Ветер в ничто - Пригодич Василий - страница 3 - Bookorbita.com

84. Мне снилось: будто я... - еврей... - Стою у храмовой калитки, Из-за распахнутых дверей Я вижу ризы и накидки, Платки и колыханье свеч, Скользящие в проеме тени, Мерцанье глаз, смещенья плеч У падающих на колени. И я стою, потупив взор, В задохе, в судороге, в страхе. Озноб: поет церковный хор... Пот проступает по рубахе. Чужому Господу хвалу Поют в неведомом мне храме. Я на Распятого хулу Шепчу кровавыми губами. Вдруг возглас: <Смертью смерть поправ> Взмывает над кадильным дымом. Как вор дрожу я, свет украв... И горе в сердце недвижимом. Гляжу входящим в храм вослед От слез незрячими глазами. Из храма бьет незримый свет Невероятными снопами. О как мне хочется войти Туда, в лучи, в Христову славу... Но нет... Заказаны пути Тем, кто несет в себе отраву. И я разбил души сосуд, Зашедшись в истеричном плаче... Меня иначе погребут И отпоют меня иначе. 1 июня 1977 года 85. А. Жид. Милорд не скинуться ли нам по рублику Купив спуманте пить из боккара В холщовом фраке выходить на публику Пора мой друг рога трубят пора Судьба - в вощенке кислая ириска Лизни сорви обертку и потом Ты будешь обезглавлен и изыскан Осыпан цветопадом хризантем Какая гиль! Весна набиты конки Звон цепи ржа щебечущий галдеж И на шнурке гайтанном у иконки Ты вздрогнешь конвульсивно и замрешь А впрочем - нет! Оплеванная Фея Грядет разбитой лирою грозя Душа твоя - небритого Орфея - Распята на серебряных гвоздях 5 мая 1967 года 86. Г. Л. Мне истина разверзлась в Слове. Возликовал телесный прах. В славянской, грязной, вязкой крови Мой храм, мой стыд, мой грех, мой страх. Бунтует, черная, и жаждет Себя спесиво расплескать. Душа изъязвленная страждет Молиться, каяться и лгать. Мой род глумлив, талантлив, мрачен - Погромы, войны, мятежи - И я, последыш, молью трачен, Иной судьбы не заслужил. И я, как вы, питаю в сердце Страх перед Господом Живым , Презрение к единоверцам И ужас расовый к чужим. И мне воздастся полной мерой За вашу кровь, за ложь, за блуд, Когда меня в тумане сером На виселицу повлекут. И я, в петле забившись гнусно - Марионетка-арлекин - Подумаю о том, как грустно, Что я не сын родных осин. 1 июня 1976 года 87. Т. К., Я.С. Жизнь - тусовка и тщета. Такова эпоха. Жажду прочности щита Зевса Эгиоха. Боль пронзительно остра. Прет навылет вертел. Расстаемся мы, сестра, Может быть, до смерти. Мировая требуха В дьявольском желудке. В интонации стиха Старые погудки. Ночь. Мороз. Метель и лед. Болен я и жуток. До посадки в самолет Меньше полусуток. С поэтических котурн Шмякнусь мордой в лужу. Улетаешь на Сатурн, - Оставляешь душу. Стали детские стишки Яростной балладой. Из моей седой башки Вышла ты - Палладой. Вурдалаки, псы-дружки: Пасти, когти, лапы. Осторожные шажки Направляешь к трапу. Человечьих сальных стай Маята убога. Улетаешь, - улетай... Только веруй в Бога. Разгрызай судьбы гранит, Не журись на долю Он спасет и охранит, Даст покой и волю. Не печалуйся, прости Тех, кто сбоку, между. Мы хотим тебя спасти, Подарить надежду. Трудно спрясть в стальную нить Волокно любое... Нас нельзя разъединить, Мы всегда с тобою. 2 января 1982 года 88. Национальный спорт: горелки, Застолья злая чехарда, Изысканные посиделки, Разысканные господа... И в этой зыбкой круговерти, В бенгальском чадном колесе, Я забывал совсем о смерти И был талантливей, чем все. Метель с дождем пороли воду Моих Фонтанки и Невы. Я пил стаканами свободу И был свободнее, чем вы. Я не боюсь хулы и славы: В запасе вечности мешок. Плесни мне, Антиной, отравы В щербатый кратер на вершок. Высоколобые клевреты, Хоть я - отступник-ренегат, Надеюсь, русские поэты Меня возьмут с собою в ад. Пусть я привержен к странной влаге, Но попадаю в колею... Ведь я умею на бумаге Творить вселенную свою, Где бродят смутные светила, Где Бог смеется и грустит, Где Матерь Божья приютила Своих подружек Аонид. 8 ноября 1980 года 89. И. З. Во всем мне хочется дойти До оболочки.., А не до сути... Все пути - Без проволочки. Я - раб разнузданной молвы, Царь суесловья. <Если угодно> и <увы> Мои присловья. Долил Господь стакан вина Мне, недоумку. Ничья вина? Моя вина. Стакан не рюмка. Я получил свое сполна. Желта монета. Ничья вина? Моя вина. Прощай, планета. Туман кровавый застит мозг. Живуч я - гнида. Теряю сон. Теряю лоск. Прощай, планида. Мой ангел бодрствует в ночи, Роняя перья. Ты знаешь все, но промолчи Из суеверья. Стою с протянутой рукой У двери рая. Бью кулаком, стучу клюкой И обмираю. И у меня, как у крота, Закрыты вежды... Не вдруг откроются врата На зов надежды. 27 апреля 1993 года 90. ДВАДЦАТЬ ДВА ПОСЛАНИЯ I. В. К. Возликовала духа плоть. Намокла нижняя рубаха. Ослобонил меня Господь От разъедающего страха. В извивах пакостных словес, Шизоидных и лучезарных, Страх стушевался и исчез, - И я захныкал благодарно. Набрякших век подъемный мост, Скрипя, открыл картину мира. Ответ на все вопросы прост: Не сотвори себе кумира. Запей духовный бутерброд Глотком воды чужого моря, Забудь народ, оплот и род, Вдохни соленый воздух горя. Я - пассажир, а не судья В не мной сколоченном ковчеге... Вонзись, харонова ладья, В песок на залетейском бреге. 24 февраля 1978 года II. В. Т. Сними мишурное обличье. Побудь в раздумье недвижим. Яви таимое величье Не только близким, но чужим. Ведь маска площадного мима Навек не скроет хитреца. Картон в чаду огня и дыма Пронижет аура лица. И все увидят, холодея, Что, нарушая общий строй, Под балахоном лицедея Бредет трагический герой. За ним на фуре в пестрых лентах Везут нехитрый гардероб, И серебро для монумента, И эшафот, и тесный гроб, Ведро чернил, полпуда грима, Реприз дубовый поставец, Тугие крылья серафима, И поэтический венец... Друзья склонятся горделиво. Враги рассеются, как дым... И ты уйдешь неторопливо На небо вечно молодым. 9 августа 1978 года III. Г. М. Щеголеватый поползень, артист, Артикул разучивший под сурдинку, Гнетет тебя факира тяжкий свист И загоняет выспренно в корзинку. В норе из прутьев - теплое гнилье: Труха, трава, вода и даже пища. Ползи в свое предвечное жилье, В дарованное утлое жилище. Перевари несбывшийся пленер, Сжав челюсти в неумолимой муке, Пока фигляр не бросит на ковер Перед толпой выделывать кунштюки. Очковой кобры неподъемна роль Для поползня-ужа, художника-придурка... Укрой от всех надуманную боль, Фальшиво размалеванная шкурка. Толпа зевак топорщит бельма глаз, Перстами тычет и гогочет гадко. Не умирай от гордости, сейчас Очнешься от сердечного припадка. Раздуй свой бестелесный капюшон, Облей слюной вспухающее жало... Гляди: факир от ужаса смешон, А рыночная мразь бежала. 11 февраля 1979 года IV. А. Ст. Глухонемой меж кукол хора, - Усталый, нежный и хромой Любовник дряблой Терпсихоры Идет в метро. Пора домой. Зал пуст, как пошлая бутылка. Нога болит. Спектакль не впрок. От пропотевшего затылка Клубится в сумерках парок. Отхаркались аплодисменты. Привычный грим небрежно стерт. Затасканные комплименты Нашептывает грустный черт. Где композитор, балетмейстер? Жрецы, завистники в душе... Ушли варить невкусный клейстер Для будущих папье-маше. Шестнадцать полных рюмок пота Он выплеснул сегодня в зал, Такую дерзкую работу, Валясь с катушек, показал. Толчками перла боль, помногу, Как водка в глотку с утреца. Он грыз прокушенную ногу... Никто не понял хитреца. Ночь сладострастно бархатиста. Он едко шутит чуть живой... И обаяние артиста Как нимб, чадит над головой. 5 апреля 1983 года V. Дм. Шар. Скандинавист, фразер, кирюха, Педант, авантюрист, жуир... Не воскресит уж бормотуха Тебя и не вернет в сей мир. Прожил как вешний одуванчик Ты жизнь забавную свою. Нальет Господь тебе стаканчик Вина церковного в раю. Ты не чиновен, и реляций Костлявых стук не канет в гроб. Соавторы твоих фелляций Перекрестят в кармане лоб. Какая черная обида - До судорог, до немоты: Урчат в утробе кровью гниды, А Богу душу отдал ты. Столь благостен и деликатен - Опохмелявшийся святой - Ты был им, сукам, неприятен Своей повадкой и судьбой. Завою в голос, будто прачка, И разобью об стол кулак. Ну, где ж она, твоя удачка, Новопреставленный чудак. 1 декабря 1978 года VI. Г. Мих. В кого ударит гром копьем, Тот не умрет в мгновенье века, Растекшись по траве живьем Кипящей шкурой человека. Он гул трескучий ощутит Расплавившимися ушами, И всаженный до плеч в аид Заплачет черными слезами. И волдырями узрит глаз Чужих галер крутые груди, Пока горячечный экстаз Загробный ветер не остудит. И пыточное колесо По млечной полетит дороге... И он поймет, что с ним в серсо Играли люди, а не боги. 31 марта 1978 года VII. М. Люб. Забавен рифменный нарядец Тугих полуребячьих строк. Я - прирожденный тунеядец, Хвастун, нахлебник, шут, игрок. Мои бездумные проказы В водоразделе свето-тьмы Страшней прилипчивой проказы, Опасней легочной чумы. Ступайте с миром, человеки, Не суйте в кал и гной носы. Рифмованные чебуреки Дешевле конской колбасы. Купите пузырек портвейна (Покойник выпить не дурак). Смиренно и благоговейно Я вам желаю всяких благ. Мои сомнительные связи... Но несомненно, что друзья Не понимают: им из грязи Не выйти никогда в князья. Безоговорочно владею Пространством писчего листа... Богопротивная идея Избранничества и креста. Я, хлопцы, леноват немного... Не всякий примет и поймет Престранную привычку Бога Копить для трутней горький мед. Самодоволен, туп и сален - Вместилище для потрохов - Бездарен я и генитален - Приборчик для таких стихов. 29 марта 1981 года VIII. А. Лав. Ты Логос сочетал и Эрос Под знаком нового креста Сшибая с нас и спесь и серость Ты свят и жизнь твоя чиста Тебе орлу доступно небо К тебе склоняется Христос А мы для хлева и для хлеба Закапываемся в навоз Наивный плут князь Мышкин в сбруе Нас ужасая и дразня Искариотских поцелуев Беги воскликнув Чур меня Но помни: в суетности мира Держать пред господом ответ Смертельно смертному... Секира Над головой твоей грядет Врунишка с вечностью в обнимку Дурашка книжный том и гном Накрывшись трансцендентной дымкой Ты растворяешься в фантом Лети... Тебя века искала Твоя безумная стезя На грани кала и астрала С тобой помолятся друзья 29 января 1969 года IX. Г. Мар. Есть в тайном творчестве опасный привкус тленья, Навеянный поветрием чумы, Ведь может метастаз стихотворенья Разъесть навылет детские умы... И живописца кисть неумолимо Ударами загонит на костер, Коль он пыльцу божественного грима Еще со лба и пухлых щек не стер. Распни Христа и счастлив будь, безбожник. Поэт, заткни гугнявых губ сортир. Зарежь в себе художника, художник, Перекрестись и важно выйди в мир. Теург, переболей шизофренией, Зиждительным горением творца... Взлети над мглисто-пепельной Россией И мудро жди амнистии конца. 8 ноября 1977 года X. Друзьям Оплеван я и завербован Тоской, раскаяньем, стыдом. Мой путь давно предзнаменован - На выбор: кладбище? Дурдом? Я жить устал. Сладчайший Боже, В свои нескучные сады Возьми меня, пусть я ничтожен, Но знал фонемные лады. Смерть-избавительница, ныне Приди... сочтемся за труды. Я, словно туарег в пустыне, Хочу испить твоей воды. Мне ничего уже не надо. Я понял все и испытал. Моя посмертная награда - Мной недописанный хорал. Я - полутруп живой и тленный. Рассейся, Майи пелена. Потустороннею вселенной Моя душа полонена. Моя затейливая совесть Фальшивит звонким бубенцом. Жизнь - утомительная повесть, К тому ж с разгаданным концом. Прощайте, господа и дамы! Счастливо бегать по Руси! Исчерпана земная драма, А эпилог - на небеси. Рифмованным чревовещаньем Гневлю я Господа, дурак. Храни, Христос, по завещанью Жену и всех моих собак. 28 сентября 1980 года XI. Д. Не обижаясь на смешки Друзей, родителей, знакомых, Я собирал свои стишки, Как новобранцев военкомы. Угрюмой ватничной гурьбой, Дыша портвейным перегаром, Они бредут, как на убой, По петербургским тротуарам. Несут заплечные мешки, Где спички, мыло, поллитровка, Мои нелепые стишки, Обкарнанные под нулевку. Тот кривоног, тот лопоух - Кретины с блоковской ухмылкой - Сыны мои... У крайних двух Шестнадцать глаз и семь затылков. Ваш бестолковый командир Вас не расставил по ранжиру, Стащил и заложил в трактир Обувку, каски и мундиры. Клоповоняющая рать - Приказу моему послушна - Идет Россию воевать Грязна, больна и безоружна. 18 апреля 1979 года XII. Вен. Ероф. Что есть поэзии сакральное зерно Российской, перемазавшейся, странной... Поэты водку пьют, а не Перно, Портвейн, дешевый вермут, не Чинзано. Куда им до германских метафизик, Французских шуток, аглицких затей. От века русский сочинитель - шизик, Крамольник, шут, опасный прохиндей. Когда писака огненную воду Привычным жестом заливает в пасть, Какую ощущает он свободу, Неправедно божественную власть! Взрываются кометные химеры, Огонь бесовский, серный камнепад... Никео-сталинградский символ веры: <Кубанская>. <Колхети>. <Айгешат>. Святая Русь, похмельная держава, Уснувшая в придурочных сынах, Твоя неукоснительная слава Не оскудеет в диких временах. 28 марта 1979 года XIII. О. и В. П. Короновался свежий русский Дарий Тиарой беззакония и зла... Простреленная печень Государя Истлела в трупном пламени дотла. Корвет державы наклонился жутко. Повеял вольнодумства сладкий бриз... И в нерасстрельное подполье промежутка Мы высунулись мордочками крыс. Срамно ложатся на бумагу строфы. Господень серп преуготован жать. И бешеной вселенской катастрофы Нам не дано, как Делии, бежать. Повремени, Отец, пусть наши внуки Не узрят твой топор и Страшный Суд, Отбросив азбуку глухой земной науки, К твоим стопам пречистым припадут. И пусть во мгле родного бездорожья Меж виселиц, бараков и ракит Их осенит надеждой Матерь Божья, Заплачет, задохнется и... простит. Идем к Тебе, Христос, в крови и гное, В хитросплетеньях дьявольских тенет... И пусть на нашем вещем перегное Растет иная поросль и цветет. 15 февраля 1989 года XIV Ей. Читал <Деревню>... Жил в деревне. Чернику ел. Грибы искал. И чайке - выспренной царевне - Носил огрызки на канал. Мои смешные пустолайки Смущали тявканьем быков. Я, уподобившись всезнайке, Усердно слушал мужиков. Заря над озером косила Серпом лучей тугой камыш... Какая яростная сила. Какая сладостная тишь. Луна чадила над болотом. Звезда ныряла, как бобер. А за оконным переплетом Неслышно ткался трав ковер. В лугах возились перепелки. Грыз дом вульгарный таракан. Нагие девственные елки Укутывал фатой туман. Русалки плакали и пели. Лешак валежником хрустел. На мшисто-глинистой постели Сверкала нежить слизью тел. Немой придурок Пашка Дунин Мне самовар разжечь помог. Как с родиной Ивашка Бунин, Я вел с ним странный диалог. Попробуй Пашке поперечь я, - Господь на суд и скор, и лих. В дырявой сетке просторечья Тяжелым сигом бьется стих. Плач похоронный над крестьянством - Стрелой татарскою в боку... С невыразимым окаянством Я нижу рифмы на строку. 9 августа 1981 года XV. Ей. Поет военная труба С латинским мерным напряженьем... Не по закону, по рожденью - Я - сын, отец и брат раба. Завербовавшись в солдатню За горсть истершихся монеток, Как несмышленыш-малолеток, Сто раз, смеясь, реву на дню. Мой путь осознанно неплох... В злодейских поисках покоя Пою, опершись на древко я, Как бравый эллин Архилох. Меня сжевала без слюны Разноязыкая фаланга... Но не хочу, чтобы до Ганга Дошли имперские слоны. Бежать бы марсовых забав, Форель ловить на Тразимене... По обвинению в измене Боюсь лишиться рабьих прав. И Лесбия не верещит То яростно, то усмиренно... Приветствуя центуриона, Стучу мечом в свой медный щит. 9 марта 1982 года XVI. Н. С. Кинжала трупную победность Вновь восславляет исламит. Армения, Мадонна Бедность, Твоя лампадка чуть дымит. О, Господи, Тебе укоры: Почто ты на своих рабов, На внуков Гайка, двинул горы, Похоронив тех без гробов? Почто Армению без срока Терзаешь тяжко и когтишь?.. Склонись, зеленый стяг пророка, Покрыв кладбищенскую тишь... Христос - армян оплот и твердость - Маштоц к стопам Твоим приник... Армяне, стержень ваш и гордость - Крест досточтимой Шушаник. Отец, я буду пререкаться: Пока достанет жалких сил... Неужто вещий Нарекаци Тебя в слезах не умолил Не отверзать ворота ада... Державу храмов и полей Сберечь... Армении лампада Чадит: в ней кровь, а не елей. Армяне! Грозные хачкары Не отразили бесов рать. Под ятаганом Божьей кары Вам не учиться умирать. ...Зима. Покойницкая бледность Гор исполинских и равнин... Армения, Мадонна Бедность, С Тобой я - в Духе - армянин. 12 декабря 1988 года XVII. М. Л. Одарен чужой судьбой немало Выспренной гортанностью стиха, Ну-с, я уродился шестипалым, - Спрячу руки в рыбии меха. В косности приличного уродства Пакостил, любил да водку пил. Забубенной сладостью юродства Жизнь свою я , чай, пересластил. Холодно, душа болит, и черти Водят туповатый карандаш. Только ты одна меня от смерти И спасешь, и Господу предашь. Пусть я кособокая химера, Вылепленная Бог весть из чего. Радостна пленительная вера В Господа и воинство Его. Пахнет подозрительно паленым. Век перевалил кровораздел. По каким кармическим законам Шкуру человека я надел. Крикну гладкошерстным чистоплюям, Птицам, насекомым и скотам: Я, как ухмыляющийся Клюев, Чувствую родство свое к котам. А шестой мой палец бестелесный, Нужный, как стихам упругий метр, Даден, чтобы было мне известно: Где, какой, откуда дует ветр. Дабы я, как спорттурист бывалый, Послюнив, высовывал бы перст... Ну-с, я уродился шестипалым, - Чую ветер, Господи, норд-вест. 25 января 1976 года XVIII. Г. Б. Со страстью пьяницы в запое, Пьянеющего от воды, Я, как Дюпен Эдгара Поэ, Усердно тасовал ходы. Приди на помощь мне, удача, Скандальный пересвист молвы. Удар. Противника подача. Он в нападении, увы. Летит волан подобно пуле. Ракетку сжав, я весь в игре. Я дурака валял в июле И мало думал в сентябре. Ревут трибуны. В мертвой зоне Идет игра, под дых, под вздох. Оказывается, в обороне И я, по-своему, не плох. Неправеднейшему судейству, Обманным пассам и финтам Я возражаю лицедейством И лишних пол-очка не дам. Ах ты, проказливая сука, Как метко лупишь по углам... Ну что же, будет мне наука Бежать спортивно-нервных драм. Подобно банковскому счету Растут очки то вверх, то вниз. Идет игра не по расчету: Здесь жизнь и свет главнейший приз. Пока что я в полуфинале, Удачлив в общем до поры... Пока меня не наказали Мне нужно выйти из игры. 23 сентября 1980 года XIX. Коту Дисе Хвостатый брат, кошачий гений, Магистр непознанных наук, Адепт пленительнейшей лени, Мой ангелоподобный друг, К тебе мой стих неоперенный Взлетит надломленной стрелой, Двойник, судьбой пресуществленный, Ты важно шествуешь за мной По хлипким планкам огражденья, Что отсекают полигон Души, где в огненном сраженье Христос и бесов легион. Ты - Лар несбывшегося дома, Ты - бог предавшего жреца, Ты - плоть астрального фантома, Сын блудный блудного отца. Тебя ласкаю суеверно, Боясь расстаться снова, впрок. Ты - воплощенное инферно, Мурлыкающий сыто рок. Четырехлапый Гаутама, Побудь со мной, не уходи... Сверхчеловеческая драма Не разорвет твоей груди. Ведь в зыбком сне перерожденья Ты станешь мной, а я - тобой, Тогда с животным наслажденьем Меня потрогаешь рукой... Потрись еще щекою лысой Об мой заношенный бушлат, Пока меня, как злую крысу, Не стащит черт за шкирку в ад. 6 ноября 1978 года XX. Гар. М. Спешу в деревню, как семиты в Мекку. Мой дом стоит на силурийском дне. Ведь надобно когда-то человеку С душой своей побыть наедине... Мне тридцать три. Сопилку скомороха Стащил на торг, за тугрик заложил. Курносая похмельная эпоха Развешивает макраме гниющих жил. Друзья мои на дыбе и в успехе Невнятно тягомотину несут. Вострю перо и штопаю доспехи, Ведь скоро выходить на Божий суд. Мне некий первозванный соплеменник На поединке кишки пустит вон... Пора вам знать, что я не современник, А соучастник, гад и пустозвон. Стихов моих невкусные купаты (Что шпиговал и жарил тупо сам) Сиятельнейшие куропалаты Швырнут брегливо туголапым псам. 1 октября 1981 года XXI. Д. Л. Жизнь - крушенье. Песнь - свершенье. Медитации ЗК. Поварское потрошенье Внутренностей языка. Сила. Слабость. Напряженье. То в поту, а то - продрог. Обморочное круженье Юрких рифм и скользких строк. Философский склад и звучность Хлещут пеной из мехов... Неуемная сургучность Пожирателей стихов. Нет, брательник и подельник, Коль писать - так наповал - Про того, кто в понедельник Бога с чертом срифмовал. Не забава, не игрушка Вирши... Круче наркоты, Раз за эти безделушки Возят аж до Воркуты. Беспечален и беспечен - Что ни взлет, то пируэт - В свою жареную печень Вилкой тыкает поэт. Из простреленных воскрылий Каплет кровь и лезет пух... И в венок загробных лилий Приплетается лопух. 27 апреля 1983 года XXII. N N. Поэзия - глупая драка Меж тьмой, волхвованьем, бедой. Поэт умирает от рака, Обрюзгший и немолодой. Щелкунчик, трескучие фразы Не сможешь дотла расколоть. Разлапистые метастазы Разъели трухлявую плоть. Запроданное бормотанье Слюнявого рта и пера Не скрасит, увы, ожиданья Спасительного топора. Завистлив ты был и портачлив, Неряшлив, похабен и лжив. Однако ж сметлив и удачлив По части различных нажив. Отменная штука капуста В любой из возможных валют. Что ж так тебе горько и пусто, Что ж так ты кромешен и лют. И верные други, на дроги Прилежно твой гроб возложив, Не скажут, что в Господе Боге Ты вечно покоен и жив. Бесспорным и щедрым талантом Некролог тебя обзовет. А скольким Барковым и Дантам Успел надломить ты хребет. Ты станешь - воздастся сторицей Тебе до скончанья веков - Чтецом в преисподней столице Тобой смастеренных стихов. 17 сентября 1980 года 91. Ст. Коб. Я довел себя до точки... Пепел серный, дым и чад. Огненные молоточки В голове моей стучат. Окрылен, смешон, ничтожен На линованных листах Я пою одно и то же В утомительных стихах. Ангелочки, тихо рея, Снегом кроют огород. Под настырный лязг хорея Водят рифмы хоровод. Взявшись за цевье двустволки, Подзываю свистом сон. За каналом воют волки Вразнобой и в унисон. Сатанинское уменье Рифмовать житейский сор Будит страх, недоуменье, Омерзенье и позор. Но истершийся до ниток, Как помойное тряпье, Оголтелый недобиток Все вострит перо-копье. Не умывшись, спозаранку (Что сегодня, что вчера) Протыкаю в небе ранку Грязным кончиком пера. Не заплачу и не охну, Не приму ничей совет. Поболею, да издохну... Чую, чаю вечный свет. Костоломная эпоха Воровски из-за угла Идиота-диадоха Приласкала, как смогла. Пусть зудит утробный зуммер, Что порвалась жизни нить. Я пока еще не умер! Рано жабу хоронить! От несносной заморочки (Утомлен я, нездоров) Исцелят пилюли-строчки Без рецептов докторов. Побарахтаюсь... а надо ль? Хлопну дверью... что взамен? Как в лесном овраге падаль, Я валяюсь, супермен. Обезумевший и жуткий, Выползаю из гнезда. Тучи. Снег... Но в промежутке - Вифлеемская звезда. 25 ноября 1983 года 92. Пленка Волги. Ощипанный бор. Лакированный теплоход. Чебоксары. Введенский собор. Дурно кормленный тихий народ. Пиджаки, шушуны и платки. Джинсы здесь у людей не в чести. Под иконой с лампадкой - лотки Для даров: ведь сюда принести Может каждый, что может, и тут Хлеб и яблоки, сахар и лук. Денег Богу совсем не кладут. Он - не мытарь - защитник и друг. Чуваши по-славянски поют, Вряд ли вдумываясь в смысл слов. Стародавний церковный уют. Обездоленных отчий кров. Заскочил я в собор, турист, На каких-нибудь десять минут. Богородицын взор лучист. Фрески черные: Страшный Суд. Странный день. Четверток. Первый Спас. Иисус со взглядом судьи... Что ж Ты, Господи, их не спас, Это - братья и сестры Твои. Иисусе, во славу Твою Они бьются башкой об пол. После смерти Ты им в раю Предоставишь жилплощадь и стол... Велелепен посмертный венец Бессловесной земной туги. Умоляю Тебя, Отец, В жизни этой им помоги... Хора жалоба не слышна. Взял юродивый свой костыль. Как Россия моя страшна. Человечий серый ковыль. 17 августа 1980 года 93. Зачем, естествоиспытатель, Ты мнишь, что с Господом - ничья... Просеиваешь, как старатель, Песок научного ручья. Знай, филозоф и математик, Ботаник, химик и теург, Что оловянный ты солдатик, Который вынул Демиург Кипящей лужицей металла Их чрева матери твоей И бросил остывать в Валгаллу Шизофренических идей... Бунтующая протоплазма В сыром галактики углу, Не тщись в словесные миазмы Облечь на Господа хулу. Экстраполируй, неумеха, Естественно-научно смерть. Узришь: от дьявольского смеха На части разлетится твердь. Несчастный раб гниющей плоти, Природы каверзный отброс, Поймешь: надежда лишь в оплоте, А имя оному - Христос. Науки капища служитель, Улитка дерзкая и царь... Ведь всепрощающ Вседержитель, А ты - обоженная тварь... Склони жиреющую выю Пред животрепетным крестом, Услышишь: ангелы живые Играют в салочки с Христом. 16 сентября 1979 года 94. Внукам Я торчу в избе-пенале, Как чернильный карандаш... Воют волки на канале, - Полоумный раскардаш. В пасть кладу печи-толстухе Скользкие охапки дров. Ночью демоны и духи Навещают утлый кров. Сквозь немытые окошки Вижу дождь и снегопад. Псы блошистые и кошки Колготятся невпопад. В атмосферной мешанине: То тепло, то снег и лед. Я строчу на пишмашине Дни и ночи напролет. С жирной важностью гусыни, С обреченностью ножу Тупо думаю о сыне И молитвы возношу. Дай, Господь, ему стократно То, что Ты не додал мне... Не пойми меня превратно, - Я - как бритва - на ремне. Боже, не бывать мне Крезом, - Императором в строю... Пусть мой мальчик хлеборезом Будет в зоне и в раю. Господи, не будь педантом, Перст простри на молодца, Одари его талантом, Как беспутного отца. Отче, юноша сгодится, - Переборет немоту, - Дай ему Твоей водицы Налакаться, как коту. Опьяни безумным хмелем, Дай избранничества знак... Мы с дитятей перемелем Терпкий Твой и горький злак. Дай ему любви, покоя... Длани, душу, как врачу... И за это я такое Про Тебя наворочу, Что слетят ворота ада С густо смазанных петель... Больше ничего не надо. Утро. Обморок. Метель. 13 ноября 1988 года 95. Д. Л. Десять лет - ресниц смеженье Шивы. Прежнее - как вишня в сентябре. Десять лет - беззубый и плешивый - Я бренчу уныло на домбре Стихотворства, буйства, окаянства. Милая - в рыданьях и в соплях... С тобой в юдоли постоянства, Как с коханой пани юркий лях. Жизнь - такая пакостная штука (Головопроломен пируэт), Но непоправимого кунштюка Все еще не вытворил поэт. Ктесифон - священный город Кеев. Глух свинец начитанных страниц. В государстве пьяниц и лакеев Стерегут засовы у границ. Споловинив жизнь, ушел из мира, Толком ничего не возлюбя. Кособоко сотворил кумира: Праведную, мутную - тебя... Протяни ладонь - булыжник брошу, Вытру слезы, опахну крылом. Улыбнись щербатому Гаврошу. Марш вперед - не думай о былом. 23 декабря 1982 года 96. Боль становится терпимой. Мозг из глаза не пролей. Тяжко женщине любимой Притворяться Лорелей. Раздосадован навеки, Жабой плюхнувшись в кювет, Не могу размежить веки, Посмотреть на белый свет. С хамской спесью Чингизида Глотку рифмами деру... В ветхой мантии Изиды Я проделаю дыру. Что молчанка, что волчанка - Коль такая полоса: Пропадай, моя тачанка, Все четыре колеса. 13 февраля 1983 года 97. Л. Щ. С годами прошлое видней, Отчетливей и откровенней. Пишу. Струится рой теней. Витает череда мгновений. Брутальный привкус новизны Набил оскомину до рвоты. Боюсь полярной белизны Новооткрытого блокнота. Мои умершие дружки, Мои угасшие подружки... Червонцев звонкие кружки, Обмененные на полушки. И в чьей-то памяти и я Шутом остался, пьяной рожей, Хоть посвист инобытия Не слухом чуял я, но кожей. Сомнительный христианин, Обрюзгший юноша конторский, Я обречен катить один Сизифов камень бутафорский. Филосемит и мизантроп С прилипшей к мясу грязной маской, Рукой ощупываю гроб, Повапленный дешевой краской. 22 августа 1982 года 98. Построили зеки Роскошный канал Плывут человеки Плюют на причал... Недетские игры На ужин - икра Над пристанью Кимры Гудит мошкара На сваи причала На солнце и дождь Глядит с пьедестала Насупленный вождь Понижены цены Повышен удой Разрушена церковь И смыта водой Избушки косые Некормленный скот Мальчишки босые Любезный народ Не суйся к ним Запад Гнилое нутро Не лучше ли лапать Софию Бардо Мусью диссиденты - Скажи пуркуа Сосут экскременты Твои - буржуа Хоть брюхом не слабы Да дело их швах Спросили б у бабы О ейных правах А что им ответит... Сказать не берусь! Одна на планете Надменная Русь 9 августа 1974 года 99. Витальной нити остов тонок - Локтем заденешь и - убит. Я не подарок, не подонок - Я - гуру - не бандит - пандит. Я болен пакостною хворью: В болячках мозг, душа смердит. Как Кот бреду по Лукоморью Меж раком съеденных ракит. Я сдох душой, но тело живо - Очаровательный кадавр - Людей прельщаю, жду наживы - Наук оккультных бакалавр. Штиблеты, брюки и подтяжки, Надменный взор, пристойный вид. На фотокарточке Смертяшкин С супругой суженой сидит. Она прелестные рацеи Ему о благостном поет И в Императорском лицее Достойно курс преподает... Пора сдыхать, да нет силенок. Копейка брошена на кон. Помог бы мне какой бесенок Перескочить сей Рубикон. Господь, прими в дыму, в кровище, В блевоте, кале и моче... И пропуском в свое жилище Дай целованье на мече. 18 марта 1984 года 100. Вздорной мамкой онемечен, Пьяно горд, хорош собой, Благодетельно отмечен Был я скаредной судьбой. Ловко складывал эклоги, Рвал подметки, клал в суму.., Перышком, как бисер, слоги Собирая на тесьму. Словно радиоприемник Выборматывал я стих, - Добродетельный наемник, Воровавший у других. А потом кнутом и палкой - Как коню британский грум - Муза - дряблая весталка - Мне вколачивала ум. И с тех пор пою по нотам Не заемным, а своим... Тихим счастьем идиота И виденьями томим. Горьким даром измочален - Ни навара, ни двора - Стал я, робок и печален, Опасаться топора. Коль придется лечь на плаху И уйти в крови во тьму... Лишь тогда стихов рубаху Вместе с кожей я сниму. 26 мая 1982 года А. Ос., Д. Ющ. Мое ничтожество-высочество, Усевшись гузном на диван, Подумало, что дар пророчества Не спрячешь - кукишем в карман. Оно болезнью венерической Разъест и душу, и костяк, Поманит властью химерической Ценой в горячку, в дым, в пустяк. Оно сродни падучей с корчами - Поэт, как Соломон, не лжив... Вы что такие хари скорчили - Се аксиома: Сталин жив И будет жить... У бесов с магами Непрекращающийся секс, Что слаще войн и игр с бумагами. Абракадабра. Бре-ке-кекс. Люблю я Господа с лампасами. Приму достойно смертный час. Простив убийства с прибамбасами, Бог ждет нас, думая о нас... ...Люблю, жалея, человечество. Глотаю правды мумие. Мое единое отечество - Поэзия... Я враг ее. 26 июля 1997 года ПРИЛОЖЕНИЕ I. ВИКТОР КРИВУЛИН МАСКА И ЛИЦО Классическое наследие в современной артикуляции Советская критика более всего преуспела на поприще раскрытия литературных псевдонимов. Она вполне усвоила полицейские навыки, позволяющие, орудуя в веселящейся толпе, ловко и безнаказанно срывать все и всяческие маски, хотя не всегда под масками оказывались искомые лица. Балаганное же оживление на маскараде словесности всякий раз после таких вторжений стихало, возникала заминка, паспортные данные угрюмо торжествовали над игрой воображения. К псевдонимам прибегали все реже и реже, их предпочитали выбирать лишь для маскировки - в армейско-разведывательном, а не в театрально-площадном смысле. А между тем псевдоним как словесная маска остается частью великой ярмарочно-карнавальной культуры. Маски на Руси издревле именовали <личинами>, их вырезали из картона в ожидании рождественских колядований, пестро раскрашивали и запирали в чулан до наступления Святок, до времени, когда личина ненадолго становится реальнее лица. Еще недавно мне бы в голову не пришло раскрывать псевдоним <Василий Пригодич>, под которым издана небольшая книжка стихов с названием, игриво указывающим на маскарадное происхождение авторского имени: <Картонные личины>. Но что-то в самом воздухе времени обнаруживается картонное, нереальное, карнавально-кровавое, этакий праздник навыворот, не дозволяющий человеку, у которого развито чувство стыда, появляться на людях в костюме оскорбленного Арбенина. Когда какой-нибудь Лукьянов мог позволить себе явиться перед читающей публикой под личиной элегического Осенева и, лишь потеряв пост парламентского дирижера, как бы ненароком выглянуть поверх опереточной вуалетки, следует ли вообще относиться всерьез к игре с именами. Думаю, следует, потому что Василий Пригодич - это псевдоним, возникший в ином понятийном и нравственном климате. Он принадлежит С.С.Гречишкину, ведущему специалисту по литературе русского <серебряного века>, весьма уважаемому в филологических кругах, члену Союза писателей Санкт-Петербурга. Именно сфера профессиональных интересов определила для него выбор поэтического псевдонима, а не какие-либо иные соображения, поскольку как раз в начале нашего века маска осознается как ключевая стилистическая категория - и вольная игра с авторскими именами приобретает эстетическое по преимуществу измерение. У декадентов литературные маски начинают срастаться с лицами. Если в прошлом веке критик Н.Добролюбов ничтоже сумняшеся прячется в своих поэтических опусах под пародийными вымышленными именами, меняя их, как шейные платки, купленные в галантерейной лавке, то поэт Ник.Т.О., выпустивший в 1904 г. сборник <Тихие песни>, не столько скрывается под псевдонимом, сколько дает шанс проницательному читателю (в античернышевском смысле) узнать по псевдониму род занятий анонимного автора: вы помните, конечно, что под именем Никто хитроумный Одиссей представился Полифему. А ежели это имя нарисовать как небрежно-торопливую роспись должностного лица на поздравительном листе начальству или в ведомости, или в кондуите нерадивого гимназиста, то мы узнаем учителя-античника, озабоченного не герметическим сохранением анонимности, но, напротив, проблемой внутреннего понимания. Речь идет об Иннокентии Анненском, чье культурное влияние ощутимо до сих пор. Поэтические имена в XX веке значимы как никогда прежде, ибо выступают в роли концептуального ключа к той или иной авторской системе, и их побочные, предметные лексические значения активизируются необыкновенно, как если бы они оказались включенными в напряженный поэтический контекст. Символиста Бориса Бугаева быть не могло - вместо него явился Андрей Белый со своей пародийной тенью - Сашей Черным. Любопытно, что фамилия <Бугаев>, подобно замаскированному подковообразному магниту, охватывает временные полюса русского авангарда: предавангард связан с именем Белого, тогда как постмодернизм нашел своего, современного нам Бугаева (Сергея), известного публике под кличкой <Африка>. Сейчас культура начала века реанимируется, воскресает <по- черному>, и только подлинное, глубинное понимание происходивших в ней процессов поможет нам обрести самих себя, не повторить дедовских ошибок, приведших известно к каким последствиям. Вот тут-то и может пригодиться богатейший профессиональный опыт Василия Пригодича - опыт интенсивного осмысления <серебряного века>, уроки тех непрестанных и полупотаенных штудий, которые велись два десятилетия, вопреки идеологическим запретам и фобиям застойного времени. Этот опыт мог так никогда и не выразиться в художественных формах, если бы не произошло радикального слома всей нашей прежней системы ценностей. Пришло кризисное время, и аналитический холодок исследователя сменился поэтическим жаром. Обычно бывает наоборот, но мы живем в перевернутом мире. Явление прекрасного, тонкого и, может быть, поэтому не замеченного критикой поэта - лишнее доказательство тому. Впрочем, стихи Василия Пригодича публикуются не впервые. Это имя появилось в 1982 году на страницах эмигрантского журнала <Грани> (№ 126), где были напечатаны 9 стихотворений из книги <Картонные личины>, причем ни один из девяти текстов не вошел в советское издание. То были другие стихи, да и автор словно бы другой человек - избравший псевдоним, скорее в конспиративных, нежели в эстетических целях. <Картонные личины>, изданные в 1990 году Ленинградским отделением <Художественной литературы>, - книга замечательная прежде всего подкупающим сочетанием высочайшей поэтической культуры, мощного филологического багажа и поразительной наивности, почти инфантильности видения. В подлинном поэте всегда есть нечто подростковое, тинейджерская ранимость, <ранняя раненность>, но когда поэтическое отрочество преломляется сквозь возрастную мудрость и литературоведческую искушенность, возникает странный эффект двоения смыслов. У подростка нет трепета перед чужим словом, ему кажется, что он может сказать лучше, сильнее, чем кто-либо до него, но если поэт при этом еще и ориентирован филологически, то значимость любого собственного высказывания будет казаться для него тем более спорной и сомнительной, чем тверже он убежден в своей правоте. Стыд словесный - вот чего не хватает нашей поэзии по причине ее полной филологической безлюбовности. И это ощущение стыда словесного, переводящего в разряд артикуляционной гримасы любую цитату, которая осознанно включается в оригинальный текст, само по себе спасительно. Нельзя человеку, влюбленному в Слово, жить без чужого слова, но нельзя жить и чужим словом, как собственным. Вслушаемся же в современные нам стихи, держа в уме другие, написанные за десятилетия до нашего появления здесь: Десятилетия разгула Невероятной бесовни (Пригодич) Испепеляющие годы! Безумья ль вас, надежды ль весть? (Блок) Или: Сорви картонную личину С лица, повязку с гноем - с век... (Пригодич) Сотри случайные черты, И ты увидишь: мир прекрасен... (Блок) Или: Ты не умрешь - горенья плоти тленной Ты убежишь - печальна и светла... (Пригодич) Нет, весь я не умру. Душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит... ...печальна и светла Адмиралтейская игла (Пушкин) <Картонные личины> построены на постоянном внутреннем диалоге автора с классическими текстами, книга читается как дословная черновая запись горячечного спора все о том же - о судьбе России, <о приключеньях индивида на этой маленькой планетке>, - сколько об этом было говорено в 70-е годы во время бесконечных кухонных застолий, ставших в те годы единственной формой свободного выражения общественного мнения! Но то, что активными и непосредственными оппонентами, собеседниками (едва ли не собутыльниками) Пригодича оказываются Г.Державин, А.Пушкин, Ф.Тютчев, К.Случевский, А.Блок, Андрей Белый, В.Ходасевич, Н.Клюев, Б.Пастернак, А.Солженицын, придает речевой атмосфере сборника высоту, недосягаемую для большинства современных русских поэтов. Одический строй речи, то и дело перебиваемый хлестким, только что не бранным словцом, заставляет вспомнить не столько Мандельштама, сколько какофоническую стилистику шутовских казней, которыми развлекался Петр Великий, отдыхая от казней реальных: Подлец. Мастурбатор. Садист из скопцов (Это о поэте) Вотще возопит к небесам... И нет ему чаши на пире отцов, И сын его выгонит к псам. Грань между измывательством и подлинной патетикой в этих стихах необнаружима. Они слишком серьезны для того, чтобы видеть в них торжество пародийного, смехового начала, и в то же время их серьезность какая-то ненастоящая, карнавальная. Но тем более приложимы они к нашему сегодняшнему состоянию, когда трудно признаться, что ты населяешь пространство фарса. Каждый из нас предпочел бы видеть в себе персонаж трагический, а свое время - как Время Апокалиптическое, и только стыд словесный удерживает от такого соблазна. Словесный стыд не позволяет поэтизировать собственные беды и садистически любоваться бедами Отечества. Нас спасает горечь, а не сладкоязычие, боль, а не красота. Бог распятый, а не <серебряный Дядька>, который на свой лад <толкует Закон>. Слова Достоевского о том, что <Красота спасет мир>, годные сегодня разве что для рекламы третьесортной рижской косметики, обретают прежний высокий смысл лишь в мучительно-иронической артикуляции, будучи произносимы как бы в момент нервного тика с вываливающимся наружу языком. Именно так эти слова произносит Василий Пригодич, и я не сомневаюсь, что значимость их в его устах будет возрастать по мере обнаружения беспочвенности иных способов современной артикуляции великого классического наследия. НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА. 1993, № 21 ( 4 февраля). С. 7. ПРИЛОЖЕНИЕ II. ОЛЬГА МАЛЫШКИНА <Я ВЫРЫВАЮСЬ ИЗ ПЛЕНЕНЬЯ...> Поэзию издавна и до недавних пор чтили в России, чтили настолько, что даже русские философы (Вл.Соловьев и многие другие) были на самом деле поэтами и мечтателями, точно так же, как и российские политические деятели, революционеры и нереволюционеры. Неумеренное потребление поэзии с ее неизбежными головокружительными полетами фантазии и неуемной возвышенностью вызвало теперь в стране болезненный рецидив - пресыщенность словом. Поэзии не верят, не верят слову как таковому. В такой ситуации представлять нового или малознакомого поэта непросто. Однако имя Сергея Гречишкина (поэтический псевдоним - Василий Пригодич) известно в Ленинграде-Петербурге уже давно. Историк русской литературы <серебряного века>, автор многих ярких статей и публикаций, некогда сотрудник Пушкинского дома, он отдал немало сил и поэзии. Естественно, в коммунистические времена о публикации его стихов не могло быть и речи - это были <не те стихи>: в них не было ничего жизнеутверждающего, светлого или хотя бы детски трогательного и наивного, что мог стерпеть официоз. В итоге Сергея Гречишкина как поэта хорошо знали лишь в относительно нешироком культурном кругу. Теперь - совсем новые и весьма <лихие> времена. Повсеместная занятость <боями за выживание> не оставляет в сознании значительного места для поэзии, даже сохранившиеся до сих пор духовные искания стали прагматичнее - интересуют не <туманные стихи>, а конкретные религиозные организации и миссионеры, обещающие смертным что-то осязаемое - несомненное успокоение или <точный> идеал. Тем не менее сохранился интерес к истории, в том числе к истории культуры, а настоящие стихи - это ведь летопись духа или, если угодно, своего рода <кардиограмма души>, <снятая> в определенной стране и эпохе. В этом качестве поэзия Сергея Гречишкина, бесспорно, ценна, она - поэтическая исповедь питерского интеллигента 70-80-х годов, честная и не раскрашенная гигантскими претензиями, как это нередко бы- вало в <подпольной> литературе. Доминирующее настроение Гречишкина-поэта - горечь, слитая воедино с угрюмой самоиронией. В этом нет ничего удивительного - таковым было и время, в которое довелось поэту жить, время тихого внутреннего саморазложения огромной страны, бурный финал которого, перепутанный с фантастическими надеждами и полный неслыханных событий, мы с вами и видим ныне. Есть старое мнение, согласно которому художник должен быть выше времени и, в сущности, <превыше всего>. Мы так не думаем. Здесь, на земле, человеку не избавиться от времени, и неспособность чувствовать и выражать его - как слепота. Не интересно читать романы или, тем более, стихи, которые <превыше всего> - они всегда надуманны. Этой последней черты, надуманности (кстати, вовсе не редкой) в поэзии Сергея Гречишкина решительно нет. Он - не творец вымышленных миров, не создатель напыщенной <зауми>, а тонко чувствующий человек, создавший относительно простыми поэтическими средствами выразительную и (подчеркнем!) чуждую позы лирическую исповедь в стихах. НОВЫЙ ЖУРНАЛ. № 1. 1994. С. 48. ПРИЛОЖЕНИЕ III. ВИКТОР КРИВУЛИН КЕЛЬЯ, КНИГА И ВСЕЛЕННАЯ (фрагмент) ... строки стихов В.Пригодича (С.Гречишкина) озарены кровавыми отсветами мистических закатов, сопровождавших пророческие бдения младших символистов, этих, по слову Андрея Белого, <первых большевиков духа>, чьих ошибок мы не только не изжили, но до конца и не осознали еще. И поэзия Пригодича - не что иное, как новейшая версия поэтического осмысления мистико- большевистской утопии, это полемика, выдержанная в стилистике русского символизма, но взрывающая ее изнутри, это актуальное продолжение горячечного спора, затеянного еще Вл.Соловьевым и подхваченного лагерными дискуссиями на Соловках и Колыме, в русском Берлине, Праге и Париже... АРИОН. Журнал поэзии. № 3. 1994. С. 53. ПРИЛОЖЕНИЕ IV. НИКОЛАЙ ГОЛЬ И ГЕННАДИЙ ГРИГОРЬЕВ ПОЭТЕРИЙ. <Гамбургский счет> ? Когда Сергей Гречишкин принес в поэтерий стихи, я, поверь мне, ничуть не удивился. ? Почему? ? Потому что известно, что Василий Пригодич пишет - и даже издал в 1990 году книгу стихов <Картонные личины>. ? Логика совершенно убийственная. А когда ты увидел, что поэзия Василия Пригодича полна цитат, литературных отсылок и аллюзий, ты не удивился тоже? ? Нимало! Поскольку знаю, что член Союза писателей Санкт- Петербурга Сергей Сергеевич Гречишкин много лет занимается исследованиями и публикациями литературы серебряного века. ? Тогда приходится признать, что Гречишкин и Пригодич - одно физическое лицо. ? Да, и лицо, нисколько этого факта не скрывающее. ? А когда ты прочел стихи, окунулся в эти, прости за каламбур, волны высокого штиля, не показалось ли тебе купание затруднительным и слегка, что ли, несвоевременным? ? Отнюдь! Потому что реминисценции естественно растворены в ткани современного стиха, и приподнятый тон совершенно органичен. ? А когда, читая эти высокие стихи, ты обнаружил в них, что Пастернак <гнусаво провыл>, А Булгаков и Федотов <смердят>, это тебя тоже не смутило? ? Нисколько! Потому что, по мнению автора, выраженному куда как определенно, в мире есть вещи, более заслуживающие молитвенного преклонения, чем литература или философия. ? И все-таки он стихотворствует и философствует? ? Все-таки! ? Но что же это за вещи, которые <более заслуживают>?.. ? Иди и читай! СМЕНА, 1994, № 219-220 ( 8 октября ). С. 6. ПРИЛОЖЕНИЕ V. МИХАИЛ КУЗЬМИН <ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ, СТРАН И ВКУСОВ...> <ПРИШЕЛЕЦ ЗЕМЛИ> - хорошее название для книги, почти целиком состоящей из поэтических кроссвордов. Ее автор, Василий ПРИГОДИЧ издал свое детище тиражом в двести экземпляров. И этого по нынешним временам вполне достаточно. Если стихам суждено выжить, то бессмертный экземпляр всегда найдется. В ОБЫЧНОМ кроссворде слова пересекаются по геометрическим законам. В поэтическом кроссворде логика пересечения гораздо более странная и прихотливая: В извивах пакостных словес, Шизоидных и лучезарных, Страх стушевался и исчез... Даже в этих трех строках вопросов больше, чем ответов. Зато сочетание <шизоидного и лучезарного> дает такой поразительный эффект, что страх исчезает. И это действительно можно назвать победой поэта. Когда исчезает страх, поэт начинает творить чудеса, сочиняя новые, еще более немыслимые кроссворды: Где нож и веревку В изящный букет Сплести с поллитровкой Сумеет поэт. Василий Пригодич прекрасно понимает, что четыре строки - это не только четыре стороны света, но и четыре стороны тьмы, восемь сторон полумрака, шестнадцать черно-белых окон... И если смысл <торчит> из слов во все стороны, то из кроссвордных строк смысл вырывается как лава из вулкана. Хорошенькая перспектива для читателя: не успел он прикоснуться к строке, а она уже обожгла его!.. Впрочем, и сам автор тоже постоянно рискует: Поэт изрешечен навылет. В чем теплится душка-душа.. Во имя чего Василий Пригодич проделывает такие опасные эксперименты? Стоит ли овчинка выделки? Наверное, стоит, если: Стих - взбунтовавшаяся медь, Перекипающая в тигле... Сквозь копоть колкого стекла Глядят на диво смерть и слава.... Конец XX века - ужасное время для поэтических поисков и стихотворного строительства. Все, что ни напишешь, уже было. Сотни подражателей и тысячи эпигонов наступают на пятки классикам. Василий Пригодич не участвует в этой игре. В своей алхимической лаборатории он смешивает поэтические строки, написанные Державиным и Пастернаком, Блоком и Мандельштамом. И еще десятком известных поэтов. Для того, чтобы выяснить, <что есть поэзии сакральное зерно> (стр. 108). Кто знает, сколько строк (чужих и своих) надо смешать, сколько кроссвордов надо составить, чтобы получились просто стихи. Обыкновенные, но живые: ...Беснуется дождь. Осыпается куст. Приладожской осени свист. Я чую оси мироздания хруст, И строфы ложатся на лист. Автор может и не знать рецепта. Он творит по вдохновению. Но пришелец земли наверняка знает. Он их и оценит. СМЕНА, 1995, № 265 ( 16 ноября ). С. 6. ПРИЛОЖЕНИЕ VI. М. Л. ИНАЧЕ - НИЧТО ...Воспринимать такие стихи трудно и страшно. Для этого необходимо мужество: <Ведь может метастаз стихотворенья // Разъесть навылет детские умы>. Для этого необходима <взрослость> - взрослость современника, который хочет, способен, имеет мужество осознавать себя в мире, не оправдавшем оптимистические посулы европейского гуманизма. Приготовьтесь к восприятию отражения в поэзии мук и конвульсий сегодняшней цивилизации, катаклизмов и нев- розов современного общества. Сквозная и ведущая тема поэтического творчества Василия Пригодича - тема Смерти и Воскрешения. Это - тема <Смерти Бога>, повлекшей за собой и смерть (самоубийство) Человека. <Отпадение> человека от Бога означает конец самого Человека, превращение <мира человека> - в <казарму, ночлежку, дурдом>. Старый европейский гуманизм с его гипертрофированным человеческим <Я>, с его детски- неосмотрительной иллюзией <историко-земного> рая ныне развенчан. Поэт не щадит гуманистические идеалы прошлого именно потому, что они обнаружили в XX веке свой утопически-агрессивный и тоталитарный дух, обернулись против Человека, почти неузнаваемо обезобразили его божественный лик. Вместо <земного рая> - надвигающаяся катастрофа, реальность Страшного Суда... Но не угасает надежда на возвращение Бога, на воскрешение Человека. Поэт ждет возвращения Бога после почти целого столетия забвения его Человеком: <Дорога, ведущая к храму, // Лишь Ветхий и Новый Завет>. На пути к Богу каждому предстоит нелегкий поединок <с самим собой>. И все же: <Идем к Тебе, Христос, в крови и гное...> Как ни мучителен путь, но крепнет вера: над нами Бог, с нами Бог. Иначе - Ничто.

<< НАЗАД ¨¨ КОНЕЦ...

Другие книги жанра: стихи, поэзия

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2] [3]

Страница: [3]