Отъезд Стиви и Бонни как бы стал сигналом к общему исходу.
     Последними уходили Джерри с Фионой. Шон и Энджела, которые вернулись,
проводив Аниту, столкнулись с ними на пороге гостиной.
     - Мы думали, вы уехали, - сказал Шон.
     - Мы просто довели свое дело до конца, - с усмешкой отозвалась Фиона.
     - Скатерть взяла? - спросила Энджела.
     Фиона похлопала по набитой бумажной сумке.
     Джерри, покачиваясь, неловко теребил ключи от машины. Шон заметил,  в
каком он состоянии.
     - Ты уверен, что не хочешь остаться до утра? -  спросил  он,  обнимая
Джерри за плечи.
     Он чувствовал тревогу  за  друга,  но  был  слишком  тактичен,  чтобы
выразиться прямо. Джерри понял намек.
     - Да я справлюсь,  -  запротестовал  он.  -  А  потом,  у  нас  обоих
расписание  на  завтрашний  день  забито.  -  Он  протиснулся  мимо   них,
ударившись о косяк.
     - Завтра поговорим, - пообещала Фиона через плечо, выходя  следом  за
мужем.
     Шон проводил их до машины, а Энджела  смотрела  с  порога.  Когда  он
вернулся, она закрыла дверь и заперла на засов.
     Ее вдруг одолела  усталость.  Едва  держась  на  ногах,  она  собрала
грязные пепельницы и стаканы и расставила  на  буфете  в  кухне.  В  доме,
теперь погруженном в молчание,  пахло  табачным  дымом  и  спиртным.  Мать
Энджелы уже ушла наверх, в спальню.
     Обвязав вокруг талии  посудное  полотенце,  Энджела  открыла  кран  и
подождала, пока пойдет горячая вода.
     Думала она о священниках. Освятить дом.  Она  улыбнулась,  представив
себе лицо Шона, открывшего дверь священнику в  рясе  и  столе,  со  святой
водой и кадилом. Как это  она  позволила  этой  девице  сыграть  на  своих
страхах? Существа! Еще немного, и она опять начнет молиться,  а  потом  не
успеет оглянуться, как окажется в исповедальне. Энджела явственно услышала
голос матери: "Может быть, это не такая уж плохая мысль?"
     Она подняла стакан и усмехнулась. Ну и денек. Она сунула  стакан  под
горячую струю.
     Протянувшаяся из-за спины Энджелы рука Шона закрутила кран.
     - Знаешь что? - сказал он шепотом. Голос был сиплым от дыма,  дыхание
пахло спиртным. Он обнял Энджелу за талию.
     Она на мгновение задумалась.
     - Ты подумал как следует и хочешь развестись?
     - Лучше.
     - Ты обидел маму?
     - Не так рискованно. Еще разок.
     - Сдаюсь.
     - Мы все бросаем до утра. Об этом может позаботиться миссис Салливэн.
     - Она уволится.
     - Мы подкупим ее той уотерфордской пепельницей.
     - Ах ты чертяка. Мы же все равно собирались отдать пепельницу ей.
     - Но она же не узнает. Ну, довольно. - Он обнял Энджелу и притиснул к
себе. - Это же наша брачная ночь. Или ты забыла?
     - Не забыла. - Она повернулась в объятиях Шона  и  поцеловала  его  в
губы. Долгим, крепким поцелуем.
     Он шел наверх следом за ней, выключая по пути свет.


     Джерри настоял на том, чтобы сесть за руль, но, по  требованию  жены,
поехал не по скоростной автостраде, а поверху, улицами.
     Фиона дважды просила его сбавить скорость. Она от души надеялась, что
они не наткнутся на полицейского. Ей подумалось, что вечер сегодня выдался
особенно темный. Мрачный. Пасмурный. В машине,  даже  с  поднятым  верхом,
тоже было зябко. Она отмахнулась от этого, отнеся на счет влияния  конопли
на свое кровообращение.
     Вспомнив маленькую кражу, которую они  совершили,  Фиона  захихикала.
Каменная голова из  Кашеля.  Они  забрали  ее  с  каминной  полки.  Этакий
небольшой сюрприз в благодарность за скатерть. Самое малое, что можно было
сделать. Но Джерри  по-прежнему  чувствовал  себя  неуютно.  Оправа  могла
уничтожить ценность камня. В конце концов, вещь была антикварной.
     - Мы же не позволим его сверлить, дурачок, - возражала Фиона.  -  Его
вделают в  такой  маленький  проволочный  обруч  на  лакированной  плашке.
Энджела с Шоном просто влюбятся. Вот посмотришь. Джерри мучился.
      - Он не расколется?
      - Я завернула его в  скатерть.  -  Фиона  перегнулась  через  спинку
сиденья и в темноте пошарила под ним. Просто, чтобы убедиться.  И  ахнула,
когда ее пальцы коснулись чего-то, чего там не должно было быть. Оно  было
холодным, как лед, круглым, величиной с голову ребенка. Фиона  провела  по
нему пальцами и поняла, что этот  предмет  соединен  с  чем-то,  на  ощупь
напоминавшим шею, переходящую в костистый узловатый  хребет.  Она  открыла
рот, собираясь что-то сказать, но не успела произнести ни слога - запястье
исследовавшей предмет руки оказалось схвачено. На один краткий  миг  Фионе
почудилось, будто в ее тело впились три  холодных  пальца.  Ощущение  было
таким же, как в тот раз,  когда  она  защемила  руку  железными  воротами.
Только теперь железо было живым. Сдавливая запястье, оно неумолимо  тянуло
руку назад, а вместе с рукой и Фиону. Пронзительно выкрикивая имя  Джерри,
она стала коленями на сиденье, вцепившись
в него левой рукой и изо всех сил стараясь освободить правую.
     Джерри затормозил. Взвизгнули шины, машину  занесло,  развернуло.  Он
отчаянно дергал  руль,  но  из-за  бурных  попыток  Фионы  освободиться  и
неустойчивости машины справиться с управлением оказалось ему не под  силу.
Машина выскочила на  мягкую  обочину;  колеса  бешено  вращались,  взметая
рыхлую землю. Потом автомобиль пропахал  темный,  поросший  травой  склон.
Свой поединок Фиона выиграла за долю секунды до того, как они врезались  в
дерево. Пронзительно визжа, она  вырвала  руку.  Но  причиной  предельного
ужаса, который  она  испытала,  была  не  надвигающаяся  катастрофа  и  не
залившая все вокруг струя брызнувшей крови. Причина заключалась в том, что
непонятное существо, так крепко  вцепившееся  в  нее,  получило  желаемое.
Теперь рука Фионы, которой она размахивала, заканчивалась рваным  обрубком
всего в нескольких дюймах ниже локтя.



                                    4

     Радио-будильник  сработало  в  восемь  утра.   Энджела   забыла   его
переставить. Она проснулась за несколько  секунд  до  того,  как  раздался
звонок. Условный рефлекс. За четыре года Энджела обнаружила, что частенько
умеет  предугадать  звонок  и  нажать  кнопку,  отключающую  будильник   и
включающую радио, еще до того, как прозвучит первое дзззззз.
     Лежа с закрытыми глазами, она слышала голос диктора, читавшего выпуск
новостей, но не вслушивалась в слова. Никарагуа. Родезия. Инфляция.  После
третьей рекламной паузы стук  за  левым  глазом  Энджелы  стал  сильным  и
настойчивым,  и  она  поняла,  что  находится  в  состоянии   капитального
похмелья. Погремев полупустыми пузырьками в  ящике  ночного  столика,  она
нашла,  наконец,  аспирин  с  кодеином,  которые  ей  прописывал  дантист.
Проглотив пару таблеток, Энджела  повернулась,  чтобы  поцеловать  Шона  в
затылок. На помятом небритом лице приоткрылся покрасневший глаз.
     - Пятнадцать минут, - стал торговаться Шон.
     Она прибавила громкость и, спотыкаясь, пошла в  душ,  где  подставила
голову под хлесткую струю горячей  воды,  позволив  ей  завершить  начатое
кодеином.
     Когда через четверть часа Энджела пошла  вниз,  Шон  еще  дремал  под
выпуск новостей. Она  не  стала  его  трогать.  Все  равно  был  выходной.
Завернувшись в халат, она пошлепала  вниз  и  поняла,  что  из-за  кодеина
чувствует легкое головокружение. Зато  головная  боль  ослабла  до  тупого
давления. Энджела чувствовала, что кружка кофе  полностью  поправит  дело.
Она надеялась, что мать еще не встала и разговаривать с ней не придется.
     Матери не было.
     На первом этаже было светло и солнечно. Накануне никто не  потрудился
закрыть ставни. Энджела заметила стаканы, оставленные  с  вечера  в  самых
странных местах: в книжных полках, на стереомагнитофоне, два - в кабинете,
на подержанной "Мувиоле".
     Мусоросборник у раковины был завален грязными  тарелками,  и  Энджела
вытрясла кофейную гущу в помойное ведро. Потом вскрыла новую банку, налила
в кофейник свежей воды и засыпала кофе. Она стояла,  тупо  глядя  в  окно,
прислушиваясь к тяжелым вздохам кофейника и  собирая  воедино  нити  своей
жизни.
     С деревьев за домом уже начинали опадать листья. Небо  было  голубым,
как яйцо малиновки. Подступала осень. Энджела любила осень в Новой Англии:
светлые,  кристально  ясные  дни,  глинистый   аромат   опавших   листьев,
поражающие своим великолепием алые и желтые  облака  листвы,  прогулки  по
лесу вдоль  берега  водохранилища...  Через  месяц-другой  она  уже  будет
покупать рождественские подарки, торопясь навстречу кусачему нью-йоркскому
ветру, уворачиваясь от струек пара и множества спешащих, укутанных в  меха
людей, ненадолго забегая в большие магазины, делая  остановки  в  "Русской
чайной" и на обсаженном пальмами дворе "Плазы". Потом  незаметно  вернется
цветение, и она станет матерью.
     Усевшись со своей кружкой кофе  за  стол,  Энджела  радостно  взялась
набрасывать на обороте конверта перечень имен для мальчика.  Ей  почему-то
казалось, что родится мальчик. Перышко, написала она на первой  строчке  и
улыбнулась. Поразмышляв над тем, где может быть кот, Энджела решила больше
не тревожиться о нем. Кошки - странные создания.  Особенно  сиамские.  Она
припомнила события вчерашнего вечера. Теперь они казались сном, в  котором
присутствовало нечто неуловимо плохое. Странная  девица  -  провозвестница
рока. При ясном свете дня это было занятно, даже смешно.  Энджела  поняла,
до какой степени впечатлительна,  и  испугалась.  Неподвижная  мишень  для
людишек вроде Бонни Барнетт. Энджела решила в  будущем  смотреть  на  вещи
более трезво.
     Она пила кофе и составляла план  на  день.  В  морозильнике  -  обед:
отбивные из молодого барашка.  Позвонить  в  школу  Монтессори  человечкам
Фионы. (Найти номер телефона раньше, чем миссис  Салливэн  его  выбросит.)
Письмом поблагодарить Маккея. Проверить, во сколько отходит мамин поезд на
Вашингтон. Заказать новое расписание? Об этом придется поговорить с Шоном.
Она потренировалась на конверте писать свое новое имя:  Энджела  Киттредж.
Энджела Киттредж. Энджела Киттредж. Выглядело неплохо. На подъездной аллее
перед домом шумно затормозила  машина.  Хлопнула  дверца.  Энджела  быстро
допила кофе. Миссис Салливэн. Через минуту в замке забренчал ключ, и дверь
кухни открылась. Вошла  невысокая  коренастая  женщина  лет  пятидесяти  в
розово-сиреневом   платье.   У   нее   были   вытравленные    парикмахером
соломенно-желтые волосы,  глаза  выглядывали  из-за  толстых  тонированных
стекол в блестящей оправе. С нижней губы свисала недокуренная сигарета.  В
руках миссис Салливэн  несла  зеленый  пластиковый  пакет  с  нарисованной
рожицей и надписью "Желаем хорошо провести день".
     - Привет, Энджела, - отрывисто сказала она.
     - Привет, миссис Салливэн. - Энджела  изобразила  веселье.  С  миссис
Салливэн, которая была склонна  держаться  строго,  это  всегда  помогало.
Затаив дыхание, она  ждала,  чтобы  домработница  заметила  груду  грязных
тарелок, и гадала, не нарочно ли Шон устроил так, чтобы не  присутствовать
на этой очной ставке.
     - Вижу, вы тут устроили вечеринку, - многозначительно заметила миссис
Салливэн, бросив взгляд на раковину. Ее бостонский говор еще сохранял  еле
заметную ирландскую напевность. Она повесила пакет на ручку двери  подвала
и надела передник с  оборочками.  -  Много  подарков  надарили?  -  Миссис
Салливэн налила себе кофе.
     - Два, - ответила Энджела, начиная на всякий случай составлять список
имен для девочки.
     - Два? - Миссис Салливэн явно была шокирована.  Она  ткнула  сигарету
под струю холодной воды и выбросила в помойное ведро.
     - Мы всем велели не беспокоиться.
     Миссис Салливэн гремела и лязгала под раковиной, пока не нашла  новую
бутылку жидкого мыла.
     - А что такого? - ощетинилась она. - Это же свадьба была, не абы что?
- От нарушения традиции ей было не по себе.
     - Понимаете, нам показалось, что это не  особенно  важно.  -  Энджела
выражалась туманно, предпочитая не  оказываться  втянутой  в  дискуссию  о
своих угрызениях совести  из-за  того,  что  выманивает  у  старых  друзей
подарки под предлогом вступления в брак, который  (во  всяком  случае,  по
оценке самой Энджелы) в  сущности  был  женитьбой  по  необходимости.  Она
знала, что миссис Салливэн никогда ее не  поймет.  Ее  Энджела  во  многих
отношениях считала заместительницей своей матери. Уровень образования этих
двух женщин не был одинаковым, но Энджела чувствовала, что в глубине  души
и мать, и миссис Салливэн разделяли одни и те же убеждения и, возможно, на
многое смотрели одинаково.
     Домработницей Энджела с Шоном обзавелись после того, как  стали  жить
вместе. Сперва она называла Энджелу "миссис Киттредж". Шон быстро поправил
ее. Хотя миссис Салливэн ничего не сказала, Энджела чувствовала,  что  она
не одобряет подобный союз. Но с годами они  привыкли  к  угрюмости  миссис
Салливэн, домработница же доказала, что заслуживает доверия и на нее можно
положиться.  Если  она  и  продолжала  неодобрительно  относиться   к   их
совместному  проживанию,  это  превратилось,  по  выражению  Шона,  из  их
проблемы в ее. Ну да все равно, с этих пор досадовать ей стало не на  что.
Брак оставался браком -  со  свадебными  подарками  или  без  них.  Миссис
Салливэн следовало выдумать себе другую причину для беспокойства.
     - Где нынче Перышко? -  вдруг  спросила  миссис  Салливэн,  отскребая
ножом с тарелки пригоревшую лазанью.
     Энджела объяснила странное положение дел. Потом вспомнила про  дохлую
крысу в подвале. Она собиралась попросить  миссис  Салливэн  "махнуть  там
веником", но сейчас момент был определенно неподходящим.
     Миссис Салливэн вытерла руки.
     - Сегодня я собираюсь уйти пораньше, - предупредила  она,  подошла  к
холодильнику и заглянула внутрь. - А надо еще разморозить холодильник.
     Энджела подняла глаза от своего списка. У  нее  было  пять  имен  для
мальчика и три - для девочки.
     - Еще остался торт, - сказала она. - Угощайтесь на здоровье. А  здесь
- сырный соус.
     И вспомнила про взятку. Уотерфордская пепельница. Она налила себе еще
кофе и пошла за ней.
     Пепельница была в кабинете, в сооруженной Шоном из шкафа проекционной
будке.  Она  лежала  на  полке,  завернутая  в  тряпочку.  Когда   Энджела
возвращалась с ней в кухню, зазвонил  телефон.  Черил.  Голос  у  нее  был
странный.
     - Ты уже слышала?
     - Нет, а что? - спросила Энджела.
     - Ничего хорошего.
     - Да в чем дело?
     - Вчера вечером Фиона и Джерри попали в аварию. Их машина разбилась.
     Энджела ждала продолжения.
     - Черил? - наконец спросила она. Душа ушла в пятки. - Что случилось?
     - Фиона погибла.
     Энджела ахнула и выронила пепельницу.
     Черил пояснила. Машину вел Джерри. Он потерял управление и врезался в
дерево. У него множественные переломы, но он жив.  Фионе  повезло  меньше.
Сломана шея. Тело сильно изуродовано. Дорогая машина превратилась в полную
развалину. Ее расплющило, как яичную скорлупку.
     Ошеломленная,  потрясенная  и  испуганная  Энджела   дрожащей   рукой
положила трубку. Все. Конец. Бац.
     Сдерживая рыдания, она побежала  наверх.  Шон  брился  в  ванной.  Он
изумленно уставился на нее.
     - Фиона погибла, - всхлипнула Энджела.
     Он медленно опустил бритву.
     - Что случилось?
     Энджела не смогла ответить - ее душили слезы. Она  все  время  видела
Фиону  живой:  вот  она  болтает,  вот  смеется,  вот  отпускает  шуточки,
дурачится. Из всех знакомых Энджелы Фиона была самой бодрой, самой  полной
жизни.
     Шон обнял ее, крепко прижал к себе  и  осторожно  покачивал  в  своих
объятиях, пока тело Энджелы не перестало сотрясаться  от  раздиравших  его
судорожных всхлипов.
     В дверь спальни легонько постучали. На  пороге  стояла  Иви  Кейси  в
розовом клетчатом халате. Шон объяснил ей, что случилось. Иви обняла дочь,
утешая ее, и Энджела почувствовала, что благодарна матери за  то,  что  та
здесь. Они поговорили о Фионе. Энджела винила себя. Если бы она (или  Шон)
повели себя с Джерри решительнее,  ничего  бы  не  произошло.  Часть  вины
лежала и на них. Шон осторожно возражал. Иви тоже.  Энджеле  не  следовало
винить себя. Джерри  с  Фионой  были  взрослыми  людьми,  хозяевами  своей
судьбы. Однако переубедить Энджелу было невозможно.
     Снизу донесся едва слышный звук бьющейся глиняной посуды.
     - Что еще? - сказала Иви.
     - Я схожу, - отозвался Шон.
     На пороге гостиной он встретил миссис Салливэн, выносившую  в  подоле
фартука осколки фарфора.
     - Вазу уронила, - грубовато сообщила она.
     Шон заметил, что миссис Салливэн  вглядывается  в  него  со  странным
выражением: взгляд был наполовину обвиняющим,  наполовину  подозрительным,
словно Шон по непонятным причинам был виноват в неприятном происшествии. У
него мелькнула недоуменная мысль: уж не нашла ли экономка тайник в  Библии
с вырезанными страницами. Но нет, такого быть не могло. Библия  стояла  на
верхней полке книжного шкафа в кабинете.
     - Которую? - спросил он.
     - Ту, с каминной полки. Надеюсь, она была недорогая.
     "Черт, рыжий кувшин!" - сердито подумал Шон. Кувшин был старинным,  а
таких вещей в  их  доме  насчитывалось  очень  немного.  Миссис  Салливэн,
конечно, знала, что выбрать. Ну, может быть, его еще можно  было  склеить.
Однако сейчас Шону было о чем подумать кроме кувшина.
     - Ага... ну, ничего страшного, не тревожьтесь, - сказал  он  и  снова
пошел вверх по лестнице. - Бывает.
     Они пообедали в кафе "У Джимми", втиснувшись в узкую кабинку. Энджела
с несчастным видом ковыряла  салат  из  омаров  и  наблюдала  за  волнами,
плескавшимися у свай причала. Шон с Иви пытались поддерживать беседу.  Иви
говорила о хождении по магазинам и тех скучных, но неизбежных делах, какие
ждали ее в Вашингтоне. Шон  рассказал  Иви  о  фильме.  Время  от  времени
вставляла словечко и Энджела  -  когда  чувствовала,  что  это  совершенно
необходимо.
     Перед тем, как сесть в поезд, Иви расцеловала  обоих  и  пожелала  им
счастья. Сжав руку Энджелы, она пристально, сочувственно заглянула  дочери
в глаза.
     - Ты уверена, что не хочешь, чтобы я осталась еще на несколько дней?
     Энджела тряхнула головой: все будет хорошо. Теперь у нее есть Шон.
     - Ты заметил, что все все время желают нам счастья? - прошептала она,
когда поезд тронулся.
     - Так принято, - сухо отозвался Шон.
     Они поехали к реке и вышли  из  машины.  До  посещения  больницы  еще
оставалось полчаса. Облокотившись на  парапет,  они  следили  за  цепочкой
бегунов, которые тяжелыми скачками пробежали по другому берегу и пересекли
Харвардский мост.
     Поговорили, купить ли цветов для Джерри,  или  нет.  Снова  традиция.
Больницы и цветы. Одно сопутствует другому. Решили не покупать.
     - Тогда что же? - вздохнула Энджела. - Книжки? Журналы?
     Вероятно, в больнице их было хоть отбавляй.
     Тем не менее, Шон набрал с  газетного  стенда  целую  кипу:  "Таймс",
"Ньюсуик", "Сайэнтифик Эмерикэн". Прихватил он и "Плэйбой", но в последнюю
минуту поменял его на "Иллюстрированный спортивный журнал". Энджела купила
пакет спелых персиков.
     Джерри лежал на двенадцатом этаже "Грэй Билдинг", Серого корпуса.
     Пока сестра в столе  справок  объясняла  дорогу  другому  посетителю,
Энджела оглядела сутулившихся на пластиковых диванчиках редких посетителей
- нет ли среди них знакомых. Маленький мальчик, которого  привела  полная,
казавшаяся усталой девочка-подросток с  шинами  на  зубах,  лизал  зеленый
леденец  на  палочке.  Две  пожилые  женщины  тихо  переговаривались,  как
показалось Энджеле,  то  ли  по-русски,  то  ли  по-польски.  Бритоголовый
мужчина положил ноги на стол и словно бы погрузился в  глубокий  сон.  Она
соображала, что бы  такое  сказать  Джерри,  и  вдруг  заметила  небольшую
группу, направлявшуюся по коридору к лифту. Энджела узнала мать  Джерри  -
миниатюрную,  темноволосую,  с  желтоватым  лицом  и  обведенными  темными
кругами, измученными глазами. Несмотря на теплый день, она была  в  черном
пальто. Рядом с ней шел брат Джерри,  Фрэнк,  с  которым  Энджела  однажды
познакомилась. Черные глаза, густые, как у Джерри, брови... но  Фрэнк  был
выше ростом, грузнее. Это от него они  узнали,  в  какой  именно  больнице
лежит Джерри. Их сопровождал врач в белом халате,  с  блокнотом,  и  серый
человечек - седые волосы, серый костюм.  Энджела  поймала  себя  на  мысли
"серый человечек в Сером корпусе".
     - Надо сказать спасибо, что он еще  жив,  -  услышала  Энджела  голос
матери Джерри, когда та проходила мимо них. Женщина  заметила  пристальный
взгляд Энджелы и кивнула, в глазах промелькнуло  недоуменное  выражение  -
она пыталась соотнести лицо с именем. Вспомнить, кто это, она не успела  -
приехал лифт, и они исчезли в нем, а врач,  сверяясь  с  блокнотом,  пошел
обратно.
     В палате стояли две койки. Одна была свободна, другую занимал Джерри.
     Увидев его, Энджела беззвучно ахнула. Она немедленно поняла,  что  их
покупки были совершенно напрасны.
     Джерри лежал на вытяжке, почти наглухо упакованный в гипс.  Виднелось
лишь пятно покрытого швами и коркой запекшейся крови лица. Открытые  глаза
казались пустыми, стеклянными. Позже они узнали, что  Джерри  было  трудно
закрывать их - мышцы век оказались временно парализованы. Когда Энджела  с
Шоном вошли, взгляд Джерри на мгновение обратился к ним, потом вернулся  к
экрану  укрепленного  на  противоположной  стене  телевизора.   Показывали
телевикторину.
     Чтобы скрыть  потрясение,  вызванное  видом  Джерри,  Энджела  быстро
огляделась. За окном  она  мельком  увидела  Сорроу-драйв,  реку  и  купол
планетария.
     Она молча устроилась у кровати, пододвинув сделанный из металлических
трубок стул, который уже стоял там. Шон подтащил от стены другой.
     Энджела вгляделась в лежавшего на кровати человека.
     И приподняла пакет с персиками, чтобы он мог его осмотреть.
     - Мы принесли тебе персики, - начала она.
     Взгляд Джерри ненадолго задержался на пакете.
     Снова воцарилось молчание.
     - Ну, и как ты? - неловко спросил Шон.
     Пауза. "Словно звонок с другого континента или послание  с  луны",  -
подумала Энджела.
     - Классно. - Невнятное бормотание.
     - Как ты себя чувствуешь? - едва слышно проговорила она.
     Джерри только смотрел на нее полными боли глазами.
     Энджела смущенно опустила взгляд.
     - Прости. Дурацкий вопрос.
     Шон вздохнул и неловко поерзал на стуле.
     - Мы можем что-нибудь сделать?
     Глаза Джерри метнулись  к  экрану  телевизора.  Молодая,  хорошенькая
женщина обнимала своего партнера, а вокруг вспыхивали знаки доллара.
     - Ага, - пробормотал он. - Видишь вон то окно? Подвези меня к нему  и
столкни вниз.
     Энджела нежно положила ладонь на единственную доступную взгляду  руку
Джерри. Тот взглянул на нее. Теперь у  него  в  глазах  стояли  слезы.  Он
шевельнул губами:
     - Я убил ее. Я ее убил.
     Энджела осторожно погладила его по руке.
     - Джерри, не надо...
     - Я убил ее, - повторил он. - Моя вина. -  Говорил  Джерри  невнятно,
словно язык был слишком велик для его рта.
     Он помолчал, умоляюще глядя на них. Наконец ему удалось выговорить:
     - Пожалуйста, выключите эту штуку.
     Шон быстро подошел к телевизору и выключил его.
     - Приходила полиция, - просипел Джерри  и  издал  какой-то  каркающий
звук - возможно, это был смешок. - Но Фрэнк достал адвоката.  Он  говорит,
нет свидетелей - нет обвинения.
     Энджела вспомнила серого человечка.
     - Они хотят знать, как это случилось. - Голос Джерри  ослаб,  на  лбу
выступили бисеринки пота. - Я не смог им рассказать. Не смог объяснить.
     Шон нагнулся к нему.
     - Ты не знаешь?
     - Я не могу вспомнить.
     Энджела подсунула пальцы правой руки под себя и вспомнила, что сказал
брат Джерри по телефону. Пока что у Джерри были неполадки  с  памятью,  но
врачи уверяли, что с течением времени все восстановится.
     Джерри  открыл  рот,  и  Энджела  наклонилась  поближе,  чтобы  лучше
слышать. Но теперь слова были едва  различимы.  Джерри  заплакал,  трясясь
всем телом, словно оно было из  студня,  и  вдруг,  во  внезапной  вспышке
энергии, напрягся и заметался в своих доспехах из стороны в сторону, будто
хотел сброситься с кровати.
     Шон подбежал к двери, крича: "Сестра!", а Энджела  пыталась  удержать
обезумевшего от горя Джерри и не дать ему навредить себе еще больше.
     Из   коридора,   стараясь   не   попасться   в    путаницу    кабелей
кардиологических мониторов, прибежала в сопровождении  санитара  сестра  и
дала успокоительное. Что-то бормоча, Джерри  забылся  наркотическим  сном.
Медсестра повернулась к Шону и Энджеле.
     - Я думаю, вам лучше уйти.
     Когда истертые двери  лифта  с  шорохом  закрылись,  Энджела  сделала
несколько глубоких вдохов. Внутри она чувствовала холод и пустоту,  словно
какая-то ее часть умерла вместе с Фионой.
     - Наверное, он прав, - ошеломленно сказала она.
     - В чем? - В свете  флюоресцентных  ламп  загорелое  лицо  Шона  было
зеленым.
     - В том, что он виноват.
     Шон нахмурился.
     - Может, если бы он так  не  набрался,  ничего  бы  не  случилось,  -
продолжала она.
     - Мы этого точно не знаем.
     Но Энджела знала. Так ей подсказывало чутье.
     - Хочешь увидеть его за решеткой? В довершение  всего  остального?  -
огрызнулся Шон.
     Энджела вздохнула. Головная боль  вернулась  и  с  новой  свирепостью
колотила изнутри по черепу, словно мозг Энджелы просился наружу,  подальше
отсюда, подальше от больниц и смертей, от чувства вины и от боли. Она  его
не винила. К тому же ее тревожила непонятная  фраза,  которую  все  шептал
Джерри, пока не подействовало успокоительное. Что-то о руке Фионы.
     Похороны назначили на полдень  тринадцатого  августа.  Позвонил  брат
Джерри. Он сказал: кладбище Роузмед, Белмонт.
     Они решили  не  ходить  на  заупокойную  службу  и  придти  прямо  на
кладбище.
     Энджела откопала в недрах шкафа темно-синее платье.  Платье  казалось
почти черным и не шло ей. Она надевала его  раз  или  два  на  официальные
обеды. Шон надел черный галстук. Перед уходом  Энджела  приняла  последнюю
таблетку с кодеином.
     У ворот кладбища к опущенному окошку  их  машины  подошел  мужчина  в
униформе и показал, куда ехать. На дорожке, рядом с тем местом, где должны
были хоронить Фиону, выстроилась цепочка из  нескольких  автомобилей.  Шон
поставил "пинто" Энджелы последним в ряду. В машине, стоявшей перед  ними,
Энджела узнала коричневый двухместный мерседес Черил.
     Она взяла Шона под руку, и они прошли по жесткой траве к могиле.
     Шон вдруг остановился и сжал руку Энджелы.
     - Погляди, кто там, - прошептал он.
     Сначала она подумала,  что  он  говорит  о  ком-то  из  пришедших  на
похороны, но вместо того  Шон  указал  на  высокую  статую,  возвышавшуюся
неподалеку на полутораметровом постаменте. Фигура  в  одеянии  клирика,  в
митре, с  увенчанным  крестом  посохом.  Энджела  подошла  поближе,  чтобы
прочесть латинские буквы на пьедестале:

                            ПАТРИК, АРХИЕПИСКОП
                   ПЕРВЫЙ ПРИМАС И ПЕРВОАПОСТОЛ ИРЛАНДИИ

     Она нагнулась, чтобы прочесть под этой надписью более  мелкие  буквы.
Кто-то выпустил на них струю краски из аэрозольного баллончика,  но  слова
еще можно было разобрать. Энджела шепотом повторила  их,  гадая,  что  они
означают:
     "Как рассеивается дым, Ты рассей их".
     Она подняла  голову,  заглянула  статуе  в  лицо  и  обнаружила,  что
запечатленное  на  нем  скульптором  выражение  привлекло   ее   внимание.
Нахмуренные брови, суровый рот дышали властностью и справедливостью, и все
же в глазах непонятным образом таились любовь и сострадание.
     Шон нетерпеливо тянул ее за руку.
     - Пойдем, - поторопил он.
     Они поспешно присоединились к собравшейся у могилы небольшой группе.
     Теперь  их  окружали  пустые,  неопределенные,  неулыбающиеся   лица.
Кое-где - слезы. Кое-где - завуалированное смущение. Энджела узнала одного
или двух коллег Фионы, мужчину и женщину, с которыми Фиона и Джерри делили
контору. Она поглядела на могилу:  мягкая  трава  из  стружки,  призванная
скрыть свежевыкопанную землю, выстроенные в два ряда складные  стулья,  на
подставках - несколько букетов поникших цветов. Неподалеку Энджела увидела
Черил, которая разговаривала с  какой-то  парой.  Черил  была  в  шикарном
черном платье и темных очках. Энджела пожалела,  что  не  захватила  свои.
Заметив их, Черил подошла.
     Пока подъезжал катафалк, они коротко, вполголоса переговаривались  на
отвлеченные темы. Следом за катафалком ехал черный лимузин. Из него  вышли
трое: мать, брат и отец Джерри - он шел, опираясь  на  белую  трость.  Оба
мужчины были в темных костюмах. Энджела заметила, что на миссис  Стейнберг
то же черное пальто, что и в больнице.
     Трое мужчин в черной форменной одежде прикатили от катафалка к могиле
закрытый  гроб.  Энджела  увидела,  что  он   был   сделан   из   простого
полированного дерева, с латунными ручками.
     Садиться на стулья никто не хотел. Наконец удалось убедить нескольких
женщин. Энджела села в первом ряду с краю, рядом с Черил. В  сопровождении
бледного молодого  человека,  псаломщика,  появился  высокий  священник  в
очках. Псаломщик нащупал что-то внутри прикрепленной  неподалеку  к  стене
готического строения металлической коробке размером со шкафчик,  и  воздух
неожиданно заполнила музыка - слащавый электронный  перезвон,  напомнивший
Энджеле универмаг в  канун  Рождества.  Только  играли  не  "Колокольчики,
звените", а гимн, который был ей знаком с той  поры,  как  она  училась  в
монастырской школе ("Aeterne Rex"... или "Vexilla Regis"?). Гроб втолкнули
на место, и помощник священника новым  касанием  руки  оборвал  музыку  на
середине. Священник начал читать по книге  в  красной  обложке  похоронную
службу. Помощник и один или двое скорбящих  отвечали.  Стейнберги  сидели,
неподвижно глядя на гроб. Энджела уставилась себе в колени, пытаясь думать
о другом. О своем нерожденном ребенке, о фильме, о пробравшейся  в  волосы
матери седине, о первой встрече с Шоном, о  первом  школьном  свидании,  о
рецептах любимых кушаний, о взлетевших ценах на золото,  о  копошащихся  в
пыли голубях  -  о  чем  угодно,  кроме  подруги,  которая  лежала  внутри
уродливого деревянного ящика, собранная в морге по  кусочкам,  как  старая
сломанная кукла... то, что от нее осталось...
     Рука. Пол-руки пропало. До локтя. Исчезла. Испарилась. Бесследно. Это
им сказал брат Джерри. Как это могло быть? Кто мог сделать  такое?  Только
человек с очень  больной  психикой.  А  может  быть,  какой-нибудь  зверь?
Собака, очень голодная собака. Кто-то,  что-то  наткнулось  на  лежащих  в
искореженной машине Фиону и Джерри и просто утащило руку. Это было слишком
страшно  и  напоминало  Энджеле  о  жуткой  тошнотворной  книге,   которую
собиралась издать Черил.
      - Даруй же ей вечный покой, Господи.
      - И да сияет над ней свет вечный. Теперь Энджела плакала.  По  щекам
ползли крупные беззвучные слезы.  Пытаясь  остановить  их,  она  прижимала
пальцы к глазам, но без толку. Шон заметил это, взял руку Энджелы в  свою,
сжал. Она благодарно ухватилась за это ободряющее пожатие.
     Священник помолился за присутствующих, и служба подошла к концу.
     Гроб опустили в могилу. Мягкий, не оставляющий  надежды  стук.  Черил
встала и послушно бросила в могилу красную розу. Шон нагнулся и  прошептал
Энджеле на ухо:
     - Пошли. Давай выбираться отсюда.
     Энджела давно уже созрела для этого.
     Шон угрюмо  вел  машину  домой.  Чтобы  заполнить  молчание,  Энджела
включила радио. Вивальди. Музыка лишь усилила скорбь. Она опять  повернула
ручку и выключила приемник,  тихо  всхлипывая  и  гадая,  как  вышло,  что
радость из ее жизни исчезла так быстро. Она вспомнила, как была счастлива.
Всего несколько  дней  назад.  Энджела  полезла  в  бардачок  за  бумажной
салфеткой. Она пришла к решению, что все они чрезвычайно уязвимы. Ничто не
предвещало теней на их горизонте -  и  вдруг,  как  гром  с  ясного  неба,
грянула беда. Бух. Вот так вот. Безо всякого предупреждения. Ни с того, ни
с сего.
     Ни с того, ни с сего?
     Энджела медленно выпрямилась на сиденье. Ее  пробрал  ледяной  озноб.
Она мысленно вернулась к  вечеринке,  терзая  память,  пытаясь  припомнить
ответы Бонни на свои вопросы. Инстинктивная убежденность.  Определенность.
Все подходило. Но  потом  Бонни  спросила:  И  ничего  плохого  так  и  не
произошло?
     Нет, ничего, была вынуждена признать Энджела.
     Но это было четыре дня назад.
     Энджела скатала салфетку в тугой влажный шарик. Вот к  чему  все  это
было. К гибели Фионы,  которая  неясно  брезжила  на  горизонте  будущего.
Будущего Энджелы. Словно тень  под  дверью,  предупреждающая  о  невидимом
чужаке снаружи, предчувствие предсказывало надвигавшуюся смерть ее  лучшей
подруги. И, вопреки предположениям Бонни, не имело никакого отношения ни к
духам, ни к призракам.
     Может быть.
     Задумавшись над этой мыслью, Энджела попробовала убедить  себя  в  ее
соответствии истине. Но какая-то частичка ее "я",  робкая,  полная  страха
частичка, не желала убеждаться. Не потому,  что  эта  мысль  подразумевала
слишком много: она подразумевала слишком мало.
     Было нечто большее; страхи  Энджелы  нашептывали  ей,  что  это  лишь
начало. Айсберг. Показалась лишь его верхушка -  острая,  белая  верхушка.
Под которой притаилась  чудовищная  гора  ледяной  опасности.  Целая  миля
глубоко погруженного, безбрежного, смертоносного льда,  который  неумолимо
надвигался, чтобы раздавить хрупкие скорлупки их жизней.
     Энджела посмотрела на Шона. Разве можно было объяснить ему это?
     Она не могла. И не хотела. Он никогда не понял бы ее.
     Опустив окно, Энджела закинула скатанную в шарик салфетку так далеко,
как сумела.


     Вечером, пока Шон разжигал жаровню во дворе, Энджела, растянувшись на
диване в гостиной и бережно держа  в  ладонях  стакан  охлажденного  вина,
слушая ирландские записи Шона.
     Она благодарила Бога, что этот день кончился. Он был третьим по счету
в веренице дней, которые Энджела с  удовольствием  стерла  бы  из  памяти.
Чувствуя себя начисто лишенной эмоций, выжатой досуха  наподобие  кухонных
губок миссис Салливэн, она ждала от спиртного облегчения.
     Вино   начинало   помогать.   Тугая   пружина   у   Энджелы    внутри
раскручивалась: сперва расслабились мышцы, потом ушло нервное напряжение.
     Отхлебнув, Энджела оглядела комнату. Сосновая  облицовка,  балки  под
потолком, литографии одного сан-францисского художника,  глубокий  удобный
диван и стулья,  обтянутые  небеленым  хлопком,  кресло,  которое  у  Шона
пытались выкупить обратно вдвое дороже его первоначальной  цены.  В  лучах
заходящего солнца все это  выглядело  волшебно.  Раззолоченным.  Ласкающим
глаз.  Таким  домашним.  Надежным.  Энджела  решила,  что  отныне   станет
проводить здесь больше времени. Комната  считалась  гостиной,  но  это  не
значило, что она предназначается только для  гостей.  А  до  сих  пор  они
пользовались ею лишь для  приемов.  Со  дня  свадьбы  Энджела  сюда  и  не
заглядывала.
     Этим вечером комната была иной, поняла Энджела.  Что-то  было  не  на
месте. Чего-то не хватало.
     Отыскав причину, она улыбнулась. Занятно,  как  всякая  мелочь  может
менять интерьер. Очень похоже на миссис Салливэн: та, вытирая пыль, всегда
брала на себя смелость переставлять вещи, лампы, безделушки по-новому.
     В комнату с бутылкой вина вошел Шон. Он заново наполнил стакан  жены,
потом налил себе.
     Энджела вопросительно посмотрела на него.
     - Что?
     - Не ты его переложил?
     Шон проследил за ее взглядом. Маленькое каменное личико лежало не  на
краю каминной полки. Оно пристроилось в середине.
     Он покачал головой.
     - Значит, миссис Салливэн, - сказала Энджела.
     Она обдумала новое положение камня. Очутившись в центре, он  выглядел
не таким домашним, более значительным. Ему лучше была видна комната.
     Может быть, она оставит его там на некоторое время.
     - Будем здоровы, - поднял стакан Шон.
     Да, решила Энджела, отвечая на тост. Ей  определенно  нравилось,  где
лежит камень.



                                    5

     По некоему молчаливому соглашению в следующие три недели имя Фионы не
упоминалось.
     Энджела  по-прежнему  чувствовала  такое  эмоциональное   оцепенение,
какого не вызвало даже ее первое и до сих пор единственное столкновение со
смертью - со смертью отца. Несмотря на наступивший два года  назад  период
некоторого охлаждения между ними, Фиона  была  для  Энджелы  кем-то  вроде
старшей сестры - человеком, с  мнением  которого  Энджела  считалась  и  к
которому обращалась за советом, человеком, которым она больше всего хотела
бы быть, если бы не была самой собой. И вот Фионы не стало.
     Но оставалось множество дел. Они  не  давали  Энджеле  замкнуться  на
своей утрате.
     В некий странный момент она  сделала  то,  что  уже  некоторое  время
собиралась сделать: написала в Коннектикут на одну  из  ферм  и  попросила
семена лесной земляники, чтобы посадить во дворе перед домом. "Fraises  de
boi" всегда была любимым десертом Фионы.
     Шон регулярно справлялся у Фрэнка о делах Джерри. Однако  в  больницу
они с Энджелой больше не ходили.
     Первого сентября Энджела заметила, что  у  нее  начала  увеличиваться
грудь. Кроме того, она обнаружила, что прибавила пару фунтов.
     Доктор  Спэрлинг,  предпочитавший  не  рисковать,   составил   график
контрольных визитов Энджелы к нему: раз в две недели.  Со  своего  второго
визита она вернулась с набором ярких разноцветных витаминов и  минеральных
пилюль, которые выстроила в ряд на кухонном подоконнике.
     - Похоже, у кого-то серьезные намерения, - хохотнул Шон, увидев это.
     Энджела показала ему список имен.
     - Может быть, больше подойдет что-нибудь кельтское, вроде  Маэве  или
Мирдина? - задумалась она. - Учитывая обстоятельства.
     Шон хмыкнул.
     - Никто не будет знать, как это пишется или произносится.
     И они решили назвать ребенка Кристофером, если будет мальчик, и Люси,
если родится девочка.
     Вечером Энджела позвонила Иви, сообщить, что выбор  сделан.  Мать,  в
общем, одобрила имена ("А нельзя ли  куда-нибудь  втиснуть  Брэндон?"),  а
потом взялась забивать Энджеле  голову  детальным  описанием  зелено-белых
обоев, которые клеила в комнате для гостей.
     - Рисунок такой: папоротник и решеточка, - оживленно говорила она.  -
Великолепно подходит к белой плетеной мебели. Ты  просто  влюбишься.  -  И
потом, после введения в тему: - Разве плохо было бы, если бы  вы  с  Шоном
опять смогли провести Рождество у меня, как в прошлом году?
     Энджела считала, что вряд ли это  возможно.  Но  ответила  уклончиво,
оставляя себе возможность выбора. В глубине души она считала, что  к  тому
времени они с Шоном только обрадуются возможности передохнуть.
     Они начали монтаж фильма.
     Джек Вейнтрауб пытался убедить их пользоваться монтажной  в  Бостоне.
Но они были к этому готовы. Шон настаивал на том, что им с Энджелой  лучше
работается дома. Подумаешь, шесть роликов шестнадцатимиллиметровой пленки.
Вполне терпимо. Вдобавок, все  оборудование  было  в  наличии:  "Мувиола",
прозрачная лента  для  склейки  хвостов,  монтажный  столик,  коробки  для
хранения  пленки.  Дома  Шон  был  на  знакомой  территории.  Он  напомнил
Вейнтраубу, что  все  свои  предыдущие  фильмы  они  монтировали  дома.  В
качестве последнего аргумента Вейнтрауб выдвинул предложение  использовать
новую монтажную машину. Шон, улыбаясь, отклонил его. Он был  равнодушен  к
горизонталкам и держался  своей  старой,  привычной  "Мувиолы".  Вейнтрауб
отступился. Неохотно.
     - Хитрый старый лис, - сказал Шон.  Он  знал  подлинные  причины,  по
которым Вейнтрауб хотел, чтобы монтаж делали в Бостоне.  Там,  несомненно,
начались бы частые  появления  "мимоходом"  с  "полезными"  предложениями.
Вейнтрауб был третьим лишним.  Домашний  монтаж  гарантировал  минимальное
вмешательство - по крайней мере, на начальных стадиях.
     Итак, шесть недель они жили отшельниками в мелькании воспоминаний  об
Ирландии. Они причесали метраж и отобрали те куски,  которые  лучше  всего
передавали  сюжетную  линию.  Их  они  связали  воедино,   перематывая   и
надписывая неиспользованные концы на случай, если  те  понадобятся  позже.
Они кроили, строгали и  лепили  фильм,  придавая  ему  уравновешенность  и
пропорциональность, обрекая ленту быть совершенной  до  ничтожнейшей  доли
секунды. Они по очереди  бегали  в  местную  закусочную  за  гамбургерами,
чисбургерами,  жареной  картошкой,  сосисками,  солодовым   напитком   или
шоколадкой.
     - Диету, - бормотал Шон, набив пиццей рот, - следует иногда приносить
на алтарь искусства.


     К тридцатому  сентября  у  них  был  готов  первый  вариант.  Энджела
позвонила Маккею. Потом договорилась о встрече в проекционной, которой они
уже пользовались раньше. Она  находилась  за  Эдинбро-стрит,  в  Китайском
квартале, и была  темной,  пропахшей  кошками,  с  продавленными  кожаными
сиденьями и облезлыми крашеными стенами, зато дешевой.
     Оба - и Шон, и Энджела -  нервничали.  В  сущности,  это  был  первый
публичный просмотр их ленты.
     Маккей опустился на скрипучее сиденье рядом с Энджелой и  старательно
взгромоздил на нос  очки  с  толстыми  стеклами  в  роговой  оправе.  Шон,
сидевший в проекционной будке, выключил в  зале  свет,  запустил  фильм  и
проскользнул на сиденье позади них.
     - Это только рабочая копия, - извинился он. - Звук еще рваный,  да  и
уровни яркости не в порядке.
     Энджела делала заметки в блокноте, а  Маккей  тем  временем  вскользь
комментировал фильм. "Кажется, он наслаждается, - подумала она.  -  Добрый
знак." Время от времени профессор  тихонько  смеялся,  что-то  узнав,  или
тоскливо  вздыхал.  Каждое  новое  изображение  он  встречал  цитатами   и
предложениями. Энджеле с трудом удавалось уследить за всем этим, поскольку
ее внимание было поделено между тем, что говорил Маккей, и самим  фильмом.
Она обнаружила, что заново переживает поездку: в серых рассветных сумерках
в Лиффи собираются докеры ("Это было ранним утром!"); паром  из  Дан-Лэри;
Театр Эбби, дом Йитса и Озерный остров Иннишфри ("И вот я встану и  пойду,
пойду на Иннишфри", - тихо, нараспев  произнес  Маккей);  закусочная,  где
устраивала приемы при дворе Святая Дева с Ложками - теперь  ей  предстояло
стать известной под этим  именем  (при  ее  появлении  и  Энджела,  и  Шон
рассмеялись); на спортплощадке играют  школьники;  башня  Джеймса  Джойса;
Главный почтамт и памятник Кухулину; Пауэрскорт; улица О`Коннела; пивная с
уютными деревянными зальчиками; таинственная, волшебная  Книга  из  Келлса
("Здесь, я думаю, нужна арфа", - Шон. "Творенье ангела,  не  человека",  -
Маккей, процитировавший кого-то из  двенадцатого  века);  знакомые  образы
нескончаемым потоком плыли перед глазами, и вот они уже смотрели на темные
вздыбленные стены Кашеля, из-за своих шпилей схожего с коренным зубом,  на
коньки крыш без самих крыш, на острый клык круглой башни, на узкие высокие
окна, на высоко вознесенный крест.
     Энджела услышала за спиной щелчок зажигалки Шона.
     - Тут нам тоже требуется комментарий, - сказал он.
     Маккей подвинулся на сиденье и вздохнул.
     - Ах, Кашель, любовь моя. Сколько  лет  прошло!  Все  мы  меняемся  и
уезжаем, но ничто не меняет твоих древних камней, верно? Даже  Кромвель  с
его забияками.
     - Господи, как бы я хотел, чтобы у нас было побольше времени, - подал
голос Шон.
     - Когда Патрик крестил здесь короля  Энгуса,  -  задумчиво  продолжал
Маккей, - он воткнул свой подбитый железом посох в землю. Чтобы  опираться
на него во время долгой церемонии... или так он думал. Лишь  потом  Патрик
обнаружил, что в действительности воткнул посох в ногу королю. "Почему  же
ты ничего не сказал?" - вскричал Патрик в ужасе. "Я думал, что  это  часть
обряда", - сказал король.
     Все рассмеялись. Энджела вспомнила суровые глаза статуи святого. "Как
рассеивается дым, Ты рассей их", - пробормотала она.
     - "Как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица  Божия",
- подхватил Маккей.
     Она взглянула на старика и усмехнулась. Он  перехватил  ее  взгляд  и
довольно рассмеялся.
     - По-моему, я знаю, где вы это видели. На  кладбище  Роузмед.  Статуя
Патрика. Я прав?
     Энджела посмотрела на Шона.
     - Наверное. Может быть, их две?
     - Это его слова? - поинтересовался Шон. - Может быть,  мы  сумеем  их
использовать?
     - Патрик вполне мог это сказать. Но автор изречения не  он.  Если  не
ошибаюсь, это Шестьдесят седьмой псалом. Римская церковь использует его  в
своем ритуале борьбы со злыми духами.
      - Вы имеете в виду изгнание дьявола?
      - Изгнание дьявола, - драматически понизив голос, подтвердил Маккей.
      - И оборони нас в битве с начальствами  и  властями;  с  правителями
царства тьмы.
     Энджела снова сосредоточила свое внимание на  экране.  Теперь  пришла
очередь часовни Кормака. Ее двери сплошь покрывала странная резьба: звери,
чудовища, человеческие головы. Она  напомнила  Энджеле  Книгу  из  Келлса.
Кентавр посылал стрелу во льва, который сам  вонзал  когти  в  какое-то  -
невозможно было разобрать, в какое - маленькое существо, не исключено, что
это был олень. Охотник преследовал охотника, гнавшего жертву.
     - Значит, Патрик занимался изгнанием бесов? - Снова Шон.
     - Предположительно, он был одним из  величайших  экзорцистов.  О  нем
говорили: "До твоего  пришествия  в  каждом  стебле  травы  Эйранна  сидел
демон".  Конечно,  под   демонами   тогдашние   церковники   подразумевали
дохристианские  кельтские  божества.  Согласно  преданию,  Патрик   сложил
знаменитую изгоняющую дьявола молитву, которая существует и по  сей  день.
Ее называли "Плачем оленя" или "Лорикой святого Патрика".
     - Лорикой? - недоуменно переспросила Энджела.
     - Кольчугой, или щитом. Щитом от сил тьмы.
     Экран заполнил последние кадры креста,  сделанные  ими  в  тот  день.
Маккей подался вперед, понизив голос почти что до благоговейного шепота.
     - Предположительно Патрик освятил Скалу и  повелел  ангелу  ежедневно
вечерней порой пролетать над ней. Он предрек, что  священное  пламя  Скалы
станет одним из тех трех, которым суждено  существовать,  пока  существует
Ирландия. Кашель - место, наделенное особой святостью.
     Энджела улыбнулась.
     - Я нашла под этим крестом небольшую каменную голову. Как вы думаете,
она тоже несет на себе часть этого благословения?
     Маккей оторвался от экрана и вгляделся в нее.
     - Каменную голову, говорите?
     Она сделала округлый жест руками.
     - Примерно такую. Похожа на забавную обезьянью мордочку, только глаза
сделаны не углублениями.
     - Вот  как?  -  Профессор  вытянул  ноги  и  с  минуту  размышлял.  -
Интересно. Вы должны как-нибудь принести ее в Институт.  Мне  бы  хотелось
взглянуть.
     После просмотра, на улице,  он  повторил  свое  предложение.  Энджела
решила откликнуться на него на следующий же день.


     Она пришла раньше назначенного времени. Секретарша спросила, не хочет
ли Энджела посмотреть галерею древностей, пока будет ждать.
     Энджела поднялась на галерею по богато украшенной  лестнице  красного
дерева и остановилась,  чтобы  взглянуть  на  вывешенную  у  дверей  карту
Ирландии. Она проследила маршрут, по которому они с Шоном ехали из Дублина
в Кашель, и, заинтересованная, отошла, чтобы посмотреть первую  стеклянную
витрину.  Витрина  разочаровала  Энджелу.  Ее  заполняли  только  разбитые
черепа, глиняные горшки, куски изъеденного ржавчиной железа и схема  шахты
колодца, в котором все это нашли. Эффект был сюрреалистическим; содержимое
стеклянного ящика напомнило Энджеле картины де Чирико.  Она  медленно  шла
мимо одинаковых витрин: фрагменты  упряжи,  застежки,  наконечники  копий,
ножны меча с выгравированным на них узором бегущих волн, тонкая  изогнутая
труба, маленькие бронзовые фигурки  уток,  воронов,  медведей.  Она  снова
ощутила легкий укол разочарования. Она почему-то ожидала, что будет больше
самоцветов, больше пестроты.
     Энджела  приостановилась  у  витрины   с   маленькими,   треугольными
керамическими печатями. С каждой смотрело  грубое,  злобное,  хитрое  лицо
демона; некоторые венчал крест, другие - символ "колесо со спицами".
     У дальней стены  расположились  более  крупные  экспонаты  -  обломки
скульптур.  Справа  от  себя  Энджела  заметила  каменный  столб,  который
обвивала  змея  с  головой  барана,  слева  -  часть  каменного  изваяния,
изображавшего рогатого мужчину с  двумя  переплетенными  рыбьими  хвостами
вместо ног. Прямо перед ней лежала каменная плита с резными  изображениями
трех фигур в капюшонах. Их  лица  стерлись  начисто,  сделались  гладкими,
сохранились лишь три пары маленьких, злобных круглых глаз.
     Казалось, вся комната полна пристально глядящими глазами.
     Энджеле стало тревожно и страшновато.
     Она нерешительно двинулась дальше,  пробираясь  между  обломками  как
лунатик, направляемый  не  столько  зрением,  сколько  чутьем.  Почти  все
изображения   представлялись   ей   не   божественными,   а   чудовищными,
варварскими, бесовскими.  Несмотря  на  то,  что  большая  комната  хорошо
освещалась, атмосфера в ней была прямо противоположной той, какую  Энджела
ощущала в музее, глядя на Книгу из Келлса. Там было темно, но в этой  тьме
вызревал свет. Здесь было светло, но  все  пронизывала  затаенная  тьма  -
такая, какую Энджела чувствовала короткими  зимними  днями,  когда  солнце
даже к полудню не могло толком взобраться в зенит,  а  к  двум  часам  уже
возникали тени и из ложбин выползал туман, играя бестелесными пальцами  на
голых  остовах  деревьев,  солоновато  пахнущих   отсыревшей   древесиной,
набрякшей от воды глиной и пропитанными дождем осенними листьями.
     Она внезапно остановилась возле  статуи  женщины,  боком  сидевшей  в
седле. Энджела внимательно рассмотрела ее улыбающееся лицо. Казалось,  это
- единственное крупное изображение,  не  излучающее  угрозу.  Тут  Энджела
медленно осознала, что сзади над ее правым плечом нависло что-то огромное.
Она живо обернулась посмотреть. И ахнула. На стене висел каменный рельеф -
отвратительная,   безволосая,   женская   фигура   со   смазанным    лицом
великанши-людоедки, обеими руками придерживавшая непристойно зияющее лоно.
Плоский нос, круглые глаза, глубокая щель вопящего рта.
     Энджела кинулась к выходу и чуть не  сбила  с  ног  Маккея,  который,
разыскивая ее, только что переступил порог ведущей  в  коридор  двери.  Он
тепло приветствовал ее  и  пригласил  в  свой  кабинет.  Кабинет  оказался
небольшим, светлым, полным синеватого табачного дыма от трубки профессора.
Одну стену закрывал стеллаж с папками,  вдоль  другой  рядами  выстроились
шкафчики и полки, забитые фолиантами; пара современных письменных столов с
лампами на длинных гибких шеях, два удобных  с  виду  и  тоже  современных
мягких кресла и рабочий стол, на котором лежали глиняные черепки, каждый с
крохотным желтым бумажным ярлычком.
     - Мое святилище, - Маккей гордо обвел кабинет взмахом трубки и указал
Энджеле на кресло.  -  Холлэндер  разрешает  называть  его  "моим".  -  Он
подмигнул. - Честно говоря, я здесь только в качестве советника.
     Энджела похвалила коллекцию, выставленную на  галерее,  а  Маккей,  в
свою очередь, еще раз похвалил фильм.
     - Когда будете уходить, я вам дам еще целый перечень цитат.
     Энджела улыбнулась.
     - Фантастично!
     "У нас их и без того уже хоть отбавляй, ну да ладно", - подумала она,
полезла  в  сумку  за  каменной  головой  и  выложила  ее  на  стол  перед
профессором.
     Маккей исследовал камень сквозь увеличительное стекло, гудя себе  под
нос какую-то песенку.
     Он подошел к полкам и после минутных раздумий вытащил  какой-то  том.
Отнес его на стол и принялся листать страницы.
     - Так, говорите, Кашель? - Старик взглянул из-за толстых стекол очков
на Энджелу, потом снова на камень.
     - Под высоким крестом.
     Он покачал головой.
     - Необычно.
     Маккей показал на  фотографию  в  тексте,  и  Энджела  встала,  чтобы
посмотреть на нее. Похожий камень. Он мог  бы  быть  близнецом  ее  камня.
Только рот был чуть-чуть побольше да два выступа по бокам намекали на уши.
     - Такие камни чаще обнаруживают  в  Северной  Ирландии,  -  продолжил
профессор. Он опять взял каменную голову и подробно  осмотрел  в  лупу.  -
Конечно, их находили и в других местах. И за пределами  Ирландии.  Главным
образом,  на  территориях  кельтов.  Например,  во  Франции,  в  Уазе.   В
Брэдфорде. В Гекстоне, на севере Англии.
     Маккей протянул камень обратно Энджеле.
     - Если бы не его цвет, я бы сказал, что это базальт. По-моему, сделан
определенно до нашей эры. Трудно называть точные даты без радиоуглеродного
анализа. Но и он  в  случае  предмета,  которому  более  трех  тысяч  лет,
оказывается ненадежным. Ваш камень может быть даже до-кельтским.
     Энджела подняла брови.
     - До-кельтским?
     Маккей устроился на краю стола.
     - Культ человеческой головы насчитывает добрых десять тысяч лет, а то
и больше, - пояснил он. -  Кельты  развили  его  и  превратили  в  сложную
религию. Она просуществовала в Ирландии  долго  и  захватила  значительную
часть средневековья.
     - Почему же? - с сомнением спросила Энджела.
     - Трудно сказать. Обряд, похоже, основан на вере в  квазиматериальную
субстанцию   души,   наполняющую   тело   человека   и   главным   образом
сосредоточенную в голове. По поверью,  эта  субстанция  составляет  основу
жизни. Забрать голову врага означало получить вместе с ней  и  его  жизнь.
Естественно, голова как символ превратилась  в  навязчивую  идею.  Заметив
озадаченность Энджелы, профессор подошел к двери и взялся за ручку.
      - Идемте. Я вам кое-что покажу. Он повел Энджелу в галерею.  Теперь,
когда Маккей  упомянул  об  этом,  она  заметила,  какое  особое  значение
придавалось человеческим  головам.  Рядом  с  ней  их  было  три:  стертая
каменная голова с тремя воющими лицами величиной  с  солдатский  сундучок;
вытянутая, увенчанная короной деревянная голова с выпуклыми, напоминающими
линзы глазами; черная  свинцовая  маска  с  пустыми  глазницами -  темная,
мрачная и бесформенная, как облако.
     Маккей широким шагом прошел к дальней стене и  указал  на  крошащийся
фрагмент каменной перемычки оконного переплета.
     - Обычно кельты бальзамировали головы своих самых  выдающихся  врагов
кедровым маслом.
     - Очаровательный обычай, - заметила Энджела.
     - На  него  ссылаются  и  Диодор,  и  Страбон.  -  Маккей  сатанински
улыбнулся.
     Энджела с подозрением осмотрела обломок.
     - Тогда что же за камень у меня?
     Маккей пожал плечами.
     -  Идол.  Фетиш.  Объект  поклонения.  Кто  знает?  Невозможно  точно
сказать, что это был за культ. Может быть, этому  камню  отдавали  головы?
Документальных свидетельств, относящихся к этому периоду, очень немного  -
только  то,  что  говорится  у  классических  авторов.  А  это  не  всегда
достоверно. И может без труда переиначиваться  по  политическим  причинам.
Ну, знаете - оправдать господство римлян над кельтами. Возьмите, например,
Цезаря. Он объявил, что кельты отправляют  ужасающе  кровожадные  ритуалы.
Жертвоприношения   детей.   Массовые   жертвоприношения   преступников   и
военнопленных. Как знать? Может быть, так оно и было.
     Они неторопливо двинулись обратно в кабинет. Энджела хмурилась, глядя
в пол.
     - Тогда как же мой камень в конце концов оказался в Кашеле? Разве  вы
вчера не говорили, что христиане считали Кашель  особенно  святым  местом?
Что же тогда там было делать такому камню?
     Маккей подошел к столу и принялся набивать трубку.
     -  Практика  помещения   языческих   изображений   в   храмы   весьма
распространена.  Например,  вот  эти  два  экспоната...  -  Он  показал  в
раскрытом  томе  еще  одну  фотографию.  Две  каменных  головы:   одна   с
несколькими выдолбленными канавками вместо волос и плоской  плашкой  носа,
другая - грустная картофелина с грустными раскосыми глазами и  морщинистым
лбом.
     - Обнаружены в Северной Ирландии.  В  армагском  соборе.  Разумеется,
теперь это протестантский храм.
     Он  поднес  к  трубке  спичку  и  пыхнул  клубом  синего,  сладковато
пахнущего дыма.
     -  Может  быть,  кельты  верили,  что,  помещая  языческие  культовые
изображения в храмы, как-нибудь приручат их.
     - Приручат?
     - Направят их зловещую варварскую силу на благие цели. Почти  так  же
поступали тибетские ламы со старыми до-буддистскими божествами.
     Энджела взяла свою забавную находку в руки и пристально вгляделась  в
каменную рожицу.
     - Ты добрый камень или злой? - серьезно спросила она.
     Маккей рассмеялся.
     - Думаю, вам придется ответить вместо него.
     Она тоже засмеялась.
     - По-моему, нужно подождать. Поживем - увидим.
     Она  заметила  в  глазах  наблюдавшего  за  ней   профессора   хитрое
выражение.
     - Если вы когда-нибудь передумаете, мы будем  рады  приютить  его,  -
негромко сказал он. - Конечно, с возвратом.
     - Само собой. - Энджела сунула камень в  сумку.  -  Может  быть...  -
продолжила она.
     - Да?
     - Может быть, когда он мне  надоест.  -  Она  взглянула  на  часы.  -
Батюшки, вы поглядите, сколько времени! Мне надо  бежать.  В  три  у  меня
назначена встреча. - Она усмехнулась. - С двумя классными дамами. Уверена,
что опаздывать не годится.


     Чувствуя себя преступницей, охваченная  паникой  Энджела  приехала  с
опозданием на двадцать минут.
     Стоявшую в глубине леса неподалеку от Уолтхэма школу Фионы она  нашла
с трудом. Одна из учительниц ждала ее перед зданием. У нее  были  светлые,
заколотые в узел волосы и крупное лицо, как у  грустного  верблюда.  Между
сорока  и   пятьюдесятью,   определила   Энджела.   На   учительнице   был
светло-коричневый хлопчатобумажный спортивный костюм.
     - Я Джуди Лэчмэн, - объявила она, с приятной улыбкой пожимая  Энджеле
руку.
     Энджела расслабилась, инстинктивно почувствовав к ней симпатию. Джуди
ни в коей мере не была классной дамой.
     Школа, построенная в форме буквы Т, с  окнами  от  пола  до  потолка,
внутри оказалась просторной  и  полной  воздуха.  Энджелу  встретил  гомон
играющих детей. Неподалеку в углу стоял стол:  там  едва  начавшие  ходить
ребятишки возились с большими банками яркой темперы  и  глиной.  В  другом
углу   они   манипулировали   радужно-пестрыми   наборами    пластмассовых
прямоугольников, деревянных  ромбовидных  блоков,  цилиндров  из  твердого
дерева, блестящими циновками из нанизанных на проволоку золотистых  бусин.
Коллега Джуди, Кло, низенькая и более  серьезная,  со  стрижкой  "паж",  в
старушечьих  очках,  объяснила  Энджеле,  что  это   -   учебные   пособия
Монтессори. На  полу  у  их  ног  лежали  остатки  рожицы,  выложенной  из
темно-красных прутьев, еще одного изобретения Монтессори. То здесь, то там
Энджеле попадались на глаза разнообразные полезные  предметы:  то  пишущая
машинка, то магнитофон, то арифмометр, то щетки и швабры, то разные ящики.
Один привлек ее внимание: там  лежали  части  каких-то  рычагов  и  нечто,
напоминавшее металлические формы для отливки.  Все  казалось  новехоньким.
Энджелу удивило то, что в таком просторном здании относительно мало детей.
Ребятишек вряд ли было больше восемнадцати.
     - Ну, и какова же ваша формула "спокойного доверия"? - спросила она у
Джуди, подхватывая услышанное от нее чуть раньше замечание.
     Преподавательница рассеянно приводила в порядок стопку книг, лежавших
на сделанной из досок и встроенной между бетонными блоками  полке.  Делала
она это машинально, по привычке.
     - Свобода учиться. - Она поправила большую  книжку  с  картинками  и,
подумав, добавила: - Из любопытства и по потребности.
     Энджела сделала пометку в блокноте.
     - Мы не следуем методу Монтессори буквально, -  вступила  в  разговор
Кло. - Но нам кажется, что окружающую среду следует сделать  насыщенной  и
занимательной.
     Энджела  взяла  в  руки  металлическую  форму  и   пощупала   гладкую
поверхность.
     - Да, это вам несомненно удалось.
     Они перешли к одному из столов, за которым  внимательно  рассматривал
набор деревянных плиток  с  приклеенными  к  лицевой  стороне  буквами  из
наждачной бумаги светловолосый мальчик лет пяти, в очках.
     - Это Энди, - тихо сказала Кло.  -  Милейший,  тишайший  ребенок.  Но
такой робкий. Ничему не хотел учиться, покуда не попал к нам. Он сирота.
     Энджела всмотрелась в лицо поглощенного работой мальчугана  и  у  нее
защемило сердце.
     - Как грустно, - едва слышно проговорила она и подошла поближе.
     - Какую букву ты ищешь, Энди? - поинтересовалась она.
     Энди поднял голову, взглянул на нее и робко улыбнулся.
     - А, - сказал он и быстро перевел взгляд обратно на стол.
     Энджела молча указала на А.
     Энди улыбнулся, взял букву, погладил шкурку,  словно  по  некоему  до
него установленному ритуалу и тихонько, сам себе  сказал  "А".  Потом  под
взглядами молчащих взрослых выбрал остальные буквы своего имени и  выложил
перед собой, погладив и проговорив каждую.
     - Очень хорошо, Энди, - похлопала в ладоши Джуди.
     Мальчик просиял, потом  сбегал  и  взял  из  стоявшей  поодаль  бочки
печенье.
     Джуди повернулась к Энджеле.
     -  Видите,  что  я  подразумевала,  когда  говорила  о   естественном
обнаружении?
     - Вы, должно быть, ему в самом деле понравились, - сказала Кло.
     Обход школы и детской площадки занял почти час. Под конец Джуди и Кло
проводили Энджелу к машине. Коротко поговорив о Фионе, они распрощались.
     - Уверена, на это просто накинутся, - заверила  Энджела  своих  новых
знакомых.  -  Две  женщины  в  одиночку  собрали  средства  на   постройку
собственной школы! Я бы сказала, дело почти беспроигрышное.
     - Конечно, мы сумеем использовать гласность, - повторила Кло. -  Одно
дело получить здание. Но какая же школа без детей. - Она рассмеялась.
     Энджела расстегнула молнию на сумке, чтобы убрать блокнот.
     - Сегодня же вечером поговорю с Шоном, - пообещала она. -  Если  идея
ему понравится, я по своим заметкам сделаю черновой сценарий.
     Она открыла дверцу и стала садиться в машину.
     - Смотрите-ка, кто пришел сказать "до свиданья", - сказала Джуди.
     Энджела оглянулась. С порога на них молча смотрел Энди.
     - Что там у тебя, Энди? - добродушно спросила Джуди.
     Мальчуган неохотно приблизился  и  робко  вручил  Энджеле  маленького
отлитого из голубой пластмассы льва. Растроганная Энджела приняла подарок.
     - Похоже, вы приобрели поклонника, - сказала Кло и улыбнулась.
     Растроганная Энджела опустилась на колени и обняла мальчика.
     - Спасибо, Энди. Так мило, правда.
     - Жалко, вы не моя мама! - вдруг сказал он, крепко  обхватив  ее  шею
обеими руками.
     Энджела прижала его к себе, думая о том малыше,  который  жил  внутри
нее.
     - И мне жалко, Энди, - прошептала она.
     Стоявшая рядом с ней сумка накренилась, перевернулась и упала на бок.
     Никто этого не заметил.


     Вернувшись домой, Энджела рассказала Шону про Энди. Она все еще  была
растрогана и опечалена происшествием.
     - Надеюсь, наш малыш будет таким же милым, - сказала она.
     Шон кивнул. Он, измотанный плотным расписанием,  лежал,  растянувшись
на диване.
     - Будет. Если дать ему - или ей - хотя бы пол-шанса.
     Энджела вынула каменную голову из сумки и  водворила  на  ее  обычное
место на каминной полке.
     - Маккей говорит, это кельтский идол. Возможно, до-кельтский.
     - Ценный?
     - Не знаю. Об этом  мы  не  говорили.  Но  камень  произвел  на  него
достаточное впечатление, чтобы предложить приютить его в Институте.
     Шон ухмыльнулся.
     - Да что ты? Тогда, наверное, камень ценный.
     Он с усилием поднялся с дивана и исчез в кухне. Энджела пришла следом
и обнаружила, что Шон заглядывает в холодильник.
     - Что у нас на ужин? - спросил он.
     - Лососина сойдет?
     - Мммм. Обожаю лососину. Если бы только удалось не заснуть  и  съесть
ее. - Он зевнул и потянулся.
     - И мне, - согласилась Энджела, внезапно тоже чувствуя усталость.
     Они легли спать рано. В десятом часу.
     Перед тем, как пойти спать, Энджела выставила за двери кухни блюдце с
молоком. По наитию. Просто на тот случай, если решит забежать Перышко.


     Фильм,  который  смотрел  Энди,  кончился  в  двадцать   пять   минут
двенадцатого. "Капля" со Стиви Маккуином. Они с Грэнтом,  двенадцатилетним
приемным братом Энди, причисляли этот фильм к любимым и посмотрели его уже
дважды. Билетер, с которым они дружили, всегда пропускал их.
     От кинотеатра до дома было рукой подать. Ребята миллиард  раз  ходили
этой дорогой.
     Мальчики прошли по  проселку  мимо  станции  обслуживания  и  киоска,
торгующего   горячими    сосисками,    перебрались    через    заброшенные
железнодорожные пути и оказались у входа на свалку. Они нырнули  под  него
и, сбиваясь с  шага  на  бег,  пустились  мимо  сваленных  грудами  старых
заржавленных автомобилей, стиральных машин, газовых  плит,  мимо  холмиков
изношенных покрышек и ржавеющих мотков колючей проволоки. На полпути Грэнт
остановился и схватил Энди за рукав:
     - Что это было? - спросил он замогильным голосом.
     - Что?
     Они прислушались к темноте.
     Тихое "клик" где-то впереди.
     - Вот это.
     Мальчики переглянулись.
     - Капля! - крикнул Грэнт. - Бежим!
     Они мчались сквозь тьму, пока не  добрались  до  дыры  в  заборе,  за
которым была дорога.
     Ребята со смехом и шутками быстрым шагом добрались до  реки  света  -
входа на скоростную автостраду. Там они свернули направо и пошли по старой
дороге, которая, изгибаясь,  уходила  от  шоссе,  уводя  в  поля  и  луга.
Наконец, мальчики подошли к месту, откуда можно было  добраться  до  школы
короткой дорогой, напрямик. Они перепрыгнули канаву и зашагали вдоль  края
заросшего высокой кукурузой поля.
     На полдороге Энди замедлил шаг и озадаченно стал.
     Грэнт остановился и оглянулся.
     - Что такое?
     Энди приподнял руку.
     - Я что-то слышал.
     - Меня не напугаешь. Мы так уже делали, - насмешливо ответил приемный
брат.
     - В кукурузе что-то шевелилось. Честно.
     - Наверное, какая-нибудь старая псина. Или лиса. Пошли.
     Они двинулись дальше и подошли к  забору  из  колючей  проволоки.  По
очереди  держа  проволоку,  пролезли  за  ограду  и  оказались  у  старого
жестяного гаража, где стоял трактор. Потом  ребята  нырнули  в  еще  более
густую тьму лесочка, который вел к дому. Это всегда было  страшнее  всего.
Особенно после фильмов ужасов.
     Грэнт вдруг с пронзительным криком сорвался с места. Но Энди было все
равно. Это было частью игры. Грэнт делал так каждый раз.
     Он побежал следом за Грэнтом, ожидая, что тот в любую минуту выскочит
на него из кустов. Тоже как всегда. Иногда Грэнт изображал Мумию, иногда -
Тварь, или Дракулу, или мистера Хайда. Сегодня, без  сомнения,  он  должен
был стать Каплей.
     Но Грэнт не выскакивал. И когда Энди добрался до  старого  дуба,  где
они обычно сходились, там его тоже не оказалось.
     - Капля? - неуверенно позвал мальчуган.
     Никакого ответа.
     - Дракула?
     Молчание.
     - Грэнт! - закричал Энди. Он больше не играл.
     Ничего.
     У него за спиной в кустах что-то зашуршало.
     - Грэнт? - Энди быстро повернулся лицом к источнику звука.
     По-прежнему никто не отзывался.
     - Я знаю, что это ты, - прошептал малыш.
     Шур-шур.
     Неожиданно испугавшись, Энди кинулся наутек.



                                    6

     Энджела очнулась от глубокого сна. В ушах стоял пронзительный крик.
     Она лежала на спине, вцепившись в одеяло, гадая, не приснился  ли  он
ей. Она прислушалась к ночной тишине. Только дыхание лежавшего рядом с ней
Шона. Энджела  повернула  голову  и  поглядела  на  вделанный  в  приемник
будильник, но во мраке циферблат не  был  виден.  Должно  быть,  маленькая
лампочка перегорела.
     Энджела полежала, раздумывая, и начала снова погружаться в дрему.
     Крик повторился. Пронзительный, прерывистый  визг.  Зверь  в  агонии.
Снаружи. Может быть, кошка.
     Энджела вскинулась в темноте с колотящимся сердцем.
     Перышко!
     Она нашарила  выключатель.  Щелк!  Взгляд  на  циферблат:  3:О8.  Шон
повернулся и, ослепнув от света, сощурил застланные сном глаза.
     - Что происходит?
     - Я что-то услышала. Похоже, какое-то животное  кричало  от  боли.  Я
подумала, не Перышко ли это.
     Шон зарылся лицом в подушку.
     - Обычная кошачья драка. Ложись спать.
     Энджела посидела еще минуту. Что-то подсказывало ей:  это  не  просто
кошачья драка. Вспомнились жуткие истории, которые  кто-то  рассказывал  у
них на вечеринке. О расчлененных животных. Она  выскользнула  из  кровати,
лихорадочно нашла тапочки, натянула халат. Шон снова поднял голову.
     - Что ты делаешь?
     - Хочу посмотреть.
     - Да брось ты.
     - Я должна. Должна.
     - Энджела, елки-палки, середина ночи!
     - Ты идти не обязан.
     - О Господи. - Шон сердито уронил голову на подушку и закрыл глаза.
     Поворотом выключателя  у  двери  спальни  Энджела  включила  свет  на
лестнице и зашлепала вниз. В доме было холодно и тихо.
     Она пошла в кухню, открыла самый нижний ящик, порылась под  желтеющей
стопкой отрывных квитанций на "Нью-Йорк Таймс". Вот. Фонарик.
     Заскрипели ступеньки. Энджела оглянулась.
     В кухню, завязывая шнурок халата из шерстяной шотландки, входил Шон.
     - Дай-ка. - Он нетерпеливо забрал у нее фонарик.
     Энджела двинулась следом за ним к  двери  кухни,  включив  по  дороге
лампочку на крыльце.
     Снаружи было темно и зябко. Стоя в луже тусклого света,  проливаемого
стоваттной лампочкой над дверью, она смотрела, как  Шон  идет  по  пятачку
земли, служившему им задним двором. Луч  фонарика  метался  из  стороны  в
сторону. Над ним на фоне звездного  неба  вырисовывались  чернильно-черные
силуэты верхушек деревьев. Звезды казались холодными и далекими,  луны  не
было. Энджела вздрогнула и поплотнее завернулась в халат.
     - Не видно? - крикнула она.
     - Не-а.
     - Перышко! - ласково позвала она. - Перышко?
     Она передвинулась к границе светового круга, просверливая  глазами  в
лежавшей перед ней тьме дыры. Ничего. Энджела обернулась, чтобы посмотреть
на дом. Коробочка света в мире мрака.
     И тут поняла, что слышит какой-то звук.
     Тихий. Настойчивый. Едва различимый. Так капает ночью вода из крана.
     Плип...
     Энджела озадаченно оглянулась в поисках источника звука.
     Плип...
     На ощупь, как слепая, она неуверенно  двинулась  в  том  направлении,
откуда, как ей казалось, доносился этот звук.
     Плоп...
     Теперь она стояла у кухонного окна.
     Плип...
     Энджела опустила взгляд к залитой бетоном дорожке под окном. Там  все
еще стояло блюдце с молоком, оставленное ею для Перышка.  Оно  по-прежнему
было полным. Но к молоку как будто  бы  примешалось  что-то  еще.  Энджела
нагнулась, чтобы взглянуть поближе.
     Плоп...
     Прямо в середку плошки с молоком упала темная капля. Увеличив красный
ручеек, который уже наполовину пробрался в белое.
     Медленно, страшась того, что может увидеть, Энджела  подняла  голову,
чтобы взглянуть на крышу,  которая  нависала  в  восемнадцати  дюймах  над
кухонным окном. Из-за ослепительного сияния окна смотреть было трудно.
     - Шон? - дрожащим голосом позвала она через минуту.
     Он уже был рядом.
     - Там, наверху, - хрипло прошептала  она,  показывая  пальцем.  -  На
водосточной трубе.
     Шон посмотрел, куда показывала Энджела, встал на цыпочки,  потянулся,
потрогал.
     Оно приземлилось рядом с плошкой с неумолимым легким  звуком,  словно
упал ранец.
     Энджела прикусила руку, подавив крик. Шон тихо выругался, недоверчиво
вглядываясь в то, что упало.
     Это, вне всяких сомнений, был Перышко.
     Но без головы.
     Позвоночник, на добрый дюйм выступавший из шеи, создавал тошнотворное
впечатление, что голову открутили.
     Энджела спрятала лицо на груди у Шона и застонала. Шон  обнял  ее  за
плечи и притянул поближе. Наконец она обрела дар речи.
     - Может, если бы я не поставила молоко...
     Она  пристально  смотрела  на  мужа  снизу  вверх,  безмолвно  умоляя
сказать, что это не так.


     После завтрака Шон убрал трупик кота из-под мешка, которым закрыл его
ночью, и похоронил под вязом на краю заднего двора.
     Энджела следила за мужем из  окна  кухни.  Она  чувствовала  страх  и
дурноту и не могла разобраться, чем эта дурнота  вызвана  -  беременностью
или ночным происшествием. И надеялась, что ее не стошнит. Она  терпеть  не
могла, когда ее тошнило. С ней этого не бывало с тех  пор,  как  она  была
маленькой.
     Она налила себе кружку свежего кофе и  ушла  в  кабинет.  Оттуда  она
позвонила в справочную, чтобы (по предложению Шона) узнать телефон местной
службы защиты животных.
     Сотрудник службы защиты появился в десять тридцать. Дверь ему открыла
миссис  Салливэн.  Энджела  заметила  мешковатую  униформу  и  пятна  пота
подмышками. У  этого  человека  было  кривоватое  лицо,  печальные  глаза,
коротко подстриженные седые волосы.
     Шон опять объяснил ему, в чем проблема.
     - Еноты, - кивнул мужчина, подтверждая диагноз, поставленный Шоном. -
Их работа.
     Энджела стояла рядом с Шоном, прихлебывая кофе. В голове  проносились
скептические мысли. Она  следила,  как  мужчина  выволакивает  из  фургона
проволочную клетку размером с небольшой несгораемый шкаф.
     Он установил ее под деревьями возле могилы Перышка.
     Энджела подошла вслед за Шоном, чтобы осмотреть клетку.
     Она  была  сделана  из  крепкой,   толстой   проволочной   сетки,   с
дверцей-ловушкой.
     - Когда зверь  наступает  вот  сюда,  она  захлопывается,  -  пояснил
мужчина, тыча пальцем в металлическую пластинку.
     У Энджелы в голове мелькнуло,  что  клетка  похожа  на  помятый  ящик
из-под молока. Она не сдержалась и додумала: и толку от  нее  столько  же.
Сотрудник службы защиты исчез в своем фургоне  и  вернулся  с  пластиковым
пакетом, в котором что-то белело.
     Шон наморщил лоб.
     - Приманка?
     Мужчина хихикнул. Сухое, хрипящее дыхание.
     - Никогда в жизни не догадаетесь.
     Он разорвал пакет  и  бросил  на  пол  клетки  горсть  белых  упругих
шишечек.
     Энджела, не веря своим глазам, нагнулась поближе.
     - Алтей?
     - Он самый. Хотите? - мужчина протянул ей пакет.
     Это  была  последняя  капля  абсурда.  Нахмурившись,  Энджела  быстро
передала пакет Шону. Шон повернулся к мужчине.
     - Сластены, да?
     - С ума по нему сходят.
     - А горячего шоколада им не надо? - сострила Энджела.
     Мужчина поднялся, подтягивая штаны. В глазах светилась обида.
     - Ну, может, блюдечко молока. - Он начал собирать свое снаряжение.  -
Сырая котлета тоже не помешает, - прибавил он.
     Шон посмотрел на часы.
     - И мне пора.
     Он вернулся в дом, а Энджела проводила мужчину до фургона.
     - Ловушка не убивает, - заверил он. - Если  в  самом  деле  поймаете,
звоните. Сами справиться не пытайтесь.  Он  может  оказаться  переносчиком
бешенства.
     Он закинул пакет в кузов фургона и захлопнул дверку.
     - Если окажется, что это скунс, боюсь, придется его пристрелить.
     Мужчина протянул руку к ручке  дверцы.  Энджела  открыла  рот,  чтобы
сказать: все это большая ошибка, забудьте, заберите свою дурацкую клетку с
собой... и тут лицо мужчины вдруг осветилось широкой  ухмылкой.  Он  ткнул
куда-то за спину Энджеле.
     - Эй, у моей жены тоже есть такие.
     Она оглянулась и ничего не увидела.
     - Что?
     - Чем вы их поливаете? Рыбной эмульсией?
     Энджела нахмурилась. О чем он говорил?
     - Маргаритки! - пояснил он.
     Она пожала плечами, закрывая тему.
     - Да ничем особенным.
     Мужчина присвистнул.
     - Ничем, говорите? - Он вскарабкался за баранку и захлопнул дверцу. -
В чем же секрет? Разговариваете  вы  с  ними,  что  ли?  -  Он  добродушно
рассмеялся и завел мотор.
     Энджела уставилась на обнесенный штакетником квадрат перед  домом.  И
заметила то, на  что  до  сих  пор  не  обращала  внимания.  За  последние
несколько недель зелень в палисаднике стала  сочной,  пышной.  Миниатюрные
джунгли  буйной  растительности:  маргаритки,  превратившиеся  в  высокие,
полыхающие белым кусты; лилии, выбросившие вверх скрученные  густо-зеленые
шпаги; розовые и  белые  звездочки  бальзаминов;  зеленые  взрывы  орляка,
"оленьих язычков" и "ирландского кружева". Побеги земляники,  которую  она
посадила, превратились в большие пышные кусты с гроздьями крохотных  белых
цветочков. Черная земля вокруг них была проколота десятком острых  зеленых
ростков, в которых Энджела  с  легким  потрясением  узнала  посаженные  ею
совсем недавно крокусы и нарциссы.
     - Не иначе, как тут у вас земелька первый  класс,  -  перекричал  рев
мотора мужчина. - Но луковицы  надо  держать  в  морозилке,  пока  хорошая
погода не кончится. Им нужен холод.
     Энджела посмотрела, как фургон проехал по дороге и исчез из  вида,  и
обернулась  к  своему  садику.  Мужчина  сказал   правду:   зрелище   было
примечательное. Палисадник выделялся на фоне осеннего пейзажа, как  взятая
из каталога семян реклама; ослепительно-зеленое пятно живо контрастировало
с охрой и багрянцем осени. Только в одном он ошибся - насчет погоды. Когда
Энджела сажала семена и луковицы, тепла уже не было и в помине.
     Она медленно направилась к двери  кухни,  мгновенно  отключившись  от
окружающего и погрузившись в размышления.  Вдруг  она  заметила  клетку  и
снова  остановилась.  На  лицо  легла  тень.  Энджела   чувствовала   себя
обманутой, рассерженной. Ее не убедили. Еноты! Алтей!
     - Чушь! - громко воскликнула она.
     И заторопилась на поиски Шона.
     Она нашла его в кабинете. Он запихивал бумаги в портфель.
     - Опаздываю, - сказал Шон,  увидев  ее.  Он  надел  новый  спортивный
пиджак и галстук.
     Энджела наблюдала за ним из дверей. Сообразив, что  она  молчит,  Шон
опять поднял голову и спросил:
     - Что?
     - Меня на это не купишь.
     - Ты о чем?
     - О енотах.
     Шон что-то искал на столе.
     - Почему?
     - Нет, и все. Перышко убил кто-то... - Она  поискала  определение.  -
Злобный.
     - У тебя есть лучшее объяснение?
     - Не животное. Человек.
     Шон нахмурился.
     - Почему ты так говоришь?
     - Ты же слышал, что рассказывали наши гости.
     - И ты поверила?
     - Марк не имеет привычки выдумывать.
     - Ага! - Шон обнаружил недостающую бумагу под стопкой счетов.
     - Ну? - спросила Энджела.
     - Что - ну?
     - Не нужно позвонить в полицию?
     - Давай, если тебе от этого полегчает.
     - Я надеялась на тебя.
     Шон воззрился на нее.
     - Энджела, у меня дел по горло. Почему ты не можешь позвонить сама?
     - По кочану.
     - А?
     - Начальник, кто-то убил моего  кота,  -  передразнила  Энджела  сама
себя.
     Шон понял.
     - Но если ты говоришь, что у них есть досье...
     - Я этого не говорила. Я сказала, что Марк сказал,  что  у  них  есть
такое досье.
     - Тогда  позвони  Марку.  -  Шон  громко  защелкнул  замки  портфеля.
Клик-клик.
     Энджела скрестила руки на груди.
     - Почему у меня  такое  чувство,  будто  тебя  это  по-настоящему  не
трогает?
     - Тебе так кажется? - Шон взял портфель.
     Она кивнула, не сводя с него глаз.
     - Тогда ты ошиблась. Меня это трогает. Но как раз сейчас я  опаздываю
на встречу по поводу озвучивания с сумасшедшим  композитором  и  пробивным
продюсером, который этого  композитора  не  одобряет,  где  мне  предстоит
одержать верх и примирить их. "Ладно", - сказал Нуф-Нуф?
     - Значит, Перышко отодвигается в конец очереди, правильно?
     - Правильно. В конец очереди. Извини.
     Энджела закусила губу.
     - И тебя не волнует, что кто-то бродит по округе и творит такие дела?
     - Ты действительно думаешь, будто звонок в полицию что-то решит?
     Она вздохнула.
     - Ну, может быть, и нет. Но  по  крайней  мере  мы  можем  как-нибудь
обезопасить дом. Замками на двери. На окна.
     Шон задумчиво посмотрел на нее.
     - Наверное, ты могла бы их проверить. Не помешает.
     - Я говорю о том, чтобы вызвать слесаря и поставить надлежащие замки.
Чтобы запирались намертво.
     Он нахмурился.
     - На двери?
     - Не только. На двери. На окна. Во всем доме.
     Шон поставил портфель.
     - Ты представляешь себе, во сколько это  обойдется?  Сама  установка?
Вызов слесаря?
     Энджела во все глаза смотрела на него, силясь разобраться. Как он мог
в такой ситуации думать о деньгах?
     - Разве наша безопасность не важнее?
     - Наша безопасность?
     - Да, наша безопасность.
     - Энджела, прибили всего-навсего паршивую кошку. И не исключено,  что
это сделал енот.
     - Откуда такая уверенность, что это был паршивый енот?
     - Ты же слышала, что сказал этот дядька. Он  специалист.  Он  сказал,
что это был енот. Я ему верю.
     - Ну, а я - нет.
     - Послушай, это действительно идиотизм.
     Шон схватил портфель и снова двинулся к двери. Но  Энджела  не  могла
оставить последнее слово за ним и подлила масла в огонь:
     - Ясное дело, для тебя это так. Может быть, пора начать  воспринимать
то, что я говорю, всерьез?
     Шон, который был уже в дверях, обернулся и наградил  ее  уничтожающим
взглядом.
     -  Энджела,  дорогуша,  детка  моя  милая.   Я   не   хочу   говорить
покровительственно, но ты  не  думаешь,  что  заходишь  чуть  дальше,  чем
следует?
     Она яростно сверкнула на него глазами и огрызнулась:
     - Если проблема в деньгах, за новые замки заплачу я.
     Шон шлепнул себя ладонью по лбу.
     - Господи Иисусе! Что я сделал, чтобы заслужить такое?
     Они уставились друг на друга, внезапно почувствовав себя чужими.
     Энджела протиснулась мимо мужа и побежала  вверх  по  лестнице.  Шон,
красный как рак, проводил ее глазами.
     - Энджела! У нас нет времени ругаться, слышишь? Попросту нет времени!
     Она стояла у окна  спальни,  пристально  глядя  на  задний  двор,  на
клетку, и ждала, чтобы Шон ушел.
     - Если захочешь присоединиться к нам с  Джеком,  мы  в  час  будем  в
"Демонико", - донесся снизу голос Шона.
     Через  секунду  она  услышала,  как  хлопнула  дверца  его  машины  и
заработал мотор.
     Энджела дождалась, чтобы шум мотора затих вдали, и только тогда сошла
вниз. В кухне она обнаружила миссис Салливэн. Сидя  у  стола,  та  чистила
серебряные и бронзовые безделушки и казалась даже  более  молчаливой,  чем
обычно. Возможно, ее смутил скандал. Энджела  сердито  плеснула  в  блюдце
молока и хлопнула дверцей  холодильника.  Блюдце  она  отнесла  к  клетке,
напомнила себе: гамбургер,  сегодня  днем,  в  супермаркете,  и  поставила
блюдце внутрь, стараясь не задеть пластинку.
     Когда Энджела вернулась, миссис Салливэн подняла голову.
     - Я утром снова проверила в подвале. Никаких следов крыс.  Ни  живых,
ни дохлых.
     - Это хорошо, - отозвалась Энджела и убыла в кабинет.
     Она вырвала из телефонного блокнота листок.
     - Проверяйте время от времени, ладно? - крикнула она.
     Миссис Салливэн не ответила.
     Энджела стащила со стола Шона карандаш и пошла по комнатам,  обследуя
дверные замки и оконные шпингалеты. Испорченные или не  внушающие  доверия
она заносила в список. В гостиной Энджела положила карандаш  и  бумагу  на
каминную полку и стала проверять окна. Один шпингалет она сочла  годным  к
службе, второй - приглашением немедленно войти.
     Когда она взяла  свой  список,  чтобы  дополнить  его,  ей  на  глаза
попалась серебряная крестильная чашечка.  Потемневшая,  в  пятнах.  Миссис
Салливэн явно не чистила ее несколько недель.  Энджела  нетерпеливо  взяла
чашечку в руки, намереваясь обратить на нее внимание  миссис  Салливэн,  и
заметила  другую  странность:  сама  деревянная  полированная  полка  была
покрыта пленкой пыли. В пыли были процарапаны  длинные  бороздки,  которые
вели к каменной голове и от нее. Бороздки выглядели так, словно  по  полке
что-то тащили волоком. Словно раз за разом сдвигали  камень  с  полки  для
осмотра и водворяли на место. Однако внимание Энджелы привлекли не  следы,
а пыль. Она провела по шелковистой поверхности пальцем и исследовала серый
налет.
     Миссис  Салливэн  как  раз  наносила  завершающие  штрихи   на   пару
георгианских серебряных подсвечников, когда Энджела протянула ей  покрытую
пятнами серебряную чашу.
     - Как там "Пледж", еще есть?  -  тактично  поинтересовалась  Энджела,
пытаясь незаметно перейти к предмету разговора.
     Миссис Салливэн призналась, что в кухонном  шкафу  стоят  три  полных
жестянки, и принялась надраивать чашу.
     Энджела,  которая  еще  не  успокоилась  после  размолвки  с   Шоном,
наградила необщительную даму  долгим  неподвижным  взглядом.  Та  избегала
смотреть ей в глаза. Очень скоро терпение Энджелы лопнуло.
     - Вы забыли о каминной полке в гостиной, - фыркнула  она.  -  На  ней
пыли целый дюйм.
     Миссис  Салливэн  стрельнула  в  нее  глазами.  Взгляд  был  жестким,
пронзительным.
     - Я до этой полки и пальцем не дотронусь, -  слова  она  выговаривала
медленно, как проклятия, - ни за какие коврижки.
     Брови Энджелы взлетели кверху. Она усомнилась, верно ли расслышала, и
раскрыла от изумления рот.
     - Это почему же?
     Миссис Салливэн встала, подошла к раковине и  начала  смывать  с  рук
порошок для чистки серебра.
     - Вы верите в удачу?
     Энджела вытаращила глаза на спину экономки, выражавшую неприязнь.
     - В удачу? - Она немного подумала. - Конечно. Наверное, верю. А  что?
При чем тут это?
     - Значит, и в невезение верите?
     Энджела нахмурилась. Что она несет, черт ее возьми?
     - Наверное, должна, - признала она. - Если веришь в  одно,  то  нужно
верить и в другое. А что?
     Она  опустилась  на  стул,  который  только  что  освободила   миссис
Салливэн.
     Миссис Салливэн подошла к столу и с силой оперлась на него  ладонями.
Она взглянула прямо в глаза Энджеле и выпятила подбородок.
     - Ну так поверьте мне на слово, - тихо проговорила она. - Этот камень
приносит несчастье.
     Энджела потерянно уставилась на экономку.
     - Камень?
     Лицо немолодой женщины исказила гримаса нетерпения.
     - Колдовской камень, который вы привезли из Ирландии. В этом доме  он
только  один.  Тот,  на  полке  в  гостиной.  -  Она  собрала   вычищенные
безделушки. - Говорю вам, они приносят несчастье, -  с  нажимом  повторила
она и подалась вперед, прижимая безделушки к переднику на животе.  -  Ваша
подруга, бедняжка, а теперь котик, - прошептала миссис Салливэн. - Скажите
мне, что это не несчастья, коли можете.
     И направилась со своим грузом к двери.
     - Я бы не стала держать такое на каминной полке, - объявила она. -  И
голыми руками притрагиваться не стала бы.
     И скрылась.
     Энджела смотрела ей вслед, раздираемая  противоречивыми  чувствами  -
удивлением, недоумением, нарастающей злостью. Да злостью ли?  Не  походило
ли это чувство скорее на страх? Нет. Что-то внутри Энджелы решило, что это
была злость - справедливая злость, с которой  можно  справиться,  дать  ей
выход, разумно объяснить. В конце концов,  Энджела  все  еще  была  сильно
расстроена ссорой с Шоном - вот вам и почва для  злости.  Было  достаточно
противно стоять и вежливо притворяться, будто  веришь  всякой  ерунде  про
енотов, а после из-за снисходительности Шона почувствовать себя истеричным
дитятей. Но напороться еще и на нравоучения  миссис  Салливэн?  Совершенно
невероятно, как этой бабе хватило нахальства вылезти  в  такой  момент  со
своими нелепыми байками!
     - Миссис Салливэн! - резко крикнула она.
     Ответа не было. Энджела слышала, как экономка тяжело топает наверху.
     - Миссис Салливэн! - снова позвала  она,  погромче,  разъярившись  от
того, что на нее не обращают внимания. - Я хочу, чтобы  вы  вымыли  полку,
слышите? Мне плевать, считайте этот камень хоть  самим  Сатаной.  Наденьте
резиновые перчатки, что ли. Хватит с меня на сегодня всякой  чуши.  Просто
позаботьтесь, чтобы к моему возвращению все было сделано. Хорошо?
     Энджела подошла к двери?
     - Договорились? - проорала она. - Миссис Салливэн?!
     Ответа она не получила.


     Обед с Джеком Вейнтраубом в "Демонико" прошел весьма уныло.  Разговор
почти все время вертелся около последней  поездки  Джека  на  фестиваль  в
Канны.
     Шон без конца бросал на Энджелу испытующие взгляды, но она оставалась
холодной, смотрела свысока и ела без аппетита, не позволяя ему  так  легко
сорваться с крючка.
     Когда ближе к вечеру они снова встретились дома, Шон пообещал сменить
все двери, если это сделает Энджелу счастливой, и она, не в  силах  больше
дуться, смягчилась. Свой мир они скрепили тем,  что  впервые  за  три  дня
занялись любовью. Позже Шон повез ее ужинать: оба попросту не могли  смело
встретить перспективу готовить еду. Им удалось попасть в "Бэй Тауэр  Рум",
не заказывая столика заранее.
     Домой они вернулись за несколько минут до полуночи.
     Энджела поставила кофе на утро, а Шон  тем  временем  пошел  по  дому
закрывать ставни.
     Когда Энджела наполняла кофейник водой, ей на глаза  попалась  пустая
кошачья миска, и она  снова  ощутила  ужас,  отвращение  и  подавленность.
Откуда-то послышался голос Шона:
     - Сдаюсь. Куда ты его теперь переставила?
     Она угрюмо вернула банку с кофе в шкафчик и пошла посмотреть,  о  чем
речь.
     Шон оказался в гостиной. Он смотрел на каминную полку.
     Камня не было. Крестильная чашечка Энджелы  ярко  блестела,  под  ней
шелковисто сияла полировкой полка. От пыли не осталось и следа.
     У Энджелы зародилось тайное подозрение, что она знает,  в  чем  дело,
однако поначалу она ничего не сказала  Шону.  Они  перевернули  все  вверх
дном, не пропустив ни комнаты. Как она и ожидала, никаких  следов  пропажи
они не нашли.
     После получаса бесплодных поисков они сыграли отбой.  Энджела  устало
бросилась на диван. К этому моменту ее действительно не волновало, что  же
стало с камнем. К тому же она  чувствовала,  что  несправедливо  и  дальше
держать Шона в неведении.
     - Готова спорить, она знает, - медленно проговорила она.
     Шон шумно задвинул ящик комода, в котором искал.
     - Кто?
     - Миссис Салливэн.
     Он с любопытством оглянулся на нее.
     - Думаешь, это она его взяла?
     - Нет. Думаю, она от него избавилась.
     - Зачем ей это делать?
     - Она сказала мне, что он приносит несчастье.
     - Несчастье?
     - Так она сказала.
     Энджела встала и принялась выключать свет.
     - Я ее завтра спрошу.
     У Шона был встревоженный вид.
     - Будь потактичнее. Она такая обидчивая. Было бы ужасно остаться  без
домработницы.
     Энджела помолчала, гадая, не рассказать ли ему  об  уже  состоявшемся
разговоре. И решила, что не нужно.
     - Хорошо, - пообещала она.


     После того,  как  утром  Энджела  вихрем  вылетела  из  дома,  миссис
Салливэн остановилась перед каминной полкой и заспорила сама  с  собой.  В
отдалении  лязгали  мусорные  баки  и  выл  мусоровоз,  совершавший   свой
еженедельный объезд. Следовало принять решение, а времени на раздумья было
не так уж много.
     Когда миссис Салливэн в первый  раз  заметила  лежавший  на  каминной
полке камень, проснулись туманные воспоминания детства о  другой  каменной
голове, которая принадлежала зажиточной соседке ее бабушки в округе  Мэйо.
Она припомнила  сказки,  слышанные  в  деревянных  зальчиках  деревенского
кабачка, и голоса, шепотом  объяснявшие,  к  чему  ведет  обладание  таким
камнем и как дорого приходится  платить  за  такой  сомнительный  источник
процветания.
     А еще миссис  Салливэн  вспомнила  странные  преждевременные  смерти:
мужчину, запертого в своей же конюшне с проломленной головой, покалеченный
скот,  спустившуюся  на  деревню  завесу  страха.   Вскоре   ее   родители
перебрались из тех мест, так  что  конец  истории  ей  так  и  не  удалось
услышать. Потом, через много лет, в Бостоне  она  наткнулась  на  женщину,
которая когда-то жила в той же  деревне,  и  та  рассказала,  что  старуха
умерла в весьма преклонном возрасте. Что стало с камнем,  никто  не  знал.
Предположительно его унаследовала ее дублинская родня, хотя ходил  слушок,
будто перед тем, как  покойницу  положили  на  стол,  в  дом  проскользнул
священник и похитил его.
     Все это пронеслось в голове у миссис Салливэн, когда она в первый раз
увидела  над  камином  находку  Энджелы.  Камень   привел   ее   в   такое
замешательство, что она поставила рыжий кувшин мимо полки, и  он  свалился
на кафельные плитки перед очагом.
     От силы десять минут спустя она узнала про подругу Энджелы, Фиону. Но
все же промолчала - лишь выразила потрясение и скорбь по поводу того,  что
это случилось с такой молодой женщиной. Однако новости глубоко встревожили
ее. В душе миссис Салливэн не сомневалась, что  оба  события  -  появление
камня в доме Киттреджей  и  неожиданная  смерть  близкого  им  человека  -
связаны.
     Неизбежность  обнаружения   причинной   связи   между   этими   двумя
происшествиями ее не волновала. Она знала,  что  власть  удачи  и  везения
простирается  далеко,  перемахивая  тесные  мирские   границы   причин   и
следствий. Везение было неписаным законом природы. Она не слишком  глубоко
задумывалась  над  этим  -  просто  принимала,  как   нечто   само   собой
разумеющееся. Это подсказывало ей чутье, об этом говорил ее  опыт.  Миссис
Салливэн видела, как этот закон срабатывает в обыденной жизни: при  поиске
места для парковки, на распродажах, когда она играла на собачьих бегах или
в карты. В жизни  бывали  подобные  приливам  периоды  везения  и  периоды
неудач; хорошие и плохие времена.
     А вещи? Существовали вещи, приносящие удачу - им можно было доверять.
Числа девять, тридцать три и семьдесят два, например; небольшая серебряная
подковка из свадебного торта  сестры  миссис  Салливэн,  Морин;  пальмовый
крестик, который она  держала  между  водительскими  правами  и  карточкой
социального страхования.
     Однако  все,  что  можно  было  сказать  о  приносящих  удачу  вещах,
относилось и к приносящим несчастье предметам.
     Вроде небольших каменных голов с уставленными на вас глазами.
     На счет которой теперь добавилась и смерть кота.
     Разумеется, едва ли можно было ожидать от  Киттреджей,  что  они  это
поймут.
     Поэтому  миссис  Салливэн   стояла,   взвешивая   в   уме   возможные
последствия. Она терпеть не могла рисковать понапрасну. Но что было  более
рискованно? Позволить злосчастью и дальше преследовать хозяев - а  она  не
сомневалась, что так и будет, - или же взять дело в свои руки?
     Мусорные баки за домом уже опустошались. Решать нужно было быстро. Но
это не составило труда.
     - Погодите минутку! - закричала миссис Салливэн, выбегая на дорогу.
     Люди из санитарного департамента заметили,  что  она  что-то  сжимает
рукой в резиновой перчатке.
     Они отошли в сторону, чтобы  дать  женщине  забросить  это  что-то  в
утробу грузовика. Предмет с лязгом приземлился среди пустых винных бутылок
и жестянок  из-под  собачьих  консервов.  Один  из  мусорщиков  подвинулся
поближе, посмотреть. Может быть, то, что  выбросили,  можно  было  спасти?
Лицо отразило разочарование. Всего-навсего большой камень. Грузовик с воем
заработал железными челюстями, глотнул, и груз  помоев  исчез,  увлекая  с
собой камень.
     Лицо женщины  сморщилось  в  неширокой  довольной  улыбке.  Мусорщики
запрыгнули в грузовик. Она заторопилась обратно в дом.
     Грузовик поехал.
     Вечер миссис Салливэн провела в Уэст-Роксбери у своей сестры Морин за
игрой в джин. Приехал Джо Прэтт с двумя друзьями.  Было  очень  весело.  В
этот вечер ей повезло, и она выиграла несколько долларов.
     Около десяти миссис Салливэн уехала. Она не любила ходить вечером  по
темным улицам одна. Джо Прэтт проводил ее до машины и спросил,  нельзя  ли
пригласить ее поиграть в субботу в шары. Миссис Салливэн ответила, что это
хорошая мысль. И пообещала позвонить ему завтра.
     Она вела машину осторожно, опасаясь, что из-за  пива  может  быть  не
совсем в форме. К счастью,  движения  на  дороге  почти  не  было.  Миссис
Салливэн вела машину и  мурлыкала  себе  под  нос  старую  сентиментальную
песенку: "Когда ирландские глаза улыбаются",  "Дэнни,  паренек"  и  "Когда
отличный день кончается". Этим вечером она словно бы  вернулась  в  старые
добрые времена. Куда все  подевалось,  удивленно  подумала  она.  Свадьбы,
званые вечера, танцы, шуры-муры, автомобильные прогулки  после  воскресной
мессы,   кузены,   племянники   и   племянницы?   Выросли,    разлетелись,
повыскакивали замуж, развелись, разошлись, пропали - никого  не  осталось;
женились,  плодились  и  отбывали  в  мир  иной;  испарялись,  таяли,  как
прошлогодний снег, уходили в  голубую  даль  или  в  туман,  проваливались
сквозь землю... в общем, туда, куда положено деваться потерянным вещам.
     Миссис Салливэн запарковала машину на подземной стоянке  и  поднялась
на лифте на четвертый этаж.
     Она смотрела на грязный клок ковра, на зеленую и розовую  жевательную
резинку, на совесть втоптанную в него, на густо исписанные  стены  кабины,
покрытые иероглифами любви  и  ненависти  -  написанными  и  выскобленными
именами и номерами телефонов.
     Двадцать пять лет назад, когда миссис Салливэн переехала  сюда,  этот
дом считался фешенебельным.
     Люди  попросту  потеряли   уважение   к   собственности.   От   такой
несправедливости миссис Салливэн покачала головой.
     Она прошла полутемным коридором с низким  потолком,  где  воздух  был
прогорклым  от  невыветривающихся  кухонных  запахов.  Из-за  одной  стены
неслись звуки телепередачи - тонкая оштукатуренная перегородка их почти не
заглушала. На прошлой неделе семейка из соседней квартиры  затеяли  драку,
которая продолжалась всю ночь. С визгом и  воплями.  Учишься  не  замечать
такие вещи.
     Миссис Салливэн устало переступила порог своей  небольшой  квартирки.
Ее опахнуло холодным воздухом. Она вздрогнула. Должно быть, оставила  окно
открытым. Миссис Салливэн потянулась к выключателю.
     И увидела, что не ошиблась.
     Закрыв дверь, она заперла ее на оба замка.  Потом  надела  цепочку  и
задвинула засов. Бросила сумочку  на  диван.  Из-под  подушек  выглядывали
"Бега" за прошлую неделю - миссис Салливэн сунула их  туда,  когда  к  ней
зашла одолжить чашку муки миссис Сервелли.
     Она подошла к окну и захлопнула его.
     Мыча себе под нос песенку, она стянула плащ и открыла  стенной  шкаф.
Закрывая дверку, миссис Салливэн принюхалась.  Что  такое?  Воняло  чем-то
сладковатым. Какой-то гнилью. Помоями? Нет, в ведре было пусто. Утром  она
вытряхнула его. Холодильник? Ну конечно. Она Бог знает сколько не  чистила
его.  Наверное,  пахло  именно  оттуда.  Миссис  Салливэн   едва   заметно
улыбнулась, отыскивая в сумочке сигареты. Она столько времени  тратила  на
то, чтобы присматривать за чужими домами, что частенько  забывала  навести
порядок в своем.
     Переодевшись,  она  сварила  себе  чашку  шоколада  и   смотрела   по
черно-белому телевизору Джонни Карсона, пока не захотела спать.
     Около полуночи она  встала  перед  висевшим  над  ночным  столиком  в
спальне изображением Святого Сердца и прочла "Аве" и "Отче наш".
     В 12:О5 миссис Салливэн забралась в постель и погасила  свет.  Минуту
или две она лежала, раздумывая, что надеть в субботу. Нужно  было  отнести
красный спортивный костюм в химчистку.
     Щелк.
     Из соседней комнаты. Тихий неопределенный звук -  как  будто  уронили
наперсток.
     Лежа в темноте, миссис Салливэн прислушалась.  Холодильник?  Вот  оно
что. Отключился. А может быть, остывал телевизор. Иногда он так делал.
     Субботний обед. Может, надо предложить Джо покормить его,  что-нибудь
сготовить? Или пусть сам сводит ее куда-нибудь поесть?
     Скрии-ип...
     Тихо-тихо, снова в соседней комнате.
     Миссис Салливэн приподнялась на локте. Судя по звуку, скрипела дверь.
Открывающаяся дверь. Какая такая дверь? Входная была заперта и на засове.
     Миссис Салливэн потянулась к выключателю ночника. Так. Зажигаем.
     Она понаблюдала за дверью, соединявшей  спальню  с  гостиной.  Прошла
минута. Две. Три долгих минуты. Она не уловила в темной гостиной  никакого
движения, ничего не услышала.
     Наконец она снова улеглась, ругая на чем  свет  стоит  свои  нервы  и
выпитый вечером кофе. "Санка". В следующий раз  она  будет  настаивать  на
этом сорте. А если будет нужно,  то  принесет  свою  банку,  черт  побери.
Миссис Салливэн выключила свет и еще  немного  послушала.  Ничего.  Только
стук сердца. Ох уж эти нервы! Когда-нибудь они сведут ее в могилу.
     Она постепенно расслабилась и стала уплывать в дрему.
     В соседней комнате громко скрипнула половица, и миссис Салливэн резко
села в постели.
     И поняла, что дальше отрицать нельзя. Она была не одна.
     Замерев, миссис Салливэн сидела в темноте, а голова бешено работала.
     Как? Как они попали в квартиру? Конечно, через окно. Супер много  раз
предупреждал ее. Что делать? Звать полицию? Телефон в  гостиной.  Кричать?
Тем быстрее ее убьют. Спрятаться под кровать?  Запереться?  На  двери  нет
замка. Окно! Удрать через окно!
     Она быстро бросила взгляд на противоположную стену.
     Ха-ха, поддразнило окно, лететь-то четыре этажа.
     Иисус-Мария-Иосиф... неужели выхода нет?
     Вот разве что... Исхитриться и проскользнуть мимо них.
     Может быть, если сделать это достаточно быстро...
     В предбанник. Там она могла бы позвать на помощь.
     Но дверь - замки, цепочка, засов! К  тому  времени,  как  ей  удастся
справиться хотя бы с половиной всего этого, ее уже пару раз прикончат!
     Вот если бы у нее было оружие...
     Нож. Кухонный нож. (Не то, чтобы у миссис Салливэн хватило бы духу им
воспользоваться, но он дал бы ей отсрочку.) Пусть бы  не  удалось  открыть
дверь - но, может быть, удалось бы достаточно долго продержать  взломщиков
на расстоянии и докричаться до помощи?
     Она потянулась к выключателю ночника,  но  рука  замерла  в  воздухе.
Лучше  застать  их  врасплох.   Миссис   Салливэн   чрезвычайно   медленно
соскользнула с кровати и пробралась к двери.
     Она распласталась по стене и выглянула из-за косяка.
     В   темноте   разглядеть   можно   было   немного.   Она   подождала,
прислушиваясь. Что они делают?  Миссис  Салливэн  бочком  двинулась  вдоль
двери, вытягивая шею, чтобы  заглянуть  в  кухню,  которая  в  общей  тьме
казалась черной дырой.
     К горлу подступила паника.
     Да разве найдешь этот нож? Вообще, куда она его положила? В раковину?
Но делать было нечего. Миссис Салливэн ощупала стену, нашла выключатель  и
снова замялась, не желая обнаружить свое присутствие. Однако нож без света
было никак не найти.
     Она повернула выключатель. Квартиру залил свет.
     Все было так, как она оставляла. Сумочка на  диване,  "Бега",  пустая
чашка с каемкой шоколада, чуть приоткрытая дверца шкафа...
     Глаза у миссис Салливэн полезли на лоб.
     Приоткрытая? Шкаф открыт?
     У нее перевернулось сердце. Она ясно помнила, что закрыла его.
     Миссис Салливэн зажмурилась и быстро прочла молитву. Потом решительно
двинулась через комнату, подошла к шкафу и распахнула его.
     На вешалках были только ее пальто и платья.
     Она облегченно рассмеялась.
     Продолжая  улыбаться,  миссис  Салливэн  решительно  закрыла  дверцу,
заперла, вернулась в спальню, забралась в постель и потушила свет.
     Из-под кровати что-то вылезло и скинуло миссис Салливэн на пол.
     Ей удалось вырваться и ползком дотащиться до двери. Ей  даже  удалось
отодвинуть засовы и отпереть замки. Но и только.
     Когда пронзительные крики прекратились, на некоторое время воцарилась
тишина. Потом послышался негромкий хруст, который продолжался с перерывами
около пятнадцати минут.


     В 3:47 Энджелу с Шоном разбудил металлический лязг. Он как  будто  бы
доносился снаружи.
     Шон зажег свет. Некоторое время они молча  смотрели  друг  на  друга.
Первым понял Шон. Он мигом выскочил из постели, натянул  халат  и  побежал
вниз. Энджела не отставала.
     Когда она бежала за мужем по двору, то готовилась  увидеть  злобного,
шипящего, возможно, больного бешенством зверя, дергающего проволоку клетки
мелкими острыми зубами. Однако ночь была странно тихой.
     Шон первым оказался  у  клетки,  и  Энджела  услышала,  как  он  тихо
чертыхнулся.
     - Что случилось? - спросила она, тяжело дыша.
     - Оч-чень занятно. - Он захихикал.
     - Что?
     Шон направил луч фонарика на клетку. Виновник переполоха лежал  рядом
с  нетронутым  гамбургером  и  алтеем.  Накренившись  набок,  опираясь  на
проволочную сетку, тараща глаза в темноту. Шон осторожно  открыл  ловушку,
вытащил его и протянул Энджеле.
     - Ваш пропавший камень, мадам.
     Она молча приняла его.
     - Ну? - спросил Шон.
     Энджела смотрела на него со странным выражением.
     Шон рассмеялся.
     - Не смотри на меня.
     - Ну, что? С первым апреля, да?
     - Честное слово, это не я.
     - По-моему, тогда остается только миссис Салливэн.
     - Разумеется. Вполне в ее духе.
     - Может быть, у нее такое извращенное чувство юмора?
     - Извращенное? Подходящее слово.
     - Ну, так значит, это она, да?
     Они молча уставились на клетку.
     - Ты случайно не взглянула на клетку,  когда  вернулась  домой  после
обеда?
     - Из кухонного окна.
     - Но внутрь не заглядывала?
     Энджела покачала головой.
     - Ну, так. Понятно, что случилось. Его положила туда миссис Салливэн.
Ты же сама говорила: она не хотела, чтобы он и дальше оставался в доме.
     - Для нее это довольно экстравагантный поступок.
     - Согласен. Но в ином случае кто-то только что подбросил его  туда  и
заставил ловушку сработать.
     Она вздрогнула.
     - Знаешь, может быть, я приму твое предложение сменить все двери.
     Шон рассмеялся, кутаясь в халат.
     - Пошли. Я закоченел.
     Энджела поотстала, оглядывая клетку. Что-то не давало ей покоя.
     - Интересно, отчего же она все-таки сработала, - спросила она себя.
     За нее ответил Шон.
     - От ветра. Может быть, ее неправильно установили.
     Возможно.
     Вот только ветра не было.
     Энджела нагнулась, чтобы взглянуть  повнимательнее.  Шон  нетерпеливо
притопывал.
     - Энджи, тут холодно.
     Она поймала его за руку.
     - Посмотри, - ткнула она пальцем. - Блюдце.
     - Ну и что с ним такое?
     - Я утром наливала молоко.
     - И что? Сейчас оно пустое.
     Энджела взглянула ему в лицо. Он безмятежно улыбался ее розыгрышу.
     - Испарилось, детка. Высохло.
     - Все?
     - Или его выпил какой-нибудь зверек.
     - Зверек?
     - Ну да - осторожненько зашел и вышел. Может  такое  быть?  А  может,
клетка не так уж хорошо срабатывает?
     - Но  достаточно  хорошо  для  того,  чтобы  ее  захлопнул  ветер?  -
напомнила Энджела.
     - Значит, это старая клетка.
     Они опять  внимательно  осмотрели  ловушку.  Она  действительно  была
неновой.
     - Честно говоря, -  сознался  Шон,  -  попадись  что-нибудь  в  такую
клетку, я бы удивился.



                                    7

     После завтрака, пока Шон читал  газету,  Энджела  готовила  небольшую
оправдательную речь, которую собиралась произнести перед миссис  Салливэн.
Но миссис Салливэн не появилась в обычное время.
     В 9:35 Шон, хмурясь, взглянул на кухонные часы.
     - Что же все-таки ты ей вчера сказала? - Его переполняло любопытство.
     Энджела вздохнула. Дело принимало  зловещий  оборот,  словно  простых
извинений миссис Салливэн могло не хватить. Она созналась:
     - Тактичной меня нельзя было назвать.
     Шон с пониманием взглянул на нее. Она виновато уставилась в стол.
     - Может, ты ей позвонишь?
     - Может быть, - согласилась Энджела.
     Она пошла в кабинет, отыскала в телефонной книжке Шона  номер  миссис
Салливэн, набрала - и не получила ответа. После девятого  сигнала  Энджела
повесила трубку и попробовала еще раз, столь же  безуспешно.  Она  сделала
третью попытку. Никого не было дома.
     Энджела вернулась на кухню, сказала об этом Шону, села  и  проглотила
свою пригоршню витаминов. Шон сложил газету так, чтобы  был  виден  раздел
"Досуг" и подал ей. Тряхнув головой,  Энджела  отказалась.  Шон  хмурился,
глядя в окно.
     - Может быть, у нее сломалась машина, - наконец сказал он.
     Энджела встала и отнесла  в  раковину  поднос  с  пустыми  чашками  и
стаканами из-под сока. Шон шумно отодвинул стул.
     - Ладно. Мы не можем ждать ее весь день.
     - Я оставлю ей приятную записку, -  сказала  Энджела,  выравнивая  на
подоконнике ряд своих флакончиков с витаминами.
     Но записка осталась непрочитанной.
     Миссис Салливэн так и не появилась - ни в тот день, ни на  следующий.
И не отвечала на телефонные звонки.
     Они обдумали, не позвонить ли сестре миссис Салливэн,  и  сообразили,
что не знают ее фамилии по мужу. Морин Как-бишь-ее. Шон высказал идею, что
миссис Салливэн, не сказав им, переехала и сменила номер телефона. Энджела
согласилась, что это возможно.
     Последним отчаянным усилием стало написанное Энджелой письмо, которое
она отослала по прежнему адресу  миссис  Салливэн,  приписав  на  конверте
"Просьба переслать адресату". Потом она позвонила  Черил  и  спросила,  не
знает ли та кого-нибудь, кто хотел бы поделиться прислугой. Черил ответила
"может быть" и обещала позвонить позже.


     Озвучивание проходило в студии звукозаписи на Бойлстон-стрит.
     Когда Шон с Энджелой приехали, Джек Вейнтрауб  мерил  шагами  коридор
под дверями студии.
     Джек - невысокого роста, красивый, разменявший полвека, хотя выглядел
на сорок, в хорошей форме благодаря занятиям теннисом, загоревший во время
проведенных на личной лодке уик-эндов, -  одет  был  как  обычно:  пиджак,
полосатый галстук Старой Школы. Однако обычной улыбки они не увидели.
     Джек  широким  шагом  ходил  по   коридору,   а   кроссовки   "Гуччи"
подчеркивали его волнение, еле слышно вызванивая "Харе,  Кришна".  Лицо  у
Вейнтрауба было красным и злым. Увидев Шона, он схватил его  за  локоть  и
потащил к окошку в двери студии.
     - Вон твой драгоценный композитор, -  прошипел  он,  тыча  пальцем  в
стекло. - Сам посмотри.
     Шон  заглянул  в  окошко,  потом  непонимающе   перевел   взгляд   на
Вейнтрауба.
     - Сейчас десять утра, а он, мать его за ногу, уже обкуренный! Вся  их
шарага! - Эти слова Вейнтрауб буквально выплюнул. Энджела широко  раскрыла
глаза. Она впервые видела, чтобы продюсер утратил хладнокровие.
     Шон ободряюще сжал руку Джека.
     - Да будет тебе, расслабься, -  успокоил  он.  -  Морган  всегда  так
работает. Такой уж он есть.
     - Ты понюхай, как там пахнет!
     - Да ладно. Подумаешь, косячок.
     - "Подумаешь, косячок"? Он что воображает? Что  это  какие-то  сраные
посиделки?
     - Поверь мне, - убеждал его Шон, - проблем не будет.
     - Проблем не будет? Не  будет?  Погоди,  увидишь  этих  бездельников.
Состарившиеся хиппари, все до одного!
     - Джек, довериться мне ты, по крайней мере, можешь?
     - Зачем я дал уговорить себя  на  это?  -  Вейнтрауб  опять  принялся
ходить по коридору. - Можно было договориться с приличным  композитором  и
настоящими музыкантами. - Он круто обернулся к Шону и Энджеле. - А  вместо
этого у нас тут какой-то обторчанный друид-хиппи!
     Вейнтрауб яростно сверкнул глазами на окошко в двери студии.
     - Имей  я  хоть  малейшее  представление  о  том,  во  что   ты   нас
втягиваешь... - Он закусил губу. - ...Может быть, я сумею залучить  Джонни
Губермана. Я понимаю, что все это в последнюю  минуту,  но  он  у  меня  в
долгу.
     Энджела взглянула на Шона, опасаясь самого  худшего.  Но  он  смотрел
по-прежнему невозмутимо. Она восхитилась его выдержкой.
     - Морган Дандес - блестящий музыкант, - настойчиво повторил Шон.
     Вейнтрауб чопорно выпрямился.
     - Надеюсь, мне не нужно напоминать тебе, что для озвучивания  фильмов
недостаточно написать симпатичную мелодийку, - фыркнул он.
     Шон  терпеливо  напомнил  ему,  что  на  счету  у  Дандеса  несколько
озвученных лент.
     - Все равно мы ему заплатим, - он улыбнулся. - Он уже сделал половину
работы. Значит, можешь спокойно расслабиться и слушать то,  что  он  может
предложить.
     Кажется, эти слова возымели действие. Вейнтрауб протиснулся мимо  них
в студию.
     - Роскошное начало, - пробормотала Энджела, заходя следом за Шоном.
     При виде их Морган Дандес поднял глаза  от  маленькой  арфы,  которую
настраивал. Темные, густые, мягко ниспадающие волосы, в которых  виднелись
серебряные пряди, мелкие кошачьи черты лица, точеный нос, небольшие усики,
борода. Энджела подумала, что данное Вейнтраубом определение "друид-хиппи"
подходит как нельзя лучше. Морган был в линялых  джинсах,  с  шеи  свисала
копия серебряного кельтского креста из  Музея  искусств  Метрополитэн.  Он
осторожно потушил недокуренную сигарету с  марихуаной  и  подался  вперед,
чтобы  поздороваться.  Энджела  взглянула  на  Джека  Вейнтрауба  и  очень
удивилась: лицо продюсера опять спряталось за прежней, хорошо ей  знакомой
улыбкой.
     Композитор представил свою группу. Музыканты сдержанно кивнули в знак
приветствия. Трое мужчин и две женщины, все похожие на  самого  Моргана  -
дети шестидесятых. Энджела понимала и уважала этих людей. В отличие от них
с Шоном, они не пошли на компромисс, не погрузились в  прежнюю  дрему,  не
подпали еще раз под чары Американской Мечты. Их  идеализм,  отрезанный  от
сиюминутных  политических  развязок,  скорее   оказался   направленным   в
определенное  русло,  переведенным  на  запасные   пути,   переродился   в
граничащую с культом преданность крайним формам искусства.
     Энджела взглянула на принесенный ими набор инструментов: виолы;  муг;
ударная установка; несколько флейт, больше похожих  на  фаготы;  маленькие
арфы рядом с обычной концертной арфой; непонятный  инструмент,  в  котором
она  распознала  индейскую  таблу.  Через  спинку  стула  была  перекинута
волынка, больше всего напоминавшая выброшенного на берег кальмара.
     Бледный, натянутый, как струна, Шон удалился с Вейнтраубом  в  кабину
звукоинженера. Энджела сжалась на стуле в уголке студии, предпочитая живую
музыку напряженной атмосфере кабины.  Она  была  взвинчена  до  предела  и
отдала бы за сигарету полжизни, но повсюду висели таблички "НЕ КУРИТЬ".
     Озвучивание началось.
     Вскоре Энджела поняла, что тревожилась напрасно. Она  не  знала,  что
думают Шон с Джеком Вейнтраубом, но музыка, несомненно, превзошла  все  ее
ожидания. Неотвязная, лирическая, она вплеталась в отснятый Шоном материал
и выразительные комментарии  Маккея,  придавая  им  очарование.  Некоторые
мелодии уже были знакомы  Энджеле,  поскольку,  взяв  за  отправную  точку
записи Шона, Морган Дандес разработал несколько тем  в  сложный  кельтский
рисунок из радостных и скорбных контрапунктов.  Сверх  того  он  почерпнул
кое-что из шотландских, мэнских и бретонских  источников.  Когда  одна  из
женщин  достала  ложки,   и   к   знакомой   мелодии   добавился   веселый
аккомпанемент, Энджела не смогла сдержать улыбки.
     В час дня сделали перерыв на обед. Музыканты ушли.
     Собрав вещи, Энджела ждала Шона в коридоре возле студии, напевая себе
под нос одну из музыкальных тем. Дверь открылась, и она обернулась. Вместо
Шона появился Джек Вейнтрауб. Следом за ним шел Морган  Дандес.  Вейнтрауб
восторженно говорил о каком-то другом проекте.
     - Фантастично, - быстро сказал он Энджеле, блестя глазами, и  широким
шагом удалился вместе со своей новой находкой. Дандес обернулся и серьезно
подмигнул Энджеле. Она улыбнулась в ответ. Перспективы были недурными.
     - Миссис Киттредж?
     - Да?
     Энджела обернулась. К ней  приближался  грузный  незнакомец  в  сером
пиджаке. Редеющие волосы, свиноподобное бледное лицо, небольшие, изогнутые
"луком Амура" пухлые губы, широкая грудь - вероятно, некогда  мускулистая,
а теперь заплывшая жиром. Рукой-окороком незнакомец  тянул  из  нагрудного
кармана потрепанный бумажник и подсовывал  его  Энджеле.  Она  непонимающе
взглянула. Значок  полицейского  и  удостоверение.  В  удостоверении  было
написано: ЛЕЙТЕНАНТ ДЖОН Х. ПАУЭЛЛ. ОТДЕЛ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ УБИЙСТВ.
     - Джек Пауэлл, - представился незнакомец.
     - Да? - насторожилась Энджела. - Чем могу быть полезна?
     Не успел лейтенант ответить, как из двери стремительно появился  Шон.
На губах играла победная улыбка.
     - Джек в восторге. Он просто  влюбился,  -  выкрикнул  он.  -  Что  я
говорил?
     Энджела обрадовалась. Последнее большое препятствие перед походом  на
телевидение. Похоже, их ирландское везение пристало к  ним  накрепко.  Тут
она вспомнила про детектива и представила его Шону.
     Шон взглянул на удостоверение и сдвинул брови.
     - Отдел по расследованию убийств?
     - Мы можем поговорить? - сказал детектив.
     - Мы собирались перехватить по сэндвичу, - сообщил Шон.
     - Я вас провожу.
     Они молча вышли из здания и протолкались сквозь толпы идущих обедать.
     - Стало быть, снимаете кино? - спросил лейтенант.
     - Пытаемся, - ответил Шон и нажал кнопку на светофоре. Они  стояли  у
оживленного перекрестка.
     Детектив что-то вынул из кармана пальто и  подал  Энджеле.  Маленькую
черно-белую фотографию.
     - Я раз снимался, - доверительно сообщил он. - Много лет назад.  Меня
тогда прикомандировали на денек  к  съемочной  группе.  Выезд  на  натуру.
Засняли меня на велосипеде. Правда, фильм я так  и  не  посмотрел.  Какого
черта? Небось, все равно дальше  пола  в  монтажной  я  не  прошел.  -  Он
рассмеялся.
     Пока лейтенант говорил, Энджела внимательно изучала  фотографию.  Это
был моментальный снимок женщины в цветастом купальнике, которая стояла  на
дощатом настиле на фоне группы людей.  Женщина  смутно  напоминала  миссис
Салливэн.
     Энджела молча протянула фотографию Шону.
     - Кэтлин Салливэн, - объявил детектив.
     У Энджелы екнуло сердце.
     Загорелась надпись ИДИТЕ, но никто не тронулся с места.
     Шон уставился на детектива.
     - В чем, собственно, дело?
     Детектив печально вздохнул и забрал у него снимок. Он откашлялся.
     - Так, несколько рутинных вопросов. Это не займет много времени.
     - Каких вопросов?
     Лейтенант удивленно посмотрел на него.
     - Вы что, не в курсе?
     - Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите,  -  сказал
Шон.
     - Она умерла, мистер Киттредж.
     - Кто?
     Детектив поднял фотографию.
     Энджела вспомнила удостоверение отдела по расследованию убийств.
     - Вы шутите, - тихо проговорил Шон. - Миссис Салливэн?
     - Разве ее близкие ничего вам не сообщили?
     - Никто и словом не обмолвился, будь им пусто.
     Замигала надпись СТОЙТЕ.
     Детектив кивнул на мигающий светофор.
     - Мы как?..
     Они перешли улицу и остановились посреди тротуара. Их  тут  же  снова
начали толкать прохожие.
     - Сюда? - Пауэлл указал на закусочную.
     Шон молча кивнул.
     Они вошли и протиснулись в угол, к стойке. Подошла  девушка,  приняла
заказ. Всем сэндвичи.
     Верный своему слову лейтенант задал ряд рутинных вопросов типа "когда
и при каких обстоятельствах вы видели миссис Салливэн  в  последний  раз",
делая пометки в крохотном блокноте кирпичного  цвета,  у  которого  вместо
корешка была спиралька.  Энджела  сидела,  предоставив  Шону  отвечать  на
большую часть вопросов. Ее сердце съежилось  и  превратилось  в  маленький
ледяной комок. Она думала про кровь и смерть, про Фиону и про Перышко, про
невезение, про миссис Салливэн и про тьму, надвигавшуюся  на  них  подобно
приливу, подобно грозовым облакам или сотканному  из  мрака  кряжу...  или
холодному неприветливому  айсбергу,  который  неумолимо  движется  вперед,
круша все на своем пути.
     Теперь спрашивал Шон.
     - Как вы узнали, что она работала у нас?
     - По одному из ваших необналиченных чеков.
     - Где это произошло?
     - У нее на квартире.
     - Ограбление?
     Детектив покачал головой.
     - В  сумочке  остались  деньги.  В  ящиках  комода  -  драгоценности.
По-видимому, ничего не тронули.
     - Псих.
     Лейтенант кивнул.
     - Может быть, кто-то из ее знакомых. Кто-то, с кем она провела ночь.
     - Миссис Салливэн? - Шон широко раскрыл глаза.
     - Не исключено. Она была в ночной рубашке.  И  отперла  дверь,  чтобы
впустить его. Подумайте - может быть, вы вспомните каких-нибудь ее  друзей
мужского пола, о которых она не говорила сестре?
     Они не вспомнили. Частная жизнь миссис Салливэн всегда была  для  них
тайной.
     Появились сэндвичи. Шон тупо уставился на них.
     - Как ее нашли?
     Детектив накинулся на сэндвич так жадно, словно не ел целую неделю.
     - Супруги, проживающие этажом ниже. Они вызвали коменданта здания.  А
он - нас.
     - Этажом ниже?
     - У них что-то проступило на потолке в гостиной. Они подумали, уж  не
кровь ли это. - Лейтенант отпил большой глоток кофе. - Так и оказалось.
     Молчание.
     Детектив перегнулся через столик к Шону.
     - Этого нам действительно надо поймать, - доверительно сообщил он.  -
А стало быть, припомните  все,  что  могло  бы  помочь.  Может  быть,  она
упоминала какие-то имена, фамилии.
     Энджела заметила на подбородке у лейтенанта  пятнышко  майонеза.  Шон
тоже уставился на него.
     - Конечно, - сказал он.
     Детектив внезапно почувствовал их пристальное внимание и неловко утер
подбородок.
     - Мы не раскрываем всех подробностей прессе.
     - Нет? - переспросил Шон.
     Пауэлл медленно покачал головой и в один укус прикончил сэндвич.
     - Понимаете, она погибла не самым приятным образом. - Он  допил  свой
кофе. - Подражатели нам ни к чему.
     Он взял свой чек, нащупал бумажник и собрался на выход.
     Они ждали, чтобы он ушел.
     - Действительно не по себе делается. Бедная женщина. Очень неприятно.
- Детектив опять покачал головой и протянул Шону свою карточку.
     А потом объяснил, как убили миссис Салливэн,  и  оставил  их  доедать
ленч.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [2]