 | ||||||||||||
| Переход на главную | ||||||||||||
|
Жанр: классические произведения
Гумилев Николай Степанович - Романтические цветы Страница: [1] 20. СОНЕТ Как конквистадор в панцыре железном, Я вышел в путь и весело иду, То отдыхая в радостном саду, То наклоняясь к пропастям и безднам. Порою в небе смутном и беззвездном Растет туман... но я смеюсь и жду, И верю, как всегда, в мою звезду, Я, конквистадор в панцыре железном. И если в этом мире не дано Нам расковать последнее звено, Пусть смерть приходит я зову любую! Я с нею буду биться до конца И, может быть, рукою мертвеца Я лилию добуду голубую. 21. БАЛЛАДА Пять коней подарил мне мой друг Люцифер И одно золотое с рубином кольцо, Чтобы мог я спускаться в глубины пещер И увидел небес молодое лицо. Кони фыркали, били копытом, ман Понестись на широком пространстве земном, И я верил, что солнце зажглось для меня, Просияв, как рубин на кольце золотом. Много звездных ночей, много огненных дней Я скитался, не зная скитанью конца, Я смеялся порывам могучих коней И игре моего золотого кольца. Там, на высях сознанья - безумье и снег, Но коней я ударил свистящим бичем, Я на выси сознанья направил их бег И увидел там деву с печальным лицом. В тихом голосе слышались звоны струны, В странном взоре сливался с ответом вопрос, И я отдал кольцо этой деве луны Да неверный оттенок разбросанных кос. И, смеясь надо мной, презирая меня, Люцифер распахнул мне ворота во тьму, Люцифер подарил мне шестого коня - И Отчаянье было названье ему. 22. ОССИАН По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи, Меж них багровела луна, как смертельная рана. Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий Упал под мечем короля океана, Сварана. Зловеще рыдали сивиллы седой заклинанья, Вспененное море вставало и вновь опадало, И встретил Сваран исступленный, в грозе ликованья, Героя героев, владыку пустыни, Фингала. Схватились и ходят, скользя на росистых утесах, Друг другу ломая медвежьи упругие спины, И слушают вести от ветров протяжноголосых О битве великой в великом испуге равнины. Когда я устану от ласковых слов и объятий, Когда я устану от мыслей и дел повседневных, Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий, Я вижу на холме героев суровых и гневных. 23. КРЫСА Вздрагивает огонек лампадки, В полутемной детской тихо, жутко, В кружевной и розовой кроватке Притаилась робкая малютка. Что там? Будто кашель домового? Там живет он, маленький и лысый... Горе! Из-за шкафа платяного Медленно выходит злая крыса. В красноватом отблеске лампадки, Поводя колючими усами, Смотрит, есть ли девочка в кроватке, Девочка с огромными глазами. - Мама, мама! - Но у мамы гости, В кухне хохот няни Василисы, И горят от радости и злости, Словно уголечки, .глазки крысы. Страшно ждать, но встать еще страшнее. Где он, где он, ангел светлокрылый? - Милый ангел, приходи скорее, Защити от крысы и помилуй! 24. РАССВЕТ Змей взглянул, и огненные звень Потянулись, медленно бледнея, Но горели яркие камень На груди властительного Змея. Как он дивно светел, дивно страшен! Но Павлин и строг и непонятен, Золотистый хвост его украшен Тысячею многоцветных пятен. Молчаливо ждали у преддверья; Только ангел шевельнул крылами, И посыпались из рая перь Легкими, сквозными облаками. Сколько их насыпалось, белея, Словно снег над неокрепшей нивой! И погасли изумруды Зме И Павлина веерное диво. Что нам в бледном утреннем обмане? И Павлин, и Змей - чужие людям. Вот они растаяли в тумане, И мы больше видеть их не будем. Мы дрожим, как маленькие дети, Нас пугают времени налеты, Мы пойдем молиться на рассвете В ласковые мраморные гроты. 25. СМЕРТЬ Нежной, бледной, в пепельной одежде Ты явилась б ласкою очей. Не такой тебя встречал я прежде В трубном вое, в лязганьи мечей. Ты казалась золотисто-пьяной, Обнажив сверкающую грудь. Ты среди кровавого тумана К небесам прорезывала путь. Как у вечно-жаждущей Астреи, Взоры были дивно глубоки, И неслась по жилам кровь быстрее, И крепчали мускулы руки. Но тебя, хоть ты теперь иная, Я мечтою прежней узнаю. Ты меня манила песней рая, И с тобой мы встретимся в раю. 26. В НЕБЕСАХ Ярче золота вспыхнули дни, И бежала Медведица-ночь. Догони ее, князь, догони, Зааркань и к седлу приторочь! Зааркань и к седлу приторочь, А потом в голубом терему Укажи на Медведицу-ночь Богатырскому Псу своему. Мертвой хваткой вцепляется Пес, Он отважен, силен и хитер, Он звериную злобу донес К медведям с незапамятных пор. Никуда ей тогда не спастись, И издохнет она наконец, Чтобы в небе спокойно паслись Козерог, и Овен, и Телец. 27. ДУМЫ Зачем они ко мне собрались, думы, Как воры ночью в тихий мрак предместий? Как коршуны, зловещи и угрюмы, Зачем жестокой требовали мести? Ушла надежда, и мечты бежали, Глаза мои открылись от волненья, И я читал на призрачной скрижали Свои слова, дела и помышленья. За то, что я спокойными очами Смотрел на уплывающих к победам, За то, что я горячими губами Касался губ, которым грех неведом, За то, что эти руки, эти пальцы Не знали плуга, были слишком тонки, За то, что песни, вечные скитальцы, Томили только, горестны и звонки, За все теперь настало время мести. Обманный, нежный храм слепцы разрушат, И думы, воры в тишине предместий, Как нищего во тьме, меня задушат. 28. КРЕСТ Так долго лгала мне за картою карта, Что я уж не мог опьяниться вином. Холодные звезды тревожного марта Бледнели одна за другой за окном. В холодном безумьи. в тревожном азарте Я чувствовал, будто игра эта - сон. "Весь банк - закричал - покрываю я в карте!" И карта убита, и я побежден. Я вышел на воздух. Рассветные тени Бродили так нежно по нежным снегам. Не помню я сам, как я пал на колени, Мой крест золотой прижимая к губам. - Стать вольным и чистым, как звездное небо, Твой посох принять, Сестра Нищета, Бродить по дорогам, выпрашивать хлеба, Людей заклиная святыней креста! - Мгновенье... и в зале веселой и шумной Все стихли и встали испуганно с мест, Когда я вошел, воспаленный, безумный, И молча на карту поставил мой крест. 29. МАСКАРАД В глухих коридорах и в залах пустынных Сегодня собрались веселые маски, Сегодня в увитых цветами гостиных Прошли ураганом безумные пляски. Бродили с драконами под руку луны, Китайские вазы метались меж ними, Был факел горящий и лютня, где струны Твердили одно непонятное имя. Мазурки стремительный зов раздавался, И я танцевал с куртизанкой Содома, О чем-то грустил я, чему-то смеялся, И что-то казалось мне странно-знакомо. Молил я подругу: "Сними эту маску, Ужели во мне не узнала ты брата? Ты так мне напомнила древнюю сказку, Которую раз я услышал когда-то. Для всех ты останешься вечно-чужою И лишь для меня бесконечно-знакома, И верь, от людей и от масок я скрою, Что знаю тебя я, царица Содома". Под маской мне слышался смех ее юный, Но взоры ее не встречались с моими, Бродили с драконами под руку луны, Китайские вазы метались меж ними. Как вдруг под окном, где угрозой пустою Темнело лицо проплывающей ночи, Она от меня ускользнула змеею, И сдернула маску, и глянула в очи. Я вспомнил, я вспомнил - такие же песни, Такую же дикую дрожь сладострасть И ласковый, вкрадчивый шепот: "Воскресни, Воскресни для жизни, для боли и счастья!" Я многое понял в тот миг сокровенный, Но страшную клятву мою не нарушу. Царица, царица, ты видишь, я пленный, Возьми мое тело, возьми мою душу! 30. ПОСЛЕ ПОБЕДЫ Солнце катится, кудри мои золотя, Я срываю цветы, с ветерком говорю. Почему же не счастлив я, словно дитя, Почему не спокоен, подобно царю? На испытанном луке дрожит тетива, И все шепчет, и шепчет сверкающий меч. Он, безумный, еще не забыл острова, Голубые моря нескончаемых сеч. Для кого же теперь вы готовите смерть, Сильный меч и далеко-стреляющий лук? Иль не знаете вы: завоевана твердь, К нам склонилась земля, как союзник и друг; Все моря целовали мои корабли, Мы почтили сраженьями все берега. Неужели за гранью широкой земли И за гранью небес вы узнали врага? 31. ВЫБОР Созидающий башню сорвется, Будет страшен стремительный лет, И на дне мирового колодца Он безумье свое проклянет. Разрушающий будет раздавлен, Опрокинут обломками плит, И, Всевидящим Богом оставлен, Он о муке своей возопит. А ушедший в ночные пещеры Или к заводям тихой реки Повстречает свирепой пантеры Наводящие ужас зрачки. Не спасешься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право - Самому выбирать свою смерть. 32. УМНЫЙ ДЬЯВОЛ Мой старый друг, мой верный Дьявол, Пропел мне песенку одну: - Всю ночь моряк в пучине плавал, А на заре пошел ко дну. Кругом вставали волны-стены, Спадали, вспенивались вновь, Пред ним неслась, белее пены, Его великая любовь. Он слышал зов, когда он плавал: "О, верь мне, я не обману"... Но помни, - молвил умный Дьявол, - Он на заре пошел ко дну. - 33. ОТКАЗ Царица - иль, может быть, только печальный ребенок, - Она наклонялась над сонно-вздыхающим морем, И стан ее стройный и гибкий казался так тонок, Он тайно стремился навстречу серебряным зорям. Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица, И вот перед ней замелькали на влаге дельфины; Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца, Они предлагали свои глянцевитые спины. Но голос хрустальный казался особенно звонок, Когда он упрямо сказал роковое "не надо"... Царица - иль, может быть, только капризный ребенок, Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда. 34. ВОСПОМИНАНИЕ Над пучиной в полуденный час Пляшут искры, и солнце лучится, И рыдает молчанием глаз Далеко залетевшая птица. Заманила зеленая сеть И окутала взоры туманом, Ей осталось лететь и лететь До конца над немым океаном. Прихотливые вихри влекут, Бесполезны мольбы и усилья, И на землю ее не вернут Утомленные белые крылья. И когда я увидел твой взор, Где печальные скрылись зарницы, Я заметил в нем тот же укор, Тот же ужас измученной птицы. 35. МЕЧТЫ За покинутым, бедным жилищем, Где чернеют остатки забора, Старый ворон с оборванным нищим О восторгах вели разговоры. Старый ворон в тревоге всегдашней Говорил, трепеща от волненья, Что ему на развалинах башни Небывалые снились виденья. Что в полете воздушном и смелом Он не помнил тоски их жилища И был лебедем нежным и белым, Принцем был отвратительный нищий. Нищий плакал бессильно и глухо, Ночь тяжелая с неба спустилась, Проходившая мимо старуха Учащенно и робко крестилась. 36. ПЕРЧАТКА На руке моей перчатка, И ее я не сниму, Под перчаткою загадка, О которой вспомнить сладко И которая уводит мысль во тьму. На руке прикосновенье Тонких пальцев милых рук, И как слух мой помнит пенье, Так хранит их впечатленье Эластичная перчатка, верный друг. Есть у каждого загадка, Уводящая во тьму, У меня - моя перчатка, И о ней мне вспомнить сладко, И ее до новой встречи не сниму. 37. МНЕ СНИЛОСЬ Мне снилось: мы умерли оба, Лежим с успокоенным взглядом, Два белые, белые гроба Поставлены радом. Когда мы сказали - довольно? Давно ли, и что это значит? Но странно, что сердцу не больно, Что сердце не плачет. Бессильные чувства так странны, Застывшие мысли так ясны, И губы твои не желанны, Хоть вечно прекрасны. Свершилось: мы умерли оба, Лежим с успокоенным взглядом, Два белые, белые гроба Поставлены рядом. 38. САДА-ЯККО В полутемном строгом зале Пели скрипки, вы плясали. Группы бабочек и лилий На шелку зеленоватом, Как живые, говорили С электрическим закатом, И ложилась тень акаций На полотна декораций. Вы казались бонбоньеркой Над изящной этажеркой, И, кмс беленькие кошки, Как играющие дети, Ваши маленькие нажки Трепетали на паркете, И жуками золотыми Нам сияло ваше имя. И когда вы говорили, Мы далекое любили, Вы бросали в нас цветами Незнакомого искусства, Непонятными словами Опьяняя наши чувства, И мы верили, что солнце Только вымысел японца. 39. САМОУБИЙСТВО Улыбнулась и вздохнула, Догадавшись о покое, И последний раз взглянула На ковры и на обои. Красный шарик уронила На вино в узорный кубок И капризно помочила В нем кораллы нежных губок И живая тень румянца Заменилась тенью белой, И, как. в странной позе танца, Искривясь, поникло тело. И чужие миру звуки Издалека набегают, И незримый бисер руки, Задрожав, перебирают. На ковре она трепещет, Словно белая голубка, А отравленная блещет Золотая влага кубка. 40. ПРИНЦЕССА В темных покрывалах летней ночи Заблудилась юная принцесса. Плачущей нашел ее рабочий, Что работал в самой чаще леса. Он отвел ее в свою избушку, Угостил лепешкой с горьким салом, Подложил под голову подушку И закутал ноги одеялом. Сам заснул в углу далеком сладко, Стала тихо тишиной виденья, Пламенем мелькающим лампадка Освещала только часть строенья. Неужели это только тряпки, Жалкие, ненужные отбросы, Кроличьи засушенные лапки, Брошенные на пол папиросы? Почему же ей ее томленье Кажется мучительно знакомо, И ей шепчут грязные поленья, Что она теперь лишь вправду дома? ... Ранним утром заспанный рабочий Проводил принцессу до опушки, Но не раз потом в глухие ночи Проливались слезы об избушке, 41. ПЕЩЕРА СНА Там, где похоронен старый маг, Где зияет в мраморе пещера, Мы услышим робкий, тайный шаг, Мы с тобой увидим Люцифера. Подожди, погаснет скучный день, В мире будет тихо, как во храме, Люцифер прокрадется, как тень, С тихими вечерними тенями. Скрытые, незримые для всех, Сохраним мы нежное молчанье, Будем слушать серебристый смех И бессильно-горькое рыданье. Синий блеск нам взор заворожит, Фея Маб свои расскажет сказки, И спугнет, блуждая, Вечный Жид Бабочек оранжевой окраски. Но когда воздушный лунный знак Побледнеет, шествуя к паденью, Снова станет трупом старый маг, Люцифер - блуждающею тенью. Фея Маб на лунном лепестке Улетит к далекому чертогу, И, угрюмо посох сжав в руке Вечный Жид отправится в дорогу. И, взойдя на плиты алтаря, Мы заглянем в узкое оконце, Чтобы встретить песнею царя, Золотисто-огненное солнце. 42. ВЛЮБЛЕННАЯ В ДЬЯВОЛА Что за бледный и красивый рыцарь Проскакал на вороном коне, И какая сказочная птица Кружилась над ним в вышине? И какой печальный взгляд он бросил На мое цветное окно, И зачем мне сделался несносен Мир родной и знакомый давно? И зачем мой старший брат в испуге При дрожащем мерцаньи свечи Вынимал из погребов кольчуги И натачивал копья и мечи? И зачем сегодня в капелле Все сходились, читали псалмы, И монахи угрюмые пели Заклинанья против мрака и тьмы? И спускался сумрачный астролог С заклинательной башни в дом, И зачем был так странно долог Его спор с моим старым отцом? Я не знаю, ничего не знаю, Я еще так молода, Но я все же плачу, и рыдаю, И мечтаю всегда. 43. ЛЮБОВНИКИ Любовь их душ родилась возле моря, В священных рощах девственных наяд, Чьи песни вечно-радостно звучат, С напевом струн, с игрою ветра споря. Великий жрец... страннее и суровей Едва ль была людская красота, Спокойный взгляд, сомкнутые уста И на кудрях повязка цвета крови. Когда вставал туман над водной степью, Великий жрец творил святой обряд, И танцы гибких, трепетных наяд По берегу вились жемчужной цепью. Средь них одной, пленительней, чем сказка, Великий жрец оказывал почет. Он позабыл, что красота влечет, Что опьяняет красная повязка. И звезды предрассветные мерцали, Когда забыл великий жрец обет, Ее уста не говорили "нет", Ее глаза ему не отказали. И, преданы клеймящему злословью, Они ушли из тьмы священных рощ Туда, где их сердец исчезла мощь, Где их сердца живут одной любовью. 44. ЗАКЛИНАНИЕ Юный маг в пурпуровом хитоне Говорил нездешние слова, Перед ней, царицей беззаконий, Расточал рубины волшебства. Аромат сжигаемых растений Открывал пространства без границ, Где носились сумрачные тени, То на рыб похожи, то на птиц. Плакали невидимые струны, Огненные плавали столбы, Гордые военные трибуны Опускали взоры, как рабы. А царица, тайное тревожа, Мировой играла крутизной, И ее атласистая кожа Опьяняла снежной белизной. Отданный во власть ее причуде, Юный маг забыл про все вокруг, Он смотрел на маленькие груди, На браслеты вытянутых рук. Юный маг в пурпуровом хитоне Говорил, как мертвый, не дыша, Отдал все царице беззаконий, Чем была жива его душа. А когда на изумрудах Нила Месяц закачался и поблек, Бледная царица уронила Для него алеющий цветок. 45. ГИЕНА Над тростником медлительного Нила, Где носятся лишь бабочки да птицы, Скрывается забытая могила Преступной, но пленительной царицы. Ночная мгла несет свои обманы, Встает луна, как грешная сирена, Бегут белесоватые туманы, И из пещеры крадется гиена. Ее стенанья яростны и грубы, Ее глаза зловещи и унылы, И страшны угрожающие зубы На розоватом мраморе могилы. "Смотри, луна, влюбленная в безумных, Смотрите, звезды, стройные виденья, И темный Нил, владыка вод бесшумных, И бабочки, и птицы, и растенья. Смотрите все, как шерсть моя дыбится, Как блещут взоры злыми огоньками. Неправда ль, я такая же царица, Как та, что спит под этими камнями? В ней билось сердце, полное изменой, Носили смерть изогнутые брови, Она была такою же гиеной, Она, как я, любила запах крови". По деревням собаки воют в страхе, В домах рыдают маленькие дети, И хмурые хватаются феллахи За длинные, безжалостные плети. 46. КОРАБЛЬ - Что ты видишь во взоре моем, В этом бледно-мерцающем взоре? - Я в нем вижу глубокое море С потонувшим большим кораблем. Тот корабль... величавей, смелее Не видали над бездной морской. Колыхались высокие реи, Трепетала вода за кормой. И летучие странные рыбы Покидали подводный предел И бросали на воздух изгибы Изумрудно-блистающих тел. Ты стояла на дальнем утесе, Ты смотрела, звала и ждала, Ты в последнем веселом матросе Огневое стремленье зажгла. И никто никогда не узнает О безумной, предсмертной борьбе И о том, где теперь отдыхает Тот корабль, что стремился к тебе. И зачем эти тонкие руки Жемчугами прорезали тьму, Точно ласточки с песней разлуки, Точно сны, улетая к нему. Только тот, кто с тобою, царица, Только тот вспоминает о нем, И его голубая гробница В затуманенном взоре твоем. 47. ЯГУАР Странный сон увидел я сегодня: Снилось мне, что я сверкал на небе, Но что жизнь, чудовищная сводня, Выкинула мне недобрый жребий. Превращен внезапно в ягуара, Я сгорал от бешеных желаний, В сердце - пламя грозного пожара, В мускулах - безумье содроганий. И к людскому крался я жилищу По пустому сумрачному полю Добывать полуночную пищу, Богом мне назначенную долю. Но нежданно в темном перелеске Я увидел нежный образ девы И запомнил яркие подвески, Поступь лани, взоры королевы. "Призрак Счастья, Белая Невеста"... Думал я, дрожащий и смущенный, А она промолвила: "Ни с места!" И смотрела тихо и влюбленно. Я молчал, ее покорный кличу, Я лежал, ее окован знаком, И достался, как шакал, в добычу Набежавшим яростным собакам. А она прошла за перелеском Тихими и легкими шагами, Лунный луч кружился по подвескам, Звезды говорили с жемчугами. 48. УЖАС Я долго шел по коридорам, Кругом, как враг, таилась тишь. На пришлеца враждебным взором Смотрели статуи из ниш. В угрюмом сне застыли вещи, Был странен серый полумрак, И точно маятник зловещий, Звучал мой одинокий шаг. И там, где глубже сумрак хмурый, Мой взор горящий был смущен Едва заметною фигурой В тени столпившихся колонн. Я подошел, и вот мгновенный, Как зверь, в меня вцепился страх: Я встретил голову гиены На стройных девичьих плечах. На острой морде кровь налипла, Глаза зияли пустотой, И мерзко крался шопот хриплый: "Ты сам пришел сюда, ты мой!" Мгновенья страшные бежали, И наплывала полумгла, И бледный ужас повторяли Бесчисленные зеркала. 49. ЗА ГРОБОМ Под землей есть тайная пещера, Там стоят высокие гробницы, Огненные грезы Люцифера, - Там блуждают стройные блудницы. Ты умрешь бесславно иль со славой, Но придет и властно глянет в очи Смерть, старик угрюмый и костлявый, Нудный и медлительный рабочий. Понесет тебя по коридорам, Понесет от башни и до башни. Со стеклянным, выпученным взором Ты поймешь, что это сон всегдашний. И когда, упав в твою гробницу, Ты загрезишь о небесном храме, Ты увидишь пред собой блудницу С острыми жемчужными зубами. Сладко будет ей к тебе приникнуть, Целовать со злобой бескон0чной. Ты не сможешь двинуться и крикнуть... Это все. И это будет вечно. 50. НЕВЕСТА ЛЬВА Жрец решил. Народ, согласный С ним, зарезал мать мою: Лев пустынный, бог прекрасный, Ждет меня в степном раю. Мне не страшно, я ли скроюсь От грозящего врага? Я надела алый пояс, Янтари и жемчуга. Вот в пустыне я и кличу: "Солнце-зверь, я заждалась, Приходи терзать добычу Человеческую, князь! Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах, Пасть и не подняться вновь, Дай услышать страшный запах, Темный, пьяный, как любовь". Как куренья, пахнут травы, Как невеста, я тиха, Надо мною взор кровавый Золотого жениха. 51. САДЫ ДУШИ Сады моей души всегда узорны, В них ветры так свежи и тиховейны, В них золотой песок и мрамор черный, Глубокие, прозрачные бассейны. Растенья в них, как сны, необычайны, Как воды утром, розовеют птицы, И - кто поймет намек старинной тайны? - В них девушка в венке великой жрицы. Глаза, как отблеск чистой серой стали, Изящный лоб, белей восточных лилий, Уста, что никого не целовали И никогда ни с кем не говорили. И щеки - розоватый жемчуг юга, Сокровище немыслимых фантазий, И руки, что ласкали лишь друг друга, Переплетясь в молитвенном экстазе. У ног ее - две черные пантеры С отливом металлическим на шкуре. Взлетев от роз таинственной пещеры, Ее фламинго плавает в лазури. Я не смотрю на мир бегущих линий, Мои мечты лишь вечному покорны. Пускай сирокко бесится в пустыне, Сады моей души всегда узорны. 52. ЗАРАЗА Приближается к Каиру судно С длинными знаменами Пророка. По матросам угадать нетрудно, Что они с востока. Капитан кричит и суетится, Слышен голос гортанный и резкий, Меж снастей видны смуглые лица, И мелькают красные фески. На пристани толпятся дети, Забавны их тонкие тельца, Они сошлись еще на рассвете Посмотреть, где станут пришельцы. Аисты сидят на крыше И вытягивают шеи. Они всех выше, И им виднее. Аисты - воздушные маги, Им многое тайное понятно: Почему у одного бродяги На щеках багровые пятна. Аисты кричат над домами, Но никто не слышит их рассказа, Что вместе с духами и шелками Пробирается в город зараза. 53. ОРЕЛ СИНДБАДА Следом за Синдбадом-Мореходом В чуждых странах я сбирал червонцы И блуждал по незнакомым водам, Где, дробясь, пылали блики солнца. Сколько раз я думал о Синдбаде И в душе лелеял мысли те же... Было сладко грезить о Багдаде, Проходя у чуждых побережий. Но орел, чьи перья - красный пламень, Что носил богатого Синдбада, Поднял и швырнул меня на камень, Где морская веяла прохлада. Пусть халат мой залит свежей кровью, - В сердце гибель загорелась снами. Я - как мальчик, схваченный любовью К девушке, окутанной шелками. Тишина над дальним кругозором, В мыслях праздник светлого бессилья, И орел, моим смущенным взором, Отлетая, распускает крылья. 54. ЖИРАФ Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко, далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер. Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот. Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав... - Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. 55. НОСОРОГ Видишь, мчатся обезьяны С диким криком на лианы, Что свисают низко, низко, Слышишь шорох многих ног? Это значит - близко, близко От твоей лесной поляны Разъяренный носорог. Видишь общее смятенье, Слышишь топот? Нет сомненья, Если даже буйвол сонный Отступает глубже в грязь. Но, в нездешнее влюбленный, Не ищи себе спасенья, Убегая и таясь. Подними высоко руки С песней счастья и разлуки, Взоры в розовых туманах Мысль далеко уведут, И из стран обетованных Нам незримые фелуки За тобою приплывут. 56. ОЗЕРО ЧАД На таинственном озере Чад Посреди вековых баобабов Вырезные фелуки стремят На заре величавых арабов. По лесистым его берегам И в горах, у зеленых подножий, Поклоняются страшным богам Девы-жрицы с эбеновой кожей. Я была женой могучего вождя, Дочерью властительного Чада, Я одна во время зимнего дождя Совершала таинство обряда. Говорили - на сто миль вокруг Женщин не было меня светлее, Я браслетов не снимала с рук. И янтарь всегда висел на шее. Белый воин был так строен, Губы красны, взор спокоен, Он был истинным вождем; И открылась в сердце дверца, А когда нам шепчет сердце, Мы не боремся, не ждем. Он сказал мне, что едва ли И во Франции видали Обольстительней меня, И как только день растает, Для двоих он оседлает Берберийского коня. Муж мой гнался с верным луком, Пробегал лесные чащи, Перепрыгивал овраги, Плыл по сумрачным озерам И достался смертным мукам; Видел только день палящий Труп свирепого бродяги, Труп покрытого позором. А на быстром и сильном верблюде, Утопая в ласкающей груде Шкур звериных и шелковых тканей, Уносилась я птицей на север, Я ломала мой редкостный веер, Упиваясь восторгом заране. Раздвигала я гибкие складки У моей разноцветной палатки И, смеясь, наклонялась в оконце, Я смотрела, как прыгает солнце В голубых глазах европейца. А теперь, как мертвая смоковница, У которой листья облетели, Я ненужно-скучная любовница, Словно вещь, я брошена в Марселе. Чтоб питаться жалкими отбросами, Чтобы жить, вечернею .порою Я пляшу пред пьяными матросами, И они, Смеясь, владеют мною. Робкий ум мой обессилен бедами, Взор мой с каждым часом угасает... Умереть? Но там, в полях неведомых, Там мой муж, он ждет и не прощает. 57. ПОМПЕЙ У ПИРАТОВ От кормы, изукрашенной красным, Дорогие плывут ароматы В трюм, где скрылись в волненьи опасном С угрожающим видом пираты. С затаенной злобой боязни Говорят, то храбрясь, то бледнея, И вполголоса требуют казни, Головы молодого Помпея. Сколько дней они служат рабами, То покорно, то с гневом напрасным, И не смеют бродить под шатрами, На корме, изукрашенной красным. Слышен зов. Это голос Помпея, Окруженного стаей голубок. Он кричит: "Эй, собаки, живее! Где вино? Высыхает мой кубок". И над морем седым и пустынным, Приподнявшись лениво на локте, Посыпает толченым рубином Розоватые, длинные ногти. И оставив мечтанья о мести, Умолкают смущенно пираты И несут, раболепные, вместе И вино, и цветы, и гранаты. 58. ОСНОВАТЕЛИ Ромул и Рем взошли на гору, Холм перед ними был дик и нем. Ромул сказал: "Здесь будет город". "Город, как солнце" - ответил Рем. Ромул сказал: "Волей созвездий Мы обрели наш древний почет". Рем отвечал: "Что было прежде, Надо забыть, глянем вперед". "Здесь будет цирк, - промолвил Ромул, - Здесь будет дом наш, открытый всем". "Но надо поставить ближе к дому Могильные склепы" - ответил Рем. 59. МАНЛИЙ Манлий сброшен. Слава Рима, Власть все та же, что была, И навеки нерушима, Как Тарпейская скала. Рим, как море, волновался, Разрезали вопли тьму, Но спокойно улыбался Низвергаемый к нему. Для чего ж в полдневной хмаре, Озаряемый лучом, Возникает хмурый Марий С окровавленным мечом? 60. ИГРЫ Консул добр: на арене кровавой Третий день не кончаются игры, И совсем обезумели тигры, Дышут древнею злобой удавы. А слоны, а медведи! Такими Опьянелыми кровью бойцами, Туром, бьющим повсюду рогами, Любовались едва ли и в Риме. И тогда лишь был отдан им пленный, Весь израненный, вождь аламанов, Заклинатель ветров и туманов И убийца с глазами гиены. Как хотели мы этого часа! Ждали битвы, мы знали - он смелый. Бейте, звери, горячее тело, Рвите, звери, кровавое мясо! Но, прижавшись к перилам дубовым, Вдруг завыл он, спокойный и хмурый, И согласным ответили ревом И медведи, и волки, и туры. Распластались покорно удавы, И упали слоны на колени, Ожидая его повелений, Поднимали свой хобот кровавый. Консул, консул и вечные боги, Мы такого еще не видали! Ведь голодные тигры лизали Колдуну запыленные ноги, 61. ИМПЕРАТОРУ Призрак какой-то неведомой силы, Ты ль, указавший законы судьбе, Ты ль, император, во мраке могилы Хочешь, чтоб я говорил о тебе? Горе мне! Я не трибун, не сенатор, Я только бедный бродячий певец, И для чего, для чего, император, Ты на меня возлагаешь венец? Заперты мне все богатые двери, И мои бедные сказки-стихи Слушают только бездомные звери Да на высоких горах пастухи. Старый хитон мой изодран и черен, Очи не зорки, и голос Мой слаб, Но ты сказал, и я буду покорен, О император, я верный твой раб. 62. КАРАКАЛЛА Император с профилем орлиным, С черною, курчавой бородой, О, каким бы стал ты властелином, Если б не был ты самим собой! Любопытно-вдумчивая нежность, Словно тень, на царственных устах, Но какая дикая мятежность Затаилась в сдвинутых бровях! Образы властительные Рима, Юлий Цезарь, Август и Помпей, - Это тень, бледна и еле зрима, Перед тихой тайною твоей. Кончен ряд железных сновидений, Тихи гробы сумрачных отцов, И ласкает быстрый Тибр ступени Гордо розовеющих дворцов. Жадность снов в тебе неутолима: Ты бы мог раскинуть ратный стан, Бросить пламя в храм Иерусалима, Укротить бунтующих парфян. Но к чему победы в час вечерний, Если тени упадают ниц, Если, словно золото на черни, Видны ноги стройных танцовщиц? Страстная, как юная тигрица, Нежная, как лебедь сонных вод, В темной спальне ждет императрица, Ждет, дрожа, того, кто не придет. Там, в твоих садах, ночное небо, Звезды разбросались, как в бреду, Там, быть может, ты увидел Феба, Трепетно бродящего в саду. Как и ты стрелою снов пронзенный, С любопытным взором он застыл Там, где дремлет, с Нила привезенный, Темно-изумрудный крокодил. Словно прихотливые камеи - Тихие, пустынные сады, С темных пальм в траву свисают змеи, Зреют небывалые плоды. Беспокоен смутный сон растений, Плавают туманы, точно сны, В них ночные бабочки, как тени, С крыльями жемчужной белизны. Тайное свершается в природе: Молода, светла и влюблена, Легкой поступью к тебе нисходит, В облако закутавшись, луна. Да, от лунных песен ночью летней Неземная в этом мире тишь, Но еще страшнее и запретней Ты в ответ слова ей говоришь. А потом в твоем зеленом храме Медленно, как следует царю, Ты, неверный, пышными стихами Юную приветствуешь зарю. 63. Мореплаватель Павзаний С берегов далеких Нила В Рим привез и шкуры ланей; И египетские ткани, И большого крокодила. Это было в дни безумных Извращений Каракаллы. Бог веселых и бездумных Изукрасил цепью шумных Толп причудливые скалы. В золотом, невинном горе Солнце в море уходило, И в пурпуровом уборе Император вышел в море, Чтобы встретить крокодила. Суетились у галеры Бородатые скитальцы. И изящные гетерьг Поднимали в честь Венеры Точно мраморные пальцы. И какой-то сказкой чудной, Нарушителем гармоний, Крокодил сверкал у судна Чешуею изумрудной На серебряном понтоне. 64. НЕОРОМАНТИЧЕСКАЯ СКАЗКА Над высокою горою Поднимались башни замка, Окруженного рекою, Как причудливою рамкой. Жили в нем согласной парой Принц, на днях еще из детской, С ним всезнающий, и старый, И напыщенный дворецкий. В зале Гордых Восклицаний Много копий и арканов, Чтоб охотиться на ланей И рыкающих кабанов. Вид принявши молодецкий, Принц несется на охоту, Но за ним бежит дворецкий И кричит, прогнав дремоту: "За пределами Веледа Есть заклятые дороги, Там я видел людоеда На огромном носороге. Кровожадный, ликом темный, Он бросает злые взоры, Носорог его огромный Потрясает ревом горы". Принц не слушает и мчится, Белый панцырь так и блещет, Сокол, царственная птица, На руке его трепещет. Вдруг... жилище людоеда - Скал угрюмые уступы, И, трофей его победы, Полусъеденные трупы. И, как сны необычайны, Пестрокожие удавы... Но дворецкий знает тайны, Жжет магические травы. Не успел алтарь остынуть, Людоед уже встревожен, Не пытается он вынуть Меч испытанный из ножен. На душе тяжелый ужас, Непонятная тревога, И трубит он в рог, натужась, Вызывает носорога. Но он скоро рог оставит: Друг его в лесистом мраке, Где его упорно травят Быстроногие собаки. Юный принц вошел нечаян В этот дом глухих рыданий, И испуганный хозяин Очутился на аркане. Людоеда посадили Одного с его тоскож В башню мрака, башню пыли, За высокою стеною. Говорят, он стал добрее, Проходящим строит глазки И о том, как пляшут феи, Сочиняет детям сказки. |
|
|||||||||||
