СКИЛА АВЕРКИЕ (XVII - начало XVIII века)  -  по  происхождению  копт,
учитель сабельного  боя,  один  из  самых  известных  мастеров  сабли  в
Царьграде в конце XVII века. Скила нанялся слугой к царьградскому дипло-
мату Авраму Бранковичу ?. Со своим хозяином он  упражнялся  в  искусстве
боя на саблях в полной темноте, связанный с противником длинным  кожаным
поясом. Он умел исцелять раны и всегда носил с собой набор китайских игл
из серебра и зеркало, на котором красными точками были обозначены конту-
ры его головы, а зелеными - направления, в которых распространялись мор-
щины на его лице. Если у него была рана или  просто  что-нибудь  болело,
Скила вставал перед зеркалом и в те места, на которые приходились  зеле-
ные точки, втыкал себе в лицо китайские иглы. После этого боль  проходи-
ла, а раны заживали, оставляя на коже лишь какой-нибудь китайский иерог-
лиф. Но зеркало могло лечить только его самого. И  там,  где  он  пускал
дым, и там, где пропускал глоток-другой, он любил веселье  и  готов  был
хорошо платить каждому, кто сумеет его рассмешить. Но цену каждой  шутки
он определял по-своему. Смех, считал он, бывает обычным,  когда  смеются
только над чем-то одним. Такой смех - самый дешевый.  Дороже  стоит  тот
смех, когда человек смеется одновременно из-за двух или трех вещей.  Од-
нако такой смех встречался редко, как, впрочем, и другие дорогие вещи.
   Десятилетиями Аверкие Скила тщательно собирал на поле боя и в  глухих
закоулках городов Малой Азии самые удачные сабельные удары,  изучал  их,
проверял на живом мясе и потом описывал способ нанесения  в  специальной
тетради, заполненной диаграммами и схемами, анализирующими приемы  этого
древнего искусства. Он знал, как саблей убить рыбу  в  воде,  как  ночью
подманить врага светом фонаря, подвешенного на воткнутый в землю меч,  и
напасть на него из мрака с ножом. Каждый прием он связывал  с  одним  из
знаков зодиака, и каждая звезда того или иного созвездия обозначала одну
смерть. Известно, что в 1689 году Скила полностью справился с созвездия-
ми Водолея, Стрельца и Быка и приступил к созвездию Овна, в котором  ему
не хватало лишь практической проверки последнего удара саблей, после ко-
торого и с этим созвездием было бы покончено. Этот удар имел  змеевидную
траекторию, и после него оставалась страшная  извилистая  рана,  которая
раскрывалась и, как рот, издавала крик освобожденной крови. Где-то в Ва-
лахии в боях между Австро-Венгрией и Турцией, как пишет сам Скила, он  в
1689 году проверил и этот последний из своих приемов, после чего уехал в
Венецию, где опубликовал в 1702 году книгу "Лучшие  подписи  саблей",  в
которой изложил свой опыт бойца на саблях и мечах. К  книге  прилагалась
карта схем нанесения ударов, в каждой из которых изображался и сам Авер-
кие Скила, стоящий среди звезд. Казалось, он пойман в клетку  или  сеть,
образованную траекториями движений его сабли, выполняющей разные приемы.
Непосвященным он виделся заключенным в прозрачное строение, которое  сам
создал вокруг себя свистом сабли и разрезами ее клинка.  Но  эта  клетка
имела столь прекрасные очертания, была такой легкой и воздушной, с  вос-
хитительными поворотами, парящими куполами, мостами, арками и  стройными
башнями по углам, что прежде всего можно было  подумать,  будто  Аверкие
Скила опутан полетом жужжащего вокруг него жука, бесконечная подпись ко-
торого вдруг стала читаемой в воздухе. Лицо Аверкия Скилы за  этими  ре-
шенными задачами или же тюремными решетками было сп , только губы у него
были двойными, да все время казалось, что кто-то находящийся внутри него
хочет заговорить. Он утверждал, что каждая рана - это новое сердце,  ко-
торое бьется само по себе, и раны он крестил саблей, а нос  у  него  был
волосатым, поэтому его легко опознавали и старались избежать  встречи  с
ним.
   Интересные записи об Аверкие Скиле  оставил  музыкант  и  толкователь
снов Юсуф Масуди ?. Он вместе с Аверкием Скилой  работал  слугой  у  уже
упоминавшегося дипломата из Царьграда и занимался тем, что  охотился  на
тех, кто путешествует по людским снам. Он записал, что  в  тех  случаях,
когда два человека видят друг друга во сне и когда  сон  одного  создает
явь другого, всегда и с одной и с другой стороны немного сна  просачива-
ется наружу. Из этого излишка образуются "дети сна". Иными словами, про-
должительность сна короче, чем явь того, что снится, правда  сон  всегда
несравненно глубже любой яви, и поэтому обязательно в любом случае оста-
ется немного отходов, "остатков материала", которые не входят в явь  то-
го, что снилось, а переливаются через край и приклеиваются к  яви  како-
го-нибудь третьего лица, сталкивающегося из-за этого с большими неприят-
ностями и неожиданностями. Этот третий, как правило, оказывается в более
сложном положении, чем двое первых, его свобода воли вдвое больше  огра-
ничена подсознанием, чем у тех двоих, так как излишки энергии и материа-
ла, которые перетекают в их снах,  поочередно  переливаются  в  духовную
жизнь третьего, и он из-за этого становится как бы  двуполым  существом,
которое ориентируется то на одного, то на другого спящего.
   Масуди убежден, что Аверкие Скила страдал такой ограниченностью  воли
и боролся не на жизнь, а на смерть с еще двумя, тоже видящими сны, имена
которых Масуди приводит. Это хозяин Аверкия - Аврам Бранкович,  и  некий
Коэн ?, которого Аверкие Скила вообще не знал. Как бы то  ни  было,  сам
Скила мог, подобно музыкальному инструменту с низким  голосом  и  самыми
толстыми струнами, встроить лишь костяк мелодии, лишь основное  звучание
своей жизни, в самых грубых чертах. Все остальное  ускользало  от  него,
оно было доступно не ему, а другим, и его можно было измерить только  их
мерой. Самые мучительные его вопли и самые высшие взлеты  находились  на
каком-то таком уровне, где другие выдерживают  не  мучась,  на  середине
своих возможностей.
   Согласно той версии событий, которую предлагает Масуди, Аверкие  Ски-
ла, собирая свою коллекцию сабельных ударов, исходил вовсе не из профес-
сиональных и военных интересов, не из желания совершенствовать и изучать
искусство сабельного боя, а из отчаянной надежды найти тот самый  прием,
который поможет ему спастись из заколдованного круга, в котором он  топ-
тался в ожидании того, когда его мучители окажутся в  пределах  досягае-
мости сабли. В последние годы он возлагал огромные и непонятные  надежды
на то, что все решится с помощью одного боевого приема, который, как  он
утверждал, находился под знаком Овна. Иногда Аверкие Скила просыпался  с
глазами, полными высохших слез, которые, если их потереть, распадались и
крошились под пальцами, как кусочки разбитого стекла или как песок, и по
этим остаткам копт мог распознавать - чужие это слезы или его  собствен-
ные. Тем не менее в венецианском издании "Лучшие подписи саблей" послед-
няя диаграмма показывает Аверкия Скилу в клетке из обозначенных  пункти-
ром траекторий движения его оружия, причем  одно  особенное,  извилистое
движение саблей под знаком Овна на этом чертеже представляет  собой  как
бы проход, который позволяет выбраться из этой клетки или сети. На диаг-
рамме Аверкие Скила изображен покидающим  клетку  своего  опасного  мас-
терства через отверстие, проделанное необычным, змеящимся  движением,  и
выходящим через него на свободу, как через  щель  приоткрывшейся  двери.
Через эту прорезь он выходит как  из  раны,  будто  рождаясь  из  своего
звездного заточения для мира и новой жизни. А внутри  его  косноязычного
рта радостно смеется другой рот.



   СТОЛПНИК (БРАНКОВИЧ ГРГУР) (1676 -  1701)  -  само  слово  "столпник"
обозначает в восточном христианстве отшельника, принявшего обет провести
жизнь в молитве на верху башни (столпа). Что же касается Гргура  Бранко-
вича, то его называют Столпником по  совершенно  особой  причине.  Гргур
Бранкович был сотником из семейства эрдельских Бранковичей, старшим  сы-
ном военачальника XVII века, находившегося  на  дипломатической  службе,
Аврама Бранковича ?. Он пережил своего отца всего на двенадцать лет. Про
него известно, что он был пятнистым, как леопард, и  всегда  побеждал  в
ночных боях. У него была драгоценная сабля, изготовленная из  семидесяти
металлических пластин, которые были выкованы после того, как кузнец  де-
вять раз подряд прочитал "Отче наш". Прозвище  Столпник  он  никогда  не
слышал, потому что получил его после смерти, а точнее, после  того,  как
был замучен в турецком плену. Пушечных дел мастер Хасан  Агрибирди-млад-
ший описал его гибель, и народ о ней сложил песню, а сам Гргур Бранкович
благодаря прозвищу встал в один  ряд  со  святыми  отшельниками  христи-
анства. Говорят, что погиб он так: вместе с несколькими всадниками Бран-
кович случайно налетел вблизи Дуная на турецкий отряд. Турки только  что
подъехали к берегу и, сидя в седлах, прямо с лошадей  мочились  в  реку.
Заметив их, Бранкович обратился в  бегство.  Командир  турецкого  отряда
увидел его, но не прервал своего дела и, только полностью  опорожнившись
и стряхнув последние капли, погнался за Бранковичем и взял его  в  плен.
Под звуки ударов копьями по барабану связанного Бранковича привели в ту-
рецкий лагерь. Турки водрузили пленного на верхушку греческой колонны, и
три лучника получили приказ пускать в него стрелу за стрелой. Перед  тем
как начать, ему пообещали, что, если  он  останется  живым  после  пятой
стрелы, ему подарят жизнь и еще лук со стрелами, чтобы стрелять сверху в
тех троих, которые сейчас в него целятся. Тогда он попросил не выпускать
по две стрелы одновременно, потому что "должен считать  выстрелы,  а  не
боль". Итак, те трое стали его обстреливать, а он считал. Первая
   вонзилась над застежкой ремня, вошла в  живот  и  пробудила  там  всю
боль, которая накапливалась в течение жизни. Вторую стрелу  ему  удалось
схватить рукой, третья пробила  ухо  и  осталась  висеть  в  мочке,  как
серьга, а он считал. Четвертая просвистела мимо, пятая ударилась об  ко-
лено, соскользнула и пробила другую ногу, а он считал; шестая опять про-
летела мимо, девятая пригвоздила его ладонь к бедру, а он считал;  один-
надцатая разворотила ему локоть, двенадцатая вонзилась в пах, а он  счи-
тал. Досчитал до семнадцати и тогда упал с колонны мертвым. На этом мес-
те вырос дикий виноград - его никогда не продают и не покупают, это счи-
тается грехом.



   Д-р СУК ИСАЙЛО (15.Ш.1930 - 2.Х.1982) - археолог, арабист,  профессор
университета в Нови-Саде, проснулся апрельским утром 1982 года - с воло-
сами под подушкой и легкой болью во рту. Ему  мешало  что-то  твердое  и
зубчатое. Он засунул в рот два пальца, как будто полез в карман за  рас-
ческой, и вынул изо рта ключ. Маленький ключ с золотой головкой. Челове-
ческие мысли и сны имеют свои ороговевшие, непроницаемые внешние оболоч-
ки, которые, как кожура, защищают мягкую сердцевину от повреждений,- так
думал д-р Сук, лежа в постели и глядя на ключ. Вместе с  тем  мысли  при
соприкосновении со словами точно так же быстро  гаснут,  как  слова  при
соприкосновении с мыслями. Нам остается только то, что  сможет  пережить
это взаимное убийство. Короче говоря, д-р Сук хлопал глазами, мохнатыми,
как мошонка, и ничего не мог понять. Главным образом его удивляло не то,
откуда у него во рту ключ, Что только человек не сует в свой  единствен-
ный рот за всю жизнь (будь рот не один, может, мы были бы более  разбор-
чивы)! Как-то недавно, после пьянки, он вытащил  из  собственной  глотки
целую свиную голову, причем в наморднике. Его удивляло  другое.  По  его
оценке, ключу этому было не менее тысячи лет,  а  заключения  профессора
Сука в области археологии обычно принимались безоговорочно. Научный  ав-
торитет профессора Сука был непререкаемым. Он сунул ключик в карман брюк
и принялся грызть ус. Стоило ему утром погрызть ус,  как  в  его  памяти
сразу всплывало, что он накануне ел на ужин. Например, сейчас  он  сразу
же вспомнил, что это были тушеные овощи и печенка с луком.  Правда,  усы
при этом иногда вдруг начинали пахнуть, например,  устрицами  с  лимоном
или еще чем-нибудь таким, что д-р Сук никогда бы в рот  не  взял.  Тогда
д-р Исайло попытался восстановить в памяти, с кем он накануне в  постели
обменивался впечатлениями об ужине. Вот так этим утром  он  добрался  до
Джельсомины Мохоровичич. У нее всегда семь пятниц на неделе, улыбка  из-
рядно приправлена специями, глаза немного косят, так что когда она  мор-
гает, веки давят ей на нос. Ручки у нее ленивые и такие теплые, их можно
сварить яйцо, а волосы шелковые, и доктор Сук завязывает ими  новогодние
подарки, и женщины всегда узнают их, даже когда они отрезаны.
   С такими мыслями, начисто выбрив уши и заострив  взгляд,  доктор  Сук
готовился выйти из дому. В настоящий момент он находился в столице,  где
всегда наведывался в родительский дом. Здесь тридцать лет назад  профес-
сор Сук начал свои исследования, которые уводили его все дальше и дальше
от этого дома, и он невольно чувствовал, что путь его закончится далеко,
не здесь, в каком-то краю, где стоят холмы, поросшие соснами, напоминаю-
щие разломанный хлеб с черной коркой. И все же его археологические  исс-
ледования и открытия в области арабистики, и особенно труды  о  хазарах,
древнем народе, который давно исчез с арены мировых событий, оставив ис-
тории изречение, что "и у души есть скелет и этот  скелет  -  воспомина-
ния", по-прежнему оставались связаны с этим домом. Дом когда-то  принад-
лежал его левоногой бабке, в которую и он родился левшой. Сейчас здесь в
доме его матери, госпожи Анастасии Сук, на почетных  местах  расставлены
книги д-ра Сука, переплетенные в мех от старых шуб, они пахнут  смороди-
ной, и читают их с помощью  особых  очков,  которыми  госпожа  Анастасия
пользуется только в торжественных случаях. Пестрая, как форель,  госпожа
Анастасия носила свое имя во рту, как монетку, которая мешает, и ни разу
за всю жизнь на него не откликнулась и не произнесла его  вслух.  У  нее
были прекрасные голубые глаза, как у гусыни, и сын регулярно заставал ее
с какой-нибудь из своих книг на коленях и с кусочком чьего-нибудь  имени
(как правило - отцовского), который, выплюнутый, лежал у нее на  губе  и
был немного испачкан кровью. Годы, густые, как каша, и непроходимые, че-
рез которые доктор Сук пробирался в последние десятилетия,  собирая  ар-
хивные выписки, фотографии старых монет и осколки кувшинов от соли,  для
того чтобы строить из них столп истины, в последнее время  все  яснее  и
яснее давали ему понять, что мать приближается к нему из огромной дали и
возвращается в жизнь. Она возвращалась через его старость  и  через  его
морщины - все больше и больше, по мере того как он делался более зрелым,
- вытесняя с его лица и тела те особенности, которые а  себе  следы  его
умершего отца. Он на глазах превращался все больше и больше  из  него  в
нее, а теперь, когда он был вынужден жить один и  заниматься  домашними,
женскими, делами, в его руках оставалось все меньше отцовской  ловкости,
и все чаще в медлительности и неуклюжести собственных пальцев он узнавал
движения матери. Его визиты в родительский дом, редкие и обычно  связан-
ные с днями рождений (именно таким был и сегодняшний), тоже начали  при-
обретать совершенно новые черты. Вот и теперь мать встречает его в  две-
рях, целует в голову, ведет в угол, где  раньше  стоял  высокий  детский
стул, а теперь кресло, привязанное, как поросенок, к дверной ручке.
   - Сашенька, ты всегда был так невнимателен ко мне, - говорит она  сы-
ну, - самые прекрасные и самые счастливые часы моей жизни были связаны с
такими ужасными трудностями, что я еще до сих пор их помню. А помню  их,
а значит, помню и тебя, но не как счастье, а как радостные усилия, кото-
рые почти непереносимы. Почему же так невероятно, до изнеможения  трудно
быть счастливой? Но все это давно прошло, как дым.  Я  смирилась  с  тех
пор, как перестала быть счастливой. И все же, смотри, есть  еще  кто-то,
кто меня любит, кто меня помнит! - И она вынесла связку его писем, напи-
санных ей. - Представляешь, Саша, от профессора Сука!
   Мать перевязала эти письма волосами Джельсомины Мохоровичич и  теперь
целует их и читает ему вслух с выражением триумфа, как под звуки военных
маршей, и только что не забывает попрощаться с ним, когда он отправляет-
ся спать к себе в гостиницу. Иногда она быстро целует его  на  прощание,
так что он невольно чувствует под платьем ее грудь, похожую на груши  из
компота.
   В то время когда профессор Сук стоял на пороге  третьего  десятилетия
своих исследований, когда глаза его стали быстрыми, а губы медленнее уш-
ных раковин, когда его книгами начали все чаще пользоваться в археологии
и ориенталистике, у него появилась еще одна причина наведываться в  сто-
лицу. Однажды утром здесь, в большом здании, пышном, как слоеный торт, в
шляпу, из которой позже вытаскивают записки, было  опущено  и  имя  д-ра
Исайло Сука. Правда, ни в тот раз, ни позже оно не было вытащено, однако
д-р Сук регулярно получает приглашения на заседания в  этом  здании.  Он
приезжает на них со вчерашней улыбкой, растянутой на губах, как паутина,
и теряется в коридорах, в круговых коридорах, идя  по  которым,  однако,
никогда нельзя прийти на место, с которого ты начал движение. Ему  каза-
лось, что это здание похоже на книгу, написанную  на  незнакомом  языке,
которым он еще не овладел, коридоры - на фразы чужого языка, а комнаты -
на иностранные слова, которых он никогда не слышал. И  он  нисколько  не
удивился, когда ему однажды сообщили, что он должен быть подвергнут обя-
зательному здесь экзамену в одной из комнат на первом этаже, где  пахнет
раскаленными замочными скважинами. На втором  этаже,  где  вытаскивались
свернутые трубочкой бумажки, авторитет его книг был  бесспорным,  однако
этажом ниже в том же самом здании  он  почувствовал  себя  коротконогим,
будто штанины его брюк постоянно удлиняются. Здесь болтался народ,  под-
чиненный тем, что были этажом выше, но здесь его  книги  не  принимались
всерьез, и его ежегодно подвергали экзамену, причем предварительно  тща-
тельно проверялось, кто он такой. После экзамена, однако, д-ру  Суку  не
сообщили опенку, которая, конечно же, была где-то зафиксирована,  правда
председатель экзаменационной комиссии весьма похвально отозвался о  про-
фессиональных данных кандидата. В тот день д-р Сук с большим облегчением
отправился после экзамена к матери. Она, как и обычно, отвела его в сто-
ловую и здесь, закрыв глаза, показала ему прижатую к груди новейшую  ра-
боту д-ра Сука с авторским посвящением. Из учтивости он в
   на книгу, украшенную собственным автографом, а потом мать, как  всег-
да, усадила его на табуретку в углу комнаты, с обычной присказкой, кото-
рую доктор Сук помнит еще с детства, - "Присядь тут  на  минутку!"  -  и
растолковала ему сущность научного вывода, который подтверждает эта  ра-
бота. Пока она говорила, ее радость походила не столько на грусть  коме-
дианта, сколько на веселость персонажа трагедии.  С  завидной  точностью
она пересказала сыну, что профессор Сук установил:  ключи,  найденные  в
одном глиняном сосуде в Крыму, вместо головок имели  серебряные,  медные
или золотые имитации монет, встречавшихся у варваров.  Всего  нашли  сто
тридцать пять ключей (д-р Сук считал, что их было до десяти тысяч в  од-
ном сосуде), и на каждом он обнаружил по одному  маленькому  значку  или
букве. Сначала он подумал, что это знак мастера или что-то в этом  роде,
но потом заметил, что на монетах большей стоимости оттиснута другая бук-
ва. На серебряных монетах была третья буква, а на золотых, как он  пред-
полагал, четвертая, хотя ни одного ключа с золотой головкой пока найдено
не было. И тут он пришел к гениальному выводу (на этом важном месте мать
попросила его не вертеться и не прерывать ее вопросами): он  распределил
монеты по стоимости и прочитал зашифрованную запись или послание,  кото-
рое возникнет, если буквы на монетах сложить в одно целое.  Это  надпись
была "ATE", и недоставало только одной буквы (той самой, с золотой моне-
ты, которую еще не нашли). Д-р Сук предположил, что эта недостающая бук-
ва могла быть одной из священных букв еврейского алфавита,  -  возможно,
это была буква "Хе", четвертая буква божественного имени... А ключ,  ко-
торый ее носит, предвещает смерть.
   - Представляешь, какая проницательность! -  воскликнула  она  в  этом
месте и, увидев, что его стакан пуст добавила: - Один стакан хватит, два
- мало!
   Тем временем каждую вторую весну имя д-ра Сука  опять  оказывалось  в
той самой шляпе за дверями, пахнущими раскаленными замочными скважинами.
Его не оповещали ни об этом, ни об итогах голосования.
   В это время он кашлял с таким чувством, будто пытался с  корнем  выр-
вать какой-то пучок жил, который так глубоко и крепко врос ему в лопатки
и шею, что вытащить его почти невозможно.  Экзамены  теперь  проводились
все чаще, и на председательском месте всегда сидел кто-то новый. У  д-ра
Сука была одна студентка, которая очень рано облысела, но по ночам соба-
ка лизала ей темя, отчего на голове ее выросла  густая  пестрая  шерсть.
Она была такой толстой, что не могла снять с пальцев свои перстни, и но-
сила брови в форме маленьких рыбьих скелетов, а вместо шапки - шерстяной
чулок. Спала она на своих зеркалах и гребнях и, разыскивая в снах своего
маленького сына, свистела, отчего он, лежа рядом с ней,  не  мог  спать.
Сейчас она экзаменовала д-ра Сука, а ребенок сидел рядом,  невыспавшийся
и лысый. Чтобы как можно скорее разделаться с экзаменом, по ходу дела он
отвечал и на вопросы ребенка. Когда все кончилось, он пришел  обедать  к
своей матери и выглядел настолько разбитым, что мать посмотрела на  него
с тревогой и сказала: "Смотри, Саша, твое будущее разрушает прошлое!  Ты
плохо выглядишь. Нужно найти какого-нибудь ребенка,  чтобы  как  следует
потоптался у тебя по спине".
   Действительно, в последнее время в нем прорастали и расцветали до сих
пор неведомые ему разновидности голода и  быстро,  как  плод,  созревала
липкая, необоснованная надежда, которая умирала вместе с  голодом  после
первого проглоченного куска.
   - Знаешь ли ты, сколько ротовых отверстий у евреев?  -  спросила  его
мать в тот день, пока он ел. - Наверное,  не  знаешь...  Об  этом  писал
кто-то, кого я недавно читала, кажется д-р Сук. Это  было  в  то  время,
когда он занимался диффузией библейских понятий в степях Евразии,  Осно-
вываясь на исследованиях, которые он проводил еще в 1959 году  на  месте
раскопок в Челареве, на Дунае, он установил, что там находилось  поселе-
ние совершенно незнакомой нам популяции, гораздо более примитивной  и  в
антропологическом отношении более старой, чем авары. Он считает, что это
захоронение хазар, которые пришли с Черного моря сюда, на Дунай,  еще  в
VIII веке. Теперь уже поздно, но ты мне напомни завтра, когда придешь на
день рождения Джельсомины, я тебе прочитаю потрясающие страницы, где  он
об этом пишет. Исключительно интересно...



   С этим обещанием д-р Сук проснулся и нашел во рту ключ.
   Когда он вышел на улицу, полдень уже разболелся вовсю, какая-то  све-
товая чума разъедала солнечное сияние, оспы и нарывы  из  воздуха  расп-
ространялись по небу и лопались в настоящей эпидемии, которая охватила и
облака, так что они гнили и разлагались, все медленнее двигаясь в  выши-
не.
   У недели начались месячные, а ее воскресенье  воняло  уже  заранее  и
пускало ветры, как выздоравливающий калека. А там,  на  дне  чесоточного
горизонта, голубели растраченные дни Сука,  маленькие  и  здоровехонькие
издали, лишенные календарных имен, они столпились в одно стадо,  которое
весело удалялось, свободное от него и его забот, оставляя за собой обла-
ко пыли...
   Один из мальчиков, игравших на улице - а игра их заключалась  в  том,
что они менялись штанами,- остановился у киоска, где д-р Сук покупал га-
зеты, и обмочил одну его штанину. Д-р Сук обернулся  с  видом  человека,
который вечером заметил, что целый день у него была расстегнута ширинка,
но тут совершенно незнакомый мужчина со всей силы влепил  ему  пощечину.
Было холодно, и д-р Сук через пощечину ощутил, что рука ударившего  была
теплой, и это показалось ему, несмотря на боль, даже  немного  приятным.
Он повернулся к дерзкому типу, готовый объясниться, но в этот момент по-
чувствовал, что его штанина, совершенно мокрая, прилипла к ноге. Тут его
ударил второй человек, который ждал сдачу за газеты. Тогда д-р Сук, ров-
ным счетом ничего не поняв в происходящем, кроме того, что вторая  поще-
чина пахла чесноком, решил, что лучше ему удалиться. Да, нельзя было те-
рять времени, так как вокруг него уже собрались прохожие, удары сыпались
градом, как что-то само собой разумеющееся, и д-р Сук чувствовал, что  у
некоторых из окружавших руки были холодными, что теперь было даже прият-
но, потому что ему стало жарко. Во всей этой неразберихе он отметил одно
утешающее обстоятельство, хотя времени для осмысления у  него  не  было,
ведь между двумя ударами много не подумаешь. Он успел заметить, что  ту-
маки (от некоторых из них несло потом) гнали его в направлении от церкви
Святого Марка к площади, то есть туда, куда он и сам намеревался идти, а
именно прямо к лавке, где он имел в виду сделать покупку. И  он  отдался
во власть ударов, приближавших его к цели.
   Тут он оказался возле одной ограды, за которой никогда ничего не было
видно или слышно. Оттого, что сейчас он был вынужден бежать  под  градом
неослабевающих ударов, зазоры между прутьями ограды слились в  его  гла-
зах, и он впервые увидел (хотя много раз проходил здесь и  раньше),  что
за оградой стоит дом, а в окне этого дома юноша играет  на  скрипке.  Он
заметил даже пюпитр с нотами и в то же мгновение узнал концерт Бруха для
скрипки с оркестром, хотя не слышал ни звука, несмотря на  то  что  окно
было открыто, а юноша усердно играл. Изумленный, шатаясь под градом уда-
ров, д-р Сук влетел наконец в лавку (собственно, ради этого он  и  вышел
утром из дома) и с облегчением захлопнул за собой дверь. Было тихо,  как
в банке с огурцами, и только воняло кукурузой. В лавке было пусто,  а  в
одном углу, в шапке, как в гнезде, сидела курица. Она посмотрела на д-ра
Сука одним глазом, оценивая, нельзя ли  получить  от  него  какой-нибудь
еды. Потом повернулась другим глазом и рассмотрела все, что нельзя пере-
варить. Задумалась на мгновение, и наконец д-р Сук возник в ее  сознании
полностью, вновь составленный из перевариваемых и неперевариваемых  час-
тей, так что в конце концов ей стало ясно, с кем она имеет дело. О  том,
как события развивались дальше, пусть расскажет он сам.

Рассказ про яйцо и смычок

   Стоя в приятной прохладе, я чувствовал легкость, говорил он.  Скрипки
перекликались, и из их тихих вздохов можно было сложить  целый  полонез,
так же как составляют шахматную партию. Только немного изменить звуки  и
их последовательность. Наконец вышел венгр,  хозяин  музыкальной  лавки.
Глаза у него цвета сыворотки. Весь красный, как будто вот-вот яйцо  сне-
сет, выпяченный подбородок похож на маленький живот с пупком  посредине.
Он вынул карманную пепельницу, стряхнул пепел, аккуратно защелкнул ее  и
спросил, не ошибся ли я дверью. Меховщик рядом. Все время  заходят  сюда
по ошибке. Я спросил, нет ли у него маленькой скрипки для маленькой гос-
пожи или, может быть, небольшой виолончели, если они не очень дороги.
   Венгр повернулся и хотел вернуться туда, откуда пришел и откуда доно-
сился запах паприкаша. В этот момент курица в шапке приподнялась  и  ку-
дахтаньем обратила его внимание на только что снесенное яйцо. Венгр  ос-
торожно взял яйцо и положил в ящик,  предварительно  что-то  написав  на
нем. Это дата - 2 октября 1982 года, причем я с  удивлением  понял,  что
наступит она только через несколько месяцев.
   - Зачем вам скрипка или виолончель? - спросил он, оглядываясь на меня
в дверях, ведущих из лавки в его комнату: - Есть пластинки, радио, теле-
видение. А скрипка... Вы знаете, что это такое - скрипка?  Отсюда  и  до
Субботицы все вспахать, засеять и сжать, и так каждый  год,  -  вот  что
значит приручить маленькую скрипку вот этим, господин! -  И  он  показал
смычок, который висел у него на поясе, подобно сабле. Он вытащил  его  и
натянул волос пальцами, охваченными вокруг ногтей перстнями, как бы  для
того, чтобы ногти не отвалились. - Кому это нужно? - спросил он  и  соб-
рался уйти. - Купите что-нибудь другое, купите ей мопед или собаку.
   Я продолжал упорно стоять в лавке,  растерявшись  перед  такой  реши-
тельностью, хотя она была выражена нерешительной, нетвердой речью, похо-
жей на сытную, но невкусную пищу. Венгр, в сущности,  достаточно  хорошо
владел моим языком, однако в конце каждой фразы он добавлял, словно  пи-
рожное на десерт, какое-то совершенно непонятное мне  венгерское  слово.
Так сделал он и сейчас, советуя мне:
   - Идите, господин, поищите другого счастья для своей маленькой девоч-
ки. Это счастье для нее будет слишком трудным. И слишком запоздалым. За-
поздалым, - повторил он из облака паприкаша. -  Сколько  ей?  -  спросил
вдруг он деловито.
   И тут же исчез, однако было слышно, что он переодевается и  готовится
выйти. Я назвал ему возраст Джельсомины Мохоровичич. Семь. При этом сло-
ве он вздрогнул, будто к нему прикоснулись волшебной  палочкой.  Перевел
его про себя на венгерский - очевидно, считать он может только на  своем
языке, - и какой-то странный запах расползся по комнате. Это  был  запах
черешни, и я понял, что он связан с  изменением  его  настроения.  Венгр
поднес ко рту что-то стеклянное, похожее на курительную трубку, из кото-
рой он потягивал черешневую водку. Пройдя через лавку, как будто случай-
но наступил мне на ногу, достал маленькую детскую виолончель и  протянул
ее мне, по-прежнему стоя на моей ноге и тем самым показывая, как у  него
тесно. Я прикинулся, что, так же как венгр, просто валяю дурака.  Но  он
делал это за мой счет, а я - себе в убыток.
   - Возьмите эту, - сказал он, - дерево старее нас с вами, вместе  взя-
тых. И лак хорош... Впрочем, послушайте!
   И провел пальцем по струнам. Виолончель издала четырехголосый звук, и
он освободил мою ногу; аккорд, кажется, принес облегчение всем на свете.
   - Заметили? - спросил он.- В каждой струне слышны все  остальные.  Но
для того, чтобы это уловить, нужно слушать четыре разные  вещи  одновре-
менно, а мы ленивы для этого. Слышите? Или не слышите? Четыреста пятьде-
сят тысяч, - перевел он цену с венгерского. От этой  суммы  я  вздрогнул
как от удара. Он будто в карман мне заглянул. Ровно столько у меня и бы-
ло. Это уже давно приготовлено для Джельсомины.  Конечно,  не  такая  уж
особенная сумма, знаю, но я и ее-то едва скопил за три года.  Обрадован-
ный, я сказал, что беру.
   - Как это берете? - спросил меня венгр укоризненно и покачал головой.
- Э-э, господин мой, разве так покупают музыкальный инструмент?  Неужели
вы не попробуете сыграть?
   Я смущенно поискал взглядом что-нибудь, на что можно сесть, кроме той
самой шапки, в которой сидела курица, как будто  действительно  собрался
играть.
   - Не знаете, как сесть без стула? - спросил он меня- - Утка и на воде
сидит, а вы на суше не знаете как?
   Не знаете? - И с презрением взял маленькую виолончель,  поднял  ее  и
положил на плечо, как скрипку.
   - Вот так! - добавил он и протянул мне инструмент. Я впервые в  жизни
играл на виолончели, как на скрипке. Де  Фалья  звучал  совсем  неплохо,
особенно в глубоких квинтах, мне даже казалось, что через дерево,  прис-
лоненное к уху, я лучше слышу звуки. Венгр опять изменил запах.  На  сей
раз это крепкий мужской пот, он снял пиджак и остался в одной майке, две
седые бороды, заплетенные в косички, висели у него из-под мышек. Он выд-
винул один из ящиков, уселся на его угол, взял у меня виолончель и заиг-
рал. Я был потрясен блестящей импровизацией.
   - Вы прекрасно играете, - сказал я.
   - Я вообще не играю на виолончели.  Я  играю  на  клавесине  и  люблю
скрипку. А на виолончели я не умею играть. То, что вы слышали, вообще не
музыка, хотя вы этого и не понимаете. Это просто чередование звуков,  от
самых низких до самых высоких,  для  того  чтобы  проверить  возможности
инструмента... Завернуть?
   - Да, - сказал я и взялся за бумажник.
   - Пятьсот тысяч, пожалуйста, - сказал венгр. Я похолодел:
   - Но вы же говорили - четыреста пятьдесят?
   - Да, говорил, но это за виолончель. Остальное за смычок. Или вы смы-
чок не берете? Вам смычок не нужен? А я думал, инструмент без смычка  не
играет...
   Он вынул смычок из футляра и положил его назад в витрину.  Я  не  мог
вымолвить ни слова, будто окаменел. И наконец пришел в себя и от побоев,
и от венгра, словно очнулся после какой-то болезни, похмелья или  сонли-
вости, пробудился, встряхнулся, отказался на потеху венгру играть  коме-
дию. Я попросту упустил смычок из виду, и у меня не  было  денег,  чтобы
купить его. И все это я сказал хозяину лавки.
   Он рывком набросил на себя пальто, отчего сразу запахло нафталином, и
сказал:
   - Сударь, у меня нет времени ждать, пока вы  заработаете  на  смычок.
Тем более что в ваши пятьдесят с лишним вы так и не заработали на  него.
Подождите-ка вы, а не я.
   Он было собрался выйти, оставив меня одного.  В  дверях  остановился,
повернулся ко мне и предложил:
   - Давайте договоримся - возьмите смычок в рассрочку!
   - Вы шутите? - воскликнул я, не собираясь больше  участвовать  в  его
игре, и направился к двери.
   - Нет, не шучу. Я предлагаю вам сделку.  Можете  не  соглашаться,  но
выслушайте.
   Венгр раскурил трубку с такой гордостью, что не оставалось  сомнений,
что он уже накадил ею в самом Пеште.
   - Послушаем, - сказал я.
   - Купите у меня вместе со смычком и яйцо.
   - Яйцо?
   - Да, вы только что видели яйцо, которое снесла моя курица. Я  говорю
о нем, - добавил он, вынул из ящика яйцо и сунул его мне под нос.
   На яйце карандашом была написана та самая дата:

   2 октября 1982 года.

   - Дадите мне за него столько же, сколько и за  смычок,  срок  выплаты
два года...
   - Как вы сказали? - спросил я, не веря своим ушам.  От  венгра  опять
запахло черешней.
   - Может, ваша курица несет золотые яйца?
   - Моя курица не несет золотые яйца, но она несет нечто такое, что  ни
вы, ни я, сударь мой, снести не можем. Она несет  дни,  недели  и  годы.
Каждое утро она приносит какую-нибудь пятницу или вторник. Это сегодняш-
нее яйцо, например, содержит вместо желтка четверг. В  завтрашнем  будет
среда. Из него вместо цыпленка вылупится день жизни его  хозяина!  Какой
жизни! Под скорлупой этих яиц не золото, а время. И  я  вам  еще  дешево
предлагаю. В этом яйце, сударь, один день вашей жизни.  Он  сокрыт,  как
цыпленок, и от вас зависит, вылупится он или нет.
   - Даже если бы я и поверил вашему рассказу, зачем мне покупать  день,
который и так мой?
   - Как, сударь, неужели вы совсем не умеете думать? Да, вы  не  умеете
думать! Вы что, ушами думаете? Ведь все наши проблемы на этом свете про-
истекают из того, что мы вынуждены тратить наши дни  такими,  какие  они
есть, из-за того, что не можем перескочить через самые худшие. В этом-то
все дело. С моим яйцом в кармане вы, заметив, что наступающий день слиш-
ком мрачен, разобьете его и избежите всех неприятностей.  В  результате,
правда, ваша жизнь станет на один день короче, но зато вы  сможете  сде-
лать из этого плохого дня прекрасную яичницу.
   - Если ваше яйцо действительно так замечательно, почему же вы не  ос-
тавите его себе? - сказал я, заглянул ему в глаза и не понял в них ниче-
го. Он смотрел на меня на чистейшем венгерском языке.
   - Господин шутит? Как вы думаете, сколько уже у меня яиц от этой  ку-
рицы? Как вы думаете, сколько дней своей жизни  человек  может  разбить,
чтобы быть счастливым? Тысячу? Две тысячи? Пять тысяч?  У  меня  сколько
хотите яиц, но не дней. Кроме того, как и у всех других яиц, у этих есть
срок употребления. И эти через некоторое время становятся тухлыми и  не-
годными. Поэтому я  продаю  их  еще  до  того,  как  они  потеряют  свое
свойство, сударь мой. А у вас нет выбора. Дадите мне расписку, - добавил
он, уже корябая что-то на клочке бумаги, и сунул мне подписать.
   - А не может ли ваше яйцо, - спросил я, - отнять или сэкономить  день
не только человеку, но и предмету, например книге?
   - Конечно может, нужно только разбить его с тупой стороны. Но в таком
случае вы упустите возможность воспользоваться им для себя.
   Я подписался на колене, заплатил, получил чек, услышал еще  раз,  как
заквохтала в соседней комнате курица, а венгр уложил в футляр виолончель
со смычком и осторожно завернул яйцо, после чего я наконец покинул  лав-
ку. Он вышел за мной, потребовал, чтобы  я  посильнее  потянул  на  себя
дверную ручку, покуда он закрывал на ключ свою дверь-витрину, и я  таким
образом опять оказался втянут в какую-то его игру. Он, не сказав ни сло-
ва, пошел в свою сторону и только на углу оглянулся и бросил:
   - Имейте в виду, дата, написанная на яйце, это срок  годности.  После
этого дня яйцо больше не имеет силы...



   Возвращаясь из лавки, д-р Сук опасался,  как  бы  не  начались  опять
уличные безобразия, но этого не произошло. Тут его застал дождь. Он  на-
ходился сейчас как раз перед той самой оградой, за которой  утром  играл
юноша. Пока он под дождем пробегал вдоль нее, ему опять удалось  увидеть
окно и юношу, играющего на скрипке. И опять он ничего не  услышал,  хотя
окно было открыто. Он был глух к одним звукам, но  слышал  другие.  Так,
бегом, приближался он к дому своей матери. По дороге его пальцы ощупыва-
ли кожу, как слепец нашаривающий дорогу. Пальцы распознавали направление
и хорошо утоптанную дорожку. В кармане лежал ключ, предвещающий  смерть,
и яйцо, которое может спасти его от смертного дня... Яйцо с датой и ключ
с маленькой золотой головкой. Мать была дома одна, ближе  к  вечеру  она
любила немного подремать и выглядела заспанной.
   - Дай мне, пожалуйста, очки,- обратилась она к сыну, -  и  позволь  я
прочту тебе подробности о хазарском кладбище. Слушай, что пишет д-р  Сук
о хазарах из Челарева: "Они лежат в  семейных  гробницах,  в  беспорядке
разбросанных по берегу Дуная, но в каждой могиле головы повернуты в сто-
рону Иерусалима. Они лежат в двойных ямах вместе со своими  конями,  так
что закрытые глаза человека и лошади смотрят в  противоположные  стороны
света; лежат со своими женами, которые свернулись клубком на их  животах
так, что усопшим видны не их лица, а бедра. Иногда их хоронят  в  верти-
кальном положении, и тогда они очень плохо сохраняются. Наполовину  раз-
ложившиеся от постоянного стремления к небу, они  охраняют  черепки,  на
которых выцарапано имя "Иегуда" или слово "шахор" - "черное".  По  углам
гробниц - следы костров, в ногах у них - пища, на поясе - нож.  Рядом  -
останки разных животных, в одной могиле овцы, в другой коровы или  козы,
а там курицы, свиньи или олени, в детских могилах - яйца. Иногда рядом с
покойными лежат их орудия - серпы, клещи, ювелирные инструменты. Их гла-
за, уши и рты, как крышками, прикрыты кусочками черепицы с  изображением
семиконечного еврейского подсвечника, причем эта черепица римского  про-
исхождения, III или IV века, а рисунки на ней VII, VIII или IX века. Ри-
сунки подсвечника (меноры) и других еврейских символов выцарапаны на че-
репице заостренными инструментами очень небрежно, как  будто  в  большой
спешке, а может быть и тайком,- кажется, будто они не осмеливались изоб-
ражать их красиво. Возможно также, что они не  помнят  как  следует  тех
предметов, которые изображают, как будто никогда не  видели  подсвечник,
совок для пепла, лимон, бараний рог или пальму, а  передают  их  внешний
вид по чужому описанию. Эти украшенные изображениями  крышки  для  глаз,
ртов и ушей должны препятствовать демонам проникнуть в их могилы, но та-
кие же куски черепицы разбросаны по всему кладбищу, будто какая-то могу-
чая сила - прилив земного притяжения - сорвала их со своих мест и  расш-
выряла, так что ни один теперь не лежит на том месте, где ему было поло-
жено охранять от демонов. Можно даже предположить,  что  какая-то  неиз-
вестная, страшная и спешная необходимость,  возникшая  позже,  перенесла
сюда эти крышки для глаз , ушей и ртов из других гробниц, открывая доро-
гу одним демонам и закрывая ее перед другими..."
   В этот момент все звонки на двери начали звонить и  в  дом  ворвались
гости. Джельсомина Мохоровичич пришла в вызывающих сапожках, с  прекрас-
ными, неподвижными глазами, будто сделанными из драгоценных камней. Мать
профессора Сука в присутствии всех гостей вручила ей виолончель, поцело-
вала в лоб, оставив на месте поцелуя еще один глаз, нарисованный  губной
помадой, и сказала:
   - Как ты думаешь, Джельсомина, от кого этот подарок? Отгадай! От про-
фессора Сука! Ты должна написать ему хорошее письмо и поблагодарить.  Он
молодой и красивый господин, И я всегда берегу  для  него  самое  лучшее
место во главе стола!
   Углубленная в свои мысли, тяжелая тень которых могла бы,  как  сапог,
отдавить ногу, госпожа Сук рассадила своих гостей за столом, оставив по-
четное место пустым, как будто она все еще ожидала самого важного гостя,
и рассеянно и торопливо посадила Д-ра Сука рядом с  Джельсоминой  и  ос-
тальной молодежью возле щедро политого фикуса, который у них  за  спиной
потел и слезился так, что было слышно, как капли  с  листьев  падают  на
пол.
   В тот вечер за столом Джельсомина повернулась к д-ру  Суку,  дотрону-
лась до его руки своим горячим пальчиком и сказала:
   - Поступки в человеческой жизни похожи на еду, а мысли и чувства - на
приправы. Плохо придется тому, кто посолит черешню  или  уксусом  польет
пирожное...
   Пока Джельсомина произносила эти слова, д-р Сук резал хлеб и думал  о
том, что она одних лет с ним и других - с остальным миром.
   Когда после ужина профессор Сук вернулся в свою комнату в  гостинице,
он вытащил из кармана ключ, достал лупу и принялся изучать его. На золо-
той монете, которая служила головкой, он прочитал еврейскую букву  "Хе".
Он улыбнулся и отложил ключ в сторону, достал из сумки  "Хазарский  сло-
варь", опубликованный Даубманнусом в 1691 году, и перед  тем,  как  лечь
спать, начал читать статью "Кормилица". Д-р Сук был уверен, что в распо-
ряжении у него именно тот самый, отравленный экземпляр, при чтении кото-
рого умирают на девятой странице, поэтому, чтобы не  рисковать,  никогда
не читал больше четырех страниц. Он думал: не следует без  особой  нужды
пускаться в путь по той дороге, по которой приходит дождь. Статья, кото-
рую он выбрал для чтения в тот вечер, тоже не была длинной:
   "У хазар были, говорилось в словаре Даубманнуса,  кормилицы,  которые
могли собственное молоко сделать отравленным. Они ценились очень высоко.
Считается, что они вели родословную от одного из двух  арабских  племен,
изгнанных Мухаммедом из Медины за то, что поклонялись четвертому божест-
ву бедуинов по имени Манат, Возможно, они были  из  племени  Хазрай  или
Ауз. Их нанимали для того, чтобы покормить (достаточно было всего одного
раза) какого-нибудь нежелательного принца или богатого наследника, кото-
рого хотели устранить его родственники, претендовавшие  на  то  же  нас-
ледство. Поэтому существовали и те, кто проверял, не отравлено ли  моло-
ко. Это были молодые люди, обязанностью которых было спать с кормилицами
и сосать их грудь непосредственно перед тем, как они шли  кормить  дове-
ренного им ребенка. Лишь в том случае, если с ее любовниками  не  случа-
лось ничего плохого, кормилица могла войти в  помещение,  где  находился
младенец..."
   Д-р Сук заснул на рассвете с мыслями о том, что  никогда  не  узнает,
что сказала ему в тот вечер Джельсомина. К ее голосу он  был  совершенно
глух.



   ХАЗАРСКАЯ ПОЛЕМИКА - событие, которое христианские источники  относят
к 861 году, в соответствии с житием Константина Солунского, святого  Ки-
рилла ?, написанным в IX веке и сохранившимся в составе  так  называемой
рукописи Московской духовной академии и в версии  Владислава  Грамматика
от 1469 года. Итак, в том самом 861 году к византийскому императору при-
были послы от хазар ? и сказали: "Мы всегда знали  только  одного  Бога,
который надо всеми, и ему мы поклоняемся, глядя на восток, соблюдаем  мы
и другие наши языческие обычаи. Евреи же уговаривают нас принять их веру
и их обряды, а сарацины предлагают мир и много разных даров и тянут  нас
в свою сторону, говоря: "Наша вера лучше, чем у других народов". Поэтому
мы обращаемся к вам, помня нашу старую дружбу и любовь, ибо  вы  (греки)
великий народ и ваша императорская власть - от Бога, и просим вашего со-
вета. Пошлите к нам ваших ученых мужей, и если в споре они победят евре-
ев и сарацин, мы примем вашу веру".
   Когда греческий император спросил Кирилла, пойдет ли  он  к  хазарам,
тот отвечал, что в такой путь готов отправиться голым и босым.  Даубман-
нус ? считает, что Кирилл этим хотел сказать, что для подготовки к  пути
времени ему нужно столько же, сколько требуется для того,  чтобы  пешком
пройти от Царьграда до Крыма, так как Кирилл во сне тогда  все  еще  был
неграмотным и не знал, как отомкнуть сон изнутри, то есть не умел пробу-
диться тогда, когда сам хочет. Все же он взялся за эту задачу, по  пути,
в Херсонесе, выучил еврейский и перевел еврейскую грамматику на  гречес-
кий, готовясь таким образом к предстоящей полемике. Вместе со своим бра-
том Мефодием ? Константин прошел Меотское озеро и Каспийские ворота Кав-
казских гор, и здесь их встретил выехавший навстречу  гонец  кагана.  Он
спросил Константина Философа, почему при разговоре тот всегда держит пе-
ред собой книгу, в то время как хазары всю свою  мудрость  извлекают  из
груди, как будто заранее ее проглотили. Константин ответил ему, что  без
книги чувствует себя нагим, а кто поверит нагому, что у него много одеж-
ды? Хазарский гонец был послан навстречу Кириллу и Мефодию из  хазарской
столицы Итиль в Саркел на Дону, откуда он и прибыл в Херсонес. Он  преп-
роводил византийских посланцев в Семендер на Каспийском море,  где  была
летняя резиденция кагана. Здесь и состоялась полемика. Еврейский и сара-
цинский представители были уже на месте, и когда был задан вопрос, каким
должен быть его ранг за ужином, Константин ответил: "Дед мой был великим
и прославленным, он стоял рядом с царем, но после того, как по собствен-
ной воле отказался от славы, был изгнан и, придя на чужбину, стал бедня-
ком. Там-то я и родился, и я в поисках старой дедовой чести не преуспел:
ведь я сын Адама, а точнее, внук".
   - Вы восславляете Троицу,- сказал каган за ужином, произнося один  из
тостов, - а мы единого Бога, как пишут в книгах. Почему так?
   Философ на это отвечал:
   - Книги проповедуют Слово и Дух. Если один оказывает тебе почести,  а
твое слово и твой дух не почитает, а другой же почитает всю Троицу,  кто
из этих двоих воздает тебе большую славу?
   В ответ на это еврейский участник полемики спросил:
   - Скажи тогда, как может женщина вместить в своем животе,  а  уж  тем
более родить Бога, на которого вы не можете даже смотреть?
   Философ же, показав на кагана и его первого советника, ответил:
   - Если кто-то скажет, что первый советник не может втереться в  дове-
рие к кагану, и он же скажет, что последний его слуга  может  не  только
это, но и оказать ему почести, то скажите, как  следует  назвать  такого
человека: сумасшедшим или разумным?
   Тогда в полемику вмешались сарацины  и  задали  Константину  Философу
вопрос относительно одного обычая, с которым он познакомился еще у сара-
цинского калифа в Самаре. Речь шла о том, что сарацины имели обыкновение
изображать нечистого на наружных стенах тех домов, в которых жили  хрис-
тиане. На каждой христианской двери можно было увидеть лицо  дьявола.  И
сарацины, которые уже давно пытались отравить Константина, спросили:
   - Можешь ли ты, философ, понять, что это означает? А он сказал:
   - Я вижу лицо демона и думаю, что здесь, в этом доме, живут  христиа-
не, а так как демоны вместе с ними жить не могут, они бегут от них нару-
жу. А там, где таких изображений на дверях и стенах нет,  они  находятся
внутри, вместе с людьми...
   Второй христианский источник о хазарской  полемике  дошел  до  нас  в
сильно искаженном виде - как легенда о крещении киевлян  в  Х  веке.  За
этой легендой, в которой представлен один из  трех  участников  спора  о
трех религиях, а именно Константин Философ - Кирилл (хотя он жил на сот-
ню лет раньше), можно разглядеть документ, который первоначально говорил
о хазарской полемике. Если устранить позднейшие наслоения и редакции Х и
более поздних веков, то сообщение о хазарской полемике могло  бы  выгля-
деть приблизительно так:
   Один хазарский каган, весьма удачливый в войнах  против  печенегов  и
греков, у которых он отбил Херсонес (Керчь, что в Крыму), предался после
военных испытаний спокойной мирной жизни. И он хотел иметь столько  жен,
сколько потерял в сражениях воинов. "У него было много  жен,  -  говорит
одна версия этой легенды,  опубликованная  в  Венеции  в  1772  году  на
сербском языке, - и, желая иметь жен всех вер, он не  только  поклонялся
самым разным идолам, но и хотел, из-за своей страсти к женам и  наложни-
цам, сам исповедовать разные веры". Это стало поводом  для  того,  чтобы
самые разные чужестранцы (греки, арабы, евреи) поспешили отправить своих
посланников к кагану, стремясь как можно скорее обратить его в свою  ве-
ру. Несколько большего успеха по сравнению с евреями и сарацинами добил-
ся в ходе полемики, происходившей при дворе кагана - говорит этот источ-
ник, - Константин Философ, которого прислали греческие императоры. Одна-
ко каган никак не мог принять окончательного решения,  он  колебался  до
тех пор, пока не вмешалась одна его родственница, в которой можно узнать
хазарскую принцессу Атех ?, известную нам из третьего источника. Ее люди
уговорили кагана послать их к евреям, грекам и сарацинам, чтобы на месте
увидеть, что представляет собой их учение. И  когда  это  "женское"  по-
сольство вернулось назад, христианство было рекомендовано  как  наиболее
предпочтительная вера, а послы признались кагану, что его  родственница,
которой они и служили, уже давно стала христианской.
   Третий источник, который свидетельствует о христианской трактовке ха-
зарской полемики - Даубманнус, - считает, что эта новость испугала кага-
на. Таким образом, счастье повернулось к представителю евреев,  особенно
после того, как кагану стало известно, что христиане, так же как  и  ев-
реи, почитают Ветхий Завет. Когда это  подтвердил  и  Константин,  каган
полностью принял сторону участвовавшего в полемике романиста, который из
Греции перебежал к хазарам и страстно выступал теперь за иудаизм.
   - Из нас троих, толкователей снов, - сказал этот романиот  кагану,  -
только я, раввин, не представляю опасности для хазар. Потому что за  ев-
реями не стоит калиф и его корабли с зелеными парусами или греческий ва-
силевс с крестом над своими армиями. Константин  Солунский  приведет  за
собой всадников с копьями, а я, еврейский раввин, принесу лишь талес для
молитвы...
   Так говорил раввин, и каган, вняв его доводам, уже совсем было решил-
ся принять его сторону, как вдруг в полемику вмешалась принцесса Атех  ?
и еще раз изменила ее ход. Эти решающие в хазарской  полемике  слова,  с
которыми Атех обратилась к еврейскому участнику, звучали так:

   - Ты говоришь: кто жаждет богатства, пусть повернется к северу, а кто
жаждет мудрости - к югу! Но почему же эти сладкие и мудрые слова ты  го-
воришь мне здесь, на севере, вместо того чтобы на юге, в земле твоих от-
цов, наслаждаться Мудростью? Почему ты не идешь туда, где свет  отклады-
вает свои яйца, где века соприкасаются с веками, почему ты не пьешь  там
кислый дождь Мертвого моря и не целуешь песок, текущий  вместо  воды  из
иерусалимских источников косой струёй, похожей на туго натянутую золотую
нить? Вместо этого ты рассказываешь мне о том, что я вижу во сне  темную
ночь и лишь в твоей яви могу найти немного лунного света. Зачем ты гово-
ришь мне это?
   Еще одна неделя оскудела и истончилась. Она истратила свой самый тор-
жественный день, о котором ты говоришь, что он начинается в Палестине, и
который она ревниво берегла вплоть до сегодняшнего дня. Но теперь пришла
и его очередь. Она отдает его неохотно, по частям.  Возьми  свой  талес,
возьми свою субботу и ступай. Ступай к Мудрости и скажи ей все, что  хо-
тел сказать мне. Там ты преуспеешь больше. Только имей в виду: тот,  кто
хочет захватить крепость, должен сперва захватить собственную душу...
   Но напрасно я говорю тебе все это, потому что ты носишь свои глаза во
рту и можешь увидеть что-нибудь только после того, как заговоришь. Я  же
думаю вот что: или плоха твоя пословица, или на юге тебя никто не  ждет,
потому что ждут там кого-то другого. Как же иначе можно понять,  что  ты
оказался здесь, на севере, рядом со мной?

   С этими словами принцессы Атех каган очнулся и  сказал  раввину,  что
слышал, будто евреи и сами признают, что Бог их отверг  и  разбросал  по
всему миру.
   - Наверное, вы хотите обратить нас в свою веру затем, чтобы приобрес-
ти товарищей по несчастью, чтобы мы, хазары, как и вы, получили  наказа-
ние от Бога и были рассеяны по свету?
   Так каган отвратился от евреев и снова признал доводы Константина Фи-
лософа самыми убедительными. Вместе  со  своими  придворными  он  принял
христианство, а греческому императору послал письмо, текст которого при-
водится в житии Кирилла и гласит:
   "Ты, господин, прислал к нам человека, который и словами и делами по-
казал, в чем свет христианской веры, и мы уверились в том, что  это  ис-
тинная вера, и приказали людям добровольно креститься..."
   Другой источник говорит, что каган, согласившись с доводами  Констан-
тина, совершенно неожиданно решил пойти на греков  войной,  вместо  того
чтобы принять их веру. Он сказал: "Веру не просят как милостыню, ее при-
обретают мечом". Он из Херсонеса напал на греков и, с  успехом  завершив
поход, потребовал от греческого императора дать ему в жены одну из  гре-
ческих принцесс. Император выдвинул одно-единственное условие -  хазарс-
кий каган должен перейти в христианство. К огромному удивлению  Царьгра-
да, каган на это согласился. Так были крещены хазары.



   ХАЗАРЫ ? - о происхождении хазар Теофан записал следующие слова: "По-
явился великий народ хазар из самых удаленных  окраин  Берзилии,  первой
Сарматии, и завладел всей землей, которая простиралась  от  Черного  мо-
ря..." В V веке хазары, как думает Priscus, принадлежали к империи  гун-
нов и назывались акатзиры. Святой Кирилл ? подчеркивал, что хазары отно-
сились к тем народам, которые славят Бога на своем, хазарском  языке,  а
не на греческом, еврейском или латинском. Греческие  источники  называют
хазар: ???????, но и: ?????????. Хазарское государство простиралось  да-
леко на запад от линии Крым - Кавказ - Волга. Тень хазарских гор в  июне
падала на расстояние двенадцати дней пути в сторону Сарматии, а в декаб-
ре она простиралась на расстояние в месяц ходу на север.  Приблизительно
в 700 году хазарские официальные лица бывали на Босфоре и  в  Фанагории.
Христианские (русские) источники, такие как, например,  "Хроника  Несто-
ра", утверждают, что племена, жившие к югу от среднего течения Днепра  в
IX веке, платили хазарам дань, которая исчислялась в шкурке белой  белки
или одном мече с каждой души. В Х веке дань взималась деньгами.
   Греческие источники о хазарском вопросе  подкрепляются  одним  важным
документом, который в издании Даубманнуса ? называется  "Великий  перга-
мент". Как говорит этот источник, византийскому императору Теофилу  было
направлено из Хазарии послание, а один из послов имел на теле вытатуиро-
ванную хазарскую историю и топографию, изложенную на хазарском языке, но
еврейскими буквами. В то время когда происходило татуирование посла, ха-
зары равноправно использовали в качестве азбуки своего языка  греческие,
еврейские или арабские письмена, однако если кто-нибудь из  хазар  обра-
щался в одну из вер, ему приходилось выбирать и одну из трех азбук,  со-
ответствовавших принятой вере. Те хазары, которые обращались в греческую
веру, в ислам или принимали иудаизм, начинали коверкать  свой  хазарский
язык так, что он уже мало походил на язык тех, кто оставался в  первона-
чальной вере. Другие источники, однако, не согласны с утверждением о су-
ществовании татуированного посла, приводящимся у Даубманнуса, но  счита-
ют, что речь шла о богато украшенной посуде из соли, посланной в подарок
византийскому императору для того, чтобы он смог на  ней  прочитать  ха-
зарскую историю, а весь рассказ о  "Великом  пергаменте"  -  это  просто
следствие неправильно трактуемого исторического источника. Такое  разум-
ное мнение опровергается одной неувязкой. Если принять версию, в которой
речь идет о посуде из соли, остается непонятным конец рассказа о  "Вели-
ком пергаменте", а развивается этот рассказ следующим образом:
   На "Великом пергаменте" летоисчисление велось  по  хазарским  большим
годам, которые охватывали только время войн, так что приходилось  перес-
читывать их в малые греческие годы. Начало  пергамента  утрачено,  между
прочим, из-за того, что в наказание за какой-то промах посланнику  отру-
били ту часть тела, на которой описывались первый и второй  большие  ха-
зарские годы. Таким образом, в сохранившейся части хазарская история на-
чинается с третьего большого года, когда в VII веке (по  нашему  летоис-
числению) византийский император Ираклий предпринял поход на  Персию,  в
котором ему оказывали  помощь  и  хазары,  участвовавшие  под  предводи-
тельством своего короля Зиебела в осаде Тифлиса и которые неожиданно по-
кинули поле боя, оставив греческих воинов лицом к лицу с врагом. Они ут-
верждали, что в любом деле действует один порядок, пока оно  развивается
в сторону роста, и другой, когда оно начинает сокращаться и уменьшаться;
уход и возвращение подчиняются разным законам, до и после достижения ус-
пеха имеют силу разные договоры. После землетрясения даже растения  рас-
тут по-другому, по-новому, не так, как  прежде.  Четвертый  большой  год
описывал хазарские победы над  болгарским  царством,  когда  часть  этих
гуннскооногурских племен была подчинена хазарам, а другие,  во  главе  с
Аспарухом, отступили на запад, до Дуная, смешавшись с племенами, исхлес-
танными ветром, у которых на голове вместо волос росла  трава,  а  мысли
были холодны как лед. Пятый и шестой большие годы (написанные  на  груди
посланника) содержали историю войн хазарского царства во времена  визан-
тийского императора Юстиниана II. Свергнутый с престола, изгнанный и ис-
калеченный, Юстиниан оказался в заключении в Херсонесе, откуда совершен-
но нагим бежал к хазарам, а  в  пути,  чтобы  не  замерзнуть,  спал  под
большими камнями. При дворе хазарского кагана ? он был принят очень  хо-
рошо, его женили на сестре кагана, которая перешла в  греческую  веру  и
взяла себе имя Теодора (по имени византийской императрицы, супруги Юсти-
ниана I), однако по-прежнему считала, как это и было  принято  у  хазар,
что Бог яви сне Деве Марии и оплодотворил ее снившимся ей словом.  Юсти-
ниан II столкнулся с хазарами впервые, и тогда он спасся. Когда  же  ему
пришлось иметь с ними дело вторично, это оборвало  его  жизненный  путь,
потому что к ним можно сбежать, но от них - никак. Когда к хазарам  при-
были посланники императора Тиберия с требованием выдать  Юстиниана  гре-
кам, он бежал еще раз и двинулся походом на столипу. Снова придя к влас-
ти, Юстиниан II забыл о гостеприимстве хазар и в 711 году  послал  кара-
тельную экспедицию в Херсонес, город, в котором он жил в изгнании и  ко-
торый находился в сфере хазарского влияния. На этот раз общение с  хаза-
рами стоило ему головы. Хазары поддержали взбунтовавшиеся в Крыму войска
императора (Крым в это время уже принадлежал им), во время бунта импера-
тор Юстиниан II был убит, убит был и его маленький сын Тиберий,  послед-
ний отпрыск династии Ираклия в Византии, матерью которого была хазарская
принцесса. Таким образом, хазары одного и того же человека приняли, ког-
да он подвергался гонениям, и уничтожили, когда он сам  стал  гонителем.
Седьмой, и последний, хазарский год, записанный в "Великом  пергаменте",
на животе хазарского посланника, содержит сообщение о том, что наряду  с
хазарами в мире существует еще одно племя под тем  же  именем,  что  эти
двойники хазар живут от них очень далеко, но их часто путают с настоящи-
ми хазарами и время от времени происходят случайные встречи представите-
лей этих двух народов. Те,  другие  хазары  пытаются  извлечь  для  себя
пользу из такого совпадения, поэтому на бедрах посланника настоящих  ха-
зар находилось предупреждение, что иногда при дворах калифов и  василев-
сов появляются точно так же татуированные люди, которые,  однако,  несут
на своей коже историю не настоящего хазарского народа, а другого,  но  с
тем же именем. Другие хазары умели даже говорить по-хазарски, правда это
умение длилось у них не более трех-четырех лет, столько же, сколько  жи-
вет человеческий волос. Иногда знание хазарского языка прерывалось у них
посреди фразы, и после этого они уже не могли сказать ни слова.  Послан-
ник уверял как устно, так и татуировкой, что он представляет  настоящего
кагана и настоящих хазар. Он также напомнил, что в  истории  греков  был
такой момент, когда они вместо настоящих  хазар  связали  себя  с  наро-
дом-двойником, как раз в период, относящийся к седьмому большому хазарс-
кому году. В 733 году по современному летоисчислению (то есть в вышеупо-
мянутом хазарском) император Лев III Исаврийский, иконоборец, женил сво-
его сына Константина на дочери хазарского кагана Ирине.  Этот  брак  дал
впоследствии греческого императора Льва IV Хазара (775-780). В то же са-
мое время императора Льва III попросили послать ко двору хазарского  ка-
гана миссионеров, которые разъяснили бы, в чем заключается  христианская
вера. Эти просьбы повторялись и сотню лет спустя, во времена  греческого
императора Теофила (829-842), когда  русские  норманны  и  венгры  стали
представлять угрозу Крыму, греческой империи и  хазарскому  государству.
По требованию хазарского кагана греческие инженеры воздвигли тогда  кре-
пость Саркел, и на левом ухе посланника можно было ясно рассмотреть, как
в устье Дона поднимаются укрепления. На одном из его больших пальцев бы-
ло показано хазарское наступление на Киев в 862 году, но ввиду того, что
палец постоянно гноился от раны, полученной как раз во время  той  самой
осады Киева, картина была неясной и оставалась постоянной загадкой,  тем
более что в тот момент, когда этот посланник был направлен  в  Царьград,
осада была еще в будущем - до нее оставалось ровно два десятка лет.
   На этом месте запись о "Великом  пергаменте"  прерывается,  но  можно
сделать вывод, что тот, кто был автором этого "извода",  перенес  с  ха-
зарского оригинала только те факты, которые касались греко-хазарских от-
ношений, а остальные, которые, безусловно, тоже содержались на  татуиро-
ванной коже хазарского дипломата, оставил без внимания, предоставив  та-
ким образом "ходячему посланию" возможность продолжить свою миссию в ка-
кой-нибудь другой стране. Об этом как  будто  свидетельствует  известие,
что хазарский посланник завершил жизнь при дворе одного калифа, вывернув
душу наизнанку и снова натянув ее на себя, как перчатку. Кожа, которую с
него содрали, была выделана и, взятая в переплет как большой атлас, сто-
яла на почетном месте во дворце калифа в Самаре. Другие источники  гово-
рят о том, что посланник пережил много неприятностей. Прежде всего еще в
Царьграде ему пришлось позволить отрубить себе руку, потому что один  из
могущественных вельмож греческого двора заплатил чистым золотом за  вто-
рой большой хазарский год, записанный на левой кисти посланника. Соглас-
но третьим источникам, посланник был вынужден два или три  раза  возвра-
щаться в хазарскую столицу, где в исторические и другие данные, запечат-
ленные на его коже, вносились исправления, при этом, возможно,  он  даже
был заменен другим посланником, кожа которого  отражала  исправленную  и
дополненную версию истории хазар. Он жил, говорится в "Хазарском  слова-
ре", как живая энциклопедия о хазарах, получая деньги  на  существование
за то, что проводил долгие ночи спокойно стоя и рассматривая похожие  на
клубы дыма серебристые кроны деревьев на Босфоре, пока греческие и  дру-
гие писари переписывали хазарскую историю с его спины  и  бедер  в  свои
книги. Говорят, что, по хазарскому обычаю, он носил с  собой  стеклянный
меч и утверждал, что буквы хазарской азбуки получили  свои  названия  по
разным блюдам хазарского меню, а числа - по названиям семи  видов  соли,
которые различают хазары. Сохранилось его изречение, которое звучит так:
"Если хазарам лучше в Итиле (хазарской столице), то им было бы
   в Царьграде". Вообще говоря, многое из  сказанного  им  противоречило
тому, что было написано на его теле.
   Он сам, а возможно и какой-то его наследник, следующим образом объяс-
нил хазарскую полемику ?, которая происходила при дворе хазарского кага-
на. Как-то раз каган увидел во сне ангела, который сказал ему: "Создате-
лю дороги твои намерения, но не дела твои". Он тут же призвал самого ав-
торитетного хазарского священника из  секты  ловцов  снов  и  потребовал
объяснить свой сон. Ловец рассмеялся и сказал кагану: "Бог о тебе  поня-
тия не имеет, он не видит ни твоих намерений, ни мыслей, ни дел. То, что
ангел появился в твоем сне и наговорил тебе ерунды, означает только  то,
что ему негде было переночевать, а на дворе шел дождь. А  так  ненадолго
задержался он оттого, что уж больно воняло в этом твоем  сне.  В  другой
раз мой сны как следует..." Эти слова рассердили кагана, и он  пригласил
для толкования сна чужеземцев. "Да, человеческие сны страшно воняют",  -
прокомментировал эту историю хазарский посланник. Умер  он  оттого,  что
кожа, на которой была написана  хазарская  история,  начала  сильно  че-
саться. Этот зуд стал невыносимым, и он отошел в мир иной с  облегчением
и радостью, сознавая, что наконец-то будет чист от истории.



   ЧЕЛАРЕВО (VII-XI век) - место археологических раскопок,  недалеко  от
Дуная, в Югославии, где обнаружено средневековое кладбище. Остатки горо-
да, которому могли бы принадлежать эти захоронения, не обнаружены. Труд-
но сказать что-либо определенное о том, кого хоронили на этом  кладбище,
однако несомненно, что на предметах, найденных в могилах, можно отметить
особенности, характерные для авар, а также  следы  персидского  влияния.
Кроме того, там найдены меноры (изображения еврейского ритуального семи-
конечного светильника) и другие еврейские символы, а также несколько за-
писей на еврейском языке. При раскопках в Керчи (Крым) найдены плиты, на
которых изображены меноры


Менора из Челарево


такого же типа, как и в Челареве. Все это привело специалистов к следующему
выводу: в окрестностях города Нови-Сад (где как раз и находится Челарево)
обнаружены археологические находки, которые отличаются от обычных аварских и
указывают на возможность существования какого-то другого субстрата,
переселившегося на Паннонскую низменность еще до прихода туда венгров. Это
подтверждается и письменными свидетельствами. Анонимный нотариус короля Белы,
так же как и Абдул Хамид из Андалузии и Кинам, считает, что на этой
территории рядом с Дунаем проживало население тюркского происхождения
(измаилиты), которое считало себя Потомками переселенцев из Хорезма. Все это
как будто указывает на то, что некрополь в Челареве принадлежит частично
иудаизированным хазарам. Д-р Исайло Сук ?, археолог-арабист, занимавшийся этим
регионом и уже очень давно проводивший раскопки в Челареве, оставил записи,
обнаруженные после его смерти. В них говорится не о самом Челареве, а о
мнениях, существующих относительно этого места: "Что касается захоронений в
Челареве, то венграм хотелось бы, чтобы это были венгры или авары, евреям -
евреи, мусульманам - монголы, и никто не заинтересован, чтобы они были
хазарами. А скорее всего это именно они... Захоронение насыщено осколками
гончарных сосудов с изображенными на них менорами. Ввиду того что у евреев
расколотый гончарный сосуд означает пропащего, конченого человека, это
кладбище представляет собой могилы пропащих, конченых людей, каковыми и были
хазары на том месте, а возможно, и в то время".




ЗЕЛЕНАЯ КНИГА

ИСЛАМСКИЕ ИСТОЧНИКИ О ХАЗАРСКОМ ВОПРОСЕ 





   АКШАНИ ЯБИР ИБН (XVII век) - по мнению лютнистов из Анатолии, некото-
рое время это имя носил шайтан и под ним он явился одному из  самых  из-
вестных музыкантов XVII века - Юсуфу Масуди ?. Ибн Акшани и сам был иск-
лючительно искусным музыкантом. Сохранилась его запись одной мелодии, по
которой ясно, что при игре он использовал более десяти пальцев.  Он  был
крупного сложения, не отбрасывал тени и носил на лице  мелкие,  как  две
полувысохшие лужицы, глаза. О своем понимании смерти он не  хотел  гово-
рить людям, но давал об этом понять косвенно, рассказывая истории, сове-
туя, как толковать сны или как добраться до понимания смерти  с  помощью
ловцов снов. Ему приписывают два изречения: 1) смерть - это  однофамилец
сна, только фамилия эта нам неизвестна; 2) сон - это каждодневное умира-
ние, маленькое упражнение в смерти, которая ему  сестра,  но  не  каждый
брат в равной степени близок своей сестре. Однажды он решил на деле  по-
казать людям, как действует смерть, и проделал это, взяв для примера од-
ного христианского военачальника, чье имя дошло до нашего  времени:  его
звали Аврам Бранкович ?, и воевал он в Валахии, где, как утверждал  шай-
тан, каждый человек рождается поэтом, живет вором  и  умирает  вампиром.
Некоторое время Ябир Ибн Акшани был смотрителем мавзолея султана Мурата,
и как раз тогда один неизвестный посетитель записал кое-что из его слов.
   "Сторож закрывал мавзолей, - записал неизвестный, -  и  тяжелый  звук
замка падал в его мрак, как будто это падало имя ключа. Такой  же  недо-
вольный, как и я, он сел рядом, на камень, и закрыл глаза. В тот момент,
когда мне казалось, что он уже заснул в своей части тени, сторож  поднял
руку и показал на моль, залетевшую в галерею мавзолея  то  ли  из  нашей
одежды, то ли из разложенных внутри персидских ковров.
   - Видишь, - обратился он ко мне равнодушно, - насекомое сейчас высоко
наверху, под белым потолком галереи, и его видно только потому, что  оно
движется. Глядя отсюда, можно было бы подумать, что это птица  высоко  в
небе, если считать потолок небом. Моль этот  потолок,  вероятно,  так  и
воспринимает, и только мы знаем, что она ошибается. А она не знает и то-
го, что мы это знаем. Не знает она и о нашем существовании. Вот и попро-
буй теперь установить с ней общение, попытайся. Можешь ли ты ей  сказать
что-нибудь, все равно что, но так, чтобы она тебя поняла и чтобы ты  был
уверен, что она тебя поняла до конца?
   - Не знаю, - ответил я, - а ты можешь?
   - Могу, - сказал старик спокойно, хлопнув руками, убил моль и показал
на ладони ее расплющенные останки. - Ты думаешь, она не  поняла,  что  я
сказал?
   - Так можно и свече доказать, что ты существуешь,  загасив  ее  двумя
пальцами, - заметил я.
   - Разумеется, если свеча в состоянии умереть... Представь  теперь,  -
продолжал он, - что есть кто-то, кто знает о нас все то, что мы знаем  о
моли. Кто-то, кому известно каким образом, чем и почему ограничено  наше
пространство, то, что мы считаем небом и воспринимаем как нечто  неогра-
ниченное.  Кто-то,  кто  не  может  приблизиться  к  нам  и  только  од-
ним-единственным способом - убивая нас - дает нам понять, что мы сущест-
вуем. Кто-то, чьей одеждой мы питаемся, кто-то, кто нашу смерть носит  в
своей руке как язык, как средство общения с нами. Убивая нас, этот неиз-
вестный сообщает нам о себе. И мы  через  наши  смерти,  которые,  может
быть, не более чем просто урок какому-нибудь скитальцу, сидящему рядом с
убийцей, мы, повторяю, через наши смерти, как через  приоткрытую  дверь,
рассматриваем в последний момент какие-то новые пространства и  какие-то
другие границы. Эта шестая, высшая степень смертного страха  (о  котором
нет воспоминаний) держит всех нас вместе, в одной игре,  связывает  всех
ее участников, не знакомых друг с другом. В сущности, иерархия смерти  -
это то единственное, что делает возможной систему контактов  между  раз-
личными уровнями действительности в необъятном пространстве, где смерти,
как отзвуки отзвуков, повторяются бесконечно...
   Пока сторож говорил, я думал: если все, что он здесь рассказывает,  -
плод мудрости, опыта или начитанности, то это не  заслуживает  внимания.
Но что, если вдруг он просто в этот момент оказался в  таком  положении,
из которого ему открывается лучший вид и другие горизонты, чем всем  ос-
тальным или ему же самому день назад?.."
   Ябир Ибн Акшани некоторое время жил скитальцем. Вместе со своим музы-
кальным инструментом, сделанным из панциря белой черепахи, он бродил  по
селам Малой Азии, играл и гадал, пуская в небо стрелы, воровал и  выпра-
шивал по два сита муки каждую неделю. Погиб он в 1699 году от Исы стран-
ной смертью. В то время он болтался по  четверговищам  (местам,  где  по
четвергам бывают ярмарки) и везде, где ему  удавалось,  пакостил  людям.
Плевал им в трубки, связывал друг с другом колеса на повозках, узлом за-
вязывал чалмы, так что без чужой помощи их было не распутать, и тому по-
добное. А когда он настолько досаждал прохожим, что те  накидывались  на
него с побоями, то, воспользовавшись неразберихой, потрошил их  карманы.
Он как будто выжидал, когда придет его время. Однажды,  решив,  что  это
время пришло, потребовал от одного крестьянина, у  которого  была  рыжая
корова, привести ее за плату на определенное место в  определенный  час.
На этом месте уже целый год не было слышно ни единого звука.  Крестьянин
согласился, привел корову, и она проткнула Ибн Акшани рогами, так что он
упал замертво там, где стоял. Умер он легко и быстро,  будто  заснул,  и
под ним в этот момент появилась тень, - может  быть,  только  для  того,
чтобы встретить его тело. После него осталась лютня из панциря белой че-
репахи, в тот же день превратившаяся в черепаху, ожившую  и  уплывшую  в
Черное море. Лютнисты верят, что когда Ябир Ибн Акшани вернется  в  мир,
его черепаха опять станет музыкальным инструментом, который заменит  ему
тень.
   Похоронен он в Трново, недалеко от Неретвы, на месте, которое  сейчас
называется Шайтанова могила. Год спустя после того, как его  похоронили,
один христианин с Неретвы, хорошо знавший жизнь  Акшани,  отправился  по
какому-то делу в Салоники. Там он зашел в лавку  купить  вилку  с  двумя
зубцами, которую используют для того, чтобы отправить в  рот  сразу  два
вида мяса - свинину и говядину. Когда хозяин лавки вышел к  нему,  чтобы
его обслужить, человек этот сразу узнал в нем Акшани и  спросил,  откуда
он взялся в Салониках, если год назад его похоронили в Трнове.
   - Приятель,- отвечал ему Акшани,- я умер, и Аллах осудил меня на веки
веков, и вот я здесь торгую, и у меня есть все, что положено. Только  не
ищи у меня весов, потому что взвешивать я больше не могу. Поэтому и тор-
гую саблями, ножами, вилками и разными орудиями, которые идут на  штуки,
а не на вес. Я всегда здесь, но в одиннадцатую пятницу каждого года дол-
жен лежать в могиле. Знаешь, я дам тебе товара в долг сколько хочешь, ты
только напиши бумагу, что вернешь, когда договоримся...
   Неретлянин согласился, хотя был день, когда трубки пищат и не  раску-
риваются, они составили бумагу со сроком после одиннадцатой пятницы, ко-
торая приходилась на месяц реби-уль-эвел; неретлянин окинул взглядом всю
лавку и вернулся домой, забрав товару столько, сколько хотелось. В  пути
возле самой Неретвы на него напал разъяренный кабан, которого он с  тру-
дом отогнал палкой. Однако зверю удалось отодрать у него конец пояса го-
лубого цвета. Когда наступил месяц  реби-уль-эвел,  неретлянин  накануне
одиннадцатой пятницы взял пистолет и ту самую вилку, которую он купил  в
Салониках, раскопал Шайтанову могилу и увидел там двоих. Один  лежал  на
спине и курил трубку с длинным чубуком, а другой,  в  стороне  от  него,
молчал. Когда он прицелился в них из пистолета, тот, что курил, выпустил
ему в лицо дым и сказал:
   - Меня зовут Никон Севаст ?, и со мной у тебя дел нет, потому  что  я
похоронен на Дунае. - С этими словами он исчез, только трубка осталась в
могиле. Тогда зашевелился второй, и неретлянин узнал в нем Акшани, кото-
рый укоризненно сказал ему:
   - Э-э, приятель, я ведь мог погубить тебя в Салониках, да не  захотел
и даже помог тебе. Что ж у тебя за вера, что ты  так  мне  за  это  пла-
тишь...- При этих словах Акшани рассмеялся, и неретлянин увидел  у  него
во рту обрывок своего голубого пояса... Тут он собрался с  духом,  пере-
вернул пистолет вверх курком и выстрелил в Акшани. Тот  попытался  дотя-
нуться до него, но только оцарапал - было уже поздно: грохнул выстрел, и
пуля попала туда, куда он целился. Акшани взревел, как вол, и могила на-
полнилась кровью.
   Придя домой, неретлянин положил оружие и хватился своей двузубой вил-
ки, но ее нигде не было. Пока он стрелял в Акшани, тот ее украл...
   По другому преданию, Ябир Ибн Акшани вообще не умирал. Однажды  утром
в 1699 году в Царьграде он бросил лист лавра в лохань с  водой  и  сунул
туда голову, чтобы вымыть свой чуб. Его голова оставалась под водой нес-
колько мгновений. Когда он ее вынул, вдохнул воздух и выпрямился, вокруг
него больше не было ни Царьграда, ни царства, в котором он умывался.  Он
находился в стамбульском отеле высшей категории "Кингстон", шел 1982 год
от Исы, у него была жена, ребенок и паспорт гражданина Бельгии, он гово-
рил по-французски, и только на дне раковины марки F.  Primavesi  &  Son,
Corrella, Cardiff лежал мокрый лист лавра.



   АЛЬ-БЕКРИ, СПАНЬЯРД (XI век) - главный арабский хронист хазарской по-
лемики ?. Его текст опубликован только недавно (Kunik and Rosen, 44),  с
арабского  его  перевел  Marquart  (Osteuropaische   und   ostasiatische
Streifzuge, Leipzig, 1903, 3-8). Кроме текста Аль-Бекри сохранилось  еще
два сообщения о хазарской полемике, то есть о переходе  хазар  в  другую
веру, однако они неполные, и из них не всегда ясно, касаются ли они  об-
ращения хазар в иудаизм, христианство или ислам. Это, если не  принимать
во внимание текста Иштак-хари, в котором в настоящее  время  отсутствует
как раз та часть, которая касается хазарской полемики, сообщение  Масуди
Старшего, автора сочинения "Золотые луга", который считает, что хазары ?
отказались  от  своей  веры  во  времена  правления  Гаруна   аль-Рашида
(786-809), когда в хазарском государстве оказалось много евреев, изгнан-
ных из Византии и Халифата, причем встречены они были вполне гостеприим-
но. Вторым хронистом полемики был Ибн аль-Атир, но его свидетельство  не
сохранилось в оригинале, нам оно известно в передаче Димаски. И наконец,
наиболее надежный и исчерпывающий источник - это хронист хазарской поле-
мики Аль-Бекри, который утверждает, что хазары после 731 года и  войн  с
халифами получили от арабов  вместе  с  миром  и  ислам.  Действительно,
арабские хронисты Ибн Рустах и Ибн Фадлан упоминают многих лиц в хазарс-
ком царстве, исповедовавших  ислам.  Они  говорят  и  о  "двойном  коро-
левстве", это, видимо, должно означать, что в определенный момент  ислам
в хазарском государстве имел такие же права, как и какое-то другое веро-
исповедание, - в частности, каган мог исповедовать веру Мухаммеда, а ха-
зарский король - иудаизм. По свидетельству Аль-Бекри, хазары  потом  пе-
решли в христианство, а после полемики, имевшей место при кагане  Саври-
ел-Овади, в 763 году, приняли иудаизм, причем исламский представитель  в
историческом споре не участвовал ввиду того, что по пути к  хазарам  был
отравлен.
   Аль-Бекри считал (как полагает Даубманнус ?), что самым важным и  ре-
шающим моментом был тот, когда хазары в первый раз сменили веру и переш-
ли в ислам. "Божественная книга" многослойна, писал он, и об этом свиде-
тельствует первый имам, когда говорит: "Ни одно слово этой  Книги,  пос-
ланной через Ангелов, не сошло с небес иначе, как прямо к моему перу,  и
нет ни одного, которое я прежде не повторил бы вслух. А каждое слово  он
объяснил мне восемь раз: буквальное значение  и  духовный  смысл;  смысл
строки, меняющей смысл предыдущей, и смысл строки, меняющей смысл следу-
ющей; смысл сокровенный и духовный; частное и общее".  Следуя  некоторым
ориентирам врача Захария Рази, Аль-Бекри считал, что три веры  -  ислам,
христианство и иудаизм - могут быть поняты как три уровня  "Божественной
книги". Каждый народ усваивает слои "Божественной  книги"  по-своему,  в
том порядке, который ему больше подходит, проявляя тем самым  свою  глу-
бинную природу. Первый слой значений он даже не рассматривал, потому что
это буквальный слой, называющийся "авам", и он доступен каждому  челове-
ку, независимо от его веры. Второй слой - слой аллюзий, переносных  зна-
чений, который называется "кавас" и который понимают избранные -  предс-
тавляет христианскую церковь и покрывает настоящий момент и звук (голос)
Книги. Третий слой называется "авлия" и охватывает оккультные  значения,
представляя еврейский уровень "Божественной книги", это слой мистической
глубины и чисел, слой письменных знаков Книги. А четвертый, "анабия",  -
слой пророческого света и будущего, он представляет исламское  учение  в
его самом сущностном значении, это дух Книги, или седьмая глубина глуби-
ны. Таким образом, хазары приняли сначала самый  высший  уровень  ("ана-
бию") и только потом остальные слои "Божественной книги", причем  не  по
порядку, показав тем самым, что больше всего им подходит учение Мухамме-
да. Так что, в сущности, они и потом никогда не порывали с исламом, хотя
и переходили в определенный период из христианства в иудаизм.
   Доказывает это  тот  факт,  что  перед  тем,  как  погибло  хазарское
царство, последний хазарский каган снова перешел в первоначально выбран-
ную им веру, то есть в ислам, о чем недвусмысленно  свидетельствует  за-
пись Ибн аль-Атира.
   Сочинение Спаньярда Аль-Бекри написано  изысканным  арабским  языком,
таким же, каким говорили ангелы, однако в последние годы жизни, в глубо-
кой старости, стиль его изменился. Это произошло тогда, когда  он  начал
кормить свой шестьдесят седьмой год. Был он лыс, леворук и  правоног,  и
единственное, что еще оставалось от  прошлого,  -  это  пара  прекрасных
больших глаз, похожих на двух маленьких голубых рыбок. Однажды ночью ему
приснилось, что какая-то женщина стучит в его дверь. Лежа в постели, че-
рез небольшое отверстие для лунного света, имевшееся в двери, он  хорошо
видел ее  лицо,  напудренное  рыбьей  мукой,  как  это  было  принято  у
девственниц. Когда он подошел к двери, чтобы впустить ее, оказалось, что
она стучит не стоя, а сидя на земле. Но и в таком положении она была вы-
сотой со стоящего Аль-Бекри. А когда она начала  вставать,  это  длилось
так долго и голова ее уходила в такую высоту, что Аль-Бекри  перепугался
и проснулся, но не в своей постели, где он видел описанный сон, а в  ка-
кой-то клетке над водой. Был он юношей лет двадцати, левоногим, с  длин-
ными волнистыми волосами и бородой, которая напоминала ему нечто  такое,
чего никогда, он был в этом уверен, не было,- будто  он  обмакивает  эту
бороду в вино и моет ею грудь какой-то девушке. По-арабски он не знал ни
слова, а с тюремщиком, который пек ему хлеб  из  мелко  смолотых  мушек,
свободно говорил на каком-то языке, который тот понимал, а он сам - нет.
Таким образом, он больше не знал ни одного языка, и это было  единствен-
ным, что еще осталось от него, каким он был до пробуждения. Клетка висе-
ла над водой, и при каждом приливе над волнами оставалась только его го-
лова, а во время отлива он мог, опустив руку, схватить  под  собой  рака
или черепаху. Морская вода тогда уходила, и приходила речная, и он прес-
ной водой смывал соль с кожи. Сидя в клетке, он писал - выгрызал  зубами
буквы на панцире раков или черепах, но прочитать написанное  не  умел  и
выпускал животных в воду, не зная, что сообщает миру  в  своих  письмах.
Бывало и так, что во время отлива он вытаскивал черепах, на  спин  торых
были изображены какие-то послания, он их читал, но не понимал ни  слова.
Умер он, грезя о соленой женской груди в соусе из слюны и зубной боли  и
снова учась языку "Божественной книги", у дерева, к которому был  подве-
шен.



   ATEX ? (начало IX века) - по исламскому преданию, при дворе хазарско-
го кагана ? жила его родственница, известная своей  красотой.  Перед  ее
покоями стояли огромные сторожевые собаки с серебряной шерстью и хлеста-
ли себя хвостами по глазам. Они были выдрессированы стоять все время не-
подвижно, и иногда было видно, как, не двигаясь с места, они мочатся  на
свои передние лапы. В их груди, на дне, как камни перекатывались соглас-
ные звуки, а перед тем, как лечь спать,  они  сворачивали  свои  длинные
хвосты в бухты, как корабельные канаты. У Атех были серебряные глаза,  и
вместо пуговиц она использовала бубенчики, так что и за  стенами  дворца
можно было бы по звуку догадаться, чем занята во дворце принцесса - оде-
вается ли она или раздевается, готовясь ко сну. Но ее бубенчиков никогда
не было слышно. Принцесса была одарена не только необыкновенным умом, но
и необыкновенной медлительностью. Она вдыхала воздух  реже,  чем  другие
чихают, и при всей своей вялости питала страшную ненависть ко всем и  ко
всему, что могло попытаться заставить ее действовать быстрее, независимо
от того, собиралась или нет она сама этим делом  заняться.  А  подкладка
этого платья из медлительности была видна в ее  разговоре  через  другую
особенность - она никогда долго не задерживалась на  одном  предмете  и,
общаясь с людьми, скакала в беседе с ветки на ветку. Правда, спустя нес-
колько дней она опять неожиданно возвращалась к начатому рассказу и про-
должала, даже если ее об этом не просили, то, что раньше бросала на  по-
луслове, увлеченная своими порхающими мыслями. Это полное нежелание  или
неумение отличать в разговоре важные предметы от неважных и  совершенное
безразличие к любой теме объясняется тем несчастьем, которое произошло с
принцессой во время хазарской полемики ?. Кроме того, Атех писала стихи,
но достоверно известно лишь одно ее изречение, которое звучит так: "Раз-
ница между двумя "да" может быть большей, чем между "да" и  "нет"".  Все
остальное ей только приписывается.
   Считается, что в арабских переводах сохранилось многое из  ее  стихов
или текстов, созданных при ее участии.  Особое  внимание  исследователей
истории хазар в период обращения этого народа в новую религию  привлекли
стихи, посвященные хазарской полемике. По некоторым  оценкам,  это  были
любовные стихи, использованные позже в качестве аргументов в  вышеупомя-
нутом споре и записанные теми, кто фиксировал хронику событий того  вре-
мени. Как бы то ни было, Атех участвовала в этой полемике с огромным жа-
ром и успешно противостояла и еврейскому, и христианскому участнику, чем
оказала большую помощь представителю ислама, Фараби Ибн Коре ?, и вместе
со своим властелином, хазарским каганом, перешла в ислам. Грек, участво-
вавший в полемике, почувствовав, что проигрывает, объединился с  еврейс-
ким посланцем, и они договорились передать  принцессу  Атех  властителям
двух адов - еврейскому Велиалу и христианскому  Сатане.  Чтобы  избежать
такого конца, Атех решила добровольно отправиться в третий  ад,  исламс-
кий, и отдаться в руки Иблиса. Так как Иблис был  не  в  состоянии  пол-
ностью изменить решение Велиала и Сатаны, он лишил Атех пола, осудил  ее
забыть все свои стихи и свой язык, за исключением одного слова - "ку" ?,
при этом он даровал ей вечную жизнь.
   Он послал к ней злого духа по имени Ибн Хадрац  ?,  который  появился
перед ней в обличье страуса и привел приговор в исполнение. Так принцес-
са Атех осталась жить вечно и получила  возможность  бесчисленное  коли-
чество раз снова и снова возвращаться к любому своему  слову  или  любой
мысли, никуда не торопясь, ибо вечность притупила чувство того,  что  во
времени происходит раньше, а что  позже.  Но  любовь  ей  была  доступна
только во сне. Так, принцесса Атех полностью посвятила себя секте ловцов
снов - хазарских священнослужителей, которые занимались созданием своего
рода земной версии той небесной иерархии, которая упоминается в  Священ-
ном Писании. Атех и члены ее секты обладали  способностью  направлять  в
чужие сны послания, свои или чужие мысли и даже предметы. Принцесса Атех
могла войти в сон человека, который моложе ее на тысячу лет, любую  вещь
могла она послать тому, кто видел ее во сне, столь же надежно, как  и  с
гонцом на коне, которого поили вином. Только намного, намного быстрее...
Описывается один такой случай с принцессой Атех. Однажды она взяла в рот
ключ от своей опочивальни и стала ждать, пока не услышала музыку и  сла-
бый голос молодой женщины, который произнес следующие слова:
   - Поступки в человеческой жизни похожи на еду, а мысли и чувства - на
приправы. Плохо придется тому, кто посолит черешню  или  польет  уксусом
пирожное...
   Когда эти слова были произнесены, ключ исчез  изо  рта  принцессы,  и
она, как говорят, знала, что таким образом произошла замена. Ключ  попал
к тому, кому были предназначены слова, а слова в обмен на ключ достались
принцессе Атех.
   Даубманнус ? утверждает, что в его время принцесса Атех все еще  была
жива и один музыкант, игравший на лютне, в XVII веке, турок из  Анатолии
по имени Масуди ?, встретил ее и разговаривал с ней. Этот человек учился
искусству ловца снов и обладал копией одной из арабских версий хазарской
энциклопедии или словаря, но к моменту встречи с принцессой Атех  Масуди
еще не прочел всех статей словаря, поэтому не узнал  слово  "ку",  когда
принцесса Атех произнесла его. Это слово из хазарского словаря, оно  оз-
начает какой-то плод, и если бы Масуди это понял, то догадался  бы,  кто
стоит перед ним, и таким образом был бы избавлен от всех дальнейших уси-
лий по овладению желанным мастерством: несчастная принцесса  могла  нау-
чить его охоте на сны гораздо лучше, чем любой словарь. Но он  не  узнал
принцессы и упустил свою самую главную добычу, не  понимая  ее  истинной
цены. Поэтому, как рассказывает одна из легенд, собственный верблюд плю-
нул Масуди прямо в глаза.



   ЙЕН (АБУ) ХАДРАШ - шайтан, который забрал у  принцессы  Атех  ?  пол.
Обитал в аду, в том самом месте, где пересекаются орбита Луны  и  орбита
Солнца. Он был поэтом и о самом себе написал следующие стихи:
   "Ужасаются абиссинцы, когда я подхожу к их женам. А вместе с  ними  и
греки, турки, гуры и славяне..."
   Стихи Ибн Хадраша собрал человек по имени Аль-Мазрубани, который  ин-
тересовался поэзией демонов и в XII  веке  составил  сборник  их  стихов
(сравнить с арабским сборником Ахмада Абу Аль-Али, Аль-Маари, в  котором
отмечается этот факт).
   Ибн Хадраш скакал на коне с таким размашистым шагом,  что  и  по  сей
день ежедневно слышно по одному удару копыта его рыси.



   КАГАН ? - хазарский правитель, слово происходит от татарского  "хан",
что означает "князь". По утверждению Ибн Фадлана, хазары хоронили  своих
каганов под водой, в ручьях. Каган всегда делил власть с соправителем, а
все превосходство его заключалось в том, что его приветствовали  первым.
Каган обычно происходил из старой, знатной, часто турецкой, семьи, а ко-
роль, или бек, его соправитель, - из народа, то есть из  хазар.  Имеется
одно свидетельство IX века (Якуби), которое говорит, что уже в  VI  веке
наряду с каганом существовал и его наместник, халиф. Наиболее интересный
рассказ о соправителях у хазар оставил Аль-Иштакхри. Этот текст относит-
ся к 320 году по хиджре (932 год от Рождества Христова), и  говорится  в
нем следующее:
   "Что касается хазарской политики и системы правления, то их правителя
называют каганом хазар. По рангу он выше, чем хазарский король (бак  или
бек), за исключением только того, что назначается королем  (король  дает
ему звание кагана). Когда хотят назначить кагана, приводят избранника  и
начинают душить его куском шелка до тех пор пока его дыхание почти  сов-
сем не прервется, и тогда спрашивают: "Как долго ты желаешь править?"  -
а он отвечает: "Столько-то и столько-то лет". Если он умрет до истечения
этого срока, ничего страшного. Если нет, то его убивают, как только кон-
чается им самим отмеренный срок. Каган обладает силой только среди  зна-
ти. Он не имеет права приказывать или запрещать, но его почитают, и  при
виде его люди падают ниц. Кагана выбирают из знати, не имеющей ни  силы,
ни денег. Когда подходит очередь избрать кого-то на место правителя, его
выбирают независимо от имущественного состояния. От надежного человека я
узнал, что он видел на улице одного юношу, торгующего хлебом, про  кото-
рого говорили, что когда умер каган, не смогли найти никого другого, кто
в большей мере, чем этот молодой торговец, заслуживал бы стать его  пре-
емником, однако юноша оказался мусульманином, а место кагана  мог  зани-
мать только еврей".
   Соправители кагана обычно были прекрасными воинами. Однажды после ка-
кой-то победы они захватили у врага в качестве трофея птицу - сыча,  ко-
торый своими криками указывал на источники питьевой  воды.  Тогда  враги
пришли жить вместе с ними. И время начало  течь  слишком  медленно.  Они
старели за год так же, как раньше за семь лет, им пришлось изменить свой
календарь, разделенный на три месяца - Солнечный, Лунный  и  период  без
лунного света. Их женщины рожали через двадцать дней  после  зачатия,  в
одно лето у них было девять жатв, а после них подряд девять  зим,  чтобы
они смогли съесть весь урожай. По пять раз в сутки они  ложились  спать,
пятнадцать раз готовили еду и садились за стол, молоко у них выдерживало
только безлунные ночи, которые длились так долго, что они  забывали  все
дороги, а когда наконец наступал рассвет, не могли  узнать  друг  друга,
потому что за это время одни выросли, а другие постарели. И  они  знали,
что поколения, застигнутые сумерками, больше никогда не увидятся. Буквы,
которые выписывали ловцы снов, становились все больше  и  больше,  им  с
трудом удавалось повиснуть на их концах, вычерчивая их,  в  книги  такие
знаки уже не помещались, и пришлось писать их на  склонах  холмов;  реки
невероятно долго текли до великого моря, и  однажды  ночью,  когда  кони
паслись при лунном свете, кагану во сне явился ангел и сказал ему:
   - Создателю дороги твои намерения, но не дела твои.
   Тогда каган спросил ловца снов, что означает этот сон и в чем причина
хазарских бед. Ловец снов ответил, что грядет великий  человек  и  время
равняется по нему. Каган на это возразил:
   - Неправильно, это мы измельчали, отсюда и наши беды.
   После этого он удалил от себя хазарских священнослужителей  и  ловцов
снов и приказал позвать еврея, араба и грека, чтобы  они  объяснили  его
сон. Каган решил вместе со своим народом принять веру того  толкователя,
чье объяснение будет наиболее убедительным. В ходе спора  о  трех  верах
каган нашел наиболее вескими аргументы  арабского  представителя  Фараби
Ибн Коры ?, который, в частности, дал понравившийся кагану ответ на  его
вопрос:
   - Что освещает наши сны, которые мы видим в полной темноте, за  сомк-
нутыми веками? Воспоминание о свете, которого больше нет,  или  же  свет
будущего, который мы, как обещание, берем от завтрашнего дня,  хотя  еще
не рассвело?
   - В обоих случаях это несуществующий свет, - отвечал Фараби Ибн Кора.
- Поэтому безразлично, какой из ответов правильный, а сам вопрос следует
расценивать как несуществующий. Имя кагана,  который  вместе  со  своими
подданными принял ислам, не сохранилось. Известно, что он похоронен  под
знаком нун (арабская буква, похожая на полумесяц). Другие источники  го-
ворят, что до того, как он разулся, обмыл ноги и вошел в мечеть, имя его
было Катиб. Окончив молиться и выйдя из мечети на солнечный свет, он  не
нашел ни своего старого имени, ни обуви.



   КОРА, ФАРАБИ ИБН (VIII-IX век) - представитель ислама в хазарской по-
лемике ?. Данные о нем редки и противоречивы. Аль-Бекри ?, наиболее важ-
ный исламский хронист хазарской полемики, не упоминает  его  имени,  как
считается - в знак уважения к Ибн Коре. Дело в том, что Ибн Кора не  лю-
бил, чтобы в его присутствии произносились имена,  в  том  числе  и  его
собственное. Он считал, что мир без имен становится более ясным  и  чис-
тым. Под одним и тем же именем  скрываются  и  любовь,  и  ненависть,  и
жизнь, и смерть. Он часто повторял, что эта мысль осенила его в тот  мо-
мент, когда у него в глазу погибла мушка, а он сам в это  время  смотрел
на рыбу, которая таким образом получила эту мушку в пищу. Некоторые  ис-
точники говорят, что Ибн Кора так и не добрался до хазарской  столицы  и
не участвовал в известном споре, хотя был туда приглашен. Аль-Бекри  ут-
верждает, что еврейский участник полемики послал навстречу Ибн Коре сво-
его человека с поручением отравить или зарезать его, другие авторы  счи-
тают, что Фараби задержался в дороге и прибыл  тогда,  когда  обсуждение
уже закончилось. Исход полемики показывает, однако, что присутствие  ис-
ламского представителя при дворе хазарского кагана было весьма и  весьма
ощутимым. Когда удивленные участники дискуссии увидели Ибн Кору, к кото-
рому некоторые из них уже собирались на поминки, считая его мертвым,  он
спокойно, скрестив ноги и глядя на них глазами, похожими  на  тарелки  с
жидким луковым супом, сказал:
   - В детстве, давно, я видел однажды на лугу, как столкнулись две  ба-
бочки; немного пестрой пыльцы просыпалось  с  одной  на  другую,  и  они
упорхнули дальше, а я этот случай тут же забыл. Вчера вечером,  когда  я
был еще в дороге, какой-то человек ударил меня саблей, видимо  перепутав
неизвестно с кем. Прежде чем я успел продолжить путь, на моей щеке вмес-
то крови появилось немного пыльцы...
   Известен один из главных аргументов, который, как считается, выдвинул
в пользу ислама Фараби Ибн Кора. Хазарский правитель показал  представи-
телям трех религий - еврею, арабу и  греку  -  монету.  Она  была  треу-
гольной, и с одной стороны на ней было выбито ее достоинство - пять слез
(так хазары называли свои деньги), а с другой - сценка, на которой лежа-
щий на одре человек показывает трем молодым людям, стоящим  возле  него,
связку прутьев. Каган потребовал от дервиша, раввина и  монаха  истолко-
вать то, что изображено на  монете.  Как  говорят  исламские  источники,
христианин утверждал, что речь идет о древней греческой притче: отец  на
смертном одре показывает своим сыновьям, что они  будут  сильны,  только
объединившись вместе, как связка прутьев, которую нельзя сломать,  в  то
время как отдельные прутья легко переломать один за другим.  Еврей  счи-
тал,  что  сценка  представляет  части  человеческого  тела,   благодаря
единству которых оно и существует. Фараби Ибн Кора не согласился с таки-
ми толкованиями. Он был уверен, что трехрогая монета выкована в аду, так
что значение изображения никак не может быть таким, как полагали иудей и
христианин. По его мнению, на монете был изображен убийца, приговоренный
к тому, чтобы выпить яд, и уже находящийся на приготовленном  для  этого
одре. Перед ним стоят три демона: Асмодей, демон еврейской геены,  Ахри-
ман, шайтан исламского Джехенема и  Сатана,  дьявол  христианского  ада.
Убийца держит в руке три прута, и это означает, что он будет убит,  если
три демона встанут на защиту его жертвы, и спасен, если они откажутся ей
помочь. Таким образом, смысл изображенного на трехрогой монете ясен. Это
предостережение людям, посланное из ада. Жертва, за которую не заступит-
ся ни один из трех демонов - ни исламский, ни еврейский,  ни  христианс-
кий, - останется неосвященной, а ее убийца будет пощажен. Поэтому  самое
опасное - оказаться не принадлежащим ни к одному из этих миров, как  это
и случилось с хазарами и их каганом. В таком случае оказываешься  безза-
щитным и тебя безнаказанно может убить кто угодно...
   Ясно, что тем самым Фараби Ибн Кора указывал кагану, что  ему  и  его
народу необходимо и несомненно полезно расстаться с прежней верой и  пе-
рейти в одно из трех сильнейших вероисповеданий, а именно в то, предста-
витель которого даст самые точные ответы на его вопросы. Наиболее убеди-
тельным кагану показалось то толкование изображения на  монете,  которое
предложил Фараби Ибн Кора, он согласился с его аргументами,  принял  ис-
ламское учение, снял пояс и помолился Аллаху.
   Те исламские источники, которые  считают,  что  Ибн  Кора  вообще  не
участвовал в полемике и не был при дворе хазарского кагана,  потому  что
еще в пути был отравлен, ссылаются на следующий текст,  который,  по  их
мнению, мог бы представлять собой жизнеописание Фараби Ибн Коры. Ибн Ко-
ра был уверен, что вся его жизнь уже записана в какой-то книге и  проис-
ходящие в ней события соответствуют  тем,  которые  содержатся  в  давно
рассказанной истории. Он прочел сказки "Тысяча и одной ночи" и еще тыся-
чу и две других историй, но ни в одной из них не нашел ничего общего  со
своей судьбой, У него был конь, такой быстрый, что его  уши  летели  как
птицы, а сам он стоял на месте. Халиф из Самары решил послать Ибн Кору в
Итиль беседовать с хазарским каганом и склонить его к переходу в  ислам.
Ибн Кора начал готовиться к этой миссии и, в Частности, приказал  доста-
вить ему диван стихотворений хазарской принцессы Атех  ?  среди  которых
нашел одно, которое показалось ему той самой давно разыскиваемой истори-
ей, в соответствии с которой течет его жизнь. Единственным  несовпадени-
ем, и это изумило Ибн Кору, было то, что речь там шла не о мужчине, а  о
женщине. Все остальное совпало, даже двор кагана, который там  назывался
"школой". Ибн Кора перевел эту запись на арабский, думая при  этом,  что
истина, в сущности, просто трюк. Перевод выглядит так:


Запись о путнице и школе

   У путницы был паспорт, который на Востоке считался западным, а на За-
паде восточным. Так что он вызывал подозрения и там, и там, а  она  сама
бросала две тени - одну направо, другую налево. В глубине леса, изрезан-
ного тропинками, она искала известную школу, находившуюся в конце  длин-
ной дороги, где ей нужно было сдать свой самый главный экзамен. Ее пупок
был похож на пупок пресного хлеба, а путь так длинен, что съел целые го-
ды. Оказавшись наконец перед лесом, она встретила двух людей и  спросила
их, как пройти, Они смотрели на нее, опираясь на свое оружие, и,  сказав
только, что знают, где школа, замолчали. Потом один из них показал:  иди
прямо и на первом же пересечении тропинок сверни налево и опять  налево,
так ты попадешь к школе. Путница мысленно поблагодарила за то, что у нее
не спросили документов, тогда она наверняка показалась  бы  им  подозри-
тельной особой с задними намерениями. Она продолжила путь,  свернула  на
первую тропинку налево, потом опять налево, ориентироваться по их объяс-
нениям было нетрудно, однако в конце той тропинки, на которую она  свер-
нула в последний раз, вместо школы оказалось болото.  А  перед  болотом,
улыбаясь, стояли уже знакомые ей вооруженные люди. Они с улыбкой извини-
лись и сказали:
   - Мы ошиблись, нужно было на первом перекрестке свернуть  направо,  а
потом опять направо, там и будет школа. Однако мы должны были  проверить
твои намерения и убедиться, действительно ли ты  не  знаешь  дорогу  или
только притворяешься. Но теперь уже поздно, и сегодня ты не сможешь  по-
пасть к школе. А это значит, что ты не попадешь туда никогда. Потому что
школа с завтрашнего дня больше не существует. Так  что  из-за  этой  не-
большой проверки ты упустила цель всей своей жизни, однако мы  надеемся,
ты понимаешь - мы были вынуждены так поступить ради безопасности  других
людей, чтобы оградить их от возможных дурных намерений путников,  ищущих
школу. Но и себя ты не должна винить. Если бы ты пошла не  той  дорогой,
которую мы тебе объяснили, то есть не налево, а направо,  результат  был
бы тот же, ведь тогда мы увидели бы, что ты нас обманула и на самом деле
знаешь дорогу к школе, хотя и расспрашиваешь про нее. В таком случае нам
тоже пришлось бы тебя проверить, раз ты скрываешь свои  намерения,  зна-
чит, они могут вызвать у нас подозрение. Так что к школе ты все равно не
попала бы. Однако твоя жизнь не прошла даром - она послужила тому, чтобы
проверить одну из существующих в мире вещей. Это уже немало...
   Так говорили они, а путница утешалась тем, что в кармане у  нее  пас-
порт, который она никому не предъявляла, так что люди, стоящие  на  краю
болота, даже не подозревают, какого он цвета. Правда, тем,  что  она  их
обманула и свела на нет всю проверку, она свела на нет и всю свою жизнь,
которая в таком случае, оказывается, прошла напрасно. Притом, с их точки
зрения, это было одно "напрасно", а с ее - другое. Потому что, в сущнос-
ти, что ей за дело до их проверок? Но тем не менее в  любом  случае  ре-
зультат оказался тем же, так что цель ее  существования,  которой  перед
ней уже нет, должна с неизбежностью отодвинуться во  времени;  и  теперь
она уже думала, что, возможно, целью была не школа, а лишь  путь  к  ней
или что-то на этом пути, хоть сами поиски и  оказались  бесполезными.  И
эти поиски, о которых она сейчас вспоминала, стали казаться ей все более
и более прекрасными, сейчас, задним числом, все более явственнее вырисо-
вывалось перед ней все хорошее, что встретилось ей в этом  пути,  и  она
поняла, что переломный момент был не  в  конце  пути,  перед  школой,  а
где-то гораздо раньше, в первой половине путешествия, и что она  никогда
бы так не подумала, если бы вся дорога не оказалась  напрасной.  В  этой
переоценке воспоминаний она, как  торговец  недвижимостью,  пускающий  в
оборот все свое будущее наследство, начала обращать  внимание  на  новые
детали, почти не оставившие следа в ее памяти. Среди  этих  деталей  она
искала самые важные, постоянно отбирая из них  еще  более  важные,  пока
беспощадным отбором и все  большей  строгостью  не  осталась  перед  од-
ной-единственной сценой:

   Стол, и на нем стакан вина, окрашенного другим вином. Мясо только что
подстреленных бекасов, испеченное на верблюжьем навозе. Оно  еще  сытное
от вчерашнего сна птицы. Теплый хлеб с сумрачным  лицом  твоего  отца  и
пупком твоей матери. И сыр с острова из смешанного молока молодой и ста-
рой овцы. На столе возле еды свеча с каплей огня наверху, возле нее "Бо-
жественная книга", и месяц джемаз-уль-акер течет через нее.



   КУ (Driopteria filix chazarica) - плод родом с побережья  Каспийского
моря. Даубманнус ? пишет о нем следующее: "Хазары ? выращивают фруктовое
дерево, плоды которого не вызревают  больше  нигде.  Эти  плоды  покрыты
чем-то похожим на рыбью чешую или на чешуйки шишки, растут они высоко на
стволе и, свисая с веток, напоминают рыбу, которую трактирщики  подвеши-
вают за жабры у входа в свое заведение, чтобы уже издали было видно, что
здесь подают уху. Иногда эти плоды издают звуки, похожие на пение зябли-
ков. На вкус они холодные и немного соленые. Осенью, когда плоды  стано-
вятся совсем легкими и внутри у них, как  сердце,  пульсирует  косточка,
они, падая с веток, некоторое время летят, взмахивая жабрами, будто плы-
вут по волнам ветра. Мальчишки обивают их  рогатками,  а  иногда  ястреб
ошибется и унесет такой плод в клюве, уверенный, что это рыба. Поэтому у
хазар принято говорить: "Прожорливые арабы, как ястребы, уверены, что мы
рыба, но мы не рыба, мы - ку". Слово  "ку"  -  название  этого  плода  -
единственное слово хазарского языка, которое  шайтан  оставил  в  памяти
принцессы Aтex ? после того, как она забыла свой язык.
   Иногда по ночам слышатся крики: ку-ку! Это принцесса Атех  произносит
на родном языке единственное известное ей слово и плачет, пытаясь вспом-
нить свои забытые стихи.



   МАСУДИ ЮСУФ (середина XVII  века  ~  25.IX.1689)  -  известный  музы-
кант-лютнист, один из авторов этой книги.

   Источники: некоторые факты, касающиеся Масуди, собрал в своем издании
Даубманнус ?, он взял их из музыкальных рукописей XVII века. Как говорят
эти источники, Масуди три раза забывал свое имя и три раза менял  ремес-
ло, но память о нем сохранили как раз те, от кого он отрекся прежде все-
го, - музыканты из Анатолии. Школы лютнистов в Измире и Куле в XVIII ве-
ке породили множество легенд о Масуди, и эти легенды передавались от од-
ного музыканта к другому вместе с его знаменитыми "персторядами". У  Ма-
суди была одна из переписанных арабских версий "Хазарского словаря", ко-
торую он дополнял сам, своей рукой, обмакивая перо в эфиопский кофе. Го-
ворил он с трудом, как будто ему приходится мочиться сразу  после  того,
как только что оправился.

   Масуди был родом из Анатолии. Считается, что игре на лютне его  учила
жена, причем она была левша и струны на инструменте перебирала в  обрат-
ном порядке. Доказано, однако, что манеру игры, которая в XVII  и  XVIII
веках была распространена среди анатолийских  лютнистов  ввел  в  обиход
именно он. Легенды утверждают, что у  него  было  поразительное  чувство
инструмента, которое помогало ему оценить лютню прежде, чем он слышал ее
звук. Присутствие в доме ненастроенной лютни он тоже чувствовал, оно вы-
зывало у него приступы беспокойства,. иногда даже тошноту. Свой  инстру-
мент он настраивал по звездам. Он знал, что левая рука музыканта со вре-
менем может забыть свое ремесло, но правая - никогда. Музыку он забросил
очень рано, и в связи с этим сохранилось одно предание.
   Три ночи подряд он видел во сне, как один за другим умирали его близ-
кие. Сначала отец, потом жена, потом брат. А на четвертую ночь ему прис-
нилось, что умерла и его вторая жена, женщина с глазами, которые на  хо-
лоде меняли цвет, как цветы. Глаза ее перед тем, как она их закрыла, бы-
ли похожи на две желтые зрелые виноградины, в глубине которых видны кос-
точки. Она лежала со свечой в пупке, подбородок ее был подвязан  волоса-
ми, чтобы она не смеялась. Масуди проснулся и больше ни разу в жизни  не
видел ни одного сна. Он был в ужасе. Второй жены у него никогда не было.
Он обратился к дервишу с вопросом, что может  означать  такой  сон.  Тот
открыл Книгу и прочитал ему: "О сын мой дорогой! Не говори о  своем  сне
твоим братьям! Потому что они сговорятся против тебя!"
   Неудовлетворенный таким ответом, Масуди спросил о значении  сна  свою
единственную жену, и она ему ответила: "Не говори никому  о  своем  сне!
Ибо с тем, кому его доверишь, свершится твой сон, а не с тобой".
   Тогда Масуди решил разыскать ловца снов ?, который мог бы дать ответ,
основываясь на своем опыте. Ему объяснили, что ловцы снов теперь  встре-
чаются редко, гораздо реже, чем раньше, что скорее их  можно  встретить,
направившись не на Запад, а на Восток, потому что корни их  искусства  и
само их происхождение ведут к племени хазар ?, которое  некогда  жило  в
отрогах Кавказа, там, где растет черная трава.
   Масуди взял лютню и отправился вдоль берега моря на Восток. Он думал:
"Человека нужно успеть обмануть прежде, чем он пожелает тебе доброго ут-
ра, потом уже поздно". Он спешил начать охоту на  ловцов  снов.  Однажды
ночью его кто-то разбудил. Масуди увидел перед собой старика, борода ко-
торого поседела только на концах, как колючки на спине  у  ежа.  Человек
спросил Масуди, не видел ли он в своих снах женщину с глазами цвета  бе-
лого вина, пестрыми в глубине.
   - Они меняют цвет на холоде, как цветы! - добавил незнакомец.
   Масуди сказал, что видел ее.
   - Что с ней?
   - Она умерла.
   - Откуда ты знаешь?
   - Она умерла в моем сне, у меня на глазах, она была во сне моей  вто-
рой женой. Она лежала со свечой в пупке, подвязанная волосами.
   Тогда старик зарыдал и сказал надломленным голосом:
   - Умерла! А я за ней шел сюда от самой Басры. Ее призрак переселяется
из сна в сон, и я бреду за ней, иду по следу тех, кому  она  снится  вот
уже три года.
   Тут Масуди понял, что перед ним тот человек, которого он ищет.
   - Может быть, вы ловец снов, раз вы могли столько пройти за этой жен-
щиной?
   - Я ловец снов? - изумился старик. - И это говорите вы? Это вы  ловец
снов, а я лишь обычный любитель в вашем высоком искусстве. Образы, блуж-
дающие из сна в сон, могут умереть только в снах того, кто родился  лов-
цом снов. Вы, ловцы снов, вы - кладбища, а не мы. Она прошла тысячи миль
для того, чтобы умереть в вашем сне. Но вам больше не дано  видеть  сны.
Теперь единственное, что вы можете, - это начать свою охоту.  Но  не  за
женщиной с глазами цвета белого вина. Она мертва и для вас, и  для  дру-
гих. Вам нужно гнать другого зверя.
   Так Масуди получил от старика первые сведения о своем новом занятии и
узнал все, что можно узнать о ловцах снов. Если человек располагает  на-
дежными письменными и устными источниками, говорил старик, он может  до-
вольно хорошо освоить это искусство. Это происходит так же, как у такого
"суфи", который исполнил "таубу", покаялся и обрел свой "макам",  соблю-
дая все правила. Такое доступно каждому. Но  истинный  успех  достанется
только тому, кто для него родился, кому сам Бог поможет обрести небесное
просветление - "хал". Самыми лучшими ловцами снов были хазары, но  хазар
давно нет. Сохранилось лишь их искусство и частично их словарь,  который
об этом искусстве рассказывает. Они могли следить за образами,  появляю-
щимися в чужих снах, гнать их, как зверя, от человека к человеку и  даже
через сны животных или демонов...
   - Как это достигается? - спросил Масуди.
   - Вы, конечно, замечали, что человек, прежде чем  заснуть,  в  момент
между явью и сном совершенно особым образом регулирует свое отношение  к
силе земного притяжения.  Его  мысли  освобождаются  тогда  от  притяга-
тельности земли в прямой зависимости от силы, с которой земное  притяже-
ние действует на его тело. В такие мгновения перегородка между мыслями и
миром становится пористой, она пропускает человеческие мысли на  свободу
подобно тройным ситам, В этот краткий миг, когда холод так легко  прони-
кает в человеческое тело, мысли человека, бурля, вырываются из  него,  и
их можно прочитать без большого труда. Тот, кто обратит внимание на  за-
сыпающего, сможет и без специальных упражнений понять, что он  думает  в
этот момент и к кому обращены его мысли. А если вы упорными упражнениями
овладеете искусством наблюдения за человеческой душой в тот  миг,  когда
она открыта, вы сможете продлевать время наблюдения все дольше и  прони-
кать все глубже в сам сон, вы сможете охотиться в нем, как под  водой  с
открытыми глазами. Так становятся ловцами снов.
   Эти исповедники спящих, как называли их хазары, аккуратно  записывали
свои наблюдения, так же как делают это астрономы или астрологи, читающие
судьбу по Солнцу И звездам. По приказу принцессы Атех ?, покровительницы
ловцов снов, все, что связано с этим искусством, вместе с жизнеописания-
ми наиболее въедающихся ловцов и житиями пойманной добычи, было  собрано
и сведено в одно целое, своего рода хазарскую энциклопедию, или словарь.
Этот хазарский словарь ловцы снов передавали из поколения в поколение, и
каждый должен был его дополнять. С этой целью много веков назад в  Басре
была основана специальная школа, "братство чистых", или же "друзей  вер-
ности", - секта, которая сохранила в тайне имена своих членов, но издала
"Календарь философов" и "Хазарскую энциклопедию". Эти книги, однако, бы-
ли сожжены по приказу халифа Мостанджи вместе с книгами исламского отде-
ления этой школы и сочинениями Авиценны. Таким  образом,  первоначальная
версия хазарского словаря, созданная при принцессе Атех, не сохранилась,
тот текст словаря, который есть у меня, это лишь арабский перевод, и это
единственное, что я могу тебе дать. Так что возьми его, но имей в  виду,
ты должен хорошо изучить все его статьи, потому что если  ты  не  будешь
как следует знать словарь своей профессии, может случиться так,  что  ты
упустишь самую главную добычу. Итак, знай: когда охотишься на сны, слова
хазарского словаря - это то же, что следы льва на  песке  перед  обычным
охотником.
   Так говорил старик и под конец вместе со словарем дал Масуди  и  один
совет:
   - Бренчать на струнах может каждый, а ловцом снов  становится  только
избранник, тот, кому это даровано Небом. Оставьте свой инструмент!  Ведь
лютню выдумал еврей по имени Ламко.  Бросьте  ее  и  отправляйтесь  охо-
титься! Если ваша добыча не умрет в чужом сне, как это случилось с моей,
она приведет вас к цели!
   - А какова цель охоты на сны? - спросил Масуди,
   - Цель ловца снов понять, что любое пробуждение - это лишь ступень  в
процессе освобождения от сна, Тот, кто поймет, что его день - это  всего
лишь чужая ночь, что два его глаза - это то же самое, что  чей-то  один,
тот будет стремиться к настоящему дню, дню,  который  принесет  истинное
пробуждение из собственной яви, когда все станет куда более  явственным,
чем наяву. И тогда человек наконец увидит, что он одноглаз по  сравнению
с теми, у кого два глаза, и что он слеп по сравнению со зрячими...
   И тогда старик доверил Масуди

Повесть об Адаме Рухани

   Если соединить вместе все сны человечества, получится  один  огромный
человек, существо размером с континент. И это не просто  огромный  чело-
век, это Адам Рухани, небесный Адам, ангельский предок человека, о кото-
ром рассказывают имамы. Этот Адам до Адама был третьим  разумом  мира  в
начале, однако он настолько погрузился в себя, что заплутал, а когда оч-
нулся от этого заблуждения, то сбросил в ад всех своих попутчиков -  Иб-
лиса и Ахримана, и вернулся к Небу, но теперь ему досталось быть там  не
третьим, а лишь десятым умом, потому что семь небесных херувимов за  это
время уже заняли места в небесной лестнице над  ним.  Так  Адам-предтеча
отстал: семь ступеней лестницы - это степень его  отставания  от  самого
себя, и так родилось время. Потому что время - это только та часть  веч-
ности, которая опаздывает. Этот ангельский Адам,  или  Правдам,  который
был и мужчиной и женщиной одновременно, этот третий ангел, который  стал
десятым ангелом, вечно стремится достичь  себя  самого,  и  в  отдельные
мгновения это ему удается, но он постоянно падает вновь так,  что  и  по
сей день блуждает между десятой и второй ступенью разума.
   Таким образом, человеческие сны - это та часть природы человека,  ко-
торая берет начало в Адаме-предтече, небесном ангеле, потому что он  ду-
мал так же, как мы видим сны. Он так же  быстр,  как  мы  бываем  быстры
только во сне, а говоря точнее, наши сны созданы из его ангельской быст-
роты. И говорил он таким же образом, как мы говорим во сне, без  настоя-
щего и прошедшего времени, в одном только будущем. И так же, как мы,  во
сне он не мог убить или оплодотворить. Поэтому ловцы  снов  блуждают  по
чужим снам и извлекают из них по кусочкам существо Адама-предтечи, скла-
дывая из них так называемые хазарские словари для того,  чтобы  все  эти
книги, составленные вместе, воплотили на земле огромное тело Адама Руха-
ни. Если мы следим за нашим ангельским предком в тот  момент,  когда  он
поднимается по небесной лестнице, мы и сами приближаемся к Богу, а  если
имеем несчастье сопровождать его, когда он падает, мы удаляемся от Бога,
но ни того, ни другого осознать нам не  дано.  Мы  опираемся  на  удачу,
всегда надеясь, что соприкоснемся с ним в тот момент, когда он находится
в пути ко второй ступени лестницы разума и, значит, поможет и  нам  под-
няться наверх, ближе к Истине.



   Так что наша профессия ловцов снов чревата как  невиданными  удачами,
так и огромными бедами. Но от нас это не зависит.  Наше  дело  пытаться.
Остальное - вопрос техники.
   И под конец еще одно замечание. Иногда  пути,  пролегающие  по  чужим
снам, намекают на некоторые признаки, по которым можно заключить,  нахо-
дится ли сейчас Адам-предтеча на подъеме своей стези  или  падает  вниз.
Этими признаками являются люди, видящие друг друга во сне.  Поэтому  ко-
нечная цель каждого ловца на сны - добраться до такой пары и  как  можно
лучше с ними познакомиться. Дело в том, что два  таких  человека  всегда
представляют собой частички тела Адама, находящиеся в различных фазах и,
значит, на разных ступенях лестницы разума.  Кроме,  разумеется,  высшей
ступени, где Бог плюнул Адаму в рот и облек  его  язык  четырьмя  видами
слюны. Поэтому, как только найдешь двоих, которые видят  друг  друга  во
сне, знай - ты у цели! И не забудь потом все, что добыл в  дополнение  к
хазарскому словарю оставить там, где это оставляют ловцы снов, добившие-
ся успеха, - в Басре, в мечети, посвященной пророчице Рабий...
   Так старик говорил Масуди. И так Масуди оставил музыку и стал  ловцом
снов.



   Начал он с того, что уселся читать все записи, относящиеся к хазарам,
которые в виде словаря получил в подарок. На первой странице книги  было
написано:
   "В этом доме, как и в любом другом, далеко не всех встретят с  одина-
ковой радостью. И не всем будут оказаны равные почести. Кого-то  посадят
во главе стола, будут предлагать ему самые изысканные блюда,  он  первым
увидит все, что подносят к столу, и сможет выбрать, что  ему  по  вкусу.
Другой будет есть на сквозняке, где у каждого куска по меньшей мере  два
запаха и вкуса. Третий займет обычное место, где все  куски  и  все  рты
одинаковы. А будут и такие, место для которых оставят у двери, где пода-
ют только жидкий суп, а на ужин там получают столько же,  сколько  расс-
казчик за свои истории, то есть - ничего".
   Затем в "Хазарском словаре", соответственно арабскому алфавиту,  были
размещены цепочки биографий хазар и других лиц, главным образом тех, кто
способствовал обращению хазарского племени в ислам. Центральной фигурой,
участвовавшей в этом обращении, был дервиш и мудрец по имени Фараби  Ибн
Кора ?, и о нем в словаре было написано очень  много.  Однако  в  других
статьях словаря имелись очевидные пробелы. В частности, хазарский каган,
который пригласил ко двору трех священников -  арабского,  еврейского  и
христианского, - потребовал от них истолковать один его сон.  Однако  не
все участники хазарской полемики ? были в равной степени представлены  в
исламских источниках и в арабском переводе "Хазарского словаря".  Броса-
лось в глаза, что здесь не были названы имена христианского и еврейского
ловцов снов, участвовавших в этой встрече. Да и вообще, о них  было  го-
раздо меньше данных, чем об арабе, который выдвигал аргументы  в  пользу
ислама, о Ибн Коре. Пока Масуди занимался "Хазарским  словарем"  (а  это
заняло не так уж много времени), у него возник вопрос: кто же  были  два
других? Может быть, среди христиан есть кто-то,  кто  знает  толкователя
снов и приверженца греческой веры на  четырехсторонних  переговорах  при
хазарском дворе? Сохранилось ли его имя? И опять же, знает ли кто-нибудь
из еврейских раввинов хоть что-то еще об одном участнике, о своем сопле-
меннике и единоверце? Не было ли среди греков или евреев людей,  которые
записали что-нибудь о христианском или еврейском мудреце, присутствовав-
шем при дискуссии, как записали это предшественники Масуди об исламском?
Аргументы этих чужестранцев - отметил и потом записал Масуди  -  кажутся
не такими сильными и исчерпывающими, как доводы Фараби Ибн Коры. Почему?
Потому ли, что аргументы Ибн Коры были действительно более убедительны и
всеобъемлющи или же в еврейских или христианских книгах о хазарах,  если
таковые имеются, их аргументы перевешивают то, что сказал Ибн Кора?  Мо-
жет быть, они умалчивают о нас так же, как и мы о них? Может быть, можно
составить одну, общую хазарскую энциклопед словарь о  хазарском  вопросе
после того, как будут собраны вместе все  три  рассказа  о  трех  ловцах
снов, и тогда будет видна истина? Тогда в таком  "Хазарском  словаре"  в
определенном порядке могли бы быть расположены статьи с именами и  хрис-
тианского, и еврейского участников хазарской полемики. Сюда также  могло
бы войти и кое-что из информации о хронистах этой полемики из  греческой
и еврейской среды. Потому что как же можно создать Адама Рухани, если не
хватает некоторых частей его тела?
   Когда Масуди представлял себе такие возможности, ему становилось жут-
ко, он пугался открытых шкафов и сундуков, из которых торчала его  одеж-
да, и всегда спешил закрыть их, стоило ему взяться за свой  словарь.  Он
начал разыскивать еврейские и греческие рукописи, связанные с  хазарами,
и хотя в изгибах его тюрбана можно  было  прочесть  слово  "Божественной
книги", он стремился к встречам с неверными, сходился с греками и еврея-
ми, попадавшимися на его пути, изучал их  языки,  которые  казались  ему
зеркалами, отражающими свет иным образом. И он учился видеть себя в этих
зеркалах. Его хазарская картотека росла, и он надеялся, что придет день,
когда ему удастся дополнить ее житием собственной добычи,  сообщением  о
своей доле проделанной работы, своим небольшим кусочком  огромного  тела
Адама Рухани. Но как и всякий настоящий охотник, он не знал наперед, что
это будет за добыча.
   А когда наступил месяц раби-аль-ахир и третья  джума  в  нем,  Масуди
впервые заглянул в чужие сны. Он заночевал на постоялом  дворе  рядом  с
человеком, лица которого не было видно, но слышно было, как он  напевает
какую-то мелодию. Масуди в первый момент не понял, в чем дело,  но  слух
его был быстрее мыслей. Имелся женский ключ с отверстием вдоль оси,  по-
лый внутри, который искал мужскую замочную скважину с осью внутри. И  он
нашел ее. Человек, лежавший с ним рядом в темноте, вообще-то не пел, пел
кто-то в этом человеке, кто-то, кого этот человек видел во сне... Стояла
тишина, такая, что было слышно, как у певца, лежавшего в темноте рядом с
Масуди, цветут волосы. И тогда легко, как в зеркало, Масуди вошел в  ог-
ромный сон, засыпанный песком, не защищенный от дождя и ветра,  населен-
ный дикими собаками и мечтающими о воде верблюдами. Он сразу  почувство-
вал, что ему грозит опасность остаться калекой или получить нож в спину.
Тем не менее он зашагал по песку, который поднимался и опускался в ритме
дыхания спящего. В одном из углов сна сидел человек и мастерил лютню  из
куска дерева, которое до этого лежало в ручье, корнями к  устью.  Сейчас
древесина была сухой, и Масуди понял, что человек делает инструмент  тем
способом, который был известен триста лет назад. Значит, сон старее  то-
го, кто его видит. Время от времени человек из  сна  прерывал  работу  и
брал в рот горсть плова, каждый раз удаляясь от Масуди по  меньшей  мере
на сотню шагов. Благодаря этому Масуди увидел сон до самого его дна: там
было немного света, испускавшего неописуемый смрад. В глубине  виднелось
какое-то кладбище, где два человека хоронили коня. Одним из них был тот,
кто пел. Но сейчас Масуди не только слышал песню, но вдруг увидел певца.
Во сне спящего рядом человека возник какой-то юноша, один его ус был се-
дым. Масуди знал, что сербские псы сначала кусают, потом лают, валахские
кусают молча, а турецкие перед тем, как укусить, брешут. Человек из  сна
не относился ни к одной из этих пород.  Масуди  запомнил  его  песню,  и
дальше ему предстояло ловить следующего, тог
   во сне навещает тот же самый юноша с седым усом. Масуди сразу  приду-
мал, как это сделать. Он собрал несколько лютнистов и певцов -  компанию
охотников для облавы - и научил их петь и играть под своим  управлением.
У него на пальцах были перстни разных цветов, и каждый цвет соответство-
вал десятиступенчатой лестнице звуков, которой  он  пользовался.  Масуди
показывал певцам тот или другой палец, и по цвету перстня, который  тре-
бовал своего тона, так же как каждый род зверей выбирает только свой род
пищи, они знали, какой тон брать, и никогда не ошибались,  хотя  мелодия
была им незнакома. Они пели в местах, где собирался народ - перед  мече-
тями, на площадях, возле колодцев, - и мелодия становилась живой приман-
кой для прохожих, по ночам обладавших добычей, которую искал Масуди. Та-
кие застывали на месте, будто увидев лунный свет, льющийся с  Солнца,  и
слушали как зачарованные.
   Выслеживая свою добычу, Масуди шел из города  в  город  вдоль  берега
Черного моря. Он начал подмечать особенности тех, кто видит сон, ставший
его целью. Там, где число людей, которых во сне навещает седоусый юноша,
увеличивалось, он отмечал удивительные вещи: глаголы в речи  приобретали
более важную роль, чем существительные, которые при малейшей возможности
вообще выбрасывались. Иногда юноша появлялся во снах целых групп  людей.
Армянские купцы видели его под виселицей, установленной на повозке, зап-
ряженной волами. Видели его потом и солдаты, он хоронил коней на  хорошо
ухоженном кладбище над морем, видели его с женщиной, лицо которой невоз-
можно было разглядеть во сне, на ее щеке виднелись только те места,  ве-
личиной с зерно, где седоусый оставил следы поцелуя... А потом вдруг до-
быча исчезла из виду, и Масуди потерял всякий след. Единственное, что он
мог сделать, - это внести в свой "Хазарский словарь" все, замеченное  им
во время этого путешествия, и его записи, и новые, распределенные по ал-
фавиту, и старые, кочевали вместе с ним в зеленом мешке, который  стано-
вился все тяжелее и тяжелее. У Масуди, однако, было чувство, что от него
ускользают сны, которые снятся кому-то, кто был совсем рядом, что он  не
успевает их схватить и определить, чьи они. Число снов было большим, чем
число спящих. Тогда Масуди обратил внимание на своего верблюда.  Окунув-
шись в сон животного, он увидел юношу с шишковатым лбом и  с  необычными
разноцветными усами, которые, казалось, были даны ему в  наказание.  Над
ним светило созвездие, которое никогда не отражалось в море. Он стоял  у
окна и читал книгу, брошенную на  пол  к  его  ногам.  Называлась  книга
"Liber Cosri", и Масуди, пока с закрытыми глазами смотрел сон  верблюда,
не знал, что значат эти слова. Тем временем погоня привела его к  бывшей
хазарской границе. В полях росла черная трава.
   Масуди встречал все больше людей, которые впускали на ночлег  в  свои
сны юношу с книгой "Liber Cosri". Он понял, что иногда  целые  поколения
или даже слои общества видят одни и те же сны и одних и  тех  же  лиц  в
них. Но понял он и то, что такие сны постепенно вырождаются и исчезают и
что они чаще встречались в прошлом. От этих снов  люди  старели.  Однако
здесь, на границе, в своей погоне он столкнулся с чем-то совершенно  но-
вым. А именно: Масуди давно заметил, что юноша с седым усом  каждому,  к
кому приходит в сон, дает в долг по одной мелкой серебряной монете. При-
чем на очень выгодных условиях, всего под один  процент  в  год.  И  эти
одолженные во сне деньги зачастую воспринимались здесь, на задворках Ма-
лой Азии, как векселя или гарантийные письма, потому что считалось,  что
видящие сновидения не могут обмануть один другого, пока в их жизни  при-
сутствует тот, кого они видят в снах и кто держит в своих руках все дол-
говые книги и счета. Таким образом,  существовало  что-то  вроде  хорошо
поставленной двойной бухгалтерии, которая охватывала и объединяла  капи-
тал яви и сна и основывалась на  общем  молчаливом  согласии  участников
сделки...
   В одном местечке, оставшемся для Масуди безымянным, он зашел в шатер,
где какой-то перс устраивал представление. Народу набилось столько,  что
яблоку негде было упасть, в середине на высокой стопке ковров  был  пос-
тавлен мангал, и вскоре перед зрителями  появилась  обнаженная  девочка.
Она тихо повизгивала, а в руках держала двух зябликов, одного  из  кото-
рых, того, что был в левой руке, она время от времени отпускала, но сто-
ило птице вспорхнуть, как девочка тут же хватала ее необыкновенно  быст-
рым движением. Девочка страдала странной болезнью: ее  левая  рука  была
более быстрой, чем правая. Она  жаловалась,  что  левая  рука  настолько
быстра, что умрет раньше нее: "Меня никогда не похоронят вместе  с  моей
левой рукой... Я так и вижу, как она покоится  одна,  без  меня,  в  ма-
леньком гробике, без памятника над ним, без имени, как в каком-то кораб-
ле без кормы..."
   Перс после этих слов попросил присутствующих всех вместе  этой  ночью
увидеть эту девочку во сне, чтобы она  смогла  выздороветь,  и  подробно
описал, каким должен быть сон. Народ разошелся, Масуди ушел первым, и  у
него было такое чувство, будто в языке его образовалась кость, что он  и
записал в своем "Хазарском словаре", обмакнув перо в горячий абиссинский
кофе. Ему здесь делать было нечего. Перс, несомненно,  пишет  свой  сло-
варь. Он тоже ловец снов. Значит, можно  служить  Адаму  Рухани  разными
способами. Правильный ли способ избрал Масуди?
   И вот наступил месяц джумада-аль-авваль и вторая  джума  в  нем.  Под
покровом речного тумана на берегу лежал в песке  новый  город,  голый  и
теплый. Его не было видно из-за мглы над водой, но в воде подо мглой от-
ражался каждый его минарет, вонзенный в быстрину. А за туманом, на суше,
лежала тишина, глубокая, трехдневная, и Масуди почувствовал, что от этой
тишины, от этого города и от жаждущей воды  в  нем  зарождается  мужская
страсть. В тот день он желал женского хлеба. Один из загонщиков, которых
он послал в город петь, вернулся и сообщил ему, что  кое-что  нашел.  На
этот раз - женщину.
   - Иди по главной улице до тех пор, пока не почувствуешь запах имбиря.
По этому запаху ты узнаешь, где ее дом, потому что она кладет  имбирь  в
любую еду.
   Масуди шел по городу и остановился, лишь почувствовал  запах  имбиря.
Женщина сидела перед костром, на котором стоял чугунок,  на  поверхности
супа лопались пузыри. Дети с посудой и собаки выстроились  в  очередь  и
ждали. Из чугунка она половником разливала суп детям и собакам, и Масуди
понял, что она разливает сны. Ее губы меняли цвет, и нижняя была  похожа
на перевернутую скамейку. Она лежала на остатках недоеденной рыбы,  как'
бродячая собака на костях добычи, и когда Масуди приблизился, предложила
и ему налить в миску, но он с улыбкой отказался.
   - Я больше не вижу снов, - сказал он, и она отставила чугунок.
   Она была похожа на цаплю, которая во сне видит себя женщиной. Масуди,
с ногтями изгнившими и изглоданными, с угасшими глазами,  лег  на  землю
возле нее. Они были одни, рядом лишь дикие осы точили жала о сухую  кору
деревьев. Он хотел поцеловать женщину, но ее лицо вдруг совершенно изме-
нилось. Его поцелуй приняла совсем другая щека. Он спросил,  что  случи-
лось, она ответила:
   - Ax, эти дни. Не обращай внимания, на моем лице они сменяются в  де-
сятки раз быстрее, чем на твоем или на морде твоего верблюда. Но ты нап-
расно хлопочешь под моим плащом, там нет того, что ты ищешь. У меня  нет
черной галки. Существуют души без тела,  евреи  их  называют  дибуки,  а
христиане - кабалы, но существуют и тела без пола. У душ  нет  пола,  но
тела должны его иметь. Пола нет только у тех тел, у которых  его  отняли
демоны. Так случилось и со мной. Шайтан по имени Ибн Хадраш  ?  отнял  у
меня пол, но пощадил мою жизнь. Одним словом, теперь у меня один  любов-
ник - Коэн ?.
   - Кто этот Коэн? - спросил Масуди.
   - Еврей, которого я вижу в снах и которого ты  преследуешь.  Юноша  с
седым усом. Его тело спрятано в трех душах, а моя душа спрятана в плоть,
и я могу поделиться ею только с ним, когда он приходит в мои сны. Он ис-
кусный любовник, и я не жалуюсь. К тому же он единственный, кто еще пом-
нит меня, кроме него никто больше не приходит в мои сны.
   Так Масуди впервые услышал, как зовут того, кого он преследовал.  Имя
юноши было Коэн.
   - Откуда ты знаешь? - решил проверить Масуди.
   - Я слышала. Кто-то окликнул его, и он отозвался на это имя.
   - Во сне?
   - Во сне. Это было в ту ночь, когда он отправился в Царьград.  Только
имей в виду: Царьград в наших мыслях всегда  на  сотню  поприщ  западнее
настоящего Царьграда.
   Потом женщина достала из-за пазухи что-то вроде  плода,  похожего  на
небольшую рыбу, протянула Масуди и сказала:
   - Это ку ? . Хочешь его попробовать? Или ты хочешь чего-то другого?
   - Я бы хотел, чтобы ты сейчас увидела во сне Коэна, - сказал  Масуди,
и женщина заметила с удивлением:
   - Твои желания скромны. Слишком скромны, имея в виду  обстоятельства,
которые привели тебя ко мне, но, судя по всему, ты этого не сознаешь.  Я
исполню твое желание; сон этот я буду смотреть специально для тебя, и  я
заранее дарю его тебе. Но берегись - женщина, которая  преследует  того,
кто тебе снится, доберется и до тебя...
   Она опустила голову на собаку, ее лицо и руки были исцарапаны  много-
численными взглядами, которые веками вонзались в нее, и приняла  в  свой
сон Коэна, произнесшего: "Intentio tua grata et  accepta  est  Creatorii
sed opera tua поп sunt accepta..."
   Скитания Масуди были окончены, от этой женщины он узнал  больше,  чем
за время всех поисков, теперь он спешил, как дерево, распускающее почки.
Он оседлал верблюда и устремился в обратный путь, в  сторону  Царьграда.
Добыча ждала его в столице. И  тут,  пока  Масуди  взвешивал,  насколько
удачна была последняя охота, его собственный верблюд обернулся и  плюнул
ему прямо в глаза. Масуди бил его мокрой уздечкой по морде до  тех  пор,
пока тот не выпустил всю воду из обоих горбов, но так и не  смог  разга-
дать, что значил этот поступок верблюда.
   Дорога липла к его обуви, он шагал, твердя слова Коэна, словно  музы-
кальную фразу, потому что не понимал их, и думал о том, что нужно вымыть
обувь на первом же постоялом дворе, потому что дороги требовали от  про-
шагавших по ним за день подошв вернуть обратно налипшую на них грязь.
   Один христианский монах, который не знал никакого другого языка, кро-
ме греческого, сказал Масуди, что слова, которые он  запомнил,-  латинс-
кие, и посоветовал обратиться к местному раввину. Тот перевел фразу Коэ-
на: "Создателю дороги твои намерения, до не дела твои!"
   Так Масуди понял, что желания его осуществляются и что он  на  верном
пути. Фразу эту он узнал. Он давно знал ее по-арабски,  потому  что  это
были слова, которые ангел сказал хазарскому кагану несколько сот лет на-
зад. Масуди уже догадался, что Коэн - один из тех двоих, кого  он  ищет,
ибо Коэн гнался за хазарами по еврейским преданиям так же, как Масуди по
исламским. Коэн был тот человек, которого Масуди  предсказал,  бодрствуя
над хазарским словарем. Словарь и сны складывались в  одно  естественное
целое.
   Однако именно тогда, когда Масуди стоял на пороге великого  открытия,
когда стало ясно, что предполагаемая добыча напоминает кого-то вроде его
близнеца в погоне за хазарскими историями, Масуди  вдруг  забросил  свой
"Хазарский словарь" и никогда больше к нему  не  возвращался.  Было  это
так.



   Они остановились на ночлег, мрак кружился  красноватыми  хлопьями,  и
Масуди глубоко дышал у себя в постели. Собственное тело казалось ему ко-
раблем, поднимающим и опускающим  его  на  волнах.  В  соседней  комнате
кто-то играл на лютне. Даже много лет спустя  среди  лютнистов  Анатолии
кружила легенда об этой ночи и этой музыке. Масуди сразу понял, что лют-
ня была исключительной по своим качествам. Дерево, из которого были сде-
ланы деревянные части инструмента, не рубили топором, и звук в  нем  ос-
тался живым. Кроме того, дерево это росло где-то на высоте, где леса  не
слышат шума воды. И наконец, само тело лютни не было деревянным, оно бы-
ло сделано из материала животного происхождения. Масуди  чувствовал  это
так же, как любители выпить чувствуют разницу в опьянении  от  белого  и
красного вина. Песня, которую играл незнакомец, была известна Масуди, но
относилась к числу самых редких, и он удивился, услышав ее в такой  глу-
ши. В этой песне было одно очень трудное место, и Масуди в  те  времена,
когда он еще занимался игрой на лютне,  разработал  специально  для  нее
особый "персторяд", который потом получил настолько большую известность,
что при исполнении этой мелодии все лютнисты применяли именно его. Одна-
ко незнакомец пользовался каким-то другим решением, еще лучшим, чем  то,
которое предложил в свое время Масуди, и Масуди никак не мог понять, ка-
ков же ключ к этому другому решению. Он был изумлен. Ждал, не повторится
ли песня, и, когда это случилось, все вдруг стало ясно. Незнакомец в том
трудном месте пользовался не десятью, а одиннадцатью пальцами. Это озна-
чало, что играет шайтан, потому что дьявол при  игре  употребляют  кроме
пальцев еще и хвост.
   - Интересно, это он меня нагнал или я его? - прошептал Масуди и побе-
жал в соседнюю комнату. Там он увидел человека с тонкими пальцами одина-
ковой длины. Седина змеилась в его бороде. Звали его Ябир Ибн Акшани  ?,
и перед ним лежал инструмент, сделанный из панциря белой черепахи.
   - Покажи мне, - произнес Масуди, - покажи мне! То, что я слышал,  не-
возможно...


 

<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [2]