историческая литература - электронная библиотека
Переход на главную
Жанр: историческая литература

Петров Эдуард  -  Паруса в океане


Переход на страницу: [1] [2] [3] [4]

Страница:  [2]



                      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОХОТА ЗА БОГАМИ 


                                16. ЕГИПЕТ

     "Вратами северных стран" оказалась невзрачная  таможенная  крепостица
не берегу одного из рукавов Дельты Нила. В обычной для порта  сутолоке,  в
толпах матросов, чиновников, купцов  можно  было  разглядеть  и  киренских
наемников в  медных  доспехах,  и  жрецов-исиаков  в  леопардовых  шкурах,
заклинателей змей, парасхитов, чернобородых  греков  в  белых  одеждах,  и
финикийских мореходов в коротких юбках. Египет  чувствовался  во  всем:  в
возгласах водоносов и призывных криках  сандальщиков,  в  согнутых  спинах
прачек-мужчин, стирающих на берегу  Нила,  в  сладковатом  аромате  свежих
лепешек из семян лотоса, в расписных  пилонах  храма,  в  знойном  дыхании
пустынь, сдавивших узкую долину с обеих сторон.
     Астарт лихо врезался в гущу лодок, унирем, парусных галер,  ткнувшись
резной физиономией патека на носу суденышка в осклизлый причал  под  гвалт
разноязычной ругани кормчих, треск бортов и весел. Тотчас, словно в сказке
о  чудовищах-невидимках,   возникла   фигура   таможенного   чиновника   в
традиционном парике.
     - Кто, откуда, зачем? - выпалил он на трех языках.
     - Достопочтенный, скажи что-нибудь на языке,  которым  тебя  снабдили
боги.  Страсть,  как  соскучился  по  родному  слову,  -  попросил  Ахтой,
завязывая свой знаменитый мешок.
     - Египтянин?
     - Конечно!
     - И ты знаешься с этими... с погаными? - чиновник покосился на Ларит.
- Гм... платите въездную пошлину, а также  пошлину  за  право  торговли  с
правоверными и пошлину на право торговли с неверными.
     - Мы не торговать, - возразил Астарт, - у нас нет товаров. Мы посетим
Мемфис, чтобы поклониться гробнице Имхотепа, и покинем Египет. Мы спешим в
Иберию.
     - Мои уши не хотят ничего слышать.
     Получив несколько медных слитков, чиновник черкнул что-то на  счетной
доске, сунул ее под мышку и побежал к следующему судну.
     По причалу бродил увешанный лентами  глашатай.  Он  бил  в  тимпан  и
кричал, перекрывая все звуки гавани:
     - Номарх Иму-Хента, властитель Бубастиса,  князь,  хранитель  печати,
единственный семер, великий в должности, высокий в чине, стоящий во  главе
людей нома, губернатор  "Врат  северных  стран",  могущественный  вельможа
Схотепигор объявляет всем врачам, врачевателям  и  лекарям,  прибывшим  из
других стран: кто излечит от дурной  болезни  красавицу  наложницу,  будет
радоваться жизни до конца дней своих...
     У Ахтоя загорелись глаза. "Сами боги толкают испытать мое открытие!"
     - Эй, - крикнул он к  неудовольствию  друзей,  -  уважаемый,  прикрой
горло и подойди сюда...
     Ахтой отправился в Бубастис на княжеской повозке, запряженной мулами.
     Эред не мог забыть свою Агарь, он  поклялся  обойти  все  невольничьи
рынки Вселенной, но отыскать ее.
     Бубастис, куда поехал Ахтой, - один  из  старейших  центров  торговли
рабами в Египте. Поэтому Эред присоединился к Ахтою.
     Во дворце номарха друзей приветливо встретили, Эред остался в саду, а
лекаря провели в покои князя.
     Властитель нома оказался хилым, лысым стариком. На  его  затылке,  за
ушами чудом уцелели пучки тонких, как паутина, седых волос. Номарх скорбно
покачивался в кресле, закрыв лицо пожухлыми ладонями.
     - "Поздно, - догадался Ахтой, - нет уже бедной женщины".
     - Вот мой господин, любимый богами, - благоговейно  прошептал  евнух,
сопровождающий лекаря, и, упав на живот, ящерицей скользнул к креслу.
     Евнух с чувством облобызал ремешки на  сандалиях  номарха.  Князь  от
неожиданности вскрикнул и стал судорожно хватать  воздух  широко  открытым
ртом, обнажив редкие, гнилые зубы. Евнух перепугался,  схватил  опахало  и
принялся обмахивать старика. Постепенно дряблые  щеки  вельможи  приобрели
живой цвет, его дыхание стало ровнее.
     - Болят? - спросил мемфисец.
     - Что? - очнулся вельможа.
     - Зубы болят?
     - Давно уже, - князь обреченно махнул рукой и, сняв со  стены  плеть,
отстегал евнуха.
     - Могу вылечить.
     - Ты лекарь?
     Ахтой мог бы свободно и безболезненно заговорить  хоть  тридцать  два
больных зуба, но пару уцелевших клыков номарха он решил лечить  по  своему
новому методу. Осмотрев зубы,  он  бегом  спустился  в  сад.  Нужно  иметь
колоссальное  воображение,  чтобы  в   распустившемся   венчике   строфана
разглядеть сходство с больным зубом. О Ахтой, где твои  хваленые  познания
трав, где  твой  многолетний  опыт?  Но  первооткрыватели  -  увлекающиеся
натуры...
     Ахтой нарвал целую горсть бледно-фиолетовых цветков и заставил  князя
разжевать, а кашицу положить не больные зубы. Номарх, морщась  от  горечи,
добросовестно все перемолол. В тот же миг он схватился за  сердце,  кашица
потекла  по  сморщенному  подбородку.  Не  произнеся  ни   звука,   номарх
скончался.
     Ахтой стоял над мертвым потрясенный. И даже то, что по законам Египта
лекарю, умертвившему пациента, уготована та же участь, его не волновало.
     - Мой милый господин, ты ничего не замечаешь?
     - Никого и ничего не хочу видеть. Сейчас - только ты.
     - Нет, во мне ничего не замечаешь?
     - У тебя лукавый вид.
     -  У  меня  есть  тайна.  Если  не  будешь  больше  ругать  меня   за
недосоленное мясо и прокисшее молоко, я, может быть, расскажу...
     По доскам причала загрохотали конские копыта.  Испуганный  таможенный
чиновник бежал впереди всадников и что-то  говорил,  показывая  в  сторону
суденышка друзей.
     - Вы приехали с лекарем по имени Ахтой? - спросил один из  всадников,
осадив коня у самого края дощатого настила.
     Астарт кивнул, стараясь угадать, откуда ждать беды.
     - Взять их! Они соучастники убийства великого князя!



                         17. АСТАРТ В БУБАСТИСЕ

     - Еще в тюремных ямах мы не  кисли,  -  недовольно  бормотал  Астарт,
разглядывая толстую металлическую решетку, прикрывавшую тюрьму сверху.
     Избитый Ахтой сплевывал кровью. Эред, которому тоже досталось,  молча
сидел рядом с ним на истлевшем соломе, слежавшейся в пласты  вроде  глины.
Обитатели тюрьмы - мелкие воришки, ионийские купцы, промышлявшие шкурами и
мускусом крокодилов, девушка-египтянка, обвинявшаяся в том, что зналась  с
"поганым" эллином, - негромко переговаривались в ожидании  приговоров.  Им
грозили не более чем публичные экзекуции. Правда, ионийцы, посягнувшие  на
жизнь и честь священных животных Египта, должны были по закону поплатиться
головами, но их друзья и Навкратиса внесли в  Саисский  храм  бога  Себека
столь солидный куш, что правосудие выразило готовность сделать исключение.
     Ахтой, перестав сплевывать,  собрал  вокруг  себя  друзей  и  сообщил
шепотом:
     - Один из нас может спастись.
     - Ну да! - усомнился Эред.
     - У  меня  в  мешке  остался  кусочек  дурманящего  корня.  Если  его
разжевать и проглотить, то человек какое-то время будет выглядеть  мертвее
покойника.
     - Кто же должен спастись? - спросил Астарт.
     - Конечно, ты. Только ты можешь выручить нас  всех.  Эред  нечего  не
сделает при всей его силе. Я тоже не смогу. Здесь  нужен  такой  пройдоха,
как ты.
     - Как же я вас вытащу отсюда?
     - Пусть боги подскажут, ты их любимец, раз они простили тебе все твои
смертные грехи. Со иной они молчаливы.
     Ларит обвила руками шею Астрата и зашептала в самое ухо:
     - Помнишь, я говорила  про  тайну?  Мой  милый  господин,  ты  будешь
отцом...


     Астарт  лежал  на  узком,  ничем  не  покрытом  каменном  столе.  Два
лысоголовых парасхита готовились бальзамировать финикийца, получив за  это
перстень Ларит.
     - Мертвец-то как живой, - сказал один парасхит, с кряхтением подтащив
к столу каменный сосуд с текстами заупокойных молитв на стенах.
     Астарт  приоткрыл  глаза.  На  крышке  сосуда  красовалась  статуэтка
Анубиса  с  головой  шакала.  "Канопа,  -  догадался  он,  -  черепок  для
внутренностей". И почувствовал, как ладони стали липкими.
     Судя по канопе, Астарта ожидал неплохой саркофаг, а затем и гробница,
не глинобитная, конечно, а высеченная в  скале,  как  у  богача:  перстень
Ларит  с  невзрачным  камнем-сердоликом,  был  оценен  неожиданно  высоко.
Сердолик почитался в Бубастисе как священный камень.
     Второй парасхит и рассказал довольно затасканный анекдот о  пьянчуге,
который так нализался, что перепутал дом и вместо своего  ложа  улегся  на
стол парасхита, а тот, ничего не подозревая, распорол ему  живот.  Астарту
вдруг стало смешно, что эта парочка жизнерадостных  потрошителей  может  в
любой момент грохнуться в обморок, стоит ему только чихнуть или шевельнуть
пальцем. Он решил пока не пугать их.
     Но один парасхит вдруг  захлебнулся  на  высокой  ноте.  Потом  начал
пятиться, выпучив в ужасе глаза, и наконец свалился в раскрытый  саркофаг.
Другой уставился на улыбающегося  покойника,  не  в  силах  шевельнуть  ни
рукой, ни ногой, и уронил на ногу бронзовый нож, которым  потрошат  трупы.
Но и глубокая рана на заставила  его  шелохнуться.  Из  саркофага  неслось
громкое икание.
     Астарт медленно сел, свесив ноги со стола.
     - Я за вами, - сказал он, в  загробном  мире  вас  ждут.  Кого-то  вы
скверно просмолили и на вас точат бо-ольшой зуб.
     Парасхит прислонился к стене, чтобы не  упасть.  "Придется  просидеть
здесь до темноты", - решил Астарт и закрыл низкую дверь на засов.
     ...Наследственный князь  Иму-Хента,  восемнадцатого  нижнеегипетского
нома, возлежал на мягких подушках. Несколько  женщин  играли  на  систрах,
лютнях и арфах. Наследник совсем не походил  на  убитого  горем  сына.  Ел
пригоршнями плоды земляничного дерева  и  шутил  с  музакантшами.  Он  был
молод,  умен,  самоуверен,  умел  обращать  любое   обстоятельство,   даже
неблагоприятное, себе на пользу. Чтобы не потерять  права  наследства,  он
выбился в чиновники: после реформ Саисской династии во главе номов  Египта
встали люди чиновничьего сословия.  Отпрыск  редкого  номарха  получал  по
наследству скипетр нома. Этот получил.
     Неожиданно  женщины  с  визгом  бросились  из  зала.  Молодой  номарх
поперхнулся и зашелся кашлем. Лопнули, застонали струны - кто-то  наступил
на арфу.
     В оконном проеме  мелькнула  гибкая  фигура.  Опустившись  на  руках,
человек спрыгнул прямо на подушки  и  оказался  симпатичным  финикийцем  в
одной небедренной повязке без оружия.
     - Извини, господин, я нарушил твой покой. Вот мой выкуп за сидящих  в
яме. - Астарт протянул самый дорогой и красивый последний перстень Ларит.
     Лицо номарха приняло обычный розовый оттенок. Он  взвесил  на  ладони
перстень.
     - Просишь за лекаря, который убил моего отца?
     - И за невинных его спутников.
     - Но они убили моего отца!
     Два молодых человека пристально смотрели друг другу в глаза.
     "Но ты рад этому убийству", - говорил взгляд финикийца. "Но ты можешь
принести более того, что принес", - отвечали глаза египтянина.
     В зал ворвались вооруженные слуги. Номарх властным жестом  выгнал  их
вон.
     - Ты поступаешь разумно, обращаясь ко мне.  Здесь  только  я  властен
даровать жизнь и смерть.
     - Я наслышан о твоем добром сердце, господин, - нагло солгал Астарт.
     - Я добр. Но не люблю воров. Этот красивый перстень принадлежит  царю
Библа. Его знает весь просвещенный мир, и я обязан отослать его хозяину.
     Перстень никогда не принадлежал царю Библа. Это знали оба.
     - Но...
     - Хватит! Я устал от твоего голоса. Я согласен выпустить убийц  моего
отца за скромный выкуп: один талант серебра за голову.  Сегодня  -  начало
разлива Большого Хапи. Через год - с новым  восходом  Песьей  звезды  -  я
прикажу их умертвить.
     - Я принесу выкуп. Но отпусти женщину. Он беременна.
     Номарх дружелюбно улыбнулся:
     - Женщины размягчают волю и ослабляют  разум.  Если  ее  не  будет  с
тобой, ты наверняка успеешь к сроку. А теперь прощай! Пусть  Тифон  светит
тебе. Эй! Кто там! Проводите господина!



                        18. ОХОТНИК ЗА КРОКОДИЛАМИ

     До самой зимы Астарт бил крокодилов, продавал грекам шкуры и  мускус,
но нужной суммы не мог  собрать:  приходилось  поддерживать  силы  узников
передачами, многое требовала также скрытная охота, хотя  Астарт  словно  с
частицей жизни расставался с каждым дебеном. Экономил на всем:  ночевал  в
зарослях Нила под хохот гиен и вопли шакалов, питался семенами  лотосов  и
рыбой. Пробовал есть мясо крокодилов, но несколько дней не мог найти места
от мучительной рвоты.
     Он возненавидел Египет, Нил, крокодилов,  заросли  папирусов  и  вкус
лотоса. Его убивала одна мысль, что Ларит рожает в тюрьме. В минуты ярости
он бросался в гущу спящих крокодилов  и  колотил  по  лопающимся  панцирям
единственным своим оружием - бронзовым ножом парасхита.
     Заняться промыслом  крокодилов  надоумили  ионийские  купцы-охотники,
которые давно вышли из тюрьмы и продолжали свое опасное ремесло. Они  били
крокодилов способом,  который  освоили  безбожники  Элефантины:  ночью,  с
помощью крючьев и наживки  -  куском  свинины.  В  лодке  находился  живой
поросенок, которого  заставляли  истошно  визжать.  На  звук  устремлялись
рептилии со всех  окрестностей.  Проглотившего  крючок  крокодила  тут  же
вытаскивали на берег, перерубали спинной  нерв  и  еще  с  живого  сдирали
шкуру.
     Астарт охотился другим способом, более опасным, но  не  требующим  ни
лодки, ни поросят для приманки. Он прятался в  яме,  вырытой  в  песке  на
излюбленном пляже чудовищ. Как обычно, перед полуднем  животные  выползали
на отмель, чтоб соснуть на солнце. Поглазев по сторонам,  каждый  крокодил
выбирал местечко, громко  фыркал,  зевал  и  засыпал  с  широко  раскрытой
пастью. В этот момент появлялся Астарт и, стараясь не  попасть  под  удары
хвостов, способные переломить кости любому великану, бил  своим  ножом  по
затылочным буграм зверей на выбор. Иногда после набега на песке оставалось
до пяти туш. А иногда, если не мог  найти  ничего  съестного,  удары  были
настолько слабы, что все крокодилы исчезали в воде невредимыми.
     Однажды на  глазах  Астарта  большой,  похожий  на  бревно,  крокодил
перевернул  утлую  лодчонку  рыбака.  Человек  исчез  в  мутных  волнах  с
душераздирающим криком. Астарт услышал ужасный  хруст  костей.  Крокодилья
пасть вырвалась из воды, встряхивая мертвеца,  как  терьер  крысу.  Астарт
упал на лопнувшую корку ила, бессильно молотя кулаками. А  намокший  парус
перевернутой лодки уносило течением... Какой-нибудь  рыбак  вытащит  утлую
посудину на берег и помолится богам, на редкость расщедрившимся.
     Грустно шумели метелки папирусов и тростника. Где-то мычали быки: это
крестьяне  возделывали  свои  илистые  поля  под  ячмень  и  пшеницу.  Нил
стремительно спадал, обнажая метры жизни. Наступило самое прекрасное время
года, называемое в Египте перт. На пилонах храма бога Себека,  погруженных
в голубые в это время года воды Нила, курился фимиам. Богомольцы бросали с
храмовых  причалов  в  реку  сдобные  лепешки  и  слоеные  пироги.  Тысячи
раскормленных крокодилов тяжело возились у стен,  покрытых  водорослями  и
ряской. Выстроившиеся жрецы пели торжественные гимны: шли  богослужения  в
честь бога воды.
     Процессия  жрецов  и  богомольцев  скрылась  за  тяжелыми  скрипучими
воротами храма, и их голоса продолжали  славить  бога  Себека  и  Большого
Хапи.
     Астарт вытер слезы и начал счищать с локтей и колен липкий ил.
     Невзрачная собачонка какого-то  паломника  осторожно  приблизилась  к
воде, стараясь проникнуть взглядом  в  глубину.  Схватив  розовым  язычком
несколько капель, отскочила и замерла. Затем  вновь  приблизилась  и  пила
чуть дольше.
     Астарт взошел на каменную пристань, разглядывая носы  пришвартованных
унирем,  долбленок,  лодок-плотов  из  тростника.  Между   судами   лениво
плескались  серо-зеленые  полчища  рептилий.  "Вот  бы  где  поохотиться!"
Прочитай кто его мысли, Астарта разорвали бы в клочья.
     Собачонка, напившись, взбежала на пристань  и,  принюхавшись,  злобно
зарычала: Астарт весь пропах мускусом.
     Астарт покинул храмовую  пристань.  Он  брел  вдоль  берега  усталый,
голодный, злой на весь мир. Его Ларит, друзья ждут, а  он  беспомощен  как
никогда. Он уже и не верил, что в человеческих силах заработать гигантскую
сумму - три таланта серебром!
     Краснокожие  крестьяне  шли  по  полям  и   разбрасывали   полбу   во
взрыхленный ил, черпая пригоршнями из мешков. Женщины гнали следом овец  и
быков, чтобы втоптать зерна в землю и не  дать  ветру  и  солнцу  погубить
будущий урожай. Египет трудился. Деревни обезлюдели. Все были на полях,  у
реки,  дающей  жизнь.  Астарт  видел  натруженные  спины  и  руки.  Он  им
завидовал, этим людям. И его одиночество было еще мучительней.
     Бородатый крестьянин и его сутулая  жена  с  удивлением  смотрели  на
стоявшего посреди поля чужестранца и пытались  понять,  что  он  бормочет.
Полдесятка  малышей  испуганно  жались  к  материнской   юбке.   Египтянин
огляделся - не видят ли соседи - и протянул Астарту ячменную лепешку.
     Несколько дней Астарт бродил среди усыпальниц Города  Мертвых.  Долго
смотрел в таинственные глаза Сфинкса, пытаясь понять тех,  кто  зовет  его
"отцом страха".  У  Великой  Пирамиды  тоже  долго  стоял,  погруженный  в
размышления, и  наблюдал,  как  безмолвно  и  равнодушно  курилась  песком
громада, закрывшая полнеба.
     Усилием воли Астарт сбросил оцепенение и по едва приметной  дороге  у
подножия пустынного плато зашагал в Мемфис. Может, судьба улыбнется ему  в
городе Имхотепа и Ахтоя.
     Слева - Нил с его зарослями, деревнями и  пашнями.  Вдали,  у  самого
горизонта  -  голые,  мертвые  скалы,  где  во  времена  Великих  фараонов
древности добывали камень для пирамид. И опять пирамиды,  полуразрушенные,
засыпанные песками, вечные стражи безжизненного плато.
     Темнело. Подножия гигантов закутались в сумрак, и только  их  вершины
блестели на фоне густеющего неба.
     Неожиданно Астарт почувствовал, что за ним следят!  Нервы  и  мускулы
затрепетали словно перед битвой. Он некоторое время продолжал идти,  потом
присел, сделав вид, что  зарывает  что-то  в  песок,  затем  отряхнулся  и
отправился  в  сторону  Мемфиса.  Обернувшись,  увидел,  как  два   маджая
торопливо разрывают песок.
     Астарт  злорадно  захохотал.  Маджаи,  похожие  друг  на  друга,  как
близнецы, выхватили мечи и в несколько прыжков догнали финикийца.
     - Где остальные? Где твои друзья? - выкрикнул один из них и  вдруг  с
воплем подпрыгнул, словно хотел взлететь, и упал, неестественно  изгибаясь
и хрипя. Второй  маджай  дико  озирался,  готовый  вот-вот  закричать.  Он
умоляюще посмотрел на Астарта и даже раскрыл рот, намереваясь  взмолиться,
но запела невидимая тетива, и стрела  впилась  в  бритый  затылок  маджая.
Стражник ткнулся лицом в песок.
     Из-за древней, разрушенной стены вышли двое  мужчин  и  женщина.  Они
осмотрели убитых, переговариваясь между собой и бросая взгляды на Астарта.
У обоих мужчин были грубые, обветренные лица и густые,  выжженные  солнцем
до пепельного цвета волосы, падающие на плечи. Старший,  кроме  того,  был
более массивен, высок ростом,  бородат.  Молодой  поражал  несоответствием
могучих плеч и тонкой девичьей  талии.  Женщина  под  стать  им,  крепкая,
сильная, смотрела по-мужски пытливо и жестко.
     Старший из мужчин что-то произнес, молодой вытащил стрелы из  тел,  и
все они не спеша отправились в сторону западных ворот Мемфиса.
     - Эй! - крикнул Астарт, ничего не понимая.
     Все трое обернулись. Старший дружелюбно проговорил:
     - Пусть боги помогут в твоих поисках, фенеху.
     Смутная догадка толкнула Астарта вслед за ними.



                           19. ГРАБИТЕЛИ ПИРАМИД

     Грабители пирамид приняли Астарта за коллегу -  поэтому  помогли  ему
освободиться от саисских стражников-маджаев, с которыми у них были  давние
счеты.  Впрочем,  и  маджаи  приняли  одинокого   бродягу-чужестранца   за
грабителя.
     Астарт рассказал немного о себе, и египтяне долго колебались,  прежде
чем привели его в одну из лачуг,  прильнувшую  к  белокаменной  мемфисской
стене. Женщина разожгла огонь  в  мелком  очаге  посреди  глиняного  пола.
Мужчины выпили пива, закусили  жареной  рыбой  и  пресными  лепешками.  Не
сказав ни слова,  помолились  каждый  про  себя  и  повалились  на  охапки
пшеничной  соломы.  Хозяева  и  гость  мгновенно  уснули,  только  женщина
продолжала стряпать на весь завтрашний день. Поднялись затемно. На Астарта
взвалили мешок с чем-то увесистым и бренчавшим. Каждый нес свою поклажу.
     Шли долго. Городские стены давно растаяли в  предрассветном  сумраке.
Потянулись вязкие песчаные сугробы. Женщина шла  последней  и  заравнивала
следы пучком ивовых веток. Астарту давно хотелось остановиться и попросить
глоток воды. Но они шли по-прежнему молча и быстро.
     Восток  посерел.  Прохлада  приятно  освежала   разгоряченные   тела.
Наконец,  преодолев  остаток  какой-то  стены,  когда-то  очень   высокой,
остановились. Впереди смутно темнела расплывчатая громада не то храма,  не
то усыпальницы.  И  тут  Астарта  захватило  величественное  зрелище:  еще
невидимое солнце озарило верхушку гигантской пирамиды, господствующей  над
всем мемфисским некрополем, над всей долиной. Словно облитый золотом, храм
повис в густом сумрачном мареве высоко над землей, поражая таинственностью
и красотой.
     Спутники Астарта тоже смотрели,  запрокинув  головы.  Издали  донесся
последний шакалий вопль, и утро стремительно ринулось на землю.
     В утренних лучах ступенчатая пирамида выглядела не столь таинственно,
но не менее грандиозно. Белокаменная облицовка  давно  была  расхищена,  и
время сгладило все углы и ребра степеней.  Песок  целыми  слоями  покоился
везде, где можно  было  задержаться.  В  некотором  удалении  от  пирамиды
дремали величественные развалины построек, похожих на  храмовые.  У  южной
стены ограды можно было  рассмотреть  верхушки  засыпанных  колонн  и  два
сохранившихся пилона - все, что осталось  от  некогда  парадной  колоннады
входа в храм.
     После завтрака, который в точности повторил вчерашний  ужин,  пожилой
египтянин протянул Астарту стопку перевязанных веревкой кожаных мешков.
     - Чья? - Астарт показал кивком на пирамиду.
     - Джосера, - коротко ответил грабитель, и  все  отправились  к  южной
стене ограды.
     "Джосера, - подумал Астарт, - Ахтой скончается, когда узнает".
     Финикиец не раз слышал из  уст  Ахтоя  о  великом  мудреце  Имхотепе,
ставшем богом. Астарт  знал,  что  гробница  фараона  Джосера  -  творение
Имхотепа, первое в истории Египта монументальное сооружение из  камня.  До
Имхотепа гробницы строились  из  необожженного  кирпича  и  были  до  того
примитивны, что арабы впоследствии назвали их мастабами, то есть скамьями,
за внешнее сходство.
     Ступенчатая  пирамида  Джосера  -  мать  всех   египетских   пирамид,
свидетельство  грандиозного  переворота  в  строительстве  и  архитектуре.
Царский визирь Имхотеп, создав ее, удостоился обожествления. Видимо,  этот
вельможа ломал не только  рамки  канонов  архитектуры:  после  его  смерти
каждый писец Египта, приступая к работе, совершал возлияния в  его  честь,
виднейшие мудрецы Мемфиса, Фив,  Саиса  любили  в  своих  глубокомысленных
спорах ссылаться на изречения Имхотепа, и, наконец, ему  воздавал  молитву
каждый лекарь-египтянин, приступающий к лечению. Греки  отождествляли  его
со своим богом медицины Эскулапом.
     - Пора за дело, - сказал старший  египтянин  и  нырнул  в  скрытую  в
развалинах яму.
     Поколения грабителей бились над разгадкой тайны пирамиды и  не  могли
ничего  поделать:  Имхотеп  надежно  спрятал  вход  в  пирамиду   и   саму
усыпальницу с мумией в ее чреве. Лет триста  до  Астарта  кому-то  удалось
разыскать шахту под южной стеной ограды.  Грабители  торжествовали,  но  -
увы! - после многомесячного неимоверного труда (шахта была по  обыкновению
забита щебнем) они извлекли... лишь канопы с внутренностями фараона.
     Новые приятели финикийца непонятно  из  каких  соображений  пробивали
вход в пирамиду тоже с юга. Может, они шли по следам предшественников,  не
завершивших работу, может, руководствовались словами оракулов,  недостатка
в которых в древности не ощущалось.
     - Тащи! - молодой египтянин, блестя от пота, подал  мех,  наполненный
скальной породой.
     Женщина помахала рукой:
     - Сюда!
     Астарт поднатужился и взвалил на себя мех.
     - Быстрей! - крикнул ему вслед египтянин.
     Женщина зарывала в песок содержимое мехов, и западный  ветер,  жалкий
собрат свирепого хамсина, уничтожал все следы.
     - Как тебя зовут? - спросил Астарт, принимая очередной мех.
     - Не все ли равно? - ответил египтянин. - И твое имя нам не нужно.  У
грабителей пирамид нет имен.
     Когда солнце достигло зенита, сели в тени чудом уцелевшей крыши. Обед
не отличался от ужина и завтрака.
     Затем породу долбил молодой египтянин, распластавшись в  узкой  норе,
наполняя мешки и выталкивая их  в  яму,  откуда  их  волоком  перетаскивал
вконец обессиленный пожилой египтянин. Вскоре и Астарт взялся за  бурав  и
долото. В кромешной тьме, как во время пылевой бури,  не  хватало  воздуха
для легких. Жара изнуряла.  Финикиец  выдохся  в  первую  же  минуту.  Ему
казалось: вот-вот потолок обрушится под  немыслимой  тяжестью  и  раздавит
его, как ящерицу. Хотелось стремглав выскочить из этой  могилы  и  дышать,
дышать... Но Астарт исступленно вгрызался в камень, прогоняя страх мыслями
о Бубастисской тюрьме, которая, может быть, уже слышит крик его сына.  Как
любой азиат, он верил, что у него будет именно сын.
     Ночью, не разжигая огня, поужинали. Финикийца уже мутило  от  жареной
рыбы и прокисшего вина.
     - Еще сорок дней рыть будем, - сказал пожилой египтянин.
     Засыпая, Астарт слышал шорохи песчинок о камень и близкий хохот гиен.



                            20. МУМИЯ ДЖОСЕРА

     "Какие беды оторвали этих людей от сохи и  бросили  в  объятия  злого
Сета?" -  размышлял  Астарт  в  недолгие  минуты  отдыха.  Нарушить  покой
мертвого фараона - великое святотатства для египтянина.  Астарт  пришел  к
выводу, что судьба безжалостна к ним, ибо  одна  только  жажда  наживы  не
смогла бы заставить правоверных египтян  рыться  под  пирамидой.  Какая-то
трагедия изменила их образ жизни, заставила отвергнуть привычные устои.
     Наконец грабители достигли центрального колодца, высеченного в  скале
под пирамидой и засыпанного щебнем и строительным мусором. Измученные,  но
счастливые близостью победы  они  умножили  свои  силы.  Женщина  работала
наравне с мужчинами и готовила еду, поражая  своим  молчаливым  упорством.
Астарта изумляла самоотверженность этих людей, не  щадивших  ни  себя,  ни
друг друга. Все они принесли в жертву для  достижения  цели.  К  финикийцу
относились как к члену их семьи. (Астарт понял, что  все  они  в  каком-то
родстве.)  И,  как  член  их  семьи,  он  ощущал   налет   трагичности   в
немногословных фразах, скупых жестах и взглядах.
     Работа продвигалась успешно. Вскоре  квадратная  шахта  на  несколько
локтей вниз от норы была очищена от щебня. Обнажилась массивная  гранитная
плита. Взволнованные грабители молчали, столпившись на дне шахты.  Над  их
головами угрожающе нависла многометровая толща слежавшегося  щебня.  Камни
изредка сыпались вниз, колебля пламя свечи.
     - Фенеху, женщина и я пойдем в Мемфис, - необычно громко прозвучал  в
звенящей тишине голос пожилого, - ты останешься. Наверх не вылазь. И бойся
змей: они идут в гробницу вслед за человеком.
     Молодой египтянин кивнул. Астарт представил его одного в самом сердце
пирамиды, и по коже поползли мурашки.
     На рассвете следующего дня они вернулись из Мемфиса, гоня перед собой
двух ослов, нагруженных крепкими кольями и волосяными  веревками,  -  всем
необходимым для поднятия  плиты.  Молодого  египтянина  на  дне  шахты  не
оказалось. На гранитной плите - груды осыпавшегося  щебня.  Астарт  поднял
повыше факел и увидел черную квадратную  дыру  в  стене  шахты.  Перед  их
уходом то место было забито  щебнем.  Приглядевшись,  он  различил  вторую
такую же дыру, затем третью.
     - Там он, - сказал финикиец.
     Похоже было, молодой египтянин не сидел без дела и отыскал новый  ход
в глубь пирамиды, до этого невидимый из-за пластов слежавшегося щебня.
     Грабители вскарабкались наверх и углубились в боковую галерею.
     - Тут можно заблудиться. - Пожилой принялся выбивать долотом метки на
стене, покрытой синими изразцами, имитирующими тростниковые циновки.
     После долгих блужданий по лабиринту они вдруг  оказались  в  комнате,
похожей на посудную кладовую в богатой мастерской гончара. Сотни  красивых
каменных и алебастровых сосудов - кувшинов  и  ваз  -  в  беспорядке  были
свалены в огромную кучу или разбросаны  по  полу.  От  некоторых  остались
только черепки.
     - Он был здесь. - Пожилой повернул назад, увлекая за собой спутников.
     Обнаружив еще несколько ритуальных кладовых,  также  развороченных  и
усеянных черепками,  грабители  наткнулись  на  человеческое  тело:  точно
отбалансированная глыба-ловушка раздавила египтянина, когда он выходил  из
последней кладовой. Из-под глыбы торчали почерневшие ступни  ног  и  рука,
вцепившаяся в туго набитый, лопнувший по шву, мех.
     - Он все видит, - прошептала в страхе женщина, пятясь назад, - это он
его убил...
     Астарт высвободил из закостеневших пальцев трупа мех. В нем оказалось
золото и драгоценные камни,  собранные  со  всех  кладовых.  "Как  нас  не
раздавило?"
     Многотонную плиту - крышу усыпальницы  -  подняли  с  помощью  ослов,
протянув веревки через всю длину подземного хода. Пожилой  умело  и  четко
подставил  под  громаду  все  имеющиеся  подпорки  и  застыл  над  зияющим
провалом, не в силах нарушить покой бога. В представлении египтян  мертвый
фараон становился воплощением Осириса, Царя Мертвых.
     Мужество оставило египтянина, и он никак не мог собраться с духом.
     Астарт взял кайло, чтобы разбить  саркофаг,  и  спрыгнул  в  темноту.
Пожилой подтолкнул дрожащей ногой к самому краю ямы горящий факел.  Астарт
увидел прямо перед собой  сверкающий  гроб.  Саркофага  не  было.  Великий
Джосер, основатель Третьей династии, был погребен без  саркофага  -  факт,
достойный удивления ученых, но не грабителей.
     На гробе лежали останки некогда пышных  погребальных  венков.  Астарт
притронулся, и они распались с сухим шорохом.
     Вдруг прямо в лицо финикийцу - мертвящий взгляд неподвижный громадных
глаз! Он  отпрянул,  до  боли  в  руках  сжав  кайло.  Стены  усыпальницы,
исписанные фигурами и  иероглифами,  надвинулись  со  всех  сторон.  Кровь
тяжело запульсировала в висках.
     Переборов себя, Астарт приблизился: головная часть крышки гроба  была
выполнена как золотая маска, повторяющая черты лица фараона.
     Велик был древний владыка Египта, господин Имхотепа. Его глаза,  даже
мертвые, жгли будто раскаленные орудия клеймения. А может, это  было  лишь
искусство безвестного раба?
     Финикиец  расковырял  кайлом  многослойный  фанерный   гроб,   обитый
золотом. Мумия покоилась в просмоленных  льняных  бинтах.  По  усыпальнице
распространился спертый запах трав, которыми был набит живот фараона...
     Ногу мумии оставили в усыпальнице  в  качестве  магического  средства
против мести фараона из Царства Мертвых. Безногую мумию и  тело  погибшего
грабителя похоронили в песке наспех, по-ливийски, без уборов и  украшений,
завернув в циновку.
     Через два с половиной тысячелетия археологи, пробившись  в  гробницу,
обнаружат  останки  царской  ноги  вместо  ожидаемой  мумии  и   предметов
захоронения. Еще одна волнующая загадка истории.
     Сокровища гробницы разделили на три равные части, на три равные кучки
сплющенных золотых сосудов, смятых  в  комки  золотых  листьев,  перстней,
браслетов, серег,  обезображенных  кайлом  серебряных  и  золотых  фигурок
"ответчиков"-ушебти.
     - Ты хороший парень, - сказал пожилой.
     Ветер трепал спутанную гриву египтянина, его глаза щурились от яркого
солнца.
     - Пусть богатство не испортит твоего сердца, и боги пусть  забудут  о
своей мести, - добавил он чуть грустно.
     Женщина молча обняла финикийца, поцеловала в губы.  Одно  это  -  уже
преступление перед саисской нравственностью.
     - Пусть золото даст вам то, что вы искали, - сказал Астарт.
     Финикиец и египтянин крепко, по-мужски обнялись.



                               21. СКАРАБЕЙ

     Нетерпение гнало Астарта в Бубастис. Он ликовал.  Скоро  его  близкие
будут свободны! В  порыве  счастья  он  решил  выкупить  всех  заключенных
Бубастиса и даже всего Иму-Хента.
     Финикиец спустился  с  плато  и  направился  к  деревушке  рыбаков  и
пахарей, чтобы купить лодку: только  Нилом  можно  было  в  короткий  срок
добраться до столицы Иму-Хента. Единственная  улица  деревушки  начиналась
среди илистых полей и кончалась в аккуратно размежеванных пашнях.
     Увидев двух мужчин, Астарт направился к ним.
     Египтянин с одутловатым лицом и пивным брюшком благоговейно следил за
переползающим   через   деревенскую   улицу   навозным   жуком.   Скарабей
сосредоточенно катил  задними  ногами  шарик  навоза.  Второй  крестьянин,
высокий старик с впалой грудью  и  неестественно  торчащими,  как  крылья,
худыми лопатками, опирался на увесистую клюку и с  возмущением  говорил  о
каком-то горшечнике, задолжавшем ему полсосуда зерна.
     О горе! Астарт, занятый своими мыслями, не заметил  жука  и  раздавил
его  вместе  с  навозным  шариком.  Оба  египтянина   онемели.   Раздавить
священного скарабея?
     Астарт не успел и слова сказать в свое оправдание,  как  земля  вдруг
встала дыбом. Он упал, сраженный  ударом  тяжелой  клюки.  Мех  раскрылся,
сокровища Джосера вывалились на утрамбованный ногами и повозками ил.
     Астарт  очнулся  от  злобных  пинков.   Вся   деревня   собралась   у
раздавленного жука. Финикиец шарил вокруг себя руками, не обращая внимания
на плевки и удары.
     - Где мой мех! - закричал он и попытался подняться.
     - Ему мех дороже!
     - В воду неверного!
     - Смерть!
     - Смерть!
     Астарта бросили в Нил, и  он  чудом  не  угодил  в  пасть  крокодилу.
Выбравшись на берег, он забился в самую гущу зарослей.
     На мелководье плескалась рыбешка. Ветер пустыни пел на разные  голоса
в тростниках, редкие тканые облака набегали на солнце, и  по  колышущемуся
морю зарослей скользили быстрые тени.
     Из деревни вышла процессия во главе с деревенским жрецом, который нес
на шесте деревянное изображение бога Анубиса в  виде  человека  с  головой
шакала. Плакальщицы рвали на себе волосы, раздирали ногтями щеки и  громко
безутешно рыдали. Несколько пар быков тянули салазки с деревянным  гробом,
следом вышагивали жрецы низших разрядов с кадильницами.  Шествие  замыкали
ближайшие друзья умершего - собиратели навоза, поставщики кизяка. Верующие
провожали в последний путь священного скарабея,  загубленного  нечестивцем
фенеху.
     Астарт бесновался среди трехгранных стеблей папируса.
     - Боги Египта! - шептал он в ярости. - Пусть им поклоняется полсвета,
пусть их чтят даже в Финикии! Я посдираю с них противные мерзкие шкуры!  Я
вцеплюсь им в глотку у самых алтарей!..



                           22. ОБЛОМКИ МЕЛЬКАРТА

     Проведя бессонную ночь на берегу Нила, измученный Астарт с  рассветом
выбрал лодку получше и, столкнув ее в воду, поднял парус.
     Солнце застало его далеко от деревни,  далеко  от  сокровищ  Джосера,
которые бессмысленно было выручать. И хотя он был  вымотан  до  предела  и
голоден, он почувствовал себя вдруг титаном, могучим существом,  способным
на чудо. Он понял, что никакие  преграды  не  в  силах  смять  его  разум.
Наверное, и пророки становятся пророками, когда на них находит подобное.
     Безумие?  Нет!  Астарт  давно  сознавал  свою  непохожесть:  он   шел
наперекор судьбе и стал кормчим. Наконец, он убил Верховного жреца Тира  -
не вызов ли это небесам? Но небо молчит... Он видел позор живого фараона и
совершил  надругательство  над  мертвым,  одним  из  тех,  кого   почитают
Осирисом. Но небо молчит, хотя египетский Осирис -  это  Ваал  хананеев!..
Небо! Почему молчишь? Где твои молнии и громы?  Он  вырвал  ногу  Осирису,
Ваалу, Мелькарту! Он оскорбил тебя, Повелитель Жизни, но по-прежнему  жив?
Отчего такая милость? Или боги  бессильны  перед  людьми?  Или  их  вообще
нет?.. Может, и вправду запуганный ум все беды валит на богов,  на  пустое
небо, на Царство Мертвых, набитое разложившимися мумиями, но не душами?
     Как трудно это понять. Как трудно решиться! О Мелькарт!  Если  ты  не
явишь свой грозный лик или громовой голос, свершиться страшному!..
     Небо равнодушно молчало. Редкие пушистые облака скользили в синеве, и
солнце купалось в прозрачных водах великой реки.
     Как когда-то Астарт поднял меч на Верховного жреца, готовый к ужасным
карам, поднял меч назло всему смыслу жизни, так и сейчас он  снял  с  себя
талисман - деревянную  фигурку  Мелькарта  в  виде  полубыка-полудельфина,
которую всегда носил на груди. И вновь поднял меч для страшного  испытания
судьбы...  Сильный  удар  рассек  статуэтку  надвое.   Лезвие   увязло   в
выдолбленном днище лодки. Небо безмолвствовало.
     - Как я был глуп!
     Обломки бога взметнулись, отброшенные кормовой волной.
     - Нет богов! Я сам бог! - И в небо умчался торжествующий хохот.



                           23. В ЛОГОВЕ СЕБЕКА

     От богохульников и чужеземцев, которые бродили по всему Египту,  храм
бога Себека  охраняли  особые  стражи  у  ворот  и  на  стенах.  Астарт  с
неприязнью смотрел, как здоровенные сытые мужчины с мечами, висящими почти
под мышкой, бросали в воду куски сдобных булок.  Многочисленные  факелы  и
курильницы благовоний отражались бликами на бритых  черепах.  Охрана  тоже
входила в какой-то низший разряд жрецов, ибо лысые  головы  и  леопардовые
шкуры - атрибуты маслопомазанных.
     Астарт расхаживал вокруг стен, скрытый тьмой, высматривал лазейку,  и
в душе его  боролись  сомнение  и  бунтарство.  Сомнения  орали  в  тысячи
оглушающих глоток: а вдруг боги есть? Не может все человечество ошибаться,
а Астарт быть правым?! Но чувства не так-то  просто  перекричать.  "Ты  не
одинок, - словно кто-то шептал ему на ухо, -  есть  безбожники  на  свете,
например те, которые бьют крокодилов на Элефантине. А тот старик, которого
паломники забросали камнями  у  гробницы  Санхуниафона?"  И  вообще  среди
людей,  с  которыми  сталкивался  финикиец  в  своих  скитаниях,  бытовало
множество легенд о смельчаках, отважившихся на борьбу с богами и  жрецами.
Ведь не все же в них вымысел? После таких умозаключений Астарту  казалось,
что никто не сможет поколебать его в безбожии.
     Астарту не стоило особого труда проникнуть за стены храма, смешавшись
с толпой пилигримов, выпущенных на ночь. Но к  нему  начали  подозрительно
принюхиваться: стойкий запах мускуса не смогли победить даже ветры  Города
Мертвых и купание в Ниле. Поэтому  финикиец  поспешил  укрыться  в  первой
попавшейся келье. Астарт  улегся  на  кошму  и  тут  же  вскочил:  на  ней
буквально кишели паразиты. Астарт выбежал из кельи и, немного  побродив  в
густой тени храмовых построек, взобрался на какую-то плоскую крышу. Он лег
на спину и отыскал созвездие Нога Быка. Эта  цепочка  звезд,  повисшая  на
неподвижной звезде Эсхмун, словно на серебряном гвозде, - испытанный  друг
кормчих. Тоска сжала сердце финикийца.
     На  стене  замаячил  факел  часового.  Прогудела  сигнальная   труба.
Звякнуло семейство колоколов, и все затихло. Жрецы и богомольцы набирались
сил для новых молитв и трапез.
     Астарт спрыгнул с  крыши  и,  стараясь  не  заблудиться  в  лабиринте
построек, добрался до Священного пруда посреди храмовой площади.
     Сонно  возились  объевшиеся  чудовища.  Голубой  огонек  в  бронзовой
курильнице  источал  приятный  аромат  мирры.  Где-то  среди   крокодилов,
откармливаемых здесь, находился самый огромный, в котором спряталась  душа
бога воды. Астарт мечтал содрать  его  драгоценную  шкуру,  чтобы  продать
потом ее грекам.
     "Не заметили бы со стен". Астарт зачерпнул пригоршню воды  и  затушил
фимиам. Затем поболтал лезвием маджайского меча в воде и поспешно отдернул
руку: пара глаз пристально следила за ним, и свет звезд  отражался  в  них
кровавыми каплями.
     Взошла луна, Астарт заторопился.  На  мордах  рептилий  он  разглядел
целые гроздья сережек, колец и других украшений. "Позор вам,  жрецы,  если
они окажутся медными". Астарт  рубанул  первого  исполина  по  затылочному
бугру.
     Собранные в одну связку украшения крокодила  весили  довольно  много.
Финикиец продолжал охоту.  На  одном  из  животных  можно  было  различить
диадему, призывно  блестевшую  в  лунном  свете.  Но  чудовище  колыхалось
посреди бассейна и не изъявляло желания подставить морду под меч.
     Второй удар принес еще одну связку колец и браслетов. Оказывается,  и
лапы  зверей  были  унизаны  десятками  браслетов.  "Вот  бы  и  на  хвост
понавесили!"
     К рассвету все сподвижники бога мокли брюхами кверху. Только сам  бог
с диадемой  на  длиннющей,  как  бревно,  морде  продолжал  покачивать  во
взмученной воде, среди смрада, испускаемого дохлыми рептилиями.
     Астарт спустился в бассейн, рука сорвалась с  гладкого  камня,  и  он
окунулся с головой. Когда вынырнул, бог воды медленно приближался. Бог так
наелся, что потерял азарт и стремительность нападающего хищника.  Финикиец
поспешно полез на мраморный бордюр, но вновь сорвался и ушел под воду.  Он
отчаянным рывком вырвался на  поверхность  и  разглядел  неясный  частокол
зубов. Астарт почти машинально выкинул вперед руку  с  мечом.  Пасть  было
замкнулась. Астарт почувствовал, как лезвие  с  треском  пронзило  верхнюю
челюсть чудовища. Массивная ручка уперлась  в  раскрытую  нижнюю.  Пахнуло
кислятиной и запахом разложившегося мяса. "Если все боги так  воняют,  так
какое зловоние на небесах?" - задирал судьбу финикиец.
     Астарт не выпускал меча, зная, что крокодил беспомощен, как  цыпленок
на вертеле. Свободной рукой содрал с него диадему.  Чудовище  оглушительно
ударило хвостом  по  воде  и  потащило  богохульника  в  глубину.  Астарт,
раздирая кожу о нижний  ряд  острых,  похожих  на  обломки  стекла  зубов,
освободил из пасти руку  и  вылез  из  бассейна.  На  стенах  встревоженно
кричали часовые.
     Финикиец торопливо собрал добычу и, прижав увесистую связку к животу,
чтобы не бренчало, что есть сил помчался к воротам.
     Облокотясь на  гигантский  засов,  дремал  жрец-привратник.  Финикиец
обрушил на его гладкий череп всю коллекцию крокодильих украшений, погрузив
стража в еще более глубокий сон. И хотя секунда  решала  дело,  Астарт  не
смог побороть искушения, заглянул в помещение сторожей и прихватил с собой
корзину вкусной сдобы, предназначенной для крокодилов.
     Вскоре он уже поднимал парус  одной  из  храмовых  лодок.  Охранника,
спавшего в лодке у причала, Астарт прихватил с собой на  всякий  случай  и
высадил его утром на пустынном островке.
     Когда мечущиеся огни храма остались далеко позади, Астарт рассадил  о
борт рану на руке, чтобы с кровью вынесло всю заразу. Он знал, как  опасны
зубы крокодила. Затем отсасывал кровь, пока в голове не зашумело,  и  туго
затянул рану сравнительно  чистой  поддевкой  из  дорогой  льняной  ткани,
которую жрецы надевали под леопардовые шкуры.
     Солнце ласкало спящего финикийца среди разбросанных по днищу  золотых
безделушек и жертвенной снеди. Астарт видел во сне Ларит...



                         25. ТРОПОЙ АВАНТЮРИСТОВ

     Астарт причалил к одной из  многочисленных  гаваней  Саиса,  когда  в
садах уже убрали обильные урожаи тамариндов, фиников, олив. Многие деревья
отцвели во второй  раз.  Земля  покрылась  яркой  сочной  зеленью.  Зимняя
свежесть несла радость и нищему и номарху - люди  заметно  повеселели.  На
улицах  допоздна  слышалась  оживленная  речь.   Предприимчивые   торговцы
собирали на полях фиалки и нарциссы и бойко торговали тощими букетиками на
площадях столицы.
     Египтяне готовились к самому яркому празднику, возрожденному из  руин
глубокой (уже для тех  времен)  древности,  -  ко  дню  рождения  Осириса.
Мальчуганы с пучками волос с одной стороны головы, заплетенными  в  мелкие
косички, собирались в шумные ватаги и делили  самые  счастливые  места  на
базарах  и  у  храмов,  чтобы  выпрашивать  сладости  и  фрукты  во  время
празднеств. Девочки в ослепительно белых юбочках разучивали под присмотром
пожилых жриц гимны и танцы, посвященные богу Осирису. У  купцов  наступила
самая оживленная пора. Базары Маиса гудели от  зари  до  зари.  На  разных
языках заключались сделки, расхваливались и охаивались товары,  конкуренты
поливали друг друга изощренной бранью или на  потеху  зевакам  пускали  по
ветру клочья бород и париков. Ремесленники - от ювелиров до горшечников  -
получали множество заказов и  трудились  не  разгибая  спин,  стараясь  не
упустить удачливое время.
     Необыкновенно оживилась торговля невольниками. Хотя  фараон  потерпел
сокрушительное поражение  от  вавилонян  под  Кархемышем,  он  взял  свое,
опустошив при бегстве филистимское побережье. Наемники выводили на  базары
длинные вереницы связанных попарно рабов и неумело зазывали покупателей.
     Солдаты и матросы  наводнили  все  притоны  и  злачные  места  Саиса.
Ливийская стража пожинала обильную  жатву  штрафов,  арестов,  конфискаций
имуществ воров, убийц, драчунов, богохульников, оскорбителей сановных лиц.
Вспыхивали грандиозные потасовки между греками и финикийцами,  финикийцами
и египтянами, между наемниками и стражниками, солдатами и мореходами.
     Астарт остерегался быть втянутым в какой-нибудь скандал. Он понемногу
обменивал   крокодиловы   сокровища   на   серебряные   дебены   и   ките,
предварительно изуродовав диадемы, серьги и браслеты до неузнаваемости,  а
камни ссыпав отдельно. Эти меры предосторожности были не лишни.  Уже  весь
Египет и пол-Азии знали об ужасном ограблении бога Себека.
     Однажды, нагруженный слитками, он возвращался от менялы  в  корчму  и
лицом к лицу столкнулся со свирепого вида ливийцем,  тотчас  узнав  в  нем
Туга по надрезанным и хищно трепетавшим ноздрям.
     - Подожди, человек,  мне  знакомо  твое  лицо.  -  На  широкой  груди
ливийца, затянутой в кожаные доспехи, сиял офицерский жетон тысяцкого.
     - Я с рождения похож  на  Осириса.  -  Астарт  попытался  свернуть  в
переулок.
     Ливиец вцепился в него обеими руками.
     - Мои глаза не врут: ты - Астарт, предатель и дезертир!
     - А, Туг, старый забулдыга! Ты уже офицер? Как  тебе  удалось  надуть
начальство?
     Туг подозвал солдат. Они набросились на финикийца. Мех  упал  наземь,
лопнул, и солдаты и  прохожие  начали  хватать  вывалившиеся  слитки.  Они
ползали на коленях, переругиваясь, толкаясь, обмениваясь тумаками.  Астарт
принялся отбирать свое серебро у  мальчишек,  женщин,  торговцев  цветами,
бородатых купцов, гогочущих солдат. Но люди разбегались.
     - Шакал! - зарычал Астарт и бросился на Туга.
     Солдаты связали финикийца своими поясами.
     - Мы казним его по закону, - сказал Туг.
     Начальник военного лагеря греков и киренцев, иониец с  обезображенным
шрамами лицом и умными глазами, внимательно выслушал Астарта.
     - Я все рассказал  тебе,  господин,  потому  что  помню  тебя:  ты  -
Навкрат, первый солдат фараона  и  наставник  царского  родича  Яхмоса.  Я
видел, как Яхмос в одиночку гнался за вражескими колесницами.
     - Ну я-то помню многие твои проделки в азиатскую кампанию,  -  иониец
потер бесформенную переносицу, - казнить я тебя не казню,  но  по  законам
мирного времени обязан упрятать в темницу.
     Астарт надеялся на лучшее. Ведь старый воин, похоронивший в битвах  и
походах не один десяток лет, не мог мыслить словно жрец или маджай.
     - Сделаем так: мои головорезы запрут тебя в подвал, где уже подпилены
решетки.
     - Чем тебя благодарить, господин?
     - Это всегда впереди. В наше смутное время не поймешь,  откуда  ждать
беды. Может, когда-нибудь и расплатимся. Такие люди, как ты, умеют  мстить
и быть благодарными. Вот что, деньги, которые у тебя остались, не  отдавай
молодому номарху. Он хоть и молод, но порядочная свинья, обманет,  хотя  и
говорят, что хананея надуть нелегко. Диктует он. Лучше на эти деньги найми
людей из портового  отребья  и  устрой  налет  на  тюрьму.  Так  надежнее.
Странный совет тебе дает военачальник царя? В молодости я  бывал  в  таких
переделках. На саисских пропойц можно смело положиться, когда они на  пути
к сосуду с пивом.


     Астарт  тщательно  продумал  предстоящее,   но   понимал,   что   без
неожиданностей не обойтись. Поэтому самых сообразительных и ловких он  сам
повел на приступ тюрьмы, а остальных расставил вокруг стен, чтобы никто из
тюремщиков не смог ускользнуть и поднять шум раньше времени.
     Глинобитное здание Бубастисской тюрьмы, казалось, уснуло. Ни звука  -
только осторожные шаркающие звуки босых  ног  налетчиков  о  шероховатости
пола. Астарт шел, пригнувшись, впереди ватаги.
     Но вот нога нащупала толстые прутья  решетки.  "Первая  яма,  но  где
тюремщики?"
     Стук деревянных подошв гулко отдался по всему коридору.  Кто-то  шел,
стукаясь головой о стену и бормоча ругательства. Затем ударил резкий запах
мочи: надзиратель справлял нужду в яму с заключенными.
     - Займись им, - сказал Астарт  одному  из  сообщников.  Тот  бесшумно
удалился, и вскоре донесся глухой удар тела о решетку.
     Астарт  ощупью  добрался  до  угла.  Впереди  -  неясные  голоса.  На
противоположной слабо освещенной стене плясали тени. Астарт выглянул:  при
свете масляной плошки несколько неряшливых, обрюзгших тюремщиков пили пиво
из кокосовых сосудов. Внушительных размеров амфора  стояла  в  углу  вверх
дном,  словно  балансируя  на  узком  горлышке,  другая,  видимо,  полная,
возвышалась среди  тряпья  и  оружия,  разбросанного  на  дырявых  грязных
циновках.
     Пиво из полбы или ячменя - излюбленный  напиток  древних  египтян.  В
этом они солидарны с греками и филистимлянами. Досуг  египтянина  немыслим
без доброго кувшинчика этой янтарной жидкости. Тюремщики умели день и ночь
превращать в досуг.
     Пропойцы за спиной Астарта трудно задышали, раздувая  ноздри.  Кто-то
звучно проглотил слюну.
     Не  успел  Астарт  и  слова  вымолвить,  как  его  наемники  скрутили
тюремщиков и занялись амфорой. Вскоре ватага двинулась дальше. У последней
ямы остановились, зажгли факелы, подняли решетку.
     На дне ямы стояли узники.  Бледные  лица.  Тревога.  Надежда.  Астарт
соскользнул по веревке, сдирая кожу рук.
     - Ларит!
     Неясная тень метнулась из вороха испревшей  соломы,  и  Астарт  обнял
содрогающееся от рыданий тело.
     - Свет! - заорал Астарт. - Свет сюда!
     Один из авантюристов поспешно упал на живот и опустил в  яму  руку  с
факелом. Астарт бережно поднял к свету младенца.
     - Сын!
     Малыш басовито закричал. Сморщенное личико походило на старческое,  и
это еще больше умилило молодого отца.
     - Сын!
     Ахтой пытался подняться с четверенек, но это ему не  удавалось.  Эред
прислонился к стенке, чтобы не подкосились колени: радость иногда забирает
последние силы. Трудно было узнать в этом старце с одрябшими  мускулами  и
потухшим взором знаменитого базарного силача.
     - Сын! - шептал Астарт.


     Один из бесчисленных рукавов Дельты, стиснутый непроходимыми  стенами
тростника, явился местом сражения.  Одну  плоскодонку  с  узниками  Астарт
отправил вперед, а сам с ватагой укрылся в узкой части протоки.
     Погоня приближалась. Огромный баркас  с  десятками  гребцов  неуклюже
шлепал перегруженными бортами о воду. Астарт с удивлением  узнал  на  носу
баркаса вездесущего Туга в шлеме  с  конским  хвостом.  Туг,  в  служебном
рвении рыская по  Саису,  пронюхал,  что  сбежавший  из  подвала  финикиец
вербовал  по  кабакам  всякое  отребье.  Избив  до  полусмерти   владельца
пивнушки, он узнал о готовящемся налете, но, как всегда, не успел.  Погоню
же возглавил с удовольствием.
     Над зарослями  тучами  носились  чайки,  ибисы,  кулики.  Вот  тяжело
поднялась стая розовых фламинго, а за ними красноногие  аисты  и  горбатые
цапли. Оглушенный птичьим гомоном, Астарт раздвинул перед собой тростник и
метнул тяжелое весло, как копье. Туг плюхнулся в воду. "Трактирные  крысы"
испуганно сжались в лодках: не думали, что дело зайдет так далеко.
     Солдаты поливали заросли стрелами и дротиками, не видя противника.
     - Везет же нам, - сказал Астарт, провожая взглядом пузырь из  одежды,
не давший доспехам утащить тело ливийца на дно, - видите,  в  этом  рукаве
нет крокодилов.
     Преследователи кружили на  месте,  разжигая  факелы,  чтобы  выкурить
беглецов из зарослей.
     Неожиданно множество рук появилось  из  воды,  цепляясь  за  весла  и
низкий борт. Под крики и брань солдат баркас накренился, зачерпнул столько
воды, что тут же пошел ко дну. Из зарослей вынырнули легкие плоскодонки и,
выловив  Астарта  и  его  помощников,  умчались   вниз   по   течению.   А
преследователи долго еще после этого блуждали в переплетенных травянистыми
лианами зарослях, перекликаясь злыми голосами.
     Финикиец сидел на носу и выжимал одежду. Теперь можно расплатиться  с
ватагой и убраться из Египта. Ничто не заставит его вернуться в эту страну
почитателей навозных жуков, где сонмы мудрецов курят фимиам глупости,  где
в каждом чужеземце видят варвара, низшее существо, и плюют ему в лицо.
     Астарт  был  слишком  уверен  в  своей  власти  над  судьбой,  но  он
всего-навсего смертный...



                             25. НОВЫЙ ЭШМУН

     Египет переживал самое тягостное  время,  которое  известно  во  всей
долине от Нубии до Дельты как "шему" - безводие.
     Нил сжался в своем русле, обнажив островки илистые  мели.  Иссушающий
ветер Сахары задался целью превратить цветущую страну  в  пустыню.  Речные
заросли, финиковые рощи, поля, деревни, храмы,  города  -  все  утонуло  в
волнах  раскаленного  воздуха  и  песка.  Солнце  превратилось  в  тусклый
багровый диск, равнодушно взирающий  на  великое,  ежегодно  повторяющееся
бедствие.  Плодороднейшие  илистые  пашни  покрылись  на  всем  необъятном
пространстве сетью глубоких трещин. Растения безжизненно поникли.
     Астарт и его друзья ожидали погоды, чтобы выйти в  море.  Их  цель  -
Иберия, где, по слухам,  сохранились  независимые  от  азиатских  царей  и
жрецов колонии хананеев. А пока жили среди финикиян Саиса в доме,  любезно
сданном купцом-домовладельцем за далеко не любезную плату.
     В тот день все было по-прежнему: зной, ветер, пыль. Ларит на  женской
половине дома гремела посудой, постигая  трудную  для  жриц  долю  жены  и
хозяйки.  Ларит  всей  душой  стремилась  к  домашнему  уюту,  к  семейным
радостям, все  более  привязывалась  к  новому  образу  жизни.  Окруженная
вниманием и любовью, она обретала прежнюю привлекательность.
     Эред и Ахтой сладко спали на циновках  после  сытного  обеда.  Малыш,
которого освятили именем Маленький Астарт, дрыгал ножками и пускал  пузыри
к великому удовольствию отца.
     С набережной донеслись приветственные крики,  беспорядочные  удары  в
тимпаны, тревожное урчание арфовых струн. Астарт с сыном на руках вышел на
улицу. Сквозь хаос песка и пыли он разглядел у причала  роскошную  громаду
корабля с несколькими рядами весел. По сходням спускался человек в лиловом
пурпуре. Его сопровождали жрецы в одеяниях Карфагена, Тира, Саиса.
     - Мне страшно... - Ларит прижалась к плечу Астарта.
     Ахтой протер заспанные глаза и воскликнул:
     - Друзья мои! Нам несказанно повезло:  это  сам  Эшмун  Карфагенский,
Новый Эшмун! Возрадуемся же, несмотря на непогоду.
     И он рысцой засеменил навстречу шествию. Малыш заплакал, Ларит унесла
его в дом.
     Новый Эшмун, приглашенный на освящение нового  алтаря  в  храме  бога
врачевания (колония финикиян имела  свои  храмы  в  Египте),  шествовал  в
окружении пышной свиты из  служителей  всевозможных  культов,  по-хозяйски
рассматривая людей, постройки. Ветер трепал его одежды, обтягивая материей
тугое брюшко, короткие ноги. Ахтой суетился в толпе больных, богомольцев и
музыкантов и всматривался счастливыми глазами в каждую  складку  властного
оплывшего лица.
     - Имхотеп! - шептал он. - Вылитый Имхотеп! Правда, настоящий  Имхотеп
исцелял словом, а этот, наоборот, убивает словом. Но все же бог!
     Астарт, не разделявший всеобщего ликования, привлек  внимание  Нового
Эшмуна. Он раздвинул пухлыми  руками  многочисленную  свиту  и  подошел  к
молодому финикийцу.
     - В твоих глазах - сомнение, - сказал живой бог.
     - Но ведь на все воля неба?
     - Сомнение опасно. Оно ведет в пропасть.
     - На дне всякой пропасти - жизнь, - ответил смертный.
     Живой бог, нахмурившись,  медленно  поднял  ладонь  с  растопыренными
пальцами, унизанными перстнями, и, гипнотизируя взглядом, произнес  жуткое
заклинание. Затем притронулся пальцем к запястью финикийца.
     Астарт вскрикнул от сильной боли и отпрыгнул  и  застыл,  пораженный,
испуганный, раздавленный. "Вот  он,  голос  неба..."  На  запястье  всплыл
волдырь, как от ожога.
     - На память о пропасти, которая тебя ждет, - сказал Новый Эшмун.
     Астарт затравленно смотрел на волдырь  и  вдруг  остро  почувствовал:
всему конец. Ветер злобно выл в снастях судов у причала.
     Вечером за ужином возбужденный Ахтой рассказал о карающей руке Нового
Эшмуна: пьяный египтянин, попавший ему на глаза,  мгновенно  -  от  одного
слова - был парализован навеки. Даже  волдырь  на  руке  друга  несказанно
радовал Ахтоя. После тюрьмы он сильно изменился, восторгался по  малейшему
поводу, словно стараясь  наверстать  упущенное  за  время,  проведенное  в
Бубастисе.
     - Ты велик, Астарт, ибо мечен самим богом!
     - Тот пропойца тоже велик?
     Ларит с тревогой смотрела на хмурое лицо мужа.
     - Завтра праздник во всем Саисе в честь Эшмуна Карфагенского. Фараон,
да продлят боги его век, решил порадовать гостя публичной казнью.
     - Кого казнят? - спросил Эред.
     - Грабителя пирамиды, - Ахтой поднял глаза к потолку, -  и  как  небо
терпит, ведь обесчестили гробницу великого Джосера.
     Астарт чуть не уронил лепешку в соус.
     - Обесчестить святыню! - продолжал, негодуя,  Ахтой.  -  Ведь  она  -
святыня вдвойне: в ней бог, и она сделана богом!
     ...Еще одна  казнь.  Астарт  стоял  в  толпе,  смотрел  на  эшафот  и
рассеянно ловил обрывки фраз.
     - Почему один кол? Грабителей же двое...
     - Один сознался, ему отрубят голову.
     - Повезло негодяю!
     - Другой отпирался, покорчится теперь на колу.
     Темнокожие палачи  в  набедренных  повязках  цвета  лепестков  лотоса
выволокли на возвышение окровавленных преступников, и Астарт с  удивлением
узнал в них крестьян, ограбивших его.
     Палачи, не мешкая, насадили высокого злобного старика на кол. Женщины
заткнули уши, чтобы не слышать ужасного крика.
     - Как же их поймали? - спросил Астарт стоящих впереди.
     Оказалось, что в первой же корчме, где они оставили дорогой  перстень
в уплату за пиво, их связали: корчмарь увидел на печатке  царский  овал  и
понял, что дело нечистое.
     Одутловатый крестьянин стоял на коленях, привязанный за бороду к ноге
палача.
     Неожиданно на эшафот поднялся Новый Эшмун! Все были наслышаны  о  его
зловещем даре и затаили дыхание.
     Палач поднял меч. Крестьянин весь напрягся в ожидании  удара.  Тысячи
глаз засветились азартом, трепетно боясь пропустить тот миг, когда  голова
отделяется от шеи. Но Эшмун Карфагенский остановил  властным  жестом  руку
палача, готовую опуститься. И ударил  толстым  пальцем  по  вытянутой  шее
приговоренного.
     Преступник обмяк, подломившись в поясе. Палач отвязал его  бороду  от
ноги и испуганно попятился: преступник был мертв.
     Астарт долго сидел на берегу Нила, не замечая палящего зноя и  ветра.
И губы его шептали  молитву  отвергнутому  Мелькарту.  Глубокое  раскаяние
терзало душу кормчего. Мыслимо ли в одиночку справиться с бездной, на  что
опереться, если  нет  веры?  Человек  велик  и  слаб,  могуч  и  ничтожен,
ничтожен, потеряв опору. Астарт сдался. Ему грезились обломки Мелькарта, и
он страдал, казнил себя поздними раскаяниями.
     Вернувшись в дом, он застал только Эреда с малышом.
     - Где Ларит? - закричал он так, что Эред перепугался.
     - На празднике... Там пляски жриц карфагенских, и  старшина  квартала
прислал за ней, чтобы...
     Астарт бросился на площадь. Сегодня здесь собрались хананеи  со  всей
Дельты. Большие деревянные и  тростниковые  щиты  предохраняли  от  ветра,
поэтому вовсю пылали факелы и  курился  фимиам.  Музыкантши  в  счастливой
истоме валялись на циновках среди своих инструментов.
     - Астарт! - окликнул его  знакомый  кормчий.  -  Твоя  Ларит...  Куда
пунийцам до финикиянок! Так танцевать!..
     Хор купцов  готовился  к  выступлению,  и  многие  пробовали  голоса.
Публика изнемогала в ожидании дальнейших зрелищ.
     Астарт увидел Ларит. Она стояла в окружении полуголых жриц,  и  Эшмун
Карфагенский говорил ей что-то из своей ложи.
     Астарт хотел схватить Ларит  за  руку,  утащить  подальше  от  толпы,
богов, жрецов. Но он увидел несчастное лицо женщины, ее глаза, полные слез
и немой мольбы. Она смотрела на Эшмуна.
     - ...И муж твой не в силах приковать тебя к  очагу,  ибо  он  прах  и
тлен, ползающий и временно живущий. Ты же жрица. В тебе  -  искра  Великой
Матери. Вернись в храм, несчастная, от судьбы не уйдешь.



                                26. ШКВАЛ

     Первый утренний восход Песьей звезды возвестил о разливе Нила. Египет
праздновал свой Новый год. С севера потянуло влажной прохладой. Скоро этот
слабый ветерок превратится в свирепый северный ураган, который сдует  пыль
со всего Египта, унесет зной, возродит к жизни долину и оазисы.
     Короткий период перед бурей спешили использовать  купцы  и  мореходы.
Гавани вновь ожили, караваны судов потянулись в море.
     Грузовые парусники финикиян, развозившие иберийский металл  по  всему
Средиземноморью, были известны миру под названием "бронзовых  извозчиков".
На первом же "извозчике", отчалившем от саисской пристани,  Астарт  и  его
друзья покинули Страну Большого Хапи.
     Среди пассажиров - пунийцев, финикиян, египтян -  особенно  выделялся
холеный, пропахший благовониями жрец-карфагенянин.  Жрец  был  высокомерно
вежлив со всеми, часто снисходительно  улыбался.  Его  сопровождало  много
рабов, перед ним заискивал кормчий судна, бородатый  сидонянин  с  тяжелой
серьгой в ухе. За ним всюду следовал по пятам нагловатый, бойкий пуниец  в
роскошном  чиновничьем  парике,  всем  видом  своим   выражая   готовность
выполнить любое его желание. Астарту вспомнилось, что видел этого жреца  в
свите Эшмуна.
     В первый же день плавания жрец пустился в путешествие  по  кораблю  и
натолкнулся на Ларит, кормящую грудью ребенка.
     - О небо! Да это сама Исида с младенцем  Гором!  Женщина,  не  ты  ли
танцевала на празднике в честь Эшмуна Карфагенского?
     И еще он сказал что-то смешное - Ларит улыбнулась.
     - Бог дал бобы, когда выпали зубы? - язвительно произнес Астарт, сидя
неподалеку в тени паруса.
     Жрец снисходительно посмотрел на него.
     - Важно не  то,  что  бог  дал,  а  важно,  что  он  вообще  дает,  -
назидательным тоном проговорил он.
     - Что-то ты слишком накрутил, уважаемый, сказал Ахтой, подходя ближе,
- в спорах мудрецов такой прием называется "ослепить ноздрю".
     - О! Я слышу слова образованного человека! - воскликнул карфагенянин.
     Углубившись в спор о приемах пустословия, оба забрались под  тент  на
корме и забыли обо всем на свете.
     Астарт вглядывался в даль.  В  глазах  рябило  от  солнечных  бликов.
Безмятежно плескались волны. На сердце -  гнетущая  смутная  тоска.  Ларит
задумчиво сидела у мачты, прижавшись щекой к  спящему  ребенку.  Ее  мысли
были далеко. Ею  вновь  завладела  богиня,  заставляя  все  ночи  напролет
молиться в слезах.
     За  бортом  взметнулось  веретенообразное  большое  тело  и  с  шумом
шлепнулось в воду.
     - Дельфины собираются в косяки - быть  шторму,  -  произнес  кормчий,
поглядывая на север.
     "Ты прав, кормчий, -  подумал  Астарт.  -  Если  море  в  ясный  день
навевает тоску, значит, быть сильному шторму".
     -  Успеть  бы  до  бухты,  -  вздохнул  кормчий  и  велел   разбудить
надсмотрщиков. Засвистели плети, ударил большой барабан,  отбивающий  ритм
для гребцов. Заскрипели тонкие точеные весла, вспоров поверхность ленивых,
отяжелевших волн.
     Подул холодный ветер. Небо стремительно тяжелело, наливаясь лиловыми,
как жреческий пурпур, тучами. Волны выросли в холмы, дымящиеся  сорванными
гребнями.  Берег  окутался  пылью,  словно  ворохом  растрепанной  овечьей
шерсти. Кормчий направил судно к берегу, чтобы выброситься на песок. Но  в
корму  ударил  сильнейший  шквал.  Матросы,  не  успев   спустить   парус,
распластались на палубе, схватившись за что попало. Косматый вал обрушился
на суденышко. Мачта  рухнула,  смяв  доски  палубы  и  придавив  несколько
человек.
     - Рубите канаты! - заорал  кормчий,  срывая  голос,  мертвой  хваткой
вцепившись в рулевое весло.
     Астарт ударил мечом. Мачту вместе  с  разорванным  в  клочья  парусом
столкнули в бурлящее море. Раздавленных матросов унесли в трюм.
     Яростно хлестали волны.  Море  плевалось  в  пробоину.  Сильно  пахло
водорослями, солью. Астарт и еще  один  матрос,  привязавшись  на  крепких
концах к пеньку мачты, подбирались к пролому.
     Судно  заметно  осело  на  борт.  Кормчий  яростно  звал  на  помощь.
Надсмотрщик-нубиец,  загонявший  рабов  в  трюм,  бросился  на  корму,  но
оглушительный удар грома пригвоздил его к палубе. В море  падали  гирлянды
шаровых молний. Волна величиной с пирамиду Джосера накрыла судно и  унесла
с собой еще одного матроса.
     - Подойдите же к веслу! - орал кормчий.
     Эред вырвался из трюма и, рискуя соскользнуть, по наклонной палубе, в
два прыжка преодолел расстояние до  рулевого  весла.  Гребцы  вцепились  в
грубые сиденья и вскрикивали при каждой вспышке молний.
     Удары   волн   трепали   Астарта,   словно   мокрый    лоскут.    Его
напарнику-матросу удалось закрепиться в разбитом отверстии для весла.  Они
вдвоем пытались зашить  пробоину  кедровыми  досками,  расшибая  пальцы  в
кровь.
     Из трюма вылез мокрый до нитки чиновник. Волна сразу же сбила  парик.
Чиновник вцепился в щетинистый пенек мачты и долго соображал, на каком  из
концов висит Астарт. В чиновничьем усердии он взял на себя то, что  прочел
в глазах жреца-карфагенянина: Астарта не должно быть. Взмах ножом -  канат
перерезан.
     - Астарт!
     Ларит услышала  нечеловеческий  вопль  Эреда,  заметалась  по  трюму.
Карфагенянин взял ее за локоть, уговаривая успокоиться. Женщина  стеганула
безумным взглядом и, прижав ребенка к груди, выбежала на палубу.
     - Астарт! Мой Астарт" - закричала в исступлении Ларит.
     Эред, скользя и падая, гнался за обезумевшим от страха чиновником...
     Ребенок жалобно пищал, захлебываясь...
     - В трюм! Быстро! - орал кормчий.
     - Где мой Астарт?!
     Ее радость, ее опору в жизни, саму жизнь - все в один  миг  поглотила
злобная стихия. Молнии с шипением исчезали в бешеных волнах.
     - Где мой муж?
     Ларит вырвалась из рук кормчего, не видя ничего из-за струившихся  по
лицу волос. "Ваал, ты требуешь жертву?.. Ты всегда берешь самое дорогое!..
Ты не успокоишься, если не возьмешь, если возьмешь не то..."
     Астарту удалось схватиться за  канат,  который  волочится  за  каждым
судном специально для упавших за борт. Взлетая на гребень волны, он увидел
в сверкании молний женскую фигуру с поднятым к небу ребенком.  Весь  ужас,
всю боль Астарт  вложил  в  вопль,  но  было  поздно...  И  снова  молнии,
клокочущая бездна, мрак.



                              27. БОГИ И ЛЮДИ

     Очередная гавань на их пути. Скрип сходней, гром разноязычной  брани,
завывания торговцев.
     Уже нет с ними Эреда - скрывается где-то, боясь кары за  изувеченного
чиновника.  Астарт,  раздавленный  горем,  все  же  нашел  в  себе   силы,
позаботился о нем: послал через знакомых купцов деньги и  добрый  совет  -
добраться до Левкоса-Лимена, где и хананеев много и от  Карфагена  далеко:
карфагенские власти силы не имеют...
     Безучастная ко всему женщина стояла на галечном берегу  с  узелком  в
руках. Астарт, закрыв лицо руками, сидел у ее ног.
     - Меня ждут... - потерянный, леденящий голос.
     Астарт взорвался:
     - Тебе мало?! Мало наших бед? - Он вскочил, сжав  кулаки.  -  Я  тебя
убью, но ты меня не покинешь...
     - Я принесла жертву... Я  вернула  тебе  жизнь...  -  тусклый  голос,
пустой взгляд, - и боги...
     - Не хочу о богах!
     - Меня ждут...
     - Ларит!..
     - Богиня зовет... я рождена в храме...
     - Ларит, о Ларит!..
     - Не может быть жрица женой, не смогла быть матерью...
     Она медленно пошла к причалу.
     - Ларит! -  нечеловеческий  крик  заставил  ее  обернуться.  Лицо  ее
неузнаваемо исказилось, губы дрожали. Астарт никогда не видел ее  такой  -
некрасивой, чужой... Она подавила стон, готовый  сорваться  с  ее  уст,  и
бросилась к поджидающей ее галере. Взбежала по крашеным сходням -  их  тут
же убрали.
     Гребцы, повинуясь сигналу кормчего, навалились на весла.
     Финикиец глухо зарычал и выхватил меч.
     - Ненавижу жрецов! - лезвие рвало песок и галечник, высекая искры.  -
Ненавижу богов! Проклятую жизнь!.. - Он  поднял  лицо  к  небу  и  заорал,
потрясая мечом: - О Мелькарт, баран с рыбьим хвостом! Я плюю в твои жадные
глаза! И ты, злая баба, Великая Мать!.. И  все  вы  небожители  -  Адонис,
Эшмун, все благостные боги и боги зла - слушайте! Я отрекаюсь  от  вас!  Я
буду жечь храмы и убивать жрецов. Нет у меня богов! Я сам себе бог!
     Побледневший Ахтой схватил его за руку.
     - Ты безумствуешь!
     - Ты тоже жрец! Проклятое отродье! - Астарт взмахнул мечом.
     - Да, я жрец, но бога, который был человеком.
     Астарт выронил меч. В ушах стоял ее голос. С  диким  воплем  финикиец
упал лицом в галечник.
     - Был человеком... - Ахтой ссутулился над  неподвижным  телом.  -  На
небесах ему, видно, несладко. Человек рожден страдать.
     Тоскующие крики чаек вторили его мыслям.




                        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. АРАБЫ В ЛИВИИ 


                            28. ПОДАРОК ИСТОРИИ

     Вершина финикийских мореходов - их плавание вокруг  Африки  в  начале
VI в. до н.э. Но  прежде  времени  они  прошли  долгий  путь  развития  от
кочевников-скотоводов до всеми признанной нации сынов моря.  Истории  была
благосклонна к орде кочевников,  переваливших  через  Ливанский  хребет  и
увидевших море. Шло время. Росли города. Бывшие кочевники познали прелести
оседлой жизни. Горные долины Ливана покрылись пашнями и садами.  Ячмень  и
пшеница, виноград и маслины - вот что стало заботой вчерашних  скотоводов.
Многие из них связали свою жизнь с морем: море обильно рыбой, бухты  полны
тюленей,  а  торговля  с  Израилем,  Иудеей,  Египтом  приносила  огромные
богатства, хотя предметом экспорта  были  пока  только  ливанский  кедр  и
пшеница. На месте  рыболовецких  деревушек  возникли  столицы  княжеств  и
держав. Так вырос Тир, так появились Библ, Сидон, Угарит...
     В дофиникийское время  на  море  владычествовал  Крит.  Критяне  дали
народам Средиземноморья пиренейское  олово,  расчистив  тем  самым  дорогу
бронзовому  веку.  Неизвестно,  как  бы   сложилась   судьба   финикийских
государств, если бы  не  несчастье,  обрушившееся  на  ионические  народы.
Грандиозное переселение северных греческих племен на  юг  буквально  смело
южно-греческие  островные   государства   [по   другим   данным   критская
цивилизация погибла в результате  землетрясения].  Ионические  племена,  в
свою очередь, хлынули в Переднюю  и  Малую  Азию,  докатились  до  Египта,
встретили  сокрушительный  отпор  и  обосновались   на   средиземноморском
побережье  между  Египтом  и   Финикией.   Пришельцы   получили   название
филистимляне, а завоеванным землям дали имя Палестина.
     Эпоха морского владычества Крита завершилась. Зияющую брешь поспешили
заполнить  финикияне.  Они   явились   прямыми   наследниками   критян   и
монополизировали  морскую  торговлю   на   целых   семь   столетий,   пока
развивающийся  гений  эллинизма  не  вытеснил  их  навсегда.  Своеобразным
подарком истории в полной мере воспользовался Тир, позже  -  его  дочерняя
колония Карфаген. Они захватили всю торговлю  с  Иберией.  Сидон  и  Гебал
(Библ) довольствовались Египтом и Эгейским морем.
     Каприз истории вознес финикийского купца на  небывалую  высоту.  Даже
цари Финикии не гнушались торговать. Мало того,  вначале  торговля  вообще
была монополией царей. Цари или кто-нибудь  из  царского  рода  были,  как
правило, верховными жрецами. Таким образом, финикийскими  государствами  и
колониями заправляли цари-купцы, а в храмах прославляли богов жрецы-купцы.
Господином Финикии стал купец, больше похожий на пирата, чем на почтенного
негоцианта.  Финикийский  купец,   прославленный   Гесиодом   и   Гомером,
хитроумный  и  пробивной,   как   Одиссей,   воинственный,   как   викинг,
работоспособный, как мул, бессовестный,  как  сатана,  и  фанатичный,  как
иудейский пророк, - все  в  нем  отвечало  духу  времени.  Он  был  создан
историей, как недостающее звено бесконечной цепи.
     Финикийские корабли бороздили все  известные  древним  моря.  Первыми
после критян они вышли за Гибралтар  в  Атлантику,  проникли  в  Индийский
океан,  освоили   Красное   море,   сумев   договориться   с   арабами   о
сосуществовании на торговых дорогах в Индию, Бахрейн, Цейлон.
     Фараоны Египта пристально следили за красноморскими делами. Они всеми
мерами стремились удержать в своих руках торговлю  с  легендарным  Пунтом,
дорогу к берегам которого проложила царица Хатшепсут  еще  в  те  времена,
когда предки финикиян доили коров и пасли овец. Финикияне,  обосновавшиеся
на юге Аравии и захватившие торговлю Египта с Аденом,  пытались  сокрушить
египетскую навигацию в Красном  море.  Нехо  II  посылал  военный  флот  с
карательными целями против  финикиян  и  против  арабов,  их  компаньонов.
Торговая война закончилась поражением семитов - арабов  и  финикиян.  Пунт
остался монополией фараонов, но не более. Египет так и не  смог  захватить
торговлю с Аденом, этим крупнейшим  транзитным  пунктом  древних  торговых
путей. Индия тем более осталась недосягаемой для египетского купца.
     Потерпев  поражение  в  азиатских  войнах,  Нехо  рьяно   взялся   за
внутренние дела. Расширение  торговли  с  Пунтом  -  вот  что,  по  мнению
Петосириса и прочих вельможных советников, способно было заменить  Аден  с
его индийскими товарами. Может, Ливия прячет за своими рифами  и  манграми
земли побогаче Пунта и  Малабара?  Как  знать,  во  всяком  случае  фараон
пожелал иметь такие земли. Кто же  будет  искать  их?  Конечно  финикияне,
славящиеся своей  неприхотливостью  в  дальних  походах  и  пронырливостью
прирожденных торгашей. Тем более на службе  фараона  -  целый  финикийский
военный флот.
     Так история  еще  раз  улыбнулась  финикийскому  купцу-мореходу,  ибо
Великое Плавание вокруг Африки - улыбка судьбы. Сами финикияне никогда  бы
не додумались до  столь  фантастического  предприятия.  Они  были  слишком
деловыми людьми,  чтобы  не  видеть  всю  сомнительность  задуманного  при
небывалом риске к тому же. Финикияне  никогда  и  нигде  не  плавали  ради
открытий  или  романтики   странствий.   Всюду   их   таскала   за   собой
необходимость, в их паруса дул ветер коммерции или войн, которые  для  них
также являлись сферой коммерции.
     Итак, история благословила финикиян на подвиг, которому долгое  время
отказывались верить даже самые просвещенные умы человечества.



                             29. ЛЕВКОС-ЛИМЕН

     Блеклое, прозрачно-бирюзовое море. Глиняный город. Зной. Пыль.
     В тени глинобитных стен - куры с раскрытыми клювами.  Ни  дерева,  ни
кустика. Сплошной массив серых плоских крыш, подбирающихся к самому  краю.
И над всем  -  неумолимое,  истязающее  солнце.  Всюду  солнце,  его  лучи
зарылись в  песок  и  жарят  ноги  жителям  Левкоса-Лимена,  сквозь  стены
наполняют неприхотливые жилища сонной духотой, пронизывают морскую  толщу,
теряясь в коралловых джунглях.
     Ни  звука  во  всем  городе,  все  живое  оцепенело,  взирая  на  мир
летаргическими  глазами.  Даже  упорный  ветер  пустыни  хамсин,  как   ни
удивительно, затих на день-два, будто сраженный солнечным зноем.
     Но  вот  затявкала  где-то  собачонка,  заплакал   малыш   -   первые
предвестники вечернего оживления. На постоялом  дворе  проснулся  какой-то
матрос и огрел Вселенную  бранью.  Появились  рабы-водоносы,  поливальщики
улиц и кухонные слуги с охапками кизяка для ночных пиршественных очагов.
     На  постоялом  дворе  загремели  черепками  и   послышались   громкие
возбужденные голоса:
     - Да перенесут мне боги глаза на затылок, если вру! - Морской бродяга
с массивной серьгой  в  ухе  и  с  глубоким  шрамом  через  лицо  медленно
наливался гневом. - Сам видел! Когда Астарт поднял меч на Верховного жреца
Тира, небо вдруг треснуло пополам, ударила молния, и парень превратился  в
мышь!
     - Держи глаза, они уже на затылке. - Астарт лежал на  кошме  в  самом
углу обширной трапезной, заложив руки за голову.
     Матрос со шрамом затравленно оглянулся, еще  никто  не  сомневался  в
правдивости волнующей истории про  мышь.  Для  пущей  важности  он  разбил
кувшин.
     -  Ты,  уважаемый,  ударься  лучше  головой,  -   посоветовал   Ахтой
совершенно искренне. Шум  всегда  раздражал  мудреца,  а  пустая  болтовня
лишала его философской выдержки.
     Матрос задохнулся от гнева и удивления и разразился столь  виртуозной
бранью, которую могла породить только глотка финикийского морского  волка.
Разве можно смолчать, когда  финикийца  оскорбляет  какой-то  египтянишка,
притом жалкий и тощий, как цыпленок. Можно было бы стерпеть - куда ни шло,
- если бы не поверил в его слова кто-нибудь другой, ну хотя бы тот  босяк,
что валяется в углу - сразу видно: хананей  до  кончиков  пальцев,  правда
обросший, словно мемфисский жулик. Но спустить египтянину?..
     - Выходи, будем драться! - Матрос выволок Ахтоя на середину  дворика.
- Выбирай: ножи, мечи, кулаки!
     Астарт смотрел на обоих, стараясь заразиться веселостью, воцарившейся
в корчме, но пустота раздирала сердце. Его насмешливый тон  был  не  менее
фальшив, чем история о мыши. И когда он улыбался, Ахтой в  ужасе  закрывал
глаза и терял нить размышлений.
     - Кулаки, - выбрал жрец истины, - сначала я ударю, потом ты.
     Все матросы, лежавшие на  кошмах  и  циновках,  захохотали.  Грузный,
просоленный ветрами морской волк и тщедушный сутулый  лекарь,  похожий  на
мумию, степенно вышли на середину двора.
     Матрос набычился. Ахтой медленно  обошел  вокруг  него  раз,  второй.
Нетерпение зрителей нарастало.
     Хозяин постоялого двора поманил Астарта рукой и, когда  тот  подошел,
сказал:
     - Саргад Альбатрос тебя ждет, парень.
     Матрос обливался потом, а Ахтой все медлил.
     - Бей! - не вытерпел матрос.
     Ахтой с любопытством разглядывал его волосатый живот и вдруг несильно
ударил сухоньким кулачком в солнечное сплетение.
     Матрос охнул и прошептал:
     - Братцы... ничего не вижу.
     - Ложись спать, к утру пройдет, - посоветовал ему Ахтой.
     Астарт вышел в раскрытые рабом ворота...
     - Приветствую тебя, адон Саргад из рода Альбатросов, - Астарт  слегка
поклонился.
     Могучий седовласый  старец  ударил  в  ладоши.  Из  полутьмы  комнаты
неслышно выскользнула рабыня.
     - Зажги светильник!
     Он заметно сдал с тех пор, как в  последний  раз  видел  его  Астарт:
постарел, поседел, лицо изрезали морщины, но фигура сохранила  стройность,
а руки - силу.
     При свете благовонных плошек старец не спеша разглядывал посетителя.
     - Приветствую тебя. Астарт - твое имя? Так мне передал корчмарь.
     Рабыня принесла молодое пальмовое  вино,  и  оба  финикийца  сели  за
низенький столик из красного дерева.
     - Ты просишься с нами, - сказал старец, но все экипажи давно набраны.
И кто ты такой - никому не ведомо.
     - Ты меня сделал кормчим, адон Саргад, - Астарт убрал густые волосы и
показал серебряную серьгу с дельфином.
     - Мальчуган на плоту? - удивился старый моряк. - В тирской луже?
     - Значит помнишь, я рад.
     - Но я о тебе ничего не слышал как  о  кормчем,  а  бунтари  на  моих
кораблях долго не держатся: или становятся покорными, или сбегают.
     - Я тебе, адон, ничего не обещаю. Моя ненависть  всегда  со  мной,  и
боги перед ней бессильны. Я прошу взять меня и моего друга в один из твоих
экипажей.
     - Кого же ты ненавидишь?
     - В мире всегда достаточно зла...
     - Значит, не только ты, но и твой друг, лекарь-мемфисец?
     - Ты хорошо осведомлен, адон.
     - Лекаря я могу взять. Но ему придется немало потерпеть  из-за  своей
красной кожи. Наши ребята  не  любят  египтян  после  карательных  походов
фараона, хотя мы и служим фараону.  Слышал,  сколько  наших  соплеменников
погибло  у  Блаженного  острова?  Целый  квартал   хананеев   обезлюдел...
Попытайся убедить любого из моих кормчих, что ты им нужен.
     - Я согласен простым гребцом.
     - Э-е, братец, кормчим тебя никто и не думает брать. Моли богов, чтоб
нашлось место  на  скамье  гребцов.  В  нашем  плавании  любой  человек  -
ценность. У меня гребцами свободные мореходы, рабов на борту не будет.
     - Сколько кормчих?
     - Ровно семь, священное число далекой родины. Ты найдешь их  в  шатре
на берегу у верфи. Да помогут тебе боги.
     "Старик просто хочет испытать меня, - подумал Астарт, подходя к  ярко
освещенному изнутри шатру, - не может же он так просто швыряться  кормчим,
желающим пойти хоть матросом".
     Астарт  вошел  в  шатер.  Вокруг  шеста-опоры  сидели   на   циновках
знаменитые кормчие, их любимые помощники. Все  пили  вино  и  наслаждались
морскими историями, которыми всегда набиты головы  истинных  хананеев.  На
вошедшего никто не обратил внимания.
     Астарт  молча  разглядывал  титанов   Красного   моря:   обветренные,
сожженные  солнцем  физиономии,  носатые,  решительные,  бесшабашные.   На
некоторых - печать ростовщической хитрости.
     И словно жемчужина в россыпи щебня - приятное умное  лицо  с  твердым
открытым взглядом. Такой взгляд обычно не нравится людям, у  которых  есть
что прятать за душой. Почти все кормчие были массивны, могучи, огромны,  с
непропорционально развитыми мускулами, обросшие жирком.  Этот  же  человек
был будто изваян искусной и утонченной рукой.
     Астарт  бесцеремонно  уселся   на   циновку,   заставил   потесниться
мореходов.
     Пока он наливал в чей-то  пустой  кубок  и  медленно  пил,  разговоры
затихли, и все с недоумением смотрели на незнакомца.
     -  Господа  кормчие,  -  произнес  Астарт,  но   смотрел   только   в
понравившееся ему лицо, - не судьба привела меня сюда, я сам пришел...
     В наступившей тишине откуда-то  прилетели  звуки  систра.  Незнакомый
голос отодвинул вдруг и кормчих, и шатер, и весь город куда-то во мрак.

                  Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
                  Хоть продержите целый день в болоте!
                  Хоть в Сирию меня плетьми гоните...

     Астарт провел ладонью по лицу.
     - Господа кормчие...

                  Хоть в Нубию дубьем,
                  Хоть пальмовыми розгами в пустыню...

     - Мне нужно выйти в море с вами... кто из вас согласится взять меня?
     Астарт хотел рассказать, что он на кораблях не новичок, что  на  него
можно положиться в любом деле.
     В ответ прозвучал идиотский смех, поразительно  напоминавший  ослиный
рев: кормчий с перебитой  переносицей  хохотал,  обхватив  огромный  живот
могучими руками с нанизанными на них такими же могучими браслетами.
     - А я-то думал... не могу... вельможа объявился!
     - Видал нахалов, но...
     - В шею!
     Сквозь негодующие крики и хохот кормчих с трудом пробилось:

                      На увещеванья ваши не поддамся.
                      Я не хочу противиться любви...

     - Замолчите! - закричал Астарт, вспыхнув яростью. - Вы считаете,  что
вправе плюнуть незнакомцу в лицо, потому что он проситель?
     - Я ему шею  сверну,  -  с  циновки  поднялась  мускулистая  глыба  с
пунтийским кольцом в носу.
     Астарт шагнул навстречу поднявшемуся. Тот не ожидал  такой  прыти  от
незнакомца, отпрянул, запнулся, упал. Астарт  вырвал  из  земли  шест,  на
котором держался шатер, и, пока купол медленно оседал на  головы  кормчих,
выбежал наружу.
     На крики кормчих и их помощников явился сам Саргад Альбатрос с рабами
и факелами.  Не  вмешиваясь,  он  некоторое  время  наблюдал,  как  Астарт
расхаживал  по  опавшему  шатру  и  молотил  барахтавшихся  титанов   моря
кулаками. Один из кормчих, тот,  что  хохотал,  как  ишак,  вспорол  ткань
кинжалом и вылез было на чистый воздух, но Астарт отобрал у него кинжал  и
пинком загнал обратно в дыру.
     - Адон Саргад, - Астарт подошел к старцу, - твои  кормчие,  может,  и
искусные мореходы, но плохие люди. Им давно не мяли бока, и они  возомнили
невесть что. Теперь, конечно, не возьмешь меня.
     - Уберите это, - приказал Саргад, и рабы, вытащив колышки, унесли то,
что осталось от шатра.
     Взорам собравшихся открылось удивительное зрелище: те, кого  почитали
господами торговых путей от Адена до  Левкоса-Лимена,  валялись  в  винных
лужах. Некоторые стонали, прикладывая к головам пригоршни грязи. Но вот  в
общей массе кормчих приподнялась странная фигура  с  корзиной  на  голове.
Кормчий отбросил корзину, и Астарт узнал в нем того хананея,  который  ему
сразу так понравился.
     - Сколько вина пропало, - сказал тот  с  сожалением,  окинув  быстрым
взглядом всю картину. И, не в силах сдержаться, рассмеялся.
     - Адон Агенор! - прозвучал  властный  голос  Альбатроса.  -  Это  ваш
человек? - он ткнул пальцем  в  грудь  Астарта  и,  не  дожидаясь  ответа,
приказал: - Посадите его в трюм на цепь и держите, пока не выйдем в море.
     - Будет исполнено, адон Саргад. - Кормчий с достоинством  поклонился,
затем посмотрел на Астарта, словно говоря: "Слышал? Так чтоб без  фокусов.
Иногда и цепь - дар божий".



                           30. СОЮЗ ОТВЕРЖЕННЫХ

     Судно было собственностью адона  Агенора.  Астарту  понравилось  все,
кроме резной рожи патека на носу.
     Особенно поразил  его  подбор  экипажа.  Обычно  финикийские  кормчие
стараются завербовать "самых-самых", то  есть  выделяющихся  среди  прочих
силой или умением. На палубе Астарт увидел  несколько  матросов,  явно  не
обладающих ни тем, ни другим.
     - Анад Охотник, - кормчий указал на жидковатого  паренька  с  длинной
шеей и ногами-тростинками.
     - Неужели он так удачлив, что его зовут Охотником?
     -  Наоборот.  Звери  всегда  торжествуют,  а  его  приходится  всегда
выручать то из ловчей ямы, то из мангрового болота. А чаще просто избивают
охотники, которым он портит охоту.
     Анад  подошел  к  ним,  поздоровался.  Ни  тени  обычного  у   других
подобострастия перед кормчим. Только почтение. Астарта удивило лицо Анада:
комичный мясистый нос, огромный, словно чужой, рот, и совсем не юношеские,
с грустинкой глаза.
     - Это ты отвозил кормчих Альбатроса? - глаза Анада вдруг  заискрились
улыбкой, и весь он превратился в мальчугана из скоморошьего балагана.
     - Ахтой будет рад узнать, что на свете есть более тощие,  чем  он,  -
улыбнулся в ответ Астарт.
     Адон Агенор потрепал Охотника по плечу:
     - Говорят, ты глотаешь камни, чтобы ветер не сдул тебя с палубы?
     Моряк с кистью в руке поскользнулся на  свежевыкрашенной  плахе  и  с
шумом шлепнулся.
     - Это Саркатр, - сказал адон Агенор, - узнаю по звуку: всегда  громко
падает.
     - Ну если Фага брякнется, зажимай уши, -  засмеялся  Анад,  -  пойдет
такой треск, что весь Левкос-Лимен помрет со страху.
     Саркатр, недовольно хмурясь, разглядывал собственный бок, запачканный
в ярко-желтую краску. Это был далеко не молодой плотный финикиец с  густой
проседью в темных волосах и бороде.
     Повар Фага, человек очень подвижной, несмотря на чрезмерную  полноту,
поздоровался с кормчим и Астартом и, вытащив из ножен устрашающих размеров
нож, ни слова не  говоря,  принялся  соскребать  с  Саркатра  густой  слой
краски.
     Еще несколько матросов работали со снастями  и  обивали  медью  концы
длинного рея.  Под  лучами  солнца  на  досках  пузырилась  смола.  Астарт
подцепил на палец янтарную каплю и удивился:
     - Не кедр?!
     - Нет, Местная акация. Здесь  на  берегах  Нижнего  моря,  как  зовут
северяне, и кедровой щепки не найти.
     - У Альбатроса суда тоже из акации?
     - Что ты? Альбатрос есть Альбатрос. Его суда из вавилонского кипариса
и индийского тика. Из тика - хорошие суда, крепкие, но плавать  на  них  -
одно проклятье: каждая заноза вызывает нарыв.
     - Я слышал, что часто мореходы называют это море Красным. Отчего?
     Кормчий пожал плечами.
     - Может, оттого, что море окружено пустынями. Пустыни египтяне именую
"красными землями". Ты ведь говоришь на их языке?  А  может,  оттого,  что
весь западный берег заселен племенами с такой  же  красной  кожей,  как  у
египтян.
     - Адон Агенор, кто вчера пел, когда...
     Кормчий  странно  посмотрел  на  Астарта  и,  перебив  его,   крикнул
матросам, что на сегодня работа  закончена:  надвигался  знойный  полдень.
Затем все забрались под растянутый на кольях парус. Фага с  помощью  Анада
разложил на циновках жареное мясо, фрукты, пшеничные  лепешки.  Объемистую
амфору с вином выудили из-под днища корабля.  Кормчий  представил  экипажу
Астарта, и тот скупо рассказал о себе. Люди  слушали  его  внимательно,  и
Астарт видел по их лицам, что они догадываются о его недомолвках.
     И вдруг его осенило: к нему здесь так внимательны, потому что  каждый
из них имеет свои счеты с жизнью. И его, Астарта, поступки  близки  им  по
духу.  Близки  и  адону  Агенору,  и   грустному   скомороху-охотнику,   и
загадочному Саркатру, чьи изнеженные, нервно подрагивающие  пальцы  совсем
не похожи на пальцы трудяги-морехода, и неуклюжему забавному Фаге, и  всем
сидящим здесь.
     - Ну, все свободны  до  завтра,  -  произнес  кормчий,  поднимаясь  с
циновки. - Астарт, твое место в трюме, такова воля Альбатроса.  Не  забудь
надеть на руки цепь.


     Астарт лежал на голых досках в трюме. В квадрате люка - ослепительный
клочок неба. По обшивке  шуршали  невидимые  тараканы.  Ему  было  странно
чувствовать в трюме иной запах, не кедровый, знакомый каждому  мореходу  с
детства.
     Заскрипели сходни. "Ахтой, наверное", - подумал Астарт.  По  ступеням
осторожно спускалась женщина с рогатым систром в руках.
     - Темно как!  -  по-египетски  сказала  она,  и  голос  ее  показался
знакомым.
     - Тебя прислал адон Агенор? - равнодушно спросил Астарт.
     - Да, но я тебя не вижу.
     - Передай ему мою благодарность. Уходи.
     - Ты меня принял за рабыню? - Она засмеялась. - Я жена Агенора.
     Астарт вмиг очутился на ногах.
     - Прости мою грубость, госпожа.
     - Теперь ты меня не прогонишь?
     - Ты здесь хозяйка. Но зачем понадобилось  приходить  сюда?  В  такую
жару?
     Женщина села на ступеньку. Свет падал на ее львиноподобную  прическу,
перехваченную  золотистым  шнурком  с  кисточкой  над  переносицей.  Узкая
полоска белого шелка не скрывала медно-красную  округлость  плеч.  Длинные
ресницы прятали в своей тени почти все лицо женщины.
     - Мой муж и господин сказал: тебе понравилась моя песня.
     - Так это ты пела? Боги... почему по-египетски?!
     - Это египетская песня.
     - Нет!
     - Почему ты кричишь? Стих этот -  из  древних  папирусов,  а  мелодию
сложили совсем недавно, лет десять тому назад в  абидосском  храме  богини
Хатор.
     Она запела с середины песни:

                    Хоть в Сирию меня плетьми гоните...

     Астарт спустился на пол у самой кромки света. Женщина продолжала петь
без слов. И вдруг замолчала.
     Тихо шуршали тараканы. Женщина боялась нарушить тишину.
     Астарт беззвучно рыдал, опустив голову.  Женщина  растерялась.  Такой
мужественный с виду мореход, и вдруг...
     Страшное зрелище - мужские слезы. Чужая  боль  передалась  египтянке.
Она отбросила систр, прижала голову Астарта к своей  груди,  готовая  тоже
разрыдаться.
     - Зачем же так? - шептала она, поглаживая, как мать,  его  волосы,  -
все приходит и уходит, и нельзя оставлять горечь в сердце. Ты ведь  молод,
и твоя любовь вся в будущем. Любая женщина будет  счастлива,  если  ты  ее
полюбишь. Ты должен радоваться жизни...
     Астарт слышал ее шепот, стук чужого сердца, чувствовал  прикосновение
ее рук. И вдруг ему захотелось увидеть ее глаза. Он повернул ее к свету.
     - Нет. То были совсем другие глаза: овальные,  казалось,  заполняющие
чуть ли не пол-лица, - глаза египетской женщины.
     - Спасибо, госпожа. Еще никто на свете, кроме нее, не мог так...
     Она постаралась перевести разговор  на  другое,  и  Астарт  пошел  ей
навстречу.
     - Я видела тебя  вчера.  И  я  хочу,  чтоб  ты  любил  моего  мужа  и
господина.  Он  хороший  человек,  но  безрассуден.  Его  считают   первым
смельчаком, он дорожит этим.
     - Наоборот, адон Агенор показался мне самым  хитроумным  из  кормчих.
Ведь никто не догадался надеть корзину на голову.
     - Какую корзину?
     Астарт рассказал, и женщина долго смеялась.
     - Дружи с ним, Астарт, видишь, я знаю твое  имя.  Думаешь,  Альбатрос
зря вас свел вместе? Все же видят, кто ты такой.
     - Кто же я? - насторожился Астарт.
     - Как тебе сказать... с головой на плечах, но бунтарь. Так ведь?
     - Это слишком лестно. Ты же меня не знаешь.
     - Кто не слышал о первом шофете Тира?
     - Но его же боги превратили в мышь?
     Женщина улыбнулась.
     - Говорят, ему и боги нипочем.
     Астарт вновь помрачнел.
     - Они рассчитались со мной сполна. Они и щадят меня до сих пор, чтобы
голос моего сына вечно терзал мой слух.
     - И ты здесь...
     - Да! Ливия бесконечна, может, найдется другой мир, где  можно  будет
укрыться от всевидящего неба. Бегу от прошлого и такого же будущего,  бегу
от  людей,  которые  терпят  великие   бедствия,   но   прославляют   свой
заколдованный круг страданий. И попробуй открыть им глаза...
     - Каждый из людей, обласканных моим мужем и господином, - тоже беглец
от жизни. Редко у кого из них есть семья, а друзей они обрели лишь  здесь,
среди таких, как сами. Вот Саркатр. Он поэт и музыкант. Но с сединой обрел
мужество и не захотел прославлять сильных, которым служил. Поэтому покинул
Финикию. Старшина гребцов, Рутуб, долго  скитался  по  тюрьмам  Карфагена,
Гадеса и Тартеса, был пиратом...
     - А твой муж?
     - Он из  очень  богатой  семьи.  Царь  Итобаал  подарил  ему  в  день
совершеннолетия пурпур со своего  плеча.  Он  связал  жизнь  с  человеком,
которого  полюбил,  хотя  все  были  против.  Агенора  лишили  наследства,
придворной должности, сана. Вот тогда-то он окончательно стал кормчим.
     - Тот человек - это ты, госпожа? Как твое имя?
     - Меред.
     - Теперь вы счастливы? - тихо спросил он.
     - Я преступила закон, - ответила она, - моим  мужем  стал  чужеземец,
фенеху. Поэтому мои боги хотят лишить нас радости: у нас нет детей.
     "Даже эти люди несчастны. О злое небо, я проткну тебя!"
     Жар пустыни все больше чувствовался и здесь, в  трюме.  Дышать  стало
трудно.
     Песчинки с тихим шорохом сыпались сверху - словно невидимые  существа
шептались в темноте.
     Астарт поцеловал руки египтянки. Она провела ладонью по  его  лицу  и
коснулась губами его глаз.
     - Я буду молиться за вас обоих.  Люби  моего  мужа,  он  стоит  того.
Только мужская любовь еще чего-то стоит в этом мире. Он поверил тебе в тот
миг, когда ты услышал мою песню...
     - Меред, я буду ему другом.



                           31. ДУРНОЕ ЗНАМЕНЬЕ

     После многодневного неистовства знойный хамсин заметно начал слабеть,
предвещая день отплытия.
     Корабли, вытащенные на берег,  стоически  переносили  песчаные  атаки
пришельца из далекой Сахары. Но люди уже не прятались по домам.  Оживление
царило в Левкосе-Лимене, египетских  воротах  на  Красном  море.  Огромные
караваны из Копта и Фив навезли горы товаров для торговли с Пунтом и Южной
Аравией.  Египетские  солдаты  разместились  походными   лагерями   вокруг
городских стен в ожидании выхода в море. Египетский купец  не  отваживался
оставаться один на один с арабами и  финикийцами.  На  палубах  египетских
унирем часто можно было видеть воинские значки и бунчуки.
     Но особенно было оживленно в  последние  дни  хамсина  в  финикийских
кварталах. Многодневное сидение в городе сгладило боль предстоящих разлук,
матросы пили вино, готовили снаряжение и  с  нетерпением  ждали  северного
ветра. Все разговоры сводились к одному: море,  Ливия,  Великое  Плавание.
Одних  манила  неизвестность,  других  -  награда   фараона,   третьих   -
возможность торговать там, где еще никто не торговал изделиями обетованных
земель.
     Наконец Альбатрос объявил день жертвоприношений Мелькарту.  Финикиец,
отправляясь в путь, был обязан ублажить своего вампира.
     Экипажи собрались у кораблей. Из трюмов вынесли бронзовые жертвенники
и разожгли огонь. Местные жрецы  лили  в  пламя  ароматные  масла  и  пели
молитву Пылающему.
     Астарт, зная обряд,  отделился  от  толпы  матросов  и  направился  в
сторону города. Он не хотел видеть, как кормчие начнут кромсать жертвенных
рабов. Пробираясь сквозь густую  стену  зевак,  он  вдруг  увидел,  что  к
жертвенникам подводят быков. Быки вместо людей - несомненного  влияние  на
культ хананеев чужих обычаев. Астарт удивился столь  необычному  нарушению
традиций Ханаана.
     - Ты почему не с ними? - услышал Астарт.
     Меред стояла  в  пестрой  кучке  своих  служанок,  кутаясь  в  темное
покрывало. Отсюда, с небольшого  холма,  хорошо  было  видно  все  зрелище
жертвоприношений.
     - Не хочу раздражать быков, - ответил он, подходя  ближе.  -  Неужели
Альбатрос тоже возьмется за нож?
     - Он первый это сделает.
     Ветер рванул тяжелое покрывало, и Астарт  увидел  ослепительно  белый
шелк, плотно облегающий тело. "А она  даже  очень  хороша,  -  с  теплотой
подумал он. И тут он вспомнил, откуда знает ее имя.
     Лет пять-шесть назад купцы разнесли по всему свету  весть,  потрясшую
саисский Египет: красавица Меред из свиты "супруги бога  Амона"  Шепенопет
Второй  оставила  в  фиванском  храме  одежды  девственницы  и  взошла  на
финикийский корабль. Ее  мужем  стал  Агенор,  к  тому  времени  полунищий
кормчий, с позором изгнанный из Финикии. Меред потрясла всех  еще  и  тем,
что она была признана второй "дочерью"  "супруги  бога".  Первой  дочерью"
являлась престарелая сестра фараона, носящая имя богини - Нейтикерт.
     Финикияне  запели  торжественный  гимн.  Альбатрос  в   развевающихся
одеждах подошел к жертвеннику. Жрец подал ему освященный  нож  и  поспешно
отбежал в сторону. Два матроса сняли цепь с рогов большого  черного  быка.
Издали казалось, что бык высечен из скалы.
     Старец твердым шагом подошел к самой  бычьей  голове.  Животное  было
настроено миролюбиво, и грозные рога смотрели вверх. Альбатрос медлил.
     - Читает молитву, - сказал Астарт.
     И вдруг старый кормчий выбросил вперед руку. Бык  взревел,  рванулся,
но удар был точен. Громадная туша рухнула, едва не придавив старика.
     Меред не вскрикнула, не охнула, как ее служанки. В этот миг глаза  ее
были суровы. Впрочем, она смотрела поверх матросских  голов  куда-то,  где
белесая лазурь моря переходит в такое же белесое, выцветшее небо.
     - Госпожа  видела,  как  хананеи  режут  у  себя  на  родине  в  дань
Мелькарту?
     - Да. Я ведь была и в Тире, и в Сидоне.
     Кормчие последовали примеру старца. Саркатр и Рутуб вцепились в  рога
животного, такого же крупного и черного. Агенор выбрался  из  общей  массы
мореходов и, взяв из рук жреца нож, легко и непринужденно подошел к  быку.
Маленькая фигура кормчего казалась  хрупкой  и  беспомощной  перед  черной
громадой.
     Агенор читал молитву,  касаясь  грудью  настороженной  бычьей  морды.
Тянучая слюна с мягких губ животного приклеилась к его одежде.  И  в  этот
момент другой кормчий всадил нож в загривок своего быка и тут же повис  на
рогах. Обезумевшее от боли животное швырнуло его через себя, по счастливой
случайности  не  распоров  живот.  Хор  смешался.  Матросы   бросились   к
постройкам, давя друг друга.
     - Позор! - кричал Альбатрос, потрясая кулаками.
     Раненый  бык  полосонул  рогами  подвернувшегося  на  его  пути  быка
Агенора, происходящее всполошило остальных животных.
     Астарт увидел мчащуюся прямо на него черную фыркающую громаду. Поддев
на рога запутавшуюся в юбках женщину,  бык  резко  остановился  и  тут  же
рывком сорвался в стремительную атаку.
     Астарт ждал с мечом в руках. За  его  спиной  оцепенели  Меред  и  ее
служанки.
     - Мой муж... - услышал он и бросил быстрый взгляд в  сторону.  Агенор
был в самой гуще.
     Какой-то смельчак несся  верхом  на  коротконогом  быке,  с  крупными
бело-черными пятнами, словно намалеванными на его боках. "Анад!" Был делал
дичайшие прыжки, и матрос чудом держался,  вцепившись  в  бурый  от  крови
загривок.
     Черный бык, мчавшийся на Астарта, вдруг переменил направление и  сбил
пятнистого с ног ударом рогов в мясистый круп. Анад взвился в воздух.
     И тут Астарт опять увидел Агенора: тот  хладнокровно  подпирал  ногой
древко копья, острие которого все глубже  проникало  в  тело  наседающего,
хрипевшего в предсмертной ярости животного.
     Меред была уже спокойна. На холме осталось всего  несколько  человек.
Остальные укрылись за стенами, как от набега кочевников.  "Она,  наверное,
гордится им", - Астарт опять отыскал Агенора. Кормчий  неторопливо  шагал,
что-то объясняя помятому трясущемуся жрецу. Последний бык упал на  колени,
пронзенный чьим-то копьем. Весь песчаный пляж перед  кораблями  был  усеян
головными уборами, праздничными лентами, обрывками юбок и туник.
     Около десятка раненых мореходов дополняли картину.
     - Плохое предзнаменование, - сказал Агенор, взобравшись на холм.
     - Даже бык не желает быть жертвой. - Астарт обнаружил у себя  в  руке
меч и, не глядя, бросил его в ножны.
     Сильно хромая, подошел Анад, и даже уши его заалели от восторга.
     - Настоящая битва!
     - После этого ни один жрец-фенеху не выйдет с вами в море, -  сказала
вдруг Меред, следя по лицам, как они воспримут ее слова.
     - Лучшего и не надо, - пробормотал Астарт.
     Мимо проковылял подавленный гневный Альбатрос, повторяя:
     - Позор! Боги смеются над нами...
     - Как же без жрецов? - испугался Анад.
     - Будет у нас жрец, - успокоил кормчий. - Альбатрос  ждет  кого-то  с
последним караваном из Таниса.
     - Перед отплытием прошу всех в дом моего мужа и господина! -  сказала
Меред с легким поклоном обществу.



                           32. ЭРЕД В БУБАСТИСЕ

     Не баловала судьба Эреда, привык он к трудностям и лишениям.  Однако,
оставшись один на ливийском берегу, он почувствовал: так трудно ему еще не
было. Он сильно страдал он незнания языков, из-за  своей  застенчивости  и
замкнутости. И еще не давали покоя мысли об Агари.
     Он  бродил  из  города  в  город,  из  поселка  в  поселок,   хмурый,
потерянный, вечно попадая в сложные переплеты, натыкаясь на людей  злобных
или нечестных. Он  зарабатывал  на  пропитание  тем,  что  рыл  колодцы  в
селениях киренских греков, стерег овец  у  князька  насамонов  -  богатого
североафриканского племени, смолил лодки и плел канаты на верфях  пунийцев
и египтян. Побывал в богатом оазисе Сива,  где  жили  набожные  и  суровые
аммонии, чуть было не ушел вместе с  ватагой  разноплеменных  авантюристов
искать таинственный  город  эфиопов  Магий,  слушал  в  корчмах  россказни
мореходов  и  бродяг  Сахары  о  племенах  неведомых  атлантов,  полудиких
эгипатов, блеммийцев, гамфасантов, сатиров, гимантоподов... Сахара еще  не
была пустыней, хотя со стороны  Египта  постепенно  надвигались  пески,  и
могла прокормить множество племен и народов.
     Прошло много времени, прежде чем финикиец опять  увидел  мутные  воды
Нила, взбухшие в паводковом  оживлении,  несущие  вывороченные  с  корнями
деревья, горы мусора и  болотную  зелень.  Когда-то,  расставаясь,  Астарт
посоветовал ему идти в Левкос-Лимен: там живут хананеи  и  там  он,  Эред,
будет в безопасности - не достанут ни тиряне, ни карфагеняне. Но  что  ему
делать в неведомом Левкосе-Лимене без Агари, без Астарта, без Ахтоя?
     На пути в Левкос-Лимен он не смог не заглянуть в ненавистный для него
Бубастис: Бубастисский невольничий рынок был одним из крупнейших в Египте.
     Город встретил Эреда прохладой садов, журчанием вод в  многочисленных
каналах, воплями мусорщиков и мелких торговцев.
     Невольничий рынок раскинулся на берегу канала среди старых  желтеющих
пальм и кряжистых ив, полоскающих свои ветви, похожие на женские локоны, в
мутных водах.
     Пришедших на рынок вначале встречали орды  цирюльников,  массажистов,
уличных лекарей, розничных торговцев, которых в  Египте  называли  шунами.
Они пронзительными гортанными криками  зазывали  клиентов  и  расхваливали
товар.
     Старый, тощий,  обожженный  солнцем  жрец  низшего  разряда  в  одной
набедренной повязке сидел у  глинобитного  забора  и  продавал  стеклянные
флакончики с маслом клещевины - слабительным средством. В Египте  считали,
что все болезни происходят от переедания, и поэтому регулярно,  на  третий
день каждого месяца прибегали к слабительному.
     На циновке у суетливого цирюльника сидел воин-наемник  неопределенной
национальности; у ног его была брошена груда доспехов и оружия.  Цирюльник
брил ему голову бронзовой бритвой, наемник сидел терпеливо, вслушиваясь  в
тонкий звон бронзы, прикрыв глаза. Тут же неподалеку другой мастер  бритвы
и помазка совершал обрезание визжащему от боли и страха мальчугану. Слепая
старуха продавала глиняные кувшинчики с целебным финиковым вином.
     Чернобородый неказистый грек, одетый, как  египтянин  или  ливиец,  в
короткую юбочку, восседал на пирамиде промасленных и залитых гипсом  бочек
и на всех языках Средиземноморья  предлагал  чужестранцам  и  "правоверным
подданным величества царя Верхнего и Нижнего Египта" купить  сыр,  которым
питаются боги на Олимпе: сыр соленый и несоленый, с вином и медом, твердый
и мягкий, сыр копченый и сыр, высушенный на солнце...
     Привлеченные криками, к нему подходили египтяне и иностранцы, живущие
в  Египте,  толпились  у  раскрытых  бочек,  выбирая  сыры  по  вкусу,  их
обслуживали молодые подручные грека.
     Заметив в толпе внушительную фигуру Эреда, чернобородый прихлебнул из
огромного сосуда, стоявшего на самой  вершине  пирамиды,  и  крикнул  ему,
путая финикийские и еще какие-то слова, никогда не слышанные Эредом.
     - О храбрый муж, слава богам, прибой  судьбы  выбросил  тебя  к  моим
бочкам, но не сыр тебе нужен, я сразу вижу, и не кикеон - напиток богов...
Я знаю, что тебе нужно, подойди ближе, и ты всю жизнь будешь целовать  мои
ноги,  возносить  хвалу  богам.  Заинтригованный  Эред  приблизился.  Грек
соскользнул на землю и из висевшей на дереве сумы извлек груду кореньев.
     - Нет, и это тебе не нужно - сладкий корень от кашля. А вот белена  и
дурман, собранные в Вавилонии. Нет, нет, ты послушай, собирают  их  ночью,
высушивают в тени, выдерживают в хранилище, двери и окна которого  выходят
на север... Неужели не купишь?
     - Хорошей тебе торговли, купец, но белена мне  не  нужна.  Скажи  мне
лучше...
     - Да видят боги, для такого могучего мужа мне не жалко... - Он  опять
запустил руку в суму, поискал и вытащил на свет глиняный сосуд,  заткнутый
деревянной пробкой, - мне не жалко вот этого чуда из чудес -  средство  от
облысения!..
     - Не нужно мне... - сопротивлялся Эред.
     - Не тебе, так твоим друзьям, родственникам, родственникам  друзей  и
друзьям родственников!
     - Скажи мне, купец...
     - О видят боги, все скажу, только купи это чудо, замешенное  на  жире
льва, гиппопотама, змеи, кошки и каменного барана! Стоит только втереть  в
кожу головы... Это тебе не какая-то касторка, которой мажутся бедняки...
     Эред было уступил, чтобы расположить к себе этого пройдоху; ему нужен
был посредник для  разговора  с  работорговцами,  но  чернобородый  загнул
непомерную цену. На эти деньги можно было бы купить  добротную  египетскую
унирему или стадо баранов.
     Видя, что с Эреда нечего взять, грек произнес что-то по-египетски,  и
цирюльники,  лекари,  их  клиенты,  торговцы,  нищие  -  все   засмеялись,
разглядывая Эреда.
     Эред вздрогнул,  как  от  пощечины,  по  лицу  забегали  желваки.  Он
неожиданно прыгнул и поймал шустрого грека за шею.
     - Ну-ка, уважаемый, переведи мне, что ты сказал?
     Их обступила толпа. Молодые приказчики купца побежали звать на помощь
- тут же появился страж порядка, полуголый  измученный  маджай  в  старых,
стоптанных сандалиях. Откуда-то набежали вездесущие мальчишки. Толпа  была
в восторге от того, что два чужеземца сцепились и  вот-вот  в  ход  пойдут
ножи.
     Но грек сдался.
     - Ты хотел что-то спросить  у  меня,  финикиец?  -  проговорил  он  с
натугой, тщетно пытаясь разжать железные пальцы Эреда.
     - Пойдем со мной, - сказал Эред.
     - С большой радостью, только не дави  мне  шею,  она  и  так  у  меня
тонкая. Хочешь, мы будем пить с тобой кикион, напиток богов?
     Эред выбрался из толпы и пошел по невольничьему рынку, обняв за плечи
грека, словно тот был его лучшим другом. Маджай потерял к ним интерес, сел
на берегу и, не снимая сандалий, спустил ноги в воду.
     Рабы стояли на солнцепеке связками  по  пять-десять  человек.  Каждый
пятачок тени был занят работорговцами и их клиентами: они беседовали, пили
вино и пиво, спорили или считали  слитки  серебра.  И  только  для  самого
ценного товара - искусных мастеров и юных девушек - нашлось место в тени у
хозяйских помостов.
     Рабы стояли утомленные, понурые. Не привыкший к  африканскому  солнцу
белокожий сабинянин неожиданно пошатнулся  и  упал.  На  него  набросились
надсмотрщики, потом, видя, что побои не  помогают,  оттащили  к  каналу  и
принялись отливать водой.
     Среди рабов, выставленных на продажу, были только чужеземцы -  рослые
и рыжеволосые арамеи, кривоногие, мускулистые мидяне, привыкшие к  бешеным
конским скачкам  без  седла,  тяжеловесные,  огромные  ассирийцы,  которых
продавали по  самой  низкой  цене  -  в  Египте  их  не  любили,  стройные
черноволосые  филистимляне  и   низкорослые   крепыши   сирийцы,   потомки
знаменитых хеттов, память о которых хранилась в Египте со  времен  великих
походов Рамсеса...
     Измученная солнцем женщина с ребенком на руках - по облику и выговору
ассириянка - отгоняла от  ребенка  мух  пучком  ивовых  ветвей  и  умоляла
прохожих:
     - Купите нас, мусри [мусри (ассирийское) - египтяне]. Купите нас...
     Для Эреда было тяжкой мукой бывать на  невольничьих  рынках:  прошлое
еще жило в нем.
     - Ты заметил, финикиец, они своих совсем мало продают, -  болтал  без
умолку  грек.  -  У  них  чтут  старые  законы,  особенно  законы  Хуфу  и
Бакнеренфа. Фараон  Бакнеренф,  сказывал  мне  один  начитанный  шун,  еще
полтора  столетия  назад  запретил  частным  лицам  обращать   в   рабство
должников-египтян.
     - Хороший  закон,  -  вздохнул  Эред  и  рассказал  купцу,  что  ищет
финикиянку по имени Агарь, затем попросил его поговорить с работорговцами,
может, кто-нибудь подскажет, где она.
     - И ты думаешь на самом деле отыскать ее? - изумился грек.
     - Ищу...
     - Таких дурней на свете больше  не  сыщешь.  Вон  сколько  девушек  и
женщин, а подавай ему Агарь. Воистину боги наделяют умом, или силой.  Если
тебе не поможет старуха Ноферхонх, значит, в  подлунном  мире  никто  тебе
больше не поможет.



                              33. НОФЕРХОНХ

     Ноферхонх оказалась  старой  египтянкой,  скрюченной  недугом.  Одной
рукой она опиралась на увесистую клюку, увешанную талисманами и  кусочками
папирусов с магическими письменами, другой - на  плечо  мальчика  нубийца.
Седые сальные пряди ее выбивались из-под  замусоленного  кожаного  пояска,
стягивавшего ее сухую мелкую голову.
     Старуха медленно тащилась вдоль выставленных на продажу  невольников,
приглядываясь и прицениваясь.
     Грек подошел к ней,  перекинулся  несколькими  фразами  и  указал  на
Эреда, возвышавшегося на две головы над толпой. Потом замахал ему руками.
     Эред, чувствуя, как заколотилось сердце, в два прыжка очутился  возле
них.
     - Расскажи подробней, как она выглядела, - сказал грек ему.
     Эред,  волнуясь,  сбиваясь,  долго  обрисовывал  девушку.  Неожиданно
старуха протянула к его лицу растопыренную костистую  пятерню,  сверкающую
перстнями. Эред отпрянул.  Старуха  хрипло  засмеялась  и  что-то  сказала
греку, тот перевел:
     - Какого цвета ее глаза, выбери камень.
     Эред  указал  на  печатку  из  непрозрачного  черного  камня  с  едва
заметными красноватыми крапинками. Старуха кивнула, заговорила.
     - Она знает эту женщину! - воскликнул купец, не веря  своим  ушам.  -
Воистину небо любит дураков! Она запомнилась!
     Эред вытер ладонями влажное лица. "О Ваал!.."
     - Где Агарь? - тихо спросил он старуху. - Где?
     - Хи! - старуха оттолкнула клюкой Эреда.
     - Она говорит, потом, - шепнул грек, - ты ей лучше не мешай.
     Старая Ноферхонх из множества рабов выбрала одну,  на  первый  взгляд
невзрачную киммерийку, собственноручно вымыла ее  в  канале  -  у  старухи
оказались сильные и проворные руки. Потом посадила нагую рабыню на  низкий
треногий табурет посреди дощатого помоста, высушила ей волосы, вытирая  их
куском белоснежного льняного полотна, сделала красивую прическу, взбив  ей
волосы и скрепив хитроумное нагромождение на  голове  золотыми  шпильками,
нарумянила и припудрила слегка лоб и щеки, густо начернила ресницы, черной
же, модной, помадой подвела губы. Мальчик нубиец  держал  перед  Ноферхонх
раскрытые ящички и шкатулки с  гребнями,  пинцетами,  зеркалами,  дорогими
украшениями...  Старуха  выбрала  из  доброй  пригорошни  различных  серег
тяжелые золотые с ярким  зеленым  камнем,  но  оказалось,  уши  рабыни  не
проколоты. Старуха тут же подозвала цирюльника, и  вскоре  в  мочках  ушей
молодой рабыни  красовались  серьги.  Туалет  рабыни  завершили  массивные
браслеты - ножные и ручные - и узкое египетское платье  из  яркой  дорогой
ткани.
     Когда рабыня поднялась со стула,  все  притихли:  на  помосте  стояла
совершенно другая девушка, если не красавица, то очень хороша собой.
     - У этого старого  пугала  редкий  дар  видеть  в  людях  красоту,  -
зашептал Эреду на ухо восхищенный купец. -  Мимо  этой  киммерийки  прошли
толпы покупателей, и никто не обратил на нее внимания.
     - Ай да Ноферхонх, золотые  руки!  -  восторженно  цокали  языками  и
раскачивались из стороны в  сторону  солидные  работорговцы,  сидевшие  на
помостах сложив калачиком ноги.
     - Сама богиня  Хатор  поила  Ноферхонх  молоком,  когда  она  была  в
колыбели, - шептались в толпе простых зевак.
     - ...Старухе она досталась даром, - продолжал грек. - Теперь  за  нее
дадут любую цену. Ты не представляешь, финикиец, сколько дадут за нее!..
     Девушку купил богатый лекарь.  Старуха  тут  же  содрала  с  нее  все
украшения и платье. Лекарь посадил рабыню в повозку, запряженную мулами, и
поспешил увезти - подальше от завистливых глаз.
     Грек пристально посмотрел Эреду в глаза.
     - Но ты нищ, финикиец! Ты не купил моего снадобья, не купил даже сыра
и кикеона, напитка богов. Как же ты думаешь выкупить свою Агарь?  -  И  не
давая ему раскрыть рта, истошно завопил: Эй, люди!  Правоверные  египтяне,
подданные величества царя Верхнего  и  Нижнего  Египта,  Повелителя  Азии,
полубога, который будет богом после своей смерти!.. Этот фенеху нашел свою
девушку. Он искал ее по всей земле,  прошел  страны  варваров  и  дикарей,
победил многих огнедышащих чудищ, покорил  мечом  и  хитростью  страну,  в
которой живут одноногие и однорукие люди с головами,  которые  они  прячут
под мышками. О люди! Ему нечем заплатить за свою Агарь, ждущую его в  доме
Ноферхонх. - И склонившись к старухе, спросил: - Сколько просишь? - и  тут
же продолжал пронзительным голосом, словно  всю  жизнь  был  глашатаем:  -
Всего полста дебенов за красавицу Агарь,  соберем  великому  воину  Эреду,
защищавшему Египет под Магиддо, Кархемышем и Харраном, эти  жалкие  полста
дебенов. Ну кто чем может, поделись! Кто больше, кто больше?
     И  грек,  распаленный  собственными  словами,  вытащил  из  потайного
кармашка в матерчатом поясе слиток серебра,  бросил  его  на  помост.  Его
примеру последовал наемник неопределенной национальности, который  из  рук
цирюльника перешел в руки массажиста, а затем к прорицателю и  толкователю
снов. Он подошел к помосту и, ни слова не говоря, положил  брусок  серебра
достоинством в один ките, с таким благоговением, словно это был по меньшей
мере эвбейский талант. Потом кто-то положил гроздь  винограда,  пригорошню
маслин, замусоленный  папирус,  перевязанный  шнурком  (оказался  перечень
снадобий от болезней живота). Больше  даров  не  было.  Толпа  поредела  и
вскоре совсем рассосалась. Работорговцы посмеивались: чужеземцев в  Египте
недолюбливали, хотя без них не могли обойтись.
     - Ладно! - закричал грек, топнув в сердцах, - из всех  щелей  помоста
поднялась пыль. - Пусть боги Эллады покарают  меня  за  расточительство  и
глупость, непростительную для эллина, но я дам этому дурню полста дебенов!
     Растроганный Эред обнял грека.
     - Ты настоящий муж, эллин. Я верну тебе эти проклятые дебены, чего бы
мне это ни стоило. Клянусь Мелькартом!


     В доме Ноферхонх было тихо и прохладно, свежеполитй земляной пол  был
застал чистыми циновками из пальмовых листьев. На подставках и в  нишах  -
статуэтки, бюсты,  барельефы  из  фаянса,  зеленого  шифера,  драгоценного
дерева, пряно и  тонко  пахнущего.  Несколько  фигурок  богов,  украшавших
домашний алтарь, были из электрума, сплава золота и серебра. Перед алтарем
стоял бронзовый  жертвенник  для  сжигания  кусочков  пищи  -  дар  богам,
оберегающим дом, очаг и семейное счастье. Это новшество -  жертвенник  для
сжигания - пришло из Ханаана. Ему следовали люди утонченные, элитствующие,
подверженные иностранному влиянию и новым веяниям жизни.
     Старуха успела хлебнуть пива и была навеселе. Припадая на одну  ногу,
стуча  клюкой,  таскалась  из  комнаты  в  комнату,  кричала  на  рабов  и
домочадцев.  Появившись  неожиданно  перед  гостями,  -  они,  сгорая   от
нетерпения, ерзали на циновках, - зашептала что-то, вытаращив глаза.
     - Что? Что она говорит? - вцепился в грека Эред.
     - Говорит: идет красавица, о боги...
     Привели рабыню-сабинянку, разодетую, как дочь фараона.  Старуха  сама
была взволнована не меньше мужчин. Увидев, что Эред  помрачнел  и  опустил
голову, она рассердилась:
     - Кого тебе еще надо, глупый фенеху?!
     Купец толкнул его в бок.
     - Не она?
     Эред поднял на старуху печальные глаза.
     - Зачем ты меня обманула? Она совсем не похожа на Агарь.
     - Хи! - с силой выдохнула старуха. Грек едва поспевал  переводить  ее
слова. - Я привожу в свой дом людей вроде тебя, фенеху, ищущих  неизвестно
чего. Взглянув на эту сабинянку, они забывают обо всем на свете, словно  у
них отшибло память. Они ползают у меня в ногах, умоляют отдать ее им...
     - Ну да, - добавил от себя грек, - она вытягивает из них все,  делает
нищими... - И продолжал другим тоном: - И ты забудешь свою  Агарь,  только
приглядись к ней, к этой красотке.
     Эред воскликнул, чуть не плача:
     - О боги! Почему люди издеваются над моей бедой!..
     Вне себя, он схватил старуху за шею.
     - Пусти, фенеху, -  сказала  она  сердито  и  крикнула  греку,  чтобы
перевел.
     Эред оттолкнул ее.  Старуха  поднялась  с  циновки.  И  только  когда
отыскала свою клюку, заговорила, вглядываясь в лицо  Эреда.  В  ее  голосе
промелькнуло что-то похожее на печаль.
     - Она сказала, умерла Агарь, хотя ее сделали  красивой,  -  произнес,
страдая, грек. - Умерла, не болея никакими болезнями, умерла оттого, что в
сердце ее был ты...
     Эред долго молчал.
     - Я тебе не верю. Где Агарь? Почему я должен тебе верить?!
     Старуха сердито заговорила, стуча клюкой о пол.
     - Она клянется зеленокожим  Осирисом,  царем  мертвых,  что  язык  ее
никогда не был так правдив, как сегодня. Девушка умерла.  Ее  завернули  в
кошму и зарыли в пустыне.
     - Я хочу видеть, где ее зарыли! - воскликнул Эред. - Я разрою могилу,
я увижу ее... И горе тебе, старуха, если ты меня обманула!
     -  Ладно,  -  проворчала  старая  Ноферхонх,  -  я  пойду  с   тобой,
несчастливец. О боги, как вы  над  ним  надсмеялись  -  найти  песчинку  в
кишащем человеческом муравейнике и снова потерять...
     ...До своей циновки на постоялом дворе Эред добрался поздно  ночью  и
долго лежал, вглядываясь в небо,  полное  крупных  горящих  звезд.  Он  не
чувствовал полчищ блох, облепивших  его  тело,  не  слышал  нудного  звона
москитов... Вдруг он поднялся и пошел искать хозяина двора,  натыкаясь  на
тела спящих.
     - Где можно найти караван,  идущий  на  Левкос-Лимен,  -  спросил  он
перетрусившего, потерявшего всякий сон хозяина.
     - Поезжай в Танис... о боги, что это тебе  взбрело  среди  ночи?..  -
заговорил тот, придя немного в себя. - Оттуда следуют большие караваны  на
Левкос-Лимен и ближние колонии сабеев. Можно еще через Копт, но та  дорога
опасная, малолюдная. Поезжай в Танис, человек.



                        34. СВЕРХЧЕЛОВЕК ИЗ КИТИЯ

     За день до отплытия прибыл последний перед началом навигации  караван
из Таиса. Изумленный и обрадованный несказано Астарт обнял Эреда.
     - Это чудо! Эред! Ну до чего же здорово, что ты здесь!
     Его друг сильно похудел, оброс рыжими тонкими волосами,  похожими  на
лохмы, остающиеся на коре деревьев после половодья.
     - Нет больше Агари, Астарт, - первое, что произнес Эред.
     Они постарались больше не говорить о прошлом. Эред спросил об Ахтое.
     Неподалеку  от  друзей  два  раба  обмывали  в   колоде   высоченного
мускулистого жреца, прибывшего с караваном.
     - Пойдем к морю, ты тоже грязью богат.
     - Ты знаешь, кто это? - зашептал Эред. - Ораз из Кития! На  Крите  он
первый среди жрецов Мелькарта.
     Чернокожий раб неловко плеснул водой в лицо Ораза и тут  же  свалился
от сокрушительного удара кулаком. Затем такой же удар обрушился на  голову
второго раба.
     - Оба лежат! - громко сказал жрец, выбравшись из колоды.
     Увидев  Астарта,  жрец  жестом  приказал  ему  приблизиться.   Астарт
отвернулся, приведя жреца в бешенство. Тот шагнул  к  Астарту  и  с  силой
рванул его за плечо, оставив в кулаке клок материи.
     - Или ты тоже равен царям и люди целуют следы твоих сандалий?
     Астарт насмешливо посмотрел на него и ничего не ответил.
     - Это же Ораз... - пробормотал Эред, - из Кития... В этот  момент  на
постоялом  дворе  появилась  процессия  кормчих  и  их  жен  во  главе   с
Альбатросом - пришли приветствовать великого жреца. Ораз забыл на время об
Астарте, пошел навстречу адмиралу, не обращая внимания на свою наготу.
     Жрец представлял собой  великолепный  экземпляр  человеческого  тела,
развитого многолетними упражнениями в греческих гимнасиях. Властное лицо с
греческим профилем и финикийскими глазами. Под тонкой, почти белой,  кожей
играли  крутые  мышцы.  Крутолобый   внушительный   череп,   выбритый   до
зеркального блеска, уверенные движения, царственная осанка, громовой голос
- все говорило за то, что это  была  личность  необыкновенная,  близкая  к
богам, многие  на  Крите  его  считали  полубогом.  В  Левкосе-Лимене  его
появление  в  любом  квартале,  доме,  на  корабле  действовало  на  людей
гипнотически:  даже   заведомые   морские   волки   с   зачерствевшими   в
многочисленных грехах сердцами испытывали  трепет  и  порывались  целовать
край его одежды...
     Ораз облачился с помощью слуги в  расшитую  золотом  лиловую  тунику.
Альбатрос в витиеватых выражениях сообщил  о  великой  радости  по  случаю
благополучного прибытия жреца и пригласил его к себе в дом.  Равный  царям
приготовился ответить  не  менее  пышно,  но  неожиданно  замер  с  широко
раскрытыми глазами.
     - Боги! Ваал всемогущий! Египтянка - жена хананея! Куда я попал?!
     Альбатрос растерялся. Он искал, что сказать, но не находил.
     - Это моя жена, - тихо произнес Агенор.
     Меред, как и ее муж,  выглядела  невозмутимой,  только  румянец  ярче
обычного проступил на персиковых щеках. Она была  прекрасна  в  египетском
одеянии из полупрозрачного виссона. Голубые жемчужины мерцали в ее  темных
волосах, взбитых наподобие львиной гривы.
     - Жена! - Ораз насмешливо разглядывал женщину, заложив руки за спину.
- Дочь ила, загрязнившая род сынов моря!
     Агенора и Меред здесь не столько уважали, сколько  побаивались  из-за
их высокого происхождения.  Жрец  заставил  взглянуть  на  них  по-новому.
Астарт мучительно ждал, что скажет кормчий.
     - Адой Саргад, - сказал Агенор обычным голосом, - мы  не  привыкли  к
критским манерам, поэтому разреши нам удалиться.
     Агенор хлопнул в ладоши. Рабы внесли роскошный паланкин, опустили его
почти  до  земли.  Меред  скрылась  за  занавесками.  Рабы   тренированным
семенящим шагом бережно понесли паланкин.
     Кормчий пошел рядом, положив руку на меч.
     - Потерять лицо хананея из-за египтянки! - бросил жрец, не  обращаясь
ни к кому.


 

<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4]

Страница:  [2]

Рейтинг@Mail.ru














Реклама

a635a557