 | ||||||||||||
| Переход на главную | ||||||||||||
|
Жанр: приключения
Стивенсон Роберт Луис - Окаянная Дженет Страница: [1] Его преподобие Мердок Соулис очень долго прослужил пастором на боло- тах в приходе Болвири, что в долине реки Дьюлы. Суровый старик с холод- ным и жестким лицом, внушавший страх всем своим прихожанам, последние годы он жил совсем один, без родных и без прислуги, в уединенном пас- торском домике, стоявшем на отшибе, близ горы Хэнгин-Шоу. Вопреки желез- ному спокойствию в чертах лица взгляд у него был дикий, испуганный и не- уверенный, а в то время, когда он беседовал наедине с кем-либо из прихо- жан о будущем нераскаянных грешников, казалось, будто этот взгляд прони- кает сквозь грозы времен в страшные тайны вечности. Многие из молодых людей, что бывали у него, готовясь к причастию, приходили в ужас от его речей. Каждое первое воскресенье после семнадцатого августа он читал проповедь на текст из первого послания апостола Петра (гл. V, стих 8): "Диавол, аки лев рыкающий..." В этот день он обычно превосходил самого себя, и слушателей пробирал мороз по коже как от самой проповеди, так и от грозной манеры проповедника. Дети пугались до припадков, а старики после проповеди смотрели пророками и весь день беспрестанно намекали на то, против чего так восставал Гамлет. Пасторский домик стоял над водами Дьюлы, в густой сени деревьев; над ним с одной стороны нависала гора Шоу, а с другой - множество вершин подымалось к небу; почти с самого на- чала пастырского служения мистера Соулиса осторожные люди стали обходить стороной этот дом, особенно в сумерки; а старики, завсегдатаи деревенс- кой пивной, только покачивали головами при одной мысли о том, чтобы пройти поздним вечером мимо такого дома. Собственно, там было одно осо- бенно страшное место. Дом пастора стоял между рекой и большой дорогой; задняя его стена была обращена к небольшому селению Болвири, в полумиле от него, где была церковь; бедный сад перед домом, огороженный терновни- ком, занимал все пространство между рекой и дорогой. Дом был двухэтаж- ный, с двумя большими комнатами в каждом этаже. Выход из него открывался не прямо в сад, а на мощеную дорожку, которая тоже выходила не в сад, а с одной стороны на большую дорогу, с другой же упиралась в высокие ветлы и кусты бузины, окаймлявшие реку. Вот этот-то кусок дорожки и пользовал- ся среди юных прихожан Болвири особенно дурной славой. Священник часто прогуливался там в сумерки, время от времени прерывая молитву без слов громкими стонами; а когда его не бывало дома и дверь оказывалась запер- та, самые отчаянные из школьников, играя в салки, отваживались пробегать с сильно бьющимся сердцем через это место, ставшее легендарным. Такая атмосфера страха, окружавшая слугу божьего, человека с безуп- речной репутацией и наделенного твердой верой в господа бога, обычно вы- зывала удивление и любопытство среди немногих чужаков, которых случай или дело приводили в эту глухую и отдаленную местность. Но даже среди прихожан многие не знали о странных событиях, ознаменовавших первый год служения мистера Соулиса, а из тех, кто был осведомлен лучше, одни были молчаливы по природе, другие же боялись касаться этой темы. И только время от времени кто-нибудь из стариков, набравшись храбрости после третьего стаканчика, рассказывал о том, почему пастор у них и с виду та- кой странный и живет отшельником. Пятьдесят лет тому назад, когда мистер Соулис только что приехал в Болвири, он был еще совсем молодой человек, или, как у нас говорили, "сосунок", полный книжной учености: проповеди он читал хорошо, но, как оно и полагается молодому человеку, в делах религии смыслил еще мало. Которые помоложе из прихожан, те очень увлекались его ученостью и умени- ем говорить, а те, что постарше, люди степенные и серьезные, молились за этого молодого человека: им казалось, что он, так сказать, заблуждается на свой счет и приходу это вовсе не на пользу. Это было давно, еще до "умеренных" [7], задолго до них; да ведь все дурное, как и все хорошее, приходит не сразу, а мало-помалу. Находились и такие люди, которые гово- рили, что бог покинул университетских профессоров, а молодежи, чем учиться у них, лучше бы сидеть в торфяной яме, как делывали деды, когда их преследовали за веру, с Библией под мышкой и с молитвой в сердце. Как бы то ни было, нечего и сомневаться, что мистер Соулис заучился в этом своем университете: он заботился и беспокоился о многом, но только не о том единственном, о чем нужно было беспокоиться. Книг с собой он привез пропасть, у нас в приходе раньше столько и не видывали, и возчику приш- лось порядком с ними побиться; он едва не утопил их в болоте между Чер- ной горой и Килмакерли. Книги были все божественные, само собой, так они, во всяком случае, назывались; а люди серьезные держались того мне- ния, что куда их столько: ведь слово божие можно завязать в маленький уголок платка. И вот наш пастор сидел над этими книгами дни и ночи - а куда же это годится, - все писал да писал, не иначе; сначала боялись, что он будет сам сочинять проповеди, потом оказалось, что он пишет книж- ку, а это уж совсем неподходящее дело для такого неопытного молодого че- ловека. Как бы то ни было, ему полагалось взять себе для хозяйства какую-ни- будь приличную, хорошего поведения пожилую женщину, она бы ему и обеды готовила. Кто-то ему указал на одну старуху по имени Дженет Макклоур. Он никого толком не расспросил и взял ее в служанки. А ведь многие ему не советовали, потому что эта Дженет была у почтенных людей нашего прихода на дурном счету. Когда-то давным-давно у нее был ребенок от одного дра- гуна, к тому же она уже больше тридцати лет не ходила к исповеди, и де- ревенские мальчишки не раз слышали, как она бормочет что-то себе под нос, в сумерки, на вершине горы Киз-Лоан, а ведь и время и место совсем неподходящие для богобоязненной женщины. Надо, однако, сказать, что сам лорд-помещик первый указал пастору на Дженет, а в те времена наш пастор сделал бы все что хочешь, лишь бы угодить помещику. Когда люди ему стали говорить, будто эта самая Дженет связалась с дьяволом, он ответил, что это, на его взгляд, одно суеверие, а когда ему упомянули про Библию и про Эндорскую волшебницу, он сказал, что эти дни давно миновали, а дьявол с тех пор укрощен; все это, мол, сущие предрассудки. Ну, ладно. Когда по деревне прошел слух, что Дженет Макклоур будет служанкой в пасторском доме, то народ и на нее и на него сильно осердил- ся. Некоторые наши женщины не придумали ничего лучше, как пойти к ее до- му и выложить ей вслух все то, в чем ее обвиняли, и все, что про нее бы- ло известно - от солдатского младенца до двух коров Джона Томсона. Гово- рить она была не охотница. Когда люди ее не трогали, она им давала волю болтать сколько хотят, а сама молчок - ни "здравствуйте", ни "прощайте", но уж если, бывало, ее заденут за живое, так язык у нее начинал молоть, что твоя мельница. Вот и тут Дженет взбеленилась (припомнила все старые сплетни и мало ли еще что), они ей слово, а она им два; в конце концов женщины-до нее добрались, стащили с нее платье и поволокли по деревне к реке, посмотреть: ведьма она или нет, потонет или выплывет? Шум поднялся такой, что слышно было под Хэнгин-Шоу; сама Дженет дралась за десятерых, и долго после этого, чуть ли не по сию пору, у многих наших женщин видны следы от ее когтей; и как бы вы думали, кто подоспел к самому разгару драки? Новый наш пастор (должно быть, за грехи бог его наказал). - Женщины! - крикнул он (а голос у него был зычный). - Заклинаю вас именем господа, отпустите ее! Дженет бросилась к нему, едва живая от страха, и стала его молить, Христа ради, чтоб он ее спас от погибели, а женщины тоже не отставали и рассказали ему все, что знали про Дженет, а может, даже и больше того. - Женщина, - спросил он у Дженет, - правда ли все это? - Как господь меня видит, как господь меня сотворил, ни слова правды тут нету! И про ребенка тоже, - прибавила она. - Я всегда была порядоч- ной женщиной. - Хочешь ли ты отречься от дьявола и дел его во имя божие передо мной, его недостойным слугою? Что ж, надо прямо сказать: когда пастор ее спрашивал, она так ух- мыльнулась, что всех, кто это видел, бросило в дрожь от страха, и всем было слышно, как зубы у нее застучали друг об дружку; но ничего иного ей делать не оставалось, и Дженет, подняв кверху руку, отреклась от дьявола и от дел его перед всеми. - А теперь, - сказал мистер Соулис, - идите по домам, все до одной, и будем молить бога, чтоб он помиловал нас. Он подал Дженет руку, хоть из одежды на ней мало что оставалось, кро- ме рубахи, и повел по деревне к ее собственному дому, будто леди-помещи- цу; а она визжала и хохотала так, что совестно было слушать. В ту ночь многие почтенные люди долго молились перед сном, а когда наступило утро, такой страх одолел весь приход Болвири, что детишки поп- рятались и даже взрослые мужчины не решались выйти за дверь. По улице шла Дженет - она или ее подобие, - никто не мог бы сказать наверное: шея у нее была свернута, голова скривилась набок, словно у висельника, и на лице усмешка, словно у трупа, еще не снятого с виселицы. Мало-помалу лю- ди к этому пригляделись и даже стали спрашивать у нее, что такое с ней случилось, но с этого дня она уже не могла говорить, как подобает хрис- тианке, а только пускала слюни да стучала зубами, словно ножницами; и начиная с этого дня ни разу ее уста не произнесли имени божьего. Когда она хотела его выговорить, ничего у ней не выходило: видно, ей было не- возможно назвать, имя божье. Кто знал, в чем тут дело, помалкивал, но уж больше никто не называл эту тварь именем Дженет Макклоур, ибо прежняя Дженет, как все думали, давно была в аду кромешном. Но ведь пастору не прикажешь и рот ему не заткнешь, а он только и твердил в своих пропове- дях, что о жестокости людской, которая будто бы довела Дженет до парали- ча, бранил мальчишек, которые ее дразнили и приставали к ней, и в тот же самый вечер взял ее к себе, и стали они жить вдвоем в пасторском доме под горой Хэнгин-Шоу. Ну, ладно, прошло после этого довольно много времени, и люди праздно- мыслящие начали было смотреть на это сквозь пальцы и стали даже забывать о том черном деле. О священнике все были теперь самого хорошего мнения: по вечерам он долго сидел за своим писанием. Люди видели, что свеча у него в доме, на берегу Дьюлы, горит и за полночь, и сам он как будто был доволен собой и держался так же, как и прежде, хотя всякому было видно, что он теперь стал совсем не тот. А что касается Дженет, так она свобод- но расхаживала всюду, и если она и раньше говорила мало, то теперь и по- давно; правда, она никого не трогала, только смотреть на нее было страш- но, и все у нас в Болвири удивлялись, как это ей доверили пасторский дом. К концу июля настала такая погода, какой отродясь не видывали в наших местах: стояла жара, жестокая, гнетущая жара. Стада обессилели и не мог- ли взобраться по склону Черной горы, дети не могли играть и скоро уста- вали, а к тому же порывы горячего ветра шумели в листве, и временами на- летал дождь, но не освежал нисколько. Каждый день мы думали, что к утру, должно быть, соберется гроза, но наступило одно утро и другое утро, а погода была все та же, ни на что не похожая, тяжкая для людей и живот- ных. Из нас никто так не страдал от жары, как мистер Соулис: он не мог ни спать, ни есть - так он говорил церковному совету - и, если он не пи- сал свою книжку, то бродил по окрестностям, словно одержимый, и это в такое время, когда все были рады сидеть дома, в прохладе. Поблизости от Хэнгин-Шоу, там, где поднимается Черная гора, есть у нас одно огороженное место с этакой чугунной решеткой: в старые времена там как будто было кладбище прихода Болвири, основанное папистами еще до того, как свет господень озарил наше королевство. Сад был большой и, во всяком случае, подходящий для мистера Соулиса: в нем он, бывало, сидел и обдумывал свои проповеди, да и вправду там всегда было пустынно и тихо. Вот сидит он однажды на обрыве Черной горы и видит сначала двух, потом четырех, а там и семерых воронов, они все летают да летают вокруг старо- го кладбища. Летали они низко и тяжело и на лету каркали: мистер Соулис понял, что они чего-то испугались и слетели с деревьев. Пастор наш был неробкого десятка, взял да и пошел прямо туда, и как бы вы думали, что он увидел? Внутри ограды, на могиле, сидел кто-то - то ли человек, то ли одна видимость человека. Высокого роста, черный, как ад, и глаза ка- кие-то очень странные [8]. Мистеру Соулису не раз приходилось слышать о черных людях; но в этом черном человеке было что-то такое, отчего и пас- тора бросило в дрожь. Как ни жарко было, его проняло холодом до мозга костей, но он все-таки заговорил с ним и спросил: - Друг мой, вы как будто нездешний? Черный человек ничего ему не ответил, а вскочил на ноги и, хромая, отбежал к дальней стене кладбища; однако он все оглядывался на пастора, а тот стоял и глядел ему вслед до тех пор, пока черный человек, переб- равшись через стенку кладбища, не побежал к березовой роще. Мистер Соу- лис, сам не зная, для чего, побежал за ним; но он уже устал от ходьбы, да и погода была жаркая, нездоровая, и сколько он ни старался, а все не мог подобраться поближе к черному человеку; тот только мелькнул раза два среди берез и наконец спустился с горы вниз. А внизу священник увидел его еще раз: хромая и ковыляя, он перешел через реку и направился к пас- торскому домику. Мистеру Соулису не очень-то понравилось, что это страшилище так вольно ведет себя в пасторских владениях; он зашагал быстрее, тоже пе- ребрался через поток и помчался вверх по садовой дорожке, но дьявола, или черного человека, уже нигде не было видно. Пастор вышел на большую дорогу, осмотрелся, но и там никого не было; обошел весь сад кругом - нет нигде черного человека! Прошел он весь сад до конца и не без опасе- ния, что было вполне естественно, приподнял дверную щеколду и вошел к себе в дом - и тут как тут перед ним встала Дженет Макклоур со своей кривой шеей, как будто не слишком довольная тем, что пастор вернулся до- мой. А его самого, как только он увидел Дженет, вновь пронизал могильный холод. - Дженет, - спросил пастор, - не видели вы черного человека? - Черного человека? - отозвалась она. - Упаси боже! Да что вы, пас- тор! Сколько ни ищи, а у нас в Болвири не сыщешь черного человека. Но она это говорила не как все люди, а сами можете себе представить как: словно лошадь, которая грызет удила. - Ну что ж, Дженет, - сказал пастор, - если здесь не было черного че- ловека, значит, я говорил с Врагом рода человеческого. И сел, а сам весь дрожит, словно в лихорадке, и зубы у него застуча- ли. - Пустяки! Как только вам не совестно, пастор? - сказала Дженет и да- ла ему глоточек бренди, которое у нее всегда водилось. После этого мистер Соулис сейчас же ушел к себе в кабинет, где у него было очень много книг. Комната была длинная, темная, зимой в ней было холодно, как в могиле, и даже в разгаре лета сыро, оттого что пасторский дом стоял у самой реки. Вот он сел и стал думать обо всем, что случилось в Болвири за то время, что он здесь живет; вспомнился ему родной дом и те дни, когда он был еще мальчишкой и бегал по лесам и лугам, а этот черный человек все не выходил у него из головы, словно припев какой-то песни. И чем больше он думал, тем больше ему думалось про черного чело- века. Он попробовал молиться, да слова никак не шли у него с языка; го- ворят, пробовал он и писать свою книгу, но и это ему не удалось. Време- нами ему казалось, что черный человек стоит рядом, и тогда он весь пок- рывался потом, холодным, как колодезная вода, а временами он приходил в чувство и помнил обо всем этом не больше, чем новорожденный младенец. Наконец пастор подошел к окну и долго стоял перед ним, глядя на воды Дьюлы. Деревья там растут очень густо, а вода возле пасторского домика глубокая и черная; смотрит он и видит, что Дженет полощет белье на бере- гу, подоткнув юбку. Она стояла спиной к пастору, и он даже не очень ви- дел, что перед ним. Но вот она обернулась, и он увидел ее лицо. Мистера Соулиса опять пробрала та же холодная дрожь, что пробирала его дважды за этот день, и ему вспомнилось, как люди болтали, будто Дженет давным-дав- но умерла и сам дьявол вселился в ее холодное, как лед, тело. Пастор отступил немного назад и начал ее пристально разглядывать. Она топтала ногами белье и что-то про себя напевала, и - боже ты мой милостливый, спаси нас! - какое страшное было у нее лицо! Временами она начинала петь громче, но ни один человек, рожденный женщиной, не мог бы понять ни еди- ного слова из ее песни; а иногда начинала поглядывать искоса куда-то вниз, хоть смотреть там было не на что. Омерзение пронизало пастора до самых костей... И это было ему предостережением свыше! Но мистер Соулис все-таки винил одного только себя: как можно думать так дурно о несчаст- ной, свихнувшейся женщине, у которой никого не было, кроме него. Он по- молился за нее и за себя, и выпил холодной воды - еда ему была противна, - и лег на голые доски своей кровати; наступили уже сумерки. Эта ночь была такая, какой не запомнят в приходе Болвири: ночь на семнадцатое августа одна тысяча семьсот двенадцатого года. Днем все сто- яла жара, как мы уже говорили, но в эту ночь было особенно жарко и душ- но: солнце село в зловещие тучи, и сразу стало темно, как в яме; ни звездочки, ни ветерка; в темноте не видно было собственной ладони перед лицом, и даже старые люди сбрасывали с себя простыни к лежали на своих постелях, задыхаясь от жары. Со всем тем, что было у пастора на душе, не мудрено, что ему не спалось. Он то лежал неподвижно, то метался в крова- ти; чистая, прохладная постель словно прожигала его насквозь; он то за- сыпал, то просыпался; то он слышал бой церковных часов, то вой собаки на болоте, словно перед чьей-то смертью; иной раз ему казалось, что по ком- нате бродят призраки, а может, он видел и чертей. Уж не заболел ли он, так ему подумалось; да он и вправду был болен, но не болезнь его пугала. Потом в голове у него немного прояснилось, он уселся в одной рубашке на краю постели и снова задумался о черном человеке и о Дженет. Он не мог бы сказать отчего, может, оттого, что ноги у него озябли, но ему пришло в голову, что между этими двумя что-то есть общее и что либо один из них, либо они оба нечистые духи. И как раз в эту минуту в комнате Дженет, которая была рядом, послышался топот и шум, словно там кто-то боролся, потом раздался громкий стук, потом ветер засвистел вокруг всех четырех стен дома, и снова стало тихо, как в могиле. Мистер Соулис не боялся никого: ни человека, ни дьявола. Он достал огниво, зажег свечу и сделал три шага к двери Дженет. Дверь была заложе- на щеколдой; он приподнял ее и, распахнув дверь настежь, бесстрашно заг- лянул в комнату. Комната у Дженет была большая, такая же большая, как у самого пасто- ра, и обставлена тяжелыми, громоздкими вещами, потому что иной мебели у пастора не водилось. Там стояла кровать о четырех "столбах со старинным пологом, стоял еще дубовый шкаф, битком набитый божественными книгами - их поставили здесь, чтоб было посвободнее у пастора в комнате, - да кое-какие вещички Дженет валялись, разбросанные по волу. А, самой Дженет нигде не было видно; не было видно и никаких следов борьбы. Пастор вошел (и очень немногие последовали бы за ним), огляделся по сторонам, прислу- шался. Но ничего не было слышно ни в пасторском доме, ни во всем приходе Болвири, и видно тоже, ничего не было, только тени метались вокруг све- чи. Вдруг сердце пастора сильно забилось и сразу же замерло, а по воло- сам словно пробежал холодный ветер; и такую страсть увидели глаза мисте- ра Соулиса! Дженет висела на гвозде рядом со старым дубовым шкафом, го- лова у нее свалилась на плечо, глаза выкатились из орбит, язык высунулся изо рта, и пятки торчали ровно в двух футах над полом. "Господи, помилуй нас! - подумал мистер Соулис. - Бедная Дженет умер- ла". Он подошел ближе к трупу - и сердце вовсю заколотилось у него в гру- ди: каким уж это образом, человеку даже и судить не подобает, но только Дженет висела на одном гвоздике, на одной тоненькой шерстинке, какой штопают чулки. Страшно это - очутиться среди ночи одному против таких козней дьявольских, но мистера Соулиса укрепляла вера в господа. Он повернулся и вышел из комнаты, запер за собой дверь, спустился вниз по лестнице, ступая со ступеньки на ступеньку тяжелыми, словно свинец, ногами, и пос- тавил свечу на стол у подножия лестницы. Он не мог ни молиться, ни ду- мать, только весь обливался холодным потом и не слышал ровно ничего, кроме "стук-стук-стук" своего собственного сердца. Так он простоял час, а может, и два - он потом не помнил, - как вдруг услышал смех, какую-то страшную возню и шум наверху; кто-то ходил взад и вперед по той комнате, где висел труп Дженет, а дверь в нее была открыта, хотя пастор помнил хорошо, что запер ее; вслед за этим раздались шаги на площадке лестницы, и ему показалось, будто мертвая Дженет перегнулась через перила и смот- рит вниз, на него. Он опять взял свечу (потому что в доме свет больше ему не был нужен) и тихо, как только мог, выбрался из дома на дорожку, в самый дальний ее конец. Было темно, как в аду; пламя свечи, когда он поставил ее на зем- лю, горело ровно, как в комнате, не колеблясь; ничто нигде не шевели- лось, только воды Дьюлы шипели и плескались о берег, а те нечестивые ша- ги в доме все приближались, спускаясь по лестнице. Пастор очень хорошо знал эту походку: это была походка Дженет, - и от ее шагов, которые все близились, холод пробрал его еще глубже, до самых кишок. Поручив свою душу ее творцу и хранителю, он стал молиться. "О господи, - взывал он, - дай мне силы на эту ночь, дай мне силы бороться со злом!" Теперь шаги уже направлялись по коридору к двери; пастор слышал, как рука шуршала, скользя по стене: эта нездешняя гостья словно нащупывала себе дорогу. Ветлы закачались и зашумели, сталкиваясь ветвями, над холмами пронес- ся долгий вздох, пламя свечи заметалось: перед ним стоял труп Окаянной Дженет, в ее всегдашнем домотканом платье, в черном платке, все с той же ухмылкой на лице, и голова все так же на плечо; совсем как живая - но только мистер Соулис знал, что она мертвая, - Дженет стояла на пороге пасторского дома. Удивительно, до чего крепко сидит душа человеческая в его смертном теле! Священник видел все это, и сердце у него не разорвалось. Дженет недолго стояла на пороге дома: она снова двинулась вперед и медленно пошла к мистеру Соулису, туда, к ветлам, под которыми он стоял. Вся жизнь его тела, вся сила его духа теперь светились и горели в его глазах. Она как будто хотела заговорить, но слов у нее не нашлось, и она сделала ему знак левой рукой. Дохнул ветер, словно кошка фыркнула, задул свечу, ветлы застонали человеческим голосом, и мистер Соулис понял, что останется он жив или умрет, а этому должно положить конец. - Ведьма, колдунья, дьяволица! - воскликнул он. - Заклинаю тебя властью бога, уходи, если ты мертва, в могилу, если ты проклята богом, - в ад! И в эту самую минуту божья десница поразила с небес нечестивый приз- рак: дряхлое, мертвое, оскверненное тело ведьмы, надолго разлученное с могилой и обитаемое дьяволом, вспыхнуло серным огнем и тут же распалось в прах; грянул гром раскат за раскатом, потом хлынул ливень, и мистер Соулис, кое-как пробравшись сквозь живую изгородь, опрометью бросился бежать в деревню. В то же утро, когда пробило шесть часов, Джон Кристи видел черного человека около Макл-Керна; но еще не было и восьми, когда его видели около дома менялы в Нокдоу; а немногим позже Сэнди Маклеллан видел, как черный человек спускался по склону с Килмакерли. Тут нечего и сомне- ваться: это он жил так долго в теле Дженет, но в конце концов ему приш- лось всетаки уйти; и с тех пор дьявол больше не появлялся у нас в прихо- де Болвири. А для священника это было тяжким испытанием: он долго лежал больной и все бредил; но с того самого часа он и сделался таким, каким вы сейчас его знаете. Изд. "Правда", Москва, 1981 г. OCR Палек, 1998 г. |
|
|||||||||||
