Чтобы понять это новое явление в христианской теологии, следует
вспомнить, в какой среде создавалось четвертое евангелие. Исследователи, в
основном, едины в своем предположении, что его колыбелью был Эфес, город,
игравший, наряду с Антиохией и Александрией, громадную роль в культурной
жизни Римской империи. Как резиденция императорского наместника Эфес был
также крупным политическим центром, но славу города создавал прежде всего
культ богини Артемиды и её великолепный храм Артемизион, к которому
стекались паломники со всей Греции. Так вот в Эфесе родился и жил греческий
философ Гераклит (шестом _ пятом веках до нашей эры), создавший понятие
_логоса_. Свое главное философское сочинение _О природе_ он передал на
хранение жрецам храма с тем, что оно будет опубликовано только после его
смерти. От сочинения до нас дошли лишь отрывки, правда довольно обширные.
Гераклит был похоронен на центральной площади города, а его изображение
чеканили на эфесских монетах ещё в течение нескольких столетий. Гераклит был
как бы национальным героем Эфеса, его учение о _логосе_ пользовалось там
неизменной популярностью. Он один из основоположников диалектики. В основе
его философии лежит убеждение, что мир находится в состоянии непрерывного
возникновения и уничтожения, что все течет и меняется, что источником развития
и прогресса является борьба противоположностей. Но если вселенная существует
в борьбе противоположностей, то это не значит, что в ней царит хаос. Этот
извечный диалектический процесс подчинен определенным правилам
имманентной закономерности, которую Гераклит назвал _логосом_. Он
утверждал, что все во вселенной совершается в соответствии с _логосом_, что
_логос_ _ разумная, вечная, суверенная (не зависящая от богов) основа всех
вещей, нечто вроде вселенского разума. Понятие _логоса_ мы находим также у
Платона и Аристотеля, а затем у стоиков, которые приняли гераклитову идею
_логоса_, отождествив её с душой мира. Таким образом, понятие _логоса_ было в
эпоху эллинизма широко распространено, и в образованных кругах Эфеса имело,
вероятно, такое же хождение, как в наше время некоторые термины из области
психоанализа или ядерной физики. Этой модной терминологией и воспользовался
автор четвертого евангелия, надеясь с её помощью найти путь к умам греческой
интеллигенции и объяснить ей таким образом идею божественности Иисуса
Христа.
	Впрочем, св. Иоанн, возможно, и не додумался бы до отождествления
Иисуса с _логосом_, если бы не другое, более непосредственное влияние. Мы
имеем в виду сочинения Филона Александрийского, одного из крупнейших
еврейских мыслителей. Филон воспитывался в культурных традициях эллинизма,
изучал греческую философию и приобретенные знания решил использовать для
толкования Ветхого завета. Как и большинство евреев диаспоры, он уже не знал
родного языка и писал только по-гречески, но остался верен иудаизму.
	Вообще в Александрии существовала очень многочисленная и активная
еврейская колония. Эти евреи были полностью эллинизированы, разговаривали
исключительно по-гречески и свое _священное писание_ читали только в
греческом переводе. Под влиянием александрийской философской школы многие
из них применяли в толковании Библии метод аллегоризации, пытаясь согласовать
Ветхий завет с греческой философией. В первом веке, то есть тогда, когда
создавались евангелия, процесс эллинизации иудаизма достиг своей высшей
точки. Крупнейшим представителем аллегорического толкования Ветхого завета
был именно Филон Александрийский, который применял этот метод тотально,
рассматривая весь Ветхий завет как сплошную аллегорию. Он совершенно не
признавал прямого смысла фраз, слова для него _ тени, за которыми скрывается
истина, библейские персонажи теряют у него свою историческую реальность и
превращаются в символы, выражающие те или иные отвлеченные понятия.
Например, Адам _ это земной ум, Ева _ чувственные ощущения, Иаков
олицетворяет собой аскетизм, Авраам _ науку, Исаак _ благодать. Филон хотел
таким образом не только доказать, что Библия _ книга великих премудростей и
окончательных истин, но также затушевать в ней все то, что смахивало на
примитивный религиозный антропоморфизм и шло вразрез с принципами этики и
морали образованных слоев общества. Евреев диаспоры, воспитанных на
сочинениях Платона, Аристотеля и стоиков, несомненно, коробили некоторые
эпизоды Ветхого завета. Единственным выходом было рассматривать эти
нравственно сомнительные или вовсе безнравственные происшествия как
аллегории, имеющие какой-то другой, высокий смысл. Филонизм был попыткой
поднять древнюю религию иудеев до ранга стройной философской системы и
таким образом увеличить её престиж во враждебном евреям греческоримском
окружении. Неудивительно, что он пользовался популярностью среди евреев
диаспоры, в том числе и в Эфесе. Благодаря Аполлосу Александрийскому,
соратнику св. Павла и ученику Филона (_Деяния апостолов_, 18:24_28;
_Послание к Титу_, 3:13), филонизм проник также и в христианские круги. Не
подлежит сомнению, что автор четвертого евангелия в своей аллегорической
трактовке биографии Иисуса находился под влиянием Филона и его толкования
Библии. Кстати, Иоанн в этом смысле не был единственным. Влияние Филона мы
отмечали и у св. Павла, а в более поздние годы _ у таких христианских авторов,
как Климент Александрийский, Ориген и св. Амвросий.
	Филон рассматривал бога как трансцендентного творца, бесконечно
далекого от видимого мира. Это некая непостижимая для человеческого разума
духовная сила, безличная и бестелесная. Поскольку всякая материя _ зло, то
связь всевышнего с жизнью может осуществляться только через посредника, и
этим посредником у Филона является _логос_. _Логос_ _ слово бога, излучение
его духа, орудие формирования и управления материальным миром, разум и
начало всех вещей. _Логос_ управляет миром, подобно тому как душа управляет
человеческим телом.
	Филон иногда персонифицирует _логос_, называя его _сыном божьим_
или _первородным сыном бога_. Придав _логосу_ характер своеобразной
личности, Филон создал удобный трамплин, позволивший Иоанну продвинуться
ещё дальше по этому пути. В четвертом евангелии происходит уже полное
отождествление _логоса_ с Иисусом Христом как воплощением бога и
одновременно сыном божьим. То, что у Филона носит характер абстрактного
рассуждения или, если угодно, философской метафоры, обретает у Иоанна черты
конкретного, единовременного исторического события: _логос_ воплощается в
сына нищего плотника из Назарета.
	Было ещё одно обстоятельство, облегчившее как Филону, так и Иоанну
присвоение идеи _логоса_, а именно: общее для обоих древнее наследие иудаизма.
Концепция _логоса_ хоть и восходит прежде всего к греческой философии, имеет
свой эквивалент в религиозной традиции евреев. Со времени вавилонского плена
на их верования наложила глубокий отпечаток персидская философия, в основе
которой лежало дуалистическое миропонимание. По учению дуалистов мир
делится на дух и материю, а поскольку материя грешна, то творец не может с ней
соприкасаться и непосредственно вершить судьбы реального мира и человека. Он
прибегает к помощи посредника, каковым, согласно Библии, является _мудрость_,
именуемая также _словом божьим_. Мудрость в библейской трактовке
персонифицируется, и не подлежит сомнению, что эта персонификация тоже
помогла Иоанну воспринять популярную тогда в эллинском мире идею _логоса_,
трансформировать её в иудаистском духе и приспособить к нуждам христианской
теологии. Таким образом, идея _логоса_, сыгравшая в христианстве огромную
роль, являясь зародышем разработанной впоследствии доктрины триединства,
представляет собою конечный продукт синкретического процесса, вобравшего в
себя все основные идеологические течения эпохи.
	Не менее сложен вопрос об авторстве евангелия. С середины второго
столетия утвердилось мнение, что его автор _ апостол Иоанн, галилеянин,
промышлявший вместе с отцом и братьями рыбной ловлей на Тивериадском озере
и ставший учеником Иисуса. Этой точки зрения придерживаются церковные
писатели Папий, Климент Александрийский и Ориген. Согласно их утверждениям,
четвертое евангелие написано очевидцем и поэтому представляет собою
достоверный исторический документ.
	Какие доводы выдвигают они в поддержку этого тезиса? Из Евангелия от
Марка мы знаем, что как Иоанну, так и его старшему брату, Иакову, Иисус дал
прозвище _воанергес_, что значит _ _сыны Громовы_ (Марк, 3:17), в связи с их
вспыльчивостью и склонностью увлекаться. Апостол Иоанн был рыбаком, и
трудно предположить, что он получил какое-либо образование. Легенда
изображает его простым, малограмотным человеком. О его судьбе после смерти
Иисуса сообщают внебиблейские источники. Он будто бы странствовал из города
в город, выполняя свою апостольскую миссию, и наконец, после многолетних
скитаний и пережитых злоключений, поселился в Эфесе. Приступая к
составлению мемуаров, он был уже очень пожилым человеком, память часто
изменяла ему, он путал даты, последовательность событий, различные
подробности, и _ что самое главное _ ввиду давности всего пережитого в юные
годы образ Иисуса виделся ему как бы в тумане, бесплотным, окруженным
ореолом божественности. Что касается заметного в евангелии влияния греческой
философии, то его легко объяснить многолетним пребыванием Иоанна в Эфесе,
где велись бесконечные философские споры и дискуссии. Сторонники авторства
апостола Иоанна приводят также ряд текстовых доказательств. Из евангелия
можно догадаться, что автор был евреем. Некоторые связанные с иудаизмом
формулировки он приводит в подлинном арамейском звучании, а цитаты из
Ветхого завета взяты не из _Септуагинты_, а из древнееврейского подлинника.
Кроме того, он отлично знаком с бытом и обычаями евреев, а также с топографией
Иерусалимского храма и Палестины. И наконец, судя по реалистическим
описаниям апостолов, можно, пожалуй, не сомневаться, что он был с ними лично
знаком. Но эти доводы убеждали не всех. Уже во втором веке находились
христиане, сомневавшиеся в авторстве апостола Иоанна. Так, например,
христианская секта _алогов_, отвергавшая, как ересь, доктрину "логоса_,
приписывала авторство евангелия одному из приверженцев гностицизма, некоему
Кринтусу. В третьем веке эти сомнения также имели, очевидно, широкое
распространение, ибо римский епископ Ипполит счел нужным публично
выступить в защиту авторства апостола Иоанна. С начала девятнадцатого века
библеисты исследуют этот вопрос с помощью научных методов и все больше
склоняются к выводу, что автором евангелия не мог быть рыбак с Тивериадского
озера. Аргументацию против авторства Иоанна можно вкратце свести к
следующим пунктам:
	1) Считается установленным с полной достоверностью, что четвёртое
евангелие было создано в 95 _ 100 годах нашей эры, то есть спустя 65 _ 70 лет
после смерти Иисуса. В каком же возрасте был тогда апостол Иоанн? Если
предположить, что в период общения с Иисусом ему было лет 20 _ 25, то, значит,
евангелие он написал 85 _ 95-летним стариком. Почти исключено, чтобы столь
талантливое произведение мог создать человек такого возраста. К тому же
существуют предположения, что апостол Иоанн стал жертвой религиозных
преследований со стороны иудеев и вообще не дожил до глубокой старости.
	2) Апостол Иоанн, как мы знаем из Евангелий от Марка и от Луки, был
галилеянином. Между тем, судя по всему, автор четвертого евангелия жил в
Иерусалиме или в его ближайших окрестностях, он отлично знает топографию
этого района, в то время как Галилея ему незнакома совершенно. 3) Идея _логоса_
_ глубокая космологическая концепция, пытающаяся объяснить смысл
существующего, вскрыть отношения духа и материи, добра и зла. На первый
взгляд может показаться, что и малограмотный человек, каким был апостол
Иоанн, мог воспринять и использовать её в той примитивной форме, какую мы
встречаем в евангелиях. Но дело обстоит совсем не так просто. Автор евангелия
был, оказывается, знаком с терминологией и идеями Платона и вообще
обнаруживает эллинистическое образование и культуру. Под влиянием Платона
он, например, прибегает иногда к диалектическому методу. Иисус задает вопросы
своим собеседникам, внимательно выслушивает ответы и затем, вскрывая их
противоречия, проливает новый, неожиданный свет на предмет спора. Примерно
так же, как это делает Сократ в диалогах Платона. И тут возникает вопрос: мог ли
простой рыбак из Галилеи владеть столь изощренной литературной техникой?
Большинство исследователей отвечает на этот вопрос отрицательно. В связи с
этим некоторые пытались отождествить с автором четвертого евангелия другого
Иоанна. Речь идет о не названном по имени любимом ученике Иисуса,
появляющемся в евангелиях несколько раз. Это он прильнул к груди Иисуса во
время Последней вечери, он единственный не покинул своего учителя в его
смертный час, ему Иисус, умирая, поручил заботу о своей матери.
	Ученик этот не только не принадлежал к числу двенадцати апостолов, но
и отличался от них во многом. Прежде всего, на основании сказанного в
евангелиях можно заключить, что он был богатым жителем Иерусалима. Будучи
знакомым с первосвященником (Иоанн, 18:15), он сумел ввести к нему во двор
Петра, которого раньше привратник отказался впустить. Епископ эфесский
Поликрат (конец второго века) утверждает, что Иоанн, любимый ученик Иисуса,
был иудейским священником и похоронен в Эфесе. В главе 21 Евангелия от
Иоанна сказано, что автор именно тот любимый ученик Иисуса и что _истинно
свидетельство его_ (Иоанн, 21:24). Однако сейчас уже можно считать доказанным,
что глава 21 _ более поздняя вставка, сделанная, вероятно, редакторами
евангелия и её ценность как источника достоверных сведений весьма
сомнительна. Предположение о том, что автором четвертого евангелия является
любимый ученик Иисуса, довольно соблазнительно для церкви, ибо позволяет
утверждать, что это евангелие, как сочинение одного из близких к Иисусу людей,
то есть очевидца событий, является бесценным историческим документом. Однако
следует сразу сказать, что эта версия не имеет под собой никакой научной основы.
	Самым интересным и, пожалуй, самым убедительным представляется
предположение, что четвертое евангелие носит компилятивный характер и
состоит из ряда разрозненных материалов, собранных в единое целое
составителями, которые заявили о себе в 21 главе. Евангелие от Иоанна
действительно носит явные следы компиляции. Мы встречаем там непонятные
противоречия: в одних местах, например, сквозит филосемитизм, в других _
явный антисемитизм. Ряд сцен и образов, которые не встречаются у других
евангелистов, как-то: встреча с блудницей, омовение ног, воскрешение Лазаря,
загадочный образ фарисея и _князя иудейского_ Никодима _ могут служить
доказательством того, что к традиционной биографии Иисуса добавлен ряд
местных, эфесских преданий. Одним из таких компонентов является, несомненно,
последняя глава, отличающаяся от остального текста как стилем, так и языком.
Пролог также заставляет предположить, что он первоначально был
самостоятельным литературным произведением. Написанный в форме гимна
Иисусу, как божественному _логосу_ и светочу мира, он, по мнению ряда
исследователей, напоминает гимн, о котором пишет в рапорте императору Траяну
губернатор Вифинии Плиний Младший. Он сообщает, что христиане подвластных
ему районов Малой Азии собирались на рассвете и пели гимн Иисусу Христу,
которого они почитали, как бога. Поскольку четвертое евангелие было создано в
Эфесе, то есть тоже в Малой Азии, не исключено, что автор или авторы евангелия
знали этот гимн и использовали его в прологе, придав ему соответствующую
форму и доктринальный смысл.
	Из всего вышесказанного можно заключить, что попытка установить
авторство евангелия, в сущности, безнадежна. Мы, должно быть, никогда не
узнаем, кто был его автором. Разгадка тайны, быть может, кроется среди руин
Эфеса, ибо города сегодня уже не существует. Остались лишь высокие холмы,
нанесенные бурями и штормами истории. В результате раскопок обнаружены уже
древние городские стены и развалины строений различных эпох: греческой,
римской, византийской, времени крестовых походов и религиозных войн ислама.
Найдены обломки знаменитого храма Артемиды и гигантские коринфские
колонны, некогда украшавшие храмы Кибелы и Сераписа. На вершине холма,
возвышаясь над всей округой, торчат растерзанные башни крепости крестоносцев,
а рядом виднеется фундамент церкви св. Иоанна. Людская молва гласит, что там
по сей день покоятся останки апостола. Трудно сегодня сказать по этому поводу
что-либо определенное, разве только то, что нет предела фантазии простых
верующих. Ведь показывали же туристам в Эфесе пещеру Семи спящих братьев,
гробницу св. Луки, которая в действительности была языческим храмом, и
развалины дома, в котором будто бы жила на склоне лет пресвятая Дева Мария.

	3. ДЕЯНИЯ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ И ПОСЛАНИЯ

	Авторы посланий.
	Кем был Иисус, прежде чем стать Христом? Как протекала в
действительности его жизнь на земле?
	Исследователи Библии искали, разумеется, ответ на этот вопрос также и
в нехристианской литературе, но, как мы убедились, узнали немного. Правда, в
этой литературе есть сведения, подтверждающие отчасти факт исторического
существования Иисуса, но, кроме этого, ничего конкретного они не сообщают.
	Мы могли надеяться, что кто-кто, а уж сами последователи Иисуса,
знавшие его лично, постараются сохранить для грядущих поколений все, что
было им о нем известно. Ведь естественно было ученикам стремиться спасти от
забвения даже мельчайшие крупицы сведений о жизни своего учителя. А между
тем оказывается, что евангелия по замыслу их авторов отнюдь не являлись
биографическими сочинениями и преследовали совсем иные цели. Поэтому с
точки зрения восстановления биографии Иисуса евангелия представляют собой
весьма скудный источник.
	Более того, оказалось, что даже сообщаемые евангелиями сведения
вызывают сомнения. Ведь установлено, что они не из первых рук, хотя лица,
считающиеся их авторами, должны были все рассказанное там знать по личным
наблюдениям. Между тем эти якобы очевидцы событий, а также их друг и
летописец Лука _ все они использовали чужие источники. Так, например,
Матфей и Лука включили в свои евангелия почти весь текст Марка и т. д.
Сегодня мы знаем уже, чем это объяснить. Евангелия написаны не Матфеем, не
Марком, не Иоанном и, быть может, даже не Лукой. Их создали или
скомпилировали из разных письменных источников и устных преданий другие,
неизвестные нам авторы, чьи подлинные имена мы, должно быть, так никогда и
не узнаем. Даже католическая церковь вынуждена была признать, что вопрос об
авторстве евангелий отнюдь не закрыт и нельзя возражать против дальнейшего
научного исследования этой проблемы. Участники второго Ватиканского
собора, обсуждая _Конституцию об откровении_, отвергли большинством
голосов следующий пункт: _Божья церковь всегда утверждала и утверждает, что
авторами евангелий являются те, чьи имена названы в каноне священных книг, а
именно: Матфей, Марк, Лука и Иоанн_. Вместо перечисления этих имен решили
вписать _ _святые авторы_.
	Итак, повторяем ещё раз, авторы евангелий не были очевидцами
событий. Это были компиляторы, черпавшие свои сведения из фольклорной
традиции христианских общин, где уже тогда путем сочетания фактов с
легендами создавался некий стереотип биографии Иисуса, называемый
некоторыми исследователями _протоевангелием_ или _праевангелием_.
Синоптические евангелия базируются на таком общем источнике, и этим
объясняется их сходство, послужившее основанием для убеждения, что их
авторы, будучи очевидцами событий, независимо друг от друга рассказывают то,
что в самом деле происходило. Любопытно, что этого убеждения не поколебало
даже Евангелие от Иоанна. Оно было создано в совершенно иной среде, вне
влияния синоптического образца и дает совершенно иной образ Иисуса. Мы
напомнили вкратце выводы предыдущих двух глав для того, чтобы ещё раз
подчеркнуть ничтожное значение евангелий как источников информации о
подлинной биографии Иисуса. Но в Новом завете есть ещё два произведения,
которые в силу своего жанра кажутся более обнадеживающими. Это, прежде
всего, _Деяния святых апостолов_, а также сборник посланий, приписываемых
св. Павлу, св. Иакову, св. Иоанну и св. Иуде. Поговорим прежде всего о
посланиях, представляющих собою важный источник для изучения истории
христианства.
	Филологические исследования показали, что из четырнадцати посланий
Павла лишь часть можно считать подлинными. Некоторые исследователи
считают подлинными всего четыре послания. Эту точку зрения сформулировал в
середине минувшего столетия известный профессор богословия в Тюбингене
Фердинанд Баур, пришедший после филологического анализа текстов к выводу,
что Павел был автором только посланий к коринфянам, галатам и к Филимону.
Этот вывод, с одной лишь поправкой, подтвердили современные библеисты из
города Эдинбурга: профессор богословия Макгрегор и его сотрудник Мортон. В
своих лингвистических исследованиях они воспользовались компьютером и на
основе математических вычислений неопровержимо установили, что единство
языка и стиля связывает пять посланий: к римлянам, к коринфянам (оба
послания), к галатам и к Филимону. Не подлежит сомнению, что они написаны
одним человеком. А поскольку на основании ряда признаков, на которых мы
здесь не будем останавливаться, считается доказанным, что автором двух
посланий (первое послание к коринфянам и послание к галатам) является св.
Павел, то приходится признать его также и автором трех остальных. Что до
остальных посланий, приписываемых Павлу, то уже ясно, что они принадлежат
неизвестным авторам, которые по обычаю того времени назвались именем
апостола, чтобы придать большую значимость своим доводам. Послания к
Тимофею и к Титу, например, относятся к первой половине второго века: в них
отражена такая обстановка в христианских общинах, какая была просто
невозможна при жизни Павла. Там идет речь о борьбе с ересями, возникшими,
когда Павла уже давно не было в живых. Мы не ставим своей целью детально
рассматривать эти вопросы _ сугубо специальные, чрезвычайно сложные и
отнюдь не до конца решенные. Критическая литература, посвященная
посланиям, колоссальна, и даже тем, кто специально занимается этой
проблемой, трудно охватить её всю. Мы хотим лишь в самых общих чертах
познакомить читателя с существом проблемы и рассказать, в чем историческая
ценность посланий. Что же представляют собой подлинные послания Павла?
Вкратце можно сказать, что автор поднимает там ряд доктринальных и
нравственных проблем, волновавших в ту пору христианские общины. Но
главной целью автора посланий является проповедь теологической идеи,
которую, хотя она и начала уже тогда зарождаться среди христиан в результате
синкретического воздействия различных эллинистических течений, лишь Павел
последовательно разработал и изложил. Главное в его учении _ вера в то, что
Иисус Христос является богом, который ради искупления первородного греха
человечества позволил себя распять, воскрес, вознесся на небеса и со дня на
день вернется, чтобы установить царство божье на земле. В этой концепции
Иисус, как конкретная историческая личность, естественно, отодвигался на
задний план. Павел, поглощенный своей идеей, не интересовался земной
стороной жизни Иисуса. В своих посланиях он называет его всегда _Христос_,
что значит мессия, или сын божий, спаситель и сын человеческий.
	Возможность такой трактовки Иисуса облегчало Павлу то
обстоятельство, что он не был лично знаком с Иисусом и не оказался поэтому в
положении тех евреев из Евангелия от Иоанна, которые вопрошали с ужасом и
изумлением: _Не Иисус ли это, сын Иосифов, которого отца и мать мы знаем?
Как же говорит он: Я сошел с небес?_ (6:42).
	Все, что Павел знал об Иисусе, он слышал от других, в основном от его
ревностных последователей, которые в своих восторженных воспоминаниях
изображали его сверхчеловеческим существом. Эта отвлеченная трактовка, при
которой Иисус лишился конкретных черт и стал исключительно воплощением
теологической идеи, привела к тому, что в посланиях Павла Иисус-человек
почти полностью отсутствует.
	Что касается остальных посланий, то многие ученые (в особенности
немецкий библеист Марксен) прямо заявляют, что ни одно из них не
принадлежит указанному в каноне автору. Нельзя уже установить, кто приписал
авторство их соответствующим апостолам:
	сами авторы или более поздние переписчики. Возможно, что послания
какое-то время были анонимными, что способствовало возникновению
подобных ошибок или сознательных мистификаций. Некоторое исключение
составляет тут первое послание св. Иоанна, ибо очевидно, что его написал автор
четвертого евангелия. Все вышесказанное не значит, однако, что послания
Нового завета не представляют ценности для историков и религиоведов.
Фиктивными оказались их официальные авторы, но не их содержание. Мы
находим в них достоверный, живой, написанный по горячим следам событий
рассказ о различных явлениях, характерных для быта, нравов и социальных
отношений в рассеянных по миру христианских общинах.
	Перед читателем встают изобилующие множеством подробностей и на
редкость интересные картины жизни христиан. Тут и толпы верующих,
преданных Иисусу душою и телом, а рядом _ несправедливость,
возмутительные интриги и склоки среди членов общин, сектантские
отступничества и измены, падение нравов и даже нравственные извращения. Мы
с увлечением наблюдаем, как в этом клубке хороших и плохих инстинктов и
черт человеческого характера начинает зарождаться идеал нового человека.
	Авторы посланий, хотя и скрытые под маской фиктивных имен,
исторически достоверны. Ведь они действительно существовали и страстно
боролись за этого нового человека. Но это не были апостолы. Они не знали
лично Иисуса и не могут считаться очевидцами его жизни и деяний. Поэтому в
посланиях нет ничего такого, что могло бы пригодиться для воссоздания
биографии Христа.

	Чрезвычайно важное тридцатилетие.
	Деяния апостолов_ _ это единственный дошедший до нас
первоисточник по истории христианства до третьего века, освещающий
чрезвычайно важное тридцатилетие _ период от распятия Иисуса до появления
в Риме св. Павла в 61_63 годах. Мы знаем из предыдущих глав, как был богат
событиями этот период и какое он имел решающее значение в истории новой
религии, поэтому неудивительно, что ученых очень интриговал вопрос,
насколько правдивы картины, изображенные в _Деяниях апостолов_, можно ли
считать это сочинение достоверным источником.
	Прежде всего встал вопрос об авторе этого произведения и времени его
создания. Считается несомненным, что _Деяния апостолов_ являются
продолжением Евангелия от Луки и составляют вместе с этим евангелием
единую композицию одного и того же автора, разделенную на два тома,
соответствующие тогдашним двум свиткам. Это видно хотя бы из первой фразы
_Деяний апостолов_, где говорится: _Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о
всем, что Иисус делал и чему учил..._ Есть и другие доводы в пользу общего
авторства этих двух книг Нового завета. Филологи установили, например,
тождество стиля и лексики, не говоря уже о том, что обе книги автор посвящает
одному и тому же лицу, некоему Феофилу. Показательно и то, что пролог к
_Деяниям апостолов_ является как бы повторением последней главы Евангелия
от Луки, то есть звеном, связывающим в одно целое обе части повествования.
Согласно церковной традиции, автором обеих книг является Лука, секретарь и
врач св. Павла. В соответствующей главе мы уже привели ряд доводов,
опровергающих авторство Луки. Не будем их повторять, напомним лишь вывод:
вряд ли удастся когда-либо в точности установить личность автора Евангелия от
Луки, а следовательно, и _Деяний апостолов_. Вопрос о времени создания
_Деяний апостолов_ оказался проще, хотя и здесь не обошлось без трудностей. В
тексте сочинения нет ни одного намека на разрушение Иерусалима, и некоторые
библеисты нашли это обстоятельство достаточным для того, чтобы заключить,
что _Деяния апостолов_ были написаны до 70 года. Однако они при этом
упустили из виду, что _Деяния апостолов_ _ вторая часть Евангелия от Луки,
что это, в сущности, одно сочинение, принадлежащее перу одного автора.
Между тем в тексте евангелия, как мы уже знаем, имеются упоминания о
разрушении Иерусалима и даже о репрессиях, каким подвергал последователей
Христа император Домициан, царствовавший в 81_96 годах. А поскольку
_Деяния апостолов_ были написаны позже или, по крайней мере, в одно время с
евангелием, то их следует отнести примерно к 90 году.
	Вопрос датировки намного важнее, чем это могло бы показаться на
первый взгляд. Очень часто о степени достоверности исторических сочинений
или мемуаров приходится судить по тому, когда они созданы: спустя несколько
лет или несколько десятилетий после описываемых событий. Особенно тогда,
когда они базируются не на надежных источниках, а _ как _Деяния апостолов_
_ на устных рассказах и обманчивой человеческой памяти. Читая _Деяния
апостолов_, мы сразу замечаем, что уже на заре своего существования
христианство обнаруживает тенденцию к раздвоению. Это рассказ о том, как
новое религиозное движение, возникнув первоначально внутри иудаизма,
постепенно, среди драматических конфликтов, освобождается от так
называемого _ига Торы_, то есть, например, от ритуальных обрядов, таких, как
обрезание, мешающих приобщению греков и римлян к новой вере. Эта
эволюция от иудео-христианского изоляционизма в Иерусалиме к
универсализму св. Павла, от Палестинского периода к мировой карьере новой
христологии в таких крупных городах Средиземноморья, как Антиохия, Эфес,
Коринф, Афины и Рим, находит выражение не только в содержании, но и в
структуре сочинения. Оно делится на две почти равные части. Первая включает
двенадцать глав, повествующих о событиях в Иудее, Самарии и Сирии, а
остальные шестнадцать глав посвящены описанию трех миссионерских
путешествий св. Павла по римско-эллинскому миру, закончившихся его
вынужденным пребыванием в Риме.

	Огненные языки.
	Автор _Деяний апостолов_ в ярком, красочном повествовании ведет нас
от эпизода к эпизоду, с величайшей непринужденностью стирая грани между
материальным и сверхъестественным мирами. Подлинные исторические
события перемежаются всевозможными чудесами, ангелы в человеческом
облике появляются в тот самый момент, когда требуется их вмешательство и
помощь. Все начинается с торжественной сцены вознесения. Прежде всего, к
своему изумлению, мы узнаем подробность, о которой почему-то умалчивают
все евангелисты, а именно, что Иисус, воскреснув из мертвых, пребывал на
земле со своими учениками ещё сорок дней. И вот теперь, попрощавшись с
ними, он у них на глазах вознесся и исчез в облаках. Расстроенным апостолам
являются два ангела и передают ободряющее обещание, что Иисус вернется на
землю. Дальше мы встречаемся с Петром. Ему мы обязаны сведениями о
дальнейшей судьбе Иуды. Оказывается, за добытые подлостью сребреники он
купил кусок пашни, но вскоре его постигла заслуженная кара. Он вдруг рухнул
наземь и раскололся надвое, так что у него вытекли внутренности. Рассказав о
жалкой кончине негодяя, Петр распорядился о выборе нового человека на
опустевшее место в их кругу. Из двух кандидатов путем голосования был избран
Матфей, и, таким образом, число апостолов не изменилось, их было снова
двенадцать. Наступил день Пятидесятницы, и ученики Иисуса собрались по
этому случаю в одном из домов Иерусалима. Вдруг комната, в которой они
находились, наполнилась таким шумом, будто поднялся ураган. В этот момент в
них вселился святой дух, чему доказательством было то, что над их головами
появились огненные языки, а сами они вдруг заговорили на незнакомых языках.
	В Иерусалим прибывало беспрестанно множество еврейских
паломников, проживающих на чужбине. Несмотря на привязанность к религии
предков, они в большинстве своем разговаривали на языках стран, в которых
родились, где жили уже их отцы и деды. Необъяснимый шум, идущий с неба,
привел многих из них к дому, где находились апостолы. Каково было их
изумление, когда эти _некнижные и простые_ (4:13) рыбаки из далекой
провинции внезапно стали полиглотами и заговорили с ними на языках их стран!
Однако, дочитав этот рассказ, мы видим, что не все присутствующие были
повергнуты в изумление, нашлись и такие, которым поведение галилейских
рыбаков показалось просто нелепым и которые, как жалуется автор,
_насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина_ (2:13). Итак, одно из двух:
либо апостолы действительно заговорили на незнакомых языках, вызывая
всеобщее изумление, либо под насмешливые реплики части наблюдающих несли
всякую околесицу, как люди, выпившие лишнего. Даже если попытаться решить
дилемму аргументом, что шутники не знали языков, на которых говорили
апостолы, и поэтому ошибочно приняли их речь за бессвязный лепет, то все ещё
нет ответа на вопрос: как могло случиться, что такие невероятные явления, как
внезапный шум с неба и огненные языки над головами двенадцати мужей, не
ошарашили скептиков и не отбили у них охоту насмехаться? Непонятно, как мог
автор _Деяний апостолов_ не заметить этой вопиющей непоследовательности.
Но, во всяком случае, мы должны быть ему благодарны за небрежность, ибо
таким образом он как бы показал нам изнанку всей истории, навел на след её
первоисточника и дальнейших эволюционных преобразований, в общем _ на её
подлинную родословную. Тут ведь само собою напрашивается предположение,
что отрывок с шутниками не что иное, как реликт, некритично перенесенный из
первой редакции в более поздние, расширенные и дополненные варианты. Иначе
трудно объяснить отсутствие логической связи между отдельными
компонентами повествования.
	С течением времени эти компоненты накладывались друг на друга, как
слои в археологических раскопках. В основе всей истории лежит скорее всего
психологическое явление, именуемое глоссолалией. Суть его состоит в том, что
люди под влиянием религиозной экзальтации впадают в транс и начинают
издавать нечленораздельные звуки, так что создается впечатление, будто они
говорят на каких-то экзотических языках.
	Глоссолалия _ явление мистической галлюцинации _ не была в
древности редкостью, случалась она и у последователей Иисуса. Нам это
известно из Первого послания к коринфянам, где, в частности, говорится: _Так
если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы
говорите? Вы будете говорить на ветер. Сколько, например, различных слов в
мире, и ни одного из них нет без значения_ (14:9,10). А чуть дальше: _Но в
церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить,
нежели тьму слов на незнакомом языке_ (14:19).
	Из этих отрывков явственно следует, что Павел считал глоссолалию
достойной порицания и сознавал, что в таком состоянии люди бредили, а не
говорили на иностранных языках. Первое Послание к коринфянам _ один из
древнейших текстов Нового завета, и если предположить, что Павел не был
одинок в своей разумной оценке этого явления, то можно считать несомненным,
что первоначально большинство приверженцев Христа не одобряло
глоссолалию. Отголоском этого и является реликтовый эпизод с насмешниками
в рассказе Луки, вносящий в торжественную сцену сошествия святого духа на
апостолов ноту иронического сомнения.
	В _Деяниях апостолов_ есть места, позволяющие сделать вывод, что со
временем эта отрицательная позиция _ очевидно, под влиянием эллинистских
мистерий, а также, как мы позже убедимся, традиций иудаизма _ претерпела
коренные изменения. Христиане все больше приходили к убеждению, что
религиозная экзальтация присуща тем, на кого снизошел святой дух, и
издаваемые ими при этом звуки не бессвязное бормотание, а незнакомая речь.
	В явном противоречии с установкой Павла Лука рассказывает, как в
доме римского сотника Корнелия такая благодать снизошла на вновь
обращенных в христианскую веру язычников:
	_И верующие из обрезанных, пришедшие с Петром, изумились, что дар
святого духа излился и на язычников, ибо слышали их говорящих языками и
величающих бога_ (10:45, 46).
	Разница очевидна: в Послании Павла _ упреки и призыв опомниться, а
в _Деяниях апостолов_ _ некритическая вера в божественность этого явления.
	Истоки этой легенды надо искать не только в фольклоре.
Вдохновляющим образцом здесь, несомненно, служила живая ещё в ту пору
иудаистская традиция, согласно которой Моисей объявил на горе Синай свои
законы на семидесяти языках, чтобы они дошли до всех народов мира. Впрочем,
сам автор _Деяний апостолов_ наводит нас на след заимствования из иудаизма,
когда он устами Петра цитирует следующий отрывок из пророчества Иоиля:
	_...Излию от духа моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны
ваши и дочери ваши; старцам будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть
видения. И также на рабов и на рабынь в те дни излию от духа моего. И покажу
знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма_ (Иоиль, 2:28_30).
Как же сложна родословная этого, в сущности, простодушного сказания! Ведь
если б не упоминание о насмешниках, можно бы и не догадаться о его
временных напластованиях. Но наличие этого упоминания, диссонирующего со
всей атмосферой благоговения и апологии, можно объяснить лишь тем, что с
первоначальным вариантом, восходящим к эпохе, когда под влиянием Павла
преобладало критическое отношение ко всякой мистике, слились воедино два
хронологически последовательных сюжетных мотива: случай в доме Корнелия и
окружение божественным ореолом двенадцати апостолов. И все же нам не дает
покоя вопрос, как мог Лука, человек, как-никак владеющий писательским
ремеслом, оставить в тексте этот компрометирующий и, по сути дела, ненужный
отрывок о насмешливых скептиках, несмотря на то, что он столь явно
противоречил всему благоговейному настрою сказания об апостолах. Тут
уместно напомнить, что в _Деяниях апостолов_ есть ряд мест, указывающих на
компиляторский характер этого сочинения. Это наводит нас на мысль, что,
пожалуй, не стоит возлагать на Луку (или на автора, скрывающегося под этим
именем) ответственности за окончательную редакцию сказания. Возможно,
данный отрывок попал в текст позднее по воле какого-нибудь невзыскательного
компилятора, перенесшего его в _Деяния_ из устной фольклорной традиции.
	Современный человек, привыкший мыслить рационалистически, не
может, разумеется, принимать всерьез весь этот наивный, созданный народной
фантазией театральный эффект с внезапным шумом, огненными языками и
неучеными рыбаками с Генисаретского озера, внезапно превратившимися в
полиглотов. Ему ближе позиция тех библеистов, которые рассматривают
апофеоз апостолов всего лишь как аллегорическую притчу, способствующую
пропаганде доктрины о ведущей роли в церкви прямых учеников Иисуса.
	Сочинителями этих легенд были, по всей вероятности, проповедники
новой религии, которые, как св. Павел, странствовали от общины к общине и
останавливались всюду, где рядом с иудейскими молельнями возникали первые
очаги христианства. Имея дело преимущественно с простонародьем, они
пользовались в своих проповедях повествовательными формами, действующими
скорее на воображение, чем на разум, приводили образные примеры из жизни,
притчи и аллегории. Ведь притча с моралью была на Востоке, в частности у
евреев, традиционным способом оживить беседу. Вспомним, что евангелисты
вложили в уста Иисуса сорок подобных притч. Фабула этих притч была обычно
настолько убедительной и реалистичной, что, передавая их из уст в уста, люди
вскоре начинали воспринимать их как рассказы о событиях, имевших место в
действительности. Таков был, надо думать, и путь сказания о том, как на
апостолов сошел святой дух.

	Драма Анании и Сапфиры.
	у всех легенд, однако, столь сложная и запутанная родословная. Есть и
такие, которые обязаны своим возникновением исключительно народной
фантазии и представляют собой подлинно фольклорные произведения. К этому
разряду следует, вероятно, отнести сказание об Анании и Сапфире, наличие
которого в _Деяниях апостолов_ представляет собою, пожалуй, одну из
любопытнейших загадок христианства. Вот исторический фон этого жуткого
происшествия. Петр, Иоанн и другие апостолы, как рассказывает Лука, пришли в
Иерусалим и во дворе храма отважно проповедовали, обращали в свою веру,
исцеляли больных и увечных и даже воскрешали мертвых. Несмотря на
преследования со стороны иудейских священников, телесные наказания и
аресты, они, в конце концов, довели число приверженцев Иисуса до пяти тысяч.
В этой первой христианской общине господствовал принцип безоговорочной
общности имущества. _Не было между ними никого нуждающегося,_ читаем
мы в _Деяниях апостолов_,_ ибо все, которые владели землями или домами,
продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и
каждому давалось, в чем кто имел нужду_ (4:
	34, 35). Мы узнаем также, что члены секты питались за одним столом;
кстати, церковь рассматривает это как одно из доказательств, что евхаристия
существовала уже на заре христианства.
	Именно в этой обстановке разыгралась драма Анании и Сапфиры,
супружеской четы, которая под влиянием апостолов примкнула к новой секте и
приняла крещение. Обращенные, согласно указанию, продали свое имущество.
Но поскольку им было страшно сжигать за собой все мосты, то они решили
сдать в общую кассу лишь часть вырученной суммы, а часть утаить и припрятать
про черный день. Петр, узнав каким-то образом об их нечестивом поступке,
воспылал гневом. Он позвал к себе Ананию и строго отчитал за попытку
обмануть святого духа. Виновник выслушал его и свалился замертво, будто его
ударило молнией. Юноши, присутствовавшие при этом, тотчас же вынесли тело
и похоронили.
	Часа через три пришла Сапфира, и апостолы решили подвергнуть её
испытанию. Умолчав о том, что произошло с её мужем, они спросили, какова
сумма, полученная ими от продажи имущества. Когда Сапфира тоже назвала
неправильную цифру, Петр заявил: _Что это согласились вы искусить духа
господня? вот входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут_ (5: 9).
Женщина тоже упала замертво к ногам апостолов, и молодые люди похоронили
её рядом с мужем. Мораль этого сказания ясна. И прежде всего бросается в глаза
разительное несоответствие между преступлением и наказанием,
свидетельствующее о совершенно извращенном понятии справедливости. Тут
нет и намека на проповедуемые христианством любовь к ближнему, братство,
снисхождение и всепрощение. Есть только бескомпромиссный фанатизм и
безудержная жестокость.
	Ученики Иисуса совершили, скажем прямо, обыкновенный самосуд над
супругами, которые как-никак доверились им, примкнули к ним по своей воле и
которых можно было упрекнуть лишь в том, что они не сумели до конца
преодолеть страх перед завтрашним днем.
	А в каком некрасивом свете предстает в этой истории св. Петр,
насколько его поведение в этой сцене противоречит всему, что мы знаем об этом
апостоле, исполненном простоты и величия! Его совершенно не оправдывает в
глазах читателей утверждение, что он действовал по поручению оскорбленного
святого духа. Святой дух в роли гневного судьи, сеющего смерть среди тех, кто
осмеливается не передать общине все свое имущество,_ ведь это же типичное
разгневанное божество далекой языческой эпохи! Странно то, что фидеисты,
судя по комментариям к различным изданиям Нового завета, не сомневаются в
историчности и нравственной справедливости этого сказания. Неизвестно, чем
это объяснить: слепой верой во все, что сказано в _священном писании_,
прятанием головы в песок перед щекотливой проблемой или опасением, что
высказывание сомнений по поводу одного отрывка Нового завета может
породить критическое отношение и к остальному.
	А ведь для сохранения авторитета христианства просто необходимо
было бы самым решительным образом отмежеваться от этой истории, словно бы
сочиненной самим памфлетистом Цельсом. Ведь все говорит за то, что это
выдумка темного, суеверного простонародья, которое таким невзыскательным
образом выражало свою богобоязнь. Конечно, мы не знаем, каким путем это
сказание попало в текст, но поскольку ученые утверждают, что _Деяния
апостолов_ столетиями перерабатывались и дополнялись, то не исключено, что
сказание об Анании и Сапфире является более поздней вставкой.
	А теперь попробуем встать на точку зрения фидеистов и предположить,
что история Анании и Сапфиры не была выдумкой суеверных простолюдинов, а
произошла в действительности. Тогда возникает мысль, не кроются ли её корни
в тогдашних общественных отношениях. Может быть, суровое наказание,
постигшее новообращенных христиан, было проявлением вполне понятного
негодования людей, отличавшихся чрезвычайно строгими нравами и
исключительным бескорыстием. Такие люди могли прийти в возмущение от
того, что в их кристально чистое сообщество втерлась пара жуликов,
попытавшихся сразу же после крещения утаить от общины часть своего
богатства, нарушая таким образом назорейский принцип общности имущества.
Но в самом ли деле отношения внутри общины назореев были столь
идеальными? Уже последующие фразы в _Деяниях апостолов_ заставляют нас
усомниться в этом. Назореи отнюдь не были так безукоризненны в
материальных вопросах, как могло бы показаться на основании непримиримой
позиции св. Петра. Но передадим слово самому автору _Деяний апостолов_;
_...Произошел у еллинистов ропот на евреев за то, что вдовицы их
пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать
апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово
божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек... их
поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова_
(6: 1-4).
	Чтобы правильно понять эту цитату, мы должны прежде всего уяснить
себе смысл некоторых слов. И _эллинисты_ и _евреи_ _ назореи, с той лишь
разницей, что первыми были евреи, проживавшие на чужбине и говорившие по-
гречески, а вторыми _ иерусалимские евреи, владеющие лишь арамейским
языком. Языковые различия были столь глубоки, что у них существовали даже
отдельные молельни, несмотря на то, что и те и другие принадлежали к одной
общине назореев, руководимой двенадцатью апостолами.
	О чем же идет речь в вышеприведенном фрагменте? А вот о чем:
иерусалимских евреев, ведавших общим достоянием секты (по всей
вероятности, на том основании, что они составляли в ней большинство),
обвинили в том, что _в ежедневном раздаянии потребностей_, то есть при
распределении пищи и одежды, они обижали эллинистских вдов. Это было
серьезное обвинение, которое привело в конце концов к открытому конфликту.
Апостолы сочли, очевидно, обвинение справедливым и согласились, чтобы
ведение хозяйства перешло к комитету из семи человек, во главе со Стефаном,
по-видимому, возглавлявшим движение протеста.
	Комитет семи, как сообщает автор _Деяний апостолов_, должен был
_пещись о столах_. Прежде это толковали в том смысле, что на него возлагалась
забота об общих трапезах. Однако в последнее время в это стали вкладывать
более широкий смысл. Сторонники нового толкования ссылаются на арамейский
язык, на котором слово _люди стола_ означало торговцев валютой,
расставлявших свои столы во дворе храма. Следовательно, в ведении вновь
созданного комитета находилось не только продовольствие, но и казна.
_Эллинисты_, как мы видим, одержали полную победу над своими
иерусалимскими единоверцами, вероятно, потому, что, будучи более
состоятельными, они вносили больше денег в общую казну, зависевшую, таким
образом, от их доброй воли. Предположим, что Анания и Сапфира вступили в
секту именно в то время, когда среди её членов вспыхнули упомянутые в
_Деяниях апостолов_ разногласия. И тогда драконовскую кару за мелкую, в
сущности, провинность можно попытаться объяснить крайним раздражением
руководителей секты, толкнувшим их на такую жестокость.
	С другой стороны, при таких обстоятельствах легко понять и мотивы
поступка злосчастных супругов. Разве у них не могло возникнуть опасение, что
и они станут жертвами дискриминации, как эллинистские вдовы? Глядя на вещи
глазами Анании и Сапфиры, мы приходим к убеждению, что их поступок был не
столько проявлением жадности и лицемерия, сколько вполне естественным
стремлением беспомощных, напуганных людей как-то подстраховаться, не
зависеть полностью от милости столь ненадежной, снедаемой конфликтами
общественности.
	Все это, разумеется, лишь предположения. Но их в большой мере
подтверждает тот факт, что сама церковь довольно скоро отказалась от
принципа обобществления имущества, который она поначалу так рьяно
отстаивала. Причем отказалась не потому, что ей этого хотелось, а под
давлением жизненных обстоятельств. События, столь лаконично описанные в
_Деяниях апостолов_, доказывают, что в этой области возникли сложности чуть
ли не с первых же шагов.
	История учит нас, что подобные преобразования никогда не проходят
бесконфликтно. Несомненно, также и здесь этот процесс сопровождался
многими драматическими столкновениями, при которых, быть может, не
обошлось без человеческих жертв. Не исключено, что сказание об Анании и
Сапфире _ далекое эхо одного из таких трагических инцидентов, врезавшихся
сильнее других в память людей. Если это так, то данное сказание не полностью
плод народной фантазии, как мы предположили вначале, а один из примеров,
подтверждающих мнение, что в легендах зачастую содержится зерно
исторической правды.

	Страсти св. Стефана.
	После истории Анании и Сапфиры в _Деяниях апостолов_ следует
рассказ о страстях св. Стефана. Он интересен не только своим драматическим
содержанием, но главным образом тем, что позволяет сделать ряд любопытных
наблюдений, помогающих лучше понять пути развития раннего христианства.
Итак, мы прежде всего узнаем, что за спором о разделе благ земных, явившимся
непосредственной причиной бунта _эллинистов_, скрывались антагонизмы более
глубокие и чреватые более серьезными последствиями, чем это могло поначалу
казаться! Разница в мышлении, нравах, мироощущении и прежде всего в
отношении к иудаизму была между _эллинистами_ и иерусалимскими назореями
настолько велика, что её не могла сгладить даже общая вера в мессию.
_Эллинисты_, воспитанные в греческой среде, привыкшие к демократическим
свободам крупных метрополий Средиземноморья, отличались, как правило,
либерализмом и широтой взглядов. И конечно же их смешила и коробила
провинциальная узость иерусалимских единоверцев, считавших себя
правоверными иудеями и строго соблюдавших все законы иудаизма. Нетрудно
представить себе смятение иерусалимских назореев, когда в их среде начали
верховодить _эллинисты_, в особенности же Стефан, молодой, темпераментный
агитатор, пламенный оратор, чьи дерзкие высказывания грозили навлечь на
секту крупные неприятности. И действительно, их опасения вскоре оправдались.
Стефан был арестован и предстал перед судом синедриона. Его обвинили в том,
что в своих выступлениях он кощунствовал, предсказывая разрушения храма и
заявляя, что слово Иисуса выше Моисеевых заповедей.
	Стефан, вместо того чтобы защищаться, встал в позу обвинителя. В
пламенной речи, ссылаясь на Ветхий завет, он упрекнул евреев в том, что ещё со
времени патриархов они постоянно противились божьей воле, а не так давно
распяли Иисуса: _Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! Вы
всегда противитесь духу святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не
гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие праведника,
которого предателями и убийцами сделались ныне вы..._ (7: 51, 52). Эта дерзкая
речь вызвала, разумеется, неописуемое волнение. Разъяренная толпа,
подстрекаемая фарисеем по имени Савл, выволокла Стефана за город и побила
камнями. В сказании о страстях св. Стефана есть кое-какие недомолвки,
наводящие на размышления. С одной стороны, из текста следует, что толпа
поволокла
	Стефана на расправу прежде, чем закончился суд, и, таким образом,
синедрион не успел формально приговорить его к побиванию камнями, которым
у евреев обычно карали за кощунство. Но при этом тут же рядом сказано, что
_свидетели... положили свои одежды у ног юноши, именем Савла_ (7: 58). Эта
краткая фраза показывает, что речь идет здесь все же не о самосуде, а о
приведении в исполнение законного приговора. В еврейском судопроизводстве
существовал обычай, по которому исполнители смертного приговора, готовясь к
побиванию камнями, складывали свои одежды к ногам обвинителя.
	Страсти св. Стефана положили начало общей волне преследований, а
Савл превзошел всех остальных своей жестокостью и фанатизмом. Автор
_Деяний апостолов_ рассказывает с возмущением, что он _терзал церковь, входя
в домы и, влача мужчин и женщин, отдавал в темницу_ (8: 3). А чуть дальше
изображает его человеком, который _дышал угрозами и убийством_ (9: 1).
Преследуемых охватила паника. Кто мог, бежал из Иерусалима и искал
прибежища в других странах. Таким образом, ещё до миссионерских странствий
св. Павла возникли новые очаги христианства в Иудее, Галилее, Самарии,
Финикии и на Кипре, в особенности же в Антиохии, блестящей метрополии
эллинизма. Вскоре христиане стали обретать единоверцев среди других греко-
язычных народов. Один из комиссии семи, Филипп, обратил в Самарии в свою
веру сановника царицы эфиопской, а Петр крестил римского сотника Корнелия с
семьей и даже принял участие в их трапезе вопреки запретам иудейской религии.
В рассказе о преследованиях говорится:
	_Все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам..._ (8:1).
Загадочная лаконичность этой фразы интригует и толкает на размышления и
догадки. Почему апостолы, невзирая на кровавый террор, остались в
Иерусалиме? Впрочем, если внимательно следить за текстом _Деяний
апостолов_, то можно обнаружить ряд указаний на то, что положение апостолов
отнюдь не было таким тяжелым, как поначалу может показаться. Мы с
удивлением обнаруживаем, что руководители преследуемых назореев не только
не прятались, но вели себя так, словно им ничего не угрожало. Странность этого
положения усугубляется ещё тем, что и члены их общины, их подопечные
нисколько не пострадали от преследователей. Апостолы не чувствовали
необходимости ограничивать и скрывать свою миссионерскую деятельность.
Они продолжали выступать публично в городе и во дворе храма, не встречая
никаких препятствий со стороны жителей Иерусалима. Поражает также факт,
что апостолы по своей собственной воле покидают Иерусалим и свободно
возвращаются в него, беспрепятственно поддерживая тесную связь с новыми
христианскими центрами в других городах и странах. Так, например, Петр и
Иоанн поспешили в Самарию, чтобы помочь Филиппу обращать в христианство
язычников. Затем Петр отправился в Лидду, Иоппию и Кесарию, где он исцелял
больных, воскресил умершую девочку Тавифу и добился такой удачи, как
обращение в христианство римского сотника Корнелия. О том, что община
назореев продолжала существовать и действовать также и как организационная
единица, мы узнаем хотя и косвенно, но достоверно. Ведь она не могла не
существовать, если посылала своих эмиссаров в другие христианские центры,
как, например, Варнаву, и _пророков_ в Антиохию с просьбой спасти
иерусалимских братьев от угрожающего им голода.
	Значит, последователи галилейского мессии жили в Иерусалиме в
атмосфере мира и терпимости. Это продолжалось до тех пор, пока они не
решили за несколько лет до осады города (около 64 года) перекочевать за
Иордан.

	Борьба за идею христианства.
	Во всех средиземноморских городах, которые св. Павел посетил во
время своих трех миссионерских путешествий, он встречал яростную,
угрожающую его жизни оппозицию со стороны ортодоксальных иудеев. В их
нападках чувствуется система, и поэтому некоторые библеисты предполагают,
что все эти инциденты организовали агенты, присланные из Иерусалима
Иаковом _ _братом господним_ _ или кем-то из его приближенных.
	Об одном из самых интересных эпизодов этой многолетней борьбы за
идею христианства мы узнаем из послания к галатам. Павел ратовал за
универсальный характер новой религии. Он хотел облегчить язычникам
принятие её, ликвидируя необходимость подчиняться бесконечным ритуальным
правилам иудаизма, и прежде всего обряду обрезания. Иаков, Петр и другие
назореи считали себя правоверными иудеями, и им трудно было смириться с
мыслью, что к их братству могут примкнуть люди, чуждые иудаизму, не
подчиняющиеся его законам. Павел же, сознавая, как важен этот вопрос для
дальнейшего развития христианства, предпочел вступить в конфликт с
еврейскими собратьями, но не отказался от своей концепции. Он никак не
ожидал, что именно некоторые новообращенные язычники нанесут ему в этой
борьбе, образно выражаясь, удар в спину. Меж тем община галатов, вероятно,
под влиянием иудео-христианских агитаторов перешла в иудейство и ввела у
себя обрезание. Павел был потрясен и, очевидно, никак не мог взять в толк,
почему племя галатов, или галлов, не имевшее ничего общего с иудейством,
внезапно побороло в себе отвращение к кровавому обряду.
	Однако современные исследователи, во всеоружии достижений
исторической науки, сумели объяснить причины этого явления.
	Галлы, народ кельтского происхождения, покинули родную Галлию и
направились на поиски нового жизненного пространства. В 390 году до нашей
эры они завоевали Рим, затем ушли в Малую Азию, создали в Анатолии свое
государство и с течением времени полностью эллинизировались. В Анатолии же
с незапамятных времен существовал культ фригийской богини Кибелы и её
юного возлюбленного Аттиса, который в припадке безумия оскопил себя.
Весной, в праздник божественных возлюбленных, разыгрывались драмы-
мистерии, содержанием которых были оскопление Аттиса, его смерть и
воскресение. Устраивались праздничные шествия и прежде всего
оргиастические пляски, во время которых доведенные до экстаза анатолийцы
калечили себя в честь бога Аттиса. Миф об умершем от оскопления и
воскресшем боге символизировал, разумеется, ритм замирающей и
возрождающейся природы. Культ был связан с земледелием, являвшимся
основным занятием местного населения. Галаты, тоже занимавшиеся главным
образом земледелием и проживавшие в Анатолии уже более трехсот лет, не
могли не приобщиться к этому культу. Поэтому обрезание не было для них чем-
то ужасным и отталкивающим. Некоторый нажим со стороны единоверцев,
верных иудаизму, привел к отождествлению древнееврейского ритуального
обряда с укоренившимся в народе анатолийским культом. Прошло более
двадцати лет с тех пор, как Павел отправился в Дамаск в качестве агента
синедриона. И вот, закончив свое третье миссионерское путешествие, он
вернулся в Иерусалим. За это двадцатилетие в иерусалимской общине назореев
ничего не изменилось. Руководимая _братом господним_, Иаковом, она
оставалась по-прежнему одной из многочисленных сект иудаизма.
Неудивительно поэтому, что, когда Павел явился к Иакову и старейшинам
общины, на него сразу же накинулись с упреками. _Видишь, брат,_ читаем мы в
_Деяниях апостолов_,_ сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители
закона. А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между
язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали
детей своих и не поступали по обычаям_ (21: 20, 21). Павел подчинился
требованиям старейшин и семь дней очищался в храме от греха, совершая
жертвоприношения. А когда, несмотря на это, разъяренная толпа хотела учинить
над ним расправу, он клялся, что никогда не переставал быть одним из них:
иудеянином.
	Вернемся, однако, назад на целое двадцатилетие и вспомним дело
Стефана и его товарищей. Удивительно, что Савл, начиная травлю _эллинистов_,
словно бы ничего не слышал об апостолах. Трудно поверить, чтобы в таком
маленьком городе, как Иерусалим того времени, он мог не знать об их
существовании. Но сегодня мы уже понимаем, в чем дело. Если даже двадцать
лет спустя иерусалимская община ни на шаг не отошла от иудаизма, то на заре
её существования, несомненно, было точно так же. В этой обстановке Савл
просто не видел никакой разницы между назореями и всей массой верующих
евреев, разбитых на различные секты и религиозные группировки. Также и
мессианизм назореев не смущал его, идею мессианства проповедовали и другие
иудейские секты, как, например, ессеи. Вера в мессию не считалась у иудеев
преступлением, поскольку пророки с незапамятных времен предсказывали его
приход. Членам новой секты не ставили в вину того, что они почитали Иисуса,
как мессию, при условии, что они в остальном придерживались законов Торы.
Иаков же и его собратья ежедневно совершали моления в храме, вызывая
всеобщее уважение своим благочестием, чистотой нравов и четким
соблюдением правил моисеевой религии. Основания для беспокойства давала
только та часть приверженцев Иисуса, которых автор _Деяний апостолов_
называет _эллинистами_. Прибыв из разных городов эллинского мира, они
шокировали провинциальных жителей Иерусалима свободой нравов и
критическими высказываниями на различные щекотливые темы. Некоторые из
этих высказываний смахивали на кощунство, ересь и бунт против власти
синедриона.
	Защитительная речь Стефана, отрывок из которой мы привели выше,
показывает, как далеко заходили _эллинисты_ в своем радикализме. Стефан
изображает в ней историю еврейского народа как непрерывную цепь нарушений
божьей воли, а поколения евреев _ как преступников, которые убивали своих
пророков и, наконец, недавно распяли Иисуса Назорейского. Совершенно
очевидно, что _эллинисты_ отворачивались от старой религии и _ сознательно
или нет _ шли к вероотступничеству. Неудивительно поэтому, что Савл,
проявляя терпимость к лояльным иудеохристианам, _эллинистов_ считал
опасными смутьянами, которых следовало обуздать во что бы то ни стало.
	В самом ли деле Савл так по-разному относился к двум группам
назореев? Не является ли эта гипотеза слишком произвольной? Автор _Деяний
апостолов_ не дает нам, правда, точных сведений по этому вопросу, но в его
повествовании есть детали, подкрепляющие нашу точку зрения. Так мы узнаем
из _Деяний апостолов_, что после драматического бегства из Дамаска Савл
снова появился в Иерусалиме. И тогда произошло нечто странное: он пришел
прямо к Петру и Иакову, и те, убежденные Варнавой в искренности его
обращения, встретили его с радушием. В общем, Савл вел себя как человек, не
испытывающий чувства вины, и апостолы, со своей стороны, не питали по
отношению к нему никакой обиды.
	Между тем _эллинисты_, с которыми он тоже пытался установить связь,
отнеслись к нему совершенно иначе: хотели убить его, и ему пришлось бежать
из города. Откуда такая ярость? Совершенно очевидно, что именно они, а не
подопечные Иакова были прежде жертвами его террора, по его вине потеряли
родных и друзей и ещё совсем недавно вынуждены были скрываться от его
палачей.

	_Эллинисты_ и другие.
	обстоятельства и события убедительно доказывают, что христианская
общественность в Иерусалиме очень рано распалась на две группировки. В
_Деяниях апостолов_ мы находим кое-какие указания на то, как углубился этот
разлом после бунта _эллинистов_. Нельзя забывать, что Иерусалим был тогда, в
сущности, небольшим городком, все жители которого могли знать друг друга, по
крайней мере в лицо. Ведь они изо дня в день толклись по тем же тесным
улочкам и проводили много времени во дворе храма, игравшем в Иерусалиме ту
же роль, что форум в Риме и агора в греческих городах; и все же, как ни
странно, _эллинисты_ какое-то время даже не подозревали, что Савл находится в
городе, столковался с апостолами и беспрепятственно проповедует в их среде
свое учение. Они узнали о нем лишь тогда, когда он сам дал знать о себе. Право
же, трудно найти более убедительное доказательство того, насколько
продвинулся процесс отчуждения двух групп назореев. Но это ещё не все. Вот
что мы читаем в _Деяниях апостолов_: _Братья, узнав о сем, о намерении убить
Савла, отправили его в Кесарию и препроводили в Таре_ (9: 30). Значит, люди
Иакова не щадили энергии и денег, чтобы вырвать Савла из рук _эллинистских_
мстителей, хотя не могли не знать, сколько зла он им причинил. Чем
руководствовались иудео-христиане в своем милосердном поступке? Скрытой
убежденностью, что Савл справедливо обуздал опасных еретических
авантюристов? Или простым человеческим снисхождением к тому, кто
зачеркнул свое ужасное прошлое и примкнул к ним? Каковы бы ни были
подлинные мотивы их действий, несомненно одно: обе христианские
группировки шли уже в то время каждая своим путем и более того _
враждовали друг с другом.
	Мы показали, как можно путем логического умозаключения прочесть
между строк то, о чем автор сознательно или несознательно умолчал.
Полученные таким образом выводы весьма неожиданны и чрезвычайно полезны
для лучшего понимания того, что в действительности происходило в первые
годы существования христианства. Итак, мы пришли к выводу, что Савл
преследовал не всех назореев, а лишь представителей крайнего крыла:
_эллинистов_ и их главного агитатора, Стефана. Причем отнюдь не за то, что
они были последователями галилейского пророка, а за их воинственность,
которая могла вызвать в городе политические беспорядки. Евреи подавляли в
зародыше такие экстремистские выступления, опасаясь _ и не без оснований _
вооруженной интервенции римлян.
	Итак, Савл защищал не Моисееву религию, которой, по его мнению,
ничего со стороны назореев не угрожало, он защищал от покушений
_эллинистов_ старый строй с его издревле сложившимися общественными
отношениями и властью синедриона. То есть им руководили исключительно
политические, а не религиозные мотивы. И тут напрашивается вывод, что
преследование христиан в том смысле, в каком их изображает церковная
традиция, вообще не имело места. Этот вывод интересен для нас ещё и потому,
что позволяет глубже понять любопытнейший, загадочный внутренний облик св.
Павла. Как известно, его обращение в веру назореев было внезапным и, казалось
бы, парадоксальным. Неудивительно, что людям, отлично помнившим ещё этого
свирепого агента синедриона, такое
	внезапное превращение казалось чудом.
	Но мы, проанализировав взятые из текста фактографические детали,
знаем уже сегодня, что этот внезапный поворот был, в сущности, неизбежен.
Прежде всего, как мы установили, у него не было никаких ни личных, ни
религиозных предубеждений по отношению к людям, которые, сохраняя
верность иудаизму, верили в божественную миссию Иисуса. Он никогда не
только не поднимал на них руку, но они были ему, в сущности, ближе, чем это
могло показаться. Ведь он был фарисей, а фарисеи, в отличие от саддукеев, тоже
верили в бессмертие души, в воскресение и приход предсказанного пророками
мессии. От веры в мессию до убеждения, что Иисус и есть мессия, был всего
один шаг. И Савл во время своего путешествия в Дамаск этот шаг сделал. Все,
что мы узнаем из посланий самого Павла и из _Деяний апостолов_, доказывает,
что это был не случайный выбор, а необходимость, вытекающая из его
внутренних склонностей и феноменальной цепкости ума. В соответствии с
составленной библеистами хронологической таблицей, все описанные выше
события приходятся примерно на 35_36 годы, то есть они произошли за
тридцать пять лет до разрушения Иерусалима и, что самое удивительное, вскоре
после смерти Иисуса. Значит, его учение очень рано начало отрываться от
своего иудаистского ствола. Это произошло, как мы знаем, стараниями
_эллинистов_, то есть евреев, говоривших на греческом языке, которые
вынуждены были покинуть Иерусалим. Поселившись в эллинских метрополиях
Средиземноморья, они становились пионерами христианства, подчиняясь
одновременно преображающему влиянию новой среды. Христианские общины,
выраставшие, как грибы, по всему Средиземноморскому побережью,
приобретали все новых адептов, но в представлении этих неофитов Иерусалим
был уже каким-то экзотическим городком где-то на краю света. Они по сути
дела не имели понятия о том, кем был Иисус в действительности, какова была
его судьба. То, что им рассказывали, касалось главным образом его
божественной миссии, мученической смерти и воскресения. Они любили его за
то, что ради их спасения он принял такую же смерть, какой карали их, плебеев
Римской империи, голытьбу, лишенную каких-либо человеческих прав. И
разумеется, при этой любви, преклонении и обожании им хотелось знать, каким
он был человеком, что говорил, как выглядел, как вел себя в повседневной
жизни. Они жадно ловили и распространяли любые сведения о нем. Но вести из
иудейской провинции доходили скудные, искаженные и сильно поблекшие от
расстояния. Что касается очевидцев событий, появлявшихся иногда в эллинских
метрополиях, то шансы встретиться с ними были поистине ничтожны. Ведь их
было очень немного, а количество христиан исчислялось уже тысячами и
тысячами. Кроме того, эти истинные или мнимые спутники Учителя
рассказывали о нем лишь то, что он творил чудеса, погиб на кресте и воскрес.
Его земная биография их не интересовала. Типичным примером является тут св.
Павел. Из его посланий, то есть из самых древних документов христианства,
тогдашний читатель узнавал об Иисусе лишь то, что он был распят и потом
воскрес. Автор не называет даже имен его родителей, Иосифа и Марии. Для
людей, привыкших мыслить конкретными, осязательными образами, такой
вакуум был невыносим. И народная фантазия заполняла его, создавая легенды и
притчи, полные обаяния и глубокого смысла. Таким образом, постепенно
создавалась агиографическая  биография божественного учителя, основанная на
смешении фактов с вымыслом. Пищу для этого фольклорного творчества
верующие черпали не только из собственных чаяний и надежд, но и из древних
мессианских традиций иудаизма и из греческих религиозных мистерий. Таким
образом, чуть ли не сразу же после смерти Иисуса началось то синкретическое
слияние еврейских и греческих элементов, из которого возникла в конечном
итоге новая религия. В её основе лежала христология, сформулированная св.
Павлом, и мифологический образ Иисуса Христа, созданный авторами
евангелий, образ, мало похожий на еврейского пророка из Галилеи.

	Как св. Павел стал апостолом.
	Как мы уже говорили, вторая, несколько более обширная часть _Деяний
апостолов_ почти целиком посвящена деятельности и жизненным перипетиям
главного идеолога этих эпохальных сдвигов _ св. Павла. Она начинается с 13-й
главы, но уже раньше мы видим как бы интродукцию к ней _ рассказ о
внезапном переходе грозного агента синедриона на сторону назореев. Павел не
прервал своего путешествия в Дамаск, но, как гласит сказание, пробыл там
недолго. Тамошние ортодоксальные иудеи, мстя ему за отступничество, так
настойчиво покушались на его жизнь, что ему пришлось спасаться бегством. У
городских ворот устроили на него засаду, но преданные ученики из числа вновь
обращенных спустили его под покровом ночи с городской стены в привязанной
к канату корзине. Автор _Деяний апостолов_ рассказывает, что беглец
направился в Иерусалим и попал, как говорится, из огня да в полымя. Ибо там
решили, в свою очередь, расквитаться с ним _эллинисты_. Спасаясь от них,
Павел очутился наконец в своем родном городе Тарсе.
	Имеющиеся источники не сообщают, сколько он там пробыл, но по
некоторым косвенным указаниям, содержащимся в посланиях Павла, можно
заключить, что срок этот исчислялся годами. Что же он делал там так долго?
Точно это не известно, но то, что произошло потом, позволяет строить кое-какие
предположения и, более того, делать логические выводы. Именно в тот период,
когда Павел исчезает с исторической арены, все более важную роль в развитии
христианства начинает играть столица Сирии _ Антиохия. Это был тогда
третий по величине город Римской империи с населением почти в полмиллиона,
именуемый благодаря своим великолепным сооружениям, площадям и садам
_Царицей Востока_. Там господствовала, разумеется, эллинская культура, а все
население, несмотря на свою этническую пестроту, говорило на греческом
языке.
	В Антиохии существовала с давних пор большая еврейская колония,
которая, по свидетельству Иосифа Флавия, пользовалась множеством
гражданских привилегий. Неудивительно поэтому, что _эллинисты_, бегущие от
преследований из Иерусалима, искали прибежища прежде всего в Антиохии.
Благодаря этим беженцам там возникла самая многочисленная и активная, а
также самая богатая _ после Иерусалимской _ христианская община. Ведь, как
мы знаем из _Деяний апостолов_, члены этой общины оказывали материальную
помощь своим иерусалимским собратьям, страдавшим при императоре Клавдии
от голода. Слухи об антиохийских последователях Иисуса быстро дошли до
Иерусалима, и Иаков, должно быть, не слишком доверяя _эллинистам_, решил
послать туда доверенного человека для наблюдения и руководства. Выбор его
пал на уже знакомого вам Варнаву. Это был в прошлом очень богатый левит  с
острова Кипр, который продал все свое имущество, а вырученные деньги отдал
апостолам на нужды общины. В Антиохии Варнава развил бурную деятельность,
и число приверженцев новой религии быстро увеличивалось. Одному Варнаве
все труднее было руководить разросшейся общиной, и он стал подумывать о
помощнике. И вот сейчас, после этого отступления, мы возвращаемся к
главному герою нашего рассказа _ Павлу. Оказывается, Варнава решает
претерпеть все невзгоды трудного пути в Тарс, чтобы привести оттуда бывшего
агента синедриона, перешедшего много лет назад в христианскую веру.
	Неужели он бы так поступил, если бы Павел сидел в Тарсе тихо,
занимаясь лишь простыми житейскими делами? Разумеется, нет. Должно быть,
Павел проповедовал новую религию в своем родном городе, а также на его
тылах _ в римской провинции Киликии. Причем проявлял в этом такую
активность, что о его деятельности стало известно даже в Антиохии. Иначе
трудно объяснить поступок Варнавы. Тут могут спросить, не слишком ли много
места мы посвящаем этому вроде бы незначительному вопросу. Но мы ответим,
что нет, напротив. Полученные дедуктивным методом выводы чрезвычайно
важны для подкрепления нашего основного тезиса. Ибо что мы видим?
Страстный еврейский патриот и фарисей внезапно переходит в веру, с которой
он знаком лишь постольку, поскольку беспощадно уничтожал её самых
ревностных приверженцев, а тех из них, кто мог бы ему рассказать подробнее об
Иисусе и его учении, по всей вероятности, вообще в глаза не видел. Это не
голословное утверждение, к такому выводу мы пришли после критического
анализа того, что рассказано в _Деяниях апостолов_. Напомним, что там же
сообщается, что вскоре после своего обращения Павел был вынужден бежать из
Дамаска и вернуться в Иерусалим, где будто бы встретился с Иаковом. И здесь
мы вынуждены отметить, что автор _Деяний апостолов_ что-то напутал, ибо его
версия не соответствует тому, что пишет сам Павел в своих посланиях. В
послании к галатам (1: 17_18) он утверждает (а кому верить, как не ему?), что
из Дамаска отправился в Аравию и лишь через три года снова приехал в этот
сирийский город, а оттуда в Иерусалим. Правда, во втором послании к
коринфянам Павел упоминает о бегстве из Дамаска (11: 32), но как причину
указывает вражду не со стороны евреев, а со стороны областного правителя,
царя Ареты. Возможно, автор _Деяний апостолов_ просто перепутал
хронологию, а пресловутое бегство действительно имело место, но только после
трехлетнего пребывания Павла в Аравии и по совершенно иной причине. Так
или иначе, из этих противоречивых рассказов ясно одно: как ни странно, Павел,
свежеиспеченный последователь Иисуса, не ощущает никакой потребности
связаться с его подлинными учениками в Иерусалиме и расспросить их о жизни
и учении Учителя. Он, правда, прибывает в Иерусалим, но лишь через три года,
причем, по всей вероятности, скрываясь от преследований царя Ареты. Да и
тогда он ведет себя не так, как следовало ожидать, проводит там всего
пятнадцать дней и встречается исключительно с Петром и _братом господним_
Иаковом, словно избегая остальных апостолов и членов секты назореев (К
галатам, 1: 18_19). А вот другой любопытный факт. Если верить автору
_Деяний апостолов_ (а нам не обязательно подвергать сомнению все
рассказанное им), Павел вел себя в Иерусалиме отнюдь не как скромный ученик,
жаждущий сведений об Иисусе. Напротив, он сразу выступил в роли
самоуверенного учителя и _смело проповедовал во имя господа Иисуса_
(_Деяния апостолов_, 9: 28). Потом он провел несколько лет в Тарсе и, по-
видимому, столь активно пропагандировал там новую религию, что слухи о нем
докатились до самой Антиохии.
	Итак, если не считать 15-дневного пребывания в Иерусалиме, сколько
же времени провел Павел вдали от истоков христианской религии? Вдали от
людей, являвшихся подлинными учениками и преемниками распятого мессии?
Сколько лет он прожил в иноземной среде, в эллинском городе, где
безраздельно господствовала греческая культура, а религиозная жизнь
проходила под знаком мифов об умирающем и воскресающем боге? Возникает
сразу же и ещё один вопрос: откуда Павел знал все то, что он с такой страстью и
безапелляционностью внушал другим? На каком основании он выступал от
имени еврейского пророка из далекой Галилеи, знакомого ему разве только
понаслышке?
	Павел, правда, уверял _ и, должно быть, сам глубоко верил в это,_ что
Иисус явился ему на пути в Дамаск и сам поручил ему эту миссию. Беда в том,
однако, что ему поверили не все, и многие прямо упрекали в том, что он
самозваный апостол. Это обвинение, очевидно, сильно задело Павла, ибо в
своих посланиях он его опровергает с нескрываемой горечью. Что хуже всего,
его претензии отвергались и руководителями иерусалимской общины, о чем
свидетельствуют многочисленные конфликты личного и доктринального
характера между ним и такими ведущими представителями нового учения, как
Петр, Иаков Праведный, Варнава и Иоанн Марк. Вряд ли бы они так сурово
критиковали доктринальные отклонения Павла и назначили ему покаяние в
Иерусалимском храме, если б они всерьез относились к его утверждениям, что
он избранник самого Иисуса. Действительно, Павел мог в глазах своих
современников выглядеть самозванцем. Он, в сущности, создавал новую
религию, новую теологию вдали от сферы влияния иерусалимской секты
назореев, в совершенно иной социальной, этнической и культурной среде. В
этой религиозной концепции, как уже говорилось, Иисус имеет мало общего со
странствующим учителем из далекой Галилеи или с еврейским мессией, как его
изображали назореи. Что касается привода Павла в Антиохию, то некоторые
исследователи (в частности, знаменитый американский библеист Поуэл Дэвис в
книге _Первый христианин_) связывают этот вопрос с крупными политическими
событиями в Римской империи того времени.
	Положение на Ближнем Востоке было очень тяжелым, была засуха,
начался голод. Как всегда в подобных случаях, чернь искала виновника своих
невзгод, и в Александрии вспыхнул кровавый еврейский погром.
	В довершение всех бед император Калигула приказал поставить свою
статую в Иерусалимском храме. Публий Петроний, римский легат в Сирии, в
подчинении которого находился Иерусалим, пришел в ужас. Он знал, что евреи
неминуемо ответят на это мятежом и начнется жестокое кровопролитие. Рискуя
жизнью, он задержал выполнение приказа и отправил императору письмо, в
котором умолял его отменить свое решение. Калигула в ответ приказал ему за
непослушание покончить жизнь самоубийством.
	Но тут внезапно все начинает меняться к лучшему. В то самое время,
когда Петроний набрался мужества и отправил петицию к помешанному тирану,
кончилась продолжительная засуха, пошли дожди. Калигула погибает от меча
сотника преторианцев, и по счастливой случайности весть о его смерти
приходит в Антиохию раньше, чем императорский приговор: Петроний спасен.
Императорский престол переходит к Клавдию, который был известен своим
расположением к евреям. И наконец, основная сенсация: новый император
назначает своего друга, Ирода Агриппу, царем Иудеи.

	Антиохия _ вторая столица христианства.
	Когда Павел прибыл в Антиохию, город насчитывал уже четыреста лет.
Основанный одним из полководцев Александра Македонского на сирийской
реке Оронте, он стал, как мы уже говорили, одним из главных городов Римской
империи, центром эллинизма в этой части света, а также столицей Сирии, что
сказывалось на этническом составе населения. Здесь было больше восточных
людей, чем греков и римлян. Город отличался своей высокой культурой, здесь
существовали широко известные школы философии, логики, риторики.
Преподавали в них знаменитые софисты, слушать которых приходили даже
сыновья римских патрициев. Огромной популярностью пользовались в
Антиохии весенние культовые торжества в честь юного бога Адониса,
возлюбленного богини Аштарт. Обряды длились восемь дней. Красавец бог в
конце лета умирал от избытка любви и воскресал весной. В течение первых
четырех дней жители Антиохии, плача и рыдая, собирались у символической
могилы Адониса, а в следующие четыре дня в радостном шествии носили по
улицам города его изображение в виде статуэтки.
	И в другие времена года сновали по улицам бесконечные шествия
приверженцев различных культов. Оскопленные жрецы _Великой матери_
плясали в экстазе, раня себя кинжалами и обрызгивая кровью уличных зевак.
Жрицы храма плодовитости проституцией зарабатывали на его содержание...
Представив себе все это, мы можем взглянуть на христианскую общину в
Антиохии с верной исторической перспективы. Нельзя забывать, что в этой
полумиллионной, яркой и шумной человеческой массе евреи составляли, в
сущности, очень небольшой обособленный круг, внутри которого находилась
ещё более незаметная и малочисленная группа последователей Иисуса. И когда
мы слышим, что Антиохия стала в ту пору второй после Иерусалима столицей
христианства, то это определение надо воспринимать осторожно, учитывая
пропорции. Конечно, жители Антиохии знали евреев, но вряд ли слышали о
какой-то организованной ими новой секте последователей Иисуса. Это были
внутренние дела еврейского квартала, не доходившие до сознания основной
массы населения.
	Но вот обстановка, как мы уже сказали, внезапно изменилась. Для
евреев на ступила пора необычайного благополучия. Это произвело, разумеется,
огромное впечатление на многих оппортунистов из числа жителей города, всегда
готовых подчиняться колебаниям в настроении властей. Среди них было
множество рабов и бедняков, стремившихся просто найти пристанище внутри
еврейского монолитного, привилегированного содружества и, быть может, снова
обрести там чувство безопасности, которое дает принадлежность к какому-
нибудь организованному братству. К тому же при синагогах еврейской диаспоры
существовала уже давно многочисленная группа язычников, отказавшихся от
своих племенных верований и перешедших к монотеизму. Они именовались
_теми, кто боялся бога_ и принимали участие в иудейских молениях, хотя им
разрешалось стоять только у порога храма, не заходя внутрь. _Богобоязненные_
не хотели подчиняться ритуальным требованиям иудаизма, хотя их привлекали
его моральный кодекс и вера в единого бога. Поскольку наиболее влиятельной
сектой диаспоры были фарисеи, то _богобоязненные_ переняли их веру в
мессию. Именно у этой группы бывших язычников были все данные для того,
чтобы потом без труда перейти в христианство.
	Секта христиан в Антиохии состояла, главным образом, из бежавших из
Иерусалима _эллинистов_, как известно, более либеральных в своих
религиозных воззрениях, чем ортодоксальные иудеи, более связанных с
окружающим миром. По отношению к приверженцам нееврейской
национальности они шли на большие уступки, чтобы не оттолкнуть их. Они
освободили их не только от обряда обрезания, но и от обязанности соблюдать
иудейские запреты в области питания. Нужно было только верить в Иисуса
Христа.
	И как бы по закону обратной связи сами они, хотя и ощущали себя
иудеями, все чаще нарушали их законы и запреты, причем не только
_эллинисты_, но и такие преданные иудаизму иерусалимские назореи, как Петр и
Варнава. Вероятно, под влиянием Павла они садились за общий стол с
_язычниками_, навлекая на себя гнев Иакова Праведного; а когда, под нажимом
его посланцев, они вернулись на позиции ригористической ортодоксии, то
заслужили горькие упреки со стороны Павла. В общем изменение конъюнктуры
в благоприятную для евреев сторону и либерализм _эллинистов_ привели к тому,
что секта последователей Иисуса приобретала все больше адептов среди
народных масс Антиохии. Этих людей привлекали не только мессианские
посулы новой религии, но и надежды на выгоды, вытекающие из
принадлежности к братству и совместного пользования его материальными
благами. Этот приток иноплеменных неофитов имел серьезные последствия: они
вносили в секту элементы своих религиозных представлений, начался процесс
эллинизации христианства. Возможно, именно это и склонило Варнаву призвать
на помощь знаменитого уже тогда Павла. Сам он не чувствовал себя в силах
справиться с этим огромным притоком новообращенных.

	Загадка _Иерусалимского собора_.
	Утроившись в Антиохии, Павел с необычайным жаром и
самоотверженностью развернул миссионерскую кампанию, длившуюся, по
подсчетам большинства библеистов, около двадцати лет. Автор _Деяний
апостолов_ рассказывает, что Павел совершил за это время три больших
путешествия: он посетил родину Варнавы _ остров Кипр, затем города и
селения, расположенные на восточном побережье Средиземного и Эгейского
морей, забрался далеко на север, в Троаду, портовый город страны, где столицей
был Иллион, то есть Троя, и, наконец, на судне отправился в Македонию и
оттуда _ по суше _ в Афины.
	Во множестве местностей, где он побывал, он или находил уже
существующие христианские общины, или создавал новые, обращая в
христианство иудеев и язычников. Здесь прежде всего следует назвать Эфес,
Филиппы, столицу Македонии _ Фессалонику, Коринф и ряд других.
	По утверждениям того же автора _Деяний апостолов_, Павел каждое из
своих трех путешествий заканчивал прибытием в Иерусалим. Он привозил туда
средства, собранные для бедствующих иудео-христианских братьев, но главной
целью его посещений была нормализация отношений с Иаковом и мирное
разрешение возникших между ними доктринальных споров. Во время первого
пребывания Павла в Иерусалиме будто бы состоялся так называемый
_Иерусалимский собор_, на котором были установлены условия обращения
Павлом в христианство язычников. Ему разрешалось освобождать их от обряда
обрезания при условии, что они будут соблюдать четыре наставления Иакова: 1)
не есть идоложертвенного мяса; 2) воздерживаться от блуда, то есть от
сношений с блудницами из языческих храмов; 3) не есть мяса удавленных
животных; 4) не брать в рот крови животных. Церковь придает громадное
значение этому собору, ибо его результатом было официальное признание Павла
апостолом и тем самым также санкционирование его христологии. Однако
многие исследователи сомневаются в том, состоялся ли вообще такой собор.
Они ссылаются прежде всего на свидетельство самого Павла. Дело в том, что в
его посланиях нет о соборе ни малейшего намека. Мыслимо ли, чтобы Павел
умолчал о событии, столь важном для укрепления его авторитета? Не напомнил
о нем антагонистам, отказывавшим ему в праве проповедовать слово божье?
Удивительно и то, что Павел совершенно не чувствовал себя связанным,
например, третьим наставлением Иакова. Мы позднее узнаем, что этот апостол
разрешал прозелитам есть удавленину и сам ел её вместе с ними. Невозможно
поверить, чтобы человек строжайших моральных правил так бесцеремонно
нарушал принятые им самим обязательства. Остается предположить, что он
просто никаких соборных обязательств на себя не брал. Кстати, и автор _Деяний
апостолов_ невольно подтверждает наше предположение. Он рассказывает, что
во время последнего пребывания Павла в Иерусалиме, перед самым его арестом,
то есть спустя много лет после якобы состоявшегося собора, Иаков заявил ему:
	_А об уверовавших язычниках мы писали, положив, чтобы они ничего
такого не наблюдали, а только хранили себя от идоложертвенного, от крови, от
удавленины и от блуда_ (21:25). Внимательный читатель сразу же обратит
внимание, что Иаков разговаривает тут с Павлом, как с человеком, который
впервые слышит об этом постановлении. Ведь нелепо было бы сообщать о нем
человеку, который уже давно знаком с этими запретами и обязался соблюдать их
в своей миссионерской деятельности... Автор _Деяний апостолов_ явно забыл
все написанное им недавно о _Иерусалимском соборе_ и запутался в дебрях
непоследовательности. И мы, естественно, начинаем сомневаться в
исторической достоверности сообщаемых им фактов. Сопоставляя этот
компрометирующий промах со странным умолчанием о соборе в подлинных
посланиях Павла, мы не можем не согласиться с теми библеистами, которые
считают рассказ об _Иерусалимском соборе_ вымыслом. Автор _Деяний
апостолов_, рассказывая подобные истории, руководствовался, должно быть,
пропагандистскими соображениями. Нетрудно заметить, что вообще главным
его героем является не Петр, а Павел. Он с восхищением и энтузиазмом
описывает его неутомимую деятельность, полную трудностей, препятствий.
Подчеркивая незаурядность, стойкость Павла и его заслуги перед церковью, он
хочет вместе с тем убедить читателей, что тот действовал не самовольно, а с
ведома и согласия родной иерусалимской общины. Словом, нарисованный им
портрет Павла, в сущности, тенденциозное изображение, выдержанное в духе
паулинистского течения в христианстве. Почему автор _Деяний апостолов_ был
заинтересован в поддержании этой версии? Дело в том, что христианизм Павла,
хотя и освободившийся от балласта некоторых ритуальных ветхозаветных
строгостей, не полностью отказался от иудаистской родословной. Без Ветхого
завета он бы просто повис в воздухе, потеряв свою духовную и историческую
базу. Ведь для первых христиан Иисус был евреем, потомком царя Давида,
мессией, предсказанным ветхозаветными пророками, которых частенько
цитируют евангелия в доказательство того, что мессией был именно он и никто
другой.
	Подлинными учениками и преемниками Иисуса были апостолы и другие
спутники его странствий, а значит, также старейшины иерусалимской общины и
_брат господень_ Иаков. И, стало быть, Павел, получив на соборе их одобрение,
верно проповедовал то, чему учил Иисус. _Иерусалимский собор_ был тем
важным звеном, которое соединяло Павла с иудео-христианской фазой в
истории церкви. Итак, автор _Деяний апостолов_, очевидно, задался целью
защитить Павла как подлинного продолжателя дела апостолов. А нуждался ли
он в такой защите? Ведь к тому времени, когда писались _Деяния_, с
антагонистами Павла можно было и не считаться. Иерусалим превратился в
груду развалин, а члены иерусалимской общины (с которыми в
действительности, как показывают документы, Павел постоянно конфликтовал)
частью ушли за Иордан, а частью рассеялись по городам и селениям Римской
империи. Однако, несмотря на этот исторический катаклизм, постигший евреев,
влияние иудео-христиан и противников Павла было ещё, очевидно, достаточно
сильным, коль скоро автор _Деяний апостолов_ считал нужным противостоять
ему. Антагонисты отвергали учение Павла, не признавали его апостолом, а
чуждое иудаизму обожествление Иисуса клеймили как ересь. Согласно их
ветхозаветным представлениям, Иисус, хотя и был мессией, избранником
божьим, пророком и чудотворцем, оставался все же человеком, лишенным
божественной сущности. Эти антагонизмы продолжались ещё долго после
смерти автора _Деяний апостолов_. Это доказывает, что противники Павла не
поверили рассказу о якобы состоявшемся _Иерусалимском соборе_. Ещё в
четвёртом веке, то есть триста лет спустя, потомки иудео-христиан, так
называемые _евиониты_ (_нищие_), яростно нападали на Павла, клеймя его как
вероотступника, исказившего учение Иисуса.
	В 1965 году в этой области было сделано сенсационное открытие.
Профессор Иерусалимского университета Шломо Пинес заинтересовался
найденным в Стамбуле огромным (в шестьсот страниц) арабским манускриптом.
Это оказался тысячелетней давности полемический трактат, написанный
арабским теологом по фамилии Абед Аль-Яббар. Один из фрагментов
манускрипта представляет собою иудео-христианский текст, переведенный в
пятом и шестом веках с арамейского диалекта, некогда распространенного в
Сирии. Профессор Пинес полагает, что авторы текста _ подлинные члены
общины назореев в Иерусалиме. Они рассказывают о том, как их секта делалась
день ото дня все многочисленнее. И вместе с тем с горечью сообщают о
раздирающих её внутренних конфликтах. Для нас же самое интересное то, что
авторы текста пишут о Павле. Подчеркивая, что назореи всегда оставались
верными последователями закона Моисеева и почитали Иисуса не как бога, а как
_мужа праведного_ и пророка иудейского, они клеймят Павла как
фальсификатора учения Иисуса и ренегата, перешедшего на сторону римлян.

	Необыкновенные приключения Павла.
	Фабула второй части _Деяний апостолов_ отличается необыкновенным
динамизмом и драматичностью. Вся она буквально нашпигована
необыкновенными происшествиями и чудесами. Создается впечатление, что
автор сознательно использовал жанр приключенческого романа, которым в
эпоху эллинизма увлекались некоторые летописцы и биографы. В соответствии с
законами этого жанра Павел непрерывно попадает во всевозможные переделки,
следующие одна за другой в ошеломляющем темпе. На протяжении
шестнадцати кратеньких глав, то есть в повествовании, соответствующем по
размеру современному рассказу, он шестнадцать раз подвергается величайшей
опасности и вступает с окружением в конфликты, которые своим драматизмом,
несомненно, вызывали у древних читателей ужас и вместе с тем восхищение
ловкостью их протагониста. Первое приключение Павла произошло на острове
Кипр, куда он прибыл с Варнавой в самом начале своего первого путешествия.
Там он обратил в христианство римского проконсула Сергия Павла. Но до этого
ему пришлось преодолеть сопротивление и обезвредить волхва по имени Елима,
временно лишив его зрения.
	В Антиохии Мисидийской набожные женщины и руководители
тамошней иудейской общины, с которыми Павел начал резкий религиозный
спор, выгнали его из города. В Иконии язычники и евреи сговорились побить
Павла каменьями, но, предупрежденный друзьями, он бежал и направился в
Листру навстречу одному из самых удивительных приключений, которое можно
было бы назвать смешным, если б не его трагическая развязка. Павел, прибыв в
Листру, исцелил человека, парализованного от рождения.
	Слух о чудесном исцелении быстро разнесся по городу, люди в экстазе
стали кричать, что к ним сошли боги в образе человеческом. Более крупного
Варнаву они назвали Зевсом, а маленького, подвижного Павла _ Гермесом.
Дело дошло до того, что жрец местного храма Зевса, поддавшись общему
психозу, привел украшенных гирляндами волов, чтобы заколоть их в честь
_божественных_ пришельцев. Павел и Варнава смешались с толпой и
восклицали, раздирая на себе одежды: _Мужи! что вы это делаете? И мы _
подобные вам человеки!_ (14:15). Объясняя, кто они и какое проповедуют
учение, они удержали народ от кровавого жертвоприношения.
	Вскоре, однако, им пришлось убедиться, как изменчиво бывает
настроение толпы. Оказалось, что евреи из Антиохии и Иконии послали за ними
погоню. Посланцы этих мстительных иудейских общин подговорили толпу,
которая вытащила Павла и Варнаву за город, забросала камнями и бросила в
поле, считая их погибшими. Но те лишь потеряли сознание, а к утру очнулись и
с трудом побрели в Дервию. В известном македонском городе Филиппы у Павла
было другое приключение, которое началось драматически, но закончилось
скорее забавно. На этот раз спутником Павла был Сила. Всякий раз, когда они
направлялись в иудейский молитвенный дом, рядом как из-под земли вырастала
какая-то молодая прорицательница и, идя вслед за ними, выкрикивала: _Сии
человеки _ рабы бога всевышнего!_ (16:17). Это, наконец, надоело Павлу, и он
изгнал из прорицательницы вещего духа, превратив её в обыкновенную
женщину. Оказалось, однако, что некоторые граждане, извлекавшие прибыль из
её прорицательства, были этим очень недовольны. В отместку они обвинили
Павла и Силу в том, что те сеют смуту в городе, и поволокли их к властям.
Возбужденная толпа с криками требовала для них наказания. Городские
начальники велели их раздеть, поколотить палками и, надев на них колодки,
заточить в темницу.
	Казалось, положение наших героев было совершенно безвыходным. Но,
как обычно в _Деяниях апостолов_, их выручила потусторонняя сила. Внезапно
задрожала земля, тюрьма пошатнулась, ворота распахнулись настежь, с узников
слетели колодки. Страж, подумав, что узники сбежали, хотел было покончить с
собой, но увидел, что они на месте, и, исполненный благодарности, покормил
их, а затем перешел в христианскую веру. Назавтра дело приняло и вовсе
неожиданный оборот. В тюрьму прибыл ликтор с приказом освободить Павла и
Силу, но те ударились в амбицию и заявили, что не уйдут, пока перед ними не
извинятся. _Нас, римских граждан,_ сказал Павел,_ без суда всенародно били
и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? нет, пусть придут и сами
выведут нас_ (16:37). И действительно, как только городские начальники
услышали, что совершили беззаконие, выпоров людей, которых, как римских
граждан, нельзя было подвергать подобному наказанию, они тут же поспешили в
тюрьму и с извинениями выпустили их на свободу, умоляя поскорее покинуть
город. К сожалению, осталось тайной Павла и Силы, почему они так покорно
разрешили измываться над собой, если достаточно было одного слова, чтобы
предотвратить все это. После краткого пребывания в столице Македонии
Фессалонике, откуда им снова пришлось бежать от агрессивности еврейской
толпы, Павел с Силой попали в Афины. Павел со свойственным ему
темпераментом развернул там широкую пропагандистскую кампанию, стремясь
к осуществлению своей заветной цели: насаждению христианства в самом
сердце греческой культуры. Он вел с философами-эпикурейцами и стоиками
жаркие диспуты, окончившиеся тем, что его повели на Ареопаг, где он излагал
свои взгляды перед верховным трибуналом Афин. Там его сначала слушали с
интересом, но когда он стал тоном оракула вещать о страшном суде и телесном
воскресении мертвых, то против этого восстала вся натура греков, пропитанная
духом логики и скепсиса.
	Взгляды, проповедуемые этим пришельцем из Азии, показались им
настолько нелепыми, что они встретили их язвительным хохотом. Когда Павел
покидал недружелюбный город, этот хохот ещё звучал у него в ушах. И все же
полностью побежденным он себя не чувствовал. Ему все-таки удалось кое-кого
обратить в свою веру, найти пионеров первой христианской общины на
территории Европы. Автор _Деяний апостолов_ называет по имени только двух
из числа новообращенных:
	женщину Дамарь и Дионисия Ареопагита, о котором историк
христианства Евсевий пишет, что он стал первым епископом Афин.
	В Коринфе, куда Павел направился после Афин, он провел более
полутора лет. Вначале он проповедовал в местной синагоге, но, поскольку евреи
упорно отвергали его учение, он решил уделить все свое внимание гражданам
города нееврейской национальности. Однако и среди евреев Павел мог
похвастаться одним крупным успехом, доставившим ему, правда, вскоре много
хлопот. Ему удалось обратить в христианскую веру самого начальника синагоги,
Криспа, вместе с родными и домочадцами. Возмущению еврейской
общественности не было предела. Избранный поспешно на место Криспа новый
начальник Сосфен жаждал как можно скорее избавиться от Павла, чтобы
предотвратить подобные случаи. Но он не последовал примеру других городов и
не стал подстрекать народ против Павла, а обратился с жалобой к римскому
проконсулу Галлиону, заявив, что Павел сеет смуту. Однако римский сановник
не пожелал вмешиваться в разногласия еврейской колонии и велел разогнать
толпу, сопровождавшую Сосфена и с криком требовавшую казни Павла.
Разъяренная толпа выместила злобу на Сое-фене, изрядно его поколотив. Павел
же спокойно остался в Коринфе ещё на какое-то время и покинул его тогда,
когда сам захотел. Во время своего третьего миссионерского путешествия Павел
вторично посетил Эфес и задержался там почти на три года. Судя по тому, что
рассказано в _Деяниях апостолов_, это был самый бурный этап его
деятельности. Павел вошел в конфликт с купцами и ремесленниками Эфеса.
Один из них, по имени Димитрий, торговавший серебряными изображениями
храма Артемиды, восстановил против Павла всех жителей города. На
состоявшемся в этой связи собрании он сказал, в частности:
	_Друзья! вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше;
между тем вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но почти во всей Асии
этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что
делаемые руками человеческими не суть боги. А это нам угрожает тем, что не
только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды
ничего не будет значить и испровергнется величие той, которую почитает вся
Асия и вселенная_ (19:25_27). Разъяренная толпа схватила спутников Павла _
Гая и Аристарха. Павел хотел было выступить в их защиту, но, вняв просьбам
своих учеников и некоторых римских чиновников, отказался от своего
намерения. Впрочем, как оказалось, в его вмешательстве не было надобности_
беспорядки закончились шествием в честь Артемиды в городском театре, после
чего толпа, по призыву городского блюстителя порядка, спокойно разошлась по
домам и Павел со своими спутниками мог без препятствий покинуть Эфес и
отправиться в Македонию. Как мы видим, сказание это весьма драматично. А
как все это выглядит в свете известных нам исторических фактов? Неужели
христианство одерживало в ту пору победы, которые могли всерьез напугать
языческое население Эфеса? Попробуем вкратце ответить на этот вопрос.
	Прежде всего следует отметить, что греческая богиня Артемида с
течением времени превратилась в Эфесе в типичное восточное божество. Ведь
Эфес был расположен в Малой Азии, где с незапамятных времен существовал
культ _Великой Матери_. В соответствии с этой традицией эфесская Артемида
стала богиней плодовитости и кормилицей человечества. Чтобы подчеркнуть эти
функции, её изображали в виде женщины с множеством грудей. Храм Артемиды
(Артемизион) был построен в 580_560 годах до нашей эры, и, значит, при
Павле ему было уже более шестисот лет. Правда, в течение своей многовековой
истории он не раз был разрушен, но всегда возрождался из пепла ещё более
прекрасным и величественным.
	Жрецы храма занимались отнюдь не только культом Артемиды;
благодаря их деятельности храм стал одним из крупнейших финансовых и
экономических центров мира. Дело в том, что Эфес был большим морским
портом, славившимся своей оживленной торговлей. У его берегов встречались
суда Запада и Востока, чтобы обмениваться богатым ассортиментом товаров:
вином, экзотическими благовониями, произведениями искусства, изделиями
ремесленников. Такая международная торговля не могла обойтись без кредитов
и пайщиков, располагающих наличными деньгами. Жрецы Артемиды,
накопившие, благодаря щедрости царей и пожертвованиям паломников,
огромные богатства, живо откликнулись на эту потребность. Их храм стал чем-
то вроде банка, который принимал за плату на хранение или передавал в другие
города денежные вклады, давал займы под проценты, финансировал морские
походы, а доходы, получаемые от этих операций, вкладывал в латифундии,
приобретаемые повсюду, где только возможно, даже в самой Италии.
Английский археолог Вуд обнаружил во второй половине девятнадцатого века
место, где находились подземелья разрушенного храма. Он вел там раскопки,
продолженные затем другими археологами. Плодом этих изысканий явились
находки, дающие представление о богатстве Артемизиона,_ три тысячи
предметов из золота и слоновой кости, бесценные художественные и
исторические сокровища. Добавим ещё, что Эфес был не каким-то
провинциальным городом на дальней окраине Римской империи. Это была
настоящая метрополия, находившаяся в центре исторических событий того
времени.
	Мы не зря позволили себе сделать столь пространное отступление.
Необходимо было напомнить кое-какие факты из жизни Эфеса, чтобы теперь
сопоставить их с тем, о чем так красочно рассказывает автор _Деяний
апостолов_. Это сопоставление, как мы увидим, не способствует укреплению его
авторитета как историка.
	Сколько членов могла тогда насчитывать руководимая Павлом
христианская община? Несколько сот или от силы несколько тысяч. Для
двухсоттысячной метрополии, постоянно запруженной толпами паломников, это
была капля в море. Почитатели Иисуса, затерянные в громадном людском
муравейнике, представляли собою маленькую, экзотическую, оторванную от
общества группу. Автор _Деяний апостолов_ не замечает этой вопиющей
диспропорции и беззаботно раздувает роль христианства до утопических
размеров. Если бы было так, как он рассказывает, то Артемида теряла бы
почитателей с головокружительной быстротой. Только в этом случае можно
было бы понять, почему богатые и славившиеся своей оборотистостью эфесские
купцы лишились покупателей на изображения храма Артемиды и терпели такие
убытки, что впали в панику, а знаменитый богатейший храм всерьез испугался за
свое будущее. Но ведь, как мы знаем, Артемизион процветал потом ещё целых
два столетия и перестал существовать не из-за отсутствия верующих, а потому,
что его в 262 году разрушили племена готов, вторгшиеся в Малую Азию.
Впрочем, и тогда культ Артемиды сохранил множество приверженцев. На
развалинах старого храма вырос новый, правда, значительно более скромный,
потому что обнищал сам город, но все же он существовал ещё некоторое время,
и лишь потом на его месте построили церковь _ первую церковь в истории
христианства, посвященную богоматери, Деве Марии. Это, кстати, типичный
пример конформизма христианской церкви, которая, встречая глубоко
укоренившиеся языческие верования или древние культовые места, всегда умела
ловко приспособить их к своим нуждам.
	Сказание о беспорядках в Эфесе для нас чрезвычайно поучительно. На
его примере мы увидели, как автор _Деяний апостолов_ понимал задачу
историка. В этом смысле он типичное дитя своего времени. История была для
него прежде всего способом проповедования определенных мнений и взглядов.
Он придерживался цицероновского принципа:
	_Historia est magistra vitae_. История _ учительница жизни   Автор
использовал здесь _ впрочем, уже не впервые _ свой талант беллетриста,
чтобы в драматическом, захватывающем сказании показать Павла в ореоле его
великих успехов на поприще обращения в христианство языческих племен. Было
бы несправедливо ставить автору в вину то, что он так, а не иначе понимал суть
историографического ремесла. Но описание эфесских событий ещё раз
напоминает нам о том, с какой осторожностью нужно относиться ко всему тому,
что он преподносит как достоверные исторические факты. Жители Эфеса, быть
может, и заметили волнения и беспорядки в еврейском квартале, но для
большого, полного жизни города это были незначительные события,
недостойные внимания. Хуже, когда эти события начали угрожать их
жизненным интересам. Однажды под впечатлением неистовых выступлений
Павла _...довольно многие, собрав книги свои, сожгли перед всеми, и сложили
цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм* (19:19). Итак, это был
костер, на котором сгорело громадное количество свитков (книг в ту пору ещё,
конечно, не было), первое, пожалуй, в истории аутодафе, послужившее, увы,
одним из образцов для инквизиции.
	Из _Деяний апостолов_ не ясно, какие тексты пали жертвой пламени, но
автор дает понять, что речь идет о суеверных сочинениях. Может, они и
казались таковыми нетерпимым христианским неофитам, но это не значит, что
большинство эфесских граждан придерживалось того же мнения. Для них эти
свитки были, без сомнения, чем-то близким, связанным с их традициями и
верованиями. И горящий костер был ими воспринят как дерзкая провокация.
Они вышли на улицы и с гневом требовали наказать святотатцев. Можно лишь
удивляться их сдержанности и благоразумию, ведь в результате виновникам все
сошло с рук, а бушующая толпа по призыву одного из представителей властей
спокойно разошлась по домам.
	Вот что после нашего критического анализа осталось от сказания о
блестящих успехах Павла и о панике, якобы охватившей знаменитую
метрополию и её величественный храм. После третьего миссионерского
путешествия Павел решил переселиться в Италию, посетив, однако, перед этим
Иерусалим. Когда он прибыл в Кесарию, друзья и преданный ему иудейский
пророк Агав предупреждали его, что со стороны иерусалимцев ему угрожает
смертельная опасность, но он не послушался их и продолжал свой путь.
	Решение, которое принял Павел, несмотря на угрожавшую ему
опасность, было куда более рискованным, чем это можно предположить на
основании _Деяний апостолов_. То, что их автор обходит молчанием,
досказывает в своих сочинениях Иосиф Флавий. От него мы узнаем, какая
тяжелая обстановка сложилась в ту пору в Иерусалиме и вообще во всей Иудее.
Угнетенное, доведенное до отчаяния еврейское население то и дело поднимало
восстания против римских поработителей. Все эти взрывы кончались, как
правило, резней, избиением виновных и невиновных, мужчин, женщин и детей.
Неудивительно, что страну охватил психоз мистицизма: люди искали духовного
прибежища в мессианских иллюзиях. Напряженная обстановка способствовала
появлению всякого рода фанатиков или просто шарлатанов, внушавших себе и
другим, что они пророки, призванные вывести еврейский народ из рабства.
Одурманенные толпы шли за ними в пустыню или на берег реки Иордан, где их
якобы ожидала новая жизнь, свободная от римского ига. Римский прокуратор
внимательно следил за подобного рода исходами, посылал вслед воинские части
и жестоко расправлялся с несчастными, обманутыми людьми.
	Особенно знаменитым в ту пору пророком был какой-то еврей из
Египта, имя которого неизвестно. Выдавая себя за преемника Иосии, он будто
бы увел в пустыню тридцать тысяч человек, охваченных мистической
экзальтацией, и привел их к горе Елеонской, обещав продемонстрировать, как он
одним своим словом разрушит крепостные стены города и уничтожит римский
гарнизон. Поход, разумеется, окончился крахом. Римские легионеры яростно
накинулись на евреев, а когда те разбежались, потеряв четыреста человек
убитыми, то оказалось, что лжепророк сумел улизнуть, чтобы никогда больше не
появляться. О нем упоминает, кстати, и автор _Деяний апостолов_. По его
рассказу, когда Павла арестовали в Иерусалиме, римский трибун, заподозрив,
что он и есть бежавший возмутитель спокойствия, сказал ему: _Так не ты ли тот
египтянин, который пред сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню
четыре тысячи человек разбойников?_ (21:38). Что касается числа участников
этого исхода, то автор _Деяний апостолов_ был, очевидно, менее склонен к
преувеличениям и ближе к истине, чем Иосиф Флавий. Когда Павел прибыл в
Иерусалим, должность римского прокуратора занимал вольноотпущенник
Феликс. Его женой была еврейская принцесса Друзилла, сестра царя Агриппы
первого, что, однако, никак не влияло на отношение прокуратора к
подвластному ему еврейскому народу. Из римских источников мы знаем, что это
был человек подлый, безжалостный и продажный. Павла он продержал в тюрьме
два года, надеясь получить за него какой-нибудь выкуп. Его жестокость и
злоупотребления привели к тому, что евреи послали на него жалобу в Рим. Но
жалоба осталась без ответа, так как Феликса поддерживал его брат Паллас,
влиятельнейший вольноотпущенник, любимец двух императоров, Клавдия и
Нерона. Еврейские патриоты, возмущенные творимой римлянами чудовищной
несправедливостью, встали тогда на путь терроризма. Сеявшие ужас _сикарии_,
то есть _кинжальщики_, смешиваясь с уличной толпой, ударами кинжалов
убивали как римлян, так и соотечественников, сотрудничающих с
завоевателями. Они не побоялись даже осквернить храм и в присутствии
верующих, во время совершения ритуальных обрядов, убили первосвященника
Ионатана, считавшегося ставленником римлян.
	Неудивительно, что даже малейшее отклонение от иудаизма
рассматривалось тогда как предательство. Мы уже знаем, какую бурную
оппозицию вызвала в среде еврейской эмиграции миссионерская деятельность
Павла. Из многочисленных предостережений, которые он слышал от своих
друзей в Кесарии, недвусмысленно явствовало, что синедрион отлично
осведомлен о каждом его шаге, получая информацию как от своих постоянных
сборщиков податей, так и от специально высланных агентов. Результаты своей
репутации как еретика, богохульника и ренегата Павел ощутил немедленно, как
только ступил на Иерусалимскую землю.

	_Я иудеянин, родившийся в Тарсе..._
	Оказалось, что даже у близких Павлу назореев, к которым он шел, как к
своим, были к нему серьезные претензии. _Брат господень_ Иаков, сторонник
ортодоксального иудаизма, встретил его _ как мы уже писали _ тяжким
обвинением, что он учит евреев вероотступничеству, призывает отказаться от
обрезания и других обычаев, предусмотренных законом божьим. Иаков
потребовал, чтобы Павел в течение семи дней совершал покаянное очищение в
храме. Нетрудно представить, какое это было для Павла унижение: ведь он же
заявлял всем и вся, что апостолом сделал его сам Иисус на пути в Дамаск. А
разве мог помазанник Учителя, лично им уполномоченный, проповедуя его
учение, совершить в этой проповеди промахи, требовавшие специального
покаяния?
	И все же Павел смирился, зачеркнув таким образом свое апостольское
прошлое. Обряд очищения, который он совершил в храме по указанию Иакова,
был как бы возвращением блудного сына в лоно ортодоксального иудаизма,
попыткой помириться с еврейским народом и иерусалимской теократией через
возврат к христианству, исповедуемому общиной назореев. Что заставило Павла
принять такое решение? Ища ответ на этот сложный психологический вопрос,
мы должны вспомнить кое-какие факты и обстоятельства, которые могут
пролить свет на мотивы поведения Павла. Наблюдая его непрерывные баталии с
соплеменниками на чужбине во время трех миссионерских путешествий, мы
убеждаемся, что они носили исключительно религиозный характер, что
предметом конфликта была поставленная Павлом под угрозу интегральность
иудаизма.
	Между тем в Иерусалиме положение было совершенно иным. Там евреи
боролись за свое существование как народа, а в период, когда туда прибыл
Павел, борьба приняла особенно ожесточенный характер. Как это всегда бывает
в истории угнетенных народов, религия стала там прежде всего политическим
щитом, связующим элементом в борьбе с иноземными угнетателями. Малейшее
отклонение от иудаизма рассматривалось как преступление против
национального единства, как обыкновенная измена.
	Мы знаем из посланий Павла, что он не только никогда не переставал
ощущать себя евреем, но всегда с гордостью подчеркивал свое еврейское
происхождение. И, как показывают страсти святого Стефана, бывал даже
шовинистом. Конечно же, для него был настоящим шоком упрек в измене, к
которому присоединились и близкие ему назореи, не встретившие его по-
братски, как двадцать лет назад, а жестоко унизившие его.
	Вырванный из рук толпы и взятый под защиту римскими легионерами,
он получил от них разрешение произнести перед враждебной чернью речь в
свою защиту. Клянясь всеми святыми, что он правоверный иудей, говорящий по-
еврейски (вернее, по-арамейски), и отчаянно пытаясь снискать расположение
толпы, Павел дошел до того, что террористскую кампанию против _эллинистов_,
гордиться которой у него не было никаких оснований, он, не колеблясь,
изображал своей заслугой и доказательством лояльности по отношению к
иудаизму. В частности, рассказывая историю своего обращения в христианскую
веру, он заявил: _Я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в
сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе,
ревнитель по боге, как и все вы ныне. Я даже до смерти гнал последователей
сего учения, связывая и предавая в темницу и мужчин и женщин, как
засвидетельствует обо мне первосвященник и все старейшины, от которых и
письма взяв к братиям, живущим в Дамаске, я шел, чтобы тамошних привести в
оковах в Иерусалим на истязание_ (22:3_5).
	В этом конфликте, как мы знаем, дело было не в той или иной форме
христианства. Это был политический конфликт, касающийся существования
евреев как народа, хотя внешне речь шла только об интегральности иудаизма.
Возглавляемая Иаковом иерусалимская община последователей Иисуса, со
своей двадцатилетней историей подчинения храму и жреческой теократии, не
могла не считаться с общественным мнением и настроениями всего еврейского
общества, и именно поэтому Павёл по прибытии в Иерусалим был встречен ею
так сурово. Павел произнес свою апологетическую речь, стоя на лестнице
крепости Антония, ведущей прямо во двор храма. Это сооружение описано
Иосифом Флавием, а археологические раскопки подтвердили достоверность его
информации. Крепость, вместе с находившимся внутри царским дворцом,
построил Ирод Великий и назвал её в честь своего покровителя Антония. При
Иисусе и Павле там квартировала римская воинская часть, призванная
поддерживать порядок среди массы паломников, непрерывно толпящихся во
дворе храма. Со стен крепости дозорные видели как на ладони все, что
происходит внизу, и смогли быстро вмешаться, когда понадобилось вырвать
Павла из рук разъяренных соплеменников.
	Римляне взяли Павла к себе, заковали в кандалы и на всякий случай
собрались его бичевать. Узнав, однако, что перед ними римский подданный, они
отказались от своего намерения и привели его на суд синедриона, чтобы он
оправдался перед соплеменниками. Уверенность и смелость, с какими Павел
отвечал на обвинения, так рассердили первосвященника, что он приказал бить
его по устам. И тогда Павел произнес знаменитые, полные презрения фразы, в
которых назвал первосвященника _стеной подбеленной_ (23:3).
	Вопреки ожиданиям Павел, превосходивший своих судей умом и
сообразительностью, сумел за себя постоять. Он быстро уловил, что синедрион
не представляет собою единого целого, а делится на две враждующие
группировки: фарисеев и саддукеев. Первые, как мы знаем, верили в
воскресение, вторые считали эту веру ересью. И вот Павел внезапно обвинил
саддукеев в том, что они преследуют его и подстрекают против него народ
только за то, что он фарисей и верит в воскресение. Этим ловким маневром он
снова разжег старые антагонизмы и добился того, что синедрион так и не смог
вынести единодушного решения по его вопросу. Разгорелась яростная полемика
по поводу того, виноват Павел или не виноват, и римский трибун, опасаясь, что
в пылу ссоры Павла растерзают в клочья, выволок его из толпы и отвел назад в
крепость. Нашлись, однако, фанатики, не желавшие сдаваться. Они решили
хитростью добиться того, чтобы Павла ещё раз привели в синедрион на допрос,
и по дороге убить его. Однако о заговоре узнал племянник Павла и предупредил
римлян. Тогда трибун решил, что безопаснее всего будет передать узника в
распоряжение самого губернатора, находившегося в Кесарии. Сопровождавший
Павла конвой состоял из четырехсот пехотинцев и семидесяти всадников. Это
необычайно большое число конвоиров говорит о том, каким непримиримо
враждебным было отношение иерусалимцев к Павлу и какая ему угрожала
опасность. Римский трибун знал, что делает, посылая такой конвой: вероятно, у
него были основания опасаться, что фанатическая иерусалимская чернь
попытается отбить узника. Даже когда Павел сидел уже в тюрьме в Кесарии,
первосвященник и другие влиятельные представители иерусалимской теократии
явились к губернатору и, приводя юридические доводы, излагаемые специально
нанятым греческим юристом Тертуллом, добивались для ненавистного узника
смертной казни.
	Два года спустя в Кесарию прибыл новый губернатор, Фест. Он
немедленно занялся нашумевшим уже делом Павла, допросил его и обратился к
царю Агриппе с просьбой побеседовать с узником и высказать свое мнение о
нем. Драматический разговор состоялся в присутствии супруги царя, Вереники,
известной тем, что потом она стала любовницей императора Тита. Павел
объяснял свое учение с таким жаром и убедительностью, что скептически
настроенный Агриппа воскликнул с иронией: _Ты немного не убеждаешь меня
сделаться христианином_ (26:28).
	Несмотря на старания Иерусалима, губернатор Фест как-то не мог
поверить в вину Павла и в конце концов, чтобы решить эту проблему,
предложил ему на выбор: или снова предстать перед судом синедриона, или,
воспользовавшись своим правом римского гражданина, обратиться к
императору. Павел знал, что его ждет в Иерусалиме, и, не задумываясь, избрал
второе. Вместе с другими узниками его посадили на корабль в сопровождении
римского сотника Юлия. Недалеко от острова Крит корабль попал в ураган и
разбился у берегов Мальты. Благодаря расторопности Павла экипаж и узники
спаслись и прожили три месяца на гостеприимном острове. За это время Павел
прослыл врачом-чудотворцем (в частности, он исцелил отца начальника
острова), а однажды островитяне его даже провозгласили богом. Затем на
другом корабле узников отправили в Рим. В порту Путеолы и в предместье Рима
Павла встретила делегация проживавших там соплеменников. Римские власти
обошлись с ним мягко. Два года, в ожидании императорского вердикта, ему
разрешали жить в частном доме под охраной лишь одного солдата. Павел
развернул там оживленную деятельность: принимал гостей, излагая им свое
учение, диктовал послания к христианским братьям. Неизвестно, каковы были
другие результаты этой миссионерской работы. Но что касается попыток
привлечь на свою сторону руководителей тамошней еврейской колонии, то они
закончились полнейшей неудачей. Павлу не оставалось ничего другого, как
расстаться с ними навсегда. Делая это, он сказал злобно; _Итак, да будет вам
известно, что спасение божье послано язычникам; они и услышат (28:28). На
этих знаменательных словах сказание о жизни Павла внезапно обрывается; по
непонятным причинам автор _Деяний апостолов_ замолкает, не сообщая нам,
что же произошло дальше.

	Жизнь оказалась сильнее.
	В языческих храмах жрецы, как правило, сжигали лишь маленькую
часть жертвенного животного, остальное же продавали горожанам, фактически
держа в своих руках монополию на торговлю мясом. Частный убой скота был
строжайше запрещен, исключение делали лишь для иудеев, которым разрешался
по религиозным соображениям свой, ритуальный убой. Но кошерного мяса было
мало, стоило оно довольно дорого, и повседневная жизнь заставляла многих
иудеев, пренебрегая запретами, есть _языческое_ мясо. В вопросе о потреблении
евреями некошерного мяса зачастую существенную роль играли соображения
элементарной вежливости во взаимоотношениях с людьми. Апостол Петр,
например, посчитал просто неприличным отказаться, когда новообращенный в
христианскую веру римский сотник Корнелий пригласил его разделить трапезу с
ним, его родными и домочадцами.
	Совершенно иначе дело обстояло в Иерусалиме. Там для иудеев было
практически невозможно нарушить запрет потребления мяса животных,
приносимых в жертву языческим богам, ибо такого мяса просто не было в
продаже. Таким образом, правоверный последователь иудаизма не подвергался
там подобным соблазнам. Поэтому последователи Иисуса в Иерусалиме, осыпая
апостолов упреками за вкушение некошерного мяса, проявляли обыкновенное
провинциальное ханжество. Их глава, _брат господень_ Иаков, ортодоксальный
формалист в вопросах иудаизма, не соглашался ни на какие уступки в этом
отношении, не понимая, что Петр и Варнава, посещавшие дома _эллинистов_ в
Антиохии, не могли не садиться за стол со своими новообретенными
последователями, которые не видели ничего зазорного в потреблении
_языческого_ мяса, отказ же от совместной трапезы, несомненно, восприняли бы
как обиду. И все же под давлением эмиссаров Иакова Петр и Варнава отказались
от подобных контактов, вызвав этим резкую критику со стороны Павла. В
послании к галатам он упрекает их в непоследовательности и лицемерии. Вот
как он описывает этот неприятный инцидент: _Когда же Петр пришел в
Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию.
Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те
пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним
лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием.
Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине евангельской, то
сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-
иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?_ (2:11_14).
К сожалению, Павел не сообщает, что ему ответил Петр в свою защиту. Но мы
знаем, что после этого конфликта их пути разошлись навсегда. Они больше ни
разу не встретились, ни в Антиохии, которую Павел явно избегал, ни в Риме,
если вообще сведения о пребывании Павла в этом городе достоверны. Это был,
очевидно, один из моментов серьезного раскола между иудейскими и
языческими последователями Иисуса. Отношение Павла к данной проблеме
весьма любопытно. В первом послании к коринфянам (10:27_29) он
рекомендовал своим еврейским подопечным, чтобы они, не прислушиваясь к
голосу своей совести, покупали такое мясо, какое есть в продаже, а также
садились за общий стол с язычниками. Только, если кто-нибудь из еврейских
братьев сделает им замечание, что мясо _языческое_, тогда пусть воздержатся,
чтобы не шокировать других. На случай, если кто-нибудь подумает, что Павел
советовал тут ловчить, мы приведем в его оправдание другую фразу из этого же
послания к коринфянам: _Итак, об употреблении в пищу идоложертвенного мы
знаем, что идол в мире ничто и что нет иного бога, кроме единого_ (8:4). Стало
быть, по мнению Павла, вся проблема беспредметна, поскольку мяса,
испорченного языческими богами, вообще не существовало, ибо не
существовало этих богов. Он лишь рекомендовал, сохраняя в этом вопросе
свободу совести, не смущать тех единоверцев, которые ещё недостаточно
сознательны, чтобы это понять. Этот же разумный оппортунизм перед лицом
жизненных обстоятельств, который заставил Павла, ради успеха своей миссии
среди язычников, отвергнуть кое-какие ритуальные обряды моисеевой религии,
определил также его отношение к некоторым аспектам раннего христианства,
представляемого иерусалимской общиной Иакова. Это было, как мы бы сказали
сегодня, в полном смысле слова ревизионистское отношение.
	Позиция Павла проявилась прежде всего в вопросе о структуре общины,
основанной на принципе полной общности имущества. Мы знаем из _Деяний
апостолов_, что руководители общины считали эту структуру неотъемлемой
частью новой религии. Мельчайшее отклонение в этой области считалось
тяжким грехом против святого духа (вспомним эпизод с Ананией и Сапфирой!).
	Первыми последователями Иисуса в Иерусалиме была небольшая
группа полунищих людей, живших на подаяния, присылаемые более
состоятельными единоверцами из эллинских городов. Эти подаяния собирал и
привозил в Иерусалим также и Павел. В такой обстановке общность имущества
была не только желательной, но жизненно необходимой: дарами ведь нужно
было распоряжаться так, чтобы всем доставалось поровну. Поэтому бедные
члены общины, чей быт зависел от подаяний, были довольны уравнительным
принципом. Но когда община стала бурно расти и число членов её выросло, как
сообщает автор _Деяний апостолов_, до пяти тысяч, рамки старой структуры не
выдержали. Их разрушил приток состоятельных людей, таких, как Анания и
Сапфира, а прежде всего _эллинистов_ _ евреев из других стран, вносивших в
общину свежий ветер широкого мира и зародыш бунта против существующих
отношений.
	Павел был не только религиозным идеологом, но и трезвым практиком,
основателем многих очагов христианства. Он отлично знал социально-
политическую обстановку больших и маленьких городов в зоне греческой
культуры. И, несомненно, сознавал, что структура общины, основанная на
общности имущества, которая даже в провинциальном Иерусалиме с трудом
противостояла требованиям жизни, была бы там утопией и, более того,
серьезной помехой на пути развития новой религии. Она бы лишь отталкивала
прозелитов из ремесленных, купеческих и чиновничьих кругов, в которых Павел
был очень заинтересован. Было бы нелепостью требовать от этих зажиточных
представителей среднего сословия отказываться от своего имущества и от
привычного образа жизни. Впрочем, в данном случае Павлом руководили не
только тактические соображения. В силу его социального происхождения у него
был, выражаясь современным языком, классовый подход к вопросу. Павел
вырос в богатой семье. Его отец торговал в Киликии тканями из козьей шерсти,
сам же он научился производству шатров. Благодаря состоянию отца он смог
юношей отправиться в Иерусалим, учиться у знаменитого знатока _священного
писания_ Гамалиила. По тем временам все это стоило дорого, и позволить это
себе мог далеко не каждый. После обращения в христианство материальное
положение Павла, по-видимому, ухудшилось. Поскольку все источники обходят
молчанием вопрос о его семье, то можно догадываться, что Павел порвал
отношения с отцом, о котором нам известно, что он был фарисеем, а значит,
последователем ортодоксального иудаизма. Поведение сына он, несомненно,
воспринимал как непростительное отступничество от религии предков. Конечно,
все это лишь догадки, но иначе нельзя объяснить тот факт, что Павел жил
исключительно на подаяния своих учеников, на средства, собираемые ими в
очагах христианства.
	В послании к филиппийцам (4, 12) он пишет, что научился жить как в
скудости, так и в изобилии. Из этого признания следует, что подаяния, как и
всякие добровольные взносы, поступали не слишком регулярно. Но в общем
дело обстояло не так уж плохо, ибо в том же послании Павел, выражая
благодарность за вспомоществование, пишет: _Я получил все, и избыточествую_
(4, 18). У Павла было совсем другое отношение к богатым, чем, например, у
Иисуса, судя по евангелиям. Матфей, вкладывая в уста Иисуса знаменитое
изречение: _Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому
войти в царство божие_ (19, 24), осуждает само владение имуществом как
безнравственное. Павел же явно мирится с существованием богачей, не
осуждает их огулом, а лишь требует, чтобы они поддерживали материально
нуждающихся единоверцев. _Ныне ваш избыток в восполнение их
недостатка_,_ пишет он во втором послании к коринфянам (8, 14). А в первом
послании к Тимофею мы читаем: _Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы
они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на бога
живого, дающего нам все обильно для наслаждения, чтобы они
благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры..._ (6:17, 18). Как
мы видим, идея бедности и общности имущества была Павлу совершенно чужда.
Имущественные различия между людьми представлялись ему естественными и
неизбежными, он лишь рекомендовал смягчать их щедрыми подаяниями и
упованием на бога. Та же конформистская тенденция выступает у Павла в его
отношении к власти и к государству. Мы знаем, с какой гордостью он
подчеркивал, что он римский гражданин, и как охотно пользовался
привилегиями, вытекающими из этого звания. В своей лояльности к властям он
заходил так далеко, что это уже отдавало раболепством. Уму непостижимо, как
мог думающий, весьма чувствительный в вопросах морали человек
проповедовать подобные взгляды. Разве что они были продиктованы не
внутренней убежденностью, а практическими соображениями. Вспомним, что
свои мысли о власти и государстве Павел изложил в послании к единоверцам,
проживающим в Риме. И можно предположить, что, призывая их в такой
крайней форме к верноподданническому легализму, он стремился прежде всего
дать отпор тем, кто изображал христиан врагами Римской империи, и тем самым
спасти единоверцев от преследований. Вот что сказано в этом послании: _Всякая
душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога;
существующие же власти от бога установлены. Посему противящийся власти
противится божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя
осуждение_ (13:1, 2). По мнению Павла, не только всякая власть _ от бога, но
даже сборщики податей, как представители этой власти,_ слуги божьи. _Для
сего вы и подати платите,_ поучает он своих римских собратьев,_ ибо они
божьи служители, сим самым постоянно занятые. Итак, отдавайте всякому
должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь,
честь_ (13:6, 7).
	Аналогичную позицию занимает Павел и по отношению к рабству. Как
власть и государство, так и социальный строй _ от бога. А рабство было одним
из столпов строя Римской империи. В первом послании к коринфянам Павел так
наставляет своих учеников: _Каждый оставайся в том звании, в котором
призван_ (7:20). А в послании к ефесянам он прямо приказывает рабам-
христианам: _Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти, со страхом и
трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу_ (6:5).
	Яркой иллюстрацией к этим положениям может послужить история
раба Онисима, который убежал от своего хозяина Филимона, принял
христианство и примкнул к окружению Павла (Послание к Филимону). Апостол
полюбил его, но не захотел распоряжаться его судьбой, считая, что необходимо
уважать чужую собственность. Поэтому он отправляет раба обратно к
Филимону, чтобы тот поступил с ним по своему усмотрению. Одновременно он
пытается повлиять на Филимона и его супругу и склонить их не только простить
Онисима, но и прислать его снова к Павлу, дав ему вольную. В послании сквозит
глубокая тревога: видимо, Павел сознавал, насколько рискованно его решение.
Бегство раба считалось в ту пору тягчайшим преступлением и зачастую каралось
смертью. Но вместе с тем Павел мог надеяться, что его просьба будет
исполнена, поскольку Филимон был ревностным, преданным ему христианским
прозелитом. Итак, Павел хотя и призывает обращаться с рабами хорошо, ибо
перед богом все люди равны, но не выступает против института рабства как
такового. И это понятно. Воспитанный в рабовладельческой семье, он считал
рабство естественным атрибутом жизни. Мысль о возможности отмены рабства
скорее всего просто не приходила ему в голову. А если бы и приходила, то, как
трезвый реалист, он понимал, чем это чревато:
	произошло бы то, чего он стремился избежать во что бы то ни стало,_
конфликт с римскими властями, которые, раздраженные многочисленными
восстаниями рабов, очень ревниво относились к этим вопросам. Поэтому Павел
лишь стремился каким-нибудь образом облегчить участь несчастных рабов и
считал, что это является первейшим долгом христиан, исповедующих любовь к
ближнему. Эта минималистская _ так и хочется сказать филантропическая _
программа, касающаяся одного из самых трагических явлений в истории
человечества повлекла за собой плачевные последствия для многих поколений.
Блаженный Августин и Иоанн Златоуст вынуждены были ввести в учение Павла
существенную коррективу, чтобы оправдать пассивное отношение христианской
церкви к рабству. Они выдвинули тезис, что рабство _ наказание за грехи и
поэтому было бы неправильным стремиться к его отмене, более того _ сами
рабы не должны стремиться к освобождению, ибо это идет вразрез с божьей
волей.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [2]