Таким образом, церковь способствовала сохранению института рабства
на протяжении десятков поколений. Когда же рабство сменилось другими
формами угнетения _ крепостным правом, а затем капиталистической
эксплуатацией наемного рабочего, она почти неизменно стояла на стороне
эксплуататоров. История рабства, закончившаяся лишь во второй половине
девятнадцатого века освобождением американских негров, несомненно, одна из
самых позорных страниц христианской цивилизации. Поддерживая так
демонстративно могущество Римской империи и её основанный на рабстве
социальный строй, Павел, с одной стороны, облегчил христианству его
историческое шествие к окончательной победе и превращению в официальную
государственную религию, но, с другой стороны, отошел от учения Иисуса и его
учеников, от всего того, что было в нем протестом против несправедливостей
жизни. Он во всех отношениях сильно, так сказать, сдвинулся вправо.
Социальное острие христианства притупилось. Неудивительно поэтому, что, по
мнению некоторых библеистов, Павел был по сравнению с Иисусом новым
феноменом и с его появлением христианство вступило в совершенно новую фазу
своего развития.

	Павел на третьем небе
	Нет нужды рассматривать в подробностях биографию Павла, но следует
тем не менее остановиться на некоторых сторонах его жития, добавляющих
новые штрихи к его психологическому портрету. Тем более что в этом житии
немало и загадочных и спорных моментов. К таким спорным моментам
относится, например, генезис двух его имен.
	Как еврей, он получил иудейское имя Саул (по-русски Савл). Этим
именем он, несомненно, пользовался, пребывая среди соплеменников, то есть в
Иерусалиме, как юный ученик Гамалиила и затем как пресловутый
преследователь _эллинистов_.
	Что касается его второго имени _ Павел (по-латыни Паулус), то тут
мнения библеистов расходятся. Некоторые, исходя из того, что _паулос_ значит
по-гречески _маленький_, считают, что это было шутливое прозвище апостола,
намекающее на его низенький рост. Немецкий библеист Дибелиус, помня о
практической сметке Павла, пришел к выводу, что он принял это имя, перейдя в
христианскую веру, потому, что сознавал, что римский гражданин Паулус будет
пользоваться у язычников большим авторитетом, чем еврей Саул. Согласно же
самым древним источникам, Савл взял себе прозвище Паулус в честь
проконсула острова Кипр Сергия Паулуса, которого обратил в христианскую
веру. Этой версии придерживаются Ориген, св. Иероним и Блаженный
Августин, несмотря на то что автор _Деяний апостолов_, единственный, кто
описал обращение в христианство проконсула, не упоминает об этом ни единым
словом. Стало быть, это одна из более поздних легенд, призванных напомнить
христианам о заслугах Павла.
	Совершенно иначе посмотрел на этот вопрос крупный католический
библеист Евгений Домбровский. Он обратил внимание на то, о чем многие
исследователи забыли, а именно, что среди евреев, живших в эмиграции и
имевших римское подданство, укоренился снобистский обычай брать себе и
давать сыновьям римские имена. И вероятнее всего, Павел, сын богатого еврея,
римского гражданина, получил наряду с основным, еврейским именем второе,
римское.
	Путаницу в этот вопрос внес сам Павел, манипулируя своими двумя
именами в зависимости от конъюнктуры и жизненных обстоятельств. В
Иерусалиме и в еврейских эмигрантских общинах он выступал как Саул, а в
греческо-римских кругах _ как Паулос или Паулус.
	Головоломкой является для историков и вопрос о наружности Павла.
Автор _Деяний апостолов_ поскупился тут на информацию, и мы вынуждены
довольствоваться более поздними источниками. Единственное, по сути дела,
дошедшее до нас описание внешности Павла содержится в известном апокрифе
второго века _История Павла_. Анонимный автор сообщает нам, что Павел был
маленького роста, кривоногий, почти совсем лысый, с густыми бровями и
крупным крючковатым носом. Хотя к апокрифам вообще трудно относиться как
к достоверным историческим источникам, однако в этом случае дело обстоит
несколько иначе. Ведь _История Павла_ написана в Киликии, то есть на родине
апостола, где он ещё долго оставался в памяти людей таким, каким был в
действительности. Однако церковная иконография, игнорируя это
реалистическое описание, пошла сразу по пути вымысла, создав стереотипный
портрет достопочтенного мужа с бородатым ликом задумчивого философа.
Самое древнее изображение Павла, выдержанное в этом условном стиле,
обнаружено в катакомбах Домитиллы на медальоне второго века. Другие, ещё
более поздние найдены в изрядных количествах на саркофагах и фресках
римских катакомб, и прежде всего на древних мозаиках. На физический облик
Павла, несомненно, наложила отпечаток, какая-то загадочная болезнь, мучившая
его всю жизнь и усугублявшая его уродство. Из послания к галатам мы узнаем,
что эта болезнь со своими отвратительными симптомами была тяжким
испытанием для учеников и спутников Павла. Он прекрасно сознавал это и
благодарил их за то, что они не презрели его и не погнушались им (4:13). Павел
описывает свою болезнь так туманно, что, в сущности, трудно догадаться, в чем
она состояла. Ученые, пытавшиеся поставить диагноз, вращались в
заколдованном кругу догадок и не могли прийти к единому мнению.
Высказывались предположения, что это была какая-то глазная болезнь, а
возможно, и малярия или эпилепсия. Большинство библеистов склоняется к
диагнозу _ эпилепсия. Известный библеист Шпильман подчеркивает в своей
монографии любопытную деталь. Он считает, что Павел, очевидно, сознавал
тесную причинную связь между своим недугом и случавшимися с ним
экстатическими откровениями (2-е коринфянам, 12:7_9). Павел рассказывает о
своих экстатических переживаниях так, словно речь идет о ком-то другом, но из
контекста явственно следует, что он имеет в виду себя. В частности, он
рассказывает своим единоверцам в Коринфе, что его однажды вознесли на
_третье небо_, хотя он и не уверен, было ли это физическое или духовное
вознесение. Таким образом, он, в сущности, признает, что не уверен, возносили
ли его в самом деле или это ему померещилось в бреду. Павел, как известно, был
человеком практическим, трезвым, и подобное мистическое видение для него
весьма странно (даже если предположить его болезненную основу). Следует,
видимо, сделать вывод, что тут заговорили дремлющие в его сознании
ветхозаветные мотивы. Ведь, согласно преданию, пророки Енох, Илья, Ездра и
Иеремия живыми вознеслись на небо. А что касается загадочного _третьего
неба_, то объяснение этому мы находим в двух иудейских апокрифах: в
_Завещании двенадцати патриархов_ и _Книге Еноха_. Авторы этих сочинений
сообщают, что небо состоит из семи ступеней, а на третьем небе (куда и был
_вознесен_ Павел) расположен рай.

	Полный противоречий и парадоксальных настроений
	Уже говорилось о том, что жизнь Павла изобиловала всякого рода
злоключениями и острыми конфликтами. Всюду, где бы он ни появился,
происходили опасные для него волнения и эксцессы. На первый взгляд кажется,
что причина тут ясна: евреи реагировали на Павла так бурно, потому что
считали его еретиком и ренегатом, изменившим иудаизму. Однако многих
библеистов (в том числе Поуэла Дэвиса) это простое объяснение не
удовлетворяет. По их мнению, в нем не учтена атмосфера терпимости,
господствовавшая в еврейской среде и в диаспоре. Ведь эту среду составляли
_эллинисты_, известные своим либерализмом в вопросах религии. В иудейских
синагогах не было священников, любой мог там выступать со своим словом
перед народом. Это было время, когда иудаистская мысль переживала фазу
глубокого брожения: бесконечные споры и дискуссии были повседневным
явлением. В этой обстановке Павел, как и многие другие странствующие
_ученые мужи_, не должен был подвергаться особым неприятностям за
пропаганду учения Христа.
	Стало быть, причиной того, что его бросали в тюрьмы, бичевали,
побивали каменьями, покушались на его жизнь, не могла быть просто проповедь
учения о спасителе и царстве божьем на земле. Источник всех конфликтов был,
очевидно, заложен в нем самом, в его характере. Была в нем, наверное, какая-то
вызывающая одержимость, создававшая вокруг него напряженность и
беспокойство. В _Деяниях апостолов_ есть кое-какие данные, доказывающие,
что так оно и было. Очень странно, например, что в Листре возмущенная
еврейская толпа выместила злобу исключительно на Павле, пыталась побить
каменьями только его одного, совершенно не трогая при этом Варнаву _ его
неразлучного спутника и столь же ревностного последователя Иисуса. То же
самое произошло в Коринфе: тамошние евреи потащили к проконсулу на суд
одного Павла, не обращая внимания на остальных христиан. Особенно ярко
проявилось враждебное отношение к Павлу в Верее: евреи науськали против
него толпу, вызвав уличные беспорядки. Тогда спутники Павла, Сила и
Тимофей, выпроводили его поскорее из города и велели идти к морю. Сами же
не двинулись с места, из чего следует, что им ничего не угрожало, хотя они и
были христианами.
	Впрочем, здесь нечему удивляться. Мы уже знакомы с биографией
Павла и представляем себе, на что он был способен. Вспомним, с какой
неумолимой жестокостью и фанатизмом он преследовал христиан, будучи
агентом синедриона. С переходом в христианскую веру Павел мало изменился.
Свидетельством тому конфликты, а затем полный разрыв с Иоанном Марком,
кротким Варнавой и добряком Петром, ну и, наконец, подстрекание эфесских
единоверцев к сожжению на костре языческих текстов.
	Этот психологический портрет, составленный на основании того, что
сообщают нам о Павле _Деяния апостолов_, дополняется его посланиями. В них
мы находим искренние, горячие признания человека, одержимого
миссионерской страстью. Когда мы их читаем, перед нашим мысленным взором
встает автор: маленький, подвижный некрасивый еврей с горячечными мыслями,
вечно мечущийся между эмоциональными крайностями. По отношению к
противникам он бывал высокомерен и язвителен, а иногда воспламенялся
гневом и проявлял попросту шокирующий фанатизм в навязывании
противникам своего мнения. Во втором послании к коринфянам он клеймил их
как лжеапостолов и сравнивал с сатаной, который _принимает вид ангела света_
(11:13_14). В этом же послании в другом месте Павел угрожает: _Я предварял и
предваряю, как бы находясь у вас во второй раз, и теперь, отсутствуя, пишу
прежде согрешившим и всем прочим, что, когда опять приду, не пощажу_ (13:2).
Но его экстремизм достигает апогея в послании к галатам, где Павел следующим
образом громит единоверцев, чьи взгляды были ему не по душе: _Но если бы
даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы
благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь
ещё говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема_
(1:8, 9). Зато к единоверцам, которые были ему послушны, Павел относился
буквально с отеческой любовью. Из первого послания к коринфянам видно, что
Павел переполнен чистейшей стихией любви. Ведь только человек, знающий,
что такое любовь, мог создать такой волнующий, такой возвышенный гимн в её
честь, один из самых прекрасных в мировой литературе (1-е к коринфянам
13:1_8). Строки эти широко известны, но мы все же приведем их здесь, чтобы
эти страстные, вдохновенные, музыкальные фразы ещё раз прозвучали у нас в
ушах:
	_Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не
имею, то я _ медь звенящая или кимвал звучащий.
	Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание,
и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви,_ то я ничто. И
если я раздам все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею,
нет мне в том никакой пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не
завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет
своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется
истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь
никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и
знание упразднится_.

	Вымысел и правда.
	Итак, подвергнув тщательному анализу отдельные главы _Деяний
апостолов_, мы пришли к выводу, что рассказанное там нельзя признать
исторически достоверным. Возникает вопрос: как же относиться ко всему
сочинению в целом, можно ли его всерьез считать надежным источником
сведений о раннем христианстве? Среди ученых существуют в этом вопросе
полярные расхождения: от безоговорочного признания достоверности до точки
зрения известного протестантского библеиста Мартина Дибелиуса, назвавшего
_Деяния апостолов_  сборником кратких новелл.
	Нельзя забывать, что _Деяния апостолов_ были написаны спустя
несколько десятилетий после смерти Павла, то есть тогда, когда очевидцев
описываемых событий уже не было в живых. У автора, как видно, не было
доступа к первоисточникам, он даже не был знаком с посланиями Павла и
черпал свои сведения из устных рассказов. Эти рассказы, хотя и сдобренные
фольклором, легендами и суевериями, имели все же под собой, несомненно,
конкретную историческую почву. В Эфесе, например, наверняка произошли в
описываемый в _Деяниях_ период какие-то беспорядки, а народная фантазия
видоизменила их характер и размеры, чтобы показать, каким могучим и
влиятельным было христианство уже в ту пору, и тем самым возвеличить Павла.
Однако нельзя сказать, что _Деяния апостолов_ как историческое сочинение
отражают свою эпоху. Напротив. Когда сравниваешь их нашпигованное
чудесами и несуразностями повествование с необыкновенными
интеллектуальными вершинами, которых достигли греческие историки,
поневоле приходишь к выводу, что в развитии историографии
	_Деяния апостолов_ представляют собою явный регресс. То же самое
можно сказать и о многочисленных речах, будто бы буквально цитируемых в
_Деяниях апостолов_. Сегодня никто не решится утверждать, что они
подлинные, что именно эти слова произносили Гамалиил, Стефан, Петр или
Павел. Они могут представлять интерес лишь как образцы литературного стиля
автора или как отражение его взглядов.
	На одной из этих речей стоит все же остановиться несколько подробнее,
так как она представляет собою хорошую иллюстрацию к тому, что мы уже
сказали об авторе как историке. Имеется в виду речь Гамалиила в защиту
апостолов, произнесенная перед синедрионом. В ней содержатся грубейшие
исторические ошибки: Гамалиил упоминает о двух восстаниях: некоего Февда и
Иуды Галилейского. О первом восстании он не мог знать вообще, поскольку оно
вспыхнуло спустя десять лет после произнесения им этой речи. Второе же
восстание, которое он датирует более поздним временем, произошло за сорок
лет до его речи.
	Гамалиила, по-видимому, в этой путанице обвинять не следует. Стало
быть, вывод напрашивается один: речь не зиждется ни на каких исторических
источниках и является исключительно плодом воображения автора _Деяний
апостолов_. Ну и, разумеется, свидетельством того, как плохо он разбирался в
затронутой им исторической тематике.
	Стремясь создать увлекательное, драматическое повествование, автор
полностью пренебрегал хронологией. В результате совершенно невозможно
понять, когда происходили те или иные описанные им события. Единственной
точной датой мы обязаны не ему, а археологии. Из найденной при раскопках в
Дельфах надписи следует, что проконсул Галлион, перед судом которого
предстал Павел, пребывал в Коринфе в 51 году нашей эры. Таким образом мы
узнали, когда Павел был в этом городе, и 51 год стал точкой отнесения, которая
позволила нам определить другие даты биографии апостола. Автор _Деяний
апостолов_ проявляет крайнюю непоследовательность даже в рамках
собственного повествования и противоречит самому себе, забывая сказанное
ранее. В частности, не в каком-нибудь пустяковом вопросе, а в описании столь
значительного и необычайно важного для церкви события, как чудесное
обращение Павла, где, казалось бы, все должно быть предельно ясным и
выверенным до мельчайших деталей.
	В _Деяниях апостолов_ имеются три описания этого достопамятного
события: один раз рассказ ведется от лица автора, а дважды рассказывает о
своем обращении сам Павел в своих выступлениях перед жителями Иерусалима
и перед царем Агриппой. В этих версиях совпадает лишь то, что сам Иисус не
появлялся, что небо озарилось ослепительным светом и раздался голос Иисуса.
Но в других деталях налицо явные расхождения. Итак:
	В первой версии (9:7) спутники Павла _стояли в оцепенении, слыша
голос, а никого не видя_. Во второй версии (22:9) все наоборот:
	те же спутники _свет видели и пришли в страх_, но голоса не слыхали. В
третьей версии (26:13, 14) Павел говорит, что увидел с неба свет, _осиявший
меня и шедших со мною. Все мы упали на землю_; спутники вели себя так же,
как Павел, а следовательно, должны были видеть и слышать то же, что и он.
	В двух первых версиях Иисус говорит примерно одно и то же: _Савл!
Савл! Что ты гонишь меня? Трудно тебе идти против рожна_. А вот в третьей
версии он уже говорит совсем другое: _Я Иисус, которого ты гонишь. Но встань
и стань на ноги твои; ибо я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя
служителем и свидетелем того, что ты видел и что я открою тебе, избавляя тебя
от народа иудейского и от язычников, к которым я теперь посылаю тебя открыть
глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к богу, и
верою в меня получили прощение грехов и жребий с освященными_ (26:15_18).
Совершенно очевидно, что автор _Деяний апостолов_ вкладывает в уста Иисуса
свою собственную доктрину, касающуюся роли и значения Павла в
христианстве. Мы видим на этом примере, с какой легкостью он в случае
надобности приспосабливал для своих пропагандистских целей даже
освященные традицией речи Иисуса. При этом его совершенно не смущали
текстовые расхождения, ставившие под сомнение правдивость его рассказа. А
теперь заглянем в послания Павла, чтобы узнать, как он сам описывает свою
встречу с Иисусом. В послании к галатам есть знаменательные строки:
	_Когда же бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший
благодатью своею, благоволил открыть во мне сына своего..._ (1:15_16). Ясно,
что Павел изображает этот акт обращения как внутреннее озарение, как
переживание чисто субъективного характера. Это признание содержится в
послании, где авторство Павла не подлежит сомнению, и нам нет надобности
доказывать его значение. _Деяния апостолов_, написанные несколькими
десятилетиями позже, преподносят это событие уже в сильно видоизмененном
варианте. В значительной степени это уже плод воображения страстно верящих
простых людей, которые не могли представить себе этот эпохальный для церкви
момент иначе, как в драматическом оформлении, подобающем великому чуду: с
сиянием на небе, голосом невидимого Иисуса и людьми, потрясенными этим
небесным знамением. Итак, _Деяния апостолов_ не могут рассматриваться как
историческое сочинение в строгом смысле слова. Они обладают типичными
атрибутами агиографии, полной чудес и невероятных происшествий. Но это не
значит, что там нет совершенно ничего достоверного. _Деяния апостолов_ _
конгломерат правды и вымысла. Например, можно, несомненно, считать
историческим фактом то, что автор сообщает о миссионерской деятельности
Павла в эллинских городах, о конфликтах, какие вспыхивали вокруг него в связи
с этим, и вообще о его заслугах перед церковью. Автор неплохо разбирается в
трассах и условиях мореходства на Средиземном и Адриатическом морях,
знаком с обычаями и общественными отношениями описываемых им стран.
Известно, что в _Деяниях апостолов_ нет окончания, что повествование
обрывается неожиданно и внезапно. После бурной встречи с соплеменниками в
Риме Павел ещё два года беспрепятственно проповедовал свое учение. А что
произошло потом? Почему автор замолк в самый драматический момент, когда
Павел предстал перед Римским трибуналом?
	Были ли у автора причины не описывать этого события? Логично
рассуждая,_ нет. Если бы трибунал оправдал Павла, его можно было бы
изобразить триумфатором, в случае же вынесения и приведения в исполнение
смертного приговора мученическая смерть достойно венчала бы всю его
деятельность, полную самоотверженности и заслуг. Ведь именно так, в ореоле
мученика, изображает Павла устная традиция. Какая же тайна кроется за этой
недомолвкой? Библеисты и здесь расходятся во мнениях. Одни предполагают,
что существовала ещё третья часть _Деяний апостолов_ с описанием конца
жизненного пути Павла, но она погибла во время пожара Рима в 64 году. Ведь
жертвою огня пали тогда целые кварталы с тысячами домов и людей, с
библиотеками, архивами и дворцами. Мудрено ли было в этих условиях сгореть
скромному свитку с окончанием _Деяний_? Другие выдвигают более простое
объяснение: автор хотел дописать свое произведение, но не успел, так как вместе
с Павлом погиб от преследований императора Нерона. Сторонники этой
гипотезы полагают, что Павла похоронили в общей могиле вместе с другими
безымянными мучениками, что он погиб анонимно. По их мнению, предание о
том, что Павел был казнен в индивидуальном порядке и похоронен своими
почитателями в отдельной могиле, высосано из пальца. Могилы Павла, так
усердно разыскиваемой археологами, просто никогда не существовало.
	Как могло случиться, что смерть одного из самых активных пионеров
христианства окутана таким мраком? Ведь были же у Павла в Риме спутники,
ученики, противники, наконец, которые не могли не знать о его смерти. Почему
они молчали, и эта тема лишь много лет спустя возникла в устных преданиях? И
тут оказывается, что будто бы, когда он умирал, никаких спутников и учеников
рядом с ним не было вовсе. Так, во всяком случае, утверждает известный
английский библеист Поуэл Дэвис. По его мнению, Павел в момент своего
самого тяжкого жизненного испытания был совершенно одинок. Это
действительно явствует из некоторых эпизодов _Деяний апостолов_. В Путеоле
и на Форуме Аппия единоверцы, правда, радушно встречают Павла, но потом
они куда-то исчезают. Разговоры и полемику с ним, окончившуюся горькой
сценой расставания, ведут исключительно руководители тамошней иудейской
колонии. Стоя перед судом и кладя голову на плаху, Павел также был один как
перст. Никто не заботился о его судьбе и, быть может, даже не знал, что с ним
произошло. Павел простился с жизнью с горестным сознанием, что он покинут
всеми.
	Эта, казалось бы, фантастическая гипотеза английского библеиста не
лишена некоторых оснований. Дэвис ссылается на два отрывка из второго
послания к Тимофею. В одном Павел так изливает свою горечь: _При первом
моем ответе никого не было со мною, но все меня оставили. Да не вменится им!_
(4:16). В другом месте он рассказывает о своем положении более подробно:
	_Ты знаешь, что все Асийские оставили меня, в числе их Фигелл и
Ермоген. Да даст господь милость дому Онисифора за то, что он многократно
покоил меня и не стыдился уз моих, но быв в Риме, с великим тщанием искал
меня и нашел_ (1:15_17). Сведения, содержащиеся в этом тексте, однозначны:
когда Павла, закованного в кандалы, перевели в тюрьму, у него внезапно не
стало друзей и товарищей.
	Все разбежались, _стыдясь_ узника и предпочитая, осторожности ради,
забыть о своем знакомстве с ним. Точно так же, кстати, поступил Петр, когда
арестовали Иисуса. Понятно, почему Онисифор, прибыв в Рим и расспрашивая о
Павле, поначалу не смог узнать, где он, и вынужден был искать его по всем
тюрьмам города. Можно, конечно, возразить, что послание к Тимофею не
признано подлинным и, возможно, вся история выдумана неизвестным автором.
Трудно, однако, поверить, чтобы рассказ, не только не возвеличивающий
товарищей Павла, но изображающий их в неприглядном виде, мог быть высосан
из пальца. Какая-то крупица истины кроется в этом печальном рассказе. Ведь
знаменательно, что о посланиях Павла долгие годы никто не вспоминал, что его
популярность очень быстро падала уже при его жизни, в течение двух последних
лет, когда он жил в Риме, оторванный от им же основанных христианских
общин. Прошли десятки лет, прежде чем наступил ренессанс его влияния и
нравственного авторитета. Но Павла уже не было в живых.
	Сказания о страстях и смерти св. Павла очень интересны. Христианский
писатель второго века Тертуллиан сообщает, что Павел был казнен близ трех
источников и место это по сей день носит название _Три фонтана_. Тело его
якобы забрала благочестивая матрона по имени Люцина и похоронила в своем
семейном склепе среди виноградников на пути в Остию. В период
преследования христиан императором Валерианом верующие перенесли останки
Павла вместе с телом св. Петра в катакомбы св. Себастиана, где они покоились
сорок лет. Потом Константин Великий сложил святые останки в саркофаг из
мрамора и серебра и построил храм, носящий теперь название _Базилики св.
Павла за стенами_. Археологи искали этот саркофаг в подземельях храма,
однако ничего не нашли, за исключением железной решетки, бывшей якобы
элементом гробницы Павла. Другой храм, _Церковь св. Павла у Трех фонтанов_,
был воздвигнут в пятом веке на месте казни Павла. В 1599 году его подвергли
коренной перестройке, так что от древнего сооружения ничего не осталось.
Сегодня в этом храме можно увидеть лишь колонну, к которой Павел будто бы
был привязан перед казнью. Существует, однако, ещё одна версия, быть может
даже более обоснованная, чем предыдущая. В послании к римлянам, несомненно
подлинном, Павел сообщает, что собирается в Испанию и по дороге заедет к ним
на некоторое время. Он повторяет это дважды, что доказывает серьезность его
намерения (15:24, 28).
	Сумел ли апостол привести в исполнение свой план поездки в Испанию?
Это представляется весьма вероятным, и тут можно сослаться на вполне
авторитетного свидетеля _ на одного из первых пап, Климента Римского (около
95 года).
	Он рассказывает о пребывании в Риме св. Петра, а о Павле сообщает,
что тот _достиг границы Запада". "Границей Запада" называли в ту пору именно
Испанию. Запись о поездке Павла в Испанию нашли также в одном из
документов второго века, обнаруженных в 1740 году в Милане крупным
итальянским историком Людовико Муратори. Любопытно, что Климент
Римский намекает на то, что Павел был приговорен к изгнанию. Этот вид
наказания применялся в Риме очень широко, а одним из мест ссылки была
именно Испания. Почему же не сохранилось никаких следов пребывания Павла
в этой стране? Объяснением может служить бурная история Пиренейского
полуострова, уничтожившая эти следы: набеги варварских племен, хаос после
падения Римской империи, длительное господство мавров.

	4. ИИСУС - ЗАГАДОЧНАЯ ЛИЧНОСТЬ

	Каков был внешний облик Иисуса?
	Если задаться целью узнать, как действительно выглядел Иисус, мы, к
своему изумлению, обнаружим, что в евангелиях не сказано по этому поводу
ни слова. А ведь галилейский пророк в евангелиях буквально вездесущ, он
центральная фигура всех притч и сказаний, составляющих их содержание. И
хотя он там возвышается над окружающими своей особой, неземной
сущностью, но в остальном он такой же человек, как и другие, со всеми
человеческими изъянами и недостатками. Странствуя по дорогам Галилеи и
Иудеи, он охотно пускался в разговоры со случайно встреченными людьми,
гостил в домах друзей и знакомых и даже, если верить св. Иоанну, не гнушался
участвовать в шумных пирушках. Как любой смертный, он страдал, падал
духом, терзался и закончил свою драматическую жизнь мученической
смертью на кресте.
	Даже если предположить, что все евангелисты не намеревались
воссоздать биографию Иисуса, нельзя не удивляться тому, что им совершенно
нечего сказать о его наружности. Они даже намеками не сообщают, был ли
Иисус высок или мал ростом, красив или уродлив, какого цвета были у него
волосы и глаза, как он одевался. Иисус в их рассказах лишен материальных
черт и не виден, будто прикрыт шапкой-невидимкой.
	Может быть, описание внешности Иисуса отсутствует в евангелиях
преднамеренно? Вряд ли. Скорее всего, этот факт подтверждает высказанное
уже нами ранее предположение, что авторы евангелий попросту не были
очевидцами описываемых событий и не имели никаких сведений о том, как
выглядел Иисус. Ведь они жили и творили вдали от Палестины, где Иисус,
согласно _священному писанию_, провел жизнь и где некогда жили люди,
знавшие его лично. Его образ, проделав большой путь во времени и
пространстве, запечатлелся в сознании бесчисленных толп эллинских
приверженцев новой религии в сиянии божественности, одним словом,
лишенный человеческих черт.
	И все же отдельные детали в наружности Иисуса мы можем
установить по некоторым фразам, не имеющим на первый взгляд никакого
отношения к этой проблеме. Почему, например, Иуде пришлось поцеловать
Иисуса в Гефсиманском саду, чтобы палачи первосвященника смогли его
узнать? Вероятно, потому, что он ничем особенно не отличался от других
иерусалимских евреев, был по типу обычным семитом, не выделяющимся в
толпе. Иисус, как мы знаем, отнюдь не был аскетом, любил общество. И
конечно же не был одет в лохмотья, если римские солдаты, стоявшие в карауле
у креста, бросали жребий, чтобы решить, кому достанется его одежда. Ещё
одним метким наблюдением мы обязаны знаменитому английскому писателю
Герберту Уэллсу. В своей монументальной _Истории мира_, ссылаясь на
евангельский текст, он говорит, что Иисус умер на кресте намного быстрее,
чем обычно умирали другие. Так быстро, что, когда об этом сообщили Пилату,
тот усомнился, в самом ли деле Иисус умер. Уэллс делает из этого правильный
вывод, что Иисус был, по всей вероятности, человеком хилым и тщедушным.
	Однако то, что можно прочесть между строк в канонических книгах
Нового завета, дает в сумме очень туманный и неполный образ. А как
представляли себе Иисуса широкие массы ранних христиан? Любопытно, что
сведениями об этом мы обязаны одному из злейших врагов христианства,
упоминавшемуся уже Дельсу. Или, вернее, не ему, поскольку его памфлет до
нас не дошел, а христианскому философу Оригену, который в полемическом
трактате _Против Цельса_ так обильно цитирует своего противника, что мы
знаем почти дословно все его основные доводы.
	Вот что пишет Цельс в изложении Оригена:
	_Если бы дух божий действительно поселился в нем Иисусе, то он
должен был бы отличаться от других красотою облика, великолепием тела, а
также красноречием. Ибо невозможно поверить, что тот, в чьем теле было
нечто божественное, ничем не отличался от других. Между тем люди
рассказывают, будто Иисус был мизерного роста и с таким некрасивым лицом,
что оно вызывало отвращение_. Вот точка зрения, типичная для человека
античного общества. Воспитанному на греческой и римской мифологии,
Цельсу казалось невозможным, чтобы бог вселился в несовершенное по
красоте человеческое тело. Непривлекательность внешности Иисуса, по
мнению Цельса, целиком опровергала предположение о его божественной
сущности.
	В самом ли деле ранние христиане представляли себе Иисуса таким,
каким его изображает Цельс? Оказывается, да. Это полностью подтверждает,
например, христианский писатель Тертуллиан. В своих полемических
диалогах со сторонником Павла и противником Ветхого завета Маркионом он
следующим образом описывает Иисуса: _Облик его был лишен какой-либо
красоты и обаяния. Поистине, неужели нашелся бы смельчак, который бы
нанес малейший вред телу, если б оно отличалось необычайной красотой и
было озарено небесным сиянием? Кто бы покрыл плевками лицо, если бы
уродство, которое наложил на себя Иисус и которое сделало его презренным в
глазах людей, не представляло это лицо заслуживающим одних лишь
плевков?_
	Тертуллиан, что для нас чрезвычайно важно, указывает заодно и
причину, побуждавшую людей того времени изображать Иисуса в таком
жалком виде. Оказывается, почитатели Иисуса, глубоко веря в то, что
ветхозаветные пророчества о мессии сбылись в жизни
	Иисуса, пользовались ими, чтобы воссоздать те факты его биографии,
о которых не было ничего известно или которые вообще никогда не
существовали. Так, Тертуллиан, описывая внешний облик Иисуса, ссылается
на знаменитый отрывок из пророчества Исаии:
	_Ибо он взошел пред ним, как отпрыск и как росток из сухой земли;
нет в нем ни вида, ни величия; и мы видели его, и не было в нем вида, который
привлекал бы нас к нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей
и изведавший болезни, и мы отвращали от него лице свое; он был презираем, и
мы ни во что ставили его. Но он взял на себя наши немощи и понес наши
болезни; а мы думали, что он был поражен, наказуем и уничижен богом_
(глава 53).
	Все названные выше авторы жили во второй половине второго века, а
значит, они отражали взгляды поколения, отделенного от момента распятия
Иисуса более чем ста годами. В эпоху, когда средняя продолжительность
жизни была очень небольшой, это был огромный промежуток времени. А ведь
быстротечное время размывает историческую память поколений, прокладывая
путь легенде. К таким легендам относится и приведенный нами портрет
Иисуса, основанный на широком и свободном толковании ветхозаветных
пророчеств. Ориген, полемизируя с Цельсом, именно в уродстве Иисуса
усматривал доказательство его божественной сущности. По его мнению, в
этом нашло выражение превосходство души над бренным телом. К тому же в
таком облике Иисус делался ближе и понятнее бесчисленным массам
тогдашних христиан, живших в нищете и бесправии. Это был Иисус,
созданный по их образу и подобию, любимый и обожаемый, своей
невзрачностью символизирующий их собственную жалкую судьбу. Однако
позднее пришло время, когда в сознании христиан начал складываться иной
облик Христа, восходящий к греческой и римской мифологии: Иисус был
богом, а значит, у него был прекрасный, благородный облик. Начало новой
тенденции положил Иоанн Златоуст, заявивший, вопреки существующей
традиции, что Иисус был прекрасен. Самое яркое выражение новая тенденция
нашла в искусстве Ренессанса. Микеланджело, ярый приверженец платонизма,
на фреске _Страшный суд_ в Сикстинской капелле изобразил Иисуса
красивым безбородым юношей, что было встречено в штыки многими
папскими сановниками. Ещё интереснее в этом смысле его незавершенная
скульптура, установленная слева от алтаря в римской церкви Санта-Мария
супра Минерва. Иисус изображен нагим, гармонично сложенным юношей,
похожим на греческого бога, с крестом в руке. Скульптура вызвала среди
святош бурю возмущения, после чего на нее надели нелепую бронзовую
набедренную повязку. Но среди широких масс статуя стала предметом культа,
так что пришлось прикрыть бронзой ещё и одну ступню, чтобы мрамор не
пострадал от бесчисленных поцелуев верующих.
	Характерным выражением этой тенденции является также _Послание
Лентулла_, представляющее собою будто бы отчет проконсула Палестины
римскому сенату. Вот что сообщает в нем автор своему начальству об Иисусе:
_Человек он среднего роста, с хорошей осанкой и великолепным благородным
лицом. Его вид внушает и любовь, и страх одновременно. Волосы цвета
спелого ореха ниспадают гладко до ушей, а дальше до самых плеч вьются
колечками, чуть более светлыми и блестящими; посередине головы они
разделены пробором, как это принято у назореев; лоб ясен и чист, лицо без
морщин и пятен дышит силой и спокойствием; линии носа и рта
безукоризненны, борода густая, того же цвета, что и волосы, не очень длинная,
разделенная посередине. Взгляд прямой, проницательный, глаза сине-зеленые,
яркие и живые. В гневе он страшен, а поучает дружески и нежно, с радостной
серьезностью. Иной раз плачет, но не смеется никогда. Держится гордо и
прямо, руки и плечи его полны изящества, в разговоре он серьезен, скромен,
сдержан, и к нему по праву можно отнести слова пророка: _Вот самый
прекрасный обликом из всех сынов человеческих_.
	Такой вот панегирик якобы прислал в сенат высокий римский
чиновник. И самое странное то, что даже образованные люди в течение целых
столетий верили в подлинность _Послания Лентулла_, которое без конца
переиздавалось и распространялось. Сегодня доподлинно известно, что этот
апокриф или, вернее, шитая белыми нитками фальшивка была создана в
тринадцатом веке и впервые опубликована в 1474 году. В этой связи стоит
вспомнить одну чрезвычайно интересную фигуру _ итальянского гуманиста
Лоренцо Балла, секретаря при дворе папы Николая пятого.
	Лоренцо Валла одним из первых применил в изучении Библии метод
исторической критики текстов и обнаружил в ней массу несоответствий. Этот
рационалистический метод исследования библейских текстов позаимствовал у
него великий гуманист Эразм Роттердамский.
	Валла понял истинную цену _Послания Лентулла_ и публично
объявил его досужим вымыслом, плодом чьего-то пылкого воображения.
Однако люди не поверили этому смелому и знающему человеку: уж очень
приятно и удобно было верить, что Иисус был таким, каким его изображает
_беспристрастный свидетель_ _ высокий чиновник Римской империи. Вместе
с тем, однако, не погасла среди христиан и древнейшая традиция
портретирования Иисуса. Она то и дело возрождалась под влиянием духовных
потребностей новых поколений, в особенности _ в глубоко волнующем
готическом искусстве. Сегодня она бытует главным образом в народном
творчестве, в вырезываемых из дерева грустных христосиках. Любопытно, что
вопрос о внешнем облике Иисуса, а точнее, о его росте всплыл снова
несколько лет назад. Причиной этих современных споров стала знаменитая
туринская плащаница, смертное покрывало, в которое, по преданию, Иосиф из
Аримафеи обернул тело Иисуса Христа; На холсте виден ржавого цвета
стершийся контур человеческого тела. В 1898 году один туринский фотограф
сделал снимок плащаницы, ставший подлинной сенсацией. Оказалось, что
контур представляет собою негатив, вроде того, какой получают на
проявленной фотопленке. На фотопластинке контур получился совершенно
четко, видны линии тела _ спереди и сзади _ голого, бородатого мужчины
крепкого сложения, с рубцами от гвоздей на руках и ногах и со шрамами на
спине, которых насчитали 125. Виден даже след от удара копьем на грудной
клетке и множество следов от уколов на черепе, вызывающих мысль о
терновом венке. Следует, по-видимому, ещё объяснить, почему на холсте
запечатлелся двойной контур. Дело в том, что тело положили на одну
половину покрывала, а накрыли второй половиной. Таким образом получились
отпечатки мужского тела, спереди и сзади, соприкасающиеся макушками.
	Медики и химики уже много лет пытаются ответить на вопрос,
почему образовались эти отпечатки на покрывале. Преобладает мнение, что
произошла химическая реакция при соединении аммиачных испарений тела с
миром и алоэ, которыми был пропитан холст.
	Следует сказать, что все евангелисты упоминают о плащанице.
Однако только в Евангелии от Иоанна говорится о благовониях _ миро и
алоэ,_ принесенных неким таинственным Никодимом.
	Под давлением общественного мнения туринский архиепископ создал
в 1969 году комиссию, призванную решить вопрос о подлинности плащаницы.
Но прежде чем рассказать о её деятельности, коснемся ещё одного вопроса,
возникшего попутно и имеющего непосредственное отношение к нашей теме.
Исследователи решили, что по контуру на холсте удастся определить, какого
роста был Иисус. Но это оказалось совсем не просто. Итальянский профессор
Николо Миани и прелат Гило Риччи пришли к выводу, что рост
	Иисуса равнялся 162,56 см. А по расчетам скульптора и специалиста
по анатомии профессора Лоренцо Ферри _ 182 см. Дело в том, что очертания
на холсте смазаны и лишены четкости.
	В результате так и не удалось выяснить, был ли Иисус высок ростом
или мал. К тому же во всех этих спорах и вычислениях роста Христа в
сантиметрах есть что-то детское, несерьезное. Прежде всего потому, что
подлинность плащаницы, несмотря на отчаянные усилия церковников,
доказать так и не удалось. Этого не сумела сделать и упомянутая выше
комиссия, составленная главным образом из католиков. Когда одного из
руководителей комиссии, профессора Кордильо, знаменитого специалиста в
области судебной медицины, спросили, верит ли он в подлинность
плащаницы, Кордильо сказал, улыбаясь: _Как верующий я отвечаю: да; но как
врач прошу: подождите ещё минуточку_. Минуточка затянулась на годы, и
комиссия до сих пор не обнародовала своего заключения. Даже папа римский
воздерживается высказать определенное мнение по этому вопросу, а кардинал
Пеллегрино, архиепископ Турина, в чьем ведении находится плащаница,
заявил, что не удалось доказать, тот ли это именно холст, который до 1204
года находился в Константинополе. Церковные власти не разрешили провести
единственно надежное в научном отношении исследование ткани с помощью
изотопа углерода С, так как для этой цели пришлось бы пожертвовать
слишком большим куском плащаницы. Доводы против подлинности
плащаницы слишком многочисленны и серьезны, чтобы их можно было
игнорировать, как делают некоторые. В католических церквах хранится,
например, целых сорок якобы подлинных плащаниц с тела Христа. Туринская
плащаница появилась только в 1204 году, после завоевания Византии
крестоносцами. Это было время, когда торговля поддельными реликвиями
особенно расцвела. При разделе военной добычи плащаница досталась
французскому рыцарю Отто де ла Рошу, а тот послал её в дар своему отцу.
Дальнейшая судьба реликвии также известна. А что же было с погребальным
покрывалом Христа до 1204 года? Без малого 1200 лет после смерти Иисуса о
нем ничего не было слышно. Нет о нем ни единого упоминания и в
богатейших и достоверных византийских летописях. Этот факт можно
объяснить двояко: или плащаница была окружена заговором молчания, или её
в ту пору просто не существовало. Пока в истории данной реликвии этот
громадный пробел не будет заполнен, ни один здравомыслящий человек не
сможет поверить в её подлинность. Тем более что библеисты выдвигают ещё
один очень серьезный довод против её подлинности. Дело в том, что по
тогдашним погребальным обрядам иудеев обертывание тела усопшего в холст
не практиковалось. Согласно строго соблюдаемому ритуалу тело при
захоронении намащивали благовониями и обвивали узкими полосками ткани, а
голову повязывали платком, как это описано, например, в сказании о
воскрешении Лазаря (Иоанн, 11:44). При этом условии, как отмечает
католический священник Домбровский, тело не могло соприкасаться с
покрывалом, если даже таковое находилось в гробу. "Весь описанный выше
погребальный ритуал,_ пишет Домбровский,_ исключает подлинность
туринской плащаницы".
	Итак, что же нам удалось узнать о внешнем облике Иисуса? Ответ
однозначный: ровным счетом ничего. Все, что мы прочли на эту тему,
представляет собою плод фантазии и благие пожелания, одним словом,
чистейшей воды вымысел. Живописцы и скульпторы изображали (и
изображают) Иисуса так, как им подсказывала их фантазия и дух эпохи.
Отсюда вывод: даже на заре христианства ничего достоверного об
основоположнике этой религии известно не было. Уже тогда Христос был
загадкой.

	Где, когда при каких обстоятельствах родился Иисус?
	Многие читатели, должно быть, удивятся, узнав, что о возрасте
Иисуса достоверно ничего не известно. Мы не знаем в точности, когда он
родился и сколько ему было лет в момент гибели на кресте. Нам могут сказать:
как же так? Ведь Лука пишет, что Иисус начал свою проповедническую
деятельность в возрасте около тридцати лет (3:23). Верно, но вот св. Иоанн
утверждает другое. В его евангелии мы читаем: _На это сказали ему иудеи:
Тебе нет ещё пятидесяти лет,_ и ты видел Авраама?_ (8:57). И Иисус отнюдь
не возразил, напротив, своим молчанием он как бы подтверждал сказанное
ими. Между Лукой и Иоанном тут явное расхождение, и, как обычно в
подобных случаях, верующие библеисты пытались как-то его объяснить. Они
выдвинули предположение, что Иисусу было лет тридцать, но на вид он
казался старше. Увы, эти домыслы невозможно принимать всерьез. Одно
лишь, пожалуй, не подлежит сомнению: св. Иоанн не выдумал эти пятьдесят
лет. В описанном им эпизоде нашло отражение представление о возрасте
Иисуса, распространенное в его время в некоторых кругах христиан.
Примечательно, что и Лука указывает лишь приблизительный возраст Иисуса,
значит, и у него не было точных данных. Возникает не лишенное оснований
подозрение, что сведения о возрасте Иисуса шли не из Палестины и не имели
своей основой реальную информацию. Они навеяны, скорее всего, Ветхим
заветом и религией персов, к которой евреи приобщились в период
вавилонского плена. Под влиянием этих источников сформировалось
стереотипное представление, будто народные вожди, религиозные
реформаторы, освободители начинали свою деятельность тридцати лет от
роду, то есть войдя в пору мужской зрелости. Именно в этом возрасте вступил
на престол царь Давид (вторая книга Царств, 5:4), Иосиф стал вице-королем
Египта (Бытие, 41:42, 46), а религиозный реформатор Ирана Заратуштра начал
проповедовать свое учение об Аримане и Ормузде. Нет ничего удивительного
в том, что почитатели Иисуса, не имея никаких данных о его земной жизни,
применили к нему этот глубоко укоренившийся в умах шаблон: Иисусу, так же
как Иосифу и Давиду, к началу деятельности исполнилось тридцать лет. Как
уже говорилось, о рождении Иисуса писали только Матфей и Лука. Каждый из
них соотносит свой рассказ с другими историческими фактами той поры,
время которых нам доподлинно известно и которые позволяют установить
приблизительную дату этого _события_. У Матфея мы читаем об избиении
младенцев, совершаемом по приказу царя Ирода, и о бегстве в Египет. Лука же
о бегстве в Египет не упоминает, а пребывание святого семейства в Вифлееме
объясняет переписью населения, проводимой в Иудее римским прокуратором
Квиринием. Совершенно очевидно, что эти две версии несовместимы, и
именно поэтому ни одна из них не заслуживает доверия. Если верить Матфею,
то Иисус родился при Ироде, о котором известно, что он умер в 4 году до
нашей эры Значит, избиение по его приказу младенцев мужского пола имело
место раньше этой даты, а Иисус был к тому времени по меньшей мере
годовалым ребенком. Таким образом, получается, что он родился в 5 или 6
году до нашей эры
	Между тем перепись населения, о которой сообщает Лука, согласно
достоверным историческим источникам, проводилась в Иудее римским
прокуратором Квиринием только в 6 или 7 году нашей эры А в то время, если
принять за основу версию Матфея, Иисус был уже подростком лет двенадцати
и не мог лежать в вифлеемских яслях, как это красочно изображает евангелист
Лука.
	Библеисты из числа верующих пытались, разумеется, устранить эти
разительные несоответствия в сказаниях двух евангелистов, но все их усилия
были, в сущности, беспредметны, ибо очень серьезные сомнения вызывает уже
само содержание обеих версий. Первое сомнение относится к факту избиения
младенцев по приказу царя Ирода. Этот монарх казнил свою жену, тещу, трех
сыновей и многих других родственников. Последние годы его царствования
были непрерывной цепью жестокостей, дворцовых интриг и кровопролитий.
Он был предметом всеобщей ненависти, о его преступлениях ходили самые
ужасные слухи. В этой атмосфере могла, разумеется, родиться сплетня об
избиении младенцев. Но любопытно, что такой серьезный историк, как Иосиф
Флавий, который всем сердцем ненавидел Ирода и не умолчал ни об одном его
преступлении, ничего об этом избиении не пишет. Неужели он, лютый враг
иудейского царя, мог упустить такое? Нет, это исключено. И значит, избиение
младенцев вообще никогда не имело места, это одна из тех легенд, которые
мы уже многократно встречали в евангелиях. Можно даже указать истоки этой
легенды. Здесь неоценимую помощь оказал библеистам Матфей, всегда
заботившийся о том, чтобы рассказанное им было как бы исполнением
ветхозаветных пророчеств. Скорбь семей, у которых Ирод поубивал
младенцев, он описывает словами иудейских матерей, оплакивающих судьбу
своих детей, угнанных Навуходоносором вторым в Вавилонию после захвата
им в 586 году до нашей эры Палестины, из книги пророка Иеремии (31:15). Во
второй главе Евангелия от Матфея (17,18) мы читаем: _Тогда сбылось
реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач
и рыдание и вопль великий. Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться,
ибо их нет_. Кроме того, тут прослеживается явная аналогия с ветхозаветным
сказанием о рождении Моисея. Согласно библейской легенде, фараон,
напуганный быстрым ростом численности поселившихся в Египте потомков
Иакова, повелел убивать всех еврейских детей мужского пола, но Моисея, как
известно, удалось спасти. Итак, здесь наблюдается уже знакомое нам явление
поиска евангелистами в Ветхом завете указаний для воссоздания земной
биографии Иисуса. Версия Луки, связывающего момент рождения Христа с
проведением переписи населения, также не выдерживает критики, ибо она
противоречит тому, что мы знаем из истории. Прежде всего, перепись
населения в Иудее не могла проводиться при Ироде римлянами. Ирод был
формально суверенным правителем и другом Рима, и римляне предпочитали
не вмешиваться в подобного рода внутренние дела своих союзников.
Положение изменилось лишь после смерти Ирода. Его сын Архелай лишился
престола, и в 6 и 7 годах нашей эры Иудея была уже римской провинцией,
которой управлял прокуратор. Вполне естественно, что завоеватели устроили
перепись населения на вновь присоединенной территории, чтобы выяснить,
сколько подданных у них прибавилось. Однако эта перепись не могла
проходить так, как описано у Луки. Римлянам незачем было требовать, чтобы
люди для переписи приходили в места своего рождения и там
регистрировались. Так поступали прежде евреи, у которых была жива
традиция двенадцати иудейских колен и которые стремились определить не
только число жителей, но и их племенную принадлежность. Римляне же,
производя перепись населения, как это делается и в наши дни, регистрировали
людей там, где они в данное время проживали, где владели недвижимостью и
платили налоги. Нужно отметить, что в сказаниях Матфея и Луки о рождении
Иисуса вообще очень мало совпадений; это две не только разные, но часто
противоречивые версии. Например, ангел, предсказавший рождение сына
божьего и преемника престола Давидова, по словам Луки, явился Марии.
Матфею об этом ничего не известно. В его версии ангел явился во сне Иосифу
и сказал, что Мария родит сына, который избавит свой народ от греха, и
приказал уйти в Египет с матерью и младенцем. Кстати, в этом варианте
вызывает удивление пассивная роль Марии. Она не общается с ангелом
непосредственно, а лишь выполняет приказания мужа. В этом эпизоде,
вероятно, нашло отражение бесправное положение женщин у евреев, для
которых главным образом и писалось это евангелие. Казалось бы, в таком
важнейшем доктринальном вопросе, как рождение спасителя, не должно быть
никаких неясностей. Однако оба евангелиста, которые пишут об этом событии,
расходятся, как мы видели, в описании весьма существенных моментов. Нет у
них согласованности и в изложении того, что происходило вслед за
рождеством Христовым. По Матфею, святое семейство уходит в Египет и
возвращается оттуда в Назарет, только узнав о смерти Ирода. Лука же
утверждает, что Мария, Иосиф и божественный младенец возвратились из
Вифлеема в Назарет сразу же после обрезания восьмидневного Иисуса. Он
рассказывает также о посещении ими Иерусалимского храма, где, в
соответствии с Моисеевым законом, Иисус, как первородный сын, был
посвящен богу. В этом евангелии нет ни слова о бегстве в Египет. Бегство в
Египет, несомненно, выдумка Матфея, лишенная какой бы то ни было
исторической почвы. Идею он по обыкновению позаимствовал из пророчеств
Ветхого завета, чего он, кстати, отнюдь не скрывает, и в конце своего сказания
(2:15) пишет: _Да сбудется реченное господом через пророка, который
говорит: _из Египта воззвал я сына моего_ (Сравни: Осия, 11:1). Однако,
внимательнее присмотревшись к обеим версиям, мы обнаруживаем, что,
несмотря на огромные расхождения, они преследуют одну цель: доказать, что
Иисус родился в иудейском городке Вифлееме. Поскольку же его семья
проживала постоянно в Назарете, то нужно было под каким-нибудь предлогом
переместить её в Вифлеем, чтобы младенец родился там. Как мы видели,
евангелисты Матфей и Лука придумали для этого разные предлоги. Причиной
этой апологетической операции было то, что рождение Иисуса в Назарете и
его галилейское происхождение шло вразрез с пророчеством Ветхого завета.
Потомок Давида, будущий царь Израиля, должен был быть иудейского
происхождения и появиться на свет в родном городе своего предка. Об этом
ясно говорит, например, пророк Михей: _И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты
между тысячами Иудиными? из тебя произойдет мне тот, который должен
быть владыкою в Израиле_ (5:2). Богословам, стремившимся отождествить
Иисуса с еврейским мессией, очень мешало то, что его всегда считали
галилеянином и назореем. Эти клички Христа постоянно встречаются в
евангелиях и _Деяниях апостолов_. В Евангелии от Иоанна, например, евреи
так возражают Никодиму, выступавшему в защиту Иисуса: _И ты не из
Галилеи ли? рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк_ (7:52).
В том же евангелии в другом месте мы читаем: _Многие из народа, услышав
сии слова, говорили: Он точно пророк. Другие говорили: это Христос. А иные
говорили: разве из Галилеи Христос придет? Не сказано ли в Писании, что
Христос придет от семени Давидова и из Вифлеема, из того места, откуда был
Давид?_ (7:40_42). Приведенные отрывки доказывают, что автор евангелия,
как и все христиане, был убежден, что Иисус _ галилеянин, родившийся в
Назарете. Галилейское происхождение Иисуса представлялось бесспорным. И
прав немецкий библеист, автор знаменитой монографии об Иисусе, Давид
Штраус, заявляя: _Если Матфей и Лука утверждают, что Иисус только вырос в
Назарете, а родился в Вифлееме, то они тут исходят скорее из требований
догмы, чем из исторических фактов_.
	Церковь связала себя доктринально с легендами, рассказанными
Матфеем и Лукой. Она утверждает, что Иисус родился в Вифлееме при царе
Ироде, и требует, чтобы приверженцы христианства признавали этот _факт_.
Как известно, христианский мир торжественно отмечает рождество Христово
25 декабря. Каким образом удалось церкви установить столь точную дату?
Самое удивительное здесь, пожалуй, то, что до середины третьего века
христиане вообще не интересовались обстоятельствами рождения Иисуса. По-
видимому, одно из первых изображений Христа-младенца обнаружено в
катакомбе св. Себастьяна, и относится оно к четвёртому веку. Иисус
изображен там запеленатым на египетский манер, с ореолом вокруг головы, а
рядом Иосиф с Марией, вол и осел. Эта композиция явно навеяна, с одной
стороны, культом Исиды, а с другой _ апокрифами Нового завета.
	Из документов явствует, что только в первой половине четвёртого
века римские христиане начали официально праздновать день рождения
Иисуса 25 декабря. Почему выбор церкви пал именно на этот, а не другой
день? Это момент зимнего солнцестояния, когда длина дня начинает
увеличиваться и сила солнца возрастает. Римляне праздновали в это время
рождение непобедимого солнца _Dies natalis Soils Invlcti_, праздновали шумно,
с танцами, пиршествами, обменом подарками. Деловая жизнь в эти дни
останавливалась, учреждения не работали, школы были закрыты, не
приводились в исполнение приговоры, даже рабам разрешалось свободно
веселиться. К празднующим язычникам часто присоединялись и христиане.
	Один из анонимных сирийских писателей-христиан объясняет со всей
откровенностью, почему римская церковь остановилась в конце концов на
дате 25 декабря. Он пишет: _У язычников был обычай праздновать 25 декабря
день рождения Солнца. Во время празднеств зажигали огни. В этих
торжествах и веселии участвовали также христиане. Когда отцы церкви
заметили, что христианам эти торжества по душе, они решили в этот день
праздновать Рождество Христово..._ Такое примазывание христианской
церкви к языческому празднику было одобрено не сразу и не всеми. Сирийцы
и армяне обвинили римских христиан в принятии языческого культа, хотя их
самих можно было упрекнуть в том же, поскольку они праздновали рождество
6 января, когда в Александрии отмечали рождение бога Осириса,
отождествляемого с солнцем. Блаженный Августин (конец четвёртого _
начало пятого века) призывал своих братьев во Христе устраивать 25 декабря
праздник не в честь солнца, а в честь того, кто это солнце сотворил. Ещё в
пятом веке папа Лев Великий (440_461) пишет в своем пастырском послании:
_Есть среди нас такие, которые считают, что праздновать надо не столько
рождение Христа, сколько восход нового солнца... Прежде чем войти в собор
святого апостола Петра, они останавливаются на лестнице, поворачиваются и
с благоговением склоняют головы в сторону солнечного диска_. Таким
образом, дата 25 декабря как день рождения Христа была как бы навязана
церкви верующими, которые, согласно древним народным обычаям, отмечали
в этот день очередную перемену в природе. Эти извечные традиции
укоренились глубоко в сознании людей, и не удивительно, что христиане _
главным образом простой люд _ не могли и не хотели с ними расставаться.
Ведь, несмотря на переход в новую веру, они оставались детьми природы. И
церкви, бессильной искоренить эти обычаи, ничего не оставалось, как
приспособить их к своим нуждам и вложить в них новое содержание.
Некоторые церковники и богословы пытались даже _теоретически_
обосновать эту узурпацию церковью языческих праздников. Один из
епископов так, например, начал свою проповедь в канун рождества: _Хорошо,
что народ называет день рождения господа нашего днем Нового солнца. Мы
отнюдь не пытаемся этого изменить, ибо вместе с рождением спасителя
наступает обновление не только всего рода человеческого, но и солнечного
сияния. Если во время страстей господних солнце померкло, то конечно же
оно должно просиять ярче в день его рождения_.
	В восприятии верующих праздник рождества неразрывно связан с
идиллической, трогательной и радостной сценой в пещере, где главными
действующими лицами являются вол, осел и три царя-волхва. Обычно принято
считать, что это представление основано на евангельских сказаниях. Но, как
мы уже говорили, в Евангелиях от Марка и Иоанна нет вообще ни слова о
рождении Иисуса, у Матфея же и Луки _ единственных канонических
источниках, рассказывающих об этом,_ не упоминаются ни вол, ни пещера. В
Евангелии от Луки Иисус родился в конюшне, и его положили в ясли; что же
касается трех царей, то о них говорится единственно в Евангелии от Матфея,
но там они вовсе не цари, а прибывшие с Востока волхвы-мудрецы. Таким
образом, если исходить только из евангелий, то придется признать, что на
святых образах эти волхвы совершенно незаконно носят великолепные
царские короны, и сомнительно также, по праву ли им присвоены почтенные
имена Каспара, Мелхиора и Валтасара. В евангелии этих имен нет, волхвы там
выступают анонимно.
	Откуда же взялись эти подробности, весьма существенные, кстати
сказать, ибо без них невозможно себе представить церковное искусство и
христианский фольклор, столетиями воздействовавшие на умы и воображение
людей? За ответом нам придется вернуться в далекое прошлое, в первые века
христианства. Исследователи установили, что все сказания о детстве Иисуса
позаимствованы из апокрифического сборника легенд, созданного около
пятого века нашей эры и включавшего, в частности, буддийские и персидские
предания. На основе этого сборника появились позднее два апокрифа:
_Армянская книга детства_ и _Арабская книга детства_. И вот в _Армянской
книге_ сказано, что волхвы были персидскими царями, и названы их имена. _И
вскоре ангел господень отправился в страну персов, чтобы повелеть царям-
мудрецам тронуться в путь и поклониться новорожденному Младенцу. И
девять месяцев вела их звезда, и прибыли они, когда Девственница стала
матерью. Ибо тогда Персидское царство превосходило могуществом и
победами своими всех царей Востока. А мудрецами были три брата: первый,
Мелкон, правил Персией, второй, Валтасар, правил Индией, а третий, Каспар,
властвовал над арабами_. В порядке информации заметим, что европейская
традиция превратила Мелкона в Мелхиора. Автор армянского апокрифа,
возводя волхвов на царские престолы, действовал, несомненно, под влиянием
пророчеств Ветхого завета, в особенности же псалма 71. В этом религиозном
гимне, сочиненном будто бы самим царем Давидом, говорится о величии и
благодеяниях его будущего сына, которым в представлении христиан являлся
Иисус Христос:
	_...Падут пред ним жители пустынь, и враги его будут лизать прах;
	цари Фариса и островов поднесут ему дань; цари Аравии и Савы
принесут дары;
	и поклонятся ему все цари; все народы будут служить ему;
	ибо он избавит нищего, вопиющего и угнетенного, у которого нет
помощника.
	Будет милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасет;
	от коварства и насилия избавит души их, и драгоценна будет кровь их
пред очами его;
	и будет жить, и будут давать ему от золота Аравии, и будут молиться о
нем непрестанно, всякий день благословлять его..._ А в пророчестве Исаии мы
читаем:
	_Тогда увидишь, и возрадуешься, и затрепещет и расширится сердце
твое, потому что богатство моря обратится к тебе, достояние народов придет к
тебе. Множество верблюдов покроет тебя _ дромадеры из Мадиама и Ефы;
	все они из Савы придут, принесут золото и ладан и возвестят славу
господа_ (60:5,6). Итак, родословные версии о царях и дарах, принесенных
младенцу Иисусу, совершенно ясны.
	О царях-волхвах, пришедших с Востока поклониться Иисусу, можно
было бы написать целую книгу, озаглавив её: _Удивительные судьбы трех
волхвов_. Народная фантазия создала о них всевозможные истории. Особенно
интересным нам представляется арабское апокрифическое евангелие в его
сирийской версии, где рассказывается следующее: однажды в Персии
появился ангел в облике звезды, озарившей всю страну своим сиянием. Люди
выходили на пороги домов любоваться этим небесным явлением. Почитатели
огня и звезд, цари, вожди и жрецы, надев свои самые великолепные одежды,
собрались на совещание. Жрецы, которых просили истолковать происходящее,
сказали: _Родился царь царей, бог богов, светоч света!_ И тогда снарядили в
путь трех царских сыновей с дарами для божественного младенца. В
дальнейшем рассказ верно повторяет канонические евангелия, добавляя лишь
одну деталь: Мария подарила царевичам пеленку новорожденного.
Вернувшись домой, они бросили пеленку в огонь, чтобы доказать, что это
священная реликвия. И действительно, пламя обходило пеленку стороной, и
при общем ликовании её нетронутой извлекли из огня.
	Следует сказать, что количество волхвов или царей в этой легенде не
всегда равнялось трем. В римских катакомбах изображены на фресках группы
волхвов из двух, четырех и шести человек, а у сирийцев и армян их число
достигает двенадцати. Только позднее твердо установилась цифра три,
вероятно, по ассоциации с тремя сыновьями Ноя:
	Симом _ праотцом семитов. Хамом _ праотцом цветных народов
(поэтому одного из волхвов изображают негром) и Иафетом _ праотцом
европейцев. Примерно в восьмом веке волхвы были произведены в цари и
стали известны под именами Каспар, Мелхиор и Валтасар. Добавим ещё, что
мнимые останки этих царей покоятся в Кельнском соборе. Эти реликвии будто
бы были привезены в четвёртом веке из Персии в Константинополь, оттуда в
Милан, и, наконец, в 1161 году стараниями императора Фридриха Барбароссы
они были окончательно захоронены в Кельне.
	Остается ответить на вопрос, каким образом эта трогательная легенда,
восходящая корнями к Ветхому завету, оказалась сюжетно связанной с
Персией. Вопрос этот слишком сложен и обширен, чтобы осветить здесь его
целиком, даже в самом сжатом виде. Поэтому придется ограничиться лишь
некоторыми его аспектами. Прежде всего, следует иметь в виду, что
персидский царь Кир освободил евреев из вавилонского плена и помог им в
восстановлении Иерусалимского храма. В связи с этим многие евреи объявили
его мессией, предсказанным _священным писанием_. Но значительно важнее
то, что персидская религия оказала глубокое влияние на иудаизм. Из этой
религии, например, берет корни дуалистическая концепция мира и
вытекающая из нее вера в то, что мир состоит из неба и ада, из ангелов и
дьяволов, из борющихся друг с другом стихий добра и зла, воплощенных у
персов в образах Ормузда и Аримана. Реформатор иранской религии,
Заратуштра, предсказал приход великого спасителя человечества от власти зла
_ Соашианта, которому будут предшествовать два спасителя рангом пониже
(подобно тому, как Иоанн Креститель предшествовал Иисусу). Симпатию к
персам, естественно, переняли и иудеохристиане, что нашло отражение в
Евангелии от Матфея: среди поклоняющихся святому младенцу, как нам уже
известно, не обошлось без представителей дружественной Персии.
	А вот другие, ещё более существенные источники легенды о трех
волхвах. В первом и втором веках нашей эры, в период расцвета христианской
литературы, в Римской империи чрезвычайно возросло влияние религий
Востока и Египта, в особенности культ персидского бога солнца Митры,
который имел многочисленных почитателей в армии и в кругах аристократии,
и даже среди императоров были его приверженцы. Уже при Помпее, в 67 году
до нашей эры, существовали в Риме общины почитателей Митры. Широкое
распространение митраизм получил в царствование династий Антонинов и
Северов и к концу четвёртого века стал главной религией языческого мира.
Диоклетиан официально объявил Митру покровителем обновленной Римской
империи. Служителями культа Митры были волхвы. В версии Матфея
явственно видна апологетическая тенденция, продиктованная желанием, с
одной стороны, защитить христианство от врагов и насмешников, а с другой
_ показать, что Иисуса признали спасителем даже служители столь
могущественной религии, как митраизм. Некоторые исследователи обращают
также внимание на один политический эпизод, который имел в свое время
огромный резонанс в Римской империи и, вероятно, послужил Матфею
дополнительным, непосредственным стимулом к сочинению легенды о трех
волхвах. Этот эпизод описывают римские историки Плиний Старший, Тацит,
Светоний и Дион Кассий. В 66 году нашей эры прибыл в РИМ, на поклон к
императору Нерону, армянский царь Тиридат. Пышное шествие, роскошные
одежды царской свиты, богатейшие дары, преподнесенные экзотическим
владыкой, произвели на римлян неизгладимое впечатление. Правда,
католические библеисты отрицают возможность влияния этого эпизода на
Матфея, поскольку, по их мнению, евангелие написано на несколько лет
раньше (в 51_60 гг.), но в результате новейших научных исследований было
установлено, что евангелие создавалось около 80 года, то есть десять с
лишним лет спустя после визита Тиридата.
	Увлекшись историей с волхвами-царями, мы забыли о том, что
свидетелями рождества Христова были и животные _ вол и осел. Откуда же
они взялись? В апокрифическом евангелии, так называемом _Лжематфее_,
написано, что животные пришли поклониться младенцу во исполнение
пророчества Исаии: _Вол знает владетеля своего, и осел ясли господина
своего_ (1:3)_и, главным образом, пророчества Аввакума: _Среди двух зверей
яви его..._ (3:2). Однако, открыв Вульгату, то есть латинский перевод Библии,
мы обнаруживаем, что данная фраза у Аввакума звучит совсем иначе: "Среди
лет яви его..._ И только обратившись к греческому переводу _ Септуагинте,
мы видим, что автор апокрифа ссылается на пророчество, взятое из этого
перевода. Между тем давно уже установлено, что тут в переводе ошибка.
Таким образом выясняется, что два симпатичных животных, веками
забавлявших в этой легенде взрослых и детей, обязаны своим существованием
простому недоразумению. Коль скоро мы уже попали в страну сказок,
фантазии и ошибок, то давайте заглянем в одну из самых древних римских
базилик _ Санта-Мария Маджоре (четвёртый век), куда с незапамятных
времен стекаются паломники из всех христианских стран. В главном алтаре
здесь хранятся вифлеемские ясли, в которых якобы лежал младенец Иисус. 25-
го числа каждого месяца реликвию выставляют для всеобщего обозрения, а в
сочельник * во время крестного хода обносят её вокруг собора.
Исследователями установлено, что эта _святыня_ состоит из пяти кусков
оливкового дерева, скрепленных металлическими полосами, причем на одной
из полос обнаружена затертая надпись на греческом языке, относящаяся к
седьмому _девятому векам и содержащая перечень христианских святых.
Возраст реликвии точно не установлен. Известно лишь, что впервые она
появляется в церковном инвентарном списке одиннадцатого века, то есть в
эпоху массового производства _реликвий_. В этом же списке имеется и такая
реликвия, как _Ковчег завета_, что ещё больше усиливает наши сомнения в
подлинности Иисусовых яслей.
	Поскольку речь идет о празднике рождества, то нельзя обойти
молчанием весьма популярного, особенно в Западной Европе, святого _
Николая. Судьба его после смерти была очень бурной и изменчивой, а в
последнее время он потерпел полное фиаско, связанное с декретом папы
римского Павла шестого, вычеркнувшего из списка святых без малого двести
человек, которые либо оказались просто плодом фантазии, либо по той или
иной причине не заслуживали чести считаться святыми. Среди них был и
Николай. _Бывший святой_ Николай не был вымыслом, он действительно
существовал. Николай был епископом в ликийском портовом городе Миры
(или Листра), откуда, как нам известно, апостол Павел в качестве узника был
отправлен в Рим (Деяния, 27:5). Он умер в четвёртом веке и тут же начал
новую, посмертную жизнь. Поначалу шефствовал над ликийскими рыбаками, а
затем сделал головокружительную карьеру, став покровителем Греции и
царской России.
	Поскольку ходили слухи, что останки Николая обладают
чудодейственной исцеляющей силой, он стал знаменит также и в Италии.
Итальянцы, падкие на всякого рода реликвии, решили заполучить их во что бы
то ни стало. В 1087 году епископ города Бари с помощью сорока своих
прихожан просто обманом увез их из Листры и захоронил в одном из соборов
в Бари, где они покоятся и поныне. Попав в Европу, _святой_ Николай занял
поистине блестящую должность, какая ему при жизни и во сне не снилась. Он
стал любимцем европейских детей, одаривая их на рождество елочными
игрушками и подарками. Ничто, казалось бы, не могло омрачить его
безоблачного существования, как вдруг неожиданно грянул гром: Николай
Мирликийский не принадлежит более к лику святых.

	Иисус и его семейство
	Тридцать лет жизни Иисуса до того, как он выступил со своим
учением,_ период, который, вероятно, навсегда останется загадкой. Ведь
подавляющее большинство библеистов считает сказания Матфея и Луки о
младенчестве и отрочестве Иисуса просто яркими, но лишенными какой-либо
достоверности легендами. Этот досадный пробел в наших знаниях о жизни
Иисуса нельзя ставить в упрек евангелистам. Они лишь фиксировали то, что
было известно об Иисусе в мире эллинского христианства. Но известно там о
нем было совсем немного. Ведь только у назореев, возможно, имелись
достоверные сведения об Иисусе. Вспомним, что во главе их общины в
течение восемнадцати лет стоял _брат господень_, Иаков, а позднее _
ближайшие родственники Христа. Однако сведения о том, каков был Иисус в
повседневной жизни, в общении с окружающими, в проповеднической
деятельности, его ученики и родственники, по-видимому, унесли с собой в
могилу. Они не могли поделиться ими со своими эллинскими единоверцами,
ибо Пелла, где они нашли приют, находилась по тогдашним понятиям на краю
света. Впрочем, вряд ли они стремились к этому, замкнувшись в своем тесном
кругу, чуждые того нового, что внес в христианство Павел. И все же, несмотря
на все это, кое-какие сведения о подлинном Иисусе проникли в эллинский мир
и нашли отражение в евангелиях. Конкретную и очень важную информацию
дают нам Евангелия от Марка (6:3) и от Матфея (13:54_57). Мы узнаем, что
Иисус был плотником, как и его отец, что у него было четыре младших брата:
Иаков, Иосий, Симон и Иуда, а также сестры _ не меньше двух, поскольку о
них говорится во множественном числе. Женщины у евреев считались
низшими существами, и поэтому, должно быть, евангелисты не сочли нужным
назвать их имена. Мы знаем лишь, что они жили в Назарете. Сведения о том,
что у Иисуса были младшие братья и сестры, в высшей степени невыгодны для
церкви, ибо христиане обязаны верить в догму постоянной непорочности
Богоматери. Поэтому с незапамятных времен, с момента зарождения культа
Девы Марии, церковники искали выход из этого щекотливого положения.
Самую древнюю версию, долженствующую спасти догму о непорочности
Богоматери, выдвинул анонимный автор апокрифического _Протоевангелия от
Иакова_, относящегося ко второму веку. По этой версии, Иаков, Иосий, Симон
и Иуда были сыновьями Иосифа от первого брака и приходились Иисусу всего
лишь сводными братьями. Этот тезис нетрудно опровергнуть, поскольку он
совершенно ничем не подкреплен. Ни в одном каноническом евангелии не
сказано, что Иосиф был вдовцом. А _Протоевангелие от Иакова_ славится
содержащимися в нем безответственными вымыслами. Версия о сводных
братьях может быть в лучшем случае охарактеризована как наивная
агиографическая новелла. Из _Протоевангелия от Иакова_ мы узнаем также,
что родителей Марии звали Иоаким и Анна, что они долгое время не имели
детей, а потом ангел предсказал им скорое появление на свет дочери. С трех
до двенадцати лет Мария _ не понятно, по какой причине,_ пребывала в
Иерусалимском храме, где её, словно горлицу, кормил ангел. А когда пришло
время выдавать её замуж, священники начали искать ей покровителя среди
еврейских вдовцов, _дабы не запятнала она храма божьего_. Выбор пал на
Иосифа, уже пожилого мужчину. Спустя некоторое время произошло
благовещение. Когда обнаружилось, что Мария беременна, её вместе с
Иосифом привели на суд к первосвященнику и оправдали лишь после какого-
то непонятного _испытания водой_. Далее следует рассказ о рождении святого
младенца в Вифлееме.
	Но есть и другая версия, которую по сей день отстаивают официально
католические библеисты. Согласно ей, _братья Иисуса_ были в
действительности его двоюродными братьями с материнской стороны. Эту
версию выдвинул христианский автор Иероним. В своем полемическом
трактате _Против Гельвидия_ (387 г.) он заявляет в апологетическом пылу, что
_братья_ не были ни детьми Марии, ни детьми Иосифа от первого брака. Они
были детьми другой Марии, родственницы Богородицы и жены Клеопа. Она
упоминается в Евангелии от Иоанна: _При кресте Иисуса стояли матерь его и
сестра матери его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина_ (19:25). В Новом
завете три персонажа носят имя Иаков, в том числе один из двенадцати
апостолов _ Иаков Алфеев, то есть сын Алфея, известного также под
греческим именем Клеоп. Именно этого человека церковники отождествляют
с Иаковом _ _братом господним_.
	Надо сразу сказать, что Новый завет не дает никаких оснований для
такого отождествления. Напротив, в _Деяниях апостолов_ есть строки, из
которых видно как на ладони, что это были разные люди. Вот что там сказано:
	_И, придя, взошли в горницу, где и пребывали Петр и Иаков, Иоанн и
Андрей, Филипп и Фома, Варфоломей и Матфей, Иаков Алфеев и Симон
Зилот, и Иуда, брат Иакова. Все они единодушно пребывали в молитве и
молении, с некоторыми женами и Мариею, материю Иисуса и с братьями его_
(1:13, 14).
	У евангелистов также никогда не было сомнений в том, что Иаков,
Иосий, Симон и Иуда _ родные братья Иисуса. Они называют их всегда
рядом с Иосифом и Марией, родителями Иисуса, и никогда рядом с Марией
Клеоповой. Вот примеры. _Не плотник ли он, сын Марии, брат Иакова, Иосии,
Иуды и Симона? Не здесь ли между нами его сестры?_ (Марк, 6:3).
	_И пришли к нему матерь и братья его, и не могли подойти к нему по
причине народа. И дали знать ему: мать и братья твои стоят вне, желая видеть
тебя_ (Лука, 8:19, 20). В одном из самых ранних документов христианства, в
послании св. Павла к галатам, мы встречаем то же определение. Вот что там
сказано: _Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и
пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из апостолов я не видел никого,
кроме Иакова, брата господня_ (1:18, 19). Называя Иакова, главу
Иерусалимской общины, _братом господним_, Павел не мог считать его
сводным братом или кузеном Иисуса. Он ведь адресовал свое послание в
Галатию, единоверцам, жившим далеко от Иерусалима и не разбиравшимся в
родственных отношениях в семье Иисуса. Если он написал _брат господень_,
ничего к этому не добавляя, то ясно, что он представлял галатам Иакова как
родного брата Иисуса. Иначе он бы дополнил свою информацию, добавив,
например, что матерью Иакова была Мария Клеопова или что Иаков _ сын
Иосифа от первого брака. Впрочем, в Евангелии от Матфея есть фраза,
которая делает, в сущности, беспредметной всю эту аргументацию, ибо она
опровергает догму о постоянной непорочности Марии. Вот она: _Встав от сна,
Иосиф поступил, как повелел ему ангел господень, и принял жену свою, и не
знал её. Как наконец она родила сына своего первенца, и он нарек ему имя:
Иисус_ (1:24, 25). Из этого отрывка неопровержимо явствует, что, по мнению
евангелистов, непорочное зачатие произошло лишь однажды, при зачатии
Иисуса, а потом Иосиф с Марией жили нормальной супружеской жизнью, и
поэтому Иисус был первенцем, а не единственным сыном.
	В авторитетных кругах библеистов давно уже возобладало мнение,
что сказание о благовещении и непорочном зачатии _ это типичная легенда,
лишенная какой-либо исторической основы. Недаром об этом столь важном
для христианской доктрины чудесном событии ни слова не говорят Марк,
Иоанн и Павел. Что же касается Матфея и Луки, то идею девственности Марии
и непорочного зачатия они позаимствовали, по всей видимости, из Ветхого
завета. Матфей указывает нам вдохновивший его источник, а именно
пророчество Исаии: _Её, дева во чреве примет и родит сына, и нарекут имя
ему: Еммануил_ (7:14). По его убеждению, чудесное зачатие и рождение
должно было непременно иметь место в жизни Иисуса, дабы сбылось
_реченное господом через пророка..._ (Матфей. 1:22).
	Оказывается, однако, что Матфей пал жертвой переводческой
ошибки. Греческое слово _парфенос_ действительно значит _девица_, но оно
не передает всех оттенков древнееврейского слова _алма_, употребленного в
подлиннике книги пророка Исаии. _Алма_ значит и _девица_, и _молодая
женщина_. Иудейские библеисты решительно утверждают, что Исаия имел в
виду _молодую женщину_ и что понятие непорочного зачатия иудеям
совершенно чуждо. В свою очередь христиане, защищая свою доктрину,
обвиняли иудеев в искажении мысли пророка.
	Подгонять тексты Нового завета под априорную доктрину о
постоянной девственности Марии позволяло церковникам то обстоятельство,
что и греческое и арамейское слово _брат_ (_аделфои_ и _ах_) имеет много
значений. Им можно обозначать не только родного, но и сводного, и
двоюродного брата, и даже члена какого-нибудь содружества. Это давало
возможность произвольного толкования этого слова, чем и воспользовались
церковники, чтобы подкрепить свою доктрину. Всякие же повествовательные
дополнения типа версий о Марии Клеоповой или о вдовстве Иосифа _ всего
лишь выдумки богословов. Характерно, кстати, что в Новом завете Мария
появляется крайне редко, оставаясь, в сущности, на заднем плане. В самом
древнем Евангелии от Марка она упомянута всего один раз, причем даже не
названа по имени. В Евангелиях от Матфея и от Луки о ней говорится по
четыре раза; от Иоанна _ три раза и снова безымянно; в _Деяниях апостолов_
она упомянута трижды, а Павел в своих посланиях не упоминает о ней ни разу,
будто и не слыхал о её существовании. Неужели он позволил бы себе такое
умолчание, если бы знал и верил, что она была избранницей святого духа и что
рождение её сына сопровождалось всеми теми сверхъестественными
явлениями, о которых несколькими десятилетиями позже возвестили миру
Матфей и Лука. Правда, как рассказано в _Деяниях апостолов_, Мария
молилась вместе с апостолами, а Иоанн _ единственный, впрочем, из
евангелистов _ сообщает, что она стояла под крестом Иисуса, но в остальном
бросается в глаза её отсутствие в самые драматические и переломные моменты
жизни её сына: в сценах страстей господних, распятия, захоронения и
воскресения. Она не увидела Иисуса также и после воскресения, когда он
будто бы являлся другим людям, и даже не участвовала в сцене вознесения,
когда ей представлялась возможность попрощаться с ним в последний раз. И у
читателей, естественно, возникает вопрос:
	где же она была, когда происходило все это?
	Поневоле напрашивается вывод, что авторы Нового завета, в
соответствии с понятиями своего времени, представляли себе Марию как
скромную семитскую женщину, подчиненную мужу, поглощенную без остатка
домом и детьми. Вспомним, каково было социальное положение женщин той
поры. Павел, например, верный традициям своих семитских предков,
указывал, что женщина в знак покорности должна входить в молитвенный дом
с покрытой головой, а в послании к Тимофею говорится, что долг женщины не
поучать, а молчать.
	Евангелисты и представить себе не могли, что Мария, будучи
женщиной, могла сыграть сколько-нибудь значительную роль в драматической
жизни Иисуса. Она рисовалась им такой же, как и все другие её современницы
в Галилее. Для Матфея и Луки просто не существовало теологической
проблемы пожизненной девственности Марии, им и в голову не приходило,
что употребляемое ими выражение _брат господень_ может впоследствии
толковаться неправильно и его следует уточнить. Таким образом становится
понятным, почему в первые столетия существования христианства не было и
речи о культе Марии. Это установил, в частности, в результате многолетней
исследовательской работы крупный специалист по данному вопросу _
немецкий библеист Вальтер Делиус, автор известной книги _История
обожествления Марии_. Когда же под влиянием существовавшего на Востоке
с незапамятных времен культа богини-матери в христианстве начала
проявляться тенденция к возвеличению Марии, она встретила сопротивление
со стороны некоторых христианских писателей. Тертуллиан, например,
считал, что Мария, родив Иисуса, жила затем с Иосифом нормальной
супружеской жизнью. Ориген утверждал, что у Иисуса были родные братья и
сестры. Даже Иоанн Златоуст и Блаженный Августин не были убеждены в
непорочности Марии, то есть сомневались в доктрине о её пожизненной
девственности. В 431 и 449 годах состоялось два вселенских собора в Эфесе
_ древнем центре культа богини-матери Артемиды. Под давлением потомков
почитателей Артемиды соборы постановили, что Мария являлась _божьей
родительницей_ (_Теотокос_). Обстановка, в которой удалось провести эту
резолюцию, была не только бурной и напряженной, но порою гротескной.
Сторонники культа Марии обеспечили себе победу следующим способом: у
входа в помещение, где происходил собор, они выставили охрану, не
пропускавшую внутрь представителей оппозиции. Епископы, на которых не
распространялись эти ограничения, приходили в пылу споров в такое
возбуждение, что осыпали друг друга проклятиями, таскали за бороды и даже
пускали в ход кулаки. До нас дошли рассказы очевидцев этих событий. Вот
что пишет, например, архиепископ Никифор: _...Флавиан (противник культа
Марии._ 3. К.) был избит Диоскуром кулаками и пинками ногой в живот и
умер три дня спустя_ (History of the Church. Vol. 146, греческая серия _Mique_).
Монах Зонарес изображает эту сцену ещё более красочно, утверждая, что
Диоскур, в полном епископском одеянии, лягался, _как дикий осел_, и угрожал
епископам мечом (_Epitome_ 13, 23). Были дни, когда заседание собора
кончалось общей потасовкой между монахами, священниками и верующими, в
то время как епископы прятались под скамьями. Культ Марии,
восторжествовав в Эфесе, быстро перекинулся в Италию. Папа Сикст третий
(432_440) построил в Риме базилику Санта-Мария Маджоре на месте храма,
посвященного богине-матери Юноне-Люцине, посещавшегося многими
римлянками. Он хотел отвлечь их таким образом от языческого культа и
склонить к поклонению Деве Марии. Однако разногласия по поводу
непорочного зачатия Марии отнюдь не заглохли. Когда в начале двенадцатого
века в монастырях Нормандии и Бретании ввели праздник Святой Девы
Марии, выступил с возражениями один из самых влиятельных церковных
деятелей того времени, основатель ряда монастырей во Франции Бернар
Клервоский, утверждая, что этот праздник противоречит доктрине Блаженного
Августина о первородном грехе. Доктринальные споры вокруг этой
теологической проблемы велись также между орденами доминиканцев и
францисканцев. Собор в Базеле, призванный решить этот вопрос, тянулся два
года в напряженной атмосфере ожесточенных дискуссий. Когда, в конце
концов, в 1439 году взяли верх сторонники взгляда, что вера в непорочное
зачатие не идет вразрез с христианским учением и с религиозным чувством
верующих, против этого официально выступил парижский университет,
считавшийся в то время крупнейшим авторитетом в области христианской
теологии. Многовековые усилия, направленные на то, чтобы _обожествить_
Марию, закончились полной победой лишь в 1854 году, когда папа Пий
девятый специальным декретом объявил непорочное зачатие догматом
христианства.
	Однако нельзя считать, что это была победа исключительно только
церковников и теоретиков богословия. Они были лишь выразителями
настроений и чувств широких масс верующих. После исчезновения языческого
культа богини-матери простые люди все сильнее ощущали потребность
какого-нибудь материнского посредничества между ними и богом,
потребность в ком-то нежном и снисходительном, к кому они могли бы
обращаться со своими человеческими делами, бедами и невзгодами, искать
утешения и поддержки.
	Поклонение Деве Марии нашло отражение не только в высоком
искусстве _ живописи, скульптуре, музыке, поэзии,_ но и в других, более
примитивных формах. Очень человечный и поистине трогательный след этого
культа обнаружен не так давно в аббатстве Ремсэй в Англии при реставрации
монастырской церкви. За фресками над входом в часовню Девы Марии
оказалась небольшая ниша, а в ней символизирующая Марию искусственная
роза 850-летнего возраста. Она уже, разумеется, высохла и посерела, но
сохранила формы: ещё можно было различить отдельные, искусно сделанные
лепестки. Археологи полагают, что во время строительства храма какой-то
каменщик решил таким образом выразить тайком свою любовь к Марии. Это
дошедшее до нас из далекого прошлого, с начала двенадцатого века,
свидетельство говорит о популярности культа Марии среди простого народа.
Для полноты картины стоит ещё, пожалуй, рассказать, что в главном
европейском центре культа Девы Марии _ в Лорето находится и является
предметом почитания маленькая скромная хибарка, в которой некогда якобы
проживала Матерь божья и которую, согласно легенде, в 1295 году ангелы по
воздуху перенесли туда из Назарета. Итак, о реальной жизни
	Марии, матери Христа, известно очень мало. Евангелисты упоминают
о ней лишь вскользь, в мелких эпизодах. За исключением легендарных сцен
рождения Иисуса и пира в Кане Галилейской, где она произносит несколько
фраз, исполненных женской покорности, во всех остальных главах евангелий
она либо отсутствует, либо ведет себя как немая.
	Мы не знаем в точности, например, когда она закончила свой земной
путь. На этот счет существуют две версии, взаимоисключающие друг друга и
поэтому не имеющие исторической ценности. Согласно первой, Мария умерла
в 52 году в Иерусалиме и похоронена в саду Гефсиманском. Вторая отличается
большей фантазией. Согласно ей, апостол Иоанн, которому Иисус, умирая на
кресте, поручил заботу о своей матери, взял её с собой в Эфес, где она жила
ещё очень долго и умерла восьмидесяти лет от роду. Странно только, что
Павел, который провел в Эфесе три года и должен был бы встретить её там, в
своих посланиях не упоминает об этом ни единым словом. Мыслимо ли, чтобы
он так демонстративно игнорировал мать Спасителя? В начале прошлого века
знаменитая монахиня, духовидица и стигматичка  Екатерина Эммерих,
воспроизвела в своих видениях всю жизнь Марии и показала место в Эфесе,
где та будто бы провела последние годы своей жизни. Стигматизм _ явление
истерии и нейровегетативных нарушений на почве религиозной экзальтации.
На теле стигматика появляются красные пятна и раны в тех местах, где были
якобы раны у Иисуса, распятого на кресте. Группа католических священников
отправилась тогда в Эфес, чтобы, следуя её указаниям, отыскать домик. После
долгих раскопок они натолкнулись на развалины маленького строения,
соответствовавшего, на их взгляд, описанию духовидицы. Они восстановили
его, построили рядом гостиницу и оповестили весь мир о своем открытии.
Вокруг нового святилища начали вскоре создаваться легенды о случаях
чудесного исцеления, и туда устремились толпы паломников. В праздник
	Пресвятой Девы Марии, 15 августа, там устраивали специальные
торжественные богослужения с крестным ходом.
	Богословы не могли, однако, примириться с мыслью, что Мария
умерла естественной смертью, как обыкновенный человек. Ведь она была
матерью божьей и не могла подчиняться законам природы, её тело не могло
истлеть. Поэтому, опираясь на апокрифический и, значит, отвергнутый
первоначально церковью цикл _Transitus Mariae_, они позаимствовали оттуда,
в частности, трогательное сказание о том, что Мария, правда, умерла
естественной смертью и была похоронена в Гефсимании, но, очевидно, тело её
вознеслось на небо, потому что, когда вскрыли её могилу, вместо останков
нашли там букет свежих, словно только что положенных туда роз.
	Посвященный этому событию праздник успения ввела поначалу
только восточная церковь, да и то лишь в четвёртом веке. Что же касается
римско-католической церкви, то прошло ещё двести лет, прежде чем она
решилась включить этот праздник в свою литургию. В 1950 году папа Пий
двенадцатый объявил успение богоматери и её телесное вознесение догматом.
Однако новый догмат не имел под собой никакой базы, кроме апокрифов.
Надо было найти ему опору в канонических текстах Нового завета. И такой
текст был найден. Это начало двенадцатой главы _Откровения Иоанна
Богослова_. В _Откровении_ сказано следующее; _И явилось на небе великое
знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец
из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения_.
Насколько это место подходит для обоснования догмата о телесном
вознесении богоматери, судить читателям.
	Одним из самых интригующих образов Нового завета является
Иосиф, отец Иисуса. Матфей и Лука упоминают о нем в своих родословных и
в рождественских сказаниях, а затем упорно обходят жизнь его молчанием.
Что же касается Евангелий от Марка и Иоанна, _Деяний апостолов_ и
посланий Павла, то их авторы словно бы вообще не знают о его
существовании. Это тем более странно, что ведь Иосиф сыграл в жизни
Иисуса немалую роль. Во-первых, если верить Матфею, ангел божий именно
ему, а не Марии сообщил благую весть. Кроме того, Иосиф как-никак
вырастил Иисуса, и совершенно неважно, был ли он ему родным отцом или
всего лишь опекуном. Ну, а самое главное то, что он считался прямым
потомком Давида и именно на его родословной строилась версия о царском
происхождении Иисуса. Матфей и Лука для того и составили родословные
Христа, чтобы доказать это скептикам и маловерам. Но они взялись за это
каждый на свой страх и риск, без согласования, и в результате в Новом завете
содержатся две различные родословные Христа, исключающие друг друга в
ряде звеньев, что, разумеется, ставит под сомнение их историческую
достоверность. По Матфею, Иосиф _ сын Иакова, а по Луке,_ сын Илии.
Впрочем, уже то, что Лука ведет родословную Иисуса от самого Адама,
перечисляя его предков поименно одного за другим, свидетельствует о её
фантастическом характере. Тут вспоминается первое послание к Тимофею, в
котором Лжепавел призывает эфесских единоверцев, чтобы они _не
занимались баснями и родословиями бесконечными_ (1:4). Очевидно,
составление родословных было тогда модой и оба евангелиста отдали ей дань.
	Подобные противоречия не должны нас удивлять. Мы их встречали
уже неоднократно и будем встречать ещё, так что, пожалуй, их можно назвать
неотъемлемым свойством Нового завета. Хуже то, что Матфей и Лука
проявляют непростительное отсутствие логики в одном из существеннейших
вопросов христологии. Они, как говорилось выше, основывают царскую
родословную Иисуса на отцовстве Иосифа, совершенно забывая, что, по их же
собственной концепции непорочного зачатия
	Марии, Иисус не был плотью от плоти Иосифа и, следовательно, не
был потомком Давида. Эту вопиющую непоследовательность в столь важном
вопросе можно объяснить лишь тем, что евангелисты запутались в
собственном повествовании, желая во что бы то ни стало показать, что Иисус
оправдывает ветхозаветное пророчество о происхождении мессии из дома
Давидова.
	Некоторых теологов уже в первые столетия христианской эры очень
смущала эта логическая беспомощность евангелистов. Они пытались как-то
исправить положение и, применив все свои казуистические способности,
придумали следующее: Мария была близкой родственницей Иосифа, и, стало
быть, в её жилах тоже текла царская кровь. Труднее было, однако, обосновать
этот тезис. Во всем Новом завете нет ни единого намека на что-либо подобное.
Поэтому теологам пришлось заглянуть в далекое прошлое, в древнееврейский
закон левирата. По этому закону бездетная вдова обязана была выйти замуж за
брата покойного мужа или за другого родственника. Правда, Мария не была
вдовой, но теологи нашли выход и из этого затруднения. Она была, по их
словам, _дочерью-наследницей_, на которую распространялся тот же закон. И
если её выдали замуж за Иосифа, то, значит, она состояла в близком родстве с
ним. Все это, конечно, чистейший софизм, поскольку в его основе лежат
вымышленные предпосылки. В дошедших до нас письменных источниках нет
ничего, что бы позволило предположить, будто у древних евреев
существовали _дочери-наследницы_, подчиняющиеся особым законам, и будто
Мария принадлежала к их числу. Зато нам известно со всей достоверностью,
что никому из древних евреев и в голову не могло прийти вести свою
родословную от предков по материнской линии. У семитских народов в
родословных учитывались исключительно предки мужского пола. Женщины
не играли в них почти никакой роли. Мы уже писали, что Иосиф весьма редко
упоминается в текстах Нового завета. Евангелисты, даже вводя в
повествование семейство Иисуса, обходят молчанием его главу. На первом
плане всегда Мария и её сыновья, а в отдельных случаях также и дочери.
	Исследователи Нового времени выдвинули различные предположения
по поводу этих умолчаний. Давид Штраус, например, видит здесь три
возможности: или Иосиф рано умер, или не одобрял деятельность сына, или,
наконец, его не включали в предания из догматических соображений: ведь в
соответствии с более поздней христологической доктриной он не был отцом
Иисуса. Самым убедительным нам представляется предположение, что Иосиф
умер и Мария осталась вдовой. Когда же он мог умереть? В двенадцать лет
Иисус, как рассказывает Лука, тайком покинул своих родных и вернулся в
Иерусалим, где в храме поражал ученых мужей своей мудростью. Марии
пришлось прервать свой путь в Назарет и отправиться на поиски сына. Найдя
его наконец, она сказала: _Чадо! что ты сделал с нами? Вот, отец твой и я с
великою скорбью искали тебя_ (2:48). Итак, если верить Луке, в ту пору Иосиф
был ещё жив. И умер он, вероятно, незадолго до событий, описанных в
евангелиях.
	Трех младших братьев Иисуса _ Иосию, Симона и Иуду _ мы знаем
только по именам. Это были, очевидно, ничем не примечательные люди,
стоявшие в стороне от всего, что происходило с их братом.
	Зато довольно много нам известно об Иакове. Мы знаем, что он в
течение восемнадцати лет стоял во главе иерусалимской общины. Мы знаем
также, что он пользовался большим авторитетом у всех жителей Иерусалима
и, когда его побили каменьями, возмущение еврейской общественности было
так велико, что римский наместник лишил виновника этой казни, Ананию 2,
сана первосвященника. Даже историк Иосиф Флавий, при всей своей
преданности моисеевой религии, выступил в защиту Иакова, заклеймив
Ананию.
	Благодаря христианскому историку Евсевию, который приводит в
своих сочинениях обширные отрывки из не дошедшего до нас _Дневника_
Иегесифа (180 г.), мы узнаем ещё ряд любопытных деталей. Иегесиф
сообщает, что Иаков был святым уже во чреве матери, а став назореем, не пил
ни вина, ни других крепких напитков и не брал в рот мяса. Он никогда не
стриг волосы, не купался при людях, не натирался благовониями. Его колени
были мозолисты, как колени верблюда, ибо он по целым дням,
коленопреклоненный, молился в храме о том, чтобы бог простил людям их
грехи. Неудивительно, что среди христиан долго была жива память об этой
незаурядной личности. Тот же Иегесиф рассказывает, что ещё при нем, то есть
около 180 года, сто с лишним лет после казни Иакова (62 г.) люди совершали
паломничества к его могиле, расположенной там, где он погиб, неподалеку от
храма. Евсевий рассказывает, что в Иерусалиме показывали епископское
кресло, на котором будто бы восседал Иаков.
	Законы назореев были строги. От давших обет требовались аскетизм и
величайшее самоотречение. И Иаков в этом смысле больше походил на
Иоанна Крестителя, чем на Иисуса, и уж совсем был не похож на Павла,
далекого от аскетизма и жившего так же, как все граждане Римской империи.
Иегесиф, как говорилось выше, писал, что _Иаков был святым уже во чреве
матери_. Эти слова нельзя толковать иначе, кроме как в том смысле, что ещё
до его рождения мать посвятила его богу, обещав, что сын позднее даст обет.
Мы знаем из Ветхого завета, что такой обычай у евреев действительно
существовал. Например, Самсон тоже был посвящен матерью богу ещё до
своего рождения.
	На основании этих сведений можно предположить, что все семейство
Иисуса было как-то связано с назореями и в доме господствовала атмосфера
ортодоксальной религиозности и глубокой преданности традициям предков.
Иаков был, несомненно, достойным сыном этой семьи. Все свои
отличительные черты: строгий нрав, склонность к аскетизму и слепую
преданность законам моисеевой религии _ он унаследовал от родителей.
Даже мессианство, то есть веру в пришествие мессии, он, пожалуй, вынес из
родительского дома, и в его взглядах впоследствии изменилось лишь то, что
он признал своего старшего покойного брата тем самым долгожданным
мессией.
	Знаменитый немецкий библеист Юлий Вельхаузен на основе всего
этого сделал предположение, что и Иисус был, скорее всего, не более чем
еврейским учителем. Он ведь подчеркивал, что приходит не подстрекать, а
выполнять заветы Торы и пророков. Своим ученикам он прямо заявил: _Я
послан только к погибшим овцам дома Израилева_ (Матфей, 15, 24). Более
того, он, как и все иудеи, относился к людям другой веры с презрительным
предубеждением, язычников называл _псами_. Своим ученикам Иисус
запрещал какие-либо сношения с язычниками и еретическими самарянами.
_Но ведь Иисус потом пересмотрел свою позицию и проповедовал
универсализм, посылая апостолов ко всем народам мира_,_ могут возразить
нам читатели. Но ответ на это лишь один:
	Иисус при жизни никогда свою позицию не менял. Правда, в
евангелиях он трижды бросает такие универсалистские призывы, но следует
отметить, что делает он это уже как воскресший Христос. Причем в Евангелии
от Марка, хронологически самом древнем, это высказывание дано в последней
главе, которую, как признано уже всеми без исключения библеистами,
самовольно дописал кто-то из более поздних переписчиков. Итак, это текст,
тенденциозно подделанный во имя определенной богословской цели. Все
данные, на основании которых мы приходим к заключению, что Иисус был
только еврейским пророком, составляют, несомненно, основной и наиболее
древний слой евангелий, и они, по всей вероятности, исторически достоверны.
Ведь именно так воспринимали Иисуса Иаков и его иерусалимские
подопечные, которые и не намеревались порывать с иудаизмом.
	Вскоре, однако, наступил второй, эллинистский этап христианства,
когда в общины стали все чаще вступать люди нееврейского происхождения.
И все более насущным делался вопрос идейного санкционирования этого
притока. Естественно, нашлись учителя и богословы, доказывавшие, что это
соответствует воле Иисуса, который после смерти явился апостолам и велел
им обращать в свою веру не только евреев, но и другие народы. Однако не
подлежит сомнению, что этот вопрос возник позднее, через несколько лет
после смерти Иисуса. Об этом неопровержимо свидетельствует тот факт, что
спор об отношении к язычникам разгорелся уже между продолжателями дела
Иисуса _ Иаковом, Петром, Павлом и Варнавой. Бурный, непримиримый
характер спора убедительно доказывает, что это был вопрос совершенно
новый, порожденный изменившейся жизненной обстановкой. Совершенно
ясно также и то, что такой спор никогда бы не возник, если бы по этому
поводу имелось прямое указание воскресшего Иисуса. Таким образом,
напрашивается вывод: в ту пору, когда Иаков, Павел, Петр и Варнава
поссорились из-за отношения к язычникам, версии о посмертном
распоряжении Иисуса ещё не существовало. Эта легенда родилась среди
христиан намного позднее, но все же достаточно рано для того, чтобы Матфей
и Лука могли её использовать в своих евангелиях.
	Итак, Иисус был действительно реформатором религии, но
исключительно в рамках иудаизма. Он боролся, в частности, против
бездушного, ригористического формализма фарисеев, которые в своем
стремлении защитить Тору ввели множество абсурдных наказов и запретов.
Во время шабаша, например, запрещалось путешествовать, поднять с земли
упавшее полотенце, сорвать колос для утоления голода и даже вытащить из
канавы свалившегося туда вьючного осла. Шабаш _ субботний отдых у
евреев. Иисус протестовал против этих бессмысленных правил, пытаясь
вернуть шабашу его первоначальный смысл. Шабаш для людей, а не люди для
шабаша, сказал он во время одного диспута. Фарисеям, а также семье самого
Иисуса такое заявление казалось шокирующим, еретическим и даже
мятежным.
	Разногласия Иисуса с легалистами имели ещё другую, скрытую
причину, а именно, как подчеркивает немецкий библеист Барш, глубокое
сочувствие к нищим, страдающим и обездоленным, возмущение тезисом
фарисеев, что нищета и страдания не заслуживают сочувствия, ибо они
являются наказанием за грехи.
	Иисус, как мы знаем, садился за один стол с мытарями и грешниками.
Но нельзя забывать, что это были всегда только иудеи. В евангелиях нет ни
слова о том, что он разделил хоть раз трапезу с язычниками, как это делали
позднее в Антиохии Петр, Павел и Варнава.
	Хоть Иисус никогда не сказал ни слова в защиту еврейской женщины,
дискриминируемой, лишенной человеческих прав и рассматриваемой
мужчинами как вещь, как собственность (в этом отношении он не
обнаруживал никакой тяги к реформам), однако в своей повседневной жизни
он демонстративно нарушал эти древние традиции, обращался с женщинами
уважительно, подчеркивая, что бережет их человеческое достоинство. Так,
например, он поддерживал дружеские отношения с сестрами Лазаря, Марией и
Марфой, охотно их навещал и подолгу беседовал с ними. Недаром Иоанн
пишет, что Иисус _любил Марфу и сестру её и Лазаря_ (11:5). Он встал на
защиту женщины, виновной в прелюбодеянии, и даже, если поверить сказанию
Иоанна, удостоил беседы самарянскую женщину, встреченную у Иаковлева
колодца. Его поведение в этот раз было настолько необычным, что поразило
даже его ближайших учеников. _В это время пришли ученики его и удивились,
что он разговаривал с женщиною; однако ж ни один не сказал: чего ты
требуешь? или: о чем говоришь с нею?_ (Иоанн, 4:27).
	Мытари, грешники, блудница и женщина из ненавистного иудеям
племени _ такова была компания Иисуса. Враждебно настроенные
соплеменники говорили о нем: _Вот человек, который любит есть и пить вино,
друг мытарям и грешникам_ (Лука, 7:34). А жители Назарета, знавшие его с
детства и не имевшие понятия о том, какие глубокие изменения произошли в
этом неприметном на вид плотничьем сыне, с возмущением спрашивали, по
какому праву он учит закону божьему, не имея для этого никакой подготовки.
_И придя в отечество свое,_ рассказывает Матфей,_ учил их в синагоге их,
так что изумлялись и говорили:
	откуда у него такая премудрость и силы? не плотников ли он сын? не
его ли мать называется Мария, и братья его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда?
и сестры его не все ли между нами? откуда же у него все это? И соблазнялись
о нем. Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в
отечестве своем и в доме своем_ (13:54_57). Лука заканчивает этот инцидент
гораздо более драматично, по его словам, жители Назарета были так
возмущены, что выгнали Иисуса из города и пытались его убить (4:29). Слухи
об этих инцидентах, несомненно, доходили до семьи Иисуса, производя там
тягостное впечатление. Мария страдала от того, что её первородный сын
скитается по свету, вызывая повсюду возмущение. То, что ей рассказывали
старшие сыновья, в особенности Иаков, самый ревностный среди них
приверженец иудаизма, очень волновало её. Ведь Иисус проповедовал
взгляды, явно ниспровергающие те строгие религиозные принципы, которые
она внушала ему с детства. Нарисованная тут картина _ отнюдь не плод
досужей фантазии: из Нового завета неопровержимо явствует, что семейство
Иисуса не верило в его божественную миссию, не понимало ни его самого, ни
его учения и относилось к нему прямо-таки враждебно. Как же иначе
толковать слова Иоанна: _Ибо и братья его не веровали в него_ (7:5)? А
знакомый уже нам и заслуживающий доверия христианский историк второго
века Иегесиф утверждает, что ученые мужи уговаривали Иакова выступить
публично против Иисуса. Очевидно, в ту пору была ещё жива память о том,
что Иаков не верил в Иисуса и отвергал его учение. Он поверил, как сообщает
Павел в первом послании к коринфянам (15:7), когда Иисус явился ему после
своего воскресения. Итак, несмотря на то, что Иисус прославился уже рядом
чудесных исцелений и обрел не только толпы последователей, но двенадцать
постоянно сопровождавших его, беззаветно преданных ему учеников, его мать
и братья как бы не замечали этих успехов, придя к убеждению, что он лишился
рассудка и его необходимо срочно взять под опеку. _И, услышав, ближние его
пошли взять его,_ сообщает Марк, фиксировавший самые ранние и поэтому
самые близкие к истине предания,_ ибо говорили, что он вышел из себя_
(3:21).
	Судя также по некоторым другим фразам в Евангелиях от Матфея,
Марка и Луки, мы можем сделать вывод, что отношения между Иисусом и его
близкими не были чересчур нежны (Матфей, 12:46 и далее; Марк, 3:31 и далее;
Лука, 8:19). Марк рассказывает:
	_И пришли матерь и братья его и, стоя вне дома, послали к нему звать
его. Около него сидел народ. И сказали ему: вот, матерь твоя и братья твои и
сестры твои, вне дома, спрашивают тебя. И отвечал им: кто матерь моя и
братья мои? И обозрев сидящих вокруг себя, говорит: вот матерь моя и братья
мои; ибо кто будет исполнять волю божию, тот мне брат, и сестра, и матерь_
(3:31_35).
	Как выразителен этот краткий эпизод! Характерно прежде всего то,
что Иисус не вышел на улицу к матери и братьям, а ответил им через
посредника. Словно знал их намерения и опасался, что они насильно уведут
его домой. А каков сам ответ?! Это резкая отповедь, лишенная какой-либо
нежности, а ведь она адресована родной матери! Чтобы занять такую позицию
по отношению к ближним, Иисусу, по-видимому, пришлось немало пережить
и выстрадать. Полная мрачных, апокалипсических тонов история искушения
Иисуса _ символ переживаний человека, который в муках и тяжелой
внутренней борьбе решает великую проблему своего жизненного призвания.
Бездумные в своей ортодоксальной ограниченности, братья восстановили
против него родную мать, всячески препятствовали ему в его деятельности и,
наконец, дошли до того, что объявили его безумцем. Иисус, правда, выиграл
этот бой с посредственностью, один из самых тяжелых в его жизни, но в
сердце у него остались глубокая рана и чувство обиды. Сколько горечи звучит
в его словах, приводимых Лукой: _Если кто приходит ко мне, и не
возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а
притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником_ (14:26).
Толкователи Нового завета могут возразить, что эта фраза имеет
аллегорический смысл. Пусть так, но самый факт использования той, а не иной
аллегории отражает, надо думать, субъективный опыт Иисуса. Семейный
разлад сказался и в последние дни жизни Иисуса. Матфей, Марк и Лука
единодушно сообщают, что никто из ближайших родственников Иисуса не
появился у креста, когда он умирал, никто не позаботился о захоронении тела;
его похоронил посторонний человек, Иосиф из Аримафеи. А ведь у них не
было причин бояться, римское право разрешало семьям забирать тела
казненных. Правда, Иоанн утверждает, что Мария вместе с другими
женщинами стояла около распятого Иисуса, но мы уже знаем, что этот
евангелист произвольно подбирал легенды, нужные ему для его теологических
целей, не считаясь с исторической правдой. Поэтому большего доверия в этом
случае заслуживают синоптики. Им незачем было сочинять историю,
изображающую семейство Иисуса в столь невыгодном свете. Они просто
фиксировали факт, о котором все знали и который поэтому нельзя было
обойти молчанием. Мы уже приводили тезис библеистов о том, что все
евангельские истории, которые идут вразрез с ведущей христологической
идеей, или полностью достоверны, или содержат хоть крупицу истины. К этой
категории следует отнести и сведения о семейных конфликтах Иисуса. Они
дискредитируют одно из самых важных для христианства евангельских
сказаний. Если Мария знала, что Иисус рожден мессией, ибо его рождение
сопровождалось такими сверхъестественными явлениями, как благовещение
архангела Гавриила, непорочное зачатие, ангельское пение и поклонение трех
волхвов, то как она могла не понимать поведения Иисуса и считать его
безумцем? Это гротескное противоречие подметил уже Цельс, писавший в
своем полемическом трактате _Правдивое слово_ (178 г.): _Что касается
матери Иисуса, Марии, то она никогда не сознавала, что породила неземное
существо, сына божьего. Напротив, христиане забыли вычеркнуть из
евангелий фразу о том, что Мария считала Иисуса безумцем и вместе с
другими членами семьи пыталась его пленить и изолировать от окружающих_.

	Иисус и Иоанн Креститель
	Рядовой читатель евангелий, увлеченный их возвышенной, строгой и
вместе с тем страстной атмосферой, поэтичностью и музыкальностью, как
правило, не замечает скрытых изъянов повествования в виде всякого рода
непоследовательностей, противоречий, взаимоисключающих сведений.
Многие из них касаются мелочей, но есть и такие, которые затрагивают по
существу важные доктринальные и исторические проблемы.
	Мы уже многократно вскрывали подобные противоречия в
евангельских сказаниях. Но их список отнюдь не исчерпан, и в дальнейшем
нам придется его пополнять. Так, пример странной авторской рассеянности
мы находим у евангелиста Иоанна, который сначала сообщает, что Иисус
лично крестил своих последователей (3:22), а вслед за этим, к нашему
удивлению, объявляет, что крестил вовсе не Иисус, а его ученики (4:2).
Казалось бы, мелочь, но ведь она касается столь важной для христианской
церкви доктринальной проблемы, как крещение. А вот ещё более важная
информация. Матфей (3:13_16), Марк (1:9) и Иоанн (1:31_32) сообщают,
что Иоанн Креститель крестил Иисуса на реке Иордан. В четвертом евангелии
мы читаем даже, что он не только крестил, но _ единственный из
присутствующих _ видел, как на Иисуса сошел с неба святой дух в облике
голубя. Между тем из Евангелия от Луки мы узнаем, что Иоанн Креститель не
мог ни крестить Иисуса, ни видеть святого духа, сходящего с неба, потому что
в то время, когда Иисус принимал крещение, Иоанн сидел уже в тюрьме по
приказу Ирода. Кто же совершил обряд, из текста не ясно: _Ирод же
четвертовластник, обличаемый от него за Иродиаду, жену брата своего, и за
все, что сделал Ирод худого, прибавил ко всему прочему и то, что заключил
Иоанна в темницу. Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись,
молился:
	отверзлось небо, и дух святой нисшел на него в телесном виде, как
голубь, и был глас с небес, глаголющий: ты сын мой возлюбленный; к тебе
мое благоволение!_ (3:19_22). Из этого отрывка следует, что святого духа
видели все, кто присутствовал при крещении. В противоречиях, выступающих
в различных версиях сказания об Иоанне Крестителе,   чувствуются   какие-то
загадки, какие-то интригующие недомолвки. Давайте поэтому вспомним
вкратце исторические обстоятельства, послужившие основой для этих
сказаний.
	Иоанн, именуемый авторами Нового завета, а также Иосифом
Флавием Крестителем, большую часть своей сознательной жизни провел в
пустыне отшельником, питаясь саранчой и лесным медом. На пятнадцатом
году царствования императора Тиберия, то есть в 28 году нашей эры, он
вышел из пустыни и начал пророчествовать. В одежде из грубошерстной
верблюжьей ткани, перепоясанной кожаным ремнем, он ходил по стране,
громовым голосом вещая о скором наступлении царства божьего на земле и
призывая народ к покаянию. Тем, кто примет крещение путем омовения в
водах Иордана, он обещал отпущение грехов и доступ в будущее царство
божье на земле. Здесь нет, пожалуй, нужды подробно пересказывать жуткую и
мрачную в своей экзотической красоте историю его дальнейшей судьбы,
описанную евангелистами Матфеем и Марком. Четвертовластник Ирод
заточил Иоанна в крепость за то, что тот обвинил его в кровосмешении: Ирод
отнял у своего брата жену Иродиаду и женился на ней. Разыгралась трагедия,
послужившая впоследствии сюжетом для многих произведений музыки,
живописи и литературы: пир Ирода, танец Саломеи, мстительность Иродиады,
голова казненного Иоанна, принесенная на блюде в зал, где происходил пир.
Истины ради следует отметить, что дочь Иродиады, своим танцем пленившая
Ирода, в евангелиях никак не названа. Лишь внеевангельские источники
сообщают, что её звали Саломеей. Мы бы не знали также места казни Иоанна,
если бы Иосиф Флавий не сообщил нам, что это произошло в пограничной
крепости Машерон.
	Кстати, этот еврейский историк, в чьей правдивости мы не раз имели
случай убедиться, иначе объясняет причины трагедии. По его мнению. Ирод
просто испугался растущей популярности бывшего отшельника, который
своими страстными, гневными проповедями снискал себе славу нового
пророка, чуть ли не мессии. Об этой его популярности сообщает, в частности,
также и Лука: _...все помышляли в сердцах своих о Иоанне, не Христос ли
он..._ (3:15).
	Осаждавшие Иоанна истерические, доведенные до крайней степени
экзальтации толпы простонародья вызывали тревогу, не предвещали ничего
хорошего. В любой момент могли вспыхнуть беспорядки, кончавшиеся, как
правило, вооруженной интервенцией римских когорт и кровавой расправой с
одураченным населением. Мессианство Иоанна было так же опасно для
существующего порядка, как мессианство предшествовавших ему самозваных
пророков и вождей народа. А среди угнетенных и ожидающих спасителя слоев
еврейского населения царили такие настроения, что у Ирода были все
основания опасаться Иоанна, и поэтому он решил устранить его. Впрочем, это
отнюдь не исключает и чувства личной мести, вызванного резкой критикой со
стороны дерзкого пришельца из пустыни. Следует, однако, отметить, что
Иосиф Флавий ничего не сообщает о мрачной романтической истории,
сопровождающей в евангелиях гибель Иоанна Крестителя, он ни единым
словом не упоминает о безнравственном поступке Ирода, о ненависти
Иродиады и о Саломее, вытанцевавшей голову Иоанна. Это умолчание
настраивает нас скептически и подсказывает вывод, что все сказание является
литературным вымыслом. И нам остается лишь выразить свое восхищение
богатейшей фантазией неизвестного автора, сочинившего его.
	Евангелисты всячески подчеркивают, что Иоанн Креститель
подчинился Иисусу, увидел в нем предсказанного _священным писанием_
мессию, который сильнее его, ибо будет крестить людей святым духом, в то
время как он сам крестил только водой. В Евангелии от Иоанна он заходит в
своем смирении так далеко, что объявляет себя недостойным развязать ремень
у обуви Иисуса.
	Нетрудно, однако, убедиться, что эти заявления евангелистов не
соответствовали действительности и являлись просто пропагандой, имеющей
целью доказать, что Иисус был выше Иоанна и что сам Иоанн во
всеуслышание признал это. Евангелисты пытались, таким образом, затушевать
тот факт, что между Иоанном и Иисусом, а затем между их последователями
существовали постоянные антагонизмы и сильное соперничество. Однако
евангелисты не позаботились о том, чтобы вычеркнуть из текста ряд фраз,
указывающих на это соперничество. Так, например, в Евангелии от Иоанна мы
читаем, что, когда Иоанн Креститель находился в Еноне, к нему явились его
ученики предупредить, что у Иисуса появляется все больше приверженцев _
_он крестит и все идут к нему_ (3:26). Правда, Иоанн будто бы ответил на это
предупреждение новой декларацией о признании им превосходства Иисуса, но
это не меняет сообщенного в данном отрывке факта, что оба они, каждый для
себя, вербовали учеников и последователей, соперничая друг с другом. Из
другой, хотя и довольно туманной, фразы в этом же евангелии мы узнаем, что
в связи с этим соперничеством у Иисуса были какие-то неприятности. Ему
пришлось покинуть Иудею и отправиться в Галилею, ибо фарисеи
высказывали неудовольствие по поводу того, что _он более приобретает
учеников и крестит, нежели Иоанн_ (4:1). Порой возникает сомнение,
встречались ли Иоанн Креститель с Иисусом вообще. В Евангелии от Матфея
есть место, где Матфей описывает возвышенную сцену, когда Иоанн признает
примат Иисуса. _Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну _
креститься от него. Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно
креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне?_ (3:13, 14). В конце концов он
все же крестит Иисуса.
	Выходит, Иоанн встречался с Иисусом, знал его, признавал его
миссию. Но в этом же евангелии в другом месте мы читаем, что Иоанн,
_услышав в темнице о делах Христовых, послал двоих из учеников своих
сказать ему: ты ли тот, который должен придти, или ожидать нам другого?_
(11:2, 3); то есть выясняется, что Иоанн не знал Иисуса, никогда с ним не
встречался и не крестил его.
	Похоже, что сквозь слои пропаганды проглядывают то тут, то там
крохи исторической правды. А правда состоит в том, что существовала секта,
почитавшая одного лишь Иоанна Крестителя и не признававшая Иисуса.
Причем секта, судя по всему, многочисленная и деятельная; её приверженцы
имелись не только среди иудеев диаспоры, но и в кругах людей, уже
принявших христианство. В синоптических евангелиях недвусмысленно
сказано, что члены секты составляли замкнутую организацию, соблюдали
посты (Матфей, 9:14; Марк, 2:18; Лука, 5:33) и имели свои молитвы (Лука,
11:1). После смерти Иоанна Крестителя одним из очередных руководителей
секты был некий Аполлос, переехавший из Александрии в Эфес вместе со
своими двенадцатью апостолами. Вот что рассказано об этом в _Деяниях
апостолов_: _Некто иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж
красноречивый и сведущий в Писаниях, пришел в Ефес. Он был наставлен в
начатках пути господня и, горя духом, говорил и учил о господе правильно,
зная только крещение Иоанново. Он начал смело говорить в синагоге.
Услышавши его, Акила и Прискилла приняли его и точнее объяснили ему путь
господень_ (18:24_26). Рассказ, как легко заметить, последовательностью не
отличается. С одной стороны, Аполлос будто бы говорил и учил об Иисусе
правильно, а с другой _ знал _только крещение Иоанново_. Христианская
супружеская пара зачем-то принялась обращать его в свою веру и якобы
преуспела в этом. Но вот из первого послания Павла к коринфянам мы узнаем,
что это не так. Павел пишет: _Сделалось мне известным о вас, братия мои, что
между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: _я Павлов_; _я
Аполлосов_;
	_я Кифин_; _а я Христов__ (1:11, 12). По-видимому, в эллинских
городах яростно соперничали между собой различные религиозные
группировки. Среди них были и почитатели Иоанна Крестителя. При жизни
автора _Деяний апостолов_ борьба эта была в разгаре. Она отразилась в
примененном им полемически-пропагандистском приеме, идентичном тому,
который применили синоптики к Иоанну Крестителю и Иисусу. Целью этого
приема было убедить читателей, что образованный Аполлос вместе со всей
сектой почитателей Иоанна принял учение Павла.
	Христиане были очень заинтересованы в распространении этой
версии потому, что с годами культ Иоанна Крестителя не только не угас, а,
напротив, распространялся все шире. Особенно среди евреев, всегда
считавших его еврейским пророком. Культ этот нашел благодатную почву
также и в христианстве, и даже в исламе. Крестоносцы, грабя
Константинополь, похитили множество реликвий, в том числе целых две
головы Иоанна Крестителя, которые хранятся теперь в двух французских
храмах: в Суассоне и в Амьене. Когда потом Константинополь завоевали
турки, султан поместил в свою сокровищницу и с благоговением хранил
другие реликвии Иоанна: ладонь и осколок черепа.
	Заканчивая разговор об отношениях между Иисусом и Иоанном
Крестителем, следует отметить, что обряд крещения, который связывают
главным образом с деятельностью Иоанна, не был его изобретением и не был
в Палестине новостью. Он не представлял собою посвящения в новую веру и
вообще не был исключительно христианским обрядом. Его соблюдали
некоторые иудаистские секты, прежде всего секта ессеев с центром в Кумране,
с которой Иоанн Креститель, несомненно, был как-то связан. Но родословная
крещения намного древнее, она уходит корнями в третье тысячелетие до
нашей эры, когда на берегах Евфрата родился культ воды. Как показывает
открытая археологами мозаика, изображающая божество реки Евфрат, культ
этот продолжал существовать вплоть до третьего века нашей эры
Американский востоковед В. Ф. Олбрайт, опираясь на древнюю иконографию,
доказал, что идея крещения, то есть духовного очищения через погружение в
воду, месопотамского происхождения. Кроме того, обряд крещения был
распространен в Египте, а также представлял собою магический способ
единения с богом в религиозных мистериях, в частности в елефсиской и
орфической мистериях, равно как и в митраизме. Итак, это был языческий
обычай, неразрывно связанный с миром религиозных представлений Ближнего
Востока.
	Христианство, под давлением традиций своих новых эллинских
адептов, вынуждено было довольно рано включить крещение в свой ритуал,
вкладывая в него, разумеется, новое теологическое содержание. Мы не знаем,
однако, когда произошла эта синкретизация, поскольку данные Нового завета
по этому вопросу весьма туманны. Например, в Евангелиях от Матфея и от
Марка Иисус, правда, велит своим ученикам крестить, но делает это лишь
после своего воскресения, то есть посмертно. К тому же в Евангелии от Марка
об этом говорится в той части текста, который признан исследователями более
поздней вставкой, не принадлежащей руке самого древнего из евангелистов
(Матфей, 28:19;
	Марк, 16:16).
	Иоанн между тем дает, как уже говорилось, две взаимоисключающие
версии: по одной _ Иисус крестил, по другой _ не крестил вообще. Крестили
будто бы его ученики, из чего можно заключить, что уже во втором поколении
крещение начало распространяться как христианский обряд. Любопытнее
всего, однако, то, что пишет Павел в своем первом послании к коринфянам:
_Благодарю бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, дабы
не сказал кто, что я крестил в мое имя. Крестил я также
	Стефанов дом; а крестил ли ещё кого, не знаю. Ибо Христос послал
меня не крестить, а благовествовать..._ (1:14_ 17). Судя по этим словам,
Павел не придавал особого значения этому обряду; сам крестил неохотно и
лишь от случая к случаю. И он недаром здесь ссылается на Иисуса, который,
как известно, весьма критически относился ко всяким формальным внешним
религиозным обрядам.
	Протагонисты христианства, а также евангелисты были
заинтересованы в том, чтобы затушевать языческие корни крещения и
подчеркнуть его связь с иудаизмом, где, благодаря ессеям, у него была богатая
традиция. Таким образом возникла версия об Иоанне Крестителе как предтече
Иисуса. Вся история его подчинения новому мессии носит, по всей видимости,
характер мифа, который ретроспективно объясняет и санкционирует наличие в
христианстве обряда крещения. Давид Штраус в своей знаменитой
монографии об Иисусе пишет, что Иоанн Креститель был аскетом и мрачным
отшельником, в то время как Иисус был человеком жизнерадостным,
общительным, не постился и даже пил вино. Невозможно представить,
утверждает Штраус, чтобы этот аскетический, угрюмый пророк признал
высшим существом Иисуса, являвшего собою прямую противоположность
ему. Это позволяет нам понять, почему с самого начала существования
христианства возникла секта последователей Иоанна Крестителя, так
называемых иоаннитов. Она долго держалась отдельно от христианских
общин, и ещё летописи второго века упоминают о ней как об одной из
признанных сект иудаизма. Известный библеист Бультман отождествляет её с
сектой мандеистов, приверженцы которой, правда очень немногочисленные
(их не более двух тысяч), существуют и поныне. Они живут на нижнем
Евфрате, у Персидского залива. У них свое _священное писание_, в котором
Иоанн Креститель назван истинным пророком, а Иисус Христос _
лжепророком.

	На горе Елеонской.
	Если бы кто-нибудь захотел отметить на карте дороги, по которым
странствовал Иисус, проповедуя и исцеляя, он бы убедился, что это
совершенно невозможно. Несмотря на то что речь идет о важнейшем периоде
жизни Иисуса, авторы Нового завета не сумели здесь избежать крайней
путаницы. С одной стороны, синоптические евангелия, а с другой _
Евангелие от Иоанна дают две различные версии, перед которыми читатель
встает в недоумении, не зная, кому верить. Все четыре евангелиста
единодушны только в одном: Иисус начал свою общественную карьеру в
Назарете и закончил в Иерусалиме. Во всем же, что касается его деятельности
в период между этими двумя жизненными рубежами, они расходятся.
Синоптики утверждают, что Иисус действовал только в Галилее. Если же
покидал её пределы, то ненадолго и большей частью по принуждению,
спасаясь от враждебной толпы или от фарисеев. Он трижды, например,
переправлялся на восточный берег Генисаретского озера, один раз дошел до
северной границы страны и остановился в Кесарии, бывал в финикийских
городах _ Тире и Сидоне. Согласно синоптикам, Иисус до своего последнего
торжественного въезда в Иерусалим ни разу не был в этом городе и вообще в
Иудее. Таким образом, когда его арестовали, поставили перед судом
синедриона, били и распяли, жители Иерусалима считали его чужаком,
прибывшим к тому же из презренной, мятежной Галилеи. Между тем в
Евангелии от Иоанна сказано совсем другое, прямо противоположное. Да,
Иисус действовал и в Галилее. Но главным местом его деятельности была
Иудея. Там он проповедовал свое учение_ там исцелял больных и воскресил
Лазаря, там у него были и друзья, и основные антагонисты. И именно к
галилеянам, которые, если верить синоптикам, якобы покушались на его
жизнь, он бежит, спасаясь от агрессивности своих иудейских соплеменников.
Торжественный въезд в Иерусалим не был первым его визитом в этот город.
Он бывал там до этого четыре раза по случаю разных иудейских праздников.
Кроме того, он бывал в Вифании и в течение долгого времени скрывался от
священников в городке Ефреме, на краю иудейской пустыни. Будучи в
Иерусалиме, он не чурался людей, много времени проводил во дворе храма,
открыто проповедуя свое учение, и, значит, был местным жителям хорошо
знаком.
	Евангелисты сильно расходятся даже в описании Страстной недели, и
библеисты по сей день тщетно пытаются установить, хотя бы приблизительно,
очередность событий и их даты. До сих пор не до конца ясно, в каком году и
какого числа Иисус был распят. Неизвестно в точности, была ли Последняя
вечеря традиционной пасхальной трапезой, которая происходит по еврейскому
календарю в месяце нисане, 14-го числа (как утверждают синоптики), или
какой-то другой трапезой, имевшей место (по Евангелию от Иоанна) 13-го
числа того же месяца. Мы не будем здесь заниматься анализом этих
противоречий, но для наглядности остановимся немного более подробно на
описании пребывания Иисуса в Вифании. Тут единодушны только Матфей и
Марк. По их версии, Иисус гостил в доме Симона прокаженного. Какая-то
женщина, не названная по имени, принесла сосуд с драгоценным миром и
возлила на голову Иисусу. Присутствовавшие при этом не то гости, не то
ученики возмутились такой расточительностью, говоря, что миро можно было
продать, а деньги раздать нищим. Марк добавляет, что можно было выручить
огромную сумму _ триста динариев. Кроме того, оба евангелиста вне всякой
связи с этим инцидентом тут же сообщают о предательстве Иуды Искариота.
	Когда же мы отыскиваем соответствующий отрывок в Евангелии от
Луки, то оказывается, что это два совершенно разных сказания. Если верить
Луке, трапеза в Вифании происходит намного раньше и никак не связана с
событиями Страстной недели. Хозяина дома, правда, тоже зовут Симоном, но
тут он не прокаженный, а фарисей. Эпизод с возлиянием мира здесь явно
принадлежит перу человека с беллетристическими наклонностями. Краткое,
деловое описание Матфея и Марка превратилось у Луки в волнующую сценку
с моралью, насыщенную драматическим, подлинно человечным содержанием.
Вместо анонимной женщины мы видим здесь грешницу, которая в порыве
раскаяния обливает ноги Иисуса слезами, целует их, вытирает своими
волосами. В этом рассказе нет ни слова о возмущении в связи с
растранжириванием драгоценного мира. Открыв Евангелие от Иоанна, мы
обнаружим ещё больше сюрпризов. То, что рассказывает Иоанн, имеет, в
сущности, мало общего с тремя предыдущими версиями. Пир в Вифании
происходит тут не за два дня до пасхи, как в Евангелиях от Матфея и от
Марка, а за шесть. И хозяева дома _ совершенно другие люди. Иисус гостит,
согласно Иоанну, у воскрешенного им Лазаря и у его сестер _ Марфы и
Марии.
	Мы узнаем от Иоанна и имя женщины, помазавшей ноги Иисуса
миром и вытершей их своими волосами. Это Мария. И её расточительностью
возмущаются не какие-то неопределенные лица, а Иуда Искариот собственной
персоной. Но Иоанн объясняет нам, что это со стороны Иуды чистейшее
лицемерие: просто он сам был не прочь завладеть тремястами динариями,
вырученными от продажи мира. _Сказал же это не потому, чтобы заботился о
нищих,_ замечает евангелист,_ но потому что был вор. Он имел при себе
денежный ящик и носил, что туда опускали_ (12:6). Итак, по утверждениям
Иоанна, Иуда был казначеем и пользовался этим для того, чтобы воровать из
общей, доверенной ему казны. А теперь рассмотрим события на горе
Елеонской, где Иисус в Гефсиманском саду, расположенном на её склоне,
смертельно скорбел и тосковал и где, наконец, был арестован. Версии всех
евангелистов здесь в общем схожи и различаются лишь в деталях. Например, у
синоптиков безымянный спутник Иисуса отсекает ухо безымянному рабу
первосвященника, и лишь от Иоанна мы узнаем, что речь идет о Петре и
Малхе. В трех евангелиях инцидент заканчивается тем, что Иисус приказывает
своему не в меру ретивому защитнику вложить меч обратно в ножны. О том,
что сталось с окалеченным рабом, не сказано ни слова. И только Лука,
который уже не раз проявлял в подобных случаях больше чуткости и
фантазии, чем другие евангелисты, понял, что такая концовка идет вразрез с
иисусовым принципом милосердия и любви к ближнему. Поэтому он один
закончил эпизод сообщением, что Иисус коснулся раненого уха и исцелил
раба. Фантазия разыгралась у Луки и в описании тоски и скорби Иисуса в
Гефсимании. Другие евангелисты рассказывают лишь, что Иисус страдал
душою и молил бога отвести от него горькую чашу. Лука изображает ту же
сцену значительно более образно и эмоционально, чтобы не сказать _
театрально. В его евангелии Иисус страдает так жестоко, что вместо пота с
него стекают капли крови. Кроме того, ему является ангел, чтобы поддержать
его в минуту слабости и сомнений. В каждой из версий явственно проступают
определенные тенденции. Их авторы, должно быть, для пущей убедительности
стараются приводить все больше реалистических деталей и придать
образность повествованию. А вот ещё одна тенденция, назовем её
теологической. Она видна в Евангелии от Иоанна, где Иисус, как мы знаем,
сильно отличается от Иисуса синоптиков. Он уже при жизни озарен таким
ореолом божественности, что это замечают даже посторонние люди. При этой
концепции прикосновение



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [3]