Генрих VIII - Шекспир Уильям - страница 3 - Bookorbita.com

Третий дворянин Попробую. Блистательный поток Вельмож и дам доставил королеву К назначенному месту в алтаре. Затем чуть-чуть отхлынул от нее. Она же там сидела, отдыхая, Примерно с полчаса иль в этом роде В роскошном тронном кресле, предоставив Народу любоваться на нее. Поверьте, сэр, что никогда с мужчиной Прелестней не была жена на ложе. Когда увидел это все народ, Тогда кругом такой поднялся грохот, Как в вантах корабля во время бури - Скрип, гул и на любые голоса. Плащи и шляпы, даже и камзолы Летели в воздух. Если бы и лица Отстегивались, их бы растеряли. Таких восторгов я еще не видел: Беременные женщины, которым Носить осталось три-четыре дня, Подобные таранам в древних войнах, Себе в толпе прокладывали путь. Мужья в толпе не узнавали жен, Все перепуталось. Второй дворянин И что же дальше? Третий дворянин Ну, королева встала и смиренно Приблизилась теперь уж к алтарю. И, как святая, взор воздела к небу, И на коленях вознесла молитву, Вновь встала и народу поклонилась. Затем архиепископ подал ей Все то, что подобает королеве: Елей священный, а затем корону, Что исповедник Эдуард носил, И жезл, и голубя, и все эмблемы Пристали ей! Когда обряд был кончен, То хор под звуки лучшего оркестра Пропел Те Deum <Тебя, боже, [славим] - католическая месса.>. Тут она ушла И с той же самой свитой возвратилась В дворец йоркский, где начнется пир. Первый дворянин Уже он не йоркский, как был раньше. Пал кардинал, и взял король дворец, Теперь он называется Уайтхолл. Третий дворянин Я знаю, но по-старому его Все называю. Второй дворянин Рядом с королевой Шли два епископа. Их как зовут? Третий дворянин Стоксли и Гардинер. Из них второй Уинчестерский, он был секретарем У короля до полученья сана. А Стоксли в Лондоне. Второй дворянин Как говорят, Опять у Гардинера не в почете Наш дорогой архиепископ Кранмер. Третий дворянин Да, это знает вся страна. Однако Меж ними острой нет еще вражды. А вспыхнет, так у Кранмера есть друг, Который от него не отвернется. Второй дворянин А кто же он, скажите? Третий дворянин Томас Кромвель, Которого король высоко ценит. Он верный и достойный друг. Король Ему дал пост хранителя алмазов, Назначив членом тайного совета. Второй дворянин Он большего достоин. Третий дворянин Несомненно. Пойдемте, господа, сейчас ко мне. Я там живу. Вас, дорогих гостей, Кой-чем я угощу. А по дороге Все доскажу. Оба дворянина Мы очень рады, сэр. Уходят. СЦЕНА 2 Кимболтон. Гриффит и Пейшенс вводят Екатерину. Гриффит Как ваша милость чувствует себя? Екатерина О Гриффит, я больна уже смертельно. Как ветви, отягченные плодами, Уж ноги пригибаются к земле, Желая сбросить бремя. Дай мне стул. Вот так. Теперь как будто стало легче. Ты, кажется, мне только, что сказал, Что кардинал, великой чести сын, Скончался? Гриффит Да, но думал я, что в горе Вы просто не расслышали об этом. Екатерина Скажи, любезный Гриффит, как он умер? И если тихо, то примером мне Послужит он. Гриффит Да, говорят, что тихо. Как только грозный граф Нортемберленд Его под стражу заключил в Йорке И предложил предстать перед судом Под гнетом очень тяжких обвинений, Он сразу захворал настолько сильно, Что даже сесть не мог на мула. Екатерина Бедный! Гриффит До Лестера он наконец добрался И там в аббатстве был с почетом встречен Почтенным настоятелем и братьей, И он ему сказал: "Святой отец! Старик, разбитый ураганом власти, Пришел, усталый, кости здесь сложить, Из милости ему могилу дайте!" Он слег. Его болезнь не утихала, И вот через три дня, в восьмом часу, Как он и сам себе предрек заране, Исполненный раскаянья и слез, Благочестивых мыслей и печали, Все почести он миру возвратил, А душу - небу, и скончался тихо. Екатерина Да успокоится он, грешник, с миром! И все же, Гриффит, я хочу сказать О нем без злобы. Он надменен был, Всегда себя равняя с королями, Стремился он страну держать в узде, Твердил, что симония допустима, А мнение свое считал законом. Способен был порою лгать в глаза И быть двуличным и в словах и в мыслях. И лишь к тому, кому готовил гибель, Выказывал притворное участье. Он в обещаньях был могуч, как раньше, А в исполненьях, как теперь, ничтожен. Плоть услаждал свою, тем духовенству Худой пример давая. Гриффит Госпожа, Дела дурные мы чеканим в бронзе, А добрые мы пишем на воде. Нельзя ли мне сказать в его защиту? Екатерина Да, Гриффит. Незлопамятна же я. Гриффит Был кардинал из низкого сословья, Но с колыбели предназначен к славе. Он был ученый, зрелый и глубокий, Весьма умен, блистательный оратор, Надменен и суров он был с врагами, Как лето, ласков был к своим друзьям, И хоть в стяжанье был он ненасытен (Я знаю, это грех), но, госпожа, Он в щедрости зато не знал предела. Свидетельствуют на века о том Ипсуич и Оксфорд. Первый пал с ним вместе, Как бы с творцом желая умереть. Другой же, недостроенный, известен Великолепьем и растущей силой. В столетьях слава будет жить о нем. Паденье Вулси счастье принесло, Теперь он только и познал себя, В судьбе ничтожной обретя блаженство. Себя он большей честью увенчал, Чем люди были дать ему способны, И в страхе божьем так скончался он. Екатерина Мне после смерти лучшего герольда Иль восхвалителя моих деяний, Чем этот честный летописец Гриффит, Не надо, чтобы честь спасти от скверны. Тот, кто мне был при жизни ненавистен, Отныне мною чтится как мертвец. Вот плод речей твоих благочестивых! Пусть мирно он вкушает вечный сон! - Будь рядом, Пейшенс, сдвинь меня чуть-чуть, Тебе не много уж хлопот осталось... Любезный Гриффит, пусть мне музыканты Мелодию печальную сыграют, Что мне звучит, как похоронный звон, А я пока мечтам своим предамся О музыке небес, куда спешу я. Грустная и торжественная музыка. Гриффит Она уснула... Посидим спокойно. Мне не хотелось бы ее будить... Потише, Пейшенс, милая, потише! Видение. Торжественно входят одна за другою шесть фигур в белых одеяниях, с лавровыми венками на головах, золотыми масками на лицах, пальмовыми или лавровыми ветвями в руках. Сначала они кланяются Екатерине, затем танцуют, и при определенных фигурах танца первые две держат скромный венок над ее головой, между тем как остальные четверо принимают различные почтительные позы. Затем державшие венок передают его следующей паре, которая повторяет ту же фигуру танца, держа над головой спящей венок. Далее повторяет ту же фигуру третья пара. Спящая при этом, как бы зачарованная, в порыве радости поднимает руки к небу. Затем они, танцуя, исчезают, унося с собою венок. Музыка продолжается. Екатерина О, где вы, духи мира? Вы исчезли? В несчастье вы покинули меня? Гриффит Мы здесь, миледи. Екатерина Я зову не вас. Никто, пока спала я, не входил? Гриффит Нет. Екатерина Вы не видели - сонм серафимов Зовет меня на пир, их лики светлы, Как солнце, мечут тысячи лучей И обещают вечное блаженство. Они сюда несут венки мне, Гриффит, Их я носить покуда недостойна, Но вскоре сделаюсь достойной их. Гриффит Я рад, сударыня, что сны такие Вы видите. Екатерина Пусть музыка умолкнет. Мне режет слух она. Музыка прекращается. Пейшенс (тихо, Гриффиту) Вы посмотрите, Как госпожа внезапно изменилась, Как заострились все черты! И бледность Землистая в лице! А взор какой! Гриффит (тихо) Она отходит. Девушка, молись! Молись! Пейшенс Над ней да смилуется небо! Входит слуга. Слуга Позвольте, ваша милость... Екатерина Дерзок ты! Ужель я уважения не стою? Гриффит Болван! Ведь с саном ей расстаться больно! А ты, каналья, живо на колени! Слуга У вашего высочества прощенья Прошу смиренно. В спешке был я груб. Посланец короля явился к вам. Екатерина Пусть, Гриффит, он войдет. Но вот его Чтоб никогда я больше не видала. Гриффит и слуга уходят. Гриффит возвращается с Капуциусом. Екатерина Ax, если мне не изменяет зренье, Прислал вас император, мой племянник. Капуциус зовут вас. Вы посол? Капуциус Он самый, госпожа, к услугам вашим. Екатерина Ах, сэр, и титулы и времена, С тех пор как мы увиделись впервые, Все изменилось. Что же вам угодно? Капуциус Во-первых, госпожа, я ваш слуга. Затем, король просил вас навестить, Весьма скорбит он о болезни вашей, И посылает вам привет сердечный, И просит вас утешиться в печали. Екатерина Ах, добрый лорд, не поздно ль утешенье? Оно как бы прощенье после казни. Пораньше бы лекарство помогло. Теперь не утешенья, а молитвы Нужны мне. Как здоровье короля? Капуциус Он чувствует себя теперь отлично. Екатерина Пусть вечно будет, вечно будет так. А я уж скоро буду жить с червями, Об имени моем в стране забудут. - Скажите, Пейшенс, вы письмо послали, Что написать я вам велела? Пейшенс Нет. (Подает ей письмо.) Екатерина Сэр, я прошу вас это передать Его величеству. Капуциус Весьма охотно. Екатерина В нем доброте его я поручаю Дочь юную; как знак любви чистейшей, Роса небес, пролейся изобильно Благословениями на нее. Пусть строгое он даст ей воспитанье, Она юна, скромна и благородна, Надеюсь, что она того достойна. Пусть он ее ну хоть немножко любит, Хоть ради матери ее, любившей Его бог знает как. Вторая просьба - Чтоб с жалостью отнесся бы король К моим служанкам бедным, очень долго Служившим мне в беде и в счастье верно. Я смею утверждать - и я не лгу, - Что все они заслуживают счастья За добродетель, красоту души, За честность и смиренность обхожденья, Мужей хороших, даже пусть из знати, И счастливы же будут их мужья! Последняя - о слугах самых бедных, Но бедность от меня их не отторгла, Пусть жалованье им сполна заплатят, С доплатою - на память обо мне. Когда б мне дольше жить сулило небо В богатстве, мы бы не расстались так. Вот это все. Теперь, мой добрый лорд, Во имя самого для вас святого, Во имя опочивших с миром душ, Для этих всех несчастных станьте другом И выполнить склоните короля Последний мой завет. Капуциус Я в том клянусь! Иль пусть утрачу образ человека! Екатерина Благодарю вас, лорд. Привет прощальный Смиренно передайте королю. Скажите, что из мира исчезает Забота, тяготившая его. Скажите, что ему на смертном ложе Свое благословенье посылаю. - В глазах темнеет. - Ах, милорд, прощайте; Прощайте, Гриффит.- Пейшенс, здесь побудь. Я лечь хочу в постель. Зови служанок... Когда умру, пусть почесть мне окажут: Цветами девственными пусть осыплют, Чтоб знали все, что чистою женой Всю жизнь я оставалась, до могилы. Мой прах набальзамируйте потом. Развенчанную, но как королеву, Дочь короля, меня похороните. Вот это вс_... Ее уводят. АКТ V СЦЕНА 1 Лондон. Галлерея во дворце. Входят Гардинер, епископ Уинчестерский. и перед ним - паж с факелом. Навстречу им входит сэр Томас Ловел. Гардинер (пажу) Уж пробил час, малыш, не так ли? Паж Да. Гардинер Часы такие посвящать бы сну, А не разгулу. Отдых дать себе, А не растрачивать бесплодно силы.- Сэр Томас, доброй ночи вам желаю. Куда так поздно? Ловел Вы от короля? Гардинер Да, он играет с герцогом Сеффолком В примере. Ловел К королю иду и я. Он скоро ляжет спать. Пока прощайте! Гардинер Сэр Томас, стойте. Что у Вас за дело? Вы, кажется, спешите. Я прошу Простить мне любопытство. Я вам друг. Скажите, что за дело там у вас. Как призраки блуждающие в полночь, Тревожностью полны дела такие В отличие от дел дневных. Ловел Я вас люблю, И я решился бы доверить вам И не такую тайну. Королева, Как говорят лежит в тяжелых родах. За жизнь ее боятся. Гардинер Я молюсь, Чтоб выжил плод для будущего счастья. Чтож дерева касается, сэр Томас, Пусть гибнет. Ловел Тут и я аминь сказал бы. Но совесть-то мне все-таки твердит, Что эта очень милая девица Заслуживает лучших пожеланий. Гардинер Послушайте, сэр Томас, мы ведь с вами Не мыслим разно. В вас есть светлый ум, Вы набожны. Позвольте вам сказать, Добру небыть, поверьте мне, сэр Томас, Покуда Кранмер, Кромвель и она В могиле не уснут. Ловел Вы, сэр, назвали Двух самых видных в королевстве лиц. Ведь Кромвель и хранителем сокровищ Назначен и начальником архивов. Он также королевский секретарь. Он на пути и к почестям иным, Там будет видно. Наш архиепископ, Он королю - десница и язык. Да кто ж об нем сказать посмеет хуже? Гардинер Да, да, сэр Томас, дерзкие найдутся. Я сам о нем высказывался смело. Как раз сегодня (вам я доверяю) Мне удалось, так полагаю я, В волненье привести почти всех лордов Совета, заявив, что этот самый Кранмер (Хоть это все и мне и им известно) Гнуснейший еретик, чума страны. Они сечас же с этим к королю, И нашей жалобе он внял мгновенно И по своей монаршей доброте, Заботясь лишь о благе государства, Предвидя зло, изложенное нами, Велел совету он собраться завтра. Сей плевел надо выполоть, сэр Томас! Но я вас задержал. Спокойной ночи! Ловел И вам ночей спокойных. Ваш слуга. Гардинер и паж уходят. Входят король Генрих и Сеффолк. Король Генрих Чарлз, я сегодня больше не играю. Рассеян я, а вы игрок отличный. Сеффолк Я раньше не выигрывал у вас. Король Генрих Да, мало, Чарлз. И дальше вы меня не победите. Когда играт внимательно я буду. - Что нового о королеве, Ловел? Ловел Я не сумел ей лично изложить, Что вы велели, но через служанку Я передал ей ваше порученье. Она покорно вас благодарит И просит вас молитьтся за нее. Король Генрих Что ты сказал? Молиться за нее? Да что ты? Разве начались уж роды? Ловел Так говорит служанка. Королева В мучительнейших схватках. Король Генрих Ах, бедняжка! Сеффолк Дай боже ей родить благополучно И без труда и радость вам доставить Наследником. Король Генрих Уж било полночь, Чарлз! Иди же спать. И помолись, прошу я, За королеву бедную. Ступай! А я здесь должен кое-что обдумать В уединенье. Сеффолк Государь, желаю Спокойной ночи. Госпожу мою Я помяну в молитвах. Король Генрих Доброй ночи. Сеффолк уходит. Входит сэр Энтони Денни. Что скажете? Денни Сэр, лорд архиепископ привезен, Как вы велели. Король Генрих А, Кентерберийский? Денни Да, государь. Король Генрих Прекрасно. Где он, Денни? Денни Ждет здесь, за дверью. Король Генрих Приведи его. Денни уходит. Ловел (в сторону) Об этом-то и говорил епископ. Пришел я кстати. Входит Денни с Кранмером. Король Генрих Уходите все Из галлереи. Ловел молчит. Я сказал. Идите! Ловел и Денни уходят. Ну! Кранмер (в сторону) Мне так страшно. Отчего он хмур? Ведь это признак гнева. Дело худо! Король Генрих Ну что, милорд? Хотите вы узнать, Зачем я вызвал вас сюда? Кранмер (преклоняя колени) Мой долг - Ждать изъявленья вашей воли. Король Генрих Встаньте, Любезный, добрый лорд Кентерберийский. Пройдемся и немного потолкуем. Есть новости. Приблизьтесь, дайте руку. Ах, добрый лорд, как жаль мне говорить, Как грустно повторять такие вещи. Недавно я с досадой превеликой Услышал много тяжких, да, заметьте, Услышал много тяжких обвинений. Их рассмотрев, и я и мой совет Вас нынче утром допросить решили. Но сразу ведь вам трудно оправдаться, И вот, покуда разберется суд В ответах ваших всех на обвиненье, Вам следует терпенье проявить И ненадолго в Тауэр удалиться. Вы брат наш, так и надо поступить, Не то ведь против вас и не найдешь Свидетелей. Кранмер (преклоняя колени) Спасибо, государь. Я очень рад, что случай подвернулся Мне нынче через веялку пройти, В себе зерно очистив от мякины. Я знаю - никого клеветники Не травят, как меня. Король Генрих Встань, Кентербери! Я знаю, что ты верен, неподкупен. Дай руку, встань, пройдемся, я прошу. Ох, господи, что ты за человек! Милорд, я думал, будете просить Вы здесь меня сейчас об очной ставке С врагами, обвиняющими вас, Чтоб выслушал я ваши оправданья. Кранмер О грозный государь, мой путь один, Мой символ веры - преданность и честность. Без них готов я с недругами вместе Торжествовать победу над собой. Без добродетелей чего я стою? Я никаких наветов не боюсь. Король Генрих Ужель вам совершенно неизвестно, Как судит мир о вас, да, целый мир? У вас врагов опасных очень много, Не менее опасны козни их. Суд не всегда при ясном ходе дела Выносит справедливый приговор. Ведь так легко клеветникам продажным Найти столь же продажных подлецов, Свидетельствовать против вас готовых. Мой друг, случались же дела такие! Враги сильны, коварство их безмерно. В защите против ложных обвинений Хотите быть счастливей, чем господь, Которому вы ревностный слуга? Ему досталось в этом мерзком мире! Ну полно, полно, вы убеждены, Что в пропасть можно прыгнуть безопасно. Вы смерти ищете. Кранмер Господь и вы Невинности погибнуть не дозволят, Иначе мне не миновать ловушки. Король Генрих Не бойтесь! Мы им ходу не дадим. Тревожиться не надо. Завтра утром Прошу я вас пожаловать в совет. И если там начнут вас обвинять И пожелают вас в тюрьму отправить, Пустите в ход все доводы защиты, Какие только вам подскажет ум, А если вам все это не поможет, Тогда им этот перстень предъявите, Им станет ясно - вам защитой я! - Смотрите-ка, расплакался, бедняга! Нет, нет, он честен, честью я клянусь! Да, дева пресвятая, он правдив! Вернейший человек во всей стране. - Ступай и сделай все, как я сказал. Кранмер уходит. Задушены его слова слезами! Придворный (за сценой) Назад! Что надо? Входит пожилая леди. Пожилая леди Я не пойду назад. Я весть несу, Которая простит любую дерзость. О ангелы благие, осените Высокую особу короля На миг благословенными крылами! Король Генрих По взгляду твоему я догадался... Ужели королева разрешилась? Скажи, что да! И мальчиком, конечно? Пожилая леди Да, государь, мальчишкой превосходным, Благослови ее господь навек! Хоть это и девчонка, но она Мальчишек вам в дальнейшем обещает. Вас очень хочет видеть королева И познакомить с новым существом, На вас похожим - ну точь-в-точь две вишни! Король Генрих Эй, Томас Ловел! Входит Ловел. Ловел Сэр, что вам угодно? Король Генрих Дай ей сто марок. Я иду к жене. (Уходит.) Пожилая леди Сто марок! Черт возьми, мне маловато, Ведь это же подачка для лакея. Я вытяну побольше из него: Что дочь похожа на него - он слышал, Пусть больше даст, не то узнает сразу, Что на него и вовсе не похожа. Железо куй, покуда горячо! Уходят. СЦЕНА 2 Передняя перед залом совета. Слуги. Привратник и прочие ждут у дверей. Входит Кранмер, архиепископ Кентерберийский. Кранмер Я полагаю, я не опоздал. Ведь джентльмен, посыльный из совета, Меня упрашивал поторопиться. Что? Заперто? Гм, что же это значит? - Эй! Кто там? Ты ведь знаешь же меня? Привратник Да, знаю, но помочь-то не могу. Кранмер Как! Привратник Подождите - вызовут. Кранмер Ах, вот что! Входит доктор Бетс. Бетс (в сторону) Они ведь издеваются над ним. Как хорошо, что здесь я очутился. Король мгновенно это все поймет. (Уходит.) Кранмер (в сторону) Вот это королевский доктор Бетс, Прошел и на меня взглянул так странно... Вдруг разгласит о том, что я в опале? Конечно, все измышлено врагами, Бог им судья! Я зла от них не ждал. И вот теперь они не постыдились Заставить ждать здесь, у дверей, меня, Им равного советника, вельможу, Среди пажей, прислужников, лакеев... Пусть будет так - придется потерпеть! Наверху, у окна, появляются король Генрих и Бетс, Бетс Вот, не угодно ль, зрелище... Король Генрих Какое? Бетс Таких уж видеть много вам пришлось. Король Генрих Да где же, черт возьми? Бетс Вот, государь: Архиепископ, в новом, высшем чине, За дверью ждет - среди пажей, лакеев, Просителей... Король Генрих Ага! Да, это он! Вот как они друг друга почитают! Как хорошо, что кто-то есть над ними! Я думал, что у них хватает чести Или учтивости, чтобы не дать Вельможе, столь ценимому монархом, Томиться, ожидая их приказов, Здесь, у дверей, как будто он лакей. Клянусь святой Марией, это гнусность! Черт с ними, Бетс, задерни занавеску. Еще не то услышим вскоре мы. Уходят. СЦЕНA 3 Зал совета. Входят лорд-канцлер, герцог Сеффолк, герцог Норфолк, граф Серр и, лорд-камергер, Гардинер и Кромвель. Лорд-канцлер садится в верхнем конце стола слева; одно кресло подле него, предназначенное для архиепископа Кентерберийского, остается незанятым. Остальные садятся по обе стороны; Кромвель на нижнем конце в качестве секретаря. Канцлер Лорд-секретарь, совету доложите Порядок заседанья. Кромвель Первым - дело Мы слушаем милорда Кентербери. Гардинер Он вызван? Кромвель Да. Норфолк А кто там ожидает?. Привратник За дверью? Гардинер Да. Привратник Милорд архиепископ, Уж полчаса он ждет распоряжений. Канцлер Пускай войдет. Привратник Теперь; милорд, входите. Входит Кранмер и подходит к столу. Канцлер Мне очень жаль, милорд архиепископ, Здесь заседать и видеть ваше кресло Сейчас пустым. Но все мы просто люди, Как слаб наш дух, как бренна наша плоть! Святых, пожалуй, нынче редко встретишь. Служить должны вы были нам примером, Но вы по слабости и неразумью Проступков совершили очень много Пред королем и перед всей страной. Вы сами, да и ваши капелланы По всей стране сейчас распространили - Так нам сказали - новые воззренья, Опасную и пагубную ересь. И этот вред должны исправить мы! Гардинер Исправить, и немедленно притом. Ведь, укрощая диких лошадей, Чтоб их смирить, мы их не водим шагом, А вздергиваем морду удилами И шпорим их, пока не покорятся. И если мы дадим из добродушья И глупой жалости к каким-то лицам Свирепствовать опаснейшей заразе, Тогда к чему лекарство? Что тогда? Начнется смута, бунт... Над государством Нависнет беспрестанная угроза. Недавно нам немецкие соседи Напомнили об этом очень ясно. Об этом память все еще свежа. Кранмер Милорды, я пытался до сих пор И в жизни и в трудах следить за тем, Как властью облеченное лицо, Чтобы к добру вело мое ученье. На свете нет, пожалуй, никого (Я с чистой совестью скажу вам это), Кто пагубных зачинщиков крамолы И люто ненавидел бы и с ними Так враждовал, как это делал я, Как в помыслах, так и по долгу службы. Дай бог, чтоб никого король не встретил, Кто менее бы предан был ему! Завистники и хитрые злодеи Дерзают ведь достойнейших кусать, Я вас прошу, милорды, в ходе дела, Кто б ни был ныне обвинитель мой, Пусть в очной ставке пред судом предстанет: И пусть меня открыто обвинит. Сеффолк О нет, милорд, нет, это невозможно! Вы член совета, и пока никто Вас обвинять поэтому не смеет. Гардинер Милорд, у нас сегодня много дел, Мы будем кратки. Воля короля (А мы согласны с нею), чтобы вас Для лучшего ведения процесса Перевели на это время в Тауэр. И вас тогда, как частное лицо, Любой смелее будет обвинять. Услышите такие нареканья, О коих вы и не предполагали. Кранмер Милорд Уинчестерский, благодарю вас. Всегда вы были мне хорошим другом. Вы будете судьею и присяжным, Вы очень милосердны. Ваша цель - Моя погибель. Но любовь и кротость Духовному лицу гораздо больше Приличествует, нежели тщеславье. Овец заблудших кротко наставляйте, А не гоните прочь. Я оправдаюсь, Как долго бы меня вы ни терзали. Я так же мало в этом сомневаюсь, Как вы стыдитесь каждый день грешить. Сказать я мог бы больше, но молчу, Я ваши полномочья уважаю. Гардинер Милорд, милорд, вы просто еретик! В том нет сомненья. Ваш наружный блеск Скрывает под собой слова пустые И слабость духа - это видно всем. Кромвель Милорд Уинчестерский, вы слишком резки! Людей достойных, хоть виновных в чем-то, За прошлое должны вы уважать. Ведь павших оскорблять - бесчеловечно! Гардинер Лорд-секретарь, любезнейший, спасибо! Из всех присутствующих здесь не вам бы Мне это говорить. Кромвель А почему? Гардинер Не знаю разве я, что эту ересь Вы поощряли? Сами вы грешны. Кромвель Кто, я? Гардинер Ну да, и вы не без греха. Кромвель Будь вы хоть вполовину так же честны, За вас молились бы, а не боялись. Гардинер Я эту дерзость вам еще припомню. Кромвель Припомните и собственную дерзость. Канцлер Ну, это слишком, постыдитесь, лорды. Гардинер Я кончил разговор. Кромвель Я тоже кончил. Канцлер Теперь о вас, милорд. Согласны все, Что в Тауэр вам отправиться бы надо И оставаться там, пока король Своей дальнейшей воли не объявит. - Милорды, вы согласны с этим все? Все Да. Кранмер Неужели так немилосердно Вы в Тауэр отправляете меня? Гардинер Чего еще от нас вы ожидали? Ведь это глупо! Вы нам надоели! - Зовите стражу взять его. Кранмер Меня? Ужель уйду отсюда, как предатель? Входит стража. Гардинер Берите и ведите прямо в Тауэр! Кранмер Постойте, господа, сказать мне дайте! Извольте-ка взглянуть сюда, милорды! (Показывает перстень.) Всей силой перстня этого я вырву Свою судьбу из цепких лап злодеев И королю вручу ее бесстрашно, Судье и господину своему. Камергер Да, перстень королевский. Серри Без подделки. Сеффолк Клянусь, что это перстень настоящий. Я говорил вам всем, когда впервые Мы этот страшный камень покачнули, Что он на нас обрушится. Норфолк Милорды, Ужель вы думаете, что король Хотя б его мизинец даст в обиду?. Камергер Теперь нам это совершенно ясно: Он жизнь его гораздо больше ценит! Тут дай нам бог лишь ноги унести. Кромвель Мой разум мне подсказывал, что вы, Выдумывая разные наветы Против него, внушающего зависть Лишь дьяволу с его учениками, Раздули опалившее вас пламя. Теперь пеняйте сами на себя! Входит король Генрих, окидывает их гневным взором и садится. Гардинер О государь, мы богу благодарны, Нам давшего такого короля. Он добр, и мудр, и полон благочестья, Он церкви сын послушный, видя в ней Несокрушимость своего величья. И, чтя ее глубоко, ныне сам Сюда пришел он, чтоб услышать тяжбу Меж нею и хулителем ее! Король Генрих Вы славились всегда искусством лести, Милорд Уинчестерский, но, знайте, я Пришел сюда не похвалам внимать, Не скроете вы ими вашей злобы. Меня не проведете! Как левретка, Виляя языком, вы льстите мне! Что хочешь думай обо мне, я знаю - Ты жаждешь крови, человек жестокий! (Кранмеру.) Садитесь, милый. Посмотрю-ка я, Кто здесь так смел, чтоб вас хоть пальцем тронуть. Клянусь, пусть лучше он, как пес, издохнет, Чем думает, что здесь вы не на месте. Серри Угодно ль вам... Король Генрих Нет, сударь, не угодно! Я думал, что со смыслом и умом В моем совете люди, - но их нет! Прилично ли такого человека, Такого доброго - каких меж вами мало, - Такого честного, заставить ждать У двери, словно вшивого мальчишку! А он по знатности ведь равен вам! Какой позор! Да разве дал я право Забыться вам до степени такой? Я властью вас облек судить его, Но как советника, а не лакея. Тут кое-кто, я вижу, был бы рад, Скорей по злобе, чем во имя правды, До смерти затравить его судом. Нет, не бывать тому, пока я жив! Канцлер Великий государь, позвольте мне Сказать в защиту всех, кто собран здесь, Что это заключение в тюрьму Задумано совсем ведь не по злобе, А только для законного суда И чтобы оправдать его пред всеми. Король Генрих Да, да, милорды, вы его любите И уважайте, он того достоин. И даже больше я готов сказать: Король бывает подданному редко Обязан так за службу и любовь. Довольно ссор, его вы обнимите! Друзьями станьте! - Лорд Кентерберийский, Вы не откажете мне в скромной просьбе - Отцом быть крестным девочки прелестной, Которую нам надо окрестить. Кранмер Славнейший из монархов оценил бы Такую честь. Достоин ли ее Я, ваш слуга ничтожный и смиренный? Король Генрих Ну, ну, милорд, на ложки трат немного! Две благородных дамы будут с вами: Почтеннейшая герцогиня Норфолк И с нею госпожа маркиза Дорсет. Я думаю, вы будете довольны! - Милорд Уинчестерский, прошу еще раз Обнять и полюбить его навек. Гардинер Да, я готов обнять его по-братски. Кранмер Свидетель бог, вот это мне приятно. Король Генрих О добрый человек! Как эти слезы Нам говорят о широте души! Недаром же молва идет в народе: "Кто разобидит лорда Кентербери, Тому навеки другом станет он!" Пойдемте, лорды! Мы теряем время, Хочу скорее дочку окрестить... Я рад, что к дружбе вас сумел привесть: Ведь в этом мощь моя и ваша честь! Уходят. СЦЕНА 4 Двор королевского дворца. За сценой шум толпы. Входят привратник и его помощник. Привратник Да тише вы там, канальи! Тут вам королевский дворец, а не Парижский сад! Хватит орать, подлецы вы этакие! Голос за сценой Добрейший господин привратник, я числюсь за придворной кухней. Привратник За виселицей бы тебе числиться, да и повиснуть на ней, бездельник! Что, тут место орать, что ли? Притащите-ка мне с десяток яблоневых палок, да покрепче, эти для них - только хлыстики. Вот я вас по башке-то и огрею. Им, изволите видеть, надо поглазеть на крестины! Захотелось небось пива да пирогов, канальи вы подлые! Помощник Спокойней, сэр! Никак их не прогонишь! Вот разве залп из пушки дать по ним! Скорее вы заставите их спать Все утро в майский праздник беспробудно Иль сдвинете собор святого Павла. Привратник Как эти дьяволы сюда пробрались? Помощник Не знаю! Как врывается прилив? Что сделать в силах был дубинкой крепкой В четыре фута, постарался я, И вот обломки. Привратник Черта с два ты сделал! Помощник Ну, я не Гай, не Кольбранд, не Самсон, Чтоб их косить. Но если пощадил Я старика башку, или мальчишки, Иль рогача, или его супруги, Той, что рога наставила, то пусть Мне больше в жизни не едать бифштекса. Я этого бы страсть как не хотел. Хоть мне пошли корову сам господь. Голос за сценой Послушайте, господин привратник! Привратник Сейчас я к тебе приду, господин щенок. - Эй ты, малый, держи ворота на запоре. Помощник А что прикажете мне делать? Привратник Да просто вали их подряд десятками, и вс_! Что это, Мурское поле, чтобы здесь толпами собираться? Или ко двору прибыл какой-нибудь невиданный индеец с такой огромной снастью, что все бабы прямо-таки осаждают нас? Господи спаси, ну и блудливая же рыбешка толпится у ворот! Клянусь верой Христовой, эти крестины породят тысячи других! Тут тебе и настоящие отцы и крестные - все что угодно. Помощник Тем больше ложек будет, сэр. Вон там стоит у ворот парень, по роже видно, что медник. У него, ей-ей, вроде как двадцать жарких летних дней в носу. И те, кто рядом с ним, уже словно под экватором, других адских мук им и не надо. Я три раза уже стукнул этого огненного дракона по башке, и его нос трижды вы- пускал по мне залп. Он стоит тут как мортира, готовая разнести нас вдребезги. А рядом с ним какая-то полоумная жена галантерейщика все честила меня за то, что я разжег этакий пожар в государстве, пока у нее с головы не съехала ее суповая миска. Я хотел звездануть с размаху этот метеор, да промазал и нечаянно съездил эту бабу по затылку, а она возьми да заори: "Палок сюда!" И сразу ей на помощь кинулось человек сорок палочников со Стренда, где она квартирует. Все они напали на меня, а я ну отбиваться, и дело наконец дошло до рукопашной. Я все-таки не сдавался, но тут вдруг ватага мальчишек, откуда ни возьмись, запустила в меня сзади таким градом камней, что мне пришлось поступиться своей честью и покинуть поле битвы. Я думаю, сам дьявол, ей-же-ей, был с ними вместе. Привратник Это те ребята, что вопят да орут в театрах и дерутся из-за яблочных огрызков. Их никто не терпит, кроме Тауэрхиллской компании да любезных братцев ее из Лаймхауза. Кое-кого из них я уже засадил в Limbo Patrum < Дословно: "В преддверие ада, где помещаются патриархи"; здесь - в значении: "в тюрьму".> и там они могут на свободе отплясывать эти три дня, пока два сторожа не пропишут им плетей на закуску. Входит лорд-камеpгep. Камергер О боже мой, что за толпа собралась? И все растет, бегут со всех сторон, Как будто бы на ярмарку. А где же Привратники? - Бездельники, лентяи! Вот так вы исполняете свой долг! Какой же сброд сюда вы напустили? Все это ваши верные дружки С окраин города. Нет, надо нам Очистить место для придворных леди, Когда они с крестин пойдут обратно. Привратник Позвольте, сэр, мы все здесь просто люди. Мы сделали, что было в наших силах, Не дав себя им разорвать в куски. Тут с ними ведь не справится и войско. Камергер Ну, если разбранит меня король, Клянусь, я всех вас закую в колодки, Я вам, мерзавцам, головы обрею! Вы тут у бочек винных суетитесь, А службу забываете нести. Вы слышите? Уже играют трубы! Уже идет процессия с крестин. Ступайте, оттесните эти толпы И шествию дорогу проложите, А то для вас найдется Маршалси, Где вам плясать два месяца придется. Привратник Дорогу для принцессы! Помощник Ты, верзила, Назад, а то как двину по башке! Привратник Эй ты, в камлоте, отойди к воротам, А то через решетку полетишь. Уходят. СЦЕНА 5 Во дворце. Входят играющие трубачи; затем два олдермена. Лорд-мэр, первый герольд, Кранмер, герцог Норфолк с маршальским жезлом, герцог Сеффолк, двое вельмож с большими чашами на ножках - подарками новорожденной, затем четверо вельмож вносят балдахин, под которым идет с младенцем на руках герцогиня Норфолкская, крестная мать, одетая в богатую мантию и т. д. - шлейф ее несет леди; за нею следуют маркиза Дорсет, вторая крестная мать, и другие леди. Шествие обходит сцену, затем первый герольд возглашает. Первый герольд Да дарует небо в своей бесконечной благости долгую, спокойную, вечно счастливую жизнь высокой и могущественной принцессе английской Елизавете! Трубы. Входит король Генрих со свитой. Кранмер (преклонив колени) За вас, о государь, и королеву Мы молимся - две крестные и я. Пускай все радости и утешенья Дарует небо этой милой леди, Чтоб счастье в ней родители нашли. Король Генрих Благодарю, милорд-архиепископ! Назвали как? Кранмер Елизаветой. Король Генрих Встаньте! (Целует младенца.) Прими благословенье с поцелуем. Да защитит тебя господь навеки. Ему тебя вверяю я! Кранмер Аминь! Король Генрих За вашу щедрость, крестные отцы И матери, благодарю сердечно. И то же скажет вам и эта леди, Едва лишь по-английски лепетать Она начнет. Кранмер Позвольте мне сказать: Мне речь внушает бог, в моих словах Любой найдет не лесть, а только правду. Сей царственный младенец (с небесами Пока что не утративший единства) Уже и в колыбели обещает Британии поток благодеяний. Со временем откроются они, Не многие из нас увидят это. Она послужит образцом монархам Ее эпохи и годов грядущих. Она царице Савской не уступит В добре и мудрости. Все благородство И добродетель - спутница добра, Все, что царицу эту отличало, Умножится в сем царственном младенце. Ей истина кормилицею будет, Советником ей станет благочестье, Ее любить, ее бояться будут: Друзья ей вознесут благословенья, Враги же, как побитые колосья, Дрожа, поникнут в горе головой. С ней расцветет добро, и будет каждый В тени своих садов и без боязни Вкушать плоды того, что он посеял, И петь своим соседям гимны мира, И господа все истинно познают. Она научит подданных своих Всем подлинным понятиям о чести, Чтоб в них - не в знатности - обресть величье. И не померкнет с нею вечный мир! Как девственница-феникс, чудо-птица, Себя сжигая, восстает из пепла Наследником, прекрасным, как сама, - Так и она, вспорхнув из мрака к небу, Свои заслуги передаст другому, Который из ее святого пепла Взойдет в сиянье славы, как звезда, Ее навек незыблемый наследник. Мир, изобилье, правда, страх, любовь, Служившие избраннице-младенцу, Вокруг него взрастут лозой покорной. Повсюду, где сияет солнце в небе, И честь, и имени его величье Пребудут, страны новые создав. Он будет славен, будет процветать, Как горный кедр, свои раскинув ветви. Почтят, увидев это, наши внуки Хвалой творца. Король Генрих Ты чудеса пророчишь! Кранмер На благо Англии ей предстоит Жить много лет, но будет каждый день Из тысяч дней увенчан добрым делом. Не знать бы больше мне! Но умереть Ей должно, в сонм святых вступая девой. Чистейшей лилией сойдет она В могилу, и весь мир ее оплачет. Король Генрих О лорд-архиепископ, - Ты мне вернул достоинство мужчины! До этого счастливого младенца Не создал я на свете ничего. Так радостно мне это предсказанье, Что и с небес хотел бы видеть я Деянья дочери, хваля творца. Я всех благодарю. - А вам, лорд-мэр, С помощниками я весьма обязан: Меня почтили вы своим приходом. Но благодарным я умею быть. - Пойдемте же, милорды. Королева Вам выразить признательность желает, А то ей не поправиться. Вы нынче Не скоро разойдетесь по домам, Сегодня даст малютка праздник вам! Уходят. ЭПИЛОГ Ручаюсь я, что в зале эта пьеса Не вызвала большого интереса. Одни пришли, чтоб мирно подремать, - Их громом труб могли мы напугать. Они воскликнут: "Чушь!" Другим по нраву, Когда весь город осмеют на славу... Но ведь сатиры не найдешь у нас! Так вот боюсь я, что на этот раз, Как видно, мы услышим, к сожаленью, Лишь от достойных женщин одобренье. Есть в пьесе образ женщины такой... А там улыбки дам и взор мужской К нам привлекут. Ведь стыдно после драмы Ломаться, если хлопать просят дамы. Перевод В.ТОМАШЕВСКОГО А.Аникст. "ГЕНРИХ VIII": Историко-литературная справка Напечатанная впервые в фолио 1623 года под названием "Прославленная история короля Генриха Восьмого", пьеса завершала раздел хроник. Сравнительно с многими другими произведениями, она не выдвигает никаких текстологических проблем, так как печаталась с хорошо подготовленной рукописи (У.У.Грег). Не очень сложен и вопрос о ее источниках, которые сводятся к двум книгам: "Хроникам" Холиншеда и "Книге мучеников" Фокса (для эпизода с Кранмером - V, 1-3). Датировка также не представляет особых затруднений, ибо сохранились сведения о премьере пьесы. Она состоялась 29 июня 1613 года. Эта дата запомнилась из-за печального события, происшедшего в тот день: во время спектакля, в сцене, когда был произведен пушечный салют в честь Генриха VIII, горящий пыж попал па соломенную крышу театра, и в быстро вспыхнувшем пламени сгорела вся постройка. Сохранилось несколько рассказов очевидцев, сообщающих красочные подробности театральной катастрофы. Ей даже была посвящена анонимная баллада, описывавшая в стихах это происшествие. Из рассказов о пожаре "Глобуса" мы узнаем, что на сцене пьеса шла под названием "Все это правда". Редакторы фолио изменили его, чтобы привести к единообразию с заглавиями других хроник. Если вопросы текста, источников и датировки не представляют трудностей, то одна проблема, связанная с пьесой, имеет первостепенное значение - проблема авторства. Она не вставала до середины прошлого века. Даже Мелон, первым усомнившийся в принадлежности Шекспиру трилогии "Генрих VI", не подвергал сомнению, что "Генрих VIII" написан Шекспиром. Один лишь С. Джонсон еще в середине XVIII века высказал предположение, что пролог и эпилог могли быть написаны Беном Джонсоном. Пьеса занимала незыблемое место в шекспировском каноне, пока в 1850 году английский исследователь Джемс Спеддинг не выступил с утверждением, что "Генрих VIII" - произведение двух авторов: Шекспира и Флетчера. Первый, по его мнению, написал только следующие части пьесы: 1, 1-2; II, 3-4; III, 2 (до момента ухода короля); V, 1. Остальные сцены, иначе говоря, две трети пьесы, будто бы принадлежат перу Флетчера. Спеддинг исходил в первую очередь из того, что метрика стиха "Генриха VIII" существенно отличается от шекспировской. В частности, он указывал на то, что в этой пьесе гораздо больше строк, отклоняющихся от нормы пятистопного ямба, чем в любой другой драме Шекспира, и это соответствует истине. С другой стороны, он показал, что удлинение строки, дополнение ее еще одним безударным слогом в конце, характерно для стихосложения Флетчера. Второй род доказательств Спеддинга касался уже драматургической стороны пьесы. По его мнению, шекспировскими являются по преимуществу эпизоды, в которых фигурирует королева Екатерина, да и то не все. Остальные же сцены, как ему представляется, поверхностны в психологическом отношении, невыразительны по стилю, а отдельные эпизоды слишком плоски, чтобы быть шекспировскими. Возникнув, эта волна сомнений стала разрастаться. Спеддинга поддержал Сэмюел Хиксон, а также авторитетнейшие шекспироведы второй половины XIX века Ф. Фернивал и Ф. Г. Флей. А в 1885 году Р. Бойль выдвинул концепцию, согласие которой Шекспир будто бы вообще не был причастен к написанию пьесы, являвшейся, по его мнению, созданием Флетчера и Мессинджера. Олдис Райт, авторитетный текстолог конца XIX века, также не находил "почерка" Шекспира в "Генрихе VIII". Отрицавшие принадлежность Шекспиру всей пьесы или части ее опирались на мнение выдающегося поэта середины XIX века Альфреда Теннисона, который считался большим знатоком- стихотворной техники. Он утверждал, что в большей части пьесы "не узнает" шекспировской мелодики, метрики и стиля. Против этого со всей резкостью выступили другой крупный английский поэт Олджернон Чарльз Суинберн, шекспировед Холиуэл-Филиппс и историк английской драмы А.У.Уорд. Последний писал, что особенности метрики "Генриха VIII" представляют собой лишь крайнее развитие тех тенденций, которые с течением времени становились все сильнее в стихосложении Шекспира, а так как пьеса является одной из последних, если не самым последним произведением драматурга, то нет ничего удивительного в том, что здесь эти тенденции достигли своей высшей точки. Дискуссия продолжается и в XX веке. Э. К. Чемберс разделяет мнение Спеддинга о соавторстве Шекспира и Флетчера, добавляя, что если "Генрих VIII" и не является типично флетчеровской пьесой, то в такой же мере эта хроника не характерна и для манеры Шекспира (1930). Но Питер Александер (1931) и Уилсон Найт (1936) как своими аргументами стилистического порядка, так и анализом содержания склонились к признанию полной принадлежности пьесы Шекспиру. Однако не успела эта точка зрения утвердиться, как ее поколебал А. Партридж (1949), снова представив лингвистические доказательства участия Флетчера в написании хроники. Мы склоняемся к мнению американского исследователя Ирвинга Рибнера, который писал (1957): "Широко распространенная готовность приписать значительную часть пьесы Флетчеру, как мне кажется, скорее объясняется резким различием между "Генрихом" и предшествующими шекспировскими хрониками, чем сомнительными данными метрических таблиц стихосложения - этим средством установления авторства, которое в наше время все больше и больше утрачивает доверие, или чем различиями в грамматической структуре, которые, как признает сам Партридж, могут быть истолкованы самым различным образом". "Генрих VIII" не только отличается от предшествующих хроник, но значительно уступает в художественном отношении шедеврам Шекспира в этом жанре, вот почему многие критики охотно соглашаются совсем исключить это произведение из канона иди хотя бы частично снять с Шекспира ответственность за него. Здесь мы сталкиваемся с распространенным как среди критиков, так и в широкой публике мнением, что Шекспир не мог писать плохо. Конечно, было бы прекрасно, если бы мы были убеждены, что все вышедшее из-под пера великого драматурга художественно совершенно. Факты, однако, говорят против этого. "Генрих VIII" - не единственное произведение Шекспира, в котором есть небрежность отделки, плоские места, следы торопливой и временами поверхностной обработки сюжета. Мы все, однако, легко забываем, что Шекспир был драматургом-профессионалом, который писал не только тогда, когда им овладевало вдохновение, но и тогда, когда его труппа нуждалась в пополнении репертуара. Если в годы полного расцвета творческих сил Шекспир, выполняя эту чисто деловую задачу, находил в себе силы и способности с увлечением создавать шедевр за шедевром, то в последние годы деятельности он все чаще "сдавал". Видимо, у него уже не хватало сил, чтобы выдержать напряжение творческой работы до конца, и, может быть, этим объясняется его отход от театра, происшедший как раз после написания "Генриха VIII". Не исключено, что эту пьесу Шекспир написал после окончательного возвращения в Стретфорд. Такое предположение основывается на том, что ее текст содержит больше подробных ремарок относительно деталей постановки, чем любая другая драма Шекспира. Как известно, обычно шекспировский текст весьма скуп в данном отношении. В подобных ремарках не было необходимости, когда Шекспир жил в Лондоне и мог давать устные пояснения на репетициях, что обычно делали тогда авторы. С отъездом в Стретфорд он был лишен этой возможности и стал делать необходимые остановочные указания в тексте драмы. Как бы то ни было, мы полагаем, что перед нами пьеса Шекспира, хотя и не принадлежащая к числу лучших творений его пера. Однако, признав меньшую ценность "Генриха VIII" по сравнению с шедеврами Шекспира, мы поступили бы неблагоразумно, отнесясь к этой хронике с пренебрежением. В ней есть немало интересного для тех, кто любит реалистическое мастерство Шекспира, и для тех, кто хотел бы получить полное представление о его работе в театре. Уже давно было замечено, что "Генрих VIII" - пьеса, предназначенная для создания пышного театрального зрелища. Такие помпезные, декоративно яркие спектакли все больше входили в моду после вступления на престол Иакова I, особенно после 1609 года. Публика полюбила их, и театрам приходилось считаться с этим, "Генрих VIII", в частности, отличается от других шекспировских хроник особой парадностью действия. Пьеса писалась явно с расчетом дать труппе возможность блеснуть постановочной стороной театра. Правда, декоративные возможности "Глобуса" были ограниченными, но это легко было возместить массовостью действия, пышными одеяниями актеров, танцами и т.п. Так это и было сделано на том злополучном спектакле, когда произошел пожар в "Глобусе". Рассказывая об этом происшествии в одном частном письме, Генри Уоттон, дипломат и писатель того времени, сообщает следующие подробности о спектакле: "Актеры короля поставили новую пьесу под названием "Все это правда", изображающую некоторые из важнейших событий царствования Генриха VIII, которая была представлена с исключительной помпезностью и величественностью, вплоть до того что сцену устлали соломенными циновками, рыцари выступали со своими орденами Георга и Подвязки, а гвардейцы в мундирах с галунами и все такое прочее, чего было достаточно, чтобы сделать величие близким, если не смешным". Появление на сцене фигуры короля Генриха VIII было также почти новшеством в театре. До этого образ его лишь дважды встречался в пьесах английского театра эпохи Возрождения. Первый раз - в "Иакове IV" Роберта Грина, где он в конце действия возникал в качестве восстановителя справедливости, а второй раз - в пьесе Уильяма Роули "Когда вы увидите меня, вы меня узнаете". Грин писал еще в конце царствования Елизаветы, его пьеса датируется 1589-1592 годами. Ничего исторического в ней но было, и фигура короля была в высшей степени идеализированной. Специальный указ запрещал изображение на сцене правящего монарха и текущих политических событий. Уже один факт выведения в драме отца царствующей королевы представлял собой случай беспрецедентный. После смерти Елизаветы положение изменилось, так как произошла смена династии. В начале царствовадия Иакова I Стюарта, по-видимому около 1604-1605 годов, Уильям Роули и написал вышеназванную пьесу, центральным персонажем которой был Генрих VIII. Она представляет собой серию эпизодов, объединенных чисто внешним образом - фигурой короля. События относятся к более позднему периоду, чем у Шекспира, когда Генрих VIII женился в последний раз - на Катерине Парр. Пьеса имела подчеркнуто антикатолическую направленность, для чего в нарушение хронологии был введен образ кардинала Вулси, в действительности к тому времени уже умершего. Его интриги иллюстрировали коварство папистов. Центральным эпизодом пьесы было переодевание Генриха VIII, который, подобно Гарун-аль-Рашиду, бродит по Лондону и за участие в уличной потасовке подвергается аресту. Наряду с этим в хронике был выведен шут Генриха VIII Уил Саммерс, потешавший публику своими прибаутками и комментировавший события, разыгрывавшиеся на сцене. Пьеса пользовалась большой популярностью и, как полагают, была возобновлена на сцене в 1612-1613 годах. Возможно, что это натолкнуло труппу "слуг его величества", к которой принадлежал Шекспир, противопоставить ей свою пьесу на сюжет о том же короле. Когда Пролог выходит на сцену, чтобы познакомить публику с тем, что ей предстоит увидеть, он прямо начинает с предупреждения: "Я нынче здесь не для веселья, нет!" В этом усматривают намек Шекспира на пьесу Роули, в которой комический элемент занимал значительное место. Действительно, хроника Шекспира является весьма драматичной по сюжету. В ней изображен один из важнейших моментов социально-политической истории Англии - период отхода страны от римско-католической церкви и начало реформации в Англии. По тем временам тема была весьма острой и рискованной. Если мы сравним пьесу Роули с хроникой Шекспира, то бросится в глаза одно существенное политическое различие. Пьеса Роули была, как сказано, антикатолической. Роули не мог не знать, что новый король был сыном казненной католички Марии Стюарт, однако в начале нового царствования еще казалось, что традиционная политика будет продолжаться. Шекспир писал свою хронику почти десять лет спустя. Новые политические тенденции уже обнаружились достаточно ясно. Двор не скрывал своих симпатий к католицизму. Шли разговоры о примирении с Испанией. "Генрих VIII" Шекспира по-своему отражает эти тенденции. В некоторой степени его хроника полемически направлена не только против юмористической трактовки истории у Роули, но и против политической тенденции его пьесы. Шекспир, положив в основу сюжета самый острый момент борьбы Англии против Рима, трактовал эту тему в духе, который нельзя назвать иначе, как компромиссным. Это заметно в двух образах драмы. Во-первых, в обрисовке характера Екатерины Арагонской. Эта испанская принцесса и католичка представлена самой благородной личностью во всей пьесе. Королева-католичка, преданная казни за свою веру и связи с Испанией и Римом, - яснее нельзя было польстить сыну Марии Стюарт. Но тут же это уравновешивается изображением коварства и жестокости папского наместника в Англии-кардинала Вулси. Хроника дала повод для споров о том, кому сочувствует сам Шекспир. Сторонники католицизма ссылаются на образ королевы-мученицы и утверждают, что в этой пьесе Шекспир, насколько это было возможно, обнаружил свои симпатии к католицизму. Однако сторонники англиканской и протестантской церквей с не меньшим основанием утверждают, что симпатии Шекспира отражены в том апофеозе новорожденной Елизаветы, которым завершается драма. И те и другие отчасти правы. Драматург общедоступного театра, дававшего также спектакли при дворе, написал свою пьесу так, что не оскорбил ничьих религиозных и политических убеждений. Да иначе и быть не могло. Шекспир находился между Сциллой протестантизма, утвердившегося в народе через восемьдесят лет после реформации и закаленного борьбой против Испании, и Харибдой католических тенденций короля и двора. Что что, а умение, с каким Шекспир решил эту труднейшую задачу, отрицать не приходится. Но неужели человек такого ума, как Шекспир, не мог сказать ничего своего в драме со столь острым политическим содержанием? Он сказал свое слово, но сказал его как художник, и если мы хотим понять действительный смысл хроники, то должны внимательно присмотреться к ее ситуациям и персонажам. Это откроет нам обычную для Шекспира "тактику" драматурга, избегавшего конфликтов с властями предержащими, не боявшегося уступок господствующим понятиям и предубеждениям, но вместе с тем оставлявшего вдумчивому зрителю пищу для серьезных размышлений, о природе государства и королевской власти. Прежде всего это открывается нам в образе Генриха VIII. В короле, как он представлен Шекспиром, нет ни одной привлекательной черты. Правда, внешне он ведет себя "добрым малым", каким его рисовала монархическая тюдоровская легенда. Но Шекспир очень быстро обнажает подлинное лицо деспота под маской добродушного весельчака и любителя удовольствий. Читатели, помнящие другие пьесы-хроники Шекспира, знают, как подробно и точно изображал драматург различные политические ситуации. Когда начинается действие данной драмы, король, как видно, еще не обладает всей полнотой власти. В делах политики он зависит от Вулси, а через него от римского папы. В личной жизни ему, с его неутолимым сладострастием, приходится считаться с набожной и нравственно безупречной супругой. Генрих связан настолько, что не может дать себе воли ни как король, ни как мужчина. Но он не сразу проявляет свой крутой нрав. Он настоящий макиавеллист, каким рисовала этот тип государственного деятеля политическая философия эпохи Возрождения: лиса и лев одновременно. Сначала мы видим лису: Генрих VIII балансирует между Екатериной и Вулси. Когда она упрекает кардинала за введенный им новый налог, король, якобы ничего не знавший, приказывает его отменить. Этим дано удовлетворение Екатерине. Но Вулси он компенсирует: он выдает ему с головой его врага Бекингема, которого казнят по лживому доносу. Удивительно тонко показано Шекспиром, как Генрих VIII прислушивается к наветам Вудси против Бекингема. Он просто наслаждается подробностями мнимого заговора. Ему и в голову не приходит проверять обвинения. Верит ли он им? Хочет верить.- вот самый точный ответ, ибо деспоту нужна атмосфера заговоров и интриг для того, чтобы всегда иметь повод расправиться с неугодными лицами. Лучше всего мы поймем мнимую доверчивость Генриха VIII, когда он будет жаждать доказательств "измены" его жены, от которой он хочет избавиться. Вот тут-то такой помощник, как Вулси, может ему очень пригодиться. Но до поры до времени. Вулси поможет Генриху сбить одну из двух сковывающих его цепей - цепь брака. А вслед за тем король сам избавится еще от одной - от цепи, которой его опутал всемогущий министр, кардинал Вулси. Самая большая хитрость Генриха состоит в том, что он заставляет Вулси самого подрубить тот сук, на котором тот сидит. Ведь помогая королю расторгать брак с Екатериной, Вулси сам наносит удар по той политической силе, на которую он опирается. Католицизм в Англии держался авторитетом римской церкви и военно-политической силой Испании. Расторжение брака с Екатериной подрывает основы политического могущества католицизма в Англии. Это открывает Генриху возможность нанести затем завершающий удар и отставить Вулси от кормила власти. Вот что таится за "романической" историей увлечения Генриха VIII Анной Буллен. Так оно было в действительности, и именно так увидел этот эпизод английской истории Шекспир. То, что у драматурга-романтика превратилось бы в дворцовую адюльтерную драму, Шекспиром изображено как сложное политическое событие, где переплелись личные мотивы и политические интересы, от которых зависели судьбы не только страны, но в какой-то мере и всей Европы. "Генрих VIII", таким образом, - социально-политическая драма такого же типа, как и другие шекспировские хроники. Тем, кто ищет в пьесе "руку" Флетчера на основании версификационных и грамматических тонкостей, следовало бы обратить внимание на то, что драма от начала до конца пронизана деталями социально-экономического и политического характера, которых мы не найдем у Флетчера, всегда увлекавшегося именно романической стороной истории, но которые типичны для Шекспира. Никакая королева, принцесса и даже обыкновенная женщина не станут в пьесах Флетчера заниматься вопросом о налогах так, как это делает королева Екатерина в "Генрихе VIII" (1, 2). А все политические разговоры между вельможами, кажущиеся "нешексппровскими" потому, что в них нет никакой романтики, но есть расчеты политических интриганов, привыкших маневрировать в хитросплетениях дворцовой политики? Это ли не тот самый доподлинный Шекспир, с которым мы встречались в "Ричарде III", "Короле Иоанне", "Ричарде II" и "Генрихе IV"? Если уж говорить о "почерке", то только слепота и глухота к содержанию хроник Шекспира может привести к тем концепциям, о которых говорилось выше. Нельзя не узнать "руку" Шекспира и в обрисовке Вулси, который как две капли воды похож на некоторых вельмож в других шекспировских хрониках. Он, правда, не родовитый дворянин, а человек, поднявшийся из самых низов. Умом и ловкими расчетами он добился власти, но, чем больше она, тем больше растет его аппетит. Ему всего мало, и нет предела его безграничному властолюбию, которое он удовлетворяет чисто макиавеллистскими методами, как и его король. Вулси возносился все выше, пока его властолюбие не столкнулось с властолюбием Генриха VIII. Он не вынес своего поражения и опалы. Лишение власти для него равносильно утрате смысла жизни. Падение становится причиной глубокого внутреннего надлома, который и приводит Вулси к скоропостижной смерти. Он умирает "по-шекспировски", покидая сцену и весь этот мир со знаменитым монологом на устах - монологом о тщете честолюбивых стремлений (III, 2). Это только на первый взгляд кажется психологически неоправданным. Шекспир уже не раз заставлял своих героев находить оценку собственным заблуждениям и страстям. Ближе всего эта последняя речь Вулси к речам Ричарда II после его падения с трона. Этот шекспировский штрих еще раз заставляет нас разойтись с мнением тех, кто не находит в "Генрихе VIII" "почерка" Шекспира. Наконец, образ королевы Екатерины. Все в нем изобличает родство с характерами верных и честных женщин, непонятых или оклеветанных, с достоинством несущих бремя несправедливости, которое не ожесточает их сердца, а делает их еще более милосердными. Таковы Дездемона, Корделия и Гермиона. С последней из названных героинь королева имеет особенно много общего. Сама собой напрашивается параллель между судом над Гермионой в "Зимней сказке" и процессом Екатерины в "Генрихе VIII", что, кстати сказать, лишний раз дает возможность убедиться в авторстве Шекспира. Судьба Гермионы, как известно, складывается иначе. Ее спасают от смерти, и в конце концов король, осудивший ее, раскаивается. Екатерина Арагонская до конца проходит свой крестный путь мучений и умирает страдалицей, до последнего дыхания сохраняющей душевную стойкость, благородство и милосердие. Различие в судьбе героинь соответствует разнице между сказкой и реалистической драмой. Характер Екатерины поднимается до высот подлинного трагизма. В великих трагедиях образы невинных страдалиц всегда оставались на втором плане. Офелия, Дездемпна, Корделия затенены образами Гамлета, Отелло, Лира. В "Генрихе VIII" Екатерина выдвинута па первый план и в эпилоге подчеркнуто, что именно пример ее добродетели заслуживает особого внимания зрителей. В энергии и мужестве только Корделия может сравниться с ней. Как и дочь Лира, она не пассивна. С первого ее появления на сцене мы видим деятельную, волевую натуру Екатерины, в характере которой есть и гордость и сознание своего достоинства, женского и королевского. Падение Екатерины не является единственным в драме. Вся ее композиция представляет собой историю трех падений: Бекингема, Вулси и королевы. Это придает пьесе особый характер. Она становится драмой судьбы, но не таинственного мистического рока, а судьбы, творимой самими людьми, в первую очередь королем. Пожалуй, ни в одной из драм Шекспира не было так наглядно показано, что "судьба" есть результат человеческой воли, как мы это видим в "Генрихе VIII". При этом Шекспир не остается в рамках чисто этической трактовки темы, а раскрывает ее нам в плане государственно-политическом. Люди гибнут в борьбе, которая ведется за власть, за преобладание над другими. Ум, нравственная чистота, добродетель не имеют никакого значения перед лицом неумолимой силы власти. Ее воплощениям является Генрих VIII. Он казнит и милует по своей прихоти и произволу. Точно так же, как он позволяет отправить на эшафот Бекингема, подвергает опале Вулси и лишает королевского сана Екатерину, по прихоти возвышает он и Кранмера. Однако и в данном случае, как тогда, когда он маневрировал между Вулси и Екатериной, Генрих ведет себя отнюдь не как взбалмошный самодур. Возвышая Кранмера, он преследует определенную цель. Для вельмож Кранмер - еретик, и они уже готовы осудить его, но король останавливает их приговор. Как раньше ему для его целей нужен был Вулси, так теперь он рассчитывает использовать Кранмера. Королю нужен этот епископ-еретик, ибо монарх сам собирается стать на путь окончательного разрыва с Римом. Пьеса завершается объявлением о крещении новорожденной принцессы Елизаветы, дочери второй жены Генриха VIII, Анны Буллен. По этому поводу Кранмер произносит речь, содержащую предсказание будущего величия Елизаветы и тех благ, которые ее царствование принесет стране. Это место пьесы подало повод для теории, будто "Генрих VIII" был написан еще до смерти Елизаветы, как завершение цикла хроник. Однако как стилевые особенности драмы, так и внешние данные, привлекаемые для определения хронологии творчества Шекспира, исключают такую возможность. "Генрих VIII" был написан тогда, когда страной правил уже Иаков I, и Шекспир не преминул тут же после прославления Елизаветы вставить строки, восхваляющие ее преемника. Льстивые слова по адресу монархов, звучащие как апофеоз всей драмы, не вяжутся с тем идеальным образом гордого поэта, каким нередко представляют себе Шекспира его почитатели. Последнюю большую речь Кранмера, действительно, было бы "естественно" приписать авторству Флетчера, который в своих пьесах неизменно проводил идею божественности королевской власти. Но такие соображения не могут заставить вас пересмотреть вопрос об авторстве "Генриха VIII". Шекспир не раз заканчивал свои политические драмы патетическими речами самого благонадежного характера. Правда, нигде он не доходил до такого раболепства, как в финале "Генриха VIII". Но надо представить себе политическую обстановку, сложившуюся тогда, когда Иаков I стал проводить линию укрепления абсолютизма и утверждать обветшавший принцип божественности королевской власти. Таким финалом пьесы Шекспир расписался в своей политической благонадежности, а зрителям он дал возможность увидеть закулисную сторону двора и показал в образе Генриха VIII всю ложность представления о короле как священной личности. Подобно прежним хроникам, "Генрих VIII" дает неприглядную картину того мирка, где решаются судьбы народа и государства. Здесь царит произвол, отсутствует законность и в основе всего, что творится, лежат эгоистические личные интересы тех, кто держит власть в своих руках. Как знать, может быть, среди причин, побудивших Шекспира прекратить деятельность в театре, было и отвращение к той политической реакции, которая все более ощущалась в общественной атмосфере страны в те годы. И разве не вероятно то, что ему опостылела необходимость маскировать свой реализм лестью по отношению к сильным мира сего? Может быть, поэтому он и уехал в маленький Стретфорд. чтобы закончить свои дни в кругу частных интересов, вдали от сутолоки и грязи большого политического мира. Как бы там ни было, "Генрих VIII" - последнее драматическое произведение Шекспира. Написанное без особого вдохновения, оно заслуживает внимания, ибо Шекспир интересен и тогда, когда творит не в полную силу. Читая эту драму, мы чувствуем, что великий мастер устал, но в ней есть характеры, эпизоды и строки, в которых художественный дар и реалистическое мастерство его еще раз блистают перед нами, как это бывает, когда заходящее в тучах солнце бросает сквозь просветы в облаках свои последние предзакатные лучи. А.Смирнов. ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ "ГЕНРИХА VIII" Действующие лица. - Генрих VIII (1509-1547), род. в 1491 году был жестоким деспотом и натурой грубо чувственной, не считавшейся ни с какими преградами. Он был шесть раз женат, причем с двумя из своих жен развелся, а двух казнил. Кроме того, у него было множество любовниц. Не менее жестоко расправлялся он со своими министрами и советниками, если они переставали ему угождать. Во внешней политике он вел двойную игру и выступал попеременно союзником то Карла V, то Франциска I, стремясь сохранить равновесие между Германией и Францией. Кардинал Вулси выдвинулся благодаря своей учености и ловкости в делах. Он много лет был фактическим правителем Англии и пользовался неограниченным доверием Генриха VIII благодаря тому, что при полном самоуправстве умел изображать себя лишь покорным исполнителем воли своего господина. Причиной его опалы было не торможение развода Генриха с Екатериной, а лишь неспособность добиться от папы согласия на этот развод. Королева Екатерина была дочерью короля Испании Фердинанда Католика и Изабеллы Арагонской. Анна Буллен (Болейн) с ранней молодости подготовлялась окружающими к роли королевской фаворитки, какою раньше была ее мать. Она была обвинена Генрихом VIII в супружеской неверности и казнена в 1536 году. Сошлись в долине Ард. - С этим именем в ранних изданиях большая путаница; фолио 1623 года дает Andren, позднейшие - Arde. Согласно старым хроникам, свидание произошло между долиной Андреи и городом Ард, в Пикардии (на северо-востоке Франции). Бевис - легендарный англосаксонский герой XI века. ...эта глыба жира. - По-видимому, намек на то, что Вулси был сыном мясника. ...многие себе хребет сломали, взвалив на плечи груз своих помести и... - В переносном и вместе с тем (в шутку) в буквальном смысле: многие дворяне XVI века в погоне за пышностью распродавали свои имения, чтобы накупить роскошных одежд. Когда пронесся ураган зловещий... - Буря, разразившаяся во время описанных празднеств, упоминается у Холиншеда. Входит кардинал Вулси, и т.д. - Кардинал Вулси окружал себя большой пышностью. Он роскошно одевался, и его сопровождала большая свита. В сумке, которую несли перед ним в официальных случаях, находилась государственная печать, хранителем которой он был. ...ипсуичского нахала. - Вулси был родом из города Ипсуича. Хопкинс Никлас - Таково подлинное имя духовника Бекингема, которое приводится в хрониках. В фолио 1623 года ошибочно: Хентон. ...в доме Розы, в Лаврентия Полтнейского приходе.. - Название одного дома, вероятно, по цветку, изображенному на его фронтоне. ...во время Лотаря с Пипином... - Лотарь и Пипин - французские короли VIII-IX веков. Эдвард Бун - фамилия одного из предков Бекингема. ...отказался тот его назначить архиепископом Толедским. - Германский император Карл V, племянник Екатерины Арагонской, был в то же время королем Испании. Слепой священник, старший сын Фортуны. - Слепой, как богиня судьбы Фортуна. ...сестру французского монарха. - Вулси подготовлял брак Генриха VIII с Маргаритой Ангулемской (иначе Алансонской), сестрой Франциска I. Блекфрайерс - монастырь монахов-доминиканцев ("черных братьев") в Лондоне. Карнарвоншир - гористая и неплодородная область ...за весь нильский ил. - Плодородный нильский ил - источник всего богатства Египта. ...и не клобук ведь создает монаха. - Парафраза латинской пословицы: "Клобук еще не делает человека монахом". ...две высших добродетели в вас чтила...- В подлиннике: "Cardinal virtues... cardinal sins - "кардинальные (т. е. величайшие) добродетели... кардинальные грехи", с намеком на кардинальский сан Вулси и Кампейуса. ...вдовой Артура. - Артур - имя ее первого мужа, покойного брата Генриха VIII. ...багряный грех...- Намек на пурпурный цвет кардинальской мантии Вулси. ...как жаворонков, всех накроет шляпой. - Жаворонка иногда можно поймать, привлекши его чем-нибудь ярким (в данном случае красной кардинальской шляпой). ...когда под утро девушка-смуглянка...- Указание на распутство Вулси, без намека на какую-нибудь определенную женщину. Свой путь свершив, пусть мирно он почиет... - В эти слова драматург вложил едкий намек на тираническую жестокость Генриха VIII, который казнил Томаса Мора. ...в безмолвном склепе из сиротских слез. - Лорд-канцлер Англии считался опекуном всех сирот страны. Бароны Пяти портов. - Так назывались Довер, Хестингс и еще несколько портов, расположенных в юго-восточной части Англии, напротив Франции. ...которого король высоко ценит. - Кромвель впоследствии также подвергся опале и был казнен Генрихом VIII. Вы брат наш. - Как член государственного совета. Об этом память все еще свежа. - Намек на крестьянское восстание 1524 года, возглавлявшееся Томасом Мюнцером. ...на ложки трат немного! - Обычным подарком крестного отца новорожденному была дюжина серебряных или латунных ложек. Парижский сад. - Местность на окраине Лондона, где находились арены для травли медведей и другие увеселения. Ну, я не Гай, не Кольбранд, не Самсон. - Имена знаменитых силачей, героев английских баллад. Мурское поле. - На Мурском поле, расположенном к северу от Лондона, происходили военные занятия юродской милиции. привлекавшие такие же толпы любопытных, как и показ какого-нибудь привезенного из Америки дикаря (см. следующую фразу). У него, ей-ей, вроде как двадцать жарких летних дней в носу. - Намек на багровый нос. Медники считались большими пьяницами. ...пока у нее с головы не съехала ее суповая миска. - Женщины из народа носили чепцы причудливой формы, напоминавшие миски. ...человек сорок палочников со Стренда... - Стренд - людная улица в Лондоне, где водилось много буйной молодежи, о которой говорит далее привратник. Их никто не терпит, кроме тауэрхиллской компании да любезных братцев ее из Лайм-хауза. - Аристократическая публика лож лондонских театров иногда забавлялась тем, что бросала в партер (самые дешевые места) надкушенные яблоки, из-за которых там происходили драки. Шум, производимый публикой партера, был так велик, что его могли переносить только пуритане, собиравшиеся на площади перед Тауэром (Тауэрхилл) или в Лаймхаузе, в двух милях по Темзе от Лондона. ...и господа все истинно познают. - Намек на завершение реформации при Елизавете. ...пребудут, страны новые создав. - Намек на английскую колонию в Северной Америке Виргинию, получившую в 1612 году от Иакова I новую конституцию.

<< НАЗАД ¨¨ КОНЕЦ...

Другие книги жанра: классические произведения

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2] [3]

Страница: [3]