32. ПЕРЕМЕНА КОЖИ

     Револьвер оказался в руке Холлорана за несколько секунд до того,  как
дверь полностью открылась.
     На пороге стояла Кора. Ее смутил вид наведенного на дверь оружия.
     - Прошу прощения, - дрогнувшим голосом произнесла  она.  -  Я  должна
была постучаться.
     Он жестом пригласил ее войти, поднимаясь с постели и присаживаясь  на
ее край. "Браунинг" лег обратно на тумбочку у изголовья кровати.
     - Как чувствует себя Клин? - спросил он.
     Кора закрыла дверь и прислонилась к ней, сложив руки спереди - пальцы
сплетались "замком".
     - Он не выходил из своей комнаты с тех пор, как мы приехали в Ниф.
     - За доктором послали?
     Девушка отрицательно покачала головой:
     - Феликс не разрешил. Он сказал, что болен псориазом - редким  кожным
заболеванием;  обострения  повторяются  через  каждые  несколько  лет.  Он
сказал, что причин для беспокойства пока нет.
     - Значит, болезнь... Однако мне показалось, что он относится к ней не
столь уж спокойно и пренебрежительно, как ты говоришь. Он  был  испуган  и
взволнован, когда Палузинский помогал ему  добраться  до  постели.  Ты  не
помнишь, за последние несколько лет, которые ты провела  рядом  с  ним,  у
него случались подобные обострения?
     - Нет.
     - Надо бы послать за доктором, чтобы он осмотрел Клина.
     - Он строго-настрого наказал нам не делать этого. Распорядился, чтобы
его не тревожили и попросили Кайеда и Даада подняться к нему,  как  только
они приедут из Лондона -  у  них  есть  какие-то  специальные  притирания,
которые  помогают  при  его  болезни,  -  она  растерянно  посмотрела   на
Холлорана. - Но мне, наверное, не следовало тебя беспокоить. Ты устал.
     - Ну, душ и переодевание освежили и взбодрили меня. Мне даже  удалось
перекусить бутербродом, - он протянул руку. - Кора, мне нужно поговорить с
тобой. Иди ко мне.
     Казалось, она колеблется. У Холлорана мелькнула  мысль,  что  девушка
сейчас повернется и уйдет, но  она  подошла  к  его  раскрытой  постели  и
остановилась рядом с ним.
     - Садись рядом, - сказал он.
     Она села  так  близко,  что  Холлоран  сперва  удивился,  но  девушка
придвинулась еще ближе, прижалась, положив голову ему на плечо, и он обнял
ее, радуясь, что стена недоверия между ними, кажется, разрушена.
     - Лайам, - шепнула она, - у меня такое  странное  чувство,  словно  я
чем-то напугана или мне угрожает опасность...
     - Я понимаю. Мне и самому становится как-то не  по  себе,  стоит  мне
очутиться здесь.
     Она чуть приподняла голову и посмотрела ему в лицо.
     - У тебя тоже?
     -  Может  быть,  мы  все  заразились  этим  неврозом  от  Клина.   Он
сумасшедший, ты знаешь это?
     - Иногда мне хочется, чтобы и на самом деле было бы так - вдруг легче
станет... Но это не так. У Клина неустойчивая  психика,  он,  как  ты  сам
сказал, неврастеник, но он не помешанный, Лайам... "не совсем" помешанный.
     - Он считает, что ты продаешь секреты, принадлежащие корпорации.
     Холлоран  умышленно  сообщил  ей  свою  новость  в  столь  резкой   и
грубоватой форме. Это неожиданное замечание  так  или  иначе  должно  было
смутить девушку, может быть, поразить ее или вывести  из  себя.  Он  ждал,
какова будет ее реакция на его слова.
     - Ты подшучиваешь надо мной.  Этого  не  может  быть,  -  недоверчиво
сказала она.
     Он взял ее руку в свои, теперь  уже  нисколько  не  сомневаясь  в  ее
верности Феликсу Клину.
     - Боюсь, что в  конце  концов  я  окажусь  даже  слишком  прав.  Весь
сегодняшний шум в "Магме" поднялся именно из-за этого. Кто-то выдал вашему
главному конкуренту недавно открытые месторождения меди.
     - Как, это опять случилось?
     Он кивнул:
     - И Клин указал на тебя, как на главное виновное лицо.
     - Но почему? Я не...
     Холлоран пожал плечами:
     - Ближе тебя к нему не стоит никто.
     Кора отстранилась от  него;  напряженно  глядя  в  одну  точку,  она,
казалось, не видела ничего вокруг себя.
     - Как он мог вообразить такое? Лайам, я...
     Он снова прижал ее к себе.
     - Я знаю, что ты здесь ни при чем, но  может  быть,  Клин  преследует
здесь собственные тайные  цели  и  руководствуется  одному  ему  понятными
соображениями.   Кто   может   знать,   что   придет   в   голову   такому
непредсказуемому человеку?
     - Я до сих пор не могу понять, в чем он обвиняет меня.
     - "Я" до сих пор не могу  понять,  что  заставляет  тебя  быть  столь
преданной этому недоношенному ублюдку.
     Она долго молчала. Потом сказала, чуть не плача:
     - Я завишу от него. Он... он для меня - словно  наркотик,  Лайам.  Он
нужен мне, понимаешь?
     - Я думаю, ты такая же сумасшедшая, как он.
     - Нет! Не говори так, ты не знаешь...
     - О чем же я не знаю, Кора? - спросил он со злостью. - О том, что  за
ерунда происходит меж тобой и Клином?
     Она всхлипнула.
     - Помоги мне, Лайам, - тихо сказала девушка. -  Пожалуйста...  помоги
мне.
     - Чем я помогу, если я не знаю, что случилось?
     Кора начала дергать пуговицы на своей кофточке. Руки у нее дрожали.
     - Сделай так, как ты делал предыдущей ночью. Возьми меня. Только будь
нежным, как в тот раз, когда... Я  хочу,  чтобы  ты  сделал  это  сегодня,
сейчас.
     Сбитый с толку, растерянный Холлоран встал  с  постели  и  подошел  к
двери. Он запер ее.


     Плотные шторы были опущены, и в комнате царил полумрак.  Разрозненные
предметы  из  коллекции  древних  редкостей  казались  темными  массивными
фигурами, по непонятной причине попавшими в жилое помещение. От курильницы
с зажженными благовониями, стоящей в дальнем темном углу, исходил тяжелый,
приторный запах мускуса. Стены и деревянные  предметы  обстановки  комнаты
были украшены знаками Зодиака, изображениями  рогатых  зверей  и  крылатых
тварей; некоторые предметы были помечены, словно  клеймом,  грубым  знаком
ока. Книги в беспорядке были  разбросаны  по  полу.  Громадная  кровать  с
балдахином стояла возле одной  из  стен;  занавеси  из  легкого  материала
красивыми  складками  ниспадали  с  верхних  перекладин  навеса,   которые
поддерживали четыре прочные деревянные столба, стоящие по  углам  кровати,
украшенные искусной и затейливой резьбой.
     Из-за занавесей слышалось тяжелое, хриплое дыхание.
     Клин лежал на кровати. Коже на его  обнаженном  теле  потрескалась  и
шелушилась. Мертвая ткань сходила с  воспаленных,  изъязвленных  участков,
отпадая мелкими чешуйками, тонкими, как папиросная бумага.
     Медленно, словно все силы покинули его, Клин поднял руку и поднес  ее
ближе к глазам. Мрак под балдахином был еще гуще, чем в комнате, и поэтому
ему удалось  разглядеть  только  глубокие  трещины  на  коже,  покрывающие
причудливым сетчатым узором всю поверхность  его  руки.  Бессильно  уронив
руку вдоль тела, Клин  всхлипнул,  и  его  плечи  и  грудь  затряслись  от
рыданий.
     "Не может быть, ведь еще не время. Ритуал был совершен, и душа  вновь
обрела свою силу. Жертва была принесена. Однако  теперь  внешняя  оболочка
сходит, и тело чувствует боль. Но почему? Что это значит?"
     Его тело, покрытое ужасными трещинами и чешуйками мертвой кожи, опять
заколыхалось в судорожном рыдании, и он почувствовал, как  натягивается  и
лопается нежная, тонкая, сухая кожа, стоит только  ему  сделать  очередное
резкое движение.
     "Нужно лежать спокойно. Нужно не двигаться  и  ждать,  когда  приедут
Азиль и  Юсиф  со  своими  облегчающими  боль  целебными  бальзамами.  Это
случилось так скоро, так неожиданно!.. И никогда еще не было  так  больно!
Скорее, мои друзья, поторопитесь, принесите мне свои смягчающие  ароматные
мази! Сжальтесь надо мной. Избавьте меня  от  этих  ужасных,  унизительных
страданий!
     Клин постарался овладеть собой, успокоить  бурное  дыхание,  но  даже
сейчас при малейшем его движении - простом колыхании  груди  при  вдохе  и
выдохе - мертвая кожа опадала с его тела. Он застонал - этот жалобный звук
пробудил в нем еще большую жалость к самому себе, и соленые слезы  обожгли
воспаленную кожу вокруг глаз.
     И пока он лежал  здесь,  погружаясь  в  мрачное  отчаянье,  где-то  в
глубине подземелья, в темном подвале  Нифа,  в  гробнице,  раздался  удар,
подобный громовому раскату, от которого вздрогнули стены дома.



                               33. В СТОРОЖКЕ

     Стоя на  своем  посту  у  парадного  подъезда,  Монк  заметил  агента
"Ахиллесова Щита",  быстро  спускающегося  вниз  по  широкой  лестнице,  и
американца  охватило  любопытство:  что  несет  этот  невысокий  худощавый
человек в своей черной сумке? Полные губы обезьянообразного  телохранителя
Феликса Клина сложились в презрительную усмешку, а мускулы огромного  тела
напряглись, когда Холлоран подошел ближе.
     - Я собираюсь тщательно осмотреть поместье, - сказал Монку Холлоран.
     - Можете отчаливать. Дурацкая затея.
     Грубая реплика Монка,  произнесенная  пискливым  голосом,  позабавила
Холлорана.
     - Я отправлюсь в машине, - прибавил Холлоран, не подав виду,  что  он
расслышал бормотание Монка. - Вы не получали вестей от арабов о  состоянии
здоровья Клина?
     Кайед и Даад приехали из  Лондона  несколько  часов  тому  назад,  и,
узнав, что случилось с их господином, тотчас поднялись в его покои.
     - Они еще не выходили, - ответил Монк, покачав головой.
     - Ладно. Будем надеяться,  что  жизнь  Клина  вне  опасности,  и  все
окончится благополучно.  Заприте  дверь  за  мной,  когда  я  уйду,  и  не
открывайте ее никому до тех пор, пока я не вернусь  обратно.  Я  возьму  с
собой запасной ключ, но перед тем, как  войти,  я  предупрежу  вас,  чтобы
избежать всяких досадных недоразумений. Если я постучу три  раза,  значит,
что-то случилось, и я пришел не  один.  Если  опасность  будет  близко,  я
стукну еще три раза. Вы запомнили?
     Вместо ответа Монк презрительно усмехнулся и фыркнул.
     -  Обходите  дом  каждую  четверть  часа,  и  каждый  раз   тщательно
осматривайте окна и двери. Проверяйте, надежно ли они заперты.
     - Еще чего! - резкий голос  телохранителя  подчеркивал  грубость  его
реплики - американец явно искал ссоры с Холлораном.
     - Выполняйте распоряжения,  -  спокойно  сказал  ему  Холлоран.  -  Я
вернусь примерно через  час.  Если  кто-то  будет  звонить,  оставьте  мне
записку. Вы запомнили, что я сказал?
     - Вы считаете меня ослом, Холлоран?
     - Вы сами знаете об этом не хуже меня.
     Монк сделал глубокий вдох; нагнув  голову,  словно  разъяренный  бык,
грозящий тореадору своими рогами, и расправив  плечи  во  всю  ширину,  он
сделал шаг к Холлорану, но  тут  же  остановился,  словно  споткнувшись  -
холодный,  тяжелый,  прямой  взгляд  его  противника  заставил  американца
замереть в напряженной позе.
     Холлоран прошел мимо Монка и отпер одну створку входной двери. Выходя
наружу, он вздрогнул от порыва холодного ветра. На секунду ему показалось,
что наступающее лето сменилось первым зимним заморозком.  Обернувшись,  он
громко приказал американцу запереть дверь и вынуть ключ из замка, и, сойдя
со ступенек крыльца, шагнул на дорожку.
     Похолодало, но ночное небо было чистым. Ущербная  луна  висела  низко
над горизонтом. С другой стороны набегали грозовые тучи. Склоны  холмов  и
озеро казались темно-серыми; на их  фоне  чернели  расплывчатые  очертания
деревьев и кустов. Озеро было на удивление спокойным - даже малейшая  рябь
не набегала на его чистую гладь, хотя ветви деревьев качались на ветру,  и
трава шелестела, наклоняясь к земле.
     Холлоран  сел  за  руль  "Мерседеса",   положив   черную   сумку   на
пассажирское сиденье рядом с собой. Включив мотор, он  тронулся  прочь  от
дома; под шинами  заскрипел  гравий,  ровный  свет  фар  падал  на  дорогу
впереди. Плавно разворачивая машину, он  взглянул  на  заброшенный  сад  -
деревья, когда-то аккуратно подстриженные в виде правильных фигур,  теперь
имели     сходство     с     чудовищами,     порожденными     воображением
художника-сюрреалиста. Истерзанные ножницами  садовника  ветви  напоминали
скрюченные,  бесформенные  конечности,  которые  тянулись   к   старинному
особняку - словно застывшие в немой сцене мученики простирали к дому  свои
истерзанные руки.
     Холлоран свернул на дорогу, ведущую к главным воротам усадьбы. Вскоре
машина въехала в лес; лучи фар освещали стволы деревьев, пробиваясь сквозь
густой низкий подлесок. Холлоран поглядывал по сторонам, следя за  дорогой
и придорожными кустами, ожидая, что вот-вот в зарослях промелькнут силуэты
шакалов, но сейчас звери не подходили близко к дороге.  Холлоран  невольно
вздрогнул, услышав резкий треск, раздавшийся почти над его самым ухом.  Он
повернул голову - ветка,  которую  зацепила  машина,  еще  качалась.  Едва
заметным поворотом руля он вывел "Мерседес" на середину пустой дороги - до
сих пор автомобиль двигался вдоль обочины.
     За последним поворотом показались железные ворота усадьбы  -  до  них
оставалось не более  нескольких  сотен  метров  абсолютно  прямой,  ровной
дороги. Холлоран снял ногу с педали акселератора.  Фары  осветили  узорную
чугунную решетку, и Холлоран приглушил их свет.  Он  нажал  на  тормоз,  и
машина медленно подъехала к сторожке у ворот.
     "Мерседес"  свернул  в  старую,  неровную  колею,  и,  несколько  раз
покачнувшись на неровной тропинке, остановился  перед  старым  двухэтажным
зданием. Холлоран выключил фары и заглушил мотор.
     Дом был погружен во тьму. Ни луча, ни  малейшего  отблеска  света  не
пробивалось  сквозь  темные,  давно  не  мытые  оконные  стекла.  Холлоран
подождал еще несколько минут, наблюдая за домом из машины - в этот  ночной
час сторожка показалась ему еще более угрюмой и мрачной, словно  последние
живые существа покинули ее много лет назад.
     Дом не подавал никаких признаков жизни. Но это  отнюдь  не  означало,
что внутри никого нет!
     Не включая свет в кабине  "Мерседеса",  Холлоран  чуть  нагнулся  над
передним пассажирским сидением, где стояла его черная сумка. Расстегнув ее
застежку-"молнию", он нащупал  короткоствольный  автоматический  пистолет,
приподняв его всего на несколько сантиметров над дном сумки. Убедившись  в
том, что оружие не зацепилось  за  подкладку  сумки  и  его  можно  быстро
вытащить в случае необходимости, он бережно уложил автоматический пистолет
обратно и взялся за ручку дверцы "Мерседеса".
     Ветер растрепал его волосы, когда он вылез из кабины, всматриваясь  в
окна второго этажа здания. Луна чуть показывалась из-за крыши дома;  фасад
сторожки, на который не падал ни один тусклый луч, казался темным провалом
в неизвестный мир; прямоугольники слепых окон были едва различимы на  фоне
кирпичных стен.
     Холлоран  снова  ощутил  на  себе  взгляд  того,  кто   скрывался   в
заброшенной  сторожке.  Крепко  сжав  в  руке   сумку   с   автоматическим
пистолетом, он скрылся во мраке тени, которую отбрасывал двухэтажный дом.


     Телефонный звонок застал Чарльза Матера за просмотром разных газет  и
журналов. Тот, кто позвонил Плановику в поздний  воскресный  час,  избавил
его  от  неприятного  занятия:  Матер  просматривал  криминальную  хронику
британских и иностранных  периодических  изданий,  выискивая  сообщения  о
вылазках террористов  -  как  одиночек,  так  и  различных  группировок  и
незаконных   формирований.   Неспособность   правительств   разных   стран
справиться с  этими  бандитами,  несмотря  на  неоднократные  заявления  о
решительных мерах, предпринятых в целях борьбы с терроризмом, и клятвенные
обещания  некоторых   высокопоставленных   лиц   покончить,   наконец,   с
незаконными вооруженными формированиями, вызывала горькую усмешку на губах
Матера. Под прикрытием фальшивых  лозунгов  о  свободе  вероисповедания  и
других свободах создавались целые армии,  целью  которых  были  незаконные
действия на  территории  соседних  государств.  Политики  утверждали,  что
преступления,  совершенные  террористами  -  это  малое  зло,  с   которым
приходится мириться во избежание большего зла. Но Матер думал, что недалек
тот  час,  когда  весь  цивилизованный   мир   объявит   "войну   законов"
международному терроризму и тем странам, а также отдельным лицам,  которые
оказывают активную  политическую  поддержку  и  финансовую  помощь  разным
террористским группировкам.
     Матер встал из-за  обеденного  стола,  отложив  очередную  газету.  В
стопке у его ног лежала целая груда просмотренной периодики.  Прихрамывая,
Плановик прошел к телефонному аппарату в холле.
     - Я здесь, - объявил  он  Агнессе,  которая,  вне  всякого  сомнения,
наслаждалась рюмочкой хереса перед экраном телевизора.
     -  Матер  слушает,  -  сказал  он,  предварительно  вынув   изо   рта
курительную трубку.
     - Простите, что пришлось побеспокоить вас. Говорит Сэр Виктор Пенлок.
     - Сэр Виктор? -  мысли  Матера  понеслись  вихрем  -  он  понял,  что
серьезный, озабоченный тон главы "Магмы"  может  означать  только  одно  -
случилась очередная неприятность.
     - Я хочу пригласить вас в свой кабинет для беседы,  -  продолжал  Сэр
Виктор Пенлок. - Прошу прощения за то, что я прерываю ваш воскресный отдых
дважды за день, но, к сожалению, иного выхода у меня нет.
     -  Ничего  страшного.  Полагаю,  господин  Клин  и  мой  агент  будут
присутствовать на этой встрече?
     Сэр Виктор ответил не сразу. Когда он заговорил, голос  его  поначалу
звучал не совсем уверенно и твердо:
     - Нет... Нет. Этот разговор останется строго  между  нами.  Он  будет
касаться очень важных вопросов, и поэтому я был бы очень признателен  вам,
если бы вы приехали как можно скорее.
     - Я буду у здания штаб-квартиры "Магмы" не позже, чем через  двадцать
минут.
     - Это большая любезность с вашей стороны. Я предупрежу охрану о  том,
что вы скоро приедете. Но у меня есть еще одна небольшая  просьба  к  вам:
никому не говорите о нашем сегодняшнем рандеву. Могу  ли  я  взять  с  вас
слово, что вы исполните мое пожелание?
     - Конечно. Хотя я не совсем понял, почему.
     - Я все объясню вам при личной встрече.
     Положив телефонную трубку на рычажки, Матер секунду  подумал,  затем,
хромая, вошел в свой рабочий кабинет.  Подойдя  к  письменному  столу,  он
достал из ящика листок бумаги и написал на нем, куда он отправляется  и  с
кем собирается встретиться - подобная предосторожность часто спасала жизни
представителям опасных профессий. Вложив листок в  конверт,  он  запечатал
его и надписал на нем имя своей жены. Затем придавил письмо первым тяжелым
предметом, попавшимся под руку, чтобы его не смахнули случайно со стола.


     Вонь на заднем  дворе  двухэтажного  домика-сторожки  была  настолько
сильной, что у Холлорана перехватило дыхание. Очевидно, шакалов, когда они
не рыскают по усадьбе, держат именно здесь. Холлоран  зажег  тонкий  лучик
карманного фонаря и обвел им  небольшой  дворик,  ожидая  увидеть  сточную
канаву и частокол, каким обычно огораживают площадку, где  держат  зверей.
Однако ничего подобного во дворе не было. Как ни всматривался  Холлоран  в
темные углы двора, шакалов не было видно - возможно, они бродили  по  роще
или рыскали на поросших кустарником холмах. Но возле стены  дома  какой-то
странный предмет блеснул в тонком луче света.
     Холлоран повернул головку фонарика - теперь свет бил широким  веером.
Он направил лучи фонаря туда,  где  только  что  заметил  слабое  мерцание
отраженного света. Там лежал один из металлических сосудов, которые  вчера
привезли из особняка Кайед и Даад. Отведя луч  чуть  в  сторону,  Холлоран
обнаружил и остальные сосуды. Все они были откупорены и перевернуты набок,
крышки валялись  рядом  -  наверняка  их  содержимое  вылилось  на  землю.
Холлоран подошел ближе, светя себе под ноги фонариком, чтобы  случайно  не
наступить на кучу кала - весь двор  был  усеян  этими  кучами.  Подойдя  к
одному из сосудов, он нагнулся, чтобы посветить фонарем внутрь. Под  ногой
у него что-то хрустнуло. Холлоран сделал маленький шаг в сторону и перевел
луч фонаря на землю у себя под  ногами,  -  на  небольшом  пятачке  вокруг
контейнеров валялось множество раздробленных, обглоданных костей. Заглянув
в ближайший сосуд, Холлоран увидел на самом  дне  темные  куски  мяса,  на
которых уже копошились сотни белесых червеобразных личинок  навозных  мух.
Из сосуда исходил нестерпимый смрад.
     Холлоран выпрямился, почувствовав легкую тошноту.  Он  был  рад,  что
пожиратели падали бродили где-то  далеко  от  сторожки.  Подняв  карманный
фонарик, он посветил широким лучом на окна дома - яркое  пятно  скользнуло
по кирпичной кладке и исчезло  в  темном  провале  окна,  затем  двинулось
дальше по стене, к следующему  ряду  окон.  Луч  света,  проникший  сквозь
стекло, мог выдать его присутствие на заднем дворе притаившемуся в комнате
наблюдателю,  однако,  Холлоран  и  не  думал  прятаться:  он  знал,  что,
подъезжая к дому на машине, нечего и рассчитывать на то,  что  его  ночной
визит будет  неожиданностью  для  сторожа,  охраняющего  въездные  ворота.
Поэтому, выйдя из машины, он первым  делом  подошел  к  двери  сторожки  и
громко постучал, но, как и в прошлый раз, никто не вышел  на  крыльцо,  из
дома не донеслось ни звука.  Конечно,  сторож  мог  обходить  поместье  со
сворой диких собак, но инстинкт подсказывал Холлорану, что в  доме  кто-то
есть. Он все время чувствовал чей-то пристальный взгляд.
     Луч фонаря скользнул вниз, и скоро Холлоран  разглядел  заднюю  дверь
двухэтажного домика. Двигаясь ловко и осторожно между разбросанных  костей
и куч собачьего кала, Холлоран подошел к двери и потряс  ее  -  как  он  и
ожидал, дверь была крепко заперта. Осторожно  пробравшись  вдоль  стены  к
ближайшему окну, он попробовал открыть  его  -  окно  не  поддавалось,  но
открыть его  было  гораздо  проще,  чем  дверь.  Поставив  свою  сумку  на
подоконник, он вытащил складной нож и сунул его лезвие в  щель,  нащупывая
оконную задвижку. Когда нож уперся  в  шпингалет,  Холлоран  повернул  его
лезвие в сторону - упругая,  пружинистая  сталь  двигалась  с  трудом,  но
задвижка все-таки поддавалась. Открыв ее, Холлоран вынул  лезвие  ножа  из
оконной щели и, аккуратно сложив нож, спрятал его в карман куртки.  Затем,
ухватившись рукой за самый низ оконной рамы, он потряс ее. Раздался  треск
- очевидно, древесина рамы ссохлась,  -  и  окно  приоткрылось  с  резким,
пронзительным скрипом.
     Холлоран поднял сумку и перенес одну ногу через подоконник.  Спрыгнув
на пол, он быстро сделал шаг в сторону, от  окна,  на  фоне  которого  его
темный силуэт был слишком заметен. Прислонившись к стене, Холлоран замер и
ждал, пока его глаза не привыкнут к окружающей темноте, затаив  дыхание  и
прислушиваясь.
     В комнате  пахло  так,  как  пахнет  обычно  в  нежилых,  заброшенных
помещениях - сыростью  и  плесенью.  В  серебристом  лунном  свете,  мягко
льющемся в комнату сквозь окно, можно  было  разглядеть  некоторые  детали
скудной обстановки: старое кресло с выпирающими  из  сиденья  пружинами  и
потертой обивкой, небольшой  застекленный  шкаф,  стоящий  у  стены  -  не
слишком старый, но и не современный, - и старый половик. Больше в  комнате
ничего не было. Там, где луна освещала пол, не прикрытый ветхой  дорожкой,
было заметно,  что  паркет  очень  старый,  шершавый  и  грязный,  местами
покоробившийся от сырости. Холлоран снова включил фонарь и  обвел  комнату
широким лучом света. Обои отклеились и свисали со стен широкими  полосами;
в углах стен и на потолке виднелись  черные  пятна  плесени.  В  старинном
железном очаге лежали обгоревшие остатки дров и мелкие угольки; зола очень
плотно слежалась, и пепел не покрывал каминную решетку, словно  уже  много
лет в очаге не зажигали огонь. Справа от Холлорана была открытая дверь.
     Холлоран подождал еще немного, прежде чем переступить с ноги на  ногу
и перевести дыхание. Светя себе под ноги фонарем, чтобы не  споткнуться  о
выступающую половицу, он пошел к двери, не  обращая  внимания  на  громкий
скрип старого деревянного пола. Снова сфокусировав луч фонаря в  тоненький
пучок, он внимательно осмотрел темный коридор, плавно водя лучом по полу и
стенам. Сквозь маленькие грязные оконца  над  дверью,  ведущей  на  задний
двор, пробивались два тусклых лунных луча.  Холлоран  посветил  фонарем  в
другую сторону - коридор резко поворачивал в сторону. Холлоран  догадался,
что за поворотом должны быть дверь,  выходящая  на  крыльцо,  и  лестница,
ведущая на второй этаж.
     Он выглянул из комнаты, держа фонарик в вытянутой  руке.  Перейдя  на
противоположную сторону коридора и держась поближе к стене,  он  медленно,
осторожно двинулся вперед по коридору, туда, где был поворот, который,  по
его расчетам, вел к парадному входу. Справа от него показалась  дверь,  но
он прошел мимо нее, даже не попробовав открыть, решив, что там,  очевидно,
находится лестница, ведущая в подвал.
     Почти добравшись до поворота, он резко остановился в нескольких шагах
от своей цели, и внимательно прислушался, задержав дыхание, - не раздастся
ли какой-нибудь подозрительный звук? Но в доме стояла  мертвая  тишина.  А
запах плесени и сырости еще сильнее чувствовался в этом конце коридора.
     Холлоран заметил выключатель на стене, рядом с  тем  местом,  где  он
стоял. Дотянувшись до кнопки, он нажал на нее одним  пальцем,  придерживая
корпус выключателя остальными, перенеся большую часть тяжести своего  тела
на кисть, опирающуюся на стену. Свет не включился, но Холлорана это совсем
не удивило. Тот, кто жил в сторожке, очевидно, любил темноту.
     Он двинулся дальше, завернув за угол, направив тонкий луч  карманного
фонаря на массивную входную дверь, показавшуюся впереди. На ней было целых
два засова - вверху и внизу. Он заметил,  что  металл,  из  которого  были
сделаны эти засовы, поржавел, словно уже много лет их  не  касалась  ничья
рука. Слева от него показалась  еще  одна  дверь,  а  справа  -  лестница,
ведущая наверх. Холлоран повернул налево, к двери.
     Поправив длинный ремешок сумки на левом плече, он переложил фонарь  в
левую руку и толкнул локтем дверь. Раздался  громкий  треск,  прозвучавший
резко и неожиданно в глухой тишине темного дома.
     Холлоран посветил  фонарем  в  щель  между  дверными  петлями,  чтобы
узнать, не прячется ли кто-нибудь за дверью.  Убедившись  в  том,  что  за
дверью никого нет, он перешагнул через порог. Комната была пуста -  в  ней
не стояло никакой мебели, а на окнах висели полинявшие, грязные занавески.
Затхлый, кисловатый запах особенно резко чувствовался здесь, в неподвижном
воздухе, а плесень и грибы-паразиты росли  на  стенах  пышными  гроздьями.
Там, где пласты промокшей штукатурки отвалились  от  потолка,  были  видны
балки перекрытий меж этажами. Холлоран  повернулся  и  вышел  из  комнаты,
оставив дверь распахнутой. Перед ним была лестница; мрак, царивший в доме,
мешал Холлорану рассмотреть ее более подробно.
     Откуда-то  сверху,  оттуда,  куда  вели  эти  деревянные   ступеньки,
доносился неприятный, гнилой запах - гораздо хуже и резче, чем  тот  запах
сырости и плесени, который чувствовался во  всех  комнатах  и  в  коридоре
сторожки.
     Холлоран начал взбираться наверх.


     Матер остановил свою машину как раз перед  главным  входом  в  здание
"Магмы", не обращая внимания на знаки, запрещающие стоянку. Ковыляя вокруг
капота автомобиля,  он  рассматривал  огромный  небоскреб,  удивляясь  его
гигантским размерам, которые, однако, не отягощали  и  не  уродовали  форм
здания; блестящие бронза и стекло потемнели под пасмурным небом,  закрытым
низкими свинцовыми тучами, набежавшими с востока.  Воздух  был  тяжелым  и
наэлектризованным - чувствовалось приближение грозы.
     Двое   охранников,   дежуривших   в   главном   вестибюле,   заметили
приближающуюся машину, и один  из  них  поспешил  навстречу  Матеру  через
просторный холл первого этажа, а второй, оставшись на своем посту,  поднял
телефонную трубку на пульте связи у конторки секретаря. Матер быстро пошел
вперед, к широким входным дверям.
     Не доходя  до  центрального  входа,  охранник  свернул  в  сторону  и
приоткрыл маленькую боковую дверь, как только Матер подошел ближе.
     - Господин Матер? - спросил он, и Плановик полез в свой  бумажник  за
удостоверением "Ахиллесова Щита".
     - Сэр Виктор ждет. Я провожу вас прямо к нему.
     Больше охранник не проронил ни слова - ни  тогда,  когда  они  быстро
поднимались на скоростном лифте на девятнадцатый этаж, ни во время долгого
пути по знакомому крытому мягким ковром коридору, - но  Матер  чувствовал,
что у человека, идущего рядом с ним, нервы предельно напряжены - почти так
же, как и у него самого.  Дойдя  до  приемной  президента  "Магмы",  Матер
остановился в комнатке секретарей,  ожидая,  пока  охранник  постучится  в
кабинет самого Сэра Виктора. Из-за  закрытой  двери  донесся  приглушенный
ответ, и охранник осторожно открыл дверь и отступил в сторону, все так  же
молчаливо пропуская старого Плановика вперед. Матер  шагнул  в  кабинет  и
услышал, как затворилась за ним тяжелая дверь.
     Сэр Виктор даже не приподнялся с кресла навстречу своему гостю. Перед
ним стоял высокий бокал, до половины наполненный шотландским виски.
     - Хорошо, что вы приехали так  быстро,  -  сказал  глава  корпорации,
вялым взмахом руки приглашая Матера подойти ближе.
     На первый взгляд президент  "Магмы"  выглядел  вполне  обычно  -  как
всегда, безупречно одет; серый двубортный пиджак безукоризненно  сидит  на
худощавой фигуре, брюки идеально отглажены,  темно-синий  галстук  повязан
аккуратно и туго, - но  почему-то  Сэр  Виктор  показался  Чарльзу  Матеру
растрепанным и взъерошенным. Скорее  всего,  это  впечатление  создавалось
из-за тяжелого, усталого взгляда президента, чуть  перекошенной,  отвисшей
челюсти и выбившейся пряди седых волос, свисающей на  лоб,  размышлял  про
себя  Плановик.  Если  добавить  к  этому  небрежность  в  манерах,  столь
необычную для джентльмена того круга, к которому  принадлежит  Сэр  Виктор
Пенлок,  (ведь  для  воспитанного  человека  никак   не   поприветствовать
входящего человека и не  предложить  присесть  пожилому  гостю  -  образец
крайней неучтивости) - то получается весьма тревожная картина. Вряд ли это
означает  возвращение  к  этикету  каменного  века,  подумал  Матер,   но,
несомненно, показывает, что этот обычно весьма вежливый человек переживает
тяжелый стресс, под влиянием которого многие становятся рассеянными.
     Только сейчас президент поднялся со своего кресла, но отнюдь не из-за
запоздалого проявления вежливости, и не из уважения к своему посетителю.
     - Я хочу вам кое-что показать, - произнес Сэр Виктор,  направляясь  к
двери своего кабинета, - после чего мы с вами обсудим, что делать дальше.
     Удивленный, озадаченный  всеми  этими  тревожными  признаками,  Матер
вышел вслед за высоким худощавым мужчиной в коридор, который вел к другому
помещению - так же, как и на дверях офиса самого  президента  "Магмы",  на
этих  дверях  не  висело  никакой  таблички,  по  которой  можно  было  бы
определить, кому принадлежит эта просторная резиденция. Они  прошли  через
небольшую комнату с несколькими  письменными  столами  -  очевидно,  здесь
сидел секретарь - и глава "Магмы" отпер другую дверь, ведущую в просторный
внутренний кабинет.
     У Матера перехватило дыхание, когда  он  увидел  неподвижную  фигуру,
неуклюже, низко  наклонившуюся  над  рабочим  столом,  сияющим  стеклом  и
хромом. Он торопливо подошел ближе, чтобы осмотреть тело.
     - Квинн-Риц? - спросил он машинально, уже уверенный, что видит  перед
собой тело вице-президента корпорации.
     - Охрана обнаружила его тело сегодня вечером, за несколько  часов  до
моего звонка вам, - мрачно ответил Сэр Виктор.
     Прихрамывая, Матер обошел вокруг стола и, наклонившись над несчастным
вице-президентом, стал нащупывать пульс на его шее. Пульс не прощупывался.
Посиневшие губы низко, безжизненно свесившейся головы и желтоватый оттенок
кожи, неуклюжая посадка и полная неподвижность фигуры Квинн-Рица завершали
печальную и страшную картину.
     - Сердечный приступ? - отрывисто произнес Матер.
     - Возможно. Я тоже так подумал. Но поверните его в кресле,  загляните
ему в лицо.
     До крайности удивленный, но тем не менее все еще не дающий воли своим
чувствам  Матер  осторожно  просунул  руку   под   грудь   вице-президента
корпорации и приподнял тяжелое, неповоротливое тело. То,  что  он  увидел,
заставило его замереть, оледенив кровь в жилах.
     - Боже мой, да ведь он...
     - Умер от сильного испуга? - закончил за него президент. - Его  нашли
в кабинете - он сидел прямо, чуть откинувшись в кресле,  почти  в  той  же
позе, в которой вы держите его сейчас. Я приказал охраннику  положить  его
на стол, лицом вниз. Я не мог смотреть на эту гримасу ужаса, застывшую  на
его лице... рот у него был широко раскрыт...
     Матер вздрогнул. Овладев собой, он сказал:
     - Лучше расскажите мне, что вы сделали потом. Неужели ваши  люди  еще
не звонили ни в "скорую помощь", ни в дежурную клинику?
     Преступное  бездействие,  виновником  которой   являлся   сам   глава
корпорации, было очевидным.
     - У нашей охраны  есть  четкие  и  жесткие  инструкции,  которым  она
обязана подчиняться, - ответил Сэр Виктор. - Эти инструкции  категорически
запрещают допускать  посторонних  лиц  в  помещения,  находящиеся  под  их
надзором, без санкции высших руководителей "Магмы". Мы  считаем  все,  что
происходит в этих стенах, внутренними делами нашей корпорации, и только  я
сам и мои старшие  помощники  могут  принимать  решения  в  исключительных
ситуациях.
     - О, Господи, неужели вы не понимаете... Послушайте, да здесь  случай
серьезный, и он не имеет  никакого  отношения  к  внутренним  делам  вашей
компании. Ведь неотложная медицинская помощь могла спасти ему жизнь.
     Но Сэр Виктор остался непреклонен; казалось, слова Матера  ничуть  не
подействовали на него, словно жизнь  и  смерть  его  ближайшего  помощника
ровным счетом ничего не значила, а все его мысли сейчас были заняты чем-то
совершенно далеким от таинственной и жуткой кончины Квинн-Рица.
     - Нет, - ответил президент ровным голосом, - я могу поручиться, что к
тому времени, когда его тело обнаружили, он давно уже был мертв. Ничто  не
могло спасти его, ничто во всем мире не могло ему помочь.
     - Тем не менее я надеюсь, что хоть сейчас-то вы позвоните в  дежурную
клинику.
     - Разумеется. Но сначала нам нужно поговорить. Я  прошу  вас  уделить
мне несколько минут внимания.
     - Существуют ли какие-нибудь серьезные основания для этого разговора?
     Сэр Виктор посмотрел куда-то в сторону, избегая глядеть на труп.
     - Я полагаю, что они существуют, - спокойно ответил он.


     Деревянные ступеньки громко заскрипели под тяжестью его тела,  и  он,
испугавшись, что одна из них сейчас обвалится под ним, поспешно переступил
на другую ногу. Подъем по лестнице до первого поворота показался ему очень
долгим, минуты тянулись бесконечно, как часы, и каждую  секунду  он  ждал,
что наверху покажется  чья-то  фигура  -  тревожное  ощущение  внимательно
следящих  за  каждым  его  движением  глаз  не  покидало  его,  все  более
обостряясь с каждым шагом наверх.
     Он остановился, как только его  голова  чуть  поднялась  над  уровнем
лестничной площадки, и снова прислушался, полагаясь больше на слух, чем на
зрение в темном, незнакомом  доме.  Оглядываясь,  он  заметил  три  двери,
расположенные вдоль коридора, ведущего от лестничной площадки в глубь дома
- одна прямо перед ним, другая слева, а третья  в  самом  конце  коридора.
Возле этой последней двери было окно, из которого открывался вид на  въезд
в поместье - тяжелые железные ворота и небольшой участок подъездной аллеи.
Однако Холлоран руководствовался  совсем  иным  чувством,  когда  решил  с
самого начала открыть  самую  дальнюю  дверь,  проходя  мимо  остальных  -
внутренний голос говорил ему, что за ней  находится  то,  что  он  ищет  в
заброшенном, мертвом доме. Повинуясь своему инстинкту,  словно  откликаясь
на неведомый, одному  ему  слышный  зов,  Холлоран  ступил  на  лестничную
площадку и двинулся в конец коридора.
     Как и везде в старом доме, пол  на  верхнем  этаже  был  настелен  из
грубого, ничем не покрытого паркета, и Холлоран не  видел  смысла  в  том,
чтобы идти крадучись, производя как можно меньше  шума  -  слишком  поздно
было прятаться. Однако, скорее по бессознательной привычке,  приобретенной
в результате многолетнего опыта, чем вследствие  умышленной  осторожности,
его  движения  были  плавными  и  бесшумными,  а  правая  рука  оставалась
свободной, готовой в любой момент выхватить оружие из кобуры, несмотря  на
то, что он явился сюда как защитник и покровитель Клина, а  следовательно,
как союзник неведомого сторожа, охраняющего ворота.
     Неприятный гнилой запах стал еще сильнее, когда он  подошел  ближе  к
двери. Он проглотил слюну, которой наполнился его рот, как перед приступом
тошноты.
     Холлоран прошел мимо двери, направляясь в самый конец  коридора,  где
лунный луч пробивался сквозь тусклое оконное  стекло.  Он  поднял  грубую,
пыльную полуопущенную штору, чтобы оглядеть въезд  в  поместье  и  дорогу,
ведущую к особняку. Он протер ладонью грязное, запыленное стекло, расчищая
участок, достаточный для того, чтобы осмотреть хотя бы  небольшую  площадь
вокруг дома. Крыша и капот "Мерседеса", на котором  он  приехал,  блестели
под лунным светом. Железная кованая решетка ворот казалась очень прочной и
надежно, крепко запертой. По другую сторону дороги чернел густой подлесок.
Вскоре серебристый свет померк - луна скрылась за тучей, и теперь за окном
невозможно было различить никаких деталей -  все  тонуло  в  непроглядном,
густом мраке.
     Холлоран вернулся к двери. Посветив фонарем  на  торчащую  ручку,  он
прислонил ухо к толстому дереву - сквозь  дверь  не  проникало  ни  звука.
Передвинув свою сумку так, чтобы она была полностью скрыта за его  плечом,
Холлоран потянулся к дверной ручке.
     Он был уверен в том, что дверь заперта. Она была открыта.
     Он думал, что ему придется взломать ее. Но она плавно отворилась.
     Он ожидал, что встретится со сторожем, охраняющим  ворота,  и,  может
быть, ему придется применить свои профессиональные навыки  при  неизбежном
столкновении.
     Вместо этого он нашел свое собственное прошлое.



                             34. ВНИЗ, В КОЛОДЕЦ

     Клин  застонал,   когда   Кайед   смочил   целебным   бальзамом   его
потрескавшуюся, шелушащуюся кожу - ее словно прижгло  огнем.  Боль  сейчас
пройдет, успокаивал его араб, и Клин знал, что это правда: преданные слуги
уже не в первый раз помогали ему своими ароматными примочками  и  маслами.
Однако до сих пор они успевали умастить его тело  всякий  раз  задолго  до
того, как его кожа должна была сойти, так что эта традиция превратилась  в
своеобразный тайный ритуал, на который были допущены немногие, в  праздник
обновления, ибо  перемена  кожи  в  действительности  несла  обновление  и
омоложение души, новый прилив духовных сил. И вместе  с  этим  продолжение
его рабства.
     Он всхлипнул - скорее от страха,  чем  от  боли.  Даад,  не  понявший
причины жалобного стона своего господина, быстро подошел к нему со шприцем
в руке:
     - "Моаллем?"
     Заметив острие иглы, Клин протестующе поднял руку, отстраняя от  себя
шприц с морфием. Наркотик притупит его  чувства,  отвлечет  от  навязчивых
мыслей,  а  эйфория  притупит  ощущение  опасности,  которая   неотвратимо
приближается к нему.  Этого  ни  в  коем  случае  нельзя  было  допускать,
особенно сейчас, когда он беззащитен и слаб, а тревога все нарастает. Но в
то же время ему хотелось избавиться от всего,  что  тяготило  его  душу  -
страх запустил свои щупальца очень  глубоко,  присосался  к  нему,  словно
жадный паразит. Он думал, что сегодняшняя расправа над  врагом  пойдет  на
пользу, хоть немного ослабит его нервное напряжение, предчувствие беды. Но
вместо желанного покоя и облегчения его ждали новые  неприятности:  долгое
психическое напряжение совершенно истощило его душу, а от былой ее мощи не
осталось и следа. Смерть  Квинн-Рица  ничуть  не  успокоила  его,  и  всем
мучениям и страхам не видно было конца -  это  бесполезное  убийство  лишь
привело к дополнительным осложнениям, а его  состояние  и  без  того  было
достаточно тяжелым.
     Он поманил рукой своего верного помощника Даада, обращаясь к арабу на
его родном языке:
     -  Введи  небольшую  дозу,  Юсиф.  Совсем  небольшую,  только   чтобы
прогнать... - он чуть было не произнес "страх", - чтобы облегчить боль.
     Игла, вонзившаяся под кожу, причинила такую боль, словно руку  резали
раскаленным лезвием  ножа.  Клин  застонал.  Мысли  его  путались,  голова
кружилась под действием наркотика, и его  жалобный  стон  в  конце  концов
превратился в слабый, еле слышный вздох.  Он  заснул,  и  сон  принес  ему
воспоминание.


     "...он спускался все ниже и ниже в  узкий  колодец;  ему  было  очень
страшно. Колодец был глубоким и непроглядно темным,  гораздо  глубже  всех
остальных шахт. Тем больше сокровищ должно лежать  на  его  дне.  А  иначе
зачем строители  так  искусно  замаскировали  ее  меж  остальных  гробниц?
Смелее! Награда за храбрость превзойдет  все  ожидания!  Еврей-торговец  в
Иерусалиме твердо пообещал ему щедрое вознаграждение. Поезжай на  раскопки
гробниц Ура,  устройся  на  работу  к  английскому  археологу.  Ему  нужны
образованные  люди,  которые  могут  руководить  ленивыми  и  непослушными
чернорабочими - ненадежным сбродом, быдлом, которое годится лишь для самых
тяжелых и грязных  работ.  Ему  нужны  люди,  которые  смогли  бы  оценить
громадное значение его выдающегося открытия для  мировой  культуры.  Арабы
послушаются тебя - у них просто не  останется  иного  выбора,  потому  что
англичанин будет доверять тебе. Ты умен, ловок и  хитер.  Принеси  мне  те
маленькие драгоценности, которые тебе легко удастся скрыть от постороннего
взгляда, и я озолочу тебя. Я знаю много  богатых  коллекционеров,  которые
заплатят  по-царски  за  самые  невзрачные  предметы   из   той   великой,
легендарной эпохи. Ты станешь богачом! Эти арабы все до одного  -  воры  и
разрушители, подонки. Они не заботятся о  том,  чтобы  сохранить  наследие
прошлых эпох. Они торгуют гробами своих предков, они позволяют иностранцам
увозить со своей земли исторические памятники. Но мы хорошо  наживемся  на
их собственной глупости, мой  юный  друг.  И  принесем  радость  подлинным
ценителям этих воистину бесценных реликвий."
     "Путь до Королевской Усыпальницы в Уре был долгим и  утомительным,  и
он  боялся,  что  к  тому  времени,  как  он  доберется  до  цели   своего
путешествия,  раскопки  уже  закончатся;  однако  его  тревога   оказалась
напрасной - когда он, наконец, прибыл в лагерь археологов, работы  были  в
самом разгаре: его приезд почти совпал с  новой  удачной  находкой  -  под
верхней насыпью с тысячами разграбленных могил находились глубокие шахты с
каменными усыпальницами, где покоились  нетронутые  останки  высшей  знати
древнего   государства.   Еврей-торговец   оказался   прав:   иностранцам,
проводившим раскопки, были нужны  такие  люди,  как  он,  чтобы  управлять
бригадами наемных рабочих и в то же время  присматривать  за  ними,  вести
бухгалтерию и следить за  выдачей  пропусков  для  прохода  на  территорию
раскопок, а также организовывать питание и медицинскую помощь для  рабочих
в  лагере,  охранять  доверенный  участок  работ  от  воров,  то  и   дело
проникающих  на  территорию  раскопок.  Он  работал  очень  старательно  и
прилежно, никогда не зарываясь и не жадничая,  если  ему  удавалось  найти
ценные  вещи  -  он  знал,  что  достаточно  допустить   одну-единственную
оплошность, чтобы подорвать доверие иностранцев, нанявших его  на  работу.
Он брал только те мелкие предметы, которые  он  мог  незаметно  унести  из
лагеря в одну частную квартиру, нанятую им в городе - туда часто  приезжал
его знакомый торговец, чтобы забрать сокровища, которые  ему  благополучно
удалось своровать. Система работала безотказно, уверял его еврей-торговец,
и когда срок его найма кончится, вознаграждение  превзойдет  самые  смелые
ожидания."
     "Он совсем не случайно обнаружил потайной подземный  ход,  ведущий  в
это  помещение.  Он   обладал   особым   даром   предчувствовать   судьбу,
предугадывать радостные и печальные  события  задолго  до  того,  как  они
происходили: смерть - когда никто еще о ней не думал, рождение  -  еще  до
зачатия. Несколько раз он верно предсказывал крупную  удачу  одним  людям,
беду - другим. Еще когда он был совсем маленьким ребенком,  мать,  потеряв
иголку, просила его найти пропажу -  и  он  находил  ее;  когда  отец,  по
рассеянности засунув очередную статью в  какое-то  совершенно  невероятное
место, тратил целый  час  на  безуспешные  поиски,  именно  ему  удавалось
обнаружить, где она лежит. Позже, когда о его редких  способностях  узнали
другие, его посылали искать скрытые родники в пустынных землях -  и  возле
этих подземных источников  возникали  новые  поселения.  Только  благодаря
своему тайному, скрытому внутреннему знанию - сродни инстинкту - он достиг
благополучия в жизни и получил хорошее образование,  ведь  вся  его  семья
погибла от неизвестной болезни задолго до его совершеннолетия (странно, но
эту трагедию он не смог предугадать). И когда весь мир облетела новость  о
крупнейшей находке археологов в дальнем городе Уре, где много  тысячелетий
тому назад царили  древние  шумеры,  один  удачливый  и  хитрый  торговец,
оценивший дар молодого человека, решил, что его способности могут принести
немалую выгоду. Кто лучше него справится с этой нелегкой задачей -  искать
и находить изящнейшую, драгоценную утварь, надежно спрятанную под землей в
тайных подземельях, куда вели запутанные ходы,  напоминающие  лабиринт?  И
какая судьба ждет все эти бесценные сокровища, если их  найдут  археологи?
Произведения искусства будут пылиться в скучных британских музеях, если их
не переправить куда-то на сторону..."
     "В тот день, когда он впервые попал в бесконечный лабиринт  подземных
проходов, шахт и коридоров, потайных комнат и гробниц, его до глубины души
поразил тихий вкрадчивый шепот, раздававшийся прямо в его  мозгу.  Сначала
он испугался и смутился, прислушиваясь к голосам мертвецов, чьи души  были
погребены глубоко под землей. Скорбные голоса оплакивали свои человеческие
тела,  навсегда  утраченные  ими  в  миг  безвременной  смерти,  кода  они
последовали в мир иной за своими умершими царями и царицами, принцессами и
высшими  жрецами.  Прошло  несколько  недель,  прежде  чем   он   научился
отделываться от этих назойливых нашептываний; только одно чувство ему  так
и не удалось заглушить - это было странное  ощущение,  не  имеющее  ничего
общего с мрачными замогильными голосами, буравящими его  мозг.  Он  слышал
редкое биение незримого пульса,  словно  билось  невидимое  сердце  самого
Времени.  Ему  удавалось  почувствовать  это  таинственное   биение   лишь
раз-другой за целые сутки, не чаще. Сначала он  думал,  что  это  какое-то
физическое явление  -  отзвук  какого-то  дальнего  падения  или  оседания
породы; однако,  кроме  него  никто  не  чувствовал  и  не  слышал  ничего
подобного. Чем глубже он спускался в нижние  пласты  древних  захоронений,
тем громче становился этот беззвучный стук. И однажды вечером,  когда  вся
дневная работа была закончена,  и  рабочие  вернулись  в  свои  палатки  и
шалаши, разбитые за чертой древнего  города,  а  иностранцы  разошлись  по
квартирам, которые они снимали неподалеку от места раскопок, он в одиночку
прокрался в самые  глубокие  могильники,  влекомый  доселе  не  испытанным
чувством, которое и сам не смог бы описать. Подчиняясь этому  чувству,  он
шел навстречу своей судьбе - настолько удивительной, что даже самые  яркие
и причудливые фантазии казались бы бледными по сравнению  с  выпавшей  ему
участью."
     "Потайной ход открывался позади пустой комнаты в самом дальнем  конце
Королевской Усыпальницы. Это  квадратное  помещение  с  голыми,  лишенными
привычных украшений и  орнамента  стенами,  озадачило  ученых  археологов,
которые никак не могли разгадать его назначения. Оно являлось едва  ли  не
изолированной камерой, до которой можно было добраться только  ползком  по
длинному, извилистому коридору, ведущему в такие глубины, до  которых  еще
не дошли самые глубокие раскопки."
     "Он почувствовал пульсацию, когда стоял в этом глухом каменном мешке;
на этот раз ему показалось, что он ясно слышал звук,  похожий  на  далекий
гром; стены чуть вздрогнули от ударов. Лампа качнулась в его дрогнувшей от
испуга руке, а вместе с нею шевельнулась тень  на  противоположной  стене,
сложенной из обожженных глиняных кирпичей - один кирпич выступал из стены,
словно его нарочно поставили ребром;  он-то  и  отбрасывал  тень.  Подойдя
ближе  к  стене,  он  стал  долбить  своей  лопаткой  застывший   раствор,
скрепляющий кирпичи (лопатки, как  и  специальные  щетки,  были  основными
инструментами людей,  работающих  на  раскопках),  и  вскоре  ему  удалось
вытащить выступающий кирпич из стены. Непереносимое зловоние вытекающих из
отверстия  газов,  очевидно,  скопившихся  в  помещении  за  этой  стеной,
заставило его отшатнуться назад."
     "Он снова подошел к стене - осторожно, словно каждый шаг давался  ему
с трудом. Запах все еще оставался, но уже был  не  столь  сильным  -  или,
может быть, он просто начал привыкать к нему. Вытаскивать из стены  другие
кирпичи было уже гораздо легче, и вскоре он проделал  небольшой  проход  в
стене. Необъяснимый страх охватил его, и дрожь пробежала  по  всему  телу,
когда он заглянул в темный пролом; он уже  был  готов  бежать  из  древней
гробницы, но любопытство и интерес к неразгаданной тайне остановили его."
     "Он прополз в узкую щель, открывшуюся перед ним,  держа  лампу  прямо
перед собой."
     "Тесный  проход  вел  еще  глубже  вниз;  в  некоторых  местах  спуск
становился настолько крутым, что он едва  удерживал  равновесие,  медленно
продвигаясь вперед."
     "Вскоре узкие стены расступились, и он оказался в довольно просторном
подземном помещении; эта необычная комната была сделана в форме полусферы.
В самом центре круглого пола зиял темный провал, открытый колодец,  вокруг
которого  лежали  человеческие  останки,  прикрытые  истлевшими  одеяниями
высших жрецов и жриц. Возле  стен  стояли  глиняные  дощечки,  испещренные
значками клинописи - каждый из этих клинообразных символов обозначал  слог
или целое слово. Он опасливо приблизился к краю глубокой ямы и заглянул  в
непроглядную темноту. И тогда на него нахлынул ужас,  ибо  что-то  властно
звало, манило его спуститься вниз; внутреннее чувство говорило ему, что он
должен спрыгнуть в колодец."
     "И тот беззвучный гром от дальнего тяжелого биения, похожего на  стук
огромного каменного сердца, обрел реальную мощь;  он  раздавался  из  недр
глубокого, темного колодца."
     "ТУК-ТУК"
     "Он бежал изо всех сил, стараясь как можно быстрее выбраться из этого
круглого подземного могильника, словно за ним по пятам гнались все  демоны
ада."
     "Несмотря на свой страх, он дрожащими руками снова  заложил  кирпичом
потайной ход, собирая пыль с пола, чтобы замаскировать  трещины  в  кладке
стены. (Сэр Леонард никогда не догадается о том, что скрыто за этой стеной
- он вместе со своей командой археологов купается в древних  сокровищах  и
вряд ли побеспокоится  о  какой-то  пустой  комнате  по  соседству  с  уже
раскопанным захоронением.) Сегодняшнее открытие будет принадлежать  только
ему одному."
     "Прошло  четыре  дня,  прежде  чем  он  смог  собраться   с   силами,
отважившись на рискованную затею - спуск на дно колодца, обнаруженного  им
в полу потайной круглой комнаты. Четверо  суток  он  находился  в  нервном
возбуждении: днем его охватывало необъяснимое волненье, а по ночам его сны
были беспокойными, и несколько раз за ночь  он  просыпался  со  сдавленным
криком после очередного кошмара. Он знал, что обязательно вернется  в  эту
комнату, к зияющей черной пасти шахты, проделанной в центре  пола;  однако
возвращению препятствовало лишь  одно  обстоятельство:  храбрости  на  это
ужасное путешествие ему недоставало."
     "Он дождался вечера, когда все работы в земле были прекращены до утра
следующего дня, и вокруг зоны  раскопок  было  поставлено  лишь  несколько
дежурных для охраны Королевской  Усыпальницы,  всемирно  известной  своими
сокровищами. В этот вечер он сам  остался  дежурить;  он  ставил  посты  и
должен был проверять их несколько раз за ночь. Улучив удобную  минуту,  он
пробрался через свой потайной  ход  к  глубокой  яме,  прихватив  с  собой
прочную веревку и пару  кольев,  чтобы  надежно  закрепить  ее,  он  решил
спуститься вниз."


     ...Во сне Клин издал протяжный, долгий вопль. Кайед и Даад озабоченно
склонились над ним, напуганные криком своего господина...


     "...и страшно; его руки дрожали так, что он чуть не выпустил веревку,
за которую держался, перелезая через край открытого колодца. Он  спускался
медленно, очень медленно, влекомый какой-то неизвестной силой,  которой  и
сам затруднился бы дать название. Эта сила, побуждавшая его  опуститься  в
темный  провал,  победила  даже  его  животный   страх.   Фонарь,   крепко
привязанный к поясу веревкой, покачивался в такт его движениям.  Он  знал,
что внизу его ждет нечто ужасное - древнее зло, гораздо более древнее, чем
эти пыльные и жалкие останки шумерских царей и жрецов, покоящиеся в  своих
каменных гробницах. Вещие  сны,  ночные  кошмары,  преследовавшие  его  на
протяжении последних четырех  суток,  раскрыли  ему  сущность  этого  зла.
Однако в жутких снах ему не удалось уловить ни четких образов, ни видений,
которые позволили бы ему узнать, "что" это было. В этих снах он погружался
в пучину странных ощущений, вызывающих страх и вместе с  тем  доставляющих
удовольствие.  Он  познал  всю   силу   плотского   желания   и   манящую,
соблазнительную сладость греха; трепеща от возбуждения, он  опускался  все
ниже и ниже в своих желаниях, подчиняясь  власти  первобытных  инстинктов,
вырвавшихся на свободу под действием неизвестных  сил.  А  сны  обольщали,
уводили все дальше, пророчили, что он сможет испытать все эти  наслаждения
наяву, если... если... если захочет; но сперва  он  должен  проявить  свою
волю, заявить о своем  желании.  А  для  этого  нужно  достичь  дна  этого
глубокого колодца."
     "ТУК-ТУК!"
     "Эти удары были похожи  на  глухой  раскат  грома;  вздрогнули  стены
шахты,  и  тонкая,  темная  пыль  облаком  взвилась  в   воздух.   Веревка
выскользнула из его ослабевших рук, и он упал вниз."
     "К его удивлению, до  дна  колодца  оставалось  совсем  недалеко;  он
грузно и неуклюже шлепнулся на землю."
     "Колодец оказался  совсем  неглубоким  -  просто  непроглядный  мрак,
царивший на его дне, создавал иллюзию пугающей, бездонной глубины."
     "Его ноги согнулись, когда он упал на спину, лампа свалилась на  него
сверху - к счастью, она не разбилась и продолжала гореть. Еще не  переведя
дыхание, не оправившись от испуга от внезапного громового удара и  падения
на дно колодца, он подхватил лампу и бережно поставил ее на землю - меньше
всего ему хотелось оказаться в  кромешной  тьме  на  дне  этого  каменного
мешка, напоминавшего хитрую ловушку. И только после этого он полной грудью
вдохнул затхлый, вонючий воздух и почувствовал ноющую боль от ушиба."
     "Он приподнялся и сел, поджав ноги и  прислонившись  спиной  к  стене
неглубокой шахты, с которой все еще  продолжали  сыпаться  пыль  и  мелкие
камни. Грудь его  высоко  вздымалась,  и  он  глядел  перед  собой  широко
раскрытыми, испуганными глазами."
     "Прямо  напротив  него  была  ниша.  Квадратное  отверстие  в  стенке
круглого колодца, чуть более полуметра высотой,  так  хитро  спрятанное  в
тени, что тот, кто заглядывал в шахту сверху, не  смог  бы  заметить  этой
отдушины."
     "Прошло немало времени, прежде чем он преодолел свой страх и  подполз
к нише."
     "Лампа бросила свой тусклый свет на то, что было скрыто в нише -  это
оказалось какое-то подземное хранилище.  Он  легонько  коснулся  дрожащими
пальцами тусклой полированной  поверхности,  покрытой  многовековым  слоем
пыли, ощутив прохладную твердость металла. Бороздки на нем наверняка  были
знаками клинописи, выбитыми на низенькой  металлической  дверце.  С  одной
стороны  он  нащупал  небольшой  выступ,  который  мог  быть  ручкой  этой
таинственной двери."
     "Он ждал. Он смотрел на эту дверь. Ему не хотелось открывать ее, и  в
то же время он знал, что ему придется это сделать."
     "Его рука так сильно дрожала, что он  с  трудом  смог  ухватиться  за
выступ на металлической дверце. Зажав эту ручку в ослабевших пальцах, он с
силой рванул ее на себя."
     "Дверца открылась удивительно легко."
     "Его истошный крик гулко отразился от стен, они  дрогнули  так,  что,
казалось, были готовы обвалиться на него..."


     ...Ужасный вопль Клина заставил Кайеда и  Даада  отшатнуться  от  его
кровати. Арабы были крайне  изумлены.  Быстро  переглянувшись,  они  снова
склонились  над  своим  господином,  бормоча  утешительные,  успокаивающие
слова, уверяя хозяина, что они  здесь,  рядом,  готовые  защищать  его  до
последнего вздоха, что ему привиделся страшный сон, но теперь все  позади,
и ему нечего бояться, ведь он  находится  под  их  заботливой  и  надежной
охраной.
     Он медленно обвел глазами их  лица.  Его  собственное  лицо  казалось
ужасной маской, покрытой трещинами, рубцами и морщинами. Внезапно он понял
все.
     - Он умирает, - хрипло проговорил Клин.



                            35. ИГРА В ВЫЖИДАНИЕ

     Он наблюдал за "Гранадой",  совершающей  очередной  рейс.  Патрульная
машина двигалась медленно, ее  фары  освещали  обе  стороны  узкой  колеи.
Припав к земле  и  чуть  приподняв  голову,  раздвинув  ветки  так,  чтобы
образовалась едва заметная щель  в  густой  листве  -  достаточная,  чтобы
разглядеть все, что происходит  на  дороге,  но  ничем  не  выдать  своего
присутствия в кустах у обочины, он внимательно вглядывался  в  проезжающий
мимо автомобиль. В  нем  по-прежнему  сидело  двое  мужчин.  Когда  машина
проехала, он поднялся с земли и поднес к глазам циферблат наручных  часов,
поджидая, когда луна снова выглянет из-за  облаков.  На  этот  раз  объезд
занял около двадцати  двух  минут.  Очевидно,  водитель  все  время  менял
скорость, объезжая вокруг поместья, так, чтобы появляться в одном и том же
месте через неправильные промежутки времени,  которые  нельзя  было  точно
рассчитать заранее. Водитель второй патрульной машины делал то же самое.
     Наблюдатель нырнул обратно в кустарник, и зашагал  назад  через  лес,
выключая свой ручной электрический фонарик,  когда  ему  приходилось  идти
совсем недалеко от дороги, где лес был редким и свет фонаря могли заметить
издалека. Вскоре он добрался до тропинки, проложенной возле живой изгороди
- эта тропинка выводила на дорогу, за которой  он  наблюдал.  Не  замедляя
шага, он пошел прочь от поместья.
     Два автомобиля стояли рядышком на  небольшой  поляне,  расчищенной  и
специально оборудованной для пикника, всего в нескольких сотнях метров  от
того места,  где  недавно  лежал  в  засаде  наблюдатель.  Все  огни  были
погашены, и сквозь окна нельзя было рассмотреть, что делается в  салоне  и
сколько человек там сидит. Электрический фонарик в руке наблюдателя дважды
вспыхнул и погас - то  был  условный  знак.  Подойдя  к  головной  машине,
мужчина ловко забрался на заднее сиденье, осторожно закрыв дверцу.
     - Ну, как? - спросил пассажир, сидящий рядом с водителем на  переднем
пассажирском кресле.
     - Две патрульных машины. Профессионалы, как вы ожидали. Хотя мы бы  с
ними вполне управились.
     - Это вряд ли потребуется.
     -  Верю.  Проникнуть  на  территорию  совсем  не  сложно.  Сперва  мы
подождем, когда проедет первая машина, и двинемся сразу же, как только она
скроется из виду. А ограда там хлипкая.
     - Мы немного подождем. Пусть там улягутся спать на ночь.
     - Бьет час, Дэнни.
     Его лица не было видно в темноте, и потому нельзя  было  угадать  его
выражение. На лице пассажира на переднем сидении играла улыбка.
     - Он уже пробил, - ответил улыбающийся человек; напевная мягкость его
голоса никак не увязывалась с жестокостью его намерений. - Но "так"  будет
веселее.



                            36. КОМНАТА ВОСПОМИНАНИЙ

     Все чувства Холлорана вдруг смешались.
     Перед ним уже была не комната, а  быстро  меняющийся  рой  бессвязных
воспоминаний. Они проносились перед ним, мелькали,  подчас  складываясь  в
совершенно непонятные  виденья,  наслаиваясь  друг  на  друга  или  быстро
перескакивая с одного на другое; здесь перемешалось все -  и  его  детские
переживания,  и  события  более  поздних  лет.  Подчас   несколько   сцен,
разделенных многими годами его жизни,  почти  одновременно  оживали  перед
ним, и  он  смотрел  это  сумасшедшее  кино,  раздираемый  противоречивыми
чувствами. Было похоже, что перед ним трепещут на ветру огромные покрывала
- он тут же вспомнил о тонких, прозрачных завесах, сквозь  которые  они  с
Клином проходили во вчерашнем сне - тонкие, прозрачные покровы, где нижние
слои просвечивают сквозь верхние, накладываясь и сплетаясь  в  причудливые
узоры.
     Он повернулся назад, готовый выбежать  из  этой  комнаты,  но  вместо
двери перед ним возникли новые видения.  Они  собирались  вокруг  него,  и
краски были настолько живыми и яркими, а все детали воспроизводились столь
точно, словно все, кого  он  видел  перед  собой  сейчас,  вдруг  ожили  и
собрались под ветхой крышей кирпичного домика.
     Он опять, словно наяву, пережил некоторые минуты своей жизни. Вот  он
перерубает ножом подколенную  жилу  у  черного  охотника,  добровольца  из
Бригады Специального Назначения ЮАР, который выслеживал  Холлорана  с  его
маленьким отрядом намибийских диверсантов - после очередной  операции  они
переходили границу,  чтобы  укрыться  в  глухой  деревушке  на  территории
соседнего государства. Этот  черный  обнаружил  место,  где  находился  их
лагерь, и если бы его оставили в живых, он вывел бы на их базу целый отряд
хорошо вооруженных профессионалов, после которых от лагеря не осталось  бы
даже рваных кусочков палаток.
     Воспоминание  померкло,  сменяясь  новой  картиной.  Трое   мальчишек
осторожно крадутся через центральный проход меж рядами скамеек.  В  церкви
стоит торжественная тишина,  и  лунный  свет,  пробиваясь  сквозь  цветные
стекла  высоких  окон,  лежит  на  полу  и  на  церковной  утвари   тускло
поблескивающими пятнами. Лайам крепко  прижимает  к  груди  дохлую  кошку,
завернутую в старые тряпки - искалеченный, раздавленный  труп  валялся  на
обочине дороги. Двое его приятелей нервно хихикают, глядя, как он подходит
к алтарю и протягивает руки вверх, к  дарохранительнице,  затем  открывает
позолоченную дверцу и кладет внутрь отвратительное, окровавленное  мертвое
тело. Двое мальчиков,  притаившихся  у  первых  рядов  церковных  скамеек,
смотрят на него широко раскрытыми глазами, визгливо хохоча и в то же время
холодея от страха при мысли о возможных последствиях своей проделки.
     Он моргнул, и нахлынуло другое воспоминание.
     Сейчас он был с девушкой, с Корой. Он насильно и  грубо  овладел  ею,
несмотря на ее протестующие возгласы и сопротивление. Он резко ворвался  в
нее и проникал все глубже и глубже, преодолевая слабеющее сопротивление ее
гибкого тела, пока медленно  разгоравшееся  желание  не  победило  в  душе
молодой женщины все мотивы, понуждающие ее давать ему  отпор.  Теперь  она
сама хотела его не меньше,  чем  он  ее,  и  их  взаимная  страсть  вскоре
достигла своего высшего предела...
     И снова он переживал тот ужасный миг, когда они  с  отцом  стояли  по
колено в холодной воде, и предательские пули, взвизгнув,  ранили  капитана
Холлорана. Он видел перед собой лицо папы с широко раскрытыми, изумленными
глазами и никак не мог поверить в то, что произошло.  Лайам  обмочился  со
страха, когда его отец  упал  в  быстрый  поток,  глядя  вверх,  на  сына,
умоляющими глазами - быть может, то было предостережение? - словно  говоря
ему, чтобы он бежал, прятался, уходил как можно дальше от этого  страшного
места, пока убийцы не взяли на прицел и его тоже; только слова застряли  у
отца в гортани - он захлебнулся собственной кровью, хлынувшей  у  него  из
горла. И он видел, как медленно, словно в кошмарном сне, его папа пытается
выбраться на берег, ползет, оскальзываясь на неровном  дне.  Ему  хотелось
кричать, но он не мог издать ни звука, не мог пошевелиться, и стоял словно
околдованный, глядя, как ирландец в черной  маске  подходит  к  его  отцу,
пинком отшвыривает его  обратно  в  воду  и  наступает  ему,  раненному  и
беззащитному, на спину, топит в стремительном потоке и затем стреляет  еще
раз.
     Холлоран крепко зажмурил глаза, желая прогнать навязчивые видения, но
они не исчезали.
     Перед ним в безумном вихре пронеслись сцены из его жизни -  служба  в
армии,  убийства,  которые  ему  приходилось  совершать,  жестокий  бой  в
Мирбате, горькое разочарование, крушение всех прежних идеалов,  непрочные,
короткие связи с женщинами, которые приходили  и  уходили  из  его  жизни,
сменяя друг друга, и его мать... мать, которую поносили и унижали  за  то,
что несчастная женщина была подвержена приступам безумия после всего,  что
ей  довелось  испытать.  Он  жестоко  дрался   со   своими   сверстниками,
осмелившимися подшучивать над ее горем, и с теми, кто оскорблял память его
погибшего отца, с едкой ухмылочкой называя его "обританившимся", хотя всей
округе было известно, что папа, его отважный,  обожаемый  папа  родился  в
графстве Корк. Он вспоминал свои синяки и  ссадины,  полученные  от  лихой
ватаги подростков,  травивших  его,  словно  стая  собак,  бросающихся  на
одинокого волка - его гнев и отчаяние часто оказывались  бессильны  против
кулаков их сплоченной компании.
     По телу Холлорана пробежала дрожь от этих  давних,  неожиданно  вновь
воскресших в памяти переживаний.
     Сквозь бесчисленные лица, мелькающие перед ним, неожиданно проступила
неясная фигура, приближающаяся к нему, все отчетливее проступающая  сквозь
оживленные его воображением картины и воспоминания. Она простирала руки  в
немой мольбе, и ему показалось, что он слышит  слабый  голос,  повторяющий
его имя с тоской и надеждой, призывая его к себе. То  была  его  мать.  Он
слышал ее скорбный  плач,  тихо  звучащий  в  общем  хоре  голосов  других
навязчивых видений. Она приближалась к нему, скользя сквозь  яркие,  живые
образы бледной призрачной тенью;  и  когда  она  была  уже  совсем  рядом,
заслонив собой все остальное, ее черты вдруг начали  расплываться,  но  ее
фигура не растворилась в водовороте более поздних  воспоминаний  -  только
резкие контуры вдруг стали туманными, а потом он  увидел,  что  ее  голова
как-то неестественно наклонена в сторону, а руки вывернуты, и из них течет
кровь. Холлоран вспомнил, как он увидел бездыханное тело  своей  матери  в
тот день, когда она  нарочно  бросилась  под  соседскую  молотилку  -  вся
верхняя часть туловища была измята,  истерзана  стальными  механизмами,  а
голова пробита в нескольких местах, сплющена, раздавлена,  почти  оторвана
от шеи.
     Холлоран  вскрикнул  и  застонал,  но  мучительные  воспоминания   не
оставили его.
     Вот Отец О'Коннелл, читающий наставления юному Лайаму, сурово и важно
произносит слова о том, что жестоких сердцем ждет кара Господня, что  пора
бы мальчику оставить свои необузданные выходки, иначе  Господь  отвернется
от него, и за все грехи его погибшая душа будет ввергнута  в  Ад  на  веки
вечные. Священник подошел к Лайаму, расстегивая пряжку на  широком  ремне,
опоясывающем его сутану, и наматывая один конец ремня  вокруг  кулака.  Он
поднял руку, чтобы ударить подростка - маленького  "человека"  -  и  глаза
Отца О'Коннелла, охваченного двумя противоречивыми чувствами  -  гневом  и
жалостью, - ярко сверкали  под  нахмуренными  бровями.  Но  яркая  картина
внезапно исчезла, прежде чем священник успел опустить свой кожаный бич.
     Перед ним стоял один из убийц его отца, двоюродный брат  его  матери.
Мать... Все эти долгие годы она жила  словно  под  пыткой,  зная,  что  ее
ближайший родственник виновен в смерти ее мужа, и обвиняла своего брата  в
убийстве. Но над ее обвинениями только потешались и глумились, не принимая
их всерьез. И этот человек стоял перед ним, как живой, снова насмехаясь  и
издеваясь над Лайамом, как в прежние времена. Зловещий призрак не исчезал,
хотя убийца отца давно погиб во время взрыва  бомбы,  сам  угодив  в  свою
ловушку. Это случилось через несколько лет после трагической гибели  отца.
Дядя Лайама вместе со своим товарищем отправился в свою  последнюю  тайную
поездку к границам Ирландии, везя в багажнике  машины  самодельную  бомбу.
Выбрав неприметные проселочные дороги для  своего  путешествия,  они  сами
вынесли себе приговор:  то  ли  бомба  была  сделана  неудачно,  то  ли  в
результате  сильной  тряски  на   ухабистой,   неровной   колее   сработал
взрыватель, только двое молодых людей,  сидевших  в  машине,  "вознеслись"
прямиком на небеса. Лайам был единственным из жителей маленького  городка,
кто обрадовался их смерти, и совершенно не понимал, как  могло  случиться,
что убийца его отца сделался героем, перед которым благоговела вся округа.
"Герой" заслужил особое благословение Церкви. После  того,  как  обгорелые
останки собрали по кусочкам, изуродованное тело похоронили  на  освященной
земле, и сам Отец О'Коннелл молил Бога о  том,  чтобы  всемогущий  Господь
принял душу безвинно пострадавшей жертвы всемогущего Случая.  Эта  молитва
об убийце, о человеке, постоянно издевавшемся над матерью, о человеке, чьи
насмешки над убитой горем вдовой явились причиной ее  трагической  гибели,
глубоко врезалась в память Лайама.
     Холлоран изрыгнул проклятье в  адрес  ненавистного  врага;  его  тело
напряглось, а мышцы затвердели, словно он был готов броситься на обидчика.
     Но видение снова померкло, и ему показалось, что  он  погружается  во
мрак. Вглядываясь в  размытые  очертания  мелькающих  перед  ним  цветовых
пятен, он смог различить контуры какого-то большого, яркого предмета.  Ему
казалось, что этот предмет находится  очень  далеко,  за  стенами  старого
дома. Этот смутный образ  медленно  приближался  к  нему,  увеличиваясь  в
размерах, и в конце концов Холлоран понял,  что  это  не  смутное  видение
медленно наплывает издалека, а он сам идет к церковному алтарю...
     Дарохранительница стояла на алтаре, а сам алтарь находился не дальше,
чем в трех больших шагах от  притвора.  По  обе  стороны  от  центрального
прохода  стояли  деревянные  скамьи  и  лежали   подушечки,   на   которые
благочестивые прихожане преклоняли свои колена во  время  молитвы.  Лайам,
еще совсем зеленый юнец, медленно шел к алтарю. В  одной  руке  он  держал
жестяную канистру с  бензином,  в  другой  -  зажженную  церковную  свечу.
Наклонившись через невысокий барьер, он поднял свечу повыше, и, перешагнув
через невысокую ограду, начал  подниматься  наверх,  к  алтарю.  Смятение,
чувство  вины  и  страх  подсказывали   ему,   что   он   должен   открыть
дарохранительницу, чтобы спасти чашу, в которой хранились облатки  Святого
причастия,  заботливо  приготовленные  Отцом  О'Коннеллом  для  воскресной
мессы; однако он никак не мог решиться  на  такое  кощунство  -  маленькая
позолоченная дверца  дарохранительницы  казалась  ему  дверью,  ведущей  к
самому Богу, и, значит, Он станет свидетелем кощунства, которое Лайам  уже
готов был совершить. Поскольку  Бог  (если,  конечно,  он  на  самом  деле
существует)  мог  своей  чудесной  силой   лишить   Лайама   ненависти   -
единственного чувства, которым мальчик дорожил,  ибо  оно  руководило  его
действиями и придавало смысл его жизни, - он попытался превозмочь жалость,
страх и раскаяние, но сил у него хватило  ненадолго.  Наклонив  бидон,  он
стал расплескивать бензин на алтарь и на ступени, держа  свечу  как  можно
дальше от горючей жидкости. Полив бензином широкий центральный проход  меж
скамьями, он всхлипнул, высоко поднял голову, словно пытаясь таким образом
удержать подступавшие к горлу слезы, и бросил свечу себе под  ноги.  Языки
пламени взметнулись вверх и тонкой змейкой побежали прочь от него.
     Багровые отблески плясали в  цветных  витражах  окон.  Стоя  в  толпе
ошеломленных прихожан, зачарованно глядящих на охваченное огнем здание, он
всей кожей ощущал сильный жар, долетающий от  горящей  церкви  с  порывами
ветра. Оцепеневшие, испуганно  притихшие  люди  неподвижно  застыли  перед
грозным  и  величественным  зрелищем  бушующего  пожара;  багровое  зарево
казалось им отблеском неугасимого адского пламени. Отец  О'Коннелл  первым
очнулся от странного отупения, не в силах равнодушно  смотреть  на  гибель
своей любимой Церкви. Он вырвался  из  рук,  пытавшихся  его  удержать  и,
проложив себе дорогу через толпу, взобрался по ступеням и бесстрашно вошел
в горящую церковь. И тут в толпе послышались первые истерические  выкрики.
Прошла минута, другая... Казалось, под громкие проклятья мужчин и стоны  и
плач женщин миновала целая вечность. Наконец в дверях показалась  огромная
фигура священника, крепко сжимающего в обожженных руках Святой Кубок. Тело
Отца О'Коннелла было охвачено пламенем.  Горели  волосы,  одежда  и  кожа.
Шатаясь, он вышел на ступени, ведущие в  святой  храм;  но  люди  -  "его"
паства - были слишком напуганы, чтобы подойти к  нему.  Им  казалось,  что
стоит сделать лишь шаг -  и  пламя  поглотит  их  вместе  с  мучеником,  в
последнем отчаянном  усилии  воздевшем  руки  к  небесам.  Священник  тихо
простонал, и в ответ потонувшему в гудении и треске  огня  стону  раздался
дикий, душераздирающий вопль мальчика, Лайама, протянувшего руки вперед, в
бархатную черноту ночи. Руки Отца  О'Коннелла  разжались.  Чаша  упала  на
ступени, ее содержимое просыпалось. Толпа вздрогнула,  как  один  человек,
когда священник тяжело опустился на колени,  и  заволновалась,  закричала,
когда он упал лицом  вниз.  Его  горящее  тело  казалось  единым  сгустком
пламени, и истошный крик Лайама "Не-е-е-е-ет!" смешался с  хриплым  воплем
взрослого Холлорана.
     Он стоял  посреди  комнаты,  хватая  руками  воздух,  отмахиваясь  от
чего-то невидимого, словно желая отогнать наваждение.
     Шагнув назад, он ударился спиной о косяк - позади был выход из темной
комнаты. Внезапно он ощутил отвратительный запах, по сравнению  с  которым
даже зловоние на  заднем  дворе  казалась  не  столь  мерзким.  Запах  был
настолько резким, что у него перехватило дыхание. Он  прикрыл  рот  и  нос
согнутой ладонью, сморгнув набежавшие на глаза слезы. Все  его  тело  было
мокрым  от  пота,  одежда  липла  к  коже,  ноги  как-то  сразу   ослабли,
подогнулись колени. Ему стоило больших  усилий  удержаться  на  ногах,  не
поддаваясь соблазну тотчас же опуститься на пол. Он должен был  преодолеть
слабость и минутное замешательство - острое ощущение опасности вернуло его
к действительности. Угроза исходила от комнаты, в которой он находился, от
всего мрачного и неприветливого, нежилого дома.
     Электрический фонарик лежал на полу в нескольких шагах от того места,
где стоял Холлоран; тонкий луч был направлен на  противоположную  стену  -
там виднелись только неровные оторванные куски старых обоев. Он  едва  мог
разглядеть контуры черной сумки, которую он уронил рядом с фонарем.
     Пригнувшись, Холлоран метнулся к лежащим на полу  вещам,  и,  схватив
их, отпрянул  назад,  прижавшись  спиной  к  стене.  Его  чувства  еще  не
оправились от ужасных видений; голова кружилась, а душу томил  непонятный,
темный страх. Повернув стекло фонаря, он расширил луч,  чтобы  он  освещал
как можно большую площадь.
     На полу скопилась груда мусора; изношенный, потертый ковер  лежал  на
шершавом, покоробившемся паркете. Оборванные, обвисающие обои были покрыты
грязными пятнами; возле одной стены стояли старые шкафы  -  древесина,  из
которой были сделаны их стенки  и  дверцы,  потрескалась  и  покоробилась.
Слева от него был низкий столик с придвинутым  к  нему  стулом.  На  столе
одиноко стояла тарелка с объедками, покрывшимися толстым слоем зеленоватой
плесени. Холлоран  заметил,  что  гнездо  для  электрической  лампочки  на
потолке было пусто - очевидно, тот, кто жил в этом  заброшенном  доме,  не
жаловал электрический свет. Штукатурка на потолке вздувалась  пузырями,  а
по углам рос черный грибок. Кислый запах сырости и плесени примешивался  к
резкой вони, от которой в комнате  было  почти  невозможно  дышать.  Здесь
чувствовались едкие испарения мочи и  кала  человека  и  животных,  и  еще
какой-то тошнотворный сладковатый запах.
     Широкий луч обежал вокруг комнаты и наконец добрался до единственного
окна, где висели грязные, посеревшие от многолетней пыли занавески. Кресло
с высокой спинкой было  повернуто  к  окну.  Пружины  выпирали  из  мягких
подушек, торчали из прорех в потертой обивке. Он  подумал,  что  из  этого
кресла, должно быть, наблюдает за дорогой  страж,  охраняющий  ворота.  Но
кресло стояло спинкой к Холлорану, и он не мог  видеть,  сидит  ли  в  нем
кто-нибудь сейчас. Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец  решился
посмотреть, пусто ли сидение, или же кто-то притаился на нем.
     Он медленно, осторожно пошел от двери к окну, двигаясь  вдоль  стены,
прижимаясь к ней спиной. Длинные тени от его фонаря шевелились и ползли по
полу по мере того как он  приближался  к  тому  месту,  откуда  он  сможет
взглянуть на кресло сбоку. Его смелое решение  непременно  отыскать  того,
кто прячется в темноте заброшенного дома, показалось ему безрассудным, как
только он вспомнил о недавних галлюцинациях; однако он продолжал двигаться
вперед, зная, что не уйдет отсюда, пока не встретится со сторожем.
     Добравшись, наконец, до  угла,  он  направил  луч  прямо  на  кресло.
Сиденье  было  пусто.  Чувства  Холлорана  раздваивались  -  он  испытывал
разочарование и облегчение одновременно.
     Но в комнате он был не  один.  Чье-то  еле  слышное  хриплое  дыхание
доносилось из дальнего угла.
     Холлоран  медленно  перевел  луч  фонаря  в  тот  угол,  из  которого
раздавались  звуки.  Пятно  света  скользнуло  мимо  давно  не   чищенного
железного очага, заполненного золой и углями, и  наконец  остановилось  на
бесформенной груде тряпья, лежащей на полу.
     Он изумленно смотрел, как эта куча начинает шевелиться.



                          37. В ОБХОД ВОКРУГ ОЗЕРА

     Пятеро человек лежали в густом кустарнике, пригнув головы  как  можно
ниже к земле, пока патрульная машина проезжала мимо  них,  освещая  своими
прожекторами подлесок по обеим сторонам дороги. Один из них поднял голову,
как только самый опасный момент миновал, и следил за удаляющейся  машиной,
пока ее задние  огни  не  превратились  в  две  маленькие  красные  точки.
Остальные лежали неподвижно.
     - Вот и все,  -  сказал  он,  когда  машина  отъехала  на  безопасное
расстояние. - Гранада прошла.  Это  был  патруль,  вне  всякого  сомнения.
Другая машина появится здесь не раньше, чем через десять минут.
     Вслед за ним подал голос тот, кого называли Дэнни:
     - Через дорогу, быстро, и не шуметь. Кто знает,  может  быть,  внутри
вдоль границ поместья ходят пешие патрули.
     Все  пятеро  дружно  поднялись,   и,   пригибаясь,   почти   бесшумно
заскользили  меж  кустами  и  стволами  деревьев.  Перебежав  дорогу,  они
зашуршали высокой травой у проволочной ограды,  готовясь  перелезть  через
нее. Не говоря ни слова,  один  из  них  прислонился  спиной  к  ограде  и
пригнулся, опираясь руками о бедра; ладони его были  сложены  "лодочками",
словно стремена. Он поднял своих товарищей одного  за  другим,  чтобы  они
могли уцепиться за верхний край проволочной сетки, затем перебросил  через
ограду два ружья, лежавшие  в  траве  у  его  ног.  Его  компаньоны  ловко
подхватили ружья на  лету,  пока  он  карабкался  на  забор.  Люди  словно
растворились среди стволов деревьев - таким быстрым и  бесшумным  было  их
движение  вглубь  рощи  по  ту  сторону  ограды.  Отойдя   на   порядочное
расстояние, где их невозможно было  заметить  с  дороги,  маленький  отряд
перестроился.
     Их командир прошептал - негромко, но так, чтобы каждый из пятерых мог
его слышать:
     - Вокруг озера, ребята, и молчать всю дорогу. Мы сразу выйдем на  его
край, если наткнемся на  что-нибудь  вроде  сигнализации,  замаскированной
между деревьями. Глядите в оба,  ребятки;  идите  гуськом,  след  в  след.
Сделайте приятный сюрприз мамочке.
     Он пошел впереди, остальные потянулись за ним цепочкой вниз по склону
холма, к берегу озера. Они  бесшумно,  как  тени,  скользили  вдоль  самой
кромки воды, пока луна, выйдя из-за туч, не осветила  все  вокруг,  словно
самый яркий прожектор. Пятеро тотчас бросились на землю и поползли обратно
в густой кустарник. Там  они  перевели  дух  и  немного  подождали,  чтобы
осмотреться и понять, обнаружили ли их. Наконец их командир отдал короткий
приказ двигаться дальше, и они молча зашагали вперед по краю рощи.
     - Смотрите! - воскликнул вдруг один из них.
     Остальные тотчас же остановились. Руки потянулись к оружию,  негромко
щелкнули курки револьверов.
     - Что там  было?  -  спросил  командир,  подождав  несколько  секунд.
Всматриваясь в  сумрачный  лес  впереди,  они  не  заметили  ни  малейшего
движения, не услышали ни шороха, ни шелеста, ни звука осторожных шагов.
     - Я видел что-то впереди,  -  ответил  ему  подчиненный.  -  Какую-то
фигуру. Призрак.
     - Какого черта ты  всякую  чепуху  мелешь?  Что  это  было?  Человек?
Собака?
     - Ни то, ни другое, -  ответил  взволнованный  голос.  -  Призрак.  Я
клянусь, что видел, как он показался -  и  тут  же  исчез,  растаял  прямо
передо мной.
     - Ты впадаешь в слабоумие, Мак-Гаир. Вперед.
     Они пошли дальше, но вскоре им снова пришлось затаиться в кустах.  На
этот раз их остановил сам командир. У него побежали мурашки  по  коже  при
виде колышущейся завесы тумана, медленно плывущей меж  деревьями  всего  в
нескольких шагах от того места, где  они  сейчас  находились.  Эта  легкая
дымка, наплывающая на них,  заставила  его  насторожиться.  Он  вздрогнул,
услышав вопль, раздавшийся совсем рядом.
     Один из его людей поднял свой "Армлайт" и прицелился.
     - Нет, - сердито прошептал  командир  отряда,  ухватившись  за  ствол
оружия. - Что за дурацкие выходки?
     - Господи Боже, я только что видел их там!  -  насмерть  перепуганный
человек показывал рукой на траву прямо перед собой. - Целый выводок! Змеи!
Они скрылись из виду, словно растаяли.
     Командир недоверчиво покачал головой. Непонятно,  что  случилось,  но
его люди стали вести себя, словно суеверные старухи, боящиеся  собственной
тени. Он глянул туда, где несколько мгновений назад он заметил  клубящийся
туман, когда серебристая дымка узкими струями текла сквозь деревья, словно
кривые, жадные руки, тянущиеся к ним. Сейчас туман  бесследно  исчез,  как
будто его никогда и не было. Боже  всемогущий,  он  сам  ничуть  не  лучше
остальных!
     - Дэнни, ты только посмотри...
     - Оставь это, - проворчал он, однако повернулся и стал  всматриваться
туда, куда указывал его человек. Сквозь  просветы  между  деревьями  можно
было разглядеть озеро. Сейчас оно было неспокойно - неожиданно  налетевший
ветер нагнал него рябь, и лунные блики мелькали на гребнях невысоких волн.
Командир взглянул на дальний  берег  озера,  куда  указывал  один  из  его
пятерки. Там было заметно какое-то мелькание, быстрое движение, словно  от
озера бежал широкий темный ручей. Однако то была не вода.
     - Что это? - раздался испуганный шепот.
     - Разве ты не видишь? Собаки.
     - Они ищут нас?
     Страх пересилил сдержанность и осторожность: голос говорившего дрожал
от волнения.
     - Вряд ли. Они слишком далеко. Собаки могли бы нас почуять, будь  они
на этом берегу. Но озеро широкое, да к тому же ветер дует совсем в  другую
сторону... Нет, они бегут куда-то по своим делам, и благодари Бога за  то,
что им сейчас есть чем заняться, кроме твоей драгоценной персоны.
     Командир разглядывал низкие фигурки - издалека  они  казались  совсем
маленькими, глаз едва различал отдельные силуэты.  Звери  бежали  друг  за
дружкой, огибая озеро. Посеребренные лунным  светом,  бесшумно  скользящие
вдоль берега силуэты казались призрачными видениями, колдовским обманом.
     Луна спряталась за тучу,  и  низина  с  раскинувшимся  в  ней  озером
погрузилась во тьму; теперь невозможно было разглядеть,  куда  направилась
свора собак.
     Командир невольно  вздрогнул,  неприятно  пораженный  тем,  насколько
быстро, оказывается, эти твари умеют бегать.



                                38. ХРАНИТЕЛЬ

     Чье-то тяжелое дыхание,  доносящееся  из  дальнего  угла,  стало  еще
громче; порой раздавались хриплые, с присвистом вздохи.
     Постепенно шипящие звуки  стихли,  и  Холлорану  показалось,  что  он
слышит тихий шепот. Напрягая слух до предела, он старался разобрать, о чем
шепчет почти беззвучный, шепелявый голос, но ему не удалось разобрать даже
отдельных слов. Лучи его фонаря все еще были направлены на старое, грязное
тряпье, сваленное в углу; теперь эти лохмотья лежали абсолютно неподвижно,
и он подумал, уж не померещилось ли ему шевеление  в  этой  большой  куче,
которое он только что заметил.
     Грудь Холлорана часто и бурно вздымалась, он  дрожал  от  слабости  и
нервного напряжения. Казалось, сам воздух в этом заброшенном доме пропитан
какой-то отравой. Может быть,  причиной  тому  была  отвратительная  вонь,
стоящая в комнате. Холлорану хотелось немедленно повернуться  и  выскочить
за дверь, промчаться по темным коридорам, чтобы как можно скорее оказаться
на улице, где свежий ветер и ночная прохлада. Однако любопытство,  которое
привело его  в  этот  дом,  еще  более  возросло;  вопреки  своим  мрачным
предчувствиям, он был готов  упорно  искать  спрятавшегося  стража  ворот.
Воспоминания о его собственном прошлом,  вихрем  промчавшиеся  перед  ним,
разбудили в нем стремление  во  что  бы  то  ни  стало  разоблачить  тайну
темного, мертвого  дома.  Внезапно  ожившие  в  его  памяти  события  были
сквернейшими грехами, которые он совершил, тяжелейшими минутами,  которыми
ему довелось пережить за всю жизнь. Могло ли это быть простой случайностью
или следствием сильной усталости? Вряд ли, особенно если учесть  все,  что
он уже увидел в Нифе.
     Он был смущен и растерян - чувство вины, обычно успешно  подавляемое,
поднялось с самого дна его души. И чем  сильнее  оно  овладевало  им,  тем
более глубоким становилось его  раскаяние  -  давно  забытое  переживание,
отозвавшееся далеким эхом на грустные воспоминания. Что-то удерживало  его
от стремительного бегства - он остался  в  комнате,  превозмогая  страх  и
нарастающую душевную тревогу.
     Очень медленно, словно каждый  шаг  стоил  ему  огромных  усилий,  он
подошел к куче ветоши, неподвижно лежавшей в углу.
     Он увидел тонкий матрац, лежащую  на  грязном  полу  -  из-под  краев
подстилки виднелись темные пятна засохшей жидкости,  когда-то  пролившейся
на пол, а может быть, просочившейся сквозь подстилку. Тряпье, в беспорядке
сваленное на самом верху ее, могло быть всем,  чем  угодно  -  скомканными
старыми шерстяными одеялами, одеждой или  разрозненными  лоскутами  ткани.
Эта груда старых вещей слабо колыхалась в такт хриплому, тяжелому дыханию,
которое было слышно аж на другом конце комнаты -  очевидно,  на  подстилке
кто-то лежал. Холлоран наклонился и приподнял ветошь.
     К нему повернулось лицо, наполовину закрытое капюшоном.
     Руки Холлорана разжались сами собой, и он  выронил  тряпки,  которыми
укрывался незнакомец. Холлоран попятился, испугавшись того, что он увидел.
     Увядшая, морщинистая, темная кожа была покрыта гноящимися  струпьями,
блестевшими в лучах фонаря. Но самым страшным зрелищем была  даже  не  эта
гниющая заживо плоть, а  глаза,  глядящие  из-под  капюшона,  -  огромные,
лишенные век, выпуклые, выпирающие из  глазниц,  словно  два  раздувшихся,
огромных пузыря. Радужная оболочка помутнела,  покрылась  какой-то  тонкой
пленкой; белки глаз  были  желтыми,  покрытыми  сетью  тонких  кровеносных
сосудов.
     От этого существа исходил  сильный  сладковатый  запах  разлагающейся
плоти, заглушающий даже резкую вонь испражнений и кисловатый дух плесени.
     И вот в  этих  страшных,  неподвижных,  мутных  глазах,  глядящих  на
Холлорана, промелькнуло  какое-то  странное  выражение;  распростертая  на
подстилке фигура шевельнулась, пытаясь приподняться, тощая шея изогнулась,
словно голова уродливой твари была для нее слишком тяжела. Капюшон упал  с
безволосого  черепа,  испещренного   коричневыми   пятнами.   Лысое   темя
напоминало  бугристую  равнину  -   морщинистая   кожа   лежала   на   нем
неправильными складками, казалось; что под нею находятся не твердые кости,
а мягкая ткань.
     Чувствуя страх и отвращение,  Холлоран  отступил  еще  на  один  шаг.
Существо, лежащее перед  ним,  было  похоже  на  гигантскую  ящерицу.  Это
впечатление еще больше усилилось,  когда  тварь  открыла  безгубый  рот  -
узкую, широкую щель - и темно-красный язык облизнул сухую,  потрескавшуюся
кожу. Глаза, лишенные век, довершали сходство с гигантской рептилией.
     Ящероподобное  создание  попыталось  заговорить,  но  из   пересохшей
гортани вырвался лишь еще один хриплый, тяжелый вздох. Голова  безжизненно
упала на грубую постель, словно  даже  такое  незначительное  усилие  было
слишком тяжело для больного, слабого тела. Существо  лежало  неподвижно  -
казалось, оно умирает или уже умерло.
     Только теперь Холлоран подошел ближе к этой страшной и жалкой  твари,
пересилив нарастающее внутреннее  чувство  тревоги.  Огромные  неподвижные
глаза смотрели прямо на него, и он  посветил  в  них  ярким  лучом  своего
фонаря. Они не моргнули, не прищурились, а затянутые мутной пленкой зрачки
не сократились от света.
     - Это ты... - послышался свистящий шепот.
     Холлоран вздрогнул.
     Существо тяжело вздохнуло, словно ему было больно и трудно  говорить.
На морщинистой коже его лица появились еще более резкие, глубокие складки,
гноящиеся трещины расширились, а рот ввалился внутрь.
     Холлорану пришлось собрать все силы, чтобы его голос не дрожал:
     - Кто вы?
     В  ответ  странное  создание  лишь  чуть  заметно  качнуло   головой,
очевидно, желая дать собеседнику понять, что это не так  уж  важно.  Затем
снова раздался шепот:
     - Смерть приближается.
     Ужасная гримаса на безобразном лице могла означать улыбку.
     Холлоран наклонился ниже, стараясь не обращать  внимание  на  сильное
зловоние, исходящее от подстилки, где лежало иссохшее тело,  и  от  головы
получеловека-полурептилии.
     - Я могу помочь, - сказал он, подумав, что одно прикосновение к  этой
омерзительной твари может вызвать у него рвоту.
     Беззубый рот опять скривился в подобии усмешки.
     - Слишком поздно, - ответил хриплый, очень тихий  голос,  похожий  на
шипение. - Приблизься.
     Холлоран внутренне содрогнулся, не имея ни малейшей охоты подчиняться
умирающему.  Он  так  и  остался  стоять  возле  тонкого   матраца,   чуть
наклонившись к распростертой на нем неподвижной фигуре.
     - Я буду говорить... - опять послышался шепот, - с тобой.
     Холлоран опустился на колени рядом с грубой подстилкой, чувствуя, что
не может преодолеть брезгливость, чтобы нагнуться еще  ниже  к  страшному,
гноящемуся лицу, вблизи казавшемуся еще более отвратительным.
     - Скажите мне, кто вы? - спросил он.
     На этот раз создание ответило ему, видимо, желая вовлечь Холлорана  в
разговор:
     - Я... хранитель.
     Голос окреп - Холлоран подумал, что он должен принадлежать мужчине.
     - Сторож, привратник? - сказал Холлоран,  тут  же  решив,  что  задал
бестолковый вопрос. Очевидно, что лежащий перед ним ящероподобный  человек
совсем не подходил для такой ответственной службы - он был слишком  старым
и дряхлым.
     Сдавленный смех старика, чье бессильное, гниющее заживо  тело  лежало
на ветхой подстилке, поначалу показался Холлорану сильным приступом кашля,
как во время удушья.
     - Я Хранитель, - повторил он,  особо  подчеркнув  последнее  слово  и
издав при этом похожий на хриплый вздох  звук.  После  короткой  паузы  он
добавил: - А ты... ты охранник Клина.
     Темный язык снова показался в  щели  безгубого  рта,  но  теперь  его
движение было более быстрым, когда  он  облизывал  сухую  кожу.  Язык  был
сухим, и кожа, стянутая в складки вокруг рта, почти не увлажнилась.
     - Теперь я понимаю, - пробормотал он так тихо, что Холлоран так и  не
понял, правильно ли он расслышал его слова.
     Неподвижные, широко раскрытые глаза с замутненной радужной  оболочкой
все так же глядели прямо на Холлорана,  смущенного  пристальным,  лишенным
всякого выражения взглядом, и он внезапно подумал: интересно, видят ли эти
выпученные глаза хоть что-нибудь?
     - Я позову доктора, - сказал Холлоран. Бессвязные мысли проносились в
его голове, чувства никак не могли обрести свое былое  равновесие.  С  его
языка готовы были сорваться сотни вопросов, но он не был уверен в том, что
сейчас стоит задавать их человеку, который мог умереть в любую минуту.
     - Поздно, слишком поздно, - ответил тот с шипящим вздохом. - В  конце
концов... слишком поздно.
     Его голова упала на сторону, словно у него не было больше сил держать
ее прямо.
     Скорее из любопытства, чем из беспокойства за жизнь больного Холлоран
протянул руку, чтобы пощупать пульс на его тонкой шее. Обезображенное лицо
вновь повернулось к  нему,  и  он  тут  же  убрал  свои  пальцы,  даже  не
коснувшись покрытой струпьями кожи.
     - Ты понимаешь, зачем ты здесь? - спросил старик.
     - Феликс Клин - мой клиент. Я защищаю его жизнь, - ответил Холлоран.
     - Ты знаешь, зачем ты пришел в этот дом?
     - Сюда, в сторожку?
     Ответа не последовало.
     - Я пришел сюда, чтобы посмотреть, кто тут живет,  кто  присматривает
за... за собаками.
     - Теперь ты увидел меня.
     Холлоран кивнул.
     - Однако похоже, что ты так ничего и не понял, - изрезанное морщинами
лицо скривилось, и на увядшей темной коже появились новые складки.  -  Мне
интересно, что ты чувствуешь.
     Когда старик тихим голосом произносил последнюю фразу, Холлоран  смог
различить резкий акцент.
     - Что тебе привиделось, когда ты вошел... в эту комнату? -  прошептал
человек, называющий себя Хранителем.
     Откуда он мог узнать об этом? Если только... Да, если  только  не  он
сам вызвал эти видения - точно так же, как Клин вызвал у него галлюцинации
во время утреннего катания в лодке по озеру.
     - То, что давно прошло, но до сих пор не забыто? - шепот прервался, и
раздался звук, похожий на сдавленный смешок. -  Твои  мысли  вернулись  из
прошлого в настоящее. Мне интересно знать, почему?
     - Неужели Клин все еще забавляется своими дурацкими играми, навязывая
мне видения? - произнес Холлоран. Его  охватил  гнев,  превосходящий  даже
брезгливую  неприязнь  и  отвращение   к   существу,   почти   утратившему
человеческий облик.
     Старик еле заметно качнул головой:
     - Нет... Нет... Ты сам создавал эти мысленные  образы...  Они  только
твои. Ты сам перенесся... из них обратно, в эту комнату.
     Подернутые мутной пленкой глаза все так же  безучастно,  бессмысленно
смотрели на него, а рот растянулся в подобии усмешки.
     - Расскажите мне о Клине, - в конце концов произнес Холлоран.
     Послышался долгий шипящий вздох, словно воздух с  трудом  выходил  из
легких Хранителя:
     - Ах-х-х-х...
     Старик повернул голову, и его  неестественно  огромные,  вытаращенные
глаза уставились в темный потолок.
     Холлоран ждал. Ему было не по себе от  мертвой  тишины.  Наблюдая  за
неподвижным телом, источавшим трупный смрад, он беспокоился, не потерял ли
сознание обессилевший больной - было ясно, что он вот-вот испустит дух. Но
не одно только неслышное приближение смерти тревожило Холлорана. Сам  дом,
казалось, ожил: ему чудилось какое-то странное движение среди  теней,  как
будто призрачные фигуры покачивались и плясали во мраке.  Эти  причудливые
незримые образы были плодом воображения - глаз  не  мог  различить  их  за
пределами круга света от карманного фонаря. Холлоран резко  одернул  себя,
пытаясь избавиться от навязчивых видений, но они не пропадали.
     Старик забормотал что-то себе под нос, и  Холлоран  наклонился  ниже,
преодолевая отвращение, чтобы не пропустить ни одного слова.
     - Хитрый парень. Его способности очень ценны... нас, евреев...  Но  в
то же время... он был...  глуп.  Он  воображал...  может  быть  богом,  не
сообразив, какую  цену...  должен  заплатить  за  это...  -  он  застонал,
схватившись за грудь.
     Холлоран протянул руку, чтобы помочь ему, поддержать его, но не  смог
одолеть  свой  страх  и  омерзение,  заставить  себя  коснуться  существа,
лежащего перед ним, несмотря на то, что его разлагающееся,  но  еще  живое
тело было прикрыто старыми тряпками.
     Когда сильная боль утихла, скрюченный, съежившийся  старик  продолжил
свой бессвязный рассказ.
     - Почти три тысячи лет ожидания до... Христа... и еще два тысячелетия
после этого... - он закашлял, и розоватая слюна выступила в углу его  рта.
Ему  не  хватало  воздуха,  он  задыхался,   видимо,   торопясь   поведать
собеседнику нечто очень важное.  -  Мы  объездили  почти  весь  свет...  в
поисках учеников... таких же, как мы... И мы нашли их.  Это  оказалось  не
трудно. А Клин производил опустошение повсюду... где бы мы ни появились. И
все это во славу Бел-Мардука... - мысли умирающего блуждали,  перескакивая
с одного предмета на другой,  и  рассказ  становился  все  более  и  более
запутанным.
     Бел-Мардук. Клин уже упоминал это имя. Холлоран поежился - в  комнате
было холодно, словно в погребе. Он огляделся кругом, всматриваясь в  тени;
свет электрического фонаря потускнел - очевидно, источник питания иссякал.
     Куча старого тряпья, заменявшая  больному  постель,  зашевелилась,  и
из-под нее показалась иссохшая, костлявая рука, более похожая на когтистую
лапу. Очень длинные, обломанные ногти, потемневшие от времени,  загибались
внутрь, словно когти дикого зверя. Рука потянулась к  Холлорану,  и  агент
"Щита" вздрогнул, когда она легла на его предплечье.
     - Он... Феликс... обращался со мной...
     Дрожащая  рука  приподнялась,  освободив  предплечье  Холлорана.   Не
закончив фразу, старик перебил сам себя:
     - Не бойся... нет ада худшего, чем... это место... ах-х-х...
     Казалось, жизнь покидает это немощное создание.
     Преодолев отвращение, Холлоран слегка пошевелил тряпки,  прикрывающие
грудь больного.
     - Скажите мне, наконец, кто вы, - он был разочарован и  рассержен.  -
Каким образом вы охраняете ворота, как  вы  управляетесь  с  собаками?  Вы
старый и больной человек...
     В ответ раздался короткий, но громкий и пронзительный  смешок.  Жизнь
снова ненадолго вернулась в это тело.
     - У меня... тоже есть сила. Клин... действует с моей  помощью.  Силой
своей мысли я... удерживаю ворота закрытыми.  Силой  мысли  я  управляю...
тварями, демонами. Теперь... я слишком слаб. Ему нужен другой... Тот, кого
привлечет его стезя...
     - Кто вы?
     - Теперь я ничто.
     - Отвечайте!
     - Ничто. Хотя когда-то... я был торговцем,  -  он  издал  раздражающе
долгий, тяжелый и хриплый вздох. - Он...  жесток,  -  худые  пальцы  снова
сжали руку Холлорана. - Так ты пришел? Это ты? Ты именно тот?
     - Тот, кто должен занять твое место? Ты это имеешь в виду?! -  теперь
Холлоран не на шутку испугался, и новый ужас затмил остальные страхи.
     Исхудавшая фигура чуть заметно качнула головой:
     - Нет... нет... нечто большее... чем это...
     Внизу под лестницей послышался какой-то шум. Мягкий звук падения  или
прыжка какого-то небольшого тела. Тихие быстрые шаги.  Холлоран  вспомнил,
что оставил окно открытым.
     Он почувствовал, как рука с длинными ногтями вцепилась в  его  рукав.
Затем пальцы разжались, и рука безжизненно упала вниз.
     Звуки раздавались в коридоре нижнего этажа.
     Старик глубоко вздохнул,  и  в  горле  у  него  заклокотала  какая-то
жидкость.
     Легкий топоток бегущих лап приближался.
     Холлоран схватил свою черную сумку и поднялся с колен  и  бросился  к
двери, делая отчаянную попытку закрыть ее, прежде чем  шакалы  ворвутся  в
комнату.
     Но было уже слишком поздно.



                           39. ВЫПУЩЕННЫЙ НА ВОЛЮ УЖАС

     Первый зверь ворвался в комнату,  и  в  лучах  фонаря  мелькнула  его
мокрая оскаленная пасть.
     К удивлению Холлорана, зверь метнулся мимо него. Он быстро  спрятался
за дверью, надеясь использовать  ее  как  прикрытие  от  остальной  своры,
визжащей и лающей в коридоре.  Свирепые  твари  пробежали  через  дверь  и
бросились к груде тряпья, лежащей в углу комнаты.
     У Холлорана перехватило  дыхание,  когда  первый  шакал  добрался  до
неподвижного, безжизненного тела и  вцепился  зубами  в  тряпки,  разрывая
материю. Сквозь завывание и тявканье взбешенных  зверей  послышался  тихий
стон, и Холлоран  содрогнулся,  поняв,  что  безобразный  дряхлый  старик,
которого он  считал  мертвым,  был  еще  жив.  Из  груды  тряпья  внезапно
показалась голова - череп, обтянутый иссохшей морщинистой кожей.  Беззубый
рот  был  широко  раскрыт,  а  глаза   теперь   были   абсолютно   белыми,
непрозрачными. Второй шакал щелкнул челюстями, схватив тощую шею старика.
     В комнату один за другим вбегали новые звери.
     Холлоран  вытащил  из  своей  сумки  короткоствольный  автоматический
пистолет и прицелился в кучу копошащихся, толкающихся  тел.  Вдруг  темная
кровь широкой струей брызнула  вверх,  обливая  тесно  сомкнувшиеся  спины
шакалов; ее вкус и запах  возбуждал  зверей,  приводя  их  в  еще  большее
неистовство. Они яростно накинулись на свою жертву, готовые разодрать тело
на куски.
     Холлоран выпустил короткую очередь в  дерущихся  за  кровавую  добычу
шакалов, не беспокоясь о том, что старика может зацепить шальной  пулей  -
он решил, что с больным все уже кончено.
     Свора завизжала, злобно завыла; несколько зверей  подпрыгнуло  вверх,
других отшвырнуло к стене ударами девятимиллиметровых пуль.  За  считанные
секунды  на  пол  полегло  около  десятка   извивающихся   в   конвульсиях
серовато-желтых тел,  из-под  которых  широкой  лужей  растекалась  кровь,
заливая трещины старого паркета. Однако не все бестии были убиты. Не менее
полудюжины шакалов лишь легко ранило или напугало громом выстрелов.
     Уцелевшие звери повернулись к своему врагу.
     Холлоран быстро переключил свой автомат на одиночные выстрелы  -  ему
нужно было беречь оставшиеся в магазине патроны.
     Вой  постепенно  затих;  было  слышно  лишь   жалобное   предсмертное
поскуливание, но этот звук не пробудил у Холлорана жалости и  сострадания.
Направив  автомат  на  первого  из  приближающихся  к  нему   зверей,   он
приготовился выстрелить. Шакал прыгнул, широко  раскрыв  ужасную  пасть  с
желтоватыми клыками - и клыки тотчас же  густо  окрасились  в  алый  цвет:
разрывная пуля, попав в шею зверя, вышла с другой стороны.  Куски  тела  и
мелкие  осколки  раздробленных  костей  спинного  хребта  взлетели  вверх,
испятнав потолок кровью.
     Искалеченное тело сильно толкнуло Холлорана; потеряв  равновесие,  он
покачнулся и ударился спиной о стену. Фонарь выскользнул из его пальцев  -
он держал его в той же руке, которой сжимал ручку пистолета. Мертвый шакал
свалился  на  пол;  его  голова  была  оторвана  от  туловища.   Холлоран,
пригнувшийся возле стены, не увидел, а, скорее, услышал, как  бросился  на
него еще один шакал. Он вскинул пистолет и выстрелил вслепую.
     Первая пуля не остановила бешеную тварь, лишь  оцарапав  бок  шакала.
Острые зубы вцепились в запястье Холлорана. Возбужденный необычной битвой,
он не сразу почувствовал боль.
     Еще один выстрел. Пуля, направленная вниз тяжестью повисшего  на  его
руке зверя, прошла под грудью вцепившейся в  него  твари  и  попала  ей  в
брюхо. Пронзительный  визг  смешался  с  завыванием  раненных  шакалов,  и
Холлоран  поежился  от  режущих  ухо  звуков.  Высвободив  свою  руку   из
ослабевших челюстей, он отбросил умирающее животное прочь  от  себя.  Зубы
зверя ободрали кожу вокруг запястья Холлорана.
     Он нагнулся, чтобы поднять с пола фонарь, и плавно перевел его луч на
груду тел раненных пожирателей падали. Те, которые  еще  могли  двигаться,
ползли к нему; некоторые пытались подняться и ковыляли на перебитых ногах;
несколько зверей билось в предсмертных судорогах, лежа на брюхе. Тряпки  и
рваный матрац в углу, на которых лежало  несколько  еще  чуть  шевелящихся
тел, потемнели от крови человека, смешавшейся с кровью животных.
     Держа оружие в одной руке, свободно свесившейся вдоль бедра, Холлоран
наклонился, чтобы взять с пола черную сумку,  в  которой  лежали  запасные
магазины, ни на секунду не сводя лучей своего  фонаря  с  извивающихся  на
полу тел. Вой утих, сменившись низким  угрожающим  рычанием.  Он  медленно
вышел из-за двери и обогнул ее, направляясь к выходу из комнаты,  стараясь
не делать резких движений.
     Хромой шакал внезапно прыгнул на него,  но  ослабевшие  лапы  уже  не
держали раненное животное,  и  шакал  тяжело  свалился  у  ног  Холлорана;
челюсти  щелкнули,  и  послышалось  грозное  горловое  ворчание.  Холлоран
проскользнул за дверь, пока остальные звери готовились напасть все вместе,
медленно продвигаясь вперед. Он потянул дверь на себя - она  заскрипела  и
плотно закрылась с негромким  стуком.  Он  услышал,  как  шакалы  царапают
дерево с обратной стороны.
     Он прислонился к дверному косяку, опустив голову на поднятую руку,  с
трудом сдерживая дыхание, чтобы  дать  себе  хоть  немного  оправиться  от
пережитого ужаса.
     Но тотчас же вскинул голову, услышав шум на ступенях лестницы.
     Выпрямившись, собравшись с духом,  он  осторожно  подошел  к  перилам
верхней лестничной площадки. Шакалы быстро взбирались вверх по ступенькам;
Холлорану были видны их спины. Перегнувшись через перила,  он  перестрелял
их одного за другим, стараясь целиться в головы, чтобы убивать  наверняка:
разрывные пули, попав  в  кость  черепа,  превращали  голову  животного  в
бесформенное кровавое месиво.
     Первый шакал застыл на  месте,  затем  упал,  скатившись  на  две-три
ступеньки вниз, придавив  своим  телом  зверя,  бежавшего  вслед  за  ним.
Третий, напуганный звуками выстрелов, метнулся в сторону, прочь от мертвых
тел, но, получив пулю в плечо, взвыл и, перекувыркнувшись через  несколько
ступенек, скрылся из виду.
     Холлоран быстро пересек лестничную площадку и  остановился  на  самом
верху лестницы,  спустившись  лишь  на  несколько  ступенек.  Он  посветил
фонарем вниз. Только два трупа лежали у подножья лестницы.
     Он начал осторожно спускаться по скрипящим ступенькам.  Ему  хотелось
поскорее выбраться из этого склепа; он думал о том, что  еще  может  ждать
его внизу. Было бы очень хорошо,  если  бы  только  что  убитые  им  звери
оказались последними, отставшими от своры.
     Сверху до него все  еще  доносилось  царапанье  в  дверь  и  жалобное
поскуливание раненных животных.
     Перешагнув через два неподвижных тела, Холлоран сошел  с  лестницы  и
начал медленно отступать к выходу на  крыльцо  дома,  не  спуская  глаз  с
коридора, ведущего  к  задней  двери.  Повесив  сумку  на  плечо  и  зажав
тоненький фонарь в зубах, он нащупал дверную ручку и попробовал  повернуть
ее. Ржавый механизм поначалу не подавался ни на пядь, затем ручка с трудом
повернулась. Однако тяжелые засовы - по одному  наверху  и  внизу  -  были
целиком покрыты ржавчиной, и Холлоран  решил,  что  ему  вряд  ли  удастся
сдвинуть их с места.
     Он подумал, что в эту дверь, очевидно, уже много лет никто не входил.
Ему очень не хотелось выбираться через черный ход, ведущий на задний двор.
Поэтому  он  вошел  в  первую  комнату,  расположенную  с  правой  стороны
коридора.
     Холлоран был уже на полпути к  окну,  когда  на  его  вытянутую  руку
что-то капнуло. Он остановился. Еще несколько  капель  скользнуло  по  его
щеке. Он направил луч света на потолок и увидел, что сквозь потрескавшуюся
штукатурку протекает кровь. И в ту же секунду за дверью раздалось  грозное
рычание.
     Шакал прыгнул на него, прежде чем  он  успел  прицелиться.  Он  упал,
уронив фонарь. С грязного пола поднялось целое облако пыли, когда два тела
обрушились на старый паркет. Фонарь ударился о стену и погас,  покатившись
по полу.
     В наступившей темноте Холлоран с  трудом  различал  очертания  фигуры
тяжелого зверя, навалившегося на него. Зубы шакала клацнули  возле  самого
горла Холлорана. Он вцепился в шкуру животного, пытаясь  оттолкнуть  морду
со щелкающими челюстями от своего лица. Ему пришлось выпустить из рук свой
пистолет - одной рукой он не смог бы  отразить  нападение  зверя.  Длинные
лапы животного были гораздо крепче и мощнее, чем они  казались  на  первый
взгляд;  острые  когти  рвали  одежду,  больно  царапая   кожу.   Холлоран
почувствовал, как кровь тонкой теплой струйкой стекает по его запястью,  и
понял, что она сочится из раны зверя.  Рывком  приподняв  навалившееся  на
него сверху тело одной рукой, он  нащупал  окровавленное  плечо  и  крепко
вцепился пальцами  в  рану.  Шакал  отпрянул  с  пронзительным,  тоненьким
визгом, но Холлоран не выпускал его, все сильнее нажимая на пробитое пулей
плечо. Холлоран знал, что строение скелета собак и волков делает их  менее
уязвимыми по сравнению с человеком, и нервные узлы и болевые точки на теле
этих животных найти нелегко. Но сильный удар по  шее,  чуть  повыше  плеч,
оглушил зверя, и неподвижное тело распростерлось у ног Холлорана. Не теряя
ни секунды, чтобы не дать шакалу оправиться после удара, Холлоран бросился
на него - его руки проскользнули  под  плечами  животного,  пальцы  крепко
сплелись позади его шеи. Резко подняв локти вверх, Холлоран сломал грудину
шакала одним сильным и быстрым  движением.  Хрустнула  кость,  и  животное
тяжело повисло у него на руках - шок убил его мгновенно.
     Холлоран разжал руки, и безжизненное тело тяжело повалилось  на  пол.
Не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыхание  после  отчаянной
борьбы, Холлоран начал шарить по полу в поисках оружия. Схватив  найденный
пистолет и черную сумку с остальным снаряжением,  он  подошел  к  двери  и
закрыл ее - теперь шакалам (если, конечно, хоть одна тварь еще осталась  в
доме) до него не добраться. Подойдя  к  окну,  он  нащупал  задвижку.  Она
открылась с трудом. Однако как он ни  пытался  хоть  чуть-чуть  приподнять
оконную раму, она не поддавалась - очевидно, древесина рассохлась и крепко
заклинила окно.
     Не желая тратить лишнее время,  он  отошел  от  окна  на  полшага  и,
прикрыв глаза  одной  рукой,  разбил  стекло  прикладом  своего  автомата,
осторожно пролез через неровное отверстие и спрыгнул на землю.  "Мерседес"
стоял всего в нескольких десятках шагов от кирпичной стены дома.
     Он сделал лишь несколько шагов  к  машине,  когда  оконное  стекло  в
верхнем этаже со  звоном  разбилось,  раздался  жуткий  визг,  и  длинные,
поджарые тела стали прыгать вниз.
     Он пошатнулся, когда первый шакал упал, зацепив его  плечо,  и  упал,
когда второй зверь с визгом  покатился  ему  под  ноги.  Он  не  мог  даже
приблизительно сказать, сколько еще их было вокруг него,  и  знал,  что  у
него слишком мало  времени,  чтобы  вытащить  из  сумки  автомат  и  снять
предохранитель. Оттолкнув  от  себя  ближайшего  шакала,  он  приподнялся;
пинком отшвырнул другого зверя - от ран  и  ушибов  при  падении  животные
ослабли, их движения стали более медленными и вялыми. Он почувствовал, как
чьи-то челюсти цапнули его  за  лодыжку.  Приподняв  шакала  с  земли,  он
швырнул его в сторону и изо  всех  сил  побежал  к  "Мерседесу",  на  ходу
доставая "браунинг" из кобуры. В это время  из-за  туч  показался  краешек
луны. Распахнув дверцу машины, он бросился на сиденье. Переложив револьвер
в другую руку, он взялся за ручку, чтобы  захлопнуть  дверцу,  но  тут  до
машины добежал еще один шакал. Протиснувшись в узкую щель между дверцей  и
корпусом, зверь попытался укусить его,  и  Холлоран  отпрянул  в  сторону,
чтобы избежать острых клыков. Придерживая дверцу правой  рукой,  левой  он
приставил дуло автомата к голове шакала и выстрелил. Зверь дернулся, и его
тело тяжело обвисло - передние лапы были уже в кабине, задние  свешивались
из машины. Холлоран столкнул труп на землю и закрыл дверцу.
     Несколько минут он сидел  неподвижно,  уронив  голову  на  скрещенные
руки, тяжело опираясь о руль машины. Грудь его бурно  вздымалась.  Наконец
он поднял голову и  обернулся  назад,  чтобы  поглядеть  на  сторожку,  из
которой он только что выбрался. Жуткое зрелище предстало перед ним:  тощие
фигуры, напоминающие волков, бродили вокруг, поднимая острые морды к луне,
воя и скуля от боли; их хромота и неровные, судорожные движения напоминали
сложный ритуальный танец.
     Холлоран протянул  руку  к  радиотелефону,  намереваясь  предупредить
своих товарищей, объезжающих границы Нифа, о том,  что  поместье  осталось
практически без  всякой  внутренней  охраны.  К  сожалению,  за  последние
две-три минуты ни одна из патрульных машин не проезжала мимо ворот,  иначе
звуки выстрелов привлекли бы  внимание  дежурных  агентов  "Щита",  и  они
пришли бы к нему на помощь. Не в первый раз он проклял слепую веру Клина в
безопасность своего загородного дома - как только дело  приняло  серьезный
оборот, налицо оказалась нехватка  людей,  а  охрана  поместья  фактически
отсутствовала. Из трубки раздался громкий треск,  когда  он  нажал  кнопку
переговорного устройства. Он выключил передатчик, затем вновь включил его,
надеясь ослабить помехи, но они не исчезали. Он наудачу произнес несколько
слов в микрофон. Пока он дожидался ответа, помехи стали еще сильнее. Связь
не налаживалась. Взглянув на небо, Холлоран увидел, что низко  над  землей
нависла тяжелая  туча.  Чувствовалось  приближение  грозы  -  неподвижный,
влажный воздух был наэлектризован. Выругавшись  сквозь  зубы,  он  положил
трубку телефона на  рычажок,  сунул  револьвер  в  кобуру  и  завел  мотор
"Мерседеса".
     Какая-то необъяснимая  тревога  влекла  его  обратно  в  особняк.  Он
чувствовал, что там что-то случилось - не с Клином, нет,  тому  сейчас  не
угрожает непосредственная опасность - а с  Корой.  В  эту  минуту  он  был
озабочен только тем, чтобы спасти девушку от грозящей ей беды. Рассудок  и
логика имели над ним все  меньшую  власть  после  того,  что  произошло  в
заброшенном доме. Интуиция и предчувствие вышли на первый план.
     Мигнули фары;  включив  огни  "Мерседеса",  Холлоран  резко  повернул
машину к воротам; земля и гравий полетели из-под колес, автомобиль  подмял
под себя несколько кустов, растущих возле дороги. Однако Холлоран не сразу
помчался к особняку по узкой, петляющей по роще дороге. Он свернул  влево,
и машину подбросило на глубокой колее перед крыльцом сторожки.  "Мерседес"
врезался в самую гущу тел издыхающих или  ковыляющих  вокруг  двухэтажного
дома шакалов. Под колесами автомобиля хрустели  кости  распластавшихся  на
земле зверей, бронированный корпус сбивал  с  ног  тех,  которые  пытались
удрать - порою искалеченные тела подбрасывало в воздух. Вскоре с  шакалами
было покончено, и только тогда Холлоран направился к особняку.
     Машина помчалась по  извилистой  дороге;  яркие  огни  фар  разрывали
ночную тьму, пыль  облаком  поднималась  в  воздух  позади  нее.  Холлоран
заметил первую отдаленную зарницу, осветившую рваные края грозовых  туч  -
вспышка молнии напомнила ему голубовато-серебристое  свечение  вод  озера,
которое  он  наблюдал  прошлой  ночью.  Машина   въехала   под   свод   из
переплетенных  крон  деревьев;  низко  свисающие  ветви  сейчас   казались
Холлорану грозящими корявыми руками, тянущимися к автомобилю. Дорога круто
повернула; гравий пронзительно заскрипел под  шинами  -  казалось,  машина
взвизгнула от страха. Дорога стала  еще  уже,  как  показалось  Холлорану,
словно деревья с обеих ее сторон  стремились  сомкнуться  плотной,  глухой
стеной, и только огни фар заставляли их  расступаться.  На  всем  пути  по
темному, мрачному тоннелю его не  покидало  жуткое  ощущение,  что  дорога
обратно закрыта.
     Дорога пошла под уклон; машина вырвалась из-под темных  сводов  леса,
но странное чувство, что деревья позади него окончательно сомкнулись,  так
и не покинуло Холлорана.
     Впереди показались тяжеловесные очертания  особняка;  лишь  несколько
окон в нем были освещены. Холлоран снял  ногу  с  педали  акселератора,  и
теперь машина двигалась вперед по инерции. Необъяснимая тревога  настолько
возросла, что он погасил фары машины, всецело полагаясь на  свои  чувства.
Когда его глаза привыкли к темноте, он направил машину по  еле  видной  во
мраке темной полосе дороги, ведущей к дому.
     Новая зарница осветила небо и землю на несколько сотен метров вокруг;
зигзагообразная молния ударила из низкой тучи прямо в озеро.
     Холлоран резко нажал на тормоз, и машину слегка занесло,  прежде  чем
она остановилась. Несколько секунд Холлоран изумленно глядел на воду, пока
далекие вспышки освещали свинцово-серые тучи. Картина, которую он  увидел,
всплыла в его памяти еще четче, когда  последняя  зарница  угасла,  и  над
землей снова сгустились предгрозовые сумерки. На  озере  бушевал  шторм  -
вздымались огромные волны, извергались гейзеры, и плотная пена,  носящаяся
по поверхности вод, была белоснежной, словно пена на гребнях морских волн.
     Холлорану показалось, что сама земля вздрогнула  от  мощного  раската
грома, раздавшегося прямо над его головой.



                           40. СТРАШНОЕ ОТКРЫТИЕ

     Едва он успел войти под навес крыльца, как  хлынул  проливной  дождь.
Потоки хлестали по крыше  с  такой  неистовой  силой,  что  казалось,  они
извергаются не из туч, а из какого-то искусственного  источника.  Холлоран
быстро обернулся и увидел, как  под  ударами  тяжелых  дождевых  капель  с
дорожки подскакивают вверх мелкие камешки и осколки гравия.  Завеса  дождя
казалась  плотной,  словно  стена;  озеро  совершенно  скрылось  за   этой
непрозрачной пеленой. Холлоран побежал к дверям, ведущим внутрь  дома,  на
ходу нащупывая ключ в кармане.
     Он дважды стукнул в двойную дверь и громко выкрикнул свое имя,  затем
не без труда отыскал замочную скважину и вставил туда ключ - тусклый  свет
фонаря у крыльца почти не освещал двери - и открыл одну створку дверей.
     В холле никого не было.
     Он вышел на самую середину  выстланного  каменными  плитами  холла  у
парадного входа,  глядя  наверх,  на  балкон  и  лестничную  клетку  -  не
промелькнут ли там чьи-нибудь тени? Обойдя просторный  холл,  он  осмотрел
каждую дверь на первом этаже. Яркая вспышка  молнии  на  несколько  секунд
залила окна дрожащим серебристым сиянием. Тотчас  же  послышался  страшный
удар грома; казалось, от него вздрогнули даже стены дома.
     Холлоран снова вытащил свой револьвер из кобуры.
     Сначала он обошел все коридоры и помещения нижнего этажа,  заглядывая
в каждую комнату, осторожно открывая каждую  дверь,  держа  автомат  перед
собой. Он зажигал свет везде, где  проходил,  проклиная  Ниф  за  темноту,
царящую в доме.  Библиотека,  гостиная,  приемная  -  все  эти  просторные
комнаты были пусты;  редкости,  собранные  в  них,  разрозненные  предметы
обстановки  и  украшения  стояли  на  своих  местах.  В  столовой,  кухне,
коридорах и остальных комнатах тоже никого не было. Дом  казался  нежилым,
словно обитатели покинули его уже много лет назад.  Он  ступал  осторожно,
стараясь производить как можно меньше шума, хотя шум  ливня,  барабанящего
по окнам, заглушал его шаги. Хотя в особняке царила тишина,  и  на  первый
взгляд все было как обычно, нервы Холлорана были  напряжены;  его  тревога
еще больше возрастала по мере того, как он обходил дом.
     Холлоран остановился напротив окна, выходящего  во  внутренний  двор,
прислонившись к глухой стене, и прислушался - не донесется ли какой-нибудь
звук из коридора или с лестницы, ведущей наверх. Молния  осветила  дворик,
четко  обрисовав  контуры  полуразрушенного  фонтана  и  очертания   стен,
окружающих квадратную площадку.
     От изумления у него перехватило  дыханье:  фонтан  в  центре  дворика
извергал широкую струю грязной,  мутной  воды,  в  которой  плавал  вязкий
черный ил.
     Резкий свет померк;  снова  ударил  гром,  от  которого  задребезжали
оконные стекла. Холлоран повернул обратно в холл у главного входа.
     Быстро поднявшись на два лестничных марша, Холлоран продолжил  осмотр
притихшего дома. Походка его была упругой и энергичной, несмотря  на  все,
что ему пришлось претерпеть в сторожке у главного въезда  в  поместье.  Он
быстро шагал от комнаты к комнате; держа револьвер  на  уровне  груди,  он
открывал двери и заглядывал внутрь, не  заботясь  о  прикрытии  на  случай
внезапного нападения - он слишком торопился завершить свой  ночной  обход.
Он проверил все комнаты, не прошел даже мимо своей спальни, но до сих  пор
так и не обнаружил ничего подозрительного.
     Ему казалось, что он слышал приглушенный крик,  донесшийся  откуда-то
из глубин дома; оглушительный раскат грома прогремел через  секунду  после
того, как до него долетел этот крик, и он не смог определить, где  кричат.
Холлоран повернул к апартаментам Клина, шагая быстро и  легко.  Теперь  он
ясно расслышал другой вопль. Кричала женщина. Кора. Он побежал вперед.
     Дверь, ведущая в комнаты Клина,  была  отворена.  Холлоран  прошел  в
коридор, замедлив шаг. Из-за двери в противоположном конце коридора  падал
на пол широкий луч света. В воздухе чувствовался запах ладана.
     Холлоран осторожно двинулся к двери, ступая еще тише, чем обычно;  он
слышал, как Кора тихо застонала, словно от боли, и усилием  воли  заставил
себя остаться спокойным.  Подойдя  к  двери,  он  остановился  и  подождал
несколько минут.
     Резкий звук шлепка по обнаженному телу. Тяжелое, затрудненное дыхание
Коры, и затем - как будто приглушенный плач.
     Холлоран осторожно потянул на себя полуоткрытую дверь.
     За ней оказалась просторная комната; ее  стены  были  покрыты  грубой
росписью и какими-то не совсем понятными знаками. Холлоран не стал  терять
время на то, чтобы рассматривать их. На полу были  грудой  свалены  разные
книги и листы бумаги - они также  не  заинтересовали  оперативника.  Прямо
напротив  него  стояла  громадная  кровать;  четыре   деревянных   столба,
украшенных затейливой  резьбой,  поддерживали  полог.  Кружевные  занавеси
мягкими складками ниспадали с  четырех  сторон  кровати.  Но  Холлоран  не
любовался изящной резьбой и узорами прозрачной материи - он смотрел на то,
что было на кровати.
     Занавеси были откинуты и обмотаны вокруг украшенных резным орнаментом
столбов, открывая взорам обнаженную фигуру, сидящую на постели; ее  голова
свешивалась на грудь,  так  что  спина  выгнулась  дугой.  На  теле  резко
выделялись ярко-красные полосы, оставленные плетью или ремнем.  Лицо  Коры
было чуть повернуто к Холлорану, но девушка не видела его - глаза ее  были
закрыты, а распущенные волосы падали на лоб.  Рот  был  чуть  приоткрыт  в
слабой, еле заметной улыбке.
     Монк,  повернувшись  спиной  к  двери,  смотрел  на  обнаженное  тело
девушки; очевидно, он был слишком увлечен и не замечал ничего вокруг себя.
Он тоже был совершенно голым - целая гора расслабленных мускулов и  жирная
спина были не самым приятным зрелищем; курчавые волосы густо покрывали его
покатые плечи, руки и ноги.
     Уронив на пол короткую многохвостую кожаную плеть, толстый американец
повалил Кору на кровать.  Схватив  обе  лодыжки  девушки,  он  потянул  ее
расслабленное тело на себя. Теперь Кора лежала на животе у  края  кровати.
Холлоран успел заметить, что руки молодой женщины связаны.
     Она простонала - от удовольствия, не от страха.
     Все  хладнокровное  спокойствие,  которое  Холлоран  пытался  внушить
самому себе, мгновенно исчезло. Он испытал столь же сильную душевную муку,
как в детстве, в тот день, когда у него на глазах убили отца. Или когда он
узнал о самоубийстве матери. Гнев ослепил его, заглушив остальные чувства.
     Издав низкий, горловой стон, похожий  на  рычание  дикого  зверя,  он
метнулся в комнату и схватил тучного телохранителя  за  волосы  -  длинные
пряди, обычно завязанные сзади шнурком, сейчас свободно свисали  вниз.  Он
рванул  их,  оттаскивая  Монка  от  девушки,  и  приставил   дуло   своего
"браунинга"  к  виску  американца.  От   приступа   ярости   -   сильного,
помрачающего сознание, одного из тех,  которые  изредка  случались  с  ним
прежде - его рука дрогнула, когда он готовился  нанести  своему  сопернику
страшный удар.
     Монк вскрикнул и грузно повалился на пол.
     Кора обернулась к Холлорану, подобрав под себя ноги. Она  глядела  на
него так, словно не узнавала его и сама не понимала, что с нею происходит.
Холлоран направил на нее дуло револьвера, подчиняясь импульсивному желанию
убить ее - и избавиться от  своих  страданий,  своей  слабости.  Рука  его
дрожала. Он проклинал себя за близость с этой женщиной, пробудившей в  нем
глубокие чувства и так больно ранившей его.
     Кора растянула губы в идиотской ухмылке. Затем на ее  лице  появилась
гримаса ужаса - страх оказался сильнее, чем наркотический дурман.
     Холлоран опустил руку, сжимающую револьвер,  и  закрыл  глаза,  не  в
силах более глядеть на это страшное и жалкое зрелище.
     Толстые пальцы схватили его за горло;  он  почувствовал,  как  потная
рука стиснула его запястье. Монк навалился на  него  сзади  всей  тяжестью
своего грузного тела, и он почувствовал, как земля уходит  у  него  из-под
ног.
     Его дыхательное горло  было  крепко  сжато;  он  знал,  что  потеряет
сознание через несколько секунд, поэтому надо было собрать  все  силы  для
мгновенного ответного удара. Он разжал пальцы, выпуская оружие  из  рук  -
сейчас он никак не мог им воспользоваться. Монк все так же  крепко  сжимал
его запястье. Свободная рука Холлорана скользнула вдоль обнаженного  бедра
противника, поднимаясь все выше, к паху; нащупав что-то  мягкое,  Холлоран
прищемил мясистую плоть между большим пальцем и сжатым кулаком. Он стиснул
пальцы так сильно, что Монк издал резкий, пронзительный вопль, похожий  на
женский визг,  и  ослабил  хватку,  стараясь  перехватить  свободную  руку
Холлорана.
     Он вывернулся и вцепился  в  горло  Монка  обеими  руками.  Борющиеся
соперники начали медленно оседать  на  пол,  когда  Холлоран  сжал  глотку
противника  еще  сильнее.  Американец  пытался  ослабить  стальную  хватку
жестких пальцев, но гнев придавал Холлорану нечеловеческую силу. Маленькие
глазки Монка начали наливаться кровью  и  вылезать  из  орбит.  Лица  двух
мужчин, медленно опускавшихся на колени, почти соприкасались - между  ними
оставалось не более нескольких дюймов. Монк хрипел, его  широкая,  плоская
физиономия побагровела. Выпятив толстые  губы,  он  высунул  кончик  языка
между зубами и вдруг плюнул прямо в глаза Холлорану.
     Ослепший,  пораженный  таким  неожиданным  приемом,  Холлоран  слегка
разжал руки на шее Монка. Сильный удар в живот заставил его  согнуться  от
боли; пальцы скользнули вниз по волосатой груди противника. Следующий удар
по голове сбил его с ног, и он покатился по  полу  в  сторону  от  широкой
кровати.
     Телохранитель Клина выпрямился и, тяжело ступая  огромными,  толстыми
ногами, двинулся к распростертому на полу Холлорану.  Последние  несколько
шагов он пронесся в стремительном прыжке, бросившись на грудь  противника,
чтобы раздавить ее своими согнутыми коленями. Но к тому  времени  Холлоран
уже протер глаза от липкой слизи и заметил движение Монка. Резко  отпрянув
назад, обрушив и разметав по полу кучу книг, он увидел, как  голая  фигура
неуклюже приземлилась на пустое место.
     Оба вскочили на ноги почти одновременно, но  Холлоран  все  же  успел
опередить Монка на долю секунды. Носок ботинка Холлорана сильно  ударил  в
пах Монка. Телохранитель Клина упал на колени, и Холлоран, подойдя к  нему
сзади, опять схватил  его  за  волосы,  поворачивая  его  голову  направо.
Короткая вспышка  молнии  превратила  две  фигуры  в  застывшие  изваяния.
Холлоран поднял другую руку для последнего решающего удара, сжав  кулак  с
чуть выступающим суставом среднего  пальца.  Словно  тяжкий  молот,  кулак
обрушился на один из шейных позвонков Монка.
     Гром заглушил треск ломающейся кости.
     Холлоран  ухватился  за  подпорку  полога  кровати,  чтобы   удержать
равновесие. Коленопреклоненная фигура тяжело повалилась на пол лицом вниз.
     Холлоран глубоко вздохнул. Голова его  чуть  закружилась  от  резкого
запаха ладана. Чувствуя, что его сейчас стошнит от всех мерзостей, которые
он увидел за этот день, Холлоран провел по лицу  ладонью.  В  глубине  его
души разгорался гнев на Клина, на атмосферу  испорченности  и  разложения,
окружавшую этого человека.
     В таком смятении чувств он  не  заметил,  как  у  двери  шевельнулась
невысокая фигура. Человек, притаившийся в коридоре, уже давно наблюдал  за
тем, что происходило в комнате. Он услышал  -  а  вернее,  почувствовал  -
осторожные крадущиеся шаги за своей спиной. Но повернуться лицом к  новому
противнику не успел.
     Януш Палузинский, замахнувшись тяжелым металлическим ломиком,  ударил
его в висок. Обморок, последовавший за ударом,  был  для  Холлорана  почти
облегчением.



                              41. ТВАРИ ИЗ ОЗЕРА

     Они никогда еще не попадали под такой сильный дождь.
     Он обрушился на них сверху, промочив одежду на плечах и  спинах;  они
сразу ощутили тяжесть огромных масс воды.  Ливень  затруднял  их  движение
вперед - ноги скользили по мокрой траве. Однако дождь в конечном счете был
им на руку - он делал их менее заметными, как сказал  их  командир,  чтобы
немного подбодрить свою пятерку.
     - Что это еще за чертовы штучки, Дэнни? - воскликнул  Мак-Гаир  возле
самого уха командира. - Я такое впервые в жизни вижу!
     И верно, более точного слова нельзя было подобрать. Тот,  кого  звали
Дэнни, посмотрел на озеро и вздрогнул - но не от холода.
     Воды озера были столь же неспокойными, как канал  святого  Георгия  в
суровые зимние месяцы - одно из самых неприятных  путешествий,  в  которые
ему  часто  приходилось  отправляться.  Но,  помилуй  Боже,   сейчас   там
действительно творилось что-то ужасное.
     Они видели, как несколько молний ударила в воду, и волны  засветились
призрачным  зеленовато-серебристым  сияньем.  Даже  пена  у  самой  кромки
берега, казалось, излучала свет. От оглушительных  раскатов  грома  у  них
зазвенело в ушах.  Все  пятеро  бросились  ничком  на  землю,  словно  под
артиллерийским огнем. Люди были напуганы, больше всего им сейчас  хотелось
повернуть назад. Однако еще больше,  чем  грозы,  больше,  чем  призрачных
фигур в лесу, больше всяких неожиданностей, поджидающих  их  впереди,  они
боялись  своего  командира.  Этот  страх   заставлял   их   беспрекословно
подчиняться приказам и думать только об одном - о выполнении  поставленной
перед ними задачи.
     Ливень обрушился на них с  новой  силой,  когда  насквозь  промокшая,
напуганная  пятерка  выбралась  на  крутой  берег  озера.  Они  ежеминутно
оскальзывались, оступались, спотыкаясь  о  древесные  корни.  Двое  начали
спускаться к самой воде, опускаясь на четвереньки  и  цепляясь  руками  за
траву и выступающие  корни,  когда  склон  небольшого  холма,  у  подножья
которого раскинулось озеро, становился чересчур крутым и скользким.  Дэнни
изрыгнул проклятие капризам погоды, в то  же  время  благословляя  сильный
дождь, укрывший их от глаз возможных наблюдателей.
     Они зашли уже так далеко, что отсюда не  было  пути  назад.  Человек,
которого они искали, их "объект", был в особняке - они мельком видели  это
тяжеловесное сооружение, объезжая  поместье.  До  особняка  оставалось  не
более нескольких сотен метров. Теперь этот ублюдок заплатит самой  дорогой
ценой за все, что он сделал. Ему придется испытать на собственной шкуре те
страдания, которые он причинил другим людям. Им нельзя упустить этот шанс,
нельзя повернуть вспять.
     Совсем рядом раздался чей-то тревожный крик. Один из пятерых, видимо,
оступившись, погружался все глубже в воду, подняв свой "Армлайт" как можно
выше над головой. Его товарищ вошел по колено  в  воду  и  протянул  руку,
чтобы помочь упавшему подняться.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [6]