Зимним вечером по улицам Праги ехал бежевый автомобиль. В
ранних сумерках он выделялся среди потока хищным изгибом
крыльев. Два желтых луча светили из прорезей японских глаз. За
лимузином тянулся длинный шлейф рубиновых габаритных огней.
Сидевшие внутри салона осматривали город. В тот год в
Центральной Европе стояла лютая стужа. Гуси и утки примерзли в
одночасье ко льду красными перепончатыми лапами около водяной
мельницы. Холмы, окружавшие город, превратились в шарики
сливочного мороженого, на которых застыли подтеки шоколадных
ручьев. В центре немногочисленные группки туристов месили
ногами грязную соленую жижу.
Город спал в котловине и удушливая хмарь сжимала горло его
обитателям, не давая расправить легкие. Готические башни были
едва различимы на фоне безрадостного неба.
Автомобиль с нашей четверкой теперь уже обтирался в кривых
переулках на Малой Стороне. Колпаки уличных фонарей,
возгораясь, подмигивали пассажирам. Моя жена Флора потихоньку
теряла ангельское терпение:
- Франти, - обратилась она к нашему гиду и переводчику, - мне
кажется, этот мост мы уже проезжали!
- Не беспокойтесь, госпожа, один квартал - и будем на месте, -
Франтишек отвернул услужливое лицо и пошептался с водителем.
Тот согласно кивнул тонкими поросячьими ушами, заросшей шеей,
несвежим воротничком и неровными краями конфедератки.
- Говори по-немецки, Франта, - напомнил я.
Минуту спустя шофер свернул в тонкую кишку переулочка к
набережной. С двух сторон из-под земли торчали бараки, обшитые
листовым железом. По настилам из неструганых досок портовые
рабочие вкатывали дубовые бочки, и те исчезали в проеме
вымазанных сажей ворот. Тюки с колониальным товаром
раскачивались на крючьях, словно казненные преступники.
"Пакгауз", - решил я и на всякий случай ощупал карман
кашемирового пальто, где находился миниатюрный "ГЛОК-19".
Флора заметила это движение, и ее большие в толстых линзах
глаза настороженно затрепыхались накладными ресницами. В
шляпной тени я растянул тонкие усики в нелепой улыбке.
Франта распахнул переднюю дверцу и помог выйти Флоре. Я
расплатился и через зеркало заднего вида по лицу шофера
попытался определить: насколько купюра в две сотни крон
превзошла его ожидания. Увалень принял бумажку и сипло
вымолвил: "Декуйе, пан".
- Приедешь ровно к одиннадцати часам, - распорядился я и
выбрался наружу. Морозная влажная пыль защекотала ноздри.
Мосты, окантованные рождественскими гирляндами, перспективно
уходили за горизонт, следуя поворотам реки.
- Это единственное заведение в Центральной Европе, где подают
полынную водку, - в который уж раз сообщил Франта.
Он подхватил наши вещи и мотнул головой, указав направление.
Как только мы приблизились к железной двери с глазком, она
приоткрылась, явив миру усатую физиономию с красным чешуйчатым
носом. Франтишек вышел вперед.
- Белые господа хотят пройти, Марк.
- У нас платный вход, - отозвался тот.
Я редко вступаю в рассуждения с простонародьем, обычно этим
занимается Флора. Но на сей раз именно я был инициатором
поездки, поэтому, не вынимая руки из кармана, я произнес:
- Сколько?
- С Вас тысячу крон, дама может пройти так.
- Что можно будет сделать на эти деньги? - раздраженно
спросила жена.
- Только войти. Выпивка, еда и развлечения оплачиваются
отдельно.
- Принимаете кредитные карточки? - поинтересовался я, переведя
мысленно кроны в немецкие марки.
- Только наличные.
- Вот возьми, - отсчитал я требуемые десять кредиток с
изображением св. Аньежки-снежки, и Марк посторонился. От его
неопрятной одежды пахло сероводородом.
Франта помог снять Флоре манто и под ним оказалось глубоко
декольтированное платье.
- Где дамская уборная? - спросила Флора, - Франта, проводи.
Пока они отсутствовали, я незаметно переложил пистолет в
задний брючный карман и поправил галстук. Глядя в старинное
пожелтевшее зеркало с паутинкой, я оскалил белоснежные зубы,
повел лисьим носом, причмокнул губами и взъерошил три
волосинки на покатом лбу. Флоре это не нравится, и она
восстановит порядок, как только заметит несообразность.
С Флорой меня познакомил кузен почти десять лет назад. Вначале
я бывал у нее в качестве семейного врача, но вскоре мы
обвенчались в Соборе св. Витта.
Флора принадлежала одному из ответвлений рода баронов фон
Миттенвельде - верных сподвижников Гогенцоллернов. По этой
причине у Флоры была настолько необычная внешность, что
непосвященный, едва взглянув на нее, отворачивался с
восклицаниями: "Доннерветер!" и "Какая уродка!".
И действительно. Кожа у Флоры коричневая и в глубоких
морщинах. На ястребином носу сидит бородавка. И голову она
носит, задрав вверх и как-то набок, - результат последнего
разговора с первым мужем - владельцем пивоварен и конного
завода в Подебрадах.
Но стоит немного пообщаться с Флорой - и неминуемо подпадаешь
под ее обаяние. Низкий бархатный голос обволакивает вас, и вы
чувствуете себя словно бы внутри шелкового кокона. Размышляя,
я свернул сигарету и вставил ее в мундштук из моржовой кости.
- А вот и мы, Чарли! - произнесла Флора, обвила мой локоть
тонкой рукой в перчатке-чулке, скрывавшей экзему, и мы прошли
в зал. Следом за нами волочил чемодан из воловьей кожи
краснолицый Франта.
Нас встретила непропорционально сложенная девушка-малайка.
Цветастый кусок ткани оборачивал широкие бедра и завязывался
спереди толстым узлом. Волосы были туго стянуты в пучок на
затылке. Руки, увитые мишурными браслетами, прижимали к груди
грифель и блокнот.
- Опусти руки, красавица, - доверительно молвил я, - как тебя
называют?
- Эа. Я старший менеджер ресторана "Си-фуд". Разрешите я
покажу вам основные компоненты, из которых слагаются блюда, а
потом я приму заказ. Но если вы хотите, чтобы хозяин...
Наборный паркет из бука, дуба и явора, со вставками из
различных сортов мрамора, расчерчен медными жилками. Подвесной
потолок - неровный, зигзагообразный, похожий на сколок
гранитного утеса. Галогенные лампы сеют молочный свет. Потолок
держат симметрично расположенные соляные столпы.
- Нет, нет, красавица. Ты нам подходишь вполне. Объясни
только: откуда у тебя такая складная речь?
- Я получила воспитание в школе христианских мучеников при
французской миссии в Маниле, господин.
Перед нами плещется океан с пятнами индиго и аквамарина на
маскировочной сетке поверхности. У горизонта маячат косые
паруса рыбацких лодок. Солнце подсвечивает багрянцем пенные
барашки на линии кораллового рифа в ста футах от берега и,
убегая на запад - в сторону ночного неба, напоследок бросает
сквозь пальмовые ветви золотые диски. Подул легкий бриз.
- Замечательно Эа. Скажи, ты давно...
- Хватит болтать, Чарли. Прикажи девке делать свою работу и
пригладь волосы на парике: они опять вздыбились. Здесь все так
наэлектризовано: по мне уже пробежался дуговой разряд, и
Франта чешется, как опаршивевший поросенок.
- Свиньи не болеют паршой, дорогая, и...
- Ты не в клинике, милый, делай что тебе говорят.
- Да... Эа! Покажи нам все, на что вы способны.
- Электричество исходит от голографического экрана. Если
угодно, мы прервем сеанс и вместо него появится устойчивое
изображение рукавов спиральных галактик.
- Нет, только этого нам еще не хватало, - отреагировала Флора,
- я не собираюсь торчать в планетарии.
- Извините. Прошу за мной, - дружелюбно улыбнулась девушка, и
мы начали осмотр. Франта угрюмо тащил чемодан по мозаичному
полу. Круглые часы на колонне уткнулись стрелками в цифру под
номером пять.
Мы прошли в глубину зала. Береговая линия надвигалась
навстречу, и теперь можно было услышать шипение набегающих
волн. Коричневые водоросли, похожие на мочалку, пахли хлорной
известью. Приближаясь, я с удивлением увидел выходившего из
воды голографического себя. Флора стояла, прикрыв глаза
козырьком руки, чуть поодаль. Пляжный бой Франта в конусном
колпаке и коротенькой курточке с аксельбантами сидел на
миниатюрном холодильнике.
Мулат сделал знак Франте-бою, и тот подбежал на согнутых
ножках. В этот же самый момент Флора-блондинка с пышными
формами укладывалась на топчан под пальмовый навес, где ей
улыбалась массажистка в коротком белом халате и с полотенцем в
руках.
Немецкие туристы, лежа в шезлонгах, потягивали через соломинки
жидкость из зеленых кокосов. С пальмовой крыши свисал
трехмерный удав и пузырил кольца, демонстрируя безупречный
узор на спине. Прошел мальчишка с пакетом и подобрал окурок
сигары. Под его ногами резвились макаки-резусы. За порядком
надзирали полицейские в тропической форме, поигрывая
каучуковыми дубинками. Из открытой кобуры выглядывала кривая
револьверная ручка.
Мы подошли к проему, и Эа распахнула тростниковый полог - там
оказалась подсобка. Просторное помещение сверху донизу было
обложено белой глазурованной плиткой. Здесь изливался ровный
свет от невидимых источников, по стенкам стояли аквариумы
разных размеров и стеллажи-морозильники. С интервалом в три
метра в почетном карауле застыли тайцы в синих рубахах до пят,
подпоясанные атласными кушаками лилового цвета. В руках, на
манер карабинов, они держали сачки для ловли рыб. На столике
посреди комнаты блестели лезвия разделочных ножей.
Круглый циферблат на стене показывал несколько минут шестого.
Мы двинулись в обход. В мелкой мутной водичке, за
непрозрачными стенками, жили сонные рыбные поленья с тигровым
окрасом спин. Гигантские омары, злобно шевеля прутьями усов,
пытались выползти наружу, и часовые, время от времени,
запихивали бунтовщиков обратно в резервуар.
Крабы плоскими камнями громоздились один на другом. Флора
изредка отдавала распоряжения Эа, и та старательно исчерчивала
блокнотик иероглифической скорописью. Осьминоги, каракатицы,
королевские креветки, кальмаровые тушки, мидии, гребешки и
ракушки были слегка припорошены снежной крошкой. Возле полки с
тропическими фруктами и молочными изделиями я не удержался от
замечания:
- Ангелок, неплохо было бы оттенить вкус продуктов моря
охлажденным кусочком папайи или манго. А лучше заесть все это
дело изумительным соевым творогом с медом.
- Перебьешься, лизоблюд, - прозвучало в ответ.
На стенах сушились веники из колосьев пшеницы и ячменя,
гроздья моравского винограда, коробочки хлопка, початки
кукурузы, длинные гирлянды янтарно шуршащего лука, и все это
великолепие обегал вьюнок хмеля.
- А это еще что за чудо морское? - подала голос Флора. Франта
цокнул языком и на его подвижном лице образовались резкие
складки.
В стеклянном бассейне плавало несколько человек с землистым
цветом кожи и спутанными седыми волосами. Они напоминали
попрошаек с ратушной площади - тех, кто вечно клянчат медяки у
туристов якобы на хлеб, а на деле - на бутылку ракии или
мастики. Или же стоят в очередях за миской перлового супа от
Армии спасения.
Один старик заметил нас, под водой приблизился к стенке,
уперся лбом и, выпуская пузырьки воздуха, делал непонятные
знаки. Старик был неимоверно худ - ребра рельефно проступали
через тонкую кожу. Другие пловцы не обращали на нас никакого
внимания. На тонкой пленке поверхности висело разбухшее
мертвое тело.
- Это для немецких туристов, - пояснила Эа, - после того как
они попробуют абсент, традиционная пища кажется пресной.
- Где же вы берете добровольцев, - задал я вопрос, - тех, кто
бы согласился быть съеденными?
- Река приносит обильный улов. Иногда люди из нижнего города
приходят сюда в надежде какое-то время здесь перебиться - ведь
их кормят рыбой два раза в день.
Некоторым, в порядке поощрения, Том наливает абсент.
- Так значит этот старик просит...
- Да, старый попрошайка хочет получить стаканчик абсента, -
улыбнулась Эа, - но сегодня не его день.
К нам приблизился таец с багром, но Эа жестом ладони отослала
его восвояси.
- И что же, можно заказать человека целиком, или только
определенную часть туши? - спросила Флора, рассматривая ценник
сквозь толстые линзы.
- Одень другие очки, дорогая, для чтения, - посоветовал я.
- В любом случае, вам придется оплатить полную стоимость туши.
Чуть дальше стоит контейнер, и там можно выбрать любую часть
тела, конечно, свежезамороженную. Иногда посетители берут мясо
для охотничьих собак.
И действительно, рядом с емкостью находился контейнер, где
были навалены человеческие останки. Руки и ноги отдельно,
вперемешку с торсами, мужскими и женскими. Иногда попадались
головы. Одна лежала на самой поверхности, лицом вверх, с
высунутым синюшным языком. Груду покрывал тонкий слой
прозрачного льда и несколько пар игрушечных стеклянных глаз,
казалось, внимательно следили за нами.
- Прямо как на поле боя после обороны Шипкинского перевала.
Помнишь, дорогая, мы осматривали диораму? На переднем плане -
настоящие трупы в неестественных позах. Свежевыпавший снег их
припорошил, и руки смерзлись с винтовками, сам черт теперь не
разберет - где свой, где чужой.
Мы помолчали. Франта чихнул, прищемив свой нос грязными
пальцами, отчего получился достаточно комичный звук: "псик!".
- Платок надо иметь, Франта, - отозвалась Флора.
- Вы будете еще что-то брать к обеду? - спросила Эа.
- Нет, сядем быстрее за стол, не правда ли, дорогая, - проявил
я нетерпение, - у меня волчий аппетит.
- Ну, если у вас нет больше ничего интересного, - важно
произнесла Флора, - тогда все.
- Пока все, ангел, - хихикнул я, - аппетит, говорили древние,
приходит во время еды.
- Прошу к столу, - улыбнулась Эа и сделала официантам условный
знак. Те забегали, выполняя заказ. Мы вновь вышли в обеденную
залу и уселись подальше от немцев, распевавших песни времен
кайзера Вильгельма.
Под столами, мимо ног проскакивали голографические обезьяны.
Загорелый мулат - мой двойник - уже отхлебывал пиво из
гигантской кружки. Флора-блондинка все еще принимала сеанс
массажа. Алеманы, сидевшие на местах для VIP-ов, одновременно
облачились в пестрые гавайские рубашки и натянули на головы
пробковые колонизаторские шлемы. "Шнапс, йа-йа", - доносилось
от столиков по соседству, - "Гуд", и еще: "Зерр гуд".
Кельнер, запахнутый в индонезийский фартук, быстро пролетел с
подносом, плавно огибая столики, повторяя: "виноват!" - и
остановился возле нашего, причем его неспокойные ноги в яловых
сапогах еще инерционно взбрыкивали сами собой. Виртуозно
поставил он овальное блюдо в центр. Там дымились тигровые
креветки в обрамлении из салатовых листьев, морские гребешки,
крабовый коктейль в вазочке, несколько ракушек с паштетом и
четыре соусника.
Его напарник подкатил тележку с винными бутылками и о чем-то
долго говорил с Флорой по-французски. Наконец они
договорились. Кельнер выбрал бутылку белого вина и произвел
ритуальные действия: манерно продемонстрировал этикетку Флоре
(совершенно напрасно, поскольку она вряд ли что могла
разглядеть), поковырял пробку серебряным штопором с большой
ореховой рукояткой, наконец вскрыл бутылку, брезгливо обнюхал
пробку, чуток плеснул Флоре в тюльпанообразный бокал и
склонился над моей женой выжидательно.
Флора нюхнула, затем хлебнула, затем опять нюхнула и после
всего уже милостиво кивнула. Виночерпий быстренько произвел
разлив по нашим бокалам, пожелал почему-то счастливого пути и
с достоинством удалился. Я даже позабыл стрельнуть у него
манильскую папироску.
- Дорогая, - обратился я к благоверной, - мне бы хотелось
выпить кружечку пива. К тому же мне необходимо выкурить
крепкую сигарету.
- И то и другое вредно, - парировала она, - пей вино и не
скули.
Я со смиренным видом взял бокал.
- За ножку, дорогой, за ножку надо брать, а то нагреешь вино и
его надо будет выплеснуть в помои. Врач, а за столом вести
себя не умеешь.
- Флора, прошу тебя, при прислуге... такие вещи. Ты еще, чего
доброго, ха-ха, поколеблешь мой медицинский авторитет.
- Он и так ни черта не стоит. Лечишь меня уже десять лет,
вытянул из моей семьи кучу денег, а еще печешься о своем
авторитете, - поставила логическую точку в разговоре Флора.
После ракообразных подали ассорти из морских и речных рыб. Я
уже утолил чувство голода, потягивал вино и слушал, как Флора
учила Франту обращаться с приборами в неравной битве с рыбами.
Наконец, на наших тарелках остались одни скелеты и пора было
перейти к главному блюду. Теперь я чувствовал, что наступает
момент, когда можно передохнуть, выкурить крепкую сигаретку и
попробовать наконец полынной водки, ради чего мы собственно
сюда и приехали.
Я щелкнул двумя пальцами, и кельнер материализовался в легком
поклоне за моей спиной.
- Принесите абсент, - это я ему. И Флоре: - Надеюсь ты не
против, дорогая?
- Делай что хочешь, - отозвалась последняя.
- Любезный, значит, бутылочку вашего зелья и манильскую
сигару, будь любезен.
- Абсент подавать в баре, не в обеденном халле, господин, -
эхом ответил кельнер.
- Тут либо одно из двух: или мы идем в бар, что невозможно,
или бар подходит сюда, что вероятней. Ты что не знаешь: слово
клиента - закон, - я уже немножечко горячился.
- Айн момент, я все узнать у масса Тома, - чех сделал
испуганное лицо и двинулся к барной стойке.
- Том - это бармен, - вставил реплику Франта.
- Я и сам догадался, олух, да будь он самим папой римским...!
- Не так громко, дорогой, - вмешалась жена.
- Будешь говорить только когда тебя спросят, - уже мягче
продолжил я занятия с Франтой, - понял или нет?
- Извините, господин, больше не повториться.
- Вот так-то.
- Не обращай на него внимания, - это уже Флора Франте, - у
Чарли паршивый характер - его в детстве надолго запирали в
комоде.
Я не успел вскипеть по-настоящему. К нашему столу вразвалочку
подошел маленький толстяк. Он был одет в траурные брюки с
бахромой, черную майку и тапки без задников на босу ногу.
Подстрижен налысо, соломенные усики плавно обвивались вокруг
толстогубого рта и переходили в бородку на узком подбородке. В
ухе у злодея серпом блестела серьга, на бочкообразную грудь
массивная цепочка сбрасывала серебряную звезду Давида. На
гладком, без единого волоска, правом предплечье готическим
шрифтом читалась татуировка: "Том - потрошитель ангелов".
Человечек развязно кивнул и вытянул вперед руку, больше
похожую на бутылку. Это и впрямь оказалась бутылка литра на
полтора, с узким горлышком без этикетки. Внутри, на три
четверти, бултыхалась мутная жидкость с едва уловимым оттенком
зелени.
- Меня зовут Том, - представился коротышка, - Бруно сказал:
"Господа хотят попробовать горькой полынной настойки", так?
- Так. Вот что, Том. Я господин Чарльз Кондомлайден, это моя
супруга - госпожа Флоринда фон Митеннвельде. Сообщи нам,
дружок, основные характеристики этой отравы и мы, пожалуй,
глотнем по рюмочке, так, чисто из врачебного интереса.
Том протянул другую пухлую руку. Четыре пальца (на каждом - по
перстню с черепом, крестом, звездой и сердцем) разжались и на
столе отложились четыре стопки из прозрачного горного
хрусталя. Зубами бармен вытащил бумажную пробку, бутылка
обижено чавкнула. Наши рюмки наполнились водкой без цвета
запаха и вкуса.
- Горькая полынная настойка, по научному абсент, моего
собственного приготовления, с устойчивым гармоничным вкусом,
идеально сочетается с любыми блюдами, да что там, миста
Кондом, попробуйте сами... пить нужно залпом, семьдесят
градусов. Если пробуете впервой, то советую ограничиться одной
дозой... ну!
- Момент, Том. В чем особенность воздействия на организм, или,
лучше сказать, на психику данного препарата, ведь полынь
горькая - сильный токсин и...
- Дорогой, опять ты намерен читать скучную лекцию, - наморщила
Флора лоб и скривила пухлые губы, оголив резцы, развернутые
вокруг продольной оси на сорок пять градусов, - лучше выпить -
и все само разрешится. Ну, Том, давайте с вами чокнемся!
- С удовольствием. Вы слышали такой термин: "расширенное
сознание", миста Кондом?
- Да вы присядьте, Том. А то вы как на митинге выступаете. По
поводу термина - да, он мне известен. Так, стало быть, ваша
дрянь - это галлюциноген, наподобие, там, кактусовых корешков
или лизергиновой кислоты?
- Много лучше, миста. Поскольку это естественный продукт.
Полынь растет у меня в огороде. Это наш, местный псилоцибин.
Он лучше воздействует на ЦНС, чем мескалин и его лабораторные
аналоги, понижает АД. Так что пейте, не сомневайтесь.
- Я вижу, Том, ты не новичок в медицине, я угадал?
- Ваша правда, миста. Я раньше в труповозке работал, этих вот
подбирал в Йозефове и на Малостраньской, видали небось у меня
в подсобке, во льду. Это у меня с той поры повелось, привычка
что ли... ну, На Здровье, как говорят чехи!
Мы выпили. Чертово пойло прожгло насквозь все потроха. Через
минуту я смог наконец продыхнуть по-настоящему. Франта
выскочил из-за столика и, охая, приседал, как будто ему
врезали между ног. Флору перекосило. Ее спина выгнулась, она
вошла в кататонический ступор: рюмочная рука зафиксировалась в
поднятом положении возле рта, покуда я насильно не отжал ее
вниз через десять минут.
- Бля, зверская вещица, - наконец произнес я, - Франта, хорош
дергаться, а то у меня начнется нервный тик, на тебя глядючи.
Садись, и давай сразу повторим. Ну, чего размяк, каторжник?
- Не-е, нет, я нет, - отозвался студент, прекратив приседания.
Он не решился вернуться за столик.
- Сколько пью уже, - низким голосом высказался Том, - а в
каждой рюмке абсента открываешь всегда что-то новое,
неизведанное.
Он степенно огладил бородку и мы вдумчиво посмотрели на четыре
опустевших стакана. Наш бармен, похоже, даже не поморщился,
проглотив огненную воду.
- Садись тогда ты, Том, зачем давать лишнюю нагрузку ногам, -
произнес я.
- Нет, миста, если я сяду, то потом больше не встану, а мне
еще работать. Теперь я вам советую немного понаблюдать за
ощущениями, то есть вторую можно, но чуток погодя, я так
думаю.
- Нам торопиться некуда, Том, это верно. Франта, сядь за стол,
кому я сказал! Ты прав, Том. Нужна полная клиническая картина,
понаблюдаем.
Мы углубились в собственный мозг. Картинка и впрямь немного
прояснилась, хотя сперва все было не в фокусе. На часах -
десять минут шестого, что раньше меня немного нервировало, но
теперь, в новом состоянии, разгадка феномена времени пришла
сама собой. Целиком, и в один миг. Тут понадобится полстраницы
описания, а в мозгу - щелк и все! Время-то у них перевели на
один час, не помню только, вперед или назад, уже не важно, вот
они и остановили стрелки где-то в районе пяти. Стало быть,
астрономически мы этот час уже прожили, поскольку планета
повернулась, со скрипом, но провернулась, а нам предстоит
прожить еще раз этот час, так уж придумали чехи, зимнее там
что-то, летнее - не существенно. Главное...
Главное, во мне действительно проснулись новые, невиданные
досель силы. Хотелось вскочить и громко выкрикнуть одно слово:
"ХО!" Наступило состояние эйфории.
Мне представлялось, что Флора моя жена, а Франта - мой
любовник, а между собой они - брат и сестра. Я веселился,
делая двусмысленные намеки из которых следовало... ничего,
впрочем, буквально не следовало, вернее, следовало все, что
угодно...
Том по-прежнему нависал над нами носатым исполином с острова
Пасхи. В руках он держал бутыль кисельно-молочного цвета. Ноги
будто принадлежали не мне, и я не мог вскочить моментально и,
эффектно выкинув руку в нацистском приветствии на манер
лезвия, молниеносно выкрикнуть: "ХО!!!" Предметы имели прежние
границы, только они прорезались гораздо четче на сетчатке моих
глаз. Цвета стали насыщенней, исчезли полутона. Видимо,
колонны имели пористую структуру и играли здесь, скорее,
декоративную роль.
Я сказал Тому (мой голос прозвучал звонко, как в ясную
морозную погоду):
- Слушай, Том, здесь у вас девушка - Эа. Могу ли я, пока вы
тут разговариваете, пообщаться с ней, с глазу на глаз?
- У нас нет отдельных кабинетов, миста. Старший менеджер Эа -
моя жена, я выписал ее из Манилы через фирму брачных
объявлений.
- Простите. О! Я ничего не имел собственно такого в виду. Где
здесь комната для мужчин?
- Все в порядке, миста. Прямо и налево до конца коридора.
Карл, проводи господина!
- Благодарю, я сам.
В туалете я с удивлением наблюдал за желтовато-зеленым цветом
мочи, пока ее не засосало в воронку писсуара. Я помыл руки и
высушил электрическим полотенцем.
Подойдя к зеркалу, проверил белизну зубов на вставной челюсти
и вернулся обратно за столик. Но только опустил свое седалище
на место, как почувствовал, что меня мутит.
Ну вот! Прав был старина Том - не надо было садиться, тем
более так резко. Не возвращаться же туда, откуда только
пришел.
Бармен все также стоял, выпучив рачьи глаза поверх наших
голов. Бутыль он держал с упором на бедро, как шерифы держат
"Винчестеры" в полицейских фильмах.
Франтишек клевал носом, а Флора протянула мне руку. Покрыв ее
своей ладонью, я почувствовал сквозь перчатку легкий тремор
конечности. Второй руке это было не страшно по причине ее
отсутствия.
- Ну, повторим! - произнес я бодрым голосом, дабы немного
склонить к подвижке эти скульптуры, - Том, налей по чуть-чуть!

В этот момент макаки на экране заверещали особенно противно,
и, по всему видать, у них начались дрязги из-за гнилого
апельсина, брошенного белесым нацистом.
Слышались издевательские смешки и улюлюканья его собратьев.
Мулат, которого я оставил сидеть в шезлонге любоваться
закатом, прочел мои мысли. Он с достоинством подозвал боя и
заказал фрукты с орешками, кои тот проворно доставил.
Я настолько увлекся картинкой, что невольно отождествил себя с
мулатом и окрестил нас обоих Карлосами. Я машинально сунул
руку под стол, собираясь накормить макак грецким орехом. И тут
же злобный голографический резус цапнул Карлоса за палец
мелкими острыми зубками. Я вскрикнул и выдернул руку на
поверхность. Палец саднил, не помню какой именно. На нем
явственно проступали следы обезьяньих зубов.
Я попробовал вообразить, как из маленьких укольчиков начинает
сочиться кровь, и она немедленно проступила. Я выпил новую
рюмку абсента и сунул в рот пораненный палец, надеясь унять
кровотечение. К горлу немедленно подобрался комок. Усилием
воли я заставил его вернуться вниз живота. Пора уже было
совершить выходку, но я еще ничего не придумал.
Внезапно я резко вскочил из-за стола, отбросив фанерный стул
метров на десять.
Рука полезла в задний карман брюк и ничего там не нашла. Мои
внутренности превратились в жидкий азот. Где, черт возьми,
ГЛОК? Неужели я оставил его в гостиничном номере? А может его
утянул кто из обслуги? Я лихорадочно шарил в других карманах.
Есть!
Я выхватил пистолет и направил его поочередно на всех сидящих
за столом. Но все настолько были заняты новыми ощущениями, что
просто-напросто не заметили демонстрации силы. Я постучал
вилкой о графин с гранатовой водой для привлечения внимания,
еще раз подержал перед носом у каждого ствол и, дождавшись
пока у большинства в мутных глазах появилась хоть малая толика
осмысленности, навел оружие на Флору.
- Ну, дорогая, поговорим теперь прямо, без обиняков!
Флора произнесла достаточно обыденно:
- Убери бутылку на метр дальше, дорогой, ты же знаешь - у меня
не все в порядке со зрением.
Опустив оружие, я с улыбкой мягко сказал:
- Прими слепоту, дорогая, за ясность зрения, и тогда все
станет на свои места.
- О чем ты? Совсем уже мозги заспиртованы? Выражайся яснее,
Чарли!
- Куда уж яснее, сучка. Том, я призываю вас в свидетели: я
развожусь с Флорой.
Я повторил формулу раза три. Флора теперь смотрела вполне
осмысленно единственным косым глазом.
- Я не даю развода, - властно прошамкала она кривозубьем.
- Ты не сможешь этого сделать. Здесь, в Праге, действует до
сих пор Солическое Право. И по закону я могу поступить с тобой
как сочту нужным. Вот что я усмотрел, слушай.
Теперь я эффектно жестикулировал пистолетом и краем глаза
присматривал за персоналом. Нет, они не будут вмешиваться -
здесь все выдрессированы идеально, и вряд ли кто захочет
оказаться зимой на улице с волчьим билетом. Между тем, Том
налил только себе и сразу глотнул. Франта сидел с разинутым
ртом, в него вошел бы страсбургский пирог целиком и еще
шарлотка.
- Ну, слушаю, - Флора вновь привлекла мое внимание к своей
персоне.
- Так вот. Дело обстоит так, что мы расстанемся сегодня и
здесь. Я продолжу свадебное путешествие, но уже налегке, а ты
присоединишься к обитателям аквариума мистера
Ангела-потрошителя. Я правильно расслышал вашу фамилию, Том?
- М-м да, вот что я хотел бы сказать, миста Кондом...
- Кондомлайден, Том, Кондомлайден!
- Миста Кондомлайден, я только хотел сказать...
- После скажешь, Том. Не о тебе сейчас речь. Сперва скажу я
то, что у меня на душе, а после говорите уж все вы сколько
захотите!
Том поставил бутылку на стол и сложил на груди руки. В слух
обратились не только эти трое, но и все посетители с обслугой,
окружившие нас плотным кольцом.
- Так вот, - начал я речь, будто зачитывал приговор, -
во-первых, всем вернуться за свои столики. Том, прикажите
прислуге отойти.
Я подождал, пока народ рассосется. Немцы заняли свои места и
уныло затянули тирольскую песню. Кельнеры расположились возле
колонн и сканировали глазами руки пришельцев в ожидании знака.
Напряжение спало, и я смог продолжить:
- Отныне я буду предоставлен самому себе и сам буду решать:
нравится мне что-либо, или нет. Я сбрасываю с себя цепи
рабства!
- Чарли, милый. Ведь я не вмешиваюсь в твои дела в клинике и в
частную практику. Когда это я манипулировала тобой? Ведь и в
Прагу мы поехали по твоему желанию. Будь, если можешь,
беспристрастен.
- Да! Беспристрастен! Я не автомат, дорогая, чтобы, как ты
выразилась, беспристрастно наблюдать за твоим романом с
Франтой. Чем вы там занимались так долго в уборной? Я успел
выкурить четыре папиросы!
- Это... это чудовищная ложь. Я... ты же знаешь. Что ты хочешь
от старой больной женщины? Франта помог мне управиться с
протезом, - Флора размякла совсем под влиянием абсента, ее
голову подпирала змеистая живая рука, голос дребезжал.
- У тебя не получится в этот раз меня заболтать, ибо я твердо
решил с тобой покончить. Еще в Замке я хотел спихнуть тебя со
стены в ров и представить все несчастным случаем, но этот
сопляк Франта крутился неподалеку, хотя я и предупредил его,
что нам надо побыть одним.
- Ты был тогда так нежен со мной Чарли... Неужели это никогда
не повторится?
- Я просто представлял, дорогая, как ты катишься вниз по
крутому склону и буквально, ха-ха, рассыпаешься на части. Ни
один хирург мира не взялся бы тогда за тебя. Я только и слышу:
больна, больна. Вам, аристократам, надо было иметь дело с
простыми людьми из народа. Глядишь, и империя теперь была бы
цела. Ты больна? Ну так я тебя вылечу! Том, принесите длинную
тонкую спицу, ну или вертел там для осетрины! Я облегчу вам
жизнь по содержанию Флоры. Отправим ее прямо на заморозку!
- Чарли, у меня же грипп, мне надо пить горячее каждые
четверть часа!
- Ты уже пила абсент. Достаточно для первого раза.
- Ты просто бросаешь меня ради этой девки - Эа, я видела как
ты пялился на нее!
- Ошибаешься, дорогая, я и в мыслях ничего не имел такого. Я
по-прежнему питаю к тебе нежные чувства, но нам лучше пожить в
разных мирах.
- Похотливый козел! Тебя надо было стерилизовать еще в
колыбели!
- Ах вот как ты заговорила! Да если хочешь знать, я всегда
жалел о том, что Адольф мудрый не смог довести до конца
решение еврейского вопроса!
Флора разрыдалась. Слезы вместе с соплями струились по
подбородку и капали в стаканчик для абсента. Франта тяжело
поднялся. Только теперь я заметил насколько высок его рост. Он
сдвинул брови и смотрел на меня тяжелым взглядом. Несколько
раз Франта невротически корчил гримасы и вдруг пошел на меня,
сжав огромные кулаки.
- Осторожно, - произнес я, наводя пистолет ему точно в область
правого предсердия.
Вспомнилось, как два года назад я застрелил в Гарлеме
старика-денатуратчика.
Он валялся на пустыре возле костра с удушливым дымом и пялился
на меня красными гноящимися глазами. Теперь я испытывал схожие
чувства.
Франта почти навис надо мной. Я надавил на двойной спусковой
крючок. Выстрелы глухо щелкали, подобно детским новогодним
хлопушкам. От Франты отскакивали ошметки мяса и разлетались в
разные стороны, попадая на немецких туристов.
Франта выпучил глаза, но не издал ни звука. Он шел вперед,
широко расставив руки и открыв рот, как будто хотел меня
заграбастать в медвежьи объятия так, чтобы хрустнули кости.
Однако, каждая пуля отнимала у него часть сил, и Франтишек
дергался сильнее по мере того, как обойма автоматически
истощалась. Я нашпиговывал его свинцом, как моравские хозяйки
шпигуют свиную ножку чесноком перед тем, как насадить ее на
вертел.
Было похоже, что Франта исполняет народную пляску св. Витта.
Флора улыбнулась, видимо подумав о том же. Франта опрокинулся
навзничь, затылком расшиб шаткий столик, грузно рухнул на
спину, пару раз конвульсивно вздрогнул и успокоился. В
накуренном зале, где сизый дымок наползал наподобие слоеного
пирога, было видно, как душа Франты в виде воздушного шарика
поднимается к потолку.
Я снял парик и отер им лысину. Подобным образом я дренировал
лицо и вернул волосы на место.
- Уф-ф, - нарушил я молчание, - пока оружие в наших руках, нам
не страшны революции! Где вы еще увидите такое: голодранец
бросается на господина?
Ненастоящие полицейские на экране медитативно наблюдали за
ровной поверхностью океана. Музыканты, сидя на корточках,
исполняли психоделическую музыку на бамбуковых инструментах.
Там было легко и покойно, как в морге.
Том присел над тем, что осталось от Франты и, пощупав пульс,
покачал головой.
- Зря стараешься, чистая работа. Как говорил мой инструктор:
"В живот и в голову стреляй, зато потом не проверяй", хе-хе.
Не расстраивайся, старина, можно будет сделать первоклассное
рагу!
- Боюсь он сгодится только на фарш, - угрюмо отозвался Том и
жестом приказал кельнерам отволочь тушу в подсобку, - будьте
внимательны: должно быть четырнадцать пуль, а то загубите нож
мясорубки! - крикнул он вслед.
Прибежала шустрая несимпатичная тайка и быстро подтерла
кровавую дорожку кунжутовой шваброй. Кельнеры тряпками
смахнули куски протоплазмы со столиков, немецкие туристы
вполголоса продолжали петь народные песни.
Том принес на подносе приспособление: тонкую длинную иглу,
соединенную резиновым шлангом с грушей. В верхней ее части
помещался клапан для слива. Два кельнера бесцеремонно
подхватили Флору, сидевшую на краешке стула.
- Осторожно! - прикрикнул на них я, и уже Тому, - отворите ей
кровь!
- Не беспокойтесь, сделаем в лучшем виде, - Том был явно
чем-то удручен.
- Нелегкий выдался сегодня денек, верно Том?
- Ваша правда, миста. Еще чего-нибудь желаете?
- Да, хочу выпить на посошок. Абсент мне не подходит - слишком
резкая вещь.
Принесите Б-52 и счет.
Тяжелый день приближался к своему завершению. Подали счет. Я
расплатился.
- А это вам лично, Том, - произнес я, протягивая пачку
кредиток, - за услуги.
- Я не возьму, спасибо.
- Берите, берите, зачем вы меня обижаете? Так принято.
- Отдайте вон лучше Карлу, у него большая семья.
- Как угодно. Карл, возьми - это твоим детям.
- Ох, огромное спасибо, господин Кондомлайден, приходите еще!
- Теперь уже в следующий приезд. А что у вас с часами?
- Стоят они, господин, все стоят. Недавно, почти перед вашим
приходом, встали.
Теперь должно быть часов десять.
Вот оно! Машина придет через час. Мне захотелось на улицу, на
мороз. Что ж, попытаюсь выбраться из этого района
самостоятельно. Я взял чемодан, протянул руку Тому, и тот вяло
ее пожал.
Швейцар в передней помог мне облачиться в пальто и получил
несколько монет.
- Благодарю. А что делать с этими? - показал он на одежду
Флоры и Франты.
Мне стало немного грустно - все-таки столько лет вместе.
- Да пусть себе висят, есть не просят. Глядишь, кому и
приглянутся, - ответил я, надвигая на лоб поля фетровой шляпы.

Я вышел в морозную ночь. Активная жизнь пакгауза давно
прекратилась. Я шел в сторону причала быстрыми шагами и
старался ни о чем грустном не думать, но слезы сами
навертывались на глаза. Интересно, смогу ли я встретить
когда-нибудь такого человека, как Флора? Думаю, вряд ли.
Одиноко я буду бродить теперь по городам и весям, обедать в
придорожных закусочных, наживать язву желудка и не иметь угла,
где приткнуться. С врачебной практикой теперь, надо полагать,
покончено.
С печалью в глазах обречен я ходить ледяными медвежьими
тропами, вспугивая трепетную болотную дичь истерическими
причитаниями. Вспоминая Флору. Тщетно будут проходить для меня
затухание дня и возгорание ночи. Мой календарь неистовых дней
взалкала тоска, занозив душу бледной спирохетой и пожрав
миллиардные россыпи нейронов в простреленной черепной коробке.

- Эй, господин, слышь, господин! - донеслось вдруг снизу, и я
разглядел при свете газового фонаря на пристани призрак
маленького человечка в матросской куртке и капитанской
фуражке. Он стоял на палубе прогулочного катера. -
Спускайтесь, лесенка вон.
Считая подгнившие ступеньки, я понял, что еду к своему брату в
Амстердам. Точного его адреса я не знал, но был уверен, что
легко его разыщу в квартале красных фонарей.
Шкипер оказался грузным мужиком лет пятидесяти. Седые волосы
торчали во все стороны, лицо источало безмерную
доброжелательность. Одновременно мне улыбались глаза, морщины,
картофельный нос и даже остроконечные уши.
- Это ваш катер, шкипер?
- Мы владеем им пополам с братом, господин. Куда вас
доставить?
- Северный речной вокзал.
- Панкрац?
- Видимо. Мне нужно попасть в Амстердам первым же пароходом.
- Тогда отправляемся.
Капитан отвязал толстый канат от причального кнехта. Волнение
усилилось. На пристани я почувствовал всю прелесть здешних
ветров. Заурчал дизель. Задним ходом мы отошли от причала.
Потом двигатель затарахтел громче, мы описали плавную дугу и
очутились на середине фарватера. Мольдау несла свои черные
воды по каменному руслу строго на север. Мы обходили
светящийся бакен с левой стороны. В его свете я еще раз
рассмотрел морщинистое лицо капитана, вымпел на корме с
какими-то каббалистическими значками и прочитал название
катера на сине-зеленом спасательном круге, притороченном к
фальшборту: "Хель-1421". Я понял, что эпилога не будет - катер
уже исчезал в воронке водоворота.

                                             февраль-март 1997



 


КОНЕЦ...
Другие книги жанра: лирика

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]