 | ||||||||||||
| Переход на главную | ||||||||||||
|
Жанр: классические произведения
Шукшин Василий - Хозяин бани и огорода Страница: [1] В субботу, под вечерок, на скамейке перед домом сидели два мужика, два соседа, ждали баню. Один к другому пришел помыться, потому что свою баню ремонтировал. Курили. Было тепло, тихо. По деревне топились бани: пахло горьковатым банным дымком. - Кизяки нынче не думаешь топтать? - спросил тот, который пришел по- мыться, помоложе, сухой, скуластый, смуглый. - На кой они мне...- лениво, не сразу ответил тот, который постарше. Он смотрел в улицу, но ничего там не высматривал, а как будто о чем-то думал, может, вспоминал. - А я не знаю, что делать. Топтать, что ли... - Наплавь из острова да топи. - Не знаю, что делать... Может, правда, наплавить. - Конечно, - Ты будешь плавить? - Я, может, угля куплю. Посмотрю. - Наверно, наплавлю. Неохота этими кизяками заниматься. Тот, что постарше, спокойный, грузный, бросил под ногу окурок, затоп- тал. Посмотрел задумчиво в землю и поднял голову... - Хошь расскажу, как меня хоронить будут? - Чуть сощурил глаза в ус- мешке. - О! - удивился сухой, смуглый.- Ты что? - Хошь? - А чего ты... помирать-то собрался? - Да не собрался. Я туда не тороплюсь. Но я в точности знаю, как меня хоронить будут. Рассказать? - Во, елки зеленые! Мысли у тебя. Чего ты? - еще спросил тот, помоло- же. - Значит, будет так: помер. Ну, обмыли - то-се, лежу в горнице, руки вот так...- Рассказчик показал, как будут руки. Он говорил спокойно, в маленьких умных глазах его мерцала веселинка.- Жена плачет, детишки то- же... Люди стоят. Ты, например, стоишь и думаешь: "Интересно, позовут на поминки или нет?" - Ну, слушай! - обиделся смуглый.- Чего уж так? - Я в шутку,- сказал рассказчик. И продолжал опять серьезно: - Ты бу- дешь стоять и думать: "Чего это Колька загнулся? Когда-нибудь и я тоже так..." - Так все думают. - Жена будет причитать: "Да родимый ты наш, да на кого же ты нас ос- тавил?! Да ненаглядный ты наш, да сокол ты наш ясный". Сроду таких слов не говорят, а как помрет человек, так начинают: "сокол", "голубь".,, По- чему так? - Ну, напоследок-то не жалко. А еще приговаривают: "ноженьки", "ру- ченьки", "головушка". "Ох, да отходил ты своими ноженьками по этой го- ренке". А у кого есть сорок пятый размер - тоже ноженьки! - Это потому, что в этот момент жалко. Кого жалеют, тот кажется ма- леньким. - Ну а дальше? - Дальше понесли хоронить. Оркестр в городе наняли за шестьдесят руб- лей. Тут, значит, скинутся: тридцать рублей сама заплатит, тридцать - с моих выжмет, А на кой он мне черт нужен, оркестр? Я же его все равно не слышу. - Друг перед другом выхваляются. Одни схоронили с оркестром, другие, глядя на них, тоже. Лучше бы эти деньги на поминки пустить... - Во, я и говорю: кто про что, а ты про поминки.- Рассказчик засмеял- ся негромко. Молодой не засмеялся. - Но когда сядут и хорошо помянут - поговорят про покойного, повспо- минают - это же дороже, чем один раз пройдут поиграют. Ну и что поигра- ли? Ты же сам говоришь: "На кой он мне?" - Тут дело не в покойнике, а в живых. Им же тоже надо показать, что они... уважали покойного, ценили. Значит, им никаких денег не жалко... - Не жалко! Что, у твоей жены шестидесяти рублей не найдется? - Найдется. Ну и что? - Чего же она будет с твоей родни тридцать рублей выжимать на ор- кестр? Заплати сама, и все, раз уважаешь. Чего тут скидываться-то? - Я же не скажу ей из гроба: "Заплати сама!" - Из гроба... Они при живых-то что хотят, то и делают. Власть дали! Моей девчонке надо глаза закапывать, глаза что-то разболелись... Ну, та плачет, конечно, когда ей капают,- больно. А моя дура орет на нее. Я осадил разок, она на меня, А у меня вся душа переворачивается, когда девчонка плачет, я не могу. - Но капать-то надо. - Да капать-то капай, зачем ругаться-то на нее? Ей и так больно, а эта орет стоит "не плачь!". Как же не плакать? - Да...- Николаю, рассказчику, охота дальше рассказывать, как его бу- дут хоронить.- Ну, слушай. Принесли на могилки, ямка уже готова... - Ямку-то я копать буду. Я всем копаю. - Наверно... - Я Стародубову Ефиму копал... Да не просто одну могилку, а сбоку еще для старухи его подкапывал. А они меня даже на поминки не позвали. Глав- ное, я же сам напросился копать-то: я любил старика. И не позвали. По- нял? - Ну, они издалека приехали, сын-то с дочерью, чего они тут знают: кто копал, кто не копал... - Те не знали, а что, некому подсказать было? Старуха знала... Нет, это уж такие люди. Два рубля суют мне... Хотел матом послать, но, думаю, горе у людей... - А кто совал-то? - Племянница какая-то Ефимова. Тоже где-то в городе живет. Ну, распо- ряжалась тут похоронами. Подавись ты, думаю, своими двумя рублями, я лучше сам возьму пойду красненькой бутылку да помяну один. Я уважал ста- рика... - Так, а чего ты? Взял эти два рубля да пошел купил себе... - Да я же не за деньги копал! Я говорю: уважал старика, мы вместе один раз тонули. Я пас колхозных коров, а он своих двух телков пригнал. И надумали мы их в Сухой остров перегнать - там трава большая в кустах и не жарко. Погнали, а его телка-то сшибло водой. Он за телком, да сам хлебнул. Я кой старика-то вытаскивал, телка нашего на дресву оттащило. Из старика вода полилась, очухался, он и маячит мне: телка, мол, спасай, я ничего... - Спасли? Телка-то. - Спасли. Хороший был старик. Добрый. Мне жалко его. - Я его мало знал. Знал, но так... Он долго хворал? - Нет. У него сперва отнялись ноги... Его в больницу. А он застеснял- ся, что там надо нянечку каждый раз просить... Заталдычил; "Везите до- мой, дома помру". Интеллигент нашелся - няньку стыдно просить. Она за это деньги получает, оклад. - Ну, каждый раз убирать за имя - это тоже... - А как же теперь? Он и так уж старался поменьше исть, молоком больше... Но ведь все же живой пока человек. Как же теперь? - Оно, конечно. - Может, полежал бы в больнице, пожил бы еще... - Его без оркестра хоронили? - Какой оркестр! Жадные все, как... Сын-то инженером работает, мог бы... Ну, копейка на учете. - Да старику-то, если разобраться, на кой он, оркестр-то? - сказал рассказчик, хозяин бани. - А тебе? - Чего? - Тебе нужен? - И мне не нужен. - Никому не нужен, но все же хоронют с оркестром. Не покойник же его заказывает, живые, сам говоришь. Любили бы отца, заказали бы. Жадные. - Бережливые,- поправил хозяин бани. Смуглый посмотрел на рассказчика... Понимающе кивнул головой. - Вот и про себя скажи: я не жадный, а бережливый. А то - "не надо оркестра, я его все равно не слышу". Скажи уж: денег жалко. Чего рассу- соливать-то? Я же вас знаю, что ты, что Кланька твоя - два сапога пара. Снегу зимой не выпросишь. Рассказчик помолчал на это... Игранул скулами. Заговорил негромко, с напором: - Легко тебе живется, Иван. Развалилась баня, ты недолго думая пошел к соседу мыться. Я бы сроду ни к кому не пошел, пока свою бы не почи- нил... И ты же ходишь прославляешь людей по деревне: этот жадный, тот жадный, Какой же я жадный: ты пришел ко мне в баню, я тебе ни слова не говорю: иди мойся. И я же жадный! Привыкли люди на чужбинку жить... Иван достал пачку "Памира". Закурил. Усмехнулся своим мыслям, покачал головой: - Вот видишь, из тебя и полезло, Баню пожалел... - Не баню пожалел, а... свою надо починить. Что же вы, так и будете по чужим баням ходить? - Ты же знаешь, мне не на че пока тесу купить, - Да у тебя сроду не на че! У тебя сроду денег нет. Как же у дру- гих-то есть? Потому что берегут ее, копейку-то. А у тебя чуть завелось лишка, ты их скорей торописся загнать куда-нибудь. Баян сыну купил!.. Хэх! - А что тут плохого? Пускай играет. - Видишь, ты хочешь перед людями выщелкнуться, а я, жадный, должен для тебя баню топить, На баян он нашел денег, а на тес - нету. - Мда-а,,. Тьфу! Не нужна мне твоя баня, гори она синим огнем! - Иван поднялся.- Я только хочу тебе сказать, куркуль: вырастут твои дети, они тебе спасибо не скажут, Я проживу в бедности, но своих детей выучу, вы- веду в люди... Понял? "Куркуль" не пошевелился, только кивнул головой, как бы давая знать, что он понял, принял, так сказать, к сведению. - Петька твой начал уж потихоньку выходить в люди. Сперва пока в ого- роды. - Как это? - Морковка у меня в огороде хорошая - ему глянется... - Врешь ведь? - не поверил Иван. - А спроси у него. Еще спроси: как ему та хворостина? Глянется, нет? И скажи: в другой раз не хворостину, а бич конский возьму...- Сидящий снизу нехорошо, зло глянул на стоящего,- А то вы, я смотрю, добрые-то за чужой счет в основном. А чужая кобыла, знаешь, лягается. Так и передай своему баянисту, Иван, изумленный силой взгляда, каким одарил его хозяин бани и огоро- да, некоторое время молчал. - Да-а,- сказал он,- такой правда за две морковки изувечит. - Свою надо иметь. Мои на баяне не усеют, зато в чужой огород не по- лезут. - А ты сам в детстве не лазил? - Нет. Меня отец на баяне не учил, а за воровство руки выламывал. - Ну и зверье же! - Зверье не зверье, а парнишке скажи: бич возьму. Так уделаю, что ле- жать будет. Жалуйтесь потом... - Тьфу! - Иван повернулся и пошел домой. Изрядно отшагал уже, обер- нулся и сказал громко: - Вот тебе-то я ее не буду копать! И помянуть не приду... Хозяин бани и огорода смотрел на соседа спокойными презрительными глазами. Видно, думал, как покрепче сказать: Сказал: - Придешь. Там же выпить дадут... как же ты не придешь. Только позва- ли бы - придешь. - Нет, не приду! - серьезно, с угрозой сказал Иван. - А чего ты решил, что я помираю? Я еще тебя переживу. Переживу, Ва- ня, не горюй. - Куркуль. - Иди музыку слушай. Вальс "Почему деньги не ведутся".- Хозяин бани и огорода засмеялся. Бросил окурок, поднялся и пошел к себе в ограду. |
|
|||||||||||
