довольно. Мое
мнение по возбужденному тобою вопросу ты знаешь,  и если не захочешь с
ним считаться - воля твоя.
   Но понимаешь ли ты,  дорогая,  как мне больно писать тебе все  это.
   Милая,  славная любящая девушка пишет мне,  что она страстно рвется
   ко
мне, невзирая ни на что,  страстно желает меня, а я должен отвечать ей
- нет,  не езди! Я должен это ей ответить, так как сам горячо люблю ее
и не могу подумать о тех несчастьях и разочарованиях, которые могут ее
здесь ожидать. Как больно и мучительно писать такой ответ!!
   Пойми меня,  дорогая, и прости!.. Ты можешь быть уверена, что, если
   захочешь, то будешь женою врача Ку-
раева, но врача земского; женою же военного врача Кураева ты не должна
быть,  этот последний не просил твоей руки и не предлагал своей. Может
это  случиться  только при одном условии:  если по окончании войны мне
суждено будет остаться военным врачом. Но, надеюсь, этого не будет.
   Можешь быть, дорогая Кароля, вполне спокойна за мои чувства к тебе,
и знай,  что это неприятное для тебя письмо тебе пишет горячо тебя лю-
бящий, давно тебя ждущий и желающий твой Коля.
   От души желаю тебе душевного мира и покоя,  полного здоровья и бла-
гополучия!
   Весь твой Н. Кураев. Все открыто, все названо своими именами, ника-
   ких подразумеваний, ута-
иваний. Разговор равных.  Разговор внутренне свободных людей, обречен-
   ных на
неволю. Если свободу увязать с "осознанной"  необходимостью,  если  ее
   достиже-
ние может быть лишь результатом недюжинной работы ума, то уж очень су-
жается круг людей, имеющих шансы вкусить от этого блага.
   Древние выстроили триаду:  Бог - Дух.  Бог - Любовь. Бог - Свобода.
   "Две величины,  порознь равные третьей, равны между собой". О какой
   свободе можно говорить вне одухотворенности, и о какой любви
вне свободы.  Именно в любви,  где в основе лежит,  быть может,  самое
   эгоистическое
чувство, жажда  обладания,  одухотворенность возвышает до полного тор-
жества над эгоизмом, и в этом утверждение истинно человеческого и иск-
лючительно  человеческого  - способности думать о другом,  чувствовать
его боль, желать ему блага. Отнимите эту способность у людей и получи-
те смышленое, проворное, изобретательное и жестокое животное...
   "Ну, а что-нибудь новенькое!.." А стать человеком - это и есть  но-
   венькое, для каждого отдельного че-
ловека эта работа начинается с пробуждения и заканчивается  только  во
сне,  и ни на кого ее не переложить,  и никогда нельзя посчитать окон-
ченной.
   Насаждается культ абсурда, благословляется и насаждается под разны-
ми видами свинство и скотство, потому что быть человеком и жить по-че-
ловечески,  да еще с утра до вечера, да еще и каждый день - работа не-
посильная.
   Нехитрым маневром  жизнь  порядочная  объявляется  чем-то музейным,
коллекционным,  исключительным.  А вот в лексиконе деда и в  лексиконе
царя слово порядочный встречается весьма часто,  и вещи,  обозначенные
этим словом,  вовсе не претендуют на исключительность: "порядочная ло-
шадка",  "порядочная квартирка",  "порядочная погода"... пригодные для
жизни, не больше.
   Вот перед нами свидетельство жизни порядочных людей, людей вовсе не
исключительных,  не из ряда вон выходящих академиков или схимников,  -
земский врач да домашняя учительница без прав и привилегий,  эка неви-
даль!  И унаследовали они,  по сути, лишь то, что доступно любому гра-
мотному человеку,  - человеческую культуру,  именно человеческую, сде-
лавшую их удивительно богатыми и до зависти свободными.
   Ст. Борзя. Октября 20 дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Получила
   ли ты мои письма и телеграмму, которую я послал в Ивановс-
кое? Что-то ты мне ответишь?  Я,  дорогая моя,  только сегодня встал с
   постели, три дня провалялся
больной; очевидно была инфлюэнца,  которая к счастью скоро прошла; те-
перь остается небольшая слабость.
   Вчера мимо нас проехал Наместник Алексеев. Проезжал он поздно вече-
ром и сам из вагона не выходил.  Наши офицеры разговаривали с его адъ-
ютантом,  и последний сообщил им, что к рождеству казачьи полки второй
очереди (т.е.  2-й Верхнеудинский, 2-й Нерчинский, 2-й Аргунский и 2-й
Читинский),  которые теперь на войне, будут расформированы, а наш полк
пойдет на укомплектование армии. Таким образом, на основании достовер-
ных источников можно предполагать, что в Декабре мы отправимся на вой-
ну,  и вероятно там придется встречать новый Год.  Все очень  довольны
тем, что Алексеев отозван в Петербург, т.к. он очень мешал Куропаткину
и портил дело. Наши дела гораздо лучше теперь. Говорят только о страш-
ном переутомлении войск.
   Вот видишь,  дорогая Кароля, какие тревожные вести относительно на-
шего положения приходится то и дело выслушивать. Ну зачем же тебе, ми-
лая,  ехать сюда? Затем только, чтобы еще больше расстроить и без того
уже расстроенные нервы? Нет, Кароля, не стоит этого делать.
   Если же тебе так невыносимо тяжело дома,  отчего бы тебе не поехать
напр. в Петербург к Эльзе, поразвлечься там? Я думаю, ты бы стала луч-
ше себя чувствовать.
   Когда будешь  в Москве - передай мой привет сердечный Марии Дмитри-
евне. Почему ты так мало о ней написала? Как она себя чувствует? Каки-
ми мыслями с тобой поделилась?
   На днях я опять крупно поговорил с нашим  командиром,  и  мы  снова
сцепились.  Он опять оказался не прав, но ни за что не хотел сознаться
в своей неправоте, хотя я ему это очень ясно доказал ссылкой на статьи
закона.  Ты не думай, дорогая, что я намеренно ищу ссор с командиром -
этого нет.  Но я ужасно возмущаюсь и волнуюсь всем тем, что мне прихо-
дится видеть и переживать.  Ах, какие это ужасные люди! Я все расскажу
тебе, моя дорогая Кароля, когда наконец вырвусь отсюда к тебе.
   Недавно сделал себе опять прививку оспы,  так как у нас в полку за-
болел казак натуральной оспой. Интересно, что заболел казак, у которо-
го прежде была привита оспа в этом году весной, когда всем в полку де-
лались прививки,  ему тоже была привита и принялась - и однако заболел
и в тяжелой форме.
   Ну пока до свидания!  Крепко,  крепко тебя целую,  дорогая, и желаю
здоровья и всего лучшего! Жму твою руку!
   Весь твой Н. Кураев. Повсюду росло недовольство войной, мобилизация
   дополнительных войск
шла с трудом,  кружившие повсюду толки и слухи то здесь,  то там пере-
растали в беспорядки. Напряжение нарастало день ото дня. А тут еще эс-
кадра Рожественского обстреляла в Северном море ночью  английские  ры-
бацкие суда,  приняв их за японские миноносцы.  Скандал поднялся ужас-
ный. Английской родне наших царя и царицы, щедро финансировавших япон-
цев в их войне против нас, скандал был очень на руку. В обществе заго-
ворили о возможности военного столкновения с Англией,  что было бы для
России уж совсем некстати! И все это как раз в разгар охотничьей поры.
21 октября,  один из самых напряженных дней, государь провел на охоте.
Гонцы скакали к нему с телеграммами, рыскали по пороше, сновали по бо-
лотам и возвращались ни с чем.  Два дела разом государь делать не  лю-
бил.
   Дневник императора. 21-е октября. Четверг. Проснулся в 7 час. ясным
   морозным утром и со снегом. В 8 час. отпра-
вился на облаву под Петергофом.  Взяли загоны от жел.  дор. к Марьино,
где утопали в болоте. Завтракали у д. Ольгино в палатке и оттуда дошли
загонами за дорогу из Бабигона в Настолово.  Погода сделалась серая  и
задул  свежий  ветер.  В 6 1/2 вернулся в Царское.  Всего убито:  511.
Мною: 6 фазанов, 5 тетеревей, сова, 3 русака и 35 беляков - итого: 50.
   Усиленно занимался.  Обедали  и вечер провели вдвоем.  Стрелял царь
   значительно лучше, чем его эскадра. Трудно поверить, что
наши моряки  в ночной стрельбе в открытом море могли нанести кому-либо
урон,  разве что по чистой случайности. Если через семь месяцев похода
и тренировок,  хотя и очень редких, наша эскадра в первый день Цусимс-
кого побоища не смогла потопить ни одного японского корабля,  паля  из
всех  орудий,  и  только на второй день остатки эскадры в разрозненных
стычках сумели-таки угробить несколько небольших кораблей,  то о какой
стрельбе могла идти речь в четырех днях пути от Ревеля!..
   К слову сказать, японская эскадра, свободная после падения Порт-Ар-
тура от морских беспокойств,  в течение полугода, поджидая эскадру Ро-
жественского,  в порядке тренировки расстреляла по пять  боекомплектов
на каждое орудие, после чего поменяли стволы на новые.
   Шумный инцидент,  обошедшийся казне в 67  тысяч  фунтов  стерлингов
штрафа, был преподнесен народу как подвиг.
   Дневник императора.  23-го октября.  Суббота. Утром успел погулять.
   Погода была ясная. Имел три доклада. После
завтрака принял Кладо (Н.  Л. Кладо - морской офицер, военный историк,
проф.  Морской  академии,  писавший о русском военно-морском флоте под
псевдонимом "Прибой".), который вернулся из Виго, прямо от Рожественс-
кого;  он был на "Суворове" в знаменитую ночь атаки неизвестными мино-
носцами в Немецком море.  Обедали и провели (вечер) Милица, Николаша и
Петюша.
   Уже в январе 1905 года в Москве вышла книга "Великие подвиги эскад-
ры вице-адмирала Рожественского".  Книга небольшая, восемь страниц, на
одной портрет вице-адмирала в полной форме в рост, на двух других сти-
хотворение, на остальных описание подвига, к сожалению, только одного.
На последних двух страницах напечатана телеграмма,  полученная Главным
морским  штабом от своего недавнего начальника,  сочинившего поход 2-й
Тихоокеанской эскадры,  а теперь его и возглавившего. К сведению всего
света,  Рожественский сообщал о том,  что любая попытка приблизиться к
нашей эскадре неизвестных или враждебных кораблей будет сурово  пресе-
каться.
   Поскольку книга,  хранящаяся в библиотеке Академии Наук, имела свои
листы  неразрезанными по истечении девяноста лет со дня выхода в свет,
можно предположить,  что стихи,  посвященные важному  случаю,  широкой
публике неизвестны.
   От берегов родного Петрограда,  Где для Руси взошла побед  заря,  В
   далекий путь могучая Армада Снаряжена велением Царя. Ее послал Рос-
   сии вождь Державный На страх врагам за тридевять морей,  Чтоб поло-
   жить  конец  борьбе  неравной И поддержать своих богатырей.  Святая
   Русь в тревоге и волненье Не сводит глаз с родимых кораблей  -  Ко-
   варный  враг  сулит  им истребленье Из-за угла чужих морей.  Но жив
   Господь,  и за грехи карая, Не до конца Он отступил от нас, Не уда-
   лась  врагам засада злая,  И от беды Творец Отчизну спас.  И в час,
   когда великое сраженье До самых недр взволнует океан,  Да ниспошлет
   Всевышний  одоленье Над тьмой врагов Армаде Россиян.  Конец октября
   император провел в пути, объезжая войска, представляв-
шиеся "блестяще, несмотря на отчаянную погоду - холод, дождь и ветер".
Впечатление от войск сильное,  в "Дневнике" следует перечисление  всех
представленных  на  смотр и выставленных в караул частей,  поименованы
все дивизии, полки, бригады, батальоны, артиллерийские батареи и диви-
зионы,  и все пестрит пометками: "Великолепный смотр", "Войска нашел в
блестящем виде, лошади хорошие", "Отлично представились" и т.п.
   В жизни деда события,  глубоко затрагивавшие его душу,  происходили
не столь шумно, не столь эффектно и многолюдно.
   Ушла в  монастырь  Мария Дмитриевна Горчакова,  духовная наставница
Кароли Васильевны, человек, оказавший на нее огромное влияние, душевно
ей близкий...
   Зная о независимом нраве деда,  о готовности даже на войне  отстаи-
вать  закон  и справедливость,  нет оснований ставить под сомнение его
смелость или предполагать душевную слабость, а стало быть, вовсе не от
слабости  он  хочет сознавать,  что рядом живут люди,  чья жизнь может
быть примером чистоты и самоотверженности.  И люди эти  считаны  не  с
икон, не из книг, они живут... жили рядом.
   В домашнем альбоме есть фотография Марии  Дмитриевны  в  монашеском
облачении,  стало быть,  она на ней уже и не Мария,  но есть и другая:
Мария Дмитриевна в светской одежде, стройная, рослая, красивая молодая
женщина,  ее  строгое  одухотворенное  лицо исполнено сосредоточенного
внимания.  На карточке рукой деда записано:  "Получено  в  Куанчендзы.
8.01.1905".  (Получено в субботу,  назавтра - воскресенье, 9 января, в
Санкт-Петербурге десятки тысяч граждан с хоругвями и песнопениями дви-
нутся к царю выпрашивать справедливость как милость.) На обратной сто-
роне бабушкиной рукой:  "Моему хорошему  Коле  на  память.  15  ноября
1904".  И здесь же адрес монастыря,  куда мог бы дед написать: "Радог-
ницкий ж. монастырь, Люблинской губ., Замостского у."
   Дед не просил этой карточки, но за присланное благодарен. А пока на
   дворе все еще октябрь.  Ст. Борзя. Октябрь 24. 1904. Дорогая, милая
   Кароля!  Сегодня получил твое письмо.  Глубоко благодарен тебе, что
   написала
мне подробно  о  Марии  Дмитриевне.  Мне ее очень,  очень жаль бедную!
Весьма удивлен ее решением поступить в  Монастырь.  Во  всяком  случае
страшно  бы  хотелось с ней побеседовать об этом ее решении.  Зачем Вы
все,  ее хорошие подруги,  отпускаете ее от себя? Такие люди, как она,
нужны нам,  нужны тем, кто живет в мире: они нас поддерживают и укреп-
ляют в трудную минуту.  Мне страшно жаль и обидно за тех, кто лишается
Марии Дмитриевны... Ну, дорогая моя, как-то ты чувствуешь себя? Прими-
рилась ли с моим ответом,  неудовлетворившим тебя? Простишь ли мне это
и поймешь ли меня?  Ведь и отрицательный ответ,  моя милая, я давал не
только умом.  В этом отрицательном ответе говорит  столько  же  и  мое
сердце, сколько и ум. Мне самому больно и жаль так отвечать тебе, но я
не могу иначе ни думать,  ни чувствовать.  Тебе хороший совет дал свя-
щенник  и Мария Дмитриевна - примириться с моим ответом.  Но,  если бы
они знали,  чему ты подвергаешь себя, собираясь сюда, если бы они зна-
ли,  что за жизнь предстоит тебе здесь, я думаю, оба они, не задумыва-
ясь,  отклонили бы твое намерение. Если будешь писать Марии Дмитриевне
- то напиши ей мое большое сердечное спасибо,  мое горячее,  искреннее
пожелание ей всего, всего лучшего и главное, мира душевного и спокойс-
твия духовного.
   Ты видишь, деточка, я оч. тороплюсь писать. Прошу простить мои неб-
режности. Опять уезжаю в командировку. Проезжу вероятно с полмесяца.
   Чувствую себя здоровым и вполне благополучным. Ради Бога пиши о се-
бе и обо всем. Вероятно завтра или послезавтра, напишу еще.
   Крепко тебя,  дорогая, целую, сердечно приветствую и жму твою руку!
   Весь твой Н. Кураев. Трудно сказать, любил ли государь воевать, по-
   хоже, что нрава он был
все-таки не воинственного,  судя по тому, как он ответил в конце царс-
твования на бесконечные призывы жены ("заставь их дрожать перед  твоей
волей и твердостью...", "будь тверд и покажи железную волю...", "когда
ж ты наконец ударишь кулаком по столу",  "заставь всех  дрожать  перед
тобой", "если бы твои министры тебя боялись...", "будь более строг..."
и т.п.), ответил государь, хоть и не сразу, только 23 февраля 1917 го-
да, но ответил, по-моему, славно: "Ты пишешь о том, чтобы быть твердым
повелителем, это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вов-
се не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойно-
го резкого замечания или ответа  очень  часто  совершенно  достаточно,
чтобы  указать тому или другому его место".  К сожалению,  "спокойного
резкого замечания" оказалось недостаточно, чтобы указать место госуда-
рыне,  почитавшей  своим долгом "помогать царю",  и дававшей советы на
все случаи жизни,  советы, неотличимые от указаний. Иные из них, впро-
чем,  государь принимал благосклонно.  Настоятельные советы государыни
показывать себя войскам царь принимал с большой охотой,  поскольку ар-
гументы государыни были неотразимыми: "Осчастливь войска своим дорогим
присутствием,  умоляю тебя их именем - дай им подъем духа,  покажи им,
за кого они сражаются и умирают... Десятки тысяч никогда тебя не вида-
ли и жаждут одного взгляда твоих прекрасных чистых глаз..."
   Дневник императора. 30-го октября. Суббота. С утра шел сильный снег
   и слегка таяло. Не доезжая Витебска, на плат-
форме была  встреча от города и уезда и почетный караул от 49-го драг.
Архангелогородского полка. Сел тут же на лошадь и поехал к месту пара-
да 41-й пех. дивизии. Отлично представились: 161-й Александропольский,
162-й Ахалцыхский, 163-й Ленкоранский и 164-й Закатальский полки. Бла-
гословил их и,  простившись с ними,  вернулся в поезд. В 12 1/4 трону-
лись в обратный путь.  В Двинске встретились с Сергеем, кот. проехал с
нами до след. станции и обедал в поезде.
   Дед тоже провел конец октября в дороге и смотрах, смотрел он, прав-
да,  не парады, не выправку, не рубку лозы повзводно, а отхожие места,
кухни, бани, санитарное состояние помещений для личного состава, поря-
док в хранении продуктов и лекарств. Мысли же его при этом были заняты
не громким инцидентом в Немецком море и даже не огорчительным во  всех
смыслах  конфликтом  с собственным командиром полка.  Больше всего его
тревожило,  как будут прочитаны и поняты его  милой  голубкой  Каролей
письма, воспрещающие ей приезд сюда для подвига и любви.
   ...После энергичных,  решительных строк последних писем -  страшная
усталость,  тревожное ожидание,  непривычная сдержанность и разговор о
какой-то тужурке...
   Ст. Листвяная.  Октябрь 31 ч.  1904.  Дорогая голубка Кароля! Перед
   отъездом в командировку из Борзи написать тебе не удалось. Пишу те-
   перь,  когда со ст. Листвяная отправляемся обратно в Борзю. До Бай-
   кала доехали благополучно и очень удобно. Впрочем, до Читы ехал
с большим неудовольствием,  так как пришлось сидеть в одном купе с ко-
мандиром нашего полка.  Он впрочем был со мной весьма  любезен,  но  я
старался  как  можно  меньше  говорить с ним и вообще обращать на него
внимание, больше занимался чтением. Здесь, в Листвяной, провел время с
4-х часов утра и до сего момента у офицера нашего полка.  Время провел
не весело, но довольно приятно, выпивали с ним и "разговоры разговари-
вали". Теперь уже 11 1/2 ч. ночи, но ждать отправления поезда придется
по-видимому до утра,  так что я рано забрался на вокзал и сидеть здесь
будет скучно.
   Ну как ты там поживаешь,  моя дорогая,  славная деточка?  Теперь ты
уже  получила конечно все мои неприятные для тебя письма,  и что-то ты
мне ответишь. Этот ответ вероятно уже ждет меня в Борзе. Милая Кароля,
не  думай,  что у меня было желание огорчить тебя.  Если же это случи-
лось, то поверь, что мне страшно больно и тяжело сознавать это.
   Сообщи мне,  Кароля, о своем здоровье и самочувствии. Знаю, дорогая
моя,  что ты через три дня именинница, но я со своим поздравлением за-
поздал. Ты получишь это письмо уже много спустя после 4-го Ноября. Все
же от души тебя поздравляю с днем Ангела и сердечно желаю  здоровья  и
душевного спокойствия.
   Я вполне здоров и благополучен. На обратном пути в Борзю я останов-
   люсь на 2 суток в Чите, чтобы зака-
зать себе сюртук.  Думал, что одной тужурки хватит на все время войны,
однако,  оказывается нужно сделать свежую одежду.  Впрочем,  эта проза
вряд ли может тебя интересовать - ты уж прости,  дорогая, что я болтаю
тебе о такой чепухе.
   Передай мой сердечный привет твоим родителям.  Кланяйся  Ивановцам.
   Весь твой Н.  Кураев. Если соберешься ехать в Петербург, то извести
   об этом и сообщи свой
адрес. Дураков вообще-то нет, есть просто люди не на своем месте. Царь
   наш
был страшен не злобой,  а глупостью, порождавшей бедствия, и малодуши-
ем, оборачивавшимся для подданных жестокостью.
   В огромных  государствах  да при сложном хозяйстве и малая глупость
часто оплачивается страшной ценой.
   Был бы Николай Александрович Романов, ну, если уж не кассиром в ти-
хой бане,  то хотя бы самодержцем в какой-нибудь солнечной  Помидории,
ну  посеяли  бы там вместо кабачков тыкву,  ну выросла бы вместо тыквы
редиска,  худо, конечно, но не катастрофа. А в России все такое огром-
ное, если где неурожай, так тут же и голод, если где эпидемия, так там
и мор. Послали было эскадру во Владивосток морем, а снаряды для трени-
ровочных стрельб отправили посуху, по железной дороге, вроде так быст-
рей будет,  опять же можно вместо снарядов на корабли больше угля заг-
рузить...  А результат?  Катастрофа.  Большая все-таки,  очень большая
страна,  и бедствия большие.  Где они,  "чудесные улыбающиеся парни  с
вихрами волос,  торчащих из-под шапок", что так тешили глаз на блиста-
тельных смотрах?  На реке Шахе вроде бы дело и выиграли,  а робкий ко-
мандующий,  не выходя из фанзы, опять приказал играть на всякий случай
отступление, чтобы не изменять своей отступательной тактике, вот, счи-
тай, еще сорок тысяч недосчитались. Впрочем, мудрая и дальновидная им-
ператрица такую тактику одобряла:  "Наше постоянное отступление сильно
растянет их фронт и усложнит им дело,  - а нам,  надеюсь, будет выгод-
но". Не зря же еврейская пословица говорит: "Ничего нет лучше на свете
хорошей жены, и ничего нет хуже - плохой".
   Кстати, об инородцах.  Население в России пестрое,  оно и  понятно,
пространство огромное,  история долгая, всем места хватило, но вгляды-
ваться,  разбираться и думать,  как всем в мире и довольстве  ужиться,
это же ума сколько надо и времени,  а где взять?  А когда же в домино,
когда же в безик,  а почитать семье вслух Чехова, Салтыкова-Щедрина, а
погулять часок,  минимум,  надо?  Вот и поделили всех, как попроще, на
"наших" и "инородцев". Вроде бы не каменный век на дворе, развитой фе-
одализм как-никак,  светлое будущее человечества, капитализм, на поро-
ге,  а подход тот же,  как в каменном веке. Но кто же согласится, хотя
бы и при развитом феодализме, живя у себя на родине, считаться "не-на-
шим"?  Вот народ и бунтует, и самое печальное, - прав! Хорошо, когда в
трудную минуту рядом,  как всегда, бежит царица да еще и с телеграммой
от "Союза Русского Народа",  организации свирепой, как раз и придуман-
ной, чтобы держать инородцев в узде.
   "Союз Русского Народа" просит меня передать дело тебе.  Одни - гни-
лое,  слабое, безнравственное общество, другие - здоровые, благомысля-
щие, преданные подданные - их-то и надо слушать, их голос - голос Рос-
сии,  а вовсе не голос общества или Думы... Бог поможет, я знаю, но ты
должен быть твердым. Распусти Думу сейчас же..."
   "Россия, слава Богу,  не конституционная страна, хотя эти твари пы-
таются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться. Не
позволяй им наседать на тебя.  Это ужасно, если им сделать уступку, то
они поднимут голову..."
   "О, мой  милый  мальчик,  заставь всех дрожать перед тобой - любить
тебя недостаточно, надо бояться тебя рассердить или не угодить тебе!"
   "Моего любимца  всегда  надо подталкивать и напоминать ему,  что он
император и может делать все,  что ему вздумается.  Ты никогда этим не
пользуешься..."
   И чего женщина бьется,  чего нервничает,  все делает государь,  что
вздумывается.  Вздумалось  тетеревей  пострелять  и пострелял от души,
вздумалось "козла" забить и забил с  "подвизающимися  в  домино"  фли-
гель-адъютантом Мордвиновым Анатолием Александровичем,  и генерал-адъ-
ютантом, адмиралом Ниловым Константином Дмитриевичем. Правда, очень уж
мешают государственные дела нормальному течению личной жизни.
   Когда сегодня скорбят безутешно прямые наследники "здорового и бла-
гомыслящего" дела "Союза Русского Народа",  скорбят о потере таких за-
ботливых,  все понимающих и щедрых вождей,  здесь,  как говорится, все
ясно, но что ж взахлеб плачутся те, чьих предков и за людей-то не счи-
тали,  они-то чего заходятся, да еще соревнуются между собой, кто пер-
вей и кто громче восскорбит. Нет, не услышит их голос матушка-императ-
рица, пока не наденут они смазные сапоги, не обрядятся в алые рубахи и
не возьмут,  поплевав в ладони,  хоругвь покрепче,  только этот "голос
России" по душе государыне, которая только и мечтала, "когда же, нако-
нец,  водворится  порядок,  которого нашей бедной стране не хватает во
всех отношениях". В здоровом лице "Союза Русского Народа" и славянская
натура императрицу устраивает.
   Был порядок в "Союзе...",  был!  Однако  справедливости  ради  надо
   взглянуть на государя иными глазами,
глазами тех,  кого государь,  по совету жены и матушки, к себе прибли-
жал, кому доверял в практической жизни исполнять свою волю.
   Как он выглядел в глазах тех, кто имел возможность при обязательных
и  регулярных  докладах искать в лазоревых глазах царя одобрение,  или
видеть порицание,  искренним своим усилиям в сообщении поступательного
движения государственной машине?
   17-го октября 1904 года пышноусый и  высоколобый,  шестидесятипяти-
летний Иван Логгинович Горемыкин,  "милый старик Горемыкин", по словам
государыни,  действительный тайный советник 1-го класса, сенатор, член
Государственного Совета, бывший министр внутренних дел и будущий пред-
седатель Совета министров,  председатель Особого совещания по вопросам
о  мерах к укреплению крестьянского землевладения,  убитый в 1917 году
крестьянами при разгроме его имения,  доверительно беседовал  с  вновь
назначенным министром внутренних дел, генерал-адъютантом, генералом от
кавалерии по Генеральному штабу,  бывшим командиром отдельного корпуса
жандармов и заведующим департаментом полиции,  бывшим генерал-губерна-
тором Виленской, Ковенской и Гродненской губерний, любимцем вдовствую-
щей  императрицы,  сорокасемилетним  князем Петром Дмитриевичем Свято-
полк-Мирским.  "Помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальши-
вый  человек,  какой есть на свете",  - имея в виду царя,  сказал Иван
Логгинович Петру Дмитриевичу,  мечтающему об отставке, но не предпола-
гающему,  что всего через четыре месяца, обрызганный январской кровью,
он будет отставлен от всех мест и должностей раз и навсегда.
   11-го ноября  1904  года государь,  встав в восемь утра,  поехал на
охоту в Знаменское.  Охота была удачной, собственные трофеи в "Дневни-
ке" выделены особо:  "Убил 144 фазана;  всего убито: 522. Фазанов 506,
зайцев 16".  Охота заняла четыре с половиной часа, включая часовой пе-
рерыв на завтрак в охотничьем домике.  Что ни говори,  а охотник госу-
дарь был блестящий - один фазан за полторы минуты!  Результат  велико-
лепный!
   А в это время на дальневосточном театре сочиняли и готовили  к  ис-
полнению знаменитый кавалерийский "набег" генерала Мищенко,  закончив-
шийся так же бесславно, как и все прочие военные предприятия этой кам-
пании. Командир Забайкальской казачьей бригады генерал Мищенко получил
возможность собрать под свою руку больше трети всей  нашей  кавалерии,
превзойдя  одним  своим  отрядом в семьдесят два с половиной эскадрона
всю японскую кавалерию, насчитывавшую шестьдесят шесть эскадронов. Не-
удачи  стали  обычнейшим  делом  этой войны,  не избежала своей участи
обанкротиться и кавалерия,  в том числе и казачья.  Нелепый замысел  и
бездарное его исполнение,  быть может, и не заслуживали бы упоминания,
но именно эта затея привела наконец-то в движение  3-й  Верхнеудинский
казачий полк. В связи с предстоящей громоздкой операцией на театре во-
енных действий дед напишет бабушке сдвоенное письмо за 13 и 14 ноября,
поэтому и "Дневник" государя должен быть представлен двумя датами.
   Дневник императора.  13-го ноября. Суббота. Утром было два доклада.
   В час с 1/4 отправился в город на освящение
Суворовского музея. После молебна осматривал подробно все залы, хорошо
устроенные и достаточно наполненные для открытия.  В 4 часа вернулся в
Царское.
   Дядя Сергей и Элла приехали из Москвы.  В 7 час. вместе с ними пое-
хали в Гатчину и обедали с Мама и т. Ольгой. Возвратились в 10 1/2.
   14-го ноября. Воскресенье. День рождения дорогой Мама и десятилетие
   нашей свадьбы! в 10 1/4 пое-
хали в Гатчину.  Обедня, поздравления и завтрак в Белой зале. Сидели у
Мама долго и вернулись в Царское в 3 1/2 часа.  Приняли  депутацию  от
Уланского  полка  по  случаю  10-летия со дня назначения Аликс шефом и
двух офицеров и команду с подводной  лодки  "Осетр",  отправляемой  на
Дальний Восток.
   За чаем дети устроили сюрприз и исполнили в лицах  и  в  надлежащих
костюмах басню "Стрекоза и Муравей". Вечером принял гр. Ламздорфа.
   Будь в этом придворном домашнем детском "театре" цензура, навряд ли
в  канун  сдачи Порт-Артура была бы дозволена к постановке пиеса столь
двусмысленного, аллюзионного содержания.
   Если раньше дед томился своей забайкальской ссылкой, изнурявшей его
бездеятельностью,  и ждал отъезда на фронт как перемены участи, то те-
перь  лишь отъезд на фронт мог быть оправданием его резкостей в объяс-
нении с бабушкой, уже расправившей крыла, набравшей воздуха, чтобы ле-
теть к своему любимому.
   Вот и последнее,  наконец-то,  письмо с продуваемой всеми  ветрами,
пустынной, дикой, серой станции Борзя.
   Ст. Борзя.  Ноября 13 дня. 1904. Дорогая голубка Кароля! Наконец-то
   сегодня утром получено приказание главнокомандующего снять
наш полк с охраны дороги и двинуть его в Харбин.  Конечно,  целый день
идет суета и сутолока невообразимая:  все готовятся, укладываются, со-
бираются.  Окончательно должны выступить 18-го Ноября. До Харбина пой-
дем по железной дороге, и что будет там, пока, конечно, неизвестно.
   Я лично и большинство офицеров довольны тем,  что идем дальше - си-
деть тут ужасно надоело.  Иначе относятся к этому перевороту те офице-
ры, к которым сюда приехали жены и семьи. Очень жаль нашего ветеринар-
ного врача: он, бедняга, только что уехал встречать свою жену, которая
едет к нему сюда с детишками. А тут такая неожиданная новость... Наде-
юсь теперь,  моя дорогая, милая Кароля, ты поймешь весь смысл моих по-
буждений,  которые заставили меня отклонить от себя большое счастье  -
видеть тебя здесь.  Как бы ты чувствовала себя здесь,  узнав, что полк
вышел на театр войны?
   Теперь пять дней предстоит возня со сборами.  Я очень удивился,  не
получив от тебя писем до сего времени. Твою телеграмму "ОСТАЮСЬ" я по-
лучил, когда возвратился из командировки. Со дня на день ожидаю от те-
бя письма.  Ну что-то теперь будет с нами? Я при всяком удобном случае
буду сообщать тебе, дорогая, о себе и о нашем полке, а ты делись этими
сведениями как с моими родственниками,  так и со знакомыми.  Когда  ты
получишь это письмо,  мы уже будем далеко.  По получении этого письма,
адресуй мне письма "в действующую армию  на  Дальнем  Востоке.  В  3-й
Верхнеудинский казачий полк".
   14 ноября.  Сегодня у нас та же суета,  что и вчера. Товарищ Бобров
   поехал в Читу
закупить медикаменты и перевязочный материал,  а я занимаюсь здесь ук-
ладкой лазарета в походные ящики. Немного досадно, что приходится идти
на войну в холодное время года,  когда так легко простудиться.  У  нас
погода все время стояла превосходная. До сего дня были тихие, прекрас-
ные морозы в 18-20о,  которые здесь почему-то переносятся гораздо лег-
че, чем у нас в России. Снегу абсолютно нет, ни капли.
   Сегодня вместе с этим письмом отправлю тебе телеграмму о нашем выс-
туплении.  Дорогая,  милая Кароля,  как больно сознавать все то,  чему
подвергнемся теперь,  идя в Харбин!  Не за себя я боюсь,  но тебя, моя
милая деточка,  жаль! Больно за то, что ты, дорогая моя, будешь трево-
житься и беспокоиться.  Я во всяком случае обещаю тебе всегда при вся-
кой вероятности уведомлять о себе.  Если бы пришлось уже в скором вре-
мени покончить расчеты с жизнью,  то ты будешь уведомлена об  этом,  а
равно и о всяком несчастном со мной случае,  моим товарищем,  доктором
Бобровым,  который телеграфирует тебе. Если же все будет обстоять бла-
гополучно, то я сам буду тебе писать и телеграфировать.
   Теперь опять хочется сказать тебе,  моя дорогая голубка, чтобы ты в
случае  несчастья  со мною не губила свою молодую жизнь и не связывала
себя какими бы то ни было обещаниями.  Зачем,  мой ангел? Я знаю тебя,
верю твоим чувствам и уверен,  что живя и с другим,  ты не выкинешь из
своей памяти того,  кто тебя так безгранично любит и кто так тебе пре-
дан. Хоть изредка ты вспомнишь обо мне и помолишься за меня своею чис-
тою молитвой.  Вот почему мой завет тебе,  дорогая,  что бы со мной ни
случилось,  ты живи, будь счастлива. Живи и облегчай, чем можешь, горе
и страдания людские - особенно нашего бедного,  забитого,  но хорошего
русского народа.  Теперь из него тянут последние силы и соки, отнимают
все дорогое и близкое сердцу ради неведомых ему благ  и  стремлений...
Уж видно так Бог на роду написал!  "Но придет же пора, и проснется на-
род,  разогнет он могучую спину..." Дай Бог тебе дождаться этой поры и
увидеть  ее.  Дай Бог тебе сил и терпения перенести свое горе и дожить
до лучшей поры!  А у меня одна к тебе просьба: не забывай меня и брата
в своих молитвах!
   Я иду дальше без страха и боязни,  с твердою надеждою на  скорое  и
счастливое возвращение, на радостную встречу и с тобою и всеми близки-
ми и друзьями.
   Приветствуй всех  от моего имени,  поклонись Ивановцам и сообщи обо
мне тем,  кого это будет интересовать. Приветствуй и целуй своих роди-
телей и Грету!  Сегодня еще напишу в Павловское,  дяде, Александре Ми-
хайловне и Ивановым. От двух последних недавно получил письма.
   Я вполне здоров и благополучен. Ну, до свидания, моя хорошая, слав-
   ная дорогая Кароля! Крепко, крепко
обнимаю тебя и целую! Жму и целую твою руку! На всякий случай - прощай
и прости за все, горячо любящий тебя и преданный тебе
   Н. Кураев.  Твой Коля.  Пиши,  милая,  о себе. Крестьянин оставляет
   внукам дом и землицу. Лавочник - лавку. Царь -
престол и  отечество.  Промышленник или домовладелец,  соответственно,
промысел и доходные дома.  Что оставляют внукам капиталисты и  банкиры
кроме капиталов, можно узнать из революционных хроник...
   Мой дед, умерший до моего рождения, и бабушка, погибшая от голода в
сорок первом году,  каковую по младенчеству я помнить не мог, из пред-
метов материальных, вещественных, осязаемых оставили наследникам трид-
цать четыре письма и связку документов.
   Государя можно было бы обойти вниманием в рассказе о частной  жизни
моих  предков,  если  бы  самодержец не столь активно вмешивался в эту
жизнь и не стал причиной появления этих тридцати четырех писем,  коими
я сегодня располагаю в подлиннике.
   Вправе ли я таить это наследство или пользоваться им один? В нынеш-
   ние времена на рынок "ценных бумаг", это пока еще "поле чудес"
для лукавых прохвостов,  с благословения покровителей разного рода жу-
ликов и мерзавцев выбросили массу векселей и обязательств, по сути де-
ла,  бумажек, едва ли пригодных даже для мелких, как выясняется, быто-
вых надобностей.
   Во времена зыбкие, лукавые, постыдные, когда в умах проводится "пе-
реоценка ценностей", а в это время пронырливые базарные дельцы глумли-
во-снисходительно поглядывают на такой неходовой товар,  как  порядоч-
ность,  совестливость,  человечность,  когда  под лозунгом низвержения
коммунистической идеологии идет отказ от демократических традиций  XIX
века, с его культурой, моралью, понятиями служения, самопожертвования,
подвижничества, бескорыстия, когда на глазах растут невиданные мутанты
вроде  монархо-демократов,  - не для потехи и барыша хочется обнародо-
вать исключенные из обращения "векселя",  делающие тебя богаче (по не-
изменному во все времена курсу ценностей!),  чем больше ты по ним пла-
тишь...
   Времена не выбирают!  Да,  ни у деда,  ни у бабушки, разумеется, не
спрашивали,  затевая войну на Дальнем Востоке, как не спрашивали наших
родителей  о войне с Германией,  а нас про Афганистан и Чечню.  Нас не
спрашивали,  отдавая приказ стрелять в безоружных на улицах Санкт-того
еще-Петербурга, и нынешней Караганды и Новочеркасска...
   Но, может быть, это непростительная расточительность, непроститель-
ная слепота не видеть,  что история пишется не только сидящими на тро-
нах и толпящимися рядом с вождями.  В эти же годы, в эти же дни другие
люди,  уже полузабытые и якобы превзойденные, писали свои страницы ис-
тории своей России...
   ...Как много  страниц  позора  и бесславия хранит и предъявляет нам
многострадальная история отечества, но от отчаяния и неизбывного стыда
спасает мысль о том, как много свидетельств достоинства и нравственно-
го здоровья нации еще не предъявлено,  не открыто,  хранится в непрог-
лядных недрах,  в том числе и в семейных закромах,  - это наше богатс-
тво, наше наследство, наша опора, наше спасение.

   ПРИЛОЖЕНИЕ: I. В ходе русско-японской войны 1904-1905 года японская
   армия и флот
продемонстрировали свое полное превосходство над русской армией и фло-
том.
   Противнику не удалось превзойти лишь наших врачей,  наш медицинский
персонал, свою войну, работая в армии отступающей, терпящей поражение,
они выиграли по всем показателям.
   Спасение раненых, в первую очередь, зависит от быстроты эвакуации с
поля боя и уровня работы полевой госпитальной медицины.
   Защита личного состава армии от эпидемий и болезней,  в первую оче-
редь, зависит от уровня работы тыловых медицинских служб.
   УМЕРЛО ОТ РАН:  русских - 3,7 на 100 раненых японцев - 6,6  на  100
   раненых  ПОДВЕРГЛИСЬ  ЛЕЧЕНИЮ:  русских - 358.400 японцев - 314.000
   УМЕРЛО ОТ БОЛЕЗНЕЙ:  русских - 9.300 - 2,6% общ. числ. больн. япон-
   цев - 27.200 - 8,1% общ. числ. больн. русские - 1 умерший от болез-
   ней на 3,6 убитых и умерших от ран японцы - 1 умерший  от  болезней
   на  2,2  убитых  и умерших от ран II.  ВЫПИСЬ ИЗ МЕТРИЧЕСКОЙ КНИГИ,
   часть вторая:  "О БРАКОСОЧЕТАВШИХСЯ за 1906 год" Выдана  Московской
   Князь  Владимирской,  что в старых Садах,  церковью СЧЕТ БРАКОВ - 5
   МЕСЯЦ И ДЕНЬ - июль 12 ЗВАНИЕ, ИМЯ, ОТЧЕСТВО, ФАМИЛИЯ и ВЕРОИСПОВЕ-
   ДАНИЕ ЖЕНИХА - Врач Оль-
ховатского участка,  Курской губ. Фатежского уезда Николай Никандрович
КУРАЕВ<|>православного вероисповедания
   И КОТОРЫМ БРАКОМ - первым браком ЛЕТА ЖЕНИХА - 30 ЗВАНИЕ,  ИМЯ, ОТ-
   ЧЕСТВО, ФАМИЛИЯ и ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ НЕВЕСТЫ - Прусская
подданная Кароля Мария Юзефина Вильгельмовна ШМИЦ римско-католического
вероисповедания
   И КОТОРЫМ БРАКОМ - первым браком ЛЕТА НЕВЕСТЫ - 26 КТО СОВЕРШИЛ ТА-
   ИНСТВО - Приходский священник Тимофей Соболев с прич-
том КТО БЫЛИ ПОРУЧИТЕЛИ ПО ЖЕНИХЕ - Московский купец Сергей Яковлевич
Каплан и  Московский  купец Аркадий Яковлевич Каплан ПО НЕВЕСТЕ - Пса-
   ломщик Иоанно-воинской, что на Калужской ул., церкви
Сергей Алексеевич  Каменский  и Прусский подданный Вильгельм Францевич
Шмиц
   ПОДПИСИ СВИДЕТЕЛЕЙ  ПО ЖЕНИХЕ ПО НЕВЕСТЕ Верность выписи с приложе-
   нием церковной печати свидетельствуем Мос-
ковской Князь Владимирской в старых Садах Церкви Священник Тимофей Со-
   болев Диакон Василий Смирнов Псаломщик Сергей Наумов ПЕЧАТЬ №26


                              Впервые в журнале  "Знамя"  №11, 1995 г.


 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: историческая литература

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2]

Страница:  [2]