Ефремов Василий Иванович

ИИСУС ХРИСТОС - HOMO SAPIENS
ТАЦИНСКИЙ АПОКРИФ

Переход на страницу: [1] [2]

Страница:  [2]

   Далее непричастный к марксизму Ренан делает заключение: «Церковь была своего рода маленьким демократическим государством. …Нетрудно было предвидеть, что не пройдет и двух-трех столетий, как вся эта демократия превратится в олигархию». Исторически это и была высшая цель - стадийно возрастающая олигархическая власть.

Но пока апостолы трудились бескорыстно на благо общака. Павел, тринадцатый апостол, учитель язычников, скромно говаривал: «Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии». Или: «Имея пропитание и одежду, будем довольны тем». Сам даже, случалось, «избыточествовал». Павел подельником не был, с Иисусом воочию не общался. Очень жаль. Но тем не менее он сыграл едва ли не решающую роль в становлении христианства (на свой лад, конечно, субъективизм здесь неизбежен). Мелкий, кривоногий, кипучий Павел-Савл апостольское звание снискал самоотверженным трудом на благо общины. Короче - рабочая лошадка (Иоанн Дамаскин: «Павел, золотой кузнечик Церкви…»), к тому же непрестанно шпыняемая хозяином Иаковом, братом Господним и главой иерусалимской общины. Впоследствии творениями итальянских мастеров Ренессанса ему будет придан вид величественного мужа (как и Петру) в соответствии с заслугами. Невольно приходит на ум мысль: а что если бы Павел на пути в Дамаск в жаркий полдень не упал бы, обливаясь потом, и не ударился головой о каменистую дорогу? Экстремальным  образом он обратился в христианство, но бывают такие церебрально-травматические переключения мировоззрения.

    Второе апостольское лицо христианства - Петр, кличка - Кифа, в переводе «камень». Наверное, основная надежда Иисуса при отсутствии наличия Павла. И краеугольным камнем, основой веры его назовет, и символические ключи от Царства небесного ему пообещает - что свяжешь на земле, то и будет на небе, и паству свою ему препоручит. Остальные апостолы, составляя основу иерусалимской общины, выполняли кратковременные миссионерские путешествия и широкой известности не получили. Кроме Андрея, брата Петра - Андрея Первозванного (его Иисус призвал в апостолы первым), хорошо походившего по Руси, как полагают наши летописцы.

     Большая жизнь после смерти получилась у Марии Магдалины. Магдалина -единственная женщина в бригаде, подходящая на роль подружки Иисуса. Идея напрашивалась и очень скоро развесисто реализовалась средневековыми романистами и поэтами. В действительности Мария Магдалина – провинциальная простушка о семи бесах, которые наверняка отрицательно отразились на всем ее облике, - безусловно не имела никаких шансов на замужество и была общедоступной для всего района Тивериады. Бесов, по принятии ее в общину, Иисус изгнал (или периодически изгонял), но возможность зачатия болезни наверняка исключили (в силу древнейшего промысла Марии пришлось, наверное, не раз обратиться и к услугам умелиц по прерыванию беременности, как известно, большей частью губительным). Без ошибки можно предположить и пониженные умственные способности у девицы. Трагедия распятия и лишение средств к существованию с распадом общины могли снова обострить все болезни Марии. Во всяком случае доверия к ее словам о воскресении Иисуса у апостолов в тот момент не было никакого. Леонардо да Винчи по понятной ему одному прихоти усадил ее по правую руку от Христа на своей «Тайной вечере». Но заметим, что таким же женоподобным мог быть изображен им и любимый ученик Иисуса - как известно, Леонардо был склонен к гомосексуализму (можно увидеть и  еще более диковинные варианты вечери, особенно в современности). И из этой суперпозиции (и пары стихов Евангелия от Марии и Евангелия от Филиппа, в контексте имеющих совсем иную смысловую ориентацию) возник каббалистический детектив Дэна Брауна «Код да Винчи». Уж какие формы и воплощения ни принимал Святой Грааль (о нем чуть ниже) в воображении философов и романистов всех веков, но Браун переступил все посильное воображение, объявив Граалем Магдалину. Магдалину и ранее приспосабливали под продолжательницу рода Иисуса, но без идентификации с Граалем. Однако вряд ли Мария была способна к деторождению и к какому-то притягательному влиянию на Иисуса, как мы уже обосновали выше. Сон разума порождает чудищ, во всяком случае - диковинные образы, абсурдные утверждения. Здесь кратко упомянем Грааль. Обычная чаша для вина в руках Иисуса на Тайной вечере. Может быть праздничная, подороже, из того, что было в доме. После вечери ее постигла та же участь, что и крест, на котором Иисус был распят: спохватившись, его откопали через триста лет (понятно, что это был уже не он). О чаше вспомнили, естественно, также в пору расцвета христианства, поскольку ранее, козырнув таким сувениром, можно было лишиться головы. И стала чаша легендой – Святым Граалем. Расплывчатое эпическое понятие о Граале существовало и до Христа у разных народов, но тут оно конкретизировалось. Естественно, на эту тему развернулись романисты и сектанты средневековые. Было измышлено, что в эту чашу Иосиф Аримафейский собирал кровь распятого Иисуса. Думается, не придет в голову нормальному человеку такое безобразие, тем более солидному синедрионисту. И прав был бы римский стражник, отогнавший плетью подобного предпринимателя, случись он в момент прободения (возможный, кстати, лишь по Иоанну). Этот ритуал собирания крови появится у христиан много позже: первое историческое упоминание – 258 год – собирание крови епископа карфагенского Киприана (отсекли голову епископу римские власти). Бред все же оказался живучим. В детективе Брауна Грааль возымел переносный смысл как сосуд кровей Христовых – Мария Магдалина. Хранителем традиционного (скажем так) Святого Грааля в Англии считается Иосиф Аримафейский, отбывший туда с проповедническими целями, якобы имея при себе сию чашу; во Франции существовал орден хранителей Грааля – тамплиеры. В норме культовых правил чаша могла быть и изготовлена как символ, естественно, из драгоценных материалов, искуснейшими мастерами. Церковь в начале XIV века разгромила тамплиеров, и Грааль исчез, если и был. Где обретается сейчас Грааль – дело легендарное и, в новом свете,  детективное. Скорее всего, за всем этим – пустота. Разоблачительная идея увлекательного романа Брауна эффектна лишь внешне. Ничто не может переубедить человека убежденного или разуверить верующего (об этом «иммунитете веры» в конце очерка). Тем более аргументы с несмываемым клеймом «фальшь», если не «чушь». Многомудрая церковь лишь номинально реагирует на все эти, уже тысячелетние, разговоры о потомках Христа, в случае с «Кодом да Винчи»  лишь осуждая балаганные религиозные спекуляции, устроенные СМИ вкупе с автором.

 

 

КАЗНЬ, ВОСКРЕСЕНИЕ

 

    К какой же возможной расправе с ним готовился Иисус? Перечень публичных смертных казней религиозных преступников в древней Иудее невелик, начинается и заканчивается побитием камнями. Причем это наказание следует как за достаточно серьезное религиозное преступление, так и за легкомысленное женское прелюбодеяние. Побитие камнями в нужных случаях сочеталось с последующим повешением (так погиб Иаков, брат Иисуса). Естественно, Иисус был в курсе. И на это побитие, как уже упоминалось, он не раз нарывался и легко уклонялся от него, проходя меж «камнеметателями». Как он на них воздействовал, не сообщается. И это воздействие он лишний раз оттренировал, как мы предполагаем, в эпизоде с преображением. Побитие камнями - это высшая мера наказания, которой он опасался и на которую он «закладывался» в своем религиозном конфликте с синедрионом. Заключение в крепость, как Иоанна Крестителя, он вряд ли считал крайне опасным, непреодолимым для себя, для своей свободы препятствием. От надзирателей он ушел бы, как Колобок.

    И побитие камнями, и распятие, наверное, успел пронаблюдать почти каждый взрослый иерусалимец, явно довелось и Иисусу. И каждый был наслышан и о печальных концах, и о счастливых случайных избавлениях от смерти после таких расправ. Некоторые казненные висели на крестах много дней, оставаясь в живых. Есть даже конкретные сведения. Иосиф Флавий сообщает в своей «Автобиографии», что однажды, возвращаясь с военной разведки, он увидел множество давно распятых еврейских пленников, и в том числе троих знакомых. Он упросил Тита Веспасиана освободить их, и, когда их сняли с крестов и стали приводить в чувство, один из них действительно ожил.

    Если считать, что Иисус как-то приготовился, изготовился к побитию камнями, то можно не сомневаться, что мараковали на эту тему и синедрионисты. Поразмыслив, они, конечно, поняли, что публичное побитие камнями Иисуса, как религиозного преступника, дело проблематичное. Мало того, что состав преступления едва скраивался, набрать толпу камнеметателей среди здравомыслящих паломников, наслышанных о просветительстве и благодеяниях Иисуса, представлялось маловероятным. К тому же Иисус неизбежно воззвал бы к толпе, а управлять толпой он горазд, размышляли патриархи, плюс его сверхъестественные способности. Чем дело кончится, проглядывалось плохо. Можно и самим попасть под камни. А может возникнуть и междуусобица, смута по их вине, за что Пилат указал бы им конкретно. Взвесив таким образом все «за» и «против», синедрионисты в последний момент порешили оговорить и предать Иисуса римлянам как политического преступника. Все сразу становилось хорошо. Церковная власть лишний раз подтверждала свою лояльность императорской, устранялся тревожносильный проповедник-конкурент, и устранялся чужими могущественными руками - властью, не терпящей разногласий, сопротивления и не знающей сомнений. Таковым характеризуют прокуратора Пилата достоверные документы. При этом из действия исключалась толпа - здоровое большинство паломников, горожан, которые становились просто зрителями. Короче, этим финтом иерархи расстроили все планы Иисуса, заморочив попутно и Пилата, настроившегося на праздничный отдых. Не исключено, что Пилат действительно поначалу отослал их назад (а то и послал), к Ироду, с их актом доброй воли. И лишь потом, прокляв про себя въедливых евреев, отдал приказ на казнь, раздосадованный по пустякам. И попал в христианские анналы.

    Но сбит был с толку и Иисус. Дело приняло смертельно крутой оборот. Возможно, он и запаниковал на короткое время. Но потом выправился, сосредоточился, изменил план и отказался перед казнью пить дешевый суррогат-наркотик, чтобы управлять собой и с умом распорядиться своими оставшимися силами.

    Естественно, Иисус вполне представлял, что такое распятие, - так и хочется сказать: знал в распятиях толк. Толк не толк, но, сам целитель, он знал, как экономить жизненные силы в этом положении. И как психолог прогнозировал настроение и поведение стражи при ее 5-6-часовом дежурстве у крестов. Собственно, продержаться ему надо было до вечера: Иисус знал, что его должны снять с креста и захоронить до захода солнца. Штраус детально проанализировал сведения евангелистов о продолжительности пребывания Иисуса на кресте. Из его анализа следует, что по данным Матфея и Луки Иисус провисел живым на кресте немногим более трех часов, по данным Марка - шесть часов и по данным Иоанна - два-три часа до наступления смерти и, вероятно, еще меньше после кончины. Так что, если Иисусу удалось быть в силах, он мог какими-то телодвижениями, конвульсиями, стонами, якобы беспамятными словами подводить уставшую от ожидания стражу к пониманию его приближающейся кончины. Психологу это не трудно - справиться с мозгами четверых дебильных наемников (число стражников указано только у Иоанна). Конечно же, Иисус понимал, что если не инсценировать смерть, то его точно прикончат к заходу солнца. И когда он с заключительным возгласом судорожно испустил дух [Мк, 15: 37, 39], обмяк и затаился, они решили, что он умер (прикинем, мы бы сделали то же самое, будь мы на кресте и будь мы в силах). День казни близился к вечеру. Удара копьем он не ожидал, но с честью перенес, не дрогнул, да и чувствительность, естественно, притупилась: силы были на исходе. Этот контрольный удар копьем был нанесен стражником только в изложении процесса распятия Иоанном (19: 35). Резюмируя, заметим, что никакой распятый конечно же не умер бы за это короткое время своей смертью (дикий каламбур), т. е. без дополнительного травмирования, каковым чаще всего являлся crurifragium. Его претерпели и не перенесли распятые рядом с Христом злодеи, которых также должно было захоронить до захода солнца. А по поводу Христовой ранней кончины высказал подозрение и сам Пилат, знавший, что распятые держатся в сознании до трех и более дней.

    Теперь мультипликативная вставка. Чем хорош электронный вариант книги, так это легкой  возможностью вставить в повествование «подсвежающие» (подтверждающие) факты современности. С ходу заявление о том, что Иисус не дрогнул при тычке копьем под ребро, может показаться неправдоподобным, но вот конкретное  подтверждение.  Во время дикой бойни летом 2011года на норвежском острове Утойя (террорист Брейвик расстрелял около девяноста девушек и юношей, собравшихся на праздник) один молодой человек спасся чудом. Он  лежал неподвижно на камне у берега, проходя мимо, Брейвик принял его за мертвого, но сделал контрольный выстрел в плечо. Юноша стерпел боль и не пошевельнулся. Таковы возможности человека в критической ситуации.

    Иисус, конечно, знал, что по обычаю иудеев трупы казненных зарывали в землю (надо думать - небрежно, едва прикрыв) на необихаживаемом кладбище для преступников. Мог ли, имел ли он при таком финале что-либо предпринять для своего спасения? Это еще одна тайна. Тела также беспрепятственно выдавались римлянами родственникам для погребения. Скорее всего, этот наиболее благоприятный вариант и прогнозировал Иисус. Но кстати подоспели Иосиф Аримафейский и Никодим, на что Иисус, может, и не рассчитывал. Из апокрифического Евангелия Петра следует, что Иосиф еще до начала казни договорился с Пилатом о выдаче ему тела Иисуса на захоронение (вот это и наводит на разные мысли исследователей). Все складывалось относительно хорошо, по плану, кроме удара копьем под ребра. Иисус висел высоко, поскольку губку с уксусом к его губам подносили на конце копья (по древнейшим текстам). Мережковский обосновывает, что Иисус был распят на так называемом «высоком» кресте с оголовьем, которые предназначались для опасных, точнее, масштабных преступников. Для прочего разбойного люда кресты составлялись в форме буквы «Т» и были невысоки, лишь бы распятый не доставал земли. Так что, возможно, удар также был нанесен самым концом копья или дротика (наемник дотягивался) и был не смертельным, но опасным для жизни. Может быть, была прободена брюшная полость и далее всего лишь затронута диафрагма (долгое наклонно-висячее положение тела, внутренности опустились в низ брюшной полости: в подреберной области, особенно слева, так ничего существенного и не осталось), и Иисус от всех этих мучений на некоторое время потерял сознание и сделался совсем как мертвый. Иосиф и Никодим, сняв с креста, отнесли его в гробницу и, как сообщают евангелисты, совершили ритуал захоронения по-еврейски [Мф, 27: 59-61; Лк, 23: 53]. Тут опять же неясно, каким образом могла возникнуть в его истории именно Туринская плащаница - покрывало, четырехметровый кусок полотна, принявший на себя отпечаток тела Христова с лица и со спины. Таковая плащаница должна была не меньше месяца впитывать его испарения. Иисус же высвободился из-под нее не далее как на вторую ночь, даже если воскрес по-евангельски. Правда, в последнее время специалисты поговаривают, что Иисус был как бы распален, энергетически сверхактивен в момент воскресения (био-, квази- и проч. энергетика сейчас в ходу, подмывает добавить крези-). Такой коричнево-желтоватый отпечаток оставляет на ткани перегретый утюг, т. е. ткань окисляется при высокотемпературном воздействии. Но правомочно предположить, что то же может произойти и при низкотемпературном, но многолетнем (вековом) воздействии на ткань испарений и непричастного к воскресению человека. На ткань, явившуюся, к тому же, неким катализатором при определенных условиях и свойствах. Но это к слову.

    Христиане-гностики во главе с александрийским философом Василидом утверждали, что Иисус не был распят вовсе, вместо него распяли Симона. Подвернувшегося по дороге на Голгофу Симона Киринеянина римские солдаты заставили нести крест Иисуса, который был измотан и совершенно обессилел к тому времени (а может, уже входил в роль). Так не исчез ли Иисус по дороге, «прошед меж них» - меж римлян и зевак, как это он умел и делал не раз, с блеском уходя от гонителей? Римлянам для выполнения задачи и сохранения своего лица и благополучия своего сотника ничего не оставалось бы в этом случае, как пригвоздить к кресту несчастного Симона. В гневе, карательно, как заложника. Разница количественная для команды была страшнее качественной. Но такой расклад совсем уж разрушает весь христианский храм, и поэтому голос Василида померк в веках. А вместе с тем версия реальная, «внутренне не противоречивая»: Симона принудили нести крест одни, а распинать приступили, возможно, уже другие солдаты, которые были не в курсе. Могла случиться смена, перестрой, отзыв или еще какая непредвиденная мелочь в составе команды. И если к тому же Иисус исчез, так все случилось катастрофично не в пользу Симона. А то, что он принялся кричать, возмущаться и вырываться, так это было привычно понято легионерами как естественная реакция преступника. Вопли редкой толпы по той же причине не шли в счет, может, кому и в зубы было выдано (заинтересованные молчали, конечно). Короче, когда судили Иисуса, издевались и повели на распятие, это видел весь город, а когда пострадал Симон - небольшая толпа. Тем паче спустя десятилетия какой-то шумок насчет подмены мало кого впечатлял. Есть еще одно исследовательское сомнение в смерти Иисуса, основанное на совпадении имен. Варавва – отпущенный Пилатом разбойник – это арамейская кличка, настоящее имя Вараввы – Иешуа, то есть Иисус (это имя было очень распространенным). И полагают, что по требованию толпы отпустить Иешуа Пилат распорядился освободить Иисуса. Тем более что кличка Варавва, в переводе – сын отца, добавляла неразберихи, унисонируя с Сыном Отца.

    Но вернемся к основной версии, к событиям более вероятным. Иисус из гробницы мог исчезнуть дважды. В первую же ночь, когда охрану еще не приставили, с пятницы на субботу, очнувшись и отлежавшись, он мог под утро слегка отодвинуть закрывающую вход плиту (плечами - руки-то травмированы), выбраться и даже вернуть плиту на место в целях предосторожности (вес и величина плиты варьируются исследователями в широких пределах). Если ему не удалось набраться сил за первую ночь, то же самое он мог проделать и во вторую. То есть, как обещал, - воскреснуть на третий день. Солдаты, в субботнее утро испрошенные синедрионом у Пилата для охраны гробницы, дежурили сутки. Естественно, по несерьезности и даже, по-ихнему, комичности объекта, все сутки пьянствовали, а что делать? Да и Пилат попросту отмахнулся от надоевших евреев: «Имеете стражу, пойдите, охраняйте, как знаете» [Мф, 27: 65]. Так что солдаты, отойдя от ночного угара, уже хорошо пригретые солнцем, увидели, что входная плита гробницы отодвинута или даже отвалена, по текстам. Объект, по Матфею, проверили приспевшие две Марии - Магдалина и другая. Иисус исчез. Здесь описан наиболее сложный для Иисуса случай, когда к гробнице была приставлена охрана, по тексту Евангелия от Матфея. Другие же евангелисты охрану не упоминают, не осуществляют - тем проще все было для Иисуса. Можно также предположить, что Иосиф с Никодимом, совершая ритуал, почувствовали в Иисусе теплящуюся жизнь. В таком раскладе друзья легко могли явиться попозже, ночью, оставить под плащаницей муляж, закрыть на всякий случай гробницу, Иисуса же препроводить в безопасное подворье и за следующие сутки выходить его, поставить на ноги. Заметим, что хлопотливые синедрионисты, явившиеся в субботу утром с охраной, уже проделали организационную работу и впали в солидный субботний грех, так что заходить в гробницу и производить раскрытие и тщательный контроль захоронения - это сделать себе еще хуже. Контроль явно был в виде некоего беглого визирования снаружи, и плиту задвинули на место и опечатали (печати уже наверняка придумали евангелисты для усиления эффекта).

    Далее, оправившись от стресса и кое-как приодевшись, Иисус явился ученикам, как и обещал. И здесь вырисовывается второе крупное догматическое противоречие. Чуть ли не с первых глав евангелисты повествуют о многократных Иисусовых внушениях ученикам и бывшим с ними о своем предстоящем воскресении в третий день после смерти. Это просто песня в их изложении. Подозрение возымели даже синедрионисты, принявшие меры против этого воскресения. А вот любимые ученики не ждали и не поверили. Слова первых свидетельниц, женщин, о воскресении Христовом они признали пустыми. Мол, бред. И что в этом случае думать здравому человеку? Что вся песня про воскресение придумана позднее, постфактум, и Иисус не обещал и не говорил даже об этом, а уцелел случайно, счастливо, своими стараниями, чем и поразил учеников, ничего такого не предполагавших (добавим, никакой искупительной жертвы не улавливавших в его мнимой смерти). Или же ученики были совсем тупыми и никогда Христу не верили, пропускали мимо ушей весь его сказ про воскресение. А Иоанн так прямо и написал о пришедших ко гробу и изумившихся отсутствием Христа учениках: «Ибо они еще не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых» [Ин, 29: 9]. Здесь же, справедливости ради, сошлемся на Луку, который снисходительно отнесся к непонятливости учеников. После предупреждения Иисуса о том, что «будут бить и убьют Его; и в третий день воскреснет», - ученики должным образом не вникли в слова Иисуса: «Но они ничего из этого не поняли; слова сии были для них сокровенны, и они не разумели сказанного» [Лк, 18: 33-34].

    Но как бы там ни было, Иисус явно уцелел после казни: слишком большой, внушительный информативный напор, информационное давление по этому факту идет из текстов евангелий и апокрифов, из глубины веков. Не будем описывать тягостные сцены опознания, признания Христа учениками; скорее это верительные, подтвердительные грамоты евангелистов по факту «воскресения». Не может быть, чтобы ученики за один день и две ночи начисто забыли голос и облик Иисуса, как бы он ни маскировался. Но сам факт воскресения не полностью удовлетворил зарождающееся христианство. Для усиления эффекта Иисусу приписали еще и предварительное обещание, предречение своего воскресения. Молва сразу или постепенно «вспомнила», что Иисус таки намекал о воскресении. Затем из устного варианта евангелий эти сведения уже в хорошо оформленном утвердительном виде были занесены в письменный. Никакой мифологии, обычное для Homo sapiens дело. Известны яркие примеры мотивировок, вольно или невольно «притянутых» к событию задним числом. Пример простейший: во множестве случаев поражения человека молнией его соплеменники и знакомые, особенно дамы, немедленно «вспоминают», что он не так давно хулил Бога или даже грубо заявлял о его отсутствии.

    Собственно, ничего сногсшибательного в мнимом или фактическом воскресении Иисуса для тех времен не было. Рядовое воскресение. Примеров такому воскресению множество, их мы можем проследить в мифологиях и эпосе разных народов. В отношении Христа и воскресения, и обещания воскресения все равно было мало для мощи христианства. Понадобилось еще и вознесение, а попозже и обещание второго пришествия.

Отметим здесь генеральное аутопротиворечие постевангельского христианства. А именно догматиками Иисус одновременно позиционируется и как человек, и как Бог («вочеловеченный» Бог). Не просто обожествленный людьми человек, а Бог предвечный и бессмертный, Сын Бога, ипостась Триединства и собственно Триединство. Но тогда вся казнь, жертва, искупление и проч.  выходит несолидным театром. Немедленно будет богословское возражение: он умер как человек. Контрвозражение: но как Бог он не мог ни страдать, ни умереть и воскресение тоже выглядит фарсом. Или-или.

 

 

ВОЗНЕСЕНИЕ

 

   Сначала еще немного о воскресении. Несколько подробнее опишем интересные текстовые факты в их связи, никем не отмеченной. Реалист Марк, автор наиболее раннего, как сейчас установлено, евангелия, почти без прикрас и фантазий излагая события, в заключительных главах упоминает некоего таинственного юношу. Наиболее зримо его фигура появляется в сцене ночного ареста в Гефсиманском саду: «Тогда оставивши Его, все бежали. Один юноша (не ученик, курсив мой. – В. Е.), завернувшись по нагому телу (спал человек. – В. Е.) в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» [Мк, 14: 50-52]. Таинственный юноша, скрывшийся от преследователей в Гефсиманском саду, снова вдруг появляется в белых одеждах в пустой гробнице Иисуса: «И вошедши во гроб, увидели юношу (курсив мой. – В. Е.), сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Но идите скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам» [Мк, 16: 5-7]. Конкретный разговор, никакого ангельского вещания. Реальные действия реального юноши, не из числа учеников, помогшего Иисусу выбраться из гробницы и затем задержавшегося, чтобы еще раз напомнить пришедшим для помазания  (ожидались, естественно, женщины, бывшие вне подозрений) о встрече в Галилее. Очень вероятно, что это был кто-то из ессеев, устроивших Тайную вечерю (далее - чуть подробнее об этом). И очень вероятно, что Иисус поделился с этим юношей (возможно давно знакомым Иисусу) своими вариантами спасения. Марком он также упоминается как посторонний на Тайной вечере: «И когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня. Они опечалились и стали говорить Ему, один за другим: не я ли? И другой: не я ли? (курсив мой. – В. Е.)» [Мк, 14:18-19]. Все эти детали совершенно естественно укладываются в логическую последовательность. Внутренне не противоречивую. Юноша, тайный сообщник, иерусалимец, подстраховал Иисуса, начиная с Тайной вечери, и в итоге вытащил из могилы (версия). В следующих по хронологии евангелиях юноша исчезнет, но появятся «подробности».

    Далее вознесение. Первым о вознесении упоминает также Марк (16: 19), у него Иисус вознесся непосредственно с  будничной, уже прощальной вечери, на которой он тоже сделал наказы ученикам. Никаких описательных деталей. Очень обстоятельно повествует об этом Лука. В течение символических сорока дней Иисус несколько раз являлся ученикам и в Иерусалиме, и в Галилее. Перемещения его были неисповедимыми, говоря по-современному - конспиративными, а появления столь неожиданными, что евангелисты даже приукрасили их закрытыми дверями, сквозь которые он заходил в помещения к собравшимся ученикам. После нескольких разрозненных контактов с учениками Иисус, чтобы воскресение не осталось келейным событием, явился однажды толпе верующих в 500 человек на горе Галилейской [I Коринф., 15: 6]. Примерно в середине мая Иисус окончательно поправился и встретился с учениками в последний раз, в Иерусалиме. Поел с ними печеной рыбы и сотового меда, напомнил Писание, пообещал милость свыше. Трижды наказал Петру: «Паси овец моих» и предсказал, что это дело будет нелегким и конец Петра трагическим, но свидетельство веры непреходящим. Иоанну же предрек долгую просветительскую жизнь (не исключено, что это евангельские излишества). Вместе пошли в Вифанию, поближе к транзитным караванным путям. Собственно, путь у него, как и у всех евреев в опасные времена, был один - в горы: «Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы» [Лк, 21: 21]. Шли, с грустью вспоминая былое. За Вифанией Иисус их остановил и далее пошел один. Уходя, он поднимался в горы: удаляясь, постепенно уменьшался, исчезая вдали из виду. Вот и все вознесение. «И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо» [Лк, 24: 50-51]. Он поднимался в облака и уходил по перевалу, - чуть перефразируем Высоцкого. А дело было 1 июня, применительно к нашему декретному времени, прекрасный летний день, и «Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их» [Деян., 1: 9].

    Если прикинуть душевное состояние Христа в первые недели или месяцы после развязки, то можно с определенностью установить разочарование, опасения преследования, некую тревожную неустойчивость в поведении. Как из событий явствует, рабочей полемики, дискуссии с синедрионом у него не получилось, и он понял, что она невозможна. То есть официальное, легитимное реформаторство как таковое не удалось, а все другое его не интересовало. Он с легкостью передал свое дело ученикам, естественно, не подозревая, что судьба и история вынесут и имя его, и дело в горние выси (бывает).

    Куда он ушел? Да хоть в ту же Индию или во Францию. Обе республики обнаруживают следы предположительного пребывания Иисуса (оговоримся, весьма предположительного). Напомним также, что за Вифанией, за небольшой горной грядой (на которую и поднимался Иисус), находится Кумран - своеобразно изолированный от Иудеи город, общество. Кумранские ессеи имели своих наставников, о Христе были, конечно, наслышаны, но он им был ни к чему. Однако какие-то отношения приязни, приятия между Иисусом и ессеями по евангельским текстам ощущаются. Это еще раз наводит на мысль о продолжительном иерусалимском периоде Христа, в течение которого он не раз, наверное, встречался и с ессейскими проповедниками, и с наставниками, и с простыми ессеями (Иоанн Креститель, так тот - верный выходец из Кумранской пустыни, что уже почти доказано). Легко вычленяется связь Иисуса с ессеями, к примеру, из эпизода подготовки Тайной вечери: «И посылает двух учеников Своих, и говорит им: пойдите в город [Иерусалим]: и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним, и куда он войдет, скажите хозяину дома того: «Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?» И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую; там приготовьте нам. И пошли ученики Его и пришли в город, и нашли, как сказал им; и приготовили пасху» [Мк, 14: 13-16]. Здесь, во-первых, мужчина с кувшином воды для Палестины нонсенс, - лишь ессеи, которые не принимали в свою общину женщин (Целибат), могли отрядить на это дело мужика с кувшином. Во-вторых, дом указанный не мог быть фарисейским или саддукейским по понятным причинам противостояния. Вряд ли он был также домом какого-либо мытаря: к тому моменту Иисус бы уже в розыске, и любые хозяева с многочисленным, как правило, семейством поостереглись бы принять его с компанией. Значит, это был некий ессейский прихожий дом, неафишируемый сектантский офис, как сказали бы мы. И определенность, и надежность, и, может даже, привычность места, избранного для тайной вечери, что называется «сквозят» в текстах всех трех синоптических евангелий [Мф, 25: 18; Мк, 14: 13-15; Лк, 22: 10-12]. Чувствуется также мало-мальский предварительный договор.

    Былая или теплящаяся связь Иисуса с ессеями изредка прослеживается и в проповедях. Некоторые проповеди изрядно сдобрены ессейской терминологией, символикой (как рудиментами былых отношений): вы - свет мира; доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света; так да светит свет ваш перед людьми и т. п. Как мы знаем, ессеи называли себя сынами света, и свет для них был в числе культовых субстанций. Вот Иисус и скрылся у них. Помимо прочего секта имела статус прибежища всех потерпевших крушение в жизни. Христос - человек умный - попав к ним (версия), не стал щеголять там своей знаменитостью в галилейских и иудейских пределах. Наверное, подчинился весьма строгим организационным законам секты, крутым сектантским авторитетам, правителям. Некоторое время нужно было для того, чтобы вжиться в структуру секты (уставный испытательный срок ему, как своему, конечно, не назначали), затем проявить себя и далее начать служебное продвижение к верховным позициям. Нужно ли это ему было? Как знать, может, в течение этого, достаточно продолжительного времени, Иисус приболел, - дали себя знать раны, мог и не излечиться. Могли достать его там и приспешники синедриона. Добить пересмешника - чем не задача государственной важности? Как бы там ни было, реальный след его исчез, в отличие от славы, подхваченной учениками.

    Успехи христианства в первые десятилетия, покрывающие предположительно оставшуюся земную жизнь Иисуса, были невелики. Может быть, какие-то сведения и достигали ушей Иисуса, но на связь с ним, как мы знаем, никто выйти не пытался. Не исключено также, что в идеологии секты он и нашел признаки того дела, которому посвятил себя. Возможно, жил он с ними лишь время, необходимое для того, чтобы немного улегся официальный интерес к его личности, а далее (еще версия), Иисус, натура характерная, мог согласиться на предложение Иосифа Аримафейского и отправиться с ним по свету. След Иосифа теряется где-то в Англии. По преданию, он там проповедовал Евангелие. Вполне вероятно, что не он, а Иисус, бывший с ним. У многих исследователей возникает интуитивное ощущение, что Иосиф поучаствовал в судьбе Иисуса куда больше, чем следует из евангелий (выше упоминалось об этом). Иосиф, человек богатый, добрый и правдивый, по преданию же - один из семидесяти учеников, друг Иисуса. Человек деятельный, друг и Пилата, Иосиф легко договорился с ним о выдаче тела Иисуса, предоставил свою гробницу в своем имении, лично занимался погребением живого ли, мертвого ли Иисуса (о «воскресении» мы рассказали выше). Должна была быть очень веская причина тому, чтобы Иосиф бросил родовое имение, высокое положение в иерусалимском обществе и ударился в дальние края. Может быть, Иосиф сделал ошибочную ставку на Христа на чужбине и прогорел. И соблазнился Иосиф, и пытался организовать что-то вроде гастролей Иисуса, шоу с участием суперпророка. Однако в чужих народах, не имевших соответствующей предыстории, Христовы проповеди, в лучшем случае, выслушивали с интересом, но на третий день забывали (вспомним проповедь Павла в Афинах перед высшими идеологическими чинами: накатанная, возвышенная проповедь о Царствии небесном, Страшном суде и проч. была встречена язвительным языческим хохотом). И этот преждевременный прорыв в далекое зарубежье закончился провалом - безвестностью для Иисуса. При этом заметим, что Иосиф Аримафейский, влиятельный член иудейского синедриона, был величиною, а Иисус - лишь молодым, талантливым пророком да еще опальным. Поэтому некий географический след в памяти, в преданиях остался лишь от Иосифа. Повернув назад из сумрачной Англии, Иосиф и Иисус, естественно, упирались курсом прямо во Францию. Приятносолнечную Францию, особенно на ее юге (есть тому свидетельства). Там, наверное, и кончились Иосифовы деньги. Впрочем, есть другая версия путешествия Иосифа в Англию. Существует легенда, что он был хранителем чаши, из которой испили вина апостолы на Тайной вечере («Святой Грааль»). Ее-то он и отвез в Англию (зачем?), и там она исчезла. В общем, Иисуса живого история не уберегла, напротив, фантазия человеческая лелеет.

    В Иудее же и сопределах события происходили по типу высказывания Хораса Манна: «Гений может положить начало; довершить дело должен терпеливый труд». Собственно, дело вступило в другую фазу, и в долгом процессе пропаганды Христа и христианства поучаствовали наиболее способные ученики, брат и даже мать Мария, потрудившаяся (по апокрифам) в церковной общине. Продвигалось дело многотрудно: в распрях и взаимных обвинениях, в искажении учения Христа, с элементами махрового субъективизма. И лжехристов в те поры объявилось немало, о чем и предупреждал Иисус.

    Для полноты портрета Христа приведем дополнительный реалистичный штрих от С. Марешаля. Марешаль, непримиримый антихрист, реалистичен до предвзятости в характеристиках Иисуса. Он критически подчеркнул панические страхи Иисуса в ночь ареста, мольбы к Богу о спасении: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» [Мф, 26: 39]. Далее Марешаль считает, что Иисус на первых допросах повел себя заносчиво, вызывающе (и так действительно выглядят его ответы), а в сцене ареста даже припугнул (и это заметно) гонителей, заявив во всеуслышание Петру: «Или ты думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов ангелов?» [Мф, 26: 53, также Мф, 26: 64]. По дороге на казнь Иисус, по мнению Марешаля, пытался разжалобить народ, женщин: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» [Лк, 23: 28], и до последнего момента надеялся, что народ его поддержит и казнь отменят. Короче, Марешалем обрисован рядовой проповедник, зарвавшийся, а затем испуганный слишком сильным карательным интересом к нему синедриона, слишком сильной мерой пресечения его критики. Что ж, версия также «внутренне не противоречивая», но слишком прост подход к оценке событий и Христа. Первое возражение: Иисус был предупрежден об опасностях, знал за собой слежку и вполне мог скрыться, уйти в Галилею даже ночью перед арестом. И второе возражение, основное: Иисус был проповедником неординарным, он был яркой исторической личностью, вспыхнувшей на короткий момент (вспомним «суперстар»); в противном случае он не инициировал бы такого информационного взрыва, который гремит через века.

    И наконец, в процессе работы, вольно или невольно подгоняя новозаветные сведения под свою фабулу, с интересом замечаешь, что то же самое неплохо проделали евангелисты с фактическими событиями или, по крайней мере, с устными вариантами евангелий. Очень заметна, к примеру, национальная ориентация евангелий: от Матфея несомненно адресовано обращенным евреям, а от Луки – язычникам. Конечно же, все воспоминания достоверные и «достоверные» были постепенно выстроены, подчинены основной идее, догме христианства: Иисус пострадал, воскрес и вознесся. В Первом послании к Коринфянам Павел исчерпывающе и кратко говорит: «А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (15: 14). Добавить нечего, гибель и «воскресение» Иисуса явились и были использованы как мощный импульс к жизни, как «путевка в жизнь» уже почти сформированного в то время христианства. Правда, повлиять на его облик Иисус уже не мог, и новая мировая религия, постепенно порвав с иудаизмом, ушла в такие дебри, что Иисус, будь он жив, в каждом последующем столетии открещивался бы от нее с облегчением. Вполне имел право Иисус высказаться по-маяковски: «Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош».

 

 

ИИСУС - КОНТРА ИУДЫ

 

    Оба с темным прошлым, в отличие от апостолов-рыбаков, сборщика пошлин и других простолюдинов-учеников, членов общины. Петр, правда, был замешан в движении зелотов, по некоторым данным. Специальность Иуды в евангелиях не проясняется, помимо пожалованной Иисусом, - казначей. В графе «происхождение» - Искариот, Иудея; национальность - иудей, и, по евангелиям, больше ничего. По апокрифам же прошлое Иуды не менее фантастичное, чем у Иисуса. Иисус, естественно, видел (а может, и знал), с кем имеет дело, но взял его в ученики; каким образом, к сожалению, установить невозможно. Ясно лишь, что он не галилеянин и в Галилее в период набора учеников не обитал. Не исключено, что Иуда в начале галилейского периода был призван Иисусом, как старый знакомый по буйной иерусалимской молодости, с обещаниями хорошей жизни, хороших заработков, хорошего положения в общине. Предположить можно и обратное: либо оказавшийся на мели, либо не у дел, Иуда, бог весть чем промышлявший, вероятно прослышав об успехах своего давнего приятеля Иисуса, покинул родную Иудею и, явившись в Галилею ко Христу, запросил участия, помощи. Может быть, подвернулся он Иисусу в одно из праздничных посещений Иерусалима. Иисус, конечно, принял его в общину на равных правах с остальными и с чуть большими полномочиями казначея (может, роковыми). Иуда, безусловно, обещал беззаветную службу, но обещания такого типа людей клятвенны и пусты, Иисус это знал. Взаимоотношения их должны были быть, естественно, сложными. Это была «темная лошадка» в коллективе. Хорошо обозначил это обстоятельство Муретов в своем очерке «Иуда предатель». Иуда - чужак, да еще и пригретый Иисусом на хорошей должности, снискал лишь официально-настороженное обращение - Искариот, в отличие от тезки, апостола Иуды Иаковлева, прозванного Леввеем, в переводе - приятный человек. Если еще присовокупить традиционную неприязнь иудеев к галилеянам и наоборот, то напряженность, наверное, постоянно нарастала. Можно приплюсовать и естественную подозрительность к нему как к казначею со стороны бесхитростных простолюдинов-учеников. Интуитивно понятно, что Иуду спасало лишь то, что он был иерусалимским ставленником Иисуса, в ином случае его, наверное, вытеснили бы из бригады.

    Вполне вероятно, что со временем возникло подспудное противостояние Иуды и с Христом. Может, это была давняя зависть, может, Иуда считал себя умнее, может, было просто недовольство и неудовлетворенное желание играть более значимую роль при Христе. Греческий писатель Никос Казандзакис, в числе многих, в своем романе «Последнее искушение» приписывает Иуде принадлежность к зелотам - непримиримым борцам за независимость Израиля. По его версии, на этой почве между ним и Иисусом-миротворцем возник антагонизм, приведший к предательству. Айзек Азимов допускает прочтение полного имени Иуды не Искариот, а Сикариот (кинжальщик, - было такое движение в Иудее) и также предполагает его агрессивный патриотизм и претензии к Иисусу. Можно повторить здесь и соображения Муретова о крайней религиозности Иуды, разочарованиях в связи с застопорившимся приходом Царства Божия, обещанного Христом, и прочую высокопарность, которая мало вяжется с простой хитростью и незлым коварством Иуды-вора. Не надо ломать голову, наверняка практичный прохиндей Иуда за три года прикопил хорошую сумму привычным мелким воровством из казны. Привлекал, притягивал его ящик для пожертвований и в целом: Муретов анализирует, что Иуда тяготел к «золотому кумиру». Куда делся после всех катастрофических событий «денежный ящик для подаяний», «ковчежец», никто не знает, и нет предположений. А наиболее естественное развитие событий следующее. Иуда, прикопив деньги, ощутил также, что и ковчежец за страстную неделю заметно потяжелел, пополнился (неутомимые дилетанты даже уже и подсчитали - 200 динариев было в ящике). И соблазнился Иуда, и замыслил просто разделаться и с Иисусом, и с общиной одним махом, путем предательства, а ящик умыкнуть. Что может быть проще? Чуть ли не «конгениально». Похоже, что этот план зрел у него давно, по мере усиления разочарований в Христе и по мере угасания надежд на перспективы, «пакибытие» общины. Возможно, вор, измученный постоянным ношением беспризорного ящика с деньгами, наконец не выдержал. Была у него также возможность за время пасхальной недели наладить связи со старыми знакомыми, иерусалимскими уголовниками. Иисус, во власти собственного решения схватиться с синедрионом, снисходительно смотрел на его поползновения: «Что делаешь, делай скорее» [Ин, 13: 27], что в переводе означает: суетись, презренный; каким я тебя знал в молодости, увы, таким ты и остался, прохиндей бестолковый. Синедрион, конечно, навел справки об иерусалимском прошлом Иисуса: синедрионисты в разговоре с Пилатом называют Христа обманщиком [Мф, 27: 63]. Короче, во взаимодействиях персоналий очевидна не тайно-служебная политическая подоплека по детективу Еськова, а древняя как мир уголовщина, стяжательство и коварство, которые проглядываются четче и вероятнее. Иуда к тому же смекнул, что дело уже пахнет кровью и пора спасаться, раствориться в родной иерусалимской стихии. Зная, что синедрион поощрял осведомителей-доносчиков, Иуда просто сбежать с деньгами опасался, не так он был глуп или силен духом. Тут и возник план сдачи Иисуса со товарищи в обеспечение лояльности синедриону, и восфигурировали тридцать сребреников, которые Иуде были не нужны. А убили его свои. Отобрав ящик, привязали к дереву и выпустили кишки, веревки были приняты очевидцами за петлю. Здесь уже можно интерполировать поведение двух-трех членов старой шайки иерусалимских обманщиков-шарлатанов или ошалевших от денег земляков, радостно встретивших Иуду с деревянным ящиком. Йо-хо-хо и бутылка рому на сундук мертвеца! Красивый жест возврата, метания тридцати сребреников синедриону, раскаяние Иуды за невинную кровь придумали евангелисты (не все), синедрион им эту сцену доверительно не сообщал. Скорее всего, бросает эти сребреники он из Ветхого завета: «И они отвесят в уплату Мне тридцать серебренников. И сказал Мне Господь: брось их в церковное хранилище, - высокая цена в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать серебренников и бросил их в дом Господень для горшечника» [Зах,11: 12-13].

Кстати, смертей Иуды обрисовано достаточное количество. Версии самые разные. Например, св. Ефрем Сирин пишет: «…и он пошел и повесился на веревке. А что «расселось чрево его» (Деян. 1, 18), то это указывает на того, кто поддерживал Иуду, когда он надевал веревку. И как разорвалась веревка, так и он упал и переломился пополам. Иные говорят, что Иуда закрыл двери дома и запер их изнутри, и пока он подвергался гниению, и чрево его расселось, никто не мог открыть двери дома, чтобы видеть находящееся внутри». Здесь наша версия находит отклик - предполагаются лица или лицо, споспешествующие повешению, могло оно споспешествовать и рассечению чрева; предполагается также некий дом, жилище Иудино в Иерусалиме, обнаруживающее иерусалимское происхождение Иуды или иерусалимский след. Однако из стихов 1: 16-19 Деяний все же четче явствует, что Иуда денег в храм не кидал под ноги синедрионистам, а добавил, наверное, из ковчежца и купил на них землю и на этой земле «низринулся», может, даже и случайно, а «…когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его».  Есть также историческая версия, что Иуда помер от болезни, схожей с брюшной водянкой. Папий со слов древнейшего христианского предания отмечает, что чрево Иуды страшно раздобрело, раздулось, предатель не мог пройти там, где проезжал воз. В таком разе он мог и упасть, и лопнуть. Ну и по-евангельски Иуда просто пошел и удавился.

    Крепко работала фантазия человеческая над Иудиными мотивами. Лучшие умы в полете ума же, естественно, создали из мухи слона, нашли параллели и прототипов и на земле, и на небе, переворошили всю историю доступную и воображаемую, перебрали причины великие и низкие, нашли эпитеты мыслимые и немыслимые. Таким «стихосложением» можно сопроводить двухтысячелетний научный и беллетристический промысел, богословское и атеистическое противостояние по данному вопросу.

    Немало реалистичных исследователей все-таки приписывают преступление Иуды его алчности. А наиболее высоко оценил предательство Иуды Нильс Рунеберг: «Аскет ради вящей славы Божией оскверняет и умерщвляет плоть; Иуда сделал то же со своим духом. Он отрекся от чести, от добра, от покоя, от царства небесного, как другие, менее героические, отрекаются от наслаждения [насмешливый Борелиус вопрошает в этом месте: «Почему он не отрекся от отречения? Почему не отрекся от отречения отречения?»]. С потрясающей ясностью он заранее продумал свои грехи. …Иуда же избрал грехи, не просветленные ни единой добродетелью: злоупотребление доверием и донос. В его поступках было грандиозное смирение, он считал себя недостойным быть добрым». Слышал бы все это смиренный вор Иуда, для дела «заложивший» Иисуса!

    Неисчислимы примеры нелепых, вымученных умозаключений по поводу величия двух простых рабов (оговорим талантливость и одаренность Иисуса), влипших в историю. Избранников Его Величества Случая (не забудем про стохастический напор). Еще пример высокого полета человеческой мысли: Эрфьорд в третьем приложении к «Христианской догматике» говорит, что мучения Бога на кресте не прекратились, ибо происшедшее однажды во времени непрестанно повторяется в вечности. Иуда и ныне продолжает получать сребреники; продолжает целовать Иисуса Христа; продолжает бросать сребреники в храме; продолжает завязывать веревочную петлю на залитом кровью поле.

    Добавим из учения каинистов: «Иуда предал Его на смерть для освобождения и очищения Его Божественного Духа, а через Него и всех крупиц этого Духа, разрозненных в материи и жаждущих возвращения к своему Божественному Первоисточнику». Чем не книжники евангельские?

    Иисус - контра Иуды, заголовок этого раздела. Напишем иначе: Иуда - контра Христа. Обозначим тем самым силовое противостояние иудаизма против христианства, Иуды против Христа. «Все еще жив для Иудейства и разумен нелепый вопрос: «Кто кого предал, Иуда - Христа или Христос – Иуду?» - сказал Мережковский. Оба знаковых представителя двух мировых религий были банально сведены убогой и насущной жизнью, но противопоставлены как антиподы. Возымела место некая сиюминутная победа иудаизма, успех Иуды. Но Иисус восстал - христианство возродилось. На долю Иуды выпал позор. Вся евангелистика и последовавшая затем многовековая человеческая комедия представляются каким-то фантастическим театром - христианство на марше. Но главные герои, человеки, погибли, один во имя старого, другой во имя нового, в одно время и в одном месте. Проглядывается, озаряется иногда дикий ернический смысл, усмешка случая, как некоего верховного кукловода, сведшего эту пару, чтобы здесь и сейчас провести наконец четкую границу между старым и новым. Красоте, значению и простоте соединения этой пары можно противопоставить разве что эффект теоретического объединения физиками-атомщиками сильного и слабого ядерных взаимодействий.

   Обратим-таки внимание на еще одно, третье по нашему счету (несть им числа), фундаментальное догматическое противоречие. От Луки: «Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати. И он пошел и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им» (22 :3-4). Заметим, Иуда, чтобы предать, направлен Сатаной; церковь на этом настаивает. От Иоанна: «Пилат говорит Ему: ...я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя. Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (19 :10-11). Пилату, чтобы казнить, указано свыше; церковь это не отрицает – не имеет права.  И что же? Предательством, Сатаною поставлены, и казнью закреплены самые, что ни на есть начала христианские. А поскольку предательство – дело рук Сатаны, то и христианство (о, Иисусе!) – сатанинское дело; много позади и всё еще, очень похоже, впереди. Такова закономерная, неумолимая логика. Однако решить эту невязку (мы догадываемся) нет ничего проще: Иуда направлен Богом через Сатану. Но тогда, выходит, Иуда не причем и его надо реабилитировать. Но оставим,  здравомыслие - дело богопротивное.

    В напряженном противостоянии держит Иисуса и Иуду Казандзакис по ходу своего романа. Но в последних главах Казандзакис как-то смешал непримиримую борьбу за свободу народа Израиля с борьбой за правила поклонения Богу Израиля же на фоне раздумий о смысле жизни там же, в Израиле. Не грех было бы вспомнить и боль Христову по поводу плачевного положения нищих евреев, и даже в каком-то смысле его ратования за их лучшую долю. Прикинем сюда же, что философия борьбы и бессмертия, а также смысла жизни у разных этносов, естественно, различна. Наверное, эти вопросы евреи и, допустим, эскимосы или самураи ставят и решают по-разному. Греку, похоже, сложнее разобраться в их существе для евреев, чем этническому еврею на своей земле (хотя мы и допустили греческую кровь в жилы Иисуса). В общем, у Казандзакиса вышла страстная мешанина, правда, виртуальная. Иуда под конец чуть не зарезал Христа.

    Мень считает, что личность Христа неисчерпаема. Скорее неисчерпаема фантазия человека  - задай лишь тему, задень лишь воображение.     Измышления на скудных текстах евангелий, обрисовавших исторический случай, рабочий момент истории, достигли феноменального, фантастического уровня и продолжаются. Прослеживается принцип инициирования и развития информационного взрыва. Инициатор, детонатор по-армейски, все же должен был иметь и имел достаточную критическую массу, иначе взрыва не получилось бы.

    Подытоживая, для размышления предлагаем фрагмент из нашумевшего апокрифического Евангелия Иуды. Евангелие признано подлинным коптским текстом и недавно расшифровано в Швейцарии. По утверждениям ряда исследователей, в нем содержатся сведения о сговоре Иисуса и Иуды, о велении Иисуса предать его для благой цели Искупления (предположение, кстати, не новое). Приведем проблемный фрагмент полностью, в двух переводах: «Истинно Я говорю тебе, Иуда, что возносящие жертву Сакла, [своему (?)] богу […] что […] всякие злые дела. Ты же превзойдешь их всех, ибо человека, который носит Меня в себе, ты принесешь в жертву» (перевод с коптского Д. Алексеева) и «Иисус сказал: Истинно говорю [тебе], это крещение [56] […] имя мое [пропущено примерно девять строк] мне. Истинно говорю тебе, Иуда, приносящие жертву Сакласу […] Бог [пропущены три строки] все, что есть зло. Но ты превзойдешь их всех. Ибо в жертву принесешь человека, в которого я облачен» (перев. с англ. В. Бойко). Очевидно, что в приведенном стихе Иисус не наставляет или уговаривает Иуду, а предсказывает его поведение, как предсказал он отречение Петра и поведение остальных учеников.  Кроме того, Иисус слово «жертва» никогда не произносил в свой адрес. О жертве не было и намека в скоротечной ситуации казни. Это слово появилось по ходу развития культа, сотворения догматического его наполнения. Как раз Иреней, епископ Лионский, упомянувший Евангелие Иуды в 180 году, и трудился над догматикой в числе многих. Более прозрачен другой фрагмент Евангелия Иуды: «Роптали же их первосвященники, что Он (Иисус. – В. Е.) вошел в комнату Своей молитвы. Были же некие их книжников, наблюдавшие, чтобы схватить Его на молитве, ведь они боялись народа, ибо Он был для них всех как пророк. И они встретили Иуду, они сказали ему: Что делаешь здесь ты?! Ты ученик Иисуса! Он же ответил согласно их желанию (курсив мой. – В. Е.). И Иуда взял деньги, он предал им Его» (перев. Д. Алексеева).  Здесь почти очевидно, что Иуде был учинен допрос, и с пристрастием, после чего напуганный Иуда «сдал» Христа. Но все это нюансы перевода, провоцирующие толкования. Ясно одно, что и слово «жертва», и слово «предательство» выглядят в евангелии уже закрепившимися, почти жаргонными и ставят Евангелие Иуды в один ряд с другими, в разряде древнего евангелического жанра.

    И теперь более внимательно. Участь Иисуса была решена синедрионом (точнее, Ананом): брать! Далее: судить и уничтожить. Не поленимся повторить одно из евангельских свидетельств: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него, - и придут Римляне, и овладеют и местом нашим и народом; Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» [Ин, 11: 48, 50]. Синедрион – мощная властная структура, контролирующая всё и вся в Иудее, и расправа была лишь делом времени. Антипа был в курсе, помощь римлян была беспроблемной. Машина тронулась с места. И здесь ясно, что Иуда был использован между прочим, как мелкое и необязательное «техническое звено».  По данным тех же евангелий операция пошла успешно. Практически, Иуда, с его пресловутым поцелуем, в общей суматохе захвата был лишним и, конечно, выглядел нелепо, но старался. Иисус к схватке с синедрионом был готов (неизбежной ко всему) и не скрывался за спинами. А Иуда, надумай он отказаться от наводки, тоже не ушел бы от синедриона, он это знал. Мораль, присущая нам, в те кровавые времена, как мы уже упоминали, была далеко на заднем плане и Иуду не отягощала. Возможно, он осознавал свою ничтожную роль в развитии событий. В порядке самооправдания, если бы оно и пришло ему в голову.
     Из сказанного выше вытекает, что все многотрудные мудрствования по поводу «вины» и «предательства» Иуды мудрствованиями и являются, далеко оторвавшись от реальности.
     Жертвуя краткостью, упомянем еще один источник. Так называемую «славянскую версию» Иудейской войны Иосифа Флавия. По первым исследованиям было высказано предположение, что славянский перевод сделан с утраченного арамейского оригинала. Однако позднее это предположение было обоснованно опровергнуто (собственно, - оформлена очевидность, напр. Н. А. Мещерский). Здесь приведем  интересный фрагмент, где славянский редактор по своему усмотрению полностью заменил предательство Иуды предательством Понтия Пилата: «Испытав Его и поняв, что [Он] делал добро, а не зло, и не был ни мятежником, ни желателем царской власти, Пилат отпустил Его. Ибо [Он и] жену его умирающую исцелил. И [Он] пошел на обычные места, и делал обычные дела. И еще больше людей собралось вокруг Него, и славился своими свершениями больше всех. Завистью уязвились от Него законники. И дали тридцать талантов Пилату, чтобы убил Его. И тот взял и дал им волю самим свое желание исполнить. И с того времени искали, как Его убить. И, как сказано прежде, дали Пилату тридцать талантов, чтобы выдал им Иисуса. Они же распяли Его вопреки отеческому закону и весьма глумились над Ним». Вину Пилата редактор заретушировал (мотив, идущий от Ин, 11: 48). Не смотря на явную нереальность передачи событий, появились сентенции, базирующиеся  на этом эпизоде «славянской версии» (напр. Кирилл Коликов: «Кто убил Христа?»).

 

 

 

 

КРЕСТ

 

    Прот. А. Мень проделал огромную работу, сгладив противоречия в евангелиях и связно выстроив по евангельским текстам весь жизненный путь Иисуса Христа. Структура текстов при этом принята Менем без возражений и сомнений в их исторической достоверности, с христианской прямолинейностью. Авторитет Нового завета соблюден до буквы. Как и у Мережковского, но проще, доступнее. Стиль повествования мягко-нравоучительный, собственно и цель книги - разъяснить достаточно грамотному современнику, решившему обратиться к Христу, пример его жизни, суть его учения и жизненного подвига. Цель достигнута безусловно. Мень нанес, наверное, последний удар по атеистической эквилибристике в историографии Христа по поводу подлинности его существования (увы, не угодил Мень православным иерархам своими прогрессивными взглядами на общую картину мироздания). Дополнительно представлен высокопрофессиональный критический обзор претензий к текстам евангелий нехристианских исследователей для более подготовленных читателей. Здесь, конечно, возможны инакомнения, разноубежденность.

    Парадоксальна тысячелетняя символика христианской церкви. Мень пишет о кресте: «Отныне это орудие казни станет символом Искупления, символом жертвенной любви Бога к падшему человечеству». Чего это оно, человечество, падшее, собственно? Человек прогрессировал тысячелетия и прогрессирует. Мы обоснованно называем нравы и народы времен Христа жестокими, Иисус же считал свое время благонравным, но жестокосердным более древний народ иудейский [Мф, 5: 31-32; 19: 3 - 8]. Уже здесь очевидна поступь прогресса человека, снижение жестокости и возрастание милосердия. Нет смысла перечислять пути и достижения прогресса, и не будем бряцать диалектическими терминами. Даже лик церкви спрогрессировал, изменился в последнее столетие. Так что все христианские объяснения этого символа являют хорошую мину при плохой игре. Что ей ни пой, дыба - она и в Иудее дыба, и в России - страшный символ бесчеловечности, даже нечеловечности, уродливое достижение душегубов-садистов всех времен и народов. Хорош символ любви, даже сочетать эти слова страшно, морозит душу. И действительно, особенно во времена крестовых походов, этот символ сеял и наводил панику и ужас и на своих, и на чужих. Косидовский упоминает, что даже крестное знамение не сразу прижилось, с отвращением люди осеняли себя крестом, да оно и понятно: человеку тех времен поклоняться страшному орудию смерти было все равно, что человеку современному поклоняться гильотине или электрическому стулу (на миг представим эти предметы на куполах церквей).. Кстати, Писание никак не регламентирует эту культовую жестикуляцию. И даже напротив, христиане этим жестом как бы имитируют сораспятие, подобясь Христу, в то время как апостол Петр, именно во избежание кощунства подобия, повелел своим казнителям распять его вниз головой. Веками позже очень символичным стал крест на спине осужденного инквизицией. Несменная нашивка в виде холщевого шафранного цвета креста на верхнюю одежду провинившегося, но уцелевшего еретика (в таковые легко попадали и невинные люди) являлась его пожизненной укоризной. Носитель этого символа был вынужден смиренно терпеть постоянные издевки обывателей, наказание было достаточно изощренным.

    Можно печально подытожить, что церковь на все сто процентов оправдала свой дикий символ в столетия крестовых походов и разгула инквизиции. Никакая другая религия так не отличилась. Сравнимо разве что с политическими режимами, которые и поныне запрещают в своих владениях мировую литературу, достижения мировой культуры. Объяснения неудачного символа представляют собой, как и вся догматика, набор высоких слов при полном несоответствии их с объектом. Показательный пример тысячелетней бессмыслицы («честный крест», «животворящий крест», «царей держава»  и т. п.). Крест как символ, по материалам многочисленных исследований, отмечается в исторической религиозной практике многих живых и исчезнувших этносов, но вне связи с насилием. Похоже, привлекала лаконичность формы. В христианском же применении мы видим совсем противоположное - крест нелепо усложняется. Особенно в православии (православной ставрографией поименовано 36 форм креста). Каждому концу креста измышлено некое теологическое значение. Присвоен глубоко научный религиозный смысл каждой дополнительной перекладине его, излучине, а их бытует более трех десятков. Можно измыслить еще целую систему размеров, пропорций и символического их значения. Человек устремленный горазд. За всеми этими «архитектурными излишествами» уже и трудно уловить суть конструкции. Но на каждое мудрствование достаточно простоты: суть невзрачна и пугающе откровенна - дыба. Уж не лучше ли вернуться к изначальной древнейшей сути креста? Уловил же человек первозданный (даже язычником его не назовешь) его лаконическую красоту. Конечно, это было одним из озарений Homo sapiens - момент положения одной линии поперек другой. Проблеск мысли. Несколько в иной задумчивости чертил линии на земле Иисус при суде прелюбодеицы. Много позже Ильф и Петров под этот мыслительный графический процесс приспособили Паниковского. Прямо эстафета. Однако всерьез очевиден воплощенный в этом символе некий момент истины, идеал. В этом идеале можно увидеть и гениальную мысль, и простоту совершенства, и созидательное человеческое начало.

    Наверное, можно было подыскать иной символ к этическим нормам христианства тому же современнику Меню или хотя бы наполнить его иным, более подходящим смыслом: пытался же Иисус подправить тысячелетние нормы Моисеева Закона! К тому же объединение церквей не за горами: каких-нибудь два-три века (для религии - пустяк) - и понадобится символ объединенной веры. Иудаизм и христианство уже двинулись друг к другу. Сейчас только кликни - великие дизайнеры предложат многие и многие варианты символа. А то и вообще пора учинить символ силы и возвышенности Человеческого Духа, как предел устремлений человека, веры в себя. Раз уж надо именно веровать. Вера в себя – наилучшая из религий, подтверждают продвинутые люди. И здесь мы не отрываемся от Писания: именно веру в себя настойчиво внушал Иисус своим ученикам-апостолам (выше об этом говорилось). А распятие пусть останется знаком древнего мракобесия официальной Иудеи, хоть и составившим счастье новой веры.

     Пост-таки скриптум: велики, однако, опасения, что мы навеки останемся при этом красном словце.

 

 

 

ЖЕРТВА

 

    Значение вольной или невольной смерти Иисуса для судеб человечества прекрасно раскрыл Ренан. Без религиеобразного богословского камлания, светским возвышенным словом и слогом вольный или невольный подвиг Христа представлен читателю исчерпывающе. Заключительный раздел исследования Ренана - глава «Существенные черты дела Иисуса» - являет собой вдохновенный гимн Иисусу Христу. Раздел включает более 3000 слов, и слово «жертва» не используется ни разу. Тем не менее смысл дела всей жизни Иисуса раскрывается полностью. «Беззаветно преданный своей идее, он сумел все подчинить ей до такой степени, что вселенная не существовала для него. Этими усилиями героической воли он и завоевал небо», - ясно и мощно пишет о Христе Ренан. Никакой схоластики. И еще более конкретно: «…для тех, кто работает для будущего, смерть является желанной». Вполне можно и это представить, хотя и трудно приступать с европейской логикой к палестинским событиям и к поведению палестинских исторических героев. Фанатизм в тех краях даже сегодня, спустя два тысячелетия, силен.

    Заметим, что, останься Иисус жив, христианство все равно пробилось бы в жизнь, но, наверное, в ином виде.

    Очень реалистично, правдоподобно описал смертоубийство Иисуса о. Мень. Он без прикрас предположил обычные мучения живого человека на кресте, агонию конца без каких-либо чудес. Никто Христу не помог ни словом, ни делом. Ни ангелы, ни Бог-Отец, к которому он воззвал перед кончиной, ни люди.  Тоскливо быть покинуту всеми в такие часы. Но в моральном плане тех времен ничего иного ожидать от ближних и не следовало, (с  позиций светской современности ученики стали предателями, иудами). Далее, описывая душевное состояние разбежавшихся учеников, Мень также реалистичен: «Это было крушение окончательное, непоправимое. Рухнули надежды и ослепительные мечты. Никогда еще люди не испытывали более тяжкого разочарования». Обычная по тем временам смерть, совсем не выглядевшая как жертва или жертвоприношение. Точнее, обычный разгон смуты по-римски, устранение потенциального зачинщика. И естественное, подавленное состояние близких людей. Никто в тот момент, сияя лицом, вдохновенно не вскричал: «Иисус пожертвовал собой! Мы свободны от грехов!» Никому это не пришло в голову: ни друзьям, ни врагам, ни равнодушной, даже злорадной городской толпе. А ведь жертва видна сразу. Именно по свежим впечатлениям. Тому немало исторических примеров. С годами эти впечатления могли лишь сглаживаться, бледнеть. А в нашем случае все произошло ровно наоборот. Грубое, унизительное убийство Иисуса усилиями заинтересованных людей со временем было осмыслено, представлено как спланированная жертва. И с годами, по ходу успеха, распалялись религиозные чувства и религиозные мотивировки, переиначивалась насильственная смерть, преображалась в искупительную жертву. Очень много придумано в этом плане. В послании Павла к галатам формула жертвы такова: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (3: 13). Многое можно вообразить, отыскивая смысл уже в этом изречении. Или в первом послании Петра: «Он грехи наши сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (2: 24). Очень поэтично написано. Проще и конкретнее у Иоанна в первом его послании: «…кровь Иисуса Христа, Сына Его [Бога-отца], очищает нас от всякого греха» (1: 7). Слишком легковесно такое очищение совести за чужой счет. Иисус представлен как некая дармовая индульгенция, квота на грех. Говоря проще - разрешение на преступления перед совестью и людьми. Обман, предательство - все возможно. Грех списан, дорога в Царство небесное обеспечена искуплением Христовым - таков прямой смысл вышеприведенных сентенций. Так же в послании Павла к римлянам: «…получая оправдание даром, по благодати Его [Бога], искуплением во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде, во время долготерпения Божия, к показанию правды Его в настоящее время, да явится Он праведным и оправдывающим верующего в Иисуса» (3: 24). Путано, на манер шаманского бормотанья, но, главное, - это утверждение, что Бог-отец предложил в жертву своего сына. Кому? Себе? Людям? Людям-евреям или людям-римлянам? Во всех случаях несуразица. И это всего лишь истоки, новозаветные истоки тех причудливых словесных рек, которые потекли, пополняясь, через века.

    Идея развита, раскручена демагогично и мощно в некотором отстранении от здравого смысла. Что есть жертва? И в религиях, и в светской, мирской логике состоялось очень четкое понятие жертвы, жертвоприношения. Это религиозный обряд умилостивительного, благодарственного, благотворительного или (и) искупительного характера. Понятие жертвы четкое, но обширное. Это и человеческая жизнь, и части человеческого тела, и заклание животных, и приношения продуктов земледелия, и девственность, и деньги, и т. д. Все, что мыслится, связывается с жертвой, можно разобрать по порядку.

    Итак, первое. Жертва приносится всегда адресно. Непосредственно избранному богу, божеству, духу и т. д. Или во имя каких-то начинаний, идей, того же счастья человечества.

    Второе. Жертва целенаправленна. Оговаривается, обозначается причина подношения, излагаются просьбы, мольбы, ожидания благ или искупления моральных просчетов - грехов. Отметим, что если божество надежд не оправдало, в частном случае его могли и отстегать те же просители. Конкретно у иудеев существовали жертвы очистительные, искупительные, жертвы всесожжения, сиропитательные и благодарственные.

    Третье. Жертва приносится одним или несколькими лицами - жрецами или коллективно, семьей, племенем, народом.

    Четвертое. Жертва приносится преимущественно в специальный, определенный день или время. Как правило, это праздник избранного божества; иногда избирается для жертвы конкретная ситуация, состояние души.

    Яркий пример жертвоприношения прописан в Ветхом завете, это легенда из жизни патриарха Авраама. Во испытание веры Авраама бог Яхве требует от него исключительной жертвы - всесожжения собственного сына Исаака (в принципе, конечно, нонсенс, чтобы не сказать конфуз, поскольку человеческие жертвы иудаизм не признает и горделиво в них не сознается). Авраам беспрекословно подчиняется. В последнее мгновение, когда Авраам заносит нож над сыном, ангел, посланный Яхве, останавливает жертвоприношение. Яхве вознаграждает Авраама за веру благословениями. Здесь все четко взаимосвязано - и жертвоприноситель, и жертвополучатель, и жертва, и мотивировка, и вознаграждение.

Жертвенную ситуацию с Иисусом можно проанализировать по тем же вышеприведенным пунктам. Если Христос - это жертвенный агнец, как любят выражаться богословы-златоусты, то кто кому принес его в жертву? Допустим, жертвующая сторона - человеки, люди. Отловив Христа, люди принесли его в жертву. Кому? Его же отцу – Богу? С наглыми просьбами отпустить им за это все их грехи прямо с первородного? Бред (помимо того, что человеческие жертвы запрещены иудейской верой, как уже сказано). А если не Богу, то кому? Кто еще может отпустить грехи в таком количестве? А ведь считают и пишут - отпустил. Теперь напротив. По мудреватым богословским утверждениям (изначальные приведены выше), Бог-отец принес сына, предвечного Иисуса, в жертву. Сразу нелепо, чтобы Бог сам что-то кому-то жертвовал, тем паче сына своего, в силу предвечности вообще не подпадающего ни под какие определения жертвы. И тем более грозный Саваоф, из-под юрисдикции которого Иисус не выходил. И кому? Людям? И для чего? Отдал сына людям, а после того, как они его растерзали, милостиво отпустил им все их грехи и даже впрок, это Саваоф-то! Не удержимся здесь, напомним о его характере: во время оно Саваоф, вознегодовав, потопил все человечество, кроме семьи Ноя; испепелил два города людей - Содом и Гоморру; истребил 14 700 евреев, возроптавших против Моисея в пустыне; убил 50 070 горожан Вефсамиса, неосторожно заглянувших в его, Господа, ковчег. Более чем убедительные контрафакты. И вообще, как это - не люди жертвуют Богу, а Бог людям, все навыворот, съязвил бы нормальный атеист. Так может, Иисус сам пожертвовал себя? Кому же? Богу-отцу? Нелепость, и тем не менее: «кровь Христа,         который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистив совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному» [ к евреям, 9: 15 ] . Здесь явствует, что Сын принёс себя в жертву Отцу  в противовес приведенному выше посланию к римлянам (3: 24). Ныне в этом направлении следуют рассуждения, по сложности ничуть не слабее анализов теоретической физики (человек думающий – он и в религии на высоте). В частности: какую природу принял Христос? «Обожение носило во Христе динамичный и синергийный характер. В момент  зачатия никакого содействия со стороны человеческой природы еще не было -  Христу требовалось возрасти по человечеству, пройти все искушения, чтобы  тот дар обожения, который был Ему изначально присущ по ипостаси, был     внутренне усвоен по человеческой природе» (из православной полемики) или: «Конечно, естественные наши страсти были во Христе и сообразно естеству, и превыше естества. Ибо сообразно с естеством они возбуждались в Нем, когда Он попускал плоти терпеть свойственное ей, а превыше естества потому, что  естественное во Христе не предваряло Его хотения. В самом деле, в Нем  ничего не усматривается вынужденного, но все - добровольное. Ибо по собственной воле Он алкал, по собственной воле жаждал, добровольно боялся,  добровольно умер» (Преп. Иоанн Дамаскин) и проч., и проч. Люди, сойдясь на форуме, или собором, или келейно решают каким быть Иисусу, Богу (делимым или неделимым, телесным или нетелесным, принявшим или не принявшим Адамов грех и т. д.) но: «Делаемые руками человеческими, не суть боги» [Деян., 19: 26]. Это называется создавать себе кумира по своему хотению. Не лучше дикаря, выстругивающего божка на свой вкус – одноглазым, двух или трех и далее торжественно его демонстрирующего (ничуть не следует, что эта реальная аналогия не может быть легко опровергнута человеком верующим в изощренности его ума, настроенного на абсолют). Для полноты картины людского самоуправства в определении божьих подобий и проявлений приведем высказывание митрополита Макария: «Вся тайна нашего Искупления смертью Иисуса Христа состоит в том, что Он взамен нас уплатил своею кровию долг Правде Божией за наши грехи».  Удержу в самовольстве нет, всяк мыслитель при сане или узкий специалист-теолог считает себя вправе накинуть на смерть Иисуса собственное и всеобщее  искупление и спасение.

      Так может Иисус принес себя в жертву ожесточившимся людям? Умозаключение Григория Богослова (на грани фола): «Что жертва была принесена не лукавому, ибо как это  было бы оскорбительно, не Отцу у Которого мы не были в плену и Который любит нас не меньше, чем и Сын, а человеку нужно было освятиться, человечеством Бога».  Значит все-таки людям (отбросим лукавого)? Однако жертвуя собой или себя, нормальный, праведный человек не вовлекает в это дело посторонних, иначе это уже не жертва, а убийство (да и самоубийство запрещено той же иудейской верой). Процессуально формула Иисусовой саможертвы выглядит так: «Вот я; убив меня, вы очиститесь перед моим Богом-отцом от грехов ваших. Давайте, действуйте, я-то все равно воскресну». Ни в какие ворота такая жертва не лезет, да и грех ждать очищения людям, сотворившим такое. Во всех рассмотренных случаях теряется понятие и жертвы, и искупления.

  Здравый смысл брезжит лишь в одном случае. Вспомним, что сказали первосвященники, прослышав о делах Христовых, о его успехах: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него, - и придут римляне и овладеют и местом нашим, и народом». И далее продолжил Каиафа: «…лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» [Ин, 11: 48; 50]. Уловив в действиях Иисуса потенциальную смуту, первосвященники попросту пожертвовали им во имя своей спокойной жизни и спокойной жизни иерусалимцев на некоторый период истории. Это жертва. Римлянам. И цель - не отпущение грехов всему человечеству, а конкретная, сравнительно оправданная. Поразмыслив, иерархи выдали Христа римлянам на уничтожение. Но сделали эти деды, как ни странно, дело, которое трудно переоценить. И, сделав это дело, все причастные люди не искупились, а, наоборот, погрязли в грехе убийства, чем бы оно ни обернулось. Здесь напрашивается честное историческое отступление. Увы, существует аналогия этому действу и в истории православного государства Российского. В 1346 году государь литовский Ольгерд вторгся войском в Россию, свирепствовал в ее пределах и приступил к новгородцам: «Ваш посадник Евстафий осмелился всенародно назвать меня псом: обида столь наглая требует мести; иду на вас». А дело таки было, и далее русский историк Карамзин Н. М. в своей «Истории государства Российского», следуя летописи, сообщает, что Евстафий, как водится, «имел врагов между согражданами, утверждавших, что безрассудно лить кровь многих за нескромность одного чиновника; что лучше принести его в жертву отечеству и тем удовольствовать раздраженного Ольгерда. Другие, уже будучи в походе, согласились с ними и, возвратясь с пути, умертвили Евстафия на вече. Сие дело, противное народной чести, противное всем законам, есть одно из постыднейших в истории новгородской, буде летописцы не скрыли некоторых обстоятельств, уменьшающих его гнусность».

    И это, пожалуй, все по жертвенной ситуации, прочее - догматический вымысел, монументальный и несуразный. Можно лишь еще предположить, что Иисус фанатично пожертвовал собой во имя нарождавшейся веры, не отрекся, не поступился принципами, прикидывая, что его смерть даст мощный импульс в жизнь вере, которую он проповедовал. Но, судя по евангельским текстам (точнее - по подтекстам), жертва была скорее невольная, Иисус ни сном ни духом не мыслил стать основателем мировой религии и помирать не собирался, точнее, надеялся уцелеть.

    В догматике жертвоприношения Христова звучит некая несолидная двусмысленность. Жертва, «омыв кровью грехи человеческие», далее, благополучно воскреснув, ест печеную рыбу и беседует с учениками. И еще далее с триумфом возносится на небо, цела и невредима. Да еще грозит вторым пришествием и судом. Что-то одно надо было утверждать богословам - либо представлять Иисуса как жертву искупления всех грехов человеческих окончательно и бесповоротно (добавим все-таки: и самовольно), либо воскрешать невинно убиенного человека, отправлять его на небеса и представлять как судью грядущего Царства небесного, воздающего по грехам и по праведности (а заодно - и за то, что распяли). А то получилась мешанина, компрометирующая Христа по всем статьям. Похоже, поэтому Ренан, чрезвычайно уважительно относившийся к Иисусу, и избегал подобных догматических откровений в своем повествовании. Очень жесткую параллель проводит Мережковский: «Страшная за эту голову [Иоанна Крестителя] плата - конец Израиля; страшнейшая за ту [Иисуса], - конец света». Плата мира, а не дар ему отпущения грехов, кара миру, а не прощение, - таков более реалистичный вывод исследователя. Под концом света, мира, Мережковский имел в виду всеразрушительную войну, предугадывая и предугадав вторую мировую бойню (напомним, что цитируемое исследование Мережковский издал в 1932 году).

   Затрагивает тему жертвенности и наш современник диакон  Андрей Кураев, профессор богословия. В сложном теологическом рассуждении есть мир Бог или мир не есть Бог, о. Андрей исходит из стиха Иоанна (3: 16): «...так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (курсив мой. - В. Е.), здесь сразу заметим, что точнее – единосущного, иначе слишком по-земному получается. Далее о. Андрей продолжает: «Мир дорог для Бога до такой степени, что Он Сам жертвует Собой ради спасения мира от распада» (курсив мой. - В. Е.). О. Андрей, цитируя Иоанна, инвертирует жертву: «Сам жертвует Собой». Надо понимать, что Бог-сын (или отец?) жертвует собой (у Иоанна Бог-отец жертвует Сыном). Естественно, диакон накоротке считает, что все едино, отец ли сын, в силу единосущности (догматическая Двоица). Экстраполируя эту логику дальше, поставим вопрос: а не жертвовал ли себя (читай - Иисуса) Бог-дух? в силу нерушимого триединства? А там еще и Сатана, подговоривший Иуду [Лк, 22: 3-4], проглядывается как организатор жертвоприношения, процессуальный жертвоприноситель. Вряд ли есть достойный выход из этого вдохновенного логического лабиринта. В довершение канонического абсурда  искупительную жертву на кресте «обнулил»  преподобный Иоанн Дамаскин утверждая, что  Иисус сумел еще при своем крещении в реке Иордан «водами погребсти человеческий грех».

      Сопоставим вышеприведенные (далеко не ходя) два очень солидные текста:
    «Мир дорог для Бога до такой степени, что Он Сам жертвует Собой ради спасения мира от распада» [д. Кураев];
    «кровь Христа,  который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистив совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному» [ к евреям, 9: 15 ].
    Здесь, как и во множестве аналогичных канонических и богословских текстов, совершенно очевидно, что сам Бог жертвует себя себе самому. В таком случае, символом христианства должна быть змея, поедающая самое себя, то есть кольцо, а не крест (см. раздел выше).

      Не менее обескураживающее заявление сделал Ап. Павел в его Первом послании к коринфянам:

7. «… но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей,

8. которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не

распяли бы Господа славы.

9. Но, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на

сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его».

     То ли Павел заговорился, то ли те, кто сделал текст под его именем, но жертва здесь никак не проглядывается. Более того, Павел пеняет властям, не внявшим Богу и казнившим Христа. И что было бы с христианством? с искуплением и проч.? «если бы познали»?

       И еще о жертвоприношениях. Вполне исторической, упоминаемой является личность отчаянного проповедника Перегрина. Бродячий философ-одиночка, Перегрин примыкал к разным религиозным сектам и в конце концов сошелся с христианами. По описанию греческого писателя II века Лукиана, Перегрин стал влиятельной фигурой в христианстве, приложил также руку и к христианским текстам того времени. Деятельность его выглядит суматошной: сидел в тюрьме за христианские взгляды, выступал с нападками на самого императора, пытался затеять восстание в Греции и, наконец, впал в глубокий конфликт с христианами. Школы, общины своей он не создал, как Иисус, а может, прошло то время; сановничество, видимо, ему претило, вторых ролей он тем более не терпел. И, горячая голова, Перегрин, чтобы навечно (как он полагал) остаться на гребне популярности, публично подверг себя самосожжению. На миру и смерть красна. Очень это интересное поведение, но, главное, здесь все же просматривается самопожертвование, жертва жизни во славу человеческого духа. Угадывается также демонстрация превосходства над серостью толпы, его не понявшей и ему надоевшей. Мы, умные, сказали бы: ложный героизм. Но - героизм и жертва во имя героизма. И след в истории все же остался. Да и последователи последовали (правда, несколько иного толка) - столпники, схимники и прочие уничижители плоти во торжество духа.

 

 

ОТЕЦ, СЫН, ДУХ

 

Возьмем в руки Библию. В Библии Бог (Адонай, Иегова, Яхве, Саваоф – как хотите) говорит через пророка: «Ибо Господь, Бог ваш, есть Бог богов…» [Вт., 10:  17 ]; «Не поклоняйся им и не служи им;  ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель…» [Исх.,  20:  5 ].   Что мы видим? В первой цитате Бог фактически сообщает о многобожии на небесах, о множестве именно богов, а не двойников, лжебогов и т.п. Наш Бог лишь стремится выделиться, возвыситься над ними: «Я - Бог богов!». Далее Бог, признавая наличие других богов, ревниво требует поклонения себе, а не им: «не поклоняйтесь, Я ревную, накажу!». И как теперь, при аутентично объявленном многобожии, понимать сотворение мира, его библейский вариант? Похоже, оно проходило при множестве советчиков. К тому же другие боги тоже были потенциальными творцами, иначе они не были бы богами. Кто из них творец, а кто самозванец? Если все творцы, то существование параллельных миров следует считать доказанным? Нет, конечно, ирония здесь не уместна - далее следует жесткая инверсия: "Видите ныне, что это Я - и нет Бога, кроме Меня" [Вт., 32: 39];  "Я первый, и Я последний и кроме Меня нет Бога" [Ис. 44:  6]. Всё поставлено на свои места. Но всё ли? Где Сын, предвечный Иисус? Где трансцендентальный Святой Дух? Вряд ли возможна логическая развязка этих противоречий.

    Вернемся к завету Новому. Слава Богу - Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Эта формула произносится верующими автоматически, без мыслей о конкретике и без связи с конкретикой. Три ипостаси единого Бога - Троица - были канонизированы в 381 году, на церковном соборе в Константинополе. Пояснений не последовало, догма пояснений не предполагает; лишь отмечено, что это объединение пониманию невозможно и не подлежит (основа познания в религии - вера). Во времена просвещенные конечно же последовала скептика, символ Троицы назывался и бессмысленным, и абсурдным. Лев Толстой, к примеру, писал, что он отвергает «непонятную Троицу». Другие монотеические мировые религии с составным главным божеством, индуизм например, охотно называют имена богов, вошедших в святой триумвират - тримурти: Брахма, Вишну и Шива - в общем равные между собой, самостоятельные божества. Распределены и сферы влияния между ними. Кстати, Вишну также имел земную (смертную) форму-аватару  – Кришна. Есть и вполне серьёзные попытки провести лингвистическую связь имен Иисус и Кришна (помимо довольно тесной аналогии их рождения, детства, вплоть до избиения младенцев). Еще проще монотеизм в исламе - Аллах и пророк его Магомет, и выше Аллаха нет никого. Здесь уже во власти Аллаха все и вся. Ремарка: молодая, перспективная религия обошлась без путаницы. Магомет так и остался человеком-пророком, а Бог стал единым Аллахом, непонятный Святой Дух упразднен. То есть ислам взял все самое ясное из двух религий. Но увы, только жесткую, безграничную веру, без любви, проповедовавшейся Иисусом (отсюда, видимо, сегодняшние неприятности).

    Христианство не определилось до сих пор в конкретике Троицы, хотя в последнее время в богословии все больше внимания уделяется вопросам соотношения веры и познания. Если все же приступить с обычной логикой к этой многовековой догме, что видится в первую очередь? Был ли ранее, не был ли, но стал с некоторых пор Иисус Христос вторым небожителем. Первого - Отца небесного Иисусова - христиане с неба не низвергали. Так же очевидны и непререкаемы семейные отношения между Отцом и Сыном. Сын до конца дней своих земных носил в сердце имя Отца - Яхве, это общеизвестно. «Я открыл имя Твое человекам» [Ин, 17: 6], - говорил он, завещая ученикам, первым христианам, безоговорочное служение Яхве. По семейному же старшинству Яхве руководил сыном Иисусом, отсылая его к людям и забирая обратно до поры. То есть в Троице все же старшинство, старший Бог наличествует, это Яхве безусловно. Далее - Дух Святой, философское понятие (оно же богословское), означающее невещественное начало в Троице. И здесь уже можно предполагать что угодно, в силу богословской фантазии. И в силу фантазии простого верующего. Но напомним для начала, что в арамейских текстах дух - ruah - женского рода и воспринимается как мать, так что в Троице по первоначалу легко проглядывалось Святое семейство - Отец, Мать и Сын. «Матерь моя - Дух Святой», - очень конкретно говорит Иисус в Евангелии евреев. Добавим из насквозь теоретического Евангелия от Филиппа: «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа святого. Они заблуждаются. Того, что они говорят, они не знают. Когда (бывало, чтобы) женщина зачала от женщины?» (17). При переводе на греческий язык, где слово «дух» среднего рода, уже потребовались богословские транскрипции, а уж в переводе на церковно-славянский тем паче. Известны в богословии усилия прп. Иоанна Дамаскина как-то объяснить суть Духа.  Преподобный положился на свой разум и потому дал чисто антропоцентрическое понятие: «О Духе Святом; доказательство из разума. Для слова должно быть и дыхание; ибо и наше слово не без дыхания; было бы нечестием думать, что в Боге Дух есть нечто отвне привходящее…  Дух Божий сопутствует Слову [его]… ни Отец никогда не был без Слова, ни Слово без Духа.  … Святый Дух, происходящий из Отца  …  по образу исхождения».

      Итак, изначально на небесах обозначились Отец, Мать и Сын. Скажем прямо - первый шаг к многобожию. Языческому, мягко выражаясь, предосудительному многобожию. Но перейдем к современным толкованиям и остановимся на самом сложном: Дух - это первоначало мира. С естествознанием, конечно, никак не вяжется. Можно постичь как нечто равное по степени влияния самому Яхве, который Вселенную все-таки создал и мир тварный и произрастающий, в том числе «человеков» да и Иисуса произвел. Выходит, поскольку Дух нематериален, старшим является Яхве, Бог живой, который создал человека по подобию своему и, следовательно, вполне представляем нашим воображением. Микеланджело нам в этом представлении помог. Собственно, Божье изображение все же существенно просочилось в живопись средних веков, несмотря на запрет. Однако материален ли Святой Дух или нет, но это все-таки третье божество из разряда старших (Григорий Богослов прямо называет Святой Дух Богом). И что-то надо делать с обрисовавшимся многобожием. Поэтому догматики, трудясь отчаянно над проблемой, неисповедимым способом объединили их в одно божество - Троицу. Насколько этот способ неисповедим, настолько и бесцеремонен: по сути, белое объявлено черным, и пререкания по данному поводу были просто запрещены. Концепция ориентирована на экстаз, а не на логическое мышление. Иисус на каноническом соборе в одночасье обратился в некую невзрачную ипостась, хотя четкое разделение и заметная ранжировка понятно высказаны им самим: «Тот, кто высказал хулу на Отца, ему простится, и тот, кто высказал хулу на Сына, - ему простится. Но тот, кто высказал хулу на Духа святого, – ему не простится ни на земле, ни на небе» [Ев. Фомы, 49]. Для полноты характеристики Святого Духа, запутавшегося между Отцом, Сыном и Матерью  напомним, что именно он  явился причиной разделения церквей на западную, принявшую т. н. филиокве (предположение, что Дух исходит и от Отца и от Сына) как догмат, и восточную, ныне согласную лишь на статус т. н. теологумена  применительно к этому постулату.

    Теперь приблизимся к реалиям. В настоящее время, к началу ХХI века, на планете насчитывают около пяти миллиардов народонаселения. В течение ХХ века наши предки в полном количественном и качественном составе отошли в мир иной. За предыдущие 19 веков (затронем только нашу эру, Христову пору) народу (душ человеческих) там скопилось невообразимо больше. Весь этот многомиллиардный контингент частью бедствует в девяти кругах ада, частью процветает на семи ярусах неба. Хорошо представлял весь иной мир Данте Алигьери и донес до нашего сведения, описав в своей «Божественной комедии». Отлично поработал в этом библейском направлении и такой же великий Иероним Босх. Неповторимое впечатление производят его художественные панно на темы рая и ада. Так что и верующие, и атеисты, и иноверцы (тем паче проклятые язычники) могут легко просмотреть вперед свое будущее по этим пособиям. Но речь к тому, что этот огромный параллельный мир обслуживают, не иначе, миллионные сонмы ангелов в Царстве небесном и миллионный же штат прислужников Сатаны в аду. Ангелов, среди них и серафимы, и херувимы, и архангелы (эти имеют даже имена), придется представлять как полубогов или младших небожителей. Полное их штатное расписание составлено Дионисием Ареопагитом. Да и многотысячный строй канонизированных святых следует чтить как полубогов. Многие из них - угодники, чудотворцы и победоносцы (не будем перечислять имена) - прямо и непосредственно курируют те или иные сферы нашего временного прозябания. Кто бережет от болезни, кто помогает в полевых работах, кто подстраховывает в военно-оборонительной мороке (также и в наступательной). И теперь вопрос: как же и чем же христиане отличаются от противных язычников в этом политеическом плане? Равно как и иудеи, не будем затрагивать мусульман. К тому же, спустя несколько веков, церковь принесет на алтарь веры несчетное количество человеческих жертв.

    Но вдумаемся попутно, - полный абсурд заключен в самой концепции Царства небесного и ада. По идее они должны в настоящее время пустовать, поскольку заселение намечено лишь на конец света после Страшного суда (которые, к счастью, пока откладываются). Так благовестил Иисус. Надо думать, и геенна вхолостую чадит, и ангелы скучают в ожидании. Наверное, лишь канонизированные святые без суда и следствия прибыли в рай. В аду же вопят лишь десятки тысяч отлученных. Из наших - вся советская власть там, скопом отправленная Патриархом Тихоном еще в 1918 году. Несметному числу отлученных католическая церковь самолично устроила и суд, и ад еще на земле, руками инквизиторов.

    Так вот, может быть, кто-то и спасовал бы перед этой обозначенной выше хронологической невязкой, только не церковные догматики. Найдено простое до гениальности решение: души умерших после вознесения Христова, т. е. давно уже, двадцать веков подряд, проходят процедуру частного Страшного суда. И по личному приговору Иисуса направляются по делам ихним в соответствующие пределы того света. Если представить евангельского Христа за этой каждодневной, из века в век, сумасшедшей работой (народ-то мрет ежесекундно), то ему можно посочувствовать. В реальном плане многомиллиардно-непомерный труд, и здесь догматикам след выдумать что-либо сверхъестественное, сверхскоростное, но это просто.

    Вернемся к теории. В конце нашего света предусмотрен-таки всеобщий Страшный суд, для многомиллиардных масс душ повторный. Такую коррективу в новозаветную Христову эсхатологию внес русский монах Митрофан, непререкаемый церковный авторитет. Митрофан довольно детально прописал все процедурные вопросы частного и Страшного судов и расселения душ, оставим их в тексте оригинала - «Книге мертвых». Кстати, что бы пришлось сочинять Митрофану по поводу мытарств двух сотен душ святых, которых скаредный папа Павел VI лишил святости росчерком пера, т. е. просто вычеркнул из ревизского списка святых? В том числе и авторитетного по всей Европе и любимого в России Николу-угодника. В раю они, положим, остались, но как им, опозоренным полубогам, смотреть в глаза простым праведникам?

    Интересно и другое, даже печально: как-то в стороне остались братья наши меньшие - невинные животные. Не подумали об их спасении ни Иисус, ни Митрофан. Мыслимая ли это жестокость по отношению к многочисленному тварному миру, созданному Богом? Немыслимая. Какой-то континуум в ином мире им не предусмотрен вообще, после палящего огня конца света. А ведь Яхве в свое время вспомнил о них, наказав Ною отвести в ковчеге два этажа под спасение всякой Божьей животины и зверя от потопа (увы, не без корысти: часть животных была «спасена» для «послепотопного» жертвоприношения). Нет у церкви последовательности в милосердии. Милость к животным, изначально не включенная в десять заповедей, и поныне отсутствует в морали человека. Этот воспитательный провал порождает чудищ. Но мы отвлеклись.

    Продолжим обзор христианского пантеона. Речь о святой Марии. Святая дева Мария, мать Иисуса, - безусловное старшее божество. Настолько старшее, что в Италии ее культ будет посильнее, позначительнее культа самого Иисуса. В России снискала в веках великий авторитет икона Владимирской Богоматери, а также Казанской. Уже стало преданием, что зимой 1941 года икону Богоматери Владимирской вместе с Троицей Андрея Рублева, т. е. весь квадриум старших божеств христианских, советский истребитель пронес в небе над осажденной немцами Москвой. Штурм Москвы немцам не удался. Являлась Богоматерь и русскому воинству в 1914 году, в день ее Рождества. Святая Русь, по преданию же, - земной удел Матери Божьей. В общем, нечего доказывать, Мария безусловно соразмерна по величию Троице, мировых свидетельств тому тьма. И что теперь делать с единобожием? С декларированным монотеизмом христианства? Вопрос более чем открыт, зияет в сторону политеизма.

    К тому же еще и Сатана, божество хоть и отрицательное, но всесильное, противостоящее, и временами успешно, всей Троице, а точнее, квадриуму. Сатана, князь тьмы, вседержитель ада, увеличивает собой число старших божеств христианских до цифры пять.

    Заключая раздел, заметим, что проблема логичности триединого божества все же постоянно беспокоила и беспокоит богословов и теологов. Троица представлялась и в виде трех свечей, лиющих свет, и в единстве древа с его корнем, стволом и плодом, и т. п. Бл. Августин, весьма озабоченный этим вопросом, предлагал: «…Представляй себе, что и Сын не отделен от Отца, и Дух Святый от Сына, как неотделима мысль от ума».  Попытку усмотреть логику в триединстве делали и современники, например Е. Н. Трубецкой. Черту подвел человек со стороны - теоретический механик, академик Б. В. Раушенбах (Вопросы философии, 11/1990). Все свойства Троицы, в том числе и нераздельность, и неслиянность, обнаружил в себе обычный вектор в трехмерной системе координат. Как всегда, гениальность в простоте. Наверное, спустя пару веков прогресса церковь примет это толкование как основное. Но как быть с Сатаной, который прямо по условной оси Бога-отца имеет отрицательное значение? Придется подразумевать и возможную взаимозаменяемость Святого Духа и Богоматери на соответствующей координате. В этом контексте помянем-таки известного теолога середины IV века Аэция. Образованный человек, знаток математики, Аэций также пытался выразить суть триединого божества с помощью геометрических фигур. Хотел определиться теолог если не в логике, так в математике.

    Безусловно, современному великовозрастному конфирманту можно извернуться и с помощью математики осознать триединство. Или, в конце концов, просто принять как есть. Но зачем? Во имя антиязыческого единобожия? Как-то антагонизм монотеизм/политеизм или христианство/язычество современнику уже не представляется злободневным или принципиальным. И почему бы не принимать Христа как он есть - Бог (хоть все это и беллетристично для материалиста), имеющий право на единосущность? Есть ли смысл в нашей всепонимающей современности во имя проформы лишать индивидуальности, смазывать величие Отца, Матери и Сына? Да и Духа. Духа человеческого ли или Духа святости, заполняющего душу в храмах. Пусть Троица, но не ипостасей, а полноценных, уважаемых божеств. Может быть, Дух - это и есть то, что их объединяет (и соединяет с верующими).

Пост скриптум мы можем спокойно разобраться в сути дела. А суть удивительно проста.  Праотцы церкви  - Иустин (100-165), Татиан (ум. в 175), Пантен (ум. в 203) Климент Александрийский (150-215), Ориген (185-254), Александр Иерусалимский (конец II века-251)  и др. были бы поражены оборотом дела, рационализацией Нового завета. При ближайшем рассмотрении рационализатором явился фактически один человек – Григорий Богослов. Григорий Назианзин (330-390 гг.) за  свои  речи и трактаты  по  догматике  получил  самое высокое  звание - Богослов. Безусловно одаренным мыслителем был Григорий, но, по-видимому, и не совсем нормальным. Отмечается его повышенная склонность к рефлексии, углубленному самоанализу, поэтическая мечтательность. Склонный к мистике, одиночеству, он не был способен завести семью. Григорий буквально зациклился на постижении мудрости «недоступной логическим доводам». Знаменитый «певец Пресвятой Троицы» сумел увлечь своей идеей Василия Великого, его брата Григория Нисского – основателей «Каппадокийского кружка», а также Афанасия Александрийского, далее повлиявших на других отцов церкви. Проследим аргументацию Богослова в цитатах: «Я еще не начал думать об Единице, как Троица озаряет меня Своим сиянием. Едва я начал думать о Троице, как Единица снова охватывает меня. Когда Один из Трех представляется мне, я думаю, что Это целое, до того мой взор наполнен Им, а остальное ускользает от меня; ибо в моем уме, слишком ограниченном, чтобы понять Одного, не имеется больше места для остального. Когда я объединяю Трех в одной и той же мысли, я вижу единый светоч, но не могу разделить или рассмотреть соединенного света», - это прислушивание к себе для психологов. «Единица приходит в движение от Своего богатства, двоица преодолена, ибо Божество выше материи и формы; Троица замыкается в совершенстве, ибо она первая преодолевает состав двоицы. Таким образом, Божество не пребывает ограниченным, но и не распространяется до бесконечности. Первое было бы бесславным, а второе - противоречащим порядку. Одно было бы совершенно в духе иудейства, а второе - эллинства и многобожия». Собственно, аргументация «на пальцах»: вполне постижимая забота – как-нибудь уйти от «иудейства» и не примкнуть к политеизму и показать тождество Создателей Ветхого и Нового заветов (суетная гордыня). А чем аргументация Л. Толстого хуже? Но всему свое время. Церковный собор в Константинополе  (не без яростных споров) утвердил высший догмат и избрал Григория Богослова епископом столичной кафедры. Далее «троичный» догмат превращался в канон, точнее – в «канон всех канонов». Мудрость «не доступная логическим доводам»  по мере прогресса просвещения постепенно попадала в кавычки. Но назад пути не было, догмат, реализуя свою ущербность, развалил христианство,  рикошетом расколол православие, не едина по этому поводу и современная паства.
     Еще повторим: нет ни прямого, ни косвенного упоминания о Триедином Боге ни в Ветхом завете, ни в Новом, не видела надобности в Троице апостольская мысль, обошлись без «нелогической мудрости» и  праотцы церкви. Отклонение от вероучения – это явный исторический запрос, явное и безусловное самовольство.

     Мимоходом заметим, что если бы понадобилось не триединство, а четыреединство, оно было бы не хуже обосновано христианскими богословами и с таким же жаром стало бы защищаемым и воспеваемым, и эквивалентно абсурдным.

 

 

ИИСУС - ХРИСТИАНИН

 

    Что думал Иисус о христианстве? Точнее, о мессианстве, христианством оно назовется много позже. Да ничего. «Иисус не был христианином, он был иудеем» (Вельгаузен). Напротив, по словам непререкаемого бл. Августина, «то, что мы называем христианством, было всегда, от начала мира до явления Христа во плоти». Ну а как бы сказали сейчас, Иисус имел христианство своим бизнесом. Бизнесом насущным, сопряженным с выживанием, но все же романтическим и даже временами поэтическим, здесь можно согласиться с Ренаном. Впрочем, насчет выживания - это слишком: Иисус в крайнем случае имел про запас профессию плотника. Но никогда он не вернулся бы к этой профессии. Даже после описываемой неудачи, останься в живых, он не забыл бы, что он - пророк. Молодые мысли его занимали словоблудия оппонентов-фарисеев, Антипа Ирод - хозяин Галилеи, заботы об учениках, чтобы они не разбежались, забота о своей форме, об аудитории, шлифовка своих умозаключений по поводу Писания - своего учения, обдумывание проповедей, совершенствование целительских приемов. Не станем говорить о мелочах. И он наслаждался жизнью, как и всякий успешный молодой человек. «Иди, наслаждайся жизнью», - говаривали сицилийские мафиози, отпуская человека живым. И наблюдал, копил свою растущую популярность, значимость, превосходство над фарисеями. До того момента, когда его осенило: да ведь я не рядовой пророк, я - личность, практически равная синедрионистам, да и мессианская сила влияния у меня есть, не в пример иерархам. И идеи, которые я взял на вооружение (всегда имел) - истинные. А Моисеев Закон поустарел и требует очевидной правки по ряду положений. За это можно рискнуть поспорить и с самими синедрионистами. И это было началом конца или, точнее, началом начал. Дело молодое, многие из нас в молодости были реформаторами (новаторами) в своих профессиях. Так повелела эволюция.

   Поставим все-таки акцент. Столетиями Иудея пророчествовала, ожидала приход мессии, конечно же не затем, чтобы он подорвал основы ее официальной веры, религии и обосновал новую. Иисус, названный Христом, то есть мессией, и сам, по-видимому, собирался лишь подправить слишком жесткие нормы Моисеева закона. В лучшем случае. Иудея же ожидала мессию как справедливого царя-избавителя, воинствующего, уничтожающего и мстящего, обращающего врага в прах и меньше праха, кого – зависело от времени прихода, недостатка врагов у Израиля не было (включая царя-чужака). Но история повернула по-своему. И Иисус, хоть и Христос (в переводе с греческого – мессия), но все же не иудейский мессия в историческом понимании этого слова (кому до этого дело в вихре веры?). А уж племенам, допустим, Мексики, Центральной и Южной Америки, такой мессия с подачи конкисты и в страшном сне не снился.

 

    Далее все пошло прямо по складам: зачатие, утробное развитие, признание-рождение, детство, юность с отпочкованием, зрелость, которую мы наблюдаем, и далее ветхость и конец христианства еще через пару тысяч лет, вкупе с прочими религиями (мы не против ошибиться). Есть, правда, мнение, что уже сегодня «христианство вступило в устойчивые сумерки своего существования» (Michael A.De Budyon). Есть и неутешительные статистические данные солидных исследовательских учреждений Америки, Европы. Об неминучем в итоге упадке христианства пишет   о. Андрей Кураев в работе «Христианство на пределе истории»: «Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения».

    Но действительно, можно ли долго и всерьез воспринимать всю церковную рать после знакомства с «внутрянкой» конфессиональной, неизменной испокон веков? Со снисходительным пониманием приведем реальные штрихи, малую бытовую толику, а именно откровенное свидетельство одного благочестивого аббата XIII века (по И. Р. Григулевичу). Едва колокол, пишет аббат, призывает монастырскую братию к обедне, как демоны погружают ее в сон. Монахи бессильны сопротивляться, ибо ночью те же демоны мешали им спать. Как результат, братия проводит ночи без сна и храпит в церкви во время богослужения. Или берется аббат читать поучительное сочинение и, предвидя козни лукавого, высвобождает руку из-под рясы, держит ее на холоде, чтобы не заснуть. Но дьявол, подобно блохе, начинает кусать руку, вынуждая аббата спрятать ее обратно под рясу. Последствия гибельные: аббат согревается и засыпает. Хуже всего было, когда монахам предстояло работать: нечистый хватал их за руки и за ноги, сковывал, парализовывал, поэтому они не могли двинуться с места и сидели праздные. Опять же, когда монахи садились за стол, дьявол побуждал их наедаться до тошноты, а по большим праздникам, когда подавали вино, они напивались под бесовским присмотром до бесчувствия. Короче, священнослужители были игрушкой в руках дьявола. Конец цитаты. И это обрисован лишь демократический, рядовой (низший) уровень церковной иерархии. Пришлось папству сочинить доктрину, согласно которой священные таинства сохраняют свою силу независимо от того, отпускаются ли они грешными или праведными священниками. Блестящий, как всегда, выход из положения. Но - отход от основных положений истинного, раннего христианства. Отходы следовали чередой, и в итоге доотходились до того, что затем, чтобы скрыть церковный ревизионизм, пришлось на века запретить верующим чтение Библии. Папа Григорий IX в 1231 году издал соответствующую буллу, и запрет был отменен только Вторым Ватиканским собором (1962-1965). Кощунственно запрещать слово Божие. Но и это догмату дозволительно. В то время как, к примеру, Галилей был засужен церковью за то, что его учение лишь затронуло полдесятка из многих тысяч пунктов Писания. Хотя он со всей ученостью доказал, что его открытия формально (что важно) не противоречат этим библейским речениям.

 

 

ИИСУС - ЕРЕСИАРХ

 

    Еще раз вспомним, приведем слова Эрфьорда о том, что мучения Бога на кресте не прекратились, ибо происшедшее однажды во времени непрестанно повторяется в вечности. Иуда и ныне продолжает получать сребреники; продолжает целовать Иисуса Христа; продолжает бросать сребреники в храме; продолжает завязывать веревочную петлю на залитом кровью поле. Добавим, и распинают Христа уже две тысячи лет. И усердствуют иуды. И понтии пилаты умывают руки.

   У теологов, апологетов церковной «святой» инквизиции, хватало духу объявить первыми инквизиторами и Отца, и Сына. Если уж становиться в эту суперпозицию, то Иисус был скорее первым еретиком, чем инквизитором. Еретиком, в какой-то степени посягнувшим на благополучие ожиревшей и закосневшей в неправедности иудейской иерархии. Собственно, уже после слов: не человек для субботы, а суббота для человека, - Иисус становился клиентом инквизиции. Не надо Иуды. Или, допустим, после отождествления какого-то там бесноватого пророка Иоанна, «заслуженно» наказанного тетрархом Галилеи Иродом Антипой, - с самим Илией. За такого типа преступления ревнители Священного Писания, объявившиеся спустя несколько веков, отправили бы его на костер без колебаний. А за заявления о сыновней принадлежности Богу пламя костра было бы предусмотрено медленным. И уже не понадобились бы другие его ереси, как-то: позорящий верующего иудеянина разговор с самаритянкой, принципиальный отказ мыть руки перед едой, непонятные разговоры о своей плоти и крови или эзоповские заявления о способности самоличного разрушения храма и о его трехдневном восстановлении. Кто бы церемонился с затрапезного вида самозванцем, что с него взять! Поговорил бы он перед собором Петра, погонял бы соборных торговцев индульгенциями!

    Описанному возможному развитию событий есть и историческое подтверждение. Францисканский монах Бернар Делисье (начало XIV века) публично заявил в присутствии французского короля Филиппа IV Красивого, что церковная инквизиция вполне могла обвинить в ереси и засудить самих святых Петра и Павла (наверное, монах побоялся назвать Иисуса). «Каким же образом, - спрашивал монах, - могли бы святые апостолы защищать себя, особенно при том условии, что всякого, явившегося к ним на помощь, сейчас же обвинили бы в сочувствии ереси?»

    Иисусовы времена еще были золотыми. Ессеев и разношерстных сектантов христианского толка никто не трогал. Бродячих пророков в Палестине никто всерьез не принимал, что они там ни проповедовали. Свободно перемещавшегося по городам Средиземноморья Павла спокойно выслушивали и греки, и римляне на официальном уровне (свои, христиане, пару раз чуть не забили камнями). Петр тоже беспрепятственно проповедовал довольно долго. В Иерусалиме христианская секта под началом брата Господня Иакова сносно существовала 18 лет (первосвященник Анан Младший, учинивший расправу над Иаковом, в наказание был лишен сана). Установлено, что организованные имперские гонения христианство переживет лишь на протяжении второй половины III века при Деции, Валериане и Диоклетиане.

    Спустя десятилетия этого периода христиан уравняли с другими верующими в правах (император Константин, 313 год). Но вот последующие не десятилетия, а многие столетия христиане в истреблении своего брата куда как превзошли римлян-язычников. Формально лишь за то, что, в целом будучи единоверцами, некоторые из них неправильно поклонялись Христу. А неформально причина в основном крылась в примитивной до извращенности страсти высших церковных чинов к богатству, к наживе добром состоятельных жертв. За исключением патологических (не единичных) случаев. К примеру, инквизитор Торквемада в Испании за восемнадцать лет беззаветной службы церкви, по данным Х. А. Льоренте (бывшего секретаря испанской инквизиции), «10 220 человек сжег живыми, 6 860 сжег фигурально после их смерти или по случаю отсутствия и 97 321 человека подверг опозоренью и исключению из службы на общественных и почетных должностях». Нормальная психика такой страсти не выдержит. Нормальная психика плохо переносит чтение исторических свидетельств и инквизиционных документов. Когда читаешь исследования по истории инквизиции, мелькающие калейдоскопически титулы: папа, король, епископ, кардинал, инквизитор-мор - создают впечатление бандитских кличек. При тупой их жестокости, алчности и беспардонности вырисовывается картина мафиозных группировок, вступающих в кровопролитные междуусобицы или живущих какими-то эфемерными, временными соглашениями, но при этом непрерывно убивающих и грабящих на подвластных территориях, живущих добром жертв. Спустя пару томов появляется впечатление уже не бандитских людских формирований, а стай диких зверей, контролирующих общий ареал, относительно мирно соседствующих или враждующих, иногда объединяющихся для совместного нападения на крупные стада травоядных или на достаточно мощных их представителей. Когда им тесно в одной нише, следует кровопролитная борьба за контроль ареала, за доминирование. В общем, как ни смешно или печально, между светской и церковной властями происходило примерно то, что происходит в стакане кефира с двумя-тремя разными затравками представителей бактериальной фауны. Зверей, допустим, сдерживает достаточность жизнеобеспечения. Этого никак не скажешь о власть предержащих: на самом верхнем властном уровне, когда выше, над, уже никого нет, у царя зверей едет крыша, аппетиты становятся неконтролируемыми, патологическими, равно как и жестокость. Не советуем читать труды по истории церковной «святой» инквизиции. Да и крестовых походов. Миллионы нынешних христианских верующих, тем паче атеистов, могут быть счастливы тем, что церковь вынужденно эволюционировала вместе с просвещенным миром. Опять умолчим о мусульманах.

    Ассоциации с дикой природой, с биологическим уровнем папства-королевства возникли в свое время у Энгельса: «это прямо по Дарвину, - борьба за идейное существование», добавим: и не только идейное, а роскошное мирское. Деятельность церковной инквизиции, направляемой папами римскими и авиньонскими, как образно отмечает ее историограф Г. Ч. Ли, протекала в «безумном вихре хищений». По его словам, все занимавшиеся преследованием всегда имели в виду материальную выгоду. Конфисковывалось все имущество подозреваемых до мелочей. Император Германии Людовик Баварский в свое время со знанием дела обвинил пап в том, что они погрязли в мирской скверне, предали апостольские традиции благочестия и бедности, ведут разнузданный образ жизни, и в прочих неблаговидных реалиях. Отбиваясь, папа Иоанн XXII в 1322 году издал буллу, в которой, естественно, объявлялось еретическим утверждение, что Христос и апостолы не владели никаким имуществом. В ответ германский император обнародовал так называемый Саксенгаузенский протест, в котором, основываясь на утверждениях предшественников Иоанна XXII, признававших нищету Христа, в свою очередь обвинил папу в ереси. При этом он заручился поддержкой опытных теологов. Один из них, богослов У. Оккам, уличил Иоанна XXII в 70 еретических ошибках. Собственно для этого нужна была лишь смелость. Церковь жестоко преследовала сторонников этой имущественной ереси: и во Франции, и в Испании их бросали в костер, если они отказывались произнести церковное отречение: «Клянусь, что я верую в своей душе и совести и исповедую, что Иисус Христос и апостолы во время их земной жизни владели имуществом, которое приписывает им священное писание, и что они имели право это имущество отдавать, продавать и отчуждать» (цит. по Г. Ч. Ли). Догматический (до комизма) беспредел.

    Светские правители все же большей частью видели в инквизиции, в союзе с папством способ укрепить собственную власть. Это понял Людовик IX, еще раньше император Фридрих II (1218-1250). Однако вольнодумный Фридрих достаточно досадил папству своим соперничеством в вопросах власти в христианском мире. Папа Григорий IX (1227-1241) дважды отлучал императора от церкви. Союз, тандем, как видим, был все же сложноподчиненный. Все зависело от соотношения сил, короля и папы как личностей (прямо по Дарвину). Насильственные смерти пап Бонифация VIII и Бенедикта IX относятся историками на совесть властного французского короля Филиппа IV Красивого, одержимого идеей единоличной власти над всем католическим Западом. Осилил пап король. Обманул он и папу Климента V в дележе богатств совместно разгромленного рыцарского ордена тамплиеров (ок. 1314 года).

    Спустя несколько веков после собора 381 года неканоническая, но весьма символическая средневековая «троица» во всем христианском мире выглядела следующим образом: еретик (реформатор) - предатель (доносчик) - инквизитор (каратель).

    Чтобы квалифицировать понятие «еретик», понадобилось бы исписать солидную брошюру. Проще сказать, еретик - это неугодный единоверец, или индеец, которого хорошо показательно сжечь для острастки других, или еврей - человек богатый, с привлекательным имуществом, или английский моряк - проклятый лютеранин, или это мог быть целый город «еретиков», или люди, подозрительно много знающие, просвещенные. В этом обобщенном ряду также трудно остановиться, ряд бесконечный. «Дайте мне две строчки любого автора, и я докажу, что он еретик, и сожгу его», - не без основания похвалялся один средневековый инквизитор (цит. по Григулевичу). Когда французские крестоносцы в Лангедоке при разгроме катаров спрашивали папского легата Арнольда Амальрика, как отличать еретиков от правоверных католиков, тот отвечал: «Бейте их всех, Господь узнает своих!» Пришлось Господу разбираться среди контингента в 60 тысяч загубленных французских душ. Еще более бредовой идеей искоренения ереси явилась многовековая охота на ведьм. Ни в чем не повинных, зачастую больных женщин инквизиторы сжигали живыми со второй половины XV до второй половины XVIII века. Работали с пристрастием. Видные инквизиторы Я. Шпренгер и Г. Инститорис сочинили специальное руководство «Молот ведьм». В этом печально известном труде умопомрачительно проработаны тончайшие детали и абсурдные способы уличения женщин в службе дьяволу. Десятки тысяч женщин на католическом Западе по этому руководству были осуждены и сожжены без малейшей вероятности оправдаться. В том числе и Жанна д'Арк - национальная французская мессия. Здесь уместно было бы перечислить имена сотен и сотен мыслителей и просветителей разных времен и народов, исчезнувших в пламени или в застенках «святой» инквизиции. Уместно было бы перечислить тысячи и тысячи томов сочинений этих просвещенных людей, глумливо сожженных или занесенных в индексы запрещенной литературы (в том числе и переводы Библии). Но характер нашего повествования иной. Возможно, придет время, когда эти сведения будут систематизированы и будет определен урон, нанесенный цивилизации обскурантами от церкви. Но кто теперь узнает, как бы повернулись цивилизация и история, не терпящие, как известно, сослагательного наклонения?..

    Вторая «ипостась» неканонической троицы - это иуды-доносчики, клеветники, наветчики. Таковых церковь успешно стремилась воспитать во всех слоях общества. Главный помощник в воспитании - страх. Страх, что тебя оговорят раньше. Второй помощник - корысть: доносчик мог рассчитывать на часть имущества жертвы, а также на полную конфиденциальность доноса. Доносчиков следовало опасаться и в составе королевской свиты, и в среде художников, писателей, поэтов, торговцев, военных и простолюдинов. Папа Григорий IX с гордостью говаривал, что при умелом запугивании родители выдавали своих детей, дети - родителей, мужья - жен, жены - мужей. Выберем один лишь пример, мелкий, но красноречивый. В 1581 году два прихожанина донесли на самих себя: они-де заявили своим женам, что совокупление - не грех. Ввиду того что это утверждение являлось рафинированной ересью, мужья самообвинили себя, опасаясь, что жены донесут на них раньше. Подобными примерами заполнены тонны документов. Это уже действия на уровне животного инстинкта самосохранения.

    Ипостась третья - палачи-судьи. Распинатели миллионов Христов, «святые» инквизиторы. Таковыми являлись практически все церковные иерархи. Волк, съевший овцу, вряд ли чувствует себя виноватым в шорах своей натуры. Возможно, в качестве оправдательного аргумента он выставил бы ее вкусность. Будь она связкой дров, он бы ее не ел. И о стае думал, о малых детях. В качестве оправдания своих действий инквизиторы часто выставляют упорство еретиков, их нежелание умирать и, напротив, раздражительное желание оправдаться. Особенно при их полной невиновности. Но они-то сами видели, как дико вращались глаза еретика, прижигаемого раскаленными щипцами, - значит, глаза искали дьявола. Не будем долго описывать кошмарный инквизиторский изыск; под конец дознания, если еретик оставался жив, его «отпускали на волю» - то есть сжигали живым (сжигали «во избежание кровопролития», для христианских рационализаторов «не убий» не значит «не сожги»). Трудно не увидеть в этом человеческое жертвоприношение - жертву всесожжения. Жертву на алтарь веры, а чаще - на алтарь благополучия и процветания церковной верхушки (особенно если жертвами были вольнодумцы и просветители; большинство из них, кстати, истово чтили Христа).

    Судилище и казнь - аутодафе - часто приурочивались к церковным или престольным праздникам, особенно в Испании. Недостатка в подследственных и осужденных не было. Празднество раскручивалось помпезно. Епископальные, а также светские высокие чины размещались в специально обустроенных ложах с туалетами. Каялась или не каялась жертва, права была или виновна, праздник не должен был быть испорчен, инквизиционные чины и палачи это понимали. И самый смак был, когда сжигалась личность достаточно заметная, а не просто сектант, полуживой от истязаний еретик. Некоей милостью, а может, и дополнительным шоу-эффектом являлся спецворотник - рукав, набитый порохом и обматываемый вокруг шеи жертвы, то ли укорачивающий мучения, то ли добавляющий. В удовольствие церковной и светской знати огонь костра делали медленным. Куда там варварскому языческому распятию до «милости» церковного костра! Церковь хитро списывает эту жестокость на светские власти. Мы, мол, осудили, а далее ничего нет за нами, наши люди просто отдыхали на аутодафе. Собственно расправа, казнь приводилась в исполнение городскими службами. Церковь по-пилатски умывала руки. Как оправдание упоминается и жестокость средневековых нравов. К примеру, в 1680 году в Мадриде состоялось аутодафе в честь женитьбы Карла II на французской принцессе Марии-Луизе Бурбон. Льоренте отмечает: «Суровость инквизиторов была так велика и народное чувство так испорчено, что думали угодить новой королеве и оказать ей достойную почесть, присоединив к брачным торжествам зрелище большого аутодафе из ста восемнадцати жертв, значительное число коих должно было погибнуть в огне и осветить моменты этих торжеств» (цит. по Григулевичу).

    Кстати, в Венеции изобретательные святые инквизиторы применили иной способ расправы: еретиков помпезно топили в лагуне. Наверное, пришло им на ум Иоанново крещение водой. Бывало, доставал народ инквизиторов, убивал их в гневе и платился собственными жизнями, но такие случае были редки.

    Хорошо описывать все это постпостфактум, в благополучной в религиозном плане стране.

    Не помешает и не грех напомнить об испанском и португальском средневековых церковных холокостах евреев. В 1492 году испанская корона издала указ, предписывающий всем евреям, живущим в Испании, в трехмесячный срок покинуть страну или принять католическую веру. У покидающих страну имущество подлежало полной конфискации в пользу короля. По разным сведениям, из Испании было изгнано от 150 до 800 тысяч иудеев, христианство приняло около 50 тысяч. Стабильным потоком в этот период шли просьбы евреев к папе в Рим, сопровождаемые солидными подношениями, о защите, о любых формах примирения с церковью. Папа, непрерывно принимая мзду, просьбы удовлетворял, но испанский король имел свое мнение и свои виды на имущество евреев, систематически и беспардонно пополняя им свою казну. С начала XVI века испанская корона ввела в действие сертификат «чистоты крови» (можно сравнить с гитлеровской звездой Давида), уничтожая, обирая и дискриминируя оставшихся, принявших веру евреев-марранов до 1865 года.

    Изгнанные из Испании евреи десятками тысяч бежали в Португалию. Исследователи называют контингент в 120 тысяч и много больше. Португальские власти, принимая беженцев, взимали с них немалые по тем временам денежные суммы, срок пребывания беженцев в Португалии ограничивался восемью месяцами. Когда срок истек, те, кто не смог уехать, массово были проданы в рабство, дети их были высланы на африканский остров Санто-Томе, где большей частью погибли от непосильного труда. Уцелевших евреев по испанской схеме насильственно обращали в католическую веру, дискриминировали, обирали и уничтожали. «Новые христиане», как их называли, пытались спастись любыми средствами. Начался невообразимый подкуп королевских чиновников, что только увеличивало их ненасытную алчность.

    В 1495 году вступивший на престол португальский король Мануэл II несколько улучшил положение евреев. Прекратились преследования за невыполнение католических обрядов, евреям был разрешен выезд из Португалии, но ехать им было некуда. После смерти Мануэла на трон вступил его старший сын Жоан III. Жадный, коварный и жестокий Жоан немедленно позарился на имущество евреев и начал интригу по учреждению в Португалии инквизиции, которая упрощала бы грабеж и уничтожение евреев. Папский престол прекрасно понимал устремления Жоана, но желал соблюсти в этом деле и свои корыстные интересы. Интрига получилась долгой, сложной и многоходовой. «Новые христиане» защищались подкупами. Инквизиция в Португалии была все-таки учреждена папой Климентом VII в 1531 году. Немедленно Жоан начал беспрецедентный грабеж и уничтожение «новых христиан». Подкупом в Риме «новые христиане» в 1532 году добились приостановки деятельности инквизиции. Это сделала специальная кардинальская комиссия, высланная Римом, которая пространным докладом папе развенчала деятельность португальской марионеточной инквизиции, доказала полный ее произвол, беззаконие и преступность. Собственно, это был нечаянный приговор всей церковной инквизиции, действующей стандартно. Ввиду того, что это единственное в своем роде свидетельство самообвинения церкви тех времен, приведем объемную выдержку из документа: «Схватив, иногда на основе ложных показаний, любого из этих несчастных, за избавление которых умер Христос, инквизиторы бросают его в темницу, где ему заказан свет дневной и запрещена встреча с родными, которые могли бы оказать ему помощь. Обвиняют его тайные свидетели, и ему не указывают ни место, ни время инкриминируемых ему проступков. Если обвиняемый станет утверждать, что он подлинный христианин, и будет отрицать предъявленные ему обвинения, его, как упорствующего еретика, предадут огню, а имущество конфискуют. Если же он признает те или другие прегрешения, но будет объяснять это тем, что делал это без злого умысла, его накажут тем же способом, под предлогом, что его признание неискренне. Если он по простоте душевной признает себя во всем виновным, его превратят в нищего и осудят на пожизненное заключение. И нечего говорить о том, что заключенные принуждаются при помощи всякого рода пыток признаваться в любом преступлении, в котором их обвиняют. Многие гибнут в тюрьмах, но даже те, кто выходит на волю, оказываются вместе со своими близкими опороченными клеймом вечного бесчестия. В итоге злоупотребления инквизиторов таковы, что любой, имеющий хоть какое-либо понятие о том, чем является христианство, сможет понять, что они министры сатаны, а вовсе не Христа» (цит. по Григулевичу).

    Но Климент в 1534 году умер, и его место занял слабый Павел III, который под давлением Карла V, в 1536 году вторгшегося в Рим, уступил португальскому королю Жоану III, вновь восстановив инквизицию в Португалии. В португальских церквах был зачитан эдикт, дарующий срок евреям для самодоносов, после чего начались повальные аресты. Кстати, есть одна интересная деталь во всей этой королевско-папско-инквизиционной круговерти вокруг капиталов «новых христиан». Двадцатишестилетнего внука Павла III Жоан одарил крупной пожизненной рентой и доходным епископством в обмен на папскую санкцию об восстановлении инквизиции. Внук получил доход в общем чуть не полмиллиона крусадо и утверждал, что часть этих денег истратил на строительство собора св. Петра в Риме. Исследователь А. Эркулану подвергает сомнению такую щедрость, но если есть доля правды в словах папского внука, то святость собора, конечно, омрачена.

    По сути дела, «новые христиане» находились в Португалии в качестве заложников. Почти все мировое еврейское сообщество, имея среди них родственников, вынуждено было постоянно выплачивать вошедшей во вкус португальской короне огромные суммы за послабление террора, за помилования и сокращение числа смертных приговоров. Можно сказать, всю политэкономику Португалии тех времен приняли на себя еврейские банкиры и просто объединившиеся состоятельные евреи. Конечно, все зверства в отношении португальских евреев можно легко списать на светские португальские и испанские власти, но они не были бы так разнузданны, не будь их действия освящены папским престолом - это совершенно очевидно.

    До 1750 года инквизиция правила бал в Португалии. В этом году на португальский престол вступил король Жозе I. Первым министром был назначен Себастьян Жозе Карвалью-и-Мелу, вошедший в историю под именем маркиза де Помбала. Помбал не решился формально упразднить инквизицию, но своими реформами фактически прекратил ее деятельность. Именно Помбал решил наконец иудейскую проблему в Португалии. К 1774 году «новые христиане» были уравнены в правах с остальной частью населения, преследование их было прекращено. Спустя несколько десятилетий ассимиляции следы «новых христиан»-евреев в Португалии исчезли полностью.

    Окончательно португальская инквизиция была упразднена лишь в 1821 году, после либеральной революции.

    Имеют ли срок давности описанные выше преступления? Преступления, породившие не менее кошмарную аналогию в нацистской Германии. Призывался ли к милосердию Гитлер? Или был ли он отлучен папой, в то время как Сталин получил анафему от Патриарха Тихона? Ничего подобного. Гитлер заставил всех германских католиков-иерархов кричать «хайль Гитлер!», да они и не упирались. Папа Пий XII и католическая верхушка не осудили фашизм и после победы союзников. Достаточно ли обоснованным с моральной стороны был призыв папы к милосердию во время Нюрнбергского процесса? Или известные усилия Ватикана по спасению нацистов-преступников?

 

Ненагорная отповедь:

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры,

что вы подобны гробницам побеленным,

которые снаружи кажутся красивыми,

внутри же полны костей мертвых и нечистоты.

Так и снаружи кажетесь людям праведными,

внутри же наполнены лицемерием и беззаконием.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры,

что строите гробницы пророков

и украшаете памятники праведных, и говорите:

«если бы мы жили во дни отцов наших,

мы не были бы сообщниками их в крови пророков».

Тем самым вы свидетельствуете против себя,

что вы - сыновья тех, которые убили пророков.

Доведите же до полноты меру отцов ваших!

Змии, порождения ехиднины!

как убежите вы от осуждения в геенну?

Посему, вот, Я посылаю к вам пророков и мудрых и книжников;

и вы иных убьете и распнете,

а иных будете бить в синагогах ваших

и гнать из города в город.

Да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле,

от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина,

которого вы убили между храмом и жертвенником.

Истинно говорю вам, что все сие придет на род сей.

 

    После чтения документов о делах церковных ратоборцев за «чистоту веры» практически на протяжении всей истории ее существования возникает запал негодования, соразмерный запалу слов обозленного Иисуса, приведенных выше. Много нужно еще поработать церкви, чтобы человек просвещенный увидел ее в белых одеждах.

    Что просматривается в конце инквизиционного пути, в конце кошмарной борьбы за чистоту веры? Вера как не имела единой концепции, так и не имеет. Великоватый перечень ее догматов открыл большие возможности для создания из них верообразующих комбинаций (вспомним хотя бы печально известную трагикомедию с пальцами правой руки). Земля все-таки вертится. Ничего с католиками и раскольниками, уцелевшими от «забот» церкви, не случилось страшного, живет себе народ и процветает. Мир под откос не пошел. И благополучных «атеистических материалистов» (выражение Пия XII) миллиарды (не говоря уже об иноверцах). Высится Ватикан на крови. С законсервированной конгрегацией инквизиционного направления. Трудится Всемирный Совет Церквей (и нам не важно какая конфессия возглавенствует). Светлое будущее все же впереди. Страшно только смотреть в прошлое. Григулевич, подытоживая всесильное влияние церкви, папства тех времен на общество, пишет: «А каков же результат этого влияния? Можно ли назвать хоть одну область человеческой деятельности, где бы это влияние оказало положительную роль? Увы, никто такой области назвать не в состоянии, ее просто не существует». И даже антикоммунистическое непротивление, потворство фашистам бездействием в течение Второй мировой войны обернулось в то время ничем, а точнее, равнодушием к миллионам жертв, так и не отпетым Пием XII.

    К великому счастью церкви, не всякий современный верующий задастся целью прочитать четырехтомник Г. Ч. Ли или осилит хотя бы труды Григулевича в заморочке жизни, но будет привлечен сегодняшними благими ее намерениями (которыми, похоже, ранее выстлала она себе дорогу в ад: вряд ли наберет Иисус эквивалентный компенсирующий позитив в пользу подавляющего большинства душ церковных иерархов).

    Еще отступление. Почему одна и та же дилемма раскалывает случайным образом подобранную аудиторию (достаточно многочисленную) пополам? Издревле новая идея - новая религия - приводила к расколу в семье, муж и жена становились чужими людьми, мать стыдилась сына, невеста отрекалась от жениха во имя нового бога. Прекрасно сознавал это Иисус: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение». То же самое мы наблюдаем и в современности: простой основной ценз - голосование на выборах - приводит к ссорам в семье, делает друзей врагами. Почему один человек реагирует так, а другой – иначе? Закладка, безусловно, эволюционная. С эволюционных посылок поиск должен быть многонаправленным. Мнения должны быть разными и крепкими, консервативными или агрессивными. Победить должно истинное направление, даже если оно будет ложным. Старое или новое. То или иное. Потому что победит более сильный. Цель древняя - социальное выживание.

    Убежденный советский человек никогда не переубедит убежденного антисоветчика-демократа, и наоборот. Оба лишь раздраженно будут морщиться от контраргументов. По этому поводу можно вспомнить Н. Некрасова: «Мужик, что бык: втемяшится / В башку какая блажь, / Колом ее оттудова / Не выбьешь: упираются, / Всяк на своем стоит!» Опять же, серьезный болельщик «Спартака» никогда не станет болельщиком «Зенита», даже с набитой мордой, и наоборот. Понятно, что этот стабилизирующий консерватизм эволюционно заложен в психику вида Homo sapiens наравне с тягой к новому. Поэтому истово верующий человек видит и будет видеть в действиях церкви только светлые стороны, неверующий же как возмущался, так и будет возмущаться темными ее делами, и, как сказал Остап Бендер, никакие лекции не изменят этого соотношения сил. Так что толку от вышепредставленных кратких страниц в этом плане не видно. Сами хотите верьте, хотите - нет. Только численное искоренение (преимущество) приводит к победе «истинного» направления. На то и гражданские войны, заговоры и перевороты, боже избавь. В последнее время обходимся махинациями при голосованиях. Конец отступления.

    В итоге отметим скандальный, пожалуй, парадокс недавней современности. Десятилетиями Ватикан с пристрастием пропагандировал утверждение, что в странах социализма (тогда еще) свобода вероисповедания подавлена, изобретен был термин «церковь молчания». Однако на Втором Ватиканском соборе прояснилось, наконец, что свобода совести, что называется, узурпирована самим Ватиканом, и на соборе пошла крутая борьба за свободу вероисповедания, за равноправие «отколовшихся братьев». А осмелевший африканский брат на первой сессии собора выразил протест против того, что черта обычно изображают черным, а всех святых и Христа - белыми. В этом он усмотрел расовую дискриминацию католиков-негров.

    Но главное, на первой сессии Второго Ватиканского собора соотношение сил при голосованиях отразило современность католического епископата. Основная масса епископов уже жила в духе нового времени, ощутила напор общественного мнения на закосневшие догмы и нарекания на неблаговидное прошлое католической церкви. Наверное, первым прогрессивным движением по ретроспективной разработке явилась инициатива Павла VI по «реабилитации евреев». На второй сессии собора подавляющее большинство соборных отцов высказалось за реабилитацию. Это был серьезный акт в пользу экуменизма, сближения со всеми мировыми религиями, включая иудаизм. Позволительно теперь предположить и скорый ответный шаг - реабилитацию Христа, осужденного официальным иудаизмом при сомнительной юрисдикции.

    Папа Иоанн Павел II принятием после своего избрания этого имени подчеркнул, что продолжит прогрессивные начинания Иоанна XXIII, Павла VI и Иоанна Павла I. На дворе был расцвет науки, культуры и намечались пути оздоровления общественных отношений. Не мог Иоанн Павел II остаться в стороне. Не остался еще и потому, что был незаурядной личностью. Трудно перечислить благие его дела. По профилю очерка отметим его инициативы по реабилитации жертв инквизиции - Галилео Галилея, Джордано Бруно, Савонаролы, Яна Гуса. Ватикан уже вынужден был это сделать под давлением общественного мнения, да епископат и сам прекрасно видел антихристианские черты в служении своих средневековых предшественников. Но вот деталь. В 2002 году Ватикан отлучил от церкви семь католичек-феминисток разных национальностей, рукоположенных в священнослужительницы, расценив этот акт как «тяжкое преступление». Женщины, естественно, оспорили отлучения, в свою очередь расценив их как дискриминацию в отношении женщин, и не подчинились, и не отлучились. Не повторение ли это прежних ошибок? Не придется ли опять, спустя время, каяться? Женщины, которых сам Иоанн Павел II уравнял в вере с мужчинами, настроены весьма решительно. Примечательно, что декрет об отлучении подписан префектом конгрегации пропаганды и защиты веры (бывш. святая инквизиция) тогда еще кардиналом Йозефом Ратцингером.

    Бесспорно, в последних поколениях верующих церковь выстроила понимание ее благости. Папы конца тысячелетия исполнены святости и покаяния. И все же. Многого требуют память и душа каждого конкретного замученного церковью просветителя тысячелетия, оставленного позади. В миру в наши дни создаются мемориалы, где представлена и поименована каждая жертва позорных межнациональных конфликтов и варварского политиканства. Создаются с надеждой на новое осмысление в новом тысячелетии. Церковь не остается в стороне, но она и не впереди, как полагалось бы. Оперируя понятиями предвечности и бессмертия, исключающими время, церковь тем более должна иметь перед собой свои вневременные ошибки и жертвы, так же как вневременной жертвой почитает она Иисуса. И именно этот чин диктует смысл подушного (насколько это возможно) покаяния и снятия отлучений, может быть, устроением покаянной галереи как мемориала. Мемориала, соотносительного с плеядой канонизированных святых, если не тождественного ей, что всколыхнуло бы мир и оздоровило бы его при соответствующей подаче.

 

 

КНИЖНИКИ ХРИСТИАНСКИЕ

 

    «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею», - из глубины веков остерегал Павел [Кол., 2: 8]. Таки увлекли.

    Достаточно определенно из текстов Нового завета складывается образ клана «книжников» - иудейских узких специалистов, толкователей Писания. С маской учености на лице, уже закостеневшей, они, изнуряясь, обсуждали ничтожные оттенки Писания, договариваясь до зауми, пророками совсем не предполагаемой. Казуистика, граничащая с шизофренией или тем же шарлатанским ловкачеством (по-современному - философские спекуляции), прослеживается и в нападках книжной братии на Христа.

    Бог веры и Бог философии. Разные оказывается вещи, особенно по степени умопомрачения. Если с Богом веры все относительно ясно - храм, распятие, молитва, то к Богу философскому в качестве пояснений еще 40 лет назад назрела необходимость издания словаря и двухтомного справочника только терминологии теологической, выработанной в ходе «исторической, персоналистической, феноменологической и экзистенциальной рефлексии».

    Иммануил Кант: «Только не оспаривайте за разумом того, что делает его высшим благом на земле, а именно привилегии быть последним пробным камнем истины». Здесь в переводе немного напутано - камень и пробный, и последний, но звучит мощно, особенно если заменить слово «разум» словом «рассудок». Сказано это по поводу того, что в вопросах веры следует разбираться разумом, а не чувствами. Все же в истории философии есть некий элемент случайности. Кант, допустим, имел образование и желание заниматься философией и имел деньги для издания своих трудов. Но кому-то хотелось бы знать мысли этого направления, допустим, Жюля Верна, а Верн не имел желания изъяснять и развивать свои философские наклонности. Кто-то другой не имел денег для образования, кто-то третий не имел денег для издания, потому и не лез в это дело. Поэтому прилежный дилетант или студент поставлен перед фактом и вынужден разбираться в хитросплетениях именно кантовских философствований. Кто даст гарантию, что они лучшие для того времени и что не погиб некий неузнанный талант? Но это отступление.

    В начале очерка мы уже упоминали теологическую дисциплину «Феноменология религии». Одним из ее создателей по праву считается Рудольф Отто (1869 - 1937), немецкий теолог и философ. Главный его труд - книга «Святое» (1917) с хорошей основной идеей, что «в признании рациональной определенности сущности Бога важен момент иррационального, понятийно не схватываемого качества божественного». Довольно сложными построениями он выводит из понятия «святое» все объяснимое (рациональное), благое, присущее данному понятию, чтобы вычленить некий неуловимый «избыток» (скорее, остаток) чистой, необъяснимой святости. Название ему он дал латинское - «нуминозное», в переводе - божественное. Это выглядело как камень, брошенный в философский серпентарий.

    Но не наше дело судить полемизирующую братию.

    Естественно, это событие вызвало новый объемный всплеск философской терминологии (читай - тарабарщины). Заметим, что слово «нуминозное» в романских языках, наверное, вызывает какие-то ассоциации, но в нашем, славянском, не воспринимается должным образом. Представьте: «нуминозная настроенность души», - не звучит, мягко выражаясь. Ну да ладно. Далее выясняется, что под нуминозным - божественным Отто понимает не исключительно состояние святости, постигшее человека в храме Господнем, а нечто общее для религиозности: мистичность, некую «темную глубину», доступную чувству, но не разуму. Под это понятие подпадают: вера в загробную жизнь, в душу, магию, сказки, приметы, мифы, фетишизм, тотемизм, демонизм и т. п. Богопознание в христианстве отличается лишь большей степенью открытости человеку нуминозного, т. е. количественно. У Отто «чувство обозначает целостное познание в его интуитивной, допонятийной форме», - очень тонко и точно выразился другой философ, Й. Сплетт. Способность быть верующим заложена в сознании каждого человека, точно попадает в цель Отто. Уже вплотную стали философы к понятию религиозности как инстинкта (в начале очерка был разговор об этом феномене), содержание которого - чувство мистичности разной окраски и силы, от святости в необъяснимых ожиданиях до животного страха в необъяснимых ситуациях - действительно несемантично, трудноописуемо. Остался один шаг, который за 90 лет так и не сделан. Зато ретивыми религиоведами выдуман новый термин - Homo religious. Совершенно нелепый и некорректный. Однако так называемый «антропологический поворот» в теологии все же  состоялся. Ссылаясь на Ваарденбурга (фамилии можно не запоминать), А. Н. Красников в статье «Современная феноменология религии» (Религиоведение, 2/2002) по поводу «антропологического поворота», в частности, пишет: «Многие протестантские и католические теологи развивают мысль, согласно которой в наше время можно сказать нечто значимое о Боге и мире, лишь говоря одновременно о человеке. Более того, они утверждают, что нужно сначала ответить на вопросы о сущности человека, причинах и характере его устремлений, его познавательных возможностях и т. п., а затем уже приступить к конструированию традиционной метафизики».

    Сама философская попытка объяснить смешанное чувство святости, таинственности в основе инстинкта религиозности представляется не чем иным, как желанием объяснить, допустим, чувство голода в составе инстинкта самосохранения: первое объяснение - хочется есть, второе - сильно хочется есть, ну еще можно вспомнить идиотское «сосет под ложечкой», и пока все. Нужна армия философов и словарь новой терминологии, чтобы как-то объяснить голодному человеку, что он чувствует (к тому же каждый чувствует по-разному). В частности, С. Л. Франк, характеризуя нуминозное, пишет, что оно непостижимо по существу. Это тоже точное попадание - чувство голода или боли непостижимо по существу. По этой аналогии провальной окажется попытка дать постичь слепому, что такое зеленый, допустим, цвет.

    Красников (Религиоведение, 2/2002) замечает: «Если раньше было справедливым суждение, что существует столько феноменологий религии, сколько и самих феноменологов религии, то сейчас с полным основанием можно утверждать, что существует столько критиков феноменологии религии, сколько и ее разновидностей». Продолжая мысль, можно сказать: сколько «нуминологов», столько и характеристик нуминозного. Напрашивается здравое суждение, что основным философским познавательным приемом в этом плане является самокопание тривиальное. Так недалеко и до притчи о слепых и слоне. Но это не наше дело.

    В естествознании неукоснительно соблюдается принцип, называемый «бритва Оккама» (Уильяма Оккама мы упоминали несколько выше), по которому не следует создавать сущности сверх необходимости, т. е. некие, экспериментально, допустим, полученные сущности, прежде всего надо определять исходя из состава уже наличествующих, апробированных и «работающих». Кстати, «бритва Оккама» успешно отсекает и все вышеописанные сверхъестественности, оставляя Иисуса живого и Природу живую. Феномен религии, в философском понимании Отто, это «религиозное стремление, находящееся изначально в сознании в потенции». Но насколько понятнее, правильнее и проще: религиозное поведение, заложенное генетически, то есть - религиозный инстинкт. Все в рамках антропологии. Не надо громоздить экзотические сущности с весьма размытыми границами толкования, достаточно обычного понимания психики человека. Не будем углубляться в детали религиозного поведения и чувства, их хватит на целую книгу, но суть проста: вера первична, имеет биологическую природу и потому неискоренима, это инстинкт, а уж бог или боги - дело вторичное, наживное из того, что предложит социум, общество, в котором человек родился. Если ничего не предложит, как моему поколению, то человек подхватывает что-нибудь на уровне суеверий, к радости гадалок. Ясно, что любой инстинкт возможен к подавлению (даже инстинкт самосохранения), но гордый атеист, тем не менее, не забудет хотя бы в шутку, постучать по дереву, делая рискованные заявления или пожелания

      Заглянем в глубь веков. Об инстинктивной тяге к верованиям нечаянно говорит уже Ориген (185-250), добавляя, что разум таки повыше инстинкта будет: «И хотя издеваются над нашей (простосердечной) верой, я все же говорю в ее защиту и, убедившись в ее полезности для большинства людей, твердо настаиваю на учении о необходимости веровать в простоте сердечной для тех, кто не имеет возможности оставить все (заботы) и заняться исследованием учения. Да и те, которые держатся противоположного мнения, в действительности поступают точно так же. Если кто, например, увлекается философией и случайно останавливается на определенной философской школе, то разве этот человек при выборе такого-то учителя руководится чем-нибудь иным, а не простой только верой в то, что именно эта школа есть самая луч­шая? Он не выжидает, пока придется ему услышать учения всех философов и, ввиду различия в их направлении, (узнать) возражения против одних и доказательства в пользу других школ, чтобы затем произвести свой выбор и решиться на то, сделаться ли ему стоиком, платоником, перипатетиком, эпикурейцем, словом, последователем какой угодно философской школы. Напротив, уступая ка­кому-то безотчетному стремлению [выделено мной. – В. Е.], даже при всем нежела­нии сознаться в этом, он обращается, например, к заняти­ям в духе стоического учения и оставляет без внимания все прочие (школы): отвергает, например, платоническую за то, что она якобы уступает другим в возвышенности своих взглядов, перипатетическую — за то, что она, якобы потвор­ствует людским слабостям и снисходительнее прочих школ относится к обычному людскому представлению о благах жизни. А некоторые, взирая на участь злых и рачительных людей на земле, с первого же взгляда колеблются в вере в Промысел и уж очень поспеш­но приходят к тому заключению, что нет, собственно, ни­какого Промысла, и склоняются к учению Эпикура и Цельса». 

 

 

POST SCRIPTUM К РАЗДЕЛУ.

 

     2009 год. В сентябре лондонский еженедельник «Санди таймс» опубликовал статью, подытоживающую религиоведческие исследования ученых британского Бристольского университета ( руководитель проф. Брюс Худ).

.   Человек рождается с интуитивной верой в сверхъестественные силы – вывод ученых. Вывод «Санди таймс»: человек рождается с верой в Бога. Немедленно это и без того тенденциозно передернутое заявление было подхвачено заинтересованными лицами: вера в Бога врожденная, наделенная человеку Им же; без веры в Бога не могли бы появиться на свет ни человек, ни современное общество; атеизм – противен человеческой природе. Вот так, - теологи впереди паровоза.  Перечитаем два абзаца из первого раздела нашего очерка.

    Абзац 1. «Религиозность как поведенческий признак особи, вида, безусловно, имеет эволюционные корни. Оглянемся на нашу первобытность. В чем первобытный человек не испытывал недостатка, возымев некую способность мышления, так это в страхе. В страхе самых разных оттенков. От панического во время стихийных катаклизмов до испуга от неожиданного непонятного звука, вида неизвестного животного. Люди, в отличие от животных, 35-40 тысяч лет назад имели уже повыше организованную психику, утонченные чувства (шутка с правдой). Естественно, такая психика не выдержала бы осознанной постоянной угрозы воздействия множества сил явных и неведомых. Должны были возникнуть какие-то механизмы разгрузки, сброса нервного напряжения. Поскольку причины потрясений чаще всего не укладывались в немощное сознание, ничего не оставалось, как объединить их в нечто, подлежащее заискивающему молению, уговорам, поклонению. Появились фетиши, далее божки и боги. В строгих рамках науки достаточно конкретно об этом сказал Б. Малиновский: «Религия удовлетворяет когнитивную и эмоциональную потребность индивида в стабильном, понятном и упорядоченном мире и дает ему возможность чувствовать себя защищенным перед лицом природного хаоса» (цит. по: Гирд К. Религиоведение, 2/2002). Вдобавок человек разумный быстро выяснил, что он смертен. Ясно, что естественный страх перед смертью также должен был быть компенсирован в его сознании. Продвинутые предки в просветлении инициировали также и веру в загробную жизнь. Эта религиозная ступень, как и религиозное поклонение разного рода божкам, доказана палеонтологическими материалами, исследованиями».

     Практически идентичны положения этого абзаца выводам проф. Оксфордского университета Ричарда Докинза (Richard Dawkins) в его труде «Бог, как иллюзия» переведенном в 2009 году на русский язык. Настоятельно рекомендуем его хотя бы к выборочному прочтению, дабы не утомлять здесь цитируемыми длиннотами (и так грешим).

      Абзац 2.  «Поле причин возникновения религиозных верований, конечно, шире и формы причудливы. Главное, далеким предкам нашим даже примитивное пока моление примитивным  же фетишам  успокаивало нервы, положительно влияло на психическое и общее здоровье и выживание в итоге. К тому же предварительный религиозный ритуал перед охотой вселял уверенность, повышая шансы на успех. А склонность к такому поведению, продлевая жизнь, репродуктивный период, закреплялась отбором, оседала генетически в морфологии человека. Это типичная схема формирования признака, инстинкта - инстинкта религиозности».

      Ричад Докинз пришел к тому же выводу, не пожелав лишь назвать врожденную религиозность инстинктом. Слова «интуитивная вера» ему оказались ближе (как и Брюсу Худу). Собственно, недалеко отодвинулся  Докинз  от Рудольфа Отто, в философском понимании которого феномен религии - это «религиозное стремление, находящееся изначально в сознании в потенции».

     Подкрепим дополнение цитатой Паскаля Бойера (проф., Вашингтон): «В своем докладе я говорю лишь о том, что генетически закреплен порождающий суеверия механизм нашего восприятия мира и что именно он и делает невозможной рациональную борьбу с верой в магическое».

    Повторимся,  термины  нуминозность, врожденная вера в сверхъестественное – всё это включает широкий спектр от неуловимого чувства таинственности, суеверия до ортодоксальности и фанатичной веры в конкретного бога.  Вместе представляя собой наполнение инстинкта религиозности. Понятно, что этот инстинкт, как и все другие, имеет в каждом индивидууме разную силу.

 

 

ИИСУС ВЕРЫ, ИИСУС ЭВОЛЮЦИИ

 

    За многие века отношение церкви к науке эволюционировало разительно. Выше мы отмечали агрессивную, непримиримую позицию средневековой церкви по отношению к естествознанию, просветителям и ученым тех времен. Просветительство оборачивалось инквизиционными судами, кострами, поглощавшими и научные труды, и самих ученых. Самодовольство, самодостаточность богословия довлели и властвовали. Не будем приводить примеры, они общеизвестны. Но к началу ХХ столетия ситуация изменилась. Научные достижения следовали чуть ли не в геометрической прогрессии, человечество стремительно просвещалось, жизнь становилась сложнее. В этот прогресс неотвратимо вовлекалась и неотделимая от человечества церковь. Конфронтировать с наукой стало бессмысленно и неумно. Церковь, имеющая тысячелетнюю привычку главенствовать, с сожалением наблюдала выбившийся из-под ее опеки бурный научный поток, не только ею не контролируемый, но и основательно поколебавший тысячелетние ее догматы. Стало ясно, по крайней мере передовым ее конфессиям, что агрессивный консерватизм неэффективен и просто губителен для авторитета церкви. Наметилась стратегия если не контроля (об этом трудно уже мечтать), то, по крайней мере, трансформации достижений науки в рамках конфессиональных догматов. Проще говоря, целесообразно стало выбрать позицию «впереди паровоза», чтобы научные достижения лишь подтверждали догматические установки. Демагогия этого направления стала содержательной частью теологических рассуждений последнего времени, определяя потребительское отношение к научным гипотезам и открытиям. Образно ситуация может быть оговорена так: «Ну, так что у вас там нового?» - теологи вопрошают у лотка ученых. «Да вот, физический вакуум», - отвечают физики. «Ну, так и хорошо, Бог создал мир из вакуума», - заключают теологи, занимая передний план.

   Чуть конкретнее рассмотрим ситуацию на примере модификации отношения теологии к дарвинизму, к эволюционной теории.

    Всемирно известный французский философ П.Тейяр де Шарден, теолог-католик, страстный христианин, едва ли не первый серьезно озаботился проблемой отставания церкви от науки, точнее, не только от науки - от человечества вообще. В своем эссе «Христос эволюции, или Логическое развитие понятия искупления» он написал еще в 1942 году: «Происхождение человека эволюционным путем: для науки не представляет сегодня уже никаких сомнений. Да будет это хорошенько усвоено: вопрос уже улажен, так прочно улажен, что продолжение его обсуждения означало бы такую же пустую трату времени, как продолжение дискуссий о невозможности вращения Земли» (курсив автора). И более конкретно: «Подобно всему живому, человек возник не только как индивид, но и как вид» (курсив автора). Отмечая стремительное и неуклонное продвижение вперед науки и человечества в целом, Тейяр де Шарден силится убедить своих «законников» считать этот прогресс не «риском» для религии, а обратить его в «величайшее благо» для нее: «Бог действует только эволюционным путем; этот принцип, повторяю, мне кажется необходимым и достаточным, чтобы модернизировать и влить новые силы во все христианское вероучение» (курсив автора). Далее он пророчествует о «новом богословии»: «Христос Искупитель, чей страдающий лик отнюдь не тускнеет, завершается в динамической полноте ХРИСТА ЭВОЛЮЦИИ» (выделено автором). И уже чуть ли не в качестве завета прозвучало заключение Тейяра де Шардена: «Каким бы ни был шаг вперед, на который отважится христианская мысль, можно утверждать, что он произойдет в сторону более тесной органической связи: между Искуплением и эволюцией». Папа тех лет - Пий XII и епископат, естественно, не были готовы к такому вольнодумию, и Тейяр де Шарден был основательно критикован в энциклике «Humani generis». Но он был прав. Уже папа Иоанн Павел II  признал, что теория Дарвина «больше чем гипотеза». Нынешний понтифик Бенедикт  XVI в своей книге «Сотворение и эволюция» не отрицая критикует теорию эволюции за неполноту, за неспособность (по его мнению)  ответить на некоторые философские вопросы. Научные и философские доводы должны работать вместе, не исключая веры, заключает он.

    Интересно разыгрывается еще один аспект сопряжения науки и веры.  Большинство самых знаменитых ученых были людьми верующими – таков «убойный» аргумент   современных  церковников. При этом прощаются конфессионные различия, не учитываются степень религиозности и собственно предмет веры. А вера ученых весьма причудлива и с тем, что представляет собой Бог не связана, не связана и с научными поисками.  «Ни Галилей, ни Ньютон, ни Лейбниц не пытались объяснить физические процессы с помощью божьей воли – иначе мы просто не знали бы этих имен» [С. Соловьёв]. Альберт Эйнштейн, усиленно затягиваемый клириками на свою сторону, в конце концов вынужден был сказать: «Это была, конечно, ложь – то, что вы читали о моих религиозных убеждениях, ложь, которая систематически повторяется. Я не верю в бога, обладающего личностью, и я никогда не отрицал этого, но выразил это отчетливо. Если во мне есть что-то, что можно назвать религиозным, то это только безграничное восхищение устройством мира, постигаемого наукой». Аргумент, собственно, не убойный а коварный. Попутно подчеркнём свою позицию. Инстинктом веры, как мы уже договорились, генетически наделен каждый человек, вся соль в степени его осмысления, самораскрутки или нивелирования.

    В иудаизме ХХ столетия также пошли процессы спекулятивного сплава библейских и талмудических откровений с передовой научной мыслью. Так, в части «Большого взрыва», по мнению, например, д-ра Д. Шредера, наука своими потугами якобы лишь подтверждает тысячелетние истины Библии. Доказательством тому выдвигаются похожие сочетания слов, переводческие варианты и проч. лингвистические аллегории.

    Нельзя сказать, чтобы православная русская христианская мысль не была озабочена рассматриваемой проблемой и совсем уж отстала. Епископ Василий (Родзянко) высоко оценил творения Тейяра де Шардена: «Далеко не всем богословам было дано так глубоко постичь основную сущность предания, изложить ее разумным языком, сказать это так, как сумел наш почти современник Тейяр де Шарден». Владыка Василий согласился, что «во вселенной вообще и на нашей планете в частности идет также и обратный разрушению и хаосу процесс - эволюция». Известны честные, но все же дилетантские гипотезы епископа Василия по поводу «Большого взрыва» с естественным для богослова стремлением с пользой для церкви вписать его в библейскую структуру.

    Конечно же, и уже упоминавшийся нами о. Александр Мень, богослов с мировым авторитетом, не обошел проблему. Он написал теологически емкое, проникновенное предисловие к одному из российских изданий трудов Тейяра де Шардена: «Пьер Тейяр де Шарден: христианин и ученый». В этом предисловии он обозначил свою позицию, во многом согласную с постулатами автора.

    О наметившейся эволюционистской «традиции православного академического богословия» говорит в своей публицистике наш современник, христианский журналист о. Андрей Кураев. Сознательно или интуитивно работая на процесс утилизации православием некоторых эволюционных идей, о. Андрей пишет: «Но в Православии нет ни текстуального, ни доктринального основания для отторжения эволюционизма» и, далее, пытается ревизовать доктрины Шестоднева, связь первородного греха и смерти и др. Отец Андрей упоминает также имена прогрессивных сторонников эволюционистских идей - архиепископа Михаила (Мудьюгина) и протоиерея Василия Зеньковского. Цитирует богословскую позицию проф. Московской Духовной Академии А. И. Осипова, принципиально допускающего и креационную, и эволюционную гипотезы.

    Можно назвать еще немало имен святых отцов, поставивших православию на вид «несколько запоздалое признание эволюционной теории», но официальная православная церковь, дальновидность которой ни к чему, пока раздражается на подобные реформаторские высказывания (история повторяется). Консервативное православие с сожалением отмечает, что эволюционистские идеи за последний век основательно проникли в систему церковного образования, и не допускает пока даже спекулятивного, скажем так, парарелигиозного применения естественнонаучных гипотез. Ересь эволюционизма прямо и вредно противоречит святоотеческому православному наследию - сегодняшний вердикт отцов иерархов.

 

 

ИИСУС НА РУСИ

 

    Имя Христа самолично донес до древней Руси апостол Андрей - брат Петра. «А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, - по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра». Это запись «Повести временных лет» - летописи монаха Киево-Печерского монастыря Нестора. Летопись эта по достоверности ничуть не хуже (и не лучше) евангельских текстов. И насыщенность редакциями и вставками та же, и легенды по тексту изобилуют. Наверное, можно сказать: одно из евангелий Киевской Руси от Нестора. Проиллюстрируем следующей записью об Андрее: «Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуни устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и приплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И наутро встал и сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать божия, будет город великий, и воздвигнет бог многие церкви». И взошел на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился богу, и сошел с горы той, где после возник Киев, и отправился по Днепру вверх. И пришел к славянам, где нынче Новгород, и увидел живущих там людей - каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И направился к Варягам, и пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел». Далее идет легендарное описание новгородской свирепой парной бани, о которой Андрей тоже доложил.

    Основное в этой записи - благословил и воспророчествовал Андрей быть Киеву, и быть ему великим, установил крест и помолился Богу. Сведений о проповедях в Новгороде и о реакции на них новгородцев никаких. Ориентируясь на возраст Андрея, событие можно датировать первой половиной I века. Исследователи признают эту летописную запись целевой, более поздней редакционной вставкой. Церковь, однако, здесь не соблазнилась приписать Андрею крестительные действия, хотя бы избирательные. Крещение Руси оставлено для Владимира, а в данном тексте достаточно благословения, апостольского и очень стратегического. Легенда дает право обоснованно претендовать на равенство русской церкви по отношению к греческой: Русь благословлена апостолом Андреем Первозванным, значит, Русская церковь апостольская, поэтому независима и равновелика Византийской церкви. Набирая силу, Русская церковь эту стратегию поэтапно и реализовала к 1589 году.

Таким образом Андрей Первозванный стал покровителем России. Многое в России связано с его именем, но Андрей действовал от имени Иисуса.

    «Повесть» также содержит логические построения и о причастности апостола Павла к крещению русов: «…там же находится Иллирия, до которой доходил апостол Павел и где первоначально жили славяне. Вот почему учитель славян - апостол Павел, из тех же славян и мы, Русь, поэтому и нам, Руси, учитель Павел». Так что имя Христа слышимо было и с юга, и с запада. В блиц-темпе покажем все-таки, как оно укрепилось в России, в отечестве.

    Как известно из «Повести», на указанном Андреем месте наши праотцы Кий, Щек и Хорив срубили небольшой поначалу город Киев. Зажил там народ славянский, потекли века. 862 годом датируется в «Повести» запись, когда в Новгороде «сел» Рюрик - варяг из русов. «И было у него два мужа, не родичи его, но бояре». Имена этих мужей - Аскольд и Дир, они же, тронувшись из Новгорода в Царьград, по пути и осели княжить в Киеве. В год 879-й умер Рюрик и, «передав княжение свое Олегу - родичу своему, отдал ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал». Олег, покоряя города славянские, дошел с дружиной до Киева, выманил хитростью Аскольда и Дира и заявил им: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода»; предъявил им Игоря: «Вот он, сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира. А несправедливо. При Аскольде и Дире, как считают исследователи, состоялось первое, локальное крещение Киевской Руси. Конкретизируем. Аскольд и Дир организовали два грабительских похода на Царьград в 860 и в 866/867 годах, озаботив Византию своим уже мощным соседством. В Никоновской летописи сказано, что с русами был заключен мир и император Василий «преложи сих на христианство, и просиша архиерея, и посла к ним царь». От прибывшего в Киев архиерея недоверчивые русы затребовали чуда. Архиерей бросил в огонь евангелие, и огонь «не прикоснулся его». Русичи подивились и «вси крестишася». Факт крещения подтверждается другими документами. Константинопольский патриарх Фотий в «Окружном послании» 866-867 годов сообщает о крещении народа Русь. Крещение проведено именно с целью умиротворить языческих необузданных соседей, сделать их союзниками. В «Жизнеописании императора Михаила» говорится, что он с русами «установил дружбу и соглашение, уговорил принять крещение». Исследователями отмечены и хронографии, ставящие под сомнение крещение 866/867 годов, но вероятность принятия христианства Аскольдом и его дружиной очень высока. Однако варяжский конунг - вещий Олег - это дело перечеркнул, прекратил, а церковь, по мнению Б. А. Рыбакова, вычистила факт первого крещения Руси из «Повести», предназначая это судьбоносное мероприятие Владимиру. В оправдание можно сказать лишь то, что Аскольд и Дир были нелегитимными князьями.

    Олег, покончив с Аскольдом и Диром и, как он думал, с христианством, осел в Киеве и в свою очередь заявил о себе Царьграду походом 907 года. Вернулся с богатой данью и с заключенным миром.

    После легендарной смерти Олега «от коня своего» в Киеве правили князь Игорь и Ольга, имея сына Святослава. Имя же Христа, похоже, не исчезло из Киева бесследно. Потекли года. Игорь, по «Повести», был убит древлянами и отомщен Ольгой, и с 946 года стал княжить на Руси Святослав под регентством Ольги. Ольга, по тексту «Повести», крещена в Царьграде в 955 году во время дипломатической миссии. По убедительным обоснованиям исследователей (в т. ч. Рыбакова), крещение состоялось в 946 году в Киеве или Корсуни, и в Константинополь Ольга отбыла уже со своим священником в свите. Отбыла с заботами о династическом браке Святослава и о крещении Руси. Миссия, как следует из источников, не удалась, но Ольга впоследствии будет названа провозвестницей христианства на Руси.

    В 964 году Святославу станет уже 22 года и он наведет страх на соседей, а в 970 году (в 969-м опочила Ольга) он посадит старшего сына Ярополка в Киеве, Олега - у древлян, а побочного сына от Малуши, ключницы Ольги и сестры Добрыни, - Владимира отправит с Добрынею княжить в Новгороде. Сам Святослав, убежденный язычник, смотрел сквозь пальцы и на христианство матери, и на то, что у Ярополка жена гречанка-христианка, и на христианство среди своих дружинников, и на христианство в Киеве. Государственность Руси он обеспечивал с позиции силы и сопрягал ее по своему разумению с военной мощью.

    В 972 году Святослав после 28 лет княжения в сражении погибает. В Киеве на следующий год начинает княжить Ярополк. Далее между братьями-князьями начинается усобица, в которой гибнут и Олег, и Ярополк. Заинтересовавшегося читателя мы отсылаем за деталями к «Повести», Нестор неплохо живописует события.

    С 980 года князем Киева и Руси становится Владимир, Владимир Святославич Великий, Владимир Красное Солнышко - фигура на Руси ключевая. Владимира, как и других внуков, воспитывала Ольга-христианка. Если Ольга и не окрестила внуков втихомолку, то к Богу приобщала с усердием, и Владимир с детства с основами христианскими был знаком, считает Г. Г. Прошин. Это важная деталь. При Владимире христианство в Киеве существует уже легально, хотя, сев на княжество, Владимир первым делом обновил пантеон языческих богов-идолов под стенами Киева.

    В первые годы княжества успешно ходил Владимир на радимичей и на болгар, сообщает «Повесть», а уже в 986 году задумался о религиозной реформе. Красочно сообщает Нестор об иноверцах-послах, призванных Владимиром рассказать об их вере ему и боярам, дабы смог он сделать выбор. История эта общеизвестна по множеству беллетристических упоминаний, нет смысла ее повторять, к тому же выбор практически был предрешен. Склонился Владимир ко Христу, прикидывая заполучить византийских епископов для сотворения обряда, а тут и события сложились в лад. В Византии у Василия II загорелась земля под красными сапогами (символ власти посерьезнее наших скипетра и державы). Конкретно двое некогда преданных ему византийских военачальников тоже понадевали красные сапоги, заявив крайне опасные претензии на императорскую власть. Василий в катастрофической ситуации послал к Владимиру за помощью. Тут Владимир решил, что час настал. И затребовал Владимир сестру Василия Анну себе в жены. Жен у него было в достатке, в том числе и былинная Рогнеда, но для упрочения государства нужен был брак династический. Василий с Константином с трудом великим сестру уговорили, но поставили условие: Владимир должен креститься сам и крестить Русь (ломились в открытые ворота, а то и в сети). Владимир «жесткое» условие принимает. Шеститысячный отряд русских воинов с блеском выполняет задачу, Василий благополучно остается у власти. Владимир, как условились, принимает крещение то ли в Киеве, то ли в Васильеве (исследователи не единодушны) и крестит киевлян летом 988 года.

    Далее по хронологии следует захват Владимиром Корсуни для ускорения династического брака, но нас интересует основное - крещение Киевской Руси в 988 году. Тысячелетие этого события отмечалось в 1988 году у нас в стране на самом высоком уровне. На высоком уровне провел процесс и Владимир. Остановимся подробнее на ситуации.

    Владимир фактически давно уже забыл веру отцов, исполненный идеями государственности. В соседней Болгарии уже более века господствовало христианство, другие европейские страны - Польша, Паннония, Венгрия, Моравия - тоже христианские государства, Византия - просто христианский рай - богатейшая империя с уже идеально отлаженными механизмами христианско-монархического правления. Новая вера, ясно было ему, - ощутимый компонент прогресса в государственном устройстве. Короче, Владимир завистливо поглядывал на соседские благоприобретения и крепко был озабочен. Сознавал, что Русь приотстала (а может, все шло своим чередом).

    Давно уже забыло веру отцов и киевское боярство в основной своей массе. Модная вера основательно укрепилась в его среде. Собственно, киевский народ давно осознал, что христианство - это барская религия. В других русских городах, а их уже было 220, естественно, христианство считалось столичной религией, и по-государственному мыслящие периферийные бояре понимали неизбежность религиозной реформы, а вслед за нею и феодальных отношений.

    Неспешный же русский люд жил-таки по заповедям отцов, по врожденным представлениям о густонаселенности своего мирка и природы божками и божествами и с детства не терял веры в чудеса. Некое такое органическое язычество, в культе которого не было истовости даже у жрецов-волхвов, действовавших скорее по наитию. Когда в Киеве прозвучало: «Если не придет кто завтра на реку будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, - да будет мне враг!» - «сошлось там людей без числа». И подавляющему большинству люда предстоящее крещение виделось как нечто интересное, дополнительное к сидевшему в крови язычеству - образу жизни.

    Великолепный смеющийся народ. Не удержимся здесь от вставки. Арабский путешественник Ибн Фадлан в 922 году имел возможность наблюдать группу русских купцов в Булгаре: «Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на реке Атиль. И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны». Это так, и сколько вспомнить, народ, будучи языческим, посмеивался и над волхвами, и, далее став крещеным, - над попами (исключая случаи пристрастной веры). Есть даже целое исследование смеховой культуры народа - «Смех в древней Руси» (Лихачев Д. С. и др.). Но чего далеко ходить, сам Владимир находил поводы для иронии уже в адрес состоявшейся новой веры, ее евангельских положений. Шутовское пародирование монашества, церковных обрядов учиняли Иван Грозный и Петр I со сподвижники, оставаясь при этом людьми глубоко верующими. У простолюдья, правда, время для беззлобной усмешки находилось лишь в праздники; тяготы жизни, повседневных забот сгибали в колесо. Итак, в реку? Нет проблем. Замочить порты в воде (чудные баре!) - велика беда - высохнут. Пусть знатные перечат, лезут на рожон, а мы, смерды, себе на уме: и сами окунемся, и детей в реку загоним, а там посмотрим. «Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте», - летописная картинка. Можно дополнить картину скоплением византийских епископов в раззолоченных ризах с золотыми крестами, с кадилами, прочих церковных чинов. Звучали мощные голоса дьяконов, выдающих речитативы из евангелий, певчие дополняли звуковое сопровождение хорами. Владимир позаботился, надо думать, по высшему разряду. Обряд в целом впечатляющий, не хуже пьяных русалий. Потом мокрые «разошлись по домам». И когда обсохнут, поди разберись, кто крещен, а кто нет, кто всерьез принял веру, а кто сделал вид (как защитники Белого дома, история повторяется, но уже «не как история, а как фарс», - говорится). Тем паче что и те и другие от врожденного язычества не освободятся и до конца своих лет. Сравнимо также с притчей про дикаря, который смастерил новый бумеранг, а старый не смог забросить. Большинство верующих будет осенять себя крестным знамением без понятия о существе веры (как и сегодня).

    Впрочем, дальнейшее поведение новоиспеченных христиан было Владимиру безразлично. Христианство с момента погружения киевлян в воду стало государственной религией, Россия - православной, и это главное, что понесут гонцы в Византию Василию II и Константину VIII. Новая вера будет принята народом, станет народ православным, но христианство будет своеобразным - православие сплавится с неистребимыми древними языческими верованиями, станет тем самым двоеверием, по поводу которого, даже спустя многие века, будет сокрушаться официальная церковь. Независимое свидетельство – кардинал д` Эли (XV век): «Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческое начало, или язычество, поглотившее христианское вероучение». Сей симбиоз здравствует и поныне.

    А сопротивление таки было, как можно без него на Руси? При крещении Новгорода, где христиан среди бояр было поменее, чем в Киеве. О сопротивлении говорится в Иоакимовской летописи (не бесспорной), сохранившейся в изложении В. Н. Татищева (в его «Истории Российской»). Крестить новгородцев во Христову веру Владимир отправил своего дядьку - Добрыню. Новгородцы ополчились на миссию Добрыни «яко на сущие враги своя», - это на своего-то Добрынюшку, доброго молодца! Бунтовали верхи новгородские с челядью, набежала и чернь: «Лучше нам померети, нежели боги наши дать на поругание!» На Софийской стороне заодно погромили богатых и преступили меру: убили жену Добрыни и каких-то его родичей. Разнесли церковь Преображения.

    Естественно, Добрыня разгневался. Ночью переправил отряд 500 дружинников через Волхов (мост новгородцы разрушили), было устроено побоище. Утром на Софийскую сторону переправился и сам Добрыня. Большой крови не захотел, приказал дружине поджечь дома. Народ бросился тушить, - не ровен час, сгорит весь деревянный город. И запросили новгородцы мира, и далее все пошло по-киевски. Следы сопротивления имени Христа исследователи отмечают и в других древнерусских источниках, и крови пролилось немало, хотя церковь выметала со тщанием всю древнюю историографию.

    Для пущего оживления повествования приведем еще динамичную летописную картинку. Новгород, 1071 г. Появление в народе дремучего, матерого волхва. Захулил волхв новую веру, новгородского епископа, наделал шуму; епископа собрались было убить. Обещал, между прочим, перейти Волхов  (а ну перешел бы?). Чтобы как-то выправить ситуацию собрали сход. Князь Глеб, пряча под плащем топор, открывает диалог  на площади, при многом народе. Не будь зычным, слово пропадет. Вещают в напряженном затишье. Глеб: "Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?" Волхв, не теряя перспективу: "Знаю все!"  Глеб понимает, что надо конкретизировать: "А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?" Волхв, мысленно нащупывая продолжение: "Чудеса великие сотворю!" Может действительно собирался идти по воде (случился бы прецедент). Наверное обрадовался подходящей реплике Глеб, выждал секунду, чтобы народ впитал ее, выхватил из-под плаща топор и зарубил язычника. Состоялось опровержение от топора. Такая логика народ впечатляет. Ну, вечная память волхву (нашим влесовцам следовало бы его канонизировать), не ясно, что бы произошло - вряд ли волхву можно было врать, в отличие от Христа, его бы просто утопили.

    Как бы там ни было, центральный демонстрационный акт состоялся. Киевское показательное крещение Руси Владимир провел блестяще, а далее, полагал он по-русски, - образуется. Так оно неспешно и образовывалось, набирая силу. Последовавшая светская литература напрямую скажет, что не Византия заставила Владимира окрестить Русь, а наоборот, Владимир вынудил Василия II направить в Россию крестителей и сделать Русь православной. Киев стали называть третьим Римом, а Владимира - вторым Константином. Первые церковные структурные построения взяли на себя византийские митрополиты, которые намерились единолично почивать на российских лаврах на века. Но уже во втором поколении Ярослав Мудрый, сын Владимира, поставил митрополитом своего - Илариона, слегка окорачивая византийцев. При Ярославе Мудром русская церковь все-таки станет автономной, но еще в ведении константинопольского патриарха. Автокефальной церковь будет только с 1448 года, а патриархат будет провозглашен ею в 1589 году. И вообще, как известно, в вопросах влияния на русскую церковь и политику во все времена Византия не смогла переступить интересы самой России.

    В заключение вспомним незавидную судьбу русских языческих богов и церковный конфуз с канонизацией Владимира.

    В Киеве богов исконных наших погубить взял на себя грех и смелость сам Владимир (Владимира вполне можно заподозрить в прагматическом атеизме): «И когда пришел, повелел опрокинуть идолы - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. …И притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было приказано». «Велик ты, господи, и чудны дела твои!» - восклицает по этому поводу Нестор, и нам нечего добавить.

    А с Владимиром получилось не лучше, хоть и после его смерти. Ярослав Мудрый - сын Владимира от Рогнеды - так и не смог добиться от Константинопольского патриархата канонизации отца-крестителя. Похоже, греческое священство досадовало, что крещение Руси прошло не в византийском ключе, обвел смеющийся Владимир патриархов вокруг пальца. Отговорки были формальные: нету-де чудотворения при гробнице Владимира. В 1240 году, обойдя Византию, святым Владимира провозгласила новгородская церковь по прямому указанию Александра Невского. Официальная канонизация Владимира (и Ольги) произошла в XIII веке (дата не установлена). При Иване IV состоялась общерусская канонизация. Холодок по отношению к Владимиру стал «врожденным» - праздник памяти Владимира никогда не считался значительным церковным праздником.

  

Трения между нашей властью светской и византийским патриархатом с веками, по мере укрепления отечественной церкви, перешли в привычное внутреннее противостояние первых лиц от монархии и церкви. Однако наши монархи в деле предержания власти были покруче западноевропейских. Во объяснение дерзости, к примеру, Ивана Грозного известный протоиерей недавно в религиозном телецикле намекнул на его большевистскую сущность (!). Цель, как всегда, оправдывает средства. Протобольшевиком тогда придется считать и Дмитрия Донского. В 1379 году великий князь Димитрий Иоаннович (Донской) велел развенчать новопосвященного митрополита российского Пимена, взять его под стражу и отправить в Чухлому. «Столь власть княжеская первенствовала у нас в делах церковных!» - восклицает историк Карамзин. Еще пример светского дерзновения уже со стороны Василия Темного. В 1440 году великий князь Василий Василиевич (Темный) посадил под стражу в Чудове монастыре митрополита киевского и всея Руси Исидора. От расправы иерарх спасся бегством в Италию. Это помимо того, что удельные князья веками в хищных междоусобицах губили народ, «в гордости и высокоумии резали христиан, иноков, священников».   Внутриконфессионное сведение счетов было тоже отнюдь не милостивым. Но это уже милая сердцу история отечества. О негативах современной церкви (обратная сторона воссиявшей ныне медали), при желании довести образ до совершенства, вполне достоверные факты можно почерпнуть из работ Г. И. Старченкова, исследователя и публициста атеистической ориентации.

................................................................................................................................................

Полистав написанное, с мыслями о возможно равновесном освещении христианских движений запада и востока, таки обратимся к истории: как успешно православие российское оперировало именем Христа. Не след нам глухо стоять в атеистической  (точнее – в антиклерикальной) позиции, заслуги церкви народные неоспоримы. И все же за мощным заслоном духовности легко просматривается гражданское (скажем так, чтобы не сказать политическое) учреждение со всеми соответствующими взаимоотношениями. Итак, немного истории российской от Карамзина.

Инквизиция, как таковая, в средневековом российском православии оспаривается. Во времена разгула «латинской» инквизиции и крестовых походов (коснувшихся и Руси) Россия как раз была под игом Орды. Ордынцы редко требовали поклонения своему богу, довольствуясь разграблением разрозненных российских княжеств. Напротив, немалочисленны случаи крещения «моголов», как известно, Борис Годунов – потомок прозелита, мурзы по имени Чет, в крещении Захария (есть, однако, мнение, что это – легенда). Православные россияне без особых хитростей рубили друг друга, предводимые князьями-наследниками, бесконечно воевавшими брат у брата земли новгородские, тверские, псковские, московские и прочую Русь, привлекая к тому и ордынские полчища. Однако ряд замечаний Карамзина в описании тех времен свидетельствуют таки наличие и ереси, и борьбы с нею. А то как же. К примеру, в 1310 году митрополит российский Петр «предал анафеме какого-то опасного еретика Сента, обличенного им в богопротивном умствовании, но не захотевшего раскаяться». В царствование Василия Темного (1425 – 1462 гг.), отмеченного особой свирепостью народной, «князь Иоанн Можайский  всенародно сжег боярина Андрея Дмитриевича на костре вместе с женою за мнимое волшебство». Внушительный материал о борьбе православной церкви с ересью – православной инквизиции (во всей красе ее жестокости)  - собрал  Грекулов Е.Ф. , но ограничимся Карамзиным.

   Велико значение духовенства в те тягостные для Руси времена. История, однако же, бесстрастно хранит и примеры фарисейства. В 1329 году великий князь Иван Калита, вынужденный «сдать» хану Узбеку мятежного Александра, князя тверского, склонил митрополита Феогноста наложить на Александра, сидевшего в Пскове, и на псковитян проклятие. Народ псковский, став в оборону и отказавшись выдать Александра, действовал «по внушению чувствительности, забыв свою пользу, и стремился на опасность, плененный славою великодушия». Далее историк пишет: «Хотя Иоанн в сем случае казался только невольным орудием ханского гнева, но добрые россияне не хвалили его за то, что он, в угодность неверным гнал своего родственника и заставил Феогноста наложить церковное проклятие на усердных христиан, коих вина состояла в великодушии». Заметно неблаговидно. Еще пример. В 1337 году архиепископ новгородский и псковский Василий в очередном разладе между этими городами отправился в Псков с миссией политического урегулирования. Однако встречен был холодно и не получил полагавшейся мзды из казенных доходов. Карамзин отмечает: «Напрасно Василий грозил чиновникам именем церкви и, следуя примеру митрополита Феогноста, объявил проклятие всему их городу. Псковитяне на сей раз выслушали оное спокойно, и разгневанный архиепископ уехал, видя, что они не верят действию клятвы, внушенной ему корыстолюбием или политикою и несогласной с духом христианства».

    Ненадлежащее поведение чинов церковной власти немало заботило православных иерархов. В 1274 году митрополит Кирилл, миротворец князей, «приписывая государственное бедствие разврату народа и заблуждениям духовенства», созвал Собор для целей уклада и исправления веры и ее отправителей. Очень интересны решения Собора. Краткости ради, приведем небольшую выдержку: «Мы сведали, что некоторые иереи в странах новгородских от пасхи до всех святых празднуют только и веселятся, не крестят никого и не отправляют службы божественной: такие да исправятся или да будут извержены!» Всяко бывало. Умолчим напасть сребролюбия, одолевавшую некоторых митрополитов и епископов тех времен к неудовольствию граждан; грех интернациональный, чуть не биологический.

   Ересь все же угнездилась на Руси попозже, в пору княжения Иоанна III. Уже Россия была свободной от ига и самодержавной. Почти тридцатилетнее масштабное еретическое движение изошло из Новгорода. В 1470 году в Новгород с одним из русских князей  приехал влиятельный еврей Схария (астролог и чернокнижник по характеристике св. Иосифа Волоцкого). Схария внушил тамошним легковерным священникам Дионисию и Алексию сомнение в христианских догмах и идеи иудаизма. Те, в свою очередь, соблазнили многих новгородских духовных и мирян. Обратился также и протоиерей Софийский. Антихристианство укоренялось. В 1480 году тайный раскол переместился в Москву вместе с Алексием и Дионисием, которых ничего не подозревавший Иоанн утвердил протоиереями храмов Успенского и Архангельского. Уже и сам великий князь слышал речи двусмысленные от Алексия, но по его внушению возвел в первосвятители российские Зосиму, архимандрита симоновского, тайного, но уже совершенного антихриста! «Чадо сатаны на престоле угодников божиих» - сокрушался св. Иосиф. Карамзин повествует: «Дух суетного любопытства и сомнения в важнейших истинах христианства обнаруживался в домах и на торжищах: иноки и светские люди  спорили о естестве Спасителя, о троице, о святости икон и проч. (народ созрел не слепо верить, но думать по поводу. - В. Е). Все зараженные ересию составляли между собою некоторый род тайного общества, коего гнездо находилось в палатах митрополитовых: там они сходились умствовать и пировать. Ревностные враги их заблуждений были предметом гонения: Зосима удалил от церкви многих священников и диаконов, которые отличались усердием к православию». Ересь вскрыл архиепископ Геннадий и собором в Москве раскол расследовали. Многочисленные сановитые еретики по-русски отпирались. Быть бы им всем на дыбах или на кострах на западный иквизиционный манер, но Иоанн III  воспротивился подобным предложениям. Все уличенные были подвергнуты изобретательному публичному позору с последующим заточением. Богоусердный Иосиф требовал от князя по всем городам искать и казнить еретиков. Иоанн был против и «иногда, выводимый из терпения, приказывал Иосифу умолкнуть». К чести, Иоанн, в противовес святителям, считал казнь в таких случаях противной духу христианства. Зосима в 1494 году без шума был развенчан и отправлен в Троицкий монастырь. «Сей первосвятитель не радел о церкви и любил вино» - так гласила летописная официальная версия разжалованья. Спустя лет десять, святые отцы таки уговорили Иоанна казнить нескольких своих церковных собратьев, последователей этой еврейской ереси (у Карамзина именование старославянское). Сподобился Иоанн III и в будничном уже деле разгона церковных иерархов: свергнул архиепископа Геннадия со святительского престола и заточил «в Чудове монастыре, где он и кончил дни свои в горести».

   Сын Иоанна – великий князь Василий III (отец Ивана Грозного) – правитель досточтимый в веках, не минул дерзости, принудил митрополита Даниила к освящению своего незаконного второго брака (тот и не сопротивлялся). Были и противники в духовенстве и среди влиятельных бояр этого нарушения церковного устава, и будь они настойчивее – не было бы Ивана Грозного, а может и многих из нас, читатель: слишком большая прореха была бы в ходе эволюции (все состоялось бы как-то иначе). История не имеет сослагательного наклонения, любим мы говорить, но речь о княжеской вольнице в делах церковных, о притеснении (мягко выражаясь) святителей. Так с просветительскими целями Василий изыскал для великой пользы России образованнейшего богослова тех времен, афонского инока Максима Грека. Князь любил общаться с умным греком, долгие годы переводившим и приводившим в порядок канонические писания в России. И, тем не менее, его судом преп. Максим был заточен в одном из тверских монастырей  по бесчинному ложному оговору (с явной подачи церкви, церковные же соборы 1525 и 1531 гг. и докончили расправу над ним).

   И вот монархическая череда истовых радетелей народа российского  дала сбой. После смерти Василия III, всенародно оплаканного, во главе государства выкристаллизовался Иоанн Васильевич – Иоанн IV (Грозный). Ввиду малолетства царя, правление приняла мать – Елена Глинская и ряд думских бояр. По мнению Карамзина это был период совершенно бездарного государственного правления, по ходу которого Елену отравили прорвавшиеся к власти князья Шуйские со подвижники. Эти же, на редкость бесчинные бояре, совершенно избаловали царя-отрока, а присмотреться – развратили: с поощрения этих вельможных растлителей, всепозволением надеющихся заручиться любовью будущего бездушного царя, Иоанн развлекался пустым пролитием крови бессловесных, беззащитных домашних животных (пока). Следуя описанию Карамзина, читатель может получить живое впечатление от какого-то необычного даже по тем временам хамства этих наставников. К примеру, сцена низложения митрополита Иоасафа. Три сотни нечестивцев, - организованных князем Иваном Шуйским бояр, ночью 3 января 1542 года окружили митрополитовы кельи, бросали камни в окна, едва не убили Иоасафа, который пытался спастись во дворце у Иоанна. Далее Карамзин очень натуралистичен: «государь, пробужденный свирепым воплем мятежников, сам трепетал как несчастная жертва. Бояре с шумом вошли за Иоасафом в комнату великого князя; взяли, отправили митрополита в ссылку, в монастырь Кириллов. ...Кричали, господствовали, как бы завоевав престол и церковь; не думали о соблюдении ни малейшей пристойности». И далее по теме: «Таким образом князь Иван Шуйский самовластно свергнул двух митрополитов единственно по личной к ним ненависти, без всякого суда и законного предлога. Духовенство молчало и повиновалось».

    Беспардонные бояре, как нарочно, учиняли жестокие  забавы для царя-отрока, закладывая тиранские начала в основу приближающейся беспредельной его власти. Как бы там ни было, но Иоанн, возмужав, проявил себя и как прозорливый государь-стратег, и как смелый и удачливый полководец, и как  настойчивый дипломат. Россияне не могли нарадоваться. Но тут в нем проснулся тиран. Не будем задалживать время читателя психоанализом перемен в поведении Иоанна, на сей счет есть соответствующая литература. Далеко не удаляясь от  темы, напомним или известим, что Иоанн дико расправился и с теми, кто держал его в рамках благопристойности, и с теми, кто ему безудержно льстил и потворствовал в разврате. Мнилась ему некая боярская ересь – измены, заговоры, предательства (кое-что ему в этом плане внушили, подметнули злодеи, фальшь таких доносов он прекрасно понимал). Обилием и изощренностью казней  Иоанн со своей опричниной (6000 палачей) оставил позади всю инквизиционную практику и самого Торквемаду. Натурально опустошал собственные города. По нелепому, клеветническому доносу на новгородского архиепископа Пимена государь шесть недель изуверски разорял Новгород. Казни и грабежи начинались с духовенства: опричники истязали безвинных священников и иноков, грабили церкви и монастыри – брали казну, иконы, золотые и серебряные кресты, утварь, колокола.  Далее грабили все и вся; царь наблюдал как хищные опричники «ломились в палаты и кладовые, отбивали ворота, влезали в окна, делили между собою шелковые ткани, меха; жгли пеньку, кожи, бросали в реку воск и сало». Интересно, что Иоанн творил расправы вместе со старшим сыном. Историк пишет: «Ежедневно представляли им от пятисот до тысячи и более новгородцев; били их и мучили, жгли каким-то составом огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду целыми семействами, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. ...Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро». По летописным сведениям от монаршей злобы погибли более 60 000 городских и сельских жителей. Гибель продолжилась голодом и мором от непогребенных тел. Во Пскове были ограблены церковь и знать. В общем, народ живо вспомнил нашествие Узбек-хана, говорит Карамзин. Был опозорен, низложен и сослан в монастырь архиепископ Пимен. И это всего лишь краткий новгородский эпизод. Пытавшийся остановить неслыханные злодейства митрополит Филипп, был сослан в Отрочь-монастырь, где впоследствии старец был задушен опричником Малютой Скуратовым. О себе же монарх мыслил следующее: «Есмь Иоанн, государь многих земель. Исповедаю веру предков своих, истинно христианскую, по учению св. апостола Павла. Я царь природный: не вымолил, не купил сего титула; а мой царь суть Иисус Христос». Сказать нечего, можно лишь задаться вопросом: где был он, Христос? и она, христианская мораль глубокорелигиозного царя?.

    Конечно, Иоанн все-таки опасался бунта, и на этот случай добился соглашения с английской королевой Елизаветой о спасении – политическом убежище по-нашему. Но народ безмолствовал в страхе, смирилось и истребляемое, униженное духовенство. Карамзиным отмечен лишь частный акт гражданского неповиновения и презрения к ненасытному душегубу, как ни удивительно, со стороны женщин. В 1569 году Иоанн самолично умертвил брата своего, князя Владимира с женой, княгиней Евдокией,  и двумя малолетними детьми. Далее лучше цитировать Карамзина: «Призвав боярынь и служанок княгини, он сказал: «Вот трупы моих злодеев! Вы служили им; но из милосердия дарую вам жизнь». С трепетом увидев мертвые тела господ своих, они единогласно отвечали: «Мы не хотим твоего милосердия, зверь кровожадный! Растерзай нас: гнушаясь тобою, презираем жизнь и муки!» Сии юные жены, вдохновенные омерзением к злодейству, не боялись ни смерти, ни самого стыда: Иоанн велел обнажить их и расстрелять». Такие русские женщины, таков самодержец.

   Князь Андрей Михайлович Курбский, заслуженный полководец, чуя неминуемую смерть, ушел в Литву. Письмом из Литвы князь обличил Иоанна в тиранстве, ответное письмо составило чуть ли не книгу. Очень интересна их переписка, являющая собою две правды, истина же состоит в том, что Иоанн немедленно снес бы  голову Курбскому, явись тот в Россию, и, наоборот, Курбский с легко угадываемым удовольствием срубил бы ее Иоанну, возымей он на шкале власти соответствующую позицию. Множество иных вариантов их сосуществования вероятность имели нулевую. К тому времени Иоанн ославился в государствах как царь негодный, погрязший в развратном душегубстве собственного безропотного народа. И Стефан Баторий, король Литвы и Польши, с небольшим войском отторг у России почти все ее ливонские земли. Иоанн уже не смел  защитить и свои земли, и свой народ, раболепно, в течение всей войны, просил мира у Батория, методично захватывающего города, ранее присоединенные Иоанном же. Это лишь краткие строки великого позора, павшего на Россию, скорбно описанного летописцами. Шатко ли, валко ли, но Россия приобретала и при Иоанне черты цивилизованного государства, и, впоследствии, добрая слава Иоаннова перемогла-таки худую в народной памяти. Однако история злопамятнее народа, говорит Карамзин, заключая знаменитый свой девятый том, полностью посвященный Иоанну.

    Боголюбивый царь Феодор Иоаннович, наследник Иоаннов, характером был в свою мать – кроткую Анастасию, первую жену Ивана Грозного. Духовенство в его правление притеснений не имело, более того, при Феодоре была, наконец, учреждена Московская Патриархия, избран первый Патриарх московский и всея Руси Иов. Греческое духовенство Соборной грамотой в 1591 году это священнодействие утвердило. Иначе рассудил Петр I.

 Еще многие невзгоды церкви от произвола светской власти можно было бы вспомнить из времен монархических, ныне ею любимых и сожалеемых, но остановимся.  Лишь еще пара, последних сказаний. Во времена противостояния царя Василия Шуйского и «царика» Лжедмитрия, собравшего под свои знамена чуть не всю Россию, совершилось неизгладимое. Совершилась осада Троице-Сергиевой лавры. Это русское святилище не предало законного царя, не преступило клятв, оставшись чуть ли не единственным оплотом злосчастного Василия, кроме Москвы. Соединенные 30 тысяч ляхов, казаков и русских же сторонников «царика», стяжая церковного золота, осадили свою собственную православную святыню. Шестнадцать месяцев лавру громили из пушек, морили голодом, брали приступами. Много гибели натерпелись священники и иноки, ставшие в ряды защитников, но лавру не сдали. Не слышно было тогда великовельможных протестов от князей, переметнувшихся к самозванцу, прекрасно сознававших его тщету и презренность. Лишь 500 казаков донских устыдились воевать святую обитель и ускакали в свои степи, пишет Карамзин.

Более наглядное проявление монаршего беспредела по отношению к Церкви  - это Указ Екатерины II 1764 года о секуляризации церковных владений (иначе говоря – экспроприации, а еще проще – безапелляционного их присвоения). По Указу почти 90% всех  (излишне богатых, нет спору) вековых церковных накоплений отошли в монархическую казну. Не задерживаясь на солидных денежном и подушном исчислениях, отметим социальный эффект Указа: Дивногорский монастырь Успения в Воронежской епархии был закрыт;      Киевский Братский монастырь был обращен в госпиталь; Максаковский монастырь в Черниговской епархии был обращен в дом для душевнобольных;  киевский Межигорский монастырь обращен в фаянсовую фабрику; Симонов монастырь был отдан под военные казармы; в полное запустение пришла Оптина пустынь. Митрополит  Ростовский Арсений, осмелившийся протестовать, был заточен Екатериной в Ревельскую крепость с наказом «так содержать его, чтобы и караульные не только о состоянии его,  но ниже и о сем его гнусном имени не знали». Старец был заживо погребен в камере до самой кончины. Вполне большевистская работа.

История – дисциплина прикладная. По-разному толковалась и внутри конфессии, как запамятная, так и новейшая. Откажемся мы от количественного сопоставления плюсов и минусов церковного бытия в монархическое и в недавнее атеистическое время. В соответствии с основной теологической догмой ни лист не падет с древа без Божьей на то воли. А потому, все, что с церковью происходило и происходит, случалось или случается с церковниками – суть диктат его же, Творца. Заявляя кому-то какие-то протесты, церковь действует через голову Бога. И, если без лукавства, церковь должна или признать, что Бог - всевершитель и пенять только на себя (как в древности), или держать Бога за церковную утварь и тогда уже жаловаться, что ей мешают, не дают  или не давали по полной программе раскручивать и эксплуатировать людской религиозный инстинкт. А польза в его эксплуатации в наше время уже сомнительна. По расхожему выражению «это не только полезно, но и вредно». Впрочем, хорошо налаженный современный церковный бизнес мало какие обстоятельства теологии (публицистики) принимает в расчет. Оперативная глубина прогнозов вполне радужна, стратегическая в России тоже привлекательна, ну а глобальная перспектива безвредна в силу отдаленности. Отдаленности последствий. Но пока, повторим, в свете недавнего многотрудного объединеия РПЦ и РПЦЗ христианство переживает некоторый период экспансии. Вряд ли он инициирует более широкое возбуждение конфессии. Россия – последняя надежда христианства. В заключение приведем всё же пример истинного православного служения из недавней нашей современности. Речь об архиепископе Луке Войно-Ясенецком. "Трудно быть богом" (Стругацкие), но о. Войно-Ясенецкому в какой-то мере удалось: сиять заставил заново слова церковь, священник. Нынешний их блеск представляется каким-то неестественным. Что-то, братцы, всё не так.

 

 

 

 

 

ВЕСЬМА КРАТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

    На склоне лет человек более внимательно вслушивается в разговоры о религии, о потустороннем мире, бессмертии души и проч., на что у него раньше не было времени. В этих летах сейчас находится основная масса населения страны, получившая в свое время бесплатное образование по всей шкале - от среднего до высшего и выше. Но припомним, в те времена Библия не отягощала полки книжных магазинов. И этот краткий очерк, надеемся, сэкономил время для упустивших Тему (а как было не упустить) в осмыслении и оценке религиозных событий; может, Тема заинтересовала. Заметим, что 70-летнее беспрецедентное в истории человечества обязательное, бесплатное и всеобщее образование более чем в 200-миллионной стране отрицательным событием уже никак не назовешь. Впрочем, стоп! Недавно синтезировался-таки негатив и по отношению к этому беспорочному, казалось бы, историческому процессу. Отец Андрей Кураев отнес все просветительные старания к адским затеям тоталитаризма: ««Ликбез» и радиофикация и были первыми отмычками для взлома черепных коробок. ...ну не ради же изучения Шекспира и Достоевского большевики вели свою кампанию по ликвидации безграмотности!». Отец забыл присовокупить электрификацию с эмансипацией. Мы же заметим, что с высокообразованной частью населения вряд ли у церкви получится «соработничество». Наверное, на ней поставлен крест. Но необязательное и дорогое образование и многие другие современные социальные и демографические подвижки безусловно обеспечат со временем достаточно высокую роль и все будущее соработничество церкви с государством.

    В итоге краткого расследования (по сути дела – инженерного анализа) мы подошли к основному выводу, что религиозность Homo sapiens - это не атавизм и не рудимент, как мы опрометчиво заявили вначале. Картина мира и горы полемической, исследовательской и теоретической литературы подтверждают, что инстинкт религиозности едва ли не самый мощный в поведенческом наборе человека и конца ему действительно не предвидится. Наглядно: я, просвещенный материалист до мозга костей, случайно завидев в вечернем небе узкий серп нарождающегося месяца, всякий раз достаю из кармана мелочь и ему показываю (на предмет прибытка в кармане). Красивый языческий бред, всегда безрезультатный, но приятно нормализующий психику (следование инстинктам поощряется положительными эмоциями).

    Шкала проявлений инстинкта впечатляет - от мелочи с месяцем до фанатизма шахидов.

    Несомненно, формообразования, проявления инстинкта религиозности будут бесконечны. И «ловцы человеков» долго еще будут процветать в простоте дела своего. По формуле Ильфа и Петрова, раз паства существует, то должен же кто-нибудь ее пасти? Здесь мы все же отошлем заинтересовавшегося атеиста, например, к Бертрану Расселу, очень доходчиво объяснившему, почему он не христианин; человеку же верующему ныне открыты широкие возможности укрепить свою веру и в церкви, и там же - в библиотеке, обратившись, в частности, к Льву Толстому, пояснившему почему он христианин, хотя и в отлучении. Человек колеблющийся при серьезном подходе может сделать и то, и другое. Геенной грозить мы никому не намерены. Ненавязчиво лишь обратим внимание на факт очевидный: если проследить поступь человека из глубины веков и до нашего времени, то ни к чему прятать голову в песок - просвещение разрушает религию. Процесс фундаментальный, эволюционный, безостановочный и обжалованью не подлежит.

    К тому же. Мораль, нравственность Homo sapiens существуют, как и истина, сами по себе. Вне влияния политики или религии. Не согласимся с экстраидеями некоторых философов о врожденной агрессивности человека или заключениями о том, что человечество «падшее», или вовсе, что человек - ошибка природы. Человеку среди людей давно присущи нормы цивилизованного общения и поведения. Даже не затрагивая общечеловеческие идеалы и идеи гуманизма, отметим, что человек разумный, человек просвещенный остается Человеком и без отчета перед Всевышним, достаточно покаяния перед самим собой.

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...

Другие книги жанра: религиозные издания

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2]

Страница:  [2]