Посвящается ВЛАДИМИРУ ЕПИШИНУ,
отличному гроссмейстеру и хорошему другу

   * 8 ноября 1905 года *

   Ранним утром, когда женевский экспресс  уже  приближался  к  окраинам
Санкт-Петербурга, в полупустом  вагоне-ресторане  сидели  два  респекта-
бельных молодых человека и пили водку, закусывая ее осетриной.
   - Осень... Поздняя осень, даже листопад уже прошел... Унылая пора, да
и места здесь тоскливые, - на ломаном русском языке произнес один из пу-
тешественников, задумчиво глядя в окно.
   Это был юноша двадцати двух лет, высокий, большеголовый, статный, да-
же немного грузный. Его собеседник -  невысокий,  атлетически  сложенный
мужчина в расцвете лет, в отличном костюме, с полностью оформившейся лы-
синой и короткой рыжеватой бородкой - был настроен куда  более  оптимис-
тично.
   - Не сомневаюсь, Бени, что ты полюбишь русскую столицу! - отвечал он.
- Хотя солнце здесь светит гораздо реже, чем в твоей родной Италии,  Пе-
тербург все же остается самым прекрасным городом на свете. Можешь  пове-
рить бывалому путешественнику.
   - Быть может вы и правы, г-н Ульянов, но в таком случае мы еще не до-
ехали до Санкт-Петербурга...
   - Разумеется, мы еще только подъезжаем к Петербургу, но да будет тебе
известно, что некоторые пригороды русской столицы по совершенству  архи-
тектурных ансамблей не уступают первым городам мира.
   - Пригороды? - удивился Бени.
   - Да-да, пригороды! - подтвердил Ульянов. -  Гатчина,  Царское  Село,
Павловск и, конечно, Петергоф... Ведь это о них:

   Летят алмазные фонтаны
   С веселым шумом к облакам:
   Под ними плещут истуканы
   И, мнится, живы; Фидий сам,
   Питомец Феба и Паллады,
   Любуясь ими, наконец,
   Свой очарованный резец
   Из рук бы выронил с досады.
   Дробясь о мраморны преграды,
   Жемчужной, огненной дугой
   Валятся, плещут водопады;
   И ручейки в тени лесной
   Чуть вьются сонною волной.
   Приют покоя и прохлады,
   Сквозь вечну зелень здесь и там
   Мелькают светлые беседки...

   - Это вы сочинили? - наивно спросил Бени, недостаточно  чувствовавший
русский язык, чтобы сразу узнавать уверенную поступь классика.
   - Ну что ты?! - усмехнулся Ульянов. - Каюсь: грешил в юности,  но  до
таких высот не поднимался. Это Пушкин... Я очень люблю Пушкина, Бени,  и
часто его вспоминаю, особенно осенью. Отчасти ты прав: теперь уже  слиш-
ком поздно. Посмотрел бы ты на эти леса месяц назад! Ты только вслушайся
в эти строки:

   Унылая пора! очей очарованье!
   Приятна мне твоя прощальная краса -
   Люблю я пышное природы увяданье,
   В багрец и в золото одетые леса...

   - Как просто сказано, как спокойно, - и навсегда!.. Теперь уже так не
говорят.
   - А вам не кажется, г-н Ульянов, что в вас сейчас говорит  свойствен-
ная людям тоска по прошлому?
   - Нет, не кажется! - уверенно сказал Ульянов. - Здесь другое.  Просто
любая эпоха рождает своих гениев, но не в каждой области. Наша эпоха  не
породила гениев слова, равных Пушкину.
   - Быть может наша эпоха взяла свое в социально-политической сфере?  -
предположил Бени.
   - О, здесь трудно выдержать испытание временем! - усмехнулся Ульянов.
- Одних потомки развенчивают, других - просто постепенно забывают, и это
как нельзя лучше подтверждает постулат Маркса о  том,  что  человеческое
общество развивается поступательно.
   - Так выпьем за Маркса, который никогда не ошибался? - предложил юно-
ша.
   - Давай, Бени, лучше выпьем за русскую столицу... Если б ты знал,  за
какой прекрасной девушкой я ухаживал в Санкт-Петербурге десять  лет  на-
зад...
   - И к чему это привело? - спросил прямолинейный итальянец.
   Ульянов задумался. Воспоминания охватили его.
   - Она держала маленькую рюмочную на  Мещанской  улице...  Наверно,  я
непростительно редко туда заходил... Все чего-то стеснялся... Порой  мне
кажется, что сейчас я сделал бы все гораздо лучше... Что все было совсем
несложно, просто я был дурак... Но может мне это только  так  кажется...
Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю, а сейчас давай выпьем!
   Пока Ульянов предавался воспоминаниям о своей  юношеской  страсти,  в
вагон-ресторан вошла женщина, которую он не любил  никогда,  но  которой
суждено было стать спутницей его жизни. Она приближалась к сотрапезникам
неуклюжей походкой, свойственной немолодым и неловким особам при переме-
щении в мчащемся экспрессе.
   - Володя! Бени! - еще издали заголосила Крупская. - Мы уже  подъезжа-
ем, а вы все еще здесь сидите.
   - Не переживай, бабуля, - успокоил супругу Ульянов. - Мы уже заканчи-
ваем. Пойди, пока, уложи вещи, а мы через пять минут будем... Да,  Бени,
ты сам видишь: к чему это привело... Кстати, бабуля, ты не хочешь немно-
го выпить?
   - Ты же знаешь, что я не пью, Володя, - ответила Крупская тоном  сми-
ренной монашки.
   - Да знаю я, что все человеческое тебе чуждо, - усмехнулся Ульянов. -
Но по случаю возвращения в Санкт-Петербург могла  бы  и  изменить  своим
принципам. В Швейцарии я и сам почти не пил. Там, собственно, и  пить-то
было не с кем. Но сейчас, чувствую, наверстаем!.. Ну, ладно, иди,  бабу-
ля. Мы скоро придем.
   Полчаса спустя это странное трио вошло в пассажирский зал Варшавского
вокзала. Ульянов свободно вздохнул, оглядывая высоченные  потолки  этого
сооружения. Таких ему не доводилось видеть ни в Берлине, ни в Женеве, ни
в Вене. Бойкие мужички торговали здесь водкой и солеными огурцами, пивом
и селедкой, чаем и пирожками. Кругом было грязновато, но как-то отлично.
Проходя мимо маленького кафе с тремя столиками и пивным краном на  стой-
ке, Ульянов заколебался - стоит ли пить пиво после водки.
   - Владимир Ильич! - внезапно послышался у него за спиной знакомый го-
лос.
   Ульянов обернулся и сразу  узнал  Ника  Буренина.  Большой,  румяный,
всегда приятно пахнущий пивом - Ник  был  душой  общества  петербургских
марксистов. Ульянов познакомился с ним пять лет назад, 20 мая 1900 года,
во время своего последнего (нелегального) посещения Санкт-Петербурга.
   - Здравствуйте, Ник! - обрадовался Ульянов. - Очень рад вас видеть.
   - Взаимно, Владимир Ильич! Здравствуйте, Надежда Константиновна!
   - Это Бени, - представил юношу Ульянов. - Наш итальянский товарищ.
   - Очень приятно... Николай... Я чувствовал, Владимир  Ильич,  что  вы
приедете этим поездом. Вчера я навел справки: в  меблированных  комнатах
"Сан-Ремо" есть свободные номера. Если вы не возражаете...
   - "Сан-Ремо"? - переспросил Ульянов. - М-м, ну что ж, пожалуй.
   Буренин предложил "закинуть" Крупскую с вещами в  "Сан-Ремо"  ("Пусть
Надежда Константиновна отдохнет с дороги!"), а затем отправиться на Пре-
ображенское кладбище - посетить могилы рабочих, расстрелянных в  "крова-
вое воскресенье". При этом Ник заговорщически подмигнул Ульянову, и  тот
поспешил согласиться.
   Час спустя, оставив Крупскую в меблированных комнатах, Ульянов, Буре-
нин и Бени вышли на Невский проспект. Бени восторженно озирался по  сто-
ронам, а Ник посвящал Ульянова в свои планы.
   - Вы, кажется, знаете Александру Коллонтай, Владимир Ильич?
   - Конечно знаю, - ответил Ульянов. - Отличная баба!
   - Так вот сегодня у нее собирается хорошая компания, и сейчас мы туда
направляемся.
   - А они что, начинают прямо с утра? - удивился Ульянов.
   - Разумеется! - ответил Ник. - Мы собираемся специально по случаю ва-
шего приезда.
   Александра Коллонтай проживала на Николаевской улице. Ульянов  позна-
комился с ней в тот же самый памятный день 20 мая 1900  года.  Тогда  на
квартире В. Ф. Кожевниковой Ульянов встретился  с  петербургскими  соци-
ал-демократами. Компания подобралась веселая:  Горький,  Пятницкий,  Во-
ровский, Красин, Кржижановский и многие другие, в том  числе  Коллонтай.
Там случилась история, о которой следует рассказать особо, так  как  она
заметно подняла авторитет Ульянова в среде питерских марксистов.
   Выпив и закусив, молодые люди, как водится,  заговорили  о  политике.
После того как были обсуждены национальные проблемы в австрийской  импе-
рии и бурное экономическое развитие Соединенных  Штатов,  разговор  стал
принимать более опасный характер. Уже коснулись гиблого еврейского  воп-
роса, уже готов был прозвучать вечный тост "за свержение режима", но тут
положение спас Максим Горький. Он вспомнил, как в детстве  видел  одного
бурлака, который в пьяном виде клялся, что может  выпить  бутылку  водки
без помощи рук.
   - Правда, - заметил в заключение Горький, - бурлак  при  мне  не  де-
монстрировал своего искусства.
   - А что! - воскликнул Глеб Кржижановский. - Не перевелись ведь еще на
Руси богатыри!
   Вслед за этими словами он схватил зубами за горлышко  стоявшую  перед
ним поллитровку, положил ее на край стола и даже успел сделать несколько
глотков, прежде чем бутылка упала на пол. Затем последовали  другие  по-
пытки (благо, поллитровок на столе было вдоволь!), но ни Воровскому,  ни
Красину, ни даже самому Льву Давидовичу Бронштейну  не  удалось  достичь
сколько-нибудь заметного успеха.
   Последним за дело взялся Ульянов. Он спокойно открыл  очередную  пол-
литровку, затем заложил руки за спину и зубами оторвал бутылку от стола.
Резким движением откинув голову назад,  Ульянов  придал  бутылке  верти-
кальное положение. Когда вся водка перелилась ему в глотку, Ульянов спо-
койно поставил пустую бутылку на стол и сдавленным голосом произнес:
   - Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.
   Все (особенно Коллонтай) застыли в  немом  восторге.  Остаток  вечера
Александра усиленно строила Ульянову глазки, но присутствие Крупской ме-
шало нашему герою "разорвать дистанцию" с этой молодой и очень  недурной
особой.
   С тех пор прошло пять лет. За эти годы Ульянов и Коллонтай  несколько
раз виделись в Женеве, и преданная революции Александра  даже  выполняла
отдельные поручения нашего героя.
   Дочь царского генерала и крестница киевского генерал-губернатора Дра-
гомирова, получившая прекрасное воспитание, Александра  Михайловна  Кол-
лонтай часто и подолгу жила за границей, в  совершенстве  владела  фран-
цузским и английским языками, свободно объяснялась по немецки. Ее первым
мужем был офицер-дворянин, с которым  она  разошлась  по  принципиальным
(возможно, по политическим) соображениям. Освободившись от тяготивших ее
семейных уз, эта бесспорно незаурядная женщина с головой ушла в  револю-
цию.
   Ульянов знал, что в конце 1904 года Александра Коллонтай возвратилась
в Санкт-Петербург. И вот именно сегодня, по случаю приезда Ульянова, она
устраивает у себя собантуй. Мужское самолюбие нашептывало нашему  герою,
что это не случайность.
   - Очень красиво, - расхваливал между тем Бени Невский проспект.
   - Я же тебе говорил, - отозвался Ульянов. - Это еще не самые красивые
места, да и время года сейчас не лучшее. Когда-нибудь мы погуляем с  то-
бой по Питеру в белую ночь!
   - И сейчас очень красиво!.. А куда мы идем?  -  внезапно  спохватился
Бени.
   - Бухать, - коротко ответил Ульянов.
   - Бу-хать?.. А это как?
   - "Бухать" - это синоним глагола "выпивать"... Не совсем, правда, ли-
тературный.
   - Бу-хать?
   - Да, бухать. Не исключено, что этот глагол образован от имени  древ-
неримского бога Бахуса - покровителя виноделия.
   - А-а... А куда мы идем бухать?
   - К одной нашей знакомой. Вероятно мы встретим там  немало  друзей  и
единомышленников.
   - В России ходят в гости и бухают по утрам? - спросил Бени, посмотрев
на часы.
   - В России иной раз всю ночь стоят на ушах, - ответил Ульянов.
   - Разве русские могут стоять на ушах? - удивился Бени.
   - Это просто выражение такое - "стоять на ушах", - терпеливо объяснил
Ульянов. - Оно означает "весело проводить время, круто бухая".
   - Я не понимаю, - признался Бени.
   - А помнишь, мы с тобой в Вене шли  по  Мариенхильферштрассе  и  пили
портвейн, а потом, удирая от полиции, через  дворы  выбежали  к  каналу,
встретили там какого-то француза и набили ему морду?
   - Конечно помню, - оживился Бени.
   - Так вот, в тот вечер мы с тобой "стояли на ушах".
   - Так-так... А люди к которым мы сейчас  идем,  всю  ночь  стояли  на
ушах? - вполне резонно спросил Бени.
   - Вполне возможно, - серьезно ответил Ульянов.
   - Да нет, что вы! - вмешался Ник. - Я ведь говорил, что мы собираемся
специально по случаю вашего приезда.  Александра  Михайловна  приглашала
всех к девяти часам утра. Мы лишь чуть-чуть опаздываем. Без нас,  думаю,
не начнут.
   - Вот видишь, Бени, - шутливо сказал Ульянов. - Похоже на то, что  мы
с тобой попали в категорию почетных гостей.
   После непродолжительного молчания Бени задал новый вопрос:
   - А когда русские всю ночь стоят на ушах, утром они ложатся спать?
   - Всяко бывает, - веско сказал Ульянов. - Но обычно с утра  продолжа-
ют.
   - А когда же спят?
   - Спят "по ходу".
   - А это как?
   - Я тебе потом объясню, - сказал Ульянов. - Мы похоже пришли.
   Они вошли в парадную и поднялись на второй этаж. Дверь  открыла  сама
хозяйка.
   Александре Коллонтай шел тогда тридцать третий год. Впрочем, время не
было властно над этой удивительной женщиной. Она была прекрасна в  юнос-
ти, восхитительна теперь, и будет все еще очень хороша в 1917 году, ког-
да по ее распоряжению произведут первый  залп  с  легендарного  крейсера
"Аврора" по Зимнему дворцу.
   - Здравствуйте, милый господин Ульянов, - сказала она, подставляя для
поцелуя румяную щеку. - Очень вас ждали.
   - Специально для вас, Аликс, - сувенир из Женевы, - сказал Ульянов, с
удовольствием целуя хозяйку и вынимая из внутреннего кармана плаща изящ-
ную бутылочку швейцарского спирта. - Если мне не изменяет память, вы лю-
били это добавлять в лимонад... А это мой итальянский друг Бени.
   Бени галантно поцеловал хозяйке ручку, не забыв при  этом  приподнять
свой цилиндр.
   В тот день у Александры Коллонтай собрался едва ли не весь  цвет  пе-
тербургской интеллигенции. Присутствовали социал-демократы всех  направ-
лений, а также "западники" и "просто" интеллектуалы. За длинным овальным
столом в большой гостиной собралось человек  сорок.  Появление  Ульянова
было встречено аплодисментами, а также отдельными выкриками. Его усадили
на самом почетном месте - во главе стола. По левую руку от  него  сидела
хозяйка, а по правую -  Бени.  Пришедший  в  хорошее  расположение  духа
Ульянов дружески кивал своим старым добрым знакомым: Глебу Кржижановско-
му, Вацлаву Воровскому, профессору Бонч-Бруевичу, аполитичному интеллек-
туалу Я. Расину, "западнику" Рабиновичу, всеми уважаемому Л. А.  Каскаду
и др.
   Стол блистал: севрюжка, осетринка, астраханская селедочка, маринован-
ные боровички. Целиком зажаренный  жирненький  поросенок  словно  свиде-
тельствовал об искренности атеистических  взглядов  собравшихся,  добрая
четверть которых принадлежала к древнему еврейскому племени.
   На стол подавала служанка Александры - на редкость  хорошенькая  юная
девушка, на которую Бени сразу положил глаз. Отметим,  читатель:  в  тот
день Бенито Мусолини впервые видел Анжелику Балабанову.
   Разлили водку, а "западник" Рабинович, разглядев стоявшую  поблизости
от хозяйки бутылочку с  импортной  этикеткой,  налил  себе  швейцарского
спирта.
   - Как дела, друзья? - спросил Ульянов, поднимая свою рюмку.
   - Вы, конечно, в курсе всех основных событий, Владимир Ильич, -  ска-
зал Кржижановский. - Сейчас положение очень напряженное: забастовка при-
няла всероссийский размах.
   Как видим, Глеб Кржижановский сразу заговорил о деле.  Следует  заме-
тить, что большинство собравшихся также всерьез относились к сложившейся
в стране ситуации. Даже Расин выглядел встревоженным: он считал, что эта
всеобщая суета явно не к добру. Пожалуй, один лишь Лев Абрамович  Каскад
полностью сохранил безмятежность. Снисходительная улыбка, с  которой  он
встретил слова Глеба, явно свидетельствовала, что по его мнению, все это
не так уж важно. Ульянов окинул собрание проницательным взглядом и отме-
тил про себя все оттенки в настроениях этих людей.
   - Я все знаю, - очень серьезно  сказал  он.  -  Нам  предстоит  очень
большая работа. Мне не хотелось бы сегодня много говорить о политике, но
уже с завтрашнего дня я собираюсь начать выступать  перед  рабочими.  Мы
обязательно начнем выпускать большевистскую газету...
   - Что вы думаете о манифесте 17 октября, Владимир  Ильич?  -  спросил
Красин.
   - Я думаю, что это  наш  первый  крупный  успех,  друзья,  -  ответил
Ульянов. - Это и объективное достижение, и прецедент. Манифест  в  целом
отражает сегодняшнее положение в стране. Силы царизма и революции  урав-
новесились. Царизм уже не в силах подавить революцию. Революция еще не в
силах раздавить царизма. Повторяю, друзья, - нам предстоит большая рабо-
та, но сегодня дайте мне расслабиться. Будем солдатами революции,  а  не
фанатиками. Поэтому, давайте выпьем!
   Все выпили, и "западник" Рабинович тут же сказал:
   - Вот это спирт! Не то, что наша бурда. Все же как бы вы, большевики,
не умничали, а до Европы и вам далеко. Да и манифестик этот -  ничто  по
сравнению с западной свободой мысли.
   - Между прочим, - язвительно заметил Ульянов, - на Западе этот  спирт
разбавляют соком, лимонадом или минеральной водой.
   Слегка покраснев, Рабинович тут же придвинул к себе графинчик с  мор-
сом.
   - А что касается свободы мысли, - продолжал Ульянов, - то здесь я мо-
гу вас просветить, как человек, довольно долго проживший на Западе.  Там
если вы имеете свое особое мнение по каким-либо  политическим  вопросам,
то наиболее безопасно - засунуть это мнение себе в задницу.
   - Не может быть! - воскликнул Рабинович.
   - Г-н Ульянов совершенно прав, - сказал Бени. - Такого  болтуна,  как
вы, у нас бы уже давно арестовали.
   - Да! - не совсем последовательно обрадовался Рабинович. - На  Западе
полиция знает свое дело круто!
   - Пиздят там тоже круто! - сказал Ульянов.
   - Не может быть! - снова воскликнул Рабинович.
   Ульянов и Бени переглянулись как люди, которым есть что вспомнить  на
эту тему. Александра Коллонтай понимающе улыбнулась.
   Выпили еще разок, и в разговор вступил Григорий Зиновьев.
   - Ну а что вы скажете о событиях, имевших место в Петербурге 9  янва-
ря? Такое тоже могло бы произойти в Европе?
   - Нет, конечно, - ответил Ульянов. - Но события кровавого воскресенья
- это не пример подавления свободомыслия. Это пример произвола и террора
со стороны властей. Это доказательство не силы, а слабости самодержавия,
а также полной несостоятельности монархической  системы  вообще.  Именно
поэтому я и говорю, что манифест 17 октября, приближающий Россию  к  за-
падноевропейскому типу государств, является объективным достижением.  Но
это отнюдь не означает, что мы должны довольствоваться этим  достижением
и идеализировать западную систему, как это делает уважаемый г-н  Рабино-
вич.
   С противоположного конца стола с понимающей улыбкой наблюдал за  спо-
рящими Лев Абрамович Каскад. Ульянов давно знал и ценил этого человека.
   - Кстати, Лев Абрамович, а где Леха? Почему я  не  имею  удовольствия
его видеть здесь?
   - Они с Пятницей уехали на охоту. На  лося!  Сегодня  вечером  должны
вернуться. Леха передавал вам большой привет и приглашал  зайти  завтра,
прямо с утра. Собирается угостить вас свежей дзерениной. Вот его  визит-
ная карточка с адресом.
   - Спасибо. Ну, а вы как? Трудитесь все там же?
   - Конечно. А где же еще!?
   - Прекрасно! У меня родился тост, господа. Выпьем за процветание  за-
мечательного дела "Каскад и сын"!
   Бени уже прилично окосел. Прекрасная Анжелика то и дело наполняла его
быстро пустеющий стакан. Бени вроде и пить не хотел, но почему-то не мог
не выпить, если наливала Анжелика. Вдруг он глуповато встрял в разговор:
   - Я все-таки не понимаю - почему не попробовать убить царя?!
   - Это уже неоднократно имело место быть, молодой человек, - снисходи-
тельно улыбнулся Зиновьев.
   - Ты бы получше закусывал, - прошептал  в  сторону  Бени  Ульянов,  а
вслух сказал: - О терроризме мы с тобой уже говорили!
   - Не будьте догматиками, господа! -  воскликнул  Бени.  -  Царь  царю
рознь. Ваш нынешний царь - очевидный тиран.
   - Милая девушка, - шепотом обратился Ульянов к  Анжелике,  -  вы  его
вместо водки свининой потчуйте!
   - Так он же еврей! - трагическим шепотом возразила Анжелика Балабано-
ва.
   - Он итальянец, - прошептал Ульянов.
   Красавица недоверчиво взглянула на Бенину физиономию.
   - Все итальянцы очень похожи на евреев, - разъяснил Ульянов.
   Анжелика вздохнула и наложила Бени полную тарелку сала. Она была нес-
колько разочарована тем, что Бени не еврей. Дочь почтенных  антисемитов,
Анжелика дружила с Львом Абрамовичем Каскадом и уважала евреев.
   - Политика Николая II выгодна большевикам,  -  резонно  заметил,  тем
временем, Рабинович. - Чем больше зверствует правительство, тем  больший
успех имеет большевистская пропаганда в массах.
   - Не очень красивое рассуждение, - заметил Ульянов.
   - Зато верное.
   - Давайте все-таки выпьем за то, чтобы жертв было как можно меньше, -
примирительно сказала Аликс.
   Все согласились, что это прекрасный и поистине женский тост.  Свинина
не помогла: после этой рюмки Бени совсем скис, и его пришлось отвести  в
спальню. Все остальные гости продолжали пить, закусывать и обсуждать ре-
волюционные проблемы. Уставший от этих разговоров аполитичный  интеллек-
туал Расин высказал свое мнение:
   - Господи! Как вы мне надоели со своей дурацкой болтовней. Царь!  Ре-
жим! Поговорили бы вы лучше о жратве или о бабах! Самое главное в  жизни
- это как можно меньше суетиться. Единственное, что мне нравится в ваших
рассуждениях, господа, - это ваш атеизм. Слава богу,  что  хоть  на  том
свете мне не придется выслушивать весь этот бред.  Неверие  в  загробную
жизнь - это ваша единственная позитивная мысль. Смерть -  это  вечный  и
абсолютный покой. И не надо бояться смерти, господа! Заболев, не  бегите
к врачу с мольбами о помощи! Напротив, будучи здоровыми, но уставшими от
суеты, придите к лекарю и спросите: "Доктор, сколько я должен выпить пи-
ва, чтобы уснуть навсегда?"
   Эта речь имела бурный успех. Все выпили за аполитичного интеллектуала
Расина.
   - Г-н Ульянов, - тихо сказала Аликс в разгар всеобщего веселья. - Вам
не обидно?
   - За что? - не понял Ульянов.
   - Мы с вами знакомы пять лет, а еще ни разу не трахались.
   - Обидно, - честно признался Ульянов.
   Они вышли в спальню, но там спал Бени. Пришлось его растолкать.
   - Demonio! - проворчал Бени. - Что случилось?
   - Пора вставать.
   - Мы уже уходим?
   - Мы с Аликс пришли немного отдохнуть, - объяснил Ульянов. -  А  тебе
пора возвращатся к гостям.
   - А что они там делают?
   - Бухают.
   - Но я не хочу больше бухать.
   - Тогда иди на кухню к Анжелике, - Ульянов явственно подмигнул  прия-
телю. - Да попроси у нее прежде всего стакан крепкого чая.
   - Ах, да, Анжелика! - оживился Бени и, надев пиджак,  устремился  вон
из спальни.
   Провожая его взглядом, Ульянов сказал:
   - Помнишь, ты меня спрашивал, что значит "поспать по ходу"?
   - Да, я теперь понимаю, - кисло улыбнулся Бени и вышел. - - - - -
   Вечером, когда все уже расходились, Буренин обратился к Ульянову:
   - Совсем запамятовал, Владимир Ильич! Мы уже  оповестили  людей,  что
завтра в семь часов вечера на Кривуше Николай Ленин выступит перед рабо-
чими. Вы помните это место, неподалеку от Казанского собора?
   - Конечно, помню, - ответил Ульянов, подавая Александре пальто.
   - Надеюсь, вы сможете, Владимир Ильич?
   - Сможем! - успокоил Ника Ульянов и зачем-то расцеловал его в обе ще-
ки. - Сможем, Ник! Выступать перед рабочими - это священный долг. И, во-
обще, я люблю говорить! Вы же знаете: я прирожденный оратор!
   Затем Ульянов низко надвинул кепку, сунул руки в карманы плаща и  вы-
шел на лестницу в сопровождении Бени и решившей их проводить Александры.
   Они быстро вышли на главную улицу города. Вечер был в самом  разгаре,
и Невский проспект ярко сверкал всеми своими огнями. Вывески  ресторанов
манили к себе тех счастливцев, у которых имелись деньги, бедняки  просто
гуляли по улице, юнкера задирали проституток, и на каждом  углу,  словно
напоминая о революции, дежурили жандармы.
   - Как много людей! - сказала Аликс, прижимаясь к Ульянову.
   - Да, очень много людей! - свободно вздохнул Ульянов.

   x x x

   В тот же день, в квартире князя Путятина, в огромной  мрачной  гости-
ной, за старинным дубовым столом сидел молодой человек в форме полковни-
ка императорской гвардии.
   Позади него в огромном камине горел яркий огонь, и пылающие головни с
треском обваливались на чугунную решетку. Свет очага падал на стол и ос-
вещал стоявшую там початую бутылку портвейна, в то время как глубоко за-
думавшийся полковник крепко сжимал в  правой  руке  большой  хрустальный
стакан.
   И невысокий рост, и узковатые плечи, и полковничий мундир,  и  стакан
портвейна в руке, и характерные черты узкого удлиненного лица - все  на-
водило на мысль, что это последний российский император посетил зачем-то
обиталище отнюдь не близких ему князей Путятиных.
   - Безумец! - шептал молодой человек. - Так играть с огнем! Так  обра-
щатся с собственным народом! Страшно даже подумать к чему это может при-
вести. Отец был прав: Ники неспособен управлять. Что же будет с Россией?
И могу ли я повлиять на ход событий?
   Этим русским патриотом был великий князь Михаил Александрович.
   Увы, столь благоразумные мысли приходили в голову не самому императо-
ру, а его младшему брату.
   Михаил залпом выпил стакан портвейна и снова впал в задумчивость.
   Действительно, положение было трудное. Царствование Николая II прохо-
дило в обстановке почти непрерывно нараставшего революционного движения,
на борьбу с которым были направлены армия, полиция, суды,  а  с  октября
1905 года и черная сотня. В самом начале своего царствования Николай  II
сказал: "Пусть же все знают, что я, посвящая все силы  благу  народному,
буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял
его мой покойный незабвенный родитель". Надо признать, что слова у  него
не расходились с делами.  "Начала  самодержавия"  Николай  II  отстаивал
упорно, практически не идя ни на какие  компромиссы.  Подобная  политика
была настолько идиотской, что даже Михаил (сам скорее солдат, чем  поли-
тик) понимал всю ее опасность.
   Погруженный в свои мысли Михаил не  заметил,  как  в  гостиную  вошел
князь Путятин. Этому человеку предстоит играть весьма  заметную  роль  в
нашем повествовании, поэтому, пользуясь случаем, познакомимся с ним поб-
лиже.
   В описываемое время Сергею Николаевичу Путятину уже минуло сорок пять
лет. Это был высокий и сильный мужчина с  суровым  лицом,  изуродованным
страшным сабельным шрамом белесого цвета. Как  будто  специально,  чтобы
придать своей внешности еще более мрачный характер, Путятин имел обыкно-
вение одеваться во все черное. Столичные аристократы прозвали его Черным
Князем. Вот и сейчас, на нем был длинный черный плащ, а также шляпа, са-
поги и перчатки цвета вороного крыла.
   Называли его также Астрологом - за его приверженность к звездной нау-
ке. Среди петербургских звездочетов он имел вес и авторитет.
   Поговаривали, что он отличался весьма вольными политическими взгляда-
ми, а в юности был даже близок к социалистам. Рассказывали  про  него  и
другую крайне любопытную историю.
   В восьмидесятые годы прошлого столетия  юный  князь  Сергей  Путятин,
подразбазарив отцовские денежки и имения, отправился путешествовать. Бу-
дучи весьма любознательным молодым человеком, он неплохо проводил  время
в Европе: наслаждался музыкой в Австрии,  изучал  новейшую  философию  в
Германии, пил пиво в Богемии. Все шло гладко,  пока  он  не  оказался  в
Стране тюльпанов.
   В Лейдене Путятин встретил юную цветочницу Лизбету Крааль и  влюбился
не на шутку. Красавица оказалась на редкость принципиальной и ни в какую
не соглашалась на неравный брак с русским аристократом. Тогда потерявший
голову князь отвез свою избранницу в Монте-Карло и поставил остатки сво-
его состояния на тринадцатый сектор зеленого рулеточного стола.  Еще  до
того как крупье бросил шарик, Лизбета была  покорена  столь  царственным
жестом. Разумеется выпал тринадцатый номер (иначе не имело бы смысла пе-
ресказывать эту историю), и финансовые дела князя Путятина ощутимо  поп-
равились. Сочтя это за перст судьбы, Лизбета согласилась  наконец  стать
русской княгиней и переселилась на берега Невы. Все же тринадцатый номер
(или сырой климат Северной Пальмиры!?) оказался роковым  для  лейденской
красавицы, и два года спустя она скончалась от скоротечной чахотки.
   Князь остался наедине со своими звездами. Говорили, что с тех пор  он
никогда не улыбался, хотя никто не утверждал, что он  был  улыбчив  ког-
да-либо ранее. Говорили, что он стал склонен к алкоголизму, хотя не иск-
лючено, что он всегда любил выпить. Впрочем, князь был  настолько  нелю-
дим, что любые слухи о нем не заслуживали особого доверия. Вероятно, Ми-
хаил Романов являлся его единственным близким другом.
   - Добрый вечер, ваше высочество, - громко сказал Путятин, привлекая к
себе внимание великого князя.
   - А, это вы. Здравствуйте, Сергей Николаевич. Как на улице?
   - Плохо.
   - Ветер и дождь?
   - Именно. Состояние атмосферы столь же тревожно, как  и  политическая
обстановка в нашем отечестве.
   - А что слышно из Москвы?
   - Там еще хуже. Говорят, там назревает вооруженное восстание.
   - Что же будет с Россией, Сергей Николаевич?
   - Нам остается надеяться, как говорил кардинал Ришелье,  на  одно  из
тех событий, которые изменяют лицо государства.
   - Это не Ришелье говорил, это - Дюма.
   - Все равно.
   Ужасный смысл сказанного дошел до Михаила.  Он  низко  склонился  над
столом, обхватив голову обеими руками.
   - Вы с ума сошли, князь! Вы отдаете себе отчет?..
   Путятин молча пожал плечами.
   Следует заметить, что подобные мысли издавна навещали и самого Михаи-
ла. Поначалу он их боялся, но постепенно  идея  братоубийства  перестала
казаться ему столь уж кощунственной. Князь находил для нее все  новые  и
новые оправдания, важнейшим из которых  ему  представлялось  пресловутое
благо государства. Так самый ограниченный человек порой становится изощ-
ренным софистом в своем стремлении достичь власти  над  себе  подобными.
Сколько томов об этом написано, и как спокойно воспринимаем мы эти тома!
И напротив, - какими высокопарными и неестественными нам  порой  кажутся
скупые строки, воспевающие чувство прекрасного, душевное благородство  и
доброту. Почему так? Не потому ли, что скотство  является  нашей  второй
натурой, и лишь немногие способны устоять перед соблазном и не совершить
самые тяжкие преступления ради того, чтобы подняться ступенькой  выше  в
обществе своих ближних. Как воспитать людей способных устоять перед  ис-
кушением? А как вырастить поколение которому не будет даже знаком подоб-
ный соблазн? Полноте! Гораздо легче оставаться скотами и иронически  от-
носиться к самой идее воспитания такого человека.
   С минуту Михаил сидел, крепко сжав голову руками, затем внезапно вып-
рямился в кресле и сказал:
   - Давайте выпьем, князь! Возьмите себе стакан.
   Путятин наполнил стаканы и принялся медленно смаковать портвейн.  Ми-
хаил выпил свой стакан залпом.
   - Ну, хорошо! - сказал он. - А как это можно осуществить?
   Путятин как-то странно посмотрел на Михаила. Видимо, он ожидал  более
упорного сопротивления.
   - Стоит императору показаться в городе, и его подстрелят, как  рябчи-
ка. Желающих сегодня - хоть отбавляй!
   - Да, но Ники давно уже не гуляет по городу!
   - Значит надо его выманить, попутно подстроив ему ловушку.
   - Но как?
   - Мне кажется, ваше высочество,  что  можно  попытаться  использовать
Распутина.
   - Этого идиота!?
   - Этот идиот имеет определенное влияние на вашего брата.
   - Тем меньше причин у него сотрудничать с нами.
   - Насколько мне известно Распутин трусоват. Его можно припугнуть.  Он
хитер, но все же у него нет придворного опыта. Пообещаем  ему  кое-чего,
да припугнем покрепче. Кстати, заодно и от него избавимся, а  не  то  он
вырастет в большую силу!
   - Но ведь он - простой мужик! - воскликнул Михаил. -  Просто  грязная
шваль! Как он может вырасти при дворе?
   - Может, - спокойно сказал Путятин. - Его влияние  на  императора  и,
что еще важнее, на императрицу усиливается.
   Какое-то время Михаил размышлял.
   - А нет ли какого-нибудь более надежного способа? - спросил он. - Мо-
жет быть, попробовать яд?
   - Этот способ испытывался столь часто, что ныне при всех  европейских
дворах с ним уже научились бороться.
   - Да, но довериться Распутину! Это слишком рискованно.
   - О вас никто ничего не будет знать.
   - А о вас?
   - А я ничего не боюсь, - холодно сказал Путятин.
   Михаил нервно забарабанил пальцами по столу.
   - В конце концов я ведь мог и не посвящать вас в свои планы, - сказал
Путятин. - Считайте, что я вам ничего не говорил.
   - Не забывайте, князь, что речь идет о моем брате!
   Путятин равнодушно пожал плечами.
   - А впрочем, действуйте на свое усмотрение, и да хранит  вас  бог!  -
сказал Михаил, и жестом предложил князю наполнить стаканы.

   * 9 ноября 1905 года *

   На другой день, в девять часов утра, Ульянов вскочил с постели  и,  с
некоторым отвращением посмотрев на спящую супругу, зажег лампу таким об-
разом, чтобы увидеть на стене собственную тень. В одних трусах он  начал
энергично перемещаться по комнате, совершая свой обычный утренний ритуал
- бой с тенью. Похмельный пот градом струился  с  его  высоченного  лба,
крупные мышцы красиво резвились под покрытой  рыжеватой  шерстью  кожей.
Ульянов совершал невообразимые пируэты, пытаясь нанести удар собственной
тени. В какой-то момент, не рассчитав свои силы, он  так  смачно  заехал
левой ногой в стену, что разбудил Крупскую, а, заодно, и спавшего в  со-
седней комнате Бени.
   - Ты бы хоть себя пожалел! - заворчала Надя. - После такой попойки...
   - Ничего, бабуля! - бодро сказал Ульянов и энергично постучал кулаком
в стену. - Эй, Бени!

   Вставайте, граф пивного крана,
   Владелец винных погребов,
   Герой небесного экрана
   И житель цинковых гробов!
   Певец хрустального бокала,
   Ценитель градусов хмельных,
   Поклонник женского вокала
   И похмелитель всех больных!
   Спустись в пивное подземелье,
   В пещеру древнего вина
   И обменяй свое похмелье
   На чашу, полную говна!

   Прикрывшись одеялом, Крупская испуганно смотрела на мужа.
   - Ты слышишь, Бени, как я творю! Как я импровизирую! Сейчас мы сходим
к Льву Абрамычу и поднимем наш творческий потенциал до невиданных высот!
   Было слышно, как в соседней комнате заворочался Бени.
   Через четверть часа все трое уже сидели в гостиной за чашкой крепкого
утреннего чая. Бени имел страшно помятый вид и даже чай  пил  с  трудом.
Быстро допив свою чашку, Ульянов сказал:
   - Одевайся, Бени. Мы идем к Лехе.
   - К какому Лехе?! - запричитала Крупская. - Ты посмотри, до  чего  ты
довел юношу. Ему необходим отдых. Да и тебе тоже.
   - Некогда отдыхать, бабуля! - решительно сказал Ульянов. - Революция!
   Бени ощущал острую потребность в пиве, поэтому его долго  уговаривать
не пришлось. Не прошло и пяти минут, как он уже был в своем длинном чер-
ном пальто и цилиндре. Ульянов набросил легкий плащ поверх своего серого
костюма, надел кепку, и приятели вышли на Невский проспект.
   Если не считать  мимолетного  нелегального  посещения  в  1900  году,
Ульянов уже десять лет не был в Санкт-Петербурге.  Теперь  он  испытывал
состояние восхитительной эйфории от новой встречи с этим городом,  кото-
рый был для него любимым и почти родным. Ульянов  видел  приметы  нового
века: электрифицированные здания, телефоны, первые  автомобили;  но  все
это было второстепенно, а главное оставалось прежним. Что  именно  явля-
лось главным, Ульянов затруднился бы сформулировать, но  он  чувствовал,
что этот город содержит в себе огромные  архитектурные  и  духовные  бо-
гатства и является величайшим и ни с чем не сравнимым произведением  ге-
ниального зодчего - русского народа. Еще правильнее было бы сказать, что
Ульянову и не нравились достижения ХХ века. Он уже достиг того возраста,
когда людям становятся дороги воспоминания. Он уже не способен был полю-
бить новое, а потому не принимал в полной мере ни Женеву,  ни  Вену,  ни
Лондон. Понятие City для него всегда ассоциировалось с Санкт-Петербургом
девяностых годов ушедшего века. Умом он  понимал  значение  технического
прогресса, но сердце его навсегда осталось там, где он любил Арину и пил
пиво у доброго старого Прадера.
   - Судя по твоему виду, Бени, - говорил на ходу Ульянов. - Нам  совер-
шенно необходимо навестить Льва Абрамовича.
   - А это кто? - спросил Бени.
   - Он был вчера у Александры.
   - Там было очень много людей. Я всех не запомнил.
   - Зато ты запомнил Анжелику! - усмехнулся Ульянов.
   - О, да! - пылко воскликнул юноша.
   - Ну и как успехи?
   - Пока никак.
   - В таких делах следует сразу брать быка за рога, а точнее корову  за
вымя, - назидательно сказал Ульянов. - Впрочем, в твои годы мне также не
хватало динамики в этом вопросе.
   На углу Невского и Знаменской они вошли в магазин, над дверями  кото-
рого красовалась табличка с надписью: КАСКАД И СЫН КРЕПКИЕ НАПИТКИ
   За прилавком стоял сам Лев Абрамович. Сыновей у него не было. В  этом
деле, основанном его отцом, Лев Абрамович сам был  "сыном".  С  тех  пор
прошло сорок лет, но вывеска сохранилась. Обычно Лев Абрамович все делал
сам. Лишь изредка он нанимал временных помощников. Когда же ему требова-
лось ненадолго отлучиться, он, как правило, договаривался с Александрой,
и в магазине хозяйничала Анжелика.
   Лев Абрамович нисколько не удивился, увидев Ульянова.
   - Святой Моисей! Доброе утро, Владимир Ильич! Признаться,  не  сомне-
вался, что нынче утром увижу вас здесь. Приветствую и вас,  юноша!  Отк-
рыть вам по бутылочке пива?
   - И как можно быстрее, дорогой Лев Абрамович,  спаситель  вы  наш!  -
сказал Ульянов, потирая руки.
   Ульянов залпом выпил бутылку пива, смачно отрыгнул, извинился, а  за-
тем, переведя дух, попросил еще одну бутылочку, и на сей раз пил уже  не
спеша, хотя по-прежнему с большим удовольствием. Бени почти не отставал.
   - К Лехе, небось, направляетесь? - осведомился Каскад.
   - Вы сегодня утром поразительно догадливы, милейший Лев Абрамович!  -
ответил Ульянов.
   - Мой вопрос задан неспроста, - сказал Каскад. - Если вы  собираетесь
к Лехе, могу порекомендовать прихватить с собой пару бутылок "Ерофеича".
Последнее время это их с Пятницей любимый напиток.
   - Что-то я не знаю такого напитка, - удивился Ульянов.
   - Это новинка прошлого сезона, - улыбнулся Лев  Абрамович,  снимая  с
полки сразу две бутылки с хитроватым дедулей на этикетке. - Сорок граду-
сов. Вкус специфический. Под дзеренину, я думаю, пойдет.
   - Пожалуй, возьмем, - сказал Ульянов.
   - Я бы сегодня ограничился пивом, - осторожно подал голос Бени.
   - Пивом голову не обманешь! - поучительно отметил Ульянов. - Заверни-
те нам, пожалуйста, четыре бутылочки этого самого "Ерофеича", Лев  Абра-
мович.
   - Святой Моисей! С превеликим удовольствием, Владимир Ильич! Заходите
почаще.
   - Обязательно! Ну а как, вообще, идет торговля?
   - Да не жалуюсь, Владимир Ильич, не жалуюсь. Торговля спиртным, я вам
скажу, - самый стабильный бизнес. Мир, война, революция, потоп - все од-
но: человеку требуется выпить. Ко мне приходят социал-демократы и  анар-
хисты, педерасты и монархисты. Даже от самого императора посылают ко мне
за портвейном.
   - Да, этим господам без портвейна никак не обойтись!
   - Да за этих-то сволочей волноваться не приходиться.  Другое  дело  -
вы, Владимир Ильич. Давно хотел вас предостеречь: опасными делами  зани-
маетесь!
   - Опасно быть евреем, Лев Абрамович, а делами заниматься неопасно!  -
афористично ответствовал Ульянов.
   Каскад с сомнением покачал головой.
   - Всего хорошего, Лев Абрамович! - попрощался Ульянов. - Пошли, Бени.
   - Большой привет Лехе! - отозвался Каскад.
   Несколько минут спустя приятели вошли в один из  подъездов  ничем  не
примечательного здания, на котором впоследствии благодарные потомки  по-
весили мемориальную дощечку, дабы увековечить событие, нами сейчас  опи-
сываемое. Друзья позвонили в квартиру No 29, и дверь им открыл  крепкий,
высокого роста мужик, слегка похожий на обезьяну.
   - Во-овчи-ик! - заорал мужик. - Эй, Пятница, Вовчик приехал!
   - Привет, Леха, - сердечно сказал Ульянов. - Это мой друг Бени, малый
не без достоинств.
   Едва войдя в квартиру, Ульянов почувствовал густой запах  готовящейся
баранины. Леха провел гостей в кухню, там Осип Пятницкий огромным  охот-
ничьим ножом шинковал чеснок.  Хотя  дзеренина  и  напоминает  баранину,
Ульянов слишком хорошо разбирался в мясе, чтобы его можно было так  "ле-
чить".
   - Что это вы тут готовите? - иронически спросил он. - Рыночную  бара-
нину?
   - Увы! - виновато улыбнулся Пятницкий.
   - А где лось?
   - Лось в лесу.
   - Ясно! В следующий раз,чувствую, придется мне пойти с вами.  Видишь,
Бени? Ты говоришь: "Царя убить!" Эти люди даже лося убить не могут. Знаю
я этих охотников. Налакаются рому и ходят по лесу вприсядку, даже  ружье
зарядить забудут. Куда ездили-то хоть?
   - В Саблино, - ответил Леха.
   - Хорошо еще, что вам там пизды не дали. У меня в Саблино сестра  жи-
вет, так что в следующий раз поедем вместе.
   - Лося нам подстрелить не удалось, - сказал Леха. - Зато  самогоночки
мы там приобрели славной. Хотите попробовать?
   - Да, кстати, мы ведь тоже не одни! - вспомнил Ульянов и вручил  Лехе
свой пакет. - Мы с "Ерофеичем".
   - "Ерофеич" - есть "Ерофеич", а самогон - есть самогон! -  философски
заметил Леха. - Восемдесят градусов!
   - Ну-ка налей нам по стаканчику! - не выдержал Ульянов.
   Леха наполнил два стакана мутноватой жидкостью.
   - Бени, это надо пить залпом, - объяснил Ульянов и сразу подал личный
пример. - Отличная штука!
   Бени понюхал стакан, зажмурился и медленно, не без  труда  выпил.  Он
тут же сел на стул и молча протянул руку в поисках какого-нибудь  "запи-
вона". Леха быстро открыл зубами бутылку пива. Ульянов достал из кармана
пачку папирос. Заметно покрасневший Бени сделал несколько глотков и  за-
курил.
   - Как сказал бы Лева Бронштейн, у тебя морда лица стала  как  жопа  у
макаки! - засмеялся Ульянов. - Ну, а как вообще жизнь, ребята?  Федор  в
городе?
   - Ну, а где же ему еще быть! - ответил Леха.
   Ульянов удовлетворенно кивнул головой и задал новый вопрос.
   - Леха, ты, как я слышал, сидел?
   - Четыре месяца в "Петропавловке".
   - Пиздили?
   - Да не особенно.
   "То есть, как-то, все-таки, пиздили!" - отметил про себя  Ульянов,  а
вслух спросил:
   - А сейчас чем занимаешься? Пишешь чего-нибудь?
   - Начал писать большой роман. Думаю назвать его "Мать".
   - Про индейцев? - оживился Ульянов.
   - Да, нет, - удивился Леха. - Про рабочее движение.
   Ульянов сокрушенно покачал головой.
   - Про рабочее движение следует писать  теоретические  работы,  а  для
привлечения внимания читателей к этим работам, мы должны печатать в  на-
шей газете роман про индейцев... Ты только, Леша,  не  расстраивайся,  -
Ульянов дружески похлопал Горького по плечу. - Я,  конечно,  дам  твоему
роману хороший отзыв, напишу, что это очень  нужная  своевременная  книг
а... Ну, а что Федор поделывает?
   - Поет, - ответил Леха.
   - Гм, поет! - усмехнулся Ульянов. - Кстати, Пятница,  баранина  скоро
будет готова?
   - Минут через пятнадцать.
   - Я тогда, пожалуй, пойду посру, - сообщил Ульянов. - А, заодно,  оз-
накомлюсь с твоим, Леха, романом. Разумеется, если ты не возражаешь.
   - Ну, что ты, Вовик! - засуетился Леха. - Я мигом!
   Он куда-то убежал и вскоре вернулся с  пачкой  отпечатанных  листков.
Ульянов деловито просмотрел рукопись и отправился с ней в уборную.
   Отсутствовал он довольно долго. Пятницкий тем временем заправил бара-
нину чесноком, выложил в миску соленые огурцы и сообщил, что все готово,
и пора перебираться в гостиную.
   Леха внезапно вспомнил, что он  забыл  повесить  туалетную  бумагу  в
уборной. Схватив рулон, он выскочил в коридор, но там сразу  натолкнулся
на удовлетворенного Ульянова.
   - С облегчением, Вовочка! - поздравил Леха товарища.  -  Только  там,
кажется, не было туалетной бумаги.
   - Не беда! - ответил Ульянов. - Я воспользовался твоим романом. Наде-
юсь, у тебя есть другая копия.
   - Да-да, - упавшим голосом ответил Горький.
   - Не сердись, дружище, - сказал Ульянов. - Своими действиями я только
лишний раз подтвердил тезис об исключительной своевременности твоего ро-
мана!
   - Тебе не понравился мой роман?
   - Роман твой, Леха, - полное говно! -  с  большевистской  прямотой  и
откровенностью сказал Ульянов. - Чтобы хорошо писать, нужно много  рабо-
тать, а ты слишком много бухаешь!
   - Но ведь Достоевский...
   - Но ты же не Достоевский!
   Горький потупился, но не обиделся. Он, вообще, никогда не обижался на
Ульянова. Ни один серьезный и требовательный к себе писатель не мог оби-
жаться на ульяновскую критику, какой бы беспощадной она не была.  Объяс-
нялось это очень просто: Ульянов блестяще разбирался в литературе, а лю-
бой подлинный писатель всегда чувствует и ценит настоящего читателя.
   Вскоре четверо друзей уже сидели за столом в гостиной и завтракали.
   Первым делом, конечно, врезали по стакану самогона  "за  знакомство".
Закусывали весьма бодро. Ульянов положил себе на тарелку солидную порцию
бараньей грудинки и расправлялся с ней с завидной энергией. В конце он с
аппетитом высосал мозги из трубчатых костей, принял стакан самогона, на-
лил себе пива и с наслаждением закурил папиросу.
   - Попробуйте еще вот этот кусочек от задней части, Владимир Ильич,  -
вежливо предложил Пятница.
   - Конечно, конечно, - заверил Ульянов. - Только вот перекурю... Бени,
ты как сегодня - держишь удар?
   - Я в порядке, - ответил Бени, опасливо поглядывая на огромную бутыль
с мутноватой жидкостью.
   Ульянов докурил, а затем вновь наполнил свою и Бенину тарелки.
   - При обилии жирной баранины на столе, Бени, - поучал он, - можно вы-
пить практически сколько угодно.
   С этими словами Ульянов засунул себе в рот  такой  здоровенный  кусок
бараньей задницы, какого хватило бы западноевропейскому  крестьянину  на
целый обед.
   - Все-таки, как следует "посидеть" можно только в Петербурге, -  ска-
зал Ульянов. - То ли это от какого-то особого питерского  шарма,  то  ли
люди здесь другие...
   - Вы просто никогда не бывали в Неаполе, г-н Ульянов, - высказал свое
мнение Бени.
   Ульянов презрительно махнул рукой.
   - Давайте, друзья, выпьем за солнечную Италию! - примирительно  пред-
ложил Леха Горький.
   - Мне еще сегодня выступать перед рабочими, - вспомнил Ульянов. -  Но
это вечером, в семь часов. До этого мы еще успеем выпить и за  солнечную
Италию, и за заблеванную Францию, и даже за пробуханную нашими  предками
Палестину!
   Они и впрямь успели выпить за все это и еще за многое другое,  причем
Бени, как и накануне, поспал "по ходу", а Горький  с  Пятницким  оконча-
тельно отрубились к шести часам вечера.
   Ульянов и Бени, захватив с собой пару бутылок  "Ерофеича",  вышли  на
Невский и решили пройтись пешочком, дабы освежиться  перед  предстоявшим
Николаю Ленину выступлением. Дождь недавно прекратился, и погода  стояла
хоть и сырая, но вполне терпимая. Газа не жалели, и Невский проспект был
хорошо освещен. Как и накануне, Бени без конца вертел головой.  Все  его
интересовало: и взнузданные кони на мосту через Фонтанку, и Дума, и мая-
чившая вдали адмиралтейская игла. Найдя таким  образом  "дармовые  уши",
Ульянов разболтался не на шутку.
   - Невский - это, конечно, сердце Петербурга, но  это  еще  далеко  не
весь Петербург, дорогой мой Бени! Завтра же мы  с  тобой  совершим  дли-
тельную прогулку, и я покажу тебе замечательные  места.  Кто  только  не
описывал это великое творение Петра!
   Вот послушай: "... он быстрым, невольным жестом руки  указал  мне  на
туманную перспективу улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фо-
нарями, на грязные дома, на сверкающие от сырости  плиты  тротуаров,  на
угрюмых сердитых и промокших прохожих, на всю эту картину, которую  обх-
ватывал черный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба." Как
величественно сказано! Это Федор Михайлович Достоевский - гений тьмы.
   А вот куда более радостная картинка:
   "Одевшись, я наскоро позавтракал, тотчас же выбежал на Дворцовую  на-
бережную и добрался до Троицкого моста длиной в 1800 шагов,  откуда  мне
советовали посмотреть на город. Должен сказать, что это был один из луч-
ших советов, данных мне в жизни.
   Не знаю, есть ли в мире вид, который мог бы сравниться  с  развернув-
шейся перед моими глазами панорамой.
   Справа, неподалеку от меня, стояла крепость, колыбель Петербурга, как
корабль пришвартованная к Аптекарскому острову  двумя  легкими  мостами.
Над ее стенами возвышались золотой шпиль Петропавловского собора,  места
вечного упокоения русских царей, и зеленая  крыша  Монетного  двора.  На
другом берегу реки, против крепости, я увидел Мраморный дворец,  главный
недостаток которого заключается в том, что архитектор  как  бы  случайно
забыл сделать ему фасад. Далее шли Эрмитаж..."
   Любопытно, Бени, что этот вид, так красочно описываемый г-ном Дюма  в
запрещенном "Учителе фехтования", наш друг Леха вероятно наблюдал в  те-
чение четырех месяцев из окошка своей камеры.
   - А разве "Учитель фехтования" запрещен? - удивился Бени.
   - В России - да.
   - А почему? - наивно спросил молодой итальянец.
   - Ты еще очень молодой человек, Бени, - вздохнул Ульянов. - Но сейчас
не об этом. Ты знаешь, в гимназии я терпеть не мог словесности.  Литера-
туру надо изучать не на уроках, не по расписанию, а по  велению  сердца.
Ты знаешь, что Антон Чехов не имел в гимназии высшего бала по  литерату-
ре!? Что тут еще можно добавить!
   Дойдя до канала Грибоедова (бывшей речки Кривуши), они повернули  на-
лево. В отличие от Невского, набережная канала почти  не  освещалась,  и
даже совсем близкая громада Казанского собора лишь смутно выделялась  во
тьме. Миновав собор, они вскоре достигли цели своей прогулки - невысоко-
го угрюмого здания, где их уже ждали Кржижановский, Буренин и ряд других
товарищей.
   Зал был темный, освещалась лишь кафедра, с которой  предстояло  гово-
рить оратору. Еще за кулисами Ульянов налил себе полный стакан  "Ерофеи-
ча", затем он поднялся на кафедру и оглядел зал. В темноте неясно разли-
чались угрюмые лица рабочих, кое-где мелькали огоньки папирос,  слышался
звон стаканов. Ульянов сделал несколько глотков и заговорил.
   - Дорогие друзья! Товарищи!  Не  далее  как  вчера  я  возвратился  в
Санкт-Петербург, потому что за границей я очень скучал без этого города,
без вас и даже без полковника Бздилевича.
   Как только оратор заговорил, звон стаканов временно прекратился,  за-
курили, однако же, еще усерднее. Как назло  у  Ульянова  начался  крайне
неприятный отходняк: его трясло, никак не удавалось справиться с икотой.
Сделав еще несколько глотков из спасительного стакана, он продолжил:
   - Однако тоска по полковнику Бздилевичу отнюдь не единственная причи-
на моего возвращения. Важность текущего момента,  товарищи,  -  вот  что
заставило меня вернуться на родину. Сегодня, когда самодержавие маневри-
рует, когда силы царизма и революции уравновесились, когда наступил  ре-
шительный момент, от всех нас требуется особая стойкость.  Я  знаю,  что
многие из вас вовлечены сейчас в ожесточенную  стачечную  борьбу.  Знаю,
что это очень нелегко, особенно для тех из вас, у кого есть жены и дети,
а таких, конечно, большинство. Но пусть ненависть к врагам вашим придаст
вам силы! Ненавидьте буржуазию, попов, псевдоинтеллигентов.  Среди  пос-
ледних особенно опасны адвокаты. Как говорил полковник Бздилевич, еще ни
один адвокат не был хорошим строевиком. А именно строевые качества  сей-
час приобретают первостепенное значение. Ведь сегодня все  мы  в  строю,
товарищи! В едином революционном строю. Как представители наиболее рево-
люционного класса, вы безусловно являетесь украшением  этого  строя.  Но
рядом с вами и трудовое крестьянство, и прогрессивная  интеллигенция,  и
лучшие представители иных сословий. Рядом с вами в этом строю  -  лейте-
нант Шмидт и Лев Каскад, Максим Горький и Михаил Чигорин, Бенито Мусоли-
ни и, как знать, может быть сегодня уже, и полковник Бздилевич!
   На кафедру поднялся Глеб Кржижановский, чтобы вновь наполнить  стакан
Ульянова. Постепенно, Ульянов разошелся и полностью  завладел  вниманием
аудитории...

   x x x

   Что было дальше, Ульянов почти не помнил. В  "Сан-Ремо"  он  вернулся
лишь под утро, притащив на себе бесчувственного Бени. Ульянов был пьян в
дымину, плащ и кепку он где-то потерял, и неизвестный шутник написал ему
на лысине черной краской заборное слово из трех букв.
   Его выступление имело неожиданные последствия: по городу пополз  слух
о скором приезде в Россию некоего полковника Бздилевича - пламенного ре-
волюцинера, защитника всех униженных и оскорбленных. Слух этот постепен-
но крепчал и распространился далеко  за  пределы  столицы.  Таинственный
полковник виделся людям то могущественным мессией -  единственным,  спо-
собным спасти несчастную Россию, то самим Иисусом Христом, второго  при-
шествия которого народ ждал вот уже скоро две тысячи лет.
   Разумеется, достиг этот слух и Зимнего дворца  -  обители  настоящего
полковника Бздилевича.

   * 5 декабря 1905 года *

   В четыре часа пополудни, в одном из покоев Зимнего дворца, за высоким
столом, заваленным бумагами и картами, сидел последний русский император
и думал свою горькую думу.
   Час был не поздний, но уже темнело, и крупные  хлопья  мокрого  снега
падали в еще не замерзшую черную Неву. Ветер все усиливался, и можно бы-
ло ожидать наводнения.
   Император мог видеть это из окна, но его мало занимали капризы приро-
ды. Он смотрел в другую сторону, где  на  стене  висел  его  собственный
портрет. Николай был изображен в полный рост, в мундире, при всех  орде-
нах. Он всегда считал себя профессиональным военным, хотя чином  доволен
не был. Вот и сейчас император представил себе совсем другой портрет,  в
ином мундире и с иными погонами. "Генерал Бздилевич!"- мысленно произнес
он. Увы, это были только мечты. На деле же Николай II навсегда застрял в
звании полковника, поскольку по восшествии на престол дальнейшее  чиноп-
роизводство не полагалось по закону.
   Возможно, для России было бы лучше, если бы полковник Бздилевич отка-
зался от престола и целиком посвятил себя военной карьере.  Быть  может,
тогда русский штык показал бы вонючим япошкам "почем пирожки с  еб  твою
мать". Но это была бы уже совсем другая история.
   Незадачливый полковник продолжал сидеть, подперев голову обеими рука-
ми, и думать о военной карьере. Он перебирал в памяти эпизоды  биографий
выдающихся полководцев: Александра Македонского, Цезаря, Ганнибала, Чин-
гисхана, Наполеона Бонапарта... Он  мысленно  представил  себе  портреты
этих великих людей, собранные в отдельной галерее в одном из залов  Зим-
него дворца. И среди них - его портрет. "Генералиссимус Бздилевич!"
   Подумав об этом, император нахмурился, потому что в последние дни его
всерьез беспокоили слухи  о  каком-то  другом  полковнике  Бздилевиче  -
страшном и таинственном революционере,  опасном  и  дерзком  самозванце.
Собственно, из-за этих слухов Николай и сидел сейчас  здесь  в  ожидании
начальника Петербургского охранного отделения г-на Барсукевича.
   Затем мысли императора потекли в другом направлении, и он  уже  соби-
рался позвонить и заказать пару бутылок портвейна, как вдруг  камердинер
постучался сам и доложил, что генерал Барсукевич почтительно просит при-
нять.
   - Скажите генералу, что мы его ждем, - сказал Николай и добавил: -  и
подайте нам несколько бутылок портвейна, пожалуйста.
   - Какого портвейна, ваше величество?
   - Любых, только разных! Мы будем пробовать и сравнивать.
   Генерал Барсукевич был высокий угрюмый мужчина, слегка сгорбленный не
то от вечной службы, не то от долгого пития. Его мешковатые обвислые ще-
ки, изуродованные нелепыми седыми бакенбардами, придавали ему сходство с
бульдогом. От всего его облика веяло каким-то унылым  солдафонством.  Он
вошел в кабинет и замер в немом поклоне, а следом за ним камердинер вка-
тил столик с тремя бутылками различных портвейнов: розового бессарабско-
го, белого крымского, а также - особо почитаемого императором -  рубино-
вого тифлисского.
   - Присаживайтесь, Адольф Арнольдович, - любезно предложил Николай.  -
Хотите портвейна?
   - Простите?..
   - Портвейна, я спрашиваю, не хотите? - повысил голос Бздилевич.
   - Ну, это-то я сразу понял, ваше величество.
   - А зачем же тогда было переспрашивать?
   - А зачем ваше величество обижает своего преданного  слугу  подобными
вопросами? Портвейна я всегда хочу.
   - Это очень похвально, - серьезно сказал Николай. - Как  любил  гово-
рить мой покойный незабвенный родитель, любовь к портвейну есть  качест-
во, прекрасно характеризующее дворянина.
   Генерал отвесил поклон, который должен был означать,  что  он  служит
уже очень давно и, конечно, прекрасно помнит эту  излюбленную  поговорку
Александра III.
   - Наполни нам стаканы красненьким, Петюнчик, и оставь нас, -  повелел
император все еще стоявшему посреди комнаты камердинеру.
   - Может какой закусочки, государь?
   - Некогда нам закусывать, Петюнчик, - очень серьезно  сказал  импера-
тор. - Революция на дворе.
   Петюнчик наполнил стаканы красненьким и удалился.
   - Адольф Арнольдович, - начал царь. - Я позвал вас сегодня, чтобы  вы
рассказали мне все, что вы знаете о полковнике Бздилевиче.
   Изрядно озадаченый таким вопросом генерал молча пил портвейн. Возник-
ла неловкая пауза.
   - Почему вы не отвечаете? - прервал, наконец, молчание  император.  -
Город наводнен слухами об этой таинственной личности, и я вправе  требо-
вать отчета по этому вопросу от начальника охранного отделения.
   - Откровенно говоря, ваше величество, - нерешительно  начал  Барсуке-
вич, - в нашей картотеке имеются кое-какие данные  об  интересующем  вас
человеке. Лет десять назад...
   Генерал замялся. Император все понял и поспешил на помощь:
   - Адольф Арнольдович, мы с вами отлично понимаем друг друга.  Давайте
не будем играть в прятки. Меня не интересует, что было десять лет назад.
Я хочу, чтобы вы объяснили мне те слухи, которые вот уже две или три не-
дели упорно ползут по городу.
   - Ваше величество, никакими сведениями об интересующем вас полковнике
Бздилевиче Петербургское охранное отделение не  располагает,  -  генерал
сделал особый акцент на словах "интересующем вас".
   Николай так разволновался, что, забывшись, собственноручно налил себе
портвейна, - на этот раз крымского. Барсукевич, между тем, продолжал:
   - Могу только заверить вас, что в русской армии такого офицера никог-
да не было.
   - Вы уверены в этом?
   - Я проверял.
   - Все же, если ветра нет, а кусты трясутся, значит там что-то  проис-
ходит, - резонно заметил император. - Как вы сами объясняете эти слухи?
   - Осмелюсь высказать предположение, государь,  что  кто-то,  когда-то
мельком знавший ваше величество под вышеупомянутым псевдонимом, в  шутку
или невольно пустил сей слух. Лично я бы не придавал этому значения.
   - Возможно, - согласился Николай. - Но все же мы обязаны  учесть  все
возможности. Вы не допускаете, генерал, что сей слух означает  появление
дерзкого самозванца?
   - Ну, нет! С какой стати самозванец будет величать  себя  полковником
Бздилевичем, да и о каком самозванце может идти речь?
   - Речь может идти о человеке, располагающем большими правами на  рос-
сийский престол, нежели я.
   - Ваше величество, я вас не понимаю! - абсолютно  искренне  признался
начальник охранного отделения.
   - Я намекаю на происхождение Павла I.
   - Это все домыслы, ваше величество.
   - Даже мой отец верил этим "домыслам", - очень серьезно сказал  Нико-
лай. - Павел I был либо сыном графа Сергея Салтыкова и Екатерины II, ли-
бо сыном неизвестных чухонских родителей. Которая из  этих  версий  пра-
вильна, для нас не имеет особого значения, поскольку в любом случае  Па-
вел не был сыном Петра III. Мы знаем также, что графиня Елизавета Ворон-
цова имела сына от несчастного императора Петра III. Нам  мало  что  из-
вестно о дальнейшей судьбе этого ребенка, хотя именно его потомки  ведут
свой род от Федора Кошки и, следовательно, являются законными  наследни-
ками российского престола.
   Барсукевич молчал.  Разговор  принял  крайне  опасный  характер.  Как
знать: не пожалеет ли завтра император о своей откровенности? Адольф Ар-
нольдович боялся даже подумать о возможных последствиях этого. Он  налил
себе и императору по стакану бессарабского портвейна и сразу  же  залпом
осушил свой стакан. Николай последовал его примеру, после  чего  продол-
жал:
   - Я хочу поручить вам, Адольф Арнольдович,  тщательно  разобраться  в
этом вопросе и составить подлинную генеалогию рода Романовых. Иными сло-
вами, я хочу знать: кто сегодня является потомком  и  наследником  Петра
III и графини Воронцовой.
   - Но зачем? - невольно воскликнул Барсукевич.
   - Затем, что врага лучше знать в лицо.
   Генерал недоумевал. Никогда еще ему не доводилось сталкиваться с  та-
ким аргументированным, логически обоснованным идиотизмом.
   - Как можно меньше посвященных! - продолжал Николай. - Действуйте,  в
основном, самостоятельно. И конечно следите за возможным появлением пол-
ковника Бздилевича. Того полковника Бздилевича! Держите меня в курсе.
   Император встал, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

   x x x

   - Ну-с, что будем заказывать, любезный Григорий Ефимович?  -  спросил
князь Путятин.
   Заполучить трезвого Распутина для приватной  беседы  оказалось  делом
отнюдь не простым. Князь, однако, и не спешил, поскольку понимал  исклю-
чительное значение первой встречи с царским фаворитом для  успеха  всего
своего заговора.  Впоследствии,  полагал  Сергей  Николаевич,  управлять
Гришкой будет несложно, если... Если как следует обработать его при пер-
вом знакомстве. Поэтому князь в течение трех долгих недель выжидал удоб-
ного случая.
   И вот, наконец, они сидели друг против друга в просторном светлом за-
ле ресторана "Палкин". Как обычно, этот ресторан, расположенный в  самом
центре Невского проспекта, был забит до отказа, и в то время как русские
рабочие, напрягая последние  усилия,  задыхались  в  неравной  стачечной
борьбе, высокородные бездельники ужинали здесь в роскоши, отнюдь ими  не
заслуженной.
   Распутин вызывал у Путятина отвращение, граничащее  с  брезгливостью;
князь, в свою очередь, внушал Гришке ужас. Распутин привык, что аристок-
раты обращались с ним высокомерно, снисходительно, в лучшем случае - как
с любимым домашним животным. Времена его могущества  еще  не  наступили,
хотя уже приближались. Князь же был едва заметно презрителен и  подчерк-
нуто любезен, но от этой холодной любезности веяло чем-то грозным.
   - Что будем заказывать? - повторил свой вопрос Черный Князь.
   - Да я бы, барин, коньяку не прочь выпить, - осторожно сказал Гришка.
Сказал он это как-то робко, как бы прося позволения. Все его обычное на-
хальство куда-то улетучилось, словно он чувствовал, что с этим человеком
в черном лучше держать себя смирно, дабы шея была цела.
   - А закусить не желаешь?
   - Селедку люблю.
   Путятин подавил улыбку. Он сомневался, удобно ли будет здесь  сделать
столь странный заказ. Впрочем, удобно ли было вообще  заявиться  сюда  с
этим пугалом, от которого нестерпимо воняло потом  и  еще  чем-то,  типа
дерьма!
   - Коньяк селедкой не закусывают, - все же заметил князь.
   - А царь-батюшка закусывает, - ответствовал Распутин.
   - Он просто редко бывает в свете, - сказал Путятин, вторично  подавив
улыбку.
   Воцарилось молчание. Распутину не хотелось отказываться  от  селедки,
но он боялся потерять коньяк. Князь просто выжидал, как бы  "выдерживая"
в собеседнике свою последнюю фразу. Наконец, Распутин сдался.
   - Ну давайте, барин, просто коньяку, без закуски, с кофеем!
   Путятин заказал штофик мадеры, кофе и бисквиты с баварским кремом.
   - Расскажите же мне, любезный Григорий Ефимович, как император  дошел
до такой жизни, что нигде уже не бывает, коньяк  селедкой  закусывает  и
даже, как я слышал, портвейн пивом запивает. Он, право, никогда особо не
блистал, ему от природы не хватает tournure, но превратить себя в полно-
го отшельника!..
   Распутин молчал. Рюмка мадеры не прояснила мозгов "любезному" Гри-го-
рию Ефимовичу; он плохо понимал, о чем говорил князь.
   - Что же вы молчите? - вопросил Астролог с ледяным презрением. - Это,
право, невежливо, почтеннейший старец, или как там вас эти дураки  вели-
чают?
   - А что говорить-то? - пролепетал вконец перепуганный Распутин.
   - Объясни мне, к примеру, по какой причине царь в городе  совсем  пе-
рестал показываться.
   - Так ведь революция, барин! - ответил Распутин. - Пристрелят как те-
терку. Лихих людей много в городе развелось.
   - А ты их видел?
   - Кого?
   - Лихих людей.
   - Да их полно! - воскликнул Гришка как-то даже удивленно. - Я в каба-
ках постоянно небожеские разговоры слышу.
   - Это какие ж такие небожеские разговоры ты слышишь?
   - А какие тебе, барин, нужны?
   - Не доводилось ли тебе слышать, как замышляют убить императора, нап-
ример?
   - Бывало, - ответил Распутин, - и не раз.
   - И ты видел этих людей?
   - Как вас сейчас.
   - А теперь слушай меня внимательно, Григорий Ефимович, - строго  при-
казал князь. - Если еще раз увидишь подобных людей, войди с ними в  сго-
вор, приведи к ним царя и предоставь этим людям сделать  свое  дело.  Ты
меня понял?
   Гришка перепугался не на шутку. Ему вдруг даже приспичило посрать,  и
он приподнялся со своего стула.
   - Сидеть! - приказал князь. - При регентстве о тебе позаботятся...
   - При чем? - не понял Распутин.
   - При новом правлении.
   - А кто будет править?
   - Это не твоего ума дело, - отказался объяснять князь. - Скажу  лишь,
что тебе тогда будет тепло и сытно, а вот если ты  меня  посмеешь  ослу-
шаться...
   Князь встал, перегнулся через стол и, приподняв  Гришку  за  шиворот,
тихо и грозно произнес:
   - Шкуру спущу, коли ослушаешься.
   После недолгого молчания, в ходе которого Гришка сидел сгорбившись  и
понурившись, а князь наблюдал за ним с нескрываемым презрением, Распутин
спросил:
   - Но как же я приведу царя к этим людям?
   - Придумаешь что-нибудь сам! - безаппеляционно отрезал князь.  -  Ты,
по-моему, вполне достаточный для этого негодяй.
   Распутину все же очень хотелось  узнать,  какие,  конкретно,  милости
ожидают его, если царь будет убит с его помощью, но он  боялся  задавать
князю подобные вопросы.
   Угадав мысли этого подонка, Астролог жестко приказал:
   - А теперь следуй за мной! Увидишь, какая участь тебя  ожидает,  если
ты ослушаешься или, чего доброго, проболтаешься.
   Они вышли на улицу, не допив мадеру и даже не притронувшись к бискви-
там. Очутившись на Невском, Распутин почувствовал себя несколько свобод-
нее, но ненадолго.
   Их уже ждал автомобиль, при виде которого  несчастному  Гришке  вновь
стало дурно. За рулем сидел мощный головорез в сером пальто.  Князь  сел
на заднее сиденье и жестом приказал Распутину сесть рядом.
   Они быстро достигли Сенной, пересекли ее и остановились где-то в  са-
мом начале Забалканского проспекта. Это  был  далеко  не  самый  фешене-
бельный район Петербурга, фонари здесь стояли редко, и  весьма  встрево-
женный Распутин мало что мог разглядеть вокруг себя.
   "Головорез" остался сидеть в машине, а князь подвел Гришку к  низкому
окну в первом этаже смутно различавшегося в темноте высокого здания.  По
приказу князя Распутин робко заглянул вовнутрь.
   Он увидел довольно большую, тускло освещенную комнату, посреди  кото-
рой стоял внушительный агрегат, представлявший из себя огромный котел  с
множеством подсоединенных к нему мудреных приборов. Это  был  самогонный
аппарат ультрасовременной конструкции с электрическим  приводом.  Гришке
прежде не доводилось видеть столь серьезного оборудования, поэтому он аж
застонал, когда князь с ледяным спокойствием произнес:
   - Я надеюсь, что вы проявите благоразумие, почтеннейший Григорий Ефи-
мович, и нам не придется сварить вас в этом котле.
   - Нет, нет, - пролепетал "почтеннейший" Григорий Ефимович.
   - Нам бы тоже этого очень не хотелось, - сказал Путятин.
   Распутин, как завороженный продолжал смотреть в окно. Вдоль всех стен
этой ужасной комнаты прямо на полу в различных позах валялись  мужики  с
обалдевшими рожами и дымящимися трубками в зубах. Как слабонервный чело-
век, начитавшись перед сном страшных сказок, порой боится  посреди  ночи
сходить в уборную, точно также Гришка теперь с паническим ужасом  взирал
на этих обыкновенных и, вероятно, даже безобидных курильщиков опиума.
   Но и это было еще не самое страшное.
   Рядом с ужасным котлом стоял высокий, грубо сколоченный стол, за  ко-
торым, друг против друга, сидели два атлетически  сложенных  человека  -
негр и еврей. Между ними наблюдалось несомненное  внешнее  сходство.  Их
можно было бы принять за братьев, если бы не различный цвет кожи. В этом
не было ничего невероятного: евреи и  африканцы  нередко  бывают  похожи
друг на друга чертами лица, однако в глазах Распутина  внешнее  сходство
атлетов добавляло мистики в эту, и без того драматическую, ситуацию.
   Внезапно, эти два человека почти одновременно взглянули на окно, и  у
бедного Гришки душа ушла в пятки. Однако, спустя мгновенье, негр и еврей
вновь склонились над столом. Они поочередно поставили  свои  подписи  на
большом куске пергамента и обменялись дружеским рукопожатием.
   - Попутно, - прокомментировал Черный Князь, - мы присутствуем при ис-
торическом моменте заключения секретного соглашения между масонской  ло-
жей и черной сектой воду.
   Пожав друг другу руки, негр и еврей вновь взглянули на окно, и, к не-
описуемому ужасу Гришки, устремились вон из комнаты. Через несколько се-
кунд они уже были на улице. Масон  железной  рукой  схватил  несчастного
Гришку за шиворот и громовым голосом вопросил:
   - Этот!?
   - Да, это он, - спокойно ответил князь. - Но он согласен  работать  с
нами.
   - Гм, - недоверчиво покачал головой масон, с явным сожалением  выпус-
кая свою жертву.
   Это уже было слишком. Распутин медленно осел  на  тротуар  и  потерял
сознание прямо посреди ночного Забалканского проспекта.

   x x x

   В тот же час, когда масон и воду напугали до полусмерти раба  божьего
Григория Ефимовича, два других безбожника располагались поудобнее в сво-
ей гостиной в "Сан-Ремо", чтобы мирно посидеть,  попить  пива,  покурить
как следует, да поговорить "за жизнь".
   Ульянов энергично постучал головой сухой стерляди  об  угол  стола  и
принялся разделывать рыбу, а Бени тем временем чистил крутые яйца, пред-
варительно ударяя их тупой стороной об собственный лоб.  Очищенные  яйца
он разрезал пополам и смазывал плоскую сторону добрым слоем черной икры.
   - Да, бля! - тяжело вздохнул Ульянов, покончив с рыбой и наливая себе
и Бени по стакану пива. - События в Москве принимают крутой оборот.
   Ульянов хорошенько отхлебнул из своего стакана, закурил  и  развернул
свежий номер популярной в те годы газеты "Новое время".
   - Я все-таки не понимаю, почему бы не попытаться убить царя? -  отоз-
вался итальянец.
   - Бени, тебе не следует разбивать вареные яйца себе об  лоб,  -  нес-
колько даже раздраженно сказал Ульянов. - Это сильно сказывается на тво-
их умственных способностях.
   - Почему? - спросил Бени. От него требовалось  известное  напряжение,
чтобы понимать русскую речь, и, как следствие этого, он не  обижался  на
подобные шутки.
   - Ты видел, как я был занят в редакции последнее время. Нет, чтоб по-
мочь, а ты рассуждаешь о всякой ерунде.
   Это была правда. В последние три недели Ульянов  возглавлял  редакцию
легальной большевистской газеты "Новая жизнь", почти ежедневно работал в
редакции, много бывал в типографии "Народная польза", где печаталась га-
зета. Немалого внимания требовала к себе и Александра Коллонтай. Ульянов
буквально разрывался. Правда  3  декабря,  то  есть  как  раз  накануне,
вследствие усиления репрессий со стороны правительства  газету  пришлось
закрыть. Событие это - само по себе печальное - имело  ту  положительную
сторону, что выкраивало Ульянову уйму свободного времени.
   Подумав об этом и вспомнив Аликс, Ульянов сказал:
   - Чует мое сердце, Бени, что мы весело проведем предстоящие  рождест-
венские каникулы! Надо бы мне отписать сестре в Саблино и сплавить  туда
на праздники мою бабулю.
   - А у меня нет никаких предчувствий, г-н Ульянов, -  печально  сказал
Бени. - Раз вы не разрешаете мне покушаться на царя, я думаю  уехать  на
Рождество в Неаполь.
   Любовные дела Бени решительно не ладились. Анжелика  никак  не  могла
простить ему, что он не еврей, а какой-то там итальяшка. Она  даже  кон-
сультировалась на эту тему с Львом Абрамовичем, но тот,  разумеется,  не
облегчил положение Бени. Было от чего прийти в отчаяние!
   - Да не запрещаю я тебе ни на кого покушаться! - отозвался Ульянов. -
Только меня в это дело не вмешивай.
   Какое-то время приятели молча пили пиво, причем Ульянов усиленно  на-
легал на рыбу. Стерлядь от Елисеева и впрямь заслуживала к себе  всячес-
кого уважения: аппетитного красноватого цвета, в меру соленая, да и  за-
сушенная не чрезмерно.
   Однако макаронник Бени не очень хорошо разбирался  в  "пивной"  рыбе.
Его в эти минуты занимало другое. Он недоумевал. По его  мнению,  Россия
находилась на пороге перехода к конституционной монархии,  и  лишь  лич-
ность Николая II являлась тому препятствием. Молодой итальянец не считал
возможным даже сравнивать бессмысленные, "детские"  покушения  на  Алек-
сандра II c замышляемым им сегодня "революционным"  убийством  нынешнего
императора. Бени казалось странным, что Ульянов  как-будто  не  понимает
этого. В создавшейся обстановке Бени считал уничтожение царя  политичес-
ким убийством, а отнюдь  не  террористическим  актом;  в  то  время  как
Ульянов не видел разницы между этими двумя понятиями. Бени казалось, что
в условиях неизбежно наступающей демократии  социалисты  смогут  успешно
бороться за власть парламентским путем.  Ульянов,  в  свою  очередь,  не
признавал никакой другой демократии, кроме социалистической.
   Вопреки мнению многих  авторитетов,  логически  опровергнуть  понятие
"социалистическая демократия" едва ли возможно. Дело в том, что при  лю-
бой форме демократии исходно задаются некоторые постулаты,  и  только  в
рамках, ограниченных этими постулатами, осуществляется демократия. Тезис
этот совершенно очевиден, этим демократия и отличается от анархии.
   При социалистической демократии исходные постулаты провозглашают  не-
допустимость частной  собственности  на  средства  производства  и  гла-
венствующую роль коммунистической идеологии. При этом, само собой  разу-
меется, верхам абсолютно начхать на мнение инакомыслящих, равно как и на
сторонников свободного предпринимательства. Но ведь и создателям  амери-
канского "Билля о правах" было наплевать на людей с другим цветом  кожи!
Тоже самое масонство, только другой принцип разделения на своих и чужих!
   Впрочем, мы отвлеклись, читатель. Вернемся к нашим баранам.
   В тот момент, когда Крупская погасила свет в спальне,  когда  Ульянов
откупоривал себе пятую бутылку пива, а Бени размышлял о поездке  в  Неа-
поль; в тот самый момент раздался звонок, и в гостиную вошли два  незва-
ных и подвыпивших гостя.
   Одним из них был уже знакомый читателю Леха Горький. Он был в наглухо
застегнутой темносиней куртке со стоячим воротником и солдафонских  брю-
ках, заправленных в голенища высоких сапог. Леха, вообще, почему-то  лю-
бил на пьянки одеваться по военному. Может быть, поэтому Ульянову всегда
казалось, что именно поддатому Лехе  свойственна  военная  выправка.  За
спиной у писателя висел добротный охотничий рюкзак, судя по виду  плотно
упакованный.
   Второй гость был высокий, статный и очень красивый  человек.  Дорогой
костюм ловко сидел на его ладной фигуре. У него было  открытое,  веселое
лицо и какая-то особенная, щедрая улыбка. А когда он заговорил...  Гово-
рил он вроде бы негромко, но его красивый богатый голос будто бы  запол-
нял всю гостиную.
   - Володя, сто лет тебя не видел! -  обрадовался  он  и  крепко  пожал
Ульянову руку. - Как только Леша рассказал мне, что ты вернулся, я  пер-
вым делом подумал, что по этому поводу совершенно необходимо осушить па-
ру бутылочек пшеничной!..
   - Здравствуй, Федор! - сердечно сказал Ульянов. - Очень рад тебя  ви-
деть. - Познакомься с моим юным другом. В  силу  твоей  профессии,  тебе
должно быть всегда приятно встретить итальянца.
   - Бенито Мусолини, - представился юный социалист.
   - Шаляпин.
   Бени невольно вытянул руки по  швам.  При  всем  желании  он  не  мог
скрыть, как лестно для него знакомство с великим русским басом. От изум-
ления он даже раскрыл рот и высунул  язык,  цвет  которого  явно  свиде-
тельствовал о том, что в последнее время  его  обладатель  злоупотреблял
спиртными напитками.
   Тем временем Леха снял с плеч рюкзак и извлек из него четыре  бутылки
водки, кое-какую деликатесную закусь, и огромную пластмассовую колбу  со
своим излюбленным салатом. Шаляпин, как истый  гурман,  терпеть  не  мог
этот Лехин салат (зеленые маринованные томаты, соленые огурцы,  репчатый
лук, подсолнечное масло) и называл его "хмыреватым". Леха же был сам  не
свой без этого салата и всегда уплетал его с таким аппетитом,  что,  как
правило, заражал своим настроением сотрапезников, и  когда  под  занавес
маститый литератор черпал ложкой заправку из опустевшей миски, его собу-
тыльники обычно не без грусти взирали на это  и  думали  про  себя,  что
"хмыреватый" салат и впрямь совсем неплохая закуска. Впрочем, за  столом
на Леху вообще всегда было приятно смотреть: он и ел с аппетитом (и  от-
нюдь не только свой салат), и пил смачно,  и  курил  как-то  по-особому,
жадно и длительно затягиваясь.
   Шаляпина отличало другое, столь же ценное для застолья,  качество.  В
случае надобности он мог собственноручно быстро и профессионально серви-
ровать стол. Именно это его свойство сейчас пришлось  как  нельзя  более
кстати. Слегка поморщившись, Федор отставил пока в сторону колбу с "хмы-
реватым" салатом, попросил Ульянова достать хороший  посудный  сервиз  и
приличествующую случаю скатерть, вымыл руки и принялся за дело.
   Пока Федор занимался серьезным делом, Леха  морочил  голову  Бени  со
своим романом "Мать", а Ульянов вновь углубился в газету. Он уже три дня
не имел никаких известий от московских товарищей и сейчас тщетно силился
понять что-нибудь по газете. Разумеется, в столь острой ситуации освеще-
ние событий "Новым временем" оставляло желать много лучшего. Любая эпоха
порождает своих познеров и боровиков...
   Федору Шаляпину потребовалось немногим более получаса чтобы в очеред-
ной раз доказать, что не будь он великий русский бас, из него  на  худой
конец получился бы отменный повар. В центре стола, покрытого теперь  бе-
лоснежной скатертью, стояла богатая фарфоровая ваза, наполненная пресло-
вутым хмыреватым салатом, а вокруг  -  разнообразнейшие  закуски:  икра,
паштет, сыр, колбасы, копченый окорок, рыба и  вышеупомянутая  пшеничная
водка в двух превосходных хрустальных графинах.  На  другом  столике,  в
стороне, накрытом зеленой скатертью кипел хорошенький медный самоварчик,
чайный прибор блистал серебром и фарфором, а в трех изящных  хрустальных
вазочках лежали конфеты, мармелад и пастила - все от Елисеева, очень до-
рогое и хорошее.
   - Господа, прошу садиться! - пригласил всех за стол Шаляпин.
   Леха тут же налил всем водки, наложил себе на тарелку салата, намазал
горчицей горбушку ржаного хлеба, положил сверху кусок киевской колбасы и
приподнял свою рюмку, явно намереваясь произнести один из своих знамени-
тых тостов, от которых у Крупской вяли уши.
   - Расскажи нам, Володя, - опередил Леху Шаляпин, - как  ты  дошел  до
такой жизни. Да, пожалуйста, поторопись начать, а то, я вижу,  Леша  уже
собирается сказать какую-то пошлость.
   - Выпьем за Россию, друзья мои! - предложил Ульянов.
   - Выпить, конечно, можно, - сказал Федор и сразу выпил. - Только  вот
можно ли назвать тебя, Володя, другом России?  Вам  не  кажется,  госпо-
да-социалисты, что вы несколько передергиваете? Ведь исторические приме-
ры наглядно демонстрируют нам, что революция  представляет  собой,  если
можно так выразится, кровавую рулетку.
   - Я  с  тобой  полностью  согласен,  -  несколько  неожиданно  сказал
Ульянов.
   - Тогда я тебя не понимаю, - удивился Шаляпин.
   - Видишь ли, Федор, - начал свои объяснения Ульянов. -  Ты  считаешь,
что мы, большевики, агитируем за революцию. Отчасти ты прав,  но  только
отчасти. На самом деле мы не столько  агитируем  за  революцию,  сколько
создаем теорию революции. Агитировать за революцию практически  бессмыс-
ленно, потому что революция неизбежно свершится тогда  и  только  тогда,
когда в стране создастся революционная ситуация. Если, например,  в  ка-
кой-нибудь Дании революционной ситуацией и не пахнет, то там любой  обы-
ватель с иронией воспримет и какую-то ни было революционную агитацию. Но
теорию революции создать абсолютно необходимо! Вот ты только что сказал,
что революция представляет собой кровавую рулетку, и я с тобой согласил-
ся. Однако такое положение вещей можно и нужно изменить! Любая революция
всегда будет кровавой, но "рулеткой" она может и не быть.  Для  этого  и
необходима серьезная и основательная революционная теория. Таким образом
можно утверждать, что революция свершится независимо от  нас,  большеви-
ков, но от нас зависит, чтобы революция, свершившись, победила, и от нас
зависит, чтобы революция, победив, себя впоследствии оправдала.
   - Может ты и прав, - произнес Шаляпин с видом умного человека,  кото-
рый во всем этом неплохо разбирается, но для которого все это  не  столь
уж важно. - Хотя если согласиться с тобой по части твоих  рассуждений  о
революционной обстановке, то приходишь к выводу, что главным  революцио-
нером на сегодняшний день является наш государь-император.
   - Во всяком случае можно утверждать, что  его  политика  способствует
нарастанию революционного движения, - сказал Ульянов.
   - А следовательно созданию в стране революционной обстановки! -  зак-
лючил Шаляпин. - Впрочем, я конечно понимаю, что революция в России  все
равно неизбежна.
   - Из тебя, Федор, вышел бы отличный марксист.
   - Спасибо, бог миловал. А как, кстати, поживает другой "видный" марк-
сист - твой друг Лева?
   - Бронштейн?
   - Я не помню его фамилию. Помню, что еврей.
   - Бронштейн... Лева очень способный революционер, но к  сожалению  он
слишком много бухает. Он постоянно пропадает в одном жутком  притоне  на
Забалканском.
   - Знаю я это место! - воскликнул Федор и добавил шутливым тоном: -  в
тяжелых условиях, под гнетом самодержавия порой необходимо расслабиться,
выпить чего-нибудь крепенького, покурить  опиума.  Знаю  я  эти  больше-
вистские привычки!
   - Ну ты хоть не откажешься выпить за свержение  режима?  -  предложил
Ульянов свой любимый тост.
   - Я отказываюсь пить за свержение чего бы то ни было, - сказал  Федор
несколько даже высокопарно. - Предпочитаю мирные тосты. Давайте, ребята,
лучше выпьем за молодость! - он повернулся к Бени. - Наша молодость  уже
позади, мой юный друг, а вы только входите в лучшую пору своей жизни.  Я
пью за вашу молодость, Бенито! Не тратьте время  на  политику  и  прочую
ерунду. Пейте пиво, танцуйте, охотьтесь и помните, что самое вкусное пи-
во - это водка, а самая приятная охота - это охота за женщинами!
   - Только эту охоту не следует чрезмерно затягивать,  -  вставил  свое
мнение опытный Ульянов. - Стакан и в рот!
   - Кстати, Вовчик! - оживился Леха. - Я давно слышу от тебя это  выра-
жение, а все не могу понять: как правильно - "стакан и  в  рот"  или  "в
стакан и в рот"?
   - Можно и так, и так! - ответил Ульянов.
   - Пошляки! - махнул рукой Федор и, подняв свою  рюмку,  повернулся  к
Бени. - За вас, мой юный друг!
   Бени поблагодарил, все выпили, а затем Леха сказал:
   - Раз уж коснулись охоты: Вовчик, ты, помнится, грозился пойти с нами
на лося.
   - Пошли, - пьяно кивнул головой Ульянов. - Только мне не следовало бы
показываться сейчас в Саблино. Я собираюсь отписать  сестре  и  сплавить
туда на праздники мою бабулю. В связи с этим, мне не хотелось бы  сейчас
видеться с сестрой. Начнутся вопросы: почему я не приезжаю сам и так да-
лее. Нет ли у вас с Пятницей другого местечка на примете?
   - Есть! - сказал Леха. - Поедем в Бернгардовку.  Это  по  Финляндской
дороге.
   - Да хоть по Турецкой! - воскликнул Ульянов и, потирая руки от прият-
ных предвкушений, обратился к Федору: - Ты тоже поедешь?
   - Да я бы пожалуй съездил, но...
   - Никаких "но"! - категорически заявил Ульянов. - Затаримся как  сле-
дует, дернем, а после такого жару зададим бернгардовским лосям, что  нас
там вовек не забудут!.. Я кстати знаю это место; там  неподалеку  старая
усадьба Оленина.
   - Совершенно верно, - подтвердил Горький.
   - Да-да, теперь и я припоминаю, - сказал Федор. - Я бы с удовольстви-
ем, ребята, но я в ближайшие дни сильно загружен. Вот если  бы  недельки
через две-три!
   - Идет! - согласился Ульянов. - Будет настоящая зимняя охота!  Значит
решено! Разгружайся со своими делами, Федор, и махнем в Бернгардовку  на
лося... Нам предстоит такой кайф, Бени, а ты собираешься удрать  в  свой
сраный Неаполь.
   - Если вы хотите уехать из этой  страны,  молодой  человек,  -  очень
серьезно сказал Шаляпин, - я вполне одобряю ваше решение. Володька очень
хорош в своих теориях, но, между нами говоря, я не  хотел  бы  принимать
личное участие в практическом осуществлении этих теорий.
   - Но мы стоим за справедливость! - пламенно воскликнул Бени.
   - За справедливость! - усмехнулся Шаляпин. -  Вы  ведь  каждый  божий
день видите эту публику, - этих бездельников в  соболях  и  бриллиантах,
разъезжающих по Невскому в дорогих каретах; вы видите грязных  невежест-
венных попов, нанятых этими бездельниками, чтобы дурманить народ. Неужто
вы думаете, что эти кровопийцы уступят вам хотя бы кусочек своего пирога
из чувства справедливости?! Неужели вы еще не поняли, что самое  большое
наслаждение для человека - наблюдать страдания своего ближнего, особенно
если этот ближний принадлежит к другому классу общества!  Все  эти  люди
удавятся из-за мельчайшей крупинки своего богатства и своих  незаслужен-
ных привилегий. Володька мог бы быть среди них, но он  встал  по  другую
сторону баррикады. У меня на это никогда не хватит мужества. Максимум на
что я способен - это соблюдать известный  нейтралитет.  Я  понимаю,  что
Россия в один прекрасный день неизбежно пройдет через кровь, но лично  я
надеюсь провести этот день в Париже.
   - Вы рассуждаете малодушно, - возмутился Бени. - Такие люди, как  вы,
губят страну!
   - Зато они не гибнут вместе со страной! - хладнокровно возразил Шаля-
пин. - Подумайте, Бенито! Настанет день, когда  все  вы  пойдете  против
них. Вы будете голодные и оборванные, в слезах и  соплях,  с  детьми  на
плечах, с обрезами за пазухой и кухонными ножами в зубах; они же - холе-
ные и жирные, воняющие французским одеколоном и до зубов вооруженные,  а
все же бессильные против вас. В тот день они ответят за все!
   Не на шутку распалившийся Федор налил себе полный стакан водки, нико-
го не приглашая, выпил и налил опять. В эту минуту  он  пил  водку,  как
пьет воду человек, которого мучит жажда.
   Все молчали, причем Ульянов выглядел слегка удивленным. Выпив,  Федор
заговорил вновь.
   - Они стращают вас Страшным судом, хотя сами, разумеется, в  него  не
верят. Но Страшный суд - это не сказки! В тот день они сами в этом  убе-
дятся! Собственной шкурой почувствуют!
   Осветилась узкая щель между полом и дверью спальни: Федор стучал  мо-
гучими кулаками по столу и орал так, что разбудил трезвую, мирно спавшую
Надю. Ульянов решил, что пришла пора вмешаться.
   - Ты хорошо излагаешь, Федя, - сказал он, - но какое это имеет  отно-
шение к зимней охоте и рождественским празднествам?
   - Никакого, - ответил Шаляпин. Он имел сейчас вид  человека,  который
очень быстро куда-то бежал, а затем внезапно сменил направление на прямо
противоположное и, естественно, потерял при этом скорость. После некото-
рой паузы он растерянно спросил: - но причем тут рождественские праздни-
ки?
   - А при том, - ответил Ульянов, - что в свое время  Бени  вернется  в
Италию, но зачем это делать перед Рождеством?!
   - Потому что мне здесь скучно, - вставил свое слово Бени.
   - Осенью в Петербурге всегда скучновато, - заметил Федор. -  Особенно
поздней осенью. Зима в этом году задерживается, но она уже не за горами.
Поначалу я неправильно понял Володю. Я думал, что он уговаривает вас ос-
таться в России на постоянное место жительства. Против этого я возражал.
Но провести в Питере рождественские каникулы - это совсем  другое  дело.
Конечно же не стоит покидать Санкт-Петербург сейчас! Рождество  и  Новый
год - главные зимние праздники, которые лучше всего встречать на севере,
а вы как раз и находитесь в самой северной столице мира, -  севернее  не
бывает! Вы замечательно встретите здесь Новый год, Бенито!  Вдарят  кре-
щенские морозцы; бабы оденутся в шубки и начнут  страстно  выдыхать  пар
изо рта, требуя, чтобы их согрели; а мы будем целыми днями  пить  водку,
играть в снежки и съезжать на санках с самых высоких  в  Европе  ледяных
гор. Верьте мне и особенно верьте Володьке,  молодой  человек.  Володька
порой слегка надоедлив со своими теориями, но по части отмечания  празд-
ников он незаменимый человек. Новый год в  Санкт-Петербурге!  Что  может
быть прекраснее?! "Мороз и солнце; день чудесный!.." Как там дальше, Во-
лодька?
   Ульянов с пьяным чувством продекламировал:

   Мороз и солнце; день чудесный!
   Еще ты дремлешь, друг прелестный -
   Пора, красавица, проснись:
   Открой сомкнуты негой взоры
   Навстречу северной Авроры,
   Звездою севера явись!

   - Володька у нас мастак по части всяческой словесности! -  добродушно
прогремел Федор и дружески хлопнул Ульянова по спине с такой силой,  что
у менее крепкого, чем наш герой, человека, вероятно уже сломался бы поз-
воночник. - Друзья мои, давайте выпьем за Володьку по целому  стаканчику
водки!
   ... А потом пел Шаляпин. Пел щедро, много, выбирая то,  что  особенно
любил Ульянов. Тут были и величавая, по-военному строгая баллада "В две-
надцать часов по ночам...", и зловещий "Трепак" Мусоргского,  и  многое,
многое другое. Если бы Крупская разбиралась в пении и узнала этот голос,
разносившийся по всему дому, она непременно напустила бы на себя востор-
женный вид и выскочила бы в гостиную, а потом еще долго бы всем  расска-
зывала, что принимала у себя "самого" Федора  Шаляпина.  Увы,  добрая  и
глуповатая Надя ни о чем не догадывалась и только мысленно  чертыхалась,
негодуя, что какой-то очередной алкоголик из  числа  ульяновских  друзей
мешает ей спать.

   * 7 декабря 1905 года *

   В семь часов вечера великий князь Михаил Александрович Романов  сидел
за столом в уже знакомой нам гостиной князя Путятина  и  читал  один  из
последних выпусков нелегальной газеты "Рабочее дело".
   Вероятно, его царственный брат был бы весьма удивлен, если бы  узнал,
что Михаил, вместо того чтобы торчать в казарме вверенного ему кирасирс-
кого эскадрона, уютно сидит в теплой гостиной  и  читает  большевистскую
пропаганду. Справедливости ради отметим, что  газету  эту  Михаил  видел
впервые и листал ее от нечего делать, коротая время  в  ожидании  своего
друга Сергея Николаевича Путятина.
   Михаил уже подумывал, не выпить ли ему в одиночестве, но  как  только
огромные стенные часы отбили семь ударов, на  пороге  гостиной  появился
Черный Князь. Вместо приветствия Сергей Николаевич совершенно бесстраст-
но произнес:
   - Если наследник престола читает "Рабочее дело", значит дни  Российс-
кой империи действительно сочтены.
   - Ну, во-первых, я больше не наследник престола, - без особой  грусти
заметил Михаил.
   - Потенциально вы все-таки наследник. А что во-вторых?
   - А во-вторых, это ваша газета; я ее просматривал  из  чистого  любо-
пытства. Весьма опасная, кстати сказать, газетка! Интересно, куда  смот-
рит мой брат?
   - Она уже закрыта; третьего или четвертого дня.
   - Я думаю, это Витте его надоумил, - предположил Михаил.
   - Большевики сами закрыли газету, опасаясь преследований, -  объяснил
Путятин.
   - Я всегда поражался вашей осведомленности, князь. Откуда вы все  это
знаете?
   - Имею полезные связи, ваше высочество, или вернее сказать:  распола-
гаю ценными собутыльниками.
   - Странно, - задумчиво произнес Михаил. - Мне  всегда  казалось,  что
ваш круг общения крайне узок.
   - Узок, зато подобран со вкусом, - цинично ответил Путятин.
   - Интересно, - печально спросил принц, - я, как брат императора, так-
же являюсь полезным знакомым?
   - Да нет, - усмехнулся Астролог. - Говоря откровенно, ваше  высочест-
во, пользы от вас немного. Просто я питаю к вам слабость.
   - Благодарю вас, князь, и за любовь, и за откровенность.
   Путятин поклонился.
   - А кто же,  позвольте  полюбопытствовать,  ваш  самый  ценный  собу-
тыльник? - спросил Михаил.
   - Несомненно, начальник Петербургского охранного отделения.
   - Как!? - удивился Михаил. - Вы близки с Барсукевичем?
   - Благодаря ему, я и в курсе всех новостей.
   - Неужели Барсукевич по пьянке выбалтывает вам свои секреты?
   - Ну, это слишком сильно сказано. Просто есть немало  вещей,  которые
генерал - неглупый, но не слишком усердный служака - не  считает  нужным
от меня скрывать. Другими словами, он прекрасно понимает, что через меня
до императора ничего не дойдет, а на пользу дела ему  попросту  наплеват
ь... Или почти наплевать.
   - Так это его общество вы вчера вечером предпочли моему? -  беззлобно
спросил Михаил.
   - Что поделаешь, ваше высочество, - дела.
   - Узнали много ценного?
   - Да, пожалуй. Впрочем, для вас ничего особо интересного.
   - Ну, а все-таки?
   - Нет, право, ничего особенного... Расскажите лучше,  что  именно  вы
читали в этой газете?
   - Да вот эту статейку... Какой-то Н. Ленин.
   - Этот "какой-то" Н. Ленин - в  высшей  степени  примечательная  лич-
ность, - сказал Путятин.
   - Вы и его знаете? - удивился Михаил.
   - Я знаю этого парня уже лет двенадцать.
   - Ах да, вы же старый социалист.
   - Я настолько старый социалист, что перестал быть таковым, еще  когда
Н. Ленин пешком ходил под стол. Кстати, почему  вы  не  пьете?  Распоря-
диться, чтобы подали портвейн?
   - Да нет. Сегодня как-то промозгло и хочется водки, но водку  я  один
не пью; вот и ждал вас.
   Путятин позвонил, отдал необходимые распоряжения и отправился  перео-
деваться.
   Четверть часа спустя, эти странные друзья уже сидели друг против дру-
га, причем перед каждым из них на огромной чугунной сковороде  шипела  и
пузырилась яичница с салом, а между этими сковородами отлично  размести-
лись пузатая бутылка водки и миска с солеными огурцами.
   - Вы кажется начали мне рассказывать про г-на Ленина, князь, - возоб-
новил беседу Михаил. - Статью, с которой  я  ознакомился,  мог  написать
разве что неудачник, человек неудовлетворенный своим  положением  в  об-
ществе.
   - Вы ошибаетесь, ваше высочество, - холодно сказал Путятин. - Ленин -
подлинный русский интеллектуал, блестящий адвокат,  человек  всесторонне
развитый и образованный. Кроме того, он вполне обеспечен материально,  и
его ни в коем случае нельзя назвать неудачником.
   - Откуда же такое недовольство?
   - Просто существует определенная категория людей, понятия  которых  о
престиже и о своей роли в обществе отличаются от представлений  об  этом
большинства обывателей.
   - Выходит так, князь, что меня вы считаете обывателем, а некоего г-на
Ленина... Кстати, это настоящее имя?
   - Его настоящее имя - Владимир Ильич Ульянов, - все также бесстрастно
ответил Черный Князь, не обращая внимания на упрек, прозвучавший в  сло-
вах принца крови.
   - Вы определенно сочувствуете социал-демократам,  князь,  -  печально
сказал Михаил.
   - Я скорее интересуюсь их идеологией, - уточнил Путятин. - А  что  до
сочувствия, то у г-на Ульянова столь блестящий гороскоп, что мне  просто
боязно вставать ему поперек дороги.
   - Впервые слышу, что вы чего-то боитесь, князь.
   - Я ничего не боюсь, кроме гороскопа г-на Ульянова.
   - А что в этом гороскопе особенного?
   - Распространяться на сей счет не позволяет мне мой  собственный  го-
роскоп, - ответил Путятин, и трудно было понять, -  говорит  он  всерьез
или просто уклоняется от ответа.
   - А что ваш гороскоп?..
   - Он советует мне быть скромным, ваше высочество.
   - Ну, а все-таки?
   - А все-таки, давайте выпьем, мой принц! - и Сергей Николаевич  Путя-
тин наполнил рюмки.

   * 19-20 декабря 1905 года *

   Дело было незадолго до Рождества, а точнее в понедельник, 19  декабря
1905 года, ровно в девять часов тридцать минут утра, в одном из простор-
ных кабинетов Зимнего дворца.
   В это время полковник Бздилевич всегда приходил на службу. Он,  вооб-
ще, императорствовал как какой-то канцелярский работник. Ежедневно  при-
ходил, как на службу, в половине десятого, заканчивал - в два часа попо-
лудни. В течение этого времени он иногда вызывал министров или председа-
тельствовал на собраниях, но чаще всего просто  давал  аудиенции  лицам,
записавшимся к нему на прием. Этому распорядку полковник изменял  крайне
редко, а зимой - практически никогда.
   Заметим попутно, что зима, наконец, наступила. В тот год она пришла в
Петербург гораздо позже обычного, лишь в начале второй декады декабря, и
сразу, как по волшебству, земля и крыши домов укрылись белым,  пока  еще
чистым покрывалом, Нева встала, каналы и небольшие речки также замерзли,
синие от инея деревья стояли голые и некрасивые, и, вероятно, город имел
бы совсем унылый вид, если бы не рождественские декорации  и  не  предп-
раздничная веселость добрых горожан.
   Однако всенародное радостное оживление по поводу приближения двух са-
мых любимых празников - Рождества и Нового года - никак не задело  вечно
угрюмого полковника Бздилевича. Последнему русскому императору постоянно
сопутствовали какие-то мелкие неприятности, да и сам он любил  создавать
себе препятствия, чтобы затем их преодолевать.
   В то утро, явившись на "службу", император просмотрел список записав-
шихся на прием, удовлетворенно хмыкнул, увидев там нужное имя, и  прика-
зал немедленно просить генерала Барсукевича.
   Генерал вошел с самодовольным, даже слегка напыщенным видом, что  од-
нако не мешало ему усердно и униженно кланяться по  мере  приближения  к
императорскому столу. Противоречие это объяснялось тем, что с одной сто-
роны Адольф Арнольдович успешно выполнил возложенное на него императором
поручение, но с другой -  стал  в  результате  этого  обладателем  некой
страшной тайны, само владение которой грозило  разрушить  его  холуйское
благополучие.
   - Входите, входите, генерал, - нетерпеливо произнес полковник Бздиле-
вич. - Портвейна? - император жестом указал на инкрустированный  столик,
на котором стояли две бутылки "Рубина" и несколько стаканов.
   Генерал послушно откупорил бутылку, наполнил стаканы, и вдруг, словно
повинуясь некой колдовской силе, рубиновое вино, бывшее таким  темным  и
безликим в запыленной зеленой бутылке, ожило,  заиграло  и  заискрилось,
смешавшись с дорогим богемским  хрусталем.  "Рубин"  оживает  в  хорошем
хрустале, как старый рубиновый камень - в новой дорогой оправе", - поду-
мал полковник Бздилевич. Он наблюдал это  таинство  почти  ежедневно,  и
почти ежедневно, наблюдая его, становился поэтом. Вот и сейчас полковник
зажмурил глаза и с наслаждением выпил стакан этой излюбленной  им  крас-
ненькой и вонюченькой жидкости.
   Не без сожаления вернувшись к прозаической действительности, типичным
голосом человека, только что принявшего стакан, император произнес:
   - Ну-с, что новенького, генерал? Узнали что-либо про нового полковни-
ка Бздилевича?
   - Ничего конкретного установить не удалось, и я по-прежнему придержи-
ваюсь того мнения, что личность эта мифическая, и ваше  величество  нап-
расно беспокоится по сему ничтожному поводу.
   Настоящий полковник Бздилевич с сомнением покачал головой и задал но-
вый вопрос:
   - Ну а как у вас с генеалогией, Адольф Арнольдович? Да вы присаживай-
тесь! Что это вы сегодня такой робкий?
   Барсукевич и впрямь был в этот день явно не в своей  тарелке,  видимо
от того, что знал то, что было для него весьма опасно знать, а также  от
того, что он прекрасно понимал как опасно демонстрировать эти свои  зна-
ния самому императору. Неуверенно потоптавшись на месте и выпив при этом
полстакана вина, он сел, наконец, напротив Бздилевича  и  положил  перед
собой черную кожаную папку.
   - Что в этой папке? - нетерпеливо спросил царь.
   - Здесь то, что вы просили, ваше величество, - ответил начальник  ох-
ранного отделения и извлек из папки сложенный вдвое лист бумаги довольно
большого формата.
   Николай взял бумагу из рук генерала и развернул ее.
   - Что это такое? - спросил он.
   - Генеалогическое древо рода Ульяновых.
   - И родоначальник его?
   - Федор Кошка, ваше величество.
   - Федор Кошка! - воскликнул полковник Бздилевич. - И эти Ульяновы яв-
ляются потомками Петра III и графини Воронцовой?
   - Да, ваше величество.
   - Кто-нибудь посвящен в эту тайну?
   - Ни одна живая душа, ваша величество! Я  собственноручно  копался  в
архивах, сопоставлял факты, выискивал  необходимые  доказательства;  мне
пришлось даже ненадолго отлучиться из Санкт-Петербурга, но я все  сделал
самостоятельно.
   - Хорошо, - сказал Бздилевич и углубился в изучение генеалогии. - Как
явствует из составленного вами документа, - сказал он после  непродолжи-
тельного молчания, - истинным главой дома Романовых на сегодняшний  день
является некий Владимир Ильич Ульянов.
   - Именно так, ваше величество.
   - Знает ли он об этом? - задумчиво спросил Николай, и

просто размышляет вслух.
   - Уверен, что он ничего не знает, ваше величество,  -  высказал  свое
мнение Барсукевич.
   - Откуда может быть такая уверенность, Адольф Арнольдович? Люди  ведь
обычно интересуются своими предками.
   - Обычно - да, но в данном случае мы имеем дело с не  совсем  обычным
человеком. Я давно его знаю.
   - Вот как?
   - Дело в том, ваше величество, что этот Владимир Ульянов довольно-та-
ки известная личность, и у нас в отделении на  его  имя  имеется  весьма
объемистое досье.
   - Кто же он?
   - Адвокат по образованию и крайне опасный социалист.
   - Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab advocatis,  -  тихо
произнес полковник Бздилевич.
   Не знавший латыни Барсукевич счел за благо промолчать.
   - А известно ли вам, генерал, где сейчас находится этот г-н  Ульянов,
и чем он занимается?
   - Повторяю, ваше величество, этот человек - крайне опасный социалист.
Десять лет назад он проходил у нас по делу о "Союзе борьбы за освобожде-
ние рабочего класса". Кстати, он возглавлял тогда эту  организацию.  Был
арестован, провел в тюрьме  четырнадцать  месяцев,  затем  отправился  в
ссылку. После истечения срока ссылки Владимир Ульянов несколько лет про-
жил за границей, но сейчас он вновь в Петербурге.  Время  от  времени  в
большевистских газетах появляются крайне вредные и опасные статьи,  под-
писанные именем Николай Ленин. У меня есть подозрение, ваше  величество,
что Владимир Ульянов и Николай Ленин - это одно и тоже лицо.
   - А нет ли у вас подозрения, - спросил император, - что этот  Ульянов
и новоявленный полковник Бздилевич - одно и тоже лицо?
   - Убежден, что это не так, ваше величество. Владимир Ульянов - непри-
миримый противник монархии. Его совершенно не  интересует  ни  свое,  ни
чье-либо аристократическое происхождение. Это крайне опасный враг, но он
безусловно не самозванец.
   Император несколько успокоился.
   - Для нас, генерал, главное, чтобы этот Ульянов ничего не знал  и  не
заявлял о своих правах.
   - Думаю, что на этот счет ваше величество может не  беспокоиться,  но
Ульянов опасен по другим причинам.
   - Это уже совсем другая проблема, Адольф Арнольдович. Я прекрасно от-
даю себе отчет в том, что революция на дворе, и я окружен массой врагов,
но то, что одного из них зовут Владимир Ульянов, в сущности,  ничего  не
меняет.
   В известной логике императору нельзя было отказать. Он  заметно  ожи-
вился, выпил еще один стакан портвейна, и, уже совсем успокоившись,  ос-
ведомился разве что из чистого любопытства:
   - Раз у вас имеется досье на этого человека, то у вас, вероятно, най-
дется и его фотография, генерал? Любопытно было бы взглянуть на отпрыска
столь благородных кровей.
   - Я захватил с собой фотографию, ваше величество, - сказал Барсукевич
и извлек карточку из той же черной кожаной папки.
   - Любопытно! - воскликнул полковник Бздилевич и взял фотокарточку  из
рук генерала.
   Внезапно выражение его лица изменилось, и ужасное богохульство сорва-
лось с его губ.
   - Ебаны в рот! - заорал полковник. - Опять этот педераст на мою голо-
ву!
   - Разве вы знаете этого человека, государь? - удивился Барсукевич.
   Император позвонил и  приказал  камердинеру  принести  новую  бутылку
портвейна, да желательно покрепче.
   - Вы правы, генерал! - с искаженным от злобы лицом  произнес  Бздиле-
вич. - Это очень опасный человек... От него следует избавиться.
   - Забрать и уничтожить этого человека в сегодняшней политической  си-
туации не совсем безопасно, - сказал начальник  охранного  отделения.  -
Взять его конечно можно, но расстрелять...
   Генерал с сомнением покачал головой.
   - Есть ведь и другие, менее легальные, зато более надежные способы, -
сказал Николай. - Действуйте, генерал!
   Барсукевич поклонился.
   - И внимательно следите за появлением того полковника  Бздилевича,  -
добавил император. - Вся жандармерия должна быть предупреждена.
   Барсукевич еще раз поклонился.
   - Давайте еще по стаканчику, генерал, - сказал Бздилевич, - и за  ра-
боту!

   x x x

   Пока узурпатор строил свои злобные планы, истинный наследник  престо-
ла, даже не подозревавший о своих правах и вообще чихавший на  всяческую
геральдику, собирался с друзьями на зимнюю охоту.
   Последний поезд в сторону Ладоги отправлялся с  Финляндского  вокзала
ровно в полночь. Охотники спланировали переночевать в трактире неподале-
ку от станции Бернгардовка и перед рассветом выйти на поиски  лося,  так
как именно в такой час встреча с исполином северных лесов представлялась
наиболее вероятной. По возвращении с охоты друзьям (всем, кроме  Шаляпи-
на) предстояло принять участие в заседании ЦК РСДРП, поэтому добыть све-
женького мясца представлялось крайне заманчивым.
   Итак, вечером, 19 декабря подготовка к охоте шла полным ходом: Пятни-
ца начищал обрезы и тесаки, Федор методично набивал свой  видавший  виды
рюкзак разнообразной снедью, Леха старательно намывал старые  объемистые
фляги, а Ульянов с Бени отправились к Каскаду, дабы было чем  эти  фляги
наполнить.
   - Я никогда тебя не спрашивал, Бени, - обратился к приятелю  Ульянов,
едва они вышли на Невский, - а случалось ли тебе в жизни охотиться?
   - Никогда, - признался итальянец.
   - Так я и думал. Тебе, конечно, невдомек, что главное на охоте -  это
фляга!
   - Фляга? - удивился Бени.
   - Да, да, именно фляга! Я часто охотился в Сибири, когда был в  ссыл-
ке, так что можешь мне поверить. Чего только не случается на охоте!  По-
рой добрый глоток из фляги пуще ружья пригождается.
   - А что может случиться? - встревожился Бени.
   - Да все, что угодно! Один мой знакомый барон как-то встретил в  лесу
волка. Страшный такой волчище, а барон, как назло, не вооружен и  беспо-
мощен. Что делать? К счастью, мой барон решителен, находчив и  смел.  Он
засунул кулак волку в пасть, захватил его внутренности, крепко рванул  и
вывернул зверя, как рукавицу, наизнанку!
   - Кажется, я читал про этого барона, - неуверенно произнес Бени.
   - Да, конечно, - улыбнулся Ульянов. - Разумеется, я шучу.
   Беседуя подобным образом, друзья бодро шагали по вечернему  Невскому,
а к Льву Абрамовичу тем временем заглянул Гришка Распутин, которого пол-
ковник Бздилевич отправил за портвейном.
   Случайно ли, или то были происки князя Путятина, но не успел Распутин
упаковать бутылки в суму, как в магазин  вломились  два  брата-атлета  -
негр и еврей. Скорчив зверскую  рожу,  еврей  железной  ручищей  схватил
Гришку за шиворот, оторвал от пола и заорал:
   - Этот!?
   Подпортив воздух, Распутин висел, болтая ногами и жалобно скуля. Негр
подошел к нему  вплотную,  улыбнулся  насмешливо  (Гришке  показалось  -
дьявольски) и на довольно приличном русском языке осведомился:
   - Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
   - Буду, - быстро сказал Распутин, чтоб хоть что-то сказать.
   Тотчас могучая рука еврея опустила беднягу на пол.
   Лев Абрамович стоял за прилавком и молча  наблюдал  за  этой  сценой,
благоразумно ни во что не вмешиваясь. В ту самую  минуту,  когда  Гришка
обрел свободу и начал, пятясь, продвигаться к выходу,  в  магазин  вошли
Ульянов и Бени.
   - Лева! - воскликнул наследник престола. - Ты, я вижу, опять на  мели
и пытаешься отобрать бухло у этого бедняги... Это пижонство, Лев Давидо-
вич, чистой воды пижонство! - Ульянов  заговорил  шутливо-наставительным
тоном. - Культурный молодой человек из хорошей еврейской семьи стремится
отнять последний стакан пива у своего ближнего!..
   - Рад тебя видеть, Володя,  -  сердечно  сказал  Лев  Бронштейн,  как
только Распутин вышел из магазина. - Мы тут разыгрывали небольшой  спек-
такль с целью оказать маленькую любезность одному моему старинному  зна-
комому.
   - Вот как!?
   - Да. Жаль только, что ты неосторожно произнес вслух мое имя.
   - Неужели ты стал таким серьезным революционером, Лева, что даже упо-
мянуть твое имя в присутствии какого-то вонючего оборванца небезопасно!?
   - Этот вонючий оборванец не так прост, как ты  думаешь,  -  задумчиво
произнес Лева. - Особа, приближенная к императору! Ладно, черт с  ним!..
Кстати, это мой друг Иван Абрамыч Ганнибал! - сказал он уже совсем  дру-
гим тоном. - Прошу любить и жаловать.
   - Вот как!? - улыбнулся Ульянов. - Бени, познакомься, это арап  Петра
Великого!
   - Вы хотите сказать..? - начал Бени, но не закончил.
   - Лева, конечно, шутит, - сказал негр. - Меня зовут Абрагам.
   - Очень приятно, - сказал Ульянов и пожал арапу руку. - Давай,  Абра-
ша, выпьем за знакомство... Лев  Абрамович,  упакуйте  нам,  пожалуйста,
пять бутылок водки и две "Ерофеича", а одну бутылочку  водочки  откройте
сейчас.

   x x x

   Вернувшись в Зимний дворец, Распутин занес узурпатору сумку  с  порт-
вейном и, сославшись на нездоровье, уединился в отведенной ему  комнате.
Было от чего почувствовать себя нездоровым!
   Гришкина комната была, вообще говоря, очень большая, но  для  Зимнего
дворца - маленькая. По просьбе самого Гришки, не привычного  к  роскоши,
обставили его комнату простой и грубоватой мебелишкой. Впрочем, стол был
массивный и устойчивый, четыре дубовых стула - под стать столу, а огром-
ная кровать с клопами и тараканами вполне  могла  бы  служить  предметом
гордости какого-нибудь уездного дворянчика.
   Какое-то время Гришка посидел за столом, нервно  постукивая  по  нему
жилистым кулачком, затем походил взад-вперед по комнате и,  наконец,  не
выдержав, сбегал к полковнику Бздилевичу и попросил у него пару  бутылок
портвейна. Полковник, хоть и был скупердяй изрядный, одну бутылочку  вы-
делил. Вернувшись к себе, Распутин выпил два больших стакана  темно-баг-
рового вина и, обхватив руками свою лохматую башку, принялся думать.
   Положение было не из легких. Князь Путятин отнюдь не выглядел  шутни-
ком, а мавр и, особенно, жид произвели на Гришку такое же  ужасное  впе-
чатление, какое в эпоху великих географических открытий  производили  на
голых и безобидных индейцев горячие испанские жеребцы и бледнолицые  го-
ловорезы в тяжелых стальных доспехах. Индейцы при виде  этих  страшилищ,
несмотря на свое численное превосходство, обычно теряли разум от  страха
и позорно покидали поле боя, оставляя  завоевателям  свои  земли  и  бо-
гатства. Так и простой сибирский мужик Григорий Распутин, недавно  столь
успешно начавший свою карьеру при императорском дворе, теперь от  страха
готов был вступить в заговор против своего благодетеля.
   Задача не представлялась Гришке особенно сложной. Торча с  проститут-
ками в питерских кабаках, он постоянно слышал  разглагольствования  око-
севших террористов-антимонархистов и даже бывало выпивал с некоторыми из
них "на брудершафт". Выманить императора под каким-либо предлогом в  го-
род и подставить его там казалось  Распутину  делом  вполне  исполнимым.
Проблема состояла не в этом. Страх!  Животный  страх  мучил  несчастного
возжигателя царских лампад. Страх со всех сторон - вот  что  было  самым
страшным в его теперешнем положении. Гришке и не хотелось участвовать  в
этом заговоре, он панически боялся его возможных последствий, но Путяти-
на и его ужасных сподручных (особенно еврея!) он боялся еще больше.
   Распутин выпил еще один стакан, но в тот вечер  алкоголь  не  помогал
ему привести в порядок расстроенные нервы. Он решил попытаться  заснуть,
так как по опыту знал, что утром люди обычно смотрят  на  жизнь  гораздо
оптимистичнее. Гришка допил портвейн, задул свечи и  лег  в  постель.  В
темноте комната его стала как будто просторнее, она словно  бы  расшири-
лась, и в каждом углу ее как будто бы сидело по еврею. Бедный Гришка уже
жалел, что загасил свечи, но вставать боялся. Ему  казалось,  что  стоит
ему подняться, как ужасный еврей каким-то непостижимым способом  возник-
нет у него за спиной. Несчастный понимал всю абсурдность своих  страхов,
но побороть их все равно не мог. Спокойнее всего ему было лежать на спи-
не. В этом положении он промучился около часа прежде чем, наконец,  зад-
ремал.
   Однако стоило бедняге заснуть, как тяжелые шторы  бесшумно  раздвину-
лись, окно медленно растворилось, и в комнату влез еврей. Одним  прыжком
он пересек комнату и очутился возле кровати. В следующее  мгновенье  же-
лезная рука схватила несчастного Гришку за волосы, вытащила из  постели,
и громовый голос вопросил:
   - Этот!?
   Где-то далеко часы мерно отбивали полночь...


 

ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]