На часах было 11.40.
   "Приближается час ведьм, - подумал он, - когда могилы раскрываются  и
выпускают своих сгнивших обитателей. Когда послушные  дети  сидят  дома.
Когда  жены  и  любовницы  ведут  нелегкую  схватку  в  постелях.  Когда
пассажиры дремлют в нью-йоркском "грейхаунде".  Когда  по  радио  играют
Гленна Миллера, а бармены начинают поднимать стулья на столы..."
   Перед ним появилось лицо Джен. Он вспомнил, как целовался  с  ней  на
Рождество, полгода назад, под пластиковой веткой  омелы,  что  его  мать
всегда вешала на кухне. Губы ее  были  удивленно-мягкими,  покорными.  В
первый раз он целовался по-настоящему.  Потом  они  снова  поцеловались,
когда он проводил ее до дома, и они стояли перед  ее  дверью,  глядя  на
падающий рождественский снег. Но это был не просто поцелуй - что-то еще.
Его руки на ее талии. Ее руки, обвившиеся вокруг его  шеи;  ее  закрытые
глаза (он подглядывал); ее теплая грудь под тканью пальто.  Он  чуть  не
сказал ей, что любит ее, но... Нет, не так быстро.
   Потом они учили друг друга тому, что знали. Она  рассказывала  ему  о
книгах, которые прочла, - эта маленькая хохотушка,  оказывается,  любила
читать. Он научил ее вязать - это была мужская традиция у них  в  семье.
Дед Гэррети научил вязать отца, а тот - самого Гэррети, пока... Пока его
не забрал Эскадрон. Джен была зачарована мельканием спиц и  очень  скоро
превзошла  его,  продвинувшись  от  шарфов  к  свитерам  и  салфеткам  с
прихотливыми узорами.
   Еще он научил ее румбе  и  ча-ча-ча  -  его  обучили  этому  в  школе
современного танца миссис Амелии Дордженс, куда он  ходил  по  настоянию
матери. К счастью, педагогический пыл матери  остыл,  иначе  Бог  знает,
куда бы она зашла.
   Теперь он вспоминал  овал  лица  Джен,  едва  заметные  модуляции  ее
голоса, плавное покачивание бедер при ходьбе. Он хотел ее,  и,  если  бы
она была сейчас здесь, он сделал бы все по-другому.  Зачем  он  тут,  на
этой темной дороге? Он вспомнил загорелое  лицо  Майора,  его  усы,  его
непроницаемые темные очки, и задохнулся от ужаса.  "Зачем  я  здесь?"  -
спрашивал он себя снова и снова. Ответа не было.
   В темноте раздался залп, и следом - тяжелый стук упавшего тела.
   Страх опять схватил его, побуждая бежать в кусты, не разбирая дороги,
пока он не добежит до спасения... До Джен.
   Макфрис хотел пережить Барковича. Он хотел дойти до Джен.
   Родственникам участников оставляют места в передних рядах. Он  должен
дойти и увидеть Джен.
   Он вспомнил, что целовал ту, другую девушку, и ему стало стыдно.
   Но откуда он  знает,  что  дойдет?  Мозоли...  Судорога...  Кровь  из
носа... Слишком высокий или слишком длинный холм. Как он может на что-то
надеяться?
   Может. Знает.
   - Поздравляю, - сказал сзади Макфрис.
   - А? Что?
   - Полночь. Мы дожили до следующего дня, Гэррети.
   - До Олдтауна еще сто пять миль, - устало сообщил Олсон.
   - Кому какое дело? Гэррети, ты бывал в Олдтауне?
   - Нет.
   - А в Огасте? Черт, я всегда думал, что это в Джорджии.
   - В Огасте я был. Это ведь столица штата. Там резиденция губернатора,
кинотеатры, рестораны...
   - Смотри-ка, в Мэне и такое есть, - ухмыльнулся Макфрис.
   - Ну, если хочешь зайти в шикарный ресторан, потерпи  до  Бостона,  -
заметил Абрахам.
   Кто-то сзади застонал.
   Впереди раздались приветственные крики, и Гэррети  насторожился.  Там
стояла обшарпанная  ферма,  на  стене  которой  был  прикреплен  большой
плакат, окаймленный лампочками и сосновыми шишками:
   "Длинный  путь.  Мы  за  Гэррети!  Родительская  ассоциация  графства
Арустук".
   - Эй, Гэррети, где твои родители? - крикнул кто-то.
   - Дома сидят, - ответил Гэррети.  В  последние  пятнадцать  часов  он
вдруг обнаружил, что не так уж приятно, когда тысячи людей, столпившихся
вдоль дорог, выкрикивают его имя и делают на него  ставки  ("двадцать  к
одному" - сказал тот рабочий... Интересно, много  это  или  мало?).  Это
пугало его. Толпа оказалась небольшой, и скоро  дорога  опять  опустела.
Они прошли еще один мост, на этот раз бетонный.  Вода  струилась  внизу,
как черный шелк.
   С опаской подали голос сверчки, а минут через пятнадцать пошел дождь.
Впереди кто-то заиграл на губной  гармошке.  Недолго  (пункт  6:  береги
дыхание), но Гэррети узнал мелодию. Добрый старый Стивен Фостер. "Черный
Джо" или еще что-то из расистской классики. Упился до  смерти,  бедняга.
Как Эдгар По, если верить слухам. Еще По был некрофилом и хотел жениться
на своей четырнадцатилетней кузине. Интересно, что он написал  бы,  если
бы дожил до наших дней и увидел ДЛИННЫЙ ПУТЬ -?
   Впереди  кто-то  начал  кричать.  Без  слов,  пронзительным   детским
голосом.
   Темный силуэт метнулся к обочине за вездеходом (Гэррети и не заметил,
когда вездеход  нагнал  их)  и  скрылся  в  лесу.  Залп.  Кусты  ежевики
затрещали под тяжестью упавшего в них тела. Солдаты  выволокли  за  ноги
невезучего беглеца - темнота скрыла его имя.
   Гармошка заиграла что-то насмешливое, потом голос Колли Паркера велел
ей заткнуться. Стеббинс  сзади  засмеялся.  Гэррети  вдруг  почувствовал
ненависть к Стеббинсу. Как он смеет смеяться над  смертью?  Этого  можно
ожидать разве что от Барковича. Баркович обещал сплясать на могилах, и в
его распоряжении уже шестнадцать.
   "Сомневаюсь, что у него хватит на это сил", - подумал Гэррети.
   Острая боль пронзила правую ногу. Мускулы свело, потом  отпустило.  С
бьющимся сердцем он ждал повторения судороги, но она не повторилась.
   - Я больше не могу, - простонал Олсон. Его лицо висело в темноте, как
белая маска. Никто ему не ответил.
   Темнота. Проклятая темнота. Они  все  похоронены  в  ней  заживо.  До
рассвета целая вечность, и многие из них его не увидят. Может быть, все.
   Все они задохнутся здесь, под шестью футами темноты, крича и  царапая
сломанными  ногтями  крышки  своих  гробов.  Священник   наверху   будет
,.-.b.--. !c!-(bl молитвы, а скорбящие родственники  -  шаркать  ногами,
торопясь на свежий майский воздух. И скоро они услышат  шелест  мириадов
червей и жуков, спешащих к ним...
   "Я схожу с ума", - подумал Гэррети.
   Ветерок прошелестел по ветвям сосен.
   Гэррети повернулся задом и помочился. Гаркнесс сопел на ходу: похоже,
уснул. Гэррети вдруг стал слышать все, самые тихие звуки окружающей  его
жизни. Кто-то жевал; кто-то  сморкался;  кто-то  тихо  кого-то  о  чемто
спрашивал. Янник еле слышно напевал.
   - Зачем я ввязался в это? - безнадежно спросил Олсон, вторя  недавним
мыслям Гэррети. - Зачем я согласился?
   Никто не ответил. Как будто Олсон  уже  был  мертв.  Еще  одно  пятно
света.
   Они прошли кладбище, темную церковь и ступили  на  улицу  еще  одного
городка.
   В деловой части собрались посмотреть на них человек десять.
   Они приветствовали  проходящих,  но  непривычно  тихо,  словно  боясь
разбудить соседей. Самым молодым среди них  был  мужчина  лет  сорока  в
очках без оправы.
   Гэррети  развеселило,  что   ширинка   у   мужчины   была   почему-то
расстегнута.
   - Давай-давай! Молодцы! - тихо  выпевал  он,  маша  им  пухлой  белой
ладонью.
   Они  прошли  мимо  перекрестка,  где  сонный  полицейский   удерживал
громадный грязный трейлер, и городок кончился - как прочитанный  рассказ
Ширли Джексон.
   - Посмотри на этого типа, - тронул его за плечо Макфрис.
   "Тип" оказался высоким парнем в зеленом  плаще.  Он  шел,  все  время
раскачиваясь и держась руками за голову. Раньше  они  почему-то  его  не
видели... Или это темнота так изменила лица.
   Парень запутался в собственных  ногах  и  едва  не  упал.  Гэррети  и
Макфрис зачарованно следили за ним минут десять, забыв  про  собственную
усталость. В конце концов он упал и получил предупреждение.  Гэррети  не
думал, что парень сможет встать, но он встал и пошел. На  плаще  у  него
был номер 45.
   - Что с тобой? - прошептал Олсон, но парень, казалось, не слышал.
   Гэррети уже заметил, что многие из них ничего не видят и  не  слышат.
Ничего, кроме дороги. Как будто идут по  канату  над  черной  бескрайней
бездной.
   - Как тебя зовут? - спросил он, но парень опять не ответил.
   Внезапно Гэррети начал спрашивать его снова и снова, повторяя одно  и
то же, лишь бы не оставаться наедине с этой  молчащей  пустотой.  -  Как
тебя зовут? Как тебя зовут? Кактебязовуткакте...
   - Рэй, - Макфрис потянул его за рукав. - Он не отвечает. Пит, я  хочу
знать его имя - пусть скажет...
   - Не трогай его, - тихо сказал Макфрис. - Он умирает.
   Парень под номером 45 упал снова, на этот раз лицом  вниз.  Когда  он
поднялся, лицо  его  было  в  крови.  Все  услышали,  как  ему  объявили
последнее предупреждение.
   Они прошли через проем еще большей темноты - железнодорожный переезд.
   Когда они вышли, Гэррети с радостью увидел впереди  длинный,  пологий
спуск. 45-й упал в последний раз. Прогрохотали выстрелы. Гэррети  решил,
что его имя уже не имеет никакого значения.

Глава 6

   "Теперь соревнующиеся находятся в изолированных кабинах".
   Джек Берри

   Полчетвертого утра.
   Рэю Гэррети это время показалось самой длинной минутой самой  длинной
в его жизни ночи.  Это  была  мертвая  точка,  пик  отлива,  когда  море
отступает, оставляя на песке разбитые бутылки,  ржавые  жестянки  из-под
пива, использованные презервативы и  поросшие  зеленым  мхом  скелеты  в
клочьях одежды.
   После парня в зеленом плаще выписали пропуск еще семерым. Около  двух
часов трое выбыли почти одновременно - как сухие листья, сдутые  осенним
ветром. Они прошли 75 миль и лишились двадцати  четырех  участников.  Но
это было неважно. Важным была мертвая тишина. Снова прогремели выстрелы,
и кто-то упал. На этот раз лицо было знакомым - Дэвидсон, номер  8,  тот
самый, что когда-то на пикнике "подержался" за  толстую  тетку.  Гэррети
только миг смотрел на бледное, залитое кровью лицо  Дэвидсона  и  быстро
отвел глаза. Теперь он почти все время смотрел на дорогу.  Иногда  белая
полоса была четкой, иногда казалась разорванной, а иногда двоилась,  как
лыжный след. Он удивлялся, как люди могут весь год ездить по этой дороге
и не видеть этих выписанных белым иероглифов жизни  и  смерти.  Или  они
видят?
   Асфальт зачаровывал его. Как, должно быть приятно сесть на него.
   Сначала присесть, слыша хруст в коленях. Потом протянуть вперед  руки
и коснуться прохладной шершавой поверхности.  Потом  сесть  на  задницу,
чувствуя, как  ноги  освобождаются  от  тяжести  твоих  ста  шестидесяти
фунтов... А потом  лечь,  глядя  на  колышущиеся  вокруг  деревья  и  на
волшебные   огоньки   звезд...   Лежать,   не   обращая   внимания    на
предупреждения, и ждать...Ждать... Да.
   Слышать, как участники проходят мимо, расступаясь в священном ужасе.
   Слышать  их  шепот:  "Это  Гэррети,  смотрите,  сейчас  ему   выпишут
пропуск!"
   Может быть, смех Барковича. Потом  лязгнут  затворы  карабинов...  Он
заставил себя  оторвать  взгляд  от  дороги  и  посмотрел  на  горизонт,
выискивая там лучи рассвета. Конечно же, там было темно.
   Они миновали еще два или три городка, пустых и темных. С полуночи  им
встретилось не больше трех десятков людей, того типа, что  каждый  Новый
год мрачно ждут, когда стрелка часов достигнет двенадцати. Остальные три
часа  были  сплошным  полусном-полубдением,  полным  кошмаров.   Гэррети
вгляделся в лица окружающих, не узнавая их. Его охватила  иррациональная
паника.
   - Пит, это ты? - он коснулся  плеча  идущего  рядом.  Тот  недовольно
сбросил его руку, не оглядываясь. Обычно слева  от  него  шел  Олсон,  а
справа Арт Бейкер, но теперь слева  не  было  вообще  никого,  а  парень
справа выглядел гораздо круглее Бейкера.
   Он сошел с дороги, и его окружили какие-то подростки-хулиганы.
   Они охотились за ним  специально,  вместе  с  солдатами,  собаками  и
Эскадроном... Облегчение волной  накатило  на  него.  Это  Абрахам  там,
впереди.
   Конечно, это он. Как его можно с кем-то спутать?
   - Абрахам! - прошептал он. - Ты что, спишь? Абрахам что-то прошептал.
   - Я спрашиваю, ты спишь?
   - Да, чертов Гэррети, отстань... Все-таки он здесь, с  ними.  Чувство
потери ориентации исчезло.
   Кто-то впереди получил третье предупреждение, и Гэррети  подумал:  "У
меня ведь их нет! Я могу посидеть полминуты! Или даже минуту! Я могу..."
Да. Ты можешь умереть.
   Он вспомнил, что  обещал  матери,  что  они  с  Джен  увидят  его  во
Фрипорте.
   Тогда он дал это обещание легко, почти  машинально.  В  девять  часов
вчерашнего дня Фрипорт казался  чем-то  далеким,  из  другого  мира.  Но
теперь это была уже не игра, и ужасающе реальной  выглядела  перспектива
отправиться во  Фрипорт  на  паре  кровоточащих  обрубков,  вместо  ног.
Застрелили еще  кого-то...  На  этот  раз  впереди.  Плохо  целились,  и
несчастный какое-то время хрипло кричал, пока следующая пуля не заткнула
ему рот. Без  всякой  причины  Гэррети  подумал  о  ветчине  и  едва  не
захлебнулся от тяжелой, вязкой слюны. Он думал -  много  это  или  мало,
двадцать шесть выбывших на семьдесят пятой миле Длинного пути.
   Голова его медленно склонилась на грудь, и ноги  понесли  его  вперед
сами по себе. Он думал  о  похоронах,  на  которых  побывал  в  детстве.
Хоронили Урода д'Алессио. Конечно, его звали вовсе не Урод, а Джордж, но
так его называли все мальчишки за то, что у него были выпученные, как  у
рыбы, глаза... Он помнил, как Урод топтался возле бейсбольной площадки -
вечный запасной, - пытаясь  попасть  в  команду.  Его  выпученные  глаза
безнадежно метались от одного капитана к  другому,  как  у  зрителей  на
теннисном матче.
   Когда его все же брали, его ставили туда,  где  он  не  мог  особенно
помешать: один глаз у него почти не  видел.  Однажды  он  не  смог  даже
поймать мяч, который врезался ему точно в лоб с  хрустким  звуком  дыни,
разрезаемой ножом.
   След от мяча потом неделю не сходил с его лба.
   Урод погиб на шоссе № 1  недалеко  от  Фрипорта.  Один  из  приятелей
Гэррети, Эдди Клипстейн, видел, как это случилось: автомобиль  сбил  его
велосипед, и ноги Урода еще какое-то время крутили педали "швинна" в  то
время, как его тело совершило недолгий полет  до  каменного  бордюра,  о
который и разбилась его бедная пучеглазая голова.
   Он ходил на похороны Урода и по пути  туда  чуть  не  вытошнил  ланч,
представляя разбитую голову в гробу, но все было чинно-благородно  -Урод
лежал в костюме и в галстуке, и глаза его наконец были  закрыты.  Похоже
было, что он готов выскочить из гроба, как только его позовут  играть  в
бейсбол.
   Это был единственный мертвец, которого Гэррети  видел  до  вчерашнего
дня, и он был таким чистым и аккуратным, совсем не  похожим  на  Эвинга,
или на парня в зеленом плаще, или на Дэвидсона с бледным, залитым кровью
лицом.
   Без четверти четыре он получил первое предупреждение, и ему  пришлось
дважды с силой хлопнуть себя по лицу, чтобы проснуться. После этого  ему
стало холодно. Может быть, это ему  мерещилось,  но  звезды  на  востоке
стали чуть бледнее. С удивлением он подумал, что вчера в  это  же  время
спал в машине, пока они с матерью ехали к границе. Он ясно вспомнил, как
лежал там, вытянувшись, не двигаясь. Как он хотел сейчас вернуться туда,
на сутки назад!
   Без десяти четыре.
   Он оглянулся, испытывая странное удовлетворение от того,  что  многие
выглядели гораздо хуже, чем он, - более усталыми, более  сонными.  Стало
светлее, и можно было разглядеть лица идущих. Бейкер шел впереди  -  его
он узнал по рубашке в  красную  полоску.  Слева  шел  Олсон,  и  Гэррети
удивился. Он был уверен, что Олсона застрелили ночью. Но  он  шел,  хоть
медленно, и голова его болталась в такт  ходьбе,  как  голова  тряпичной
куклы.
   Перси, которого так хотела увидеть мать, шел теперь позади Стеббинса,
качающейся  походкой  бывалого  моряка.  Он   разглядел   еще   Гриббла,
Гаркнесса, Уаймэна и Колли Паркера. Большинство знакомых еще шли.
   К  четырем  на  горизонте  появилась  светлая   полоса,   и   Гэррети
почувствовал радость. Он оглянулся назад, в бесконечный туннель ночи как
он только смог его пройти?
   Он немного ускорил шаг и подошел к Макфрису, который  шагал,  опустив
подбородок на грудь. Изо  рта  у  него  стекала  тонкая  струйка  слюны,
высвеченная  рассветом  с  неправдоподобной  четкостью.  Гэррети   долго
зачарованно смотрел на этот феномен. Он не хотел будить Макфриса.
   Они  миновали  каменистый  луг,  где  пять  коров  задумчиво  жевали,
провожая их печальным взглядом. Собачонка фермера кинулась на  дорогу  с
сердитым тявканьем,  и  солдаты  на  вездеходе  подняли  ружья,  готовые
пристрелить ее. Но собака благоразумно не выбегала на  асфальт,  выражая
служебное рвение с безопасного расстояния. Кто-то завопил на нее, требуя
заткнуться. Гэррети, не отрываясь, смотрел на светлеющее небо  -  сперва
оно окрасилось нежно-розовым,  потом  красным,  потом  золотым.  Кого-то
опять застрелили, но он не заметил. Над горизонтом поднялся ослепительно
красный бок солнца, и Гэррети полубессознательно подумал: "Слава Богу, я
могу умереть при свете".
   Сонно пропела птица. Они прошли еще одну ферму, где  им  долго  махал
бородатый мужчина.
   В лесу зловеще каркнула ворона. Первые  теплые  лучи  коснулись  лица
Гэррети, и он благодарно потянулся к ним, улыбаясь.
   Макфрис по-собачьи тряхнул головой и осмотрелся вокруг:
   - Господи, свет! Свет, Гэррети! Который час?
   Гэррети посмотрел на часы и удивился. Было уже без четверти  пять.  -
Сколько миль, как ты думаешь?
   - Около восьмидесяти. И двадцать  семь  выбыло.  Мы  прошли  четверть
пути, Пит.
   - Да, - Макфрис улыбнулся.
   - Тебе получше?
   - В тыщу раз.
   - Мне тоже. Думаю, это из-за солнца.
   - Скоро мы увидим людей. Ты читал статью в "Обозрении"?
   - Конечно. В основном, искал там свое имя.
   - Там писали, что каждый год на ДЛИННЫЙ ПУТЬ - делаются ставки на два
миллиарда долларов. Представляешь?
   В разговор вмешался Бейкер:
   - Мы в школе тоже сбрасывались по  четвертаку,  и  тот,  кто  называл
число ближе всего к последней миле пути, получал все деньги.
   - Олсон! - весело крикнул Макфрис. - Только подумай о таких деньгах!
   Подумай, сколько народу ставит на твою тощую задницу!
   Олсон устало сказал, что все, поставившие на его тощую задницу, могут
проделать сами с собой два противоестественных акта, из  которых  второй
является прямым продолжение первого. Все рассмеялись.
   - Сегодня увидим красивых девчонок, - сказал Бейкер.
   - Черт с ними, - сказал Гэррети.  -  Моя  девчонка  ждет  меня.  Буду
теперь хорошим мальчиком.
   - Без греха делом, словом и помышлением, - добавил Макфрис.
   - Именно так.
   - Сто к одному, что ты успеешь в лучшем случае помахать ей, -  сказал
Макфрис.
   - Уже семьдесят три к одному.
   - Все равно много.
   Но хорошее настроение Гэррети было непоколебимо.
   - Я чувствую себя так, будто готов идти вечно, - заявил он.
   Кое-кто из услышавших его скривился.
   Они прошли бензоколонку, и владелец долго  махал  им,  в  особенности
приветствуя Уэйна, номер 94.
   - Гэррети, - тихо позвал Макфрис.
   - Что?
   - Я не помню всех, кому выписали пропуск.
   - Я тоже.
   - Баркович здесь?
   - Здесь. Вон, впереди Скрамма. Видишь?
   - Вижу.
   - Стеббинс тоже здесь.
   - Неудивительно. Странный он парень, правда?
   - Правда.
   Макфрис замолчал, порылся в рюкзаке и достал миндальное печенье.  Они
с Гэррети взяли по штуке.
   - Хочу, чтобы это  поскорее  кончилось,  -  сказал  Макфрис.  -  Хоть
какнибудь. Они молча съели печенье.
   - Мы на полпути до Олдтауна? - спросил Макфрис. - Восемьдесят прошли,
восемьдесят осталось?
   - Вроде бы.
   - До ночи пройдем.
   Упоминание о ночи заставило Гэррети вздрогнуть.
   - Откуда у тебя шрам, Пит? - поспешил он сменить тему.
   Рука Макфриса непроизвольно потянулась к щеке.
   - Долгая история, - сказал он, как отрезал.
   Гэррети вгляделся в него получше. Волосы всклокочены  и  слиплись  от
пота и пыли. Одежда измята. Лицо бледное, глаза глубоко запали.
   - Ну и видок у тебя! - внезапно его разобрал смех. Макфрис улыбнулся:
- Ты тоже не похож на рекламу дезодоранта, Рэй.
   Они оба долго, истерически смеялись, стараясь при  этом  не  сбавлять
скорости. Наконец оба получили предупреждения и дальше шли молча.
   Около пяти появились первые  зрители  -  четверо  ребятишек,  сидящих
поиндейски, скрестив ноги, возле палатки. Один из них был еще  запакован
в спальный мешок, как эскимос. Они мерно махали руками, не улыбаясь.
   Потом появился перекресток и рядом с ним - закусочная, возле  которой
стояли и смотрели на них три  молоденькие  официантки.  Все  свистели  и
махали  им,  но  только  Колли  Паркер  сумел  извлечь  из  себя  что-то
членораздельное. - В пятницу вечером! - крикнул он. - Слышите? Жду  вас!
В пятницу вечером!
   Официантки, казалось, не слышали. Гэррети просто помахал им.
   Участники рассыпались по дороге, постепенно просыпаясь  и  приходя  в
себя. Гэррети поискал взглядом Барковича - тот выглядел неплохо.  Ничего
удивительного: нет друзей, нет и проблем.
   Потом Брюс Пастор затеял игру в "тук-тук".
   - Тук-тук, Гэррети!
   - Кто там?
   - Майор.
   - Какой Майор?
   - Майор, который на завтрак трахает свою матушку, - сказал  Пастор  и
рассмеялся. Гэррети передал это Макфрису, тот - Бейкеру,  а  по  второму
кругу оказалось, что майор на завтрак трахает свою прабабушку. На третий
раз  он  уже  трахал  Шейлу,  своего  терьера,  с  которым   его   часто
фотографировали.  Гэррети  еще   смеялся,   когда   Макфрис   неожиданно
посерьезнел. Он смотрел на каменные лица солдат на вездеходе.
   - Думаете, это смешно? - крикнул он внезапно. Его лицо  потемнело  от
прихлынувшей крови. На какой-то момент Гэррети  показалось,  что  сейчас
его хватит удар.
   - Майор трахает себя, вот оно что! - закричал Макфрис.  -  И  все  мы
здесь  трахаем  себя!  Смешно,  правда?  Смешно,  сукины  дети?  СМЕШНО?
Внезапно он побежал к  вездеходу.  Солдаты  подняли  ружья,  но  Макфрис
остановился, потрясая над головой кулаками.
   - Спускайтесь, суки! Положите ружья и спускайтесь! Я покажу вам,  что
это смешно!
   - Предупреждение, - сказал  один  из  солдат  деревянным  голосом.  -
Второе предупреждение 61-му.
   "О Господи, - подумал Гэррети. - Он так близко  к  ним...  Он  сейчас
отлетит, как Урод д'Алессио..."
   Макфрис сорвался с места, побежал за едущим вездеходом  и  плюнул  на
него. Слюна прочертила мокрый след на пыльном борту.
   - Слезайте! - кричал  он.  -  Слезайте!  По  одному  или  все  сразу,
плевать!
   - Предупреждение! Последнее предупреждение, 61-й!
   - Ебал я ваши предупреждения!
   Внезапно Гэррети повернулся и побежал назад, не обращая  внимания  на
то, что ему тоже влепили предупреждение. Он схватил  Макфриса  за  руку,
когда солдаты уже слезали вниз.
   - Пошли, Пит!
   - Уходи, Рэй. Я им сейчас покажу.
   Гэррети резко встряхнул его.
   - Тебя пристрелят, идиот!
   Мимо них прошел Стеббинс.
   Макфрис взглянул на Гэррети, словно только что узнал его.
   Через секунду Гэррети получил собственное третье  предупреждение.  От
смерти их отделяло несколько мгновений.
   - Иди к черту, - бесцветным голосом сказал Макфрис. Он  снова  пошел.
Гэррети шел рядом с ним.
   - Я уже думал, что тебе сейчас выпишут пропуск.
   - Но не тут-то было. Спасибо другу-мушкетеру,  -  Макфрис  тер  рукой
шрам.
   - Берт, нам все равно его выпишут.
   - Кто-то же победит. Почему не один из нас?
   - Чушь это все, - голос Макфриса дрожал. - Здесь нет победителей.
   Они просто отводят последнего куда-нибудь за сарай и пристреливают.
   - Что ты несешь? - свирепо закричал Гэррети. - Ты не мо...
   - Все проигрывают, - глаза Макфриса выглядывали из запавших  глазниц,
как затравленные звери. Они шли одни -  другие  участники  ушли  вперед,
чтобы не видеть того, что должно было случиться, если бы... Если  бы  он
не вмешался.
   - Все проигрывают, - повторил Макфрис. - Можешь мне поверить.
   Олсон получил предупреждение. Кто-то тронул Гэррети за плечо.
   Это оказался Стеббинс.
   - Твой друг недоволен Майором?
   - Я думаю, - сказал Гэррети. - Я и сам не хочу приглашать его к  себе
на чай.
   - Посмотри назад.
   Гэррети оглянулся. К ним ехал второй вездеход, следом третий.
   - Это Майор, - сказал Стеббинс, - и сейчас все будут кричать "Ура", -
он улыбнулся всезнающей улыбкой ящерицы.
   - Они пока только думают, что ненавидят его. Думают, что  худшее  уже
наступило. Но подождите до вечера. Подождите до завтра.
   Гэррети поднял глаза на Стеббинса:
   - А что если они будут кричать на него и швырять фляжками?
   - Ты будешь это делать?
   - Нет.
   - И никто не будет. Вот увидишь.
   - Стеббинс?
   Стеббинс поднял брови.
   - Ты думаешь, что выиграешь?
   - Да, - спокойно сказал Стеббинс. - Я в этом уверен, - и он  отступил
на свое обычное место.
   В 5.25 Яннику выписали пропуск. А в 5.30, как предсказывал  Стеббинс,
прибыл Майор.
   Послышался рокот мотора, и впереди показался джип. Майор стоял в  нем
навытяжку и отдавал им честь. Гэррети  почувствовал  дурацкую  гордость.
Никто не кричал "ура". Колли Паркер сплюнул на землю.  Баркович  показал
нос. Макфрис только смотрел, беззвучно шевеля губами.  Олсон,  казалось,
вовсе не заметил Майора.
   Гэррети помахал ему. То же сделали Перси, и писатель Гаркнесс, и  Арт
Бейкер,  и  Абрахам,  и  Следж,  который  только  что   получил   второе
предупреждение.
   Потом Майор уехал. Гэррети было немного стыдно. К тому же,  маша,  он
израсходовал энергию.
   - Тебе лучше? - спросил он Макфриса.
   - Ага. Замечательно. Теперь буду идти  и  смотреть,  как  все  падают
вокруг меня. Ужасно весело. Я уже сосчитал  -  все  кончится,  когда  мы
пройдем миль триста двадцать. Это даже не рекорд.
   - Пит, если тебе хочется  так  говорить,  иди  куда-нибудь  в  другое
место, - сердито сказал Бейкер.
   -  Простите,  миссис,  -  протянул  Макфрис,  но  все  же   замолчал.
Становилось жарко.  Гэррети  расстегнул  куртку.  Лес  вокруг  кончился,
уступив место полям, усеянным маленькими фермами  и  бензоколонками.  На
многих фермах красовалась надпись  "Продается".  В  двух  окнах  Гэррети
увидел знакомую надпись "Мой сын погиб в Эскадроне".
   - Далеко до океана? - спросил Колли Паркер. - Похоже, будто я опять в
Иллинойсе.
   - Иди-иди, - ответил Гэррети. - Еще миль сто.
   - Черт, - сказал Паркер. - Ну  и  штат!  Кругом  деревья.  Ни  одного
приличного города.
   Он  был  мускулистым  блондином  с  дерзким   выражением   лица,   не
исчезнувшим даже после этой ужасной ночи.
   - Зато здесь чистый воздух, - обиделся Гэррети. - Не смог, как у вас.
- У нас в Джольете нет никакого смога. Ты понял?
   - Ну не смог, так гарь какая-нибудь.
   - Если бы мы были дома, я бы тебе  яйца  за  это  оторвал,  -  мрачно
сказал Паркер.
   - Ладно, ребята, - вмешался Макфрис. - Ведите себя  прилично.  Почему
бы вам не помириться и не заказать друг другу по кружке пива?
   - Я не люблю пива, - автоматически ответил Гэррети.
   - Сопляк, - буркнул Паркер и отошел.
   - И чего он бесится? - недоуменно спросил Макфрис, будто не он совсем
недавно набросился на солдат. - Такой хороший день. Правда, Олсон?
   Олсон не ответил.
   - Олсон тоже бесится, - сообщил Макфрис. - Эй, Хэнк!
   - Оставил бы ты его в покое, - сказал Бейкер.
   - Хэнк! - крикнул Макфрис. - Не желаешь пройтись?
   - Иди к черту, - пробормотал Олсон.
   - Чего? - Макфрис приложил ладонь к уху. - Чего ты говоришь?
   - Иди к черту! - закричал Олсон.
   Он шел, не поднимая головы, и Макфрису надоело изводить его.
   Гэррети думал о том, что сказал Паркер. Ублюдок! Что  этот  ковбой  с
танцулек мог знать о Мэне? Гэррети прожил в Мэне всю  жизнь,  в  городке
под названием Портервилл, к западу от Фрипорта. Всего  970  жителей,  но
чем он хуже какого-то сраного Джольета, штат Иллинойс?
   Отец Гэррети любил говорить, что Портервилл -  единственный  город  в
штате, где больше могил, чем живых жителей. Но это  было  чистое  место.
Много безработных, обшарпанные дома, единственное развлечение -  лотерея
по средам, где самым большим выигрышем была индейка и двадцать долларов,
но место чистое. Чистое и тихое.
   Он снова подумал о Джен. Он любил ее, и теперь она значила  для  него
куда больше, чем раньше. Она превратилась в символ жизни,  в  заслон  от
смерти, грозящей ему с вездехода. Он любил ее больше  и  больше,  потому
что она символизировала для  него  время,  когда  он  был  собой  и  мог
выбирать. Было уже без четверти шесть. В центре  очередного  безымянного
городка собрались поглядеть на  них  кучка  улыбающихся  домохозяек.  На
одной из них были брюки в обтяжку  и  такой  же  тугой  свитер.  Золотые
браслеты у нее на руке звякали, когда  она  махала.  Гэррети  машинально
помахал в ответ, думая о  Джен,  о  ее  светлых  волосах  и  туфлях  без
каблуков. Она была высокой  и  всегда  носила  туфли  без  каблуков.  Он
вспоминал, как они познакомились в школе.
   - Гэррети!
   - Что?
   Это был Гаркнесс.
   - У меня ногу свело. Не знаю, что делать, - его глаза умоляли Гэррети
что-нибудь сделать.
   Гэррети не знал, что сказать. Голос Джен, ее  смех,  ее  карамельного
цвета свитер и красные брюки, в которых она каталась с  ним  на  санках,
пока снег не набился ей в куртку, - это была жизнь. Голос Гаркнесса  был
смертью.
   Теперь уже Гэррети мог ощутить разницу.
   - Я не могу тебе помочь, - сказал Гэррети. - Думай сам.
   Гаркнесс в панике уставился на него, потом с печальным лицом кивнул.
   Он остановился и стал растирать ногу.
   - Предупреждение! Предупреждение 49-му!
   Гэррети повернулся и пошел задом, чтобы видеть его, Двое мальчишек  в
рубашках детской лиги, с велосипедами, которые они держали за руль, тоже
смотрели на происходящее, раскрыв рты.
   - Предупреждение! Второе предупреждение 49-му!
   Гаркнесс встал и заковылял вперед  -  его  нормальная  нога  пыталась
справиться с двойным весом, но у нее это плохо получалось. У него слетел
туфель, он попытался его поднять и получил третье  предупреждение.  Лицо
Гаркнесса, и без того красное, приобрело оттенок пожарной машины.
   Рот превратился в  большое  мокрое  "О".  Гэррети  вдруг  понял,  что
мысленно умоляет Гаркнесса: ну, давай, иди же, черт тебя подери!
   Гаркнесс заковылял  быстрее.  Гэррети  отвернулся  и  пошел,  пытаясь
вспомнить вкус поцелуев Джен и ощущение ее груди.
   Справа выросла бензоколонка "Шелл", возле которой сидели на  остатках
ржавого пикапа двое мужчин в красно-черных охотничьих  рубашках  и  пили
пиво.
   Где-то по соседству хрипло тявкала собака.
   Карабины медленно опустились, нащупывая Гаркнесса.
   Наступило длительное, жуткое молчание, потом они  снова  поднялись  в
соответствии с правилами.  Снова  опустились.  Гэррети  слышал  тяжелое,
одышливое дыхание Гаркнесса.
   - Пошли вон! - крикнул Бейкер мальчишкам, которые так и шли со своими
велосипедами вдоль дороги. - Не смотрите на это!
   Дети поглядели на Бейкера, как на какую-то забавную зверушку. Один из
них, стриженный под ежик, нажал звонок велосипеда и широко ухмыльнулся.
   Коронка у него во рту странно блеснула на солнце.
   Ружья снова поднялись и опустились,  как  в  каком-нибудь  ритуальном
танце. "Не напишешь ты книгу, - подумал  Гэррети.  -  На  этот  раз  они
пристрелят тебя. Только замедли шаг..."
   Ружья опять поднялись.
   Гаркнесс шел, глядя прямо перед собой, ритмично ступая обеими  ногами
- босой и обутой. Казалось, судорога прошла. Но далеко ли он  уйдет  без
туфля?
   Он облегченно выдохнул и услышал рядом такой же выдох Бейкера.
   Глупо, конечно. Чем быстрее Гаркнесс прекратит идти,  тем  лучше  для
них так обстояли дела, если следовать логике. Но  была  более  глубокая,
более  пугающая  логика.  Гаркнесс  принадлежал  к   их   подгруппе,   к
магическому кругу, в который входил  и  Гэррети.  Если  сломается  звено
этого круга, разорвется и весь круг. Мальчуганы из Детской лиги ехали за
ними на велосипедах еще мили две, пока им это не надоело. "Так лучше,  -
думал Гэррети. - Лучше, что они не увидели ничьей смерти, хотя  им  явно
этого хотелось".
   Впереди Гаркнесс образовал новый авангард из одного человека. Он  шел
быстро, почти бежал. Интересно, о чем он думал?

Глава 7

   "Мне  нравится  участвовать  в  этом.  Правда,  многие  считают  меня
шизофреником потому,  что  вне  сцены  я  совсем  не  такой,  как  перед
камерами..."
   Николас Парсонс

   Скрамм, номер 85, очаровал Гэррети не  умом,  проблесков  которого  у
него не наблюдалось, и не внешностью - сложением он напоминал лося, имел
маленькие глазки и круглое,  ничего  не  выражающее  лицо.  Он  очаровал
Гэррети тем, что был женат.
   - Правда? - спросил Гэррети в третий уже раз. - Ты  правда  женат?  -
Ага, - Скрамм с удовольствием щурился на утреннее солнце. - Я сбежал  из
школы, когда мне было четырнадцать. Наш учитель истории как-то  прочитал
нам статью о том, как переполнены школы,  и  я  решил  не  занимать  там
место, а заняться лучше делом. И мне  тогда  еще  хотелось  жениться  на
Кэти.
   - А сколько лет тебе было? - спросил  Гэррети.  Они  проходили  через
городок, и тротуары были полны людей, но он едва это замечал.  Эти  люди
находились в другом мире, и он видел их будто через толстое стекло.
   - Пятнадцать, - Скрамм почесал  подбородок,  синий  от  пробивающейся
щетины.
   - И никто тебя не отговаривал?
   - В  попечительском  совете  мне  наговорили  кучу  чепухи  о  пользе
образования, но у них были дела поважнее, чем удерживать меня  в  школе.
Да и должен же кто-то копать канавы, ведь так?
   Он весело помахал группе девушек, орущих и прыгающих  так,  что  юбки
поднимались над их круглыми коленками.
   -  Правда,  я  не  копал  никаких  канав.  Я  устроился  на   фабрику
постельного белья в Фениксе за  три  доллара  в  час.  Мы  с  Кэти  были
счастливы. Иногда мы смотрели ящик,  и  она  вот  так  обнимала  меня  и
говорила: "Какие мы счастливые, дорогой".
   - А дети у тебя есть? - Гэррети все сильнее  ощущал  нелепость  этого
разговора.
   - Кэти беременна прямо сейчас. Она хотела накопить достаточно  денег,
долларов семьсот, но мы не успели, - он серьезно посмотрел на Гэррети. -
Мой сын пойдет в колледж. Говорят, у таких тупиц, как я, не бывает умных
детей, но у Кэти хватит ума на двоих. Она закончила  школу.  Мой  парень
будет учиться столько, сколько захочет.
   Гэррети промолчал. Он не знал, что тут можно сказать.  Макфрис  рядом
говорил о чем-то с Олсоном, Бейкер и Абрахам играли в слова. Он  подумал
- куда делся Гаркнесс? Его не было видно. Рядом был Скрамм. Эх,  Скрамм,
ты здорово влип. Твоя жена беременна, но здесь это не дает тебе  никаких
особых прав. Семьсот долларов? Никакая страховая компания не выплатит их
твоей жене... Твоей вдове.
   - Скрамм, а что ты будешь делать, если выиграешь? - спросил он.
   Скрамм слегка улыбнулся:
   - Выиграю. Я всегда хотел участвовать в этом,  с  самого  детства.  Я
всего две недели назад прошел восемьдесят миль, и ничего.
   - Но вдруг... Скрамм только хмыкнул.
   - А сколько лет Кэти?
   - Она на год старше меня. Восемнадцать. Она  сейчас  с  родителями  в
Фениксе.
   Для Гэррети это прозвучало так,  будто  родители  Кэти  знали  что-то
такое, чего не знал сам Скрамм.
   - Ты, должно быть, ее любишь.
   Скрамм улыбнулся, обнажая гнилые зубы:
   - С тех пор, как я на ней женился, я ни на кого больше не глядел.
   Она прелесть.
   - И ты в это ввязался.
   - Смешно, правда? - ухмыльнулся Скрамм.
   - Не для Гаркнесса. Иди спроси, смешно ли ему сейчас.
   - Ты просто не хочешь подумать, -  вмешался  подошедший  Пирсон.  -Ты
ведь можешь проиграть.
   - Это игра, парни. А я люблю играть.
   - Ага, конечно, - мрачно согласился Пирсон. - И ты в хорошей форме, -
сам он выглядел бледным и осунувшимся, отсутствующим  взглядом  окидывая
толпу, собравшуюся у супермаркета. - Все, кто не в форме, уже мертвы. Но
осталось еще семьдесят два.
   - Да, но... - непривычная морщина  умственного  напряжения  прорезала
лоб Скрамма. Гэррети показалось, что он видит, как  медленно  ворочаются
его мысли.
   - Я не хочу вас обижать, - сказал наконец Скрамм. - Вы хорошие парни.
   Но большинство здесь не знает, зачем они во всем этом участвуют.  Вот
этот Баркович. Он не хочет  выиграть,  он  хочет  только  смотреть,  как
другие умирают. Когда кто-нибудь получает пропуск, он  будто  становится
сильнее. Но этого мало.
   - А я? - спросил Гэррети.
   - Ты... Ну, ты, похоже, вообще не знаешь, зачем идешь. То же самое  -
сейчас ты идешь потому, что боишься, но этого тоже мало. Это проходит, -
Скрамм опустил глаза и смотрел на дорогу. -  И  когда  это  пройдет,  ты
получишь пропуск, как и другие.
   Гэррети вспомнил, как Макфрис говорил: "Когда я  устану...  Я  просто
сяду и останусь сидеть".
   - А с тобой, конечно, такого  не  случится?  -  съязвил  Гэррети,  но
простые слова Скрамма напугали его.
   - Нет, - так же просто сказал Скрамм. - Не случится.
   Их ноги поднимались и опускались, неся их вперед,  за  поворот,  мимо
запертого на ржавый засов сарая.
   - Я, похоже, понял, что такое умирание, -  тихо  сказал  Пирсон.  -Не
сама смерть, а умирание. Если я перестану идти, я умру, - он сглотнул, и
в горле у него булькнуло. - Может, это и есть то,  о  чем  ты  говоришь,
Скрамм.
   А может, нет. Но я не хочу умирать.
   Скрамм печально посмотрел на него.
   - Ты думаешь, знание защитит тебя от смерти?
   Пирсон вымученно улыбнулся, как бизнесмен на лайнере во время  качки,
пытающийся не выблевать свой завтрак:
   - Сейчас это единственное, что меня защищает.
   Гэррети ощутил безумное чувство благодарности.  Его  средства  защиты
еще не были сведены к этому.
   Впереди, словно для иллюстрации того, о чем они только что  говорили,
парень в черном  свитере  вдруг  упал  на  дорогу  и  начал  кататься  в
конвульсиях. Он издавал  странные  горловые  звуки  -  ааа-ааа-ааа,  как
обезумевшая от  страха  овца.  Когда  Гэррети  проходил  мимо,  одна  из
бьющихся рук парня задела его туфель, и он в ужасе отскочил. Глаза парня
закатились,  но  подбородок  стекала  струйка  слюны.  Ему  вынесли  два
предупреждения,  но  он  ничего  не  слышал,  и  через  две  минуты  его
пристрелили, как собаку.
   После этого они перевалили низкий холм и начала спускаться в  зеленую
долину. Прохладный ветерок приятно овевал разгоряченное лицо Гэррети.
   - Здорово, - сказал Скрамм.
   С высоты они видели дорогу миль на двадцать вперед. Она вилась  среди
лесов, как черно-серая карандашная черта, проведенная по измятой зеленой
бумаге. Далеко впереди дорога снова шла на подъем и терялась  в  розовой
утренней дымке.
   - Должно быть, это то, что называют  Хэйнсвиллским  лесом,  -  сказал
Гэррети без особой уверенности. - Зимой тут кошмар. Кладбище грузовиков.
- Я такого никогда не видел, - с почтением  сказал  Скрамм.  -  Во  всей
Аризоне нет столько зелени.
   - Радуйся, если можешь, - буркнул Бейкер, присоединяясь к  группе.  -
Скоро будет не до того. Уже жарко, а ведь еще только полседьмого.
   - Хотел бы я построить здесь дом, - сказал Скрамм, фыркая, как бык  в
жару. - Построить самому, вот этими руками,  и  глядеть  на  это  каждое
утро.
   Вместе с Кэти. Может, так и будет, когда все это кончится.
   Никто ничего не сказал.
   К 6.45 ветерок прекратился, и стало припекать уже понастоящему.
   Гэррети снял куртку и стянул ее узлом на талии. Дорога больше не была
пустынной - там и тут стояли машины, пассажиры которых стояли рядом, при
ветствуя участников Длинного пути.
   У одной из машин Гэррети увидел двух девушек-ровесниц в летних шортах
и легких блузах. Их лица горели волнением - древним, греховным и чуть не
до безумия эротическим. Гэррети почувствовал, как животная похоть волной
поднимается в нем, заставляя все его тело дрожать в лихорадке.
   Вдруг Гриббл, уже проявивший  себя  радикалом,  свернул  с  дороги  и
рванулся к девушкам. Одна из них, та, что была ближе, повернулась к нему
и обняла руками за шею. Гриббл  -  растерянная,  перепуганная  фигура  в
пропотевшей белой рубашке, - прижал ее к себе; его руки блуждали  по  ее
груди, животу, бедрам, не встречали никакого протеста с ее стороны.
   Он  получил  второе  предупреждение,  потом  третье.   Когда   прошло
пятнадцать секунд ожидания, он оторвался от  девушки,  пустился  бежать,
упал и, кое-как поднявшись, полувышел-полувыскочил на дорогу.
   - Не смог, - по лицу его катились слезы. - Видели, она хотела меня, а
я  не  смог...  Я...  -   его   слова   потонули   в   нечленораздельных
всхлипываниях.
   Он шел, держась обеими руками за живот.
   - Ну, им-то хватило, - зло, как всегда, вставил Баркович. - Будет,  о
чем поговорить завтра.
   - Заткнись! - крикнул Гриббл. - Как больно, черт! Это судорога.
   - Стоячка, а не судорога, - заметил Пирсон. Гриббл молча посмотрел на
него из-под упавших на лоб растрепанных черных волос.
   - Больно, - снова прошептал он и медленно опустился на колени, так же
прижимая руки к животу.  Гэррети  мог  разглядеть  крупные  капли  пота,
стекающие по его шее.
   Мгновение спустя он был мертв. Гэррети обернулся в  сторону  девушек,
но они уже спрятались в своей машине. Он пытался  изгнать  их  из  своей
памяти, но не мог. Каково это - прижимать к себе их  мягкую,  податливую
плоть? Ее бедра извивались, когда  Гриббл  целовал  ее...  О  Боже,  они
извивались... Это был спазм, оргазм, что угодно... О Господи, только  бы
сжать ее вот так и чувствовать это  тепло...  Он  вдруг  кончил.  Теплая
жидкость потекла по его промежности.
   Черт, сейчас появится  пятно  на  штанах,  и  кто-нибудь  обязательно
заметит. Заметит и скажет, что выгонит его на улицу голым и заставит так
ходить... Ходить... Ходить...
   "О Джен, я люблю тебя, правда, люблю, но  это  что-то  не  то,  чтото
совсем другое..."
   Он распустил куртку вокруг талии и  продолжал  идти  так  же,  как  и
раньше, и воспоминание тускнело, как фотография, оставленная на  солнце.
Теперь они шли под уклон, и шаг поневоле ускорился. Пот тек ручьями.
   Гэррети - он сам себе не поверил, -  вдруг  захотелось,  чтобы  опять
наступила ночь. Он оглянулся на Олсона.
   Олсон опять глядел на свои ноги. На его шее явно выступили жилы, губы
скривились в застывшей усмешке.
   - Он уже почти  готов,  -  сказал  рядом  Макфрис.  -  Когда  человек
начинает надеяться, что его застрелят и тогда он  сможет  отдохнуть,  он
далеко не уйдет.
   С этими словами он ускорил шаг и оставил Гэррети позади.
   Стеббинс. Он давно не видел Стеббинса. Гэррети обернулся  -  Стеббинс
сильно отстал, но его можно было безошибочно узнать по  красным  штанам.
Он все еще шел в хвосте, как тощий  гриф,  выжидающий,  когда  ктонибудь
упадет...  Гэррети  почувствовал  прилив  гнева.  Ему  вдруг  захотелось
вернуться и схватить Стеббинса за горло -  без  всякой  причины,  просто
выместить накопившееся раздражение.
   Когда они достигли подножия холма, ноги Гэррети онемели.
   Это сопровождалось пробегающими по ним  время  от  времени  вспышками
боли и грозило судорогой. А почему бы и нет? Они ведь идут уже  двадцать
два часа.
   Двадцать два часа беспрерывной ходьбы - мыслимо ли это?
   - Как ты? - спросил он Скрамма, будто не видел его уже очень давно. -
Отлично, - Скрамм шумно высморкался и  вытер  руку  о  штаны.  -  Просто
отлично.
   - Похоже, у тебя насморк.
   - Это у меня каждую весну. Сенная лихорадка. Ничего страшного.
   Гэррети открыл рот, чтобы возразить, когда воздух  наполнил  знакомый
звук "пах-пах!" Впереди кого-то застрелили,  и  это  оказался  Гаркнесс.
Гэррети испытал странное возбуждение. Магический круг опять  разорвался.
Гаркнесс никогда не напишет книгу о Длинном пути. Его отволокут с дороги
в сторону, как мешок с мукой, или  запихнут  в  грузовик  в  брезентовом
мешке. Для него ДЛИННЫЙ ПУТЬ - закончился.
   - Гаркнесс, - сказал Макфрис. - Старина Гаркнесс получил пропуск.
   - Прочти эпитафию в стихах, - предложил Баркович.
   - А ты заткнись, убийца, -  бросил  Макфрис,  не  глядя  на  него.  -
Старина Гаркнесс. Черт возьми!
   - Я не убийца! - завизжал Баркович. - Я еще спляшу на твоей могиле!
   Я... Хор ругательств заставил его замолчать, и он,  втянув  голову  в
плечи, отошел.
   - Знаете, кем работал мой дядя? - спросил Бейкер, когда они проходили
сквозь тенистый туннель развесистых деревьев, и Гэррети, глядя  на  них,
пытался не думать о Гаркнессе и Гриббле.
   - Кем? - спросил Абрахам.
   - Могильщиком.
   - Здорово, - без интереса отозвался Абрахам.
   - Когда я был маленьким, я всегда  удивлялся  -  кто  его  похоронит,
когда он умрет? - Бейкер глядел на Гэррети, отсутствующе улыбаясь. - Как
эта загадка, помните? Кто стрижет городского парикмахера?
   - Ну и кто его похоронил? - спросил  Макфрис.  -  Если,  конечно,  он
умер.
   - Умер, - сказал Бейкер. - Шесть лет назад, от рака легких.
   - Он что, курил? - спросил Абрахам и помахал семье из четырех человек
и персидского кота. Кот был на  поводке,  и  все  происходящее  явно  не
вызывало у него энтузиазма.
   - Нет, - сказал Бейкер. - Всю жизнь страшно боялся рака.
   - Так кто его похоронил? Скажи, чтобы мы могли перейти  к  чемунибудь
более интересному, скажем, к контролю над рождаемостью.
   - А что, это интересно, - начал Гэррети. - У меня подружка  католичка
и...
   - Так кто похоронил твоего деда, Бейкер?
   - Не деда, а дядю. Дед у меня был адвокатом в Шревпорте. Он...
   - Хрен с ним, с дедом, - перебил Макфрис. - Даже три хрена.
   Кто похоронил твоего дядю? Скажи, и покончим с этим.
   - Никто. Его кремировали.
   - Во те раз! - воскликнул Абрахам и засмеялся.
   - Тетя собрала его пепел в вазу и держала у себя дома, в БатонРуж.
   Она пыталась продолжить его бизнес, но у нее ничего не вышло.
   - Это твой дядя поднасрал, - заметил Макфрис.
   - Почему это?
   - Плохая реклама для такого бизнеса.
   - Что, смерть?
   - Да нет, кремация.
   Скрамм опять шумно высморкался и сказал:
   - Ничего, он тебя там встретит.
   - Надеюсь, - сказал Бейкер, не обидевшись.
   - Твой дядя... - начал Абрахам, но тут Олсон  начал  умолять  солдат,
чтобы ему дали отдохнуть.
   Он не останавливался и не замедлял  шаг,  но  продолжал  свои  мольбы
тягучим,  полностью   безжизненным   голосом,   вызывающим   у   Гэррети
раздражение.
   Разговор смолк. Все уставились на Олсона. Гэррети изо всех сил желал,
чтобы его  поскорее  пристрелили.  Чтобы  он  больше  не  мучился  и  не
унижался. Солдаты смотрели на Олсона  с  теми  же  каменными,  абсолютно
безучастными лицами.
   Впрочем, ему вынесли еще одно предупреждение.
   Было без четверти восемь, и  прошел  слух,  что  им  осталось  пройти
только шесть миль до ста. Гэррети помнил,  что  до  ста  миль  доходили,
самое большое, шестьдесят три участника. Они могли побить  рекорд  -  их
все еще оставалось шестьдесят девять.
   Слева от Гэррети продолжали раздаваться мольбы Олсона.
   Некоторые кричали ему, чтобы он заткнулся, но без всякого результата.
   Они перешли деревянный мост, вокруг которого с щебетанием проносились
ласточки, свившие гнезда под опорами. От речки пахнуло прохладой, и жара
на другом берегу показалась еще более невыносимой.  "Подожди,  -  сказал
Гэррети себе. - Если ты думаешь, что сейчас жарко, подожди  до  полудня.
Тогда сам увидишь".
   Он крикнул, чтобы ему дали фляжку. Солдат молча принес ее и  потрусил
назад к вездеходу. Ему уже хотелось и есть, но с этим придется ждать.
   Бейкер  внезапно  круто  свернул  к  обочине,  осмотрелся  в  поисках
зрителей и, не найдя никого, быстро спустил штаны. Гэррети прошел мимо и
услышал сзади, как Бейкеру выносится  предупреждение.  Потом  еще  одно.
Секунд через двадцать он нагнал товарищей, запыхавшийся, но довольный.
   - Никто в жизни так быстро не срал! - сообщил он.
   - Можешь улучшить результат, - сказал Макфрис.
   - Говорят, некоторые срут раз в неделю. А я обязательно должен раз  в
день посрать, иначе приходится принимать слабительное.
   - Если будешь это  делать  слишком  часто,  они  тебе  выпишут  такое
слабительное, что второго не понадобится, - сказал Пирсон.
   Макфрис откинул  голову  назад  и  засмеялся.  Абрахам  повернулся  и
вступил в разговор:
   - Мой дед никогда не принимал слабительного, а он прожил...
   - А доказательства где? - перебил Пирсон.
   - Ты что, не веришь моему деду?..
   - Поглядите, - тихо сказал Гэррети. Не склоняясь ни на одну из сторон
в    споре    о    слабительном,    он     рассеянно     наблюдал     за
Перси-как-там-егофамилия.
   Он с трудом верил своим глазам. Перси подходил все ближе  и  ближе  к
краю дороги и шагал теперь по обочине. То и дело  он  бросал  испуганные
взгляды то на солдат в  вездеходе,  то  вправо  -  в  сторону  леса,  до
которого было не больше футов. - Похоже,  он  хочет  смыться,  -  сказал
Гэррети.
   - Они его пристрелят, - голос Бейкера вдруг упал до шепота.
   - Вроде никто на него не смотрит, - неуверенно заметил Пирсон.
   - Так не привлекайте к нему внимание! - раздраженно бросил Макфрис. -
Что за олухи!
   В  следующие  десять  минут   никто   из   них   не   сказал   ничего
вразумительного. Они имитировали разговор и напряженно следили  за  тем,
как Перси все ближе и ближе подбирается к спасительному лесу.
   - Он просто трусит, - буркнул наконец Пирсон, и  тут,  будто  услышав
его слова, Перси спокойно, медленно направился к лесу, два шага -  и  он
будет там. Его ноги в джинсах  двигались  неторопливо,  и  весь  он,  со
своими светлыми  волосами  и  мальчишеским  лицом,  походил  на  скаута,
пришедшего в лес наблюдать птиц.
   Предупреждений не было. Он лишился права на них, как только его  нога
сошла в траву, окаймлявшую дорогу. Солдаты прекрасно знали это.  Старина
Перси-как-там-его-фамилия не мог их надуть. Последовала быстрая команда,
и  Гэррети  перевел  взгляд  с  Перси  на  солдата,  стоящего  на  броне
вездехода.
   Солдат казался высеченным из камня; приклад карабина был прижат к его
плечу.
   Потом он снова поглядел на Перси. Тот стоял у  опушки  леса,  так  же
похожий на скульптуру, как стреляющий  в  него  солдат.  "Они  могли  бы
послужить моделью для Микеланджело", - подумал Гэррети. Одна рука  Перси
была прижата к груди, будто  он  читал  стихи.  В  глазах  застыл  немой
экстаз. Между его пальцев заструилась кровь, блеснув на  солнце.  Старик
Перси.
   "Эй, Перси!" - кричала его мать.
   Перси с его дурацким  именем  преобразился  в  прекрасного,  залитого
солнцем  Адониса,  пораженного  стрелой  безжалостного  охотника.  Одна,
вторая, третья капли крови упали на черные, запыленные  туфли  Перси,  и
все это случилось за какие-нибудь три секунды. Гэррети не успел  сделать
даже двух полных шагов, а Перси был уже мертв. Он смог шагнуть вперед  и
издать непонятный звук, похожий на кряхтение.
   Потом упал, перевернулся, и его неподвижное лицо, начинающее обретать
застывший покой смерти, уставилось в небо.
   - Пусть земля эта покроется солью, - быстро заговорил вдруг  Макфрис.
- Да не прорастет на ней ни злак, ни побег. Прокляты  пусть  будут  дети
этой земли и потомство от чресел их. И прокляты будут их бедра и голени.
Святая Мария, разрази эту землю громом по милости своей.
   Он начал хохотать.
   - Заткнись, - хрипло сказал Абрахам. - Не говори так.
   - Это Божьи слова, - Макфрис истерически хихикнул.  -  Мы  идем  ради
Господа, и мухи летают тоже ради Господа, это уж точно, так  благословен
будь плод чрева твоего Перси. Аминь! Отче наш, иже еси  на  помойке,  да
позорится имя твое.
   - Я тебя сейчас ударю! - лицо Абрахама было очень бледным. - Я сделаю
это, Пит.
   - Вот истинно верующий, - Макфрис снова хихикнул. - О мои недостойные
потроха! О моя святая жопа!
   - Я тебя ударю, если ты не заткнешься! - почти простонал Абрахам.
   - Не надо, - сказал испуганно Гэррети. - Только не деритесь.
   - Да-да, будьте хорошими мальчиками, - подхватил Бейкер.
   - А тебя кто спрашивал, краснорожий?
   - Он был слишком молод для этой затеи, - печально сказал Бейкер.  -На
вид ему и четырнадцати не исполнилось.
   -  Мамаша  его  избаловала,  -  дрожащим  голосом  добавил   Абрахам,
оглядывая Гэррети и Пирсона. - Ведь правда же?
   - Ну, больше ей это не удастся,  -  сказал  Макфрис.  Олсон  принялся
умолять солдат. Тот из них, что застрелил Перси, ел теперь сэндвич.  Они
проходили мимо бензоколонки, возле которой механик в грязном комбинезоне
поливал из шланга газон.
   - Хоть бы на нас брызнул, - сказал мечтательно  Скрамм.  -  Чертовски
жарко.
   - Всем жарко, - буркнул Гэррети.
   - Я всегда думал, что в Мэне холодно, - устало проговорил Пирсон.
   - Теперь ты знаешь, что ошибался, - Гэррети пожал плечами.
   - Ты молодец, Гэррети, - сказал неожиданно Пирсон. - Я рад, что  тебя
встретил.
   Макфрис иронически улыбнулся.
   Они прошли мимо двух-трех грузовиков, загнанных на обочину, чтобы  не
мешать Длинному  пути.  Один  из  водителей  стоял  и  смотрел  на  них,
прислонясь к своей машине - громадному  белому  рефрижератору.  Чувствуя
исходящий от него приятный холод. Когда  участники  проходили  мимо,  он
погрозил им кулаком.
   - Зачем он это? - недоуменно, с обидой в голосе, спросил Скрамм.
   Макфрис усмехнулся:
   - Это первый честный  гражданин,  который  нам  встретился  с  самого
начала этой заварушки. Знаешь, Скрамм, он мне чертовски нравится.
   - Мы согнали его с дороги, - объяснил Гэррети. - Теперь он из-за  нас
опоздает и потеряет работу. Или  у  него  отберут  машину,  если  он  ее
владелец.
   - Чушь это все! - рявкнул Колли Паркер. - Все знали, что  эта  дорога
будет занята. Просто он сволочь, такая же, как и все.
   - Ты, кажется, знаешь что-то об этом, - сказал Абрахам.
   - Немного, - ответил Гэррети. - Мой отец водил рефрижератор, пока его
не... Пока он не исчез. Это трудная работа. Может,  этот  тип  не  успел
свернуть, или еще что.
   - Он не должен был показывать нам кулак, - настаивал  Скрамм.  -  Его
вонючие помидоры или что там у него - это ведь не вопрос жизни и смерти.
- Твой отец ушел от вас? - спросил Макфрис.
   - Его забрал Эскадрон, - коротко ответил  Гэррети.  Он  молча  умолял
Паркера или кого-нибудь открыть  рот,  но  никто  не  сказал  ни  слова.
Стеббинс все еще плелся позади. Когда он прошел, водитель полез назад  в
кабину. Впереди прогрохотали карабины. Кто-то упал, и двое  подскочивших
солдат оттащили его к обочине. Третий подошел к  ним  с  мешком,  и  они
стали запихивать туда тело.
   - У меня дядю тоже забрали, - несмело сказал Уаймэн. Гэррети заметил,
что подошва его левой туфли оторвалась и шлепает по асфальту при  каждом
шаге.
   - Эскадрон  забирает  только  кретинов,  -  внятно  проговорил  Колли
Паркер.
   Гэррети хотел рассердиться, но только молча уставился на дорогу.
   Все верно, его отец  был  кретин.  Никчемный  пьяница,  не  способный
накопить больше двух центов и, что еще хуже, не  способный  держать  при
себе свое мнение по поводу политики.
   - Заткни свою поганую пасть, - спокойно сказал Макфрис.
   - Можешь подойти и заставить ме...
   - Нет, этого я не буду делать. Просто заткнись, сукин ты сын.
   Колли Паркер подошел ближе к Гэррети  и  Макфрису  и  какое-то  время
мерил их глазами. Солдаты на вездеходе насторожились. Наконец он хлопнул
Гэррети по плечу:
   - Извини. Иногда я говорю то, чего сам  не  хочу.  Ладно?  -  Гэррети
молча кивнул. Паркер перевел взгляд на Макфриса.
   - А ты выкуси, Джек, - с этими словами он ускорил шаг  и  оставил  их
позади.
   - Вот ублюдок, - мрачно сказал Макфрис.
   - Не хуже Барковича, - заметил Абрахам. - Может, даже получше.
   - А что такое "Забрал Эскадрон"? - задумчиво спросил  Пирсон.  -  Это
ведь все равно, что смерть?
   - Откуда нам знать? - вздохнул  Гэррети.  Его  отец  был  рыжеволосым
гигантом с грохочущим голосом и громовым  смехом,  который  отдавался  в
маленьких ушах Гэррети, как землетрясение.
   Когда он потерял свой рефрижератор, он  стал  водить  государственные
машины в Брансуик и обратно. Жизнь Джима Гэррети была бы  распрекрасной,
если бы он мог держать при себе свои взгляды.  Но,  когда  работаешь  на
правительство, оно следит за тобой вдвое зорче и вдвое  охотнее  сообщит
Эскадрону, если ты чуть заступишь за край.  Поэтому  в  один  прекрасный
день явились двое солдат и увели Джима Гэррети, и его  жена  заперла  за
ними дверь, белая, как молоко, а когда Гэррети спросил,  куда  это  папа
ушел с солдатами, ударила его так, что из носа  пошла  кровь,  и  велела
замолчать, замолчать. Ему было тогда одиннадцать, и с тех пор он никогда
не  видел  своего  отца.  Тот  исчез,  и   место   за   ним   вымыли   и
продезинфицировали.
   - У меня брат имел неприятности с законом, - сказал Бейкер.  -  Не  с
правительством, просто с законом. Он угнал  машину  и  ехал  на  ней  до
самого Геттисберга, штат Миссисипи. Ему дали два года. Сейчас он  мертв.
- Мертв? - голос был слабым и надтреснутым, как у умирающего. В разговор
вмешался Олсон. Его изможденное лицо, казалось,  болталось  отдельно  от
тела.
   - Умер от сердечного приступа. Он был на три года старше меня.
   Мать всегда говорила, что он - ее крест,  но  я  доставил  ей  больше
хлопот. Я ведь тоже чуть не влип в дело  с  Эскадроном.  Мы  с  друзьями
частенько хулиганили по ночам и как-то сожгли крест перед  домом  одного
черного. А такими делами занимается Эскадрон. Больше я ничего такого  не
делал, но тогда со страху чуть в штаны не наложил. Глупо, правда?
   Гэррети поглядел на Бейкера. На лице  у  того  отпечатался  стыд,  но
одновременно и какая-то странная гордость.
   В этот момент снова раздались выстрелы.
   - Еще один, - сказал Скрамм простуженным голосом и вытер нос рукой. -
Тридцать четыре, - Пирсон достал из кармана монетку и переложил в другой
карман. - Я заготовил девяносто девять центов. Каждый раз, когда кому-то
выписывают пропуск, я перекладываю  один  из  них  в  другой  карман.  А
когда...
   - Подонок! - прошипел Олсон, ненавидяще глядя  на  Пирсона.  -  Ждешь
нашей смерти? Колдуешь?
   Пирсон отвернулся и промямлил:
   - Это я так, для удачи...
   - Это мерзко, - прохрипел Олсон. - Это...
   - Слушай, хватит, - попросил Абрахам. - Не дави на нервы.
   Гэррети посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Через сорок минут
им дадут еду. Он подумал, как было бы здорово зайти в одну из  маленьких
придорожных закусочных - сколько таких они прошли! -  усесться,  задрать
ноги на перила (о Боже, какое блаженство!) и заказать отбивную с жареным
луком и картошкой, а на десерт - большое блюдо ванильного  мороженого  с
клубникой.
   Или тарелку спагетти с котлетами, а к ним  -  итальянские  булочки  и
груши в масле. И молоко. Целый кувшин молока. И к черту все эти тюбики и
фляжки.
   Молоко, твердая пища и место, где можно  сесть  и  нормально  поесть.
Разве это не здорово?
   Впереди, под раскидистым вязом, как раз завтракало семейство из  пяти
человек - отец, мать, сын с дочкой  и  седая  бабушка  Они  прихлебывали
горячий какао и жизнерадостно махали идущим.
   - Твари, - прошептал Гэррети.
   - Что? - спросил его Макфрис.
   - Я говорю, хорошо бы присесть и съесть чего-нибудь. Погляди на  этих
свиней.
   - Ты бы с удовольствием к ним  присоединился,  -  Макфрис  помахал  и
заулыбался, большую часть улыбки адресуя бабушке,  которая  улыбалась  в
ответ, поглощая нечто, напоминающее сэндвич с яйцом.
   - Конечно. Сидел бы и жрал, как самая голодная хрюшка.
   - Отврати от себя греховные  помыслы,  сын  мой,  -  пропел  Макфрис,
имитируя преподобного У.С.Филдса.
   - Иди к черту. Ты просто не хочешь этого признать.  Они  ведь  просто
животные. Они  хотят  увидеть  чьи-нибудь  мозги  на  дороге,  потому  и
притащились сюда.
   - Не в этом дело, - спокойно возразил Макфрис. - Ты же  говорил,  что
сам в детстве ходил смотреть на ДЛИННЫЙ ПУТЬ -?
   - Да, но я тогда не понимал...
   - Зато теперь понял,  -  Макфрис  коротко,  неприятно  рассмеялся.  -
Конечно, животные. Думаешь, ты первый до этого додумался? Ты иногда  мне
кажешься ужасно наивным. Французские лорды обожали трахаться после того,
как смотрели на казни. Обычное увеселение, Гэррети.  Ничего  нового,  он
опять рассмеялся. Гэррети зачарованно смотрел на него.
   - Давай, Макфрис, - послышался чей-то голос. - Ты на втором дыхании.
   Посмотрим, придет ли третье.
   Гэррети не нужно было оборачиваться, чтобы узнать голос Стеббинса.
   Стеббинс, всезнающий Будда. Ноги автоматически несли его  вперед,  но
он их почти не чувствовал, будто они были налиты гноем.
   - Смерть разжигает аппетит, - сказал Макфрис. - Помните Гриббла и тех
двух девок? Им было интересно  трахнуться  с  мертвецом.  Что-то  Совсем
Новое.
   Не знаю, почуял ли это Гриббл, но они-то уж точно почуяли. И то же со
всеми, неважно,  жрут  ли,  пьют  или  валяются  на  траве.  Они  острее
чувствуют все это оттого, что смотрят в это время на мертвецов.  Но  это
тоже не главное, Гэррети. Главное - что это не они. Не их бросают львам.
Не они ковыляют по дороге, надеясь, что с них снимут предупреждение.  Ты
болван, Гэррети. Ты и я, и Стеббинс, и Пирсон, и Баркович -  все  мы.  И
Скрамм болван, хотя он думает,  будто  что-то  понимает.  Они  животные,
правильно. Но почему ты думаешь, что мы - люди?
   Он замолчал, переводя дыхание.
   - И вот мы все идем, и каждый из нас в любую минуту может накрыться.
   Оборвать нить своей жизни, скажем так.
   - Тогда зачем ты идешь? - спросил Гэррети. -  Зачем,  если  ты  такой
умный?
   - Затем же, зачем и мы все, - ответил за Макфриса Стеббинс. Он мягко,
почти любяще, улыбался. Губы его  запеклись,  но  в  остальном  лицо  не
изменилось с начала пути. - Мы все хотим умереть, потому и  идем.  Зачем
же еще, Гэррети? Зачем?

Глава 8

   "Раз-два-три, посчитай,
   На углу стоит трамвай.
   В нем табак жует мартышка,
   Пьет винишко попугай.
   Трамвай покатился,
   Мартышка подавилась
   И отправилась в трамвае
   С попугаем прямо в рай".
   Детский стишок

   Рэй Гэррети плотно  затянул  пояс  с  концентратами  вокруг  талии  и
приказал себе не притрагиваться к еде хотя бы полчаса. Это было трудно -
желудок требовал своего.  Участники  пути  вокруг  него,  жадно  чавкая,
отмечали первые двадцать четыре часа, проведенные на дороге.
   Скрамм  улыбнулся  Гэррети  с   набитым   ртом   и   промычал   чтото
неразборчивое. Бейкер держал пакетик с оливками - настоящие оливки, надо
же! - и с методичностью автомата отправлял их  в  рот  одну  за  другой.
Пирсон поглощал крекеры с тунцовой пастой, а Макфрис, закатив  глаза  от
удовольствия, медленно выдавливал из тюбика куриный паштет.
   С половины девятого до девяти выбыло еще двое; одним из них был Уэйн,
которого  совсем  недавно   так   радостно   приветствовал   рабочий   с
бензоколонки.
   Но они прошли девяносто девять миль и потеряли только тридцать  шесть
человек. "Разве  это  не  отлично?  -  думал  Гэррети  и  глотал  слюну,
наблюдая, как Макфрис доедает паштет. - Отлично. Хоть бы и все остальные
откинули копыта прямо сейчас".
   Макфрис отбросил пустой тюбик, и к нему тут же устремились  подросток
в  линялых  джинсах  и  домохозяйка  средних  лет.  Подросток   оказался
проворнее. - Спасибо! - прокричал он Макфрису и побежал обратно, к своим
товарищам. Домохозяйка провожала его завистливым взглядом.
   - Ел что-нибудь? - спросил Макфрис.
   - Я жду.
   - Чего?
   - Половины десятого.
   Макфрис задумчиво посмотрел на него:
   - Старый добрый самоконтроль?
   Гэррети пожал плечами, готовый к отпору, но Макфрис только смотрел на
него и молчал.
   - Знаешь что? - спросил наконец Макфрис.
   - Что?
   - Если бы у меня был доллар... Хотя  бы  доллар,  понимаешь...  Я  бы
поставил на тебя, Гэррети. Я думаю, у тебя есть шанс.
   Гэррети засмеялся:
   - Ты что, шутишь?
   - Может быть. Может, и шучу, - Макфрис вытянул перед собой руки.
   Они заметно дрожали. - Надеюсь, Баркович загнется раньше.
   - Пит?
   - Что?
   - Если бы ты сейчас вернулся назад,  зная  все  это...  Пошел  бы  ты
снова?
   Макфрис опустил руки и сказал:
   - Даже если бы Майор приставил мне пистолет к виску, не пошел бы.
   Это самоубийство, только медленное. Очень медленное.
   - Точно, - Олсон  улыбнулся  жуткой  улыбкой  узника  концлагеря,  от
которой у Гэррети внутри похолодело.
   Через   десять   минут   они   прошли   под   громадным   краснобелым
транспарантом: "100 миль! Поздравляем  участников  Длинного  пути  этого
года! Коммерческий совет Джефферсона".
   Вскоре сосны, среди которых они шли, расступились, и они оказались  в
окружении первой настоящей толпы. Крики  и  рукоплескания  накатывали  и
отступали, как морские волны. Мигали разноцветные лампочки.  Полицейские
тащили с дороги мальчишку с грязным зареванным лицом, который размахивал
блокнотом для автографов. - Эй!  -  крикнул  Бейкер.  -  Эй,  вы  только
поглядите на них!
   Колли Паркер махал и  улыбался,  и,  когда  Гэррети  подошел  к  нему
поближе, он услышал, как Паркер кричит:
   - Привет, уроды! - еще улыбка. - О, мамаша Макги, старая кошелка!
   Моя жопа передает тебе привет - вы ведь с ней, как близнецы.  Привет,
привет! Гэррети закрыл рот ладонью и истерически  захохотал.  Мужчина  в
первом ряду махал плакатом с фамилией "Скрамм". Рядом с ним  толстуха  в
дурацком желтом костюме пыхтела, пытаясь отодвинуться  от  трех  парней,
пьющих пиво.
   Гэррети, заметив это, захохотала еще сильнее.
   "Только не впадать в истерику. О Господи, только не это. Вспомни  про
Гриббла... Не надо... Не надо..."
   Но это случилось. Он смеялся, пока  в  желудке  не  поднялась  тупая,
режущая боль. Он согнулся, слыша,  как  сзади  кто-то  кричит.  Это  был
Макфрис.
   - Рэй! Рэй! Что с тобой?
   - Они смешные, - он едва не плакал от смеха. - Пит,  Пит,  погляди...
Они такие смешные, такие... Маленькая девочка в грязном платье сидела на
земле и строила гримасы.
   Увидев  ее,   Гэррети   совсем   скорчился   от   смеха   и   получил
предупреждение.
   Странно - сквозь весь этот шум  предупреждения  слышались  совершенно
отчетливо.
   "Я могу умереть, - подумал он. - Умереть от  смеха".  Колли  все  еще
махал и улыбался, осыпая зрителей ругательствами,  и  это  было  смешнее
всего.
   Гэррети упал на одно колено и  получил  второе  предупреждение.  Смех
продолжал сотрясать его тело короткими приступами, похожими на лай.
   - Его тошнит! - заорал кто-то в экстазе. - Элис, смотри  скорее,  его
тошнит!
   - Гэррети! Гэррети, черт тебя побери! - Макфрис подхватил Гэррети под
локоть и рывком поднял его на ноги.
   - О Боже, - прохрипел Гэррети. - О Боже, они меня убивают. Я... Я  не
могу, - он снова захлебнулся смехом. Его ноги  подкосились,  но  Макфрис
удержал его. Они оба  получили  предупреждение.  "Мое  последнее,  -  со
странным спокойствием подумал Гэррети. - Прости, Джен. Я..."
   - Иди, кретин! Я не могу тебя тащить! - прошипел Макфрис.
   - Не могу. У меня... Макфрис дважды  хлестко  ударил  его  по  щекам.
Потом быстро, не оглядываясь, отошел.
   Смех прошел, но внутренности у него словно  превратились  в  желе,  а
легкие никак не  могли  набрать  воздуха.  Он  зашагал  вперед,  пытаясь
восстановить  дыхание.  Перед  глазами  плясали   черные   пятна,   ноги
заплетались, и пару раз он едва не упал.
   "Если я упаду, я умру. Тогда мне уже не подняться".
   За ним наблюдали. Крики утихли до приглушенного,  почти  сексуального
шепота. Они ждали, когда он упадет.
   Он шел, концентрируясь теперь на ногах. Когда-то он читал рассказ Рэя
Бредбери о том, как на месте  катастрофы  собираются  толпы  людей  и  с
жадным любопытством выспрашивают, сколько пострадавших и  будут  ли  они
жить или умрут. "Я буду жить, - говорил им Гэррети. - Я буду жить. Я  не
умру".
   Он заставлял ноги  подниматься  и  опускаться,  и  шаги  гулким  эхом
отдавались у него в голове. Он забыл обо всем остальном, даже о Джен. Он
забыл о боли в ногах и о застывшем напряжении мышц под  коленями.  Мысль
крутилась в голове, стуча, как барабан, - я буду жить. Я  буду  жить,  -
пока сами эти слова не утратили смысл.
   Его привел в чувство звук выстрелов. Толпа замерла, и кто-то  впереди
закричал. "Ну  вот,  -  подумал  он,  -  дожил  до  выстрела  и  услышал
собственный крик".
   Но кричал не он, и стреляли не  в  него.  Это  был  номер  64,  Фрэнк
Морган, невысокий улыбчивый паренек. Теперь его тащили с дороги, и дужка
разбитых очков все еще цеплялась за его ухо.
   - Я не умер, - медленно проговорил он. Шок окутал его теплой  волной,
угрожая превратить его ноги в вату.
   - Да, но мог бы, - сказал Макфрис.
   - Ты спас его, - тоном упрека произнес Олсон. - Зачем ты это  сделал?
- глаза его были яркими и пустыми, как дверные ручки. - Я бы убил  тебя,
если б мог. Ненавижу тебя. Ты подохнешь, Макфрис. Бог убьет тебя за  то,
что ты сделал, - его голос тоже был пустым, и Гэррети казалось, что  изо
рта у него пахнет гнилью. Он зажал рот рукой, чтобы не застонать.
   - Иди к черту, - спокойно сказал Макфрис. - Я просто уплатил долг. Мы
ведь в расчете, так? - он пошел прочь  и  скоро  был  уже  всего-навсего
одним из ярких пятен вдали.
   Дыхание Гэррети восстанавливалось медленно, и он еще долго ждал,  что
бок ему прорежет внезапная судорога... Но наконец  все  прошло.  Макфрис
спас ему жизнь. "Мы в расчете, так?" Так. Они были в расчете.
   - Бог покарает его, - повторял Хэнк Олсон с настойчивостью идиота.  -
Бог убьет его, вот увидите.
   - Заткнись, или я тебя сам покараю, - сказал Абрахам. День становился
все жарче, и разговоры постепенно умолкли. Толпа немного поредела, когда
они  отошли  от  радиуса  действия  телекамер  и  микрофонов,  но   люди
продолжали стеной стоять вдоль дороги, сливаясь в единое Лицо Толпы. Это
лицо улыбалось, кричало, гримасничало, но никогда не менялось. И никогда
не отворачивалось - даже когда Уаймэн  опорожнял  кишечник.  Оно  ждало.
Гэррети хотел поблагодарить Макфриса, но сомневался, что тому нужна  его
благодарность. Макфрис  шел  впереди,  уставившись  в  спину  Барковича.
Половина десятого. Гэррети расстегнул рубашку, чтобы было не так  жарко.
Он думал о том, знал ли урод д'Алессио, что ему выпишут  пропуск,  перед
тем, как все случилось. И еще о том, меняет ли знание ощущение человека,
когда это с ним происходит.
   Дорога плавно пошла в гору, и толпа исчезла, как только они пересекли
железнодорожные пути, четырьмя рядами уходящие на  восток  и  на  запад.
Когда они поднялись на холм, Гэррети увидел  по  сторонам  город,  через
который они прошли, а впереди - еще одну полосу леса.
   Холодный ветерок приятно охладил его вспотевшее тело.  Скрамм  трижды
громко чихнул.
   - Я простыл, - мрачно объявил он.
   - Это собьет с тебя гонор, - сказал Пирсон.
   - Просто придется поднапрячься.
   - Ты какой-то железный, - с завистью заметил  Пирсон.  -  Если  бы  я
сейчас простудился, я бы просто лег и умер.
   - Ложись и помирай! - крикнул  спереди  Баркович.  -  Освободи  место
другим!
   - А ты заткнись, убийца, - сказал Макфрис.
   - Чего ты за мной тащишься? - огрызнулся Баркович. - Тебе что,  места
мало?
   - Это свободная дорога. Я иду, где хочу.
   Баркович от злости плюнул и поспешил вперед. Гэррети открыл  пакет  с
едой и начал есть крекеры с сыром. Желудок яростно заурчал,  и  он  едва
удержался, чтобы не съесть сразу все. Он выдавил в рот еще тюбик  мятной
пасты, запил водой и заставил себя остановиться.
   Они прошли лесопилку, где рабочие стояли на грудах  досок,  выделяясь
на фоне неба, как индейцы в кино, и махали им. Потом опять начался  лес,
и на них навалилось молчание. Конечно, это было не  настоящее  молчание:
ктото говорил, кто-то за  спиной  Гэррети  тихо  стонал,  кто-то  пускал
ветры. Зрители все еще стояли вдоль дороги, но толпа исчезла.  В  кронах
распевали  птицы,  и  ветерок,  гуляя  среди  деревьев,   завывал,   как
привидение. На ветке застыла белка, держа в  передних  лапках  орех;  ее
глазки-бусинки настороженно ощупывали идущих. Где-то прогудел самолет.
   Гэррети почувствовал, что все, весь мир, забыли о его существовании.
   Макфрис так и  шел  за  Барковичем.  Пирсон  с  Бейкером  говорили  о
шахматах.
   Абрахам шумно ел, вытирая руки о рубашку. Скрамм оторвал  клок  своей
рубашки и сморкался в него. Колли Даркер обсуждал с Уаймэном достоинства
женщин.
   А Олсон... Но он боялся даже глядеть на  Олсона,  который,  казалось,
только и хотел захватить кого-нибудь в скорую смерть.
   Гэррети  очень  осторожно  сбавил  скорость,  помня  про   свои   три
предупреждения, и скоро оказался рядом со Стеббинсом. Красные штаны того
запылились, под мышками выступили большие круги пота. Кем бы Стеббинс ни
был, он не был и суперменом. Какой-то момент он глядел на Гэррети, потом
опять уткнулся взглядом в дорогу.
   - Интересно, почему людей  не  очень  много?  -  спросил  Гэррети.  -
Зрителей, я имею в виду.
   Сперва он подумал, что Стеббинс вообще не ответит, но в конце  концов
тот поднял голову и сказал:
   - Потерпи. Они еще будут сидеть на крышах в три  слоя,  чтобы  только
поглядеть на тебя.
   - Но они могли бы сидеть в три слоя и на всей дороге.
   - Это опасно.
   - Почему?
   - А почему ты меня спрашиваешь?
   - Потому, что ты знаешь.
   - Откуда ты знаешь?
   - Слушай, не строй из себя гусеницу из "Алисы в Стране чудес".
   Почему бы тебе просто не ответить?
   - Как долго ты выдержишь постоянные  крики  со  всех  сторон?  Да  от
одного запаха всей этой толпы можно сойти с  ума.  Это  все  равно,  что
пройти триста миль по Таймс-сквер на Новый год.
   - Но им же позволяют смотреть, разве не так?
   - Я не гусеница, -  сказал  Стеббинс  доверительным  полушепотом.  -Я
больше похож на Белого Кролика, только вот золотые часы оставил дома,  и
на чай меня никто не приглашал. Насколько  я  знаю,  во  всяком  случае.
Может, если я выиграю, я это у них и попрошу. Скажу:
   "Пригласите меня, пожалуйста, на чай".
   - Черт побери!
   Стеббинс принужденно улыбнулся:
   - Скоро. Скоро. Ты потерпи.
   У  следующего  поворота  опять  ударили  выстрелы,  спугнув  фазанов,
которые  вылетели  из  подлеска,  как  электрические  искры.  Гэррети  и
Стеббинс зашли за поворот, но тело уже утащили. Они так  и  не  увидели,
кто это был.
   - Видишь ли, - продолжал Стеббинс, - есть точка, после которой  толпа
уже не имеет значения. Ты просто перестаешь ее  замечать,  прячешься  от
нее в свою норку.
   - Я понимаю, - кивнул Гэррети.
   - Если бы ты понимал, ты бы не ударился в истерику, и твоему другу не
пришлось бы тебя выручать.
   - А как глубоко нужно спрятаться?
   - А как глубоко ты сейчас?
   - Не знаю.
   - Что ж, тогда зарывайся, пока не уткнешься  в  камень.  Залезай  под
него и сиди. Это и будет нужный уровень. Такова моя идея.  Если  хочешь,
изложи свою.
   Гэррети промолчал. Идей у него не было. Длинный путь продолжался.
   Солнце висело над дорогой, разбитое на куски деревьями.  Тени  идущих
гномами плясали по асфальту. Один из солдат нырнул  в  вездеход,  достал
оттуда какойто сверток и стал его разворачивать. Это оказался  громадный
зонтик защитного цвета. Солдаты укрепили его на броне вездехода и  уютно
расположились в тени.
   - Вонючие суки! - крикнул кто-то. - Моим призом будет ваша  публичная
кастрация!
   Солдат эта мысль не слишком  ужаснула.  Они  все  так  же  оглядывали
идущих пустыми глазами.
   Гэррети не хотелось  больше  говорить  со  Стеббинсом.  Он  переносил
Стеббинса только в малых дозах. Он пошел быстрее. Было 10.02.
   Через двадцать три минуты с него снимут одно  из  предупреждений,  но
пока он шел с  тремя.  Это  его  не  пугало  -  в  нем  засела  странная
уверенность, что он, Рэй Гэррети, не может умереть. Другие,  статисты  в
фильме его жизни, могут, но он, звезда... Может быть, ему еще  предстоит
понять лживость этих успокаивающих иллюзий; может, именно  об  этом  дне
говорил Стеббинс.
   Не замечая этого, он прошел вперед  почти  до  авангарда,  где  снова
встретился с Макфрисом. Они образовали редкую цепочку: впереди Баркович,
следом Макфрис, идущий с полусогнутыми руками, чуть прихрамывая на левую
ногу, и  в  конце  -  сам  герой  фильма  "История  Рэя  Гэррети".  Как,
интересно, он выглядит?
   Он потер ладонью щеку, чувствуя пробивающуюся щетину.
   Макфрис оглянулся и опять повернулся  к  Барковичу.  Его  глаза  были
темными и затуманенными. Они шли пятнадцать минут, или двадцать. Макфрис
молчал. Гэррети дважды прочистил горло, но так ничего и  не  сказал.  Он
думал, что чем дольше идешь в молчании, тем труднее его нарушить.  Может
быть, Макфрис жалеет, что спас его. Или ему  стыдно.  Все  это  глупо  и
безнадежно, и не надо было его спасать, а раз уж спас,  то  не  надо  об
этом жалеть. Он уже открыл  рот,  чтобы  сказать  это,  но  тут  Макфрис
заговорил сам:
   - Все в порядке, -  Баркович  при  звуке  его  голоса  подпрыгнул,  и
Макфрис добавил:
   - Не для тебя, убийца. Для тебя уже ничего не будет в порядке.
   - Поцелуй меня в зад, - прорычал Баркович.
   - Я, кажется, тебе подгадил, - сказал Гэррети тихо.
   - Я сказал уже: мы в расчете. Больше я такого не сделаю. Хочу,  чтобы
ты это знал.
   - Понимаю. Я...
   - Не трогайте меня! - закричал  кто-то.  -  Пожалуйста,  не  трогайте
меня!
   Это был рыжий парень в  клетчатой  рубашке.  Он  остановился  посреди
дороги и получил первое предупреждение.  Потом  он,  шатаясь,  побрел  к
вездеходу. Слезы прочерчивали тонкие дорожки на его запыленном лице.
   - Не надо... Я не могу... Моя мама. Не могу... Мои ноги... Не надо, -
он попытался ухватиться за броню, и один из солдат ударил его  прикладом
по пальцам. Парень закричал и упал в пыль.
   Потом он кричал уже без перерыва  -  пронзительным  криком,  который,
казалось, мог расколоть стекло:
   - Мои ноооооооооооооооо...
   - О Боже, - пробормотал Гэррети. - Почему он не заткнется?
   - Не думаю, что он сможет, - заметил Макфрис. - Вездеход переехал ему
ноги.
   Гэррети взглянул, и желудок подпрыгнул у него к самому горлу.
   Неудивительно, что бедняга кричал о своих ногах - они превратились  в
кровавое месиво.
   - Предупреждение! Предупреждение 38-му!
   - Хочу домой, - сказал кто-то позади Гэррети. - Господи, как  я  хочу
домой.
   Через минуту выстрел разнес лицо рыжего парня.
   -  Я  хочу  увидеть  свою  девушку  во  Фрипорте,  -  сказал  Гэррети
неизвестно  кому.  -   Хочу   ее   поцеловать.   Плевать   мне   на   их
предупреждения...  Черт,  вы  видели  его  ноги?  Они  еще  делали   ему
предупреждение, как  будто  он  мог...  -  Отрезанные  ножки  шагали  по
дорожке, - пропел Баркович.
   - Заткнись, убийца, - сказал Макфрис. - Рэй, а она красивая?
   Твоя девушка?
   - Красивая. И я люблю ее.
   - Хочешь жениться?
   - Ага. Мы станем миссис  и  мистер  Норман-Нормал,  четверо  детей  и
собака колли, его ноги, они переехали ему ноги, это ведь не по правилам,
ктото должен об этом сообщить...
   - Двое мальчиков и двое девочек?
   - Да, и она красивая, но я не могу...
   - И первого сына вы назовете Рэй-младший, а у собаки будет тарелка  с
написанным ее имеНем. Гэррети медленно поднял голову:
   - Ты что, издеваешься надо мной?
   - Нет! - воскликнул Баркович. - Он срет тебе на голову, парень! Но не
беспокойся - я спляшу на его могиле за тебя.
   - Заткнись, убийца, - повторил Макфрис. - Я не издеваюсь, Рэй.
   Слушай, давай отойдем от этого убийцы, ну его к черту.
   - Подотритесь! - проорал Баркович им вслед.
   - Она любит тебя, твоя Джен?
   - Думаю, да.
   Макфрис медленно покачал головой:
   - Вся эта романтическая чушь... Знаешь, она  бывает.  Но  только  для
некоторых и на короткое время. У меня так было. И я тоже думал, как ты.
   Тебе все еще хочется узнать, откуда у меня этот шрам?
   - Да, - сказал Гэррети.
   - А зачем?
   - Хочу помочь тебе.
   Макфрис опустил глаза и посмотрел на свою левую ногу:
   - Болит. Не могу  пошевелить  пальцами.  И  шея  болит.  Моя  девушка
сделалась стервой, Гэррети. Я пошел в ДЛИННЫЙ ПУТЬ -, как другие идут  в
Иностранный легион. Как говорил великий поэт рок-н-ролла:  "Я  ей  отдал
сердце, она его стала топтать, а всем остальным наплевать".
   Гэррети промолчал. 10.30. До Фрипорта было еще далеко.
   - Ее звали Присцилла. Я был тогда еще глупее тебя. Я  любил  целовать
ей кончики пальцев. Стихи читал.  Китса  -  когда  ветер  дул  в  нужную
сторону.
   Видишь ли, ее старик держал коров, а запах навоза плохо сочетается  с
Китсом. Может, при другом ветре мне нужно было читать  ей  Суинберна?  -
Макфрис засмеялся.
   - Ты скрываешь свои настоящие чувства.
   - А, кому какое дело? Конечно, всем хочется помнить, как  они  шепчут
слова любви в розовое ушко своей королевы,  а  не  то,  как,  вернувшись
домой, они гоняют шары под одеялом.
   - Ты скрываешь свое, я - свое.
   Макфрис, казалось, не слышал. Какое-то время они шли молча.  Их  ноги
шаркали по дороге. Гэррети подумал, что скоро  с  ног  сойдут  ногти,  а
следом сползет и вся кожа, как змеиная шкура. Позади то  и  дело  кашлял
Скрамм.
   Главным была дорога, а не весь этот бред о любви.
   - Так вот, о шраме, - продолжил Макфрис. - Это было прошлым летом. Мы
оба хотели уехать из дома, от родителей  и  от  этого  запаха  коровьего
дерьма, чтобы Великая Любовь цвела на свободе. Мы устроились на пижамную
фабрику в Нью-Джерси. Как тебе это нравится, Гэррети?
   Мы сняли разные квартиры в Ньюарке. Родители немного понервничали, но
мы жили в разных квартирах и зарабатывали на жизнь, так  что  они  скоро
успокоились. Я жил еще с двумя парнями, а Прис - с тремя  девушками.  Мы
уехали третьего июня на моей тачке, и в тот же день заехали в  мотель  и
решили проблему девственности. Ей не очень хотелось  трахаться,  но  она
хотела доставить мне удовольствие. Все было очень романтично.
   Потом мы приехали в Ньюарк. Там тоже пахло коровьим дерьмом,  но  нам
хотелось верить, что это другое дерьмо. Я завез ее на ее квартиру, а сам
поехал в свою. С понедельника мы начали работать.  Все  было  не  как  в
кино, Гэррети, - мой мастер был сволочью, и во  время  ланча  мы  давили
крыс, которые прятались под мешками с бельем. Но я  не  обращал  на  это
внимания, потому что любил. Понимаешь?
   Он сплюнул в пыль, отхлебнул из своей фляжки  и  крикнул,  чтобы  ему
дали другую. Они карабкались на длинный пологий холм, и  крик  вышел  на
пределе дыхания.
   - Прис работала на  первом  этаже,  и  вот  туда  можно  было  водить
туристов. Пастельного цвета  стены,  современные  машины,  кондиционеры.
Прис пришивала пуговицы с семи до трех. Только подумай, по  всей  стране
мужчины носят пижамы с пуговицами, которые пришила Прис! Одна эта  мысль
могла согреть самое холодное сердце.
   Я работал на пятом. Внизу сушили шерсть и по трубе с теплым  воздухом
подавали наверх, ко мне. Когда  подъемник  наполнялся,  они  звонили,  я
открывал заслонку, и там была спутанная шерсть  всех  цветов  радуги.  Я
выгребал ее оттуда, укладывал в мешки по двести фунтов  и  подносил  эти
мешки к трепальной машине. Потом шерсть ткали, шили пижамы, и на  первом
этаже Прис и другие девушки пришивали к ним  пуговицы,  а  ослы  туристы
смотрели на них через стекло... Как  сейчас  смотрят  на  нас.  Тебе  не
надоело меня слушать?
   - Шрам, - напомнил Гэррети.
   - Я отвлекся? - Макфрис вытер лоб и расстегнул рубашку. Они  были  на
холме. Во все стороны уходили волны леса, упираясь на горизонте в горы.
   Милях в десяти среди зелени краснела пожарная  вышка.  Дорога  вилась
через все это, как серая змея.
   - Сперва все было чудесно. Мы трахались с ней еще три раза, в машине,
нюхая коровье дерьмо с ближайшего пастбища.  Я  никак  не  мог  вычесать
шерсть из моих волос, сколько ни расчесывал их;  но  это  было  неважно,
потому что я любил ее. Я это знал, но никак не мог ей  объяснить,  -  ни
языком, ни членом.
   Нам платили сдельно. Я был не  очень  хорошим  укладчиком  -  набивал
около двадцати трех мешков в день, а норма всегда была  за  тридцать.  И
другие парни из-за меня тоже отставали и теряли в зарплате. Они сказали,
что им это не нравится. Понимаешь?
   - Ага, - Гэррети потер ладонью шею, потом вытер руку о штаны, оставив
на них темное пятно.
   - А внизу Прис не сидела  без  дела.  По  вечерам  она  часами  могла
говорить о своих подружках, о том, кто как  работает,  и,  конечно,  она
работала лучше всех. Не очень приятно соревноваться с любимой  девушкой.
В конце недели я принес домой чек на 64.40 и стал  лечить  свои  мозоли.
Она притащила девяносто и тут же отнесла их в банк.
   Так шло и дальше. В конце концов я перестал трахаться с ней.
   Приличней было бы сказать, что я перестал делить с ней  ложе,  но  на
ложе мы ни разу не были. И у меня, и у нее всегда была куча народу, а на
мотель разоряться я больше не мог, поэтому нам приходилось делать это на
заднем сиденье машины.
   Ей это нравилось  все  меньше,  и  я  знал  это  и  начал  потихоньку
ненавидеть ее, хотя еще любил. Поэтому я  предложил  ей  выйти  за  меня
замуж, чтобы все решить. Она стала вилять, но я настаивал на ответе.
   - И она ответила "нет"?
   - Конечно. "Пит, мы не можем. Что скажет моя  мама?  Пит,  мы  должны
подождать". Пит то и Пит се, и всегда реальной причиной были деньги, те,
что она зарабатывала на пуговицах.
   - Тогда зачем ты ее упрашивал?
   - Не знаю,  -  Макфрис  яростно  потер  шрам.  -  Я  чувствовал  себя
неудачником, потому что мне нечем было доказать ей, что я мужчина, кроме
члена, который я совал ей между ног, а ей и этого особенно не  хотелось.
Сзади ударили выстрелы.
   - Олсон? - спросил Макфрис.
   - Нет. Он еще здесь.
   - А-а.
   - Шрам.
   - Слушай, что ты пристал?
   - Ты спас мне жизнь.
   - Ну и иди к черту.
   - Шрам.
   - Я подрался, - сказал Макфрис  после  долгой  паузы.  -  С  Ральфом,
парнем с упаковки. Он подбил мне оба глаза и сказал, чтобы  я  убирался,
не то он мне и руки переломает. В тот  вечер  я  сказал  Прис,  что  еду
домой, и предложил ей поехать со мной. Она  сказала,  что  не  может.  Я
сказал ей, gb. .- превратилась в  рабыню  своих  пуговиц,  и  еще  много
всякого. Я и не знал, что во мне накопилось столько яду. Я  сказал,  что
она паршивая стерва, которая не видит  ничего,  кроме  своей  банковской
книжки. Это было в ее квартире, и в первый раз мы  остались  одни  -  ее
соседки ушли в кино. Я пытался затащить ее в постель, и она ударила меня
в лицо ножом для разрезания писем. Ей прислали его  какие-то  друзья  из
Англии. Она ударила меня, как будто я хотел ее изнасиловать. Как будто я
был больной и мог заразить ее. Понимаешь, Рэй?
   - Да, - сказал Гэррети. Впереди у обочины  стоял  белый  трейлер,  и,
когда они подошли ближе, лысый мужчина - видимо, владелец машины,  начал
снимать их кинокамерой. Пирсон, Абрахам и  Иенсен  одновременно  сделали
непристойный жест, и Гэррети эта синхронность очень рассмешила.
   - Я плакал, - сказал Макфрис.  -  Плакал,  как  ребенок.  Я  упал  на
колени, целовал ее юбку и умолял простить меня. Кровь текла с моего лица
на пол, и это было  действительно  неприятно,  Гэррети.  Она  убежала  в
ванную, и ее вырвало. Она вернулась, принесла мне полотенце  и  сказала,
что никогда больше не хочет меня видеть. Она тоже плакала и  спрашивала,
почему я так обидел  ее.  Понимаешь,  Рэй,  она  разрезала  мне  лицо  и
спрашивала, почему я ее обидел.
   - Да.
   - Я так и ушел с полотенцем у лица. Мне наложили двенадцать  швов,  и
вот конец истории про шрам. Ты доволен?
   - Ты с тех пор ее не видел?
   - Нет. И не  хочу.  Теперь  она  кажется  мне  очень  далекой,  очень
маленькой. Она в самом деле была рассудительной. И жадной.  Знаешь,  все
видится на расстоянии. Еще вчера утром она очень много значила для меня.
А теперь она - ничто. Я рассказал тебе это все, и мне  даже  не  больно.
Так что, наверное, это не имеет отношения к тому, почему я здесь. А ты?
   - Что?
   - Почему ты здесь?
   - Не знаю, - его голос был механическим, как у куклы. Урод  д'Алессио
не видел мяча, который летел ему в лицо, и ему наложили  швы.  А  раньше
(или позже - у него уже все спуталось) он нечаянно ударил своего лучшего
друга стволом ружья. Джимми. Может, у него  тоже  остался  шрам,  как  у
Макфриса.
   - Не знаешь, - сказал Макфрис. - Умираешь и не знаешь, почему?
   - Когда умрешь, это уже неважно.
   - Может быть, но ты сам должен это знать, Рэй.
   - Что?
   - Про себя. Ты в самом деле не знаешь этого? В самом деле?

Глава 9

   "Отлично, парень, вот тебе вопрос - прямо в десятку!"
   Аллен Ладден

   В час дня Гэррети опять подвел итоги.
   Пройдено сто пятнадцать миль. Они  были  в  454  милях  к  северу  от
Олдтауна, в 125 милях от Огасты, столицы штата, в 150 от  Фрипорта  (или
больше... Он боялся, что от Огасты до Фрипорта дальше, чем двадцать пять
миль), а это уже две трети расстояния до  границы  Нью-Хэмпшира.  Похоже
было, что они дойдут.
   За  девяносто  минут  никому  не  выписали  пропуск.   Они   шли   по
однообразным  сосновым  лесам,  миля  за   милей,   краем   уха   слушая
приветствия. К тупой боли в ногах  Гэррети  добавились  острые  уколы  в
левой икре.
   Потом, ближе к полудню, когда жара достигла  пика,  ружья  заговорили
опять. Парень по фамилии Тресслер, номер 92, получил солнечный  удар,  и
его застрелили, когда он лежал без сознания. Другой участник вдруг  упал
в конвульсиях и бился на  дороге,  издавая  непонятные  звуки  распухшим
языком, пока его не нашла пуля. У Ааронсона, номер 1, обе ноги  схватило
судорогой, и он был застрелен на белой линии, когда стоял,  как  статуя,
подняв вверх напряженное лицо. А через пять минут еще один  парень  упал
без  сознания.  "Так  будет  и  со  мной,  -  подумал  Гэррети,   обходя
распластанное на асфальте тело. На лбу у парня,  которого  он  не  знал,
блестели крупные бисеринки пота. - Так будет и  со  мной,  я  больше  не
могу, я не переживу этого".
   Ударили ружья, и мальчишки, сидевшие под тентом возле дороги,  бешено
зааплодировали.
   - Хоть бы Майор появился, - сказал Бейкер. - Я хочу видеть Майора.  -
Что? - механически спросил Абрахам. Он сильно сдал в последние часы.
   Глаза впали в глазницы. Лицо покрылось синеватой щетиной.
   - Я наплюю ему в морду.
   - Расслабься, -  посоветовал  Гэррети.  С  него  уже  сняли  все  три
предупреждения.
   - Сам расслабься, - буркнул Бейкер. - Погляжу я на тебя.
   - Зря ты так про Майора. Он ведь тебя не заставлял.
   - Заставлял? Он убивает меня, вот и все!
   - Это не...
   - Заткнись, - сказал коротко Бейкер, и Гэррети послушался. Он почесал
шею и взглянул на раскаленное добела небо. Его тень  уродливым  карликом
скорчилась у ног. - Прости, - сказал Бейкер. - Зря я кричал. Мои ноги...
   - Ладно, - сказал Гэррети.
   - Это со всеми происходит. Может, это хуже всего.
   - Знаете, что я хочу сделать? - спросил Пирсон.
   - Наплевать в морду  Майору,  -  предположил  Гэррети.  -  Все  хотят
наплевать в морду Майору. Как только он приедет, мы набросимся  на  него
и...
   - Да нет, - Пирсон шагал, как человек в последней стадии опьянения.
   Голова его едва не падала на плечо. - Майор тут ни при  чем.  Я  хочу
просто  пойти  в  поле,  лечь  и  закрыть  глаза.  Просто  лежать  среди
пшеницы...
   - В Мэне нет пшеницы, - уточнил Гэррети. - Это просто трава.
   - Ну, в траву. И читать стихи сам себе.
   Гэррети порылся в поясе, нашел печенье и  стал  грызть  его,  запивая
водой.
   - Чувствую себя решетом, - пожаловался он. - Пью воду,  а  через  две
минуты она выступает у меня на коже.
   Ружья грянули снова, и еще одно тело безжизненно рухнуло на  асфальт.
- Сорок пять, - сказал Скрамм, подходя к ним. - Этак мы и  до  Портленда
не дойдем.
   - У тебя что-то с голосом, - заметил Пирсон с осторожным  оптимизмом.
- Похоже, я подхватил лихорадку, - жизнерадостно сказал Скрамм.
   - Господи, как  же  ты  идешь?  -  с  благоговейным  страхом  спросил
Абрахам.
   - Как я иду? Посмотри на него! Хотел бы я  знать,  как  он  идет!  он
ткнул пальцем в сторону Олсона.
   Олсон молчал уже два часа. Он не дотронулся до фляжки. Все с завистью
глядели на его почти полный пояс. Глаза его,  цвета  темного  обсидиана,
смотрели  прямо  вперед.  Губы  высохли  и  растрескались,  и   из   них
высовывался  язык,  как  дохлая  змея  из  пещеры.   Язык   Олсона   был
грязно-серым.
   Как глубоко он зарылся? Гэррети вспомнил слова Стеббинса. На мили? На
световые годы? Ответ был: слишком глубоко, чтобы увидеть  это.  И  чтобы
выбраться.
   - Олсон! - тихо позвал он. - Олсон!
   Олсон не отвечал. Двигались только его ноги.
   - Хоть бы язык убрал, - нервно сказал Пирсон.
   ДЛИННЫЙ ПУТЬ - продолжался.
   Леса расходились, уступая место лугам, и опять сходились. По обочинам
стояли восторженные зрители. Появлялось все  больше  плакатов  с  именем
Гэррети. Но его это уже мало интересовало - он слишком устал.  Скоро  он
устанет настолько, что не сможет говорить с другими. Лучше действительно
уйти в себя, как малыш, завернувшийся в ковер. Так было бы проще.
   Он облизал губы и отпил немного воды. Они прошли  зеленый  указатель,
извещающий, что до Мэнского шоссе осталось сорок четыре мили.
   - Вот оно, - сказал он  неизвестно  кому.  -  Сорок  четыре  мили  до
Олдтауна.
   Никто не ответил, и Гэррети подошел к Макфрису и опять пошел радом  с
ним. Тут начала кричать женщина. Движение на дороге было остановлено,  и
толпа  окружала  их  с  обоих  сторон,  крича  и  размахивая  плакатами.
Кричавшая женщина была грузной и  краснолицей.  Она  пыталась  перелезть
через канат ограждения и кричала на полицейских, которые держали ее.
   "Я знаю ее, - подумал Гэррети. - Откуда я ее знаю?"
   Синяя косынка. Блестящие глаза навыкате. Платье цвета морской волны.
   Все  это  было  знакомо.  Одной  рукой  женщина  вцепилась   в   лицо
полицейскому.
   Брызнула кровь.
   Проходя мимо, Гэррети узнал ее. Конечно, это была мать Перси.
   Перси, который пытался убежать в лес и  был  застрелен  с  первым  же
шагом.
   - Где мой сын? - кричала она. - Отдайте моего сына!
   Толпа с энтузиазмом приветствовала ее. Маленький мальчик плюнул ей на
ногу и поспешил прочь.
   "Джен, - думал Гэррети, - Джен, я иду к тебе, и черт с ним со всем.
   Клянусь, что я дойду". Но Макфрис был прав. Джен плакала, она умоляла
его изменить решение:
   "Пожалуйста, Рэй, я не хочу тебя потерять,  это  просто  убийство..."
Они сидели на скамейке за эстрадой. Это было месяц назад, в апреле, и он
обнимал ее за талию. Она надушилась духами, которые  он  подарил  ей  на
день рождения. Этот запах, томный и таинственный, пьянил его. "Я  должен
идти, - говорил он. - Должен, ты просто не понимаешь".
   "Рэй, это ты не понимаешь, что делаешь. Рэй, не делай этого, я  люблю
тебя".
   "Что ж, она была права. Конечно, я не понимал, что я делаю.
   Но я и теперь не понимаю. Черт меня побери, я и  теперь  не  понимаю.
Вот и все".
   - Гэррети!
   Он тряхнул головой, пробуждаясь от своих  мыслей.  Рядом  с  ним  шел
Макфрис.
   - Как ты?
   - Нормально, - неуверенно ответил Гэррети. - Кажется, нормально.
   - Баркович спятил, - с довольным, видом сообщил  Макфрис.  -  Говорит
сам с собой. И он хромает.
   - Ты тоже хромаешь. И Пирсон.
   - Да, правда. Но Баркович... Он  все  время  трет  ногу.  Похоже,  он
растянул мускул.
   - За что ты его так ненавидишь? Почему не Олсона? Не  Колли  Паркера?
Не нас всех?
   - Потому что Баркович знает, что делает.
   - Хочешь сказать, он думает, что выиграет?
   - Откуда ты взял?
   - Ну... Он сволочь. Может быть, сволочам везет?
   - Хорошие парни приходят к финишу раньше?
   - Не знаю. Ничего не знаю.
   Они проходили мимо маленькой сельской школы. Ученики стояли во  дворе
и махали им. Некоторые забрались на забор, и Гэррети вспомнил рабочих.
   - Гэррети!  -  закричал  один  из  них.  -  Рэй  Гэррети!  Гэ-рре-ти!
Мальчишка прыгал, как заведенный, выкрикивая его имя, и Гэррети  помахал
ему. Когда школа вместе  с  мальчишкой  скрылись  из  виду,  он  испытал
облегчение.
   Их догнал Пирсон:
   - Я тут думаю...
   - Побереги силы, - посоветовал Макфрис.
   - И о чем ты думаешь? - спросил Гэррети. -  Каково  будет  тому,  кто
дойдет вторым. - И каково же?
   - Ну, - Пирсон прищурился,  -  представляете:  пережить  всех,  кроме
одного! По-моему, нужно установить приз для второго.
   - Какой?
   - Не знаю.
   - Жизнь, - предположил Гэррети.
   - Кто же за этим пойдет?
   - Никто, пока Путь не начался. Но сейчас я был бы рад и этому. Черт с
ним с призом. А ты?
   Пирсон довольно долго думал.
   - Не вижу в этом смысла, - сказал он наконец.
   - Скажи ему, Пит.
   - Что сказать? - пожал плечами Макфрис. - Он прав.  Целый  банан  или
вообще никакого банана.
   - Вы спятили, - сказал Гэррети без энтузиазма. Он очень  устал,  и  у
него начинала болеть голова. Может, так начинается солнечный  удар?  Что
ж, так лучше - просто упасть без сознания и проснуться уже мертвым.
   - Конечно, - сказал Макфрис миролюбиво, - мы все спятили,  иначе  нас
здесь бы не было. Мы все хотим умереть. Ты это еще не понял? Погляди  на
Олсона - это же просто череп на палке. Разве он не хочет умереть?
   - Ну ее, эту чертову психологию, - подвел итог Пирсон. - Я все  равно
уверен, что никто из них не согласен прийти вторым.
   ДЛИННЫЙ ПУТЬ - продолжался.
   Солнце палило все  сильнее.  Ртутный  столбик  дополз  до  семидесяти
девяти градусов (у одного парня  был  с  собой  термометр)  и  готовился
перепрыгнуть на восемьдесят. "Восемьдесят, - подумал Гэррети. - Это  еще
не так  жарко.  В  июле  будет  жарче  градусов  на  десять.  При  такой
температуре сидеть бы в тени во дворе и есть холодный куриный салат. Или
плескаться в ближайшей речке.
   Вода сверху нагрелась, а внизу у ног, она  холодная,  и  там  водятся
пиявки, но это ерунда. Эта вода омывает тебе грудь,  живот,  волосы".  -
При  одной  мысли  об  этом  по  коже  у  Гэррети   пробежали   мурашки.
Восемьдесят. Иску павшись, можно залечь в гамаке с какой-нибудь  хорошей
книжкой. Однажды они залезли в гамак вместе с Джен и качались, пока член
не уперся ему в живот, как горячий камень. Она делала вид, что ничего не
замечает. Восемьдесят. О Господи!
   Чепуха какая-то.
   - Мне за всю жизнь не было так жарко, - прогундосил Скрамм.
   Его широкое лицо раскраснелось, как сковородка.  Он  снял  рубашку  и
вытирал ею пот, который тек с него ручьями.
   - Лучше надень рубашку, - посоветовал Бейкер. - Сгоришь.
   - Я уже сгорел, - хмыкнул Скрамм.
   - Чертов штат, - сквозь зубы  проговорил  Колли  Паркер.  -  В  жизни
такого не видел.
   - Не нравится, сидел бы  дома,  -  буркнул  Гэррети  и  отхлебнул  из
фляжки.
   Он не пил много, чтобы не получить спазм. Один раз  с  ним  случилось
такое.
   Он помогал соседям, Элвеллам,  ворошить  сено.  В  сарае  было  очень
жарко, и Гэррети выпил три стакана холодной воды.
   После этого у него вдруг резко заболели живот, и спина, и  голова,  и
он упал в сено, как тряпичная кукла. Мистер  Элвелл  держал  его  своими
мозолистыми руками, пока он блевал. Потом он поднялся, слабый от боли  и
стыда, и его отослали  домой  -  мальчика,  прошедшего  одно  из  первых
испытаний на мужественность. Он шел, и солнце  било  его  по  обгоревшей
шее, как десятифунтовый молот.
   Он вздрогнул, и головная боль тут же нахлынула волной. Перед  глазами
заплясали черные пятна.
   Он оглянулся на Олсона. Олсон шел, только язык его почернел.
   Глаза невидяще смотрели вперед. Господи, только бы  не  стать  таким,
как Олсон. Что угодно, только не это.
   - Мы не дойдем до Нью-Хэмпшира, - мрачно сказал Бейкер. - Ставлю  что
хотите.
   - Два года назад они дошли, - возразил Абрахам. - Четверо из них,  во
всяком случае.
   - Да, но тогда не было такой жары, - сказал Иенсен. - Когда  холодно,
можно идти быстрее и согреться. Но когда жарко, нельзя идти медленнее...
И охладиться.
   - Несправедливо, - сердито буркнул Колли Паркер. - Почему этот чертов
Путь не проводят в Иллинойсе, где земля ровная?
   - А мне нравится Мэн, -  сказал  Скрамм.  -  Что  ты  все  ругаешься,
Паркер?
   - А что у тебя сопли текут?  -  огрызнулся  Паркер.  -  У  всех  свои
странности. Еще вопросы будут?
   Гэррети взглянул на часы, но они остановились на 10.16. Он  забыл  их
завести.
   - Сколько времени? - спросил он.
   - Счастливые часов не наблюдают, - сказал Пирсон, и все  рассмеялись.
- У меня часы остановились.
   - Две минуты третьего - сказал Пирсон. - Солнце сядет еще  не  скоро.
Солнце немилосердно палило сквозь редкие ветви, не дающие тени.
   Пронесся слух, что ожидается дождь, и на горизонте  виднелось  что-то
вроде облаков, но это могла быть всего лишь утешительная иллюзия.
   Абрахам и Колли Паркер обсуждали дальнобойность солдатских карабинов.
Гэррети не хотелось участвовать в этом разговоре, и он пошел  в  стороне
от всех, глядя по сторонам.
   ДЛИННЫЙ ПУТЬ - был уже не  так  растянут.  Впереди  шли  два  высоких
смуглых парня  в  одинаковых  кожаных  куртках.  Прошел  слух,  что  они
голубые, любовники,  но  Гэррети  это  не  очень  заинтересовало.  Какая
разница, любовники они или нет?
   За кожаными парнями шел Баркович, потом Макфрис. Он все так же глядел
Барковичу в спину. Гэррети не показалось,  что  Баркович  спятил.  Он  с
болью подумал, что Макфрис выглядит более сумасшедшим.
   За ними шли семь или восемь человек, образующих постоянно  меняющуюся
конфедерацию. Следом шла  группа  поменьше  -  Скрамм,  Пирсон,  Бейкер,
Абрахам, Паркер и Иенсен. За ними шли  еще  какие-то  незнакомые  парни.
Среди них затесались доходяги вроде Олсона  и  те,  кто,  как  Стеббинс,
предпочитал уединение. И почти у всех них на  лицах  застыло  испуганное
выражение, уже знакомое Гэррети.
   Карабины дрогнули и нацелились на одного из  отстающих,  коротышку  в
зеленой   шелковой   рубашке.   Тот   полчаса   назад   получил   третье
предупреждение.
   Коротышка бросил  на  них  затравленный  взгляд  и  поспешил  вперед.
Карабины еще какое-то время следили за ним, потом отстали.
   Гэррети  ощутил  какой-то  непонятный  подъем  духа.  До  Олдтауна  и
цивилизации оставалось не больше сорока миль. Там  начнется  шоссе,  где
можно идти по травяной полосе в центре,  сняв  обувь.  Ощущать  холодную
росу. Господи, как здорово. Может, тогда у него появятся новые силы.
   Облака на горизонте увеличились и явно обещали дождь.
   Выстрелы настигли парня в зеленой рубашке, но Гэррети даже смерть  не
казалась теперь такой уж страшной. В конце концов она  придет  ко  всем,
даже к Майору. Так зачем бояться ее  раньше  времени?  Он  занес  это  в
мысленную записную книжку, чтобы сказать Макфрису при следующей встрече.
   Он стал готовиться к встрече с ближайшей красивой девушкой, но вместо
красивой девушки появился маленький итальянец.
   Это был карикатурный  итальянец,  в  соломенной  шляпе  и  с  черными
закрученными усами. Он стоял возле старого фургона и махал им, показывая
неправдоподобно белые зубы.
   Фургон был открыт, и внутри, на ложе из колотого  льда,  громоздились
крупные зеленые арбузы, Желудок у Гэррети загудел, как мотор. Надпись на
фургоне гласила:
   "Дом Ланцо любит всех участников Длинного пути - бесплатные  арбузы!"
Несколько  участников,  включая  Абрахама  и  Колли  Паркера,   невольно
потянулись к обочине. Они получили предупреждения. Дом Ланцо, увидев их,
рассмеялся звонким радостным смехом и, погрузив обе руки в  лед,  достал
оттуда охапку розовых арбузных ломтей. Рот  Гэррети  наполнился  слюной.
"Ему же не позволят". И потом: "Боже, как это вкусно! Ну  почему  бы  им
немного не опоздать на этот раз? Интересно, где он  взял  арбузы  в  это
время года?" Участники столпились возле Дома, который, лучась  счастьем,
раздавал им арбузы. Трое гвардейцев устремились  к  фургону,  и  Гэррети
слышал, как Дом кричит:
   - В чем дело? В чем дело? Это мои арбузы, ослы! Я хочу их  раздать  и
раздам! Уберите руки вы, ублюдки!
   Один из гвардейцев стал вырывать ломти арбуза  из  рук  Дома,  другой
захлопнул дверцы фургона.
   - Ублюдки! - закричал Гэррети из всех сил. Его крик разрезал  горячий
воздух, как стекло, и один из гвардейцев обернулся... Взгляд у него  был
почти пристыженный.
   - Вонючие сукины дети! - орал Гэррети. - Будь прокляты ваши матери за
то, что родили таких сукиных детей!
   - Молодец, Гэррети! - крикнул еще кто-то. Это был Баркович, грозивший
гвардейцам кулаками. - Ты им сказал!
   Теперь уже они все орали, а гвардейцы - это не Эскадрон. Их лица были
красными от стыда, но они все равно держали маленького итальянца. Тот от
волнения забыл английские слова и осыпал их  сочными  ругательствами  на
родном языке. Толпа свистела. Какая-то  женщина  швырнула  в  одного  из
гвардейцев транзистором и сшибла с него фуражку.
   Каким-то образом Дом Ланцо вырвался  и  побежал.  Толпа  расступалась
перед ним и снова смыкалась, не пуская гвардейцев. Один из  них  все  же
догнал итальянца и рванул его назад. Уже  падая,  Дом  подбросил  высоко
вверх все свое розовое богатство.
   -  Дом  Ланцо  любит  вас!   -   прокричал   он.   Толпа   взорвалась
аплодисментами. Ломти арбуза взлетели  в  воздух,  и  Гэррети  счастливо
рассмеялся, видя, как Абрахам поймал один из них.
   Другие получали предупреждения, но умудрялись нагибаться и  поднимать
куски арбуза. Таких счастливцев было пять или шесть,  но  все  остальные
кричали  от  радости  или  проклинали  солдат,  которые   наблюдали   за
происходящим с теми же каменными лицами.
   - Спасибо! - прокричал Абрахам. Его улыбающееся  лицо  было  измазано
розовым соком.
   - Черт побери! - сказал Колли Паркер. - Черт побери! - он откусил  от
своего куска, потом разломил  его  пополам  и  отдал  половину  Гэррети,
который от удивления опешил.
   - На, жри! - крикнул Колли. - Не говори потом, что я жадный!
   Гэррети засмеялся:
   - Иди на  фиг.  Арбуз  был  холодный-холодный.  Сладкий  сок  тек  по
подбородку, заливался в нос и - о Господи! - тек в глотку.
   Он едва заставил себя оторваться.
   - Пит! - позвал он и кинул Макфрису половину своего куска. Тот поймал
арбуз на  лету  с  реакцией  опытного  игрока  в  бейсбол  и  благодарно
улыбнулся. Гэррети почувствовал, как  безумная  радость  наполняет  его,
вливая свежую силу в его ноги и руки. Почти всем  досталось  по  кусочку
арбуза, пусть даже самому маленькому.
   Стеббинс, как обычно, был исключением. Он одиноко шагал по  дороге  и
не улыбался.
   "Ну и хрен с ним", - подумал Гэррети, но радость немного поутихла.
   Его ноги снова налились тяжестью. Он знал,  что  Стеббинсу  арбуз  не
нужен.
   Не нужен, и все.
   14.30. Они прошли 121 милю.  Тучи  приблизились  и  стали  наливаться
тьмой.  Подул  холодный  ветерок.  Люди  по  сторонам  дороги  принялись
сворачивать одеяла и Укладывать провизию в корзинки.  Температура  сразу
же упала, и Гэррети быстро застегнул рубашку.
   - Одевайся скорее, - сказал он Скрамму.
   - Ты что? - тот непонимающе уставился на  него.  -  Я  весь  день  не
чувствовал себя так хорошо!
   Они шли по вершине пологого плато  и  видели  далеко  впереди  завесу
дождя, опустившуюся над лесом.  Над  ними  небо  пожелтело.  "Как  перед
смерчем", - подумал Гэррети. Что они будут делать, если смерч  подхватит
их всех и унесет в страну Оз вместе с туфлями и ломтиками арбуза?
   Он рассмеялся, но ветер тут же унес его смех.
   - Макфрис!
   Макфрис повернулся к нему. Ветер развевал его одежду, и  весь  он,  с
его черными волосами и белым шрамом на загорелом лице, напоминал старого
морского волка на капитанском мостике.
   - Что?
   - Интересно, в правилах есть что-нибудь о Божьей воле?
   - Думаю, нет, - Макфрис начал застегивать куртку.
   - Что если нас поразит молнией?
   Макфрис откинул голову и рассмеялся:
   - Что-что - умрем!
   Гэррети фыркнул и отошел. Некоторые с опаской глядели на небо.
   Мимо Гэррети пролетела бейсбольная кепка, и, оглянувшись,  он  увидел
мальчика, с которого ее сорвало ветром. Скрамм поймал кепку и  попытался
кинуть обратно мальчику, но ветер  закрутил  ее  гигантской  дугой,  как
бумеранг, и забросил на дерево.
   Грянул гром. Бело-пурпурный росчерк молнии пересек небо.
   Успокаивающий шепот ветра в ветвях превратился в стук и треск десятка
свихнувшихся духов.  В  грохоте  и  вое  ветра  почти  потерялись  звуки
выстрелов. Гэррети повернул голову, снова уверенный, что это  Олсон.  Но
Олсон все еще шел; болтающаяся на нем одежда демонстрировала, как быстро
он похудел. Куртку он где-то потерял, и торчащие из рукавов рубашки руки
казались тонкими, как карандаши.
   С дороги  тащили  кого-то  другого.  Его  незнакомое  лицо  выглядело
маленьким, жалким и очень мертвым.
   - Если ветер попутный,  мы  будем  в  Олдтауне  уже  в  полпятого!  -
радостно сказал Баркович. Он натянул свою желтую  шапочку,  и  лицо  его
горело безумной радостью. Гэррети вдруг  понял  -  Макфрис  был  прав  -
Баркович спятил.
   Через несколько минут ветер внезапно стих.  Гром  кашлянул  пару  раз
гдето вдали. Опять вернулась  жара,  невыносимая  после  свежих  порывов
ветра.
   - Э-гей! Рэймонд! Рэймонд Гэррети!
   Гэррети  рывком  повернул  голову.  На  один   ужасный   момент   ему
показалось, что его зовет мать, и он сразу вспомнил Перси. Но  это  была
всего лишь пожилая леди, глядящая на него из-под журнала "Вог",  которым
она закрывалась от дождя.
   - Старая кошелка, - пробормотал рядом Арт Бейкер.
   - А, по-моему, очень милая женщина. Ты что, ее знаешь?
   - Я знаю этот тип. Она похожа на мою тетю Хэтти. Та обожала ходить на
похороны и с  такой  же  улыбкой  смотрела  на  плачущих  родственников.
Облизываясь, как кот на сливки.
   - Может, это мать Майора, - сказал Гэррети, но Бейкера эта  шутка  не
развеселила. Он был бледен.
   - У тети Хэтти было девять детей. И четверых она похоронила  с  такой
же вот улыбкой. Некоторые любят смотреть на смерть. Я этого не  понимаю,
а ты? - Я тоже, - Бейкер портил ему настроение. - А она умерла?
   - Нет. Она сейчас дома. Должно быть, сидит на крыльце в своем кресле.
   Слушает новости про нас и улыбается, когда сообщают  новые  цифры,  -
Бейкер потер ладонью щеку. -  Ты  видел  когда-нибудь,  как  кошка  жрет
собственных котят?
   Гэррети не  ответил.  Новая  вспышка  молнии  осветила  небо.  Qледом
пророкотал гром. Тучи неслись по небу, как безумные  пираты  по  ночному
эбеновому морю.
   - Знаешь, - сказал внезапно Бейкер, - а я хотел стать гробовщиком.
   Хорошая работа. Гробовщику найдется дело даже в кризис. Мой дядя  был
гробовщиком и много чего мне порассказал. Он говорил: "Люди думают,  что
им все равно, но это не так. Сначала они толкуют  про  простой  сосновый
ящик,  а  в  конце  концов  покупают  самый  роскошный.  Некоторые  даже
указывают в завещании номер модели".
   - А зачем? - спросил Гэррети.
   - У нас большая влажность, поэтому многие хотят,  чтобы  их  хоронили
над землей, в мавзолее. Но  наверху  крысы.  Жирные  луизианские  крысы,
которые разгрызают сосновый гроб, как орех.
   Ветер рвал их одежду невидимыми  пальцами.  Гэррети  хотелось,  чтобы
пошел дождь и отвлек их от этого дурацкого разговора.
   - Да ну к черту, - сказал он. - Платить полторы тысячи за  то,  чтобы
тебя после смерти не ели крысы!
   - Не знаю, - глаза у Бейкера были полузакрыты. - Понимаешь, они  едят
мягкие части. Так и вижу, как они прогрызают дырку в моем гробу -  шире,
шире, - наконец влезают и сразу проглатывают мои  глаза,  как  вишни.  И
тогда я становлюсь частью этих крыс. Разве не так?
   - Не знаю, - выдавил из себя Гэррети.
   - Нет уж, спасибо. Я хочу гроб, обшитый свинцом.
   - Скоро он может тебе понадобиться.
   - Это точно, - без улыбки согласился Бейкер.
   Молния  сверкнула  снова,  оставив  в  воздухе  запах  озона.   Через
мгновение с неба что-то посыпалось.
   Это был град. В пять секунд землю засыпали градины размером с  мелкую
гальку. Некоторые вскрикнули от неожиданности, а  Гэррети  закрыл  глаза
рукой. Иенсен в панике пустился бежать, упал и остался  лежать.  Солдаты
на вездеходе для верности выпалили  раз  десять  в  полускрытое  завесой
града тело. Прощай, Иенсен. Извини.
   За градом пошел дождь, перемежающийся раскатами грома.  С  холма,  на
который они взбирались, текли потоки воды.
   - Черт! - крикнул Паркер, едва не  наткнувшись  на  Гэррети.  Он  был
похож на мокрую крысу. - Гэррети, это, без сомнения...
   - Знаю-знаю - самый поганый из всех штатов.  Накрой  лучше  чемнибудь
голову.
   - Нечем, - Паркер  сокрушенно  пожал  плечами  и  отошел,  заливаемый
дождем.
   - Как тебе? - прокричал Гэррети Макфрису. Макфрис махнул рукой:
   - Все к худшему. Теперь хочется, чтобы вышло солнце.
   - Скоро выйдет, - успокоил Гэррети, но он ошибся. В четыре часа дождь
все еще шел.

Глава 10

   "Знаете, почему меня зовут Граф? Потому, что  я  занимаюсь  графикой!
Ха-ха-ха!"
   Граф из "Сезам-стрит"

   Когда они встретили  второй  вечер  на  дороге,  заката  не  было.  К
половине пятого дождь превратился в противную морось,  которая  поливала
почти до восьми. Потом все стихло, и в просветах туч  показались  яркие,
холодно мерцающие звезды.
   Гэррети плотнее закутался в промокшую одежду. Дневная  жара  казалась
теперь благодатью. Он надеялся, что  немного  теплее  станет  от  людей,
которые все в большем количестве толпились вдоль дороги. Они жались друг
к другу, чтобы согреться, и терпеливо ждали - должно  быть,  чьей-нибудь
смерти.  Им  не  очень  повезло.  После  Иенсена  выбыло   только   двое
участников, оба  просто  упали  в  обморок.  Теперь  их  осталась  ровно
половина.
   Гэррети шел один. От холода ему не  хотелось  спать.  Он  сжал  губы,
чтобы они не дрожали. Олсон еще был здесь; кое-кто даже  заключал  пари,
что он был пятидесятым, но эта честь досталась не ему, а некоему Роджеру
Фенуму с несчастливым номером 13. Гэррети уже казалось, что Олсон  будет
идти вечно - если только не умрет от голода. Если он  выиграет,  в  этом
можно  усмотреть  высшую  справедливость.  Он  представил  заголовки   в
газетах: "Длинный путь выиграл мертвец".
   Ноги у  Гэррети  онемели.  Настоящая  боль  поселилась  теперь  не  в
ступнях, а в икрах, которые тупо  ныли  при  каждом  шаге.  Иногда  ноги
пронизывала острая, как укол ножа, боль.  Это  заставило  его  вспомнить
сказку, которую ему в детстве читала мать - о  русалочке,  которой  дали
ноги вместо хвоста, но каждый шаг по земле давался  ей  с  такой  болью,
будто она шла по ножам. - Предупреждение! Предупреждение 47-му!
   - Слышу, - сквозь зубы проговорил Гэррети и прибавил шагу.
   Лес поредел. Север штата остался позади. Они прошли через  два  тихих
провинциальных городка, мимо тротуаров, заполненных людьми,  молчаливыми
тенями в свете фонарей. Никто особо не веселился и  не  кричал,  видимо,
изза дождя.
   Гэррети опять сбавил скорость и лишь с большим трудом  заставил  себя
идти  быстрее.  Впереди  Баркович  сказал  что-то  и  разразился   своим
неприятным смехом.
   - Заткнись, убийца, -  как  всегда,  ответил  ему  Макфрис.  Баркович
послал его к черту и замолчал.
   Гэррети заметно отстал и опять оказался рядом  со  Стеббинсом.  Чемто
Стеббинс поражал его, но ему не хотелось думать об этом. Сейчас было  не
время думать о таких вещах.
   Впереди  в  темноте  засветилась  громадная  арка   из   разноцветных
лампочек.
   Грянул марш, следом хор приветствий. Что-то закружилось в воздухе,  и
Гэррети сперва подумал, что это снег. Но это было конфетти. Они  перешли
на новую дорогу, и указатель известил, что до Олдтауна  осталось  только
шестнадцать миль. Гэррети почувствовал волнение, почти гордость.
   За Олдтауном он знал дорогу, как свои пять пальцев. - Ты, кажется, из
этих мест?
   Гэррети подпрыгнул. Стеббинс как будто читал его мысли.
   - Не совсем. Я в жизни не был к северу от Гринбуша,  -  они  миновали
оркестр, трубы и кларнеты которого тускло отсвечивали в темноте.
   - Но мы будем проходить через твой город?
   - Рядом с ним.
   Стеббинс хмыкнул. Гэррети взглянул на его ноги и с удивлением увидел,
что Стеббинс сменил теннисные туфли на пару  мягких  мокасин.  Туфли  он
сунул за пазуху, под рубашку.
   - Я берегу туфли, - пояснил Стеббинс, - на всякий случай. Но,  думаю,
они мне не понадобятся.
   - А-а.
   Они прошли радиовышку, скелетом стоящую в голом поле. На ее  верхушке
мерно, как сердце, пульсировал красный огонек.
   - Думаешь увидеть любимых людей?
   - Думаю, - ответил Гэррети.
   - А потом?
   - Что потом? Пойду дальше. Если вы все к тому времени не  выйдете  из
игры.
   - Не думаю, - Стеббинс улыбнулся. - А ты уверен, что  не  выйдешь  из
игры раньше?


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [2]