Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешеные волки по дороге скрипачей...

 

(Николай ГУМИЛЕВ «Волшебная скрипка»)

 

 

Глава первая

 

По мерзлой декабрьской дороге, ведущей в город Мэргород, двигались два путника. Идти было трудно. Дул встречный ветер, метель колола лица и руки, пробирала до костей. Но молодые люди – и одеты были не по-зимнему, и не ели со вчерашнего утра. Так что мысль о возможном ужине и теплой постели неутомимо гнала их вперед. Звали их Антон и Снегирь.

– Долго еще?!.. – повернулся к товарищу Антон, с трудом пытаясь перекричать ветер.

– Скоро!.. – махнул рукой Снегирь. – Часа два, не больше. Видишь во-он ту сосну?!.. – На пригорке недалеко от дороги стояла разбитая молнией кривая сосна. – Это верный знак, что город близко!

– Руки закоченели… – посетовал Антон.

– Потерпи!.. – успокоил его Снегирь. – Когда я в прошлом году пролетал над городской площадью…

Тут его странные слова заглушил новый порыв ветра, он посильнее затянул шарф и замолчал…

 

Над городом стоял Поздний Вечер. Казалось, он небрежно облокотился на крыши домов, попыхивая печными трубами и пуская дым под облака.

Метель утихла, разбросав лиловый искрящийся снег на дома, деревья и тротуары.

Мчались богатые экипажи, дребезжали пролетки. Прохожие, кутаясь в пальто и шубы, спешили к домашнему очагу, и никому не было дела до двоих путников, оказавшихся волею судьбы в их городе.

На башне Ратуши, в центре циферблата, поблескивала дата уходящего дня: 28 декабря.

А в центре площади стояла нарядная высоченная елка с диковинными игрушками и цветными фонарями.

Неподалеку от Ратуши стояло старинное здание, на котором огненными буквами было написано:

 

ГОСТИНИЦА «ВОТ БОГ, А ВОТ ПОРОГ!»

 

Вход охраняли два мраморных льва, с выпученными от бессонницы глазами.

Молодые люди постучали в дверь медным кольцом.

За стеклом отодвинулась тяжелая портьера, и за ней появился заспанный Гостинщик с услужливой улыбкой. Однако, разглядев гостей, он погрозил им кулаком и скрылся.

– Эй! – сильней задергал кольцо Антон. – Мы хотим переночевать!

– И поужинать! – добавил Снегирь.

Прямо над входом с треском растворилось окно, и наружу высунулась всклокоченная голова Гостинщика:

– Подите прочь! Или я позову стражу! Моя гостиница – не для бродяг!

– Мы – не бродяги, сударь! – с достоинством ответил Снегирь. – Мы – музыканты! Разве не видно?

Но прежде, чем он успел закончить фразу, окно захлопнулось с еще большим шумом, что отворилось.

– О, гостеприимство! – прорычал в бессилии Антон и пнул ногой дверь.

Подметка сапога сразу же отлетела в сугроб. Пришлось ее разыскивать в снегу. Снегирь внезапно расхохотался, да так громко, что мраморные львы, казалось, недовольно скосили на него безжизненные глаза.

– Ничего смешного! – угрюмо сказал Антон, возившийся с подметкой, привязывая ее куском веревки к сапогу. – Что будем делать?

– Выступать! – внезапно предложил Снегирь. – Прямо здесь! Ты погляди, какая сцена! Какие кулисы! – он показал на крыльцо со львами.

– Что?! – взвился Антон. – Прямо здесь?! Играть перед невежей?!

– И – немедленно! – твердо повторил товарищ.

– Ну, уж нет! – обиженно ответил скрипач. – Да и как играть? Пальцы заледенели…

– Доставай скрипку, – всерьез промолвил Снегирь.

Антон тяжело вздохнул и принялся сгибать и разгибать одеревеневшие пальцы, согревая их дыханьем. Затем расстегнул плащ и потянулся к скрипичному футляру, висевшему на плече под плащом.

– Не мешкай, – поторопил его товарищ, пританцовывая на морозе. – Чего копошишься?

– Ее… нет!.. – сдавленным голосом вскрикнул Антон, раскрыв старый футляр. В его глазах сверкнули слезы. На дне футляра лежало сырое березовое полено.

– Вот беда-то!.. – огорчился Снегирь. – Я догадываюсь, чья эта работа! Хозяин трактира! Он забрал ее, когда мы прикорнули на часок – вместо платы за приют.

– Да весь его трактир не стоил и одного скрипичного колка ! – воскликнул потрясенный скрипач. – Что же делать?!..

Он закрыл лицо руками и присел на занесенную снегом ступеньку.

В домах гасли окна, прохожие и экипажи мелькали все реже и реже. Вновь закружилась поземка.

– Ну-ну, – обнял загоревавшего Антона Снегирь. – Не отчаивайся!

Эх, умей он сейчас летать – слетал бы к трактирщику да вернул бы другу скрипку!..

– Эй, Антон! Спишь, что ли?..

Скрипач спал, уронив голову на плечо.

– Ах, несчастные мы с тобой, разнесчастные!.. – сокрушенно шептал Снегирь. Затем замолчал и тоже прикрыл глаза…

…И почудилась ему, а может, и приснилась – земля с высоты птичьего полета, чистые небеса... И послышался свист ветра и утренняя песня, которую он пел, когда был птицей.

 

 

Глава вторая

 

Его поймал мальчишка-птицелов, когда Снегирь присел на мгновенье попить воды из ручья. Это было в прошлом году. Легкая крепкая сеть накрыла его, и серые крылья отчаянно затрепетали. Отчаянно и бесполезно… Потом он очутился в большой плетеной корзине. В ней уже сидели несколько пленников: коноплянка, голубь и трясогузка. На рынке быстро нашелся покупатель на голубя, потом купили трясогузку, затем коноплянку, которая жалобно силилась что-то спеть среди прутьев. Снегирь остался один. Он не стал петь в неволе.

– Пой! Пой! – говорил ему мальчишка-птицелов, тыча в него зеленым прутиком.

Но тот молчал. А кому была нужна безголосая и невзрачная на вид птичка!

– Пой же! Пой! – злился мальчишка. – Или я отдам тебя кошке!

– Зачем же кошке?! – раздался рядом чей-то веселый голос.

Перед разозленным птицеловом стоял парень в широкополой шляпе, в плаще и со скрипичным футляром в обнимку.

– Разве кошка поймет его песни? – улыбался он. – Ну-ка, спой, дружок! – обратился скрипач к птице.

Но Снегирь продолжал молчать. Он растопырил крылья и часто-часто дышал от страха и жажды.

– Да он немой! – процедил сквозь зубы мальчишка.

– Конечно не твой, – скаламбурил молодой человек и достал из кармана плаща тощий кошелек. – Сколько просишь?

– Вообще-то… – наморщил лоб мальчишка, – он стоит пять монет. Но вам я продам за четыре.

– Держи одну! – подытожил разговор скрипач и, отдав продавцу медяк, открыл дверцу клетки.

– Лети! – торжественно приказал он Снегирю.

Тот, не поверив, прижал крылья к телу, затем встрепенулся и вылетел на волю.

Ах, как же хорошо было в небе после клетки из ивовых прутьев! Какой прекрасной казалась сверху земля! Даже солнце светило ярче! И облака были белее! И синее река. Как же ты сладка, свобода!..

Снегирь запел, да так звонко, что все на земле подняли к нему головы! И люди, и козы, и собаки!

– Чудесный певец! – восхищенно сказал самому себе скрипач и взял в руки скрипку.

Мелодия взлетела за Снегирем. В ней были и звон дождей, и шум ветра, и плеск ручьев, и свист вьюги… Казалось, было слышно, как стонали деревья и шептались травы. О, волшебная мелодия скрипки! Она напоила свежестью души, одарила радостью сердца, оживила все кругом!.. Певец и музыкант вместе пели гимн земле и солнцу!

Снегирь вдруг почувствовал, что его неодолимо тянет вниз – к ромашковому лугу, и только коснулся земли – в один миг стал человеком! Он с тоской поглядел в небо, но, ободренный улыбкой скрипача, шагнул ему навстречу.

Так они встретились: Певец и Скрипач – и пошли вдвоем по дорогам, деля кусок хлеба и медный грош, щедро отдавая людям свое богатство – музыку. Они пели колыбельные песни детям, хвалу отважным, серенады влюбленным. Старым людям пели песни их молодости, больным и несчастным – мелодии, приносящие силу и надежду. Так и жили.

Они не дрожали перед сильными мира сего. За это одни их любили, другие боялись: даже однажды пытались убить, но друзей защищала волшебная мелодия скрипки.

 

 

Глава третья

 

Пока Снегирю снилось небо, скрипач видел во сне свое детство… Антон не помнил себя малышом, забыл, кто – мать, кто – отец, даже не знал их имен… Лишь чей-то женский голос над его колыбелью жил в нем до сих пор…

На шестках сидят в ночи

удалые скрипачи.

Держат тонкие смычки

крошки малые – сверчки.

А сверчки – блестящие!

Прямо – настоящие!

А смычки – от елки

тонкие иголки...

 

Вот и все, что осталось от раннего детства, если не считать медальона на серебряной цепочке. На нем была выбита одна-единственная буква «N» в виде двух ноток. Но что означала эта буква – Антон не знал. Иногда даже казалось, что медальон ему повесили на шею в Приюте, как ребенку без имени. Мальчик N – мальчик-Никто!..

Зато Антон хорошо помнил свое приютское детство! Странное было заведение! Помнил, высохших от злости, дам, путавших указку с тростью и называвших себя учительницами. Помнил злобных ключников со связкой тяжелых ключей от карцера и подвала, мнивших себя воспитателями. Вспоминал толстых неповоротливых воровок с полными кошелками мяса и овощей, считающихся поварами. Да еще лысого картежника, проигравшего почти все казенное имущество – от колченогих парт до штопаных простыней, у которого была должность Инспектора Приюта!.. И все они, не имея никогда своих детей, дружно взялись за воспитание, поучение, наказание детей чужих, будучи абсолютно уверены, что главное в педагогике – это страх и боль. И совершенно не подозревали, что рядом живут Любовь, Доброта и Достоинство. Много раз стучались те в приют – то летним дождем, то пением соловья, то солнечным зайчиком. Но его двери были наглухо закрыты перед ними, а если и открывались, то только затем, чтобы обречь новых несчастных мальчишек и девчонок на живое погребение.

И все же дети убегали. Кто постарше – навсегда, а ребятня – всего на денек-другой. Они сделали подкоп в задней стене, выходящей к оврагу, и целыми днями носились, веселые и беззаботные, воруя еду у лавочников или до отвала наедаясь ягодами в лесном малиннике. Но все это было летом, а зимой – куда убежишь?.. Терпи, сирота! Учись, живи впроголодь и жди весенних дней!..

Однажды поздней весной Антон повстречался на лугу с цыганским табором. Его накормили заячьим рагу и дали попробовать глоток молодого яблочного вина. Хмель ударил в голову двенадцатилетнему мальчугану, а одна затяжка чубука с крепким табаком завершил дело: сознание затуманилось, и когда он очнулся, то уже трясся в цыганской кибитке.

«Меня украли! – подумал Антон. – Меня увозят… Куда?.. – И тут же счастливо улыбнулся: – Как это здорово!..»

А кони мчались все быстрей, мимо проносились леса и деревни. Вперед, скрипучая кибитка! К солнцу, к луне, к звездам! Куда угодно! Лишь бы не повернуть назад…

Так он остался в таборе. Его полюбили за веселый нрав, за смелость и прямоту, а юные девушки-цыганки даже стали заглядываться на рослого не по годам подростка.

Однажды он услышал у костра игру скрипки в руках вайды – старого вождя. Под ее плач Антон не заметил своих слез, что смешались с ночной прохладой. И впервые он ощутил острое желание – научиться играть.

– Не плачь, научу, – сказал ему старый музыкант.

И с этой ночи Антон уже не расставался со смычком. Он выучился играть на ней так легко и быстро, что даже старый вайда был искренне изумлен его успехами. С каждым днем талант скрипача набирал силу, как молодая трава на разогретом от солнца пригорке. И когда мелодия, вырвавшись из-под смычка, словно подземный ключ, всколыхнула душу старому цыгану, тот, нахмурив морщинистый лоб, сказал:

– Возьми себе скрипку, парень! Сегодня я увидел в твоих глазах не отблеск костра, а неистовый огонь музыки, наполняющий душу. Быть тебе музыкантом! А что принесет это – печаль или радость – неведомо никому… Она – твоя, сынок, и в легкий час, и в трудную минуту…

С того дня Антон стал играть на свадьбах, и на поминках, принося в табор кучу денег и золотых вещей. Звонкая и веселая слава об игре Антона разнеслась по дорогам. Всюду, куда бы ни приехали цыгане, горожане тут же интересовались, а не в их ли таборе живет тот самый Антон-музыкант, и ни один мэр или Бургомистр не трогал кочевой народ.

Когда же старый вождь умер, новый вайда оказался злым и алчным. Смолкли песни у костров, умолк смех. Скрипка стала играть редко, словно соловей в холодные дни, а если играла, то лишь грустные мелодии, от которых плакала душа/

И однажды Антон сбежал. Пять лет он бродил по дорогам один, и вот – в прошлом году встретился со Снегирем.

Зима была для них трудной. Неурожайный холодный год изменил людей. Теперь они не были такими добрыми и щедрыми, как раньше. Бывало, и собак спустят, и камень в спину бросят.

Придя в Мэргород, оба музыканта так устали, что крепкий сон сморил мгновенно обоих, и они не услышали чьих-то скрипучих шагов на снегу.

Рядом со спящими молодыми людьми появилась старая цыганка. Ее тщедушную фигуру укрывала с головы до пят длинная цветастая шаль. Подмышкой она держала черного петуха.

– Ко-ко-ко!.. – с любопытством выглядывал тот из-под шали.

 Завидев спящих, цыганка прямиком направилась к ним, с тревогой глянула на торчащие худые колени из-под рваных плащей, на шляпы, занесенные снегом, на их бледные в сумраке лица… Притронулась рукой к Снегирю.

Тот вздрогнул во сне, камнем упал с небес на землю и раскрыл глаза.

– Это ты Антон-музыкант? – спросила цыганка.

– Нет, – ответил Снегирь и указал на Антона. – Это он. Только не будите его. Пусть поспит. В трактире, где мы вчера ночевали, украли его скрипку.

– Скрипка у меня, – сказала цыганка. – Ее стянул наш цыганенок. Хороший улов, подумали мы. Но многие в таборе сказали, что хозяин скрипки – Антон…

Она достала из-под шали скрипку и смычок.

Снегирь взял ее, осторожно положил инструмент обратно в пустой футляр и поклонился цыганке.

– Спасибо. И простите нас, что заставили… в такую ночь…

– Это вы нас простите, – перебила она его и торопливо добавила: – Бегите отсюда! Плохой город!..

 – Ко-ко-ко! – что-то важное промолвил петух из-под шали.

– Он говорит, – сказала цыганка, – что к утру будет крепкий мороз. Замерзнете оба…

Снегирь взглянул на Антона. Тот так крепко спал, что даже на миг показалось, будто и не дышит. Снегирь испуганно тряхнул его за плечи и обернулся к цыганке, словно прося о помощи. Но ни ее, ни петуха уже не было. А следы, ведущие в ночь, быстро замела метель…

 

 

Глава четвертая

 

– Проснись же, проснись! – затормошил Снегирь Антона.

– Ну, чего тебе?.. – недовольно сквозь сон пробурчал тот.

– Вставай!

– Зачем?..

– Надо бежать!

– Куда?..

– Еще не знаю…

– Отстань, – махнул рукой скрипач.

– Твоя скрипка нашлась! – прокричал ему на ухо Снегирь последний аргумент.

Антон сразу же раскрыл глаза и увидел ее, лежащей в футляре. Он вскочил на ноги. Господи, так и есть! Смычок и скрипка! Он и она! И пробежит искра между ними! И новый звук! И новая жизнь!

Он боялся в это поверить. Сердце учащенно забилось. Потом затрепетало. Музыкант взял скрипку в руки, и услышал еще несыгранную мелодию, которая горячей волной плеснула в его душу!

Снегирь издали молча наблюдал за товарищем.

А тот подул на озябшие пальцы и, словно до сих пор не веря, что все это – явь, провел смычком по струне, нежно и тихо… В тишине падающих снежинок вознесся к небу тоскливый отзвук Прошлого, тихое звучание Настоящего, радостные звуки Будущего.

– Она вернулась ко мне! – жарко молвил скрипач. – Но как?!..

И Снегирь рассказал ему про встречу с цыганкой.

– Невероятно! – рассмеялся Антон. – Значит, меня еще помнят!.. – И тут же, позабыв, что все вокруг спит, снова вскинул скрипку на плечо.

Не успел Снегирь крикнуть скрипачу: «Нам надо бежать из этого города!», как нетерпеливый смычок уже впился в струны! Мелодия, в которой звенели звезды, и шумел ветер, уже неслась над ночным городом!

Поздний Вечер, казалось, удивленно глянул на них из поднебесья и тотчас же исчез, растворился, пропал! А солнце, уже ушедшее на покой, внезапно вернулось. И засветило над землей весеннее утро!

На тротуарах сквозь тающий снег стали пробиваться цветы. И хохотали брызжущим смехом ручьи талой воды, и птицы вторили скрипке. Грохоча по крышам, ловко перепрыгивая с одного дома на другой, бежал мальчишка Утро. В одной руке у него был сачок, которым он ловил звезды, в другой звенел колокольчик. Горожане распахивали окна, выходили на улицы и желали друг другу всего доброго. Мраморные львы блаженствовали на солнце, с удовольствием прищурив глаза. Башенные часы на Ратуше пробили десять часов утра, а на циферблате сменилась дата: 28 апреля. Звенела синева, и со звоном падал к ногам Музыканта нескончаемый дождь монет!

Гостинщик принес пустую корзину и, ползая у ног скрипача, все собирал, собирал, собирал – монету за монетой, а когда набрал доверху, почтительно стал рядом, не выпуская корзинку из рук.

– Милости прошу ко мне!.. – поклонился он Снегирю. – В темноте я не разглядел великого маэстро! Больные, знаете ли, глаза! Окажите честь!.. Прошу вас! – И кланялся, кланялся…

А скрипач всё играл.

В толпе появился молчаливый человек в белом цилиндре. Появился и – тут же исчез…

 

…На балконе соседнего дома, скрываясь за листьями дикого винограда, потрясенно слушала музыку дочь Бургомистра – Мария. Мелодия была нежная, светлая и печальная. Щемило сердце, ужасно хотелось плакать. Но девушка сдерживалась, сжимая губы и шмыгая носом.

Она безумно стеснялась себя перед всем миром, стеснялась своего бледного лица, слишком большого лба – девушка действительно была не красавицей, но вовсе и не такой уродиной, какой сама представлялась себе…

 

А скрипач играл и играл. Гостинщик же ныл, стоя рядом:

– Прошу же!.. Пожалуйте в мои апартаменты! Превосходная кухня!

– Тише, папаша, тише! – вполголоса урезонивал его Снегирь.

– Лучшие номера! – назойливо рекламировал хозяин гостиницы. – Не постели – сплошной пух!

– Нет-нет! – уже не на шутку запротестовал Снегирь: он отчетливо помнил предостережение старой цыганки. – Нам надо идти. Все, что можно было получить в вашем городе – мы получили сполна!

– Не отпущу! – испуганно воскликнул Гостинщик, еще крепче прижимая к груди тяжелую корзинку. – Если я чем и обидел – готов извиниться!.. Ужасный характер! Нервная работа!..

Шквал аплодисментов заглушил его слова, когда смычок с последним звуком взмыл и опустился.

– Пойдем отсюда! – шепнул ему Снегирь. – И как можно скорее!

– Что-то случилось?.. – рассеянно спросил его скрипач, продолжая раскланиваться и дарить улыбки во все стороны.

– Здесь нельзя оставаться, – шептал Снегирь. – Плохой город!

– Я бы так не сказал о городе, в котором возможно подобное чудо, – ответил Антон, с поклоном принимая протянутый ему букет первых весенних цветов. – Смотри, как нас принимают. Честно говоря, я согласился бы дать еще один концерт!.. Кроме того, я устал и ужасно хочу есть!

– Шампиньоны в китайском соусе, телятина под виноградным маринадом и мадера из подвалов моего прадедушки! – искушал Гостинщик, прислушиваясь к их разговору.

Рядом с ними на миг появился еще один тип, такой же молчун, что и первый, в белом цилиндре. Так же покрутился и – пропал. Только на его голове был цилиндр черного цвета.

Но наши герои и его не заметили, а продолжали жарко спорить:

– Но ведь ты сам привел меня в этот город! – напомнил Антон Снегирю.

– Я все перепутал, – торопливо соврал тот. – И дорогу, и место…

– Нас не перепутаешь ни с кем! – запротестовал Гостинщик, вновь бесцеремонно встревая в разговор. – «Вот Бог, а вот порог!» – лучшее место в мире! – И, обернувшись к окнам гостиницы, крикнул торчащим в них слугам и поварятам: – Эй, там! Два самых аппетитных завтрака и лучший номер в нашем заведении!

– Всё! Мы остаемся! – решительно решил Антон. – Не вижу причины для беспокойства.

Снегирь хмуро молчал.

– Ну, хорошо! – сказал скрипач. – Поедим, отоспимся, а вечером в путь!.. Идет?..

– Кто же уходит в дорогу на ночь? – заметил, обомлевший от счастья, Гостинщик. – Переночуете, а уж утром – счастливого пути!

– Еще один ваш совет, папаша, – ответил ему, кипя от негодования, Снегирь, – и мы найдем другую гостиницу!

– Другой в городе нет! – радостно произнёс тот.

– Спасибо за помощь! – окончил разговор Снегирь и, отобрав у оторопевшего Гостинщика корзину, пересыпал монеты в тулью свой широкополой шляпы.

 

 

Глава пятая

 

Когда скрипичная музыка смолкла, дочь Бургомистра вернулась с балкона в свою комнату.

Мария рассеянно полистала журнал мод, бесцельно походила из угла в угол и с тоской подошла к зеркальному трюмо.

То, что она увидела в зеркале, заставило ее на миг отшатнуться, затем зажмуриться, потом широко раскрыть глаза, и на этот раз вплотную приблизиться к своему отражению.

Это была она – и не она: голубоватая бледность кожи теперь приобрела благородную белизну, тонкие линии носа даже самые придирчивые критики назвали бы аристократическими. Высокое чело, нежные, чуть подрагивающие губы. Вместо стеснения и угловатости подростка – женственность.

Мария испуганно и недоверчиво провела рукой по лицу – девушка в зеркале повторила те же движения. Без сомнения, это – она! Такой Мария видела себя только во сне, только в мечтах! И вдруг – наяву! И прекрасные глаза ее стали еще прекрасней.

«Неужели это я?» – улыбнулась она себе.

– Да, это – я! – рассмеялась Мария счастливым тихим смехом. – Конечно же, это – я! – расхохоталась она до слез. – Ах, это – я!.. – И закружилась по комнате.

А когда сердце уже готово было выпрыгнуть наружу, Мария остановилась, отдышалась, заглянула напоследок в зеркало и заспешила на площадь.

У гостиницы горожане до хрипоты спорили о том, ЧТО это было, в конце концов?! Одни говорили: сказочный сон; другие утверждали: волшебный спектакль; третьи уверяли: мировой гипноз. Старушки крестились, шепча о конце света. Но большинству было все равно: лишь бы из-за этой новоиспеченной весны не стало вдруг хуже. Необычайное явление так поразило жителей города, что они не заметили Бургомистра, появившегося в толпе.

Это был располневший невысокого роста человек, лет за сорок, с гладковыбритым лицом. Мешки под глазами свидетельствовали то ли о болезни почек, то ли о чрезмерной любви к застолью. Его насупленный взгляд, говоривший, казалось, об угрюмости или жестокости, на самом деле был обманчив – Бургомистр, или как его называли за глаза «отец города» был, как ни странно, человеком веселым и добродушным. Лишь должность, на которой он находился, требовала от него всей строгости и собранности, поэтому большинство горожан, не зная Бургомистра близко, считали его грозой всего города, а его именем пугали детей.

Рядом с ним почти всегда находились два крепких коренастых молодца по имени Белый и Черный, что соответствовало цвету их цилиндров на голове. Они были не только его охраной, но и тайными агентами городской власти, хотя ни для кого это давно уже не было секретом. Все, что бы ни случилось в городе и его окрестностях, в любом доме и на любой улице, с каждым жителем или животным, днем или ночью, – тут же передавалось в Ратушу устным или письменным доносом. Говорили охранники редко, чаще молчали, а если и открывали рот, то не утруждали себя длинными фразами. В основном, употребляли два междометия: «у-уу» и «угуу». Они-то и привели на площадь «отца города».

– Всем разойтись! – приказали они горожанам и, пригрозив толпе кулаком, вбежали в гостиницу следом за Бургомистром.

Навстречу им с несмываемой улыбкой уже спешил Гостинщик:

– Какое счастье видеть вас в моем скромном заведении! – закатил он в восторге глаза.

– Допоешь потом! – прервал его Бургомистр. – Где они?!

– Кто?! – опешил Гостинщик.

– Скрипач и его сообщник! Хоть бы проверил, кого поселяешь…

– Они за-а-автракают… – втянул голову в плечи хозяин гостиницы, с ужасом осознавая, что сделал что-то не так.

– В тюрьме их накормят! – заорал Бургомистр.

– Ва-ва-ваше превосходительство! – заныл Гостинщик, ни жив, ни мертв. – Не знал, что они – преступники! Больные, знаете ли, глаза. Просмотрел!

– Веди! – зарычал на него хозяин города, и тут же отдал приказ тайным агентам: – Достать оружие! Бандиты могут быть вооружены!

Черный и Белый вытащили из потайных карманов по огромному револьверу.

Бесшумно поднявшись на второй этаж, защитники городского спокойствия остановились у двери, указанной Гостинщиком, Бургомистр властно постучал.

– Что нужно? – донесся голос Снегиря из комнаты.

Гостинщик растерянно взглянул на отца города – тот жестом велел ему отозваться.

– Это я… – проблеял хозяин. – Я вам… м-м-м… молочка принес… э-э-э… с кофе.

Задвижка щелкнула, и агенты тут же ворвались в номер. Не успели музыканты охнуть, как их уже обыскали с ног до головы, однако оружия у подозреваемых не обнаружили.

– Кто такие?! – грозно навис над ними Бургомистр.

– Бродячие музыканты, – бесстрашно ответил певец.

– Бродяги, значит!

– У-уу! – угрожающе протянул Белый.

– Угуу! – констатировал Черный.

– Мы не бродяги! – повторил Снегирь с достоинством.

– А паспорта у вас есть? – строго спросил Бургомистр.

– Это еще зачем? – удивился Антон.

– Чтобы удостовериться, – нравоучительно изрек Бургомистр, – что вы именно те, за кого себя выдаете.

– Что значит: «выдаем»?! – возмутился Снегирь. – Во-первых, мы никогда никого не выдавали, а во-вторых: все видели, что играл он сам! – он кивнул на Антона и уточнил: – Причем, совершенно бесплатно!

– У-ууу! – недоуменно подняли брови тайные агенты.

– Ну, почти… – сказал Снегирь. – Вообще-то мы оставляем себе горсть монет на ночлег и ужин.

– Хорош ужин! – усмехнулся Бургомистр, выразительно тряхнув полной шляпой Снегиря.

– Это не наши деньги, ваша милость, – ответил Антон. – Мы их отдаем в детские приюты. Я сам вырос в таком.

– У-уу, ненормальные! – сказал Белый.

– Угуу, сумасшедшие! – согласился с ним Черный.

– Чокнутые! – вытер пот со лба Гостинщик, не отрывая алчного взгляда от шляпы.

– Безумцы! – осуждающе подытожил Бургомистр и тут же приказал агентам: – Деньги конфисковать в городскую казну! Они им больше не понадобятся.

– Чего же мы такого натворили? – поинтересовался Снегирь.

Бургомистр вплотную подошел к певцу.

– Имя? – сурово спросил он.

– Снегирь, менестрель!

– Странное имя, – покачал головой Бургомистр. – И для фамилии подозрительно... – Бургомистр перевел свой хмурый взгляд на Антона: – А тебя как зовут?

– Антон-музыкант, – ответил скрипач.

– Разве? – ухмыльнулся Бургомистр. – А я вижу, что никакие вы не музыканты… Вы – колдуны!

– Мы?! – воскликнули те в один голос.

– А кто превратил зиму в весну? Кто сорвал охоту его светлости?!.. То-то! – И он отдал приказ агентам: – В тюрьму обоих!

Но не успели те исполнить его распоряжение, как откуда-то раздался телефонный звонок.

Гостинщик, не веря своим ушам, в растерянности завертел головой и выпучил глаза: уж он-то точно знал, что телефона в номере никогда не было.

Однако Белый уверенно подошел к треногому столику, изнемогавшему под тяжестью огромной глиняной вазы, вышвырнул пыльно-шелковый букет пестрых роз и, достав откуда-то из ее недр телефонную трубку, протянул ее Бургомистру.

– Бургомистр слушает! – громко сказал он.

Агенты и Гостинщик привычно заткнули пальцами уши. Музыканты же так и остались стоять в недоумении.

– Да, ваша светлость! Выяснил, ваша милость! Певец и скрипач… Кого? Скрипача?.. Говорит, что Антон, ваша светлость! – отчитывался перед кем-то Бургомистр. – Что?!.. – Его лицо вытянулось. – Гм-гм… – Он прикрыл ладонью микрофон, отвернулся в угол и понизил голос: – Не совсем понимаю, ваша милость!.. Как прикажете… – разочарованно сказал он. – Будет исполнено! До завтрашнего утра, ваша светлость!..

Он бросил трубку в вазу и повернулся. Казалось, лицо его заменили: оно сияло, словно начищенный кофейник. Гостинщик оторвал руки от ушей, а агенты бросились к музыкантам, намереваясь выполнить последний приказ Бургомистра.

– Отставить! – остановил он их. Теперь и его голос журчал добродушно и гостеприимно: – Хочу, гм-гм, извиниться перед нашими гостями и просить считать случившееся просто веселой шуткой.

Все вытаращились на Бургомистра.

– Да-да, господа! Это была только шутка! – и он дружески-поощрительно потрепал Антона и Снегиря по плечу.

– Хороша шутка! – не удержался Снегирь.

– Выходит, мы – не преступники? – уточнил Антон.

– Ну, конечно же, нет! – нервно расхохотался Бургомистр. – Вы – талантливые музыканты! Гордость нашего города! Любимцы нашего края!.. Только что, – торжественно объявил он, – звонил сам Князь! Его светлость приветствует вас и приглашает завтра на охоту!

– Кто это? – полюбопытствовал Антон.

– Господин Вольнор – самый почетный житель города N!

– Не люблю, когда стреляют, – мрачно сказал Снегирь.

– А вы? – спросил Антона Бургомистр.

– Я тоже…

– Увы! Отказываться нельзя, – сочувствующе развел руками Бургомистр. – А охота – Бог с ней! Не любите – и ладно!.. Но поехать все же придется… Эй, гостинщик, шампанского! Выпьем за счастливый случай, который привел вас сюда! Во всей этой суете, я ведь так и не представился: Ленард – отец города! – со значением произнес он и снова добродушно рассмеялся.

Гостинщик тут же бросился выполнять приказ.

– Никого не впускать! – приказал «отец города» агентам, также выпроваживая их из номера.

Когда они остались втроем, он плотно закрыл окна и, усадив музыкантов на красный плюшевый диван с подушечками, многозначительно промолвил:

– Совет нашего Магистрата по моей просьбе… предлагает вам… вид на жительство! – И, улыбаясь, скрестил руки на груди, в ожидании эффекта.

Однако музыканты не проявили должной радости.

– Видали мы его! – презрительно сказал Снегирь.

– Мы не собираемся здесь оставаться, – согласился с ним Антон.

– И напрасно! Творчество – это не только концерты. Воспитать учеников – разве не благородное дело, господа?! Я предлагаю открыть музыкальную школу, где вы оба будете преподавать! И еще, – важно добавил он, глядя на Антона. – Предлагаю вам должность Главного консультанта на фабрике музыкальных инструментов! Будете отбирать для продажи экземпляры тех скрипок, которые более-менее соответствуют звучанию скрипок Страдивари, и ставить на них клеймо самого Мастера. Его подарил мне Князь Вольнор! – хвастливо добавил он.

– Но Страдивари… – пробормотал Антон, ища поддержки у Снегиря, – собственноручно мастерил скрипки! Любой музыкант сразу же отличит оригинал от подделки!..

Бургомистр одобрительно рассмеялся:

– Вот именно: музыкант! А наша продукция – для всех и каждого!

Антон удивился:

– Зачем это?!

– А для престижа! – ответил Бургомистр. – Такие скрипки будут пылиться под стеклом или задыхаться в сундуках среди нафталина, зато раз в месяц их будут выносить на бархатном футляре и важно хвастаться перед гостями: работа самого-ого!..

– Однако… – Антон пытался вставить слово.

Но Ленард не дал ему это сделать:

– Мошенничество, хотите сказать? – Его глаза бешено смеялись.

Антон не знал, что ответить.

– Мы можем назвать их сувенирами. Зато чистый доход – тысяча золотых в неделю! Кроме того, мой товар благоприятно влияет на социальную обстановку в городе: когда у всех одно и то же – нечему и некому завидовать!.. Ну, что? По рукам?

– Тысячи скрипок «под Страдивари»!.. – прошептал Антон. – Это же ужасно!

– Спасибо за заботу, ваше превосходительство, – ответил за двоих Снегирь, – но каждому свое. Наша жизнь – это дорога. От дома – к дому, от сердца – к сердцу.

– Разве вы путешественники или бродяги? – нетерпеливо воскликнул господин Ленард. – Вы – музыканты!

– Вот именно! – воскликнул Антон. – Мы дарим музыку людям!

– Глупости! – решительно сказал Бургомистр. – Вы что же, надеетесь, что на дорогах вам воздадут должное? – Он испытующе глянул на обоих. – Сомневаюсь… Искусство – не для всех. По-настоящему вас оценит лишь тот, кто сам разбирается в Искусстве. Я – один из них, господа! И предлагаю вам не только вид на жительство, но и место под солнцем в виде славы и почета! Фестивали, конкурсы, зарубежные гастроли! – вот что ждет вас в моем городе!

– В этом нет надобности, ваша милость, – сказал Снегирь. – Славы не ищем, как и места под солнцем: его хватает на всех.

– Браво! – кисло рассмеялся Бургомистр, вяло аплодируя. – Узнаю себя в молодости… – Он не договорил: в дверь постучали.

– Шампанское, ваше превосходительство! – раздался из коридора голос Гостинщика.

– Неси! – рявкнул Бургомистр.

Гостинщик принес поднос с хрустальными бокалами и ведерко со льдом, в котором стояли три запечатанных бутылки, покрытые изморозью.

– Откупорим сами! Ступай!

Гос­тин­щик по­кло­нил­ся и на цы­поч­ках вы­шел из но­ме­ра, чрезвычай­но до­воль­ный, что все обош­лось. Хо­тя по-прежне­му недоуме­вал, как это в вазе ока­зал­ся те­ле­фон?!

Бургомистр, между тем, достал из ведерка бутылку, обернул ее салфеткой и привычным движением откупорил. Пробка выстрелила в потолок и метко попала в глаз лепному ангелу. Раздался чей-то приглушенный вопль. Бургомистр, мельком взглянул на ангела, перекрестился и поднял тост:

– Когда-то в молодости я, как и вы, мечтал всех осчастливить. Наивно, не правда ли?.. И лишь недавно я понял: для того, чтобы сделать счастли­выми всех – не хватит ни семи, ни семидесяти жизней. Но недаром в Библии сказано: «Возлюби ближнего…» А раз так – значит, не нужно топтать дороги и переплывать реки. Выпьем за тех, кто рядом с нами, кто ждет вашей доброты, вашей щедрости, вашего Искусства!.. – И первым осушил бокал.

– Вы несколько раз упоминали Искусство, ваша милость, – взял слово Снегирь. – И даже сказали, что оно – не для всех.

– Да, – согласился Ленард. – Люди живут на земле в суете и заботах, и большинству нет дела до Божественного. В Бога ведь тоже истинно верят не все. Слушают, да не слышат. Но если Богу можно молиться, не очень-то в него веря, то скрипача не станешь слушать, если сам в душе не музыкант.

– А вот и неправда! – горячо возразил Снегирь. – Как же все те, кто слушал Антона?! Вы бы видели их благодарные взгляды!

– Лирика! – скривил губы Бургомистр. – Значит, это не Искусство, а фокусы! Может, оно и стремится стать для всех ближе, да не все его понимают. И, слава Богу! Ведь, начав его понимать, все быстренько достигли бы совершенства, и тогда не имело б смысла жить дальше!

– Смысл есть во всем, – улыбнулся Снегирь, поднимаясь из-за стола. – И, тем не менее, нам пора уходить.

– В каком смысле?! – удивился Бургомистр. – А ваш концерт в Ратуше? Я приказал художнику немедленно написать афишу!

– Концерт в Ратуше – это здорово! – воскликнул Антон.

Снегирь не ответил. Он взял с подоконника свою шляпу и, отсчитав оттуда несколько монет, высыпал остальные на стол.

– Передайте это в детский приют, – обратился он к Ленарду, повязывая клетчатый шарф, – а концерт мы уже дали, – и направился к выходу.

Растерявшийся Бургомистр выскочил из-за стола и преградил ему путь:

– Так нельзя, господа! Господин Антон сам изъявил желание выступить еще раз!

– Верно! – вспомнил скрипач. – Я дал слово!

– Вот-вот! – обрадовался Бургомистр. – Тем более, что с вами не знаком Князь!

Тут Снегирь снова вспомнил слова старой цыганки: «Бегите отсюда!.. Плохой город…»

– Ты – как хочешь, – ответил он Антону, надевая шляпу, – а я ухожу.

– Как-то неловко отказываться… – шепнул ему скрипач.

И в этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился Белый, прижимая платок к левому глазу.

– Там… ваша дочь… – неуверенно произнес он, обращаясь к Бургомистру. – Кажется…

– Что значит «кажется»? – недовольно проворчал господин Ленард и направился к двери. Кто это тебя? – мимоходом поинтересовался он у агента.

– Ударился о косяк… – промямлил тот и скривился от боли: – У-уу!..

Бургомистр не стал вдаваться в подробности: на пороге стояла девушка в темно-желтом платье, богато украшенном золотым шитьем, и коричневой пелерине с капюшоном, из-под которого выбилась светлая прядь волос. Девушка в нерешительности теребила указательный палец на левой перчатке. Из-за дверей выглядывали любопытные головы Гостинщика и Черного.

«При чем тут моя дочь?» – раздраженно подумал он. И вдруг, на мгновенье ему показалось, что время повернуло вспять, и перед ним стоит его юная покойная жена Луиза… «Господи, – дрогнуло сердце, – что же это?.. Как это возможно?!» – и ему вспомнилось, как в давнем сне: и приезд в Мэргород, и его сватовство, и свадьба, и рождение дочери…

«Неужели это было со мной? – спросил себя Ленард и тут же себе ответил: – Да, было. Было и есть…»

– Угуу!.. Девчонка, что надо, – сказал на ухо Черный Белому.

– Красотка! – облизнул губы Гостинщик.

– Отец… – промолвила девушка.

– Мария! – прошептал потрясенный Бургомистр, обнимая дочь. – Девочка моя! Что с тобой произошло?!

 

 

Глава шестая

 

«Мария!.. – повторил про себя Антон. – Ее зовут Мария!..»

– Я смотрелась во все зеркала и витрины, – ответила она отцу, – и ни одно, кажется, не врет!

Мария взглянула на Антона, а он – на нее, и души их были застигнуты врасплох. Она промолвила как во сне:

– Его мелодия, отец, преобразила меня… А в душе поют снегири. Я так счастлива!..

Снегирь смутился.

– Этого нам только не хватало! – вырвалось у него. Он дернул Антона за рукав: – Хватит пялиться! Ты идешь?

– Погоди! – ответил скрипач, не отрывая глаз от девушки. – Я… не могу двинуться с места!

– Еще чего! – уже не на шутку разозлился Снегирь.

– Всю жизнь я думал, – продолжал Антон, обращаясь к Марии, – что смогу любить только музыку! И, слава Богу, ошибся!..

– Так ты идешь? – Снегирь запахнул плащ.

– Без нее – нет! – зачарованно сказал скрипач.

– Тогда ты чего медлишь? Собирайтесь – и в путь! – крикнул Снегирь девушке.

– Я согласна! – вспыхнула Мария.

– В какой путь?! – обеспокоено завопил Бургомистр. – Так вот внезапно? Без отцовского благословенья?! Без свадьбы?!.. Моя дочь – не бродяжка!

– Предрассудки! – усмехнулся Снегирь. – Благословенье дает Судьба, а браки совершаются на Небесах. Уж я-то знаю.

– Все так, – согласился Бургомистр, – но ведь ей сделал предложение сам Князь!.. Или ты забыла об этом? – обратился он к дочери.

Звенящая невидимая струна, натянутая между скрипачом и Марией, тонко вскрикнула и смолкла.

– Это правда?.. – спросил он едва слышно побелевшими губами.

Бургомистр тяжело вздохнул:

– Если Князь узнает об этом, – он с опаской кинул взгляд на «телефонную вазу», – будет весьма недоволен.

– Я не боюсь его! – воскликнула вдруг Мария. – И не люблю, когда за меня решают! Я сделаю все, чтобы сегодня же он отказался от меня!

– Замолчи! – громко зашептал отец, заткнув всеслышащее горло вазы диванной подушкой. – Что ты мелешь?! Он же тебя обожает!

– А я его нет! – она топнула ногой.

«Молодец! – подумал про дочь Бургомистр. – Характер что надо. Вся – в мать!.. Правда, достанется мне от Князя!.. А, впрочем, в том, что произошло, моей вины нет. Скрипач – молод, талантлив, и уж конечно его, а не старого Князя полюбила моя дочь!.. Молодец, девчонка! Но мне-то, хоть умри, – велено оставить его здесь… Антон-музыкант должен принести славу нашему городу!..»

– Итак, вы отпускаете ее с нами? – спросил Снегирь.

– Не наседайте! – поморщился Бургомистр. – Дайте опом­нить­ся!.. Столько событий… – Он откупорил вторую бутылку. – Скорее всего, нет! – И выпил еще бокал.

– Отец!.. – встрепенулась девушка.

– Она не сможет прожить без удобств. – Стал терпеливо объяснять тот скрипачу. – Я с детства баловал ее. Знаете ли, един­ствен­ная дочь… Росла без матери…

– Вы и вправду не сможете без всего этого? – спросил Снегирь.

– Я… постараюсь, – ответила Мария.

– Она попробует! – вступился за нее Антон.

– И с первым же дилижансом вернется! – расхохотался Бургомистр. – Она, как все женщины (верьте мне: я – отец), любит дом, очаг, уют. Любит вечером пить чай из любимой синей чашки, обожает сидеть со мной в гостиной под розовым абажуром и вязать, любит, чтобы стол был покрыт кружевной скатертью ее покойной матери. Кстати, – он понизил голос и повернулся к Антону, – она очень любит детей!.. Хотела даже работать нянькой в детском приюте… Но разве я мог позволить, чтобы дочь Бургомистра… Словом, она может быть счастлива, но без вас!

– Нет! – воскликнула Мария. – Я буду счастлива только с ним!

– Помолчи, глупая! – стукнул господин Ленард кулаком по столу. – Все красивые женщины – дуры! Еще с утра ты была умнее!.. Если бы он любил тебя, то остался бы с нами… – И обернулся к Антону: – Поймите и вы меня, господин музыкант! Я не знаю вас. Поживите у нас, осмотритесь! А там (чем черт не шутит!), может, я и доверю вам свою дочь. И уж если и тогда вы будет любить друг друга – женитесь! Я не против! Но не так сразу!..

– Знаешь что, – сказал вдруг Снегирь Антону, – оставайся!

– А ты?.. – виновато пробормотал тот.

– Я не обижусь. Хотя мне будет трудно: я успел привязаться к тебе. Но если вдруг станет плохо – зови! я примчусь на зов!

Он об­нял Ан­то­на, по­кло­нил­ся Ма­рии и Бургомистру и, не оглядыва­ясь, по­спе­шил из гос­ти­ни­цы.

В ком­на­те по­вис­ла пау­за.

– Фу-у… – об­лег­чен­но вздох­нул гос­по­дин Ле­нард. – Ка­кой настырный мо­ло­дой че­ло­век! – Он раз­лил шам­пан­ское в три бо­ка­ла. – Да­вай­те, выпьем за ва­ше сча­стье, де­ти!.. Но все­гда пом­ни, – стро­го сказал он Ан­то­ну, – пом­ни, что ста­нет с Ма­ри­ей, ес­ли ты вдруг уйдешь…

– Что? – ис­пу­ган­но спро­сил Ан­тон.

– Она ум­рет от тос­ки… А я ум­ру без нее. И что бу­дет с горожанами? Ты по­ду­мал?.. Из-за те­бя по­гиб­нет весь го­род!

– Го­род не по­гиб­нет, – от­ве­тил Ан­тон. – И вы не ум­ре­те, – ска­зал он Бургомистру. – И Ма­рия бу­дет все­гда со мной, по­то­му что я люб­лю ее.

– Вот и пре­крас­но! – стал во­оду­шев­лен­но чо­кать­ся с мо­ло­ды­ми господин Ле­нард, со­еди­няя три бо­ка­ла в хру­сталь­ном зво­не.

«Удалось! – пел он про себя. – Вот они – деньги! Вот она – слава городу! Теперь главное – Князь!..» – И выпил бокал до дна.

 

Глава седьмая

 

Когда Мария с отцом покинули гостиницу, юркий Гостинщик был вне себя от радости. Еще бы! такой важный гость поселился в его заведении! Он тотчас же велел перевести Антона из лучшего номера в номер-люкс в три комнаты, с видом на старинный сад, и самолично проверил каждый уголок комнат и ванной в поисках телефона или какой-нибудь секретной замочной скважины. Поиски, к его радости, ни к чему не привели.

– А я вас хорошо помню, – масляно улыбнулся он Антону. – В прошлом году на столичной ярмарке… Здорово же вы играете, господин скрипач!.. Мой дед был знаком с самим маэстро Паганини! И всю жизнь гордился этим. А я вот, знаком с вами, господин Антон, и чрезвычайно горжусь подаренным мне судьбой случаем!.. Это ж надо, – зацокал он языком, – превратить зиму в весну!

Антон смутился.

– Вы располагайтесь, – продолжал лебезить Гостинщик, – а я принесу чего-нибудь вкусненького...

– Если не трудно, – остановил его Антон, – только кружку прохладного молока.

– Какие трудности! – замахал руками хозяин гостиницы. – Все будет исполнено! – И выскользнул из комнаты, как кусок мыла из рук.

Музыкант улыбнулся вслед. Он снял плащ, шляпу, ополоснул лицо над умывальником и вышел на балкон.

В саду, на ветках яблоневых деревьев, еще вчера стоявших под снегом, как крылышки мотыльков дрожали нежно-розовые полураспустившиеся цветы. Трава манила свежестью.

За деревьями, в раннем сумраке, Антон увидел светящийся балкон соседнего дома, и – словно луч заходящего солнца – девушку в желтом платье. Он хотел свистнуть, но не успел: она уже исчезла в доме. Антону нравился город, в котором жила она! И что плохого в нем нашел Снегирь?.. Где он сейчас?..

В дверь постучали.

– Можно?.. – раздался чей-то скрипучий голос, и в номер без приглашения вошел важный старик, неся на вешалках целый ворох различных костюмов и обуви. – Меня послал господин Бургомистр, – сказал он и представился: – Лучший портной города!.. – И осторожно положил костюмы на кресло. – Это вам на первое время. А сейчас позвольте снять с вас мерку.

– Какую мерку? Зачем? – растерялся Антон.

– Господин Ленард заказал мне сшить концертный фрак для великого скрипача. Я шил многим известным людям в городе: галантерейщику, мяснику, скульптору… В том числе и приезжим знаменитостям. Все были довольны… – Он достал из кармана ленточный метр.

И не успел Антон повернуться, как лучший портной уже откланялся, записав в уме все размеры.

– А вот и я! – весело возник тут же на пороге Гостинщик. В руках он держал кувшин с молоком.

– Скажите, любезный, – сказал скрипач, – чей во-он тот дом, напротив, с балконом?

– Господина Бургомистра, – лукаво улыбнулся Гостинщик. – Надеюсь, скоро с того балкона вы каждое утро будете видеть балкон моей гостиницы… – И, неслышно закрывая за собой дверь, добавил, – Желаю приятно провести время… Если что нужно – шнур на звонке.

Наконец-то скрипач остался один. Он запер дверь на ключ и, мысленно поблагодарив Бургомистра, стал примерять костюмы. Это не заняло много времени. Первый же попавшийся оказался ему впору, пара башмаков тоже. Антон налил стакан молока и, медленно отпивая по небольшому глотку, снова вышел на балкон. Он блаженствовал!.. Теперь никто не стоял за его спиной, никто не теребил, не подгонял, и всё, что произошло с ним сегодня – напоминало прекрасный сон средь весеннего сада. Взгляд его притягивал пустой балкон в доме напротив. Легкая штора на двери качалась от ветра, а шумные воробьи сгоняли друг дружку с поручней.

Вечерело. Он вернулся в номер, принял душ, затем лег на кровать и закрыл глаза. Однако сон не шел к нему: слишком велико было напряжение дня. С каждой минутой нетерпение все больше охватывало его. Тогда Антон встал и раскрыл скрипичный футляр. Его пальцы прикоснулись к струнам. Музыкант вдруг понял, что если сегодня, нет! прямо сейчас! не увидит Марию, – жизнь его оборвется, как скрипичная струна. Он захлопнул футляр, оделся и решительно направился к двери. Но тут же остановился. Ни к чему, чтобы Гостинщик знал про это…

Спустя минуту он, словно акробат, спустился в сад через балкон. Скрипичный футляр висел на плече. Спрыгнув на траву, Антон осторожно стал приближаться к дому Бургомистра. Вдруг он замер от неожиданности, и что есть силы, рванулся вперед.

С балкона напротив, по привязанной к перилам веревке, спускалась Мария. Она заметила его, расцепила руки и легко упала в объятья вовремя подоспевшего музыканта.

– Здравствуй!.. – улыбнулась девушка.

Он молча держал ее на руках.

– Здравствуй! – серьезно повторила она, смутилась и попыта­лась высвободиться.

– Хочешь, я сыграю только для тебя? – спросил музыкант.

– Хочу, – прошептала Мария.

Антон продолжал стоять, не шелохнувшись, а она тихо смеялась, вся наполненная счастьем, как музыкой.

– Так ты ничего не сыграешь!..

Он нехотя опустил девушку на траву, раскрыл футляр.

Еще не взмахнул смычок, еще не запела скрипка, а для Марии уже не существовало ничего вокруг: ни сумрака сада, ни дома, ни отца, ни Князя – только ее Музыкант! И в этой отстраненности от всего реального, в очерченном Желанием круге, в саду Воображе­ния – проросла его Мелодия!

Она уносила в небеса, низвергалась водопадом, била живым ключом родника, падала дождем, свистела ветром по крыше, светилась далекой звездой, пылала костром на лугу, плавно текла рекой, кричала раненой птицей, билась бабочкой в стекло, и вновь взлетала под облака!

Ее слышали все в городе, и на сердце становилось спокойней. Ее слышал Снегирь и радовался за друга.

«Такой талант! – думал про скрипача Бургомистр, укладываясь спать. – Но какое же это безрассудство – разбазаривать его налево и направо!.. Нет, за Искусство нужно платить… – убежденно сказала он себе. – И – большие деньги!..»

Когда Антон опустил смычок, Мария тихо сказала, дотронув­шись до его руки:

– Я не хочу здесь оставаться. Давай убежим… Я не буду ныть и не попрошусь назад.

– Ты и вправду этого хочешь? – скрипач осторожно взял ее за руку, вглядываясь в глаза девушки.

– Очень! Я ведь уже дважды убегала из дому.

– Охотно верю, – улыбнулся Антон, вспомнив, как ловко Мария скользила по веревке с балкона. Улыбнулся, а потом встревожился: – Но зачем? Тебе было здесь плохо?

– Из-за Князя.

– Но ведь ты сказала, что не боишься его.

– Боюсь, – призналась она. – Боюсь его фальшивой улыбки и цепких глаз. Он погубит нас… Особенно теперь, когда я и ты…

– Хо­ро­шо, – му­зы­кант по­крыл по­це­луя­ми ее пре­крас­ное ли­цо, – мы не бу­дем мед­лить – убе­жим, как толь­ко стем­не­ет.

И те­ни де­ревь­ев спря­та­ли влюб­лен­ных, а ве­сен­ние вет­ки ук­ры­ли их белой фа­той ле­пе­ст­ков, а зем­ля рас­сте­ли­лась зе­ле­ным ков­ром, и кузнечики иг­ра­ли вен­чаль­ный вальс!..

О, влюб­лен­ные! Нет вам де­ла до це­ло­го ми­ра! Раз­ве слы­ши­те вы грохот волн или гром пу­шек в миг Люб­ви? На це­лой зем­ле есть толь­ко вы, а во­круг – ни­ко­го!.. Так ка­жет­ся вам.

…Два ос­то­рож­ных си­лу­эта мельк­ну­ли сре­ди де­ревь­ев. Один остался за тем­ны­ми ство­ла­ми, а дру­гой то­ро­п­ли­во и со­всем не­слыш­но за­спе­шил в особ­няк Бургомистра…

…Ан­тон смот­рел на Ма­рию, приль­нув­шую к не­му, и к неж­но­му щемящему чув­ст­ву вне­зап­но при­ме­ша­лась рас­те­рян­ность:

«За­чем я дал ей сло­во?..»

Стре­ми­тель­ный взлет от свободы на за­мерз­шей де­каб­рьской дороге до этих связующих вы­сот пробу­дил в нем стран­ные чув­ст­ва. Он ощу­тил разитель­ный кон­траст ме­ж­ду про­шлым и на­стоя­щим! Слов­но ночь и ут­ро, зи­ма и вес­на, го­лод и пир, ни­ще­та и со­кро­ви­ща, го­не­нье и власть!

«Ах, за­чем же я дал те­бе сло­во?..» – вновь по­ду­мал он, с бесконечной неж­но­стью гля­дя на спя­щую Ма­рию.

Так ду­мал маль­чик, с дет­ст­ва не знав­ший лас­ки; так ду­мал подросток, ко­то­рый недое­дал и мерз по чу­жим уг­лам; так ду­мал юноша, ко­то­ро­го гнала по до­ро­гам си­рот­ская до­ля. Он вдруг по­нял, чего был лишен все эти годы, и захотелось ему тепла, покоя, любви, – всего, что досталось вдоволь другим…

Звала дорога. Все перепуталось.

Бургомистр в ночном колпаке и халате уже собирался спать.

– Что?! – затопал ногами господин Ленард, услышав донос Белого. – Они были вместе?! Наедине?!.. До свадьбы?!.. Только этого мне не хватало!.. Почему не уследили? Почему позволили?! Почему не заперли все двери?!!

Белый вытирал пот со лба, мялся и невразумительно кряхтел:

– Все двери в доме были закрыты… Как вы и велели. Она сбежала через балкон…

– Опять сбежала?! Где они сейчас?! Где?!!

– Все там же, в саду… – мямлил тайный агент. – Целуются…

– Целуются!.. – застонал Бургомистр и, запахнувшись в халат, понесся вниз по лестнице. Белый едва за ним успевал.

– Ах, дрянная девчонка! Ну, погоди!.. – бормотал господин Ленард набегу. – И скрипач не лучше! Воспользовался моим хорошим отношением… Ну, что за молодежь? Ни чести, ни достоинства! Одни только чувства!.. Придется теперь запереть на ключ. И чтоб – ни шагу!

– Обоих? – уточнил Белый.

– Нет! Только дочь!

– А со скрипачом как же?.. Прикажете утопить или повесить?

– Дурак! – взвизгнул Ленард. – Чтобы ни один волос не упал с его головы!.. Кретины! Недоумки! И за что я вам только плачу деньги?!..

Они выбежали в сад. Из-за ствола дуба появился Черный, который повел их через кусты...

Два ярких луча от потайных фонарей осветили беглецов. Те сидели, прислонившись спиной к березовому стволу, держась за руки. Увидев разгневанного родителя, они вскочили на ноги, готовые ко всему.

– Так вот вы где! – прорычал Бургомистр. – И это после того, как вы, господин Антон, дали мне слово выступить на концерте! Вы, что же, захотели, чтобы его Светлость снял мне голову?!.. Ведь он пригласил и вас, господин скрипач, завтра утром на охоту!.. Как бы я оправдывался перед ним?!

– Нечего оправдываться! – с вызовом сказала Мария, вновь беря за руку Антона. – С сегодняшнего дня я уже не невеста Князя!

– Знаю, – бессильно махнул рукой Бургомистр. Он снял ночной колпак и присел на резную скамью, стоящую рядом. – Прикажете объявить свадьбу?!

– Самую веселую в этом городе! – ответила дочь.

– Выходит, все это – серьезно… – покачал головой Ленард и вдруг оживился: – И, значит, я стану тестем?

– Самым лучшим тестем на свете! – подтвердила она.

– И – дедом?.. – пробормотал он.

– Самым добрым дедом в мире! – рассмеялась вдруг Мария.

– Так зачем же вы хотели бежать?! – воскликнул Ленард. – Думали, не пойму, не разрешу?.. Или, может, испугались Князя?..

Мария молчала. Лишь сильнее сжимала руку Антона.

– А я взял – и по­нял, и бла­го­сло­вил! – за­улы­бал­ся Бургомистр. – Оттого, что вспом­нил, как влю­бил­ся в твою мать. Еще ут­ром мы не бы­ли с ней зна­ко­мы, а уже ве­че­ром я сде­лал пред­ло­же­нье! И она со­гла­си­лась! И ро­ди­лась ты! – Он смах­нул не­воль­ную сле­зу со ще­ки. – Так вид­но суждено… А с гос­по­ди­ном Воль­но­ром я сам по­тол­кую… – Раз­вер­нув­шись, он бы­ст­ро на­пра­вил­ся к до­му.

Тай­ные аген­ты по­спе­ши­ли сле­дом. Уже у крыль­ца Бургомистр обернулся к ним:

– На охоту выезжаем рано… А дочь запереть все же придется… Иди знай, что завтра ей стукнет в голову. Так спокойней… – и поднялся в свою спальню.

Он долго не мог заснуть. Все думал о дочери, о покойной Луизе, о предстоящем разговоре с Князем…

Ленард безумно любил свою единственную дочь, которая, как две капли воды, была похожа на мать. Случись что с Марией – Ленард, не задумываясь, послал бы к чертям и карьеру, и славу, и власть, и деньги! Даже самого Князя! Он любил ее так, словно этим отмаливал свои грехи за прежние годы…

Бургомистр дос­тал из шка­тул­ки пись­ма же­ны и, в ко­то­рый раз, развернул их. И вдруг од­но при­влек­ло его вни­ма­ние. Да­же не пись­мо – запис­ка. Сре­ди всех бу­маг Ле­нард толь­ко сей­час уви­дел ее и удивил­ся: как это он рань­ше не за­ме­тил?!.. Эта бы­ла по­след­няя запис­ка его по­кой­ной же­ны. Он про­бе­жал гла­за­ми ро­зо­вый лис­ток, с поч­ти вы­вет­рив­шим­ся запахом лю­би­мых ду­хов Луи­зы и приложил его к губам, вновь со всей отчетливостью понимая, что он совсем один на этом свете!       

 

 

Глава восьмая

 

День обещал быть теплым и солнечным. Наскоро проглотив вкусный завтрак, Антон надел плащ и высокие сапоги.

Вскоре под окном зацокали копыта. На каурой лошади воссе­дал Бургомистр, на гнедой – тайный агент Белый.

Садясь на вороного коня, Антон спросил у Бургомистра, почему с ними нет Марии, на что тот сообщил, что она не любит охоту, ей захотелось отправиться днем за покупками.

На охоте бу­дут ин­те­рес­ные лю­ди, разъ­яс­нял Ле­нард, де­ло­вые и нужные: в лю­бой мо­мент мо­жет по­на­до­бить­ся как их по­ло­же­ние, так и распо­ло­же­ние. Се­го­дня в ле­су со­бе­рут­ся поч­ти все, с кем сле­ду­ет подружить­ся, по­учал Бургомистр скри­па­ча: ди­рек­тор фи­лар­мо­нии и главный бан­кир, у ко­то­ро­го мож­но за­нять уй­му де­нег для скри­пич­но­го фести­ва­ля (а ес­ли быть с ним на­ко­рот­ке, то и про­сто по­про­сить – как благо­тво­ри­тель­ность). Бу­дет вла­де­лец всех трех из­да­тельств го­ро­да: двух га­зет и од­но­го жур­на­ла, что не­ма­ло­важ­но для рек­ла­мы. Обязатель­но поедет охотиться пле­мян­ник ко­ро­лев­ско­го ми­ни­ст­ра, уве­рял Бургомистр Ан­то­на, что от­кры­ва­ет путь к вы­сту­п­ле­нию при Дво­ре, и еще дя­дя од­но­го по­сла, а уж это – за­ру­беж­ные га­ст­ро­ли. Сло­вом, скри­па­ча ждет слав­ная охо­та.

Итак, после утреннего кофе, Черный остался сторожить Марию, а Бургомистр, Антон и Белый мчались верхом к лесной поляне, где всегда проходил охотничий сбор.

За ними спешили повозки со слугами и егерями. Слуги везли одежду, посуду и продукты, а егеря – туго набитые баулы, в которых лежали кожаные патронташи и чищеные ружья. Замыкал охотничий поезд возок с псарями. Гончие в пути дружно лаяли на всех и вся.

При­быв на ме­сто, Ан­тон уви­дал с де­ся­ток ожив­лен­ных муж­чин в охотничь­их кос­тю­мах. Слу­ги раз­би­ва­ли шат­ры и сби­ва­ли сто­лы, еге­ря наби­ва­ли ру­жья па­тро­на­ми, а гос­по­да ку­ри­ли чу­бу­ки и труб­ки и рассказыва­ли друг дру­гу ста­рые охот­ни­чьи бай­ки. Ви­ди­мо, не­ждан­но пришед­шая вес­на дей­ст­во­ва­ла на всех благо­твор­но, как и вре­мен­ное отсут­ст­вие Князя: все бы­ли ми­лы, уч­ти­вы, рас­ко­ва­ны и ост­ро­ум­ны. То и дело лес­ную по­ля­ну ог­ла­шал гром­кий смех по­сле со­ле­ных шу­ток и пересолен­ных анек­до­тов, ко­то­рые под се­мей­ным кро­вом не рассказывались да­же ше­по­том.

Соскочив с лошади, господин Ленард взял под руку скрипача и подвел его к большой группе мужчин.

– Знакомьтесь, господа! – привлекая всеобщее внимание, произнес он. – Антон-музыкант, о котором вы уже наслышаны!.. – и нерешительно добавил: – Гм-гм!.. Мой будущий зять!

Антон сбросил плащ и остался в новом костюме.

Анекдоты смолкли. Все, дивясь и широко улыбаясь, обступили слегка смущенного музыканта. В самом деле, костюм очень ему шел: бархатный темно-вишневый пиджак, полосатые брюки, заправленные в сапоги, яркий шейный платок под отложным воротничком белоснежной рубашки. А уж сообщение Бургомистра делало его просто человеком их круга.

К нему тотчас подошел городской Скульптор и тут же сообщил всем, что создаст памятник скрипачу, если Магистрат выделит деньги.

– Хорошая идея! – одобрил Ленард. – Надо только объявить обязательную добровольную подписку на сбор золота для статуи.

Антон пытался отнекиваться, на что Скульптор недовольно заметил:

– Вам может, памятник и не нужен, но народу!.. Мы-то с вами – люди маленькие: чего народ прикажет – то и сотворим! Так что не привередничайте, господин музыкант!

Скульптор был реалистом, то есть умел правдиво отображать окружающий мир… глазами Бургомистра. Он уже видел, стоящего на пьедестале музыканта со скрипкой в руках. Разметавшиеся на ветру волосы, горящий взгляд, тонкие пальцы…

К тому же, Скульптор был не только реалистом, но и провидцем. Он имел большую семью. Во дворе его дома стояла многофигурная композиция, которую он не мог закончить уже много лет. Вначале он изваял себя и свою тогда еще будущую жену. Первоначально выбитая на постаменте надпись, гласила: «ДВОЕ И ЛЮБОВЬ». Но каждый год, с увеличением семейства, Скульптор добавлял к композиции новых членов своей фамилии, всякий раз меняя название: «ТРОЕ И ЛЮБОВЬ»… «ПЯТЕРО И ЛЮБОВЬ»… «ШЕСТЕРО И ЛЮБОВЬ»…

Теперь его жена ждала седьмого ребенка, но Искусство ждать не хотело, и в мастерской уже родился новый гипсовый придаток к шедевру. Свое очередное дитя скульптор развернул спиной к зрителю и заставил обнять отцовское колено: ведь неизвестно, мальчик это будет, или девочка…

Объявив Бургомистру свою идею, он отошел в сторонку, предоставив другим возможность пожать Антону руку и сказать несколько теплых слов в его адрес.

– Может, выпьем, господа? – предложил Гостинщик и щелкнул пальцами своим поварятам.

На широченных пнях шестивековых дубов, нарочно спиленных ради охотничьих пирушек, тут же появились бокалы и бутылки с вином.

– За нового члена охотничьего общества! – хорошо поставленным голосом провозгласил директор филармонии.

И все выпили за Антона.

– За здоровье зятя господина Бургомистра! – выкрикнул Галантерейщик.

И все снова осушили бокалы за скрипача.

– За удачную охоту! – предложил тост одноглазый полковник с черной повязкой на правом глазу, напоминающий пирата.

И все выпили по третьему разу.

– Когда-нибудь стреляли? – поинтересовался он у скрипача.

– Я не люблю, когда стреляют, – ответил Антон, вспомнив слова Снегиря.

У полковника округлился единственный глаз:

– Тогда зачем, позвольте спросить, вы здесь?!

Рыжий полковник был не только без правого глаза, но и без левого уха, кроме того, у него отсутствовало два пальца на левой руке и три на правой. Все эти ранения он получил не на войне, а на охоте после обильных «лесных излияний». Кроме того, одна нога, попавшая в капкан, была слегка короче другой. Но он гордился своими увечьями, как солдаты гордятся орденами и медалями.

– Уметь стрелять должен каждый мужчина! – нравоучительно рявкнул он. – Будь моя воля, – у меня стреляли бы все: и женщины, и дети!.. Враг не дремлет! – гаркнул на всю поляну захмелевший вояка и отошел в сторонку, сразу потеряв всякий интерес к Антону.

Зато к нему тут же заспешили с двух сторон Рыбник и Галантерейщик. Рыбник – благодушный здоровяк, от которого за версту разило одеколоном и копченой рыбой – широко улыбаясь, взял Антона под руку.

– Вчера закоптил два бочонка с миногами. Один – ваш!.. А пожелаете осетрину или форель, – мигом доставлю!.. Но и вы помогите мне… – И добавил уже шепотом: – Проклятые налоги!.. Убедите вашего будущего тестя снизить их!.. Нет-нет! Только не в ущерб городу! Исключительно для меня! – и грубо рассмеялся своей шутке.

Антон что-то промямлил в ответ, облизнув сухие губы. Рыбник же понял это по-своему:

– А уж я позабочусь о жирных карпах, фаршированной щуке и розовом балыке!

– Простите… – Антон с трудом высвободил локоть, за который тут же вцепился Галантерейщик – худой и длинный, как жердь, совсем еще молодой человек с бакенбардами – главный модник города.

– Одна просьба, господин скрипач, – сказал он Антону. – Вы – молоды, я – тоже. Надеюсь, подружимся… – Он согнулся в три погибели и жарко зашептал музыканту на ухо: – Помогите открыть ночной магазин.

– Ночной?! – поразился Антон. – Но ведь ночью все спят!

– Не все! – закатил глаза Галантерейщик. – У молодых вдов и перезрелых дев – сплошная бессонница, – он противно хихикнул. – Помогите, господин скрипач!.. Постоянный пригласительный билет вам обеспечу…

– Не уверен, что смогу! – покраснев, отрезал Антон.

Внезапно на поляне зазвонил телефон. Бургомистр подошел к древнему дубу и, засунув руку в дупло, вытащил телефонную трубку:

– Бургомистр слушает!..

Присутствующие на поляне, словно по команде, заткнули пальцами уши.

– Все в сборе, ваша светлость!.. Со мной, ваша милость! – и взглянул на Антона. – Ждем только вас… – и бросил трубку обратно в дупло. – Его светлость, – объявил он всем, – уже выезжает!

Бургомистр подозвал Егермейстера.

– Все готово?

– Как всегда, ваше превосходительство!

– Тшш!.. Кабаны на месте?

– В кустах.

– Зайцы?

– В мешках.

– Куропатки?

– В силках.

– Будем надеяться, охота пройдет удачно, – вздохнув, выразил всеобщее желание Бургомистр.

– Как всегда, ваша милость! – браво ответил Егермейстер.

Минут через десять послышалось: «Едет! Едет!» – и на охотничью поляну влетела карета.

Бургомистр, сломя голову, кинулся встречать Князя.

– Без вас не начинаем! – по-военному доложил он ему.

– Могли бы и начать, – сказал Вольнор, спрыгивая со ступеньки кареты.

Князь был человеком странным даже на первый взгляд. Хромал на левую ногу, но казался при этом стройным. На вид ему можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят, а то и все девяносто. А находясь рядом с ним, чувствовалось затхлое дыхание склепа. Брр! Он носил наглухо застегнутый черный мундир с золотыми галунами и лакированные сапоги со шпорами.

Князь пристально глянул в глаза Бургомистра своим тяжелым и пронзительным взглядом.

– С утра хочется кабанчатины!.. Или кабанятины? Как правильней?

– Кабанины! – по-военному отсалютовал Егермейстер.

– Словом, свинины! – И Князь прямиком направился к накрытым пням, равнодушно кивая на пути каждому охотнику. Все, кто был на поляне, склонили пред ним головы.

– А вот и наш музыкант! – гордо произнес Ленард и подвел скрипача к Вольнору.

Тот оценивающе взглянул на Антона.

– Давно мечтал свести знакомство с настоящим скрипачом, – удовлетворенно улыбнулся Князь. – Вы ведь скрипач настоящий?

Антон в смущеньи развел руками.

– Гений! – утвердительно ответил за него Бургомистр.

– Да что вы! – задохнулся в смятении музыкант. – Я совсем не тот, за кого меня принимают!

– Как – не тот?! – улыбка моментально слетела с лица Вольнора. Он вопросительно глянул на Белого: – Кто это?! Кто он, я тебя спрашиваю?!!

– Антон-музыкант, – подтвердил тайный агент.

– Да, это я, – сказал Антон. – Но я вовсе не гений.

Вольнор расхохотался. Вслед за ним расхохотались все.

– Вот оно что! – ус­по­ко­ил­ся Князь. – Весь­ма по­хваль­но! Скромность и ге­ни­аль­ность ужи­ва­ют­ся край­не ред­ко. Хо­тя скром­ность хо­ро­ша в ме­ру. Жить нуж­но лег­че, а ды­шать сво­бод­ней. Ведь на све­те столь­ко ра­до­стей! Охо­та, на­при­мер. Или лег­кий флирт. Да-да! Без него жизнь по­ка­жет­ся пресной. А скач­ки! Ду­эли! Кар­точ­ные иг­ры! Друже­ские по­пойки!.. Не все же на скрип­ке иг­рать! Мой вам со­вет: чуточ­ку пе­ре­дох­ни­те.

– Отдыхать от того, чем живешь? – недоуменно спросил Антон.

– Пусть ежедневно занимаются неучи и бездари. Вы же, юноша, – гений (если верить словам господина Ленарда). А я ему верю, потому что он – бывший музыкант! – Антон удивленно глянул на Бургомистра. – А гению достаточно лишь выйти на сцену и начать играть!.. Ведь ваш дар – от Бога. За это и выпьем!

После этого Антон получил из рук Егермейстера новехонькое ружье.

– Действуй, как я! – посоветовал ему будущий тесть.

Вы­пив с Воль­но­ром, вся охот­ни­чья рать дви­ну­лась вглубь утреннего ле­са. Нерв­ни­ча­ли псы, на­тя­ги­вая тон­кие ме­тал­ли­че­ские це­пи: им не давали по­коя знакомые за­па­хи, ис­хо­див­шие из лес­ной ча­щи.

Егеря и псари, разделив охотников на группы, разошлись вместе с ними в разные стороны. За кустами остались цветные шатры. Антон ехал рядом с Князем, Бургомистром и одноглазым полковником. Солнце уже поднялось над лесом, но было еще прохладно, лишь хруст веток под конскими копытами изредка прерывал тишину.

Вдруг где-то впереди затрубил охотничий рог, его возглас подхватил в стороне другой, совсем рядом – третий.

И сразу же вблизи грянул выстрел, чуть подальше – грохнул другой, где-то эхом бабахнул третий!

Испуганно вспорхнули птицы, ища защиты в небе.

Одноглазый полковник вскинул ружье.

И тут раздался треск раздираемых кустов, перед охотниками – в поисках спасения в этой стороне – появился загнанный кабан с крошечными безумными глазками. Увидев людей и здесь, он помчался прямо на них.

Не успел Антон отскочить в сторону, как три выстрела уложили кабана на месте. Смерть была мгновенной.

– Знай наших! – пробасил полковник. Из ружей его, Князя и Бургомистра шел белесый дымок.

Антон увидел кровь на оскаленной мертвой морде зверя, и деревья поплыли перед его глазами, а к горлу подступила тошнота. Хватаясь за ветки орешника, он свалился с коня на траву. Откуда-то издалека донеслись крики, выстрелы, гудки рожков, ржанье коней… Затем на него пролился холодный дождь с неба, и кто-то стал бить его по щекам…

Ан­тон рас­крыл гла­за. Над ним скло­ни­лось ис­пу­ган­ное ли­цо Бургомистра, по­ли­вав­ше­го его во­дой из кувшина. Де­ревь­ев над го­ло­вой не бы­ло, не­бо ис­чез­ло то­же, и он по­нял, что ле­жит в шат­ре.

– Ну, вот, – обрадовался Бургомистр. – Кажется, полегчало!

Охота была сорвана. И вновь по вине Антона.

– Тряпка – этот ваш скрипач! – басил рядом одноглазый полковник. – Слаб оказался на поверку.

– На то он и скрипач! – пробовал защитить его Бургомистр. – Это вам не в казарме – ать-два! Скрипачи – народ тонкий.

– А я говорю: слабак! – огрызнулся искалеченный вояка и презрительно покинул шатер.

Антон прикрыл глаза. Ему было неловко.

– Это хорошо, что слабым оказался, – вдруг услышал он голос Князя. – Кто не без слабостей!..

– Научится, молод еще, – заверил его Бургомистр и вновь вылил на музыканта воды из кувшина.

Скрипач затряс головой и резко сел.

Он увидел Вольнора. Тот стоял рядом и неотрывно смотрел на шею Антона, где под развязанным шейным платком болтался серебряный медальон с буквой «N.» в виде двух ноток.

– Да, – ледяным голосом сказал Князь, – охота – это столько положительных эмоций! – и, не оглядываясь, вышел из шатра.

 

 

Глава девятая

 

Хоть охота до обеда оказалась короткой, на вертелах уже жарились две кабаньи туши, с десяток зайцев да десятка три куропаток.

Над поляной тут и там поднимался к небу аппетитный дымок.

Полдень лежал в низине на боку, молчаливо улыбаясь и вдыхая дым от костров, как будто он устал на охоте, и его клонило ко сну.

Охотники же неутомимо сидели за столовыми пнями и, покуривая трубки, травили охотничьи байки.

– Помню в прошлом году в море, – рассказывал Рыбник, – поймал я молодую русалку. Как и полагается: с хвостом. С одной стороны – известное неудобство, зато с другой – ноги не кривые.

Все громко расхохотались над рыбацкой шуткой.

– Лежит себе в сетях, да так жалобно смотрит! – продолжил он.

– И что? – спросил Галантерейщик. – Отпустил?

– Нет! Домой привез.

– И что жена? – загоготал полковник. – Небось, прогнала обоих?

– Зажарила ее! И – все дела! – закончил свой рассказ Рыбник под общий хохот.

Все знали, что сам он никогда не рыбачил, да и моря в их стороне не было.

Антон вышел из шатра, разбуженный смехом, и присел поодаль от компании, на самом конце скамьи, рядом с Бургомистром.

– Как самочувствие? – тихо спросил его Ленард.

Антон не ответил, а, в свою очередь, спросил сам:

– Скоро домой?..

– Скоро, – шепнул Бургомистр и налил ему вина из кувшина. – Соскучился?..

Антон кивнул и выпил.

К ним подошел Егермейстер.

– Запасы пополнены, ваша милость!..

– После обеда продолжим, – дал указание Бургомистр.

– …А у меня был особый случай! – донесся голос Мясника с другого конца стола. – Охотился я в горах на баранов. День прошел, другой, и – все зря!.. Ни одного не убил… Возвращаюсь в долину и вижу: сидит кто-то у пня. Шерсть дыбом, глазища злые, рога – во! Сидит – и хвостом по пню постукивает.

– Неужто зубр?!. – воскликнул Галантерейщик.

– Ты дальше слушай… Стучит себе, значит, по пню да копыто копытом потирает.

– Козел, что ли? – не выдержал Галантерейщик.

– Сам ты козел!.. – разозлился Мясник. – Вскинул я ружье и, не глядя, бабахнул! Как заверещит он, как взвоет! И послал меня куда подальше!

– По-человечьи, что ли?! – удивился Галантерейщик.

– Ага! Как сапожник!

– А что сапожник?! – обиделся Сапожник. – Это мой отец ругался, а я – ни-ни!..

– Да кто ж это был?! – закричали все разом.

Мясник обвел всех глазами:

– Черт, вот кто! Чтоб он пропал, нечисть рогатая!

Охотники ахнули. Кто-то перекрестился.

– Не знал я, что вы чертей не уважаете, – раздался холодный голос Князя.

– А за что их любить-то, ваша светлость?! – удивился Мясник.

– А любить никто и не просит. Их уважать надо, – жестко сказал Вольнор. – И бояться!..

– Еще чего! – усмехнулся Мясник. – Было б за что!

– За мудрость, – ответил Князь. – Да за ясновидение. Тот несчастный черт, когда слал вас подальше, не сказал, когда вам убраться?

– Нет… – растерялся Мясник.

– Зря. А ведь он вас пожалел, – усмехнулся Вольнор. – Дал спокойно пожить… Так вот сегодня ночью это и случится.

– Что «это»?.. – у Мясника дрогнул голос, а все застыли с бокалами в руках.

– ТО САМОЕ, – промолвил Князь и громогласно расхохотался.

На этот раз его никто не поддержал: всем стало жутко.

– Гостинщик! – вскочил на ноги Бургомистр. – Мясо на стол! И – побольше вина! А вас, господа, я бы попросил говорить лишь о веселом! Вы не на службе!

Поварята подали на больших блюдах мясо и дичь. Жир капал на столы и на манжеты, стекал по подбородкам и за воротники. Обглоданные кости летели в жаркие собачьи пасти.

А потом были песни. И пьяные шутки. И снова – вино! И – дружеские объятья…

– Нравится? – спросил у Антона Бургомистр.

– Оч-чень!.. – с непривычки захмелев, ответил тот. – Мне бы р-ружье!

– Молодец! – стукнул его по плечу одноглазый полковник. – Умение стрелять никому не повредит. У меня бы все стреляли! – И бабахнул в небо.

– Это только с первого раза трудно, – зашептал на ухо Антону Белый. – Потом привыкнете...

– А скажи-ка, музыкант, – крикнул ему через стол Вольнор, – смог бы ты выстрелить в Снегиря?!

– В кого? – переспросил Антон: он уже плохо соображал. – Кто это?

– Певчая птичка! – зло расхохотался Князь. – Из них вкусное блюдо получается: «Снегирь в майонезе»! – пальчики оближешь!.. Ну, так как: смог бы?

– Н-не-ет, не ел, – замотал головой Антон и бессильно уронил ее на руки.

Кругом царило пьяное веселье. Лишь у одного Мясника была на лице неземная грусть...

После обеда охота была продолжена. Убили всех кабанов, добили всех зайцев, отстреляли всех куропаток, которых привезли из питомника. Больше всех охотничьих трофеев оказалось у Вольнора, потом у Бургомистра, и – наконец, у полковника.

Однако Князь был в плохом настроении. Он отпустил карету, ехал верхом позади всех, и неотрывно смотрел Антону в спину.

Ленард заметил это и, чуть отстав, настороженно поравнялся с Вольнором.

– Чем-то расстроены, ваша светлость?

Тот перевел свой тяжелый взгляд на Бургомистра.

– Как все-таки его имя? – спросил Князь.

– Кого?.. – Ленард сделал вид, будто не понял о ком идет речь.

– Скрипача, – мрачно сказал Князь и вновь впился глазами в Антона.

– Антон! – ответил, как ни в чем не бывало, Бургомистр. – Или вы забыли?.. – И сделал удивленное лицо.

– Ладно, проверим… – холодно промолвил Вольнор и, вонзив шпоры в лошадиные бока, догнал Белого.

– Олень! Вот он! – внезапные возгласы егерей отвлекли Ленарда. – Заходи слева! Окружай!..

– Вперред!.. – браво заорал Антон и на всем скаку бросился в чащу. Только не влево, куда помчались все, а направо.

За ним тут же устремился Белый.

Ленард, почуяв недоброе, галопом помчался за Князем, видя что и тот свернул за скрипачом. И недаром! Вскоре из той стороны донеслось два выстрела, раздавшихся почти одновременно. Ленард выскочил на лесную прогалину и увидел, что Антон чуть не вывалился из седла. «Видно, сильно пьян», – с облегченьем подумал Бургомистр. В ту же секунду он заметил Белого и Князя, подъехавших к Антону с двух сторон. Из их стволов вился сизый дымок. Ленард, оставаясь незамеченным, с ужасом наблюдал, как они оба вскинули ружья и, прицелившись, почти в упор дали новый залп по скрипачу! Теперь он готов был поклясться, что видел это! Но и на этот раз Антон удержался в седле. Лица стрелков одинаково выражали озадаченность, недоуменье, а у Князя – впервые за то время, что Ленард его знал – еще и страх.

Отец Марии стегнул своего коня и ринулся к музыканту. Белый перезарядил ружье, но Князь, заметив Ленарда, его остановил:

– Зря стараешься. Удрал твой олень! – и, огрев плеткой коня, помчался назад через поляну. Уже на полном скаку он обернулся и, что есть силы, прокричал Бургомистру: – Все-таки у твоего будущего зятя другое имя!..

– Не может быть!.. – изумленно прошептал тайный агент, и было непонятно, к чему относится это восклицание.

«Что это все значит?.. – обомлел Ленард. – Почему Антона хотели убить?.. Неужели только за то, что он стал женихом Марии?.. Или есть  иная причина? Князь что-то сказал насчет имени... что же за всем этим кроется?..»

Но главным открытием стало для Ленарда то, что Белый и, скорее всего, Черный – на самом деле служили не ему, а Князю! Он вдруг осознал, что все эти годы, пока он находился на посту Бургомистра, – за ним денно и нощно, тайно и явно шпионили два чужих агента и доносили в Радостный Замок каждый его шаг и каждое слово!

– Пошел прочь! – замахнулся он плеткой на Белого, догнавшего его, и тот недоуменно и даже обиженно отъехал в сторону. А Ленард поспешил за Антоном.

Тот неспешно ехал по лесной тропе. Рядом с ним трясся в своем седле Скульптор.

– Мы сейчас же начнем работать! – убеждал он скрипача. – Сегодня ко мне должно явиться Вдохновение!

– Только не сегодня… – отнекивался тот. – Я себя чувствую… не очень…

– Но завтра его может не быть!..

– Кого? – не понял Антон.

– Вдохновения!..

– Нет-нет! И не просите!.. – мотал головой скрипач.

Но Скульптор был настойчив и неумолим:

– Один лишь час! Я только определю пропорции, характер, позу! – Он тянул его за руку.

– Отпустите! – бормотал Антон. – Я упаду с лошади.

– Ну, прошу вас!

– Ступайте, ступайте! – прикрикнул Бургомистр на ваятеля, догнав Антона. – Завтра в Ратуше и поговорим.

– Но Вдохновение! – чуть ли не плача, вопрошал Скульптор.

– Оставьте его у себя на ночь, – посоветовал ему Ленард и, взяв поводья из рук Антона, повернул вместе с ним в город.

– Куда это мы?.. – удивился тот. – А охота?!

– Охота закончилась. Я хочу, чтобы вы с Марией немедленно покинули город.

Антон непонимающе взглянул на Бургомистра.

– Я передумал. Я не буду держать вас рядом с собой, – ответил тот, поймав на себе недоуменный взгляд скрипача. – Теперь я хочу и даже требую, чтобы вы умчались, куда глаза глядят.

– Но почему?! – удивился Антон. Он не совсем понимал, почему так взволнован отец Марии. Хмель еще не выветрился и не позволял трезво воспринять происходящее.

– Тебя подстерегала опасность, – Ленард обернулся назад, уверенный, что увидит за спиной Белого, но дорога была пуста.

– Что за опасность? – никак не понимал Антон.

– Тебя хотел убить Вольнор, – глухо ответил Ленард.

– Князь?! – поразился Антон. – За что?!

– Он – не Князь, – сказал Бургомистр.

– А кто?.. – спросил скрипач, чувствуя, что в туман голове его рассеивается.

– Это длинная история, – ответил Ленард, – но я хочу, чтобы ты знал все. Слушай же!..

 

 

Глава десятая

ИСТОРИЯ ОПЕРНОГО БАСА, РАССКАЗАННАЯ БУРГОМИСТРОМ.

 

Перенесемся же лет на двадцать назад, в небольшой театральный Балаганчик.

В по­лу­ни­щей труп­пе слу­жи­ли бас и хо­ри­ст­ка. Ей бы­ло сем­на­дцать, ему – око­ло три­дца­ти. Оба лю­би­ли му­зы­ку, вме­сте пе­ли в опер­ных спектак­лях, а так­же на свадь­бах и по­хо­ро­нах. Им час­то при­хо­ди­лось голодать, но они ни­ко­гда не уны­ва­ли, и ка­ж­дое ут­ро бла­го­да­ри­ли Бо­га за то, что жи­вут на зем­ле. Об­ла­дая род­ст­вом мыс­лей и чувств, они, как это не­ред­ко бы­ва­ет, по­лю­би­ли друг друга.

Но когда директор балаганчика заметил, что хористка ждет ребенка – он выгнал бедняжку на улицу. Побежать бы певцу в директорский кабинет, и просить бы за нее, и клясться в вечной любви к ней, но!.. он не сделал этого. Он струсил, побоявшись потерять место в театрике и стать героем закулисных анекдотов. И открестился от нее.

ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]