 | ||||||||||||
| Переход на главную | ||||||||||||
|
Жанр: классические произведения
Шукшин Василий - Заревой дождь Страница: [1] Был конец апреля. С карнизов домов срывались крупные капли, теплый ветер сдувал их, они мягко шлепались в стекла окон и медленно стекали светлыми слезами. Ефим Бедарев лежал в районной больнице, в маленькой палате, на плоской койке. Он почернел от болезни. Устал. Часто заходил врач, молодой парень. - Ну, как дела? - Как сажа бела,- с трудом отвечал Ефим; в темных провалившихся гла- зах его на миг вспыхивала странная веселость.- Подвожу баланс. - Бросьте вы!.. - Я шутейно,- успокаивал Ефим. Ему нравился доктор: он был до смешно- го молодой и застенчивый, этот доктор. - Лекарство пили? - А как же! Лучше стало - чую. Доктор пытливо смотрел на больного. Тот спокойно выдерживал его взгляд. - Не веришь? Хэх, доктор!.. До чего же ты молодой еще. Прямо завидки берут. Доктор краснел: - Как это не верю! Зачем вы так?.. Ефим легонько хлопал его по руке: - Все в порядке, сынок: я понимаю. Я не жалуюсь... Мне бы только дочь... - Ей послали телеграмму. - Вот хорошо! - Ефим хотел увидеть единственную дочь Нину. - Это хо- рошо. В полдень, когда в палате никого не было, в открытое окно, с улицы, заглянул человек в белом полушубке. Оглядел палату, снял с огромной го- ловы мерлушковую шапку и лег грудью на подоконник. В палате запахло та- лой землей и овчиной. - Здорово, Ефим. Больной повернул голову и от удивления округлил глаза. Пошевелился - хотел приподняться, но человек в полушубке замахал рукой: - Лежи! Ефим внимательно смотрел на пришельца. - Зашел попроведать,- заговорил тот, глядя раскосыми глазами не то на больного, не то мимо.- Как делишки, Ефим? Ефим усмехнулся: - Хорошо. Большеголовый понимающе кивнул. Вылез из окна, высморкался на землю и снова влез и лег на подоконник. Некоторое время смотрели друг на друга. - Значит, как я понимаю, плохо дело,- сказал большеголовый и опять понимающе кивнул. - Ты для чего приполз сюда? - спросил Ефим, - А приехал в гости к зятю,- охотно заговорил большеголовый,- ну, уз- нал, что ты, значит, прихворнул. Ага. Ну, сидел на крылечке, и так меня разморило. Вот, думаю, весна, хорошо, солнышко светит. Да-а... А поми- рать все одно надо.- Он полез в карман полушубка за кисетом.- И опять же так подумал: вот живем мы, живем - вроде так и надо. О смертыньке-то и не думаем. А она - раз! - тут как тут. Здрасте, говорит, забыли про ме- ня? - Большеголовый посмотрел прямо на Ефима.- Взять хоть тебя, Ефим...- Он долго слюнявил край газетной самокрутки. - Ну? - Ну, жил, думаю, человек... активничал там, раскулачивал... э-э... и все такое.- Большеголовый прикурил, заботливо отмахнул от окна белое об- лачко дыма.- Крест с церкви тогда своротил. Помнишь? - Помню, как же. - Во-от. Я к чему это: там есть бог или нету - это ладно. Не про то счас. Я хочу узнать: как вобче-то? - Что? - Мучаешься? - Хочешь знать: мучает меня совесть, что я вас раскулачивал? Это, што ли? - Ага, вот это самое. - Нет, Кирилл, не мучает. Нисколько. А бога ты зря приплел. Ты ж сам не веришь. Хоть бы сейчас-то не вилял душой. Кирилл усмехнулся: - Богу не верю - это правда. Ему, как я понимаю, никто не верит, притворяются только. - Молодец. Хоть на старости лет за ум взялся. - Не радуйся шибко-то.- Большеголовый назидательно посерьезнел.- Я тебя не пужаю, Ефим, но хочу сказать: кто в жизни обижал людей, тот лег- ко не умирает. - Ой, как я испугался, прямо трясусь весь. Дурак ты, Кирька, и всегда дураком был. Хэх, блаженненький явился... - Это ты передо мной веселишься,- продолжал Кирька.- А самому страш- но. - А я не помру. Откуда ты взял, что я помираю? - Ничего, ничего,- значительно сказал Кирька и затянулся трескучим самосадом. Вошел доктор. - Это еще что такое? - нахмурился он, увидев Кирьку. - Это... сосед мой, - сказал Ефим. - Пусть постоит. - Бросьте курить-то! И лучше бы уйти... - Нет,- запротестовал Ефим,- пусть побудет. Кирька сполз с подоконника, старательно затоптал окурок. Врач заставил Ефима выпить лекарство, посидел немного рядом с ним и ушел. Кирька снова лег на подоконник. - Хороший уход здесь,- сказал он. - "Хороший уход здесь",- передразнил его Ефим, неожиданно почему-то рассердившись.- Оглоеды. - Не шуми. Это тебе не сельсовет, а больница. Помолчали. - Гляжу я на тебя, Ефим,- заговорил вдруг Кирька задумчиво и негром- ко,- и не могу понять: ведь сколько ты мне вреда сделал! Хозяйство отоб- рал, по тайге гонял, как зверя какого, сослал вон куда - к черту на ку- лички... Так? А зла у меня на тебя нету большого. Не то, что совсем не- ту: подвернись тогда в тайге, я ба, конечно, хлопнул. Но такого, чтоб света белого не видеть, такого нету. Один раз, помню, караулил у твоей избы чуть не до света. Сидел ты с бумажками прямо наспроть окна. Раз де- сять прицеливался - и не мог. Не поверишь, наверно? В тайге мог ба, а дома нет. Сижу, ругаю себя последними словами, а стрельнуть не могу. Ефим скатил по подушке голову в сторону Кирьки, с любопытством слу- шал. - Ты какой-то все-таки ненормальный был, Ефим. Не серчай - не по зло- бе говорю. Я не лаяться пришел. Мне понять охота: почему ты таким винтом жил - каждой бочке затычка? Ну, прятал я хлеб, допустим. А почему у те- бя-то душа болела? Он ведь мой, хлеб-то. - Дурак,- сказал Ефим. - Опять дурак! - обозлился Кирька.- Ты пойми - я ж сурьезно с тобой разговариваю. Чего нам с тобой теперь делить-то? Насобачились на свой век, хватит. - Чего тебе понять охота? - Охота понять: чего ты добивался в жизни? - терпеливо пытал Кирька.- Каждый человек чего-то добивается в жизни. Я, к примеру, богатым хотел быть. А ты? - Чтоб дураков было меньше, Вот чего я добивался. - Тьфу!.. - Кирька полез за кисетом. - Я ему одно, он - другое. - Богатым он хотел быть!.. За счет кого? Дурак, дурак, а хитрый. - Сам ты дурак. Трепач. Новая жись!.. Сам не жил как следует и другим не давал. Ошибся ты в жизни, Ефим. Ефим закашлялся. Высохшее тело его долго содрогалось и корчилось от удушающих приступов. Он смотрел на Кирьку опаляющим взглядом, пытался что-то сказать. Вошел доктор и бросился к больному. Кирька слез с окна и пошел из ограды. К вечеру, когда больничные окна неярко пламенели в лучах уходящего солнца, Ефиму Бедареву стало хуже. Он лежал на спине, закинув руки назад. Время от времени тихо стонал, сжимал непослушными пальцами тонкие прутья кровати, напрягался - хотел встать. Но болезнь не выпускала его из своих цепких объятий, жгла губи- тельным огнем; жаром дышала в лицо, жарко, мучительно жарко было под одеялом, в жарком тумане качались стены и потолок... Над Ефимом стояли врач и дочь Нина, женщина лет тридцати, только что приехавшая их города. - Что сейчас?.. Ночь? - спрашивал Ефим, очнувшись. - Вечер, солнце заходит. - Закурить бы... - Нельзя, что вы! - Ну, пару раз курнуть, я думаю, можно? - Да нельзя, нельзя! Как же можно, папа?! Ефим обиженно умолкал... И снова терял сознание, и снова хотел встать - упорно и безнадежно. Один раз в беспамятстве ему удалось сесть в кро- вати. Дочь и доктор хотели уложить его обратно, но он уперся рукой в по- душку, а другой торопливо рвал ворот рубашки и тихонько, горячо, со свистом в горле шептал: - Да к чему же?.. К чему?.. Я же знаю! Я все знаю!..- В сухих, воспа- ленный глазах его мерцал беспокойный, трепетный свет горькой какой-то мысли. Кое-как уложили его... Дочь припала к отцу на грудь, затряслась в ры- даниях: - Папа! Папочка мой хороший!.. Папа!.. Доктор увел женщину из палаты и остался с больным один. Ефим притих. Врач сидел на кровати, смотрел на него. - Кирька! - позвал Ефим, не открывая глаз. - Чего? - откликнулся чей-то голос. Врач вздрогнул и обернулся - у окна стоял Кирька и глядел на Ефима. Он давно уж наблюдал за непосильной борьбой человека со смертью, - Вы что тут? - Смотрю... - Это кто? Кирька? - спросил Ефим. - Я. - Пришел? - Ага. - Ничего, Кирька..,- Ефим жадно дышал.- Я потом с тобой потолкую... Конечно, жалко малость... - Ничего, Лежи, Ефим. Врач ничего не понял из этого странного разговора. Он решил, что Ефим опять бредит, и сделал знак Кирьке, чтобы тот ушел: больной волновался. Кирькина голова исчезла. Ночь кончалась. Заревая сторона неба нахмурилась тучами. Повеяло затхлым теплом болотистых низин - собирался дождь. Где-то прогудела машина; несколько кобелей-цепняков простуженно забу- хали в рассветную ттишину. Над Ефимом склонились врач и дочь. - Все? - спросил Ефим одними губами. У женщины запрыгал подбородок. Врач воскликнул: - Что это вы, Ефим Назарыч! Глупости какие... - Открой окно. - Оно открыто. - Тяжко... Нина, дочка... ребятешек... м-м...-Ефим повел потускневший взгляд в сторону, потянулся под одеялом... Лицо покрылось мучнистой бледностью. Он закашлялся... Изо рта на подушку протянулся тонкий ручеек сукровицы. Последним усилием рванулся он с койки... сел. Доктор и дочь подхватили его. В горле у Ефима кипело. Он хотел что-то сказать, но только мычал. Он плохо держал голову... пачкал белый халат дочери теплой кровью и мычал - хотел что-то сказать. - Что, Ефим, плохо? - с искренней участливостью спросил вдруг посто- ронний голос - это Кирька опять стоял у окна. Ему никто не ответил. Его даже, наверно, не услышали. Ефим сразу отяжелел в руках дочери, обвис... Его бережно положили на койку. Стало тихо. Женщина окаменела у койки. Смотрела на отца большими глазами. В стек- ла окон сыпанули первые крупные капли дождя; деревья в больничном саду встрепенулись, закачали ветвями, зашумели. Порывом ветра в окно палаты закинуло клочок бумаги; он упал к ногам женщины, тихо шаркнув по полу. Она вздрогнула, опустилась перед отцом на колени... Кирька медленно пошел прочь от больницы. Шапку забыл надеть - нес в руках. Теплый обильный дождь полоскал голову, стекал по лицу, по шее, за ворот, барабанил по полушубку. Это был желанный дождь - первый в этом году, Шел Кирька и грустно смотрел в землю. Жалко было Ефима Бедарева. Сей- час он даже не хотел понять: почему жалко? Грустно было и жалко, и все. Дождь шумел, отплясывал на дороге тысячью длинных сверкающих ножек. Кипело, булькало в канавках и в лужицах... Хлюпало. |
|
|||||||||||
