Теплов Юрий Дмитриевич  -  Спасенному рая не будет

Переход на страницу:  [1]  [2]  [3]  [4]  [5]  [6]  [7]  [8]  [9]  [10]

Страница:  [8]

- Приходилось избы и бани рубить, печи и камины класть, мебель под красное дерево ладить, сваркой занимался, овчину дубил.

- С бензопилой умеешь обращаться?

- Приходилось.

Наумыч вознамерился еще о чем-то спросить, но его остановил Игорь:

- Кончай допрашивать, дед! Нужный человек к нам пришел.

- Так тому и быть, - недовольно произнес тот и снова напустил себя важность: - Давайте голосовать! Кто за то, чтобы принять рыбака Петра в число коммунаров, прошу поднять руки.

Его предложение о голосовании вызвало некоторое недоумение, особенно у Андрюхи и Диогена, однако же, все подняли руки.

- Идите за своими вещами и перебирайтесь, - сказал Алексей Петру.

- Все вещи на мне, - ответил тот.

Наумыч и тут выказал себя:

- Андрюха! Принеси новенькому бензопилу с катера…

 

Подлесок, хоть и выглядел жидким, но корчевали его с натугой. После полудня отец Симеон прислал в помощь семерых скитских во главе с Пантелеем, и дело пошло веселее. Те являлись каждодневно, так что застоя в работе не было.

А в тот первый день, когда завечерело, Алексей отвел Петра на безлюдный бережок, где они уселись на раскладные стульчики.

- Рассказывай! – велел ему Алексей.

- О чем?

- О том, что у тебя на совести.

- Я уже исповедался в скиту.

- На исповеди ты был не до конца откровенен. Если хочешь избавиться от кожной хвори, сними груз с души, покайся.

- Я и так кажный день каюсь.

- Твое покаяние никто, кроме тебя не слышит, - Алексей поднес руку ко лбу Петра и ощутил исходивший от него жар. - Рассказывай, грешник!

Грешник малое время колебался, прокручивая в голове все, что с ним произошло два года назад. Алексей видел все, что мелькало в его воображении. Но необходимо было, чтобы Петр озвучил свои видения прошлого. Тогда напряжение схлынет, и голова его очистится. И тот решился.

- Жену и приемную дочь до проституции довел, - проговорил Петр.

 

История его жизни была проста и вместе с тем психологически сложна. Жил он в прежние годы в грузинском городе Тквибули вдвоем с отцом. Родитель рубил в шахте уголек, а сын столярничал. В шахте произошел взрыв метана, отец погиб. Когда советская держава распалась, и жизнь в Грузии стала похожа на бесконечный митинг, русские стали покидать республику. Продав за бесценок отцовскую квартиру, холостой Петр тоже подался в Россию, в город Томск, откуда его овдовевший родитель завербовался в шахтеры.

В Томске Петр, за неимением жилья, пристроился к безработной на тот момент  разведенке Ксении. Умом она не блистала, но была вызывающе фигуристой. С ней жила четырнадцатилетняя дочь Зойка, не по годам грудастая и очень похожая на мать.

Петр начал шабашить на строительстве коттеджей для новых русских. Нормально зарабатывал, так что Ксении можно было не работать. Все бы ничего, но шабашка – такая штука, что в авральные дни приходилось ночевать на стройке несколько суток кряду. Ксении это не нравилось. Ей вообще много чего не нравилось. Натура у нее такая была – всё и всех охаивать: президента, олигархов, депутатов, продавцов в магазинах, соседей и даже родную дочь. Пересчитав принесенные Петром довольно приличные деньги, она демонстративно вздыхала и заявляла:

- Жмот ваш хозяин! Мог бы и больше платить!

Включала телевизор и через минуту выключала:

- Что за народ, смотреть противно! Кругом одни аферисты!

Через год Ксения стала настаивать на регистрации брака. Петр не сопротивлялся, привык к совместному проживанию. ЗАГС ничего не изменил. Разве что в их дом зачастили прежние ее подруги с кавалерами. Да еще она стала чаще бранить дочь. Та яростно огрызалась и глядела на мать с откровенной неприязнью.

Петр продолжал шабашить.

Однажды он явился домой в неурочный час: хозяин коттеджа не успел завезти стройматериалы из-за сильного снегопада. Дело было в обеденное время. Возле калитки Петр узрел Зойку. Увидев отчима, она подбежала к нему, прижалась и шепнула:

- Не ходи в избу.

- Почему?

- У матери хахаль.

Он отодвинул девчонку и решительно направился в дом. Дверь была заперта. Хлипкая задвижка не стала для него помехой. На столе стояли пустая бутылка бормотухи и сковорода с недоеденной яичницей. Ксения, в чем мать родила, растерянно заметалась по комнате. Хахаль успел натянуть трусы и, сидя на кровати, исподлобья глядел на свалившегося, как снег на голову, мужика. Петр ударом кулака свалил его на пол, за ноги выволок в сени и выкинул с крыльца на снег. Зойка, стоявшая у калитки, захихикала.

Вместе с ней Петр вернулся в избу. Ксения уже натянула халат, бухнулась перед ним на колени, едва он переступил порог.

- Не бросай меня, Петь! Пропаду без тебя.

Он молча обогнул ее, поднял с пола брюки хахаля, проверил карманы. В пистончике обнаружил три смятых десятки. Одну бумажку, надорванную и грязную, он отделил, две других затолкал обратно.

- Зой, - обратился к падчерице, - выкинь его шмотки за калитку!

Ксения продолжала стоять на коленях.

- Достань из серванта хрустальную вазу, - велел он ей, когда девочка вышла.

Она покорно исполнила приказание. Он кинул десятку в вазу и поставил на стол.

- З-зачем? – пробормотала она.

- Это твоя цена в базарный день. Пускай будет на глазах, пока вместе живем. Выкинешь – уйду от тебя!

Появившаяся Зойка с живейшим интересом внимала их диалогу.

К вечеру явились две подруги Ксении. Необычный натюрморт на столе вызвал в них любопытство:

- Что это у вас?

- Спросите Ксению, - ответил Петр.

- Ксюх, что за букет?

Та отмахнулась и, сославшись на головную боль, выпроводила их.

С того дня Ксения изменилась. Стала молчаливой и замкнутой. Ходила растрёпой, из халата не вылезала. Что бы ни делала, хрустальная ваза с рваной десяткой так и притягивала ее взгляд. С немым вопрошанием взглядывала на Петра. Он делал вид, что не замечает этого. И подозревал, что в его отсутствие она убирала вазу с глаз. Однажды Зойка насплетничала ему:

- Мать хотела выкинуть десятку, я сказала, что уйду вместе с тобой.

Весной Ксения ровно бы встряхнулась. Стала не то чтобы прихорашиваться, но все же следить за собой. В один из дней, когда он вернулся с шабашки, ваза исчезла со стола. Зойка подала ему листок бумаги.

- От матери.

Неровным почерком на листке было накарябано: «Живите, как хотите. Я уехала».

- Никуда она не уехала, - заявила дочь. – Перекантуется у подруг и вернется.

Но Ксения не вернулась ни через день, ни через неделю, ни через две. Петр уже собрался заявить в милицию о пропаже жены, но Зойка остановила его:

- Не надо. Видела ее в городе у гостиницы. В новой шубе нараспашку. В проститутки определилась. А сутенер у нее тот самый мужик, которого ты без штанов во двор выкинул.

Раскаяние охватило Петра, да так сильно, что собрался бежать к гостинице, чтобы возвратить блудную жену в дом. Зойка не дала. Повисла на нем и заявила:

- Чего казнишь себя? До тебя она тоже проститутничала. Лучше купи водки и выпей, полегчает.

Мудрой оказалась падчерица. Выпил бутылку водки и уснул, ровно провалился в преисподнюю. Наутро снова побежал в ларек за водкой. Запил с того дня по-черному. Кое-какие накопления были, и они с Зойкой без зазрения совести тратили их.

В одну из ночей, когда он одурманенный выпивкой, провалился в сон, она пришла к нему в постель. Плохо соображая, что делает, изголодавшийся по женскому телу Петр притиснул ее и стал осыпать поцелуями. Она не противилась, сама вжалась в него. Произошло то, что и должно было произойти.

Утром он, мучаясь с похмелья и от содеянного, виновато поглядел на Зойку, порхающую из кухни в комнату и обратно. Девчонке еще шестнадцати не исполнилось, а он ее уже бабой сделал. Хмуро сказал ей:

- Натворил я делов!

- Ничего не натворил! – весело ответила она. – Я сама тебя соблазнила. Вставай завтракать. Я картошки нажарила. У тебя еще полбутылки осталось, обмоем это дело.

На следующую ночь все повторилось и повторялось еще целый месяц. Зойка забросила школу и с удовольствием играла роль хозяйки дома. Петра, помимо его воли, неудержимо тянуло к ней. Совесть он приглушил, загнал ее в самый дальний угол души. Даже пить стал меньше и надумал снова податься на заработки. Но оттягивал это нужное дело, желая все время находиться рядом с падчерицей.

Потом денег осталось только на хлеб и кашу. Водку стало не на что покупать. Зойка сделалась задумчивой и уже не так пылко обнимала его ночами. Пару раз исчезала, чуть ли не на целый день. Он испереживался, ожидая ее. В одно буранное утро, после скудного завтрака, она сказала:

- Нам надо поговорить, Петь.

Долго молчала, ровно бы собиралась с духом. Наконец, объявила:

- Я хочу деньги зарабатывать.

- Не думай даже. Я найду шабашку, завтра же.

- Понимаешь, Петь, твои деньги – кошкины слезы. Надоела нищета. Хочу красивую шубу, норковую шапку, розовый или белый костюмчик. Ты не переживай, мы с тобой по любви жить будем.

Последние ее слова будто прострелили Петра. Он разом понял, что она хотела до него донести. Но гнал это понимание, цепляясь за призрачную надежду своей ошибки. Но Зойка добила его:

- Я на место матери договорилась.

Ксения уже выветрилась из головы Петра. Упоминание о законной супруге все расставило по своим местам и опустошило его без остатка. Ему все стало безразлично. Без толики интереса, неосознанно, лишь бы не молчать, он спросил:

- А мать куда делась?

- Повесилась. Кто-то ее сифилисом наградил, не предохранялась…

Петр исповедовался натужно, с долгими паузами. На Алексея не глядел.

- Как я ее ни удерживал, ушла, - угрюмо закончил он. – Я тоже сбёг из дома под утро. Хотел свести счеты с жизнью, но все чего-то выжидал. Где-то бродил, что-то ел. Оказался не знамо, зачем в Каргосоке. Может, завербоваться к буровикам хотел – не знаю. Но вместо этого отправился в тайгу. Весна была, тайга для жизни в эту пору мало пригодна. Чудом выжил, наверно, кому-то надо было, чтобы я на белом свете маялся. Староверы на лошадях меня подобрали и доставили в скит. В себя пришел уже шелудивый, словно кто мету на мне поставил… 

Алексей ни разу не перебил Петра. Держал его за пальцы и чувствовал, как стекает с пальцев черная струйка и растворяется в вечернем тумане. Когда тот окончил свою исповедь, Алексей дотронулся до его лба и, не касаясь спутанных волос, провел ладонью вокруг головы. Жар остался в темечке, оно пульсировало, как у ребенка. Вбирая жар в жменю, Алексей несколько раз стряхивал его на повлажневшую гальку, пока пульсация не прекратилась. Затем спросил:

- Не боишься холодной воды?

- Нет.

- Раздевайся и окунись трижды в реке.

Петр послушно разделся, зашел, не охнув, по грудь, трижды погрузился с головой в воду.

- Вылезать? – спросил.

- Вылезай…

Через неделю кожная шелуха сошла с него. Петр выпросил у Капитолины маленькое зеркальце, обозрел свое лицо. Подошел к Алексею и, склонив голову, произнес:

- Может, ты и на самом деле Спаситель. Отец Симеон так навал тебя. А твои Блаженные вроде Апостолов при тебе. Спасибо, Лексей Николаич.

Терзания, похоже, оставили душу грешника. Только иногда на его чело наползали морщины: в эти минуты он, вероятно, возвращался в прошлое, но ненадолго.

Ко двору коммунарам пришелся Петр. Умелец оказался на все руки. Вскоре оттеснил Наумыча авторитетом, и рядовые строители чаще к нему обращались за советом. Наумыч обиды не выказывал, однако по имени его никогда не называл, именовал Рыбаком. И продолжал с важным видом давать указивки.

По вечерам Петр отправлялся рыбалить. За ним каждый раз увязывался Андрюха, освоивший закидушки с крючками, наживленными короедом. Изредка и Алексей составлял им компанию. Рыбачили в устье реки Чебачьей. Оказывается, именно такое название, а не Чижапка, имел приток Васюгана. Чижапка впадала выше по течению, недалеко от лошадного села Катыльга, просветил коммунаров Петр.

- Почему «лошадного»? – спросил его Алексей.

- Лошадей – монголок в хозяйстве много. В Катыльге как был колхоз, так и остался. Председатель у них – выходец из скита. Ушел по молодости в город, на ветеринара выучился. Однако городской суеты не вынес, напросился в тайгу. Его и направили в Катыльгу председателем. Монголок разводить – его идея. Все лошадки староверов оттуда. Нам бы монголки тоже не помешали.

Из рыбацких снастей Петр признавал только накидку, похожую на широкий сетчатый мешок с мотней. Ловил он, конечно больше Андрюхи, зато у того выловленные ленки были заметно крупнее. Один раз Андрюха вытянул даже тайменя килограммов на пять. Приносили они обычно двухведерную корзину рыбы, которую сплел опять же Петр из гибких прутьев чозении.

Алексей, выловив пару ленков, усаживался на берегу. Видно утратил прежнюю тягу к рыбалке. Сидел и пристально вглядывался в пламенеющую от заката реку. Можно было представить, что перед ним не Васюган, а людная Ока с любимым Островом, изменившим его жизнь. Но нет, Васюган не был похож на Оку. Он чаще бывал безлюден. Лишь редкие моторки и плоскодонные грузовые суденышки проскакивали мимо, и люди с них удивленно глазели на чудиков, решивших поселиться в глухомани.

Иногда, ближе к вечеру, Алексей и Диоген уходили на ближнюю сопку. Только там, на вершине, их приемник откликался на эфирные радиоволны. Раньше Алексей всю информацию черпал из «Маяка», но однажды нашел знакомую волну и не узнал ее. Голоса двух ведущих – парня и девицы, наперебой призывали слушателей высказываться на тему «свобода секса». Девица с именем Катя Гондон старалась выказать себя раскованной без ограничений, и хихикала к месту и не к месту.

- Чего это она смешками давится? – недоуменно проговорил Диоген.

- От глупости, - ответил Алексей.

Продолжая хихикать, девица объявила какую-то песенку в исполнении группы «Кровососы», и Алексей выключил приемник. «Маяк» утерял свое лицо и стал похож на другие развлекательные каналы, рассчитанные на молодежь мутного времени. Алексею была ясна причина происшедшей метаморфозы. Из молодых, у кого мозговые извилины не успели засохнуть, возросли хваткие и жесткие дельцы. От них зависела реклама, а значит, и денежные вливания. Вот и стало новое руководство «Маяка» ориентироваться на молодых и хватких. Зачем ему безденежные пенсионеры со своим совковым воспитанием?

Одного не учли радионачальники: прежняя аудитория «Маяка» - самая активная во всех выборных кампаниях и наиболее доверчива к слову. Черпать финансы можно было из карманов рвущихся во власть бизнесменов и нуждающихся в голосах избирателей. Глядишь, кого-то и уговорили бы голосовать за себя. Тогда не пришлось бы менять привычное вещание на попсу и дешевые анекдоты.

С того дня Алексей переключился на «Русское радио», и на его волне услышал однажды знакомую фамилию. Это произошло в июле. Дикторша с умилением сообщала, что общественный фонд «Оздоровление нации» опекает три детских дома и приют для престарелых. Регулярно завозит туда овощи и фрукты, для детдомовцев оборудовал компьютерные классы и подарил им по два комплекта спортивной формы. Руководит этим общественным фондом очень скромный человек -  Илья Михайлович Заурбеков.

- Хороший человек, хоть и из черных, - отреагировал Диоген. – О людях печется. Верно говорю!

- О себе он печется, - возразил Алексей.

- Авторитет что ли зарабатывет?

- Вроде того.

- В депутаты хочет?

- Возможно.

- Вот жук!

Алексею было наплевать на Заурбекова. Из таежной глуши всё виделось по-другому и воспринималось иначе. Все же он отметил, что его недруг уже не правительственный чиновник, а бескорыстный общественник. Ох, не зря решил он перекраситься! Не тот тип, чтобы не было тут скрытой подоплеки.

На обратном пути, когда спустились с сопки, Диоген вдруг остановился и присел на корточки. Поднялся с огромным лопоухим грибом в руках.

- Глянь, Николаич, на эту чуду. На свинушку похож. Их полно у сопки. Покажу скитским, может, съедобный.

Гриб оказался съедобным. Держались такие грибы на корню недели две, не больше. Так объяснили  скитские бабы. В эту пору они заготовливали грибы бочками: сушили, солили и мариновали на зиму. Наладились с ними в тайгу и Капитолина с Андрюхой. Шесть корзин притащили за светлый день.

Капитолину больше за грибами не пускали: некому было хозяйствовать на летней кухне, сложенной под навесом из речных окатышей и плоских булыжников. Андрюха с охотой отправлялся в лес один. Даже рыбачить с Петром перестал. Только грибов он приносил почему-то всего одну корзину, как раз на жарёху. 

Примерно в августе, когда захолодели утренники, Петр сказал Алексею:

- К холодам потянуло. Буржуйками зимой не обойдемся. Печь нужна.

- Где же мы кирпич раздобудем?

- В Каргосоке. Там один мужик из Катыльги склад стройматериалов держит. Да и в бане железяку лучше кладкой заменить, чтобы тепло дольше держала. Да и пару бочек надо прикупить. Поспешать надо, пока река не встала.

Подсказка была дельной и своевременной.

 

4.

Накануне отплытия всем коммунарским миром писали письма родным, чтобы отправить их из Каргосока. Не участвовали в этом только деды и Петр. Алексей сочинял послание Аленушке, стараясь не особо откровенничать, но и ничего не наврать. Игорь с Капитолиной писали общее письмо Татьяне Васильевне на адрес Анны Васильевны. Андрюха, морща в натуге лоб, сообщал матери о своем житье-бытье в геологической партии.

Отчалили на катере рано утром втроем: Алексей, Игорь и Петр. Быстрым ходом пошли по течению. К ночи были в Каргосоке, и с утра двинулись за кирпичом.

Склад стройматериалов находился рядом с пристанью. Там оказался только охранник с двустволкой.

- Закрыто, - объявил он. - Ключи у хозяина, а он занедужил.

- Что с ним? – спросил Петр.

- Третий день разогнуться не может, на боку лежит.

Петр вопросительно взглянул на Алексея и отозвал охранника в сторонку. Пошептался с ним, после чего охранник исчез в будке.

- Лексей Николаич, - сказал Петр, - сторож – свояк хозяина. Я ему сказал, что вы можете разогнуть скрюченного. Сделайте, Лексей Николаич, а то без кирпича останемся.

Вскоре к складу подкатил парень на мотоцикле с коляской.

- Сын евоный. За вами, - пояснил охранник.

Алексей влез в коляску, Петр устроился на заднем седле. Игорь направился на почту, чтобы отправить письма.

Мотоцикл остановился у ворот добротного кирпичного дома. Их тут же открыла сухопарая женщина в цветастом полушалке. Бухнулась перед Алексеем на колени:

- Помоги, батюшка Блаженный!

Так, всё понятно: с рекламой блаженных Петр постарался через охранника. Слово «коммунары» словно бы выветрилось само собой. Даже сами беглецы стали величать себя блаженными, хотя и с долей иронии.

- Ни баня, ни таблетки, ни водка на лимоннике не помогают, - продолжила женщина. – Поставь мужа на ноги, за ценой не постоим.

- Как зовут мужа? – строго спросил он.

- Никифор.

Они прошли в дом. Больной лежал на правом боку в позе вопросительного знака. Алексей не сомневался, что поставить его на ноги не составит труда. Откуда в нем появлялось знание, что и как следует делать с хворым человеком, он просто не задумывался. Оно жило в нем подспудно и возникало в нужный момент. Важно было лишь то, чтобы Алексей остался с пациентом один на один.

- Боишься боли, Никифор?

- Н-нет, - промычал тот, но волна страха так и хлынула из него.

Алексей сосредоточился, чтобы снять ее. Она пошла на убыль и иссякла.

- Развернись спиной вверх!

- Не могу.

- Можешь! – повелительно произнес Алексей.

На лице Никифора появилась болезненная гримаса. С кряхтеньем, помогая себе руками, перевалился, попытался лечь на живот, но охнул и остался в позе вопросительного знака: лицом в подушку, задом вверх.

Алексей задрал ему рубаху, пробежался пальцами по позвоночнику. Двойное ущемление обнаружил сразу – у шеи и у крестца. Резко надавил снизу вверх на второй шейный позвонок. Никифор вздрогнул, но стерпел боль. Взвыл он, когда Алексей резким ударом поставил на место нижний позвонок.

- Тихо!

Никифор заткнулся. Откляченный зад опустился на постель.

- Встань! – приказал Алексей.

Тот осторожно пошевелился, затем сел, привалившись к подушке. Удивленно поглядел на лекаря. Опустил на пол ноги и встал. На потном лице появилась широченная улыбка. Алексей зашел ему за спину, ухватил за подмышки. Приподнял и с силой тряхнул. Никифор только крякнул от неожиданности.

- Все, - сказал ему Алексей. – Здоров!

- Марья! – крикнул Никифор.

Та мгновенно возникла в дверях. Увидев мужа на ногах, истово перекрестилась.

- Собирай на стол, Марья. Станем потчевать дорогого гостя.

- Нам некогда, - возразил Алексей, - мы к вам за кирпичом прибыли.

- Будет вам кирпич. Но по-первости завтракать. И по рюмахе.

- Трое суток алкоголь вам противопоказан.

- Экка! – огорченно выдохнул Никифор.

От завтрака отвертеться не удалось. Разносолов на столе хватило бы на целый взвод. Петр уплетал домашнюю пищу за обе щеки. Супруга Никифора подтаскивала с кухни блюда и то и дело бросала на Алексея вопрошающие взгляды. Тот уже уловил, о чем она хочет попросить, ждал, когда Марья неберется решимости.

- Вы когда отплываете, батюшка Блаженный?

- Сразу, как загрузимся.

- А обождать до завтрева не можете?

Никифор недовольно глянул на жену, но смолчал.

- Из-за вашей сестры, которая слепнет? – устало поинтересовался Алексей.

Женщина ахнула, пораженная прозорливостью Блаженного, но быстренько взяла себя в руки и торопливо заговорила:

- Из-за нее, батюшка. Она недалече живет, в тридцати верстах всего. Сын привез бы ее к вечеру. Полечите, а? У нас и переночуете, места на всех хватит.

У Алексея не было желания задерживаться, но что-то ему неподвластное заставило сказать:

- Хорошо, везите сестру. Только ночевать мы будем на катере.

 

Игорь жевал купленные на пристани горячие беляши в будке охранника, когда Никифор привез их на мотоцикле к складу.

- Сколь вам кирпича надо? – спросил Никифор.

- Два поддона, - ответил Петр. – Печь ладить. И все, что к ней полагается: колосники, дверцу, вьюшку, плиту. Есть такой товар?

- Найдем.

- Еще мешок глины и пару кубов сороковки.

- Больше ничего не надо?

- Хотели деревянных бочек прикупить.

- Есть у меня дома два трехведерных бочонка. Считай, ваши. Всё?

- Вроде все. Разве что мешок свежей картошки у кого сторговать.

- Будет картошка.

- Сколько мы вам должны? – спросил Никифора Алексей.

Тот замахал руками:

- Ничего не должны. Вы же не взяли с меня денег за лечение. Да еще свояченицу вечером лечить станете…

На катер груз возили на ручных тележках. Когда управились, Никифор укатил, пообещав вернуться за Алексеем к вечеру.

- Тысяч двадцать сэкономили, - сказал Петр.

Алексей полез в нагрудный карман, достал пачку тысячерублевых ассигнаций, отсчитал пятнадцать штук. Протянул Петру:

- Купи себе спальный мешок, полушубок и все, что надо. Хватит денег?

- Лишку, - ответил тот, и сунул купюры в карман.

- Мы с Игорем будем ждать тебя на катере.

Речной вокзал был не столь многолюден, как весной. Сезонный люд еще сидел в тайге на делянах, приисках, скважинных участках; добывал деньгу на зимнее пропитание. По домам ринется ближе к зиме, и тогда Каргосок залихорадит в гульбе и дорожной спешке.

Алексей и Игорь сидели на палубе и вдыхали пропитанный смолистыми запахами воздух. День был теплым, хотя осень уже была на пороге. На выцветшем до бледной голубизны небе кучерявились редкие облака.

- Между прочим, Командор, на здешней почте нет ни одного почтового ящика. Письма я в окошко сдал и написал заявление.

- Какое заявление?

- Тут письма с обратным адресом «до востребования» могут по заявлению три месяца хранить. Удобно, народ из тайги редко выбирается. Ну, и мы, может, выберемся.

Ни Игорь, ни Алексей и предположить не могли, что отправленные письма станут причиной тяжких испытаний для всех обитателей заимки. И не только для них, но и для староверов…

Петр отсутствовал больше двух часов. Явился в новом мохнатом свитере, с большим пестрым узлом, перетянутым веревочной лямкой. На горбу он тащил что-то громоздкое, замотанное в грязную холстину. Сбросил весь груз на палубу.

- Чего это ты приволок? – спросил его Игорь, указывая на холстину.

Тот развернул тряпье, и на свет появились полозья, обитые железом.

- У одного мужика по дешевке сторговал, - с довольством объяснил Петр. – Сани буду ладить. На них сподручнее зимой дрова возить. А может, и лошадками в Катыльге разживемся. Как, Лексей Николаич?

- Разживемся.

- Теперь обновками хвались, - не унимался Игорь.

Петр развязал узел, превратившийся в домотканое одеяло. Сверху лежали сохатиные сапоги мехом наружу и мохнатая шапка. Под ними короткая шубейка мехом внутрь. В куче было еще байковое нательное белье, толстые шерстяные носки и нечто, похожее на кожаный спальный мешок с застежками из палочек.

- Это – гусь, ночевник для снежной норы. Охотники, когда ловушки на дальних путиках проверяют, в снегу ночь коротают, – затем показал на шубейку: - Это парка. А сапоги называются амчуры.

Он замотал обновки в узел и унес в каюту. Вернувшись, заявил:

- Мне еще разок сходить надо.

- Сходи, - разрешил Алексей, даже не поинтересовавшись, зачем и куда тот направляется.

На этот раз Петр возвратился быстро. И снова с грузом: на плече три пары коротких лыж, в руке – связка капканов. Достал из кармана шесть сотенных ассигнаций, протянул Алексею:

- Сдача.

- Ты умеешь обращаться с капканами? – спросил его Алексей.

- Научился у староверов. Ставить зимой буду. Коли мы тут надолго обосновались, на какие шиши жить станем? Староверы пушниной живут. Зимой охотятся, весной шкурки сдают.

- У тебя же лицензии нет.

- В этих краях левого меха больше, чем клейменого.

Игорь с любопытством разглядывал лыжи, даже потрогал пальцами меховые полоски на полозе.

- Камус, - объяснил ему Петр. – Чтобы лыжи назад не скользили.

- А лыжные палки чего не купил?

- Не в гонках участвовать. Палки в тайге только мешают…

К вечеру за Алексеем приехал на мотоцикле сын Никифора. Привез два бочонка и картошку в них.

Вернуть зрение свояченице Никифора оказалось намного сложнее, чем поставить на ноги его самого. Она едва видела, хотя была моложе сестры Марьи. Ладони у висков почти не ощущали тепла, совсем близко была мертвая зона. Когда она затопит все пространство, глаза потухнут навечно.

Алексей провел возле женщины не меньше двух часов, вытягивая из нее черноту и возвращая к пульсации омертвевший участок. Закончив сеанс, почувствовал страшную усталость. У него едва хватило энергии погрузить ее в оздоровительный сон. Минут пять приходил в себя, прежде чем выйти из комнаты.

- Будет видеть? – с надеждой и опаской спросила его Марья.

- Будет. После того, как проснется.

- А когда она проснется?

- Завтра утром.

Как Алексея ни уговаривали, на ужин он не остался. Перед тем, как отвезти его на пристань, Никифор спросил:

- У вас сотовый телефон есть?

- Есть.

- Дайте номер, если не жалко.

Светить номер телефона было опасно в Москве, где рыскали волки Заурбекова. А здесь тайга. Да и зарегистрирован он был на Капитолину. Никифор загнал продиктованные семь цифр в память своего телефона. На пристани, прощаясь, с чувством пожал ему руку и пообещал:

- Зимой наведаюсь к вам в гости.

Поутру «Аэола» отчалила от Каргосокского пирса и взяла курс на заимку Чижи.

 

К заморозкам изба, баня, сарай, погреб были готовы. Петр оказался хорошим печником: обе печи не дымили, тяга с полностью открытой заслонкой издавала приятный гуд. Печи лишь слегка протапливали. Капитолина по-прежнему готовила на летней кухне, но в любой момент готова была использовать печную плиту в доме.

Первый снег упал неожиданно. Накануне с елей обильно сыпала последняя хвоя, утепляя холодную почву мягким ковром. Березы оголились, сбросив пожухшие листья. Только пихтач продолжал радовать глаз зелеными кронами. А утром, когда коммунары вылезли из теплого помещения на свет божий, вся округа оказалась белой от снега.

В этот день Наумыч и Диоген, прихватив Хучу, отправились на охоту с одним ружьем на двоих. Петр начал ладить сани. Игорь с Андрюхой тянули в дом электропроводку от двухсильного дизеля.  Капитолина, как обычно, занималась поварским делом, только теперь уже на домашней кухне. Один Алексей бездельничал. После некоторых колебаний достал общую тетрадь и продолжил описывать свою эпопею.

От этого занятия его оторвал вошедший с улицы Петр:

- Там до вас Софья пришла. Отец Симеон прислал.

- Чего же не заходит? Зови!    

От Алексея не укрылось, что при этих словах Андрюха засуетился, кинул на пол молоток, подскочил к вешалке, напялил кожаную куртку и метнулся к двери. Но отворить  ее не успел, она сама распахнулась, и порог перешагнула та самая девуля, что повстречал Алексей в скиту в первый день прибытия. Она была все в той же дубленой куртке с затейливым орнаментом и в белом полушалке, скрывавшем русую косу.

Андрей застыл перед ней, как изваяние. Затем отшагнул в сторону и расплылся в глуповатой улыбке. Всё стало ясно без объяснений: жизнь продолжалась, и молодость требовала своего. Ничего не поделаешь, так было всегда и так будет до скончания веков.

- Здравы будьте! – произнесла Софья.

- Подойди сюда, красавица! – велел ей Алексей.

Она приблизилась, и он втянул ее в свое биополе. Ни одной червоточинки не просматривалось у нее за душой. Мысли были чисты, как у ребенка. И все же, ровно в туманной дымке, прорисовывался в них облик Андрея. Чувство ее еще не созрело, но семечко уже готово было дать росток. Возможно, исполнится желание отца Симеона найти для правнучки пару, чтобы освежить кровь потомков.

- Что за нужда привела тебя к нам? – спросил девушку Алексей.

- Пантелей занедужил. Руки у него отказали, висят, как плети. Батюшка за вами послал.

- Скажи, что часом буду. Андрей! Проводи Софью!

 

У Пантелея была своя келья, маленькая и подслеповатая из-за недостатка света. Выглядел он вполне здоровым. И болей никаких не ощущал. Однако рук поднять не мог. Алексей помог ему раздеться до пояса и уложил его на узкий топчан. Но сколь ни искал пальцами источник недуга, обнаружить не смог. Тело дышало вольготно. Зерен Люцифера не наблюдалось. Голова тоже была чистой, только в затылочной части находилась горячий крошечный участочек. Попытался вытянуть из него жар, но у него ничего не получилось. Значит, исходная точка недуга находилась в другом месте, а жар означал тайную неудовлетворенность собой. У всякого явления должна быть причина, Алексей знал это. Впервые после возвращения с Аэолы он не смог ее определить. С тем и оставил недужного, пообещав наведать его на следующее утро. 

В эту ночь Алексей долго ворочался с боку на бок, пока беспокойный сон не сморил его. Возможно, то был даже не сон, а тяжелая дремота на грани забытья и яви. И не понять было, где явь, а где грёзовые видения.

 

- Здравствуй, Алекс! – беззвучно, как и прежде, произнесла Оника, остановившись у его лежанки.

Алексей не удивился ее появлению, словно бы ждал ее.

- Ты прилетела за мной? – спросил он.

- Нет. Еще не настало время. Я не прилетела, а явилась, чтобы помочь тебе.

- В чем?

- Сам знаешь. Ты перестал отключать себя от обыденности. Стал видеть мир в плоскости, а не во всех измерениях.

- Но я не умею этого делать.

- Умеешь. Просто забыл, что эоны запрограммированы на продолжение рода. Умерщвление плоти ведет к сбою программы.

- Ты имеешь в виду Пантелея?

Она не ответила на вопрос. С нежностью провела теплой ладошкой по его лицу. Он протянул к ней руки, но она грустно покачала головой:

- Меня нет, Алекс. Твоя миссия еще не закончена.

- Когда же она закончится?

- Не скоро. Тебя ждет серьезное испытание.

- Какое?

- В свой час узнаешь. Ты его обязательно выдержишь. А теперь я должна уйти.

- Не уходи!

- Так надо, Алекс, - и она растворилась в воздухе.

 Не просыпаясь, Алексей пытался сообразить, сон ли то был, или женщина с зеленоватыми локонами въяве трогала его лицо. Как бы то ни было, но на него сошло умиротворение, будто он что-то очень важное для себя, наконец, нашел после долгих поисков. Однако сон его по-прежнему оставался на грани бодрствования. Он увидел себя нагого и прозрачного, лежащего в спокойной позе на колючей циновке. Впрочем, он ошибся: это было вовсе не его тело, а другого живого человека.

Алексей с интересом наблюдал, как толчками бьется сердце, гонит кровь по большим и малым сосудам. У предплечий ровный ее бег нарушался, словно кровь наталкивалась на невидимое препятствие. Вдруг он заметил, что детородный орган человека слегка шевельнулся. Тело вздрогнуло, подавляя шевеление. Голова чуть приподнялась. Алексей не мог видеть затылок человека, но ощутил, как из горячечной точки, какую он обнаружил у скитского монаха, произошел выброс энергии. Выходит, он видел перед собой тело Пантелея, давшего обет безбрачия.

Все встало на свои места. Видение исчезло. Алексей в полном спокойствии отдался Морфею. Сон его стал тих и безоблачен.

 

Он проснулся, когда народ уже позавтракал. Наскоро перекусил и отправился в скит к отцу Симеону.

- Я ждал тебя, - сказал старец. – Не поддается тебе Пантелеева хворь?

- Только вы можете справиться с ней.

Старец недоверчиво качнул головой и ждал пояснения.

- Мученик он. Снимите с него обет безбрачия и отправьте к нему вдову.

- То не моя воля. Не хочу брать грех на душу.

- Нет в том греха. Разве не богоугодное дело – избавить ближнего от мучений?

- Богоугодное. Но превысит ли оно прегрешение?

- Превысит. В общине новая жизнь зародится. Скажу вам больше, не пройдет и года, как ваша Софья тоже обретет семью, и у нее родятся мальчики.

Старец изумленно вскинул на него выцветшие глаза. Прикрыл их. Вероятно, все еще терзался сомнениями, а, возможно, обдумывал благую весть насчет правнучки. Наконец, молвил:

- Верю тебе, провидец! Как ты есть посланец Всевышнего, благослови меня.

Не по сану Алексею было такое действо, но не стал разуверять святого человека.

- Благословляю! – не без торжественности произнес он.

Старец надел на себя темный зипун, и они направились в келью Пантелея.

С повисшими, ровно плети, длинными руками тот стоял у крыльца. Наверное, поджидал Алексея. Увидев его вместе со старцем, нахмурился, но разогнал морщины и пригласил гостей. Алексей не стал заходить, таинство есть таинство. Только произнес со строгостью в голосе:

- Повинуйся отцу Симеону!

Старец задержался в келье ненадолго. Когда он вышел, Алексей сказал ему:

- Пошлите вдову к Пантелею. Пусть без стеснения приласкает его.

Старец согласно кивнул:

- Здрав будь, Спаситель!

Пантелей, заметно растерянный, сидел на лежанке.

- Раздевайся до исподнего и ложись в постель, - велел ему Алексей. И когда тот исполнил, приказал: - Теперь спи! И ни о чем не думай!

В свои Чижи он вернулся в отличном настроении.

 

Выпавший снег быстро стаял. Лесные тропинки стали влажными и пружинистыми. Потом ударил мороз. Земля затвердела. На Васюгане появились забереги. Температура поползла вниз и остановилась на шестнадцати градусах. В одну из ночей реку полностью сковал ледяной панцирь. Земля и лед недолго оставались голыми. Густо повалил снег. Повис мохнатыми шапками на сосновых лапах, накрыл белым одеялом Васюган и всю округу.

Быт в Чижах выровнялся, и жизнь потекла без спешки и сбоев: заготовка дров, рыбалка, охота. На охоту отправлялись Игорь - с пятизарядным карабином и Наумыч – с одностволкой двадцатого калибра. Хуча, завидев оружие, радостно виляла хвостом. Охоту она воспринимала, как личный праздник.

Петр, вооружившись дубиной, уходил своими тропами, туда, где ставил капканы. У него не было рюкзака, как у Игоря и Наумыча. Он смастерил себе понягу, так называлась заплечная доска, на которой ременными тесемками крепились мешочки с едой и необходимым таежным инвентарем. Одна тесемка оставалась свободной: предназначалась для охотничьих трофеев.

Андрюха сам напросился заготавливать дрова: у него был свой резон заниматься таким малоувлекательным делом. Найдет сухостоину, свалит ее, распилит бензопилой на чурбаки, загрузит на сани и оставляет в лесу, чтобы позже, когда мужики соберутся, притащить сани к сараю. С этим он управлялся к середине дня и, отобедав, исчезал до вечера. Ни для кого не было секретом, что он отправлялся в скит, к Софье.

В один из вечеров, после того, как Андрюха возвратился со свидания, Алексей

зазвал его в свою комнатушку.

- Любишь Софью? – спросил.

Андрюха пожевал губами и согласно кивнул.

- А она тебя?

- Не знаю.

- Чего же не объяснишься?

Андрюха снова пожевал и проговорил:

- Опасаюсь.

- Чего?

- Она больно красивая. Да и выше меня ростом.

- Ну, и что?

- Скажет, что не подхожу для нее.

- А ты рискни, может, и не скажет.

- Вы так думаете?

- Женщины любят решительных, Андрей. Как она к тебе относится?

- Вроде бы хорошо. Ей нравится, что я не курю. Так и сказала: хорошо, что ты  табакокурению не подвержен.

- Вот видишь, значит, она тоже к тебе неравнодушна. А вы с Диогеном уговаривали меня в Екатеринбурге сигарет прозапас купить.

- Дураки были.

Их беседу прервал стук в дверь. Явившийся с охоты Наумыч нарисовался в проеме, тряхнул бороденкой и гордо произнес:

- Погляди, Николаич, какую чуду мы с Игорем притащили!

«Чудо» представляло собой белозадую косулю. Прежде они приносили в рюкзаках то рябчиков, то глухаришек. Наумыч и Петр даже соорудили крытый лабаз – крепкий помост в развилке рогатой сосны. Она росла рядом с сараем. Ее по непонятной прихоти не тронули, когда готовили площадку под строительство. Так и осталось дерево в одиночестве метрах в пятнадцати от стены леса. В лабаз закладывали впрок дичь и излишки пойманной из-подо льда рыбы. Туда же подняли тушу косули.

Петру с охотой не везло. Раз за разом он возвращался из тайги пустой и угрюмый. Наумыч, как мог, изгалялся над ним. Говорил, что тот понапрасну изводит на приманку продукты. Петр молча глотал его подначки и устраивал перерыв в охоте. Рубил на Васюгане проруби, протягивал подо льдом через омут рыболовную сеть и без добычи не оставался. Алексей тоже не чурался рыбалки, из снастей признавал только жерлицы и зимнюю макалку с блесной. На уху его улова хватало.

Однажды, когда он сидел над лункой, вверх по Васюгану, держась ближе к береговым отмелям, прошел гусеничный тягач с бревенчатой волокушей на прицепе. После него остался широкий след примятого снега.

- Геологи зимник прокладывают, – сказал Петр. – У них в Катыльге перевалочная база. Теперь тут ездить начнут. На снегоходах, на конной тяге. Пора бы и нам о лошадках подумать, Лексей Николаич? По пятнадцать тысяч за гриву. Можно и дешевле сторговать.

- Я не против.

- В Катыльгу идти надо. Напрямки на лыжах за день управимся. Переночуем, и назад – на лошадках.

- Послезавтра годится?

- Годится.

Однако поход в Катыльгу пришлось отложить.

 

5.

Уже в сумерках объявились нежданные гости. Они прибыли по зимнику на трех длинных санных повозках с впряженными лошадьми. Алексей как раз колол чурбаки,  когда у заимки появилась дородная тетка, в длиннополой шубе и закутанная в серый пуховый платок. Остановила Диогена, тащившего охапку поленьев на кухню, и требовательно спросила:

- Скажи-ка, дедок, где нам сыскать святого Блаженного?

Диоген невольно оглянулся на дровокола. Тетка все поняла. Широким шагом приблизилась к Алексею и бухнулась перед ним на колени.

- За милостью к тебе. Помоги сирым и убогим!

Он нисколько не удивился внезапному появлению просительницы, ровно бы предвидел ее визит.

- Встань с колен, застудишься, - ответил. – Как тебя зовут?

- Инна. По паспорту Иннэса.

- Не ты ли сирая и убогая?

- Не я, - поднялась с колен. - Болезные в санях ждут твоего слова.

- Откуда приехали?

- Из Каргосока. Слух про тебя прошел, что исцеляешь ты все людские хвори, даже слепота твоей силе подвластна.

- Слух сильно преувеличен. Много вас?

- Одиннадцать душ.

- Ночь на дворе. Я не смогу вас сейчас посмотреть.

- Мы не торопимся. С утречка прими.

- Вам же ночлег нужен, у нас на всех места не хватит.

- Не изволь беспокоиться, …товарищ Блаженный. Мы в скиту ночевать будем. Они принимают путников за малую плату. Как рассветет, мы к вам.

- Только не все сразу. По два человека приводи.

- Так и сделаю, божий человек…

Она пришла, едва из-за леса выползло солнце. Перекрестилась на Алексея, как на икону. Видать, и в скиту напиталась рассказами о небесной силе лекаря. Произнесла с явной робостью:

- Двоих, как ты велел, привела, Спаситель.

Так и есть: Спасителем Алексея величали только в скиту.

Первыми пациентами оказались парнишка лет тринадцати с негнущейся ногой и его бабка. Парнишка назвал себя Тёмкой. Алексей уложил его в своей келье на лежанку. Особых проблем с ним не возникло. Нога не гнулась, потому что закостенел коленный сустав. Когда-то он ушиб колено, оно опухло. Вместо того чтобы снять опухоль теплом, к ней прикладывали лед, и оставляли сустав в неподвижности. Он и закостенел. Чтобы размягчить его и разработать, Алексею понадобилось почти три часа. К тому же парнишка был плаксивым и панически боялся боли. Пришлось применить силу и под угрозой тумаков, заставить его сделать круг вокруг заимки.

Его бабка, едва улеглась, принялась жаловаться на постоянные боли в голове, в сердце, в легких, в почках. По ее словам выходило, что в организме не осталось ни одного неповрежденного органа.

- Полпенсии на лекарства трачу, - чуть не всхлипывая, пожаловалась она.

Алексею не составило труда убедиться, что сердце ее здоровее, чем у многих молодых. Никаких отклонений от нормы он вообще нигде не обнаружил. Бабка была из тех, кому нравилось болеть и рассказывать всем и каждому о своих болячках. В результате она и сама начала верить в свои недуги. Никакого лечения, кроме примитивного внушения, ей не требовалось.

- Закрой глаза! – приказал Алексей. - Сейчас ты уснешь и проснешься совершенно здоровой.

- Не смогу уснуть, бессонница у меня, - пробормотала она.

В тот же миг веки ее слиплись. Она задышала ровно и глубоко, погрузившись в расслабляющий сон. Алексей оставил ее и вышел из дома. Иннэса сидела на чурбаке и с довольным видом наблюдала, как Тёмка вприпрыжку кружит вокруг нее. Увидев Алексея, она поднялась навстречу ему:

- Как там бабуля?

- Спит. Проснется и не вспомнит о болячках.

- Спасибо тебе, посланец Божий!

- Не придумывай, Иннэса! Я обычный человек.

Она недоверчиво покачала головой и взглянула на Тёмку.

- Родственник? – спросил Алексей.

- Дальний, покойного мужа племянник.

- Своих детей нет?

- Обделила меня судьба детвой. Вдвоем с сестрой остались, она младше меня на пятнадцать годков. Остались вдвоем, а я - все равно, что одна.

- Чего так?

- Непутевая у меня сестренка. Шатунья. С шестнадцати годов из дома сбегать стала. То к геологам прибьется, то к охотникам. Даже в скиту одну зиму провела. Сюда я  приехала не из-за хворей, на здоровье не жалуюсь. Из-за нее приехала. Вдруг ее опять сюда занесла нелегкая! Ну, и болезных сорганизовала, потому как слух про тебя прошел. А Магда, сестренка, в скиту не появлялась. Где болтается, ума не приложу.

- Необычное имя у твоей сестры, да и у тебя тоже.

- Именами мы деду обязаны. Он у нас из ссыльных. До девяноста двух лет дожил, и перечить себе не позволял. Меня назвал в честь какой-то революционерки, а имя сестры из Библии вычитал. Так и записали в метрике: Магдалина.

- Родители-то живы?

- Нет. Пошли на свадьбу к шабрам и там отравились роялем. Спирт так назывался. Какие-то сволочи целую баржу в Каргосок пригнали. Магде тогда всего девять годочков было.

Алексей вспомнил, что в годы смуты такой импортный спирт в пластиковых баллонах продавался почти в каждом киоске. Возможно, он предназначался для технических нужд, но обнищавший народ, соблазненный дешевизной, употреблял его внутрь. Кто покрепче, выжил, а кто не знал меры, загиб, как от мора.

- Вот что, Иннэса, через пару часов приведи еще двоих, - сказал он. - Больше не смогу сегодня принять. Пойду я. Пора Тёмкину бабку будить.

Открыв глаза, бабка никак не могла сообразить, где находится, пока Алексей не сообщил ей, что внук под присмотром Инны дожидается на улице. Она бодро поднялась с лежанки, шустро надела полушубок и валенки и выскочила за дверь.

Три дня понадобилось Алексею, чтобы принять всех одиннадцать человек. Из кого-то сумел вытянуть болезнь, кому-то смог лишь облегчить страдание. Только для одного, совсем еще не пожилого мужика, не смог сделать ничего. Его привели, поддерживая с двух сторон, Иннэса и Темкина бабка. Алексею понадобилось, как и в случае с Пантелеем, отключить себя от реальности, чтобы убедиться, что организм больного разрушен полностью. Кровь едва пульсировала по забитым черной массой сосудам, печень была похожа на рыхлый, изъеденный червями сгусток, лёгкие обросли темными наростами. Судя по всему, пациент не только пил, но и употреблял наркотики. 

Алексей ничего не сказал ему. Но Иннэсу попросил зайти до того, как их обоз отправится в Каргосок. Она пришла вечером.

- Похоже, что больной курил не только сигареты, - сказал он ей.

- Анашу курил. А когда этой заразы не было, таблетки разводил в пиве и глотал.

- Родные у него есть?

- Есть. И мать, и отец, и братья. Все нормальные, а он такой вот.

- Скажи им, пусть позовут священника, чтобы подготовил его в последний путь. На седьмой день отойдет.

Иннэса перекрестилась, покинула заимку и ушла в скит, чтобы подготовиться к завтрашнему раннему отъезду. В келью бочком протиснулся Петр.

- Лексей Николаич, мы с Андрюхой тушу кабанчика на лабаз закинули.

- Какую тушу?

- Инна привезла в подарок. И вот еще, - он пошарил в нагрудном кармане парки, вытянул пачку ассигнаций самого разного достоинства, - пять тысяч. Возьмите.

- Откуда?

- За ваше врачевание собрал.

- Зачем ты это сделал, Петр?

- Деньги, что вода, Лексей Николаич, утекают безвозвратно. А нам тут жить.

- Я не имею права брать деньги. Не делай так больше.

- Да по-божески я взял. Инна по тысяче предлагала, я наполовину сбавил.

Что сделано, то сделано, назад не воротишь. Петр – прагматик, понимает, что на его соболей надежды мало. И деньги утекают, и лошадок приобретать надо.

Алексей позвал Капитолину, спросил:

- Сколько денег у нас осталось?

- Пятьсот двадцать две тысячи. И неприкосновенный запас - десять тысяч евро. Если больших покупок не делать, года на три хватит.

- Выдай Петру тридцать пять тысяч на покупку лошадок.

- Хорошо, Алексей Николаевич.

- А тебе, Капа, таежный воздух на пользу. Поправилась, смотрю.

Она зарделась, как маков цвет, и Алексею разом стала понятна причина ее полноты, и все сложности, связанные с рождением ребенка.

- Сколько месяцев? – спросил он осторожно.

- Почти шесть.

- Игорь знает?

Капка кивнула.

- Кого ждете?

- Сына.

- Подойди ко мне. Послушаю, кто у тебя будет.

Она приблизилась вплотную. Он приложил к животу ухо и прикрыл глаза. В воображении возник дом Игоря в Бобровке, зелень у палисадника, печальная Татьяна Васильевна на лавочке с мальчонкой на руках. Что-то не понравилось Алексею в этом видении, возможно, печальный облик Татьяны Васильевны. Впрочем, мало ли что могло расстроить старушку!

- Вы угадали, сын у тебя родится, Капитолина.

- Спасибо.

- Может, в Бобровку тебя отправить?

- Без Игоря никуда не поеду.

- Где рожать будешь?

- В скиту есть бабка-повитуха. К ней приезжают рожать даже из Катыльги. И я нормально рожу…

 

6.

Перед тем, как отправиться в Катыльгу, Петр сказал Алексею:

- Карабин возьмите, мало ли что. Провиант на дорогу Капитолина собрала. Он уже на поняге, так что свой рюкзак не берите.

Когда вышли из избы, заря только занималась. Из конуры выглянула Хуча и, увидев на плече Алексея карабин, тут же выползла наружу и радостно вильнула закрученным хвостом. Затем уставилась на дверь, видимо, ждала Наумыча, которого воспринимала, как хозяина. К ее разочарованию, тот не появился.

Алексей и Петр надели лыжи и двинулись в сторону леса. Хуча еще раз с взглянула на дверь. Охотничий азарт пересилил, и она бросилась за лыжниками.

Припорошенная лыжня вывела их в широкий распадок с редким кустарником. К удивлению Алексея, лыжня не исчезла, а продолжилась по распадку. Петр пояснил:

- Мой путик. Версты через четыре, а может, поболе будет замерзший ручей. Вдоль него я капканы поставил. Да видать, не там поставил.

Хуча то обгоняла их, то отставала, но вскоре возникала поблизости и начинала рыскать по кустарникам, доказывая, что тайга для нее – дом родной.

Широкие и короткие охотничьи лыжи поначалу показались Алексею неуклюжими. Но вскоре он привык и оценил их удобство. Особенно, когда лыжня шла на подъем. Подбитые камусом, лыжи не скользили назад.

Часа два спустя, когда солнце щедро осветило распадок, лыжня свернула влево и пошла вдоль русла промерзшего ручья.

- Теперь по целине идти, - сказал Петр. - Привал сделаем у брошенного зимовья.

Он шел впереди, торил лыжню. Алексею идти за ним было легче. Впрочем, никакой усталости он вообще не чувствовал. Хуча продолжала нарезать круги. После одного из рысканий она объявилась с каким-то зверьком в зубах. Заискивающе поглядела на Алексея, предлагая остановиться и оценить ее рвение.

- А ведь она соболька принесла! – изумленно произнес оглянувшийся Петр и взял зверька в руки. – В ловушке побывал, одна лапка подрана. Но шкурка целая, сгодится, - вынул из кармана два кусочка рафинада и скормил довольной Хуче.

К полудню вышли к зимовью. Похоже, что охотники не пользовались им давно. Дверь держалась на одной петле. Лубяная крыша прохудилась. Видно перекочевали из этих мест соболь и горностай, вот и бросили охотники зимовье.

Однако внутри сохранился относительный порядок. Вытертая сохатиная шкура прикрывала грубо сколоченные нары. Буржуйка, сделанная из бочки, была в целости. На ней стояла закопченная алюминиевая кастрюля, а на гвозде висела черная сковорода. На трехногом столе притулилась плошка с жиром, из которой торчал обгоревший кончик фитиля. При нужде зимовье могло стать укрытием от непогоды и холода.

Петр принес три охапки сухого хвороста, запалил буржуйку. Какое-то время пламя не хотело разгораться, но все же вырвалось наружу и пошло гудом. По избушке поплыла волна теплого воздуха. Весь хворост расходовать он не стал, хватило одной охапки, чтобы разогреть тушенку. Наскоро перекусили и снова тронулись в путь. К ночи добрались до Катыльги и постучались в дом председателя.

Великан с лопатистой рыжеватой бородой откинул засов. Ни о чем не спрашивая, пропустил путников в избу, усадил на лавку. Окликнул жену:

- Пелагея! Бог гостей послал. Собери на стол!

Хозяйка, черноволосая, скуластая и узкоглазая, явно из коренного племени, сноровисто заполнила едой стол и налила в стаканы клюквенного морсу. Ели молча. Хозяин не проявлял внешне никакого любопытства к нежданным визитерам, хотя, наверняка, ему  было интересно, каким ветром занесло их Катыльгу. Таков таежный обычай: накормить, обогреть путников – да, а о себе они сами расскажут, коли захотят.

- За лошадками к вам, - не заставил ждать себя Петр.

- Откуда будете? – поинтересовался хозяин.

- С заимки, по соседству со староверами.

- Из Блаженных что ли?

- Из них.

- А ведь я помню тебя, когда ты приезжал к нам со скитскими. Петром кличут?

- Петром.

Хозяин перевел взгляд на молчавшего Алексея.

- Меня Иваном зовут. А вас?

- Алексей.

- Значит, вы и есть посланец Божий. В небесных блаженных я не верю, а вот в народных целителей верю. Родичи жены приезжали из Каргосока, чудеса про вас рассказывали. Наши хворые к вам собираются, а вы сами пожаловали к нам. Завтра вас в полон возьмут.

Чего-то подобного Алексей подспудно ожидал. И понял, что завтра им из Катыльги не выбраться.

- Только имейте в виду, народ у нас безденежный, - продолжил могучий председатель Иван. - Разве что натуральным продуктом отблагодарят.

- Платы за лечение я не беру.

- А как же рыночные отношения?

- Нас они не касаются.

- Выходит, не напрасно люди называют вас блаженными.

- А как насчет лошадок? – вернул разговор к своим нуждам Петр.

- Будут вам монголки. Сам подберу. Только не бесплатно. Права не имею. У нас бухгалтерия, казна общественная, так что не взыщите.

- У нас есть деньги.

- Единственное, что могу сделать, это скостить цену до четырнадцати тысяч.

- Мы согласны, - заявил Петр.

Желающих пообщаться с блаженным целителем оказалось достаточно. Первой пациенткой оказалась глухая мать жены председателя. Чтобы она расслышала что-то, ей приходилось кричать в ухо. Слух у нее был потерян не окончательно, и это давало надежду на исцеление. Алексей провозился с ней больше двух часов. Взмок и устал. Но слух ей удалось частично восстановить.

На четверо суток пришлось задержаться в Катыльге. Жили это время в просторном доме великана-председателя, и там же Алексей принимал болезных. Места в доме хватало. Две дочери Ивана и Пелагеи учились в Томске и приезжали в родительский дом только на летние каникулы.

Петр привел из колхозной конюшни двух низкорослых монголок, кормил их хлебом, испеченным хозяйкой, и маялся в ожидании, когда им можно будет отправиться в родимые Чижи. В людях – хорошо, а дома все равно лучше.

В день отъезда, с утра пораньше, два бородатых мужика притащили во двор председателя повозку на полозьях, напоминающую нарты с  плетеным из ивняка коробом. Под его крышей свободно могли разместиться два человека. Для кучера предназначался облучок, сзади еще оставалось свободное место.

- Это вам, - сказал председатель, - вместо платы за целительство. Упряжь и оглобли в сарайке. Сена настелили. Только не советую сегодня ехать, вот-вот завьюжит.

- Доедем! Дорога знакомая, - возразил Петр.

- Вольному воля. Пелагея вам пирожков напекла в дорогу. И чай заварила ягодами лимонника.

 

МАГДАЛИНА

1.

Казалось, ничто не предвещало метели. Тусклое солнце пробивалось сквозь стволы деревьев, освещало припорошенный след их лыжни. Затем на горизонте обозначилось похожее на лохматый шар белое облако. Оно медленно приближалось и вырастало в размерах. Слегка забуранило, и несильный ветер зашевелил порошу, усилился и начал раскачивать верхушки сосен. И вдруг небеса будто прорвало: снег повалил сплошняком. Воздух стал мглистым и густым, так что исчезли и лыжня, и небо, и стена леса.

Бежавшую за санями Хучу взяли в повозку. Она благодарно вильнула хвостом и устроилась сзади на сене. Алексей прикрыл ее парусиной. Лошадки, и так шедшие медленно, еле переставляли ноги. Иногда останавливались и, понурив головы, вздрагивали. В одну из таких остановок сидевший на облучке Петр спрыгнул с нарт, вытянул свои лыжи и надел их:

- Нашим монголкам дорога не знакома. Под уздцы поведу, а то собьемся. Не думал, что такая метель разыграется. Доберемся до зимовья – передохнем. Может, и заночевать там придется.

Минул полдень, а зимовья все не было. Когда день пошел на исход, Петр остановил лошадей, подошел к Алексею:

- Кажись, с пути сбились. Ни зги не видно.

Алексей спрыгнул на снег и прошел вперед. Постоял, прислушиваясь к непогоде. Ветер буйствовал вверху, внизу ему негде было разгуляться. У земли он метался, беспорядочно гонял хлопья снега и укладывал их валками. Алексей закрыл глаза и представил зимовье. В снежной пелене оно обозначилось очень четко. Значит, находилось не в отдалении, а неподалеку и, возможно, даже поблизости. И с маршрута они не сбились, просто не дошли до зимовья из-за черепашьего хода. Чтобы добраться до охотничьей избушки, надо двигаться в том же направлении.

Он открыл глаза и увидел у своих ног Хучу. Она подняла морду и коротко тявкнула. Петр тоже топтался рядом.

- Зимовье скоро появится, - сказал ему Алексей, - Я пойду впереди, а ты веди за мной лошадей.

Петр облегченно вздохнул. Он нисколь не усомнился в словах Алексея, во всем верил ему безоглядно.

Совсем стемнело. Алексей продвигался на ощупь. Если бы не лыжи, он проваливался бы в наносах по пояс. За ним по лыжне карабкалась Хуча. Прошло около часа, когда она метнулась в сторону и, быстро перебирая лапами, словно бы поплыла по снегу. Алексей остановился, не понимая, что заставило лайку свернуть со следа. Позвал:

- Хуча!

В ответ послышалось тревожное и призывное поскуливание. Петр оставил лошадей, двинулся на ее голос и тоже пропал в снежной карусели. Поскуливание прекратилось. Вскоре из снежной каши выцарапалась Хуча. Следом появился Петр с бесформенной ношей на руках.

- Бабу нашел, - объявил он, - приморозилась, но дышит, - и уложил живую находку на нарты.

Женщина была одета в китайский пуховик, собачьи унты, лицо скрывала серая шаль. Хуча запрыгнула к ней, лизнула в лицо и прижалась к найдёнке теплым телом. Петр укрыл обеих парусиной.

- Зимовье близко, - сказал Алексей и, проминая лыжами снег, двинулся вперед.

Он оказался прав. Метров через триста они вышли к избушке.

Предусмотрительным оказался Петр, оставив у печки сухой хворост. Огонь легко взялся, наполняя помещение теплом. Слабый свет от плошки с фитилем осветил бревенчатые стены, нары с сохатиной шкурой, на которую уложили найденную женщину. Вместо подушки Петр приспособил свою свернутую валиком парку.

Женщина уже пришла в себя, глядела в потолок. Лицо ее было бледным, в больших карих глазах застыло безразличие. На вид ей было лет тридцать пять.

Алексей налил из термоса горячего чаю с лимонником, подсел к ней на нары. Она вздрогнула, повернула к нему голову.

- Выпей! – сказал он ей и поднес кружку к губам.

Она судорожно проглотила обжигающую жидкость и снова откинула голову. Шаль свалилась с головы, высвободив копну густых рыжеватых волос. Он расстегнул пуховик, стянул с нее унты.

- Зачем? – разлепила она губы.

- Осмотрю тебя. Лежи смирно!

Не притрагиваясь к ней, он обследовал ладонями голову, грудь, живот. Слегка обморожены были ноги, верхняя их часть, защищенная лишь штанами.

- Зудят? – спросил.

Она кивнула.

- Ноги скоро отойдут, потерпи, - задрал выше колен спортивные штаны с начесом, снял с нее продранные на пятках шерстяные носки, сбросил на пол.

Петр подобрал их, пошарил в торбе, привязанной к поняге, достал запасные носки и аккуратно положил на нары.

Холод угнездился в коленях и выше. Алексей стал массировать, выгоняя его из поверхностных тканей. Женщина лежала с закрытыми глазами. Сеанс оказался недолгим. Он надел ей новые носки, опустил до щиколоток штаны и натянул на ноги унты.

- Зачем вы спасли меня? – еле слышно проговорила она.

- Как тебя зовут? – проигнорировал он вопрос.

Она не ответила, но он уловил ответ, шевельнувшийся в мыслях:

- Магда.

Вот, оказывается, где оказалась шелапутная младшая сестра Иннэсы.

- Ты знаешь, Магда, что тебя Иннэса ищет?

В ее голове скользнуло слабое удивление: неужели знакомые встретились?

- Догадываюсь, - тихо ответила она.

- Как ты оказалась в тайге?

- В скит пошла.

- Откуда?

- С Фролова Ключа.

- Что ты там делала?

- У охотников жила. У Фрола там зимовье.

- А что же ушла от него в метель?

- Он меня напарнику хотел отдать. Чтобы я с обоими жила.

От печки потянуло съестным запахом. Петр разогревал Пелагеины пирожки. Алексей почувствовал, что проголодался.

- До скита мы довезем тебя, Магда. Сейчас вставай, ужинать будем…

 

До Чижей они добрались на другой день к вечеру, когда метель утихла. Все обитатели высыпали из дома встретить их. Не было только Андрюхи, отправившегося, как обычно, к Софье в скит.

- Знакомьтесь, - сказал Алексей, - это Магда, наша гостья.

- Вот и святая Магдалина появилась у нас! - воскликнул Диоген.

Капитолина смерила его и ее неприязненным взглядом, однако пересилила неприязнь, улыбнулась гостье и назвала себя.

После коллективного ужина появился Андрюха. На Магду не обратил никакого внимания, сразу постучался к Алексею. Лицо его сияло, как полная луна.

- Софья согласна! – объявил он, даже не пожевав губами.

- Объяснился?

- Ага.

- Когда же свадьба?

- Софья сказала, что у них свадьбы только по осени играют. Мы с ней даже к деду сходили.

- К какому деду?

- Ну, главный у староверов, они его отцом Симеоном зовут.

- Он Софье не дед, а прадед.

- Ага. Благословил нас.

- Когда поженитесь, где жить станете?

- В скиту. Ей родители избу оставили, а сами при часовне живут. Отапливают ее, помогают на моленьях старцу. Мать там ребятишек учит, которые без интерната.

- Значит, Софья одна в избе живет?

- Ага.

- Выходит, ты в староверы запишешься?

- Какая разница? Мне что старая вера, что новая.

- Мать свою одну на старости лет оставишь?

- Ой, да рано еще об этом думать. Может, навестим ее. Или сюда заберем. Видно будет, Алексей Николаевич.

- Хорошо, Андрей. Я тоже благословляю тебя на  продолжение рода. А сейчас проводи нашу гостью, ее Магдой зовут, в скит на ночевку.

Андрюха вышел, но почти тотчас вернулся. Пожевал губами и сообщил:

- Она хочет у нас ночевать. Капка ей раскладушку уже постелила.

 

Магда не ушла с заимки ни завтра, ни послезавтра. Наутро, когда Петр собрался проверять ловушки, увидела у него соболя, пойманного Хучей. Забрала тушку и сноровисто сняла шкурку. Тушку отнесла в конуру своей спасительнице. Видя такое дело, Петр достал заготовленные еще с осени растяжки, специальный инструмент в виде рогулек. Она выбрала одну из рогулек и натянула на нее, словно варежку, соболиную шкурку. Потом натаскала в баню воды из проруби, протопила каменку, закрыла баню, чтобы жар настоялся, и принялась помогать Капитолине на кухне. В глазах ее по-прежнему плавала тоска.

Никто Магду ни о чем не расспрашивал, и сама она никому ничего не объясняла. Ближе к сумеркам, когда мужики парились в бане, отправилась в скит. Пробыла там недолго. Вернулась с просветленным лицом и без тоски во взоре. Мужики к этому времени уже покинули парилку, уступив место Игорю с Капитолиной. Магда оглядела чистых и размякших мужиков, остановила взгляд на Алексее и проговорила:

- Позвонила я Инне по Софьиному телефону. Сестра привет тебе шлет, Олексий.

- Спасибо. Добрая у нее душа.

Тут как раз явился с охоты Петр, довольный и возбужденный. Вытряхнул у порога из торбочки двух соболей и горностая, горделиво глянул на Наумыча.

- Случайно подфартило, небрежно произнес тот.

Магда сняла с гвоздя растяжки, забрала зверьков и унесла в сени. Петр от ужина отказался, сказал, что перекусил в дороге, а чаю попьет после бани. Магде досталась последняя банная очередь.

Охотничье везение для Петра продолжалось. Пять соболей принес он за три дня. А потом, к удовлетворению Наумыча, как отрезало. Ловушки оставались пустыми, не было даже следов на девственно чистом снегу. Такое бывает: то густо, то пусто. Откочевала дичь в другие места, туда, где больше корма. Наумыч, отправлявшийся на охоту без Игоря, лишь в компании с Хучей, тоже возвращался пустым.

У каждого обитателя Чижей было свое дело, и Магда без работы не сидела. Прерывалась, когда ее отрывал от дела Диоген. Он любил посудачить о высоких материях, и в лице Магды обрел отзывчивого собеседника. Как ни странно, она оказалась весьма начитанной дамой, и Диоген не без восхищения сообщил Алексею:

- Извилин в ее головке избыточно, верно говорю! Библию не хуже меня знает. Воистину - святая Магдалина!

Распустив рыжеватые волосы и покачивая тугими бедрами, «святая Магдалина» двигалась по избе с кошачьей грацией, и Алексей с удовольствием наблюдал за ней. Иногда он ловил на себе ее обожающие взгляды. Если они и беспокоили его, то лишь самую малость. Скорее были приятны. 

Игорь по понятной причине все эти дни старался быть рядом с Капитолиной. Однажды он, пошептавшись с ней, обратился к Алексею:

- Мне бы в Каргосок съездить, Командор. Капе рожать в апреле, а для ребенка ничего нет. Заодно и на почту загляну, там для нас, наверняка, письма есть. Назад могут отправить, срок хранения к концу подходит.

- Один поедешь?

- Нет, с Диогеном. И Магда напросилась. Места в санях хватит.

Алексей ощутил легкое сожаление, привык уже к мельтешению Магды. Возможно, простила обиду, которую нанес ей охотник-промысловик Фрол. А может быть, ее просто потянуло в цивилизацию. У каждого человека свое понимание хорошего и плохого. И навязывать ему свои взгляды – бесполезно.

- Когда ты собираешься в Каргосок? – спросил он Игоря.

- Завтра.

Перед отъездом Магда сама зашла к Алексею попрощаться.

- Домой уезжаю.

- Не понравилось у нас?

- Понравилось.

- Чего ж уезжаешь?

- Надо. Да и пообносилась я.

- Вернешься?

- Не знаю.

- Передавай от нас сестре привет.

- Передам…

 

Игорь и Диоген возвратились из Каргосока на другой день к вечеру. Привезли три мешка овса для лошадок, детскую коляску, ворох приданного для будущего наследника и письма из родных краёв. Два письма были отправлены на имя Капитолины, а два – адресованы Алексею. Одно, толстое и заказное, было из Алма-Аты от Аленушки. Второй конверт был подписан незнакомым почерком, и на месте обратного адреса значилось: Самара и непонятная закорючка отправителя.

Передав Алексею адресованные ему послания, Игорь стал выкладывать Бобровские и Кинельские новости.

Татьяна Васильевна сообщала, что живут они вдвоем с сестрой Анной и очень скучают по молодым. К ним приходил директор Эмблер, интересовался, не собирается ли возвращаться Игорь. Ему ответили, как и договаривались, что Игорь учится в Москве в институте. Еще она написала, что Андрюха прислал матери с севера письмо, в котором поведал, что работает мотористом на скважине. Ирка и Толян пьют, про Наумыча и Диогена сказывают, что остались деды в Ульяновске, вроде бы сторожами там работают. Обижаются, что Наумыч забрал с собой свою сберкнижку, а не оставил ее им с доверенностью на получение пенсии.

Тетка Гала написала, что месяца через два после их отъезда, безногого Федора кто-то ограбил и застрелил. Какое добро у калеки и зачем его грабить – непонятно. Мазулина переизбрали на новый срок, хотя и со скандалом: нашли много фальшивых бюллетеней. Мужа Ноиля за какие-то заслуги перевели с повышением в областной УВД. В Самаре ему выделили квартиру. Так что из Кинеля они уехали. Какие такие особые заслуги – муж скрывает. И вообще он заважничал – на хромой козе не подъедешь.

Выложив новости, Игорь поспешил к Капитолине.

Алексей вскрыл конверт от дочки. В нем была компьютерная дискета и двойной тетрадный лист, исписанный мелким почерком. Аленушка, которая уже перешагнула шестнадцатилетие, сообщала, что учится в университете, где подружилась с однокурсником Мишей, способным, симпатичным и, вообще, порядочным во всех отношениях. Он провожает ее после занятий, и очень нравится маме и бабушке. На дискете небольшая повесть, написанная ею после его отъезда из Алма-Аты. На дискету мама сбросила и свое письмо.

Письмо Аленушки дышало оптимизмом и уверенностью в своем будущем. Одного она не учла: не было у отца возможности пользоваться компьютером, так что ни дочкину повесть, ни письмо от ее мамы прочитать он не мог.

Чего Алексей никак не ожидал, так это послания от мужа Галы – Ноиля. Однако именно он оказался отправителем конверта, подписанного незнакомым почерком.

Начиналось его письмо с «большого спасибо» за информацию. Она помогла ему найти у колченогого Федора тайник и изъять его. Ключа от сейфа у хозяина не оказалось. Федора не стали забирать, приковали к кровати и оставили дома. А сейф отвезли лично начальнику управления, генералу. А когда вернулись, нашли хозяина в подполе застреленным. Ноиль не сомневался, что это сделал Баклажан, потому что он сразу же слинял в неизвестном направлении вместе со своей подругой. Понял, что уголовники не простят ему утраты общака. Свято место пусто не бывает. Место Баклажана занял авторитет из черных, вроде бы сходняк прислал его из Москвы. Самарские братки начали разборку со стрельбой. Навалили трупов и успокоились.

В конце Ноиль с сожалением писал, что об этой акции даже заметки в криминальной хронике не напечатали. Да и генерал предупредил его, что акция должна остаться в тайне, если он, майор, намерен расти по службе. Через месяц его перевели на подполковничью должность в управление.

Не понравилось Алексею послание Ноиля. Глуповат оказался ревностный служака. Не сообразил, что ушел криминальный общак не в доход государству, а в липкие руки.  А новая должность – плата за общаковскую казну. Да и с письмом допустил оплошку. Отправлять его следовало в конверте жены на имя Капитолины, как это сделали Татьяна Васильевна с сестрой.

Впрочем, при трезвом размышлении, большой опасности это не таило. Вряд ли уголовный мир взял под колпак Ноиля. Авторитету, сменившему Баклажана, не до того, занят внутренними разборками. Да и засекреченность, исходившая от генерала, оставила будущего подполковника незасвеченным. Указать на него мог только Баклажан, узнавший подробности от покойного Федора. Но он своевременно улетучился.

А улетучился ли? Совсем не исключено, что Баклажан заранее подготовил запасную крышу, о которой никто, кроме него, не знал. Залег там, прихватив для развлечения бесшабашную Нэльку. Не тот он тип, чтобы прощать обидчиков, тем более того, кто увел общак. Значит, нарезает круги вокруг Ноиля и выжидает момент, чтобы поквитаться.

Как бы то ни было, но изменить уже ничего нельзя.

 

2.

В двадцатых числах февраля, впервые за многие месяцы, подал голос сотовый телефон Алексея. Звонил из Каргосока Никифор. После взаимных приветствий спросил:

- Я в Катыльгу собрался, хочу родню навестить, да и к вам заглянуть. Примете?

- Примем.

- Чего вам привезти?

- У нас все есть.

- Ждите послезавтра.

Никифор прибыл на двухместном «Буране». И не один. Народ как раз ужинал, когда он ввалился в избу с мешком на горбу и базарной сумкой. Сбросил ношу у порога, громогласно поздоровался. Показал на мешок:

- Овес тут. Она подсказала, что вы лошадками обзавелись.

Тут и появилась из сеней Магда, с рюкзаком за плечами и с сумкой.

- О! – воскликнул Диоген. – Святая Магдалина!

- Я опять к вам. Не прогоните? – обращалась вроде бы ко всем, а смотрела на Алексея.

- Не прогоним, - ответил он.

Рюкзак она сбросила у входа, сумку передала Капитолине:

- Гостинцы от Инны.

Из сумки были извлечены два больших пакета замороженных пельменей и сетка с чесноком. Никифор тоже привез гостинцы: семгу в вакуумной упаковке, литровую банку красной икры и две бутылки коньяка. При виде спиртного Алексей осуждающе качнул головой. Заметив это, Никифор сказал:

- Сегодня же день Советской Армии!

- Сурьезный повод, - оживился Наумыч.

Алексей и забыл про свой военный праздник, хотя половину жизни носил погоны. Он не стал возражать против серьезности повода: праздникам должно быть место в жизни.

Магда сняла верхнюю одежду и осталась в бордовых вельветовых брюках и в белом свитере, обрисовывавшем полную грудь. Алексей, как это было и прежде, невольно залюбовался ее фигурой. В праздничном застолье она примкнула к отказавшимся от выпивки Алексею и Капитолине. Андрюхи за столом не было, он, как обычно, ужинал у Софьи. Ночевать же приходил домой.

После ужина Алексей с Никифором вышли на берег Васюгана. Полная луна царствовала на безоблачном небе. В ее свете хорошо был виден на льду Петр, чистивший проруби для сетей.

Никифор сказал:

- Ну, Алексей, навел ты шороху в нашей глуши. Как тебя только не называют: и знахарь, и колдун, и посланец Божий, и Спаситель.

- Народ любит сказки.

- К газовикам какой-то большой начальник прилетал на вертолете. Так и ему про тебя наговорили. Тот обещал прислать летом профессора для изучения феномена.

- Плохая новость, - ответил Алексей.

Утром Никифор уехал в Катыльгу. Жизнь в Чижах потекла своим будничным чередом.

Петр проторил новый путик на участке, где Хуча отловила соболя. Теперь без добычи возвращался редко. По окончании сезона собирался в Томск, чтобы сбыть левым скупщикам пушнину, а заодно выправить себе охотничью лицензию. Наумыч и Игорь лицензиями обзаводиться не собирались, в местных краях не было ни лесничих, ни охотоведов. Да и глухарей в ближайшей округе было совсем не множество.

Диоген, в основном, бездельничал и философствовал, и лишь изредка, с заметной неохотой, помогал Андрюхе заготавливать дрова. Вечерами тот отправлялся в скит к Софье и возвращался уже ночью.

Алексей же описывал свою эпопею, не задумываясь над тем, зачем делает это. Описывал прошлое планеты, носившей имя Аэола, на которой ее древние обитатели оставили для поколений поселенцев множество предостерегающих знаков. Но земляне не замечали их и стали сами губить планету. Рассказывал Алексей о том, как попал на новую Аэолу, про храм Мудрости, музыкальное озеро и башню звездочетов. Не забыл и про зеленоволосую Онику, научившую его видеть прошлое и будущее.

Публиковать свои записи он не собирался. Кого-либо знакомить с ними – тоже. Разве что Алёнушку, если когда-нибудь представится такая возможность. Он словно бы чего-то ждал. Со спокойствием и пониманием неотвратимости того, что должно произойти. Хотя ничего не предвещало ни перемен, ни значимых событий.

От рукописи его изредка отрывали лишь паломники, нуждавшиеся в лечении. Они приезжали по зимнику на санях из окрестных сёл. Алексей помогал им, как мог, и поверившие в свое выздоровление паломники уезжали исполненные благодарности. 

Субботу Алексей объявил банным днем. Это был день общего безделья, не считая топки бани. В первой его половине из скита приходила Софья с санками. Вторые санки привезла с собой Магда. На пологом склоне Васюгана они устраивали катания и выезжали на лед в устье реки Чебачьей. Даже Алексей однажды прокатился с ними, усевшись на санки впереди Магды. Она обхватила его руками, прижалась совсем не по-дружески, и он зарекся кататься с ней.

Она стала беспокоить его. Ее потаенные и небезгрешные мысли легко читались, хотя она и старалась не выказывать их. Но женщину выдавали глаза. Даже Диоген обратил на них внимание и как-то сказал Алексею:

- А ведь Магда на вас глаз положила.

Тревожило Алексея и то, что и сам он стал подумывать о Магде, и тоже небезгрешно. Ему нравилось, когда она выскакивала раздеткой из дома за водой к проруби и возвращалась с двумя полными ведрами. Проходила на кухню, ритмично покачивая бедрами, словно и не было в руках никакой тяжести.

Так пролетели февраль и март. По календарю уже значилась весна, но зима и не собиралась сдавать ей свои позиции. Однажды в полдень, это было 6 апреля, к Алексею заглянул растерянный и встревоженный Игорь.

- Командор! У жены начались схватки.

Алексей зашел вместе с Игорем в их семейное обиталище. Подле Капитолины, уже одетой в полушубок, суетилась Магда, натягивала ей на ноги валенки.

- Отпустило, - сказала она Игорю, - но все равно везти к повитухе надо. Я свой пуховик на санки постелила, телогрейку надену.

- Я сам ее отвезу, - категорично ответил Игорь.

Спорить с ним не имело смысла.

Капитолина подняла глаза на Алексея:

- Наша касса в плоской железной банке. Игорек прибил к дну кровати полку. Банка там.

Игорь и Магда  вывели роженицу наружу. Алексей вышел следом. Усадив на санки, муж повез ее по утоптанной и укатанной тропе в скит. Когда они свернули к речному берегу и скрылись из виду, Магда вдруг сказала Алексею:

- Я сегодня ночью приду к тебе, Олексий.

- Не делай этого, Магдалина! – ответил тот, но строгости в его голосе не было.

Если бы Алексей захотел, он бы заставил женщину отказаться от своего намерения силой внушения. Но не сделал этого. Она улыбнулась и убежала в избу.

 

Вечером Алексей продолжал описывать свои похождения до тех пор, пока в большой комнате с нарами не утихли разговоры и колготня. Он погасил фонарь, улегся в постель и стал ждать. Магда медлила. Наверное, ждала, когда Блаженные забудутся сном. Он не осуждал себя. Лежал на спине с открытыми глазами и думал о том, что секс – это естественная потребность организма, заложенная генетической программой, и противиться ей – нарушать биологическое равновесие.

Магда пришла, как привидение, появившееся в слабом лунном свете, пробившемся в окошко. На ней была короткая белая ночнушка, едва прикрывавшая тугую грудь. Нырнула к Алексею под одеяло, легонько прижалась и замерла. Он стиснул ее тело, она охнула, стала осыпать его лицо поцелуями. Затем одним движением сбросила с себя ночную рубашку и откинула одеяло.

Произошло то, что всегда происходит между мужчиной и женщиной.. Она удовлетворенно всхлипнула, невнятно что-то пробормотала и опять стала ласкать теплыми ладошками его обнаженное тело. Через некоторое время все повторилось.

Уснула Магда на его плече. К Алексею сон не торопился. Он лишь коснулся его своим невесомым крылом, окутав прозрачной дремотной кисеёй. Сквозь эту кисею он видел неясные силуэты, проплывающие плавной неторопливой чередой. Некоторые притормаживали, словно хотели, чтобы Алексей запомнил их. Мелькнули лица Аленушки, сына Олега, старого друга Валерия Рязанцева и даже безгубая физиономия Заурбекова. Затем все исчезло, возникло усыпанное подмигивающими звездами небо. В искрящемся мареве появилось лицо Оники в туманном ореоле. Она была далеко-далеко, и все же он видел ее довольно отчетливо и слышал ее голос:

 

- Не будь чрезмерно спокойным, Алекс. Вспомни, что необходимо вспомнить!

- Что ты имеешь в виду, Оника?

- Сам подумай.

Алексей задумался, но ничего важного в голову не приходило.

- Что ты получил с появлением женщины, которая сейчас рядом с тобой?

- Ты обиделась?

- На это нельзя обижаться.

Оника растворилась в звездной вечности. На небо наплыла мгла. И в этой мгле вдруг нарисовались строки из письма майора Ноиля: «Баклажан слинял в неизвестном направлении. Его место занял авторитет из черных, его вроде бы прислал из Москвы воровской сходняк».

Алексей понял, что именно эти строки имела в виду Оника. Они насторожили его еще по прочтении письма, но позже полиняли, выцвели  и больше не тревожили.

 

Алексей продолжал находиться между сном и явью. Перед тем, как сон одержал окончательную победу, в сознание просочился смутный образ Баклажана, тенью скользившего по ночной улице. Сон победил, и Алексей задышал так же ровно и спокойно, как Магда. А напрасно.

 

ОХОТА БЕЗ ПРАВИЛ

1.

Прав оказался Але6ксей, когда предположил, что Баклажан остался в родном городе.

Он залег на дно в купленной для Нэльки трехкомнатной квартире. Об этой хате знали только они вдвоем и наведались раньше сюда один единственный раз. Нужды не было. Зарегистрирована квартира была на паспорт, купленный у молодой наркоманки. Хозяйка паспорта отдала концы от передозировки и была похоронена вместе с другими неопознанными личностями. А в паспорт была вклеена Нэлькина фотокарточка.

О том, что менты уволокли сейф с общаком, Баклажан узнал в тот же день. Они с Нэлькой собрались в Куршавель, и он поехал к колченогому Федору за личным баулом с российскими бабками. И нашел Нэлькиного дядьку прикованным к батарее парового отопления и с заклеенным скотчем ртом. Тот и поведал о несчастье.

Баклажан выпотрошил его до основания. Тот и не собирался темнить. Объяснил, что ночью к нему нагрянули менты в масках. Сами полезли в подпол и вытащили оттуда сейф. Под масками он обличья ментов не видел. Запомнил только майора, который был без маски. Он из местных, татарин Ноиль.

Баклажан сам слазил в подпол и убедился, что сейфа нет. Баул был на месте. Прихватив его, он вылез из подпола и с ненавистью поглядел на Федора.

- Ты капнул ментам про общак, обрубок старый?

- Не-ет! – выкрикнул тот.

- Кто же?

- Не знаю.

- Кто у тебя тут алкашил?

- Никого не было. Без тебя только Нэлька приходила.

- Она ничего про сейф не знала!

- Прости меня, Вася!

Баклажан понимал, что потерю общака не прощают. Но собирался скрыть этот факт. Куршавель, конечно, накрылся, личные бабки из баула пойдут в казну. Можно провернуть несколько дел, обложить двойной данью коммерсантов и тоже частично восполнить общак. Но всё должно быть шито-крыто.

Он велел Шишке шлепнуть Федора и сбросить его в подпол. Самому же держать язык за зубами.

Дома его ждал еще один удар: в бауле, вместо денег, оказались куклы. Как они попали туда, мог знать только Федор. Но он уже ничего не мог рассказать. Выкрутиться еще можно было. Но верный водила Шишка сболтнул дружкам по пьяни про общак. Братва  заволновалась, потребовала общий сход. Чтобы утихомирить ее, пришлось завалить Шишку. Но слух уже было не остановить. Смотрящий из законников назначил Баклажану стрелку в Тольятти.

 Он и раньше не особо почитал смотрящего. Но долю из общака отстегивал, хотя и утаивал ее часть. Понимал, что начинать войну обойдется дороже, да и неизвестно, кто в ней перевесит. Но стрелка с законником – это полная хана, лично для Баклажана – хана. Он не поехал на нее.

Последствия не заставили себя ждать. Из Москвы к тольяттинским прибыла бригада черных во главе с Тифлисом. Пальба началась без переговоров и предварительных условий. Баклажан не стал дожидаться развязки, успел скрыться с четырьмя доверенными братками. Но и им он до конца не верил, доверие – все равно, что разменная монета, побренчит в кармане, да и провалится в дыру. Потому свою новую хату им не показывал. Встречался с ними в пустом кирпичном гараже, купленном у бывшего хозяина квартиры вместе с мотороллером.

В гараж он загнал вазовскую «шестерку», изъятую пару лет назад у одного коммерсанта за долги. Нэлька поначалу загорелась сама водить ее. Но в первый же раз, когда села за руль, не вписалась в поворот, ободрала о дерево машинный бок, и желание рулить у нее пропало. Так и ждала «шестерка» своего часа с покарябанным боком.

Баклажан знал, что общак уже не вернуть. Но поганого мента, сломавшего его красивую жизнь, оставлять в живых западло. Пристрелить его было мало, подыхать он  должен медленно и мучительно. Потому и отдал «шестерку» браткам, чтобы те пасли майора, который, как он объяснил, затырил общак. А когда мент окажется в гараже и расколется, каждый получит по лимону зеленью. Пока же надо пасти каждый его шаг, выбирать место и время, чтобы все прошло по-тихому.

На одну из встреч братки привезли уличный почтовый ящик.

 - Мент какое-то письмо в него опустил. Можа, про общак чего намалявил.

Вскрыть ящик труда не составило. Выудили из него подозрительный конверт, остальные письма сожгли. Баклажан сразу сообразил, что писал майор Бобровскому колдуну. О том, что общак уплыл в руки ментов, Баклажан от друганов утаил. А вот насчет колдуна своими соображениями поделился.

Он прекрасно помнил, что Юрист, московский авторитет, обещал за колдуна хорошие бабки. Но Шишка тогда не нашел его, успел тот свалить. Во время поганый мент письмишко подкинул. Наличность у Баклажана еще оставалась, но денег едва хватало, чтобы подогревать подельников. Имело смысл продать адресок, при этом не продешевить и не подставиться.

Он поручил Нэльке снять ксерокопию с адреса и с текста письма, конверт заклеить по-новой и кинуть в почтовый ящик. Тифлису, который сидел теперь на его месте, он позвонил ночью из междугороднего переговорного пункта. На шухере, на всякий случай, стоял один из друганов. Второй сидел в жигуленке с включенным движком. Да и со звонком  Баклажан подстраховался: набрал сначала код Самары, и уж потом – номер Тифлиса. Пускай тот думает, что он из другого города звонит.

Трубку долго не поднимали. Наконец, голос с грузинским акцентом раздраженно спросил:

- Кого надо?

- У меня предложение, Тифлис.

- Кто говорит?

- Баклажан.

- Что тебе надо, синий овощ?

- Хочу продать тебе нужную вещь.

- Отдай общак, овощ! Я тебя прощать буду.

- Общак у ментов. У меня то, что ищет Юрист.

- Сколько стоит твой вещь?

- Лимон зеленых.

- Ха! Лимон! Я тебя достану, и всё возьму задаром.

- Не в тему базар, Тифлис. Погоди, не клади трубку. Позвони Юристу и скажи, что я знаю, где колдун, которого зовут Алексей Николаевич Уральцев. Перезвоню тебе завтра.

С этими словами Баклажан повесил трубку и, тихо матерясь, отправился к Нэльке.

               2.

Неудачи преследовали господина Заурбекова весь последний год.

Начались они с прибытием первой партии дуста. Неизвестные налетчики похитили из ночного клуба порошок, опустошили валютный сейф, арестовали зитцдиректора. Затем задержали Маратика. Освобождение племянника и ликвидация Клима обошлись тоже в крупную сумму.

Еще одна неприятность подстерегла там, где он и не предполагал. На одном из заседаний кабинета министров президент обрушился на вице-премьера, которого Заурбеков прикармливал несколько лет. Высокий чин нужен был и как крыша, и как источник информации. Сняли его со скандалом, и хорошо еще, что не завели уголовного дела. Вице-премьер, соратник прежнего президента, пользовался на западе авторитетом, как человек, стоявший у истоков российской демократии. Нельзя было сажать его, могли осложниться отношения с западными партнерами. Да и вообще, много чего могло вскрыться.

Заурбекову тоже предложили оставить пост правительственного чиновника. Пришлось создать общественный фонд. Положение, понятно, не то, что было прежде, но все же это был выход, дающий возможность оставаться на виду.

Денежные потери в другой период можно пережить. Прибалты успели перевести деньги. У Гелы в тайнике хранилась целая упаковка «дуста» для дальневосточного оптовика. Но ее пришлось придержать, не стоило в такой ситуации рисковать. Был расчет и на продолжение деловых контактов с Доктором. Но глупая распря в Алма-Ате между ним и вором в законе Исмагиловым спутала карты. Пристрелили пахана, на которого при необходимости тоже можно было опереться. Плевать на него, но, видимо, оставшиеся на воле дружки Исмагилова, слили в органы информацию о лаборатории Ботаника. Интерпол арестовал и его, и транспортного генерала, и полковника Булыгу. Самое непонятное при этом оказалось то, что свидетелями против них выступили курьеры, доставившие порошок в Москву. Доктор вышел сухим из воды, но без дуста он – ноль.

А средства нужны, как никогда, и много. Они понадобились раньше, чем Заурбеков предполагал.

Одного подмосковного депутата Госдумы киллер расстрелял в подъезде. В парламенте неожиданно освободилось место. Этим случаем грешно было не воспользоваться. Хотя регистрация кандидатов на вакантное место еще не началась, деньги утекали, как вода. Много приходилось тратить на спонсорство: строительство церкви и мечети в Подмосковье, патронаж над детскими домами, материальная помощь попсовым певичкам и музыкантам, оплата прожорливой кодлы пиарщиков. Но без этого не обойтись, имидж стоил дорого. Нельзя пренебрегать ни голосами верующих старушек, ни голосами дебильных  любителей попсы.

Пожалуй, одно лишь событие сыграло на руку Заурбекову. Союзный сходняк направил в Самару вора в законе Тифлиса, которого когда-то Заурбеков, в те времена еще Зураб, вытащил из зоны и помог укрыться в Грузии. В миллион баксов обошлось это дело. Но вложение перспективное, оправдает себя с хорошими процентами. Уже два казино работают в Самаре на Заурбекова.

Он очень надеялся, что скоро получит из рук избирателей депутатскую неприкосновенность, несмотря на все свалившиеся неприятности. Тем более что его основными соперниками были малопопулярный зюгановец и никому неизвестный генерал. С кандидатом от либеральных демократов была договоренность, что он сойдет с дистанции, а своих избирателей призовет отдать голоса ему, Заурбекову. Других соискателей мандата неприкосновенности в расчет можно было не брать.

Оставалось еще одно обстоятельство, которое Заурбекова тревожило больше всего. Провалившийся, как сквозь землю, Утопленник. Никаких сигналов о нем после налета на ночной клуб не было. Ничего не дали и его поиски. Но Заурбеков постоянно ощущал его присутствие. Ему казалось, что тот кружит вокруг невидимкой и готовится нанести удар в самый непредсказуемый момент, причем без одобрения официальных структур и, не считаясь с законами.

 

Звонок от Юриста застал его, когда он общался в своем офисе с имамом строящейся мечети, которому, как всегда, не хватало денег.

- Дядя, есть очень важная информация.

- Жди меня через час в песочнице. Будь без охраны. В машину посади девицу.

В последнее время Заурбеков постоянно менял места встреч, опасаясь подслушивающих устройств, слежки и больше всего Утопленника. Песочница означала пустынный зимний пляж в Серебряном бору. Прекрасный обзор не позволял приблизиться никому постороннему, а отсутствие высоких зданий делали маловероятной засаду снайпера.

Когда Заурбеков подъехал, Юрист уже был там. Вылез из своего мерса и быстро пересел к шефу.

- Мне стала известна новая фамилия Утопленника – Уральцев. Он же - самарский колдун.

- Дальше!

- Тифлису позвонил бывший главарь группировки Баклажан и сообщил, что знает, где тот скрывается. Потребовал за информацию миллион долларов, мерзавец.

- Информация того стоит, если она достоверна.

- Что мне сообщить Тифлису?

- Пусть торгуется и выплатит сумму, на которой сойдутся.

- Может, фальшивыми?

- Не стоит рисковать. Живым Баклажана не выпускать. По возможности, валюту вернуть в кассу, сейчас каждый доллар на учете. За тобой – контроль и ликвидация Утопленника.

 

Баклажан выдержал не сутки, а двое, и лишь затем вторично позвонил Тифлису.

- Много заломил! – с места в карьер начал тот. – Сто штук – и по рукам!

- Значит, не договорились.

- Какая твоя цена?

- Восемьсот.

- Триста!

- Семьсот!

Сошлись на половине лимона. За бугор с этой суммой, конечно, не свалишь, но затеряться в каком-нибудь городишке – хватит.

- Приезжай ко мне и вези свой вещь, - предложил Тифлис. - Клянусь мамой, войдешь и выйдешь с бабками свободно!

- Нет, Тифлис. Обмен по моим правилам.

- Каким - таким правилам?

- Твой человек с мобилой сядет на электричку и поедет в сторону Кинеля. Дашь мне его номер телефона. Мой человек позвонит ему в том месте, где надо выбросить на ходу красный сверток с бабками. Только пусть не забудет сунуть в сверток гирьку, чтобы не улетел. Когда узнаю, что ты не впарил мне туфту, сообщу номер и код камеры хранения. Там будет то, что вам надо.

- А если не будет?

- Придется поверить на слово, Тифлис. Другого варианта нет. Телефон сейчас продиктуешь?

- Через час.

- Не годится. Завтра в это же время.

Отключившись, Тифлис некоторое время размышлял. Он надеялся, что Баклажан примет его условия. Даже мамой поклялся, что тот свободно выйдет за ворота. И вышел бы! За воротами клятва теряла силу. Там бы русак и сглотнул маслину. И бабки остались бы целыми. Теперь же проблем стало навалом. Баклажан мог запросто гнать пургу насчет ценной вещи. Если так, то необходимо вернуть хотя бы свои пол-лимона. Всучили бы фальшивую пачку, и голова не болела. Но Юрист уперся, испугался, что Баклажан обнаружит подделку. Как обнаружит? В банк побежит?..

Значит, обязательно надо повязать его человека. А в каком месте? Вдоль всей железки людей не расставишь. Одна надежда, что его человек будет на тачке. Тачка – не иголка, ее даже в кустах зимой не спрячешь. Десятка полтора машин придется задействовать, чтобы перекрыть все выезды.

Тифлис сам проехал по грунтовой заснеженной дороге, чтобы наметить места перехвата, если человек Баклажана вздумает скрыться. Собрал около полсотни из тех, кто примкнул к нему, и в каждый экипаж поставил старшим своего, из бригады, прибывшей  с ним в Самару. Проинструктировал их и стал ждать звонка от Баклажана.

Тот тоже старался предусмотреть любую мелочь. Ксерокопии с названием города Каргосока уже лежали в камере хранения на автовокзале. Дорогу на Кинель он знал, как собственную ладонь. Подобрать бабки удобнее всего, когда электричка минует дикий пляж на Самарке. Поблизости там натыканы гаражи - ракушки, и владельцы машинной рухляди готовят ее к летнему сезону снаружи. Мотороллер не будет среди них выделяться. А Тифлису и в голову не придет, что контакт произойдет в таком людном месте.

Другана с машиной он тоже решил задействовать, но в темную и в другом месте. Пол-лимона зелени – слишком большой соблазн, чтобы доверить такие бабки кому бы то ни было. Что на уме у подельника – один дьявол знает. Делиться с кем-либо Баклажан тоже не собирался. Но приманку браткам подкинул. Указал место километрах в четырех от пляжа в сторону Безымянки. Там полно кушарей, где машина не так будет заметна, и железная дорога рядом. Всего делов-то – подобрать выброшенный сверток и проверить, не подсунули ли куклу. Если с первой электричкой случится облом, ждать следующую. С бабками гнать в гараж, где их и поделят поровну.

В свой гараж Баклажан не собирался возвращаться. Браткам он показал, где спрячет ключ от гаража: заходите, друганы, даже если он задержится. Чтобы не скучно было, пейте водяру, он целый ящик приготовит по случаю дележа добычи. Им и в голову не придет, что, вместо водки, в ящике их ждет сюрприз в виде двух спаренных гранат и открытая  канистра с бензином.

А к ночи они с Нэлькой будут уже в саратовском поезде. С ментом он поквитается позже, когда сможет вернуться в Самару. Устроится на новом месте и вернется, чтобы стребовать должок. Даже предусмотрел коммунальные платежи за квартиру, воспользовался новой банковской услугой. Положил на Нэлькину сберкнижку восемьдесят тысяч в рублях, с нее банк и станет снимать месячные платежи.

В настоящий план он посвятил только Нэльку. Она – своя, никуда не денется. И помогать станет на совесть. Красный сверток Баклажан решил подобрать сам. Нэлька же должна находиться поблизости, с банкой соленых огурцов в сетке и с ведром, наполовину наполненным картошкой. Приезжала, мол, в гаражный погреб за соленьями. Сверток с валютой он незаметно переложит в черный пакет и бросит у мусорных баков. Нэлькина задача – прихватить пакет, прикрыть его картошкой и двигать к автобусной остановке, до которой всего-то метров триста. Оттуда – на маршрутке в Самару и на хату, где ждать его, сколько бы ни пришлось.

Баклажан позвонил Тифлису, как и обещал, опять же с центрального переговорного пункта. Спросил:

- Телефон?

Тифлис продиктовал номер.

- Твой человек пусть выезжает первой электричкой после перерыва в третьем вагоне. Садится в правом ряду. Наш сигнал: «Бросай!». Мой человек ждет пять секунд.  После этого  сматывается, и «прощай, любимый город!».

- Согласен, - ответил тот и отключился.

Все шло, как запланировали и тот, и другой. Баклажан велел водиле с рассвета отправиться в Кинель, там выждать и к указанному месту выехать за час до подхода электрички. Сам же, облачившись в замасленную телогрейку и старую офицерскую шапку, оставшуюся от прежнего хозяина, возился с мотороллером у гаражей. Снег уже сошел, обнажив землю с щебеночными заплатами. Рядом копошился во внутренностях «Оки» старичок. Чуть поодаль еще один любитель – бедолага загнал свою «Копейку» на небольшое углубление, постелил драный полушубок и залез под днище.

Баклажану хорошо было видно все, что происходит у железной дороги и на этой стороне пляжа. Берег был пустынен. У грунтовой дороги, проложенной вдоль путей, свалены бетонные блоки. Поблизости от них радовали глаз четыре мусорных бака, заполненные, несмотря на безлюдье, до отказа. В мусоре копалась дворняга. Прогремел по рельсам пассажирский поезд. Затем прошла электричка. По путям неторопливо прошлепали две путевые обходчицы в оранжевых жилетах.

Часа за два до обозначенного времени Баклажан засек принадлежавший ему раньше черный внедорожник, унаследованный Тифлисом, и новую вазовскую десятку. Они медленно следовали по грунтовке вдоль путей и остановились как раз напротив гаражей. Из джипа вылез парень в камуфляже и с биноклем на шее. Баклажан понял, что тот намерен осмотреть окрестности, и повернулся к нему спиной. Когда обернулся снова, машин уже не было. Укатили, не обнаружив ничего интересного для себя.

Примерно через час в обратном направлении проследовал только джип. Все понятно: «десятка» осталась, чтобы перекрыть дорогу на Кинель. Спустя еще полчаса показался знакомый, покарябанный жигуленок с водилой, собравшимся ловить пакет с баксами, и укатил, куда ему было велено. С обратной стороны снова нарисовались обходчицы в оранжевых жилетах. Сошли с путей, уселись на бетонные блоки, подстелив газетки. Явно собрались перекусить, потому что достали из сумки термос и что-то съестное. Это было Баклажану на руку.

Он вразвалочку направился к блокам, уселся рядом с обходчицами. Они стрельнули на него глазами, и одна из них, молодуха в соку, предложила:

- Хлебнешь чуток? – показала на термос.

- Чай не пью, - игриво ответил он.

Она наплескала из термоса в кружку и протянула ему:

- Как слеза. Для себя гнала.

Самогон и в самом деле был хорош. Баклажан с удовольствием выглотал обжигающую жидкость. Глянуть со стороны – сидят работяги, поправляют здоровье после трудов праведных. Молодуха протянула ему бутерброд с салом, спросила:

- Где живешь-то?

- В Кинеле.

- Меня Наташкой зовут. А тебя?

Он даже не сразу вспомнил свое имя. Только Нэлька называла его Васей. Все другие – Баклажаном. Он ухмыльнулся и представился:

- Тифлис.

- Нерусский что ли?

- Папа – грузин.

- Грузины поют красиво. Ты тоже поешь?

- Пою.

- Сам – то женатый?

- Нет пока.

Она явно собиралась продолжить разговор, но послышался перестук колес, донесшийся из-за поворота. В ту же минуту он заметил Нэльку с ведром и кошелкой. Она шла по тропке со стороны гаражей.

Баклажан не опасался обходчиц. Когда показалась, электричка,  достал сотовую трубку и набрал номер. Абонент откликнулся.

- Бросай! – скомандовал.

Из окна третьего вагона тут же вылетел красный сверток, прошелестел по инерции метров тридцать и шлепнулся, чуть ли не у мусорных баков. Баклажан понимал, что из вагонных окон кто-то обязательно наблюдает, и через какое-то время здесь появятся быки Тифлиса. Потому дождался, когда электричка проскочила, скорым шагом подошел к свертку, поднял его, сунул в приготовленный черный пакет и тут же, прикрыв собой, сбросил его у мусорного бака. Из-за пазухи достал приготовленный заранее красный сверток с нарезанной газетной бумагой и кирпичом внутри, демонстративно и не спеша, развернул его, стараясь привлечь внимание обходчиц. Краем глаза заметил, как Нэлька сунула в ведро оброненный им пакет и двинулась к автобусной остановке. Он кинул фальшивый сверток к железнодорожной насыпи и побежал к гаражам. Вскоре подкатил оттуда на мотороллере, соскочил, перетащил его через рельсы и рванул напрямую к объездной дороге.

Обходчицы с недоуменным удивлением и сожалением о несбывшихся надеждах наблюдали за ним. Когда он исчез, та, что назвалась Наташкой, произнесла:

- С приветом мужик. Чего-то сбросили ему с электрички, да, кажись, не то. Пойду, гляну, что в том красном пакете.

Она поднялась, подошла к откосу, подняла красный сверток, заглянула в него и разочарованно отбросила. Вернувшись, сказала подруге:

- Херня какая-то. Нарезанные бумажки, стянутые резинкой, и кусок кирпича.

- Да-а, произнесла та, - обманули мужика.

 

2.

Тифлис сидел в джипе рядом с хмурым автоматчиком в камуфляже. У обоих болтались на шее бинокли. Время от времени они взглядывали в окуляры на человека, топтавшегося у железнодорожной насыпи. Оба были абсолютно уверены, что обнаружили посланца Баклажана. Тот загнал «жигуленка» в посадки и ждал электричку. В бинокль хорошо было видно каждое его движение.

Автоматчика и Тифлиса судьба свела во время грузино–абхазского конфликта, когда добро, оставленное беженцами той и другой стороны, становилось легкой добычей рисковых людей. Тифлис  наткнулся на него, истекающего кровью, в брошенном грузинском доме.

- Ты кто? – спросил он тогда раненого.

- Шурави.

- Афганистан? Воевал?

- Воевал.

- За кого?

- За деньги.

- Я могу убить тебя.

- Убей.

- Спасти тоже могу.

- Спаси.

Тифлису понравилось, что русак не боялся смерти, и воевал за деньги. Велел своим боевикам погрузить его в машину и отвезти в Риони к надежному врачу.

И ни разу не пожалел об этом. Шурави умел стрелять с обеих рук, был храбр, молчалив и безотказен, как автомат Калашникова. И сделался, в конце концов, правой рукой главаря…

Приближавшаяся электричка дала о себе знать продолжительным гудком. Однако то, что произошло дальше, оказалось полной неожиданностью. Поезд проскочил мимо, браток же продолжал оставаться на месте. Не было сигнала и от людей, ехавших в третьем вагоне.

Звонок о том, что сверток выброшен в конце пляжа, поступил через одиннадцать минут. Звонивший сообщил, что в том месте находились только трое рабочих: мужик и две бабы в оранжевых жилетах. Сидели на сваленных шпалах и вроде как выпивали.

- Сын свиньи! – скрипнул зубами Тифлис. - Хватай, Шурави, того шакала у рельсов и догоняй!

 

Обходчицы все еще продолжали трапезу. Снова налили себе из термоса в кружки, чокнулись, успели выпить, когда подкатил джип. Вывалившиеся из него два типа направились к ним. Один – пожилой и грузный, с биноклем; другой – молодой, длинный и глазастый.

- Кто с вами сидел? – грозно спросил пожилой.

- Мужик один, из Кинеля, - небоязливо ответила Наташка.

- Давно его знаешь?

- Сегодня только познакомились.

- Как его зовут?

- Тифлис.

Тот поперхнулся.

- Что ты сказала, шалава?

- Выражения-то выбирай. Мы честные девушки. Он сам так себя назвал. Папа у него грузин.

- Какой он из себя?

- Нормальный. В телогрейке.

- Нос какой у него?

- Большой, малость кривой.

- Что он тут делал?

- Выпил с нами полстакана. Потом кто-то ему сбросил с электрички пакет. Он подобрал его, поглядел и выбросил.

- Куда выбросил?

- Вон, красный, валяется у насыпи, - показала Наташка пальцем.

Глазастый тут же бросился к пакету и притащил его. Тифлис раскрыл его, выкинул обломок кирпича, швырнул пакет, завращал глазами:

- Лажа! Куда тот мужик делся?

- Сбегал к гаражам за мотоциклеткой, перенес ее через рельсы, а куда дальше – понятия не имеем.

- Что за мотоциклетка? С коляской?

- Нет, на двух маленьких колесах.

- Марка какая?

- Откуда нам знать? Красная с черным.

В этот момент рядом с джипом остановилась «шестерка» с покарябанным боком. Из нее выглянул автоматчик в камуфляже, поднял сжатый кулак: все в порядке, мол. Тифлис развернулся и зашагал к нему, набирая на ходу номер на сотовой трубке. За ним устремился его молодой напарник. 

- Десятка, - откликнулся абонент.

- Гоните через переезд! Баклажан ушел через рельсы на мотороллере.

- Он мог избавиться от него, - подсказал вылезший из «шестерки» Шурави.

- Десятка! Он мог бросить мотороллер. Стреляйте по ногам, он живым нужен! – сунул в карман мобильник. – Пересаживайся, Шурави, вместе с его шакалом в джип, колоть его стану.

Тот выдернул из салона спеленатого пленника и втолкнул его на заднее сидение внедорожника. За руль «шестерки» сел сопровождавший Тифлиса парень. 

- Колись, куда свалил Баклажан! – начал допрос Тифлис. - Дашь наколку, живой будешь! Где он залег?

- Хату он нам не показывал.

- Кошелку его знаешь?

- Знаю, Нэлькой зовут. Баклажан сказал, что уехала она.

- Куда?

- В Дмитровград.

- Где договорились встретиться с ним?

- В его гараже.

- Он живет там?

- Может, и живет. Велел туда бабки привезти.

- Подставил тебя Баклажан, терпила. Он сам отловил бабки. Где его гараж?

- На Трубникова.

- Знаю эту улицу, - сказал Шурави.

- Едем туда, - распорядился Тифлис.

Через минуту обе машины, провожаемые озадаченными взглядами обходчиц, рванули к выезду на автотрассу. Еще через полчаса выехали на улицу Трубникова.

- Лучше дворами проехать, - подсказал терпила.

До гаража, однако, не доехали. От него отъезжала машина скорой помощи. Люди в форме и в цивильном сгрудились между двумя милицейскими «уазиками» и иномаркой с проблесковым маячком

- Оставь пушку, Шурави, и сходи, узнай, что там, в гараже, - велел Тифлис.

Вернулся тот быстро и доложил:

- Взрыв. Люди говорят, что менты гранату бросили. Думаю, что гранату Баклажан на растяжке оставил. Три обгоревших трупа увезли в морг.

- Неужели братанов сгубил, сука! – взвизгнул терпила.

- Понял теперь, что мы спасли тебя! – рыкнул на него Тифлис.

- Понял, - пробормотал тот.

- Что будем делать, Шурави?

- Дождемся, когда менты свалят, и в засаду.

- Какой смысл? На вокзале надо караулить.

- Сдается мне, что он тут появится. А на вокзал пошли пехоту…

 

Баклажан в это время стоял у ворот какой-то проходной. Сюда он добрался на  попутном грузовике, бросив мотороллер перед объездной дорогой. С минуты на минуту должна была позвонить Нэлька. Звонок от нее раздался, когда уже начало смеркаться.

- Доллары нормальные, Вася. Одну сотку я поменяла в банке на рубли. Ты где?

- Собери в дорогу пару сумок, не больше, - проигнорировал он ее вопрос. - Не забудь билеты. Как появлюсь, сразу на вокзал.

Он отключился и набрал номер Тифлиса:

- Кого надо? – откликнулся тот.

- Тебя. Записывай номер и код камеры хранения на автовокзале.… Записал? И запомни, черножопый: Баклажан краплеными стирами не играет.

Дело было сделано. На полгода небедной жизни бабок и Нэлькиных побрякушек хватит. Так что «прощай, любимый город!». Не насовсем прощай, на время.

Человеку свойственно любоваться делом своих рук. Если не любоваться, то хотя бы любопытствовать, что там получилось на выходе.  Точно так же преступника влечет  на место преступления.

Баклажан не был исключением. Его неудержимо потянуло к гаражу, где братки намеревались получить свою долю добычи. Хотелось узнать, много ли было шума, взглянуть на то, что от них осталось. Да и времени до отхода поезда было в избытке.

К гаражу он прибыл, когда уже стемнело. Подходить близко не стал. Выглядывал из-за тополя, но ничего, кроме валявшихся у входа железных ворот, разглядеть не мог. Может, и ушел бы, не утолив любопытства. Благо, до хаты оставалось не больше получаса ходьбы. Но тут появилась собачница с догом, настроенным к незнакомцу весьма недоброжелательно.

- Не бойтесь, - сказала собачница, - он не кусается, только рычит.

- А я не рычу, зато кусаюсь.

Дама хихикнула. Баклажан воспользовался ситуацией, показал на гараж:

- Пожар что ли был?

- И  пожар, и взрывы, и стрельба. В гараже террористы прятались.

- Да ну?

- Сама все видела!

- Чей гараж-то?

- Одного отставного военного, но он, говорят, к сыну уехал. Вот террористы и воспользовались. Хотели мост через Волгу взорвать. Но их выследили.

- Кто выследил?

- Как кто? Спецслужбы! Машин сюда понаехало, жуть! Пожарные, милицейские. Люди говорят, десять трупов увезли. Никого в живых не осталось.

- А потом что?

- Покрутились, да и уехали. Не охранять же горелые стены!..

Собачница ушла. Баклажан некоторое время постоял в раздумье: ну, и люди, чего только не придумают! И террористы, и десять трупов! А может, и на самом деле, лишние трупы появились?

Он решительно двинулся к гаражу.

Черный провал вместо ворот выглядел сиротливо и мерзко. Прежде чем шагнуть внутрь, Баклажан вытянул из карманной прорехи пистолет, снял его с предохранителя. В гараже было темно, и пахло гарью. Он нащупал в кармане телогрейки зажигалку, чтобы глянуть при ее слабом свете на то, что еще вчера было приютом для братских застолий и надежд на крутую добычу. Чиркнул колесиком. И тут же пистолет вылетел из его руки, а в спину уперся ствол. С двух сторон вспыхнул свет мощных фонарей, и прозвучал голос Тифлиса:

- Не дергайся, крыса! – прозвучал голос Тифлиса. - Гони мои бабки, и топай.

- Не в тему базар! – Баклажан понимал, что при любом раскладе живым ему отсюда не выйти. - Я понты не кидал, Тифлис, мой товар чистый.

- Ошмонай его, Шурави!

Он ощутил, как опытная рука обшарила его со всех сторон, нащупала на голени финку. Другого такого момента могло не представиться. Выход из гаража был всего в полутора метрах. Если повезет, можно выскочить – и вдоль стены налево в проход между домами. Шурави отбросил финку, и в то же мгновенье Баклажан нырнул вниз и вправо, уходя от ствола, скакнул к пролому. Тут его затылок и настигла пуля Шурави. Он умер мгновенно, не успев понять, что жизнь закончилась.

- Уплыли баксы! – хмуро произнес Тифлис. – Закопал где-нибудь, крысятник!

 

3.

Нэлька терпеливо ждала возлюбленного. Поезд на Саратов уже ушел. Близилось утро, а она все сидела на диване, тупо уставившись на две туго набитые спортивные сумки. Все еще надеялась на возвращение Васи, хотя уже и предчувствовала, что никогда его больше не увидит.

С рассветом с неба посыпалась снежная крупа. Она подошла к окну и бездумно наблюдала, как ветер гоняет крупу по стеклам, закручивает ее спиралью и швыряет вниз. Уронив голову на подоконник, Нэлька тихонько взвыла, несколько раз всхлипнула и успокоилась.

Жизнь научила ее быть реалисткой. С потерей возлюбленного она не кончалась, тем более с таким капиталом. Доллары она уложила на дно сумки и прикрыла их женскими вещами. Шмотки Баклажана упаковала в другую сумку вместе со своей обувью. Пускай она остается в пустой квартире. Ей же надо, как можно скорее, испариться из этого паршивого города. Купить билет на первый попавшийся поезд и уехать. Куда? Будет видно. Лучше всего – в Москву. Затеряться там проще простого…

 

- Координаты Утопленника известны, дядюшка, - сообщил Юрист Заурбекову. – Городишко находится в Сибири. Называется Каргосок.

- Что еще?

- Валюту Тифлис не сумел вернуть. Баклажана пристрелили, при нем ничего не оказалось. Так сказал Тифлис. Может, и присвоил.

- Не думай об этом. Утопленник важнее. Где этот Каргосок?

- На севере Томской области.

- Удачно. Там, наверняка хорошие охотничьи угодья. Гела может оформить рейс, как чартер для охотников. Свяжись с оптовиком, пусть встречает порошок в Каргосоке. Можешь даже немного сбавить цену за лишние хлопоты.

- Понял, дядюшка.

- Все. Собирай бригаду.

 

 

ГОЛГОФА

1.

Алексей проснулся, как от толчка. Его разбудил дальний стрекот вертолета. Или ему это почудилось? В этом краю никогда не появлялся ни один летательный аппарат. Некоторое время Алексей прислушивался к тишине. В ней не было никаких посторонних звуков. И все же сон улетучился бесповоротно. Беспричинно такого не могло быть.

Он выскользнул из-под одеяла. Экономя топливо, они глушили на ночь слабосильный, всего на два киловатта движок и при необходимости пользовались аккумуляторными фонарями. Алексей включил фонарь и торопливо оделся. Магда тоже открыла глаза, с сонной безмятежностью глянула на него.

- Ты куда, Олексий? – она так, на церковный лад, называла его.

- Спи, я ненадолго выйду.

Но выйти из дома ему не пришлось. Со стороны скита донеслась автоматная очередь. Магда встрепенулась и рывком села на нарах. В ее глазах заплясала тревога.

- Никак стреляют!

- Стреляют. Оденься и наружу не высовывайся!

Стрельба могла означать только одно: слуги дьявола по фамилии Заурбеков пронюхали о нем и прилетели по его душу.

Алексей не хотел смертоубийства, но все же достал из ящика пистолет, отобранный когда-то у самого дьявола, и дослал патрон в патронник. Вышел в столовую с большим дощатым столом и лавками по бокам. Успел заметить, как из опочивальни выскочили Диоген с Андрюхой и, согнувшись, вышмыгнули в дверь. Почти сразу же в столовой появился Игорь с пятизарядным охотничьим карабином. За его спиной топтались Наумыч – со своей одностволкой двадцатого калибра и Петр с дубиной.

- Облава, что ли, какая? – недоуменно проговорил Наумыч. – Можа, беспачпортных староверов сгоняют?

Игорь метнулся к выходу:

- Я – к Капитолине!

- Стой! – остановил его Алексей. – Это за мной. Капитолине безопаснее в скиту.

Игорь нерешительно остановился. Автоматные очереди, между тем,  раздавались все ближе. Снаружи встревожено подала голос Хуча. Сомнений не осталось: ищут его, Алексея. Он подсознательно был готов к этому. Готов ко всему, даже к смертному часу. Но тяжкий груз ответственности за поверивших ему людей требовал иного, немедленного и конкретного действия.

Не раздумывая, достал трубку телефона, благо, зарядил его от движка накануне.  Набрал врезавшийся в память номер телефона с визитки, оставленной ему в Бобровке частным детективом Степаном. Ответил механический голос:

- После короткого гудка оставьте сообщение.

- Я – Утопленник. На нас напали уголовники Заурбекова. Требуется помощь. Наши координаты – скит у слияния рек Васюган и Чебачья на севере Томской области.

Сунул трубку в карман куртки. Обратился к Игорю и Наумычу:

- Оставайтесь здесь. Вас не тронут. Я пошел.

- Я с вами, Алексей Николаевич! – кинулся к нему Игорь.

Из кельи выскочила Магда и вцепилась в рукав Алексея.

- Бежим, Олексий, через окно в кладовой. Я знаю дорогу в зимовье к охотникам!

- Игорь, Наумыч, Петр, уходите с Магдой! – распорядился он.

- Я с тобой, Олексий! – решительно возразила она, и Алексей понял, что уговаривать ее бесполезно.

Наумыч исчез в кладовой. Игорь опередил Алексея и распахнул дверь, прикрыв ею Петра. В рассветных сумерках стали видны несколько фигур, уже приближавшихся к жилью. Впереди, совсем близко, шел автоматчик и поливал перед собой очередями. Магда продолжала цепляться за Алексея.

Игорь высунулся из-за дверного косяка и вскинул в проем карабин, выцеливая автоматчика. Но нажать на курок не успел. Автоматная очередь влетела в дверь, словно осиный рой. Алексей, почти не целясь,  выстрелил в автоматчика, не сомневаясь, что попал. Ему не хватило секунды, свинцовые осы уже успели ужалить Игоря. Он выронил карабин и медленно стал заваливаться на порог.

Рухнувший автоматчик охладил пыл налетчиков, они попадали на снег. Воспользовавшись этим, Алексей отшвырнул пистолет, поднял верного товарища на руки и перенес в свою келью. Магда помогала ему. Он уложил Игоря на топчан и понял, что ему уже ничто не поможет. Одна из пуль попала точно в сердце.

Обернулся Алексей во время. В келью ворвались пятеро. Впереди молодой кавказец в распахнутой дубленке, с сумкой через плечо и с пистолетом в руках, за ним кривоногий гуру с нунчаками. Сзади них маячили еще трое в милицейском камуфляже и с автоматами. У того, что стоял ближе к гуру, пузатого и мордастого, висел на плече карабин Игоря.

- Он, Утопленник! – сказал гуру, указывая на поднявшего руки Алексея.

Наметанный глаз у азиата, узнал его, несмотря на густую бороду. Кавказец в дубленке, не мешкая, поднял пистолет. Но прежде, чем он утопил спусковую скобу, Магда, словно тигрица, метнулась на него. Пуля, предназначенная Алексею, прошила ее тело, и она с утробным «О-ох!» тяжело свалилась у ног кавказца. Тот снова вскинул пистолет, но гуру отбил ствол в сторону, и пуля ушла в пол.

- Не спеши, Юрист! – сказал тот. – Он без оружия и сдается. Чернь называет его Спасителем. Так называли их бога Иисуса. Поступим с ним, как с Иисусом.

Кавказец с недоумением поглядел на гуру.

- Видел старую сосну у дома с ящиком в развилке? – продолжил гуру. – Скинем ящик и прибьем его к развилке скобами.

- Где мы тут найдем скобы?

- Я заметил их под навесом, в ящике для инвентаря. Ночь повисит, а завтра с утра сосну подпалим. Постройки – тоже. Да сними ты сумку! Пусть ее джигит охраняет.

Алексей, стоявший с поднятыми руками, уловил, что в голове Юриста, передавшего сумку одному из подручных, нарисовались тугие долларовые пачки, которыми оптовик расплатился за порошок. Все в мире тлен: деньги, блага, жизнь. Нетленна лишь вечность. Алексей окинул печальным взглядом свою келью, распростертую на полу неживую Магду, отправившуюся в вечность. И в этот миг заметил, как в распахнутую дверь скользнул Петр и обрушил дубину на голову стоявшего к нему спиной джигита. Замахнулся на пузатого, но повернувшийся на шум Юрист успел выстрелить, и Петр распрощался с грешным миром.

Юрист матерно выругался. Толстопузый склонился над соплеменником.

- Что с ним, Гела?

- Готов.

Юрист зло оглядел Алексея.

- В мучениях подохнешь, собака! - достал из кармана наручники, перешагнул через Магду. Гуру остановил его:

- Не подходи! Утопленник – не блаженный, а боец. Держи его под прицелом, пусть джигит наденет браслеты.

- Давай, Гела! – кинул ему наручники.

Тот ловко поймал их, обогнул гуру и Юриста, с опаской приблизился к Алексею:

- Повернись! Руки за спину!

Когда браслеты защелкнулись, Гела ощупал пленника. Обнаружил лишь телефонную трубку, вытащил ее и снова развернул Алексея.  Отошел назад, передал трубку Юристу. Оба кавказца довольно оскалились. Гуру оставался бесстрастным.

В этот момент сотовый Алексея ожил. Юрист нажал кнопку приема, поднес трубку к уху. Не дождавшись голоса абонента, спросил сам:

- Кого надо?

Ответа не последовало, и связь прервалась.

- Не надо было откликаться, - укорил его гуру.

- Ерунда! – возразил Юрист. – Тут пехоты Утопленника нет. А ментов на сто километров не найдешь. - Пощелкал кнопками телефона: - Наверно, через коммутатор звонили или с блокиратором номера. Не обозначился входящий. Исходящий всего один. Кому звонил? – грозно спросил он Алексея.

- Заурбекову, - не задумываясь, ответил тот. – Попросил, чтобы он тебя свиней пасти отправил.

Юрист опешил от такой наглости и взвизгнул:

- Русская свинья!

Гуру покачал головой, но ничего не сказал. Юрист торопливо набрал какой-то номер. Не получив ответа, достал свою трубку и снова защелкал клавиатурой. На этот раз абонент откликнулся.

- Дядя! – воскликнул он. – Все в порядке. Объект упакован. Птичка в Каргосоке на обслуживании. Прилетит за нами завтра. 

«Значит, вертолет за ними прибудет завтра», - подумал Алексей.

- Надо проверить исходящий из мобилы нашего объекта, дядя, - Юрист продиктовал номер, по которому Алексей звонил не больше получаса назад. Затем спросил: - Интервью с ним нужно?

Удовлетворившись ответом, он отключился и приказал пленнику:

- Шагай на улицу!

В столовой на лавке сидели три стриженых мордоворота в милицейском камуфляже.

- Нашли остальных? – спросил их Юрист.

- Удрали, - ответил один из них. - В кладовке окно открыто. Сами в тайге сдохнут.

- Трупы убрали?

- Вахида пока в сарай положили. Ихних – под навес.

- Освободите помещение от остальных трупов, нам ночевать здесь.

2.

Алексея вывели на улицу. Он взглянул под навес, где лежал на промороженной земле Игорь. Вспомнил его бабаню Татьяну Алексеевну и отправившуюся к повитухе Капитолину. Мысленно сказал им «Простите!». Покорно двинулся под конвоем к сосне с двумя стволами, растущими из комля. Ее оставили летом в целости, а с началом зимы Наумыч и Петр устроили в развилке продуктовый лабаз. Теперь же сосне уготована участь последнего приюта для «председателя блаженной коммуны».

Гуру отстал. Через малое время он появился у сосны с топором, двумя ржавыми скобами и мотком веревки. Следом за ним два мордоворота волокли дровяные козлы и лестницу. Приставили их к сосне. Один забрался на козлы и принялся крушить топором лабаз. Не сразу у него это получилось, на совесть был сколочен. Сначала сквозь раскуроченное дно посыпалась вниз замороженная рыба, затем вывалилась оставшаяся часть туши привезенного сестрой Магды кабанчика. Затем рухнул лабаз и развалился, обнажив связку добытых покойным Петром шкурок.

 Гуру тут же подобрал их, а мясо и рыбу распорядился унести в дом.

Утро уже наступило. День обещал быть солнечным. В такую погоду хорошо заниматься хозяйственными делами или просто бродить по заснеженному лесу, вдыхая его хвойный аромат. И уж, конечно, не прощаться с земной обителью с мыслью об остающихся без опеки близких людях.

- Раздеть Утопленника надо, - предложил Юрист.

- Не стоит, - возразил гуру. - Замерзнет и быстро сдохнет. Пусть мучается долго.

На Алексея по-прежнему были направлены два ствола. Один из охранников снял с него наручники и подтолкнул к козлам. Он мог бы вырубить его и прихватить с собой на тот свет. Может быть, и еще одного, того же толстопузого Гелу. Даже понимал, что так и надо поступить. Однако что-то мешало ему, будто получил сигнал свыше. А может быть, и на самом деле, такой сигнал был ему послан теми, кто вернул его на грешную Землю? Он попытался представить лицо Оники, но у него это не получилось.

Алексей не сопротивлялся. Пусть, хоть трое – Наумыч, Диоген и Андрюха - останутся живы. Пересидят в тайге и вернутся, когда бандиты улетят. Без понукания он взобрался на козлы. Раскинул руки: прибивайте! Конвоир по кличке Гела поднялся с топором и скобой по лестнице. Приставил, словно примериваясь, скобу к ладони. Стукнул по ней обухом топора.

Алексей прикрыл глаза. Попросил у Всевышнего сил, чтобы превозмочь боль. И сразу ощутил, что тело начало холодеть. Боль, пронзительно острая поначалу, превратилась в тупую. Ее можно было перетерпеть без стона.

Гела пригвоздил одну руку, слез с лестницы, переставил ее и приступил к процедуре распятия. Алексей словно погрузился в волны музыкального озера. Отключившись от происходящего, он плыл вдоль берега, покрытого травяным шелком. Там, впереди, сидела на циновке Оника и манила его к себе. Вода была холодной, скрадывала боль, делала ее ноющей и тикающей. Он плыл и в то же время продолжал четко видеть лица мучителей, скитские постройки в низине слева, синеватый снег на отвоеванной у тайги земле.

Палач уже заканчивал свою гнусную работу, когда он вдруг увидел куцебородого Наумыча. Крадучись, тот вынырнул из леса со своей одностволкой. Бандиты, увлеченные зрелищем распятия, не видели его. Ближе всех к нему стоял гуру. Своей широкой спиной он прикрывал Юриста.

Наумыч поднял ружье, прицелился. Алексей, будто въяве, услышал его слова: «Пока я должен, я живу». Гуру, наверное, обладал звериным чутьем. Мгновенно сдвинулся в сторону, обернулся. Но выстрел уже прозвучал. Юрист дернулся, однако остался на ногах. Гуру молниеносно выхватил нунчак, метнул в Наумыча, и тот, нелепо взмахнув ружьем, завалился на спину. Из леса тут же донесся горестный собачий вой.

«Вот и старик отправился к Игорю, - тоскливо подумал Алексей. – Хуча оплакивает его».

- В плечо ранил, сволочь! – услышал он голос Юриста.

- Пошли в дом! – сказал гуру, осматривая побледневшего Юриста. – Пуля осталась в плече.

- Врача надо, - проговорил тот.

- Нет здесь врача. Сам пулю вытащу.

<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1]  [2]  [3]  [4]  [5]  [6]  [7]  [8]  [9]  [10]

Страница:  [8]