Переход на главную | ||||||||||||
Жанр: лирика
Веллер Михаил - Апельсины Страница: [1] Ему был свойствен тот неподдельный романтизм, который заставляет с восхищением - порой тайным, бессознательным даже, - жадно переживать новизну любого события. Такой романтизм, по существу, делает жизнь счастливой - если только в один прекрасный день вам не надоест все на свете. Тогда обнаруживается, что все вещи не имеют смысла, и вселенское это бессмыслие убивает; но, скорее, это происходит просто от душевной усталости. Нельзя слишком долго натягивать до предела все нити своего бытия безнаказанно. Паруса с треском лопаются, лохмотья свисают на месте тугих полотнищ, и никчемно стынет корабль в бескрайних волнах. Он искренне полагал, что только молодость, пренебрегая деньгами - которых еще нет, и здоровьем - которое еще есть, способна создать шедевры. Он безумствовал ночами; неродившаяся слава сжигала его; руки его тряслись. Фразы сочными мазками шлепались на листы. Глубины мира яснели; ошеломительные, сверкали сокровища на острие его мысли. Сведущий в тайнах, он не замечал явного... Реальность отковывала его взгляды, круша идеализм; совесть корчилась поверженным, но бессмертным драконом; характер его не твердел. Он грезил любовью ко всем; спасение не шло; он истязался в бессилии. Неотвратимо - он близился к ней. ОНА стала для него - все: любовь, избавление, жизнь, истина. Жаждуще взбухли его губы на иссушенном лице. Опущенный полумесяц ее рта тлел ему в сознании; увядшие лепестки век трепетали. Он вышел под вечер. Разноцветные здания рвались в умопомрачительную синь, где серебрились и таяли облачные миражи. На самом высоком здании было написано: "Театр Комедии". Императрица вздымалась напротив в бронзовом своем величии. У несокрушимого гранитного постамента, греясь на солнышке, играли в шахматы дряхлеющие пенсионеры. - Ваши отцы вернулись с величайшей из войн, - сказал ему старичок. - Кровь победителей рвет наши жилы! - закричал старичок, голова его дрожала, шахматы рассыпались. Чугунные кони дыбились вечно над взрябленной мутью и рвали удила. Регулировщик с красной повязкой тут же штрафовал мотоциклиста, нарушившего правила. Солнце заходило над Дворцом пионеров им. Жданова, бывшим Аничковым. На углу продавали пачки сигарет - и красные гвоздики. У лоточницы оставался единственный лимон. Лимон был похож на гранату-лимонку. Человечек схватил его за рукав. Человечек был мал ростом, непреклонен и доброжелателен. Человечек потребовал сигарету; на листе записной книжки нарисовал зубастого нестрашного волка в воротничке и галстуке и удалился, загадочно улыбаясь. Он зашел выпить кофе. За кофе стояла длинная очередь. Кофе был горек. Колдовски прекрасная девушка умоляла о чем-то мятого верзилу; верзила жевал резинку. Он перешел на солнечную сторону улицы. Но вечернее солнце не грело его. Пока он размышлял об этом, кто-то занял телефонную будку. Дороги он не знал. Ему подсказали. В автобусе юноша с измученным лицом спал на тряском заднем сиденье; модные дорогие часы блестели на руке. На улице Некрасова сел милиционер, такой молоденький и добродушный, что кругом заулыбались. Милиционер ехал до Салтыкова-Щедрина. Девчонки, в головокружительном обаянии юности, смеясь, спешили к подъезду вечерней школы. Напротив каменел Дворец бракосочетаний. Приятнейший аромат горячего хлеба (хлебозавод стоял за углом) перебивал дыхание взбухших почек. "Весна..." - подумал он. ЕЕ не оказалось дома. Никто не отворил дверь. Он ждал. Темнело. Серым закрасил улицу тягостный дождь. Пряча лица в поднятые воротники, проскальзывали прохожие вдоль закопченных стен. Проносились автобусы, исчезая в пелене. Оранжевые бомбы апельсинов твердели на лотках, на всех углах тлели тугие их пирамиды.
|
|