По зеркальному льду скользят мужские ботфорты и
женские ботинки с меховой опушкой. Скользящих ног
так много, что, будь они в Китае, для них не хватило бы
бфмбуковых палок. Солнцу светит особенно яркоб воздух
особенно прозрачен, щечки горят ярче обыкновенного,
глазки обещают больше, чем следует... Живи и
наслаждайся, человек, одним словом! Но...
   "Дудки",- говорит судьба в лице моего... доброго
знакомого.
   Я вдали от катка сижу на скамье под голым деревом
и беседую с "ней". Я готов ее скушать вместе с ее шляпкой,
шубкой и ножками, на которых блестят коньки
- так хороша! Страдаю и в то же время наслаждаюсь!
О любовь! Но... дудки...
   Мимо нас проходит наш департаментский "отворяйло
и запирайло", наш Аргус и Меркурий, пирожник и рассыльный,
Спевсип Макаровю В руках его чьи-то калоши,
мужские и женские, должно быть превосходительныею
Спевсип делает мне под козырек и, глядя на меня  с умилением
и любовью, останавливается около самой скамьи.
   - Холодно, ваше высокобл... бл... На чаишко бы!
Хе-хе-с.
   Я даю ему двугривенный. Эта любезность трогает
его донельзя. Он усиленно мигает глазками, оглядывается
и говорит шепотом:
   - Оченно мне жалко вас, обидно, ваше благородие!..
Страсть как жалко! Точно вы мне сынок... Человек вы
золотой! Душа! Доброта! Смиренник наш! Когда намедни
он, превосходительство то есть, накинулся на
вас - тоска взяла! Ей-богу! Думаю, за что он его? Ты
и лентяй, и молокосос, и тебя выгоню, то да се... За что?
Когда вы вышли от него, так на вас лица не было.
Ей-богу... А я гляжу, и мне жалко... Ох, у меня
всегда сердечность к чиновникам!
   И, обратясь к моей соседке, Спевсип, прибавляет:
   - Уж больно они плохи у нас насчет бумаг-то. Не
ихнее это дело в умственных бумагах... Шли бы по торговой
части или... по духовной... Ей-богу! Ни одна бумага
у него толком не выходит... Всё зря! Ну и достается
на орехи... Сам заел его совсем. Турнуть хочет... А мне
жалко. Их благородие добрые...
   Она смотрит мне в глаза с самым обидным состраданием!
   - Ступай! - говорю я Спевсипу задыхаясь.
   Я чувствую, что у меня даже калоши покраснели.
Осрамил, каналья! А в стороне, за голыми кустами, сидит
ее папенька, слушает и глазеет на нас, чтобы я
впредь до "титкулярного" не смел и думать о... На другой
стороне, за другими кустами, прохаживается ее маменька
и наблюдает за "ней". Я чувствую эти четыре
глаза... и готов подохнуть...



 

КОНЕЦ...
Другие книги жанра: классические произведения

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]