1. ПАРТИЗАНЫ

     - Пойду!
     Так воскликнул молодой человек, который шагал вдоль набережной Нового
Орлеана и случайно остановился у  наклеенного  на  стене  объявления,  где
крупным шрифтом было напечатано следующее: "Патриотам и друзьям  свободы!"
Затем следовал текст прокламации, в которой после упоминания в  энергичных
выражениях об измене Санта-Аны, Фаннингском убийстве и зверствах Аламо все
патриоты  призывались  к  восстанию  против  мексиканского  тирана  и  его
сообщников.
     - Пойду! - вскричал юноша, прочтя объявление. Потом, перечитав его  с
большим вниманием, он повторил восклицание с энергией человека, принявшего
непоколебимое решение. Объявление извещало также о митинге, назначенном  в
тот же вечер в кофейне на улице Пойдрас.
     Молодой человек, запомнив адрес, собирался продолжить путь, когда ему
вдруг загородил дорогу исполин ростом не менее шести футов и шести дюймов,
обутый в сапоги из крокодиловой кожи.
     - Итак, вы решили идти? - спросил гигант.
     - А вам какое дело? -  грубо  оборвал  его  молодой  человек:  вопрос
показался ему плодом праздного любопытства.
     - Мне до этого  гораздо  больше  дела,  чем  вы  думаете,  -  ответил
великан, продолжая загораживать дорогу, - так как объявление вывесил я.
     - Вы, значит, расклейщик объявлений? -  спросил  с  усмешкой  молодой
человек.
     Великан ответил взрывом смеха, больше похожего на ржание лошади.
     - Расклейщик объявлений! - произнес он наконец.  -  Недурно  сказано!
Ха-ха-ха! Во всяком случае, мне нравится такая наивность! Сейчас я  рассею
ваши сомнения.
     - Скажите же, прошу, кто вы такой?
     - Случалось ли вам слышать о Крисе Роке?
     - Как! Крис Рок из Техаса! Тот, который в Фаннинге...
     - Был смертельно ранен, что не мешает ему прекрасно себя чувствовать,
- заметил Крис Рок, перебивая своего соседника.
     - Тот, который каким-то чудом уцелел после Голиадской бойни?
     - Он самый,  молодой  человек!  Если  вам  так  хорошо  известно  мое
прошлое, мне незачем уверять вас, что я не расклейщик объявлений. Когда  я
услыхал, как вы вскричали "пойду", я подумал, что всякие церемонии излишни
между людьми, которые, надеюсь, станут в  скором  времени  товарищами.  Вы
придете сегодня вечером в кофейню?
     - Да, собираюсь.
     - Я тоже, и вам нетрудно будет разыскать меня в толпе, так как я едва
ли буду ниже других, - прибавил он тоном, ясно  выражавшим,  насколько  он
гордился своим высоким ростом, - ищите всегда Криса  Рока,  а  найдя  его,
помните, что он может быть вам полезен! Что я  и  не  премину  сделать,  -
ответил молодой человек, к которому вернулось хорошее расположение духа.
     При прощании великан подал ему руку,  напоминавшую  своими  размерами
лопату, и сказал, внимательно оглядев  его,  точно  пораженный  неожиданно
пришедшей ему в голову мыслью:
     - Не были ли вы когда-нибудь на военной службе?
     - Я воспитывался в военной школе.
     - Где же? В Соединенных Штатах?
     - Нет, на противоположной стороне Атлантики.
     - О, англичанин! Для Техаса это не имеет значения, здесь  рады  людям
со всего света! Так вы, значит, англичанин?
     - Нет, ответил поспешно иностранец с легкой иронической улыбкой, -  я
ирландец и не из тех, кто скрывает это.
     - Тем лучше! Значит, вы воспитывались в военной школе. Могли бы вы, в
свою очередь, обучать людей?
     - Конечно.
     - Черт меня побери, если вы не именно тот человек, который нам нужен!
Не согласились бы  вы  стать  у  нас  офицером?  Мне  кажется,  вы  вполне
подходите.
     - О  да,  я  согласен,  но  как  иностранец  имею  мало  шансов  быть
избранным. Вы ведь выбираете офицеров, не правда ли?
     - Да, и сегодня вечером как  раз  займемся  этим.  Заметьте,  молодой
человек, ваша наружность мне нравится, и  я  уверен,  что  у  вас  большие
способности. Слушайте же. У нас уже  есть  один  кандидат.  Он  наполовину
испанец, наполовину французский креол из Нового Орлеана.  Многим  из  нас,
старых техасцев, кажется, что он немногого стоит, хотя и  популярен  среди
граждан  Нового  Орлеана,  благодаря  своему  умению  поглощать  вино  как
бездонная бочка, у него военный склад ума, и многие предполагают даже, что
он был на военной службе. Но у него во взгляде есть нечто, что не  внушает
мне доверия. Не я один такого мнения, и потому, молодой человек,  если  вы
явитесь в назначенный час и скажете подходящую речь... Вы умеете говорить?
     - Да, могу сказать несколько слов.
     - Прекрасно, я тоже произнесу краткую речь, затем предложу выбрать  в
капитаны вас. Почем знать,  может  быть,  большинство  будет  за  вас?  Вы
попробуете, не правда ли?
     -  Конечно,  -  ответил  ирландец  с  видом,  ясно  говорившим,   что
предложение ему по душе. - Но почему,  господин  Рок,  вы  не  выставляете
собственной кандидатуры? Вы уже состояли на службе  и  будете,  я  уверен,
превосходным офицером.
     - Я - офицером? Я и правда, достаточно высок и даже  довольно  виден,
но об этом все же не мечтаю. Я не имею ни малейшего понятия  о  солдатской
выправке, и это мой главный недостаток. Мы, техасцы, не  можем  называться
настоящими солдатами, мексиканцы имеют над нами  преимущество,  но  мы,  в
свою очередь, сможем помериться с ними силами, если вы согласитесь идти  с
нами. Согласны?
     - Да, если вы этого хотите.
     - Значит, решено, - сказал техасец, пожимая руку молодого человека  с
силой, достойной медведя. - До захода солнца  остается  еще  часов  шесть.
Советую вам сочинить свою будущую речь. Я же, со своей стороны, потолкаюсь
среди приятелей, чтобы замолвить словечко за вас.
     Великан, отпустив наконец  руку  иностранца,  сделал  было  несколько
шагов, как вдруг, остановившись, закричал:
     - Постойте!
     - В чем дело? - спросил молодой ирландец.
     - Положительно, Крис Рок - один из самых  рассеянных  людей  в  Новом
Орлеане! Подумайте, ведь я собирался предлагать вас в  капитаны,  не  зная
вашего имени! Как вас зовут?
     - Керней. Флоранс Керней.
     - Флоранс, говорите вы? Ведь это женское имя!
     - Да, но у нас в Ирландии мужское, и очень распространенное.
     - Интересно! Впрочем, это не имеет никакого отношения к делу, фамилия
Керней прекрасно звучит. Мне приходилось слышать имя  Кет  Керней,  о  ней
даже в песенке поется. Уж не родственница ли вам эта Кет?
     - Нет, Крис, по крайней мере, не знаю. Эта женщина была из Килларнея,
я же с северной стороны острова.
     - Неважно. Керней! Мне это имя нравится, а в  соединении  со  званием
капитана оно будет звучать еще лучше, и это  произойдет  сегодня  вечером,
если Крис Рок не  ошибается  в  своих  расчетах.  Советую  вам  прийти  на
собрание пораньше, чтобы иметь возможность поговорить  с  товарищами,  это
будет весьма полезно. Если у вас найдется десяток долларов, вам не  мешает
предложить кое-кому выпить, это также принесет пользу.
     Техасец удалился,  предоставив  Кернею  обдумать  на  свободе  мудрые
советы и предостережения, преподанные ему с такой готовностью и охотой.



                         2. ДЕЛО КАСАЕТСЯ ЖЕНЩИНЫ

     Объясним же читателю, кто  был  Флоранс  Керней  и  как  он  попал  в
Америку.
     Приехав  на  торговом  судне,  нагруженном  хлопчатой   бумагой,   он
высадился на берег в Новом Орлеане за полгода до описанной выше встречи.
     Дворянин по происхождению, воспитанный в военной школе, он предпринял
путешествие в Новый Свет, чтобы довершить свое образование. Мысль посетить
страну,  мало  исследованную  европейскими  путешественниками,  была   ему
навеяна собственными наклонностями и внушена советами дяди, совершившего в
свое время такое же путешествие. Проходя курс наук, Флоранс Керней  прочел
и перечел несколько раз историю завоевания Мексики Фернандом  Кортесом,  и
описание  этой  живописной  страны  произвело   сильное   впечатление   на
воображение молодого ирландца. Он лелеял мечту увидеть страну Анахуак и ее
древнюю столицу Теночтиллан. По окончании училища эта мечта превратилась в
неотвязную мысль, а затем в  непоколебимое  решение.  Так  Флоранс  Керней
оказался в Новом Орлеане.
     Он намеревался отплыть  на  каком-нибудь  судне,  идущем  в  один  из
мексиканских портов, хотя бы в Тампико или Веракрус.
     Но  почему  же  он  так  медлил  покинуть  Новый   Орлеан?   Причина,
задержавшая его на берегу, не представляла ничего необыкновенного. Сначала
это было только незнание испанского языка. Он хотел  изучить  его  прежде,
чем продолжить путешествие на запад, а в Новом Орлеане  было  всего  легче
найти подходящего учителя. Того, к кому обратился Флоранс,  звали  Игнацио
Вальверде.
     Это был мексиканец довольно  знатного  происхождения,  жертва  тирана
Санта-Аны, изгнанный из своей страны и поселившийся в Соединенных  Штатах.
Его положение изгнанника без всяких средств к  существованию  было  крайне
тяжелым. Некогда богатый землевладелец, дон Игнацио принужден  был  теперь
давать случайным ученикам уроки испанского языка.  Среди  них  оказался  и
Флоранс Керней. Но, изучая язык андалузцев, Флоранс полюбил  ту,  в  устах
которой этот язык обретал особую прелесть:  это  была  дочь  дона  Игнацио
Вальверде.
     Расставшись с  Крисом  Роком,  молодой  ирландец  пошел  медленно  по
берегу, опустив голову  и  устремив  глаза  на  песок,  точно  внимательно
рассматривал усеявшие его ракушки. Затем он поднял голову и стал  смотреть
на величественные воды реки. На самом же деле он весьма мало интересовался
ракушками и  Миссисипи  и  еще  меньше  думал  о  той  речи,  которую  ему
предстояло произнести на собрании "патриотов и  друзей  свободы".  Он  был
весь во власти лишь  одного  чувства  -  страсти,  которая  заполняла  его
сердце.
     - Во всем этом есть что-то ненормальное, - говорил он себе, продолжая
идти. - Я собираюсь сражаться за  страну,  к  которой  вовсе  не  чувствую
симпатии, и сражаться с  другой  страной,  которую  я  собирался  изучить,
проехав для этого несколько тысяч верст, воодушевленный самыми  мирными  и
дружескими к ней чувствами. А  теперь  я  отправляюсь  туда  как  враг,  с
оружием в руках! И к тому же это родная страна той, которая завладела моим
сердцем! Да, вот она, настоящая причина: ее сердце не сумел я  покорить...
В этом я убедился сегодня утром. Но к чему думать все время о ней?.. Луизе
Варвельде до меня столько  же  дела,  сколько  до  той  полдюжины  креолов
чистейшей крови,  которые  кружатся  вокруг  нее,  словно  бабочки  вокруг
цветка! Только один имеет некоторый шанс на успех: это  Карлос  Сантандер.
Вид этого человека мне невыносим, это плут, негодяй. Но она не  распознает
в нем плута, и, если правда все то, что говорят о  стране,  в  которой  он
родился, то он не хуже  остальных.  Черт  возьми!  Как  я  могвлюбиться  в
мексиканку после всего, что слышал  о  ее  соотечественниках?  Она  просто
околдовала меня. Чем скорее я освобожусь от ее чар, чем скорее удалюсь  от
нее, тем для меня будет  лучше.  У  меня  появился  шанс!  Если  Луиза  не
разделяет моего чувства,  для  меня  будет  удовлетворением  думать,  что,
сражаясь против ее страны, я могу некоторым образом унизить ее  самолюбие.
Ах, Техас,  если  ты  находишь  во  мне  защитника,  то  причина  тому  не
патриотическая любовь моя к тебе, а средство  изгнать  из  сердца  горькие
воспоминания. В самом деле! - вскричал он, помолчав с минуту,  в  которую,
казалось, старался связать нить своих размышлений. - Случай, сведший  меня
с Крисом Роком, можно назвать счастливым, я  желаю  избавиться  от  власти
сирены, и вот мне падает с неба друг, покровитель, предлагающий мне  стать
начальником отряда партизан! Зачем отказываться? Зачем? Это редкий случай,
редкая удача. Продолжайте, Крис Рок, продолжайте! Делайте все, что в вашей
власти, а я приложу все усилия, чтобы поспособствовать вам.  Если  я  буду
выбран, Техас приобретет защитника, а Луиза Вальверде  лишится  одного  из
своих обожателей.
     Кончая этот монолог,  в  котором  горечь  смешивалась  с  тщеславием,
Флоранс Керней подошел к  отелю,  великолепному  отелю  Святого  Карла,  в
котором он жил.



                           3. ИЗБРАНИЕ ОФИЦЕРОВ

     Собрание партизан должно было состояться в трактире, находившемся  на
улице Пойдрас. Снятый для этого случая зал мог вместить триста человек.
     В  этот  вечер   в   зале   находились   представители   почти   всех
цивилизованных наций  Европы,  а  также  и  такие,  которые  не  имели  ни
малейшего понятия о цивилизации,  бородатые,  загорелые,  очевидно,  долго
пребывавшие в диких странах, а может быть, имевшие  и  еще  более  близкое
отношение к дикарям.
     Следуя совету техасца, Флоранс Керней явился на собрание  рано.  Крис
Рок был уже там, окруженный  многочисленными  друзьями-техасцами,  которые
после участия во многих сражениях в защиту молодой республики возвратились
в Новый Орлеан - отчасти чтобы развлечься, отчасти чтобы завербовать новых
сторонников идеи, завлекшей их в Техас, - доктрины Монро. Молодой ирландец
был представлен техасцам как их сторонник и друг, способный  доказать  это
со стаканом в руках, что тот и  сделал  бы  весьма  охотно,  нисколько  не
заботясь о последствиях, раз таков был обычай этой щедрой нации,  если  бы
не заметил при входе в зал, что в противной партии раздавались не  стаканы
с вином, а доллары: очевидно, эта сторона решила действовать наверняка.
     Керней не только не видел еще своего соперника, но не знал  даже  его
имени. Представьте же удивление  молодого  ирландца,  когда  в  зал  вошел
сопровождаемый многочисленными друзьями  субъект,  ему  более  чем  хорошо
знакомый: его соперник и претендент на сердце  Луизы  Вальверде  -  Карлос
Сантандер! И он, в свою очередь, домогался командования отрядом  партизан!
Керней не верил своим глазам, зная, что этот человек был  в  самых  лучших
отношениях не только с доном Игнацио, но и с другими мексиканцами, которых
он часто встречал у своего учителя. Как же мог этот креол  пытаться  стать
во главе отряда, который должен отомстить мексиканцам за  их  вторжение  в
Сан-Антонио, столицу Техаса? Хотя своя логика в этом есть. Ведь  изгнанные
мексиканцы стали врагами Санта-Аны. Восторжествовав  над  диктатором,  они
помогли бы своей  партии  захватить  власть,  даже  если  им  пришлось  бы
действовать заодно с техасскими скватерами.
     Молодому  ирландцу,  перебиравшему  в  уме  все  эти   предположения,
кандидатура Сантандера на должность начальника партизан казалась более чем
странной. Но теперь не  время  былотеряться  в  догадках.  Он  едва  успел
обменяться    со    своим    соперником    вызывающим    взглядом,     как
председательствующий, человек в техасском мундире, одним  прыжком  вскочил
на стол и крикнул:
     - Внимание!
     После короткой, но  прочувствованной  речи  он  предложил  немедленно
приступить к избранию офицеров. Это предложение не  вызвало  ни  малейшего
возражения. Приступили к делу без шума и суматохи, тишина царила снаружи и
внутри, да следовало, впрочем, действовать не слишком открыто, ибо, как ни
популярно было это  движение  во  всех  штатах,  международный  закон  был
настолько  строг,  что  правительство  могло  вмешаться  в  дело.   Выборы
проводились самым простым образом.  Имена  кандидатов  писали  на  лоскуты
бумаги и раздавали эти  лоскуты  присутствующим.  Только  члены-учредители
собрания имели право предлагать  кандидатов.  Листки  с  именами  клали  в
шляпу,  которой  обносили  собрание.  Когда  все  голоса   были   собраны,
содержимое  шляпы  высыпали  на  стол.  Председатель  в  присутствии  двух
секретарей сосчитал бюллетени, затем на некоторое время наступила  тишина,
лишь изредка прерываемая  коротким  замечанием  председателя  или  шепотом
секретарей. Наконец техасский полковник провозгласил  результаты  выборов:
Флоранс Керней был выбран в капитаны большинством в тридцать три голоса!
     Эти слова были покрыты громовым "ура", в котором громче  всех  звучал
голос Криса Рока. Затем великан, пробравшись сквозь  толпу,  крепко  пожал
руку своему новому другу, который сделался его начальником, благодаря  его
же протекции.
     Побежденный воспользовался этой минутой, чтобы  незаметно  удалиться.
Его пристыженный вид говорил о том, что имя Карлоса Сантандера должно было
быть отныне вычеркнуто из списка партизан. Во всяком случае, не  успел  он
уйти, как уже был забыт.
     Оставалось еще избрать поручика и подпоручика, затем настала  очередь
сержантов и капралов. Когда  выборы  были  окончены,  общее  воодушевление
охватило присутствующих, посыпались поздравления, всюду чокались, говорили
речи. Словом, праздник был в самом разгаре, кто-то  прошелся  даже  насчет
пробковой ноги Санта-Аны. Расстались, конечно, не раньше, как была пропета
патриотическая песня "Star sprankled banner".



                          4. ПРИГЛАШЕНИЕ НА УЖИН

     Простившись с новыми товарищами и покинув трактир на  улице  Пойдрас,
Флоранс Керней внезапно остановился, точно не зная,  в  каком  направлении
идти. Нет, он вовсе не забыл  дороги  к  своему  отелю,  находившемуся  по
соседству, он давно привык ориентироваться во всех частях  города,  и  его
колебание объяснялосьсовсемдругим.
     "По крайней мере, дон Игнацио желает меня видеть, хотябы его  дочь  и
не хотела этого. Однако я не могу воспользоваться его приглашением...  Ах,
если бы я знал раньше!.. После того, что я сегодня видел, мне положительно
лучше вернуться в отель и никогда больше  с  нею  не  видеться",  -  думал
Флоранс.
     Но вместо того, чтобы вернуться в  отель,  он  продолжал  стоять,  не
зная, на что решиться.
     Однако в чем же состояла истинная причина его колебания?  Единственно
в том, что все его мысли были заняты несчастной любовью к Луизе Варвельде.
"Что ей до того, - говорил он себе, - приду я  к  ней  ужинать  или  нет?"
Накануне дон Игнацио пригласил его к ужину, и  он  ответил  согласием.  Но
после ему довелось быть свидетелем сцены, которая заставила его пожалеть о
своем решении. Он застал Карлоса Сантандера шептавшим на ухо Луизе  слова,
- конечно, слова любви! - так как они заставили молодую девушку вспыхнуть.
     Он не имел ни малейшего права требовать у Луизы отчетав ее поведении.
Он видел дочь своего учителя не более десяти  раз,  когда  приходил  брать
уроки. Иногда они обменивались ничего не значащими фразами  о  погоде,  об
испанском языке, о Новом Орлеане, в котором оба  были  иностранцами.  Один
только раз он уловил у нее большой интерес к разговору:  когда,  говоря  о
путешествиях, сказал, что собирается  в  Мексику.  При  этом  он  принялся
рассказывать все, что слышал  о  мексиканских  женщинах,  довольно  наивно
заметив, что жизни его там грозит меньше опасности, чем его сердцу. Кернею
тогда показалось, что она прислушалась к этой фразе с особенным вниманием.
     - Да, дон Флоранс, - ответила она  меланхолически,  -  вы  увидите  в
Мексике много такого, что оправдает ваши  ожидания.  Мои  соотечественницы
действительно  красивы,  даже  слишком  красивы.  Увидя   их,   вы   скоро
забудете...
     Сердце Кернея забилось, он  ожидал  услышать  "Луизу  Вальверде".  Но
девушка закончила фразу словами:
     - ...Нас, бедных изгнанников.
     И все же в ее голосе было что-то, глубоко тронувшее Кернея. С тех пор
он предавался сладким мечтам и  надеждам,  которые  вдруг  разом  исчезли,
когда он застал Луизу выслушивающей нашептывания Карлоса Сантандера. Этого
было достаточно,  чтобы  изгнать  из  сердца  Флоранса  всякую  надежду  и
заставить его откликнуться на воззвание. Вот настоящая причина, почему  он
присоединился к партизанам и стал их начальником.
     Молодой ирландец, все еще сильно огорченный, делал  несколько  шагов,
затем останавливался, разговаривая сам с собою:
     - Увижу ли я ее? Но почему же нет? Если  она  для  меня  потеряна,  я
ничем не рискую, желая насладиться ее обществом. Ведь не стану я от  этого
ни более, ни менее несчастлив. Какое-то впечатление произведут на нее  мои
новые лавры? Сказать ей разве, что я собираюсь предать все в Мексике  огню
и мечу? Если она любит свою страну, мое намерение ужаснет ее, и, если  она
ко мне равнодушна, ее горе будет как бы моим отмщением...
     Надо признаться, что для влюбленного, идущего на  свидание  со  своей
милой, это были довольно странные мысли. Но если принять во  внимание  все
сказанное выше, то они могут показаться довольно естественными, и Флоранс,
не раздумывая более, отправился к дону Игнацио Вальверде.



                         5. ПРЕДНАМЕРЕННЫЙ ВЫЗОВ

     Дон Игнацио Вальверде жил в маленьком домике на улице Казакальво. Это
была деревянная  постройка  во  франко-креольском  стиле,  одноэтажная,  с
окнами, выходящими на низкую веранду. Дон Игнацио был единственным жильцом
в этом  доме,  у  него  была  только  одна  служанка,  молодая  мексиканка
смешанной крови, наполовину белая, наполовину индианка, то  есть  метиска.
Средства дона Игнацио не позволяли ему  держать  прислуги  больше.  Ничто,
впрочем, не указывало на его бедность. Гостиная была невелика,  но  хорошо
меблирована, книги,  арфа,  гитара  и  ноты  изобличали  утонченные  вкусы
хозяев. Луиза Вальверде  искусно  играла  на  обоих  инструментах,  весьма
распространенных в ее стране.
     В этот вечер дон Игнацио, оставшись наедине с  дочерью,  попросил  ее
спеть что-нибудь под аккомпанемент арфы. Она  выбрала  один  из  романсов,
которыми так богат язык Сервантеса, знаменитую песню el Trovador. Но мысли
мексиканской сеньориты были далеки от музыки. Едва она кончила  петь,  как
покинула гостиную и вышла на веранду дома. Спрятавшись там  за  занавесью,
скрывавшей ее от взоров прохожих, она, казалось, кого-то  ждала.  Так  как
она знала, что отец пригласил Флоранса к ужину, можно было  подумать,  что
она ждала именно его.
     Если  это  действительно  так,  каково  же  должно   было   быть   ее
разочарование, когда она увидела  подходящим  к  дому  совершенно  другого
человека! Раздался звонок, и Пепита, служанка,  побежала  отворять  дверь.
Затем послышались шаги по ступенькам, ведущим на веранду. Молодая  девушка
вернулась в гостиную. Жара была в тот вечер  особенно  удушлива,  и  дверь
оставили приоткрытой, чтобы дать доступ воздуху.  Выражение  недовольства,
почти грусти появилось на лице Луизы Вальверде, когда при свете  луны  она
узнала Карлоса Сантандера.
     - Rasa Usted adientro, senor Carlos, - сказал дон Игнацио, заметивший
посетителя через окно. Минуту спустя креол уже входил в гостиную, и Пепита
подавала ему стул.
     - Мы не предполагали иметь удовольствие видеть вас  сегодня,  тем  не
менее милости просим!
     Несмотря на кажущуюся любезность этого  приветствия,  в  нем  все  же
звучала неискренность. Было  ясно,  что  в  этот  вечер  Сантандер  пришел
некстати. Холодный прием, оказанный  ему  Луизой,  выражал  то  же  самое:
вместо того, чтобы встретить гостя с  улыбкой,  молодая  девушка  сдвинула
брови и так сурово посмотрела на него, что не могло  быть  сомнения  в  ее
неприязни. Не его, очевидно, поджидала она, прячась за занавеску.
     Действительно, приход Сантандера был одинаково  неприятен  как  отцу,
так и дочери. Оба,  хотя  и  по  разным  причинам,  не  желали,  чтобы  он
встретился с ожидаемым ими гостем.
     Заметил это креол или нет, но он ничем не  выдал  своих  чувств.  Дон
Карлос Сантандер обладал не только  красотой,  и  редким  умом,  и  самыми
разнообразными способностями. Наружное спокойствие и непроницаемость  были
для него характерны. В этот вечер, однако,  он  менее  владел  собой,  был
беспокоен, раздражителен, глаза его странно блестели, креол находился  все
еще под впечатлением перенесенной неудачи.
     Дон Игнацио заметил это, но ничего не сказал.
     Гость, казалось, имел какое-то таинственное влияние на хозяина дома и
держал его в своей власти. Оно так и было на самом деле. Сантандер, хотя и
родился в Новом Орлеане, был, однако, мексиканского происхождения и считал
себя гражданином страны своих предков. Только близкие друзья знали, что он
пользуется исключительным доверием мексиканского  диктатора.  Дон  Игнацио
надеялся извлечь из этого доверия пользу. Уже не раз Сантандер, из  особых
видов,  о  которых  мы  расскажем  впоследствии,  прельщал  дона   Игнацио
возможностью  вернуться  в  родную  страну   и   получить   обратно   свои
конфискованные имения. Изнемогший  от  долгого  ожидания,  тот  готов  был
склониться на предложения, которые  в  другое  время  показались  бы  ему,
вероятно, унизительными.
     Чтобы переговорить об этих условиях, дон Игнацио сделал  знак  дочери
удалиться. Она поспешила исполнить желание  отца,  обрадованная  тем,  что
может снова выйти на балкон.
     Контракт,  о  котором  вскользь   они   уже   говорили,   обеспечивал
возвращение дону Игнацио имений и отмену постановления о  его  высылке  из
Мексики. Рука Луизы  Вальверде,  обещанная  Сантандеру,  была  ценой  этой
сделки. Креол сам назначил условия, не остановившись даже перед унижением.
Влюбленный в Луизу до безумия, он не заблуждался относительно ее чувств и,
не надеясь завладеть ее сердцем, хотел получить ее руку.
     Судьба, однако, решила, что дело еще не будет покончено в этот вечер,
так как во время переговоров они услышали чьи-то шаги на  лестнице,  затем
голос Луизы, приветствовавший кого-то. Дон Игнацио  был,  казалось,  более
смущен, чем удивлен, он прекрасно знал, кто пришел. Когда же до Сантандера
донесся разговор на веранде, он не мог  сдержаться  и,  вскочив  с  места,
вскричал:
     - Черт возьми! Это собака-ирландец!
     - Тише! - остановил его дон  Игнацио.  -  Сеньор  дон  Флоранс  может
услышать.
     - Я этого и хочу, - возразил Сантандер.
     И  чтобы  не  оставалось  сомнения,  он   повторил   свое   выражение
по-английски. Тотчас  же  послышалось  в  ответ  короткое,  но  энергичное
восклицание  задетого  за  живое  человека.  За  восклицанием  последовало
несколько слов, которые с мольбой произнес женский  голос.  В  окно  можно
было  видеть  раздраженного  Кернея,  а  рядом  с  ним   Луизу,   бледную,
трепещущую, умоляющую его успокоиться. Но  Керней,  недолго  думая,  одним
прыжком вскочил на подоконник,  а  оттуда  спрыгнул  в  гостиную.  Картина
получилась эффектная. Лицо мексиканца выражало  страх,  креола  -  сильное
возбуждение, ирландца - оскорбленное негодование.
     Минута тишины казалась затишьем перед грозой. Затем  голосом,  полным
достоинства, молодой ирландец попросил извинения у дона  Игнацио  за  свое
неуместное вторжение.
     - Вам нечего извиняться, - ответил дон Игнацио, - вы пришли по  моему
приглашению,  дон  Флоранс,  и  вашим  присутствием  делаете  честь  моему
скромному дому.
     - Благодарю вас, дон Игнацио Вальверде, - ответил молодой ирландец. -
А теперь вы, милостивый государь, - продолжал он, обращаясь к Сантандеру и
прямо глядя на него, - должны, в свою очередь, извиниться.
     - За что? - Сантандер сделал вид, что не понимает. - За  то,  что  вы
позволили себе выражаться, как арестанты в остроге, куда  вы,  несомненно,
рано или поздно попадете. - Затем,  изменив  вдруг  тон  и  выражение,  он
прибавил: - Я требую, чтобы ты взял свои слова назад!
     - Никогда! Я не имею привычки брать, наоборот, я даю! -  Сказав  это,
креол подскочил к ирландцу и плюнул ему в лицо. Керней, вне себя от гнева,
схватился уже за револьвер, но, обернувшись  и  поймав  испуганный  взгляд
Луизы, сделал над собой страшное усилие и почти спокойно произнес:
     - Джентльмен, каковым вы себя, кажется, считаете,  должен  иметь  при
себе визитную карточку. Прошу дать ее мне, так как намерен  написать  вам.
Если человек, подобный  вам,  может  похвалиться  тем,  что  имеет  друга,
советую предупредить его, что он вам теперь  понадобится.  Вашу  карточку,
милостивый государь!
     - Берите! - прошипел креол, бросая визитку  на  стол.  Затем,  окинув
угрожающим взглядом всех, он схватил шляпу,  поклонился  почтительно  дону
Игнацио, метнул взор на Луизу и исчез.
     Униженный и побежденный с виду, он все же  достиг  цели,  лелеемой  и
преследуемой им с недавних пор: он будет драться с Кернеем!  И  зачинщиком
был его враг, значит, Сантандер имеет право на  выбор  оружия!  Креол  был
уверен в победе, иначе он  никогда  не  возбудил  бы  ссоры.  Несмотря  на
фанфаронство, Сантандер был изрядно трусоват.



                             6. САЛЮТ ОРУЖИЕМ

     Новый Орлеан был весь окутан густым предутренним  туманом,  когда  по
улице одного из предместий уже ехала карета,  запряженная  парой  лошадей.
Карета была наемная, с пятью седоками:  двое  на  козлах  и  трое  внутри.
Капитан Флоранс Керней и поручик Франсис Криттенден, оба  произведенные  в
офицеры лишь два дня назад, ехали в этой карете. Они направлялись, однако,
не в Техас или Мексику, а к Поншартренскому озеру, где было пролито немало
крови за дело чести. Не имея знакомых в Новом Орлеане, Керней  вспомнил  о
молодом человеке, избранном накануне  в  поручики,  и  попросил  его  быть
секундантом.  Криттенден,  родом  из   Кентукки,   способный   не   только
присутствовать  при  дуэли,  но  и  участвовать  в  ней,  изъявил   полную
готовность.
     Третий субъект был одной из  тех  личностей,  которые  в  силу  своей
профессии присутствуют на  дуэли  всегда.  Это  был  доктор.  Он  принимал
участие в партизанской кампании в качестве  хирурга.  На  боку  у  доктора
болтался деревянный ящик  с  медицинскими  принадлежностями.  Кроме  этого
ящика, в карете находился  еще  один  -  кто  когда-нибудь  видел  ящик  с
пистолетами, непременно сразу признал бы его. Было  условлено,  что  дуэль
произойдет на шпагах, которые и стояли в углу кареты. Для чего же, в таком
случае, были  взяты  пистолеты?  Кернею  их  присутствие  показалось  явно
излишним. На вопрос, кому  они  принадлежат,  Криттенден  указал  на  свою
фамилию, выгравированную на серебряной дощечке, украшавшей крышку ящика, и
прибавил:
     - Я не особенно искусен в фехтовании и вообще предпочитаю  пистолеты.
Наружность секунданта вашего противника мне не нравится, и я подумал, что,
прежде чем удалиться с места поединка,  мне,  в  свою  очередь,  придется,
пожалуй, побеседовать с ним. В этом случае могут понадобиться и пистолеты.
Керней улыбнулся. Он ничего не сказал, но в душе  был  очень  доволен  тем
обстоятельством, что рядом с ним такой человек, какой именно ему и нужен.
     Присутствие человека, сидевшего рядом с кучером, должно было  придать
ему еще больше уверенности. У него  было  длинное  ружье,  ствол  которого
возвышался над его плечами,  а  приклад  помещался  между  ног,  обутых  в
ботфорты. Это был Крис Рок, который хотел  сам  наблюдать  за  тем,  чтобы
поединок проходил по всем правилам.  У  него  тоже  составилось  нелестное
мнение   как   о   противнике,    так    и    о    его    секунданте.    С
предусмотрительностьючеловека,  привыкшего  защищаться  от  индейцев,   он
всегда носил с собой ружье.
     Карета   остановилась   в   пустынном   месте,   выбранном   накануне
секундантами. Хотя противников еще не было, Керней и Криттенден,  захватив
шпаги, вышли из кареты, предоставив ее в  распоряжение  молодого  хирурга,
который сразу же принялся распаковывать бинты и инструменты.
     - Надеюсь, вам не придется пустить их в ход, доктор, - сказал Керней.
- Я бы не хотел, чтобы вы лечили меня раньше, чем мы победим мексиканцев.
     - И я тоже, - ответил спокойно хирург.
     Керней и Криттенден сели  под  деревом.  Крис  Рок,  храня  молчание,
оставался на козлах. Место, назначенное для поединка, было  ему  прекрасно
видно и находилось на расстоянии выстрела. Они с доктором были  достаточно
близко на случай, если бы в них вдруг оказалась надобность.
     Минут десять протекло в торжественном молчании. Керней был погружен в
серьезные думы. Как бы ни был человек  храбр  и  ловок,  он  не  может  не
чувствовать в такие моменты некоторой душевной тревоги.  Молодой  ирландец
пришел, чтобы убить или быть убитым, - и тот и  другой  исход  должен  был
одинаково  подавляюще  действовать  на  нравственное  состояние  человека.
Однако Флоранс Керней, хотя и был новичком в подобном деле,  не  испытывал
отчаяния. Даже мрачный вид окружающей природы,  висячий  мох,  окаймлявший
ветви темного кипариса, точно бахрома гроба, не вызывали  у  него  тяжелых
предчувствий. Если он и ощущал временами некоторое смущение духа,  то  оно
тут же изглаживалось при мысли об оскорблении, нанесенном ему, а также при
воспоминании о паре черных глаз, которые в случае его победы или поражения
должны будут, по его мнению, засиять от радости или потемнеть от горя.
     Эти чувства совершенно противоречили тому,  что  испытывал  он  сутки
назад, когда направлялся к  дому  сеньора  Вальверде.  Теперь  он  уже  не
сомневался в том, что сердце Луизы  принадлежит  ему,  так  как  она  сама
призналась в этом. Не было ли этого достаточно, чтобы придать храбрости  в
минуту схватки?
     А минута эта приближалась, судя  по  донесшемуся  стуку  колес.  Это,
очевидно, подъезжала карета противников. Вскоре из  нее  вышли  двое.  Они
были закутаны в длинные плащи и казались великанами,  но  в  них  нетрудно
было узнать Карлоса Сантандера и его секунданта. Третий, вероятно  доктор,
остался в карете. Теперь все были в сборе. Сантандер и его  друг  сняли  с
себя плащи и бросили их в карету. Дойдя  до  рва,  отделявшего  дорогу  от
места поединка, они перескочили его.  Первый  прыгнул  довольно  неудачно,
растянувшись во весь рост на земле. Он был силен  и  крепко  сбит,  но  не
обладал, по-видимому, особой ловкостью. Его противник мог бы  порадоваться
при виде такой неуклюжести, но он знал, что Сантандер уже в двух поединках
выходил победителем. Его секундант, французский креол по фамилии Дюперрон,
также завоевал себе репутацию удачливого дуэлянта.
     Керней знал, что за человек его противник, и  ему  было  простительно
испытывать некоторую тревогу, однако он ничем не  выдавал  этого  чувства,
надеясь на свою ловкость, приобретенную долгими упражнениями. Страха он не
испытывал.
     Когда  вновь  прибывшие  приблизились,  Криттенден  встал  со  своего
складного стула,  пошел  им  навстречу.  Обменялись  взаимными  поклонами.
Дуэлянты  остались  чуть  в  стороне,  а   между   секундантами   начались
переговоры. Им, впрочем, пришлось обменяться лишь несколькими словами, так
как оружие, расстояние и сигналы были назначены заранее. Об  извинении  не
заходило и речи, потому что никому и в голову не пришло, чтобы можно  было
принести  илипринять  извинение.  Вид  обоих   противников   указывал   на
непоколебимую  решимость  довести  дело  до  конца.  Окончив   переговоры,
секунданты направились к своим  друзьям.  Молодой  ирландец  снял  верхнюю
одежду и засучил рукава. Сантандер же, у которого под пальто  была  надета
красная фланелевая рубашка, остался в ней, даже не засучив рукавов.
     Все молчали. Кучера на козлах, оба доктора, громадный техасец  -  все
походили на туманные привидения среди окутанных испанским мохом кипарисов,
представляющих удивительно подходящую декорацию для этой сцены.
     Вдруг среди могильной тишины с одного из кипарисов раздался  крик,  и
этот острый пронзительный звук мог навести ужас на самую храбрую душу.  Он
походил  на  крик  человека,  не  имея  в  себе  в  то  же  время   ничего
человеческого, точно смех безумного. Никто, однако,  не  обратил  на  него
внимания, безошибочно распознав крик белого орла. Крик прекратился, только
эхо повторило его еще несколько раз. В это  время  в  лесу  послышался  не
менее заунывный звук - хо-хо-хо! - большой южной  совы,  точно  отвечавшей
белому  орлу.  Во  всех  странах  и  во  все  века  крик   совы   считался
предвестником смерти. Наши дуэлянты могли бы смутиться тоже,  если  бы  не
были так решительно настроены. Не успели еще замереть  унылые  звуки,  как
они уже подошли друг к другу, подняв шпаги, с одной мыслью - убить!



                           7. СМЕРТЕЛЬНАЯ ДУЭЛЬ

     - Начинайте! - вскричал Криттенден твердым голосом,  подвинувшись  на
полшага, как и Дюперрон.
     Это  движение   было   мерой   предосторожности   против   возможного
неправильного удара, по большей части случайного. Под влиянием возбуждения
один из  противников  может  приблизиться  к  другому  слишком  быстро,  и
обязанность секундантов - предупредить это.
     Противники  скрестили  оружие   со   стремительностью,   доказывавшей
взаимную ненависть. Будь они спокойнее, они не сошлись бы с  таким  пылом.
Минуту спустя они уже овладели собой, их скрещенные намертво  шпаги  точно
соединились в одну, и результатом этого выжидательного  приема  были  лишь
искры, которые метали глаза противников.  Затем  последовал  выпад,  также
окончившийся ничем. Опытный наблюдатель мог бы с самого  начала  заметить,
что Керней владел  шпагой  гораздо  искуснее  своего  противника.  Молодой
ирландец все время держал руку вытянутой, действуя лишь кистью, тогда  как
креол, сгибая локоть, подвергал свою руку ударам противника. Главной целью
Сантандера было атаковать, не заботясь  о  прикрытии,  но  длинная  гибкая
сталь,  все  время  прямая  и  вытянутая,  парировала  все  удары.   После
нескольких неудачных нападений Сантандер, видимо,  был  обескуражен  своим
неуспехом, по лицу его скользнула тревога.  Первый  раз  он  имел  дело  с
противником, державшимся так стойко и уверенно.
     Керней владел не только приемами защиты, но, принужденный  все  время
отражать наскоки Сантандера, не мог  выказать  свое  искусство  нападения.
Заметив, однако, слабую сторону противника, он ловким ударом ранил  креола
в руку, прорезав ее от кисти до  локтя.  Крик  торжества  сорвался  с  уст
кентуккийца,  бросившего  вопрошающий  взгляд   на   другого   секунданта:
"Довольно с вас?".
     Дюперрон взглянул на Сантандера так, словно предвидел его ответ.
     - Насмерть! - сказал креол в страшном возбуждении. Его мрачный взгляд
выражал непреклонную решимость.
     - Хорошо, -  ответил  ирландец,  не  скрывая  озлобления,  вызванного
возгласом противника, жаждавшего его смерти.
     Последовал краткий перерыв, которым воспользовался доктор Сантандера,
перевязав раненого,  что  нарушало  правила  дуэли,  но  было  ему  охотно
разрешено.
     Когда противники сошлись снова, секунданты уже не стояли  около  них.
При возгласе "Насмерть!" они отошли, как и полагается в такого рода дуэли.
Им оставалось только наблюдать, вмешиваясь  лишь  в  том  случае,  если  с
чьей-нибудь стороны будет допущена нечестность. Значение слова  "насмерть"
хорошо известно в Новом Орлеане. Здесь  шла  речь  уже  не  об  атаке  или
обороне. Это было разрешение на убийство. Прозвучало это роковое слово - и
наступило гробовое молчание. Слышался лишь шум крыльев паривших  в  высоте
птиц, как бы тоже с интересом наблюдавших за происходящим.  Коршуны  чуяли
кровь.
     И снова раздался зловещий свист орла. Из  густоты  темного  леса  ему
ответил заунывный смех  совы.  Звуки,  удивительно  подходящие  к  случаю.
Противники снова сошлись, и их скрещенные шпаги зазвенели с  такой  силой,
что птицы в испуге замолкли.
     Хотя  бой  велся  с   ожесточением,   противники   сохраняли   полное
присутствие духа. Все их движения, немного, правда, ускоренные, выказывали
удивительную выдержку и ловкость.
     Если Кернея удивляла беспрерывная атака Сантандера, то его  противник
был, в свою очередь,  не  менее  поражен,  встречая  неизменно  вытянутую,
прямую руку противника. Если бы креол мог удлинить свою шпагу на несколько
футов, он не замедлил бы вонзить ее в бок ирландца, он уже два раза  задел
его, слегка  оцарапав  грудь.  Бой  продолжался  уже  минут  двадцать  без
малейшего результата для сражающихся. Рубашка Кернея из белоснежной  стала
красной, рукава и руки были в крови, но в крови противника. Лицо его,  как
и лицо Сантандера, было тоже вымазано в крови, брызгавшей со шпаг. Наконец
Керней, воспользовавшись удобным моментом, нанес креолу  удар,  порезавший
ему щеку и угрожавший оставить шрам на всю жизнь.  Это  послужило  поводом
для  окончания  дуэли.  Сантандер,  очень   дороживший   своей   красотой,
почувствовав, что ранен в  лицо,  совершенно  потерял  самообладание.  Как
сумасшедший, он бросился на своего противника,  изрыгая  проклятья,  нанес
ему удар, метя в сердце. Но шпага его, вместо того,  чтобы  пронзить  тело
ирландца, ткнулась в пряжку его подтяжек и застряла на секунду.  Тогда,  в
первый раз согнув локоть, Керней ударил своего противника прямо в  сердце.
Все ждали, что Сантандер упадет замертво,  так  как  удар  по  своей  силе
должен был проткнуть его  насквозь.  Однако  шпага  Кернея  не  только  не
вонзилась в тело Сантандера, но конец ее отломился, и при этом  послышался
двойной звук - звон ломающейся  стали  и  скрежет  металлических  звеньев.
Молодой ирландец был поражен, увидев в своей  руке  обломок  шпаги,  конец
которой отскочил в траву.
     Надо было быть подлецом, чтобы воспользоваться этой роковой  неудачей
Кернея. Сантандер собрался уже напасть на  безоружного  противника,  когда
Криттенден, бросился вперед с криком:
     - Обман!
     Однако его вмешательство не спасло бы  жизнь  ирландцу,  если  бы  на
сцену не выступил другой человек, ясно увидевший то, что давно заподозрил.
В следующую секунду шпага выпала  из  окровавленной,  беспомощно  повисшей
руки Сантандера - это было последствием меткого выстрела с козел одной  из
карет, где сидел Крис Рок.
     - Подлый креол! - вскричал он вне себя от негодования. - Вот же  тебе
за твой обман! Сорвите с него рубашку, и вы увидите, что у  него  под  ней
надето! Я прекрасно слышал звон стали!..
     Крис Рок соскочил  с  козел,  перепрыгнул  через  ров  и  бросился  к
дуэлянтам.  Отстранив  секундантов,  он  схватил  Сантандера  за  ворот  и
разорвал его рубашку. Под ней оказался металлический панцирь.



                           8. УНИЗИТЕЛЬНАЯ КАРА

     Мы не в силах описать сцены,  происшедшей  после  этого  открытия,  и
выражения  лиц  окруживших  Сантандера  людей.  Техасец,   сила   которого
соответствовала его росту, все еще держал креола, употребляя на это так же
мало усилий, как если бы держал ребенка.
     Теперь было ясно, почему Сантандер так легко шел на поединок и уложил
противников в двух предыдущих дуэлях. Все  поняли  также,  отчего  он  так
неловко упал, перепрыгивая через ров. Трудно быть хорошим  скакуном,  неся
на себе подобную тяжесть.
     Оба доктора и оба кучера, увидев это мошенничество, оставили кареты и
подошли поближе к месту происшествия. Кучера  из  симпатии  к  Крису  Року
вторили ему:
     - Обман! Измена!
     В Новом Орлеане даже такие люди  заражаются  рыцарским  духом.  Одним
словом, креол оказался покинутым всеми, даже  тем,  кто  был  его  другом.
Возмущенный обманом, в который  он  оказался  вовлечен,  Дюперрон  выразил
Сантандеру свое полное презрение, обозвав его подлецом. Затем, обращаясь к
Кернею и Криттендену, он прибавил:
     - Предлагаю вам, милостивые государи, за то, что  случилось,  драться
со мной, где и когда вам будет угодно.
     - Мы вполне удовлетворены, - ответил кентуккиец, - по крайней мере я,
и надеюсь, что капитан Керней разделяет мое мнение.
     -  Конечно,  -  сказал  ирландец.  -  Я  освобождаю  вас  от   всякой
ответственности, так как абсолютно уверен, что до этой минуты вы не  имели
понятия о кольчуге.
     Дюперрон вежливо поблагодарил, затем, взглянув еще раз  с  презрением
на Сантандера и повторив слово "подлец", удалился с места  поединка.  Все,
очевидно,  ошибались  в  этом  человеке,   который,   несмотря   на   свою
непривлекательную наружность, был вполне порядочным, что и доказал.
     - Что с ним сделать? -  спросил  техасец,  продолжая  крепко  держать
Сантандера. - Расстрелять его или повесить?
     - Повесить! -  в  один  голос  вскричали  кучера,  которые  были  так
настроены   против   обманщика,   словно   он   лишил   их    назначенного
вознаграждения.
     - Я того же мнения, - заметил техасец. - Быть  расстрелянным  слишком
много чести для такого негодяя.  За  свою  подлость  он  заслуживает  лишь
собачьей смерти. Как вы считаете, поручик?
     - По-моему, не расстрелять и не повесить, - ответил Криттенден. -  Он
уже достаточно наказан, если в нем осталась хоть капля совести.
     - Совести? - вскричал Крис  Рок.  -  Да  разве  такого  рода  человек
понимает значение этого слова? Черт возьми! - продолжал  он,  повернувшись
снова к своему пленнику и тряся его с такой силой, что стальной панцирь на
том зазвенел. - Я с удовольствием проткну  вас  кинжалом  вместе  с  вашим
панцирем и всем прочим!
     Говоря это, он выхватил кинжал.
     - Крис Рок, Крис Рок, успокойтесь! - вступился кентуккиец.
     Керней поддержал своего секунданта, прибавив:
     - Он не достоин ни гнева, ни мести. - Вы правы, господин  поручик,  -
ответил Крис Рок, - я рисковал бы отравить мой клинок,  если  бы  запятнал
его кровью этого негодяя. Однако я отпущу его лишь в том случае, если вы и
господин капитан настаиваете на этом, но после такого горяченького занятия
хорошая ванна ему не повредит.
     И он направился  к  рву,  полуволоча,  полунеся  Сантандера.  Тот  не
сопротивлялся, понимая,  что  в  противном  случае  ему  будет  еще  хуже.
Действительно, острие кинжала техасца  ослепляло  пленника,  сознававшего,
что при малейшей попытке к бегству оно  вонзится  ему  в  спину.  Молча  и
угрюмо креол позволил  тащить  себя  -  не  как  овца,  которую  ведут  на
заклание, но как собака, которую хотят наказать за провинность.
     Техасец же, держа свою жертву  обеими  руками,  приподнял  ее,  затем
погрузил в ров, и она устремилась ко дну, влекомая тяжелым панцирем.
     - Вы заслуживаете во сто раз худшего, - сказал техасец. - Если  бы  я
мог поступить по своему усмотрению, я бы вас повесил,  так  как  никто  не
заслужил этого более вас. Ха-ха-ха!.. Взгляните  же,  какую  чудную  ванну
принимает этот мерзавец!
     Последние слова и взрывы  смеха  были  вызваны  видом  Сантандера,  с
трудом  вылезавшего  из  воды,  покрытого  сплошь  зеленой  тиной.  Кучер,
стоявший тут же (другой уехал с доктором и  Дюперроном),  хохотал  во  все
горло. Керней, Криттенден и хирург не могли не вторить ему.
     Крис Рок  позволил  наконец  униженному  и  растоптанному  презрением
Сантандеру удалиться, чем тот и поспешил воспользоваться. Он пошел сначала
по большой дороге, затем свернул в лес  и  вскоре  исчез  из  виду.  Через
несколько минут в том же направлении карета увозила Кернея и  его  друзей.
Сантандер остался для них лишь смешным воспоминанием и недолго занимал  их
мысли, все более нацеленные на Техас, на Новый  Орлеан,  на  подготовку  к
отъезду в Мексику.



                           9. ПОХОД СПАРТАНЦЕВ

     В древние времена Спарта имела  свои  Фермопилы.  Геройские  подвиги,
однако, не принадлежат исключительно  истории  дрвнего  мира.  И  в  новой
истории есть бои, которым по отваге не найти  равных  в  летописях  других
народов. Например, разыгравшиеся в Техасе.
     Доказательством тому может служить битва при Сан-Хасинте, где  победа
осталась за техасцами, несмотря на  то,  что  они  сражались  один  против
десятерых. Такова же была защита форта Аламо,  стоившая  жизни  полковнику
Крошету и не менее храброму Джиму Бови.
     Но  из  всех  подвигов,  совершенных  отважными  защитниками  молодой
республики, один  превосходит  остальные:  это  Мьерская  битва.  Просчеты
неудачно выбранного вождя привели к поражению, но побежденные покрыли себя
в этот день бессмертной славой: каждый из павших  воинов  убил  нескольких
врагов и, погибая, не просил пощады.
     Белый  флаг  был  поднят  лишь  тогда,  когда  они   были   подавлены
превосходящей  силой  врага.  Пули  сыпались  градом  из   окон,   бойниц,
продырявленных в стенах, и даже  с  плоских  крыш  домов.  Затем  ружья  и
карабины  уступили  поле  боя  ножам,  саблям,  револьверам,  прикладам  -
началась  рукопашная,  все  пошло  в  ход.  Напрасные  усилия!   Численное
превосходство  восторжествовало  над  удалью   и   отвагой,   и   Мьерская
экспедиция, на которую возлагалось столько надежд, окончилась  поражением,
хотя и покрытым славой. Оставшиеся в живых были взяты в плен и отведены  в
столицу Мексики.
     Из всего корпуса партизан, участвовавшего в этой экспедиции, ни  один
отряд не заслужил такой славы, как организованный в Новом Орлеане на улице
Пойдрас. И никто из участников его не превзошел героизмом Флоранса Кернея,
их командира, вполне оправдавшего общее доверие. Это было признано  всеми,
пережившими тот роковой день. В числе оставшихся в живых был, к счастью, и
Керней. Судьба благоволила  также  Криттендену  и  Крису  Року.  Как  и  в
Фаннингском побоище, гигант техасец творил  в  Мьере  чудеса  и  буквально
косил врагов, пока, весь израненный, не принужден был покинуть поле боя.
     Он сражался как лев, истыканный копьями  кафров,  рядом  с  тем,  кто
сразу завоевал его симпатию в Новом Орлеане и  стал  капитаном,  благодаря
его стараниям. Крис Рок питал к Кернею отцовские чувства, сохраняя к  нему
уважение, какое всегда вызывает истинное благородство. Он так привязался к
молодому ирландцу, что, нисколько не задумываясь, пожертвовал бы ради него
жизнью. Читатель еще убедится в этом.
     Кому известна история Техаса, тот, конечно, не  забыл,  что  пленные,
захваченные  в  Мьере,  взбунтовавшись  против  своей  охраны,  бежали   и
рассеялись по горам. Это случилось  вблизи  города  Эль-Саладо.  Бунт  был
вызван  дурным  обращением  с  пленными  во  время  пути.  Когда  достигли
Эль-Саладо,  положение  стало  просто  невыносимым.  И  разразилась  буря,
собиравшаяся уже долгое  время.  Техасцы  давно  задумали  побег.  В  одно
прекрасное утро,  когда  охранявшие  их  солдаты  еще  отдыхали,  раздался
условный клич:
     - Вперед, друзья!
     Все поняли этот  призыв,  потому  что  он  почти  буквально  повторял
приказ, который отдал Веллингтон под Ватерлоо. И исполнен он был почти так
же поспешно. Едва он был произнесен,  как  техасцы  бросились  на  стражу,
отняли оружие и с его помощью проложили себе путь к свободе.
     Для большинства беглецов, однако, эта победа оказалась лишь отсрочкой
плена, короткой передышкой, глотком свободы.  Теснимые  отрядами,  которые
поспешили на помощь так постыдно рассеянной  охране,  беглецы  подверглись
жестокому преследованию в местности, им совершенно незнакомой,  пустынной,
лишенной пищи, а главное - воды. Неудивительно, что  почти  все  они  были
снова захвачены и переправлены в Эль-Саладо.
     То, что последовало затем, было достойно  дикарей.  Солдаты,  которые
стерегли пленников, и  были  ничем  не  лучше  дикарей:  они  намеревались
расстрелять всех до последнего. Это варварское решение большинства едва не
было приведено в исполнение, и тогда никто не услыхал бы более ни о  нашем
герое Флорансе Кернее, ни о  его  друге  Крисе  Роке,  да  и  самый  роман
"Американские партизаны" не был бы  написан.  Но  между  злодеями  нашлось
несколько человек более разумных, не согласившихся на эту массовую казнь.
     Они знали, что слух о подобной бойне неминуемо дойдет до  Соединенных
Штатов. Что же за этим последовало бы? Им пришлось  бы  иметь  дело  не  с
одним плохо  организованным  отрядом  техасцев,  а  с  дисциплинированной,
достаточно  многочисленной  армией.  Решено  было  остановиться  на  более
милостивом наказании: расстрелять по одному на  десяток.  Выбирать  жертвы
было излишним, так как виновными считались все одинаково, и поэтому судьба
пленников была предоставлена слепой случайности.  В  Эль-Саладо  пленников
выстроили в ряд и  тщательно  пересчитали.  В  каску  одного  из  драгунов
набросали мексиканских бобов по числу пленных. На девять белых зерен клали
одно черное. Тот,  кто  его  вынет,  должен  быть  немедленно  расстрелян.
Приступили к роковой  лотерее.  Я,  пишущий  эти  строки,  утверждаю,  что
никогда в истории человечества не было  проявлено  большей  доблести,  чем
тогда, в Эль-Саладо.
     Пленники не принадлежали  к  какой-либо  одной  национальности.  Хотя
большинство состояло из техасцев,  но  среди  них  были  также  англичане,
шотландцы, французы, немцы, некоторые даже говорили по-испански, на родном
языке их теперешних судей и будущих палачей.
     Когда каску стали проносить вдоль строя, никто из пленных не  выказал
ни малейшего колебания, все спокойно опускали в нее руку, хотя каждый  мог
предполагать, что там лежит, может быть, его смертный приговор.  Некоторые
храбрецы даже острили по поводу положения, в которое попали. Один - а  это
был никто иной как Крис Рок - вскричал, потряхивая каску:
     - Никогда,  друзья  мои,  мне  еще  не  приходилось  играть  в  более
серьезную игру! Впрочем, нечего бояться, мне всегда везло, и мой  смертный
час еще не пробил!
     Эта  вера  в   свою   счастливую   звезду   не   замедлила   получить
подтверждение, так как он вытащил белый боб. Настала  очередь  Кернея.  Он
собирался уже, не выказав ни малейшего смущения, опустить руку в каску, но
техасец поспешно остановил его.
     - Нет, капитан, нет, - сказал он, - я ранен... серьезно  ранен,  мне,
вероятно, осталось недолго жить, ваша жизнь драгоценнее моей. К  тому  же,
мне везет, позвольте же вытянуть жребий вместо вас.  Вы  знаете,  что  это
позволено, мошенники сами разрешили.
     Действительно,  офицер,  наблюдавший  за  исполнением  приговора,  из
человеколюбия разрешил иметь заместителя, если бы таковой нашелся.
     Не только Крис Рок высказал готовность принести себя  в  жертву  ради
дружбы. Один шотландец настоял,  чтобы  его  допустили  тянуть  жребий  за
младшего брата.
     Керней, однако, сам отклонил предложение товарища.
     - Спасибо, дорогой друг, - сказал он горячо, высвобождая свою руку из
ладони великана и поспешно опуская ее в каску. - Я, может быть, и  сам  не
лишен удачи. Вот сейчас увидим!
     Он не ошибся: в его пальцах оказался белый боб.
     -  Слава  богу!  -   радостно   закричал   техасец.   -   Нам   обоим
посчастливилось, и если мне суждено умереть, то  я  собираюсь  еще  хорошо
пожить!
     Действительно, когда они добрались до тюрьмы, куда были заключены,  к
нему вернулись силы и здоровье.



                              10. АККОРДАДА

     Одно из примечательных зданий в Мехико - Аккордадская  тюрьма.  Редко
кто из иностранцев, проезжая через столицу, не посетит  ее,  редко  также,
чтобы посетивший ее не испытал тоски и отвращения. Пожалуй, ни одна тюрьма
мира не заключает в себе столько разнородных преступников.  Кельи  (здание
это  было  прежде  монастырем)  переполнены  ворами,  фальшивомонетчиками,
разбойниками и  убийцами.  Вместо  того,  чтобы  смириться  и  раскаяться,
большинство преступников здесь похваляется своими злодеяниями.  Даже  и  в
самой тюрьме происходят иногда ужасные драмы.  Кельи,  а  главным  образом
дворы,  где  арестанты  проводят  большую  часть  времени,  бывают  ареной
всевозможных преступлений. Там можно видеть, как, собираясь  кучками,  они
играют в карты, плутуя, ругаясь и богохульствуя. В общество  этих  ужасных
существ и попали два наших пленника после Мьерского сражения.
     Единственным утешением Криса Рока  и  Кернея  была  надежда,  что  их
поместят в одну и ту же келью, но и эта надежда не  осуществилась  вполне,
так как им пришлось выносить присутствие еще двух  заключенных.  Это  были
мексиканцы. Один из них в иной обстановке имел бы довольно порядочный вид.
Несмотря на грязную и драную одежду, он выглядел человеком  воспитанным  и
принадлежащим к хорошему обществу. Плен лишает льва свободы, но  не  может
унизить его. Так было и с этим  заключенным.  На  желто-оливковом,  как  у
чистокровного мексиканца, лице его борода и  усы  были  черны  как  смола,
такие же волосы рассыпались длинными прядями по плечам. Во взгляде больших
черных глаз сочетались доброта и решимость.
     Человек этот сразу понравился Крису Року, который не  изменил  о  нем
мнения, даже когда узнал, что тот был вором.  Крис  Рок  рассудил,  что  в
Мексике  вор  может  быть  относительно   честным   человеком,   если   по
каким-нибудь обстоятельствам его вовлекли в  кражу.  Кража  кажется  менее
достойной порицания в стране, где сами судьи могут быть ворами.  Никто  из
обитателей Аккордады не знал прошлого этого человека. К тому же  в  тюрьму
он попал недавно и предпочитал  сидеть  в  своей  келье,  а  не  принимать
участие в грубых развлечениях узников. Однако имя его  стало  известно,  и
тогда некоторые вспомнили, что, кажется, он был начальником сальтеадоров.
     Четвертый обитатель кельи так же разнился от этого вора, как Сатир от
Гипериона. Тут была полная противоположность как в  физическом,  так  и  в
нравственном отношении. Если Руперто Ривас, несмотря  на  рубище,  которое
ему приходилось носить, сохранял гордый, благородный вид, то Эльзерильо  -
а товарищи называли  его  Малой  Лисой  -  был  олицетворением  низости  и
грубости, да к тому  же  уродлив  внешне,  настоящий  Квазимодо.  Два  эти
человека, так разнившиеся между собой,  были  до  прибытия  Криса  Рока  и
Кернея прикованы друг к другу. Потом  начальник  тюрьмы,  которого  словно
озарила внезапная мысль, велел разъединить  их  и  приковать  безобразного
карлика к техасскому великану, а Кернея - к Руперто Ривасу.
     Из всех обитателей Аккордады Крис Рок чувствовал себя хуже всех.  Его
сердце, готовое принять  участие  в  каждом,  кто  этого  заслуживает,  не
отказало бы в приязни  и  прикованному  к  нему  узнику,  если  бы  только
нравственное уродство этого  человека  не  превышало  физическое.  Техасец
узнал, что карлик, с которым он был принужден делить время днем  и  ночью,
был низким убийцей, отравившим свою жертву. Он не понес  заслуженной  кары
только по недостатку явных улик, хотя виновность его была хорошо  известна
всем. Эта постоянная близость карлика внушала Крису Року такое отвращение,
что первое время он приходил в ярость,  скрежетал  зубами,  топал  ногами,
точно хотел раздавить, обратить в прах это отвратительное существо.
     Никто из мьерских пленников не был  подвергнут  такому  унижению:  их
всех сковали между собой, а не с мексиканскими  преступниками.  Почему  же
для наших героев было сделано такое ужасное исключение?  Несмотря  на  все
старания, им так и не удалось  узнать  причину.  Да,  Крис  Рок  и  Керней
принимали деятельное участие в бунте под Эль-Саладо, но ведь они  были  не
единственными его участниками, однако ни с кем не поступили так жестоко.
     Кроме того, что Криса Рока и Кернея приковали к преступникам, с  ними
еще  и  обращались  с  особенной  грубостью,  кормили  хуже,  чем  других.
Надзиратели издевались над ними, особенно глядя на великана и карлика, и в
самом деле составлявших уморительную пару. И только спустя три дня Флоранс
и его верный друг поняли, в чем дело: в открытую  дверь  своей  кельи  они
увидали Карлоса Сантандера!



                          11. БЛЕСТЯЩИЙ ПОЛКОВНИК

     Перед их  кельей  действительно  стоял  Карлос  Сантандер,  в  полной
военной форме, со шпагой на боку и в каске с  белыми  перьями  на  голове.
Чтобы  объяснить  его  появление,  да  еще  в  таком  одеянии,  необходимо
рассказать несколько подробностей из его жизни, неизвестных читателю.  Как
уже было сказано,  родился  он  в  Новом  Орлеане,  но  был  мексиканского
происхождения и считал себя мексиканским гражданином. До встречи с Кернеем
по распоряжению правительства или диктатора Санта-Аны он занимал  какую-то
должность. Никто не знал точно, что, собственно, делал он в Новом Орлеане,
но ближайшие сподвижники подозревали в нем  тайного  агента  мексиканского
правителя, то есть попросту шпиона.
     Подозрение  это  явилось  небезосновательным,  ибо  он   получал   от
Санта-Аны деньги как жалованье за услуги,  оказываемые  им  в  Соединенных
Штатах и не имевшие ничего общего с дипломатической службой. Чтобы понять,
какого они были свойства, достаточно вспомнить его поведение в кофейне  на
улице Пойдрас. Придя на собрание, он пожелал вступить в отряд  партизан  и
записался в кандидаты на получение чина капитана. Сантандер следовал тогда
указаниям, гнусная цепь которых была достойна самого дьявола. Доведись ему
сделаться начальником этого несчастного отряда, результат  похода  был  бы
худший, позорный, так как шпион должен был при  первом  подходящем  случае
предать  своих  подчиненных.  Обманувшийся  в  своих  расчетах,  а   потом
испугавшийся огласки истории с мошенничеством на  дуэли,  Сантандер  решил
покинуть Новый Орлеан и уехать в Мексику. На его счастье, история дуэли не
дошла ни до чьих ушей ни в Мексике, ни в Новом Орлеане. Дюперрон умолчал о
ней из самолюбия, доктор,  скромный  француз,  поступил  так  же,  Керней,
Криттенден и Крис Рок в тот же день отправились в Техас,  озабоченные  уже
совсем другими  делами.  Оставались  еще  оба  кучера.  Они,  конечно,  не
преминули бы рассказать первому встречному о скандальном происшествии, но,
будучи ирландцами, поддались обаянию своего соотечественника и  в  тот  же
день присоединились к отряду партизан, участвовали в  несчастной  Мьерской
экспедиции и разделили участь своих товарищей.  Таким  образом,  Сантандер
избежал огласки своего позора.
     Его появление в столь блестящем виде  объяснить  нетрудно.  Одной  из
слабостей Санта-Аны, человека сколь храброго, столь  и  тщеславного,  была
страсть окружать себя блестящей свитой. Офицеры, составлявшие ее, походили
в своих пышных мундирах  на  павлинов.  Вернувшись  в  Мексику,  Сантандер
сначала  был  назначен  адъютантом  Санта-Аны.  Благодаря  своей  красивой
наружности, очень скоро он получил повышение. Таким  образом,  неудачливый
кандидат в капитаны партизан  был  произведен  в  полковники  мексиканской
армии и зачислен в свиту главнокомандующего.
     Если бы Флоранс Керней и Крис Рок могли  предполагать,  что  встретят
этого человека в Мексике, да еще в таком виде,  да  еще  на  пороге  своей
тюремной камеры, они с меньшим терпением переносили бы тяготы своего плена
и еще равнодушнее отнеслись бы к жеребьевке черными и белыми  бобами.  Вид
этого человека  живо  напомнил  им  сцену  дуэли.  Техасец  вспомнил,  как
заставил искупаться этого негодяя, в каком жалком виде вышел тот из  воды,
весь покрытый тиной. Какая разница с его  теперешним  видом!  Керней  тоже
вспомнил кое-какие подробности их последней встречи. Он  заметил  на  щеке
Сантандера  след  раны,  который  тот  старался  скрыть  под   старательно
расчесанными бакенбардами. Было отчего смутиться бедному ирландцу, да и  у
доброго техасца сердце забилось от тревожного предчувствия...
     Лицо Сантандера не могло внушить им спокойствия. На нем  был  написан
их смертный приговор. Карлос Сантандер улыбался, но это  была  сатанинская
улыбка, улыбка злая, насмешливая, говорившая: "Вы находитесь в моей власти
и должны ожидать моей мести!". Он явился сюда не случайно и не по долгу, а
единственно для того, чтобы показать свою власть и внушить им ужас.
     Его появление  послужило  разгадкой  того,  почему  они  подвергались
особым строгостям и были скованы с мошенниками. Это было сделано  с  целью
унизить их, и они в  этом  убедились,  услыхав  слова  начальника  тюрьмы,
обращенные к Сантандеру:
     - Вот они, полковник, вы видите, они скованы согласно вашему приказу!
Что за пара! - прибавил он, насмешливо показывая на Криса Рока и  карлика.
- Бог ты мой! Ведь можно умереть со смеху, глядя на них, ха-ха-ха!..
     Сантандер, очень довольный этой шуткой, захохотал  во  все  горло,  и
этот громкий, циничный хохот гулко раскатился по всей тюрьме.



                               12. СВИДАНИЕ

     Все четыре узника хранили молчание.  Только  карлик,  когда  отворили
дверь, проговорил:
     - Buenos dias, Excelencia, вы пришли, вероятно,  чтобы  даровать  нам
свободу?
     Это было сказано, понятно, с иронией, так как горбун прекрасно  знал,
что для него не могло быть помилования, если бы,  впрочем,  кто-нибудь  не
внес за него выкуп.
     Его вопрос остался без ответа.
     Вновь прибывшие были слишком заняты другими обитателями кельи,  чтобы
обратить внимание на карлика. Руперто Ривас  стоял  лицом  к  стене  и  не
повернулся даже тогда, когда Сантандер заговорил с Крисом Роком и Кернеем.
Полковник сразу взял вызывающий тон:
     - Так  вот  где  вы  находитесь!  Хороши,  нечего  сказать,  место  и
компания! Это общество совсем не похоже на то, которое вы посещали в Новом
Орлеане, сеньор Флоранс! А вы, техасский великан, как вам нравится здешний
воздух  после  наших  прерий?  -  Помолчав  немного,   чтобы   насладиться
произведенным  впечатлением,  Сантандер  прибавил:   -   Хорош   результат
экспедиции, имевшей целью завладеть Мексикой!  Вы  хоть  и  не  по  своему
желанию, но все же попали в ее столицу... Чего же вы ждете?
     - Ничего хорошего от такого негодяя, как вы!  -  резко  ответил  Крис
Рок.
     - Как! Вы не ждете ничего хорошего от меня, старого  знакомого,  даже
друга, после того, что произошло  между  нами  на  берегу  Поншартренского
озера? Находясь среди чужих, вы должны были бы радоваться, найдя друга, да
такого, который  вам  столь  многим  обязан!  Теперь,  когда  представился
случай, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы расплатиться с вами.
     - Поступайте как знаете, - ответил Крис Рок, - мы не рассчитываем  на
великодушие, которого у вас и быть не может. Да если бы оно  и  было,  так
Крис Рок от него отказался бы.
     Сантандер не ожидал такого отпора. Его посещение Аккордадской  тюрьмы
имело целью лишь поиздеваться над покоренными врагами. Он знал  обо  всем,
что случилось с ними от самого Мьера и до Мексики. Он надеялся увидеть  их
униженными, выпрашивающими у него милости. И вдруг  вместо  страха  узники
выказали ему презрение. Техасец заметался,  как  волк  в  клетке,  готовый
вцепиться в горло непрошеного гостя, сделай тот хоть шаг к нему.
     - Прекрасно, - сказал  Сантандер,  не  придав,  казалось,  особенного
внимания словам Криса Рока, - если вы не желаете принимать от меня  услуг,
то я предлагать вам их более не буду. А вы, сеньор ирландец, вы, наверное,
не будете так щепетильны?
     Глядя в упор на своего бывшего противника, Керней твердо ответил:
     - Так как я узнал по опыту, что вы недостойны удара  моей  шпаги,  то
считаю вас недостойным и разговора  со  мной.  Вы  трус  даже  в  железном
панцире. Вы подлец, и я презираю вас.
     Хоть и  сильно  задетый,  Сантандер,  однако,  не  смутился.  Потеряв
надежду унизить своих врагов и боясь  уронить  себя  в  глазах  начальника
тюрьмы, если выплывет на свет история  с  панцирем,  он  решил  прекратить
разговор. К счастью для него,  никто  не  понимал  английского  языка,  на
котором и велся этот короткий, но многозначительный разговор.
     - Видите, сеньор Педро, эти два господина - мои давнишние знакомые, -
сказал он начальнику тюрьмы, -  печальное  положение  которых  меня  очень
интересует и помочь которым я был  бы  очень  рад.  Но  боюсь,  что  здесь
придется подчиниться закону.
     Дон Педро понимающе улыбнулся, выслушивая эти сожаления. Он нисколько
не сомневался в том интересе, который полковник  проявлял  к  заключенным,
так как приковал их по распоряжению самого Сантандера. По своему положению
и характеру, он, однако, никогда не спрашивал объяснений у людей,  стоящих
выше его. А ведь Сантандер находился в свите самого  диктатора.  Начальник
тюрьмы это хорошо знал. Если бы ему приказали задушить или  отравить  этих
узников, он и  это  исполнил  бы  без  малейшего  сожаления  и  колебания.
Жестокий тиран, назначивший его начальником  тюрьмы,  знал,  с  кем  имеет
дело, и не раз использовал  его,  чтобы  избавиться  от  политических  или
личных врагов. Все это время четвертый  узник  продолжал  стоять  лицом  к
стене.  По-видимому,  его   странное   поведение   возбудило   любопытство
Сантандера, и он спросил у начальника тюрьмы:
     - Кстати, скажите, кто  этот  четвертый  обитатель  кельи?  Он  точно
стыдится показать свое лицо. Вероятно, оно так же безобразно, как мое.
     Это была одна из любимых шуток Сантандера, который  знал,  что  хорош
собою.
     - Это рыцарь большой дороги, сальтеадор, - ответил начальник тюрьмы.
     - Человек, представляющий интерес, - заметил  полковник,  -  дайте-ка
мне на него посмотреть, чтобы удостовериться, похож ли  он  на  настоящего
разбойника, на Маццарони или на Диаволо.
     Сказав это, он вошел в келью, и вор в это время повернул лицо  в  его
сторону.  Теперь  они  стояли  друг  против  друга.  Между  ними  не  было
произнесено ни слова, но глаза  их  ясно  говорили,  что  видятся  они  не
впервые. Ненависть отразилась на лице Сантандера, и он  произнес  какое-то
ругательство. Но это было единственное, что сорвалось  с  его  уст,  когда
пара черных глаз Риваса пронзила его  насквозь.  Он  быстро  повернулся  и
направился к двери, до которой, однако, дошел не без приключений. В  своей
поспешности он споткнулся о техасца и злобно толкнул его ногой. К  счастью
для Сантандера, он уже успел оказаться за дверью, когда великан,  таща  за
собой карлика, бросился вслед. Начальник тюрьмы  успел  захлопнуть  дверь,
чем и спас  жизнь  полковнику.  Тогда  Крис  Рок,  обернувшись  к  Кернею,
совершенно спокойно сказал:
     - Не был ли я тысячу раз  прав,  капитан,  когда  уверял,  что  этого
подлеца надо было повесить на Шелльской дороге? Какую глупость  я  сделал,
что не утопил его! А уж теперь-то нам достанется!



                          13. МЕСТЬ САНТАНДЕРА

     Из действующих лиц нашего романа, уже знакомых  читателю,  не  только
Карлос Сантандер, Флоранс Керней и Крис Рок уехали  из  Нового  Орлеана  в
Мексику. То же сделали и дон Игнацио с дочерью, причем ему были возвращены
его земли, и он даже попал в  милость  к  диктатору.  В  довершение  всего
Игнацио Вальверде был вскоре назначен министром.
     Всем этим он был обязан Сантандеру. Красавец адъютант, пользовавшийся
доверием диктатора, без труда добился отмены указа о высылке дона  Игнацио
и позволения вернуться в свое отечество.
     Причину, заставившую его сделать это, нетрудно угадать. Здесь  играли
роль не дружба, не человеколюбие, а  единственно  страсть  к  дочери  дона
Игнацио. Не смея оставаться в Новом Орлеане из-за позорной для себя дуэли,
он не мог, однако, более не видеть Луизу Вальверде.  Только  эгоистическая
любовь и побудила его хлопотать за политического преступника.  Возвращение
же имущества дона Игнацио зависело уже не от него, а было лишь  следствием
восстановления ссыльного в его правах. Почести, жалованье и новый  высокий
пост  были  дарованы  помилованному  самим  Санта-Аной.  Причина   осыпать
благодеяниями человека, который еще недавно был его  политическим  врагом,
была  совершенно  та  же,  что  и  причина  стараний  Карлоса  Сантандера:
мексиканский диктатор, удостоив взглядом Луизу Вальверде, заметил, что она
необыкновенно красива.
     Что же касается дона Игнацио,  то  в  его  оправдание  можно  сказать
многое: высылка из отечества, разлука с друзьями, жизнь в чужой стране  и,
наконец,  необходимость  зарабатывать  хлеб  насущный...  Он  выносил  эти
испытания так терпеливо и безропотно, как дай бог всякому.
     Он не заблуждался относительно мотивов, по которым хлопотал  за  него
Карлос Сантандер, но когда дело касается таких  значительных  благ  жизни,
трудно быть чересчур разборчивым.
     После того памятного вечера, когда Сантандер  показал  себя  в  столь
невыгодном свете, он появился у Вальверде лишь спустя  несколько  дней,  с
пластырем на щеке, держа руку на  перевязи.  Он  понял,  что  на  молчание
Дюперрона и доктора может  надеяться,  остальные  же  свидетели  уехали  в
Техас. Ему, значит, нечего было опасаться, что истина  выйдет  наружу.  Он
рассказал дону Игнацио, что нанес Кернею много  ран  и  жизнь  ирландца  в
большой опасности. Когда слух об этом дошел до Луизы, она чуть не заболела
с горя, но Сантандер уехал, и узнать подробности было  не  у  кого.  Через
несколько месяцев, уже в Мексике, он повторил ту же  выдумку,  хотя  знал,
что противник жив и здоров, он прочел о нем в одной из американских газет,
где при описании Мьерского сражения в очень лестных выражениях  упоминался
капитан Керней. В списках убитых его имени не было.
     Вот каково было положение главных лиц нашего романа  после  Мьерского
сражения: Карлос Сантандер - полковник, состоящий в свите  диктатора,  дон
Игнацио Вальверде - министр, дочь его - красавица,  пользующаяся  всеобщим
вниманием, Флоранс Керней, бывший капитан партизан,  и  Крис  Рок,  лучший
стрелок отряда, - узники ужасной тюрьмы. Но их ждало еще большее унижение,
о чем догадался Керней, как только начальник тюрьмы резко захлопнул  дверь
их кельи. Уроки, которые он брал у дона Игнацио, не пропали даром, общение
с солдатами во время похода позволило ему усовершенствоваться в  испанском
языке. Карлос, вероятно, не подумал об этом  или  предполагал,  что  стены
тюрьмы достаточно толсты,  и  разговоры  в  ее  коридорах  не  могут  быть
услышаны узниками в кельях. Вышло, однако, иначе.  Ирландец  услышал  все,
что говорилось за дверью.
     - Сеньор Педро, - говорил Сантандер, - эти техасцы  -  мои  давнишние
знакомые, я встретил их не в Техасе,  а  в  Соединенных  Штатах,  в  Новом
Орлеане, где между нами сложились отношения, которых я  не  считаю  нужным
описывать. Да будет вам известно, что я в долгу у этих людей и потому хочу
расплатиться с ними. Я могу рассчитывать на вас, не правда ли?
     Трудно было ошибиться в том, что речь шла не о расплате за  дружескую
услугу, а напротив, о злобном плане отмщения. Ответ дона Педро  доказывал,
что он все прекрасно понял.
     - Конечно, вы можете рассчитывать  на  меня.  Ваше  приказание  будет
немедленно исполнено.
     -  Прекрасно,  -  сказал  Сантандер,  подумав  немного,  -  я   хочу,
во-первых, чтобы вы дали им возможность подышать  воздухом  на  улице.  Не
только техасцам, но всем четверым вместе.
     - Однако! - вскричал удивленный начальник тюрьмы. - Они  должны  быть
вам за это благодарны.
     - Менее, чем вы  предполагаете,  если  принять  во  внимание  работу,
которую я немерен им дать.
     - Какую работу?
     - Небольшую работу...
     - На какой улице?
     - Калье-де-Платерос.
     - Когда же?
     - Завтра же. Приведите их утром и оставьте до  вечера,  до  тех  пор,
пока не пройдет процессия. Вы поняли меня?
     - Кажется, да, полковник. А цепи оставим на них?
     - Да, непременно, я желаю, чтобы они оставались  скованными  так  же,
как сейчас: карлик с великаном, а два другие вместе.
     - Слушаю, все будет исполнено.
     Этим закончился любопытный разговор, а если и продолжался, то  Керней
не мог более ничего расслышать. Когда он пересказал услышанное Крису Року,
тот не понял, о чем речь, но двое других заключенных сейчас же догадались,
в чем дело.
     - Хорошо же! - вскричал карлик. - Ведь это значит, что не  пройдет  и
суток, как мы  будем  барахтаться  по  пояс  в  грязи.  Прекрасно,  нечего
сказать!.. Ха-ха-ха!..
     И, слушая смех уродца, можно было подумать,  что  ему  предстояло  не
отвратительное занятие, а исключительное удовольствие.



                              14. НА АСОТЕЕ

     В  мексиканском  городе  плоские  крыши  домов  называются  "azotea".
Невысокие, фута в три, перила служат для отделения крыши  одного  дома  от
крыши другого и для ограждения крыши по краю. На асотее  проводят  большую
часть дня, это место отдыха и приема гостей. Такая особенность архитектуры
восточного происхождения еще существует на побережье Средиземного моря. Не
любопытно ли, что встречается она и у мексиканцев,  где  дома  тоже  имеют
плоские крыши вместо террас? Такие же кровли можно видеть в  Нью-Мехико  и
других городах. Сухой и теплый климат -  главное  условие  для  устройства
подобного рода крыш. Нет на свете страны, где жизнь  на  открытом  воздухе
была бы более привлекательна, чем в Мексике. К тому же, на этих крышах  не
чувствуется ни малейшего дыма, так как  труб  практически  не  существует.
Здесь они совершенно излишни. Немного дров, сожженных в золе, - вот и  все
отопление, да и то лишь в исключительных  случаях.  В  кухнях  употребляют
древесный уголь, поэтому воздух  остается  вполне  чист.  Асотея,  которую
хорошо содержат, бывает украшена цветами, красивыми растениями, небольшими
деревцами,  апельсиновыми  камелиями  и  пальмами,  иногда  над   перилами
возвышается бельведер, с которого еще удобнее любоваться красивыми видами.
А где же найти пейзажи красивее, чем те, которые окружают Мехико? В  какую
сторону ни повернись, всюду взору открывается дивная  картина.  То  долины
самых  различных  зеленых  оттенков   -   от   светло-желтого   маиса   до
темно-зеленого табака, то целые поля перечника  и  бобов,  широкие  полосы
воды, отливающие на солнце серебром, и все это  обрамляется  цепью  гор  с
вечным снегом на гигантских вершинах. Словом, с какой  бы  крыши  дома  ни
окинуть взором даль, все чарует глаз и веселит душу.
     Но  на  асотее  одного  дома   сидела   молодая   девушка,   которая,
по-видимому, не обращала внимания на окружающую  красоту.  Вся  ее  фигура
выражала тоску, и тоску эту не могла рассеять самая удивительная природа.
     Это была Луиза Вальверде. Она вспоминала другую, не менее  прекрасную
страну, где провела несколько лет изгнания.  Последний  год  был  для  нее
самым приятным и счастливым: она узнала любовь!  Предметом  ее  любви  был
Флоранс Керней. Где-то он теперь? Она не знала  о  нем  ничего.  Не  знала
даже, жив ли он. Он исчез, не объяснив причины своего внезапного  отъезда.
Ей было известно только, что он был избран  капитаном  отряда  волонтеров,
который, как ей потом сообщили, отправился в Техас.  Затем  до  нее  дошли
слухи о геройской борьбе партизан и о понесенных ими  потерях.  Она  знала
также, что оставшихся в живых взяли в плен и отвели в Мексику, обращаясь с
ними самым жестоким образом, знала и о той отваге, с которой они  пытались
освободиться, и о вторичном их пленении.
     Уже в  Мехико  она  с  жаром  следила  за  всеми  событиями  Мьерской
экспедиции и, прочитывая все газеты,  с  замиранием  сердца  просматривала
списки раненых и убитых. Дойдя до списка казненных в Эль-Саладо, полуживая
от страха, она вздохнула спокойно, лишь когда прочла последнюю  фамилию  в
нем. Ей все же казалось странным, что имя Кернея нигде не упоминалось.
     Почему о нем нигде  не  писали?  И  где  он  мог  теперь  быть?  Этот
последний вопрос не давал  ей  покоя.  Оставалось  допустить,  что  Керней
бесславно погиб от какой-нибудь болезни или несчастного случая. Его  тело,
наверное, покоится где-нибудь  в  прерии,  где  его  похоронили  товарищи.
Грустные мысли, которым все время предавалась Луиза, покрыли бледностью ее
щеки и наполнили, тоской душу. Ни почести, которыми был осыпан ее отец, ни
восторг, вызываемый ее красотой, не могли рассеять ее грусти.



                               15. ОЖИДАНИЕ

     Обыкновенно люди, тоскующие о  чем-либо,  предаются  своему  чувству,
скрываясь от людей. Дочь дона Игнацио избрала  для  этого  бельведер,  где
проводила большую часть дня в  совершенном  уединении.  Отец  ее,  занятый
государственными делами, проводил свое время во дворце.
     В этот день, однако, Луиза, поднявшись  на  асотею,  была,  очевидно,
погружена в  другие  мысли.  Взор  ее,  обычно  равнодушно  блуждающий  по
живописным просторам, был сегодня  устремлен  на  то  место,  где  дорога,
идущая вдоль  Чапультепекского  акведука  в  Такубаю,  сворачивает  влево,
теряется среди плантаций и исчезает из виду.
     Почему Луиза не отрывала глаз от этого поворота? Почему лицо  ее  так
оживилось?  Взгляд  ее  лихорадочно  горел,  устремленный   навстречу   не
блестящему всаднику  на  красивом  коне,  а  простому  пешеходу  -  слуге,
которого она послала в Такубаю  и  возвращения  которого  теперь  ожидала.
Данное ему поручение требовало большой ловкости и осторожности,  но  метис
Хосе обладал и тем, и другим. Он должен был узнать, нет ли среди  пленных,
отведенных в Такубаю, человека по имени Флоранс Керней.
     Можно, пожалуй, удивиться, почему молодая девушка  не  сделала  этого
раньше. Но дело в том, что Луиза только накануне возвратилась в  город  из
загородного поместья  и  узнала,  что  пленники,  столь  давно  ожидаемые,
наконец прибыли. Ей не пришло в голову навести справки в  Аккордаде,  хотя
она и слышала, что несколько пленных было помещено в  эту  тюрьму.  По  ее
мнению, если дон Флоранс избежал смерти, то никак не мог  быть  подвергнут
подобному унижению.
     Когда она сидела так, сгорая от нетерпеливого ожидания,  лакей  подал
ей конверт с гербом на печати. В конверте оказался пригласительный  билет:
сам диктатор предлагал ей участвовать в большой процессии, назначенной  на
следующий день. Внизу было указано, что в ее распоряжении  будет  парадная
карета. Сколько женщин в Мексике позавидовали бы подобному приглашению!
     Заметьте,  что  Антонио  Лопес  де  Санта-Ана  не  только  подписался
собственноручно  на  этом  приглашении,  но  еще  приписал   "con   estima
particular".
     Эта  лесть,  однако,  не  только  не  доставила  удовольствия   Луизе
Вальверде, но, напротив, вызвала у нее отвращение и  даже  страх.  Уже  не
первый  раз  диктатор  оказывал  ей  внимание,  осыпая  любезностями.  Она
отбросила билет с  пренебрежением  и  начала  снова  всматриваться  вдаль,
надеясь увидеть своего посланца. О приглашении же  диктатора  она  тут  же
совершенно забыла, как будто и не получала его.
     Через несколько минут ее снова отвлекли от пристального ожидания.  Но
был уже  не  лакей,  а  молодая  женщщина,  красота  которой  представляла
удивительный контраст с красотой Луизы. У Луизы, хотя она была  испанского
происхождения, были золотистые волосы и  нежно-белый  цвет  лица.  Та  же,
которая в  эту  минуту  входила  на  асотею,  была  смуглая  брюнетка,  ее
роскошные черные волосы были зачесаны высоко на затылок, легкий пушок  над
верхней губой еще более оттенял белизну зубов. Яркий румянец на  ее  щеках
напоминал по цвету розу. В  этом  лице  женское  очарование  сочеталось  с
какой-то дикой оригинальностью, прибавляющей очарованию известную остроту.
     Молодая женщина, наружность  которой  мы  только  что  описали,  была
красавица Изабелла Альмонте, "львица" мексиканского общества.



                            16. ДВОЙНАЯ ОШИБКА

     Луиза Вальверде и графиня Альмонте были очень дружны, и не  проходило
дня, чтобы они не виделись.  Они  жили  на  одной  улице.  У  графини  был
собственный дом, хотя и купленный  на  имя  ее  тетки  и  опекунши.  Кроме
красоты, она обладала еще и титулом, доставшимся ей от древнего  правящего
рода в Мексике.
     Очень  богатая,  она  владела  во  многих  местах  домами  и  дачами.
Пользуясь полной свободой, она тратила деньги, не отдавая  никому  отчета,
веселая и беззаботная, как птичка.
     На этот раз, однако, Луизу поразило озадаченное  лицо  подруги  и  ее
прерывистое дыхание. Правда, задыхаться она могла  оттого,  что  поднялась
сразу на четвертый этаж, но краска, покрывавшая  ее  лицо,  и  блеск  глаз
должны были объясниться другой причиной.
     - Madre de Dios! - вскричала участливо ее  подруга.  -  Что  с  вами,
Изабелла?
     - О Лусита, если бы вы знали!
     - Но в чем же дело?
     - Он в тюрьме...
     - Он жив! О, да будет благословенна Святая Дева!
     Она перекрестилась и набожно подняла  глаза  к  небу,  как  бы  творя
благодарственную молитву.
     - Жив! - повторила удивленная графиня. -  Разве  вы  думали,  что  он
умер?
     - Я не знала, что и думать. Я так давно его не видела и ничего о  нем
не слышала. Я счастлива, что он здесь, хотя бы и в  тюрьме.  Пока  человек
жив, жива и надежда.
     Графиня стала понемногу приходить в себя, но лицо ее выражало  теперь
не только тревогу, но и сильное удивление.  Что  хотела  сказать  подруга?
Почему она так обрадовалась, узнав, что "он" в тюрьме?
     А Луиза и впрямь чувствовала облегчение.
     - Я предполагала, что его уже нет на свете. Я боялась, что его  убили
или что он погиб где-нибудь в техасских прериях.
     - Карамба! - вскричала, прерывая ее, графиня, которая иногда не могла
удержаться от подобных восклицаний,  затем  прибавила:  -  Что  вы  хотите
сказать, упоминая о техасских прериях? Я не  слыхала,  чтобы  Руперто  там
когда-нибудь был.
     - Руперто? - повторила Луиза, и тотчас радость на ее  лице  сменилась
прежней тоской. - А я думала, что мы говорим о Флорансе Кернее!..
     Обе давно уже поведали друг другу тайны их сердец, и Луиза  прекрасно
знала, кто таков Руперто. Она знала, что он принадлежал к хорошей  фамилии
и был храбрым  воином.  Но,  как  и  прежде  дон  Игнацио,  он  состоял  в
побежденной партии, большинство членов которой  оказались  в  ссылке  либо
отошли от политики и жили в своих отдаленных поместьях. Руперто уже  давно
не показывался в Мехико, многие предполагали, что он  скрывался  в  горах,
говорили также, что он сделался начальником  шайки  сальтеадоров,  не  раз
обагривших кровью дорогу в Акапулько в том месте, где она прорезает  горы.
Эта  арена  многочисленных  преступлений  получила  название   "Cruz   del
Marques".
     Но многие подробности были до сих пор неизвестны дочери дона Игнацио.
- Простите мне мою ошибку, Изабелла, -  сказала  она,  обнимая  подругу  и
нежно прижимая ее к сердцу.
     - Скорее я должна просить у вас прощения, - ответила графиня, заметив
впечатление, произведенное на Луизу ее ошибкой. - Я должна была выражаться
яснее, но вы знаете, что все  мысли  мои  сосредоточены  на  моем  дорогом
Руперто.
     Ей, конечно, следовало  понимать,  что,  в  свою  очередь,  мысли  ее
подруги заняты одним лишь Флорансом Кернеем.
     - Вы говорите, Изабелла, что его заключили в тюрьму. Но  кто  же  это
сделал и почему?
     - Кто  сделал?  Понятно,  стража  по  распоряжению  правительства.  А
почему?  Потому  что  он  принадлежит  к  либеральной  партии,   это   его
единственная вина. И знаете ли, что я вам еще скажу? Его обвиняют  в  том,
что он сальтеадор!
     - Его могут обвинять, но быть он им, конечно, не может. Впрочем, меня
уже ничто не удивляет в поступках людей, пользующихся властью. Дон Руперто
никогда не унизил бы себя, став бандитом.
     - Бандитом?! Мой Руперто, самый ярый патриот и честнейший  человек  в
мире!..
     - Где же и когда его захватили?
     - Где-то в окрестностях Сан-Августина, уже некоторое время назад,  но
я только что узнала об этом.
     - Странно, на прошлой неделе я несколько дней провела в Сан-Августине
и ничего об этом не слышала.
     - Потому что это делается тайно. Дон  Руперто  жил  где-то  в  горах.
Слишком храбрый, чтобы быть осторожным, он  спустился  в  Сан-Августин,  и
кто-то его предал.
     - Где же он теперь, Изабелла?
     - В тюрьме.
     - Но в какой тюрьме?
     - Вот это-то я и хочу узнать!  Пока  мне  известно  только,  что  его
обвиняют в разбое. Сантиссима! - воскликнула  она,  нервно  топча  ножками
веер.  -  Пусть  клеветники  поостерегутся!  Он  им  отомстит,  когда  его
оправдают, ведь правда всегда выходит наружу. Сметь подозревать Руперто  в
разбое!..
     После первой вспышки подруги заговорили  наконец  немного  спокойнее.
При этом выяснилось, что взгляд на положение вещей был  у  них  совершенно
различный. Одна знала, что возлюбленный ее в тюрьме, и приходила от  этого
в отчаяние. Другая надеялась, что и ее милый попал туда же, но уверенность
в этом доставила бы ей отраду.
     Графиня, в свою очередь, начала расспрашивать подругу.
     - Теперь я понимаю, дорогая, почему вы подумали,  что  я  говорила  о
Флорансе. Вы полагали, что он среди пленных, которые только  что  прибыли.
Неправда ли?
     - Если бы я смела надеяться!..
     - Предприняли ли вы что-нибудь, чтобы узнать это?
     - Да, я послала человека в Такубаю, куда, я слышала, их отвели.
     - Но большинство, как я слышала, попало в Аккордаду.
     - Как! В эту ужасную яму, с самыми подлыми негодяями! Ведь техасцы  -
военнопленные, их не могли подвергнуть такому унижению!
     - Однако это именно так. Я узнала об этом от Сантандера.
     Упоминание имени, да  еще  в  сопоставлении  с  предметом  разговора,
произвело на Луизу сильное впечатление. Она то краснела, то  бледнела  при
воспоминании о ненависти,  существовавшей  между  Сантандером  и  Кернеем.
Страшно встревоженная, она почти не  слышала  графиню,  продолжавшую  свои
расспросы.
     - Кому вы это поручили?
     - Я послала Хосе.
     - Отлично, он вполне заслуживает доверия  и  довольно  толковый,  но,
дорогая, он не более как слуга, и в  Такубае  ему  будет  трудно  получить
нужные сведения. Снабдили ли вы его деньгами?
     - О да, мой кошелек в его полном распоряжении.
     - Возможно, именно  ваш  кошелек  и  будет  золотым  ключом,  который
откроет двери тюрьмы дона Флоранса, если только он там.
     - Надеюсь, что да!
     Подобная  надежда  молодой  девушки  показалась  бы  очень   странной
человеку, не знающему обстоятельств дела.
     - Чего бы я ни дала, чтобы узнать, что он жив!
     - Вы это скоро узнаете. Когда должен вернуться Хосе?
     - Ему пора уже вернуться. Когда вы пришли,  я  как  раз  высматривала
его. Может быть, пока мы разговаривали, он уже возвратился.
     - Дорогая, какое совпадение! Я сделала то же самое, что и вы,  и  жду
возвращения моего посланца, которому поручила узнать об участи Руперто.  И
раз уж такова судьба, будем вместе ждать вестей, каковы бы они ни  были...
Что я вижу! - воскликнула она,  поднимая  с  полу  пригласительный  билет,
брошенный Луизой. - Приглашение с предложением кареты и любезной припиской
его светлости! Вы собираетесь поехать?
     - Нет, и не думаю. Мне его любезности противны.
     - Мне бы хотелось,  чтобы  вы  поехали.  Да  и  отец  ваш,  наверное,
пожелает.
     - Но вам-то к чему это?
     - Я хочу, чтобы вы взяли меня с собой.
     - Я должна прежде узнать, что скажет отец.
     - Я уверена, что...
     Ее прервал шум шагов. По лестнице  поднимались  двое.  Это  были  оба
посланные, случайно возвращавшиеся одновременно. Девушки поспешно вышли им
навстречу. Слуги стояли, обнажив головы, один - перед графиней,  другой  -
перед Луизой. Так что ответы их были  слышны  обеим.  Впрочем,  они  и  не
собирались ничего скрывать друг от друга.
     - Сеньорита, - сказал Хосе, - того, о судьбе  которого  вы  приказали
мне узнать, нет в Такубае.
     Луиза страшно побледнела и воскликнула:
     - Вы больше ничего о нем не узнали? - Однако ответ сразу привел ее  в
себя. - Вы видели дона Флоранса?! Но где же, говорите скорее!
     - В Аккордаде.
     - В Аккордаде!  -  повторил,  как  эхо,  другой  голос.  Это  сказала
графиня, которая узнала, что ее возлюбленный находится в той же тюрьме.
     - Я видел его в камере, сударыня, - продолжал  слуга  графини.  -  Он
прикован к техасскому пленнику.
     - Он был в камере, сеньорита, - говорил в ту же  минуту  Хосе.  -  Он
прикован к вору.



                            17. СТОЧНЫЕ КАНАВЫ

     В  каждом  городе  есть  улица,  пользующаяся  особой  привязанностью
высшего общества. В Мехико это улица Платерос, улица  Ювелиров,  названная
так  по  большому  количеству  ювелирных  магазинчиков.  По   этой   улице
прогуливается золотая  молодежь  столицы  Мексики,  юноши  в  лакированных
сапогах, желтых перчатках, со стеками в руках, с моноклями. Сюда приезжают
богатые сеньоры и сеньориты выбирать себе  украшения.  По  улице  Платерос
идут в Аламеду, парк с красивыми аллеями, террасами, цветами и  фонтанами,
осененными тенью громадных густых деревьев: под знойным небом юга все ищут
тени.
     Там юные красавцы проводят часть дня, то гуляя по аллеям, то  сидя  у
фонтана, любуясь хрустальной струей воды,  но  следя  в  то  же  время  за
сеньоритами, которые с удивительным искусством владеют веерами:  колебания
этих хрупких игрушек предназначены не только для  прохлады,  некоторые  их
движения  выражают  признания,  более  чарующие,  чем  слова.  Одним  лишь
мановением веера здесь завязывают роман, объясняются в  любви,  залечивают
сердечные раны или наносят их.
     Улица Платерос, оканчивающаяся у  входа  в  Аламеду,  продолжается  и
далее, но уже под другим  названием,  теперь  это  фешенебельный  проспект
Сан-Франциско, не менее  популярный  у  мексиканской  знати.  Ежедневно  в
известный час он полон  пешеходов,  запружен  всадниками  и  экипажами.  В
экипажи впряжены мулы или маленькие лошадки, известные здесь под названием
"фрисонов". Сеньоры и сеньориты, сидящие  в  экипажах,  очень  нарядны,  в
открытых платьях с  короткими  рукавами,  без  шляп,  их  волосы  украшены
драгоценностями и  живым  жасмином  или  ярко-красными  цветами  гранатов.
Блестящие  всадники  восседают  на  фыркающих  лошадках.  Глядя  на   них,
подумаешь, что они едва сдерживают коней, которых на самом деле все  время
пришпоривают, заставляют горячиться.
     Каждый день, исключая первую  неделю  великого  поста,  когда  высшее
общество переходит на другой конец города, эта блестящая процессия тянется
вдоль улиц Платерос и Сан-Франциско.
     Но здесь же взор останавливается на  менее  привлекательном  зрелище.
Посредине  улицы  проходит  сточная  труба,  не  закрытая  сплошь,  как  в
европейских странах, а только прикрытая легко  снимающимися  плитами.  Это
скорее грязная клоака, чем сточная труба. Нет ни малейшего уклона, который
бы способствовал стоку нечистот, и они скапливаются в канавах, наполняя их
доверху. Если бы время от времени их не очищали,  то  весь  город  был  бы
затоплен грязью. Иногда доходит до того, что черная жидкость просасывается
сквозь плиты, распространяя зловоние. А чего только не приходится выносить
зрению и обонянию, когда наступает время очистки! Снятые плиты  кладут  по
одну сторону, а вонючую грязь - по другую, оставляя ее в таком виде,  пока
она не засохнет, чтобы было удобнее ее вывезти.  Это  не  мешает,  однако,
аристократическому катанию. Дамы  отворачивают  свои  хорошенькие  носики:
будь зловоние во сто  раз  сильнее,  они  и  тогда  не  отказались  бы  от
привычной  прогулки.  Для  них,  как  и  для   посетительниц   лондонского
Гайд-парка, дневное катание дороже всего, даже еды и питья. Очистка стоков
- тяжелая работа, для которой людей найти трудно. Даже нищие избегают  ее,
и решается на нее лишь последний бедняк, мучимый голодом.  Она  не  только
отвратительна, но унизительна, почему  и  предоставляется  большей  частью
обитателям тюрем, осужденным на долгое заключение, да еще в счет наказания
за проступок, совершенный уже в тюрьме. Их пугает не столько грязь и вонь,
сколько тяжелый труд под палящим солнцем.
     Стоят они по пояс в грязи, которая нередко залепляет им даже лица, но
из предосторожности с их ног не  снимают  колодок.  Они  озлоблены  против
всего человечества. Их глаза то  мечут  искры,  то  опущены  с  отчаянием.
Некоторые задевают прохожих своими насмешками и ругательствами.
     После всего сказанного понятно, почему Керней с  таким  беспокойством
прислушивался к разговору Сантандера с начальником тюрьмы.
     На следующее утро начальник тюрьмы сам пришел к их двери:
     - Пора, собирайтесь на работу!
     Он знал, что им предстояло, и прибавил насмешливо:
     - Сеньор Сантандер вас совсем избалует своим  вниманием.  Заботясь  о
вашем здоровье, полковник желает, чтобы вы совершили прогулку. Это  особая
милость, которая доставит вам и пользу, и удовольствие.
     Дон  Педро  любил  поиздеваться  и  очень  гордился   своим   умением
изобретать насмешки. На этот  раз,  однако,  его  ирония  потеряла  смысл.
Карлик не удержался, чтобы не ответить.
     - А! - завопил он нечеловеческим голосом. - Прогуляться по улице!  Вы
хотите сказать, под улицей! Я ведь знаю, дон Педро!
     Он так  давно  был  в  тюрьме,  что  позволял  себе  фамильярности  с
начальником тюрьмы, и ему их прощали.
     - Ах ты, уродина! - удивилcя начальник тюрьмы. - Я постараюсь отучить
тебя от неуместных шуток! - Затем, обращаясь к Ривасу,  сказал:  -  Сеньор
Руперто, я был бы счастлив избавить вас от этой маленькой экскурсии, но  я
получил приказания, которых не могу не выполнить.
     Это опять была лишь шутка, придуманная с целью помучить заключенного,
во всяком случае, Ривас это так и понял. Обращаясь к своему  притеснителю,
он сказал:
     - Мерзавец, обесчестивший свое оружие в  Закатекасе,  вы  как  нельзя
более подходите к должности начальника такой отвратительной ямы, как  эта.
Продолжайте делать подлости, я вас презираю.
     - Черт побери! Как вы, однако, дерзки, сеньор  Ривас!  Не  надейтесь,
что графине, как бы знатна она ни была, удастся  выцарапать  вас  из  моих
когтей, о вас гораздо лучше позаботится госпожа виселица.
     Произнеся эту угрозу, он крикнул:
     - Отведите арестантов, куда я говорил вам!
     Последние слова относились к главному надзирателю,  высокому,  крепко
сложенному малому.
     - Por cierto, gobernedor, - ответил тот с почтительным поклоном.
     - Пусть остаются там весь день. Это приказ.
     - Слушаю, сеньор!
     Вскоре после ухода начальника  тюрьмы  надзиратель  крикнул,  отворив
дверь камеры:
     - Живо, марш на канавы!



                        18. ТИРАН И ЕГО НАПЕРСНИК

     Excelentisimo,  ilustrisimo,  генерал  дон  Хосе  Антонио  Лопес   де
Санта-Ана - таковы были титул и имя того, кто держал в своих руках  судьбы
Мексики в  то  время.  Человек  этот  около  четверти  века  был  бичом  и
проклятием молодой республики. Хотя власть диктатора  была  временной,  но
деморализация,  производимая   деспотизмом,   надолго   переживает   время
правления   деспота.   Санта-Ана   достаточно   принизил   мексиканцев   в
социально-политическом отношении, чтобы сделать их  неспособными  выносить
какую бы то ни было форму конституционного  правления.  Они  не  различали
более друзей свободы от ее врагов, а  так  как  после  каждого  низложения
диктатора возвращение  либерального  правления  не  сразу  восстанавливало
правовой порядок, то и на него  сыпались  обвинения,  причем  тут  же  все
забывали зло, причиненное тираном.
     Неумение  разбираться  в  сложных  вопросах   политики   присуще,   к
несчастью, не одним мексиканцам.
     В первое время существования Мексиканской республики  эти  плевелы  с
необыкновенной силой разрастались на  пользу  Санта-Аны.  Его  свергали  и
прогоняли бесчисленное количество раз, и  вот  он  снова  был  призван,  к
великому удивлению нации, а впоследствии и историков. Объяснение,  однако,
весьма просто: вся сила  его  могущества  заключалась  в  порожденной  его
политикой деморализации, милитаризме и отвратительном шовинизме, последнем
в особенности.
     Разделяй и властвуй - политическое правило столь же  древнее,  как  и
сам деспотизм. Лесть как средство укрепления власти - тоже путь достаточно
известный. Этот-то последний путь и  был  избран  Санта-Аной,  который  не
упускал  случая  польстить  народному  самолюбию  и  кончил  унижением   и
посрамлением нации, как это случилось во Франции несколько лет тому  назад
и как может случиться со всяким народом,  если  его  идеалы  не  превышают
удовлетворения,  получаемого  от  самовосхваления.  Диктатор  Мексиканской
республики имел в то время притязания на титул  императора  и  преследовал
эту цель ревностнее, чем когда-либо.  В  действительности  он  пользовался
императорской властью, растоптав свободу в стране. Чтобы подготовить своих
подданных к задуманным им переменам,  он  решил  поразить  их  воображение
обрядностями чисто военного  характера.  К  титулу  правителя  государства
Санта-Ана прибавил еще и звание главнокомандующего. Дворец его и внутри  и
снаружи походил на крепость. У всех дверей стояли часовые.
     В тот день, когда Сантандер посетил Аккордаду, диктатор сидел в зале,
где  была  назначена  аудиенция   его   приближенным.   Официальные   дела
закончились, он оставался один. В зал вошел дежурный адъютант, положил  на
стол диктатора визитную карточку. - Да, я могу принять его, - сказал  тот,
взглянув на нее.
     Посетителем оказался Карлос Сантандер.
     - А, сеньор Сантандер! - весело приветствовал  его  диктатор.  -  Чем
обязан удовольствием? Судя по вашему торжествующему виду, новая победа?
     - Экселлентиссимо!..
     - О, не скромничайте! Говорят, вы счастливейший из смертных?
     - Уверяю вас, даже напротив... Это только наговоры...
     - Я и сам достаточно видел. Например, ваше ухаживание  за  прелестной
особой, которую вы, кажется, знали еще в  Луизиане?..  -  Он  устремил  на
Сантандера испытующий взгляд, точно сам сильно  интересовался  особой,  на
которую намекал. Избегая его взгляда, Карлос уклончиво ответил:
     - Ваше превосходительство очень добры, уделяя мне столько внимания.
     - Вот как! Вы даже не находите нужным отрицать эти догадки! Ха-ха-ха!
     Великий управитель, откинувшись в кресле, захохотал.
     - Да, сеньор Карлос, ваши любовные похождения мне хорошо известны. Но
я далек от мысли осуждать вас за это. Живя сам в  стеклянном  доме,  я  не
могу бросать камни в стекла другим. Ха-ха-ха!
     Его смех и взгляд показывали, что ему очень льстит слава дон Жуана.
     - Впрочем, ваше превосходительство, не все  ли  равно,  что  подумает
свет, лишь бы совесть была спокойна.
     -  Браво,  брависсимо!  -  вскричал  Санта-Ана.  -  Карлос  Сантандер
проповедует мораль! Нет, это уж слишком! Ха-ха-ха!
     Полковник был немного озадачен, не понимая, к чему клонится разговор,
и решился, наконец, заметить:
     - Меня крайне радует, что ваше превосходительство находится сегодня в
таком хорошем расположении духа.
     - Уж не потому ли, что вы намереваетесь  меня  о  чем-то  просить?  -
Санта-Ана любил отпускать довольно обидные замечания. -  Кстати,  скажите,
откуда у вас шрам на щеке? Я давно хотел спросить об этом.
     Вопрос заставил Сантандера покраснеть.
     - Это последствие дуэли, - сказал он.
     - Где?
     - В Новом Орлеане.
     - О, это город дуэлей, я знаю, так как жил там некоторое время.
     Санта-Ана  побывал  в   Соединенных   Штатах   после   сражения   при
Сан-Гиацинте, где был взят в плен и отпущен под честное слово.
     - В Новом Орлеане встречаются удивительно искусные дуэлянты.  Но  кто
же был вашим противником? Надеюсь, вы ему отплатили как следует?
     - Даже более того.
     - Вы убили его?
     - Нет, но это зависело не от меня, а от моего секунданта, упросившего
меня пощадить противника.
     - А что же было причиной  ссоры?  Впрочем,  что  же  тут  спрашивать?
Конечно, замешана женщина.
     - Виноват, ваше превосходительство, наша ссора  имела  совсем  другую
причину.
     - Какую?
     - Я собирался посвятить свое оружие славе  Мексики  и  ее  достойного
правителя.
     - В самом деле, полковник?
     - Ваше превосходительство не забыли знаменитую кампанию партизан...
     - Да-да, - прервал его поспешно Санта-Ана, точно не желая  вспоминать
о неприятном, - значит, вы дрались с одним из них?
     - Да, с их капитаном.
     - И что же с ним сталось? Он воевал под Мьером?
     - Да, ваше превосходительство.
     - Убит там?
     - Взят в плен.
     - Расстрелян?
     - Нет.
     - Значит, он должен быть здесь? Как его фамилия?
     - Керней, он ирландец.
     Выражение лица Санта-Аны говорило о том, что это  имя  ему  известно.
Действительно, как раз в то утро дон Игнацио  приходил  ходатайствовать  о
помиловании Кернея и освобождении его из тюрьмы,  но  решительного  ответа
министр не получил. Вся эта история показалась  диктатору  подозрительной.
Не упомянув, однако, ни о чем, он только спросил Сантандера:
     - Этот ирландец в Такубае?
     - Нет, он в Аккордаде.
     - Так как  техасские  пленные  находятся  в  вашем  ведении,  то  вы,
вероятно, о нем и пришли просить? Чего же вы желаете?
     - Вашего разрешения наказать этого человека, как он того заслуживает.
     - За шрам, которым  он  украсил  ваше  лицо?  Вы  сожалеете,  что  не
ответили ему как следует? Не так ли, полковник?
     Сантандер, покраснев, сказал:
     - Это не совсем так. Он должен быть наказан по другой причине.
     Санта-Ана пристально посмотрел на Сантандера.
     - Этот Керней, - продолжал полковник, - один  из  самых  ярых  врагов
Мексики и вашей светлости.  В  одной  речи  он  называл  вас  узурпатором,
тираном, предателем, не раз изменявшим свободе и родине. Позвольте мне  не
повторять тех оскорблений, которыми он вас осыпал.
     Глаза Санта-Аны блеснули гневом.
     - Черт возьми! - вскричал он. - Если вы говорите  правду,  то  можете
делать с этим ирландцем все, что хотите. Расстреляйте  его  или  повесьте,
мне безразлично. Впрочем, нет, подождите. Ведь в  настоящее  время  у  нас
предприняты переговоры с министром Соединенных Штатов о техасских пленных.
К тому же, Керней, будучи  ирландцем,  является  английским  подданным,  и
английский консул может втянуть нас в неприятную историю. Не  следует  его
пока ни расстреливать, ни вешать. Поступайте осторожно. Вы понимаете меня?
     Полковник  прекрасно  понимал,  что  хотел  сказать  диктатор  словом
"осторожно". Все шло так, как хотел Сантандер. Когда он выходил  из  зала,
лицо его сияло злобным торжеством. Отныне он мог унижать вволю  того,  кто
унизил его!
     - Вот так комедия! - воскликнул Санта-Ана, когда дверь за посетителем
закрылась. - Прежде чем опустят занавес, я и сам хочу сыграть роль в  этой
пьесе. Сеньорита Вальверде  без  сомнения  прелестна,  но  она  недостойна
развязать шнурки на башмаках графини. Эта женщина, ангел  она  или  демон,
могла бы, если бы захотела, добиться того, чего не смогла еще  ни  одна...
вскружить голову Санта-Ане!



                    19. ДОН ЖУАН С ДЕРЕВЯННОЙ НОГОЙ

     Диктатор просидел некоторое время  неподвижно,  затем,  зажигая  одну
папиросу за другой, стал курить. Его лицо сделалось  мрачно.  В  ту  пору,
если верить общей молве,  Санта-Ана  имел  абсолютную  власть  над  жизнью
мексиканского народа, действуя то силой, то хитростью, не брезгуя никакими
средствами. Перемена выражения  лица  диктатора  была  вызвана  отнюдь  не
угрызениями совести. Скорее воспоминаниями. Сюда примешивался, может быть,
страх разделить когда-нибудь участь своих жертв, ибо каждый деспот не  без
оснований опасается мести. Развращенное и развращающее правление Санта-Аны
так бесцеремонно обращалось к кинжалу, что убийство стало в некотором роде
обычным делом. Неудивительно поэтому, что и диктатор боялся  погибнуть  от
руки  убийцы.  Как  ни  прочно  утвердился  Санта-Ана  у  власти,  надеясь
переменить кресло диктатора на королевский трон,  он  не  мог  чувствовать
себя в полной безопасности.
     Его тревожило еще одно обстоятельство.  С  помощью  арестов,  казней,
ссылок и конфискаций ему почти удалось уничтожить либеральную партию.  Но,
как ни слаба она была, но все же существовала, ожидая лишь  случая,  чтобы
проявить себя. Санта-Ана знал это по  опыту  собственной  жизни,  где  так
часто чередовались торжество и поражение.  В  одном  из  северных  городов
республики даже был раскрыт заговор. Это походило  на  отдаленные  раскаты
грома приближающейся грозы.
     Однако мысли, омрачившие в эту минуту  чело  Санта-Аны,  от  политики
быстро перекинулись к женщине... к женщине не в общем смысле  слова,  а  к
одной из двух особ, недавно упомянутых им,  и,  как  можно  догадаться,  к
прелестной графине.
     В молодости он был недурен собою и очень гордился своей внешностью. В
жилах этого мексиканца по рождению текла чистейшая испанская кровь.  Черты
лица его были тонкие и выразительные, волосы  и  усы  черные  и  блестящие
(правда, усы он красил), цвет  лица  коричневатый,  но  не  темный.  Он  и
теперь, несмотря на годы, и серебристые нити в  волосах,  мог  производить
впечатление на женщин, если бы не зловещее выражение, появляющееся на  его
лице.
     Одно огорчало его более всего - его деревянная нога. Когда он  глядел
на нее, то искренне страдал, точно чувствовал в  этой  деревяшке  приступы
подагры.
     Как часто проклинал он принца Жоанвиля! Ведь он лишился ноги, защищая
Веракрус от  французов,  которыми  тот  командовал.  Однако  по  некоторым
причинам  он  должен  был  благодарить   его:   деревянная   нога   немало
способствовала популярности Санта-Аны,  и  не  раз  он  пользовался  своим
увечьем, чтобы снова войти в милость у народа.
     Однако с какой грустью разглядывал он  ее  теперь!  В  том,  чего  он
жаждал, она едва ли могла принести ему пользу. Способна ли женщина, да еще
такая, как графиня Изабелла, полюбить человека  с  деревянной  ногой!  Он,
конечно, не терял надежды,  уповая  то  на  свою  внешность,  то  на  свое
положение.  Кроме  того,  он  сумел  устранить  опвсность   соперничества,
заключив в тюрьму человека, который пользовался благосклонностью  графини.
С трудом, но удалось захватить его, обвинив в разбое и воровстве.  Он  был
помещен  в  Аккордаду,  начальником  которой  был  один  из   приспешников
диктатора.  Просидев  некоторое  время  в  раздумье  и  докурив  очередную
папиросу, он вдруг торжествующе улыбнулся. Улыбка эта была вызвана как раз
сознанием своей власти над ненавистным соперником.  Чего  бы  он  не  дал,
чтобы распространить эту власть и на нее!
     Из задумчивости диктатор был выведен легким стуком в дверь.  Адъютант
принес две визитные карточки сразу. При виде их выражение  лица  Санта-Аны
снова  резко  изменилось.  Форма  и  размеры  карточек  указывали  на   их
принадлежность представительницам прекрасного  пола.  Имена  посетительниц
смутили диктатора еще больще. Адъютанту  не  приходилось  еще  видеть  его
таким взволнованным.
     - Просите! - сказал было он, но вдруг одумался и  отдал  распоряжение
ввести дам сначала в приемную и впустить их к нему лишь после звонка. Судя
по выражению лица молодого офицера,  он  был  очень  доволен  возможностью
задержать   на   некоторое   время   посетительниц,    показавшихся    ему
очаровательными: одна из них  была  Луиза  Вальверде,  другая  -  Изабелла
Альмонте.



                     20. ПРЕЛЕСТНЫЕ ПРОСИТЕЛЬНИЦЫ

     Едва адъютант вышел, как Санта-Ана  направился  к  большому  стенному
зеркалу и осмотрел себя с головы до ног. Он закрутил усы, провел рукой  по
волосам, одернул шитый золотом мундир и снова уселся в кресло. Несмотря на
изысканную вежливость, которой всегда кичился диктатор, он  всех  принимал
сидя, даже женщин, предпочитая положение, позволявшее  ему  скрывать  свой
недостаток. Нажав кнопку звонка, он  принял  позу,  полную  достоинства  и
величия. Женщины вошли смущенные и взволнованные.
     - Такой редкий случай, - сказал Санта-Ана, - графиня Альмонте  делает
честь дворцу своим посещением. Что касается  сеньориты  Вальверде,  то  не
будь у нас с ее отцом официальных отношений, я еще реже имел бы  честь  ее
видеть.
     Говоря это, он указал им на кресла. Они  сели,  все  еще  волнуясь  и
слегка дрожа. Они не  были  застенчивыми  по  природе,  их  делали  такими
обстоятельства, приведшие сюда. В жилах той и другой текла  благороднейшая
кровь. Графиня, кроме того, принадлежала к старинной знати, в то время как
диктатор оказывался  просто-напросто  выскочкой.  Их  смущало  поэтому  не
собственное приниженное положение, но самая  цель  их  посещения.  Были  у
Санта-Аны какие-либо  подозрения  на  этот  счет  или  нет,  но  лицо  его
оставалось непроницаемым и загадочным, как у  сфинкса.  Любезно  произнеся
свое приветствие, он умолк, ожидая, когда заговорят посетительницы.
     Графиня решилась заговорить первая.
     - Ваше превосходительство, - сказала она с напускным смирением, -  мы
пришли просить у вас одной милости.
     При этих словах смуглое лицо Санта-Аны  точно  просветлело.  Изабелла
Альмонте просит у него милости! Что же может быть лучше? Диктатор с трудом
скрывал овладевшую им радость, отвечая графине:
     Если эта милость в моей власти, ни  графине  Альмонте,  ни  сеньорите
Вальверде нечего бояться отказа. Говорите же откровенно, в чем дело.
     Графиня, при всей решительности своего  характера,  все  еще  медлила
объясниться. Ведь об этой милости Санта-Ану уже просили утром,  и  он,  не
отказав окончательно, тем не  менее  оставил  мало  надежды.  Читатель  не
забыл, вероятно, что в тот же день приходил просить о помиловании Флоранса
Кернея и Руперто Риваса дон Игнацио,  посетительницы  не  могли  не  знать
этого, так как министр действовал по их настоянию и просьбе. Безнадежность
и заставила их самих обратиться к диктатору.
     Замешательство графини не ускользнуло от  внимания  диктатора,  очень
довольного, что представился случай показать  свою  власть  интересовавшей
его женщине.
     - Должен сказать, что меня все это  крайне  огорчает,  -  сказал  он,
стараясь казаться опечаленным, каким он и был  в  действительности,  когда
узнал, что женщины, за которыми ухаживал, предпочли его другим.
     - Но почему  же,  ваше  превосходительство?  -  спросила  графиня  со
страстью в голосе. - Почему вы отказываете в свободе людям, не совершившим
никаких  преступлений,  заключенным  в  тюрьму  за  вину,  которую   вашей
светлости так легко простить?
     Никогда графиня не была  так  хороша,  как  в  эту  минуту.  Ее  лицо
покрылось ярким румянцем, глаза метали искры негодования. Она поняла,  что
все просьбы тщетны, волнение,  гнев,  презрение  придали  ее  лицу  особое
выражение, сделав его еще прелестнее.  У  Санта-Аны  не  оставалось  более
сомнения относительно чувств, питаемых ею к Руперто Ривасу. И он ответил с
холодным цинизмом:
     - Вы так думаете, но ведь  это  ничего  не  доказывает.  Человек,  за
которого вы просите, должен сам доказать свою невиновность. То же  я  могу
сказать и относительно интересующего вас узника, - прибавил он,  обращаясь
к Луизе Вальверде.
     Женщины ничего на это не ответили, поняв, что их усилия напрасны. Они
поспешили уйти. Дочь дона Игнацио шла впереди - это было именно  то,  чего
желал Санта-Ана. Забыв о своей деревянной  ноге,  он  поспешно  вскочил  с
кресла и успел шепнуть Изабелле Альмонте:
     - Если графиня пожелает прийти одна, ее просьба  будет  иметь  больше
шансов на успех.
     Графиня прошла по залу, подняв презрительно голову, словно  не  слыша
его слов. Она прекрасно поняла их смысл, и  негодование  отразилось  в  ее
огненном взоре.



                           21. ЖЕНСКИЙ ЗАГОВОР

     - Жизнь бедного Руперто в опасности! Теперь я в этом уверена и, может
быть, даже буду виной его смерти!  -  Сидя  в  карете  рядом  с  подругой,
графиня произнесла эти слова как бы про себя.
     Не менее удрученная Луиза, возможно, не услышала бы этих  слов,  если
бы они не отвечали вполне  ее  собственным  мыслям.  Думая  об  опасности,
угрожавшей дорогому для нее человеку, она с ужасом спрашивала себя: не она
ли тому причиной?
     - Мне кажется, я вас понимаю, - грустно сказала она.
     - Не будем об этом говорить, это слишком ужасно! Нам нужно, не  теряя
времени, приняться за дело, призвав на помощь всю нашу любовь и  все  наши
силы! Ведь так, Луиза? И помоги нам, боже!
     Несмотря на вопросительный тон, Изабелла не нуждалась  в  ответе.  Не
менее озабоченная, чем графиня, и еще  более  грустная,  Луиза  лишь  эхом
повторила:
     - Помоги нам, боже!
     Они молчали некоторое время, погруженные в свои мысли, затем  графиня
снова заметила:
     - Как я жалею, дорогая, что вы неспособны на хитрости!
     - Святая Дева, но почему же? - удивилась ее подруга.
     - Мне прищла в голову одна  вещь,  с  помощью  которой  мы  могли  бы
кое-чего достигнуть, если бы вы согласились мне содействовать.
     - О Изабелла! Чего я не сделаю, чтобы спасти Кернея!
     - Мне нужно ваше содействие, чтобы спасти Руперто,  а  не  Кернея.  О
Кернее я уже сама позабочусь.
     Удивление дочери дона Игнацио  все  возрастало.  Чего  хочет  от  нее
графиня?
     - Какую же роль вы мне назначаете?
     - Роль ловкой кокетки, не более.
     Кокетство было совершенно не в характере Луизы Вальверде. Имея немало
поклонников, она не заслуживала все же упрека в легкомыслии. С  того  дня,
как она полюбила Кернея, сердце ее принадлежало всецело ему одному. Многие
даже находили ее слишком недоступной и холодной, не подозревая, как горячо
билось это сердце, но для одного только человека.  Средство,  предложенное
Изабеллой, глубоко смутило ее. Заметив это, графиня поспешила сказать:
     - Ведь только на время, дорогая. Вам  не  придется  играть  эту  роль
настолько, чтобы быть скомпрометированной. К тому же, я не  предлагаю  вам
вскружить головы всем вашим поклонникам. Только одному!
     - Кому же?
     -  Карлосу   Сантандеру,   гусарскому   полковнику,   адъютанту   его
превосходительства. Его репутация не слишком почтенна,  но  он  пользуется
милостью Санта-Аны.
     - Ах, Изабелла, как вы заблуждаетесь, предполагая, что я имею на него
влияние! Карлос Сантандер никогда не пожелает спасти Флоранса Кернея, и вы
знаете почему!
     - Да, я это знаю. Но он может  помочь  мне  освободить  Руперто.  Мои
достоинства, к счастью, не оценены полковником, он видит только вас  одну.
Он преследует Руперто лишь из желания угодить своему начальнику.  Если  вы
согласитесь исполнить мою просьбу, нам легко будет обмануть его.
     - Что же я должна делать?
     - Вы должны быть любезны с ним хотя бы с виду и до тех пор,  пока  мы
не достигнем своей цели.
     - Боюсь, что из этого ничего не выйдет.
     - А я так напротив. Вам, конечно, это будет  не  совсем  приятно,  но
ведь вы сделаете это для меня, не так ли? В благодарность я  поступлю  так
же и буду играть ту же роль по отношению к другому человеку  для  спасения
Флоранса Кернея... Вы понимаете меня?
     - Не вполне.
     - Я объясню подробнее в другой раз, только позвольте...
     - Дорогая Изабелла, для вас я готова на все.
     - И для дона Флоранса! Но какое странное  стечение  обстоятельств:  я
буду стараться для вас, вы для меня, а сами для себя мы  ничего  не  можем
сделать. Однако не будем отчаиваться!
     В эту минуту экипаж  остановился  у  дома  Луизы.  Графиня,  отпустив
кучера, вошла вслед за подругой, желая сказать ей еще  несколькослов.  Они
выбрали уголок, где могли поговорить, не будучи никем услышаны.
     - Время  не  терпит!  -  сказала  Изабелла.  -  Надо  воспользоваться
случаем, если он представится, сегодня же, во время процессии...
     - Мне даже подумать тяжело об этой процессии! Каково  сознавать,  что
все веселятся, а он изнывает в тюрьме. Нам придется ехать мимо нее! Ах,  я
чувствую, что  не  справлюсь  с  безумным  желанием  выйти  из  экипажа  и
приблизиться к нему.
     - Это был бы лучший способ погубить дона Флоранса и никогда более его
не видеть. Этим вы разрушите весь мой план. Я дам  знать,  когда  настанет
время действовать.
     - Значит, вы непременно хотите ехать?
     - Конечно! И  прошу  вас  взять  меня  с  собой  в  экипаж.  Не  надо
раздражать Санта-Ану. Я уже сожалею, что позволила себе быть с ним резкой,
но разве я могла спокойно слушать, как Руперто  называют  вором!  Впрочем,
нет худа без добра. Итак,  скорее  идите  переодеваться,  выберите  лучший
наряд, украсьте себя драгоценностями и будьте готовы ко  времени  прибытия
парадной кареты. Карамба! - прибавила она, взглянув на свои часики. -  Нам
надо торопиться. Я тоже должна переодеться.
     Она сделала шаг к двери и вдруг остановилась.
     -  Еще  одно  слово.  Когда  вы  будете  разговаривать   с   Карлосом
Сантандером, не делайте такого несчастного вида. Поборите себя, прошу вас,
хотя бы на то  время,  когда  будете  находиться  в  обществе  Сантандера.
Кажитесь веселой, непринужденной, улыбайтесь. А я буду так же вести себя с
Санта-Аной. Однако когда Изабелла Альмонте вышла, на  лицо  ее  опустилось
облако печали. Она не менее Луизы нуждалась в поддержке, делая неимоверные
усилия, чтобы казаться беззаботной.



                         22. УЗНИКИ ЗА РАБОТОЙ

     Отряд арестантов следует  по  улице  Патерос.  Доминго,  надзиратель,
сопровождает их, держа в руке огромный кнут. С ним  несколько  сторожей  и
солдат. Узники  прикованы  друг  к  другу  парами,  цепи  колодок  немного
опущены, чтобы дать им возможность передвигаться. При  такой  системе  нет
надобности в многочисленной страже.
     Плиты сняли, открыв канаву, наполненную  вонючей  грязью.  Около  нее
свалены всевозможные орудия  для  чистки  и  лопаты.  Доминго  приказывает
арестантам приниматься за работу. Отказ или непослушание  немыслимы,  даже
простое промедление наказывается  ударом  кнута  или  ружейного  приклада.
Кернею и Крису Року поневоле приходится следовать  примеру  остальных.  Но
никто не  приступает  к  работе  с  таким  отвращением,  как  техасец.  Он
потрясает  в  воздухе  лопатой  с  таким  угрожающим  видом,  точно  хочет
размозжить ею голову ближайшему солдату.
     - Проклятие! - восклицает он. - Хоть ты, подлец, и не виноват, но я с
наслаждением рассек бы твою башку! Ах, почему я не в Техасе! Не пощадил бы
я тогда ни одного встречного мексиканца!
     Солдат не понял ни одного слова, но вид Криса Рока был  так  страшен,
что он невольно отступил, и выражение его испуганного лица было  настолько
глупо, что техасец не смог удержаться от смеха. Поначалу  работа  довольно
сносная. Выгребая обильную  грязь,  не  приходится  спускаться  в  канаву.
Однако вскоре на дне канавы обнаруживается густая масса, выгрести  которую
возможно, лишь спустившись в нее, что  и  приказано  сделать  подневольным
работникам. Это варварство, достойное дикарей!
     Некоторые спускаются осторожно, погружаясь по пояс  в  грязь.  Другие
так долго собираются с духом, что Доминго приходится пустить в дело  кнут.
Из  каждой  скованной  пары  в  канаву  обязан  сойти  один.  Несмотря  на
отвращение, испытываемое Крисом Роком к карлику,  он  все  же  не  желает,
чтобы  тот  утонул  или  задохнулся  в  нечистотах,  и  потому  решительно
спускается сам. Он погружается в грязь до бедер. Края канавы  доходят  ему
до шеи, тогда как у других голова едва видна над поверхностью мостовой.
     Ни Керней, ни Ривас еще не  спустились.  Как  бы  ни  показалось  это
странным, но они чувствовали друг к другу симпатию и теперь спорили,  кому
спуститься на дно. Каждый, желая избавить  товарища  от  этой  муки,  брал
ужасную повинность на  себя.  Их  пререкания,  однако,  прервал  тюремщик.
Схватив Риваса за плечо, он почти столкнул его в  канаву.  Если  бы  здесь
оказался Сантандер, он заставил бы, конечно, спуститься в грязь Кернея, но
тюремщик, помня дерзости, сказанные Руперто полковнику, выбрал его.
     Работа подвигается. Одни арестанты выбрасывают  грязь  из  канавы  на
улицу, другие уминают ее лопатами, чтобы не растекалась, - отвратительный,
унижающий человеческое достоинство труд!



                              23. ПРОЦЕССИЯ

     Как ни мучительна была работа, некоторые арестанты, однако, не  могли
удержаться от шуток в адрес прохожих, брезгливо сторонившихся.  Достаточно
было бросить ком грязи, чтобы испортить кому-то одежду или обувь.
     Стража оставалась безучастной, так как подобные шутки были по большей
части обращены на простолюдинов, привыкших ко всякого рода обращению.
     Впрочем, нашим героям было не до шуток, настолько униженными они себя
чувствовали. Некоторые из арестантов не знали за собой никакой вины, а  им
приходилось видеть среди прохожих знакомых, выражавших  им  свою  симпатию
улыбкой или сочувственным взглядом.  Однако  в  основном  на  чистильщиков
никто не обращает внимания.  Правда,  на  этот  раз  зрелище  представляло
определенный интерес, благодаря необычной  паре:  великан,  прикованный  к
пигмею, точно Гулливер к лилипуту, не мог не привлекать внимания прохожих,
выражавших громко свое удивление.
     - Ay, dios! - восклицал один. - Giganto y enano!  Великан  и  карлик!
Как это странно!
     Техасец не понимал  причины  смеха,  который  сильно  раздражал  его.
Впрочем, и шутники не понимали слов, которые он посылал  им  в  ответ,  не
оставаясь в долгу:
     - Чтобы вас черт побрал, желтомордые пигмеи! Ах, кабы загнать миллион
вам подобных в техасские прерии, я бы тогда показал вам!
     Насмешливые взгляды выводили его из себя, и это также было  одной  из
причин, заставивших его сойти в канаву: там, по крайней мере, он был укрыт
от праздных взоров.
     Солнце жгло немилосердно, но арестанты должны были работать до самого
вечера. Надзиратель не давал им ни минуты отдыха. После полудня  случилось
обстоятельство, которое  могло  оказаться  для  арестантов  благоприятным.
Тротуар заполнили толпы одетых по-праздничному людей. Вскоре арестанты  из
разговоров вокруг  узнали  причину  всеобщего  оживления.  Была  назначена
закладка первого камня новой церкви в Сан-Кормском предместье -  церемония
блестящая и торжественная. Процессия из Плаца-Гранде должна была  проехать
через Калье-де-Платерос. Ее приближение уже  возвещали  барабанный  бой  и
звуки труб военного оркестра. Впереди ехали уланы, за ними  следовали  две
кареты  с  высшим  духовенством,  а  дальше  золоченая  карета  Санта-Аны.
Диктатор, как и сопровождающие его офицеры, в полной парадной  форме.  При
виде одного из них Керней не может прийти в себя  от  изумления:  это  его
бывший учитель испанского языка Игнацио Вальверде. Он еще не оправился  от
удивления, как был поражен еще более, увидев в  другой  карете  дочь  дона
Игнацио - очаровательную Луизу...


 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]