Гранд Михаил  -  Обратный Отсчет 2

Страница:  [1]

 

Строфа (1)

 

     Глубокая осень подходила к концу. На улице стояло 18-тое ноября 2011-го года. Листья уже давно покинули ветви деревьев, остались лишь торчать вечные иголки на хвойных. Северный ветер навевал тоску и в скором времени обещал принести холода и снега. Близилась зима.

     В округе зависла умиротворенная тишина. Она была такой глубокой, что, казалось, в ней можно было утонуть. Не слышалось ни криков, ни ветра, ни шума дождя. Но все же спокойствие время от времени нарушалось грохотом и настойчивыми постукиваниями, доносящимися из дома родителей Габриэль.

     – Вот так-то лучше, – сказал Адольф Фольге, заключительными ударами утопив шляпки гвоздей в крышке гроба.

     – Да, – согласилась женщина. – Что гроб, что столик – и на том, и на этом можно есть, так ведь?

     – Конечно, можно, – ответил он. – Конечно…

     Дело было в том, что у родителей Габриэль поломался кухонный стол, за которым они завтракали, обедали и ужинали. А чтобы приобрести новый – материальных средств как всегда не хватало. Да у них, в принципе и не было денег. Они отказались вести обычную банальную жизнь и уже давненько как поселились в безымянной деревне, обитателями которой являлись одни из самых консервативных людей, называемые себя амишами. Поэтому-то мужчине и женщине пришлось вытянуть с кладовой два деревянных ящика, в которых в будущем они должны были быть похороненными. И смастерить с них новый стол, не хуже, чем старый.

     – Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Фольга.

     – Как могу, – он пожал плечами.

     – Интересно, как там наша доченька, Габриэль? – задумчиво произнесла она.

     – Ох, – вздохнул Адольф.

     После слов жены мужчина мгновенно почувствовал приступ тошноты – верный спутник горя. К сожалению, за свои немалые годы он переживал такое не однократно.

     – Не знаю… не знаю. Надеюсь, с ней все хорошо!

     “И нам не придется мастерить для нее…” – подумал он, взглянув на гробы, тем самым завершив свою мысль.

     Женщина принялась укладывать скатерть на два заколоченных гроба, соединенных воедино.

     – Постой, надо отбить кресты – из-за выпуклостей посуда может опрокинуться.

     Адольфу казалось, что так правильней – сделать поверхность ровной и гладкой.

     – Ах, да. Ты прав. Я сейчас молоток принесу…

 

* * *

     Рассвет в Догробыче был теплым и светлым, но вот вдали, в десяти километрах от города, возле широкого шоссе, ведущего в другую страну и к другим людям, на скале Игла лучи солнца больше были похожи на клинки стальных острых мечей и ощущались, как что-то неприятное – холодное и серое. Это был рассвет, каким ему и положено быть в малообитаемых горных местностях.

     Габриэль не погибла. Да, она сделала большой шаг вперед – якобы последний шаг в своей жизни, а потом начала падать, устремившись навстречу новому бытию, но не навстречу асфальту или горной породы. Похоже, это был действительно шаг в совсем другую жизнь. Так что все получилось совсем иначе, нежели хотела девушка. А хотела она своей смерти.

     При падении Габриэль потеряла сознание – может, от страха, может по каким-то другим неизвестным причинам. Долго ей лететь не пришлось. Буквально после нескольких метров свободного полета она зацепилась за гибкую и прочную ветку дерева, а сейчас застряла на ней и просто висела, даже не осознавая этого. Лишь ветер легонько из стороны в сторону всколыхивал ее ноги.

     Небо обволакивали тучи. Минута шла за минутой, час за часом и небосвод становился все сумрачней, хоть и время шло от завтрака к середине дня – к обеду. А девушка все спала и ничего в этом мире пока ее не тревожило.

     Где-то внизу, в мрачных ущельях скалы Игла лужи воды затянуло ломким, как вафля, льдом. Сквозь облака выглянул бледно-желтый лик солнца и тут же куда-то пропал. Спустя секунду, на том месте появилась крошечная снежинка и начала опадать на землю, почти так же, как и Габриэль несколько часов тому назад, сбросившись с объекта туристических паломничеств. Но соприкосновение с твердой поверхностью не грозило снежинке летальным исходом – она итак уже была мертва.

     Снежинка упала на нос Габриэль. Наверное, он был холодный как камешек. Это потревожило девушку, и она проснулась. Ее пробуждение было внезапным, словно с мыслью о том, что что-то надо сделать. Будто еще со вчерашнего дня перед ней стояла какая-то задача. Не было никакого перехода от сна к действительности. Ее тело и сознание включились сразу и полностью, абсолютно цельно и ясно, готовые к действию. Но открывать глаза она почему-то не стала. Не считала нужным в данной конкретной ситуации, к тому же у нее жутко болела голова.

     “Боль, уходи! – подумала она. – Исчезни навсегда!” – но, несмотря на такое внушение, боль оставалась.

     Раньше, до трагической гибели Кении, боль жила в ней, как и во множестве других людей. Но после утраты любимого девушка сама начала жить внутри этой боли: боль для нее стала всем тем, что постоянно окружает человека – целым миром и временем. И ничего не было для нее более реальным в эти времена, чем призрачный и абсурдный мир боли.

     Габриэль поняла, что не чувствует почвы под ногами или какой-то элементарной опоры – сплошной воздух. Но зато четко ощущала, что ее пальто задралось вверх, практически доходя до верхней границы спины, и натягивается под ее весом еще дальше – до линии шеи.

     “Может, я на чем-то вишу? – подумала девушка. – А если я сейчас открою глаза и окажется, что я очутилась в аду или где-то похуже?”

     Но Габриэль не могла открыть глаза. Она даже не пыталась – знала, что не сможет и что пока не время.

     Ей вспомнился тот день, когда она убила Дуфингальда Бремора. А она точно его убила, потому что спустя несколько дней прочитала в газете, что его труп обнаружили дети, разгуливающие в поисках приключений по территории кирпичного завода в городе Сумрак.

     “Я застрелила этого ублюдка возле котельной, но мне кажется, что мы там были не одни”.

     – Я видела ноги… – прошептала она.

     Габриэль вспоминала, что тогда она осмотрелась и заметила – прямо на нее бежит чудовище в человеческом облике, ставшее ужаснейшим кошмаром всей ее жизни. На потенциальную угрозу девушка среагировало молниеносно – нацелила крупнокалиберный пистолет в движущуюся мишень и один раз нажала на курок, но перед этим краем глаза она заметила, что со здания котельной, немного выше уровня включившегося прожектора, свисают чьи-то ноги. Яркое освещение лишь едва их захватывало, но было видно, что они весело болтаются из стороны в сторону, будто в ожидании захватывающего спектакля.

     “Чьи это были ноги? – озадачилась Габриэль. – Тогда я не придала этому значения. Главным для меня было свершить кровавую месть. Мне было все равно, кто бросил в мое окно то послание…”

     – Кто ищет, тот найдет! 11.11.11. ближе к полуночи, приходи на территорию кирпичного завода в городе Сумрак! Путь тебе укажут прожектора… – тихо продекламировала она.

     “Но теперь все это кажется мне более чем странным! – решила девушка. – Перед тем, как получить приглашение посетить “кирпичку”, в половине второго ночи, проходя мимо окна, я заметила, что у массивных кованых ворот кладбища “Холм Надежды” стоял какой-то подозрительный человек в черном одеянии, – подробно вспоминала она. – Он смотрел на мой дом, в мое окно и прямо на меня! Его глаза были так темны, что напоминали пещеры. Я уверена, что мне это не почудилось! Думаю, это он каким-то способом свел нас с Дуфингальдом Бремором вместе. Он все специально подстроил. Но для чего? Надо узнать, кто этот человек и найти его. Или хотя бы попытаться это сделать!”

     Вдруг Габриэль услышала шум – приближающиеся шаги, которые замерли в нескольких метрах перед ней. Она открыла глаза и увидела в четырех шагах от себя какого-то деда.

     – Девушка, что вы здесь делаете? – спросил он.

     Разговором пожилой мужчина напоминал ее отца. Голос его был громкий и озорной. Но сам он на Адольфа похож не был: ее папа был твердый и глянцевый, как ружейный приклад. А этот рыжий, с длинными рыжими бакенбардами и всклокоченными, давно не стрижеными кудрями, выбивающимися из-под зимней шапки. Его лицо, вероятно, из-за морщин казалось лишенным всякого выражения. Он смотрел прямо и уверенно, будто приготовился фотографироваться на паспорт.

 

 

Строфа (2)

 

     Пожилой мужчина вышел из дома в раннюю рань, в то время, когда солнце еще даже не успело коснуться своими лучами далекого горизонта, и тьма стояла на округе Догробыча, но уже помаленьку рассеивалась. Его звали Рашпиль, как ручной режущий инструмент-напильник. А может такие уже и электро делают? Он направлялся в сторону центра города, на маленький проспект возле памятника. Это было одно из его любимых мест. С ним было связано много приятных воспоминаний, к тому же там стояли хорошие скамейки, и на них было удобно сидеть.

     Рассвет только начинался – сам бог, наверное, еще спал в своей кровати. Птицы вяло щебетали и покидали свои гнезда в поисках еды – комах и червей. Ночной ветер утихал, а на смену ему приходили легкие дневные порывы, сулящие холодную зиму. Рашпилю не сиделось дома, он не мог спать, поэтому и решил пройтись, подышать свежим воздухом, который еще не успели загадить люди и автомобили.

     Дедушка сидел на скамейке. Он был хорошо одет: ботинки, штаны, а под ними подштанники, утепленная куртка и зимняя шапка, но без перчаток – они мешали ему свободно двигать пальцами, которых к тому же было меньше на руках, чем у обыкновенных людей. Рашпиль вспоминал, как вчера вечером с этого же места смотрел на молодежь, на свою уплывшую в небытие молодость…

     Девушки и парни общались, смеялись. Кто-то играл на гитаре, кто-то рассказывал анекдот или смешную историю. Одна пара целовалась. Другие – курили. Третьи что-то высматривали в мобильных телефонах.

     “Ах, молодость. Для нее не существует прошлого, – подумал он. – И что они только там высматривают?”

     У Рашпиля самого было трое детей. Сейчас все они были взрослые и самодостаточные. Они помогали ему финансово, хоть старик не очень нуждался в деньгах, но приезжали в гости редко. Могли бы чаще, ведь все двое братьев и сестра жили не так уж далеко – в извращенной Голландии, известной легальными наркотиками и обилием “любви за деньги”.

     Когда-то в доме пожилого мужчины жило полдесятка людей: он, его супруга и их трое детей, но сейчас он остался один. Строение находилось почти на окраине города. В те времена, когда все были моложе, его дочь преимущественно любила сидеть дома, играться с куклами, но вот двое сыновей были истинными исследователями. Им нравилось гулять вдоль заброшенных железнодорожных путей в леске за домом. Мама строго-настрого запрещала ходить им к этим путям. Последний грузовой поезд прошел по ним лет за десять до того, и между ржавых рельсов росли сорняки, но маму это не убеждало. Она была уверена, что если они будут там играть, то самый последний поезд (назовем его “Экспресс – Пожиратель детей”) стрелой пронесется по рельсам, превращая парней в кашу из костей и мяса. Да вот только это как раз ее сшиб поезд, следующий не по расписанию – вернее автомобиль. Такой вот блядский экспресс.

     – А шофера так и не нашли, – прошептал дедушка и слеза скатилась с его глаза.

     Рашпилю всегда нелегко давалась жизнь. Ему было семнадцать лет, когда умер его отец. На плечи юноши легла забота о больной матери. Небольших средств, оставшихся после отца, хватило ненадолго, приходилось учиться и поддерживать семью. Несколько лет он работал ночным сторожем в магазине. Днем ходил на занятия в университете. Получив диплом врача, тщетно пытался найти работу. Было предложение ехать в гиблые места Гвинеи-Бисау, где свирепствовала желтая лихорадка. Ни ехать туда с больной матерью, ни разлучаться с нею он не хотел. Предложение одного профессора явилось для него выходом из положения. Он получил работу в детской больнице Труповца. А спустя год женился на Надежде и со временем, один за другим у них родилось трое детей.

     Сейчас Рашпиль был обыкновенным пенсионером, вдовцом и индивидуальным экскурсоводом. Ему надоело сидеть на скамье и захотелось пойти домой – позавтракать и может быть поспать. Старик двинулся в сторону дома, но остановился на пересечении Конфетной и Леденцовой улиц. Когда он находился в вертикальном положении, было видно, что он очень худой. Джинсы, похоже, держались на нем вопреки силе притяжения. Но стоял дедушка ровно и твердо.

     “Погода пока хорошая, хоть вчера на сегодня отменили все туристические вылазки на скалу Игла из-за возможной непогоды, – думал он. – Ха, а не пойти бы мне туда одному?”

     Пожилой мужчина все-таки решил пойти. Ему нравилось там бывать – не важно, с экскурсионной группой, которой он что-то рассказывал и вешал лапшу на уши или просто одному. Рашпиль вернулся домой, вывел из гаража свою старенькую Волгу красного цвета, как пожарная машина и уехал.

     У подножия достопримечательности имелась автомобильная стоянка, а также несколько беседок и места для торговых павильонов на колесах или раскладных палаток. Взбираться на иглообразную вершину как всегда не составляло большого труда, ведь от начала и почти до самого конца в камне были выщерблены ступеньки, весомо упрощающие подъем. Да и высота горы была не такой уж огромной, как гласили рекламные вывески туристических фирм.

     Он шагал медленно, уставившись пониклым взглядом вниз. Пройдя большую часть пути, и практически дойдя до вершины, Рашпиль чуть не ударился об человеческие ноги, свисающие прямо откуда-то с воздуха. Он перевел взгляд вперед, а потом вверх и увидел Габриэль – в тот же миг девушка открыла свои глаза.

     Старик подался вперед, вытянув худую шею, словно журавель, но сразу же отпрянул, соблюдая дистанцию и безопасность.

     – Девушка, что вы здесь делаете? – спросил он.

     Габриэль висела на высоте одного с половиной метра, зацепившись подолом пальто за ветку дерева, которое проросло из плодородной почвы смотровой площадки. Вся ее одежда была натянутая и прилипла к телу, и каждый бы убедился в том, что у этой незнакомки отличная грудь. Но Рашпилю было не до этого по двум причинам – он был старый и крайне озадачен.

     На вопрос девушка невнятно пожала плечами. Действительно, она сама не знала, что здесь делает?

     Потрясенный, деревянным шагом он приблизился. Этот пожилой мужчина был человеком старой школы и за свою жизнь повидал все на свете, а многое – дважды. Но вот такого, чтобы кто-то вот так вот повис на дереве, да еще на скале Игла – прежде видеть ему не приходилось.

     – Как ты здесь очутилась? – спросил он, в вопросительном жесте протянув к ней руку.

     – Помню, что спрыгнула…

     Она непонимающе посмотрела вверх, на вершину местной достопримечательности, на боковую часть крутого утеса, возвышающегося над безликой пропастью, на котором стояла и с которого сделала шаг… но это место оказалось не прямо над ней, а немного правее.

     – Наверное, меня сдуло в сторону порывом ветра, – продолжила она. – И отнесло к ветке этого дерева.

     Рашпиль покачал головой из стороны в сторону и подал руку незнакомке:

     – Давай я тебе помогу.

     Он потянул Габриэль на себя, послышался хруст ветки, а уже через мгновение древесина треснула и девушка оказалась ногами на земле.

     – Если бы ты больше весила, то дерево не выдержало бы тебя, – сказал дедушка. – В одну секунду я даже подумал, что ты мертва – повесилась. Твое лицо и сейчас по бледности может запросто сравниться с заиндевелым зимним окошком.

     – Не беспокойтесь, я просто замерзла. Холодновато здесь утром.

     – Ты хотела покончить жизнь самоубийством?

     – Да, – просто ответила она, словно он задал вопрос: “Ты купила хлеб и молоко в бумажном пакете?”

     Старик смотрел на нее с тем же выражением на лице, что и десять секунд тому назад, будто она еще ничего не сказала, потом спросил:

     – А долго здесь висела? Почему не позвонила кому-то? В спасательную службу, в газовую контору – хоть куда-нибудь!

     – У меня нет телефона. К тому же я все время спала, а вы подошли и я проснулась.

     – Мой совет тебе…

     – Габриэль, – кивнула она.

     – А я – Рашпиль, – ответил дедушка. – Так вот, мой совет тебе Габриэль – ты меня о нем не просила, но я все равно тебе его дам – делай, что надумала, но думай, что делаешь! – он постучал пальцем по глубокому, испещренному венами виску, чтобы до нее наверняка дошло, о чем идет речь.

     – Хорошо…

     – Я-то думал, теперь, чтобы снять с себя вину и как-то оправдать свой поступок, ты скажешь что угодно, даже что луна сделана из старых труселей твоего папаши. Видать, ты таки думала, что делала, – кисло ухмыльнулся он.

     Габриэль взяла Рашпиля за руку и попросила его не волноваться.

     – О чем?

     – Обо всем. В частности обо мне!

     – Ладно, – согласился он. – Не буду, коль уж просишь.

     Так они и познакомились. После обмена именами пришло время спускаться вниз, к машине, на которой старик предложил подвести свою новую знакомую к ее дому. Дедушка и девушка, годящаяся ему быть внучкой, шли молча. Он был рад, что повстречал ее. По его мнению, Габриэль была хорошим человеком. Он же оказался для нее энергичным пожилым мужчиной высокого роста. На обеих руках у него недоставало пальцев, и от этого вид его трясущихся рук приводил ее в замешательство, но только не его самого. Особенно она напугалась, когда он подал ей руку, чтобы помочь спрыгнуть с ветки дерева…

     – Во многих случаях молчание порождает несчастье, а нужно лишь открыто и честно поговорить друг с другом, но не слишком сильно, чтобы не дошло до трагедии.

     – Что вы хотите этим сказать? – удивилась она.

     – Ничего пошлого. Просто хочу завязать с тобой разговор и одновременно поучаю тебя.

     – Я не против, – был ее ответ.

     – Скажи, у тебя есть родители?

     – Да, конечно…

     Недалеко от Бориссрала, в Ланкастер-Кляйн Габриэль оставила сердитого, вечно что-то подозревающего отца, молчаливую мать и их помешанность, основанную на религиозной почве. Ей вспомнился их ветхий дом – он казался еще древнее, нежели сам Ноев ковчег. Окна там были не окна, а просто дыры в стене. Летом их затягивали грязной марлей от мух.

     – А у вас кто-то есть? – поинтересовалась девушка.

     – Есть. Два сына и дочь. Они в Голландии живут и приезжают крайне редко.

     Он вечно жаловался, что у него в доме слишком тихо и слишком много места для него одного; он всегда был рад приезду детей.

     – Но самый близкий мне человек умер – моя жена Надежда.

     – Вы серьезно?

     Но это был один из тех вопросов, которые задают просто от удивления или растерянности. Она видела, что серьезно. К тому же дедушка утвердительно кивнул головой. Да и зачем ему врать?

     – От нее осталась лишь надежда, живущая в моем сердце, что мы еще когда-то встретимся – в загробном мире я имел в виду. Хоть я и не верю во всю эту чепуху.

     – Соболезную вам, – произнесла Габриэль.

     Эти ее слова были не просто словами. В них действительно слышалось соболезнование и понимание, ведь кто как не она знал, что такое безвозвратно и навсегда потерять любимого человека. Габриэль выпала печальная участь познать ту глубину страданий и пройти тот длинный и тягостный путь по стезе разногласий между самим собой.

     – А как это произошло? – поинтересовалась она.

     – Два года тому назад ее сбила машина…

     Рашпиль рассказал, где произошел этот инцидент и когда именно. А Габриэль кивнула головой и запомнила сказанное.

 

* * *

     Синее небо, белые облака, пожолклая, покрытая инеем трава, зеленые елки – подобные контрасты живой природы не сумела бы передать никакая камера. Высокие деревья ограничивали обзор. По мере продвижения к городу лесистая местность становилась менее густой. Дорога то расширялась, то становилась уже, петляла между небольших гор, ныряла в ущелья и выныривала, следуя рельефу местности.

     К дому, в котором жила Габриэль подъехала красная Волга. Девушка поблагодарила Рашпиля и взяла его визитку экскурсовода с номером телефона. Когда он отъезжал, она помахала ему рукой, но ответного взмаха так и не увидела – старик ничего не заметил, он смотрел вперед, на дорогу. Все было вроде хорошо. Один из соседей поздоровался с ней. Его рот в рамке из черной бороды уже многие годы оставался все таким же – строго горизонтальным и без единой эмоции, и это не могло не рассмешить ее. Но когда она пришла домой, сняла ботинки один о другой – то вдруг ощутила себя одинокой и несчастной, какой на самом деле и являлась.

     Габриэль вспомнился добрый пожилой человек, который снял ее с ветки и довез домой. По дороге он рассказал ей, что иногда слышал, как давным-давно жена говорила детям, что даже если умрет – то все равно останется с ними рядом: бродячей кошкой или просто звуком ветра. Но всегда рядом.

     – Да вот только все это чушь и ее здесь нет… ее нигде нет, – дополнил сказанное Рашпиль. – Никогда больше мне не разговаривать с ней, не любить ее. Многие годы неповторимого счастья закончились в узкой яме, в которую ее опустили в день похорон. Правду говорят – любите нас, пока мы живы, слезами мертвых не поднять.

     – Вы сильный, – проговорила она. – Вы справитесь. Поначалу кажется, что боль останется навсегда, но она постепенно начнет проходить. Вы справитесь. Только не надо спешить. День за днем, понемножку… так что не говорите так, – попросила девушка. – Со временем все наладится.

     – А что говорить? – спросил он. – Уже наладилось. Поверь, было хуже. С глаз долой, из сердца вон. А когда дело сделано и назад ничего не повернешь, люди волей-неволей свыкаются…

     Габриэль и Рашпиля связывало взаимопонимание, рожденное на почве горького опыта. Всегда ли стоит прошлое того, чтобы помнить его? Со временем страх и тошнота перестали для них быть морем, в котором тонут, превратившись всего лишь в лужу, криво отражающую тяжелое прошлое. Настоящее же начало состоять из ежедневной планомерной рутины, и не было у них больше ни вершин счастья, ни долин разочарования. Хотя, не было только первого.

     – Вот и я свыкся, – закончил мужчина.

     В замкнутом пространстве пустующей жилплощади от давящей тишины закладывало уши. Девушка взглянула на свое кусочно-осколочное отражение в зеркале, висящем в прихожей, которое относительно недавно разбила костяной рукояткой кинжала “Долга”. Еще несколько дней – и эти посеребренные стекляшки начнут выпадать, если их самих не убрать.

     “И пусть падают”, – подумала она.

     В комнате Габриэль на полу лежала книга “Астрономия”, почему-то вывалившаяся со шкафа. Книга о небесах. Она подняла ее и положила на место. Небеса – это не то, что сейчас интересовало ее.

     Вдруг девушка запнулась, и уставился на низенькую тумбочку в углу коридора. Она стояла у стены, в крайне непривлекательном соседстве с дверью туалета.

     – Странно… – удивилась она. – Я просто уверена, что раньше эта вещь там не стояла. Таких тумбочек в дома всего две, и все они находятся в гостиной.

     Габриэль подошла к элементу интерьера и краем глаза посмотрела в гостиную.

     – Ее передвинули.

     Этот факт подтверждал призрачный силуэт, оставшийся на обоях, у квадратного участка которых стояла блуждающая мебель. На ковре просматривались четыре глубоких следа от ножек. Подозрительные полоски, извиваясь, пролегли от этих вмятин к ножкам тумбочки через всю комнату и половину коридора туда, где она находился сейчас.

     – Кто-то побывал в моем доме.

     Девушка вошла в гостиную и обнаружила то, что и ожидала увидеть. Тот, кто побывал в ее доме, каким-то чудом добрался до тайника, который находился под ковром в полу. И не сложно было догадаться, какая вещь стояла на том месте, прикрывая его.

     В секретном месте Габриэль спрятала свой “Кольт 1911” и все свои деньги, в том числе и те, которые обналичила со счета в банке, перед тем как умереть. Или попытаться умереть. Теперь денег и пистолета там не было – лишь горка пепла и кучка какого-то металлического мусора. Вот так она осталась без гроша и без надежного средства защиты.

     “Люди, где вы храните свои деньги? В мечтах… – подумала девушка. – Может быть, мне и не придется искать того таинственного человека. Возможно, он сам меня вскоре найдет…”

     Время шло. Габриэль находилась в ванной и размышляла, что случилось с ее пистолетом. На счет денег ей все было ясно – по-видимому, кто-то их сжег.

     “Да, одним душем такие мысли не смыть. Надо их чем-то задавить”.

     Она выключила воду и отжала волосы. Визит на кухню подтвердил ее догадку, что в этом доме кушать нечего. Холодильник был абсолютно пуст – перед тем, как отправиться на скалу Игла, Габриэль выбросила все продукты и вымыла этот шкаф для еды, а еще все хорошенько убрала, ведь негоже оставлять после себя хлам и грязь в доме.

     Следующие полчаса ушли на поиски монет в карманах одежек, за диванами, под шкафами и везде, где они только могли прятаться. Труд дал результаты. Она нашла несколько евро, за которые можно было купить упаковку чая, хлеб и что-то к хлебу. Конечно, это была далеко не та сумма, близкая к двум тысячам, от которой теперь остался только пепел, но на “покушать” вполне хватало.

     А еще Габриэль отыскала одно давно утерянное золотое кольцо. Сложившиеся обстоятельства как нельзя лучше подходили для того, чтобы отнести это ювелирное изделие в ломбард и продать его.

     На улице местами было облачно, с прояснениями. Серые тучи наползали одна на другую, но свет разрезал их, а ветер рассеивал по небу белыми пятнами. Девушка продала золотое украшение в виде кольца за приличную сумму и остановилась перед выключенным фонтаном, подставив лицо холодному ноябрьскому солнцу, прислушиваясь к шагам прохожих и обрывкам разговоров, шуму легковых машин и грузовиков…

     Перед ней прошла пьяная девица ее возраста. Под глазами у нее залегли такие круги, что даже бамбуковый медведь позавидовал бы. А еще она имела высокомерное и глупое выражение лица, словно считала себя принцессой, что правда слегка “под градусом”.

     Габриэль вспомнился разговор с отцом:

     – Папа, послушай меня, ячменная водка состарит тебя раньше времени.

     – Доченька, кто пьет ячменную водку или любые другие спиртные напитки – тот уже состарился раньше времени, – объяснил он. – Но мне можно… немножко. А вот ты запомни, что тебе так делать не следует. У девушки должны быть мозги, а не какие-то там “изюминки” и “загадки”.

     Габриэль все стояла, раздумывая и наслаждаясь солнцем, пока оно не скрылось за тучей. Мимо прошла женщина, держа мальчика лет семи за ручонку в варежке. Мальчик, глядя на прохожих, застенчиво покусывал вторую рукавицу и улыбался.

     – Почему? – вдруг громко воскликнула девушка. – Почему все это со мной происходит!?

     Маленький мальчик испуганно посмотрел на нее и покрепче вцепился в руку своей матери.

     “Эх, если можно было бы все стереть и вернуть время вспять, нажав “Backspace”… но нет уж – палец соскальзывает на “Enter” и все начинается с новой строки”.

     В магазине в воздухе витали терпкие ароматы дамской парфюмерии и мужских дезодорантов, смешанные с интенсивным запахом пота. В общественном коридоре дома, где жила Габриэль, пахло свежей побелкой и пастой для обуви. В одной руке она несла мешок с покупками, в перечне которых значились хлеб, масло, картошка, готовый салат и свежо молотый фарш на котлеты. Второй рукой доставала ключ из кармана джинсов.

     Поднимаясь по ступенькам, она слышала приглушенное звяканье тарелок – кто-то мыл посуду. Слышала, как соседская собака, запертая в квартире, возбужденно кидается на дверь. Подходя к третьему этажу, девушка услышала странный шум за дверьми квартиры, в которой жила. Было слышно чьи-то шаги. С дверного глазка почему-то сочился свет, зеленый свет, горький, как желчь. А ведь лампочка в коридоре висела обыкновенная, желтая. Как можно было объяснить все это, не скатываясь в зыбкую трясину мистики и суеверий?

     “Не знаю”, – ответила она сама себе.

     Иногда, в подобных случаях, девушка просто ненавидела себя – за легкие ответы на трудные вопросы. Она провернула ключ в замке и решительно вошла. Возможно, степень ее волнения немного не соответствовал серьезности ситуации. Но что можно хотеть от человека, который практически вернулся с того света? Ее тело казалось скованным. Скорее всего, причиной была осторожность и мешок с покупками в руке. Но вот ум у нее был абсолютно ясен и отточен, как сапожный гвоздь.

     В доме гулял сквозняк – больше никого и ничего здесь не было. Ветерок доносился с кухни, куда Габриэль и направилась. Там было настежь открыто окно, холодно и никого. Лишь нож, до половины воткнутый в дубовый стол, а под ним маленькая записка: “Отдай то, что украла…” И все. Написано это было не карандашом, не ручкой, а черным углем. Девушка успела дважды прочесть краткое содержание послания, отправитель которого не счел нужным подписаться, после чего оно превратилось в пригоршню праха.

 

 

Строфа (3)

 

     Юные парень и девушка выбрали явно неудачный день для свидания – холодный и дождливый, с частыми порывами ветра, и этим отчасти объяснялось их плохое настроение с последующим тяжелым осадком на несколько дней.

     Взявшись за руки, они шагали по одной из улиц города Сумрак и направлялись в кафе. Под ногами у них хлюпала вода в лужах, а нормальный дружелюбный разговор никак не вязался – он жаловался, что голоден, она же хотела в туалет. Поход в заведение общественного питания решал их обе проблемы.

     Время и непогода смыли первую и последнюю буквы – “К” и “й”. Таким образом, получилось несколько зловещее слово: афетери. Это слово, едва различимое на выцветшей от солнца вывеске, вполне подходило к заведению, о котором оно извещало.

     Буфетная стойка, несколько столов и ниша, в которой стояла маленькая духовка, радио и холодильник – вот и все, что находилось в кафе. Но клиентов все устраивало и все им нравилось. Поневоле понравилось, потому что больше им податься было некуда. На много километров в одну сторону и настолько же в другую ни одной забегаловки. И вообще, здесь все было по-домашнему, и кофе хороший, с тех пор как купили новый чайник.

     Внутри посетителей не было – только двое мужчин за крайним столиком с чашками того самого кофе и пачкой сигарет на двоих, должно быть, в целях экономии. На календаре в туалете было обведено красным сегодняшнее число – 18-тое ноября 2011-го года. Возможно, кто-то решил таким способом оставить напоминание о чьем-то дни рождения. Вот оно и пришло, чем бы ни было.

     Молодая буфетчица была довольно мила, и ее улыбка могла показаться искренней, если бы не совершенно отсутствующее выражение лица. Помимо прочей повседневной одежды на ней была одета вещь, которую ее мама передала ей из-за границы – что-то вроде синей матроски, довольно элегантной и вместе с тем достаточно традиционной, чтобы не шокировать своим футуристическим видом разнообразную публику.

     Парень и девушка присели у окна и заказали по порции вареников со сметаной. Пить они не хотели, поэтому брать что-то из жидкостей не стали. Еда была вкусной, а беседа “ни о чем” шла обычным размеренным ходом.

     – Что ты делаешь? – вдруг осведомилась она.

     Они начали встречаться не так давно и проходили только тот этап в отношениях, когда взаимопонимание между друг другом лишь зарождается. Юноша с рождения был одноглазым и незнакомые люди не понимали – подмигивает он или моргает? А его пассия еще не привыкла к этому нюансу.

     – Мне в глаз что-то попало…

     – Знаешь, мне это уже надоело, – она решительно сложила руки на груди. – Почему ты не как все люли?

     Из-за одного зрячего глаза и пустого места, обтянутого кожей вместо второго глаза – этот парень всегда оставался исключением, как любил выражаться один врач. Вполне демократичный термин, позволяющий избегнуть проклятых ярлыков типа “одаренный” и “неспособный” (что на самом деле также может означать “блестящий” и “слабоумный”). Но как только слово “исключение” начинало приобретать смысл, его тут же заменяли другим, и пользовались до тех пор, пока никто не понимал его значения.

     Ровный лед их разговора треснул, и с каждым словом полоса баламутной жижи между ними становилась все шире. Поток предложений уносил их в открытое море, к разным берегам.

     В кафе вошел новый посетитель. Он выглядел изможденным – глаза слезились, лицо покрывали красные пятна, и все, кто посмотрел на него, решили, что этот мужчина, видимо, всю ночь пропьянствовал. Его вид вызывал чуть ли не отвращение. Он редко улыбался, постоянно сквернословил и общение со своими детьми считал пустой тратой времени. Лучшим для него компаньоном уже многие годы оставалось пиво.

     Криво держась на ногах, он подошел к туалету и резко открыл дверь. Это движение напугало буфетчицу. Она отступила на шаг и опрокинула стоявшее возле нее ведро с водой. Грязная мыльная пена разлилась по полу и водопадом хлынула по ступенькам, ведущим в темный подвал, от чего девушка замысловато выругалась.

     За окном заведения простиралось пустующее поле, на втором конце которого возвышалась больница – наверное, самое высшее сооружение в городе. Муниципальное здание бледно-серого цвета насчитывало девять этажей. На его крыше стояла небольшая лифтерная башня, выложенная ровной кладкой из терракотового кирпича. На одной из сторон подсобного помещения ширилось круглое отверстие для вентилятора. Если бы это было кино, то с каждой секундой камера приближалась бы, чтобы заснять крупным планом этот иллюминатор и непроглядную тьму позади него.

     Если приглядеться, то становилось видно, что что-то там мелькает, ходит. Но вдруг вентилятор начал вращаться, и уже ничего нельзя было разглядеть. Следующим кадром был пустой столик в кафе, за которым еще недавно сидели парень и девушка…

 

* * *

     Баунти О'Мрак затаился в кирпичной постройке на крыше девятиэтажной больницы. Он покачал головой, охваченный воспоминаниями. Ему вспоминался тот день, когда наконец-то в его распоряжении находились все фрагменты троицы: молот “Забвения”, и что важнее – два кинжала-ключа, одним из которых был кинжал “Долга”, данный Азулой для Габриэль на вершине Терновой горы…

     Тогда мужчина пребывал в штольне, где процветал огромнейший серпентарий. Он взял в руки два кинжала-ключа, вставил их в отверстия на ударной части молота “Забвения” и провернул. Внутри оружия что-то щелкнуло, а через мгновение набалдашник молотка раскололся на две ровные части. Но ничего не произошло, лишь его лицо непонимающе перекосилось, потому что внутри тайничка ничего не было. Абсолютно ничего!

     Разочарование и апатия, постигшие человека в черном одеянии после того, как он обнаружил… как он ничего не сумел обнаружить внутри артефакта, практически свели его с ума. С незапамятных времен он все время в пути, в поисках. Баунти О'Мрак думал, что сейчас этот поиск подходит к завершительному этапу. Искомое – найдено. Но оказалось, что это далеко не так. Местонахождение хрустальной ручки, открывающей ту загадочную дверь – оставалось неизвестным. По прошествии целой вечности – вечный поиск продолжался. Но он оказался бесцельным, ибо не было ничего, ни единой зацепки, которая смогла бы привести его к желанной цели. Теперь ни одна из его “ниточек” не вела никуда, кроме разве что кривого проулка, заканчивающегося совершенно гладкой стеной.

     После неудачи он покинул разлом в земле и отправился искать какое-то укромное темное место, где бы мог успокоиться и все обдумать. Злиться и крушить – это не его удел. Ему был более свойственен холодный разум и непоколебимая рассудительность. Мужчина предпочитал быть одним, вдали ото всех живых существ и контролировать каждое свое движение и мысль, подавляя любые эмоции и нелогичные побуждения, если таковые появлялись, что случалось крайне редко.

     Он думал, куда могла подеваться ручка от дверей, ведущих всюду… или в никуда? Куда, если молот “Забвения” все время оставался у него на виду. Долгие минуты и часы размышлений не давали ответов на этот вопрос, но все же в итоге он узнал правду, как ему казалось. Это Габриэль. Она украла ее. Кто же еще, как не эта девчонка? Не мог же это сделать этот тупой и чокнутый Дуфингальд Бремор.

     Баунти О'Мраку было под силу прочесть мысли любого человека, в том числе и ее, и ваши тоже. Он знал, о чем она думает в тот конкретный момент, о чем думала. Но на счет ручки ничего узнать не мог.

     “Видимо, она поставила некий барьер на эти мысли”, – решил он.

     – Но это ничего не меняет. У меня есть знание, что ручку украла та девушка. Да, это точно она украла ее.

     “Но как? – подсказал ему здравый смысл. – Как она могла это сделать – ведь она даже не прикасалась к молоту “Забвения”. Он все время оставался у тебя на виду, и ты сам об этом прекрасно знаешь”.

     – Не важно, это все равно она сделала.

     Мужчина засмеялся. В его глазах, спрятанных в тени под темной материей капюшона, блеснуло безумие. Любой психиатр, даже без осмотра, экспертизы и специальных тестов не колеблясь, сказал бы, что этот человек или не совсем человек сходит с ума.

     Единственное, что удалось ему извлечь и что будто бы относилось к делу – это шесть букв в голове Габриэль: “Тайник”. Он находился в ее дома, она прятала там важные для нее вещи. И, скорее всего, это слово и послужило тем рычагом, включившим убежденность в том, что ручка от дверей находится именно у этой девушки.

     – Тайник, – прошептал Баунти О'Мрак.

     По прошествии нескольких дней он телепатически пробрался в голову Габриэль и постановил, что ей уже хватит жить и лучше всего будет, если он подтолкнет ее к самоубийству. Но его подлый замысел не сработал. Волей случая она осталась жива. Он же этого пока не чувствовал – следовательно, не знал. Это была первая часть плана. Второй частью был поход в ее дом с последующим вскрытием тайника.

     Баунти О'Мрак по-прежнему находился в лифтерной башне. Время от времени тишину нарушал гул мотора, поднимающего или опускающего где-то внизу кабину лифта с пассажирами. Вентилятор в единственном окошке-иллюминаторе остановился, и мужчина взглянул на улицу, на людей, на сосны на вершинах холмов, окружающих город Сумрак.

     В его позе сквозили надменность и презрение к окружающим, даже в самой посадке головы. Выражение его лица постоянно оставалось подчеркнуто нейтральным и как бы безучастным. На нем нельзя было уловить и тени эмоций, но во всем этом сквозило какое-то высокомерие. Он внимательно оценивал все, что находилось перед его глазами, и испытывал удовольствие от того, что это не соответствует каким-то стандартам. Могло даже показаться, что Баунти О'Мрак злорадствует, хотя внешне это никак не проявлялось.

     Вдруг он заметил, что посреди безлюдной улицы упала маленькая девочка. Судя по всему, она больно ударилась. Возможно, ей даже была необходима медицинская консультация. Люди, проехавшие возле нее по дороге в автобусе, отвели глаза в сторону, чтобы не смотреть на страдания ребенка – она сидела на асфальте, держалась за коленку и кого-то звала. Только Баунти О'Мрак с высоты выше девятого этажа в упор уставился на ужасную сцену. Причем он не просто смотрел, а раскачивался с пятки на носок, словно получал от этого зрелища невыразимое наслаждение.

     Если бы девочка посмотрела вверх, на крышу больницы и взглянула во тьму круглого окна, то наткнулась бы на острый, колючий взгляд и кривую презрительную полуулыбку. Но она не посмотрела туда. А спустя несколько секунд все закончилось. К ней подошла мама и успокоила ее. Мужчина же от этого недовольно нахмурился.

     Навязчивые мысли и немыслимые предположения снова захватили все внимание сознания, установившись на приоритетном месте в его голове. Время пришло. Он покинул крышу больницы и зловещими скачками бросился в сторону города Догробыч, где проживала Габриэль. Бежал ровно и деловито, как будто у него назначено там свидание, но разве что с тайником в полу.

     Дом девушки находился уже совсем близко. Мужчина шествовал скорым шагом, бодро посверкивая глазами и гордо держа голову. Избыток энергии имел две причины: отменное здоровье, а также наличие великого знания в его душе. И это упоительное знание грело лучше любого шерстяного шарфа.

     Синички порхали с ветки на ветку в поисках корма. Баунти О'Мрак безучастно следил за ними пустым взглядом, шагал и считал, сколько дней уже прошло с того времени, как он начал свои поиски? Вечность, а может и немного больше, потому что тогда времени как такового еще не было, оно не началось. А сколько дней с 11.11.11 и до сегодняшнего дня? Семь. Арифметика простая. Восемнадцать минус одиннадцать равняется семи – вычисление, которое под силу сделать третьекласснику. Но он, боясь ошибиться, дважды повторил вычитание – так трудно было поверить в результат.

     Он пробрался в дом девушки и без промедления, потраченного на догадки и поиски тайника – (заглянуть за картины, простукать стены, тук-тук-тук, словно какой-то психованный дятел), просто нашел его и вскрыл, потому что знал, где надо искать – ее мысли выдали ее. Но у него ничего не получилось.

     “Вся затея оказалась ложью, рожденной моим воображением”, – так подумал мужчина в тот момент.

     Он вскрыл тайник, но ничего там не нашел кроме приличной суммы денег и пистолета. Того самого пистолета, из которого Габриэль пристрелила маньяка-убийцу Дуфингальда Бремора. Ручки, открывающей дверь, там не оказалось, и Баунти О'Мрак пребывал в спокойном замешательстве, пока не совсем осознавая, что даже эта маленькая зацепка, которая должна была бы привести его к желанной цели – оборвалась.

     – Или ее оборвали… – прошептал он.

     Произнести это его заставило странное предчувствие. А еще через миг мужчина вдруг отчетливо почувствовал, что девушка, которую он силой мысли подтолкнул к самоубийству – все еще жива, в полном здравии и к тому же приближается.

     – Но как? – выкрикнул он. – Не важно! Это и к лучшему. Живая, она расскажет, где спрятала ручку…

     Баунти О'Мрак выдавил из себя смех. Звук был такой, как будто гвоздь выдирают из свежей сосновой доски: иии-иии-иии. С ним что-то произошло. За последние неделю-полторы он безвозвратно изменился, а сейчас смеялся и не мог остановиться. Заламывал руки, как муха, и жмурил глаза от этого ужасного визга, который сам же издавал. Но остановиться не мог…

     Спустя минуту… или час – он не знал точно, так как почему-то потерял чувство времени, мужчина осмотрелся. Он все еще находился в квартире Габриэль. Под потолком кружилось облако дыма, которое уже рассеивалось. Содержимое же тайника превратилось в горку пепла и кучку какого-то металлического мусора.

     “Не припомню, чтобы я это сжигал”, – озадачился он.

     Человек в черном одеянии непонимающе пожал плечами и покинул жилой дом. Ему надо было срочно прогуляться, подышать воздухом – давно он этого не делал, не дышал. Но уже через несколько минут, когда он почувствовал, что девушка вернулась к себе домой и опять куда-то уходит, его решение на счет прогулки снова изменилось. Он постановил действовать более решительно и заполучить то, что искал.

 

* * *

     После того, как Габриэль во второй раз вернулась домой и нашла маленькую записку, приколотую кухонным ножом, до половины воткнутым в дубовый стол, она поняла, что это дело может оказаться серьезней, чем можно было себе предположить.

     “Как все это объяснить? – ее мозг яростно сражался, пытаясь войти в рамки замысловатой аргументации. – Кто-то был в моем доме – я слышала. К тому же эта записка, а еще тот зеленый свет с дверного глазка – и откуда он только мог взяться?”

     Девушка выглянула в окно.

     – Под домом его нет, на бельевой веревке соседей, к сожалению, тоже нет, – так она постаралась спрятать тревогу за шуткой, но это ей не очень удалось.

     Габриэль прикрыла настежь открытое окно. Она думала, как этот “кто-то” смог сбежать прямо у нее из-под носа? Третий этаж все-таки! Он не выпрыгнул, потому что внизу асфальт, а не лужайка с мягкой зеленой травой. Так можно сломать обе ноги. А на сломанных конечностях далеко не убежишь. Да она и не слышала, чтобы кто-то спрыгивал с ее окна. Выходит, можно было только улететь.

     – Чертовщина какая-то! – пришлось выругаться ей. – Отдай то, что украла… – повторила она содержание анонимной записки. – Но что отдать? Кому?

     “Теперь мне понятно, почему под тумбочкой вскрыт мой тайник. Он искал там ту вещь… но не нашел ее, чем бы это ни было. И денег с оружием, по-видимому, ему не надо, что очень странно и настораживает”.

     Она прошла в свою комнату и обнаружила книгу на полу. Не “Астрономию” – на этот раз это оказалась “История”. Но что значит это слово? История – это сумма испражнений человечества, огромная и постоянно растущая в размерах куча дерьма. Сейчас мы стоим на вершине, но совсем скоро окажемся полностью погребены в этой куче усилиями грядущих поколений. Вот почему одежда ваших родителей выглядит такой смешной на старых фотографиях, если вам нужен пример. И каждый из нас тот, кому суждено быть погребенным в дерьме собственных детей и внуков.

     Положив книгу на место, Габриэль взяла настольные часы и принялась накручивать их, все время думая. Когда ключик больше не стал поворачиваться – она перестала их заводить. Часы были уже так заведены, что еще один поворот, и они мелкими запчастями разлетелись бы по всей комнате.

     Она стояла, улыбалась циферблату, барабанила по столу пальчиками и продолжала думать:

     “Я не поддамся панике и не сдамся. Или что еще хуже – не начну искать ответы там, где их нет. Я перестану думать о проблеме и дам ей созреть. Возможности сознательного уровня исчерпаны, так что пусть поработает таинственное подсознание. А пока надо чем-то себя занять – накрутить все часы в доме”, – улыбнулась она.

     Девушка вернулась на кухню с намерением положить некоторые продукты в холодильник, чтоб они не испортились. Когда она открывала белый металлический шкаф – то неприятно удивилась. На передней панели растекся чей-то здоровый густой плевок. Харкля была темно-желтого цвета, она контрастно выделялась на светлой поверхности, и ее тяжело было не заметить.

     Внутри холодильника девушка обнаружила незнакомую ей вещь, которую сама туда не вложила. Она застыла на месте, разглядывая белый бумажный прямоугольник. Это был конверт, видимо, внутри с еще одной запиской, размерами побольше предыдущей.

     Ей хотелось закричать, но девушка поняла, что ее никто не услышит. Крик только насторожит того – кого? – кто находится около дома. Или внутри. Ей захотелось убежать на улицу или спрятаться у себя в комнате, чтобы там дождаться… но чего? Забыть о самом существовании этой кухни и всего-всего, но конверт словно приковал ее. Она просто не могла отвести от него глаза. Потом потянулась и осторожно, словно ловушку, приподняла его, держа перед собой на расстоянии вытянутой руки. Девушка не хотела открывать конверт, боялась его открывать, но нужно было обязательно узнать, что внутри – это могло быть важным. Она осторожно пощупала бумагу пальцами, проверяя.

     Руки подрагивали. На ощупь конверт оказался неестественно мягким. Может, ей следовало эту неизвестную корреспонденцию переправить прямиком в мусорный бак? Но одним быстрым движением она вскрыла его. На достаточно большом листе бумаги, толстом и скользком, черным углем заглавными буквами было написано:

     – Все невзгоды покажутся приятным сном. Я проучу тебя. Меня не проведешь. Ты украла – это все то, что мне известно, – в голос прочла девушка.

     “Он написал: все то, что ему известно. Стало быть, есть то, что ему неведомо”, – решила она.

     Угроза не испугала Габриэль, а скорее озадачила, потому что она не знала, в чем собственно ее обвиняют. И кто это пишет? Но ей не понравилось само слово “проучу”. Оно было похоже на глаголы “учить”, “учиться” – эти зловещие буквосочетания, за которыми девушке виделась высоко поднятая тонкая белая рука, бьющая ее, чтобы она выучила то, чего не может понять.

     Внезапно она бросила листок на пол и попятилась. Надо было подольше побыть на улице. Может, вообще не следовало возвращаться домой? Девушка замерла на месте, словно в ожидании чего-то. Ее прошиб холодный пот. Ей показалось, что в квартире одновременно и жарко, и холодно, и что вокруг нее творится нечто странное, именно сейчас. Габриэль чувствовала неприятный озноб. И где-то внутри нее складывалось впечатление, что она стала героем романа про вспышку на солнце или какую-нибудь другую псевдонаучную катастрофу, погубившую человечество, осталась единственным живым человеком на всей планете и теперь обречена бродить среди прекрасно сохранившихся плодов деятельности людей и нетронутой природы. Но кроме нее есть еще кто-то…

     “Жизнь – это не роман, – подумала она. – Не книга, в которой все события логически связаны и служат достижению определенных целей – прорисовке характеров персонажей, выявлению истины, достижению кульминации и развязки. В жизни все непредвиденно и неожиданно”.

     За окном где-то вдалеке залаяла чья-то собака, оборвав мысли, словно перекусив зубами. Дом заполнили тени.

     “А вдруг он не вышел, а где-то спрятался в доме?” – озадачилась она и полезла в выдвижной ящик за ножом для резки филе.

     – Ты права, – послышалось с коридора шорох сухих губ. – Я никуда не выходил, я все время находился здесь.

     “И старался прочесть твои мысли…” – подумал он, но не сказал этого.

     Габриэль огляделась. Тревожный огонек опасности вовсю полыхал в ее грудях, но вдруг к нему добавился еще и вой сирены. Кухня внезапно показалась ей какой-то не такой, не обычной, что ли? Чужой, не ее кухней! Даже свет, льющийся из окна, виделся каким-то не правильным, с примесей налегающих теней и густой тьмы. Пол под ногами казался сырым и липким, подошва ботинок прилипала к нему. В кухне отдаленно пахло пряностями, травами… и отчетливо – гнилью. Ледяные пальцы страха сжали ее загривок.

     Баунти О'Мрак вошел с коридора в помещение, со своим взглядом, полным каких-то грязных намеков. Он был одет в черную рясу с капюшоном – таких одеяний в живую девушке еще не приходилось видеть, разве что в фильмах. Одеяние этого человека могло иметь отношение к колдовству или сатанизму, но интуиция подсказывала ей, что за этим кроется нечто гораздо более худшее, затрагивающее такие основы и такие глубины, которых она и близко не понимает, да и вряд ли когда-то сумеет понять.

     Она посмотрела на его лицо, сокрытое под навесом темной материи. Видимо, в его чертах проступало нечто такое, от чего Габриэль выронила зажатый в руке нож. В ее глазах промелькнул страх, а живот свело спазмом боли. Ужас нарастал постепенно, он охватывал всю ее концентрическими кругами, которые неумолимо сжимались.

     – Габриэль, отдай мне то, что ты украла, – посоветовал он.

     Его голос звучал приятно, естественно, спокойно и уверенно. Он был одновременно удивлен и не удивлен, напряжен и спокоен.

     – Я не знаю о чем вы… – ответила она. – Кто вы вообще такой и что делаете в моем доме?

     – Все ты знаешь, – был его ответ. – Твой тайник – почему он пуст? – вопрос прозвучал совершенно невинно, но ей показалось, что за ним кроется нечто пугающее. – Я ждал совсем иного. Скажи, где ты ее спрятала? Эта дверная ручка – она моя.

     Человек в черном одеянии подошел к ней ближе и поднял нож для резки филе, который она выронила, даже не заметив этого.

     – Говори, где она? – повысил он голос.

     – Да что вы от меня хотите?

     Она думала, что прокричала это, но на самом деле лишь устало прошептала, словно пробормотала во сне.

     – Ты врешь, и я знаю это. Ты не увильнешь от ответа. Я слишком долго ищу, для меня завтра сегодня стало вчера. Но я все равно добьюсь своего… чего бы мне это ни стоило. Люди – бесконечно податливый материал…

     “Почему у нее нет мыслей о ручке, – озадачился он. – Она думает о хлебе, который купила, о моей дивной одежде и я ли это плюнул на дверку ее холодильника, но о ручке – абсолютно ничего. Что за барьер она придумала?”

     Мужчина взял безвольную левую руку девушки и порезал ее вдоль острым лезвием ножа. Резкая боль обожгла конечность, словно ее окунули в кипяток. На ее лице промелькнула целая гамма чувств – от гнева и обиды до почему-то спокойного равнодушия. Но Габриэль не сдвинулась с места и не издала ни звука, только слеза скатилась с ее глаза. Красные капли громкими ударами упали на натянутый по полу линолеум. Тут же резкий запах крови ударил ей в нос. Она хотела что-то сделать, что-то предпринять против такого неравного нападения, но не могла. Застыла, как статуя. Все потуги оказались тщетными. Этот необычный соперник каким-то образом сковал ее всю, даже не давая шанса попытаться обороняться или хотя бы просто убежать. Он оказался намного сильнее и опаснее предыдущего – Дуфингальда Бремора. А она-то думала, что хуже уже и быть не может. Но хуже всегда может быть.

     Вдруг Баунти О'Мрак скривился и сам почувствовал дискомфортные ощущения на своей левой руке, вдоль середины ладони. Он хотел еще что-то сказать. Может, окончательно надавить на нее и выдавить ответ на вопрос, которого у нее не было. Но мужчина замешкался и как-то нерешительно отступил на шаг.

     – Тебе лучше отдать эту чертову дверную ручку, иначе в следующий раз вместо руки может оказаться твое лицо. Я скоро приду.

     Порыв ветра настежь открыл прикрытое окно.

     – Я скоро приду, скоро приду, скоро приду… – шептал он себе под нос.

     Баунти О'Мрак повторял это, как люди на митингах вторят один и тот же лозунг. Так они выражают свой гнев, свое негодование, повторяя одно и то же, словно стараясь поддерживать ярость на должном уровне. Так было и у него.

     Он развернулся к девушке спиной, взошел на подоконник и вышел в окно. Не выпрыгнул, а именно вышел, словно пассажир, сошедший с поезда на перрон или как человек, переступивший порог в продуктовом магазине. Но на счет того, что это был человек – у Габриэль зародилось глубокое сомнение.

     Она никогда толком не могла понять, что такое вздох облегчения, хотя неоднократно встречала это выражение в художественной литературе. Но сейчас девушка испустила именно вздох облегчения – выпустила воздух из легких, потому что забыла дышать, еще минуту тому назад готовившись к самому худшему. Сразу после этих мыслей прозвенел звонок в дверь.

 

Конец фрагмента.

 

 

          Михаил Гранд.

Другие книги жанра: Ужасы, мистика

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]