24. МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ВЗГЛЯДЫ

     - Да, женщина, сидящая в карете, - Луиза, сомнения быть не  может,  -
говорил себе Флоранс  Керней.  Но  вместе  с  радостью  душу  его  тут  же
заполняет беспокойство, как если бы любимому существу  грозила  опасность.
Так и есть: рядом с ее каретой гарцует офицер, в котором он узнает Карлоса
Сантандера, в шитом золотом мундире, с торжествующей улыбкой  на  красивом
лице. Какой контраст с подлым трусом, облепленным тиной!
     Однако  грусть  в  душе  его  сменяется  бешенством.  "А  вдруг   они
обвенчаны? Нет, муж с женой так не разговаривают. Может быть, они жених  и
невеста? Она любит его и отдала ему  свое  сердце!  А  я  думал,  что  оно
принадлежит мне..." Эти  мысли  с  быстротой  молнии  пробегают  в  голове
Кернея. И тут он замечает, что молодые женщины в  карете  оборачиваются  в
его сторону. Это движение было, по-видимому, вызвано замечанием гарцующего
возле них всадника. Керней не мог слышать, как Сантандер говорил, указывая
на арестантов:
     - Взгляните! Ведь это, если я не ошибаюсь, один  из  ваших  знакомых,
донья Луиза? Вот странно, он  прикован  к  преступнику!  Впрочем,  мне  не
следовало  бы  называть  преступником  человека,  пользующегося  симпатией
графини Альмонте, если верить слухам. Правда ли это, графиня?
     Ответа не последовало, никто его  не  слушал.  Молодые  женщины  были
слишком заняты теми, на кого указывал Сантандер. Одна не отрывала глаз  от
Кернея, другая - от Риваса. В глазах этих четверых можно было  прочесть  в
тот миг  удивление,  радость,  грусть,  симпатию,  гнев,  но  всего  более
глубокую, неизменную, преданную любовь.
     Если бы Сантандер видел выражение этих глаз, его, может  быть,  взяло
бы сомнение в успехе задуманного им коварства. Глаза Луизы, смотревшие  на
него лишь благосклонно, были устремлены теперь на Кернея  с  беспредельной
нежностью и любовью.
     Тот, на кого был устремлен этот взгляд, старался объяснить  себе  его
значение. Чему приписать смертельную бледность  лица  любимой?  Удивлению?
Сознанию своей неверности? Жалости, наконец? Это  предположение  было  для
него мучительнее самого заточения в Аккордаде. Нет, нет, это не могла быть
только  жалость!..  Ее  невольная  дрожь,  пламя  ее  чудных  глаз  -  все
напоминало ему время, когда он  верил,  что  любим!  Опытный  физиономист,
который следил бы за всеми четверыми, определил бы сразу,  что  графиня  и
Ривас понимали друг друга лучше, чем Керней и Луиза. Лицо графини выразило
сначала удивление, затем негодование. Ее глаза тотчас же сказали ему,  что
он ей дорог по-прежнему, что, несмотря на ужасную одежду, он  остался  для
нее тем же благородным Руперто. Поверить, что он стал  бандитом?  Никогда!
Взгляды Руперто Риваса, далекие от ревности, выражали полную веру в любовь
графини.
     Если повествование об этой сцене  довольно  пространно,  то  разговор
глазами длился какое-то мгновение. Карета проследовала дальше,  а  за  нею
еще несколько, потом показалась кавалерия - уланы, гусары,  драгуны  -  и,
наконец, военный оркестр. Музыку заглушали крики толпы:
     - Viva Santa Ana! Viva el salva della patria!



                         25. СЕКРЕТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

     - Изабелла, возможно ли? Он среди арестантов в сточной канаве! Матерь
божия! - вскричала Луиза с отчаянием, обращаясь к графине.
     Подруги сидели на диване в  доме  дона  Игнацио.  Они  изнемогали  от
усталости, не  физической,  а  нравственной.  Нелегко  было  сдерживать  и
скрывать свои чувства в продолжение нескольких часов в то  время,  как  им
хотелось плакать. Теперь, вернувшись домой, они могли, наконец, дать  волю
слезам. Графиня, как и ее подруга, была совершенно убита пережитым.
     - Да, - сказала она, тяжело вздохнув, - теперь я начинаю понимать всю
серьезность положения. Мой Руперто, как и ваш Флоранс, в  гораздо  большей
опасности,  чем  я  предполагала  еще  сегодня  утром.  В  глазах  Карлоса
Сантандера я прочла ему смертный приговор.
     - О Изабелла! Как вы можете говорить такие  ужасные  вещи!  Если  они
убьют его, то пусть убивают и меня. Дорогой мой Флоранс! Пресвятая дева!
     Луиза бросилась на колени перед образом. Поведение графини было иным.
Хотя она и была набожной католичкой, но  не  имела  такой  слепой  веры  в
чудеса и заступничество святых.
     - Совершенно излишне стоять на коленях,  -  сказала  она  подруге.  -
Помолимся мысленно. Теперь же пустим в ход другое средство, сколько бы оно
ни стоило. За дело, Луиза!
     - Я готова. Что надо делать?
     Графиня  молчала  несколько  минут,  слегка  потирая  лоб   пальцами,
унизанными кольцами. Очевидно, в ее голове зародился  план,  который  надо
было развить.
     - Amigo mia, нет ли среди ваших слуг такого, на кого  можно  было  бы
положиться?
     - Я вполне доверяю Хосе.
     - Да, но для первой попытки он не годится. Нужно передать письмо. Тут
требуются женская хитрость и  умение.  У  меня  есть  несколько  служанок,
преданных мне, но нет человека, который бы на  Калье-де-Платерос  не  знал
их. К тому же, на их ловкость я не особенно надеюсь. Надо  найти  женщину,
чья ловкость равнялась бы ее преданности.
     - Не подойдет ли Пепита?
     - Маленькая метиска, привезенная вами из Нового Орлеана?
     - Она самая. Это очень смышленая и верная девушка.
     - По всему,  что  я  о  ней  слышала,  это  действительно  подходящий
человек. Скорей, скорей, дайте чернил, бумаги и позовите Пепиту.
     Графиня немедленно набросала  несколько  слов  на  листе  бумаги,  но
вместо того, чтобы положить в конверт, принялась мять и комкать этот лист,
точно, недовольная написанным, пыталась его уничтожить. На самом  же  деле
она была далека от такого намерения.
     - Девочка, - сказала она вошедшей на звонок Пепите,  -  ваша  госпожа
уверяет, что на вашу сметливость и преданность можно положиться. Верно  ли
это?
     -  Не  могу  сама  себя  хвалить  за  сметливость,  что  же  касается
преданности, донья Луиза не может сомневаться в ней.
     - Можно ли поручить вам передать письмо  и  быть  уверенной,  что  вы
никому не заикнетесь о нем?
     - Да, если моя госпожа мне это прикажет.
     - Да, Пепита, я приказываю.
     - Кому должна я передать письмо?
     Этот вопрос, хоть и обращенный к Луизе, относился более к графине,  в
руках которой находилось письмо. Ответ  требовал  некоторого  размышления.
Письмо было адресовано Руперто Ривасу. Пепита не знала  его.  Как  же  она
передаст послание? Луиза первая нашла выход.
     - Скажите ей, - прошептала она Изабелле, - чтобы она передала  письмо
Флорансу Кернею, она его знает...
     - Карамба! - вскричала графиня. - Вы прекрасно  придумали!  Объясните
же ей сами скорее, в чем дело.
     - Пепита, - сказала Луиза, взяв из рук графини лоскуток бумаги, - вам
надо передать это тому, кого вы хорошо знаете.
     - Где я его видела, сеньорита?
     - В Новом Орлеане.
     - Дону Карлосу?
     - Нет, - ответила Луиза  с  пренебрежительной  гримасой,  -  Флорансу
Кернею.
     - Ay Dios! Разве он здесь? Я не знала этого. Где же я его найду?
     Нет  надобности  передавать  дальнейший  разговор,  достаточно  будет
сказать, что Пепита прекрасно поняла, где найти дона Флоранса  и  что  ему
сказать.
     Поручение, данное дамами Хосе, было гораздо сложнее и опаснее.  Минут
через двадцать он уже знал, чего от него хотели, и обещал во что бы то  ни
стало выполнить поручение.  Было  несколько  причин,  возбуждавших  в  нем
рвение: его преданность молодой госпоже, желание угодить Пепите, в которую
был влюблен, и, наконец, блестевшие в руках графини  великолепные  золотые
часы.
     Графиня сказала:
     - Это будет вашей  наградой,  Хосе.  Часы  или  стоимость  их  -  как
захотите.
     Хосе тотчас же отправился  делать  необходимые  приготовления,  решив
совершить невозможное, но заслужить награду.



                           26. ПЕПИТА ЗА РАБОТОЙ

     Церемония закладки церкви продолжалась недолго,  и  вскоре  процессия
снова показалась на Калье-де-Платерос. Несмотря  на  свой  плачевный  вид,
наши  арестанты  не  опасались  более  предстать  взорам  тех,  чьи  глаза
заглянули им в душу. Ривас и Керней ждали не напрасно. Вот и ожидаемая ими
карета, те же дамы сидели в ней, только не было рядом с  ними  Сантандера.
Отсутствие полковника привело в восторг обоих арестантов. Обмен  взглядами
был еще более пылким и сопровождался чуть заметными знаками.
     Когда карета проехала, Ривас сказал своему товарищу по несчастью:
     - Помните, как полковник смеялся надо мною, упоминая одну графиню?
     - Помню.
     - Эта графиня сидела рядом с молодой женщиной, делавшей вам знаки.  Я
могу сказать вам только, что если величайшая преданность может  с  помощью
золота купить нам свободу, то для нас еще  не  потеряна  надежда  покинуть
стены тюрьмы.
     Разговор был прерван приближением  Доминго,  который  возвращался  из
кабачка. Он стал с ожесточением подгонять арестантов, и они работали еще в
течение часа, но уже с некоторыми перерывами.
     Толпа любопытных наполняла улицу. По нетвердой походке  многих  можно
было догадаться, что они тоже угостились в кабачках. Некоторые  предлагали
выпить и солдатам, не отказались бы выпить и с арестантами,  если  бы  это
было дозволено. Часовой за часовым покидали свой  пост,  чтобы  опрокинуть
стаканчик  вина.  Это  давало  возможность  арестантам  чувствовать   себя
свободнее и переговариваться друг с другом.
     В  минуту  передышки  ирландец   заметил,   что   Ривас   внимательно
всматривается в прохожих, точно ожидая кого-то. Керней тоже поглядывал  на
прохожих.  Вдруг  внимание  его  привлекла  молодая  девушка.   Она   была
небольшого роста и одета, как все простые женщины. Керней  не  выделил  бы
эту девушку среди многих, проходивших мимо,  если  бы  не  ее  пристальный
взгляд  из-под  шали.  Этот  взгляд  был   обращен   на   него   с   такой
настойчивостью, какой нельзя было ожидать от незнакомого человека.
     Его удивил этот  очевидный  интерес,  выказываемый  ему.  Объяснение,
однако, не замедлило. Девушка, уверившись, что привлекла внимание  Кернея,
как  створки  раковины,  раздвинула  полотнище  шали,  приоткрыв  лицо,  и
ирландец узнал маленькую служанку, совсем недавно с улыбкой отворявшую ему
дверь дома на Каза-де-Кальво в Новом Орлеане.



                                27. ПИСЬМО

     Это была Пепита. Но одета она была совсем не так, как  привык  видеть
Керней. На ней не было национального костюма, который она носила  в  Новом
Орлеане, к тому же одежда ее была поношена, а ноги босы. "Ей  отказано  от
места. Бедная девушка!" - подумал Керней. Ему не пришлось  бы  ее  жалеть,
если бы он видел ее полчаса назад,  в  кисейном  платье,  белых  чулках  и
голубых атласных туфлях. Она переменила свой костюм по настоянию графини.
     Флоранс собрался подозвать девушку,  чтобы  ободрить  ее  несколькими
ласковыми  словами,  но  заметил,  как  Пепита  сделала   движение,   явно
означавшее: "Не говорите  со  мной".  Поэтому  он  не  сказал  ничего,  но
продолжал наблюдать с утроенным вниманием. Девушка, убедившись, что за ней
никто не следит, осторожно высунула из-под шали  кусочек  чего-то  белого,
очевидно  бумаги...  Затем  снова  спрятала.   Многозначительный   взгляд,
сопровождавший это движение, как бы говорил: "Вы  видите,  что  у  меня  в
руках. Не мешайте же  мне  действовать".  Она  приблизилась  на  несколько
шагов,  но  не  к  Флорансу,  а   к   Крису   Року   и   карлику,   словно
заинтересовавшись этой странной парой. Маленькая  служанка  действовала  с
осмотрительностью, вполне оправдывающей выбор ее госпожи.
     - Ay Dios! - вскричала она, стоя спиной к Флорансу и вытаращив глаза,
а сама умудрилась шепнуть Кернею: - Записка для сеньора Риваса. Возьмите у
меня из рук. - И снова громко: - Вот смеху-то!
     Керней успел взять письмо, а Пепита через минуту была далеко.
     Ривас заметил странное поведение девушки и  уже  не  удивился,  когда
Флоранс, наклонившись над краем канавы, тихонько сказал:
     - Приблизьте вашу лопату к моей и смотрите на мои пальцы.
     - Хорошо, понимаю, - прошептал тот.
     Их лопаты как бы случайно столкнулись, и лоскуток бумаги в это  время
перешел  из  одной  руки  в  другую.  Могло  показаться,  что   арестанты,
столкнувшись нечаянно  лопатами,  извинились  и  разошлись,  насколько  им
позволяла длина цепи.
     Настала очередь Риваса  доказать  свою  ловкость  -  прочесть  письмо
незаметно  для  других.  Выбрав  момент,  когда  часовой  на  краю  канавы
отвлекся, он положил письмо на самое  дно  и  низко  наклонился  над  ним,
загородившись лопатой. Письмо состояло всего из нескольких строк:
     "Мой  милый,  ждите  проезда  крытого  ландо.  Там  будут  две  дамы.
Постарайтесь  захватить  карету,  вытеснив  дам.  Кучеру  можно  доверять.
Предприятие это небезопасно, но  оно  пустяк  в  сравнении  с  опасностью,
которая грозит вам. Постарайтесь же исполнить то, о чем  пишу  вам,  чтобы
сохранить свою жизнь для родины и для вашей Изабеллы".



                           28. В ОЖИДАНИИ ЛАНДО

     Через  несколько  секунд  письмо  уже  не  представляло  ни  малейшей
опасности ни для писавшего его, ни для адресата, так  как  Ривас  затоптал
его в грязь и обратил в бесформенный лоскуток.
     Во все это время, никто не заметил действий Риваса,  тем  более,  что
Керней с целью отвлечь внимание  остальных  от  своего  товарища,  нарочно
затеял перебранку с карликом. Ссора прекратилась, как только Керней понял,
что  она  больше  не  нужна.  Все  успокоились,  кроме  Кернея  и  Риваса,
старавшихся казаться спокойными, но на самом  деле  сильно  волновавшихся.
Улучив момент и на секунду  сблизившись,  они  умудрились  переговорить  о
предстоящем побеге.
     В тайну был немедленно посвящен  и  Крис  Рок.  Керней  предпочел  бы
остаться в Аккордаде навсегда, чем покинуть своего друга. Он не мог забыть
случая в Эль-Саладо, когда тот предлагал свою жизнь, чтобы спасти Кернея.
     Один  только  карлик  ничего  не  знал.  Он,  конечно,  был  бы   рад
освободиться от цепей, но кто мог поручиться, что ради собственной  выгоды
он не предаст товарищей? И вот теперь эти трое не могли  оторвать  взгляда
от улицы, в страшном волнении ожидая появления крытого ландо.
     Настал час прогулки высшего общества. Утренняя процессия не  помешала
обычному катанию светских дам, и  мимо  арестантов  проехал  уже  не  один
экипаж, но того, которого они  лихорадочно  ждали,  все  не  было.  Прошло
полчаса,  затем  еще  минут  десять...  Ничего!  Волнение  ожидающих   все
усиливалось. Керней стал опасаться, не  случилось  ли  несчастье.  Техасец
тоже начал сомневаться, что смелый план будет приведен в  исполение.  Один
Ривас продолжал надеяться, до конца уверенный в женщине,  которая  взялась
их спасти.
     Все сомнения рассеялись с появлением ожидаемого экипажа.
     - Там... Там... Видите? Кучер в голубой с серебром ливрее...
     Ривас и его товарищи стали похожи на трех львов, замерших перед  тем,
как броситься на добычу. Карлик начал что-то подозревать. Но  в  этот  миг
железная рука подняла его на воздух, словно мячик.



                            29. НЕЛОВКИЙ КУЧЕР

     Нигде, вероятно, публика не приучена более к  неожиданностям,  как  в
Мексике. Должно случиться нечто необычайное, чтобы привлечь  их  внимание.
Появление кареты с великолепной упряжкой и кучером в богатой  ливрее  было
вещью  самой  обыкновенной.  Необычайной  могла  считаться  лишь   красота
сидевших в карете двух дам. Красота их  не  могла  остаться  незамеченной,
привлекая восхищенные взгляды публики, что явно не доставляло удовольствия
обеим дамам, намеренно  скрывавшимся  в  экипаже.  Однако  их  узнавали  и
приветствовали любезными поклонами.
     Экипаж подъезжал к Аламедским воротам. Вдруг лошади начали горячиться
и бросились в сторону, причем колеса кареты попали в грязь, наваленную  на
краю канавы.  Можно  ли  простить  кучеру  такую  неловкость?  Возмущенная
публика начала осыпать его бранью.
     - Экий осел! - кричали одни.
     - Болван! - кричали другие.
     Со всех сторон самые обидные замечания сыпались на Хосе, ибо это  был
никто иной, как слуга Луизы. Не обращая внимания на  брань,  он  продолжал
натягивать вожжи, едва сдерживая  лошадей.  Испуганные  дамы  вскочили  со
своих мест, одна опускала стекло, другая отворяла дверцу, и  обе  кричали,
взывая о помощи.
     Несколько прохожих поспешили было к ним, но все с одной стороны,  так
как с другой находилась канава. Нашлись, однако, и здесь спасители, только
не прохожие, а арестанты. Они начали с того, что открыли со своей  стороны
дверцы.  Молодые  женщины,  испугавшись  еще  более  их   ужасного   вида,
откинулись назад, но  арестанты  и  не  собирались,  оказывается,  спасать
бедных женщин. Они грубо вытолкнули их из  кареты!  Мало  того,  в  ту  же
секунду великан Крис Рок вскочил  на  козлы,  держа  под  мышкой  карлика!
Выхватив вожжи из рук Хосе, оставшегося на козлах,  он  пустил  лошадей  в
галоп. Находившиеся в экипаже поспешили затворить дверцы и поднять стекла.
     А публика вне себя от изумления стояла,  пораженная  этим  невиданным
еще на улицах Мехико происшествием.



                           30. НЕСЧАСТНЫЕ ДАМЫ

     Все   обстоятельства   благоприятствовали    бегству    преступников:
горячившиеся лошади, отсутствие Доминго,  недостаточно  бдительный  надзор
полупьяных солдат и,  наконец,  самое  место  происшествия.  Часовые  были
расставлены только  до  Аламедских  ворот.  Миновав  последнего,  беглецам
оставалось опасаться лишь ружейных выстрелов вдогонку, однако  им  удалось
избежать и этого. Фортуна взяла их в этот день под свое покровительство.
     Конвойный, который  находился  в  конце  улицы,  был  первым,  с  кем
вступали в разговор возвращающиеся из трактира Сан-Корм,  поэтому  на  его
долю пришлось побольше угощения. Когда карета мчалась  мимо  него,  он  не
различил ни ее,  ни  тех,  кто  в  ней  находился,  тупо  проводив  экипаж
осоловелыми глазами. Когда кто-то объяснил ему, в чем дело,  он  дрожащими
руками поднял ружье, но  было  уже  поздно  и,  к  счастью  для  гуляющих,
выстрела не последовало. Никто не подумал догонять карету. Да  и  к  чему?
Все стояли, точно онемев. Наконец, конвойные  собрались  в  кучу  и  стали
совещаться. Прошло уже немало времени, пока  они  пришли  к  решению  дать
знать о случившемся кавалерии.
     Представлялся удобный случай для бегства и другим арестантам, чем  те
и не замедлили бы воспользоваться, если бы не тяжесть цепей,  затруднявших
движение: не все ведь находят к  своим  услугам  разгоряченных  лошадей  и
неловкого кучера!
     Забавнее всего было глядеть на  старания  прохожих  успокоить  бедных
женщин, столь грубо лишенных экипажа. Все выражали им свое  соболезнование
и симпатию. "Бедные молодые дамы!" - тоько и раздавалось со всех сторон.
     Положение их действительно было не из приятных, но они переносили его
с удивительной стойкостью, особенно графиня. Ни один мужчина не  превзошел
бы ее в мужестве. Никто не мог предположить, что  в  то  время,  когда  их
выталкивали из кареты, одна  из  жертв  успела  шепнуть  преступнику:  Под
сиденьем для вас кое-что спрятано. Храни вас бог!
     Еще труднее было бы поверить, что другая женщина, такая встревоженная
с  виду,  прошептала,  в  свою  очередь,  несколько  нежных  слов  второму
разбойнику.
     "Бедные молодые дамы" находили всю эту комедию до того забавной,  что
с трудом сдерживали смех. Только мысль, что  дорогие  им  люди  могли  еще
находиться в опасности, сдерживала их веселость. Боясь  выдать  себя,  они
поспешили вернуться домой. Несколько  знакомых  молодых  людей  предложили
сопровождать их, на что они охотно согласились.
     Толпа, однако, не расходилась, напротив, народ  все  прибывал,  желая
видеть место, где произошло такое  удивительное  событие.  Любопытно  было
видеть ссорящихся  и  пристыженных  охранников.  Арестанты  же,  наоборот,
торжествовали. Удача товарищей не могла не радовать их.
     Как разъяренный бык,  прибежал  надзиратель  Доминго.  Он  замахнулся
кнутом на узников, осыпая бранью часовых. Доминго вымещал на них угрызения
собственной совести, так как узнал о случившемся в кабаке,  где  засиделся
слишком долго. Убежали как раз те четыре арестанта, за которыми  приказано
наблюдать особенно строго. Он со страхом думал о том, что скажет начальник
тюрьмы, узнав о побеге.  Арестанты  продолжали  молча  работать,  стараясь
избегнуть  кнута.  Зато  посторонняя  публика  потешалась  вволю.   Многие
кричали:
     - Viva el senor Domingo, rey de los bastoneros!
     Доминго, раздражаясь все более, дошел до бешенства,  лицо  его  стало
багрово-красным. Бросившись  с  кулаками  на  одного  из  насмешников,  он
споткнулся и упал головой в канаву, а когда  показался  оттуда,  лицо  его
было  уже  не  багровым,  а  черным.  Купание  в  отвратительной  жидкости
подействовало на него отрезвляюще. Он думал только о том, как бы  поскорее
уйти, а главное - вымыться. На его счастье, показался эскадрон  кавалерии,
летевшей галопом с саблями наголо. Толпа пустилась бежать,  думая  лишь  о
собственном спасении. Когда эскадрон промчался мимо, публика уже забыла  о
"короле тюремщиков", поспешившем скрыться.



                             31. ПРЕВРАЩЕНИЕ

     В то время,  как  молодые  дамы  слушают  соболезнования  окружающих,
экипаж, из которого они выдворены, катится  по  направлению  к  Аккордаде.
Однако никто из сидящих в карете не собирается приближаться к тюрьме:  как
бы плохо ни стреляли мексиканцы, они могут и не промахнуться. Ривас, видя,
что они проезжают мимо  старого  монастыря,  высунулся  в  окно  и  сказал
кучеру:
     - Вы знаете дорогу, укажите ему.
     "Ему" означало Крису  Року,  державшему  вожжи.  Лошади  повернули  в
указанную Хосе улицу. Узкая улица, окаймленная монастырской  стеной,  была
совершенно пуста. Этого-то и ждал Ривас. Он сказал:
     - Придержите лошадей, пусть идут шагом.
     В это время Ривас и Керней поспешно переоделись.  Великан  совершенно
преобразился, скрыв свое рубище,  покрытое  грязью,  под  длинным  плащом,
окутавшим его с головы до ног. Карлику приказано было не шевелиться.
     Преобразились и Керней с Ривасом. Они были  теперь  одеты  господами,
один в синем  плаще  с  бархатным  воротником,  другой  в  красном,  шитом
золотом. Можно было подумать, что один из богатых сеньоров после участия в
процессии возвращается в свои владения с друзьями.  Верзила,  сидевший  на
козлах, был, вероятно, дворецкий, которому кучер уступил на время вожжи.
     Все выглядело вполне правдоподобно. Солнце должно было скоро зайти, и
неудивительно, что седоки спешили покинуть  большую  дорогу,  небезопасную
для такого блестящего экипажа.
     Пока все обстояло благополучно. Опасность поджидала лишь в  Эль-Нино.
Ривас объяснил Кернею, в чем она состоит:
     - У ворот будет пост, человек восемь солдат и  сержант.  Если  ворота
будут открыты, лучше всего подъехать тихонько, затем  пустить  лошадей  во
всю прыть. Если  же  ворота  закрыты,  придется  употребить  хитрость.  Не
удастся хитрость - постараемся пробиться силой. Все, что угодно, только не
возвращение в Аккордаду!
     - О да, я того же мнения.
     - Возьмите эти пистолеты. Ведь вы, техасцы, стреляете  гораздо  лучше
нас.  Мы  предпочитаем  холодное  оружие,  хотя  я   все   же   постараюсь
использовать другую пару револьверов.
     Пистолеты, о которых он говорил, были найдены в карете под  сиденьем,
где, кроме того, находились три кинжала. Один из них, тонкий, изящный, был
типичным дамским украшением.
     -  Пистолеты  заряжены,  -  сказал  Ривас.  Замечание,  правда,  было
излишним, так как ирландец уже занялся тщательным осмотром оружия.
     Пистолеты были старого образца, с длинным  дулом.  Они  принадлежали,
вероятно, отцу графини и дону Игнацио Вальверде.
     Осмотр длился недолго, все оказалось в исправности.
     - Я ручаюсь, что могу ими убить двоих, - сказал Керней.
     - И я тоже, - ответил Ривас, - если не буду  ранен  первым.  Остаются
еще кинжалы. Кучера мы исключим, он не должен участвовать в  схватке.  Ваш
друг великан, вероятно, умеет обращаться с ними?
     - Еще бы, он был с Бови в Алама и с Фаннингом в  Голиаде.  Вы  можете
смело вручить ему  кинжал,  он  сумеет  им  воспользоваться,  если  явится
необходимость.
     Керней передал Крису Року один из кинжалов и сказал ему:
     - Крис Рок, нам  придется  проехать  в  ворота,  охраняемые  десятком
солдат. Если ворота  открыты,  вы  спокойно  проедете.  Если  же  заперты,
натяните вожжи и ждите моих расплоряжений.
     - Слушаю капитан.
     - Вот кинжал. Если услышите выстрелы, значит, время действовать им.
     - Позвольте взглянуть на него. Кинжал очень недурен, что я и  надеюсь
доказать, если представится случай. Ах, кабы я  мог  избавиться  от  этого
ужасного урода, который копошится у меня между колен...
     Ривас прервал его, так как беглецы подъезжали к опасному месту.



                          32. НЕЖДАННЫЕ ПОЧЕСТИ

     В строгом смысле  слова  Мехико  не  может  быть  назван  укрепленным
городом, однако он защищен стеной, замыкающей все предместья  и  городские
дома. Стена сооружена из каменных глыб и глины. Кое-где виднеются  редуты,
на которые в революционные времена вкатывают пушки. Стена  эта  служит  не
столько для военных, сколько для таможенных целей.  Она  была  воздвигнута
ввиду  законов  о  внутренней  торговле,  из  которых  главным   считалось
установление  пошлины,  называемой  "alcabala".  Эта   пошлина   вручается
охраняющему ворота караулу. Уплачивается она не при выходе, а при входе  в
город, за все товары, доставляемые из деревень на рынок.
     Сбор этот взимается положительно за все предметы  торговли.  Продукты
ферм и садов, полей и лесов -  все  обложено  таможенным  сбором.  Смуглый
туземец, согбенный под тяжестью дров, принесенных им из лесистых гор, миль
за двадцать отсюда, и тот платит пошлину при входе в  город.  Не  имея  ни
копейки денег, он оставляет в залог свою шляпу и отправляется с непокрытой
головой на рынок, получая шляпу лишь при выходе. Миновать  же  эти  ворота
невозможно.
     Кроме таможенного  чиновника,  сборщика  пошлин,  у  ворот  находится
караул и расставлены часовые.
     Подобные ворота имеются в конце каждой из улиц,  ведущих  из  города.
Одни ворота называются Garita del  Nino  Perdido,  или  Ворота  Пропавшего
Ребенка. Они имеют второстепенное значение с экономической  точки  зрения,
так как  сообщаются  не  с  крупными  промышленными  центрами,  а  лишь  с
несколькими деревнями и богатыми дачными домами. Роскошные экипажи поэтому
здесь не редкость. От ворот тянется красивая аллея в две  версты  с  двумя
рядами  высоких  деревьев,  благодатная  тень  которых  привлекает  немало
катающейся публики. В конце  второй  версты  аллея  сворачивает  вправо  к
Сан-Анхель. Это место представляет собой настоящую  западню.  Пишущий  эти
строки  сам  убедился  в  том,  спасаясь  несколько   раз   от   нападения
сальтеадоров. Только благодаря своему превосходному коню, он остался цел и
невредим.
     Извиняюсь  перед  читателем  за  это  маленькое  отступление,  замечу
только, что часовые, стоявшие  в  этот  день  у  ворот,  не  сочли  нужным
остановить  экипаж,  возвращавшийся,  по  их  предположению,  с  утреннего
торжества. Напротив, они отнеслись к нему с большим почтением. Неся не раз
караульную службу у дворца, они часто видели, что в таких  экипажах  ездят
высокопоставленные  лица,  а  теперь  по  ливрее  кучера  догадались,  что
проезжавшие принадлежат к семье министра. Дежурный унтер-офицер, мечтавший
о  повышении,  желая  отличиться  перед  членами  министерства,   приказал
солдатам приготовиться, и, когда ландо приблизилось,  караул  отдал  честь
седокам. Итак, там, где беглецы ожидали  найти  гибель,  их  встретили  не
только мирно, но и с военными почестями!



                         33. НЕ ВОССТАНИЕ ЛИ ЭТО?

     Когда экипаж проехал и часовые вернулись на свои места,  у  сержанта,
однако, вдруг  появилось  сомнение,  заставившее  его  встревожиться.  Да,
карета явно принадлежала дону Игнацио Вальверде, это были его  лошади,  на
кучере его ливрея. Но люди в экипаже  ему  были  незнакомы,  как  и  Хосе,
который, считаясь запасным кучером,  никогда  не  возил  своих  господ  во
дворец или туда, где сержант мог его видеть.
     Сидевшего на козлах верзилу  он  вообще  видел  впервые,  а  один  из
находящихся в карете вызвал у него какие-то смутные воспоминания.
     - Тысяча чертей! - воскликнул он, глядя вслед удаляющемуся экипажу. -
Да ведь это мой бывший начальник, капитан Руперто Ривас! Я только на  днях
слышал, что он стал сальтеадором и посажен в тюрьму! Что все это значит?
     Экипаж, между тем, солидно отъехав сажен на пятьдесят от ворот, вдруг
понесся с неожиданной для такого блестящего выезда  скоростью,  и  сержант
увидел, что сидящий на козлах великан осыпает  лошадей  ударами  кнута.  С
чего бы это? Это более чем странно!
     В то время, как сержант  предавался  этим  размышлениям,  он  услыхал
пушечные выстрелы. Один раздался в крепости, другой -  у  Чапультепекского
военного училища. Но это еще  не  все.  Вдруг  начался  колокольный  звон.
Сначала зазвонили в соборе, затем в Аккордаде, в монастыре Сан-Франциско и
других церквах. Бум! - снова пушечный выстрел из крепости. Бум! - отвечает
ему выстрел из Чапультепека. Это условные  сигналы,  которыми  обмениватся
оба форта. Что бы это могло значить?
     Этот вопрос занимал не одного сержанта, но и  всех  солдат,  сержанта
даже менее других, так как ему уже  довелось  быть  свидетелем  нескольких
революций и множества восстаний.
     - Меня не удивит, если дело дошло до восстания, - спокойно сказал он.
     -  Кто  же  может  поднять  восстание?  -  заметил  один  из  солдат,
взволнованный возможностью бунта.
     Перебрали несколько имен известных военных, не зная, однако, на каком
остановиться. Нет, здесь было что-то иное...
     Все внимательно прислушивались, ожидая ружейных  залпов.  Большинству
эти залпы пришлись бы по душе, не потому, что  они  ненавидели  диктатора,
напротив, они все симпатизировали Деревянной Ноге, но восстание дало бы им
возможность принять участие в общем грабеже.
     Сержант же продолжал размышлять о проехавшей карете, предполагая, что
она причастна к происходящему. Уверенность подтверждалась  присутствием  в
ней  его  бывшего  капитана,  явно  куда-то  спешившего.  Может  быть,  он
стремился  в  деревню  Сан-Августин,  где  стояло  несколько  полков?   Не
примкнули ли они к революционной партии?
     Сержант начинал сильно волноваться, терзаясь вопросом, к какой партии
примкнуть. Оставаясь столько времени верным Санта-Ане  и  ничего  этим  не
достигнув, чем рисковал он изменив?  Может  быть,  этим  путем  он  скорее
достигнет столь желанных офицерских погон?
     В то время, как он  был  занят  этими  честолюбивыми  мыслями,  снова
раздались пушечные выстрелы.  Ни  сержант,  ни  солдаты  не  могли  ничего
понять. Это было точно предвестником бури - так  думали  они,  по-прежнему
ожидая ружейной перестрелки. Ожидание их, однако, не оправдалось, и только
колокола продолжали звонить, точно весь город был охвачен пожаром.
     Караул уже потерял всякое терепение, не надеясь более  на  восстание,
когда послышался звук рожка.
     Все бросились за  своими  ружьями,  продолжая  прислушиваться.  Через
минуту показался эскадрон гусар, несшийся во весь опор.
     -  Стой!  -  вскричал  офицер  громовым  голосом,  и  весь   эскадрон
остановился как вкопанный. - Сержант, не видали ли вы экипаж,  запряженный
серыми лошадьми, с пятью седоками?
     - В нем было только четверо, сеньор полковник.
     - Четверо? А кучер в голубой с серебром ливрее был?
     - Да, господин полковник.
     - Это, конечно, тот самый экипаж. Как давно он проехал?
     - Несколько минут назад. Еще пыль не улеглась.
     - Вперед! - вскричал полковник.
     Снова раздался сигнал, и гусары понеслись галопом, оставив сержанта и
его  команду  в  неописуемом  удивлении.  Один   из   часовых   проговорил
разочарованно:
     - Нет, это не восстание.



                          34. ПОПЛАТИВШИЙСЯ КУЧЕР

     - Сколько предусмотрительности! Сколько решительности!  -  восхищался
Ривас, в то время как ландо катилось все быстрее и быстрее. - Удивительно!
Да, что касается ловкости, то надо отдать  справедливость  женщинам,  оини
поразительно ловки! Ах, моя храбрая  Изабелла,  она  достойна  быть  женой
военного!  Надо,  однако,  признать,  что  половина  заслуги   принадлежит
сеньорите Вальверде, а это уже относится к вам, дон Флоранс...
     Керней не сомневался в  этом,  но  он  был  слишком  озабочен,  чтобы
поддерживать разговор. Обнаружив под сиденьем небольшую пилу, он  старался
распилить ею свою цепь. Молодой ирландец принялся за  это,  едва  миновали
ворота. Работа была не из легких, так как каждое  звено  было  толщиной  в
палец.
     Экипаж продолжал  нестись  на  полной  скорости,  так  как  это  было
единственным спасением для Риваса и его спутников. Нужно было отъехать  от
города как можно дальше.
     - Заметили вы, - сказал Ривас Кернею,  -  сержанта,  отдававшего  нам
честь?
     - Да, у него был такой вид, точно он отдавал честь самому диктатору.
     - Он узнал ливрею кучера.
     - Вы думаете, он пропустил нас намеренно?
     - Не знаю, хороша ли память у него, а я сразу же узнал в нем капрала,
который когда-то служил в  моем  отряде.  Но  он  такой  флюгер,  что  ему
доверять нельзя, он уже не раз менял свои убеждения.
     - А,  наконец-то!..  Они  проснулись!  -  воскликнул  Ривас,  услыхав
пушечные выстрелы и звон колокола. - Черт возьми! Дело принимает серьезный
оборот. Но с парой таких лошадей,  как  наши,  мы  успеем  спастись,  если
только...
     - Что "только"? - спросил Керней, прочитав тревогу на лице Риваса.
     - Если кавалерия отправится по нашим  следам,  то,  конечно,  догонит
нас. Кучер, гони что есть духу!
     Кони неслись как вихрь, поднимая целое облако  пыли.  Дорога  вела  в
Сан-Анхель.
     Вдруг Ривас заметил странное движение у  форта,  при  этом  лицо  его
стало еще мрачнее.
     - Santo Dios! -  вскричал  он.  -  Случилось  то,  чего  я  опасался.
Взгляните, сеньор!
     Керней увидел множество людей, выбегавших из ворот укрепления. У  них
не было ни лошадей, ни оружия, но Ривас прекрасно  знал,  что  они  тотчас
найдут и  то,  и  другое.  Он  знал  также,  что  это  уланы,  считающиеся
прекрасными наездниками, и  что  им  ничего  не  стоит  догнать  карету  с
беглецами.
     Несмотря на сильное волнение, однако, он не терял надежды.
     - Оставьте пилу!  -  крикнул  он  Кернею.  -  Теперь  не  время  этим
заниматься. Нам нужно как можно скорее покинуть экипаж.
     Перед  Койоаканом  дорога  разветвлялась.  Ривас  приказал   свернуть
направо, продолжая гнать. Проехав еще с  милю,  он  велел  остановиться  и
увлек Кернея из экипажа.
     - Бросайте вожжи,  Крис,  -  сказал  Керней  техасцу,  -  распрягайте
лошадей и следуйте за нами.
     Крис поспешно соскочил с козел вместе с карликом.
     - Отрежьте все, кроме уздечек!
     Техасец принялся за дело с ножом  в  руках,  Керней  помогал  ему,  а
Ривас,  держа  лошадей,  распускал  вожжи.  Вскоре  кони  были  совершенно
распряжены, на них оставались только хомуты да уздечки.
     - Оставьте хомуты, - сказал Ривас, боясь, чтобы не было  задержки.  -
Мы сядем по двое на лошадь, но прежде всего займемся им...
     "Им" означало Хосе, который продолжал сидеть на козлах.
     - Крис, стащите его с козел, привяжите к колесу!
     Техасец  мгновенно  исполнил  приказание,  и  кучер  оказался  крепко
привязанным к колесу. Но это было не все.  Крису  пришлось  совершить  еще
одну жестокость. Он запихал бедному малому в рот  ручку  его  собственного
кнута. Кучер был лишен возможности кричать  и  двигаться.  Он  видел,  как
четверо узников, сев по двое на  лошадей,  умчались.  Один  только  карлик
решился  выразить  ему  свое  соболезнование  и  насмешливо  прокричал  на
прощанье:
     - Желаю приятного путешествия! Ха-ха-ха!



                          35. ПО ДВОЕ НА ЛОШАДИ

     Вскоре  крестьянам,  работавшим  на  полях,  представилась   странная
картина: две лошади, каждая с двумя седоками на спине, скакали  по  дороге
во всю прыть, на одной из них всадники были в красной и синей  мантии,  на
другой сидел великан,  а  за  спиной  его  каое-то  существо,  похожее  на
обезьяну. Остатки сбруи, вожжей, хомуты болтались по  бокам  лошадей,  при
этом за топотом копыт можно было различить и звон цепей.
     Поселянам, однако, недолго пришлось дивиться на это зрелище. Всадники
очень быстро скрылись в чаще.
     - Если бы не цепи, я мог бы сказать, что мы уже спасены. Черт возьми!
А где же пила?
     - Вот она, - ответил Керней, распахивая плащ.
     - Вы предусмотрительнее меня. Я, признаться, совсем забыл про нее,  а
между тем она так нам нужна! Дали бы только  время  спрятаться!  Но  кроме
уланов Чапультепека, за нами гонятся, кажется, гусары из города.
     Керней полагал, что Ривас знает какой-то  тайник.  Но  где  он  может
находиться? Лесистые горы могли бы послужить убежищем беглецам, но как  до
них добраться?
     Словно услышав его мысли, Ривас ответил:
     - Терпение, мой друг! Сейчас я покажу вам место - настоящий лабиринт,
который сбил бы с толку самого Дедала. Впрочем, судите сами, вот он!
     Ривас указал на серый утес, бесконечными уступами  шедший  до  самого
леса. Не очень высокий, он был весь покрыт какими-то ползучими растениями.
     - Педрегаль! - радостно воскликнул Ривас. - Ах, как я рад его видеть!
Он уже спасал мне жизнь, и я надеюсь, что на этот  раз  мы  найдем  в  нем
спасение. Только надо спешить! Вперед!
     Лошади,  пущенные  снова  вскачь,  вскоре  очутились  перед   утесом,
загородившим им дорогу.
     - Больше они нам не нужны, - сказал Ривас.
     Все четверо спешились. Крис Рок продолжал держать лошадей под уздцы.
     - Мы оставим их пока здесь, - сказал мексиканец. - Однако  они  могут
заржать и выдадут нас. Через час нам уже нечего  будет  бояться,  наступит
темнота, но теперь...
     Он остановился  в  раздумье.  Техасец,  наблюдавший  за  ним,  сказал
Кернею:
     - Что, он хочет избавиться от лошадей?
     - Это необходимо.
     - Предоставьте это мне. Держите одну, капитан.
     Техасец вынул нож и острием проткнул  животному  ухо.  Лошадь  громко
заржала, поднялась на дыбы, затем  рванулась  и  исчезла  в  чаще.  Вторая
лошадь, подвергнутая такой же  пытке,  тоже  мгновенно  скрылась  из  глаз
беглецов.
     -  Браво!  -  похвалил  Ривас,  вышедший,   казалось,   из   большого
затруднения. - Теперь продолжим путь, надеясь только на себя. Идем!
     Накинув вожжи на выступ, он стал карабкаться вверх, увлекая за  собой
товарища. Не было ни малейшей тропинки. Приходилось  хвататься  руками  за
уступы, поросшие кактусами и другими колючими растениями. Техасец тянул за
собой терпеливо молчащего карлика. Минуты через две они совершенно исчезли
в чаще, и вовремя: тут  же  раздался  топот  кавалерии,  пронесшейся  мимо
укрывшего их утеса.



                              36. ПЕДРЕГАЛЬ

     Окрестности Мехико чрезвычайно интересны в  геологическом  отношении.
Ни один уголок земного шара не представляет, пожалуй, столько  данных  для
изучения истории  и  свойств  горных  пород.  Для  геолога  самый  большой
интерес, конечно, представляет Педрегальское плоскогорье,  находящееся  на
юго-западе  столицы  и  примыкающее  к  горе  Адхуско.  Это  массы   лавы,
выброшенной  на  поверхность.   Вещество   это   приняло   при   остывании
всевозможные формы и растеклось на много миль,  благодаря  чему  местность
почти непроходима. Мексиканская лошадь и даже мул, привычные к горам,  как
козы, передвигаются здесь с большим трудом. Для пешехода же эта  местность
полна  опасностей:  приходится  беспрестанно  карабкаться  на  скалы  либо
спускаться в глубокие, опасные овраги.
     Почва покрыта кактусами и колючками. Встречаются,  однако,  маленькие
оазисы, где мирный индеец занимается земеледелием, или  скрываются,  чтобы
избежать  расправы,  люди  менее  мирного  нрава,  и  далеко   не   всегда
преступники, скорее патриоты.
     Наша четверка представляла собой именно такого сорта беглецов.
     Местность была, по-видимому, хорошо знакома мексиканцу.
     - Не удивляйтесь, что я  так  хорошо  знаю  Педрегаль,  -  сказал  он
Кернею, - ведь это почти моя родина. Еще ребенком я лазил по этим  скалам,
разыскивая птичьи гнезда и расставляя силки. По этой тропинке мы доберемся
до места, где уже нечего бояться быть настигнутыми, по крайней мере, в эту
ночь.
     Они продолжали продвигаться, хотя  и  с  большим  трудом,  пробираясь
междй скалами, цепляясь  за  кактусы.  К  счастью,  цель,  к  которой  они
стремились, была близка: это была небольшая пещера, в которой  можно  было
стоять во весь рост и не бояться, что  тебя  заметят  с  окружающих  скал.
Ривас сказал Кернею:
     - Теперь вы можете продолжить начатую работу, нам никто не помешает.
     Говоря это, он сильно натянул цепь. Через несколько минут одно  звено
было распилено, и цепь распалась.
     - Caballero! - вскричал мексиканец, точно провозглашая тост. -  Пусть
наша дружба будет не менее крепка, чем эта цепь, но соединит нас навеки!
     Но  это  было  еще  не  все.  Предстояло  разъединить  Криса  Рока  и
навязанного ему спутника.
     - Капитан, - попросил техасец, - распилите цепь  как  можно  ближе  к
моей ноге. Мне понадобится больше свободы движений,  чем  ему.  Пусть  всю
тяжесть цепи волочит этот урод, черт бы его побрал!
     Свирепый тон Криса как нельзя более соответствовал  противному  визгу
пилы.
     Карлик, присев на корточки, все время молчал, только глаза  его  были
полны злобы. В то же время он, видимо, трусил, так как не знал, как с  ним
поступят. Может быть, перережут горло,  чтобы  избавиться  от  него?  Было
отчего дрожать.
     Как только цепь была распилена, Керней, Ривас и  Крис  Рок  отошли  в
сторону. Карлик понял, что они совещаются о его участи.
     - Не знаю, право, что нам делать с этим животным, - сказал  Ривас.  -
Его нельзя оставлять здесь: он нас выдаст.  Привяжем  -  закричит  и  тоже
выдаст. Слышите? Погоня близка.
     Действительно, звук рожка подтвердил слова мексиканца.
     - Но почему бы не связать его, заткнув ему рот? - спросил Крис.
     - Можно, если солдаты пройдут здесь, они подберут его. Но если  никто
сюда не придет?
     - А, понимаю, - произнес ирландец. - Вы хотите сказать, что он  тогда
умрет с голоду?
     - Вот именно. Он, может быть, и заслуживает этого, но мы ему не судьи
и не имеем права быть его палачами.
     - Вы совершенно правы, - поспешил ответить Керней.
     - А вы как думаете, Крис Рок? Что нам с ним делать?
     - Убить его было бы менее жестоко, чем связать, но ни  в  том,  ни  в
другом нет необходимости. Я предлагаю таскать его за собой.  Если  он  нас
будет очень затруднять, я взвалю его себе на спину. Поклажа противная,  но
не особенно тяжелая.
     Порешили на этом и снова отправились в путь. Крис Рок вел карлика  на
цепи, как зверя. Только так и возможно было не опасаться,  что  он  выдаст
их. Он мог бы  криком  привлечь  внимание  преследователей,  но  Крис  Рок
выразительным жестом дал понять, что его в таком случае ожидает.



                      37. ПОДОЗРЕНИЕ В СООБЩНИЧЕСТВЕ

     - Очень подозрительно, чтобы не сказать более! Если  же  это  простое
совпадение, то оно просто  поразительно!  Выбрать  именно  эту  карету  из
множества других! Черт возьми!.. Это не может быть случайностью!
     Так рассуждал сам с собою диктатор, когда ему доложили о  случившемся
на улице Платерос. Как ни был краток рапорт,  в  нем  все  же  упоминались
имена беглецов, а также владельца кареты, в которой они спаслись. Кто были
сидевшие в экипаже дамы, угадать не составляло труда.
     Первое  сообщение  об  этом  происшествии  ему  сделал  посланный  от
Сантандера. Тот не мог явиться сам, занятый распоряжениями  о  немедленном
выступлении гусаров. Никогда, кажется, беглецы не были преследуемы с таким
рвением, и никто, пожалуй, не был  огорчен  неудачей  в  такой  мере,  как
Сантандер. Впрочем, ему не уступал в этом и Санта-Ана. Ривас, опасный враг
на поле битвы, счастливый соперник в любви, изгнанник, которого он  только
что видел униженным, в кандалах, снова свободен! Конечно, еще рано считать
дело проигранным. Эскадрон гусар, пущенный в галоп,  пушечные  выстрелы  и
звон  колоколов  могли  его  поправить,  не  так  трудно  поймать  четырех
арестантов, скованных попарно и удирающих в парадной карете. Но  Санта-Ана
по опыту знал, что можно спастись от погони и при худших обстоятельствах.
     Он приходил в ярость при одной  мысли  о  возможности  неудачи  и  то
садился, то вскакивал с места, поминутно  спрашивая,  нет  ли  известия  о
беглецах, чем приводил  в  недоумение  адъютанта,  получившего  приказание
немедленно уведомлять обо всем,  что  узнает  нового:  генералиссимус  был
встревожен  бегством  каких-то  четырех  арестантов,  точно  дело  шло   о
проигранном сражении.
     Санта-Ана едва  владел  собой.  Он  посылал  проклятья  то  тому,  то
другому, строя всевозможные предположения, из которых самым  тяжелым  было
подозрение некоторых лиц в соучастии.
     - А, графиня, - говорил  он  сам  себе,  -  вы,  конечно,  умны,  это
бесспорно! Но если я обнаружу ваше соучастие, вам придется плохо... Титул,
богатство - ничто не спасет вас от моего гнева. В тюремной камере,  где  я
смогу доставить себе удовольствие посетить вас, вы не будете так  горды  и
пренебрежительны, какой были в моем дворце.
     - Дон Педро Ариас! - доложил адъютант о начальнике тюрьмы.
     - Пусть войдет.
     Начальник тюрьмы вошел с крайне расстроенным лицом. Прием,  оказанный
ему диктатором, был не из любезных.
     - Что это значит! Вы распустили своих арестантов! Теперь, пожалуй,  в
Аккордаде не осталось уже ни одного человека!
     - Excelentissimo, я принужден сознаться, что четыре арестанта...
     - Да, из которых двое подлежали особо строгому надзору!
     - Да, признаюсь, но...
     - Ваши оправдания не требуются! По делу будет назначено следствие.  В
настоящую  минуту  я  требую  от  вас  лишь  подробного  изложения   всего
происшедшего. Я желаю знать мельчайшие подробности, относящиеся к  побегу.
Прежде всего, объясните мне, почему вы послали этих  четверых  на  очистку
улиц?
     - По приказанию  полковника,  который  действовал  сообразно  желанию
вашего превосходительства.
     - Это так, но вы должны были позаботиться о надежной охране.
     - Я отправил их  в  сопровождении  старшего  надзирателя  Доминго,  к
которому питал особое доверие. Его поведение в этот день было исключением.
Он  увлекся  общим  праздничным  настроением  и  позволил  себе  выпить  с
друзьями, задержавшими его в трактире. Только этим и можно  объяснить  его
оплошность.
     - Мне говорили, что в карете были две дамы. Вы знаете, кто это?
     -  Графиня  Альмонте  и  донья  Луиза  Вальверде.  Отцу  последней  и
принадлежал экипаж.
     - Я это знаю. Мне говорили, что  экипаж  остановился  как  раз  возле
арестантов. Верно ли это?
     - Да,  ваше  превосходительство!  Лошади,  испугавшись,  бросились  в
сторону и наехали на кучу грязи. Кучер не сумел справиться с ними.  Четыре
арестанта, воспользовавшись этим, завладели каретой. Двое сели в карету, а
другие двое на козлы. Они выхватили  у  кучера  вожжи  и  пустили  лошадей
вскачь. Часовой на дороге  не  успел  задержать  экипаж.  Караул  у  ворот
El-Nino-Perdido пропустил их без оклика, начальник  караула  узнал  карету
одного из министров вашего превосходительства, он не осмелился  остановить
ее.
     Эта искусная лесть смягчила душу  диктатора,  спросившего  уже  более
спокойным тоном:
     - Не были ли причастны к происшедшему дамы, сидевшие в  экипаже?  Или
это простая случайность?
     - Не разрешите ли мне, ваше превосходительство, немного подумать?
     - Думайте сколько хотите,  я  требую  только,  чтобы  вы  высказались
вполне откровенно.
     Начальник тюрьмы перебрал мысленно все, что знал о поведении двух дам
до изгнания их из кареты и после него. Все эти  сведения  склоняли  его  к
мнению, что молодые женщины не могли быть соучастницами побега. Он ответил
диктатору, что положительно не в состоянии разобраться в этом вопросе.  За
столь  неопределенный  ответ  был  холодно  выпровожен  и,  возвращаясь  в
Аккордаду, не мог не  допустить,  что,  пожалуй,  придется  отказаться  от
должности с хорошей квартирой и большим окладом и переселиться в  одну  из
вверенных ему камер.



                          38. ДОНЕСЕНИЕ О ПОГОНЕ

     Диктатор с возрастающим нетерпением ожидал возвращения гусар или,  по
крайней мере, каких-либо известий  о  погоне.  Но  только  под  вечер  ему
удалось услышать их из уст Сантандера, явившегося во дворец,  несмотря  на
поздний час.
     - Ну, что, захватили? - спросил Санта-Ана.
     Вопрос этот был предложен с сомнением в голосе, так как  ответ  можно
было прочитать на  лице  полковника,  чей  мундир,  весь  покрытый  пылью,
утратил свой обычный блеск.
     - Нет, ваше превосходительство, они еще на свободе.
     Санта-Ана  позволил  себе  высказать   свое   негодование   в   таких
выражениях, какие вряд ли подобают особе, занимающей столь  высокий  пост.
Полковник объяснил, что, находясь, по счастью, в Масе, он имел возможность
отправить гусар в погоню сразу же, как  только  узнал  о  случившемся.  Он
отдал приказ нескольким полкам быть  наготове  на  случай,  если  придется
разослать людей по всем направлениям.
     - Прикажите арестовать сержанта, выпустившего преступников из города.
     - Уже сделано.
     - Что же было дальше?
     Сантандер сообщил, что сам пустился в погоню по дороге в  Сан-Анхель.
Там крестьяне в поле рассказали, что видели  карету.  Карета  была  вскоре
найдена, но без лошадей, посреди дороги, с привязанным к  колесу  кучером.
Он сказал, что  беглецы  ускакали  по  дороге  в  Сан-Антонио.  Сантандер,
поспешивший за ними, убедился вскоре, что они скрылись в чаще. Несмотря на
все усилия, разыскать их на смогли, только  лошади  без  седел  и  седоков
пронеслись как бешеные мимо гусар. Чаща была обыскана  вся  без  малейшего
результата.
     - Caramba! - вскричал Санта-Ана. - Иначе и быть не могло. Если бы  вы
знали эту местность так же хорошо, как  я,  вы  отказались  бы  от  всяких
поисков. Я уверен, что они скрылись в Педрегале.
     - Вы думаете?
     - Я в этом уверен. Искать их - напрасная трата времени. Это настоящий
лабиринт. Но что же вы делали потом? Продолжайте.
     - Мне почти нечего прибавить  к  тому,  что  я  уже  рассказал,  ваше
превосходительство. Стало уже совсем темно, когда мы узнали,  что  беглецы
укрылись в горах.
     - Как вы это узнали?
     - По их следам. Но как только настала темнота, я  не  счел  возможным
продолжать поиск, отложив его  до  утра.  По  всем  направлениям,  однако,
посланы уланы и гусары, чтобы беглецы не могли уйти.
     - Прекрасно, ваш план  хорош,  однако  я  все  же  сомневаюсь,  чтобы
удалось захватить беглецов в Педрегале. Один из  них  слишком  хорошо  его
знает, чтобы не суметь, несмотря на  расставленные  пикеты,  добраться  до
верного убежища. Ах, будь прокляты эти горы с их чащами и пещерами!  Но  я
добьюсь того, что уничтожу всех! Я велю их вешать и расстреливать  до  тех
пор, пока не останется ни одного во всей стране!  Я  желаю  неограниченной
власти над Мексикой! Я стану ее императором!
     Возбужденный иллюзией неограниченной власти и жаждой мести, столь  же
сладкой для деспота, как кровь для тигра, он встал с кресла и стал  ходить
взад и вперед, страшно волнуясь и жестикулируя.
     - Да, сеньор полковник, другие заботы помешали  мне  уничтожить  всех
этих негодяев, но наша победа над техасцами даст мне, наконец, возможность
расправиться с ними. Беглецы должны быть пойманы во что бы  то  ни  стало!
Вам, Карлос Сантандер, я поручаю командование экспедицией. Разрешаю  взять
столько людей, лошадей и денег, сколько сочтете нужным, и, - прибавил  он,
понизив голос и подойдя к Сантандеру поближе, - если вам удастся  привести
ко мне Риваса или хотя бы принести его голову в таком виде,  чтобы  я  мог
узнать ее, я поблагодарю уже не полковника, а генерала.
     Выражение  лица  Санта-Аны  при  этом  было   поистине   дьявольское.
Немногим, впрочем, уступало ему в этом отношении лицо его собеседника.



                               39. В ГОРАХ

     - Ночь будет очень темная, - сказал Ривас,  взглянув  на  горы  и  на
небо.
     - Что же, это к лучшему?
     - С одной стороны, да, с другой  -  нет.  Кавалерия,  отправленная  в
погоню, конечно, окружит Педрегаль, поставив пикеты  везде,  где  возможен
выход. Если бы светила луна, чего, слава богу, нет, мы едва  ли  могли  бы
надеяться пройти незамеченными.
     Ривас сделал товарищам знак остановиться, а сам  осторожно  взобрался
на уступ, чтобы оглядеться.
     - Нам  нужно  достигнуть  гор  до  утра.  Если  бы  мы  были  беглыми
бандитами, мы могли бы спокойно оставаться  здесь,  так  как  мексиканские
власти не особенно преследуют их. Но мы, к несчастью, не  те  преступники,
которые терпимы для властей. Как бы ни  был  непроходим  Педрегаль,  через
несколько часов его окружат и обшарят. Если нам не удастся выйти  из  него
ночью, мы погибли.
     Сумерки длятся в этой местности всего лишь несколько минут. Не  успел
Ривас произнести эти  слова,  как  наступила  полнейшая  темнота.  Беглецы
продолжали осторожно двигаться за  мексиканцем.  Через  полчаса  блужданий
среди скал  и  колючих  кактусов  Ривас  вдруг  остановился,  сделав  знак
товарищам прислушаться. Что-либо рассмотреть  в  темноте  было  немыслимо.
Вскоре они расслышали голоса, и на одном из уступов мелькнул огонек.
     - Пикет, - прошептал Ривас. - Они играют в  карты  и,  пока  увлечены
игрой, им не до нас. Я знаю место, где они расположились, мы можем  обойти
его стороной. Бодритесь!
     Он оказался  прав.  Искусно  обойдя  солдат,  Ривас  и  его  спутники
благополучно  выбрались  из  Педрегаля,  в  то  время  как  игроки  весело
продолжали партию. Минут через двадцать беглецы уже  поднимались  на  гору
Адхуско. Теперь они были в безопасности и, пройдя  еще  немного,  решились
отдохнуть.
     - Друзья, - сказал Ривас, - мы можем  больше  не  спешить.  Опасаться
нечего.
     После небольшого отдыха беглецы продолжили подъем на гору. Вдали  был
слышен звон колоколов - полночь. Ривас сорвал лист и, поднеся его к губам,
издал странный звук... Легкий свист ответил ему.  По  мере  того  как  они
продвигались, обмен сигналами продолжался. Наконец Ривас остановился.
     - Quien vive? - раздался голос.
     - Еl capitan! - ответил Ривас.
     Он издал радостное восклицание, услыхав ответ,  обещавший  им  полную
безопасность. Склон горы становился все круче. Достигнув вершины,  беглецы
увидели, наконец,  человека,  отвечавшего  на  сигналы  Риваса.  Керней  и
техасец были поражены его странным видом. Насколько можно было  разглядеть
в темноте, он был в монашеской рясе. Они прошли мимо  него  молча,  только
Ривас прошептал ему на ухо несколько  слов.  Затем  все  продолжали  путь,
который становился все тяжелее по мере того, как поднимались выше. Но цель
уже была близка.



                           40. ВЕРНЫЙ ДВОРЕЦКИЙ

     Место, где остановились беглецы, было площадкой, за которой подымался
высокий утес. Ее окружали деревья с большими широкими  листьями,  типичные
для мексиканской флоры. У самой скалы виднелось строение.
     - Вот мое скромное жилище, господа!  -  сказал  Ривас.  -  Прошу  вас
оказать мне честь войти в него.
     В темноте можно было различить два окна,  между  которыми  находилась
дверь, напоминавшая вход в пещеру. При их появлении им навстречу  бросился
еше один человек, радостно воскликнувший:
     - Господин капитан, вы на свободе! Какое  счастье!  Дон  Руперто!  Да
будет благословенно небо!
     - Спасибо, мой добрый Грегорио! Спасибо! Но надо благословлять за это
одну прекрасную даму, и даже двух.
     - Сеньор капитан, по крайней мере, одну я знаю,  и  клянусь,  что  во
всей Мексике...
     - Хорошо, хорошо...  Теперь  не  время  говорить  о  сеньорите,  -  с
живостью заметил Ривас. - Мои друзья и я умираем с голоду.
     - К несчастью, у меня мало съестного, но я сейчас разбужу повара.
     - Нет,  нет.  Мы  удовольствуемся  холодным  мясом.  К  тому  же,  мы
настолько же утомлены, насколько голодны, и чем раньше уснем,  тем  лучше.
Пойдите же, посмотрите, что вы можете дать нам поесть и выпить. Или погреб
тоже опустел?
     - Нет, сеньор, без вас не было откупорено ни одной бутылки. Я говорю,
понятно, о дорогом вине. В ваше отсутствие мы пили простое канарское.
     - О, в таком случае, дело не так  плохо.  Принесите  же  нам  бутылку
мадеры, бутылку бургундского и старого  "Педро  Хименес".  А  мои  сигары,
существуют они еще?
     - Как же, сеньор, я все гаванские сигары спрятал под замок  и  раздал
лишь те, что попроще.
     - Вы примернейший дворецкий, Грегорио. Принесите же нам скорее вина и
сигар. Мы не курили уже целую вечность.
     Разговор этот происходил в полумраке длинного коридора,  которым  они
шли. В  конце  его  через  открытую  дверь  виднелся  свет.  Ривас  жестом
пригласил Кернея и Рока войти в комнату. Он не собирался, видимо,  угощать
карлика дорогими винами и сигарами,  поэтому,  указав  на  него  Грегорио,
сказал вполголоса:
     - Уведите его и  заприте  где-нибудь.  Дайте  ему  есть,  а  главное,
наблюдайте, чтобы не убежал.
     - Слушаю, сеньор, все будет исполнено.
     Говоря это, дворецкий схватил карлика за ухо и повел по коридору.
     Ривас поспешил к своим  друзьям,  вошедшим  в  большую  комнату,  вся
меблировка которой состояла из длинного стола и стульев, обтянутых  кожей,
как принято в Мексике. Здесь было больше оружия, чем мебели. Ружья,  сабли
и  всевозможные  доспехи,  висевшие  по  стенам,  придавали  комнате   вид
арсенала.
     - Теперь, друзья, - сказал  Ривас,  заметив  тревожное  выражение  на
лицах своих гостей, - вам нечего больше бояться. Я сожалею только, что  не
могу предложить вам лучшего ужина, который будет. Однако это все же  лучше
того, чем кормили нас в Аккордаде. Что это была за пища! Она одна могла бы
служить наказанием!
     - Ах! - заметил Керней. - Если бы вы испытали то же,  что  мы,  когда
были  взяты  этими  людьми  в  плен,  вы  сочли  бы  аккордадские  кушанья
Лукулловым угощением.
     - Чем же вас кормили в плену?
     - Полусырыми бобами, а очень  часто  просто  ничем  в  течение  целых
суток.
     - Черт возьми! - воскликнул мексиканец.  -  Меня  эта  жестокость  не
удивляет. Санта-Ана только так и может поступать со своими  врагами,  будь
они его соотечественниками или иностранцами. Никогда наша страна не видала
более жестокого тирана. Слава богу, его царствование подходит к  концу.  Я
имею основания надеяться на это.
     Разговор  был  прерван  приходом  дворецкого,  поставившего  на  стол
бутылки, стаканы и ящик с сигарами. Ривас стал угощать своих гостей.
     Через минуту дворецкий снова появился, нагруженный таким  количеством
холодных  яств,  которое  должно  было   вполне   удовлетворить   узников,
покинувших Аккордаду: холодное мясо,  дичь,  маисовый  хлеб,  всевозможные
фрукты...
     Беглецы  оказали  должную  честь  ужину.  Перенесенные   лишения   до
крайности утомили их. Поэтому, утолив голод,  они  с  радостью  восприняли
сообщение Грегорио:
     - Ваши комнаты готовы!



                            41. БЕСПОКОЙСТВО

     - Луиза, вы видите солдат?
     - Где?
     - Вон там, они несутся галопом...
     - Да, теперь я их вижу!  Ах,  Изабелла,  только  бы  они  не  догнали
кареты. О боже!
     - Теперь самое время уповать на бога! Во всяком  случае,  я  надеюсь,
что солдаты их не догонят. Раз карету не остановили у  ворот,  она  должна
быть уже далеко... Успокойтесь, моя дорогая, и поверьте,  что  они  сумеют
избежать опасности.
     Разговор этот происходил под звон колоколов и пальбу  пушек.  Молодые
женщины переговаривались, сидя на  асотее  дома  дона  Игнацио,  куда  они
взошли тотчас по приходе домой.
     С биноклями в руках они следили за происходившим на  дороге.  Карета,
завернув за Койоакан, исчезла, они видели затем лишь  солдат,  несшихся  в
погоню. Это были гусары.  Вскоре  все  пропало  в  столбе  пыли,  поднятой
лошадьми.
     Затем прекратились выстрелы и звон колоколов. Все  затихло,  и  город
успокоился. Только Луиза Вальверде и ее подруга были  охвачены  волнением.
Они переживали как за участь беглецов, так  и  за  свою  собственную.  Они
начали думать о последствиях своего участия в побеге  арестантов.  Чем  же
это кончится, если экипаж и беглецы будут настигнуты?
     Как  объяснить,  почему  в  экипаже  оказались  спрятанными  кинжалы,
пистолеты и, в особенности, пила и мужские плащи?
     Для чего понадобились они молодым женщинам,  выехавшим  на  прогулку?
Они не боялись измены кучера,  но  опасались,  что  если  все  вещи  будут
найдены, судьба их решена...
     Беспокойство сильно подействовало на молодых женщин, которым не с кем
было даже посоветоваться. Дон  Игнацио,  узнав  о  случившемся,  пришел  в
ярость: его экипаж, лошади - все пропало! Что сказал бы он, если бы  знал,
что и пистолеты его подверглись той же участи?
     Между  тем,  подругам  было  не  с  кем  посоветоваться,  как   быть.
Признаться дону Игнацио? Положиться  на  его  доброту?  Луиза  и  Изабелла
просидели долгое время, не зная, на что решиться. Спасти их мог  лишь  дон
Игнацио. Он может сказать властям, что собирался в этот вечер с дочерью  и
графиней в дачное поместье. Таким образом, присутствие в экипаже оружия не
возбудило бы ничьего подозрения. Что же касается теплых плащей, то  и  они
могли пригодиться прохладным вечером в неблизкой дороге.
     Кроме пилы, наличие которой  было  бы  невозможно  объяснить,  подруг
могли выдать чувства, питаемые ими к беглецам.
     Несколько  часов,  проведенных  вдвоем,  немного  успокоили  девушек.
Наконец, пришли первые вести. Хосе вернулся вместе с экипажем и  лошадьми.
Но это все! Не было ни оружия, ни пилы,  ни  плащей,  ни  беглецов!..  Это
рассказала Пепита, прибежавшая сообщить  новость  своей  госпоже.  Девушки
хотели немедленно видеть Хосе, но он в это время отвечал на  вопросы  дона
Игнацио, который с  разгневанным  видом  смотрел  на  изрезанную  сбрую  и
загнанных лошадей.
     Когда дона  Игнацио  вызвали  во  дворец,  Хосе  поспешил  к  молодым
сеньоритам. Они сначала так закидали его вопросами, что  он  едва  успевал
отвечать, но мало-помалу они успокоились, хотя и продолжали прерывать  его
ежеминутно.
     Он рассказал им все вплоть  до  того,  что  беглецы  беспрепятственно
достигли Педрегаля.
     - Да будет благословенна Святая Дева! - восклицают радостно подруги.
     - Какое счастье! - прибавляет графиня. - Руперто Ривасу так же хорошо
знакомы все тропинки в Педрегале, как аллеи в Аламеде.
     Луиза, встав на колени перед образом святой Гваделупы, вознесла к ней
горячие молитвы благодарности.
     Хосе,  окончив  рассказ,  продолжал  стоять,  хотя  вовсе   не   ждал
обещанного вознаграждения, в чем он наивно и сознался. Но графиня  помнила
свое обещание.
     - Отважный и преданный слуга, - сказала она, - возьмите  это.  Вы  их
вполне заслужили.
     Говоря это, графиня сняла с себя цепочку с часами и протянула Хосе.
     - Возьми также и это, - прибавила Луиза, сняв с пальца  бриллиантовое
кольцо и подавая его Хосе.
     -  Я  не  приму  ни  того,  ни  другого,  сеньориты,   я   достаточно
вознагражден тем, что мог услужить вам...
     - Но, Хосе, разве вы забыли  наше  условие?  Я  настаиваю,  чтобы  вы
приняли наши подарки.
     - Хорошо, но не ранее, чем мы будем уверены в спасении  беглецов.  До
тех пор я прошу считать графиню своим кредитором.
     - В таком случае я заплачу ему! - воскликнула  Пепита  и,  бросившись
ему на шею, громко поцеловала. - Впрочем, - прибавила  она,  -  за  что  я
целую этого человека? Ведь он только исполнил свой долг... Ха-ха-ха!  Смех
Пепиты не смутил Хосе: поцелуй, так давно желанный,  подавал  ему  надежду
стать, наконец, счастливым супругом Пепиты.



                            42. СВЯТАЯ ОБИТЕЛЬ

     - Где я, черт возьми!
     Таков был вопрос, который предложил сам себе Керней,  проснувшись  на
другое утро после вполне удавшегося побега. Он лежал на походной  кровати,
устланной пальмовыми листьями, вместо  одеяла  покрыт  плащом,  взятым  из
кареты дона Игнацио. Протерев  глаза,  чтобы  удостовериться,  что  он  не
галлюцинирует, Керней сел на свое ложе и начал рассматривать комнату и  ее
обстановку. Квадратная комната имела не  более  девяти  футов  в  длину  и
ширину. Вместо окна - лишь  небольшое  круглое  отверстие,  без  стекол  и
ставней. Вместо мебели стоит один  только  стул,  на  котором  лежат  пара
пистолетов и его собственная шляпа. Больше ничего, если не считать стоящих
на полу сапог и рядом с ними  бутылки  с  воткнутым  в  горлышко  огарком.
Накануне, изнемогая от усталости, он заснул моментально.
     - Что за странная конура! - сказал он. - Она похожа на каюту  или  на
тюремную камеру.
     Однако  замеченные  им  изображения  святых,  кресты  и  всевозможные
образки навели его на другую мысль.
     - Это, должно быть, древний монастырь, - сказал  он  сам  себе,  -  я
слышал, что в прежние времена в Мексике выбирали для постройки  монастырей
самые недоступные места.
     "Есть ли еще здесь  монахи?  -  подумал  он  и  вспомнил  встреченных
накануне людей в монашеском облачении. - Во всяком  случае,  странно,  что
капитан может быть настоятелем  монастыря.  Но  если  члены  этой  обители
согласятся приютить нас, я буду им более чем благодарен".
     Он снова растянулся на своем ложе, обводя комнату глазами.  На  белых
оштукатуренных  стенах  виднелись  кое-где   длинные   желтые   потеки   и
проступившая от сырости плесень. Одним словом, если это и  был  монастырь,
то времена его процветания, очевидно, давно прошли.
     Предаваясь  этим  размышлениям,   Керней   вдруг   заметил,   что   в
полуотворенных дверях кто-то стоит. Он повернул голову и увидел  человека,
одетого в длинную рясу и сандалии. Четки, распятие, клобук - все указывало
на принадлежность его к монашеству.
     - Я пришел узнать, как сын мой провел ночь, - сказал он, увидев,  что
Керней не спит. - Надеюсь, что свежий горный воздух способствовал ему?
     - Да, - ответил ирландец, - я спал  превосходно.  Не  припомню  даже,
когда я так хорошо спал. Но где же...
     Он встал с постели и пригляделся к монаху пристальнее, а когда узнал,
так поразился, что не смог сразу  произнести  и  слова:  перед  ним  стоял
человек, с которым он  провел  столько  печальных  дней  в  самом  близком
общении!
     - Ах, это дон Руперто Ривас!
     - Я, сын мой, - ответил монах с тем же смиренным видом.
     Керней, разразившись смехом, воскликнул:
     - Вот уж в ком я никогда бы не заподозрил монаха!
     - Ах, дон Флоранс, нам, в Мексике, приходится иметь не  одну  тетитву
для лука и не одну крышу, под которой мы могли бы укрыться.  Вчера  я  был
таким же узником, как вы, а сегодня вы видите меня настоятелем  монастыря.
Впрочем, прошу извинения, я забываю обязанности хозяина. Вы, должно  быть,
не прочь заняться туалетом  и  страшно  голодны.  Грегорио,  -  позвал  он
дворецкого, - все ли вы приготовили? Есть ли свежая вода и  чистое  белье?
Проводите сеньора и предложите свои услуги.  Я  попрошу  только  не  очень
мешкать с завтраком, так как братья не любят ждать. Hasta luego.
     Он ушел, оставив Кернея с дворецким, который повел его в комнату, где
находились умывальник, полотенца и другие принадлежности  для  умывания  и
бритья. Все было очень просто, но Кернею, столько времени лишенному  всего
необходимого, показалось роскошью.  Надев  костюм  ранчеро,  поданный  ему
дворецким, он последовал за ним в столовую.
     Уже идя по коридору, они  услыхали  шум  голосов.  Ривас  предупредил
Кернея, что тот увидит многочисленное общество. Действительно, в трапезной
было человек тридцать, одетых в монашеские рясы. Посреди  большой  комнаты
стоял длинный стол, окруженный скамьями и  стульями.  По  расставленным  в
беспорядке  бутылкам,  стаканам  можно  было  догадаться,   что   трапеза,
служившая и завтраком и обедом, - а было уже  позже  одиннадцати  часов  -
подходила к концу.
     Прислуживавшие монахам молодые индейцы ставили на стол блюда, которые
поднимались через трап,  сообщавшийся  с  кухней,  откуда  шел  аппетитный
запах. За столом сидели группами. Самая  многочисленная  собралась  вокруг
человека громадного роста. Это был Крис Рок, имевший, по-видимому, большой
успех среди своих новых знакомых. По их  оживленным  и  насмешливым  лицам
видно было, что они заставили его разговориться.
     Но Керней был вполне уверен в своем старом друге. В то время  как  он
удивлялся веселому выражению  лиц,  не  особенно  идущему  их  мрачноватым
одеяниям, в комнату вошел настоятель, представивший Кернея братьям.
     - Это дон Флоранс,  -  сказал  он,  -  нуждающийся  в  гостеприимстве
монастыря.
     Все встали. Однако нельзя было  терять  время  на  любезности.  Новые
блюда, поставленные на стол, привлекли внимание  братии.  Настоятель,  сев
посередине, указал Кернею место возле себя.
     Хрусталь и столовое белье были не особенно тонки, но  зато  яства  не
оставляли желать ничего лучшего. Мексиканская  кухня  превосходит  древнюю
испанскую, основу современной французской кухни. Этим  превосходством  она
обязана, впрочем, многим  туземным  произведениям  кулинарного  искусства.
Монахи любили, по-видимому, хорошо поесть, так как блюда следовали одно за
другим. Некоторые из них Керней пробовал впервые. Теперь он понял,  почему
и остатки обеда, поданные им ночью, были так обильны. Что касается вин, то
они отличались и качеством, и количеством.
     Поразили его не только кушанья, но и некоторые высказывания  монахов.
Но каково же было его удивление, когда в  конце  трапезы  Ривас,  стоя  со
стаканом в руке, провозгласил:
     - Patria y Libertad!
     И лозунг этот подхватили все присутствующие:
     - Отечество и свобода!
     Воодушевление, вызванное этими  словами,  казалось  здесь  еще  более
странным, чем самые слова.



                               43. КТО ОНИ?

     Когда завтрак  был  окончен,  братья  встали  все  разом  и  покинули
трапезную. Некоторые разошлись по своим  кельям,  другие  сели  на  скамьи
перед домом и закурили. Настоятель, ссылаясь на спешные  дела,  попрощался
со своими гостями и удалился. Керней и Рок могли, наконец, поговорить друг
с другом.
     Не желая,  чтобы  братья  могли  их  слышать,  они  сошли  на  аллею,
когда-то, вероятно, усыпанную песком, теперь же заросшую  мхом  и  травой.
Ветви деревьев, сплетаясь вверху,  защищали  гуляющих  от  слишком  яркого
солнца. Пройдя сотню шагов, беглецы очутились опять  под  открытым  небом.
Здесь они заметили, что стоят  на  краю  обрыва,  или  пропасти,  служащей
границей  площадки,  на  которой  находился  монастырь.  Отсюда  их  взору
представился самый красивый ландшафт, какой только мог видеть человеческий
глаз.
     Но красота природы их мало трогала, и, бросив беглый взгляд на чудную
картину, они повернулись к ней спиной и сели друг против друга. Это  место
было, вероятно, любимым  местом  отдыха  монахов,  судя  по  расставленным
скамьям.
     - Ну, Крис, старый товарищ, - начал Керней, - немало мы  пережили  за
эти сутки! Что вы думаете о наших новых знакомых?
     - Капитан, вы предлагаете мне сложную загадку!
     - В самом ли деле они монахи?
     - Не могу сказать. Да и что  меня  спрашивать?  До  моего  приезда  в
Мексику я никогда не видел монахов. В Техасе, может быть, они и были,  но,
признаться, я могу судить о них только понаслышке и  склонен  думать,  что
здесь тоже нет ни одного монаха.
     - Неужели же это попросту разбойники?
     - А кто же их знает? Ривас ведь слывет атаманом сальтеадоров, то есть
разбойников. Но я сильно сомневаюсь в этом.
     - Меня бы это сильно удивило, -  сказал  Керней.  -  Мне  он  кажется
высоко порядочным человеком. Он был офицером и имеет чин капитана.
     - Я этому охотно верю, но не надо  забывать,  что  по  всему  течению
Рио-Грандо есть много мексиканских офицеров, начиная с поручиков и  кончая
генералами,  которые  были  грабителями.  Вспомним  хотя   бы   полковника
Чаперраля, известного своими разбоями и убийствами. А  Санта-Ана,  кто  же
он, как не разбойник? Звание  офицера  не  гарантия  честности.  Во  время
революции офицеры в этой стране становятся бандитами, и наоборот.
     - А если это разбойники, то что же нам делать?
     - Зачем разбираться, когда у нас  нет  выбора?  Мы  во  власти  наших
хозяев, и кто бы они ни были, можем найти у них приют  и  покровительство,
чем уже и воспользовались.
     Керней молчал, обдумывая слова техасца, вспоминая все, что  слышал  о
Ривасе, сопоставляя с этим его действия и надеясь таким образом  разрешить
интересовавшую его загадку.
     - Если мы попали в притон  бандитов,  -  сказал  он  наконец,  -  они
захотят, чтобы мы примкнули к их шайке, а это будет очень неприятно.
     - Конечно, капитан! Что может быть неприятнее для честного  человека?
Но если к этому принуждают силой, тогда совсем  другое  дело.  К  тому  же
Мексика - это ведь не Техас и не Соединенные Штаты. Если  к  воровству  не
присоединяется жестокость, то оно не считается у них бесчестьем. Я слышал,
как один мексиканец уверял, что разбойник с большой дороги ничем не  хуже,
чем государственные деятели  и  законодатели,  обворовывающие  страну.  Во
всяком случае, - продолжал он, - я  ничего  не  утверждаю,  но  считаю  их
столько же бандитами, сколько и монахами. Могу  только  сказать,  что  это
самые симпатичнейшие люди, каких я когда-либо встречал, и мне не  верится,
чтобы они принудили нас к бесчестным поступкам. Будем же относиться к  ним
с уважением, пока не получим доказательств, что они недостойны его.  Тогда
мы поступим с ними по заслугам.
     - Если это нам удастся, - заметил Керней, - впрочем,  займемся  лучше
настоящим... Что предпринять?
     - Оставаться здесь, с нашими новыми знакомыми.
     - Да, я не вижу другого выхода. Будем надеяться, что уйдем  отсюда  с
чистой совестью, так как в сущности ничто не доказывает, что мы  у  воров.
Скорее все-таки у монахов.
     - Почему?
     - В доме нет ни одной женщины. Когда я заходил сегодня в кухню, я  не
заметил ни одной юбки. Это более похоже на монахов,  чем  на  разбойников.
Что вы об этом думаете, капитан?
     - Право, не знаю. Может быть, мексиканские разбойники похожи  в  этом
случае на итальянских, которые не любят таскать с собой женщин.
     - Не странно ли, однако, - прибавил техасец, - что монахи расставляют
везде часовых? Я видел их и вчера, и сегодня, возвращавшихся с постов.
     - Все это очень странно, но ведь разгадаем  же  мы  когда-нибудь  эту
тайну. Кстати, - прибавил он, - что сталось с карликом?
     - Право, не знаю, капитан, я о нем ничего не слышал с той минуты, как
его увел дворецкий, и желал бы больше никогда не слышатьь. Экая образина!
     - Его, наверное, куда-нибудь заперли. Пусть он себе там и остается, а
мы, вероятно, сейчас узнаем о своей участи, так как к нам идет настоятель,
- сказал Керней, заметив подходившего к ним мнимого монаха.



                         44. НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ

     - Amigo, - сказал настоятель, обращаясь к  Кернею,  -  позвольте  мне
предложить вам сигару и извиниться, что я не подумал об этом  раньше.  Вот
манильские и гаванские, выбирайте, пожалуйста.
     За монахом шел дворецкий, неся большой ящик с сигарами.  Он  поставил
его на одну из скамеек и удалился.
     -  Спасибо,  святой  отец,  -  улыбнулся  Керней,   -   ваши   сигары
действительно превосходны.
     - Я в восторге, что вы оценили их по достоинству, - ответил монах,  -
они и должны быть хороши, судя по их дороговизне. Но прошу вас об этом  не
думать и  курить,  сколько  пожелаете,  мне  они  ничего  не  стоили.  Это
контрибуция, предложенная монастырю.
     Слова  эти  сопровождались  улыбкой,  вызванной,  вероятно,  каким-то
воспоминанием, связанным с сигарами.
     "Значит, вынужденная контрибуция", - подумал  ирландец,  на  которого
слова Риваса произвели неприятное впечатление.
     Техасец еще не притрагивался к сигарам, и, когда ему  их  предложили,
сказал Кернею:
     - Скажите ему, капитан, что я предпочел бы  трубку,  если  таковая  у
него найдется.
     - Что говорит сеньор Крис? - спросил мнимый аббат.
     - Что он предпочел бы трубку, если это вас не затруднит.
     -  О,  ничуть.  Грегорио!  -  закричал   Ривас   вслед   удалявшемуся
дворецкому.
     - Не беспокойтесь, - заметил Керней.  -  Крис  Рок,  удовольствуйтесь
сигарой, не следует быть слишком требовательным.
     - Сожалею, что заговорил об этом, - ответил техасец,  -  буду  вполне
доволен сигарой, в особенности если мне разрешат пожевать ее. Мой  желудок
давно просит табачку.
     - Возьмите сигару и жуйте ее сколько хотите.
     Техасец выбрал одну из самых толстых сигар и принялся кусать ее,  как
сахар,  к  немалому  удивлению  Риваса,  который,  однако,  постарался  не
показать этого. Крис  Рок  жевал  табак  и  курил  одновременно,  так  как
дворецкий вскоре появился с трубкой.
     Ривас, в свою очередь, закурил сигару и дымил, как  паровоз.  Курящий
монах всегда и всюду производит очень странное впечатление, но так  как  в
настоятеле монастыря Адхуско никто и не  заподозрил  бы  анахорета,  то  и
удивляться  было  нечему.  Сев  рядом  с  Кернеем  и  устремив   взор   на
развертывающийся перед ним вид, он сказал своему гостю:
     - Что скажете об этом ландшафте, дон Флоранс?
     - Великолепно, чудесно! Я никогда не видел  ничего  величественнее  и
разнообразнее.
     - Возьмите бинокль, - сказал монах, - и рассмотрите картину детально.
     Он подал Кернею бинокль.
     - Видите вы Педрегаль? Вон там, у подножия горы, его  можно  отличить
по серому цвету.
     - Конечно,  -  ответил  Керней,  -  я  вижу  даже  чащу,  которой  мы
пробирались.
     - Теперь взгляните направо. Видите ли дом среди полей?
     - Да. Почему вы меня об этом спрашиваете?
     - Потому что этот дом представляет для меня особый  интерес.  Как  вы
думаете, кому он принадлежит? Мне следовало бы, впрочем, сказать, кому  он
принадлежал или кому он должен бы был принадлежать.
     - Как я могу это знать? - спросил Керней, находя этот вопрос довольно
странным.
     - Вы правы, но я вам сейчас все объясню. Несмотря на мои  неоспоримые
права на эту собственность, она, тем не менее, была у меня отнята и отдана
нашему бывшему хозяину, начальнику Аккордадской тюрьмы, в виде награды  за
его измену стране и нашему делу.
     - Какому делу? - спросил  ирдандец,  откладывая  в  сторону  бинокль.
Услышанное заинтересовало его больше того, что он видел.
     "Стране и нашему  делу"  -  вот  слова,  которых  нельзя  ожидать  от
разбойника или монаха. Дальнейшее доказало окончательно, что Ривас не  был
ни тем, ни другим.
     - Дело, за которое готовы  пожертвовать  жизнью  я  и  все,  кого  вы
видели, ясно из моего тоста: "Patria y libertad".
     - Я был счастлив видеть вызванное им воодушевление.
     - И удивлены, не правда ли?
     - Говоря откровенно, да.
     - Меня это не  удивляет.  Ваше  желание  разгадать  все  увиденное  и
услышанное вполне естественно. Настало время все объяснить вам... Закурите
же другую сигару и выслушайте меня.



                              45. ПАРТИЗАНЫ

     - Попробуйте эту манильскую сигару. Многие считают, что  кубинские  -
самые лучшие, но это заблуждение.  По-моему,  филиппинские  гораздо  лучше
гаванских.
     Керней  действительно  всегда  слышал,  что  гаванские  сигары  самые
лучшие. Закурив  теперь  манильскую,  он  должен  был  признать,  что  она
превосходит все, какие ему приходилось пробовать до сих пор.
     - Вы, вероятно, заметили, что монахи моей обители  не  принадлежат  к
слишком строгому ордену, и, может  быть,  вы  даже  заподозрили,  что  они
совсем не монахи? Все они военные и, исключая  двух-трех,  все  офицеры  и
люди из знатных семей. Последняя революция, возвратив нашу страну  тирании
Санта-Аны, разогнала их. Большинство из них изгнанники, как и я.
     - Вы, значит, не разбойники?
     Слова эти невольно сорвались с уст Кернея.  Монах  же,  вместо  того,
чтобы обидеться, разразился смехом.
     - Разбойники? Кто мог вам это сказать?
     - Простите, сеньор, - ответил сконфуженный Керней, - вас называли так
в тюрьме, хотя я этому никогда не верил.
     - Спасибо, сеньор, - заметил Ривас, - я принимаю ваши извинения, хотя
они в некотором роде излишни. Мы  пользуемся  именно  такой  репутацией  у
наших врагов и, признаюсь, не без причины.
     Последняя фраза опять возбудила  беспокойство  в  Кернее,  однако  он
ничего не сказал.
     - Конечно, - прибавил Ривас, - мы  действительно  кое-что  награбили,
иначе я не мог бы предложить вам ни такого  хорошего  завтрака,  ни  таких
вин. Взглянув вниз, вы увидите Пуэбло Сан-Августино, а за его предместьями
большой желтый дом. Оттуда-то и взяты наши последние запасы вин,  сигар  и
всего остального. Вынужденная контрибуция! Но не думайте, что это  сделано
без оснований. Уплативший эту дань - один из наших злейших врагов. К  тому
же, это была месть. Я уверен, что вы согласитесь  с  правомерностью  наших
действий, когда узнаете подробности.
     - Я все понял, - ответил успокоенный Керней, - и прошу извинить нас.
     - Весьма охотно, да и почему я должен обижаться, что вы  приняли  нас
за воров? Думаю, многие, кого мы посетили, того же мнения.
     - Можете ли вы объяснить мне, зачем вы носите монашеские одеяния?
     - По очень простой причине. Оно безопасно и дает  возможность  многое
сделать. В Мексике монашеский клобук служит лучшим паспортом. Он позволяет
нам обходить деревни,  не  возбуждая  подозрений,  а  власти  думают,  что
заброшенный когда-то монастырь снова стал святой  обителью.  Мы,  понятно,
никого  к  нему  не  подпускаем,  для  того  и  часовые.  Мы  так  искусно
разыгрываем эту роль, что никому в голову  не  приходит  нас  подозревать.
Между нами случайно оказались двое, когда-то бывшие монахами. И они  очень
нужны нам до того  дня,  когда  мы,  наконец,  сбросим  рясы,  заменив  их
военными мундирами. День этот уже близок, судя по тому,  что  рассказывают
мои  товарищи.  Штат  Оаксака  и  вся  южная   сторона   Акапулько   полны
недовольных, и восстание ожидается не далее  как  через  месяц.  Альварес,
имеющий большую популярность в этой части страны, будет вождем  восстания.
Старый Пинто надеется, что мы последуем за ним, и в этом он не  ошибается.
Вот наша история, кабальеро, наше прошлое,  настоящее  и  будущее.  Теперь
позвольте и мне предложить вам вопрос: желаете ли присоединиться к нам?
     Это предложение требовало  размышления.  Что  ожидает  Кернея  и  его
товарища в том или  ином  случае?  А  можно  ли  отказаться  при  подобных
обстоятельствах? Ведь он и Крис Рок  обязаны  Ривасу  своим  спасением,  и
покинуть его  было  бы  неблагодарностью.  Мексиканец,  заметив  некоторое
затруднение своего собеседника, сказал:
     - Если мое предложение вам не подходит,  скажите  прямо.  Я  в  любом
случае сделаю все,  что  от  меня  зависит,  чтобы  дать  вам  возможность
покинуть страну. Будьте покойны, обратно в Аккордаду я  вас  не  отправлю.
Скажите же откровенно, хотите ли вы быть одним из нас?
     - Да, - решительно ответил Керней.
     Колебания были излишни. Взятый в плен врагами, высоко оценившими  его
голову, он мог спастись, лишь присоединившись к Ривасу и его друзьям,  кто
бы они ни были - революционеры или просто воры.
     - Да, дон Руперто, - прибавил он, - если вы находите меня  достойным,
я приму ваше предложение.
     - А товарищ ваш какого об этом мнения?
     - О, я в нем уверен так же, как в себе.
     Керней подозвал техасца, который, не  понимая  их  разговора,  отошел
было в сторону.
     - Это не совсем воры, Крис, - сказал он ему по-английски.
     - Тем лучше. Я, впрочем, и не думал. А кто же они такие, капитан?
     - Они то же, что и вы  -  патриоты,  сражавшиеся  за  свою  страну  и
потерпевшие поражение. Вот почему они и скрываются здесь.
     - Они враги Санта-Аны?
     - Да, побежденные враги. Они  замышляют  вскоре  восстание  и  просят
нашего содействия. Что вы на это скажете?
     - Что за вопрос, капитан! Я готов идти с ними куда угодно.  Будь  они
разбойники, я все равно последовал бы за ними. Я бы не согласился  идти  в
монахи, но раз люди  идут  сражаться  за  свободу,  Крис  Рок  от  них  не
отстанет. Вы можете уверить их в этом.
     - Он согласен, - сказал Керней Ривасу, - и  мы  оба  счастливы  иметь
такого командира, как вы.
     - Спасибо, сеньор! Мы будем считать за  честь  иметь  в  своей  среде
людей такой испытанной храбрости, как вы. Могу ли  я  просить  вас  надеть
нашу одежду? Это необходимая предосторожность. Ваше облачение уже  готово.
Я дал Грегорио распоряжение об этом, так как был уверен в вас.
     - Сколько  превращений  со  времени  отъезда  из  Нового  Орлеана!  -
воскликнул Крис Рок.  -  Я  в  одежде  монаха!..  Если  я  не  буду  самым
ревностным монахом, то буду, по крайней мере, самым длинным!



                             46. САН-АВГУСТИН

     Сан-Августин - одна  из  красивейших  деревень  Мексиканской  долины.
Туземцы-ацтеки называют ее Тлалпам из-за многочисленных пещер,  окружающих
деревню.
     Сан-Августин пользуется  некоторыми  привилегиями.  Кроме  городского
судьи там есть муниципальный совет  и  альгвазилы,  то  есть  полицейские.
Начальствующие лица считают  себя  принадлежащими  к  чистейшей  испанской
расе, хотя большинство из них метисы. К этой же группе относятся и крупные
коммерсанты,  все  же  остальное  население   состоит   исключительно   из
бронзоволицых туземцев. В известную часть года,  однако,  здесь  пояляется
большое число бледнолицых. Это бывает на  масленице.  В  это  время  улицы
Сан-Августина полны пешеходов, вереница экипажей и всадников  движется  по
дороге между селением и столицей.
     В продолжение целой недели масленицы полгорода предается игре. В этом
мексиканском Монако идет крупная игра.
     Для играющих раскинуты просторные палатки.  В  этой  карточной  игре,
называемой monte, принимают участие самые  различные  партнеры.  За  одним
столом можно видеть генералов и сержантов. Сенаторы и министры, а иногда и
сам глава государства, пытают счастье рядом с нищими и сальтеадорами. Даже
женщины высшего круга, с изысканными  манерами,  не  гнушаются  испытывать
судьбу на  зеленом  поле  рядом  с  босоногими  деревенскими  девушками  и
франтихами сомнительной репутации.
     Однако это увлечение игрой длится лишь несколько дней.  По  окончании
масленичной недели никто и не говорит более о  monte,  палатки  снимаются,
игроки всех сословий  возвращаются  по  домам,  и  деревня  погружается  в
невозмутимую тишину до следующего карнавала.
     Сан-Августин, тем не менее, и  в  обычное  время  представляет  собою
очень любопытное местечко, благодаря своему положению и живописному  виду.
Кроме коренных жителей, в нем  есть  и  приезжие,  так  называемые  ricos,
любящие проводить время за городом, на  своих  дачах  -  casas  de  campo.
Поместий здесь, конечно, меньше, чем в Сан-Анхель и Такубае, Тлалпам более
удален от города, но и в его окрестностях  есть  несколько  богатых  вилл,
принадлежащих знатным вельможам.
     Одна из них составляет собственность дона Вальверде. Это его  любимое
место отдыха. После описанных нами происшествий он  поспешил  удалиться  в
свою виллу  вместе  с  дочерью  и  графиней  Альмонте.  Читателю,  однако,
неизвестно, сколько испытаний пришлось перенести этим троим с тех пор, как
мы с ними расстались.
     По делу о  побеге  было  назначено  следствие,  которое,  однако,  по
приказанию Санта-Аны, велось секретно, не становясь достоянием  гласности.
Благодаря преданности  Хосе,  лгавшего  с  удивительным  искусством,  наши
сеньориты оказались вне подозрений. Помог этому и дон  Игнацио,  согласясь
несколько покривить душой. Для этого дочери пришлось все  ему  рассказать.
Впрочем, дон Игнацио решился на ложь потому, что слишком хорошо  сознавал,
какая  опасность  грозит  обеим   девушкам,   и   потому,   что   искренне
симпатизировал человеку, из-за которого рисковала его дочь.
     Таким образом, обвинения Санта-Аны и  полковника  были  на  этот  раз
отвергнуты. Им пришлось  оставить  и  надежду  захватить  беглецов.  Самые
тщательные поиски в  Педрегале  не  привели  ни  к  чему.  Были  прочесаны
деревни, долины, ближние горы, но без малейшего результата.
     Мало-помалу жажда мести у Санта-Аны начала ослабевать, уступив  место
беспокойству по поводу слухов о готовящемся восстании. Все мысли его  были
заняты этим.
     На другой день после бегства арестантов  столичные  газеты  поместили
подробные  отчеты  о  случившемся,  но  через  неделю  уже  никто,   кроме
заинтересованных лиц, не вспоминал об этом. Вот как сменяются, проходят  и
забываются события в Мексике!



                               47. НА УТЕСЕ

     Керней и Крис Рок нисколько не  интересовались  тем,  что  сталось  с
карликом. Техасец не имел ни малейшего желания видеть этого урода, он  был
уверен, что того заперли где-то в монастыре.
     На самом деле карлика не только заперли, но и держали на цепи,  конец
которой, надетый на железное кольцо,  был  на  замке.  Помещение,  где  он
находился, напоминало аккордадскую  камеру.  По  всей  вероятности,  здесь
перебывал  некогда  не  один  монах,  отбывая  наказание  за  какое-нибудь
нарушение монастырского устава. Излишне говорить, почему карлика поместили
в камеру. Дон Руперто прекрасно понимал, что, дав ему свободу, он рисковал
лишиться своей.
     Через несколько дней карлику позволено было выходить на пару часов из
камеры. Затем он выпросил  позволение  у  дворецкого  проводить  некоторое
время в кухне, где ему приходилось, однако,  выслушивать  немало  насмешек
прислуги.  Он  переносил  все  с  таким  терпением,  какого  нельзя   было
заподозрить у него в Аккордаде. Грегорио, в конце концов, стал смотреть на
него как на принадлежность монастырского служебного персонала,  продолжая,
однако, на ночь сажать его на цепь и запирать на ключ.
     Карлик не переставал жаловаться на это каждый вечер:
     - Это так неудобно, так тяжело! Неужели  вы  думаете,  что  я  захочу
убежать? Мне здесь слишком хорошо, чтобы менять жизнь или рисковать  снова
попасть в Аккордаду. О нет, сеньор, вам нечего бояться. Я желал бы только,
чтобы вы  меня  избавили  от  этой  ужасной  цепи!  Добрый  дон  Грегорио,
позвольто мне только эту ночь провести  без  цепи.  Завтра,  если  хотите,
наденьте ее опять, и я ни слова не скажу вам, клянусь!
     Такая сцена повторялась ежедневно. Однажды  карлик,  бывший  когда-то
сапожником, починил дворецкому сапоги, и тот решился в виде вознаграждения
освободить его на ночь от цепи.
     - Как вы добры, дон Грегорио! - сказал карлик. - Как я  буду  сегодня
хорошо спать! Прежде чем я засну, я помолюсь за вас. Спокойной ночи!
     Хотя ночь была лунная, в камере было  так  темно,  что  дворецкий  не
заметил злорадного выражения лица коварного узника,  иначе  он  немедленно
посадил бы его снова на цепь.
     - Если мне удастся отсюда выбраться,  -  сказал  себе  карлик,  когда
дворецкий ушел, - моя жизнь спасена и состояние обеспечено. Мне  откроются
все блага жизни, и вместо  того,  чтобы  запереть  в  тюрьму,  мне  даруют
свободу и кошелек впридачу. Эх, хорошо бы, черт возьми!
     Он подошел к двери и прислушался. До  него  донесся  шум,  оживленные
голоса. Монахи ужинали.
     - Какое, однако, счастье, что меня приковали к великану, притащившему
меня сюда! И сыграю же я с ними штуку! Однако посмотрим, можно  ли  отсюда
выйти.
     Он пробрался к окну и сообразил, на сколько  оно  отстоит  от  земли.
Окно без стекла было загорожено железным прутом. Если его не вынуть, то  в
окно не пролезть. Имея,  однако,  пилу,  которую  ему  удалось  утащить  и
спрятать, карлик мог надеяться  преодолеть  это  препятствие.  Сначала  он
хотел получить представление об окружающей местности.  Просунув  голову  в
окно, карлик убедился, что оно находилось как раз  над  небольшим  уступом
скалы, откуда легко спуститься на землю. Но как добраться до него?
     У карлика все было обдумано заранее. Не теряя ни минуты,  он  вытащил
из-под матраца пилу и принялся за дело. Он  не  торопился  и  старался  не
шуметь. Ведь все равно, пока все монахи не лягут спать, ему  нельзя  будет
убежать.
     Заржавленное железо очень скоро  уступило  пиле.  Напрягая  все  свои
силы, карлик вырвал прут из гнезда. Несмотря на  малый  рост,  он  обладал
удивительной физической силой.
     Покончив с этим, он разорвал одеяло  на  длинные  полосы,  связал  их
вместе, чтобы спуститься по такой импровизированной лестнице.  Убедившись,
однако, что ей не выдержать его тяжести, он на минуту  задумался  и  очень
скоро нашел выход.
     - Ах, я и забыл, что у меня есть эта проклятая цепь,  которую  теперь
мне придется благословлять. Ведь здесь невысоко, каких-нибудь шесть футов.
А этот дурак еще оставил и ключ от замка!
     Говоря это, он принялся нащупывать ключ, забытый Грегорио. Когда ключ
был найден, он укрепил цепь у оставшегося конца  железного  прута  и  стал
осторожно опускать ее вниз. Высунувшись в окно, он убедился, что  цепь  не
доходила до уступа всего каких-нибудь два фута.
     Затем он  сел  на  постель,  чтобы  дождаться  удобного  для  бегства
времени.
     - Зачем ждать, однако? Все теперь сидят в трапезной и заняты  ужином.
Более удобного времени и не найти. Воспользуемся этим!
     Он подошел к окну, пролез в него и спустился по цепи,  как  обезьяна.
Очутившись на уступе, он огляделся, поздравляя  себя,  что  выбрал  именно
этот час, так как необходимо пройти по дороге возле  дома,  позднее  здесь
будет выставлен часовой, а сейчас ему никто не загородит путь.
     Хотя он  ни  разу  не  выходил  из  монастыря,  но  прекрасно  помнил
тропинку, по которой пришел сюда в ночь их бегства из Аккордады. Он помнил
крутой  скат  горы  и  узкий  проход,  где  они  наткнулись  на  часового,
окликнувшего их: "Quien vive?"
     Что ответит он теперь на этот оклик?
     Размышляя об этом, уродец медленно пробирался в темноте, хватаясь  за
сучья, но так тихо, что его не мог  слышать,  даже  часовой,  стоявший  на
прежнем месте. Он стоял в своем монашеском одеянии на краю пропасти, лицом
к долине, на которую уже начинал падать серебристый свет луны. Может  быть
он,  как  и  дон  Руперто,  смотрел  на  какой-нибудь  дом,  связанный   с
воспоминаниями детства. Он мечтал, может быть, о  том  дне,  когда  скнова
войдет в него. Но о чем он, конечно, не думал  в  ту  минуту,  так  это  о
близкой опасности, угрожавшей ему...
     - Ах, - сказал себе карлик, - как жаль, что у меня нет хорошего ножа.
     Но в ту же секунду в его голове родилась адская мысль: он бросился на
монаха и столкнул его вниз. Крик несчастного замер в пропасти,  где  он  и
исчез навеки.



                           48. БЕГСТВО И ИЗМЕНА

     - Он, наверное, умер, - сказал себе  карлик,  глядя  вниз.  -  Нельзя
упасть с такой высоты, не сломав шеи.
     Однако он захотел убедиться в этом и осторожно спустился в  пропасть.
Там он увидел свою жертву без признаков  жизни.  Нисколько  не  смутившись
этим, карлик подошел к монаху, чтобы обыскать его. Но денег не  оказалось.
Ружье было сломано. Зато кинжал с серебряной  рукояткой  послужил  добычей
убийце.
     Захватив с собой эту ценную вещь, он поспешно направился в город. Ему
нужно было как можно скорее сделать  важное  сообщение.  Чтобы  попасть  в
город,  карлику  предстояло  пробраться  через  Сан-Августин.  Все   время
опасаясь погони и сетуя на лунную ночь, беглец достиг, наконец,  какого-то
поместья на краю деревни. Идя вдоль ограды, он заметил  человека,  который
двигался ему навстречу. Судя по  уверенной  походке  идущего,  можно  было
заключить, что это полицейский. Карлик ухватился своими длинными руками за
ветки дерева, влез на широкую ограду и притаился. Человек, не заметив его,
прошел мимо.
     Карлик, сочтя себя вне опасности, уже собирался спуститься на дорогу,
но услыхал вдруг голоса, нежные, как журчание  ручейка.  Голоса  слышались
все ближе, все яснее, и, наконец, появились их  обладательницы,  озаренные
лунным светом... При виде их карлик чуть было не вскрикнул от удивления:
     - Сеньориты из кареты!
     Он действительно находился в парке, прилегавшем к вилле дона Игнацио.
Теплая лунная ночь выманила из дома Луизу Вальверде  и  графиню  Альмонте.
Они шли медленными шагами, занятые одной мыслью, от которой  не  могли  их
отвлечь ни напоенный ароматом воздух, ни трели соловья.
     - Удивительно, что о них больше ничего не  слышно!  Как  вы  думаете,
Изабелла, это хороший знак?
     - Это вовсе не так странно, как вам кажется. Все  дороги  охраняются,
и, если бы они захотели  дать  знать  о  себе,  посланного  бы  непременно
задержали. Но Руперто слишком осторожен, чтобы  рисковать.  По-моему,  раз
нет известий, значит, все благополучно. Если бы  Руперто  и  Флоранс  были
пойманы, об этом бы уже знал весь город.
     - Это правда, но все же хочется знать, где они теперь находятся.
     - Этого и мне хочется! Не думаю, чтобы они укрылись в  одном  древнем
монастыре, о котором мне писал Руперто. Это  убежище  теперь  недостаточно
безопасно. Скорее всего, они в Акапулько. И если так,  то  мы  можем  быть
совершенно спокойны.
     - Почему, Изабелла?
     - На этот вопрос я сейчас не могу ответить, но скоро вы все узнаете и
будете так же довольны, как ваш отец.
     Графиня имела в  виду  брожение  на  юге  и  готовившееся  восстание,
которое должно было свергнуть диктатора,  но  она  воздержалась  от  того,
чтобы выдать этот секрет Луизе.
     Подруги  уже  собирались  кончить  свою  прогулку,  когда  вдруг  обе
остановились и закричали:
     - Sanctissima! Madre de Dios!
     - Что это? Здесь человек?!
     Причиной тревоги был урод, притаившийся на стене.
     -  Не  бойтесь,  сеньориты,  -  сказал  карлик,  -   моя   наружность
отвратительна, я знаю, но душа моя чиста... Разве вы  не  припомните,  где
меня видели?
     Говоря это, он приподнялся, ярко  освещенный  луной.  Подруги  тотчас
узнали в нем того карлика, которого великан  техасец  втащил  с  собой  на
козлы.
     - Сожалею, сеньориты, что вы меня не узнаете, - продолжал  между  тем
карлик, - я ведь ваш друг или, по крайней мере, друг ваших друзей.
     - О ком ты говоришь?
     - О двух молодых людях, имевших  несчастье  быть  вместе  со  мной  в
Аккордаде и работавших  затем  в  грязи.  Благодаря  вашему  экипажу,  нам
удалось спастись и избегнуть преследования.
     - Всем четверым?
     - Да, но тяжелые испытания, пережитые нами, заставили  нас  пожалеть,
что мы более не в тюрьме.
     - Почему? Говори же скорее, в чем дело!
     - Меня послали, чтобы раздобыть хоть немного зерна. У нас ничего нет,
мы умираем с голоду, ведь мы уже целый месяц живем в горах,  питаясь  лишь
плодами  и  кореньями.  Мы  не  решались  спуститься,  зная,  что   кругом
расставлены полиция и солдаты. Наконец дон Руперто,  зная  мою  храбрость,
решился послать меня а Сан-Августин за съестными  припасами.  Я  собирался
войти в селение, но, увидав полицейского, испугался и залез на ограду.  Не
знаю, каким образом я добуду провизию, придется просить милостыню, а  ведь
люди такие черствые! Может быть, вы дадите мне немного денег на покупку?
     - Луиза, есть у вас деньги? У меня почти ничего нет.
     - Какая досада! У меня тоже ничего нет.
     - Вместо денег, сеньориты, вы можете  дать  какую-нибудь  вещь,  а  я
продам ее и выручу деньги.
     - Вот, возьми! - вскричала графиня, подавая ему  часы,  это  были  те
самые часы, которые были обещаны Хосе, но тот предпочел им деньги.
     - Возьми это, - прибавила Луиза, передавая ему и свои  часы,  которые
обманщик поспешно схватил.
     - Как вы добры, сеньориты, - сказал он, пряча часы в карман. - Теперь
мы некоторое время будем обеспечены, хотя и  недолго.  Ведь  мне  придется
продать эти вещи по дешевке.
     Маленькие глазки уродца жадно смотрели на  драгоценности,  блестевшие
при свете луны: браслеты, кольца, серьги... Молодые девушки, боясь, что их
возлюбленные могут нуждаться в самом необходимом, торопливо сняли  с  себя
украшения и вложили их в жадно протянутые руки карлика.
     - Спасибо, спасибо! - вскричал тот, запихивая все в  карманы.  -  Как
сеньоры дон Руперто и дон Флоранс  будут  счастливы,  узнав,  кто  дал  им
возможность получить необходимое! Однако до свиданья, сеньориты, мне  пора
уходить... - И, соскочив с ограды, он поспешно исчез.
     Его неожиданный уход озадачил молодых девушек, надеявшихся узнать  от
него что-нибудь о близких им людях.



                           49. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

     Миновав  Сан-Августин,  большая  дорога,  примыкающая  к   Педрегалю,
прерывается  кое-где  скалами  из  застывшей  лавы.  По  одну  ее  сторону
расстилается богатая  растительностью  долина,  куда  все  владельцы  вилл
отправляют на пастбища свой скот.
     В ту минуту, когда  карлик  покидал  своих  благодетельниц,  по  этой
дороге недалеко от деревни проходил человек,  одетый  в  довольно  богатое
платье. Взглянув на него, мы узнали бы Хосе, грума дона Игнацио. В руках у
него  были  два  недоуздка,  предназначенные  для  лошадей,  которые  тоже
известны нам и которых пора было отвести в конюшню.
     Подходя к Педрегалю,  около  которого  паслись  лошади,  кучер  вдруг
увидел на дороге маленького уродца, в котором тотчас же  узнал  одного  из
недавних седоков своей кареты. Вместо того, чтобы заговорить с  ним,  Хосе
спрятался за уступ и  стал  наблюдать.  Карлик  же,  подойдя  к  пастбищу,
остановился пораженный.
     - О! - вскричал он, глядя на лошадей, хорошо освещенных луной. -  Вот
так везет! Сколько счастливых встреч!
     В эту минуту раздался топот лошадей, на дороге показалась  кавалерия,
несшаяся, казалось, прямо на  него.  Карлик,  моментально  взобравшись  на
скалу, притаился. Следя за  эскадроном,  он  не  заметил  кучера,  который
находился почти рядом.
     Хосе узнал  в  одном  из  офицеров  полковника  Сантандера,  который,
несмотря на холодность Луизы Вальверде, все же приезжал  изредка  навещать
ее.
     -  Карамба!  -  вскричали  всадники,  разглядев  уродливое  создание,
испугавшее их лошадей.
     - Сам черт не может быть хуже! - воскликнул Сантандер.
     - Нет, сеньор полковник, - ответил карлик, -  я  не  черт,  а  бедное
существо, обиженное  природой,  которое  по  этой  причине  не  должно  бы
изгладиться из памяти вашего сиятельства.
     - Уж не ты ли был в Аккордаде прикован к техасцу?
     - Да, сеньор полковник.
     - Где же ты был до сих пор?
     - Ах,  ваше  сиятельство,  я  для  того  и  спешил  сюда,  чтобы  все
рассказать вам. Какое счастье, что я  вас  встретил!  Я  страшно  устал  и
ослабел, так как ничего не ел с тех пор, как покинул горы.
     - Ты был в горах?
     - Да, сеньор полковник, я был там, прячась с теми, кто удерживал меня
насильно. Если вы желаете  узнать  подробности,  нам  лучше  говорить  без
свидетелей. Есть вещи, которых никто из посторонних не должен слышать.
     Сантандер  был  того  же  мнения.  Он  передал  офицеру  командование
эскадроном и отъехал в сторону.
     Карлик подробно рассказал Сантандеру обо всем, что произошло с ним  с
самой минуты бегства. Выслушав его, Сантандер  приподнялся  на  стременах.
Лицо его приняло победоносное выражение.
     - Наконец-то! - вскричал он. - Теперь все козыри в моих  руках!  Враг
от меня не уйдет!
     Подумав немного, он приказал  офицеру  выделить  двух  солдат,  чтобы
арестовать карлика и не спускать с него  глаз.  Затем,  присоединившись  к
эскадрону, понесся с ним обратно в город.



                               50. СЕРЖАНТ

     Хосе,  слышавший  весь  разговор  Сантандера   с   карликом,   сильно
встревожился, так как подобные разоблачения были небезопасны и  для  него.
Полковник поспешил, вероятно, в город за подкреплением,  чтобы  по  указке
карлика потом разыскать древний монастырь. Забыв в эту минуту о себе, Хосе
хотел прежде всего рассказать сеньоритам обо всем увиденном и  услышанном.
Кроме того, у него появилось  горячее  желание  предупредить  беглецов  об
угрожавшей им опасности. Он прекрасно знал  дорогу  к  старому  монастырю,
куда приносил уголь, когда был  ребенком.  Но  как  пробраться  мимо  двух
гусар, карауливших карлика?
     Оставаться в том положении, в котором он находился, он был уже  не  в
состоянии, особенно после того, как услыхал разговор солдат.
     Сержант казался очень не в духе. Сев на камень, он угрюмо проговорил:
     - Какая скука сидеть здесь и ждать! А я-то надеялся провести эту ночь
в Сан-Августине и поболтать с девчоночкой, служащей в том  доме,  где  так
часто бывает полковник.
     - Ты говоришь о Пепите, горничной Луизы Вальверде?
     - Да, о ней, я имею основания предполагать, что она ко мне не  совсем
равнодушна...
     Услыхав эти слова, Хосе едва удержался от того, чтобы не броситься на
сержанта.
     - Я должен тебя разочаровать, - говорил между тем  другой  солдат,  -
так как слышал, что Пепита отдала сердце кому-то из домашних слуг, кажется
кучеру. Они даже обручены.
     Хосе облегченно вздохнул.
     - Это ничего не значит! - вскричал сержант. - Конюх не может быть для
меня серьезным соперником!
     И, повернувшись к карлику, он стал вымещать на нем свою злобу.
     - Пощадите меня! - завопил карлик. - Я вовсе не арестант и пришел  по
собственному желанию, чтобы переговорить с полковником. Да и нет у меня ни
малейшего желания помешать вашему свиданию с горничной. Мы в двух шагах от
дома, где ваша приятельница, вероятно, уже  давно  вас  ждет.  Советую  не
обращать внимания на слова вашего товарища.
     Эти слова рассмешили охранников. Они принялись  курить,  чтобы  убить
время.
     - Нет ли у тебя карт? - спросил сержант.
     - Конечно, они всегда при мне, но хватит ли света для игры?
     - Если будет мало лунного света, нам поможет свет  наших  сигар.  Мне
уже случалось играть при таком освещении.
     - И на что же мы будем играть, у меня нет ни копейки!
     - И у меня тоже. Будем играть на слово. Впрочем, подождите! И  солдат
повернулся к карлику, который невольно  задрожал,  предчувствуя,  что  ему
придется расстаться с драгоценностями, наполнявшими его карманы.



                    51. ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ И РЯД СЛУЧАЙНОСТЕЙ

     - Может быть, у этого человечка есть деньги? - предположил сержант. -
Он, наверное, не откажет нам в маленьком займе. Что ты на это скажешь?
     - У меня ничего нет.
     - Он действительно не похож на богача, - сказал сержант, рассматривая
лохмотья карлика.
     - Если бы у меня были деньги, - продолжал карлик, - я бы их  все  вам
отдал, но я расскажу вам, что со мной случилось, и вы, наверное, пожалеете
меня. Я шел в Сан-Августин, чтобы переночевать там, когда на  меня  напали
два бандита. Я защищался изо всех сил, но один из них  потребовал  у  меня
кошелек, угрожая кинжалом, и мне пришлось уступить.
     Рассказывая эту выдумку, карлик энергично жестикулировал,  размахивал
руками, показывая, как он сражался с разбойниками. И вдруг  Хосе,  который
все еще находился в углублении скалы, почувствовал, что на него  посыпался
целый град предметов. Это уродец, нарочно  размахивая  руками,  выбрасывал
тем временем драгоценности, которые могли его выдать.
     - Ты говоришь, они отняли у тебя все?
     - Да, клянусь честью!
     - Можешь не клясться, мы все равно тебя обыщем.
     Карлик, зная, что его карманы уже пусты, не протестовал. Сержант,  не
довольствуясь, однако, осмотром  карманов,  ощупал  его  всего  и,  ощутив
что-то  твердое,  вытащил  из-под  кушака  кинжал  с  дорогой   серебряной
рукояткой.
     - Откуда у тебя такое дорогое оружие? Это что-то подозрительно.
     - Очень просто, я получил его в наследство.
     - В таком случае мы разыграем его и посмотрим, кому  достанется  твое
наследство.
     Усевшись  на  краю   дороги,   гусары   принялись   играть.   Карлик,
примостившись возле, казалось, с интересом  следил  за  игрой,  хотя  явно
задумал что-то.
     Хосе в это время лихорадочно обдумывал способ уйти незамеченным,  как
вдруг увидел лежащие у его ног часы, браслеты, кольцо...  Улучив  секунду,
он подобрал драгоценноости и осторожно выбрался из-за скалы,  в  то  время
как солдаты и их пленник были поглощены игрой.
     Шаг за  шагом,  Хосе  пробирался  по  затененным  скалами  местам  и,
наконец, оказался в безопасности.  Здесь  он  решился  взглянуть  на  свою
находку и пришел в совершенное изумление:
     - Что за черт! Возможно ли! Ведь это часы графини, те самые,  которые
она хотела отдать мне! Значит, карлик украл их?
     Но как он добыл браслет, кольца, серьги?.. Зная, что уродец  способен
на все, Хосе похолодел: он вспомнил, что, когда уходил, девушки  гуляли  в
парке. Неужели карлик... Нет, не может быть! Хосе пустился со всех  ног  к
дому и там встретил Пепиту. Не успели они  сделать  несколько  шагов,  как
услышали разговор и смех сеньорит.  Как  могли  они  веселиться,  если  их
только что ограбили? Однако удивление  слуг  едва  ли  было  большим,  чем
удивление сеньорит, когда те увидели в руках Хосе свои драгоценности. Хосе
поспешил рассказать им, как ему достались  эти  вещи,  сообщив  об  измене
карлика и его гнусных намерениях.
     - Что делать, Изабелла? - вскричала  Луиза.  -  Как  предупредить  об
опасности?
     - Я берусь за это, сеньориты, - отвечал Хосе таким  уверенным  тоном,
что подруги сразу успокоились.
     Часы на башне Сан-Августина еще не  пробили  полночь,  когда  он  уже
поднимался в гору, устремив свой путь к вершине Адхуско.



                           52. НЕТ БОЛЕЕ МОНАХОВ

     Карлик правильно сделал, что покинул свою камеру раньше  назначенного
себе срока. В трапезной в это время царило  необычное  оживление.  Человек
пятьдесят, собравшиеся там, были уже одеты не в рясы, а в военные мундиры.
Тут  же  была  приготовлена  и   вся   остальная   амуниция,   по-видимому
кавалерийская. Хотя лошадей в монастыре не  было,  но  "монахи"  прекрасно
знали, где они их найдут. Да и время садиться на коней еще не настало.
     Оставалось провести эту последнюю ночь в монастыре как можно веселее.
Стол   был   уставлен   яствами   и   винами.   Около   полуночи    Ривас,
председательствующий в застолье, встал, собираясь сказать речь.
     - Друзья! - начал он. - Вы знаете, что нынче мы  покидаем  монастырь,
но не всем еще известно, куда мы направимся и что собираемся  предпринять.
Я считаю своим долгом сообщить вам об этом. Я получил  известие  от  моего
старого друга генерала Альвареса, что все повстанцы готовы и ожидают  лишь
нас, партизан, чтобы подать сигнал к восстанию. Я ответил, что  мы  готовы
откликнуться на зов. Вы одобряете мой ответ?
     - Одобряем! - в один голос ответили все.
     - Я написал также генералу, что мы будем там, где  он  нам  назначил.
План его заключается в том, чтобы атаковать Оаксака и двинуться  затем  на
столицу. Нам остается только отправиться за лошадьми. Место сбора  по  эту
сторону уарды.
     Все остались, однако, допивать вино, так как времени было достаточно.
Начались тосты. Крики "Patria y Libertad" не умолкали.
     Во время этого невообразимого шума кто-то ворвался в комнату:
     - Измена!
     - Измена? - повторили, как эхо, все пятьдесят человек, оборотившись к
дворецкому, так как это был он.
     - Что вы хотите этим сказать, дон Грегорио?
     - Здесь человек, который расскажет лучше меня!
     - Кто же это?
     - Он пришел из Сан-Августина.
     - Но как же он прошел мимо часового?
     По приказу Риваса Грегорио ввел в комнату Хосе.
     - Кучер! - ахнули Керней и техасец.
     - Но как же вас пропустил часовой? Ведь пароль вам неизвестен!
     - Пароль не понадобился. Часовой мертв. Он лежит на дне пропасти.
     - Кто убил его?
     - Карлик Зорильо, - ответил Хосе.
     Кучер рассказал все, что он слышал и видел.
     В это время большинство партизан покинуло столовую. Кто-то бросился в
келью карлика. Валявшаяся на полу пила и висящая из окна цепь  подтвердили
совершенное им преступление. В трапезную партизаны  вернулись  лишь  после
того, как их убитый товарищ был извлечен из пропасти и похоронен в могиле,
вырытой их собственными руками.



                      53. ОДНИ ТОЛЬКО ПУСТЫЕ БУТЫЛКИ

     В то время, как партизаны хоронили своего  несчастного  товарища,  из
Мексико выступили два эскадрона гусар с Сантандером во главе.
     Подъехав к тому месту, где он оставил карлика под надзором конвойных,
полковник приказал взять его на лошадь. Затем кавалерия  пронеслась  через
Сан-Августин.
     На расстоянии версты от Сан-Августина дорога стала такой тяжелой, что
гусары были вынуждены сойти с лошадей. Карлик, шедший впереди,  был  похож
скорее на четвероногое, чем на человека, так  как  полз  на  четвереньках.
Вдруг он задрожал: дойдя до обрыва, карлик не увидел убитого им монаха!
     Очевидно, его  нашли  и  унесли,  и  теперь  можно  опасаться  всего!
Сантандер, казавшийся храбрым только с  виду,  начал  колебаться  и  хотел
остановить карлика. Но офицер, наблюдавший за проводником,  так  энергично
подгонял его, что полковник не счел возможным прекратить наступление.
     Никакой враг, однако, не угрожал им.  Не  встретив  ни  часового,  ни
патруля, они беспрепятственно подошли к монастырю. Солдаты оцепили его, но
на требование сдаться не последовало ответа. После  ружейного  выстрела  -
опять молчание. Эта мертвая тишина ясно доказывала, что в монастыре никого
нет... Тогда полковник решился войти внутрь в сопровождении дюжины солдат.
В трапезной все говорило о совсем недавнем пребывании людей, но бутылки на
строле были так же пусты, как сам монастырь.
     Разочарование, постигшее солдат при виде пустых бутылок, было так  же
велико, как разочарование полковника, снова упустившего своих врагов.
     Карлик, однако, не счел себя побежденным. Он прошептал полковнику  на
ухо несколько слов, от которых лицо Сантандера просияло. Подозвав  к  себе
офицера, он сказал:
     - Еще несколько верст - и мы,  надеюсь,  найдем  гнездо,  которое  не
окажется пустым.



                              54. ПЕРИПЕТИИ

     Утренняя заря уже окрасила  вершины  Кордильер,  когда  гусары  снова
проскакали через Сан-Августин. Люди, шедшие в церковь,  не  могли  понять,
откуда возвращалась кавалерия в такой ранний час. Обитательницы виллы дона
Игнацио с тревогой вглядывались в  ряды  солдат,  когда  гусары  проезжали
мимо, но ничего особенного не смогли заметить.
     - Ну, разве не права я была, говоря,  что  не  надо  беспокоиться?  -
спросила графиня. - Я была уверена, что, если их предупредят вовремя,  нам
уже не придется за них бояться.
     Они теперь уже знали,  как  обстоят  дела,  так  как  Хосе  вернулся,
принеся с собой  два  письма:  одно  дляя  Луизы,  другое  -  для  графини
Альмонте.
     Это  было  первое  послание  Кернея  к  своей  возлюбленной,   полное
страстного чувства, послание, которое заканчивалось словами, что  если  он
умрет, то с именем Луизы на устах.
     Письмо Изабелле было совсем в  другом  роде.  Руперто  писал  ей  как
жених, уверенный в ее чувстве, относясь к ней как  к  близкому  другу.  Он
говорил ей о восстании, о готовящемся нападении на Оаксака, о надеждах  на
успех, он высказывал тревогу о ней и Луизе.
     Но какая опасность могла угрожать им?
     Дон Игнацио давно уехал в город. Но им недолго пришлось  пребывать  в
одиночестве. Часов около восьми появился Сантандер. Въехав верхом прямо во
двор, он обратился к девушкам со следующими словами:
     - Сеньориты,  вы  удивлены  моим  бесцеремонным  появлением  в  такой
неурочный час. Мне самому, поверьте,  очень  жаль,  что  я  принужден  так
поступать.
     - В чем дело, полковник? - спросила графиня хладнокровно.
     - Я обязан арестовать вас и вашу подругу. Мне это крайне  тяжело,  но
долг прежде всего.
     - Понимаю, - произнесла насмешливо графиня, -  что  вам  должно  быть
тяжело исполнять долг, входящий обыкновенно в обязанности полицейских!
     Сильно    оскорбленный    этим    замечанием,    Сантандер    ответил
пренебрежительно:
     - Благодарю, графиня, за любезное замечание, но это не  помешает  мне
арестовать вас и сеньориту Вальверде.
     Графиня не  удостоила  его  ответом.  Гордо  взглянув  на  него,  она
повернулась и ушла. С таким же гордым и не менее презрительным видом вышла
за нею и Луиза. Обеим было разрешено вернуться в свои комнаты, в то  время
как полковник принимал необходимые меры. Главною из них было окружить дом,
и уже минут через десять дом дона Игнацио напоминал казарму  с  часовым  у
каждой двери.



                                55. УЗНИЦЫ

     В ту минуту, когда девушки уже были арестованы,  но  солдаты  еще  не
окружили  дом,   Хосе,   оказавшийся   свидетелем   всего   происходящего,
стремительно побежал в парк. Он перелез через ограду и бросился  к  месту,
указанному ему раньше графиней. Он взбирался на гору так скоро, как только
мог, ни разу не оглянувшись и не замечая карлика, который следовал за ним,
чтобы донести все Сантандеру. Пройдя верст пять, он потерял Хосе из  виду,
однако продолжал идти и вскоре заметил вдалеке костер, людей  возле  него,
лошадей, оружие.
     Не подходя близко, успев, однако, разглядеть фигуру великана техасца,
карлик кинулся обратно в Сан-Августин.
     Все это время обе узницы сидели в своих комнатах.  Каждая  глядела  в
окно  и  видела  поставленного  снаружи  часового.  Пепита,  которая  была
допущена к своей госпоже, рассказала ей об исчезновении Хосе, на  которого
они возлагали большие надежды. Немного успокоенные, они скоро начали снова
тревожиться, так как приближалась ночь,  а  положение  их  не  изменялось.
Наконец, уже около полуночи, Пепита снова появилась,  но  на  этот  раз  с
печальным известием об аресте солдатами Сантандера дона Игнацио.
     Луиза, которая надеялась, что  с  возвращением  отца  все  изменится,
потеряла последнюю надежду на спасение. Через  приоткрытые  двери  подруги
могли видеть экипаж, в котором  дон  Игнацио  возвратился  из  города.  Но
почему лошади повернуты головами к  воротам,  а  по  бокам  экипажа  стоят
гусары?
     - Сеньориты, карета готова... Мне приказано везти вас  немедленно,  -
сказал вошедший офицер.
     Луиза и графиня  вышли  во  двор,  сопровождаемые  солдатами.  К  ним
подскакал Сантандер.
     - Прошу извинения, -  сказал  он  насмешливо-любезным  тоном,  -  что
приходится потревожить вас в такой поздний час.  Впрочем,  путешествие  не
будет продолжительно, а вы не будете одни.
     Не получая ответа, страшно обозленный выказываемым ему презрением, он
произнес, обращаясь к одному из гусар:
     - Кабо, помогите дамам сесть в карету!
     Луиза Вальверде увидела в  экипаже  отца,  бледного  и  растерянного.
Бросившись ему на шею, она вскричала:
     - Отец! Вы здесь, арестованы!..
     - Да, моя дорогая, но садись и не дрожи так. Провидение защитит  нас,
если люди нас не покинут.
     Когда обе девушки сели,  дверцы  с  шумом  захлопнулись.  Пепита,  не
желавшая расставаться со своей госпожой,  вскочила  на  козлы,  устроилась
рядом с солдатом, исполнявшим обязанности кучера.
     Не успел, однако, экипаж отъехать, как испуганные  лошади  заржали  и
встали на дыбы: они испугались карлика, загородившего дорогу. От спешки  у
него перехватило голос, он требовал ответить, где полковник.
     - Здесь! - откликнулся Сантандер. - Говори, в чем дело!
     - Враги, сеньор полковник,  враги!..  Я  видел  их  бивуак,  они  уже
близко, слышите?
     Невдалеке действительно слышался лошадиный топот,  оттуда  доносились
крики "Смерть тиранам!" и "Отечество и свобода!". Через  минуту  партизаны
налетели на гусар.
     Гусары окружили своего растерявшегося полковника,  у  которого  сабля
так дрожала в руке, что готова была из нее выпасть. Кто-то закричал ему:
     - Карлос Сантандер, ваш час настал! На этот раз вы не уйдете от меня!
Но я не хочу быть убийцей, защищайтесь!
     Это был Керней.
     - Как бы не так! - вскричал Крис Рок. - Без панциря-то он не решится!
     Тогда из кареты послышался голос Луизы Вальверде:
     - Оставьте его, дон Флоранс, он недостоин вашей шпаги!
     - Хорошо сказано! - заметил техасец. - Но, хотя он недостоин и свинца
моего револьвера, я все же угощу его им.
     При этих словах раздался выстрел, и Сантандер упал мертвым.
     Но техасец отомстил еще не всем. Увидев издалека карлика, он подъехал
к нему, поднял одной рукой на воздух и бросил на землю с такой силой,  что
череп урода разбился, как кокосовый орех.
     - Мне самому противна моя  жестокость,  -  сказал  Крис  Рок,  -  но,
кажется, я хорошо сделал, избавив мир от такого создания.
     Керней, однако, был занят в это время совсем другим. Он  держал  руки
Луизы в свих, обменивался с нею нежными словами  и...  еще  более  нежными
поцелуями. Немного в стороне графиня  и  дон  Руперто  казались  не  менее
счастливыми...
     Однако нельзя было медлить. Гусары ускакали в направлении  Сан-Анхель
и Чапультепека за подкреплением.
     Вскоре действительно довольно большой отряд прибыл в Сан-Августин. Но
он уже никого не нашел на вилле дона Игнацио: господа, прислуга, экипажи -
все исчезло.



                                ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Месяц  спустя  маленькая  шхуна  плыла   мимо   оаксакского   берега,
направляясь к Рио-Текояма, впадающей в Тихий океан около западной  границы
этого штата.
     На возвышенности у самого устья реки стояло человек  двадцать,  среди
которых только три женщины. Этот были графиня Альмонте, Луиза Вальверде  и
преданная Пепита. Из мужчин шестеро тоже знакомы  читателю:  дон  Игнацио,
Керней, Крис Рок, Ривас, Хосе и дворецкий старого  монастыря.  Большинство
остальных были тоже партизаны, но сейчас это были лишь остатки рассеянного
отряда.
     Как же это случилось? В последний описанный нами день  казалось,  что
настало время торжества партизан. Оно так бы и было, если быв  не  измена.
Диктатор,  предупрежденный  о   восстании,   успел   выслать   достаточное
количество войск, чтобы подавить волнения.
     Только благодаря счастливой случайности министр и окружавшие его люди
очутились на берегу Тихого океана. Альварес,  предводитель  постанцев,  во
время неудачного восстания сумел не возбудить  подозрений  против  себя  и
обещал прислать беглецам судно, на котром они могли  бы  покинуть  страну.
Этого и ждали  партизаны,  напрчженно  вглядываясь  вдаль.  Наконец  Ривас
воскликнул:
     - Шхуна! Как счастливы были ожидающие, когда шхуна, наконец,  подошла
к берегу. Три дня спустя они уже были в Панамском порту. Прибыв в Чангрес,
они пересели на другое  судно,  доставившее  их  в  место,  безопасное  от
тирании мексиканского диктатора.
     Дон Игнацио возвратился в свой прежний дом в Новом Орлеане. Он  снова
был изгнанником, лишенным имущества. То же было и с графиней Альмонте.  Но
они все же надеялись, что при перемене правления изменится и их положение.
     Они не ошиблись. Восстание было, наконец, доведено до  победы.  Девиз
"Patria y Libertad" восторжествовал над диктатором, принужденным бежать за
границу. Наши знакомые, понятно, не остались безучастны к событиям.  Когда
звон мечей затих и борьба прекратилась,  произошло  одно  мирное  событие,
которое мы не можем обойти молчанием. Оно  совершилось  в  большом  соборе
Мехико под звон колоколов и  звуки  органа.  У  алтаря  стояли  три  пары,
ожидавшие венчания: дон Руперто Ривас с графиней Альмонте, Флоранс  Керней
с Луизой Вальверде и Хосе с Пепитой!
     Все были счастливы, в том числе и свидетель бракосочетания Крис Рок.


 


<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: приключения

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2]

Страница:  [2]