Мубаракши Лала  -  Хинд

Страница:  [1]

 

Описываемые в рукописи события выдуманы: они никогда не происходили в действительности и не имеют сколь-либо реальной основы.

Любые совпадения случайны.

Неточности и нестыковки неслучайны.

 

 

Май, 2009-го года.

Душа напевала одной ей известный мотив, настроение было докризисно прекрасным. Студент третьего курса экономического факультета заштатного ВУЗа Подмосковья Шахин Давудбеков направлялся к стоянке, радуясь, что цена четвёрки за курсовую оказалась не так уж велика: всего восемьдесят тысяч рублей и надёрганная им накануне из интернета всяка-всячина сошла за «научно-исследовательскую работу по новейшим тенденциям маркетинга» . Хорошо жить на свете, когда есть на свете деньги. Хорошо, когда есть на свете деньги, раз они есть у меня. Нет, почему же хорошо? – Шахин остановился на светофоре, хотя горел зелёный, и поддал ногой обломок кирпича, валявшийся на тротуаре. Не хорошо, а просто прекрасно.

- Это здорово, это здорово, это очень, очень хорошо. – Сказал он вслух и проходившая мимо женщина с коляской подозрительно покосилась в его сторону – не террорист ли этот модный парень с трёхдневной растительностью на лице и спортивной сумкой в руках. А то чего это ему хорошо, когда всем остальным плохо – простаивают офисы, падают цены на жилплощадь, а её саму не берут работать креативным директором. Она быстро-быстро прокатила коляску мимо него, и отдалившись на безопасное с точки зрения возможного взрыва расстояние, оглянулась. – На светофоре горел красный, а спортивного сложения фигура мелькала на пешеходной  зебре явно стремясь перейти на другую сторону дороги прежде, чем попасть под чьи-либо колёса.

- Слава тебе, Господи! – женщина истово перекрестилась и покатила коляску дальше – в сторону ярко-жёлтым горевшей на здании вывески «Детская студия развития мышления и творческих способностей «Индиго»».

Выехать со стоянки оказалось сложнее, чем въехать. Кислотно-зелёного оттенка мини-купер с номерным знаком «IPYCIA» , выданном в Швеции , чуть не задевший при парковке правую фару – Шахин озабоченно протёр её рукавом кожаной куртки и внимательно осмотрел – нет ли царапины, теперь мешал развернуться. Он не любил маневрировать, выходя из всех трудных ситуаций на дорогах методом бибиканья и криков «Ты чё не видишь, брабус едет?» и теперь чувствовал себя как в западне. Наконец, наплевав на все правила и экстерьер собственной «девочки» , Шахин надавил на газ и, оттеснив мини в сторону бампером джипа, поехал к шлагбауму ворот, постепенно набирая скорость.

- Эй, эй, гражданин, эй! – услышал он, открывая боковое окно – приятно чувствовать шум ветра в ушах, совсем не то, что вентиляция от кондиционера.

Пришлось затормозить.

- Ну чё?

- Там мини-купер «Ируся» , зелёный. – Охранник говорил задыхающися от быстрого бега за машиной голосом. – Смят почти в лепёшку. Отвечать перед водителем буду я и, конечно же, сообщу в милицию. Я обязан.

- Скоро не будет милиции. Одна полиция. – Сообщил Шахин свежие новости, и достав из бардачка несколько пачек банкнот, выкинул через окно прямо на асфальт. – Здесь тридцать тысяч нерублей. Отдай ей сколько запросит, сдачу себе. Не проверяй, я считал, ровно тридцать штук там, - заржал он, и резко вырулил за шлагбаум на ровную полосу шоссе.

Хорошо, когда есть денег, много денег у меня.

Зазвонил телефон.

- Шарик, - сказал низкий голос старшей сестры, живущей с мужем в Твери, - ты не подкинешь нам до зарплаты? Мы снова на мели.

Вот ещё, стану я возиться с переводом. Не ехать же самому в Тверь.

- А что папа?

- Ты знаешь папу. Он улетел в Абу-Даби.

- Когда? – от неожиданности Шахин чуть не врезался в остановившийся на перекрёстке перед ним «Майбах» - вот картина-то была. Брабус с Майбахом друг друга стоят, тридцатью штуками не отделаешься. И чего этому майбаху захотелось кататься за пределами Рублёвки?

- Сегодня утром. Просил передать тебе привет.

Чёрт, придётся всё же тащиться на почту. Оставалась последняя зацепка:

- А ты чего у него мани не спросила?

- Я спала, а папа не хотел меня будить. Он прислал месидж, но не позвонил.

Нет, ну не коза у него сестрица после этого, а? Куда Аллах смотрел, когда её делал. Где тут в районе почта, он вообще такие вещи запоминает или?

Зелёный давно горел, а брабус всё не ехал. Стоявшая за ним иномарка начала девяностых деликатно молчала, не желая связываться  с сильными мира сего.

- Сейчас я найду тут почту. – Сказал Шахин, наконец сообразив, что зад майбаха уже исчез вон за тем поворотом.

- А ты на телефон скинь. Я потом выведу.

И как это он сам не догадался? После восьми месяцев в Лондоне потерял чувство реальности, что ли?

- Лаббас, сестричка. – блестнул знанием марроканского арабского – подарок от 2001-го года, его первого выезда за пределы СНГ. – Это мы устроим.

- Пасибки, ну, чао.

- Масалама, - ответил он зазвучавшим сразу после «чао» коротким гудкам. 

Мы едем, едем, едем на брабусе туда.. А куда он собственно говоря едет? Ему надо забрать из ремонта ноут и кинуть сестре деньги, в двадцать часов он идёт с Ларисой в ресторан, а потом к ней до утра, в шестнадцать ему надо заехать в Бутово и посмотреть посоветанную папой ухтишку для никяха, а ещё запись в студии с Шилой. Так, чё вначале? Лариса явно после ухтишки, ноут сказали «забирайте пятого числа» , а сегодня седьмое. С Шилой вот неясно, да.

Шахин опять потянулся к айфону.

- Лабай, Шила, ты на теме?

- Саламу алейкум, Шаха. – голос взявшего трубку был слишком ленивый.  -  Опять напился. – Нонче не выйдет, я болен.

- Ахаахаха, похмельем, что ли? – поинтересовался Шахин, прикидывая про себя, как удобней добраться до местожительства ухтишки.

- Кайфом. Приходи к нам, Шаха, тут хорошо, чистый джаннат.

- Я потом. Папа для никяха кандидатуру кинул, смотреть надо.

- Сивадьба будет? – говорящему стало весело.

- Скорее мута.

Они оба заржали и около минуты не могли связно вымолвить ни слова.

- Куда путь держишь? – спросил наконец Шила тоном начальника.

- В – он назвал район проживания кандидатуры. – Вот не могу понять, в эту дыру как доезжать надо.

- Атышахде? – в минуты напряжённой умственной деятельности Шила экономил силы на непроизношении лишних, по его мнению, звуков, слогов, а также пауз между словами.

- Да вот, - Шахин затормозил под указателем направлений дорог и зачёл всё в телефон.

- Тышанлева, аптомправайшпарь прямойбудешь. – пробурчал Шила нечленораздельно.

- Еду. За два года их дружбы Шахин наловчился понимать его с первой попытки.

- Ты потом звони, как прошло всё, оллрайт? Не теряйся. – напряжённая умственная деятельность уступила место расслабленности.

- Лабаббас. Ассаламу алейкум. – ответил Шахин, отключаясь на этот раз первым.

Пятиэтажка, трёхэтажка и шестнадцатиэтажка..Кто их столько понастроил, он наверно деньгой болен. Лично он, Шахин, ничем таким не болеет, и презирает людей, гонящихся за материальными ценностями. Он себе это может позволить.

Замечательно иметь много, много денег.

Брабус колесил по одинаковым серым дворам – ни тебе особняков, ни тебе резных домиков аля шале, ни фонтана, ни мавританского стиля, ни посадочной площадки для вертолёта. Скукота, одним словом. И как здесь люди живут?

А, они здесь не живут, они здесь обитают-ночуют. – Пронзила Шахина неожиданная догадка и он в который раз подивился на себя – дескать, какой я умный.

Около дома номер 109 всё было забито жигулями и фольксвагенами. Брезгливо проехав мимо них прямо к двери подъезда, он поставил брабус на сигнализацию и вошёл внутрь. Странно, но на лестнице ничем не воняло – ни мочой, ни слитым на пол ёршем. Шахин в недоумении пожал плечами – заметный диссонанс с детективами, описывающими жизнь простого люда. Детективы обожала до замужества сестра, и когда в дом набивались гости, он зачитывал из них отрывки, после чего пятидесятиметровое пространство его личной комнаты содрогалось от смеха.

-Ты гляди, что бабы пишут! – взвизгивал Шила, ударяя кулаком о подушку.

- Писать научились, туды их.. – поддакивал Ступа, русский парень, затесавшийся в их компанию после победы на первенстве Уральского ФО по муай-тай.

В лифте Шахин нажал наугад кнопку шесть. Кто знает, где находится 72-ая квартира. Когда двери лифта открылись, он придержал их тяжестью своего тела и наполовину вывалился на лестничную площадку. – Выходить совсем было лень, тем более, ждать лифта снова, если это не его этаж. Однако, приходилось признаться самому себе – да, он везунчик. Вон, та квартира – то, что ему нужно. Теперь можно и лифту дать волю.

Подойдя к двери, он оценил её критическим взглядом – железная, но крепится на косяках. Выбить, значит, раз плюнуть. Если ограбят – то поделом, железные двери надо приваривать. Или припаявать? Он никогда ничем таким не занимался, поэтому вопрос серьёзно занял его мысли, когда он позвонил.

За стеною прокуковала кукушка.

Вторая дверь или неплотно заперта, или такая же фикция как первая. Нет, определённо, взломать её – легко. Только зачем? Ведь не домушник же он, честное слово. Никогда даже не приходило в голову им заделаться – шутка ли, почти все домушники области – грузины, а он к этой нации никогда не тяготел. Да и навар с темы так, не особо. Быстрые некрупные суммы. Не деньги, а деньжонки. Даром, что мозги напрягать не надо – выбил, выкрал и пошёл. Нет, он Шахин лёгкий путей не ищет. И мозгами ворошить по душе. Интеллектуал, будущий воротила всея Руси..

Самолюбование прервал замочный лязг. В узкой щели меж стеной и железом показалась чья-то рука и драный тапок на вате. Шуршит небось по нервам – дёрнулся Шахин, но отступать было поздно.

- Вы от Артура Мамадовича? – спросили из-за двери несколько униженно.

- Да, от папы.

- Проходите.

Его впустили. Посеревшие от времени обои, телефон-трубка на стене – хит начала прошлотысячных, две двери из коридора и давящие со всех сторон потолки со стенами – обстановка никак не тянула хотя бы на «стремящихся вверх» . Линолеум был затёрт до почти невидимого состояния, но всё ещё вонял чем-то очень знакомым.

- Мы, видите ли, снимаем квартиру. Недавно в Москве.

«В Москве» неприятно резануло слух. Она вообще, эта неопрятная занка в стёганом халате представляет себе на  что покушается? Москва – это вам не Бутово или Тёплый Стан. Москва – это рестораны, казино, концертные залы, а иногда, с сильного перепою, музеи. Москва – это базар. Москва – ювелирный магазины и новый бутик Дольче Габбана в «посмотреть в татлере» переулке.  И наконец, Москва – это места проживания тех, кто посещает все эти рестораны, казино, концертные залы, музеи, а также курирует, но не посещает (у него для этого кухарка есть) базары, супермаркеты. И всё равно, где эти «те» живут – в черте города или в коттеджном посёлке, или в собственном замке в 250 км от МКАД. Абсолютно энивейно, главное, чтобы собственный вертолёт имелся, а ещё лучше – боинг.

- Азиза сейчас придёт из школы. Задержалась. Проходите в гостиную, прошу вас.

Шахин прошёл за женщиной, понурив голову – у него не было ни вертолёта, ни боинга, ни даже собственного ресторана и именно сейчас, в этой двухкомнатной блочной конуре аля хрущёвка, он в полной мере ощутил, насколько сильно ему их не хватало.

Жизнь моя – жестянка, пробормотал он, усаживаясь на край прикрытого, очевидно, специально к приходу гостя цветастым пледом, продавленного дивана. Гостиная, как он и ожидал, оказалась спальней матери с наскоро наведённым светским лоском.

«Чукотка-люкс» - сострил он про себя, разглядывая стоящую на полу вазу, изображавшую китайский фарфор. Он уже видел подобные вещички – папа привозил из Урумчи, и, разгружая  центнеровые коробки, шумно радовался:

- Пять тысяч штук купил, за бесценок, считай. Продам Ахмеду, у него на рынке народ такое берёт. Уф, тяжело, помоги мне. – Отец любил экономить на грузчиках.

За мыслями Шахин не заметил, как женщина принесла чай, дешёвое печенье и домашней выпечки курабье – песочно-рассыпчатые,  с аккуратно обрезанными подгорелыми краями.

- Ваш отец так добр к нам был. Меня зовут Фатима Айшатовна.

Айшатовна? Ну надо же, а он думал сейчас занки поумнели и уже не допускают подобных ляпов. Может, ослышался? А если нет? Чё, папа совсем сдурел, сватать ему девушку, мать которой незаконнорождённая?

- Рахмат, хонум. – ответил он, осторожно беря чашку и печенье.

Прокуковала кукушка.

А вот и  Азиза. Увидишь её, что сказать? Напрягись, ну же, ну же. Извините, но Ваша дочь не то, что я ищу.. Не подходит, грубо. Извините, Ваша дочь прекрасна, как майская роза, но я недостоин этого цветка. Вот ещё, а то вообразят невесть что. Извините, но.. СубханаЛлах!

- Ма-а-ма миа!

- Салам алейкум, Шахин. Вы ведь Шахин? – спросил жеманно-невинный голосок.

- Да, я Шахин, но мне нужно срочно идти. Понимаете, срочно? У меня заболел.. заболел любимый удав. Поймите, я не могу остаться. Простите, ээ, мадам. – поклонился он в сторону Азизы, стараясь не поднимать глаз.

- Что-то случилось? – Фатима Айшатовна показалась на пороге комнаты, и, тряся бюстом подошла к нему почти вплотную. Стало невообразимо тошно.

- Срочно. Действительно срочно. Мой любимый удав, - скороговоркой неслись его слова, пока он боком пробирался к железной двери.

Оказавшись снова в кожаных объятиях своей девочки, Шахин с торопливостью хватающегося за соломинку утопающего полез в бардачок. Извлекши оттуда бутылку Реми Мортена, он жадно отпил пару глотков, и, закрыв глаза, откинулся назад.

Давно не встречалась мне такое алмасты - Годиться только как повод сходить к психотерапевту. Папа реально взбрендил. Это ж вообще. Скорее, прочь отсюдова, скорее.

Ведя машину чисто интуитивно, он не заметил, как промелькнули мимо серые дворы, узкие улицы,  как руки сами вывернули руль в поворот на Садовое, а потом дальше, в центр. Чувство реальности вернулось лишь после осознания прошедших в неподвижности минут и чьей-то симпатичной улыбки,  привечающей его из скучающего рядом в пробке ситроена.

Вляпался. Никак часа три стоять придётся. Эх, жаль, одолжил Ступе мигалку, сейчас бы на крышу поставить её, минус час гарантировано.

Хорошо, когда есть денег, много денег у меня.

Плохо, когда в пробку, в пробку попадаю снова я.

Никакие деньги, деньги не помогут мне тогда.

Пешком идти может? Эу, Шахин, с ума сошёл, ты ж этот, как папин Ахмед выражается, автош. У тебя ботинок приличных нет, вечно на машине, понтишься – люблю ходить я босиком, ведь брабус в гараже. Обувка не нужна совсем, ведь брабус в гараже. Говорила сестра – купи себе тренд крокодиловой кожи или мокроступы какие из Экко. А то круглый год во вьетнамках. Чай, не узбекский повар из японского ресторана.

Яр-яр – яр-яр, роза моя цветёт во саду, яр-яр.

Эт чё за фигня? Блин, радио. А с какие это пор радио в столичном регионе осмелилось не по-русски вещать? Оо, эт же с флешки, которую Ступа дал в залог за мигалку. Там кроме песен, до фига фотографий Тамары, дома посмотреть, поржать – не забыть. А откуда у Ступы эта огузская дребедень (огузы, простите за неуважение, но по сравнению со мной все – ничтожество. Кроме, само собой разумеется, тех, у кого больше денег.) ? А, ему её дал Гога.. Нет, не Гога. Фара.. Нет, не Фара. А... ему её дал Настоящий Боря.

Настоящий Боря, Настоящий Боря..крутилось безостановочно в голове. Два дня он не видел Настоящего Борю, пора и проведать.

Айда до Бори!

Жми на газ!

Оф, эф.. Пробка же. Ну он и дурак. Нет, конечно, не дурак. Умный, совсем умный – словно желая удостовериться в этом, Шахин покосился на себя в зеркало заднего вида. Умница он и разумница. И красавчик. Отражение отражает отражаемое, хоть и тафтологично, а правильно. А пробка всё ни с места..

Уважаемый Лужков-заде, Вам кирпич бы и по голове.. – складывалась в в который раз за этот день рифма. – Нет, зачем по голове. В своём ли ты уме Шахин, ведь только вчера подписал отец твой контракт, о предоставлении ему кредита в размере ста миллионов рублей. Гарантом возврата выступила мэрия. Мэрия Москвы. Хотя регистрация у Давудбековых Солнечногорская.

Я так люблю петь серенады,

И ждать не требуя награды..

Третий час в пробке пошёл, если Ступины стихи вспоминаешь. Как Ступа помешан на Тамаре, какая любовь. Ни до чего хорошего безам довести не может.

Зелёная волна.

Наконец-то!

Брабус вырвался на свободу и, оставив за собой остальные машины, стремительно понёсся вперёд. Открытое пространство предоставляло неширокий обзор и зоркий глаз уже уловил тараканье-медлительное копошение впереди. Очередной затор. А ну, двигай на газон и вон за те деревья, быстрее, пока снова не зажало. Уфф, пронесло. И куда это мы заехали?

Шахин вылез на крошечный асфальтовый пятачок, чуть не шандарахнулся головой о пластмассовую коробку мусорника и почувствовав, что хочет прыгать от радости, подпрыгнул полтора раза  - до проснувшегося чувства взрослости. Чай не маленький, а совсем чёткий джигит. Почти олигарх. А ну прекратить детские забавы, запереть девочку и шагом марш к  вон той новостройке. Наверняка у обитателя двенадцатикомнатных апартаментов четвёртого этажа найдётся на тебя время и угощения.

- Откуда этот гаджет, где стибрил? – допытывался он через пару минут у самодовольно лоснящегося киргиза, страдающего нервным тиком правого глаза. Киргиз сидел на диване, держа в руках пульт – не от телевизора, а от всей «начинки» своего жилища, включая входную дверь.

- Мент один дал. Я ему кат, а он мне гаджет. Чё, нравится? В воде не горит, в огне не тонет.

Бывая в добром расположении духа, Настоящий Боря обладал довольно банальным в своей своеобразности чувством юмора. Когда же это состояние перебивалось неприятностями – надоедливой мухой, жужжащей по комнате; скучным постовым, спрашивающим документы или же челом, решившим наложить лапу на его, Бори, источник средств к существованию, юмор мгновенно оборачивался в изощрённое в своебразности же чувство садизма и плохо приходилось всем – мухе, постову, челу, любой гоминоидно-биоидной субстанции в радиусе кулаком досягательства. Даже Шила избегал Настоящего Борю в такие моменты. 

- Нравится-то нравится, а вот прикинь, меня сегодня чуть не женили, каково, а? – Шахин заранее предвкушал эффект  произведённый новостью, поэтому беззастенчиво решил чуть подредактировать происходившее в Бутово с точки зрения правдивости.

- О. – Только и смог ответить киргиз и подобие мысли на мгновение проступило сквозь жирные складки, обрамлявшие его глаза.

- Папина кандидатура. Я как увидел, два часа орал от ужаса. Не представлял, что такие страшные девки на свети бывают.

- На рожу страшная или на задницу? Или на обе вместе? – Боря выгнулся всем телом и резко поднялся на ноги. – Хочешь, я те счас врежу?

- Я только рожу видел и адьё. Врежь, врежь. – Шахини принялся шутя боксировать воздух.

- Не туда смотрел. Держись, парень. – Борина пятка мелькнула в сантиметре от Шахиновского лица. Нос, береги нос, попадёт по носу – ни один хирург такую красоту не восстановит. – Подумал он, и перехватив Борю пониже коленки перекинул себе за спину на пол.

Через секунду они оба катались по вышитому красным с золотыми нитями ковру, а через полчаса сидели на Бориной кухне-студии, попивая китайского производства энергетический чай с ярко-оранжевой наклейкой «терапевты рекомендуют».

- Я не зря бывший второй Казахстана по панкратиону. Серебряная медаль, шутишь?

- Не шучу. Чё за гадость пьёшь? – поморщился Шахин, оставляя стакан на стол. – Сроду у тебя такой дряни не видал.

- Девка одна принесла. Из тех, что сверху страшная, а снизу только начни..

Они заржали.

- Небось к колдунье ходила, наворожила на этот чай – «люби меня как я тебя, кровь, замок, крест, могила, дохлая кошка, бубновая дама..» .

- А чё, небось хорошо денег отдала ей, как думаешь, да? Если я был другой комплекции, то есть, если б я не был я, я бы открыл гадальную контору. Приворот, отворот. Разбогатеть на дурах.

- Богатеть энивейно на чём, - Шахин отошёл к раковине и засунул два пальца в рот. – Только, думаешь, угодное это Аллаху занятие? – спросил он, уже отплёвываясь и добавил. – А дрянь всё же твой чай, Боря, чисто дрянь.

- Ща как врежу, что ты за мой чай разговариваешь, - набычился было Боря, но запал прошёл, драться расхотелось. – Я так понимаю, Аллаху угодно, чтобы муслимы не гадали. А если б я открыл контору, я б туда немуслимов нанял. Чисто бизнес. Что харамного? Эх, бабок этим не сделать. А то б пошёл – тепло, сытно, не опасно.

- До попадания на заметку рейдерам.

- Чего? Я сам себе рейдер. – Настоящий Боря нагнулся и полез под раковину – туда, где обычные люди держат мусорное ведро. Хлопнула крышка.

- Да у тебя там тайник. – Шахин присвистнул.

- Драгоценные мои, любимые.. Больше вас одну маму люблю. На, смотри. Доказательства. – В каждой руке у Бори было по два мешка и теперь он нетерпеливо развязывал их зубами. – Гляди.

По столу покатились отливая золотом, серебром медали.

- Ни одной бронзы. Видишь, моя любимая? Это я в третьем классе учился, когда её выиграл. Как сразу за мной девушки тогда волочиться стали.. Это было.. Сколько лет назад? Раз-два? – Боря сосредоточенно загибал пальцы.

- Аххахааах, если в третьем классе, то десять лет. А сейчас тебе 27.. Двадцать семь минус десять, получается, получается.. Эу, где мой айфон? – забеспокоился Шахин, прохлопывая себя по карманам куртки. – У девочки забыл.

- Проблемы? – Боря участливо схватил Шахина за подбородок и потянул к себе. – Проблемы, парень?

- Да там типа калькулятор. Десять минус двадцать семь. Эу, наоборот, двадцать семь минус десять.. Чё-т слишком просто. А, вот, ты выиграл эту медаль семнадцать лет назад. Семнадцать. – Шахин смотрел на Настоящего Боря с торжеством Ньютона, открывшего закон тяготения. – Двадцать семь минус десять будет семнадцать. – Повторил он.

Надо же какой я. Значит, диплом вполне заслуженно купил. Значит, соображаю. Коза, значит, та с башнеобразной причёской директриса, которая мне сказала. Да чё она мне сказала?

Год назад Шахин Давудбеков стоял в евроремонтированном кабинете одной из средних школ Москвы и впервый раз – иншаЛлах и в последний тоже – в своей жизни чувствовал  некоторую неловкость.

- Очень хорошо. – Вещала, рассматривая его из-под очков, старорежимной грымзости дама, лет десять как вышедшая из бальзаковского возраста. – Аттестат о среднем образовании мы вам выдадим, только деньги вперёд.

- Деньги это не проблема, мне б диплом. – Шахин льстиво потупился.

Когда в достатке денег много, то все проблемы на нуле.

- Будет вам аттестат, а за дипломом не к нам – это в ВУЗ вам обращаться.

- Да я собственно говоря.. Он хотел уже рассказать, что именно распоряжение деканата с требованием предоставить свидетельство о прохождении программы средней школы до конца второго курса пригнало его сюда, но сдержался.

Не всегда говори и везде разглашай то, что знаешь. Вспомнилась широко известная в расширяющихся кругах его окружения – опять тафтология! – песня.

- Зайдите через неделю.

Через неделю из рук директрисы в его оббитые о груши, кирпичи и чужие рёбра ладони перешёл «интеллектуальный товар» - как называл его всё тот же папин Ахмед. Надо ж, всего лишь бумажка. – успел удивиться Шахин, прежде чем директриса сняла маску любезности:

- Да, не зря говорят, без бумажки ты букашка. Даже Ваша нация это признаёт.

- Чего? Откуда вы знаете, какой я нации?

Но директриса не слышала его.

- Даже Ваша нация.. Приехали сюда, платите за липовые свидетельства. Потом измываетесь над нашим городом и культурой.

- Я измываюсь? Кого я мою? Я не понял, вам мыло надо? Или наоборот?

- Измываетесь. В метро от вас грязно, ходят попрошайки.

- Я не езжу в метро.

- Напились нашей крови, купили себе мерседесы. Конечно, одни мы на метро ездим.

Он положил перед ней лишнюю тысячу у.е. и вышел, тихонько притворив дверь.

От того случая у него осталось вырезанная на обоях в своей комнате, после поиска в словаре, надпись «измываться = издеваться» и неопределённо-устойчивое чувство гадливости.

Аттестат Шахин отдал в деканат и благополучно забыл о существовании школ, среднего образования и прочей ерунды, омрачающей жизнь достойных людей исключительно в случае аляфранка сдвинутых родителей, отправляющих чадо в Оксфорды, Итоны и прочие прибежища будущих лиц нетрадиционных ориентаций – гомосексуальной, шизоидно-параноидной, депрессивно-шоппингоидной эт сетера, эт сетера..

- Причём здесь десять?

Оо, где это я нахожусь. Очнись, Шахин, ты у Настоящего Бори и лучше слушай его внимательно, а то обидешь, что будет? По шее от Шилы получишь, вот что будет. Боря любимая Шилина деточка, верный-верный секундатор, экзекутор и просто лицо, которое удобно брать на переговоры с клиентами. В качестве «убеждательного аргумента» .

- Ахишка, вугага, чё с тобой? Эу, я не железный. – Шахин дёрнулся из крепкой руки, сжавшей его предплечье.

- Ты не железный, ты придурок. Математик фиговый..

- Эу, ты что на меня катишь, ауу. – Ответил он как можно ласковей. Лучше с ним не спорить, лучше его не злить. О Всевышний, пошли же Настоящему Боре хорошее расположение духа! Пошли скорее. Он, конечно, всегда извиняется «Прости ради Аллаха, братка. В ударе был. Помутнение мозгов.» , но быть битым совсем не улыбается. О Всевышний, помоги же мне и я сегодня сделаю дополнительный намаз!

- Чудак ты человек, - прозвучало над ухом довольно миролюбиво, - ты отдаёшь себе отчёт, какую телегу гонишь?

- Ну?

О Всевышний, Всевышний.. Куль, хува Аллаху ахаду, Аллаху самаду, лам йалид ва лам йуладу..

- Ты понимаешь, любимая ты моя скотинка – благожелательное обращение. По праву Шилиной ударной артилллерии обращается с другими фамильярно. Не часто. Иногда. Когда перезлится.

Когда перезлится.. Гора с плеч.

- Чего понимаю? – теперь можно и понахрапистей. Пускай не забывает, что Шахин в конце концов творческий центр их начинаний. Если б не Шахин, кат из одного конца страны в другой перевозить было б в разы сложнее.

- Понимаешь ли ты, что я учился в третьем классе, когда мне 16 стукануло и через это 11 лет назад, а не 17 ты мне в результат выдавать должон был..

- Я учился в третьем, мне было 10.. конец девяностых. – Шахин удивлённо поднял глаза.

- И я учился в третьем конце девяностых, мне было 16. – Упрямо повторил Боря. – Я ходил в класс коррекции,  а ты?

- Не доводилось. Я сразу аттестат купил.

- Много потерял. Было на реале круто. Училку одну прямо на уроке..

- Ага. Уф, мама миа!

- Чево? – Боря был удивлён новыми интонациями в его голосе. Шахин опять кинулся к раковине.

- Точно заколдованный чай. Наворожённый, сто фоиз. Фу, как верблюд, неэстетично.

- Чево стесняться,  все свои. Блюй сколько влезет. – Настоящему Боре всё смешно.

- Шаха.

- Эу?

- А чё на тебе за баба сегодня лезла? Пощекочи нервы человеку.

Пощекочи нервы – это переводится «расскажи так, чтоб будто ката нажевался. Не ты, я, вестимо.» Зато слушать интересные темы Боря умеет. Только начни.

- Я в мечеть ходил. Ну, при посольстве, светлый кирпич с лазуритом, знаешь?

- Обижаешь,  мы все туда же.

- Имам там, говорит, зино страшный грех. Вообщем, если тавбу делать, то не так страшно. Но чтобы тавба принялась наверняка, необходимо три дня – ты только прикинь – три дня всё грешное ни гу-гу. А я могу? У меня организм молодой, он..

- Требует.

- Ахаах, соображать да? Я к папе с телегой. Вот отсюда и идея..

- Жениться?

- Соображать да? Энивейно сорвусь, так пусть по шариату.. Но не с алмасты.

- Она блондинка? – Боря снова полез под раковину – и на этот раз извлёк из-под неё три неоткупоренные бутылки – две длинные, одну пузатую. – Будем?

- Выпьем с горя, где же кружка.. – Не долго думая, Шахин перевернул  сахарницу – три куска рафинада сиротливо вывалились  на узорную скатерть – и подставил её под ровную струю. – Домашнее?

- Гога привёз. – Объяснил Боря, отхлёбывая прямо из бутылки. – правая рука его катала по столу обломанное стеклянное горло. К чему возиться с пробками, когда Аллах дал немерено силищи.

- Не блондинка, а может да. Тема изначально, что она ухтишка.

- В хиджабе? – обломанное горло остановилось на пол-пути от одного края стола к другому.

- Замотана во что-то серое.. Серо-зелёное. В общем, платье и..или джинсы. Красноватого оттенка,  я не запомнил ничего, кроме того, как она ужасна. Её лицо.. – Шахин на минуту задумался и смутные воспоминая о воспитательнице-чухонке в младшей группе детского сада – и чего она у нас тогда делала – натолкнули на нужный эпитет. – лицо, как недожаренный сырой блин. Типа, нажмёшь -  расползётся. А глаза – мышиные щели и зырк-зырк. Зырк-зырк. Наверняка, побежит гадать в салон.

- Больная тема, братка? Чё, гадалка с тобой не туда?

Туземец полный Настоящий Боря, всегда он – вродь внимательно слушает, а вопрос всегда о последнем предложении бывает. Хитрый.

- Прикинь, я как вообще ненормальный, ору – мне идти надо, у меня удав дома голодный. Что-то типа такого. Уже в машине понял, что чуть не лоханулся – удав же не мой, а у Шилы. Ну, думаю, если Шила узна..

- Азиза Ильяшина?

- Чё? – ему показалось, или он вздрогнул?

- Смотри и плакай. – Афоризм, подцепленный Борей у толстяка-осетина, убитого в пятидневной войне 2008-го года – Рухсаг у, кажется, говорят в таких случаях.

Шахин в недоумении уставился на фотогрфию. Бледная немочь с отстранённо-привычным видом занималась порочными вещами с неизвестным кем-то – на снимок попавшем лишь частично и то не теми частями тела.

- Какая ня.. – Он не удержал матного слова. – Я не таскаю подобного прикола, Боря?

- Не прикол же есть.. На тебе щё..

Улыбаясь огромно-бесформенным  ртом на Шахина глянула сегоднящная знакомая в обрамлении голубенькой, в цветочек, ткани.

- Вугага.. Так ты с ней знаком или?

- Сравни фотки, а я.. Боря вышел и заперся в том помещении, которое даже в самых крутых квартирах принято располагать поблизости от ванной.

Сравнивать было нечего. На обоих снимках одно лицо. Шахин почувствовал себя оскроблённым  в лучших чувствах – мало того, что страхолюдину пытались сплавить, так ведь ещё и хотели обмануть.. И кого? Его, великого и прекрасного. Но почему папа её одобрил? Даа, кажется, дома будет кипиш. А может..

Он вышел из кухни и, поплутав минутку в ответлениях широкого – метра три – коридора, нашёл единственную запертую дверь.

- Лабаай.. – постучался в неё.

- Ичё? – донеслось словно из подземелья.

- А может у неё был муж? Я не интересовался этим, думал, если в школе учится, то и так ясно...

- Индюк ты, Шаха. – Дверь открылась, чуть не двинув Давудбекова в лоб. В глубине раздался бесшумный, ощутимый лишь нутром на ультразвуковых колебаниях, шум спускаемой воды. -  Я сам с ней не был, не моё, но вот мои коты..

- Чего?

- Нечего. Дешёво и сердито. Она покрылась неделю назад, как они её отколотили за понты и погнали..

Ну и вляпался ты, Шахин. Искал дуру, чтоб соврать про никях, а самому сделать муту, а на деле нарвался на прости-господи, ищущую дурака на свой приманочный платок. Даа.. Смотри, смотри, как бы не уронил сей прокол тебя в глазах Бори. Глаза Бори – это вторые глаза Шилы. Пора, кажется, сматываться до разогревания обстановки..

- Пока там был – Настоящий Боря лёг на пол и теперь ногой указывал направление – на закрывшуюся дверь, - звонил Гога.. Подъехать хочет. Чё, Шаха, кто будет звонить в ресторану по теме пережрать?

- Я, - легко согласился Шахин.

- Девушка, милая, и побольше спиртного.. И поменьше жирного, а шашлычок, суши и фруктов, фруктов..

- Спиртного что будем заказывать? – кокетливо спросили на другом конце провода.

- Вино, коньяк и.. – он понизил голос, чтобы Боря не слышал – ликёра бутылок где-то пятнадцать.

- По ноль три или по ноль пять?

- По ноль семь.

- Адрес доставки?

Он положил трубку стационарного телефона – Настоящий Боря, наверное, с бодуна завёл себе этот допотопный агрегат, на котором цифры крутить надо, и даже буквы обозначены. Советских времён. Хотешь изображать – поставь дореволюционной, а этот-то зачем?

- Нравится аппаратик? – спросили его из-за спины. Испугаться не удалось, рефлекторно отреагировать ударом тоже. – До боли знакомые руки со следами сведённых татуировок подняли телефон и двинули назад-вперёд прямо перед его, Шахина, глазами.

- Нравится? – повторил свой вопрос Боря.

- Ну, ничего. Староват маленько..

Настоящий Боря усиленно закивал головой:

- Ему знаешь сколько? – и доверительно, словно желая сообщить некую тайну, - тридцать восемь! По нему звонила моя мама, когда была маленькой. Любимый мой, любимый.. И мама у меня любимая, любимая. Ты знаешь, какая у меня мама?

Зачем знать.. Шахин был лично знаком с худой, измождённой женщиной, посвятившей свою жизнь защите единственного сына от побоев её мужа, то есть Бориного отца:

- Я зачеем на тебе,  зырааза, женился! – кричал тот пьяно-невменяемым голосом, размахивая дубинкой, внешне похожей на бейсбольную биту. – Я зыаачем за тебя отцу твоему деньги платил? Чтобы ты рожала здоровых детей! Много рожала! А ты?

Отец матери, к которому ходил он жаловаться на «дохлячку» и требовать назад хоть часть калыма, выставил зятя вон:

- Я тебе свою дочь отдал не для того, чтобы она в 12 лет беременела. Она не верблюд. Как ты говорил? Два года, говорил, после свадьбы, просто так пусть живёт.. А  ты что? Ты председатель колхоза, тебе на ещё жену денег жалко? Раз уговор не исполнил, то за деньгами не ходи. Иди, иди, не возвращайся и жену свою ко мне присылать не вздумай – у меня в хозяйстве работники нужны, а не объедалы.

И Борин отец уходил, тихо злясь, что несмотря на весь свой авторитет не может просто убить «ненужный мяса кусок» - тесть работал на КГБ и в случае чего легко мог рассказать хотя бы о подпольной цехе производства шерстяной одежды, расместившимся в подвале дома его первой жены –  старшей его на пять годов семидесятилетней старухи, которая ни рожать, ни радовать глаза не могла,  а денег – денег проедала порядочно.

Пару раз случались у него благородные порывы – наслушавшись в колхозном клубе выступления очередного путешествующего по Союзу под видом  передовика производства суфийского шейха, впадающего в экстаз прямо  на сцене и уносимого с лекций в бессознательном состоянии на руках своих мюридов – отданных в услужение аульских мальчиков с испуганными глазами и голодным телом – мальчиков, впахивающих на всех тех, тогда ещё процветающих, рыбоконсерных заводах Дагестана, где числившийся на разных должностях шейх получал за них зарплату и пайки, - возвращаясь домой под впечатлением от иступлённых выкриков «Хакк, адалят, истина.. Познать истину, 77 раз скажи такбир.. Я Аллах, я грешен, Я Аллах, я презренен.. Борись с собой, нечестивец!» отец Бори чувствуя потребность в благих деяниях и поступках, по приходу сразу же лез в импортный холодильник, доставал оттуда растопленный, застывший в пол-литровой  бадье курдючный жир и маслянистые, вынесенные из рабочей столовой, булочки с вареньем, ставил их на пол перед испуганной женой, приказывая:

- Ешь!

Потом, глядя, как она давиться и вырывает съеденное, недоумевал:

- Чё не ешь? Жирно же, жирно!

Она опять испуганно давилась, вырывала и обида брала верх.

- Есть не умеешь! Дохлятина. – Хлопала дверь и семнадцатилетняя девочка принималась тихонько плакать. Она опять была беременна, она уже знала, что ребёнок снова родится мёртвым – плод не выносил еженедельных побоев вниз, по животу; ежедневного – без завтрака и обеда. Нереальностью представлялось ей теперь житьё в родительском доме – всего вдоволь, всё хорошо. Её принесли в жертву – в семье подрастало ещё пятеро детей и прокормить всех становилось тяжелее, тяжелее. Начальник службы, где работал отец – она не знала точно, где он работал. Никто в семье не знал. – В ответ на стыдливый рассказ своего подчинённого нахмурился и заметил лишь:

- О чём раньше думали? Нечего нищету плодить. – Ему было всё равно, его мучали другие проблемы. Он был не местный и обстановкой интересовался лишь по факту изъятия там ли, сям ли особо крупного груза контрабанды – груз обыскивался на предмет подстрекательских писем из-за рубежа, при необнаружении оных с торговца бралась взятка и он тихо-мирно отпускался в конечный пункт назначения – Алма-Ату, Фрунзе. В тот день, когда он подтолкнул отца её на продажу дочери, голова была занята сразу тремя – тремя женщинами. Любовница из Гагр требовала шкуру ирбиса; любовница из Телави не представляла жизни без медного браслета пятого века, найденного археологами при раскопках около дома её подруги в Мцхета; а жена – глупая голосистая певица – пригрозила не вернуться с заграничных гастролей в случае не предоставления ей – брошенной любовниц ради – содержания в 5 тысяч рублей. Не в год, в месяц. Он, конечно бы, желал видеть её мёртвой, а не мёртвой – так уехавшей, хоть во Францию, хоть в Антарктиду, но мысль о том, что произойдёт после её отъезда – а он знал, что произойдёт: «Асанишвили, объясните-ка нам поведение вашей жены и радуйтесь, если уберётесь от нас живым» не давала покоя, выводила из равновесия.

Ничего не добился отец её от Асанишвили, пришёл домой, а на следующий же день мать таскалась к фарцовщикам, покупая обновки старшей дочери.

Что бы продать подороже, надо одеть побогаче.

Покупатель не заставил себя долго ждать. Сколько-то там тысяч рублей – не много, не больше четырёх, - но зато какое стадо овец, согнанное с айлоков в долину, заполнило неширокую улочку, единственную в селе.

В тот день она в последний раз видела родителей, в последний раз ходила в школу. Назавтра муж сам пошёл к директору. Свидетельство об окончании шести классов развеялось по ветру, а вместе с ним, казалось, развеялись все радости жизни.

Когда слёзы иссякали, а шестидесятипятилетний мужик за стеной принимался громко храпеть, из чугунной кастрюли, вечно греющейся на еле горевшей печке, в бутылку наливалось молоко, в бутылку же бросались обрезки хлеба и заморённый рахитичный мальчик лет трёх несмело вылезал из стоящей в углу корзины. Его, непришедшегося по душе отцу, приходилось держать на кухне и выкармливать объедками.

По утру случались такие сцены:

- Гадёныаш, гаддёныш, - вопил её муж, потрясая ножом. – Какой, твою мать, светлый, ты от кого его нагуляла? От таможенного грабителя Асанишвили?

- Я тоже в детстве светлая была, это потом проходит, - пыталась оправдываться она, подставляя себя под нож, чтобы меньше досталось ребёнку, но нарывалась на окрик:

- Молчи! Этот притасканный гадёныш, этот уродыш не гордый сын Ала-Тоо, а Федя, Ваня или Боря.. Настоящий Боря! – вырывались вместе с плевком проклятия, прежде чем дурно пахнущий самокруткой председатель затерянного в Киргизии приграничного колхоза, отправлялся на работу.

Всё проходит, и это прошло. Настал час, когда ребёнок, до  этого исподлобья косившийся на отца, ответил ударом на удар, словно примеряя неразвившуюся силу. Отец после избил его и выставил за дверь в темноту. На рассвете, всю ночь умолявшая разрешить впустить сына мать, обежала надломанной походкой двор, заглядывая под сложенные штабелями дрова – запасливый хозяин, и в хлев, к  коровам, козам. Восьмилетнего сына не было нигде.

Никто его не искал – кто будет связывать с председателем, кто будет искать пропащих детей, когда разваливается на кусочки одна пятая часть суши? В последствии, ни мать, ни друзья не смогли добиться от Бори рассказа о тех годах жизни – ушёл ли он к чабанам на айлок, залез ли в кузов отправляющегося во Фрунзе КАМАЗа? Не знал никто.

Настоящий Боря объявился январским вечером 1999-го: в казино одного из казахстанских городов шла обычная в те времена попойка. В одиннадцать часов давался салют и региональные авторитеты, не чувствуя мороза, не слыша восторженно-нахального визга спутниц, столпились у дверей, наблюдая, рассыпающиеся в небе сиренево-красные звёзды. Рядовой стрелятельно-умирательный состав носился у припаркованных машин, вкушая радость прожитого дня – среди него выделялся меланхоличный парень, стоявший неподвижно на месте, задрав голову в небо.

- По кайфу тебе? – иронично спросил владелец пары преуспевающих фирм. – Нестандартное поведение заинтересовало.

- Я..я ищу Сириус. За красным не видно.

- Заняться нечем. – вынес свой вердикт фирмач, но к нему придвинулся человек с серьёзной репутацией и коротко заметил:

- Из моих. Способный мальчик. Возьму в охрану через полгодика.

- А чё не сейчас?

- Пусть растёт.

Салют продолжался, владелец фирм не возражал собеседнику – кто ж спорит с собственной крышей?

А через день  областная газета поместила в разделе происшествия две заметки. Первая гласила: «Вчера, в посёлке Желанное, в собственнном доме был застрелен гражданин Казахстана Баур Смаилов 1974-го года рождения. Убитый, согласно имеющейся информации занимался противозаконной деятельностью, являлся лидером одной из известнейших ОПГ, члены которой подозревались в «наезде» на директора ООО «Нефттрассервис» С. Баймагамбетова» , вторая же извещала: «Вчера в 21:50 по улице Абая у магазина «Авокадо» произошло столкновение автомобилей, в результате которого был совершён наезд на Нуруслана Сапуева, 1966-го года рождения. Пострадавший скончался по дороге в больницу. Очевидцев ДТП просят позвонить в ...»

Настоящий Боря остался неприкаенным и тут ему на выручку пришёл спорт. Медаль за медалью, выигранное первенство, другое.. Завелись деньги, новые люди прибрали его к рукам, но время ОПГ проходило. Через четыре года двадцатилетним он приехал в Моску, сообразив, что прошлое безвозвратно, а грабёж с каждым днём всё больше прикрывается маской законности. В столице России поначалу мечталось тихо мирно жить в перерывах между соревнованиями, но аппетиты росли несоразмерно гонарарам, а спрос на умеющих бить, не задавая лишних вопросов, остался. Его снова откопали и он сменил две команды, прежде чем попал к Шиле, где и застрял. Шила был почти Борин земляк – это подкупало. Шила не просто платил – он делился общими деньгами – и от такого обращения веяло семейным уютом. Шила сумел разговорить Борю, выслушать без смеха, а через неделю привезти к нему его мать. Боря был счастлив – он ведь забыл о существовании матери, ему казалось, она либо давно умерла, либо её попросту не было. Счастье, надо отметить, довольно быстро стало невыносимым – преждевременно состарившаяся женщина запуганно озиралась на многометровые пространства апартаментов сына и боясь лишний раз выйти из своей комнаты, по-мелкому капризничала – то принеси, того подай. Боря не мог уделять ей достаточно внимания, равно как и привести в криминогенную квартиру потенциального фискала в обличие сиделки, и вот, уже второй год, пропадала его мать почти безвыездно по курортным санаториям Турции – и от этого было легче обоим.

- А телефон-то как к тебе попал, он же дедушкин выходит? – спросил Шахин, чтобы согнать с лица Настоящего Бори выражение неуёмного блаженства.

- Аа, дедушкин дом сгорел.. Мама на пепелище подобрала и с собой притащила. Правда, вещь?

- Вещь-то вещь, но.. – Шахин не договорил. – Из комнаты донеслось пиликанье и Боря кинулся туда – к управляюшему пульту.

- Гога приехал.

- Приходите в мой дом, мои двери открыты.. – пропел Шахин явно дурачась.

- Салам алейкум!

- Ва салам! Давай на кухню..

- Мы чё, русские – на кухню? Двигай в гостиную.

- Э-у-ээ..

Гога яростный националист – нарвался ли на драку, бросила ли девушка – во всех бедах его виновата Россия. Это не мешает ему, впрочем, являться закадычным другом Ступы и ещё пары других русских парней. Своих же он избегает, общается неохотно, причина – «они все обрусели, манкурты» . Родного языка Гога не знает, в минуты опасности давит на жалость, называя себя гудаутским греком – дескать, пожалейте меня, не какая-то чурка безродная, православный, однако. Истинные же религиозные убеждения его покрыты мраком. С Шилой он и в мечеть ходил стал, и закят платит, но что у него в душе за акида – известно одному Всевышнему. Прокрутив всё это в голове, Шахин слез с край тахты и оценил обстановку – пожалуй, напились порядочно, на него не смотрят. Ликёр действует – точное количество заказал. Самое время смываться.
Возиться с «фортовым» замком не было желания, и Шахин просто затворил дверь – всё равно охрана внизу пускает только знакомых. Утека-ай – напевало сердце, - быстрее, быстрее. В твоих планах вовсе нет пьяного состояния на сегодня и похмельного – на завтра. Утека-ай.

На улице дул свежий ветер, в воздухе носились тучи грязно-серой пыли.  Он залез в машину и медленно тронулся с места – трудный день – курсовая, ухтишка, Боря – давали о себе знать. Обшарив полсалона – виртуозное дело, если по ходу езды, - он не без труда нашёл закатившийся вниз мобильник – 144 неотвеченных вызова порядком удивили.

Это какому уроду я так сдался? Чё  за идиот? Номер – он никогда не записывал номера – мало ли в чьи руки могут попасть данные, проблем не оберёшься, а кому он нужен, пусть сами его  номер учат, - показался знакомым. Семь-два-восемь-семь – пробормотал он, поднося трубку к уху.

- Котик.. Котик, я очень сердита на тебя сегодня.. – услышал он капризный голос, отчего-то вызвавший в памяти образ Азизы.

- Тьфу ты.. – он выругался, глянув на часы – 21:24 – засиделся у Бори, а ведь Лариса..

- Котик, а я тебя ждала, я повязала на голову тако-ой бантик с бабочкой..

Голос реально похож на Азизин. И он раньше не замечал? А, раньше он не знал про Азизу.. Бантик какой-то, полная дура, что ли?

- Любимка – надо же как-то звать величать девушек её категории – любимка, ты представляешь, я так попал..

- Твоя фирма обанкротилась? – спросилось с благоговейным ужасом.

- Нет, но ты представь себе.. На меня наехала машина, вообщем, брабус смят в лепёшку и меня сейчас друг отвозит домой. Ты только прикинь, этот урод на мини-купере смял весь радиатор!

- На мини? Классная машинка, у меня есть..

- Аххааха, ага. На таком зелёном как травка, а номерной знак есоюзовский – закачаешься – «Ируся» , правда прикольно?

- Прикольно.. – голос на секунду запнулся – и за рулём машинки с таким номером сидел он? Или – было добавлено уже другим, язвительным тоном – это была она?

Чёрт.. Не мог соврать? Хреновина какая.

- Это был он, клянусь, детка.. Ты же знаешь, ты в моём сердце, ты занимаешь всю мою сущность – дальше он нёс слова уже на автомате – дело-то, чай, привычное.

- Я верю.. – с сомнением ответила Лариса. – Наверное, чей-то альфонсик.

- Да, детка.

- Котик.. Ты не приехал, а я плакала, так плакала, но теперь..

- Что теперь? – спросил он, чувствуя непреодолимое желание сбросить вызов. Она слишком напоминала ему Азизу, слишком.

- Теперь я волнуюсь за тебя. Мне больно дышать. Я плачу. У айфоши весь экранчик уже мокрый. Ты приедешь?

- Давай.. Давай завтра, как сегодня.. И пойдём туда же. – Ответил он первое, что  пришло в голову.

- Я буду ждать.. Кисс ю. Придёшь домой, напиши мне в контакте..

- Чего? Чего? Причём здесь в контакте?

- У тебя там стоит статус «свободен» ,  поменяй, пожалуйста, на «женат» и добавь меня... Ведь мы поженимся в августе?

- Конечно, поженимся, какие разговоры.. Ай лав ю, беби. А теперь извини, мой друг что-то хочет сказать мне.. Кажется, мы нарушили ПДД, придётся  штраф гнать.. Я позвоню, арриведерчи!

Тёмно-синий джип стремительно летел шоссе.

Это надо же, до чего может дойти девушка, если раздать ей авансы, а потом исчезнуть с горизонта.. 144 неотвеченных вызова – при первой коллизии. Чего же он достоин, если небедствующее обаятельное существо женского пола готово обрывать трубки ради его внимания? Он достоин, по меньшей мере, райской гурии.. Есть достоверный хадис – «если бы хоть одна обитательница джанната спустилась бы вниз, свет озарил бы весь мир» – только такая достойна его, но нет на жалость у гурии земной альтернативы..

- Аллё, аллё, это кто мне звонит?

- Шаха, ты забыл.. – сестра явно была на грани.

- Оо, пардон, дорогая, а что я забыл-то? – Он действительно ничего не помнил.

- Ты издеваешься? У нас дома нечего есть, а он прохлаждается в Москве по ресторанам!

- Я не издеваюсь! Я скину тебе. Я сказал, значит я сделал.

Вот не кстати, и как же я умудрился поехать к Боре, не выполнив её просьбы?

- Слишком много «я» в твоих словах, поступках и всей жизни. Иногда надо и о других думать!

- Расслабся, Фуза, тише едешь – дальше будешь.

- Особенно гоняя по встречной!

- Не живи, как я живу, а живи, как я учу. – Он ещё пытался острить.

- Шаха, ты просто, просто..

Ему стало нестерпимо скучно.

- Если ты вышла замуж за урода, неспособного обеспечить тебя хотя бы макаронами и картошкой, то причём здесь я?

Он нажал кнопку отбоя, понимая, что ещё немного – и помчиться в Тверь, отрежет голову зятю, исколотит дуру-сестру, а затем сядет в тюрьму с чувством глубокого удовлетворения.

Не успел брабус свернуть на поворот – левый поворот, запрещённый, как экран айфона снова загорелся: «Этот абонент просит Вас пополнить его счёт.» Давно бы так – и никаких мушкилей. Ему же не жалко помочь, ему лень напрягаться.

Перечислив деньги Фузе – пусть обналичивает, как сама знает, Шахин расслабился. Включил радио – песенка про розовый мини-купер вызвала закономерное отторжение. Помешались они все что ли на этих куперах, - подумал он, переключая волну. На следующей станции кто-то хамоватым речтативом – точь-в-точь как он сам – доносил до слушающих, что его-де кризис не касается. Шахин прослушал до середины и выключил радио вообще. – Речтативист задел до глубины души своим пофигистским отношением к материальным проблемам. Так приятно думать, что ты один такой – богатый и беззаботный, особенно когда мчишься, превышая скорость, по гладкому асфальту навстречу счастливому будущему. К тому же, успех певца вызвал закономерную зависть. Это не он бы, это бы я звучал по радио, если б не Шила..

Совесть довольно быстро прервала мечтания – ты только в мыслях великий реппер, Шахин, шептала она и речь её была правдива. На деле ты автор шести песенок, с которыми колесишь по стране, используя в качестве щита.. Платишь деньги и тебя запускают по ночным клубам в «общие солянки» .. Да, у тебя есть поклонницы. Но у кого их нет? Даже у Гоги, длинного и худющего узколицего Гоги, нету вопроса с кем провести ночь с тех самых пор, как он ездит на лексусе.. А ведь он не поёт, не сочиняет, всё существование его заключается в трёх вещах – пьянках, нелюбви к России и беспрекословному подчинению Шиле – а подишь ты. Успокойся, Шахин, - постепенно совесть становилась всё громче – работай и дальше, работай над собой и верь – ты ещё найдёшь своё призвание, ты ещё проявишь свои глубоко запрятанные таланты.

Почудиться иногда тоже.. Чуть не заснул за рулём, хорошо этот айфон. Кто на этот раз?

- Па-арвиз, салам на бис!

- Очень умно.. Фара, выкладывай?

- Всё как ты говорил, братка. Приехал, забрал. Он, правда, артачился – пришлось помахаться.

- Да ожидаемо это.. Исход?

- Клиент отъехал.

Уауа-а, так, не врезаться, не врезаться,  сцепление, тормоз, ровненько едем, ровненько..

- Ты догоняешь, чё балаболишь?

- Клиент отъехал. – Повторил Фара упрямо.

- А бумаги? Он сказал, где бумаги и товар?

- Товар.. Я и звоню из-за товара. Я только от продавца.

- И?

- Я не еду в Ленинград, как я рада..

- Как я рад, - продолжил машинально Шахин, не сильно удивившись, что в трубку теперь говорил сам Шила.

- Куда уж рад.. Один поедешь, без меня.

- Что?!

Ровненько, ровненько, следим за дорогой, не обгоняем милицейские машины. Спокойненько. Вдох-выдох, вдох-выдох.

- Ты меня чётко слышишь?

- Да, Шила, слышу.

- Значиттык – тышаидешь-нленинграду-намшинасвой-немледно. Понятно?

- Вроде да. А почему я должен добираться в Петербург на машине, а самолётом?

- Многабуишьзнат – сваейсмерттюнимрёшь.

- Приказ понят. А выезжать когда? – Шахин прикидывал в уме сколько отсрочки выпрашивать, чтобы успеть выспаться.

- Я не люблю повторять, Шаха, ты выезжаешь немедленно.

О-у-а-ы, тормози, да, тормози да, Шахин, красный же, красный, а за поворотом – зачем-то же тебе мигает встречная хонда – ГИБДД спряталось!

- Меня встретят? – конкретный вопрос на конкретный приказ.

- Позвонишь по приезду – узнаешь. Давай, давай, вещи делай, делай вещи!

Короткие гудки..

В полночь – весь вечер в пробках, Лужков-заде, разберитесь с этим, раз-бе-ри-тесь – он уже ехал по Ленинградскому шоссе, оставив позади Химки, воображая себя одновременно персонажем фильма «Бумер» и европейским героем-грабителем на автобане. Можно воображать, имея британское подданство, можно..

Он свернул в придорожный ресторан, заказал «фуа-гру с салатом цезарь, три порции» - есть не стал, а закатал в полиэтиленовую плёнку – в багажнике всегда рулон таскаю – и, прикупив мороженое в стаканчике, отбыл дальше, предварительно отчитав на обочине подряд сразу три намаза. Фуа-гра с цезарем до поры до времени отправились в бардачок, мороженое было съедено, на заднем сидении болтались три бутылки Реми Мортена и упаковка – восемь штук – контрабандной «Набеглави» - Гоге мадлоба, Гоге, так что жажда не грозила.

Да и вообще, что ему может грозить-то? Кредитка в кармане куртки и семейный адвокат, кстати, имеется.. Говорят, мысли об адвокате – дурная примета; но разве он верит в приметы? Нет. Только в Аллаха и всесокрушающую в этой кафирской дунья силу золотого Тельца. С иманом и Тельцом у него всё в порядке, и затем – прочь с дороги, пустые тревоги..

Хорошо, когда есть денег, много денег у меня..

Он опустил стёкла – пепел с сигарет удобнее сбрасывать наружу, чем захламлять  салон, и от встречного ветра повеяло прохладой.

Мелькали города. Не заезжая домой, проехал Солнечногорск – всё равно в комнатах пусто; кроме него и отца никто не живёт, холодильник пустой, прислуга на лето распущена, охрана с отцом в ОАЭ покатила.

По пути Тверь.

Сам не зная, зачем, он решил заехать. Всё равно, специально бы никогда не навестил Фузу, а по случаю –  почему бы и нет.

- Ты откуда? Ты на часы смотришь?

- Я из борделя. Девочки у вас тут фиговые, ни одну на ночь снять не встало, вот, обратно в Москву рвану. – соврал он первое, правдоподобное, чтобы умолчать конечный пункт поездки. – Дай чаю.

- У нас нету чаю. – Сестра в каком-то рванье, в прорехи просвечивало красное нижнее бельё, протирала заспанные глаза. – Ночь же.

- Хайль. – Из-за спины сестры высунулась тощая юрткая фигура абсолютно голого человека. – Принёс? Ойй-й, кто это?

- Это не Петя. Это Шахин. – сказала Дилфуза, ничуть не смущаясь вида мужа.

Шахин почувствовал приступ брезгливости.

- Какой на хрен Петя? Чё за придурки в твоей квартире в два часа ночи? Азиз, чё, всегда голый? Пол, блин, помыть лень, пыль, блин, в темноте видна?. Ты как ходишь, как проститутка, дверь в платке открывать надо, вообще охренела, я тебе задам в один день, вообще, да!

Дилфуза закатила глаза, Азиз спрятался за спину жены.

- Шарик, - томно рявкнула она хриплым басом, - На мне подержанное эротическое бельё. Новое не можем себе позволить, но любим друг друга всеми способами. Петя друг Азика, с верхнего этажа. Он ему сегодня должен принести Майн Кампф и Азик с вечера ждёт-не дождётся. Даже аппетит разгулялся от предвкушения. На ужин много скушать хотел. Но у нас ничего не было, потому что кто-то..

- Ты, сука, на свою сестру деньги давать будешь, или тебе пистолет ко лбу приставить? Жрать охота! – выкрикнул Азиз. – У меня вот тут пусто, ты понимаешь,  падла, вот тут пусто, - и вышел вперёд жены, с силой хлопая себя ладонями по пивному животу.

- Ты же всего тысячу на телефон положил нам, нам что теперь, облажаться и не жить? – начала вторить Дилфузо, и тут же, спохватившись, сменила тон: - Милый братик, ну что молчишь, зачем кричать начал, давай, иди к нам переночевать, иди, - Шахин почувствовал на себе её руки – одной сестра обнимала, другой пыталась залезть к нему в карман спортивных штанов.

- Мобильник у меня в машине. И деньги в машине. На пульки для пневматики вот – заряжайте, стреляйте – в другом кармане нашёлся Тик-так.  Шахин достал его, швырнул на пол, резко развернувшись сбежал вниз по лестнице, не оглядываясь.
Дверь за  ним закрыли с громким стуком.

 

 

10-ое Июня, 2009-го года.

- Что будем заказывать?

- Латте и апельсиновый сок, пожалуйста.

- Подождите... Сто сорок один рубль восемнадцать копеек.

- Вот двести.. Сдачу себе оставьте, да?

Его обслужили на удивление вежливо – в этой районной кондитерской без официантов. Держа в обеих руках по бокалу, Шахин протолкнулся к свободному столику и крепко задумался.

Латте заказано им в первый и последний раз в жизни – пару глотков и сладко-мутная жидкость отставлена в сторону. Лариса всегда заказывала латте, куда бы они не приходили и вот ему захотелось попробовать тоже, в прощальной попытке найти хоть что-то приятное в той, которая скрашивала ему редкие пустые дни на протяжении последнего полугода – после того, как он не приехал к ней позавчера, она звонила ему, звонила – пока не добавил номер в чёрный список. Апельсиновый же сок универсален – утром, в обед, вечером – поглощаеться литрами. Из кармана куртки достал маленькую – размером меньше шкалика водки – бутылочку с чёрным содержимым и, отвинтив крышку, на долю секунды опрокинул над бокалом с соком. «Наркоман» - прошелестело сбоку, поймав его скошенный взгляд, три девчонки – по виду школьницы, призывно рассмеялись.

Чёрного тмина не видели. Да, не видели, откуда им его видеть? Они не интересуются исламскими методами поддержания здоровья, верно? Отвечать на заданный самому себе вопрос не хотелось – другие мысли теснились в голове. Больше недели пребывал он, Шахин Давудбеков, в этом недружелюбном холодном городе, а смысл его присутствия оставался всё ещё тайной. Шила молчал.

- Кадабуишнужин - пзвню. Тебе что там делать нечего? Приударь за девушкой, сходи в клуб.

Шилина перспектива не устраивала – Петербургская клубная жизнь отдававшая реггизмом, группой «Аквариум» , приправленная словно перцем «Чили» бытовым скинхедством совершенно не привлекала, равно как и девушки, после неудачных смотрин в спальном районе Москвы, вызывавшие – все до единой – стойкий приступ тошноты.

И что папа в ней нашёл? Что подстегнуло его сосватать мне это..это.. – Шахин не находил слов, а апельсиновый сок был уже выпит и компания бритого молодняка – все младше 20 – в белых кроссовках столпилась вокруг столика, за которым он сидел,  прикрывая поиском свободного места более воинственные намерения.

- Эй, ты, чурка, - начал один и продолжил уже исключительно нецензурной лексикой. Вполне цензурная в основе суть короткого монолога сводилась к следущему – или ты уступаешь нам место, или мы тебя..

Связываться не хотелось. Конечно, можно достать засунутый за ремень джинсов стечкин, улетишь одного на юг – остальные разбегутся сами; но ведь заявится милиция, а там.. пока из Москвы сообщат, что он за личность, можно крепко проголодаться в каталажке и пропустить Шилин звонок..

Утека-ай.. Он смиренно встал, не высказывая не малейшего чээсдэ – чувство собственного достоинства – любимая аббревиатура Гоги, углядевшего в своей жалкой душонке зорким оком эгоиста то, чего был обделён по факту внебрачного рождения – и, с быстротой молнии протиснувшись мимо вепсовидного верзилы в красной майке и стеной, драпанул к машине, что было мочи.

- Россия для русских! – услышал он, захлопывая дверь салона.

Через пять минут – нету в Петербурге московских пробок, нету – Шахин колесил по полуденным улицам уже совсем другого района города.

Хорошо иметь большие деньги.

Плохо, что ими нельзя прогнать скуку.

Невсесильны доллары над чувствами людей.

Ого, этак меня на философию тянет.. Так, запомнить идею, запомнить. Вот и тема для сочинения по психологии – в следущем семестре он ка-ак блестнёт. Оригинально. По крайней мере не надо будет давать на лапу преподу за необнаружение точь-в-точь такой же работы в архиве – и не надо будет перекупать работу из архива. Экономия, однако. В кризис надо экономить. На спичках, разумеется – ведь только очень богатый человек может себе позволить экономить на спичках.

Хорошо, когда есть много, много денег у меня.

Жми на тормоз, Шаха!

Перекрёсток, чтоб его.

Брабус не успел остановиться до горевшего красным светофора и с визгом вылетел на мокрую от дождя зебру. Тёмное пятно мелькнуло за лобовым стеклом, оседая, словно сель по весне, вниз. Машина остановилась. Шахин, выругавшись, вылез наружу и сделав два шага, увидел куль одежды, скрючившийся на асфальте буквально в тридцати сантиметрах от девочкиного бампера.

- Картина маслом – вы не Берлиоз и ваша голова на месте! – продекламировал он иронически и нагнувшись вниз, дёрнул куль за кусок чёрного полиамида «под кожзам» – ноль ответа.

- Ауу, чувак, ты живой?

Тишина.

- Да ты чё, отъехал?

Ни звука.

- Тя ж не задела машина, чё выгоняешь? А ну вставай. – Шахин в сердцах пнул ногой лежащее тело. На мостовую безвольно упали руки, открыв лицо – теперь его можно было разглядеть. Шахин разглядел и тут же присвистнул.

- Оо, я встрял. Н-да.. Ты ещё и не он.

Проклиная всё на свете, подхватил девушку за плечи и волоком перетащил на тротуар – она еле слышно стонала, и он решил, что угрозы жизни нет. Чтобы совсем успокоить совесть, одна завалявщася – остальные выпил – литровка «Набеглави» была потрачена на приведение упавшей в чувство – остановившись над ней, Шахин откупорил бутылку и мощной струёй вылил на лицо. Это не помогло – девушка вздохнула, не открывая глаз, раздражив безумно – осложнений в планах Шахина не было.

- Тогда всё, до свидания, чёрт с тобой.. – злобно бормотал он, залезая в карман джинсов. Достав оттуда скомканные банкноты, он отсчитал две тысячи долларами и пятьсот рублей. Какую-то доли секунды подумал, и, вытащив из того же кармана обломок карандаша, обгрыз деревянную обкрутку, пока грифелем не стало возможно писать. Попробуй звать милицию – обломаю. – Накарябав это на пятистах рублях, он обернул рублёвой банкнотой доллары и засунул девушке за рукав свитера. ИншаЛлах, найдёт.

Утека-ай..

Слишком часто повторяю я это слово, слишком часто.. А что ему делать, сваливаются же на голову всякие? Например, эта девка. Её лицо показалось ему очень знакомым – словно видел где-то и не один раз. Наверняка, поклонница. Наверняка, сама бросилась ему под колёса, в надежде.. в надежде.. А пусть в надежде на автограф. Бросилась, но упала чего-то. От мук сдерживаемой страсти.. Ахаахаха – да, страсти. Надо бы ей пить бром. Интересно, бром женскому полу помогает в этом плане или..? А может они от него становятся как кошки, валерианы нализавшиеся? Хорошо бы проверить. Вот он вернётся в Москву и даст Ларисе.. Фу, Ларисе?! Нет, ничего он ей не даст. Надоела. Он даст бром Фузе. Вугага, это будет да.. Сюрприз убогому Азизу. Азиз, значит, к ней со своими проблемами, а она – бац, и на бок, спит.. А он ни с чем адалт-канал всю ночь смотрит.. Оо, как ты раньше на додумался?

От мысли, что наконец-то найден способ насолить Азизу, а заодно привести сестру в сознание, ему сделалось весело. Но только на мгновение. В следущую минуту он представил, что будет, если затея увенчается успехом.. Положим, вначале он ночь просидит, и вторую просидит.. А дальше? Дальше энивейно – развод. А после развода – энивейно к нам. Энивейно? Чтобы обожаемая сестричка опять поселилась у них дома, слонялась, уставившись в очередной детектив с этажа на этаж, отталкивала его, желающего погреться у камина со словами «старшим надо уступать» , под покровом темноты забираясь в его комнату, пыталась разыскать айфон, с целью «полазить» ? Ну нет. Пусть живёт, где живёт. Браки на небесах заключаются, значит, Азиз – суженый её. По крайней мере, так Шахин Давудбеков отныне будет считать для ясности.

Надо же, а здесь, в Петербурге, ровный асфальт – не смотря на вездеходную джиповость девочки заметно. Провинция, а тоже, надо же, приличные люди живут – мимо проехали один за другим сразу три Х5. И люди, вроде,  не заморыши. Долбанутые, правда, все солёные, как селёдки. Но в материальном плане не отстают. Следует ли из этого, что в России жизнь не одной Москвой ограничивается? Следует. Есть над чем подумать..

Долго думать Шахину не пришлось – телефон противно так – а кто вчера придумал поставить на звонок звук милицейского свистка – запиликал. Наконец-то – Шила.

- Салам алейкум.

- Ва алейкум салам, Шаха. Ну, ты где?

- По городу.

- Давай, брсайшмансикати-намсковскийкмнумнту-пбеды.

- На Московский к монументу Победы -  повторил Шахин, чтобы точно запомнить.

- Тмбдетчек – пгврите.

- Понятно. А я его  узнаю? Как он из себя, а?

- Ты чё, совсем нюх потерял?

- Ты чего. А как вообще на районе, в городе?

- Без тебя разберёмся Ты как, карту города при себе таскаешь?

- Наизусть выучил, за столько дней.

- Ну давай, братка.

- Лаббас, иншаЛлах всё будет машаЛлах.

- БизниЛлях.. – ответил Шила, - выбери тебя, выбери тебя, птица счастья завтрашнего дня, - пропел он угрожающе-ленивым тоном и отключился, не попрощавшись.

Кажется, дело серьёзно, подумал Шахин, и подбавил газу. С одной стороны чрезмерная осторожность, живущая в глубине души вселяла в него андреналиновый страх, с другой – разгоралась тяга к приключениям. Будь что будет..

Будь что будет.

Будет здорово, будет здорово, будет очень-очень хорошо.

Всё хорошо, когда есть много, много денег.

Жаль лишь, что много, много денег не всегда спасают от одной-одной пули.

Вот и монумент вдали показался.. Какая высокая колонна, интересно, кто построил и сколько на этом сделал.. В Советское время за такие дела на современный эквивалент получали мало, а на советский эквивалент совершенно наоборот – нынче мало. Так как разные системы единиц измерения. При советах – путёвками, дачами, волгами с шофёром ли без шофёра, премиями.. При минувшей просперити – премиями, наградами, личным расположением, главное – гонораром в виде подарочного пакета акций какого-нибудь ООО.. Ба, да тут действительно, некто подходящий разгуливает!

Невысокий худой человек – неприметный в своей подогнанности под обще-нерусский стиль одеждой, манерой держаться – шёл по площади, спрятав лицо в воротник кожаной куртки. Со стороны могло показаться, что идёт по делам – идёт – ну и пусть себе идёт, но лишь задержавшись у монумента минут на десять, возможным становилось заметить, что маршрут его пролегает по кругу – повторяясь, а с первого взгляда, равнодушное выражение – обманчиво, наблюдательные глаза так и косятся по сторонам, выискивая кого-то или что-то.

- Не меня ли? – спросил Шахин лихо тормозя в сантиметрах от незнакомца, чуть не задев девочкой бетонную клумбу ярко-розовых цветов.

- А? – тот испуганно шарахнулся в сторону, приблизив правую руку к поясу.

- Погоди стрелять, вначале салам дай. Я первый даю, ты второй.  – Вот Шила, почему не придумал пароль секретный? – Салам алейкум, я Шаха. – и протянул в окно раскрытую тыльной стороной вверх ладонь.

- Шаха? Или Фара? – застенчиво уточнил тот, - я имел дело с Фарой, по телефону..

- И Фара тоже у нас имеется, но это не я. А чё?

- Очень приятно, - незнакомец сдержанно улыбнулся, - я подойду сейчас, мне надо позвонить – и мгновенно исчез, словно его здесь и не стояло.

- Проверять вздумал, прид-дурок, - вполголоса пробормотал Шахин, вылезая из брабуса, подпрыгивая, для разминки, разболтанно на месте. – Звони, звони, гори твой баланс синим пламенем, - и покосился на парня, отошедшего почти к \основанию\ стеллы, косясь на него.

Тот разговаривал недолго, когда направился обратно, Шахин на всякий случай запрыгнул в брабус – вдруг придётся улепётывать. Незнакомец заметил манёвр, наклоняясь к приспущенному стеклу, сказал весело:

- Ты чего это? Ты думаешь, если тебе надо неприяностей, то от меня? На одной крыше человек для подстраховки сидит. - На какой именно? – Шахин снова почувствовав под ногами асфальт, задрал голову, разглядывая окружавшие площадь высотки.

- Так я тебе и сказал. Это так, брат, вообщем, не моя идея. Будем знакомы – Ганжа.

- Приятно. Шахин, обзывают меня по-разному, но не оригинально – Шах, Шаха, редко Хашиш. Выбирай любое. Слушай, чё это за цветы? – он присел на корточки перед клубой, втягивая носом воздух, в надежде ощутить аромат.

- Зря паришься Шах, они не пахнут. – сострил Ганжа, поясняя – недалеко живу, часто гуляю, любуюсь, нюхаю.

Эстет.. окрестил его Шахин мысленно – нюхает, гуляет. Может, звёзды ещё считать любит, несерьёзная личность?

Чистоплюй – подвёл черту Ганжа – ищ как цветы только за лепестки трогает, а у корней хватать – боиться руки в земле будут. Кисельная барышня.

- Не кисельная, а кисейная. – Поправил Шахин, не замечая, как Ганжа вздрогнул, выругавшись еле слышно, - ты чё бормочишь себе под нос, нюхатель? Шизофреник или крэколюб?

- А ты филолог, - сказал Ганжа тоном человека в первый раз в жизни  ругающегося матом. – Грамотный, грамотный?

- Да так, - соскромничал Шахин, - местами да, местами нет. В словарном запасе имеется аж слово «измываться» .

Хвастовство эффекта не произвело.

- Так это совсем простое, слово, брат, - сказал Ганжа, повергая Шахина в состояние краски на лице и неловкости в нутре, - ты, наверное, не в России родился, что так не знал?

- Не в России, - подтвердил Шахин, цепляясь за сей факт своей биографии. – Мы только в 2001-ом переехали. А ты откуда?

- Я? – Ганжа сделал неопределённый жест рукой. – А я отсюда. Житель колыбели революции в четвёртом поколении.

- И ни фига себе! Кра-с-савчик, брат. – Шахин разинул рот, скосив глаза к носу. – Но ты ведь не татарин?

- Бог миловал.

- А чё так без уважухи? Фашисто? Хайль Хитлер? Я фашистов, если что..

- Я слишком горжусь своим народом. Может, неправильно это..

- Правильно, правильно.. Вот как я горжусь, так никто, 100 фаизняк, не гордиться..

- Брешешь.

- Я?!

Они чуть не подрались – вовремя одумались, вспомнив, где находятся и увидев вокруг себя недоумённые лица, зажатые фотоаппараты.

- Туристы ходят тут, снимают всё чего-то. Вот была бы штука, если б мы им в кадр попали.

- А может, и попали? – Шахину казалось, что краем глаза он уловил вспышку.

- Вряд ли. Дождик же, технику берегут. А вот если меня с крыши заметили – вот то-то будет. Я ж не драться с тобой должен, а отвести, куда надо.

- Ва-да-дай. Давай, веди, Сусанин, пока милиция не на горизонте.. Ты какого-то роду-племени?

- Я – Ганжа сделал торжественную паузу. – Грек.

Они подошли к брабусу и теперь толклись вокруг него, удерживаемые чем-то от приступаний к делу.

- Из Апсны, что ли? У нас есть один гудаутский грек, ох и хитрая бестия, скажу я тебе, братка..

Шахин хотел рассказать, как Гога нагрел его однажды при игре в карты, как обманул, обещая познакомить со своей несуществующей сестрой, как и не думал возвращать данные в долг пятьдесят тысяч долларов. Ганжа не дал ему этого сделать.

- Из какой Апсны, говорю же, житель Петербурга в третьем поколении! Слушай, давай, лезь в машину, реально мусора подвалить могут.

- Апсны, эт Абхазия.. – Шахин недоговорил. Выражение лица Ганжи заявляло «Я знаю, что Апсны – Абхазия, равно как, что Эллада – Греция. Я вообще всё знаю.»

Ехали молча – то ли надувшись, то ли рассердившись друг на друга. Шахин только кивал, следуя указаниям большого пальца Ганжи, показывающего дорогу на карте. Ганжа не выдержал первый:

- Ты тут у нас в гостях, обижать тебя никто не хочет. Только, ты того..

Шахин вперил глаза в лобовое стекло, почему-то начал считать про себя вслух. «Не отрывать глаза, не отрывать глаза, не отрывать..»

- Ты не думай, пожалуйста, что самый умный. Кого-то словом Апсны можно удивить – этих.. – Ганжа сморщился. – С пятого региона, с седьмого, с девятого. Уличный планктон, так сказать.

- С первого..

- С первого  ни фига не надо, адыги с абхазами братья родные. Но кто чуть образованней, те и Нохчийчоь найдут на карте, и Лезгистан с Кумыкистаном, места обитания сванов с мегрелами. Контуры карты гипотетического Турана..

- От Горной Шории до крымских степей Лев Гумилёв отимел людей!..

- Да у него просто мать, якобы татарка, вот его через это комплекс, что не мусульманин. Татары же мусульмане..

- Татары – русские, считающие себя не русскими. В доказательство, что нерусские, полномасштабная стройка мечетей развёрнута..

- Я не люблю, когда меня перебивают!

- Какие проблемы, я не за всех татар-то..

- А мать у Гумилёва чистая немусульманка.. И для оправдания сего факта, раскинул чел мозгами, явил миру тенгрианство..

- Кому оно надо..

- От души кому-то профит. Недавно на одном казахском сайте опрос опубликован – тридцать процентов опрошенных результат.

- Да что в голову результат брать, тролли, небось.. Я вот во время жития своего в Казахстане – никаких тенгрианцев там не видал. Ни тенгрианцев, ни ваххабитов – кругом баптисты.. Слушай, а чё ты по площади пешкодралом туда-сюда был, где твоя тачка?

- У меня не тачка, а машина. Тачка в огороде обывателя. Машина на стоянке. Приехали, вот сюда заворачивай.

- Блин, гаражи, гаражи, сараи.. Где мы?

- Не важно. Вон туды чапай. Я в машине подожду – недостаточно важный птиц слышать, чё там у вас.

 

Ганжа не слукавил, назвав себя петербуржцем в четвёртом поколении – да, действительно, ещё его прапрадед, предварительно женившись, покинул берега Чёрного моря, чтобы перебраться в тогдашнюю столицу Российской Империи.

Такой поступок, по семейному преданию, был вызван необходимостью сохранить национальное самосознание – не отуретчиться, не отатариться – а остаться греками, что было довольно сложно, так как православные греки к грекам-мусульманам относились с презрением, греки-мусульмане предпочитали Османскую Империю и в Российской их было крайне мало, а тюркские языки значительно легче запоминались детьми, нежели сложные, архаичные диалекты древнегреческого.

Сам Ганжа, правда, в предание верил только наполовину, подозревая, что прадед вляпался в неприятную историю – возможно, убил жандарма или по ночам расклеивал на заборах революционные прокламации.

Как бы то ни было, в 1906-ом году переезд состоялся.

 Однако жизнь на новом месте прапрадеду оказалась не под силу – и, он, решив, что лучше держать коров, кур, чем ютиться в грязной комнате верхних этажей доходного дома – переехал в деревню, где и обосновался прочно, так сказать, пустил корни. Деревню присоединили к тогдашнему Ленинграду только после войны, после войны же променяли Румовы добротный деревянный дом на четырёхкомнатную квартиру. Причина банальная: удобства. Бегать во двор среди ночи женщины Румовы больше не хотели, а мужчины Румовы ленились провести канализацию и водопровод.
Квартира явилась своеобразным компромиссом. Клан Румовых – его петербургская часть – ширилась, разрасталась, ветвилась, выросшие дети откалывались, меняя места обитания, а часто и веру на христианскую. Женились на девочках с Азова или из Грузии – после войны из Узбекистана; были времена когда в каждой из помещений квартиры – не только комнат, в кухне, ванной, балконе постоянно жили или подолгу гостили по 10-12 человек, в год рождения Ганжи, женщины Румовы одержали над мужчинами победу и, поправ гостеприимство, выкинули почти всех обитателей вон, поругавшись с таганрогской роднёй, поэтому сколько себя Ганжа помнил, в квартире проживали лишь его родители, бабушка, прабабушка и две сестры – Деметра и Наргиз. Через пару лет – когда Ганжа уже изучал букварь, к списку сестёр добавилась Элена, а не успел пойти в школу – бабушка и прабабушка умерли. Румовых осталось пять человек.

 

Ганжа рос чувствительным ребёнком: плакал над сломанной игрушечной машинкой и намазанным йодом пальцем; когда сёстры огромными толстыми ногами: для него, двухлетнего, обычные люди имели вид колонн Акрополя - разрушали идя по комнате пирамиду из игрушечных кубиков - он впадал в уныние и по нескольку часов  мог не реагировать на попытки его расстормошить. " Ты не обижай братика, Нара?" -двадцатилетняя Наргиз тупо фыркала, уставившись круглыми глазами на мать:

"А кого мне  обижать, тебя или отца что ли? Так  вы ж 

сдачу дадите..."

- Сладу нет с этой девчонкой, -махала рукой мать.

- Крестить - в монастырь её. Станет игуменьей - найдёт себе кого обидеть... Начинал отец, но видя непроницаемые лица домашних, замолкал.

- Это же против законов! -жаловалась мать на мужа, знакомому актёру провинциального театра Узбекской ССР, тоже  греку, записанному в паспорте крымским татарином, подрабатывающему выводителем джиннов. - Мусульманина никак нельзя крестить!

- Никак нельзя,- поддакивал актёр басовито - давайте сорок-сто рублей, справлюсь как-нибудь с вашей.

Она давала, он слюнявя, прятал деньги в портсигар и добавлял : Утешение в младшей дочери  найдёте.

Она шла домой, успокоенная, но словам актёра неверившая.

Младшая Деметра была не многим лучше.

- Папа! Я хочу в круиз – Швеция, Финляндия, Дания.

- Нету никаких круизов, не устраивают же – мать повышала голос.

- Не врите! Мои одноклассницы. А я?! Папа, па-апа, ну выбей, а? Ну всё равно, перестройка, всё равно тебя скоро попрут отовсюду, па-апа.

- Денег нет.

- Взятки возьми, па-апа, ну всё равно, перестройка же, тебя скоро посадят – борьба с коррупцией, говорят.

Румов не брал взяток;  более чем хорошей зарплаты в 600 рублей не  хватало даже на модную одежду дочерям: Деметра не ехала в круиз и, отчаявшись,  искала деньги в других местах.

Мать поймала её за руку в буквальном смысле – на одном из вокзалом увидела обхваченное знакомым браслетом запястье и пальцы дочери, держашие чужой кошелёк.

Отцу ничего не было сказано, воровать Деметра, равнодушно отреагировав на слёзы матери и бессильные крики брата – Наргиза сказала, что не верит в сплетни про сестру, Элена ещё была мала,  не перестала; то ли она отличалась талантом быть непойманной, то ли заимела знакомых в милиции; никто не знал.

Мать пробовала обратиться к актёру, но тот посмотрев на фотографии Деметры, джиннов в ней не обнаружил, продолжил лечить только Наргизу.

Лечение помогало – на щеках Наргиз начинал играть – заигрывал румянец, а сама она делала по дому свою часть работы без напоминаний, больше смеялась, меньше недосыпала, меньше прогуливала занятия в университете – в 22-а года, сообразив, что девушка за 20 без занятий становится почти старой девой, поступила на учительницу математики.

Мать не интересовалась методами «лечения», отец вообще был не в курсе. Гроза разразилась позже.

Вначале Наргиза, и без того не худая, довольно заметно пополнела – не просто пополнела, а раздалась вширь, а в ногах как будто отекла.
Затем провинциальный актёр неожиданно оказался женатым на еврейке и уехал в Израиль.

А ещё через месяц отец голосом не терпящим возражений велел рожать. Аборт на 6-ом месяце – убийство.

Наргиза грозилась повеситься, кричала о позоре родить вне брака: отец стоял на своём.

Мать сжалилась над дочерью и нашла где-то среднееазиатскую цыганку – то ли люли, то ли мазанг. Та дала густую настойку, пахнущую орехами, с мелко порубленным в гуще лавровым листом.

Случился выкидыш. Не знающий истинной причины произошедшего отец без конца делал дуIаъ о здоровье дочери.

Ганжа знал, попытался рассказать – мать вовремя вмешалась и всё закончилось тем, что его подняли на смех.

Наргиза отходила тяжело, с осложнениями, несколько раз лежала в больнице. Там однажды и случилась с ней ещё худщая беда:

Подробностей не знали, но в общих чертах дело выглядело следующим образом: вышла погулять, зашла в работающую церковь и поговорила со священником о прерывании беременности. Что за разговор вышел, чем начался, чем закончился – тайна, но после этого, выписавшись из больницы, вначале долго она читала православную литературу, а потом, вместо того, чтобы окреститься – запила.

И ушла в разгул.

Теперь она подвозилась домой на белом мерседесе поздно вечером. Водители – всякий раз другие – были всегда пьяны, машина – всегда одна и та же – дребезжала, как стекляшки, брошенные в консервную банку.

Ганжа не знал, что ему делать с сестрой. Выгнать из дома всем – и ему было жалко, до битья унижаться не хотелось. Отец, не поступивщись принципами, прекратил разговаривать с Наргизой и ночью, когда она, пьяная и весёлая, входила в дом,  громко хлопая дверью, изображал спящего, в то время как его жена суетливо вертелась вокруг дочери.

- М-мама, я в п-последний р-раз. – Всхлипывала Наргиза, валясь на непослушных ногах на пол и засыпая тут же, зажав в кулаке угол вязаного половика.

Мать звала Ганжу, Ганжа на глазах у матери, обступающих с боков сестёр тащил Наргизу в комнату, на кровать, под неперестающий срывающийся лепет о последнем разе. Во время этого полутораминутного пути от двери до двери по коридору царило настолько сочувственное молчание, словно и мать, и Элена, и Деметра – все верили, что раз действительно был последним, а не очередным.

Утром за завтраком делали вид, что всё как обычно – Наргиза к завтраку не выходила, просыпаясь лишь после обеда – об этом узнавали по стремительно мелькающей тени, стуку задвижки в ванной: Наргиза красилась перед вечером, не смывая с себя вчерашнюю косметику, отчего её полотенце в ванной постоянно сверкало сочетаниями всех цветов, случающихся в коллекциях теней, туши и помад.

По колдунам мать больше не ходила, к люли тоже не обращалась. В ход одно время пускались самодельные туморы, но и они оказались неэффективными. Разочаровавшись в магии, семья с ужасом ожидала развязки.

- Может, мы плохо молились АллахIу? – спрашивала Элена, но вопрос повисал в воздухе – лица родителей, сестёр выражали мрачное сознание покорности судьбе.

- Разве можно молиться АллахIу за пьяницу? АллахI узнает, что у нас в семье пьяница и накажет маму с папой. Ты хочешь, чтобы АллахI наказал наших родителей? Чтобы он узнал, что Наргиза пьёт алкоголь?. – Деметра украдкой таскала младшую сестру за ухо.

- АллахI и так знает. Он на небе. – говорил им Ганжа, если случалось ему присутствовать при этой сцене, на что сёстры отскакивали друг от друга словно ошпаренные; они побаивались брата за молчаливость.

Шло время. Советский Союз давно прекратил существование, отец пытался основать свой бизнес – прогорел, опять пытался – и опять прогорел, не дал пропасть семье работая то в одной, то в другой фирме директором чего придётся, полностью разуверившись в честности окружающих и ненавидя тех, кому в жизни повезло больше.
Мать приняла христианство, часто совершала поломничества к мощам, чудотворным иконам, стараясь выпросить у Всевышнего восстановления разрушенного семейного покоя.
Деметра корпела над учебниками – школа, институт, аспирантура. Тоже педагогический – но не математика, а филфак.
Нагриза с грехом пополам получила высшее образование, но образ жизни остался прежним – только теперь регулярно случались у неё периоды депрессии, во время которых она сидела, заперевшись в своей комнате, месяцами ни с кем не разговаривая.
Элену – самое красивое создание, когда-либо рождавшееся в семье, с лицом греческой статуи – пришлось забрать из школы, оформить экстернат и совместными усилиями Ганжи и Деметры пытаться натаскать на элементарные темы - хоть это и не было явно заметно со стороны, но Элена была непроходимо тупа. Мать не показывала её врачам, боясь диагноза "олигофрения", впрочем, скорее всего, безосновательно – дочь усваивала всё, но ей требовалось на это значительно больше времени.
Летом всей семьёй  выезжали на дачу в Ленинградский район, два раза были в Эстонии и раз десять – в Финляндии.
В 2005-ом году, Финляндии же его родители познакомились с семьёй из Турции – греки по происхождению, они считали себя турками, но всё же, заслышав греческую речь, сами подошли к сидевшим в кафе Румовым и на турецком спросили, знают ли они кого-нибудь в Трабзоне.
В Трабзоне Румовы не знали никого, но Румов-отец немного говорил по-турецки, а работающая по контракту в Финляндии семейная пара – по-русски. Завязалось довольно тесное общение, главным образом обусловленное тем, что у новых знакомых оказалось мало родственников и один-единственный ребёнок – дочь.
- Если они согласятся отдать её за Диму, то всё что у них есть – а они не бедные, отойдёт после их смерти нашему роду. Мне кажется, стоит попробовать. – сказала Румова-мать в тот же день и муж с ней согласился.
Ганжа воспринял знакомство с Айтен спокойно – она была откровенно некрасива лицом, но с хорошей фигурой и это его устроило. Родителей же Айтен устроили Румовы; а Айтен – то, что когда она вместе с Ганжой шла по улице, на них оборачивались люди – как и небольшом дождливом приморском городе, где она жила, так и в Санкт-Петербурге.
Сёстры же, особенно Наргиза, которой было уже около 35-и, восприняли предполагаемую невестку в штыки – им не нравилось то, что какая-то Айтен выходит замуж, а они до сих пор одни.

2007-й год запомнился Ганже жутким голодом, воцарившимся в их семье из-за болезни матери - лейкемия. Через полгода лечащий врач посоветовал искать спасения заграницей. Разрываясь, куда отправить её на лечение - в Израиль или Германию, остановились на последней, и тут встал вопрос денег. Квартира была уже продана, а на дачу в непролазной глуши ...-ского района не нашлось покупателей. Ганжа крутился на трёх работах, отнимавших все силы без какого-либо намёка на адекватную отдачу; отец тоже сумел найти приработок по силам; сёстры, невзирая на слезливые причитания, отправились учить детей. Но в сумме всего их нехилого дохода хватило лишь на оплату пребывания  матери в Гамбурге да съём двухкомнатной квартиры.  Хорошо ещё удалось сэкономить на сиделке - Элена, как нетрудоспособная из-за своей тугодумности, поехала сопровождать мать. Денег не оставалось даже на китайскую лапшу - конечно, сёстры не голодали - они оставляли себе часть жалованья, но что касается Ганжи, то он клал на материнский счёт каждый рубль, - по месяцу не съедая ничего, кроме полкирпичика черного хлеба - одного на два дня. Он осунулся, пострашнел; Айтен бросила его, с усмешкой обозвав "Этсиз кемиклик", что означало "кости без мяса". Он пытался объяснить ей ситуацию, клялся, что женится на ней сразу, как станет ясен долговременный прогноз матери, но она села в блестящую  шкоду октавию и ему не оставалось ничего, кроме как плюнув вслед задним фарам, вспомнить о мужской гордости. Чувство это укрепилось большим упорством, когда забредя от тоски на российский сайт знакомств он увидел её, пару дней лишь как созданный профиль - с фотографиями в одежде и без, с надписью в графе "о себе", написанный при включенном Капс Локе: "В нищебродах не нуждаюсь". Было трудно, но он никогда не любил её, а потому стиснув зубы за пару дней сумел выбросить мысли о ней из головы, а через пару недель произошло то, что  навсегда изменило его жизнь.

Он никогда не забудет тот ясный и светлый день - один дней середины осени, когда бабье лето уже прошло, но по инерции продолжает мимоходом греть солнце.

Вечером лучи ложились косо, низко и у каждой встреченной им девушки сияла, сотканная из них корона на затылке в волосах. Мимо по дороге ехали сплошь иномарки, каждые третьи - новые, дорогие, купленные в кредит под залог имущества де юре, а де факто - под залог громадных рекламных проспектов, изобилия вакансий мерчандайзера и собсвенной уверенности в том, что после зимы вечное лето и это просперети - лучше! выше! сильнее! - никогда не закончится.

Мимо Ганжи быстрым шагом прошли трое парней, тихо переговариваясь между собой. Задев плечом, проковыляла накаблучищах девушка - видение "мейд ин СПА" - так называл их Ганжа, увидев однажды на примере Айтен, что может сделать с уродиной грамотный косметолог и релаксация. Эта девушка нагнала тех трёх парней и остановила их, что-то втолковывая.Она спокойно чуть замедляли шаг, совершенно непольщённые её вниманием - вызывавшие таким поведением невольную "белую" зависть. Ганжа увидел, как девушка взяла у одного из парней телефон, принялась давить на кнопки.

"Баланса у неё нет, что ли",- мелькнуло в голове, и он отвернулся рассмотреть прикленное на фонарный столб объявление, как вдруг раздался крик:

- Держи её, парень! Держи!

Мимо Ганжи мельекнуло розовое платье и он чисто инстинктивно схватил девушку за плечо, сжал вырывающийся локоть.

- Говорила позвонить надо, а сама бежать, а там номера, контакты...

- Наверняка подосланная...

- Записную книжку из бумажных иметь надо.

- Спасибо тебе, парень, колоссальный респект.

Его обняли за плечи, благодарили до звона в ушах, но прежде успел он расслышать говоримое кем-то кому-то:

- Реакцию видел? Мгновенно схватил. Такие люди - талант. Надо брать.

И он "взялся" - без особого сопротивления, но с тайной гордостью и уже к ноябрю парковал во дворе машину.

- Заработал я, папа, достаточно. И матери хватило, и мне.- Говорил он довольно, ощущая себя действительно честным тружеником.

- Ну-с, покажи, - отец довольно потирал усы до той минуты, как увидел чёрно блестящий новенький кузов:

- Это что за гламур-БМП? - спросил он резко.

- Хапятый, двигатель 4 и 8 - скромно ответил Ганжа, любуясь сиянием машины, тупым передом, красивыми фарами.

- "Бумера" насмотрелся? - взвился отец. - Нормальные люди на 2106 денег не имеют, а он... Это не честные бабки, нет. Или ты продавай его, или...

Или.

Той же ночью пришло от Элены из Германии смс о смерти матери – похоронили на турецком кладбище через семь часов после смерти, раньше сообщить не могла из-за нехватки средств – не зная, сколько уйдёт ритуальной конторе, боялась звонить, понадеялась, что врачи сообщат – но от врачей звонков почему-то не последовало и, закинув в сумку ноутбук и с десяток книг, Ганжа утром переступил порог съёмного, но дарившего до недавнего времени уют, а теперь ставшего таким чужим, дома.

Больше он в него не возвращался.

- Ты где теперь живёшь? Ипотека? – Шахин вгрызался в бутерброд с помидором крепкими белыми зубами.
Они сидели в ресторане в аэропорту. Разговор с Виктором был окончен, содержание передано в Москву и Шила велел встречать его вечерним рейсом.
- Завидую. У меня от этих таицких вод во рту одно гнильё. Где как, то у друзей, то вообще в машине. Чё-то не хочется брать ипотеку. Да и за наличку брать неохота. Ничего не охота мне. Слушай, а кого встречаем? И когда?
- Одного человека. – Шахин посмотрел на экран телефона. – Кажись, уже сейчас. Как так прослушали.. Пошли быстрее..
Занервничав, он рванулся как можно быстрее вон, в зал ожидания и выбежав из дверей, чуть не столкнувшись со Ступой пробежал мимо него и через секунду почувствовал, что его ухо схвачено крепкими пальцами.
- Супер я тебя хватал? – спросил сверху кто-то ласково.
- Отпсти йго бстра. – сказал другой.
На какую-то секунду ухо превратилось в океан боли, в котором он чуть было не начал терять сознание – Шахин еле удержался на ногах, но совладал с собой.
- Боря, сволочь, - начал он, однако осёкся: рядом Ганжа церемонно знакомился со всеми:
- Дмитрий, - представился он, протягивая руку Шиле.
Шахин увидел, как левая бровь Шилы поднялась куда-то вверх.
- Ну, Аслан. – сказал тот удивлённо.
- Абыл, но просто Боря. Настоящий Боря.
- Александр.
- Извините, ребят, нехорошо вышло – не встретили. Будильник не сработал, а эти, объявления, прослушали чего-то.
- Будильник? – Шила пристально посмотрел на Шахина, отчего последнему стало немного страшно. – Ага, есть такое. Врождённый папин мажор, но на счастье имеет талант – потом поймёшь, если поймёшь.
- Вы чё, втроём? – спросил Шахин, чтобы скрыть вздох облегчения – обошлось, обошлось. У Шилы прекрасное настроение – чёрт его знает, почему.
Шила не отреагировал – он быстро пошёл куда-то в сторону, что-то шёпотом втолковывая Боре. Ганжа крутился рядом с ними, но было не понятно, учавствует ли он тоже в разговоре. Шахину ответил Ступа.
- Впятером. Фаррух и Гога пошли звонить с такого телефона какой-то местной.
Шахин не сразу сообразил, что под "таким" телефоном подразумевается таксофон.
- Я не хотел лететь, мы с Тамарой собирались вместе гулять. – продолжал Ступа меланхолично.
Шахин покосился на него с ироничным презрением, забыв про ухо, которое всё ещё болело.
- Она мне смс позавчера прислала, смотри, - у Ступы в руке появилось что-то обмотанное скотчем, что и мобильником стыдно назвать. Шахин с видом мученика уставился на монохромный дисплей.
- Вслух. – потребовал Ступа.
- Сун хьо вез, -  прочёл он, зевая. – Поздравления, конечно, а давай мы тебе сегодня нормальный телефон возьмём?
- Нет. – сказал Ступа  печально. – Я на мели.
Шахин незаметно сплюнул: всё, значит, на развлечения Тамары и очередную аэрографию на мерседес. За два дня до отъезда в Петербург он лично отвозил Ступе от Шилы девять тысяч нерублей. Вот идиот человек, столько на.. на.. баб. Шахин самодовольно подумал, что все его пассии – независимые и обеспеченные; можно расслабиться, получая удовольствия от наблюдения за попытками влюбить его в себя без опасения выйти за рамки – роза, суши-бар, бизнес-ланч, романтический полёт на воздушном шаре, мягкая игрушка в подарок.
- Народ, у меня к вам следующее, - оторвал Шахина от мыслей голос Ганжи, - Ступе ждать Аслана, то есть, Шилу у Исаакия, а добираться до центра на общественном траспорте. А нам – я, ты – он кивнул на Шахина, - найти ещё двух и ехать шататься в любое место Московского района до восьми вечера. После восьми туда-сюда по проспекту со включённым навигатором. Удачи, - он пожал руку Ступе, который тут же умчался.
- Он как, не заплутает? – спросил Ганжа с сомнением, глядя ему вслед.
Шахин отрицательно мотнул головой.
- Только не он. Гарантия неизвестного производителя. Он понюхает асфальт, посмотрит на ветки, увидит звёзды на небе в ясный день – готово. В крайнем случае угонит машину, вертолёт, ограбит квартиру. В пункт назначения прибыл.
- Но вы его не слишком уважаете.
- Он всех заколебал тут одной. Вау, Фара! А где Гога?
- Гога сказал, что она меня не любит, я ей докажу, что такое не любить Гогу. Тем более Хаци должен ему деньги, а она сестра Хаци. Но Гога очень плакал, говорит, не могу её разлюбить, хотя не любил никогда. И ты побьёшь Гогу? Побьёшь? Он отказался меня с ней познакомить!
Прибыли один за другим дальние рейсы, из-за количества толкающегося народа стало плохо слышно собеседника. На них началась коситься милиция.
- Ясно. Гоги не будет. – Пояснил Шахин Ганже и схватив Фарруха за плечо отконвоировал на свежий воздух.
- Мы же друзья! Зачем больно меня вести, я сам ходить умею! Не поеду с тобой. Я обиделся.
- Поедешь со мной. – сказал Ганжа, по дороге в аэропорт снявший со стоянки машину.

Поев третьесортную пиццу в третьесортной забегаловке, они нашли место для парковки и ушли с глаз подальше – в глубь квартала 70-ых годов постройки, нашли подъезд без домофона и засели там, замаскировавшись бутылками с пивом.
Говорили шёпотом, Ганжа рассказывал о себе.

- Я и с аргументами – папа, какой сейчас бандитизм, все бандиты с девяностых кто посаженный, кто успокоенный, кто легализованный.. Беззаконие исключительно в рамках закона. Ничего не слушает.

- А ты пробуй нормальные доводы приводить – сводки милицейские по ОПГ, там ещё чего?

- Приводи ему. – Ганжа замолчал, вверх струился сигаретный дым. – Иди, приводи сам. Можно со сводками, можно с водкой собутыльником. Вариантов море.

- Я б на твоём месте, знаешь, что делал? – подал голос Фара. – Я бы на принтере отпечатал бумажку, что работаю шишкой с пятинулёвым окладом..

- А я бы на твоём месте, с твоим ростом играл в баскетбол за НБА. Папе всё равно, кем работать, главный критерий – получка. Мало получаешь – честный человек. Много получаешь..

- Прав он по-своему.

- Прав, Шахин. Просто у нас разные понятия о честности, да и у него зарплата не гроши. Что для тебя честно? Да и для меня, а, объясни, раз такой умный..

- А чего лясы точить, - охотно отозвался Шахин. – Для меня честно – это когда я получил деньги за выполненную работу. И чтобы количество денег было адекватно сложности работы, и чтобы не страдал обывательский пипл. Пипл, который гвозди в колёса забивает, али сам других эксплуатирует – пущай страдает. Мне не жалко.

- Вот видишь. Папа назвал бы этой робингудщиной, прочёл лекцию о том, что цель средства  не оправдывает, а потом – что потом?

- Робин Гуду до пипла, как до... Пичкал их, чем сам не схавал. В его время было мало этих.. Этих, предметов роскоши, а иначе бы он их мешками купил..

- Ты где учишься, Фара?

- В десятом классе.

- Аа, а я думал – на философском факультете МГУ.

- –Так что там дальше?

- Настучал бы. – Ганжа сплюнул. – Он говорит, когда на чужих стучишь – это донос. А когда на родных – забота об их нравственности. Он говорит – лучше мои родные в тюряге век забьют, чем меня на Страшном суде в Ад, как опекуна ихнего.

- Эгоис-ст, однако у тебя батя. Эу-а как за жизнь будущую душа болит.

- В рай попасть любому охота. Только как?

- Те, кто в лесу, имеют убеждение, что через них.

- Да ну? Там холодрыга, голотьба.. Ещё чего..

- Не голотьба, Фарух-джан, а голод. Хотя и голытьба тоже, да. Слышь, пацаны?

- Эу-а-аа..

- Вот когда мать болела, я реально думал, что крайняк. Не знал, за что браться. Была идея – уйти в лес, отомстить всем этим здоровым сволочам, что там деньгу заколачивают. А когда у самого подфартило – остыл. Это всё от безысходности ребята туда идут.

- А они молодые? Моложе меня есть?

- Наверно есть, тебя моложе не мудрено быть, тебе ведь уже 15..

- Или только 15, - сказал Шахин, втайне гордый, что ему скоро 20 лет.

- Уже, уже. Если я скажу «только» , он ведь обидется. Правда, ты обидишься, Фарух-джан?

- Чё ты как с маленьким.. – пробурчал Фара то ли недовольно, то ли польщённо,  отдёргивая голову от ладони Ганжи, которой тот съелозил по его затылку.

- А ты не маленький, ты большенький.. Дима Билан. – Шахин насмешливо оглядел его причёску. – Модный.

Ганжа сел.

- Откуда такая причёска взялась изначально, знали?

- Это французская? Или итальянская.. Европейская бомба.

- Ещё мнения?

- Да мне по фиг. – Сказал Шахин. – Давай, чё там такое?

- Я так считаю лично – читал в книгах, вообщем, может и не правда, хотя не похоже..

- Не томи мне душу, скри-ипка..

- Там в песне было не тревожь, я отвечаю, - Фара вскочил. – Честно, я мамой клянусь, он не так пел.

- Кто?!

- Красивый такой мужик.. – Фара вскочил, разводя руки в сторону. – В телевизоре красивый мужик, грузин вообще, мой земляк!

- Ты же азер.. – Шахин подобрал с земли обломок кирпича и принялся рисовать  что-то на двери подъезда.

- Я борчалылы! Ты знаешь Борчалы? Там где Болниси?

- Болниси – Дманиси.. У меня сестра там с мужем жила, троюродная. Теперь в Америке.. Нестерпимые условия им братья-грузины устроили. Ну, сестра двоюродная, христианка. – пояснил Ганжа.

- Ты армянин? – Фара сразу насторожился.

Ганжа поморщился.

- Слушать надо было. Так что там с причёской? Давайте, по-быстрому и пойдём. – Шахин глянул на часы.

- Какое по-быстрому и идём? Давай быстрей, быстрей-давай. Шила нас убьёт же!! Я жить хочу! Я мама-папа имею.. Что за дурацкий грек?! Ты почему такой дурацкий? Ты пачиму зубы заговариваешь, как лошади на базаре и все думают, что я не слышаль, когда я слышаль? Я тибе лошадь? Я тебе.. – дальше Фара продолжить не успел, получив оплеуху от Шахина.

- Воспитание младшего поколения.. – пояснил тот. – А то они, понимаешь, буянят, шумят. Впечатлительные дети.

Они медленно пошли по улице, освещённой ярким фонарями и рекламой.

- Вообщем, раньше, в российских сёлах – русские они же христиане и голову брить им не приказ -  не было парикмахеров..

- Типа нехватка профессиональных кадров?

- Типа, Шах, типа. Но ходить с длинными волосами мужчинам по-любому же западло. Вот они придумали выход – горшок. Обычный, из печки. И на голову его – а там уж размер горшка важен – маленький  горшок – короткая стрижка. Большой горшок – длинная. Ножницами обстригали волосы, которые торчали из-под горшка. А остальные оставались и получалась причёска, которую теперь называют «под Диму Билана» .

- Ахаааааха, ты это сам придумал?

- В книжке прочёл, издание года 66-го, Детская литература. А название забыл.

- И совсем не правда. Мама делает такую же причёску, она называется боб.

- Что, Фарух-джан? Боб? Ахааахааха. А как называется причёска, которую делает твоя сестра? Фасоль?

- У Фарух-джана есть сестра?

Фара весь аж загорелся. В его семье было только два ребёнка – он и Севинч, страше его на два года, по мнению родителей самая умная, красивая, самая-самая девочка на свете. Фара сестру не анализировал ни разу, соглашаясь с родителями безропотно. Севинч училась в частной школе на отлично, гордилась школьной формой и мечтала учиться в Кембридже. Собственно, ради этого Кембриджа Фара и стал мальчиком на побегушках у Шилы. То, что хотела Севуля становилось в их семье фактически законам, но если родители надрывались работая то там, то здесь, пытаясь скопить на английское образование,  то Фара решил заработать побыстрее, рассчитывая и самому подняться на пару социальных ступенек выше в глазах своих прежних друзей. На Шилу он вышел через Шахина – одно время его родители снимали квартиру в Солнечногорске – тогда, несмотря на разницу в возрасте, и сдружились.

Шахин спросил о причёске случайно, случайно же подумал, что встретив Севинч на улице ни за что  бы не узнал – в отличие от Азизы, а ведь Севинч он видел не один раз в жизни – года два назад он и Фара часто играли во дворе фариного дома в футбол – Севинч, приходя из школы, окликала их; некоторое время назад он даже изображал заинтересованность ею в личном плане – сам не зная, зачем. Может быть потому, что его задевало выражение её глаз – смущённое и заносчивое одновременно, а может что-то другое, им самим непонятое.

- Моя сестра бомба. – с ударением на второй слог заявил Фара и никто не засмеялся, потому что в 2009-ом слово «бомбита» ещё не завязло на зубах.
- Его сестра зубрила-мученик, - со смехом сообщил Шахин Ганже, замедляя шаг, чтобы отстать от Фары на то расстояние, на котором становися неслышным шёпот. – Я к ней подкатывал, а она мне однажды: вы учитесь в Сорбонне? Я – нет. Она – В Гарварде? Я – нет. Она, с удивлением так, - в Швейцарии? Я ей – учусь на автослесаря. Денег куры не клюют, буду проживать наследство и предоставлять людям бесплатный ремонт автомобилей отечественного производителя. Она, с претензией так, - тогда больше не заговаривайте со мной. Я – А чё? А Она – Автослесарь – это так неаристократично и неинтеллигентно.
- Тьфу. – Сморщился Ганжа. – Вот пустая девчонка. А ты что, действительно автослесарь?
- Мечта детства. – Шахин вздохнул. – Не хватает денег и беспонтовости для реализации. Я типа студент экономического – обмен многих бумажек с портретами президентов, домов и достопримечательностей на одну бумажку с надписью диплом.
- Я недоучившийся философ. Ненавижу философию всей душой.
- А кто-то недоучился на муфакихIа. Но его выперли. Ибо не хрен иметь ту же фею, что твой ректор. Феи ртами иногда ещё и звуки произносят. Моя нафискалила. – Раздался весёлый голос.
Шахин вздрогнул от страха, но тут же успокоился – говорит разборчиво, значит, ничего срочного. Просто как всегда неслышно сзади со спины подошёл. Умеет чел наводить уважение. Ганжа вежливо здоровался:
- Саламу Iалейкум ещё раз, извини, а муфакихI – на кого намёк? На него или него? – сбоку подходили Ступа и Настоящий Боря.
- Нмня. – буркнул Шила, угрожающе набычившись – глаза его смеялись. – Куда поедем? Где тут что есть? Отметить надо.
- Я знаю место. – сказал Ганжа. – Туда ехать минут 5, если без пробок.

 

Май, 2009-го года.

Утро выдалось удивительно свежим. Ветерок нежно дунул в шель между рамой и стеклом, пощекотал за ухом, слишком слабый, чтобы вызвать отит, прошёлся по длинным, словно наращенным ресницам, и наконец веянул в полуоткрытый рот. Глоток холодного воздуха заставил девушку закашляться, не просыпаясь. Она перевернулась на бок, подставив ветру открытую сползшим одеялом спину. Струя воздуха прошла по комнате снова. Вот она пошевелислась, вот принялась ворочаться – не открывая глаз. Где-то далеко – в соседней комнате за толстыми стенами пробили десять раз часы. Минут через пятнадцать раздались шаги в коридоре и в комнату вошла женщина в джинсах и уличном иранском манто, видимо, использовавшемся ей в качестве домашней одежды. Она подошла к кровати, остановилась, прислушиваясь. Дыхание было мерным. По подушке полз солнечный зайчик, пробиваясь в дырку на занавеске ручной выделки. Женщина тихо-тихо вышла из комнаты, и несколько часов стояла тишина.

К двенадцати в соседней комнате заиграл  музыкальный центр.

- Первый луч рассвета бродит по проспектам города..

Длинные ресницы дрогнули, а через секунду девушка оторвав голову от подушки, села.

Из коридора показалась та же женщина в манто:

- Спишь? Соня.

- Ма-ама? – спросила девушка, будто впервые видя женщину. – Это ты, мамочка?

- Конечно,  я, родная. Иди на кухню, чай стынет.

- А где Заур? Уже пришёл?

- Ещё нет. Болтается где-то. Жду тебя. – Женщина вышла из комнаты.

- О-ох. – Девушка отвернувшись посмотрела в окно.

Там она не увидела ничего нового – чахлые кусты сирени, клумбы с маргаритками и старый, древний старик, сажающий в тени дуба рассаду. Девушка постучала по стеклу – старик обернулся.

- Сажаете? – спросила она без голоса, шевеля одними губами.

Старик утвердительно махнул рукой от плеча вниз.

- Удачи! – пожелала она, опять без голоса, растягивая губы на втором слоге и выпячивая их на первом и третьем.

Старик улыбнулся и снова принялся за помидоры.

- ХIинд! – донеслось из коридора. – Ты идёшь есть или с глухим там беседуешь?

И тут зазвонил телефон..

Забыв про глухонемого соседа, ХIинд вскочила с кровати, кинулась к двери. Здесь она хлопнула ладонью по голове:

- Опять забыла!

Телефон лежал под подушкой, а не как раньше – в прихожей. Раньше её контролировала мама, знающая, о любви дочери скачивать джава-книги и читать их затем ночью, под одеялом. Мама же отбирала с вечера телефон и клала на верхние антресоли, где хранились зимние шапки. Недавно этот контроль закончился.

Входящий номер не опредился – точно не из института, а значит, это либо Заур, либо, либо..

- Алло?

- Вынеси мне тридцать евро, буду в центре, оплачу счёт за мобильник и комп.

Заур!..

- Давай, быстрей, я жду у подъезда.

Отсчитывая Зауру деньги мелочью, она испуганно оглядывалась по сторонам – не видит ли кто её растрёпанных волос, сползшего на затылок платка, неумытого лица, торчащих из-под длинного свитера старых спортивных штанов брата – в них она спала. Но двор был пуст.

- Ассалам! Буду вечером. – крикнул Заур, скрываясь за кустами.

На кухне мама громыхала чайником.

- Продавали молоко?

- Нет. Заур, он оплатит счета, а крестьян с молоком не было. Я возьму винограду? – ХIинд схватила лежащую в миске гроздь и принялась есть, выплёвывая в кулак косточки.

От плиты шёл пар, расстилаясь затем по пожелтевшему, давно небелёному потолку.

- Опять дома не ночевал. И где ходит.. В школу не ходит, ведь выгонят. Выгонят. Если бы видел отец.. – одной рукой мать держала чайник и струя воды вливалась из него в заварочный, другой – вытирала слёзы. – Хорошо хоть, позвонил.. – И поставив чайник на пол, отошла к плите, снимать пену с бульона.

- Хорошо хоть позвонил.. – протянула тоскливо ХIинд, думая о своём. –Хорошо хоть позвонил..

А, впрочем, нет, совсем не хорошо.

Что может случится с Зауром? С улыбчивым, непослушным, притворчивым и наглым мальчиком, которого до наступления возраста уголовной ответственности раза три задерживали за карманные кражи? С мальчиком, который умудряется до сих пор числиться в школе, несмотря на то, что показывался там в последний раз в прошлом году. С мальчиком, которого обходят стороной бродячие собаки, боясь получить пинка. Ничего с ним не может случиться, кроме поправимых неприятностей. А вот с ХIинд случилась неприятность непоправимая, неприятность вселенского масштаба – и никому, совершенно никому нет до неё дела. Даже маме – хотя мама знает.

ХIинд покосилась на мать – та, отойдя от плиты на полшага, остановилась перед дочерью и задумчиво смотрела прямо на неё.

- Мама?

- Опять переживаешь? Я буду резать лук, уйди в комнату.

В комнате можно было переживать прошедшее, зная, что в ближайшие три часа – именно столько варится приличный бульон – никто не помешает. Итак, как это было?

Он позвонил около шести. Она приняла вызов, думая, что это Заур, спросила весело:

- Где болтаешься?

- Ээээ.. – сказал знакомый, но непривычный голос. – Это..ээээ.. ХIунд?

- Не ХIунд, а ХIинд. ХIунд по-немецки собака. – Обиделась она, ещё не успев сообразить, кто именно звонит.

- А это я.. Да. Ты чё сегодня не выходишь в одноклассники?

- Я? Да я выхожу, да. – ответила она и спохватилась. – Шахин? Ты ли это?

- А, да, это я. – Голос звонящего зазвучал увереннее. – Ну, как дела?

- Да вот. Институт – дом, институт – дом. А у тебя?

- И у меня.. твоими молитвами. Слушай, выходи за меня замуж, жениться хочу.

- А?

Он предлагал ей не в первый раз – первый раз произошёл на другой день после их знакомства. ХIинд не нравились его слова «жениться хочу» , и она снова и снова переспрашивала:

- Как это – жениться хочешь? Тебе  всё равно, что ли на ком? На мне, или на козе, или на корове?

- Авахахахахахаа. – смеялся он в ответ, но более вразумительного ничего не говорил.

В тот день их беседа затянулась – на каждую её попытку попрощаться, он напоминал, что ровно месяц их знакомству, и хотя ХIинд знала, что не месяц, а 25 дней, она притворялась, что верит этому предлогу остаться на связи подольше.

Они заболтались, перешли с взаимных подкалываний на серьёзные темы, сделав этот первый свой долгий разговор – последним.

- А всё же, ну зачем на мне жениться? Родители твои будут против..

- Неееее.. Ты чего. У меня папа реальный муслим. Чёткий мужик. По-арабски чешет и по инглишу, ну, как и я, впрочем. Да и вообще, ты же наша. Ты наша.

- А что, с каких это пор наших девушек в Москве мало?

- Да много.. Только.. Знаешь, есть проблемки – многие у метро стоят, тово-сего, туда-сюда.. Ну, вообщем..

- Понятно. Только я тоже, того.. – ХIинд замялась. – Нет, не того, что эти девушки, а вообщем, у меня родители разных наций.. Только мама наша.

Он смеялся.

- Ты каждый день говоришь мне это. Да ты забыла что ли, я сам метис. Только папа. Главное – менталитет. И общая Родина. Ты скучаешь?

- Да..

- Поженимся, я свожу тебя..

- Ой..

- От души обещаю. Поженимся, съездим на Родину, а потом.. скажи, куда ты хочешь? На Канары?

- Фу, Канары. Прошлый век. На Гуам.

- Гоа?

- Гуам.

- Лаббабас. А в Антарктиду хочешь, там реально круто?

- К пингвинам? – ХIинд замерла от восторга.

Антарктида – мечта всей её жизни. Бескрайние льды, заброшенные – кого интересует наука в век драк из-за природных ресурсов? – исследовательские станции, бедный растительный мир – лишайники, мхи – Ах, это единственный раздел ботаники, который она знала хорошо, - буревестники, тюлени, морские леопарды, пингвины королевские, пингвины Адели.. Ледяной холод. Озёра, круглый год покрытые прозрачным льдом. Сезонные реки – вода течёт по льду. И ещё спрашивать, хочет ли она в Антарктиду?!

- Я мечтаю, и знаешь, о чём особенно? Чтобы у меня там родился ребёнок. Знаю, это возможно, там уже рождались дети. Представляешь, место рождения – Антарктида!

- И свадьба там, ахахааахаха!

- Нет. – ХIинд скорчила сама себе грустную рожицу – то, что рожица именно грустная, свидетельствовало её отражение в лакированной поверхности шкафа, напротив которого она стояла, - там нет мечети. Там только православная церковь.

- Дааа.. Это беда. – Он замолчал на пару секунд, но быстро нашёлся. – Мы построим там мечеть! Сами! Прикинь? Ты будешь мазать кирпичи цементом, а я – заколачивать гвозди.

- Мне кажется, в условиях севера какие-то особые технологии постройки нужны.. – ответила она нерешительно. – И потом, кто будет читать никяхI?

- Найдём. – Сказал он голосом, каким, вероятно, Архимед кричал «Эврика!» , с той лишь разницей, что восклицательная интонация заменилась на повествовательную. – И мечеть построим, и никяхI постоянный сделаем. Всё будет тип-топ. – Заверил он её.

- ИншаЛлахI.. Ой, а точнее.. – она вдруг сообразила, что шутки зашли слишком далеко – она практически выразила своё согласие выйти за него. И тут же испугалась:

- А где мы жить будем?

Пауза.

- Э-э.. Я не понял чё-то..

- Где мы будем жить, после того, как поженимся? Ведь не в Антарктиде же..

- Э-а-а.. А с чего такой вопрос?

- Ну ты же не учёный, не исследователь. Хотя, если станешь в будущем, я поеду с тобой. – Сказала она, внутренне ужасаясь своим словам и холодея. Мысли метались.

Так.. Антарктида. Это чудесно, это исполнение всех желаний. Но а дальше что? Что дальше? Сейчас он скажет.. Устроит ли его ответ? А если нет? Она не может согласиться на абы что, её мама, её отец, Заур.. Не для того их любовь, чтобы променять на.. Нет-нет. Никогда нельзя ронять себя.

А потеряешь честь –

Как ни винись, как слёз не лей,

Слезам не будет веры.

Абу Iали Хусейн ибн АбдаллахI ибн Сино, по-простому, Авиценна. Его кыда, по-простому, стихотворный жанр. Перевод с арабского, по-простому – с таджикского. Почему-то, мало кто знает, что более половины всех его произведений, не считая научных, написаны на арабском.. В его словах истина.

Девушка не может ронять себя недостойным замужеством.

Это мужчина может жениться на прости-господи, на шалаве – слово-то какое некрасивое, на шлюхе. А потом – бац! – и раскаяться. Начать новую жизнь. Уверовать, проникнуться, понять. Просветиться. Стать боддхисатвой бытового масштаба. И то пойдут слухи.

А девушка? За кем замужем? – спросит любой, если ты замужем.

За кем была замужем? – спросит любой, если – астафируЛлахI, - развелась.

Кто отец твоих детей? Могут ли дети гордиться своим отцом? – спросят все – и знакомые, и любопытствующие, и родители и в первую очередь сама девушка у самой себя.

Мужчине не так важно, чтобы дети могли гордиться матерью.. Он выгонит мать. Или убьёт. И найдёт себе другую, достойную. И раз она достойная, дети полюбят её и забудут женщину, давшую им жизнь.

А женщине? Если дети после развода – вай!  Остались с ней. Так это сразу подозрения – муж такая бяка-закаляка посмел детей бросить? Или ленивый, не хочет воспитывать их? Или женщина настолько эмансипированная?

Тоже нехорошо. Если женщина эмансипированная, кто ж на ней теперь жениться? А если жениться, то альфонс или негодяй.

А если никто не жениться, то ладно, может и можно свыкнуться с одиночеством, только вот пойдут слухи.. Дети узнают. Дети могут отвернуться от матери. Или наоборот – болезненная привязанность, зацикленность. Испорченное детство, сломанная жизнь.

Нет, девушке себя никак нельзя ронять недостойным замужеством.

Мезальянс другое дело, даже хорошо. Но ведь и мезальянс может быть достойным.

С другой стороны, кто такая достойная девушка?

Вот она, ХIинд, она достойная? Про неё могут разное сказать, потому что она живёт в Европе, где много на улицах разврата и прямо сейчас говорит по телефону с парнем. Просто взяла и говорит. И не видит в этом ничего плохого, кроме того, что возможно.. Возможно, он – этот парень – скажет что-то, после чего ей придётся.. Да. Нет. Не надо быть умной Эльзой, выдумывать наперёд.

И всё-таки, девушке никак нельзя ронять себя.

- ..я бы работал, ты бы училась, закончила, ребёнок. По-любому, жизнь по Исламу. Потом бы построили четвёртый этаж на доме..

ХIинд очнулась, словно от сна.

- Какой этаж? – спросила она заплетающимся языком.

- Четвёртый. У нас в доме 3 этажа с мансардой. Папа сказал, что когда я женюсь, начнём строить ещё один.

- А-а.

- А?

- Ты собираешься жить с папой в одном доме? После свадьбы?!

- Ну. Он мой отец. – Шахин сделал ударение на слове «мой» .

- А чё не так?

- Я бы предпочла съёмную квартиру. Точнее, нет. Говорить – так начистоту. Я считаю, семья молодая должна жить отдельно. Безо всяких пап и мам.

- Ты?!

И тут он бросил трубку. 

Что ж.. ХIинд положила телефон на стол. В поверхности шкафа отразилось её сморщенное лицо – но слёз не было. Слишком он не то, что не дорог. Слишком он мало знаком ей. Хотя..

Нет.

Жить с родителями мужа можно только в двух случаях – первый – если с  ними заранее спеться. Знать, что за люди. Второй случай – некуда деваться, безвыходная ситуация. Слава АллахIу, у неё не такая.

Жить с родителями мужа – всё равно, что выйти замуж за родителей. Муж становится для жены на втором плане, а жена для мужа – на последнем, после всех домочадцев и дальних, но любящих погостить, родственников. Почему-то многие свято убеждены, что лучшего общества для жены, чем собственная мама нету. А ведь это всё равно, что пустить кролика в клетку к удаву. С одной лишь разницей – иногда удав – не свекровь, а невестка. Но очень редко, и не в случае с ХIинд. Совсем не её случай..

Матери у Шахина нету.

Была война и была дорога.

По дороге шла женщина.

Сзади неё дети – мальчик, девочка, мальчик.

Замыкал мужчина – тяжёлые сумки, тяжёлая ноша тянули книзу, поэтому он отставал, прихрамывая на левую ногу.

А на дороге были мины.

Мальчик, девочка и мальчик, зажмурясь от крика, не посмотрели в небо, чтобы увидеть, куда улетает душа. Они просто закрыли глаза и заткнули уши.

А их отец нагнал их только через пару минут. Сильный мужчина сумел взять себя в руки и решительно приказал: «Идти вперёд» .

И дети пошли.

А труп женщины на дороге, наверное, съели.

Шакалы, волки или собаки.

А может, дикие кабаны.

Шахин рассказал ей это примерно с неделю назад.

- Я понимаю тебя. – сказала она, не найдя, что можно сказать ещё, чтобы было искренне.

- Как понять – понимаешь? Я не в теме?

Он удивился её сдержанно-сочувственной реакции, но она тогда ничего не объяснила.

Да и что было объяснять? Свою жизнь рассказывать? А смысл?  ХIинд потом долго думала, что бы означала его болтливость. Выкладывать, пусть и скупыми фразами, столь важную и тяжёлую страницу биографии какой-то встречной-поперечной? Зачем? Вызвать на жалость – пожалейте меня, маленького мальчика? Похвастать тяжёлым детством? Нарисоваться более крутым, чем есть по жизни? 

Она недодумалась ни до чего толкового.  До бестолкового, впрочем, тоже..

- Алло?

- Скажи, когда мы поженимся?

- Ты же отключился..

ХIинд отвела телефон от глаз, чтобы посмотреть на дисплэй. Номер не определялся – такой из её знакомых только у трёх человек – у него, у Заура и у неё самой. Заур её брат. Она сама себе предложение делать не будет, да и если звонить со своего номера на свой, никогда не дозвонишься, только послушаешь короткие гудки. Значит, всё же он.

- Ты бросил трубку.. Ты хочешь жить с отцом..

- Ахахааха, я хочу на тебе жениться.

- Но я не буду жить в одном доме с твоим папой!

- Почему? А, впрочем, не надо.. ХIинд, мне по фиг всё, давай поженимся! Я настойчивый, авахахах, но навязываться не стану!

- Не навязывайся.. – Она не знала, что говорить. – Но как мы жить-то будем?

- Просто.. Я работаю, ты дома. Заведём ребёнка..

- Погоди ты про ребёнка! Что я – дома? Что я?!

- Э-э.. Обычно, ну как все женщины.. Дома, ну, дом, ну это, стирка, глажка, мойка посуды.. Там еда вкусная.. – По запинкам в его речи стало похоже, что его представления об их совместной жизни неконкретны.

- А домработница у меня будет?

- Э-э.. Женщина должна же..

Так. Похоже, что он, хоть и обитает в трёхэтажном частном доме, но жадный. Плохо.

- Что должна женщина?

- Ну э-э.. Вообще. Чтобы семейный уют.

Фу,  как ей, ХIинд, как ни стыдно уподобляться.. Не жадный, а у человека отсутствует семейный опыт. Матери у него нету. Да разве так уж нужна домработница?

- Вообще, у нас дома есть прислуга! Но если отдельно от отца, то я – против.

- Ладно. Сейчас техники всякой много. Стиральная машина будет?

- Йес.

- Кухонный комбайн?

- Йес, оф коурз.

- Блендер?

- Вау, чё это?

- Ну вообщем такая штука на кухню, чтобы..

- Да.

- Сифон?

- Чё?

- На кухню штука..

- Да, да.

- Что ещё.. Вай фай рутер?

- А это ещё зачем?

- Как – зачем? Для интернета.. Чтобы брать лаптоп и спокойно из комнаты в комнату, не привязанной к месту. И ещё мобильный модем.

- Вообще-то! По нашим традициям.. Жена готовить должна, ахахахаа..

- Значит, ты мне не купишь лаптоп?

- У меня есть. А тебе зачем? Я тебе буду давать поиграться.. Женщинам незачем интернет. Там одна глупость. Вещи, которые лучше не знать!

- Забыл, где мы познакомились?

Теперь бросила трубку она. Бросила в самом прямом смысле – красная клавиша отбоя и на пол, на пол. Со всей силы. Мобильник выдержал, даже аккумулятор не вылетел – такое часто случалось на более старых моделях.

Не получилось даже поругать себя за несдержанность – просто не выдержали нервы. Катализатором послужило «поиграться» - звучание неграмотной конструкции настолько неприяно, что всё всё равно стало вдруг.

Лаптопа на неё пожалел, айфоновладелец несчастный. У самого на одноклассниках половина фотографий из серии «я лежу на диване кверху задницей с айфоном, пистолетом, пачкой долларов, айфон повёрнут яблоком в фокус» .

Фу. Как противно.

Он сразу и как-то неожиданно ей разонравился. Без сожаления она стёрла номер его телефона из памяти, зашла на одноклассники – удалить из друзей и добавить в чёрный список было делом одной минуты. С других аккаунтов написать он не сможет ей – профиль закрыт, дружбу ни от кого в ближайшее время она не примет.

Кончено.

Она пошла на кухню пересказывать весь разговор маме, сама, между тем бродила по его профилю, читала ленту активности, комментарии вульгарных девиц, форум, список друзей – он не был в онлайне, поэтому не заблокировал её в ответ.

- Что переживать? – Мама решительно не понимала. – Ну нет, так нет. Как будто бы он так уж и прекрасен. Зачем ты вообще с ним общаешься?

- Ах..

- Да он всё равно бы сбежал. Не сегодня, так завтра.

На плите что-то кипело, бурчало, грозилось убежать белой воздушной пеной.

- Он не сбежал, я сама. Что варится?

- Варенье из портящихся яблок. ХIинд, не причмокивай. Хочешь белого чая?

- Давай. – согласилась она без энтузиазма.

Да, она правильно поступила; нечего точить лясы с человеком, не знающим, что он хочет – но осадок остался. Было не грустно, не плохо, не жалко – непонятно откуда появилось знание – в ближайшие несколько дней, а то и недель, хорошее настроение ей не светит.

Забежал Заур похвастаться дневником полным замечаний. Сходил-таки в школу. В кои-то веки.

- Брат учительницы по русскому – ну, который пастор, сказал, только конченые уроды могут продолжать говорить на русском, живя здесь. Русский язык – язык оккупантов, которые всегда навязывали идею превосходства русских над другими славянами, несмотря на то, что русские – самые дикие, скотские и необразованные из славян, потому что они славяне только по языку, но не по генетике. На самом деле, по генетике, русские..

- Смесь шимпанзе с крокодилом. – фыркнула мама. – Больше он ничего не говорил?

- Да. Он говорил, что мусульмане есть продукт.. – Заур наморщил лоб, вспоминая. – мусульмане есть продукт совокупления Сатаны с языческими индийскими женщинами по Камасутре.

ХIинд не выдержала и рассмеялась.

- А ты-то что? Дал ему в морду?

- Не-а. – Заур мотнул головой, схватил со стола пустую чашку ХIинд – чай был допит. – Мама, слышу запах белого чая. Плиз! – И отпивая первый глоток, добавил:

- Я не хочу портить ему свадьбу.

Мама, снимавшая пену дуршлагом, так и застыла.

- Он женится. – Махал Заур руками. – На русской из Донецка. Она счастлива переехать в Евросоюз. Она согласна со своей ролью скотины. Она ему не возражает. Она мечтает уготовить своим детям нерусское будущее. Но при этом рашн гёрл дико патриотична и уже прислала в посылке четыре матрёшки. Умение готовить блины. Второй брак. Первый брак с арабом. Разочарование в восточных мужчинах. Поиск христианских ценностей. Мадамке нужна опора. Мадамке тяжело без опоры – все русские с украинцами алкаши та нарики. Войля!

- Так ксёндзу нельзя жениться. Целибат.

- Пастору! – Заур посмотрел на неё круглыми глазами. – Ты слышала, что я сказал! Он сменился в баптиста или аугсбургдиста.. Вообщем, дозволяется.

- Аугсбурдисты старокатолики, у них не должно..

- Ничего не знаю, сестричка, ничего. Что слышал, то сказал. Я на него и убеждения его с Джомолунгмы гору дерьма наклал. Арриведерчи! Я пошёл.

- Поешь хоть? – успела крикнуть вослед мама: ей ответила стуком захлопнувшаяся дверь.

Заур ушёл, оставив после себя смятение.
- Что за бред? – начала развивать тему ХIинд, горя желанием построить предположения по поводу глупости жительницы Донецка, видимо, пересмотревшей для начала сериал Клон, а затем задавщейся вопросом “Quo vadis?” и сволочизма будущего мужа дуры.

Но телефон зазвонил опять.

Она схватила его и выбежала из кухни под понимающим взглядом мамы.

- Ты?

- Я..

- Зачем звонишь?

- Извиниться не хочешь?

- Перед тобой?

- Да. Ты меня обидела. Моего отца. Наши обычаи.

- Какие ещё обычаи?

Всего чего угодно ожидала, только не этого. Она ещё и виновата, ей ещё  и извиняться. Многого захотел!

- Обычаи. Адаты. Жена готовит, а не сидит в интернете. Тебя что, родители плохо воспитывали? Ахахааа..

- Смени свой придурковатый тон. – Зашипела ХIинд вне себя от его наглости. – Велика честь – жить в Солнечногорске! Да у меня европейский паспорт, кто ты такой, ты, личность, необладающая Шенгеном.

- Я? Шенгеном? Хм, он мне не нужен, как бы..

- Да? Да? А что тебе нужно?

- Давай обсудим всё нормально, жениться хочу..

Спокойно, - сказала она самой себе. – Спокойно. Ты ведёшь себя просто неприлично. А ведь он всё-таки нравится тебе. Очень, очень.

- Шахин, пойми правильно. Я привыкла иметь постоянный доступ к интернету.

- Ахаааахаха.. Давно на Родине не была? Там интернета.. – он всё ёрничал.

- Я знаю, не везде есть. Я живу не на Родине. Я привыкла. Так же как привыкла не мыть посуду руками.

Небольшая пауза.

- Чё-то не догоняю, а чем? Ну, если не руками..

- Шахин, для этих целей у нас есть посудомоечная машина. По-другому не выходит. А у вас, в трёхэтажном доме, как?

Пауза подлинее.

Как долго, тоскливо, тянется время. И главное – безнадёжно.

Если он сейчас ответит.. Ответит не так.. То..

Хватит.

Пусть сам решает.

 

-Как? У нас с этим просто, тряпку в руки – и вперёд, наяривай во славу коммунизма.

- Вот пусть кто-нибудь и наяривает, в Москве девушек много. А я сторонница технического прогресса.

-Мда..

Короткие гудки.

-Что, я говорила, что сбежит твой Шахин? – спросила мама, увидев как дочь с перекошенным лицом, глотает сразу пять таблеток валерианки.

- Ты плачешь?

-Я не плачу, я смеюсь. – ХIинд зажала рот ладонями и затряслась мелко-мелко. – Он действительно сбежал, мамуль. Он принципиальный.

- Что-что?

- Он принципиальный, мам. Он не готов к покупке посудомоечной машины. Его мужское самолюбие будет уязвлено от слишком простого решения проблемы нагромождения тарелок в раковине..

-Ничего не поняла.

- Чего не понятного? Не хочет он мне купить посудомойку, не хочет. А я сказала – нет посудомойки, ищи другую.

- Конечно найдёт, за него любая с радостью. Пей чай и нечего о нём вообще думать. Солнечногорск – дыра.

- Там есть крутые вип кавказцы..

- Что? Откуда?

- Не знаю. Но в ленте активности написано «Присоединился к группе «Вип Кавказцы Солнечногорска». Значит есть.

- Вроде него, что ли?

- Я думаю, он в меньшинстве. Он на фоне наших земляков очень выделяется, крутой такой.

- Пей чай.

В кухне было душно от работавшей духовки, отплясывала неизвестный танец на столе хлебопечка, в косое стекло окна бил каплями дождь.

- Откроем, мама? Душно..

- И водичкой на плиту. Нет уж, душно – уходи на балкон.

Она допила чай, посидела ещё минут восемь и действительно ушла. С балкона открывался привычный, но всё равно красивый вид, нагнетавший грустные мысли. Правильно ли я сделала, что так решительно дала «от ворот поворот» ? Может,  стоило не заводить об этом разговора? Как другие девушки? Они  притворяются, что согласны жить в шалаше, а своё истинное лицо показывают после свадьбы? Почему я так не могу? Почему? Почему он вообще мне понравился так сильно, всего по паре фотографий? Теперь он уже никогда-никогда не напишет мне, никогда..

Дождь сильными струями бил о землю внизу, о перила балкона, о кафельный пол.. Никогда-никогда-никогда...

В этот день она не заходила в социальную сеть, не проверяла емайл. Телефон положила перед собой и всё смотрела – не звонит ли. Но Нокиа молчал. У матери разболелась голова, так что ХIинд весь вечер была свободна от её внимания. Ещё не было десяти, как она легла в постель и сразу же забылась сном без сновидений. В незанавешенное окно светила полная луна, с улицы из-под кустов доносился любовный шёпот, но ничего этого она не слышала.

Следущие дни были заполнены однообразной рутиной – учёба-учёба-дом, «Вымой пол, дочка» , «Сходи в магазин» , «Завари чай» . Автоматически выполняя всё это, она не замечала за собой, как ни целых полкило чёрной икры – друг Заура привёз из Ирана, ни симпатичный армянин, дежуривший у её подъезда, ни даже институтские хвосты – ничто не занимало внимания, кроме равнодушно молчащего телефона.

Бездушная субстанция! – приговаривала она, в сердцах кидая телефон об подушку. – Ты ничёго не понимаешь, ты, симбиоз пластика и микросхем, ну почему же ты не зазвонишь, почему?

И журчала в ванной вода, заглушая плач, и утекали вместе с водой в канализацию слёзы досады.

Словно гром среди ясного неба прозвучали слова, вычитанные с выданной в деканате бумаги – в связи с непосещением.. не допускается до экзаменов.. перести обратно на первый курс. Она не осознала масштабов грозы – как соммнабула положила приказ на стол – мать с братом оторвались от обсуждения цен на продукты – и заперлась у себя.

Недоумение, упрёки – ничего не запомнилось, она пережила их, уткнувшись в подушку и думая о другом.

Закончилась сессия, в сентябре начнётся новый семестр – для всех, кроме неё, разумеется. А она опять пойдёт изучать программу пройденного в прошлом году. Словно, в наказание. Всевышний Аллах, за что мне такое? За что?

Голос матери вернул её к реальности:

- Ты пойдёшь есть бульон?

ХIинд выплыла из воспоминаний и растерянно захлопала глазами. Она в маминой комнате, лежит на маминой кровати, смотрит в серый, требующий ремонта, потолок. Она дома, Шахин последний раз звонил больше двух недель назад, а она – оставленная на второй год студентка проснулась в полдень, ушла ждать обеда сюда и кажется, опять заснула. Теперь около четырёх.

Был выпит бульон, а после дополнительный намаз был сделан. ДуIаъ  о совершении такого нужного чуда – пусть случится ошибка, авария, черезвычайная ситуация, и её возьмут, возьмут на второй курс – прочитано, а в дверь кто-то долго, упорно звонил. ХIинд встала с колен, помчалась стремглав к двери – но там уже возилась с замком мама.

- Дорогие мои..

Она не сразу узнала этот голос, а узнав, не знала, радоваться или плакать. Тётя Лия приезжала редко и никогда не предупреждала о своём приезде заранее. Родная сестра отца, любившая по поводу и без повода характеризовать саму себя случаем из молодости:
  Как-то в одном провинциальном городе теперь и тогда расположенному в Кабардино-Балкарии, где она проходила практику на метеорологической станции, ей повстречались двое её знакомых из местных жителей, один из которых перед этим занимал её мысли довольно продолжительное время.
Обычно нейтрально вежливые, знакомые в тот раз были пьяны и, едва завидев её, заорали на всю улицу:
- Чудовище! Страшнее только освежованная коза.
- Какие неуверенные мужчины, как видят красивую – других слов не находят. – тут же прокомментировала тётя вслух и на всю жизнь удостоверилась в том, что оба испытывали к ней нежнейшие чувства.
Было это пятьдесят лет назад.

Теперь тётя сидела на кухне в кресле вытянув ноги на свободную табуретку. – устали с дороги. На другой табуретке сидела мама, на ещё одной – стояла неоткрытая коробка с тортом, так что сесть ХIинд было некуда. Она подпирала дверь, с равнодушным любопытством рассматривая тётин багаж – отсюда ей были хорошо видны и чемодан, оставленный в прихожей, и стеклярусный ридикюльчик, сжимаемый тётей в руке, и три зелёных пакета с надписью «Санкт-Петербургский дом книги».

- На границе трясут – невозможно описать. А куда вы едете? А что вы везёте? А вы знаете, что провоз продуктов питания в страны Европейского Союза запрещён? Я говорю им – ну конечно знаю, но даже если вы найдёте у меня эти продукты, моё знание-незнание не повлияет  же на ваши дальнейшие действия, вы ведь всё равно конфискуете? И они конфисковали плавленый сыр, всю коробку забрали.

- Лия Сулимовна, - смеясь говорила мама, - можно подумать, у нас здесь нету плавленого сыра..

- А я не вам брала, я себе – бойко парировала тётя, - я хотела съекономить на вагоне-ресторане, два дня с пересадкой – не шутка ли ехать? А бутерброд с сыром – отличный источник калорий. Тем более сейчас такие страшные цены, ты не поверишь – говорят, подорожает гречка. Разве можно было такое представить ещё пять лет назад? – она таинственно нагнулась вперёд, принялась шарить в одном из зелёных пакетов.

- Пять лет назад некоторые не верили, что в России действительно закончились девяностые. Время течёт, всё меняется. – мама встала, зажгла плиту. – ХIинд, принеси кофе, принеси рафинад, сорви чеснок, который посажен в цветочном горшке.

ХIинд обрывала зелёные побеги, а с кухни доносились приглушённые голоса – вдруг раздался почти крик и на пороге комнаты показалась взволнованная мама – причёска её растрепалась, глаза горели.

- Что случилось? – спросила ХIинд испуганно, роняя зажатую под мышкой пачку Давидоффа на пол. – Ты увидела мышь?
Мыши в их старой квартире были привычным явлением.

- Иди скорее, там тётя привезла мемуары Берберовой..

ХIинд неловко подхватила кофе, зажав в кулаке чеснок, помчалась на кухню.

Пол был заставлен стопками, тётя сидела на неподметённом полу, самозабвенно доставая книги по одной из пакетов и сортируя согласно каким-то непонятым ХIинд ещё принципам. Поставив кофе на стол, положив там же чеснок, она присела рядом, начала помогать. Замелькали имена авторов – Величанский, Красавин, Бунин..

- Бунин? Мама, у нас же есть Бунин?

- Проза, дочка, не переписка. – Повеселевшая мама возилась с джезвами.

- Ах, да, точно.. – Она листнула книгу до содержания, чтобы самой убедиться в этом.

- Красавина здесь новые книги, недавно вышли. – Поясняла тётя, складывая вместе светлые томики – на, унеси.

ХIинд подхватила книжки, кряхтя, отнесла к себе, свалила на кровать.

- Сборник современной поэзии? Кто там, разве сейчас есть поэзия? – Удивилась мама, рассматривая толстый, чёрный талмуд.

- Конечно нет, я купила с рук, там же год выхода 87-ой. – Пробурчала тётя недовольно. – Смотреть надо.

- Рохлина, Казакова. Положи куда-нибудь, - мама протянула книжку дочери.

ХIинд засунула книгу в стиральную машину. «Не забудь потом вытащить» - отметила про себя.

- Наш дорогой Стеблин-Каменский издал новую монографию..

- Вау, дайте, ну дайте, пожалуйста.

- ХIинд? Как ты себя ведёшь.

- Мне хочется..

- Девочке интересна наука.

- Девочка в институте на второй год осталась.

- Как??

И понеслось, и понеслось по новой. Вопросы, упрёки, недоумения.

- Пропуски? Не допустили? Долги? Но почему?

«Если б вы что-то понимали, если б я могла вам сказать» - хотелось крикнуть и расплакаться. Но ведь никто не поймёт, никому нельзя сказать – даже самой себе – крайне глупо ведь забрасывать учёбу из-за интернет – не флирта – из-за интернет пары фраз, и слеза сама вкатывалась обратно, чтобы щёки остались сухими, не навлекая на себя ещё больше внимательных укоров.

- Это просто непонятный ребёнок..

- Двадцать лет уже? Двадцать лет?

На неё смотрели словно впервые видя.

- Мне всегда казалась, что ХIинд младше моего Алика. А она старше?

Алик, как сын тётиной дочери Эрны, доводился ХIинд двоюродным племянником.

- Ему семнадцать стукнуло, в Москве учится в Бауманке. Я всегда думала, это будет прелестная пара, но она старше?

«Не нужен мне ваш Алик задарма» - хотелось сказать громко, словно через мегафон. Не хватило смелости, молчала, вперевшись в пол. «Виновата-виновата-виновата – на второй год, одна из всей группы. Одна. Самая никчёмная, самая-самая несамая. Из-за чего? Из-за кого? Из-за парня, который тебе не звонит – не звонит уже давно, и не позвонит? Из-за парня, которого сама прогнала, а не прогнала – сам бы прогнал, у него другие девушки, покруче тебя есть.. Не красивее, именно круче.. С машинами, дачами.. Хорошая партия, родительский капитал.. Пошлая, но такая российская вещь – приданое. Он не русский, конечно, но разве устоит? Нет, не устоит» – давала  она ответ себе самой и становилось мучительно стыдно, неприятно, словно измочалив, выкинули старой тряпкой в одиночку барахтаться в болоте.

- Очнись, опять она витает в облаках – конец фразы мама адресовала тёте, на что она кивнула – понимающе переглянулись обе, дескать, вот какое пошло поколение – ни до чего ни дела нет, ни упорства, ни настойчивости – лишь бы монографии Стеблина-Каменского, лёжа на пляже, под шум волны почитывать.

- А вы ещё не ездили на море? – светски, в нос, спросила тётя, подцепляя ножом самый большой кусок торта – уже нарезанного, красиво манящего рассыпанной по нему черешней.

- В июне холодно пока что, в августе поедем.

- Дачу снимите?

- Да думаем, что куда деваться. Снимем. – Мама сделала сердитые глаза и вдруг сказала: - Чего стоишь как у праздника? Иди есть торт! И ХIинд ничего не оставалось, как неловко, бочком, подойти к столу, положить на тарелку самый малюсенький кусочек и отойти подпирать дверь, орудая ложкой в невесомом креме.

- Прекрасно, прекрасно. – Тётя заговорщески улыбнулась. – А мне, понимаешь ли, сдалась ваша ХIинд – ну вот по горло. – Улыбаясь, сделала характерный жест.

- Да, вы нам говорили..

ХIинд у дверей застыла  - «Говорили? Ну и ну, поделом тебе несчастная, всё прослушала со  своим Шахином, всё прослушала. Даже не знаешь, отчего и зачем тётя приехала, что вообще всё происходящее означает. От жизни отстала, как от института. Поделом, поделом тебе, покорительница интернет просторов..» - Подумав последнюю фразу, почувствовала к самой себе отвращение.

- У нас, понимаешь ли, я конечно в это не верю, я конечно скептический человек и настроена здравомысляще. То есть, я хотела сказать наоборот, я здравомыслящий человек, настроена скептически..Не суть важно. – Тётя прищелкнула пальцами, обводя кухню театральным взором. – Но Герман – Герман в последнее время ужасно начал сдавать, и я просто боюсь за него.

- Ваш муж.. – маме не удалось закончить фразу – Лия Сулимовна и не думала  останавливаться.

- Герман говорит, что его мать зарыла бриллианты на даче – вы все знаете об этом, мы все здорово смеялись, но в последнее время – это глупо, Герману стало хуже. Намного хуже, он еле ходит, точнее  вообще не ходит, только стоит иногда, на колёсах постоянно и я уже совершенно не могу отвозить его на дачу. С тех пор он занервничал – вы знаете..

ХIинд, мама, другие родственники – все знали историю о сумасбродной тётиной свекрови, начавшей бредить лет за десять до смерти мифическими сокровищами её мужа,  которые тот якобы – спрятал от НКВД в тридцатые годы, или наоборот – реквизировал у других, работая в НКВД в тридцатые годы – добиться связного рассказа ни от неё, ни от Германа, ни тем более от тёти было невозможно. Тётиного свёкра привлечь к ответу тоже – он погиб в блокаду.

- И просто повредился умом, мол, поезжай, перерой весь участок. Я ему – думай, что говоришь хоть, а то мы мало рыли в семидесятые, дефициты высаживая. Побойся Бога, говорю, если и было что, немцы в сороковые бомбой шандарахнули да и забрали деньги – сам говорил, дачу вашу-то в войну под фундамент разрушили. Но он упёрся, говорит, я при Советской власти начальником был, ты с меня такая-растакая и то, и сё, и автомобиль личный имела, а теперь я старый больной человек и ты хочешь, к тому же, чтоб я и нищим помер? Не бывать этому, говорил – дай Бог памяти, в каком году-то? – Тётя начала загибать пальцы. – Да уж лет пять будет, в 2004-ом говорил, в начале всей этой просперити.. – При слове просперити тётя брезгливо сморщилась. – Вообщем, я весной Альку туда таскала, дам лопату, говорю – вырой пару ям, сними на мобильник, деду покажешь. На том и ладили. А теперь он в Москве, приехать не может. Одолжите мне ХIунайду на месячишко, припахивать сильно не буду, так, навозные кучи раскидать для видимости – вы ведь слышали, эти хамы – я имею в виду соседей – переехали из города, завели коров – говорят, кредит какой для подъёма сельхозяйства получить можно– и теперь те по чужой собственности лазят – забор-то  от них поставить невозможно – дерево соседи на дрова стащат, бетон дорого. Как всё становится дорого – вы представить себе не можете, ну неужели подорожает гречка?

ХIинд вздохнула – как тяжело держать себя вежливо – ни развернуться, хлопнув дверью, ни объявить наглым тоном «а мне ваша гречка» , ни топнуть ногой. Мама почувствовала что-то, кинула на дочь быстрый взгляд, улыбнулась приободрающе. «Это старый человек» - казалось, говорила её улыбка, - «ну пусть не старый, но явно не молодой. Мы тоже будем такими, если доживём. Надо относится с уважением, пониманием, наши родственники, родная кровь, старшие..» Да, старшие. Старшие всегда правы. Это крутилось в голове, и ХIинд учтиво кивала, качала головой мало вслушиваясь в тётины речи – главное она поняла -  её хотят забрать в Петербург для изображения копательной деятельности на небольшом участке под станцией Мга. Что ж, она не против, это лучше, чем париться до конца июля в душном городе, а потом стремглав, впопыхах, стремиться урвать двухнедельный кусочек лета на побережье – если тётя  берёт её всего на месяц, побережье от неё никуда не убежит. Она совершенно не против.

- Когда выезжаем?

Её рассуждения были прерваны столь неожиданно, что сначала она даже не поняла, где находится, в смятении оглядывая давно знакомые белые обои и рыже-бурый завитой тётин парик. Потом, сообразилась, хотела было открыть уже рот, но заметила, что мама с тётей вовсю обсуждают, планируют сами. Она подошла поближе и начала мысленно кивать, ничему не возражая.

- Так послезавтра?

- Послезавтра. Завтра хочу у вас здесь погулять, осмотреться. Вообще, знаешь ли, такая любопытная архитектура, конечно, готики маловато, какой-то круглый восточный стиль, но всё же самая настоящая Европа, а не то, как у нас в Питере – тётя  голос понизила – петровский новодел, выкрутас, уж не знаю, какое слово приличнее.

- Разве новодел то, что так давно построили? – ХIинд старалась держаться незаметно.

- Что понимаешь.. – Лия Сулимовна отмахнулася. – Культура, развитие, прогресс. Надписи не по-русски, знаете, меня всегда умиляет, когда в магазине – и не на русском написано. Чувствуешь себя, конечно, несколько по-фонвизински, вспоминаешь Митрофанушку, но что поделать – уже тогда Россия безнадёжно отстала от Западных стран.

- Может она к ним и не приставала..

- ХIунайда, не лезь не в своё дело. Так послезавтра есть самолёт? Я думаю, самолётом лучше – этот таможенный контроль с долгим стоянием, эта пересадка – я думала, я потеряюсь. Это колоссальная игра на нервах, вы и вообразить себе не можете, они сверяли паспорт со мной самой! Повернитесь в профиль, - зашипела тётя казёнными интонациями, и тут же опять перешла на обычный, восторженно-испуганный тон, - я им говорю, какой смысл в профиль, если фотография в паспорте анфас, но эта хамка, эта публичная девка из таможенного контроля..

– представление пошло по второму кругу, затянувшись, с перерывами на обеды, завтраки, ужины, прогулку по центру города, поход в музей, поход в католический костёл до тёплого дождливого вечера, когда и тётя, и ХIинд, и мама – втроём сидели на чемоданах в неподметённой прихожей – выметать сор перед отъездом – к беде, и ожидали такси. Тётя трещала без умолку, мама волновалась, то вставала, то садилась, пару раз подходила к шкафу, взглянуть – всё ли взяли, а ХIинд сидела понурившись, изучая давно знакомый узор ламината.

- Я всегда говорила – вот попомните моё слово, всегда – будет голод. Это надо пройти. Будет голод сильнее, чем в блокаду.

- Вы стращаете нас, как Андреев Толстого, и нам тоже не  страшно, - мама пробовала шутить.

- Да, это надо пройти. Перестройка – улыбка демократии, кризис девяностых – прививка демократии, просперити – оскал капитализма. Теперь должна случиться прививка капитализма – и я вас уверяю, - тётя схватила маму за руку, почти насильно усадила рядом – хрущёвская кукуруза вам покажется Эдемом.

- Ну, это ещё вилами на воде писано, - мама сдвинула очки на кончик носа, словно не хотела видеть ничего из того, что могла, а именно – тётино лицо, с выступившими на нём капельками пота, возбуждённое и горячее, с рвением, достойного лучшего применения, отрицающее всё и вся:

- Какими вилами? – вопрошала она, почти задыхаясь. – Мои сёстры – и Диана, и Селима – мешки запасали, мешки. Чего там только не было – пряники, мука, сухари, сушки, сухофрукты, орехи, сушёные овощи, кукуруза. Бедные девочки – они ведь так и не вышли замуж, из сил выбились, выбивая себе инвалидность, а потом питались одними макаронами – и это не спотря на том, что Матлабчик присылал им две тысячи рублей в месяц – половину того, что наживал непосильным трудом. Ему было трудно, очень трудно – он всегда грозился угодить под статью, а мы – я, Селимочка, Дианочка – ещё ругались, что денег мало. Я только недавно узнала, какой это был риск – работать на винном производстве в Грузии. Только недавно. А сестрички мои, увы, где они? – тётя подняла глаза в потолок, словно надеясь увидеть там кого-то. – Я спрашиваю вас, где?

- Они умерли. – ХIинд сказала это печально не от горя, а от усталости.

- Умерли. Они не дожили – не дожили до девяностых, а как бы тогда им пригодились все эти продукты – ведь они голодали, голодали на хлебе и воде, лишь бы не околеть с голоду, когда начнётся война. Они боялись, ХIунайда, ужасно боялись. И что же? Бог всё видит, Бог всё знает. Бог сделал так, что эти продукты не достались чужим ворам да мародёрам.

- В чулан, где они хранились, ударила молния?

- Ах, нет, нет, деточка. Когда Матлабчик приехал на похороны – к сожалению, пришлось хоронить как у этих – «этими» тётя называла не столько русских, сколько вообще любых людей, поведением и убеждениями далёких от её собственных. – Когда Матлабчик приехал на третий день – раньше не удавалось выбраться – мы поехали в Ярославль – ведь когда в войну эвакуировали, то Селимочка с Дианочкой после не вернулись. Я  вернулась к родителям, а они, уже большие девочки, они там остались. Библиотечный закончили. Бедные девочки, умерли в один день – Селимочка во сне, а Дианочка как увидела, что Селимочки нету.

- Так что дальше? – спросила ХIинд, а мама встала, нервно прошлась к  окну, поглядела.

- Где же это такси?

Тётя  ничего не замечала.

- ХIунайда, миленькая, мы после похорон сразу уехали – ведь такое потрясение. В поезде с братом плакали, словно дети. А через неделю уже – это твой отец молодец, хоть на что-то сгодился – думаю – точнее, я думаю, он говорит – дескать как там их продукта, разворуют же. Ну, мы с Германом собрались и опять туда. Представляешь, деточка, все мешки – ну прямо всё, что в мешках было – поели крысы. Наверное, уж пару лет как подъели. Сестрички мои не проверяли содержимое мешков. – Тяжело дыша, тётя откинулась на стену, поправляя упавшую на лицо прядь париковых волос.

- И поделом. Не надо такими жадными было быть. – Резко проговорила ХIинд.

- Да как  ты можешь? – почти вскричала тётя, но мама быстро прошла мимо них, гремя ключами стала отпирать дверь.

- Такси у подъезда..

В аэропорту было безлюдно, если не считать туристов с путеводителями, грязных, обшарпанных, похожих на бомжей.

- Кто эти нелюди? – на лице тёте нарисовался священный ужас.

- Ваши любимые иностранцы, англичане или датчане. – На любимые ХIинд сделала ударение.

- Нет, не верю. – Тётя скорчилась, хотела было пуститься в рассуждения, но объявили о завершении регистрации.

- Дорогая, прощай. Не поминай лихом, как говорят «они» , - тётя церемонно поцеловала маму, ХIинд же прижалась к маминому плечу, тихо вздохнула. Улыбнулась, поймав в зеркальной стене взгляд притаившегося в углу зала брата – на время прибывания Лии Сулимовны у них, он просто сбежал к кому-то из друзей и теперь прятался в аэропорту, боясь открыто проводить, попасться тёте на глаза. Брат заметил её, кивнул, показал расстопыренными два пальца – указательный и средний – всё хорошо будет, сестричка, олрайт, не переживай.

Она и не переживала. Тихонько помахала брату рукой, заметила, как мама едва чувствительно сжала ей ладонь и поняла – та тоже видит.

- Родная моя, - тётя смахивала навернувшиеся слёзы, - не беспокойся, мир тесен ещё свидимся. Я приеду снова и снова и снова.

- Белой дороги, - после традиционного пожелания, мама ещё раз обняла их обеих и оттолкнула от себя. – Белой дороги. – провожал их через паспортный контроль её голос.

ХIинд обернулась, увидела, что мать медленно уходит с братом под руку, не оглядываясь.

Тяжело ей, вручать меня Лии Сулимовне на целый месяц, да что делать. У них мало родственников, связями приходится дорожить.

В самолёте первым делом выключила мобильник, потом решилась заснуть. Тётя читала биографию матери Черчилля, с интересом,  словно примеряя на себя каждую отпечатанную букву.

- ХIунайда, спросила она через полчаса, выведя племянницу из приятной полудрёмы – я забыла спросить, лапочка, а Заурчик где был? Он ведь большой.

- С друзьями сплавлялся по рекам-речушкам. Школьный лагерь. – пробормотала она отговорку.

- Надо же? И вы пустили? Ему десять лет, одиннадцать?

- Четырнадцать.

- Матка Боска! Неужели так вырос?

- Представьте себе. – ХIинд надоело изображать спящую, она принялась смотреть в иллюминатор. – Извините, но меня тошнит.

- Ах, тошнит. – Тётя перешла на фальцет, пытаясь изобразись сочувствие. – У тебя есть полиэтиленовый пакетик, а?

ХIинд промолчала.

- Ещё один вопрос, и я оставлю тебя в покое, крошка. Проценту за папу нормальную получаете, хватает?

- А на что по-вашему мы живём? – чуть не вспылила она, тут же принялась успокаивать себя – Сабр, сабр.

- Ну, я не знаю.. Мало ли.. Это, значит, вам правительство республики платит?

- Банки. – ХIинд не ответила, отчеканила, желая прекратить разговор.

- Банки, как мило.. А у нас в России, - тётя хотела рассуждать дальше, но заметив, что племянница, зажав ладонью рот, выбирается из кресла, явно собираясь бежать в туалет, притихла, загородившись «черчилльской» биографией в розовой обложке.

Ей приснился сон. Она стояла в центре огромной жёлтой пустыни, наполненной, словно чаша до краёв пылью, прихлопнутой крышкообразным небом. Ни птиц, ни животных вокруг. Жарко, а пить не хочется. Хочется превратиться в соляной столб, чтобы стать достойным антуражем в этом бескрайнем, шарообразном пространстве, не нарушать его движениями, голосом, дыханием – жизнью. Хочется стать квинтэссенцией материи, слиться в нечто абстрактное, называющееся Аликуль – то ли в мировой разум, то ли в мировую душу – она никогда не была сильна в абстрактной философии. Хочется.. И вдруг откуда-то из далека взвился песчаный смерч прямо у её ног – гигантский небоскрёб, увенчаный белой короной чистого облака. Она подняла голову, чтобы испугаться стихии, но изумившейся душе не осталось силы на страх – вверху, на облаке, покоился целый город – и она узнала его, многократно виденный на плакатах, фотографиях, рисунках. Мекка. Святая Мекка. Смерч танцавал коброй, выползшей  из мешка факира – то вверх, то вниз, а ветер, казалось, управлял им, играя в невидимую дудочку. В один из порывов, содравших с её головы платок, растрепавших ей косу, смерч стал ниже её ростом, подобен обеденному столу в школьной столовой, и она – сама, не думая, не желая этого, запрыгнула на него – не успела удивиться даже, каким образом хватило ловкости, прыгучести – очутилась в Мекке, в тесном закоулке, придавленная со всех сторон саманными заборами, слишком напоминавшими ей дувалы её покинутой Родины. Да как так можно, чтобы в арабском городе – и всё как у нас – подумала  она – не она спящая, а она снившаяся и тут же, прямо во сне, сообразила – Ага, значит я сплю и я не в Мекке, мне только снится она. Но поскольку никогда не была я в хадже, умре, то и представить даже во сне город не могу, вот и чудятся мне родные просторы..

Просторы  давили – тесные со всех сторон, заборы практически не оставляли ей прохода, и в отличие от Родины, ни травинки не расло под ногами.

Моё воображение сохраняет Саудийский колорит. – подумалось опять-таки её снящемуся образу.

Тут откуда-то из за угла хлынула людская лавина и понеслась, понеслась, бросаясь камнями, комьями грязи мимо неё, во мгновение ока оказавшейся сидяшей на верхом на глиняной стенке.

«А на дувале свесив ноги, сидит продельник Мустафа» - захохотало что-то лохматое сзади неё словами давно забытой песенки.

ВаЛлахи, ведь эту песню я слышала последний раз в родных краях.. ВаЛлахи.. И тут же лохматое пребольно впилось в предплечье, оказавшись чёрной облезлой кошкой.

«Говорят, не повезёт, если чёрный кот дорогу перейдёт» - проговорила она, хватая кошку за хвост и неудержно завопила, почувствовав, как катится по стене вниз, увлекаемая, казалось, тысячетонновесным животным.

Вокруг шумел сад, высокие травы – заросли куриной слепоты выше её роста, ненормально большие подорожники – каждый размером с её  ступню 36-го размера. В центре, на возвышении, напоминавшем уменьшенный раз в тысячу Эверест стояла огромная жёлтая чаша, из которой били фонтаны – часть мощной струёй косо опадала на землю, чтобы рикошетом отбить на полметра вверх, часть, против всяких законов физики  текла зигзагами – то повышаясь, то понижаясь. Во сне это не выглядело фантастическим и она даже принялась подсчитывать, насколько часто должен меняться напор воды, чтобы перед глазами предстала такая картина, и тут уже она – видевшая сон сказала насмешливо себе самой – снившейся:

- Ты же моя дорогая совершенно не разбираешься в технике.

На что снившаяся она ответила бессмысленно настолько – насколько вообще может сознаваться бесмысленность и  нереальность сна для спящего, ещё непроснувшегося человека:

- А плюс Бэ равно Цэ, а от перемены мест слагаемых физика не меняется.

Дура.. Обругала она саму себя и тут же принялась смотреть фильм с самой собой в главной роли,  в тайне желая снившемуся отражению утонуть или по крайней мере сломать ногу.

Она – снившаяся – подошла к одному из фонтанов, зачерпнула воду, обрызгав песочную землю вокруг – влажными катышками затемнели мелкие пятна, расступаясь частичками, сквозь которые потянулись плавно длинные побеги диковинных растений. Заворожённая, она смотрела на это чудо широко распахнутыми глазами, забыв даже, что всё видимое – не правда, а лишь плод воображения.

Как красиво, - прошептала, потянувшись к великолепному ярко-зелёному цветкому, горделиво выделяющемуся на жёлтом фоне.

- Салам алейкум, - цветок учтиво склонил голову, добрый и приветливый.

- Ай! – крикнула она истощно, поджимая ноги и в тот же миг очутилась совсем в другом месте – мягкий диван стоял в непросторной, но уютной комнате около пылающего жаром электрического камина.

- Салам алейкум, - горящее полено выскочило из очага прямо ей на колени, до резкой боли опалив юбку.

- Ай!! – раздался снова её крик, а через секунду круглая голова с печальными глазами высунулась наружу из щели между льдин, после чего тюлень печально просвистел на ультразвуке:

- Салам алейкум.

- Здравствуй, дорогой, - сдержала она с трудом рвущийся наружу вопль, и присев, погладила мокрый усатый нос, холодинкой ткнувшийся в марсовое поле ладони:

- Как поживаешь, хороший?

Не успел тюлень ответить, как закрутилось снова вокруг черодой непонятное невообразие, и поджав губы отстранилась она от по-голодному худого цыгана, без акцента втолковывавшего:

- Люкс духи, дорогая. И люкс колготки.

- Не надо, - отрезала она, кидаясь по белоснежно мраморной площади к светофору.

- Подайте на пропитание несчастному созданию, - шнырял по толпе гуляющих грязный мальчишка.

- Бог подаст. – ХIинд отвернулась.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку.

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Стало стыдно – ещё когда в России жили, стихотворение учила. Наизусть – только не из сердца, а из головы.

- Подожди, мальчик!

Из сумки достала пышный батон, ожидая отмазок вроде «ты не хлеб, ты деньги давай» , но ребёнок молча взял еду, повертел хлеб, прикидывая, видимо, что-то в мыслях.

ХIинд шла по зебре, когда услышала сзади:

- Зорало, патя манге, джава манге.

Оглянулась – разломанный пополам батон ели двое.

- Верный товарищ, - позавидовала человеческим качествам первого из них.

В костёлы зазывно звонили колокола – среди людей приходилось увёртываться, чтобы не попасть в лавину прихожан.

«Что это такие набожные все стали» - подумалось на мгновение, а в следующее, ноги сворачивали в поисках убежища в переулок, в то время, как губы шептали сами:

- Господи, спаси и сохрани.

Странно, но звук шёл не с них, а сбоку. Мимо прошла православно одетая женщина – в несоразмерно мужских, грубых опорках, нищенски укороченной юбке и светло-застиранной косынке.

- Так это же она сказала, а не я. – не успела ХIинд подивиться странному обстоятельству, как завизжали сирены десятка милицейский машин, и заматерились грубые люди, запихивая её в УАЗик.

- Почему милиция, а не полиция? Я вообще, куда попала? – слёзы брызнули из глаз, заливая кругом всё.

- Гони машину, - завопил державший её водителю. – Гони машину, а то потонем.

Действительно – кругом расплёскивался солёный океан, захлёстывая метровыми барашками волн.

«Я прям Алиса в Стране Чудес» - горький юмор, неудачная шутка.

Приехали в отделение милиции, располагавшееся в величиственном здании, при виде которого она чуть не вскрикнула:

- Это ведь Исаакиевский собор.

- Ошибаетесь, гражданка, - хохотнул за спиной некто – то Эрмитаж.

- Неправда. – Она обернулась, желая увидеть эмведешного грамотея, но на асфальте одиноко ухмылялся иссиня-чёрный кот, презрительно задравщий хвост длинной с размотанный в линию холла-хуп. Милиции нигде не было.

- Я могу идти куда хочу! – не успела обрадоваться померещевшемуся, как выяснилось – ноги никуда не идут, кроме как по направлению к Исаакию.

Выхода не было – пошла, куда шлось. Шаг-второй-третий-четвёртый.

На массивных дверях латунная табличка:

«Правительственное учреждение при ГУМ РФ «Эрмитаж» » .

Ниже белый лист с чёрными Таймс Нью Роман буквами 28-го размера:

«Правительственное учреждение при ГУМ РФ «Эрмитаж» с 18.01.2019 по 12.14.1232 проводит добровольную платную выдачу премий сотрудникам за совершение тяжких и особо тяжких преступлений. Реквизиты для произведения оплаты в бухгалтерии» .

В конце, белом пространстве листа от руки было приписано:

«Также выдаются индульгенции за убийства мирных жителей внештатным сотрудникам из числа членов буддистски-экстремистского бандподполья самопровозглашённой республики Тынну Тыва.»

Ну и дела.. Немало подивившись объявлению, вошла нерешительно внутрь – вместо привычного соборного-клирикального интерьера казённый  коридор с охристого цветта стенами, кафельный пол, ни одного окна, зато много дверей – раскрытых, незапертых. Подойдя к одной, заглянула туда, где должна была бы быть комната – огромное панорамное стекло, за которым – небо во всю ширь распростёрло обьятия, маня вверх. За другими дверьми – та же картина.

- Бред. – Сказала она самой себе и тут же она-спящая отреагировала:

- Конечно бред, а ты как хотела? Давай, просыпайся.

- Досмотрю сон и проснусь, - откликнулась она-снившаяся, идя дальше – туда, где в тупике болталась под подолком керосиновая лампочка.

- Матка боска, - воскликнула в следущий момент совершенно как тётя и было отчего. Коридор заканчивался полукруглым амфитеатром, в центре которого гигантских размеров клетка стояла на покрытом сплетённым из ивовых веток ковриком столе. В клетке сидел Шахин.

Заслышав шаги, он встал, не глядя на неё, продекламировал:

- 116-ая статья уголовного кодекса РФ «Побои» . Арест до трёх месяцев.

- Ну, это не много, - она подошла почти вплотную.

- Смотря сколько длится месяц. В этой стране он длится сколько угодно прокурору, – он сплюнул сухо. – Извини.

Надо же, какой вежливый – извиняется. Ах, если бы он так вёл себя в жизни..

- А что насчёт первого подпункта статьи 291 того же Уголовного кодекса – дача взятки должностному лицу? – поинтересовалась сочувственно.

- А что насчёт отсутствующего в статье 291 подпункта – дача должностным лицом взятки подсудимому для получения согласия последнего отбывать полный срок заключения вместо попытки подсудимого засудить должностное лицо на основании  статьи 290 в виду неоспоримых доказательств получения должностным лицом взятки за оставление подсудимого лица без адекватного составу преступления наказанию? – отбарабанил он на одном дыхании, смотря куда-то в сторону – туда, где на ивовой ветке проклюнулись зелёные листики.

- Я ничего не поняла.

- А это потому что ты дура.

- Я глупая. Но я не дура. – Возмущение вполне искренее.

- Смотри сюда-смотри сюда.

Контуры тела видоизменялись, и вот уже не Шахин перед ней, а огромная шимпанзе, кокетливо виляет пальцами:

- Знаешь, кто я?

- Обезьяна.

Человеческим голосом разговаривает, что это?

- Ответ не правильный, вы теряете сто тысяч баллов в игре «Побег из тюряги»  - сказал пол, улыбаясь во все тридцать два зуба – нарисованные на нём неровными треугольниками цветными мелками.

- Но я не играю в эту игру!

- Именно поэтому ты и теряешь баллы – ведь очень легко терять то, чего у тебя нет.

- Правда?

- Если у тебя никогда не было чего-то, то не всё ли равно, потеряла ты это что-то или никогда не находила?

- Не знаю.

- Абсолютно всё равно. Если я скажу, что у тебя украли миллион – или наоборот, что ты прошла мимо миллиона – и то, и то будет правда, потому что правда – это наличиствующая действительность, а действительность такова, что у тебя миллиона-то и нет, и не было.

- Ну..

- Я права, права, права, - обезьяна странно закачалась по кругу и ХIинд с испугом поняла, что та танцует зикр.

Ля иляхIа илля ЛлахI..

Ля иляхIа илля ЛлахI..

- Угадай, как меня зовут? – шимпанзе протиснулось сквозь решётку клетки и теперь сидело на корточках, протягивая лапу. – Хау ду ю ду?

- Простите, но я не знаю. – ХIинд повернулась назад, собираясь убежать, но взгляд натолкнулся на холодную стену. То ли западня, то ли всё настолько непостоянно в мире снов.

- Маймун. – представилось животное, и ХIинд, не оборачиваясь, удивилась. – Это ваше собственное имя? Но ведь на арабском оно означает обычную обезьяну? У вас очень оригинальные родители..

На спину ей повеяло лёгким ветром, принесшим в голову вычитанное в книгах Гессе слово «фэн» .

- Сестра, воистину, салам алейкум, и позволь рассказать, что хотя слово маймун в языке, выбранном АллахIом Всевышним для ниспослания творениям своим последнего руководства и означает, как ты правильно заметила, обезьяна, Пророк – да благословит его АллахI и преветствует, дал ясное понимание относительно того, что мерзкие имена запрещены последователям последнего откровения. А маймун мерзкое имя, ибо обезьяна мерзкое животное. Меня зовут Маммун и смысл этого имени дозволен любому, так как..

Она потянулась инстинктивно к наполненному лелейностью голосу, но он, отдаляясь, таял, как исчезают звуки в облаке тумана. Захотелось спать – долго, сильно, и она – она спящая, заснула глубоким сном без сновидений.

Пробуждение было мерзким – из-за угла красного кирпичного здания школы-свидетельницы двоек ХIинд с четвёртого по шестой класс, выбежало дикое существо, вполне могущее распевать что-то нибудь вроде " Аз есмь такой странной, игрушкой безымянной " , если бы песенка эта не застолбилась исключительно для выдуманного зверька, родом из Тропического леса.

Существо же  имело огромную косматую голову, передвигалось на одном хвосте – другие конечности отсутствовали – причём очень проворно, разинув краснокровавую пасть с непроглоченными, облипившими слизистую кусками чего-то омерзительно пахнущего, приближалось к ней.

ХIинд попробовала убежать.

Напрасно.

Как и у Иссаакиевского собора ноги шли только в одном направлении – в сторону надвигающегося монстра, и ХIинд застыла на месте, жалея, что пытаясь убежать сделала-таки один шаг вперёд, и понимая одновременно, что не спасёт её ни один шаг назад, ни два шага. Чудовище решило плотно пообедать шестьюдесятями киллограммами её веса.

Вот оно приблизилось настолько, что  чётко стала видна шерсть, вся в колтунах и небольшие, но многочисленные мозоли на хвосте.

Вот видны глаза – тысячи глаз, раскиданных по всему туловищу – ненасытных, ненавидящих – и, самое главное, устремлённых в пространство – невидящих, слепых.
Вот видны усы – четыре вертящиеся антенны над пастью – правая антенна вертиться по часовой стрелке, а левая – против часовой стрелки.
Нет, не так. Левая сторона у чудища там, где у ХIинд правая сторона, потому что оно приближается ей навстречу, следовательно антенны вертятся наоборот.

О чём ты  думаешь, ХIунайда? Тебя сейчас сожрут..

Она почувствовала на себе жаркое дыхание и тут же глаза прорезал яркий свет. В самолёте включили освещение.

-Тьфу ты.. И так каждую ночь. Точнее не совсем ночь, - поправилась она, посмотрев на часы – подарок Заура на двадцатилетие. – Даже совсем не ночь.

- Уважаемые пассажиры, наш самолёт идёт на посадку в аэропорт города Санкт-Петербурга..

- ХIунайда, - встрепенулась тётя, протирая прядью париковых волос заспанные глаза, - скоро будем дома.

- Дома? – изумилась ХIинд. – Ах да..

Теперь на месяц, а то и больше, захламлённая тётина квартира станет её домом – в котором она одновременно будет гостьей. Долго гостящей гостьей.

- ХIинд. Подними с пола книгу.

Леди Черчилль валялась между их креслами, переплётом вверх, раскидав в разные стороны страницы.

- Сейчас.. – сказал ХIинд и подняла книгу, но не сразу. – Вначале она перевела стрелки часов на два часа вперёд – на российское время.
Теперь они показывали двадцать тридцать.
Двадцать часов тридцать минут вечера второго июня 2009-го года.

 

11-ое Июня, 2009-го года.

Все пять были хорошо пьяны.

Если бы с ними здесь был Гога, они уже запевали бы Мравал Жамиер – но Гога так и не вернулся – его телефон молчал. На него подумали, что ушёл развлекаться без них, благо, за ним водилось, и сидели молча. Ничего, кроме грузинских песен в пьяном виде они не пели, а без Гоги не знали слов.

Первым молчание прервал Ступа:

- Давайте будем говорить тост!

Ему вяло кивнули. Тосты тоже были обязанностью Гоги.

Ступа пил за Волгу, бездомных собак, позы и все дацаны мира.

Что такое дацаны и позы никто не знал, но уточнять не стали – была расслабленная лень, готовая смениться одурманенной ясностью сознания.

Потом за очерёдность подрались Шахин и Фаррух.

Фара победил за счёт громкого неугомонного голоса, начал так:

- Люди! Я люблю весь мир! Но знайте.. У каждого самого жестокого мужчины есть та, которая заставит его отдать весь мир к ногам крошки.. Для меня эта крошка.. Самая замечательная.. Самая красивая.. Самая добрая.. Самая умная.. Самая чудесная.. – Он замялся, подыскивая русские слова.

- Севуля. – подсказали ему хором, но Фара не обратил внимания.

- Самая ласковая.. Самая нежная.. Самая безгрешная.. Самая святая..

- Сестра, а говоришь о ней, как о..
Его прервали.

Шахин, обиженный тем, что Фара пролез впереди него, от тоста отказался.

Боря пил за спорт.
Шила громко за великие достижения будущего в науке, - шёпотом – и оглядываясь за такие же достижения будущего в псевдо-шоу-бизнесе.

Последним говорил Ганжа. Сидя, он начал издалека.

- Сегодня для меня особенный день. Сегодня я посылаю на.. всю свою прошлую жизнь. Вы спросите – почему сегодня?

- Почему? – спросил кто-то.

- Сегодня я впервые в жизни напился..  Не от горя – а от счастья. Раньше я пил по  дурости или чтобы забыться. А теперь первой вещью я пью за то, что у меня впервые в жизни появился друг. Дай руку, Давудбеков!
Шахин, повернувшись – благо сидели рядом, дал руку, чувствуя, как исчезла обида, подмигнул Фарруху напротив.
- Аплодисменты! – сказал Шила и тут же подал пример, хлопнув пару раз в ладоши.
- А второй вещью я пью за то, что я неженат на Айтен, не живу с родителями, сплю в машине и ощущаю себя свободным человеком.
- Айтен это кто? – спросил Настоящий Боря и тут же получил чувствительный щелбан от Шилы. – Я тож в непонятках, но молчи. – шепнул тот ему; Боря кивнул.
Шахин, сам не зная, отчего, почуствовал потребность высказаться.
- Айтен – та, на которой он собирался жениться. Я не говорил тост – но скажу. Я пью за то, что я никогда не женюсь; все бабы – проститутки, дуры или ленивы. Клянусь АллахIом, никогда не женюсь. Только временный брак на пару дней для продления самого меня в виде сына. То, что рассказал мне Ганжа про предательство Айтен –  последняя капля и с этой минуты я женоненавистник. Аминь! – Шахин зубами выдернул пробку из едва початой бутылки вина и опустошил её на треть.

- А я женюсь! - Ганжа встал, поднимаясь, сжимая нетвердой рукой бокал - Я женюсь тогда, когда весь мир погрязнет в разврате, когда люди начнут совокупляться на улицах и обрастать шерстью, превративших в животных, подобных тем, что населяли Содом и Гоморру. И в этом исчадии насилия, грязи, бесчестия, я останусь единственным мумином - и в награду от Всевышнего однажды встречу её. И когда я встречу её - мы поймём, что остались одни и некому будет прочесть нам никях, потому что мы останемся последними, сохранившими образ и подобие человеческое. И набросится на нас толпа кяфир и растерзает нас возопит:  "Дай нам познаем их". И  в тот же миг протрубит Исраил, настанет Къиёмат. - Ганжа одним махом осушил бокал и сел, уронив голову на руки. С минуту длилось молчание.

- А того, громко сказано.

- Прямо Ветхий Завет.

- Вуалла, Фара, я то же подумал...

Ганжа не отвечал, усугубляя неловкость.

- Слышь, Дмитрий, - Шила протянул через стол руку, с сажатой в кулаке вилкой и зубчиами пощекотал лоб Ганжи. - Красавчик, ты, я посмотрю, братка. С Шахином спелись. Иди к нам. Ганжаджан. - И ткнул вилкой чуть выше правой брови, где на коже проступила алая капля крови.

И  даже веки навеки смежив, я не умру, я буду вечно жив. Кто это сказал, кто, кто? – спрашивал Ганжа, залезая в лицо к Шиле, Боре, Ступе – всем по очереди.

- Не морочь душу, - поморщился Шила, давай, выкладывай.

- Эх, ты, Фирдоуси не знаешь, - Шахин обрадовался случаю продемонстрировать знание поэзии – когда, ещё в Казахстане, Дилфуза читала ему вслух книжки.

- Серьёзный чел? Крутой? – спросил Боря глядя на мир честными глазами.

- Молодые люди, это вам от соседнего стола. – Улыбнулась офицантка, протягивая бутылку шампанского средней стоимости.

- Виктор здесь, что ли? – Шила привстал, огляделся.

Кроме них лиц мужского пола в ресторане не было.

- Ну и. – Выругался Шила нецензурно, садясь. – Вконец бабьё оборзело.

- Почему бабьё? Кра-асивые девушки, - протянул Фара, утрируя свой акцент. Все притихли.

- Нравятся? – Шила выкинул на стол банкноты – здесь две штуки – иди, молодёжь, до утра не возвращайся. Лирик Гардабанского района – сплюнул он на край тарелки, глядя в спину Фаре, идущего с отосланной девушками бутылкой к их столику.

- Пора улетать. А то он, пожалуй, притащит их сюда. Тебе охота ночной любви? – Спросил Шахин у Ступы.

- В бордель сходить вернее, заразы меньше.

- Это если заведение приличное..

- В неприличных не бываю.

- Запиши, да? – крикнул Ганжа официантке, и они разъехались по домам.

 

 

 

 

 

 

10-ое Июня, 2009-го года.

    День не заладился с самого утра. Около восьми пошёл мелкий противный, совсем не летний дождь – его капли холодной водой расплывались на высунутой в окно руке непривыкшей вставать в такую рань ХIинд, лишая надежды на прогулку по петербургским улицам. 

В девять тётя возвестила:

- Вначале мы позавтракаем. То есть, не позавтракаем, а дозавтракаем.

ХIинд посмотрела на стоящую перед ней тарелку – на ней лежала три полупрозрачных кусочка бастурмы и половинка красного перца. Завтраком назвать это было трудно.

На тарелки тёти, впрочем, дело было не лучше – другая половина перца и пара длинных макаронин, зато Герману было приготовлены почти целая упаковка бастурмы (за вычетом трёх кусочков ХIинд) , четыре гусиных яйца и консервная банка красной икры.

- Мы дозавтракаем и устроим, так сказать, субботник. – Тётя перехватила взгляд племянницы – та смотрела на настенный календарь. – Это ничего, что сегодня четверг. Субботник – в первую очередь состояние моральной готовности разделить совместную ответственность за что?? ХIина, не молчи, отвечай..

ХIинд промолчала.

- За гигиенические условия жилого помещения. Герман, а ты пойдёшь – поедешь – я вызвала такси – в боулинг. Это полезно. Боулинг – первейшее средство для людей с ограниченной подвижностью. Ты разовьёшь аппарат рук.

- Не хочу в боулинг. – заявил Герман, давясь икрой.

- А?!

Из-за этого разгорелся первый скандал.

Вначале тётя безапелляционным тоном приказывала мужу немедленно оставить всяческие вытребеньки, выкидоны, любые потуги на самостоятельность.

Затем она доказывала пользу спорта для всех живущих  на планете Земля.

После она за своё собственное игнорирование любых видов физической активности, оправдывалась слабым здоровьем.

Кончилось тем, что не сумев найти ответа на поставленный Германом вопрос – кто из них двоих может оправдывать нелюбовь к физкультуре слабым здоровьем в первую очередь, она хлопнула изо всех сил дверью столовой, вошла к сбежавшей в гостинную ХIинд и решила приняться за неё.

- Моем полы! И без шуточек! – ударение в последнем слове поставив на о.

ХIинд вздохнула, отложила только начатую читать книгу, встала с тахты и, поплелась в ванную – именно там из всего пространства многокомнатной квартиры была выделена угол под хромоногую деревянную тумбу, в которой хранились две половые тряпки и ведро.

- Герман, лапочка, извини, что мы мешаем смотреть тебе телевизор. Мы быстро. Будь любезен убраться в свою комнату и прилечь отдохнуть. Дневной сон бодрит. – Тётя начала эту фразу высоким приторно-нежным голосом, а закончила приказным басом. – ХIунайда! – сказала она уже обычными интонациями – сходи на кухню и возьми там зелёное полотенце. Зелёным полотенцем надо вытирать фарфоровые статуетки. Эта процедура заведена не реже раза в неделю.

ХIинд с тоской посмотрела на огромный книжный шкаф, две полки которого, длинной метров в пять и глубиной около одного, распологавшиеся на уровне глаз, были отданы под неживых кошечек, собачек и прочую живность, но на кухню пошла.

Тётю тем временем тянуло решать глобальные вопросы:

- Россия! Существует ли эта страна вообще? Я принимаю как аксиому её существование, но я не знаю,  за что мне принять само существование. Современное – то, что мы имеем – имеет право называться Россией по территориальному, так сказать географическому признаку. А так же по признаку поколениевосприемства. – Да, поколенивосприемства. – Лия Сулимовна с явным удовольствием повторила только что изобретённый неологизм. – Но по духовной ли составляющей? А, ХIинд, как ты думаешь, может ли нынешний российский обыватель выходить по духовной составляющей потомком того некрасовсокого русского мужика, который вплоть до ликбеза позднеленинского-сталинского времени не умел читать и писать? Ведь единицы закончили ЦПШ.

- Ну.. – ХIинд сделала вид, что задумалась, но на самом деле ей захотелось хоть чуть-чуть подразнить тётю. – Среднестатический российский обыватель по материалам газеты "Совершенно Секретно" выводит или старается вывести свою родословную по меньшей мере от дворян Шереметьевых. На дворян Петуховых и Свининых даже не согласен, что уж говорить о мещанском и рабочем сословии. Про некрасовского мужика я вообще молчу. – и действительно замолкла, выжимая в ведро половую тряпку.

- Вот как.. – Лия Сулимовна на секунду задумалась. Затем, что-то сообразив, она резко выпрямилась и отошла к окну. Раскрылась рама и зажглась сигарета. – Нет. Ты в корне не права, хотя явление подметила верно. Дело в том, что советская власть довела сохранившихся дворян до такого состояния, что они были вынуждены скрещиваться с самыми низами общества.. От того и происходит, что люди – которым бы, не  побоюсь этого слова, свиней пасти, претендуют – бог мой – да!да!да! – претендуют на породу.

- У свиней тоже бывает порода. – Во весь голос крикнул Герман из коридора.

Тётя оскорбилась:

- Ты на кого намекаешь? На себя? Тебе что велено? Тебе велено спать! Как можно больше. Кто пьёт фенобарбитал? Кто у нас самый-самый больной? Может, я? О породе, подишь ты, рассуждать вздумал. Тебе напомнить кто твоя  мать? Твоя мать маслом торговала,  пока отец, уж не знаю с чего, не женился на ней. – Лия Сулимовна обпёрлась спиной о подоконник и картинно держа руку с сигаретой на отлёте продолжала без без пауз, но с интонациями, отдававшими ораторией: - Твой отец был пьяница, пропил до революции дом, имение сжёг! Женился на полоумной как отец Сергий, впрочем, тот не женился. Если б его не репрессировали, я бы не знаю, чтобы он натворил. Он бы сбежал к немцам – ну да, ему немцы были своими! Он же представитель нации Гёте и Шиллера и жил бы ты теперь, мой любимый, в каком-нибудь Баден-Бадене и женился бы на немке и был бы счастлив. Ха! Ни одна немка не стала б с  тобой так чикаться и чирикаться как я, попомни моё слово. Никому бы ты не был нужен. Это запад! Там всё просто – если ты полезен обществу, тебе почёт и уважение. Если не полезен – изволь пожаловать в отбросы жизни. И государство не будет возюкаться с балластом! Максимум, что оно тебе даст – социальное пособие, на которое не разбежишься. Запад – это культура. Культура не только творить, культура жить! А в России ни того, ни другого..

- Что ж ты за меня беспородного замуж вышла и детей на беспородность обрекла?

В зеркале, поставленном против двери комнаты отражался коридор и Герман, приподнявшийся на локтях в ожидании ответа. Герману же наверное была видна и ХIинд с фаянсовым барашком в руках и позирующая тётя с сигаретой, в  мыслях о России, проигнорировавшая вопрос мужа.

Назревал второй скандал.

- ..ни третьего. Дикая страна! Уж сколько я живу на свете – всё одно. Люди не меняются. Раньше ещё были потуги как-то развить их, заставить думать – но привело это только к завышенному самомнению и стремлению причислить себя к элите – ты, ХIинд, верно заметила. Теперь же.. что мы видим? Каждому по офису, каждому по айфону и этому... – Тётя щёлкнула пальцами, сломав сигарету и не заметив.. – этому.. Форд Фокусу. И всё! Финита ля комендия, стадо готово. Тот образ русского человека, о котором писал Некрасов, не мог так быстро опошлиться, так опуститься. Да, он был дик! Да, читать-писать не умел. Вороватый, льстивый, хитрый, желающий обмануть барина. Но он не был способен к тупому и безосновательному чванству, смердящему на всех углах современного города.  Откуда что взялось? Кто допустил? Люди? Люди не управляют своими судьбами, характерами, мнениями. Они имеют власть над кем угодно – семьёй, родными, близкими, чужими, врагами, друзьями, подчинёнными, над своим народом в конце концов, но только не сами над собой! Каждого конктеретного человека в плане характера и всего прочего создал другой человек или, что чаще, много людей – начиная от воспитательницы детского сада и заканчивая президентом. Именно поэтому так важен социальный климат, такое значение имеет идеология и власть. Да! Власть. Она готовит для людей среду, регулирует подачу кислорода и прочих веществ.. А теперь, так сказать, вопрос на засыпку – нынешняя власть – она думает об этом? Она думает о том, что нам нечем дышать? Что человек – на самых низших и высших интеллектуальных уровнях развития равно лишён возможности найти пищу для размышления и увидеть личность не только в себе – в себе сейчас все видят – спасибо тренингам – полюбите себя и подобный бред – увидеть личность в других людях. Разве способен? Что это за правительство без оригинальных характеров? Что за воздух в моей квартире?

- Мозги у тебя куриные, женщина! Тебе б не думать, тебе б щи варить! – Герман со злостью стукнул кулаком по подлокотнику кресла и пропал из зеркала – видимо, укатил к себе, решив не вмешиваться.

- В моей квартире нечем дышать! – Лию Сулимовну несло дальше. – Хамская власть!

- Можно подумать, где-то лучше? – ХIинд аккуратно обтирала фарфоровую лягушку.

- Конечно! Лапочка.. Даже у вас. Ангел мой, фариштача! – тётя дёрнула занавеску с такой силой, что карниз заскрипел, на какую-то долю секунды поддавшись закону Ньютона. – Россия – отсталое государство, но это не значит, что везде так же.. Взять хотя бы вашу страну.. Ваш президент – ведь это личность! Это, прости меня грешную, святой человек. Приехать в осаждённую империей маленькую гордую республику, выразить солидарность – вот жест! Вот поступок!

- Он не приехал, а прилетел. – буркнула ХIинд, ставя лягушку обратнно на полку.

- Дорогая моя, да разве в этом дело?! Лия Сулимовна всплестнула руками. – Дело в самом характере, героизме! Это подобно прорыванию блокады. Вот я помню..

- Вам в 1945-ом было два  года, - напомнила ХIинд осторожно. – Разве вы так много помните?

- Милочка.. Да что ты понимаешь. Что ты можешь понимать?! – тётя встала и в диком волнении начала ходить по комнате. Парик подпрыгивал на её голове. – Ведь времена изменились. Это раньше так всё просто было – Ленин хороший, Сталин хороший, Хрущёв хороший, Брежнев хороший, Лорд Керзон плохой. Раньше. А сейчас нету прежней градации, всё спуталось. Что одно правительство, что другое – всё одно, все тащут себе побольше. Но ладно бы они себе таскали! Они ведь и другим дают. Из-за этого народ развращается, теряет человеческое лицо – вот где ужас, вот кошмар. И на этом нестерпимо неприличном фоне ценными остаются только отдельные жесты, отдельные, так сказать, безрассудные выходки. Например Саакашвили – это насколько надо быть ненормальным, чтобы начать войну с правительством одной шестой части суши. Это же аб-со-лют-но-не-ло-гич-но. Но он начал! А почему? Почему, я тебя спрашиваю?

- Почему? – спросила ХIинд без интереса.

- Да потому что он хотел прославится! Но как прославится – когда всё куплено и собственные министры не дадут развернуться самому благому начинанию? Как?! Вот и пришлось..

ХIинд закрыла глаза и постаралась не слушать – слова пудовыми гирями отзвучивали в мозгу, не донося смысл.

Раздался тоненький звон, затем пауза, затем тётя почти прошептала:

- ХIу-най-да..

ХIинд ещё сильнее зажмурила глаза и тут же резко распахнула широко, ожидая увидеть что-то ужасное. В комнате, однако, всё было по-прежнему.

- ХIина! Что ты наделала?

И тут она опустила глаза вниз – около её ног рассыпались осколки фарфоровой рыбки, которую она взялась протирать после лягушки.

- Ничего нельзя поручить этой девчонке – самую простую работу не умеет. А уж чтобы поговорить на интеллектуальные темы..

Лия Сулимовна не доверила ХIинд уборку осколков – со вздохом взялась за веник сама, а племянницу прогнала на кухню – поставить разогревать пиццу, купленную в качестве обеда на трёх человек – Герману вдобавок прилагалось 500 грамм лебяжьей печёнки, и сделать кофе.

ХIинд возилась с джезвочками, когда послышался скрип и к тому углу кухни, где стояла плита, подъехал Герман. Соскучился, видимо, у себя в комнате:

- Ну-сс, алтынка моя. Какие движения?

Молодёжный сленг звучал в его устах смешно.

- АльхьмадулиЛляхI, спасибо.

- Вежливая девочка, - похвалил Герман и попытался встать с коляски.

- Вам что-то надо? Я найду.

- Брильянты найди. Ещё ни разу на участок не ездили. – Сказал дядя, меняя тон разговора на раздражённый.

- Обязательно. – пообещала ХIинд.

«Невроз навязчивых состояний – к психиатру бы его, да побыстрее».

- Акам?!

- Да?

- Акам, а почему вы думаете, что это именно брильянты, а не, например, сапфиры или рубины?

Герман, опустившись на коляску, прикрыл глаза и с минуту молчал.

- Ну почему же? Почему? Почему ваша мама так решила?

- Моя мама.. была здравомыслящая женщина, в отличие от некоторых.

И уехал обратно в комнату, бормоча  под нос что-то нечленораздельное на немецком.

«Интересно, некоторые, это я?»

 

В кухню квохкочущей походкой вошла тётя, сразу с порога залезая в бутылку:

- Ты грубо говорила с Германом.

- Неправда, он первый нача.. – Конец предложения повис у ХIинд на языке – она вспомнила наставления мамы. – Та вчера звонила ей, уговаривала быть терпеливой и помнить, что чтобы ни было – Лия Сулимовная её единственная тётя и вообще, единственный человек – кроме Заура и мамы, и может быть, совсем немного, Германа – которому небезразличен факт существования ХIинд на планете Земля – Да, тётя, да.  Я попрошу прощения. – Добавила она громко и нарочито более увереннее.

- Прощение.. – тётя резала разогретую пиццу треугольниками. – Знаешь ли ты, что такое прощение?

- Знаю. – Сказал ХIинд, уповая на то, что Лия Сулимовна поглощена собой и её слушает мало.

- Что такое прощение, человек может узнать, лишь опираясь на опыт своего детства. Что для тебя есть детство?

- А вам-то что? – она брякнула это не подумавши, но как говорится – слово не воробей.

Тётя неожиданно стало ярко-красной, а затем кровь так же стремительно отлила от щёк и лба, оставляя безобразные синие пятна.

- ХIунайда! Ты мне хамишь?

- Нет. Нет, что вы! Лия Сулимовна!

Назревал третий скандал, но допускать очередную порцию криков, безаппеляционных заявлений и рассуждений о росскийско-грузинской войне 2008-го года, ХIинд не хотелось.

Она пробежала в тётину комнату, достала пузырёк с каплями Зеленина. Накапала в стакан с водой, считая шёпотом:

- Раз-два, три.. Двадцать пять, двадцать семь.. Тридцать. Хватит.

Принесла.

- БисмилЛяхI.

Тётя выпила стоя, залпом, после тяжело опустилась на стул.

- АльхьамдулиЛляхI.

Возвращаясь в своё обычное состояние, заметила ехидно:

- А ты, небось, и не знаешь, как надо правильно пить воду?

- Знаю. Пить воду днём надо стоя, в три глотка, ночью – сидя. Перед питьём сказать «бисмиЛляхI» , после – «альхьамдулиЛлях».

- Молодец. – Тётя удовлетворённо вздохнула. – А откуда ты знаешь? Мама  научила?

- Что вы.. – ХIинд решила немного польстить. – Это я на вас каждый день уже смотрю-смотрю, и вот – выучилась.

Тётя расплылась в улыбке.

- Уж сколько раз твердили миру.. Эх. Помилуй, Господи, меня грешную.. – махнула она рукой, но внезапно вернулась к своим прежним мыслям. – Так.. мы  забыли наших тараканов.. – И поднимая глаза на уныло застывшую от перспективы вернуться к обсуждению отвлечённых материй ХIинд, спросила:

- Что для тебя есть детство?

- Детство.. – ХIинд маялась, не зная, что ответит. – Детство.. – И углубляясь в себя, повторила опять, тише. – Детство – оно вообщем..

Как это было давно.. От того времени – от быстролётно промелькнувших ранних годов жизни у ХIинд остались даже не воспоминания, а обрывки их:

... Вот высокая красная гора. Мимо горы плывёт облако. ХIинд смотрит на него и из-за белого, похожего на пух окраса и фактуры, облако представляется ей пушистым бараном. Необыкновенно сильно хочется потянуть маму за рукав платья, и спросить, указывая пальцем вперёд:

- А где у него ножки?

ХIинд так и собирается сделать, она уже тянет вверх лицо, но останавливается – мама в газовом розовом шарфе мечтательно смотрит вдаль, говоря на незнакомом языке:

- Ночевала тучка золотая

На груди утёса-великана..

Маленькому ребёнку скучно слушать непонятные слова, но стихотворение очень короткое – и в память врезаются отдельные строчки, мелодика строфы. Через четыре года она уже будет знать и автора стихотворения, и само стихотворение наизусть, но ничто из этого ей сейчас неведомо и, дождавшись, когда мама кончит, ХIинд, не отрывая глаз от горы, взволнованно спрашивает:

- Что это?

Но пальцем не показывает, вспоминая мамины наставления – «никогда не показывай пальцем. Это неприлично и некультурно.» Наверное, из-за этого отсутствия конкретики, мама понимает её вопрос по-своему, следит за взглядом дочери, блуждающим вверх и вниз, и, понимающе улыбнувшись, приседает на корточки, а затем, подобрав горсть земли протягивает ХIинд, говоря:

- А это.. Это, дочка, твоя Родина.

До ХIинд не доходит смысл слова Родина, поэтому, закрыв глаза, она представляет себе апельсин – он такой же круглый, как ком земли в маминой ладони, и такой сказочно-заманчивый, недоступный, что кажется – весь мир отдашь, лишь бы попробывать это чудо, так красиво изображённое в детской книжке с рисунками.

.. Хорошо то, чего у нас нет. Через некоторое время – может через несколько лет, а может через пару месяцев – в детстве временные промежутки ощущаются слабее, даже не слабее – по-другому. Это по-другому верно описал Вадим Шефнер в «Чаепитие на жёлтой веранде» - лучше него никто не сможет.. Через некоторое время перед ХIинд стоит целая ваза, наполненная апельсинами – ешь-не хочу, но как раз уже и не хочется – и она тянет руку к привычному винограду, кажещемуся синим в свете разноцветных ламп.

Теперь на горизонте ежедневно видимого ею неба нету гор – как нет и горизонта – его заслоняют огромные шестнадцатиэтажные дома, оставляя от голубого пространства небольшой кусочек, который и из окна не разглядишь. Зато из окна просматриваются окна домов напротив – и так интересно гадать по теням на занавесках, чем занимаются другие люди. Жаль лишь, что гадание выходит только вечером – когда в квартирах горит электрический свет. А вечером ХIинд почти никогда не бывает дома – отец берёт её с собой в рестораны, где над нею смеются его друзья, засовывая в руки горькие шоколадки.

В ресторане интересно, но однообразно – люди с приклеенными выражениями лиц, смеющиеся и танцующие, громко говорящие женщины, одетые странно по-детски – по крайней мере ХIинд никогда не видела маму в платье с открытой спиной, да ещё и без платка. ХIинд смотрит на свои голые плечи и коленки, заворачивает голову назад – да, у неё голые лопатки, и накрученные на щипцах волосы, но она ведь маленькая. Она спрашивает об этом у отца – тот хохочет, спрашивает у его друзей – они веселяться тоже, непонятно подмигивая друг другу.

В ресторане много еды – фрукты, овощи, мясо – что хочешь – и всё вкусное. В отдельных тарелках лежат салаты – нарезанные кусочки всякой всячины или горкой возвышается красная, реже чёрная масса с непонятным названием икра. Название непонятно  от того, что ХIинд ясно помнит, как отец пришёл домой поздно ночью, а потом вместо того, чтобы спать, ругался шёпотом вначале с мамой, затем со своим отражением в зеркале, а направляясь в ванную, остановился и сказал на языке, который ХIинд уже начинала слегка осваивать:

- Ну подумаешь – прострелили икру! Главное – не голову.

Первую часть предложения ХIинд не поняла, но спросить у родителей не решилась – слишком грустно выглядели обое. Да и не до этого было, когда каждый день приносил что-то новое – куклу барби, у которой ноги сгибались в коленях, а руки в локтях, каучук с разноцветными лентами внутри, большеэкранный розовый томагочи, смешно пиликающий, когда живущая в нём игрушка просилась в туалет.

- И понял тогда, что стою я над бездной, когда я тебя потерял.. – пел со сцены певец, а в папином бокале плескалась удивительно шипучая жидкость, от которой  – если улучить момент и быстренько отпить глоточек, пока никто не видит – кружилась голова  и заплетался язык.

- Устала, милая. И что отец делает.. – бормотала мать, укладывая её спать, а настенные часы маятником били четыре утра.

Они постоянно переезжали с места на место, отчего российские города калейдоскопом катились перед глазами ХIинд, не цепляя сердце. Первый класс, второй, четвёртый – промелькнули по разным школам будто сон – она не помнила ни одноклассников, ни учителей. А время шло.

Зимним чудесным днём – незадолго до нового года, отец принёс диковиную игрушку по имени «Ферби» - и она полностью захватила ХIинд – игрушка сама говорила, ходила, танцавала. Ни у кого в классе больше не было такой, и чтобы игрушке было с кем общаться, отец принёс ещё одну – и с той поры ХIинд больше всего на свете любила поставить их друг против друга, включить, и подперев голову руками, наблюдать их верещание. В упоении чудом техники конца двадцатого века прошло несколько недель.

Очнулась она в очередном ресторане, и, оглядевшись, испуганно зажалась в угол – её окружали частью устало-спешашие, частью спешаше-траурные лица, а женщины были полностью одеты и курили молча, настолько похожие друг на друга заторможенностью движений, что она не сразу узнала среди них свою мать. Мать в синем платье стояла, прислонившись  к стене, судорожно сжимая руку младшего сына.  Заур же корчил недовольные мины и рвался к мужчинам.

Весь вечер говорили длинные, скучные речи от которых тянуло в сон. От надрыва ресторанных песен щемило  сердце. Далеко заполночь, утыкаясь носом в подушку, ХIинд, прежде чем крепко заснуть, успела подумать, что как-то не так, неправильно, было что-то, но что именно – не смогла ухватить.

А на следующий день она, держась за карман маминого кашемирового пальто и чувствуя в своей ладони ладонь Заура с отвращением смотрела на подъезжающий к остановке автобус, никак не понимая, почему нельзя позвонить по мобильному телефону, чтобы подъехал на светло-серой машине под ласковым названием «гелик» дядя Слава, которому они, по словам мамы, зря платили деньги за плохое качесто извоза.

Автобус долго тряс их, а за окном мелькала снежная каша. Наконец, они вылезли, перешли через дорогу и попали в необычный садик – садик, в котором было мало деревьев, но были чёрные клумбы, поставленные некоторые горизонтально, а некоторые вертикально, а некоторые крест накрест.

- Они что, дураки, эти садовники? – пробурчала ХIинд, но тут Заур дёрнул её руку с такой силой, что мать обернулась и нервно прикрикнула на него, а сама ХIинд взвизгнула от боли, и уже собираясь дать брату сдачи, нечаянно заметила на одной из клумб надпись и вдруг по-ня-ла.

- Папа!.. – закричала она внезапно севшим голос, подбегая к могиле, на вертикальной плите которой глаза увидели полумесяц.

Почему-то срочно надо было уезжать – и они уехали – вначале к Лии Сулимовне в Петербург, а после того, как в квартире, находящейся на седьмом этаже, выбили окна и нашли три «жучка» - дальше на запад.

ХIинд легко выучила похожий на русский язык, пошла в школу. Нарушений с памятью больше не случалось и мама всё сильнее стала склоняться к мысли, что и тогда не было – просто постоянно недосыпание, провождение времени в злачных местах сделали своё дело и от этого в одиннадцать лет она повела себя неадекватно, словно шестилетний ребёнок. Хотя, смотря какой шестилетний – Зауру не пришлось объяснять, почему в их доме стало на одного человека меньше.

- У меня нету папы. Дядя Слава – это шофёр – сел в машину, а потом папа сел. И когда они поехали, машина сделала ба-бах! – и Заурчик разводил руками, изображая взрыв, после добавлял. – А если бы я сел в машину, я тоже был бы ба-бах, но я не сел.

Всё это  говорилось на уроке, в подготовительном классе, почему-то названным в этих краях "нулевым". Тощая от вечной диеты учительница охая, восклицала:

- Российска мафийа! Криминал!

Брат этой учительницы – двадцатишестилетний недоучившийся юрист отбывал наказание где-то в Ирландии за подделку в составе преступной группы паспортов стран Бенилюкса по заказу граждан африканских стран. Она называла его не криминал, а «милый мальчик» и восторгалась его умением изготовляять фальшивые кредитные карты.

- Он кого хочешь обманет. Прирождённый талант. Господь помогает ему, потому что в детстве он не пропустил ни одной мессы. – Хвастливо заявляла она детям, ходившим на подготовку.

 

- Ты не прав, - говорила ХIинд – брат бежал на шаг впереди неё – они возвращались домой из школы. – Так нельзя говорить – у меня нет папы. У нас есть папа, он всегда с нами. Ничто не отнимет его.

- А ты откуда знаешь, говорил что я? – вспыхивал Заур, - ты слишком большая для жучка! А ну, колись, какая фирма выпустила такой брак?

ХIинд смеялась, смеялся и братишка.

Каждое слово Заура пересказывалось его учительницей в учительской – и вся школа знала их, повторяла, а класс, где училась ХIинд – и подавно.

- Эй, ты, Кында, а это правда, что твой ойтец в федеральном розыске России был? – дёргали ей на переменах одноклассницы. – Твой брат опять та-акое рассказывал..

Мама внушала им – тишина, скрытность, молчание, цитируя каждый раз Гиппиус:

    - Стыдись молчанья своего.

    Иди, и проходи спокойно.

    Ни слёз, ни вздоха, ничего

    Земля и люди не достойны.

 

И ничего из этого не выходило – маленький Заур был болтуном от природы. Его язык постоянно крутился туда-сюда и самые страшные тайны выбалтывались непроизвольно. Мать из-за этого постоянно боялась правоохранительных органов, допросов, тюрьмы – боялась, в первую очередь за детей, но ничего такого не происходило – ими никто не интересовался – то ли учительницы не доносили ничего, то ли полиции было лень что-то предпринимать.

Потом уже, не так давно, ХIинд сообразила в чём дело – их просто боялись. В Европе осело достаточно выходцев из бывшего СССР и полиция, напуганная биографией большиства, старалась не вмешиваться в их жизнь, до тех пор, пока они не начинали слишком активно возраждать на новом месте старые порядки.

Семья Некиевых вела себя тихо и никому не была нужна.

ХIинд поделилась предположениями с мамой – это было в прошлом году – и да, это правда, сказала она – но страхи давно улеглись..

- Папа всегда с нами, - продолжала тогда ХIинд и Заур останавливался прямо перед ней, глядя ей в лицо ярко-голубыми глазами. Потом глаза его потемнели, стали серо-зелёными, но тогда, в шесть-восемь лет, это был голубоглазый мальчик.

- А где он? Я не вижу. – Спрашивал он каждый раз одно и то же.

- Там, - отвечала ХIинд поднимая вверх указательный палец.

- Они находят свой покой ютясь в зобу у райской птицы.. – бормотал Заур заворожённо и дорога  по пяти заснеженным улицам домой казалась короче.

    - Мама, наш папа шахIид или? – допытывался он у матери.

    Мать грусто кивала головой.

 

- Мама, почему ты грустишь, это же очень, очень хорошо! Это значит, папа в раю, и когда мы умрём, он заберёт нас к себе! – лезли к ней на колени Заур и ХIинд, пытаясь утешить.

- Лучше бы он был живым.. ХIинд, ты большая девочка.. Как себя ведёшь. И уйми брата. – Мать резко поднималась, отчего дети чуть не падали с ног и уходила в другую комнату съёмной квартиры в доме старой постройки. Из комнаты скоро раздавались приглушённые рыдания, а ХIинд с братом молчали, переглядываясь многозначительно и уныло.

Так прошли первые два года их заграничного житья. Потом раны не то, чтобы зажили, но постоянные мысли о них приелись и жизнь вошла в обыденную колею тихого проживания оставшихся с девяностых небольшой суммы денег, которую в последнее время делили очень просто:

10 тысяч евро на год – и ни больше, ни меньше.

Хватало на скромное житьё – и даже на съём дачи на северном, но всё равно в августе тёплом море. Правда, когда ХIинд поступила в институт, расходы их довольно увеличились. Ну, что делать, всё равно приходится..

Мысли оборвались – институт, несданная сессия – это уже совсем-совсем не детство, а тётя спрашивала как раз-таки про...

Впрочем, спросить и ждать  ответа – вещи абсолютно разные.

Тётя не заметив ступорного молчания племянницы и забыв про готовящуюся лекцию на тему прощения, опыта детства, углубилась в воспоминания:

- И когда я была маленькая  - матка Боска! Я же помню, я помню. По улицам ходили такие  страшные люди. Это сейчас все красивые, ну, не красивые, так холёные – салоны красоты, операции, татуаж, ботокс. А тогда? Послевоенное время. Постблокадный город. Какие все были худые. Какие все были костлявые! В чём держалась душа – это и подумать страшно, до чего может дойти человек – и ведь всё равно жить – жить, пробиваясь сквозь все ненастья, как робкий зелёный росточек подорожника сквозь асфальт. Какое чудо! Я помню – да, ХIунайда, я ясно помню, как уже в конце 45-го года в Ленинград стали возвращаться эвакуированные. – Из самых разных губерний, из самых различных волостей. Да! И представь себе, представь себе.. Ты меня слышишь? Посмотри на меня! И вот тогда, приехали эти  эвакуированные – все такие сытые, все лощёные – толстые от того, что ели много хлеба. Румяные. Весёлые. Самые страшные их девушки без труда выходили замуж, только потому что у них был не зелёный цвет лица. Мы смотрели на них, как на пришельцев из сказки. Но они! Им было мало. Они не понимали своего счастья.  Человеку всегда мало. Я слышала недавно одну азербайджанскую песню, из этих, новомодных – я слышала у тебя в телефоне. Ты ведь ничего не имеешь против того, что я беру твой телефон? Это ведь так естественно. В этой песне поётся – очень в неприятной манере быр-дыр насчёт того, что человек – это колодец с желаниями, которые невозможно наполнить. Верно, да! Вот мне было пять лет.. Пять лет, это какой год? Дай-ка, я вспомню. Правильно, 48-ой. И вот значит я стою на углу какой-то там улицы, название её, название.. АллахI с ней! Я стою, жду Матлабчика. А рядышком девица говорит с другой девицей – и жалуется, жалуется. Говорит, вот – я в эвакуации от голода аж распухла. Вот, ничего вкусного за  всю эвакуацию не съела. А я смотрю на неё и вижу – не от голода она распухла, а от хлеба! Когда есть хлеб – это не голод. Да! Это не голод.

ХIинд зябко поёжилась, очнувшись, как от сна. Она знала этот «не голод» - он остался жить в где-то глубоко в душе постоянным желанием есть как можно больше, навсегда сохранив животный ужас, мешающий вспомнить более подробно доресторанное, дороссийское детство, оставляя на поверхности лишь единственную чёткую картинку с красной горой, глядя на которую, мама читала стихи Лермонтова.

- Не голод? – крикнула она истерически, чувствуя, как судорожный спазм сжимает горло. – Ах, не голод! В таком случае желаю вам посидеть на хлебе и воде! Да, посидите-посидите! – лицо Лии Сулимовны вытянулось в продолговатый элепсис. – Хватит вам уж объедать Германа! Вы объели его настолько, что человек помешался на бриллиантах, которых нет.

ХIинд понимала, что несёт ахинею, что не тётя объедает Германа, а скорее уж наоборот, Герман с любовью к лебяжьей печёнке объедает тётю, что скандал получается на ровном месте, так как распухла девица в эвакуации от хлеба или его отсутствия, тётя определить в 48-ом году, через три года после войны, будучи сама пятилетней, не была способна, что разговор яйцы выеденного не стоит, что просто у неё, у ХIинд, сдают нервы, но остановится не могла.

Боль из прошедшего захлестнула её – откуда-то из далека, казалось, послышались автоматные очереди, визг гусениц танка.

- Не голод? Вы в блокаду кошек ели, а у нас и кошек не было. Не голод?!

Швырнув с плиты на пол кипевший чайник, она развернулась и с громким плачем выбежала в коридор.

- Вы меня достали своими статуэтками, своими лягушками-рыбками, достали своим Саакашвили, Некрасовым, форд фокусом, своей политикой, - бормотала она, влезая в куртку, поворачивая ключ в замке.

- Я не хочу политики! – крикнула с надрывом, и оттолкнув Лию Сулимовну, пытавшуюся ухватить её за концы платка, выбежала на лестницу.

- Девочка моя, что с тобой? – Лия Сулимовна заглянула в пролёт. – Куда ты?

- Довоспиталась? – саркастически произнёс Герман за её спиной. – Давай, одевайся, и иди искать. А то братец у неё подрастает – тот ещё головорез, если с ней что будет – меня, инвалида, пожалеет, а тебе достанется.

Лия Сулимовна хотела было возразить мужу, что дескать, Заур культурно воспитан, не способен на плохие поступки, не обучен драться и вообще – ангел во плоти, но словословие, не начавшись, прервалось мелким, но занозливым воспоминанием.

Года два назад, Лия Сулимовна гостила на съёмной даче. Она лениво лежала на низеньком диванчике, на деревянной застеклённой терассе, попивая чай с малиновым вареньем, и беря со стола мелкие камушки, швыряла по одному в снующих у крыльца ворон, привлечённых запахом еды.

- Брысь, кыш, ну же, птица.

Приятное занятие было прервано появлением ХIинд – та вбежала, испуганно вжимая голову в плечи, и не слушая тёткиных негодований, затворила окно. Более того – разбуянившаяся девчонка принялась кричать, что нечего дразнить гусей, а то гуси – то бишь вороны, и поклевать могут, и в окно влететь. Она даже топала ногами, а под конец спросила довольно спокойно:

- А чем вы кидали в птиц?

Лия Сулимовна, уже разозлённая, показала на камни, отчего ХIинд побледнела, и с криком «ВаЛлахIи, их надо собрать.» хотела было кинуться к двери, но тётка схватив её за плечо, принялась мелко трясти племянницу.

- Ты как со старшими разговариваешь, да ты вообще, кто такая? Со мной, с кандидатом наук? Ты кто такая?

ХIинд молчала, прикусив губу.

Лия Сулимовна распалялась всё больше и больше.

И тут вошёл Заур.

- Душно очень, что вы окно закрыли? – начал он, но остановился на полуслове.

Дальнейшее Лия Сулимовна помнила настолько чётко, что порой сомневалась в реальности произошедшего. Для начала Заир прикусил губу точь-в-точь как ХIинд, после чего между ними появилось сходство, доселе незамеченное. Затем он одной рукой вырвал ХIинд из её рук, а второй схватил за волосы, что, впрочем, было совсем не больно, так как парик моментально свалился, повиснув в руке племянника кустом порыжевшей листвы.

Племянник выбросил парик за дверь, а перед тем премерзко сморщился.

Лия Сулимовна вздрогнула и закрыла глаза. За дверью была лужа малинового сиропа – которую она сама и разлила, неся из кухни на терассу банку с вареньем. Она тогда решила не подтирать за собой, а оставить всё как есть, и в случае, если племянница не догадаеться убрать, наговорить на неё матери. – Решение ей было продиктовано не зловредностью, а желанием заполучить повод давать вдове своего брата воспитательные советы – до этого повод никак не подворачивался, и вдова советов не слушая, призывала сноху больше заниматься собственными детьми.

Лия Сулимовна вздыхала – она занималась воспитанием своих детей с усердием, достойного лучшего применения, ровно до тех пор, пока детям не подвернулся шанс сбежать из дома. Дочь вышла замуж в далёкое грузинское село, старший внук, отданный дочерью в расчёте на петербургскую регистрацию, не воспользовавшись заранее заготовленной отцом протекцией в СПБГу на факультет журналистики, сбежал в Москву. Воспитывать, кроме племянников, стало некого, а те никак не давались.

И вот Лие Сулимовне пришлось с ужасом следить за тем, воспитание которого, по её мнению, не должно было доставлять никаких хлопот – всегда вежливый, воспитанный, скучноватый мальчик, с перекошенным лицом сорвал с неё парик, не дал проучить сестру, и на последок ударил ей пребольно под колено. За колено, впрочем, извинился:

- Простите, рефлекс. – и обращаясь к сестре, похвалился. – А ты говорила, от карате никакого толку. Смотри, как я с этой громилой справился.

Слышать подобные слова было обидно. Приезжая в Европу Лия Сулимовна любила воображать, что её рост метр 77 местные жители считают чуть ли не миниатюрным.

- Эти русские – они дикие коротышки. Но приличный западный народ презирает людей ниже метра семидесяти! – рассуждала она, не замечая, как ХIинд с Зауром кривляются за её спиной.

Сжалившись над тёткой, ХIинд замечала:

- Ну почему метр семьдесят, говорите сразу – ниже метра восьмидесяти.

Но Лия Сулимовна не замечала нарочитого, стремящегося обратить на себя внимание, сарказма в голосе и всё продолжалось по-прежнему, до – до самой этой безобразной сцены.

Самое главное, за что ей тогда досталось – за кинутые в ворон камни.

- Необработанный янтарь! Я на карачках полберега лазил, искал, чтобы маме помочь. Мы бы его продали. Он здесь сох на столе. А вы.. Ясная холера! – обругал её Заир.

- Ты, ты того, осторожней.. Маме скажу! – пятилась Лия Сулимовна назад, выставив перед собой повёрнутые тыльной стороной вперёд ладони.

Матери, конечно, она ничего не сказала. Показывать во всей красе свои педагогические навыки наряду с невнимательностью – это надо же, спутать янтарь с обломком булыжника, было как-то не комильфо. ХIинд и Заур тоже смолчали, даже не заставили вытирать пролитое варенье – помыли пол сами, но посматривать стали временами настороженно.

Теперь, вспомнив о том случае, Лия Сулимовна согласилась в душе с мужем, вслух же, чтобы поддержать реноме  самостоятельной, никого не боящейся женщины, сказала полушёпотом:

- Пусть попробует, наглый подросток! – и тут же, направилась назад, в прихожую, где манила её старая потрёпанная ветровка, висящая не на вешалке, а на гвозде – ветровка не на ветер, а исключительно – надеть, чтобы мусор зимой вынести.

- Ты куда? Да неужели? – Герман явно удивился.

- Искать. – Пояснила она торжественно и решительно, после чего растаяла во мраке лестничного пролёта.

- Где я? Кто вы?

- Девушка, вам плохо, девушка?

- Да.. Нет.. Ай, не трогайте меня руками!

- Как тебя не трогать, ты в курсе, что ты на труп похожа?

Страх почувствовать на своём теле прикосновения чужого человека пересилил боль, и пошатываясь, она встала.

- Где ты живёшь? Дай, провожу. Смотри, на кого похожа. Чисто труп.

- Не трогайте..

Она сделала один или два шага. Что-то зашуршало, царапая по запястью. Опустить голову, чтобы посмотреть, было слишком больно и она на ощупь освободила руки от чего-то шершавого. Сделала ещё один шаг.

- Девушка, деньги!

Голос был тот же, что до этого.

- Не понимаю.. – выдавила она из себя через силу.

- Девушка, я подберу. Вот Ваши деньги. – в ладонь ей ткнулся бумажный цилиндрик – тот, кто подбирал, скрутил банкноты. Теперь она могла рассмотреть этого человека – начитанность Пелевиным и Упанишадами в глазах, одет не по погоде в одну тонкую майку, зато вокруг шеи обмотан шерстяной шарф в оранжево-зелёную полоску. Узенькие очёчки, короткий нос, рот аденоидно полуоткрыт, на зубах брекеты, в ушах белые наушники.

- У вас айфон? – спросила она, прячя деньги в карман куртки, почти уверенная в утвердительном ответе.

- Айфон, мак, айпод, я принципиально не пользуюсь Виндоуз. А вам куда, девушка? – нижняя челюсть креативно отвисла слегка на бок.

- К тёте. – Вздохнула ХIинд.

На  той стороне улицы ярким пятном приковывал взгляд рыжий парик.

- Вот, она переходит дорогу.

- Я отсюда вижу, что твоя тётя интеллигентная женщина. – Доверительно сообщили очёчки, пододвигаясь ближе. – Если тебя положат в больницу, я навещу. Ок? Вот мой номер, - он протянул ей визитку; ХIинд отодвинулась.

- Извините. Я замужем.

- ХIунайда! – взволновано раздалось рядом. – Деточка! Да что с тобой?  Да как ты могла? Да меня же Заур убъёт! Да меня же Герман во сне задушит подушкой! Матка боска, что за вид? Ты же вся грязная! Что у тебя на щеке? Немедленно зелёнкой. Пошли. Не хромай, детка. Держись на мою руку. Кругом же люди смотрят! А Вы тут что стоите? Вместо того, чтобы вызвать скорую? Стыдно, молодой человек, стыдно! Сразу видно, не коренной петербуржец. Коренные петербуржцы так себя не ведут. Позор! – Лия Сулимовна сделала картинный жест. –  Идём, идём, деточка. Идём.

ХIинд, хромая на обе ноги, поплелась за тётей, чувствуя на спине разочарованный взгляд очёчков. В коленках ныли кости.

По приходу домой, она слегла в постель. Был вызван врач, диагностировавший сотрясение мозга, трещины в предплюсне и плюсне обеих ног и что-то ещё с мениском, по мелочи. Узнав, что он предписал иммобилизацию на целых 6 недель, ХIинд не знала – огорчаться ей или радоваться: она задержится в Северной Пальмире дольше, чем планировалось, тоска по дому одолеет её вконец, но зато не придётся махать лопатой на даче.

 

 

 

11-ое июня, 2009-го года.

Сон не шёл – не то, чтобы слишком поздно, два часа ночи – не четыре утра, но закон подлости – спать хочется именно тогда, когда уснуть невозможно, никак не получается.

Тётя тоже не спала, стояла у окна, курила, непереставая возмущаться:
- Неприлично, позорно, сколько можно! Который день? На сколь долго?

Герман отнёсся к происходящему философски, укатив спать в самое тёмное помещение квартиры – в ванную.

ХIинд ворочалась – с загипсованной ногой это было не так просто, наконец, поняв, что уснуть не удастся – главным образом из-за маячившей перед глазами худой фигуры и рыжего парика, поднялась на подушках и выглянула на улицу.

- Часто у вас так? В прошлые годы, вроде, не замечала.

Тётя неопределённо  пожала плечами.

- Видите ли, резалку им освещать надо. Хлебом не корми – дай устроить развлечение иногородним. Верно, чтобы на гостинице экономили – ночь прошляются по городу, утром уедут. Неприлично.

- Памятник красивый, название резалка для него тоже неприлично..

- Невозможно спать. У меня болит голова. Ещё гопота шумит.

ХIинд не слышала шума, видимо, заметив это, Лия Сулимовна распахнуло окно настежь.

- Вон.. Идут.

Тётя вышла; но почти сразу же вернулась.

- На! – и протянула охотничий бинокль. – Смотри.

ХIинд упёрлась подбородком в подоконник, и поднесла бинокль к глазам. Услышать гопоту не получилось, но разглядеть – да. По противоположной стороне улицы шла компания – видимо, от ресторана на углу, к машинам, всего человек пять-шесть. ХIинд не стала пересчитывать, потому что в поле зрения ей попался номерной знак одной из припаркованных на той стороне улицы машин. Номер был московский – и хотя цифры ничего ей не говорили, всё же – где-то она видела его. У неё была плохая память на числа, следовательно, она не раз и не два разглядывала его, и вот – врезалось в память. Только когда и где?

Она не успела задуматься на этим: мигнули фары сразу нескольких машин: компания разъезжалась. В машину со знакомыми номера садился лишь один человек – он постоянно держал голову слегка опустив вниз, но так за те несколько секунд, что она его видела, раза три повернулся вокруг своей оси, подпрыгнул и посмотрел куда-то вверх – она рассмотрела его лицо без труда, и, конечно же узнала.

Узнала и московские номера: она их видела на фотографии, сохранённой в памяти телефона; она видела мельком их вчера – на отъезжающей машине, сбившей её.

Совпадение или нет – она не думала; закрыла окно, отдала тёте бинокль. О чём-то говорила с ней – час ли, два. Кажется, о нравственности, кризисе и российско-грузинской войне 2008-го года. Ничего не запомнилось. Закружилась голова, тётя спохватилась, что врач предписал первые дни не отрывать голову от подушки – принесла лекарства, таблетки, капсулы. Поставила  вентилятор; минералку, закрыв окно, занавесила шторы и наконец, оставив её в покое, ушла к Герману, в ванную, напоследок позавидовав способности ХIинд спать при свете.

ХIинд, запустив руку под подушку, выудила мобильник, и отправив смс по знакомому номеру, мгновенно заснула.

 

Июль, 2009-го года.

Над головой, под потолком раскачивалась огромная, сверкающая люстра, привезённая отцом из краеведческого музея заштатного райцентра. Директор музея подарил – списал в утиль. Раньше украшала "Быт помещика" , теперь – кабинет в Солнечногорске.

- Ты почему на ней не женился? Мне звонила её мать и всё про тебя доложила..

- Папа!

- Молчать! Ты мало того, что не женился, ты сбежал от них, как последний трус да ещё не ночевал месяц дома. Нахамил сестре. Трус! Ты не мужчина.

- Папа, мне Боря сказал..

- Боря? Борис! Прекрасно! Мой сын общается с евреями. Мой сын кормится еврейскими сплетнями. Почему бы тебе не поехать в Израиль? Я не думал, что доживу до такого позора! Сбежать, испугавшись девушки..

- Да..

- Испугавшись, что не сможешь завоевать её внимания.. Стыдно! Мужчина должен уметь добиваться женщины. И чем прекрасней девушка, тем больше усилий надо приложить. Тебе выпал шанс – такой выпадает не каждому!

- Папа, но она..

- Что она? – Артур Мамадович опустился в кресло, положил ногу на ногу и по-бабьи подвизгивая, продолжал – тебе, остолопу, пьянице, наркоману, предлагают религиозную, соблюдающую..

- Она бывшая проститутка.

- Что?! Повтори.

Шахин перевёл глаза с люстры на отца и начал:

- Отец! Ты только не подумай, что я не уважаю твой выбор. Воистину, я почитаю своих родителей. Но сам рассуди, как мог я всерьёз рассматривать кандидатуру девушки, которая мало того, что не нравится мне своей внешностью – она не нравится мне и своим образом жизни до принятия...

Шахин хотел докончить фразу «до принятия ею ислама» , но Артур Мамадович этого сделать ему не дал.

- Как ты сказал?

- Шлюха она и все дела. Неуверен, что бывшая.

То, что последовало за этим Шахин в последствии не мог вспомнить в сколько-либо маломальских подробностях. Произошедшее напоминало извержение вулкана, землятрясение, взрыв атомной бомбы – что угодно, только не рядовой разговор отца с сыном. Кончилось всё тем, что Шахин обнаружил себя стоящим на улице. Последнее, что донеслось до него, был крик отца из-за бетонных ворот, окружавших дом:

- И не смей возвращаться.

Подобное происходило уже не раз – но впервые в таких масштабах. Решив, что пожалуй отец считает его ребёнком и плохо знает Азизу и вообще – его легко обдурить, он совершенно не интересуется жизнью молодёжи – Шахин решил переждать злость. Доказывать что-то ему не хотелось – вот ещё, тратить время на выяснение отношений.

Всё равно отец его любит, простит, сам небось сейчас переживает, пьёт коньяк и думает, что переборщил. Пусть теперь посмотрит, пожалеет свои поступки.
Шахин послал короткую смс про свои дела и погоду ХIинд – он общался с этой девушкой, после того, как она после ссоры сама написала ему, и поехал к Боре.

Дверь в квартиру была открыта.

Боря вниз головой висел на боксёрской груше, обхватив её ногами и раскачивался.

В руке был зажат неизменный пульт.

- Видео показал, как ты в подъезд вошёл. Гости другие убивать друг друга хотят.
Гостями оказались Ступа и Гога. Они о чём-то ругались между собой в полголоса, а завидев Шахина, хором обратились к нему:
- Нет, ты скажи, он козёл?
И кинулись драться.
Шахин присоединился к ним, следом Боря. После, уже на кухне, выяснилась причина ссоры.
- Шила велел нам перегнать партию из какой-то глухомани в Томск. А там – все дороги перекрыты, непогода. Как обычно не проехать. То ли дожди, то ли пожары. Чё делать?
- Надо ещё раз говорить с Шилой. – сказал Боря туповато.
- Ты чё не знаешь, он будет злой, что мы не справились? Шайтан будет! – заговорили Ступа и Гога, перебивая друг друга.
- Надо красть вертолёт. – Сказал Шахин уверенно. – Он только вам поручил или всем нам?
- Ну, всем. – Ответил Гога, на секунду замявшись.
- Тогда почему я не знаю? Срочно едем, вылетаем.. На месте осматриваемся, угоняем вертолёт – Ступа умелец на такие штуки – отвозим туда-сюда партию, вертолёт на место. Всё будет лаббабас.
Боря, предвкушавший азарт и опасность, одобрительно улыбнулся.

По прибытии в  Томск, где они были только второй раз, встал вопрос о вертолёте. Где брать вертушку – никто не знал. Наконец, Шахин решил покататься по посёлкам частным домов немного за городом, объяснив свои соображения так:
- Нам нужно, - на него все смотрели как на сильно умного и он и впрям чувствовал себя таким, - что угодно, что летит. Если мы катаемся по городу – то там вертолёт будут держать местные крутые и дом будет охранятся – все кивнули. – А нам нужен такой придурок, который думает, что крутой и на неохраняемой территории поставил стащенный с заброшенной базы драндулет, который самостоятельно  по чертежам починил и маслом смазал. Такой, разумеется, живёт за городом, скорее всего в такой дыре, где, по его мнению, охрана на фиг сдалась. Верно?
-  Верно.
Они угнали дико старый, раздолбанный Дефендер и поехали.
Странно, но вертолёт нашёлся, и даже заброшенную избушку по компасу как-то нашли без проблем. Партия была на месте, они погрузились и вылетели обратно.
По прилёту они попали под милицейскую облаву.
Всё произошло так неожиданно, что они опешили и не успели начать качать права.
Их привезли в отделение и оформили.
- Данилов, Танышманов, Давудбеков. Москвичи.
Отобрали мобильники – Шахин успел отправить Шиле смс, текст которого выглядел как три точки, три дефиса и ещё три точки, идущих подряд и стереть его из памяти. Их втроём запихнули в чей-то кабинет и заперли там одних.
- Хорошо, что у меня в телефоне ни номеров, ни сообщений, ни фотографий. – начал было радоваться Шахин, потом оглянулся и спросил, - а где Гога?
Гоги действительно не было.
- Он отдельно, - сказал Боря. – Я не видел, я думаю.
К ним никто не заходил, так прошло пара часов.
Шахин освоился и гулял по кабинету, вороша бумаги и иногда вслух зачитывая из них, то, что казалось ему особенно интересным.
Ступа и Боря, имевшие опыт сидения в тюрьме, были настроены более мрачно – сидели и переговаривались насчёт того будут бить или не будут.
Шахин, защищённый тенью своего папы, мог не заморачиваться такими вещами – по крайней мере на территории РФ. Его внутреннее чутьё подсказывало – всё обойдётся, небольшая неприятность, добавляющая романтичности его и без того прекрасному облику.
Он как раз рассматривал себя в настенное зеркало и принимал различные позы, когда в кабинет кто-то вошёл.
Чутьё Шахина не подвело.
Уже через пару минут дымился кофе, Боря блаженно щурил глаза, а Ступа давился печеньем.
- Ты же в институте учишься, высшее получаешь. Как тебя угораздило сюда? – спрашивал полковник, который в первый раз пришёл к Давудбековым в гости ещё тогда, когда ни Шахин, ни старшая его сестра не появились на свет.
Шахин молчал и улыбался: что тут можно ответить..
- Так и быть, я вас отпущу, даже без выговора, - полковник улыбнулся в ответ. – Трудно будет остановить операцию, но твой отец, - он подмигнул, - тоже трудностей не боится.
- Мы что, такие крутые, что нас уже и операцию? – спросил Шахин лениво.
- Как сказать.. Поступила информация. Фамилия твоя, правда, не фигурировала – а то бы и не начали без проверки. Сказали, будут Румов, Шиллер, вот эти два, про тебя – ничего.
- А я и не знаю никакого Шиллера.. И Румова не знаю, - так же лениво ответил Шахин, внутренне напрягаясь – Шиллер была фамилия Шилы. – А кто вам сказал такое?
- Как кто?  Вы ещё не поняли? Кажется мне, что на крыше того дома, где вас ждали, вы приземлились в другом составе.
До них не сразу дошло, когда дошло, они даже не отреагировали – Шахин – потому что всегда недолюбливал и в чём-то подозревал Гогу, Боря – от врождённого спокойствия, Ступа – потому, что большинство эмоций выражал слезами, истерикой и дракой, а для этого было не время и не место.
- Валяйте вообщем, у нас тут работы. Томская область регион закрытый, мы тут государство в государстве, практически независимы. Все следы вашего пребывания – бумажные, я имею в виду, - исчезнут до конца рабочего дня, гарантирую. Ну, а цель вашего приезда – позвольте себе оставить. Не повезёте же вы её обычным рейсом.
Шахин мысленно себя выругал полковника – конечно, вот она – причина его доброты. Не только знакомство с его отцом, но и партия – на сколько миллионов стал теперь он богаче? Пожалуй, можно считать не в рублях. Фиг бы его ведомство нашло эти не рубли, когда они спокойно себе  лежали в избушке.
Как бы то ни было, он сердечно попрощался, проследил, чтобы это же сделали Ступа и Боря. Им вернули их телефоны, забранные же наличные деньги и они поехали на такси полностью офигевшие от событий – им надо было успеть на первый утренний рейс в Москву.
В аэропорту города Томск они сразу же увидели Шилу и Ганжу – те озираясь по сторонам направлялись им навстречу, к выходу, вид у них был злой и обеспокоенный.
- Ау! – крикнул Шахин им.
Оказалось, их уже тормозили милиционеры, но потом, получив какой-то звонок, отпустили.
Обещание полковника работало.
- Я знал про Гогу, хотел своим путём с ним расправиться. Не знал, что вы идиоты. – сказал Шила, с ударением на слове "вы".
- Мы при чём? – Шахин удивился.
- Какого фига поверили в сказку, что лететь надо? Я вас когда без личных инструкций куда посылал? Почему мне не позвонили?
- Мы хотели сами и потом.. – Ступа должно быть собирался добавить – Шахин так уверенно начал командовать, но какие-то другие чувства взяли в нём вверх и Шахина он не выдал.
Не выдал его и Боря, так что досталось всем троим, зато – не так сильно.
- Чтобы больше не было такого, - сказал Шила напоследок.

                                  

По прилёту Шахин помчался прямиком домой и только въезжая за бетонный забор вспомнил, что отец его выгнал, велев не возвращаться.
ИншаЛлахI,пронесёт, - пронеслось в голове.
Но его не пронесло.
Артур Мамадович сидел в холле и играл в карты с охраной: в его привычках было дёргать нанятых им людей, не давать им работать – что охране, что торговцам, что прислуге.
Чтобы пройти из холла всё равно куда, надо было пройти мимо отца – Шахин решил не здороваться, но отец заметил его и поднялся с дивана.
- Ты. Тут один мой старый друг объявился – в одной футбольной команде в 87-ом году играли. Ты, наверное, знаешь, про кого я?
- Не знаю, отец. А-а.. У тебя неприятности? – спросил он, ориентируясь на зловещие интонации, с которыми это было произнесено.
Тут отец разорался.  Оказалось, ему уже звонили из Томска. Шахин с удивлением узнал о том, что его отец считает своего сына занимающимся продажей ворованых с принадлежащего отцу склада товаров.
- Каждый месяц недостачи на 20 миллионов рублей и тебе всё мало.. Мало! Мало!
- Твои продавцы жульё.. – начал он оправдываться, но отец не слушал.
- Ты грабишь меня, не женишься на ком тебе сказали, ещё торгуешь отравой. Наркоман! Сколько людей пострадали от твоих действий! Вон! Пошёл вон!
Шахин разозлился и, не возражая, последовал указаниям. Спорить бессмысленно – возмущение отца фарс чистой воды. В детстве Шахин часто отбирал у Фузы папиросы с анашой, которые она находила в самых разных вещах отца, а первые в своей жизни деньги заработал ещё в Казахстане, продавая на переменах одноклассникам опиум, понемногу отсыпаемый им из стоящей в столе отца шкатулки.  Из того, что он ни разу не был в этом заподозрен, следовало, что отец пропажи не замечал – а значит сам употреблял как паровоз.
- Я не наркоман в отличие от кое-кого, сказать, кого? – крикнул он с порога. – Насильно никому ничего не впариваю, не граблю простых людей!
Последнее было намёком на людей отца, околачивающихся по землячествам и  вокзалам пары российских городов предлагая своим соотечественникам и не только деньги под проценты – или золотые зубы на дорогу домой. Люди соглашались чаще на первый вариант, надеясь затеряться на Родине. Но на Родине их уже ждали. Проценты выбивать Артур Мамадович умел даже с нищих.
После этой фразы путь домой был заказан.
Шахин выехал из Солнечногорска, решив на первое время пожить в какой-нибудь гостинице покруче.

Следующим вечером, уже ночью, он и Ступа выступали в ночном клубе. Аккомпонимент был куплен, тексты написаны ими самими. Успеха особого не было – как всегда, но прикрытие основным своим занятиям отработали неплохо.
Ступа, не переносящий на дух ночную жизнь, сразу после выступления ушёл, а он остался потусоваться.
Когда выходил из клуба, от стоянки метнулась тень.

- Подпишите, плиз. – Промолвила тень и в свете фонаря проступила жёлтая майка и красные губы.

Опустив глаза вниз, Шахин увидел свой портрет. Фото было распечатано с его персонального сайта, который он года полтора назад завёл в порыве нарциссцизма.

«С любовью к..» - вывел он привычно. – С любовью к кому?

- К Ляман.. – прошептали ему в ответ придушенно.

- На здоровье! – он отдал ручку обратно и прошёл мимо.

Погодя правда, поддавшись непонятному чувству, обернулся и крикнул в темноту:
 - Ляман.

Никто не отозвался.
Зато, когда он садился в машину, что-то шмыгнуло одновременно с ним внутрь и с заднего сидения пахнуло чем-то сладким:
- Ты меня звал?

 

 

У выхода из клуба стояли трое.

- Бах бу оглана, бах. Видишь?

Девушка в шортах кивнула.

- Подойдёшь, автограф спросишь. Поняла?

- Это он? – девушка наморщиал лоб.

- Его отец типа в правительстве. Типа как элитарный работает.  – сказал третий.

- Время, Ляма. – первый хлопнул девушку по плечу. – Давай, иди быстро.

Прошло несколько минут.

- Вау, Вюгяр, смотри – взяла она или нет?

- Подписывает.

- Сделано. Теперь, Эльвин, беги к ней, скажи, пусть к тачке его идёт, и когда он туда, она туда тоже.
- Моя жена. Если он её целовать станет?
- Не думай. Когда она на нас дуровала, ты не нагонял?
- Деньги ей платили, Вюгяр. Если деньги заплатят – я сам в бордель её продам или в рабство.
- Ну, не понтись. Тут серьёзное дело развивается. За только времени – в первый раз. Беги.
- Баш устю!
Тот, кого звали Эльвином, скрылся в темноте, Вюгяр же остался у клуба и закурил Уинстон.

 

 

Ноябрь, 2009-го года.

Мобильник был отложен, значок "Е" – EDGE на экране погас. Всё.
Всё ясно, всё кончено. Липовый профиль в контакте, Шахин Давудбеков в графе поиска. Семейное положение – женат на..
Какая-то Ляман. Ляман Ганидова.
ХIинд, поборов некстати лезущую на ум ассоциацию Ганидова-Гнидова, просмотрела её профиль несколько раз во всех подробностях.
"Ты пустой фанатка синтиминтального попа
А я тащус от бруталного hip-hop'а" – это в графе "о себе".
Подловила на общие интересы, значит.

Поклонницей, наверное, прикинулась – должно быть, неплохая актриса, раз повёлся.
Любимая музыка – около 50 названий латиницей, ни одно из них ей не известно, кроме, пожалуй, 50 Сеnt – Заур постоянно слушает, как он говорит, "для вдохновения" американского певца с таким именем, поющего то про карьеру сутенёра, то про то, как его хотят убить те, кого собирается превентивно убить он.

Любимые книги – КАРАН. – Да, даже название послания АллахIа с ошибками. Через запятую – Сosmo, Glamour. Glamour – журнал такой, а  Cosmo.. Google по запросу выдал Cosmopolitan. Вдохновляют – namaaz, night clubs, parties. Очень здорово.
Единственная фотография (у обоих одна и та же) – он и она идут по вечерней улице. Размытый свет фонарей, заваленный горизонт. Кудрявые волосы, обнятые его рукой. Вид со спины.
Больше ничего.
У него на стене – треки собственного сочинения, цитаты Мухаммеда Али, у неё – фотографии Дубаи, Пальмового острова, девушек в никябах и Анджелины Джоли.
Друзья – нет, она не верит в то, что это действительно его друзья. Почти все они дружат и с Ляман. Какие-то Вюгяры, Эльвины, Эльчины. В чёрных очках и клетчатых штанах, позирующие на Красной площади.
Вот так.
Шёл дождь, нога затихла, мениск сросся – очень удачно наехал на неё Шахин – всё легко смогло залечиться, снова надо было ходить в институт и слушать то же самое, что и в прошлом году – повторно.
Из-за этого учёба занимала мало времени и можно было думать, вспоминать и думать.
Пару раз не выдерживала – писала смс. Not delievered. Не доставлено. В контакте связаться с ним не позволяла не гордость – обида и этот напоказ выставленный статус "женат".
Он так резко порвал с ней. Не предупредив. Не объяснив. Просто однажды не ответил на сообщение, а она ждала. Ждала июль, ждала август. Сидела на съёмной даче, смотрела на море и ждала. Теперь прошло лето, и нету никакого результата от её ожидания.

Что ж.. Надо пытаться либо разучиться ждать, либо надеяться на чудо.
Стоит или не стоит?
Стоит или не стоит?
В такт этим мыслям в окно бились капли промозглого дождя.
Заканчивался ноябрь 2009-го года.

 

 

Март, 2010-го года.

Ляман шла по улице, разглядывая себя в витринах, преисполненная сознанием собственного величия.

«Я! Я! Я!» казалось кричала она всему миру, и весь мир – деревьями, домами, заводскими трубами, бульварами, грязной речкой с гордым названием, отвечал ей:

«Ты! Ты! Ты!

Лучше всех..

Классней всех..

Прикольней всех..

Да!

Русский парень, некрасивый, но высокий, скосился на выдневшийся в распахнутой куртке вырез её майки, хлопнул ниже талии, заметив:

- Ничё, чурка. Спать можно.

Вместо спать сказан был другой глагол, на букву е, но Ляман зарделась, почувствовав себя польщённой. – Вот как, вот как! Не только для своих она хороша, не только свои глядят на неё алчными глазами, выпрашивая три минуты, только три минуты уединения. Даже хозяева нерезиновой признают её привлекательность, её сексуальность, а их мнение, пожалуй, дороже стоит, чем возбуждённое слюнотечение тупых земляков. Именно тупых. Она не сомневалась в их тупости и своём уме. Хитрюшная стерва – прошептало самомнение, когда рекламная афиша, спрятанная под стекло, отразила изгиб спины, привлекательно отвисший живот.

- Мя-у, - сказала Ляман, хлонув себя по пузу, ощутив, как хлопок эхом отозвался во всех местах её тела.

- У-вау-а, - томно произнёс полуоткрытый рот, жаждущий поцеловать – именно поцеловать светящуюся рекламу нижнего белья в фирменном магазине.

Истяирам адидас, версаче, дольче габанна,

Истяирам хам дябли гейм, хам дябли сач уйгун замана.

Почти стонала она, грубо меняя смысл в бывшем окружении её мужа культовой песни, входя в магазин, через самораскрывающуюся дверь.

- Нужданчик.

Всё ей хотелось купить, померить, протрясти, доводя до истерики идеально вышколенную продавщицу, купить – самое дорогое, блестючее – с люрексом, обязательно с люрексом, с пайетками, с этим чудесным узором под крокодилову кожу. – Или не крокодилову? Какая разница. И вот тот лифчик. И этот корсет, и тот боди.

- Ми-ля-ать.

Она поняла, что денег не хватит и так грустно, так паршиво на душе стало, что вот стала бы на четвереньки, как бездомная собачка, и выплёскивала бы, выворачивала бы на этот безумно чистый пол содержимое своего желудка.

Оо, как хочется купить всё.

Заплатила за один лифчик и корсет – пятьсот долларов – копейки, сущие копейки, выползла обессиленной развалиной под фонари и остановилась, сшибаемая прохожими, сжимая закружившуюся голову руками.

Как-хочется-купить-всё.

Злые импульсы выстукивали в извилинах, называющихся мозгом, а она уже втаскивала своё тело в китайский ресторанчик, обещающе улыбалась маленькому жирному созданию на кривых ногах, поспешившему к ней, присюсюкивая:

- Нима гузалсан, гузалсан, Ляманхон.

Отошли в грязный угол поварского помещения, где она, поминутно поджимая ступни, боясь наступить на крысу, отдала созданию трёхминутный вступительный взнос за право быть выслушанной и тут же приступила к делу:

- Тулкин, ну Тулкин, ну мне надо де-ню-шек..

- А того не того? – спросил узбек, вертя перед нею волосатый кулак.

Она быстро поцеловала руку, продолжая клянчить:

- Я работала хорошо же раньше, ну Тулкин, ну Толик, ну будь я-я и тогда я тебе бесплато е-е.

- Буду, яхщи. – Тот воровато огляделся. – Сейчас мало платят, навезли китаек, за жрачку впахивают.

- Мя-мя. – отреагировала Ляман на выжидающую паузу, абсолютно не вникая в суть сказанного Тулкиным.

- Иди наверх, где там знаешь.

Они поднялись по расшатанной лестнице на второй этаж – где, судя по вывески на улице, распологался массажный салон «Сладость востока» .

- Ты главное мычи, словно по-русски не знаешь, - напутствовал Тулкин. – Жалко, ты не узбечка, наших некоторых, за китаек можно выдать, или за филиппинок. Филиппинки, сволочи, востребованы.

- Я па-ня-ля. – пропищала Ляман.

- Умница. Ау, Абды, открой, да. 

Некрашеная со стороны лестницы дверь с просветами между досок отворилась на площадку внутренней, розовой стороной, сидевший на раскладном стуле с той стороны двери парень чуть привстал, радостный:

- Ляма-тяма, красотуля. Ты ж обрюхатилась!

- Я замуж вышла. – Ляман поворачивалась к нему то одним боком, то другим – дескать, смотри какие шмотки, тебе таких не видать.

- Вся ты фирменная. – Абды усмехнулся. – А вун чи пата илифнаван?

- Чяво? – вытаращилась Ляман.

- Эх, ты. На концерте Сувар от тридцатого не была.

- Чё мне там быть, я не лезгинка.

- Оно заметно. – Абды издал короткий смешок. -  Зачем к нам пожаловала? – перевёл он вопрос.

- За старым. – ответил за Ляман Тулкин.

- Ладно, Толик, впускай её и проваливай вниз, у тебя клиенты, небось, на ушах с ума сходят.

- Ани-хатят-суси. – Ляман поднялась на цыпочки, чмокнула мокро Абды в лоб. – А я хачу де-ню-шек.

- Мужниных не хватает? – Абды пропустил её и дверь захлопнулась.

Было два часа ночи, когда в квартире на Авиамоторной заворочался в замочной скважине ключ, зажёгся свет и нагружённая сумками, пакетам Ляман ввалилась в прихожую.

Шахин сидел на кухне, тупо вертя в руках бутылку на дне которой подрагивала пеной трижды разбавленная экономии ради Фейри. Не повернув головы, спросил:

- Ты?

Она не ответила, ожидая, когда он обернувшись, сойдёт с ума, увидев её в новом барахле – купила-таки, купила. Весь день впахивала, чтобы потом за пятнадцать минут до закрытия, ворваться в магазин, смести всё, что попалось под руку, заплатить, истерично не пересчитывая копеечную сдачу, обрывая верёвочные ручки пакетов залезть в автобус – на такси не оставалось уж, да и кто в такси увидет брендовые надписи на полиэтилене, позавидует? На такси не впрягало.

- Пуся, чё ты дуся? – не выдержало наконец самолюбие, требовавшее восхищения – немедленного, однозначного.

- Старый анекдот? – Шахин швырнул бутылку мимо неё, целясь в угол – попал. Выполнявшая функцию мусорника пластмассовая коробка из-под повидла покатилась на бок, вываливая содержимое. Не обратив внимания на рассыпавшийся под ногами сор, он прошёл в комнату.

Ляман недоумённо пожала плечами – в конце концов, у каждого бывают психозы, а он в последнее время был таким послушным мальчиком, что имеет право повыпендриваться. Пожалуй, рассуждала она, отворяя створку окна и закуривая, можно даже прикольнуться, обвинить его в наглости, хамстве, пустить слезу – пусть почувствует, что он мужик, пусть потешится болван. Болван – она внутренне расмеялась, - какой же он болван и как она его презирает. Тряпка. Не мужик, а тряпка. Даже самаркандский Тулкин лучше – он бы – он понимала каждой клеткой своего тела – он бы на ней не женился. Считая любого мужчину не достойной даже пальца своей ноги, Ляман тем не менее испытывала бессознательное уважение к тем, кто – она не задумывалась, отчего – ни  за что не решился бы связать с нею свою жизнь.

- Я умею быть стервой. – Объяснила себе торжествующе, застучала акрилово-голубыми ногтями по подоконнику. – Опасная штучка. – Самодовольно улыбнулась отражению в ночном стекле.

Ноготь мизинца застрял в узкой трещине потрескавшейся краски, с досадой потянула – никак. Выдернула с усилием, обломав край, и наклонилась зло, схватив со стола консервный нож, к подоконнику – хотелось сейчас же содрать противную обмазку.

- Ми-ля-ать.  – Отшатнулась, как от прокаженного места, разглядев, выцарапанную наверняка тем же консервным ножом бессмысленную в безнадёжности надпись – Шила.

Опять Шила. Не забыл. – Она посмотрела в коридор, туда, где из комнаты, в которую ушёл «немужик» , не пробивался свет. Что-то похожее на тревогу – тревогу пойманной с курицей в зубах лисицы – проросло на мгновение сквозь плотно окутавший эгоизм. Шила? – этот малюсенький признак неповиновения ей резал железом по всем струнам души – неужели он скучает по старой компании? Шила, Мупа, Бозя – как их там? Классные, очень классные. Так  бы и впилась им в горло, душила бы, душила. Ляман вспомнила, как поморщился Шила тогда, во дворе, когда предложила она свои услуги – не за плату предложила, так.

- Ты мне просто понравился. – Сказала сально, жирно, чтобы хотелось утонуть в интонациях.

- Курдючно говоришь. – Её пугала эта леность его речи, эти насмешливые глаза. – Я не беру бесплатно, закрой мышеловку, мышка. – Шахин, я тебя поздравляю. – Сказал он напоследок, и её почудилось, словно последние его слова надо истолковывать по-другому.

Она не видел его с – Ляман всегда считала почти мгновенно – начала ноября. Теперь февраль, и, похоже, можно спать спокойно. Никто не объявлялся – ни классные мужики, ни притворная невинность заграничная. Небось вкалывает там в стриптиз-баре – внушала она Шахину утром, в обед и вечером – стоило заметить на лице его признаки задумчивости. Один раз даже знакомую дальнюю привела, талышку из Абу Даби – та клялась на Къуръане, что вместе жила с ней в одной комнате.

- Я грешная, да, вай Аллах, грешная. Так я честно говорю – мне нравится. Я хочу бордель иметь, делать бизнес. – Отрабатывала она данные её Вюгяром три штуки. – Но я не говорю – не гуляла ни с кем, женись на мне. Я молчу. А она – вай, Аллах, покарай каждого, кто солжёт! Такая гулящая, ну совсем гулящая. От сифилиса лечилась – пускалась знакомая в подробности, хорошо узнанные ей на собственной шкуре. – Голая даже по улице ходила – только плати.

На словах голая Шахин странно оживился, спросил:

- А на спине у ней родинок много?

- Ой много, много. Вся чёрная прям. Не зря говорят – отметины шайтана, - понеслась по накатанному знакомая, но тут «немужик» снова подал голос:

- Самая большая на правой стороне или на левой?

- На левой, ой, на левой. Шайтан всегда на левой помечает. – Сделала неопределённый знак Ляман – дескать, он что у тебя, совсем долбанутый, Ляман довольно кивнула – путём обработан, шарики за ролики закатываются, раз такую чепуху несёт.

- Че-пу-ху, - повторила она задумчиво, выбрасывая сигарету в ночной штиль. По правде, она боялась, что заграничная девка начнёт выискивать Шахина, придёт к ним домой – но ничего такого не происходило. Своих хватает – порешила Ляман, но успокоилась только утопив айфон в унитазе. Это было в середине ноября, исполнился месяц с начала их совместного проживания. Она долго сливала воду, ведром набирая из кухни, обыскала его вещи – выбросила все бумаги, все клочки на которых был записан пусть даже полностью бессмысленный набор цифр. – Бережёного Бог бережёт. На его возмущение, отчаянные поиски, созналась сама, обнимая, прижимаясь максимально нежно.

- Я люблю и боюсь за тебя. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Ради меня, ты не должен ни с кем общаться, ради нашей любви..

И повалила его на пол.

Вюгяр приносил виагру, другие всякие средства – она пичкала ими тайком, молясь на достижения химии, а заодно на брата – тот  выручал, ой, как выручал. Заявлялся с друзьями, оставался ночевать, хлопал Шахина по плечу, указывая на Ляман пальцем, пел:

- Её нежная походка и красивые глаза..

Друзья поддакивали комплиментами, выпрашивали разрешения поцеловать руку, шуточно дрались – в общем, отрабатывали деньги.

Шахин так и не знал, что Вюгяр доводится ей братом.

Кстати, о деньгах.. Ляман погрустнела необычайно. Ведь если вспомнить, что всё это было устроено ради денег, то..

Не того она хотела.

Не о том мечтала.

Ох, как она мечтала – обложка  «Гламура» - она – светская львица Ляман Ганидова – все знают, на улицах узнают. Паппараци, автографы.

Хроника бульварной прессы – Ляман Ганидова скупила весь «Гум» , Ляман Ганидова на приёме у.. любое лицо в аппарате президента.

Она сама – по улицам, бутикам – в Луи Вильтоне, могущая себе позволить всё – и даже больше.

Вай Аллах.

Она решила, что он сказочно богат из-за машины – стоимостью в треть миллиона – из-за отца, связанного с политикой – так и не запомнила, либерал он или единоросс.

Не подумала, что благосостояние зиждется на бизнесе – а бизнес на связях, связи на друзьях. Не могла представить даже в бреду, что не понравится друзьям, что они откажутся от блестящего шанса съекономить на проститутках. Слишком была неопытна, доверчива – ведь только два года в Москве, из них два – в салоне «Сладость востока» - за два года он сменил много названий

Теперь работает он в офисе бывшего клиента – бывшего клиента, действующего любовника. Они вместе смеются над рогатеньким оленем, запершись в личного кабинете директора.

- Ты не умеешь делать деньги. Чуть уговорила босса не снижать тебе зарплату. – Докладывала она, возвращаясь с этих встреч, ловя кайф от того, как неуверенность постепенно входила в его манеру поведения, делая его естественно жалким.

Это была месть, месть за неоправдашиеся надежды, за невышедший с её фотографией Гламур, за нескупленнный Гум. Месть.

Но и мести есть предел.

Сегодня она неплохо выручила в салоне – умеет нравится, завлечь, да и Тулкин, молодец, обеспечил непрерывный поток. В будущем можно приходить туда  ещё – и пусть кто посмеет заметить или упрекнуть – ведь она замужем и муж – настоящий муслим, совешающий намаз, водит её на коротком поводке. Поэтому она свободна от подозрений. Поэтому можно дальше играть роль прекрасной, чудесной, милашки из сказки. Да, из сказки. Она всегда себя таковой считала, все соглашались. А соглашался ли он?

Пепел полетел вниз, окно было захлопнуто, ноги поскользнулись на грязном линолеуме и вошли в комнату. Пальцы нашарили на стене выключатель, зажёгся свет.

- Ты чего дурью маешься? – спросила она грубо, забыв о решении разыгрывать обиженную маленькую девочку.

Шахин лежал на диване поперёк его длины, лицом вниз. Она подошла к нему, попыталась приподнять за клок волос на затылке – стрижка была слишком короткая и ничего не получилось.

- Ля-ля, ты меня слышишь? – тон голоса изменился на более кокетливый.

- Да? – он вымученно перевернулся, сгребая под себя плед и на мгновение приоткрыл глаза. – А, это ты?

- А кто? – нижняя губа оттянулась до уровня подбородка, маленькие глазки выпучились. – Джей Ло?

- Так, приснилось. – Он приподнялся на локте, и, похоже, постепенно вгонялся в свою роль – роль влюблённого осла-мужа.

- Что это? – пальцы тронули сверкающие искры на обтягивающей кофте.

Заметив, что он заметил, Ляман просияла:

- Купила.. – на выдохе шепнула, - Дольче Габанна.

- Габана – гавана.. Столица Острова Свободы.. – пробормотал он тоном истерзанного пытками заключённого, но тут же, возвращаясь в роль, приободрился, - классные шмотки, вообще, прикол.

- Прикол. А теперь сюда, - - Ляман встала над ним на диван, и широко расставив ноги, спустила джинсы. – Смотри сюда, ну же?

«Жизнь удалась» - подумала она счастливо,  прежде чем, нашарив на ощупь за спиной выключатель, потушить свет.

Ночью она приоткрыла глаза, невидяще смотрела в освещенную косыми лучами ночной улицы комнату, мечтая – что она не она и он не он, а какие-нибудь миллионеры. Что живут не в однокомнатной халупе – 15 тысяч рублей в месяц без стиральной машины,  а где-нибудь на Манхэттене, а ещё лучше – в Эр-Рияде или по крайней мере в том красивом доме-парусе, воздвигнутом у Ходынки, где месяц назад поселился – сегодня узнала – Тулкин Мардиев, хитрый, противный Тулкин, на вопрос, где достал деньги ответивший, кося понимающе в сторону: « А разве за вас, Ляманхон, о деньгах муж не думает?»  . Что имеют собственную яхту, ювелирные изделия от – забытое длинное имя, так роскошно отливающее на глянцевых обложках. Что каждый день покупают в магазинах жрачки одной тысяч на десять.. Что – да мало ли что!

Она резко встала с постели,  – не боясь разбудить  его, даже скорее, наоборот, пытаясь разбудить, но зная, что не разбудит и от этого ещё более раздражённо протопала на кухню, где севши на пол, огляделась:

Манил к себе подоконник – такой крутой, такой высокий – шестой этаж. Если выпрыгнуть с него, то наверняка можно в новости угодить, в раздел «Происшестивия». Теперь помечтаем – прыгнула она, угодила – и увидел передачу по телевизору он – молодый – а можно старый, красивый – да хоть бы и урод, богатый – вот тут надо остановится. Что такое богатый? Состоятельный – не богатый, поэтому состоятельных – до миллиона долларов состояние – отметаем. Бедный богатый? – а зачем лезть, карабкаться, неужели, чтобы оказаться наверху, но внизу верха? До десяти миллионов отметаем. Ох, Боженьки, годится ей от десяти миллионов до плюс бесконечности.. И вот такой видит по телевизору репортаж – её полуоткрытые глаза, красные губы – татуаж же есть, накладные ресницы – ну, он не знает, что накладные. Мужики дебилы же есть. И медленно сходит с ума. Она преследует его в эротическом сне, дисфункция некоторых органов тела  наяву довершает картину – и вот он мчится  к ней в больницу, устилает палату цветами. Безам, Езам, свадьба на Кипре – с лошадьми и приглашённым певцом, поющим:

Я люблю тебя до слёз..

Не жизнь, а малина. А в это время, безнадёжнный тряпун тихо вешается от депрессняка. Или, что лучше, обкалывается до морга.

Ляман глянула через проём двери в комнату, где сопел безнадёжный тряпун. Спокойно. Возвращаясь, взгляд остановился на допотопной плите с крыльями для посуды.

Классно ещё пустить газ – заснуть полумёртвой в красивой позе, зная, что спасут – обязательно спасут, отвезут в больницу, а дальше -  по сценарию с окном. Ещё травиться можно тоже. Желательно продуктами общепита – чтобы этот.. этот.. Онищенко нагрянул с проверками – заодно, можно на него попробовать впечатление произвести. Наверняка, куры денег не клюют. . Госпожа Ляман Онищенко на открытии форума по вступлению в ВТО вместе с супругом. Присутствующие на ватных ногах целуют руку. Ногу элитней, но руку тоже можно.

Ва-уу, как круто.

Ляман посмотрела на свои руки – потрескавшаяся кожа, замазанная тональным кремом, длинные ногти – один сломанный этим вечером, два других за время пребывания в конторе Тулкина – и вернулась к действительности. Захотелось сделать что-нибудь такое – чтобы избавиться от не имеющего названия чувства, гадко копошившегося в душе и отравляшего существование – давно отравлявшего, с того самого дня, как встретила тряпуна – думала, чувство называется «хочу замуж за тебя» , потом думала, «уберу твоих друзей» , а оказалось, название ему не найти никак. Хреновое чувство, и колит, и чешет, и царапает – в душе, но кажется, что по всему телу.

Вернулась в комнату, присев на кровать уставилась на него, потом на шнур удлинителя стелившийся по полу – какое  наслаждение его – да этим удлинителем за-ду-шить. Слово-то какое мягкое, круглое, манящее – за-ду-шить. У-дав-ка. Вот-вот вспоминала, как мечталось ей наблюдая за агонией, стягивать петлю на шее его дружков – но если дружки настолько тошны ей, то почему не он сам-то?

Плохо понимая, что делает, Ляман подняла шнур, выдернула из стены, вилка и три розетки на концах мешали, ножниц в доме не водилось, а маникюрные скользя отчаянно затупели в мгновение. Матернувшись, она отбросила маникюрный набор в сторону и впилась в провод зубами.

Вот что значит кяндистан.

Село под мандариновыми деревьями – летом ешь не хочу – и платить не надо. Вода чистая-чистая, родниковая – ведро, правда, грязное – сил в натруженных руках никаких мыть после двадцати полукилометровых ходов туда-сюда за водой. Лавчонка – ноль вредных для зубов продуктов – соль да спички да шекинская халва. Редкое объеденье. А так – каждодневный катык, каждовесенний кутаб, каждолетний  мандарин и заобеденная баранья кость – вся в мясе, со свисающими ленточками упругого жира – вкусно, пока разгрызёшь – тренировка. Пригодилась тренировка, откусила-таки.

Да.

Встала, подрагивая проводом и нервами, подошла, представляя на месте себя Лару Крофт.

Я Богиня, мне всё можно.

Примерилась, как ловчее затянуть петлю – если просунуть под кадык так, а потом вот так, а если он, к тому же, и не проснётся. А потом душить, душить до непонимаюшего блеска в глазах, до пены на губах. Хо-ро-шо.

В углу скрипнул, опадая на пол, один из принесённых пакетов, заставив вздрогнуть до холодного пота. Мыши. Уверенность рассеялась, вспомнилось, что сосед за стеной – работает во ФСИНе, а звукоизоляция в доме..

Ми-ля-ать.

Стало страшно, шнур был брошен. Подрагивая плечами опустилась на постель – Шахин сонно дотянул до неё руку:

- Чё ты?

- Ах, как я тебя люблю, как боюсь за тебя, ми-илый, - привычная ложь – ни мелкая, ни крупная – обыденная.

- Я тебя тоже – небольшая заминка в речи, но только небольшая – люблю. Завтра зарплату дадут, купи себе чего..

- Ты компьютер новый хотел.. – пробормотала она, понимая краем сознания, что надо казаться в первую очередь о нём думающей, заботящейся. Иначе симпатии не жди.

- Да я уж как-то там. Лишь бы ты меня радовала.

Это было то, чего она добивалась сегодня. Признание себя, унижение его – молодец, Лямашка, добилась. Теперь сон – крепкий сон без просыпаний, шатаний на кухню и пустых грёз. В «Сладость Востока» открыты двери, себя она обеспечит, а вот такого красавчика лучше не терять. Если даже из-за границы марчеллы на такого западают, значит, что-то в нём есть.. И тут в в голове молнией пронеслась мысль – спасительная, необходимая – отец! У него есть отец. Это он богат. Это у него связи. Приходя иногда в гости – помирился пару месяцев назад с сыном – точнее – это она их помирила, он кидает на неё такие взгляды,  что и без слов ясно – слюнки текут. Вот дура, почему не раньше.. Но завтра же, завтра же.. Нет, прямо сегодня, как проснётся она знает, что делать.. Точно знает. А сейчас..
«Жизнь удалась» - подумала она снова, не раздражённо, а уверенно, даже радостно, закрывая глаза, чтобы заснуть. На этот раз – до утра.

 

Февраль, 2010-го года.

Ярко светило уже не зимнее – ещё не весеннее солнце, пробиваясь под опущенные шторы.

ХIинд посмотрела на часы – восемь. Восемь утра, а она до сих пор не спала. Можно теперь, конечно, лечь, проспать до полудня, потом встать невыспавшейся и обозлённой, чтобы слушать стенания мамы и брата:

- Соня.. Всю жизнь продрыхнешь впустую.

А можно уже сейчас сделать вид, что только что встала и перетерпеть до четырёх дня – а тогда уже и прикорнуть, вызывая не упрёки, а беспокойство:

- Ты зачем спать так рано? Заболела?

ХIинд решительно откинула одеяло, встала, прошлась к окну – сквозь светлую ткань ничего не видно. ХIинд подумала немного и решительно потянула ткань вбок – так и есть – снег уже тает, на окне глупенькая птичка клюёт брошенные с вечера крошки, глухой сосед ни свет-ни заря возится с крокусами.

«Интересно, мама ещё спит?»

Мама не спала – она лежала, щуря глаза от косых лучей.

- С добрым утром, с ясным днём! – ХIинд прошла в комнату, чуть не споткнувшись, о неубранный в коридоре топчан – значит, Заур уже ушёл.

- И тебе, дочка. Намаз сделала?

- Не успела. – ХIинд мотнула головой и тут поняв, что не может больше сдерживаться, спросила:

- Мам, показать тебе что-то?

- Ну? – мама оживилась.

ХIинд убежала в свою комнату, но через секунду вернулась, держа телефон.

- Смотри. Я ночью всё смотрела и никак не могла уснуть.

- Что это?

- Он в контакте поставил фотографию. С ней. И с подписью.

- Да?

- Подпись «Я женат и дико счастлив». Фотография вот.

- Это где это они? Бутылка подсолнечного масла, грязная раковина, тарелка какая-то.. Не доели, что ли..

- На кухне. Он и она, Ляман.

- Ну и пусть живут долго и счастливо. Дай мне шпильки.- Мама начала причёсываться. -  Он тебе так серьёзно нравился что ли?

- Нет, нет, - она ответила слишком поспешно, но мама не заметила.

-Хорошо. А дай мне фото ещё раз.

-На.

Мама взяла мобильник и повертела то вверх, то вниз /понаклоняла/ ища нужный ракурс, для более чёткого освещения.

- Боже, боже. Какая она.  Давненько я не видала такой замарашки. Этот молодой человек достоин лучшей участи. – Не тебя, нет-нет, - заметила она, глядя на неё с усмешкой. – Что ты стоишь, как будто последний день пришёл? Поставь лучше чайник.

ХIинд понеслась на кухню.

- Что в институте? – спросила мама, попивая чай в постели. ХIинд, сжимая в руке обжигающую чашку, стояла у окна и царапала на стекле завалявшимся на подоконнике – видимо, Заур оставил, - обломком алмаза.

- Всё посылают.. Вот не знаю, ехать или не ехать.. – протянула медленно, словно долго думала над этим, думала всю ночь, весь день. Конечно,  это было не так – она давно уже решила, что ехать – окажется ли поездка бесплодной, продуктивной ли – необходимо. Несколько развеять тоску, приглушить отчаяние. Надо, надо – хотя б чтоб ощутить жизнь, которая – она понимала умом – для неё не закончилась, продолжается, потеряв в душевном восприятии ту особенную прелесть, которая заставляет с нетерпением ждать наступления каждого нового дня.

- Я думаю, может ехать? – несмело предполжила она, протягивая матери сахарницу.

- Посмотрим, что Заур скажет. Он у нас единственный мужчина.

Зауру две недели назад стукнуло пятнадцать и он уже почти с полным правом считал себя взрослым, стараясь проявить взрослость в поступках – отказался от праздника, вёл себя весь день как обычно, и гулять пошёл не с друзьями в центр, а на пустырь за соседним домом.

Вернувшись поздно, он, впрочем, всё равно не смог не прослезиться, когда войдя в комнату увидел  круглый кофейный торт на полу и сестру рядом с ним:

- Таваллуд мубарак! – сказала она прежде чем исчезнув за дверью, оставить его один на один с кондитерским изделием. ХIинд не любила кофейные торты, что ещё больше подчёркивало выбранность сладости специально для него, только для него, только.

Сама же для себя она заварила чай, прихлёбывая который, прислушивалась к чавкающим звукам на всю квартиру.

Чая, впрочем, пришлось выпить всего три кружки. Через полчаса в дверном проёме показался худой силуэт  брата. Заур осведомился деловито:

- Пожрать что есть?

Глаза ХIинд округлились.

- Насчёт торта.. Через пару часов его место в унитазе. Ты мне не  кофейное брюлле, ты мне есть давай.

- Ну и темпы. – Удивилась ХIинд аппетитам брата, впрочем, удивление было привычным.

С того вечера Заур стал вести себя более хамовато, но зато пару раз в неделю приносил деньги, а к пятнице покупал подарки всем троим – не забывая про себя.

- Посмотрим, что  Заур скажет.

- Посмотрим, - согласилась ХIинд с мамой и посмотрела на часы.

Хотя это было лишним, Заур не приходил в определённое время иногда заявляясь домой сразу после школьных занятий, иногда болтаясь где-то с кем-то по полночи.

- Решать надо. Поскорее. – нерешительно заметила ХIинд, но у мамы своя позиция уже выработалась.

- В худшем случае не поедешь. Делов-то. Лучше посмотри, какой мальчик. – ХIинд, не доцарапав на стекле, подошла к маминой постели и мать протянула ей свой телефон.

Мальчик был похож на Алика, внука Лии Сулимовны – тонкие, почти иконописные черты лица. Задумчивые глаза. Оливковая кожа. Коротко стриженный и палец поднял. Поднятый палец, почему-то рассмешил особенно.

- Мам, где нашла ты этот экземпляр?

- Сын тут одних. Я с его матерью познакомилась недавно на улице, неженат джигит.

- Да зачем ему быть женатым, если он по возрасту чуть старше нашего Заура?

- Ему 18, зовут Ал.. Ал.. Из головы вылетело. – Мать, казалась призадумывшейся.

- Младше меня.

- Ну и что? – задумчивость ушла куда-то. – Слушай, не надо мне тут изображать Лию Сулимовну, хватит того, что она из себя невесть что изображает. Ты лучше скажи, нравится тебе он? Нравится?

-  Нет. – ХIинд выдавила это слово с трудом – парень ей нравился, просто не привлекал. У неё уже был выбор – плохой ли, хороший ли – был. Она старалась не думать о том, что чуть не лишилась из-за него жизни, утешая себя тем, что не мог он знать, на кого наехал. Известие о том, что Шахин женился, огорошило её, но воспринимать его как человека женатого у неё никак не получалось. Тут что-то не так, есть какая-то хитрость, - думала она, пытаясь разгадать загадку его поведения.

Бесплодные усилия выматывают, разочаровывают, но усталость ХIинд пока что не достигла той точки, за которой начинается равнодушие и желание искать успокоение в чувствах к другим людям.

- Очень приятный молодой человек. Вежливо здоровается, работает у отца в фирме. Мать его сказала, что с Зауром приятельствуют они. Чем не пара?

- На пары в институте я уже опоздала. Извини, мама.

ХIинд поставила чашку с недопитым чаем на пол, вышла в коридор и удивлённо уставилась на вращавшуюся по кругу замочную скважину.

Через пятнадцать минут втроём они уже завтракали на кухне.

- Ехать однозначно. Пусть метёлка наша развеется.

ХIинд не обиделась за метёлку, но рассмеялась:

- Я и так пострашнела за последнее время, а ты ещё меня обзываешь!

- Ехать, так ехать. Но, наверное, дорого?

- Мамик, а я на что? – Заур кинул на стол пачку банкнот. – Извините, но мне пора. Ждут друзья. – Я забежал на секунду перекусить – как чуял, что придусь кстати. Ассаламу Iалейкуму ва рахьматуЛлахIи ва баракятухIу!!

- Что это значит? – спросила ХIинд, пересчитывая деньги. – Здесь слишком много.

- Значит, что едешь. – Мать отвернулась, плечи её нервно дёрнулись – она пыталась сдержать слёзы бессилия.

На выбор жизненной позиции Заура повлиять  было невозможно.

Он ещё раз забежал вечером – сообщил, что не придёт ночевать и сыграл с сестрой пару партий в нарды. ХIинд, думая только о поездке, проиграла все.

На следующее утро позвонила Лия Сулимовна.

- По обмену? В соседнее государство? Ах, в.. Нет... Нет, я конечно же не против, если она хочет.. Но разве там приличное образование? Мне кажется или там до сих пор разыгрывается пародия на СССР? Да и правительство.. Мне кажется, пусть лучше едет ко мне. Я устрою ХIунайду куда-нибудь в сельскохозяйственный. У меня связи.

С ней поговорили предельно вежливо – вначале мама, потом ХIинд, потом мама закончила разговор. Словам её не придали значения. Принялись укладывать вещи.

- У тебя будет новый номер телефона..

- Да, мама.

- Обязательно напиши его мне, напиши Лие Сулимовне, Алику тоже  напиши. Про Заура я не говорю.

- Да, мама.

- И Герману, Герману обязательно, при всём при том, что касается настоящего – он вполне адекватен.

- Да, мама.

- Кого? Кого ещё я забыла? Кому ещё? Нет, вроде, у тебя нет больше знакомых.

- Шахин с его крокодилицей..

- Кто? Не смеши меня, дочка. Кто же ещё? Тёте Эрне напиши. Алику тогда не обязательно.

- Да, мама.

Мысли же уже заработали в другом направлении. Написать или не написать? Естественно, Шахину. Нет, она не даст ему новый номер. Просто, сообщить, что мол так и так – проживаю в другом государстве – можно сделать, ведь он не знает, где она живёт, не знает, где её искать. Возможно, забыл её прежний номер и первые цифры – международный код, уникальный для каждой страны. Возможно, что крокодилица Ляман – хотя почему, собственно говоря, Ляман крокодилица – нормальная. Даже симпатичная. Для кого-то даже красивая. – Возможно, что красавица Ляман – опять не годится.
Просто Ляман. Возможно, что Ляман Гамидова удалила номер ХIинд из памяти телефона; а наизусть, он, конечно же, не помнил. Но возможно тогда, что Ляман вообще проверяет его телефон. И смс, и звонки – она увидит смс от ХIинд, ничего Шахину не скажет, но предпримет меры.. Какие меры предпринимать в силах Ляман ХIинд не знала, но подозревая, что та не остановится ни перед чем, отмела вариант написать на телефон.
Аккаунт в контакте, скорее всего, тоже контролирует она.. Тоже не пойдёт.

ХIинд вспомнила про одноклассники – после того, как она заблокировала Шахина в мае 2009-го, она забросила свой  профиль и практически не появлялась на сайте. Вроде бы, не слишком-то проявлял активность и он.
Пароль она помнила – зашла – так и есть. Ни фотографии, друзья все девушки в неприличных позах на главной фотографии – видать, из прошлой жизни; последний визит аж в июле 2009-го. Что же, он не заблокрировал её в ответ – можно воспринять это как знак свыше.

Она написала ему кратко-кратко, где  она будет находится в ближайшее время и кинулась доупоковывать вещи.
Выезжать предстояло завтра.

 

 

 

 

 

Апрель, 2010-го года.

 

- Это было осенью, осенью промозглой,

Тосты поднимавшей за листья увядшие.

Мягко-гнило-бурые и дико безобразные:

Безобразнее торговок у подъезда

Семечками из стакана с двойным дном;

Безобразнее милицейского взяточника,

Гуляющего с дочкой по воскресеньям;

Безобразнее учительницы географии,

Вертящей на уроке глобус голубой юбки.

Я так люблю тишину!

И заплакать, заплакать тушью на строчки,

Которые слишком жестоки и холодны –

- Настолько я их люблю,

Что не могу заставить ответить взаимностью.

И так же с людьми!

Поэтому – люблю!

Больно!

Выкрикнув последнее слово, Тамара торжествующе обвела взором кругом.

Широкое чердачное помещение дачи с двускатной крышей, повсюду – пустые бутылки из-под спиртных напитков, паутина с односкатного, со щелями между досок потолка, три старых грязных матраса – два с печатной надписью «УБОП РСФСР» , другой разорван в клочья, без надписи. На «УБОПЕ» развалился Шила – мирное дыхание выдавало сон – глаза были открыты. Остальные сидели, подложив под себя кто какой клочок нашёл. Ступа нашёл не матрасный клочок, а сноп соломы.

- Я не понял, что осенью было, а? – спросил Настоящий Боря, на что Тамара побраговела.

- Это социальное произведение, - сказала она голосом Елены Соловей. – О проблемах общества.

- Чего-чего?

- Томочка, ты прекрасно выступила, Томочка. – Ступа вскочил – сзади остались прилипнувшими светлые травинки и помог Тамаре спуститься с фанерного ящика, служившего трибуной. – Пацаны, Тома прекрасна!

- У тебя сабра на эту канитель как, достаток? – поинтересовался Ганжа у Шахина. Они сидели вплотную на полосатой ткани.

- Да беспонтово.

- Я засекал, она уже третий час выступает. – Ганжа глянул на ролекс, поправился – два часа, сорок две минуты.

- Один хрен.

Шахин в первый раз был с ними – за полгода.

- Идея!

Ганжа подбежал к Ступе – именно подбежал из-за вытянутости чердака, схватил за руки и начал энергично подталкивать в сторону ящика.

- Ступа, прошу, давай, ты! Стихи, читай, свои!

После Тамариного творчества все страшно оживились – даже Шила сонно пробормотал что-то – за общим шумом, неясно что именно.

Ступа не сопротивлялся, пусть даже и для виду – забрался на трибуну и начал. Надувшаяся Тамара ушла в угол, где висел подвешенный на гвоздях гамак.

- Вишня в глазах твоих волною,

Пеленою жгучей в мозг попала мне.

Сердце раскалённое в пустыне безводной,

Как пепел сигареты на немытом окне.

 

Сравнение было образным и все посмотрели в бок, где из-за грязи не разобрать было – дождь на улице или снег.

- Сиреневое облако мерцающего чего-то,

Твоя походка смутна, но видна.

Пьянящий дым накуренного кислорода –

- Любви безответной жалостная струна.

 

Пой, моя струна, мой о грешном мире.

Звучи в этом мире, я хочу уйти.

Я уйду навсегда, уйду так далеко,

И самый лучший друг не найдёт.

 

Аплодисменты.

Устав от «социальных произведений» хлопали долго, искренне, с удовольствием.

- Шукран! – театральным жестом Ступа поклонился, и начал читать другие стихи.

- Напиться бы... – протянул Шахин, подбирая с полу бутылку. – Белый Аист, чё, хороший коньяк?

- Я бы выпил. – Ганжа взял бутылку из рук Шахина, хорошенько потряс, взбаламутив пыль, сказал сокрушённо:

- Ни капли.

- Ещё день здесь и встреча с Иблисом не страшна.

- Даа..

Шли вторые сутки безвылазного торчания под Тверью в домишке, принадлежащим родителям Азиза. Справедливо полагая, что только гений дедукции станет искать Ступу на хате родных мужа сестры завязавшего с криминалом бывшего друга – не друга, приятеля, скорее, Шахин сам предложил это убежище, рассчитывая на более быстрое примирение.

Примирение со всеми.

На удивление лёгким оно оказалось. По правде, ожидал испытательного срока, подозрительных взглядов, вопросов с пристрастием. Но ничего этого не было, лишь Настоящий Боря  выразил свои эмоции одним словом:

- Вау!

Его как будто бы ждали.

Подивившись столь странному обстоятельству, Шахин решил не  ломать зря голову, списав – не без тайной гордости – хороший приём на сочинительский талант.

- Небось без меня дела хуже пошли. Ведь я не заменим? Не заменим? – спросил у отражения в зеркальной стенке Бориных апартаментов, подавляя голос разума, твердивший, что был бы незаменим – вытащили бы как кутёнка из обьятий Лямы, отмыли б, протрезвили б, заиспользовали.

- Фонограмма незаменима, балбес. А тело любое на сцене попрыгунчиком предстанет. – Сказал тогда Шила, входя.

- Подслушиваешь.. – Это Шахин уже не произнёс вслух, а подумал.

- Чё, брат Шахин? – Шила навалился на него сзади, обнимая за шею, отчего в зеркале отражались две фигуры. – Плачем, долю поём?

- Делишки на воле того – не того. – Попытался отшутиться.

- Сколько волка не вяжи, а он всё равно охотится в стае. Верно?

- Верно. – Согласился Шахин и примерение состоялось окончательное.

Вечером того же дня крали Тамару.

Изначальная идея дышала искромётным юмором и гротеском. Планировалась  украсть девушку для Ступы, доставшему в конце концов абсолютно каждого,  кому приходилось пользоваться его умением взламывать замки и пароли. Девушкой, за неимением других кандидатур, выбрали Тамару.

- Дурак, и зачем она тебе. Родственники прибьют.

- Хочу чеченку! – твердил Ступа с упрямством, понятным только тому, кто видел зацыклившегося представителя «русских мусульман» . – Хочу!

- Вляпаемся все из-за него в дерьмо.

- Где это видано, где это слыхано, зачем нам проблемы.

 

Вечером подъехали на специально угнанной для кражи приоре к высотке, где Тамара с родителями и тремя младшими братьями жила в двухкомнатной квартире. Мигнули фары. Прошло десять минут. Тамара вышла из подъезда, с деланно-беззаботным видом помахивая клатчем, огляделась. Фары мигнули снова и приора медленно покатила со двора в другой двор, Тамара, отойдя на приличное от машины расстояние вбок, шла следом.

В соседнем дворе приора остановилась, Ступа выскочил, обежал вокруг, открыл багажник.

Тамара, согнувшись, влезла внутрь, багажник захлопнули.

Проехав два-три квартала приору бросили, пересев в Брабус Шахина и под мигалку выехали из Москвы.

Тамара и Ступа сидя сзади беспрестанно целовались, не видя, как Шахин и Ганжа с трудом сдерживая хохот, поминутно оборачиваясь, легко сплёвывают на них сквозь зубы.

- Проблем будет.. – предрекал Ганжа, специально приехавший из Петербурга, обречённым тоном.

- Да не паникуй, какие проблемы. Нищие нохчи, кто заступится.. – утешал Шахин, думая про себя, что с его отцом у него-то конечно никаких проблем не будет, а вот Ступе могут оторвать не только голову, но и кое-что похуже.

Однако проблемы начались у всех четверых, правда, совсем не с той стороны. На Кащировском шоссе дорогу им перегродил хаммер с номерами Ленинградской области.

- Смотри, оттуда Шила выходит и Боря с ним - почти радоство сказал Ганжа, не имевший опыта общения с разъярённым Асланом.

Шахин только мрачно кивнул.

Шила довольно оскалясь кивнул кому-то в хаммере, после чего немедленно погрузил своё тело в брабус.

Последующую за этим сцену – вернее, компановку из нескольких сцен, плавно переходящих одна в другую, Шахин вспоминал потом только в кошмарных снах и в редких угрызениях уязвлённой гордости – слишком недостойно вёл он себя, громко оправдываясь и перекладывая всё с себя, выставляя Ступу чуть ли не диктатором воли, а Ганжу – организатором. Ступа же валил всё на Шахина и Тамару по принципу «она сама хотела, а он мне посоветовал, и я подумал, что лучший же друг и значит, так надо» . Тамара плакала, поминутно сморкаясь. Боря наблюдал происходящее с восторгом младенца.

Ганжа сначала – по побледневшему лицу было видно – порядком струхнул, потом взял себя в руки и умудрился под немигающим взглядом Шилы объяснить всё от и до как проделку типа невинной шалости «понимаешь, Аслан, Тамара – совершеннолетняя, поэтому если и поженятся – то кто может указывать.. Увезти их надо куда-то, где не найдут – тут я согласен» .

Разгон длился около двух часов – всё это время машина, словно пьяная, нарезала круги по какому-то на удивление ровному асфальту маленького областного посёлка, названия которого никто не запомнил.

- Отвозим, откуда взяли, - велел Шила наконец и никто не возразил.
На всякий случай, Шила приказал припарковать машину на шумной магистрали, а во дворы идти пешком. Предосторожность оказалась не лишней – а возможность восстановить статус-кво явно упущена – что упущена стало понятно по скоплению жестикулирующего народа у подъезда, долетавших оттуда отдельных возгласов.

- Иди одна, типа я такая девочка с прогулки. – Шила на всякий случай доставал пистолет.

Но их уже заметили и им пришлось убегать, не смея оглянуться на тех, кто гонится за ними.

- Я думаю, они меня как-то узнали и вот... – сказала невпопад Тамара, когда машина была уже далеко.

- Думать надо меньше, - огрызнулся Шахин. – Какого ... ты не осталась и побежала за нами?
Шила чему-то смеялся, когда выехали из Москвы, присвистнул:
- Рольмопс в бочке. Далеко так не уехать – двигаем в аэропорт. У меня в Дубаях кое-что.
- Пересесть в свои машины, и нет рольмопсу, – предложил Ганжа. – Шах, как ты думаешь?
Шахин, слышащий слово рольмопс в первый раз в жизни, пробурчал невнятное.
Шила покачал головой: - В Домодедово.
- Почему?
- Дурак. В городе возможно уже в курсе ДПС, а в аэропорт они недостаточно крутые напрямую. Раньше  завтра не пробьют.
- В Домодедово правильно, - подала голос Тамара. – У меня там троюродная сестра работает, будет рада видеть. А во Внуково дядя начальник, очень любит меня. Они могут нам сделать скидочку на билет. А в Шереметьево..
- ВПтрбрг. – резко прервал Шила, и Шахин включил навигатор, чтобы удостовериться, что едет по той дороге.
И тут как от сна очнулся Ступа:
- У нас проблемы? – спросил он так тупо, что накалившаяся донельзя обстановка внезапно разрядилась и происходящее стало восприниматься Шахином слегка юмористически.

Заехав в Солнечногорск, захватили Фару – единственный без особых примет, не засвеченный в истории с угоном вертолёта: конечно, все сведния о них должны были бы быть уничтожены, но кто знает, типичный азербайджанец, каких полно везде, он смотрелся потерянно, готовый ехать куда угодно, хоть на край света. Смысл его жизни – Севинч, Севуля, Севочка, ангел во плоти, будущая студентка Кембриджа, месяц как вышла замуж за неказистого повара, почему-то называемого ею Хомяк и уехала к его маме в Шеки. Хомяк после оставил работу в московской пиццерии и уехал вслед за женой. За весь месяц Севинч прислала домой две смски – в первой интересовалась, обеспокоились ли одноклассницы её отсутствием в школе; во второй – просила передать им цену своего свадебного платья и посмотреть реакцию – умрут ли от зависти.
Всё это Шахину рассказывал Ганжа, от себя добавил:
- А помнишь, как она послала в тебе автослесаря?
Шахин помнил плохо, но признаться в этом не успел. Его осенило. Брабус обгоняя все машины помчался вперёд превышая допустимую скорость километров на сорок, затем резко затормозил на обочине.
- Есть! - провозгласил он, оборачиваясь ко всем. – Место. Никто не найдёт до прихода МахIди. Клянусь АллахIом. Только жратвы взять с запасом надо.
Ему было очень приятно, что он может быть полезен Шиле в первый же день после возвращения.

 

 

 

Я не буду провожать, не люблю слёз на перроне.

Словно в общем вагоне в пропасть тяжело лететь.

Эта ноша, эти боли – дни тоски, опять угрозы,

Только тяжкие морозы вновь уносят в круговерть

Провожания пустого, и молчания немого,

И носильщика отсутствие,

Чемоданов тяжки ручки,

Душу некому нести..

- Купи нормальный кофер, где ручка выдвигается! – посоветовал Ганжа.

Тамара ничего не ответила – вздохнула и ушла в гамак, который стал ей чем-то вроде собственной комнаты.

Ступа подсел к ним.

- Тома хотела донести, что у неё на душе тяжело. Некому облегчить боль.

- Ты облегчи, ты ж при ней вместо няньки. - Слушай, чем она тебе нравится? – мучал Ганжа Ступу.
- Она как мечта и чистокровная чеченка.
- Сестру мою хочешь увидеть? Чистокровная гречанка, дебилка, правда, но не важно, твоя тоже дебилка..
-Голова болит, - сказала Тамара, прижав указательные пальцы обеих рук к вискам, встала из гамака, покачиваясь, подошла к маленькой электрической плите, стоявшей рядом с солнечной батареей, и подняв за ручку чайник, отпила недокипячённой воды из носика. После опять легла.
Ступа не обиделся.

- Я боюсь, пацаны. – Сказал он, чуть помедлив. – А вдруг её родители найдут, что будет?

- Что же будет с родиной и с нами – вопрос, поставленный Шевчуком, по примеру Чернышевского перед русским народом. Русский человек ищет ответ на вопрос башкирина. За-ме-ча-тель-но.

- Не каламбурь, Шаха.

- А чё так? – Шахин хотел уж возмутиться, но подошедший Шила двинул его в спину ногой, после чего тот сразу затих – даже сник как-то и следил развитие разговора с нарастающей скукой. Тем более, что началось вполне обыденное за прошедшие дни препирательство – Ганжа утверждал, что все идиоты, надо отдать Тамару родителям, а самим возвращаться к бизнесу, иначе можно «отойтись от дел с чужой помощью» , Ступа сомневался, кидаясь из одной крайности в другую, Боря предлагал убить всех родственников Тамары, Фара горячо доказывал, что лучше сдать их Кадырову как боевиков со стажем.

- Пусть запихнёт их в тюрьму, они там пусть думают, как любви мешать. Разве можно любви мешать, а? Эта ничесна! Они не только себе мешают, они нормальным людям мешают! Я уже пять деней не был сауна!

За спорами клонился к вечеру четвёртый день сидения на даче. Шахину надоело слушать одни и те же слова, повторяющиеся аргументы, забившись в угол, огородившись от всех поставленным на ребро заборчиком матрасом, он дремал, периодически просыпаясь, глотая минералку, и обводя мутным взглядом чердак. Серость весенних сумерек практически слила вместе силуэты вещей и людей, когда Шахин насчитал в числе сидящих на одного человека меньше. Незамеченный по-прежнему спорящими, он спустился вниз, разыскивая его.

Шила сидел на ступеньках деревянного крыльца, сгорбившись, и расшатывая ногами доски.

- Папы нету у меня, мамы нету у меня.. - напевал Шила сквозь отсутствующие зубы.

- У меня теперь тоже нет, - подсел к нему Шахин.

- Не болган? – Шила не оборачивался.

- Ну, считай, что нет. Смотри – маму я вообще не помню, а с отцом кругом непонятки. Я ушёл из дома.

- Артур Мамадасан оглы нормальный же мужик вроде?

- Вроде. – Шахин вздохнул и замолчал, ожидая, когда же наконец Шила посмотрит в его сторону. Рассказывать в ощущение пустоты не хотелось.

- Бери – Шила пододвинул Шахину портсигар.

Минуты две молчали, курили.

- Сигара – класс! – похвалил Шахин.

- Я храню их в хьюмидоре.

- А я в кармане.

Неожиданно осмелев, Шахин сказал то, что хотел сказать сразу же, едва увидев Шилу, рассевшегося в пределах видимости соседей:

-Забор у предков Азиза реально низкий, поэтому я не в теме – с какого можно сидеть у всех на виду? Ведь надо таиться?
Шила кивнул.
- Машину мы загнали, сами на чердак, а ты выполз. Ты не обижайся, что я того, но это я нас всех сюда привёз, так вот поэтому..
- Сколько дней назад твоя сестра в последний раз за "дай денег" звонила? – спросил Шила всё тем же спокойным тоном, отчётливо выговаривая звуки.
Шахин похолодел.

На чердак поднялись они вместе, Шахин лихорадочно кинулся ворошить по углам, вытаскивая все вещи, которые они привезли с собой и уже расшвыряли, и стаскивал их в центр помещения. Шила медленно пошёл к гамаку, негромко позвал:

- Тамара.
Шахин, догадываясь, что произойдёт, старался не смотреть в ту сторону – в данный момент он слишком ненавидел и Ступу, и Тамару за тот животный ужас, охвативший его с момента, когда он понял, что Дилфуза не звонила ни вчера, ни позавчера, да и сегодня звонка нет. Он быстро перебирал все вещи, шарил по полу, пытаясь найти коробку из-под кофе. В коробке Азиз держал коллекцию фотографий себя и Фузы в обнажённом виде, видео с домашним порно. Шахину нужна была эта коробка донельзя – если ни сестры, ни зятя на квартире в Твери нет, будут хоть портреты, которые можно показывать разным людям – не видели таких? Нет.

- Вау. – Сказал Боря, наблюдавший за происходящим у гамака. – Тамара и Ступа умер.
Шила потребовал верёвку, связал обоих, после чего велел Тамару снести вниз, положить в багажник, а после посадить поаккуратнее Ступу в угол и завалить тряпьём.
Никто ничего не понимал. Шила не объяснял от того, что напряжённо морща лоб и постукивая сам себя по голове, думал; Шахин – от некстати проснувшегося среди страха чванства. Он сейчас был вторым главным после Шилы, сместив с этого места Борю, и даже осознание опасности, возможности того, что где-то уже едут, узнав их местонахождение, люди; лишь подстёгивало. В конце концов, это он, Шахин, устроил всё это дерьмо, это он, Шахин, привёз всех сюда – и он, Шахин, разрулит ситуацию. Шахину очень хотелось попросить у Шилы разрешения самостоятельно разобраться со всем – и он бы, наверное, и попросил бы, если бы ни одно но – он совершенно не представлял, что делать, как поступать.
- Вообщем, снотворное действует часов 14. За это время надо обернуться. Едем в Тверь. Если там спокойно всё, вывозим эту нохчий йоI на МКАД и пусть топает ногами куда хочет. Если не спокойно – по обстоятельствам. Ступу оставляем здесь, а то он не даст от неё отделаться. Едем на машине Шахина.
Ганжа нерешительно, но довольно уверенно предположил, что разумнее угнать машину и не светить номера.
Шила с ним согласился.
- Разумнее. Номера мы поменяем тут же. А машину другую брать не разрешу – у Шахина машина какая?
- Бронебойная, - ответил Шахин то, что от него и требовалось, хотя изначально собирался сказать "красивая" .

- Ты предполагаешь, они настолько не в себе, что способны стрелять? Днём? – спросил Ганжа.
- Нищие нохчи, ради апломба, готовы даже сесть за стрельбу и трупы – лишь бы были трупы. Наши. – сказал Шахин безапелляционно, ощутив прилив уверенности и веселья от отсутствия необходимости думать – морщины на лбу Аслана разгладились, видно было, что какие-то идеи  у него есть. – Чё, едем?

Номера сбили с первых встречных жигулей. Владелец их – сосед по даче с горечью смотрел на процесс сбивания, но ничего не сказал – возможно, потому, что Шахин улыбнулся ему и помахав рукой, передал привет от Азиза, посоветовал завтра утром подать заявление об угоне и дал клятвенное обещание купить новую машину.

-          Если нас тормознёт дорожная полиция? – сомневался Ганжа. – Я лучше угоню что-то не такое приметное и поеду один. Без бронебойности.
- Недмай. Непйдешь. Нетрмзнут. – отвечал Шила односложно, ловко меняя номера. – На, положи, пригодятся . – Он сунул Шахину сбитый номер серии ЕКХ. – Выпендрила.
- Я слышал, есть тачки – жмёшь куда-то и номера сразу преставляются Почему у тебя не такая? – допытывался Фара.
- Потому что он дурак. – Шила дал Фаре крепкого щелбана. – И ты тоже. Преставляются – на тот свет.
Пришлось ещё поменять эмблему Брабуса – букву Б в квадрате на сине-белый круг с чёрной каймой – благо автомобиль-донор нашли тут же, неподалёку, после чего Шила удовлетворённо заметил, что машина для большинства народа выглядит обычным результатом хач-тюнинга. Шахин ничего не возразил на это, решив геройствовать до конца, не показывая своей оскорблённости опростившимся видом своей девочки. В глубине души он отметил, что не слишком расстроен и внешние понты начинают терять в его глазах свою важность, но, не зная, как объяснить такую перемену во взглядах, не дал мыслям дальнейшего хода.
Тем более, они уже были в Твери. Шила, сидевший за рулём, проехал по нужному адресу и открыто припарковался у соседнего подъезда.
Шахин был поражён.
Шила опустил стекло на окне со своей стороны, закурил и принявшись демонстративно стряхивать наружу пепел, подмигнул Шахину, ничего не объясняя.
- Шах, извини. Пока у тебя были трудные обстоятельства, - Ганжа дипломатично не назвал причину его полугодового отсутствия прямо, - мы приезжали сюда часто. Ждали, может приедешь к сестре и удастся поговорить.
- Я не приезжал. Я ей слал деньги.
- Вот тебя мы не дождались, но то, что у человека, живущего рядом, такая же машина, как у тебя, только без дороженной обработки, выяснили. Человек часто в отъездах. Сейчас его нет как раз. Стоянками не пользуется. Тоже не русский. Смекаешь?
- Мне пофиг, смекает он или нет. – Шила закрыл окно. – Я пока курил, увидел две машины с не  липовым хачтюнингом, а настоящим. Плюс гелендеваген 80-ых годов. Если это действительно нищий тейп и связей нет у них – 5 человек стоящих максимум. И парочка аксакалов для поднятия собственного престижу. И обкуренная молодёжь возможна. Вообщем, Фара – ступай ты. Второй этаж, серая дверь. Ты понимаешь значение слова серый? Боз. Барсук ренг?
- Я вообще хорошо учусь, по-русскому два раза 4 получал, три часто получаю.. Я не тупой. – Судя по голосу – Шахин не видел его с переднего места – Фаррух оскорбился.
- Ты проходишь мимо этой двери очень спокойно, типа ты местный житель. Внимательно, что кругом, замечаешь. На третьем этаже красная дверь. В хате экзистует чудак..
- Петя. – подсказал Шахин. – Неонацист. Я его никогда не видел, но как-то раз, заезжая к ним..
- .. Который с темой приезда в непонятных отношениях. Звонишь чудаку – если открывает – заходишь , просишь спуститься к Дилфузе, и.. Вообщем, спросить что-то. Например, как найти её брата.
- Мне ейный брат зачем нужен, когда Шахин здесь сидит? Я не понял. У него другой брат есть, да?
- Слышал поговорку – нормально делай-нормально будет?
- Моё любимое выражение, - сказал Фаррух с чувством.
- Вот и делай, как сказали. Короче. Ты услал Петю к Дилфузе, сам отговорившись, типа в ссоре. Если на площадке третьего этажа никого – тихо вышел и смотри вниз, что будет. Впустят его или нет. Нам об этом смс пиши. И о том, что внизу видел. Если Петя не захочет идти, ты ему вот это, - Шахин увидел, как Шила дал Фаре в руки тёмный баллончик, - под нос. Ты у нас на такие дела мастер. Если Петя не захочет тебя впускать в квартиру – срочно и быстро пиши нам, что видел внизу, а сам под дверью дабы оправдать своё нахождение плачь: "Петя, Петя, продай косячку" . Ещё вариант, если Пети вообще нету дома – тогда этими – в руки Фары перекочевали два ключа на проволоке, - откроешь дверь, запрёшься в квартире и опять – пиши, что видел внизу. На этом всё. И опять – нормально делай – нормально будет.
- Баш устю!
Потекли минуты, воспринимаемые Шахином, как вечность. Кругом него оживлённым шёпотом переговаривались, обсуждали, как лучше, правильнее, надёжнее. Он сам говорил наравне со всеми, но мысли его были о другом. Сосредоточиться на этом другом из-за разговора, не получалось, но отдельные обрывки действовали на нервы, из которых особенно чётко вырисовывались три вещи. Первая – раз Шила намётанным глазом определил машины у подъезда сестры, как появившиеся там неспроста, то может случиться что-то ужасное. Он слишком много видел в жизни смерти, чтобы остановить воображение. Представляемый им труп Азиза казался отвратным, труп  сестры ввергал в шок. К этому примешивался никогда ранее не ощущаемый им страх за свою жизнь. Вторая вещь вытекала из первой – он казался самому себе уже мёртвым и спрашивал сам у себя – погрузился бы мир во тьму, в траур, в случае, если бы он умер? Застыла бы жизнь, или так же продолжала своё течение? Он не привык думать, но всё же отдавал себе отчёт, что нет – никто бы не заметил его смерти, кроме друзей. Даже отец.. Он обожал отца раньше, теперь ему жутки были подобные мысли, а обожание исчезло. Наконец, третья вещь – спасительная тарабарка "хорошо, что много денег, много денег у меня" не приносила облегчения, потому что за последние месяцы он не только убил впустую время, чуть не потерял друзей – но и просадил все сбережния, которые у него, небережливого по природе, скопились не благодаря, а вопреки. По сути дела, не считая машины, он был нищ.
От Фары ещё не было сообщения. Все притихли. Шахин привалился к стеклу, и полез через телефон в интернет. Купленный на замену утонувшему айфону самсунг. Написал вконтакте на стене "Смотрю в глаза смерти без страха, боюсь одного лишь АллахIа" , это же в моём мире, но этого ему показалось мало, и он стал вспоминать, в каких ещё социальных сетях зарегистрирован. Пароли везде у него были одинаковыми – зашёл в одноклассники, поставил статус и с разочарованием заметил, что новое у него – только одно сообщение. Потом вспомнил, что на этот сайт – Ляма называла его деревенским - он не заходил почти год. Вспомнил и обстоятельства при которых забросил свой аккаунт. Прочёл сообщение, но не успел осмыслить его, как пришла смс от Фары и Шила, не сообщив её содержимое, велел выходить всем скопом.

-              -У двери стоят два козла. Они на твоей и Фарруха совести, - кивок на него, на Шахина,        половина первого пролёта пройдена - скрутить, наподдать, запихнуть в багажник их же лоховоза.   Ключи не дадут если, взломаете?
Шахин кивнул.
- После к нам возвращайтесь. Твои ключи от квартиры Фузы у меня. ИншаЛлахI, к тому моменту нормально будет всё.
- Почему я не пойду? – страх ушёл, появилась досада.
- Потому, что весь трясёшься, как на электрическом стуле. Без тебя разберёмся.- первый пролёт, второй этаж. – Давай, вон, Фаррухджан спускается.
Странно, два молодых парня, охранявших вход в квартиру Фузы, особо не сопротивлялись, наоборот – под дулом пистолета и угрозой зуботычин сами спустились по лестнице, сами дали ключ от подержанной Дачи и лишь один из них, прежде, чем быть запертым в багажнике, ухитрился прокусить Фаре руку.
Фара засунул пострадавшее место в рот, сглатывая кровь, не менее, чем Шахин, разочарованный простотой дела.
- А ещё чеченцы.
- Чеченцы разные. Может, там, у Шилы ураган. – Они поспешили наверх, но тишина, царившая на лестничной клетке, практически исключала возможность урагана.
Дверь была открыта.
Они вошли в знакомую Шахину грязную, провонявшую запахами находившейся вплотную рядом кухни, прихожую и застыли.
Из комнаты, находящейся налево, доносились женские стоны и мерная речь Шилы:
- После хоть убейте. Нам она не сдалась, сама долго куралесилась с моим другом без моего ведома.
- Значит, - сказал кто-то другой гипнотизирующим голосом, - ты не знал, кого любит твой друг? Если бы ты был мужчиной..
- Мужчина мужчине не надсмоторщик. А поведение вашей дочери – на совести её братьев и родителей. Если вы считаете, что за добровольные отношения с представителем другого народа, её следует убить – пожалуйста, убивайте. Ваши законы – ваши законы. Но не надо спасать её жизнь, убивая нас и делая из неё жертву. От оправданий шалава не станет порядочней. А за покрытие невинными людьми греха, саваб преуменьшится, ибо, как сказал наш Пророк в хьадисъе..
- Какого ты народа? – перебил тот же голос, - ты чеченец?
- Я человек без нации, говорящий по-русски с нерусским акцентом. Нохчи а вац со, лай а вац.
- Ты хитро говоришь. Муьлхан тейпан ву?
- Воккха стаг, - Шахину послышалась в Шилиных интонациях что-то кошачье, - как я уже  сказал, тхо лайш дац, шун лайш дац, у каждого своя гордость и подлость. Если ваша доблесть – добиться бездоказательности плохого поведения одной блудницы, то наша доблесть – добиться мира между двумя  группами людей. Поэтому мы сами пришли сюда, неся мир, а не войну. Посмотри на мои руки без оружия. Но si vis pacem, para bellum, я не хочу настаивать, что наша доблесть – более благородна, но как ты видишь сам, мы готовы умереть за неё. А АллахI знает лучше.
- Где эта девушка?
- Она у нас. Повторяю тебе – мы не хотим прятать её от вашего правосудия, но приведём её к тебе, когда освободишь этих двух невинных людей.
Женские стоны стали громче.
- Мы знаем, где она. Она в машине, на которой вы приехали. Если мы убьём всех вас, мы освободим её без ваших условий.
- Пожалуйста. Пробуйте. Но когда отец этой девушки устроит в вашей станице контр-террористическую операцию – с наших трупов его адрес спросить будет нельзя. И не забывай про полицию – всех нельзя купить, хоть я и не выражаю сомнения в том, что у вас хватит денег, - по голосу было похоже, что Шила в этот момент улыбнулся.
Совсем близко от затаившихся Шахина и Фарруха раздалось перешёптывание:
- Она чья-то дочь? Изан цIе Муртазина. Муртазин мил ву? Как? Кто?
Шахин про себя возблагодарил АллахIа. Сколько раз он смеялся над сестрой, что та сменила красивую фамилию Давудбекова, выйдя замуж.
- А где тот? Этот человек, который.. , - спросил гипнотизирующий голос несколько иным тоном.
- Мы не выдаём своих. Наши люди – наши законы. По нашим законам он не сделал ничего плохого. Он даже не спал с ней. Ты волен подозревать любого.
Наступила тишина. Затем послышался лязг, шуршание, и из комнаты, шатаясь, вышла Фуза. В первое мгновение Шахин не узнал сестру – растрёпанные волосы с запекшейся кровью на них, руки со следами наручников – и чужие, дикие, заплаканные глаза. За Фузой показался Ганжа, ведущий под руку Азиза.
- Хорошо, что не вошли, - сказал он, - чутьё у тебя, Шах. Сведите их вниз до конечной утрясовки, Фара останься присматривать, а ты – принеси Тамару. Она спит.

- Квартр съём? – спросил Шила шёпотом.
Шахин кивнул.
-  Хорошо. Значит, легко будет переехать, дальше, спокойней.
- У меня чуткий слух. Если вам не нужна эта квартира больше – покиньте её. Своё вы получили. – Теперь Шахин мог видеть обладателя гиптозирующего голоса. – Единственный из ещё присутствующих в комнате 4-ёх людей – вот Шила пророк, лишь на один ошибся с количеством, он обладал серьёзным видом и явно даже один  на толпу представлял опасность. Лишь уставшие глаза отжившего больше половины отпущенного ему человека говорили, что и у него имеются свои слабые места.
- Извини, воккха стаг, не теперь. – Шила отпихнул Шахина назад и вышел вперёд, так ловко достав из куртки Шахина пистолет, что тот ничего не почувствовал – Теперь я потребую не для друзей, а для себя. Или получу, что хочу, или умру.
- Чего тебе надо? – от гипнотизирования не осталось и следа. В голосе звучал страх и прямая угроза.
- Информатора.
Шахин ничего не  понял, чеченцы поняли сразу. Человек с уставшими глазами кивнул, один чеченец кинулся вон. Стукнула дверь – Шахин по звуку определил безошибочно – в санузел, и через секунду в комнату был втащен испуганный, хватающийся за всё, что возможно, Гога.
- Не отдавайте меня... – плакал он.
- Баркалл, воккха стаг. Аб-ба, - Шила чуть повернул лицо  к Настоящему Боре.
Боря достал откуда-то из-за пазухи полиэтиленовый пакет, и, почтительно положил его на подоконник.
- Плата за информатора. Возьмите, когда мы уйдём. Индонезийский - деликатес, - Ганжа шёлкнул языком. – Уважьте, нежданные знакомые. Покурите.


- Он что ему, индонезийского плана дал? – спрашивал Шахин у Ганжи, специально усевшись с ним рядом, назад. В машине не хватало мест, поэтому хотя сестру кое-как и впихнули, Азизу и Гоге достался багажник.
- Вообщем, эта партия засветилась. – Неохотно объяснил Ганжа. – Часть мы скинули в речку, часть  вот дарим. Он какой-то не такой, его легко распознать. Если сами скурят – умные, если продасть захотят – глупцы. Непременно попадутся.
- А они убьют эту девушку, которую ты принёс? – спросила Фуза.
- Не знаю, - сказал Ганжа, - но меня она давно достала.
- Мне как-то энивейно, - честно признался Шахин.
- Не наше это дело. – Сказал Шила. Машину опять вёл он.
- Что с тобой сделали эти уроды? – Шахин ещё раз осмотрел сестру, недовольный её внешним видом. Больше всего хотелось повернуть назад и выпустить кишки тем, кто допустил такое.
- Ничего они нам не сделали, Шарик. – Фуза погрустнела. – Только изнасиловали.
Шила повернул машину на разворот, обернулся:
- Что ты раньше не сказала, идиотка?
- Я? – Фуза секунду улыбалась растерянно, потом разрыдалась. – Вам, животным, совсем наплевать на страдания другого человека. Вам всё равно, что кто-то мучается, страдает! Вам лишь бы грести лопатой деньги, мечтать о плотских удовольствиях,  а о том, как страдает центральная нервная система утончённой интеллигентной арийки, дочери такого высокопоставленного отца, когда на её глазах творится это..
Когда я страдаю от невыносимой боли – кто сказал, что духовные страдания меньше физических?
- Я им кишки выпорю! – пообещал Шахин. – Не плачь. Звери! – добавил он, как ему показалось, грозно.
- Кто звери? – Шила снова обернулся. – Что они творили на твоих глазах?
Брабус опять развернулся – указателей на разворот на этом участке дорог было много.
- Ты что делаешь? Ты?
Шила не дал Шахину договорить.
- Так кого изнасиловали? – спросил он опять, очень громко.
- Азика.. Конечно Азика.. – Фуза казалась недоумевающей. – А вы что думали? Чтобы меня? Арийку? Да кто бы на это отважился? Я им круто на понятиях сказала, если вы, хоть пальцем.. То в Вальгаллу не попадёте.
- А они что? – на этот раз Шила не обернулся.
- Ругались, чтобы я ела. Я объявила голодовку. Длилось два дня, пока вы пришли. Один пытался кормить насильно, я прокусила ему шею – кровь до сих пор в волосах. Противно. – Фуза тряхнула головой. – Требовали твой адрес.
- И ты дала? – поинтересовался Шахин без интереса. Он был в шоке.
- Конечно дала. Они  туда съездили, и сказали, тебя там нет. Твоя жена сказала, что ты ушёл и не появлялся. Они ей поверили. Ты дурак. Жил бы тихо – моего Азика не изнасиловали бы.
- А он сопротивлялся? – спросил Фара. – Тоже кусался?
- Нет. Он же бисексуал. Ну, бисексуальность высвобождает лишнюю энергию. Это тантризм. Он сам хотел, но я была против. Жена имеет права решать, иметь её мужу контакт или нет, потому что женщина – более чутка к отрицательным и положительным проводникам силы.
- Она у тебя ту-ту? – прошептал Ганжа на ухо. – Похоже. Ты извини, если.. И чего тебя шариком зовёт?
- Нормально всё, фиг знает, чего зовёт, она просто дура, - отмахнулся Шахин, - Шила, мы куда едем?
- На дачу, только заедем куда-нибудь поесть и отмыться.
На даче вышли продукты и нет воды.

- Сволочь! Дрянь!
Гогу вташили на чердак.
Из угла раздалось мычание.
- Ступа просыпается.
Ступу развязали и он непонимающими глазами уставился на своего бывшего друга.
- Ты?
Гога злобно посмотрел и ничего не ответил.
- Привет, дерьмо! – сказал Шила, - ты не на него посмотри, а мне в глаза.
- Я не отказываюсь от своих слов. – Сказал Гога. – Я не жалею, что я сделал. Я – чеченец.
- Поэтому они тебя сдали? – спросил Шахин.
- Кто ты вообще такой? И когда ты примкнул? – спросил Ганжа.
- Да, кто он? – Гога кивнул на Ганжу. – Я его мало знаю.
- Тебя не касается. Ты нам вначале про себя расскажешь, а потом, на основании изложенного, мы решим, убивать тебя или как.
- Пожалуйста! Или как.. А примкнул, когда узнал, что Тамара похищена. Проходила информация, я сразу смекнул, кто виноват.
- Говори.
- Я, - Гога откашлялся. – Кварцхава Дмитрий Георгиевич, 1979-го года рождения, родился в Абхазии. Город называть?
- Не важно.
- Во время абхазо-грузинской войны – даты называть, а то не помню?
- Не важно.
- Я с 13 лет воевал на стороне грузин. Я выглядел старше своих лет. Поняв, что грузины проигрывают, я захотел притвориться абхазом, но не знал абхазского языка и вообще, не умел себя выдавать за них. Поэтому я, в одном городе – называть?
- Не важно.
- Я в одном городе ходил по квартирам, вламывался в дома. Я высматривал такие дома, чтобы был небольшой риск напороться на вооружённых. В одном доме я убил старую женщину. Она была гречанка. Её внук был инвалид, он видел это и не мог поднятся. Ему было лет 7. Я убил его, и забрал его паспорт, на имя Никопулис Дмитрий Николаевич, 1985-го года рождения. После этого я ушёл высоко в горы. Там я встретил одну адыгскую женщину, которая сбежала из тюрьмы и мы вместе жили в заброшенном доме охотников несколько лет.
- Почему не ушёл в Грузию?
- В Грузии труднее жить, чем в России. Я был уверен, что Абхазия, скоро отойдёт к РФ.
- Где твои родители?
- Мать не знаю. Я оставил её, когда вместе с другими товарищами  ездил в другой город грабить брошенные квартиры. Мы крепко запили.. И я не вернулся сразу. А когда вернулся – её уже не было. Я думаю, она сбежала, не простив меня.
- За что тебя прощать?
- Я убил отца. Он называл безумием моё поведение.
- Дальше.
- Я прожил в горах достаточно времени, чтобы, спустившись в долину, жить по новому паспорту. Но та женщина не хотела отпускать меня, говорила, что любит. Я убил её. Я ушёл из дома в горах, за мной убежала приблудившаяся там собака. В горах я заблудился и съел собаку. Меня подобрали российские альпинисты. Их имена называть? Я помню.
- Не важно.
- Одна альпинистка привезла меня в Москву. Я женился на ней, разменял её квартиру и сумел получить при разводе половину. Эти деньги я вложил в бизнес – и прогорел. Это было в 2006-ом году. Остальное вы знаете.
- Зачем заложил нас?
- Мне заплатили. 100 000 долларов. И угрожали тоже. Я боюсь боли. А ещё – пообещали, что если сдам вас, то бизнес отдадут мне. Под их прикрытием.
- И ты не понял, что это развод?
- Потом понял. Доллары ещё фальшивые оказались.
- Кроме долларов какие причины идти против нас?
Гога вздохнул.
- Если правду..
- Ну?
Глаза его загорелись ненормальным блеском:
- Я вас всех ненавижу. Я ненавижу вас, потому что вы – цементирующее дерьмо, все метисы.. У одного родственники талыши, у другого мать кыргызка, отец хрен знает, два вообще я так и не понял кто, один русский.. Вы – вы и русские, как в насвае связываете все остальные элементы, мешая им освободиться от вашего ига.. Вы – лишь фундамент, пыль, грязь для произрастания настоящей породы людей – всех чистокровных наций. Вы убивали нас совком на протяжении 70 лет, но мы выстояли и мы все возьмём своё. Я живу ненавистью – и лишь она даёт мне силы, особенно теперь, когда моя Родина лишена российских инвестиций. Мы отомстим.
Он закончил говорить и принялся тяжело отдышиваться.
- Ну что? – спросил Шила. – Я полагаю, мнение однозначно. Возражения есть?
Возражений не было.
- С чего он такой? Я знаю пару грузин в Петербурге – вроде, адекватный народ - недоумённо спросил Ганжа в пустоту.
- Последнюю просьбу можно? – Гога не бунтовал.
- Проси всё, кроме жизни.
- Дайте дожить до утра. Уже недолго.
Действительно, минуло три ночи.
- Без проблем. Привяжите его, и спать. Пошли, пацаны.
Было утро и чердак был пуст.
- Он сам не мог сбежать, мы крепко связали, а он не Рембо.
- Я знаю. – Шила кивнул.
Из гамака, где раньше сидела Тамара, показалась заспанная Фуза.
- Это я его выпустила, мальчики. Извините. Но он такой суперский. Настоящий ариец. Я слышала его историю – что-то романтичное есть в том, чтобы вот так, без жалости,  без страха убивать человека. Я никогда не видела человека, который кого-нибудь в жизни убил. Вы вот неспособны на такой поступок. Не смогли убить тех, кто Азика обидел, и его бы не смогли, поэтому я подслушала всю историю, а когда Азиз заснул, пришла сюда. Вы не сердитесь?
Все тупо посмотрели на неё, потом, ничего не сказав, спустились вниз.
- По-любому зарежу, - пообещал Шахин сам себе.

 

 

Пару дней спустя.
Скотина всё же человек, стадное животное.
МашаЛлах, он, Шахин, не такой.

Как такое может быть, что в одной семье – настолько разные дети? Он – красавец, молодец, настоящий джигит, мусульманин – и сумасшедшая Фуза.
Он-то думал, её муж Майн Кампф прикола ради читает, а они – неонацисты. Побить бы, дурь вышвырнуть из головы. Он бы побил – но как-то всё равно на сестру стало. К тому же, уверенность – отец вступится не за него. Странно – раньше, отец придерживался его стороны. А теперь? Что изменилось? Время? Жизнь?
Пожалуй, время. Нутром человека, выросшего в обстановке гражданской войны, он почуял не само наступление событий, а предвестие начала наступлений. Слишком яркими показались стволы непокрывшихся листвой деревьев, слишком пронзительно небо и слишком резок воздух.

Брабус летел по Подмосковью мимо фонарных столбов, телеграфных линий. Мелькали придорожные указатели, рекламы – он пытался читать их, чтобы сконцентрироваться, но слишком высока была скорость.
Сколько-то дней, сложившихся почти в неделю, прошло с завертевшихся колесом событий – Ляман ушла утром рано, день казался серым, он не пошёл на работу в надоевший офис, где большую часть времени зависал в социальных сетях и читал Боборыкина – непонятный из непонятного времени – он специально не узнавал, чтобы сохранить интригу – писатель, пишущий о писателях, как те пили и тратили впустую деньги – чем-то было ему интересно описание такой никчёмной жизни.. Он не пошёл, он вышел на улицу, завёл девочку и поехал к Настоящему Боре. Там не было Бори – он с Шилой не вернулся с вечера, но сидел Ганжа с пультом, сидел Ступа.. Они сговорились красть. Дождались Борю, Шилу, вышли.. Дальше ничего, кроме того, что было позже – ломка мозгов при возврате к старым делам, вспоминать не хотелось.
Мысли тем не менее постоянно вертелись вокруг этого и внезапно он понял, почему – давно в его жизни не было ярких событий. Офис и Ляман. Офис и Ляман. Даже айфон утопила. Он вспомнил айфон и горестно вздохнул. Сейчас бы его первому айфону, который украли год назад, исполнилось бы два с половиной года, а второму, более новому.. Он не сумел подсчитать и плюнул на это дело.
Телефон. Такое ощущение, что жизнь прожита от звонка – до звонка, в памяти одни болталки и отложились.
- Я могу узнать, что у тебя произошло с Ляманчиком? Ты сдурел?
- Потом, папа, потом. Иди спи, ночь да.
В первый раз так грубо с отцом. ИншаЛлахI, в последний. Отец сам виноват – два часа ночи.
Куда бы ему поехать, чтобы не думать ни о чём, достаточно далеко, чтобы потерять ощущение эпохи и пространства, достаточно близко, чтобы остаться в зоне комфорта.. Настоящий Боря – сто раз был, Шила – не принято к нему первым ехать, Ступа, небось, по ресторанам страдает – как разорался тогда, когда понял, что не увидит больше свою. Фаррух дома помог маме мыть полы и теперь снится ему Севуля. Ганжа гуляет по Васильевскому острову – к нему приехать – с утра потащит в Эрмитаж, а у Шахина не то настроение, чтобы смотреть на творения давно уже мёртвых людей.
Что-то резало глаза на трёх последних указателях на дороге, какое-то короткое слово – не разобрать. Не выдержав нервов, остановил машину, чтобы прочесть:

Минск – 670 км.

Минск? Он вспомнил сообщение в одноклассниках, которое прочёл в Твери, нервничая, ожидая – быть драке, трупам или не быть.

А почему бы и нет? – подумал он, давя на газ.

Бензобак был полный.

 

 

Бензобак был полный, но всё равно потребовалась дозаправка. Купил страховку, границу пересёк спокойно, только... В Минске никакой ХIинд не оказалось. Он довольно быстро обегал все ВУЗы – в деканате на его милую улыбку все всполашивались, бегали, выясняли.

Белорусский народ не избалован восточной любовью. По Египетам явно не наездились.

Оставались другие города, но запал прошёл. Отплёвываясь в каждый встречный мусорник, он поплёлся по улице, дыша тяжело, словно ездовая собака.

- Дебильная погода.

Раннее утро теплое, даже жаркое, но ветер порывами был ледяной, даже какой-то затхлый.

Это от болот.

Убогий чахлый сквер, вокруг – здания в стиле «нелучший образец сталинизма» . Скамейки свежепокрашенные, но давноремонтированные – доски зашатались под ним, когда он пытался усесться поудобнее.

Жара.

Мороженое продавали бы хоть где-то? Почему никто не продаёт?

Тут только сообразил, что для мороженого не сезон – лета нет, и даже до мая почти неделя.

Но киоск с минералкой могли бы поставить?

Киоска не было тоже.

Похоже, он просто забрёл в какой-то не совсем благоустроенный район – брёл, брёл и добрёл. Ничего, адрес стоянки записал – в крайнем случае на такси доедет.

- А вы чеченец?

Две девушки – не толстые, не худые, картошкообразные уселились на одно с ним скамейку в сантиметрах тридцати.

- Нет, а у вас тут чеченцев много?

- На нас не хватило. – сказала одна.

- Но нам и не надо. – сказала вторая.

- А вы не местный? – спросила  первая.

Вторая уже открыла рот, но он демонстративно отвернулся и заткнул уши – вставать, куда-то идти не было желания, шутить с аборигенками – тем более. – Даже Фаре бы они не по дуще бы были.

Разве только Гоге – неожиданно вспомнилось, что Гога по жизни руководствовался принципами «страшная – не страшная, лишь бы бесплатно.» Какая-то девчонка, помнится, плакалась – то ли ему, то ли Настоящему Боре – скорее Боре – Боря вызывал больше доверия у слезливых истеричек, жаловалась на Гогу, что тот – даже в ресторан не сводил.

- Моя такса вообще – три штуки деревянных за ча-ас. – Расползались по лицу её чёрные от туши слёзы. – Мне кроме денег ничего не надо-а.

Они тогда пообещали, что разберуться, но некогда было голову ломать над такой фигнёю. Забыли.

Три штуки рублей сумма не велика – авось не прогорела. -  Смешно было.

А Гога падла.

Найти б его, найти б и убить.

Только как найдёшь – наверное, подался заграницу, сейчас все заграницу линяют, туды их.

Впрочем, раньше тоже так делали – откуда-то из детства всплыл дедушка – иссохший, с бородой, до смерти бредивший встречей с братом:

- Я Рабби.. амак мой от советской власти забрал братишку, сам бездетный, вот мой отец и дал.. В 33-ем уехали, вай. Я бежал за ними до самой речки, а там они уж на плоту поплыли.

-  А ты был маленький, баваджан?

- Шесть ле-ет. Меньше тебя теперь.

Дедушка умер, когда Шахину было восемь. Он не помнил ни дня похорон, ни поминок – только задело ухо непонятная фраза, всколь брошенная матерью, о какой-то телеграмме из Парансы.. Из Парансы.

Паранса – теперь он понял, это та же Франция. А телеграмма, видно, от родных – отец потом никогда больше не говорил о них, а Шахин не спрашивал. Странный отец – чтобы пренебречь своими же родственниками..

Назойливое гудение стихло, и он медленно отвёл кулаки от ушей – обернулся – девушки исчезли, оставив в доказательство своего мимолётного присутствия пустую пачку из-под сигарет, скомканный газетный лист и удушливый запах дезондоранта.

- Гя-адо.. – окончание «ость» застыло в горле – именно так, на кяндистанский манер придушенно растягивая слова говорила Ляман. Противно.

- Блин. – отделался более сжатой характеристикой.

Запах дезондоранта гнал прочь от скамейки. Шахин с ленцой поднялся, вызвав движениями лёгкий ветерок. Газета вспорхнула со скамейки, резко взлетела и шурша спланировала ему прямо на нос.

- Во .... – Шахин схватил газету, хотел было бросить, но остановился, решив использовать вместо носового платка – от жары заложенность в носоглотке нестерпимо мешала.

Вокруг незаметно ни одного мусорника, ни одной урны – то ли местные такие чистюли, то ли наоборот, ставь места для отбросов, не ставь – по-любому загадят. Неясно.

Шахин высморкался и уже приготовился запустить скомканную бумагу в кусты, но глаза резануло знакомое  имя – развернув газету, он прочёл – буквы прыгали как при дислепсии, короткую – в пару строк заметку, напечатанную в левом нижнем углу:

« Сегодня в университет прибыло пять студентов из разных стран для учёбы и обмена опытом..» . Дальше имена, фамилии – и среди них, среди пяти имён – и её имя, и её фамилия, которую, он, оказывается, и не знал.

ХIинд Некиева.

Имя было слишком редким, чтобы им обладал кто-то ещё.

 

Выбросив газету на асфальт и досморкавшись в два пальца, он как угорелый помчался к машине, а к двум дня уже был в городе, стоящем на берегах Западной Двины.

 

Конец апреля, 2010-го года.

Было скучно. Разница между евросоюзовским и постсоветским образованием оказалась лишь в языке обучения. Но и на русском учиться было нестерпимо. Медленно тянулись минуты лекции, монотонно бубнили голоса преподавательниц, не отличимые один от другого, однообразные настолько, что если отдаться мелодике рече, ритму, волне и начать покачивать головой в такт – смысл исчезнет и знакомые слова станут непонятными.

Ощущение жемавю было и сегодня.

ХIинд машинально что-то записывала, но русская речь в этот день звучала для неё не понятней, чем песни племени эве, которые на переменах слушала с плеера телефона невысокая нехудая белорусочка одетая точь-в-точь по описанию данному в каком-то очередном гениальном бреде Садулаевым – розовая майка и синие джинсы. У белорусочки был роман со студентом из Ганы.

ХIинд в который раз жалела, что решила таким дурацким макаром разнообразить свою жизнь. Живя дома она хоть в полной мере пользовалась двухкомнатным бытовым комфортом квартиры, здесь же, денег Заура хватало, чтобы снимать с ещё одной обменщицей – жительницей Смоленска Ксенией однокомнатную квартиру. Ксения, правда, в силу ненормальной проявляющейся по ночам любви к содержимому холодильника, постоянно спала – да и жила  на кухне, так что комната была полностью в распоряжении ХIинд, но всё равно.. Не хватало приготовленной мамой еды, ласковых слов, привычного вида из окна, старой мебели, смеха братишки.. Воспоминаний о Шахине не хватало даже – здесь мысли о нём закатились куда-то на переферию сознания и он, и Санкт-Петербург и даже мама с Зауром стали казаться какими-то нереальными, несуществующими.

Как будто ничего нет в мире кроме этого небольшого чахлого городишки на узкой речке, в которой местные жители без конца удят рыбу.

Скучно. Ничего не изменила в ней эта перемена. Только дни стали длиннее от того, что не с кем «убить» время за разговором.

Мусульмане в Белоруссии в диковинку и сила эффекта, производимая, гуляя по местным улицам, с Санкт-Петербургом несопоставимая.

ХIинд с тоской оглядывает тесную аудиторию – какие-то стулья, столы, низкий потолок выкращен в серый цвет, призванный изображать металлик. Всё сделано современно, но её место -  в ряду у стены, тогда как она любит сидеть у окна. Но у окна всё занято, а подсаживаться к кому-то она не хочет, потому что знает – попросят пересесть. Побояться или постыдяться сидеть с ней рядом – люди здесь только внешне спокойные, а в самих, кажется, тлеет ненависть к инородцам. С ней никто, кроме Ксении, так и не дружит, и не хочет общаться.

А Ксения пытается дружить, потому что влюблена в студентка-обменника из Ирана, а ХIинд за просто так переводит иногда для неё его трафаретно-слащавые смски, которые он рассылает по всем номерам, хранящимся в памяти довольно несовременного, хоть и сенсорного, телефона.

Даже вида из окна лишает её эта тесная аудитория, в которой с трудом размещаются 15 человек.

Преподавательница всё долдонит – ей не стыдно буквально зачитывать материал с уже написанного конспекта, не добавляя от себя хотя бы междометий.

Интересно, обладает ли преподавательница способностью говорить – нормально говорить о чём-либо кроме заданной темы? О том, что молоко убежало, например.. Думает ХIинд и в это время дверь аудитории открывается.

ХIинд ждёт, что войдёт какое-нибудь административноее лицо или двоишник с другого курса, интересующийся пересдачей экзамена, а если честно, ничего не ждёт и отворачивается вбок от этой открытой двери, не желая казаться любопытной для того, кто стоит за ней. Однако, вот и скрипнула дверь, вот кто-то сделал два шага и остановился – а класс и преподавательница выжидательно молчат, словно предупреждают «новое лицо, новый человек» и ХIинд поворачивает голову, чтобы увидеть Шахина.

Странно, но ей совсем не кажется, что это сон. Не кажется Шахин и привидением. ХIинд узнаёт его сразу, но реагирует, как на незнакомого:

Она с удивлением, словно впервые видя, за какие-то доли секунды разглядывает его, мало изменившегося внешне – всё та же куртка, те же джинсы, тот же  непонятный свитер с очередной полуприличной английской надписью. Разве что борода выбрита менее фигурно, и ей кажется – или он действительно самую малость похудел и чуть вырос – где-то с 170 до 172?

Он не улыбается ей и ничего не говорит, просто подходит к её парте, полувопросительно смотрит на неё и широко разводит руки, словно готовясь обнять. ХIинд отодвигается  к стене и полностью возвращаясь в сознание, лезет в сумку за телефоном и кинув взгляд на дисплей, говорит:

- Через 8 минут перемена. Подожди, в коридоре, пожалуйста. Я выйду. – И, полностью освободишись от стресса и скованности, глупо, широко и некстати улыбается.

В ответ он открывает рот, словно хочет сказать что-то, но быстро отворачивается и выходит за дверь, настолько быстро, и решительно, что ХIинд кажется, что он обиделся и сейчас уйдёт насовсем.

Она с трудом сдерживает желание сорваться с места и побежать за ним вдогонку, и чинно опускает глаза на парту под взглядами всей остальной аудиториии.

В университетах звонки не звонят - то ли экономят, то ли специально дают возможность преподавателям то отпускать с лекций пораньше, то задерживать студентов чуть ли не на половину перемены. Сегодня не везёт, их задерживают на ещё 3 минуты. С трудом выдержав их, ХIинд выскакивает в коридор. Коридор пуст.

- Вот как! - говорит она и даже не обижается - этого следовало ожидать. Надо было изображать восторг, прыгать, радоваться, вешаться на шею и не отпускать его ни на секунду. Теперь ищи ветра в поле.

Но не мог же он сбежать так просто. Ведь всё же он приехал. А из Москвы путь не близкий сюда. Надо бы поискать его внизу. - Соображает ХIинд и идёт на первый этаж.

Шахин сидит на подоконнике около женского туалета.

- Ахаааааах, классно я придумал, где тебя сад фоизов найти? Не сбежала?! - он говорит громко, уверенно и шутливо, но лицо растроенное и нервно передёргивается.

- Ты что? Ты боялся, я уйду? Ну, это не в моих правилах. Пошли.

Они выходят на улицу и не знают, о чём разговаривать.

- Что расскажешь? - спрашивает она.

- Аххаааааааха, а ты что?

Она молчит.

- Я думала, ты женился. - произносит она наконец нерешительно.

- А, забудь!

Тут его, видимо, неожиданно для самого себя, прорывает. Он начинает рассказывать - смазанно, неясно, постоянно повторяясь про друзей, про отца, про Ляман - речь его быстра; ХIинд не успевает разбирать многие отдельные слова, но суть понятна - она слишком долго думала о том, что происходило в его жизни весь прошедший год, чтобы не понять теперь - когда половина его исповеди повторяет её догадки.

- Ты только по никяху женился на ней? - вставляет она вопрос в одну из пауз.

- АльхьамдулиЛляхI. Я не такой дурак.

Она просто не слишком давила на него - параллельно искала вариант получшее или документы не в порядке были - думает ХIинд, но чтобы не задевать его самолюбие, делает вид, что верит.

- МашаЛлахI. Ты умный. Так ты можешь развестись с ней. Просто пошли смс.

- Ахахааааах, я сделал. В Сингапуре так делают.

- Правда?! - удивляется ХIинд, чтобы сделать ему приятное, хотя знает про законы Сингапура.

- Ага! - разговор перетекает в другое русло. Теперь Шахин хвастается знанием Ислама, ругает американцев. Он говорит ещё громче, почти кричит, постоянно переходит с родного языка на русский, частично арабский и английский; пару раз, сам не заметив, употребляет матные слова.

ХIинд старается следить и запоминать всё, что он говорит, поддакивает, смеётся, спорит и через пару минут ей кажется, словно и не было ничего прошедшего, а только вчера позвонил он ей впервые и сказал:
- Ахааахах, ХIунд, замуж выйдешь за меня?

- Да. - Отвечает она вслух, но Шахин, поглощённый собой, не замечает ничего.

Их обгоняют возвращающиеся с лекций однокурсники - на них оглядываются и снова шепчутся. ХIинд становится неловко, она прячет глаза, но украдкой взглянув на Шахина, видит, что у того по лицу бродит блаженная улыбка.

- Что с тобой? - спрашивает она.

Он, наконец-то, кидает на неё взгляд.

- На пороге райских кущей гурия стоит как страж.. - Начинает он петь, а ХIинд испуганно озирается - она боится, что если кто-то услышит эту песню, то поймёт её превратно, неверно, и чего доброго кинется доносить куда ненадо.

- Ведь я был АллахIа воин и Пророка верный друг.. - На этих словах ХIинд, перепугавшись вконец, объявляет, что не любит Гёте; а потом долго доказывает, что стихотворение принадлежит перу немецкого поэта, а не автора песен, сопровождавших в двух бессмысленных войнах, тех, кто называл себя ичкерийцами.

Шахин наконец верит ей, и песня теряет для него всякий интерес - он не любит переводные стихи, тем более - не любит немецкие стихи.

- Фашисты они. - говорит он тоном врача, ставящего диагноз и сплёвывает.

- Третьего Рейха нет. - у ХIинд примирительные интонации в голосе.

- Они не изменились. В душе жаждут реванша.

ХIинд не знает, что возразить на это - немецкая душа для неё потёмки; поэтому не противоречит Шахину.

- АллахIу аIлям. Всевышний знает.

 

Они гуляют по серым улицам около двух часов, выходят к узкой речке. По воде  плавают утки и стоя на берегу можно рассмотреть их красные лапы.

- А булки-то у нас нет.

Шахин оставляет её, бежит в ближайший магазин за хлебом. Утки выползают на сушу, смешно отряхиваются и принимаются за угощение. Они неторопливы, не боятся смешных и суетливых движений их, и Шахин делает вывод, что утки к людям привыкшие.

- Да их вообще все тут избаловали. - Смеётся ХIинд. - Только вот орнитологи говорят, что хлеб для животных вреден.

Недоскормив булку они уходят, оставшуюся горбушку доедают сами. Отойдя метров на 300 оба, не сговорившись, оборачиваются  и видят коричнево-зелёное колыщащееся покрывало. Птиц впереди ещё можно различить - они вытягивают шеи и вопросительно смотрят им вслед.

- Дескать, почему ушли, такие плохие..

- Никогда раньше не кормил птиц..

- Это потому, что не смотрел фильм Маджиди. Знаешь, где главный герой похож на Майкла Джексона. Там главная актриса играет, кажется, хорезмийку-беженку. Вот после этого фильма, ты бы стал сто фоизов кормить голубей. А после  голубей и остальную живность.

 

Начинается дождь и Шахин провожает её до подъезда панельного дома, где она и смоленская Ксения снимают однокомнатную квартиру. Ксения стоит в дверях подъезда и таращится на мир любопытными глазами, увидев ХIинд, сбегает к ней.

- Зонтик! Я беспокоилась о твоём здоровье, чтобы ты не простудилась. - протягивает ей свой зонт.

В глазах у Ксении всё, кроме заботы о здоровье; она в открытую пялится на Шахина - и теперь ХIинд замечает, что у него на шее толстая платиновая цепь, а на телефоне, экран которого он только что совал ей под нос, показывая снятые фотографии "ХIинд кидает кусочки хлеба уткам" красуется надпись Giorgio Armani. Майка – а не свитер, на нём оказывается, вовсе не с полуприличной надписью, а тоже Armani.

- Ах ты.. - думает она, но сдерживается и представляет Ксению Шахину.

- Очень приятно! - улыбается Шахин и называет себя. - Гога.

У ХIинд отвисает челюсть.

Глаза Ксении метают молнии для привлечения внимания.

Ей всё равно - Гога, Минога или Хамид Карзай.

- Я пошёл. - говорит Шахин и добавляет в сторону, так что слышит только ХIинд - завтра зайду.

- А ты не... - начинает Ксения; но Шахина уже и след простыл.

Как сквозь землю провалился.

- Кто это? - спрашивает Ксения, открывая перед ХIинд дверь подъезда.

- Сейчас расскажу, - заговорщески понижает голос ХIинд, а про себя уже прокручивает в разных вариантах более-менее подходящую для рассказа Ксение ложь.



Апрель, 2010-го года.
- Где он? Где он? Его который день не-ету! – Ляман металась по комнате, как загнанная лисица, царапая ногтями обои.

- Крошка моя, вот он я. – Тупо приговаривал Эльвин через равные промежутки, норовя ущепить бывшую жену за филейную часть.

Ляман, казалось, не замечала этого.

Волосы её спутались, ноги вспотели.

Вюгяр сидел в углу на мешке с мукой и ковырялся в носу, стараясь придать себе томное выражение лица.

- Деньги! Моя жизнь! Муж! Аййййййййй... – при мысле об величине утраты, Ляман заходилась в визге, вырывала у себя волосы и колотила головой об стенку. – Где он-н?

- Да приедет он,  баджышга.. – протянул Вюгяр слегка презрительно.

- Что мне делать, аййййй? Что мне делать?!

- Иди ко мне в постель. – Эльвин сделал попытку ущипнуть Ляман снова, но только схлопотал акриловыми ногтями по лицу.

- А-а-а.. – Ляман выбежала в коридор, хлопнула дверью туалета. Через пару секунд донеслись чавкающе-отрыгивающие звуки.

- Беременна! – сказал Эльвин, идиотски улыбаясь. – Братка, слушай, такой бизнес! – Да-да, такой бизнес! – он в восторге хлопнул себя ладонями по коленям и присев рядом с Вюгяром защептал воодушевлённо.

Идея была в том, чтобы продать Ляман на органы. Особенную прибыль должен был принести неродившийся плод.

- Смак! М-м-м! – Эльвин щёлкал пальцами, облизывал губы и закатывал глаза. – Он уже был весь в предвкушении денег. – Нам же ничего не стоит. Кто её будет искать? Её же никто не знает!  У неё ни регистрации, ни гражданства нету. Она вообще – ноль. Она не существует. Ни в одной бумаге нету. В компьютере нету. Деньги получим!

Вюгяру идея, на первый взгляд, понравилась.

- Только не с Ляман. Моя сестра. Давай найдём кого..

- Па-ачему не с Ляман? Тебе жалко? Для друга жалко какой-то бабы? Па-адумаешь, сестра. Гашиша купим. ЛСД купим. Долго курить будем. Зачем жалеть? Какой жалеть? – Эльвин долго рассуждал в таком духе, забывшись и чуть повысив голос.

- Ну может, если..

Хлопнула дверь.

- Эва!

Друзья вышли в коридор, заглянули на кухню и в санузел.

Ляман нигде не было.

- Во будет, если она нас в полицию сдаст. – Сказал Вюгяр и они переглянулись испуганно.

 

- Где? Где? Где? – в сотый раз вопрошала она и ей казалось, что весь мир уходит куда-то вверх, а она остаётся на месте в яме, в яме из которой нету выхода, нету входа, нету пространства и вот она тонет. Тонет в собственном дерьме и дерьмо уже почти накрыло её с головой.

- Где?!

- Здравствуй, Катюш. Позови.. Да,. Да.. ;Да сын мой.. БМВ Брабус тюнинг.. Ха-ха, действительно, действительно, оригинальный.. Номер аха777.. Записала? Умничка... В среду вечером.. Ха-ха.. Заеду.. И тебя, и тебя.. – Артур Мамадович положил трубку, крайне довольный собой.

- Ну? – даже не спросила – выдохнула Ляман, наблюдая за манипуляциями Артура Мамадосановича с напряжением. 

- Позвонят.. Найти его.. Машина одна на весь город..

- В России много машин..... – сказала Ляман, радуясь в глубине души безмерно.

Какой он.. Оригина-ал, да?! Вот и дооригинальничал. Тебя вычислят по твоей беспонтовой тачке! Да-да-да.. Вот, Артур уже позвонил секретарше заместителя этого.. главы этого.. или заместителя главы этого.. Партии – КННРФ или как-то так.. Ммм. Скоро его найдут..

- Котик! – Сказала она привычно и залезла к Артуру Мамадосановичу на колени.

- Киска хочет шоколадку. – Добавила она и через пару секунд уже уплетала Коркунов, достанутый из ящика стола.

- Киска хочет поцеловать своего пусика.. – Оповестил Артур Мамадосановчи и подставил для поцелуя губы, сложив их по-женски.

Дальше произошло то, что обычно происходит в такие моменты. Судя по выражению лица Ляман, процесс ей не то чтобы нравился-не нравился – она удовлетворялась в нём, задействовав физическую составляющую организма.

Артуру Мамадовичу короткой разрядки было мало, но возраст давал о себе знать. Всё же, воспользовавшись достижениями фармакологической промышленности, его хватило ещё на раз.

На середине второго сношения зазвонил телефон.

- Вчера пересёк границу с республикой Беларусь. – повторил по окончании разговора Артур Мамадович только что услышанное и у обоих – у него и у Ляман полезли глаза на лоб.

Пару секунд они молчали, наконец Ляман пришла в себя первой, громко выдав нечто непечатное.

- Но что ему там делать? – спросил Артур Мамадович у самого себя.  – Невероятно.

Ляман вскочив оправляла одежду.

- Я лечу! Котик, закажи билетик. Я его из под земли вырою. Вырою-вырою-вырою.

- Живым.

- Да, живым. Ты ведь на мне не женишься?

- Лямусик.

Артур Мамадович не хотел жениться на Ляман и в сотый раз объяснил, почему.

- Я убил двух своих жён, первую ножом, а вторую использовал в качестве сапёра. Хм, она, правда, не знала об этом. Я не хочу убивать тебя.

- А я не хочу убивать твоего вы...ка, хотя он этого и заслуживает. Я с ним спать буду. Цени, ммм.

Артура Мамадовича не покоробило то слово, которым Ляман назвала его сына. Он хмыкнул:

- У меня ещё есть дочь. А ты береги себя, маленькая моя.

- Ня пис шейди мяхяббят, ня пис шейди мяхяббят – бормотала Ляман бессмысленно себе под нос, пока Артур Мамадович звонил по телефону то ли в аэропорт, то ли ещё кому-то, диктовал паспортные данные Ляман и предупреждал, что паспорт её просрочен.

Уладив всё, он углубился в какие-то бумаги.

- Ну? – спросила Ляман, когда песенка приелась.

- А-а. Всё.. согласовано.. да..

- Дурак. – Теперь она начала злиться уже на него.

- И подписано... Что?! Ты что-то сказала?

- Весь в сынулю.

- Кто? Ой-ой, Лямусик, тебя подвезут, подожди пару часиков, малышка..

- И ты тоже козёл! – Ляман вышла, хлопнув дверью.

- Милая девочка.. – резюмировал Артур Мамадович заново погружаясь в бумаги.

 

Ляман сидела в холле – время  тянулось мучительно медленно – она не знала, чем себя занять. Журналы мод были выучены наизусть уже давно – а новые ещё не вышли – конец месяца, газеты писали о политике скучно и слишком богатым для Ляман словарным запасом – в письменном русском языке она понимала процентов 40-60. Охрана обращала на неё внимания не больше, чем на предмет интерьера и сама зевала, поглядывая на часы. Им не терпелось отвезти её в аэропорт и забыть.

- И эти козлы.

Вообще, никто не обращал на неё внимания, никто не восхищался ею так, как бы ей хотелось. Раньше она думала, что достаточно цоканья-свиста вслед – это и есть успех. Но и цокали, и свистели, а воз стоял на месте – богатые миллионеры и топ-менеджеры не являлись толпами просить её руки. Какое толпами, ни одного претендента за всё время её проживания в Москве. Один Шахин – да и тот, какими усилиями, какой ценой.. Без брата она не смогла бы, без брата, даже вернув домой, не сможет удержать его..

- Баджармаджам. – Призналась она самой себе.

Если бы Вюгяр был бы сейчас рядом – она спросила бы его совета. На мгновение в голову закралась мысль, правильно ли она поступает: может не стоит? Зачем ей Шахин?

Ляман сморщилась.
Шахин совсем не оправдывал ожиданий. То ли дело его отец – Артур Мамадович мощный мужик, мощный. Вот, даже охрана есть у него, автомобиль с шофёром. А у Шахина и зарплата низкая, и в общество не вхож.

А ей так хотелось бы блистать на каком-нибудь закрытом суарэ, куда вход только по приглашениям

Украшать своей внешностью эти.. таблоиды.

Афиши.
На худой конец стать бы певицей, например, в группе Виагра, и всё.. Ляман Гамидова – мечта миллионов мужчин.
Ляман Гамидова -  секс-символ России.

Ляман Гамидова..

- Едем, всё, вставай давай, - её неуважительно потрясли за плечо, громко повторили, словно не видя, что она уже встала и оправляет одежду и причёску. – В аэропорт едем, вставай.

Апрель, 2010-го года.
Ксения не давала ей заснуть всю ночь – войдя в комнату из кухни минут через 20 после полуночи, приставала, будила, тормошила.

- А откуда ты его знаешь?

- А как познакомилась?

- А у вас там все парни такие?

- Какие – такие? – Сонно спрашивала ХIинд, стараясь  заткнуть уши навёрнутым на голову одеялом и отворачивалась к стене.

- Крутые и вообще..

- Что вообще? Пожалуйста, дорогая, дай поспать!

- Конечно-конечно,  я тихо. – Ксения на цыпочках выходила из комнаты, но скоро возвращалась снова.

- А я думаю, если у вас все парни такие, то поэтому вам русские не нравятся, да?

- У нас тоже разные есть.

- А я думаю..

- Дай поспать!

- Конечно, я тихо.

Услышав «я тихо» в пятый или шестой раз, ХIинд, скрипя зубами, встала и пошла на кухню искать воды, чтобы  запить снотворное.

- Милая, бессоница? – сочувствовала Ксения. – Это ты из-за Гоги, да? Ты его любишь? Поэтому не можешь спать?

- Да! – Заявила ХIинд, чувствуя, что терпение её иссякает. – Дело в том, что у нас очень тяжёлая история любви..

Ксения смотрела заворожённо.

Тем временем ХIинд понесло. Она села на стул, налила в чашку воды и зажав в одном кулаке табллетки, принялась рассказывать, ощущая, что если не наврёт смоленской жительнице что-то в духе вконтактовской рассылки «Красота Востока», та ещё не скоро даст ей жить, не приставая с просьбами, не докучая вопросами.

- Понимаешь.. Мы познакомились случайно, в Париже.. (Ксения сидит напротив неё, на другом стуле, положив локти на стол, руки её бегают по поверхности стола, словно она играет на пианино) Я была там на школьной экскурсии, а он.. Он прилетел туда по делам бизнеса.. (руки застыли. Ксения подняла голову высоко и посмотрела в потолок, улыбаясь, после как бы встряхнулась и уставила на ХIинд пристально)

Я отстала от класса немного, ходила вокруг Эйфелевой башни.. Ты не была в Париже? – осеклась ХIинд.

- Не-а. – ответила Ксения заторможенно.

МашаЛлахI.. Раз не была – не поймает меня ни на чём. Я ж не знаю, как там – в Париже.

- Ну и вот.. Он подошёл ко мне, спросил мой номер телефона.. Но я не дала. Он сказал, что не уйдёт, что влюбился в меня с первого взгляда, что нету без меня ему жизни. Но я была холодна. (Ксения втянула в себя воздух, надула губы и посмотрела презрительно на чашку перед ней) .

Я нашла свой класс, мы поехали на автобусе в гостиницу. Он на своей феррари ехал за нами следом. Я ещё не знала, что это он, и думала – жёлтая феррари просто так едет.

- У него жёлтая феррари?

- Да.. – Ты смотришь казахский кинематограф? Хотя бы трейлеры?

- А?

- Не смотришь.. Он узнал, где остановилась наша группа и на следующий день приехал в гостиницу. На нём были белые брюки и белый пиджак. От него пахло мужской коллекцией Кензо. В ухе была серьга, в руке – бутылка элитного коньяка. В другой руке он держал розы.

- Сколько?

- Букет. 101 красная. Но я была холодна. Я сказала – 101-у белую и не больше, ни меньше. Он принёс. На другой день я пришла  к нему на свидание. Так у нас и началось..

- Красиво.. – Ксении явно стало скучно, потому что не то ожидала она услышать.

- Мы встречались тайком, по ночам, у ворот его или моей виллы – мы были уже в Ницце, т.к. мы каждое летом ездим отдыхать в Ниццу. А у него, оказывается, там тоже был бассейн. Мы говорили у ворот и боялись моего отца.

- У тебя очень строгий отец?

- О-даа.. – ХIинд закатила глаза. – Он очень строгий; но здесь и самый ярый либерал и самый яркий консерватор были бы едины у нас.. Гога – и, понизив тоном, добавила как самую важную и сокровенную  тайну. – Гога христианин.

Ксения не слишком осознала печаль трагедии – её надо было ещё больше подвести к этому.

- Как печально.. – сказала она, явно не слишком вникая, кто куда ездил и зачем.

- А мусульманка не может выйти замуж за христианина.

- Почему? – теперь Ксения заинтересовалась по-настоящему.

- Ой........ Ты знаешь.. – ХIинд говорила на выдохе. – Никто не знает. Это что-то, от чего-то, от плохой погоды, например. Вообщем, не объясняется это нигде. Знаешь, Ислам очень нелогичная религия. Если бы я могла выбирать, кем родиться, кем прийти в этот мир, я была бы христианкой – намного больше и льгот, и выгод, и всякого- такого. Но дело в том, что Къуръан вот запрещает – и всё. Нельзя за иноверца. А почему – этого не может понять весь научный и восточный мир. Никто не знает, парадокс.

ХIинд знала на самом деле, но пересказывать ей свои знания тоже не хотелось. – Многие знания – многие печали. Для Ксении точно, тем более, не поймёт она себе всё это, а будет – максимум понтиться и кидаться словами и присказками типа «жи есть».

- Это, вообщем, никто не знает у вас? Несправедливо придумано?

- Да.

ХIинд не разочаровывала.

- Мы встречались тайком, но всему на свете подходит конец. Мы вернулись из Парижа, Гога приехал следом. Мой брат узнал о Гоге и выкинул в два счёта из двора нашего дома. Он даже боялся зайти на него – вот у меня какой брат. Настоящий. – ХI инд сделала ударение на настояящий.- мусульманин. Он грозился убить Гогу, если тот не отстанет от меня. Но Гога всё равно приходил и каждый раз приносил 101-ну белую розу.

- И вы переспали? – у Ксении одно на уме.

- Ооооооооо... – ХIинд не стала отвечать на этот вопрос. – Милая, моя милая... Гога всё равно приходил, и тогда брат сказал, что убьёт меня.

- Как так можно?

- У нас такие обычаи, милая. Сплошь и рядом такое. Брату ничего не стоит убить сестру, если она неправильно себя ведёт. А я вела себя неправильно. Моя голова кружилась от страсти. Я хотела обнимать его, ласкать, быть с ним. А мне не давали..

ХIинд с трудом сдерживала смех – понимая, как выглядит со стороны, трудно было удержаться – больше всего напоминала она себе какую-то неграмотную узбечку.

«Впрочем, и у нас таких хоть отбавляй. Я абсолютно не перебарщиваю, даже странно» - она продолжила дальше накручивать различные нереальности, а зрачки глаз Ксении всё больше расширялись.

- Невероятно, - почти прошептала Ксения наконец таким голосом, что ХIинд поняла – пора останавливаться, иначе того гляди смоленская жительница то ли Ислам вознамерится принять, то ли запоёт «Небо славян» .

- И.. – подытожила она. – Отец отправил меня сюда, чтобы никто не нашёл.. Но милый мой не такой оказался, сумел найти меня и в этой дыре.. - ХIинд сморщилась. – И как он только отважился – ездить по этим ужасным дорогам после Ниццы..

- А как именно он тебя нашёл? – полюбопытствовала Ксения, держась за голову.

- О-о, у него такие связи.. – ХIинд развела руками. – Что с тобой, милая? Голова болит? Так спать надо было раньше ложиться..

- Ах, какая любовь. Интересно, все нерусские такие? – пробормотала Ксения, валясь на раскладушку. – Спокойной ночи.

- И тебе! – ХIинд потушила в кухне свет, выпила снотворное и тоже легла. В отличие от Ксении заснула она лишь под утро, до этого ворочалась и всё снова и снова вспоминая, перебирая в памяти своё враньё, недоумевала: как можно этому верить – и как можно, поверив обобщаюшему характеру рассказанного, продолжать восхищаться нерусской частью мужского населения..

 

 

Утро выдалось дождливо-депрессивным, но в маленькой аудитории всё равно все шумели. ХIинд не вникала в причину веселья однокурсниц – она проспала первые лекции, с трудом встала, кое-как заставила прийти себя на занятия и теперь думала только об одном – поскорей бы всё закончилось и можно было бы уйти.

Вчерашнее появление Шахина казалось ей сном и только бесконечное оглядывание с последующим подмигиванием Ксении, сидевшей на первой парте, убеждало – нет, не приснилось, действительно пришёл он, действительно гуляли они, действительно... Действительно обещал он зайти завтра.
Завтра наступило.
Где же он?

 

Лекции закончились, она и Ксения сидели на кухне, жуя бутерброды с маслом. Ксения сверху на масло клала круги колбасы, предлагала и ХIинд – но колбаса была свиная.
Тяжело было отмалчиваться от расспросов – Ксения ждала продолжения ночных историй; нетерпеливо смотрела в окно и ждала. Ждала с большим пылом и воодушевлением.

Четыре часа дня.
ХIинд лежала на кровати, закрыв лицо подушкой. Подушка хорошо впитывает слёзы, и заглушает плач.

Ксения что-то восточное напевает, всё крутясь у окна. Она оптимистка.

Пять часов вечера.

Шесть часов вечера.

Кто-то трясёт за плечо, открыв глаза видно восторженно оскаленные зубы и прыщавый лоб.

- Вставай, Гога приехал.

- Кто такой Гога.. -  ХIинд вспоминает всё,  резко встаёт, кричит в коридор: - Я сейчас!

Маячащая в коридоре тень входит в комнату:

- Так ты одета, чего сейчас, давай, пошли, давай..

Они уходят, опять идут к речке, кормят уток. Шахин объясняет поздний приход долгим сном.

- Реально утонул словно. Будильник звенел – по боку, звонки, напоминания, смс – всё.

- Ты наверное уставал в последнее время, не высыпался. Вот и получилось так.

Темнеет.

Когда на небе уже во всю горят звёзды и ХIинд всё чаще смотрит на экране телефона время, Шахин делает ей нормальное, настоящее предложене стать его женой. Не раздумывая, она соглашается.

За полночь Шахин, проводив её и пообщав прийти на другой день на лекцию, уходит.

ХIинд поднимается в квартиру.

Ксения  пьёт чай на кухне.
Отмахнувшись от неё словно от назойливой мухи, ХIинд проходит в комнату и ложиться прямо в одежде.

Сны ей снятся в ту ночь яркие, светлые, счастливые.

Шахин встретил ХIинд у подъезда.

- Все лекции проболтаюсь у вас, а потом мы полетим в Москву. Там сделаем динамичную свадьбу и всё будет лаббабас.

- Что такое динамичная свадьба?

- Это.. Понимаешь ли, Ступа – ну один из наших – хотел с Тамарой, но там лабуда, вообщем, короче.. Динамичная свадьба – только пара, друзья, а предки по домам сидят, ну, во избежание конфликтов. Понимаешь? Потом дают салют, кругом деньги на пол, лезгинка, поздравления от влиятельных людей, гонки на машинах..

- Мне нравится. Особенно про деньги. На принтере печают их?

- Нищеброды. Нормальные люди нормально кидают их на пол, настоящие. Тысяча, пять тысяч, сто долларов – высший шик.

- И не подбирают потом с пола?

- Только нищеброды.

- У нас с тобой разные социальные классы, - засмеялась ХIинд. – Стесняться не будешь?

- Чего?

Она хотела объяснить, но они уже пришли.

- Я на лекцию.

- Лабаббас.

 

В перерыве  между парами, они вышли из здания на улицу. Моросил дождь. Шахин курил – от него удущающе пахло смесью вишни и чего-то винного.

- Это вам не беломорканал, - пошутила ХIинд. – Наверное, что-то дорогое?

Он помотал головой.

- Поделка Ганжи, сам делает. Сухие листья черешни, настоенные на какой-то лабуде. Чё мне, опять полтора часа у двери туалета туда-сюда, я не идиот.

Он решил остаться с ней на лекцию.

- У вас тут лафа. – сказал он, открывая перед ней тяжёлую дверь – достаточно намокнув под дождём, хотелось обратно, в помещение. – Ходи-гуляй – вот в Эрэф пропуска, отпечатки пальцев на входе, если не студент в аудиторию вход закрыт, жёсткий контроль, кругом камеры, вахта, охрана..

- Здесь тоже, просто это слишком заштатный факультет заштатного ВУЗа – ещё не добрались технологии. Обещали сделать в декабре, а перенесли на осень. Так студенты говорят.

- А ты вообще откуда сюда по обмену, я чё-то забыл?

ХIинд, сама не зная, зачем, отмолчалась.
Шахин ничего не заметил, заинтересовавшись институтской столовой на втором этаже.

- Ваб-ба-бай! Какое меню! Я в шоке, зафигись.

- Я тут ничего не ем никогда, зачем нам сюда, пойдём? – войдя, она осталась стоять у выхода, а он что-то ёрничая, постоянно поминая в непонятной смысловой связке спагетти карбонара и макароны по-флотски потратил полчаса времени, купив два стакана апельсинового сока и выпил их в одиночку, потому что ХIинд от сока отказалась.

На лекцию опоздали почти на 10 минут.

- Не страшно. У нас уже была одна её лекция, эта – продолжение.

- Училка злая? – он сидел рядом с ХIинд, - точнее, полулежал на парте, положив голову на сложенные вместе руки, раскачивал стул, рассматривая преподавательницу исподтишка. Та, казалось, не заметила незнакомого, кивнула равнодушно-доброжелательно, когда они вошли – и только.

- Бывает да, а так нет. 4 получить вполне реально.

- Плюсквамперфект.. Пассивный плюсквамперфет, повторение, составьте минимум 15 примеров с неправильными глаголами – чего?

- Повторение школьного курса, видимо. Чтобы не забыли спряжения,  склонения и.. – ХIинд хотела добавить "и грамматику вообще" ; но дверь открылась – громко, заставив вздрогнуть, на миг зажмурить глаза. Что-то – кто-то ворвалось – ворвался или ворвалась – точнее последнее – слишком метались из стороны в сторону длинные тёмные лохмы волос – в аудиторию, пробежало – пробежал – пробежала по проходу между партами и остановилось – остановился – остановилась прямо перед партой, за которой сидели Шахин и ХIинд.

Это действительно оказалась девушка – ХIинд узнала её сразу,  и не успев испугаться, начала разглядывать с любопытством. Волосы –  растрёпанные кудри, шорты, угги, выпученные глаза, толстые губы – эдакое привлекательное среднее между колобком из сказки и Эми Уайнхаус.

- Пошёл на ... – почти крикнула девушка.

На девушку обернулись и все другие присутствующие, преподавательница закрыла рот, не успев открыть. Стало тихо.

Девушка продолжала.

- Пошёл на .., ублюдок! Быстро взял свои вещи и домой! Мне надоело это терпеть, понял? Ты – понял?!

Шахин вытянул правую руку поперёк парты, голову положил на бок на руку, затылком к ХIинд, лицом к Ляман, и посмотрел на последнюю как-то так – ХIинд не видела, как именно, что та смягчилась.

Присела на корточки и зашептала чуть ли не под нос, но громко.

- Пусятый мой.. Ляма тебя  нашла.. Ляма соскучилась. Ляме плохо. Ляма спит одна в постели. Ляма..

Голова Шахина повернулась к ХIинд:

- Вот я попал, а? – спросил он без выражения, тут же отвернулся опять.

Почувствовав, что надо вмешаться, но не зная, что сказать, ХIинд тем не менее, попыталась говорить убеждённо:

- Извините меня, но мне кажется.. мне кажется..

- Чего? – Ляман, выпрямившись, упёрла руки в бока и посмотрела презрительно.

- Мне кажется он Вас не любит, послал смс о разводе и сейчас хочет от Вас одного – чтобы вы ушли не просто отсюда, но и из его жизни. Навсегда. – ХIинд высказала свои мысли торопливо, и отвела глаза вниз.

- Вот видишь, Ляма, даже народ, то бишь пипл замечает, что ты мне энивейна.. Так может, разойдёмся и всё будет лаббабас? – услышала ХIинд его голос.

- Пипл? Пипл эта дрянь, которая.. которая.. Я знаю, козёл, хайван, ит бала-асысан..

Послышался мат, через спину Шахина протянулись две руки, с растопыренными пальцами,  длинными, острыми ногтями. ХIинд испуганно отдёрнулась, Шахин поднялся и встал между ними.

- Я Вам добра желаю. Искренне. Но мне кажется, Вам лучше уйти! – крикнула ХIинд из-за его спины.

- Правильно она говорит, послушайся её и уходи! Послушайся её и уходи! – почти крикнул он.

- А?

- Делай, что тебе говорят, дура! 

- Милый, как же так, мы же любили друг друга, неужели забыл? – Ляман подошла к нему и потянула за ухо, наклоняя его лицо к себе – Тоже встав со стула, ХIинд разглядела, как Ляман успела поцеловать его в губы раза два. Видимо, это было лишним.

- Я не люблю тебя! – крикнул Шахин, и, схватив её за локоть, начал выворачивать ей руки. – Не люблю, не люблю, пропади ты к чертовой матери, ты – он грязно выругался – если б не было тебя – ничего бы не было. – На тебе.

Ляман извивалась и визжала, но он зажимая одной рукой ей рот, другой бил – даже не бил, а дёргал и тормошил во все стороны, за волосы и за кожу – одно слово, мучал, в приступе неуправляемый злости. Все с интересом смотрели на них, но вмешаться никто не пытался, возможно, потому, что под курткой Шахина ясно выделялись контуры пистолета. ХIинд наконец осторожно тронула за плечо:

- Хватит.

Он дёрнулся, как от удара током и отпустил Ляман – та, словно мешок, свалилась на пол. Он тупо уставился на неё, словно в первые в жизни видя.

ХIинд вышла в проход.

- Живая хоть? – спросила ХIинд, наклоняясь над ней. Удар по щеке обжёг до слёз – Ляман вскочила на ноги и вцепилась под платком ей в волосы.

- Я тебе проколю до крови, дрянь, проколю – услышала ХIинд над левым ухом и почувствовала, как булавка, закреплявшая хиджаб вонзается ей туда, где в паре миллиметров бьётся артерия. – Я тебя сейчас убью, пиширяджям сяни, а-а-а.. – « И ведь действительно убьёт, подомала ХIинд, но испугаться не успела. – боль в волосах резко ослабла и она бессильно уронила голову на парту.

Резкий запах нашатыря вернул её к сознанию. Она сидела, почти лежала за партой, прислонившись к стене и теперь подняла замутнённые глаза и тут же зажмурила их от дурно пахнущей аммиаком тетради, лежащей перед ней.

- Не было ль что ль ваты, намочить? – пробормотала она, сощуриваясь и пытаясь оглядется. – Хотя откуда здесь вата..

Класс по-прежнему не шумел, даже, как-то, слишком сильно не шумел. Слышно было, как бьётся об жалюзи муха, тишина была тягостной. Все сидели уткнувшись в свои конспекты, включая преподавательницу. ХIинд скосила глаза поближе к носу – рядом на парте сидел Шахин и отворачивал глушитель от пистолета. Тогда она резко выпрямилась и встала во весь рост, оперлась о стол и посмотрела в проход. Там она увидела то, что ожидала увидеть и опять села, уронив на руки голову.

- А что мне? Она своё заслужила, она убила бы её. Я не боюсь полиции, да, не боюсь. У меня отец, между прочим. Крутой чел и я сам не промах. Вот что – если кто скажет кому-то о том, что здесь было – за ней следом вас отправлю, да! Всем понятно, да?

Шахину ответом была всё та же тишина.

- Ахаахаха, молчание есть знак согласия. Кто не согласен – вызываю на дуэль.

Дуэлянтов в группе не нашлось.

- Окей, всё лабаббас.

Он соскочил с парты, и выбежал из класса.

- Ты куда? – слабым голос крикнула ХIинд ему вслед. Он не расслышал.

Едва за ним захлопнулась дверь, как воздух наполнился галдением. Кто-то предлагал вызвать милицию кто-то – поскорее смыться «от греха подальше» . Две высокорослые девицы встали со своих мест и направились к ХIинд.

- И давно ты знаешь этого красавчика? – тянула, присев туда, где только что сидел Шахин, первая.

- А кто он вообще? – вторила ей другая.

- И многих он так убил? – они обе таинственно понизили голос.

- Не знаю, не знаю, я вообще его почти не знаю. – скороговоркой отвечала она на все вопросы.

- Врааки, - недовольно скуксилась первая.

- Ты не хочешь быть коммуникабельной, -  вторая встала, и, обращаясь к первой сказала,  - пошли, Вера, эта мусульманка тупая нам всё равно ничего не скажет. Придурка исламская с небритыми ногами. У вас у всех ноги небритые. – И они обе противно захихикали.

- Фу, какая гадость. – подумала ХIинд, утыкаясь в дурно пахнущую тетрадь с неправильными глаголами.
   Через пару минут вернулся Шахин с чёрным полиэтиленовым мешком в руках.

- А вот и я, чё, соскучились? Мумия возвращается, терминатор в главной роли – Шахин Давудбеков. – он не боялся прилюдно называть свои имя и фамилию.

«Ну даёт» - ХIинд с интересом следила за его действиями, стараясь закрывать глаза, когда картина перед ними становилась особенно неприглядной.

Интересно, что сейчас думает Ксения? Гога трансформировался в Шахина.. Она заметила или нет?

Шахин споро, быстро и ловко запихнул тело в пакет, головой вниз, и закрутил узел. Потащил мешок за собой пару метров, но остановился, оттёр пот со лба и ещё пару раз потужившись, видимо, решил передохнуть.

- Перевести дух, надо, да. – Подтверждая её предположения, произнёс он, подойдя и сев на край её парты. – Дышнусь и продолжу.

- А что ты собираешься сделать с..? – Она не решилась назвать вещи своими  именами, просто кивнула в ту сторону.

- С трупиком? – Он нервно рассмеялся. – Самое лучшее, конечно, растворить в солярке, но где взять столько солярки? – И он обвёл аудиторию каким-то блуждающе-безумным взглядом, который она у него никогда в жизни до этого не видела. Взгляд произвёл впечатление – не на неё одну. В аудитории несмело захихикали и посмотрели на него уже без опаски – видимо, решили, что просто так стрелять не будет. Странно, но она тоже почувствовала, как напряжённые до предела нервы расслабились и захотелось плакать – и одновременно с этим кольнула сердце злость за  то,  что он нравился и, кажется, любая из этих девушек сейчас готова бежать с ним на край света и смотреть, не уставая, как он будет убивать бывших любовниц. Странно, но эта злость называлась не иначе, как ревность.

«Если  он решит предпочесть мне другую, то я без шансов» - подумала она, скашивая  на него левый глаза – правым смотрела в тетрадь, чтобы хоть чуть-чуть, зачем-то, повторить урок.

- Вугага, ты читаешь. – Шахин заглянул ей через плечо, перелистал тетрадь с глаголами в конец и теперь, перебирая губами, пытался прочесть. – эудаумо-ия-рия, чё за бред?

- Это я греческие буквы транскрибирую. -  ответила она смущённо.

- Ты это учишь? – ошарашенно спросил он, намного более эмоциональным голосом, чем когда без чувств и выражения забивал бывшую – хоть только по шариату – но жену. Не дождавшись ответа, обратился к классу:

- Что вы тут проходите, ау, студенты.

- Классическую фила-алогию. – Ответила, кажется, Инна, и ХIинд по одному только голосу догадалась, что отвечая, она улыбалась – открыто, многообещающе, выпятив вперёд утиные – силикон – губы.

- Чё за зверь? Чё за зверь, ээй? – осторожно толкнул он ХIинд, локтём в локоть.

- Лекции по древнегреческому в нагрузку бывают. – Она ощущала себя безмерно усталой, и человек рядом с нею, тоже, кажется почувствовал это. А возможно, не только это, но и всю странность, двусмысленность – необычайную опасность – создавшегося положения.

- Раз-два взяли, - скомандовал Шахин сам себе, слезая на пол, принимаясь снова за мешок. Выволок его из класса и зашуршал в коридоре – вначале у двери, затем всё дальше и дальше, пока вовсе не затих.

Прошло десять минут, а он всё ещё не вернулся.

- Его не сцапали?

Ксения встала у дверей, то и дело выглядывая, не идёт ли кто.

- Нету. – шептала она каждые тридцать секунд и пять девушек старались дышать тише.

Преподавательница собрала свои вещи.

- Я пойду, пожалуй. У меня стресс. Не каждый же день.. такое. – Сморщилась, словно таракана увидела. – Не бойтесь, не скажу никому, только нам КГБ не хватало.

И ушла.

- Да не, она не скажет, она баба нормальная. – Донеслось до ХIинд из первых рядов.

«Очень нормально – покрывать убийцу» - подумала про себя, - «ведь только она, она одна не знает – догадывается – почему он так легко решился на это. А другие? А если он маньяк?» . Она попыталась представить себе, чтобы чувствовала на месте той же Ксении - какие мысли, какая реакция. Получалось – испуг, залезание под стол. И – молчание.

«В милицию после его угроз я бы точно заявлять не стала. А если я не стала б, то стоит ли их осуждать?  Стоит. Если сама плохая и другие плохие, это не повод оправдывать и себя, и их. А если бы я донесла? То посадили бы хорошего человека. Но если б я была б не я, я б не знала, что он хороший! Лежала бы тогда на мне ответственность? Лежала б. Не знание законов не освобождает от ответственности. Стоп! Причём тут закон? Мысли путаются – собрать бы. Как отличить хорошего преступника от плохого приступника? Если б я, была б не я, отличила бы я? Вопрос.. Правосудие и то не может с этим справится, сажают кого не надо, а кого надо не сажают. Хотя, конечно, и кого надо сажают. Но слишком маленький срок, слишком большой срок. Если целая государственная машина – машины почти всех государств мира не могут разобрать, что такое хорошо, а что такое плохо, то может ли человек? Человек – индивидуум – личность – может, но всё будет субъективно для него. А субъективность будет обусловлена личностным воззрением – религия, воспитание, психика. Интересно, какая у меня субъективность? И человек ли я? Вообще, человек ли женщина? Существо женского пола? Или..»

- Эу, ты.. Дыши, да. Не дохни – энивейно не подохнешь. Дыши.

ХIинд поморщилась, открывая глаза.

- Где я?

- Блин, а? Ты завтра-то в универ иди, а то пойдут говорить, что я и тебя того. – сказал такой дорогой голос – нарочито весёлый и бодрый.

- Не щипь мне глаза нашатырем. – Попросила тихо.

- У меня его бутылка. Видишь? – похвастался. – Подарок. Нюхай сколько в кайф.

- Мне этой гадости в кайф не быва..

- Ты чего? Ты сама вообще как? – перебил он. – На тебе минералки.

Теперь ХIинд огляделась – раскидистые деревья бежали прямо на неё, ударяя в лицо воздушными брёвнами.

« Это машина едет по аллее, а в салоне включена вентиляция» .

- Шукран. – попыталась улыбнуться, но не получилось.

- Хорошо, когда есть денег, много денег у меня.

- Что?..

- ГАИ на дороге. Откупаться будем, вот что.

Машина затормозила.

- Документы предъявите удостоверяющие личность и владение транспортным средством.

- Вот. – Шахин сунул в щель приоткрытого окна две смятые бумажки, на документы не похожие даже отдалённо.

- Гражданин.. – начали за окном в замешательстве.

- Гражданин Соединённого Королевства Великобритания Шахин Давудбеков уверяет вас, что документы при нём, но по карманам шарить лень.

- Великобритании? Не Республики Беларусь?

- Не, не Белоруссии.

- Ладно. – ХIинд скорчилась на сидении, чтобы рассмотреть инспектора, после чего ей удалось увидеть как он чешет затылок. – Проезжайте.

Машина тронулась.

- И не Белоруссия говорить надо, а Беларусь. Бе-ла-русь. – донеслось вослед.

- По-русски правильно – Белоруссия. – заметила ХIинд.

- Беларусь, Белоруссия, Беларусия, Беларуссия – один фиг. Назвали бы честно – картофельстан.

- Как?.

- А чё, чё, им правду слабо сказать,  а? Стоп.

- По-моему, здесь знак остановка запрещена.

- Не остановка же есть, стоянка. Жди меня и я вернусь. – Дверь хлопнула оглущительно, заставив инстинктивно зажмурить глаза.

Сидеть скучно, к тому же подташнивало.

Она посмотерела – через метров пять газона виднелось здание, горевшее огнями, почему-то без вывесок . Не сообразив, для чего здание предназначено, полезла в бардачок, понимая, что поступает не хорошо, но не в силах сдержать приступ любопытства.

Приоткрыла – на колени посыпались крошки, ворох бумажек и счетов. Последним сверху выпал  пистолет – она испугалась было, но быстро взяла себя в руки – точь в точь такой же видела у Заурчика:

- Не бойся, газовый. – Сказал он тогда ей и выстрелил куда-то вбок – хорошо, окна в доме были открыты настежь, почти ничего и не почувствовалось.

- Чё ты в мои вещи залезла? – спросил Шахин, залезая обратно в машину. – Держи. Хорошее, вчера тут питался – опробовал.

Она взяла из его рук подогретую пиццу, принялась жевать.

- Да не залезала я..

- Брешешь. У меня там нитка воткнута, между дверцей и корпусом.. Ах-ахаха. Смешно я тебя поймал?

- Смешно.

- Типа сыщик. – Он наклонил голову вправо, мимо неё – ХIинд испуганно вжалась в кресло.

- Ты чего?

- Вуга-ага-га, испугалась?? Гляди, - Шахин ткнул указательным пальцем в стекло, - правая фара отливала солнечными лучами.

Она не сразу сообразила, что он смотрелся туда вместо зеркала. Сообразив, спросила:

- Но вот же висит прямо в салоне... Тоже отражает.

- Это.. – Шахин мотнул головой. – Я не люблю. Вертеть неудобно. Ты того, знаешь, туда – он постучал пальцами по  бардачку – не лазь. Там заряжённый пистолет, стрельнёшь в себя ещё.

- А он не газовый? Похож ведь..

- Не похож. Газовый. Переделан под боевые патроны. А огнестрельный у меня вот этот – он задрал майку. – Видно?

- Я думала. Ты от него разве не должен избавиться?

- Че-его? – Шахин засмеялся. – Тот, из которого я Ляму стукнул, я его утилизовал давно. Этот другой.

ХIинд закрыла глаза.

К кому я попала? С кем связалась? У кого в машине сижу? Сколько у него вообще пистолетов?

Тьфу, какие дурацкие мысли.

Она любит его и ей всё равно; к тому же Ляман заслужила своё, долго к  этому шла.

А впрочем, мысли совсем не дурацкие – сшиб же он её в Петербурге, даже особо и не извинился. Вообще, она мало знает его.

- Что? – спросил он.

Машина уже ехала, быстро, но, кажется, на допустимой скорости.

- Я наговорила девушке, с которой снимаю квартиру такого.. Теперь слухи пойдут.

- Ахахааах, что ты могла ей сказать?

ХIинд пересказала.

- Почему ты вообще представился ей Гогой? Кто такой Гога?

- Одна сука. Найду – зарежу.

- Так зарежь.

- Найти надо. Затаился где-то, трусливый шакал.

- В Лондоне, сейчас все бегут в Лондон.

- В Лондоне ему небезопасно. Нет.

- Почему?

- Потому что я – держатель паспорта ЮК. Понимаешь? Реально. Тому служителю волшебной полосатой палочки правду сказал.

У ХIинд отвисла челюсть.

- Так значит, мы граждане одного государство?

- Если Евросоюз одно государство, то так точно, ахааахах. Нравится?

- Ничего себе. Так нас в любом ЗАГСе распишут?

- А ты думала?

- А я думала, никях сделаем и всё..

Шахин покачал головой:

- Нормальная свадьба держится на трёх китах – росписи в ЗАГСе, никяхе и динамичности. Слова мозговитого человека, то бишь меня.
И тут зазвонил телефон.
Взглянув на номер звонящего, Шахин срулил на обочину и вышел из машины.


Апрель, 2010-го года.

 

- Едут. – Доложил Эльвин глядя в окно. – Я слышу бам-бам-бам от ихняя мигалки.
Вюгяр оторвался от сейфа, измученный и злобный:
- Не умею вскрыть. Он очень хитрый, этот Артур.
- Класс. – Эльвину это понравилось. – Давай его похитим, мощный мужик, возьмём заложник, как Басаев и нас покажут по телевизор. И деньги дадут. А мы его палец отрежем.
Вюгяр в бессилии не стал ему возражать. Тем более не было времени разбирать планы Эльвина – то продать Ляман на органы, то захватить отца Шахина.
Грабёж дома же был его собственной идеей – у них просто обнулились деньги. Ляман, после того, как закрутила любовь со Давудбековым-старшим обнаглела и забыв, кому обязана, подкидывать стала мало и неохотно. Надежды на собственный бизнес развеялись – если Шахин, пока работал в офисе что-то и давал, то Ляман за его спиной шипела и потом не стеснялась приходить к ним и требовать назад отданное.
В конце произошло самое страшное – лох сбежал. Что-то понял, или Ляман неграмотные подходы к нему использовала. Из подсмотренного в окне – охран поставлена плохо, через забор перезли только так – следовало, что Ляман удалось крепко заманить Артура – но ни брату, ни Эльвину она ничего не сказала, начав вести собственную игру. Забыла, кому обязана, кто её вытащил в Нерезиновск. Вюгяр был старше сестры на 10 лет, образован, рано уехал в Россию, многое повидал, перепробовал, но ничего у него не ладилось и ни копейки не водилось, пока он не обнаружил, что в родной деревни прозябает жадная, наивная и на всё готовая родственница. Поженить их с закадычным приятелем Эльвином было делом одно приезда в гости. А дальше – куда муж, туда жена. Бабушка и другая родня против отъезда не возражали.
Потом поиски подходящего идиота. В одном из ночных клубов увидели выступление, решили – то, что надо. Знакомство. Аудиоверсия Корана через наушники Монстер. Кто не с нами – тот под нами. Никях. С документами оказались проблемы, не удалось сходить в ЗАГС, пришлось изображать праведных муслимов. Всё на мази. Работал там, куда его поставили. Начали трясти. И первый обвал – сбережений никаких, заработанное тратил и вообще, деньги к нему идут от друзей, которые погнали его.
- Пока ты живёшь с этой, про реп – забудь. И про нас забудь. Тебя поставили на табуретку, воткнули голову в петлю и ты радостно собираешься дать затянуть её на шее. Пересобираешься – приходи. – так сказал один из них, с узкими глазами, но европеоидным типом лица.
Вюгяр сидел неподалёку в кустах. Слушал.
Понял, что игра проиграна, но не хотел признавать. Выжидал чего-то. Теперь вот.
- Подъезжают. – голос Эльвина.
Вюгяр кинул тяжёлый сейф, лихорадочно бросился шарить по углам. Золотая статуэтка, цепь, яйцо типа фаберже, золотая оправа зеркала.
- Йардым эт! – крикнул он Эльвину, быстрее.
Соображение было – оправу разделить на кусочки, перетереть, продать.
Они налегли и неожиданно зеркало вместе с оправой и стеклом отделилось от прямоугольной доски красного дерева. Посыпались банкноты.
- Блин.
Они случайно напоролись на тайник, но не имея лишней секунды порадоваться данному обстоятельству, как попало хватали деньги, пихали в карманы, за пазуху, в штаны, скручивая, запихивали в обувь.
- Заправь штаны в носки, а то выпадут. – велел Вюгяр.
Внизу громыхнула входная дверь.
Выпрыгнули из окна второго этажа, перелезли обратно через забор. Эльвин, хромая, отставал, жалуясь на вывихнутую в ходе прыжка ногу. Вюгяр отмахивался – высота небольшая, первый этаж у отца Шахина наполовину утоплен в землю и потолки не высокие. Не то что на втором или третьем.
Добрались до машины, отъехали подальше от чужих глаз в какую-то рощу и, вытряхнув одежду, кинулись считать награбленное, складывая деньги в пакет. Набралось немного. Всего 10 тысяч долларов – ожидания не оправдались, они вновь были в дураках.
За редкими деревьями просматривалась дорога – одна за другой понеслись сигналящие машины.
- Артура дела. – Эльвин казался на грани срыва. - Что делать? – спросил он тупо.
Вюгяр старался держаться оптимистично.

- Мотать. А деньги в тайник..

- Где найдёшь?

- Тут было одно место в одни времена, я тут не в первый раз, - сказал Вюгяр, заглядывая Эльвину прямо глаза. – За мной. Не можешь идти – я тебя понесу. Чтобы ты видел, куда я спрячу. Чтобы честно.

Прошли рощицу, с другой стороны её показались развалины производственных зданий.

Когда оставили позади ряд кирпичных, частью недостроенных, часть разрушенных временем и заброшенностью стен, исписанных матными словами, героиновыми галлюцинациями, когда сузилось в геометрическую форму мелькающего квадрата зажатое этажами небо, как будто бы став выше, дальше, а впереди показалась наполненная водой яма котлована, а Эльвин, преисполненный надежды, что всё обойдётся, казалось забыл, про свой вывих, Вюгяр, нёсший его на закортках, напевая вполголоса воровскую долю, скинул тяжёлую ношу на землю и достал пистолет.

Всё произошло быстро – потонули, разводя грязно-серые круги, долговязые ноги в кроссовках. Голова, к которой снятой с бывшего друга курткой, были примотаны кирпичи, ушла под воду – слишком грязную, чтобы увидеть, что там, на дне, раньше.

- И никто не узнает, где могилка твоя.. – услышанная в людях фраза слетела на язык словно ниоткуда, и пронеслась в воздухе сверху вниз, исчезая в никудашнюю темноту, из которой люди входят в этот мир, и выходят лишь по велению Того, для которого мироздание – одна из забавных попыток скоротать вечность.

Вюгяр был рад удачной концовке дела – обжигающее умиротворение жадности от пакета в руках, рискующий быть не найденным до пришествия Мессии, а приход его в ближайшее время – гипотеза маловероятная, труп Эльвина – удачная середина.

Середина не случайно – начало всей истории, разумеется, сестра – глупо несумевшая растрясти лоха, до того, как его компания дала задний в делёжке бабла.

Через два дня поезд уносил Вюгяра из столицы одной из стран бышего Соцсодружества в Вену. Он сидел в общем вагоне, зажатый навьюченными аромынами, яркоглазыми цыганами и вперив в глаза в плохопропечатанную бумагу листал книжку, имя автора которой загораживали его узловатые пальцы - чтобы не привлекать внимания кириллическим шрифтом. "Зулай Хамидова. Русско-чеченский разговорник." Не привыкшие к напряжению мозг плохо усваивал информацию, а ему надо было любой ценой запомнить хотя бы по трети каждого раздела. Любой ценой.

На одном долгом перегоне, когда за окном почти двадцать минут не мелькало ничего, кроме зелёного буйства хвои, он, воровато оглядевшись протиснулся к окну и опустил вниз руку - якобы смахнуть пепел с сигареты. Кажется, никто не заметил, как в мелькавшую вплотную к рельсам речку упала тонкая красная книжка, превращая Вюгяра Ганидова в человека без паспорта.

Поезд подходил к Вене. Узнав это из трескучего щебета пассажиров, Вюгяр вышел в тамбур и несколько раз, старательно, приложился к железным подпоркам, одновременно косясь по сторонам - нету ли где камеры али наблюдателя.

Больно.

Об опасности заражения крови по-настоящему он старался не думать, о столбняке же не слышал вообще - поэтому без опаски вымазал уже разбитое лицо приперонной грязью, а пакет с 10-ью тысячами, уповая, что европейцам нету дела до его грошей, решил оставить при себе.

После этого всё было просто:

" Вере из ан иммигрэйшен офис?" - спрашивал он у всех, кого встречал на улице. Люди шарахались и только один полицейский наконец подошёл к нему, указал дорогу.

Вошёл он нагловато, боясь лишь одного - наткнуться на кого-либо настоящего. Но никого настоящего пока видно не было.

Чёрт их знает, я не отличу итальянца от кавказца, - подумал со злостью и воткнувшись же в первый кабинет произнёс заранее заготовленную фразу.

 – I have escaped from Russia, I am a Сhechen, I am opressed, I am afraid of my safety, the one I can do – is to hope for protection from the European Union.

На этих словах он пустил слезу, прижав к сердцу руку, принялся толковать что-то про больную маму, аккуратно заваливаясь на бок.

Те, кто находились в комнате, кажется, приняли его симулянство всерьёз и заслышав, как интонации голос сменились с деловых на обеспокоенные, Вюгяр с успокоенным сердцем закрыл глаза за секунду перед  тем, как спина его соприкоснулась с полом.

Апрель, 2010-го года.
- К папе в дом кто-то влез. – Весело сказал Шахин, возвращаясь. – Он думает, что я позарился на его непосильным трудом захапанное. Попрыгунчик-стрекоза – сегодня здесь, завтра там. Прикинь, знает, что я в Белоруссии.
- Его что, ограбили?
- Да позаимствовали какие-то копейки. Я думаю, он под кайфом, сам всё разнёс, а теперь не помнит. Сегодня тогда не поедем в Москву, а то он встретит. Поедем позже – и всё станет лабаббас.
- Чем он вообще занимается у тебя?
- Торгует оптом китайскими товарами. Ещё типа в политике, баллотирование в государственную думу.
Машина тронулась.

Дни, прошедшие потом, мучали Хинд. Ночью она просыпалась в холодном поту, боясь, чтобы чудная, дивная мечта, вдруг оказавшаяся так близко, не исчезла, не превратилась в сон. Её мучила одна-единственная мысль "А вдруг они поругаются?" и даже мама в телефонных разговорах отметила её нервозность.
Она успокаивала саму себя, говорила, что никаких предпосылок к этому нет, что всё будет хорошо, а после динамичной свадьбы  ещё лучше, но, разумеется, они поругались.

Тот день был одним из первых майских, по-настоящему, весенних дней, когда зима уже ушла, а лето только маячит на горизонте. Такое радостное и короткое время ожидания будущего счастья – ХIинд улыбалась всему, что видела на улице, а Шахин шёл рядом и в сотый раз рассказывал про своих друзей.
- Настоящий Боря такой – если тебя увидит, захочет драться. Он со всеми дерётся, меня особенно достал. Хватает за ухо, как ребёнка, вообще беспонтово. Я не ребёнок. Ребёнок – это Фаррух. У него есть сестра..
- Слышала. А у вас вообще много друзей? Ну, за пределами вас самих?
- Ну.. Нет. Никто с нами не дружит, никто не общается. Потому что полукровки.
- Девушки красивые вас не любят.
- Да, и девушки.. Знаешь, такая муть – чё-то происходит, разбегаются по национальным углам, сидят там. Вот я в офисе работал – или ты как русский, или ты как твой народ – и атас. Кавказ налево, Центразия направо. Полукровки словно чумные – фью-ю, - он присвистнул. – На нашем уровне не так, а пипл – таакое хавает.
- Что, например? – спросила она, не ожидая услышать ничего умного.
- Ну, - Шахин скорчил гримасу, припоминая, - например, в офисе армяне кучкуются и такую тему ведут – мы лучшая нация, ведь мы похожи на Давида, победившего Голиафа. Вайнахи там тоже отдельно про то, типа, чеченский – самый древний язык всех людей, прямо из Ноева ковчега. Русские вообще чуть не на ножах между собой – одни неоязычники, вторые имперцы, через одного – дворяне. Свалку устраивают. Блин, даже нерусская сестра – арийкой себя вообразила.
- Ну так мы и есть арийцы, - удивилась ХIинд. – Археология, лингвистика, ничто не возражает.
- Я не так выразился. Фашистка она. И кругом много таких психов. Кто их питает?
- Моя тётя сказала бы, что на  фоне неспособности увидеть личность в постронних людях и благодаря отголоскам пещерно-коллективного самосознания люди, разбиваясь на мелкие группы по идеологическим мотивам, образуют большое стадо.. – сказала ХIинд, немного запинаясь на сложных словах.
- Твоя тётя, я смотрю – философ.

- Она кандидат географических наук. И так меня утомила прошлым летом. Ты не представляешь.

- Ахаааха, как это выглядело? Дай, соображу. Наверное, как у наших тётечек, так: "ХIинд, где сваты? Где сваты, ХIинд? Не юзай мобильник!"

- Нет..

- А что тогда?

- Она без конца рассуждает о России, о русских, о политике, о Грузии, о грузинах.. С таким видом, словно понимает в этом что-то.. Она помешана на Грузии – никак не могу понять, почему. Хотя у неё дочь в Грузии..

- Я знаю похожего на неё типа. Гога.

- Тот самый? Ты его именем назвался?

Шахин кивнул.

- Русские - это цементирующее дерьмо.. - прошепелявил он не своим голосом.

- Вот дебил.

- Не дебил, а фашист. Всех фашистов в печурку! Сжечь.

ХIинд посерьёзнела.

- И твою сестру тоже? Получится антифашистский фашизм. В психбольницу их. Вполне хватит.

- В Кащенко. И сестру тоже.

- Устами Шахина глаголит истина. Смотри, цветы! – на газоне обладатели незнакомых названий сверкали синим и пурпурным.

- Оборвать?

Она остановила его.

- Люди сажали для красоты. Пусть для красоты дальше тут будут. А я и без них красивая, украшать меня ещё излишне.

- Аахааахахаха, как там АллахI говорит в Къуръане – скоромность должна быть у девушки..

- Не в Къуръане, в хьадисъах.

- Которые ты – Шахин прищурил глаз и показал на неё указательным пальцем – не признаёшь. Сунна нашего Пророка важнее Къуръана, так говорит АбдаЛлахI аль-Буряти.. Так говорит Ренат.. Так говорит Халид Ясин.. Наш амир Докку Умаров заявил на сайте кавказцентр.. Даёшь Имарат Кавказ от моря до моря..

- И Туран..

- И Туран, да! 60 миллионов азербайджанцев под гнётом аятоллы, 50 миллионов татар под властью Кремля. Не мутлу тюркюм дийене!

- Вот уроды.. Хватит. Я понимаю, что они не понимают, что делают, но не могу поверить в это, неужели?

- Ахаахха, твоя тётя понимает? Вот они типа того, как твоя тётя, только тётя о Грузии на кухне зажигает, а они в интернете.. Таких раньше тож до фига было, но не светились.. Асса! Асса! Лезгинка! Лезгинка!

Шахин развернулся перед ней и пошёл задом наперёд, шаркая ногами, распрямив плечи.

- Красиво?

Она обрадовалась смене темы разговора, похвалила:

- Прям Махмуд Эсамбаев. – Он перестал танцевать, и пошёл рядом: в молчании прошло минуты три и выражение лица у Шахина показалось ей грустным.

- О чём думаешь? – спросила она обеспокоенно.

- Я никогда не буду миллионером.

- Почему?

- Всё прожру. – Ответил он тоном человека, для которого всё кончено, и расхохотался.
- А я – потому что у меня никогда не будет миллиона. Разве что в зимбабвийских долларах. – Они уже смеялись вместе.
- Скоро всё равно конец света. В 2012-ом году.
- Ну и пусть. Неприятность эту мы переживём.. – запела она негромко, и спросила, обратившись к нему, - Переживём ведь?
- Как  сказать, в каждой шутке.. – он пожал плечами. – ИншаЛлахI, да. Ты боишься?
- Я? – она задумалась. – Если и вправду конец света, то боюсь. Книга есть такая – сколько-то там признаков Судного Дня, вот, сказано, большинство сбылось уже.
- Кулиев автор. Я читал. Всё будет лабаббас, только земная жизнь закончится.
- Жизнь в мгновение пройдёт, не вернуться назад, день на небе зажжёт свой последний закат.. – она заговорщески улыбаясь, ещё понизила голос.
Болтая так, они гуляли взад-вперёд, стараясь далеко не отходить от машины.
- Слушай, а давай поехали в Москву? Хватит  уже тут. Мне утром звонила Фуза – папа снова в Дубаях.
- Как? Прям так?
- Ну. – Он выжидательно уставился на неё. – У тебя виза российская не просрочена?
ХIинд обрадовалась:
- Нет. Но я не знаю, как в России регистрируют с иностранцами..
- Мы прочтём никях и тут же – в Лондон слетим. Там распишемся. Отсюда – я не хочу оставлять в незнакомом месте машину. Как вариант?
И они поехали. Мечеть для никяха выбрали с претензией – Сердце Чечни.
- Самая большая в Европе, люстры со Сваровски, бюджет постройки – вау! Пацаны удивятся, а Ступа удавится.
- Зачем тебе нужно, чтобы он удавился? – спросила она просто. Это было началом ссоры.
- Он хотел там с одной. Именно там. Но не вышло. Развели их навсегда. 
- И ты, значит, хочешь уесть друга? Пройтись по его горю? – ХIинд с удивлением не узнала своего голоса. Он был чужим и каким-то пилящим.
"Странно, почему это меня задевает?" подумала она.
Машина ехала уже за городом, по какой-то свежеотремонтированной дороге – впереди, если прищуриться, можно было разглядеть светофор.
- Ну.. Он в иерархии как бы ниже меня. – промямлил Шахин неопределённо. Чувствовалось, что он не знал, что сказать.
– Брось ты, не дури голову. – добавил с раздражением. – Приципилась тоже..
- Шахин, это я, оказывается, к тебе приципилась? Или ты ко мне подвалил год назад на одноклассниках? Зачем ты подвалил, жениться захотел, я же ниже тебя в иерархии, у меня нету такой машины? Неужели только чтобы Ступу уесть?– начала она язвительно и тут же начала говорить, то, о чём не думала даже секунду назад, но слова сами слетали с языка, - как, как, как тебе не стыдно! Иерархия у тебя.. Друзей не делят на иерархии.
- Да не про тебя я.. Про дебильный разговор этот, - отмахнулся он. – В любой компании есть главный. Ну вот я с гордостью могу сказать, что главнее – не всех, но некоторых. Я не задавала – это факт.
И тут она взвилась, откуда-то в голосе появились слёзы и заболели от нахлынувшей в них воды глаза:
- Факт? Извини, я поняла за эти дни главный факт – ты шестёрка у этого вашего Шилы, который тоже вряд ли самостоятельный элемент, а может и нет – не важно, как не важно и то, простая ты шестёрка или продвинутая, или может вы все восьмёрки, а шестёрок нанимаете для особых случаев: для мордобития, например. – Она уже почти плакала. - Не важно. Со всем с этим я готова смириться – не всем судьбы земли вершить, не всем тупеть в офисах – кому-то и реп сочинять надо. Если находится достаточно тех, кому нравится ваша группа или что там у вас – что ж, всё хорошо. Но я не могу слушать, как ты воображаешь себя центром вселенной.. Центр вселенной, а посудомоечную машину до сих пор мне не купишь? – вдруг вспомнила она причину прошлогодней размолвки.
Шахин молчал.
Спереди надвигался горящий жёлтым светофор.
- Ну, что же ты молчишь? Шахин! Шахин?..
- Я обиделся. – ответил он сухо, даже не посмотрев на неё, уставившись куда-то поверх руля, сквозь лобовое стекло, надменным взглядом.
Светофор зажёг красный, машина затормозила.
ХIинд ещё раз посмотрела на него, отметила дрожащие – явно от гнева – крылья его длинного носа и, быстро толкнув дверь, вышла, постаралась захлопнуть бесшумно, и отбежав, шагов на 10 назад, остановилась.
Жёлтый, зелёный – машина рывком тронулась с места и со свистом скрылась из поля зрения.
Она поплелась против хода движения по обочине, размазывая по лицу слёзы, убеждённая в своей ненужности.
Ей и в голову не могло прийти, что, поглощённый собственными переживаниями, он мог просто не заметить, как она вышла.

 

31-го декабря 2010-го года.

Не было прежнего единства – Боря со Ступой наотрез отказались отмечать праздник, поддавшись саляфитской моде, всё тридцатое число уговаривали их присоединиться.

- Я вам присоединюсь, - сказал Шила, и они заткнулись.

Вечером, правда, позвонили  Шахину:

- Воистину, Аллаху Таъля говорит в Къуръане, что исламские празники есть Ид аль Адха и Ид аль Ураза, - сказал Ступа певуче, произнося Ид как Рид в попытке передать произношения звука айн, - всё остальное является бида и вооистину, наш любимый Пророк сас никогда не отмечал ничего, кроме того, что.. кроме, что разрешено, а разрешено..

- Да он пьяный вдрабадан, - констатировал Шахин и передал трубку Ганже, с которым они вместе шатались по супермаркету выбирая ёлочные гирлянды. – Послушай сам.

- Напились с Борей в знак богобоязненности, - сказал Ганжа, возвращая телефон. – Берём эти?

Синие гладкие шары по шестнадцать в упаковке блестели под пластиком.

- Классный прикол, взять такой шарик, только чтобы больше и погонять в футбол.

- В хоккей не хочешь?

- Я не Батька с Белоруссии. – обиделся Ганжа. – Они уже стояли на кассе.

- У меня с этой Белоруссией та-акие воспоминания – начал Шахин, но осёкся.

Вовремя, слава АллахIу, вовремя.

- Ка-акие та-акие? – заинтересовался Ганжа. – Минор? Мажор?

- Военная тайна. Преступление совершённое на глазах честного народа. Потом расскажу.

- Шу-утник, однако. Эва!

- Ты куда? Эу, интизорь меня, слышишь?

Кроме гирлянд и шаров взяли  огоньки, потом набрали шесть тележек продуктов, две из которых из-за наличия только четырёх рук пришлось катить, подгоняя ногами, и прошли на кассу.

 

- В лесу родилась ёлочка, в лесу она жила.

- Ёлки у нас нету, да и двенадцать скоро, да? – Шахина и Ганжу прервал насмешливый голос Шилы.

За этим последовала немая сцена, прерванная появлением Фары – он вышел из кухни шилиного дома, и размахивая вымазанными готовкой пешвенка руками, радостно заорал:

- Воо, приехали, привезли ёлку! Иголки голубые или зелёные?

 

- Как же вы забыли? Договорились ведь.  – спрашивали у них все, а они оправдывались – мол, так и так, загулялись по магазинам, обалдели от витрин, зато купили 5 пар красных тапочек – идиотизм, обещающий стать хитом лета 2011-го.

Шила повертел тапочки в руках, погнул подошву, даже попробовал на зуб, но взять себе отказался, подозвал Фарруха:
- Носи, молодёжь!

Фара был счастлив:

- Уже десятые красные, - сказал он гордо. – Но круче красных – синие. Трое их у меня только, правда, - добавил огорчённо. – А так супер – красные к айфону, синие к айпаду..

- А один красный, другой синий – к макбуку! Ну и сволочь.. – сказал кто-то, потом подхватили все вместе и отсутствие ёлки ушло на второй план.

- Я переболел Эпплом, а ты? – шепнул Шахин Ганже.

Ганжа саркастически засмеялся:
- Ты меня что, со вчера знаешь? Я не начинал.
Искать где-то ёлку посчитали поздным; в доме Шилы не обнаружилось ничего, чем бы можно было бы заменить её.
- Такая диффенбахия стоит в большой комнате. Уже вдоль потолка тянется. Если бы мы с вечера поехали ко мне, - сокрушался Ганжа, в глубине души понимая, что в Петербург бы не поехал никто.
Его собственная, купленная осенью квартира в Сестрорецке поражала своей необжитостью и пустотой: из всей мебели там стоял один полупустой книжный шкаф, в одной комнате в углу правда валялось несколько курпачей, три туркменских ковра и два одеяла. Довершал картину электрический чайник, стоявший на полу. Сам Ганжа казался вполне довольным такой обстановкой, побывавший  же там же Шахин пришёл в ужас, подпитанный завистью: купить что-то в центре Москвы было слегка не по карману, на окраине – не позволяли понты, коттеджные посёлки вызывали отвращение однотипностью.  Особенно задел вид на залив – из окна можно было наблюдать, как качается у берега вода, несло чем-то сырым и слабосолёным.
- Балтийская лужа, - прокомментировал он с деланым равнодушием.
Ганжа легко согласился:
- Да. Но я люблю эти края. Зимой станет мёрзко – переберусь к родным.
Родные – отец и Наргиза жили теперь на Выборгской стороне, даже не жили – доживали в одиночестве. Деметра летом вышла замуж за очень богатого, но жадного грека, уехала к нему, в Ливан, куда греки-мусульмане были переселены турецким ханом в незапамятные времена подальше от христианских соплеменников.
Элену позже украл какой-то сельский дагестанец, когда её зачем-то занесло на небезысвестную "барашку" – Апраксин двор. Увёз в родное село Новолакского района, откуда она через неделю позвонила сходящим с ума от неизвестности отцу и брату, наговорила обидных, местами неприличных слов, о том, что её никогда не ценили, не любили, не доверяли ей никакую работу и прервала вызов. Ганжа на всякий случай смотался в Дагестан: убедившись, что с сестрой всё благополучно и убедив в этом отца, он быстро успокоился и забыл о ней. Отец и Наргиза последовали его примеру – отец потому, что Элена, внешностью напоминающая покойную жену, бередила ему незажившую рану, Наргиза потому, что завидовала замужеству обеих сестёр.
Она сама, после смерти матери, уйдя с работы, целыми днями сидела в социальных сетях, придумывая себе несуществующую биографию, редактируя свои фотографии до неузнаваемости, панически избегая любого намёка на перевод интернет-интрижек в реальные отношения.
Отец, оставшись в эмоциональном вакууме, пошёл на мировую с Ганжой и одна из трёх комнат – самая большая была предоставлена в полное его пользование.
Именно в этой комнате и росла здоровая, за два метра, диффенбахия.
- Надо будет мне завести себе это растение. – решил Шила. – А пока ёлочкой будет Фаррух. Украсьте его, нарядите бусами, мишурой.
Фара, собравшийся было возвращаться на кухню, к пешвенку, остолбенел.
- Зачем я? – спросил он наконец несчастным голосом, не пытаясь, по обыкновению заорать. – Я не купал этот дурацкий ёлка. Не я должен позориться.
- Ты младше.
Ситуация была не нова. В прошлом и позапрошлом годах у них тоже не было ёлки – тоже забывали. Но наряжали всегда Настоящего Борю. Он не видел в этом ничего позорного и только по-доброму, слегка пугающе, хохотал, размахивая руками и махая головой, на которую надевали дуршлаг с вдетыми в отверстия ёлочными игрушками. Торжественно вставал на стул, принимал праздничное, и вместе с тем постное выражение лица, старающийся, чтобы все гирлянды, огоньки, прицепленные к одежде шары и сосульки были обозреваемы со всех сторон, всегда готовый вдарить тому, кто решит над ним насмехаться.
Насмехаться желающих не находилось, все относились просто и весело.
Фара же усмотрел в этом унизительность и стыд.

- От своих земляков околоблатного набрался, - предположил Ганжа.
- К нам приехал Боря. Фара не будет ёлкой. – сказал Шила, смотря в окно.
Но Боря не задержался.
Сильно пьяный, с сузившимися зрачками и застывшим выражением лица, он ввёл в квартиру женщину и обменявшись с Шилой парой фраз на кыргызском языке, был таков.
Шахин женщину узнал сразу.
- Мать приехала из Шарм-эль-Шейха, там акулы нападают. Боря не в том состоянии, чтобы оставить её у себя.

Далее, как потом вспоминал Шахин всё проходило как-то смазанно, хотя вообщем-то вполне неплохо.
Мать Бори узнала его сразу же и всю ночь и утро, пока днём её не забрал протрезвевший сын, не отходила от него ни на шаг. Шахин, с одной стороны, ощущал с ней скуку и нервозность, с другой – её монологи были довольно забавны.
Сам он,  забравшись с ногами на софу в углу, смеялся потихоньку над Фарой, который, в новых тапочках, всё же вынужден было изображать вечнозелёное растение.
Старушка – Шахином она воспринималась как старуха, хотя ей ещё не было и 50, бормотала рядом тихо, медленно пережёвывая всякую еду, которую для неё поставили рядом с софой на отдельный столик. Шахин не понимал кыргызского, но отдельные общетюркские слова доносили смысл её речи:
- Сын мой.. Богатый теперь. Пусть женится – и умру. Не хочет жениться на девушке из нашего аула. Не хочет возвращаться в наш аул. Не хочет помириться с отцом. Отец жив должен быть. Когда меня забрал вот этот, - дрожащая рука указывала на разлёгшегося на ковре Шилу, - жив был. Умереть ему нету причины. Не любит его. Грех не любить родителей. Меня не любит.
Шахин напрягал все свои скудные знания тюркских языков, спрашивал, не рассчитывая, что его поймут:
- Неге.. Неге ойладыныз Боря Сизди сюйбай.. сюйбойт?
Она понимала, объясняла длинно, долго:
- Если любил бы, дома держал. От дома не выгонял бы. Матери хорошего ничего за всю жизнь не сделал. Ни разу ноги мне не помыл. Руку не поцеловал. Значит, не любит меня. Пусть женится – и умру.
- Ал.. ал.. улунуз кыргыз адетин унутты.. унуткан.. унут, унутат..
Женщина только морщила веки:
- Обычай как можно забыть. Он в крови. Если родился кыргызом – должен знать все обычаи. А не знаешь, значит, зря родился, злой человек. Не знающий обычаев – злой человек. Мать не любит, в АллахIа не верит. Обычай – половина религии.
От всей этой неграмотности, невежества почему-то веяло уютом. Шахин закрыл глаза и словно впал в детство. Женщина, увидев это, тихо пела что-то протяжное – кажется, колыбельную, и гладила его по лицу огромными шершавыми ладонями.
Пропустили полночь, час ночи.
Хотели поднять бокалы в два часа – по Варшаве, в которой с далеко не мирными намерениями бывал когда-то прадедушка Ганжи, служивший в рядах РКК, но в доме не оказалось достаточно спиртного. Собрались идти в магазин и уже выйдя на улицу и увидев вокруг пустошь, сообразили, что дом Шилы выстроен в лесополосе и до ближайшего магазина 10 километров. Никому не было охота ехать туда, а Ганжа, вспомнив, что у него во фляге почти дополна налит коньяк, предложил разделить его на всех. Шила для объёма разбавил его чайным грибом и получившееся пойло ввергло их всех в  состояние приближённое к наркотическому.
Потом была рвота.
Фара, найдя в холодильнике трёхлитровую банку простокваши, в перерывах между беготнёй в туалет, варил подобие довги.
От довги всем полегчало, принялись за пешвенк.
Фара, гордый от похвальбы кулинарному таланту, поделился:
- Я специально готовить начал. ИншаЛлахI, буду вкуснее, чем Хомяк готовить, Севуля ко мне вернётся.
Шила посоветовал пожелать Севуле счастья, а самому пойти учиться на повара и жениться "всё равно на ком".
Фара пообещал.
Светало.
Шахин открыл глаза и первое что увидел – непроницаемое, впавшее в дремоту, но всё равно зрячее морщинистое лицо. Глаза смотрели на него грустно.
- Мама! – сказал он и тут же вспомнив, что мамы-то у него и нет, не торопился просыпаться окончательно, грея себя иллюзией, что всё, что он знает, хранит в сердце – сон, а в реальности существует только это чужая женщина, которая смотрит на него, как мать на сына, потому что на сына смотреть таким взглядом ей вряд ли когда удаётся.
Шахин слушал кыргызский язык, думал, что вообще-то, жизнь стоящая штука, но изматывающая и он уже порядком от неё устал. Потом вспомнил мечту заиметь боинг. Стал считать, сколько ему надо зарабатывать, чтобы купить к своему 22-ому дню рождению. Вышла неподъёмная сумма.
Тогда он решил отказаться от боинга в принципе и построить такой же претенцизионный дом, как у Шилы. С террариумом. Фонтаном. Завести удавов, змей, крокодилов. Потом пришло в голову, что дом – скучно и стандартно. Он начал мечтать полететь на луну. Поймав себя на том, что подобные мечты – детство, он окончательно проснулся.
О ХIинд он уже много месяцев старался не вспоминать.

 

 

 

- ХIинд, ну что там у тебя, копуша?

- Мама!

ХIинд воткнула вилку в розетку и в тёмной комнате по стенам заплясали красно-зелёные тени.

- Красиво! – сказал Заур, чёрным силуэтом выступая из проёма двери освещённой светом из прихожей. – А я с друзьями, пошли пожрём.

На кухне ломился под тортами и фруктами стол, а за столом сидели три человека – двух из них ХIинд видела впервые.

- Алхазур! – кивнул Заур влево.

- Самир! – кивнул вправо.
- Моя сестра! – протянул руку навстречу ей.

- Садись!

ХIинд села рядом с матерью, которая беспокойно, всё норовя улучшить, переставляла на столе фужеры и миски.

- Пьём! – Заур водрузил на стол шампанское.

- Без пяти двенадцать. – сказала мама.

- Как? Уже?

- Уже, ХIунайда, уже. Скажи, зачем надо было наряжать ёлку перед самым-самым? Ведь два дня стояла без игрушек.. А пока ты с ней возилась, время прошло. И тётя Лия звонила, и вот Заур пришёл с друзьями, весёлый такой. Одна ты усталая.

- Мы все очень весёлые. – тот, кого звали Алхазур говорил с сильным акцентом – пока к вам пришли два раза праздновали – по  российскому времени и по литовскому.

- Подставляй бока-ал! – брызги от жёлтоватой струи ударили ХIинд в лицо. – Сестричка, я люблю тебя! – рука Заура снова протянулась через стол и шутливо схватила ХIинд за нос. – Ура!

- Ура! – подтвердила ХIинд.

- Внимание! – сказал Алхазур, - эти ваши часы подозрительно шумя..

Бум!

Небольшая пауза.

Бум!

- Давай! – Заур чокнулся с ХIинд, и протянул бокал матери. Все встали. ХIинд то же встала – голова раскалывалась от мигрени, ощущение реальности притупилось: она слишком устала. Неожиданно всё вокруг поплыло по кругу и, закрыв глаза, она едва удержалась на ногах. От шампанского внутри стало сладко и горько, словно разжевала лимонное зёрнышко вместе с апельсиновой долькой.

- Загадывай желание!

- Новый год!

- Загадывай желание, дурочка, часы бьют!

- Чтобы мы всегда, всегда были вместе, чтобы мы были счастливы.. – прошептала еле слышно – никто и не разобрал ни слова, кроме неё самой – и отпила ещё глоток. Газировка ударила в нос настолько сильно, что глаза открылись сами.

Самир, Алхазур, Заур чокались; мама, держа в руках новенький нокиа Н8, фотографировала их.

В кухне блестнула ксеноновая вспышка, а часы пробили последний раз.

- Ну, что ты загадала, дурёшка?

- Пиротехнику во двор пойдёмте пускать..

- Что загадала, а? – допытывался Самир.

- Счастье в личной жизни. – Ответила она наконец.

Мама посмотрела на неё подозрительно, но ничего не сказала – она уже держала в руках недавний подарок Заура на день рождения – шубу – пускать ракеты собиралась и она.

- Со мной? – спросил Самир.

- Нет, со мной!

- Молчите, Алхазур, Самир, братки! Это моя сестра, помните! – прикрикнул Заур строго, а сам, прежде чем выйти из кухни, ущипнул больно ХIинд повыше локтя. – Не провоцируй. Пойдём стрелять ракетами.

Первой мыслью было отказаться. Что ей делать там? На улице? Одеваться в верхюю одежду? Зачем? ХIинд уже оделась для встречи 2011-го года в синее, очень дорогое, фирменное платье – купленное ещё в 2009-ом году в Петербурге – на те самые деньги, которые Шахин сунул ей, оставив валяться на асфальте. Забыв про них во время болезни, она, уже начав ходить, случайно обнаружила их в кармане куртки и поддалась уговорам тёти, боявшейся сглаза и запугавшей этим и племянницу: случайные деньги на случайные траты. Теперь, чтобы выйти на улицу, придётся переобуваться из туфель в сапоги, подкалывать волочащийся по полу подол.

- Ма делха, ма делха, кийрар дог сан.. – Пели хором, в прихожей, брат с друзьями.

Мысль остаться дома исчезла. Просто устала, слишком сильно устала; глупости это всё – обидеть маму, брата, да и вообще. Раньше она себя так не вела, раньше так и не раскисала.

Заур достал сапоги и поставил их на пол перед ней.

- Нога правая, нога левая, - скомандовал он, застегнув молнию, стукнул несильно кулаком по каблуку – обе ноги готовы!

Куртку она надела сама, часть платья забрала под широкий пояс – потолстела на размер, но зато укоротила платье на 10 сантиметров. Можно не бояться упасть, запутавшись в юбках.

- Я закрою дверь на ключ. Проходи. Все уже ушли, давай быстрее. – Мама ещё возилась с замком, а она, спускалась вниз, крепко держась за шатающиеся перила.

На улице было бесснежно, но в воздухе чувствовалась зима.

- Лай-лай-лай-лай-лай-лай,
Лелар ю, лелар ю неха синош, - раздавалось чуть в стороне.

ХIинд пошла на голоса.

- Ждём твою маму! Скоро она? – крикнул ей Алхазур.

- Я тут. – Мама обогнала ХIинд, насмешливо кивнула ей:

- Что ж ты мои сапоги взяла, я в твои еле влезла?

ХIинд растерянно поглядела вниз -  и точно, Заур впопыхах достал мамины, на шпильках, а её собственные унты из оленьей кожи, на плоской подошве выглядывали сейчас из-под норковой шубы.

- Растяпа!

- Мамочка, это не я, это Заур.. – начала ХIинд, но мама не слушая её, уже хохотала, выбирая вместе с Алхазуром из коробки петард ту, которая взлетит первой.

- Запускай!

Зашипело и свистнуло что-то, резко разрезав кислород.

Каждый охотник желает знать, где сидит фазан..

Красные, оранжевые, жёлтые, зелёные, голубые, синие, фиолетовые..

Цветы в небе.

Искры в небе.

Бутоны, фонтаны, райские птицы.

Оранжевых, правда, нет. Недоработка производителей пиротехники, а может, Зауру не попались они.

Зато есть серебристые, есть белые..

Они рассыпаются, на долю секунды сливаясь отдельными блёстками в один слепящий диск, словно низкое полярное солнце вошло в зенит..

Канонада, словно при обстреле и хочется залезть в укрытие, спрятаться.

От шампанского ведёт и ХIинд начинает смеяться сама над собой: почему бы не посмеяться, если есть повод. Глупая она. Надо же – больше чем через 10 лет понтиться тем, что звуки фейерверков пугают до ломоты в костях.

На самом деле она помнит ощущения, но не помнит звуки. Она помнит страх, но не помнит на высокой частоте или низкой строчит пулемёт. Можно, конечно, через интернет послушать – сейчас всё такое можно, но она не смотрит ничего про войну.

Война начала её жизнь. Война закончит её жизнь, потому что конец жизни – это всегда война за место в Раю.

Но в радиусе тясячи километров кругом нигде не ведуться боевые действия, так стоит ли бояться звуков салюта, неизвестно насколько напоминающих разрывы боевых снарядов?

Прямо над головой шипит что-то зелёное. Малахитовый тюльпан раскрывается в несколько приёмов и рассыпается на треть небесного купола.

- Ма хаз ду! -  кричит Алхазур.

- Какие движения? – спрашивает Заур, обнимая сзади за голову. ХIинд чувствует на лбу ладони брата.

- Прекрасные! Я, кажется, немного пьяна.

- Сорок.. – смеётся брат ей на ухо и она понимает его.

Сорок дней не будет приниматься после употребления спиртного намаз; что, впрочем, не освобождает от обязанности его выполнения.

Ничего, сорок дней пройдут быстро..

В небо одна за другой взлетают ракеты, а на земле горят фитили, пахнет серой и втоптан в чёрную землю уже пустой коробок из-под спичек.

- А ощущения какие? У меня – я как будто опять родился. – голос Самира.

- У меня потрясные, - кричит Заур.

Алхазур что-то напевает себе под нос, возясь с фитилями.

- Красиво, - говорит мама. Она стоит на месте, запрокинув голову и снимает на телефон то, что происходит в небе.

- Во многих других городах и странах то же самое, - Алхазур поднимается, следом раздаётся шипение горящего материала. – Летит..

- Да, - соглашается ХIинд и думает о том, что где-то там, может быть, именно в этот момент Шахин тоже смотрит в небо, тоже видит распускающиеся цветами в небе ракеты и думает о ней. В Москве другое время, но, возможно, что в 12-ть часов он тоже загадал желание. Желание увидеть её, быть с ней. Может быть, и глупо тогда она поступила, выпрыгнув из машины.. Вдвойне глупо – не помирившись с ним на вокзале, закрывшись в обиды и усталость, как моллюск в ракушке..

Может быть.

Она ему не сильно хорошо ему сказала тогда, грубо, немного нахамила, наверное. Но не может же быть..

Но не может быть, чтобы он мог серьёзно обидется, забыть про неё, вычеркнуть из жизни и из памяти и действительно оставить все попытки разыскать. Она в это не верит. Как там модно выражаться? «Меня трудно найти, легко потерять и невозможно забыть»  - так шутит Заур про свои носки. Но к ХIинд это подходит. Правда, только со стороны Шахина. Она не претендует на большее – ей не нужен ни Самир, ни Алхазур. Интересно – Алхазура приглашён специально с целью знакомства или? А Самир тогда группа поддержки?

Нет. Ей никто, кроме Шахина не нужен.

Она будет ждать – может быть когда-нибудь.. Если он захочет её найти – он найдёт, а нет.. Что ж, нет так нет.
Она будет ждать его до 25-и лет.

Ещё 2 года.

Если он не вернётся – что ж, выйдет замуж за кого-нибудь, не оставаться же одной.

Или не выйдет.

Рядом мама, громко смеясь, рассказывала стихотворение про зиму – кажется, из школьной программы российских школ: ХIинд слышала его когда-то, но автора не знала.

- Неужели вы не слышали? Ну и молодёжь у нас растёт.

Алхазур с Самиром вели себя улыбчиво и вежливо.

После того, как ракеты все были отстреляны, посидели на кухне ещё немного, плотно поели, все, кроме мамы, выпили. ХIинд от алкоголя потянуло в сон и она ушла к себе: на кухне Алхазур давал мастер-класс оригами, мама восхищалась необычным для парня талантом, а Самир  с Зауром играли в дурака на щелбаны.

Она легла под одеяло нераздеваясь, помятуя о том, что в любой момент в комнату могут случайно заглянуть гости. На улице продолжали салютовать другие, но уже хило, экономно и редко – ограниченным запасом петард.

- Вот здорово было бы, если б Шахин сейчас был рядом.

Она поворочалась немного, закрыла глаза, открыла – Шахин не появился от этого.

- Хоть во сне ко мне приди, - попросила ХIинд и заснула.

 

Май 2011

«Ты настоящая женщина, больше добавить мне нечего» - неслось из сверкающего огнями ресторана, по совместительству – подпольного казино.

Компания молодых парней вывалилась из дверей и переговариваясь невнятным выкриками начала рассаживаться по припаркованным несколько в стороне машинам.

- Кто из нас не самый пьяный, кто повезёт..

- Забыл, у Шилы теперь – личный шофёр.

- Да ты, что ты мине говоришь, да ты минья не обманываешь? – Ступа – а это был он – еле держался на ногах.

- А мы по-твоему тут какую дату отмечали? Держись Шилы, братка, скоро сам пересядешь на заднее сиденье, а пока лезь ко мне, ты слишком невменяем.

- Мы вышли на новый уровень!

- Я всё могу, я землю сдвину..

- И в чайной ложке утону. Ехали?

- Живём.

Живём.. Жить стало лучше, жить стало веселее. Разноцветные блики ярко мелькали перед глазами Шахина, приходилось зажмуриваться, отворачиваться; но всё равно – лишь быстрота реакции спасала от столкновения. Слишком много гашиша, слишком много насвая.. Слишком много денег свалилось на них теперь – установились связи с Омском, тоненьким ручейком потекла прибыль из Екатеринбурга. Сумели воспользоваться суматохой, вызванной сменой мэра, и установить нужные связи, оставшись практически незамеченными. Как в старом анекдоте про Микояна «между струйками» . Между струйками просочились они в мир не просто больших денег, а чего-то крупно элитарного. Легализация была выбрана удачно – шоу-бизнес – он и есть шоу-бизнес. Два часа назад пили за него:

- За Шахина Давудбекова, без тяги к репу которого, пришлось бы открывать ООО и отстёгивать ментуре гораздо большие взятки! Реп и андеграунд виват!

Шила, расчувствовавшись, приподнёс платиновый узорный браслет – мэйд ин Фуджайра – теперь примешивающийся к бликам от фар встречных машин, словно бесчувственно-белый фонарик.

Хорошо, когда все живы, сыты, питы, здоровы.

Вот только Гога – трусливый националист Георгий Кварцхава никогда уж не будет пит и сыт, потому что не жив. Похороненный на окраине Парижа за муниципальный счёт, он навечно останется в сводках французской полиции как нелегальный эмигрант без паспорта, предположительно марокканский бербер, убитый в ходе массовой драки с выходцами из Туниса. Причина – приставал к тунисской девушке, что не понравилось землякам. Типичная история парижских задворок. Но никто не узнает, что среди выходцев из Туниса затесался и он, Шахин, нанёсший удар, решивший исход потасовки.

Единожды предавший да будет готов к смерти.

Шилина Гембалла – страя машина, никак не может расстаться с нею – мелькала впереди и пока Шахину удавалось держаться на хвосте, не отставая. Сразу за ним следовали ещё две машины – Настоящий Боря вёз Ступу, а ставший уже совершенно своим Ганжа время от времени заезжал далеко вперёд – выполнял охранные функции, пользуясь своим умнением не пьянеть, не кайфовать, не дремать, а зорко отслеживать происходящее.

«Нет дороги назад, всё, что ты не  успел, то тебе не сказать, ведь всему есть придел..» - запел совершенно неожиданно известный в узких и запрещённый в широких кругах певец – кто-то баловался с трасмиттером – и Шахин, сам того не замечая, про себя начал подпевать ему.

«Всё, что ты потерял, то уже не найти» - пальцы судорожно сжали и нервно вывернули руль. Брабус – не тёмно-синий, а просто чёрный – переделанный не из БМВ, а из Мерседеса – хватит оригинальничанья – качнуло в сторону и машина, словно пьяная, завихляла по шоссе, прежде чем он догадался убрать звук. Он не мог больше слушать эту, некогда свою любимую песню, как заноза напоминавшую запихнутое на антресоли памяти неприятное ощущение одноразовой несостоятельности.  Слишком конкретным оказался её смысл для него за последние месяцы – ведь это он, он – всемогущий, богатый, успещный и ля-ля новое поколение российской элиты – не смог – не может найти – да не иголку в стогу сена, а самую обычную девушку. Точнее, не совсем обычную, а вернее – вообще не обычную, поправил он себя. Девушку, которую даже про себя не называет по имени.. А почему? Не потому, что имя не красивое, хотя могло бы и больше своей обладательнице соответствовать, а потому, что боится. Не произноси имя Господа всуе.. Христианская истина. Он, Шахин, не разделяет христианских истин, но ведь что-то есть в том, что запрещается – запрещено называть имена тех, кто тебе особенно дорог. Чтобы не испоганить прекрасное своей примитивной сущностью. Но ведь у него, у Шахина Давудбекова, обладателя удавшейся жизни, брабуса, банковского счёта и прочих благ, разве у него примитивная сущность? А если..

Стук по правому стеклу. Он приоткрыл окно.

- Дремаешь, Шаха? Смотри, не втаранься. – Настоящий Боря проехал мимо, на долю секунды продемонстрировав телефон с самодельной антенной для увеличения радиуса действия трансмиттера. Наверняка дело рук Ганжи.

Жизнь моя – жестянка. Мне всего двадцать два, а вся жизнь кувырком.. Мне всего двадцать два, а прожил словно сто.. Хватит переживать из-за.. Из-за.. Получалось же у него забыть и не вспоминать больше полугода и не вспомнил бы, да привязался с неделю как Муцураев с песней – он тогда напился, его Боря подвозил – Боря – любитель  запрещённой музыки и закрутилось, вспомнилось что-то в голове.. Вау, да.. Она же её пела в машине – вот почему.

Как бы обозвать уничижительно, но в тоже время прилично? Выкинь из головы, думай о Зоре... Зора  - миловидное существо в золотисто-коричневом хиджабе. Позавчера они гуляли на Поклонной горе, она ела мороженое, поучала:

- А ты в курсе, что женщина была создана из ребра мужчины не для того, чтобы быть униженной..

Скучно. Думай о Ляле. Ляля – длинноногая лошадь с эшафодажем на голове, сегодня лишь он встретил её за обедом в суши-баре. После беседы, полной намёков, она села в альфа-ромео с откидным верхом, улыбнувшись на прощание:

- Милый мальчик, жду звонка!

Послала воздушный поцелуй.

Скучно. Думай о Пате, Кате, Анжелике, Анджеле – слава Аллаху не Дэвис – о Маслихат, Султонат, Татке, Натаван, Кетаван, Хеде..

Скучно. В окно постучали снова:

- Братка, за нами вертайся налево, у Шилы базар с одним на того ханаке.

Свернули. Три джипа затормозили у панельного дома, три фигуры – Шила, телохранитель – у него теперь охрана есть , и Настоящий Боря исчезли в подъезде. Трое оставшихся и шофёр вылезли подышать воздухом, замелькали огоньки сигарет.

- Инкризирование мыслительных процессов.. – пробормотал в полголоса Ганжа.

- Чего? – спросил Шахин.

- Идиома для замещения расхожей истины «кислород – мыслей подгоняло» . В Японии, говорят, специальные приборы есть – суёшь туда лицо, значит, и тут на тебя как воздух – бац. И ты типа умнеешь.

- Я, Дима, в Японию не собираюсь, а  приборов таких и здесь полно. Одной дев.. Одному человеку подарил как-то так.

- А что ж тогда в контакте местожительство Токио написал?

- Так просто..

Действительно, так просто. Половина обитателей соц.сетей оповещают посетителей аккаунта, что живут на Коморах, Сан-Томе и Принсипи, Папуа-Новой Гвинеи, не видя в этом ничего зазорного. Ничего не значащая отметка. Всегда ли? Так, а что было написано у неё, до удаления? Афганистан – это он точно помнил, лажа.. Лажа..  Всегда ли? Шахин наморщил лоб, стараясь припомнить ускользавшую из памяти информацию...

Может, со временем, нам вспоминается лучше оттого, что мы начинаем вольнее обращаться с фактами, приукрашиваем их, добавляем никогда не существовавшие детали? Кто знает. Память – сложная штука, иногда трудно понять, что действительно запечатлелось в ней, а что занесено воображением, разыгравшимся в попытке восстановить реальную картину событий.

 

- Чё там с тобой? – протянул Ганжа, бросая в ободранные кусты пакет – тошнительного Ступу снова тошнило.

- Дима, у меня Япония написано, а у тебя?

- Антигуа и Барбуда, а у Шилы ЮАР, а у Бори, Ступы, Фары – Россия. Они честные.

- А как определить, человек правду пишет или? – он всё никак не мог схватить за хвост, озарившее внезапно воспоминание.

- Если вру, то пишу или бредятину, вроде Антигуы, или люкс страну мечты – ОАЭ, Кувейт.. Но этим больше гопота страдает. Редкие страны Латвия там или Польша обычно местный пипл заявляет.. Остатный не знает о подобных государств экзистенции..

Польша? Польша?!

- Стоп, молчи, а в Польше есть столица?

- Оф коурз, имеется. Это ж де юре независимое государство, конечно, независимость де факто – дискуссионный вопрос даже касабельно таких держистран как..

- Ганжа, ты гений!

Шахин обнял недоумевающего Ганжу, явно недовольного прерыванием своего монолога, и кинулся в работающем на первом этаже панельки ночник.

- Девушка, красавица, продайте мне атлас, атлас, быстрее – лихорадочно говорил он, а глаза перебегали со шкафчиков для хранения минералки на витрину с вафельными тортами и колбасой.

- Атлас? – блондинка, до того красившая губы, смотрясь в карманное зеркальце казалась удивлённой.

- Именно, атлас мира, где карты всякие..

- Атлас мира? Но у нас продуктовый магазин. – Девушка расстроилась – симпатичный молодой человек при деньгах и явно не женат, - неужели ничем нельзя помочь? Зачем вам атлас?

- Мне.. мне узнать столицу Польши. – До него туго доходило услышанное.

- А вы, я смотрю, плохо в школе учились.. Столица Польши – Варшава. Не купите у нас сигарет, я думаю, мальборо универсально даже для таких, как вы..

Он не слушал её.

- Как вы сказали – Варшава? Варшава.. Да точно, Варшава. Спасибо огромное! И в ту же секунду за ним хлопнула дверь.

- Ходят тут всякие черномазые, прохода не дают.. – недовольно пробормотала продавщица, возвращаясь к своему занятию.

- Ганжаджан, прикинь, столица Польши, оказывается, Варшава. – Шахин был не в силах скрыть радость.

- А ты не знал? – Ганжа бросил сигарету, медленно погасшую в казавшейся чёрной траве и повернулся. – Ты за этим в ларёк мотался?

- Нет. – Вовсе не обязательно докладывать. – За спичками. Заодно и столицу спросил..

- А я б тебе и так сказал. – Ганжа сплюнул. – Шах, побудь тут, а я схожу в сей универсам – курево вышло, а твоё собрание в меня не влазит.

Ганжа утопал. Поглядев ему вслед, Шахин прислонился к Ганзиной тачке и от нечего делать завёл разговор со Ступой. – Тот всё ещё не отошёл, прикрыв глаза на заднем сиденьи – пересел из Бориной машини.

- Ступа, а Ступа, а ты за ступу Бабы Яги волочишь?

- Издеваешься.. – Ступа тяжело дышал. – Я б тебе как врезал, коль не рвачка..

- Если б не рвота – Шахин так и не мог выдавить из себя жаргонизм «рвачка» - я б тебя у как боялся! Я ж не спортсмен.

- Ступа, а Ступа, я с тобою 5 лет на ноге, а откуда ты Ступа так и тайна. Секрет? 

- Полишинеля.

- Ты умничать, братка. Слабо расколоться?

- Я на спор, ещё на районе, залез на буддийскую ступу, вот. Пока монахи не сняли, сидел на ней, угрожал взорвать. Типа, будто у меня граната. В 6-ом классе было, до возраста уголовной ответственности.

- Круто.. Баба-яга не при чём.. Я и не знал, что в Москве ступы есть..

- Я не из Москвы сам, я из Бурятии. Там много ступ сейчас в дацанах понастроили.

- Из Бурятии? Улан-Удэ – город, где протекает Селенга, гордая оростительница монгольских степей.. Ты сам, случаем, не бурят?

- Нет, спасибо. Буряты, вообще, ничего нация..Какие у них позы..

- Ахаахаха, позы? Сексуальные?

- Да ты не лыбься, как менеджер на корпоративе! – теперь Ступа яростно вытаращил свои мутно-голубые глаза, приобретя протрезвевший вид. – Позы – это еда, типа пельменей, только лучше.. Вкуснее, ароматней. Ты знаешь, когда я в последний раз ел их?

- Ну, когда? – в голосе Шахина угадывалось ироническое сочувствие.

- В 2002-ом году. Съел позы и сразу побежал на вокзал. Отходил поезд на Москву, я ехал в плацкартном вагоне, соседи попались, доехал до Ебурга, там..

- Погоди ты про соседей и про бывший Свердловск. Ты чё, за десять годов в свой Бурятистан носу не казал? Ты ж тут не бродяжничал босявкой, а реальные бабки имел..

- Как-то не доводилось. Туда-сюда – времени нет. А вообще, туда б съездить, там старые друзья, мать, должно быть, совсем состарилась..

- Мать?! Мы тебя за сиротинку держали, а он.. И давно ты не видел мать?

- С 2002-го года.. Не знаю, как она, писать времени не было же, а телефона у неё нет,  тогда не было...

- Да ты, да..

- Ребята, не ссорьтесь, пожалуйста, потом обоим от Шилы влетит! – раздался окрик шофёра, затем он сам подошёл к ним. – Долго ждать ещё?

- Кто знает.. – Ступа вылез, не закрывая дверь, и тоже закурил. – Он иногда по полночи может переговаривать. – Тебя как звать хоть? – завёл он разговор, чтобы сойти с навязанной Шахином темы – казаться сволочью не хотелось, лгать тоже – да и невозможно было придумать оправдание собственной не то, что лени – отети.

- Витя.

- Приятно, Витя. Со знакомством. – Шахин полез обниматься.

- А ты откуда сам? – спросил Ступа ревниво – шофёр был смуглый, что сосновая кора, но вдруг всего лишь загар – Ступе было бы неприятно, окажись тот русским или представителем любого другого не-нерусского народа – такие личности напоминали Ступе кривое зеркало и нарушали гармоничное самовосхищение – вот куда да я попал, поглядите.

- Из Степанавана. – застенчиво улыбнулся парень, неожиданно проступившее на лице глупое выражение сообщило – мне нет и двадцати.

- Это где? – Ступа нутром почувствовал, что брякнул глупость.

- Ах ничего я не вижу и бледное ухо оглохло.. – картинно простонал Шахин, хватаясь за голову, закатывая глаза, ничего, однако, не поясняя.

- Шаха, ты того, лишнего не выпил? Шаха.. – Ступа не успел испугаться, приняв выходку за чистую монету,  как Шахин принял свой обычный вид, посмотрел долю секунды перед собой несколько удивлённо, и закатился:

- Аххаха, ну да, деревня, позы-мозы.. Ты из Бурятии и маму с 2002-го года не видел, братка?

Его ладонь легла на Ступино плечо издевательски, но по-доброму.

- Ну не видел. – пробормотал тот в ответ, думая, что Шаха порядочный – матный эпитет – и у них бы в Бурятии любой мало-мальски бодрый пенсионер сказал бы, что его надо – матный глагол и был бы прав. – Привычку в мыслях вставлять вместно собственно матных слов их определения он перенял от Настоящего Бори, который пару месяцев назад задумчиво произнёс, почёсывая затылок:

- Саша.. Кто такой ат-Тирмизи? – он единственный иногда называл Ступу по имени, в приступе задушительно-загадочных эмоций.

- Арабский придурочный шейх. – ответил Ступа, отплёвываясь в окно – тошнило.

- Икры нажрался, да, братка. – Боря с интересом следил за ним, не переставая думать о чём-то своём. – На одноклассниках в стихи об исламе тема.

Ступе было не до одноклассников, не до тем, но из опасения быть заинтересованным силой, он всё же вяло спросил:

- Чего?

- Ат-Тирмизи, пишут, умняшка был, говорил за ахадис.. – Боря с гордостью блестнул знанием арабского множественного числа, увидев, что сказанное впечатление не произвело – не та аудитория – ни чуть не огорчился, весь поглощённый тем, что желал теперь донести до самого себя, осмыслить, переварить вслух. – Муслим не должен сквернословить, говорит, как понимать? – Слово сквернословить Боря произнёс по слогам как скеверносоловить.

- Не знаю. – Ступе слово было явно знакомо, и даже значение в принципе понятно, но одно одно дело догадаться о значении в контексте применительно к окружающим, другое – проэцировать смысл слов на себя. Разные вещи.

- Пишут – матом нельзя, грубо нельзя.

- Придурок тоже нельзя? – Ступа высунулся наружу почти по пояс, не слыша Бориного ответа. Когда отдышавшись, закрыл окно, чувствуя возвращение сознания к нормальному ритму, Настоящий Боря, ничего не замечая, сидел на диване, разглогольствуя громко, ведя с самим собой диалог.

- Положим, я хочу сказать «твою мать» - и я скажу. Но я должен обдумать сказанное. То есть, муслим говорит правду или думает, что говорит правду.. Или думает, что он будет говорить как правду, зная, что это даже не правда, но при этом.. – Боря запнулся, не в силах упорядочить мысли, потом собрался с духом и продолжал – Не важно. То есть муслим – который настоящий муслим – Ступа заметил, как бычья шея наклонила прямоугольную голову с таким расчётом, чтобы обладатель шеи-головы мог рассмотреть себя в настенное зеркало. – То есть он не должен грубо, но должен правильно. То есть – и Боря мгновенно покрылся слоем не то пота, не то жира – видать, от радости – я не могу ругаться, но я могу сказать, что правда в том, чтобы ругаться, называть вещи своими именами о.. о.. Слово такое.. о.. о.. – Саша!

Ступа подошёл – просвеживший, вполне вменяемый.

- Слово о-оп.. оп.. Какое бывает? 

- Обыск. – Ответил Ступа мгновенно. – Боря выпятил губу в знак несогласия.

- Обзор, оптика, обрез, обстрел, оправа..

- Описательный! – завопил Боря радостно. – Муслим может ругаться, называя вещи своими именами описательно.

- Оригинально. – Ганжа неожиданно появился в комнате – у него были ключи и в тот день он подслушал разговор, а потом долго выражал восхищение Бориными идеями.

Для Ступы это решило всё.

С тех пор ни от него, ни от Бори не слышали ни слова мата, зато изобретённые ими  аббривиатуры «глагол шесть» , «букваба» , «семнадцатый» начали засорять речь остальных, создавая определённые сложности в связях.

- Ты поняла, дура, что твой козёл, букваба, меня в конец заглаголшестил? Пусть за деньгами не приходит. Ты поняла?

- Я не совсем поняла, - басила Фуза в ответ, - что такое заглаголшестил?

Шахин хохотал довольный, и сбрасывал вызов -  но в отношениях с другими приходилось порой переводить неологизмы на общеупотребительную лексику.

- Не видел, да, ты совсем в Москве заглаголшестился? – спросил теперь он у Ступы, после чего пришлось рассказывать Вите всю историю, начиная с Ат-Тирмизи.

Не успели оторжать, как из-под тёмных деревьев выступила человеческая фигура.

- Вы чего черти такие соловые? А если бы на вас напали?

- Не девяностые сейчас, брось. – отмахнулся Ступа.

- А ты их видел? Ты их видел? – упорствовал Ганжа.

- Он в девяностые под стол пешком ходил, - пояснил освоившийся Витя и чтобы предотвратить ссору, добавил, обнимая обоих – ребята, мы все в девяностые в лучшем случае на коленях у папаши в варьете сидели, давайте жить дружно.

- Кот Леопольд. – толкнул Витю шутливо Шахин и кличка была найдена.

- Почему же, Шила в девяносто девятом, сам рассказывал, на заправке мусор убирал, потом значит, заправку закрыли, он свистнул сколько-то литров оттуда, продал. Это стал его стартовый капитал. С него он и стартовал в 2002-ом в Казахстане. А вы не знали? – Ганжа смеялся, оглядывая остальных. – Не волокли?

- Все дороги ведут в Казахстан. – Нет, ну в смысле, - пояснил Шахин – Боря начинал в Казахстане, я там в школе учился.. Беспроблемное было время – девяностые.

- Люди от голода умирали. Как беспроблемное? А сейчас нет проблем? – спросил Кот – уже Кот – к наивному лицу Вити на удивление подходило прозвище.

- Сейчас проблема в том, - Шила подошёл, как всегда, сзади, говорил задумчиво, - что иметь недостаточно много денег никак нельзя. Сожрут. Как кто думает, почему мы до сих пор на вольном воздухе? Это мы ловкие? Это не мы ловкие, это они хитрые. Они ждут, когда у нас достаточно появится. А потом - показательный процесс, конфискация на бумаге в пользу государства. А на деле - в их карман. А достаточно, но мало иметь – сожрут не они, так конкуренты. Сложно реализовать старую схему – награбил, свалил на Фунафути, девушки танцуют хюлю-хюлю. Приходится между струйками.. А честно жить – нету стимула. Какой смысл, если бац – и от тебя мокрое место. Ни потребления, ни развития. Хорошая книга, блин, 400 рублей не потолок. Может, ещё изменится что-то.. АллахIу аIлям. Людям нужна новая точка отсчёта, вопрос лишь, успеется до Страшного Суда, нет ли. - Широкая ладонь Шилы сгребла Витину голову на бок, потрепав, отпустила. – Ехали.

- Заводи.

- Ступа, садись за меня за руль, тебя больше не шатает. А я к тебе, - Ганжа залез в брабус, резко захлопнув дверь. – Ты чего бабу в ночнике напугал? Она в милицию звонить хотела от  одного моего вида. Говорит, тоже атлас нужен или грабёж стандартный? Двадцать минут серенады распевал..

- Неадекват какой-то у жэпэ, - Шахин яростно надавил на газ, пытаясь обогнать три машины впереди. –Слышь, а Ступана тачку, выходит, у ресторана?

- Завтра очухается, подберёт. Ты не за него нервозь, ты на себя погляди. Ты чего такой долбанутый периодами?

- Да так, ништяк всё. – он отмахнулся.

- Какой, на фиг, ништяк, если морда то кислая, то кайфанутая.

Неожиданно вспомнилась она, а после того, как  вспомнилась, язык глупо повернувшись, брякнул:

- Я, братка, СПИДом боюсь заболеть.

- Балда.. – Ганжа откинулся назад, гогоча. – Сдурел ли?

- Я не уверен. – собравшись духом, Шахин, неожиданно для себя, выложил ему всё, опустив, правда, где встретил её и при каких обстоятельствах была убита Ляман.

Минут десять тишина на рубеже звукового восприятия шуршала бьющимся в лобое стекло воздухом.

Наконец Ганжа задумчиво протянул:

- Чего мне тебе сказать, да. Чего бы я себе самому сказал?

- Ничего не нужно. – В лице Шахина читалось равнодушие.

- Я бы поехал.

- А если она живёт не в Варшаве? Если с памятью того – бзик.

- Туристическая поездка – по-любому класс. Шила на волне успеха добрый на отпуск.

Вдалеке фонарь необычно синего цвета, нисколько не приближаясь, но ровно высвечиваясь парил сквозь жёлто-белые пятна придорожных огней.

- Мираж, - сказал Шахин.

- Зухра, - объяснил Ганжа, - прекрасная планета. Сделай музыку, чтоб слышно было, Хасан Мусаев же есть, по три раза подряд без надоеда..

Ночь, ты прекрасна, когда светят звёзды,

День, ты хорош, когда светит солнце.

 

Светило действительно солнце, когда Шахин хлопнул дверью чёрного бмв.

-  Я не буду провожать, не люблю слёз на перроне, - продекламировал Ганжа, сдувая пепел с сигареты.

Шахин нервно улыбнулся.

- Может ну её, к чёрту? – но тут же устыдился слабости.

Ганжа сделал вид, что не заметил.

- Желаю удачи! – прежде, чем вернуться за руль, крепко обнял, дважды поцеловал в обе щёки. – Не теряйся.

- ИншаЛлах, всё будет машаЛлах. – Шахин перехватил ремень спортивной сумки поудобней, и махнув рукой исчезающим за поворотам фарам – в ответ прощально мигнувшим – не оглядываясь пошёл к аэропорту.

Он летел.

И снился ему странный сон:

Огромная жёлтая пустыня, вселяющая животный ужас перед своими открытыми пространствами, и в центре неё равнодушный, круглоглазый верблюд с иссохшим горбом медленно жевал что-то продолговато длинное, телесное. Он хотел убежать, но ноги словно приросли к песку – ни влево, ни вправо, ни назад не двигались они, зато стоило ему сделать шаг вперёд и словно телетранспортировался во мгновение ока прямо перед дышашие влажно верблюжьи ноздри, под которым уползала в рот -  теперь можно было разглядеть – человечья рука – не оторванная от безжизненного тела, рука, увелкающая за собою в животную пасть, то, что раньше было человеком. В ступоре застыв, Шахин смотрел, как съедается локоть, плечо, с хрустом проглатывается ключица и вдруг вскрикнул удивлённо – показалась голова – голова с застывшим, предвидившим свой конец, взглядом – взглядом Гоги – именно так – нагловато-недоверчиво посмотревшего  на него в разгар Патеновской драки, словно не узнав, а затем, уже почти трусливо-испуганно, переведщего глаза туда, где вплотную к его левому боку был приставлен острием кинжал – фамильный кинжал Шилы, старинный, с арабской  надписью "Рабу АллахIа Абу-Джамалу, 1000 год" . Год по хьиджре. Гога не успел закричать, но глаза его приняли выражение неожиданно покорное, виноватое и вместе с тем необычайно жадное к жизни, к ощущению сознания собственного «я» сузившегося быстро со Вселенной до чёрной точки.

Огромная, бледно-жёлтая змея, мутно-приглушённая внутри от вязкой слизи, проглотила его в  тёплую, мягкую внутренность, очень комфортную, но лишённую воздуха напрочь. Крик потонул в податливых внутренностях, вытянув за собой из лёгких кислород. Почувствовав, что задыхается, Шахин отчаянно забился, но с каждым движением только больше запутывался в невидимом организме.

- М-м, - прошипела змея далёким, вдруг настолько знакомым голосом, что даже дышать на долю секунды расхотелось. – Сиди смирно и будет тебе хорошо-шо-шо..

Стены вокруг него закачавшись принялись вибрировать – змея, извивавшись всем телом словно пела колыбельную песню – до животного ужаса успокоительную. «Я не должен поддаваться, - подумал Шахин, но глаза закрывались сами собой, против его воли, которая свернувшись калачиком на задворках души мурлыкала тихо-тихо нежно-нежно «спать, спать, спать. Тебе пора спать. Засни и тогда получишь воздух, много воздуха, вдоволь воздуха..» Удар в живот среди этого сонно качающегося царства был настолько необычен, что опять, на долю секунды расхотелось дышать, несмотря на то, что глаза полностью открылись, а дремота исчезла.

Новый удар в живот – как показалось – кто-то извне пытался пробить кулаком змеиную шкуру.

- Ножом, - просипел Шахин, зная, что его никто не услышит, но в ответ раздалось совсем близко и внятно:

- Сейчас, братка, посторонись.

Он едва успел прижаться к засасывающей поверхности сбоку, как резкий луч света прорвался к нему вместе со сверкающей стальной гладью.

- Держись. – сказали ему, и он мёртвой хваткой вцепился в нож, которой отчего-то совсем не был острым, словно не разрезал только что змеиную шкуру – замершую в ожидании чего-то, а теперь принявшуюся раскачиваться с  новой силой, как штормящее под порывами урагана море, мешая  растянуть прорванную дыру достаточно широко, чтобы через неё мог пролезть человек. Хуже того – Шахин, омертвевая, увидел, стремительно зараставшую рану – из глубин памяти выплывшее слово регенерация породило протяжное «Нет» ультразвуком потонувшее в бесчисленных кишечных коридорах.

- Не вопи, так, плавненько. – Нож вращался по кругу, выедая, выпиливая себе проход и неотвратимо увлекал за собой и его.

- Глаза закрой, а то наплывёт кровищи..

Он послушно закрыл, удивляясь тому, что совсем не слышно успокаивающей могильной мелодии колыбельной, а посиневшие, оттопыренные настолько, что он видел их чуть внизу от себя губы, ещё не опенились в предсметной агонии одновременно с гулко стучащими в пустой голове сосудами, которые должны были уже вот-вот от апоксии лопнуть, но до сих пор не лопали, продолжая гнать красную жидкость к сердцу и от него.

- Шаха, - сказал ему кто-то, а на лице приятными струйками расплылось что-то, попав на губы – сглотнул – вода. Вода.. В мозгу всё кружилось, но он всё же попытался приподняться и вдруг понял, что даётся ему это удивительно легко. В следующую секунду, на траве – почему-то огненно синей тем цветом, которым горит природный газ с примесью перена, он уже растирал занемевшие ноги, видя перед собой такого знакомого человека, имя которого вспомнилось безо всяких усилий – Шила. Тот сидел, играя сверкающим в прозрачных лучах, ножом на подрагивающей, шевелящейся скамье, напряжённо гудевшей, будто пытаясь выбраться из-под него. Когда скамья дёргалась особенно сильно, Шила втыкал в неё по самую рукоятку нож и из образовавшегося отверстия, фонтанчиком билось что-то красное, грозя залить Шилины кеды, которые тот брезгливо задирал вверх, каждый раз удачно.

- Братишка.. – ошеломлённо радостно прошептал Шахин, ещё не веря, что всё так быстро и удачно кончилось. – Где я?

- На планете земля, вестимо. – отвечал тот, улыбаясь беззубым ртом. - Как, понравилась твоя жёнушка?

- Жёнушка? – спрашивал тот, вертя головой, - а где она?

- Сам смотри, - Шила поднялся и обтерев нож о белоснежные штаны, на которых после этой процедуры не осталось ни единого пятнышка, подал его Шахину. – Береги мой кинжальчик, а я пойду пройдусь до бара. Пива охота.

Ты же не пьёшь пиво, хотел изумиться Шахин, но Шила исчез, словно и не бывало. Он остался один перед странной дырявой скамьёй, кртившейся, как разъярённое чудовище. Так это же змея, - вдруг молнией пронзила догадка, но на этот раз страшно не было. Откуда ни возьмись, всё существо его наполнила уверенность в собственных силах и непобедимости. Захотелось немедленно, сейчас же, вырезать гадине глотку, вдоволь поиздеваться над бездыханной рептилией.

Или не рептилией?

Амфибия – это лягушка. Рептилия – это лягушка. А змея? Амфибия, рептилия, а может, насекомое? Нет, насекомое – это комар, муха. Кузнечик, на худой конец. В траве сидел кузнечик, отта чиркан отырды. Отта чиркан отырды. О ем-ешиль болганды. О ешиль болайды.

Чего я напеваю? – не успел задаться вопрос, как вспомнил – перевод детской песенки на какой-то там язык, интересный лингвистам. И тут же, как из тьмы, вспомнилось и при каких обстоятельствах песенку услышал, и кто переводил ему.

Вот бы интересно было встретить на этой поляне её, - мелькнуло было в голове, - точнее совсем не интересно, а ужасно, только её не хватало в этом адовом месте, чур меня, чур – как тут же за неожиданно выросшим в трёхстах шагах от него лесом прогрохотало ужасающе «Получай!, раскатываясь эхом за его спиной, звуки погасли.

Что получай и за что? – недоумённо пожал плечами, ленясь встать, воткнул пару раз нож в подрагивающую рядом змею – ни конца, ни начала ей видно не было – огромное тело тянулось от горизонта до горизонта.

А за то, что ты не сделал дополнительный намаз – прошелестела трава, опутывая ноги синими кандалами.

- Какой бред, я все намазы делаю, дура. – Он вскочил, рванулся, но растения крепко держали добычу. – Чего надо? – завопил он, чувствуя, что ещё чуть-чуть и сойдёт с ума. – Какие такие намазы?

Из-под пригнувшейся, пожухло-серой травинки выползла бескрылая муха и медленно проползя по его корчившемуся от отвращения телу, уселась на щеку, устремив усики – усики на обычных мухах не виданые, но виданые на домашнем животном под названием кошка – в сторону правого уха.

- Ты намаз Аллаху делал, - комариным писком оповестила муха Шахину.

- А кому надо? – спросил он внутренне, боясь открыть рот, чтобы не проглотить.

- Шайтану, вестимо. – ответила муха менторским голосом, и провела усом по скуле. – Шайтаны, шайтаны, кругом одни шайтаны.

- Да где же? – прозвучало снова из глубины сознания, до сих пор не отключившегося – а было от чего.

- Глянь. – приказала муха, опадая со щеки обратно, в низко синие колосья. И тут же начала пыжится, раздуваться водовозной бочкой, пока не превратилась в телевизор. Огромный телевизор, почему-то старой модели – мало того, что чёрно-белый, так к тому же один из тех, в которые через увеличительное стекло смотреть надо.

- Но у меня нет стекла.

- А ты возьми.

Сверху, с кровавых – он только теперь обратил внимание на этот пронзительно больной цвет – небес опустилась туча, загораживая путь свету – змея – огромная змея – та самая, поглотившая его недавно, склоняла снова над ним смрадодышащую пасть.

- Снимай очки, она же кобра. – Сказала муха-телевизор, выпячивая многогранные глазки в выгнутую поверхность экрана.

И ведь действительно – кобра. Он поднял руки, приподнявшись, насколько хватало длины ступень, и ухватив змею за узорный воротник потянул к себе, уверенный, что на этот раз не съест. Узор отделившись от чешуи, легко подался навстречу, рассыпая в пространстве сыплющийся со змеи густой туман шелухи.

- И кобры перхотью болеют. – Пояснила муха голосом Кашпировского. – Даю установку.

Едва успел нацепить очки, как экран, покрутившись с минуту примитивной палитрой, начал показ телепрограммы «Время» .

«В ходе спецоперации в Цумадинском районе Республики Калмыкия уничтожены пять бандитов.. – сказала дикторша с плохо прокрашенными губами. – Оператор фильтр даёт плохой, а вовсе не косметика, - догадался Шахин, разочарованно справшивая:

- А кто шайтаны? Те, кого убили аль те, кто убил?

- Все. – Лаконичная муха свернула телевизор в трубочку, превратившись в еле различимую даже в очках, полоску.

- Ты теперь кто такая? – Похоже, я брежу – Цумадинский район находится в Дагестане– застучало в голове предположение, сразу же принятое, как правильное – но не менее от этого безвыходное.

- Нанотехнология. – И тут муха исчезла.

- Ау-у, я тебя зову.. – Шахин огляделся, протирая глаза – очки упав в траву расползлись тысячами муравьёв и полосатых ос.

- Как всякая нанотехнология я невидима, ибо меня нет. Но я могу появится при благоприятном стечении обстоятельств, поэтому не спеши сбрасывать меня с весов исторических открытий. – Невидимая муха, казалось, вещала свои псевдоправильные рассуждения сразу отовсюду. – Я говорю с тобой из каждой точки данного пространства, так как в единицах измерения нано-мира каждая отдельно висящая точка представляет собой пиксель.

- Чепуха. – буркнул он зло. – Я немного интересуюсь техникой и даже учебники листаю. Профессорами писанные.

- Профессора никогда не существовали нано-вещью, даже не пытались модулировать подобное состояние виртуально, верно? – голос сконцентрировался над ним нагоняя тошноту к горлу.

- Дрянь.. – выдохнул он ругательства вместе с жёлтой желчью на траву.

- Тебе дурно, потому что ты пьян. А почему ты пьян, не ответишь ли сам, Шахин Артурович?

Шахин Артурович – зловеще подхватил лес неожиданно обступая кругом поляну – всё ближе и ближе, хоть и без помощи отсутствующих ног.

- Не знаю, - прохрипел сквозь мутные круги расплывшегося зрения.

- А потому что ты под мухой. Сейчас  я слечу вниз – тебе станет легче. Как, стала тебе понятна важность нано-реальности? – поинтересовалась муха деловито, присаживаясь на большой палец его правой руки.

Он не отвечал, с наслаждением то вдыхая, то выдыхая воздух.

- Да заглаголшестись ты со своей нано-реальностью..

- А зря, а зря. Ну-ка, спасай своих, а я полетела. За лесом коровья лепёшка – не поверишь, до чего вкусна, ароматна! – Неуклюже бескрылая туша мелкой твари взмыла вверх, растаяв вдали.

Муха тоже самолёт, только маленький ещё..

Касательно конкретной, данной мухи – скорее, вертолёт. Хоть и не жужжит, зараза.

Первой мыслью после отлёта мелкого чудища было найти Шилу, чтобы присоединиться к выпивону, второй – убить змею. Оглянувшись, правда, змеи поблизости не обнаружил.

Уползла, подлюка. – Решил идти не выбирая направления абы куда – лишь бы не в лес. Кобры в лесу не живут, вроде.

Под ногами горела трава, в воздухе летали подёнки, в голову лезли глупые вопросы с последними связанные. Вспомнилось, как в пятом классе нервная учительница пересадила с галёрки за первую парту к чисто одетому отличнику – тупому зубриле, возмещавшему отсутствие извилин в мозгу крепкой задницей – среди тех, кому довелось с ним учиться несколько лет ходили разнообразные предположения насчёт наличия мозолей в этом месте. Несколько – потому что перед выпускными экзаменами за основные 9 классов прошла по рукам видеокассета, на которой запечетлены были любовные утехи отличника и директора школы. Авторитет обоих пошатнулся неимоверно, а миф о мозолях исчез, сменившись догадками о протежёрстве. – Всех этих событий Шахин уже не застал, переехал, но те из бывших одноклассников, с кем поддерживал связь, давясь глумливым хихиканьем, рассказали в подробностях – настолько детальных, что омерзение при их повторном прокручивании не проходило и через года. Учась в пятом классе, не знакомый с будущим, он смотрел на Аднана – даже имя вспомнилось – как на ненавистное божество, мечтал побить его – но это было невозможно. Тоже крутой папа был у него, в школу привозила его машина, увозила машина. Шахин мечтал потом, во взрослом возрасте встретиться и расквитаться с ним, да как-то не пришлось. Наверное, потому, что не искал, закрутился..
Образ Аднана заменила в памяти девушка.
С толстой соломенного цвета косой, она протягивала в верх руки и некрасиво кривя большой рот, декламировала:
- Больно..
   Ведь я не буду провожать.. Не люблю слов..
Шахин вспомнил – девушку звали Тамара, фиг знает, сейчас жива или нет. А стихи – стихи запомнил Ганжа и цитировал, совсем недавно, по какому поводу?
Он посмотрел вниз, чтобы увидеть траву и подёнок, но вместо этого увидел лишь собственные колени.
Он проснулся, а самолёт шёл на посадку в аэропорту города Варшава.

 

 

 

Март, 2012-ый год

Почему-то – хотя почему это почему-то – очень даже ясно, почему; она любила вспоминать эти моменты жизни больше всего на свете. Всего момента было три –  самый последний, буквально недавно произошедший, когда они с Шахином приехав в гости изначально к Ганже, зашли с визитом к тёте, в Белоруссии у поезда, в Варшаве у мамы и в университете, в который, увы, придётся опять идти.
Академический отпуск скоро закончится, а как не хочется возвращаться в стены альмаматер, пусть даже после перевода на заочное только для сдачи сессии. Ничего, зато у мамы поживёт, а то видятся сейчас раз в месяц,  ХIинд плохо переносит перелёты, а мама не может бросить одного Заура. Он образумился, поступил на заочное в филиал одного московского ВУЗа, закончив школу экстерном и теперь мама каждый день делает за него все рефераты и презентации. И смех и грех, хоть пой...

- Пап-па у Вас-си силён в мат-темат-тике.. – запела она негромко, вставая с кровати и спуская с колен на пол коротконогую кошку, сменила голос, обращаясь к ней: - Что, Манечка, будем вискас?

Манечка, прозванная так из-за сходства названия породы манчкин с женским именем, потрусила на кухню, оглядываясь круглой головой, идут ли за ней.

- Хорошенький мне подарок сделал муж на день рождения, как думаешь, а, Манечка, ты хороший подарок?

- Р-ру, - ответила Манечка, хрустя сухим кормом, подразумевая, видимо то, что всё не так, а наоборот – ХIинд вполне неплохой подарок на день рождения ей, Манечке, и имя этому подарку – вовремя-пожрать-до-отвала-давательница.

- Тупая ты, Манечка,  что делать. Но я тебя всё равно люблю, правда не так сильно как своего мужа, но он-то поумнее тебя будет. Да-да, несравнимые категории. Перво-наперво, он – человек. Второ-навторо, он скоро придёт с работы и первыми его словами будут не давай есть, а смотри, что я тебе принёс. Третье-натретье, мы поедем ужинать в ресторан, а тебя оставим дома. А всё потому, что ему не нравится, как я готовлю. Но он не разводится, а терпит. Ну как, золотой у меня муж? Ревнуешь, Манечка?

Кошка вильнула хвостом:

- Р-ру.

- Именно-именно, мой муж самый лучший человек. Я это поняла увидев его фотографию в интернете в начале мая 2009-го года. Манечка, когда был 2009-ый год? Три года назад, между прочим. Ты знаешь, как он выглядел? Он стоял, бритый наголо, в кожаной куртке, с наплевательской физиономией, облокотившись правой рукой на корпус тёмно-синей машины. Ты не находишь, что за столько времени, несмотря на глубокое развитие его душевной организации, внешне в нём изменилась только машина? С Брабуса на жигули – тот ещё даунгрейд. А старую машину мне отдал. Замечательный человек. Хотя и у него бывают странные идеи – например, говорит, давай напиши книгу про тебя и меня. Шутит или серьёзно? Если про себя я могу написать, то про него как – из него рассказы вытаскиваешь, как искатель золото из песка.. Вот ты эту его шутку понимаешь? Дай я тебе ещё насыплю вискас, я сама не понимаю. Съела? Что, ещё? Так нельзя, обжора, кого потом водить к ветеринару?

- Р-ру.

- Нет, дорогая. Я тебя слишком люблю. Я не буду тебя перекармливать, я дорожу тобой. Я люблю маму, папу, Заура, Лию Сулимовну, тебя, мужа и немножко по-братски Ганжу. Ты знаешь, что мой муж и Ганжа записывают третий совместный трек? Именно. Между прочим, это и есть работа. Они выступают, зарабатывают. Я, правда, удивляюсь, что вроде популярности маловато, а деньги не так чтобы маленькие; но ведь я в этом лохушка. К шикарной жизни не привычная, точки отсчёта не имею. По сравнению с офшорными счетами некоторых доходы мужа – копейки. Но всё относительно. Мне и так хорошо. А Шилу я до сих пор боюсь. Что-то есть в нём пугающее.. А Настоящий Боря добрый, но я давно его не видела. Он больше с нами не общается. Он учится в Исламском вместе.. вместе со своим другом, кажется, Саша его зовут. Мечтали до недавнего времени поехать учиться в Саудовскую Аравию, но теперь, говорят, нету квот. Невозможно.

Ты хочешь рыбки? Последний раз. Сегодня больше ничего не дам. Рыбку прислал Артур Мамадович. Он хочет жениться, знаешь на ком? На Азизе Ильяшиной. Это его старая любовница – вначале он её сватал сыну, теперь решил жениться сам.. Больше не скрывает, что познакомился с ней в стриптизе.. Она танцевала, Артур Мамадович смотрел... А на выборах в Госдуму его не включили в избирательный список. Зато назначили заместителем заместителя депутата. Или не заместителем заместителя, а секретарём заместителя.. В теме, вообщем. Тихий-тихий стал. Но мы всё равно стараемся и с ним, и с Дилфузой Муртазиной общаться по минимуму.

Германа ты не знаешь.. Герман умер. Не нашёл бриллианты, теперь и искать некому. Лия Сулимовна живёт хорошо, Алик съездил к Эрне в Грузию и там женился на грузинке. У них есть две коровы и бычок. Они приглашают, но мы не поедем.  – Ведь потом нам придётся приглашать их тоже, а что им, скажи, делать в этой съёмной двухкомнатной квартире? Или в несъёмной в Варшаве? Нечего. Можно, конечно, в Солнечногорск сплавить –  там к дому четвёртый этаж пристраивают. Но достанется, разумеется, всё Азизе.. Мы и не претендуем.

Фара в прошлом году женился. На понтовой пафосной девице в кепке с надписью «Ноль Пять». Она отобрала его айфон и потребовала, чтобы он водил её на чеченские ловзары, Ноев ковчег, на Ассу. Как туда водить? Фара – азербайджанец. Запросила какое-то умопомрачительное кольцо.. Фара у мужа одолжил, у Ганжи одолжил, достал ей.. А человек тот взял и шум поднял, что не купили у него кольцо, а украли.. Теперь Фара сидит. Ждёт, когда ему амнистию дадут, срок небольшой, но он боится, что пока сидит, красные тапочки выйдут из моды. Шила выбъет ему досрочное. А она – осенью видела в контакте – статус поставила «За меня калым отдашь» . И в отношениях с кем-то. Именно-именно. Вот такой грустной штукой порой оборачивается жизнь.

Леопольд хороший парень, только какой-то слишком бесконфликтный. Словно ему не 19 лет, а 91 годик. Больше всего он напоминает мне дядю Славу, с той лишь разницей, что работает шофёром не у нас, а у Шилы. Шахин собирается никогда в жизни не иметь шофёра. У него жена с правами, правда,  на дороге, как слон в посудной лавке, но ведь ездит.

Вот такие дела, Манюнь.

Тебе не кажется, что с возрастом во мне проявляются гены некоторых моих родственников? Не кажется. Ты не знакома с Лией Сулимовной, поэтому не можешь оценить насколько похож мой монолог на её манеру говорения.
Надоело меня слушать? Я прекращаю..

Кошка гордо продефелировала от миски к ногами ХIинд. Легла на них и повторила уже привычное:
- Р-ру.

- Извини. Мне надо идти в туалет, меня тошнит, у меня поздний токсикоз, меня сейчас вырвет, пусти ноги.. Эх ты, Манечка, не гнать же тебя. С воспоминаний меня сбила, не сбивай больше. У меня есть очень хорошие воспоминания.

Манечка не пускала ноги, а ударять её ими в живот, или поднимать за шкирку не хотелось. ХIинд села на пол, зажав рукой рот пару раз сглотнула и стараясь не шевелить ступнями, и, положив голову на колени, задумалась, восстанавливая перед глазами самые важные мгновения жизни..

Вот они.. Вот свежая, а потому  заслоняющее перед собой всё другое, картина..
- Извини! – в устах Лии Сулимовны это звучало как "немедленно извиняйся сама", - я просто вне себя – за кого ты вышла замуж? Мама, брат знают?
- Да. И с братом они так здорово подружились.
- Да.. Да он же, - рыжий парик затрясся, - у него хоть высшее образование-то есть?
- Экономический.
- То есть, купил. Давай называть вещи своими именами – купил. Ты не думай – я смотрю на вас, пока вы чай тут пьёте и всё замечаю, и даже выводы делаю! Х1унайда.. Девочка моя, я не ожидала. Скажи, как и, главное,  чем вы думаете жить?
- Он песни поёт, творческая личность, - Х1инд оглядывалась по сторонам в поисках поддержки: Шахин ушёл в ванную -  у него часто болела голова, которую лечил он очень просто – подставляя затылок под струю холодной  воды.

- То есть скажи попросту – аферист. Не верю я, что можно сделать деньги на честном творчестве. Окупаемое творчество – это всегда либо государственные дотации, либо первоначальный пиар, либо гениальность.. Он гений?
- Он талантлив.. – Х1инд замялась.
- Он самоуверенный балбес, и ты кажется, это понимаешь. Не на ту лошадь поставила, Х1унайда. Я понимаю я – трудное время, желание роскоши. Я вышла за Германа – но у него же было положение! Уважение, почёт.. Заводское начальство.. Инженер.. Человек, нужный при любой власти.. А этот... Как тебе вообще угораздил он понравится?
- Фотографию его увидела. У него был неглупый вид, произвёл впечатление. – призналась она честно.
- Машина его на тебя произвела впечатление и не говори, что это не так! Будто я не вижу, какая фотографии стоит у тебя на заставке телефона и что на этой фотографии он явно моложе.. Х1инд, как так можно? Ты – и подобный поступок? Ладно бы ещё действительно богатый, или с престижной работой. Но – такая мелочь?! Прощелыга. Что у него есть? Апломб сегодня и Колыма завтра. Я предупреждала – просперити закончится, будет плохо. Хуже, чем когда-либо!
Голос её повышался – Х1инд нервно оглянулась – из гостинной была видна приоткрытая дверь ванной. Наверняка там всё слышно.
- Из вас же губку сделают – знаешь, что я под этим имею в виду? Когда с водой перебои, а перелить надо – берёшь губку, суёшь в одну ёмкость и так переносишь в другую, выжимаешь – войля, готово! Потери минимальны.. А в вас так переносят деньги – от одних владельцев капитала до других, причём вам обламываются и сейчас гроши, а в перспективе вообще ничего не обломится.. Вы козлы отпущения, эти, самые – щелчок пальцами – лузеры, только лузеры знают, что они всё, приплыли, а вы – нет. Как вы убережёте ребёнка от будущего? Что вы ему дадите? – Тётя судорожно взмахивала руками. – Что у вас вообще есть.. Подержанный джип? Вас же в щепку сотрут.
- И что делать? – спросила Х1инд, внутренее сжимаясь от чужой правоты.

- Я не знаю! Жить честно невозможно, жить нечестно опасно. Я могу только посоветовать – бегите! Бегите пока не поздно. Не знаю, куда. Подозреваю, что в Лондон – уже поздно. Бегите на Фунафути и может Аллах1 смилостивится над вами и вы переседите.. Ой, что будет. Матка Боска!
- Ничего не будет, - Шахин вышел из ванной, - если и на Колыму сошлют – пофиг, мы и там дом построим, и в тюрьме люди живут, и на Колыме, а в Лондон не поедем: пока я там жил, чтоб гражданство получить, три раза вшей схватил, один раз в Вип клубе, чё делать нам в этом долбанном Лондоне – вшиветь чё ли,  правда, Х1инд? – он толкнул её.
- И вообще, мы в Антарктиду хотели, - она вспомнила тот старый-старый-старый их разговор и улыбнулась. – Мы там будем мечеть строить.
Тётя сочувственно покачала головой:
 – Я пойду схожу в магазин, куплю гречки.  Мне плохо, что паспорт даже такой культурной страны, как Великобритания, можно получить за деньги.. И эти.. Фантазёры! Два безмозглых человека!
- Минус на минус даёт плюс, – Х1инд теперь уже улыбалась.

Когда тётя ушла, Шахин сел прямо на паркет и предложил:
- Давай того, мечтать.
- О чём? – она присела рядом.

- Давай, значит так.. Рисуется сценарий конца света. По всей планете хаос. Люди убивают друг друга за таблетку аспирина. А мы значит, от всех далеко, Заполярье, Колыма, у нас есть собственный дико чумовой чум, в чуме там значит, это.. очаг. Туша этого.. оленя там или лося, я такой сижу и режу мясо прямо перед губами ножом на куски, ну, знаешь, во всех книжках, где о севере..
- Знаю. – Х1инд кивнула.
- И короче, когда совсем от мороза кранты, мы роем эту.. Не фигвам, не вигвам, а эту.. Ну, изо льда..
- Иглу.
- И короче, там вообще, жара, снаружи кругом значит мороз -50, а нам энивейно и Армир или Армира иманисто айяты Къуръана читает вслух. И у нас ещё дети и всё лабаббас, а человечество, может, уже друг друга перестреляло, а мы не знаем. – И он засмеялся довольный открывшейся перед ним перспективой.
- Армир или Армира, ты слышишь, ты будешь иманисто читать айяты? – спросила Х1инд у своего живота. – А как же твои друзья?
- Они с нами будут. Мы сделаем ещё туда-сюда иглу, на всех хватит, в гости ходить будем, вечеринки, короче, всё будет лабаббас. С собой главное планшеты, ноутбуки, солнечные батарейки, и всё – будем читать книги в формате ФБ2..
- И есть одну оленину.
- Клюкву. Там клюква, багульник на сопках, - Шахин замолк, видимо, вспоминая, - какой-то стих в голове про багульник на сопках.. Вспомнить не встаёт.
- Не страшно. Но я не смогу стоить чум, собирать клюкву, резать мясо – я просто не смогу, буду тупо сидеть, как обуза.
- Я смогу. – Он по привычке сплюнул и тут же спохватившись, начал вытирать плевок с паркета ладонью. – Я буду строить чум, охотиться, готовить, а ты подавать мне пассатижи или там петь серенады.
- Зачем?
- Зачем – серенады? Для вдохновения меня на подвиги, ахахаа.
- Не, почему именно пассатижи?
Он не успел ответить: Лия Сулимовна вернулась, и, отряхивая снятые сапоги от грязного снега, принялась за своё:
- Глаза бы мои на вас не смотрели. Это же больно – больно и грустно сознавать, что всё – ничего не будет. Вы погибните. Опомнитесь! Оба!
- Я не понимаю, - сказала Х1инд, глядя на Шахина беспомощно.
- А я понимаю. Шила говорил об этом. Пошли из этого дома, до свидания, - бросил он, помогая Х1инд надеть куртку.
- Скатертью дорога! – отчеканила обиженная тётя сквозь зубы. Х1инд посмотрела на неё извиняющимся взглядом.
- Нет смысла пытаться остановить скорый поезд или реактивный самолёт, - сказал он ей, когда они уже спускались по лестнице. – Во-первых, ты погибнешь быстрее, чем до тебя дойдёт очередь, во-вторых, ты не знаешь, что везёт этот поезд – отходы производства или бриллианты для раздачи населению, а в-третьих – давно ничего уже не остановить. Как-то всегда будет. Аллах1у а1лям.

И она спускалась, спускалась по лестнице, пока воспоминание не прорезалось другим..
Почти год назад..

Она сидела в СВ слегка ошарашенная – до этого ей доводилось ездить только в купейных вагонах и то раза два-три. Обычно на небольшие расстояния Некиевы путешествовали в общем: российское прошлое было не в счёт – при жизни отца в самолётах существовал бизнес-класс, а возможность передвижения поездами замалчивалось.

Теперь же Заур, обалдевший от заработков из неизвестного сестре источника, решил шикануть – выкупил двухместный номер. Или не номер? Как называются эти помещения с диванчиками, отдельным туалетом, душем?

ХIинд оглядывалась вокруг с ощущением дочки бюргера в великосветском салоне – настолько враждебной воспринималась ею обстановка, казалось, говорившая каждым атомом, её составляющим:

- Ты не нашего круга. Что ты здесь делаешь?

- Я случайно. – Виновато сказала она вслух, и, спохватившись, что говорить сама с собой есть первый признак не туда едящей крыши, отвернулась от обстановки к окну.

По перрону бродили люди; но что говорили, кого встречали-провожали разглядеть было трудно – они толпились под окнами плацкартнов и купе, собственно и составлявших поезд. Из фраз, которыми она минут 10  назад обменялась с проводницей, выходило, что СВ вагон цеплялся только ради передвижения особых шишек.

Тем странее было, как Заур достал билеты.

Вообще, это была не главная остановка. Поезд проходил мимо – и только. Ей ещё пересаживаться в маленьком городке на границе – там её встретит брат, проследит, чтобы ничего не случилось и дальше они поедут уже вдвоём.

О Шахине она старалась не думать и конечно же, меньше всего, ожидала увидеть на вокзале – он появился внезапно, словно вылез из-под колёс поезда и постучал в стекло вагона.

Он что-то говорил и она приоткрыла окно.

- Я.. э.. ты.. я.. Вообщем, вернись, я всё прощу.. То есть, нет, вернись, я всё куплю. Вообщем, как хочешь, так и живи. Чё я, баба, чтоб по дому.. Вообщем, давай, ничего не было.

Вид у него был глупый.

Она уставилась на него, не веря сама себе, не испытывая никаких чувств.

- Что ты мне купишь?

- Всё.. Ну, чё хочешь – то куплю.

- Всё-всё?

- Всё.

- И посудомоечную машину?

- И посудомоечную машину, и айфон, и всё-всё, что ты захочешь.

- Но я не хочу, - грустно возразила она. –Я перехотела что-либо, по крайней мере от тебя.

- Значит, не выйдешь из поезда? – спросил он с сожалением.

- Нет.

- Я приеду в Минск. – сказал он с непонятным азартом.

-Нет смысла. Я еду с пересадкой, вспомни, я же живу не в Белоруссии и еду, следовательно, в другую страну.

-Где? Куда?

- Секрет. Ты всё равно не узнаешь.

- А если узнаю?

- Это невозможно.

- А всё же узнаю?

- Нет.

- А если всё-таки узнаю, ты выйдешь за меня замуж?

- Нет.

- А всё же, если я приеду прямо к тебе?

- А ты меня не найдёшь.

- А если я буду сильно-сильно искать и всё ж найду?

- Не знаю.

- А я всё равно найду

- Ищи.

 

Поезд тронулся.

Через два дня она равнодушно оглядывала потерявшую за время её отсутствия душу и обжитость комнату, не разувшись ходила с кухни на балкон и обратно, расшвыривала носком туфли скопившуюся на полу пыль и не убирала её; обрывала рукой свисавшую со стен паутину и следила, как та тихо падает, блестя щемяще-золотисто в лучах прощающегося \на ночь\ с землей августовского солнца.

У окна в комнате мамы она остановилась, «ХIинд любит Шахина», - еле заметная надпись когда-то ею была выцарапана на стекле. Или не ею?

Она  взохнула и принялась разбирать сваленные кучей на постели учебники.. Завтра ей в институт, а сегодня.. Близился к концу последний день лета.

И опять потянулись томительные ддолгие дни, сменявшиеся бессонными ночами. И опять пошёл снег, засвистели метели, вышло из-за туч солнце и наступила весна, принеся с собой несбывшиеся надежды. И поменяла листва цвет из нежно-зелёного в изумрудный, и вот-вот должна была уже начаться сессия, когда в душный июньский день, прервав близившуюся к концу лекцию, отворилась дверь и невысокий человек, показавшийся на пороге, встретив взгляд той, которую он так долго искал, произнёс только два слова:

- Саламу Iалейкум.

И она встала, кинула в незастёгнутую сумку тетради, ручку, замазку и следом за ним вышла прочь из аудитории.

 

 

 

 

 

 

 

 

Другие книги жанра: проза

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]