Глава LXXVIII. ПОД ПОКРОВОМ ТЬМЫ ЗЛОДЕЙСТВО СОВЕРШИЛОСЬ

     Вряд ли нужно объяснять, кто такие эти два  матроса,  тайком  строившие
злые  козни.  Первый,  конечно,  француз  Легро; другой -- его сообщник, тот
самый, который помог ему смошенничать, когда тянули жребий.
     Читатель, вероятно, уже  понял  из  беседы  этих  людей  о  дьявольском
замысле зарезать спящего О'Гормана.
     У  француза была не одна причина совершить это страшное преступление --
и каждая в  отдельности  могла  толкнуть  на  злодейство  такую  испорченную
натуру.  Он  всегда  ненавидел  ирландца, а сейчас, после всего происшедшего
днем, эта глубокая, смертельная ненависть усилилась еще больше.  Уже  одного
этого  было  достаточно,  чтобы негодяй Легро зарезал своего врага. Впрочем,
действовать  именно  так  побуждали  его  и  другие,   более   серьезные   и
обоснованные соображения. Как известно, матросы в конце концов договорились,
чтобы с первыми же лучами зари прерванный поединок был завершен. Легро знал,
что следующий акт этой кровавой драмы будет последним, и, судя по только что
разыгравшейся  сцене,  смертельно  боялся  развязки. Еще прежде, чем занавес
упал после первого действия, он понял, что мог  лишиться  жизни;  и  теперь,
чувствуя  себя  слабее  противника,  страшно  трусил  при  мысли о последней
схватке.
     Чтобы  избежать  ее,  он  готов  был  на  все,  на  любую   низость   и
преступление, даже на такое коварное убийство.
     Легро  знал,  что,  если  он  хочет  добиться удачи и уничтожить врага,
необходимо, чтобы никто из матросов не стал свидетелем  преступления:  тогда
против убийцы не будет прямых улик и суда товарищей бояться нечего.
     Вопрос только в том, удастся ли совершить злодейство под покровом ночи,
в полной тишине. Впрочем, вскоре это должно решиться.
     Хитрость, задуманная Легро, едва ли имела бы успех в другой обстановке.
Зарезать   несчастного   его  собственным  ножом,  чтобы  создать  видимость
самоубийства, -- уж слишком все  это  белыми  нитками  шито!  Но  Легро  был
уверен,  что  здесь,  на  плоту,  следствие  не  будет производиться по всей
строгости закона. Вероятно, матросы поведут дело об  убитом  без  соблюдения
каких бы то ни было формальностей.
     Во  всяком  случае,  так  для  него  куда  меньше  риска,  чем во время
поединка, который, по всей  вероятности,  завершится  для  него  смертельным
исходом.
     Он  больше  не  колебался  в  решении совершить это злое дело. И с этой
целью он сделал первый шаг: послал своего сообщника похитить нож.
     Кража удалась вполне.
     Добравшись до бочки из-под рома, негодяй молча присел; несколько  минут
он оставался там, потом встал и направился обратно к мачте. Как ни была ночь
темна,  Легро  все  же  заметил: что-то блеснуло в руке у сообщника. Француз
знал, что это то самое оружие, которого он так страстно домогался.
     Да, спящего предательски обезоружили.
     И вот оба матроса стоят друг против друга; и за этот  краткий  миг  нож
был тайком передан сообщником настоящему убийце.
     Затем  оба  с  внешне  беззаботным видом еще некоторое время оставались
около мачты, будто разговаривая о самых будничных  делах.  Однако,  беседуя,
они  как  бы  нечаянно  слегка  передвинулись  с места -- чуть-чуть, так что
трудно было бы заметить даже при дневном свете. Еще и  еще  несколько  таких
еле  уловимых  движений,  перемежающихся  короткими  паузами,  --  и вот уже
заговорщики незаметно очутились у самой бочки. Один из них  присел  тут  же,
рядом;  другой, обойдя кругом, вскоре последовал примеру товарища и уселся с
противоположной стороны.
     До сих пор в поведении обоих матросов не было  ничего  особенного,  что
могло  бы  привлечь  внимание  их  спутников  на  плоту.  Даже если бы кто и
проснулся, сплошной  мрак,  скрывавший  движения  заговорщиков,  помешал  бы
понять в чем дело.
     Никто не видел, как убийцы сели рядом со своей спящей жертвой; никто не
заметил,  как оба сразу, протянув руки, склонились над ирландцем. Один душил
его, накинув на лицо одеяло, другой,  ударив  в  грудь  сверкающим  клинком,
пронзил сердце.
     Мгновение  --  и  оба  кончили свое подлое дело. В этом кромешном мраке
некому было глядеть на убийство, кроме самих злодеев. Некому  было  услышать
глухой  крик,  заклокотавший  в горле умирающего, а если бы кто и уловил, то
ему померещилось бы, что это вскрикнул сосед, которого мучит кошмар.
     Убийцы, сами ужаснувшись тому, что сделали, дрожа, прокрались обратно к
мачте.
     Жертва их осталась распростертой недвижно, с лицом,  обращенным  вверх,
на том же месте, где ее застигли убийцы.
     Всякий,  кто  склонился бы сейчас над лежащим матросом, подумал, что он
все еще спит.
     Увы, это был сон смерти!

Глава LXXIX. КОГДА ПОГАС СВЕТ

     Мы покинули команду "Катамарана" в самом разгаре хлопот, когда  они  на
спине у кашалота занимались копчением акульего мяса.
     Катамаранцам  хотелось  иметь столько провизии, чтобы ее хватило на все
путешествие -- хотя бы на скудном пайке --  в  другой  конец  Атлантического
океана.
     Чтобы  сделать  такой  запас,  им  пришлось проработать не только целый
день, но несколько часов и  ночью.  Все  это  время  они  поддерживали  ярко
пылавший  огонь,  подбавляя  свежего  спермацета в самодельный очаг, который
соорудили на спине у морского великана.  Топлива  жалеть  нечего:  его  было
столько,  что можно было бы жарить бифштексы из акулы все двенадцать месяцев
в году.
     Но оказалось, что китовый жир не может гореть без фитиля, а так как они
слишком дорожили своим запасным канатом, чтобы расщипать его весь на  паклю,
то по необходимости им пришлось экономить.
     Решив,   что  акульего  мяса  про  запас  нажарено  недостаточно,  наши
скитальцы собирались на следующий день снова приняться за стряпню.  А  чтобы
не жечь фитиль зря, прежде чем уйти спать, они погасили огонь.
     Причем  потушили  его  довольно  оригинальным  способом:  зачерпнув  из
спермацетового "мешка" кашалота побольше жидкости, вылили  ее  всю  в  очаг.
Огонь ярко вспыхнул напоследок и сразу угас, оставив их в полной темноте.
     Впрочем,  они  без  труда  добрались  к  себе  на  плот, где собирались
провести остаток ночи. За последние дни они столько раз проделали этот  путь
-- с   кашалота   на  "Катамаран"  и  обратно,  что  теперь  могли  свободно
подниматься и спускаться и с завязанными глазами. Да, в сущности, и  сейчас,
в  этот последний ночной переход, они чувствовали себя так, словно на глазах
у них лежит повязка, -- такая непроницаемая, сплошная тьма окружала  убитого
кита.
     Пробравшись  ощупью по скользкой спине кашалота, они спустились вниз по
канату, привязанному  к  громадному  грудному  плавнику;  поужинали  порцией
горячего жаркого, которое догадались захватить с собой, и, запив его глотком
разбавленного канарского, улеглись спать.
     Чувствуя себя более спокойными за будущее, чем все последнее время, они
вскоре  заснули.  И  вокруг  кашалота  и "Катамарана", сливавшихся во тьме в
какую-то черную плавучую массу, наступила глубокая тишина.
     В этот самый момент менее  чем  в  десяти  милях  отсюда  разыгрывалась
далеко  не столь мирная сцена. Читатель уже, наверно, догадался, какой огонь
увидели матросы  с  большого  плота,  приняв  его  в  своем  воображении  за
камбузную  плиту;  в  действительности это был спермацетовый очаг на спине у
кита.
     Когда свет погас, началась шумная ссора, достигшая апогея как раз в  то
время,   когда   команда   "Катамарана"   ужинала   акульими  бифштексами  и
прихлебывала винцо.
     Уже давно катамаранцы погрузились  в  сладкий  сон,  позабыв  обо  всех
окружающих опасностях, а на большом плоту еще долго тянулись раздоры.
     Все  четверо катамаранцев крепко проспали остаток ночи. Как ни странно,
но, ошвартовавшись около громадины-кита, они чувствовали себя надежнее,  чем
если  бы  их  крошечное,  утлое  суденышко  одиноко носилось посреди океана.
Правда, безопасность эта существовала только в их воображении, и все-таки на
душе у них стало как-то спокойнее.
     Светало, а они все еще спали. Наступил час рассвета, но все кругом было
окутано густой пеленой. Туман был  такой  плотный  и  непроницаемый,  что  с
"Катамарана"  не  видно  было китовой туши, хотя их отделяло всего несколько
футов.
     Первым зашевелился Бен Брас. Снежок никогда не был ранней  пташкой,  и,
если бы только позволили обстоятельства или ему вздумалось пренебречь своими
обязанностями,  он охотно провалялся бы до полудня. Но Бен знал, что впереди
еще много дела и нельзя терять время  попусту.  "Капитан"  "Катамарана"  уже
отказался  от  всякой надежды на возвращение китобойца. Итак, чем скорее они
закончат все приготовления и смогут выйти из дрейфа, чтобы  продолжить  свой
прерванный  рейс на запад, тем больше у них шансов в конце концов достигнуть
земли.
     Бен бесцеремонно растолкал Снежка. Пока он будил его, проснулись  также
Вильям  и  Лали,  так  что  теперь  вся команда была уже на ногах и в полной
боевой готовности.
     В качестве утренней трапезы  был  сервирован  на  скорую  руку  завтрак
по-матросски.  После  этого  Снежок  и моряк вместе с юнгой вскарабкались на
спину кашалота, чтобы вновь приняться за  прерванную  стряпню;  а  Лали,  по
обыкновению, осталась сторожить "Катамаран".

Глава LXXX. ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ ЗВУКИ

     Бывший  кок  повел  за собой своих помощников на самый верх туши. Но не
сразу удалось ему разыскать свою кухню. Немало времени шарил он  ручищей  по
осклизлой коже кита, покуда наконец не нащупал край ямы.
     Остальные подоспели, когда он вставлял новый кусок фитиля. Живо запылал
яркий  огонь,  и  зашипела первая порция акульих бифштексов, подвешенных над
пламенем.
     Теперь оставалось только ждать, пока все куски поджарятся.
     Не требовалось даже поливать  их  собственным  соком,  достаточно  было
только  время  от  времени  поворачивать  и  слегка  передвигать куски рыбы,
насаженные на гарпун вместо вертела  так,  чтобы  каждый  ломоть  надлежащим
образом подрумянился над огнем.
     Эти  несложные  кулинарные  операции  лишь  изредка  требовали внимания
повара. Как только Снежок увидел,  что  его  "кухонная  плита"  работает  на
полный   ход,  он  примостился  подле  на  корточках  --  наш  повар  всегда
предпочитал сидячее положение стоячему. Товарищи его оставались на ногах.
     Не прошло и пяти минут, как вдруг негр вскочил так стремительно, словно
кто-нибудь дал ему сзади пинка.
     В то же мгновение у него вырвался крик: "Бог ты мой!"
     -- Что случилось, Снежок? -- спросил Брас.
     -- Ш-ш-ш! Неужели не слыхали?
     -- Да нет же,-- ответил матрос.
     Юнга тоже подтвердил, что ничего не слышал.
     -- Ну, а я слышал.
     -- А что ж такое?
     -- Сам не знаю.
     -- Да это, верно, зашипели акульи бифштексы или, может, птица  пискнула
в воздухе.
     -- Ну  нет,  не  то  и  не  другое.  Ш-ш!  Масса  Брас, знаете, что мне
показалось? Совсем особенные звуки --  будто  самые  настоящие  человеческие
голоса. Тихо, помолчите минутку! Авось опять услышим!
     Как  ни  мало  поверили  Снежку  его  спутники,  пришлось повиноваться.
Пожалуй, они и не обратили бы особенного внимания на его слова, если  бы  не
знали,  что  негр от природы был одарен исключительно острым слухом. Об этой
способности можно было судить  по  его  большим,  прекрасно  развитым  ушам.
Впрочем, это и без того было известно нашим скитальцам, так как и раньше они
не  раз  убеждались в его чудесном даре. Поэтому они, последовав его совету,
замолчали и стали внимательно прислушиваться.
     В это мгновение, к удивлению Бена Браса и Вильяма,  а  также  и  самого
негра, снизу донесся тоненький голосок Лали.
     -- Снежок!   --   позвала   девочка,  обращаясь  к  своему  постоянному
покровителю.--Я слышу, как люди разговаривают. Вон там, на воде. А ты  разве
не слышишь?
     -- Ш-ш-ш,  маленькая!  --  хрипло  зашептал  негр, наклонившись вниз, к
Лали. -- Тихо, милочка, не  болтай  чепухи!  Смотри  же  ни  словечка,  будь
славной девочкой!..
     Ребенок, напуганный этим градом посыпавшихся предостережений, замолчал.
Снежок  сделал  знак  товарищам  соблюдать  тишину  и  снова стал напряженно
вслушиваться.
     Это  лишнее  свидетельство  убедило  Бена  Браса  и  юнгу,   что   негр
действительно слышал нечто большее, чем шипение акульего жаркого; без лишних
слов они последовали его примеру и стали прислушиваться.
     Ждать пришлось недолго.
     Они  и  сами  услышали звуки, которые никак нельзя было спутать с шумом
океана. То были голоса людей.
     Голоса раздавались издали, хотя, возможно, были ближе, чем казалось.
     Виною тому был густой туман, который, как  известно,  заглушает  всякий
шум.
     Впрочем,  расстояние,  будь  оно  далеким или близким, все сокращалось.
Прислушиваясь, катамаранцы уже через несколько минут  убедились,  что  люди,
произносившие эти звуки, эти слова, приближались к кашалотовой туше.
     Как  же  они  двигаются сюда? Ведь не пешком же по воде? Значит, они на
борту корабля?
     Вопросы эти волновали наших путешественников. О, если бы  только  можно
было получить благоприятный ответ! Тогда и они, в свою очередь, закричали бы
"ура".  И в надежде на ответный отклик сквозь мрачную сень тумана понесся бы
морской привет: "Эй, на корабле, эй!"
     Но  почему  же  его  не  слышно?  Почему  люди  с  "Катамарана"  стоят,
прислушиваясь  к  этим голосам, и не подают сигнал, а в их взглядах читается
скорее страх, нежели радость избавления?
     Впрочем, достаточно нескольких слов, вырвавшихся у  Бена  Браса,  чтобы
объяснить и это молчание и недовольство, читающееся на их лицах.
     -- Проклятие! Это большой плот!

Глава LXXXI. НЕПРИЯТНЫЕ ДОГАДКИ

     -- Проклятие! Это большой плот!
     Что  за  странные  речи  ведет  матрос  и почему так зловеще звучит его
голос? Откуда эти злые предчувствия? Почему это суденышко, которое они зовут
"большой плот", внушает такой страх всей команде "Катамарана"?
     Ну, что касается Бена Браса и  юнги  Вильяма,  здесь  все  ясно.  Пусть
читатель припомнит, как встревожились они сначала, услыхав точно так же, как
сейчас,   во   мраке   ночи,   голоса   Снежка   и  крошки  Лали;  с  какими
предосторожностями, с какой опаской они долго  не  решались  приблизиться  к
негру,  спрятавшемуся  за  бочками. Вспомним, почему они были так настороже:
юнгу терзал настоящий ужас перед этой шайкой людоедов, которая не задумается
его сожрать, а великодушный его защитник опасался стать жертвой их мести.
     Все эти страхи еще не были позабыты и ожили с  новой  силой  при  одной
только мысли: а может, большой плот близко?
     Снежку  незачем  было  бы  так бояться матросов с "Пандоры", если бы не
припомнилось ему кое-что. Как раз перед самым взрывом на невольничьем  судне
он  понял  по  злобному обхождению капитана и его помощника, что они считают
виновником катастрофы именно его. Негр знал, что это справедливо, и в то  же
время  имел  все  основания  полагать,  что  и  остальные  матросы отнюдь не
заблуждаются на этот счет. Больше он с ними после этого не встречался, --  и
к счастью для него, так как иначе они наверняка выместили бы на нем всю свою
безудержную  ярость. У Снежка хватило ума это понять. И вот почему он так же
сильно, как Бен Брас и юнга, жаждал избежать дальнейших встреч с  затерянным
в океане экипажем погибшего корабля.
     Маленькой же Лали нечего было особенно бояться. Но она испугалась, видя
страх своих спутников.
     -- Большой  плот... -- проговорил Снежок, машинально повторяя последние
слова матроса. -- Неужели это он, масса Брас?
     -- Разрази меня гром! Не знаю, что и думать. Снежок... Если только  это
он...
     -- А  вдруг  он,  что тогда? -- спросил негр, видя, что Брас неожиданно
остановился и не договорил.
     -- Ну тогда нам  несдобровать,  попадем  в  переделку!  Навряд  ли  они
разжились  где-нибудь  провизией  с тех пор, как мы дали от них тягу! Чудно,
право,  как  это  они  выжили,  если  только  это  действительно  матросы  с
"Пандоры".  Может, им, как и нам, удалось раздобыть мяса акулы, а может, они
ели...
     Тут матрос внезапно оборвал речь, взглянув на Вильяма. Видно,  то,  что
он хотел сказать, не годилось для ушей подростка.
     Впрочем,  Снежок  отлично  его  понял и в знак согласия глубокомысленно
покачал головой.
     -- Опять же, насчет воды, -- продолжал матрос. -- В ту пору у  них  еще
оставалось  немножко,  ну  а  сейчас  наверняка  вся  вышла. Зато рому у них
было--море разливанное! Да это и к худшему, отсюда и пошли все беды. Правда,
во время дождя они могли набрать воду в рубашки или в  брезент,  как  и  мы.
Только где уж им--не такие они люди, чтобы об этом позаботиться, когда рядом
стоит  вот  эдакая  бочища с ромом! Ну, а сейчас, я думаю, если у них и было
чего пожрать--ты меня понимаешь, Снежок,--то уж  воды  ни  капли!  Подыхают,
поди, от жажды. А раз так...
     -- ...а  раз  так,  значит,  они  отберут  у  нас  всю  воду,  какой мы
запаслись. Тут нам и крышка!
     -- Это-то  уж   наверняка,--продолжал   матрос.--Да   ведь   им   этого
мало--украсть нашу воду, что нам дороже всего на свете. Обдерут все дочиста,
да еще и убьют в придачу... Дай Бог, чтобы это были не они.
     -- Что  вы  говорите,  масса  Брас?  А  если  это  гичка  с капитаном и
матросами? Как вы думаете?
     -- Что ж, может, и так, -- ответил Бен. -- Они у меня и вовсе из головы
выскочили. Все может быть. Ну  тогда  еще  с  полбеды:  нам  нечего  их  так
бояться, как тех, с большого плота. Пожалуй, им не приходится так тяжко. Ну,
а  если  им  и  туговато,  все же их не так много, чтобы нас запугать. Там и
всего-то человек пять-шесть. Я беру на себя  троих  из  шайки;  ну  а  вы  с
Вильямом  зададите  хорошенькую взбучку остальным. Эх, кабы это были они! Но
едва ли: лодка у них хорошая, есть и компас; стоило им  только  как  следует
взяться  за  весла,  так  их  давно  уж и след простыл. Эй, друг, у тебя уши
получше! Навостри-ка их хорошенько  да  послушай.  Ведь  голоса  матросов  с
"Пандоры" тебе все знакомы--попытайся, может, кого и признаешь.
     За  все  время,  пока  негромко,  почти  шепотом,  шел  этот  разговор,
таинственные голоса молчали. Сначала, как только они послышались,  казалось,
будто  разговаривают  два-три  человека.  Впрочем,  звуки  доносились крайне
неясно, словно люди находились еще далеко или же говорили очень тихо.
     Теперь катамаранцы прислушивались,  ожидая,  не  донесется  ли  до  них
какое-нибудь  громче  сказанное  слово,  и  в  то же время им этого вовсе не
хотелось. Они предпочли бы никогда не слышать этих голосов.
     Одно время казалось,  что  их  мольба  услышана.  Прошло  целых  десять
минут--и ни звука, ни голоса...
     Сначала  молчание  успокоило  их. Но вдруг в уме у Бена Браса мелькнула
новая догадка--и все его думы и стремления приняли совершенно иной оборот.
     А  что,  если  они  слышали  голоса  совсем  чужих  людей?  Почему  это
обязательно   должна   быть  команда  погибшего  невольничьего  судна:  либо
негодяи-людоеды большого плота, либо капитанская шайка на гичке? Кто  знает,
может, все-таки это разговаривают матросы на палубе китобойца?
     Бывший  гарпунер  об  этом  прежде  не  подумал.  А  теперь догадка так
потрясла его, что он с трудом заставил себя сдержать крик: "Эй, на корабле!"
     Но помешала другая, быстро мелькнувшая мысль,  которая  снова  призвала
его  к  осторожности.  Если эти люди, голоса которых они слышали, не команда
китобойца,  а  матросы  с  невольничьего  судна,  то  окликнуть  их--значит,
наверняка навлечь неизбежную гибель на себя самого и на своих спутников.
     Он  шепотом  поделился  своими  мыслями  со  Снежком,  на  которого они
произвели точно  такое  же  впечатление.  Негру  так  же  страстно  хотелось
крикнуть:  "Эй,  на  корабле!" -- и в то же время он сознавал, насколько это
опасно.
     Противоречивые чувства боролись в груди у обоих друзей. Как больно было
думать, что тут же, рядом, так близко, что можно  его  окликнуть,  находится
корабль, который мог бы спасти их от всех опасностей! И, быть может, корабль
так  и  пройдет  мимо,  бесшумно  скользя по воде, скрытый от их взоров этим
густым туманом. Еще какой-нибудь час, и  он  очутится  далеко  в  океане,  и
никогда больше его команда не услышит зова наших скитальцев.
     Одно-единственное  слово,  один  возглас  --  и они спасены! И все-таки
катамаранцы не решались: ведь этот крик может выдать их врагу и погубить.
     Ими овладело сильное искушение: рискуя  жизнью,  дать  опасный  сигнал.
Несколько  секунд они колебались -- молчать или окликнуть: "Эй, на корабле!"
Но осторожность советовала  замкнуть  уста,  и  под  конец  восторжествовало
благоразумие.
     Такое  решение  было принято не случайно. Бывший гарпунер пришел к нему
путем размышлений, основанных на его прежнем профессиональном опыте.
     Если это китобойное судно, рассуждал Бен Брас, то оно должно  вернуться
на  поиски  кашалота.  Команда  знает, что кит убит: об этом говорят и буи и
флаг. Бен Брас был уверен,  что  матросы  непременно  захотят  вернуться  на
розыски  кашалота.  Именно  эта  уверенность  все  время  поддерживала в нем
надежду и заставляла его так долго оставаться  подле  кашалотовой  туши.  Не
каждый  день  удается  подцепить  посреди  океана  этакую находку--кашалота,
который может дать без малого сотню бочек спермацета!  Он  знал,  что  такое
сокровище не бросишь на произвол судьбы, а попытаешься отыскать во что бы то
ни стало.
     Все  говорило  за  то,  что  голоса  послышались с китобойца. А в таком
случае команда, задавшаяся целью найти кита, едва ли решится продолжать путь
в тумане. Скорее они лягут в дрейф и станут  дожидаться,  покуда  погода  не
прояснится.  Таким образом, катамаранцы все-таки могли надеяться, что, когда
туман рассеется, они увидят страстно желанный корабль на месте. И они решили
хранить молчание.
     Было еще очень рано. Заря только занималась. Когда появится  светило  и
его  могучие  лучи  разгонят  мрак,  тогда  только  наши  скитальцы убедятся
окончательно, чьи это голоса: людей или же людоедов, этих чудовищ  в  образе
человеческом!

Глава LXXXII. НЕОФИЦИАЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ

     Им  не  пришлось  дожидаться,  пока  спадет туман. Задолго до того, как
солнце приподняло дымку с океана, катамаранцы уже знали, кто их соседи. Нет,
то были не друзья, а смертельные враги, те самые, которых они так боялись.
     Открытие не заставило себя долго ждать. Дело обстояло так.
     Все трое, Снежок, матрос  и  Вильям,  по-прежнему  оставались  на  туше
кашалота,  внимательно  вслушиваясь.  Бен  Брас  с  юношей  стояли,  а  негр
полулежал, приникнув своим большим ухом к коже кита; видно, он  считал,  что
так слышнее.
     Напрягать  слух  им, однако, не пришлось. Когда наконец донесся звук --
это оказался человеческий голос, да такой громкий и грубый, что даже  глухой
мог бы его расслышать.
     -- Черт   побери!   --   воскликнул   кто-то  с  явным  изумлением.  --
Поглядите-ка, ребята! Среди нас мертвец!
     Если бы эти слова произнес сам демон тумана, они не  могли  бы  сильнее
потрясти  ужасом наших скитальцев, стоявших на спине у кашалота. Иностранный
акцент и кощунственное ругательство  могли  изобличать  любого,  говорившего
по-французски, но самый голос нельзя было не признать по его тембру: слишком
часто гремел он у них в ушах с такими же резкими, неприятными интонациями.
     -- Ох, да это масса Легро! -- пробормотал негр. -- Каждый скажет -- это
он!
     Друзья  не  ответили Снежку. Впрочем, ответа и не требовалось. В тумане
зазвучали новые голоса.
     -- Мертвец? -- вскричал другой моряк. -- Ну да, так и есть. Кто такой?
     -- Да это ирландец! -- воскликнул третий. -- Смотрите, его убили! Вот и
нож торчит меж ребер. Зарезан!
     -- Ну, это его нож! -- произнес кто-то. --  Как  мне  не  узнать!  Ведь
раньше он мне принадлежал. Взгляните, там, на ручке, должно быть проставлено
имя  хозяина.  Он  тут  же  его и вырезал, в тот самый день, как купил нож у
меня.
     Наступила пауза, матросы замолчали, словно желая проверить сказанное.
     -- Правильно!  --  сказал  один  из  них,  продолжая  вести  самочинное
следствие. -- Вот оно, имя, -- Ларри О'Горман.
     -- Он  покончил с собой! -- произнес еще один, раньше молчавший матрос.
-- Это самоубийство!
     -- А что мудреного? -- подтвердил другой. -- Так или иначе, ему была бы
крышка. Вот парень и надумал: чем скорее, тем лучше, да и с плеч долой!
     -- Как так? -- спросил еще один, видимо, не согласившись с мнением тех,
которые высказывались до него. -- Зачем же помирать было ему  одному,  а  не
всем нам?
     -- Забыл, что ли, брат, сегодня ему драться с мосье Легро?
     -- Нет, не забыл. А что с того?
     -- А ну-ка, пораскинь мозгами!
     -- Никак  не  пойму,  почему  именно  он  был  на очереди отправиться к
праотцам, а не кто иной. Эй, ребята, смотрите! Дело  тут  нечисто!  Ирландца
зарезали  его  собственным  ножом! Это-то ясно. Вряд ли это он сам над собой
совершил. На кой черт это ему сдалось! Тут дело нечисто!
     -- А виновник кто, на кого думаешь?
     -- Не знаю я ничего, братцы! Если видели, скажите. Кто-нибудь да знает,
как все это вышло. Мокрое дело, не иначе! Назовите злодея!..
     Молчание длилось больше минуты. Никто не отвечал. Если матросы и знали,
кто убийца, они не собирались его выдавать.
     -- Послушайте, ребята! -- вмешался какой-то матрос,  чей  резкий  голос
прозвучал,  словно  крик  гиены.  --  Я хочу жрать, как акула, у которой все
нутро рассохлось с голодухи.  Давайте  отложим  разбирательство,  покуда  не
перекусим.  Там  будет видно, кто его на тот свет отправил. А может, никто и
не виноват. Ну, что скажете?..
     Никто не ответил на это гнусное предложение.
     Тут опять раздался громкий крик, вызванный  совершенно  иной  причиной.
Все,   что   говорилось   в   дальнейшем,  не  имело  никакого  отношения  к
обсуждавшемуся вопросу.
     -- Огонь! Огонь! -- вопили голоса.
     -- Тот самый, что вы видели вчера ночью! Камбузная печь!  Э,  да  судно
близехонько -- всего каких-нибудь ярдов сто!
     -- Эй, на корабле! Корабль, эй!
     -- Эй, на корабле! Что за судно?..
     -- Эй, вы, там! Что ж вы, черти, не отвечаете?
     -- За весла, ребята! Живо за весла! Заснули там эти олухи, что ли, глаз
еще не продрали?.. Эй, на корабле, эй, эй!..
     Нетрудно  было  догадаться,  что  значат  эти  речи.  Матрос  и  Снежок
безнадежно переглянулись. Они уже узнали, что творится за спиной у них. Там,
в самодельном очаге, ярко пылал спермацет, и над огнем румянились бифштексы.
Взволновавшись, они совсем позабыли обо всем  этом.  Пламя,  светясь  сквозь
туман,  выдало  их  присутствие  людям на плоту. Катамаранцы услышали приказ
сесть за весла, смутно уловили тотчас же раздавшийся плеск  воды  и  поняли,
что большой плот несется прямо на них.

Глава LXXXIII. ЕСТЬ ВЫТРАВИТЬ ТРОС!

     -- Вон,  вон  они! Сюда плывут?.. -- пробормотал Снежок. -- Что делать,
масса Брас? Если останемся, несдобровать нам!
     -- Останемся? Как бы не так! -- воскликнул матрос.  Теперь  он  говорил
громко,  так как шептаться уже не было смысла. -- Все, что угодно, только не
это!.. Живей, Снежок, живей, Вильям! Обратно на плот! Дай Бог  ноги,  только
бы выбраться отсюда, с этой китовой туши, подобру-поздорову! У нас еще много
времени,  а  там  посмотрим,  чья  возьмет!  Да не вешай ты нос, Снежок! Наш
старый "Катамаран" -- суденышко что  надо!  Я  строил  его  сам,  а  ты  мне
помогал.  Помнишь,  друг!  Уж  мне  ли не знать, каков он на ходу! Мы их еще
перегоним!
     -- Обязательно, масса Брас! -- подтвердил Снежок и сразу  же  вслед  за
матросом спустился вниз по канату на "Катамаран", где их уже ждал Вильям.
     Перерезать  канат,  которым  маленькое  суденышко  было  прикреплено  к
плавнику кашалота, и оттолкнуть плот от причала оказалось  делом  нескольких
минут.
     Однако  как  ни кратки были эти мгновения, за это время взошло солнце и
вся панорама чудесно изменилась.
     Туман, носившийся над океаном, почти растаял  в  его  жарких  лучах,  и
глазам  открылась  непривычная  картина.  Все предметы поблизости от убитого
кашалота можно было охватить одним взглядом--все они были на виду.
     Как гигантская  черная  скала,  возвышалась  над  морем  туша  морского
великана.  Сбоку  виднелся  крошечный "Катамаран" с поднятым парусом, только
что отчаливший от нее. На нем хлопотала команда:  двое  мужчин  и  парнишка;
ведь маленькая креолочка была только пассажиркой. Мужчины энергично работали
веслами, а мальчик держал руль.
     Меньше  чем  в ста ярдах за кормой виднелся большой плот и на нем около
двадцати неясно различимых фигур. Кто сидел за веслами и усердно  греб,  кто
правил  рулем,  а  кто возился с парусом. Два матроса стояли на носу, громко
отдавая  приказания.  Все  они,  видимо,  были  поражены  столь   неожиданно
открывшейся картиной и не знали, что подумать, куда держать курс.
     Люди  на  большом  плoту  были  взволнованы  и  удивлены  сильнее,  чем
катамаранцы: эти уже больше ничему  не  удивлялись.  Они  поняли  все,  едва
только   услышали   голоса  матросов,  принимавших  участие  в  своеобразном
следствии, производившемся  на  плоту.  Изумление,  которое  они  испытывали
сначала, теперь сменилось страхом.
     А  матросы  на большом плоту все еще не могли оправиться от потрясения.
Да и не мудрено -- любого поразило бы  это  видение,  которое  так  внезапно
возникло   у  них  перед  глазами,  сначала  смутно  рисуясь  в  тумане,  но
мало-помалу становясь все отчетливее.
     Сколько же здесь удивительного! Вон гигантская туша кита;  на  спине  у
него  разведен  костер,  и языки пламени высоко вздымаются к небу; над огнем
стоит "журавль", и на нем что-то подвешено для копчения; рядом -- плот,  так
похожий   на   их  собственный,  с  таким  же  парусом  и  пустыми  бочками,
поддерживающими его на плаву; на нем хлопочут трое людей, -- все эти чудеса,
все эти странные, необычайные  явления  могли  изумить  самого  равнодушного
наблюдателя.  Некоторые матросы чуть языка не лишились на время; зато другие
бурно выражали свое удивление громкими криками и возбужденными жестами.
     Первый  приказ,  который  отдал  Легро  (это  его  голос  услышали   на
"Катамаране"), был следующий: идти полным ходом к темной массе, или, вернее,
к  маяку,  пылающему  на ее вершине. Матросы тотчас же повиновались. Всех их
мучил какой-то безотчетный страх:  а  вдруг  огонек,  как  и  прежде,  снова
скроется с глаз?
     Но  по мере того как они подходили ближе и туман редел, все становилось
виднее.  Изумление   матросов   не   уменьшилось,   но   они   стали   лучше
ориентироваться в окружающей обстановке.
     Поспешное  отступление катамаранцев само по себе уже было показательно:
маленький плот отчаливал. Это больше, чем что-либо другое, помогло  матросам
с "Пандоры" понять, почему те пустились в бегство.
     Сначала  они  никак  не  могли сообразить, что это за люди на маленьком
плоту. Было видно, что их четверо, но туман все еще мешал ясно разглядеть их
фигуры, черты и выражение лиц. Будь там  только  двое,  а  вместо  плота  --
простой  помост  из  досок,  тогда, пожалуй, можно было бы догадаться. Ведь,
помнится, именно на таком плоту удрали Бен Брас с  мальчишкой.  Может  быть,
это  они  и  есть?  Но кто же тогда двое остальных? И откуда взялись на этом
стремительно убегающем суденышке шесть бочек,  парус  и  прочие  корабельные
принадлежности?
     Матросы  не  стали  терять  время  на  догадки.  Хватит и того, что эти
четверо, увидя их, пустились наутек. Уже одно  это  казалось  неопровержимым
доказательством того, что у них имеется что-то ценное, что стоит спасать, --
неужели вода?
     Кто-то  обронил  это  слово.  Оно  внесло  сильнейшее  смятение  в  эту
разноплеменную команду, где все терзались мучительной жаждой.  Не  колеблясь
ни мгновения, матросы кинулись к веслам и изо всех сил пустились в погоню за
"Катамараном".

Глава LXXXIV. ПОГОНЯ

     На  веслах  и  под  парусом  матросы  в  несколько  минут  добрались до
кашалотовой туши. Они ее хорошенько разглядели,  догадались,  как  она  сюда
попала, но все еще не могли надивиться фейерверку там, наверху.
     Когда  они проходили под сенью этой громадины, кто-то предложил сделать
остановку,  уверяя,  что  пищи  здесь  хватит  на  всех.   Но   большинством
предложение было отвергнуто.
     -- К  черту!  --  загремел властный голос Легро. -- Пищи у нас вдоволь!
Вода -- вот что нам нужно сейчас до зарезу! Где мы возьмем воду на  ките?  А
вот  у тех, кто удирает, кто бы они ни были, уж наверняка есть вода. Давайте
сначала пустимся за ними! Нагоним -- и сразу же обратно. А если не  удастся,
вернемся все равно!
     Это   показалось   настолько  разумным,  что  никто  не  возражал.  Под
одобрительный гул голосов решение  было  принято.  Гребцы  с  новыми  силами
взялись  за  весла, и плот промчался мимо туши, оставив позади, за кормой, и
черную массу и пылающий на ней маяк.
     Словно  пытаясь  оправдать  свое  поведение  перед  остальными,   Легро
продолжал:
     -- Не  дрейфьте, найдем эту дохлую рыбищу! Глядите, туман рассеивается.
Еще полчасика--и следа от него не останется. Да мы увидим эту  китовую  тушу
миль  за двадцать: вон какой дым от нее валит, словно из пекла! Гребите так,
чтобы чертям тошно стало!  Видите  эти  бочки?..  Уж  будьте  покойны  --  в
какой-нибудь из них отыщется водица! Подумать только -- вода!
     Пожалуй,  не требовалось повторять это магическое слово, чтобы вдохнуть
новые силы в измученных жаждой моряков. Они и так уже гребли что было сил.
     Погоня длилась примерно минут десять: их разделяло каких-нибудь  двести
ярдов или чуть меньше.
     Собственно  говоря,  они  уже  могли смутно видеть друг друга, но черты
лица все еще нельзя было разглядеть.
     У катамаранцев было одно преимущество: они-то  знали,  кто  гонится  за
ними по пятам.
     Зато  матросы  на  большом  плоту и понятия не имели, кто эти четверо и
почему они так стремятся уйти от встречи. Было видно,  что  взрослых  только
двое, но это не давало ключа к разгадке: кто же эти беглецы?
     Разумеется,  никто  не  подумал перебрать в уме всех, кто вместе с ними
совершал рейс на "Пандоре". Но если бы  это  даже  и  пришло  кому-нибудь  в
голову,  ни один из них не поверил бы даже на минутку, что черный кок Снежок
и португальская девочка,  которую,  кстати,  редко  даже  видели  на  палубе
невольничьего судна, сумели остаться в живых.
     Только  когда  туман  совсем  рассеялся--вернее, поредел настолько, что
казался прозрачной дымкой, -- преследователи узнали беглецов.
     И тут все сомнения исчезли.
     Одного из четверых на палубе стремительно  убегавшего  суденышка  можно
было  признать  безошибочно.  Этот гигантский округлый торс, покрытый черной
кожей и увенчанный шарообразной головой, из всех живых существ на земле  мог
принадлежать лишь бывшему коку с "Пандоры". Негр разделся, чтобы ему удобнее
было грести. Какое тут может быть сомнение! Разумеется, это Снежок.
     Как  только  негра  узнали,  матросы  разразились  криками.  В  течение
нескольких минут воздух звенел голосами  его  бывших  спутников,  убеждавших
африканца "отдать якорь".
     -- В  дрейф,  Снежок!  --  кричали  матросы. -- Зачем перерубил трос?..
Стой, погоди! Держись! Сейчас подойдем. Не бойся -- худа не сделаем...
     Снежок  "держался",  правда,  не  так,  как  хотелось  бы  его  прежним
сотоварищам.  Все  их  просьбы  имели  как  раз  обратное действие, он с еще
большей силой приналег на весла, чтобы избежать  этой  "дружеской  встречи",
грозившей, как ему было отлично известно, неминуемой гибелью.
     И Снежок не поддался на уговоры. К тому же Бен Брас подавал ему здравые
советы.  Поэтому  негр оставался глух ко всем настояниям преследователей и в
ответ только энергичнее работал веслами.
     Уговоры сменились  приказами,  затем  угрозами  и  протестами.  Матросы
клялись  жестоко  отомстить  Снежку и всячески расписывали те страшные муки,
которые ждут его, стоит только ему попасться к ним в руки.
     Но угрозы не действовали, так же  как  и  слезные  мольбы.  И  матросы,
мало-помалу убедившись в этом, притихли.
     Молчаливое,  но упорное сопротивление, с которым Снежок отклонял все их
домогательства, привело в ярость тех, кто  раньше  тщетно  его  молил,  и  в
порыве  злобы  они с еще большей энергией пустились вдогонку за убегавшим от
них суденышком.
     Между преследователями и беглецами все  еще  оставалось  двести  ярдов.
Двести  ярдов  в океане, на ровном, без препятствий, пространстве! Что будет
дальше: уменьшится ли расстояние и "Катамаран" попадет в лапы врагу  или  же
расстояние будет увеличиваться и плот спасется?

Глава LXXXV. ВСЕ БЛИЖЕ И БЛИЖЕ

     Что  ждет катамаранцев--избавление или плен? Вот что занимало умы обеих
команд: и тех, кто убегал, и тех, кто преследовал. Впрочем, вопрос этот и не
обсуждался.
     На обоих плотах люди из сил выбивались: одни, чтобы убежать, другие  --
помешать  их  бегству.  Но  как  непохожи  были причины, толкавшие на борьбу
каждую из сторон!
     Катамаранцы верили, что, идя  на  веслах  и  под  парусом,  борются  за
собственную безопасность; и они не заблуждались, так как матросы с "Пандоры"
охотились  за  ними  с самыми враждебными намерениями, стремясь отнять у них
все, даже самую жизнь.
     Так неслись они в безбрежном океане.  Страх  неудержимо  гнал  беглецов
вперед. За ними летела погоня, обуреваемая кровожадными инстинктами.
     "Катамаран",    бесспорно,   превосходил   большой   плот   мореходными
качествами, и, будь только ветер немного  посвежее,  наши  скитальцы  вскоре
оставили бы преследователей далеко позади.
     На  беду,  сейчас  дул  самый слабый бриз, и потому исход погони решали
весла.
     Тут "Катамаран" сильно уступал своему сопернику: на нем  имелась  всего
одна-единственная  пара  весел,  а  на  большом  плоту  матросы  располагали
примерно  двенадцатью  парами,  включая  гандшпуги  и   прочие   корабельные
принадлежности.  И  в самом деле, когда команда пустилась в погоню, за весла
взялась сразу целая дюжина гребцов.
     Пусть даже они гребли не в такт и  неумело,  все-таки  им  всем  вместе
удавалось   нагонять  скорость,  большую,  чем  на  "Катамаране",  и  экипаж
маленького плота с ужасом увидел, что преследователи берут верх.
     Расстояние сокращалось хотя и не очень быстро, но заметно.
     Тревога росла: еще немного--и их настигнут.
     Под такой угрозой люди, склонные  легко  падать  духом,  прекратили  бы
всякие усилия и сдались бы на милость рока, казавшегося почти неизбежным.
     Но  ни  английский  матрос,  ни негр не были малодушными. Это были люди
прочной закалки. Даже сейчас, когда исход погони складывался не в их пользу,
они обменивались ободряющими словами,  поддерживая  друг  друга  в  обоюдном
решении:  не  складывать  рук до тех пор, пока между ними и их безжалостными
преследователями останется хотя бы только шесть футов.
     -- Нет, -- воскликнул матрос, -- не к чему весла бросать! От них пощады
не жди, что от твоих акул. Знаю я их повадки!.. Держись, Снежок,  ни  одного
удара веслом зря! Авось мы еще вымотаем из них душу!
     -- За  меня  не  тревожьтесь,  масса  Брас! -- возразил негр. -- Я буду
грести, пока есть хоть капля силы в руках и дыхание в груди. Будьте покойны!
     Казалось, команда "Катамарана" вступила в борьбу с самой судьбой. Но не
все еще было потеряно. Что-то должно было  их  ободрять  и  воодушевлять  на
новые усилия Но что же?
     Чтобы ответить на этот вопрос, стоило только оглянуться назад.
     Там, на некотором расстоянии от преследующего их плота, на водной глади
можно  было  заметить  нечто новое. Наискось через весь горизонт протянулась
темная полоса. Рядовой наблюдатель, пожалуй, не обратил бы на нее  внимания,
но  для опытного глаза Бена Браса (моряк сидел за веслами лицом как раз в ту
сторону) эта полоса имела особый смысл. Он знал, что скоро волнение на  море
усилится  и  ветер  будет  крепчать.  Да  и  тучи,  собиравшиеся  с огромной
быстротой за кормой, указывали, что надвигается буря.
     Бен Брас тут  же  поделился  своими  наблюдениями  со  Снежком.  И  это
окрылило их надеждой на спасение.
     Оба   думали,   что   сильный   попутный   ветер  поможет  им  уйти  от
преследователей. По-прежнему сосредоточив  все  силы  на  том,  чтобы  вести
вперед  "Катамаран",  они в то же время глаз не спускали с океана за кормой,
следя за ним еще с большей тревогой, чем за нагонявшими их матросами.
     -- Эх,  только  бы  не  подпустить  их  близко!--прошептал   Бен   Брас
товарищу-гребцу.--Продержаться  бы  еще  хоть  четверть часика! Бриз вот-вот
настигнет, а тогда у нас будет хоть капля надежды. Сейчас они нас  нагоняют,
но  ветер  нагонит  их,  пожалуй, еще быстрее. Эх, подул бы ветерок, свежий,
крепкий! Видишь, вода рябит там, в трех узлах,  за  кормой  большого  плота?
Греби же, Снежок, коли жизнь мила! Гром меня разрази! Вон они нас нагоняют!
     В  последних  словах  матроса  прозвучала  нотка  отчаяния:  как видно,
"капитану" "Катамарана" положение стало казаться безнадежным. Снежок  только
печально  кивнул  головой  в  знак  согласия:  бывший  кок  разделял мрачные
предчувствия своего товарища.

Глава LXXXVI. ПЕРЕРЕЗАН ПОПОЛАМ

     Несколько секунд матрос и  Снежок  молчали.  Оба  были  слишком  заняты
греблей и своими наблюдениями, чтобы найти время для разговоров.
     Преследователи  подняли  крик. Пока не было полной уверенности в исходе
погони, матросы держались молча,  но,  как  только  они  убедились,  что  их
неповоротливый  плот  идет  быстрее и перегонит "Катамаран", в воздухе снова
зазвучали их дьявольские, злобные голоса. Беглецам вдогонку неслись  грозные
оклики,  требования  остановиться вперемешку с угрозами жестоко отомстить за
неповиновение.
     Особенно выделялся угрожающими речами и жестами  один  из  них,  видимо
занимавший важное положение на плоту. Человек этот был Легро.
     Стоя  впереди,  почти  на  самом  носу,  с  длинным  багром в руке, он,
казалось, командовал остальными, всячески подстрекая их к нападению.  Слышно
было,  как  он  рассказывал  своим,  что видел у беглецов съестные припасы и
воду, целую бочку воды, прикрепленную к "Катамарану".
     Что до того, ложны или правдивы эти речи! Все равно  они  сделали  свое
дело, воодушевив матросов за веслами.
     "Вода!"--звенело  музыкой в ушах у них. При одном звуке этого слова все
как один напрягли свои силы до предела.
     Большой плот понесся еще быстрее, словно торопя  развязку.  Он  нагонял
своего  соперника.  Не  прошло и десяти минут, как он очутился так близко от
кормы "Катамарана", что решительный человек мог  бы  перепрыгнуть  с  одного
плота на другой.
     Команда "Катамарана" смотрела с отчаянием--враг приближался...
     Они  видели,  как  сзади  набегают  черные  волны  с  белыми пенящимися
гребнями;  видели,  как  небо  над  головой  у  них  все  больше  и   больше
заволакивается  грозовыми  тучами.  Но,  казалось,  небеса  грозно хмурились
словно для того, чтобы сделать еще мрачнее ужасную судьбу, настигающую их.
     -- Разрази меня гром! Слишком поздно! Нам уже не спастись! --  вскричал
Бен Брас, намекая на запоздалый ветер.
     -- Слишком поздно? -- откликнулся Легро с большого плота.
     Отвратительно  было  глядеть  на француза: такой свирепый вид придавали
ему белые зубы, хищно сверкавшие сквозь черные усы.
     -- Слишком поздно,  говорите  вы,  Бен  Брас?  А  почему  бы  это  так,
разрешите  спросить? Для нас-то не поздно нахлебаться вволю из вашей бочки с
водой! Ха-ха-ха!.. Эй ты, бродяга! -- продолжал он, обращаясь к негру. -- Ты
что ж это весла не бросаешь? Черт побери! На что они тебе  сдались,  мерзкая
черномазая  образина? Не видишь разве -- еще несколько секунд, и мы всех вас
возьмем на абордаж? Весла долой, говорю тебе, и не задерживай! Посмей только
ослушаться -- шкуру спустим живьем, когда попадешься к нам в лапы!..
     -- Никогда, масса Гро, -- гордо ответил  Снежок,  --  не  спустить  вам
шкуру  с  меня!  Живым  не дамся -- раньше умру! Знайте, у меня есть нож. И,
клянусь, не один из вас будет убит, покуда меня схватите! Так берегитесь же,
масса Гро! Лучше вам связаться  с  самим  дьяволом,  чем  наложить  лапу  на
старину Снежка!
     Француз  не удостоил ответом эту угрозу противиться до конца. У него не
было времени вести дальнейшие переговоры. Сейчас плоты сошлись  так  близко,
что все его внимание было поглощено каким-то новым замыслом.
     Легро,  увидев,  что  "Катамаран"  можно достать багром, схватил его и,
наклонившись вперед, вонзил абордажный крюк в корму маленького суденышка.
     Одну-две секунды длилась борьба,  и  в  результате  оба  плота,  верно,
столкнулись  бы,  если бы не находчивость английского матроса: ловким ударом
весла он не только оторвал багор от плота, но и вышиб его из рук Легро.
     В то же мгновение француз, потеряв равновесие,  покачнулся  и  внезапно
провалился,  но  не упал навзничь, а продолжал держаться стоймя, словно ноги
его попали в щель между бревнами плота.
     Так оно и было. Как только на обоих  плотах  оправились  после  первого
потрясения,  все  увидели,  что  от  Легро  осталось  только  полчеловека--с
подмышек до макушки; нижняя половина туловища  застряла  между  досками,  не
дававшими французу целиком погрузиться в море.
     Быть  может,  для  него  лучше  было бы совсем упасть в воду... Так или
иначе, самый смелый прыжок вниз головой не мог бы кончиться для  него  более
печально.
     Не  успел  он провалиться между бревнами, как из глотки у него вырвался
отчаянный вопль и все черты внезапно  побледневшего  лица  дико  исказились.
Очевидно,  произошло нечто более страшное, чем простой шок от падения в воду
по пояс.
     Один из товарищей -- тот самый злодей, его сообщник, о котором  мы  уже
говорили,--  бросился  вперед,  чтобы  освободить  Легро  из  западни:  было
очевидно, что француз не может выбраться собственными силами.
     Матрос схватил его за плечи  и  начал  было  тащить  вверх,  как  вдруг
неожиданно выронил и с криком ужаса отпрянул назад.
     Столь  странное поведение стало понятным, только когда все увидели, что
обратило матроса в такое стремительное бегство.
     Это был уже не Легро и даже не его труп -- от  него  оставалась  только
верхняя  часть  туловища,  начисто  перерезанная  на  уровне  живота  словно
гигантскими ножницами.
     -- Акула!  --  вскричал  кто-то,  высказывая   общую   мысль,   которая
одновременно  пронеслась  в  уме  у всех: и у матросов на большом плоту, и у
команды "Катамарана".
     Так плачевно завершилась жизнь  этого  грешника,  который,  безусловно,
заслужил страшную кару и, наверно, не был достоин лучшей доли.

Глава LXXXVII. НЕПРЕДВИДЕННОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ

     Зрелище,  столь  неожиданное  и,  главное,  столь  жуткое,  не могло не
произвести  сильнейшего  впечатления  на  всех,  кто  был   его   очевидцем.
Настроение  преследователей  изменилось,  и они на время почти приостановили
погоню. В свою очередь, катамаранцы ослабили усилия. На несколько  секунд  и
та  и  другая  сторона словно оцепенели под действием каких-то чар. На обоих
плотах поднятые весла замерли в воздухе.
     Эта передышка пошла на пользу "Катамарану", более легкому на ходу,  чем
плот  преследователей.  К  тому  же  его  команда  скорее  пришла  в себя от
изумления -- какое им было дело до того, что приключилось с Легро!  Спутники
полусъеденного   француза   еще  не  решили,  продолжать  ли  им  погоню,  а
катамаранцы уже ушли вперед на расстояние, равное нескольким плотам в длину:
так стремительно убегали они от опасного соседства.
     Это  удивительное  событие  настолько  ужаснуло  разбойничью  шайку   с
"Пандоры", что одно мгновение они готовы были поверить во вмешательство сил,
более могущественных, чем простой случай. Далеко не все из них были друзьями
несчастного,  на долю которого выпал столь необычный жребий. В их памяти все
еще было свежо прерванное расследование; будь только оно доведено до  конца,
думали  многие,  виновность  Легро  была бы доказана и он был бы обличен как
убийца О'Гормана.
     На большом плоту многие и не подумали бы  продолжать  погоню,  если  бы
дело  шло  только  о том, чтобы отомстить за Легро. Но они все находились во
власти иного, более могущественного побуждения: их терзала жажда, и они были
убеждены, что на убегающем плоту найдется чем ее утолить.
     На досках еще валялась половина туловища искалеченного француза. Но это
недолго занимало их мысли. Вскоре они и совсем позабыли о нем,  когда  снова
раздался крик "Вода!", заставивший их опять ринуться в погоню.
     Еще раз взялись они за весла, еще раз принялись грести изо всех сил, но
-- увы!  --  с  гораздо  меньшим успехом. Мучительная жажда все еще гнала их
вперед, но в их действиях уже не было прежнего  единодушия,  которое  всегда
является  залогом  победы.  Не  стало человека, который заставлял их идти за
собой. И матросы действовали теперь так нерешительно и  несогласованно,  что
заранее были обречены на неудачу.
     Быть  может,  если  бы  все  осталось  неизменным,  они  наверстали  бы
упущенные возможности и со временем нагнали беглецов на "Катамаране". Но  за
эти  полные  волнения  минуты  передышки на море произошла перемена, которая
должна была решить судьбу и беглецов и преследователей.
     Темная линия на дальнем краю горизонта, за которой с самого начала  так
пристально  следили на "Катамаране", больше уже не была узкой полосой мрака.
Все то время, пока длилась погоня, полоса росла  и  теперь  закрыла  небо  и
океан.  Тяжелые,  черные  тучи  заклубились на небе, быстрые пенящиеся волны
вскипели на море, с разбегу ударяясь о бочки на обоих плотах. Все предвещало
если не шторм, то, по крайней мере, сильный ветер. Казалось, теперь-то исход
погони будет совершенно иной.
     И вот все переменилось. К тому времени, как потерпевшие кораблекрушение
матросы на своем неуклюжем большом  плоту  снова  пустились  в  погоню,  они
увидели,  что  более  легкий  на ходу "Катамаран", широко распустив по ветру
парус, стремительно ускользает от них.
     Погоня прекратилась. Возможно, матросы и не отказались бы от нее,  если
бы  волны,  вздымавшиеся  вокруг,  не  напомнили  им о новой опасности. Пена
захлестывала их с головой, океан с каждым порывом ветра грозил  потопить  их
плохо  управлявшийся  плот.  Хлопот  у них было по горло, и, теряя последние
остатки сил, они цеплялись за бревна своего кое-как сколоченного суденышка.

Глава LXXXVIII. ШТОРМ НАДВИГАЕТСЯ

     Так еще раз катамаранцы избавились  от  страшной  опасности,  вырвались
буквально "из когтей смерти".
     Тот  самый  бриз,  который  так  вовремя  умчал  их  от преследователей
"Катамарана", вскоре превратился в  сильный  ветер  и  все  крепчал,  обещая
перейти  в  еще  более  страшное для мореплавателей явление--в грозу океана,
шторм.
     Плоты уже больше не были на виду друг у друга. И пяти минут  не  прошло
после  того,  как  Легро  взял  их на абордаж, а сильный ветер уже подхватил
"Катамаран": быстроходное маленькое  суденышко  далеко  унеслось  вперед  от
громоздкого вражеского плота.
     Еще  час  -- и "Катамаран" благодаря хорошему рулевому был на несколько
миль дальше к западу. В это время большой  плот,  который  не  мог  идти  на
веслах  и  плохо  слушался  руля, казалось, отдался на волю ветров. Матросы,
находившиеся на нем, безнадежно пытались идти в фордевинд.
     Несмотря на то что  ветер  крепчал,  а  океан  все  больше  волновался,
катамаранцы   не  отчаивались.  Бен  Брас  словно  не  замечал  опасности  и
уговаривал своих товарищей не падать духом.
     Были приняты все меры, чтобы предотвратить  возможную  катастрофу.  Как
только катамаранцы заметили, что преследователи остались позади и что с этой
стороны  опасность  им  больше  не  грозит,  они тотчас же спустили парус на
мачте, так как ширина его была слишком велика для все усиливающегося  ветра.
Его   не  убрали  совсем,  а  только  укоротили,  зарифовав  кое-как,  чтобы
наполовину уменьшить поверхность, подставляемую ветру. И это  оказалось  как
раз тем маневром, который был необходим, чтобы сделать "Катамаран" еще более
устойчивым на ходу.
     Нельзя   сказать,   чтобы   "капитан"  и  его  команда  не  боялись  за
безопасность  плота.  Наоборот,  они   испытывали   сильный   страх,   столь
естественный  в  их  положении, и поэтому принимали все меры, чтобы избежать
грозившей гибели.
     Положение, в котором они очутились, было для них совершенно ново. С тех
пор как они соорудили свой незамысловатый плот, они ни разу  не  повстречали
на  своем  пути  шторм или хотя бы сильный ветер. С момента гибели "Пандоры"
погода  им  благоприятствовала.  Они  плавали  "в  летних  водах",   посреди
тропического океана, где нередко проходят целые недели, и ни ветры, ни волны
не  нарушают  безмятежную  морскую  гладь,  --  словом,  в океане, где штиль
опаснее шторма. До сих пор они еще не сталкивались  с  резкими  атмосферными
явлениями;  самое  большее--их  подгонял  свежий  бриз,  и тогда "Катамаран"
проявлял себя как превосходный парусник.
     Но устоит ли он перед бурей, которая может перейти в шторм или  даже  в
грозный ураган?
     Предвидя  эти  события,  наши скитальцы не слишком были уверены в своем
благополучии. Они трепетали от ужаса. И они со страхом глядели ввысь, на все
мрачнеющее небо и на бурю, готовящуюся вот-вот обрушиться на них.
     Целое утро бриз все крепчал и в полдень стал очень сильным.  К  счастью
для  команды  "Катамарана",  он не перешел в шторм, иначе их утлое суденышко
было бы разнесено вдребезги.
     Хотя волнение на океане по сравнению с тем,  что  происходит  в  шторм,
было  весьма  умеренным,  команда  едва могла сохранять свой плот в целости.
Мало  радости  было  думать,  что,  случись  настоящий  шторм,   "Катамаран"
непременно  разлетится  на  куски. Они могли лишь тешить себя надеждой, что,
прежде чем это произойдет, они  пристанут  к  твердой  земле  или,  что  еще
вероятнее, их подберет какое-нибудь судно.
     Но  сейчас  катамаранцы  и  не  помышляли  о  благополучном  завершении
странствий: так незначительны были шансы  на  спасение  и  такой  отдаленной
казалась  самая  его  перспектива. Стоило им только задуматься над этим, как
они вспоминали всю безвыходность положения  и  впадали  в  глубокое  уныние.
Впрочем,  сегодня у них не хватало времени уноситься фантазией так далеко --
к концу своих скитаний. Их тело и дух были слишком заняты тем, чтобы не дать
этим странствиям  трагически  оборваться.  Мало  того,  что  им  приходилось
держаться  настороже  перед  каждой  накатывающейся  волной и следить, чтобы
"Катамаран" выдерживал ее натиск,--надо было  еще  присматривать,  чтобы  не
разошлись связывающие бревна канаты.
     Уже  несколько  раз  океан  обрушивался  на  них. Не будь крошка Лали и
Вильям так крепко привязаны к основанию мачты, их обоих смыло  бы  волной  и
они, конечно, погибли бы в мрачной пучине океана.
     Двое  сильных  мужчин  с величайшим трудом могли удерживаться на плоту;
чтобы их не смыло за борт, пришлось прикрепить и  себя  к  бревнам,  обмотав
веревки вокруг кисти.
     Однажды  нахлынула громадная волна и затопила их, так что они очутились
на несколько футов под водой. В этот тяжкий  миг  все  четверо  решили,  что
настал их последний час. Несколько секунд им казалось, будто они идут ко дну
и никогда больше не увидят дневного света.
     Скорее  всего,  так  и  случилось бы, если бы их не спасло своеобразное
устройство плота: не так-то легко потонуть порожним бочкам -- они тотчас  же
всплыли  обратно  на поверхность, снова вынеся вверх, из воды, "Катамаран" и
его команду.
     К счастью, Бен Брас и Снежок не  слишком  полагались  на  волю  случая,
когда  строили  свой  необычный  плот. Бывалый моряк предвидел, что их может
застигнуть в пути такая буря, как сегодня. И  вместо  того  чтобы  соорудить
временное  суденышко,  годное  для  плавания только в тихих водах, матрос не
пожалел трудов, стремясь сделать плот возможно более мореходным.  Вместе  со
Снежком они приложили всю свою силу, чтобы попрочнее скрепить бревна и бочки
канатами,  и  все  свое  мастерство  для умелого использования не слишком-то
пригодного материала, находившегося в их распоряжении.
     Уже плавая на "Катамаране", они продолжали возиться с ним каждый  день,
чуть ли не каждый час, внося все новые усовершенствования.
     Зато  теперь  они  пожинали плоды своих трудов -- ведь только благодаря
этой предусмотрительности и трудолюбию сумели они благополучно противостоять
буре.
     Понадейся они на удачу  и  предайся  лености,  что  было  бы,  пожалуй,
понятно  в  том  отчаянном  положении, в каком они тогда находились, сегодня
наступил бы их последний день--"Катамаран", может быть, и не пошел  ко  дну,
но  развалился  бы  на куски, и никто из экипажа не остался бы в живых после
такой катастрофы.
     Как бы то ни было, и плот  и  команда  выдержали  бурю.  Перед  заходом
солнца  ветер  стих,  сменившись легким бризом. Тропическое море мало-помалу
вернулось к своему обычному состоянию -- наступило затишье.  И  "Катамаран",
снова  распустив  свой  широкий парус, устремился с попутным ветром вперед в
лучах золотого светила, медленно спускавшегося к западному краю безоблачного
неба.

Глава LXXXIX. ДУШЕРАЗДИРАЮЩИЙ КРИК

     Ночь оказалась приятнее дня. Ветер больше не был им  врагом.  Сменивший
его  бриз  благоприятствовал  скитальцам  больше,  чем полный штиль, так как
делал их плот устойчивым против мертвой зыби.
     К полуночи стихла и зыбь. Так как буря  длилась  недолго,  то  волнение
было слабое, да и оно вскоре совсем улеглось.
     Наконец-то  они  могли  подумать  об  отдыхе,  таком  необходимом после
стольких трудов и треволнений. Проглотив несколько кусков невкусной  пищи  и
запив их чаркой разбавленного канарского, все легли спать.
     Ни  сырые  доски,  служившие  постелью,  ни  насквозь промокшая одежда,
облипавшая тело, не помешали им заснуть.
     В более суровом климате им было  бы,  пожалуй,  неуютно.  Но  здесь,  в
тропическом  поясе,  на океане ночью бывает так жарко, что "мокрые простыни"
кажутся не только терпимыми, но порой даже приятными.
     Итак, катамаранцы все до одного улеглись отдыхать.
     Обычно они поступали иначе: по ночам кто-нибудь оставался на  вахте  --
сам  "капитан",  или бывший кок, или же юнга. Само собой разумеется, малышка
Лали была освобождена от этих обязанностей.
     Такая обязательная ночная вахта имела двойной смысл: нужно  было  вести
"Катамаран" по его курсу и в то же время наблюдать за морем, не покажется ли
где парус.
     В  эту  ночь,  если  бы они встали на вахту, им прибавилась бы еще одна
обязанность: не следует забывать, что они все еще не избавились окончательно
от своих недавних преследователей. Те, наверно, также шли под ветром.
     Катамаранцы ни о чем не позабыли. Но хотя эта мысль не  шла  у  них  из
ума,  все  равно  они  не в силах были противиться сну. Пусть плот идет куда
хочет, пусть встречный корабль, если попадется на пути,  неслышно  проплывет
мимо,  пусть даже их нагонит большой плот, если так угодно судьбе,--будь что
будет, ничто не помешает им заснуть глубоким, беспробудным сном.
     И вдруг все разом проснулись -- их поднял на ноги крик, который мог  бы
разбудить  и  мертвеца.  Дикий  вопль пронесся над морем с такими странными,
нечеловеческими интонациями, что,  казалось,  он  мог  возникнуть  только  в
пучине океана. Это был короткий, отрывистый крик, но такой громкий, что даже
Снежок очнулся от оцепенения.
     -- Что  за  чертовщина? -- первый спросил негр, потирая себе уши, чтобы
убедиться, не сделался ли он жертвой иллюзии.
     -- Право, не знаю, -- отозвался  матрос,  тоже  ошеломленный  тем,  что
слышал.
     -- Как будто кто-то тонет, масса Брас?
     -- Похоже,  что  акула  разорвала  человека...  Так мне все это сразу и
вспомнилось.
     -- Ей-богу, ваша правда! Точь-в-точь так кричал напоследок масса Гро!
     -- А все-таки, -- продолжал матрос после минутного раздумья, --  что-то
непонятно.  Не  человек  это  крикнул,  нет,  нет!  В жизни не слыхал, чтобы
человеческая глотка могла издать такой вопль.
     -- А ведь большой плот не близко. Как вы  вышибли  багор  тогда,  мы  и
пустились  наутек.  Такой  взяли  старт,  что куда уж тем с "Пандоры"! Им не
удалось подойти хоть чуточку ближе -- ей-ей, не вру! Нет,  оттуда  крика  не
услышишь...
     -- А  вы  поглядите-ка  вон  туда!  Там  что-то  виднеется! -- вскричал
Вильям, вмешавшись в разговор.
     -- Да где же? Что там такое?--спросил матрос.
     -- Вон там! -- ответил  юнга,  указывая  вправо.  --  Примерно  в  трех
кабельтовых от нас на воде. Какой-то черный предмет, вроде лодки.
     -- Лодка!  Разрази  меня  гром!  Да,  теперь и я вижу. И правда она! Да
только откуда ей взяться здесь, посреди Атлантического океана?
     -- Правильно, лодка! -- вставил Снежок. -- Могу сказать наверное.
     -- Похоже, что так, -- сказал матрос, вглядевшись еще  пристальнее.  --
Да, это лодка!.. Вот, вот, теперь еще лучше видно... Эге, в ней кто-то есть!
Я  вижу  только  одного: торчит посередине, будто мачта. Пожалуй, тот самый,
что крикнул сейчас, если то не был сам дьявол. Нет, что ни говори, люди  так
не кричат!..
     Словно  в  подтверждение  последних слов матроса, крик снова повторился
точь-в-точь, как прежде. Правда, сейчас, когда они уже очнулись ото сна,  он
произвел на них несколько иное впечатление.
     Несомненно,  это был голос человека -- ничем иным он не мог быть даже в
этой обстановке, -- но человека, в котором угасла последняя искра разума.
     Пожалуй, команда "Катамарана" еще оставалась бы в недоумении,  если  бы
все  ограничилось  только этим вторично раздавшимся криком. Однако тотчас же
полились какие-то речи --  бессвязные,  но  все  же  членораздельные,  затем
раздался  взрыв  хохота,  какой  можно  услышать только в коридорах дома для
сумасшедших.
     Все как один стояли, слушали и дивились.
     Ночь была безлунная, темная, но уже близился рассвет.  Заря  окрашивала
розоватыми тонами небо. В сером полусвете раннего утра, слабые лучи которого
играли  на поверхности воды, можно было отчетливо разглядеть любой предмет и
на значительном расстоянии.
     Действительно  вдали  виднелось  нечто  вроде  лодки,  посреди  которой
маячила  человеческая  фигура.  Да,  это  лодка и кто-то в ней стоит. Оттуда
несутся эти восклицания, этот хохот, к  которым  они  прислушиваются.  Какое
может быть сомнение--там сумасшедший!
     Но  безумец  он  или  нет,  зачем бежать от него? Здесь, на плоту, двое
сильных мужчин, которые не побоялись бы встретиться с помешанным где  угодно
-- пусть даже посреди океана. Heт, эта встреча им не страшна. Как только они
воочию убедились, что увидели лодку и человека в ней, сразу же скомандовали:
"Лево руля!"--и направили плот прямо к шлюпке.
     Минут  через десять после того, как наши путешественники изменили курс,
они ясно увидели свою цель. Стоило им только всмотреться  повнимательнее,  и
за  несколько  секунд  их  любопытство было удовлетворено вполне. Теперь они
поняли, что собой представляет  это  странное  суденышко  и  его  еще  более
странный экипаж!
     Перед  ними  была  гичка  с  невольничьего  судна,  и посреди нее стоял
капитан злосчастного погибшего корабля.

Глава ХС. БЕЗУМЕЦ ПОСРЕДИ ОКЕАНА

     Теперь уже катамаранцам незачем было строить какие-либо  предположения:
ни таинственный предмет на воде, напоминавший лодку, ни человеческая фигура,
там  видневшаяся, не были больше загадкой. Тайна рассеялась, когда и гичка и
человек в ней были опознаны.
     Единственное, что их еще смущало, -- почему  в  лодке  оказался  только
один человек вместо шести?
     Там  должно  быть  шестеро.  Ведь  именно  столько  спаслось  в гичке с
горящего судна: еще пять, кроме того, кто сейчас находится в ней  и  в  ком,
как  ни  странно  он  изменился, все еще можно узнать капитана невольничьего
судна.
     А  где  же  те,  которых  не  хватает:  помощник  капитана,  плотник  и
матросы--все,  кто сбежал вместе с ним? Может быть, они лежат на дне лодки и
потому их не видно с  "Катамарана"?  Или  все  они  погибли  в  какой-нибудь
страшной катастрофе и только этот один остался в живых?
     Гичка  сидела  в  воде  неглубоко.  Верхний край фальшборта заслонял от
катамаранцев  все,  что  там  происходило.  Если   они   хотели   что-нибудь
разглядеть, надо было подойти поближе, а на это они не решались.
     В  самом деле, как только наши путешественники узнали лодку и человека,
они тотчас же спустили  парус  и  легли  в  дрейф,  работая  веслами,  чтобы
держаться подальше.
     Сделали  они это под влиянием какого-то инстинктивного страха. Ведь те,
кто спасся на гичке, ни на грош не лучше, чем  люди  с  большого  плота:  на
невольничьем  судне  командиры были такими же подонками, как и большая часть
матросов. Зная это, катамаранцы колебались--не  опасно  ли  подойти  близко?
Если в лодке все еще оставалось шестеро, да вдобавок без пищи и без воды, то
они  ни  на минуту не задумаются ограбить "Катамаран", так же как собирались
те, другие, с большого плота. Пощады здесь не жди. А раз помощи не получишь,
то лучше держаться от них подальше.
     Мысли эти стремительно пронеслись в уме у Бена Браса, и он не  замедлил
сообщить их своим спутникам.
     Но были ли те пятеро все еще в гичке?
     Может быть, они лежат на дне? Впрочем, едва ли они спят. Да и как можно
заснуть под эти вопли и стоны? Ведь капитан все еще продолжает кричать, лишь
время от времени делая передышку.
     -- Гром  и  молния!  --  пробормотал Снежок.--Уж, верно, в лодке никого
нет, кроме старого капитана. Да и от него самого осталась одна только шкура:
ума-то он уже давно решился. Он буйный!
     -- Пожалуй, ты прав, Снежок, -- согласился матрос. -- Из всех только он
один и остался. Видишь, как гичка высоко поднялась над  водой?  Может  быть,
кроме капитана, там и есть кто, но не больше одного, двух. Бояться нечего --
можно  подойти  поближе.  Давай  повернем  и  как-нибудь  пристанем к борту.
Согласен?
     -- Да я не прочь, масса Брас... право, не прочь. Раз  вы  так  думаете,
так  чего нам бояться? Я ведь такой -- готов и на риск пойти. Если кто там и
есть еще кроме нашего капитана, все равно им с нами не справиться.  Мы  двое
стоим не меньше четверых, уж не говорю о нашем Вильме!
     -- Почти  наверняка,  --  отвечал  матрос, все еще колеблясь, -- он там
один. Лучше всего подойдем вплотную и захватим лодку. Пожалуй, придется  нам
с  ним  повозиться,  если  он  и  вправду  спятил; а ведет себя он так, что,
видать, совсем рехнулся. Ну да ничего, авось  как-нибудь  справимся!..  Лево
руля!.. И давай разберемся хорошенько, что там такое творится!
     Снежок  взялся за рулевое весло и, повинуясь приказу своего "капитана",
снова повел "Катамаран" к дрейфующей гичке, матрос же и Вильям стали грести.
     Трудно сказать, заметил ли человек в гичке плот. Скорее всего,  это  не
дошло до его сознания. Страшные вопли и бессвязные речи, казалось, ни к кому
не были обращены. То был лишь дикий бред помешанного.
     Все  еще  царил  серый  предрассветный  сумрак, и над водой поднимались
легкие испарения. Правда, катамаранцы даже сквозь дымку тумана узнали  гичку
и  капитана  "Пандоры",  но удалось им это потому, что все происшествия были
слишком свежи в их памяти. И лодка и человек в ней  виднелись  лишь  смутно.
Возможно,  капитан  их  не  заметил  и  до  сих  пор  не  догадывается об их
присутствии.
     Пока они приближались, с каждым  мгновением  становилось  все  светлее.
Теперь  их,  несомненно,  уже  увидели,  так  как  человек в гичке продолжал
вопить, выкрикивая бессмысленные слова: "Эй, парус! Корабль, эй! Что это  за
судно?  Стой,  будьте  вы  прокляты!  Стой,  чертовы  олухи,  а  не то я вас
потоплю!"
     Так  беспорядочно  выкрикивал  он  отрывистые   фразы,   перемежая   их
пронзительными  воплями  и  сопровождая  свою  речь возбужденными и нелепыми
жестами. Все это могло бы  вызвать  смех,  если  бы  не  производило  такого
гнетущего впечатления.
     Свидетели этой сцены уже не сомневались: бывший капитан "Пандоры" сошел
с ума.
     Приближаться  к  нему  опасно,  -- это понимали и катамаранцы. Поэтому,
подойдя к лодке на полкабельтова, они перестали  грести,  решив  вступить  в
переговоры  и  посмотреть,  не  удастся  ли  успокоить помешанного разумными
словами.
     -- Капитан! -- закричал моряк, окликнув своего бывшего командира  самым
дружелюбным  тоном.  --  Это  я! Неужели не узнаете? Я -- Бен Брас, матрос с
вашей старой "Пандоры". Мы  все  время  плавали  здесь,  на  этом  маленьком
плотишке, с тех самых пор, как сгорело судно. Я и Снежок...
     Дьявольский  вой вырвался из глотки помешанного и прервал речь матроса,
только что собравшегося вкратце  рассказать  о  своих  злоключениях.  Теперь
катамаранцы  были так близко, что могли ясно видеть выражение лица капитана,
его безумную мимику и дико вращающиеся глаза. Не могло быть сомнений, что он
сошел с ума. Дальнейшие события вскоре доказали это.
     Все время, пока матрос  говорил  с  капитаном,  тот  молчал.  Но,  едва
услышав   слово   "Снежок",   сумасшедший  неожиданно  пришел  в  сильнейшее
возбуждение: страшный крик потряс  воздух,  судорога  исказила  черты  лица,
глаза зажглись таким огнем безумия, что жутко стало глядеть.
     -- Снежок!  --  завопил  он.  --  Ты сказал -- Снежок, назвал имя этого
чертова пса! Давай его сюда!.. Ах, дьявол его  побери!  Это  он  поджег  мой
корабль!..   Где  он?  Пустите  меня  к  нему!  Дайте  задушить  черномазого
собственными руками! Я покажу подлому негру,  как  держать  свечку,  которая
озарит ему дорогу прямо в ад! Снежок!.. Да где же он, где?
     Его  дико  блуждающие  зрачки  внезапно  застыли.  И все видели, как он
уставился на негра, словно отчаянно силясь разглядеть его.
     Пожалуй, Снежок и задрожал бы под этим  взглядом,  да,  к  счастью,  не
успел  его  заметить.  В  тот же миг безумец снова испустил отчаянный вопль,
подскочил на несколько футов вверх и стремительно ринулся в море.
     На одну-две секунды  он  исчез  под  водой.  Затем  снова  вынырнул  на
поверхность и, рассекая волны сильными взмахами, поплыл к "Катамарану".

Глава ХСI. ПОТЕРЯВШИЙ РАЗУМ ПЛОВЕЦ

     Еще несколько мгновений -- и он был уже у самого плота. И как смогли бы
скитальцы  помешать  ему взобраться на "Катамаран", не применив грубой силы?
Пришлось снова  схватиться  за  весла,  и  плот  понесся  в  противоположную
сторону.
     Но  безумец плыл с такой быстротой, что несколько раз едва не ухватился
за борт рукой. Только когда Бен Брас и Снежок стали грести еще быстрее,  они
увидели,  что  сумасшедший  их  не настигнет. Опять началась погоня, которая
пока что разыгрывалась вничью, так как и преследователь и беглецы шли  почти
с  одинаковой  скоростью,  а  если  и  был  небольшой перевес, то на стороне
капитана.
     Трудно сказать, как долго могла бы длиться эта  странная  погоня.  Быть
может,  до  тех  пор, пока не истощились бы силы, которые придавало капитану
безумие, и он бы не утонул, -- ведь несчастный как будто и  думать  забыл  о
том,  чтобы  вернуться  к  себе  на  гичку.  Он  ни  разу  даже не оглянулся
посмотреть, как далеко позади она осталась. Нет, он плыл  только  вперед;  и
взгляд  его  оставался неотступно прикованным к тому, кто, казалось, всецело
завладел его душой, -- к негру. Сумасшедший думал только о нем --  это  было
ясно  из  его речей. Даже в воде он призывал проклятия на голову Снежка; имя
это не сходило с уст безумца, угрозы не прекращались.
     Погоня не могла  затянуться  надолго,  даже  если  бы  продолжалась  до
полного  изнеможения  потерявшего  рассудок пловца. Сверхъестественная сила,
свойственная безумию, не всегда будет поддерживать его --  рано  или  поздно
настанет момент, когда он беспомощно пойдет ко дну.
     Но  рок  судил иначе. Не такой смертью должен был погибнуть несчастный:
его  ждал  иной,  более  страшный,  насильственный  конец.  Сам  он  еще  не
подозревал о нем, а на "Катамаране" уже заметили приближение катастрофы.
     Позади,  на  расстоянии меньше кабельтова, его преследовали два морских
чудовища.  Страшно  было  глядеть  на   этих   тварей--то   были   акулы   с
головой-молотом!  Они  были  отчетливо видны: поднявшись на поверхность, они
плыли за ним, и их  темные  спинные  плавники  торчали  кверху  треугольными
остриями.  Хотя  катамаранцы их прежде не замечали, но, как видно, акулы уже
давно держались около гички, несомненно следуя за ней.
     Сейчас они бок о бок неслись вперед, вслед  за  пловцом,  с  совершенно
очевидными  намерениями. Они гнались за ним так же яростно, как он гнался за
"Катамараном".
     Несчастный не видел их и вовсе о них  не  помышлял.  Но  даже  если  бы
капитан их и заметил, он вряд ли сделал бы малейшую попытку спастись. Скорее
всего, они показались бы ему такими же кошмарными видениями, как те, что уже
теснились в его мозгу.
     Так  или  иначе,  ему  не  ускользнуть  от  этих  грозных и разъяренных
чудовищ, которые охотятся за ним, -- разве только вмешаются люди  на  плоту.
Но  если  они и пожелают протянуть ему руку помощи, то для этого потребуется
самое быстрое и умелое вмешательство. И  что  же?  Они  не  только  захотели
спасти его, но страстно устремились на помощь. Сердца катамаранцев дрогнули,
когда  они  увидели этого несчастного помешанного в такой ужасной опасности.
Пусть они страшились его, как самого смертельного врага,-- все-таки это  был
человек, их ближний, который вот-вот должен был стать добычей акул.
     Чем  бы ни грозила эта опасная встреча с буйным помешанным, от которого
можно было ожидать  всего,  --  будь  что  будет!  Они  перестали  грести  и
повернули  обратно  навстречу  пловцу.  Даже  Снежок  изо  всех сил старался
подвести "Катамаран" возможно ближе и поспеть на  выручку  бедняге,  который
стремился к собственной гибели, ослепленный безумной ненавистью.
     Однако  их добрые намерения оказались напрасными--человеку суждено было
погибнуть! Акулы настигли его прежде, чем катамаранцы успели приблизиться  и
сделать  что-нибудь для его спасения. Те, кто так жаждал его спасти, увидели
это и прекратили все старания, оставшись свидетелями трагической катастрофы.
     Все произошло с быстротой  молнии.  Чудовища  подплывали  к  намеченной
жертве  с  обеих  сторон,  и  вот  их  неуклюжие тела очутились рядом с ним.
Сначала ему попалось на глаза одно из них, и так как в этот момент  инстинкт
заговорил в нем сильнее развенчанного разума, несчастный метнулся в сторону.
Но как раз это движение и бросило его во власть другой акулы--та молниеносно
перевернулась на спину и схватила его своей широко разинутой пастью.
     Раздался  страшный  крик,  и  катамаранцы  увидели  только  полтуловища
капитана.
     Несчастный вскрикнул всего лишь раз. Он не успел повторить вопль,  даже
если бы хватило сил, -- вторая акула подхватила изуродованный обрубок тела и
унесла его в безмолвную пучину океана.

Глава ХСII. НА ЛОДКЕ

     Ход назад, к гичке!
     Такое решение, естественно, возникло у команды "Катамарана" после того,
как они  сделались свидетелями ужасной сцены. Оставаться здесь было незачем.
Мгновенно  обагрившиеся  кровью  воды,  где  разыгралась  трагедия,  уже  не
представляли  интереса  для  ее невольных зрителей. И, снова повернув плот к
дрейфующей гичке, они направились к ней  со  всей  быстротой,  какую  давали
плоту весла и вновь поставленный парус.
     Они  уже  не  раздумывали,  есть  ли  в  лодке  люди  и спят ли они или
бодрствуют. После всего,  что  случилось,  трудно  было  представить,  чтобы
кто-нибудь  находился  на  борту.  Наверно,  уже задолго до этого часа гичку
покинули  все,  кроме  одинокого  безумца,  который,  стоя  посередине   ее,
произносил свои бессмысленные речи, обращая их лишь к океану.
     Куда  же  девались остальные? Вот что занимало команду "Катамарана". Но
они так и не смогли найти ответа.
     Оставалось только строить догадки; но ни одна  из  них  не  выдерживала
критики.
     Катамаранцы  знали  о  том,  что  происходило  на  большом плоту, и это
наполняло сердца их отвращением.
     Быть может, и на гичке люди вели себя так  же?  Впрочем,  это  казалось
маловероятным.   Известно   было,   что  лодка  отошла  от  горящего  судна,
нагруженная таким запасом провизии и воды, которого хватило бы  если  не  на
долгое  путешествие,  то,  во  всяком  случае, на много дней. Вильям мог это
подтвердить--он собственными глазами видел, как они отчаливали.  Так  почему
же плавание в гичке закончилось столь трагически? Голод не мог быть причиной
гибели экипажа. Не могла быть и буря. Так что же тогда?
     Если бы на лодку обрушились волны, они затопили бы или опрокинули ее. И
тогда капитан не смог бы один управлять ею. Да и как ему удалось бы остаться
в живых, единственному из всех шестерых?
     Но  за это время не было такого сильного шторма, который мог бы вызвать
подобную катастрофу. Если только лодка не  управлялась  из  рук  вон  плохо,
моряки никак не могли очутиться за бортом.
     Все  еще  не  зная, как найти ключ к этой странной загадке, катамаранны
продолжали грести -- и наконец подошли к гичке вплотную.
     Глазам их открылось ужасающее зрелище. И все-таки они не понимали,  что
здесь  произошло,  все  оставалось  столь  же необъяснимым, как и прежде. По
всему, что  они  увидели,  можно  было  только  догадываться,  что  в  лодке
разыгралась   какая-то   страшная  трагедия  и  что  причиной  таинственного
исчезновения команды была не ярость стихий, а рука человека.
     На дне лодки лежал труп, обезображенный множеством ран:  любая  из  них
могла   быть  смертельной.  Лицо  было  зверски  изрезано;  череп  пробит  в
нескольких местах, словно  следовавшими  один  за  другим  ударами  тяжелого
молота; на груди и на всем теле зияли бесчисленные раны, нанесенные каким-то
острым оружием.
     Этот  истерзанный труп, потерявший человеческий облик, лежал наполовину
в воде, скопившейся на дне лодки и походившей на кровь. Ее было так много  и
она  была такого густого, темного оттенка, что как-то не верилось, будто вся
эта кровь вытекла из ран одного человека.  Алая  жидкость,  заливая  мертвое
тело, окрасила его в такой же кроваво-красный цвет.
     Невозможно  было  распознать черты этого страшно обезображенного трупа.
Топор, нож или другое оружие изуродовали его до неузнаваемости. Но, несмотря
на это, Бен Брас и Снежок  вскоре  узнали,  кто  это  был.  Одежда,  обрывки
которой  местами  еще  сохранились  на  теле,  помогла  признать его. То был
помощник капитана с невольничьего судна, слишком хорошо им знакомый.
     Но и это открытие не пролило  света  на  таинственное  происшествие  --
наоборот,  все  стало  еще  более запутанным. Человек этот был убит--об этом
свидетельствовали  раны.  Судя  же  по  обильному  кровоизлиянию,  они  были
нанесены, когда жертва еще жила.
     Само  собой напрашивалась мысль, что злодейство совершил сошедший с ума
спутник. Множество ран,  резаных,  рваных,  колотых,  и  самый  их  характер
говорили  о  том, что здесь орудовала рука безумца, -- добрую их половину он
нанес жертве после смерти, когда жизнь уже угасла в теле.
     До  сих  пор  все  казалось  понятным:  безумный  капитан  убил  своего
помощника.  Оставались  невыясненными  мотивы убийства. Но разве помешанному
нужны какие-нибудь причины, чтобы совершить убийство?
     Все же остальное  было  окутано  тайной.  Где  остальные  четверо,  чем
объяснить  их  отсутствие?  Что  с  ними сталось? Команда "Катамарана" могла
только высказывать  догадки  --  одну  страшнее  другой.  Наиболее  разумным
показалось то, что предполагал Снежок.
     Наверно,  капитан  и  его  помощник,  утверждал негр, сговорились между
собой. Они решили убрать с дороги других и захватить  для  себя  все  запасы
воды  и  продовольствия, чтобы таким образом иметь больше шансов выжить. Тем
или иным путем им удалось осуществить свой  жестокий  замысел.  Может  быть,
завязалась  драка,  и  эти  двое  силачей,  более  крепкие,  чем  остальные,
оказались победителями: а может, обошлось и  без  всякой  борьбы.  Злодеяние
могло совершиться ночью, пока ничего не подозревавшие товарищи крепко спали,
или  даже  среди  бела  дня,  когда  команда  напилась до бесчувствия,--ведь
недаром на гичке, среди прочих запасов, имелся спирт!
     Омерзительно было даже представить  себе  все  это;  тем  не  менее  ни
Снежок,  ни  матрос не могли прогнать эти мысли. Иначе нельзя было объяснить
ту ужасающую драму, которая произошла в этой залитой кровью лодке.
     Если только их догадки  справедливы,  неудивительно,  что  единственный
оставшийся  в живых участник таких сцен сделался буйно помешанным--разум его
не выдержал!

Глава ХCIII. "КАТАМАРАН" ПОКИНУТ

     Некоторое время катамаранцы стояли и рассматривали гичку и безжизненное
тело в ней; во взглядах их читалось отвращение.
     Впрочем, они прошли  уже  через  столько  ужасов,  что  и  это  чувство
притупилось и мало-помалу совсем прошло.
     Не  время  и  не  место  было предаваться чувствительности и бесплодным
раздумьям. Слишком сильно угнетали их собственные бедствия, и,  вместо  того
чтобы  понапрасну  строить  догадки  о  прошлом,  они  обратили свои мысли к
будущему.
     Прежде всего надо было решить: что делать с гичкой?
     Конечно, они возьмут ее себе -- какой тут может быть вопрос!
     Правда, "Катамаран" сослужил им добрую службу. До сих пор он спасал  им
жизнь, и только ему они были обязаны тем, что еще не утонули.
     Им  было  так  уютно  на  самодельном суденышке! Только бы продолжалось
затишье: пока у них еще остается вода и съестные припасы, они чувствуют себя
в  полной  безопасности.  Но  плот  движется  вперед  слишком  медленно,   и
путешествие  может  затянуться  дольше,  чем  хватит запасов, а это означает
верную смерть. Едва ли им посчастливится в другой раз наловить рыбы; а  если
выйдет  вся  вода,  и  думать  нечего  раздобыть ее снова. Пожалуй, придется
дожидаться целые недели, пока опять пройдет такой ливень: а  если  при  этом
разразится буря, не удастся собрать ни единой кварты воды.
     Но  тихий  ход--это  не  единственный  упрек,  который можно адресовать
"Катамарану".
     В прошлую ночь, во время бури, они на опыте убедились, как ненадежен их
плот: если его настигнет настоящий шторм, бурное море разнесет его в  щепки.
Под натиском волн лопнут тросы и разойдутся бревна. А если даже они и устоят
и  порожние  бочки-поплавки  удержат  плот  на  плаву, все равно волны смоют
катамаранцев за борт, -- и они найдут свою смерть в океане.
     Сколько еще пройдет времени, пока они  пристанут  к  твердой  земле,  и
можно ли надеяться на неизменно хорошую погоду?
     Вот  если  у  них будет такая превосходная гичка -- тогда совсем другое
дело!
     Бен Брас отлично знал ее: не раз он плавал на ней гребцом.
     Это была легкая, быстроходная лодка,  даже  когда  она  шла  только  на
веслах.  А  если  установить  еще и парус, то при попутном ветре смело можно
рассчитывать на скорость от восьми до десяти узлов в час. Тогда, возможно, в
недалеком будущем удастся попасть в полосу пассатов и позднее бросить  якорь
в  каком-нибудь  порту  на южноамериканском побережье, а может, в Гвиане или
Бразилии.
     Размышления эти  заняли  всего  несколько  секунд.  Все  было  обдумано
задолго до того, как они подошли к гичке.
     И,  конечно, неудивительно, что такие мысли как-то сами собой приходили
на ум при одном виде лодки.
     Сейчас  в  их  распоряжении  очутилась  гичка  с  высокими  мореходными
качествами.  Как  же могло прийти им в голову бросить ее на произвол судьбы?
Нет, надо покидать плот...
     Если они и задумались, прежде чем перебраться со всеми своими пожитками
с "Катамарана" на гичку, то всего на краткий миг, прикидывая в уме,  как  бы
поудобнее обставить свое переселение.
     Прежде  всего придется привести лодку в надлежащий порядок, а тогда уже
и перебираться. Итак, едва оправившись от потрясения, вызванного представшим
перед ними отвратительным зрелищем, матрос и Снежок сразу  же  принялись  за
работу:  надо  было убрать мертвое тело с глаз долой, а также удалить всякий
след кровавой борьбы, происходившей в гичке.
     Изуродованный труп был выброшен в море и  сразу  же  исчез  под  водой.
Впрочем,  едва  ли  он пошел на дно: на этом месте все еще кружили те хищные
чудовища,  которые  растерзали  потерявшего  разум   капитана.   Они   алчно
подстерегали новую добычу для своего ненасытного брюха.
     Катамаранцы  вычерпали  красную  от крови воду, начисто отмыли кровяные
пятна на досках и сполоснули лодку свежей морской водой, выплеснув  потом  и
ее  за  борт. Так работали они до тех пор, пока от прежних ужасов и следа не
осталось.
     Наши скитальцы сохранили в лодке то немногое, что в ней нашлось,--авось
пригодится в дальнейшем. Правда, там не оказалось ни кусочка  съестного,  ни
капли  воды,  годной  для  питья.  Но  зато  им  достался  вполне  исправный
корабельный компас. А матрос слишком хорошо знал цену этому сокровищу, чтобы
расстаться с ним, с таким компасом не сбиться с пути даже в  самую  облачную
погоду.
     Когда  в гичке все было готово для новоселья, путешественники принялись
переносить сюда свои запасы с "Катамарана". С особыми предосторожностями они
подняли на борт бочку воды, так же  как  и  маленький  бочонок  драгоценного
канарского. Затем перенесли с одного суденышка на другое сундучок, в котором
была уложена сушеная рыба, весла и другое имущество, причем в гичке все было
так пристроено, чтобы у каждой вещи был свой уголок.
     Места хватило на все с избытком--лодка была просторная, рассчитанная на
двенадцать  человек;  и  команда  "Катамарана" сумела расположиться в ней со
всем своим скарбом вполне удобно.
     Напоследок перенесли мачту и парус.  Их  сняли  с  "Катамарана",  чтобы
установить  на  гичке,  и  оказалось,  что  по  размерам  они  как раз к ней
подходят.
     Итак, на плоту не осталось  ничего,  что  могло  бы  пригодиться  нашим
путешественникам  в  дальнейшем плавании. После того как "Катамаран" лишился
мачты и паруса, он казался совершенно опустевшим.  Когда  развязали  канаты,
соединявшие  гичку  с плотом во время переселения на новое "судно", какое-то
уныние охватило всех. Они успели  привязаться  к  своему  суденышку,  такому
утлому  и нелепому на вид, как люди привыкают к любимому дому. Да ведь это и
был их дом среди водной пустыни,  и  они  не  могли  расстаться  с  ним  без
глубокого сожаления.
     Может быть, отчасти поэтому у них не хватило духу сразу же приналечь на
весла  и  уйти  подальше  от  плота.  Впрочем,  и  без  того нашлись причины
задержаться вблизи "Катамарана".
     На гичке предстояло еще установить мачту и прикрепить к  ней  парус;  и
так как лучше было проделать это все сразу, они тотчас принялись за работу.
     Пока  они  были  этим  заняты, гичка шла по ветру, делая два-три узла в
час. Но оба суденышка все не могли  расстаться,  так  как  ветер  с  той  же
скоростью  гнал  вперед  и  лишенный  снастей плот, который теперь неглубоко
сидел в воде. Когда же наконец мачта  была  установлена  на  самой  середине
лодки и скитальцы готовились поднять парус, расстояние между гичкой и плотом
оказалось меньше кабельтова.
     "Катамаран"  все  шел  позади,  за  кормой, и так быстро, словно твердо
решил не остаться одиноким среди этой безлюдной водной пустыни.

Глава XCIV. СТАДО КАШАЛОТОВ

     Казалось, настал момент навсегда проститься с плотом, который  спас  их
от  стольких  опасностей.  Еще  несколько  мгновений -- парус будет поднят и
лодка быстро понесется по волнам;  они  никогда  больше  не  увидят  еле-еле
ползущий  вслед "Катамаран". Еще несколько миль -- и он навсегда скроется из
глаз. Так предполагали они, начиная ставить парус.
     Как мало думали они о том, что ждет их впереди! Рок не сулил  им  такой
внезапной  разлуки. Счастье еще, что "Катамаран" так упорно следовал за ними
по пятам, как бы предлагая приют--тихую гавань, "островок спасения", где они
смогут укрыться. Увы! Скоро-скоро им так понадобится пристанище!
     Итак, они принялись ставить парус. С такелажем управились  как  следует
-- парусину  натянули  на рею, фалы закрепили и сделали все, что полагалось;
оставалось только поднять и подтянуть парус.
     Последнее было минутным делом, но заняться этим не пришлось.
     Матрос и Снежок стали  уже  подтягивать  парус,  как  вдруг  у  Вильяма
вырвалось восклицание, и оба они прервали работу.
     Юнга  вглядывался  в океанскую даль, не отрывая глаз от какой-то точки.
Рядом стояла Лали и смотрела в туже сторону.
     -- В чем дело, Вильм? -- нетерпеливо спросил матрос, подумав, не  парус
ли увидел юноша.
     Вильям  и сам загорелся этой надеждой. Он заметил на горизонте какой-то
беловатый диск, который показался было  ему  поднятым  парусом,  но  тут  же
исчез, словно растаял в воздухе.
     Вильяму  стало  стыдно,  что  он  только  зря  поднял  тревогу. Едва он
собрался оправдаться, как снова показалось что-то белое, поднимаясь к самому
небу. На сей раз все это заметили.
     -- Вот, вот что я видел! -- сказал поднявший панику юнга, признаваясь в
своей ошибке.
     -- Эх, малыш, если ты это принял за парус, -- возразил матрос, -- то ты
ошибаешься. Это кашалот выпускает свой фонтан, только и всего.
     -- Да тут не один... -- сказал Вильям. -- Посмотрите вон туда, там их с
полдюжины!
     -- Правильно, паренек! Только какое там с полдюжины, скажи лучше  --  с
полсотни!  Примерно  столько  и будет, никак не меньше. Ведь ты увидел шесть
фонтанов сразу!.. Да тут их большое стадо -- пожалуй, целый косяк!
     -- Вот так штука! -- вскричал Снежок, рассмотрев  китов.  --  Они  идут
сюда!
     -- Верно... -- пробормотал бывший гарпунер; в тоне его не чувствовалось
радости  по  поводу  такого  открытия.  --  Прямо на нас. Эх, не по душе мне
это!.. Они перекочевывают куда-то, это я вижу. Боже сохрани, попасться им на
пути в такое время -- да еще в такой лодчонке, как наша!
     Услышав это, катамаранцы перестали возиться  с  парусом.  Стадо  китов,
которое делает переход или забавляется прыжками, -- зрелище настолько редкое
и   в  то  же  время  захватывающее,  что  вызывает  величайший  интерес;  и
путешественник,  который  оставит  его  без  внимания,  верно,  должен  быть
поглощен очень серьезными занятиями.
     Как  великолепны  движения  этих морских великанов, когда они, рассекая
волны, прокладывают себе путь в лазурной стихии, то вздымая  ввысь  перистые
столбы  белого  пара,  то  взметая  свои  широкие,  веерообразные  хвостовые
лопасти! Иногда они подскакивают на несколько футов вверх, а потом шлепаются
обратно в воду всем своим гигантским телом, вызывая такое  волнение,  что  в
океане  вздымаются  громадные волны с белыми гребнями, словно изошел сильный
шторм.
     Такие мысли проносились в голове у бывшего китобоя,  когда  он  увидел,
что стадо кашалотов мчится прямо на их утлое суденышко. Он знал, что мертвая
зыбь,  которая  поднимается на пути у кита, идущего напролом, может потопить
самую большую лодку. А если хоть одному из этих китов,  что  несутся  сейчас
прямо  на  них,  вздумается  мимоходом выпрыгнуть из воды, едва ли скитальцы
смогут что-нибудь поделать -- гичка разлетится в щепы.
     Впрочем, уже не было времени размышлять над  всякими  случайностями.  В
тот  момент,  когда  катамаранцы  впервые  заметили  китов, те находились на
расстоянии не более мили отсюда; а так как они двигались со скоростью десяти
узлов в час, то не прошло и нескольких минут, как  передний  был  уже  почти
рядом -- там, где находились лодка и покинутый плот.
     Киты  двигались довольно беспорядочно, хотя там и сям попадались группы
из четырех или пяти особей, которые шли стройной  шеренгой.  Стадо  занимало
пространство  около  мили  в  окружности;  и  как раз в самом центре его, на
несчастье, покачивались на волнах две хрупкие скорлупки: гичка  и  брошенный
"Катамаран".
     Это  был  один  из  самых  громадных  косяков, какие только приходилось
видеть Бену Брасу в своей жизни. В нем насчитывалось около сотни голов,  все
взрослые   самки  с  сосунками;  среди  них  выделялся  единственный  старый
самец--вожак и защитник стада.
     Не успел матрос кончить свои наблюдения, как  кашалоты  уже  шли  мимо;
море взволновалось на целые мили вокруг, как если бы пронесся шторм, оставив
после себя мертвую зыбь.
     Киты  проходили один за другим, плавно скользя по воде с такой грацией,
которая могла бы вызвать восхищение любого,  кто  наблюдал  бы  за  ними  из
безопасного  места.  Но  люди,  смотревшие  с  гички, трепетали, глядя на их
величественные движения, слыша их шумное дыхание, подобное грохоту прибоя.
     Киты уже почти  все  прошли,  и  команда  гички  только  что  собралась
вздохнуть  свободнее,  как  вдруг  они заметили, что самый крупный в косяке,
старый самец, отстал от остальных и  теперь  идет  прямо  на  них.  Из  воды
высовывались  его  голова и часть спины объемом в несколько морских саженей.
Время от времени он ударял хвостом по воде,  словно  подавал  сигнал  идущим
впереди, указывая им путь или предостерегая от грозящей опасности.
     Злобой  дышал  весь  облик  "патриарха"  морей.  Едва  заметив его, Бен
вскрикнул,  предупреждая  товарищей.  Но   крик   вырвался   у   него   лишь
инстинктивно: ничто уже не могло предотвратить грозную встречу.
     Никто  не  успел не только сделать, но и подумать что-либо. Почти в тот
же самый миг, как раздался предостерегающий крик матроса, кит  обрушился  на
них.  Все  они  почувствовали,  как  их  с силой подбросило в воздух, словно
выстрелом из катапульты: и сразу же вслед за тем они полетели головой  вниз,
в бездонную пучину океана.
     Все  четверо  сейчас  же вынырнули вновь. Матрос и Снежок, придя в себя
первыми, стали искать глазами гичку.  Увы!  Ее  не  было.  На  воде  плавали
обломки:  разбросанные  в  беспорядке  весла,  гандшпуги, оторванные доски и
другие предметы. Среди них барахтались фигурки, в которых можно было  узнать
юнгу Вильяма и малютку Лали.
     Картина мгновенно изменилась.
     Раздалась  команда: "Ход назад, на "Катамаран"! И через двадцать секунд
юнга уже плыл рядом с матросом к плоту. Туда же, посадив себе на левое плечо
Лали и рассекая волны, устремился и Снежок.
     Еще минута -- и все четверо очутились на  суденышке,  которое  покинули
так недавно. И на этот раз они спаслись от гибели в пучине океана!

Глава XCV. ХУЖЕ, ЧЕМ КОГДА-ЛИБО

     В этом событии, только что приключившемся с ними, ничего загадочного не
было. Когда Бен Брас почувствовал страшный удар, он знал, кто его нанес.
     Недаром   он  предупреждал  других,  какими  опасностями  грозит  косяк
кашалотов во время перекочевки. Правда, спутники его сначала не представляли
этого, зато теперь они убедились воочию. Грозный час настал и вновь миновал.
Очутившись снова на плоту, они увидели,  что  ничто  более  не  угрожает  их
жизни.
     Объяснений  не требовалось. Обломанные доски с гички, плававшие в воде,
и потрясение, ими пережитое, достаточно красноречиво рассказывали,  как  все
произошло.  Одним  ударом  хвоста  снизу  вверх  старый  самец  разнес лодку
вдребезги с такой же легкостью, словно это была яичная скорлупа; обломки  он
швырнул  в  воздух  на  несколько  футов  вверх  вместе  со  всеми  людьми и
предметами, находившимися в гичке.
     Захотелось  ли  кашалоту  сделать  это  назло  или  он   просто   решил
порезвиться,  только  на это морскому гиганту понадобилось не больше усилий,
чем отмахнуться от мухи.  Позабавившись,  старый  самец  поспешил  вслед  за
весело играющим косяком, скользя в волнах с таким невозмутимым видом, словно
ничего особенного не случилось.
     В самом деле, для него ровно ничего не значило ни крушение, ни все, что
оно несло  с  собой.  А вот для тех, кого он так бесцеремонно опрокинул, это
было настоящей трагедией.
     Теперь только, когда катамаранцы довольно сносно устроились на плоту  и
понемножку   стали  успокаиваться,  они  почувствовали  всю  глубину  своего
несчастья.
     Все их запасы были выброшены в море; весла и другие предметы их обихода
носились по волнам; и, что всего хуже,  совершенно  исчез  из  виду  морской
сундучок  матроса,  который они недавно, спешно перебираясь на гичку, набили
до отказа акульим мясом. С таким тяжелым грузом он наверняка пошел  ко  дну,
унося с собой все ценные запасы. Правда, бочка с водой и маленький бочонок с
канарским еще не потонули--так тщательно они были закупорены. Но что толку в
питье, когда нет еды? А у них не осталось ни кусочка!
     Несколько  минут  они  ничего  не  делали,  созерцая обломки -- зрелище
полнейшего разорения.
     Можно было подумать, что это бездействие было  вызвано  отчаянием,  под
влиянием которого они как бы оцепенели.
     На  самом  деле  причина  была  иная.  Не  такие  они  были люди, чтобы
отчаиваться. Они только и ждали удобного момента приняться за работу. А  это
было  невозможно,  пока  хотя  немного не улеглась бы страшная мертвая зыбь,
поднятая китами.
     На  море  вздымались  волны,  "громадные,  как  горы";  и   плот,   где
катамаранцы  кое-как  примостились,  скорее  на четвереньках, нежели стоя на
ногах, так сильно качало из стороны в сторону, что они едва удерживались  на
нем.
     Мало-помалу   на   океане  установилось  обычное  спокойствие,  и  наши
скитальцы, успевшие за это время многое обдумать, принялись за дело.
     У них пока еще не было какого-либо определенного плана на будущее.
     Прежде  всего  им  хотелось  подобрать  кое-какие   обломки   крушения,
рассеянные по волнам, и, если возможно, снова оснастить плот, на котором они
опять нашли себе пристанище.
     К   счастью,  поблизости  виднелась  мачта  --  она  вместе  с  реей  и
державшимся на ней парусом плавала неподалеку от разбитой лодки. Так как это
были наиболее нужные снасти, которых лишился "Катамаран", то  теперь,  когда
они нашлись, казалось, нетрудно будет восстановить плот в его первоначальном
виде.
     Прежде  всего  следовало  приложить  все  усилия,  чтобы раздобыть хоть
какие-нибудь весла. А на это придется затратить немало  времени  и  сил.  На
лишенном  снастей плоте не было даже палки, которая могла бы заменить весло.
Им пришлось грести руками.
     За время их вынужденного безделья  обломки  крушения  отнесло  довольно
далеко -- вернее, плот, державшийся на воде благодаря пустым бочкам, проплыл
мимо них и ушел на несколько кабельтовых вперед.
     Надо  было идти против ветра -- и двигались они медленно, так медленно,
что с досады кровь вскипала.
     Снежок уже собрался было  прыгнуть  за  борт  и  пуститься  за  веслами
вплавь, но матрос об этом и слышать не хотел. Он тут же напомнил чернокожему
другу, какой опасностью грозят акулы, кишащие в воде. Правда, негр отнесся к
этому  довольно  легкомысленно,  но  более  осторожный  товарищ удержал его.
Набравшись терпения, они принялись вновь грести руками.
     Наконец им удалось поймать два весла, и с этого  момента  работа  пошла
живее.
     Потом  они  нашли мачту и парус, выловили их из моря и втащили на плот;
опять водворили в надежное место бочонки с водой и  вином;  один  за  другим
подобрали  рассеявшийся  по  океану инвентарь. Только железные инструменты и
топор затонули на дне Атлантического океана.
     Но самым тягостным была потеря сундучка  со  съестными  припасами.  Это
было непоправимо и предвещало еще более страшное несчастье -- утрату жизни.

Глава XCVI. САМЫЙ МРАЧНЫЙ ЧАС

     Снова смерть во всей своей мрачной неизбежности смотрела им в лицо. Они
очутились без всякой провизии. Ни крошки не сохранилось из всех тех запасов,
которые  так  заботливо  и  искусно  собирались и заготовлялись впрок. Кроме
того, что было  упаковано  в  сундучке,  на  плоту  еще  кое-где  оставались
отдельные  ломти  вяленой  рыбы.  Их  также  перенесли в гичку, и, когда она
перевернулась, эти запасы тоже утонули.
     Подбирая обломки крушения, катамаранцы искали свою провизию в  надежде,
не  удастся  ли  выловить  хоть  несколько затерявшихся кусков, но ничего не
нашлось. Те припасы, которые плавали на воде, были подхвачены либо  акулами,
либо другими прожорливыми хищниками океана.
     Впрочем,  если бы даже нашим скитальцам и попались эти уцелевшие куски,
все равно в этот тяжкий момент они не прикоснулись бы к ним: пища, пробывшая
столько времени в морской воде, стала бы слишком соленой. Тем не  менее  они
знали,  что  настанет  время, когда придется отбросить подобные причуды. И в
самом деле, через несколько  часов  все  четверо  почувствовали  такие  муки
голода,  что теперь уже не отказались бы и от самой грубой и невкусной пищи.
С того момента, когда так спешно пришлось покинуть стоянку у туши  кашалота,
им еще ни разу не удалось как следует поесть. Урывками, на ходу, они съедали
кусочек рыбы, выпивали глоток воды.
     Как   раз   перед   последней   катастрофой   они   собрались  закусить
по-настоящему. Но прежде чем приступить к обстоятельной трапезе, они  ждали,
когда будет поставлен парус и лодка понесется своим путем.
     Одним ударом хвоста кашалот разрушил весь тот уют, который они пытались
себе создать.  К  несчастью,  крушение, так много уничтожившее, нисколько не
повлияло на их аппетит.
     Время шло. Они продолжали  трудиться  в  поте  лица,  подбирая  обломки
крушения,  а  голод  все  усиливался;  все  четверо почувствовали, что таких
мучений они еще не испытывали с  самого  начала  этого  долгого  и  опасного
плавания.
     Работа не спорилась у людей, почти до полусмерти измученных голодом.
     Поместив  в  надежном  месте  различные предметы, подобранные в океане,
так, чтобы их не смыло обратно в воду, они  принялись  раздумывать,  где  бы
раздобыть новые запасы провизии.
     Конечно,  прежде всего они подумали о рыбах. Ведь только они и могли бы
послужить им пищей.
     Воодушевленные прежними успехами в рыбной ловле, катамаранцы  и  сейчас
охотно занялись бы ею, если бы, к несчастью, обстоятельства не изменились.
     Среди  безвозвратно  затерявшихся  в  море  вещей оказались и крючки. А
гарпуны, послужившие им столь смертоносным оружием, так и  остались  в  туше
кашалота.   Они   торчали  в  спине  у  мертвого  великана,  превращенные  в
самодельный  вертел  для  поджаривания  мяса  акулы.  Словом,  все  железные
предметы,  даже их собственные ножи, брошенные в гичку как попало, очутились
на дне морском.
     Не осталось ни кусочка металла, из которого можно  было  бы  смастерить
крючок,  а  если  бы  и удалось разыскать, что пользы в том? Все равно негде
достать хоть крошечку мяса для наживки.
     Казалось, сколько ни ломай себе голову,  нет  ни  малейшей  возможности
наловить  рыбы.  С  отчаянием  в  душе  они  были  вынуждены  в конце концов
отказаться от этой мысли.
     В этот тяжкий час они вспомнили о кашалоте, но не о том выскочившем  из
воды  морском  великане,  чьи  вражеские действия так неожиданно омрачили их
радужные перспективы; нет, им вспомнился убитый кашалот,  у  громадной  туши
которого они недавно делали стоянку. Там, быть может, удастся раздобыть хотя
бы что-нибудь съестное. А если нет, найдется вдоволь китового мяса или жира.
Правда,  мясо у кашалота жесткое, но жизнь поддержать оно все же может. Зато
там его столько, что можно битком набить провизионные склады для команды  не
только большого корабля, но и целой эскадры!
     Пожалуй, им и удалось бы найти обратный путь. Они шли по ветру -- ветер
же дул  все  еще  с  той  стороны. Все расстояние, пройденное за ночь, можно
пройти обратно в короткое время.
     Впрочем, даже в лучшем случае, если  им  придется  бороться  только  со
стихиями, и то это будет трудным предприятием с сомнительным исходом.
     На  пути  у них вставало препятствие, более страшное, чем сопротивление
ветра или опасение сбиться с курса.
     Наверно, на покинутую стоянку  вернулись  их  преследователи;  и,  быть
может,  в  этот момент они пришвартовывают свой плот к тому самому огромному
грудному плавнику, где еще так недавно стоял "Катамаран".
     Поэтому мысль о том, чтобы вернуться к кашалоту, не встретила поддержки
и тут же была отклонена.
     Мрачные думы терзали катамаранцев, пока они  сидели  и  размышляли  над
этим вопросом; мрачные, как эти ночные тучи, которые стремительно опускались
на море и окутывали их непроницаемой мглой.
     Никогда еще они так не падали духом! И все же никогда они не были столь
близки  к  избавлению  от  всех  бедствий.  Этот  самый  тяжкий  час  уныния
предшествовал их спасению, так же как самый темный час ночи -- тот,  который
предшествует дню.

Глава XCVII. ВЕСЕЛЯЩАЯ ЧАРОЧКА

     Они  и  не  пытались  сдвинуться с того места, где застало их заходящее
солнце.
     Наши скитальцы до  сих  пор  еще  не  установили  мачту  с  парусом,  а
трудиться  над  веслами, казалось, не имело смысла. Стоило ли терять силы на
греблю, если все равно движешься так медленно! Да и вообще возникал  вопрос:
что  пользы  и  дальше держать курс на запад? Так или иначе, нет ни малейших
шансов добраться до твердой земли прежде, чем они умрут голодной смертью,  А
умереть  от  голода  они могут и не трогаясь с места. Такая смерть одинаково
мучительна, что здесь, что  там.  Не  все  ли  равно,  под  какими  широтами
проведут они последние минуты своей жизни?
     Таково  было  состояние  духа, в которое впали катамаранцы под влиянием
пережитых бедствий. Ими овладело какое-то  оцепенение,  напоминавшее  скорее
бесчувствие отчаяния, чем покорность судьбе.
     Так  печально  тянулось  время  в темноте и угрюмом молчании, как вдруг
одно незначительное обстоятельство заставило их встрепенуться. Это был голос
Бена Браса, предлагавшего  ужинать.  Услышав  его  со  стороны,  можно  было
вообразить,  что  моряк  сошел  с  ума.  Но  его товарищи так не думали. Они
поняли, что он имел в виду. И от них не укрылся тот нарочито  жизнерадостный
тон,  которым он хотел их подбодрить. Предложение, сделанное Беном, вовсе уж
не было такой бессмыслицей; правда, назвать "ужином" то, что  он  предлагал,
можно было только условно.
     А  впрочем,  что  за  важность!  Все же это было нечто такое, что могло
заменить ужин, правда, не столь существенный, как им хотелось  бы.  Но  зато
это могло не только продлить им жизнь, но и на мгновение облегчить сердце от
гнетущей тяжести. То была чарка канарского.
     Катамаранцы  не забыли, чем они владеют. Иначе, пожалуй, они впали бы в
еще большее отчаяние. В бочке оставалось немного  драгоценного  виноградного
сока,   надежно  хранившегося  в  их  старой  "кладовой".  До  сих  пор  они
удерживались от соблазна пригубить его, сберегая на крайний случай.  Теперь,
казалось, момент настал, и Бен Брас предложил на ужин чарку вина.
     Разумеется,   никто  и  не  думал  возражать  против  столь  заманчивой
перспективы.
     Вынули втулку из бочонка,  взяли  маленькую  роговую  мерку,  найденную
среди обломков разбитой гички, тщательно прикрепили ее к бечевке, опустили в
бочонок  и вынули оттуда, полную сладкого вина. И пошла она гулять вкруговую
-- от одного к другому; первыми коснулись  ее  хорошенькие  губки  маленькой
Лали.  Еще  и еще окунали чарку и наконец водворили втулку на прежнее место.
Так, без излишних церемоний, закончился этот ужин.
     И не  знаю,  было  ли  то  бодрящее  действие  вина  или  же  наступила
естественная  душевная реакция, обычно приходящая на смену отчаянию,--только
оба они, и матрос и Снежок, закупорив бочку, вновь принялись  строить  планы
на  будущее. И снова робкая надежда закралась в их сердца. Беседа шла о том,
не попытаться ли немедленно, не теряя ни минуты, снова  установить  мачту  и
поднять парус. Правда, ночь была черна, как смола, но что из того?
     Можно  проделать  это  и  без  света; а если понадобятся канаты, то--уж
будьте покойны!--они и с ними управятся без труда, будь ночь хоть  вдесятеро
темнее.  Так выразился по этому случаю Снежок, хотя это и казалось физически
невозможным.
     Убеждая товарища, матрос приводил следующий довод:  если  идти  вперед,
худа  не  будет.  Раз  двигателем  будет парус, от них больше не потребуется
усилий, независимо от того, тронется ли плот или станет неподвижно на месте.
     Конечно, рассуждение было малоубедительное. Вряд ли с его помощью можно
было добиться толку и убедить негра, по  природе  фаталиста,  который  порой
бывал  весьма  бездеятельным.  Но  Бен  Брас  пустил  в  ход  еще один более
серьезный довод, и Снежок с готовностью согласился.
     -- Только вперед! -- молвил Бен. -- Так скорей увидим судно,  если  оно
попадется  на  пути.  А  если  заляжем  здесь, что твоя колода, то как бы не
нагрянули сюда те мучители. Знаешь, ведь они идут с наветренной  стороны  да
еще под парусом... Если только не вернулись назад, к кашалоту. Ну, тогда нам
нечего  их  бояться.  А  впрочем,  кто  его знает: лучше принять меры. Давай
поставим napyc!
     -- Вот  славно,  масса  Брас!  --  ответил  Снежок,  который  и  раньше
противился  только для виду. -- Правильно вы говорите. Только скомандуйте --
и я отвечу: "Есть ставить парус!" Ветерок-то чудесный!.. Хотите --  примемся
за дело сию же минуту!
     -- Ладно,  --  откликнулся матрос, -- давай начнем! Натягивай парусину!
Чем скорей, тем лучше...
     Больше они ни о чем не говорили. Изредка только передавались вполголоса
указания или приказ Бена, вместе со Снежком  занятого  установкой  мачты  на
"Катамаране".  Как только с этим управились, поставили вертикально рею, туго
натянули и закрепили шкоты;  и  мокрый  парус,  поднятый  снова,  наполнился
ветром и с каким-то певучим звуком помчал плот по волнам.

Глава XCVIII. КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК ИЛИ КОРАБЛЬ В ОГНЕ?

     Теперь  "Катамаран"  снова  шел  под  парусом по своему прежнему курсу.
Казалось, для команды все опять стало по-старому,  как  было  до  встречи  с
убитым кашалотом. К несчастью, это было далеко не так!
     Обстоятельства  изменились  к  худшему.  Тогда  у  них  еще  оставалась
провизия; правда, на полный рацион не хватало, но все-таки имелись небольшие
запасы, рассчитанные на довольно продолжительное время.  Более  того,  в  их
распоряжении  имелось кое-какое оружие и инструменты, при помощи которых они
в случае нехватки могли пополнить свои запасы.
     Совсем другое было сейчас. "Катамаран" служил им все  так  же  верно  и
надежно,  оснастка была та же, что и тогда, мореходные качества нисколько не
пострадали.  Зато  снабжение  было  уже  не  на  прежней  высоте,   особенно
"продовольственный отдел", и это тяжко угнетало команду.
     Вскоре  уныние  охватило  их снова; но, несмотря на это, катамаранцы не
могли противиться сну. Пусть читатель вспомнит, что  в  прошлую  ночь  из-за
сильной  бури  они  спали  мало;  да  и в позапрошлую едва удалось чуть-чуть
вздремнуть -- так они заняты были поджариванием мяса акулы.
     Истощенный организм настоятельно требовал отдыха. Все буквально  с  ног
валились  --  и  команда  в  полном  составе  отправилась на покой. Никто не
остался даже на вахте у руля.
     Порешили на том: пустить плот по воле ветра, пусть идет куда хочет.
     Дыхание небес! Только оно одно уносило "Катамаран" все  дальше  по  его
пути.
     Как  далеко  ушел  плот,  предоставленный  самому  себе,  не записано в
вахтенном журнале. Засечено только время; известно,  что  полночь  наступила
раньше,   чем  пробудился  кто-либо  из  команды,--так  крепко  уснули  все,
умаявшись с установкой паруса.
     Первым очнулся Вильям.
     Юнга никогда не спал  крепко,  а  в  эту  ночь  сон  его  был  особенно
тревожен.  На душе было неспокойно; еще прежде, чем он прилег отдохнуть, его
мучило какое-то неясное волнение. Меньше  всего  он  боялся  за  собственную
судьбу.  Хотя он и был еще молод, но уже чувствовал себя настоящим моряком и
не мог терзаться только эгоистическими соображениями  --  он  волновался  за
малютку Лали.
     Вот  уже  много  дней,  как он следил за переменой во всем облике этого
юного существа. Он замечал, как мало-помалу щеки ее становились все бледнее,
как быстро таяла  ее  маленькая  фигурка.  Сегодня,  после  этого  страшного
потрясения,  которое  им  всем  пришлось  вынести,  юная креолочка особенно,
казалось, ослабела -- больше чем когда бы  то  ни  было.  И,  засыпая,  юнга
томился  грустным предчувствием, что именно она сделается первой жертвой тех
тяжких испытаний, которые им еще сулит судьба, и что скоро-скоро это  должно
свершиться.
     Юношеская  привязанность  и тревога за милую ему девочку не давали юнге
заснуть крепко.
     И хорошо, что так случилось, -- иначе, пожалуй,  его  не  разбудило  бы
яркое пламя, около полуночи вспыхнувшее на море, на траверзе "Катамарана". А
если  бы  он  не  проснулся,  ни  ему, ни его трем спутникам не пришлось бы,
пожалуй, больше увидеть  человеческое  лицо,  разве  только  в  предсмертной
агонии, взглянув в глаза друг другу.
     Озарив   далеко  кругом  темные  воды  океана,  пламя  осветило  спящих
катамаранцев. Оно сверкнуло юнге прямо в глаза -- и Вильям проснулся.
     Встрепенувшись, он смотрел на видение, которое поразило и в то же время
встревожило его. Да, сомнений быть не может -- это корабль или какое-то  его
подобие; но таких кораблей юнга еще не встречал.
     Казалось, судно объято огнем. Большие клубы дыма поднимались с палубы и
стлались  над  кормой, ярко озаренной огненными столбами, которые вздымались
ввысь перед фок-мачтой, достигая почти нижних вантов. Всякий  непривычный  к
такому зрелищу человек, едва взглянув, тотчас же подумал бы: на судне пожар!
     А  между тем Вильям уже должен был разбираться в том, что видел сейчас.
К несчастью, зрелище горящего корабля не было для  него  ново.  Он  сам  был
очевидцем гибели судна, которое привезло его в Атлантический океан, да так и
оставило здесь по сей день, в страшнейшей опасности для жизни.
     Но  воспоминания  об  этом  пожаре  не очень-то помогли ему понять, что
сейчас творится у него перед глазами. Он видел, как на палубе "Пандоры" люди
метались в диком ужасе, спасаясь от пламени. Здесь же, на  корабле,  который
маячит  вдали,  бросается  в  глаза  совершенно обратное. Он видит, как люди
стоят перед самыми огненными столбами и не только остаются спокойными вблизи
бушующего пламени, но как будто даже стараются разжечь его еще сильнее.
     Подобное зрелище могло поразить ужасом и глубоко  смутить  даже  самого
бывалого  моряка.  При  виде  этого  невольно  хотелось  спросить: "Что это,
корабль-призрак или корабль в огне?"

Глава ХСIХ. КИТОБОЙНОЕ СУДНО

     Все эти наблюдения, так подробно нами описанные, отняли у юнги не более
десяти секунд. В мгновение  ока  одним  взглядом  охватил  он  это  странное
зрелище,  так  неожиданно  открывшееся  перед  ним. Ему и в голову не пришло
доискиваться ответа на возникший вопрос. Потрясенный ужасом и изумлением при
виде этого призрачного явления, он быстро разбудил товарищей.
     Все  трое,  очнувшись,  сразу  же  закричали.  Но  крики,   вырвавшиеся
одновременно,  свидетельствовали  о  самых  противоречивых чувствах. Девочка
взвизгнула  в  сильнейшем  испуге.  Снежок  завопил,  обуреваемый  смешанным
чувством изумления и тревоги. А матрос, к вящему удивлению Вильяма и других,
возликовал  безудержно  и вскочил на ноги так проворно, что резким движением
чуть не опрокинул "Катамаран".
     Не успел никто и рта раскрыть, чтобы спросить в чем дело, как Бен  Брас
уже стоял, выпрямившись, и кричал и вопил что было силы.
     Матрос  все отчетливее повторял такой привычный, давно знакомый отклик:
"Эй, на корабле!"--вместе с другими  приветствиями,  принятыми  по  морскому
обычаю, когда видят проходящее судно.
     -- Убей  меня  Бог,  это  корабль!  -- вставил словечко Снежок. -- И на
судне пожар.
     -- Да нет же!  --  нетерпеливо  возразил  бывший  гарпунер.  --  Ничего
подобного! Это просто китобойное судно, на котором вытапливают жир из убитых
кашалотов.  Не  видишь  разве,  как  люди  стоят  у  салотопенных  котлов  и
подбрасывают туда куски жира?.. Боже милосердный! А что,  если  они  пройдут
мимо,  да  так  и  не  услышат,  что  мы  их окликаем!.. Эй, на корабле! Эй,
китобой!..--И матрос снова закричал во всю мочь своих богатырских легких.
     Тут  и  Снежок  присоединил  к  нему  свой  зычный  голос.  Моментально
сообразив  со слов бывшего гарпунера, в чем дело, он понял, как важно, чтобы
их услыхали.
     Несколько минут  "Катамаран"  гремел  криками:  "Эй,  на  корабле!  Эй,
китобой!.."  Казалось,  их  можно  было услышать даже дальше, чем находилось
отсюда это загадочное судно. Но, к ужасу катамаранцев, им не отвечали.
     Теперь они уже ясно различали корабль и видели  все,  что  делалось  на
борту.  Два  огненных столба, высоко поднимаясь из-под огромных салотопенных
котлов, установленных перед самой фок-мачтой, освещали не только палубу,  но
и океан на многие мили кругом.
     Наши  скитальцы  видели,  как  большие  клубы  густого  дыма, озаренные
желтоватым отблеском бушующего пламени, окутывают корму и как в зареве ярких
огней маячат призрачные тени людей, кажущихся великанами. Одни  стоят  перед
самой  топкой,  другие  расхаживают  вокруг,  и  все усердно заняты каким-то
делом, которое показалось  бы  любому,  кроме  бывшего  гарпунера,  сплошной
чертовщиной.
     Но,  несмотря  на  всю  отчетливость,  с  которой  они это видели, и на
близость корабля, люди на плоту не могли добиться, чтобы  их  услышали,  как
громко они ни кричали.
     Это  показалось  катамаранцам  таким  странным,  что и в самом деле они
готовы были поверить, будто перед ними корабль-призрак, а гигантские фигуры,
виднеющиеся на нем, не люди, а привидения.
     Но бывший гарпунер был слишком умудрен  опытом,  чтобы  поверить  такой
нелепице.  Он знал, что это обыкновенное китобойное судно со своим экипажем,
и понимал также, почему матросы не отвечают на его оклик:  они  попросту  не
слышат.  Рев  пламени  заглушает все остальные звуки, и китобои не различают
даже голосов стоящих рядом товарищей.
     Все это пришло на ум Бену Брасу, и смертельный  ужас  охватил  его  при
мысли, что корабль может пройти мимо, так и не услышав и не заметив их.
     Вероятно,  они не миновали бы столь плачевного исхода, если бы удача не
благоприятствовала им. Их спасло одно обстоятельство, которое  и  привело  к
более счастливому завершению эту случайную встречу двух скитальцев океана --
"Катамарана" и китобойца.
     Китобойное  судно,  где,  судя  по  всему,  перетапливался  жир недавно
загарпуненного кита, легло в дрейф против  ветра;  конечно,  теперь  оно  не
могло  быстро двигаться вперед, да, впрочем, команда и не слишком заботилась
об этом.
     Пока  китобоец  медленно  подходит,  держась  носом  почти  по   ветру,
катамаранцы  смогут  без  труда  подвести  свое  суденышко к нему вплотную с
наветренной стороны.
     Матрос живо сообразил, какой козырь  у  них  в  руках.  Как  только  он
убедился, что с такого расстояния их оклики все равно не услышать, тотчас же
бросился  к  рулевому  веслу,  повернул его и повел плот прямо на китобойное
судно, словно решился с ним столкнуться.
     Еще несколько мгновений--и "Катамаран" очутился  на  расстоянии  одного
кабельтова  от носовой части судна. И тут-то Снежок с матросом снова подняли
оглушительный крик: "Эй, на  корабле!.."  Хотя  на  этот  раз  оклик  и  был
услышан,  но  ответили  на  него  не сразу. Матросы, привлеченные возгласами
людей на плоту, глазели на освещенную огнями воду и, завидев прямо под носом
своего  корабля  такое  диковинное  суденышко,  на  мгновение  оцепенели  от
удивления.
     Однако  бывший  гарпунер вскоре нашел с ними общий язык. И через десять
минут катамаранцы уже не дрожали от холода в насквозь  промокшей  одежде,  а
голодный  желудок  уже не терзал их, делая еще несчастнее. Теперь они стояли
перед  жарко  пылавшим  огнем,  около  стола,  накрытого  для   обильной   и
питательной  трапезы. Их окружало множество простых, честных людей, и каждый
наперебой старался превзойти другого в заботах о том, чтобы им было хорошо.

Глава С. КОНЕЦ ПОВЕСТИ

     Итак, катамаранцы уже  больше  не  были  "затерянными  в  океане".  Они
объединились  с  экипажем китобойного судна, а их маленькая пассажирка нашла
себе приют и ласку в каюте капитана.
     Сам "Катамаран" не был брошен и не "отдал якорь", как  говорят  моряки.
Его  разобрали  на  части  и  подняли на борт корабля, где он еще должен был
послужить для самых разнообразных целей: найдут себе  применение  и  канаты,
рангоут  и  парус,  бревна пойдут в распоряжение плотника, а бочки попадут к
бондарю,  где  их,  вероятно,  наполнят   тем   дорогостоящим   спермацетом,
вытапливанием которого занята команда.
     Побыв   недолго  на  судне,  Бен  Брас  убедился,  насколько  правильна
оказалась его догадка. Это был тот самый китобоец, чьи матросы загарпунили с
вельботов и оставили "на буях" мертвого кашалота. Убитый кашалот был  самцом
из  большого  косяка,  за  которым  охотились китобои. Не отставая от судна,
вельботы погнались за другими кашалотами: китобои убили нескольких  из  них,
но в пылу погони потеряли след того, кого ранили первым.
     Все  же  они  собирались  отправиться  на его поиски, как только кончат
обрабатывать туши пойманных кашалотов. Теперь благодаря указаниям Бена Браса
капитану китобойного судна куда легче  будет  разыскать  потерянную  добычу.
Кашалот, по мнению капитана, должен был дать семьдесят--восемьдесят бочонков
жира; и, конечно, стоило потрудиться, чтобы вернуться за ним.
     На  следующий  день после того, как потерпевших крушение взяли на борт,
судно, погасив огни салотопок, отправилось на поиски кашалота,  оставленного
"на буях".
     К  тому времени бывшая команда "Катамарана" уже успела рассказать своим
спасителям обо всех приключениях.  Наши  скитальцы  страшились,  как  бы  не
встретить  около  туши разбойничью шайку с большого плота. Такая возможность
очень заинтересовала матросов с китобойца. И когда корабль подходил к месту,
где ожидали найти оставленного кашалота, все взоры устремились на океан.
     Поиски убитого кашалота увенчались успехом. Китобои увидели его  в  тот
момент,  когда  садилось  солнце. Еще до наступления ночи, в сумерках, судно
легло в дрейф рядом с  тушей.  Когда  корабль  подошел,  в  воздух  взвилась
большая  стая  морских птиц, расположившихся на плавучей массе, -- очевидно,
людей здесь не было. Большого плота нигде не было видно;  никаких  признаков
того,  что  он  сюда возвращался. Зато сохранилось потешное сооружение вроде
колодезного журавля, воздвигнутое катамаранцами на  самом  верху  туши.  Оно
оставалось  точь-в-точь  в  том  виде,  как  они  его  бросили, только ломти
акульего мяса обуглились и превратились в  пепел,  да  внизу  уже  не  пылал
огонь, который их сжег.
     Впрочем,  недолго была покрыта тaйнoй судьба, постигшая жертвы крушения
невольничьего корабля. Дня через три после того, как китобои, разделав  тушу
кашалота,  вытопили  жир,  судно  снова  пустилось  в  плавание.  Вскоре они
натолкнулись на странную находку: на воде плавали два-три корабельных  бруса
и  несколько  пустых  бочек.  Нетрудно  было признать в них обломки большого
плота с "Пандоры", носившиеся по волнам неподалеку  от  места,  где  китобои
только что разделывали убитого кашалота.
     Можно  было  догадаться,  что  произошло. Буря, которую стойко выдержал
"Катамаран", оказалась роковой для большого плота. Сколоченный  как  попало,
управляемый  из  рук вон плохо, он разбился вдребезги, и несчастные матросы,
не имея сил уцепиться за бочку или брус, вероятно, пошли ко  дну.  И  Вильям
рассказывал потом:
     -- Так  погиб  экипаж  невольничьего  судна.  Ни  один  из  них  --  ни
спасавшиеся в гичке, ни на большом плоту -- никогда больше не увидел  земли.
Они  погибли  в  безбрежном  океане,  погибли  страшной  смертью, и никто не
протянул им руку помощи, никто не оплакивал их!
     Поистине, казалось, что чернокожие невольники  --  жертвы  их  зверской
жестокости -- были отомщены!
     Если  бы  в  нашу  задачу  входило  рассказать  всю последующую историю
катамаранцев, это было бы очень приятным занятием, -- пожалуй, приятнее, чем
описывать плавание их знаменитого "судна".
     Но  нам  остается  место  только  для  того,  чтобы  коротко  заключить
повествование.
     На  другой  день  после  того,  как Снежок ступил на палубу китобойного
судна, он был назначен главным корабельным поваром. В этой высокой должности
он оставался несколько лет и покинул ее лишь для того, чтобы занять такое же
положение на борту превосходного судна под командованием капитана Бенджамена
Браса, который вел постоянную торговлю с Африкой. Но разве это была та самая
"африканская коммерция", какой занимались на "Пандоре" и других невольничьих
кораблях! О нет, не такие товары перевозил на своем судне капитан Брас!  Его
трюмы  были  полны  не  чернокожими, а белой слоновой костью, желтым золотым
песком и страусовыми перьями. И недаром  ходили  слухи,  что  после  каждого
такого  рейса на африканское побережье капитан и владелец этого судна всякий
раз имел обыкновение совершать экскурсию в Английский банк,  где  вносил  на
свой текущий счет кругленькую сумму.
     После  того  как  много  лет  он  с  неизменным успехом занимался своей
торговлей, этот бывший гарпунер, матрос  военного  флота,  некогда  командир
"Катамарана"  и  капитан  африканского  торгового  судна, решил удалиться на
покой. Он нашел себе тихую пристань и "бросил якорь"  на  вилле  в  Хэмпстед
Хауз,  где  и  по  сей  день наслаждается своей трубкой, стаканчиком грога и
приятным досугом.
     Что же касается  "малыша  Вильма",  то  его  уже  давно  перестали  так
звать--с  тех  самых пор, как он сделался капитаном первоклассного клипера и
повел торговлю с Ост-Индией. Да разве подходит это имя  детине  шести  футов
росту, который стоит на шканцах своего собственного корабля, и такой из себя
молодец  и  лицом  и  фигурой, что, как видно, ему без труда удалось взять в
жены нежно любящую его девушку!
     Она--красавица,  с  глубоким,  исполненным  благородства  взглядом,   с
пышными  черными,  как  смоль, волосами и очень смуглым цветом лица. Кое-кто
считает, что в жилах у нее течет восточная кровь и что капитан вывез  ее  из
Индии,  возвращаясь на родину после одного из своих обычных рейсов. Но более
близкие друзья могли бы рассказать иную историю,  которую  слышали  от  него
самого: они знают, что жена его--креолка, уроженка Африки, и зовут ее Лали.
     Слыхали  они  также,  что  впервые  он  познакомился  с  ней  на  борту
невольничьего судна и что детская дружба, выросшая потом в любовь,  накрепко
связала  их,  когда  они  -- жертвы кораблекрушения -- носились по волнам на
плоту, затерянные в просторах Атлантического океана.

     К О Н Е Ц
     Набрано: 10.07.1998 15:30
     Коррекция: 06.08.1998 18:50


     c Copyright Перевод Н.Аверьяновой и Н.Миллер-Будницкой
     Компьютерный набор Б.А. Бердичевский
     Источник: Золотой век, Харьков, "ФОЛИО", 1996



Примечания

     1 Морской коршун-- альбатрос.

     2 Гандшпуг--род багра.

     3 Бугшприт-- передняя мачта, лежащая горизонтально на носу судна.

     4 Каноэ-- индейский челнок, у  которого  нет  уключин,  как  в  обычной
лодке.

     5 Морфей--в древнегреческой мифологии бог сновидений, сын Сна и Ночи.

     6  Тантал--  царь  Лидии, согласно мифу, был осужден богами за убийство
сына на вечный голод и жажду.

     7 Стадия--1/8 английской мили, около 185 метров.

     8 Сезень-- плетеная веревка.

     9 Кацики (касики) -- индейские князьки (вожди) племен в эпоху  открытия
Америки.

     10 "Собачья вахта"-- полувахта от 12 часов ночи до 4 часов утра.

     11 Кок-- повар.

     12 Камбуз-- кухня на корабле.

     13 Стюард-- буфетчик.

     14  Катамараном  называют  в  Индии  особый  вид  плота. Этим же именем
называются  небольшие  суда,  состоящие  из  двух  соединенных  между  собой
корпусов, с парусом посередине.

     15 Шпигат-- отверстие, куда стекает вода с палубы.

     16 Лига (морск.) -- старая мера длины, равная 5,56 километра.

     17  Сэр  Крессуэлл  Крессуэлл-- праведный судья из старинных английских
легенд.

     18 Летучий Голландец-- легендарный образ морского капитана, обреченного
вместе со своим кораблем  вечно  носиться  по  бурному  морю  и  никогда  не
приставать к берегу.

     19 Степс (морск.) -- гнездо для установки мачты.

     20 Крупье -- банкомет в игорном доме.

     21 Изумрудный остров -- поэтическое название Ирландии.

     22 Нактоуз (морск.) -- шкафик для компаса.


 


<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: приключения

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [4]