 | ||||||||||||
| Переход на главную | ||||||||||||
|
Жанр: стихи, поэзия
Завьялов Сергей - Оды и эподы ВСЕ ОПРЕДЕЛЕННЕЕ (1984-1985) Страница: [1] ВСЕ ОПРЕДЕЛЕННЕЕ (1984-1985) * * * Звон колокольный всхлипы и полубезумие улыбки вопроса древний лад рецитации с ласковой классикой хоров Слезы херувимской Господи и Владыко живота моего Просыпаются травы последние льда островки вспомни снег и восплачь мечтанья плотские сентиментальный спектакль платонической но неумолчной шумящей крови Не простужен ли ты? где тот запах недели Страстной? Спите забудьте слова лучезарных забудьте про милицейский кордон перед храмом на паперти фуражки - в ножны головы - наголо Послушай говорю я себе переживи темноту этих трех суток ты ведь так любишь со свечкой в руке Из-за дверей крестный ход Смертию смерть все определеннее * * * Только тебе этих слов полунамеки на выраженность всего только тебе что это лишнее и так смысл светел но попробуй заставь не трепыхаться френ-диафрагму под дышащей грудью Ночь ледяная рябь канала к чему аптека? сочетанье согласных 'покой' и 'твердо'? не сочленю сочленю только небо непогасшее с финляндским ветром Психея моя Дафна моя козлоноги ритмы мои хмарь хмар застилает их они не деликатны и не крепки в них беда в них затемненье * * * нимфа моя ветви лозы виноградной руки твои под их сенью отдохновениие плоти моей нежных касаний вино хмель его неподконвоен зажмурившись уши зажав в радость воспоминаний уткнись шумно мой голос не слышен а упрямство бессильно * * * я различу слух мой трепетно-сух каждый шорох в жилке твоей и чувственность плоти моей в ожиданье осеннем изобличу звезды в августе так высоки так бесчисленны и бессонные письма к тебе не оборви так легко оборвать эту тонкую нить моей робкой строки * * * О ветер финляндский что снова ворвался ко мне и мех не в силах упрятать биения сердца Запах весны запах нарожденья и тлена стих в подворотнях в парадных где жар даровой батарей Не дрожи так дождемся и мы и вечернего мерцания теплых сугробов и зовущего к стакану с вином почерневшего талого снега и той ночи опять же финляндской когда младолиствие в императорском парке моем нежно реянье нимф и твое узнается дыханье * * * Какое бы десятилетье не освобождал ты из плена высоколобой мечты и гонор какой венценосцев и обаянье Психеи глумленьем своим не свергал Останься один на один с усталостью плоти твоей ответь за гордыню свою пред победой легкой плюсны пред всеми грехами Востока пред яблочным запахом зреющей отроковицы перед сознаньем замутненным вином И трепет коленей твоих и рука умоляющая о пощаде и детский соблазн мне дороги будут в тебе как кочующее стихотворенье о взмахе опущенных век как дрожь негаданной ласки как маятниковая тоска неслучайно раскрытых страниц БЛАГОВЕЩЕНИЕ Поворот трамвайных путей фонарь отразившийся в коже плаща крысиный запах парадной запомни это тело мое и с ним отойди тело мое мой грубый сожитель которого я ненавижу со всей его целью и болью и с той мишурою что с этим отдаленно рифмуется Я оставила в памяти сладостный страх не перед ним и еще я оставила плод в моем ложесне излитое семя бесплодно но я слышала крылья бились и бились о воздух * * * Il neige, le decors'ecroule..*. Набоков Девочка сна моего неуклюжий прекрасный ребенок предвижу пробужденье твое в уделе вечном твоем Спи не просыпайся пока еще рано нежен рассвет но там где наметилось чуть очертанье груди уже полон страха и власти трагический танец теней * * * Я памятник воздвиг себе тебе под ним ты дремлешь теплея домашней наготой ты жива или обманывает мрамор надгробия Воздвиг своим надеждам покров его плиты укрыл их как мальчика в постели увлажненной соблазном сна Нерукотворный мир Тихо осеннее кладбище плоти TA IDIWTIKA (1985) CТИХИ К 40-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ Все хорошо и ночи почти светлы мы остановились с тобой на углу у трамвайного поворота я оглянулся газетный лист на стене эти старые фото солдаты в нелепых больших галифе чубы пилотки освобожденный Белград И эти советские танки в чавкающей весенней грязи Пруссии Померании Бранденбурга километры пшеничных полей братские кладбища Прозвенел трамвай и мы перешли проспект нас не скорчила память Все хорошо даже разглядывать старые фото. * * * разбуди мое слово о шарик катящийся чернильною нитью строки искалеченное всплеском ее восклицаний от них на морозе этой страшной пьяной зимы остался лишь пар дыхания от мгновенной улыбки И душа как избитый подросток рыдает спрятаться чтобы не видел никто О как горька эта тяжесть моих одеяний ступени пути моего тяжелы и крик то ли из сна то ли из памяти гулко скачет по ним Ничего не скзаать Освободи успокой этот оперный клекот в мозгу о шар металлический в синей жиже чернил * * * На своем языке говорить в неокрепшем бессилии звука где так внятен и резок синтаксиса колченогий аллюр ведь не уйти ты не волен в самослуженье в осязанье сцеплений своих снизив голос до шепота пульса в венозной крови познавшей излучины тела В УЩЕЛЬЕ ГАРНИ К себе самому пробираюсь пилигримом горной горней стези В идиотии каприза (раза два сверкнет Арарат) кущи мои разобью И я не подданен тебе Хайастан земля ханаанеянок (их зрачки целомудрены голеней крепость и власть) Хайастан пустыня с синими швами теней Но ты наделяешь раба твоего всем насущным ему серо-желтый карьер Святых Бесплотных Сил рудника родника любоначалия и права сеньора Органные трубы ущелья засурдинены Кто был никем всем становится Самодур привередливый самодержец фавненок балованый МОНОЛОГ НАРЦИССА Руокопожатье левой руки с правой рукой совокупленье ладоней заключенье в объятия себя Доверься обопрись на руку свою взглядом обнадежься своим слово произнеси и силе его покорись Исчерпанность мира Последняя правда о нем Победитель несамодостаточной слабости сам себе червь сам себе бог * * * Я еще выйду и тенью в упрямстве укоренясь на эту дорогу плоть стихии любой отдавая безопорности воздуха конвульсиям мглы соляной притяженью бегущему тверди Взгляд сосредоточен omnia mea капли пресные злаки влажная нега страстей И если Бог Авраама Исаака Иакова перед этим о жертве кровной мне даст угадать государству церкви народу вот мой разум натяжение мышечной ткани вот поклоненье мое А это то что перетираю в ладонях моих что с губ слизываю языком что бережно в чреслах несу исток и устье капли от крови христовой неиссохшей верую во френе моем И вот уж на это окончанье пути моего агрессивный чудак возвращусь аки пес на блевоту НА РОДИНЕ СТАЛИНА Вверх - Горийская крепость. Вниз - древний Сион Галактион Табидзе И я хочу благодарить холмы, Что эту кость и эту кисть развили Мандельштам там наверху серый периметр развалин абрис отчетливый в набегании мглы подножием хижина хлев кумир и жертвенник имени кисти жизнегубящей его торжества всеземного его и дальше в часе автомобильной езды солнечным утром взлетят благовест православный ряса белая звонаря крест виноградной лозы влагой оплывающий бережно а внизу между автомобильной стремниной и мткварийской мутной водой узкие ступни в открытых сандалиях пронзающий одеяния ветер набережная имени кисти жизнегубящей его всеземного его торжества КНИГА РАЗРУШЕНИЙ (1985-1986) * * * осеннее ожиданье дождей сухой листопад твердый асфальт и плеск ночной канала мирокрушенье слышное только тебе не лови его утомляющий ритм улыбка и тушь на вспухших веках грязная роба солдата подростки прикуривают и громко смеются у них руки рабочих больше не слушай себя будь с ними в мире где все хорошо * * * Осенью этой безветренно едва ощутишь прикосновенье невидимой плоти уловить в нем так трудно на полувздохе на задыханье одном с твоей придуманной родины знак чуть заметный знак принятия за своего * * * Найди свою отчизну прислушивайся к ощущеньям своей артикуляции вглядывайся в оборотня зеркального наречие нащупай на котором с самим собой ты вступишь в диалог Проверь на прочность камни на дороге ведущей к дому САПФИЧЕСКИЕ СТРОФЫ Встретил ли ее на пути Меркурий, Улыбнулась ли в ранний час Венера, Что зимою нас у Борея в доме Не покидает. Только выше стал потолок и ярче Осветились вдруг по углам предметы, Когда, скинув мех, улыбнулась нимфа Сирым пенатам. И пускай рабом буду грязных скифов, Стану жертвой пусть шатуна-медведя Если только я позабуду радость Слез набежавших. * * * Спящие повернуты к стене Гераклит I Так вот и ныне как и во всякий из дней неблагодарного забыванья Тебя раба Твоего отпущаешь Владыко С опустошенной душой раскаянья не испытав заснуть во грехе и говорить не с Тобой хотя руку Твою милующую и карающую видесте очи мои II Я начинаю Жено взгляни как обыден снег в эту ночь на юлианский сочельник Гог и Магог стороной проходящие наезжен поворот обстоятельств так что уж лучше усни ведь ты все уже слышала а что я еще не сказал все равно не услышишь Но еще раз хочу докричаться разве ты не согласна что этой этой ночью разъединенья обыден снег? III И напоследок с миром по Твоему глаголу Спасение - сильным слабым - истребленье их рода до мочащегося к стене ПРИГЛАШЕНИЕ В ТБИЛИСИ С. Магиду Радость тихая слова белокурая девочка с уже властной гибкостью в удлиняющейся незагорелой ноге тончайщейся нежными пальцами вниз вверх вожделенье в жестковатых тугих завитках радость успокоительная неязыкового где он предков каких этот язык слова загазованная котловина Тифлиса с грязноватой рекой белой инженерной банальностью по желтоватым уступам и неясным прорывом крестов у подножья Мтацминды радость телесная слова расщепление голосоведения не в бытии но в тихом нескорбии музыкального лада всегда как бы чуть-чуть отхлебнувшего от лозы кахетинской * * * Me nec femina nec puer jam nec spes animi credula mutui* Horatius. Carm. IV.I 29-30 Отрок мой нежный римлянин мой до глотка виноградной услады есть еще время объясни мне эту майскую тяжесть и воронье заглушающее любые птичьи напевы на кладбище начинающем зеленеть Видишь? этот червь выползающий из свежей могилы так сально лилов Отвернемся мой мальчик мой Лигурин так шелковы кудри твои О как я рад своей бескорыстности как благодарен плоти своей за к тебе равнодушье МОНОЛОГИ И КАДЕНЦИИ (1986) АГАРЬ В ПУСТЫНЕ (МОНОЛОГ АВРААМА) В отсутствие же Авраама Сарра, жена его отослала служанку свою Агарь. Придя в дом свой и не найдя служанки жены своей, Авраам три дня искал ее в пустыне Фаран. Агарь я не смачивал губ трое суток Агарь лишь песчинки отвечают шуршанием трое суток песок и песок змея прошелестит чешуей взвизгнет суслик Агарь я врос в тебя в эти морщинки между бровей в эти детские плечи Ветер передувает песок глаз уголки кровоточат РУБАИ (ТРИ МОНОЛОГА МЕДЖНУНА) I Возлюбленная так нечаянно Ваше явленье так очистителен этот глоток свежего воздуха Вибрация высокого звука умиротворенный поток белки моих глаз розовеют от счастья II Больно царевна Копья ресниц Ваших в сердце вонзились Улыбка полнолуния Промчавшейся лани струна III Случайный звук найти Вашему слуху Верный жест отыскать Вас достойный Смелость в себе обрести в честь Вашу Склониться нетрепетно у Вашего сердца КАСЫДА (МОНОЛОГ АЛЬ-МУТАНАББИ) Государь сердце мое переполнилось преданностью В подвалы отчаянья в водоворот отщепенских рыданий свет ворвался Из объятий душащей праздности уныния разум мутящего любоначалья над смертью своей выведи нас Государь Я плоть мою в руки Твои предаю милосердье Твое победило КАДЕНЦИИ 1. Стихи на нотной бумаге Еще несколько дней подождешь и осень наступит осень 'еще одна' Счастья нашего или горечи узнаешь потом Ты слышишь? Сидя в скверике я бормочу про себя строки а потом записываю их на Бог знает откуда взявшейся нотной бумаге Уже и сегодня то тут то там желтизна листвы проглянет уже и сегодня оставит кружок на воде редкая капля Но через несколько дней две-три недели ты снова будешь в Петербурге В какой тональности прозвучит твоя первая фраза твое первое слово? На адмиралтейской башне часы звонят архаично а я на своей скамейке в скверике слова правлю на Бог знает откуда взявшейся нотной бумаге 2. Осень. Петергоф. А я? И меня ждет та же судьба? Да. И меня ждет та же судьба. Гильгамеш Кто-то скажет тебе что это только засохшей листвы под твоими ногами шуршанье Кто-то подсмотрит в сумерки из-за стекол темных дворца набежавшие слезы И только ты в аллее бредешь с взглядом угасшим от омертвевших в нежной груди и теплом лоне очарований этого мира Все было обманом послушай меня оторвись от боли своей на минуту даже тогда когда сердце стучало отвечая росту суставов С раннего детства гнетущая плоть прорывается потерями семени крови Так мы от смерти спасаем себя забываясь друг в друге 3. Гораций. 1. 17. 22-23 (парафраз) лесбесское с его небуйным, легким хмелем Пер. О. Румера Утром проснуться от белизны наметенного снега и нести и понемногу терять в воздухе зимнем тепло нашего ложа Что же в ответ преподнести подарок какой жертву ли этому миру? Видишь? вот и мгновенность его кинула нам завершив поворот щепоточку счастья В 'еще одну' осень в любовном тепле на повороте старенья нас не обманет приветливый бог с крылышками на нежных ступнях Черный костер сталь одиночества тук варварских нравов И только 'небуйный легкий хмель' горацианских размеров осушит ресницы Только вот это только мы сами друг с другом только служба в вечернем соборе ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ДОМУ (1987) ФУГЕТТА НА ТЕМУ ТИЦИАНА ТАБИДЗЕ (ВСТУПЛЕНИЕ) Так давай же заквасим мацони слов Окроханы. Пер. С. Заславского 'Не пиши, поэт, поленись' а там и март придет с прелыми миражами и простывшим кисловатым глотком с родины Тициана ты встретишь его а потом ты заберешься с ногами на вросшую в снег залитую солнечным светом скамейку в каком-нибудь городском сквере и будешь ежась из-под наста выколупывать прутиком крупинки сажи Ночью в теплом метро ты снова напишешь свое первое стихотворенье МАЛЕНЬКАЯ КАНТАТА ДЛЯ УЧИТЕЛЯ УЧЕНИКА И РУССКОГО ХОРА В. Кучерявкину Регент: Слава в вышних Богу и на земли мир в человецех благоволение Учитель: Речь не забыта и дубравы не выжжены но вот они сколько их видишь эти чужие русские села между с горячею кровью стволами вылезшие от усердия вены реки корявые с драками схожие танцы а дальше проволоки колючей пурги из распухшего чрева тайги нефтетеченье Ученик: И это все? Но учитель ведь Вы ничего не сказали о родине об обличье ее в бессчетных ее падежах Учитель: Кеман вейкинень Пазнень Тетянень весе кирдицанень менилень и модань теицень конат неявить и а неявить (* Начало 'Символа веры' по-эрзянски.) Хор: Благословен еси Господи научи мя оправданием Твоим ВЕСНА НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ В. Кривулину звука как мало чистого звука в наших стихах разве что где-то на Поклонной горе пропевшая птица автомобильный клаксон внизу на шоссе солнце Боже мой снова солнце греет шубу слепит зажмуришься - красная пелена не смотри на него зажмурься зажмурься слушай S. ERSIA Учись у них: у дуба, у березы Фет Старики в высоких шапках кора морщин глаз угадываемость они в могучих стволах укрываются от пронизывающих ветров перемен Великий мордвин резцом провел границы их бессмертий Живой душой войти в ствол нации ЭКСПРОМТ Отчего так холоден ветер этой новой весны скуп так на запахи от которых можно сквозь слезы смотреть на проспект Отчего не удержать дыхания в ладони не удержать дыханья твоего в своей ладони как память о тебе не удержать в глазах своих закрыв лицо ладонью ЧЕРЕЗ МОСКВУ Что осталось в глохнущем сердце твоем ливень ли тротуар у метро затопивший стук трамваев безлюдных у вновь открытого монастыря номера поездов цифры зеленоватые на дрожащем экране Но только летаргия событий отпускает я это остро запомнил отступая вместе с пыльной платформой вместе с движеньем ущербной толпы у вокзала Казанского В САРАНСКЕ Второй уже день ветер приносит дождь от одной из русских границ Второй уже день переезжая взбухший Инсар я вижу мутную воду и только изредка чистое небо и только изредка крест над невзорванной церковью и лоскуты речи мордовской на вокзале на остановках троллейбуса у опустошенных витрин их вкрапленье случайно и еще случайнее ты в уродливом городе на дне этом жестком нашей прародины общей ТЕМНИКОВ. СТАРЫЙ МОСКОВСКИЙ ТРАКТ Видишь: ангел сказала ты мне Мы спешили и не долго смотрели на запад Стрела (наверное это и есть цвет пурпура) готова быть вложенной в лук если я точно запомнил темно-синий почти фиолетовый А старый тракт на Москву тракторами разбит и вся пойма речная в тумане вечернем и деревенские звуки вдали блеянье мык и дети где-то рядом совсем по-мокшански перекликаются ПАНК ТЮШТЯН НА БЕРЕГУ РАВА Кода ютавсть сынь морянть трокс - Тарказонзо морясь арась. на какого соседа ведет панк Тюштян эрзю? из-за врага какого Тюштян-владыка мокшу объединил? Ведь не ради кабанов воины так туго набили колчаны не для медвежьей облавы горит такое множество костров Панк Тюштян с сыновьями обходит у реки собравшуюся эрзю сам Тюштян-владыка и сыновья его считают мокшу, сидящую на берегу Только зря баранов Чума-пазу воины резали впустую 'Шкай, оцю шкай' кричали храбрецы Завтра московский воевода в Раве-большой реке непорубленных перетопит завтра казанский мурза выплывших копытами будет топтать Но мы, те из эрзи, что выжили никогда не расскажем нашим детям правды да, мы из мокши, что уцелели, дома о том, как было, промолчим Пусть не радуются русские: панк Тюштян с лучшими из эрзи пробился на Теплое море пусть не кичатся татары: Тюштян-владыка самых храбрых из мокши на Теплое море увел. По одной из легенд, последний мордовский панк (князь) Тюштян, раздвинув воды Рава (Волги), увел всех истинных мордвинов на Теплое море. Эпиграф взят из эрзянской песни о Тюштяне: Когда переправились они через море - На свое место море стало. Чама-паз - верховных бог эрзян. Возглас воинов: 'Боже! великий Боже' по- мокшански. ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ А поскольку автомобильный шум на мокром от дождя светящемся проспекте естественней чем ветра свист на острие пики к правой ноге у стремени прижатой И поскольку не более чем любопытно что кто-то с кем-то первым преломил копье в какой-то точке полулесной полустепной равнины мордовской ли славянской половецкой которую мы называем Россией довольно неточно и кажется сомнительно То и почти непредставим вой женщины отчасти конечно ритуальный до восхода солнечного до лунного исчезновенья на ветру и даже может быть на городской стене Ведь раны кровавые на телах жестоких утерты * * * Ты мне сегодня дозволил быть виночерпием на пиршестве Своем осеннем О сколько этих кленовых ссохшихся ладоней к Тебе тянулось царапая асфальт Ты утешал их ветром но стоны не смолкали словно это растоптанные черновики стихов Еще так может предупредить о смерти затаившейся язык которому умолкнуть завтра НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ. СОН (НАКАНУНЕ ВСТРЕЧИ С ПОЭТОМ) Г. Н. Айги и все же я возвращусь туда откуда не уходил (вычеркиваем сразу: мать в сапогах с отрезанными голенищами в платке рогатом) и звук отрою я звук родной отрою из-под снега (собственно как только справлюсь с надеждой улыбчивой) и зимою в дубовой роще буду читать стихи на языке древесном (и горлом кровь от перенапряженья) снегу на его наречье ПЕЛЕНА (1988-1989) * * * Под Рождество в этом году падает дождь скользкие черные льдины редко так падает каплями и в каждой напоминание об этом больном неслучайном как назвать его? обломками сердца иголками совести семенами проросшими где-то и ставшими чудом? пугающим ночью кричащим? невеселой капелью на ресницах почему-то все время сухих? ПСКОВ и в артерии выброшенный ток русской крови теплеет не он ли тот воздух принес - омовение (Батори Иштван - легат католичества перед твердыней схизматов и этот - другой - растерянный венценосец в железнодорожном составе) не он ли (тот ток) оросил нависший над этой рекою лица наши иначе окрасивший (не берусь передать его цвет) небосвод но могут быть верно угаданы руки что вражду отвели о как далеко этим током ты выброшен город подозрительных звонниц двух отречений истец НАБРОСОК АВТОБИОГРАФИИ в комендантский час искусанные пальцы барабанили по клавишам милого Моцарта М.-Л. Кашниц На исходе советской эпохи слышишь смолкла возня смертоносная угрюмых владык но что это более властное нас пеленает в серый свой плащ Да я не видел этих искусанных пальцев лагерные гнойные раны в детстве моем уже заросли так кого ж обвинить мне в том что кисти безвольно поникли и нет сил разучить на втиснутом в бетонные стены пианино 'Красный Октябрь' эту мелодию Ливешь ливень поит теперь эти нивы эти забурьяневшие пространства нашей послеколхозной земли И ВОТ ВЕСЬ МИР - МОСКВА (РЕПЛИКА) Когда Народ глагол который значит нет Айги И вот весь мир - Москва где августовский свет (храни Господь собор незавершенных лиц) Здесь август как ковчег среди Твоих дождей (но если это так то отчего же дрожь?) Храни Господь Свой мир в кругу бульварном там где возложен венок из высохших ветвей АВТОМОБИЛЬНЫЕ ТЕРЦИНЫ nigrorumque memor - ignium Horatius. Carm. IV. 12. 26. и опять эта осень и в инее мертвые травы и рассвет к полудню все ближе нагадай мне (кто это 'ты'?) которая станет последней нелегко вероятно - - навсегда уходить в это серое небо -- ты знаешь в середине пути размеры стихов все равнее все равномерней дыханье каденции глуше так давай остановимся протри запотевшие стекла - - и насскажи что-нибудь (смотри как пылает вон тот фантастический куст) не дай мне уснуть * * * и как случайное перемещение тебе вдруг невиданный (хотя ты столько раз бывал здесь) простор открыт так обертоны голоса случайные и хочется сказать себе любое а вымолвишь надежда и покачнутся в глазах закрытых благоухающие липовые парки родины и отечества поемные луга и в воздухе сыром крестьянский разговор разносится это пока слова сложились и нескованно стоят стихи: произнеси их ПАСХА. КУРЕМЯЭ монастырь ложно-русский словно в осаде подснежников у подножья стволов в лесу оккупированном как назвать мне прорыв этот (да и прорыв ли) не лукавя душой не кривя - * - ведь не навернулась слеза ни на одном повороте шоссе с росшими веками оградами из выкорчеванных валунов и не заклокотала привычно гневная, при переезде границы финнофилия и родник чудотворный пощечиною горящей обиды не остудил - * - но что же тогда этот (впервые) рассвет этот ковш у святого колодца эти тучи дождь источающие на обратной до спазмы сердечной такой нежеланной дороги и под колокольный с вещами в набитый автобус - * - О Восточе Востоков ЗВЕЗДЫ УЖЕ ДАЛЕКО ПРОДВИНУЛИСЬ (1989-1994) * * * вспоминай этот день засыпая и во сне удаляясь в середине а может и позже болью знобящего срока этот день в первом летнем дожде укрывавший нас - * - не возвращайся назад поленаясь в забытье беззащитно-безгрешно ведь это небо как оно развернулось тогда словно впервые а до него эта жизнь куда не пройти не помочь - * - о вечный укор мне ты разве не знаешь как мстили золотокудрые бесы язычества хрупким счастливцам бедным героям моих любимых поэм разве не знаешь что быть любимым так страшно под этим смертельным для нас и отчаянным небом * * * labuntur anni Horatius. Carm. II. 14. 2 все равно на каком языке но вот произносишь эти слова а тут этот ветер он штору колеблет и так зябко становится так спасибо же ей этой пронизывающей трезвой струек Что вспомянутым словом вот так пробудила ведь чем дальше больнее любить этим сердцем вот время придет и ему и может быть скоро погрузиться в бесслезную ночь НОЧЬ ПЕНЕЛОПЫ Astra de dh probbehke 'Звезды уже далеко продвинулись' Телемах с рабами прибирает в той страшной комнате Там лежат вперемешку эти глупые нагловатые парни - мои 'женихи' перевернутые столы битая посуда куски жареного мяса Его запах и запах разлитого вина перебивает запах крови Должно быть особенно страшны полиловевшие лица несчастных крикливых потаскушек Что ему стоило их пощадить? 'Звезды уже далеко продвинулись' Одиссей ровно дышит За двадцать лет волосы на его груди стали седыми веки распухли от соли от раскаленного белесоватого неба Скоро рассвет Он спит жаль Может быть он бы стер мне слезу как тогда двадцать лет назад в нашу брачную ночь * * * встань прислонись - я лучше хочу рассмотреть тебя остановив - к этой белой стене лист виноградный упал и засох у тебя под ногами помоги мне остаться невредимым для больно разящего света у этой стены гурзуфской уличной еще татарской стены пальцем коснись штукатурки ее с трещинами с муравьями я прошу тебя не шевелись эти блики теней виноградного дерева так коварны словно они а не я близки с тобой в день этот в этот жаркий такой поутру день единственный отразившийся выраженьем на твоем таком бессмертном сегодня лице САРАНСК - ЧЕТВЕРТЫЙ РИМ (ЭЛЕГИЧЕСКИЕ ДИСТИХИ) На небо строем пошли они К. И. Галчинский В небесное отечество отправились они и там они солдаты те жертвы Еллинов мученики сгоревшие в Пергаме крепкостенном И вот за это Рим дано им основать Так в часы когда препона нет отчаянию и материя перекрученной простыней сжимает шейные хрящи неземная взору открывается дорога O XAIPE EKTOP XAIPE O AINEIA* сторожа достойных в смерти В небесное отечество отправились они и нас зовут и за это с Городом все у них в порядке так и тебе ну выбери его ведь основанью Рима в Элизейской дали нет скончанья СORVUS CORVUS* и огнемощный орел никнет сонный, никнет на Зевсовом скиптре, быстрых роняя чету крыльев долу. Пиндар в пер. Вяч. Иванова О как короток даже солнечный этот декабрьский день бесснежный и облака над заливом перьями-крыльями Вот и взлетел ночи ворон взлетел нет это смерти ворон взлетел и крыльями бьет и бьет Ты забудешься; в мае листва зелень травы а дальше если удача то плотный прибой черноморский но пульсирует сердце и траурный ворон летит пусть незаметно пусть точкой у горизонта неразличимой почти Ты можешь лгать себе и обольщаться то легким вином то плотью цветущей но нету укрытия от ужас несущего свиста рассекающих иссекающих воздух ли время ли крыл Снова канун Рождеству Петергоф году конец декорации те же но этой нависающей с угасшим последним небесным пятном ночью ты явственно слышишь как приближаясь летит и не Пиндаров орел а ворон угасанья и смерти Corvus corvus * Ворон * * * In media vivere barbaria* Ovidius. Tristia. III. 10. 4 Замерзает душа, жесточает душа, каменеет душа как понтийский овидиев лед у берегов Украины и какой гениальный ремесленник плотник гончар ли кузнец оживит этот ком Где ж он плеск вод оживший источника журчащего ритмом италийских камней а юг Украины в степях и унылых лиманах и снежной тоскливой равнины даль Как ты спасался воспоминаньями как кружились нимфы вокруг тебя погруженного в сны о городе южном и людном Вот Галатея привстала на цыпочки а это Дафна бежит или юности призрак - Коринна или поземка в степи Замерзает Дунай, жесточают поля, небосвод каменеет - * - И заметают снега черноморских унылых окраин Скифский размытый курган ставший могилой тебе. Санкт-Петербург 1994 Большая часть стихотворений этой книги публиковалась в 80-е годы в самиздате. Все определеннее - 'Обводный канал' №9 (1986 г.) Ta idiwtika - 'Предлог' №5 (Лето 1985 г.) и №9 (Лето 1986 г.) Книга разрушений, Монологи и Каденции частью 'Митин журнал' № 9/10 (V-VIII 1986) полностью 'Часы' № 64 (XI-XII 1986) По направлению к дому частью 'Предлог' №12 (весна 1987) полностью 'Обводный канал' №13 (1988 г.) Пелена - 'Сумерки' № 6 (1989 г.) Автор пользуется случаем выразить благодарность их издателям: К. Бутырину, С. Стратановскому, Б. Иванову, Б. Останину, С. Хренову, Д. Волчеку, А. Гурьянову и А. Новаковскому. |
|
|||||||||||
