Другой добавил:
     - Новгород всегда гордился тем, что он <Господин  Великий  Новгород>.
Примирятся ли свободолюбивые новгородцы, если им навяжут иноземцев,  отняв
таким образом половину их вольностей?
     Старшина Вулленпунт закашлялся и проворчал:
     - Почему ты говоришь <навяжут>? Надо все так  устроить  и  объяснить,
что это будет дружеский совет, дружеское управление для общей пользы.
     - Очень уж это неожиданно! - сказал первый голос. -  Надо  продумать,
не таится ли здесь какая-нибудь ловушка, хитрая западня.
     - Опять страхи! - зашипел старшина. - Так вот вы  теперь  послушайте:
сейчас я вам  объясню  главную  причину,  почему  я  пригласил  сюда  моих
уважаемых дорогих гостей.
     - Говори, не томи нас, господин Вулленпунт!
     - Я только что получил с гонцом письмо, в котором мне сообщают,  что,
по-видимому, шведский король Эрик, желая развить торговые и всякие  другие
связи между шведским  и  русским  народом,  собирается  в  скором  времени
отправить в Новгород большое посольство с целью установления новых,  более
тесных дружеских отношений. Насколько важные цели имеет это посольство, вы
можете судить хотя бы по тому, что во главе его прибудут зять короля  ярл*
Биргер и с ним несколько епископов.
     _______________
          * Я р л   (первоначальное   значение   -   благородный)   -    в
     норманно-скандинавских  государствах  начальник или наместник области
     (герцог);  звание личное,  но некоторые могущественные ярлы  обращали
     его в наследственное.

     - Ну что ж, примем их! - раздались голоса. - Угостим щедро и обсудим,
что лучше всего нам предпринять.  Но, конечно,  мы,  германцы,  не  хотим,
чтобы в Новгороде засели и стали хозяйничать одни шведы.  Ведь для нас  на
первом месте должны быть интересы наших торговых городов: Бремена,  Любека
и других.
     Посетители молчали. Наконец кто-то спросил:
     - Что же ты посоветуешь нам, почтенный господин альдерман?
     Старшина обвел всех выцветшими голубыми глазами и сказал:
     - Прежде всего надо, чтобы  об  этом  посольстве  не  проведал  новый
новгородский князь Александер.  Это молодой  кочеток,  у  которого  острый
коготок.  Он может вдруг наделать всем  иноземцам  больших  неприятностей.
Было бы хорошо, если бы на время приезда посольства он отправился на  свою
любимую медвежью охоту.  А тем временем следует собрать совет  влиятельных
бояр  и  купцов  новгородских  и  совместно   обсудить,    как    устроить
торжественную встречу знатным гостям.  Не забывайте: ведь приедет сам зять
короля, ярл Биргер. Хорошо было бы отправить встречное посольство: впереди
- певчие, хоругви, иконы, духовенство в золотом облачении.  И мы, немецкие
купцы, также примем участие в этой  встрече.  В  ближайшие  дни  в  покоях
владыки Спиридона состоится совещание знатнейших, лучших людей  Новгорода.
На нем будет обсуждаться желательность нового русско-немецкого содружества
для развития торговых дел Новгорода с иноземцами.  Обдумайте все это, а на
совете вы скажете свои пожелания.  Но только помните: ни слова не говорите
никому о предполагаемом прибытии шведского посольства, чтобы  не  проведал
князь Александер.
     Гости поклялись сохранить все услышанное в тайне и стали расходиться.


                                ПЕРЕВЕТНИК

     По бревенчатой мостовой  улиц  Софийской  стороны,  подбирая  длинные
полы, быстро шагали новгородские жители.  На  мосту,  где  особенно  много
скопилось народу, все спорили,  затем  направлялись  вверх  по  береговому
склону - к палатам архиепископа Спиридона.  На каменном крыльце владычьего
дома продолжали разгораться споры.  Сторонники боярина Жирославича  громко
кричали, потрясая кулаками, угрожая невидимым врагам.
     Все споры сводились к одному:
     - Сбросить княжича Александра Ярославича!
     - Молод еще он, беспокойный, неуемный! Ему девятнадцать лет - где ему
и дружину в руках держать, и управлять делами нашего  вольного  Новгорода!
Пускай  поживет,  посмотрит,  поучится,  как  другие  делами   ворочают...
Пригласить же надо другого князя, помогутнее и поопытнее...
     - А где княжич?
     - Говорят, там - в покоях владыки.


     В покоях архиепископа Спиридона было тесно до отказа.  Сам владыка, в
темно-синей шелковой мантии, сидел в высоком кресле.  В  руках  он  держал
посох, иногда стучал им об пол:
     - Довольно, довольно суесловий! Пора приниматься за решение  великого
дела!
     Все посматривали в один  угол  покоя,  где,  безмолвно  прислонясь  к
стене, стоял князь Александр.  Его глаза смотрели сурово. Он не отвечал на
упреки, которые ему  бросали  некоторые  новгородские  бояре.  Внимательно
слушал все, что говорилось кругом.
     Яростнее всех нападал  на  него  старый  богатый  боярин  Жирославич,
высокий, величавый, с большой полуседой бородой, рассыпавшейся по груди.
     - Вот он, молодой княжич! Гордый, заносчивый! И отвечать не хочет,  а
дело неотложное, и мы должны решить его по всей строгости.
     - Смелей, смелей! - говорил владыка. - Объясни нам, в  чем  дело.  Ты
лучше все это понимаешь, а я вот занят молитвами, мне и невдомек.
     Жирославич  горячился  -  видимо,  хотел  всем  растолковать,   чтобы
склонить на свою сторону.
     - Внимайте, православные! Шли на Новгород татары,  казалось  -  конец
пришел святой Руси, а вот и не дошли.  Бог не допустил нехристей-сыроядцев
до святой Софии.
     - И впредь не допустит! - вмешался владыка. - Коли  мы  будем  горячо
молиться, коли будем соблюдать посты и все уставы  церковные  исполнять  в
кротости и послушании, господь нас обережет!
     - Татары далеко! Увязли в болотах! - продолжал кричать Жирославич.
     И всем присутствующим приходило на ум: что заставляет Жирославича так
настаивать, так горячиться?
     - А пока мы должны приготовиться и  верных  друзей  себе  обрести  на
случай, если враги все же пойдут на старый Новгород.
     - Говори, говори яснее, как это  ты  приготовишься?  -  вдруг  сказал
Александр.
     - Есть иные неразумные, - продолжал Жирославич, -  так  они  говорят,
что у нас врагов немало и что мы должны всех их выгнать.  А меня все время
беспокоит другая мысль: верно ли мы врагами считаем тех, кто наши  хорошие
покупатели, богатые плательщики и много лет ведут с  нами  большие  мирные
торговые дела...  Почему их почитать врагами,  когда  они  идут  к  нам  с
раскрытым сердцем, в руках держат большой кошель с серебром, а корабли  их
в каждом году и не раз и не два приплывут: заберут и зерно,  и  кудель,  и
лен, и мед, и воск, и кожи, и хвосты конские, и бревна...
     Александр заговорил резко:
     - Не крути,  Жирославич!  Говори  прямо:  что  затеял,  что  задумал?
Расскажи нам, как немцы и свеи тебя купили. Много ли тебе дали?
     - Помолчи, кочеток! Дойдет до тебя очередь, тогда и тебя спросим.
     - Говори попроще, Жирославич, выкладывай!
     - Вот что я вам расскажу, вот что мне  предложил  старшина  немецкого
торгового двора почтенный  Генрикус  Вулленпунт.  Он  говорит:  <У  вас  в
Новгороде беспорядку много.  Какой ваш князь? Еще птенец! Ему ли управлять
городом и всей землей Новгородской, когда его  любимая  потеха  -  травить
медведей и объезжать коней>.
     Александр крикнул:
     - Эй, Гаврило Олексич! Где ж ты запропастился?
     - Тут я, княже, только меня народ стеснил! Сейчас до тебя доберусь!
     Жирославич продолжал:
     - Старшина немецкого торгового двора предлагает, что он будет держать
в порядке весь город, что  он  привезет  сюда  сотню-другую  своих  конных
меченосцев, что эти конники будут разъезжать по городу и наблюдать,  чтобы
никакого бесчинства и драки не было.  И за все это  он  никакой  платы  не
требует,  а  взамен  платы  просит  разрешить  его  приказчикам   свободно
разъезжать по Новгородской земле, и тогда  они  будут  закупать  все,  что
бояре и купцы в коробьях и в клетях держат.  А когда немецкие купцы  и  их
приказчики сами к нам приедут и сами товары заберут, то тут же  и  серебро
отсыпят.
     - А княжеская дружина в Новгороде  останется?  Или  вместо  нее  тоже
немецкие меченосцы будут здесь порядок наводить?
     - Это уж как Господин Великий Новгород решит: оставить  ли  княжескую
дружину или показать ей путь-дорогу.
     - А если на нас пойдет все немецкое войско? - спросил Александр. - Не
ты ли с твоим немецким почтенным старшиной Вулленпунтом  станешь  от  него
отбиваться? - И он швырнул свою рукавицу в лицо Жирославичу.
     Жирославич завопил:
     - Владыка Спиридон! Люди честные! Да ведь это бесчинство! Достойно ли
молодому воеводе так позорить старого, именитого боярина?
     Толпа затихла, ожидая, чем все окончится.
     Один из сторонников Жирославича, новгородский боярин Борис Негочевич,
высокий, в нарядном, расшитом шелками кафтане, заговорил горячо:
     -  Постойте,  послушайте  меня!  Все,  что  разъяснил  нам  мудростно
Жирославич, - это не на ветер сказано. Наш Великий Новгород стоит здесь на
болотах, на отлете от братьев  суздальцев  или  полочан,  и  следовало  бы
подумать: не устроить  ли  взаправду  нам  здесь  русско-немецкую  богатую
торговую общину, со своими законами, со  своим  войском?  А  другую  такую
русско-немецкую общину уже задумал сделать Твердило Иванкович во Пскове. И
будет у нас несколько еще таких торговых общин: и в Ладоге, и в Копорье, и
в Ижоре.  Тогда мы начнем с немцами жить в крепкой дружбе.  Мы  станем  им
собирать и хлеб, и кудель, и лен, и хмель, и мед, и кожи, и  меха,  и  все
прочее, а немцы нам будут привозить морем в обмен свои товары: и оружие, и
полотно, и суконные кафтаны, и заморские сапоги, и за  все  купленное  они
платить станут в тот же час.
     - Дай-то, господи, только прожить  в  мире,  без  войны  и  резни!  -
простонал владыка Спиридон.
     А Негочевич опять рассыпался соловьем, продолжая свою речь:
     - Все то, что я сказал и объяснил вам боярин Жирославич, - разве  это
не на пользу Новгороду? А если найдутся безумные уноши,  в  нашем  большом
торговом деле еще не понимающие и только  желающие  смуту  внести,  вражду
посеять и войну с иноземцами разжечь,  когда  они  идут  к  нам  с  полной
дружбой и открытой душой, то таких нужно гнать с  нашей  земли!  Скатертью
дорога!
     Александр, стараясь сдержать ярость, прогремел:
     - Ты о ком это сказал, как о неразумном юноше? Не обо мне ли?
     - А о ком же, как не о тебе? - вызывающе ответил Негочевич.
     - Так слушайте ж  меня,  люди  почтенные,  владыка  Спиридон  и  весь
Господин Великий Новгород! Пока я здесь князем, пока дружина моя  наготове
и  мечи  отточены,  я  таких  речей,  какие  сейчас  говорили  переветники
Жирославич и его подвывала, такой же злодей Негочевич, говорить не позволю
и буду отрезать переветникам языки и носы.  А  чтобы  Жирославич  запомнил
навсегда, как он сейчас предлагал без бою и без чести отдать родную  землю
немецким купцам и клыкастым  меченосцам,  я  сейчас  ему...  навек  печать
приложу!
     - Ах ты, птенец! - закричал в бешенстве Жирославич.  -  Люди  добрые,
вступитесь!
     Александр, решительно расталкивая толпу, двинулся к тому  месту,  где
стоял Жирославич.
     Раздался звук оплеухи, и Жирославич упал.  Все, разинув рты, смотрели
друг на друга.  Александр выхватил из-за  пояса  большой  нож  с  костяной
ручкой, с которым ходил на медведя, и опустился коленом на грудь  упавшего
Жирославича, который барахтался, стараясь встать.  Александр крепко держал
его пятерней за нос.
     Вмешался владыка Спиридон. Он бросился вперед и, одной рукой обхватив
Александра за шею, другой пытался удержать его руку:
     - Побойся бога, Ярославич! Оставь старика!  Именем  господа  заклинаю
тебя: остановись! Не уродуй лика человеческого!
     Александр встал, и все зашептали:
     - Не тронул!
     Обращаясь к владыке Спиридону, Александр решительно сказал:
     - Пока я здесь, в  Новгороде,  я  буду  поступать  так  же  с  каждым
Иудой-переветником, и пусть они пощады от меня не ждут.
     Потом князь, обращаясь к Олексичу, крикнул:
     - Гаврила, мы уходим!


                           В КНЯЖЕСКИХ ХОРОМАХ

     Вернувшись на Рюриково городище, Ярославич поднялся к себе в  хоромы,
в главную гридницу, где юная княгиня Александра  Брячиславна  уже  ожидала
его за столом. Перед ней дымилась миска с ухой и рядом, прикрытый расшитым
красными узорами полотенцем, красовался пышный пирог.
     По одну сторону Брячиславны сидел Вадим, сверстник Александра, всегда
скромный и обходительный.
     Когда-то отец Вадима был любимым ловчим князя Брячислава Полоцкого  и
сопровождал его на медвежью охоту и волчьи облавы. Вадим отроком подрастал
среди дружинников, постоянно бывал в княжеских  хоромах,  играл  вместе  с
княжескими детьми.  Они его  любили  за  покладистый  и  кроткий  нрав,  а
главное, за то, что он искусно вырезал ножом из липового  дерева  коньков,
птичек и мужичка с дудкой. Не раз княгиня за это награждала Вадима медовым
пряником.
     Однажды на охоте разъяренный медведь подмял под  себя  ловчего,  отца
Вадима, и задрал его. Князь Брячислав захотел помочь осиротевшему мальчику
и сказал Вадиму: <Дружинник из тебя не выйдет, я знаю, а иконописцем, быть
может, ты станешь искусным.  Будешь расписывать стены наших церквей, а это
светлое, высокое дело. В Новгороде имеется хорошая иконописная мастерская,
и в ней давно работает опытный изограф, отец Досифей. Вот к нему-то я тебя
в науку и пошлю>.
     Вскоре Вадим поселился в Новгороде вместе со своей старой нянюшкой  и
начал работать  под  руководством  отца  Досифея,  а  когда  прибыл  князь
Александр Ярославич со своей молодой женой, Вадим  стал  частым  гостем  в
княжеских хоромах. С Александром его сближала любовь к книгам, и он каждый
раз с волнением ждал, что князь покажет ему какую-нибудь новинку.
     -  Что,  друже,  давно  не  был?  -  обратился  Александр  к  Вадиму,
усаживаясь за стол. - Давно мы  с  тобой  не  толковали!  Расскажи-ка  нам
теперь, многих ли святителей ты уже переписал? Мой тебе  дружеский  совет:
учись у опытных  стариков  иконописному  делу  -  и  сам  станешь  большим
искусником.
     - Стараюсь и уже кое-чего достиг. Только отец Досифей, мой наставник,
постоянно сердится, что я отхожу от установленных образцов; а я  все  хочу
писать образа по-своему, как моя душа  мне  подсказывает.  Много  хожу  по
церквам и соборам здешним. Многое мне нравится. Какие краски дивные! Все в
новгородских церквах радует глаз и снаружи  и  внутри.  В  Полоцке  у  нас
такого не было.
     Когда обед кончился, Александр, взяв Вадима под руку, шепнул ему:
     - Есть новое сокровище!
     Они прошли в соседнюю горницу.  Там находилась  вивлиофика  -  книги,
собранные Ярославом Всеволодовичем и подаренные им сыну.
     Вдоль стен стояли окованные сундуки.  В них бережно хранились  книги,
искусно переписанные умельцами.  Каждая такая книжица  представляла  собой
большую ценность.
     В вивлиофике обычно работал один, а то и два опытных переписчика.
     Подойдя к одному из  сундуков  и  подняв  тяжелую  крышку,  Александр
доставал одну за другой разные книги и раскладывал их на столе.
     Протянув Вадиму толстую книгу в темном кожаном переплете, он сказал:
     -  Вот  книга  о  походах  царя  эллинского   Александра    Великого,
завоевавшего когда-то полмира.  Хорошо мне ее переписали!  Какие  красивые
рисунки, узорные заставки, затейливые буквицы! Смотри, Вадим, какие у  нас
замечательные искусники появились.  Вот бы и  ты  занялся  рисунками,  где
показал бы наших воинов громящих немецкие орды на Омовже, под Юрьевом, под
Изборском и Псковом.
     Вадим попросил разрешения у Александра переписать  понравившиеся  ему
затейливые узоры буквиц в свою харатейную тетрадь.
     Они еще долго сидели  и  говорили  о  том  тяжелом  времени,  которое
переживают Русская земля и Новгород - последний оплот русской воли.
     Когда Вадим ушел, Александр поднялся в светелку Брячиславны.  Княгиня
жаловалась на свое одиночество:
     - Все ты делами занят, а со мной тебе и побыть некогда!
     Александр обнял жену, усадил ее на лавке рядом с собой и стал гладить
ее маленькие руки.
     - Пока мне еще не время отдыхать.  За мной охотятся и явные и  тайные
враги. Я должен быть всегда готов к борьбе и походу.
     - А я буду всегда твоим верным другом.  Сердце говорит мне, что  твое
дело правое, ты одолеешь всех врагов, и я буду гордиться тобой.



                                 Глава V

                              НЕВСКАЯ БИТВА

                                   Хмельна для них славянов кровь,
                                   Но тяжко будет их похмелье.

                                                                 А. Пушкин


                      С БЛАГОСЛОВЕНИЯ ПАПЫ РИМСКОГО

     Крутобокие двухмачтовые корабли, готовые  к  отплытию,  столпились  в
шведской гавани Сигтуна*.  Всюду развевались флаги с  изображением  желтых
львов на синем фоне, грозящих мечом.  Все жители столицы пришли посмотреть
на отплытие воинов, непобедимых удальцов, обещавших подарить своему народу
богатейшие новые земли русов: беспредельные поля и густые, дремучие  леса,
широкие реки  и  несколько  многолюдных  цветущих  городов,  в  том  числе
богатый, знаменитый мировой торговлей великий Хольмгорд, как  тогда  шведы
называли Новгород.
     _______________
          * С и г т у н а - в  то  время  (1240  год)  считалась  столицей
     Швеции (находилась близ нынешнего Стокгольма).  Невдалеке от  Сигтуны
     был королевский дворец.

     Сам король  Эрик  Эриксон-Лепсе  (Шепелявый),  несмотря  на  болезнь,
прибыл в гавань проводить боевые корабли,  отправлявшиеся  в  этот  смелый
набег.  Несколько разряженных слуг принесли короля  на  носилках.  Впереди
трубили трубачи и мерно шагал отряд рослых воинов  с  копьями  и  цветными
флажками.
     Все корабли были  обвиты  зелеными  гирляндами  из  еловых  ветвей  и
полевых цветов.  Матросы взобрались  на  мачты  и  реи  и  кричали  оттуда
приветствия стоящей на берегу толпе.
     Воины расположились на палубе. Каждый имел копье, прямой длинный меч,
кинжал и щит. Многие были в блестевших на солнце доспехах и кольчугах; как
будто уже готовые к  бою,  они  казались  очень  воинственными.  Некоторые
спускались на берег,  где  городские,  разодетые  по-праздничному  девушки
окружали их шумной толпой и дарили на счастье  резные  костяные  и  медные
крестики и медальоны с изображением  богоматери.  Они  желали  отплывавшим
смельчакам блестящих побед и  благополучного  возвращения  после  разгрома
русских схизматиков*.
     _______________
          * С х и з м а т и к -  еретик,  вероотступник;  с  точки  зрения
     шведов, тогда католиков, русские, как православные,  были  еретиками.
     сановники за последними его распоряжениями перед отъездом.

     На кораблях находились воины разных племен:  шведы,  немцы,  датчане,
финны.  С ними плыли два величественных  бискупа,  тоже  в  панцирях  и  с
оружием, и много католических бритых монахов.  Стоя на корме кораблей, они
высоко поднимали к небу кресты, пели священные гимны и призывали  шведских
воинов, крестоносцев, по повелению святейшего папы  римского,  <с  помощью
огня и меча покорить русских еретиков и обратить их в католическую веру>.
     Среди нарядных воинов особенно выделялся своей могучей  фигурой  зять
короля, ярл Биргер.  За время  длительной  болезни  короля  он  единолично
правил всей страной. И сейчас на корабль к нему пришли шведские
     Ветер был попутный.  Корабли, подняв паруса, при общих криках толпы и
моряков двинулись в открытое море.  Провожающие долго еще  шли  берегом  и
пели военные песни.
     Вдали от земли, на море, ветер усилился,  стал  раскачивать  корабли,
которые то погружались, то поднимались на пенистые  гребни  волн.  В  пути
ветер менялся, и раза два приходилось бросать якоря  в  финских  скалистых
шхерах, выжидая попутного ветра.


                         ШВЕДСКИЙ ЛАГЕРЬ НА НЕВЕ

                                        ...Приидоша свеи в силе велице:  и
                                   мурмане, и  сумь,  и  емь,  в  кораблях
                                   множество много зело, свеи с княземь  и
                                   с бискупы своими.

                                        И сташа усть Ижоры, хотя восприяти
                                   и  Ладогу,   и    Новгород,    и    всю
                                   Новгородскую область.

                                                   (Новгородская летопись)

     Наконец шведские корабли прибыли к устью многоводной Невы  и  поплыли
вверх по течению до впадения  в  нее  речки  Ижоры.  Берега  болотистые  и
пустынные, заросшие вековым, густым лесом.
     Ярл Биргер и рядом с ним бискупы стояли на передней  палубе  главного
корабля, украшенного, как и другие корабли, деревянными  резными  фигурами
крылатых змей и морских дев.  У бортов кораблей стояли вооруженные  мечами
монахи. Все они чувствовали себя новыми апостолами, так как сам <наместник
бога на  земле>  -  римский  папа  благословил  их на этот морской набег и
назвал его <новым великим крестовым походом>,  имеющим  целью  обратить  в
истинную веру диких язычников финнов и упрямых схизматиков русских.
     Более всех  был  доволен  ярл  Биргер,  самоуверенный  и  наглый.  Он
указывал рукой на берега реки:
     - Там ждет нас великая победа. Она принесет нам горячую благодарность
шведского народа.  Мы подарим нашему любимому королю новые  земли,  а  вы,
смелые воины, крестоносцы, привезете с собой богатую добычу.
     Новые крестоносцы поднимали мечи и кричали:
     - Слава храброму, непобедимому ярлу Биргеру!
     - А с дерзкого, самонадеянного мальчишки принца Александера  я  собью
спесь и вытряхну его из  Хольмгорда!  Я  пошлю  ему  короткое  письмо,  от
которого он задрожит, вскарабкается на коня и умчится прочь к отцу.
     На берегу Невы вскоре вырос большой, нарядный шатер из красного шелка
с вышитыми на нем львами.  Близ шатра на высоком шесте развевался на ветру
шведский флаг, синий с желтым львом, держащим в поднятой лапе меч.
     В этом шатре были разостланы ковры и приготовлена постель  с  меховым
покрывалом.  Ярл Биргер сидел снаружи шатра, в складном ременчатом кресле,
и, веселый, пил вино из большого серебряного кубка, окуная в напиток рыжие
усы.  Он с любопытством слушал рассказы двух щеголеватых  новгородцев,  по
виду - бояр или купцов, только что примчавшихся, чтобы, как  они  сказали,
<показать  шведскому  отряду  путь  в  Новгород>*.  Рядом  с  ним    стоял
переводчик. Один из прибывших рассказывал:
     _______________
          * Иностранные морские корабли  обыкновенно,  приплывая  в  Неву,
     делали остановку близ устья Ижоры и поджидали лодочников  из  Ладоги,
     доставлявших множество больших плоскодонных лодок. Грузы складывали в
     лодки, которые подымались до Ладоги, откуда лоцманы направляли  лодки
     в Новгород по Волхову, осторожно обходя опасные волховские пороги.

     - Наш новый князь Александр еще совсем юноша, ему всего двадцать лет,
а замыслов и гордости у него выше  головы,  как  у  бывалого  воеводы.  Он
стариков ни во что не ставит, никому не верит, один хочет так  же  властно
княжить, как правил его отец, Ярослав Всеволодович. Но ведь тот был голова
да имел еще могучую, твердую руку.  Весь Новгород держал в  своем  кулаке.
Александр же с именитыми боярами горячий спорщик, а особливо с  теми,  кто
дружит с иноземцами.  Со многими боярами и  с  именитыми  купцами  он  уже
перессорился.  Скоро дождется он, что мы держать его не станем и  проводим
честью обратно в Переславль - медведей ловить.
     - Медведей ловить? - удивился Биргер. - Что же он с ними делает?
     - Учит их под дудочку плясать. Разве это княжеское дело?
     - А что же медлят так долго бояре? -  спросил  недовольно  Биргер.  -
Они, как я потребовал, должны были  явиться  сюда  встретить  меня,  затем
вместе подняться до  Ладоги,  а  оттуда  спуститься  в  Новгород.  Там  мы
повеселимся, да и вас я тогда не забуду - всех  награжу  по-королевски!  -
засмеялся Биргер и, подмигнув бискупу, тихо сказал ему: - А  забравшись  в
Новгород, мы никогда уж его не оставим:  и  он,  и  вся  огромная  область
Новгородская навеки станут шведскими.
     - Да пошлет господь бог вам такую удачу! - прошептал  бискуп.  -  Вот
когда святейший отец возрадуется!
     Стоявший  возле  Биргера  секретарь  с  гусиным  пером  за  ухом  уже
приготовил дощечку и лист пергамента. Биргер сказал:
     - Напиши так: <Князь Александер!.  Если можешь - сопротивляйся! Но  я
уже здесь и пленю землю твою!>
     Ярл подписал широким росчерком свое имя, секретарь свернул  письмо  в
трубку и завязал шнурком с синей восковой печатью на его конце.
     Воины  приволокли  к  шатру  двух  отчаянно    упиравшихся    русских
новгородских охотников, захваченных в лесу.
     Переводчик старался их успокоить:
     - Идите смело, ничего не бойтесь! Воевода свейский, по своей  великой
милости, вас сейчас отпустит на  волю,  но  приказывает  быстро  бежать  в
Новгород и там передать это письмо в собственные руки князя  Новгородского
Александера. Знаете ли вы его?
     - Как же не знать! Александр Ярославич - грозные очи! Молодой еще,  а
дюже строгий; чуть что не по нем - берегись, всю душу вытряхнет.
     Переводчик небрежно заметил:
     - Нам-то князь Александер не страшен.
     - В собственные руки князя эту грамоту передадим!
     Ярл Биргер немедленно подозвал трех шведских воинов и приказал:
     - Проводите этих разбойников до первого русского селения  и  там,  не
заходя в селение, их отпустите, не причинив никакого  вреда.  Постарайтесь
остаться незамеченными и поскорее возвращайтесь.
     Русские пленные в сопровождении  охраны  быстро  зашагали  по  лесной
тропинке.


                         ПЕСНИ ШВЕДСКИХ СКАЛЬДОВ*

     _______________
          * С к а л ь д - народный, певец.

     Шведские корабли, слегка покачиваясь, растянулись вдоль берега  Невы.
Никто из шведов не ожидал нападения на их грозное войско.  Они  спустились
по сходням на берег и со смехом и прибаутками стали разводить костры.  Все
чувствовали себя радостно, отдыхая после сильной  качки  на  бурном  море,
говорили о предстоящем походе  на  богатый  Новгород  и  о  той  несметной
добыче, которую каждый там захватит и привезет домой.
     Одни рубили сучья, варили в котелках обед, другие купались в  реке  и
стирали белье, развешивая на кустах рубахи и  полосатые  шерстяные  чулки.
Кое-где слышались песни и веселый смех.
     Несколько воинов разводили огонь  близ  малинового  шатра  с  золотой
маковкой.
     Мальчик-слуга Биргера  вычистил  высокие  желтые  сапоги  с  золотыми
шпорами и повесил их неподалеку на вбитых колышках.
     Задымили костры.  Возле старого скальда,  усевшегося  с  гуслями  под
огромной, вековой сосной, собралось особенно много воинов, чтобы послушать
древние  саги*  о  смелых  предках  -   нормандских    викингах-мореходах,
совершавших дерзкие набеги на далекие земли.
     _______________
          * С а г а - древняя шведская  и  норвежская  былина,  песня  про
     старину.

     Слегка хрипловатым голосом старик запел о знаменитом разбойнике  Гере
Педере:

                    Он рано расчесывал кольца кудрей,
                    Он рано вставал поутру.
                    Скажи мне, - он матери молвил своей, -
                    Какою я смертью умру?..

     К певцу быстро подошел Биргер и сердито закричал:
     - Ты что это похоронную песню завел, глупый старик!  Мы  пришли  сюда
для славной победы, для разгула и веселья.  Спой другую песню, веселую,  а
не каркай, как зловещий ворон, иначе я разобью твою дурацкую голову!
     Испуганный скальд уронил зазвеневшие гусли и, заикаясь, сказал:
     - Отцы и деды нас так учили! Прости, но я пою только старые песни.
     - Найдутся  у  нас  певцы,  которые  споют  получше  тебя!  Эй,  Кнут
Андерсен, где ты?
     - Сейчас, мой господин! - откликнулся чей-то голос.
     Пожилой воин с висячими седыми  усами  поднялся  из  задних  рядов  и
прошел вперед, шагая через лежавших.  Андерсен сел на корень старой  сосны
близ только что певшего скальда.
     Ярл Биргер опустился на складной ременчатый стул, принесенный слугой,
и приказал:
     - Спой-ка нам песню про нашу близкую победу над русскими медведями  в
устье Невы!
     Андерсен протянул руку к первому певцу:
     - А ну-ка, Густав, передай мне твои гусли!
     Зазвучали переборы струн под ловкими пальцами, и Андерсен начал петь,
сохраняя знакомый всем напев древней саги:

                    Я вышел из детства суров, нелюдим,
                    Уже насчитал девятнадцать я зим.
                    Блистает мой меч в богатырской руке -
                    Помчусь я сразиться на русской реке.

     Все слушавшие воины хором подхватили припев:

                    Летим мы, как стрелы с тугой тетивы,
                    С врагами сразиться у хладной Невы.

     Кнут Андерсен продолжал:

                    Мы знаем, что вскоре, близ устья реки,
                    Напорются русы на наши клинки.
                    И каждый из нас и уверен и горд,
                    Что мы одолеем могучий Хольмгорд.
                    С тех пор как бесстрашные дедов ладьи
                    Впервые пустились в походы свои,
                    Земля не рождала таких удальцов,
                    Как славный ярл Биргер, король храбрецов.

     Ярл  Биргер,  довольный,  что  певец  назвал  его  <славным   королем
храбрецов>, приказал мальчику-слуге принести  из  шатра  глиняную  пузатую
бутыль и сам налил певцу Кнуту Андерсену вина  в  серебряную  кружку.  Тот
выпил, крякнул и сказал:
     - Не вино, а огненная радость! Слава великому викингу ярлу Биргеру!
     - Кто приведет  мне  живым  русского  принца  Александера,  -  сказал
Биргер, - тот получит полную бутыль вина и вдобавок собственную усадьбу  с
садом на родине.
     Послышался звук медной трубы.  Бискуп произнес вечернюю молитву.  Все
шведы хором спели псалом, и лагерь стал постепенно затихать.
     Молочный туман затянул поверхность реки и тихо подвигался при  слабых
порывах ветра.  Казалось, что женщины с распущенными волосами,  в  длинных
белых одеждах медленно поплыли над рекой.
     Лагерь шведов погрузился в мирный сон;  только  кое-где  потрескивали
костры, возле которых полулежа дремали часовые.


                        ЧТО УВИДЕЛ РЫБАК ЕВСТАФИЙ

     Черная многоводная Нева-река.  Берега заросли густыми кустами ольхи и
орешника.  Далее начинается труднопроходимый вековой  бор.  Сосны,  ели  и
березы чуть не до облаков, некоторые - в три обхвата.
     В узком выдолбленном челноке по Неве плывет  старый  рыбак  Евстафий,
морщинистый, с растрепанной  седой  бородой,  засунутой  за  воротник.  Он
выгребает одним веслом, подъезжает  к  зарослям  камыша,  тянущимся  вдоль
берега, вытаскивает мережи и  вытряхивает  в  большое  берестяное  лукошко
извивающихся серебристых рыбок.
     - Опять пришли!  -  пробормотал  рыбак,  задерживая  лодку  в  густом
камыше.
     На берегу, на высоком бугре,  шевелилось  несколько  темных  мохнатых
медведей.  Хозяин,  <бык>,  остановился  на  вершине  бугра  и,  помахивая
головой, точно прислушивался к звукам леса.  Медведица лежала  на  животе,
вытянув все четыре лапы.  Около нее возились  два  медвежонка  и  отдельно
бродил, пытаясь влезть на дерево, двухлетний пестун.
     Вдруг что-то обеспокоило медведя. Он насторожился. Поднялся на задние
лапы, обнюхал воздух и грузно опустился на  землю.  Ускоренной  рысцой,  с
перевальцем, медведь сбежал с бугра и направился в чащу.  За  ним  ушла  и
медведица с медвежатами.
     <Чего это они забеспокоились?> -  подумал  Евстафий  и  оглянулся  на
широкую реку.
     То, что он увидел, заставило его быстро задвинуть  челнок  глубоко  в
камыши и, взяв берестяное лукошко с рыбками, выбраться на топкий берег.
     Евстафий знал строгий наказ воеводы новгородской дружины  -  молодого
князя Александра Ярославича: объезжать в  лодке  и  обходить  побережье  и
следить зорко и неустанно, не появятся ли вражеские отряды и корабли.  Уже
не раз сюда пробирались шведские и финские лазутчики, разводили  костры  и
даже ставили свои шалаши.  Пелгусий, старшина ижорской земли  и  начальник
морской новгородской стражи, ответственный за береговую охрану,  вместе  с
другими тамошними жителями старался их отучить от  приездов,  ночью  пугая
дикими криками, гуканьем лешего и поджогами шалашей.
     У него союзниками была семья бурых медведей.  Они любили приходить на
берег, где поднимался бугор с расщепленной ударом молнии  старой,  вековой
сосной, и там баловались, отламывая от ствола щепки.
     Пелгусий  никогда  не  пугал  медведей,  а,  напротив,  старался   их
привадить на бугор, считая,  что  они  пригодятся  после,  в  случае  если
приедет сам княжич Александр,  страстный  медвежатник.  Ему  Пелгусий  уже
рассказывал про медведей и обещал сберечь их для охоты.
     В этот теплый июльский день Евстафий,  объезжая  побережье,  проверял
поставленные мережи.
     Невиданное зрелище поразило его и заставило  стремглав  спрятаться  в
густом орешнике.  Затем он  осторожно  выполз  на  тропинку,  протоптанную
медведями, и поднялся на бугор, откуда, скрываясь за  упавшей  сосной,  он
мог наблюдать за всем, что происходило на реке.
     Евстафий увидел, что по Неве плывет множество кораблей, разукрашенных
пестрыми флагами и цветными парусами.  Они были  двухмачтовые,  и  на  них
виднелись иноземные воины.  Корабли стали  приставать  к  берегу,  одни  -
бросая якоря, другие - закручивая канаты за вековые сосны и  березы.  День
был солнечный, жаркий; многие воины, сойдя на берег по сходням, углубились
в лес, собирая крупную чернику.
     Евстафий, видя, что незваные гости приближаются к  медвежьему  бугру,
быстро скрылся в орешнике и, прихрамывая, побежал по знакомым ему  тропкам
к своему поселку.
     Старшину Пелгусия  крайне  встревожила  нежданная  весть  о  прибытии
иноземных кораблей.  Следом за Евстафием, запыхавшись, прибежали два парня
с реки и тоже рассказали дивное дело: что к устью  Ижоры  приплыли  три  с
половиной десятка чужеземных воинских кораблей с  ратниками.  Заглядевшись
на них, оба охотника и не почуяли, как к ним из лесу подкрались невиданные
воины, схватили их и потащили к шатру на бугре. Там с ними говорил, видно,
знатный воевода и приказал отнести грамоту с синей печатью  в  Новгород  и
передать в собственные руки князю Александру.
     Увидев грамоту с печатью, Пелгусий сейчас же распорядился дать  коней
и  отправить  обоих  парней  с  Евстафием  известить  князя  Александра  о
надвинувшейся беде.
     То ускоренной рысью, то волчьим скоком все три всадника  помчались  в
сторону Новгорода.  В одном из следующих  селений  Евстафий  опять  достал
новых коней, уверяя мужиков, что <жеребий  господень  исполняется,  пришли
враги неведомые, хотят всех  православных  подогнуть  под  свое  колено  и
затолкать в поганую латинскую веру и что надо  подниматься  всем  народом,
всем скопом против иноверцев>.
     Но оставалась надежда: в Новгороде сидят знатные многоопытные мужи: и
посадник, и тысяцкий, и бояре именитые, и лучшие старые и молодшие люди...
Они всё  уразумеют,  подымут  всю  Новгородскую  землю...  Тогда  осерчает
русский люд, возьмется за мечи, сулицы* и топоры, и плохо  тогда  придется
ворвавшимся непрошеным иноземцам.
     _______________
          * С у л и ц а - короткое копье с  наконечником,  как  у  стрелы,
     предназначенное для метания.

     Бешеная скачка растрясла старика.  Он должен был сделать передышку  в
другом встречном селении,  у  своей  сестры.  Она  стала  его  уговаривать
переждать седмицу; пока успокоятся  встревоженные  косточки.  Но  Евстафий
рассвирепел, ругался и требовал свежих коней.
     - В Новгороде я растолкую, что зевать и мешкать  нельзя!  Враг  очень
силен!
     Однако же и сестра Евстафия была под стать ему.
     - Да куда тебе ехать? Тебе уже восьмой десяток  пошел!  Сигов  ловить
мережей ты можешь, а коли готовишься скакать вершником на коне, то лучше и
не думай: ты и сюда доехал, лежа животом на холке коня и держась за гриву.
Еще свалишься в пути, и зверь тебя задерет.  А мы лучше тебя сами повезем,
как возили израненного медведем нашего рыбака, - в люльке.
     - Давайте люльку, давайте самого бешеного коня: мне  надобно  немедля
поспешать к княжичу Александру в Новгород!
     Старая сестра Евстафия - добро, что и ей  было  тоже  лет  немало,  -
быстро распорядилась.  Появились два коня, между ними  была  подвешена  на
рыболовных сетях, продетых в  две  прочные  жерди,  постель  из  бараньего
тулупа.  В ней улегся Евстафий и  сейчас  же  захрапел.  Его  сопровождали
несколько вершников и внучка Анютка, сидевшая с  хворостиной  на  переднем
коне.


                            НАД СЕДЫМ ВОЛХОВОМ

     Время  приближалось  к  полудню.  Вольный    город    гудел    хаосом
разнообразных звуков: криком, ржаньем лошадей, грохотом телег, проезжавших
по деревянной бревенчатой мостовой. Люди двигались густым потоком по мосту
через Волхов.  Они рассыпались по всему берегу и толпились перед  лавками,
которые длинными рядами выстроились вдоль реки.  На прилавках  красовались
булгарские  пестрые  сафьяновые  сапоги,  мордовские  расшитые  полотенца,
карельские полосатые шерстяные чулки, яркие восточные шали, кольца,  ушные
подвески, кожаные сумки, широкие цветные пояса из Хорезма  и  всякие  иные
товары, привезенные из разных стран.  Из-под  навесов  спускались  цветные
узорные платки и домотканые рубахи.
     В железном ряду  были  выложены  на  лотках  и  топоры,  и  тесла,  и
засапожные ножи, и гвозди  всех  размеров,  крюки,  кольца,  косы-горбуши,
чугунные котелки и другие железные предметы.
     Были еще и торговые ряды: медный, седельный, шорный, глиняной  посуды
и другие.
     В этих лавках Новгород показывал богатства  и  разнообразие  товаров,
как местных, так и привезенных  с  запада  настойчивыми  и  напористыми  в
торговле немцами и шведами, и  с  востока,  откуда  прибывали  с  кожаными
товарами  и  бумажными  и  шелковыми  тканями  булгарские,  ургенчские   и
персидские гости*.
     _______________
          * Г о с т ь - купец.

     Тут же, невдалеке, было несколько арабских лавок; возле них сидели на
широких низких скамьях смуглолицые купцы в пестрых одеждах и в  намотанных
на головы белых и цветных тюрбанах.
     Два человека упрямо шли через толпу, расталкивая встречных. Некоторые
признавали их, делали быстрый шаг в сторону и, снимая шапки,  кланялись  в
пояс.
     - Это, кажись, князь Александр со своим племянником?
     -  Будет  врать-то!  Какой  племянник?  Вишь,   парнишка-то    совсем
захудалый. Это Семка, рыбацкий сын.
     - Какая им тут надоба?
     Мальчик Семка быстро шагал, стараясь поспевать за Александром.
     - Шагай, шагай, Семка! - подбадривал  Александр.  -  Еще  много  тебе
предстоит трудов впереди.  Если хочешь стать смелым  воином,  надо  сперва
книжной премудрости хорошенько обучиться.
     - Шагать и на коне скакать я могу, а вот  читаю  еще  еле-еле,  -  со
вздохом сказал мальчик.
     Они подошли к Софийскому собору.  Александр, нагнувшись,  постучал  в
маленькое окошко пристройки, где жил звонарь.  Из  низенькой  двери  вышел
старик и радостно приветствовал князя:
     - Свет ты наш Ярославич! Какая забота тебя  привела  сюда?  Чем  могу
послужить тебе?
     - Отопри звонницу. Мне надо подняться на колокольню.
     - Сейчас, княже, сейчас! - бормотал звонарь, гремя ключами и открывая
тяжелую, обитую железом дверь.
     - Семка, иди за мной! - сказал Александр и стал подниматься по  очень
узкой лестнице, придерживаясь рукой за сырую каменную стену.
     Они прошли два пролета, затем  пришлось  идти  по  крутым  приставным
деревянным лестницам.  Когда они достигли верхней  площадки,  над  ними  с
сухим  шорохом  пролетели  испуганные  вороны.  Летучая  мышь,  скользнув,
метнулась в сторону.  Александр подошел к перилам и  долго  молча  смотрел
вдаль.  Мальчик с особым  любопытством  стал  осматривать  большой  медный
колокол и постучал по нему рукой. Александр сказал:
     - Вот этот колокол -  в  Новгороде  наш  господин  и  хозяин:  начнет
говорить - всех поднимет.
     Прямо  перед  ними  расстилался  весь  Новгород.  За  ним    тянулась
бесконечная даль синих лесов, лугов и пашен.  Точно беседуя сам  с  собой,
Александр заговорил:
     - Отсюда виден весь наш и буйный, и прекрасный, и непокорный  вольный
Новгород.  Все у нас мощное, сильное, хочет жить по своей воле, и сюда  мы
не допустим пронырливых чужеземцев с жадными  руками.  Вон  там,  направо,
совсем вдали, раскинулось большое, богатое рыбное озеро Ильмень.  Оно всех
нас кормит.  Из этого озера и вытекает  многоводный  глубокий  Волхов.  Он
разрезает Новгород пополам.  Эта сторона, где мы стоим, называется детинец
и Софийская сторона, а другая, по ту сторону  Волхова,  зовется  Торговой.
Там живут бесчисленные торговцы и их подручные,  искусные  ремесленники  с
учениками. Там находится большая часть работного люда новгородского.
     Семка жадно слушал, разинув рот и посматривая то на Александра, то на
раскинувшийся город. Князь продолжал:
     - Ты видишь, какое богатство, какая сила  в  нашем  Новгороде!  Точно
лучами от святой Софии уходят вдаль  улицы,  и  в  каждой  улице  -  сотни
домиков. И все это новгородцы создали своим горбом, своим домыслом, своими
руками...
     - А сколько людей в  Новгороде!  -  прошептал  Семка.  -  Поди  и  не
сосчитать! Ежели каждый возьмет топор и сулицу, так никто нас не  одолеет!
Никакая вражья сила!
     - Верно, верно, Семка! Только надо, чтобы все крепко стояли, плечом к
плечу.
     Снизу послышались крики:
     - Княже Ярославич! Спускайся скорее! Вести больно тревожные пришли!
     На площадку взобрался дружинник. Высокий Александр наклонился к нему,
и тот ему что-то прошептал на ухо.
     - Ладно, ладно, - сказал Александр. - Иду. А там видно будет.
     Все трое стали быстро спускаться со звонницы.
     Евстафий был доставлен в  Новгород  вскачь,  сперва  на  Городище,  к
самому крыльцу княжеских хором, а когда князя там  не  оказалось,  то  все
помчались к Софийскому собору, куда  князь  Александр  собирался  с  утра.
Молодой князь вышел из низкой двери колокольни и, сдвинув брови, покосился
на спавшего Евстафия.
     - Кто это? Не признаю что-то!
     - Что ты, князь-батюшка! Ведь это с Ижоры,  старый  охотник  и  рыбак
Евстафий.  Его прислал сюда старшина Пелгусий. Вот очнется,  так  он  тебе
расскажет такое, что быль от небылиц не отличишь.
     - Чего же он лежит, как мертвый?
     - Признаться по совести, мы его в последнем селении Долгушине напоили
малость, а то боялись, что не довезем.
     - Для чего вы все же ко мне его привезли?
     Александр подошел к люльке и наклонился к лежавшему:
     - Ты зачем ко мне примчался, старче? Что за кручина тебя погнала?
     Анютка, сидевшая на переднем коне, крикнула:
     - Дедушка видел, как на реку Неву корабли вражеские приплыли!
     Евстафий медленно приходил в себя.
     - Да неужто я вижу  тебя,  свет  наш  ясный  Александр  Ярославич?  -
зашептал он. - Вызволи меня из этой посудины...  Недобрые вести  привез  я
тебе.
     Александр схватил Евстафия в охапку, вытащил из люльки  и  усадил  на
ступеньке собора.
     Рассказ Евстафия о приплывших  иноземных  кораблях  заставил  глубоко
задуматься Александра.
     - Ты, старик, доброе дело сделал, что  на  борзе*  примчался  сюда  и
сгомонил меня.  Это пришел враг сильный, злобный и безжалостный. Мы должны
его принять в мечи и топоры...  А вы  откуда  будете?  -  обратился  он  к
сопровождавшим Евстафия парням.
     _______________
          * Н а  б о р з е - поспешно.

     - Мы тебе еще в придачу грамотку привезли.
     И парни рассказали, как их схватили иноземцы,  привели  к  прибывшему
знатному воеводе и как он приказал передать грамотку  в  собственные  руки
князя.
     Один из парней достал из-за пазухи тряпицу.  В ней он  сберег  письмо
ярла Биргера.  С удивлением князь Александр развернул послание, написанное
на узком листе пергамента и завязанное красным  шнурком  с  висящей  синей
восковой печатью.  Там было написано четким,  видно,  умелым  росчерком  и
затейливыми буквицами:
     <Князь Александер! Если можешь - сопротивляйся!  Но  я  уже  здесь  и
пленю землю твою.  Я р л  Б и р г е р>.
     Александр выпрямился и оглянулся.  Подозвал двух дружинников,  обычно
его сопровождавших, и сказал одному из них:
     - Беги к воеводе Ратше и скажи, чтобы тот сейчас же пришел ко  мне  в
Городище. Скажи ему только одно: <Овин горит!> Так и скажи: <Овин горит!>
     - Овин горит? - повторил удивленно дружинник и, повернувшись, побежал
во весь дух.
     - А вы не приметили, не было ли близ свейского воеводы  кого-либо  из
наших новгородских хитрецов-переветников?
     - Один был за писаря.  Он-то и написал эту грамотку. А еще  было  два
купчины, а может, бояре в нарядных кафтанах из  заморского  сукна.  Что-то
мне памятны их рожи и бороды.  Кажись, видал я их на  помосте  на  большом
вече.
     - Не был ли это Жирославич со своим прихвостнем?
     - Кажись, что он! - подтвердил парень.
     - Друже Евстафий, поспешай за мной в мои хоромы в Городище.  Там  все
обсудим.


                             СКОРЕЙ В ПОХОД!

     Дружинники Александра, не раз  уже  побывавшие  в  кровавых,  опасных
схватках в литовских лесах и уже  томившиеся  без  воинского  дела,  сразу
зашевелились и принялись точить мечи и готовить оружие с  того  часа,  как
пришла весть о предстоящем походе.  Они с удивлением посматривали на юного
князя.
     - Радостен и светел лик его! - говорили они. - Нашел  он  опять  свою
любимую потеху.  С ним  весело  в  поход  двинуться.  Скоро  начнем  лихих
недругов трепать.
     Александр проявил кипучую деятельность.
     - Надо не пустить к нам злобного зверя, - объяснял он Ратше и Гавриле
Олексичу,  с  которыми  был  более  откровенным.  -  Если  проклятый  свей
проберется окольным путем в Новгород и ворвется в детинец, тогда он  здесь
засядет надолго.
     Александр  созвал  всех  старых  дружинников,  соратников  его  отца,
грозного князя Ярослава Всеволодовича,  которые  четырнадцать  лет  назад*
прошли грозой по северным от Новгорода областям,  где  тогда  и  финны,  и
подошедшие шведы, и немцы  познакомились  с  силой  неотразимого  русского
меча.  Со старыми дружинниками стал Александр держать совет, какими путями
быстрее и лучше пройти в сторону шведского лагеря, и  подробно  расспросил
их, какие повадки  они  заметили  у  иноземцев.  Каждому  своему  опытному
дружиннику он приказал, не делая шума и суматохи, привести десяток верных,
надежных работных людей, которые смогли бы стать в ряды воинов.
     _______________
          * В 1226 году.

     Отовсюду спешно потянулись в Рюриково городище  люди,  побросав  свои
дела, готовые встать на защиту родной земли.
     А на  всех  дорогах,  идущих  к  устью  Ижоры  и  к  Неве,  Александр
немедленно поставил стражников, которые, не  пропуская  никого,  ловили  и
отправляли в Городище всех тех, кто пытался пробраться со стороны шведских
пришельцев.


                        БОЕВОЙ ЗАМЫСЕЛ АЛЕКСАНДРА

     В вечерних сумерках князь Александр  Ярославич,  вслед  за  старшиной
Пелгусием и Евстафием, осторожно пробрался к  заросшему  кустами  орешника
берегу Невы.  Александр пристально всматривался в расположение  отдыхавших
шведских отрядов и убедился, что Евстафий правильно рассказал,  как  шведы
разместились на широком берегу.  Обдумывая, откуда лучше всего наброситься
на врага, князь заметил, что шведы совершенно не ожидают  нападения  и  не
приняли никаких мер предосторожности.
     Все их отряды держались отдельно.  Возле каждого на шесте  развевался
флажок.  Особо спали шведы, особо -  финны  и  небольшой  отряд  полудиких
мурманцев в островерхих меховых колпаках.
     Невдалеке от впадения Ижоры в Неву, среди  густого  леса,  Александр,
окруженный дружинниками, расположился на бугре  под  старой,  искривленной
березой, которая под непрерывными  порывами  ветра  размахивала  длинными,
гибкими ветвями.
     Александр  обратился  к  окружавшим  его  десятникам   и    старейшим
дружинникам. Речь звучала тихо, но четко и твердо:
     - Ветер крепчает.  Кажись, быть буре. Ну, да кому эта буря на горе, а
нам она должна послужить к удаче.  Знайте, что сейчас, может быть еще этой
ночью, решится судьба наша: быть или не быть свободной воле  новгородской.
Что мы должны сделать даже в такой тьме, даже в бурю?
     Несколько мгновений все молчали, затем чей-то голос прошептал:
     - Положись на нас, Ярославич! Все, что скажешь, то и сделаем!
     Александр продолжал речь, и пламенное чувство горело в нем:
     - Если ты приходишь домой в ночь, в бурю и видишь в оконную щель, что
в твоей избе хозяйничают  воровские  люди,  буйствуют,  хотят  зарезать  и
детей, и мать, и жену... станешь ли ты раздумывать да высчитывать: сколько
злодеев в избе, да справлюсь ли я с ними али не осилю? Нет, ты ворвешься в
избу с топором или простым дрекольем и набросишься на  охальников-злодеев,
сколько бы их ни было! Верно ли я говорю?
     - Это верно! Так бы мы и  сделали,  Ярославич!  -  послышались  тихие
голоса.
     - Сейчас не время нам высчитывать да прикидывать, много  ли  свеев  и
немцев и остры ли у них копья и мечи...  Да, увидел я, что бой будет не на
жизнь, а на смерть, но мы должны их осилить.  Мы должны  подползти  к  ним
неслышно, незримо, в самый свейский лагерь, и навалиться на  них,  как  мы
наваливаемся на охоте на волка, ловя его за уши. В эту ночь, думая, что мы
далеко, вороги наши спят, не ждут гостей, а храпят, накрывшись чем попало.
А мы набросимся на них и споем им <вечную память>!
     Совещание продолжалось недолго. Все молча стали разбирать оружие.
     Александр торопливо отдавал последние приказания своим дружинникам:
     - Подойдя к вражескому стану, сперва стойте наготове,  ни  слова,  ни
шороха! Ждите, пока наши обойдут кругом свеев: Ратша с верхнего  конца,  а
Гаврила Олексич - с нижнего, а еще с  Ижоры  подплывут  в  ладьях  ижорцы.
Когда услышите звонкий посвист  новгородский,  бросайтесь  вперед,  рубите
сходни и канты, чтобы корабли отплыли и свеям  сойти  на  берег  было  уже
невозможно. На берегу бейте врага нещадно, тесните к воде. А ижорцы начнут
прорубать днища у кораблей, чтобы утопить их.  Торопитесь, чтобы враги  не
успели распознать, как нас мало.  Когда же вы услышите второй посвист,  то
быстро уходите и скрывайтесь в  лесу.  Нынче  мы  их  одолеем:  наше  дело
правое!
     - А ты сам где будешь, Ярославич? - спросил кто-то. - Не потерять  бы
тебя в темноте.
     - Вы меня все время будете видеть: я на  гнедом  разыщу  главного  их
воеводу Биргера, чтобы посчитаться с ним. Все ли меня поняли?
     - Как не понять! - отвечали воины.
     - Теперь, други смелые, вперед! - приказал Александр. -  Пробирайтесь
тихо, как на медвежьей облаве, чтобы не вспугнуть до  времени  обложенного
зверя.
     Все поднялись, оправляя оружие.


                                   БУРЯ

     Надвигалась буря.  Быстро темнело. Тучи на небе сгущались  и  неслись
куда-то вдаль над бескрайними лесными трущобами.  Порывистый ветер с шумом
раскачивал вершины столетних и огромных развесистых берез.
     Упали тяжелые капли дождя.  Они падали наискось  и  стали  учащаться.
Вспыхнула  молния  и  на  мгновенье  осветила  весь    шведский    лагерь,
растянувшийся вдоль берега.  На миг стало светло, как днем, и тотчас снова
все потонуло во мраке, который казался еще гуще, еще чернее.  Где-то вдали
прогремели первые раскаты грома.  Вскоре гром  прокатился  уже  над  самой
головой.
     Молнии  вспыхивали  одна  за  другой,  и  грохот  свирепствовал    не
переставая.
     Буря усилилась.  Высокие сосны со  скрипом  и  стоном  раскачивались,
точно негодуя, что их потревожили.  Осины трепетали всеми своими листьями,
которые, отрываясь, неслись на лагерь, осыпая лежащих шведских воинов. Они
теснее жались друг к другу, кутаясь в широкие плащи. Дождь лил непрерывно.
Разведенные костры  погасли.  Буря  проносилась  через  вековой  лес,  где
слышался треск и грохот ломающихся и вырываемых с корнями деревьев. Только
березы, крепко уцепившись корнями за землю, раскачивались, склоняясь точно
в земном поклоне, затем снова выпрямлялись.
     По Неве катились высокие валы  и  выплескивались  на  берег.  Корабли
раскачивались, скрипя мачтами, грозя порвать канаты.
     - Это русские колдуны призвали всех своих дьяволов, чтобы не  пустить
нас в свой город! Но нас не так-то легко прогнать! Мы скоро вволю погуляем
в богатом Хольмгорде!..
     Ярл Биргер тоже проклинал всех русских колдунов и святых, укрывшись в
своем шатре. Он приказал слугам сидеть снаружи шатра и следить, чтобы буря
не порвала веревок, которыми шатер был привязан к вбитым в землю приколам.


     Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.  Буря промчалась, и
только вдали слышались слабые раскаты грома.
     Еще туман не рассеялся.  Еще шведы  крепко  спали  и  в  лагере  была
тишина, когда русские  воины  бесшумно  набросились  на  незваных  гостей,
поражая их топорами, мечами и рогатинами.
     Услышав раздавшийся в двух концах пронзительный  свист,  проснувшиеся
шведы сперва не могли ничего понять, но внезапная беда  уже  навалилась  и
привела их в ужас, вызвав общий  беспорядок.  Русские  воины  ворвались  в
шведский лагерь, не разбирая дороги, прыгая через  лежавших  иноземцев,  и
стали рубить их с бешеной яростью.
     Те просыпались, испуганные и растерянные, вскакивали, пытаясь бежать,
сами не зная куда, и падали под ударами новгородцев.
     Опомнившись, схватив оружие, шведы и их союзники бросились  в  битву,
но у них не было никакого порядка.  Им казалось,  что  русских  бесконечно
много - они неожиданно возникали из тумана во всех концах лагеря.
     - Откуда появились эти русские  дьяволы?  -  в  бешенстве  отбиваясь,
бормотали шведы.
     Дикие  крики  неслись  по  лагерю.  Слышались  вопли  раненых,  стоны
умирающих и возгласы на непонятном шведам языке:
     - Вперед, братья, за землю Русскую!
     Бой разгорался по всему  берегу.  А  из  леса  появлялись  все  новые
русские воины и кричали:
     - Вперед, новгородцы! Бей врагов, Ладога! Руби, Ижора!
     Становилось светлее.  Уже было заметно, как  все  союзники  шведов  -
мурманцы, сумь и емь - в одеждах  из  звериных  шкур,  мехом  вверх,  одни
убегали вдоль берега и старались скрыться в лесной чаще, другие, прыгая  в
воду,  хотели  добраться  до  своих  кораблей;  но  сходни  кораблей  были
подрублены, и корабли с воинами уплывали.  Множество лодок,  приплывших  с
Ижоры, цеплялись баграми за шведские корабли. Ижорцы прорубали топорами их
борты, и корабли стали накреняться и тонуть.
     Подул ветер, светало, и туман стал медленно таять и  уплывать.  Тогда
Александр, наблюдавший за битвой, хлестнул гнедого коня Серчана и бросился
в  середину  вражеского  лагеря.  Он  мчался,  блистая  железными  латами,
пригнувшись и направив вперед копье. За ним неслись его конные дружинники.
Они врубались  в  гущу  боя,  поражая  тяжелыми  прямыми  мечами  отчаянно
бившихся шведов, и проносились дальше по  лагерю,  где  всюду  разгоралась
бешеная схватка.
     Александр, с трудом пробившись вперед, направил коня  к  тому  месту,
где возвышался красный шатер с золотой маковкой.  Он заметил, как  высокий
человек,  торопливо  надев  на  голову  шлем  со  стальным   наконечником,
схватился за меч.
     Александр догадался, что это ярл Биргер.  Он налетел на него и ударом
копья сбросил на землю.  Со всех сторон на помощь своему  воеводе  спешили
телохранители.  Князь с трудом вырывался от  наседавших  на  него  шведов.
Подоспевшие русские дружинники теснили их к реке.
     - Савва, чего медлишь? - крикнул Александр. - Руби скорее!
     - Уже подрубаю! - ответил Савва, и высокий,  нарядный  шатер  Биргера
рухнул, сползая к воде.
     Гаврила Олексич бился в другом конце. Преследуя шведского воеводу, он
верхом на коне по сходням ворвался на корабль.  Там  его  встретила  толпа
шведов и столкнула вместе с конем в воду.
     Сильный чубарый вынес Гаврилу  на  берег,  где  на  него  набросились
бискуп и шведский воевода.  Одним ударом Гаврила отсек  бискупу  голову  с
отвалом (с правой рукой), а затем поразил и воеводу.
     Новгородцы во главе со своим удальцом Мишей,  знаменитым  в  кулачных
боях, лихим Збыславом Якуновичем и  Яшей  Полочанином  взобрались  на  три
шведских корабля, прорубили днища и потопили их.
     Кузька Шолох  со  своей  ватагой  корабельных  грузчиков  неудержимой
лавиной проносился по берегу, избивая сопротивлявшихся и стараясь не  дать
им добраться до кораблей.
     Новый пронзительный  свист  донесся  из  лесу,  заглушая  крики.  Все
новгородские воины, твердо помня наказ Александра, стали быстро отходить в
лесную чащу, следя издали за дальнейшими действиями шведов.
     Последним по  лагерю  промчался  на  чубаром  коне  Гаврила  Олексич.
Задержавшись близ упавшего шатра, он поднял желтые  сапоги  ярла  Биргера.
Заметив, что привязанный на приколе  огромный  оседланный  конь  шведского
полководца ржет и бесится, Гаврила отвязал его и увлек за собой, кинувшись
догонять Александра.
     Многие шведские воины отчаянно дрались  и  мужественно  пали  в  бою,
другие вскарабкались на корабли и, подрубив канаты, успели отплыть вниз по
реке.  Остальные  разбежались  по  лесной  чаще  и  позже,  изможденные  и
голодные, были переловлены Пелгусием и другими охотниками и  доставлены  в
Новгород.
     На еще волновавшейся от бури Неве множество черных лодок кружило близ
того места, где ижорские рыбаки затопили несколько шведских кораблей.  Они
снимали с торчавших из воды покосившихся мачт шведских матросов и  воинов,
уцепившихся за реи.  Пленные отчаянно ругали ярла Биргера, который затащил
их в русские лесные дебри.
     Александр еще долго наблюдал с бугра,  стараясь  понять,  как  дальше
поступят шведы.  Он не препятствовал  им  забирать  раненых,  которых  они
переносили  на  корабли.  Шведы,  видимо,    торопились    удалиться    от
неприветливых невских берегов.
     Александр оставил небольшой сторожевой отряд наблюдать  за  рекой,  а
остальным воинам приказал возвращаться в Новгород.
     - Там тебя ждет новый бой - с нашими переветниками, - сказал Ратша.
     - Не впервой,  поборемся!  - ответил Александр.  - Простой народ меня
поддержит.


     Раненый  ярл  Биргер  лежал  на  палубе  корабля,  раскинувшись    на
подостланной медвежьей шкуре, и тяжко стонал.  Лицо его  было  перевязано.
Придворный лекарь стоял близ ярла на коленях и убеждал его отпить целебной
настойки. Тот скрежетал зубами и ругался.
     Приближенные старались успокоить своего неудачливого полководца:
     - Ты доблестно дрался, высокочтимый ярл Биргер. О тебе будут в народе
петь песни.
     - Это великое счастье, что мы не погибли  все  до  последнего.  Разве
можно было что-либо поделать с  русскими  полчищами?  Все  же  вы  видели,
сколько их было, - и не сосчитать!
     Последние шведские корабли,  отчалившие  от  берега,  плыли  вниз,  к
холодному Варяжскому морю.


                            ЗАСЛУЖЕННЫЙ КОНЕЦ

     Прошло два дня.  Часть шведских кораблей,  будто  устыдившись  своего
поспешного бегства, возвратилась на Неву и  поднялась  вверх  по  реке,  к
месту битвы.  Сильно поредевшие в числе, воины стояли на палубе  стройными
рядами, готовые снова вступить в бой.
     Мрачный ярл Биргер с  перевязанным  лицом  стоял  на  носу  переднего
корабля и всматривался в приближающийся негостеприимный берег.  Он все еще
надеялся увидеть обещанное переветниками почетное посольство  новгородских
богатеев, которые должны были провести шведов в будто бы покорно ожидающий
их Новгород.
     Но побережье было пусто.  Всюду лежали тела убитых. Над  ними  стаями
уже кружили черные птицы.
     Вдруг шведские воины стали громко ругаться:
     - Какие чудовища! Смотрите, что они делают!
     Впереди, на бугре, несколько больших мохнатых медведей, громко  рыча,
терзали и грызли тела павших в битве воинов.
     Корабли пристали к берегу. Медведи, испугавшись, скрылись. Ярл Биргер
приказал переносить на корабли тела погибших.
     Все бросились исполнять приказание.  Число  убитых  шведов  оказалось
очень велико: ими были наполнены пять кораблей.
     Затем все суда повернули обратно в море, и там,  отплыв  подальше  от
берега, шведы  прорубили  днища  погребальных  кораблей,  и  они  медленно
погрузились в холодные, свинцовые волны.
     Под заунывные  похоронные  молитвы  монахов  шведы,  обнажив  головы,
мрачно провожали глазами исчезающие в волнах высокие, стройные мачты.
     К вечеру, собираясь группами на корме, несколько  воинов  вполголоса,
чтобы не услышал ярл Биргер, пели старинную песню скальдов:

                    Кто на берег, братцы, вернется домой
                    И спросит у него невеста моя, -
                    Скажите, что сплю я под синей волной...
                    Пускай не забудет меня!

     Им вторили холодный, печальный ветер и рокот волн сурового моря.
     Шведские народные певцы, скальды,  никогда  впоследствии  не  слагали
песен о бесславном походе  на  Русь  надменного  ярла  Биргера,  разбитого
двадцатилетним новгородским князем Александром, поднявшим на защиту родной
земли свою дружину и всех беззаветно преданных своей родине смелых русских
людей.
     Но наши сказители и былинники не забыли подвигов  и  заслуг  молодого
новгородского князя, прозвав его <Александр Невский>, <Александр - грозные
очи>, <Александр - грозные плечи> и <Александр  непобедимый>,  и  в  своих
сказах и былинах говорили о том, как юный князь, всегда одерживая  победы,
стоял на защите родной земли.



                                 Глава VI

                         НЕПРИЗНАННЫЙ ПОБЕДИТЕЛЬ


                           СПОР НА БОЛЬШОМ ВЕЧЕ

     Оба вечевых колокола - и на Софийской и на Торговой стороне - с  утра
яростно вызванивали, созывая народ на большое вече. Все новгородцы боялись
раздоров во время вечевых сборищ, иногда кончавшихся схватками.
     Некоторые надеялись, что в этот день, согласно  древнему  обычаю,  по
улицам будут  выставлены  столы  и  все  станут  пировать:  есть,  пить  и
веселиться по случаю нежданной победы над шведами.
     Возможен был и другой повод для созыва веча:  многие  именитые  бояре
смертельно враждовали между собой, и преданные им новгородцы уже,  засучив
рукава, ожидали, когда начнется встань.  Вся площадь волновалась и шумела.
Но на этот раз причина созыва веча была иная.
     Несколько новгородцев стали, захлебываясь, кричать, что битва на Неве
была неправильная, что со шведами  можно  и  нужно  было  поладить  миром:
они-де везли богатые товары, ценные сукна, сладкие вина, а доставить их  к
месту в Новгород так и не  удалось,  так  как  молодой  княжич  Александр,
беспричинно напав на них, разгромил все шведское  войско  и  разграбил  их
корабли.
     Другие спорщики ругали и опровергали первых, говоря, что нельзя  было
спокойно  и  беззаботно  доверять  большому  войску  отлично   вооруженных
иноземцев, которые ехали, конечно, не для торговли,  а  чтобы  водвориться
хозяевами в новгородских землях.
     - Князь Александр похвально сделал, что разбил дерзких пришельцев, но
он повинен в другом, - говорили третьи, - в том, что, распалясь жадностью,
присвоил все шведские товары и роздал их только своим дружинникам, а  нас,
прочих новгородцев, оставил ни при чем.
     На прилегающих к площади улицах тоже разгорались споры.
     Некоторые монахи-черноризцы  обвиняли  князя  в  крайней,  непомерной
гордости, в том, что, по-видимому,  он  себя  одного  считает  победителем
шведов.
     - Никогда бы княжич в битве со  свейскими  воинами  не  справился,  -
поучал мрачный тощий монах, взобравшийся на груду бревен.  -  Чудо  чудное
свершилось: многие люди богомольные и праведные видели своима  очима,  что
на помощь князю прилетели сонмы ангелов и архангелов и, по великой милости
божьей,  поражали  огненными  мечами  нечестивых  иноземцев.  Сами   воины
созерцали все это.  Не княжич Александр, а  небесное  воинство  опрокинуло
вражеские шатры, разметало, как пыль, шведскую рать.  А оставшиеся в живых
иноверцы, полные ужаса, одни разбежались по лесу, а другие, взобравшись на
корабли, уплыли обратно в свою далекую землю.
     Вече шумело.  Однако крики еще более  усилились,  когда  бояре  стали
требовать появления на вече победителя - непокорного и самовольного  князя
Александра Ярославича.  За ним отправились выборные, и скоро  все  увидели
знакомую высокую, складную фигуру Александра, шагавшего в сторону вечевого
помоста. Общее ликование и крики вызвал шедший за князем дружинник Гаврила
Олексич в  шведских  желтых  сапогах  выше  колен,  с  огромными  золотыми
шпорами.
     - Гляньте-ка, наш Гаврила нарядился свейским боярином!
     Александр поднялся на каменный помост и сперва как  будто  равнодушно
выслушивал обвинения, с которыми на него обрушивались некоторые бояре и их
сторонники.  Он тихо сказал что-то стоявшему близ него  Гавриле  Олексичу,
который  быстро  ушел  и  вскоре  вернулся  с  полусотней  переяславльских
дружинников. Они растолкали народ и, опираясь на тонкие копья, выстроились
близ ступеней помоста.
     Александр высоко поднял руку, и  по  всей  площади  пронеслись  крики
бирючей:
     - Слушайте, вечники! Тише, православные!  Князь  Александр  Ярославич
вам слово скажет!
     Толпа  сгрудилась  еще  теснее.  Александр  выпрямился  и   заговорил
медленно и четко:
     - Господин Великий вольный Новгород! Вы сами  меня  призвали  править
вами.  Думал я сперва, что разговоры наши будут толковые,  деловитые...  А
мне приходится слушать здесь всякий вздорный лай бессовестных подвывал. Не
будь здесь такого шума, то вы бы все услышали,  как  в  глубоких  карманах
некоторых переветников звенит серебро, которое им туда отсыпали немецкие и
шведские торговые гости...  Честно ли я сделал, что побил иноземцев? Пусть
один из вечевых писцов прочтет вам ту бесстыдную грамотку,  какую  прислал
мне вражеский воевода, зять шведского короля ярл Биргер.
     Александр вынул из-за пазухи свернутое в трубку шведское  послание  с
болтавшейся на шнурке синей печатью, развернул его и  передал  подошедшему
старому  писцу.  Тот  приблизил  грамоту  к  глазам,  зычно  крякнул    и,
откашлявшись, стал читать громким, сиплым голосом:
     -  <Князь  Александер!  Если  сможешь  -  сопротивляйся!   -    Писец
остановился,  посмотрел  направо  и  налево,  покачал  головой  и,   снова
кашлянув, продолжал: - Если можешь - сопротивляйся...> Вот оно как! <Но  я
уже здесь и пленю землю твою!  Я р л  Б и р г е р>.
     Несколько рук протянулось, желая взять грамотку, но  писец  оттолкнул
их локтем и вернул письмо Александру. Тот снова обратился к вечу:
     - Слыхали, что пишет заносчивый шведский воевода? Пленить нашу  землю
грозит! Гляди, куда махнул! А посему с теми, кто меня бранит за то, что  я
шведскую рать отогнал, я даже спорить не стану, а  просто  крепко  запомню
лисьи морды тех, кто так горячо распинался за иноземцев. Этих переветников
судить буду я сам и всех засажу в поруб... Ну-ка, помолчите малость! Пусть
говорит кто-либо один.
     - Ноздрилин! - раздалось несколько голосов.
     - Хорошо!  -  сказал  Александр.  -  Послушаем,  что  надумал  боярин
Ноздрилин.
     Полуседой, сутулый, с узкими,  хитрыми,  как  у  хорька,  глазками  и
румяными щеками, в долгополом узорчатом кафтане, старый боярин поднялся по
ступенькам и стал рядом с Александром. Тот резко отшатнулся.
     - Други мои милые, Господин Великий вольный  Новгород!  Здесь  немало
уже говорилось о самоуправстве молодого княжича. Не раз жаловались, что он
не почитает старых бояр и делает, что ему вздумается. Ох, зело сие для нас
опасно! Княжич Александр еще уноша.  Послушал бы советов опытных  бояр.  А
пока не видать этого, я предлагаю Великому Новгороду то же самое,  что  мы
когда-то потребовали от отца  его,  князя  Ярослава  Всеволодовича:  чтобы
княжич Александр Ярославич поклялся на святом Евангелии  строго  соблюдать
грамоты Ярославовы и древние уставы новгородские.  И еще потребуем от него
клятвы, чтобы без согласия веча и  посадника  княжич  Александр  самочинно
войной ни на кого не шел.
     Толпа  затихла,  выжидая  ответа  юного  князя,  которого   Ноздрилин
настойчиво называл уменьшительным именем <княжич>.
     - Что мне вам ответить на это? - сказал Александр.  -  Когда  ко  мне
примчались изгоном лесные сторожа на сменных конях и поведали, что в устье
Ижоры прибыли свейские  воины  на  тридцати  пяти  кораблях  и  заносчивый
воевода прислал мне вот эту грамотку, - князь высоко поднял письмо и снова
спрятал его за пазуху, - то я тогда понял, что нет уже времени  думать  да
гадать и спорить на вече, а надо  немедля  браться  за  мечи  и  топоры  и
выгонять незваных гостей!
     - Верно, Ярославич, верно! - раздались голоса.
     - С мечом в руке торговать не ездят! - продолжал Александр. -  Хорошо
запомни это, хитроумный  Ноздрилин!  Я  поговорил  и  с  посадником,  и  с
тысяцким, и с владыкой Спиридоном.  И что же они мне сказали? Какой  совет
изрекли? Надо-де сперва подумать и посоветоваться,  что  нам  делать,  как
ласковей принять непрошеных гостей.  Чуя беду неминучую, я поднял дружину,
прихватил еще смелых охочих молодцов, и все мы на борзе двинулись к  устью
Ижоры.  Спешил я, боясь, что узнают вражеские  переветники,  -  он  кивнул
головой в сторону Ноздрилина, - и оповестят  свеев.  Моя  верная  дружина,
взметнувшись на коней,  вместе  с  подоспевшими  на  мой  призыв  ижорцами
примчалась к свейскому лагерю и ночью свалилась, как  буря,  на  иноземных
разбойников.  С божьей помощью мы разметали  позарившихся  на  наши  земли
свеев и опрокинули их в реку. Верно ли я сделал?
     - Верно! Верно! Правильно сделал! - зашумело вече.
     - А тем, кто меня винит, почему-де я дозволил воинам поделить добычу,
захваченную во вражьем лагере, а не  приказал  притащить  ее  сюда,  чтобы
раздать лежебокам, тем, кто отсиживался на печи в час боевой грозы,  -  то
им отвечу, что так я и впредь стану делать!
     С разных сторон послышались крики боярских подвывал:
     - Ты не наш! Уходи от нас! Ты сам по себе, а мы сами по себе!  Найдем
другого князя, он будет почитать древние грамоты новгородские!
     Крики сторонников Александра стали заглушать первые:
     - Ты, пресветлый князь Александр, наша защита! Ты не отдал  иноземцам
нашей родной  земли!  Исполать  тебе*,  наша  надежда!  Так  же  и  впредь
поступай!
     _______________
          * И с п о л а т ь  т е б е - древнее выражение,  переделанное  с
     греческого, означающее <на многие лета>

     Александр, нахмурясь, смотрел  на  напиравшую  толпу.  <Какие  разные
лица! Одни приветливые, ласковые, с дружеским взором,  другие  злобные,  -
кажись, поддайся им, тут и разорвут>.
     А хриплые голоса продолжали кричать:
     - Ты не наш! Уходи из Новгорода! Не хотим тебя!
     И тут же он вдруг услышал странно знакомый женский  голос,  нежный  и
душевный, совсем где-то близко:
     - Сокол ты наш ясный! Никуды не уходи! Пропадем мы без тебя, родимый!
     Кто это сказал?  Не  эта  ли  девушка  с  узорчатым  темным  платком,
надвинутым до собольих бровей? Но  она  уже  затерялась  среди  напирающей
толпы зипунов и кафтанов.
     Несколько человек взобрались на вечевой помост.  Крича  и  размахивая
кулаками, они лезли на Александра.  Князь обернулся  и  сказал  два  слова
своим дружинникам.  Те, с пронзительным гиканьем выхватив мечи,  взмахнули
ими над головами и бросились вперед на помост,  отчего  крикуны  испуганно
скатились обратно в толпу.
     Александр поднял руку, и всюду снова закричали:
     - Слушайте! Слушайте!
     Площадь  затихла.  Александр  заговорил  отчетливо,  стараясь  скрыть
кипевшее в нем бешенство:
     - Выслушайте  теперь  мой  последний  сказ,  хлебосольные  и  слишком
доверчивые к недругам братья новгородцы! Хоть  недолго  потрудился  я  для
Великого Новгорода, но зато при мне никто нас не бил, а  мы  сами  били  и
рыделей немецких, и разбойников литовских, и шведов, и  чудь,  и  емь.  За
это, что ли, хотели вы в  награду  посадить  мне  на  шею  немецкого  кума
Жирославича или хитреца Ноздрилина и их горластых подручных?  Надоело  мне
все это! Довольно! Ухожу от вас! В Переяславле мне легче  будет  приручать
медведей и укрощать норовистых коней, чем слушать ваши поучения и попреки!
Здесь же останется на страже мой старый,  верный друг - вот  этот  вечевой
колокол.  И тебе,  медный недремлющий звонкий глашатай, я поклянусь: знай,
что если ты начнешь гудеть и бить тревогу во дни  беды  народной  и  звать
меня,  то я услышу твой голос и в Переяславле, и в Суздальских лесах, и во
Владимире и примчусь к тебе на помощь,  на борьбу с недругами,  на  защиту
родной земли! И я знаю, что все честные русские люди пойдут за мной. Всем,
кто был мне опорой,  и впредь дай бог радости, прибыли и удачи! А тем, кто
только лукавил и мне вредил, скажу на прощанье: не будет вам удачи!
     Резко повернувшись и не оглядываясь, отбрасывая встречных,  просивших
его остаться, Александр быстро направился к своим хоромам.
     -  Кремень!  А  жаль,  что  покинул  нас!  -  говорили,    расходясь,
новгородцы. - С ним мы были как за каменной стеной!


                     <УКРОЩАЙ ИСПОДВОЛЬ, НЕ СГОРЯЧА!>

     Александр Ярославич покинул Новгород и уехал в родную  вотчину  отца,
Переяславль-Залесский.  Однажды во  дворе  княжеской  усадьбы  он  укрощал
большого, еще нескладного жеребчика, стараясь научить его ходить в  хомуте
и оглоблях.  Темно-серый рослый конь  пятился,  бросался  в  стороны.  Два
конюха держали его под уздцы.  Княжич  сидел  на  низком  передке  телеги,
упираясь в землю длинными, сухопарыми ногами  в  кожаных  постолах,  и  то
натягивал, то опускал ременные вожжи.
     -  Не  нажимай,  не  толкай!  Легче!  Легче!  -  покрикивал   конюхам
Александр.  -  Укрощай  зверя  исподволь,  не  сгоряча  -  так   меня    и
князь-батюшка учил. Веди жеребчика сперва вокруг двора, пусть приобыкнет.
     - Лютый зверь, а не конь!  -  отвечал  дюжий  конюх.  -  Все  укусить
норовит.
     Жеребец, двухлетка, сильный и  костистый,  мышиного  цвета,  подогнув
голову, грыз железные  удила,  поводя  свирепо  глазом,  косясь  назад  на
Александра, который то осторожно подхлестывал вожжами по бокам, то  стегал
витнем, когда конь, поддав задом, выбрасывал ногу и попадал ею за оглоблю.
     Третий  конюх  заботливо,  чтобы  не  спугнуть,  пожимал  ногу  коня,
выпрастывал ее и ставил между оглоблями.
     Медленно конюхи водили жеребчика вокруг княжьего двора.  Иногда  конь
пытался подняться на дыбы,  вырваться,  но  постепенно  понимал,  что  его
спасение в медленном шаге вдоль бревенчатого забора.  Только проходя  мимо
крыльца с раскрытой дверью, из которой валил густой дым - стряпухи  топили
печь на творожные сканцы*, - конь бросался  в  сторону,  увлекая  всех  за
собой.
     _______________
          * С к а н е ц - тонко раскатанная лепешка в масле.

     - В поле бы его, на волюшку! - говорил один конюх.
     - Рано еще, - отвечал Александр, с трудом удерживаясь  на  мотавшемся
из стороны в сторону передке телеги.
     - Он те покажет волюшку! Пусти его только в поле!..
     В это время во двор вошел чужеземец в диковинной зеленой  с  красными
рукавами одежде, в черных длинных, до колен, чулках и в башмаках из желтой
кожи с пышными завязками.  Он остановился у ворот, сняв широкополую шляпу,
и ждал, пока на него обратит внимание  князь  Александр.  Возле  чужеземца
стоял его слуга с кожаной сумкой и держал на  привязи  рыжего  криволапого
пса с тупой мордой и торчащими наружу клыками.  Гость  заговорил  мягко  и
вкрадчиво, слегка нараспев:
     - Вот пришел я, скромный путник  из  далекой  земли,  чтобы  принести
доброжелательный привет и пожелания высшего  блага  тебе,  о  достойнейший
принц, отмеченный мужеством, воинской и другими неисчерпаемыми доблестями!
     - В чем дело? - холодно прервал Александр.
     - Зачем вы мучаетесь? - сказал  чужеземец.  -  Этот  прекрасный  конь
хорош только под седлом.  А телегу он в момент изломает. В нем  нетерпенья
много.
     - Ладно! Пой  другому!  -  ответил  Александр.  -  Когда  научится  в
оглоблях ходить, тогда и в поле и в бою не сплошает. -  Александр  натянул
поводья, остановился и обратил внимание на рыжего пса:
     - Это что за чудище? Продаешь?
     - Твоему милостивому достоинству привел я в дар этого рыжего дьявола.
- Держа шляпу в руках, чужеземец подошел ближе. - Каждого волка загрызет.
     - А ну-ка, подведи его ко мне.
     - Осторожно, достоуважаемый принц Александер! Чужих он не любит. Если
же вы сами его кормить будете, то он верным сторожем  вашим  станет  и  на
охоте в нужную минуту выручит.
     Александр встал и подошел к чужеземцу.
     - Ты сам из какой страны будешь? - спросил он, не сводя  пристального
взгляда с рыжего пса, который ощетинился и глухо заворчал.
     - Я торговый гость, именем Конрад, и заодно  я  книжник  из  славного
Кракова, земли Ляшской.  Пришел к вашей благосклонной милости с  просьбой,
если вы меня выслушаете.
     - Это не ко мне обращаться следует,  а  к  моему  батюшке,  когда  он
вернется,  к  переяславльскому  князю  Ярославу  Всеволодовичу:  он  здесь
хозяин.
     - Знаю, высокочтимый принц Александер.  Я  сначала  вас  в  Новгороде
искал.  Жил я в нем раньше когда-то и там по-вашему,  по-русски,  говорить
научился.  Теперь хотел бы у вас получить разрешение  свободно  ездить  по
деревням и закупать кожи, волос, пеньку, сало.
     - Ишь чего захотел! Откуда  у  нас  сало?  После  татарского  погрома
скотина едва ноги волочит.
     - Что-нибудь татары да  оставили.  Не  все  же  увезли.  А  мы,  люди
торговые, уж смекнем, что купить, что продать.  Только бы вы нам  спутника
надежного проводником дали.
     - Молодцы здесь удалые, только  славушка  лиха!  -  добавил  стоявший
вблизи конюх.
     - Я тебе, пожалуй, помогу, - сказал Александр. - А ты  мне  поможешь.
За пса лютого сколько возьмешь?
     - Ничего не возьму, этому псу цены нет.  Примите в подарок  от  моего
чистого сердца.
     - Я тебе за это рыжее  чудовище  подарю  медвежью  шкуру.  Намедни  я
поднял на рогатину еще одного медведя-быка.  И провожатого с тобой  пошлю,
одного из своих ловчих, чтобы  он  всюду  помог  проехать  и  от  лиходеев
встречных уберег. А ты мне, любезный, вот чем удружи...
     Лицо иноземца стало строгим, брови внимательно сдвинулись.
     - Что прикажете, принц Александер? Все, что могу, сделаю.
     -  У  моего  батюшки  есть  старый  монах-летописец,  отец  Пафнутий.
Жалуется он, что писать ему уже не на чем.  А записи он ведет  изо  дня  в
день очень важные: какие церкви где строятся  и  какому  святителю,  какой
князь родился али преставился, хлеб ли, ячмень ли стали дороже али упали в
цене.  Так не достанешь ли ты для этого монаха-летописца  харатьи  хорошей
сколько можешь или цельную книжицу, еще не исписанную?
     - Почему для вашего высокого  достоинства  не  принести?  Дам  я  для
записей, для хроники* книгу самую добротную - в переплете из телячьей кожи
с медными застежками.  Будет новая, чистая, неисписанная книга. Сегодня же
принесу.
     _______________
          * Х р о н и к а - так назывались западные иностранные летописи.

     - А в цене сойдемся, - сказал Александр. - Других забот у тебя нет?
     - Если не забота, то вопрос есть.  Можно ли мне или другому же нашему
иноземному купцу проехать в низовья великой  реки  Волги  в  стоянку  хана
татарского? Не поможете ли хотя бы советом?
     - А ты не побоишься проехать по безлюдным берегам?
     - Наши торговые смельчаки, чтобы привезти  свой  красный  товар,  или
наши мудрые ученые книжники, чтобы  описать  жизнь  иноземных  владык,  на
опасности не смотрят и готовы проехать  даже  на  край  света.  Трудна  ли
дорога к понизовьям Волги, к Хвалынскому морю*?
     _______________
          * Х в а л ы н с к о е  м о р е - Каспийское море.

     - Не легкая! Обожди.  Одному ехать зря. Не доедешь. Вот если наш обоз
туда пойдет, на плотах и ладьях  повезет  хану  татарскому  наши  даровья,
тогда и вашим людям торговым или мудрецам  книжным  вместе  с  ними  легче
будет пробраться.  А как тебя хан татарский примет - честь честью или твою
голову срубит, - за это ручаться не могу.  Да к тому же моя слава  у  хана
Батыя, пожалуй, лихая слава.
     - А что это значит?
     - Сам смекни, что такое лихая слава у татар.  Это когда за мои ратные
дела, за мое радение на пользу родины кривой татарский меч уже занесен над
моей головой...  А ты приходи ко мне вечерком с твоей  летописной  книгой.
Медом я тебя угощу, заодно  и  потолкуем...  Эй!  Спросите-ка  у  стряпухи
говяжью кость, да с мясцом. Надо нового пса, Рыжка, приручить.
     Один из конюхов побежал вокруг  дома  и  вскоре  вернулся  с  большой
говяжьей  костью.  Александр  уверенно  подошел  к  рыжему  псу.  У   того
ощетинился загривок, но Александр взял в полу своей длинной  рубахи  конец
ремня, на котором купец держал собаку, и  протянул  другой  рукой  говяжью
кость.  Пес завилял хвостом, и шерсть на его спине улеглась. Он  опустился
на землю и, положив кость между передними лапами, принялся ее грызть.
     - Нового хозяина почуял,  -  сказал  один  из  конюхов.  -  У  твоего
хозяина, Рыжуха, рука крепкая и верная.


                    В ПЕРЕЯСЛАВЛЕ-ЗАЛЕССКОМ КРУЧИНЯТСЯ

     Летописец князя Переяславльского старый монах  Пафнутий  вписывал  на
большом листе толстой книги в желтом телячьем переплете:
     <...В лето 6746* приидоша иноплеменицы, глаголемые татарове, на землю
Рязанскую, множество без числа, аки прузы**...  И  все  люди  секуще,  аки
траву...>
     _______________
          * В лето 6746 - в 1238 году, когда татары  вторглись  в  русские
     пределы и пытались добраться до Новгорода.
          ** П р у з ы - саранча.

     Он остановился, вытер гусиное  перо  о  полуседые  волосы,  смазанные
лампадным маслом, и прислушался. Кто-то настойчиво ударял в дверь.
     - Отче Пафнутий, отомкни задвижку! Это я!
     Сильным, тяжелым кулаком кто-то бил в старую, потемневшую дверь.  Она
от древности казалась сморщенной, столько в ней образовалось трещин.
     Старик поднялся и встревоженно спросил:
     - Кому до меня надоба?
     - Да это я, Александр!
     - Сейчас, сейчас, родимый!
     Послышался кашель, дверь распахнулась,  криво  повиснув  на  ременной
петле,  и  высокий  князь  Александр,  согнувшись  насколько  мог,   боком
протиснулся в келью монаха.
     Отец Пафнутий, в выцветшем подряснике, перетянутом кожаным поясом,  в
черной камилавке на растрепанных волосах, заплетенных на затылке в косицу,
стоял, всматриваясь моргающими  глазами  из-под  нависших  темных  бровей.
Разглаживая широкую полуседую бороду, ниспадавшую на  грудь,  монах  низко
поклонился, коснувшись толстыми пальцами неровного бревенчатого пола.
     Александр быстро окинул глазами келью.  Заметил ложе  около  глиняной
правой стены (<Задняя сторона печи...  Значит, греется>); тусклое  оконце,
затянутое бычьим пузырем (<Как старик  пишет?  Несподручно  здесь  ему!>);
слева на бревенчатой стене, на деревянном крюке, -  длинная  черная  ряса,
желтый бараний полушубок и грубое домотканое полотенце с красными  узорами
на концах; стол в виде двух досок на широких чурбаках; на столе -  толстая
книга в потемневшем кожаном переплете, тут же  -  глиняная  чернильница  с
гусиным пером, краюха житного хлеба, деревянная корявая  большая  расческа
со сломанными зубцами; на полу - деревянный поставец с  потухшей  лучиной,
под ней - глиняная миска с водой и рядом - набросанные  еловые  ветки,  на
которых лежит связка тонко нащепленных лучин.
     Александр хотел выпрямиться, но стукнулся головой в поперечное бревно
- матицу - низкого закоптелого потолка.  Полусогнувшись,  князь  несколько
раз перекрестился на небольшой образ, прикрепленный в углу, где перед ним,
на аналое, лежала церковная  книга  с  замусоленными  до  черноты  нижними
углами страниц.
     Перед  иконой  теплилась  глиняная  лампадка,  подвешенная  на   трех
железных  цепочках,  спускавшихся  с  потолка.  Огонек  фитиля  мигал    и
потрескивал, чадя тонкой струйкой дыма.
     - Здравствуй, сынок, князь Александр Ярославич! Жив  буди  на  многие
лета! - Пафнутий снова поклонился низко, коснувшись пальцами еловых  веток
на полу. - Что же ты не предупредил? Я бы приготовился. Облокся бы в рясу.
Принес бы тебе святую просвирку. А то я встречаю тебя нечесаный, аки зверь
лесной.
     Александр, окинув живыми, веселыми  глазами  все  кругом,  подыскивал
место, куда бы сесть, заметил, что ложе монаха сделано  из  переплетенного
хвороста и прикрыто овчиной (<Пожалуй, не выдержит>), и уселся на  широком
пне, служившем Пафнутию столиком для брашна (еды).
     - Как здравствуешь, отче  Пафнутий?  Пришел  тебя  проведать.  Почему
давно в дом моего батюшки не  жалуешь?  Много  ли  пишешь?  Может,  в  чем
скудость одолела?
     Монах кланялся и говорил:
     - Милостью великого князя, батюшки твоего, все есть у меня: и хлеб  и
рыба к празднику. Только вот соли редко вкушаю. Иногда молельщики кое-чего
приносят: молочка топленого али  лучку.  Все  есть,  одна  только  у  меня
кручина...
     - Какая кручина? Говори!
     Голос князя так громко гудел, что слышно было,  как  в  избе  затихли
голоса и подле двери затопали шаги любопытных. Послышался шепот:
     - О чем там бают? Сам княжич пришел своими ножками к отцу Пафнутию.
     Князь  Александр  встал,  прикрыл  плотно  дверь  и  задвинул  ее  на
задвижку. Он снова присел на чурбаке.
     - Харатьи нет! - сказал монах. - Вся прикончилась.  Записи  делаю  на
священной книге, где по краям просветы.
     - И это вся твоя кручина? Эх ты, отче! А лет тебе сколько? Семьдесят?
А сердце у тебя в груди стучит и только о харатье кручинится?
     Монах опешил. Крепко задумался. И косматые брови у него то сжимались,
то раздвигались, как усы у таракана, от  непосильной  задачи  понять,  что
хотел сказать князь Александр.
     А молодой сухопарый богатырь,  положив  большие,  крепкие  ладони  на
расставленные колени, пристально  вглядывался  в  лицо  монаха.  Вдруг  он
обернулся, прислушался и крикнул зычным голосом:
     - Эй, кто там под дверью стоит? Уходите, пока я вам головы не расшиб!
     Топот убегающих ног и стук двери показали, что грозный оклик могучего
гостя напугал любопытных.
     Князь продолжал  приглушенным  шепотом,  наклонясь  к  мясистому  уху
монаха:
     - Ты, отче, раньше был воином и преславным воеводой.  Не ты ли мне не
раз сказывал, как в поле полевал, как бился с литовцами, и с булгарами,  и
с половцами, и даже на Волге и по морю Хвалынскому плавал?
     - Было, все было, о господи! - вздыхал, кивая головой, старик.
     - Есть тебе о чем вспомнить, есть что и записать, - сказал Александр.
- А сейчас-то писать не о чем? Туга* одолела?
     _______________
          * Т у г а - скорбь, тоска.

     - Вот что я записал: <В лето от сотворения мира шесть тысяч семьдесят
сорок восьмого (1240 г.) придоша свеи в силе велице, и мурмане, и сумь,  и
емь в кораблях множьство много зело.  Свеи с князем и  бискупы  своими.  И
сташа в Неве, устье Ижоры, хотяче  всприяти  Ладогу,  и  Новгород,  и  всю
область Новгородскую... Князь же Олександр неумедли ни мало с новгородцы и
с ладожаны, приде на ня, и победи силою святыя Софья... и ту бысть великая
сеча  свеем...  и  в  ту  нощь,  не  дождавшись  света,  посрамлени   свеи
отидоша...>
     - Да, верно, так и было! - сказал задумчиво Александр.
     - А ты, князь, не кручинься, что распрелся* с  новгородцами.  Они  же
опять к тебе с поклоном придут.
     _______________
          * Р а с п р е л с я - рассорился.

     - Перестань, отче! Разве твоя голова уже на  плечах  плохо  держится?
Ветром ее, что ли, качает?
     - Прости, княжич, меня, скудоумного! В толк я не возьму,  к  чему  ты
речь клонишь. О какой туге говоришь?
     - Проснись, отче Пафнутий! Сердце-то у тебя разве не русское? Или  ты
забыл, из какого корня вырос, из какого колодца воду пил? Не из рязанского
ли?
     Монах поежился, опустил глаза, снова поднял и прошептал:
     - Верно сказал: из Рязани я родом!
     - А где Рязань?
     - Нет Рязани! Воронье только летает на яру, где стояла родная Рязань.
Боже, помяни ее защитников, павших на стенах  рязанских  и  буйные  головы
свои под ними сложивших!
     Князь Александр заговорил с глубокой грустью:
     - Была Русь привольная, многолюдная.  Лежит она теперь  придавленная,
сиротливая.  Свободно по ней ветер гуляет и ездят татарские баскаки,  наши
головы пересчитывают, сколько дани на кого наложить.
     - Верно, княже, верно! Неужели ты дерзаешь так мыслить?  -  И  старик
перекрестился на икону, прошептав:  -  Боже  милостивый,  обереги  княжича
Александра от неверного шага!
     - Помолчи, отче! Послушай мою кручину.  Думаешь, я из Новгорода уехал
без памяти, без домысла, чтобы у моего отца жеребцов объезжать? Сердце мое
не вытерпело! Иные бояре новгородские родину забыли. А некоторые псковские
бояре даже в кафтаны иноземные оделись,  шапки  набекрень  сдвинули  и  на
площади без стыда похаживают, словно  гости  заморские.  А  враг  злобный,
жадный напирает на нас отовсюду: и  от  свейских  земель,  и  от  немецких
крепостей.  И литовцы радуются, что  Русь  окровавленная  лежит,  в  муках
корчась, в голоде, разрухе и скорби.  Враги замыслили навсегда  стереть  с
земли нашу милую Русь, чтобы внуки наши забыли, какая была она и красная и
пресветлая.
     - Верно, княже, верно! - продолжал  кивать  седой  головой  монах  и,
подняв  полу  рясы,  вытер  щеки,  по  которым  стекали  слезы.  Он  вдруг
выпрямился и пристально  взглянул  на  Александра.  -  Неужто,  княже,  ты
замыслил поднять меч на него... на татарина?
     - Чуден ты, отче! Разве я к этому речь веду? Разве сохранилась на это
сила в руках? Нынче хан татарский сильнее и свея, и немца,  и  литвина,  и
кого хошь. Он теперь до конца вселенной с победой пройдет.
     - О господи! Когда же конец нашему долготерпению?
     - Когда? Еще не скоро! Дай, господи, только бы  нам  выдержать.  А  я
сыну накажу, пусть он и своему сыну передаст, чтоб затаил  в  сердце,  как
надо готовиться и строить Русь крепкую, единую  и  дружную,  чтобы,  когда
день великий настанет, тогда мечи были бы вострые, очи зоркие и рука бы не
дрогнула.
     - Исполать тебе, княже Александр, за слово  твое!  Ты  еще  уноша,  а
говоришь, как воин, как муж многоопытный.
     Александр помолчал и  вдруг  спросил,  впиваясь  горящим  взглядом  в
задумчивое и печальное лицо старого монаха:
     - Скажи мне, отче Пафнутий, что такое слава?
     Старик помолчал немного, потом тихо, но уверенно сказал:
     - Слава - это любовь народная.  Слава - это  гордость  народная,  это
радость, что есть у нас богатыри, что смело стоят они за родную землю.
     - А что такое мудрость?
     - Я не раз думал об этом и вспоминал тех, кто  поступал  мудро.  И  я
смекаю так: ежели ты делаешь то, что нужно, то ты делаешь мудро.  А  ежели
делаешь то, что не нужно, - ты безумец!
     - Верно, отче! А если  у  тебя  много  врагов:  и  сильных,  и  самых
сильных, и всяких. Что бы ты сделал?
     - Не знаю, княже.  Стал бы я тогда господу молиться: <Да минует  меня
чаша сия!>
     - Эх ты, отче Пафнутий! А еще был раньше храбрым воеводой!
     Раздался сильный стук в дверь, монах подошел к двери и спросил:
     - Кто там? Чего надо? Ась?
     Старик отодвинул засов и повернулся снова к Александру:
     - Княже, княгинюшка Александра прислала Гаврилу Олексича.
     Дверь распахнулась.  На пороге стоял дружинник  и,  весело  улыбаясь,
говорил:
     - Княгинюшка Брячиславна приказала,  чтобы  я  не  отходил  от  тебя,
княже, пока ты домой не придешь.
     Александр сидел,  глубоко  задумавшись.  Монах  осторожно  и  ласково
коснулся старческой рукой богатырского плеча:
     - Ну и строгая же у тебя княгинюшка!
     - Строгая,  да  отходчивая!  Спасибо  тебе,  отче  Пафнутий.  Пирогов
постных с рыбой сейчас Гаврило принесет.  А заодно пришлю я тебе  и  книгу
новую - даст бог, еще впишешь в нее не одну нашу победу.
     - Да хранит тебя господь, княже Александр, и даст славу немеркнущую!


                           ПОЕЗДКА В СТАРЫЙ БОР

     Несколько саней потянулось гуськом в сторону леса.  Каждые сани  были
запряжены тремя небольшими, но крепкими княжескими коньками.  На  переднем
сидел верхом детина в коротком полушубке и собачьем  треухе  и  свистом  и
гиканьем подгонял коней.  Княжич Александр, завернувшись в медвежью  шубу,
лежал в коробе передних саней.  Он часто приподымался, осматривал затихшие
поляны, давал указания конюхам.  Еще накануне были посланы вперед  ловчие,
чтобы проложить след в глубоком  снегу  и  приготовить  встречу  на  месте
задуманной охоты.  Кони  мчались.  Слышались  скрип  деревянных  полозьев,
возгласы конюхов.
     Иногда попадались небольшие затихшие селения.  Избы, казалось, совсем
утонули в снегу.  Жители  попрятались.  Кое-где  сквозь  натянутые  пузыри
тускло светились желтые огоньки лучин.  Доносился обрывок  женской  песни.
Стаями вылетали лохматые собаки и, ныряя в снегу, некоторое время  мчались
рядом с санями, хриплым яростным лаем провожая незнакомых им путников.
     Несколько раз проезжали через замерзшие озера, где неподкованные кони
скользили по гладкому льду. Свежий морозный воздух, запах сыромятной кожи,
вспотевших коней  и  смолистый  аромат  вековых  сосен  и  елей  дурманили
Александра, и этот путь казался ему необычайной сказкой.
     К ночи вдали показались багровые костры и темные  фигуры  поджидавших
охотников.
     Они были в коротких полушубках, в кожаных лаптях,  шерстяных  онучах,
перевитых ремнями до колен. И меховые рукавицы, и шапки с наушниками - все
это казалось удобным и для охоты и для войны.
     Выйдя из короба, княжич Александр подошел к костру, где  вокруг  огня
были разостланы звериные шкуры, а на углях  дымилась  горячая  похлебка  в
глиняных горшках; кругом  были  расставлены  деревянные  блюда  с  лосиным
окороком и пирогами.
     Александр подозвал к себе старшего из ловчих, Никиту Корня:
     - Как зверь?
     Никита  Корень,  богатырского  вида,  с  большой    русой    бородой,
запрятанной за воротник,  опустился  на  шкуру  возле  Александра  и  стал
шепотом рассказывать.
     - Вся семейка здесь, - говорил Никита. - И старый бык-шатун  сидит  в
берлоге.  По временам встает на дыбки и смотрит в  заиндевевшую  щель  под
упавшей кокорой, не грозит ли ему кто.  Зверь уже почуял, что люди близко,
и  выжидает.  А  его  хозяюшка,  старая  медведица,  с  пестуном  и  двумя
медвежатами залегла подальше, в песчаной яме под буреломом.
     - А они до времени не уйдут?
     - Я поставил охотников кругом. Если звери забеспокоятся и встанут, то
наши молодцы их погонят в твою сторону.
     Александр, сдвинув брови, всматривался в Никиту.
     - Какой медведь: старый стервятник?
     - Старый шатун.  И улегся он поздно. С  ним  сладить  будет  нелегко.
Осенью он уже задрал одного  мужика,  ехавшего  за  дровами.  Всю  кожу  с
черепушки снял.
     - Будет веселая потеха! Придется всем показать свою силушку.  А вы уж
глядите в оба, чтобы медведь никого не обидел.  Будет вам  тогда  позор  и
стыд, что друг друга не уберегли.
     Вдруг издали послышался голос:
     - Гей, ребятушки! Мы ищем князя Александра Ярославича!
     - Идите сюда!
     Из темноты выехали на свет костра три всадника.  Соскочили  с  коней;
один взял поводья и отошел с конями в сторону, двое прошли прямо  к  огню.
Они были в нарядных зеленых шубах чужого покроя, у пояса  -  прямые  мечи,
отделанные серебром.  Сняв  шапки,  отороченные  соболем,  оба  незнакомца
остановились, освещенные вспышками багрового пламени.
     Александр быстро поднялся и направился к гостям.
     - По платью вижу, что издалека приехали. Не с Волыни ли, из Галича?
     - От князя Михаила  Черниговского.  Шлет  тебе  наш  князь  гостинцы:
сивого коня ветроногого и сулею угорского вина. - Старый  гость,  указывая
на  молодого,  добавил:  -  Князь  Михаил  прислал  своего  старшего  сына
Ростислава, а я при нем нахожусь.
     - Приходите к нам, гости желанные! Отведайте нашего хлеба-соли.
     Александр усадил прибывших на почетное  место  -  на  шкуру  большого
медведя и персидский цветной ковер.  Он сам наливал  гостям  из  глиняного
кувшина в серебряные ковши золотистый мед и темное вино мальвазию и первый
поднял чару  за  здравие  славного  князя  Черниговского.  Выпив  до  дна,
Александр смотрел, чтобы прибывшие тоже пили честно, до последней капли, и
подмигнул Никите Корню, чтобы тот занялся их угощением.
     - Сегодня вы тут, в лесу, переночуете, а завтра  с  рассветом  пойдем
поднимать зверя. Я приготовил отменную охоту и покажу моим дорогим гостям,
как наши удальцы добывают медведя, шатуна-людоеда.
     Черниговский боярин стал шептать Александру:
     - А мы к тебе, княже, по делу приехали. Спешное, жгучее дело.
     Александр, подумав, ответил:
     - Завтра будем говорить о деле -  утро  вечера  мудренее.  А  сегодня
отдохнем. Жаль только, что петь нельзя здесь - можно зверя спугнуть.
     Постепенно лагерь охотников затихал.  Одни  продолжали  сидеть  возле
костров, подбрасывая сучья в огонь и рассказывая самые необычайные  случаи
на охоте, другие ложились на вороха наломанных веток и засыпали.
     Александр поднялся, приказал достать из  саней  п  принести  запасную
меховую шубу и прикрыл с головой своего молодого гостя. Тот крепко заснул,
опьяненный морозным воздухом и выпитым вином.
     Когда гость проснулся, уже светало.  Александр, нагнувшись, тряс  его
за плечо:
     - Если, княжич, ты не раздумал идти на зверя, то  сейчас  пойдем  его
поднимать. А может быть, ты хочешь остаться здесь, возле огня?
     Княжич  Черниговский  вскочил  бодрый,  готовый  ко  всяким   опасным
приключениям.  Опоясываясь ремнем с прямым мечом, он с удивлением заметил,
что на Александре меча нет, а только короткий широкий нож и в руках  копье
с поперечиной, перевитое ремнями.
     - Ты не берешь с собой меча?
     - С медведем  нужно  иметь  свою  сноровку:  это  зверь  проворный  и
напористый. Его удержит только такая рогатина.
     Молодой черниговец все же не решился оставить меч и, захватив  лук  и
колчан со стрелами, последовал за Александром, углубляясь в лес.
     Там пришлось встать  на  лыжи.  Александр  легко  заскользил  вперед,
останавливаясь, чтобы не оторваться от гостя. Пришлось идти довольно долго
узкой лесной тропой, местами с трудом продираясь между елями.
     Солнце, багровое и  негреющее,  виднелось  между  засыпанными  снегом
деревьями; розовые лучи скользили по голубоватым сугробам снега.
     Александр  остановился  возле  толстой,  вековой  сосны.  Снег  лежал
клочьями на ветвях, а под сосной  оставалась  сухая  площадка,  засыпанная
желтой хвоей.  Здесь поджидал с луком за плечами,  опираясь  на  рогатину,
старый охотник.  Он молча указал рукой в сторону, где  лежали  упавшие  во
время бурелома деревья. Александр внимательно всматривался туда, отыскивая
признаки зверя.  Он высвободил ноги из лыжных ремней  и  шагнул  на  сухую
площадку. Все трое стояли в тишине леса молча, полные затаенного волнения.
     Александр показал рукой на свои глаза, потом еще раз  протянул  ее  в
сторону бурелома.  Черниговский князь взглянул в направлении  руки,  думая
увидеть где-то темную шкуру медведя, но там были только кусты,  засыпанные
снегом. А внизу, под огромным вывороченным корнем, он заметил узкую темную
щель и над ней - ледяные сосульки на ветвях,  образовавшиеся  от  горячего
дыхания зверя.
     В  этой  темной  щели  неясно  блеснули  две  точки  и  мокрый    нос
затаившегося медведя, который внимательно следил за  появлением  неведомых
людей. Сознавая свою неодолимую силу, он выжидал.
     Гость невольно вздрогнул, вытащил из ножен свой прямой отточенный меч
и прислонил его к сосне, потом выхватил из колчана три стрелы и  переложил
их в левую руку.
     Александр сделал предостерегающий жест, означавший, что надо выждать.
     В  это  время  приблизился  отставший  от  опекаемого   им    княжича
черниговский боярин со  своим  слугой.  Александр  безмолвно  приказал  им
остановиться возле другого дерева, потом  повел  бровями  и,  взглянув  на
стоявшего позади ловчего, приглушенным голосом сказал:
     - Начинай!
     Ловчий выхватил из-за пояса витой турий  рог.  В  тихом,  неподвижном
воздухе прозвучал звонкий призыв, означавший начало охоты.
     И вдруг  с  разных  сторон  леса  откликнулись  дикие  звуки,  грохот
трещоток, крики загонщиков:
     - Эй, Михайло толстолапый!  Полно  спать!  Выходи!  Принимай  гостей!
Го-го-го!
     Зашевелились и затрещали сучья наваленного бурелома, закивала ветвями
лежащая елка, и, как темная  глыба,  запорошенная  снегом,  свирепо  рыча,
выскочил из своей берлоги огромный бурый медведь.
     С двух сторон с громкими криками выдвинулись из  кустов  скрывавшиеся
там охотники.  Медведь бросился в одну, потом в другую сторону,  но  опять
наткнулся на охотников; они орали и звонко стучали  дубинками  по  стволам
деревьев.
     Медведь заметался и бесшумно понесся, вздымая снег, на ту  прогалину,
где неподвижно стоял, широко расставив ноги, князь Александр и за ним  два
черниговских гостя.
     Видя несущегося на них зверя, княжич Ростислав натянул лук  и  пустил
стрелу.  Она впилась в  медведя,  и  хвост  стрелы  замотался  у  него  на
загривке. Медведь взревел. Могучие звуки, повторяемые эхом, прокатились по
лесу.  На мгновенье он остановился, растерянно мотая  головой  и  стараясь
лапой сбить стрелу, но в это время две новые впились в его мохнатую шкуру.
Поднявшись на задние лапы, зверь быстрыми, неуклюжими скачками  понесся  в
сторону прогалины.
     Черниговский княжич не  выдержал.  Схватив  стоявший  рядом  меч,  он
сделал несколько шагов навстречу медведю. Стремительным прыжком зверь упал
на человека и подмял его под себя.
     - Пегаш! Пегаш! - закричал Александр, бросаясь к медведю и  сжимая  в
руке отточенную рогатину.
     Откуда-то из-за кустов с необычайно тонким  визгом  вылетел  огромный
пегий волкодав, перепрыгнул через медведя, кувырнулся в снег и, вцепившись
в мягкие окорока зверя, стал их яростно трепать.
     Медведь,  оставив  человека,  завертелся,  стараясь  охватить  лапами
собаку.
     Александр,  проваливаясь  в  снег,  подбежал  к  медведю,  ткнул  его
рогатиной в бок и отскочил назад.  Он пригнулся к земле,  выставив  вперед
рогатину, придавив ногой нижний ее конец, воткнутый в снег.
     Примчались еще две собаки и тоже  вцепились  в  зад  медведю.  Зверь,
обезумев от боли, не знал, на  ком  сорвать  ярость.  Увидев  перед  собой
неподвижно стоявшего Александра, он на дыбках, волоча за собой трех собак,
решил схватить и разорвать дерзкого противника.  Князь  уверенно  направил
конец рогатины в <настоящее место>, как  говорят  охотники,  -  под  левый
сосок,  и  зверь  всей  тяжестью  упал  вперед,  стараясь  лапами  достать
ненавистного человека.
     Рогатина  глубоко  вонзилась  в  грудь.  Медведь  повалился  на  бок.
Подбежавшие ловчие обухами  топоров  добивали  зверя.  Обильно  вытекавшая
кровь алой струей окрашивала голубоватый снег.
     Александр,  оставив  медведя,  подбежал  к    неподвижно    лежавшему
черниговскому княжичу. Сильный удар медвежьей лапы лишил его сознания. Вся
шуба на спине была разодрана от  плеча  до  пояса,  и  виднелась  стальная
кольчуга.
     Княжич медленно приходил в себя,  еще  плохо  соображая,  что  с  ним
произошло.  Его уложили на сухой прогалине. Ловчий принес глиняную сулею и
налил вина в серебряный ковш.  Александр сам большими,  длинными  пальцами
разжал стиснутые зубы княжича и ждал, пока тот не начал жадно пить.
     В полузакрытые глаза возвращалось сознание.  Нахмурив брови,  молодой
черниговский княжич осмотрелся и вскочил.
     - Где медведь? - было его первое слово.
     Александр засмеялся:
     - Уложил ты его своим мечом, своей смелой  рукой.  Вот  он  валяется.
Смотри, с каким матерым зверем справился.
     - А где мое оружие?
     Старый боярин подал меч.  Руки у него дрожали, он еще не  верил,  что
его питомец спасся от страшной беды.
     В это время к Александру быстро подбежал на лыжах охотник.
     - Прости ты нас, княже! Не  смогли  мы  удержать  до  твоего  прихода
медведицу.  Уж мы стрелы в нее пущали, а она с медвежатами все же ушла. Но
далеко не скроется, мы ее разыщем.
     - Жаль, что на нас ее не погнали!
     - Как услышала матка, что заревел ее хозяин-бык, выскочила из берлоги
как полоумная. Где же с ней было совладеть? А убить ее ты же не дозволил.
     - Ладно и так! Хорошо, что гостя мы оберегли.
     Александр отошел к стоявшим в стороне черниговцам. Княжич прошептал:
     - Пресветлый князь Александр Ярославич! Дозволь слово  сказать,  пока
другой никто нас не слышит. По важному ведь делу мы приехали.
     - Слушаю тебя, говори!
     - Батюшка мой, князь Михаил, прислал тебя молить, чтобы ты точил мечи
вострые, собирал воинов.  Можем ли мы терпеть над собой власть  татарскую?
Пора сбросить басурманское иго! Все князья - и Волынские,  и  Галицкие,  и
другие - между собой совет держат, чтобы разом пойти  на  татар  войной  и
землю нашу от них очистить.
     Александр сказал с грустью:
     - Запомни слово мое и передай его твоему отцу-батюшке, а ты,  боярин,
тоже поясни толком мою речь. Видишь, вот медведь, наш лесной хозяин, убит,
и заменить его некому.  Медведица увела детей в чащу, чтобы вскормить их и
своим молоком вспоить, а сама она ранена и  человечьими  слезами  исходит.
Где ты у нас видишь столько воинов, чтобы сломить могучие рати  татарские?
Медвежата малы, и вся  наша  забота  -  медвежат  вырастить.  Нужно  время
долгое, пока медведица оправится, а медвежата медведями  станут.  Тогда  и
разговор будет другой.  Такова сейчас и наша земля. Вот и  смекни,  что  я
хотел сказать!


                           НУЖНА ЖЕЛЕЗНАЯ РУКА

     Узнав, что князь Ярослав Всеволодович прибыл  из  Владимира  снова  в
Переяславль, восемь бояр, два дьяка и  сам  владыка  архиепископ  Спиридон
приехали туда из Новгорода в крытых возках, запряженных  гуськом,  по  три
коня, морда в хвост, с возницей, скачущим верхом на переднем коне.
     -  Чертова  дюжина!  -  говорили  суеверные  встречные,  по  привычке
пересчитывая число возков. - Не иначе,  как  где-то  трус  земной,  церкви
пообвалились али, может, опять бабку вещую жгут на можжевеловом костре.
     Но посольство, не говоря, куда  и  зачем  оно  едет,  проследовало  в
Переяславль-Залесский, где расположилось в монастыре.
     Утром другого дня, расчесав  деревянным  гребнем  подстриженные  <под
горшок> намасленные  волосы  и  холеные,  шелковистые  бороды,  посольство
явилось в бревенчатые хоромы князя Ярослава Всеволодовича.
     На широком резном крыльце,  поднятом  десятью  ступенями,  уже  ждали
несколько дружинников в начищенных до блеска калантырях  и  шеломцах.  Они
заставили посольство повременить некоторую  толику  на  широкой  лестнице,
затем пропустили по одному внутрь и провели  в  гридницу.  Там  посольство
чинно выравнялось вдоль стенки.  Новгородцы долго крестились и кланялись в
сторону красного угла, увешанного образами в серебряных ризах  с  вышитыми
полотенцами. Послы перешептывались, громко вздыхали, широко зевая и крестя
рот торопливым, мелким крестом.
     В окна, тусклые, слюдяные, лился утренний голубоватый свет. Несколько
лампад, налитых конопляным маслом, горели, мигая и потрескивая.
     Наконец  вошли  два  молодых  дружинника  с  короткими  копьями.  Они
вытянулись по  сторонам  тяжелой  дубовой  двери.  Оттуда  вышел  быстрой,
решительной походкой и остановился,  положив  широкую  ладонь  на  рукоять
меча, князь Ярослав Всеволодович.  Из-под густых, круто изломленных черных
бровей пристально всматривались холодые, властные глаза.  Он узнал владыку
Спиридона и двоих бояр.  Князь Ярослав подошел к ним, сильный,  осанистый,
обнял и трижды облобызал.
     Другие послы низко кланялись, стараясь  перегнуть  дородное  чрево  и
дотронуться пальцами до пола.
     - Какая нужда,  какая  кручина  привела  вас  опять  ко  мне,  в  мой
захудалый, разоренный татарами Переяславль? Садитесь, гости почтенные!
     Все уселись вокруг  стен  на  длинных  скамьях,  покрытых  узорчатыми
половецкими коврами. Владыка Спиридон начал:
     -  Время  настало  тревожное,  трудное  и  для  нас,  сынов  Великого
Новгорода, и для всего  православного  люда.  В  народе  ходят  речи,  что
господь бог оставил нас и враги торопятся  нас  раздавить,  чтобы  стереть
всякую память и самое имя земли Русской.
     - Да что ты, владыка, до времени затянул отходную! - прервал  низким,
сильным голосом князь Ярослав жалобную речь Спиридона. - Зря ты  пророчишь
кару господню.  А может быть, враг еще и подавится русской костью:  станет
она ему поперек горла.
     Много говорили гости, жаловались и вздыхали, упрашивая князя Ярослава
вернуться в Новгород, обещая ему всякие блага.
     - Очень у вас густой дым новгородский, - отвечал Ярослав.  -  В  этом
мутном дыму не разберешь, кто друг, кто крутила, кто  скрытый  недруг.  Да
мне и не ко времени снова браться за новгородские дела.
     Бояре горячо настаивали на своей просьбе и упрашивали приехать.
     - А вы попросите лучше опять моего сынка.
     - Был у нас недолго твой второй сынок, князь Андрей Ярославич, да вот
не спелся и покинул нас. А нам нужна рука железная и воля булатная.
     - Так в чем же заминка? Попросите снова князя Александра!
     - Мы бы  рады  его  просить,  да  боимся  -  он  едва  ли  захочет  и
разговаривать с нами.
     - А  мы  сейчас попробуем уговорить Александра...  А ну,  - обратился
Ярослав к дружиннику,  стоявшему  у  дверей,  -  попроси-ка  к  нам  князя
Александра Ярославича.
     Вскоре пришел Александр и стал  у  стенки,  прислонившись  к  зеленой
изразцовой печке.  Он ласково  кивнул  всем  головой  и  стал  внимательно
слушать, как новгородские послы жаловались на трудные времена.
     Заговорил сумрачный владыка Спиридон:
     - Я припомню тебе, княже Александр, твои же слова.  И я слыхал о  том
последнем большом вече, где неразумники тебе говорили  попреки  и  словеса
обидные.  А ты в ответ отрубил им, что <в Новгороде все  же  остался  один
твой Друг - вечевой колокол>, и ты обещал, что приедешь  немедля,  если  в
тяжкие дни этот колокол начнет бить тревогу и звать тебя  на  помощь.  Вот
теперь такие дни и настали!  Ты  поди  уже  слышал,  что  немецкие  рыдели
напирают на наши исконные земли в силе великой. А кто сейчас сможет встать
в челе русских ратей? Кто, кроме тебя? И теперь все новгородцы  уже  зовут
только тебя.  Неверно ты сказал, будто в Новгороде у тебя  остался  только
один друг - вечевой колокол! Нет, княже, твоими верными друзьями  остались
те, кто бился под твоим стягом на Неве  со  шведами.  И  по  первому  зову
твоему к тебе так же дружно поспешат все, у кого в  груди  бьется  русское
сердце. Вслушайся, княже Ярославич: вечевой колокол уже выбивает тревогу и
зовет тебя!
     Все затихли и ждали от Александра, что он ответит.
     Долго он стоял  молча,  опустив  глаза,  затем  выпрямился  и  сказал
спокойно и тихо:
     - Ладно! Приеду! Но  не  сейчас,  с  вами,  а  немного  погодя.  Хочу
подготовить к походу мою дружину.


                          ЗАБЫТЫЕ БРАТЬЯ В БЕДЕ

     По Новгороду пробежали тревожные  слухи:  князь  Александр  со  своей
дружиной грабят всех богатеев, бояр, купцов, но не  пропускают  и  мелкого
люда. Слухи эти распускали враги князя.
     И впрямь вскоре все увидели, как по улицам двигаются  возы,  покрытые
большими кожами и увязанные веревками, окруженные княжескими дружинниками.
Из домов выносили покрывала, кафтаны, сапоги, шубы, серебряные братины*  и
другое ценное добро.  Все складывалось на подводы,  которые  переезжали  к
следующему дому.
     _______________
          * Б р а т и н а - род ковша.

     В  воскресенье,  после  обедни,  в  церквах  на  амвон  вышли  бояре,
сторонники князя Александра.
     - Слушайте, православные! - говорили они. -  Вы  живете  спокойно,  и
никто вас не притесняет, но вы забыли о наших братьях, которые  умирают  с
голоду в татарской неволе.  Вы здесь не видели плена, его  кровавых  слез:
татары не дошли до Новгорода.  Святая София, премудрость божия,  сохранила
вас, хотя по грехам вашим вы того не заслужили.  Но тысячи и тысячи  наших
братьев татары угнали к себе в низовья Волги, где царь  Батыга  заставляет
русских пленных строить ему новый город и стенобитные камнеметальницы  для
нового похода.  Верные люди привезли сюда слезные письма и  нас  извещают,
что татарский царь за большой выкуп готов  отпустить  пленных  на  родину.
Можем ли мы остаться без сердца и не помочь нашим измученным  братьям?  Вы
здесь едите пироги с кашей и жирной  рыбой,  а  пленные  наши  голодают  и
побираются, прося милостыню у сыроядцев-татар.
     Князь  Александр  и  сам  появлялся  во  всех  церквах  и    призывал
новгородцев жертвовать, не жалея, кто сколько может для выкупа пленных.
     - Ты хочешь дань уплатить  татарам?  -  слышались  голоса  из  задних
рядов. - Мы вольный город и никому еще дани не платили!
     Александр отвечал гневно:
     - Вы, крикуны, для наших пленных ничего не  сделали!  Стыдно  вам  не
помочь братьям в беде!
     - Да мы рады, мы что! Лишь бы татары к нам сюда не пожаловали!
     - Вы можете уделить на выкуп наших братьев  и  кожи,  и  рухлядь*,  и
мешки с зерном и мукой.  Все мы сложим на возы и прочно  увяжем,  чтобы  в
целости доставить хану татарскому.
     _______________
          * Р у х л я д ь - платье, шубы, меха.



     Больше всего хлопот и шуму было  в  Рюриковом  городище,  на  княжьем
дворе, где дружинники Александра  разбирали  все  пожертвованное  добро  и
складывали прямо под навесом.
     В это время к княжескому дому пришел человек и  настойчиво  требовал,
чтобы  его  пропустили  к  Александру.  Князь  вышел  на  крыльцо.  Увидев
пришельца, он сразу позвал его с собой в горницу:
     - Ну, рассказывай, что тебя привело сюда?
     Странник  стоял  высокий,  строгий,  с  седыми  вьющимися   волосами,
падавшими на плечи.  Лицом он  походил  на  святого,  сошедшего  с  иконы.
Несмотря на теплый весенний день, на нем был полушубок нерусского  покроя,
за поясом  заткнут  обернутый  в  тряпицу  топор  и  подвешен  на  веревке
небольшой глиняный горшок.  В руках он держал половецкую  волчью  шапку  с
отворотами.  Видимо, он очень волновался и вдруг упал на колени,  кланяясь
до земли.
     - Тебе пришел поклониться, наша надежа, наше солнышко ясное! Ты  один
вспомянул мучеников, попавших в татарский полон.  И моих два  сына  там  у
татар.  Живы ли они али нет - кто скажет? Вещуньи старые мне нагадали, что
сынки мои живы. Я сам хотел было пробраться в волжские низовья, да попал в
половецкий аркан. Половцы заставили меня пасти их быков. Только хитростью,
в бурю, уведя двух половецких коней, я спасся  и,  укрываясь  по  оврагам,
добрался до Русской земли.
     Александр поднял странника и усадил его рядом на скамье.
     - Ну, старик, рассказывай, откуда ты родом и как звать тебя.
     Странник бросил свой колпак на пол и отер лицо заплатанным рукавом:
     - Зовут меня Авксентий.  Родом я  из  Ростова.  Плавал  и  гребцом  и
плотовщиком.  Два моих  сына  были  в  дружине  князя  Владимирского  Юрия
Всеволодовича и попали в  полон,  когда  татары  жгли  Суздальскую  землю.
Говорил мне один странник, бежавший из татарской неволи, будто  видел  их,
да едва признал - больно уж отощали они на тяжелой работе да худых кормах.
И все наши, сказывают, ходят там сухие, как смерть.  В мои молодые годы  и
мне довелось не раз бывать в низовьях Волги.  Тогда о татарах никто еще  и
не слыхивал.
     - Ты с товарищами, видно, ушкуйничал? Персидские берега шарпал?
     - Вроде того, - нехотя протянул старик. - Да  что  вспоминать!  Давно
это было.  А теперь земно  кланяюсь  тебе:  пошли  меня  с  обозом!  Уж  я
постараюсь, услужу тебе, Волгу я хорошо знаю и плоты по ней гонять умею.
     - Если ты можешь плоты гонять, то пошлю тебя.  Ты там пригодишься.  Я
дам тебе два десятка лесорубов-плотовщиков.  С ними ты свяжешь  плоты,  на
которые мы все, что нужно, погрузим.  Сможешь ли ты спустить эти  плоты  в
низовье Волги, прямо к стоянке татарского хана?
     - А почему  не  смогу?  Мне  на  реке  Волге-матушке  каждый  поворот
известен.
     - Ладно, Авксентий, пошлю тебя с нашим обозом.


     К Александру подходило много встревоженных людей.  Все расспрашивали,
когда и какой обоз пойдет в татары,  где  в  плену  томились  их  сыновья,
братья, отцы и близкие.
     Александр многим позволил сопровождать выкуп: обоз собирался  большой
и нужны были люди, чтобы присматривать за конями и гружеными подводами.
     С первым обозом отправился  Ратша,  обещав  Александру  позаботиться,
чтобы обоз благополучно добрался до места, и все, что можно, рассмотреть и
разузнать в ставке татарского хана.



                                Глава VII

                           РЫЦАРИ МЕЧИ ВОСТРЯТ


                            ЭТО БЫЛО В БРЕМЕНЕ

     В узком переулке, выходящем  на  пристань  города  Бремена,  медленно
проходил бритый пожилой католический монах в белой сутане и черном плаще с
капюшоном, ниспадающим на спину.  Он спрашивал  встречных,  где  кузнечная
мастерская Бернгарда Брудегама. Целый день в переулке слышался непрерывный
грохот  кузнечных  молотков,  рабочие  тащили  на  спине  тяжелые   мешки,
пробегали вымазанные сажей подмастерья.  Монах посматривал по  сторонам  и
старательно обходил лужи и  груды  угля.  Встречные  указали  монаху,  где
мастерская, которую он ищет. Сам владелец кузницы, с седыми космами волос,
охваченных ремешком вокруг головы, в кожаном  переднике,  вышел,  держа  в
длинных клещах кусок раскаленного железа.
     - Что вам от меня  нужно,  почтенный  отец?  Я  уже  внес  более  чем
достаточно капеллану нашей общинной церкви святой Бригитты, и только с ним
я имею дело. Да-да, хватит с меня!
     - Я пришел не за пожертвованиями, почтенный мастер Брудегам, а привез
вам письмо от вашего сына Теодориха, да хранит его всевышний!
     - Как! Он жив еще? Впрочем, это все равно: я  давно  уже  отрекся  от
него и не хочу о нем слышать.  Какое новое преступление  он  сделал?  -  И
Брудегам прикрыл глаза выпачканной в саже рукой. - Новая ужасная весть!
     - Не огорчайтесь, почтенный мастер. Ничего дурного ваш сын не сделал.
Напротив: он занимается теперь очень почетным делом.
     Кузнец с недоверием взглянул на монаха и швырнул раскаленное железо в
кадку с водой, где оно зашипело.
     А монах, не торопясь, расшнуровал висевшую через плечо кожаную  сумку
и достал письмо, зашитое в красный лоскуток.
     Кузнец осторожно взял письмо.
     - Я не силен в грамоте, и мне трудно будет прочесть то,  что  написал
мой сын. Может быть, вы, достопочтенный отец, согласитесь пройти в мой дом
- я живу совсем близко.  Там мы с моей женой Матильдой будем рады  узнать,
что пишет наш легкомысленный блудный сын.  А может быть, вы и сами еще нам
расскажете, где и как вы с ним встретились. Много горя он доставлял нам до
сих пор!
     - Я очень тороплюсь, меня ждет наш епископ.  Но если это недалеко, то
я охотно пойду с вами.
     В домах близ пристани жили купцы и ремесленники. Дома эти похожи один
на другой: узкие, в два-три этажа, под  черепичной  остроконечной  крышей.
Под гребнем крыши висели на толстых канатах большие железные крюки,  чтобы
втаскивать товары на чердак.  По узкой и крутой лестнице Брудегам и  монах
поднялись в третий  этаж.  Хозяин  постучал  висевшим  на  двери  железным
молотком.  Дверь приоткрылась; и выглянуло лицо женщины  в  большом  белом
чепце:
     - Входите, входите!
     В комнате, куда они вошли, их встретила  хозяйка  в  синем  клетчатом
переднике с двумя карманами, откуда торчали деревянные ложки.
     - Опять сбор на церковь! О небо! - воскликнула она, всплеснув руками.
     - Успокойся, Матильда! - сурово сказал  кузнец.  -  Слушай  и,  прошу
тебя, от изумления не упади на пол.
     - Неужто опять наш Дорих?
     - Письмо от вашего сына, - прошептал монах. - Я привез очень хорошие,
радостные для вас вести.
     -  Ах,  спаси  вас  милостивый  господь!  -  воскликнула  хозяйка   и
пошатнулась, едва не упав.
     Хозяин ее поддержал и усадил в кресло у окна.
     Середину комнаты занимал квадратный стол; у одной  стены  протянулась
скамья, покрытая полосатым одеялом, у другой стояла полка с посудой.
     Монах осторожно вскрыл письмо,  зашитое  толстыми  нитками,  и  вынул
несколько сложенных пергаментных листков.
     - Где и  как  вы  встретились  с  нашим  сыном?  Не  томите  меня!  -
простонала мамаша Брудегам.
     - Я впервые увидел Теодориха на корабле,  плывшем  из  Бремена.  Меня
поразил звучный голос одного из путников, сидевших в трюме.  Он пел  наши,
германские песни. Я разговорился с ним и узнал, что он учился в Бремене.
     - Совершенно верно, - подтвердила хозяйка. - Наш Дорих учился, и даже
очень хорошо, у каноника при церкви  святой  Бригитты.  Но  он  не  кончил
школы, спутавшись с очень плохими людьми, а потом... -  Она  остановилась,
вытирая глаза концом передника.
     - Одним словом, попал в тюрьму  за  воровство  и  грабеж!  -  сердито
проворчал отец.
     - Не рассказывайте мне, госпожа Брудегам.  Ваш  сын  исповедовался  у
меня, и я отлично знаю всю его жизнь и все печальные  ошибки,  которые  он
совершил, и как он был сурово за это наказан.  Но ведь теперь  все  уже  в
прошлом.  Он стал пилигримом* и, кроме  того,  помогает  мне  в  церковной
службе - отлично поет молитвы. За это ему все простится.
     _______________
          * П и л и г р и м  -   богомолец,  ходивший  на  поклонение  так
     называемым <святым местам>.

     - О милостивый господь! - шептала Матильда Брудегам.  -  Как  вы  нас
обрадовали таким известием! Чем мы сможем отблагодарить вас?
     - Мне ничего не нужно. На днях я покидаю Бремен, так как должен ехать
к престолу его святейшества папы.
     - Где же вы расстались с нашим сыном?
     - В новом  городе  Риге,  на  большой  реке  Двине.  Там  он  остался
воином-меченосцем в крепости.
     - Будьте добры, прочтите нам письмо сына.  Мы сами  не  сумеем  этого
сделать.
     - Охотно. Слушайте.
     - Милый мой мальчик! - всхлипнула Матильда. - Он все  же  вспомнил  о
нас.
     Монах стал читать:
     - <Дорогие мои почтенные родители! Приезжайте ко мне в город Ригу.  Я
здесь уже не бродяга и не преступник, а пилигрим, меченосец и делаю важное
дело: вместе с другими меченосцами из нашей славной Германии  мы  покоряем
диких язычников  -  леттов,  куронов  и  ливов  -  и  обращаем  их в наших
старательных,  покорных рабов.  Вы,  конечно,  помните тот страшный  день,
когда  меня  вместе  с  другими заключенными вывели из бременской тюрьмы и
когда половина из нас была в железных оковах,  а другая  половина  шла  со
связанными  руками.  Мы  все  уже тогда думали,  что нас ведут на площадь,
чтобы повесить.  Но стража с обнаженными мечами погнала всех в гавань, где
нас  погрузили  в  трюмы  шести кораблей.  Там было и сыро и темно.  К нам
спустились несколько монахов с  зажженными  свечами  и  спели  молитвы,  а
каноник  сказал  проповедь  о том,  что мы едем на великое,  святое дело -
обращать в Христову католическую веру диких язычников. Каноник нам объявил
также,  что  если  мы  поклянемся стать усердными пилигримами и пришьем на
плечо и спину кресты,  то нам простятся все наши  самые  тяжелые  грехи  и
преступления:  и прошедшие, и настоящие, и будущие. Конечно, все мы сейчас
же объявили о своем согласии.  Тогда нам  принесли  котел  вареных  бобов,
хлеба  и  два  ведра  пива,  так  что мы в первый раз за много дней досыта
поели.
     Затем наши корабли отправились в путь.  Нас сильно качало, пока мы не
прибыли сперва на остров Готланд, а  затем  вошли  в  устье  большой  реки
Двины.  По ней мы поднялись вверх  по  течению  до  новой,  теперь  нашей,
германской, крепости Риги.  В ней уже выстроена  высокая  церковь  святого
Петра с недремлющим жестяным петухом на конце шпиля.  В церкви  состоялось
торжественное богослужение по случаю нашего приезда и  вступления  в  ряды
меченосцев.  А наши цепи  пригодились:  их  надели  на  пленных  туземцев,
которых здесь много. Они строят дома, распахивают землю и вообще исполняют
для нас всякие самые трудные работы.



 

<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1]  [2] [3]

Страница:  [2]