ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   ЦЕПКАЯ СМЕРТЬ

   Красавчик Смит снял с него цепь и отступил назад.
   И впервые Белый Клык кинулся в бой не сразу. Он стоял как  вкопанный,
навострив уши, и с любопытством всматривался в странное существо, предс-
тавшее перед ним. Он никогда не видел такой собаки. Тим Кинен подтолкнул
бульдога вперед и сказал:
   - Взять его! Приземистый, неуклюжий пес проковылял на середину  круга
и, моргая глазами, остановился против Белого Клыка.
   Из толпы закричали:
   - Взять его, Чероки! Всыпь ему как следует! Взять, взять его!
   Но Чероки, видимо, не имел ни малейшей охоты драться. Он повернул го-
лову, посмотрел на кричавших людей и добродушно завилял обрубком хвоста.
Чероки не боялся Белого Клыка, просто ему было лень начинать драку. Кро-
ме того, он не был уверен, что с собакой, стоявшей перед ним, надо всту-
пать в бой. Чероки не привык встречать таких противников и ждал, когда к
нему приведут настоящего бойца.
   Тим Кинен вошел в круг и, нагнувшись над бульдогом, стал  поглаживать
его против шерсти и легонько подталкивать вперед.  Эти  движения  должны
были подзадорить Чероки. И они не только  подзадорили,  но  и  разозлили
его. Послышалось низкое, приглушенное  рычание.  Движения  рук  человека
точно совпадали с рычанием собаки. Когда руки подталкивали  Чероки  впе-
ред, он начинал рычать, потом умолкал, но на следующее прикосновение от-
вечал тем же. Каждое движение рук, поглаживавших Чероки  против  шерсти,
заканчивалось легким толчком, и так же, словно толчком, из горла у  него
вырывалось рычание.
   Белый Клык не мог оставаться равнодушным ко всему  этому.  Шерсть  на
загривке и на спине поднялась у него дыбом. Тим Кинен подтолкнул  Чероки
в последний раз и отступил назад. Пробежав по  инерции  несколько  шагов
вперед, бульдог не остановился и, быстро перебирая своими кривыми  лапа-
ми, выскочил на середину круга. В эту минуту Белый Клык кинулся на него.
Зрители восхищенно вскрикнули. Белый Клык с легкостью кошки в один  пры-
жок покрыл все расстояние между собой и противником, с тем  же  кошачьим
проворством рванул его зубами и отскочил в сторону.
   На толстой шее бульдога, около самого уха, показалась  кровь.  Словно
не заметив этого, даже не зарычав, Чероки повернулся и побежал за  Белым
Клыком. Подвижность Белого Клыка и упорство Чероки разожгли страсти тол-
пы. Зрители заключали новые пари, увеличивали ставки. Белый Клык прыгнул
на бульдога еще и еще раз, рванул его зубами и отскочил в сторону невре-
димым, а этот необычный противник продолжал спокойно и как  бы  деловито
бегать за ним, не торопясь, но и не замедляя хода.  В  поведении  Чероки
чувствовалась какая-то определенная цель, от которой его ничто не  могло
отвлечь.
   Все его движения, все повадки были проникнуты этой целью.  Он  сбивал
Белого Клыка с толку. Никогда в жизни не встречалась ему  такая  собака.
Шерсть у нее была совсем короткая, кровь показывалась на ее мягком  теле
от малейшей царапины. И где пушистый мех, который так мешает  в  драках?
Зубы Белого Клыка без всякого труда впивались в податливое тело  бульдо-
га, который, судя по всему, совсем не умел защищаться. И  почему  он  не
визжит, не лает, как делают все собаки в таких случаях? Если не  считать
глухого рычания, бульдог терпел укусы молча и ни на минуту не  прекращал
погони за противником.
   Чероки нельзя было упрекнуть в неповоротливости. Он вертелся и сновал
из стороны в сторону, но Белый Клык все-таки ускользал от  него.  Чероки
тоже был сбит с толку. Ему еще ни разу не приходилось драться с собакой,
которая не подпускала бы его к себе. Желание сцепиться друг с другом  до
сих пор всегда было обоюдным. Но эта собака все время держалась на расс-
тоянии, прыгала взад и вперед и увертывалась от него. И, даже рванув Че-
роки зубами, она сейчас же разжимала челюсти и отскакивала прочь.
   А Белый Клык никак не  мог  добраться  до  горла  своего  противника.
Бульдог был слишком мал ростом; кроме того,  выдающаяся  вперед  челюсть
служила ему хорошей защитой. Белый Клык бросался на него и отскакивал  в
сторону, ухитряясь не получить ни одной царапины, а  количество  ран  на
теле Чероки все росло и росло. Голова и шея у него были располосованы  с
обеих сторон, из ран хлестала кровь, но Чероки не проявлял  ни  малейших
признаков беспокойства. Он все так же упорно, так же  добросовестно  го-
нялся за Белым Клыком и за все это время  остановился  всего  лишь  раз,
чтобы недоуменно посмотреть на людей и помахать обрубком хвоста  в  знак
своей готовности продолжать драку.
   В эту минуту Белый Клык налетел на Чероки и, рванув его за ухо, и без
того изодранное в клочья, отскочил в сторону. Начиная сердиться,  Чероки
снова пустился в погоню, бегая  внутри  круга,  который  описывал  Белый
Клык, и стараясь вцепиться мертвой хваткой ему в горло. Бульдог  промах-
нулся на самую малость, и Белый Клык, вызвав  громкое  одобрение  толпы,
спас себя только тем, что сделал неожиданный  прыжок  в  противоположную
сторону.
   Время шло. Белый Клык плясал и вертелся около Чероки, то и дело кусая
его и сейчас же отскакивая прочь. А  бульдог  с  мрачной  настойчивостью
продолжал бегать за ним. Рано или поздно, а он добьется своего и,  схва-
тив Белого Клыка за горло, решит исход боя. Пока же  ему  не  оставалось
ничего другого, как терпеливо переносить все нападения  противника.  Его
короткие уши повисли бахромой, шея и плечи покрылись множеством  ран,  и
даже губы у него были разодраны и залиты кровью, - и  все  это  наделали
молниеносные укусы Белого Клыка, которых нельзя было ни  предвидеть,  ни
избежать.
   Много раз Белый Клык пытался сбить Чероки с ног, но разница  в  росте
была слишком велика между ними. Чероки был коренастый, приземистый. И на
этот раз счастье изменило Белому Клыку. Прыгая и вертясь юлой около  Че-
роки, он улучил минуту, когда противник, не успев сделать  крутой  пово-
рот, отвел голову в сторону и оставил плечо незащищенным. Белый Клык ки-
нулся вперед, но его собственное плечо пришлось гораздо выше плеча  про-
тивника, он не смог удержаться и со всего размаху  перелетел  через  его
спину. И впервые за всю боевую карьеру Белого Клыка люди стали  свидете-
лями того, как "бойцовый волк" не сумел устоять на ногах - Он извернулся
в воздухе, как кошка, и только это  помешало  ему  упасть  навзничь.  Он
грохнулся на бок и в следующее же мгновение опять стоял на ногах, но зу-
бы Чероки уже впились ему в горло.
   Хватка была не совсем удачная, она пришлась слишком  низко,  ближе  к
груди, но Чероки не разжимал челюстей. Белый Клык заметался из стороны в
сторону, пытаясь стряхнуть с себя бульдога. Эта волочащаяся за  ним  тя-
жесть доводила его до бешенства. Она связывала его движения, лишала  его
свободы, как будто он попал в капкан. Его инстинкт восставал против это-
го. Он не помнил себя. Жажда жизни овладела им. Его тело властно  требо-
вало свободы. Мозг, разум не участвовали в этой борьбе,  отступив  перед
слепой тягой к жизни, к движению - прежде всего к движению, ибо в нем  и
проявляется жизнь.
   Не останавливаясь ни на секунду. Белый Клык кружился, прыгал  вперед,
назад, силясь стряхнуть пятидесятифунтовый груз, повисший у него на шее.
А бульдогу было важно только одно: не разжимать челюстей. Изредка, когда
ему удавалось на одно мгновение коснуться лапами земли, он пытался  соп-
ротивляться Белому Клыку и тут же описывал  круг  в  воздухе,  повинуясь
каждому движению обезумевшего противника. Чероки поступал так, как велел
ему инстинкт. Он знал, что поступает правильно,  что  разжимать  челюсти
нельзя, и по временам вздрагивал от удовольствия. В такие минуты он даже
закрывал глаза и, не считаясь с болью, позволял Белому Клыку крутить се-
бя то вправо, то влево. Все это не имело значения. Сейчас  Чероки  важно
было одно: не разжимать зубов, и он не разжимал их.
   Белый Клык перестал метаться, только окончательно выбившись  из  сил.
Он уже ничего не мог сделать, ничего не мог понять. Ни разу за  всю  его
жизнь ему не приходилось испытывать ничего подобного. Собаки, с которыми
он дрался раньше, вели себя совершенно  по-другому.  С  ними  надо  было
действовать так: вцепился, рванул зубами, отскочил, вцепился, рванул зу-
бами, отскочил. Тяжело дыша. Белый Клык полулежал на земле. Не  разжимая
зубов, Чероки налегал на него всем телом, пытаясь повалить навзничь. Бе-
лый Клык сопротивлялся и чувствовал, как челюсти  бульдога,  словно  жуя
его шкуру, передвигаются все выше и выше. С каждой минутой они приближа-
лись к горлу. Бульдог действовал расчетливо: стараясь не упустить захва-
ченного, он пользовался малейшей возможностью  захватить  больше.  Такая
возможность предоставлялась ему, когда Белый  Клык  лежал  спокойно,  но
лишь только тот начинал рваться, бульдог сразу сжимал челюсти.
   Белый Клык мог дотянуться только до загривка Чероки. Он запустил  ему
зубы повыше плеча, но перебирать ими, как бы жуя шкуру, не смог  -  этот
способ был не знаком ему, да и челюсти его не были приспособлены для та-
кой хватки. Он судорожно рвал Чероки зубами и  вдруг  почувствовал,  что
положение их изменилось. Чероки опрокинул его на спину  и,  все  еще  не
разжимая челюстей, ухитрился встать над ним. Белый  Клык  согнул  задние
ноги и, как кошка, начал рвать когтями своего врага. Чероки рисковал ос-
таться с распоротым брюхом и спасся только тем, что прыгнул  в  сторону,
под прямым углом к Белому Клыку.
   Высвободиться из его хватки было немыслимо. Она сковывала с  неумоли-
мостью судьбы. Зубы Чероки медленно передвигались вверх, вдоль вены. Бе-
лого Клыка оберегали от смерти только широкие складки кожи и густой  мех
на шее. Чероки забил себе всю пасть его шкурой, но  это  не  мешало  ему
пользоваться малейшей возможностью, чтобы захватить ее  еще  больше.  Он
душил Белого Клыка, и дышать тому с каждой минутой становилось все труд-
нее и труднее.
   Борьба, по-видимому, приближалась к концу. Те, кто ставил на  Чероки,
были вне себя от восторга и предлагали чудовищные пари. Сторонники Бело-
го Клыка приуныли и отказывались поставить десять против одного и  двад-
цать против одного. Но нашелся один человек, который рискнул принять па-
ри в пятьдесят против одного. Это был Красавчик Смит. Он вошел в круг и,
показав на Белого Клыка пальцем, стал презрительно смеяться над ним. Это
возымело свое действие. Белый Клык обезумел от ярости. Он собрал послед-
ние силы и поднялся на ноги. Но стоило ему заметаться по кругу с пятиде-
сятифунтовым грузом, повисшим у него на шее,  как  эта  ярость  уступила
место ужасу. Жажда жизни снова овладела им, и разум в нем погас,  подчи-
няясь велениям тела. Он бегал по кругу, спотыкаясь, падая и снова подни-
маясь, взвивался на дыбы, вскидывал своего врага вверх, и  все-таки  все
его попытки стряхнуть с себя цепкую смерть были тщетны.
   Наконец Белый Клык опрокинулся навзничь, и бульдог сразу же  перехва-
тил зубами еще выше и, забирая его шкуру пастью, почти не давал ему  пе-
ревести дух. Гром аплодисментов приветствовал победителя, из толпы  кри-
чали: "Чероки! Чероки!" Бульдог рьяно завилял обрубком хвоста. Но  апло-
дисменты не помешали ему. Хвост и массивные челюсти  действовали  совер-
шенно независимо друг от друга. Хвост ходил из стороны в сторону, а  че-
люсти все сильнее и сильнее сдавливали Белому Клыку горло.
   И тут зрители отвлеклись от этой забавы. Вдали послышались крики  по-
гонщиков собак, звон колокольчиков. Все, кроме Красавчика Смита,  насто-
рожились, решив, что нагрянула полиция. Но на дороге  вскоре  показались
двое мужчин, бежавших рядом с нартами. Они направлялись не из города,  а
в город, возвращаясь, по всей вероятности, из  какой-нибудь  разведочной
экспедиции. Увидев собравшуюся толпу, незнакомцы остановили собак и  по-
дошли узнать, что тут происходит.
   Один из них был высокий молодой человек;  его  гладко  выбритое  лицо
раскраснелось от быстрого движения на морозе. Другой, погонщик, был ниже
ростом и с усами.
   Белый Клык прекратил борьбу. Время от времени  он  начинал  судорожно
биться, но теперь всякое сопротивление было бесцельно. Безжалостные  че-
люсти бульдога все сильнее сдавливали ему горло, воздуху не хватало, ды-
хание его становилось все прерывистое. Чероки давно прокусил бы ему  ве-
ну, если бы его зубы с самого начала не пришлись так близко к груди.  Он
перехватывал ими все выше, подбираясь к горлу, но на это  уходило  много
времени, к тому же пасть его была вся забита  толстыми  складками  шкуры
Белого Клыка.
   Тем временем зверская жестокость Красавчика  Смита  вытеснила  в  нем
последние остатки разума. Увидев, что глаза Белого Клыка уже заволакива-
ет пеленой, он понял, что бой проигран. Словно  сорвавшись  с  цепи,  он
бросился к Белому Клыку и начал яростно бить его ногами. Зрители  закри-
чали, послышался свист, но тем дело и ограничилось. Не обращая  внимания
на эти протесты. Красавчик Смит продолжал бить Белого Клыка. Но вдруг  в
толпе произошло какое-то движение: высокий  молодой  человек  пробирался
вперед, бесцеремонно расталкивая всех направо и налево. Он вошел в  круг
как раз в ту минуту, когда Красавчик Смит заносил правую ногу  для  оче-
редного удара; перенеся всю тяжесть на левую, он находился  в  состоянии
неустойчивого равновесия. В это мгновение  молодой  человек  с  сокруши-
тельной силой ударил его кулаком по лицу. Красавчик Смит не удержался и,
подскочив в воздухе, рухнул на снег.
   Молодой человек повернулся к толпе.
   - Трусы! - закричал он. - Мерзавцы!
   Он не помнил себя от гнева, того  гнева,  которым  загорается  только
здравомыслящий человек. Его серые глаза сверкали стальным блеском.  Кра-
савчик Смит встал и боязливо двинулся к нему. Незнакомец  не  понял  его
намерения. Не подозревая, что перед ним отчаянный трус,  он  решил,  что
Красавчик Смит хочет драться, и, крикнув: "Мерзавец!" вторично опрокинул
его навзничь. Красавчик Смит сообразил, что лежать на снегу  безопаснее,
и уже не делал больше попыток подняться на ноги.
   - Мэтт, помогите-ка мне! - сказал незнакомец погонщику, который вмес-
те с ним вошел в круг.
   Оба они нагнулись над собаками.  Мэтт  приготовился  оттащить  Белого
Клыка в сторону, как только Чероки ослабит свою мертвую хватку.  Молодой
человек стал разжимать зубы бульдогу. Но все его усилия  были  напрасны.
Стараясь разомкнуть ему челюсти, он не переставал повторять  вполголоса:
"Мерзавцы!"
   Зрители заволновались, и кое-кто уже начинал протестовать против  та-
кого непрошеного вмешательства. Но стоило незнакомцу  поднять  голову  и
посмотреть на толпу, как протестующие голоса смолкли.
   - Мерзавцы вы этакие! - крикнул он снова и принялся за дело.
   - Нечего и стараться, мистер Скотт. Так мы их никогда не растащим,  -
сказал наконец Мэтт.
   Они выпрямились и осмотрели сцепившихся собак.
   - Крови вышло немного, - сказал Мэтт, - до горла еще  не  успел  доб-
раться.
   - Того и гляди доберется, - ответил Скотт. - Видали? Еще выше  перех-
ватил.
   Волнение молодого человека и его страх за участь Белого Клыка росли с
каждой минутой. Он ударил Чероки по голове - раз, другой. Но это не  по-
могло. Чероки завилял обрубком хвоста в знак того, что, прекрасно  пони-
мая смысл этих ударов, он все же исполнит свой долг до конца и не разож-
мет челюстей.
   - Помогите кто-нибудь! - крикнул Скотт, в отчаянии обращаясь к толпе.
   Но ни один человек не двинулся с места. Зрители начинали подтрунивать
над ним и засыпали его целым градом язвительных советов.
   - Всуньте ему что-нибудь в пасть, - посоветовал Мэтт.
   Скотт схватился за кобуру, висевшую у него на поясе, вынул  револьвер
и попробовал просунуть дуло между сжатыми челюстями бульдога. Он старал-
ся изо всех сил, слышно было, как сталь скрипит о стиснутые зубы Чероки.
Они с погонщиком стояли на коленях, нагнувшись над собаками.
   Тим Кинен шагнул в круг. Подойдя к Скотту, он тронул его за  плечо  и
проговорил угрожающим тоном:
   - Не сломайте ему зубов, незнакомец.
   - Не зубы, так шею сломаю, - ответил Скотт, продолжая  всовывать  ре-
вольверное дуло в пасть Чероки.
   - Говорю вам, не сломайте зубов! - еще настойчивее повторил  Тим  Ки-
нен.
   Но если он рассчитывал запугать Скотта, это ему не удалось.
   Продолжая орудовать револьвером. Скотт поднял голову  и  хладнокровно
спросил:
   - Ваша собака? Тим Кинен буркнул что-то себе под нос.
   - Тогда разожмите ей зубы.
   - Вот что, друг любезный, - со злобой заговорил Тим,  -  это  не  так
просто, как вам кажется. Я не знаю, что тут делать.
   - Тогда убирайтесь, - последовал ответ, - и не мешайте мне. Видите, я
занят.
   Тим Кинен не уходил, но Скотт уже не обращал на него никакого  внима-
ния. Он кое-как втиснул бульдогу дуло между  зубами  и  теперь  старался
просунуть его дальше, чтобы оно вышло с другой стороны.
   Добившись этого. Скотт начал осторожно, потихоньку разжимать бульдогу
челюсти, а Мэтт тем временем освобождал из его пасти складки шкуры Бело-
го Клыка.
   - Держите свою собаку! - скомандовал Скотт Тиму.
   Хозяин Чероки послушно нагнулся и обеими руками схватил бульдога.
   - Ну! - крикнул Скотт, сделав последнее усилие.
   Собак растащили в разные стороны. Бульдог отчаянно сопротивлялся.
   - Уведите его, - приказал Скотт, и Тим Кинен увел Чероки в толпу.
   Белый Клык попытался встать - раз, другой. Но ослабевшие ноги  подог-
нулись под ним, и он медленно повалился на снег. Его полузакрытые  глаза
потускнели, нижняя челюсть отвисла, язык вывалился наружу...  Задушенная
собака. Мэтт осмотрел его.
   - Чуть жив, - сказал он, - но дышит все-таки.
   Красавчик Смит встал и подошел взглянуть на Белого Клыка.
   - Мэтт, сколько стоит хорошая ездовая собака? - спросил Скотт.
   Погонщик подумал с минуту и ответил, не поднимаясь с колен:
   - Триста долларов.
   - Ну, а такая, на которой живого места не осталось? - И  Скотт  ткнул
Белого Клыка ногой.
   - Половину, - решил погонщик.
   Скотт повернулся к Красавчику Смиту.
   - Слышали вы, зверь? Я беру у вас собаку и плачу  за  нее  полтораста
долларов.
   Он открыл бумажник и отсчитал эту сумму. Красавчик Смит заложил  руки
за спину, отказываясь взять протянутые ему деньги.
   - Не продаю, - сказал он.
   - Нет, продаете, - заявил Скотт, - потому  что  я  покупаю.  Получите
деньги. Собака моя.
   Все еще держа руки за спиной, Красавчик Смит попятился  назад.  Скотт
шагнул к нему и замахнулся кулаком.
   Красавчик Смит втянул голову в плечи.
   - Собака моя... - начал было он.
   - Вы потеряли все права на эту собаку, - перебил его Скотт. - Возьме-
те деньги или мне ударить вас еще раз?
   - Хорошо, хорошо, - испуганно забормотал Красавчик Смит. - Но вы меня
принуждаете. Этой собаке цены нет. Я не позволю себя грабить. У  каждого
человека есть свои права.
   - Верно, - ответил Скотт, передавая ему деньги. - У всякого  человека
есть свои права. Но вы не человек, а зверь.
   - Дайте мне только вернуться в  Доусон,  -  пригрозил  ему  Красавчик
Смит, - там я найду на вас управу.
   - Посмейте только рот открыть, я вас живо из Доусона выпровожу! Поня-
ли?
   Красавчик Смит пробормотал что-то невнятное.
   - Поняли? - крикнул Скотт, рассвирепев.
   - Да, - буркнул Красавчик Смит, попятившись от него.
   - Как?
   - Да, сэр, - рявкнул Красавчик Смит.
   - Осторожнее! Он кусается! - крикнул кто-то, и в толпе захохотали.
   Скотт повернулся к Красавчику Смиту спиной и подошел к погонщику, ко-
торый все еще возился с Белым Клыком.
   Кое-кто из зрителей уже уходил, другие собирались кучками, поглядывая
на Скотта и переговариваясь между собой.
   К одной из этих групп подошел Тим Кинен.
   - Что это за птица? - спросил он.
   - Уидон Скотт, - ответил кто-то.
   - Какой такой Уидон Скотт?
   - Да инженер с приисков. Он среди здешних заправил свой человек. Если
не хочешь нажить неприятностей, держись от него подальше.  Ему  сам  на-
чальник приисков друг-приятель.
   - Я сразу понял, что это важная персона, - сказал Тим Кинен.  -  Нет,
думаю, с таким лучше не связываться.


   ГЛАВА ПЯТАЯ
   НЕУКРОТИМЫЙ

   - Ничего тут не поделаешь! - безнадежным тоном сказал Уидон Скотт.
   Он опустился на ступеньку и посмотрел на погонщика,  который  так  же
безнадежно пожал плечами.
   Оба перевели взгляд на Белого Клыка. Весь ощетинившись и злобно рыча,
он рвался с цепи, стараясь добраться до собак, выпряженных из нарт.  Со-
баки же, получив изрядное количество наставлений от Мэтта - наставлений,
подкрепленных палкой, понимали, что с Белым Клыком лучше не связываться.
   Сейчас они лежали в сторонке и, казалось, совершенно забыли о его су-
ществовании.
   - Да-а, он волк, а волка не приручишь, - сказал Уидон Скотт.
   - Кто его знает? - возразил Мэтт. - Может, в нем  от  собаки  больше,
чем от волка. Но в чем я уверен, с того меня уж не собьешь.
   Погонщик замолчал и с таинственным видом кивнул в сторону Лосиной го-
ры.
   - Ну, не заставляйте себя просить, - резко проговорил Скотт, так и не
дождавшись продолжения, - выкладывайте, в чем дело.
   Погонщик ткнул большим пальцем через плечо, показывая на Белого  Клы-
ка.
   - Волк он или собака - это не важно, а только  его  пробовали  приру-
чить.
   - Быть того не может!
   - Я вам говорю - пробовали. Он и в упряжке ходил. Вы посмотрите  поб-
лиже. У него стертые места на груди.
   - Правильно, Мэтт! До того как попасть к Красавчику Смиту, он ходил в
упряжке.
   - А почему бы ему не походить в упряжке и у нас?
   - А в самом деле! - воскликнул Скотт.
   Но появившаяся было надежда сейчас же угасла, и он сказал,  покачивая
головой:
   - Мы его держим уже две недели, а он, кажется, еще злее стал.
   - Давайте спустим его с цепи - посмотрим, что получится, -  предложил
Мэтт.
   Скотт недоверчиво взглянул на него.
   - Да, да! - продолжал Мэтт. - Я знаю, что вы это уже  пробовали,  так
попробуйте еще раз, только не забудьте взять палку.
   - Хорошо, но теперь я поручу это вам.
   Погонщик вооружился палкой и подошел к сидевшему  на  привязи  Белому
Клыку. Тот следил за палкой, как лев следит за бичом укротителя.
   - Смотрите, как на палку уставился, -  сказал  Мэтт.  -  Это  хороший
признак. Значит, пес не так уж глуп. Не посмеет броситься на меня,  пока
я с палкой. Не бешеный же он в конце концов.
   Как только рука человека приблизилась к шее Белого Клыка,  он  ощети-
нился и с рычанием припал к земле. Не спуская глаз с руки Мэтта, он в то
же время следил за палкой, занесенной над его головой. Мэтт быстро  отс-
тегнул цепь с ошейника и шагнул назад.
   Белому Клыку не верилось, что он очутился на свободе.  Многие  месяцы
прошли с тех пор, как им завладел Красавчик Смит, и за все это время его
спускали с цепи только для драк с собаками, а потом опять сажали на при-
вязь.
   Что ему было делать со своей свободой? А вдруг боги  снова  замыслили
какую-нибудь дьявольскую штуку?
   Белый Клык сделал несколько медленных, осторожных шагов, каждую мину-
ту ожидая нападения. Он не знал, как вести  себя,  настолько  непривычна
была эта свобода. На всякий случай лучше держаться подальше от наблюдаю-
щих за ним богов и отойти за угол хижины. Так он и сделал, и  все  обош-
лось благополучно.
   Озадаченный этим. Белый Клык вернулся обратно и, остановившись  футах
в десяти от людей, настороженно уставился на них.
   - А не убежит? - спросил новый хозяин.
   Мэтт пожал плечами.
   - Рискнем! Риск - благородное дело.
   - Бедняга! Больше всего он нуждается в человеческой ласке,  -  с  жа-
лостью пробормотал Скотт и вошел в хижину. Он вынес оттуда кусок мяса  и
швырнул его Белому Клыку. Тот отскочил  в  сторону  и  стал  недоверчиво
разглядывать кусок издали.
   - Назад, Майор! - крикнул Мэтт, но было уже поздно.
   Майор кинулся к мясу, и в ту минуту, когда кусок уже был у него в зу-
бах. Белый Клык налетел и сбил его с ног. Мэтт бросился к ним, но  Белый
Клык сделал свое дело быстро. Майор с трудом привстал, и кровь,  хлынув-
шая у него из горла, красной лужей расползлась по снегу.
   - Жалко Майора, но поделом ему, - поспешно сказал Скотт.
   Но Мэтт уже занес ногу, чтобы ударить Белого Клыка.  Быстро  один  за
другим последовали прыжок, лязг зубов и громкий крик боли.
   Свирепо рыча. Белый Клык отполз назад, а Мэтг нагнулся и стал  осмат-
ривать свою прокушенную ногу.
   - Цапнул все-таки, - сказал он, показывая на  разорванную  штанину  и
нижнее белье, на котором расплывался кровавый круг.
   - Я же говорил вам, что это безнадежно, - упавшим голосом  проговорил
Скотт. - Я об этой собаке много думал, не выходит она у меня из  головы.
Ну что ж, ничего другого не остается.
   С этими словами он нехотя вынул из кармана револьвер и, осмотрев  ба-
рабан, убедился, что пули в нем есть.
   - Послушайте, мистер Скотт, - взмолился Мэтт, - чего только этой  со-
баке не пришлось испытать! Нельзя же требовать, чтобы она сразу  превра-
тилась в ангелочка. Дайте ей срок.
   - Полюбуйтесь на Майора, - ответил Скотт.
   Погонщик взглянул на искалеченную собаку. Она валялась на снегу в лу-
же крови и была, по-видимому, при последнем издыхании.
   - Поделом ему. Вы же сами гак сказали, мистер Скотт. Позарился на чу-
жой кусок - значит, спета его песенка. Этого следовало ожидать. Я и гро-
ша ломаного не дам за собаку, которая отдаст свой корм без боя.
   - Ну, а вы сами, Мэтт? Собаки собаками, но всему должна быть мера.
   - И мне поделом, - не сдавался Мэтт. - За что,  спрашивается,  я  его
ударил? Вы же сами сказали, что он прав. Значит,  не  за  что  было  его
бить.
   - Мы сделаем доброе дело, застрелив эту собаку, - настаивал Скотт.  -
Нам ее не приручить!
   - Послушайте, мистер Скотт. Дадим ему, бедняге, показать  себя.  Ведь
он черт знает что вытерпел, прежде чем попасть к нам. Давайте попробуем.
А если он не оправдает нашего доверия, я его сам застрелю.
   - Да мне вовсе не хочется его убивать, -  ответил  Скотт,  пряча  ре-
вольвер. - Пусть побегает на свободе, и посмотрим, чего  от  него  можно
добиться добром. Вот я сейчас попробую.
   Он подошел к Белому Клыку и заговорил с ним мягким, успокаивающим го-
лосом.
   - Возьмите палку на всякий случай! - предостерег его Мэтт.
   Скотт отрицательно покачал головой и продолжал говорить, стараясь за-
воевать доверие Белого Клыка.
   Белый Клык насторожился. Ему грозила опасность. Он загрыз собаку это-
го бога, укусил его товарища. Чего же теперь ждать, кроме сурового нака-
зания? И все-таки он не смирился. Шерсть на нем встала дыбом,  все  тело
напряглось, он оскалил зубы и зорко следил за человеком,  приготовившись
ко всякой неожиданности. В руках у Скотта не было палки,  и  Белый  Клык
подпустил его к себе совсем близко. Рука бога стала опускаться  над  его
головой. Белый Клык съежился и припал к земле. Вот где таится  опасность
и предательство! Руки богов с их непререкаемой властью и коварством были
ему хорошо известны. Кроме того, он по-прежнему не выносил прикосновения
к своему телу. Он зарычал еще злее и пригнулся к земле еще ниже, а  рука
все продолжала опускаться. Он не хотел кусать эту руку и терпеливо пере-
носил опасность, которой она грозила, до тех пор, пока  мог  бороться  с
инстинктом - с ненасытной жаждой жизни.
   Уидон Скотт был уверен, что всегда успеет вовремя отдернуть руку.  Но
тут ему довелось испытать на себе, как Белый Клык умеет  разить  с  мет-
костью и стремительностью змеи, развернувшей свои кольца.
   Скотт вскрикнул от неожиданности и схватил  прокушенную  правую  руку
левой рукой. Мэтт громко выругался и подскочил к нему. Белый Клык отполз
назад, весь ощетинившись, скаля зубы и угрожающе  поглядывая  на  людей.
Теперь уж, наверное, его ждут побои, не менее страшные, чем те,  которые
приходилось выносить от Красавчика Смита.
   - Что вы делаете? - вдруг крикнул Скотт. А Мэтт уже успел  сбегать  в
хижину и появился на пороге с ружьем в руках.
   - Ничего особенного, - медленно, с напускным спокойствием  проговорил
он. - Хочу сдержать свое обещание. Сказал, что застрелю собаку,  значит,
застрелю.
   - Нет, не застрелите.
   - Нет, застрелю! Вот смотрите.
   Теперь настала очередь Уидона Скотта вступиться за Белою  Клыка,  как
вступился за него несколько минут назад укушенный Мэтт.
   - Вы сами предлагали испытать его, так испытайте! Мы же только  нача-
ли, нельзя сразу бросать дело. Я сам виноват. И... посмотрите-ка на  не-
го!
   Глядя на них из-за угла хижины. Белый Клык рычал с такой яростью, что
кровь стыла в жилах, но ярость его вызывал не Скотт, а погонщик.
   - Ну что ты скажешь! - воскликнул Мэтт.
   - Видите, какой он понятливый! - торопливо продолжал Скотт. -  Он  не
хуже нас с вами знает, что такое огнестрельное оружие. С такой умной со-
бакой стоит повозиться. Оставьте ружье.
   - Ладно. Давайте попробуем. - И Мэтт прислонил ружье к штабелю  дров.
- Да нет! Вы только полюбуйтесь на него! - воскликнул он в ту же минуту.
   Белый Клык успокоился и перестал ворчать.
   - Попробуйте еще раз. Следите за ним.
   Мэтт взял ружье - и Белый Клык снова зарычал. Мэтт отошел от ружья  -
Белый Клык спрятал зубы.
   - Ну, еще раз. Это просто интересно!
   Мэтт взял ружье и стал медленно поднимать его  к  плечу.  Белый  Клык
сразу же зарычал, и рычание его становилось все громче и громче по  мере
того, как ружье поднималось кверху. Но не успел Мэтт навести на него ду-
ло, как он отпрыгнул в сторону и скрылся за углом хижины. На  прицеле  у
Мэтта был белый снег, а место, где только что стояла собака, опустело.
   Погонщик медленно отставил ружье, повернулся и  посмотрел  на  своего
хозяина.
   - Правильно, мистер Скотт. Пес слишком умен. Жалко его убивать.


   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   НОВАЯ НАУКА

   Увидев приближающегося Уидона Скотта, Белый Клык ощетинился  и  зары-
чал, давая этим понять, что не потерпит расправы над собой.  С  тех  пор
как он прокусил Скотту руку, которая была теперь забинтована и висела на
перевязи, прошли сутки. Белый Клык помнил, что боги  иногда  откладывают
наказание, и сейчас ждал расплаты за свой проступок. Иначе  не  могло  и
быть. Он совершил святотатство: впился зубами  в  священное  тело  бога,
притом белокожего бога. По опыту, который остался у него  от  общения  с
богами, Белый Клык знал, какое суровое наказание грозит ему.
   Бог сел в нескольких шагах от него. В этом еще не было ничего  страш-
ного - обычно они наказывают стоя. Кроме того, у этого бога не  было  ни
палки, ни хлыста, ни ружья, да и сам Белый Клык  находился  на  свободе.
Ничто его не удерживало - ни цепь, ни ремень с палкой, и он мог спастись
бегством прежде, чем бог успеет встать на ноги. А пока что  надо  подож-
дать и посмотреть, что будет дальше.
   Бог сидел совершенно спокойно, не делая попыток  встать  с  места,  и
злобный рев Белого Клыка постепенно перешел в глухое ворчание, а потом и
ворчание смолкло. Тогда бог заговорил, и при первых же звуках его голоса
шерсть на загривке у Белого Клыка поднялась дыбом, в горле снова  закло-
котало. Но бог продолжал говорить все так же спокойно, не делая  никаких
резких движений. Белый Клык рычал в унисон с его голосом, и между слова-
ми и рычанием установился согласный ритм. Но речь  человека  лилась  без
конца. Он говорил так, как еще никто никогда не говорил с Белым  Клыком.
В мягких, успокаивающих словах слышалась нежность, и эта нежность  нахо-
дила какой-то отклик в Белом Клыке. Невольно, вопреки всем предостереже-
ниям инстинкта, он почувствовал доверие к своему новому богу. В нем  ро-
дилась уверенность в собственной безопасности - в том, в чем ему столько
раз приходилось разубеждаться при общении с людьми.
   Бог говорил долго, а потом встал и ушел. Когда же он  снова  появился
на пороге хижины, Белый Клык подозрительно осмотрел его. В руках у  него
не было ни хлыста, ни палки, ни оружия. И здоровая рука его не пряталась
за спину. Он сел на то же самое место в нескольких шагах от Белого Клыка
и протянул ему мясо. Навострив уши. Белый Клык недоверчиво  оглядел  ку-
сок, ухитряясь смотреть одновременно и на него и на бога, и приготовился
отскочить в сторону при первом же намеке на опасность.
   Но наказание все еще откладывалось. Бог протягивал ему еду - только и
всего. Мясо как мясо, ничего страшного в нем не было. Но Белый Клык  все
еще сомневался и не взял протянутого куска, хотя рука Скотта подвигалась
все ближе и ближе к его носу. Боги мудры - кто  знает,  какое  коварство
таится в этой безобидной с виду подачке? По своему прошлому опыту,  осо-
бенно когда приходилось иметь дело с женщинами. Белый Клык знал, что мя-
со и наказание сплошь и рядом имели  между  собой  тесную  и  неприятную
связь.
   В конце концов бог бросил мясо на снег, к  ногам  Белого  Клыка.  Тот
тщательно обнюхал подачку, не глядя на нее, - глаза его были  устремлены
на бога. Ничего плохого не произошло. Тогда он взял кусок в зубы и прог-
лотил его. Но и тут все обошлось благополучно. Бог предлагал ему  другой
кусок. И во второй раз Белый Клык отказался принять его из  рук,  и  бог
снова бросил мясо на снег. Так повторилось несколько раз.  Но  наступило
время, когда бог отказался бросить мясо. Он держал  кусок  и  настойчиво
предлагал Белому Клыку взять подачку у него из рук.
   Мясо было вкусное, а Белый Клык проголодался. Мало-помалу,  с  беско-
нечной осторожностью, он подошел ближе и наконец решился взять кусок  из
человеческих рук. Не спуская глаз с бога. Белый Клык вытянул шею и  при-
жал уши, шерсть у него на загривке встала дыбом, в горле клокотало  глу-
хое рычание, как бы предостерегающее человека, что шутки сейчас неумест-
ны. Белый Клык съел кусок, и ничего с ним не случилось. И так мало-пома-
лу он съел все мясо, и все-таки с ним ничего не случилось. Значит, нака-
зание откладывалось.
   Белый Клык облизнулся и стал ждать, что будет дальше.  Бог  продолжал
говорить. В голосе его слышалась ласка - то, о чем Белый Клык не имел до
сих пор никакого понятия. И ласка эта будила в нем неведомые до сих  пор
ощущения. Он почувствовал странное спокойствие,  словно  удовлетворялась
какая-то его потребность, заполнялась какая-то пустота в  его  существе.
Потом в нем снова проснулся инстинкт, и прошлый опыт  снова  послал  ему
предостережение. Боги хитры: трудно угадать,  какой  путь  они  выберут,
чтобы добиться своих целей.
   Так и есть! Коварная рука тянется все дальше и  дальше  и  опускается
над его головой. Но бог продолжает говорить. Голос его  звучит  мягко  и
успокаивающе. Несмотря на угрозу, которую таит в себе рука, голос внуша-
ет доверие. И, несмотря на всю мягкость голоса, рука внушает страх. Про-
тивоположные чувства и ощущения боролись в  Белом  Клыке.  Казалось,  он
упадет замертво, раздираемый на части враждебными силами, ни одна из ко-
торых не получала перевеса в этой борьбе только потому, что он  прилагал
неимоверные усилия, чтобы обуздать их.
   И Белый Клык пошел на сделку с самим собой: он рычал,  прижимал  уши,
но не делал попыток ни укусить Скотта, ни убежать от него. Рука  опуска-
лась. Расстояние между ней и головой Белого Клыка становилось все меньше
и меньше. Вот она коснулась вставшей дыбом шерсти. Белый Клык  припал  к
земле. Рука последовала за ним, прижимаясь плотнее  и  плотнее.  Съежив-
шись, чуть ли не дрожа, он все еще сдерживал себя. Он испытывал муку  от
прикосновения этой руки, насиловавшей его инстинкты. Он не мог забыть  в
один день все то зло, которое причинили ему человеческие руки. Но такова
была воля бога, и он делал все возможное, чтобы  заставить  себя  подчи-
ниться ей.
   Рука поднялась и снова опустилась, лаская и гладя его.  Так  повтори-
лось несколько раз, но стоило только руке подняться, как  поднималась  и
шерсть на спине у Белого Клыка. И каждый раз, как рука  опускалась,  уши
его прижимались к голове и в горле  начинало  клокотать  рычание.  Белый
Клык рычал, предупреждая бога, что готов отомстить за боль, которую  ему
причинят. Кто знает, когда наконец обнаружатся истинные намерения  бога!
В любую минуту его мягкий, внушающий такое доверие голос может перейти в
гневный крик, а эти нежные, ласкающие пальцы сожмутся, как тиски, и  ли-
шат Белого Клыка всякой возможности сопротивляться наказанию.
   Но слова бога были по-прежнему ласковы, а рука его все так же  подни-
малась и снова касалась Белого Клыка, и в этих  прикосновениях  не  было
ничего враждебного. Белый Клык испытывал двойственное чувство.  Инстинкт
восставал против такого обращения, оно стесняло его, шло  наперекор  его
стремлению к свободе. И все-таки физической боли он не испытывал. Наобо-
рот, эти прикосновения были даже приятны. Малопомалу рука бога  передви-
нулась к его ушам и стал осторожно почесывать их; приятное ощущение  как
будто даже усилилось. Но страх не оставлял Белого Клыка; он все  так  же
настораживался, ожидая чего-то  недоброго  и  испытывая  попеременно  то
страдание, то удовольствие, в зависимости от того, какое из этих  чувств
одерживало в нем верх.
   - Ах, черт возьми! Эти слова вырвались у Мэтта. Он вышел из хижины  с
засученными рукавами, неся в руках таз с грязной водой, и  только  хотел
выплеснуть ее на снег, как вдруг увидел, что Уидон Скотт ласкает  Белого
Клыка.
   При первых же звуках его голоса Белый Клык отскочил назад  и  свирепо
зарычал.
   Мэтт посмотрел на своего хозяина, неодобрительно и сокрушенно покачав
головой.
   - Вы меня извините, мистер Скотт, но, ей-богу, в вас сидят по крайней
мере семнадцать дураков, и каждый орудует на свой лад.
   Уидон Скотт улыбнулся с видом превосходства, встал и нагнулся над Бе-
лым Клыком. Он ласково заговорил с ним, потом медленно протянул  руку  и
снова начал гладить его по голове. Белый Клык терпеливо сносил это  пог-
лаживание, но смотрел он - смотрел во все глаза - не на  того,  кто  его
ласкал, а на Мэтта, стоявшего в дверях хижины.
   - Может быть, из вас и получился первоклассный инженер, мистер Скотт,
- разглагольствовал погонщик, - но, я считаю, вы многое утратили в  жиз-
ни: вам бы следовало в детстве удрать из дому и поступить в цирк.
   Белый Клык зарычал, услышав голос Мэтта, но на этот раз уже не отско-
чил от руки, ласково гладившей его по голове и по шее.
   И это было началом конца прежней жизни, конца прежнего царства  нена-
висти. Для Белого Клыка началась новая, непостижимо прекрасная жизнь.  В
этом деле от Уидона Скотта требовалось много терпения  и  ума.  А  Белый
Клык должен был преодолеть веления инстинкта, пойти наперекор  собствен-
ному опыту, отказаться от всего, чему научила его жизнь.
   Прошлое не только не вмещало всего нового, что  ему  пришлось  узнать
теперь, но опровергало это новое. Короче говоря, от Белого Клыка  требо-
валось неизмеримо большее умение разбираться  в  окружающей  обстановке,
чем то, с которым он пришел из Северной глуши и  добровольно  подчинился
власти Серого Бобра. В то время он был всего-навсего щенком, еще не сло-
жившимся, готовым принять любую форму под руками жизни.  Но  теперь  все
шло по-иному. Прошлая жизнь обработала Белого Клыка слишком усердно; она
ожесточила его, превратила в свирепого,  неукротимого  бойцового  волка,
который никого не любил и не пользовался ничьей любовью. Переродиться  -
значило для него пройти через полный внутренний переворот, отбросить все
прежние навыки, - и это требовалось от него теперь, когда молодость была
позади, когда гибкость была утрачена и мягкая ткань приобрела несокруши-
мую твердость, стала узловатой, неподатливой, как  железо,  а  инстинкты
раз и навсегда установили потребности и законы поведения.
   И все-таки новая обстановка, в которой  очутился  Белый  Клык,  опять
взяла его в обработку. Она смягчала в нем ожесточенность, лепила из него
иную, более совершенную форму. В сущности говоря, все зависело от Уидона
Скотта. Он добрался до самых глубин натуры Белого Клыка и лаской  вызвал
к жизни все те чувства, которые дремали и уже наполовину заглохли в нем.
Так Белый Клык узнал, что такое любовь. Она заступила место склонности -
самого теплого чувства, доступного ему в общении с богами.
   Но любовь не может прийти в один день. Возникнув из  склонности,  она
развивалась очень медленно. Белому Клыку нравился его  вновь  обретенный
бог, и он не убегал от него, хотя все время оставался на свободе. Жить у
нового бога было несравненно лучше, чем в  клетке  у  Красавчика  Смита;
кроме того, Белый Клык не мог обойтись без божества. Чувствовать над со-
бой человеческую власть стало для него необходимостью. Печать зависимос-
ти от человека осталась на Белом Клыке с тех далеких дней, когда он  по-
кинул Северную глушь и подполз к ногам Серого Бобра, покорно ожидая  по-
боев. Эта неизгладимая печать снова была наложена на него, когда  он  во
второй раз вернулся из Северной глуши после голодовки и почувствовал за-
пах рыбы в поселке Серого Бобра.
   И Белый Клык остался у своего нового хозяина, потому что  он  не  мог
обходиться без божества и потому что Уидон Скотт  был  лучше  Красавчика
Смита. В знак преданности он взял на себя обязанности  сторожа  при  хо-
зяйском добре. Он бродил вокруг хижины, когда ездовые собаки уже  спали,
и первому же запоздалому гостю Скотта пришлось отбиваться от него палкой
до тех пор, пока на выручку не прибежал сам хозяин. Но Белый Клык вскоре
научился отличать воров от честных людей, понял, как много значат поход-
ка и поведение.
   Человека, который твердой поступью шел прямо к дверям, он не  трогал,
хотя и не переставал зорко следить за ним, пока дверь не  открывалась  и
благонадежность посетителя не получала подтверждения со стороны хозяина.
Но тот, кто пробирался крадучись,  окольными  путями,  стараясь  не  по-
пасться на глаза, - тот не знал пощады от Белого Клыка и пускался в пос-
пешное и позорное бегство.
   Уидон Скотт задался целью вознаградить Белого Клыка за  все  то,  что
ему пришлось вынести, вернее - искупить грех, в котором человек был  по-
винен перед ним. Это стало для Скотта делом принципа, делом совести.  Он
чувствовал, что люди остались в долгу перед Белым Клыком и долг этот на-
до выплатить, - и поэтому он старался проявлять к Белому Клыку как можно
больше нежности. Он взял себе за правило ежедневно и подолгу  ласкать  и
гладить его.
   На первых порах эта ласка вызывала у Белого Клыка одни лишь  подозре-
ния и враждебность, но мало-помалу он начал находить в ней удовольствие.
И все-таки от одной своей привычки Белый Клык никак  не  мог  отучиться:
как только рука человека касалась его, он начинал рычать и не умолкал до
тех пор, пока Скотт не отходил. Но в этом рычании появились новые нотки.
Посторонний не расслышал бы их, для него рычание Белого Клыка оставалось
по-прежнему выражением первобытной дикости, от которой у человека  кровь
стынет в жилах. С той дальней поры, когда Белый Клык жил с матерью в пе-
щере и первые приступы ярости овладевали им, его горло огрубело от рыча-
ния, и он уже не мог выразить свои чувства по-иному. Тем не менее чуткое
ухо Скотта различало в этом свирепом реве новые  нотки,  которые  только
одному ему чуть слышно  говорили  о  том,  что  собака  испытывает  удо-
вольствие.
   Время шло, и любовь, возникшая из склонности, все  крепла  и  крепла.
Белый Клык сам начал чувствовать это, хотя и бессознательно. Любовь  да-
вала знать о себе ощущением пустоты, которая настойчиво, жадно требовала
заполнения. Любовь принесла с собой  боль  и  тревогу,  которые  утихали
только от прикосновения руки нового бога. В эти минуты  любовь  станови-
лась радостью - необузданной радостью, пронизывающей все существо Белого
Клыка. Но стоило богу уйти, как боль и  тревога  возвращались  и  Белого
Клыка снова охватывало ощущение пустоты, ощущение голода, властно требу-
ющего утоления.
   Белый Клык понемногу находил самого себя. Несмотря на свои зрелые го-
ды, несмотря на жесткость формы, в которую он был отлит жизнью, в харак-
тере его возникали все новые и новые черты. В нем зарождались  непривыч-
ные чувства и побуждения. Теперь Белый Клык вел себя совершенно  по-дру-
гому. Прежде он ненавидел неудобства и боль и всячески старался избегать
их. Теперь все стало иначе: ради нового бога Белый Клык часто терпел не-
удобства и боль. Так, например, по утрам, вместо того  чтобы  бродить  в
поисках пищи или лежать где-нибудь в укромном уголке, он проводил  целые
часы на холодном крыльце, ожидая появления Скотта. Поздно вечером, когда
тот возвращался домой, Белый Клык оставлял теплую нору, вырытую в сугро-
бе, ради того, чтобы почувствовать прикосновение дружеской  руки,  услы-
шать приветливые слова. Он забывал о еде - даже о еде, - лишь бы  побыть
около бога, получить от него ласку или отправиться вместе с ним в город.
   И вот склонность уступила место любви. Любовь затронула в  нем  такие
глубины, куда никогда не проникала склонность. За любовь Белый Клык пла-
тил любовью. Он обрел божество, лучезарное божество, в присутствии кото-
рого он расцветал, как растение под лучами солнца. Белый  Клык  не  умел
проявлять свои чувства. Он был уже немолод и слишком  суров  для  этого.
Постоянное одиночество выработало в нем сдержанность. Его  угрюмый  нрав
был результатом долголетнего опыта. Он не умел лаять и уже не  мог  нау-
читься приветствовать своего бога лаем. Он никогда не лез ему на  глаза,
не суетился и не прыгал, чтоб доказать свою любовь, никогда  не  кидался
навстречу, а ждал в сторонке, - но ждал всегда. Любовь эта  граничила  с
немым, молчаливым обожанием. Только глаза, следившие за каждым движением
хозяина, выдавали чувства Белого Клыка. Когда же хозяин смотрел на  него
и заговаривал с ним, он смущался, не зная, как выразить  любовь,  завла-
девшую всем его существом.
   Белый Клык начинал приспосабливаться к новой жизни. Так он понял, что
собак хозяина трогать нельзя. Но его властный характер заявлял о себе; и
собакам пришлось убедиться на деле в превосходстве своего нового вожака.
Признав его власть над собой, они уже не доставляли ему  хлопот.  Стоило
Белому Клыку появиться среди стаи, как собаки уступали ему дорогу и  по-
корялись его воле.
   Точно так же он привык и к Мэтту, как к собственности хозяина.  Уидон
Скотт сам очень редко кормил Белого Клыка, эта  обязанность  возлагалась
на Мэтта, - и Белый Клык понял, что пища, которую  он  ест,  принадлежит
хозяину, поручившему Мэтту заботиться о нем. Тот же самый Мэтт  попробо-
вал как-то запрячь его в нарты вместе с другими собаками. Но эта попытка
потерпела неудачу, и Белый Клык  покорился  только  тогда,  когда  Уидон
Скотт сам надел на него упряжь и сам сел в нарты. Он понял:  хозяин  хо-
чет, чтобы Мэтт правил им так же, как и другими собаками.
   У клондайкских нарт, в отличие от саней, на которых ездят на  Маккен-
зи, есть полозья. Способ запряжки здесь тоже совсем другой. Собаки бегут
гуськом в двойных постромках, а не расходятся веером. И здесь, на  Клон-
дайке, вожак действительно вожак. На первое место ставят самую  понятли-
вую и самую сильную собаку, которой боится и слушается вся упряжка.  Как
и следовало ожидать. Белый Клык вскоре занял  это  место.  После  многих
хлопот Мэтт понял, что на меньшее тот не согласится. Белый Клык сам выб-
рал себе это место, и Мэтт, не стесняясь в выражениях,  подтвердил  пра-
вильность его выбора после первой же пробы. Бегая целый день в  упряжке,
Белый Клык не забывал и о том, что ночью надо сторожить хозяйское добро.
Таким образом, он верой и правдой служил Скотту, и у того во всей упряж-
ке не было более ценной собаки, чем Белый Клык.
   - Если уж вы разрешите мне высказать свое мнение, - заговорил  как-то
Мэтт, - то доложу вам, что с вашей стороны было очень умно дать  за  эту
собаку полтораста долларов. Ловко вы провели Красавчика Смита, уж не го-
воря о том, что и по физиономии ему съездили.
   Серые глаза Уидона Скотта снова загорелись гневом, и он сердито  про-
бормотал: "Мерзавец!"
   Поздней весной Белого Клыка постигло большое горе: внезапно, без вся-
кого предупреждения, хозяин исчез. Собственно говоря, предупреждение бы-
ло, но Белый Клык не имел опыта в таких делах и не знал, чего надо ждать
от человека, который укладывает свои вещи в  чемоданы.  Впоследствии  он
вспомнил, что укладывание вещей предшествовало отъезду хозяина, но тогда
у него не зародилось ни малейшего подозрения. Вечером  Белый  Клык,  как
всегда, ждал его прихода. В полночь поднялся ветер; он укрылся от холода
за хижиной и лежал там, прислушиваясь сквозь дремоту, не  раздадутся  ли
знакомые шаги. Но в два часа ночи беспокойство выгнало его из-за хижины,
он свернулся клубком на холодном крыльце и стал ждать дальше.
   Хозяин не приходил. Утром дверь отворилась, и на крыльцо вышел  Мэтт.
Белый Клык тоскливо посмотрел на погонщика: у него не было другого  спо-
соба спросить о том, что ему так хотелось знать. Дни шли за днями, а хо-
зяин не появлялся. Белый Клык, не знавший до сих пор, что такое болезнь,
заболел. Он был плох, настолько плох, что Мэтту пришлось в конце  концов
взять его в хижину. Кроме того, в своем письме к хозяину  Мэтт  приписал
несколько строк о Белом Клыке.
   Получив письмо в Серкле, Уидон Скотт прочел следующее:
   "Проклятый волк отказывается работать. Ничего не ест. Совсем приуныл.
Собаки не дают ему проходу. Хочет знать, куда вы девались, а я  не  умею
растолковать ему. Боюсь, как бы не сдох".
   Мэтт писал правду. Белый Клык затосковал, перестал есть, не отбивался
от налетавших на него собак. Он лежал в комнате на полу около печки, по-
теряв всякий интерес к еде, к Мэтту, ко всему на  свете.  Мэтт  пробовал
говорить с ним ласково, пробовал кричать - ничего не действовало:  Белый
Клык поднимал на него потускневшие глаза, а потом снова ронял голову  на
передние лапы.
   Но однажды вечером, когда Мэтт сидел за столом и читал, шепотом  бор-
моча слова и шевеля губами, внимание его  привлекло  тихое  повизгивание
Белого Клыка. Белый Клык встал с места, навострил уши, глядя на дверь, и
внимательно прислушивался. Минутой позже Мэтт услышал шаги. Дверь  отво-
рилась, и вошел Уидон Скотт. Они поздоровались. Потом Скотт огляделся по
сторонам.
   - А где волк? - спросил он и увидел его.
   Белый Клык стоял около печки. Он не бросился вперед, как это  сделала
бы всякая другая собака, а стоял и смотрел на своего хозяина.
   - Черт возьми! - воскликнул Мэтт. - Да он хвостом виляет!
   Уидон Скотт вышел на середину комнаты и подозвал Белого Клыка к себе.
Белый Клык не прыгнул к нему навстречу, но сейчас  же  подошел  на  зов.
Движения его сковывала застенчивость, но в глазах появилось какое-то но-
вое, необычное выражение: чувство глубокой любви засветилось в них.
   - На меня, небось, ни разу так не взглянул, пока вас не было, -  ска-
зал Мэтт.
   Но Уидон Скотт ничего не слышал. Присев на корточки перед Белым  Клы-
ком, он ласкал его - почесывал ему за ушами, гладил шею и  плечи,  нежно
похлопывал по спине. А Белый Клык тихо рычал в  ответ,  и  мягкие  нотки
слышались в его рычании яснее, чем прежде.
   Но это было не все. Каким образом радость помогла найти выход  глубо-
кому чувству, рвавшемуся наружу? Белый Клык вдруг вытянул  шею  и  сунул
голову хозяину под мышку; и, спрятавшись так, что на виду оставались од-
ни только уши, он уже не рычал больше и прижимался к хозяину все  теснее
и теснее.
   Мужчины переглянулись. У Скотта блестели глаза.
   - Вот поди ж ты! - воскликнул пораженный  Мэтт  Потом  добавил:  -  Я
всегда говорил, что это не волк, а собака. Полюбуйтесь на него!
   С возвращением хозяина, научившего его любви, Белый Клык быстро  при-
шел в себя. В хижине он провел еще две ночи и день,  а  потом  вышел  на
крыльцо. Собаки уже успели забыть его доблести, у них осталось в памяти,
что за последнее время Белый Клык был слаб и болен, - и  как  только  он
появился на крыльце, они кинулись на него со всех сторон.
   - Ну и свалка! - с довольным видом пробормотал Мэтт, наблюдавший  эту
сцену с порога хижины. - Нечего с ними церемониться, волк! Задай им  как
следует. Ну, еще, еще!
   Белый Клык не нуждался в поощрении.  Приезда  любимого  хозяина  было
вполне достаточно - чудесная буйная жизнь снова забилась в его жилах. Он
дрался, находя в драке единственный выход для своей радости.  Конец  мог
быть только один - собаки разбежались, потерпев поражение,  и  вернулись
обратно лишь с наступлением темноты, униженно и  кротко  заявляя  Белому
Клыку о своей покорности.
   Научившись  прижиматься  к  хозяину  головой.  Белый  Клык  частенько
пользовался этим новым способом выражения своих чувств. Это был  предел,
дальше которого он не мог идти. Голову свою он оберегал больше  всего  и
не выносил, когда до нее дотрагивались. Так велела ему  Северная  глушь:
бойся капкана, бойся всего, что может причинить боль. Инстинкт требовал,
чтобы голова оставалась свободной. А теперь, прижимаясь к хозяину. Белый
Клык по собственной воле ставил себя в совершенно беспомощное положение.
Он выражал этим беспредельную веру, беззаветную покорность хозяину и как
бы говорил ему: "Отдаю себя в твои руки. Поступай со мной, как знаешь".
   Однажды вечером, вскоре после своего возвращения, Скотт играл с  Мэт-
том в криббедж на сон грядущий.
   - Пятнадцать и два, пятнадцать и четыре, и еще двойка... -  подсчиты-
вал Мэтт, как вдруг снаружи послышались чьи-то крики и рычание.
   Переглянувшись, они вскочили из-за стола.
   - Волк дерет кого-то! - сказал Мэтт.
   Отчаянный вопль заставил их броситься к двери.
   - Посветите мне! - крикнул Скотт, выбегая на крыльцо.
   Мэтт последовал за ним с лампой, и при свете ее они увидели человека,
навзничь лежавшего на снегу. Он закрывал лицо и шею руками, пытаясь  за-
щититься от зубов Белого Клыка. И это была не  лишняя  предосторожность:
не помня себя от ярости. Белый Клык старался во что бы то ни стало  доб-
раться зубами до горла незнакомца; от рукавов куртки,  синей  фланелевой
блузы и нижней рубашки у того остались одни клочья,  а  искусанные  руки
были залиты кровью.
   Скотт и погонщик разглядели все это в одну секунду. Скотт схватил Бе-
лого Клыка за шею и оттащил назад. Белый Клык рвался с рычанием,  но  не
кусал хозяина и после его резкого окрика быстро успокоился.
   Мэтт помог человеку встать на ноги. Поднимаясь, тот отнял руки от ли-
ца, и, увидев зверскую физиономию Красавчика  Смита,  погонщик  отскочил
назад как ошпаренный. Щурясь на свету. Красавчик Смит огляделся по  сто-
ронам. Лицо у него перекосило от ужаса, как только он взглянул на Белого
Клыка.
   В ту же минуту погонщик увидел, что на снегу что-то лежит. Он  поднес
лампу поближе и подтолкнул носком сапога стальную цепь и толстую палку.
   Уидон Скотт понимающе кивнул головой. Они не произнесли ни слова. По-
гонщик взял Красавчика Смита за плечо и повернул к себе спиной. Все было
понятно. Красавчик Смит припустил во весь дух.
   А хозяин гладил Белого Клыка и говорил:
   - Хотел увести тебя, да? А ты не позволил? Так, так, значит,  просчи-
тался этот молодчик!
   - Он, небось, подумал, что на него вся преисподняя  кинулась,  -  ух-
мыльнулся Мэтт.
   А Белый Клык продолжал рычать; но мало-помалу шерсть у него на  спине
улеглась, и мягкая нотка, совсем было потонувшая в этом злобном рычании,
становилась все слышнее и слышнее.


   Часть пятая

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ

   Лето носилось в воздухе. Белый Клык почувствовал беду еще задолго  до
того, как она дала знать о своем приближении. Весть о грядущей  перемене
какими-то неведомыми путями дошла до него. Предчувствие зародилось в нем
по вине богов, хотя он и не отдавал себе отчета в том, как и почему  это
случилось. Сами того не подозревая, боги выдали свои намерения собаке, и
она уже не покидала крыльца хижины и, не входя в комнату, знала, что лю-
ди что-то затевают.
   - Послушайте-ка! - сказал как-то за ужином погонщик.
   Уидон Скотт прислушался. Из-за двери доносилось тихое тревожное  пос-
куливание, похожее скорее на сдерживаемый плач. Потом стало слышно,  как
Белый Клык обнюхивает дверь, желая убедиться в том, что бог его все  еще
тут, а не исчез таинственным образом, как в прошлый раз.
   - Чует, в чем дело, - сказал погонщик.
   Уидон Скотт почти умоляюще взглянул на Мэтта, но слова его  не  соот-
ветствовали выражению глаз.
   - На кой черт мне волк в Калифорнии? - спросил он.
   - Вот и я то же самое говорю, - ответил Мэтт. - На кой черт вам  волк
в Калифорнии?
   Но эти слова не удовлетворили Уидона Скотта; ему показалось, что Мэтт
осуждает его.
   - Наши собаки с ним не справятся, - продолжал Скотт. - Он их всех пе-
регрызет. И если даже я не разорюсь окончательно на одни штрафы, полиция
все равно отберет его у меня и разделается с ним по-своему.
   - Настоящий бандит, что и говорить! - подтвердил погонщик.
   Уидон Скотт недоверчиво взглянул на него.
   - Нет, это невозможно, - сказал он решительно.
   - Конечно, невозможно, - согласился Мэтт. - Да  вам  придется  специ-
ального человека к нему приставить.
   Все колебания Скотта исчезли. Он радостно кивнул. В наступившей тиши-
не стало слышно, как Белый Клык тихо поскуливает, словно сдерживая плач,
и обнюхивает дверь.
   - А все-таки здорово он к вам привязался, - сказал Мэтт.
   Хозяин вдруг вскипел:
   - Да ну вас к черту, Мэтт! Я сам знаю, что делать.
   - Я не спорю, только...
   - Что "только"? - оборвал его Скотт.
   - Только... - тихо начал погонщик, но вдруг осмелел и не  стал  скры-
вать, что сердится: - Чего вы так взъерошились? Глядя на вас, можно  по-
думать, что вы так-таки и не знаете, что делать.
   Минуту Уидон Скотт боролся с самим собой, а потом сказал уже  гораздо
более мягким тоном:
   - Вы правы, Мэтт. Я сам не знаю, что делать. В том-то вся и беда... -
И, помолчав, добавил: - Да нет, было бы чистейшим безумием взять  собаку
с собой.
   - Я с вами совершенно согласен, - ответил Мэтт, но  его  слова  и  на
этот раз не удовлетворили хозяина.
   - Каким образом он догадывается, что вы уезжаете, вот чего я не  могу
понять! - как ни в чем не бывало продолжал Мэтт.
   - Я и сам этого не понимаю, - ответил Скотт, грустно покачав головой.
   А потом наступил день, когда в открытую дверь хижины Белый Клык  уви-
дел, как хозяин укладывает вещи в тот самый проклятый чемодан. Хозяин  и
Мэтт то и дело уходили и приходили, и мирная жизнь хижины была нарушена.
У Белого Клыка не осталось никаких сомнений. Он уже давно чуял  беду,  а
теперь понял, что ему грозит: бог снова готовится к бегству. Уж если  он
не взял его с собой в первый раз, то, очевидно, не возьмет и теперь.
   Этой ночью Белый Клык поднял вой - протяжный волчий вой.  Белый  Клык
выл, подняв морду к безучастным звездам, и изливал им свое горе так  же,
как в детстве, когда, прибежав из Северной глуши, он не нашел поселка  и
увидел только кучку мусора на том месте, где стоял прежде вигвам  Серого
Бобра.
   В хижине только что легли спать.
   - Он опять перестал есть, - сказал со своей койки Мэтт.
   Уидон Скотт пробормотал что-то и заворочался под одеялом.
   - В тот раз тосковал, а уж теперь, наверное, сдохнет.
   Одеяло на другой койке опять пришло в движение.
   - Да замолчите вы! - крикнул в темноте Скотт. -  Заладили  одно,  как
старая баба!
   - Совершенно справедливо, - ответил погонщик,  и  у  Скотта  не  было
твердой уверенности, что тот не подсмеивается над ним втихомолку.
   На следующий день беспокойство и страх Белого Клыка только усилились.
Он следовал за хозяином по пятам, а когда Скотт заходил в хижину, торчал
на крыльце. В открытую дверь ему были видны вещи, разложенные на полу. К
чемодану прибавились два больших саквояжа и ящик. Мэтт складывал  одеяла
и меховую одежду хозяина в брезентовый мешок. Белый Клык заскулил, глядя
на эти приготовления.
   Вскоре у хижины появились два индейца. Белый Клык внимательно следил,
как они взвалили вещи на плечи и спустились с холма вслед за Мэттом, ко-
торый нес чемодан и брезентовый мешок. Вскоре Мэтт вернулся. Хозяин  вы-
шел на крыльцо и позвал Белого Клыка в хижину.
   - Эх ты, бедняга! - ласково сказал он, почесывая ему за ухом и  гладя
по спине. - Уезжаю, старина. Тебя в такую даль с собой не возьмешь.  Ну,
порычи на прощанье, порычи, порычи как следует.
   Но Белый Клык отказывался рычать. Вместо этого он бросил  на  хозяина
грустный, пытливый взгляд и спрятал голову у него под мышкой.
   - Гудок! - крикнул Мэтт.
   С Юкона донесся резкий вой пароходной сирены.
   - Кончайте прощаться! Да не забудьте  захлопнуть  переднюю  дверь!  Я
выйду через заднюю. Поторапливайтесь!
   Обе двери захлопнулись одновременно, и Скотт подождал на крыльце, по-
ка Мэтт выйдет из-за угла хижины. За  дверью  слышалось  тихое  повизги-
ванье, похожее на плач. Потом Белый Клык стал глубоко, всей грудью  втя-
гивать воздух, уткнувшись носом в порог.
   - Берегите его, Мэтт, - говорил Скотт, когда они спускались с  холма.
- Напишите мне, как ему тут живется.
   - Обязательно, - ответил погонщик. - Стойте!.. Слышите?
   Он остановился. Белый Клык выл, как воют собаки над  трупом  хозяина.
Глубокое горе звучало в этом  вое,  переходившем  то  в  душераздирающий
плач, то в жалобные стоны, то опять взлетавшем вверх в новом порыве  от-
чаяния.
   Пароход "Аврора" первый в этом году отправлялся из Клондайка, и палу-
бы его были забиты пассажирами. Тут толпились люди,  которым  повезло  в
погоне за золотом, люди, которых золотая лихорадка разорила, - и все они
стремились уехать из этой страны, так же как в свое время стремились по-
пасть сюда.
   Стоя около сходней. Скотт прощался с Мэттом. Погонщик уже хотел сойти
на берег, как вдруг глаза его уставились на что-то в глубине  палубы,  и
он не ответил на рукопожатие Скотта. Тот обернулся: Белый Клык  сидел  в
нескольких шагах от них и тоскливо смотрел на своего хозяина.
   Мэтт чертыхнулся вполголоса. Скотт смотрел на собаку в полном  недоу-
мении.
   - Вы заперли переднюю дверь? Скотт кивнул головой и спросил:
   - А вы заднюю?
   - Конечно, запер! - горячо ответил Мэтт.
   Белый Клык с заискивающим видом прижал уши,  но  продолжал  сидеть  в
сторонке, не пытаясь подойти к ним.
   - Придется увести его с собой.
   Мэтт сделал два шага по направлению к Белому Клыку;  тот  метнулся  в
сторону. Погонщик бросился за ним, но Белый Клык проскользнул между  но-
гами пассажиров. Увертываясь, шныряя из стороны в сторону, он  бегал  по
палубе и не давался Мэтту.
   Но стоило хозяину заговорить, как Белый Клык покорно подошел к нему.
   - Сколько времени кормил его, а он меня теперь и близко не  подпуска-
ет! - обиженно пробормотал погонщик. - А вы хоть бы раз покормили с того
первого дня! Убейте меня - не знаю, как он догадался, что хозяин - вы.
   Скотт, гладивший Белого Клыка, вдруг нагнулся и показал на свежие по-
резы на его морде и глубокую рану между глазами.
   Мэтт провел рукой ему по брюху.
   - А про окно-то мы с вами забыли! Глядите, все брюхо изрезано. Должно
быть, разбил стекло и выскочил.
   Но Уидон Скотт не слушал, он быстро обдумывал что-то.  "Аврора"  дала
последний гудок. Провожающие торопливо сходили на берег. Мэтт снял  пла-
ток с шеи и хотел взять Белого Клыка на привязь. Скотт  схватил  его  за
руку.
   - Прощайте, Мэтт! Прощайте, дружище! Вам, пожалуй, не придется писать
мне про волка... Я... я...
   - Что? - вскрикнул погонщик. - Неужели вы...
   - Вот именно. Спрячьте свой платок. Я вам сам про него напишу.
   Мэтт задержался на сходнях.
   - Он не перенесет климата! Вам придется стричь его в жару!
   Сходни втащили на палубу, и "Аврора" отвалила от берега. Уидон  Скотт
помахал Мэтту на прощанье и повернулся к Белому Клыку, стоявшему рядом с
ним.
   - Ну, теперь рычи, негодяй, рычи, - сказал он,  глядя  "на  доверчиво
прильнувшего к его ногам Белого Клыка и почесывая ему за ушами.


   ГЛАВА ВТОРАЯ
   НА ЮГЕ

   Белый Клык сошел с парохода в Сан-Франциско. Он был потрясен.  Предс-
тавление о могуществе всегда соединялось у него с представлением  о  бо-
жестве. И никогда еще белые люди не казались ему такими  чудодеями,  как
сейчас, когда он шел по скользким тротуарам Сан-Франциско. Вместо знако-
мых бревенчатых хижин по сторонам высились громадные здания. Улицы  были
полны всякого рода опасностей - колясок, карет, автомобилей, рослых  ло-
шадей, впряженных в огромные фургоны, - а среди них  двигались  страшные
трамваи, непрестанно грозя Белому Клыку пронзительным звоном  и  дребез-
гом, напоминавшим визг рыси, с которой ему приходилось встречаться в се-
верных лесах.
   Все вокруг говорило о могуществе. За  всем  этим  чувствовалось  при-
сутствие властного человека, утвердившего свое господство над миром  ве-
щей. Белый Клык был ошеломлен и подавлен этим зрелищем. Ему стало страш-
но. Сознание собственного ничтожества охватило гордую, полную сил  соба-
ку, как будто она снова превратилась в щенка, прибежавшего  из  Северной
глуши к поселку Серого Бобра. А сколько богов здесь было! От них у Бело-
го Клыка рябило в глазах. Уличный грохот оглушал его, он терялся от неп-
рерывного потока и мелькания вещей. Он чувствовал, как никогда, свою за-
висимость от хозяина и шел за ним по пятам, стараясь не упускать его  из
виду.
   Город пронесся кошмаром, но воспоминание о нем долгое время преследо-
вало Белого Клыка во сне. В тот же день хозяин посадил  его  на  цепь  в
угол багажного вагона, среди груды чемоданов и сундуков. Здесь всем рас-
поряжался коренастый, очень сильный бог, который с грохотом двигал  сун-
дуки и чемоданы, втаскивал их в вагон, громоздил один на другой  или  же
швырял за дверь, где их подхватывали другие боги.
   И здесь, в этом кромешном аду, хозяин  покинул  Белого  Клыка,  -  по
крайней мере Белый Клык считал себя покинутым до тех пор, пока не  учуял
рядом с собой хозяйских вещей и, учуяв, стал на стражу около них.
   - Вовремя пожаловали, - проворчал коренастый бог, когда часом позже в
дверях появился Уидон Скотт. - Эта собака дотронуться мне не дала до ва-
ших чемоданов.
   Белый Клык вышел из вагона. Опять неожиданность! Кошмар кончился.  Он
принимал вагон за комнату в доме, который со всех сторон был окружен го-
родом. Но за этот час город исчез. Грохот его уже не лез  в  уши.  Перед
Белым Клыком расстилалась веселая, залитая солнцем, спокойная страна. Но
удивляться этой перемене было некогда. Белый Клык смирился  с  ней,  как
смирялся со всеми чудесами, сопутствовавшими каждому шагу богов.
   Их ожидала коляска. К хозяину подошли мужчина и женщина. Женщина про-
тянула руки и обняла хозяина за шею... Это враг! В следующую  же  минуту
Уидон Скотт вырвался из ее объятий и схватил Белого Клыка, который рычал
и бесновался вне себя от ярости.
   - Ничего, мама! - говорил Скотт, не отпуская Белого Клыка и  стараясь
усмирить его. - Он думал, что вы хотите меня обидеть, а этого делать  не
разрешается. Ничего, ничего. Он скоро все поймет.
   - А до тех пор я смогу выражать свою любовь к сыну только тогда, ког-
да его собаки не будет поблизости, - засмеялась миссис Скотт, хотя  лицо
ее побелело от страха.
   Она смотрела на Белого Клыка, который все еще рычал и, весь ощетинив-
шись, не сводил с нее глаз.
   - Он скоро все поймет, вот увидите, - должен понять! - сказал Скотт.
   Он начал ласково говорить с Белым  Клыком  и,  окончательно  успокоив
его, крикнул строгим голосом:
   - Лежать! Тебе говорят! Белому Клыку уже были знакомы эти слова, и он
повиновался приказанию, хоть и неохотно.
   - Ну, мама! Скотт протянул руки, не сводя глаз с Белого Клыка.
   - Лежать! - крикнул он еще раз.
   Белый Клык ощетинился, привстал, но сейчас же опустился на место,  не
переставая наблюдать за враждебными действиями незнакомых богов.  Однако
ни женщина, ни мужчина, обнявший вслед за ней хозяина,  не  сделали  ему
ничего плохого. Незнакомцы и хозяин уложили вещи в коляску, сели  в  нее
сами, и Белый Клык побежал следом за ней, время от  времени  подскакивая
вплотную к лошадям и словно предупреждая их, что он не  позволит  причи-
нить никакого вреда богу, которого они так быстро везут по дороге.
   Через четверть часа коляска въехала в каменные ворота и  покатила  по
аллее, обсаженной густым, переплетающимся наверху орешником.  За  аллеей
по обе стороны расстилался большой луг с видневшимися на нем кое-где мо-
гучими дубами. Подстриженную зелень луга оттеняли  золотисто-коричневые,
выжженные солнцем поля; еще дальше были холмы с пастбищами на склонах. В
конце аллеи, на невысоком пригорке, стоял дом с длинной верандой и  мно-
жеством окон.
   Но Белый Клык не успел как следует рассмотреть все это.  Едва  только
коляска въехала в аллею, как на него с разгоревшимися от  негодования  и
злобы глазами налетела овчарка. Белый Клык оказался отрезанным от хозяи-
на. Весь ощетинившись и, как всегда, молча, он приготовился  нанести  ей
сокрушительный удар, но удара этого так и не последовало. Белый Клык ос-
тановился на полдороге как вкопанный и осел на задние лапы, стараясь  во
что бы то ни стало избежать соприкосновения с  собакой,  которую  минуту
тому назад он хотел сбить с ног. Это была самка, а закон его породы  ох-
ранял ее от таких нападений. Напасть на самку - значило  бы  для  Белого
Клыка не больше не меньше, как пойти против велений инстинкта.
   Но самке инстинкт говорил совсем другое. Будучи овчаркой, она  питала
бессознательный страх перед Северной глушью, и особенно перед  таким  ее
обитателем, как волк. Белый Клык был для овчарки волком,  исконным  вра-
гом, грабившим стада еще в те далекие времена, когда  первая  овца  была
поручена заботам ее отдаленных предков. И поэтому, как только Белый Клык
остановился, отказавшись от драки, овчарка сама бросилась  на  него.  Он
невольно зарычал, почувствовав, как острые зубы впиваются ему  в  плечо,
но все-таки не укусил овчарку, а только смущенно попятился назад, стара-
ясь обежать ее сбоку. Однако все его старания были напрасны - овчарка не
давала ему проходу.
   - Назад, Колли! - крикнул незнакомец, сидевший в коляске.
   Уидон Скотт засмеялся.
   - Ничего, отец. Это хороший урок Белому Клыку. Ему ко многому придет-
ся привыкать. Пусть начинает сразу. Ничего, обойдется как-нибудь.
   Коляска удалялась, а Колли все еще преграждала Белому Клыку путь.  Он
попробовал обогнать ее и, свернув с дороги, кинулся  через  лужайку,  но
овчарка бежала по внутреннему кругу, и Белый Клык всюду натыкался на  ее
оскаленную пасть. Он повернул назад, к другой лужайке, но  она  и  здесь
обогнала его.
   А коляска увозила хозяина. Белый Клык видел, как она мало-помалу  ис-
чезает за деревьями. Положение было безвыходное. Он  попробовал  описать
еще один круг. Овчарка не отставала. Тогда Белый Клык на всем  ходу  по-
вернулся к ней. Он решился на свой испытанный боевой прием - ударил ее в
плечо и сшиб с ног. Овчарка бежала так быстро, что удар этот  не  только
свалил ее на землю, но заставил по инерции перевернуться  несколько  раз
подряд. Пытаясь остановиться, она загребала когтями землю и громко  выла
от негодования и оскорбленной гордости.
   Белый Клык не стал ждать. Путь был свободен, а ему только это и  тре-
бовалось. Не переставая тявкать, овчарка бросилась за ним  вдогонку.  Он
взял напрямик, а уж что касается умения бегать, так  тут  овчарка  могла
многому поучиться у него. Она мчалась с истерическим лаем,  собирая  все
свои силы для каждого прыжка, а Белый Клык несся вперед молча,  без  ма-
лейшего напряжения и, словно призрак, скользил по траве.
   Обогнув дом. Белый Клык увидел, как хозяин выходит из коляски,  оста-
новившейся у подъезда. В ту же минуту он понял, что  на  него  готовится
новое нападение. К нему неслась шотландская  борзая.  Белый  Клык  хотел
оказать ей достойный прием, но не смог остановиться сразу, и борзая  уже
была почти рядом. Она налетела на него  сбоку.  От  такого  неожиданного
удара Белый Клык со всего размаху кубарем покатился по земле. А когда он
вскочил на ноги, вид его был страшен: уши, прижатые вплотную  к  голове,
судорожно подергивающиеся губы и нос, клыки, лязгнувшие  в  каком-нибудь
дюйме от горла борзой.
   Хозяин бросился на выручку, но он был слишком далеко от них, и спаси-
телем борзой оказалась овчарка Колли. Подбежав как раз в ту минуту, ког-
да Белый Клык готовился к прыжку, она не  позволила  ему  нанести  смер-
тельный удар противнику. Колли налетела, как шквал. Чувство оскорбленно-
го достоинства и справедливый гнев только разожгли в овчарке ненависть к
этому выходцу из Северной глуши, который ухитрился ловким маневром  про-
вести и обогнать ее и вдобавок вывалял в песке. Она кинулась  на  Белого
Клыка под прямым углом в тот миг, когда он метнулся к борзой, и вторично
сшибла его с ног.
   Подоспевший к этому времени хозяин схватил Белого Клыка, а отец хозя-
ина отозвал собак.
   - Нечего сказать, хороший прием здесь  оказывают  несчастному  волку,
приехавшему из Арктики, - говорил Скотт, успокаивая Белого Клыка.  -  За
всю свою жизнь он только раз был сбит с  ног,  а  здесь  его  опрокинули
дважды за какие-нибудь полминуты.
   Коляска отъехала, а из дому вышли новые незнакомые боги. Некоторые из
них остановились на почтительном расстоянии от хозяина, но  две  женщины
подошли и обняли его за шею. Белый Клык начинал  понемногу  привыкать  к
этому враждебному жесту. Он не причинял никакого вреда хозяину, а в сло-
вах, которые боги произносили при этом, не чувствовалось ни малейшей уг-
розы. Незнакомцы попытались было подойти к Белому Клыку, но он предосте-
регающе зарычал, а хозяин подтвердил его предостережение словами.  Белый
Клык жался к ногам хозяина, и тот успокаивал его, ласково поглаживая  по
голове.
   По команде: "Дик! На место!" - борзая взбежала по ступенькам и  легла
на веранде, все еще рыча и не спуская глаз с пришельца. Одна  из  женщин
обняла Колли за шею и принялась ласкать и гладить ее. Но Колли никак  не
могла успокоиться и, возмущенная присутствием волка, скулила,  в  полной
уверенности, что боги совершают ошибку, допуская его в свое общество.
   Боги поднялись на веранду. Белый Клык шел за хозяином по  пятам.  Дик
зарычал на него. Белый Клык ощетинился и ответил ему тем же.
   - Уведите Колли в дом, а эти двое  пусть  подерутся,  -  сказал  отец
Скотта. - После драки они станут друзьями.
   - Тогда, чтобы доказать свою дружбу Дику, Белому Клыку придется  выс-
тупить в роли главного плакальщика на ею похоронах, - засмеялся хозяин.
   Отец недоверчиво посмотрел сначала на Белого Клыка, потом на Дика и в
конце концов на сына.
   - Ты думаешь, что?..
   Уидон кивнул головой.
   - Вы угадали. Ваш Дик отправится на  тот  свет  через  минуту,  самое
большее - через две.
   Он повернулся к Белому Клыку.
   - Пойдем, волк. Видно, в дом придется увести не Колли, а тебя.
   Белый Клык осторожно поднялся по ступенькам  и  прошел  всю  веранду,
подняв хвост, не сводя глаз с Дика и в то же время готовясь к любой нео-
жиданности, которая могла встретить его в доме. Но ничего страшного  там
не было. Войдя в комнаты, он тщательно обследовал все углы,  по-прежнему
ожидая, что ему грозит опасность. Потом с довольным ворчанием  улегся  у
ног хозяина, не переставая следить за всем, что  происходило  вокруг,  и
готовясь каждую минуту вскочить с места и вступить в бой с теми ужасами,
которые, как ему казалось, таились в этой западне.


   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ВЛАДЕНИЯ БОГА

   Переезды с места на место заметно развили в Белом Клыке умение  прис-
посабливаться к окружающей среде, дарованное ему от природы, и  укрепили
в нем сознание необходимости такого приспособления. Он быстро  свыкся  с
жизнью в СиерраВисте - так называлось  поместье  судьи  Скотта.  Никаких
серьезных недоразумений с собаками больше не было. Здесь, на Юге, собаки
знали обычаи богов лучше, чем он, и в  их  глазах  существование  Белого
Клыка уже оправдывалось тем фактом, что боги разрешили ему войти в  свое
жилище. До сих пор Колли и Дику никогда не  приходилось  сталкиваться  с
волком, но раз боги допустили его к себе, им обоим не оставалось  ничего
другого, как подчиниться.
   На первых порах отношение Дика к Белому Клыку не могло не  быть  нес-
колько настороженным, но вскоре он примирился с ним, как с  неотъемлемой
принадлежностью Сиерра-Висты. Если бы все зависело от  одною  Дика,  они
стали бы друзьями, но Белый Клык не чувствовал необходимости  в  дружбе.
Он требовал, чтобы собаки оставили ею в покое.  Всю  жизнь  он  держался
особняком от своих собратьев и не имел ни малейшего желания нарушать те-
перь этот порядок вещей. Дик надоедал ему своими  приставаниями,  и  он,
рыча, прогонял его прочь. Еще на Севере Белый Клык понял, что  хозяйских
собак трогать нельзя, и не забывал этого урока и здесь. Но он  продолжал
настаивать на своей обособленности и замкнутости и до такой степени  иг-
норировал Дика, что этот добродушный пес оставил  все  попытки  завязать
дружбу с волком и в конце концов уделял ему внимания не больше, чем  ко-
новязи около конюшни.
   Но с Колли дело обстояло несколько иначе. Смирившись с тем, что  боги
разрешили волку жить в доме, она все же не видела в этом достаточных ос-
нований для того, чтобы совсем оставить его в покое. В  памяти  у  Колли
стояли бесчисленные преступления, совершенные волком и его родичами про-
тив ее предков. Набеги на овчарни нельзя забыть ни за один день,  ни  за
целое поколение, они взывали к мести. Колли не смела нарушить  волю  бо-
гов, подпустивших к себе Белого Клыка, но это не мешало ей отравлять ему
жизнь. Между ними была вековая вражда, и Колли взялась непрестанно напо-
минать об этом Белому Клыку.
   Воспользовавшись преимуществами, которые давал ей пол,  она  всячески
изводила и преследовала его. Инстинкт не позволял ему нападать на Колли,
но оставаться равнодушным к ее настойчивым приставаниям было просто  не-
возможно. Когда овчарка кидалась на него, он подставлял  под  ее  острые
зубы свое плечо, покрытое густой шерстью, и величественно отходил в сто-
рону; если это не помогало, с терпеливым и скучающим видом  начинал  хо-
дить кругами, пряча от нее голову. Впрочем, когда она все же  ухитрялась
вцепиться ему в заднюю ногу, отступать  приходилось  гораздо  поспешнее,
уже не думая о величественности. Но в  большинстве  случаев  Белый  Клык
сохранял достойный и почти торжественный вид. Он не замечал Колли,  если
только это было возможно, и старался не попадаться ей на глаза, а увидев
или заслышав ее поблизости, вставал с места и уходил.
   Белый Клык много чему должен был научиться в Сиерра-Висте.  Жизнь  на
Севере была проста по сравнению со здешними сложными делами. Прежде все-
го ему пришлось познакомиться с семьей хозяина, но это было для него  не
в новинку. Мит-Са и Клу-Куч принадлежали Серому Бобру,  ели  добытое  им
мясо, грелись около его костра и спали под его одеялами; точно так же  и
все обитатели Сиерра-Висты принадлежали хозяину Белого Клыка.
   Но и тут чувствовалась разница, и разница довольно значительная.  Си-
ерра-Виста была куда больше вигвама Серого Бобра. Белому Клыку  приходи-
лось сталкиваться здесь с очень многими людьми. В Сиерра-Висте был судья
Скотт со своей женой. Потом там были две сестры хозяина -  Бэт  и  Мэри.
Была жена хозяина - Элис и наконец его дети - Уидон и Мод, двое  малышей
четырех и шести лет. Никто не мог рассказать Белому Клыку  о  всех  этих
людях, а об узах родства и человеческих взаимоотношениях  он  ничего  не
знал, да и никогда не смог бы узнать. И все-таки он  быстро  понял,  что
все эти люди принадлежат его хозяину. Потом, наблюдая за их  поведением,
вслушиваясь в их речь и интонацию голосов, он мало-помалу  разобрался  в
степени близости каждою из обитателей Сиерра-Висты к хозяину, почувство-
вал меру расположения, которым он дарил их. И соответственно всему этому
Белый Клык и сам стал относиться к новым богам: то,  что  ценил  хозяин,
ценил и он; то, что было дорого хозяину, надлежало всячески  охранять  и
ему самому.
   Так обстояло дело с хозяйскими детьми. Всю свою жизнь Белый  Клык  не
терпел детей, боялся и не переносил прикосновения их рук:  он  не  забыл
детской жестокости и тирании, с которыми ему приходилось сталкиваться  в
индейских поселках. И когда Уидон и Мод в первый раз подошли к нему,  он
предостерегающе зарычал и злобно сверкнул глазами. Удар кулаком и резкий
окрик хозяина заставили Белого Клыка подчиниться их ласкам, хотя  он  не
переставал рычать, пока крошечные руки гладили его, и в этом рычании  не
слышалось ласковой нотки. Позднее, заметив, что мальчик и девочка дороги
хозяину, он позволял им гладить себя, уже не дожидаясь удара  и  резкого
окрика.
   Все же проявлять свои чувства Белый Клык не умел.
   Он покорялся детям хозяина с  откровенной  неохотой  и  переносил  их
приставания, как переносят мучительную операцию. Если они уж очень надо-
едали ему, он вставал и с решительным видом уходил прочь. Но вскоре  Уи-
дон и Мод расположили к себе Белого Клыка, хотя он все еще никак не  вы-
казывал своего отношения к ним. Он никогда не подходил к детям  сам,  но
уже не убегал от них и ждал, когда они подойдут. А потом взрослые  стали
замечать, что при виде детей в глазах Белого Клыка появляется  довольное
выражение, которое уступало  место  чему-то  вроде  легкой  досады,  как
только они оставляли его для других игр.
   Много нового пришлось постичь Белому Клыку, но на все это  потребова-
лось время. Следующее место после детей Белый Клык отводил судье Скотту.
Объяснялось это двумя причинами: во-первых, хозяин, очевидно, очень  це-
нил его, во-вторых, судья Скотт был человек сдержанный. Белый Клык любил
лежать у его ног, когда судья читал газету на просторной веранде. Взгляд
или слово, изредка брошенные в сторону Белого Клыка, говорили  ему,  что
судья Скотт замечает его присутствие и умеет дать почувствовать это  без
всякой навязчивости. Но так бывало,  когда  хозяин  куда-нибудь  уходил.
Стоило только ему показаться, и весь остальной мир переставал  существо-
вать для Белого Клыка.
   Белый Клык позволял всем членам семьи Скотта гладить и ласкать  себя,
но ни к кому из них он не относился так, как к хозяину. Никакие ласки не
могли вызвать любовных ноток в его  рычании.  Как  ни  старались  родные
Скотта, никому из них не удалось заставить Белого Клыка прижаться к себе
головой. Этим выражением безграничного доверия, подчинения и преданности
Белый Клык удостаивал одного Уидона Скотта. В сущности говоря, остальные
члены семьи были для него не чем иным, как хозяйской собственностью.
   Точно так же Белый Клык очень рано почувствовал разницу между членами
семьи хозяина и слугами. Слуги боялись его, а он, со своей стороны, воз-
держивался от нападений на этих людей только потому, что считал их  тоже
хозяйской собственностью. Между ними и Белым Клыком поддерживался  нейт-
ралитет, и только. Они варили обед для хозяина, мыли посуду и  исполняли
всякую другую работу, точно так же как на Клондайке все это делал  Мэтт.
Короче говоря, слуги входили необходимой составной  частью  в  жизненный
уклад Сиерра-Висты.
   Много нового пришлось узнать Белому Клыку и  за  пределами  поместья.
Владения хозяина были широки и обширны, но и  они  имели  свои  границы.
Около СиерраВисты проходило шоссе. За ним начинались общие владения всех
богов - дороги и улицы. Личные же их владения стояли за изгородями.  Все
это управлялось бесчисленным множеством законов, которые диктовали Бело-
му Клыку его поведение, хотя он и не понимал языка богов  и  мог  знако-
миться с их законами только на основании собственного опыта. Он действо-
вал сообразно своим инстинктам до тех пор, пока не сталкивался  с  одним
из людских законов. После нескольких таких столкновений Белый Клык  пос-
тигал закон и больше никогда не нарушал его.
   Но сильнее всего действовали на Белого Клыка строгие нотки  в  голосе
хозяина и наказующая рука хозяина. Белый Клык любил своего  бога  безза-
ветной любовью, и его строгость причиняла ему такую боль, какой не могли
причинить ни Серый Бобр, ни Красавчик Смит. Их побои были ощутимы только
для тела, а дух, гордый, неукротимый дух Белого  Клыка  продолжал  буше-
вать. Удары нового хозяина были чересчур слабы, чтобы причинить боль,  и
все-таки они проникали глубже. Хозяин выражал  свое  неодобрение  Белому
Клыку и этим уязвлял его в самое сердце.
   В сущности говоря, Белому Клыку не так уж часто попадало от  хозяина.
Хозяйского голоса было вполне достаточно; по этому голосу Белый Клык су-
дил, правильно он поступает или нет, к нему приноравливал  свое  поведе-
ние, поступки. Этот голос был для него компасом, по которому он  направ-
лял свой путь, компасом, который помогал ему знакомиться с новой страной
и новой жизнью.
   На Севере единственным прирученным  животным  была  собака.  Все  ос-
тальные жили на воле и являлись законной  добычей  каждой  собаки,  если
только она могла с ней справиться. Раньше Белому Клыку часто приходилось
промышлять охотой, и ему было невдомек, что на Юге дело обстоит  по-ино-
му. Убедился он в этом в самом начале своего пребывания  в  долине  Сан-
та-Клара. Гуляя как-то рано утром около дома,  он  вышел  из-за  угла  и
наткнулся на курицу, убежавшую с птичьего двора. Вполне понятно, что ему
захотелось съесть ее. Прыжок, сверкнувшие зубы, испуганное кудахтанье  -
и отважная путешественница встретила свой конец. Курица была хорошо  от-
кормленная, жирная и нежная на вкус; Белый Клык облизнулся и решил,  что
еда попалась неплохая. В тот же день он набрел около конюшни еще на одну
заблудшую курицу. На выручку ей прибежал конюх.  Не  зная  нрава  Белого
Клыка, он захватил с собой для устрашения тонкий хлыстик. После  первого
же удара Белый Клык оставил курицу и бросился на человека. Его можно бы-
ло бы остановить палкой, но не хлыстом. Второй удар, встретивший его  на
середине прыжка, он принял молча, не дрогнув от боли.  Конюх  вскрикнул,
шарахнулся назад от прыгнувшей ему на грудь собаки, уронил хлыст,  схва-
тился за шею руками. В результате рука его была располосована  от  локтя
вниз до самой кости.
   Конюх страшно перепугался. Его ошеломила не столько злоба Белого Клы-
ка, сколько то, что он бросился молча, не залаяв, не зарычав. Все еще не
отнимая искусанной и залитой кровью руки от лица и  горла,  конюх  начал
отступать к сараю. Не появись на сцене Колли, ему бы несдобровать. Колли
спасла конюху жизнь, так же как в свое время она спасла жизнь  Дику.  Не
помня себя от ярости, овчарка кинулась на Белого  Клыка.  Она  оказалась
умнее слишком доверчивых богов. Все ее подозрения оправдались: это  гра-
битель! Он снова принялся за свои старые проделки! Он неисправим!
   Конюх убежал на конюшню, а Белый Клык начал отступать перед свирепыми
зубами Колли, кружась и подставляя под ее укусы то одно, то другое  пле-
чо. Но Колли продолжала донимать его, не ограничиваясь на этот раз обыч-
ным наказанием. Ее волнение и злоба разгорались с каждой  минутой,  и  в
конце концов Белый Клык забыл все свое достоинство и удрал в поле.
   - Он не будет охотиться на кур, - сказал хозяин,  -  но  сначала  мне
нужно застать его на месте преступления.
   Случай представился два дня спустя, но хозяин  даже  не  предполагал,
каких размеров достигнет это преступление. Белый Клык внимательно следил
за птичьим двором и его обитателями. Вечером, когда куры уселись на  на-
сест, он взобрался на груду недавно привезенного теса, перепрыгнул отту-
да на крышу курятника, перелез через ее гребень и соскочил на землю. Се-
кундой позже в курятнике началось смертоубийство.
   Утром, когда хозяин вышел на веранду, глазам его предстало любопытное
зрелище: конюх выложил на траве в один ряд  пятьдесят  зарезанных  белых
леггорнов. Скотт тихо засвистал, сначала от удивления, потом от  востор-
га. Глазам его предстал также и Белый Клык, который не выказывал ни  ма-
лейших признаков смущения или сознания  собственной  вины.  Он  держался
очень горделиво, как будто и в самом деле совершил  поступок,  достойный
всяческих похвал. При мысли о предстоящей ему неприятной  задаче  хозяин
сжал губы; затем он резко заговорил с безмятежно настроенным  преступни-
ком, и в голосе его - голосе бога - слышался гнев. Больше  того:  хозяин
ткнул Белого Клыка носом в зарезанных кур и ударил его кулаком.
   С тех пор Белый Клык уже не совершал налетов на курятник. Куры  охра-
нялись законом, и Белый Клык понял это. Вскоре хозяин взял его  с  собой
на птичий двор. Как только живая птица засновала чуть ли  не  под  самым
носом у Белого Клыка, он сейчас же приготовился к прыжку. Это было впол-
не естественное движение, но голос хозяина  заставил  его  остановиться.
Они пробыли на птичьем дворе с полчаса. И каждый раз, когда Белый  Клык,
поддаваясь инстинкту, бросался за  птицей,  голос  хозяина  останавливал
его. Таким образом он усвоил еще один закон и тут же, не выходя из этого
птичьего царства, научился не замечать его обитателей.
   - Такие охотники на кур неисправимы,  -  грустно  покачивая  головой,
проговорил за завтраком судья Скотт, когда сын рассказал ему  об  уроке,
преподанном Белому Клыку. - Стоит им только повадиться на птичий двор  и
попробовать вкус крови... - И он снова с грустью покачал головой.
   Но Уидон Скотт не соглашался с отцом.
   - Знаете, что я сделаю? - сказал он наконец. - Я запру Белого Клыка в
курятнике на целый день.
   - Что же будет с курами! - запротестовал отец.
   - Больше того, - продолжал сын, - за каждую задушенную курицу я плачу
золотой доллар.
   - На папу тоже надо наложить какой-нибудь штраф, - вмешалась Бэт.
   Сестра поддержала ее, и все сидевшие за  столом  хором  одобрили  это
предложение. Судья не стал возражать.
   - Хорошо! - Уидон Скотт на минуту задумался. - Если к концу дня Белый
Клык не тронет ни одного куренка, за каждые десять минут, проведенные им
на птичьем дворе, вы скажете ему совершенно  серьезным  и  торжественным
голосом, как в суде во время оглашения приговора: "Белый Клык, ты умнее,
чем я думал".
   Выбрав такие места, где их не было видно, все члены семьи  приготови-
лись наблюдать за событиями. Но им пришлось потерпеть сильное  разочаро-
вание. Как только хозяин ушел со двора. Белый Клык лег и  заснул.  Потом
проснулся и подошел к корыту напиться. На кур он не обращал ни малейшего
внимания - они для него не существовали. В четыре часа он прыгнул с раз-
бега на крышу курятника, соскочил на землю по другую сторону и степенной
рысцой побежал к дому. Он усвоил новый закон. И судья Скотт, к  великому
удовольствию всей семьи, собравшейся на веранде,  торжественным  голосом
сказал шестнадцать раз подряд: "Белый Клык, ты умнее, чем я думал".
   Но многообразие законов очень часто сбивало Белого Клыка  с  толку  и
повергало его в немилость. В конце концов он  твердо  уяснил  себе,  что
нельзя трогать и кур, принадлежащих другим богам. То же самое относилось
к кошкам, кроликам и индюшкам. Откровенно говоря, после первого ознаком-
ления с этим законом у него создалось впечатление, что все живые сущест-
ва неприкосновенны. Перепелки вспархивали на лугу из-под самого его носа
и улетали невредимыми. Белый Клык дрожал всем телом, но все же смирял  в
себе инстинктивное желание схватить птицу. Он повиновался воле богов.
   Но вот однажды ему пришлось увидеть, как Дик спугнул на  лугу  зайца.
Хозяин тоже видел это и не только не вмешивался, но даже подстрекал  Бе-
лого Клыка присоединиться к погоне. Таким образом. Белый Клык узнал, что
новый закон не распространяется на зайцев, и в конце концов  усвоил  его
целиком. С домашними животными надо жить в мире. Если дружба с  ними  не
ладится, то нейтралитет следует поддерживать во всяком случае. Но другие
животные - белки, перепела и зайцы, не порвавшие связи с лесной глушью и
не покорившиеся человеку, - законная добыча каждой собаки. Боги защищали
только ручных животных и не позволяли им враждовать  между  собой.  Боги
были властны в жизни и смерти своих подданных и  ревниво  оберегали  эту
власть.
   Жизнь в Сиерра-Висте была далеко не так проста, как на Севере.  Циви-
лизация требовала от Белого Клыка прежде всего власти над самим собой  и
выдержки - той уравновешенности, которая неосязаема, словно паутинка,  и
в то же время тверже стали. Жизнь здесь была тысячелика,  и  Белый  Клык
соприкасался с ней во всем ее многообразии. Так, когда  ему  приходилось
бежать вслед за хозяйской коляской по городу Сан-Хосе или ждать  хозяина
на улице, жизнь текла мимо него глубоким, необъятным потоком, непрестан-
но требуя мгновенного приспособления к своим законам и почти всегда зас-
тавляя его заглушать в себе все естественные порывы.
   В городе он видел мясные лавки, в которых прямо  перед  носом  висело
мясо. Но трогать его не разрешалось. В домах, куда заходил хозяин,  были
кошки, которых тоже следовало оставлять в покое.  А  собаки  встречались
повсюду, и драться с ними было нельзя, хоть они рычали  на  него.  Кроме
того, по тротуарам сновало бесчисленное множество людей, чье внимание он
привлекал к себе. Люди останавливались, показывали на него  Друг  другу,
разглядывали его со всех сторон, заговаривали с ним  и,  что  было  хуже
всего, трогали его руками. Приходилось терпеливо выносить  прикосновение
чужих рук, но терпением Белый Клык уже успел запастись.  Он  сумел  даже
преодолеть свою неуклюжую застенчивость и с высокомерным видом  принимал
все знаки внимания, которыми наделяли его незнакомые боги. Они снисходи-
ли до него, и он отвечал им тем же. И все же в Белом Клыке  было  что-то
такое, что препятствовало слишком фамильярному обращению с ним. Прохожие
гладили его по голове и отправлялись дальше, довольные собственной  сме-
лостью.
   Но Белому Клыку не всегда удавалось отделаться так легко.  Когда  хо-
зяйская коляска проезжала предместьями Сан-Хосе, мальчишки, попадавшиеся
на пути, встречали его камнями. Белый Клык знал, что догнать их и разде-
латься с ними как следует нельзя. Приходилось поступать вопреки инстинк-
ту самосохранения, и он, заглушая в себе голос инстинкта, становился ма-
лопомалу совсем ручной, цивилизованной собакой.
   И все же такое положение дел не совсем  удовлетворяло  Белого  Клыка,
хоть он и не знал, что такое беспристрастие и честность. Но каждое живое
существо до известной степени обладает чувством справедливости, и Белому
Клыку трудно было примириться с тем, что ему не позволяют защищаться  от
этих мальчишек. Он забыл, что договор, заключенный между ним  и  богами,
обязывал последних заботиться о нем и охранять его. И вот однажды хозяин
выскочил из коляски с хлыстом в руках и как следует  проучил  сорванцов.
После этого они перестали бросаться камнями, и Белый Клык  все  понял  и
почувствовал полное удовлетворение.
   Вскоре Белому Клыку пришлось испытать другой подобный же случай. Око-
ло салуна, мимо которого он пробегал по дороге в город, всегда слонялись
три пса, взявшие себе за правило бросаться на него. Зная, чем  кончаются
все схватки Белого Клыка с собаками, хозяин  неустанно  втолковывал  ему
закон, запрещающий драки. Белый Клык хорошо усвоил этот закон и,  пробе-
гая мимо салуна на перекрестке, всегда попадал в очень неприятное  поло-
жение. Его злобное рычание сейчас же отгоняло всех трех собак на прилич-
ную дистанцию, но они продолжали свою погоню издали,  лаяли,  оскорбляли
его. Так продолжалось довольно долгое время. Посетители салуна даже  по-
ощряли собак и как-то раз совершенно открыто натравили их на Белого Клы-
ка. Тогда хозяин остановил коляску.
   - Взять их! - сказал он Белому Клыку.
   Белый Клык не поверил собственным ушам. Он посмотрел на хозяина, пос-
мотрел на собак. Потом еще раз бросил на хозяина вопросительный  и  тре-
вожный взгляд.
   Тот кивнул головой.
   - Возьми их, старик! Задай им как следует! Белый  Клык  отбросил  все
колебания. Он повернулся и молча кинулся на врагов. Те не отступили. На-
чалась свалка. Собаки лаяли, рычали, лязгали  зубами.  Вставшая  столбом
пыль заслонила поле битвы. Но через несколько минут две собаки  уже  би-
лись на дороге в предсмертных судорогах, а третья бросилась наутек.  Она
перепрыгнула канаву, проскочила сквозь изгородь и убежала в поле.  Белый
Клык мчался за ней совершенно бесшумно, как настоящий волк,  не  уступая
волку и в быстроте, и на середине поля настиг и прикончил ее.
   Это тройное убийство положило конец его неладам  с  чужими  собаками.
Слух о происшествии разнесся по всей долине, и  люди  стали  следить  за
тем, чтобы их собаки не приставали к бойцовому волку.


   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   ГОЛОС КРОВИ

   Месяцы шли один за другим. Еды на Юге было вдоволь, работы от  Белого
Клыка не требовали, и он вошел в тело, благоденствовал и  был  счастлив.
Юг стал для Белого Клыка не только географической точкой - он жил на Юге
жизни. Человеческая ласка согревала его, как  солнце,  и  он  расцветал,
словно растение, посаженное в добрую почву.
   И все-таки между Белым Клыком и собаками чувствовалась какая-то  раз-
ница. Он знал все законы даже лучше своих собратьев, которым не приходи-
лось жить в других условиях, и соблюдал их с большей точностью, - и  тем
не менее свирепость не изменяла ему, как будто Северная  глушь  все  еще
держала его в своей власти, как будто волк, живший в нем, только  задре-
мал на время.
   Белый Клык не дружил с собаками. Он всегда был одиночкой и намеревал-
ся держаться в стороне от своих собратьев и впредь. С первых  лет  своей
жизни, омраченных враждой с Лип-Липом и со всей сворой щенков, и  за  те
месяцы, которые ему пришлось провести у  Красавчика  Смита,  Белый  Клык
возненавидел собак. Жизнь его уклонилась от нормального  течения,  и  он
сблизился с человеком, отдалившись от своих сородичей.
   Кроме того, на Юге собаки относились к Белому Клыку с большой  подоз-
рительностью: он будил в них инстинктивный страх перед Северной  глушью,
и они встречали его лаем и рычанием, в котором слышалась  ненависть.  Он
же, со своей стороны, понял, что кусать их совсем  необязательно.  Оска-
ленные клыки и злобно вздрагивающие губы действовали безошибочно и оста-
навливали почти любую разъяренную собаку.
   Но жизнь послала Белому Клыку испытание, и этим испытанием была  Кол-
ли. Она не давала ему ни минуты покоя. Закон не обладал для нее такой же
непреложной силой, как для Белого Клыка, и Колли противилась всем попыт-
кам хозяина заставить их подружиться. Ее злобное, истеричное рычание не-
отвязно преследовало Белого Клыка: Колли не могла простить ему историю с
курами и была твердо уверена в преступности всех его намерений. Она  на-
ходила вину там, где ее еще и не было. Она отравляла  Белому  Клыку  су-
ществование, следуя за ним по пятам, как полисмен, и стоило  ему  только
бросить любопытный взгляд на голубя или курицу,  как  овчарка  поднимала
яростный, негодующий лай. Излюбленный способ Белого Клыка отделаться  от
нее заключался в том, что он ложился на землю, опускал голову на  перед-
ние лапы и притворялся спящим. В таких случаях  она  всегда  терялась  и
сразу умолкала.
   За исключением неприятностей с Колли, все остальное шло гладко. Белый
Клык научился сдерживать себя, твердо усвоил законы. В характере его по-
явились положительность, спокойствие, философское терпение. Среда перес-
тала быть враждебной ему. Предчувствия опасности, угрозы боли  и  смерти
как не бывало. Малопомалу исчез и ужас перед неизвестным, подстерегавшим
его раньше на каждом шагу. Жизнь стала спокойной  и  легкой.  Она  текла
ровно, не омрачаемая ни страхами, ни враждой.
   Ему не хватало снега, но сам он не понимал этого. "Как затянулось ле-
то!" - подумал бы, вероятно. Белый Клык, если бы мог так подумать.  Пот-
ребность в снеге была смутная, бессознательная. Точно так  же  в  летние
дни, когда солнце жгло безжалостно, он испытывал легкие  приступы  тоски
по Северу. Но тоска эта проявлялась только в беспокойстве, причины кото-
рого оставались неясными ему самому.
   Белый Клык никогда не отличался экспансивностью. Он прижимался  голо-
вой к хозяину, ласково ворчал и только такими способами выражал свою лю-
бовь. Но вскоре ему пришлось узнать и третий способ.  Он  не  мог  оста-
ваться равнодушным, когда боги смеялись. Смех приводил его в  бешенство,
заставлял терять рассудок от ярости. Но на хозяина  Белый  Клык  не  мог
сердиться, и, когда тот начал однажды добродушно подшучивать и  смеяться
над ним, он растерялся. Прежняя злоба поднималась в нем, но на этот  раз
ей приходилось бороться с любовью. Сердиться он не мог, - что же ему бы-
ло делать? Он старался сохранить величественный вид, но хозяин захохотал
громче. Он набрался еще больше величия, а хозяин все хохотал и  хохотал.
В конце концов Белый Клык сдался. Верхняя губа у него дрогнула,  обнажив
зубы, и глаза загорелись не то лукавым, не то любовным  огоньком.  Белый
Клык научился смеяться.
   Научился он и играть с хозяином: позволял валить себя с ног,  опроки-
дывать на спину, проделывать над собой всякие шутки, а  сам  притворялся
разъяренным, весь ощетинивался, рычал и лязгал зубами,  делая  вид,  что
хочет укусить хозяина. Но до этого никогда не доходило: его зубы щелкали
в воздухе, не задевая Скотта. И в конце такой возни, когда удары,  толч-
ки, лязганье зубами и рычание становились все сильнее и сильнее, человек
и собака вдруг отскакивали в разные стороны, останавливались и  смотрели
Друг на друга. А потом так же внезапно - будто солнце  вдруг  проглянуло
над разбушевавшимся морем - они начинали смеяться. Игра обычно  заканчи-
валась тем, что хозяин обнимал Белого Клыка за шею, а тот  заводил  свою
ворчливо-нежную любовную песенку.
   Но, кроме хозяина, никто не осмеливался поднимать такую возню с Белым
Клыком. Он не допускал этого. Стоило кому-нибудь другому  покуситься  на
его чувство собственного достоинства, как угрожающее рычание и  вставшая
дыбом шерсть убивали у этого смельчака всякую охоту поиграть с ним. Если
Белый Клык разрешал хозяину такие вольности, это вовсе не  значило,  что
он расточает свою любовь направо и налево, как обыкновенная собака,  го-
товая возиться и играть с кем угодно. Он любил только одного человека  и
отказывался разменивать свою любовь.
   Хозяин много ездил верхом, и Белый Клык считал своей  первейшей  обя-
занностью сопровождать его в такие прогулки. На Севере он доказывал свою
верность людям тем, что ходил в упряжи, но на Юге никто не ездил на нар-
тах, и здешних собак не нагружали тяжестями. Поэтому Белый  Клык  всегда
был при хозяине во время его поездок, найдя в этом новый способ для  вы-
ражения своей преданности. Ему ничего не стоило бежать  так  хоть  целый
день. Он бежал без малейшего напряжения, не чувствуя  усталости,  ровной
волчьей рысью и, проделав миль пятьдесят, все так же резво несся впереди
лошади.
   Эти поездки хозяина дали Белому Клыку возможность научиться еще одно-
му способу выражения своих чувств, и замечательно то, что он  воспользо-
вался им только два раза за всю свою жизнь. Впервые это случилось, когда
Уидон Скотт добивался от горячей чистокровной лошади, чтобы она позволя-
ла ему открывать и закрывать калитку, не сходя с седла. Раз за разом  он
подъезжал к калитке, пытаясь закрыть ее за собой,  но  лошадь  испуганно
пятилась назад, шарахалась  в  сторону.  Она  горячилась  все  больше  и
больше, взвивалась на дыбы, а когда хозяин давал ей  шпоры  и  заставлял
опустить передние ноги, начинала бить задом. Белый Клык следил за ними с
возрастающим беспокойством и под конец, не имея  больше  сил  сдерживать
себя, подскочил к лошади и злобно и угрожающе залаял на нее.
   После случая с лошадью он часто пытался лаять, и хозяин  поощрял  его
попытки, но сделать это ему удалось еще только один раз, причем  хозяина
в то время не было поблизости. Поводом к этому послужили следующие собы-
тия: хозяин скакал верхом по полю, как вдруг лошадь метнулась в сторону,
испугавшись выскочившего из-под самых ее копыт зайца, споткнулась, хозя-
ин вылетел из седла, упал и сломал ногу. Белый Клык рассвирепел и  хотел
было вцепиться провинившейся лошади в горло, но хозяин остановил его.
   - Домой! Ступай домой! - крикнул он, удостоверившись, что нога слома-
на.
   Белый Клык не желал оставлять его одного. Хозяин хотел  написать  за-
писку, но не нашел в карманах ни карандаша, ни бумаги.  Тогда  он  снова
приказал Белому Клыку бежать домой.
   Белый Клык тоскливо посмотрел на него, сделал несколько  шагов,  вер-
нулся и тихо заскулил. Хозяин заговорил с ним ласковым, но серьезным то-
ном; Белый Клык насторожил уши, с мучительным напряжением вслушиваясь  в
слова.
   - Не смущайся, старик, ступай домой, - говорил Уидон Скотт. -  Ступай
домой и расскажи там, что случилось. Домой, волк, домой!
   Белый Клык знал слово "домой" и, не понимая остального, все же  дога-
дался, о чем говорит хозяин. Он повернулся и нехотя побежал по полю. По-
том остановился в нерешительности и посмотрел назад.
   - Домой! - раздалось строгое приказание, и на этот раз Белый Клык по-
виновался.
   Когда он подбежал к дому, все сидели на веранде, наслаждаясь вечерней
прохладой. Белый Клык был весь в пыли и тяжело дышал.
   - Уидон вернулся, - сказала мать Скотта.
   Дети  встретили  Белого  Клыка  радостными  криками  и  кинулись  ему
навстречу. Он ускользнул от них в дальний конец  веранды,  но  маленький
Уидон и Мод загнали его в угол между качалкой и  перилами.  Он  зарычал,
пытаясь вырваться на свободу. Жена Скотта испуганно посмотрела в ту сто-
рону.
   - Все-таки я в постоянной тревоге за детей, когда они вертятся  около
Белого Клыка, - сказала она. - Только и ждешь,  что  в  один  прекрасный
день он бросится на них.
   Белый Клык с яростным рычанием выскочил из ловушки, свалив мальчика и
девочку с ног. Мать подозвала их к себе и стала  утешать  и  уговаривать
оставить Белого Клыка в покое.
   - Волк всегда останется волком, - заметил  судья  Скотт.  -  На  него
нельзя полагаться.
   - Но он не настоящий волк, - вмешалась Бэт, вставая  на  сторону  от-
сутствующего брата.
   - Ты полагаешься на слова Уидона, - возразил судья. - Он думает,  что
в Белом Клыке есть собачья кровь, но ведь это только его  предположение.
А по виду...
   Судья не закончил фразы. Белый Клык остановился перед ним  и  яростно
зарычал.
   - Пошел на место! На место! - строго проговорил судья Скотт.
   Белый Клык повернулся к жене хозяина. Она испуганно вскрикнула, когда
он схватил ее зубами за платье и, потянув к себе, разорвал легкую  мате-
рию.
   Тут уж Белый Клык стал центром всеобщего внимания. Он  стоял,  высоко
подняв голову, и вглядывался в лица людей. Горло его подергивалось судо-
рогой, но не издавало ни звука. Он силился как-то выразить то, что  рва-
лось в нем наружу и не находило себе выхода.
   - Уж не взбесился ли он? - сказала мать Уидона. - Я говорила  Уидону,
что северная собака не перенесет теплого климата.
   - Он того и гляди заговорит! - воскликнула Бэт.
   В эту минуту Белый Клык обрел дар речи и разразился оглушительным ла-
ем.
   - Что-то случилось с Уидоном, - с уверенностью сказала жена Скотта.
   Все вскочили с места, а Белый Клык бросился вниз по ступенькам, огля-
дываясь назад и словно приглашая людей следовать за собой. Он лаял  вто-
рой и последний раз в жизни и добился, что его поняли.
   После этого случая обитатели Сиерра-Висты стали  лучше  относиться  к
Белому Клыку, и даже конюх с искусанной рукой признал,  что  Белый  Клык
умный пес, хоть он и волк. Судья Скотт  тоже  придерживался  этой  точки
зрения и, к всеобщему неудовольствию, приводил  в  доказательство  своей
правоты описания и таблицы, взятые из энциклопедии и различных  книг  по
зоологии.
   Дни шли один за другим, щедро заливая долину  Санта-Клара  солнечными
лучами. Но с приближением зимы, второй его зимы на Юге, Белый Клык  сде-
лал странное открытие, - зубы Колли перестали быть  такими  острыми:  ее
игривые, легкие укусы уже не причиняли боли. Белый Клык забыл, что  ког-
да-то овчарка отравляла ему жизнь, и, стараясь отвечать ей такой же  иг-
ривостью, проделывал это до сметного неуклюже.
   Однажды Колли долго носилась по лугу, а потом увлекла Белого Клыка за
собой в лес. Хозяин собирался покататься до обеда верхом, и  Белый  Клык
знал об этом: оседланная лошадь стояла у подъезда. Белый Клык колебался.
Он чувствовал в себе нечто такое, что было сильнее всех познанных им за-
конов, сильнее всех привычек, сильнее любви к хозяину,  сильнее  воли  к
жизни. И когда овчарка куснула его и побежала прочь, он оставил свою не-
решительность, повернулся и последовал за ней. В тот день  хозяин  ездил
один, а Белый Клык бегал по лесу бок о бок с Колли, - так же, как  много
лет назад в безмолвной северной чаще его мать Кичи бегала с Одноглазым.


   ГЛАВА ПЯТАЯ
   ДРЕМЛЮЩИЙ ВОЛК

   Приблизительно в это же время в газетах появились сообщения о  смелом
побеге из сан-квентинской тюрьмы одного заключенного, славившегося своей
свирепостью. Это была натура, исковерканная с самого рождения и не полу-
чившая ни малейшей помощи от окружающей среды,  натура,  являвшая  собой
поразительный пример того, во что может обратиться человеческий  матери-
ал, когда он попадает в безжалостные руки общества. Это было животное, -
правда, животное в образе человека, но тем не менее иначе  как  хищником
его нельзя было назвать.
   В сан-квентинской тюрьме он считался неисправимым. Никакое  наказание
не могло сломить его упорство. Он был способен бунтовать  до  последнего
издыхания, не помня себя от ярости, но не мог жить побитым,  покоренным.
Чем яростнее бунтовал он, тем суровее общество обходилось с ним,  и  эта
суровость только разжигала его злобу. Смирительная рубашка, голод, побои
не достигали своей цели, а ничего другого Джим Холл не получал от жизни.
Так обращались с Джимом Холлом с самого раннего детства, проведенного им
в трущобах Сан-Франциско, когда он был мягкой  глиной,  готовой  принять
любую форму в руках общества.
   В третий раз отбывая срок заключения в тюрьме, Джим Холл встретил там
сторожа, который был почти таким же зверем, как и он сам. Сторож всячес-
ки преследовал его, оклеветал перед смотрителем, и Джима лишили  послед-
них тюремных поблажек. Вся разница между Джимом и  сторожем  заключалась
лишь в том, что сторож носил при себе связку ключей  и  револьвер,  а  у
Джима Холла были только голые руки да зубы. Но однажды  он  бросился  на
сторожа и вцепился зубами ему в горло, как дикий зверь в джунглях.
   После этого Джима Холла перевели в одиночную камеру. Он прожил в  ней
три года. Пол, стены и потолок камеры были обиты  железом.  За  все  это
время он ни разу не вышел из нее, ни разу не увидел неба и солнца. Вмес-
то дня в камере стояли сумерки, вместо ночи  -  черное  безмолвие.  Джим
Холл был заживо погребен в железной могиле. Он  не  видел  человеческого
лица, не обменялся ни с кем ни словом. Когда ему  просовывали  пищу,  он
рычал, как дикий зверь. Он ненавидел весь мир. Он  мог  выть  от  ярости
день за днем, ночь за ночью, потом замолкал на недели и месяцы, не изда-
вая ни звука в этом черном безмолвии, проникавшем ему в самую душу.
   А потом как-то ночью он убежал. Смотритель уверял, что это немыслимо,
но тем не менее камера была пуста, а на пороге ее лежал  убитый  сторож.
Еще два трупа отмечали путь преступника через тюрьму к наружной стене, -
всех троих Джим Холл убил голыми руками, чтобы ничего не было слышно.
   Сняв с убитых сторожей оружие, Джим Холл скрылся в горы.  Голову  его
оценили в крупную сумму  золотом.  Алчные  фермеры  гонялись  за  ним  с
ружьями. Ценой его крови можно было выкупить закладную или послать  сына
в колледж. Граждане, воодушевившиеся чувством долга, вышли  на  Холла  с
ружьями в руках. Свора ищеек мчалась по его кровавым  следам.  А  ищейки
закона, состоявшие на жалованье у общества, звонили по  телефону,  слали
телеграммы, заказывали специальные поезда, ни днем, ни ночью не  прекра-
щая своих розысков.
   Время от времени Джим Холл попадался на глаза своим  преследователям,
и тогда люди геройски шли ему навстречу или кидались от него врассыпную,
к великому удовольствию всей страны, читавшей об этом в газетах за завт-
раком. После таких стычек убитых и раненых развозили по больницам, а  их
места занимали другие любители охоты на человека.
   А затем Джим Холл исчез. Ищейки тщетно рыскали по его следам.  Воору-
женные люди задерживали ни в чем не повинных фермеров и требовали, чтобы
те удостоверили свою личность. А жаждавшие получить выкуп за голову Хол-
ла десятки раз находили в горах его труп.
   Все это время газеты читались и в Сиерра-Висте, но не столько с инте-
ресом, сколько с беспокойством. Женщины были перепуганы. Судья Скотт хо-
рохорился и подшучивал над ними, - впрочем, без  всяких  оснований,  так
как незадолго до того, как он вышел в отставку, Джим Холл предстал перед
ним в суде и выслушал от него свой приговор. И там же, в зале суда,  пе-
ред всей публикой Джим Холл заявил, что настанет день, когда он отомстит
судье, вынесшему этот приговор.
   На этот раз Джим Холл был невиновен. Его осудили неправильно.  В  во-
ровском мире и среди полицейских это называлось "закатать в тюрьму".
   Джима Холла "закатали" за преступление, которого он не совершал. При-
няв во внимание две прежние судимости Джима Холла, судья Скотт  дал  ему
пятьдесят лет тюрьмы.
   Судья Скотт не знал многих обстоятельств дела, не подозревал он и то-
го, что стал невольным соучастником сговора полицейских,  что  показания
были подстроены и извращены, что Джим Холл не был причастен к преступле-
нию. А Джим Холл со своей стороны не знал, что судья Скотт действовал по
неведению. Джим Холл был уверен, что судья Скотт прекрасно обо всем  ос-
ведомлен и, вынося этот чудовищный по своей  несправедливости  приговор,
действует рука об руку с полицией. И поэтому, когда судья Скотт  огласил
приговор, осуждающий Джима Холла на пятьдесят лет жизни, мало чем  отли-
чающейся от смерти, Джим Холл, ненавидевший мир, который так круто  обо-
шелся с ним, вскочил со своего места и бесновался от ярости до тех  пор,
пока его враги, одетые в синие мундиры, не повалили его на пол. Он  счи-
тал судью Скотта краеугольным камнем обрушившейся на него твердыни несп-
раведливости и грозил ему местью. А потом Джима Холла заживо погребли  в
тюремной камере... и он убежал оттуда.
   Обо всем этом Белый Клык ничего не знал. Но между ним и женой  хозяи-
на, Элис, существовала тайна. Каждую ночь,  после  того  как  вся  Сиер-
ра-Виста отходила ко сну, Элис вставала с постели и впускала Белого Клы-
ка на всю ночь в холл. А так как Белый Клык не был комнатной  собакой  и
ему не полагалось спать в доме, то рано утром, до того как все  встанут,
Элис тихонько сходила вниз и выпускала его во двор.
   В одну такую ночь, когда весь дом покоился во сне, Белый  Клык  прос-
нулся, но продолжал лежать тихо. И так же тихо он повел  носом  и  сразу
поймал несшуюся к нему по воздуху весть о присутствии в доме незнакомого
бога. До его слуха доносились звуки шагов. Белый Клык не залаял. Это бы-
ло не в его обычае. Незнакомый бог ступал очень тихо, но еще тише ступал
Белый Клык, потому что на нем не было одежды, которая шуршит, прикасаясь
к телу. Он двигался бесшумно. В Северной глуши ему приходилось охотиться
за пугливой дичью, и он знал, как важно застать ее врасплох.
   Незнакомый бог остановился у лестницы и  стал  прислушиваться.  Белый
Клык замер. Он стоял, не шевелясь, и ждал, что  будет  дальше.  Лестница
вела в коридор, где были комнаты хозяина и самых дорогих  для  него  су-
ществ. Белый Клык ощетинился, но продолжал ждать молча.  Незнакомый  бог
поставил ногу на нижнюю ступеньку; он стал подниматься вверх по  лестни-
це...
   И в эту минуту Белый Клык кинулся. Он сделал это без всякого  предуп-
реждения, даже не зарычал. Тело его взвилось в воздух и опустилось прямо
на спину незнакомому богу. Белый Клык повис у него на  плечах  и  впился
зубами ему в шею. Он повис на незнакомом боге всей своей  тяжестью  и  в
одно мгновение опрокинул его навзничь. Оба рухнули на  пол.  Белый  Клык
отскочил в сторону, но как только человек попытался встать на  ноги,  он
снова кинулся на него и снова запустил зубы ему в шею.
   Обитатели Сиерра-Висты в страхе проснулись. По шуму, доносившемуся  с
лестницы, можно было подумать, что там сражаются полчища дьяволов.  Раз-
дался револьверный выстрел, за ним второй, третий.  Кто-то  пронзительно
вскрикнул от ужаса и боли. Потом послышалось громкое рычание. И все  эти
звуки сопровождал звон стекла и грохот опрокидываемой мебели.
   Но шум замер так же внезапно, как и возник. Все это длилось не больше
трех минут. Перепуганные обитатели дома столпились на  верхней  площадке
лестницы. Снизу, из темноты, доносились булькающие звуки,  будто  воздух
выходил пузырьками на поверхность воды. По временам бульканье переходило
в шипение, чуть ли не в свист. Но и эти звуки быстро замерли, и во мраке
слышалось только тяжелое дыхание, словно кто-то  мучительно  ловил  ртом
воздух.
   Уидон Скотт повернул выключатель, и потоки света  залили  лестницу  и
холл. Потом он и судья Скотт осторожно спустились вниз,  держа  наготове
револьверы. Впрочем, осторожность их оказалась излишней: Белый Клык  уже
сделал свое дело. Посреди опрокинутой и переломанной мебели лежал на бо-
ку человек, лицо его было прикрыто рукой. Уидон  Скотт  нагнулся,  убрал
руку и повернул человека лицом вверх. Зияющая на горле рана не оставляла
никаких сомнений относительно причины его смерти.
   - Джим Холл! - сказал судья Скотт.
   Отец и сын многозначительно переглянулись, затем перевели  взгляд  на
Белого Клыка. Он тоже лежал на боку. Глаза у него были закрыты, но, ког-
да люди наклонились над ним, он приподнял веки, силясь взглянуть  вверх,
и чуть шевельнул хвостом. Уидон Скотт погладил его, и  в  ответ  на  эту
ласку он тихонько зарычал. Но рычание прозвучало чуть слышно и сейчас же
оборвалось. Веки у Белого Клыка дрогнули и закрылись,  все  тело  как-то
сразу обмякло, и он вытянулся на полу.
   - Кончено твое дело, бедняга, - пробормотал хозяин.
   - Ну, это мы еще посмотрим, - заявил судья и пошел к телефону.
   - Откровенно говоря, у него один шанс на  тысячу,  -  сказал  хирург,
полтора часа провозившись около Белого Клыка.
   Первые солнечные лучи, глянувшие в окна, побороли электрический свет.
Вся семья, кроме детей, собралась около хирурга, чтобы послушать, что он
скажет о Белом Клыке.
   - Перелом задней ноги, - продолжал тот. - Три сломанных  ребра  и  по
крайней мере одно из них прошло в легкое. Большая потеря крови.  Возмож-
но, что имеются и другие внутренние повреждения,  так  как,  повидимому,
его топтали ногами. Я уже не говорю о том, что все три пули прошли навы-
лет. Да нет, один шанс на тысячу - это, пожалуй, слишком оптимистично. У
него нет и одного на десять тысяч.
   - Но нельзя терять и этого шанса! - воскликнул судья Скотт. - Я  зап-
лачу любые деньги! Надо сделать просвечивание - все, что  понадобится...
Уидон, телеграфируй сейчас же в Сан-Франциско доктору  Никольсу.  Вы  не
обижайтесь, доктор, мы вам верим, но для этой собаки надо  сделать  все,
что можно.
   - Ну, разумеется, разумеется! Я понимаю, собака этого заслуживает. За
ней надо ухаживать, как за человеком, как за больным ребенком, И следите
за температурой. Я загляну в десять часов.
   И за Белым Клыком ухаживали действительно как  за  человеком.  Дочери
судьи с негодованием отвергли предложение вызвать сиделку и  взялись  за
это дело сами. И Белый Клык вырвал у жизни тот единственный шанс, в  ко-
тором ему отказал хирург.
   Но не следует осуждать хирурга за его ошибку. До сих пор ему приходи-
лось лечить и оперировать изнеженных цивилизацией людей, потомков многих
изнеженных поколений. По сравнению с Белым Клыком все они казались хруп-
кими и слабыми и не умели цепляться за жизнь. Белый Клык был выходцем из
Северной глуши, которая никому не позволяет изнежиться и быстро  уничто-
жает слабых. Ни у его матери, ни у его отца, ни у  многих  поколений  их
предков не было и признаков изнеженности. Северная глушь наградила Бело-
го Клыка железным организмом и живучестью, и он цеплялся за жизнь и  ду-
хом и телом с тем упорством, которое в былые  времена  было  свойственно
каждому живому существу.
   Прикованный к месту, лишенный возможности даже шевельнуться из-за ту-
гих повязок и гипса. Белый Клык долгие недели боролся со смертью. Он по-
долгу спал, видел множество снов, и в мозгу его  нескончаемой  вереницей
проносились видения Севера. Прошлое ожило и обступило  Белого  Клыка  со
всех сторон. Он снова жил в логовище с Кичи; дрожа всем телом, подползал
к ногам Серого Бобра, выражая ему свою покорность; спасался бегством  от
Лип-Липа и завывающей своры щенков.
   Белый Клык снова бегал по безмолвному лесу, охотясь за  дичью  в  дни
голода; снова видел себя во главе упряжки; слышал, как  Мит-Са  и  Серый
Бобр щелкают бичами и кричат: "Раа! Раа! ", когда сани въезжают в ущелье
и упряжка сжимается, как веер, на узкой дороге. День за днем прошла  пе-
ред ним жизнь у Красавчика Смита и бои, в которых он участвовал.  В  эти
минуты он скулил и рычал, и люди, сидевшие около него, говорили, что Бе-
лому Клыку снится дурной сон.
   Но мучительнее всего был один повторяющийся кошмар: Белому Клыку сни-
лись трамваи, которые с грохотом и дребезгом мчались на него, точно гро-
мадные, пронзительно воющие рыси. Вот Белый Клык, притаившись,  лежит  в
кустах, поджидая той минуты, когда белка решится  наконец  спуститься  с
дерева на землю. Вот он прыгает на свою  добычу...  Но  белка  мгновенно
превращается в страшный трамвай, который громоздится над ним, как  гора,
угрожающе визжит, грохочет и плюет на него огнем. Так же было и с ястре-
бом. Ястреб камнем падал на него с неба и превращался на лету все в  тот
же трамвай. Белый Клык видел себя в загородке у Красавчика Смита. Кругом
собирается толпа, и он знает, что скоро  начнется  бой.  Он  смотрит  на
дверь, поджидая своего противника. Дверь распахивается, и страшный трам-
вай летит на него. Такой кошмар повторялся день за днем, ночь за  ночью,
и каждый раз Белый Клык испытывал ужас во сне.
   Наконец в одно прекрасное утро с него сняли последнюю гипсовую повяз-
ку, последний бинт. Какое это было торжество! Вся Сиерра-Виста собралась
около Белого Клыка. Хозяин почесывал ему за ухом, а он пел свою  ворчли-
во-ласковую песенку. "Бесценный Волк" - назвала его  жена  хозяина.  Это
новое прозвище было встречено восторженными криками, и все женщины стали
повторять: "Бесценный Волк! Бесценный Волк!"
   Он попробовал было подняться на ноги,  сделал  несколько  безуспешных
попыток и упал. Выздоровление так затянулось, что мускулы  его  потеряли
упругость и силу. Ему было стыдно своей слабости, как будто он провинил-
ся в чем-то перед богами. И, сделав героическое усилие, он встал на  все
четыре лапы, пошатываясь из стороны в сторону.
   - Бесценный Волк! - хором воскликнули женщины.
   Судья Скотт бросил на них торжествующий взгляд.
   - Вашими устами глаголет истина! - сказал он. - Я твердил об этом все
время. Ни одна собака не могла бы сделать того, что сделал  Белый  Клык.
Он - волк.
   - Бесценный Волк, - поправила его миссис Скотт.
   - Да, Бесценный Волк, - согласился судья. - И отныне я только  так  и
буду называть его.
   - Ему придется сызнова учиться ходить, - сказал врач. - Пусть  сейчас
и начинает. Теперь уже можно. Выведите его во двор.
   И Белый Клык вышел во двор, а за ним, словно за  августейшей  особой,
почтительно шли все обитатели Сиерра-Висты. Он был очень слаб  и,  дойдя
до лужайки, лег на траву и несколько минут отдыхал.
   Затем процессия двинулась дальше, и мало-помалу с каждым шагом муску-
лы Белого Клыка наливались силой, кровь быстрее и быстрее бежала по  жи-
лам. Дошли до конюшни, и там около ворот лежала Колли, а вокруг нее рез-
вились на солнце шестеро упитанных щенков.
   Белый Клык посмотрел на них с недоумением. Колли угрожающе  зарычала,
и он предпочел держаться от нее подальше. Хозяин подтолкнул к нему ногой
ползавшего по траве щенка. Белый Клык  ощетинился,  но  хозяин  успокоил
его. Колли, которую сдерживала Бэт, не спускала с Белого Клыка  насторо-
женных глаз и рычанием предупреждала, что успокаиваться еще рано.
   Щенок подполз к Белому Клыку. Тот навострил уши и с любопытством  ог-
лядел его. Потом они коснулись друг  друга  носами,  и  Белый  Клык  по-
чувствовал, как теплый язычок щенка лизнул его в щеку. Сам не зная,  по-
чему так получилось, он тоже высунул язык и облизал щенку мордочку.
   Боги встретили это рукоплесканиями и  криками  восторга.  Белый  Клык
удивился и недоуменно посмотрел на них. Потом его  снова  охватила  сла-
бость; он опустился на землю и, поглядывая на щенка, нагнул  голову  на-
бок. Остальные щенки тоже подползли к нему,  к  великому  неудовольствию
Колли, и Белый Клык с важным видом позволял им карабкаться себе на спину
и скатываться на траву.
   Рукоплескания смутили его и заставили почувствовать былую неловкость.
Но вскоре это прошло. Щенки продолжали свою возню, а Белый Клык лежал на
солнышке и, полузакрыв глаза, медленно погружался в дремоту.


Изд. "Правда", 1984 г.


 


<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: приключения

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [3]