Предисловие
переводчика.
Летом
1990 года, в Москве, в мебельном антикварном магазине на Фрунзенской набережной
я купил небольшой письменный стол. Стол был облезлый, без задних ножек,
поеденный жучками, вероятно XVIII века. Но – гнутые передние ножки и дверцы,
узорчатые бронзовые ручки, в общем, – настоящее чудо! К тому же и стоил почти
ничего, так как требовалась серьезная реставрационная работа.
Я
перевёз его домой и в тот же вечер стал реставрировать своими силами. Только
представьте, что я почувствовал, когда, приподняв высокую столешницу, обнаружил
с внутренней стороны потайную крышку без ручек и замков. Она словно вросла в
толщину дубовой столешницы. Какие только мысли ни лезли мне в голову, пока я с
ней возился!
Конечно,
вначале я примитивно вообразил себе поток золотых монет, которые вывалятся из
открытого тайника (и в этот самый момент занозил себе палец). Тогда я стал
действовать и думать более изобретательно. Видимо, надо было искать скрытую
пружину. Не стану утомлять читателей подробностями решения головоломки, а тем
более, открывать её секрет. Теперь это – моя тайна! В общем, я справился с
задачей!
«И
что же там было? « – спросите вы.
«Настоящее
богатство!» – отвечу вам я.
В
небольшом квадратном углублении столешницы лежала пожелтевшая, почти истлевшая
рукопись, написанная на английском языке. Во многих местах чернила
превратились в желто-лиловые пятна, и что-то разобрать было почти невозможно. Я
рассортировал листы, запрятал каждый – в отдельный полиэтиленовый вкладыш и принялся за перевод этого неизвестного
никому литературного труда.
И
вот теперь, спустя почти девять лет, перед вами – повесть некоего доктора
Бромса.
Она
была написана в 1896 году в виде дневников, стихов и заметок о реальных
событиях Англии первой трети XIX века. Мне пришлось изрядно её подработать, так
как ясно, что мистер Бромс не был литератором. Каким образом она попала в
тайник стола, а сам стол оказался у нас в России – боюсь, этого уже ни вы, ни я
не узнаем. И тем более я с удовольствием публикую этот труд в России, хотя
повесть заинтересовала Британское «Общество Морских Приключений».
С
уважением – переводчик-реставратор и публикатор
Сказочник
Егорий
пролог
На берегу Северного моря, в заливе
Уош, где старые дубы, смоляные сосны, березы и осины смело подошли прямо
к морю, два рыбака грелись у ночного костра. Сочные травы заливных лугов
росли здесь буйно и свободно. На склоне холма, виднелись величественные
стены древнего замка, в котором жил и правил этой местностью лорд Бигбенский.
Кроме огня рыбакам помогали в ту
ночь согреться две пузатые бутыли из таверны «Приют под забралом». Улов
был ничтожен, зато разговоры с каждым новым стаканом становились все
разнообразнее. Начав с обсуждения Осеннего Бала, который ежегодно
устраивал лорд Ричард Бигбенский, рыбаки перешли к привычным для англичан
темам: о привидениях, утопленниках и вурдалаках. Как известно,
поздний вечер и за полночь – самые пригодные часы для таких разговоров:
днем не хватает ни времени, ни страха.
Часы на башне замка пробили полночь…
Внезапно со стороны моря донесся
чей-то слабый стон. Сначала занятые разговором рыбаки не обратили
на него внимания, но стон повторился… Они замерли, оборвав разговор на
полуслове и вслушиваясь в темноту.
– Там кто-то есть… – прошептал один.
– Да нет!.. – испуганно замахал руками
второй. – Это, наверное, чайка…
– А мне показалось, что завыл волк,
– возразил первый срывающимся голосом. Он предложил посмотреть, что
там. Сам, впрочем, не двинулся с места.
Стон повторился вновь и вновь.
– Боишься?.. – спросил первый рыбак,
дрожа всем телом.
– Ни капельки, – ответил второй,
стуча зубами.
– А мне страшно… – признался первый.
– Ты же знаешь, что я не трус, но, видно, все дело в этих историях. Такого
страху нагнали!..
– А может, дело в вине, – поразмыслил
второй. – Кому-кому, а нам оно храбрости не прибавило.
– Верно, – согласился первый. –
Что будем делать?..
– Надо идти, – вздохнул второй, –
не то хуже будет!
Он вытащил из костра ярко пылавший
березовый сук и нехотя поднялся на ноги. Медленно, держась друг за
друга, они двинулись к морю.
– Погляди туда, – зашептал второй.
– Там что-то чернеет…
Рыбаки направились к большому темному
предмету. Но чем меньше оставалось до него, тем труднее им давались
последние шаги.
– Да это же лодка! – разглядел вдруг
первый.
– Точно, шлюпка! – с облегченьем
добавил второй.
Высокие сапоги уже смелее зашлепали
по мокрому песку. Заглянув в лодку, рыбаки увидели связанного человека
в треуголке. Он лежал ничком и тихо стонал.
– Сэр! – осторожно дотронулся до
его плеча второй рыбак. – Что с вами?..
Но человек не ответил, стоны его
становились все слабее.
– Давай нож! – решился первый рыбак.
Передал второму свой факел, перелез с ножом в шлюпку и быстро разрезал
веревочные путы. – Все в порядке, сэр, вы свободны!.. – Он взял незнакомца
за плечи и осторожно перевернул его на спину.
То, что они
увидели, заставило их тут же бросить на землю и нож, и факелы и помчаться
от страшного места, не оглядываясь…
В лодке лежал человек с волчьей мордой…
Глава первая.
УДАЧНАЯ ОХОТА
Крикстон стоял на берегу залива
Уош. Это был небольшой городишко. Одна церковь, одна школа, здание
муниципалитета, полицейский участок, пожарная часть, небольшая тюрьма,
музей, больница, несколько магазинов и даже любительский театр на
сто мест – словом, образец английской провинции!
Сообщение рыбаков произвело эффект
разорвавшегося снаряда. На рынке, в таверне, в любом дворе и любом
углу нищие и скупцы, ремесленники и ротозеи, глухие и калеки, – все
щекотали друг другу нервы, передавая из уст в уста рыбацкую историю.
С каждым новым рассказом события
той ночи обрастали все более полными и страшными подробностями.
Вскоре человековолк стал высотой с церковную колокольню, а вместо одной
головы у него их стало целых три. Шлюпку, на которой приплыло чудище,
перенесли в Городской музей. Рыбаки перестали выходить в море: они
теперь ежедневно вели платные экскурсии для ротозеев и гостей Крикстона,
от которых не было отбоя.
Слух про чудовище наконец-то достиг
стен Бигбенского замка, живописно расположившего свои древние стены
и башни на склоне холма, неподалеку от города.
Владельцем замка был Сэр Ричард –
лорд Бигбенский.
В отличие от своих предков, лорд не
верил ни в привидения – которых, как ни странно, в его замке действительно
не было – ни в другие потусторонние ужасы. Не поверил и в
человековолка, о котором твердил весь Крикстон. Он решил поймать странного
зверя и доказать всем, что никаких чертовых штучек в этом деле нет, а
если что и есть – так это, скорее, игра природы.
Кроме того, у лорда был прекрасный
зверинец, (о котором я расскажу чуть попозже), и его светлость задумал
поймать необычный экземпляр.
В замке была отличная псарня, конюшня
с сильными, выносливыми лошадьми, команда опытных егерей, словом, весь
тот особый ловчий мир, без которого не может быть охоты. Страсть эта была
фамильной чертой рода Бигбенских.
Охотился лорд Бигбенский всегда в
одно и то же время – в начале осени, когда лес полон сытым зверьем, отъевшимся
за лето, грибным запахом, хрустящими сучьями, таинственным шуршанием
листьев под копытами лошадей…
Вместе с егерями и сворой лучших
охотничьих собак лорд выехал из замка в весьма хорошем настроении.
Стояла золотая осень. День обещал быть солнечным и теплым. Сэр Ричард,
покачиваясь в дорогом седле, думал о торжестве, которое устраивал в
ближайшее воскресенье.
Особенность этого праздника состояла
в том, что Осенний Бал проводился не в душных залах, а в старинном парке
с прекрасными прудами, где плавали белоснежные лебеди. На ухоженные
лужайки выносились столы с разнообразными кушаньями и напитками.
Бал начинался ровно в полдень и длился двенадцать часов, заканчиваясь в
полночь многоцветным восхитительным фейерверком.
Но все это должно было произойти
лишь несколько дней спустя. А пока сэр Ричард направлялся к своим обширным
лесным угодьям.
Охотничий кортеж весело въехал в
лес.
– Думаю, все разговоры про чудище
– выдумки, сэр, – сказал лорду старший егерь Хуго, подъехавший на вороном
коне. – Этих двух болтунов знает весь Крикстон. Бездельники и пьяницы!
Ну, виданное ли дело: иметь сразу три головы?!.. А рост?.. Да будь это
чудище с церковную колокольню – мы бы его сразу приметили! Пустое дело,
сэр!
– Поглядим, Хуго! – сдержанно ответил
сэр Ричард. – Чего зря голову ломать? Зато поохотимся на славу! Гляди,
сколько сломанных кустов, не кабанья ли работа?
Не теряя времени, охотники разбили
на первой же поляне большой лагерь и поскакали в чащу. Однако, несколько
часов круженья по лесу оказались тщетными – ни хромого зайца, ни
завалящей куропатки.
Но вдруг собаки начали рвать поводки.
Лорд со старшим егерем и еще несколькими охотниками устремился за
ними к большому ручью. Не успели проскакать и полмили, как Хуго вскричал:
– Я видел его! Там! У ручья!..
Кони резко остановились, взвились на
дыбы. Их гривы взметнулись от ужаса, как от порыва ветра. Разъяренные псы
окружили двуногое существо с волчьей мордой, которое на человеческом языке
взывало о помощи.
Охотники растерянно остановились
поодаль.
– О, Боже! – вымолвил Хуго. – Исчадие
Ада!..
Покосившись на хозяина, он убедился,
что внимание лорда поглощено невиданным зверем, и украдкой приложился к серебряной
узорчатой фляге с вишневой настойкой.
Сэр Ричард смотрел на человековолка с
любопытством и опаской.
– Взять! – приказал он псарям. – Ату
его!
Те спустили с поводков захлебнувшихся
в лае собак.
Затравленный, безоружный – двуногий
зверь не смог продержаться и трех минут. Его прикрутили к седлу…
Пришла
вечерняя заря.
В
обратный путь рога трубили.
Шутили
тихо егеря
и
псов из ягдташей кормили.
Лишь
нарушал лесной покой
проклятий
волчьих стон и вой…
Человековолк лежал поперек седла,
изрыгая хулу на целый свет. Лорд только посмеивался. Но, в конце
концов, ему это надоело, он приказал охотникам стянуть веревкой
звериную пасть.
– Ну, что я говорил, сэр? – нагнал его
старший егерь. – Два лгуна!.. Нет у него трех голов!
– А может, были, – насмешливо прищурился
лорд Бигбенский. – Теряют ведь от страха голову. А при виде тебя можно
потерять и две.
Охотники одобрительно рассмеялись
шутке лорда, ибо недолюбливали Хуго.
– А росту-то, росту! – не унимался
старший егерь. – Футов шесть есть, конечно. Но уж никак не с колокольню!
– Да просто он скукожился от страха,
завидев тебя, – усмехнулся сэр Ричард.
Старший егерь обиженно отъехал в
сторону и уже до самого лагеря не проронил ни звука. Лишь посматривал
на пленника исподлобья.
Когда они приехали в лагерь, все,
побросав дела, окружили невиданное чудище. Кто-то сказал:
– Такая морда не привидится даже в
бреду!
Зверь отвернулся. Лишь клыки губами
обнажил сухими. Он – в западне! Кругом – враги! Не раз, не два встречался
с ними…
– А может, на нем – маска? – спросил
Хуго все еще обиженным тоном.
– Проверь! – предложил ему один из
псарей.
Хуго потянулся к волчьей морде,
чтобы дернуть за щетину, но чудище внезапно впилось зубами в его руку.
Старший егерь заорал на весь лес и выдернул окровавленную кисть под
новый взрыв хохота уже всего лагеря.
Перевязывая платком пораненную
руку, он уже строил планы мести.
Глава вторая.
ЗВЕРИНЕЦ В ЗАМКЕ
Бигбенский Замок, куда привезли
человековолка, оказался старинным сооружением XVII-го века.
Бигбенский
Замок был хорош!
Старинным
парком окруженный,
он
был издалека похож
на
город сказочный и сонный.
Вокруг
него – глубокий ров
служил
защитой от врагов.
Мхом
стены замка зеленели,
прикрыв
следы былых боев;
в
прохладном зеркале прудов
плескались
карпы и форели.
Мало кто знает, что Бигбенский замок
послужил прообразом столичной башни английского Парламента. А ведь
в конце 30-х годов у лорда Билла Четвертого гостил известный архитектор
Чарлз Бэрри. Величественная готика провинциального замка
настолько поразила его, что это отразилось на проекте. Впрочем, произошло это,
когда чертежи нового здания Парламента уже направились на утверждение
королеве Виктории. Оттого-то столичный Биг-Бен стоит, как бы сбоку, от
всего Вестминстерского комплекса. (Кто был в Англии – видел.)
Отец сэра Ричарда понимал толк в
красоте. Лучшие садовники Королевства работали в его парке. Он очень
им гордился! Даже выписал из Франции известного мастера садово-парковой
архитектуры, который так искусно расположил на аллеях и лужайках четырехгранные
и круглые кусты и так живописно расставил мраморные белоснежные статуи,
что Бигбенский парк стал напоминать гостям маленький Лувр. (Правда, лишь
тем – кто бывал в Париже.)
Теперь – о Зверинце.
Лорд
был известен всей стране
(пожалуй,
что и всей Европе),
но
знаменитым стал вдвойне,
благодаря
чудному хобби.
(Я слово «хобби» не люблю,
но
раз уж есть оно – терплю…)
Облек
он страсть и увлеченье
в
собранье редкостных зверей,
и
выстроил среди аллей
Зверинец,
должный удивленья!
Как-то раз, возвратившись из путешествия
по Австралии, он привез кенгуру и утконоса. Эти диковинные звери были
в то время почти неизвестны в Европе, а потому по воскресеньям, на
площади Крикстона, он выставлял их на всеобщее обозрение, чтобы
порадовать детвору и удивить жителей.
Однажды учитель естествознания
завел с ним разговор о разнообразии Божьего Мира, и сэр Ричард всякий
раз из очередного путешествия стал привозить какое-нибудь экзотичное
животное, даже не предполагая, что из
этого выйдет!..
Слава о зверинце не поленилась облететь
всю Англию и даже Европу. Бигбенский замок посетили члены Британского
Клуба защиты животных, и после их восторженных отзывов лорда выбрали
в Правление Клуба. Ведь за очень короткое время он создал живую коллекцию
птиц, рыб, зверей! По тем временам – это было огромным зоологическим
собранием.
Питон,
тапир и крокодил,
гепард,
ехидна, анаконда,
лев,
лама, кенгуру, мандрил –
любой
из них был дорог Лорду.
Фламинго,
зебра, дикобраз
для
приглашенных – напоказ!
Никто
зверями не удавлен.
Порядок
в клетках и во всем.
И
даже слух ходил о том,
что
здесь не раз бывал сам Дарвин!..
Животные гордились своими клетками
и охраной, воспринимая это, как дань уважения их заморскому происхождению.
Сторожа частенько развлекались,
подражая звериным крикам, когда прирученные к теплу и дармовому мясу
звери пели на разные голоса. Судите сами:
Мы –
избранные звери
из редкостных
семейств!
Из
джунглей, с гор, из прерий,
из самых
разных мест!
Скуля
вчера на ветках,
зверея
средь песков,
живем
сегодня в клетках
под
крепостью замков.
Нас
кормят, холят, поят
и зорко
сторожат.
А зрители
толпою
восторженно
кружат.
И
пусть родные страны
навеки далеки, –
здесь
не страшны капканы,
патроны
и силки.
Раскройте
настежь клетки
для
нас однажды днем –
в леса,
в пески, на ветки
уже не
улизнем.
Живем
– не вымираем
средь
лета и зимы.
То,
что зовется РАЕМ, –
при
жизни знаем мы.
Вот в этот «рай для зверей» и привезли
человековолка. Никто не знал: кто он и откуда, как его имя или кличка, как
оказался в лодке и что делал потом…
Его поместили в просторную клетку
между мандрилом и ехидной. Веревку заменили длинной цепью, чтобы
он мог спокойно передвигаться от одной решетчатой стены к другой, пока
не привыкнет и перестанет бросаться на решетку. Вместо постели сторожа бросили
волку тряпье и дали две миски: одну для костей, другую – для воды.
Первые дни Волк не принимал пищу.
Лишь стонал и выл по ночам. Его речь была бессвязной: он то впадал в меланхолию,
то с дикой яростью лупил кулаками по решетке, сбивая их до крови.
Его нельзя было назвать человеком,
но и волком он не был тоже. Во избежание всяческих бед и кривотолков, и
чтобы выяснить, не связано ли это с нечистым, лорд решил пригласить пастора.
Лишь когда сэр Ричард посулил щедрые пожертвования церкви, он с большим трудом
согласился приехать в замок.
Осеняя себя крестом, пастор
осторожно приблизился к клетке и произнес:
– Если ты – нечистое отродье, –
вернись в Ад!..
Ничего не произошло.
Тогда, сунув серебряный крест под
нос двуногому существу, он повелительно повторил:
– Провались в Преисподнюю!
Однако, Человековолк и не думал исчезать.
Пастор облегченно перевел дух и
разъяснил лорду, что никакой это не дьявол, а волкодлак, то есть – проклятый человек, обращенный в волка.
Как только городской священник уехал
в город, получив обещанное пожертвование для храма, лорд велел управляющему
зверинцем утеплить клетку. Затем распорядился внести туда кровать, стол и
табурет, принести чашку и тарелку и дать волкодлаку новую одежду, чтобы не было стыдно показать его
гостям.
И всё было бы ничего…
Но на беду человековолка, управлял
зверинцем ни кто иной, как Хуго… Он не забыл о прокушенной ладони и теперь
с нетерпением ждал момента, чтобы отомстить.
Распорядок дня в Зверинце был
строг, и когда в девять часов вечера медный колокол бил отбой – даже
ночные совы вынуждены были засыпать, наперекор своему
многотысячелетнему образу жизни.
Но подумайте сами: разве возможно сузить
пространство и время для вольнолюбивого существа? Что для него девять
ударов колокола? Пустой звук… Ветер можно поймать в мешок?.. Или луну – в
сети?.. Это – как дыхание: вот он вдохнул, а выдохнуть не дают…
После отбоя человековолк продолжал
буянить.
И тут Хуго дал команду как следует
проучить чудовище…С этого вечера, ежедневно, Волка учили быть зверем.
Забитым зверем. Покорным зверем.
Сэр Ричард волновался: почему Волкодлак
целыми днями спит, и не впал ли он в зимнюю спячку. А вдруг проспит
Осенний Бал, во время которого лорд хотел поразить своих гостей?..
Сторожа отвечали, что, видно, климат
ему не по нутру, но как только Волк привыкнет – придет в себя.
Лорд доверял своим слугам…
Так прошло несколько дней. Наступило
праздничное утро.
В очередной раз, избив человековолка
под полное молчание Зверинца, сторожа пригрозили ему, что продолжат наказание
днем, и что их не остановит не только присутствие в Замке высоких гостей,
но даже вмешательство самого сэра Ричарда.
Выводил из себя не только его вольнолюбивый
нрав: больше всего их злило, что этот урод считал себя человеком. Он –
непонятно кто на самом-то деле –
не позволял ни согнуть себя, ни поставить на звериное место.
Глава третья.
РАССТРОИВШИЙСЯ БАЛ
Теплые сентябрьские дни звались в
народе «ladys summer» и были полны солнца, лазури и багрянца. Во дворе
замка собралось множество карет, экипажей и кэбов. Разнаряженные лошади
всех мастей хрустели овсом, а кучера играли в кости и пили ячменное
пиво.
Господа после сытного обеда разбрелись
по парку. Дамы, собравшись в ротонде и позабыв на время о приличиях,
смеялись чуть громче обычного: они спорили о декоративных мушках на лице,
которые так быстро вошли в моду. Этот всеобщий дамский смех даже вызвал
недоуменные взгляды чопорных джентльменов, обсуждавших с сэром Ричардом
Ост-Индийскую компанию, которую уже много лет вела Англия. А дети помчались
в замок – когда еще представится возможность попасть внутрь?!
Ковчеги
дивной старины!
Вас,
на холмах, в лесах, долинах –
люблю
я в отсветах луны
и
в летний день, от солнца длинный.
Ах,
как мечтал я с детских лет
раскрыть
ваш вековой секрет!
Там
скрип заржавленных дверей,
пустые
дворики и залы,
где
шкуры пыльные зверей
пробиты
пулей иль кинжалом.
Подвалов
стертые ступени,
мышей
летучих чердаки,
таинственные
сундуки, –
хранят
хозяев прошлых тени.
Все,
что пришло мне на язык –
я
почерпнул из старых книг.
Тем временем в белоснежной беседке
восточной части парка девицы из Пансиона святой Аглаиды, разодетые
в кружевные чепчики и фартучки, пели хоралы, как бы приоткрывая гостям
двери в Рай. В западной части камерный оркестр наигрывал веселую танцевальную
музыку: гавоты, менуэты и ригодоны. Слуги предлагали кремовые пирожные
и прохладный крюшон. На сцене Летнего театра, увитого виноградом,
уже начался балет.
Снова на аллеях зазвучали звонкие голоса
детей. Теперь их уже увлекли только-только вошедшие в моду бадминтон и
футбол, и они носились, вызывая недовольство своих родителей:
– Бетси, милая! Ты разорвешь ажурные
кружева!..
– Протрите платком лоб, Чарльз! Наверно,
вы мало проболели!..
– Ах, Томми, ты вновь испачкал костюм!..
К матери Тома обратилась жена шерифа:
– А где ваш супруг, дорогая графиня?
Неужели еще не вернулся?
Миссис Гуль грустно улыбнулась в
ответ:
– Сама не знаю, что и думать, миссис
Гордон. Его корабль должен был вернуться в середине августа… Я послала
запрос в Управление Британского Флота, но ответа пока нет…
– Будем надеяться, мистер Артур
не сделает из вас Пенелопу, – пошутила в ответ жена шерифа. – Приезжайте
с Томми к нам в следующее воскресенье. Я сама испеку яблочный пудинг,
который так любят наши дети.
Миссис Гордон огляделась и увидела
в группе спорящих сэра Ричарда.
– Вероятно, наш хозяин забыл про
обещанье! – довольно громко заметила она вслух и, взяв под руку графиню
Гуль, с решительным видом направилась к ретивым «политикам». – Милорд!
– обратилась она к сэру Ричарду. – Где же ваш сюрприз?.. Ну-ка,
предъявите нам, что вы до сих пор скрывали от наших глаз?
Лорд Бигбенский кивком головы и
еле заметной улыбкой поблагодарил миссис Гордон за своё вызволение из
плена жаркого спора.
Извинившись перед мужчинами, он
вышел на середину лужайки.
– Леди и джентльмены! Пришло время
показать вам последнее приобретение моего Зверинца. Я не буду расписывать
его заранее: хочу, чтобы вы своими глазами убедились в том, что это –
уникальнейший экземпляр!
О «сюрпризе» говорилось в Именном
Приглашении. Все сгорали от любопытства. Но благородное воспитание
собравшихся не позволяло раньше времени открыто проявлять интерес.
– Прошу за мной! – важно пригласил
лорд гостей и возглавил процессию из детей и взрослых. На его лицо
явилась таинственная улыбка, которую он за весь путь ни разу не обронил.
Зверинец размещался в южной – самой удаленной от замка
стороне. Смеркалось. Слуги зажгли газовые фонари. Их огни делали
парк более таинственным. На дорожках то и дело возникали колеблющиеся
длинные тени. Гости возбужденно, словно на скачках, делали предположения:
какое это животное, откуда оно родом, каков его рост, вес, пол и длина.
Кое-кто даже успел заключить пари! Словом, нетерпение нарастало с каждым
мгновеньем, с каждым шагом. Поэтому последние ярды все проделали почти
бегом.
Уже подходя к Зверинцу, лорд почуял
что-то неладное. Он услышал щелканье бичей, протяжный вой и возбужденный
звериный ропот, доносившийся из клеток. Но то, что он увидел, заставило
его – члена Правления Британского Клуба Защиты животных –
содрогнуться! Улыбка вмиг слетела с потемневшего лица. Он оглянулся на гостей
и к своему ужасу понял, что десятки ошеломленных глаз уже увидели обещанный
«сюрприз»: они застали жестокое, постыдное истязание зверя.
Двое сторожей, от ярости ничего не
видя вокруг, хлестали Оборотня плеткой со свинцовыми пулями и кололи
его пиками… Он лежал на полу, загораживая руками окровавленную морду, и
уже не надеялся на спасение, в то время, как два негодяя вдобавок злобно
пинали его под ребра носками тяжелых сапог.
Потрясенные гости не могли проронить
ни слова: они остолбенели и только смотрели на сэра Ричарда, а тот –
на них. Особенно поразило всех сходство лежащего зверя – с человеком.
Молчание взорвал возмущенный мальчишеский
крик:
– Не бейте его! Он – живой!
Никто еще толком не успел ничего
понять, как в клетку Оборотня влетел Том и выхватил из могучих рук изумленных
сторожей плеть и пику. Негодование придало ему силы, и мальчик с легкостью
сломал деревянную палку о свое колено!
Лоб сэра Ричарда покрылся холодной
испариной. Лорд, как и все, был потрясен и подавлен увиденным. Как?! В
то время, как сам он печется о защите животных, в его замке, в его
зверинце происходит подобное зверство?!
– Во-он!!! – закричал он что есть силы
тонким дрожащим от волнения голосом. – Немедленный расчет!
Угрюмые малые только теперь опомнились,
и со страхом в глазах покинули клетку. Их тут же схватили полисмены,
которые несли специальную службу по охране праздника.
Том присел на грязный пол рядом с Оборотнем.
– Не бойся, волк! – приговаривал он,
гладя его голову. – Я никому не дам тебя в обиду…
Тот приоткрыл опухшие веки. Мутная
слеза скатилась по его окровавленной морде. Он только еле слышно прошептал:
– Спасибо, юный джентльмен!.. Клянусь
плавником акулы: из вас бы вышел славный моряк! – И тут же потерял сознание.
Все сразу пришло в движенье, в клетку
ворвалась мать Тома, за ней – сэр Ричард. Она схватила сына в испуге.
– Ты не ранен?!
Томми ободряюще кивнул ей:
– Все в порядке, мама.
– О, Боже! – прошептала она
прерывающимся голосом. – Как можно было так собой рисковать?!.. Ведь ты у
нас один!..
А лорд Бигбенский вывел за руки
мать и сына из клетки со словами:
– Какой благородный поступок!
Томас, ты поступил отважно!.. Совсем еще ребенок, а такой храбрец! Весь в
отца! – искренне добавил он, обращаясь к миссис Гуль.
Гости медленно двинулись к выходу
в гробовом молчании…
– Постойте, господа! – растерянно
забормотал лорд. – Еще не конец Бала!.. Еще будет фейерверк! Мороженое!
Фрукты!.. – Но его уже не слушали.
Крепко держа детей за руки, с непроницаемыми
лицами гости рассаживались в кареты.
– А вы куда же?! – бросился лорд к
миссис Гуль. – Постойте! Не уезжайте! – Он заговорил нарочито громко,
чтобы услышали все: – Пусть юный граф возьмет себе в подарок любого
зверя!
– Ах, что вы, сэр Ричард! – строго запротестовала
мать мальчика. – Нет-нет!..
– Это решено! – торжественным тоном
объявил лорд. – Одно лишь слово юного графа, и я раздарю весь Зверинец!
– Бери льва, – посоветовал Тому сын
барона.
– Никаких львов! – предупредила
Графиня. – Мы едем, лорд! Спасибо за праздник!..
– Но, как же так?! – продолжал настаивать
сэр Ричард. – Ну, хоть мартышку!
– Я хочу волка! – вдруг сказал Том…
Наступила пауза.
– Прекрасно… – не обрадовался лорд.
– Что ты, Томми! – одернула его
мать. – Он пошутил, ваша светлость! Простите его каприз!.. – И подтолкнула
сына к ступеньке экипажа. – Сию же минуту садись в карету!..
– Нет-нет! – переборов досаду, громогласно
объявил хозяин замка. – Слово лорда!
Он тут же приказал слугам поставить
клетку на колеса и прицепить ее к карете графини. Что и было сделано.
Так бесславно окончился Осенний
Бал…
Гости разъехались. Погасли огни.
Перед сном лорд укрылся в кабинете и, потягивая горячий грог из стакана,
бормотал:
– Жаль, конечно! Но что поделать?!
Общественное мнение куда дороже всего Зверинца!
Глава четвертая.
В ДОМЕ ГРАФИНИ
Когда карета графини выехала из
Бигбенского замка, мать укоризненно покачала головой:
– Ах, Томми, Томми! Что за странная
фантазия!..
Мальчик коленками встал на бархатный
диван, почти прижался лицом к мутному заднему стеклу кареты и смотрел
на скорчившегося в повозке зверя.
Вой слышался уже не раз из клетки позади
кареты. Том видел блеск звериных глаз в слезах – от боли или ветра.
Проклятья,
ругань слышал Том,
и
сердце замирало в нем.
И
мысли, мрачные до дрожи,
в
висок стуча, бросая в пот,
шептали:
«Нет, не доживет!..»
Вдоль
берега вилась дорога,
ведя
то в гору, то в овраг.
У
моря ждал их особняк
с
камином жарким за порогом.
Тут
кони понеслись быстрей,
копыта
застучали дружно.
Хоть
не было вдали огней,
они
почуяли конюшню.
И
вот – знакомый поворот,
и
свет фонарный у ворот.
Приехали!
Был поздний вечер.
Прохлада
с тьмой легли кругом.
И
оживился старый дом,
и
загорелись в окнах свечи.
Впереди всех спешил дворецкий
Чарльз, который служил еще при отце миссис Мэй, что давало ему право
считать себя самым главным хранителем дома.
Он обожал нюхать табак, оттого
беспрестанно чихал.
Заметив волка в чугунной клетке,
он от неожиданности чихнул раз десять, затем помог графине выйти из
кареты, и лишь потом невозмутимо произнес:
– С отличным приобретением, миссис
Мэй!
– Это мой Волк! – возразил Том и тут же
приказал: – Несите его в дом.
Чарльз осветил фонарем безжизненное
тело чудовища и вопросительно глянул на хозяйку:
– Мне кажется, мэм, что лучшее место
для него – мертвецкая.
– Делайте, как велит Томми, Чарльз!
А вы, Герберт, – обратилась графиня к кучеру, – немедленно поезжайте
за доктором Бромсом!
Чертыхаясь про себя, кучер отцепил
повозку от кареты, взобрался на облучок и погнал лошадей к соседу-доктору.
Волка осторожно, с большим трудом перенесли в дом на второй этаж. Клетку
поставили в игровой комнате, рядом со спальней мальчика.
Время текло медленно. Большие напольные
часы отбивали каждые четверть часа. Вот они пробили десять раз. Том сидел
на подоконнике в гостиной и не отрываясь, всматривался в темный
двор, тускло освещенный несколькими фонарями.
Мальчик нервничал:
– Что-то доктор задерживается… А
если он отправился в театр, в Кингс-Линн?.. Ведь мистер Бромс – большой
театрал!
– Из-за Осеннего Бала сегодня в театре
выходной, – успокоила его мать. – Спектакль перенесли на другой день.
Однако Том снова заволновался:
– А может, с ним что-то случилось?
– Что может случиться с мистером
Бромсом? – заметил дворецкий, ставя перед мальчиком чашку чая. – За всю
жизнь он настолько пропитался запахами лекарств, что ни одна болезнь и
на милю не подступится к нему. Я думаю, мэм, он просто задержался в
кабачке «Пена Афродиты»…
Миссис Мэй так выразительно посмотрела
на Чарльза, что он тут же пропал в сумраке дома: Томми незачем было
знать, что в Кингс-Линне живет симпатия доктора. Воспитанному человеку
нет дела до досужих сплетен, поэтому хозяйка винного погребка больше
не появится на страницах моего повествования.
Я вдруг подумал: а почему, собственно,
до сих пор не поведал вам историю семьи Гуль?.. Наверное, тайна
человековолка отодвинула, сместила, переставила все эпизоды на иные
места. Но сейчас – пока Том ждет приезда доктора Бромса – я могу рассказать
вам все по порядку. Ведь именно исчезновение капитана Артура послужило
толчком к написанию этой истории!..
Глава пятая.
БЕРЕГ ЯНТАРНЫХ СОСЕН
Графиня Мэй осиротела, когда ей
исполнилось семнадцать, и сразу же превратилась в одну из самых завидных
невест графства, получив в наследство родовое имение своего отца,
графа Томаса Чейстона.
Возникшие тут же в огромном количестве
деловые дядюшки и практичные тетушки, стали ее знакомить со своими
сыновьями, в надежде прибрать к рукам богатое имение. Однако, мисс Мэй –
человек романтичный и волевой – сумела отстоять свою независимость. А
вскоре она встретила Артура Гуля, тогда уже капитана собственного барка…
Это был голубоглазый великан с
курчавой светлой бородой и рыжими усами. Не имея от рождения ни богатства,
ни титула, он достиг всех вершин в мореходном деле исключительно
благодаря своему трудолюбию, выносливости и вере в свои силы. На погрузке
своего судна, он работал, не покладая рук, наравне с матросами и мог
запросто взвалить на спину огромную бочку весом в сто пятьдесят фунтов.
Они влюбились друг в друга безоглядно
и самозабвенно. Капитан Гуль боготворил мисс Чейстон и, несмотря на
то, что месяцами бывал в плавании, она дожидалась его счастливо и спокойно,
ибо знала силу его любви.
Вскоре они поженились, положив
тем самым конец пустым надеждам и сплетням со стороны богатых родственников.
А спустя год миссис Мэй родила крепкого мальчугана, которого назвала
Томом – в честь его погибшего деда.
Длинными зимними вечерами, когда
капитан Гуль отдыхал от плаванья, он развлекал сына морскими историями
– своими или чужими, но всегда захватывающими, странными и таинственными.
О страшных подводных чудовищах, о неведомых островах, которые бесследно
исчезали на обратном пути, о светящемся море, в котором, если
вглядеться, можно было увидеть чудесный бал русалок.
Еще отец рассказывал Тому о морских
разбойниках. Пираты без жалости топили корабли, жгли города, пытали
пленных, вымогая у них драгоценности и золото.
Сам Артур Гуль с пиратами, к счастью,
не встречался, но много слышал о них в портовых тавернах от бывалых
моряков, чудом оставшихся в живых после таких встреч и заливавших
ужас пережитого крепким ромом.
Перед последним плаванием капитан
Артур поведал сыну историю своей жизни, которая поразила воображение
мальчика не меньше, чем отцовские путешествия.
Родителей своих капитан не помнил.
Его мать умерла во время родов, отец же погиб в августе 1807 года при
штурме Копенгагена в англо-датской войне, которая была частью Наполеоновских.
Таким образом, капитан Артур остался круглым сиротой в возрасте всего
семи лет. Мальчишка стал скитаться по чердакам и подвалам. Ночами приходил
на могилу матери и, плача горькими слезами, рассказывал ей о каждом
прожитом дне.
Однажды ранней весной он заболел.
Маленький Артур лежал в мрачном подвале и в полузабытьи смотрел на
белесые от сырости стены. Они казались ему могильными плитами, из-под
которых уже не выбраться никогда. Замерзающего, умирающего от голода
– его тогда нашли молодые ученики Лесной Школы. Он никогда не видел
такого внимания, тепла, заботы. Даже находясь в полубреду, Артур
чувствовал, что его окружает атмосфера всеобщей любви и сострадания.
Выздоравливал он долго. А когда
встал на ноги и смог выходить из дома, здоровый морской воздух довершил
начатое: скоро мальчишка вовсю носился по берегу залива Мори-Ферт,
где находилась Лесная Школа пастора Брука.
На
полуострове одном,
где
лето холодно, как осень, –
стоял
просторный прочный дом
на
Берегу Янтарных Сосен.
Был
этот светлый Дом счастливым!
В
нем из подвалов городских
мальчишек
слабых и больных,
затравленных
и молчаливых
старик-священник
приютил.
Врачуя
души добрым словом,
он
для детей спасенных был
вторым
отцом, на все готовым.
Преподобный пастор был немолодым,
хотя довольно еще крепким человеком. Потеряв семью в годы войны с
французами, он купил дом в сосновом бору на шотландском побережье Северного
моря и основал первую в Англии школу для мальчиков-сирот.
Их
научил читать, писать,
всё
освещая добротою.
Мальчишки
стали различать:
что
в мире – доброе, что – злое.
Среди
забот, среди утех
он
стал Учителем для всех.
Пастор не только подарил им тепло
очага и своего сердца – он учил их почти всем профессиям на свете. На
«Берег Янтарных Сосен» (так звалась Лесная школа) прибыли лучшие учителя
того времени. Заскрипели железные перья вместе со скрипом коростеля,
зашелестели страницы учебников вместе с крыльями стрекоз, вспыхнул
огонь кузнечной печи рядом с кострами светлячков, завертелся вместе с
солнцем гончарный круг, а к аромату шишек соснового бора прибавились
запахи свежих стружек и выпеченного хлеба.
Он
их учил пахать, и сеять,
ковать,
строгать и врачевать,
любить
людей, ни в чем не лгать,
и
в Бога бесконечно верить.
И
души маленьких бродяг
оттаивать
тихонько стали.
Следы
недавних передряг
дожди
весенние смывали.
Янтарный берег оглашался смехом.
И звучал ГИМН БРАТСТВА до самого горизонта.
Мы
злой судьбе наперекор,
во имя
дружбы и Любви,
зажгли
негаснущий костер,
чтоб
обогреть сердца свои.
Холодный
дождь, колючий снег...
Сиротский
век нас ждал в пути...
Благословенен
будь, Ночлег,
что
нам помог себя найти!
Мой
старый друг, мой новый брат!
с тобою
вместе мы навек
сильнее
станем во сто крат,
чем
дождь и шторм, метель и снег.
И будет
солнце на дворе,
когда
исчезнет в мире Зло.
И детям
нашим на заре
да будет
на Земле тепло!
Закончив войну с Наполеоном, Англия
начала новые войны. В 1812 году вспыхнула двухлетняя англо-американская,
а в 1814 – прогремела на весь мир Ост-Индийская военная компания. Сирот
становилось больше, и на место окончивших Школу ребят прибывали все
новые, которых теперь привозили уже капитаны различных судов.
Шли годы. Мальчики превращались в
юношей и становились мужчинами – сильными, умными, надежными. Они
разъезжались по всей стране, женились, воевали, строили, сеяли и лечили
людей: диплом «Берега Янтарных Сосен» был отличным рекомендательным
документом на любую работу.
Так
средь трудов и разных дел
они
росли, а Брук – старел.
Длинные волосы, заплетенные на
спине в косичку, побелели. Силы покидали его, дряхлело тело.
Но
не было в душе тревоги.
Он
знал: мальчишки не одни,
и
не заблудятся они
на
Богом избранной дороге.
Пришла пора, когда пастор навеки
закрыл глаза. Ученики омыли его, одели в смертные одежды, сбили крепкий
гроб и, прочтя отходную молитву, опустили в землю на самом берегу Северного
моря, под столетней сосной.
Оплакав
старика святого
беззвучно,
скупо, по-мужски,
продолжили
ученики
дарить
тепло родного крова
другим
бездомным малышам…
Учителя провожали не только ученики
– на панихиду собрались все жители близлежащих городов и деревень,
чтобы почтить память человека, который воспитал по-настоящему свободных
людей.
Решили ежегодно, 6 июля, съезжаться
сюда, и ничто не могло остановить их – только солдатская служба, или
болезнь, или смерть.
Но
где бы ни были они,
и
кем бы на земле не стали –
средь
сосен прожитые дни
в
делах своих не забывали.
И
непременно каждый год
спешили
в отчий «Дом сирот».
Артур Гуль, отец Тома, покинул «Берег
Янтарных Сосен» 18-летним юношей, чтобы с отличием окончить Морскую
школу. Уже спустя два года его взяли на большой парусный фрегат. Он
совершенствовал свой морской опыт с большим усердием и после того, как
проплавал пять лет помощником капитана, купил небольшое торговое судно.
Однажды летом на морской ярмарке в Кингс-Линне произошла их встреча с юной
графиней Чейстон. В тот же год они обвенчались. А свой барк он назвал
«Санта Мэй» – в ее честь.
Спустя одиннадцать лет, как и в прежние
годы, капитан Артур отправился в Шотландию на праздник лесной школы.
По пути на Берег Янтарных Сосен он должен был остановиться в трех городах,
чтобы продать товары и забить трюм подарками для детей.
Отправившись из графства Норфолк
в середине июня, капитан удачно совершил торговые сделки в Грейт-Гримсби,
в Сандерленде и Блайте. А уже в первых числах июля «Санта Мэй» подходила
к берегам Шотландии. И с тех пор ни о капитане Артуре Гуле, ни о его шхуне
не было никаких известий…
Глава шестая.
ВОЛЧИЙ ЛЕКАРЬ
– Едет! Едет! – возбужденно закричал
Том, спрыгивая с подоконника.
Была уже половина одиннадцатого,
когда наконец-то прибыл доктор Бромс – высокий, толстый, лысый
джентльмен, лет тридцати пяти, со шкиперской бородой, в очках, известный
в Кингс-Линне своей ворчливостью и чрезмерной дотошностью. Он был отличным
практиком, поэтому к больным его звали в любое время дня и ночи. Неуклюже
спрыгнув с подножки кареты и тяжело отдуваясь, местный эскулап поднялся
на второй этаж дома, размахивая большим потертым саквояжем. Графиня
бросилась ему навстречу:
– Доброй ночи, док! Простите, что
потревожила.
– Ничего страшного, миссис Гуль! –
церемонно поклонился Бромс. – Такова уж моя участь. Я ведь давал клятву Гиппократа!
– И с тревогой спросил: – Что-нибудь с Томми?..
– Я здоров! – воскликнул мальчик,
выбегая из игровой. – Там – волк, сэр. Спасите его!
Бромс, который сначала не понял, о
чем толкует Том, нацепил на мясистый нос очки и вошел в комнату. Там он
несколько раз обошел клетку, с изумлением разглядывая странное существо,
затем пригладил рукой бороду и неуверенно пробормотал:
– Простите, миссис Гуль… Но я… не
волчий лекарь!.. – В его голосе даже послышалась обида.
– Знаю, док, – чуть смутилась графиня.
– Но ведь и он – не совсем зверь… Прошу вас!.. Кроме того, – улыбнулась
она, – во всем Норфолке не найти врача с вашим опытом!
Эти слова тут же стали для доктора
призывом к действию, и он, с опаской просунув свою руку сквозь решетку
клетки и прикоснувшись к теплой человеческой руке непонятного
существа, стал искать пульс. Тот едва прощупывался.
– Боюсь, не доживет до утра!.. –
промолвил Бромс, но встретился с испуганным взглядом Тома и поспешно
добавил: – Хотя, надежда есть… Так что, молодой человек, – он взглянул
на Тома поверх очков, – для вас настало время серьезных испытаний.
– Я выполню все, что вы скажете,
сэр! – с готовностью воскликнул мальчик.
– Посмотрим-посмотрим! – ответил
Бромс и раскрыл саквояж. – Итак, – начал доктор, – перед нами – люпус хомо, то есть – волкочеловек,
что равнозначно хомо люпусу,
или – человековолку. А раз так, ему годится любое человеческое лекарство.
Логично?
– Логично! – нетерпеливо согласился
Том: – А какое?
Доктор Бромс осторожно, чтобы не
причинять лишних страданий, задрал рубаху на волке. Взгляду мальчика
предстало мускулистое человеческое тело, сплошь покрытое рубцами и кровоподтеками.
– Каждую рану для лучшего заживления
надо смазывать свинцовой мазью трижды на дню, – стал объяснять доктор.
– Это – во-первых. Второе: для остановки кровотечений очень полезен
крапивный отвар… – Он достал из саквояжа полотняный мешочек с вышитым на
нем вензелем. – Одна столовая ложка на стакан воды. Ну, и третье лекарство,
– продолжил доктор, – это эвкалиптовое масло, чтобы не было воспалений.
– Он протянул Тому пузырек с густой прозрачной жидкостью. – Кроме того,
чтобы понизился жар, больному необходимо часто менять холодные компрессы
на лбу, гм-гм!.. на морде… Самое главное для него сейчас – это покой и
строжайший режим. – Мистер Бромс оттянул звериное веко, глянул в мутный
зрачок и покачал головой: – Негодяи!.. Его били по голове, и будет
удивительно, если хомо люпус не
потерял память…
Доктор поспешил откланяться и уехал,
сославшись еще на один ночной вызов. Он даже отказался от традиционного
чая, чем очень обидел Чарльза, который всегда его заваривал сам.
Было уже далеко за полночь, когда
Том, следуя медицинским советам, сам обработал волку раны свинцовой мазью,
не подпуская к нему никого.
– Поздний час, сынок! – напомнила
ему мать. – Пора в постель.
Пожелав друг другу «спокойной ночи»,
они разошлись по своим спальням. И уже засыпая, Том прошептал:
– Набирайся силы, зверь!..
…Наступила осенняя холодная ночь.
Особняк спал, погасив свечи.
Смешно причмокивал во сне кучер
Герберт, словно понукал лошадей, мчась по бесконечной дороге.
Храпел Чарльз – главный хранитель
дома: ему снился табачный лес, где на деревьях росли огромные табачные
листья, а под ногами вместо песка лежал толстый слой табака. От шагов
Дворецкого табачная пыль поднялась над землей, и Чарльз, так же, как и наяву,
стал чихать бесконечное число раз, пока не проснулся. Но тут же он повернулся
на другой бок и сразу заснул в надежде вновь попасть в сказочную страну!
Спала миссис Мэй: ей снилось море и
ее муж у штурвального круга – сильный и веселый.
Тому виделся летящий по небу корабль,
а на нем, обнявшись, как братья, – его отец и Человековолк. Оба машут ему рукой,
и что-то кричат, и весело смеются. Но отчего так страшно Тому? И нет в
том сне покоя и веселья.
В беспокойное забытье провалился
Человековолк…
Глава седьмая.
«НЕ СКУПИТЕСЬ НА УЧЕНЬЕ, СЭР!..»
Раны на теле зверя давно уже зажили,
но сам он все еще находился в бредовых снах. Если и пробуждался на миг,
то ничего не понимал и никого не узнавал вокруг.
Том сделался его главной нянькой:
он кормил и поил зверя, расчесывал шерсть на его холке, вставал по ночам,
когда тот вскрикивал или рыдал.
Промчался
месяц. Или два…
Уже
пожухлая трава
давно
покрылась первым снегом.
А
полузверь все бредил Джеком…
Капитан был дико зол. Во-первых, ему
помешали отобедать, а во-вторых (и это было главной причиной скверного
настроения) мальчишка вновь сбежал со шхуны. В течение одного года – третий
побег!
На этот раз Джека нашли на берегу,
в грязной таверне. Как с ухмылкой было доложено Атаману пиратов, он
мыл посуду и чистил гнилой картофель. Хозяин таверны тут же получил
по заслугам, таверна сожжена, а сын Рыжебородого Джона теперь стоял
перед ним, как загнанный в угол зверек.
Для своих двенадцати лет он выглядел
хилым и щуплым, лет на девять, не больше.
Ощущая кожей отцовскую ненависть,
будто обволакивающую его, втянув голову в щуплые плечи и опустив глаза в
грязный дощатый пол, мальчишка не ждал для себя ничего хорошего. Перед
глазами Джека до сих пор стояла жуткая картина: распростертое на земле
тело хозяина таверны с полотенцем в одной руке и осколком разбитой
тарелки – в другой.
– Ну, что, Огрызок, – обратился к
нему Джон после долгого молчания, – придет ли когда-нибудь конец твоим
выходкам?!
Джек нервно покусывал губы.
– Я хочу учиться, – тихо ответил
он.
– Что-что?!.. – расхохотался Рыжебородый
атаман. – Повтори-ка еще раз.
– Я вырос, отец, – твердо произнес
Джек. – На берегу есть джентльмены чуть постарше меня, которые уже давно
учатся… У них хорошие манеры и много денег в карманах.
Джон внимательно поглядел на сына
и, пододвинув табурет, уселся напротив.
– Денег, говоришь?.. Верное наблюдение!!
Но ты будешь иметь их куда больше, если научишься моему ремеслу. Тогда
уж тебя непременно назовут «джентльменом удачи»! – Он расхохотался,
потом закашлялся и кашлял до тех пор, пока не закурил трубку: – Ученье
на моем корабле не стоит ни гроша, мало того – за полученные уроки ты будешь
иметь свою долю! А там, – он кивнул в окно каюты, – тебе придется
платить за все самому! Например, чтобы снять комнату или выпить кружку
пива.
– Я заработаю, – поднял глаза на
отца Джек.
– Да ну?! – с любопытством усмехнулся
тот. – И как же, позвольте узнать?
– Как все, – ответил сын. – Своим
трудом.
– Браво! – захлопал огромными ручищами
Джон, а глаза его вспыхнули злым блеском. – Зарабатывать, прислуживая
в вонючих тавернах! Врешь!!! Чтобы мой сын!.. сын Рыжебородого Джона!..
стал чьим-то холуем?!..
Он с размаху ударил мальчишку по щеке.
Джек упал на пол, но тут же поднялся,
ибо знал, что лежащий – вызовет у отца еще большее раздражение.
– С этой минуты я сам буду следить
за тобой! – проскрипел зубами рыжебородый Атаман. – А во время стоянок в
портах ты будешь сидеть запертым в трюме! Хватит делать из меня посмешище!
Ишь, герой выискался! – Он налил полный стакан рома, залпом его выпил,
отдышался и, пуская дым под низкий потолок каюты, добавил: – Будут
тебе и подвиги, и слава!
Он вгляделся в непримиримые глаза сына,
потом вдруг уронил голову на грудь и прослезился:
– Если бы ты знал, Огрызок, как я одинок!.. Как трудно мне
среди этих скотов, которые пока еще боятся меня! Каждую ночь я жду
своей смерти. Не от Закона, не от врагов – от них!.. – Он с ненавистью
ткнул пальцем куда-то в стену. – Все хотят занять мое место. Но я держу
его для тебя. А их – в упряжке! Пока держу… Хотя силы, сынок, уже не те…
Вот почему я хотел видеть тебя на атаманском мостике, чтобы самому
уйти на отдых и покой. – Он налил еще стакан и криво усмехнулся.
Джек с волнением слушал отца. Признанье
Рыжебородого Джона прозвучало для него громом средь ясного неба.
Как?! Его отец, которого боялись все на свете – трясется сам?!..
Нет-нет! Словам бы он не поверил,
ибо знал их цену, но Джек впервые увидел слезы на обветренном, суровом,
всегда пугавшем его лице. Взяв отца за руку, он тихо сказал:
– Я постараюсь быть рядом, отец… Но
если ты ввяжешься в неправедный бой, снова сбегу! И тогда уже
навсегда!.. – Он легонько смахнул со щек Рыжебородого Джона соленые,
как брызги моря, капли и добавил: – Убивать – это же смертный грех…
Джон мрачно насупился и резко оттолкнул
сына.
– Ступай. Позови боцмана!..
Джек пулей вылетел на палубу и тут
же за дверью нос к носу столкнулся с Одноруким Диком.
Тот отпрянул в сторону.
– Вас хочет видеть отец…
Джек уже точно знал, что Боцман все
подслушал.
Ах, если бы Джек тогда поступил так
же, как и Боцман – может быть, судьба его была бы совсем иной. Но он не любил
подслушивать, а всё, о чем говорили в то утро боцман Дик и Атаман, – узнал
много позже…
Однорукий Дик с хитрой улыбкой поклонился
мальчику и тенью проскользнул в каюту. Джон притворно удивился:
– Так ты уже здесь?!..
Дик кисло улыбнулся: эта шутка была
с бородой – подлиннее, чем у Джона.
– Садись!
Дик послушно сел.
– Все слышал?! – спросил Атаман.
Дик обиженно поднял брови.
– Было бы хорошо, если бы мне не
пришлось повторяться, – хмуро пояснил Джон.
– В таком случае – да, сэр! – признался
Однорукий Дик.
– Отлично! – сказал Атаман и налил
два стакана рома. – Что же тогда прикажешь делать с Огрызком?
Дик отпил глоток, от которого его
передернуло, и ответил:
– Я возьмусь за его ученье. Только
вам, Атаман, придется раскошелиться.
– Мне?! – угрожающе воскликнул Рыжебородый
Джон.
– Для успеха дела, сэр! – пояснил
Однорукий.
Джон поставил стакан и с любопытством
уставился на Боцмана:
– Ну-ка, ну-ка!..
– Соврет – пенни. Схитрит – шиллинг.
Пальнет по чайке – фунт! А уж если по человеку – соверен, не меньше!..
Ни
даль надежд, ни бред любви, –
нас
деньги делают людьми.
Вот тогда-то и наступит час, когда
он всем покажет свои крепкие клыки! А пока – мой вам совет: не скупитесь,
сэр!
И тут же ловко поймал единственной
рукой звонкий мешочек, брошенный атаманом…
–
Запомни, Дик: с минуты этой
ты
отвечаешь за него.
Учи
жестокости его
и
поощряй за зло – монетой.
Глава восьмая.
ТРЕВОЖНОЕ РОЖДЕСТВО
Наступила зима.
И вот в город на четверке белоснежных
коней въехала хозяйка метелей и морозов – сама миссис Winter!
На
побережье и на город
свой
наложила белый грим,
и
к небу заструился дым,
и
вьюги завертелся ворот.
По улицам пронеслись стаи белоснежных
птиц, неслышно роняя на землю мягкие перья, стуча и заглядывая в каждое окно.
А когда зима ударила в холодный
бубен луны, на площади появился в синем цилиндре и голубом плаще
страшный мистер Frost.
Пришли
большие холода.
Трещал
мороз шутом в трещотки.
В
лед вмерзли рыбы и суда,
и
перевернутые лодки.
А
на рассыпчатых снегах –
вороны
в черных сюртуках.
Иногда они громко возмущались, когда
мальчишки бросали в них палками. А те – спозаранку и до поздней ночи
– на санках или кувырком с горы!..
Том
тоже зиму обожал,
как
все мы в отдаленном Детстве.
Весь
год он, словно зритель, ждал
ее
чарующего действа:
таинственного
торжества
на
ночь Святого Рождества!
От
чердака и до подвалов
дом
пахнул хвоей. Он дарил
декабрьский
запах: мандарин
и
предвкушенье карнавала!
Том,
как безумный, в эти дни
любил
с утра сновать по дому,
где
свечек праздничных огни
уже
светили по-другому,
ловить
домашних нежный взгляд,
вдыхая
кухни дым и чад.
У
очага, средь тайн поварских
смотреть,
как повар дичь смолит,
бормочет
что-то из молитв –
библейских
или кулинарских.
Их повар был мастер варить чесночный
соус или жарить бараньи котлеты, или сочинять снежно-сладкие кремы
для ромовых бабок, украшая их цукатами и орехами!
И
уж конечно Том любил
морозить
щеки на прогулке,
взамен
зубрежки и чернил –
гулять
по тихим переулкам,
при
свете ранних фонарей
лепить
снеговиков и фей.
Изредка согревая дыханием замерзшие
руки, чувствуешь себя при этом сродни Создателю!.. Так было и в прошлую
зиму, так было всегда…
В этот раз все происходило иначе.
Миссис Winter не согрела сердце Тома (как ни парадоксально это звучит).
Ее белый праздник не коснулся его души. Новый год пришел скучно и печально.
Все чаще Том видел заплаканные глаза
матери: по-прежнему не было вестей от отца. А однажды днем, стоя у окна
в гостиной, и сквозь затейливые морозные узоры, взирая на пустынный
двор, Том услышал, как в очередной раз приехал доктор Бромс.
Он появился с улыбкой, примерзшей
к покрасневшему от ветра лицу. Протерев шелковым платком очки, заходил
по гостиной, изредка останавливаясь у камина и вороша кочергой
раскаленные угли.
– Чаю, сэр? – заглянул в гостиную
дворецкий.
– Лучше кофе, – бросил через плечо
доктор, думая о чем-то своем.
На невозмутимом лице Чарльза
мелькнуло разочарование. Он поклонился и исчез в дверях.
Том вошел в гостиную.
Доктор сразу оторвался от своих
мыслей, и глаза его заблестели – как всегда при встрече с мальчиком.
– Добрый день, юный джентльмен!
– Здравствуйте, мистер Бромс, – ответил
Том.
– Как наш пациент? – поинтересовался
доктор. Хотя на этот раз вопрос был задан более чем формально.
– Все в порядке, сэр.
– Он что-нибудь вспомнил?
– Нет, сэр. Волк не помнит даже того,
как мы забрали его от лорда. А в основном, он совсем здоров… Благодаря
вашим рецептам, сэр! – не преминул добавить Том.
Доктор улыбнулся: он любил, когда
его хвалили. Но тут в дверях появилась графиня Мэй, и улыбка Бромса
тут же досталась ей.
– Еще раз, добрый день, миссис! – поклонился
доктор.
– Что-нибудь случилось? – замерла
на мгновенье графиня. – Вы уехали утром и…
Он не дал ей договорить:
– Есть одна новость…
Графиня вздрогнула и повернулась
к сыну:
– Ступай к себе, Том! Нам с мистером
Бромсом нужно поговорить.
– Да-да! – добавил доктор. – К
твоему волку я зайду позже.
Сын послушно вышел, столкнувшись в
дверях с дворецким.
– Ваш кофе, сэр, – не глядя на доктора,
произнес Чарльз и поставил расписную чашку из мейсенского фарфора на
круглый столик у камина.
– Я разве просил кофе?.. – рассеянно
спросил доктор. – Я всегда пью чай.
Лицо дворецкого тут же расцвело в
улыбке.
– Простите, сэр, сейчас принесу. –
И великодушно добавил, – Это моя вина. Я знаю, что вы любите чай…
– А кофе оставьте мне, Чарльз! – попросила
миссис Мэй.
Дождавшись, когда дворецкий плотно
закроет за собой дверь и спустится по лестнице на кухню, Том из другого
конца коридора на цыпочках подбежал к гостиной и прильнул ухом к двери.
Он знал, что так делать нехорошо, но какая-то непреодолимая сила тянула
его услышать разговор взрослых.
– Что-нибудь случилось?.. – повторила
свой вопрос графиня.
В комнате повисла напряженная
пауза. Затем донесся хрипловатый голос доктора, звуча то глуше, то
громче.
– Я получил ответ из Управления
Британского флота.
У Тома екнуло сердце. Мать молчала.
Том представил, каково ей сейчас. Он словно видел ее напряженное лицо,
ее сцепленные руки, как она делала всегда, если бывала в сильном душевном
волнении.
И тут вновь раздался хриплый голос
мистера Бромса:
– Новости неутешительные. Целый
месяц поисков и разбирательств ни к чему не привели. Управление склоняется
к тому, что мистер Гуль…
Том рванул дверь и ворвался в комнату.
– Как жить дальше?.. – еле слышно промолвила
Мей, отрешенно взглянув на сына и слабо погладив его по голове.
Доктор Бромс впервые в жизни ничем
не мог помочь. Он ругал себя последними словами, что не сумел подготовить
графиню к страшному известию. Доктор уселся в другое кресло и прикрыл
растерянность чашкой чая.
– Не плачь, мама, – без конца повторял
Том. – Отец жив! Ты увидишь! Он обязательно вернется!
– Конечно, жив, мой мальчик, – шептала
графиня. – Он всегда будет с нами!..
…Вот и весна пришла. У каменных ворот
зацвел терновник. Небеса окунулись в синее море и покрылись лазурью.
Наступил день, когда Человековолк наконец-то
раскрыл глаза, и взгляд его был спокойным и разумным. Он узнал Тома, узнал
графиню, познакомился с Чарльзом. А Том теперь зачастил на кухню, так как
волчий аппетит у чудища проснулся даже раньше его сознания. Он ел все
подряд и помногу раз в день. Доктор Бромс, в принципе, был доволен его
выздоровлением, однако, за вечерним чаем все же рассуждал о том, что есть
в этом существе нечто звериное, а от зверя всего можно ожидать. И обращал
внимание графини на возможную опасность для Тома в столь тесной дружбе.
Хотя сам писал ежедневные заметки и наблюдения о фантастическом животном
– с тем, чтобы однажды произвести сенсацию в области естествознания.
Единственное, что вызывало тревогу
доктора Бромса – это полное отсутствие у волка памяти о прошлом. Болезнь
сия, говорил он, зовется в медицине амнезией, и излечиться от нее можно
не всегда, а только в случае, если у больного произойдет нервный срыв от
внезапного потрясения. Когда же этого следовало ожидать, не знал никто,
кроме Бога, конечно, которому Том неустанно молился.
Глава девятая.
ЦВЕТНЫЕ
ПАРУСА
Волк изменился. Его перестали донимать
странные видения. Он жил только настоящим, и оно было в меру спокойным.
Не
помня в Прошлом ничего,
Волк
с Нынешним почти не спорил.
Том
на прогулку брал его
бродить
по парку, реже – к морю,
держа,
порой, – на поводке,
а
иногда – рука в руке.
Но
ни прохлада дна морского,
ни
крики чаек, ни прибой –
ничто
весеннею порой
не
пробудило в нем Былого.
Чугунную клетку вынесли в сарай,
и теперь волк, несмотря на протесты доктора, жил вместе с Томом. Их кровати
поставили рядом, и по вечерам они играли в морской бой или мастерили
кораблики с цветными парусами.
Волк постоянно удивлял мальчика
своими неожиданными познаниями в морском деле.
– Что такое бом-брам-стеньга? – спрашивал
Том.
– Это дерево, которое служит продолжением
брам-стеньги, – отвечал волк.
– А что такое брам-стеньга? – выпытывал
мальчик.
– Дерево, служащее продолжением
стеньги.
– Так что же такое стеньга?! – вопрошал
Том.
– Дерево, что служит продолжением
мачты, – посмеивался волк, обнажая клыки. – Смотря по тому, какой мачте
принадлежит, называется фор-стеньга, грот-стеньга и крюйс-стеньга. А уж
выше идет брам-стеньга, а еще выше – бом-брам-стеньга! – возвращался он
к началу разговора под их общий хохот.
– Наверное, ты был моряком, если
так много знаешь! – утверждал Том.
Волк растерянно пожимал плечами.
Цветные лоскуты парусов что-то напоминали ему…
Солнце стало пригревать сильнее.
Тонкая корка замерзшей морской воды у берега с каждым днем покрывалась
все новыми трещинами, и освобожденные от зимнего плена волны – так
же, как и вечность назад – рвались на берег, обжигая редких гуляк ледяными
брызгами.
Безбрежный морской простор до самого
горизонта, гул волн и запах морского песка преобразили волка. Он вдыхал
полной грудью холодный воздух ранней весны. Иногда Тому казалось, что
вот сейчас, еще мгновенье, – и волк вспомнит Прошлое. Но этого не происходило…
И
лишь из деревяшек флот
да
шелест парусов бумажных
подчас
оттаивали лед
замерзшей
памяти. И страшно
ему
вдруг становилось вмиг,
когда
строгал он барк иль бриг.
Отдельными вспышками возникало
чье-то далекое детство… Чья-то прошлая жизнь… Чье-то прозвище – Огрызок…
Он
силился понять, что значил
смысл
тех видений или грез…
То
ль кто-то изводил всерьез,
иль
кто-то просто так дурачил…
Волк с удивленьем спрашивал себя:
зачем она ему – чья-то прошлая жизнь?.. Что ему в ней? Кто этот наивный мальчик
по имени Джек?.. И не получал ответа...
Между тем, все Графство давно уже
знало о Волке.
Многие кучера стали выбирать по
просьбе своих господ путь, который обязательно пролегал мимо особняка
Чейстонов. Те надеялись хоть издали, хоть краешком глаза увидеть
Человековолка. Все мальчишки Норфолка с завистью глядели на Тома. Авторитет
доктора Бромса, который мог почти ежедневно видеть зверя, притом, изучать
его сколько влезет – возрос неизмеримо.
Доктор, будучи другом семьи и охраняя
ее покой, пообещал жителям Норфолка, что к лету он привезет чудище на
ярмарке в Кингс-Линн, на всеобщее обозрение. Его обещание немного
утихомирило страсти, и отвадило от дома любопытных, которые теперь все
– от ребенка до старика – с нетерпеньем ожидали начала лета.
И вот оно наступило.
Дружба Тома с волком росла, как дни
в начале июня. Много времени проводили друзья на берегу, скрываясь
от любопытных соседских глаз за сохнущими сетями. С утра и до вечера
разносились команды:
– Лево руля!
– Поднять якоря!
И начинался морской бой.
И громко палил фрегат.
– Свистать всех наверх!
– Выйти на ветер!
И остывал порой ужин, даже если
Чарльз приносил его прямо на берег.
– Не зевай на руль!
– Смотреть вперед!
– Пли!
И тонул неприятельский корвет…
Однажды после штормовой,
дождливой
ночи, утром блеклым –
кусок
обшивки бортовой
был
выброшен на берег мокрый
средь
водорослей и камней…
На
нем темнело имя: «МЭЙ…»
Его нашел Том…
Горизонт качнулся, Том медленно присел на корточки,
чтобы не упасть. Застучало в висках: «Мэй-Мэй-Мэй!»...
Волк подбежал и встревожено спросил:
– Что случилось?!
Том протянул ему кусок мокрого дерева. Тот осмотрел
его со всех сторон и удивленно спросил:
– Что это?..
– Обшивка отцовского барка, – хрипло ответил мальчик.
– Значит, он все-таки погиб… – И худые детские плечи сотряслись в беззвучных
рыданиях.
Волк отошел в сторонку.
Мэй… Мэй… Какое знакомое имя!.. Мэй! Мэй!.. Как будто он
где-то слышал его… Или читал… Выжженные буквы… Черная обшивка… МЭЙ!
МЭЙ! О, МЭЙ!!! Но где?.. Когда?!.. Сухие губы бессвязно бормотали, а в
ушах нарастал гул Времени… И на голову обрушилось Прошлое! Оно запахло
порохом и кровью, оно загрохотало выстрелами и предсмертными стонами,
а перед глазами явились пираты, акулы, охотники, волки, и – Артур
Гуль!..
Волк вспомнил все. Свое имя. Свою жизнь. Свою власть и
жестокость. Свою славу! И свое униженье!.. Последняя вспышка памяти взрывом
ворвалась в сознанье, вернула Прошлое… Мальчик по кличке Огрызок, который
постоянно приходил в его виденья – был он сам!..
Человековолк застонал. Он увидел себя подростком,
юношей, стоящим на корабле под черными парусами… Его воспаленная
память вернула ему тот день, когда в стычке пиратов был убит отец. Огрызок
не любил его, но в тот миг, когда отца убили на его глазах – в нем проснулся
Сын Пирата, и он, победив своих недругов на корабле, с полным правом
надел на себя отцовскую треуголку Атамана!
Убийство, во имя чего бы оно не произошло, – есть
убийство. Это Прыжок Зверя, сидящего в каждом из нас. И как только зверь
выпрыгнет наружу, его уже не загонишь обратно. А он, насладившись стонами
настигнутой жертвы и вкусив крови, жаждет новых смертей, одной страшнее
другой.
Так месть за отца, превратила морского волчонка из
Огрызка – в Кровавого Джека-Косые Паруса! Сильного, отважного и жестокого.
Он, не задумываясь, убивал каждого, кто вставал на его пути. Слыша
стоны и мольбы пленных, он лишь смеялся им в лицо, и каждый раз дерзко
бросал вызов Судьбе…
О, как радовался на том свете Рыжебородый Джон! Своей
смертью он передал эстафету сыну! Смоляная душа погибшего Атамана
извивалась в Адовом огне, задыхалась под тяжестью грехов, крича от боли,
но все равно была довольна: сын Джона стал настоящим Морским Волком!..
Виденьем
этим, оглушенный,
Волк
был растерян, смят, сражен…
И
– вспомнив все, что было – он
глядел
на Тома, потрясенный!..
ДАЛЕЕ >>
Переход на страницу: [1] [2]
Страница: [1]