В жизни Астарта было больше печальных разлук, чем  радостных  встреч.
Намного больше. Вот и теперь он прощается  со  своим  прошлым,  продираясь
сквозь джунгли противоречивых чувств. Люди  пили,  ели,  горланили  песни.
Хананеи перед тем, как взойти на  корабль,  подходили  к  Астарту,  дарили
что-нибудь на память и крепко, по-мужски, обнимали безумца. Для них  он  -
воплощение твердости и безумия. Астарт с трудом сдерживал себя,  чтобы  не
броситься к трапу. Он даже сделал шаг вперед, но одумался и продолжал, как
во сне, обнимать, говорить, не  совсем  соображая,  кого  обнимает  и  что
говорит.
     "Отплывайте скорей! Прекратите эту пытку!" Но мореходы все  подходили
и подходили. Агенор что-то  говорил,  но  его  слова  бесследно  уносились
куда-то прочь. Эред плакал, не стесняясь, и слезинки блестели в его  русой
нехананейской бороде.  Лица,  лица,  лица  хмурые,  радостные,  печальные,
открытые, дружелюбные, милые, бородатые лица. Какая страшная пытка!
     Бирема Агенора отчалила первой: то был  приказ  адмирала,  не  совсем
понятный друзьям Астарта,  хотя  смысл  в  этом  был.  Агенор  должен  был
разведать фарватер среди песчаных и илистых  наносов  устья  Великой  реки
зинджей.
     "Нет, я бы не остался, даже зная истину  истин,  -  размышлял  Ахтой,
вглядываясь в удаляющуюся фигуру друга, стоявшего у самой воды,  -  только
фенеху, порождение странствующего морского племени, способен найти смысл в
проживании среди дикарей, только фенеху может с  легкостью  оторваться  от
высокой культуры, обманувшись изменчивыми  прелестями  первобытной  жизни,
только фенеху может покинуть свой народ, свою родину, только фенеху  может
выжить,  покинув  все,  выжить  в  одиночестве.  Да,  он  здесь  будет   в
одиночестве. Подобных себе можно найти лишь там, в мире  жрецов  и  царей,
где и зло и добро так изощренны. Только там высокие  помыслы  вырастают  в
бунт:  высокая  культура  оттачивает  чувства  и  мысли.  Здесь   же   все
по-другому: и зло примитивно, и добро прямолинейно, как в  среде  отроков,
только вступающих в жизнь.  Астарт  мой,  мужественный  друг,  ты  человек
чувства, и чувство твое на этот раз подвело  тебя,  ты  похоронил  себя  в
Ливии. Мне жаль расставаться с тобой, вдвойне жаль сознавать твою  ошибку.
Но ты и прощаясь толкаешь меня на путь истины: теперь я, как никогда  вижу
преимущества разума перед чувством.  Чувства  в  своем  бунтарском  порыве
опережают разум, но разум и только разум способен постепенно и безошибочно
постичь все тайны бытия. Нам, мудрецам и философам,  не  хватает  чувства,
его убила тишина жреческих  келий,  вскормившая  нас.  Вам,  бунтарям,  не
хватает осмысленного подхода к явлениям жизни, умозаключения ваши стихийны
и часто ошибочны. Нужно быть титаном чувств, чтобы одним чувством заменить
знания и  разум.  И  не  нужно  быть  титаном  разума,  чтобы,  постепенно
распутывая противоречия жизни, рано или  поздно  прийти  к  истине  истин.
Спасибо, Астарт, за щедрость твоей  души.  Ты  сократил,  не  ведая  того,
многие годы моих исканий. Как бы я хотел,  чтоб  мой  разум  помог  твоему
чувству!.. Но не суждено... Прощай..."
     Астарт  очнулся.  Мореходы  оставшихся  кораблей  вязали  подвыпивших
ливийцев и тащили их в трюмы.
     - Что вы делаете? - закричал он.
     Скорпион ухмыльнулся и посоветовал не мешать: то был приказ адмирала.
     - Альбатрос! - Астарт побежал к трапу.
     Старый адмирал стоял у борта и следил за погрузкой живого груза.
     - Астарт, - сказал он, - видишь, теперь  невозможно  здесь  остаться.
Зинджи тебя живьем съедят. Все их лучшие парни у нас в трюмах.  Если  боги
сжалятся и кто-нибудь из них выживет после весел, то в Египте продадим  их
за хорошую цену.
     - Опомнись, старик!
     - Эй, Скорпион, и кто там еще? Свяжите  Астарта  и  бросьте  в  трюм.
Потом он нам скажет спасибо. И девку его  захватите,  чтоб  не  печалился.
Видишь, парень, я добр и люблю тебя.
     Астарта связали, как он ни отбивался, и втащили на палубу.  Но  вдруг
появился Ораз. Он рывком поднял с голых досок тирянина  и  ударом  кинжала
рассек путы.
     - Ты мой враг, - сказал он, - но ты смел. Ты свободен.
     Ухмыляющийся Нос и хмурый  Скорпион  тащили  вырывающуюся,  кричавшую
Мбиту. Астарт вырос у них на пути, и оба хананея благоразумно исчезли.
     Девушка прижалась к Астарту, горько рыдая.
     Корабли отчалили, шевеля ножками-веслами, оставив после себя слезы  и
крики ненависти ливийцев. Астарту никто не помышлял мстить. Племя пастухов
приняло его как своего, которого едва не увезли насильно.
     Добрые, неискушенные в пиратстве и разбое хананеев  пастухи  искренне
оплакивали свое несчастье: самые  молодые  мужчины,  опора  племени,  были
навсегда потеряны. Братья Мбиты тоже оказались на палубе  Альбатроса.  Так
неожиданно Астарт оказался главой чернокожего семейства.



                                 48. ОДИН

     ...Вслед за тоской пришла лихорадка. Астарт лежал на спине в  грубой,
выдолбленной из древесного ствола  лодке  и  смотрел  на  дырявый  грязный
парус, наспех скроенный из его собственной  туники.  Когда  нос  долбленки
зарывался в ил или утопал в тростниковой стене, он  со  стоном  брался  за
весло. Потом лодка вновь неслась  против  течения  с  закрепленным  рулем,
чтобы через какое-то время опять врезаться в  противоположный  берег...  и
так, пока дул ветер с океана.
     Боль в спине, костях, голове... о боги!.. но  хуже  всего  -  память,
светлая яркая память на все, что нужно забыть. Нет, нет,  нет!  Только  не
Ларит, только не та штормовая ночь... Лучше Мбита...  Пусть  ее  блестящие
страдальческие глаза жгут укором, немым криком... А  все-таки  он  дал  ей
счастье, хоть короткое, мимолетное, но счастье...
     Берег приближался размытыми, словно во время дождя, очертаниями голых
ветвей. Голые ветви, голые ветви... Почему голые?  Ах  да:  сухой  период,
ливийская зима, а там сейчас лето...
     Астарт дрожащей рукой отвязал  рукоять  кормового  весла  и  направил
лодку к середине реки. Потому упал прямо на разбросанные по дну вещи, не в
силах отодвинуть их в сторону. Усилием воли представил  себе  лицо  Мбиты,
каким оно было в тот счастливый момент. Она улыбалась. Вокруг  -  примятые
травы, утро, песни птиц и звон цикад. Несколько коршунов плавно кружили  в
поднебесье, не боясь обжечься о солнце.  По  прямой,  как  мачта,  былинке
ползла оранжевая гусеница. Крохотный паук повис на  серебряной  нити...  И
еще Астарт  подарил  ей  свою  серьгу  кормчего,  что  привело  девушку  в
восторг...
     Лодка вдруг подскочила, едва не перевернувшись, затем закрутилась  на
месте, подгоняемая  неуклюжими  толчками.  Громко  хлопнул  парус.  Астарт
услышал  нечто  похожее  на  хрюканье.  Он  приподнялся  на  локте:  серые
упитанные туши плескались в прозрачной воде, и брызги  разлетались  далеко
вокруг.
     Стадо бегемотов отстало.
     Что потом? Ах да, столица "леопардов". Почему? Астарт был  диковинкой
среди племени  пастухов.  А  господа  джунглей  все  лучшее  тащили  себе.
"Леопарды" вдели обоим по медному  кольцу  в  нос,  поселили  в  пустующей
хижине. Все! Астарт - воин племени  "леопардов",  Мбита  -  жена  молодого
"леопарда".  Вечером  их  пригласили  на  пиршество.  Колдуны   магическим
способом  зажарили  десятка  два  пленников  из  чужого   племени.   Вождю
"леопардов"  преподнесли  на  деревянном  блюде  дымящиеся  сердца.  Вождь
проявил монаршую милость, послал Астарту одно сердце.
     Отказ финикийца очень оскорбил вождя и всех  присутствующих.  Астарту
вручили сосуд с темной жидкостью, пахнущей травой. Мбита вцепилась  в  его
руку и выкрикнула, что можно было понять как "нет".
     Астарт и сам знал, что это такое. В чаше был слабый  раствор  яда  из
внутренностей  травяной  гусеницы.   Провинившемуся   давали   выпить   из
"очищающего" сосуда. Если  тот  выживал,  то  считался  оправданным,  если
умирал - труп выбрасывали гиенам.
     Мбита, оказывается,  тоже  провинилась,  обратившись  к  мужу  не  по
ритуалу "леопардов". Прежде чем вымолвить слово, она должна была пасть ниц
и вывалять себя в пыли. Когда ей посоветовали вести себя "по-человечески",
она  даже  под   угрозой   "чаши   очищения"   не   захотела   подчиниться
непонравившемуся ей обычаю. Тогда и у нее в руках появился точно такой  же
сосуд. Она с гневом отбросила  его,  и  "леопарды"  шарахнулись  в  разные
стороны, боясь брызг.
     Неожиданно Астарт увидел: из норы в небольшом холме  посреди  площади
выползло  странное  существо   в   струпьях   грязи.   То   был   какой-то
привилегированный колдун, живущий среди идолов племени  (холм  был  утыкан
деревянными фигурками богов). Астарт  плеснул  ядом,  расчистив  дорогу  к
холму, схватил девушку за руку и потащил ее в нору. Колдуна они прихватили
на всякий случай с собой. Просидев в норе,  пахнущей  рыбой  и  мочой,  до
глубокой ночи, они сумели бежать. И началась долгая изнурительная  погоня.
Много раз им казалось: все, наступил  конец...  Астарту  удалось  заманить
длинноногих  преследователей  на  лиановый  мост  через   реку,   кишевшую
крокодилами. По сигналу Астарта Мбита перерубила лианы  на  одной  берегу.
"Леопарды" хлынули к  противоположному  концу  моста,  сохраняя  полнейшее
самообладание. Астарт  перерубил  последнюю  нить  жизни,  мост  рухнул  в
воду...
     "Что же потом?" Нет,  вначале  вождь  деревни  пастухов  поспешил  их
прогнать, чтобы гнев "леопардов" не обрушился на племя.  Он  заверил,  что
матери Мбиты и ее маленькому брату помогут. Тем  более,  что  у  них  есть
небольшое стадо и красивый дом. Затем -  двухместная  лодка  под  парусом,
подарок Агенора, и бесконечная река, Великая река зинджей, как ее называли
хананеи. Даже тогда им было хорошо. Они наслаждались жизнью и друг другом.
Вокруг тоже все жило, любило, наслаждалось каждым мигом. Малыши  бегемотов
озорничали, как негритята, бултыхались в воду с  материнских  спин.  Цапли
упорно смотрели в лужи, словно любуясь собственным отражением,  а  толстый
пеликан, расправив огромные крылья, скользил над  самой  водой  в  поисках
добычи. Трудяги-водорезы буравили воду своими клювами  в  надежде  сцапать
зазевавшуюся рыбешку. Жирные цесарки обламывали тяжестью своих тел  тонкие
ветви прибрежных акаций. В небесно-чистых водах отражались  яркие  вьюнки,
опутавшие густо-зеленую стену тростника.
     Астарт учил Мбиту стрелять из лука, управлять парусом, грести. Копьем
она владела не хуже его. Девушка объясняла финикийцу, какие плоды,  травы,
ягоды съедобные, какие ядовитые. Однажды, приготовив  на  костре  странное
кушанье, она с коварным видом наблюдала, как Астарт уписывает за обе щеки.
Затем объяснила, что он ел жареную саранчу, и долго смеялась над гримасами
отвращения на лице финикийца. Она доказала, что привычки его мира в  Ливии
не нужны и даже вредны. Заставила сменить  матросскую  тунику  на  кожаный
узкий передник. Впрочем, Астарт и сам  догадывался,  что  зинджи  щеголяют
нагишом не из-за своего пристрастия к голым ягодицам: любая одежда в  этом
климате была лишней. Полчища клещей, паучков, колючек набивались в  каждую
складку, вызывая зуд. Уподобившись Мбите во  всем,  он  почувствовал  себя
намного свободней и здоровее. Правда, по ночам пронизывал  холод,  поэтому
приходилось кутаться в одеяло и греть бока у костра.
     Вначале  ночевали  на  берегу.  Но  несколько  раз  были  потревожены
слонами, которые так и лезли на свет костра, угрожая раздавить  спящих.  К
тому же досаждали пятнистые гиены, которым ничего не стоило подкрасться  и
отхватить кусок тела помягче. Поэтому решили на  ночь  останавливаться  на
островках; низкий уровень воды в это время года обнажил множество мелей.
     ...Громкие крики береговых стрижей заставили Астарта очнуться.  Вновь
перед ним вырастал берег,  на  этот  раз  обрывистый,  изрытый  стрижиными
норами. Птицы стремительными молниями носились у самого паруса.
     Он было взялся за весло, но сильная боль  в  спине  отняла  последние
силы. Финикиец упал на дно, ударившись затылком о рукоять меча.  В  глазах
перевернулись и небо, и обрыв, и близкие деревья,  на  этот  раз  покрытые
плотной броней листвы. Парус туго надул  свою  единственную  и  израненную
щеку, пригвоздив лодку к берегу.
     Журчала вода, перекатываясь через лопатку весла. Изредка плюхались  в
воду куски подмытого берега.
     "А парень тот хорош! Где мы его встретили?  Кажется,  он  удил  рыбу.
Мбита поразила его с первого взгляда. На меня боялся смотреть,  зная,  что
его восхищение невозможно скрыть. Он тоже был одинок... Интересно, за  что
его изгнали из племени? Оскорбил вождя? Старейшин? Убил негодяя? Но только
не украл. У вора не может быть такого лица, таких глаз".
     У одинокого ливийца была лодка. Они втроем поднялись выше цепи мелей,
образующих нечто вроде порогов. Они втроем искали деревню, где можно  было
остановиться. И тут случилось несчастье, заставившее Астарта  вспомнить  о
богах, Мбиту укусила водяная змея.
     Девушка металась в беспамятстве, царапая пальцами землю. Двое мужчин,
не двигаясь, сидели у ее ложа из травы и мягких ветвей. Они оба признались
в  своем  бессилии  перед  таинственной  карающей  силой,  и  оба  глубоко
страдали.
     Астарт просидел ночь,  не  шелохнувшись,  придавленный,  растоптанный
неумолимым роком. И вдруг он закричал, подняв лицо к еще спящему небу:
     - Боги! Я отрекаюсь от нее, только пусть она будет жива! Я никогда ее
не увижу, но пусть она живет! Разлучить с любимой - вот на что  вы  только
способны! Почему вы терпите мою ненависть,  но  губите  невинные  души,  с
которыми меня сталкивает судьба?  Дайте  ей  исцеление,  и  я  покину  ее!
Проклятое небо!
     После этого Астарт не сомневался, что Мбита  выздоровеет,  и  она  на
самом деле вернулась к жизни, и первым  ее  осмысленным  словом  было  имя
тирянина.
     Финикиец покинул  Мбиту,  оставив  ей  лодку  с  парусом,  рыболовные
снасти, копья и остроги с железными наконечниками  -  величайшая  ценность
для ливийцев, знакомых лишь с медью.  Не  рискнул  он  остаться  лишь  без
топора и меча. Он ушел, и наивная детская радость не  покидала  его  лица:
прекрасная зинджина будет жить!
     Но им было суждено встретиться еще раз. Астарт обогнул берегом  мели,
а затем и гряду настоящих  порогов  и,  облюбовав  подходящее  дерево  для
лодки, взялся за топор.  Он  не  мыслил  своего  существования  здесь,  на
берегах  широкой  ливийской  реки  без  лодки  и  паруса.  "Конечно,   так
хананейская лодка - хороша, но им будет нужнее: их двое. Он ей понравится,
а время сгладит боль. Пусть у меня будет выдолбленная  из  дерева  пирога.
Ведь я теперь зиндж. Зиндж с желтой кожей".
     Мбита с шумом вырвалась из зарослей и застыла,  похудевшая,  гневная.
Астарт обнаружил, что и коричневое лицо  может  быть  бледным.  "Нашли  по
следам", - подумал финикиец.
     Ее спутник бесшумно подошел и сел у дерева.
     И хотя Астарт еще не выстрогал весла и не проверил лодку на плаву, он
поспешно натянул на рей парус из своей старой  туники.  Финикиец  трусливо
столкнул пирогу в воду. Не выдержав, оглянулся, твердя про себя, что  дает
ей жизнь.
     - Прощай, Мбита! - крикнул он.
     Она  вздрогнула,  что-то  прошептала.  Затем  вынула  из  мочки   уха
знаменитую серьгу и бросила в Астарта. Серьга не долетела до пироги  и  со
слабым всплеском ушла в воду. Она торопливо бросала в  воду  все,  к  чему
касались его руки, - свои браслеты, копье, с железным наконечником,  потом
подбежала к ливийцу, недоуменно взирающему на нее,  схватили  его  вьюк  с
финикийским луком, одеялами, снастями и все это полетело в воду.
     "Правильно, Мбита, пусть старое не путается под  ногами.  А  зиндж  -
настоящий мужчина. Любой хананей на его месте бросился бы в  воду  спасать
имущество".
     Девушка сидела на берегу у самой воды, спрятав лицо в ладонях.
     Кричали стрижи, журчали речные струи, и солнце злорадно  впивалось  в
тело. Сильный приступ озноба сдавил в ледяном кулаке мозг. Астарт  потерял
сознание.



                          49. БОГ ЗЕМЛЯНЫХ ЛЮДЕЙ

     Астарт жадно  пил  прохладную  жидкость,  настоенную  на  ярко-желтых
древесных опилках. Вокруг сидели на корточках люди, вымазанные  с  ног  до
головы  красноватой  глиной,  и  смотрели  ему  в  рот.  Эти   дружелюбные
запущенные грязнули вернули его к жизни своим чудодейственным настоем.
     Женщина с отвисшей нижней губой, проткнутой  замысловатым  украшением
из древесины железного дерева, еще и еще подливала  в  чашу.  Астарт  пил,
захлебываясь и кашляя, и приятное ощущение силы наполняло все тело.
     За пологими бурыми холмами взметнулся дымный смерч: горела  выжженная
солнцем саванна. Светило, багровое и гневное, купалось  в  клубах  дыма  и
пепла, вздымаемых знойным  воздушным  потоком.  Пальмы  стояли  с  покорно
поникшими кронами.
     Чем ниже опускалось солнце, тем беспокойней становились люди. Наскоро
поужинав немудреной пищей, они  расползались  по  своим  норам  в  холмах.
Заброшенные  хижины  из  тростника  и  пальмовых  листьев  стояли   совсем
недалеко, на берегу реки. Астарт ничего не понимал.
     Его втиснули в одну  из  таких  нор,  отполированных  телами.  Следом
набилось целое семейство. К  полуночи  он  почувствовал,  что  задыхается.
Привыкшие к столь странному образу жизни ливийцы преспокойно спали.
     С первыми лучами солнца плетеные и кожаные щиты, плотно  прикрывавшие
входы в земляные убежища, вываливались  наружу.  Все  племя  выползало  на
свежий воздух.
     "Вот почему они все такие тощие и грязные!"
     Ливийцы   столпились   у    деревьев,    приглушенно,    с    опаской
переговариваясь. Астарту с трудом  втолковали,  что  всесильный  бог  унес
женщину, которую специально для него оставили под пальмами. Раз в три  дня
бог приходит  за  жертвой  и,  если  ее  нет,  разрывает  когтями  норы  и
вытаскивает людей.
     Астарт  внимательно  осмотрел  место  жертвоприношения:  всюду  груды
костей, очищенных стараниями  гиен  и  омытых  ливнями.  Видя  любопытство
гостя, старый вождь отвел его чуть в сторону и ткнул пальцем  в  землю.  У
Астарта волосы встали дыбом. То был старый, засохший след  кошачьей  лапы,
превышавший размерами отпечаток слоновой ноги.
     Целый день земляные люди молились и плясали под  звуки  тамтамов.  Их
танцы живописали приход кошки-бога и пожирание жертвенного существа.
     Астарт после недолгих размышлений  прыгнул  прямо  с  обрыва  в  свою
пирогу, у которой никто  не  решался  снять  парус  -  так  необычна  была
"крылатая лодка". С  острова,  поросшего  буйной  растительностью,  Астарт
навез целую гору гибких лиан. Два последующих дня финикиец что-то мастерил
под пальмами, не говоря никому не слова. Негры вились вокруг, изнемогая от
любопытства, но так ничего и не узнали.
     Старейшины племени выбирали жертву среди больных и  немощных  старух.
Наконец  единодушно  остановились  на   одной,   отличавшейся   несносным,
сварливым характером.
     Вечер. Финикиец сидел на вершине холма, мысленно подгоняя  садившееся
за мутный горизонт светило. Совсем близко, под холмом, небольших  размеров
слон воевал с  молодой  пальмой,  трепетавшей  под  ударами  его  лба:  он
стряхивал с деревьев сладкие  орехи,  и  дела  ему  не  было  до  богов  с
кошачьими лапами.
     Старейшины накормили в последний раз старуху.  Жертва  поругалась  на
прощание с многочисленными родственниками  и  спокойно  уселась  на  груду
костей предшественниц. Идея потустороннего  мира  была  известна  земляным
людям, и это делало их мужественными.
     Прощальный луч лизнул саванну и исчез, словно его перерубили мечом, -
мгновенно надвинулась темнота. Лишь розовые облака еще  бросали  тревожные
отсветы на землю. Астарту кричали изо всех нор, но финикиец не  отзывался,
прятался за холмом. Когда земляные люди закупорились в норах и затихли, он
подошел к месту жертвоприношения.  Старуха  сидела  неподвижно,  отрешенно
глядя в саванну, откуда должен был прийти бог.
     Астарт вскарабкался на верхушку пальмы. Под тяжестью его  тела  ствол
изогнулся неровной дугой. Финикиец плавно  опустился  едва  не  на  голову
старухе. Жертва встрепенулась и начала  браниться  пронзительным  голосом.
Посмеиваясь, Астарт накрепко привязал конец лианы к согнутой пальме. Когда
облака потухли и непроглядная темень опустилась на землю, все было готово.
Астарт  сидел,  прислонившись  к  толстому  узлу  из  лиан,  удерживающему
несколько молодых пальм в согнутом, напряженном положении. Старуха  сидела
под лиановой сетью и громко икала.
     Вдалеке рыкнул лев. Ему тотчас отозвались  гиены  и  шакалы.  Трещали
неугомонные кузнечики и цикады, от  реки  несло  свежестью,  запахом  ила.
Лягушки заливались мелодичными  трелями,  яркие  звезды  украсили  плотную
черноту неба голубыми блестками. Ничто не предвещало сошествия божества на
землю. Но вдруг что-то громадное, смутно различимое  обрушилось  на  сеть.
Жертва слабо пискнула. Астарт вслепую ударил мечом по узлу. Одна  из  лиан
натянулась, как струна, лопнула с громким звуком, хлестнув концом по груди
финикийца. Удар был так силен, что Астарт упал, скорчившись от боли.
     Грозное рычание пронеслось в ночи, заставив оцепенеть от  страха  все
живое. Подобным же рычанием заявил о себе еще один  гость.  Боги  являются
парами?
     Когда  восток  начал  сереть,  Астарт  с  трудом   разглядел   тяжело
нагруженную лиановую сеть,  Подвешенную  к  верхушкам  согнувшихся  пальм.
Вокруг ожившего, фыркающего сетчатого мешка расхаживала огромная  кошка  с
полосами на боках. Астарт швырнул в нее топор.  Он  промахнулся,  зверь  с
громким фырканьем совершил невообразимый прыжок и исчез за холмом.
     Утром земляные люди отказались выползти из нор. Бог, даже  плененный,
оставался  богом.  Астарту  очень  хотелось,  чтобы  ливийцы  сами   убили
чудовище. Но, судя по всему, они решили умереть голодной смертью.
     Астарт подошел к  ловушке.  Старуха,  невредимая,  сидела  под  самым
мешком, не смея шелохнуться. Длинный серый хвост толщиной  с  человеческую
руку торчал из прорех  сети  и  злобно  колотил  по  земле.  Да,  это  был
небывалый по размерам зверь, кошка величиной с крупную  зебру.  И  лев,  и
леопард перед ней - котята. Астарт любовался свирепой зеленоглазой  мордой
и ни на минуту не сомневался, что  это  один  из  небожителей.  Вдруг  ему
пришло в голову: небожители же бессмертны!
     Проклиная незваную дрожь в конечностях, финикиец ударил мечом  пониже
пушистого уха. Кошка забилась рыча, визжа, мяукая. И впрямь бессмертна!
     К полудню  бог  затих,  и  сильная  вонь  возвестила  о  моментальном
гниении. Астарт был несказанно рад и даже замурлыкал песню гребцов.  Затем
освободил тушу из пут лиан, попросил нож, постучав  в  ближайшую  нору.  И
начал снимать великолепную пушистую шкуру с поверженного бога. Мертвый бог
уже не бог, решили земляные люди, и всем племенем начали помогать Астарту.
По  случаю  освобождения  от  призрака,  терроризировавшего  целый  народ,
старейшины и вождь задумали устроить праздник.  Женщины  вытащили  из  нор
мешки с проросшим и высушенным зерном. Мужчины отправились на охоту.
     К вечеру шкура "бога" высохла  до  звона.  Опытные  скорняки  племени
довели ее впоследствии до мягкости.
     Люди переселились в свои прежние хижины.
     ...Провожали финикийца всем племенем. Вождь и старейшины  уговаривали
остаться, выбрав самую красивую и трудолюбивую девушку в жены.
     "Интересно,  кто  у  них  теперь  будет  богом?"  Астарт  смотрел  на
удаляющийся  берег,  усеянный  фигурками  людей.  Молодые   пальмы   вновь
согнулись в дугу,  готовые  схватить  оставшуюся  на  воле  кошку.  Вместо
старухи под сетью из лиан теперь постоянно находился живой рогатый козел.
     Астарт направил суденышко к противоположному берегу, где было глубже,
а значит, медленней встречное течение.  Свежий  восточный  ветер,  еще  не
растерявший запахов моря, весело гнал парус вперед, навстречу новым тайнам
Ливии.



                                50. ВПЕРЕД

     Приближался сезон дождей. Все чаще хмурилось небо, все  чаще  гремели
громы. И ливни были уже не в новинку.
     Река   несла   на   восток   свои   потемневшие,    но    по-прежнему
прозрачно-чистые волны. Низменные  берега  сменились  холмами  и  скалами.
Посвежевший воздух был  необыкновенно  прозрачен.  Далекие  горы,  близкие
холмы,  долины  -  все  было  покрыто  яркой  зеленью.   Грузные   баобабы
приветствовали африканскую весну праздничными нарядами  из  крупных  белых
душистых цветов. Каждая травинка, каждый кустик спешили принять участие  в
общем хороводе красок: яркие цветы в  обилии  появлялись  всюду  с  каждым
новым днем - пунцовые, розовые, белые, желтые, темно-красные...  Оживились
пчелы, шмели, осы, стрекозы. Астарт видел акации, усеянные крупными жуками
и  гроздьями  диковинных  цветов,  соперничающих  яркостью  с   бабочками,
порхающими над  ними.  Появились  перелетные  птицы.  С  севера  прилетели
коричневые коршуны, известные  тем,  что  умели  громко  свистеть.  Вокруг
селений зазвучали голоса певчих птиц. Певчие,  от  кукушки  до  малиновки,
собирались к  деревням,  словно  понимая,  как  приятны  их  песни  людям.
Переливчатая трель или мелодичный посвист, прозвучавший  вдруг  в  тишине,
были верным признаком человеческого жилья.
     Ливийцы, как ни в какое другое время года,  прихорашивались,  следили
за прическами и украшениями. Женщины стали более привлекательными, мужчины
- галантными и восторженными.
     Астарт  шел  и  шел  вперед  и  если  задерживался  на   день-два   в
какой-нибудь деревне, то ощущал смутное болезненное беспокойство  и  снова
срывался с места.
     Он глушил тоску туземным пивом и плясками  до  изнеможения  у  ночных
костров всех встречных народов, смело шел с охотниками  на  любое  опасное
дело или дерзил небу.
     Однажды ночью во время ветреного ливня он услышал густой воющий звук,
доносившийся из скал у воды. Хозяева хижины, где он ночевал,  с  суеверным
трепетом объяснили, что это кричит дух реки. Утром Астарт нашел пещеру,  в
которой проживал дух, и никого там не обнаружил. Он даже пытался  выкурить
духа дымом, разозлившись в конце концов, завалил пещеру камнями. С тех пор
дух реки не осмеливался подать голос.
     Судьба готовила Астарту неожиданный подарок.
     Однажды Астарт долго плыл по глубокому  узкому  руслу,  стиснутому  с
обеих сторон высокими мрачными скалами.  Впрочем,  мрачными  они  казались
лишь в отсутствии солнца. Ущелье вывело его к кипящим,  пенистым  бурунам,
через которые немыслимо подниматься вверх по течению. Великую реку зинджей
пересекал  базальтовый  хребет,  разрушенный  водами.  От  него   остались
неприступные  валуны  порогов  как  память  о  былом  могуществе.   Астарт
раздумывал, не повернуть ли  назад.  Собственно,  зачем  он  лезет  против
течения?  Чтобы  не  сидеть  на  месте?   Из-за   врожденной   наклонности
продираться сквозь препятствия? Именно в этот момент невеселых размышлений
он увидел  длинную  цепочку  людей.  По  плоской  вершине  одной  из  скал
проходила тропа. Люди шли с запада, таща на себе узкие и легкие пироги  из
коры.
     Ночью финикиец нашел их по блеску костров, отражающихся в  реке.  Это
были торговцы солью. И земляные люди, и  пастухи  добывали  соль  из  золы
растений при помощи фильтрования или выпаривания.  Астарт  впервые  увидел
полированные, сияющие при свете костра  бруски  настоящей  каменной  соли.
Чернокожие негоцианты подарили ему такой брусок. Это был щедрый дар,  цена
нескольких  пирог  или  добротной   хижины.   Один   из   торговцев   стал
допытываться, почему у Астарта светлая кожа, прямые,  "не  как  у  людей",
волосы, и куда он направляется. Астарт научился почти свободно объясняться
с ливийцами любого племени с помощью жестов, мимики,  отдельных  слов.  Он
показал рукой на запад и попытался узнать, что находится там, за порогами.
Ответ торговца ошеломил финикийца.
     Худосочный, сутулый ливиец с избитыми в кровь ногами  чертил  пальцем
на песке ломаную линию, изображая русло Великой реки со всеми  порогами  и
водопадами. Потом линия сделалась очень тонкой, и длинный палец ливийца  с
загнутым, выкрашенным охрой ногтем остановился.  Река  начинается  в  этом
месте? Не из преисподней, не  из  подземелья,  как  утверждали  египетские
жрецы, говоря о Большом Хапи и всех реках Ливии?
     Палец торговца протоптал тропинку через утрамбованный ладонью  песок,
обильно смоченный речной водой. "Болото, что ли?"  Затем  началась  другая
река, на этот раз текущая в противоположную сторону, на запад.
     "Еще река? Как обширна Ливия! Но все малые воды впадают в большие или
теряются в песках... Как колотится сердце... Где же кончается та река?"
     Ливиец  распростер  длинные  тонкие  руки,   изображая   безграничное
пространство. Другой торговец изобразил волны, а третий мастерски показал,
как акула, вытянутая на берег, бьет хвостом.
     - Море? Океан?
     Обезумев от радости, финикиец обнимал ливийцев,  прыгал,  катался  по
песку и, наконец, забыв о крокодилах, бросился воду. Тут же пришла трезвая
мысль: "А может, то просто озеро? На озерах  Египта  тоже  бывают  большие
волны, когда дует хамсин. И большие рыбы там - не редкость".
     Он выбрался на берег. Ливийцы с интересом смотрели  на  него,  ожидая
еще какой-нибудь выходки. Но Астарт попросил показать  какую-нибудь  вещь,
завезенную с моря. Его в конце концов  поняли:  финикиец  увидел  копье  с
обломком рыла меч-рыбы вместо наконечника,  кусок  ткани  из  шелковистого
синеватого биссуса мидий, обломок створки жемчужницы в качестве  украшения
в мочке уха. Один торговец  показал  свои  ноги,  изуродованные  страшными
зубами барракуд.
     Да! Сомнений нет: Ливия  со  всех  сторон  окружена  океаном!  Астарт
первым узнал об этом.  Фараон,  Петосирис  и  карфагенские  мореходы  лишь
догадывались, опираясь на мудрейшие толкования оракулов и жрецов.
     Утро Астарт встретил в пути. Топор, меч - у пояса, свернутый парус  и
весло - на плече.  Радость  переполняла  его!  Жизнь  вдруг  обрела  ясную
желанную  цель:  достичь  берега  неведомого  океана.  Рано   или   поздно
финикийская флотилия Альбатроса пройдет теми  водами,  и  он  вновь  будет
среди своих! А там и Карфаген, и... Ларит?..
     Тропа торговцев вилась у самого обрыва над клокотавшей  далеко  внизу
Великой рекой зинджей, сражающейся с порогами. Впереди  в  утренней  дымке
раскинулись цепи покрытых лесами  гор,  узкие  долины  речушек,  жемчужные
ленты стремительных прохладных ручьев.
     Вскоре стал виден первый  водопад,  с  грохотом  низвергающий  потоки
прозрачных,  хрустальных  вод  на  ложе   из   темного   камня.   Деревья,
подступившие к гигантским  речным  воротам,  словно  в  ужасе,  трепетали,
омываемые водяной пылью. Не в силах сдержать  переполнявшие  его  чувства,
Астарт запел. И победный голос гулким эхом метался среди скал, вплетаясь в
напев реки.



                       51. КОЛДУНЫ ГРЕМЯЩЕЙ РАДУГИ

     Много дней Астарт поднимался вверх по реке, поражаясь многоликости  и
бескрайности Ливии.  Зной,  ливень,  узкое  ущелье,  необозримая  саванна,
непроходимый лес, паковые рощи непрерывно сменяли  друг  друга,  словно  в
каком-то сказочном калейдоскопе. Народы, населяющие берега  реки,  были  в
большинстве  своем  дружелюбны,   любопытны   и   жизнерадостны.   Ливийцы
удивлялись необыкновенному цвету кожи, а также бесстрашию финикийца. Никто
не посягал на  жизнь  одинокого  странника,  хотя  каждое  племя  пыталось
удержать его у себя.
     Однажды  появление  Астарта  остановило  кровопролитную  войну   двух
племенных  союзов.  Тысячи  мужчин,  протыкающих  друг  друга  копьями   и
стрелами,  остановили  свои  занятия  и  полдня  рассматривали  диковинное
существо. Астарт пытался выяснить, из-за чего  же  воевали  эти  люди,  но
безуспешно: даже старики не могли вспомнить, повод  давно  изжил  себя,  а
вражда оставалась.
     Ливийцы  нравились  ему  своей   первобытной   простотой,   искренним
проявлением чувств. Их зло  было  до  удивления  прямолинейно.  Если  один
угнетал другого, то он не маскировал свой паразитизм ссылками на небо:  он
просто угнетал, потому что был в состоянии угнетать.  И  даже  горе  их  в
случае  болезни  или  смерти   близких   не   носило   исступляющего   или
самоистязающего характера, оно  было  проявлением  настоящей  человеческой
скорби.
     Как-то Астарт оказался в покинутой людьми деревне. Трупы  умерших  по
обычаю этого племени заворачивались в циновки и оставлялись  на  деревьях.
Финикийца окружала рощица со множеством свертков на ветвях.  До  того  все
было зловеще - вымершая деревня, трупы, раскормленные грифы, - что  Астарт
бегом устремился к реке. Но наткнулся на еще дышавшего ливийца, неимоверно
худого, неподвижного, как оказалось, спящего.
     Ливийца он унес в лодку и несколько дней пытался  разбудить  его.  Но
тот умер так и  не  проснувшись.  После  этого  финикиец  почти  месяц  не
встретил ни одной живой души. Позже ему объяснили, что эта обширная страна
проклята духами мщения, и  виной  тому  -  большие  темные  мухи,  которые
пребольно кусаются. Люди убивали мух, а мухи теперь убивают людей, насылая
на них смертельный сон. Астарту посоветовали быть вежливей с мухами,  если
мечтает дожить до старости.
     Носорожьими каменистыми тропами финикиец обогнул огромную  расселину,
преградившую путь реке. Выбравшись к  берегу  намного  выше  водопада,  он
наткнулся  на  деревянного  груболицего  идола,  врытого  в   землю,   что
предвещало встречу с людьми. Астарт сильно устал, поранил о камни  ноги  и
руки, поэтому мечтал об отдыхе под травяной крышей.
     Недавно прошел ливень.  Цикады,  сверчки  и  лягушки  объединились  в
оглушающий  хор,  соперничающий  по  мощи   с   глухим   ревом   водопада.
Ярко-красный ковер цветущего мака покрыл все вокруг, теряясь  вдали  между
деревьями и кустарниками.
     Неожиданно на него наткнулись какие-то люди, немыслимо расписанные во
все  цвета  радуги,  повалили  и  потащили  к  воде.   Затем   последовало
головокружительное плавание между грозно  ревущими  порогами.  Раз  десять
длинная узкая пирога могла перевернуться вместе с  полосатыми  гребцами  и
пленником, но  все  обошлось  благополучно:  суденышко  достигло  зеленого
острова посреди реки. Грохот водопада заглушал  все  звуки,  и  только  по
раскрытым ртам людей финикиец понял, что они что-то кричали.
     Астарт увидел огромные, вполне  осязаемые  столбы  пара  или  тумана,
упирающиеся в небо. И тут он обнаружил,  что  реки-то  нет,  она  внезапно
провалилась сквозь землю. Течет  стремительная  гигантская  река  и  вдруг
исчезает - настоящее чудо, а дальше впереди, где она должна  протекать,  -
мокрый камень, вечнозеленые деревья со струйками, стекающими  с  глянцевых
кожистых листьев, постоянный мелкий дождь.  Удивительно  видеть  дождь  со
стороны.
     Ливийцы дали оглядеться пленнику и потащили его к  самой  оконечности
острова. У  Астарта  дух  захватило:  он  висел  на  краю  невообразимого,
немыслимого водопада. Полноводная река отвесно падала в пропасть, соединив
на пути в бездну оба протока, ранее раздвоенных островом.  Внизу  гремело,
клокотало, бурлило. Мириады брызг рождали столбы  водяного  пара  и  почти
полные круги радуг. "Раз, два, три... пять, пять радуг сразу вместе!"
     Астарт, потрясенный картиной водопада, забыл, что его могут столкнуть
в любое мгновение. "Вот оно, сердце Ливии, Страна гремящей радуги!" Краски
переливались, исчезали, возникали, накладывались одна на  другую.  Водопад
гремел, сотрясал небо и землю необузданной мощью.
     Ошеломив Астарта величием зрелища, полосатые люди вновь посадили  его
в лодку и доставили в деревню. Женщина-вождь, рослая, могучая  негритянка,
устроила пышный прием светлокожему страннику. Оказывается,  даже  совершив
насилие над финикийцем, утащив его  к  водопаду,  ливийцы  действовали  из
благих побуждений: дух  гремящей  радуги  благосклонен  лишь  к  тем,  кто
преисполнен уважения к его величию и силе.
     Астарт еще от  людей  пастушеского  племени  слышал  об  удивительных
колдунах, именуемых  колдунами  гремящей  радуги.  Рассказывали,  что  они
владеют тайной властью над животными. А полосатые в свою очередь слышали о
человеке со  светлой  кожей  и  прямыми,  как  слоновая  трава,  волосами,
избавившем земляных людей от беды.
     Женщина-вождь ласково посмотрела на Астарта и  улыбнулась.  По  спине
низвергателя богов пробежал холодок:  ее  зубы  были  тщательно  заострены
наподобие крокодильих, что превращало улыбку в звериный оскал.
     Перед началом пиршества два тощих голых колдуна исполнили дикий танец
при  всеобщем  благоговейном  молчании.  Затем   прыжками,   похожими   на
лягушачьи, ускакали в лес. Уже наступила ночь, ярко горели костры. Свет их
тонул в густых зарослях, охвативших плотным кольцом деревню. Где-то совсем
неподалеку прогромыхал могучий рык: лев вышел на охоту.
     Астарт поделился своими опасениями с женщиной-вождем, и  та  долго  и
заразительно смеялась.
     После традиционной трапезы под ночным небом начались  забавы  племени
полосато-радужных. Несколько едва научившихся ходить мальчуганов притащили
дюжину лягушек и отвратительного вида жаб. Животные  норовили  скрыться  в
траве, но мальчуганы принялись показывать свое умение: перевернув  лягушку
или жабу лапами вверх  и  придержав  ее  рукой,  они  вызывали  полное  ее
оцепенение. Вершиной  трюков  с  лягушками  считалось,  когда  оцепеневшее
животное поднимали за лапку и долго трясли, так и не разбудив.  Однако  не
все оказались умельцами. Один плосконосый мальчишка никак не мог погрузить
свою жабу в сон, и его с позором выгнали из освещенного круга.
     Астарт разволновался. Эти забавы чем-то напоминали страшные  проделки
Эшмуна Карфагенского.
     Но вот у костров - женщина. Она извлекла из клетки жирную цесарку,  и
зажав в руке ее лапы, несколько раз подбросила вверх, отворачивая лицо  от
беспорядочных взмахов длинных крыльев. Резко опрокинув птицу  на  спину  и
опять-таки придержав рукой в  этом  положении,  женщина  вызвала  у  своей
жертвы полное оцепенение. Старик колдун что-то крикнул,  и  всех  уснувших
животных вернул в прежнее положение. Лягушки и жабы бросились  врассыпную.
Затрепыхавшую цесарку с великолепным черным хохолком заперли в клетку.  На
освободившееся место вышли двое мужчин. Один из них нес на  плаке  толстую
извивающуюся змею. "Кобра?!" Брошенная перед костром змея приготовилась  к
прыжку, раздув шею и устрашающе  шипя.  Кончик  палки  описывал  перед  ее
глазами замысловатые фигуры, отвлекая внимание. Подкравшись сзади,  второй
мужчина, расписанный, как и все, полосами,  схватил  кобру,  за  голову  и
надавил пальцем на затылок. Тотчас  страшная  змея  превратилась  в  вялую
гибкую ленту, покорную воле человека. Малыши начали таскать ее  за  хвост,
обвивая свои шеи, дергать, отбирать друг у друга. По сигналу колдуна  змею
оставили в покое. Мужчина с палкой дунул в змеиные глаза. Кобра ожила.  Ее
подцепили на палку и унесли.
     Но вот грянули сонмы барабанов: два тощих колдуна,  обливаясь  потом,
притащили  волоком  за  задние  лапы  очень  крупного  льва.   В   могучей
черно-бурой гриве застряли колючие сучья, прелые листья.  Темная  кисточка
на конце длинного гладкого хвоста нервно подрагивала. Лев учащенно  дышал,
словно был в сильнейшем  возбуждении.  Глаза  были  открыты,  но  смотрели
неподвижно. Лев валялся у самого костра на спине, в позорнейшей  для  царя
зверей позе. А вокруг пело и плясало все  племя.  Женщина-вождь,  потрясая
телесами, задавала тон веселью и заставила финикийца отплясывать со  всеми
ее подданными.
     Улучив момент, Астарт подсел к  верховному  колдуну  племени  и  стал
выяснять, может ли их  искусство  быть  властно  над  людьми,  как  и  над
животными. Вместо ответа колдун величественно поднял руки и  запустил  все
свои пальцы в шевелюру гостя.  Под  воздействием  магического  массажа  по
всему телу финикийца разлилась сладкая истома. Он оцепенел, все видя и все
сознавая. Он сидел неподвижно, учащенно дыша, как и лев, которому  женщины
с песнями расчесали гриву и вдели в оба уха по серьге. К  Астарту  подошла
возбужденная танцами женщина-вождь  и  засмеялась  ему  в  лицо.  Финикиец
попытался подняться, но  тело  уже  не  было  подвластно  ему.  Потом,  не
чувствуя боли, он смотрел, как ему  разрезают  кожу  на  плече  и  втирают
кроваво-красный сок какого-то растения.
     Астарта и льва привели  в  чувство.  Финикиец,  почувствовав  сильную
жажду, попросил сосуд с пивом, а лев, затравленно рыча и припав  к  земле,
искал глазами лазейку между полосатыми телами, чтобы удрать. Потом  Астарт
ощутил боль и  увидел  на  своем  плече  уродливую  львиную  морду,  навек
запечатленную татуировкой рубцами. Астарту оказали  честь,  приняв  его  в
ряды племени.



                               52. ЗОВ МОРЯ

     Отец всех рек - так называлось бесконечное  болото,  поросшее  густой
травой, лотосами и редкими финиковыми пальмами. В  сухой  сезон  здесь  не
сыщешь и капли воды, ливни же превращали  травянистую  равнину  в  царство
зеленой, стоячей  воды  с  водяными  черепахами,  крабами,  рыбой  и  даже
крокодилами. Астарт понимал, что в одиночку он бы никогда не смог  одолеть
Отца  всех  рек.  В  разгар  сезона  дождей  эти  пространства   считались
непроходимыми.  Лишь  бесшабашные  бродяги   из   малочисленного   племени
торговцев пускались в путь по  болотистой  равнине  в  любое  время  года.
Правда, не пешком - на быках.
     Астарт верхом на  быке  достиг  Страны  ленивых  рек,  где  проживали
чернокожие негоцианты. Название места было удивительно точное:  в  здешних
реках  невозможно  было  обнаружить   и   признаков   течения,   настолько
отсутствовал какой бы то ни было уклон.  Астарт  с  помощью  гостеприимных
торговцев соорудил превосходную пирогу из древесной коры и вновь  пустился
в плавание. Ливийцы утверждали, что река приведет в Страну водяных гор.  К
сожалению, ветер изменился, теперь он постоянно дул с юго-востока, поэтому
финикиец взялся за весло. Он рвался к морю.
     Море!  Когда   цель   кажется   достижимой,   нетерпение   становится
мучительным. Астарт  забыл  о  пище,  сне,  отдыхе.  Мускулы  рук  сводило
судорогами  от  непрерывной  гребли,  мысли  путались,  Астарту  все  чаще
казалось, что он в водах Тира и спешит так, потому что его ждет Ларит...
     Но вот русло повернуло к  северу,  и  когда  это  дошло  до  сознания
финикийца, над пирогой заполоскал  парус.  Да  и  течение  стало  довольно
ощутимым.
     Берега реки стали обрывисты и каменисты, много встречалось порогов  и
водопадов. Астарт переворачивался вместе со своим суденышком  бесчисленное
множество раз, и счастье его, что на стремнинах ни крокодилы, ни  бегемоты
на отваживались нападать.
     Как ни старался он по шуму определить  сюрпризы  реки,  все-таки  ему
пришлось искупаться в самом большом водопаде здешних мест.
     Закрепив намертво рулевое весло, он уснул, успокоенный ровным быстрым
течением. Ночевать на берегу - кощунство, когда впереди море!
     Услышав нарастающий грохот воды, падающей с двадцатиметровой  высоты,
он проснулся, но ничего сделать уже не смог. Сильное течение  увлекло  его
вместе с пирогой в водопад.
     Очнулся  он,  прижатый  течением  к  выступающему  из  воды   валуну.
Недалеко, в тихой заводи стоял здоровенный  бегемот  и  остервенело  кусал
воду. Несколько бегемотов поменьше барахтались  в  мутной  воде  и  играли
обломками пироги.
     Астарт выбрался на берег, показав кукиш крокодилам, которые  нежились
на островке чуть ниже по течению, широко разинув  пасти.  Камнями  отогнав
бегемотов, он выудил из воды свой парус. Астарт решил сколотить плот.
     Из плотной стены кустарника с шумом выдралась  отвратительная  свиная
рожа и уставилась на  финикийца  ничего  не  выражающим  взглядом.  Астарт
выхватил меч. Эта свинья была величиной с бегемота: примерно четыре  локтя
в длину и два  в  высоту.  Уродливые  наросты  и  огромные  клыки  вогнали
финикийца в страх: быть распоротым  этой  свиньей,  когда  до  моря  рукой
подать?" Астарт спасся бегством. Он залез в  воду  и  принялся  бросать  в
зверя камнями. Бородавочник победно прошелся у кромки зарослей и, полоснув
попавшийся корень желтым клыком, удалился. Похоже было, что здешние  звери
не были знакомы с человеком.
     Река за последним водопадом растеряла всю свою мощь и превратилась  в
покорное,  ласковое  существо.  Астарт  бесновался  на  плоту:  ему  нужно
течение, скорость, ветер, а не спокойное плавание вдоль солнечных берегов,
поросших светлыми, редкими лесами (за сходство с заброшенными  парками  их
впоследствии назовут парковыми).
     Все чаще стали встречаться селения ливийцев: явный признак побережья.
Лесистые берега постепенно сменились заболоченными  плоскими  равнинами  с
редкими серыми скалами.
     Хотя Астарт считал, что сезон дождей кончился, ночью его  прополоскал
сильнейший  прохладный  ливень.  Перед  рассветом,  почувствовав  признаки
лихорадки, Астарт развел костер на плоту  и  уснул,  убаюканный  теплом  и
плеском речных волн.
     Проснулся он от сильной качки, торопливо поднялся на ноги.  Вокруг  -
свинцовые волны с едва приметными гребнями, серое, низкое небо. Далеко,  у
самого горизонта, - неясная темная полоска берега.
     - Океан! Я в океане!
     Астарт трясущимися руками  воткнул  в  паз  между  бревнами  короткую
мачту.  Истрепанный  парус  наполнился  ветром.  Плот  понесло  к  берегу,
навстречу отливному течению.
     Сознавал ли Астарт, что он совершил немыслимое - прошел  неизведанный
материк от моря до моря? Наверное, сознавал, ибо даже приступ лихорадки не
смог убить его радости.




                         ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ВОЗВРАЩЕНИЯ 


                                 53. ПИГМЕИ

     Ораз устало опустился в глубокое кресло.  Раздробленная  в  последней
стычке с ливийцами рука ныла при малейшем движении, поэтому  жрец  вытянул
ноги и застыл в неподвижности, стараясь унять боль.
     Слуга-матрос  принес  низкий  столик  и  одну-единственную  игральную
кость. Кормчие  и  их  помощники  напряженно  молчали,  сидя  на  истертых
циновках.  Тишину  нарушал  лишь   простуженный   кашель   Ассирийца.   Да
Шаркар-Дубина громко сопел, действуя всем на нервы.
     Наконец, Ораз протянул руку и зажал в кулаке кость.
     - Ваал Всемогущий! Яви свою волю: дай нам решение в трудный наш час!
     Раскатистый голос  жреца  заставил  всех  встрепенуться.  Скорпион  с
необыкновенно серьезной физиономией прошептал молитву и  подставил  пустой
кувшин. Кость гулко ударила о дно сосуда.
     - Ваал! Да будет воля твоя силою! - воскликнул Ораз.
     Скорпион долго  гремел  костью  в  кувшине,  не  отрывая  взгляда  от
бледного, покрытого испариной лица Ораза.
     - Давай, -  прошептал  жрец,  и  все  зажмурились,  боясь  осквернить
таинство недостойным взглядом.
     Кость с дробным звуком прокатилась по деревянной  поверхности  стола.
Тишина. И ветер оставил в покое  снасти.  И  листва  нависших  над  судами
ветвей безмолствовала, словно тоже ожидая голоса с неба.
     Ораз, не двигаясь, смотрел на серую, обмусоленную кость. Острый конец
ее показывал приблизительно на юг.
     - Назад... - прошептал жрец, и вдруг голос  его  окреп,  -  благодарю
тебя, Ваал! Воздадим жертву и повернем назад, как ты  нам  повелеваешь.  -
Ораз торжественно обратился к мореходам:  -  Люди  истинной  веры!  Теперь
можно уверенно сказать: мы вернемся к своим очагам живыми!
     Кормчие и их помощники пали ниц,  бормоча  вразброд  благодарственную
молитву.
     - Так спешите! Возрадуйте своих матросов благой вестью! Готовьтесь  к
празднику жертвоприношения, урожая и начала нового пути!
     Ошеломленные   проявлением   небесной   воли,   финикийцы   торопливо
удалились. Ораз вышел из каюты.  Воздух,  пропитанный  сыростью,  жарой  и
запахом гнили, вновь покрыл все его тело нездоровой  испариной.  В  густых
ветвях над самой  водой  возились  зеленые  мартышки  с  белыми  бородами.
Грузная птица с большим рогатым клювом шумно снялась с  верхушки  мачты  и
уселась на расщепленном молнией дереве.
     Корабль Агенора стоял в отдалении  от  остальных  судов,  привязанный
канатами за стволы деревьев. На площадке кормчего - несколько  неподвижных
тел, накрытых лохмотьями.
     Впрочем, палубы всех бирем были  пустынны:  все  способные  двигаться
мореходы были на  жатве.  Вторая  жатва  в  Ливии,  третий  год  плавания,
бесконечная эстафета трудностей и болезней.
     Ораз заглянул в черноту люка,  придерживая,  как  ребенка,  разбухшую
руку.
     - Посвети.
     Красноватый свет плошки выхватил из тьмы бородатое лицо стража, затем
пленника - безбородое, бледное, гневное. Ноги и руки юноши были закованы в
цепи.
     - Что поделаешь, Мекал, - вздохнул жрец и поморщился от боли, - богам
нужны жертвы, а ты самый красивый и юный среди нас. Боги любят лучшее.
     - С каких пор, жрец, ты считаешь себя безобразным и старым?  -  голос
Мекала звенел от негодования и едва сдерживаемых слез.
     - Страх делает тебя дерзким. Могу ли я лгать? Веришь ли ты мне?
     - Я тебе верил... долго верил!.. Я не хочу умирать! Не хочу!
     - Смирись перед судьбой. Отойди в лучший мир  с  молитвой  Повелителю
жизни и...
     - О Астарт, где ты? - юноша рыдал, колотясь о стену трюма.  -  Только
ты всегда знал, что делать... только ты выручил бы меня! А  все  остальные
трусы, трусы, трусы...
     - Я видел сон. Безбожник стенает в  лапах  рефаимов.  То  вещий  сон,
ниспосланный свыше.
     - Астарт и рефаимам свернет шеи!
     Ораз, скорбно покачивая головой, сошел на берег по сходням.  На  него
вихрем налетел Ахтой, постаревший и измученный лихорадкой.
     -  Одумайся,  Ораз!  Как   можно   довериться   случайности?   Нельзя
поворачивать назад! И отпусти парня, ведь он такой же  желтокожий,  как  и
ты! Неужели...
     - Плетей грязному шакалу! Как можно больше плетей, чтоб не смущал уши
правоверных нечестивым языком!
     - Выслушай, жрец!
     Матросы, сопровождавшие Ораза, повалили мемфисца. Засвистели плети.
     - Выслушай! Ведь солнце опять у нас над  головой,  и  тень  умещается
между ног! Скоро... ой звери!.. совсем скоро переместится на юг!  Ведь  мы
уже там, где земля неарабов, только на другой стороне  Ливии!  Как  ты  не
понимаешь?!..
     - Еще плетей!
     - О бедное человечество! О слепой разум!..
     Тщедушное тело египтянина сникло. Плети продолжали свое дело.
     - Не сметь! Прочь!
     Из зарослей выбежали  Саркатр  и  Эред.  Оба  с  серпами.  В  бородах
застряли соломинки  и  колоски.  С  Эредом  шутки  плохи,  поэтому  палачи
опустили плети, вопросительно глядя на жреца.
     Бледный, взъерошенный Нос мчался на  разбирая  дороги.  Он  судорожно
вцепился в руку застонавшего Ораза:
     - Там, там с пигмеями...
     Жрец схватил левой рукой его за горло.
     - Успокойся, трусливое племя. Теперь говори.
     - Астарт!..
     Ораз побледнел еще сильнее. "Пророческие слова Мекала".
     - ...явился с толпой пигмеев!
     Громкие возгласы, топот сотен ног, лязг  металла  -  из  лесной  чащи
вывалило множество финикиян, и трудно было поверить, что они  из  флотилии
Альбатроса. Матросы  орали,  визжали,  бряцали  мечами  о  серпы,  выражая
неудержимый восторг.
     Эред, как во сне, обнял друга.
     - Пропащая твоя голова! Да  возможно  ли  такое?!  -  гигант  залился
слезами.
     - Конечно, дружище!
     Толпа расступилась, давая дорогу Ахтою.  Избитый,  измочаленный,  он,
однако, напялил невозмутимую маску философа.
     -  Люди,  -  сказал  он,  подняв  указательный  палец,  -  вот  чудо,
предвестник будущих чудес! - его  палец  описал  дугу  и  уперся  в  грудь
Астарта. - Вот росток того немыслимого, на что  будет  способен  свободный
разум!
     Но мало кто понял его слова.
     Астарт  и  Ахтой  обнялись.  Тирянин  ощутил  сухой  жаркий   поцелуй
мемфисца, пахнущий лекарственными травами.
     Астарт обернулся к Оразу:
     - Я все знаю. Я шел по  вашим  следам;  и  ливийцы  говорят  о  твоей
жестокости. Это твои люди выдирали с  мясом  золотые  украшения,  изрубили
целое племя, чтобы завладеть  женщинами.  А  в  трудные  дни  ты  принудил
адмирала принести себя в  жертву.  Одно  твое  имя  вселяет  в  прибрежных
ливийцев ужас, как перед мором или сонной болезнью. И еще я  услышал,  что
ты хочешь убить Мекала. Ты - воплощение зла. Ахтой, исцели ему руку, чтобы
он смог выйти на поединок. Пусть убедится, что кровожадные боги плевать на
него хотят.
     Ораз знал, чем обуздать своих людей, сраженных подвигом тирянина.
     - Боги! - воскликнул он. - Благодарение вам за то, что вы избрали нас
своим карающим мечом! Сыны моря и Ханаана! Слушайте!  Небо  говорит  моими
устами: на жертвенник Астарта!
     Воцарилась  долгая  пауза.  Только  что  светившиеся  радостью   лица
посуровели. Финикияне молчали, не смея поднять глаз.
     Нос, повинуясь немому приказу жреца, подал  Скорпиону  смотанный  для
метания аркан. Кормчий раздвинул толпу, взвешивая в руке тяжесть волосяной
веревки  и,  широко  размахнувшись,  метнул.  Петля   с   плотным   звуком
захлестнула плечи Астарта, царапая кожу, соскользнула, сдавила  горло.  Но
Скорпион тотчас выпустил веревку из рук и упал на  колени.  В  животе  его
торчала маленькая стрела, похожая на ободранный черешок листа. Ди и вместо
обычного оперения на ее конце подрагивал твердый листвяной клочок.
     - Эх, Мбонга, опять поторопился. - Астарт выдернул  стрелу,  Скорпион
испуганно смотрел на Астарта, затем  непонимающе  протянул  умоляюще  одну
руку, другой, зажимая рану.
     - Ничего тебя уже не спасет, Скорпион, яд пигмеев лучший в  Ливии,  и
даже боги боятся их стрел, - с сожалением произнес Астарт.
     Появление Астарта не смогло предотвратить  раскола.  Кормчие,  верные
Оразу и Мелькарту, использовали все свое влияние на  экипажи.  И  еще  эта
смерть  хананея  от   стрелы   чернокожего...   Люди   Агенора   оказались
окончательно изолированными. Это не  особенно  их  обескуражило.  Оптимизм
Астарта и  Ахтоя  возродил  отчаявшихся  полубольных  мореходов  к  жизни,
убедительные доводы мудрецов, в  пользу  продолжения  плавания  на  север,
зажгли их решимостью, и приступы лихорадки уже не казались так мучительны.
Лихорадкой болели буквально все, хотя и в разной мере.
     Астарт действовал быстро и смело. Явившись с вооруженными друзьями на
бирему Ораза, он освободил Мекала. Братья Мбиты и  все  прочие  чернокожие
давно умерли от непосильной работы и тоски по  родным  берегам.  Несколько
самых живучих Ораз принес в жертву Мелькарту.
     Агенор и Абибал лежали на палубе с  опухшими  неподвижными  лицами  и
бесформенными отекшими конечностями. Ни тот, ни другой не узнавали друзей.
     -  Страшная  болезнь,  -  пробормотал  Астарт,  -  потом  они  начнут
буйствовать, бессмысленно кричать  и,  наконец,  уснут.  Будут  спать  так
долго, пока не умрут.
     - У нас человек двадцать болеют так на всех кораблях, - сказал Ахтой.
     - Я видел целые спящие деревни.  Мне  рассказывали  колдуны  гремящей
радуги, что только один  из  тысячи  выживает.  Если  у  человека  в  мире
осталось очень важное дело или очень сильная любовь, говорили они, то лишь
в этом случае духи смерти дают отсрочку.
     На берегу перед кораблем  Агенора  пылали  костры,  гремели  туземные
барабаны  и  мелькали  низкорослые  подвижные  фигурки.   Пигмеи   плясали
ежедневно после  захода  солнца,  и  никакие  беды  и  невзгоды  не  могли
уменьшить их страсти к пляскам, которые неизменно сопровождались  громкими
песнями. Саркатр признал, что многие их мелодии довольно приятны.
     - Удивительный народ. - Астарт сидел в изголовье кормчего  и  смотрел
на танцующих, - жизнерадостный, общительный свободный. К  морю  они  вышли
случайно - искали тех, кто меняет каменную  соль  на  мясо  животных.  Мне
повезло, они сняли меня с плота, когда я подыхал от лихорадки. Они кормили
меня своими любимыми гусеницами, как ребенка, хотя я видел, что они  часто
ложатся спать голодными. Видите, как вздуты их животы? Это от плохой пищи.
Они редко едят мясо. Но если добудут слона или  жирафа,  то  наедаются  на
много дней вперед. А обычно питаются всякой мелочью, кореньями, грибами. И
все потому, что не умеют жить завтрашним днем. Попытался научить их солить
и коптить в расчете на голодные дни, но это для них так дико,  что  мы  не
понимали друг друга. Но самое удивительное - они понятия не имели о копье.
Теперь, видите, каждый мужчина с копьем. А как они любят  песни!  Помнишь,
Ахтой, мы слышали грустный напев в Мегиддо... Я напел его им, и несчастнее
людей, чем пигмеи в тот миг, нельзя было найти во всей Ливии. Боль  чужого
далекого народа оказалась им понятной.
     - Пигмеи... люди величиной с кулак, - вспомнил  Ахтой,  -  еще  Гомер
говорил про них, что они воюют с журавлями.
     - Вот уж сказки! Они ведь не куклы - воевать с  журавлями.  Журавлей,
когда удается, они едят с удовольствием. Никогда ни с кем не воюют и живут
в непроходимых лесах. Все остальные народы панически  боятся  джунглей,  а
для них лес - родной дом. Видели бы вы, как они тащили меня  по  деревьям,
когда добирались к вам. По земле невозможно было продраться. Наткнулись на
широкую, пошире Нила у Мемфиса, реку.  Думаю,  все,  мои  храбрые  малютки
повернут назад. Так  они  переправились  на  лианах,  как  на  качелях,  и
перебросили меня. А ведь я для них очень тяжел,  потяжелее  трех  взрослых
пигмеев.
     -  У  фараонов  древности  были  при  дворах  низкорослые  чернокожие
танцоры. Интересно, если то были пигмеи, как они проникли в Египет?
     - Они самые настоящие дикари: не знают металлов и в глаза  не  видели
соху. Да что там соха - посуды даже не имеют. Но счастливей их я никого не
видел ни в Азии, ни в пунических странах, ни в Ливии. Ничто недоступное их
не интересует. Все, что им нужно, о чем они мечтают, дает им  лес:  огонь,
листья для хижин, пищу, песни, радость.
     - Много толкований счастья встречалось мне в  ученых  папирусах  и  в
словах мудрецов, - размышлял вслух мемфисец, - но о таком я не слыхивал. У
нас всегда пропасть между мечтой и действительностью. А этот  народ,  судя
по твоим словам, умудряется держать мечту и действительность в своем лесу.
Выходит - умерь свои потребности - и ты будешь счастлив?
     - Не по мне такое счастье, -  проворчал  Астарт,  -  мои  потребности
привели меня к разрыву с небом. Заставь меня поклоняться богам, подохну...
     - Счастье пигмеев в недвижении, в постоянстве. Они расплачиваются  за
свое  дикарское  счастье  своим  незыблемым  постоянством.  Пройдут  века,
тысячелетия, а они все так же будут дики, жизнерадостны и счастливы. Мы же
будем постоянно рваться к своей мечте, достигнув ее, придумывать новую. И,
вечно  неудовлетворенные,  страдающие,  мечтающие,   будем   тащиться   по
проклинаемой жизни, создавая будущее, совершенствуя себя  и  разрушая.  Ты
прав, отвергая идиллию пигмеев: наше счастье  в  движении,  в  разрушении,
созидании. Твое счастье  в  бунте.  Мое  -  в  поисках  истины,  что  тоже
выливается в бунт, хотел бы я того или нет...  Если  я  познаю  абсолютную
истину, движение остановится, и я лишусь мечты, своего счастья. И, значит,
перестану существовать. Исчезни зло на земле - и тебя не будет...
     По трапу взбежал курчавый пигмей с тяжелым финикийским копьем в руке.
Притронувшись  к  плечу  Астарта,  он   быстро   заговорил,   взволнованно
жестикулируя. Ахтой с интересом  разглядывал  непропорционально  сложенную
низкорослую фигуру. Большая  голова,  тонкие  кисти  рук,  нежные,  тонкие
пальцы.
     - Это Мбонга, самый смелый  и  умный  охотник,  но  нетерпеливый.  Он
напоминал мне Анада.
     - Что он говорит? - спросил Эред.
     - Ораз готовит какую-то пакость.
     Мореходы собрались у площадки кормчего, Мбонга затерялся меж  высоких
кряжистых фигур. Пигмей  едва  был  по  грудь  Фаге,  самому  низкорослому
финикийцу на корабле.
     На биремах Ораза рубили канаты  и  вталкивали  в  бортовые  отверстия
весла.
     - Эй, Астарт! Мы уходим! - послышался голос жреца.  -  Для  нас  воля
Ваала - закон! Вы же все подохнете в своем  безбожии!  Гордыня  заведет  в
преисподнюю!
     - Опять вещий сон про рефаимов? - засмеялся Мекал, и  следом  за  ним
захохотали и заулюлюкали остальные мореходы Агенора.
     - Жаль, Ораз, что не я сверну тебе шею! -  выкрикнул  Астарт,  сложив
ладони рупором.
     - Если ты, Астарт, поведешь своих людей  за  нами,  я  прощу  и  твою
дерзость и глупость Мекала. Я готов молиться за вас.
     - Выходит, Мекал, остаться в живых - величайшая  глупость?  -  Астарт
обнял юношу за плечи.
     - Этот сверхосел погубит всех своих верующих,  -  пробормотал  Ахтой,
глядя вслед отчалившим кораблям.
     Фага вдруг заскулил, вцепившись в свою бороду:
     - О горе! Астарт, ведь мы остались без зернышка! Весь урожай в  трюме
Ораза!
     - Пусть подавится. Друзья! Наш путь - только на север. Прав мудрейший
Ахтой: солнце клонится к югу. Скоро мы увидим звезду  Эсхмун  и  созвездие
Передней ноги. Клянусь, я приведу вас в Египет!
     И громкие крики, блеск поднятых мечей приветствовали слова тирянина.
     Весь следующий день готовились к выходу в океан.
     - Как ты думаешь отблагодарить пигмеев? - спросил Астарта Саркатр.
     - Ума не приложу. То, что они сделали для меня, невозможно оценить.
     - Раз еда для них самое дорогое,  -  подал  голос  разрумянившийся  у
жаровни Фага, - я им нажарю и напарю  -  запомнят  на  всю  жизнь!  Скажи,
Астарт, что они больше всего любят?
     - Они любят пиво, но не умеют его варить, выменивают у других племен.
     - Не подходит, - кричал Фага, - нет зерна!
     - Еще любят соль,  мед,  запах  мяты.  Да!  Их  лакомство  -  большие
лягушки. Пожалуй, самое любимое лакомство.
     - Я видел у водопада, это чуть выше по течению, лягушку  величиной  с
курицу, - оживился Саркатр, - она ловила какую-то живность в водяной пыли.
Есть чем отблагодарить твоих пузанчиков.
     И  хотя  гигантские  лягушки  отличались  необыкновенной   чуткостью,
финикияне выловили их во всей округе.
     Пигмеи от радости громко кричали и кувыркались в траве.
     Фага отважился зажарить для себя одну лягушку, и к  своему  удивлению
убедился, что она необыкновенно вкусна.
     - Подари вождю самый лучший лук, - посоветовал тирянину Ахтой.
     - У них нет вождей. Оставим, пожалуй, им посуду и ножи. А  египетский
лук непосилен для их пальцев.
     Финикияне сердечно  распрощались  с  маленькими  охотниками,  вечными
кочевниками непроходимых лесов.
     Корабль вышел на веслах из устья реки,  минуя  непролазные  мангры  и
топкие песчаные наносы. Хлопнув на ветру, взвился громадный парус.  Пигмеи
стояли на верхушках деревьев и размахивали пучками ветвей.



                            54. КОЛЕСНИЦА БОГОВ

     Испепеляющее  солнце  повисло  в  воздушных  испарениях  над   тихим,
уснувшим заливом, спрятавшимся от океана за  редкими  скалами  и  цепочкой
коралловых рифов. Джунгли замерли в безветрии, отражаясь в гладком зеркале
залива застывшими клубами зелени, многоярусными стенами, холмами.
     Разбитая штормами и прибоем бирема покоилась на рифах, задрав к  небу
нос с размозженной о скалы головой патэка. Такелаж  и  парус  были  сняты.
Борта замерли в печальной редкозубой улыбке -  так  выглядели  со  стороны
пустые отверстия для весел.
     Сухопутный  тяжелый  краб,   невесть   как   попавший   на   корабль,
вскарабкался на середину мачты и словно раздумывал, зачем он здесь.
     Жуткий вой гиены пронесся над заливом.
     - Как будто из нее жилы тянут, - не выдержал Рутуб.
     - Проклятое место, - откликнулся Фага, - даже звери воют.  Да  видано
ли, чтоб гиена днем голос подавала?
     Мореходы пережидали в тени деревьев полуденный  зной.  Тут  же  между
корявыми стволами двух  раскидистых  гигантов  покоился  на  катках  остов
нового судна.
     Больной протяжно застонал и шевельнул распухшими ногами.
     Мемфисец склонился над телом.
     - Адон... Агенор... Астарт! Он открыл глаза!
     Мореходы столпились вокруг кормчего, но тот  уже  крепко  спал,  едва
заметно дыша.
     После  того  как  умер  некогда  могучий,  мускулистый  Абибал,  всех
поражала борьба хрупкого на вид Агенора с сонной болезнью.  Кормчий  тлел,
изредка приходя в сознание. И то, что он еще дышал, было вызовом судьбе.
     ...Астарт поднял с земли изогнутый с усеченным носком клинок.
     - Раньше я такого не видел. Откуда он?
     - Остров Красной Земли. Хорошая сталь, - сказал Саркатр, -  на  наших
глазах эта штука срубила столько голов, что фараон бы позавидовал.
     - Расскажи мне подробней. - Астарт улегся на траву рядом с Саркатром.
     - Большущий остров. Ахтой уверяет, что Египет и Ханаан  вместе  могут
уместиться на нем. Как только мы распрощались с тобой и вышли в море,  нас
отнесло течением к его берегам. Пусть Ахтой дальше рассказывает:  его  там
чуть не сожрали.
     - И не думали они меня есть. Они сильно ошиблись во мне.
     - Как так?
     - Долго рассказывать. Ладно, по порядку. Там мы встретили  людей,  не
похожих на зинджей. У  них  кожа  желтая,  темнее  хананейской,  и  волосы
гладкие и  прямые.  Они  пришли  с  востока,  из-за  океана.  За  океаном,
оказывается, тоже есть земли, народы и кокосовые пальмы.
     Одинокий вопль гиены заставил мемфисца замолчать. В сердцах  сплюнув,
он продолжал:
     - Они, наверное, до сих пор воюют с  зинджами  острова,  хотят  стать
хозяевами Красной Земли. Выйдет у них или нет,  но  я  предвижу  еще  одно
переселение целого народа. И хозяева и пришельцы - отличные мореходы...
     - Зинджи делают паруса из пальмовых листьев, - не вытерпел Анад, -  а
во время штиля и голода варят из них суп.
     - А у косоглазых пришельцев паруса из бамбуковых пластин,  -  добавил
Фага, - однажды парус оборвался и убил всю команду.
     - Они тоже смеялись над нашими парусами, потому что мы  шили  из  них
штаны, - подал голос старшина гребцов.
     Ахтой продолжал:
     - Смейтесь над их парусами, обычаями, над  чем  угодно,  но  увидите,
если зинджи прогонят их с острова, они не смирятся с жизнью на  нездоровых
берегах. В глубь Ливии их ничто не заманит: то морской народ. Они пойдут к
берегам Аравии, и, может быть, их вскоре увидит Сабея и даже Египет.  Если
же пришельцы все-таки победят и останутся на острове, то на  север  хлынут
морские зинджи. Так или иначе, Аден, пожалуй, сменит хозяев. Ведь арабы не
имеют опыта больших войн. Ашшурбанипал в несколько дней покорил  набатеев,
имея небольшой отряд конницы. А химьяриты и  сабеи  умеют  только  плевать
друг в друга да жульничать на базарах. Пришельцы же с раскосыми глазами  и
зинджи острова - воины с рождения. Они одинаково хорошо  владеют  мечом  и
парусом.
     - Кто же тебя хотел съесть? - спросил Астарт.
     - Не съесть! Пришельцы выкрали меня, одели в свое  платье  и  вручили
вот этот кривой меч. Когда же узнали, что я не кормчий и что мне не ведомы
дороги ветров, они прогнали меня, а в награду за мои страхи  оставили  меч
при мне.
     - Альбатрос боялся, как бы не выкрали его самого, - сказал Саркатр, -
поэтому мы тайком покинули те берега.
     - Неужели адмирал не захватил ни одного из пришельцев?
     - Боялся,  -  ответил  Ахтой,  -  ведь  у  них  тоже  корабли,  много
диковинных кораблей, похожих на квадратные корыта с загнутыми  краями,  не
поймешь, где корма и где нос. Зато позже,  когда  солнце  вдруг  перестало
греть наши затылки и переместилось вправо,  Альбатрос  решил  узнать,  что
ждет нас впереди, и  Скорпион  притащил  с  берега  зинджа.  Когда  начали
пытать, зиндж перекусал все,  оборвал  цепь  и,  как  рассказывал  Болтун,
"нагло убежал". Потом побережье повернуло на север. Солнце повисло  у  нас
на бровях. И у самого моря долго тянулась  пустыня.  Тогда  опять  поймали
местного жителя, из-за этого началась война. Человек сто умерло от  стрел,
Оразу дубиной раздробило руку. А тут еще лихорадка, сонная  болезнь,  язвы
по всему телу. Рутуба укусил белый паук. Анад опять  провалился  в  ловчую
яму. Все словно посходили с ума. У Ассирийца передралась вся команда.
     - Веслами дрались, - уточнил Анад.
     - Вот  тогда-то  устроили  всеобщий  молебен,  с  жертвоприношениями.
Альбатроса принесли в жертву, как самое ценное, что у нас было...
     Зловещий вой заставил всех прислушаться.
     - Живьем грызут, что ли? - проворчал Рутуб.
     -  Что-то  здесь  неладно,  -  сказал  Астарт,  -  чувствуете,  какая
ненормальная тишина? И гиена...
     - Даже попугая невозможно подстрелить, - пожаловался Анад, - ни одной
живой души. Мы с Мекалом весь лес обшарили.
     - Подохнем с голоду, - загрустил Фага.
     Все это очень странно, - начал Ахтой, и в  этот  миг  сильный  толчок
подбросил мореходов.
     От рифов и берега к центру залива ринулись волны. По лесу  прокатился
густой шум.
     - Скорей! За работу! - крикнул Астарт, хватаясь за топор.
     Мореходы  гурьбой  побежали  к  остову  корабля.  Застучали   топоры,
завизжали  пилы.  Люди  работали  торопливо,  с  суеверным  ужасом  ожидая
чего-то.
     - Ораз наколдовал, - уверенно заявил Мекал,  и  Астарт  заметил,  что
испуга на его лице нет.
     - Астарт, посмотри! - прошептал Ахтой.
     Над высоченным конусом, подпирающим небо,  поднимался  столб  черного
дыма, превращаясь в рыхлую, растекающуюся по небосводу тучу.
     "Еще одно чудо Ливии", - подумал Астарт.
     - Ты слышал о Колеснице Богов? - шепотом спросил египтянин.
     - Нет.
     - Карфагенские мудрецы утверждают, что в Ливии есть гора,  слепленная
из дыма и пламени, и знойное божество разъезжает на ней по всему миру, как
на колеснице. Ни один смертный не вернулся живым,  взглянув  на  Колесницу
Богов.
     К вечеру остов был обшит досками, и начали смолить днище.
     Солнце опустилось  наполовину  в  море,  когда  оглушительный  грохот
потряс небо и землю. Мореходы  попадали  ниц,  шепча  молитвы.  Лишь  двое
смотрели на вулкан.
     - Уходить надо, - лицо Ахтоя покрылось капельками пота.
     - Да, надо уходить. - И  Астарт  протяжным  криком  призвал  всех  на
корабль.
     Недостроенное протекающее  судно  столкнули  в  воду.  Ни  мачты,  ни
сидений для гребцов, ни палубы, ни площадки кормчего - одно лишь  днище  с
фонтанчиками воды сквозь щели.  Гребли  в  неудобнейших  позах,  стоя  или
полусидя. Рутуб зажал барабан между колен и  колотил  рукоятками  мечей  в
тугую кожу: свои колотушки оставил в спешке на берегу.
     - Быстрей!  Быстрей!  -  Астарт  повис  на  рулевом  весле,  тревожно
оглядываясь на дымящую гору.
     Судно неуклюже выползло за рифовый барьер, и  океанская  вечная  зыбь
гостеприимно раскрыла объятия.
     Удар грома - и мгновенно выросшие волны обрушились  на  беглецов.  Из
жерла вулкана вырвались клубы пламени, пепла  и  газов.  Начавшийся  ветер
потащил зловещее черное облако в глубь Ливии.
     - Колесница Богов!  -  восторженно  вскричал  Ахтой.  Огненные  языки
поползли из кратера к подножию. Незабываемое зрелище!
     Вспыхнул лес, озарив море, судно и уплывающие облака пепла.
     Несколько гребцов побросали весла и в  великом  страхе  вручили  себя
небесам. Астарт уговорами и побоями пытался образумить товарищей. Но  мало
кто внимал голосу рассудка. А те, кто еще гребли, втянули головы в плечи и
шептали молитвы.
     С волнами творилось небывалое:  они  хаотически  бросались  в  разные
стороны, сшибались, взрываясь пенными шапками.
     Неожиданно запел Саркатр, и сильный мужественный голос вернул людей к
веслам, хотя подземный гром не умолкал.
     Волны становились все круче и безумней. Но Астарт  торжествовал:  все
весла дружно взлетали и опускались, повинуясь окрепшему ритму Рутуба.
     Колесница Богов раскаленным шипом вонзалась в ночное небо. Лес  горел
не только у подножия, но и на  всем  побережье,  подожженный  раскаленными
валунами, сыпавшимися с неба.
     Постепенно море клокотавшего огня осталось далеко  позади.  И  только
широкое светлое зарево, полыхавшее за горизонтом,  да  светящаяся  звезда,
жерло вулкана, продолжали подгонять мореходов.



                                 55. ЛИКС

     Холодное встречное течение  принесло  прохладу.  Дышалось  непривычно
легко. Тиски влажного зноя, сжимающие грудь и  выматывающие  все  силы,  -
теперь лишь неприятные  воспоминания.  Корабль,  достроенный  и  полностью
оснащенный,  пробирался  вдоль  пустынной  нескончаемой  полосы   песчаных
отмелей, борясь со встречным постоянным ветром и течением.
     Новые воды - новые неожиданности. Однажды мореходы попали в окружение
странных существ: яркие фиолетовые и розовые пузыри с роскошными  гребнями
усеяли поверхность моря далеко вокруг.
     Анад  прыгнул  в  их  гущу,  намереваясь  заполучить   необыкновенный
охотничий трофей. Но,  заорав  не  своим  голосом,  стремглав  взлетел  по
осклизлому веслу и упал на палубу.  Все  тело  юноши  покрылось  багровыми
полосами ожогов. Рутуб подцепил на весло один пузырь, и все увидели  пучки
тонких длинных щупалец, похожих на водоросли.
     Анад сильно болел после ожогов. Прислушиваясь  к  его  бреду,  многие
думали, что еще один хананей не ступит на земли обетованные.  Анад  выжил,
но на всю жизнь потерял любовь к розовому и фиолетовому.
     И  вот  наступил  день,  когда   радостный   вопль   впередсмотрящего
взбудоражил всех:
     - Вижу трирему!
     Трирема в Ливии?!
     Парус быстро приближался. Рутуб сбился с ритма и  оставил  барабан  в
покое.  Весла  беспечно  опустились.  Мореходы  столпились,  погрузив  нос
корабля по самые ноги патэка.
     Неясные очертания эмблемы на  ослепительно  белом  парусе  постепенно
вырисовывались в контуры змеи, обвившей шест.
     - Братцы, - заплакал Фага, - это же знак Эшмуна!
     - Хананеи!
     - Свои!
     - Хвала небу!
     - Хвала Мелькарту!
     - Принесу в жертву быка!
     - Двух быков!
     Люди плясали, плакали, кричали, обнимались, целовались, пели песни  и
молитвы.
     Трирема круто развернулась, парус убрали. На палубе стояли  бронзовые
от загара бородатые люди. Большинство полуголые, в матросских  набедренных
повязках. Некоторые в белых, торжественных, одеждах.  Все  были  вооружены
мечами и круглыми щитами.
     - Клянусь всеми богами - это карфагеняне! - воскликнул  неестественно
тонким голосом Рутуб. - Здесь земли, подвластные Карфагену!
     Трирема неуклюже ткнулась в борт  биремы,  сломав  половину  своих  и
чужих весел. С борта на борт метнулись абордажные дорожки и крючья.
     - Сдавайтесь, - объявил толстый важный пуниец с крупной серьгой в ухе
и золотой массивной цепью на животе, - не то будем резать.
     - Вот теперь я узнаю своих, - сказал Астарт, лучезарно улыбаясь.


     Царь ливифиникийского города Ликс сидел на троне из слоновой кости  и
задумчиво смотрел на реку того же названия. Чернокожие рабы с опахалами  и
зонтами суетились вокруг  него.  Кучка  обросших,  почти  нагих  пленников
изнывала под палящими лучами солнца на  площади  перед  троном,  чужеземцы
перебрасывались друг с другом редкими словами.
     Рабы бегом принесли паланкин, второй, третий... Весь  государственный
совет спешил по зову монарха.
     Верховный жрец и первый визирь заняли свои места на верхней ступеньке
у трона, вытирая подолами мантий мокрые подмышки.
     - Визирь прокашлялся и начал, полузакрыв глаза:
     - Посмотри, о  Владыка  Ливии,  эти  шакалы,  не  принесшие  тебе  ни
подарка, а нам - законной  пошлины,  искусно  изображают  на  лицах  своих
одухотворенную радость и...
     - Одухотворенную? - задумался владыка.
     - О! Твои уста, Повелитель, - ласково произнес  долговязый  верховный
жрец, - как всегда источают мудрость и...
     - Мудрость? - царь вновь погрузился в размышления.
     - Твои слова, о Наместник неба и Карфагена, -  воскликнул  визирь,  -
вселяют в покорных советников твоих святые  желания  целовать  твои  стопы
и...
     - Целовать? - оживился царь.
     От толпы пленников  отделилось  двое.  Расшвыряв  копья  охраны,  они
приблизились к трону.
     - Приветствуем тебя, Великий  царь!  Почему  люди  твои  враждебны  к
путешествующим мореходам? -  Астарт  с  интересом  разглядывал  очередного
повелителя, встретившегося на его пути.
     Визирь и жрец зашептали  повелителю  в  оба  уха.  Наконец  пожаловал
высочайший вопрос:
     - Сознавайтесь, что вы украли в моем государстве?
     Астарт с Ахтоем переглянулись.  Египтянин  внятно  и  с  расстановкой
произнес:
     - Как мы могли у тебя украсть, о мудрейший из мудрых,  когда  впервые
здесь?
     - Не по воздуху же ваша  бирема  пронеслась  через  земли  повелителя
Ликса и Ливии? - коварно улыбнулся верховный жрец.
     - Мы пришли с юга, - ответил Астарт.
     - С юга! - хихикнул визирь и обернулся к сидящим на нижних  ступенях,
и весь государственный  совет  дружно  и  надолго  залился  жизнерадостным
смехом.
     - Мы обогнули морем Ливию по приказу  могущественного  фараона  Нехо,
царя Египта, - пояснил мемфисец.
     - Египет? - удивился царь. - А где это?
     - О мой господин, Повелитель ликситов, троглодиов и эфиопов, это  так
далеко, что прикажи их пытать, - поклонился в пояс верховный жрец.
     - Приказать? - задумался царь.
     - Ты, уважаемый, хоть и с одной головой,  но  ума  в  ней  на  десять
голов, - издевательски произнес Ахтой.
     - Лошадиных, негромко произнес Астарт,  Ахтою  понадобилось  проявить
все свое самообладание, чтобы не прыснуть.
     - Ваал-Хаммон! Они хотят нас запутать! Повелитель! Повели повелеть! -
воскликнул визирь в тревоге.
     - Это он считает верхом красноречия, - сказал египтянин.
     - Они все тут от жары спятили.
     - Тогда почему фараон не прислал послов и  подарки  повелителю  нашей
державы? -  выпалил  член  государственного  совета  с  серебряной  цепью,
ниспадающей на живот.
     Затем вопросы посыпались на мореходов,  как  предсказания  из  глотки
базарной гадалки.
     - Если вы с юга, то скажите,  сколько  пальцев  на  ногах  великанов,
которые спят на левом ухе, а укрываются правым?
     - Чем питаются полулюди-полулошади?
     "Вот влипли", - подумал Астарт.
     - На каком наречии говорят люди с собачьими головами? -  продолжались
вопросы.
     - Летучих мышей с собачьими мордами видели, собак с кошачьими - тоже,
а вот людей с головами собак не встречали, - сказал Астарт, видя, что  его
слова упали в пустоту.
     - Уважаемые, если вам  нужны  чудеса,  пожалуйста!  -  Ахтой  коротко
рассказал о диковинных полосатых лошадях, о ливийских колдунах, гигантской
кошке, гремящей радуге, Колеснице Богов  и  о  многом  другом,  поразившем
воображение мореходов. В заключение сообщил о великом чуде - о перемещении
солнечного пути.
     - Полосатые лошади! Охо-хо! -  изнемогали  вельможи.  -  Пять  радуг?
Муравьями зашить рану? Ну, плутина, развеселил!
     - Ты лжешь! - крикнул визирь. - Если бы вы видели Колесницу Богов, то
давно бы грелись в преисподней!
     - Врет! - согласился царь и плюнул в реку Ликс.
     Как и ожидал Астарт, с гневной речью выступил верховный жрец:
     - Как ты, нечестивец, осмелился клеветать на божество солнца?  Видано
ли, чтоб Всемогущий и Всеведущий Ваал-Хаммон покинул свою тропу и поплыл в
своей колеснице по бездорожью? Великий царь, прикажи их пытать,  я  думаю,
это греки, выкрасившие кожу в желтый цвет. А вон тот худой подделался  под
египтянина. Они воры! Меня трудно провести, ибо само небо - мне поддержка.
     -  Что  же  нам  красть  в  вашей  заброшенной  богами  провинции?  -
возмутился Астарт. - У вас есть золотые  копи  и  оловянные  россыпи?  Или
жемчужные ловли? Может,  вы  шлифуете  бриллианты  и  прячете  в  кувшинах
изумруды?
     - Мы  не  провинция,  -  обиделся  жрец,  -  мы  скоро  будем  богаче
Карфагена! А вы воры. Ищете дорогу к Пурпурным островам.
     Астарт вздрогнул.
     - Плохи наши дела, Ахтой.
     - Плохи, - согласился египтянин, ибо слышал еще  в  Финикии  об  этих
таинственных островах и о людях "одного корня  с  хананеями"  -  ликситах,
которые торговали с Тиром через посредничество пунийцев,  тирских  купцов.
Главным богатством Пурпурных островов была "драконовая кровь", выступающая
на коре небольших тропических деревец. Ее подмешивали к пурпурной  краске,
чтобы не выгорала на солнце и не блекла в морской воде.
     - Гонец гарамантов! - объявил вельможа, похожий на юродивого, столько
на нем было украшений и побрякушек.
     На дворцовую площадь въехал  чернокожий  ливиец  верхом  на  голошеем
страусе. Набросив на голову птицы колпак из плотной ткани, посол  спешился
и пополз на животе к трону.
     Воины окружили путешественников и погнали как  стадо  баранов  узкими
улицами столицы.
     "Помесь ливийской деревни и пунического городища", - отметил про себя
Астарт, с интересом разглядывая постройки.
     Жители толпами шли  за  мореходами,  обзывая  их  по  приказу  визиря
последними словами.
     Весь экипаж разделили на три части и бросили в  разные  трюмные  ямы.
Астарт не унывал.
     - Как вы отвыкли от родных обычаев! Цари, жрецы, тюрьмы - это же наши
старые знакомые! Пора снова привыкать.
     - Привыкай, только побыстрей, - послышался голос из вороха  истлевшей
соломы, - вас завтра бросят в бассейн к акулам.
     - Даже тут кто-то водится, - удивился Саркатр.
     Фага и Мекал разбросали солому.
     - Кто такой? - с угрозой спросил повар.
     - Грек.
     В полутьме можно было различить светлое пятно лица.
     - Это можно было понять и по тому, как ты коверкаешь слова, -  угрюмо
произнес Рутуб, - а почему тебя не отправили к акулам?
     - Я сказал, что клад зарыл, да забыл где. Вот они и  копают  по  всей
Ливии вот уже третий год. У нас был отличный корабль с  хорошим  экипажем.
Нам удалось узнать,  что  тайна  пурпура  -  это  краситель  растительного
происхождения и что добывают его только на Пурпурных островах.  Но  мы  не
учли, что в Ликсе хватают каждого иностранца и пытают, пока не  признается
в том, что ему предъявляют. Нас схватили и пытали, кто-то проговорился - и
все полетели в бассейн.
     Рассказ  грека,  уверенного  в  собственной  безопасности,  неприятно
подействовал на мореходов.
     Глубокой  ночью  толстая  металлическая  решетка  на  одной   из   ям
сдвинулась: мореходы, встав друг другу на  плечи,  приподняли  ее.  Сладко
спавших тюремщиков связали, позатыкали им рты соломой.
     Когда все были в сборе, отправились к пристани залитыми лунным светом
улицами. Безмятежно шелестели пальмы  под  легким  бризом.  Сонно  тявкали
собаки, словно в каком-нибудь азиатском  или  египетском  городе.  Вдалеке
громыхнул львиных рык. Там - необъятная ночная Ливия.
     - Хлебом пахнет! - Фага зашмыгал носом.
     - Послушай, кормчий, давай перетрясем Пурпурные  острова,  людей  там
мало, перережем вмиг, -  грек  ощупью  нашел  Астарта  и  впился  крепкими
пальцами в его руку, - я по звездам найду дорогу. Ведь тогда богаче нас не
будет на земле. Уступаю тебе треть барышей.
     - Нам не по пути. Убирайся, чтоб я тебя не видел,  -  ответил  гневно
Астарт.
     - Пожалеешь, кормчий! Ой как пожалеешь! Вдруг мы еще встретимся?
     - Эред, Саркатр, утащите этого молодца обратно. Да задвиньте решетку,
чтоб не выбрался.
     - Но, - замялся Эред, - неужели тебе не жаль его?
     - Ему место в клетке. Так лучше для всех нас.
     Греку заткнули рот. Гигант взвалил дрыгающего и мычащего  авантюриста
на плечо и недовольно пробурчал:
     - Может, его сразу бросить акулам?
     Астарт не ответил. Он знал, что Эред никогда не решится на это.
     На  палубе  биремы  по-хозяйски  расположились  полуголые  солдаты  и
чиновники в  париках,  сочиняющие  опись  имущества  и  оружия  мореходов.
Солдаты развели костер на площадке кормчего и забавлялись тем, что дергали
за уши Анада. Тот все еще  не  поправился  после  той  охоты  за  цветными
пузырями и исходил бессильной яростью.
     Астарт хищно улыбнулся в предвкушении мести.  Бывшие  пленники  Ликса
искали в темноте камни и палки для предстоящей драки. Мекал первым  увидел
Агенора: кормчий выполз из вороха тряпья и тянулся к  забытому  кем-то  из
солдат кинжалу.
     - Адон Агенор ожил! - Мекал, а за ним и все бросились к трапу.
     Солдаты схватились за мечи. С помощью весел всех ликситов побросали в
воду.
     Астарт обнял хрупкое тело кормчего.
     - Знать, любит тебя Меред и ждет каждое мгновение.
     - Слава адмиралу! - вскричал Рутуб.
     - Слава! - полсотни глоток окончательно разбудили Ликс.
     Чтобы избежать погони,  финикияне  потопили  те  немногие  суда,  что
стояли у пристани, и устремились вниз по течению Ликса в океан.
     Пахнуло океанским простором. Седые звезды призывно  мерцали,  маня  в
подлунные дали. Бурунный след за кормой полыхал холодным пламенем.
     Гребцы пели, налегая на  весла,  радуясь  свободе,  ночной  свежести,
привычной матросской работе. Агенор, сидя  на  площадке  кормчего,  слушал
знакомую с детства  песню,  вдыхал  запахи  моря  и  переживал  сладостное
волнение.
     Познакомившись с  гостеприимством  местных  царьков,  путешественники
благоразумно обогнули морем подвластные Карфагену крупные  ливифиникийские
города Арембис, Мелитту, Акру, Гиту, Карион-Тейхос...
     У часто посещаемого мореходами Средиземноморья лесистого мыса Солоэнт
сделали привал на несколько дней.
     Перед  Столпами  Мелькарта  вошли,  наконец,  в   попутное   течение.
Помолившись на  близкую  Иберию,  точнее,  на  Гадес,  где  покоился  гроб
Мелькарта, благополучно миновали знаменитый  пролив  и  увидели  окутанный
туманами желанный берег земель обетованных. Отсюда, от Столпов, начиналась
привычная жизнь, стиснутая рамками жреческой морали и волей могущественных
правителей. Отсюда начинались великие державы, мировая торговля и  мировые
войны.
     Часто  встречали  караваны  судов.  Финикийская   речь   звучала   на
корабельных палубах и рыбачьих  лодках,  на  причалах  тирских,  библских,
сидонских факторий,  на  улицах  городов  карфагенских  провинций,  вбирая
богатство  языков  соседних  народов:  нумидийцев,  артабров,   кантабров,
бузитанцев...
     Близость Карфагена угадывалась в пьяных возгласах встречных  кормчих,
не успевших опомниться от храмов и кабаков, в дуновении берегового  бриза,
пахнущего сырыми кожами, молодым  вином,  сильфием,  фимиамом  деревенских
храмов, в обилии боевых галер в каждом порту, оберегающих покой купеческой
державы западных семитов.
     Астарт становился все беспокойней, хотя внешне не  подавал  вида.  Но
друзья отлично понимали его состояние. Саркатр все чаще  пел  и  играл  на
систре.   Ему   подпевали   все,   даже   Ахтой.   Оправдываясь,    мудрец
разглагольствовал о любви Осириса и Имхотепа к музыке, вспоминал  предания
Иудеи, в которых еврейский царь Давид, тот, что победил Голиафа, играл  на
арфе и пел свои псалмы, услаждая слух легендарного старца Саула.
     Но Астарта невозможно было расшевелить. Вечерами он подолгу смотрел в
море, следил за полетом птиц, размышлял.
     Показались  первые  виллы  и  дворцы   Магары,   предместья   богачей
Карфагена. Пальмы и сосны, будто на тирском берегу,  шумели,  ловя  ветер.
Живое солнце запуталось в хвое милых сердцу пиний.
     Лицо Астарта покрылось едва заметной бледностью. Пальцы сжали  кромку
борта.
     Вскоре показались высокие  городские  стены,  переходящие  у  моря  в
головокружительный обрыв. По гребню каждой  из  них  могла  во  весь  опор
промчаться колесница.  Белокаменная  Бирса,  карфагенский  кремль  и  храм
Эшмуна на самой высокой его возвышенности  празднично  сияли  в  голубизне
африканского неба, крича на весь мир о величии, великолепии, богатстве.
     Астарт резко отпрянул от борта и скрылся  в  каюте  кормчего.  Мекал,
волнуясь, сдерживал рулевое весло, и Агенор негромко подсказывал ему.
     - Убрать парус! - прозвучал торжествующий мальчишеский голос.
     Крупная птица с коричневым оперением ринулась с высоты в мелкую  зыбь
гавани.
     - Олуши рыбу ловят рядом с веслами, - сказал Рутуб,  сверкая  белками
глаз, - хорошая примета!



                         56. КАРФАГЕНСКИЕ ВСТРЕЧИ

     Центральная площадь Карфагена. Крупнейший пунический базар  и  форум.
Неумолчный глухой шум центральной  площади  слышен  был  в  каждом  уголке
столицы, во всех предместьях и пригородах.
     Только  древние  могли  создавать  подобные  гигантские  базары:  мир
нуждался в связях, а государство  еще  не  могло  их  обеспечить.  Поэтому
народы общались через базары.
     - Неужели все они купцы? - удивлялся Анад. Он стоял на груде слоновых
бивней, вынесенных для  продажи,  и  разглядывал  из-под  ладони  бурлящую
площадь.
     - Все они жулики, - угрюмо отозвался Рутуб, подсчитывая барыши,  -  и
когда успели обсчитать, не пойму. Ведь смотрел, как говорится, в оба!
     То,  что  мореходы  имели  слоновую  кость,  было  заслугой  старшины
гребцов. После Колесницы Богов они  повстречали  племя,  деревни  которого
использовали бивни для заборов. Рутуба осенило заменить  бивни  деревянным
частоколом. Ливийцы остались довольны.
     Вокруг  штабеля  бивней  вились,  как  мухи,  стайки   купцов-греков,
этрусков,  балеаров  и,  конечно,  финикийцев.  Но  греков  было   больше.
Оживление  греческого  мира  явно  чувствовалось  даже  здесь,  в  далеком
Карфагене.
     - Что говорит эта обезьяна! - разозлился Рутуб.
     Саркатр понимал немного по-гречески.
     - Рыхлая кость, говорит.
     - Плюнь ему в ноздри за это.
     -  Не  буянь,  -  строго  сказал  Астарт.  Он  сидел  неподалеку  под
тростниковым навесом вместе с остальными мореходами. - Самое же лучшее  ты
припрятал.
     Фага торговался с хозяевами продовольственных лавчонок.
     -  Разве  это  рыба?  -  Он   с   возмущенным   видом   нюхал   жабры
свежевыловленного тунца. - Пахнет кислым, слизь на чешуе, брюшко мягкое  -
кто позарится на падаль?  Эй,  люди,  слышите,  здесь  продают  падаль!  В
последний раз говорю: полталанта серебром за эту маленькую кучку.  -  Фага
указал  на  огромную  груду  съестных  припасов,   все   необходимое   для
дальнейшего плавания.
     Предупреждая возмущение торговцев, повар не давал им раскрыть рта:
     - Разве это мука? Пахнет полынью, хрустит  на  зубах  и  горька,  как
помет крокодила. А это баранина? Гнилье! В бульоне не отыщешь  и  капельки
жира, одни грязные лохмотья и запах... О боги! Не дайте  мне  задохнуться,
когда я буду есть суп из этого мяса! А посмотрите, какое молоко я  беру  у
вас! Сплошная водичка! О! И синева по краям  -  конечно,  снятое,  да  еще
разбавленное! - Фага ткнул кувшином в гневное  лицо  торговца,  расплескав
густое, желтовато-жирное молоко.
     Вопли Фаги разгоняли покупателей. Торговцы в конце  концов  уступили,
осыпав повара всеми известными человечеству проклятьями.
     Фага сиял.
     - Астарт! Что бы вы делали без  меня,  ума  не  приложу.  Умерли  бы,
наверное, все до одного с голоду еще в Красном море.
     - Не появляйся один на базаре, они запомнили тебя.
     Растолкав купцов у штабеля, появились Мекал и Ахтой.
     - Удача! - крикнул юноша.
     Ахтой, отдуваясь, сел рядом с тирянином.
     - Пока я раздумывал, что говорить, Агенор взял  на  себя  смелость  и
выложил все подробно, как проходило плавание. Жрецы записывали, не веря ни
слову. Зато вельможи адмиралтейства, морские знаменитости,  смекнули,  что
это истинная правда.
     - Где сейчас Агенор?
     - Его вручили лучшим лекарям Карфагена.  И  еще:  царь  Магон  обещал
принять Агенора, когда позволят государственные дела. Магон ведет войну  с
Сардинией и ливийскими  племенами  пустыни.  Говорят,  он  хочет  подарить
кормчему слона, на котором  можно  ездить,  как  на  муле.  Карфагеняне  -
единственный народ в Ливии, приручивший слонов... Ну, а ты  был  в  храме?
Видел ее?
     - Нет, не был.
     - ?!
     - Эх, Ахтой. Я ее готов утащить хоть из преисподней, но...
     - Что "но"?
     - Небо убьет ее,  если  мы  снова  будем  вместе.  Наши  одежды  море
выбросило порознь...
     - Какое вам дело до неба и оракулов судьбы? У вас же  любовь,  любовь
редкая среди смертных, - мудрец запнулся, - о таких вещах  он  предпочитал
обычно не говорить, - ради Ларит, лучшей из женщин... Поверь:  боги  не  в
силах помешать ни вам, ни другим. Все кары богов  -  это  кары  людей  или
обстоятельств... Кажется, мне известна истина истин...
     Астарт с нежностью обнял египтянина.
     - Когда-то я думал так же.
     - Я знаю. Но вспомни, когда изменились твои мысли.
     -  Знаешь,  у  колдунов  гремящей  радуги  я  подумал,   неплохо   бы
встретиться еще раз с Эшмуном.
     - А сейчас?
     - Я понял, что  это  бесполезно.  Я  его  могу  убить  прикосновением
пальца, как он когда-то. Я его могу изуродовать, издеваться над ним... все
что угодно. Но боги от этого не исчезнут, и вера в них - тоже.
     - Пойдем к Эшмуну.
     Эшмун Карфагенский еще более обрюзг и  пожирнел.  Весь  его  облик  -
сытое довольство.
     - Кто из вас осмелился клеветать на Пылающее Божество? - живой бог  с
откровенной неприязнью разглядывал мореходов. - Кто осмелился  утверждать,
что длина тени может  уместиться  под  ногами,  что  зенит  Светила  может
перемещаться по небесной тверди?
     Астарт подошел к Эшмуну.
     - Я осмелился утверждать.
     Свита живого бога, вельможи и уродцы, брызнули  по  углам  сумрачного
огромного зала, в котором гуляли  сквозняки,  шевеля  тонкие  занавеси  на
стенах и у алтаря.
     - Матрос, видишь этих калек и уродов. Их сделало такими мое слово.
     - Убить легче, чем родить. Исцелить трудней, чем изуродовать.
     Астарт попал в точку: Эшмун мало кого излечил за свою жизнь.
     - Слушай  меня  внимательно,  несчастный:  Сияющий  Хаммон,  Пылающий
Хаммон, подобный Хаммону, жаркий, как светило Хаммона,  медная  сковородка
на углях, жар, огонь, пламя, дым, пламя, пламя, пламя, раскаленный  щит  в
огне, раскаленный, раскаленный, раскаленный,  как  Хаммон,  и  раскаленный
гвоздь у меня в руке!
     Астарт сам протянул руку.  Но  прикосновение  жирного  пальца  Нового
Эшмуна не породило боли, не оставило ожога, как прежде.
     Астарт иронически улыбнулся и поймал за мантию отпрянувшего Эшмуна.
     - А теперь попробую я.
     Испуганный Рутуб зашептал на ухо Саркатру:
     - Бежать надо.
     Астарт  медленно   сдавливал   пальцами   выщипанный   череп   жреца.
Потрясенная жертва все более возбуждалась, шумно дыша  и  отвечая  нервной
дрожью на малейшее движение пальцев Астарта. Наконец  взгляд  живого  бога
остекленел, челюсть отвисла.
     - Чудо! - шептали мореходы.
     - Злой Мот в его пальцах, - шептали вельможи.
     - Еще один Эшмун, - шептали уродцы.
     - То наследие Ливии, - прозвучал спокойный голос Ахтоя.



                           57. БАШНЯ ОТШЕЛЬНИЦ

     - Вот здесь, - прошептала танцовщица,  -  это  и  есть  Башня  Святых
Отшельниц.
     За  купами  темных  пиний  полыхали  огни  храма   Танит,   слышались
возбужденные голоса, музыка, звон цимбал. Астарт  запрокинул  голову  и  с
трудом различил в звездном небе  темную  громаду,  казалось  нависшую  над
храмовым садом.
     "Нужно торопиться, пока не взошла луна..." - подумал  он  и,  вытянув
перед собой руку, шагнул вперед. Повеяло теплом нагретого за  день  камня,
пальцы его коснулись шероховатой круглой стены.
     - О Баалет, что он хочет делать?! - танцовщица прикрыла ладонью  рот,
чтобы не закричать.
     Финикиец молча ощупывал шаг за шагом стену, пока  не  нашел  то,  что
искал: деревянную трубу, вделанную в камень.
     - Чужеземец, побойся неба, - танцовщица нашла  в  темноте  Астарта  и
обвила его шею тонкими цепкими руками,  -  богиня  покарает  всякого,  кто
замыслит недоброе против отшельниц, посвятивших себя Великой Матери. Башню
размуровывают раз в году - в весенний праздник Танит, -  выносят  мертвых,
впускают новых отшельниц и оставляют на год  пищу  и  воду...  Вернемся  в
храм, там весело, песни и самые красивые женщины, и там твои друзья.
     Астарт оттолкнул женщину.
     - Замолчи. Ты свое получила, а теперь уходи.
     Финикиец вдруг ощутил всем своим существом страх.
     "Судьба, что ты готовишь?"
     Танцовщице показалось, будто в невидимую доску ударила тупая  стрела.
Затем еще одна и еще... Странные звуки мерно  взбирались  в  ночное  небо,
замирая на короткое время.
     Танцовщица протянула руки, но... уперлась в камень.
     - Баалет! Кары твои молниеносны! - она в ужасе отпрянула и,  шатаясь,
побрела в сторону храма, откуда несся женский визг и гогот матросов.
     Астарт  медленно  поднимался  вверх.  Деревянная  труба  служила  для
ритуальных возлияний и была довольно искусно вделана в стену. Так, что  из
камня выступала лишь узкая, не  более  трех  пальцев,  полоска  дерева.  В
арсенале матросских забав было лазанье на мачту при помощи  двух  сапожных
шил или остро отточенных кинжалов. Это сейчас пригодилось Астарту.
     Звук каждого удара слабым эхом  заполнял  зажатую  в  камне  пустоту.
Иногда острие кинжала било мимо, высекая искры.  В  таких  случаях  Астарт
обливался холодным потом. Повиснув на одной руке и чувствуя, как  под  его
тяжестью острие со скрипом выползает  из  дерева,  сильным  метким  ударом
загонял в трубу второй кинжал, и этом  исправлял  положение.  Двух  подряд
промахов исправить уже было бы невозможно.
     Астарта окружали плети виноградных лоз и  плюща,  обвившие  башню  со
всех сторон. Шорох листвы  звучал  ободряюще:  казалось,  рядом  находится
родственное  существо,  мужественно  цепляющееся  за  малейшую  неровность
стены.
     В храме ударил колокол. И словно с небес прозвучал многоголосый  хор:
отшельницы пели полуночную молитву Великой Матери.
     Наконец финикиец добрался до карниза башни, уцепился за острый  край,
шумно дыша.
     Молитва неслась над ночным Карфагеном, вплетаясь в звуки моря и крики
сторожей. В кромешной черноте медленно плыл  огонек,  толкая  перед  собой
слабый хвост - отражение. То запоздалый кормчий спешил в торговую  гавань,
выставив на бушприт сигнальные огни.
     Молитва кончилась, оглушив внезапной тишиной. Астарт висел, чувствуя,
как немеют пальцы и покрывается потом спина. Немного выждав, он подтянулся
и заполз на плоский край площадки, венчающей башню. Прислушался  и  понял,
что площадка пуста, все отшельницы спустились в башню.
     Финикиец ощупью отыскал  квадратный  провал,  ведущий  внутрь  башни,
каменные ступени.
     Снизу неслось  сонное  бормотание,  дыхание  множества  людей,  звуки
почесываний и зевков. Отшельницы производили больший шум, чем сотня спящих
страдиотов. Спертый воздух,  пропахший  потом,  ладаном,  мочой,  напомнил
казармы Египта.
     Астарт остановился. Тусклый свет одинокой лампады  терялся  в  струях
фимиама, окутавших бронзовый стан богини. Статуэтка Танит в  виде  хрупкой
женщины с непомерно развитыми бедрами  загадочно  улыбалась  в  неглубокой
нише,  украшенной  гирляндами  засохших  цветов.  Десятки  костлявых  тел,
совершенно нагих или в  рубищах,  лежали  на  каменном  полу.  Пораженный,
Астарт замер на последней ступени лестницы, вглядываясь в  бритые  черепа,
острые ключицы, провалы щек и глазниц.
     Астарт протиснул ногу  между  спящими,  сделал  шаг,  второй.  Огонек
лампад тревожно заметался. Финикиец без колебаний протянул руку  и  крепко
сжал пальцами край глиняной плошки. Ароматный дым окутал его, щекоча кожу.
     Астарт приблизил светильник к какому-то лицу: запущенная кожа,  лысая
голова, сухие струпья на темени.
     "Боги уродуют человечество. Правители  уродуют  подданных.  Подданный
уродует своих рабов и домочадцев... Жизнь принадлежит уродам..."
     Следующее лицо было  еще  ужасней:  всю  нижнюю  челюсть  до  ноздрей
покрывала мокнущая, незаживающая короста,  наверняка,  предмет  зависти  и
восхищения остальных отшельниц.
     ...Десятки лиц... Когда  перед  глазами  финикийца  поплыли  радужные
круги, он выпрямился и вдруг застыл: чьи-то глаза внимательно  следили  за
ним из темноты.
     Он поднял лампаду над собой. Отшельница  сжалась  в  комок,  зажмурив
глаза. Лишенная волос голова, старушечье лицо, рельефные  бугры  суставов.
Едва знакомый овал лица заставил сжаться сердце  Астарта.  Он  бросился  к
ней, рискуя разбудить всю башню. Он схватил ее иссохшую горячую руку.
     - Что с тобой сделали! -  Астарт,  готовый  разрыдаться,  стиснул  ее
пальцы.
     Потрескавшиеся губы дрогнули:
     - Уходи...
     - Ларит!..
     - Здесь нет Ларит. Уходи... тебя растерзают!
     - Ты Ларит, так говорит мое сердце! - Астарт поднес лампаду к  самому
ее лицу.
     Она отпрянула, и он увидел ее глаза, глаза единственной  в  мире.  Но
тут он услышал жесткие, как удар хлыста, слова:
     - Великой Матерью заклинаю! - Она  вырвала  из  его  ладоней  руку  и
истерично толкнула в грудь. - Знать тебя не хочу! Ты как и все! - в полный
голос кричала отшельница. - Несешь с собой страдания и  смерть.  Ты  демон
проклятого мира. Прочь от меня! Я трижды посвящена богине. Твоим словам не
убить моего счастья, ибо только в молитве счастье женщины!..
     - Ибо только в молитве счастье женщины, - как  эхо  повторил  Астарт.
"Может, и вправду я отнимаю у нее счастье?"
     Поднялась голая, как колено,  голова.  Астарт  поспешно  сжал  фитиль
двумя пальцами. Опочивальня отшельниц погрузилась в темноту.
     Надтреснутый голос громко запел молитву. Постепенно проснулись все, и
гул голосов переполнил тесное помещение. Отсутствие Священного огня у  ног
богини потрясло отшельниц, и вразброд  они  выкрикивали  молитвы,  рыдали,
колотились головами о каменные плиты.
     - Слушайте, о возлюбленные богиней! - угрюмый голос  заставил  многих
замолчать. - Среди нас демон зла. Вот он, я вижу его! Его лик - лик  Мота.
Его дыхание - дыхание преисподней. Его глаза - глаза пожирателя мумий.
     Астарт нашел в темноте руку Ларит и уловил трепет ее пальцев.
     - Не думал я, что смерть моя у твоих ног.
     Женщина дико вскрикнула и отдернула руку.
     Из люка в полу вынырнула рука с новым светильником. При виде  мужчины
вопль ужаса потряс башню. По стенам заметались уродливые тени.  В  Астарта
вцепились сотни костлявых пальцев.
     Финикийца волокли по ступеням, гнусавя псалмы Танит.
     - Стойте! - Астарт узнал  голос  любимой.  -  Он  пришел  ради  меня!
Отпустите его, я ведь верна богине, как и вы все! Отпустите-е...
     Кто-то в ярости прокусил Астарту ухо.
     - ...Ведь он не  в  силах  навредить  богине.  Отпустите!  Пусть  его
покарают боги, но не люди!..
     - Проглоти язык, негодница, -  прозвучал  надтреснутый  голос,  -  не
оскверняй святые стены звуком поганых слов твоих!
     Тени прыгали по бритым черепам, теряясь в мрачных каменных сводах.
     - Что делать?! - Ларит сумела пробиться к нему. - Что же делать?!
     - Даже маджаи не кусали за уши...
     - Ты бредишь... боги помутили твой разум...
     - Откажись от богини, и я останусь жив...
     Живой поток отбросил Ларит в сторону, пригвоздил к стене.
     "Боже, как можно вынести все это?! - женщина прижалась к камню.
     Все эти годы она готовилась к решающей минуте, истязала душу  и  тело
молитвами и постами, пытаясь вырвать  из  прошлого,  настоящего,  будущего
образ любимого. Но одного мгновения оказалось достаточно, чтобы понять все
бессилие богини. "Ибо крепка, как смерть, любовь...  Стрелы  ее  -  стрелы
огненные. Большие воды не могут потушить любви, и  реки  не  зальют  ее...
Великая богиня! Ты не в силах бороться с любовью смертных!"
     Ларит стало страшно от своих  мыслей.  Она  прислушалась.  Отшельницы
слаженно пели, столпившись на верхней площадке  башни.  Их  голоса  мягким
эхом метались во всех помещениях святой обители.
     Босая ступня нащупала обрывки грубых рубищ.
     "И что может быть страшнее смерти? Месть богов? Пытки?"
     Ларит взошла на верхнюю площадку, смутно веря словам Астарта.
     Давно  уже  взошла  луна.  Астарта  подтолкнули  к  краю  башни.   Он
оглянулся, но так и не нашел среди залитых лунным светом мумий свою Ларит.
Финикиец перекинул туловище через край, повис над бездной.
     Отшельницы зачарованно смотрели на пальцы, вцепившиеся в  камень.  Но
вот исчезли и они. Отшельницы прислушались...
     Луна бесшумно бороздила Млечный Путь, едва слышно шелестели листья на
виноградных лозах, да редкие удары, похожие на стук  стрел  в  нумидийский
щит, удалялись, постепенно замирая.
     Отшельница, прослывшая как Видящая-во-тьме, отважилась подойти к краю
башни, но не разглядела ничего, кроме виноградных лоз, плюща и камня.
     Отшельницы бесшумно разошлись, прославляя про себя  великое  таинство
мести, ибо свершившееся - несомненно месть богини, непостижимая для разума
смертных.
     Ларит осталась одна, вглядываясь в молчаливую луну,  лик  отвергнутой
богини. И вдруг в душе наперекор всем страхам проснулась старая  песня,  и
уже не было сил держать ее в себе.

                   Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
                   Хоть продержите целый день в болоте!
                   Хоть в Сирию меня плетьми гоните...

     Слова срывались с уст сами собой. Женщина плакала и пела...



                   58. ЕГИПЕТ. МОРЕХОДЫ В ТРОННОМ ЗАЛЕ

     Унирема губернатора "Врат  северных  стран"  достигла  Саиса  первой,
поэтому во дворце их ждали.
     - Величество царя Верхнего и Нижнего Египта повелевает  приблизиться!
- разодетый в дюжину золототканных  юбок  вельможа  ударил  церемониальным
посохом по мраморной плите дворцового причала  и  величественно  удалился,
деревянно шагая по всем правилам столичного этикета.
     - Ну, братцы, это последние рифы, - сказал Астарт.
     Агенор поправил пояс с мечом и оглядел восторженные чисто  вымытые  и
причесанные физиономии мореходов.
     - Астарт и первая смена гребцов  останутся  на  корабле,  -  негромко
произнес он, - парус и весла держать наготове.
     Путешественники поднялись  по  трапу,  миновали  дворцовые  пилоны  и
затерялись среди густой колоннады.
     Пристань  опустела.  Вымпелы  обвивали  верхушки  высоких   красочных
столбов. И солнце выдавливало смолу из досок палубы.
     Ожидание было пыткой, мукой, достойной всех мук преисподней.  Эред  и
Фага сидели на передней скамье, положив руки на весла. Анад разложил перед
собой лук и стрелы. Саркатр  приготовил  топор,  чтоб  обрубить  швартовый
конец. Мореходы ждали царских милостей.
     Астарт стоял на площадке  кормчего  и,  прислушиваясь  к  монотонному
гудению ос над покинутыми жаровнями Фаги, не  спускал  глаз  с  колоннады,
полыхающей жаром позолоты.
     Ларит сидела на верхней ступени площадки кормчего.
     - Я уже не в силах чего-то ждать! - Многие вздрогнули  при  звуке  ее
голоса.
     Она прошлась по  палубе,  не  обращая  внимания  на  капельки  смолы,
обжигающие босые  ноги,  и  остановилась  возле  Анада.  Остро  отточенные
наконечники разложенных веером перед ним стрел отражали голубое небо.
     - Неужели и ты убивал?
     Анад почему-то втянул голову в плечи, ничего не ответил.
     Саркатр украдкой  любовался  женщиной:  да,  не  зря  о  ней  столько
говорили. Есть ли еще подобные на земле или на небе? О  этот  взгляд,  эти
бездонные финикийские глаза... Может быть, на самом деле  в  этой  женщине
воплотилась Великая Богиня? Тогда как же Астарт? Не бог, не  дух...  Велик
же человек, покоряющий богов!
     Метаморфозы - вечный спутник  человека.  Каждый  из  экипажа  Агенора
стал, по существу, другим человеком  после  Великого  Плавания.  Но  более
других изменился Ахтой. Ларит  долго  не  могла  поверить,  что  матрос  с
рельефной мускулатурой, горделивой осанкой и чудовищными  мозолями  -  все
тот же Ахтой, жрец истины. Куда только делись сутулость  и  гусиная  кожа,
эти вечные признаки мудрецов каменных келий?
     Мемфисец облокотился на весло и  по  обыкновению  размышлял,  подводя
итог целой жизни. Истина найдена.  Что  дальше?  Нет  труднее  этого  "что
дальше", когда видишь  с  ясностью  увеличивающего  сосуда  всю  тщетность
дальнейших усилий. Нести истину  мудрецам?  Но  где  мыслители,  способные
воспринять ее? Есть ли они, умеющие не  верить?  Даже  Астарту  не  понять
всего. Астарту, проткнувшему не единожды небо!.. Неужели одиночество? Вот,
оказывается, какова цена наивысшего откровения. Ничто не дается даром... В
памяти вдруг возникли старческие в кровавых прожилках глаза: в  них  боль,
желание что-то высказать.
     Ахтой вздрогнул - то были глаза хранителя гробницы Санхуниафона.
     Астарт позвал Ларит.
     - Боишься?
     - Да... - она посмотрела в сторону дворца.
     Он шепнул:
     - Все мои друзья влюблены в тебя.
     - Неужели и Ахтой? - она улыбнулась.
     - Он сказал однажды: "ради Ларит, лучшей из женщин".
     Она прижалась к его плечу.
     - Поцелуй меня, пусть видят все. Знаешь, я целыми ночами пела песни о
тебе. А старухи думали - молюсь.
     - Кто-то бежит, - сказал Саркатр, вглядываясь из-под ладони.
     Мореходы напряженно ждали. В бегущем узнали Мекала.
     - Поверили! - издали донесся ликующий мальчишеский голос.
     Он с разбегу прыгнул на палубу, минуя трап, и упал на руки друзей.
     - Агенора и Астарта возвели в адмиралы... уфф, братцы, и страху же мы
натерпелись...  а  всем  нам  по  пятьсот  арур  земли  в  Дельте  или   в
Левкосе-Лимене по желанию.
     - Лучше бы золотом, -  пробубнил  Рутуб,  пряча  в  бороде  радостную
улыбку.
     Торжествующий клич мореходов всполошил дворцовую  охрану.  Астарта  и
плачущую и смеющуюся Ларит затискали в крепких объятиях.
     - Отпустите его, отпустите,  -  бегал  вокруг  них  Мекал,  -  фараон
требует нового адмирала. Он ждет!
     - Подумать только, царь Египта решил подождать,  -  съязвил  Саркатр,
настраивая систр.
     - Хоть сейчас не задирай владык, - напутствовал Ахтой, -  помни,  она
тебя ждет.
     Астарт встретился глазами с сияющей Ларит.
     - Эред! Пойдешь со мной.
     - Что ты задумал? - ужаснулась женщина.
     Недоумевающий Эред шел за  другом,  придерживая  широкий  зазубренный
меч.
     - Смотри! - Астарт кивнул на неподвижную  шеренгу  медных  начищенных
доспехов. - Господа страдиоты делают вид, что впервые видят нас.
     Гвардейцев сменили шеренги  государственных  чиновников,  иностранных
послов, именитых гостей, просителей, жрецов и придворных завсегдатаев.
     Агенор с адмиральским жезлом под мышкой  почтительно  разговаривал  с
долговязым  тощим  Петосирисом.  Верховный  жрец  еще  больше  постарел  и
приобрел сутулость. Раздобревший и оплывший Навкрат в неизменном киренском
панцире и болезненно-бледный принц Псаметик  стояли  в  свите  за  спинкой
трона, сверкающего всеми оттенками кованого золота.
     Фараон выглядел больным и беспомощным. Казалось, его  вот-вот  сломит
тяжесть двойной золотой короны, увенчанной золотым же урием.  От  прежнего
Нехо остался лишь голос - властный, твердый, не поддающийся старости. Царь
Египта вел неторопливую беседу с чернобородым  моложавым  греком,  который
держался с непривычным для простого смертного достоинства и серьезностью.
     Шепот восхищения пронесся по тронному залу и  утонул  в  дальних  его
закоулках: на вопрос фараона о самом мудром судье на свете грек ответил  -
время.
     -  Где  я  видел  твое  лицо,  фенеху!  -  Петосирис  наморщил   лоб,
разглядывая подслеповатыми глазами Астарта.
     Тирянин отвесил церемонный кивок и ответил уклончиво:
     - Мир велик, мудрейший жрец.
     Агенор, пытливо  глядя  в  глаза  Астарту,  протянул  второй  жезл  и
папирус, удостоверяющий, что Астарт из Тира - адмирал Египта милостью царя
Египта.
     Церемонимейстер  подтолкнул  Астарта.  Тирянин   подошел   к   нижней
ступеньке трона и, не  замечая  несущееся  со  всех  сторон  "приложись  к
туфле", произнес:
     - Приветствую тебя, Великий царь, которого весь Ханаан величает "адон
малаким" - "господин царей". Приветствую и  желаю  вечности  и  всех  благ
стране, приютившей нас.
     На этом церемония окончилась. Астарту полагалось удалиться.
     -  Великий  царь!  Я  осмелюсь  просить...  -  Фараон   с   интересом
разглядывал бородатого наглеца,  Петосирис  вытянул  шею,  церемонимейстер
зарыдал в парик.
     - Великая честь быть твоим  адмиралом,  поэтому  прикажи  заменить  в
красном папирусе имя "Астарт" на более достойное - "Эред".
     Эред растерялся. Он беспомощно смотрел на Астарта, ничего не понимая.
Агенор разглядывал изображения богов на потолке.
     - Обогнувший Ливию?  Разве  тот,  за  кого  просишь,  был  помощником
кормчего или кормчий?
     - Эред искусный мореход и искусный боец, способный  водить  флот,  не
только бирему. Адмирал Агенор тому свидетель.
     - Не гнушаешься ли моим даром?
     - О нет, Великий царь! Твоя милость должна осчастливить достойного.
     - Адмирал Агенор! Достоин ли, как его... Эред, быть тебе равным?
     - Во многом он превосходит меня, Великий царь.
     - Да будет  так.  Начальник  писцов,  исправить  папирус!  Но  скажи,
фенеху, что ты требуешь взамен?
     - Не оставь в беде, Повелитель, семьи тех, кто повернул вспять.
     - Нет! - Фараон топнул, не считая нужным сдерживать свой гнев.  -  Вы
сговорились? Агенор просил о том  же.  Те  люди  осмелились  нарушить  мой
приказ. Так пусть будут их семьи нищими.
     Фараон резко поднялся. Прием закончился.
     Изумлению мореходов не было границ, когда  они  увидели  адмиральский
жезл в руках ошалевшего Эреда.
     - Слава обоим адмиралам! - крикнул Астарт.
     -  Слава!  -  нестройно  заорали  мореходы,  успевшие   на   радостях
накачаться вином.
     - Как предчувствовала... - Ларит несколько обиделась. - Не  глупо  ли
это, Астарт?
     - Ахтой засмеялся:
     - Он вечно  останется  дерзким  мальчишкой.  Да  разве  может  Астарт
принять милость из рук тех, кого ненавидит?
     - Люди заставили поверить Эреда, что он раб и  рожден  навсегда  быть
рабом... - сказал Астарт Ахтою. - Вот, может  быть,  единственный  случай,
когда люди же заставят его поверить, что он  ничем  не  хуже  других,  что
может быть даже господином.
     - Но самый большой раб - это и есть господин, - пробормотал Ахтой, но
никому не было дела до его неуместных, навевающих тоску, изречений.
     Астарт уселся на борт.
     - Так знаете, почему все прошло гладко, почему их не  убило  то,  что
Сияющий Ра бегает по небосводу, как свихнувшийся от молитв жрец? Тщеславие
тому причиной. Владыка Египта до смерти рад, что Ливия, как  предсказывали
его ученые советники, омывается со всех  сторон  морями.  Ему  выгодно  не
сомневаться в том, что мы обогнули Ливию. Теперь весь мир  будет  знать  о
пророческом даре фараона.
     - Всего лишь символическая победа.  -  Агенор  смотрел  на  пристань,
постукивая сверкающим жезлом по борту.
     - Почему же? - возразил Ахтой. - Мы указали дорогу в Аден  узкоглазым
пришельцам и зинджам Красного острова. Проложили Карфагену дорогу на юг, к
Колеснице Богов и дальше. Кое-что дали диким ливийцам и кое-что переняли у
них. Вырвали у арабов "отметный  ветер".  Открыли  новые  земли.  А  самое
главное - опрокинули веру в вечную дорогу солнца.
     - В вечную дорогу Ра будут верить, как и прежде, - ответил адмирал, -
а все остальное лет через пять обратится в дикую  легенду,  ведь  ни  один
купец Большого Хапи не отважится закрепить наши открытия. Чужих купцов  на
юг  не  допустит  фараон.  Земли  открываются  для  войн  и  торговли.  Но
египетский купец не созрел для освоения столь отдаленных берегов.
     Приближался  момент  расставания.  Ахтой  спешил  в   Мемфис,   новым
адмиралам и  мореходам  было  предписано  явиться  в  Левкос-Лимен  -  там
назревала очередная стычка с воинствующими и непокорными набатеями.
     Астарт и Ларит решили вернуться в Финикию. Они не могли не  вернуться
туда: в Азии шла война, вавилоняне взяли Сидон, много городов  и  поселков
побережья, осадили Тир.  Во  всех  корчмах  Египта  только  и  говорили  о
гибнущей Финикии, о грозном царе Навуходоносоре, давшем  клятву  завладеть
Тиром, даже если ему придется простоять у его стен  до  конца  дней  своих
[Тир будет взят после тринадцатилетней осады].
     - Люди бегут от войны и бед, а они идут им навстречу,  -  произнес  с
осуждением Рутуб. - Мало вам прошлого?.. Ну ладно Ларит - она женщина,  ей
не дано вправлять мозги мужчине, но ты-то, Астарт! Или  растерял  весь  ум
свой в Ливии?
     Астарт улыбнулся.
     -  На  толпу  умников  положен  хотя  бы  один  дурак.  Но  я   дурак
посчастливей вас - я увижу Финикию...
     - Почему же меня оставляешь в Египте? - Эред выглядел подавленным.
     - Ты же рад своему титулу, дружище. Это  же  прекрасно  -  испытывать
радость. Смелей, Эред, ты теперь вельможа! Вот мы им натянули нос  -  этим
надутым господам в париках и раззолоченных юбках!  Ты  сможешь  бросить  в
грязь самого сиятельного болвана, а грязного и вшивого попрошайку  сделать
начальником пристаней. Это ли не прекрасно?.. Только не сорвись,  дружище,
никогда не мордуй простого морехода. Помни всегда, кто ты, кто все мы...
     - И не будь никогда один, - сказала Эреду Ларит. - Никогда...
     Подошел тяжело вздыхающий Ахтой. Он оставался с мореходами: Агенор  и
слышать не хотел, что жреца истины доставит в Мемфис  другое,  а  не  его,
судно.
     - Вот и расстаемся... - Ахтой помолчал, положил  ему  на  плечо  свою
сухую смуглую ладонь. - Запомни, Астарт, и совсем не боги вас  преследуют.
Что может быть страшнее напрасных терзаний и сомнений? Так прибейся  же  к
берегу, к которому идешь всю жизнь...
     - Твои истины, Ахтой, испортят многим настроение. Неужели не  боишься
встречи с мемфисскими жрецами?
     Астарт заглянул ему в глаза в последний раз и увидел в  них  огромную
тоску.
     Затем пришел черед прощаться с мореходами...
     Бирема с людьми, облепившими борта, медленно удалялась против течения
и тяжело раскачивалась, похожая на большую  старую  утку.  Светлая  речная
вода билась об осклизлую обшивку судна и звонкими струями стекала с весел.
     - Мы еще встретимся! - кричал Саркатр. - Обязательно встретимся!
     Агенор поднял в последнем  приветствии  узкую  ладонь.  Мекал,  Анад,
Фага, Рутуб - буквально все мореходы смотрели на  тех  двух,  отважившихся
начать все сначала.  Все  сначала  наперекор  судьбе.  Ахтой  стоял  возле
Агенора, и его застывший взгляд не отпускал Астарта.
     Рулевое  весло  шевельнулось,  направив  судно  на   середину   Нила.
Заходящее солнце свирепо сияло в развешенных на борту медных  и  бронзовых
щитах, и пурпурный вымпел, прощаясь, полоскался на ветру.
     Астарт вдруг ощутил  пустоту,  которую  трудно  было  заполнить  даже
Ларит.
     "Всегда чего-то не хватает. Пора бы смириться".
     - Твои друзья идут в Навкратис только из-за Меред?  Хотела  бы  я  ее
увидеть.
     - Когда-нибудь встретитесь. Знаешь, Агенор выжил лишь только  потому,
что на свете есть Меред... Он обязательно найдет ее  в  Навкратисе.  Затем
отправятся в Копт, а там караваном через пустыню - всего  пять  дней  -  и
Левкос-Лимен...
     - Уважаемые, - послышалось сзади, Астарт и Ларит обернулись и увидели
переводчика, того грека, который  поразил  придворных  мудрым  ответом  на
царский вопрос, - мой господин Фалес из Милеты  хотел  бы  побеседовать  с
мудрецом Ахтоем из Мемфиса, но, к величайшему прискорбию...
     - Ахтоя можно найти теперь только в Мемфисе.
     - Мой господин так и сделает. Во всем  видна  воля  Зевса.  Фалес  из
Милеты  разыщет  мудреца  Ахтоя  даже  в  Мемфисе.  Хотя   там,   говорят,
недолюбливают бороды и иностранцев. Ходят слухи, что мудрому Ахтою  ведома
величайшая из истин?
     - А сможет ли твой господин понять ее? Она ведь так тяжела.
     - Уж не знаешь ли и ты эту истину, о финикиец?!
     - Нам известны  лишь  крупицы  того,  что  ведомо  Ахтою.  Если  твой
господин так уверен в себе, найдете Ахтоя среди жрецов Имхотепа.
     - Спасибо, добрые люди. Пусть боги оберегают ваше счастье.



                           59. ПЕСНЬ МОЛОДОСТИ

     Большая толпа жрецов собралась  в  стенах  некрополя.  Разбившись  на
группы, они чинно беседовали, как  и  подобает  служителям  божеств,  хотя
предметом их разговоров было одно  -  Великое  Плавание.  Среди  ощипанных
физиономий  мемфисцев  удивительным  островком   возвышалась   чернокудрая
шевелюра грека Фалеса из Милеты. Греки всегда преклонялись  перед  древней
мудростью Египта, посещали египетские города и храмы.
     Жрецы смолкли. На амвон взошел Ахтой.
     Фалес  с  удивлением  разглядывал  знаменитость:   мозолистые   руки,
открытый с хитринкой взгляд, осанка не привыкшего раболепствовать,  густой
ливийский загар, здоровая свежая кожа, омытая морскими туманами. Он совсем
не походил на привычный тип худосочного, съедаемого болезнями  египетского
жреца.
     - Что он говорит? - Фалес толкнул переводчика в спину.
     - Про Великое Плавание. То же, что и соблаговолил произнести  адмирал
Агенор в тронном зале.
     Жрецы глухо зароптали, раздувая ноздри.
     Фалес щипнул переводчика.
     - Говори, раб!
     - Не могу понять, -  взмолился  переводчик,  -  слова  так  быстры  и
необычны...
     Фалес в сердцах пнул раба.
     Лысины жрецов покрылись капельками пота.
     Да, Ахтой решился. Истина истин не могла молчать...
     Ропот стих. Толпа - словно парализованное существо. Фалес, не понимая
ни слова, всем своим существом почувствовал приближение урагана. "О чем же
поведал им мудрец?"
     Рослый жрец приблизился к  Фалесу  и  угрожающе-вежливо  попросил  от
имени жреческого совета покинуть стены некрополя.
     - У нашего брата приступ безумия, - добавил он на ломаном языке Афин.
- Не принимайте его слова за разумные.
     Старейшего патриарха Мемфисского некрополя хватил удар. Уходя,  Фалес
увидел в руках жрецов палки, утыканные гвоздями, и содрогнулся.
     "Истина уйдет вместе с ним, - с глубокой печалью  размышлял  философ,
шагая по раскаленному песку, - ни один жрец не  передаст  мне  его  слова.
Безумный? Все яркое по отношению к серому безумно, ибо отвергает  серость.
Как бы я хотел знать, в чем его безумие! Может быть, его мысли сберегли бы
многие годы наших размышлений  и  поисков.  Может  быть,  он  добрался  до
первопричин всего?.. Седая мудрость Египта!  Ты  умираешь...  Да  сохранят
боги твои следы для потомков!.."



                                   ЭПИЛОГ

     Прошли годы, десятилетия. Египет и Финикия познали новые беды,  новые
войны,  новых  завоевателей  и   владык.   Волна   эллинизма   захлестнула
Средиземноморье, выплеснулась  в  бассейны  обоих  океанов,  и  брызги  ее
коснулись самых отдаленных уголков земного шара.
     Пытливый ум эллинов рыскал по всему  свету.  Еще  один  великий  грек
ступил на землю  Египта,  собирая  материал  для  книги,  которой  суждено
прославить его имя в веках.
     - Что ты здесь делаешь, человек? - поразился  грек,  увидев  одинокую
фигуру старика среди развалин некогда цветущего города.
     - Охраняю гробницу, чужеземец, гробницу адмирала, - прошамкал старец,
- мой род - хранитель славы Египта, которая сейчас не в почете.
     - Чем же знаменит адмирал?
     - Обогнул Ливию, странник, всего-навсего обогнул.
     - Неужели Ливия омывается морями?
     - В те далекие времена даже фараоны не сомневались в этом.
     - Скажи мне имя адмирала, чтоб я поведал о нем всему миру.
     - Разве я знаю. Вот на  гробнице  начертано,  да  найдешь  ли  сейчас
человека, который читал бы древние письмена? Здесь  все  записано  знаками
времен фараона Хуфу. В царствование  Нехо  Саисского  любили  высекать  на
гробницах древние письмена.
     Путешественник в ту же ночь записал на пергаменте при  свете  плошки,
бытующей в стране Нила испокон веков:
     "Совершенно ясно, что Ливия омывается водой со всех сторон, кроме той
части ее, которая граничит с Азией. Это первым  из  тех,  кого  мы  знаем,
показал  Нехао,  царь  египтян,  который,  когда  перестали  рыть   канал,
тянущийся из Нила в Аравийский залив, послал финикийских  мужей,  приказав
им проплыть назад через Геракловы Столпы, пока не прибудут в Северное море
и, таким образом, в Египет. Двинувшись,  таким  образом,  из  Эритрейского
моря, финикияне проплыли по Южному морю; когда  же  наступила  осень,  они
пристав к берегу, засевали землю, в каком бы каждый раз месте они, плавая,
ни останавливались, и ожидали жатвы; убрав же хлеб, они плыли дальше,  так
что, обогнув по прошествии  двух  лет  на  третий  Геракловы  Столпы,  они
прибыли в Египет".
     Подумав немного, он продолжал, видимо решив, что противоречивые мысли
лишь украсят книгу, внесут жизненный колорит, как утверждают диалектики из
Милеты:
     "И  говорили,  как  мне  кажется,  неправду,  другому  же,   конечно,
кому-нибудь это, может быть, и  покажется  правдой,  будто,  плывя  вокруг
Ливии, они имели солнце справа. Таким образом эта (страна)  впервые  стала
известна" [Геродот, История, IV, 42].



                       КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ 

     Адон - (финик.) господин, повелитель.
     Анубис - древнеегипетский  бог  загробного  мира,  бальзамирования  и
покровитель покойников. Изображался в виде шакала или человека  с  головой
шакала.
     Аравийский залив - греческое название Красного моря.
     Астарта -  финикийская  богиня  земного  плодородия,  любви  и  Луны.
Греками отождествлялась с Афродитой.
     Ашшурбанипал  -   ассирийский   царь   времен   последнего   расцвета
государства, правил с 668 по 626 г. до н.э.
     Баалет - дословно - "Владычица". Один из эпитетов Астарты.
     Барракуда - морская щука.
     Бирема - судно с двумя рядами весел.
     Биссус - шелковистые крепкие нити, выделяемые железами мидий.
     Бубастис - древнеегипетский город  в  восточной  части  дельты  Нила,
столица нома.
     Ваал - (финик.) дословно - "Владыка". Один из эпитетов Мелькарта.
     Гадес (совр. Кадис) - финикийский город  на  атлантическом  побережье
Испании. Основан во втором тысячелетии до н.э. Согласно мифам и преданиям,
Мелькарт погиб и похоронен в Гадесе.
     Ганнон - карфагенский мореплаватель (пятый век до  н.э.),  посетивший
западные берега Африки. Сохранился греческий перевод его отчета сенату.
     Гараманты   -   древний   африканский   народ,   населявший   область
современного Феццана (провинция арабской республики Ливия).
     Гебал  -  египетское  название  финикийского   города-государства   в
северной части Финикии. Греки называли его Библом. В  третьем  тысячелетии
до н.э. выходцы из Гебала основали первую финикийскую колонию  на  острове
Крит.
     Геродот  -  "отец  истории",   древнегреческий   писатель,   историк,
путешественник (пятый век до н.э.), автор  "Истории",  объемистого  труда,
посвященного греко-персидским войнам.
     Гесиод - древнегреческий поэт (восьмой-седьмой века до  н.э.).  Автор
дидактических поэм "Труды и дни", "Родословная богов".
     Гимнасии - школы физического воспитания в древней Греции.
     Гомер - легендарный древнегреческий  поэт  (восьмой-седьмой  века  до
н.э.), предполагаемый автор поэм "Иллиады" и "Одиссеи".
     Гор - один из египетских богов солнца. Почитался в образе сокола  или
человека с головой сокола.
     Дебен - весовая единица, слиток серебра весом  в  91  грамм,  имевший
хождение в качестве весовых денег.
     Джосер - фараон (2780-2760 гг. до н.э.), основатель третьей династии.
При Джосере Египет представлял собой могучую диспотию, включавшую  в  свои
границы Синай и северную Нубию. Джосер  положил  начало  строительству  из
камня в Египте.
     Иберия - древнее название Испании.
     Иеремия   -   библейский   пророк,   историческая   личность   времен
формирования Ветхого Завета (седьмой век до н.э.).
     Илумкуг  -  арабский  племенной  бог,  почитаемый  в   древности   на
территории нынешнего Йемена.
     Исида - в древнем Египте богиня - покровительница детей,  материнства
и подательница благ. Изображалась в виде кормящей матери.
     Кантабры - народность древней Испании.
     Канопа - сосуд для внутренностей умершего,  атрибут  бальзамирования.
Канопы ставили в гробницу вместе с мумией покойника.
     Карфаген - искаженное финикийское  "Карт-хадашта"  -  "Новый  город".
Столица могущественного рабовладельческого государства в северной  Африке.
Основан выходцами из Тира.
     Кархемыш -  крепость  в  среднем  течении  Евфрата,  последний  оплот
поверженной  Ассирии.  При  Кархемыше  Навуходоносор  разбил  объединенные
войска Египта и Ассирии (605 г. до н.э.).
     Киликия - древнее государство в Малой Азии, славилось своими конями.
     Ките - слиток серебра весом в 5,1 грамма - весовые деньги.
     Китий - "Кипрский Карфаген", центр финикийской цивилизации на Кипре.
     Копт (Коптос) - город Верхнего Египта.  Из  Копта,  с  берегов  Нила,
начинался большой караванный путь через пустыню к Красному морю.
     Левкос-Лимен - один из древнейших портов на Красном море, современный
Кусейр.
     Ливийцы - племя, жившее в западной части дельты  Нила  и  прилегающих
областях, а также общее название для всех жителей Африки в древности.
     Ливифиникийские города - города с пуническим населением в Африке.
     Ливия - древнее название Африки.
     Локоть - мера длины во многих странах древности. Равнялся примерно 52
см.
     Лузитанцы - племена, населяющие Лузитанию, область  Иберии,  частично
совпадающую с территорией современной Португалии.
     Маджаи  -  древнеегипетское   название   представителей   одного   из
африканских племен (видимо, родственных современным беджа, которые обитают
к северу от вторых  порогов  Нила).  Маджаи  исполняли  в  древнем  Египте
полицейские функции.
     Мелькарт - дословно: "Царь города". Верховный  бог  Тира,  почитаемый
всеми финикиянами как основатель и  покровитель  колоний.  По  легендам  и
мифам Мелькарт достиг западной окраины мира  и  установил  вехи  -  Столпы
Мелькарта. Греки видели в нем Геракла.
     Мелькартовы Столпы - Геракловы Столпы, Гибралтарский пролив.
     Мемфис - греческое название древнеегипетского города Меннефера (левый
берег Нила, напротив современного Каира).
     Мериб - столица древнего рабовладельческого государства арабов  Сабеи
(Саба,  Сава),  известного  в  древнем  мире  необыкновенным  плодородием,
торговлей пряностями, посреднической  торговлей  между  Индией,  Восточной
Африкой, Ассирией, Египтом, Сирией, Палестиной.
     Мидия  -  союз  племен,  образовавший  воинственное  государство   на
территории современного Ирана.
     Муккариб - жрец-князь, титул царей Мериба.
     Мот - финикийский бог засухи, смерти и бесплодия. Изображался в  виде
медведя или кабана.
     Мох - ученый-финикиец, о  котором  упоминает  Страбон:  "Если  верить
Посейдонию, то учение об атомах... принадлежит сидонянину Моху, жившему до
Троянских  времен",  то  есть  до  двенадцатого  века  до  н.э.  (Страбон,
"География", ХVI,  2,  24).  Посейдоний  -  греческий  ученый,  философ  и
путешественник, живший в 135-51 гг. до н.э.  Сохранилось  в  отрывках  его
самое значительное произведение - "История".
     Набатеи - воинственные племена Северной Аравии.
     Набопаласар  (Набупаласар)  -  основатель   халдейской   династии   в
Вавилоне. Бывший ассирийский военачальник, отец Навуходоносора.
     Навкратис - город, греческая колония в дельте Нила. Основан в седьмом
веке до н.э. двенадцатью греческими городами.  Вел  торговлю  с  греческим
миром, Северным Причерноморьем и Египтом.
     Навузардан - полководец вавилонян, любимец  Навуходоносора,  ведавший
столом царя. Прославился как непревзойденный гурман.
     Навуходоносор  II  -  вавилонский  царь   и   удачливый   полководец,
разрушитель Иерусалима. Правил с 604 по 562 г. до н.э.
     Нейт - древнеегипетская богиня-воительница, покровительница  саисской
династии. Изображалась в виде женщины в царской короне, с  луком  и  двумя
стрелами в руке. Считалось, ее имя  отгоняет  злые  чары.  Отождествлялась
греками с Афиной.
     Нехо (Нехао) II - фараон двадцать шестой династии  Египта.  Правил  с
609 по 595 г. до н.э.
     Нога быка - египетское название созвездия Малой Медведицы.
     Ном - территориально-административная единица древнего Египта.
     Номарх - правитель нома.
     Осирис  -  египетский  бог  зерна,  податель  влаги  и  жизни.   Царь
загробного мира. Изображался в виде мумии.
     Парасхит - древнеегипетский бальзамировщик трупов.
     Патэки  -  финикийское  божество   -   карлики,   покровительствующие
ремеслам. Один из патэков, Пуам ("бог молотка"), перенят  греками  в  виде
"пигмей", "бог с кулак". Патэками украшались форштевни морских судов.
     Перт (или перет) - "всходы", одно  из  трех  времен  года  в  древнем
Египте, Перт соответствовал периоду с ноября по февраль, когда убывал Нил.
     Песья звезда - древнеегипетское название Сириуса.
     Пилоны  -  трапециевидные  башни  у  храмовых  ворот.  Чем  богаче  и
могущественней был храм, тем более неприступными и высокими строились  его
пилоны, тем  богаче  украшались  они  цветными  изразцами  и  барельефами,
письменами.
     Полба - разновидность пшеницы, характерна тем, что при молотьбе зерно
не вымолачивается из колосковых и цветковых пленок.
     Пта - один из древнейших египетских богов, покровитель скульпторов  и
кузнецов. Греки отождествляли его с Гефесом.
     Пуни - (греч. или лат.) - общее наименование  для  западных  семитов,
живших в Ливии и Иберии.
     Пунт - экзотическая страна древних, с которой  египтяне  поддерживали
торговлю. Находилась в районе современного Сомали.
     Ра - бог солнца древних египтян. Изображался в виде царя на  престоле
или в барке, плывущей по небосводу.
     Раббет (раббат) - (семит.) госпожа.
     Рабби - (семит.) господин, милостивый государь.
     Рефаимы  -  по  верованиям  финикиян,  гиганты-аборигены,   обитатели
преисподней.
     Сабеи - аравийские племена,  образовавшие  на  юге  полуострова  свое
государство.
     Саис - греческое название египетского города Сау  в  дельте  Нила,  у
Розетского рукава. Саис был столицей Египта во  время  правления  саисской
династии (примерно 654-525 гг. до н.э.).
     Санхуниафон  -  легендарный  финикийский  мудрец  и  писатель,  автор
многотомного труда по истории Финикии, не дошедшего до наших дней.
     Себек - древнеегипетский бог воды, олицетворяющий разливы Нила.
     Сет  -  древнеегипетский  бог  зла,  демон  пустыни   и   покровитель
чужеземцев.
     Систр - древнеегипетский музыкальный инструмент, бронзовая трещотка.
     Скарабей - навозный жук. Египтяне видели в нем символ живительных сил
солнца. Своеобразное олицетворение бога Ра.
     Скиния - шатер у кочевников пустыни,  походный  храм  для  поклонения
богам.
     Страбон - древнегреческий историк и географ. Жил примерно с 63 по  20
гг.  до  н.э.  Своей  многотомной  "Географией"   как   бы   подвел   итог
географических знаний древних греков и римлян.
     Страна Куш - древнеегипетское название Нубии.
     Страна Хатти - древнее название  Малой  Азии  и  Сирии,  которыми  во
втором тысячелетии до н.э. владели хетты, имевшие столицей город Хатти.
     Талант - весовая  единица.  Библейский  талант,  имевший  хождение  в
Финикии, Палестине и Египте,  равнялся  примерно  44  килограммам.  Талант
серебра или золота служил денежной единицей.
     Танис - древнеегипетский город в восточной части Дельты.
     Танит - "Великая  Мать"  и  богиня  Луны  в  Карфагене.  Изображалась
крылатой женщиной с полумесяцем или голубем в руках.
     Тартес - финикийский город в  Иберии,  центр  торговли  металлами  на
Средиземном море.
     Тимпан - род бубна, обруч, обтянутый  кожей.  Древнейший  музыкальный
инструмент.
     Тифон - в древнем Египте бог ночи и преступлений.
     Трирема - судно с тремя рядами весел.
     Троглодиты - дикари, пещерные жители.
     Унирема - плоскодонное гребное судно с одним рядом весел.
     Урей - священная  кобра  в  древнем  Египте,  охранительница  царской
власти. Ее изображение - на двойной короне фараона.
     Ушебти  -  "ответчик",  погребальные  статуэтки  в  древнем   Египте.
Олицетворяли близких, знакомых и рабов умершего.  Помещались  в  гробницу,
чтобы на том свете обрабатывали поля вместо покойника. Изображались в виде
мумий с земледельческими орудиями и мешками зерна в руках.
     Фалес - греческий мыслитель,  родоначальник  европейской  науки.  Жил
около 624-547 гг. до н.э. Высказал идею, что все происходит из  воды  и  в
воду  обращается.  Отверг  существование  олимпийских   богов.   Фалес   -
основатель милетской школы философов-материалистов.
     Фаэтоны, фрегаты, олуши  -  семейство  морских  и  океанических  птиц
отряда веслоногих. Обитают в тропической зоне.
     Фенеху   -   древнеегипетское   название   финикийцев,   дословно   -
"кораблестроитель".
     Фивы (современный Луксор) - религиозный центр и столица Египта  эпохи
Среднего и Нового царства.
     Фимиам - благовонное вещество для сжигания или курения.
     Хамсин - (араб.) буквально  -  пятьдесят.  Ветер  в  Египте  ежегодно
дующий из  пустыни  приблизительно  пятьдесят  дней  подряд.  Предшествует
разливу Нила.
     Ханаан - древнейшее название Палестины.
     Хананеи - само название финикиян.
     Хатор - древнеегипетская богиня  любви,  музыки,  танцев  и  веселья.
Изображалась в виде коровы с солнцем между рогами. Греки отождествляли  ее
с Афродитой.
     Хатшепсут - женщина-фараон (1525-1503 гг. до н.э.). Известна тем, что
не вела войн. В ее правление было совершено,  видимо,  первое  путешествие
египтян в Пунт.
     Химьяриты - племена в Южной Аравии.
     Хнум  -  бог-создатель  в  древнем  Египте,  супруг  богини  Нейт   и
охранитель Нила. По мифам, сотворил людей на гончарном кругу.  Изображался
в образе барана или человека с головой барана.
     Хонсу - древнеегипетский бог Луны, почитавшийся в Фивах.  Изображался
в образе человека с диском Луны на голове.
     Эклиптика - большой круг  небесной  сферы,  по  которой  перемещается
центр Солнца в его видимом годичном движении, отражающем движение Земли по
орбите.
     Элефантина  -  (древнеегипетский  Абу)  греческое  название,  ставшее
общераспространенным, города и острова к северу от  первых  порогов  Нила.
Город - столица нома и является для страны "вратами юга".
     Эсхмун - древнеегипетское название Полярной звезды.
     Этруски - одно из крупнейших племен древней Италии, в  седьмом-шестом
веках до н.э. подчинили своему влиянию почти весь Апеннинский  полуостров,
захватили Рим и владели им свыше ста лет.
     Эфиопы - буквально - "обожженные солнцем", жители  южной  оконечности
диска земли в представлении древних греков.
     Эшмун - финикийский бог  врачевания.  В  Карфагене  входил  в  троицу
главных  божеств  (вместе   с   Танит-Астартой   и   Хаммоном-Мелькартом).
Отождествлялся  греками  с  Асклепием,  богом-целителем.  Римлянами  -   с
Эскулапом.


 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: историческая литература

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [4]