Лекомцев Александр  -  Растущая обсервация

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]

                        (фантастическая повесть)

 

                         Тайны грядущих дорог   

 

                                   (Часть первая)

 

     Середина мая. Над зелёным покровом бесконечной мари, с вкраплениями красных ягод прошлогодней клюквы и ранних весенних цветов вились птицы. Они видели, как по качающимся под ногами мхам в сторону рощи брела группа двуногих существ. Это не ягодники, не грибники, да и, вообще, не люди и даже не обезьяны. Да и откуда бы здесь, на Северо-западе России взяться, тем же орангутангам и гориллам?

      А вот уже, совсем не далеко от них, двое мужиков, выходящих из болота с коробами, нагруженных клюквой. Наконец-то они выбрались из топкого места на твёрдую почву и присели отдохнуть и перекурить. Сняли с плеч короба-горбовики. Расслабились. Один из них достал из внутреннего кармана куртки папиросы и спички.

      - Ты посмотри уже май месяц, а, сколько ещё на болоте прошлогодней клюквы осталось,- он закурил, пуская густой дым вверх.- Ягоды много. Собирай – не хочу. Она, как свежая, одна к одной. Но сейчас опасно. Снега сошли, болота топкими стали. Ты вот наше местное радио не слушаешь, Боря. А каждое утро передают, что многие люди уходят на болота, и домой не возвращаются.

      - Так, понятное дело, Александр Степанович. Тут не без этого. Кого трясина засасывает, кого – медведи  к лапам прибирают, а у кого и сердчишко не выдерживает. Крякают прямо на месте. Иные блудят по болотам по нескольку месяцев. Плохо ориентируются на местности.

      - А я так считаю, не знаешь, не понимаешь болота, так и не хрен на него ходить. Сиди дома. Чего, на стакан ягоды денег, что ли, не найдёшь? Вот был случай…

      Но Боря осёкся, не завершил начатую им фразу. Лицо его перекосилось гримасой  неподдельного ужаса. Да и было чего напугаться. Из болота, по тропе, к ним вышли пять огромных двуногих существ, покрытых густой и длинной чёрно-бурой шерстью. Эти, явно не дружелюбные монстры, встали полукругом вокруг ягодников, оскалив свои мощные зубы.

      Александр Степанович только и успел сказать:

     - Мать честная! Кажись, Боря, кранты нам полные.

     Доля секунды – и на высокие лесные травы начала струями литься человеческая кровь и падать куски мяса, и уже наполовину обглоданные кости.

    

     Но даже с высоты птичьего полёта не разглядишь всего того, что произошло здесь, в густой чаще леса, рядом с тропой, ведущей из болота. Густы кроны деревьев. Да если  и увидят что-то птицы, разве же они что-нибудь скажут? Особенно вороны. Да и у птиц и зверей свои заботы. Пора гнёзд и спариваний.

     Вот они, чёрные, крикливые, уже опустились на место трагедии. Им много мяса оставили Снежные Люди, то бишь, Биг Футы, которые, якобы, не существуют в природе. Птицы довольны, им тоже есть, чем полакомится. А там и мыши-полёвки своё возьмут, и даже муравей кусочек уже мёртвой ткани человеческого тела утащит в свой «многоэтажный дом».

      Для того, чтобы хорошо жить в России, не обязательно быть её патриотом. Время такое. Мало сказать, что весьма смутное. Оно просто не вероятно логически обоснованное, противоречит тому доброму, что должно происходить, но не происходит.

Нынче в великом почёте не тот, кто думает о благах родного государства и народа, а тот, кто умудрился урвать жирный кусок для себя или тех, кто ему дорог и близок. Это, что называется, крутой и, почти что, герой. Но не вяжется такое утверждение даже с элементарными правилами формальной логики. Бред жуткий. И он-то властвует. Господа и товарищи, неужели каждому из вас необходимо прожить жизнь, чтобы понять, что Человек не может быть таким, не должен. А ведь он такой, бережно сказать, несуразный. Что же происходит? Что творится? Мхом, что ли, поросли незыблемые по сути своей законы истинной демократии? Честно сказать, уже плевать на потерянные души подонков и тех, кто им поёт восхваления в церквях и прочих молельных домах! Кто и что стоит, мы уже знаем… Но разве от этого легче? Могу ли я здоровому мужику в рясе, но дюже грешному, пропеть анафему? Ведь он от… бога. Нет. Не от него… И анафему ему свою обязательно пропою и уже делаю именно так.  Надо ведь, как-то, народ наш доверчивый оградить от дьявола. Самые крутые и смелые засунули в задницы языки и враждуют друг с другом на почве… национальной розни. Правильно. Им не позволили понять, что мафия и нищета – явления интернациональные, их заставили играть (может, и попросили) в эту загадочную и необъяснимую игру. Остановитесь, уважаемые! Не в национальности дело! В другом! Нас, словно баранов на бойню, заставили идти туда, куда надо им… Тем самым субъектам самых разных национальностей, которые в заграничных теремах и замках обнимают друг друга. А там – полный интернационал. Кто же они тогда? Тоже овцы? Если так, то с мощными и весьма и весьма окровавленными клыками волков.

     Жаль мне молодых людей самых разных национальностей, которых зажравшиеся недоумки посылали умирать за «великую национальную идею». Заметьте, именно они же (или их  высоко оплачиваемые клерки (придумали законы, которые направлены против разжигания национальной розни). Но то, что я сказал, господа и товарищи, ныне понятно любому «простолюдину», доказуемо в любых планах и аспектах и, к сожалению, подтверждается самой жизнью. Как бы ни старались, прикрыть это позор российский магнаты и чинуши, но он наружи. Бесстыдство! Полное и ничем не прикрытое. Какая там национальная рознь, если человек в России опущен на самую низшую грань? Я говорю, «человек», но вот таковыми не могу назвать животных толпящихся у Большой Кормушки.

     Нет ведь особой любви к родине у того, кто думает о ней только так, как о росстани на широкой дороге, где можно грабить и грабить. Правда, имеется тут утешение некоторое, которое должно радовать основные массы народа, работающие на благо процветающего дяди, невесть, когда и откуда появившегося в наших замечательных краях. Оно, это утешение заключается в том, что Господь (а значит, и Родина) посылает страшные испытания именно тому, в кого верит, на кого надеется. Хорошо, если это так. А как иначе-то? Вот потому нам ничего не надо, и так сдюжим, без всяких наваров.

    Ничего мы не боимся, даже конца света, приближением которого нас пугают элитные маги, волшебники и, прости господи, экстрасенсы. Нам, которым нечего терять, кроме собственных жизней, не страшны ни какие катаклизмы и экологические катастрофы. Пусть природа топит нас водой, испепеляет нещадным огнём, ввергает в земную тряску (землетрясение), убивает шаровыми и прочими молниями, мы, всё равно, в глубинах своего жалкого сознания смирились даже с этим. О подсознании говорить не будем, ибо то, что в нём заключено – великая тайна даже для Великих Просвещённых. Зато нам гораздо проще жить, чем двуногим «денежным мешкам». Мы защищены даже от самых страшных ливней пасмурного неба.

      Почти каждый из нас, не думающий о личных благах, а только о том, чтобы Россия процветала и её народ, неуязвим, ибо нам нечего опасаться, кроме собственной смерти и близких своих. Но ведь она не страшна для того человека, чьи помыслы чисты. Если за жизнью следует смерть, то за ней, исходя из законов формальной логики, должна следовать только жизнь… и ничего больше.  Так? Разумеется, только так. Правда, это слабое утешение для тех, кто, всё-таки, собирается подольше и получше прожить на грешной Земле в образе человеческом. Не просто прожить, а с пользой для людей, а значит – своей Отчизны, в конечном счёте, Всей Земли.

     И вот тут-то следует выразить некоторую озабоченность и определённые упрёки в адрес тех, кто, думая о собственных колоссальных денежных накоплениях, варварски относится к собственной Родине. Глобальная экологическая катастрофа не за горами, от неё уже не уйти. Если бы даже существовали способны, с помощью которых мы смогли бы поместить всю нашу общую, уже не только российскую, а мировую беду в обсервацию, то не смогли бы оставить всё, как есть. Ибо расширяется она, растёт, и порождает зоны более страшные, чем она сама. Вот, что такое обсервация в современной трактовке значения данного слова, общепринятого понятия. Здесь не, так сказать, загон для чумных и прокажённых, а живое пространство, поглощающее всё, уничтожающие и преобразующее Земную Обитель. И ему плевать на наши установки, морально-нравственные нормы!.. Человечество прокололось, обгадилось, по самые уши. Оно показало и доказало, что не только не совершенно, но и опасно для всего окружающего нас. Рудиментарно. 

     Причиной стремительного наступления Мировой Обсервации на мир условно мыслящих  двуногих стало, прежде всего, варварское отношение к использованию и добыче природных ресурсов. Увы, так не только в России, так почти во всех процветающих и не очень странах Мира. Варварская добыча нефти, газа, угля и прочих полезных ископаемых, хищническая вырубка лесов, загрязнение водных массивов, засорение и засоление пахотных угодий… Кроме этого, испытание и применение в, так называемых, локальных  войнах самых разных видов оружия. Перечислять все эти безобразия можно сколько угодно. Только это и осталось, ибо не только грядёт таяние ледников на Земле и глобальное потепление. Назревает эпохальный период Всемирной Мутации, который, конечно же, не уничтожит Человечество целиком и полностью. Просто на его основе появятся и уже появились другие разумные существа, более приспособленные к больной окружающей среде. И это будет справедливо по отношению не только к родине каждого ныне живущего человека, но к Господу Богу. Это рационально. А всё безобразие произошло и происходит потому, что некоторым оборзевшим двуногим существам срочно понадобились запасные «пирожки с капустой», приобрётённые не просто за чужой счёт… Тут не всё так просто. Цена такого расклада велика. Тут миллионы безвременно и безвозвратно потерянных человеческих жизней. А ведь парадокс ещё заключается и в том, что мироеды, для которых не существует понятия «родина», ещё и веруют в Бога, молятся, обращаются к нему… Какая пошлость!

     Теперь уже не ставиться вопрос такого плана, верим ли мы в Бога. Всё гораздо круче. Господь перестал верить в нас, потому  старается, уже не условно, а реально и стремительно (даже не по космическим меркам) сотворить из земного сообщества людей Обсервацию, некую, уже не «фантастическую» зону. Она только для людей. Ведь пришла пора отгородить от нас Земную Природу, чтобы дать ей возможность выжить, пусть даже мутируя. Мы уже изолированы не как бы, а явно.

    В конце концов, к чёрту политику! Поздно, господа хорошие, стыдить американцев, которые экспортировали в нормальные страны свою «свободу». Не стоило подражать дурным примерам. Ведь из, так называемой, Страны Свободы пришла в нормальные Обители не только «демократия», но и неизлечимый вирус Мутирующего Сознания Человека, его поступков и, связанных с ним, явлений. Когда нет истинных ценностей, то отсутствует и Жизнь, в своём нормальном виде и проявлении. Значит, пришла пора менять, но только шило на мыло, а «человека» на Человека. Речь идёт совершенно об ином существе,  более жизнеспособном, организованном и, представьте себе, гуманном и справедливом, открытом и честном. В рамках возможного, разумеется. Для него понятие «соборность» не будет пустой фишкой или кубиком, на всех сторонах которого красуется сплошное зеро.

     Жертвой экологических катастроф (не только стихийных, но и сотворённых нами) ныне стало самое высоко организованное и, вместе с тем, менее приспособленное к жизни на Земле, по сравнению с другими биологическими видами, животное.  Это – человек, который всеми путями и способами уничтожает сам себя. Но Господь даёт и сейчас (как уже было неоднократно), если не всем, то некоторым из наших потомков возможность выжить. Но при этом им придётся мутировать, измениться. Ныне такая программа, данная Свыше, уже существует и действует в каждом Двуногом Мыслящем. Правда, если он теперь и мыслящий, то весьма и весьма условно. Многое упущено, искажено, истолковано даже самыми мудрыми людьми не верно и тенденциозно. Даже далеко не все те, кто ратует за, так называемую, частоту экологической среды, понимают, что борьба должна сводиться, в основном, уже не столько к тому, чтобы сохранить животных, занесённых в Красную Книгу, а сколько самого… человека. Он уже давно там… во Вселенской Красной Книге, которая, без сомнения, стала настольным фолиантом самого Господа Бога. Тот, кто сейчас заботиться о благе ближнего своего и дальнего, о собственном народе и процветании родины, не просто патриот России. Он – патриот всего Мироздания, ибо действия и помыслы его направлены на то, чтобы сохранить Человечество, пусть даже видоизменённое.

             

       Жарко. Вторая половина дня. На огромной скорости по Московской автотрассе со стороны Санкт-Петербурга в столицу-матушку мчался мощный и «навороченный» автомобиль-внедорожник японского производства, скорей всего, что-то, из «Крауйзеров». Из «тачки» не очень громко слышалась современная, как бы, музыка. Потом её вырубили, поднадоела. Да и беседы вести мешает… за жизнь. Но майское парилово, не очень характерное для Северо-Запада, позволяло находиться в заметно приподнятом настроении очень удачливому и богатому человеку Родиону Осиновскому. Ещё бы, буквально три дня тому назад он подписал в Питере перспективный контракт с одной из финских фирм о строительстве в пригороде Москвы завода по производству консервированных продуктов детского питания. Он, время от времени,  любовался деловыми бумагами, иногда доставая их из кейса.

    А вдоль дороги тянулись не только  поселки и небольшие города, но и заболоченные леса, ибо велика ещё Россия и не окончательно застроена и обжита даже здесь, на Северо-Западе. Они обгоняли загруженные товаром фуры, автобусы и даже, не менее крутые, легковые автомобили. На обочине дороге стояли торговки, которые продавали молоко и прошлогоднюю клюкву, которая считается здесь королевой всех существующих на свете ягод.

     Кроме шофёра Пети и Осиновского, на заднем сидении находились и двое охранников. Тот, что постарше и попредставительней - Григорий, вероятно, заодно, и поверенный во многих делах шефа. А того, что помладше, звали Вася.

      Завидев издали группу торговок у автобусной остановки, Осиновский коротко сказал:

      - Тормозни-ка, Петя, рядом вон с теми тётками. Не проскочи мимо. Я про тех, которые стоят рядом с автобусной остановкой.

      - Понял. До неё ещё пилить и пилить. Решили, Родион Емельянович, клюквы прикупить?- Шофёр уже сбавил скорость и выбирал глазами, где бы остановить машину.- На хрен она нам, прошлогодняя ягода? Все уж и витамины потеряла за зиму. Так я к тому, что у нас и так, имеется, на всякий пожарный, уже полный багажник.

      - Вот именно! Нам  добрые люди её изрядное количество надарили. Не отказываться же! Она нам,  ягодка, уже и не катит,- согласился с водителем Осиновский.- А просто я хочу ноги поразмять. Да и молочка парного трёхлитровую баночку садануть. Ха-ха-ха! Прямо у дороги, в походных и антисанитарных условиях.

     - Я бы не советовал в дороге пить сырое молоко, тем более, столько много,-

охранник Григорий наглядно демонстрировал активную заботу о своём шефе и хозяине.- Сам знаешь, Родион, у тебя ведь желудок пошаливает.

      - А ты мудрые советы, Гриша, давай своей покойной прабабушке,- с недовольством отреагировал на слова охранника Осиновский.- Гуди ей по своей «мобиле» на тот свет и давай самые дельные советы. Ты мёртвого достанешь. Она из гроба встанет и сделает тебе контрольный пинок в твою тупую башню. Когда я тебя спрашиваю, что-то по делу, ты никогда советов не даёшь, отмалчиваешься. В каком у тебя месте тогда язык находится? А сейчас ты умный, по пустякам. Хитро-мудрый!

     - Когда моя прабабушка умерла, Родион,- вполне, серьёзно ответил Григорий,- мобильных телефонов в помине не было.

     - Ты теперь об этом горько жалеешь, Гриша,- Осиновский своей «доброжелательной» язвительностью мог достать любого.- Если у неё нет «трубы», значит, ты ей не звони. Но мне мозги не парь.   

      Машина резко остановилась прямо перед группой торговок. Все вышли из машины, включая и шофёра. Осмотрелись. Особенно внимателен к предлагаемому не хитрому товару был предприниматель Родион Осиновский.

     - Покупайте, господа хорошие, клюковку!-  Маленькая сухонькая старушка сделала решительный шаг в сторону, похоже, денежной и щедрой компании.- У меня запасено. По самой дешёвке. Только что с болотины. Пусть прошлогодняя, но она ещё лучше, чем свежая. Дед мой нонче собирал. Чуть не утоп.

     - У нас её у самих столько, что можно рядом с вами пристроиться и торговать. На неделю  дел хватит,- пошутил, что называется, прикололося Родион Емельянович.- Ну, мы такого делать не будем. А я хочу молочка… парного. Заглочу целую трёхлитровую банку. Ну, что не допью, то мои помощники доглотают. А не захотят - на землю вылью. Остальное птицы доклюют.

     К нему подошла женщина с трёхлитровой банкой молока. За её левую руку держалась девочка лет десяти. Видно было, что она не зрячая. Взяв из рук торговки молоко, он жестом приказал шофёру Пете расплатиться. Тот сунул ассигнацию в руки женщины-молочницы, дав понять кивком головы, что сдачи не надо.

      - А птицы, господин-товарищ, молочко-то не клюют,- пояснила торговка.- Они его, как люди, пьют.

      Осиновский приложился губами к трехлитровой банке молока, потом угрюмо посмотрел на женщину и слепую девочку и сказал:

      - Да на хрен нам с вами сдались эти птицы! Тут люди страдают. Ты чо, девчонка, совсем ничего не видишь? Даже меня, такого большого?

      - Совсем ничего не вижу, даже вас,- девочка прижалась щекой к телу матери.- Но я, дядя, хорошо слышу. За вами смерть стоит. Будьте осторожны. Она, где-то, рядом. Когда деньги на операцию насобираем для меня, то,  люди добрые говорят, что буду видеть. Ваша смерть даже не стоит, а рядом ходит. Я шаги её слышу.

      - Да, моя Зинуля очень хочет на мир посмотреть,- вздохнула женщина-молочница.- Ведь всё ей в новинку станет. Интересно.

      - Да что на него смотреть-то,- проворчала старушка с клюквой.- Разве это Эрмитаж какой-нибудь, чтоб его разглядывать? Чего хорошего-то в мире этом?  Одна дрянь! Вот люди и глохнут, и слепнут, чтобы всяких кошмаров не видеть и не слышать. Чего только одно центральное телевидение стоит. Посмотришь пять секунд - и ясно становится, что все сошли с ума. Я вот и сама, например, слышу, что тут рядом смертушка и ходит. Но за кем она явилась, не ведаю. Может, и по мою душу.

      Охранники и шофёр Петя адекватно и моментально среагировали на данное предупреждение, огляделись вокруг. Но кроме двух совсем юных проституток и молодого лейтенанта в пятнистой общевойсковой защитной форме и берцах, никого и ничего подозрительного не заметили. Он сам подошёл к ним, достал из кармана удостоверение, доложил:

      - Вот мои документы. Хотя я не обязан их предъявлять первому встречному. Но чтобы вы тут не беспокоились, коротко скажу. Я лейтенант Виктор Ковалёв. Вышел из соседней части. Жду автобуса. Надо доехать до своего подразделения.

      - Да что ты, лейтенант, перед моими вонючками объясняешься? - Осиновскому не хватало общения, как  он выражался, с нормальными людьми.- Я на твоём месте перестрелял бы моих тупых гоблинов, как собак дворовых. Ты мне лучше вот что скажи. Молока хочешь?

      - Нет, спасибо,- Ковалёв спрятал удостоверение в карман.- Я его не пью.

      - А у меня слабость. Обожаю парное.- Осиновский погладил рукой свой, не такой уж и великий, живот и обратился к своей охране.- А вы тут свои могучие лбы не подставляйте. Я в своё время в горячих точках бывал. Между прочим,  я – майор в отставке. И стрелять приходилось. Вижу всё насквозь. И скажу вам, дороги мои гоблины, этот лейтенант не дал бы вам возможности до волын своих ручками добраться. Я в людях разбираюсь. Если бы вы дёрнулись, то  все трое тут бы, как снопы, и легли. 

      - Да, это так,- скромно согласился с Осиновским лейтенант.- Но с моей стороны ни какой угрозы нет.

      - Ещё бы ты нам угрожал! Ещё посмотреть надо,- Григорий при своей относительной сдержанности слыл человеком не без гонора,- кто и кого бы уделал. Я на Кавказе тоже не ромашки собирал.

     - Заткнись, балбес! Макароны ты продувал в полковой офицерской столовой. Только без обиды, Гриша. Чем ты там занимался, я в курсе. Пока люди воевали, ты… Одним словом, заткнись! Мне кажется иногда, что не ты меня, а я тебя охраняю! - Осиновский очень не любил, когда его подчинённые переоценивали свои возможности, создали себе дешёвую рекламу.- Так что, не надо понтоваться. Охраняй меня молча, без своих нудных советов и рекомендаций. А недругов у меня в Москве хватает. Я знаю! Завидуют, что я, Родион Емельянович Осиновский, ещё пока на плаву. И ни какой экономический кризис меня с копыт не собьёт.

     Женщина со слепой девочкой  отошли в сторону, к большой сумке с молоком и пакетами с солёными огурцами. Набравшись смелости и наглости, к ним подошли и две молодые проститутки, томно строя глазки, конкретно, Осиновскому.

    - Бесстыжие,- сплюнула старушка с коробом, наполненным клюквой.- Стыд-то весь потеряли! Стоят тут и всякие гадости свои добрым людям за рубли прелагают!

     - Помолчала бы, Селивониха,- огрызнулась чернявая и стройная.- Про тебя рассказывают, что ты во времена совдепии тут всему посёлку давала. Задарма. А мы хоть прирабатываем. Не сидим, сложа руки в трудные для страны времена.

     - А вот и не всему посёлку я давала!- С возмущением ответила старушка.- Мы всегда по-комсомольски думали и делали, а не… где попало.

     - Но вот и додумались, что теперь ты, на старость лет, в день по четыре ведра клюквы к дороге таскаешь,- низкорослая блондинка очень внимательно разглядывал потенциальных клиентов.- За что боролась – на то и напоролась. Получается, что не с теми ты и кувыркалась, старушка.

    - Нельзя так со старшими,- урезонил её Осиновский.- Бабушка вопрос ребром поставила. Что вот, к примеру, вы лично тут продаёте?

     - Мы продаём радость людям? Причём, не так и дорого,- ухмыльнулась брюнетка, то есть чернявая.- Вы вот, например, хотите получить удовольствие?

     - Запомните, девочки, если мужик нормальный, с хорошим… столбняком…то ему ещё и сами дамы приплачивают. А ваши штуковины ничего не стоят,- сказал убежденно Осиновский.- У меня один друган вот так же получил по дороге… удовольствие. Сейчас от сифилиса лечится. Жёнушка его сразу же на развод подала,  да ещё умудрилась под веским предлогом пару заводиков у него оттяпать. Вот это удовольствие! Пусть санитары собирают грязь! А нормальным мужикам такое, как бы, удовольствие по барабану. Вон, мой охранник Вася большой любитель в длинную очередь становиться.

     - Да, я, в принципе, могу,- Вася переминался с ноги на ногу.- Но сейчас нам некогда. Мы же дальше едем.

   - Нет, Вася,- мы заночуем здесь,- Осиновский, как обычно, был иронично-саркастичен,- и только для того, чтобы у тебя имелось время получить удовольствие. По полной программе. Мы ведь все переживать станем, если ты его, своё… удовольствие, не получишь, дорогой ты мой, перспективный читатель газеты «Спид-Инфо».

      Недалеко от торгующих остановилась большая фура. Из окна кабины высунулась физиономия очень кавказкой национальности. В принципе, мужик как мужик, только смуглый, но с орлиным носом и, таким же, птичьим взглядом. Он, обращаясь к проституткам, громко крикнул:

     - Ах, как я хотел, девушки, вас… видеть! Ко мне шагай обе, Сюза и Рыбка, мы сядем в кабине большой и пребольшой! И я спою вам песню про маленького ослика с большим тормозным устройством.

     - Чао, мальчики!- Махнула на прощанье рукой Осиновскому и всем остальным представителям мужского пола блондинка.- Вам, импотентам,  даже наши поселковые козы бесплатно не дадут!

    - Дадут, если крутые мужички их изнасилуют,- как бы, возразила брюнетка.- Тут никуда не денешься.

      Проститутки побежали к фуре и ловко забрались в кабину к водителю. Тот, сразу же тронулся с места. Но поехал не прямо по автотрассе, а тут же завернул на лесную дорогу, ведущую к реке.

    - Эх, молодёжь, непутёвая,- старушка с клюквой была настроена критически к подрастающему поколению,- всё у них на деньги переводится. Ведь можно же и просто так… полюбиться. Нету в их гражданской сознательности.

      Осиновский ещё приложился к банке с молоком. Сделал паузу, наблюдая за тем, как мужики курят и с нетерпением ждут, пока их шеф допьёт свой дурацкий натуральный напиток. Родион Емельянович, понимая это, поторопился. Закончив дело, поставил практически опорожненную банку в стороне у дороги, почти у самого леса. Но не в павильончике автобусной остановки.

     - Кто, блин, скажет, что Питер – не культурный город, я  тому пасть рвать не стану  и бить не буду, а просто затрясу! - Неудачно пошутил Родион Емельянович.- Я чисто Питерский, на Второй линии Васильевского острова детство моё прошло. По кабакам. А Москва – моя ссылка. Не за какие пирожки с котятами не поехал бы в столичную глухомань, но там… бабки делать можно. Но что-то я затарахтел не о том.

      Осиновский полез в карман и достал оттуда визитную карточку и не большую пачку денег, пересчитал и протянул их женщине со слепой дочерью.

      - Тут моя визитка, - доверительно сообщил он.- Если девчонке срочно понадобится материальная помощь, деньги на операцию, звоните. Без стеснений. Секретарю-референту скажете, что так, мол, и так. А я всех предупрежу. Тут у меня пока пятьдесят тысяч рубликов. Больше на кармане нету. Снял бы с карточки, да здесь, в лесу, не одного… кассового аппарата.

      Женщина, прослезившись, дрожащими руками взяла деньги и визитку. Она встала на колени, поцеловала пухлую руку Осиновского и сказала:

     - Здоровья тебе, батюшка барин, и спасибо моё крестьянское. Зина, в ножки кланяйся барину!

      Девочка не успела это сделать. Остановил её сильной рукой Родион Емельянович. Кроме того, он поставил на ноги и женщину-молочницу.

      - Да вы что, господа хорошие! - Смутился он.- Да какой же я вам барин! Я – обычный предприниматель. Я – такой же, как вы.

      - Если бы, ты друг милый, был такой, как мы, то, к примеру, тоже здесь, у дороги, продавал  бы клюкву или молоко, а то бы - и солёные огурцы. А может, и по свалкам ходил и спал в канализации,- резонно заметила старушка с клюквой.- Между прочим, у меня вон, старик дома хромой, и у самой радикулит, кости ломит. А ты мне и рубля даже не дал. Рука у меня с утра левая чесалась. К деньгам, похоже. Но где вот они? Не вижу.

     Осиновский, чмокнув губами, порылся в карманах брюк и достал оттуда ассигнацию, достоинством в тысячу рублей. Протянул её старушке. Та, не поблагодарив предпринимателя, быстро спрятала деньги в карман халата, в котором находилась.

     Он внимательно и с юмором посмотрел на лейтенанта Ковалёва и сказал:

     - Прошу, конечно, прощения. Но если ты, лейтенант, к примеру, хромой или горбатый, то у меня уже на кармане денег нет.

     - Да не горбатый я и не хромой! - Ковалёв понимал добрые шутки.- Но вы, я смотрю, ребята весёлые.

     - Это не мы,- пояснил Василий,- а наш Родион Емельянович весёлый. Он вчера мясистый куш сорвал с одной финской компании и ещё такую сделку заклеил, что закачаешься. Вот теперь они изволят и беситься. Извиняюсь, конечно.

     - А в глаз, Вася, не хочешь?- Сказал Осиновский.- Ты что, придурок, на пресс-конференции? Чего ты тут всем интервью даёшь. Садись за баранку. Поехали!

     Но их жестом остановила старушка с клюквой. Она проковыляла к Осиновскому и сказала:

    - Мне тут одно дело надо бы уточнить. Вы люди-то, можно, сказать главные, про всё знаете. У нас в посёлке шибко умные граждане говорят, что все наши чиновники… основные и богатые люди, миллиардерщики и миллионщики, собираются  уехать из России и своё государство создать. Слыхали мы, что они какой-то остров в океане купили, и там все будут жить, и правительство с собой заберут… Оно ведь – ихнее. Особенно, поговаривают, что за такое… новшество самые центральные районы столицы-матушки. Там есть и которы поют… за большие деньги и пляшут, и пишут. Ежели так и есть, то не надо бы им не хорошо поступать. Куда ж мы без их-то? Ведь, вообще, изголодаем. Амба нам настанет, народу-то простому. Если они уедут от нас, из всех уголков Россиюшки, то нам конец придёт. Такое же, как день, ясно. Кто же нам, например, старикам, будет обещать надбавки к пенсиям? Хоть копеечка, вроде, смешная, а всё – радость.

     Все оцепенели, включая и лейтенанта Ковалёва. Осиновский от удивления выпучил глаза и тихо сказал:

     - Мне, бабка, как, получается, послышался твой внезапный и довольно интересный вопрос? Или, может быть, у меня в башне заклинило?

     - Да за такие антинародные вопросы пожизненный срок давать надо или мочить… потихоньку провокаторов! - На полном серьёзе проворчал Григорий.- Что за чушь антидемократическая!

     - А чего я такого сказала? - Перекрестилась старушка.- Об этом уже многие рассуждают, мне даже родичи с Красноярска писали. Из Читы тоже.

      Осиновский очень громко захохотал. Его разобрал такой задорный смех, что он схватился за живот и сел прямо на обочину дороги. Он смеялся до слёз, в отличие от остальных, которые лишь улыбались. Потом Осиновский, кряхтя, выпрямился во весь рост, не без помощи охранников.

   - Давно я так не смеялся,- он достал из нагрудного кармана пиджака носовой платочек и вытер ими слёзы, вызванные активным смехом.- Очень давно. У меня, уважаемая жительница здешней местности, обязательно будет возможность сделать так, чтобы этот, ваш вопрос, прозвучал на одном из заседаний Государственной Думы. Дорогая бабушка, клюквенница, то, что говорят в народе, не всегда есть истина. Дикая глупость!

    - Конечно, не возможно такое, - взяла сторону предпринимателя молочница.- Ты же помнишь, Матвеевна, год тому назад у нас в посёлке дед Рападулин запил на две недели. Так оба борова у него с голоду сдохли.

    - Резонно,- лейтенант Ковалёв, сам того не заметив, стал участником нелепой и случайной дискуссии, - свинья и кормушка не отделимы друг от друга. Тут логика на столько проста, что…

    - Не хорошая тут аналогия, лейтенант,- серьёзно заметил Осиновский.- Но всё верно… С фактами не поспоришь. Обобрали мы народ российский… до нитки. Мужиков да баб заставляем работать за миску кашу. А ведь всё берём для себя и за бугор сбываем то, что народу принадлежит. Не только нефть, газ, гидроресурсы, заводы… Не буду перечислять. Но мы привыкли уже… грабить. Не остановиться! Отдели меня от заводов, от предприятий, которые стали моими… Одним словом, скучновато мне будет.

     - Если вы кому-нибудь, на высшем уровне, скажете про такую борьбу за… свободу и независимость со стороны господ самого центрального района Москвы и магнатов всей Российской Федерации, Родион Емельянович, - заявил абсолютно убеждённо Петя,- то вас так задвинут, что вы даже работу лифтёра себе не найдёте.

     - Или в пострелята запишут,- не ясно было, говорил Осиновский на полном серьёзе или шутил.- Ведь не всех ещё пострелят… постреляли. Если я тупой, Петя, то не всегда, а периодически. Мне и так весело, а ты тоже – туда же, насмешить хочешь.

    - У нас сейчас демократия,- смело и уверенно сказала старушка-клюквенница.- Несправедливо получается. Почему одним очень даже мелким землям можно превращаться в отдельные страны, а вот нашим богатым и умным людям и уехать отсюдова  нельзя? Пусть себе живут, коли остров себе купили. Пущай садят там пшеницу, картошку… Что, он не люди, что ли? Можно ведь любой остров тоже государством назвать и сделать…Косово стало же отдельной страной, да ещё… и другие. Я телевизор смотрю, я всё знаю… Грамотная. Меня не проведёшь. Я, понятно, как весь наш народ, категорично против, чтобы нас бросали на произвол судьбы наши миллионщики и те, что у руля. Нам без их, умных, никак нельзя. Помрём под корень! У нас вон в посёлке дед Пантелей, самый настоящий, демократ, как выпьет, так и кричит на все дворы: «Свободу и независимость буржуям!».

     - Ну, ладно,- подвёл всему черту Осиновский.- Некогда такой бред слушать. Лично мне нет ни какого резона от собственного народа освобождаться и богатств, что в недрах страны, и снаружи нашей славной России имеются. Потому и уезжать никуда не собираюсь. Когда прижмут, тогда уж другие… беседы. Но пока всё мирно и тихо. Если у меня получается что-то в бизнесе и производстве, то я ведь родине служу и народу своему. А он не всегда такое дело понимает. Получается, как в песне: «А я остаюся с тобою, родная навеки страна!». Бывайте, господа! Не падайте духом и надейтесь на самые добрые перемены! А ты, лейтенант, садись – подвезём. Я в курсе, где находится твоя  воинская часть. Я ведь здешние места хорошо знаю. Я сам питерский. До неё, до части твоей, доехать всего-то километров четырнадцать.

      Все сели. На последнее место, с краю, с охранниками пристроился и лейтенант Ковалёв. Чего бы не подъехать, если есть возможность. Шофёр Пётр резко газанул с места, и машина помчалась по автостраде.

 

     За посёлком опять потянулись леса и болота. Всё там  есть и цветы, и птицы, и звери. Даже медведи встречаются. Впрочем, нет. Никто с дороги не видел, как вдоль её по непролазной роще и огромной рощи двигались в сторону Москвы два огромных существа, очень похожих на людей и, одновременно, на обезьян. Но это обманчивое сходство, ибо, нет сомнения, в том, что они – Снежные Люди, которых во многих странах зовут по-разному: Йети, Биг Фут, Большеног… Названий очень много, не один десяток. Разве же может иметь такое количество имён и определений существо, которого, как бы, исходя из бездоказательных «аксиом» представителями ортодоксальных наук, в природе не существует? Нонсенс. Да ещё какой!

 

     - Весёлые бабки, особенна та, которая клюквой торгует,- Осиновский находился под впечатлением услышанного.- Ведь она не шутила на счёт, так сказать, самоопределения наших чиновников и предпринимателей. Она, мужики была очень и очень озабочена и озадачена. Старушка очень даже не хотела, чтобы случилось именно так, как говорят люди. Но она привыкла к обману, и в тайне надеется, что «добрые кровопийцы» из России никуда не уедет. Ведь её уже однажды в… территориальном плане обманули. Сказали, что, если народ проголосовал за сохранение Советского Союза, значит, так и будет. Но ведь кинули народ-то… по полной программе. У людей сейчас так запудрены головы, что они уже не знают, где сказка, а где ложь… Правды, как правило, днём с огнём не найдёшь. Да и никто толком и не знает, где она и как… выглядит.

    - Старуха – провокатор,- убеждённо сказал Григорий.- Вот такие и подрывают устои нашей демократии.

    - Устои чего?- Удивлённо переспросил Осиновский.- Вот видишь, Гриша, ты даже всему беспределу и название придумал. Демократия! Да будет тебе известно, что определение «устои» для демократии никак… не катит. Слово «устои» больше гармонирует с понятиями «монархия», «диктатура», «капитализм»… Такую ерунду ты сморозил, что семерым на хрен не напялить. Так скажи мне, Гриша, кто же из вас провокатор: старуха или ты, мужик с верхним образованием.

     - Только не надо, Родион, меня на словах ловить, буквоедством заниматься! – Обиделся Григорий.- Не стоит пришивать надёжному человеку какую-то… аполитичность; мне, который за родину кровь проливал.

     - Значит, тебя не надо считать провокатором, потому что ты просто не верно изволил выразиться, приклеить «устои» к «демократии»? А вот бабку, которая кроме своей клюквы в жизни ничего доброго не видела, надо в чём-то… этаком обвинить. Кровь ты конечно проливал… Не спорю и не знаю, чью и зачем. Но вот у тебя, Гриша, тебя на столько загажен мозг, что ты даже не в состоянии понять, что старушка – не американский парашютист. Она ведь и мыслит правильно. Если что-то где-то отделяется, ранее не отделимое, то почему бы, к примеру, тому же Вашингтонской знати не покинуть пределы Вашингтона или, допустим, Нью-Йорка. Могут же они взять для себя, для жизни, кусочек земли… где-нибудь, на Аляске.

     - Ну, вас понесло, господин Осиновский! – Смело заметил Григорий.- Стыдно слушать даже…

     - Ты у меня будешь слушать всё, что я скажу,- серьёзно предупредил его предприниматель.- Они, заокеанские магнаты и чиновники,  ведь постарались  же разделить на клочки Югославию. Борцы, блин, за права человека! Какого человека, снежного? Вот там-то, в этой долбанной Заокеаниии, демократии не было и никогда не будет. Люди живут ради  собственного желудка и считают, что они свободны, как птицы. Но такие птицы пингвинами называются, и о полётах только мечтают. Ну, ты в курсе, Гриша. Да, граждане США свободны, но очень условно и весьма относительно. Вот и нас они всех тащат в такое же болото. А мне в последнее время стыдно, что всё именно так  и происходит. Жив буду – может быть, построю себе в деревне домик, и буду горох сеять. Пургу не гоню. Если успею, то сделаю. А всё, что у меня есть, пусть друганы всяких мастей себе забирают… Всё одно, народу ничего тут не отломится.

     - Вы произнесли целый монолог,- сказал лейтенант Ковалев. – А Родине, я считаю, надо отдать всё, что имеешь.

     - А что ты-то, лейтенант, имеешь?- Осиновский стал впадать в меланхолию. – Ты, кроме пары хромовых сапог и собственной жизни, ничего не имеешь.

     - Вот её, свою жизнь, если надо будет Родине, и отдам за неё,- Ковалёв сказал просто.- А как же ещё иначе? Только так русский человек жить и думать должен. А с вами     

в чём-то я согласен, а в чём-то и нет.

      - А мне без разницы, согласен ты или нет,- Родион Емельянович всегда был сам себе на уме.- Сейчас вот бабка Селевониха или, как её, Матвеевна, открыла мне на нашу жизнь глаза. Слава богу, что мы, россияне, пока ещё с американским флагом в туалет не ходим по большой нужде. Но всё к тому идёт. Фантастика, но ведь иные наши тёмные мужички и бабы по время выборов нашего будущего президента голосовали за Буша Младшего, человека, мягко сказать, не очень адекватного и, отнюдь, не демократичного. Ну, ведь и у нас, в стране, уже были подобные рулевые. У одного там, какой-то, адский процесс пошёл по развалу Советского Союза, другой всё на рельсы порывался лечь. Лично мне они сделали хорошо, а вот народу показали большой кукиш. С них, как с гуся вода. Они, оказывается, теперь ещё и… герои. И сейчас, слава богу, верной дорогой шагают подобные товарищи-господа. Продолжатели их идей…  в одну лузу. А пока я живу не такой уж народной жизнью, даже автомобиль у меня самый крутой дома, в гараже, на Рублёвке «Линкольн». Причём новый, «нулевой», а не… с барского плеча. Да и «Рублёвок» нынче – пруд пруди.

     - Очнись, Родион,- урезонил предпринимателя Григорий.- Вспомни, кто ты, и думай только о хорошем. Каждому ведь своё. Кому быть последним бомжём, а кому-то – первым министром.

     - Верно, Гриша. Что-то у меня от удачи шарики за ролики зашли. Я очень успешный предприниматель. Меня сам… Диман уважает. Вы знаете, о ком я говорю? Поэтому, молчите громче! Кстати, классный парень и, относительно, справедливый. Правда, фрагментами. Главное, что себя уважает. Так вот, приоритет, мужики,- начал расхваливать себя Родион Емельянович,-  всегда будет за мной, Осиновским. Ты, к примеру, Петя, шофёр мой личный, у меня будешь зарабатывать ещё круче! Здесь не дешевый базар. Я всегда держал своё слово. Или я его не держал, Пётр Иванович, а-а? 

     - Держали, Родион Емельянович,- откровенно согласился с предпринимателем водитель,- всегда  поддерживали и морально, и даже… материально. Вон, ребята не дадут соврать.

      Шофёр, именно, таким образом, сосредоточенно, следя за дорогой,  обратился к сидящим на заднем сидении к охранникам, в общем-то,  крепким мужикам, поверенным во многих делах Осиновского, секретарям процветающего бизнесмена, а, по сути, его телохранителям с большим опытом и стажем. Само собой, представители службы личной безопасности Родиона Емельяновича были и вооружены до зубов.

     - С данным утверждением не поспоришь,- отозвался на голос шофёра Вася.- Не бедствуем.

     Григорий, человек, что постарше и, конечно же, поавторитетнее, вместо того, чтобы выражать восторг по поводу  коммерческих удач и щедрости своего хозяина и работодателя, несколько даже наставительно сказал:

     - Я думаю, зря, Родион, мы заехали к твоей тётке в Чудово. Ты переутомился, а завтра у нас целый вагон дел. Да и сейчас ты зря почти три литра молока выпил. Погорячился. Тебя разорвёт, как бомбу.

     - Ты, Гриша, меня, российского магната, самого Осиновского, учишь жить? – Конечно же, Осиновский шутил. Но в этой шутке была огромная доля правды.- А я вот всем, почти всем, доволен. Я вчера родной тётушке Фросе не только морально, но и материально помог. И выпили мы с мужем её, Федосеем, настоящего русского самогона… на клюкве.

     - Да у них там всё на клюкве! Хо-хи-ха! - Рассмеялся шофёр,- они даже в вареники  ягоду пихают.

     - Неважно,- сказал Осиновский.- Не так важно, что, как и куда они пихают. Главное – я увидел хороших людей, и дал тётке триста баксов. Успех зарыт в том, что мы здорово провернули дело…между нами. Мы обули по полной программе финнов. Сейчас горячие финские ребята будут строить под матушкой Москвой завод по производству продуктов детского питания, который через пять лет станет моей собственностью. А ты меня, Гриша, учишь жить! Ты думаешь, меня такое не обижает? Нет, конечно! Не обижает, но настораживает.

     - Во-первых, финны никогда и нигде не прогадают. Вероятно, они в чём-то вас крепко обули. Но вот в чём, вы пока не в курсе. Во-вторых, напрасно ты так, Родион Емельянович, - убеждённо заметил Григорий.- Я отвечаю за твою безопасность. Для меня наибольшую ценность представляют, прости, даже не твои личные коммерческие дела, а твоя, не очень путёвая, жизнь. Кругом таится опасность, тем боле, для представителей успешного бизнеса. Тут завистников и недоброжелателей столько… Если я в чём-то тебя, то есть вас, или тебя, какая разница, Родион и поучаю, то исключительно в целях твоей безопасности. А здесь, к примеру, в глухомани, даже, так сказать, по цивильной дороге любая тварь на пути может встретиться. Нам, конечно, до фонаря…но, как говорится, бережённого бог бережёт.

    - Какие прекрасные слова изрёк ты, мой друган, Гриша!- Осиновский был по-прежнему ироничен.- Принцу датскому, Гамлету Гамлетовичу, до такой мудрости  пятнадцать вёрст ползти на коленях, и, всё равно, ни хрена не получится. Запомни одно, Гришан, нам некого и нечего бояться. Дороги у нас к будущему самые путёвые. И мне до фонаря, блин, даже если они ведут в неизвестность! Всё будет пучком – и конец торчком! 

     - Что, правда, то, правда, Родион Емельянович,- Вася глотнул из небольшой бутылки немного пепси-колы. – Всё так и будет! Вас вся Россия знает, и в конце любой дороги вас ждут тёлки с жирными караваями. Всё идёт, как по маслу!

     - Васёк, ну, ты, умный, конкретно, как художник Моцарт. Но много про наши удачные дороги и дела не говори. А то, факт, сглазишь - предупредил молодого охранника Осиновский.- Ты вот лучше скажи, что тебе лично больше понравилось в городке Чудово?

    - Голые бабы, Родион Емельянович, которых за умеренную цену привели к нам вчера в деревенскую баню,- откровенно признался молодой телохранитель.- А чего? Всё нормально.

    - Это вам привели, но не мне,- напомнил Осиновский укружающим, магнат российского уровня.- А я душой отдыхал, с мужиками в речке окуней ловил,  и мы…коньячок пили. Представь себе, что в этих местах сам поэт Некрасов когда-то бродил с ружьецом. Стихи у него есть, типа, «опять я в деревне, хожу на охоту». Он всё строчил и строчил о тяжёлой крестьянской доле. Может, заклинило мужика, а может – так оно и было. Простой народ жалел. Сейчас бы за такие стихи его надёжно упаковали, так, что – мама, не горюй. Или бы он рекламные тексты писал, для «Пятого канала». Впрочем, вряд ли. Бутылки по городским помойкам собирал бы. Наши заинтересованные товарищи и господа сделали бы вид, что такого поэта Некрасова не существует в природе. У нас ведь многое есть, а, присмотришься – нет. В телеящик глянешь и въедешь, что культура у нас, где-то, на провинциальных выселках. Или её вообще не наблюдается? Нет, в принципе, культуры. Я за базар отвечаю. Но зато, братаны, есть министр и министерство этой самой… культуры. Ха-ха-ха! Слава ПЕР!

     - Что такое «ПЕР»?- Спросил Ковалёв.

     - Ты меня удивляешь, лейтенант,- Осиновский находился в приподнятом настроении.- Это же наша, без всякого гона, партия власти. Специально для тебя расшифровываю – Партия «Единая Россия».

     - Да бог с ней, с вашей магнатической партией. Мне другое интересно. Вы, чо,  на полном серьезё, Родион Емельянович,- поинтересовался Вася,- лично знали этого самого чудилу Некрасова?

     - Познакомлюсь с ним, непременно, Василий Васильевич. Но не сейчас, а когда-нибудь, не скоро… когда буду в другом мире. А теперь…стоп, машина!

     - Что случилось, Родион, - Григорий инстинктивно полез пальцами в скрытую кобуру с «Вальтером», на портупее, под пиджаком,- чувствуешь опасность?

     - Большую опасность,- Осиновский схватился руками за живот.- Называется конкретно – расстройство желудка от…всякого-разного выпитого и съеденного. И ты был прав, Гриша. Свою лепту молочко внесло в такой расклад. Всем оставаться на местах!

      - Почему?- Подал голос Василий.- Мы же должны…

      - Я что, невнятно пробормотал?- Довольно свирепо сказал Осиновский.- У дороги буду, вон в той рощице! И нечего меня тут за руки держать, а то у меня прямо здесь днище выбьет. Пяти минут мне достаточно. Пока хожу, откройте для меня бутылочку «Камю» и закусь приготовьте… любую. Уверяю вас, что звуки, которые мне  предстоит издавать, будут мало похожи на соловьиные трели. Туалетную бумагу не надо, подотрусь по-крестьянски, листом подорожника. Как вы, блин, все мне… оппозиционели!

     С этими словами он поспешно вышел из машины и спустился в небольшой овражек.

     Они не посмели следовать за Осиновским, но прислушивались к каждому шороху, к каждому звуку. Крики птиц, едва уловимый плач сверчков, откуда-то издалека шум автомобиля… Но очень далеко, так что, опасности ночной путешественник для них не представлял. Потом послышались и другие звуки, которые явно подтверждали, что у магната  Осиновского и, на самом деле, понос. Потом послышался его короткий крик. Василий дёрнулся. Но Григорий остановил почти юного своего коллегу жестом и сказал:

    - У Родика хронический и очень активный геморрой, так что, такие крики он часто издаёт. У каждого, как говорится, своя судьба, своя дорога.

   - Мне почудилось, что там, в кустах, кто-то рычит,- Ковалёву показалось, что неподалеку от них разгуливает дикий зверь.- Возможно, медведь. Правда, попусту он никогда не рычит. В редких случаях.

    - Тут случай совсем не редкий. Родион Емельянович ещё не так рычать умеет одним местом… с помощью своего очка, - не без ехидства сказал Петя.- Не надо было ему это молоко долбанное пить.

 

    Но кто бы мог подумать и представить, что в это самое время Осиновского буквально рвало на части огромное волосатое двуногое существо. Такое физическое состояние предпринимателя, явно, было не совместимо с жизнью. Так бы выразился  каждый третий отечественный криминалист.  

 

    Одновременно, почувствовав недоброе, все, включая шофёра и лейтенанта, выскочили из машины и бросились в овраг. Это произошло буквально минут через десять после того, как Осиновский, не состоявшийся отшельник или крестьянин, отлучился от них по большой нужде. Им предстояло увидеть жуткую картину. Тело Осиновского было разорвано на несколько частей. Трава в крови, из раздавленного черепа явно высосан головной мозг.

    - Бомба, что ли?- С ужасом пролепетал Василий.

    - Какая, к чёрту бомба!- С шёпота перешёл на крик Григорий.- Ты что, не видишь, олух царя небесного, что Родика наполовину сожрали?!

    - Нет, это не взрывное устройство и не пулевые ранения из автомата «Узи».- Убеждённо заметил Пётр.- Три года назад шоферил я у одного крутого. Так того, мотоциклисты-байкеры пистолетными пулями пришили. Всё при мне и произошло. Всё выглядело совсем не так, как сейчас. Меня тогда не зацепило, но до сих пор левый глаз дёргается.

    - Мне плевать, что у тебя там и где дёргается! Мне твои мемуары тут слушать некогда! -  Григорий был зол на себя и всех присутствующих.- Дело-то произошло мерзкое. Нам тут каждому за это по ордену дадут. Он будет у нас всю жизнь с шеи свисать до самой… скорлупы! Что за блядский день! Но  ментов вызывать надо бы, без них не  обойтись.

    Главный телохранитель Осиновского отошёл в сторону, достал из кармана пиджака мобильный телефон и начал куда-то названивать. Что-то и кому-то объяснял, жестикулируя руками. Но о чём он говорил, никто не слышал. Василия тошнило. Причём, выворачивало, как говорится, все кишки наружу. Он первый раз видел такое.     

     Потом они поднялись наверх, к дороге, к машине. Все молча курили, ожидая приезда милиции и «скорой помощи». Василий, с бледным и возбужденным лицом, открыл дверцу машины, достал из салона бутылку «Камю» и жадно приложился к ней губами. Потом ещё раз, и ещё. Никто и ничего ему не сказал, понимая душевное состояние молодого охранника.

     Моментально опьянев, он сел прямо у одного из колёс «Ланд Крузера» и глухо сказал:

     - Какие мы, к чёрту, телохранители! Мы ведь даже тело Родиона Емельяновича не сохранили!

     - И почему такая несправедливость происходит?- Сам себя или кого-то Всемогущего и Всесильного спросил Петя.- Почему такое с людьми творится? Почему человеческая жизнь ничего не стоит, и замочить можно запросто, даже самого крутого и уверенного в себе?

    - Потому, что всё больше и больше появляется на белом свете  и стран, и душ, которые находятся в изоляции от окружающего мира,- дымящаяся сигарета в руках Григорий ходила ходуном. Руки тряслись.- Они, наши души, изолированы, они в замкнутом круге. Своеобразная обсервация, в которую не войти, из которой не выйти. Выше пупа не прыгнешь. И она, блин, обсервация делается всё больше и больше.

    - А я на вас всех плевать хотел! Балбесы деревянные! – Пьяно выругался Василий.- Плевать!

      Григорий подошёл к сидящему на земле коллеге-телохранителю, крепко рубанул его ребром ладони по шее. Вася на мгновение отключился. Начальник небольшого мобильного отряда телохранителей и доверенных лиц Осиновского расстегнул кобуру, находящуюся у молодого охранника под мышкой, с левой стороны, и вытащил оттуда пистолет Макарова. Спрятал его в карман своего широкого пиджака       

    - Я против Василия ничего не имею,- пояснил окружающим он.- Но в таком состоянии ему может померещиться что угодно. А стреляет юный балбес отменно.

 

      Очень скоро приехали две милицейские машины. Ясно, что присутствовал здесь и представители прокуратуры. Не так ведь часто дикие звери нападают на предпринимателей. Подкатила и «скорая помощь» (это был новенький «Форд»), чтобы засвидетельствовать смерть. Следователь, в основном, задавал вопросы Григорию. Что касается, лейтенанта Ковалёва, то Виктора никто и ни о чём не спрашивал. Только записали его фамилию и сказали, чтобы топал до расположения своей части. А там, если понадобиться, вызовут куда надо в качестве свидетеля.

     Велась тщательная фото - и видеосъёмка, производились необходимые замеры рулеткой, изучались следы и останки.

     К следователю подошёл криминалист и просто сказал:

    - Тут ясно. Господина Осиновского разорвал медведь. Но больно уж странные следы он оставил, почти человеческие. Видимо, такая у этого косолапого порода.

    - Ну, ни заяц же убил Родиона Емельяновича Осиновского, - своеобразно ответил следователь.- Конечно, медведь. Кстати,  это уже второй случай за месяц на трассе Москва-Санкт-Петербург. 

     - Жаль мужика. Хоть и магнат. А всё равно, тоже ведь… человек,- выразил своё чисто гражданское мнение криминалист.

 

     Хоть и официально не доказано, то есть, не подтверждено (кому-то ведь такое надо) существование, так называемого, Снежного Человека, но научных теорий и гипотез его происхождения уже довольно много. Они противоречат друг другу, иной раз выражая  диаметрально противоположные точки зрения и мнения. Но редко какое, даже, как бы, поверхностное предположение на этот счёт, не исключает возможность процесса мутации в человеке, результатом которой и стало появление в природе Снежного Человека. Всё верно. Ведь под понятием «мутация» можно предположить что угодно. Но стоит ли углубляться в суть теорий, иные из которых кажутся очень несуразными. Впрочем, это не является подтверждением того, что они не содержат в себе, если не основную часть Истины, то её фрагменты.

     Главное не забывать о том, что в каждом живом существе имеется не только определённый генный запас, но и, так называемый, генный код. Так вот, мутация, которая приобрела в земной природе, можно сказать, «катастрофическую» активность  не только научилась расшифровывать его, но и… (может быть, сенсация) делать другим, более совершенным и жизнеспособным. Поэтому можно сказать, что Снежные Люди уже сейчас подразделяются на несколько видов. У новой мутации много путей. Но новое – хорошо забытое старое. Ведь в незапамятные времена нашими предками считались гигантропы и мегапитеки, чей рост достигал двух с половиной метров, а то и более. Никто ведь до конца не уверен, что они действительно тоже – наши предки. Они, скорее всего, предки тех относительно и частично разумных Двуногих, на которых повлиял процесс мутации. Она всегда существовала, действовала и проявляла себе перед каждым очередным «концом  света». Тут, вполне можно поставить знак тождества между «мутацией» и «эволюцией». И если Дарвин прав, то – частично.

     То, что мы называем «атавистическими генами», проявляющими сейчас, пожалуй, и есть тот изменённый «генный код». И нет сомнения в том, что мутация даётся нам от Бога не в качестве наказания за грехи наши, а во благо… во имя спасения, скажем так, основного «рационального зерна». Разумеется, Снежные Люди существовали и более пятидесяти тысяч лет тому назад, но они в корне отличались от нынешних. Ведь даже клон любого живого организма, всего лишь, «жалкая» копия оригинала. Но каковой бы она не являлась и не считалась – это уже самостоятельное, иное существо, со «своей» Духовной Субстанцией. Мутация научилась даже в «мёртвом» порождать «живое». Именно поэтому, если и криогенная медицина и добьётся положительных результатов, то, при любом раскладе, из нынешних замороженных тел, что называется, пробудятся в мир земной совсем иные существа. Совсем не те, которых подвергли моментальной заморозке.

Грешно спорить с Господом Богом и… смешно. Он позволяет нам только то, что может позволить. Одним словом, то, что нам  не положено видеть, мы и не видим. Но продукт социально-экономических и экологических катастроф – Снежный Человек – не просто существует, но и берёт верх над Человеком, тем, который есть homo sapiens.  Пришло тому время. Генетической аномалией Снежного Человека, в самых разных его видах, считать никак нельзя. Это ныне генетическая норма и… необходимость, исходя уже не только из Мирозданческих Правил, но и чисто Земных.

      

     Огромное ночное стрельбище. Шум коротких автоматных очередей. Воины

мотострелкового взвода лейтенанта Виктора Ковалева вели огонь по светящимся мишеням. Трассирующие пули, стремительно описывая яркие, зримые дуги в воздухе, навсегда зарывались в землю.

     Шум пальбы смолк, но зато в ночную тишину врубились другие звуки: ворчание боевых машин пехоты (БМП) голоса воинов, заливистый хохот совы, летящий из соседней рощи. Лейтенант Виктор Ковалев, в общем-то, был  почти доволен стрельбой своих подопечных, улыбался. Он на короткое время отдыха со своим подразделением облюбовал место для перекура. Одни сидели на стволах поваленных деревьев,  другие - на корточках, третьи – стояли. Некоторые находились в стороне не принимали в общем разговоре участия.

    - В целом, нормально, парни,- удовлетворённо заметил  Виктор,- не очень скверно отстрелялись. Правда, не все. Но ничего. А можно было бы и нужно получше стрелять. Некоторые забывают, что оружие, оно, живое. АКМ не только продолжение вашей правой руки и предплечья, тела, но и всей вашей сути, души, в конце концов. Готовьтесь! У нас впереди будут еще ночные стрельбы и не с применением приборов ночного видения, а фосфорических насечек. Настраивайтесь из движущейся боевой машины пехоты стрелять и на всякое - разное. Вы  - мотопехота, так что, вам стрелять и стрелять. Не только из автомата.

    Лейтенант, между делом, как бы, говорил воинам, вверенного ему подразделения прописные истины. Он с шутками и прибаутками, на которые был не большой мастак, напоминал молодняку, что долг каждого мужчины – суметь защитить свою Отчизну, родной дом, своих близких… Они, конечно же, из уставов знали, что защита отечества – это священный долг. Но Ковалёв рассказывал им больше того, что расписано в самых разных документальных источниках, имеющих правовую силу и значение. Виктор терпеливо выслушивал даже и тех молодых «нигилистов», которые пытались убедить его, командира Российской Армии в том, что за рубежом к таким вещам относятся гораздо проще. «Но ведь это не так,- возражал Ковалёв.- В большинстве стран, даже для нас с вами очень не понятных, нормальные люди (если они не отщепенцы и не идиоты) мужчины всегда берутся за оружие, когда на их землю нападает враг». Он всегда мог обосновать свои слова, доказать, что прав, что иначе и быть не может и… не должно.                         

   - Товарищ  лейтенант,- обратился к Виктору щупловатый воин, рядовой Зерюков. - Разрешите вопрос? Только он не по военно-патриотической теме.

    - Задавай, Зерюков, свой вопрос. Пока перекуриваем, можно и не по теме. Но основная тема для нас, мужчин –  защита родного крова и земли, на которой живём. Разумеется, в случае необходимости. Слушаю тебя, Зерюков!

    - Правда, что у нас, в расположении части, неделю назад капитан из химроты Рогов видел Снежного Человека? – Спросил Зерюков.- Может быть, кто-то просто прикалывается.

    - Утверждают, что правда,- лейтенант не умел и не хотел врать.- Но Максим Филиппович немного сказочник и фантазер. Ему могло и показаться. Впрочем, совсем недавно я был свидетелем трагического происшествия, которое… Не буду об этом. Тут пусть специалисты думают и гадают. Да я вам уже рассказывал о гибели нашего отечественного мультимиллионера, может, и миллиардера, Осиновского. Там похоже…

    - Читали мы об этом, не помню, в какой, но питерской газете, - сказал Зерюков. - Там один учёный пишет, что убил его не медведь, а Снежный Человек  Медведь бы обязательно оставил следы когтей, да и шерсть – совсем не медвежья.

    - Я не склонен, что-либо утверждать,- Ковалёв не хотел брать на себя ответственности даже за малую часть открытий и гипотез отечественных учёных. - Вот когда всё это воочию увижу сам или на собственной шкуре испытаю, тогда я вам доложу. Если, конечно, мне позволено будет об этом говорить.          

    - А я читал одну книгу, научная фантастика,- в беседу вклинился рядовой Данилов,- что, вроде бы, все Биг Футы – перерожденные люди. Когда они попадают в какую-то зону на Земле, я толком не понял в какую, то перерождаются, обрастают шерстью, дичают и всякое такое.

    - Это ты, Толик, дичаешь. На местных женщин смотришь с такой любовью и нежностью, что у тебя слюна с подбородка капает,- отпустил шутку в сторону товарища сержант Савостин.- Хорошо, что у нас в роте резиновых Зин не выдают. А то бы ты их своими сексуальными пытками замучил.

   - Уверяю вас, что и в других российских воинских подразделениях за личным составом не закрепляются такого рода сексуальные агрегаты, механизмы и приспособления,- не без юмора сообщил Ковалёв.- Да и стрелять по-молодости надо учиться из автомата Калашникова, а не из…  собственного полового члена. Не все пока научились чувствовать мишени, сплошное «молоко» идёт. У нас тут, «молочников» начальство не жалует. А что касается секса, то уволитесь в запас – своё наверстаете. А Данилова нечего задевать. Нормальный мужчина должен уметь отличать женский пол от мужского.

    - Конечно, отличаю,- заверил всех ефрейтор Данилов.- У меня обычная… ориентация.

    - Супернормальная ориентация,- сказал рядовой Сомов.- Ты бы, Толя, сейчас и со Снежной Бабой, со Снегурочкой, перепихнулся бы, факт. 

     - Отставить непристойные разговорчики,- осадил личный состав лейтенант.- Я думаю, Снегурочки пусть достаются Дедам Морозам. Да и ефрейтор Данилов -  не снеговик, а воин. Так что, когда пойдете рядовой Сомов на гражданку, уйдёте в запас, испробуйте такую радость сами… до полного отморожения вашего, так сказать, корня жизни.

     Воины засмеялись, шутка взводного им понравилась.

     - Интересно, товарищ лейтенант, - решил сказать и своё слово, обычно молчаливый и невозмутимый Егоров, - о чем, эти Люди Снежные думают? Они же, точняк, разумные существа?                                                                           

     - Когда стану Снежным Человеком, рядовой Егоров,- отшутился Виктор,- тогда все вам доложу. Вы лучше Егоров старайтесь прицельней стрелять. Вы можете, я же чувствую и вижу, но не пытаетесь. Завтра очень подробно разберём сегодняшние стрельбы. Сделаем анализ. Вопросы есть? Нет. Тогда слушай мою команду! К машинам!

 

     По проселочной дороге, от стрельбища в сторону расположения части, колонной шли боевые машины пехоты. Именно они снились лейтенанту Виктору Ковалеву. Ни одна БМП, а множество. Плотная, шумная стрельба по каким-то черным теням.

     - Стоп! - скомандовал водителю машины Виктор.

     Лейтенант Ковалёв через люк с автоматом на перевес выскочил из БМП. Его окружали двухметровые Снежные Люди. Виктор видел, что его воины уже вступили в бой с волосатыми человекообразными существами.

    - Товарищ лейтенант! - Не говорил, а практически кричал, рядовой Егоров.- Бейте их!

     - За что же мы их убиваем, Егоров?- Тихо сказал Виктор.- За что?

     - За то, что они похожи и не похожи на нас!                  

     Егоров, стрелял в Снежных Людей длинными очередями. У лейтенанта Ковалева закончился запас патронов. Штык-нож был выбит у него из рук одним из волосатых двуногих чудовищ. Виктор вступил с ними в рукопашную схватку, применяя приёмы кун-фу и тхэквондо, которые он хорошо знал и умел применять на практике.

    - Я хочу узнать, о чем они думают!- Сказал Виктор рядовому Егорову.- Я узнаю! Я тебя всё доложу, Егоров!

    

    - Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант,- дневальный легонько тряс Виктора за плечо.- Вас по «Каме» вызывают!

    - Надо же, задремал,- проснувшись, как бы, начал оправдываться перед рядовым, Виктор, вскакивая со стула в каптёрке.- За два часа до подъёма роты пришёл и задремал. Усталость.

    - Так точно, усталость, товарищ лейтенант!

     Виктор торопливо прошёл мимо кроватей спящих воинов к рации-телефону «Каме», поправляя на ходу ремень.

 

    Огромное, более чем двухметровое, двуногое существо, обросшее густой бурой шерстью, походило отдаленно и на человека, и на обезьяну.  Этот монстр с мощной мускулатурой, непонятное животное, предмет давних гипотез ученых всего мира, передвигался не на четвереньках, а на двух конечностях, по густому мелколесью, подминая огромными ступнями ног чахлые деревца. 

     Морда самца Снежного Человека или, как его еще называют на английском языке, Биг Фута («большая нога»), была основательно волосата и фантастически ужасна, и, разумеется, не внушала никакого доверия. Ничего, кроме страха. Вот и все эмоции. Мощная челюсть, большие зубы (среди них четыре острых клыка-резца), темно-зеленые с коричневым оттенком глаза…

     Жестокий звериный взгляд, а может и не совсем звериный… Человек, который, по возможности, без страха и без паники заглянул бы в них, наверняка увидел бы там проблески, возможно, примитивного, но разума.

    Ранним  летним утром этот Биг Фут подошел к частному парниковому хозяйству фермера-предпринимателя Бориса Львовича Клокова… Кто же из жителей рядом лежащих деревень посягнет на личное имущество крутого нового русского? Хотя, впрочем, как сказать. Дыры-лазы в высоком деревянном заборе, латанном и перелетанном, уже имелись. Не Снежный же Человек воровал и пожирал частную капусту. Впрочем, кто его знает. Возможно, он тоже готов был подключиться к этому процессу, ставшему в последнее время доброй традицией для тех граждан, которых окрестил бичами и бомжами. Их становиться всё больше и больше, а урожаи капусты не увеличиваются. Но если нам не хватит своей, российской, или ещё чего, то «сердобольные» китайцы накормят и напоят.

     Биг Фут осторожно перешел узкую гравийную дорогу, сел на корточки и с интересом принялся наблюдать через щель в заборе за парочкой людей почти солидного возраста. Весьма потрепанного вида мужчина и женщина сидели на пригорке, и пили из пластмассовых стаканчиков «самопальный» спирт под давно уже укоренившимся названием «шило». Они смачно закусывали «трофейными» огурцами и помидорами. По серо-зеленым, явно испитым лицам, невозможно было определить их настоящего возраста. Можно только предположить, что им около сорока или чуть за сорок лет.

      Прожевав беззубым ртом, кусок помидора, мужчина сказал:

      - А я, Клавка, классный сторож, понимаешь, на парниках. И хозяину Клокову вот говорю: «Такие вот дела, Борис Львович, с целью организованной охраны частной собственности надо бы, вместо деревянного ограждения, бетонный забор поставить». Он мне, значит, виновато так и отвечает: «Пантелей Петрович, будет сделано, но пока с деньгами… напряжение».

     - Во как! – Возмутилась и удивилась Клавка,- с деньгами у него напряг. А на какие вши, Пантюша, твой Клоков со своими тёлками по всяким заграницам разъезжает?

     - А Бог его знает! Но он у меня вона где! - Сказал пьяно Пантюша.- В моей руке, как воробышек. Мы – народ. А вот они… что?

    Бомж сжал кулак, да так, что пальцы захрустели. 

    - Я ему говорю: «Ты за людей-то, Борька, переживай, а иначе… смотри, доиграешься». Он меня боится, бляха, и уважает.

     Клавка и плеснула себе в стаканчик из бутылки спирту, залпом выпила. Не закусывая.     

     - Зауважал, как волк ягненка,- она широко улыбнулась, обнажив свои наполовину беззубые дёсны.- Зарплату тебе не платит, а только разрешает жрать помидоры да огурцы.

      - Накось – выкуси! - Он показал ей кукиш.- Не только тут огурцы растут, но еще и укроп и даже лук. Кроме всего, я живу у него в тёплом сарае и зимой, и летом.

      - А квартиру твою двухкомнатную в Питере он к рукам так прибрал, что ты и не знаешь, откуда кирпич-то прилетел.

      - Какой кирпич? Кирпичи он в меня не швырял.

      - Да я говорю на счёт твоей квартиры, с которой тебя твой благодетель обул… по полной программе.

      - Зря ты так, Клавка. Может, совсем и не он такое сделал. Да не он меня обул! Я теперь понимаю, Борис такого не мог сделать. Он… простой. Помню, что я документы какие-то подписывал. Было дело. Чего-то обещали, поили и били немного. Но его, Клокова, я в том подвале не видел.

      - Какая разница! Видел ты его или нет. Люди поговаривают, что на его счету таких, как ты, не один десяток. А у него брат, говорят, в депутатах. Может, врут. Скорей всего, даже родич его и на самых верхах хреном груши околачивает. Вот тебе и законы, вот тебе и… государство.

      Пантелей пришёл, почти что, в ярость. Он даже встал на ноги. А потом, находясь в такой же, ярости опять сел на место. У него на глаза набежали слёзы.

     - Ты мне государство наше не тронь, не задевай, Клавдия,- предупредил он.- Я патриот первостатейный! Ты знаешь, как я любил в своё время Горбачева и Ельцина. Если бы не они…

     - Если бы не они, то в сто раз меньше было бы бездомных, нищих, обманутых, таких, как мы с тобой. Ты дурак, Пантелей. Знаешь, сколько погубленных душ на том свете ждут встречи с палачами своими. Впрочем, один уже там. Много ему, Пантюша, вопросов черти задают. Спрашивают, небось, сколько пацанов на Кавказе погибло. Не думай, что я баба глупая и безграмотная. Эх, Пантюша, Пантюша, почему ты такой доверчивый? Эти люди… Я уже про ново-русских говорю. Впрочем, какие там люди. Дрянь! Без холуев, смердов и рабов сдохли бы они. Им бы надо… Такое будет по-божески, справедливо. А народ-то при чём?

     - Глупая баба,- урезонил её Пантелей.- Я вот слышал, что в честь Бориса Николаевича даже какой-то спортивный кубок разыгрывают, по волейболу, что ли, и даже библиотеки называют.  Если бы что плохое на нём числилось, то не стали бы так поступать.

    - Волейбол –  хорошо, кубок – тоже. Но только зачем было доброе спортивное дело так погано называть?  А ты прикинь, если так назвали, значит, народу потому ещё хуже-то будет на родной земле обитать. Зло, оно, повсюду отражается и на людей простых воздействует. Окружили добрых людей со всех сторон. Нет им спасения и покоя. Мечется человечишка, как морская свинка в клеточке. А толку нет. Но есть и те, что покруче. Для тех клетки большие приготовлены. В такую обитель, к нему, озверевшему и обиженному до гроба, сунуться-то гады эти бояться. На расстоянии держат. Как бы чего не вышло. Да ведь и ему из неё не выбраться. Он всячески изолирован, прежде всего, от всяких благ и радостей.

     - Но ежели так, как ты думаешь, то народа им не одолеть. Хребёт они сломают себе. Однако же я считаю, что народ сам виноватый. Он ведь позволил, кому попало над собой изгаляться и обдирать его до нитки. Но, однако же, ты меня не убедила, Клавка. Вздор ты мелешь. Газеты всякие по помойкам собираешь и читаешь. А там – сплошная неправда. Я за наших правителей любого в капусту порву! - Прохрипел Пантелей.- Ты вот всё, вижу, допила, Клавка. Ничего не осталось от спиртяшки. Так что дуй к бабке Матрене, за следующей порцией. Она, хоть ещё и утро, а не спит. Жаждущих выпить боится пропустить. У неё – бизнес. Возьми в долг, скажи, что Петрович овощами парниковыми отдаст. Хоть и май месяц, но у нас уже всё есть. Экспроприация экспроприаторов... А то, как же?

     - Сгоняю, Пантюша, - она встала на ноги,  покачиваясь.- Я сгоняю быстрёхонько, как торпеда.

    Она, и на самом деле, не заставила себя долго ждать. По силе своих возможностей, довольно быстро исчезла в солидной дыре в заборе. Но двух-трех метров не прошла, как ощутила, очень явственно почувствовала, как на нее наваливается чье-то огромное тело. 

    - На дворе лето, а ты, мужик, в шубе, долбанутый, что ли. Да не дави так!  У меня такими делами  нет желания заниматься,  уже давно… девочка. Черт бы тебя побрал, с… твоим хозяйством, гад не бритый!- Она входила в бессознательное состояние.- Ты же мне не хорошо… производишь.   

     Биг Фут сделал свое дело, теряя всяческий интерес к двуногой самке со странным спиртным и прочими запахами.

    - Ну и чо, Емелька Пугачев? – Сказала Клавдия и с трудом поднялась на ноги.- Говорю же  тебе, что мне твой секс по барабану. Что было, что – не было… Порвал всё, скот… Лохматый, как сельский учитель Моисей Абрамович. Тот получше будет. А мне  за «шилом» идти надо. Тебе не нальем. Много вас…на халяву. А у меня одна дорога – за спиртяшкой. Пусть к светлому завтра шагают другие тётки. Телевизионные грязнухи. Гламурные твари! Вот те, как раз, не шлюхи и не проститутки, а честные давалочки. Причём, за солидные деньги.  Но трудятся - ха-ха-ха - за семерых.

      Она, всё же, добрела до бабки Матрёны. Постучалась к ней в окно, в избу. Подала ей в открытое окно пустую бутылку из-под пепси-колы  и сказала:

      - Налей, Пантюхе двести граммов «шила». Он тебе, Матрёна, огурцами отдаст.

      - Налью, конечно. Пантелей не обманет,- закряхтела бабка.- Что б я без вас, алкашей, делала.

 

     Биг Фут отодвинул доску в заборе и с интересом уставился на Пантюху. Явно, смотрел без всякого желания его сожрать, а только из-за звериного любопытства.

     Пантюха приподнял  голову с бугорка и почти  в упор посмотрел  на страшную рожу Биг Фута. Сторож с ужасом прошептал:

    - Едрена - мудрена,  допился. Сам сатана померещился. Надо потреблять это «шило» гадское поменьше…

     Под впечатлением увиденного, а больше от принятого  во внутрь алкоголя, он мгновенно вырубился. А честная и во всех отношениях обиженная судьбой, Клава уже брела от бабки Матрены с бутылкой спирта. В изодранной юбке, на лодыжках ног – грязь и кровь.

 

     - Это майор Ригбоев! Кто у телефона? Лейтенант Ковалев?- Поинтересовался голос в трубке.

     - Так точно, товарищ майор!- Отрекомендовался Виктор.

     - У вас есть на кого пока оставить взвод?

     - Так точно! Можно на старшину роты Ракова или на замкомвзвода старшего сержанта Федюшкина. Серьезный парень.

      - Хорошо. У Ракова своих дел хватает. Оставьте на старшего сержанта Сетилова. Я знаю его. Стоящий воин. Подъёма не ждите. Через сорок-сорок пять минут подходите к зданию штаба полка. Приведите себя в порядок! За вами уже выехала машина. Я командиру вашей роты капитану Ашихмину сам обо всем доложу. Вопросы есть?

      - Никак нет, товарищ майор!

      - Выполняйте!

      - Есть! Разрешите положить трубку?

      - Ну, вы и солдафон, Виктор Петрович, покруче меня,- добродушно замети майор, «на том конце провода». - Секунду! По секрету скажу, вам предлагают с  годик послужить за границей. Больше ничего не знаю, даже командир полка не в курсе. Желаю удачи! В общем, встретимся – покалякаем.

     Не раздумывая, Виктор побежал в свою холостяцкую комнатушку, в четырехэтажный дом, где жили молодые семейные и не семейные офицеры и прапорщики. Перед самым подъездом его остановил изрядно подвыпивший прапорщик в годах, форменная неухоженная одежда на нем была замызгана и сидела, как на корове седло.

     - Витенька,- прапорщик прикурил от зажжённой спички ещё «жирный» сигаретный бычок, - я в курсе, ты не пьешь. Но я подыхаю с похмелья. Мне надо поправить своё здоровье. У тебя есть, хотя бы, два червонца?

     - Разлагаете вы армию, Филиппов,- серьёзно сказал Виктор,- изнутри.

     - Что-о-о? Да я лучший секретчик во всей дивизии. А потом не волнуйся, я слышал, скоро всех прапоров сократят. А потом и до офицеров доберутся. Говорят, что в НАТО наших «рулевых» очень попросили это сделать. Им так спокойно дышится. Наши чинуши и нувориши на доллары подсели, на… фантики из-под конфет. Теперь…

      - Кто услышит твои мудрые речи, Шура?- Укоризненно сказал Виктор.- Из-под горы опорожнённых бутылок  не услышать голоса вопиющего в пустыне. В данном случае, выпивающего впустую. Мне кажется, меньше болтать надо, а стараться служить Родине.

    - Это точно. Но не выпивающего впустую, а для того, чтобы на душе светлее делалось. А на счёт Родины,  хорошо, здорово ты сказал. Рекламно и плакатно. Но обласкала-то ныне земля родная не детей своих, а чёрт знает кого.

     - А то плохо ты живёшь, Александр Степанович. При амуниции, пайке, нормальной дотации, одним словом, сыт, одет, обут и нос в табаке, а частенько и в коньяке. Или я пургу гоню? Если не по уставу выражаться.

     - К чёрту, Виктор Петрович, все уставы! Я увольняюсь из армии.

     - Если честно, Саша, то тебе давно пора так поступить.

     - Да. Пора. Пришло время пойти, но не в бичи или бомжи. Надо бы мне стать, как все. Я пойду в бомры, Витя.

     - Что за новость? Что за «бомры» такие? Может быть, я уже об этом слышал.

      - Для тебя, конечно, сиё лексическое новообразование, данный неологизм – новинка. А бомры – почти тоже, что бомжи. Расшифровывается просто – человек, который… «без определённого места работы».

      - Вспомнил. Про бомров я ещё в детстве слышал. Эти сказки знаю. Кто у нас хочет заниматься делом, тот им занимается. А кто отлынивает от всего – оправдывается, ищет причину, с помощью которой объясняет всем, почему он такой… непутёвый.

      - Ой, ли! А ты знаешь, что у нас таких граждан, бомров, теперь -  море. Ну, Москву-матушку, я в учёт не беру. А вот пойду я на «гражданке», имеющий за плечами высшее филологическое образование, в лучшем случае, грузчиком на овощную базу к какому-нибудь предпринимателю-джигиту. Буду работать за миску борща. А может быть, всё получится и гораздо хуже. У меня нет нигде «мохнатых лап» и богатых родственников. Я вышел из народа. Ты должен понять меня, Витёк.

     - Тогда что говорить обо мне. Я детдомовский. Поэтому у меня нет ни какого морального права плохо отзываться о государстве, которое подняло меня на ноги.

     - Не у кого, у таких, как мы с тобой, нет ни какого права… И уже в мой век, вряд ли, появятся такие вот… права. Понимаешь… Впрочем, ни черта ты не понимаешь, лейтенант. Ты-то точно станешь генералом. Дай бог, чтобы, паркетным. На кой чёрт тебе пули над головой. А я давно уже чувствую себя, как волк, обложенный красными флажками. И нас, Витя, таких вот, многие десятки миллионов. Загадочная страна, да и весь мир, состоящий, то ли из малых и больших зон, то ли, из каких-то, мудрёных – обсерваций. Их всё больше и больше, и каждая – расширяется. Особенно, я это чувствую, когда бываю в Москве. Народу  в столице море, но ощущается полное одиночество. И при всём этом ты окружён со всем сторон. Столичная глухомань. Кричи – не докричишься.

     - Поэтому ты, Шура, и квасишь?

     - В основном, по данной причине. Ты прав, Витя.  Плюс тоска по «железному занавесу», которого, Витенька, не было,- он с досадой швырнул окурок себе под ноги.- Эту басню про наше страшное прошлое придумала узаконенная мафия и, как бы, её оппозиция. Но вижу, что ты торопишься. Поэтому мой вопрос стоит ребром. Ну, так, что? Дашь ты мне, несчастному, хоть что-то? Послезавтра денежная дотация в дивизии. А я долги всегда возвращаю. Почти всегда.

     Виктор машинально посмотрел на часы. Потом достал из внешнего кармана гимнастёрки несколько сотенных бумажек и протянул одну из них прапорщику. Тот взял и жеманно раскланялся:

    - Весьма признателен за материальную поддержку, ваше офицерское благородие! Как говорится, помощь пришла внезапно и неотвратимо. За твоё здоровье, Витюша, я сегодня точно выпью.      

     Виктор махнул рукой и, открыв подъездную дверь, стремительно вбежал на второй этаж. Быстро пройдя до середины узкого коридора,  он открыл ключом дверь. Буквально влетев в комнату, он споткнулся о чью-то выставленную ногу. Падая на пол, он успел прижать руки к груди и перевернуться на спину. Перед ним стояли трое, физически довольно крепких приблатнённых, из местной деревни Петухово. Один из них играл ножом.

    - Мы тебя порешим, лейтенант, гадом буду,- предупредил он.- Ты, козел вонючий, к маруле моей ходишь. Тля! Когда я на хозяина пахал, ты на моей бабе ездил. Да лучше снова отправлюсь на зону, но тебя порешу. Не шевелись, гнида!

     - Подожди,- Виктор старался уладить всё по-мирному,- давай все обсудим. У нас с Лидой серьезно. Я на ней женюсь. И ничего у нас с ней такого, вообще, не было. Да и Лида мне сказала, что ты, Жора, маньяк и отпетый негодяй. Ты ей, Жора,  до звезды! Твоя рожа ей с детства не нравится.

     - Сука! - Заорал Жора.- Да ты гонишь! Ты понтуешься! Ты использовал ее, козел гнилой! Тля вонючая!

     Над головой Виктора был занесен нож, но лейтенант, вскакивая на ноги, не только увернулся, но и произвел мощный удар в горло противнику правой рукой, оттолкнувшись от пола левой. Его ответ был стремителен и мощен. Блатной Жора мгновенно потерял сознание. Второго Виктор срезал чайником, стоящим на электроплитке. Увернувшись от третьего, нанес ему удар ногой в пах, потом - коленом в зубы. Все трое «отдыхали» на полу.

     Не обращая на непрошенных гостей никакого внимания, Виктор торопливо переодевался в парадную форму. Он смотрелся в небольшое зеркало, висящее на стене.

     Приходящие в себя незваные гости со вздохами поднимались на ноги. Виктор стоял к ним спиной, как бы, увлеченный своей внешностью. Один из налетчиков, скорчив свирепую рожу, схватил стул и осторожно поднял его над головой Виктора.

    - Поставь на место мебель,- Виктор даже не повернул головы в его сторону.- Все слушайте мою команду! Заниматься мне вами некогда! Пошли отсюда вон! У вас одна дорога – к чёртовой матери!

     - Все, начальник, ушли, ушли,- пролепетал один из них и ретировался за дверью.

     Остальные тоже не заставили себя долго ждать.

 

     Налив себе небольшую чашку кофе, Виктор присел в старое кресло  перед журнальным столиком. Сделав глоток горячего напитка, он машинально открыл толстую книгу, из которой выпала на столешницу фотография давних  лет, впрочем, не таких уж и давних. На снимке он, питомец одного из детских домов в окружении сверстников. Мальчик с синими глазами и светлыми, мягкими и прямыми волосами на голове. На коллективной фотографии все улыбаются.

     Ковалёв вспомнил, как их после уроков, прямо в классе снимал на плёнку фотограф-любитель, учитель физики и математики Альберт Иванович Эпов. Он сам лично завесил классную доску большим куском бело-серого полотна, который служил экраном для просмотра  учебных кино- и диафильмов. Правда, тогда уже существовали и видеомагнитофоны. Но дирекция специализированной школы-интерната (по сути, детского дома) считала, что большой экран даст возможность получить их питомцам и побольше знаний.

     Альберт Иванович, молча, расставил всех, как надо, потом подошёл к довольно современной японской фотокамере, установленной на допотопной треноге. Эпов посмотрел в глазок «Никона». Его не устраивало то, что у всех мальчишек и девчонок был очень серьёзный, у некоторых даже, определённо, пасмурный и суровый. Видимо, на снимке каждый хотел казаться очень взрослым.

     - Нет, так не пойдёт, господа дети,- Эпов на шаг отошёл от штатива фотокамеры.- Почему у вас у всех такой надутый вид, как будто вы не ходили в туалет месяца полтора? Не надо считать, что я делаю этот снимок не на добрую память каждому из вас, а по заявке органов МВД. Из серии «Их разыскивает милиция».

      Весь класс дружно засмеялся. Но опытный фотограф не стал нажимать на кнопку своего фотоаппарата, ибо все получились бы  на фото с открытыми ртами. Тоже не хорошо. Но он сказал:

    - У вас правильная и здоровая реакция на моё замечание, причём, по-существу. Всё верно. Милиция такими огромными компаниями никого не разыскивает. Некоторые их подразделения, заметьте, я опираюсь, ребята и девчата, на не очень частые публикации честных средств отечественной информации, вообще, стараются никого не разыскивать. Ловят людей прямо у булочных. А потом отправляют в СИЗО и с помощью отъявленных негодяев и зверских пыток заставляют случайных прохожих признаться в том, чего они не совершали и не могли совершить. Вот такая… история получается.

    Лица ребят опять погрустнели. Эпов понял, что перегнул палку, подрывая своими словами веру в светлое настоящее и будущее у подрастающего поколения.  

    - А я знаю анекдот о том, - сообщил один из учеников,- как менты поймали в лесу пьяного ёжика и заставили его признаться в том, что он пытался перегрызть зубами… ну эту... Эйфелеву башню!

     Эпов был начеку, поэтому, на сей раз, успел заснять улыбающихся ребят и девчат.

   - Вот именно,- удовлетворённо сказал он.- Всё верно, как то, что я - учитель физики и математики Альберт Иванович Эпов. В наш век высоких технологий и развивающейся нанотехники возможно всё. Снимок будет классным. Всякий просмотрит и скажет: «Вот  настоящая российская молодёжь, а не какой-то там… «Дурдом-2». Съёмка закончена! Спасибо всем и валите отсюда отдыхать и готовиться к завтрашним занятиям. А ночью пусть вам сниться Пифагор в своих широких штанах. Как я люблю вас, гадов! И Родину нашу любите! Тяжело ей сейчас…

     На глаза учителя математики наплыли слёзы, но никто этого не заметил. Он, действительно, их любил, мальчишек и девчонок,  разных по характерам, а, вместе с тем, и очень похожих манерами поведения и судьбами друг на друга. Он души в них не чаял, большей частью потому, что и сам когда был детдомовским. Но, прежде всего, был и остался Человеком.

      Дети, как  воробьи, упорхнули  в соседний сквер. Просто пока передохнуть, а уж потом отправляться в жилой корпус.

 

      Потом Виктор вспомнил себя там, на скамейке, среди больших деревьев с Толькой. Дружок его был значительно крупней и физически сильней, чем Витя. Они сидели  с ним в сквере и вели житейские беседы. Толька молча  предложил ему сигарету.

    - Не надо! - Отказался Витя.- Мне не нравится даже запах табака.

    - Ты, Витек, никогда не станешь мужиком,-  закурил Толька.- Ты хоть и друг мой по нашему, детскому  дому, а слизняк. Надо быть сильным, смелым и жестоким. Нам, детдомовским крысам, одна дорога – к ворам. Тамо наша жизнь.   

     - Нет, Толя, ты ошибаешься. Я сильный! Я стану офицером. Мне уже наперёд про себя всё известно. Сначала кадетка, потом военный институт или университет…

     - Ты понтуешься! С тебя сплошной пантокрин так и прёт! Не одному человеку неизвестно того, что с ним произойдёт не только завтра, но и через десять минут.

     - Может быть. Но я пытаюсь сделать так, как  мне надо, как надо обществу.

     - Какому ещё обществу? Насмешил! Мечтатель! Курочка в гнезде, а яичко… ну, ты понял, где. Ты не думай, что я такой дурак. Я прочитал много всяких книг. Зуб даю, гораздо больше, чем ты.

     - Я и не спорю, Толя. Все знают, что ты не только подраться любишь, но и в библиотеку часто бегаешь.

     - Чем больше я живу и читаю, Витя, тем сильнее ненавижу весь мир. Я понимаю, что когда мы станем взрослыми, то, понятное дело, вырвемся из детдомовского круга, но ведь попадём в новый. А там всё за нас уже давным-давно просчитано и решено. Мы – в обсервации. Не только ты и я. Все! Даже американский президент. Он не свободен, он повязан…

     - Что такое обсервация?

     - Если проще сказать, то особая зона, изолированная от внешнего мира. Это, в натуре, так. Резервация, гетто, да и прочие там названия, почти одного поля ягодка. Я ненавижу этот мир и ненавижу его втройне, больше, чем другие.

     - Почему?

     - Потому, что я детдомовский. Потому, что меня предали сразу же, как я появился на  вшивый белый свет, мои же родители. У нашего слащавого придурка физика с фотоаппаратом, Альберта  Ивановича Эпова, я бы откусил руку по локоть, если бы он посмел меня погладить по голове или пожалеть… сиротинушку. Он такая же скотина, как и все, как многие.

     - Не очень здорово - за добро платить злом и чёрной неблагодарностью. Да Альберт Иванович, Толян, тоже ведь детдомовский. Он всех нас любит, уважает и понимает, мне кажется. По-настоящему.

     - Своё брюхо он любит и молодых учительниц, которые внаглую… Эпов тысячу раз прогнулся перед кем-то, чтобы стать теперь здесь, у нас, завучем. Он продался…

     - Да никому он не продался. Просто жил, как мог, как хотел, как получалось. Почему ты такой злой, Толя?

     - А ты прикинь, Витёк, почему. Да потому, что я одинок… в дикой и злой толпе. А счастье одинокого… в озлоблении. Это я в какой-то книжке прочитал. Ну, вот ты, Витёк, дурак. Много не понимаешь. Ты – Никто, и зовут тебя – Никак. Правильно говорят, что яблоко от яблони не далеко падает.

     - Такое мне не понятно. И причем здесь яблоко и яблоня?

     - Все очень просто, Витек, -  Толька потушил подошвой ботинка сигарету. - Проще-то некуда. Мои родители, хоть и подохли алкашами, но люди, хотя, факт, отравились левым спиртом. А у тебя-то, по правде, неизвестно, кто… мать и отец. Сын полка. Только без обиды. Мне про то рассказала грузчица из продуктового  магазина, старуха Агапкина. Тебя какая-то сучастая девка на свет произвела и в родильном доме оставила. Потом Дом малютки…   

      - Повтори, что ты сказал? - Возмутился Виктор.

      Он привстал с места и сжал кулаки. Толик тоже поднялся на ноги и угрожающе прошипел: 

     - И повторю! Тебя какая-то уличная девка родила… И нечего обижаться. Ты же не виноват.

      Виктор бросился с кулаками на обидчика. Но Толик оказался сильней и проворней. Перевес был, явно, на его стороне. Он довольно быстро уложил кулаками Ковалева на землю. Одним словом, от Толика ему крепко досталось: нос был разбит, как говорят детдомовские, вкровянку.

      Напоследок Толик пнул  лежащего на траве Витьку ногой и, уходя, сказал:

    - Надо же! Еще за правду обиделся. Друг называется.

 

      Потом Виктор вспомнил, как оказался после драки далеко от детдома, у речки или, может быть, небольшого озерца. Там довольно моложавый бомж мыл в воде пустые бутылки из-под пива, сдирая с них ногтями этикетки, и складывал тару в большую холщовую сумку. Закончив свое дело, хоть и довольно молодой, но уже с лохматыми сединами на голове, почти побритый, бесприютный человек участливо спросил:

     - Кто тебя так уделал, братец кролик?  Два фингала под глазами.

     - Упал.

     - Не горюй. Не один ты упал. Вся Россия упала, впрочем, братец кролик, весь мир упал. Ничего святого не осталось. Даже те, кто, вроде как, в Бога веруют, в зависти живут и в подлости. Не все, конечно. Но святых мало. Раз, два – и обчёлся.

     - Упал я!

     - Я охотно бы поверил тебе, юный друг, да не имею такой возможности

     - Ну, а вот вы,- с досадой заметил Витя,- если честно, то бич и даже бомж…                                                     

     - Обидеть хочешь? Но я не обижаюсь. Я – всё вместе. Я бич, бомж и, к тому же, бомр. Расшифровывается просто – «без определенного места работы». Но тут я не одинок. Нас многие десятки миллионов. Но ты ведь, отрок, не меня ведь, а себя обидеть хочешь,-  сказал, подсев к нему, бесприютный человек.- Не злись на себя. Ты ведь еще мал, и многое тебя ждёт, такое, что лучше бы ты и не рождался… братец кролик. Может быть, твоя дорога жизни – ужасна, жалка и убога. Но, вполне, вероятно, и другое. Допускаю, что путь твой по жизни будет усыпан розами или, в крайнем случае, полевыми ромашками. Кто знает? Один, Господь Бог. Не пей только водку, и всё образуется. Есть на такую тему очень интересная притча на, так сказать, древнеримской основе. Хочешь, расскажу?

     - Мне всё равно.

     - Значит, хочешь. Тогда слушай. Но не просто слушай, а мне помогай. Пустых бутылок я много надыбал. Надо их хорошо промыть, чтобы внутри их чисто было. Приёмщица придирается. Да и всякие-разные этикетки отодрать надо бы. В общем, действуй и слушай.

     Оба они спустились к речке и груде пустых бутылок. Сели на корточки. Виктор стал мыть бутылки. Но делал это медленно, но тщательно, да и бомж особо никуда не торопился.

     - Двум молодым римлянинам Цилию и Октавию от умерших родителей-вельмож остались не только большие богатства, но и по две сотни рабов, включая мужчин, женщин и детей,- так  начал бомж своё повествование.- «Я разрешил своим рабам пить много вина, вести разгульный образ жизни,- сказал однажды Цилий Октавию». «Но зачем?- Удивился Октавий». «Пьяным и распутным человеком легче управлять,- ответил Цилий.- Пусть самый последний раб находится в неведении и считает себя  почти свободным человеком. Но он будет трижды рабом, его жена и дети. Потому, что пьяный и распутный всегда чувствует себя виноватым и не уверенным в себе. Такой раб будет очень мало есть и много работать. Ему не потребуется и лишняя одежда». «У меня всё идёт так, как заведено моими предками, родителями моих родителей. Раб останется рабом и в течение дня выпьет столько вина, сколько ему положено. Не больше и не меньше. И знать он будет только свою жену и детей». «Я за несколько лет стану втрое богаче тебя, Октавий,- сказал Цилий.- Потому что я уверен, что даже иллюзия свободы и раскрепощения способна самого слабого человека сделать сильным и заставит его работать, не покладая рук  только за доброе слово». «Давай заключим пари, Цилий,- предложил Октавий.- Если у тебя через двадцать лет останется меньше всего рабов, чем у меня, то отдашь все свои богатства мне. Но если такое случится со мной, то обогатишься ты. А я стану обычным странником-жидом, имеющим только старую котомку, поношенную одежду и кривой посох».  Они ударили по рукам.

     На мгновение бомж замолчал, как бы, что-то обдумывая. Потом сказал:

     - Как зовут тебя, отрок? А то ведь не очень прилично вести беседу с человеком, которого не знаешь.  

     - Меня Виктор звать. Но что там дальше? Кто выиграл спор, это пари, Октавий или Цилий?

      - Теперь я окончательно убедился в том, что ты детдомовский. Тебе важно, чтобы кто-то исполнил твоё желание, потому что ты считаешь себя обиженным с самого рождения. Ты, как бы, уверен, что тебе все должны. Но получатся не совсем так. Точнее, совсем не так. Никто! Никто тебе и ничего не должен, даже Всемирное Торговое Общество, которое заботится о чём угодно, но только не о благе и процветании собственных народов. Такие сплочённые коллективы магнатов и политиков мирового уровня заботиться только о магнатах, которые строят и уже построили себе рай на  костях миллионов несчастных людей. Это одна шайка-лейка, неизвестно откуда взявшаяся. Одним словом сам Дьявол превращает плевелы в зёрна.

     Мысль бомжа была понятна. Он, вполне, резонно утверждал и доказывал, что рай магнатам только мерещится.  Их представление о нём - абсолютная иллюзия. Мираж организованный. Потому что плевелы останутся мусором и шелухой навсегда, причём, везде и всюду – в Африке, на Луне; какой-нибудь потусторонней стране, дублирующей Россию, в легендах и мифах народов мира, в конце концов. Они-то, мнимые зёрна, дутый урожай, переходящий во всеобщее изобилие, благосостояние, равенство, братство и свободу, и предназначены широким массам населения Земного Шара, тем, кто работает, гнёт на эксплуататоров спину.

    - Или я не прав, братец кролик? На кого обычные люди всех стран гнут свои спины?  Бич с некоторым лукавством посмотрел в глаза Виктору.- Правильно. На уродов, посмевших, не побоявшихся гнева Господа, объявить себя Богатыми, Власть Имущими и Мудрыми. А это ещё более призрачно, чем эти плевела, названные зёрнами.

      Виктор встал с корточек и собрался уходить, он сказал просто:

      - Извините, мне надо возвращаться в интернат.

      - Дорогой мой друг, ты говоришь абсолютную неправду, потому что сейчас у тебя  имеется полтора-два часа свободного времени. Самые страшные грехи человеческие –  ложь и зависть, ибо они порождают и желание убить, ограбить, возвысить себя над другими.

      Переминаясь с ноги на ногу, Ковалёв признался:

     - Простите, я сказал неправду. У меня есть свободное время, и я не хочу пока идти в жилой корпус, в свою комнату. Но я не завидую вам!

     - И опять обман, с твоей стороны, молодой человек, кромешная ложь! Ты завидуешь, Витя, мне. Только потому, что я внутренне свободен. Да-да! Не спорь со мной. Ведь ты пока не знаешь, что один человек может быть свободен, находясь в многолетнем заточении, в одиночной камере.  А другой и на открытом пространстве,  в собственном шикарном дворце, не ощущает себя таковым. Почему? Потому, что он раб, у которого нет и не будет ощущения свободы духа. Никогда! Ему не дано быть… Человеком.

     - Мне не понятно.

     - Не перебивай старших! Твоя невоспитанность, граничащая с неприкрытыми и ничем не обоснованными амбициями, просто поражает. Ты даже не поинтересовался, как меня звать-величать; ты собрался уходить, не помыв стеклотару… Но не переживай. Ты не один такой. Подобных тебе на Земле многие миллионы, зомбированных и верящих, абсолютно, ни во что. Через продажные средства массовой информации их превратили в послушных и абсолютно не мыслящих животных те, кому  выгоден такой расклад. Совсем не давно, считалось, что пить водку – не так и плохо; а теперь, как бы, и борьба с пьянством начинается. И подобная чехарда будет вечной. Ты проживёшь много и всё увидишь собственными глазами. Всё просто. Определённая часть чиновничьего клана на продаже спиртного и от налогов на неё делала заметные бабки. А теперь, когда нарастает, как могучая волна, колоссальная смертность в России, им стало страшновато. Ведь рабов становится всё меньше и меньше. Ведь очень скоро труд заграничных рабочих станет не таким уж и дешёвым.

    - Извините, а как вас зовут?

    - Понимаю, Витя. Тебе надоело слушать мой бред. Ты из тех, кто не воспринимает реального мира. Я уверен, что ты смеёшься, во время просмотра какой-нибудь многосерийной отечественной кинобилеберды, потому что там постоянно слышится наглый и навязчивый смех… за кадром. Так тебе приказали - смеяться. И если завтра тебе авторитетные люди скажут, что телефонная книга города Москвы –  художественный роман века, то ты будешь читать его с упоением и восторгом. А если кто-то из могучей кучки присудил автору  великих, в кавычках, телефонных записок Нобелевскую премию, то твой восторг передастся и твоим правнукам. Но всё это – долгий разговор. А я должен представиться. Прошу любить и жаловать – Петр Терентьевич Измайлов. Кстати, бывший кандидат технических наук, преподаватель вуза. Технология сварочных аппаратов – мой конёк. В молодые годы в институте имени самого Патона стажировался. А вот жизнь не сложилась. Ни семьи не осталось, ничего, и ты прав, приткнуться некуда… да и не хочу. Почти не пью, не курю. Ещё довольно не стар. Но я внутренне… свободен. А это, братец кролик, очень не мало значит.

     - Я не хотел оскорбить вас, когда назвал бомжем. Просто…

     - Не все так просто. Нет, если быть точным, то я не бомж - человек без определённого места жительства. Я - бич божий! Есть у меня жилье – планета Земля. И как же она страдает от скопища грешных душ, симбиоза подлецов, лгунов, убийц, завистников, наркоманов, проституток, толстосумов!.. О, я, Виктор, я мог бы очень долго перечислять названия носителей человеческих пороков. Ты бы просто устал слушать уличного мудреца.

     - И так было всегда на земле, Петр Терентьевич?

     - Так было всегда. Сюда, на нашу планету, сосланы души самых отъявленных негодяев Мироздания. Всегда так было, во все века. Но с каждым годом и часом все хуже и хуже.

     - Но ведь должны наступить перемены?

     - Они не за горами. Уже идет божественный катарсис-очищение. Идиоты называют его концом света, который… давным-давно начался. А нас - и святых, и грешных - Господь удостоит других миров: для кого - добрых, для кого – и злых. Очищение необходимо… божественным огнем. По какой цене сейчас принимают бутылки из-под шампанского?

     - Не знаю,- откровенно признался Виктор и продолжил начатую Измайловым тему.- А я вот слышал, что многие люди на земле пропадают бесследно. Их, вроде бы, воруют инопланетяне с летающих тарелок.

     - Возможно, братец кролик. Почему бы нет. Но, вполне вероятно, что кого-то… убивают просто не очень хорошие люди. Но допускаю, что подавляющее число из тех, кого считают мертвыми, живут… самым натуральным образом. Они не убиты и даже никем не украдены. Они остались здесь, на Земле! Ими приобретена другая форма материального организма, проще сказать, тела…оболочки. На Земле появляется новая раса гуманоидов. Возможно, они будут гораздо лучше и проще, чем мы. Ведь чаще всего даже звери добрее и мудрее человека, даже самого, так сказать, уважаемого, к примеру, члена Государственной Думы. Вот и они  видятся мне огромными, волосатыми, осторожными, хищными, но… во многом справедливыми. Хорошо, если я просто сошел с ума…

    - Нет, Пётр Терентьевич, вы совсем не похожи на идиота.

    - Спасибо, Витёк, утешил. Как всё запущенно, и так нагло и быстро пошёл  разрушительный и жестокий процесс в государстве, в котором демократические порядки покруче монархических устоев, что даже у каменных и чугунных мужиков под кепками чешутся лысины. На нервной почве.

      Витя от души начал смеяться, он представил, как каменная статуя достаёт из кармана, тоже, каменный носовой платок и вытирает им вспотевший лоб.

     - Чего тут смешного? Люди говорят, что по ночам каменные, бронзовые, чугунные фигуры, в основном, изображающие одного и того же человека, нападают на прохожих и безжалостно ломают им кости своими тяжёлыми ручищами. Но они мочат только  сторонников явной политической мимикрии, бывших членов КПСС, а ныне совершенно других… по партиям, взглядам и убеждений. Впрочем, ни каких у них убеждений нет. Не люди, а бездонные желудки.

     - Мимикрия – способность живого организма менять цвет своей оболочки, я хотел сказать, кожи.

     - Вот именно. Был хамелеон, к примеру, красным, а потом вдруг стал трёхцветным. А кто-то и опять из трёхцветного опять сделался красным. Говорят, что за это заинтересованные люди платят большие бабки. Но что бы я тут не кукарекал, мне, земному червю, моему жалкому разуму, как и всем другим, подобным, святым и грешным, до конца не дано постичь тайны даже моих предстоящих дорог по Мирозданию. Процесс мимикрии мне не постичь. Никогда! Да я и не собираюсь… понимать. У меня впереди ещё много дорог. А если дорог, братец кролик, то, получается, и событий. Запомни, раз и навсегда, что человека нет без дороги. Тот, кто, только наблюдает  за меняющимися картинами стези широкой и тайной, возможно, лишь в следующей своей жизни станет Человеком. Ногами надо щупать путь, даже если он опасен. Лишь в трудных хожениях открывается Истина. Но не завидуй кровопийцам. Им нельзя умирать, потому что в Ином Мире их не ждёт ничего хорошего. За каждого ими убиенного, ограбленного, доведённого до нищеты и сумасшествия, придётся дорого заплатить.

      Наконец-то они домыли пустые бутылки и упаковали их все в большую холщовую сумку. Измайлов хитровато подмигнул Виктору и сказал:

     - Спасибо, отрок. Ты мне здорово помог. Когда-нибудь свидимся. Можешь идти!

     - Но я так и не узнал, кто выиграл пари из двоих римлян, то, кто спаивал своих рабов или тот, кто заставлял их просто работать. Кто оказался прав, Октавий или Цилий?

      - Если ты об этом… поинтересовался, то значит, ты не потерян для Бога и Мироздания. Так знай же, что они оба плохо кончили. У Цилия рабы спились и поумирали. Что касается Октавия, то его рабы взбунтовались и убили своего хозяина, а сами ушли в… партизанский отряд, в общем, что-то наподобие этого. Цилий стал нищим странником, жидом. Возможно, именно, тем, который за компанию и удавился.  Но было всё совсем не так, как ты думаешь и как я позволил тебе сейчас сообщить.

     Измайлов утвердительно заявил Виктору, что Цилий не был приверженцем какой-либо секты, у которых считается доброй традицией отходить в муках в иной мир, причём, коллективно. Пояснил доходчиво, что религиозные извращенцы, фанатики, преступники и спекулянты - подонки. Он попытался доказать мальчику всё это на конкретных примерах из собственной жизни. Правда, многое из того, что он сказал, прозвучало сумбурно и, местами, неубедительно. Но Витя не стал спорить с интересным, довольно грамотным бичом.

     -  Все те, Витя, кто публично или даже втихаря сжигает не только себя и собственных детей заживо в огне, пытается уничтожить и самую настоящую, истинную  веру в бога,- пояснил Пётр Терентьевич.- Мерзавцы заставляют окружающих молиться не истинному Господу, а собственной прихоти и невежеству. Сколько их, нечистых на руку, прячется и под поповскими рясами. Ты можешь сказать, Виктор, что в семье не без урода. Но если, простите, так сказать, в семье одни только уроды и флюгеры, держащие нос по курсу политического ветра, тогда чего стоим именно мы, пусть бомры и рабы, но люди? Чем же мы отличаемся от негодяев и мракобесов?

      - Так что же Цилий? Что с ним произошло?

      -  Какой Цилий? А-а! Нуда! Привели его ноги в одну из пока ещё процветающих римских провинций, где ему подали огромную чашу с вином, которая называется Кумпани. Её надо было выпить. Не потому, что ему так приказали. Просто, если бы Цилий осушил чашу целиком, то смог бы взять дорогой перстень с алмазом, лежащий на его дне. Таким образом, он бы какое-то время смог бы просуществовать безбедно. Но не получилось. Удавился, то есть захлебнулся вином. За Кумпани и жид удавился. Но народ, ты уж его прости его, перевирает пословицы и поговорки, не только из русского фольклора, но и забугорные. Может быть, такое тоже происходит под чьим-то чутким руководством. А, в целом,  рабовладельческий строй сгубил Римскую империю. Она пришла в упадок. Это ждёт и нынешние сверхдержавы, если преступные кланы не поумерят свой аппетит. На представителей, крупных олигархов, какой-нибудь «рыночной экономики» найдутся свои антиглобалисты. Только их ведь тоже, голодных и нищих, объявят экстремистами или… террористами.

       - Мне, Пётр Терентьевич, больше половины из того, что вы сказали, не понятно.

       - Не унывай, Витя! Значит, из тебя, со временем, получится хороший милиционер или депутат. Да мало ли… Я шучу, конечно. Скоро все и всё поймут. А ты, мне кажется, в самую первую очередь. У тебя глаза обречённого знать и видеть Часть Истины. 

         

     Водитель «уазика», в форме связиста и с ефрейторскими лычками на погонах, уже ожидал Виктора. Он стоял по стойке «смирно» рядом со своим автомобилем. Увидел Ковалёва ещё издалека.

     - Разрешите обратиться, товарищ лейтенант, и задать вопрос?- Сказал  водитель.- Ваша фамилия Ковалев?  Виктор Петрович?

    - Так точно.  Перед вами именно я. Поехали?

    - Поехали, товарищ лейтенант,- ефрейтор в улыбке обнажил свои ярко-белые большие зубы.- Если раньше приедем, нам еще спасибо скажут.

    Они сели в автомобиль, и  «уазик» почти сразу же тронулся с места.

 

     Автомашина в сторону контрольно-пропускного пункта (КПП) ехала медленно. Ефрейтор вел её осторожно, потому что по большаку военного городка навстречу им бежали воины, как говорится, с голым торсом. Начиналась утренняя физическая зарядка. Совсем недавно отзвучало по казармам всемогущее: «Рота, подъем!»

    - Послушай, ефрейтор, у нас есть свободное время? - Издалека начал Виктор.- Мне, на всякий случай, надо бы заехать на несколько минут в Петухово. Получается, как раз, по дороге.

    - Так точно! Я распоряжение получил лично от командира дивизии. Село Петухово, улица Некрасова, дом номер девять, Раскова Лидия. На свидание выделено полчаса. Можно, и чуть больше.

      Ефрейтор, выезжая на трассу, добродушно улыбнулся.

      - А я-то думал, уж о моих-то личных делах ни командование, ни особый отдел не знает,-  с грустью сказал Виктор.- Что я военный преступник или со мной можно так  вот…бесцеремонно?

      - Никак нет. Я, вообще-то, не в курсе. Не было времени вас раньше предупредить. Генерал Ягодин нервничал. Просил меня за него извиниться перед вами, товарищ лейтенант, если вы что-нибудь не так истолкуете, неправильно поймете. Генерал сказал, если вы не вспомните о своей девушке, так чтобы я вам вежливо напомнил, что ли. Возможно, вы возвратитесь в часть не скоро. Больше я ничего не знаю. Мне не положено. Если не желаете в Петухово, то поехали в штаб дивизии.

     - Нет уж. Давай, жми в Петухово! Я чувствую, дело серьезное назревает. Лидия сейчас должна быть дома. Она, понимаешь, студентка медицинского университета. У нее каникулы.

 

     По кабинету тем временем, заложив руки за спину, ходил немного взволнованный командир дивизии, генерал-майор Ягодин. Он поглядывал на телефон, явно ожидая звонка. И телефон зазвонил.

     Сняв трубку, Ягодин сказал:

     - Генерал-майор Ягодин слушает!

     - Это Кураков звонит, Гена,- послышалось в трубке.- Или ты уже совсем забыл голос командующего округом?

     - Никак нет, товарищ генерал!

     - Давай проще, Геннадий. Лейтенант Ковалев уже у тебя? Он согласен?

     - Еще нет, но скоро будет. В нем я уверен. Экипировка для него готова.

     - Похвально, Гена. Действуй! Подожди. Как дела дома? Как Любовь Матвеевна, жёнушка твоя, дети, внуки?

      - Да у детей и внуков, Серега, все в порядке. А Люба что-то приболела немного, гастрит мучает.

      - Привет ей передавай. Пусть выздоравливает. Это приказ! Как-нибудь заеду к вам в гости.

      - Спасибо, Привет и всем твоим, Серега. Давай!

      Трубка мягко опустилась на рычаги.

 

    Петухово орало петухами на всю округу. Село это почти ничем не отличалось от подобных себе. Разномастные дома, ухоженные и не очень, грязь на дороге, босоногие ребятишки и все почти так, как было еще семьдесят лет тому назад.

     Лида сама вышла к остановившемуся у калитки «уазику», будто чувствовала, что вот-вот должен приехать Виктор. Он протянул обе руки в сторону девушки и сказал:

    - Привет, Лидуха, приехал навестить тебя. В дом заходить не буду. Некогда.

    - Я в дом  не приглашаю. Чего ты хотел, Витя?

    - Понимаешь, Лида, у меня,  кроме тебя, никого нет – ни родных, ни друзей. Я приехал повидаться с тобой и, может быть, проститься. Я чувствую, что мы с тобой не скоро увидимся. Может быть, и год пройдет до нашей следующей встречи.

     - И мне прикажешь ждать? Уж лучше мне за Жору замуж выйти. Он уже замучил меня, проходу нигде не дает.  «Люблю, - говорит,- гадом буду». Конечно же, он и есть гад. Недавно из мест лишения свободы вернулся, из зоны. Тебе, Витя, он обещал голову сломать. Он, хоть и зек, но человек. Он обитает тут, в селе. Я после окончания медицинского университета здесь пристроюсь.

     - Правильно. Будешь лечить своего Жору от хронического алкоголизма. Я ведь с тобой по-серьезному, Лидуха, а ты шутишь. Я тебя люблю, и ты будешь меня ждать.

     - Не знаю, Витя, не знаю. Врать не хочу. Мама говорит, что сейчас надежней замуж выходить за зека, чем за офицера. Конечно же, она шутит. Не обижайся. Время такое. Оно искалечило наши души. Ты же всё понимаешь. Но дело не в этом. Всё не то, не о том я говорю… Просто, я еще не разобралась в себе. Понимаешь?

    - Я ничего не понимаю.

     Дверь дома приоткрылась, и оттуда высунулась кучерявая голова молодого интеллигента.

     - Лидочка,- прокричала голова,- мне скучно! Покажи мне, наконец, свою библиотеку!

     - Что тут еще что за пьяная рожа?- Немного вызывающе поинтересовался Виктор.- Что ему здесь надо?

     - Витя, это Петя, мой однокурсник. У меня с ним только дружеские отношения. Просто товарищ. Ты напрасно о нем так, он не пьёт водку и не курит, он спортсмен. Зачем ты говоришь то, о чем не знаешь?

     - Виноват!  Понятно,- гневно сказал Виктор.- У вас все еще все впереди. Прощай!

     - Подожди, Витя! Не уходи. Ты ничего не понял!- Уже вслед  машине закричала Лида.- Ну, и черт с тобой, лейтенант! Дурак ревнивый!

     «Уазик» тронулся сразу же, как в него сел Ковалёв. Не было никаких пауз. Их встреча оказалась очень короткой, да и не совсем здорово прошла. Не на высшем уровне. Так уж случилось.

 

     Биг Фут, стихийно совокупившейся с хронической алкоголичкой Клавдией и немного напугавший сторожа частных теплиц, Пантелея, сидел на мощном, поваленном ветром стволе ильма и, урча, пожирал сырое мясо дикого кабана. Не так давно он догнал, в несколько прыжков, годовалого поросенка, отбившегося от стада диких свиней, и разорвал его надвое. Пришлось ему сразиться и с вожаком, крупным старым секачом, который погиб в неравной битве с сильным двуногим существом. Не помогли острые клыки и кабанья ярость. С остальными Биг Фут предпочел не разбираться, понимая, что даже он может погибнуть в такой жестокой битве. Попросту  сбежал с места сражения.

    Сейчас он, съев половину кабаньей туши, тоскливо смотрел в чистую воду большого лесного родника. Ронял в него тяжелые звериные слезы.

    Было от чего печалиться. И напрасно считает большинство представителей людского рода, что животные не могут переживать боль и беды так же, как люди, не видят снов и не имеют памяти…  Они зачастую знают и понимают больше, чем многие из нас.

     Биг Фут вспомнил, всего лишь, небольшой фрагмент из своей не такой уж и давней жизни, и этого было достаточно для того, чтобы завыть и зарычать, в горе упасть на землю, в ярости вырывая из мшистой почвы молодые деревца и кустарники с корнями.

    Ярко, зримо предстала перед ним картина прошлого. А вспомнилось вот что.

 

     …Молодой красивый армянин едет в поезде на самый Дальний Восток, на заработки. Сидит в купе в прекрасной компании и угощает ее самым настоящим армянским коньяком. Ему в глаза лукаво и проницательно смотрел щуплый чернявый собеседник со шрамом под левым глазом, лет сорока.

    - Понятное дело, ты пробираешься на золотые прииски, - с проникновением и сочувствием говорил ему чернявый человечек, - но, прикинь, чтобы добраться в твой  поселок Многовершинный, нужны деньги. До него еще и вертолетом наверняка долетать надо. Считай, север Хабаровского края, самое почти побережье Охотского моря. Так я понимаю?

     Угодливо кивнул головой второй, рыжий и здоровый.

     - Точно, Толя,- сказал он,- тут товарищу бабки нужны, хоть он и бульдозерист мировой. Мы поняли. Мы въехали!

     - О, дорогой, ори-ори, ха! - Засмеялся, словно малый ребёнок, армянин.- На мнэ под рубашкой зашиты. Дэнги. Понял, да? Мама и папа дал. Я же хытрый. Прыеду назад – женытьса стану.

     Третьим собеседником искателя приключений из Армении был плюгавый старичок, с синими  руками от наколок. Он особо в разговор молодых и крепких не вмешивался, а только изредка хихикал. Но и он сказал:

     - Хорошее дело. Далеко еще ехать тебе, парень славный. Мы только к Уралу подбираемся. Ночь. Тоска. На перегонах торчим. Опять тормозим, сволочное дело. Пошли хоть в тамбур, покурим. Вдвоём.

     - Пошлы,- согласился армянин,- постою с тобой, отэц, хоть и сам совсэм нэ куру.

     Конечно же, он, на всякий случай, прикинул, сможет ли маленький старичок обидеть его, большого и сильного, и подумал: «Смэшно, конэшно, нэт».

      Дедушка, незаметно подмигнув соседям  по купе, пошёл следом за армянином. Он не стал откладывать дело в долгий ящик, сразу же полез в боковой карман куртки. Бандит тихо и скромно сказал:

     - Тут, браток, прикинь, такое, не шибко кучерявое, дело. Без него никак не обойтись.

     - Отэц, скажи, эсли кто тэбе обида сдэлал, так я – вот он, я здэсь.

     Старичок резко и стремительно ударил молодого армянина чем-то не очень заметным, но тяжёлым в висок. Тот тут же завалился на бок, от удивления широко раскрыв глаза.

    - Работа у нас такая, паренёк. Вырубаю вас, дураков, а сам плачу. Слёзы на глаза наплывают. Сгубит меня доброта,- тихо произнёс дедушка.- Старый я стал, потому и жалостливый.

     Старый и опытный бандит очень быстро, со знанием дела обшманал армянина с ног до головы, не забыл снять с него и туфли. Вдруг что-то было припрятано и там. Ведь надо было глянуть и в носках. С правой руки армянина снял перстень, часы, с шеи – тяжёлую цепь, сделанную из жёлтого металла. Деньги, разумеется, дедушка надыбал тоже. Спрятал всё добытое во внутренний карман широкой вельветоновой куртки.

     Он легко открыл дверь вагона отмычкой, дотащил тело парня до открытого выхода из вагона и вытолкнул его наружу. Так получилось, что старый уркаган сбросил армянина с поезда не на полной скорости, а когда состав  притормозил на перегоне.   

     А поезд продолжал мерно и спокойно отмеривать километры. Поездные налётчики, они же и, как говориться железнодорожно-транспортные воры, спокойно вышли из вагона на первом же перегоне, прихватив с собой и два больших чемодана весёлого и уверенного в себе парня из солнечной Армении. Дедушка, их подельник, тоже оставил пассажирский поезд, но только выпрыгнул на твёрдый грунт из соседнего вагона. Все трое, молча и не спеша, скрылись в чаще леса и пошли знакомой тропой к ближайшему посёлку. Лишние слова и восторги всем троим давно обрыдли. Сволочи хорошо знали своё дело.

 

     Молодой армянин пришел в сознание довольно быстро и пошёл, как предполагал,  в сторону автострады, в сторону светящихся огней. Пришлось долго идти по густому лесу, ибо близость огней оказалась обманчива, иллюзорна. Ему пришлось идти по незнакомой таёжной местности в носках. Но он радовался, что, каким-то, непонятным образом при нём остались его личные документы.

    Не теряя бодрости духа и надежды на то, что справедливость восторжествует, он решил передохнуть у небольшого бугра. Но привал чуть не стоил ему жизни.

    Из чащи внезапно вышла к нему навстречу огромная, покрытая густой, темно-коричневой шерстью, женщина, сверкая маленькими звериными глазками. Сначала она хотела его явно сожрать, но её намерения вдруг изменились. И он понял, чего она желает.

    - Нэ надо, дэвушка, джан. У мена бэда. Мнэ сэйчас, ори-ори, совсэм нэ до любви.

   

     Несколько дней она забавлялась им, как игрушкой, кормила сырым мясом. Великанша уносила его на своем мощном плече все дальше, в тайгу. Потом бросила его в непроходимой чаще, усталого, больного, потерявшего надежду на все. Кроме этого, он почти ничего не помнил. Его перерождение в Биг Фута проходило очень тяжело. Он бродил по лесам России, направляясь, то на запад, то на восток. Карлос не понимал, кто он и где находиться.

    Молодой армянин еще раз посмотрел на свое отражение в воде и почему-то не по-армянски, а на русском языке сказал:

    - Я, папа с мамой, и был тот самый… Карлос Башоян. Тэпер ваш малчик звэр. Скоро совсэм забуду, как говорит и думат. Свэтлый язык армянскый совсэм забыл. Звэринност – очэн заразный болэзн. Этот зараза через большой обезъяна пэрэшёл на Башоян способ… на полу, половым мэтод. И таблэток с собой нэт. Ах-вах-вах! Тэпэр Карлос не травка будэт кушат, а сырой совсэм мясо. 

      Он встал на ноги и начал яростно срывать с себя жалкие остатки  былой одежды, иначе их нельзя было назвать. Их кармана куртки, которая теперь походила на тряпку, Биг Фут достал собственный паспорт, раскрыл его. Внимательно стал разглядывать на фотографии лицо молодого и красивого человека, которым совсем не давно был сам. Он в гневе зашвырнул документ в высокую траву.

     Непроходимый лес наполнился жутким истошным рёвом.

  

     Они ехали по летнему утреннему городу, наполненному звуками людской толпы, шумом машин. На клумбах вызывающе пестрели цветы. Виктор был не в настроении.

    - Не берите в голову, товарищ лейтенант,- посоветовал Ковалёву ефрейтор,- если девушка любит вас, то будет только вашей. А если не любит, то и жалеть не стоит.

    - Правильно говоришь. Но я-то ее люблю. Чего тут скрывать. Такое дело. Кроме неё у меня – никого. Никого – только армия и родная страна.

     - Как же много у вас родни, товарищ лейтенант.

     - Мне не понятен твой юмор. Я говорю так, как есть. Для меня Родина – очень и очень много значит. Она мне мать и отец… в самом прямом смысле слова.

     - Я не хотел сказать что-то обидное. Просто случайно сорвалось с губ. Но мне не понятно, как можно любить просто землю и не знакомых совсем людей, живущих на ней.

     - Россия – не просто огромные пространства. Величие её даже не в том, что она такая… большая. Она, понимаешь, ефрейтор, особенная. Но чувствую и понимаю её всем сердцем. Когда-нибудь и ты, может быть, испытаешь такое же самоё, что я.

     - Я хотел бы… Но, наверное, не смогу. Я… такого не понимаю. Но мне кажется, о своей любви к родине первому встречному говорить, как-то, не очень здорово. Может быть, я не прав?

     - Да, ты не прав, ефрейтор. Потому что ты для меня – не встречный. Ты – мой брат по оружию и россиянин. А это много значит, для меня, по крайней мере.

     Водитель «уазика» ничего не ответил. Да и что следует сказать в данном случае, он не знал. Почему мы не стесняемся откровенничать на людях о чувствах к матери, любимой женщине, к собственным детям, а вот к родине собственной стесняемся. Не принято, не красиво или ещё что? Кто же такой хитро-мудрый дал такую установку и почему? Стоит задуматься над этим «щекотливым» вопросом. Не зомбирование ли здесь… по полной программе? Впрочем, каждый решает сам, о чём ему думать и говорить.    

      - А я вот родился в этом городе, правда, не знаю, где мои родители, кто они, живы ли. Я, как раз, из тех людей, которых воспитало общество, просто сказал лейтенант,- и значит, не мне судить, какое вокруг меня общество – хорошее или очень хорошее. Ты меня понимаешь? А если и не понимаешь, ефрейтор, то и не надо. Каким я получился, тоже не мне судить, но люди говорят, что неплохим. Вся моя биография проста, как гантель: дом малютки, детский дом, суворовское училище, то есть «кадетка», как мы его называли; потом высшее командное мотострелковое училище…. и вот теперь – полк, расположенный между Питером и Москвой.

    - Все люди живут, у каждого своя судьба,- философски заметил ефрейтор.- Все мы, и военные, и гражданские, делаем то, что нам прикажут. Я начинаю понимать, что всюду только так, а не иначе. Товарищ лейтенант, если вам, к примеру, завтра прикажут убивать людей, безоружных, беззащитных, вы будете это делать? Да?

     - Да. Буду. Пойми правильно, я никакой не злодей. Государство поило, кормило меня, поставило на ноги, вывело в люди, и я всегда готовился служить ему верой и правдой, не обсуждая с вышестоящим начальством приказов и распоряжений. Если бы мне сейчас в штабе дивизии сказали, что надо умереть за государство или еще что-то, я бы ответил, откровенно ответил: «Жить, конечно, хочется, но я готов». Вот таков я, товарищ ефрейтор, живая военная машина, робот. На счёт «робота» я шучу, конечно. Повторяю, хорош я или плох, не мне судить. Если все будет нормально, женюсь,  поступлю в академию. Жаль, что вероятней всего, не на Лиде женюсь. Пойми дружище, что, я обязан моему народу, больше, чем другие, больше, чем ты. И мне повезло, потому что я это понял смолоду.

     - Извините, товарищ лейтенант.  Вы – опасный человек, хотя, наверное, добрый и веселый. Вы всегда готовы подчиняться и подчинять.

     - Как же по-другому? А-а? Да все и всюду подчиняют и подчиняются и у нас, и за рубежом. Рабство в крови человеческой даже у императоров. А кто прав, кто виноват, не мое дело. Я всего лишь – Ванька взводный. Скажи, звать-то тебя как. Откуда родом?                                                 

     - Василий, товарищ лейтенант. Сам я из-под Казани.

     - А я дальше своего носа ничего не видел, нигде не бывал.

     - Побываете,- заверил ефрейтор.- Об вашей предстоящей поездке в штабе дивизии начальство только и говорит.

     - А где побываю?-  В Ковалёве вновь заговорило любопытство.- Тебе же, Вася, все известно. Ты же генерала возишь на своём «уазике». Я знаю, что он других марок автомашин не признаёт. Только такую… привычную и надёжную.

     - Никому ничего не известно, но то, что за  «бугром» вы будете служить – абсолютно точно.

     Вероятно, строя самые различные догадки, Виктор задумался. То представлял себя служащим при военном атташе, где-нибудь в Лондоне; то разведчиком, передающим по рации морзянкой ценную информацию. Какой смысл сейчас гадать. Ведь буквально через десять-пятнадцать минут он, Ковалёв, всё узнает сам.

     Они довольно быстро доехали до места. Василий остановил машину  у края небольшой площади, где в центре стояла скульптура былых времён, изображающая солдата с автоматом в руках. Штаб дивизии располагался в большой двухэтажном каменном здании.                        

     - Нет, наверное, пошлют не в разведку,- сделал вслух предположение Ковалёв.- Впрочем, может быть. Ведь далеко не всё тайное стало явным. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути.

     - Кто его знает, куда вас пошлют, товарищ лейтенант. Нас всех последние десять пятнадцать лет всё посылают и посылают… Но вы, как я слышал, человек особенный. Поэтому вас-то не пошлют туда, куда посылают подавляющее число людей. Приехали! Вас проводить, товарищ лейтенант, или вы сами?

      - Дорогу знаю, не заблужусь.

     Виктор вышел из машины и направился в сторону не высоких мраморных ступенек. Без провожатого не обошлось. У двери, у самого входа, Виктора поджидал пожилой прапорщик, грузный и задумчивый. Он, не проронив ни слова, распахнул перед лейтенантом дверь, пошёл вслед за ним. Молча проводил Виктора до самого кабинета командира дивизии, генерал-майор Ягодина. Но потом по-простецки сказал:

     - Можете войти, товарищ лейтенант! Геннадий Михайлович вас уже ждет.

     Виктором на мгновение овладела робость. Набрав в легкие побольше воздуха, он рывком открыл дверь и строевым шагом направился по ковровой дорожке к столу, за которым сидел моложавый генерал. За какие-то секунды Виктор успел разглядеть его – впалые серые глаза, средних размеров лоб, каштановый волос наполовину с сединой, мощный подбородок и довольно солидный нос на улыбающемся лице.

     - Вольно, вольно,- сказал, почти смеясь, Ягодин,- подсаживайтесь ко мне поближе.

     Виктор и сел на кресло, не отрывая взгляда от лица старшего по званию.

     - Благодарю, товарищ генерал!  

     - Разглядел я вас, пока вы ко мне маршировали,- Ягодин облокотился на стол, - кареглазый, густоволосый. Одним словом, красавец. Девушки, видать, по вас сохнут на корню. Рост у вас, где-то, один метр восемьдесят сантиметров.

     - Никак нет,- сказал Виктор, привставая.- Один метр восемьдесят три сантиметра, товарищ генерал.                              

     - Вот видите, Виктор Петрович,- по-простецки сказал Ягодин,- я, по сравнению с вами, карапуз, но заметьте - толще вас в полтора раза.

      Конечно же, Ягодин смутил своими словами и сравнениями Виктора. Лейтенант не знал, как реагировать на подобные шутки. Генерал расшнуровал, лежащую перед ним красную объёмистую папку.

     - Это ваше личное Дело,- пояснил Ягодин,- по стрельбе у вас сплошные  «пятерки» - ночные стрельбы… и так далее.

     - Так точно!

     - Кандидат в Мастера спорта по вольной борьбе?

     - Уже Мастер. Кроме этого, владею личным, индивидуальным видом рукопашной борьбы, что-то между кун-фу и ушу, но не совсем то. Тхэквондо.

     - С миру по нитке. Похвально. С миру по нитке – голому веревка. Знаете английский язык. Общаться и писать на нем умеете?

     - Так точно, товарищ генерал! Закончил спецкурс в военном институте, посещал курсы при университете и самостоятельно занимался.

     - Хорошо. И биография у вас чистая, как у младенца. Ангел, а не человек.

     Виктор опять смутился. Ягодин же сделал вид, что не заметил его душевного смятения.

     - Тут такое дело,- Ягодин плотно сжал губы,- приказать я вам не могу, тут необходимо только ваше желание.

     Виктор резко приподнялся с места, сказал:

     - Я готов!

     - Сядьте! Надо же какой! Готов. Куда готов? Я еще ничего не сказал. Правда, мне и сказать-то нечего.

     Ягодин задумался, видимо, еще и еще раз оценивая кандидатуру Виктора, на которой именно он остановил свой выбор. Лицо генерала стало очень серьезным.

 

     Занесла судьба странствующего Измайлова на Северо-запад России. Все еще бичующий и уже немного постаревший, Петр Терентьевич сидел на берегу Волхова и азартно ловил на допотопную удочку ершей и окуней, попадалась изредка и плотва. Рядом, на берегу, валялась его жалкая котомка с черствым куском хлеба.

     Поймав ерша и сняв его с крючка, он осторожно бросил его в большую жестяную банку с водой, вероятно, не так давно найдённую на свалке. Вслед колючей рыбке он, с каким-то, скрытым чувством вины промолвил:

    - Прости, братец кролик. Так уж устроена наша жизнь. Чтобы сохранить свою земную оболочку, все, по возможности, друг друга поедают. И тут греха нет. Ты для меня, бича, живая душа, которая не знает смерти. Оболочка же твоя и внутренности ее – продукт питания. Так решено Свыше. Ведь и ты бы меня сожрал, если бы я утонул в этих черных водах Волхова. Так-то!

    Измайлов был человеком довольно храбрым, но, тем не менее, он заволновался, завертел головой, почувствовав вдруг затылком на себе чей-то жесткий взгляд. Наверняка, зверь. Так не может смотреть человек, даже сумасшедший, вышедший из себя, одичавший.

    - Что ж, братец кролик,- Измайлов старался говорить как можно спокойней, - кто бы ты ни был, не прячься и не чини мне козней. Я тебе не желаю зла. Сядь, только подальше от меня. Прости, но ты воняешь гораздо круче, чем я.

     Биг Фут, он же бывший Карлос Башоян, послушно вышел из зарослей ольхи и сел, как человек, на большую кочку.

    - Я все понимаю, братец кролик,- Измайлов выразил сочувствие незнакомому и довольно не симпатичному двуногому существу,- ты хороший  человек и думаешь, что попал в беду. Я все понимаю. В свое время меня угораздило  заняться «сказочными» проблемами оборотней, чуть сложнее говоря, ликантропией.

     Пётр Терентьевич стал рассказывать Биг Футу о том, что сказки – чистая правда, полезная информация, только умело зашифрованная. В них столько мудрости, силы и внутренней энергии, что хватит на десятки и сотни будущих поколений. Вот почему дети обожают слушать и читать сказки. Да ведь они, те, кому предстоит встать взрослыми, гораздо мудрее нас, успевших всё важное и нужное позабыть. Мирозданческий склероз! По земным меркам – это норма, по вселенским – страшное заболевание. Но излечимое, если вовремя обратиться к врачу, то есть к Господу Богу.

  

    Во дворе Лидиного дома местный громила Жора с двумя своими товарищами вымещали все свое зло на студенте Пете. Они с большим воодушевлением били его руками, ногами, головами. Они, как бы, мстили ему за то, что им не так давно и крепко досталось от лейтенанта Виктора Ковалева. Они мстили за то, что вот совсем недавно откинулись с зоны, а в их жизнях ничего доброго и светлого не произошло. Одни неурядицы.

    - Ироды окаянные,- причитала Лидина мамаша,- человека забили на смерть! Вон кровищи-то сколько. Прекращайте, не то милицию кликну! Быстрей бы ты Лидка замуж-то вышла, сучка бессовестная! Ейного товарища институтского прямо в нашем дворе убивают, забивают прямо, она еще улыбается. Почему ты такая жестокая, Лидка?!

    - Потому я такая жестокая, мама,- откровенно ответила Лида,- потому, что Петя – клоун. Он сейчас вошел в роль страдающего, униженного, побитого, оскорбленного. Петя, пора ответить достойно. Ты же не партизан на допросе!

    - Договорились, Лида!- Среагировал на замечание однокурсницы Петя,- потом-то мы, наконец, скачаем из Интерната свежие материалы по фармакологии!

    - Да хоть по сексопатологии! Быстрей заканчивай дело, и пойдём чай пить.

    - Оно ведь и верно,- успокоилась Лидина мама,- оладьи уже остыли.

    - Блины сейчас мы подойдём жевать,- злобно Жора сказал.- А ваш студент, считай, уже покойник.  

      Махнув рукой, Лидина Мама ушла в избу. А Петя, наконец-то, перестал дурачиться. Прижавшись спиной к забору и вытирая локтем окровавленные губы, он начал бить уркаганов вдохновенно, на сколько хватало опыта, силы и сноровки. Чувствовалось, что был он не только хорошим каратеком (или, по-простонародному, каратистом), но и акробатом. Против него Жора  попытался применить нож, кирпич,  доску из забора, но все  не дало результатов. Петя был настоящим художником рукопашного боя.

 

     - Знаю одно,- голос генерала Ягодина дрожал,- вам предстоит отслужить ровно один год в специальных частях Международной Организации Безопасности. Сокращённо - МОБ. Особый случай. Привлекают и некоторых офицеров из нашей Российской армии. Это где-то в Африке, а может быть, и в Латинской Америке, или на Ближнем Востоке. Да не все ли равно, в каком регионе, но недалеко от страны под странным кодовым названием – Обсервация. По смыслу, думаю, вам Виктор Петрович, все понятно. Какой-то регион, вероятно, изолирован, окружён. Нам было корректно сообщено, что служба будет там тяжёлой, что вам придется … убивать. Как пояснили, из самых гуманных целей и соображений. Знал бы,  в чем дело, рассказал. Уж больше ничего не могу поведать. У нас не в стране, а во всем Мире, секретность доведена до такого, что порой генералы ни хрена не знают, зато торговки рыбой или бананами в курсе событий. Каким образом, так получается, не знаю. Но вот получается.

     - Вероятно, так надо, чтобы информация…

     - …не доходила до широких масс. Но она доходит. А есть такие случаи. Ну, прямо скажем, анекдотичные. Служил я в дальние совдеповские времена майором при штабе одного отдалённого от Москвы Военного Округа. Не буду говорить, где и когда, потому что случай этот реальный и дикий. Не хочу, чтобы он попал на страницы какой-нибудь газетёнки, которая «жёлтая» всегда и во всём, причём, задолго до употребления её в качестве туалетной бумаги.

    - Но я, товарищ генерал, ни каких секретов из расположений части никуда и никуда не выношу.

    - Не в этом дело. Не хочется лишний раз говорить, в каких районах нашей бескрайней  Родины дислоцируются круглые дураки или шутники в генеральских погонах.

     А получилась так. В штаб Военного Округа, где в своё время проходил службу Ягодин, оттуда, сверху, одним словом, из столицы-матушки, пришла радиограмма. В ней указывалось, что такого-то числа, таким-то поездом, в товарном вагоне под конкретным номером на адрес Командующего Округом будет доставлена бочка с солёными огурцами. Короче говоря, в определённое время особые воинские подразделения, прибывшие на железнодорожный вокзал на боевых машинах пехоты и со всякой разной специальной техникой, в мановение ока очистили все перроны не только от пассажиров, но даже и сотрудников милиции. Власть на определённое время в данном районе города взяли военные. И всё справедливо. Никто ведь не знал, что скрывается под кодовым названием «бочка с солёными огурцами». Само собой, если всё так засекречено, то, как минимум, там, в вагоне, образцы самого последнего, современного оружия. Надо сказать, к чести тамошних военных, они быстро нашли этот вагон и вскрыли его.

     - Я догадываюсь, что там было, Геннадий Михайлович,- лицо Ковалёва сделалось серьёзным. - Скорей всего, боеголовки с…

     - Тебе ни в жизнь не догадаться, лейтенант. Потому… Потому, что там и, на самом деле, в центре вагона стола огромная бочка с солёными огурцами, объёмом в двести килограммов. Полковник, начальник особого отдела Округа лично вскрыл её и самым первым сделал надкус солёного огурца и сказал: «О, це гарно!».

     Ковалёв не имел возможности сдержать улыбки.

     - Вот так по всему городу мы с огромным эскортом и под мощнейшей, до зубов вооружённой, охранной везли в штаб округа эти солёные огурцы. До сих пор не могу понять, что это было. Или шутка, или проверка нашей бдительности, или… головотяпство. Но наш запрос и прямой вопрос, что было отправлено, нам… сверху, что называется, тут же и пришло подтверждение, без каких-либо, прояснений и ремарок: «Бочка с солёными огурцами». Ну, повеселились и будет. Так ты согласен, Виктор, следовать туда, не знаю куда, и делать там то, не знаю, что? 

    - Я согласен,- Виктор не колебался в своём давно уже принятом решении. – Ну, у меня вопрос. Принесёт ли это пользу России?

    - Вот даже как! Правильно мыслишь, как истинный, а не квасной патриот. Несомненно! Принесёт пользу. Ведь там, где возникает угроза всему миру, существует и определённая опасность для нашей страны, её цельности, экономики… Главным образом, для наших граждан. Догадываюсь, что там налицо своеобразная внутренняя интервенция. Что там пока с ситуацией не могут справиться. А если не могут, то делай выводы, лейтенант Ковалёв, Обсервация данная расширяется и борется за себя…

     - Международный терроризм?

     - Не будем гадать на кофейной гуще. Мои предположения могут быть ошибочными. Когда прибудешь в заданный район -  всё и узнаешь.

    - На какое число намечена моя отправка, товарищ генерал?

    - Отправишься прямо сейчас. Вся нужная документация оформлена, имеется необходимая сумма в американских долларах, на всякий случай, паек. Остальное будете получать на месте. Рекомендую в дальнейшем вести себя раскованно, так, как и остальные, не по-нашему, не по-военному. Передаю вам добрый совет и, по сути, уже приказ наших и зарубежных, скажем так, психологов.

    Лоб Виктора покрылся легкой испариной. О такой абсолютно строгой секретности своей командировки он и не подозревал.

    - К вам в Сирии в самолет подсадят еще людей, может быть из нашей страны, может быть, нет. Не ведаю,- Ягодин, явно, кое-что знал и скрывал. Но сообщал он Ковалёву только о том, что имел право довести до сведения младшего офицера. – Извини, Виктор. Вот такой я генерал, что ни хрена мне не понятно. Даже мне не позволено знать. Но я не обижаюсь. Меньше знаешь – меньше ответственности. Но суть не в том. Предупредили так же, чтобы вас не удивляло, что самолет из Сирии будет лететь с зашторенными  окнами, вернее, глухо закрытыми с внешней стороны. Может, там совсем и не Сирия будет. А сейчас к тринадцати ноль-ноль по местному, то бишь, московскому времени, поедете в аэропорт. Специальный самолет вас уже ждет, Виктор Петрович. Внизу черная «Волга» с гражданским номером. Не иномарка, а наша родная… легковушка. Не сядь, Ковалёв, в «уазик», по ошибке.

     - Так точно!-  Заверил Виктор,  вставая с места.

     - Отставить спешку! Мы не блох ловим, и торопиться не следует, потому что я ещё ничего толком и до конца не объяснил.

      Ягодин открыл ящик письменного стола, извлек оттуда увесистую папку.

     - Времени для беседы у нас с вами пока достаточно,- командир дивизии всё делал медленно, чтобы ничего не упустить.- Не торопитесь! Вот ваши документы. Отныне у вас не ни отчества, ни фамилии, ни звания, ни национальности, а есть этот страшный документ, где написано ваше имя - Виктор и литер К-481. Тут же в пакете деньги, немного - шестьсот долларов, на карманные расходы. Сами понимаете, не то, что бы в стране с валютой напряжёнка. Но налицо экономический кризис… последние сто лет. Правда, не у всех граждан страны он наблюдается.

    Подав ошеломленному и удивленному Виктору пакет, Ягодин по селекторной связи приказал ординарцу:

     - Принесите одежду!

     - Есть!- Ответили ему.

     Буквально через несколько секунд в кабинет без доклада вошел жилистый черноусый капитан, в сапогах, начищенных до зеркального блеска. Он внёс в кабинет небольшой тюк и положил его на одно из кресел.

    - Идите!- Приказал ему Ягодин.

    - Есть!- Сказал капитан.  

     Поскрипывая сапогами, офицер так же быстро удалился, как и появился в кабинете генерал-майора, командира дивизии.

     - Переодевайтесь! Тут гражданская одежда,- распорядился Ягодин.- Меня не стесняйтесь. Я, вроде бы, мужского полу. Ваш мундир и прочее будет находится здесь, в одном из сейфов дивизионного штаба, в целости и сохранности. Вопросы и пожелания  имеются?

     - Никак нет!

     Разорвав желто-зеленый сатиновый чехол, Виктор извлек из него шикарный белый костюм, туфли на микропоре, цветистую рубашку, немного помятую белую шляпу, майку с трафаретом (обнаженная женщина), носки, пестрые плавки. Виктор указал пальцем на них, спросил:

    - Товарищ генерал, это тоже переодевать?

    - Само собой. Всё будете делать при мне. Такая установка. Могу отвернуться.

    Переоделся Ковалёв быстро. Подошёл к большому зеркалу, которое висело у входа в кабинет. «Ну, и чучело!».

 

    Обрабатывая йодом ссадины и царапины на голове однокурсника Пети, Лидия не удержалась, пошутила:

    - Теперь ты, Петя, похож на пятнистого оленя.

    - Я согласен называться, кем угодно,- Петя крепко сжал её руку,- но быть рядом с тобой, Лида. Ты ведь меня понимаешь?

    - Может, и понимаю. Но быть с тобою рядом, Петя, для меня – не реально. Я, все-таки, люблю своего лейтенанта. Я поняла только теперь, окончательно. Не знаю, почему. Но сейчас поняла. Я вздорная, недостойная его, несерьезная. Ты Петя – хороший друг, но мой Ковалев – всё для меня. Мой свет в окне, а точнее – в конце тоннеля. Даже если лейтенант забудет обо мне, то я – никогда… Буду ждать его.

     - Твое дело,- Петя явно обиделся и отвернулся от неё.- Мне и сказать-то нечего.

     - Выше голову, Петя! Баб миллион, и почти все они лучше меня.

     - Ты – самая лучшая. Уж как-нибудь не затеряюсь в толпе. Но умру в одиночестве. Мне пора! Надо идти.

     - Но мы собирались вместе пройтись по сайтам в Интернете.

     - Ты уж пройдись без меня, хочешь – по сайтам, а если  сильно желаешь, то по разбитым тобой сердцам.

     Он встал со стула. Пожал ей руку, потом прикоснулся пальцами к  её щеке. Странный ритуал прощания. Лида ничего не сказала, только тихо вздохнула. Тут же, молча, проводила за калитку студента Петю. Она махнула ему вслед рукой, но он даже не оглянулся. Девушка с грустью смотрела ему вслед. Начинал накрапывать мелкий дождь. Откуда, сверху, прямо к ней слетело голубиное перо. Лида поймала его ладонью. Знак к доброй вести. Хорошо бы, если было так, а не иначе. Она посмотрела наверх, в бездонное синее небо. Потом неторопливо вошла во двор дома, затворив за собою калитку.

 

     - Да,- ха-ха,- генерал Ягодин хохотал,- теперь вы, Виктор, настоящий иностранный турист! Не обижайтесь на мои шутки, лейтенант. Я отвык от гражданских одеяний, тем более, таких вот. Я не виноват, что вы, Виктор Петрович, немного похожи на павлина.

     - Разрешите идти?- Вяло сказал Виктор.

     - Пока не разрешаю. Слушайте дальше. У вас, в «Волге», на заднем сидении зачехленный автомат Калашникова, вернее с запасными частями получается – два. Это не совсем АКМ, но очень похоже, спецзаказ. Вы привыкли к этому оружию, значит, пользуйтесь им. Американская винтовка системы «М», к примеру, вам не подойдет. Нет у вас к ней привычки. Да и наша «пушка» получше будет. Может быть, я ошибаюсь. Впрочем, нет! В России всё самое лучшее, потому что она - самая прекрасная страна на свете при всех её… чудесах. Там же ещё два пистолета Макарова. К самолету подвезут и боеприпасы. Среди них вы найдёте своих, именно, принадлежащих вам, шесть больших и длинных ящиков. Как бы, простите за сравнение, гробы в миниатюре. Ха-ха! Запомните, в трёх обычные гранаты «Ф-1». То есть в двух из них – «рубашки», в третьем – запалы. Так что,  по дороге никак не взорвутся. В остальных ящиках патроны для АКМ и ПМ. Всё это на первый случай, как говорится. На год, конечно, не хватит. Но ещё как стрелять. А может и не понадобится всё это вообще. Тара будет помечена большим синим кружком на белом квадрате. Запомнили?

    - Так точно. Разрешите задать вам ещё один вопрос, товарищ генерал?

    - Разумеется. Задавайте свои вопросы и как можно больше, чтобы потом не хлопать глазами и… ушами.

    - Будет ли находиться в моём личном пользовании противогаз, химкомплект, саперная лопатка и остальное?

    - Все необходимое получите в пункте прибытия. Не волнуйтесь, то, что надо, доставят потом транспортным самолетом.

     Ягодин вышел из-за стола и протянул Виктору руку, обнял его и сказал:

     - Смотри, сынок, не подведи. Себя береги. С богом, Виктор!

 

     Осторожно закрыв за собой дверь генеральского кабинета, наряженный в шикарную «гражданку», Виктор быстро сбежал по ступеням со второго на первый этаж. На него никто не обращал внимание. Он нерешительно направился к черной «Волге» с гражданским номером. В ней сидел вальяжный разодетый шофер, он чем-то был похож на доброго толстого кота.

     - А Виктор! - Радостно сказал ему, как старому знакомому, шофер.- Куда едем?  В аэропорт?

     - Так точно!

     - Никаких «так точно»,- шофер сделал замечание Ковалёву.- Разве ты не понял, Виктор, что все «так точно» остались у тебя за спиной? И садись не со мной, а на заднее сидение. Там у тебя чемодан с одеждой всякой и мелочью для дороги.

      - Понял. Все понял.

      Водитель (а он, явно, был не из простых) нажал на стартер, машина тронулась с места.

     - Вот и лады,- просто сказал он.- Держи хвост пистолетом, Виктор! В аэропорт так в аэропорт, хозяин – барин. Куда прикажут, туда кучер и повезёт.

    

     Бомж, бич и, одновременно, бомр Измайлов, всё-таки не решался близко подходить к страшному, огромному и обросшему густой чёрно-бурой шерстью, двуногому существу. Каким-то образом, он почувствовал, что Биг Фут, скорей всего, в недалёком прошлом имел облик Человека. Пётр Терентьевич был не далёк от истины, ибо метаморфозы и произошли с Карлосом Башояном. Но Измайлов молчал и находился в некотором оцепенении, осознав, что не всегда красноречием и методом внушения или убеждения можно спасти собственную жизнь. Он только тихо, сам себе, сказал:

    - По-моему, Пётр Терентьевич, тебе пришли полные кранты. Но, на всякий пожарный случай, не шевелись. Не дай бог, он подумает, что ты желаешь на него напасть или убежать. Не смотри ему в глаза. Даже люди не любят чистого и проникновенного взгляда. А про диких зверей и говорить нечего. Сиди, как статуя мальчика, изображающего острое желание справить большую нужду.

     Но, сидящий напротив него, Снежный Человек, понимающий, что ему состоявшаяся встреча с жалким бичом не сулит ничего страшного, тоже не шевелился. Он без особого интереса разглядывал жалкого бомжа, с которым, явно, хоть как-то, хотел пообщаться. Вдруг его звериная рожа приняла злобное выражение. Нет, он не желал зла Измайлову, который от страха, почти что, окаменел. Просто Биг Фут, бывший Человек, вспомнил не такие уж и давние события, которые произошли с ним. Поэтому он, слушая Измайлова, думал о своём недавнем прошлом. Разумеется, зверь способен «думать». А ведь в данном случае, преображённый Башоян не мог называться и считаться зверем и даже, не гоминоидом, а самым настоящим гуманоидом. Проще говоря, представителем Нового Человечества. Вот, о чём он вспоминал.

  

     …Когда Карлос окончательно пережил, прошёл болезненный прочес перерождения или превращения, он решил отомстить своим обидчикам, бандитам, с которыми ехал в поезде. Он спешил, пока у него действовала человеческая память. Сколько в нём просуществуют проблески «здравого разума», Биг Фут не ведал. Поэтому он спешил, и довольно скоро нашёл приблизительно то место на железнодорожных путях, где очнулся после удара свинчаткой в висок и ограбления. Он, чисто интуитивно пошёл вперёд по ходу поезда, надеясь встретить бандитов. И это ему удалось. Можно сказать, чисто случайно. Биг Фут напал на их след далеко от железной дороги, но, конечно же, в том самом районе, где они постоянно… промышляли.

     Поздним вечером на окраине не большого села Карлос, ставший уже Биг Футом, охотился на бродячих собак. Ему давно уже надо было позавтракать, и одной бесприютной овчарки, вполне бы, хватило, чтобы заморить червяка. В небольшой рощице, как бы, разделяющей селение на две части он и устроил свою засаду. Залёг среди зарослей густого тальника, где его было не просто разглядеть даже очень внимательному и осторожному существу. Он уже услышал отдалённый лай собак целой своры собак, приближающийся сюда, и это обрадовало Карлоса.

     Вдруг чуть в стороне он услышал истошный женский крик и, не раздумывая, бросился туда, где происходило что-то не понятное. Нет, он уже не был мужчиной-рыцарем, его привлекло в зону возможной опасности обычное любопытство и, может быть, в какой-то степени, инстинкт.

     Промчавшись, вприпрыжку метров сто, раздвинув лапами кусты, он увидел, как трое мужиков схватили юную девушку, лет пятнадцати-шестнадцати. Двое сорокотов срывали с неё одежду. А третий, самый старый, хихикающий и подмигивающий сам себе, стоял в сторонке и расстегивал ширинку брюк. Ясно, это был авторитет, но не такого воровского мира, в котором урки жили, как говорится, по понятиям, а нынешней закваски, замешанной на беспределе и подлости. Карлос узнал своих обидчиков, тех, кто очень здорово «оформил» его в пассажирском поезде и лишил не только денег, но и, по сути, образа человеческого.

      Чтобы не дать возможность им убежать, Карлос сделал огромный прыжок в ту сторону, где только что должны были произойти грабёж, групповое изнасилование и убийство, почти одновременно. Он схватил за шиворот двоих, что занимались девчонкой, и резко столкнул их лбами друг с другом. Те, не успев испугаться и даже удивиться, мгновенно отключились.

     Карлос поднял сумочку с земли, которую вырвали из рук перепуганной девушки бандиты, показал ей жестом на тропу. Этим он дал ей понять, чтобы она немедленно убиралась отсюда. Для острастки он даже зарычал. Она схватила сумочку одной рукой, а другой прикрывала часть оголённого тела, стала пятиться назад.

    - Спасибо, господин чудовище,- с ужасом пробормотала она.- Спасибо. Вы спасли мне жизнь.

     Потом девушка стремительно бросилась в кусты. Слышно было, как где-то, ещё не так далеко, под её ногами ломаются сучья. Громкие всхлипы и девичий не крик, а вой удалялся всё дальше и дальше. Ясно, что сегодня девушка спрячется, как можно дальше от всех родных и близких, и пока ничего и никому не расскажет. Она сделает это завтра, когда придёт в себя.

     Очень даже вовремя Карлос посмотрел в сторону старичка, того самого, который выбросил его на ходу из вагона. Ловкий дедушка не только успел застегнуть на пуговицы свои штаны, но даже уже целился из волыны (пистолета) в голову двуногого чудовища. Биг Фут стремительно прыгнул в сторону, потом вверх и опять в сторону. Ни одна из семи напрасно потраченных пуль даже скользом не задела его. Да и они не слишком-то и опасны для Снежного Человека, который в состоянии с самым большим и грозным медведем расправиться играючи.

      Карлос подошёл к старику-бандиту, который, хоть и окончательно растерялся, но пытался вставить в пистолет запасную обойму. Однако такой финт у него не получился.  Биг Фут был проворней и многократно сильнее. Он вырвал из рук дедушки волыну, сломав ему несколько пальцев, и сжал трофейное огнестрельное оружие ближнего боя так, что оно превратилось в бесполезный сплющенный кусок металла. Снежный Человек, ткнув себя пальцем в грудь, как мог, сказал:

     - Ва-а-гон. Та-амбур. Бан-дыт. Мэ-эст. Смэ-эрт.

     Жуткая гримаса боли и отчаяния нарисовалась на лице старика. Он понял, что это огромное волосатое чудовище, кто-то из тех, кого они ограбили и, возможно, убили. Нет слов, у дедушки-уркагана всё пересохло во рту.

     - Ну, виноват я. Ну, погорячились мы,- бандит осознал, что настало его время удаляться в мир иной.- Я понял, что ты теперь… возродился. Воскрес. Но конкретно, кто ты, я не въезжаю. Но, братан, пощади! Я, зуб даю, что больше никого и никогда не обижу. Я на пенсии…

      Биг Фут встал на ноги сидящего на траве бандита, и послышался хруст ломающихся костей. Уркаган завопил от боли. Пришедшие в себя, двое других беспредельщиков, не в силах пошевелиться со страхом наблюдали за это страшной картиной. Да и было от чего прийти в ужас, ибо их начальник и авторитет орал так на все селение, что, наверняка, даже самый смелый и отчаянный его житель постеснялся бы высунуть нос на улицу. А что касается сотрудников милиции, то здесь её практически не наблюдалось. Если и радовали местное население сотрудник правоохранительных органов, то только редкими наездами.

      Бывший Человек Карлос был явно доволен. Он подошёл к двум другим бандитам и тоже самое проделал с их ногами. Потом он начал методично и неторопливо отрывать части тел, некогда весёлых, кочующих  бандитов: пальцы, уши, носы, руки, ноги и прочее. Естественно, они обезумили от ужаса и боли. А его забавляли истошные крики законченных негодяев. На зелёную траву капала обильная кровь, и летели куски человеческого мяса. Если какой-то правозащитник, даже за хорошие бабки, посчитает, что Башоян поступил неправильно, то в корне ошибётся. Пусть он, короче говоря (долбанный юрист), целует в задницу тех, кто безнаказанно убивает, грабит… насилует женщин и беззащитных детей. Пусть «гнусное адвокатишко», перекупленное на сто рядов, испытает хоть небольшую часть разнузданного беспредела на собственной шкуре. А ведь так и будет (так должно быть) с «добродетельными» дядями и тётями, которые забыли, что у них тоже есть близкие и родные.

     Ему, Снежному Человеку, не было надобности теперь охотится на собак. Свежего мяса имелось предостаточно. И он ел его, не очень старательно обгладывать кости. Ведь очень много холодильных и морозильных камер имеет на собственной вилле только тот, кто не уверен, что  в собственном завтрашнем дне. Не так страшен скупой, который платит дважды. Гораздо более жесток узурпатор, живущий в рамках условного закона и дозированной свободы. Он платит всегда. Не здесь, так – там. 

              

     Авиарейс в Сирию, на один из периферийных, по всей вероятности аэропортов данной африканской страны, проходил благополучно. Виктор летел почти в полном одиночестве, не считая двух пассажиров, молчаливых мужчин, которые в салоне самолета сидели порознь. Они, как и услужливая и приветливая бортпроводница, не задавали Виктору никаких вопросов, молчали.     

    Услужливая и улыбчивая бортпроводница разносила пассажирам обеды, куда входили и сервелат, и курица… Впрочем, меню было разнообразным, учитывались пожелания людей, сидящих в самолёте. Виктор заканчивал свою трапезу, допивая апельсиновый сок. Стюардесса убирала посуду на поднос.

     - А почему так безлюдно в самолете?- Виктор спросил её об этом и шутя, и серьезно.- Желающих не было лететь?

     - Не знаю,- ответила она.- Не могу же я все знать. Правда?

     - Правда. Принесите мне, пожалуйста, еще чашечку кофе, если вас не затруднит. А за сытый обед спасибо. Нормальный.

     Она кивнула головой и удалилась.    

     Но рейс был не совсем порожний, грузовые отсеки, да и два других салона «Ила-86» были загружены тюками, деревянными и картонными ящиками. Чашку кофе долго ожидать не пришлось, бортпроводница выполнила заказ изящно и быстро. Улыбнувшись, она  снова, приветливо кивнула Виктору, как будто они уже были знакомы, по крайне мере, лет пять.

     Отхлебнув глоток кофе, Виктор с интересом разглядывал дома-квадратики в окно - иллюминатор. Закладывало уши, иногда чуть-чуть перехватывало дыхание. Самолет явно шёл на посадку. По громкой связи бортпроводница доверительно и просто сообщила:                      

    - Внимание! Мы идём на посадку. Просьба пристегнуть ремни. Приземляемся на одном из аэропортов города Марселя. Настоятельная просьба во время получасовой стоянки из самолета не выходить. Курить в самолете разрешается. Счастливого отдыха!

     - Слава богу, вспомнила о курящих,- один из попутчиков Виктора, вероятно, долго ожидал «официального» разрешения закурить.- Наконец-то!

     Достав из кармана джинсовой куртки зажигалку и пачку сигарет «Пётр Первый», он задымил. По выражению лица курильщика запросто читалось, что он находится в состоянии полного комфорта.

     Третий пассажир, как и Виктор, никак не среагировал на разрешение стюардессы. Явно, не баловался табачком.

 

     Дымя сигаретой, к Виктору подошел курящий сосед. Это был среднего роста мужчина, тридцати восьми-сорока лет, с черными седеющими волосами на голове и  чуть заметной лысиной, которую прикрывала длинная прядь.

    - У меня к вам вопрос,- он, несколько, вызывающе посмотрел в лицо Виктора.- Почему мы не имеем права постоять на воздухе у трапа самолета? Сплошная тайна?

     - Не могу знать,- пожал плечами Виктор.- Может быть,  в курсе того, как нам следует себя вести, третий пассажир?

     - Так вы, значит, тоже,- теперь уже дружелюбно сказал попутчик,- вы тоже туда… в неизвестность? Из одной обсервации – в другую. А я вас принял за… сами понимаете, за кого. Извините, конечно.

     - Вы мне польстили. Явно,- Виктор улыбнулся.- Но я тоже, как и вы, туда…

     Курильщик кивнул головой и красноречиво развел руками. Собеседник Виктора, сменив гнев на милость, оставил напускную серьёзность и засмеялся, протянул Виктору свою ладонь.

     - Рустам,- представился он,- остальное не положено говорить. Хотя, впрочем, мы свои. Я женат, двое детей. Я, по-национальности, наполовину казах, майор. Но почему меня родители назвали Рустамом, ума не приложу. Пожалуй, всё. Достаточно.

ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]