- К  сожалению,  центурион,  вы  ошибаетесь:  история  эта  вовсе  не
закончилась, и дневные предчувствия вас,  похоже,  не  обманули.  В  вашей
замечательной мозаике не хватает еще двух фрагментов: того, что "наш друг"
явился в Синедрион на ночь глядя, и этого  странного  ночного  караула  из
людей Каиафы.
     Прошло несколько секунд, прежде чем умиротворенное выражение  сползло
с его лица.
     - О боги! Так вы думаете...
     - Я не думаю, а уверен: они готовят не арест, а ликвидацию. И уж если
о Гефсимании известно нам, то Каиафе - тем более; лучшего случая им  ждать
не приходится. Ну что, центурион,  похоже  -  эндшпиль.  Причем  у  черных
проходная пешка, которую я по вялости ума проспал...
     - М_ы_ проспали, экселенц...
     - Спасибо, Фабриций. Ну ладно, хватит посыпать главу пеплом. Раз-два!
Напряглись и ощетинились! Какой-то минимум времени у  нас,  возможно,  еще
есть. Во-первых, немедленно  бери  коня  и  скачи  в  Гефсиманию  -  хвала
Юпитеру,  что  нынче  полнолуние.  Какие-нибудь  мысли  -   что   говорить
Назареянину - есть?
     - Пока нет, но когда доскачу - будут.
     -  Отлично.  Помни  только,  что  в  первую  голову  следует  спасать
Никодима, а уж Назареянина - как получится.
     - Ну, это и ежу понятно...
     - Значит, я глупее этого ежа - для меня это вовсе не так уж очевидно.
Ну, ладно. Теперь о сигналах...
     И вот, пока советник по культуре при администрации прокуратора  Иудеи
Гай Фабриций, закутавшись  в  серый  плащ-невидимку  для  ночных  операций
(излюбленную одежду наемных убийц и спецназовцев) летит во  весь  опор  по
расплавленному серебру Иерихонской дороги... Пока Иуда с командиром отряда
храмовой стражи, отчаявшись втолковать этому ослу  Каиафе,  что  в  такого
рода операциях численность  вообще  роли  не  играет,  теряют  драгоценные
мгновения, пристраивая ко  взводу  отборных  головорезов-коммандос  рыхлую
колонну из вооруженных чем попало первосвященнических рабов  (пропади  они
пропадом!)... Пока  я  затягиваю  шнуровку  своего  парадного  панциря  со
значками военного трибуна (уж сколько лет  его  не  надевал!),  а  стоящий
рядом декурион Петроний зычно орет закемарившим спецназовцам:  "Взво-о-од!
В ружье! Боевая тревога!"... Пока, одним словом, возникла небольшая пауза.
Вы, проконсул, имеете возможность ознакомиться с  событиями,  происшедшими
на последней трапезе Иешуа с его учениками, - так, как мы их  восстановили
несколько дней спустя.
     Вообще-то Иешуа, судя по всему, и так уже  догадывался  о  многом,  а
может быть - и обо всем. Во всяком случае, сообщение Никодима он воспринял
с полным равнодушием; обронил только,  что,  похоже,  уже  весь  Иерусалим
знает, что его нынче предадут - кроме, разумеется,  собственных  учеников.
Сухо объявив о предательстве в общине, он выждал немного, глянул на Иуду в
упор  и  произнес:  "Что  делаешь,  делай  скорей!"  Иуда  намек  понял  и
немедленно  вымелся  вон,  не  забыв  прихватить  с  собой  денежный  ящик
(который, как выясняется, и спас ему жизнь при выходе  на  улицу).  Вообще
изо всех речей Иешуа в тот вечер было ясно: человек подвел черту под  всей
своею жизнью и хладнокровно отдает  последние  распоряжения,  стараясь  не
упустить ни единой мелочи. Не просто  отказался  от  борьбы  и  поплыл  по
течению, нет - он был именно твердо убежден в завершенности своего земного
пути и вел себя соответственно.
     Впоследствии, когда мы  сумели  восстановить  события  с  достаточной
полнотой, Фабриций признался, что именно этот  эпизод  представляется  ему
самым загадочным во всей нашей истории.
     - Ничего не понимаю, экселенц. Мы ведь, как теперь точно  выяснилось,
ошибались буквально во всем.  Предупреждение  Иешуа  послали  в  тот  день
потому лишь, что решили будто Каиафа через него добирается до Никодима,  а
этого в действительности и в помине не было. Предателем считали Иоанна - а
он был чист аки ангел. К  тому  же  и  текст  сообщения,  по  соображениям
конспирации, пришлось сделать неопределенным - никаких имен,  только  факт
предательства одного из учеников. Одним словом, экселенц, "предупреждение"
наше оказалось фактической дезинформацией, и ничем Иешуа не помогло, да  и
не могло помочь.
     - Ничего себе дезинформация!  Все  посылки  наши  действительно  были
ошибочны, но результат-то получился верным -  минус  на  минус  дал  плюс.
Итоговое сообщение  парадоксальным  образом  содержало  "чистую  правду  и
ничего, кроме правды" - в общине есть предатель, и точка. И  передано  оно
оказалось вовремя - в тот последний  отрезок  времени,  когда  что-то  еще
можно было изменить. Другое дело, что Иешуа не пожелал им воспользоваться,
но уж это-то точно не от нас зависело.
     - Не знаю... Я все равно не вижу, чтобы  эта  информация  могла  хоть
чем-то помочь Иешуа вычислить Иуду. Я  скорее  готов  допустить,  что  тут
имело место какое-то наитие, фантастическое по силе и определенности...
     -  Ну-ну,  Фабриций!  В  нашей  с  тобой  профессии  равно  опасно  и
недооценивать интуицию со всякого рода наитиями, и придавать им чрезмерное
значение.   Ты,   между   прочим,   почему-то   игнорируешь   элементарную
наблюдательность Иешуа, а ведь она, насколько я  могу  судить,  ничуть  не
уступала твоей; надо думать, материала для умозаключений  у  него  за  эти
годы накопилось сколько угодно. Это ученики на следующий же день выбросили
из  головы  историю  с  ящиком  серебра,  а  он  -  наверняка  нет;  были,
несомненно, и еще какие-то штрихи, которые потихонечку  лепились  в  общую
картину. В общем, в последнее время Учитель  наверняка  начал  подозревать
Иуду в какой-то  нечистой  игре.  И,  получив  из  заслуживающего  доверия
источника сообщение: "В общине есть предатель", он  просто  сложил  два  с
двумя - и обнародовал результат.
     - А у Иуды сдали нервы, и он ударился в бега - решил, наверное, что в
сообщении есть его имя...
     - Не совсем так. Я полагаю,  что  он  загодя  выбрал  этот  день  для
завершения своей комбинации. То  есть,  конечно,  не  конкретный  "четверг
13-го нисана", а ближайший день,  когда  ученики  с  Учителем  окажутся  в
городе, и можно будет оторваться  от  них,  не  вызывая  лишних  вопросов.
Уходить ночью из Гефсимании было бы куда подозрительнее; с другой стороны,
нельзя было и выжидать до бесконечности - опасность того, что мы  раскроем
его трюк с Иоанном, росла с каждым  днем.  В  тот  вечер  Иуда,  наверное,
только о том и думал - как бы ему выбраться из дома; так что Иешуа  сделал
ему неоценимый подарок.
     - Ну ладно, убедили. А  вот  почему  Иешуа  не  только  не  попытался
остановить предателя, но и не назвал во всеуслышанье его имени?
     - А ты представь себе на минутку, каков  был  бы  реальный  результат
такого заявления. Ученики - ну чисто дети! - постоянно таскали с собой два
меча (как будто это могло бы им хоть чем-то помочь). Только был там еще  и
третий меч, стоивший не только этой пары, но и многих других - под хитоном
у Иуды. Ткни Учитель в него пальцем - и тот же  Петр  наверняка  полез  бы
разбираться, и это наверняка стало бы последней разборкой в его жизни. Так
что если Иешуа действительно дорожил жизнью своих учеников, то он поступил
единственно возможным образом: не стал загонять крысу в  угол,  а  дал  ей
спокойно ускользнуть. Иуда так и так ушел бы, только еще оставив за спиной
несколько трупов. Ну а уж из каких соображений Иешуа решил позволить  себя
убить - это, знаешь ли, вопрос не к сыщикам, а к философам.
     - М-да... Интересная картина получается, экселенц. Выходит, что в тот
день конечный результат был _п_о_л_н_о_с_т_ь_ю _п_р_е_д_о_п_р_е_д_е_л_е_н,
и никакие наши телодвижения - ни озарения,  ни  цепь  грубейших  ошибок  -
изменить ничего уже не могли. Как будто тут вступили в  действие  какие-то
другие силы, иного порядка... Кстати,  экселенц,  а  у  вас  не  возникает
ощущения, что это _н_а_с_ с _в_а_м_и_ кто-то "разыгрывает втемную"?
     - Да как тебе сказать, центурион...
     Впрочем, в  ночь  с  13-го  на  14-ое  нисана,  на  которой  временно
прервалось наше  повествование,  эти  обстоятельства  оставались  еще  нам
неведомы; тут Вы, проконсул, имеете перед нами фору. Знай все это - мы бы,
конечно, действовали несколько иначе. Впрочем, теперь я  уверен,  что  это
ровным счетом ничего бы не изменило.
     ...Мы перехватили их  на  самых  подступах  к  Гефсимании,  там,  где
Иерихонская  дорога,  делая  небольшую  петлю,  пересекает  ручей  Кедрон.
Колонна смешалась, где-то в хвосте послышался панический вопль  "Зелоты!",
и несколько первосвященнических рабов брызнули наутек  по  залитому  луной
склону. Храмовая стража, однако, на удивление быстро перестроилась в  чуть
рыхловатое  каре,  и  края  этой  грозовой  тучки   тут   же   подернулись
голубоватыми искрами клинков.
     Точно выдержав паузу,  я  приказал:  "Зажигай!",  и  свет  нескольких
факелов пустился в пляс по нашим шлемам и панцирям. И лишь после  этого  я
вышел к ощетинившемуся мечами строю иудеян, присмотрелся  и  с  изумлением
провозгласил: "Батюшки-светы! Да это, никак, вовсе даже не  разбойники,  а
храмовая стража Его Святейшества... Отбой, ребята, мечи в ножны!" И -  уже
по-арамейски: "Командира отряда ко мне!" По рядам иудеян прошла рябь, и ко
мне протолкался высокий человек, почему-то в гражданском - в синем  хитоне
и коричневой головной повязке; разглядев его, я окоченел.
     То, что Иуда командует отрядом, могло означать  только  одно.  Передо
мною не жалкий перебежчик, а успешно выполнивший задание и  возвратившийся
к своим кадровый сотрудник одной из иудейских спецслужб  -  то  ли  тайной
полиции, то  ли  разведотдела  Корпуса  храмовой  стражи.  Дело  отчетливо
запахло для меня уже не отставкой без мундира, а гарантированным летальным
исходом.
     Иуда, впрочем, обрадовался встрече не более моего; оно  и  понятно  -
его план тоже пошел несколько наперекосяк. Встреча с римским  спецназом  в
двух шагах от вожделенной цели в планы этих  ребят  никак  не  входила,  и
шестеренки в голове командующего операцией должны были сейчас крутиться  с
умопомрачительной  быстротой  -  что  сей  сон  значит?  случайность   или
у_т_е_ч_к_а_? Это уже само по себе оставляло мне свободный пятачок -  если
не для осмысленного маневра, так хотя  бы  для  блефа.  И  тут  я  услыхал
откуда-то сбоку знакомый голос, произнесший по-гречески: "Бог мой, да это,
никак, достопочтенный Афраний! Что вы здесь делаете в столь странный  час,
дражайший коллега?"
     Я обернулся. Так и есть -  передо  мною  стоял,  слегка  подбоченясь,
чернобородый  красавец  в  плаще,  накинутом  поверх   легкой   парфянской
кольчуги. Нафанаил бен-Ханаан, в юности - известнейший террорист,  а  ныне
начальник Отдела специальных операций Корпуса храмовой стражи, мой  давний
знакомец по  совместным  акциям  против  галилейских  повстанцев.  Откуда,
однако, он взялся в Иерусалиме - по  нашим  данным  он  со  своими  людьми
должен сейчас _р_а_б_о_т_а_т_ь_ где-то за Махероном, в  оперативных  тылах
арабов... Верховный диверсант всея Иудеи, между тем, любезно взяв меня под
локоток, двинулся к краю освещенного факелами пространства; при этом он  с
такой замечательной небрежностью отодвинул Иуду, что я понял: нет, ребята,
еще не все потеряно. Итак, командует операцией  все  же  Нафанаил;  оно  и
понятно - в ином качестве работник его ранга вряд ли  мог  тут  оказаться.
Значит, Иуда все-таки либо перебежчик, либо, в  худшем  для  меня  случае,
Нафанаилов конкурент, сотрудник тайной полиции. Ну  что  же,  положение  у
меня крайне скверное, но не безнадежное - будем драться.
     - Ого! с обновкой  вас,  достопочтенный  Нафанаил,  -  заметил  я,  с
дружеской бесцеремонностью разглядывая свежий шрам  на  скуле  коллеги.  -
Лучшее украшение для любого мужчины - кроме оперативника...  Где  это  вас
угораздило - не под Аль-Джегази? Говорят,  будто  вы  там  еле  вырвались,
оставив в зубах у арабов все перья из хвоста. Бедуины не  любят  тех,  кто
отравляет их колодцы, и ведь они в чем-то правы, а?.. И кстати - не  могли
бы вы мне,  чисто  по-дружески,  поведать:  зачем  вообще  вашему  Корпусу
понадобилось встревать в эти разборки между Иродом и Аретой?
     - Знаете, Афраний, мне иногда  сдается,  что  против  врагов  Империи
работает не больше четверти вашей агентуры, а остальные три -  шпионят  за
союзниками.
     - Ну, иного союзника я бы не задумываясь сменял на трех врагов. К вам
лично это, понятное дело, не относится...
     - Тогда какого дьявола вы тут околачиваетесь? Только не  надо  вешать
мне лапшу на уши насчет "поиска боевиков Элеазара", или еще чего-нибудь  в
этом роде!
     - Вы меня обижаете, достопочтенный Нафанаил; когда это я  вам  "вешал
лапшу на уши"? Кстати, насчет Элеазара - это вы как в воду глядели:  вчера
появилась чрезвычайно любопытная информация, и мы, как водится, готовы  ею
поделиться. А здесь я выполняю приказ прокуратора  Иудеи  о  задержании  и
взятии под стражу некого бродячего проповедника, выступавшего с подрывными
призывами.
     - Вот как? Уж не Иешуа ли Назареянина?
     -  Гм...  Я  поражен  вашей  осведомленностью,   коллега;   мои   вам
комплименты. Похоже, наша внутренняя  контрразведка  совсем  обленилась  и
перестала ловить мышек...
     - Вам угодно валять дурака, Афраний? Ведь вы же наверняка знаете, что
приказ  об  аресте  Назареянина  уже  отдан  Синедрионом  -  мы  затем   и
отправляемся в Гефсиманию. Зачем вы устраиваете  этот  бег  наперегонки  -
других дел у вас, что ли, нету? Занимались бы, действительно, Элеазаром...
В конце концов,  это  наше  внутреннее  дело,  не  политическое,  а  чисто
религиозное, и вас с вашими головорезами оно ни с какого боку не касается.
Так что можете доложить прокуратору:  все  необходимые  меры  уже  приняты
храмовой стражей.
     - А почему бы не наоборот: вы доложите Синедриону, что Назареянин уже
арестован тайной службой прокуратора?
     - Да потому, что этот арест действительно произведу я!
     - Ну, это легче сказать, чем сделать...
     -  Уж  не  собираетесь  ли  вы  воспрепятствовать  мне  -   законному
представителю  иудейской   власти   -   в   отправлении   моих   служебных
обязанностей?
     - Именно так. И если понадобится - силой оружия.
     - Да вы просто спятили! Что все это значит, трибун?
     - Ну ладно, хорош! Драматический  актер  из  вас,  любезный,  как  из
задницы соловей. Так вот объясняю - с всей возможной  доходчивостью.  Если
бы некий популярный в широких массах проповедник был убит сегодня ночью со
своими присными, а на месте убийства обнаружились  бы  улики,  позволяющие
приписать сие чудовищное злодеяние Риму, это было бы совершенно ни к чему.
И для нас, и, между прочим, для вас - если бы только у вас хватало  мозгов
просчитать комбинацию хоть на два хода вперед. Так что пусть-ка Иешуа  для
пущей  сохранности  посидит  пока  под  замком.  Как  говорится,  подальше
положишь - поближе возьмешь. Я достаточно ясно выражаюсь?
     - Послушайте, трибун, но ведь это же полный бред!
     - Может, и бред. Но мы получили соответствующий сигнал, а в  нынешней
накаленной обстановке, сами понимаете, лучше перебдеть. Прокуратор заявил,
что не желает искать приключений на свою  задницу,  и  вот  я  здесь  -  с
соответствующим приказом.
     - Вы сняли  камень  с  моей  души,  достопочтенный  Афраний.  Значит,
рехнулись все-таки не вы, а ваши осведомители.
     - А это был вовсе не наш осведомитель. Несколько часов назад прямо  в
штаб-квартиру нашей службы пришло письмо, в котором была во  всех  деталях
расписана эта акция. Утверждалось, будто бы она запланирована на  нынешнюю
ночь. Сам я ни на грош не верю во всю эту историю, но  не  реагировать  на
такого рода информацию мы не вправе. А от себя, Нафанаил, добавлю вот что:
у меня такое ощущение, что это нас с вами  сталкивают  лбами,  только  вот
пока не соображу - кто именно.
     - Ч-черт, очень похоже на то... Значит,  вы  говорите,  донос  пришел
несколько часов назад... А скажите, Афраний, что все-таки было нужно этому
провокатору?
     - В письме было лишь сказано, как и куда передать плату -  достаточно
скромную,  всего  тридцать  серебреников,  -  если  сообщенная  информация
окажется правдой; ну, и на  каких  условиях  он  (а  может  -  она)  будет
работать на нас в дальнейшем. В конце концов, мы ведь ничего не теряли...
     Конечно,  грубовато.  А  если  откровенно,  то  просто-таки  топорная
работа. Мне, однако, сейчас не до филиграни, я - как Иуда шесть дней  тому
назад - пошел  напролом  и  играю  на  опережение.  В  конце  концов,  как
относиться к столь подозрительным способом "подаренной" информации  -  это
личное дело Нафанаила. Тут весь фокус в том, чтобы через  пару  часов  ему
пришлось  отчитываться  о  провале  операции.  И   когда   их   внутренняя
контрразведка примется  рыть  носом  землю  в  поисках  источника  утечки,
начальник  Отдела  специальных  операций  сможет  отвести  подозрения   от
собственной    персоны    одним-единственным     способом:     постараться
поубедительнее ткнуть пальцем в тех, кто еще днем точно знал о предстоящей
акции. А поскольку такой человек всего  один,  то  Иуде  -  даже  если  он
действительно  кадровый  иудейский  разведчик  -  будет  весьма   непросто
опровергнуть обвинение в двойной игре.
     А когда мы возвращались к нашим остановившимся  в  молчании  отрядам,
Нафанаил вдруг обронил: "Может быть, наконец, погасим факелы, трибун? Кому
надо - те уже давно их увидели и  выводы,  небось,  сделали..."  Я  только
хмыкнул про себя. Да уж конечно увидели, не сомневайтесь, коллега. Так что
если все пойдет как задумано, то мы с вами не найдем сейчас в Гефсиманской
пещере никого, кроме учеников, которых утром все равно придется  отпустить
- за недостатком улик и полной бесполезностью.
     Когда  мы,  пройдя  еще   локтей   триста,   достигли   пещеры,   нас
действительно уже ждали. У  входа  горел  костер,  высвечивая  замерших  в
напряженных позах учеников. Чуть поодаль стоял Иешуа;  он,  напротив,  был
совершенно спокоен и казался глубоко задумавшимся. Свету между тем  сильно
прибавилось: первосвященнические рабы  зачем-то  тоже  запалили  множество
факелов, присоединяясь к моей праздничной иллюминации. Мои спецназовцы тем
временем без суеты "разобрали"  нафанаиловых  коммандос,  так  что  теперь
почти  все  они  стояли  парочками  -  ну  прямо  детишки  на  праздничном
утреннике.
     Узнав Иешуа, я не почувствовал ничего, кроме  безмерной  усталости  -
все оказалось попусту; хорошо хоть Никодим нигде поблизости не отсвечивал.
Неужели Фабриций так и не успел передать предупреждение, ведь у  него  был
люфт не менее пятнадцати минут? Как это ни смешно, но мне сейчас,  похоже,
действительно  придется  арестовать  Назареянина  и  тем   собственноручно
подвести черту под "Рыбой".
     Впрочем, это все проблемы Империи, а мне  нелишне  позаботиться  и  о
собственной   шкуре.   Здесь   мой   единственный   шанс    -    полностью
скомпрометировать Иуду в глазах Синедриона как  двурушника,  и  тем  самым
дезавуировать любые его заявления по "Рыбе". А для этого мне сейчас  нужно
как минимум сорвать акцию Нафанаила по  ликвидации  Назареянина  -  только
тогда у дражайшего коллеги возникнет необходимость не только дать ход моей
дезинформации, но и сообщить ей должную убедительность. Мы теперь  скованы
одной цепью - я и уже утративший для меня всякую реальную ценность  Иешуа;
до следующего утра мне придется оберегать его жизнь, как свою. И едва лишь
я просчитал  этот  неожиданно  возникший  расклад,  как  у  меня  возникло
явственное предощущение опасности - то самое, что рождает кусачий  холодок
под сердцем и вздыбливает невидимую шерсть на загривке.
     Я привык распознавать это чувство и без раздумий повиноваться ему еще
в ту пору, когда сопливым  мальчишкой-оперативником  охотился  в  портовых
трущобах Тира за финикийскими гангстерами - а они, естественно,  за  мной;
трудно сосчитать, сколько раз оно спасало мне  жизнь.  Почему-то  вдруг  -
кипарисы в намерзших хлопьях лунного желе напомнили, что ли? -  всплыла  в
памяти  вот  такая  же  холодная  весенняя  ночь  в   Эдессе,   игрушечном
королевстве  на  парфянской  границе,  где  я   некогда   готовил   вполне
всамделишный государственный переворот. И все  уже  было  на  мази,  когда
Фортуна вдруг расхохоталась нам в лицо: буквально за два дня  до  "времени
Ч"  ушел  на  Восток   курировавший   операцию   сотрудник   Антиохийского
Управления, и контрразведчики  Артабана,  не  имея  уже  времени  наладить
корректную контригру, вынуждены были  просто  _н_е_й_т_р_а_л_и_з_о_в_а_т_ь
нашу резидентуру, работавшую под крышей торгпредства. Со мною одним у  них
вышла тогда накладка: решили брать  непременно  живым  -  ну,  и  в  итоге
упустили совсем.
     Что же, разминка, похоже,  окончена,  и  сейчас  начнется  схватка  с
загнанным в угол Нафанаилом, который и  без  того-то  опасен,  как  хорошо
разогретая гюрза, охраняющая свою кладку. Я даже знал, что именно  мне  не
нравится:  дражайший  коллега  слишком  уж  легко   уступил   мне   всякую
инициативу. Разгадав мой трюк с факелами, он не потребовал их  погасить  и
даже зажег свои. Его коммандос пока не только не сделали  никаких  попыток
приблизиться к  Назареянину,  но  напротив,  рассредоточились  по  дальней
периферии поляны, оставив  в  ее  центре  лишь  толпу  первосвященнических
рабов. Неужто испугался приказа, громко отданного  мною  спецназовцам  при
подходе к пещере: "Любого, кто тронет арестованного -  рубить  на  месте"?
Кто испугался - этот матерый террорист, ценящий свою жизнь  в  копейку,  а
чужую - в плевок? Не смешите меня. Просто он  явно  чего-то  ждет,  а  это
означает, что его план (или один из планов), вопреки всем  неожиданностям,
пока развивается нормально. И если  я  за  считанные  минуты  не  разгадаю
"домашнюю заготовку" дражайшего коллеги, то Назареянину конец, а вместе  с
ним - и мне; это - как дважды два.
     Первый ход, однако, сделал Иуда, которого я как-то упустил  из  виду.
Опередив всех, он стремительно двинулся к Иешуа и, как будто  прилипнув  к
нему, начал быстро шептать что-то на ухо.  Я  лишь  усмехнулся  про  себя:
"попытка  к  бегству",  которую  предатель  наверняка  сейчас   предлагает
любимому Равви - хороший способ,  да  только  Назареянин  явно  видит  его
насквозь. Маневр этот  мне  не  понравился,  но  особо  и  не  взволновал:
какой-нибудь авантюры (вроде удара кинжалом) ждать от Иуды не стоило,  ибо
за ним неотступной тенью следовал Петроний, не  спускавший  руки  с  эфеса
меча. Иуда между тем так же быстро отошел в сторону, шагов на  десять,  но
это меня, как ни странно, не успокоило; напротив, неслышные букцины в моем
мозгу затрубили сигнал тревоги на полную мощь.  А  когда  я,  обернувшись,
заметил, что Нафанаиловы коммандос вдруг начали  на  дальнем  краю  поляны
какие-то странные, бессистемные перемещения, то понял:  на  размышление  у
меня остались секунды. Думай! Быстрее думай!!
     Так... А  если  Иуда  в  действительности  просто  _п_о_к_а_з_ы_в_а_л
Назареянина? Кому? - да тому, кто прямо сейчас будет наносить удар,  чтобы
уж безо всяких накладок. Но что за перестраховка -  быть  того  не  может,
чтобы Нафанаил не удосужился загодя показать  Назареянина  исполнителю,  а
света от факелов сейчас более чем достаточно для...  И-ди-от!!!  Ведь  это
для нас его достаточно - для  тех,  кто  стоит  _в_н_у_т_р_и_  освещенного
пространства и видит лицо Иешуа, обращенное к костру и  линии  факелов.  А
сигнал-то, между тем, предназначен тому, кто скрывается сейчас в  темноте,
за границей светового круга! Он, конечно, абсолютно невидим для всех  нас,
но только - вот незадача! - сам тоже  различает  лишь  _с_и_л_у_э_т_ы_  на
фоне огней - и поди узнай, кто из них Иешуа. Теперь, впрочем, уже знает...
     Все это я додумывал уже на ходу, когда,  заорав  по-арамейски:  "Всем
стоять!!", рванулся к застывшему - как на грех, на самом краю  освещенного
пятна - Иешуа. И, разумеется, налетел на  четко  блокировавшего  мне  путь
Иуду, который очень грамотно повис на  мне,  не  давая  извлечь  оружие  и
истошно при этом вопя: "Свидетеля убираешь, гад?!" Петроний,  естественно,
дернулся в нашем направлении и на миг упустил Иешуа из  поля  зрения.  Вот
тут-то мой  мозг  и  выложил  аккуратненько  итоговую  калькуляцию:  "Все!
Опоздал" - потому что шагах в пятнадцати за спиной  Назареянина  возникла,
будто сгустившись из ночного мрака,  фигура  в  сером  плаще-невидимке,  и
каждое движение этого исполинского нетопыря  выдавало  в  нем  специалиста
высшего класса. Я и заметить-то его сумел потому лишь, что точно предвидел
- куда глядеть;  остановленный  же  на  полурывке  Петроний  -  "Прикрывай
Назареянина!" - этого не знал, и к тому же, постояв лицом к  огням,  он  в
эти первые мгновения ничего в темноте не видел, да и видеть не мог. Вот он
- бросок гюрзы! Обыграл-таки меня коллега Нафанаил...
     Я так и не понял, откуда взялся за спиной у Назареянина тот ученик  с
мечом (но сделал тогда же мысленную пометку напротив  имени  "Петр"  -  на
будущее). То ли он действительно  проспал  все  на  свете  и  лишь  сейчас
вскочил на ноги, то ли  ловко  спрятался  в  темноте,  едва  лишь  запахло
паленым - как бы то ни было,  сейчас  он  возник  именно  там,  где  надо.
Конечно, не Бог весть что за препятствие для профессионала - меч  в  руках
рыбака. "Серый"  молниеносно  уклонился  от  неловкого  тычка,  который  и
выпадом-то не назовешь, и за какое-то мгновение  буквально  прошел  сквозь
Петра, оставив того лежать бесформенной грудой рухляди. Но именно этого-то
мгновения и хватило другому профессионалу - декуриону спецназа Петронию  -
на то, чтобы оттолкнуть Иешуа в сторону и встретить "серого" лицом к лицу.
За этот участок я мог теперь не беспокоиться, но переводить дух было  явно
рановато, ибо когда мне удалось наконец стряхнуть с  себя  Иуду,  со  всех
сторон уже набегали  размахивающие  дрекольем  рабы  Первосвященника;  мои
спецназовцы же еще только поспешали к нам от краев поляны - наперегонки  с
Нафанаиловыми коммандос, а от учеников, понятное дело, проку было  как  от
козла молока. И хотя у меня было выше крыши собственных проблем,  я  успел
все же краем глаза срисовать "серого" - плащ-невидимка, короткая окованная
дубинка и вытянутое костлявое лицо с залитой кровью щекой (ай да  рыбак  -
зацепил-таки!).
     "Ни с места!! - вновь заорал я, вращая  длинный  испанский  меч  так,
чтобы между Назареянином  и  иудеянами  повис  сплошной  полог  из  лунных
бликов. -  Стоять,  сучьи  дети,  всех  изрублю  на  месте!"  Встали...  И
правильно: кому охота подставлять башку под меч, когда твое начальство уже
загодя репетирует позу "я не я,  и  корова  не  моя".  Вон  достопочтенный
Нафанаил - стоит сейчас в  самом  дальнем  углу  поляны  и  демонстративно
изучает расположение небесных светил. Так  вот,  значит,  что  он  удумал,
сучий потрох: "При задержании Назареянина, имевшем целью  последующую  его
депортацию в Галилею, между сектантами и слугами первосвященника  возникла
драка (обычные иудейско-галилейские разборки), в ходе которой глава  секты
получил удар колом по голове, от коего, к сожалению, скончался на  месте".
Что же, план был не лишен изящества; вот только, как известно, "на  всякий
кол есть свой коловорот"...
     Пользуясь  тем,  что  все  уставились  на  освещенный  пятачок,   где
спецназовцы уже сомкнули кольцо вокруг Иешуа,  я  потихоньку  скользнул  в
тень. Склонившись над лежащим без  сознания  Петром,  я  нашарил  в  траве
оброненный им меч и зашвырнул его  подальше  в  темноту:  не  хватает  еще
позволить Нафанаилу  арестовать  учеников  за  вооруженное  сопротивление.
Понадобятся ли они нам в будущем - это дело десятое, мне же  сейчас  важно
просто не дать в руки дражайшему коллеге даже такого утешительного  приза,
как их арест: чем плачевнее будут его дела, тем активнее он  будет  топить
Иуду. Самое смешное, что эти ребята, похоже, так и не успели  понять,  что
же произошло прямо у них на глазах; будем надеяться, что и не поймут...
     - Ну что же, Нафанаил, я вижу, наш давешний  "провокатор"  написал  в
своем доносе чистую  правду;  надеюсь,  вы  понимаете,  что  ваша  попытка
ликвидировать Назареянина получит должное отражение и в моем рапорте, и  в
представлении прокуратора?
     - М_о_я_ попытка?! О чем это вы, любезный Афраний?
     - О человеке с дубинкой, остановленном декурионом.
     - Гм... И вы можете предъявить этого человека?
     Все верно. "Серый",  конечно,  уже  растворился  в  глубине  сада,  а
приказа о его преследовании спецназовцы не получали -  не  до  того  было.
Впрочем, нет худа без добра...
     - Боюсь, что вы переутомились, любезный Афраний,  и  у  вас  начались
галлюцинации. Слишком много работаете...
     - Наверное, вы правы, достопочтенный Нафанаил,  и  нас  с  декурионом
просто посетила коллективная галлюцинация; это бывает. Так значит,  как  я
понимаю, мы сейчас отпустим этих оборванцев на все четыре стороны?
     - То есть как это отпустим? После прямого вооруженного  сопротивления
властям?
     -  Постойте-постойте,  Нафанаил.  И  что   же   вы   собираетесь   им
инкриминировать? Отрубление уха у призрака?
     - Призрака?!
     - Ну да. Мы ведь с вами, кажется,  пришли  к  выводу,  что  киллер  с
дубинкой мне примерещился, разве не так?
     До моего  хитроумного  диверсанта  дошло,  наконец,  что  он  малость
перемудрил.
     - Черт вас раздери, трибун! Остается еще, правда, такая "мелочь", как
незаконное ношение оружия...
     - Оружия? Я вижу, любезный Нафанаил, что вы тоже переутомились и тоже
страдаете галлюцинациями. Думаю, нам обоим пора в отпуск. Знаете,  у  меня
есть на примете отличное местечко в горах  -  рыбалка,  охота;  махнем  на
пару, а?
     Взгляд начальника Отдела специальных операций отразил  богатую  гамму
чувств, из коих преобладающим было бессильное бешенство.
     - Я не блефую, Нафанаил, тем  более,  что  ваши  люди  наверняка  уже
обшарили место стычки. Меч пребывает там же, где и ваш киллер; давайте  из
этого и будем исходить.
     - Я все-таки никак не пойму, трибун, зачем вы хотите освободить  этих
бандитов?
     - Ну так, значит, вы вообще ничего не поняли в  происходящем;  какого
же черта вы тогда лезете в эту чужую кашу? Ладно, Нафанаил: карты на стол.
Я хочу получить в свои руки киллера в сером плаще, а эти "бандиты"  -  мой
единственный,  к  сожалению,  товар  для  торговли  с  вами.  Или  "серый"
существовал - и тогда мы немедленно начнем его официальный  розыск,  а  вы
получите  возможность   повесить   на   сектантов   дело   о   вооруженном
сопротивлении; или весь этот эпизод -  плод  наших  с  вами  галлюцинаций.
Выбирайте. И помните при этом, что у вас, вообще-то  говоря,  нет  никаких
резонов покрывать этого самого... галлюцинацию с отрубленным ухом.
     - Что вы имеете в виду, трибун?
     - А то, что я успел достаточно хорошо срисовать его и готов биться об
заклад, что не помню такого среди ваших коммандос. Зато, как мне  сдается,
я видел эту рожу в другом месте: в личной охране  Первосвященника.  -  Это
был выстрел наугад, но легкая тень, вспорхнувшая со дна зрачков дражайшего
коллеги подсказала мне: прямое попадание! -  Нет-нет,  Нафанаил,  если  вы
собираетесь сказать, что у меня, плюс  к  галлюцинациям,  начались  еще  и
провалы в памяти, то давайте обойдемся без этого. Ваше  дело  -  выбирать;
время пошло.
     И когда Нафанаил выбрал "галлюцинации" (а что ему  еще  оставалось?),
я, всем своим видом выразив крайнее неудовольствие, слегка перевел дух.
     - Значит, не сторговались; ну  что  же,  хозяин  -  барин.  Декурион,
распорядитесь отпустить задержанных.
     Ну вот, теперь все замотивировано как надо.  Ученики  на  свободе,  а
Нафанаил при этом еще и поздравляет себя с тем, что удержался  на  краешке
пропасти и уберег Первосвященника от  грандиозного  скандала.  Впрочем,  я
отчетливо понимал, что и это, и даже живой-здоровый Иешуа - не  более  чем
мелкие тактические успехи на фоне проигранной  компании;  одним  словом  -
"пустые хлопоты по дороге в казенный дом". Ибо за все то время, что наш  с
Нафанаилом объединенный отряд тащился из Гефсимании, мне так и не пришло в
голову никакой спасительной для Назареянина комбинации - кроме, разве что,
такого шитого белыми нитками убожества, как "побег из под стражи". И  вот,
когда перед  нами  уже  вставали  во  весь  рост  выбеленные  луной  стены
Иерусалима, меня тихонько  окликнули  откуда-то  из-за  плеча:  "Я  здесь,
экселенц". Мы не спеша выбрались из колонны и пошли по обочине.
     - Откуда ты взялся, центурион?
     - Вернулся из города, дождался вашу колонну и тихонько пристроился  к
ней - никто даже ухом не повел.  Есть  соображения,  которые  вам  следует
выслушать до того, как арестант попадет в город.
     - Ты знал, что Иешуа арестован?
     - Я это предвидел.
     - Предвидел... Оракул хренов... Ладно, докладывай.
     - Никодим уже в Синедрионе. Я довез его до города, и сам провел через
римский караул в воротах; начальнику караула приказано  немедленно  забыть
об этом эпизоде.  Вся  наша  агентура  в  Синедрионе  приведена  в  полную
готовность...
     - Это все хорошо, но не о том! Почему ты не эвакуировал  Назареянина,
центурион? Опоздал?
     В общем,  все  оказалось  даже  хуже,  чем  я  предполагал;  то  есть
настолько  хуже,  что  дальше  просто  некуда.  Фабрицию  удалось  скрытно
приблизиться к Иешуа, когда тот беседовал в глубине  сада  с  Никодимом  -
ученики, на которых были  возложены  обязанности  дозорных,  тем  временем
дрыхли без задних ног (меня пот прошиб, когда я представил  себе,  что  на
месте Фабриция оказался "серый" или кто-нибудь еще  из  людей  Нафанаила).
Назареянин же, как выяснилось, из  неких  религиозных  соображений  твердо
решил принять мученическую смерть,  да  не  когда-нибудь,  а  чуть  ли  не
завтра. При этом он был Совершенно уверен в том, что  по  прошествии  трех
дней воскреснет; вот тогда-то его божественная сущность и станет  очевидна
всем, а проповедуемое им учение овладеет миром. Никодим же понадобился ему
из  вполне  прагматических  соображений:  необходимо,   чтобы   кто-нибудь
достаточно  влиятельный  позаботился  в  ближайшие  дни   об   осиротевших
учениках, укрыв их от вполне вероятных преследований Синедриона.  Фабриций
начал было излагать какую-то  возвышенную  тягомотину  насчет  "искупления
грехов человеческих", но мне было не до того.
     - Почему ты не провел насильственную эвакуацию, центурион?
     - Это бесполезно, экселенц. Он сейчас как мотылек, летящий на  свечу;
отгони его - и он просто подлетит к ней с другой стороны. А  то,  что  это
все совпало по времени с изменой Иуды -  чистая  случайность,  сейчас  это
совершенно ясно.
     - Короче говоря, приплыли.  Значит,  у  ключевого  фигуранта  поехала
крыша, он стал совершенно  неуправляем,  да  к  тому  же  еще  и  оказался
мазохистом. Правильно я тебя понял?
     - Нет, экселенц. Все дело  в  том,  что  Иешуа  совершенно  не  хочет
умирать и уж во всяком случае никакого удовольствия  от  грядущего  он  не
ожидает; в этом смысле он абсолютно нормален. Когда я, наконец,  вышел  из
тени и приблизился к ним со своим предупреждением, Иешуа велел  нам  обоим
немедленно покинуть сад, и еще  раз  повторил  Никодиму:  позаботьтесь  об
учениках. Когда же я пытался уговорить его уйти с нами - ведь люди Каиафы,
убив его самого, _о_б_я_з_а_н_ы_ будут ликвидировать  и  учеников,  просто
как свидетелей, - он явно заколебался на миг и  произнес  странную  фразу:
"Господи! Уж не проносишь ли ты мимо меня чашу сию?" - и  тут  же,  сразу:
"Отойди от меня, Сатана!" А потом начал буквально подталкивать нас - чтобы
мы уходили скорее и оставили его одного. Я видел его лицо в этот момент...
Одним словом, он вовсе не сумасшедший  и  не  тупой  религиозный  фанатик,
которому море по колено.
     - Ну так и что в результате? За каким хреном ты мне излагаешь всю эту
лирику, центурион?
     -  За  тем  самым,  что  это  никакая  не  лирика,  а  крайне  важные
оперативные соображения.
     - Серьезно?  Ну  так  и  действуй  в  соответствии  с  ними  -  авось
что-нибудь да выйдет. А мне, извини, и  без  этого  есть  чем  заняться  -
например, надо за эту ночь подготовить дела к сдаче. Не забудь, что завтра
я уже буду в лучшем случае в отставке,  а  скорее  всего  -  под  арестом.
Сперва галилейская резидентура, теперь вот - "Рыба". Два таких провала  за
полмесяца - это для кого хочешь перебор, тут мне верный трибунал.  Да  еще
надо посмотреть, что там к утру прояснится насчет Иуды; и если он все-таки
не  перебежчик,  а  проспанный  мною  _к_р_о_т_...  Ну,  в  общем,   тогда
дожидаться этого трибунала мне нет смысла. Такие дела.
     - Ну, если "Рыба" окажется провалом, тогда конечно...
     - Шутить изволите, центурион?
     - Напротив, экселенц, я серьезен как никогда. В этой позиции у  белых
есть один ход, приводящий к победе, и я, похоже, его нашел...
     Насчет победы - это, конечно, было сильно  сказано.  Однако  по  мере
того, как Фабриций излагал свой  план,  я  вновь  начал  чувствовать  себя
готовым к борьбе: глухая стена дала  трещину,  по  ней  в  принципе  можно
карабкаться наверх, ну а уж что из  этого  выйдет  -  "будем  посмотреть".
Конечно, задуманная центурионом комбинация была очень сложной по  технике,
а риск был просто запредельным, однако в моем положении привередничать  не
приходилось. Вся надежда на то, что первосвященники сейчас тоже побывают в
нокдауне - когда  Нафанаил  доложит  им,  что  вместо  вожделенного  трупа
имеется в наличии живой Иешуа, с которым возни не оберешься. Синедрион,  в
результате всех своих маневров, получил-таки именно то, чего всеми  силами
пытался  избежать  -  открытый  процесс;  к  тому  же,  по  случаю  Пасхи,
действовать ему придется в сильнейшем цейтноте.
     -  ...А  теперь,  экселенц  -  самый  рискованный  момент   во   всей
комбинации:  нам  придется  передать  арестованного  в  руки   Синедриона.
Избежать этого невозможно, иначе они никогда не поверят в наш  нейтралитет
и полную незаинтересованность в деле Назареянина. Продемонстрировать,  что
во всей этой истории наше дело - сторона и тем усыпить их  бдительность  -
единственный шанс на спасение и для нас с вами, и для  Иешуа.  Однако  они
могут удариться  в  панику,  и,  вместо  вынесения  Назареянину  смертного
приговора,  попросту  ликвидируют  его  нынешней  ночью  "при  попытке   к
бегству"; в этом случае воспрепятствовать им мы не сможем. Я, правда,  уже
задействовал наших агентов в Синедрионе и сориентировал  Никодима,  но  их
возможностей явно недостаточно. А вот если наутро приговоренного к  смерти
Назареянина передадут в руки прокуратора, то, считай, полдела  -  да  нет,
три четверти дела! - сделано. Так  что  еще  до  вступления  в  город  нам
следует передать Назареянина храмовой  страже,  а  после  этого  -  только
молиться всем известным богам.
     - А вот в этом пункте, Фабриций, нам нежданно-негаданно повезло, -  и
тут я в двух словах поведал центуриону о неудачном Гефсиманском покушении.
- Не думаю,  чтобы  они  решились  пойти  на  второй  заход  после  такого
позорного прогара.
     Так оно и оказалось. Во всяком случае, коллега Нафанаил,  которому  я
тут же и передал - под расписку - арестанта, явно перестал вообще что-либо
понимать в происходящем; что нам  и  требовалось.  Фабриций  же,  провожая
взглядом удаляющийся отряд Нафанаила, вдруг небрежно _п_р_о_б_р_о_с_и_л_:
     -  Вообще-то  план  действительно  крайне  рискованный.  Знаете  что,
экселенц: назначьте-ка меня официальным руководителем этой фазы операции -
со всеми отсюда вытекающими...
     - Официальный руководитель официально не существующей операции -  это
неплохо придумано! Скажи мне лучше вот что, центурион: вся эта  комбинация
- она ведь в действительности придумана  тобой  ради  того,  чтобы  спасти
жизнь Иешуа, а затем - вывести его из операции. Или я не прав?
     - Я полагаю, что означенная комбинация весьма целесообразна  в  плане
долгосрочных  интересов  Империи,  -  и  по  тому,  с  какой   непривычной
тщательностью Фабриций взвешивал слова, я понял, что угадал.
     - М-да... Хреново тебе будет работать  с  другим  начальником  тайной
службы, центурион.
     - Затем и стараюсь, - буркнул тот. - Разрешите приступать?
     Да, что и говорить, ночка выдалась -  не  соскучишься.  Не  прошло  и
часа, как во дворе дома Каиафы, где в тот  момент  находился  арестованный
Иешуа, бдительные слуги схватили лазутчика -  одного  из  учеников.  Хвала
Юпитеру, что поблизости случился римский патруль ("А ну, расступись! Осади
назад, кому говорят! А ты давай, двигайся поживее, а то ползешь, как  вошь
по трупу... Ученик-не ученик - нам это без разницы. Органы разберутся!..")
- иначе парня наверняка линчевали бы на месте. Я  же,  едва  получив  этот
рапорт, сразу подумал, что задержанным непременно окажется Петр  -  и  был
прав. Будучи же задержан, тот повел себя  абсолютно  правильно  -  ушел  в
глухую несознанку, и это дало нам  вполне  законную  возможность  ближе  к
утру, с третьими  петухами,  выпустить  его  из-под  стражи  -  якобы  "за
недостатком улик". Положительно, к этому парню  стоило  присмотреться  как
следует.
     А еще через полчаса Фабриций получил от своих агентов то самое, давно
ожидаемое и единственно спасительное  для  меня  сообщение.  Иуда  покинул
Синедрион (как установила  служба  наружного  наблюдения  -  безо  всякого
сопровождения) после краткой  беседы  с  Первосвященником  и  сотрудниками
внутренней контрразведки,  завершившейся  вручением  ему  небольшой  суммы
денег, а именно -  _т_р_и_д_ц_а_т_и  _с_е_р_е_б_р_е_н_и_к_о_в_...  Значит,
мне удалось-таки руками Нафанаила пропихнуть свою _д_е_з_у_, и Иуда теперь
сгорел дотла. Меня не слишком расстроило даже то, что ему и  на  этот  раз
удалось обрубить хвост и раствориться в закоулках Нижнего города.  Черт  с
ним; непосредственной угрозы он уже не представляет, так что его поиском и
ликвидацией можно будет заняться и чуть позже, а пока есть дела поважнее.
     Лишь получив это сообщение, я счел,  что  заслужил  пару  часов  сна,
необходимых мне как воздух: утром  предстояло  объяснение  с  прокуратором
Иудеи, и  тут  следовало  иметь  исключительно  ясную  голову.  Ибо  верно
говорят: самая опасная драка - это драка со своими...
     Должен заметить, что "своим" я могу назвать прокуратора с  полным  на
то основанием. Иудеи в бесчисленных  доносах  -  и  вам,  проконсул,  и  в
метрополию  -  пишут  о  нем  как  о  кровожадном  чудовище,  погрязшем  в
коррупции; и то, и другое - вранье. Это все-таки третий прокуратор на моей
памяти (а службу я, если вы помните, начал еще при Валерии Грате), так что
мне есть с  чем  сравнивать.  Что  до  иудеев,  так  им  каждый  следующий
прокуратор кажется хуже предыдущего - это естественно; я  же  могу  честно
сказать, что впервые вижу на этом посту человека, озабоченного  не  только
восточными наслаждениями и наполнением собственных карманов.
     Жил-был боевой генерал, честный, но  простоватый,  как  мне  поначалу
казалось, мужик, потом и кровью выслуживший на германской границе погоны с
зигзагами. И вот его - от большого, видать, ума - бросили  на  руководящую
работу в этот,  как  он  изволил  выражаться,  "гребаный  Чуркестан",  где
местным чукчам неведомо зачем даровали все блага цивилизации - от римского
права до водопровода, а эти азиатские свиньи, ясное дело,  спят  и  видят,
как бы им залечь обратно в канаву. Ну уж  хрен  им  -  он,  Понтий  Пилат,
всадник Золотое Копье, поставлен сюда насаждать  цивилизацию,  и  насадит,
будьте покойны - хоть бы вся эта Палестина провалилась в тартарары.  Одним
словом, "не умеешь - научим, не хочешь - заставим". Как легко  догадаться,
первые результаты деятельности прокуратора  были  совершенно  чудовищны  -
чего  стоила  одна  только  конфискация   храмовых   сокровищ   на   нужды
строительства  нового  акведука,  приведшая  к  грандиозному  бунту.   Тем
интереснее была стремительная эволюция бравого генерала.
     Во-первых, прокуратор  сохранил  армейскую  привычку  -  до  принятия
окончательного решения выяснить мнение подчиненных, начиная с младшего  по
званию. Во-вторых, привыкши рачительно относиться к вверенным ему  личному
составу и казенному имуществу, и раз обжегшись на  фронтальной  атаке,  он
незамедлительно перешел к  правильной  осаде;  прогресс  в  его  понимании
местной обстановки и тонкостей восточной политики за эти годы  был  просто
поразителен. Короче говоря, прокуратор продемонстрировал не просто  умение
не наступать дважды на одни и те же грабли,  а  истинный  административный
талант;  достаточно  сказать,  что  деятельность  нашей  службы  он   стал
оценивать не  по  количеству  обезвреженных  террористов,  а  по  качеству
аналитических обзоров.
     Было   здесь   и   еще   одно,   достаточно   забавное,   привходящее
обстоятельство. Всю  жизнь  прокуратору  исподтишка  тыкали  в  нос  пятым
пунктом, подмоченным матушкой-самниткой. В итоге  он,  как  часто  бывает,
превратился в умопомрачительного  римского  патриота  и  интересы  Империи
искренне воспринимает как свои кровные. Иначе он, надо думать,  никогда  в
жизни не дал бы мне разрешения (пусть даже и устного,  неофициального)  на
проведение такой скользкой во многих отношениях операции, как "Рыба".
     ...Прокуратор был хмур, а пепельные рассветные тени сообщали его лицу
дополнительную мрачность. "Ты что это тут понаписал? - возгласил он сиплым
кавалерийским басом, тыкая в моем направлении листком  рапорта,  брезгливо
придерживаемым за уголок. - Суда и отставки ему, видите ли, захотелось!  А
блевотину, которую ты тут развел, стало быть,  я  должен  прибирать?  Или,
может, Александр Македонский? Писатель хренов!..  Аналитик,  мать  твою...
перемать... в крестовину - в Бога - в душу..." На этом  месте  я  мысленно
перевел дух, и,  потупя  очи,  стал  терпеливо  ждать  неизбежного  теперь
финала: "Искупишь работой!"
     - ...В общем так, трибун: забери свою писанину - с глаз  моих  долой;
не хрена сопли по столу размазывать - искупишь работой. А теперь  давай  к
делу. Что у тебя там по операции "Рыба"? Что дело - дрянь, это я уже понял
из твоей писульки; давай излагай конкретные соображения.
     Итак,  прокуратор  нынче  в  ипостаси  "Отец-командир",  что   весьма
отрадно.  Ипостась,  любимая,  кстати,  и  самим  прокуратором  -  как  не
требующая особого искусства перевоплощения.
     - Насколько  я  понимаю,  трибун,  от  меня  требуется  найти  способ
освободить твоего Иешуа; это будет, конечно, нелегко, но...
     -  Совсем  напротив,  игемон;  вам  следует  утвердить  тот  смертный
приговор, который наверняка вынесет ему Синедрион. Важно лишь,  чтобы  они
не убили его сами, а передали для совершения казни в наши руки.
     -  Как?!  Я  не  ослышался,  трибун?  Я,  конечно,   солдат,   а   не
контрразведчик и могу не понимать каких-то тонкостей  твоего  ремесла,  но
все-таки...  Этот  Иешуа  -  ключевой  агент  в  стратегической  операции,
влияющей на судьбы Империи; ты сам мне говорил, что замены ему  нет  и  не
предвидится.  Это  же...   ну   вроде   как   господствующая   высота;   а
господствующую высоту положено удерживать любыми средствами, не считаясь с
потерями. Так или нет?
     - В принципе, да. Но все дело в том, что Иешуа нельзя так вот  в  лоб
назвать "моим агентом"...
     - То есть как это - нельзя? - "Отец-командир" исчез, будто его  и  не
было никогда. А  передо  мною  воздвигся  подернутый  изморозью  гранитный
истукан, "Государственный чиновник третьего класса. VIII в. от осн.  Рима,
неизв. автор". - Извольте объясниться, трибун. Правильно ли я  вас  понял,
что на протяжении двух с лишним лет вы финансировали из  казенных  средств
неподконтрольную вам подрывную организацию?
     - Никак  нет,  игемон.  Вся  деятельность  Назареянина  и  его  секты
находилась под полным нашим контролем - и чрезвычайно эффективным. Главное
же наше достижение - то, что Назареянин до сих пор  об  этом  контроле  не
подозревает и полагает, будто он  абсолютно  свободен  в  своих  словах  и
поступках. Я, игемон, имел в виду лишь то, что к нему  нельзя  предъявлять
такие же требования,  как  к  кадровому  сотруднику  разведки,  прошедшему
соответствующую подготовку. Беда в том, что в последние дни Иешуа  пережил
столь сильный психологический криз, что это сделало  его  непригодным  для
дальнейшего использования в  роли  религиозного  лидера:  он  вознамерился
добровольно погибнуть, приняв на себя все  грехи  мира  -  ни  больше,  ни
меньше. В связи с этим возник следующий план завершения операции...
     Прокуратор слушал не перебивая, а когда я  закончил  -  воззрился  на
меня тяжком изумлении.
     - Ты что, трибун, шутки пришел сюда шутить? Или  не  проспался  после
вчерашнего? Чтобы  покойник  ожил  на  третьи  сутки  после  погребения  и
принялся разгуливать средь бела дня, ведя назидательные беседы - да кто же
в такую хрень может поверить? Конечно, евреи - народ темный и суеверный до
крайности, но это уж даже для них чересчур.  Да  и  по  технике  эта  твоя
подмена... Представь-ка себе, что Каиафе пришло в  голову  посетить  место
казни (а ведь  с  этого  извращенца  станется!)  и  присмотреться  к  лицу
распятого. Ты соображаешь,  каких  масштабов  скандал  возникнет?  Это  не
говоря уже о том, что все учение этого твоего пацифиста  отныне  и  навеки
будет скомпрометировано насмерть...
     - Это предусмотрено планом, игемон, - пытался возражать  я,  в  душе,
однако, сознавая, что он прав; тем более, что все эти соображения (а также
множество других) я сам этой ночью приводил  Фабрицию.  Беда  в  том,  что
выбирать нам просто не из чего, а вот этого-то  прокуратор,  к  сожалению,
пока не уяснил.
     - А теперь послушай  меня  внимательно,  трибун,  -  промолвил  Пилат
ровным глуховатым голосом, и я внутренне подобрался: в _э_т_о_й_  ипостаси
прокуратор являлся нечасто, а только она и  давала  представление  о  том,
сколь опасен может быть этот человек.
     - Твой хитрый замысел на самом деле  просвечивает  насквозь.  У  тебя
недавно приключился крупный провал (в Галилее, кажется, я не  путаю?),  и,
чтобы его прикрыть, ты нуждаешься в крупном же  успехе.  Фортуна,  однако,
повернулась к тебе задницей: следует предательство Иуды, и ты теряешь  еще
и Назареянина;  правда,  в  последний  момент  удалось  предотвратить  его
ликвидацию - тут честь тебе и хвала. "Отмыть" живого Назареянина на  самом
деле можно, но это тяжелая, кропотливая, а  главное  -  медленная  работа,
тебе же необходим _б_ы_с_т_р_ы_й_ успех. Вот тут-то в твою умную голову  и
приходит идея - выдать нужду за добродетель: Иешуа, видите ли,  повредился
умом и все равно ни на что больше не годен, так что  это  даже  вроде  как
хорошо, что он арестован. А мы теперь  по-хитрому  выведем  его  из  игры,
устроив напоследок грандиозный спектакль - так  сказать,  по  мотивам  его
проповедей - да такой, что его секта разом процветет, даже лучше, чем  при
живом лидере. Одним словом: р-р-раз - и в дамки! Правильно я говорю?
     - Так вот, трибун:  план  твой  я  не  одобряю,  а  в  помешательство
Назареянина - просто  не  верю.  Вся  твоя  затея  -  это  чистейшей  воды
авантюра,  да  к  тому  же  техническая  ее  сторона  подготовлена   через
пень-колоду. За каким дьяволом ты лезешь на рожон? Я уже один раз сказал и
еще раз повторю: с твоими провалами мне все  ясно,  работай  дальше  и  не
дергайся; как я буду тебя отмывать перед начальством - это мои проблемы, а
не твои. Кстати, об отмывке: не забудь, что именно  сегодня  мы  могли  бы
освободить Назареянина вчистую, не вызывая вообще  никаких  вопросов  -  в
соответствии с обычаем пасхального помилования одного из осужденных.
     -  Короче  говоря,  трибун,  диспозиция  будет  такова.   Мы   сейчас
расстанемся, и дальше ты будешь действовать  самостоятельно,  безо  всяких
консультаций со мной. Полагаю, что у тебя хватит здравого смысла сохранить
Назареянина и воспользоваться для  этого  пасхальным  помилованием.  Я  же
сейчас сяду играть в поддавки с Синедрионом; они ведь наверняка захотят не
только устранить Назареянина, но и перепихнуть саму казнь на меня, а самим
остаться чистенькими. Только этот номер у них  не  пройдет  -  я  в  любом
случае заставлю их расписаться собственным дерьмом на каждом  листе  этого
протокола. А пока мы с Каиафой будем перепихивать арестанта  друг  дружке,
ты вполне успеешь подготовить толпу на  площади  перед  Преторией  -  так,
чтобы  при  моем  вопросе:  "Кого  отпустить  вам?"  они  кричали:  "Иешуа
Назареянина!" громко и внятно. У тебя в запасе  не  меньше  трех  часов  -
вечность!
     - Ну а если толпа  заорет  другое  имя  (которое  ей  сейчас,  вполне
возможно, нашептывает Каиафа) - это будет означать, что ты не захотел (или
не сумел - что несущественно) воспользоваться  своим  шансом,  и  тогда  я
умываю руки. Можешь действовать по любому сценарию - ты начальник, и  флаг
тебе в руки! Я не могу тебе ничего запретить (ведь никакой операции "Рыба"
попросту не существует), а о твоих намерениях ничего не знаю, да  и  знать
не желаю. Сам я, естественно, буду действовать в строжайших рамках закона,
беспощадно карая малейшие от него  отступления.  То,  что  победителей  не
судят - чистая правда. Но если ты и в самом деле угробишь Назареянина  или
будешь схвачен иудеями за руку при передергивании  карт...  Тогда,  боюсь,
тебе предстоит попробовать - как влияет цикута  на  вкус  твоего  любимого
фалернского; впрочем, ты, как офицер, наверное  воспользуешься  мечом,  не
так ли?
     Ну что же, прокуратор сделал для меня все, что было в его силах -  не
произнес магической формулы: "Именем Кесаря,  категорически  запрещаю...";
дальше все в моих руках. Кстати, все его соображения были весьма по  делу,
а предлагаемый план с пасхальным помилованием очень неплох.  Беда  лишь  в
том, что я - в отличие  от  Пилата  -  точно  знал:  никаким  политическим
лидером Назареянину больше не  быть,  это  -  данность,  уже  введенная  в
условия задачи.  А  посему  следует  немедленно  приступать  к  реализации
Фабрициевого плана - крайне рискованного плана, кто же спорит! - ибо дел с
подготовкой еще - начать да кончить.
     ...Мы с Фабрицием стояли в пустом и загодя  оцепленном  -  так  чтобы
мышь  не  проскользнула  -  крыле  претории,  прислушиваясь   к   медленно
затихающему реву площади. По тому, с  какой  четкостью  толпа  перед  этим
скандировала "Вар-рав-ва!!", я понял, что был прав: Каиафа дела на самотек
не пустил и  _з_а_б_и_в_а_л  _п_о  _ш_л_я_п_к_у_,  шансов  переломить  это
"народное волеизъявление" у нас все равно не было никаких.  А  когда  двое
солдат себастийской когорты ввели приговоренного, произошла очень странная
вещь. Мне показалось, что все солнечные зайчики,  наструганные  из  косого
утреннего света на мозаичный пол претории, вдруг сбежались к ногам  Иешуа,
заключив его в сияющий протуберанец, а наброшенная на его плечи  багряница
обратилась в сгусток чистого  пламени.  Впрочем,  наваждение  это  длилось
какие-то мгновения и окончилось, стоило мне лишь тряхнуть головой.
     Декурион-спецназовец  тем  временем,  положив  на  табурет  узелок  с
одеждой Назареянина, негромко докладывал: приказ исполнен,  провели  вдоль
всей внешней галереи, дважды. Да, багряницу было видно из толпы  хорошо  -
специально проверяли; себастийцам он тоже  успел  примелькался  как  "этот
еврей в багрянице"; все  готово,  можно  начинать.  Я  между  тем  в  упор
рассматривал Иешуа и результатом осмотра остался доволен: до него, похоже,
дошло наконец, что шутки кончились; умирать придется  -  здесь  и  теперь.
Пожалуй, мы все-таки сварим с ним кашу. Фабриций, несомненно, прав  -  это
вовсе не религиозный фанатик, да и мортопатией тут тоже не  пахнет;  лицом
своим владеет вполне, но пот-то, ручейками стекающий по вискам, никуда  не
спрячешь. Конечно, и жара нынче несусветная  -  вон  как  сразу  спекается
кровь, что сочится из-под тернового венка. С венком - явный перебор;  черт
бы побрал этих себастийцев! Это  же  их  любимое  развлечение  -  замотать
еврея, подозреваемого в связях с повстанцами, в кокон из терновых веток  и
оставить поджариваться на солнышке. Впрочем, может оно и к лучшему.
     И я начал в лоб, без всяких хитрых предварительных ходов. Как ты  там
говаривал, философ - "да - да", "нет - нет", а  что  сверх  этого,  то  от
Лукавого?  Мы  заинтересованы  в  тебе  и  в  твоей  проповеди,  а  потому
предлагаем  честную  сделку.   В   караульном   помещении   сейчас   сидит
садист-убийца, заслуживший по меньшей мере пять смертных  приговоров.  Его
казнь назначена на послезавтра,  но  произойдет  сейчас;  он  уже  получил
лошадиную дозу наркотиков,  так  что  сам  не  понимает,  на  каком  свете
находится, и достиг к тому же полной анестезии. Его сейчас оденут  в  твой
хитон, а затем распнут на кресте с табличкой "Царь  Иудейский";  остальные
детали тебя не касаются. Тебя же мы выведем отсюда  и  спрячем  -  с  тем,
чтобы ты через три дня явился своим ученикам, а затем и  широким  народным
массам. Мы хотим, чтобы народ уверовал в  твою  божественную  сущность,  а
авторитет твоего учения стал в Иудее непререкаемым. Тебе же по  прошествии
некоторого времени придется исчезнуть - ну, скажем,  вознестись  на  небо.
Остаток жизни ты,  к  сожалению,  проведешь  под  чужим  именем  вдали  от
Палестины - например, на Оловянных островах. Ты получишь чистые  документы
и средства на прожитье, а главное - возможность сочинять новые проповеди и
послания, которые мы будем тайно распространять в  Палестине  среди  твоих
последователей. Так да или нет?
     И когда он сказал: "Нет", я сперва  решил,  что  тот  просто  требует
должных гарантий, и еще успел восхититься его  самообладанием  -  в  таком
положении  люди  обычно  готовы  хвататься  хоть  за  соломинку,  хоть  за
бритвенное лезвие. Я объяснил, что его опасения -  а  не  уберут  ли  тебя
после "явлений"  в  целях  сохранения  секретности?  -  вполне  понятны  и
оправданы. Гарантией же здесь служат  единственно  весомые  соображения  -
соображения пользы. Мы крайне заинтересованы в его  будущих  посланиях  и,
так сказать, закупаем их на корню. Он  ведь  не  хуже  нас  понимает,  что
нынешний состав учеников явно не способен не то что развивать  Учение,  но
хотя  бы  просто  связно  изложить  его.  Без  заочного  участия  Иешуа  в
деятельности общины она, скорее всего, быстро деградирует,  растеряв  свой
авторитет и влияние, а его замечательное Учение будет просто  забыто;  нам
же это совершенно невыгодно. Таких гарантий ему достаточно?
     Выслушавши все это с несомненным вниманием, он вдруг  нагнулся,  взял
узелок со своей одежкой и, ни слова не говоря, направился к  дверям.  А  у
самого выхода обернулся и произнес, обращаясь к Фабрицию (меня  он  вообще
игнорировал), загадочную фразу: "Что делаешь, делай  скорее!".  И  пока  я
судорожно соображал, что бы эти слова могли означать (ибо  события  Тайной
вечери были, как вы помните, восстановлены  нами  лишь  несколькими  днями
спустя), он успел выйти к поджидавшим на ступеньках себастийцам.  Этого  я
никак не ожидал, а потому лишь проводил его ошалелым  взглядом,  буквально
впав в прострацию. Клянусь Юпитером, я по сию пору не могу понять,  в  чем
была моя ошибка, ибо решительно никаких изъянов или подвохов сделка эта не
содержала!
     Это был чистый нокаут. Присев на любезно  освобожденный  Назареянином
табурет, я обратился к Фабрицию  с  краткой,  но  прочувствованной  речью.
Пускай я теперь - покойник, но и центуриону его блистательная  затея  тоже
даром не пройдет. Я напоследок позабочусь, чтобы он  закончил  свою  жизнь
начальником погранзаставы где-нибудь в приевфратских песках, выбирая между
фракциями  активных  и  пассивных  педерастов.  Тут  я  заметил,  что  мои
филиппики летят мимо цели, ибо Фабриций вроде бы следит  за  суетой  вновь
оживших  солнечных  зайчиков,  но   только   глаза   у   него   совершенно
остановившиеся: центурион работает. А потом  он  поднял  на  меня  взгляд,
будто бы только что проснувшись, и задумчиво  произнес:  "Черт  побери,  а
ведь это неплохая мысль! И, в любом случае, наш единственный  шанс  спасти
свои шкуры".
     - О чем это ты, центурион?
     - Простите, экселенц, я думал, вы и так поняли. Я об этой его реплике
- он ведь подарил нам блестящую идею.
     - Идею?
     - Ну конечно: делать все так, как нами задумано, но  только  без  его
участия.
     - Ну да, совсем как в  том  еврейском  анекдоте  насчет  похорон  без
покойника; ты в своем уме, центурион?
     -  Разумеется.  Вам  что,  никогда  не   случалось   использовать   в
оперативной работе агентов-имитаторов?
     - Имитаторов?! Постой-ка, Фабриций... Но ведь  минимально  критически
настроенные свидетели...
     - Да о чем вы  говорите,  экселенц!  Человек,  способный  поверить  в
оживление покойника, поверит во что угодно -  никуда  не  денется,  а  все
"критически  настроенные"  так  и  так  -  отрезанный  ломоть.  Все  равно
показывать его можно  будет  лишь  тем,  кто  _х_о_ч_е_т_  видеть  Учителя
воскресшим  -  по  крайней  мере   поначалу,   пока   мы   не   сформируем
соответствующее общественное мнение.
     В  общем,  изначально  безумная  идея  Фабриция  становилась   теперь
безумной в квадрате, однако выбирать было не из чего  и  двигаться  в  той
верше, в которую мы угодили, можно было только вперед - и не  оглядываясь.
Насчет "все делать так же, как задумано" -  это,  конечно,  не  более  чем
слова: план, конечно  же,  нуждался  в  существенных  коррективах,  причем
весьма срочных. Например, все  ученики  и  спутницы  Иешуа  в  тот  момент
находились под плотным колпаком; мы приняли специальные меры, чтобы  никто
из них не появился на месте казни и не смог принять участие в  захоронении
трупов (их должны были сбросить в  общую  могилу,  _о_б_р_а_б_о_т_а_в_  до
неидентифицируемости). Теперь все эти мероприятия  потеряли  смысл;  более
того, стало весьма желательным, чтобы  они  своими  глазами  увидели  труп
Учителя.
     С другой стороны, нам теперь срочно потребовалась настоящая гробница,
причем желательно находящаяся  в  достаточно  уединенном  месте.  Фабриций
незамедлительно нашел Никодима. Не  думает  ли  тот,  что  кому-нибудь  из
последователей Иешуа  следовало  бы  позаботиться  о  достойных  похоронах
Учителя? Римские власти, насколько известно советнику, собирались сбросить
тела всех казненных в ров. Однако прокуратор получил сообщение о том,  что
тело Иешуа может превратиться в предмет различных махинаций - и  учеников,
и первосвященников - а все это может  спровоцировать  волнения  в  городе.
Поэтому советник уверен - в создавшейся ситуации прокуратор не  только  не
станет  возражать,  если   какой-нибудь   уважаемый   горожанин   пожелает
похоронить казненного с соблюдением всех обрядов, но оценит этот шаг как в
высшей  степени  дружественный;  сам  Игемон  хочет  приставить  к   месту
захоронения караул - "во избежание"...
     Короче говоря, через пару часов эта проблема  была  решена.  Хозяином
гробницы оказался хорошо знакомый нам друг  и  единомышленник  Никодима  -
Иосиф, родом из Аримафеи; он  же  и  отправился  к  предупрежденному  мною
Пилату - просить о выдаче тела. Гробница Иосифа оказалась расположенной  в
достаточно глухом месте - именно то, что нам было необходимо.
     Спустя небольшое время меня разыскали - срочно к Игемону!  Готовый  к
самому худшему, я предстал пред светлыми очами. Выяснилось, что прокуратор
пребывает  в  совершеннейшей  ярости  по  поводу   освобождения   Вараввы,
"сотника" из группировки Элеазара. Или, может, азиатское  солнце  до  того
напекло мне  голову,  что  я  и  впрямь  решил  отпустить  с  миром  этого
террориста?  Не  нахожу  ли  я,  что  цена  прикрытия  моей  комбинации  с
Назареянином выходит слишком высокой? Я  этого  не  находил,  и  разъяснил
прокуратору, что Одноглазый Симон  теперь  имеет  возможность  списать  на
помилованного сотника все утечки информации, и прошлые, и будущие; так что
нам нет нужды пачкать руки - Варавву уберут сами  зелоты.  Тут  только  до
меня дошло, что в успешности самой моей комбинации Игемону даже  в  голову
не приходит усомниться. Я вышел от  него  с  пустотой  в  коленках,  но  с
твердой уверенностью: полоса невезения (тьфу-тьфу-тьфу!)  кончилась  и  со
следующей раздачи пойдет наша масть.
     Тут возникло, правда, и одно дополнительное  препятствие  -  грозящее
одним махом обрушить всю нашу изящную конструкцию. План строился в расчете
на людей, _х_о_т_е_в_ш_и_х_ видеть Учителя воскресшим; нам следовало  лишь
п_о_м_о_ч_ь_ им в осуществлении их сознательных или неосознанных  желаний.
Существовал,  однако,  один  человек,  который  не  задумываясь  отдал  бы
половину  оставшейся   ему   жизни   за   возможность   разоблачить   нашу
инсценировку. Вы, проконсул,  несомненно,  поняли  о  ком  идет  речь;  ну
конечно же, о Демиурге.
     Громогласно заявив, что  "воскресший  Назареянин"  -  просто-напросто
самозванец, экс-апостол Иуда станет в руках Синедриона той самой  козырной
шестеркой, что прихлопнет нашего туза. Более того: вновь  обретя  ценность
для Синедриона - как  ключевой  свидетель  -  он  получит  соответствующую
охрану. После этого перед ним откроются просто блистательные  перспективы:
он сможет либо шантажировать нас (сохраняя перед Синедрионом свою  легенду
раскаявшегося сектанта), либо раскрыться перед иудейскими спецслужбами как
бывший римский агент, делом доказавший  новым  хозяевам  свою  полезность.
Таким образом, наша комбинация имеет  условие  sine  qua  non:  к  моменту
"воскресения" Иуда должен быть мертв.
     Легко сказать! Ночью мы упустили его из-под наблюдения  и  вплоть  до
полудня не объявляли  розыска,  ибо  в  рамках  первоначального  плана  он
никакой роли  играть  не  мог.  Иуда  -  агент  высочайшего  класса;  даже
оставаясь в Иерусалиме, он способен раствориться в этом городе так, что на
его поиски уйдет не одна неделя, тогда как в нашем распоряжении -  полтора
дня и две ночи... Обшарив в  течении  часа  все  мыслимые  укрытия  нашего
беглого агента и  не  обнаружив  там  никаких  его  следов,  мы  пришли  к
неутешительному выводу: если до послезавтрашнего рассвета Иуда не совершит
какой-нибудь  крупной  ошибки  -  нам  его  не  найти.  Тогда  и  затевать
"воскрешение" совершенно бессмысленно.
     Я  механически  делал  пометки  на  карте  города  в  соответствии  с
постоянно  поступавшими  рапортами  службы  наружного  наблюдения  (она  в
последние часы стала работать в режиме "чрезвычайный розыск") - все лучше,
чем сидеть сложа руки. Фабриций  же  тем  временем  продолжал  изучать,  в
поисках хоть малейшей зацепки, досье Демиурга, и так уже разобранное  нами
по листику как минимум трижды. И вот, наконец, по прошествии  двух  часов,
проведенных  в  полном  молчании,  центурион   негромко   окликнул   меня;
оторвавшись от карты, я увидел, что тот протягивает мне два документа - из
числа последних.
     -  Скажите,  экселенц,  вот  рапорт,  в  котором  Иуда   сообщает   о
"предательстве" Иоанна. Здесь на полях есть ваша пометка о  том,  что  ему
прямо при контакте  были  выплачены  деньги  из  секретного  фонда  -  "на
ликвидацию последствий возможного предательства". А  много  ли  было  этих
денег?
     - Где-то около четырех сотен  динариев;  тебе  необходима  совершенно
точная сумма?
     - Да нет, как раз не обязательно - важен ее порядок. Дело в том, что,
отправляясь с группой захвата в Гефсиманию,  Иуда  оставил  свой  денежный
ящик в здании Синедриона; мои люди тем временем - я и сам не знаю зачем  -
заглянули в него. Так вот, в нем было всего восемнадцать монет; интересно,
куда делись еще 382 (или сколько их там было)?
     - Ну так это же естественно! Помнишь, как Иуда чуть  не  засыпался  с
полным ящиком  денег,  когда  община  потребовала  объяснений?  После  той
истории он стал очень осторожен...
     - Вы меня невнимательно слушаете, экселенц. Меня интересует  не  _п_о
к_а_к_о_й _п_р_и_ч_и_н_е_  из  ящика  испарились  382  динария,  а  _г_д_е
и_м_е_н_н_о_ они сейчас находятся.
     - Так вот оно что... Да, пожалуй, ты прав:  единственное,  что  может
сподвигнуть Иуду сделать глупость -  это  его  алчность.  Итак,  Иерусалим
исключается - он тогда безумно торопился  обратно  за  город,  к  "своим".
Присоединить эти монеты к своей основной  захоронке  у  него  времени  тем
более не было... Так ты думаешь - Гефсимания?
     - Думаю, да. Может быть, где-нибудь еще по Иерихонской дороге, но это
вряд ли - здесь все-таки нужен надежный стационарный тайник.
     - Ну что же, это мысль. Сыщики пускай продолжают розыски в городе,  а
в Гефсимании организуем засаду из спецназовцев. И  если  он  действительно
попытается уйти из Иерусалима этой или следующей ночью (а чего  ему  здесь
дожидаться?) - должен попасться: оставить такую заначку до лучших времен у
него духу не хватит.
     Итак, по части розыска Иуды было, пожалуй, сделано все, что возможно;
теперь нам оставалось только ждать  -  клюнет  или  нет.  А  тем  временем
предстояло  заняться  другим   элементом   нашего   плана   -   обеспечить
"мистическое" исчезновение тела Иешуа. Завтра с  утра  у  гробницы  Иосифа
появится стража; об  этом  позаботятся  Никодим  с  Иосифом,  Синедрион  и
прокуратор - дружно не ведая, что творят. Перед нами  же  открывались  две
возможности, и теперь предстояло решить, какую из них выбрать.
     Более простой вариант был таков. Следующей  ночью,  когда  (вернее  -
если) мы получим  сообщение  о  том,  что  Иуда  ликвидирован,  явиться  к
охраняемой римской  стражей  гробнице,  предъявить  свои  удостоверения  и
попросту забрать тело, велев легионерам держать язык  за  зубами;  солдаты
поутру "обнаружат"  вскрытую  и  опустевшую  могилу  и  изобразят  панику.
Вариант этот действительно был прост как апельсин, однако это как раз  тот
самый случай, когда простота хуже  воровства.  Во-первых,  первосвященники
могли настоять  на  совместном  карауле  легионеров  с  храмовой  стражей;
вероятность этого мала, но все же существует.  Во-вторых  (и  что  гораздо
важнее), это было бы прямым нарушением категорического запрета прокуратора
втягивать в эти сомнительные игры каких-либо  официальных  лиц,  в  данном
случае - начальника караула. Этот вариант был нами с сожалением отвергнут.
     Поэтому мы начали действовать по другому варианту - более сложному  и
рискованному. Этот план строился на сочетании  двух  факторов.  Во-первых,
как вам, возможно,  известно,  проконсул,  евреи  изготавливают  из  своих
покойников некое подобие египетских мумий, запеленывая их во  много  слоев
пропитанной благовониями ткани. Иными словами  -  само  мертвое  тело  под
слоями материи разглядеть в принципе невозможно; именно поэтому  нам  было
необходимо,  чтобы  Иешуа  похоронили  по  полному  иудаистскому   обряду.
Во-вторых, ни одного еврея, чтущего Моисеев закон, никакими силами  нельзя
заставить прикоснуться к уже погребенному трупу.
     Ночью, дождавшись ухода от гробницы Иосифа с Никодимом  и  помогавших
им спутниц Иешуа, мы извлекли из нее покойника, и положили  на  его  место
тряпичную  куклу,  запакованную  в  погребальные  пелены.  Когда  утром  у
гробницы появился взвод легионеров, сопровождаемый по пятам  обливающимися
потом членами Синедриона,  наступил  решительный  момент.  Я  наблюдал  из
некоторого  отдаления  за  опечатыванием  гробницы,   готовый   немедленно
вмешаться - если, к примеру,  какой-нибудь  не  в  меру  ретивый  декурион
начнет проявлять инициативу; хвала Юпитеру,  с  этим  обошлось.  Иудейские
иерархи меня волновали в последнюю очередь. Ну, заглянул один  из  них,  с
явственным омерзением,  внутрь  гробницы;  с  полуденного-то  света  да  в
темноту - много ли разглядишь? А тут ведь, голубок, _щ_у_п_а_т_ь_ надо,  и
без дураков. Впрочем, для этих раззолоченных  пней  все  это  явно  чистая
проформа; вон, уже и печать прикладывают. Ну-ну; поглядим, как вы  запоете
послезавтра утречком...
     Итак, вся подготовка была завершена. Теперь  все  зависело  от  того,
успеем ли мы за оставшиеся день с ночью добраться до Иуды,  а  здесь  пока
продвижений не было никаких. Более того: выяснилось, что  смахивающего  на
него человека  видели  вчерашним  утром  в  непосредственной  близости  от
Сузских ворот; не исключено, что мы ищем в Иерусалиме  прошлогодний  снег.
Ничего другого,  однако,  нам  просто  не  оставалось.  Сыщики  продолжали
методично прочесывать городские  трущобы  и  наблюдать  за  фешенебельными
особняками; обратившись в  камни,  замерли  в  своей  гефсиманской  засаде
спецназовцы; мы же с центурионом, уже  сделав  все,  что  в  наших  силах,
обречены  были  просто  ждать  -  в  полном  безделье,  вися  и   тихонько
раскачиваясь на собственных нервах.
     Звезды на сереющем предутреннем небе уже почти померкли  -  вместе  с
нашей надеждой, когда в  дверях,  наконец,  бесшумно  возникла  гигантская
фигура. А когда командир гефсиманской засады декурион  Петроний  выпростал
из-под плаща-невидимки руку, небрежно замотанную окровавленной тряпкой,  я
испытал животную радость смертника, получившего отсрочку.
     ...Так  точно,  ваше  благородие,  удалось,  но  с  огрехами.  Только
распорядитесь  немедленно  врача  к   Руфию   из   второго   взвода;   да,
т_я_ж_е_л_ы_й_: боялись - не довезем. Так точно, есть и еще один,  но  это
уже царапина, так же как у меня.  Раненых  многовато?!  А  вы  бы  сколько
хотели, если брать живым бойца такого класса?! Он-то, между прочим,  точно
знал, что никакой пощады ему не предвидится, так что дрался - будь здоров!
А главное - все это оказалось попусту; ну, в том смысле, что в  итоге  все
равно пришлось попортить ему шкурку, а то иначе мог бы и вовсе  уйти.  Так
что повесить-то повесили, да только вот в брюхе у  него  такая  дыра,  что
кишки наружу вытарчивают, и вся поляна в кровище; в общем,  "самоубийство"
вышло то еще... Фельдшер уже дожидается? Благодарствую,  ваше  благородие.
Рад стараться!
     Да, с имитацией самоубийства Иуды, похоже, номер не прошел, однако не
будем сердить Фортуну излишней привередливостью. В конце  концов,  главная
цель достигнута, и теперь  можно  двигаться  дальше  -  в  соответствии  с
планом. Двигаться, кстати, надлежало  молниеносно,  ибо  краешек  неба  на
востоке уже отчетливо светлел, а когда мы с нарядом спецназовцев добрались
до гробницы Иосифа, уже начинались предрассветные сумерки.
     Сунув под нос  начальнику  караула  -  молоденькому,  только  что  из
училища, армейскому центуриону - свой золотой  жетон  с  летучей  мышью  и
дикторским топориком, я  приказал  сдвинуть  камень,  закрывающий  вход  в
гробницу. И когда появившийся из склепа спецназовец выволок наружу  пустые
погребальные одеяния, я, глядя сквозь помертвевшего от ужаса  и  изумления
парня, процедил: "Ну и как вы все это объясните,  центурион?"  И  тут  же,
оборвав его жалобный  лепет,  рявкнул:  "Ты  соображаешь,  чего  натворил,
недоумок?! Ведь это же международный скандал! Под трибунал пойдешь  -  это
уж как пить дать, и моли Юпитера, чтобы тебе отделаться штрафной ротой!"
     А когда почувствовал, что тот уже дозрел, и  явно  прикидывает  -  не
следует ли ему заколоться прямо сейчас, не отходя от кассы,  то  несколько
ослабил хватку и начал инструктаж: "Отправляйся в Синедрион,  да  поживее.
Распишешь им там все, да в подробностях, как только что мне  собирался:  и
как вы опечатывали (вместе с ними, между прочим!), и  как  вы  тут  бдели,
глаз не смыкая, и что ты ума не приложишь, куда это тело подевалось  -  ну
прямо как испарилось! Пускай они с  тобой  вместе  голову  поломают.  Если
сумеешь их убедить, что без чудес тут не  обошлось  (чем  черт  не  шутит,
евреи - народ суеверный), - твое счастье. Давай, давай, центурион,  вперед
- и с песней!  Нам  теперь  всем  надолго  дел  хватит  -  эту  твою  кашу
расхлебывать..."
     Да уж, предмет для размышлений у первосвященников теперь -  серьезнее
не придумаешь. Главное, парень в таком состоянии, что сразу будет видно  -
не врет;  чтобы  так  _и_г_р_а_т_ь_  панику,  надо  быть  профессиональным
актером, а не младшим офицером дальнего гарнизона,  и  первосвященники  не
смогут этого не почувствовать. Трудно предугадать, какую версию  Синедрион
выскажет   официально   и   какие   признания   он   сейчас   выудит    из
бедняги-центуриона; для себя, однако, большинство из его членов  наверняка
решит, что тут и вправду имело место Чудо, а это хотя бы на время приведет
их в состояние паралича.
     Центурион тем временем понуро построил свой взвод, дал  было  команду
"Вперед - шагом марш!", но вдруг замешкался; как я полагаю, не  должен  ли
он все-таки оставить здесь караул до окончания назначенного срока? Тут  уж
я не выдержал, и заорал на  него,  пнув  ногою  валявшееся  перед  склепом
погребальное одеяние: "Ты чего тут охранять собрался, Аргус  недоделанный?
Это тряпье,  что  ли?"  Мало-помалу  нервное  напряжение  последних  суток
начинало сказываться и на мне; а сорвался я потому, что этим ребятам давно
уже пора было отсюда выметаться: на сцене с минуту на минуту  должно  было
начаться второе действие, а его персонажам встречаться с легионерами  было
совершенно ни к чему.
     В общем,  едва  мы  успели  разместить  вокруг  гробницы  "ангелов  в
белоснежных одеяниях", как появились женщины-спутницы Иешуа. Ну, здесь все
получилось как нельзя лучше:  женщины  немедля  попадали  ниц,  а  ангелы,
патетически возвестив им о воскресении  Учителя,  перешли  к  практическим
инструкциям: "Идите, скажите ученикам и Петру, что  Он  предваряет  вас  в
Галилее". Во-первых, мы с Фабрицием единодушно решили, что  лидером  секты
отныне надлежит быть  Петру  -  остальные  на  эту  роль  явно  не  тянут.
Во-вторых,  надо  было  эвакуировать  учеников  из  Иерусалима,  и  притом
немедленно. В создавшейся ситуации наиболее логичный для  первосвященников
ход  -  схватить  нескольких  учеников,  подвергнуть  их  допросу  третьей
степени, получить признание в том, что тело Учителя было  ими  украдено  и
затем уничтожено, после чего немедля их  ликвидировать,  спрятав  концы  в
воду. Я бы, во всяком случае, действовал именно так.
     Потом у склепа появилась  Мария,  что  из  Магдалы,  в  сопровождении
неразлучной пары - Иоанна с Петром, и нашим оперативникам пришлось  срочно
попрятаться: показываться на глаза мужчинам "ангелам"  было,  естественно,
запрещено. Но затем - о удача! - Мария осталась перед гробницей  в  полном
одиночестве; вот теперь нам настала пора ходить с козыря и  опробовать  на
ней  нашу  ключевую  разработку.  В  любом  случае,  испытание  это  лучше
проводить именно сейчас. И если выяснится, что наш имитатор не в состоянии
ввести в заблуждение даже одинокую, потрясенную горем  любящую  женщину  -
значит он вообще ни на что не годен,  и  надо  немедля  выдумывать  что-то
иное. Сам же "первый блин" мы в случае неудачи наверняка сможем списать на
галлюцинации Марии.
     Надо сказать, что когда Фабриций вчера вечером впервые увидал  нашего
"Назареянина", он только крякнул,  почесав  затылок,  и  как-то  обреченно
спросил: "А ничего получше не нашли?"; я лишь руками развел. Конечно,  наш
эксперт по изменению внешности поработал в  ту  ночь  на  совесть,  однако
конечное его заключение не радовало: демонстрировать имитатора можно  лишь
в условиях плохой видимости (туман, сумерки,  искусственное  освещение)  -
иначе он ни за  что  не  ручается.  Именно  в  предрассветных  сумерках  и
совершил свой первый выход на сцену наш солист. Дебют был, честно  говоря,
так себе, на  "троечку":  Мария  сперва  решила,  что  видит  перед  собой
местного садовника, и лишь разъяснения "белоснежных ангелов" убедили ее  в
том, что перед ней воскресший Учитель. Как бы то  ни  было,  положительный
результат был достигнут, и теперь предстояло думать, как его закрепить.
     Была здесь, впрочем, и еще одна трудность. Наш агент не имел никакого
представления ни о сути религиозной доктрины Назареянина, ни о деталях его
предшествующей деятельности, и поэтому при явлениях ему было ведено  вести
себя по известному принципу "промолчишь  -  за  умного  сойдешь".  Тем  не
менее, дать вконец растерявшимся ученикам  хоть  какие-то  разъяснения  по
поводу происходящего становилось  жизненно  необходимым;  единственным  же
человеком,   свободно   ориентирующимся   во   всех    этих    религиозных
хитросплетениях, был Фабриций. В тот же день советник совершил вылазку  и,
присоединившись к паре учеников, направлявшихся в  Эммаус,  на  протяжении
почти двух часов приводил в порядок  их  перепутавшиеся  мысли.  Результат
этой  встречи  оказался  для  нас  обоих  абсолютно  неожиданным:  ученики
почему-то решили, что их собеседником был не кто иной, как сам  воскресший
Учитель - просто "в ином облике". Их  не  смутил  даже  язык,  на  котором
говорил с ними советник; то есть сам по себе его арамейский был,  конечно,
безупречен, однако имитировать мягкий галилейский выговор  он  даже  и  не
пытался. Вот уж воистину неведомо - где найдешь, а где потеряешь!
     А пока центурион сеял слово Божье в душах  человеческих,  я  вынужден
был заниматься куда более прозаической  деятельностью  -  спасать  бренные
тела учеников, чья жизнь опять повисла на волоске. Синедрион  уже  объявил
тот самый вердикт, которого я и ожидал - "тело  украдено  учениками",  так
что теперь становились неизбежными  и  все  остальные  предугаданные  мною
последствия. Ученики  же,  будь  они  неладны,  проигнорировали  все  наши
утренние предупреждения - и через "мироносиц", и  через  Марию  -  уносить
ноги в Галилею. К тому моменту, как они, наконец,  расчухали,  что  пахнет
паленым, все выходы из города  были  уже  перекрыты  храмовой  стражей,  а
тайная полиция начала прочесывать жилые кварталы.
     В другое время эвакуация не составила бы  особого  труда:  достаточно
было, например, переодеть учеников  в  униформу  себастийского  ОМОНа  или
сирийских вспомогательных частей. Сейчас, однако, я был связан по рукам  и
ногам категорическим запретом прокуратора даже косвенно  впутывать  в  эту
историю римские официальные органы, а иудейские  сыщики,  между  тем,  уже
дышали нам в загривок. Плюс ко всему, у нас  начали  путаться  под  ногами
люди Никодима, тоже вознамерившегося спасать учеников. Этот преисполненный
наилучших  намерений  дилетант,  сам  уже  давным-давно  находящийся   под
колпаком у Каиафы, был по-настоящему опасен - как не  в  меру  общительный
прокаженный, не желающий знать о  своей  болезни.  Одним  словом,  к  тому
моменту, когда ученики оказались,  наконец,  собраны  на  одной  из  наших
конспиративных квартир в Верхнем городе, с меня сошло  семь  потов.  Самое
интересное - эти ребята  явно  воспринимали  все,  что  делалось  ради  их
спасения  мифическими  "почитателями   Иешуа"   как   нечто   само   собой
разумеющееся.  Похоже,  изо  всех  заповедей  Учителя   им   более   всего
приглянулась одна - "Будьте как дети".
     Нет худа без добра - теперь эти "детки", по крайней мере,  находились
под нашим присмотром, и мы могли быть спокойны, что они  не  выколют  друг
дружке глаз и не будут играть со спичками. Кроме того, им поведали должное
количество "страшилок", чтобы у них раз и навсегда отпала охота без спросу
убегать за калитку. Реальная ситуация, между прочим, была даже  серьезнее,
чем та, которой их стращали. Днем в Гефсимании был обнаружен труп Иуды,  и
к тайной полиции в ее поисках присоединился еще и  Уголовный  розыск,  где
профессионализм сыщиков  всегда  был  выше,  чем  в  охранке;  совместными
усилиями эти службы буквально вывернули город наизнанку.
     Для  нас,  между  тем,  наступал  решительный   момент:   пора   было
предъявлять ученикам их "воскресшего" Равви.  Между  тем,  первый  опыт  с
Марией  особого  оптимизма  не  внушал,  а  возможности   для   увеличения
портретного сходства фигурантов наш эксперт уже  выжал  досуха.  Положение
казалось совершенно безвыходным. На полном серьезе  обсудив  использование
иллюзионистов и гипнотизеров (прямо как в дешевом детективе), мы совсем уж
было остановились на том, чтобы подбросить ученикам  в  светильник  толику
коноплевого цвета, и тут Фабриций вдруг нашел простое и изящное решение.
     Он предложил изготовить нашему имитатору своего рода "удостоверение о
распятии" - набор страшных ран на запястьях и щиколотках. Раны  получились
просто замечательные: от  таких,  пожалуй,  не  отказался  бы  даже  самый
требовательный профессионал из числа нищих-"калек".  Наше  творение  можно
было бы смело демонстрировать и средь бела дня на паперти,  не  то  что  в
полутьме закрытого помещения. Кроме того,  мы  временно  удалили  из  дома
вечного скептика  Фому  -  отправили  его  (под  надежным  прикрытием)  на
экстренную связь с "другой" группой "почитателей Иешуа".  И  когда  внутри
комнаты, где уже сгустился вечерний сумрак,  внезапно  появилась  знакомая
фигура, и были предъявлены ужасающие раны - да кто осмелился бы усомниться
в увиденном?
     Усомнившийся, однако,  нашелся  -  Фома;  мы,  выходит,  как  в  воду
глядели, удаляя этого маловера из зала на время первого  действия.  Хозяин
конспиративной квартиры осуществлял  постоянное  наблюдение  за  учениками
(именно таким образом мы реконструировали за эти дни и  Тайную  вечерю,  и
целый ряд других эпизодов). Он и доложил,  что  Фома  на  нашу  удочку  не
клюнул и посулил при следующей встрече пощупать  пальцами  -  что  это  за
такие интересные раны на щиколотках и запястьях, что не мешают человеку ни
ходить, ни чистить рыбу. Черт побери, в логике ему никак не откажешь!
     Я сгоряча предложил было ликвидировать Фому,  представив  это  Божьей
карой за неверие, однако Фабриций решительно воспротивился - "Это же будет
шито белыми нитками, экселенц! И потом, нам нужно вселить в них _в_е_р_у_,
а не _с_т_р_а_х_, иначе вся эта затея бессмысленна".  На  протяжении  всей
следующей недели, которую община  провела  под  домашним  арестом,  друзья
обрабатывали упрямца, и  тот  потихонечку  начал  сдавать  позиции.  Самое
большое  впечатление,  однако,  на  него  почему-то  произвел  рассказ  об
Эммаусском явлении, который мы не преминули довести  до  учеников.  Короче
говоря, когда "Иешуа" вновь  возник  внутри  запертого  дома  и  обратился
непосредственно к Фоме: "Подай перст твой, и вложи его в раны  мои,  и  не
будь неверующим,  но  верующим!"  -  этот  блеф  отлично  удался.  Фома  в
раскаянии пал на колени, и инцидент был исчерпан.
     Тем временем полицейская активность в Иерусалиме пошла  на  убыль,  и
мы, с соблюдением всяческих предосторожностей, перебросили учеников домой,
в Галилею. Здесь опять  начались  неприятности,  ибо  все  они  немедленно
перессорились; еще во  время  своего  Иерусалимского  сидения  эти  ребята
начали всерьез обсуждать животрепещущий вопрос - кто из  них  больше  всех
любил Господа? Мы поначалу не придали этому значения: дети -  они  и  есть
дети. К сожалению, в Галилее процесс пошел ураганными темпами; мы и глазом
не успели моргнуть, как Иоанн всерьез  начал  тянуть  одеяло  на  себя,  а
четверо  вообще  откололись  и  начали  проповедовать  -  по  собственному
разумению - такое, что Фабриций только за голову хватался.  Бедняга  Петр,
между тем, совершенно  растерялся  и  утратил  контроль  над  ситуацией  в
общине.
     Следовало немедленно  вмешаться,  пока  община  не  распалась  вовсе.
Фабрицию пришлось повторить свой эммаусский опыт на  Генисаретском  озере.
Даже не пытаясь впрямую  выдать  себя  за  Учителя  (эта  неопределенность
позволяла ему, в случае чего, отыграть  назад  и  заявить  о  себе  как  о
"посланце"), советник, тем не менее, произвел на учеников куда более яркое
впечатление, чем наш декорированный ранами имитатор. Результат и  на  этот
раз превзошел все  ожидания:  Фабрицию  удалось  и  подтвердить  лидерство
Петра, и аккуратненько осадить  Иоанна,  и  восстановить  треснувшую  было
монолитность общины.
     Между тем, наступала пора для завершения операции. Галилейская  почва
была уже достаточно  подготовлена  для  посева  (их  земляк  оказался-таки
Мессией, что бы там не говорили эти спесивые  иудеяне!),  и  теперь  самое
время было устроить публичную демонстрацию. Ее мы и  осуществили  на  Горе
Галилейской, где как-то вечером наш имитатор явился толпе в несколько  сот
человек, предводительствуемой вновь  объединившимися  учениками.  Конечно,
лучше было  бы  продемонстрировать  народу  Фабриция,  дабы  тот  произнес
соответствующую проповедь, однако здесь нас подстерегала  опасность  иного
характера. Слух о "явлениях" давно уже достиг властей; хотя все подходы  к
месту надежно контролировали наши люди, в толпе  почти  наверняка  были  и
иудейские агенты, а среди них случайно могли оказаться и  знающие  в  лицо
советника по культуре.
     Голова  у  учеников  опять   пошла   кругом,   ибо   воспоминания   о
Генисаретском явлении были еще слишком свежи в их памяти, и кое-кто из них
возроптал. К счастью для нас, строптивцы в итоге не устояли перед  напором
ими же и порожденной  молвы  о  Мессии.  Нам,  однако,  пришлось  в  итоге
отказаться   от   тщательно   проработанной   финальной   инсценировки   с
"вознесением Господа на небеса". Фабриций заявил, что теперь  общественное
мнение уже сформировано настолько, что вполне можно ограничиться и  просто
массированным выбросом слухов о событии - результат будет точно таким  же.
Так оно и оказалось.
     И вот, когда операция "Рыба" была  уже  практически  завершена,  меня
внезапно вызвал к себе на ковер Игемон.  В  последнее  время  в  Палестине
наблюдается необъяснимый рост популярности подрывного учения некого  Иешуа
Назареянина, благополучно казненного около месяца назад,  но  потом  якобы
"воскресшего".  Известно  ли  мне,  что  у  иудейских   властей   возникли
подозрения, будто бы это "чудесное" событие инспирировано некими "внешними
силами", и Синедрион начал соответствующее расследование? А если известно,
то какого черта я ничего не предпринимаю? А если предпринимаю,  то  почему
не докладываю об этом? Понимаю ли я, какую гигантскую опасность для власти
Кесаря представляет усиливающееся  учение  Назареянина?  Это  хорошо,  что
понимаю; а то вот давеча прокуратора  посетили  первосвященники,  так  они
думают, будто они одни такие умные...
     -  Короче  говоря,  необходимо   немедленно   начать   расследование,
параллельное синедрионовскому. И если  действительно  в  наших  структурах
будут выявлены отдельные личности, которые, используя служебное положение,
сознательно  или  по  недомыслию  ворожат  мятежникам...  Когда   доложить
результаты? Вчера!!!  Пошевеливайся,  трибун,  и  спаси  тебя  Меркурий  -
покровитель воров, если к этой истории и вправду приложили руку твои люди!
- Тут Игемон привстал, упершись кулаками в столешницу, и рявкнул:  "Именем
Кесаря!!" Я молча козырнул и вышел - строевым шагом.
     Что бы это все могло значить? И чем дальше я над этим размышлял,  тем
больше мне не нравилась  необъяснимая  истерика  прокуратора.  Конечно,  в
заключительной фазе операции мы немножко наследили, однако  ситуация  нами
полностью контролировалась, и оснований  для  паники  не  было  решительно
никаких. За пределы нашей службы никакие  утечки  в  принципе  невозможны,
поскольку даже внутри нее никто кроме нас с Фабрицием не в  силах  сложить
осмысленную мозаику из разнообразных  оперативных  мероприятий  последнего
времени. Единственный, кто владеет самоценным фрагментом информации -  наш
имитатор; им действительно придется пожертвовать, но тут  никаких  проблем
вроде бы не предвидится.
     А остальные... Петроний с  его  ребятами?  -  занимались  ликвидацией
перебежчика, и ничего более.  Оперативники,  задействованные  в  операциях
прикрытия?  -  должны  были  оградить  учеников  от   самосуда,   могущего
спровоцировать беспорядки. Руфий, умерший-таки  от  перитонита  на  третий
день после захвата  Иуды?  -  был  убит  на  месте  при  ночном  нападении
террористов на римский патруль близ Эммауса  (поди  проверь!).  "Ангелы  в
белых одеяниях" и эксперт по изменению внешности? - гм...  Да,  пожалуй...
Наш резидент в  княжестве  Самосата  недели  три  назад  сообщал  о  резко
возросшей активности парфянской разведки  и,  как  водится,  жаловался  на
некомплект личного состава; пожалуй, следует удовлетворить его запрос. Что
там еще? Финансовые отчеты? Ну, с этим у меня всегда был порядок  -  комар
носа не подточит. Чего же все-таки хочет от меня прокуратор?
     Боюсь, что дело тут вовсе не  в  расследовании  Синедриона  (эти  еще
ничего не накопали, да и  накопать  не  могут),  а  в  чем-то  куда  более
серьезном.  То  ли  в  _с_ф_е_р_а_х_  произошли   какие-то   крупные,   но
неразличимые пока с моего пигмейского уровня сдвиги. То ли прокуратор  сам
пришел к выводу, что посеянные нами семена всходят  слишком  уж  дружно  и
буйно,  и  единожды  выпущенного  джина  уже  не  загонишь   в   кувшинчик
"противодействия еврейскому экстремизму". А коли так, то  проводимая  мною
сейчас  _з_а_ч_и_с_т_к_а  _к_о_н_ц_о_в_  имеет  вполне  прогнозируемый   и
печальный для меня лично финал: я и живу лишь до  того  момента,  пока  не
закончу эту работу. Придя к сему неутешительному выводу, я немедленно  сел
за составление документа о ходе операции "Рыба" -  того  самого,  что  Вы,
проконсул, держите сейчас в руках.
     Однако работа есть работа.  И  я  отправился  навестить  приболевшего
простудой советника по культуре, а заодно и обсудить с ним мероприятия  по
заметанию "римского следа"  в  последней  фазе  операции  "Рыба".  Игемон,
например, сам изрядно натоптал  на  нашем  начищенном  паркете  со  своими
неуклюжими попытками  добиться  судебного  оправдания  Иешуа.  Мне  теперь
приходилось распускать слухи о том, что Пилат якобы действовал по наущению
своей жены,  имевшей  во  сне  "откровение  свыше".  Эта  нелепая  сплетня
(прокуратор отродясь не был женат) удивительным  образом  пошла  в  народе
буквально "на ура". Следовало также позаботиться о слухах, будто бы Иуда и
вправду покончил с собой, и еще о многом другом.
     Советник встретил меня без особой  радости.  В  последнее  время  он,
пользуясь тем,  что  аврал  закончился  и  напряжение  спало,  практически
устранился от работы над "Рыбой" под предлогом болезни. В действительности
же Фабриций, как я и предполагал, просто, погрузился с  головой  в  черную
меланхолию; такое случалось и ранее, однако никогда еще  эти  приступы  не
бывали  столь  тяжелы  и  продолжительны.  Равнодушно  выслушав  все   мои
соображения, он, явно через силу, погрузился на пару минут в  размышления,
а затем заметил, что если я в будущем решу  пожертвовать  частью  учеников
Иешуа (дабы преследования со стороны официальных властей подняли авторитет
секты  в  глазах  народа),  то  Петра  мне  следует  спасать   при   любых
обстоятельствах и "не считаясь с потерями".  Кроме  того,  он  рекомендует
вовлечь в  деятельность  общины  "назореев"  (так  теперь  именовали  себя
последователи Иешуа) какого-нибудь высокообразованного идеолога  из  числа
фарисейских ортодоксов.  Эта  последняя  идея  показалась  мне  совершенно
нелепой; памятуя, однако, о том, что советник обыкновенно слов на ветер не
бросает, я решил обдумать ее на досуге.
     - Впрочем, может быть, ты по выздоровлении сам  и  составишь  на  эту
тему оперразработку?
     - Возможно, - равнодушно кивнул советник. - Скажите-ка мне лучше  вот
что,  экселенц:  как  и  когда  Иуда  получил  свою  агентурную  кличку  -
"Демиург"?
     - Понятия не имею: она ведь у него еще со времен спецназа. А что  это
тебе вдруг?..
     - Да так... Просто я все эти дни размышлял, отчего это  Он  тогда,  в
претории, обратился ко мне со словами: "Что делаешь, делай  скорей!"  -  и
вот давеча нашел ответ. Все дело  в  том,  что  мы  с  Иудою  _т_е_з_к_и_:
Фабриций - Демиург, два сапога - пара... Вот я и интересуюсь - а  не  было
ли  все  это  предопределено  уже  в  тот  момент,  когда  Иуде  подбирали
псевдоним?
     Признаться, я не сразу понял, что он имеет в виду.
     - А-а-а! Вот ты о чем... Действительно, два "Мастера"!.. Ну и что ж с
того? Уж не хочешь ли ты  сказать,  что  Иешуа  была  известна  агентурная
кличка Иуды? Тогда ведь остается допустить, что он вообще  знал  о  "Рыбе"
все!
     - Полагаю, что именно так оно и было.
     Я уставился на советника. Шутит, что ли? Нашел время...
     - Попытайтесь тогда  придумать  этой  Его  фразе  другое  объяснение,
экселенц.
     - Не впадайте  в  панику,  центурион!  Утечка  по  "Рыбе"  совершенно
невозможна - ну, разве что вы сами  и  есть  ее  источник;  а  раз  нет  -
остается только случайность. Уж вам-то должно быть известно, что случаются
и более странные совпадения; вспомните, к примеру, на чем тогда завалилась
парфянская сеть в Десятиградье!
     Фабриций некоторое время внимательно разглядывал меня (мне  почему-то
показалось,  что  с  сожалением),  а  затем  произнес  -  сухо  и   как-то
о_к_о_н_ч_а_т_е_л_ь_н_о_: "Как вам будет угодно,  экселенц.  Совпадение  -
так совпадение. И давайте забудем об этом разговоре".  А  ведь  он  совсем
плох, вдруг понял я.
     - Послушай-ка, центурион. Сдается  мне,  что  кое-кому  сейчас  самое
время отдохнуть. Поезжай  в  Антиохию,  а  если  хочешь  -  в  метрополию,
встряхнись там как следует. С завтрашнего дня ты в  отпуске;  считай,  что
это приказ.
     - В отпуске... Это интересная мысль, экселенц, -  задумчиво  произнес
советник и вдруг тихонечко рассмеялся. Странный это был смех - у  меня  от
него как будто проползла по хребту ледяная сороконожка; а может... да нет,
зрачки вроде бы в норме...
     Тут-то мне и попалась на глаза пухлая рукопись, лежащая на письменном
столе советника; чтобы сменить тему, я вежливо спросил -  не  вернулся  ли
тот к своим  переводам  с  хананейского,  в  порядке  лечения  от  хандры.
Фабриций, отчего-то смутившись, принялся объяснять, что рукопись  эта  (он
называл ее "Документ  Q"  -  видимо,  от  "quaesitio")  -  выполненный  им
литературный  перевод  на  греческий  всех  известных  ему  из  агентурных
источников проповедей Иешуа, а также  описание  происшедших  в  Иерусалиме
событий; последнее, разумеется, полностью очищено от каких бы то  ни  было
оперативных деталей. Он полагает, что все эти свидетельства никоим образом
не  должны  пропасть  для  истории.  Одним  словом,  ушел  я   в   твердой
уверенности, что мы с центурионом мыслим и действуем одинаково, с той лишь
разницей, что я страхуюсь от _П_р_е_д_о_с_т_о_р_о_ж_н_о_с_т_и_ Игемона,  а
центурион - от моей; это нормально, тут обижаться - грех.
     Не   то   чтобы   меня   встревожили    измышления    центуриона    о
сверхъестественном всеведении Иешуа - вовсе нет. Мне, конечно, здорово  не
понравился сам  резидент,  однако  за  годы  совместной  работы  я  как-то
попривык к его странностям. И все-таки была, была  в  той  сцене  какая-то
упущенная мною несообразность, и на протяжении всего дня она  преследовала
меня подобно соринке в глазу, причем чем дальше, тем сильнее.
     Раз за разом прокручивал я в памяти весь эпизод - деталь  ускользала.
Лингвистические  экзерсисы  советника  относительно  Фабриция-Демиурга?  -
чепуха. Его странный смешок? - явно теплее, но все равно не то... Странно,
голову даю на отсечение, что деталь эта лежит где-то на самой поверхности!
Н_а _с_а_м_о_й _п_о_в_е_р_х_н_о_с_т_и_... Пень с  глазами!  Ведь  рукопись
советника лежала прямо на столе; на столе, а не в тайнике - как у меня...
     А вот теперь все и вправду стало ясно. Значит, Фабриций действительно
развалился на куски, послав все на свете к чертовой матери; и он,  похоже,
в таком состоянии, что способен на самые  безумные  выходки  -  вплоть  до
того, чтобы и вправду пустить по рукам свой "Документ Q". Советнику, между
тем, не хуже моего известны  правила  игры,  и  первый  их  пункт  гласит:
разведчик,  утративший   над   собою   контроль,   становится   источником
смертельной опасности для своей организации, а потому подлежит немедленной
и_з_о_л_я_ц_и_и_.  Страшно  подумать,  что  может  натворить  слетевший  с
катушек резидент, в чьих руках находятся и сохранность всей долгими годами
создаваемой агентурной сети и, между прочим, жизнь составляющих ее  людей.
Вот потому-то в  нашей  с  Фабрицием  профессии  и  не  существует  такого
понятия, как "простительная человеческая слабость",  а  есть  расстрельная
статья 17-б - "Измена Родине в боевой обстановке".
     Вот так. Думал, что все следы "Рыбы" уже прибраны, методично подчищал
последние  мелочи,  а  главную-то  опасность,  как  выяснилось,  чуть   не
проморгал. Итак, для начала надлежит, не теряя ни минуты, взять центуриона
под колпак и перекрыть все его каналы связи - тут все ясно и безвариантно.
А вот теперь думай: есть ли хоть малейшая зацепка, чтобы все-таки отмазать
этого дурака от вышки?
     Еще  пару  месяцев  назад  я  мог  бы  его  тихонечко  "положить   на
сохранение" в одну из  наших  охраняемых  загородных  резиденций,  а  там,
глядишь, как-нибудь бы рассосалось.  Однако  теперь  -  согласно  новейшей
инструкции - дело немедленно перейдет в ведение внутренней  контрразведки,
а я утрачу над ним  всякий  контроль.  Дальнейший  ход  событий  очевиден:
несколько суток  _к_о_н_в_е_й_е_р_а_  -  и  советник  развинтится  на  всю
резьбу; в числе прочего выплывет и правда об операции "Рыба"... Не  каждый
день идеологически выдержанным бездельникам  из  внутренней  контрразведки
перепадает такой лакомый кусочек -  реальный  заговор  главы  провинции  и
региональных  руководителей  двух  секретных  служб  Империи  (а  как  еще
прикажете называть "Рыбу"?); уж эти-то, будьте уверены, его  из  зубов  не
выпустят. Так вот чего в действительности добивается от меня прокуратор!..
Собственно, тут и возразить-то нечего: Фабриций действительно ни при каких
обстоятельствах не должен попасть в руки следствия; я имею в виду - живым.
     Размышляя на эти печальные темы, я  чисто  механически  запросил  для
ознакомления досье Фабриция. Посланный вернулся, однако, с пустыми руками:
два часа назад досье было  истребовано  Квинтом  Симплицием,  новым  шефом
внутренней контрразведки. Мой запрос уже доведен до его  сведения,  и  тот
просил передать, что в ближайшее время лично вернет мне все эти материалы;
в шесть пополудни меня устроит? Я ощутил внезапную тошноту и удушье -  как
от точного тычка в солнечное сплетение.
     Вот и все.  Фабриций  доигрался:  акула  безошибочно  учуяла  в  воде
привкус крови, и теперь ее ничто не остановит.  Мне  же  -  ради  спасения
"Рыбы" и наших с прокуратором голов -  надлежит  немедленно  обрубить  все
концы, выходящие на попавшего под колпак советника. Проблема в том, что не
только прикрыть, но и даже ликвидировать его уже невозможно:  для  меня  и
моих людей он теперь стал "неприкасаемым". Тогда...  Тогда  мне,  кажется,
настала пора в очередной раз замириться с коллегой Нафанаилом.  Смерть  от
кинжала диверсантов из Отдела специальных  операций  -  легкая  смерть,  и
ей-Богу, это самое лучшее  из  того,  что  может  ожидать  центуриона.  Не
сомневаюсь, что он и сам одобрил бы это решение. Такие дела.
     - ...Возвращаю вам это досье,  любезный  Афраний.  Мне  кажется,  его
содержимого вполне  достаточно  для  немедленного  отстранения  центуриона
Фабриция  от  работы  -   это   для   начала.   У   меня   ведь   нюх   на
о_б_о_р_о_т_н_е_й_, клянусь Плутоном, я и этого выведу на  чистую  воду  в
ближайшие дни!
     - Вот как? И на  какую  же  из  вражеских  служб,  по  вашим  данным,
работает центурион?
     - Да при чем тут это! Неразборчивость в связях, личная  нескромность,
высказывания, попахивающие "оскорблением величества"... И главное  -  ведь
он же не сегодня-завтра сделает себе обрезание! А может, и уже сделал, а?
     - Гм... Боюсь, квестор, что Главное разведуправление Империи - а  оно
одно только вправе отстранять от работы своих резидентов - может не счесть
ваши доводы достаточно вескими.
     Этот бесцветный человечек с дряблыми, какими-то перепончатыми лапками
убил больше подданных Кесаря, чем любой из вражеских полководцев,  и  явно
не собирался останавливаться на достигнутом. Квинт Симплиций выдвинулся  в
Риме во время последних чисток - да так резво, что сам Сеян, похоже, начал
опасаться своего бывшего вольноотпущенника, а потому  быстренько  произвел
его в надлежащий чин и сплавил на край света - в Иудею.  Самое  место  для
антисемита с наклонностями хорька в курятнике...
     - В том-то и дело, Афраний, что ГРУ наверняка начнет его покрывать  -
честь мундира, кастовая солидарность, и все такое. Но вы ведь, как я вижу,
тоже копаете помаленьку под этого аристократишку - не  просто  же  так  вы
полезли в его досье, а? Так, может, объединимся: передайте ваши  материалы
по центуриону нам, просто чтобы  появился  формальный  повод  для  ареста,
всего на несколько часов. А за это время - гарантирую! -  мои  специалисты
получат от него такие признания, что его  ГРУшное  начальство  не  посмеет
ерепениться. Весь навар за разоблачение этого перерожденца  и  двурушника,
естественно, пополам; ну что, по рукам?
     На чем же он собрался меня ломать? Козыри свои пока прячет в  рукаве.
Если только... если только это все не чистый блеф. Ну-ка обострим игру.
     - Признаться, я не вполне вас понимаю, квестор. Что - конкретно -  вы
собираетесь  инкриминировать  Фабрицию?  Несанкционированные  контакты   с
парфянскими  дипломатами?  поддержку  какой-нибудь   еврейской   подрывной
организации? что? (Ну же!..)
     - Ну, если бы мы уже располагали такими данными, так зачем бы я  стал
к вам обращаться?
     А он, часом, не сумасшедший? Уму  непостижимо  -  неужто  он  вправду
ожидает, что я так вот, за здорово живешь, сдам  своего  сотрудника?  Хотя
черт знает, может у них там, в метрополии, это теперь в порядке вещей.
     - Так значит, ничего конкретного у вас на руках нет  -  ну,  если  не
считать вашего "нюха". Мне это, признаться,  как-то  непривычно:  Фабриций
все ж таки офицер разведки, не хрен с бугра...
     - Подумаешь, "офицер разведки" - тоже мне, персона королевской крови!
Да знаете ли вы, сколько сенаторов сидели передо мной  на  привинченном  к
полу табурете? Не считая патрициев и всякой  шушеры  из  всадников,  вроде
здешнего прокуратора; эх, было времечко!.. Так значит, как я  понимаю,  от
сотрудничества вы отказываетесь; что ж, не хотите - не надо, обойдемся без
вашей помощи. Только вот иронизировать насчет моего нюха я вам не советую,
Афраний, ох как не советую!
     - Ну, раз уж речь зашла о вашем нюхе, то позвольте вам  напомнить  об
одном  деле  трехнедельной  давности.  В  нашей  Галилейской   резидентуре
произошел тогда крупный провал, и мы, как всегда в таких  случаях,  начали
внутреннее расследование. Однако кое-кто - не будем тыкать в него  пальцем
- решил быстренько заработать на этом деле Орденок в петлицу; он  полагал,
что  поймать  настоящего  шпиона  ничуть  не  сложнее,   чем   выбить   из
перепуганного обывателя признание в "оскорблении величества". И пока  я  в
Тивериаде определял на ощупь - какие из наших явок засвечены, а какие нет,
вы, квестор, размахивая новейшими инструкциями, добились  изъятия  дела  о
галилейском провале из моего ведения и передачи его в вашу  службу.  И  вы
еще, помнится, публично посулили тогда найти виновных в течении трех дней.
Так вот, я сейчас обращаюсь к вам  вполне  официально  -  как  Координатор
спецслужб Империи по Юго-Восточному  Средиземноморью:  извольте  доложить,
насколько продвинулось с той поры ваше расследование?
     - Ну, нами проводится агентурная работа... И эти... Оперразработки...
В конце концов, я по своему рангу не обязан вникать во все детали!
     - Д_е_т_а_л_и_  меня  тоже  не  интересуют,  квестор.  Установлен  ли
источник утечки? Да или нет?  Не  слышу  ответа!..  (Обостряй,  все  время
обостряй - пусть-ка он сходит со своего козыря!) Произошел  крупнейший  за
последние годы провал  -  а  вы  отстраняете  от  расследования  настоящих
профессионалов и поручаете его людям, которые только и умеют, что отбивать
печенки подследственным.  Мои  оперативники  в  Галилее  ежечасно  рискуют
шкурой - а вы тем временем обнюхиваете  их  анкеты  на  предмет  еврейских
родственников...
     - Па-азвольте!..
     - Не позволю!! Может, вы  и  запамятовали,  любезный,  -  так  я  вам
напомню: ваша служба называется "внутренней контрразведкой",  и  первейшая
ваша обязанность - обеспечивать безопасность добывающих сетей.  А  вы  тут
занимаетесь всякой хренью!!!
     - Значит, так: Иерусалимский резидент ГРУ -  откровенный  юдофил,  но
это все, по-вашему, "хрень"; я вас правильно понял, трибун?
     - Именно так. Я, к вашему сведению, тоже юдофил.
     - ?!?
     - Разведчик, любезный  мой  Симплиций,  _о_б_я_з_а_н_  любить  своего
врага, любить трепетно и нежно - иначе он никогда не сумеет  нащупать  его
сонную артерию.
     - Для меня это все слишком сложно, достопочтенный Афраний; я ведь  из
простых, гимнасиев не кончал... Мой долг - и как подданного Кесаря, и  как
истинного арийца - проинформировать его высокопревосходительство  Сеяна  о
том,  что  руководство  местных  Органов  утратило  политическое  чутье  и
национальное самосознание, и пошло на поводу... - Он  произносил  все  это
внушительно, веско, ну прямо "Цицерон против Катилины" - и вдруг ни с того
ни с сего  завопил,  срываясь  на  визг:  "Я  вам  тут  всем  покажу,  как
превращать Органы в синагогу, слышите, вы!!"
     Я откинулся в кресле и  на  секунду  прикрыл  глаза,  боясь  поверить
своему везению; Господи, неужто  пронесло?  Выходит,  я  просто  испугался
собственной тени: этот охламон так и не сумел накопать ничего  конкретного
- ни по "Рыбе", ни по последним  Фабрициевым  фокусам.  Вечная  история  с
этими борцами за чистоту расы: гоняются - глаза поперек - за фантомами,  а
реальную угрозу в итоге не замечают, пока их не  шандарахнут  кастетом  по
затылку.
     - Прежде чем вы  уйдете,  квестор,  я  хотел  бы  поведать  вам  одну
назидательную историю. Вы, помнится, давеча поминали "оборотней" - это как
раз об них. Так вот, я уже некоторое время как наблюдаю за неким  номерным
счетом в Антиохийском банке... Что вы на меня уставились,  как  на  Медузу
Горгону? Присаживайтесь поудобнее и слушайте. Не угодно ли вина? Настоящее
фалернское - рекомендую... Так вот, счет этот принадлежит...  ну,  скажем,
господину N. Оный господин достаточно влиятелен и бесперечь  торгует  этим
своим влиянием в пользу нескольких палестинских фирм. Знаю, знаю,  что  вы
хотите сказать, любезный Симплиций: на такие шалости по нынешнему  времени
никто уже не обращает внимания. И даже то, что наш N - сотрудник  Органов,
тоже не Бог весть какое диво. Господина N сгубила  не  коррумпированность,
а, как это ни смешно, некомпетентность; он, к несчастью для себя,  ни  уха
ни рыла не смыслит в том деле, за которое получает жалованье... Что я имею
в виду? Дело в том, что  среди  фирм,  оплачивавших  его  "консультативные
услуги", есть такая строительно-подрядная компания "Мафусаил  и  сыновья".
Надеюсь, вам-то - в отличие от N - известно, что это  одна  из  подставных
фирм разведотдела Корпуса  храмовой  стражи?..  Неужто  не  знали?  -  ну,
квестор, тогда у  меня  просто  нет  слов,  во  всяком  случае  цензурных.
Впрочем, это бы еще тоже полбеды, если бы не одна деталь.  Последний  -  и
самый крупный - перевод от "Мафусаила" был перечислен на счет господина  N
двадцать второго марта - на следующий  день  после  того,  как  посыпалась
галилейская  сеть.  А  сам   N   тем   временем,   нарушая   ведомственную
принадлежность и субординацию, добивается,  чтобы  расследование  дела  об
этом провале оказалось именно в его руках - с чего бы это? Как вы думаете,
любезный Симплиций, если я официально передам во внутреннюю  контрразведку
соответствующие документы, за  сколько  часов  ваши  специалисты  добьются
исчерпывающих признаний от этого _о_б_о_р_о_т_н_я_? А мы бы тогда спокойно
закрыли дело о галилейском провале... Что-что?..  Попить?  -  вон  кувшин,
слева от вас... Да не лейте вы на себя, смотреть противно! Любишь кататься
- люби и саночки возить.
     - Не-е-ет!!! Клянусь вам, трибун, я невиновен! Это ошибка, чудовищное
совпадение!! Чем хотите  клянусь  -  могилой  матери,  здоровьем  дочки...
Девочка ведь у меня хворает... четырех годков... тростиночка моя... Она уж
и не вставала почти, а здешние-то лекаря, оказывается, могут... Но они  же
за свои снадобья по четыре сотни зараз дерут, гниды пархатые, у меня таких
денег сроду не бывало! Тут мне и подсватали этих - ну, из "Мафусаила", а я
устроил для них подряд на строительство казарм в Кесарии,  и  еще  там  по
мелочам... Но чтобы наших ребят продавать жидам - не было этого,  поймите,
не было!!
     Я с брезгливым любопытством наблюдал за агонией этого  слизняка.  Вот
ведь интересно: больше  года  в  Центре  ходили  перед  ним  на  цырлах  и
безропотно давали себя резать -  оптом  и  в  розницу  -  за  "оскорбление
величества"; какова же им всем после  этого  цена,  не  как  людям  -  как
профессионалам? А этот,  видать,  и  вправду  вообразил,  будто  я  затеял
трудоемкую и дорогостоящую операцию  по  размотке  его  банковских  счетов
затем лишь, чтобы передать нежную шкурку шефа внутренней  контрразведки  в
лапы его собственных живодеров. Недоумок.
     - По-моему,  квестор,  вы  еще  не  до  конца  осознали  ужас  своего
положения.  Ведь  шпионаж  -  это  вам  не  "наведение  порчи  на   Кесаря
посредством черной магии". Тем, кто будет вас допрашивать, понадобятся  не
п_р_и_з_н_а_н_и_я_,  а  _и_н_ф_о_р_м_а_ц_и_я_  -  связные,  пароли,  явки,
детали и сроки конкретных операций. Вам будут задавать эти вопросы час  за
часом, день за днем - пока вы не потеряете рассудок от пыток, и лишь тогда
прикончат. Впрочем, вам ли не знать,  как  выглядит  мясо  под  выдранными
ногтями...
     Кажется,  пора  заканчивать  спектакль,  а  то  ведь,  неровен   час,
обделается... А, ч-черт! Похоже, _у_ж_е_, точно...
     - К вашему счастью, квестор, я-то  как  раз  не  сомневаюсь,  что  вы
просто мелкий взяточник, попавший как кур в ощип:  для  агента-двойника  у
вас,  извините,  сфинктер  слабоват.  И  я  готов  прикрыть  -  под   свою
ответственность - ваши шашни с "Мафусаилом", но это, как вы догадываетесь,
несколько изменит характер наших отношений. Берите вон на столе  бумагу  и
ручку, и пишите... Да хоть по диагонали... "Добровольное  обязательство  о
секретном   сотрудничестве.   Точка.   Я,   Квинт   Симплиций,   настоящим
обязуюсь..." Написали?..
     Одним словом, проконсул, с этого направления  "Рыба"  теперь  кажется
прикрытой достаточно надежно, и безопасность  операции  не  внушает  более
опасений. (Кстати: когда люди из "Мафусаила" придут вербовать Симплиция  -
зря, что ли, они его прикармливали?  -  мы  обзаведемся  отличным  каналом
стратегической дезинформации.) Синедрион же, как и следовало  ожидать,  не
сумел обнаружить никаких  доказательств  причастности  Рима  к  загадочным
событиям в Иерусалиме и Галилее. Более того. Задним  умом  первосвященники
вполне оценили, какие возможности для разоблачения "явлений" открывали  бы
сейчас свидетельства Иуды - останься он в живых. Поэтому  тайная  полиция,
покрывая свой прокол (не уберегли  ключевого  свидетеля!),  обеими  руками
ухватилась за подброшенный нами слух о "самоубийстве" Иуды. Это именно  их
усилиями смехотворная байка о том, что человек с  проникающим  ранением  в
области живота собрал последние силы  и  повесился  от  угрызений  совести
стала непреложным фактом.
     Впрочем, один самоубийца в этой истории  действительно  есть.  Спустя
несколько часов после нашей с ним встречи иерусалимский резидент  Главного
разведуправления  Империи,  генерального  штаба  центурион  Гай  Фабриций,
завершив, наконец, все никак не дававшийся ему  перевод  хеттского  гимна,
осушил чашу своего любимого цекубского и закололся  табельным  мечом.  Мои
люди к тому времени уже наглухо прикрыли советника - будучи уверены в том,
что  _с_т_р_а_х_у_ю_т   _ж_и_в_ц_а_   в   некой   рискованной   агентурной
комбинации. Каким-то образом почуяв неладное,  они  проникли  в  квартиру;
советник, как выяснилось, опередил их буквально на минуты - кровь на  полу
была еще теплой. Так что теперь правду об операции "Рыба" знают  лишь  два
человека на свете: я и прокуратор  Иудеи...  То  есть,  виноват:  как  раз
т_е_п_е_р_ь_ состав пары несколько изменился: Вы, проконсул, добавились, а
я, соответственно, выбыл.
     Самоубийство, между прочим, было самое что ни на есть настоящее, хотя
поверить в это, наверное, трудно. Я и сам, грешным делом,  подумал  тогда,
что это  Игемон,  раздраженный  моей  непонятливостью,  решил  форсировать
события.  На  следующее  утро,  однако,  я  получил  предсмертное   письмо
центуриона - оно хранится пока в моем личном архиве. Тот пишет, что сделал
для обеих своих Империй - и нынешней, и той, будущей - все, что было в его
силах (в частности, только что передал в надежные руки  "Документ  Q"),  и
теперь выходит из игры. Что ему смертельно надоело  переводить  с  мертвых
языков и охотиться на живых людей. Что проведенная операция - своего  рода
шедевр, выше которого ему все равно уже не  подняться,  а  его  всегдашней
мечтой было уйти непобежденным. Но самое главное:  советнику  попросту  не
терпится узнать - КАК В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ОЦЕНИЛ ЕГО РАБОТУ _О_Н_? -  а  это,
понятное дело, возможно лишь при личной встрече.
     А действительно, как? Я так и не нашел ответа на  этот  вопрос,  хотя
размышлял над ним в эти  дни  предостаточно.  Что  поделаешь,  я  способен
мыслить лишь логически, а эта задача в рамках логики,  похоже,  нерешаема.
Так что теперь,  проконсул,  у  меня  есть  перед  Вами  одно  -  пусть  и
сомнительное -  преимущество:  когда  Вы  дочитаете  до  этих  строк,  мне
наверняка уже будет известен искомый ответ. Абсолютно точный ответ.

                              Иерусалим, 28 мая 788 года от основания Рима
                             Начальник тайной службы при прокураторе Иудеи
                                                    военный трибун Афраний



 


<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: религиозные издания

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [3]