Дверца открылась, и она забралась внутрь.
   - Спасибо. - Он глянул в зеркальце  заднего  вида  и  перестроился  в
левый ряд, вновь увеличивая скорость до семидесяти миль  в  час.  Дорога
вновь неслась ему навстречу. - Неблизкий путь до Лас-Вегаса.
   -  Это  точно.  -  Она  улыбнулась  ему  дежурной  улыбкой,  очевидно
специально  предназначенной  для  людей,  которые  говорили  ей  что  до
Лас-Вегаса неблизкий путь, и стянула с себя перчатки. -  Вы  не  против,
если я закурю?
   - Да нет, кури.
   Она вытащила из кармана пачку "Мальборо".
   - Хотите за компанию?
   - Нет, спасибо.
   Она вставила сигарету в рот,  достала  из  кармана  Коробок  кухонных
спичек, закурила, сделала глубокую  затяжку,  выдохнула  дым,  затуманив
чуть ли не половину лобового стекла, убрала сигареты и спички в  карман,
расслабила темно-синий шарф и сказала:
   - Спасибо, что посадили. А то я уж начала замерзать. На улице  сейчас
холодновато.
   - Давно ждешь?
   - Около часа. Последний парень был пьян, как свинья. Мне еще повезло,
что я так легко от него отделалась.
   Он кивнул.
   - Я отвезу тебя до конца главной магистрали.
   - До конца? - Она посмотрела на него.  -  Ты  что,  едешь  до  самого
Чикаго?
   - Что? Нет-нет. - Он назвал город.
   - Но ведь главная магистраль идет прямо через  город.  -  Из  другого
кармана пальто она вытащила потрепанный дорожный атлас. - Так на карте.
   - Найди нужную страницу и посмотри еще раз. Она послушалась.
   - Каким цветом обозначена на карте магистраль, по которой  мы  сейчас
едем?
   - Зеленым.
   - А какого цвета та часть, которая проходит через город?
   - Зеленый пунктир. Это... О, Господи! Там же идут дорожные работы!
   - Вот именно. Знаменитые на весь мир работы по  строительству  нового
участка  784-й  автострады.  Девочка,  ты  никогда  не   доберешься   до
Лас-Вегаса, если не  изучишь  внимательно  условные  обозначения  твоего
атласа.
   Она склонилась над картой, почти касаясь носом бумаги. Кожа  ее  была
чистой, в нормальном состоянии - скорее всего, молочного цвета, но из-за
мороза щеки и лоб ее раскраснелись. Кончик носа ее тоже был  красным,  и
небольшая капля повисла у  ее  левой  ноздри.  Волосы  ее  были  коротко
острижены - и не очень аккуратно. Домашняя стрижка. Приятный  каштановый
цвет. Жаль стричь такие волосы, а еще жальче - стричь их неумело.
   Как там назывался  этот  рассказ  О.Генри?  "Дары  волхвов"  <В  этом
рассказе муж, чтобы подарить жене на Рождество гребень для ее прекрасных
волос,  продает  свои  часы,  не  зная  о  том,  что   она   продала   в
парикмахерскую свои волосы, чтобы подарить ему часовую  цепочку  -  прим
перев.>.  Кому  ты  купила  в  подарок  цепочку  для  часов,   маленькая
симпатичная странница?
   - Непрерывный зеленый снова начинается у места под названием Лэнди, -
сказала она. - Сколько до Лэнди от того места, где кончается дорога?
   - Около тридцати миль.
   - О, Господи. Она поразмыслила еще некоторое время над  атласом.  Они
миновали пост № 15.
   - А какая дорога идет в объезд? - спросила она наконец. - А то я  тут
запуталась, как в лабиринте.
   - Лучше всего ехать по шоссе № 7, - сказал он.  -  Это  у  последнего
поворота, рядом с западной заставой. - Он поколебался. - Но  лучше  тебе
эту ночь  переждать  в  городе.  Здесь  есть  "Холидей  Инн".  Когда  мы
доберемся до заставы,  будет  уже  темно,  а  я  бы  не  советовал  тебе
голосовать на шоссе № 7 после наступления темноты.
   - Почему? - спросила она, поднимая  на  него  глаза.  Взгляд  ее  был
пристальным, и его  не  так-то  легко  было  выдержать.  Глаза  ее  были
зелеными - того самого  цвета,  о  котором  порой  приходится  читать  в
книгах, но который редко встречается в действительности.
   - Это городская объездная дорога, - сказал он, перестраиваясь в левый
ряд,  чтобы  обогнать  целую  колонну  машин,  плетущихся  со  скоростью
пятьдесят миль  в  час.  Несколько  водителей  проводили  его  сердитыми
гудками. - Четыре полосы с небольшим бетонным разделителем.  Две  полосы
ведут на запад, к  Лэнди,  а  две  -  на  восток,  в  город.  Там  полно
универсальных магазинов, "Макдональдсов", кегельбанов  и  тому  подобных
заведений. Водители то и дело останавливаются,  чтобы  заскочить  поесть
или что-нибудь купить. Никто не хочет подсаживать себе пассажира.
   - Понятно, - она вздохнула. - А автобус в Лэнди ходит?
   - Раньше туда ходил один городской автобус, но  этот  маршрут  сняли,
так как  он  себя  не  окупал.  Наверное,  если  сесть  на  какой-нибудь
междугородный автобус, то...
   - Ладно, забудь про это. - Она сложила атлас и запихала его обратно в
карман. Потом она стала смотреть в окно, но вид у нее был  встревоженный
и расстроенный.
   - Нет денег на мотель?
   - Мистер, у меня тринадцать  зеленых.  Я  не  могу  снять  себе  даже
конуру.
   - Можешь переночевать у меня дома, если хочешь, - сказал он.
   - Да, и, кстати, может, ты высадишь меня прямо сейчас?
   - Ладно-ладно. Предложение отменяется.
   - Кроме того, что сказала бы твоя жена? - Она  пристально  посмотрела
на обручальное  кольцо  у  него  на  пальце.  В  этом  взгляде  читалось
неприкрытое подозрение, не шатается ли он за забором школьных  площадок,
после того как сторож ушел домой.
   - Я и моя жена расстались.
   - Недавно?
   - Да, первого декабря.
   - А теперь у  тебя  появилось  свободное  время,  которое  ты  можешь
использовать с пользой для себя, - сказала она. В голосе ее  послышалось
презрение, но это было застарелое чувство, направленное не  против  него
лично. - Особенно с помощью молодого цыпленочка.
   - Честно говоря, мне сейчас не хочется  никого  трахать,  -  искренне
сказал он. - Вряд ли у  меня  и  член-то  встанет.  -  Он  подумал,  что
употребил выражения, которые никогда раньше не использовал в разговоре с
женщиной, но, похоже, ничего страшного не произошло. Это было не плохо и
не хорошо - просто нормально, все равно что говорить о погоде.
   - Ты  что,  хочешь  меня  раззадорить?  -  спросила  она,  затянулась
сигаретой и выдохнула большой клуб дыма.
   - Нет, - ответил он. - Не имею ни малейшего намерения.  Просто  хотел
тебе помочь. Я думаю, что девушке, которая одна добирается до Лас-Вегаса
автостопом, помощь не помешает.
   - Ну вот, начинается  часть  третья,  -  сказала  она.  В  голосе  ее
по-прежнему слышались  презрение  и  враждебность,  однако,  с  изрядной
примесью какого-то усталого любопытства. - А теперь спроси меня, как это
такая симпатичная девчонка колесит по дорогам в одиночку.
   - Ладно, к черту твою трепотню, - сказал он. - Ты просто  невозможная
девица.
   - Верно, так оно и есть, - сказала она, стряхнула пепел в  пепельницу
и, бросив взгляд внутрь, сморщила нос. - Ты только посмотри: все  забито
конфетными обертками, целлофаном и разным дерьмом. Почему ты не возишь с
собой в машине мусорный пакет?
   - Потому что я не курю. Вот если бы  ты  позвонила  бы  мне  хотя  бы
денька  за  два  и  сказала  бы:  Барт,  старина,  я  собираюсь  двинуть
автостопом по главной магистрали, так что  ты  уж,  пожалуйста,  подвези
меня, ладно? Да, и еще, чуть не  забыла,  вытряхни,  пожалуйста,  всякое
дерьмо из пепельницы, потому что я собираюсь  курить.  Вот  тогда  бы  я
подготовился как следует. Почему бы тебе просто не  выбросить  окурок  в
окно?
   Она улыбнулась.
   - Мне нравится твое чувство юмора.
   - При моей собачьей жизни без юмора нельзя.
   - А ты знаешь, сколько требуется  времени,  чтобы  сигаретный  фильтр
подвергся биоразложению? Двести лет, вот сколько. К  тому  времени  твои
внуки уже будут в могиле.
   Он пожал плечами.
   - Ты тут отравляешь воздух своими канцерогенами, портишь мне легкие и
при этом не желаешь выбрасывать окурок на дорогу. Странная логика.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   - Ничего.
   - Послушай, ты что, хочешь выгнать меня из машины? Я угадала?
   - Нет, - ответил  он.  -  Только  почему  бы  нам  не  поговорить  на
какую-нибудь  нейтральную  тему?  О   состоянии   национальной   валюты,
например. О политике. О штате Арканзас.
   - Если ты не против, то я  предпочла  бы  самую  малость  вздремнуть.
Похоже, что мне придется провести на ногах целую ночь.
   - Как хочешь.
   Она надвинула вязаную шапочку на  глаза,  сложила  руки  на  груди  и
откинулась на спинку сиденья. Спустя несколько секунд дыхание  ее  стало
размеренным и глубоким. Он время от времени поглядывал на нее,  стараясь
урывками составить законченный образ.  На  ней  были  голубые  джинсы  -
тесные, линялые, тонкие. Они достаточно плотно обтягивали ее ноги, чтобы
он мог убедиться что под ними ничего нет. Ноги у нее были  длинные,  она
для удобства  скрестила  их  под  приборной  доской.  Должно  быть,  они
покраснели от холода и сильно зудели.  Он  собрался  было  спросить,  не
зудят ли у нее ноги, но вовремя  подумал  о  том,  как  прозвучит  такой
вопрос, и запнулся. От мысли о том, что ей придется  целую  ночь  ловить
машины на шоссе № 7, причем  в  лучшем  случае  ее  будут  подвозить  на
короткие расстояния, а в худшем - она простоит до утра на  одном  месте,
ему стало немного не по себе.  Ночь,  тонкие  джинсы,  температура  ниже
тридцати... Ладно, в конце концов  это  ее  дело.  Если  она  замерзнет,
вполне может зайти куда-нибудь и отогреться. Так что никаких проблем.
   Они проехали  повороты  на  тринадцатое  и  четырнадцатое  шоссе.  Он
перестал  поглядывать  на  нее  и  сосредоточился  на  дороге.   Стрелка
спидометра стояла на семидесяти, как приклеенная, и он  продолжал  ехать
по левому ряду. Ему посигналили еще несколько раз. Когда  они  проезжали
пост № 12, человек,  сидевший  за  рулем  микроавтобуса,  на  бампере  у
которого была наклейка с надписью "КУДА ТЫ ТАК ТОРОПИШЬСЯ?",  посигналил
ему трижды и гневно сверкнул фарами. Он показал  микроавтобусу  поднятый
вверх палец. Не открывая глаз, она сказала:
   - Ты едешь слишком быстро. Поэтому они и дудят беспрерывно.
   - Я знаю, почему они это делают.
   - Но ты не обращаешь на них внимания.
   - Да.
   - Еще один обеспокоенный гражданин, - насмешливо проговорила  она,  -
который делает все от него зависящее, чтобы помочь Америке выбраться  из
тисков энергетического кризиса.
   - Я плевал на энергетический кризис.
   - Все так говорят.
   - Обычно я ездил по автостраде со скоростью  пятьдесят  пять  миль  в
час. Ни больше ни меньше. Теперь мне надоело поступать в соответствии  с
Этикой Дрессированной Собаки.  Ты,  конечно,  читала  о  такой  в  курсе
социологии. Или я ошибаюсь? Я просто решил, что ты наверняка должна быть
студенткой из колледжа.
   Она выпрямилась.
   - Какое-то время социология была моей профилирующей дисциплиной, но я
никогда не слышала об Этике Дрессированной Собаки.
   - Потому что я ее придумал.
   - Аа, понятно. - С недовольным видом она снова откинулась на  сиденье
и надвинула шапочку на глаза.
   - Этика Дрессированной Собаки,  впервые  выдвинутая  и  разработанная
Бартоном Джорджем Доузом в конце семьдесят третьего  года,  исчерпывающе
объясняет  такие  загадочные  явления,  как  кризис  денежной   системы,
инфляцию, войну во Вьетнаме и текущий энергетический кризис. Возьмем для
примера энергетический кризис. Американские  граждане  -  дрессированные
собаки. В данном случае речь идет о том, что  их  выдрессировали  любить
всякие потребляющие бензин игрушки. Машины, снегокаты, большие  моторные
лодки, джипы для передвижения по пустыне, мотоциклы, мопеды,  домики  на
колесах и многое-многое  другое.  Начиная  с  семьдесят  третьего  и  по
восьмидесятый  год  нас  будут  дрессировать,  чтобы  мы   возненавидели
потребляющие  энергию  игрушки.  Американцы  вообще  любят,   чтобы   их
дрессировали. Когда нас дрессируют, мы начинаем вилять хвостом.  Тратьте
энергию. Экономьте энергию. Писать надо только в  тарелку  с  песком.  Я
ничего не имею против экономии энергии, но я против дрессировки.
   Он неожиданно для самого  себя  вспомнил  о  собаке  мистера  Пьяцци,
которая сначала перестала вилять хвостом, потом начала закатывать глаза,
а потом разорвала горло Луиджи Бронтичелли.
   - Совсем как собаки Павлова, - сказал он. -  Их  выдрессировали  так,
чтобы у них текла слюна в ответ  на  звонок.  А  нас  приучили  истекать
слюной при виде цветного телевизора  фирмы  "Зенит"  с  моторизированной
антенной. У меня есть один  такой  дома.  У  него  пульт  дистанционного
управления. Можно, не вставая с кресла, переключать каналы, повышать или
понижать громкость, включать его и выключать. Однажды  я  засунул  пульт
себе в рот и нажал кнопку включения. Телевизор тут же включился.  Сигнал
прошел через мой мозг и все равно сделал свое дело. Удивительная штука -
технология.
   - Ты чокнутый, - сказала она.
   - Наверное, ты права, - отозвался он. Они миновали пост № 11.
   - Я все-таки, пожалуй, посплю. Разбуди меня,  когда  мне  пора  будет
выходить.
   - О'кей.
   Она сложила руки на груди и вновь закрыла глаза.
   Они проехали мимо поста № 10.
   - Собственно  говоря,  я  возражаю  не  против  Этики  Дрессированной
Собаки, - сказал он.  -  Я  возражаю  против  того  обстоятельства,  что
хозяева собак - умственные, моральные и духовные уроды.
   - Слишком много риторики, чтобы успокоить  свою  совесть,  -  сказала
она, не открывая глаз. - Почему бы тебе просто не  снизить  скорость  до
пятидесяти? Сразу почувствуешь себя лучше.
   - Я не почувствую себя лучше, - выплюнул он с такой яростью, что  она
подняла голову и посмотрела на него.
   - С тобой все в порядке?
   - У меня все отлично, - сказал он. -  Я  потерял  свою  жену  и  свою
работу по одной из двух причин:  либо  мир  сошел  с  ума,  либо  я  сам
чокнулся. Потом я  подбираю  на  трассе  человека  -  девятнадцатилетнюю
автостопщицу, которой сам Бог велел считать, что мир сошел с ума, а  она
заявляет мне, что это я чокнулся,  а  с  миром  все  в  порядке.  Нефти,
конечно, немного не хватает, но в остальном все идет по плану.
   - Мне двадцать один.
   - Тем лучше для тебя, - сказал он горько. - Если мир  такой  весь  из
себя нормальный, то почему же молоденькая девчонка,  вроде  тебя,  ловит
попутку до Лас-Вегаса ночью посреди зимы? Почему она собирается провести
всю ночь на шоссе № 7 и, вполне возможно, отморозить ноги, потому что  у
нее ничего не надето под джинсами?
   - У меня, между прочим, кое-что  надето  под  джинсами.  За  кого  ты
вообще меня принимаешь?
   - Я тебя принимаю за последнюю дуру! - заорал он на нее.  -  Ты  ведь
задницу себе отморозишь, как ты этого не можешь понять?
   - И тогда тебе от нее не  удастся  отщипнуть  кусочек?  -  насмешливо
спросила она.
   - О, Господи, - пробормотал он. - Ну  и  дура.  Они  пронеслись  мимо
седана, ехавшего со скоростью пятьдесят миль в час.  Седан  загудел  ему
вслед. - Получи, скотина! - заорал он.
   - Мне кажется, будет лучше, если ты высадишь  меня  прямо  сейчас,  -
сказала она спокойно.
   - Не обращай внимания, - сказал он.  -  Я  не  собираюсь  попадать  в
аварию. Спи.
   Несколько долгих мгновений она недоверчиво смотрела на него, а  потом
сложила руки на груди и закрыла глаза. Они проехали мимо поста № 9.  ***
Они проехали пост № 2 в пять минут пятого.  Ложившиеся  на  дорогу  тени
приобрели тот странный синий оттенок,  который  бывает  у  теней  только
зимой. На востоке уже зажглась Венера.  По  мере  приближения  к  городу
движение становилось все более оживленным.
   Он мельком взглянул на нее и увидел, что она выпрямилась и смотрит на
поток торопливых, равнодушных автомашин. У машины, которая  ехала  прямо
перед ними, к багажнику на крыше  была  привязана  рождественская  елка.
Зеленые глаза девушки показались ему огромными, и на мгновение он утонул
в них и в кратком приступе сочувствия, которые,  к  счастью  для  людей,
нападают на них довольно редко, увидел мир ее глазами. Он увидел машины,
которые все до одной направлялись куда-то, где тепло,  куда-то,  где  их
владельцев ждут дела, в которых необходимо разобраться, друзья,  которые
будут рады их приветствиям, или ткацкий станок семейной  жизни,  который
только и ждет, когда на нем снова примутся ткать бесконечное  покрывало.
Он увидел их безразличие к  незнакомцам.  В  краткой,  холодной  вспышке
понимания он уловил, что хотел сказать Томас Карлейль, когда назвал  мир
огромным мертвым локомотивом, который без устали несется вперед.
   - Мы уже почти приехали? - спросила она.
   - Еще минут пятнадцать.
   - Послушай, если я тебе сказала что-то неприятное...
   - Нет, это я наговорил тебе кучу  гадостей.  Мне,  вообще-то,  сейчас
делать нечего. Если хочешь, я мигом довезу тебя до Лэнди.
   - Нет...
   - Или пристрою на одну ночь в "Холидей Инн". Без всякой задней мысли.
Просто подарок на Рождество.
   - Ты действительно расстался со своей женой?
   - Да.
   - И действительно так недавно?
   - Да.
   - Она забрала детей с собой?
   - У  нас  нет  детей.  -  Они  подъезжали  к  заставе.  Зеленые  огни
светофоров равнодушно моргнули в рано наступивших сумерках.
   - Тогда отвези меня к себе домой.
   - Это вовсе не обязательно,  то  есть  я  хочу  сказать,  что  ты  не
должна...
   - Мне просто хочется, чтобы со мной рядом кто-то был, - сказала  она.
- И я не хочу ловить попутку ночью. Мне страшно.
   Он подъехал к будке сборщика пошлины и опустил стекло, впустив внутрь
машины холодный воздух. Потом он отдал подошедшему сборщику свой билет и
доллар девяносто центов. Медленно тронулся в  путь.  Они  проехали  мимо
засверкавшего в свете фар щита с надписью:
   СПАСИБО ЗА ТО, ЧТО ВЫ СОБЛЮДАЛИ ПРАВИЛА ДОРОЖНОГО ДВИЖЕНИЯ!
   - Ладно, - неуверенно сказал он. Он понимал, что, возможно, не  стоит
продолжать уверять ее  в  своей  порядочности  -  вполне  вероятно,  это
приведет к прямо противоположному эффекту, - но ничего не  мог  с  собой
поделать. - Видишь ли, просто в доме как-то уж очень  одиноко,  когда  я
один.  Мы  можем  поужинать,  а  потом  посмотреть  телевизор  и  поесть
попкорна. Ты можешь лечь в спальне наверху, а я... Она тихо  засмеялась,
и, притормозив перед перекрестком,  он  взглянул  на  ее  лицо.  Но  она
показалась ему какой-то расплывчатой, неопределенной, словно все это был
сон, а сейчас он вот-вот должен проснуться. Эта мысль слегка встревожила
его.
   - Послушай, - сказала она. - Лучше мне рассказать тебе об этом  прямо
сейчас. Помнишь, я тебе говорила об этом пьяном, с которым я ехала?  Так
вот, я переспала с ним. Он ехал в Стилсон - туда, где ты меня  подобрал.
Это была его цена.
   Он остановился на красный свет.
   - Моя соседка по комнате предупреждала меня, что так все и будет,  но
я ей не поверила. Уж я-то не собиралась  расплачиваться  своим  телом  с
водителями. - Она скользнула по нему взглядом, но ему так и  не  удалось
разглядеть в сгустившихся сумерках выражения ее лице. -  Но  дело  не  в
том,  что  меня  заставили.  Нет.  Просто  я  чувствовала   себя   такой
отчужденной  от  всего,  словно  в  безвоздушном   пространстве.   Когда
приезжаешь в большой город и думаешь о всех  тех  людях,  которые  здесь
живут, то хочется плакать. Не знаю почему, но это действительно  так.  И
бывает так плохо, что ты согласна провести всю  ночь,  выдавливая  прыщи
какому-нибудь парню, лишь бы слышать, как он говорит и дышит.
   - Мне нет никакого дела до того, с кем ты спала, - сказал он и тронул
машину с места. Он автоматически повернул на  улицу  Гранд,  направляясь
домой мимо дорожных работ на 784-й автостраде.
   - Этот коммивояжер, - сказала она, - он женат уже  четырнадцать  лет.
Он все повторял это, когда обнимал  меня.  Четырнадцать  лет,  Шэрон,  -
твердил  он,  -  целых  четырнадцать  лет.  Кончил  он  примерно   через
четырнадцать секунд. - Она издала отрывистый печальный смешок.
   - Значит, тебя зовут Шэрон?
   - Нет, это, наверное, имя его жены.
   Он свернул к обочине.
   - Что ты делаешь? - спросила она. В ее голосе вновь  зазвучали  нотки
недоверия.
   - Ничего особенного, - сказал он - Это  входит  отдельным  пунктом  в
программу возвращения домой. Выходи, если хочешь. Я тебе кое-что покажу.
   Они вышли из машины и  поднялись  на  смотровую  площадку,  абсолютно
пустынную. Он обхватил голыми руками холодную железную трубу  ограждения
и посмотрел вниз. Три последних рабочих дня они укладывали слой  гравия.
Сегодня  они  закончили  эту  работу  и  принялись  за  следующий  слой.
Брошенные машины  -  грузовики,  бульдозеры,  экскаваторы  -  неподвижно
стояли  в  тишине  наступивших  сумерек,   словно   музейные   экспонаты
динозавров.  Вот  стоит   стегозавр-вегетарианец,   а   вот   плотоядный
трицератопс  -  устрашающий  дизельный  бульдозер-землеед.  Ну  что   ж,
приятного аппетита.
   - Что ты об этом думаешь? - спросил он у нее.
   - А что, я что-то должна об этом думать? - ответила она  вопросом  на
вопрос, пытаясь понять, чего он от нее хочет.
   - Да, должна.
   Она пожала плечами.
   - Обычные дорожные работы - и что с того?  В  городе,  где  я  скорее
всего больше не окажусь ни разу в жизни, строят дорогу. Что  я  могу  по
этому поводу сказать? Выглядит отвратительно...
   - Отвратительно, - повторил он удовлетворенно.
   - Я выросла в Портленде, штат Мэн, - сказала она. - Мы жили в большом
многоквартирном доме, а через дорогу  построили  огромный  универсальный
магазин...
   - Они снесли что-нибудь на этом месте?
   - Что?
   - Я спрашиваю...
   - Да, нет. Это был просто пустой участок,  за  которым  было  большое
поле. Мне было шесть или семь лет. Я думала, что  они  будут  там  вечно
рыть, греметь и тарахтеть. И  я  тогда  подумала...  Странная,  конечно,
мысль... Так вот, я подумала, бедная, старая земля, они словно ставят ей
огромную клизму, и никто даже не догадался спросить у нее, нужно  ли  ей
это и не больно ли ей. У меня в тот год была какая-то кишечная инфекция,
так что я была большим специалистом по клизмам.
   - Вот оно что, - сказал он.
   - Мы отправились туда  как-то  в  воскресенье,  когда  никто  там  не
работал, и  было  почти  как  сейчас  -  тихо,  очень  тихо,  как  перед
человеком, который умер у  себя  на  кровати.  Они  заложили  уже  часть
фундамента, и из цемента торчали эти желтые  металлические  штыри...  Не
знаю, как они там называются. А еще  было  полно  всяких  труб  и  мотки
проводов в чистой полиэтиленовой обертке, и вокруг - много-много  грязи,
сырой грязи. Странное, конечно, выражение - никто никогда  не  слышал  о
вареной грязи, но эта выглядела именно сырой. Мы там принялись играть  в
прятки, а потом пришла моя мать и застукала нас. Ох, и досталось же  нам
с моей сестрой. Мать запретила нам ходить  на  стройку  и  сказала,  что
маленьким детям там угрожает большая опасность. Моей младшей сестре было
всего лишь четыре года, и она чуть все глаза себе не выплакала.  Странно
сейчас все это вспоминать. Может быть, сядем обратно в машину?  А  то  я
замерзла.
   - Конечно, - ответил он, и они вернулись  к  машине.  По  дороге  она
снова заговорила:
   - Я была уверена, что никогда они там ничего не сумеют  построить,  а
потом вдруг универсальный магазин вырос, как гриб после  дождя.  Я  даже
помню день, когда они заасфальтировали автостоянку. Через несколько дней
пришло несколько рабочих, и они разметили  стоянку  желтыми  линиями.  А
потом было большое торжество,  и  какой-то  высокопоставленный  засранец
перерезал ленточку, и все стали ходить в этот магазин, словно он  всегда
там стоял и никто его никогда и  не  строил.  Магазин  назвали  Торговым
Центром "Мамонт". Моя мама часто туда ходила за покупками. Иногда, когда
она брала с собой меня и Энджи,  я  думала  об  этих  оранжевых  штырях,
которые высовываются из цемента там, в подвале. Это  было  что-то  вроде
тайной мысли, которой я ни с кем не могла поделиться.
   Он кивнул. Он многое знал о тайных мыслях.
   - А почему ты вообще спросил об этом строительстве? Оно  как-то  тебя
затрагивает?
   - Да, но я еще не знаю насколько, - ответил он.
   Он собирался разогреть готовые обеды в упаковке, но она  заглянула  в
морозильную камеру и обнаружила там большой кусок мяса. Она сказала, что
поджарит его, если он, конечно, сможет немного потерпеть.
   - Конечно, - сказал он. - Сам я все равно не знаю, как готовить  мясо
и при какой температуре.
   - Вам не хватает вашей жены?
   - Очень.
   - Потому что вы не знаете, как приготовить мясо? - спросила  она,  но
он оставил ее вопрос без ответа.  Она  поджарила  картошку  и  разогрела
мороженую кукурузу. Ели они на кухне. Она  съела  четыре  жареных  куска
мяса, две порции картошки и две порции кукурузы.
   - Давно я так не ела,  не  меньше  года,  -  сказала  она,  закуривая
сигарету и глядя в пустую тарелку. - Чуть живот не лопнул.
   - А что ты ела?
   - Собачье печенье.
   - Что?
   - Собачье печенье.
   - Да-а.
   - Оно дешевое, - сказала она. - И им быстро  наедаешься.  А  еще  там
много питательных веществ и разных витаминов. Так на коробке написано.
   - Питательные вещества, так твою растак. Да у  тебя  прыщи  пошли  от
этого печенья, девочка моя. Ты уже  слишком  взрослая,  чтобы  ходить  с
прыщами на морде. Иди-ка сюда.
   Он повел ее в столовую и открыл посудный шкаф Мэри. Он достал  оттуда
серебряную супницу и вытащил из нее пачку денег. Глаза ее расширились.
   - Кого это ты ограбил?
   - Свою страховую компанию. Вот, держи. Здесь двести долларов.  Будешь
тратить их на еду.
   Но она даже не притронулась к деньгам.
   - Ты чокнутый, - сказала она. - Интересно, что  ты  рассчитываешь  от
меня получить за эти деньги?
   - Ничего. Она засмеялась.
   - Хорошо. - Он положил деньги на буфет и поставил серебряную  супницу
обратно. - Если утром ты не возьмешь эти деньги я спущу их в унитаз.
   Честно говоря, он не собирался этого делать.  Она  посмотрела  ему  в
лицо. - Знаешь, по-моему, ты вполне на это способен.
   Он ничего не ответил.
   - Посмотрим, - сказала она. - Утром.
   - Утром, - эхом отозвался он.
   Он смотрел телеигру "По правде говоря". Двое  женщин  лгали  заявляя,
что они - чемпионки мира по женскому  родео,  а  одна  говорила  правду.
Участники викторины - Супи  Сэйлс,  Билл  Каллен,  Арлена  Лил  и  Китти
Карлайл  -  должны  были  отгадать,  кто  говорит  правду.  Гарри   Мур,
единственный ведущий на телевидении, достигший трехсотлетнего  возраста,
постоянно улыбался, острил и звонил в колокольчик, когда истекало  время
очередного участника.
   Девушка стояла у окна и смотрела на улицу.
   - Слушай, - спросила она, - а кто вообще живет на  этой  улице?  Окна
все темные...
   - Я и Дэнкмены, - ответил он. - Дэнкмены переезжают пятого января.
   - Почему?
   - Из-за дороги, - ответил он. - Ты хочешь чего-нибудь выпить?
   - Что значит из-за дороги?
   - Она должна пройти здесь, - сказал он. - Насколько я  понимаю,  этот
дом находится где-то в районе разделительной полосы.
   - Из-за этого ты показывал мне дорожные работы?
   - Наверное, да. Я раньше работал в прачечной примерно  в  двух  милях
отсюда. Она называется "Блу Риббон". Ее тоже снесут из-за дороги.
   - Значит, ты из-за этого потерял работу? Прачечную закрывают?
   - Нет, дело не совсем в этом. Я должен был заключить сделку о покупке
здания в пригородном районе под названием Уотерфорд,  куда  должна  была
переехать прачечная, но я этого не сделал.
   - Почему?
   - Просто никак не мог примириться с этой мыслью, - ответил он. -  Так
ты хочешь выпить?
   - Тебе не обязательно заставлять меня напиваться, - сказала она.
   - О, Господи, - простонал он, закатывая глаза. - Тебе не кажется, что
в  последнее  время  ты  как-то  зациклилась  на  одной  мысли,   словно
испорченная пластинка?
   На некоторое время воцарилось тягостное молчание.
   - Честно говоря, я люблю только водку с апельсиновым соком.
   - У меня есть и то и другое.
   - А шейкер есть?
   - Нет, я никогда им не пользовался.
   - Так я и думала.
   Он пошел на кухню и смешал водку с апельсиновым соком,  добавив  пару
кубиков льда. Себе он смешал "Южное Утешение" с "Севен-Ап" и  вместе  со
стаканами вернулся в гостиную. Она забавлялась с пультом  дистанционного
управления, переключаясь с канала на канал.  Шли  обычные  для  половины
восьмого вечера программы: "По правде говоря", пустой канал, "В чем  моя
программа", "Мне снится Джинни", "Остров Гиллигена", пусто, "Я  без  ума
от Люси", пусто, опять пусто, Джулиа Чайлд вытворяет что-то  с  авокадо,
малость похожими на собачью мокроту, "Новая цена справедлива",  а  потом
опять на экране появился Гарри Мур, задорно  вопрошающий  у  участников,
кто же из трех людей является настоящим  автором  книги  о  том,  каково
потеряться на целый месяц в лесах Саскачевана.
   Он вручил ей стакан.
   - Вы ели жуков? Вопрос к номеру второму, - сказала Китти Карлайл.
   - В чем дело? Никак не могу найти "Звездное путешествие",  -  сказала
девушка.
   - У нас его показывают в четыре по восьмому каналу, - ответил он.
   - А ты смотришь?
   - Иногда. Моя жена всегда смотрит Мерва Гриффина.
   - Я не видел ни одного жука, - ответил второй номер. - Если б я нашел
хоть  одного,  я  бы  обязательно   его   съел.   -   Зрители   искренне
расхохотались.
   - А почему она от тебя ушла? Если не  хочешь  отвечать,  не  надо,  -
сказала она, опасливо на него посмотрев, словно цена,  которую  придется
платить за его признание, могла оказаться слишком высокой.
   - По той же самой причине, из-за которой меня вышвырнули с работы,  -
сказал он, устраиваясь в кресле и пригубив свой коктейль.
   - Из-за того что ты не купил новое здание под прачечную?
   - Нет, потому что я не купил новый дом.
   - Я голосую за номера второго, - сказал Супи Сэйлс, - потому  что  он
похож  на  человека,  способного  съесть  жука.   -   Зрители   искренне
расхохотались.
   - Ты не купил новый дом? Вот оно что... Ну и ну! - Она подняла  глаза
от стакана и пристально посмотрела на него. Глаза ее приняли  выражение,
в котором читалось восхищение, благоговейное изумление и страх. - И куда
же ты собираешься переселиться?
   - Не знаю.
   - Ты не работаешь?
   - Нет.
   - А чем ты занимаешься целыми днями?
   - Езжу по автостраде.
   - А вечером смотришь телевизор?
   - И пью. Иногда еще делаю попкорн. Кстати,  сегодня  вечером  я  тоже
собираюсь сделать попкорн. На тебя рассчитывать? Съешь одну порцию?
   - Я не ем попкорн.
   Она нажала красную кнопку на  пульте  дистанционного  управления  (он
иногда про себя называл его "модулем", потому что в наши дни любую штуку
для управления  на  расстоянии  принято  называть  "модулем"),  и  экран
"Зенита" сжался в одну сверкающую точку, а потом погас.
   - Подожди-ка, я хочу увериться, правильно ли я тебя поняла, - сказала
она. - Ты выбросил в мусорное ведро свою жену и свою работу...
   - Но не обязательно именно в таком порядке.
   - Ладно, какая разница? Так, стало быть, ты выбросил  их  в  мусорное
ведро из-за этой дороги. Так?
   Он посмотрел на темный экран телевизора, чувствуя себя немного  не  в
своей тарелке. Хотя он редко внимательно следил за тем,  что  происходит
на экране, но с выключенным телевизором ему стало как-то не по себе.
   - Не знаю, так это или не так, - сказал он. - Если я сделал  это,  то
это еще не значит, что я знаю, почему я так поступил.
   - Это был протест?
   - Говорю же тебе: не знаю. Когда протестуешь против  чего-нибудь,  то
всегда делаешь это во имя чего-то другого, чего-то лучшего. Все эти люди
протестовали против войны во Вьетнаме, потому что они считали, что  жить
в мире лучше, чем  воевать.  Люди  протестуют  против  новых  законов  о
наркотиках, потому что они думают, что другие законы  могут  быть  более
справедливыми, или более легкими, или менее вредоносными... Ну, впрочем,
я не знаю. Послушай, почему бы тебе снова не включить телевизор?
   - Секунду. - Он снова  обратил  внимание  на  то,  какими  по-кошачьи
пристальными были ее зеленые глаза. - Скажи, все это  произошло,  потому
что ты ненавидишь дорогу?  Или,  вернее,  то  технологическое  общество,
которое она для тебя воплощает? Потому что  ты  против  дегуманизирующих
свойств современной техники?
   - Нет, - ответил он. Быть честным было так трудно, и он даже удивился
самому себе: зачем вдаваться во все эти тонкости, когда аккуратная  ложь
могла  бы  закончить  эту  дискуссию  куда  быстрее   и   ко   всеобщему
удовлетворению? Она была как и все остальные неоперившиеся  птенцы,  как
Винни, как люди, которые думают, что образование - это и есть истина. Ей
нужен был не ответ, а пропаганда - с подробными схемами и диаграммами. -
Всю свою жизнь я видел, как строятся дороги и новые здания,  и  ни  разу
мне не пришло в голову задуматься об этом, разве что  чертыхнешься  пару
раз, когда приходится ехать по объездной дороге или переходить на другую
сторону улицы из-за того, что тротуар раскопан или  ломают  какое-нибудь
здание.
   - Но когда это коснулось тебя...  Твоего  дома  и  твоей  работы,  ты
сказал "нет".
   - Естественно я сказал "нет". - Вот только он  не  был  уверен,  чему
именно он сказал нет. А может быть, он сказал да?  Да,  окончательное  и
бесповоротное да  тому  разрушительному  импульсу,  который  всегда  был
частью  его  души,  подобно   встроенному   в   мозг   Чарли   механизму
саморазрушения? Он  внезапно  ощутил  желание,  чтобы  в  дело  вмешался
Фредди. Уж Фредди-то мог бы  сказать  ей  то,  что  она  хочет  от  него
услышать. Но как всегда в  самый  нужный  момент  Фредди  поблизости  не
оказалось.
   - Ты либо совсем чокнутый, либо замечательный человек, - сказала она.
   - Замечательные люди бывают только в романах, - отозвался он. - Давай
включим телевизор.
   Она нажала кнопку на пульте и выбрала понравившуюся ей программу.  Он
не возражал.
   - А что ты пьешь.
   Было четверть девятого. Он был слетка навеселе, но  далеко  не  такой
пьяный, каким он обычно бывал к  этому  времени  во  все  предшествующие
вечера. Он делал попкорн на кухне. Ему нравилось  смотреть,  как  хлопья
постепенно разбухают внутри специального аппарата, словно снег,  который
растет из земли, вместо того чтобы падать с неба.
   - Ликер "Южное Утешение", смешанный с виски "Севен-Ап", - ответил он.
   - Что? Он смущенно хихикнул.
   - А можно я попробую? - Она продемонстрировала ему свой пустой стакан
и усмехнулась. Это была первая  естественная,  неконтролируемая  эмоция,
отразившаяся у нее на лице с тех пор, как он подобрал ее на  автостраде.
- Предыдущий коктейль у тебя получился препаршивейший.
   - Я знаю, - сказал он. - "Утешение" и "Севен-Ап"  -  это  мой  личный
коктейль. Я пью его только в одиночку. На  людях  я  обычно  пью  скотч.
Терпеть не могу скотч.
   Попкорн был готов, и он высыпал его в большой пластмассовый таз.
   - Так можно мне попробовать?
   - Конечно.
   Он смешал  ей  "Южное  Утешение"  с  виски,  а  потом  залил  попкорн
растопленным маслом.
   - У тебя в крови сильно повысится концентрация холестерола, - сказала
она, прислонившись к косяку двери между кухней  и  столовой.  Потом  она
отхлебнула коктейль. - Ого, а вот это мне нравится!
   - Еще бы тебе это не понравилось. Держи рецепт в тайне, и  ты  всегда
будешь в форме.
   Он посолил попкорн.
   - Этот холестерол засоряет тебе кровеносную систему, - сказала она. -
Стенки сосудов, по которым течет кровь, становятся все толще и толще,  а
крови все труднее и труднее течь по сосудам, а потом, в один  прекрасный
день... Грааааг! - Она картинно прижала руки к груди и  пролила  немного
коктейля себе на свитер.
   - У меня хороший обмен веществ, - сказал он  ей  и  вышел  из  кухни.
Проходя мимо нее, он задел плечом ее грудь (похоже,  на  ней  был  надет
лифчик). Он ощутил такую упругость,  которую  грудь  Мэри  утратила  уже
много лет назад, и тут же укорил себя за эту мысль.
   Она съела почти весь попкорн.
   Она начала позевывать во время одиннадцатичасовых новостей, которые в
основном были посвящены энергетическому кризису и белодомовским пленкам.
   - Отправляйся наверх, - сказал он. - Тебе пора в кровать.
   Она настороженно на него посмотрела.
   - Мы с тобой поладим, - сказал он, - если ты  перестанешь  дергаться,
словно тебе кто-то палец засунул в задницу, каждый раз когда я произношу
слово "кровать". Главнейшее назначение Великой  Американской  Кровати  -
это сон, а не половое сношение.
   Она улыбнулась.
   - Ты даже не хочешь укрыть меня одеялом?
   - Ты уже большая девочка.
   - Ты можешь подняться со мной, если хочешь, - сказала она,  посмотрев
на него уверенным, спокойным взглядом. - Я так решила еще час назад.
   -  Нет...  Но  ты  даже  представить  себе   не   можешь,   насколько
соблазнительно твое предложение. За всю свою жизнь я переспал  только  с
тремя женщинами, а первые две были у меня так давно, что я их почти и не
помню. Это было еще до того, как я женился.
   - Ты шутишь?
   - Вовсе нет.
   - Послушай, это вовсе не из-за того, что  ты  меня  подвез,  или  там
пустил переночевать и все такое прочее. И не из-за денег, которые ты мне
предложил.
   - Все это очень мило с твоей  стороны,  -  сказал  он,  поднимаясь  с
кресла. - А теперь тебе все-таки лучше отправиться наверх.
   Но она проигнорировала его совет.
   - Ты должен знать, почему ты отказываешься, - сказала она.
   - Вот как?
   - Ну да. К примеру, ты делаешь вещи, которых не можешь объяснить - ты
сам так сказал, - но тут нет противоречия, потому что ты  действуешь,  а
когда что-то происходит, то оно уже не нуждается в объяснении.  Но  если
ты решаешь чего-то не делать, то ты должен знать почему.
   - Хорошо, я тебе скажу, - ответил он и кивнул в сторону столовой, где
на буфете по-прежнему лежали двести долларов. - Это из-за денег. Ты  еще
слишком молода, чтобы превращаться в шлюху.
   - Я их не возьму, - сказала она поспешно.
   - Я знаю, что не возьмешь. Поэтому я и не буду с тобой спать.  Потому
что я хочу, чтобы ты их взяла.
   - Потому что не все такие добрые и симпатичные, как  ты?  -  спросила
она.
   - Вот именно. - Он  посмотрел  на  нее  с  вызовом.  Она  раздраженно
помотала головой и поднялась со стула. - Ладно, ты меня убедил. Но ты  -
самый настоящий буржуа, ты знаешь об этом?
   - Да.
   Она  подошла  к  нему  и  поцеловала  его  в  губы.  Это  было  Очень
возбуждающе. Он ощутил ее запах, и запах этот был чрезвычайно приятным и
соблазнительным. Эрекция наступила почти мгновенно.
   - Иди, - сказал он.
   - Если ночью ты передумаешь...
   - Не передумаю. - Она двинулась к лестнице, и он взглядом проводил ее
босые ноги. - Эй, постой.
   Она обернулась и вопросительно подняла брови. - В чем дело?
   - Как тебя зовут?
   - Оливия, если это имеет  хоть  какое-нибудь  значение.  Глупое  имя,
правда?
   - Нет, нормальное имя. Мне нравится. Спокойной ночи, Оливия.
   - Спокойной ночи.
   Она двинулась наверх. Он услышал щелчок выключателя  -  он  прозвучал
точно так же, как в те дни, когда  Мэри  поднималась  в  спальню  раньше
него. Если бы  он  прислушался  повнимательнее,  он  мог  бы,  наверное,
услышать сводящее с ума потрескивание ее свитера,  когда  она  стягивала
его через голову, или щелчок пряжки ремня, который  стягивал  ее  джинсы
вокруг талии... Отыскав командный модуль, он включил телевизор.
   Его член по-прежнему был сильно  эрегирован  и  неудобно  упирался  в
грубую ткань брюк. В прежние деньки, когда кровать была  лишь  одной  из
многочисленных  площадок  для  их  игр,  Мэри  частенько  называла   его
напрягшийся член кремнистым утесом или змеей, превратившейся  в  камень.
Он расстегнул молнию брюк, но эрекция не  спадала,  и  тогда  он  встал.
Через некоторое время эрекция прекратилась, и он снова сел.
   Когда новости кончились, начался  фильм  "Мозг  с  планеты  Эраус"  с
Джоном Эгаром в главной роли. Он уснул перед экраном телевизора,  так  и
не выпустив из рук командный модуль. Через  несколько  минут  ткань  его
брюк вновь вздулась  в  паху.  Возбуждение  вернулось  украдкой,  словно
убийца, пришедший на место своего преступления.

7 декабря, 1973

   Но он все-таки поднялся к ней ночью.
   Ему вновь приснился сон о собаке мистера Пьяцци, и на этот  раз,  еще
до того как собака с рычанием бросилась на мальчика, он  уже  знал,  что
это был Чарли. Сон от этого стал еще ужаснее,  и  когда  собака  мистера
Пьяцци прыгнула,  он  проснулся  ценой  огромного  усилия  воли,  словно
человек, выбирающийся из неглубокой песчаной могилы.
   Он ухватился руками за воздух, еще  не  проснувшись  окончательно,  и
полностью утратил чувство равновесия. Он застыл  на  мгновение  на  краю
кушетки, где он в конце концов устроился вечером,  не  понимая,  где  он
находится, охваченный ужасом за своего мертвого сына,  который  снова  и
снова умирал в его кошмарных снах.
   Он упал на пол, больно стукнувшись головой и ушибив плечо. Теперь  он
уже достаточно стряхнул с себя сон, чтобы понять,  что  он  находится  в
своей собственной гостиной и сон уже кончился. Окружившая его реальность
была плачевной, но, во всяком случае, не такой пугающей.
   Что он сделал? Его неожиданно захлестнула целостная картина того, что
он сделал со своей жизнью, своего рода отвратительный гештальт <Гештальт
-    целостная    структура    человеческого    восприятия,    изучаемая
гештальтпсихологией - прим. Перев.>. Он разорвал свою  жизнь  на  части,
словно никому не нужную тряпку. Все пошло наперекосяк. Ему  было  плохо.
Он ощущал у себя во рту застоявшийся  привкус  "Южного  Утешения",  и  к
горлу его поднялась  отвратительная  кисловатая  волна.  Он  сглотнул  и
подавил рвоту.
   Его охватила дрожь, и он обхватил колени в  напрасной  попытке  унять
ее. Ночью все выглядело в  каком-то  странном  свете.  Что  это  он  тут
делает, сидя на полу в гостиной, прижимаясь к груди  коленями  и  дрожа,
словно старый алкоголик в подворотне? Или как  кататоник,  как  гребаный
психопат - вот это уже ближе к истине. Неужели это  правда?  Неужели  он
действительно сошел с ума? Неужели он не просто странный тип, не  просто
хрен моржовый, у которого поехала крыша, а самый настоящий  сумасшедший?
Мысль эта вызвала в нем новый приступ ужаса.  Неужели  он  действительно
ездил к гангстеру, пытаясь достать взрывчатку? Неужели он  действительно
прячет в гараже кольт сорок четвертого калибра и  винтовку,  из  которой
можно убить слона? Жалкий, скулящий звук вырвался у него из горла, и  он
осторожно поднялся, похрустывая костями, словно столетний старик.
   Не позволяя себе больше ни о чем думать, он поднялся  по  лестнице  и
шагнул в спальню.
   - Оливия? - прошептал он.  Все  это  было  нелепо,  словно  сцена  из
старого фильма с Рудольфом Валентине. - Ты спишь или нет?
   - Нет, не сплю, - отозвалась она. Голос ее действительно не показался
ему сонным. - Я не могла заснуть из-за этих часов. Ну, электронных.  Они
то и дело щелкали. Пришлось выдернуть их из розетки.
   - Ну и хорошо, - сказал он, подумав о  том,  как  нелепо  звучит  его
фраза. - Мне приснился очень плохой сон.
   Раздался шорох сброшенного покрывала.
   - Иди сюда. Ложись рядом со мной.
   - Я...
   - Заткнешься ты наконец?
   Он лег рядом с ней. Она была абсолютно голой. Они занимались любовью.
Потом уснули.
   К утру температура  на  улице  понизилась  до  десяти  градусов.  Она
спросила, получает ли он газету.
   - Раньше получали, - ответил он. - Газеты разносил  Кенни  Аполингер.
Теперь его семья переехала в Айову.
   - В Айову, стало быть, - задумчиво повторила она  и  включила  радио.
Мужской голос рассказывал о погоде. Будет холодно и ясно.
   - Хочешь, я поджарю тебе яйцо?
   - Два, если есть.
   - Конечно. Слушай, по поводу этой ночи, я хотел тебе сказать...
   - Да хватит тебе об этом! Я кончила. Со  мной  это  случается  крайне
редко. Мне понравилось.
   Он почувствовал, как в душе  у  него  зашевелилась  тайная  гордость.
Скорее всего, она поняла это, а может быть,  даже  намеренно  вызвала  у
него это чувство. Он поджарил яичницу. Два яйца для нее, два - для себя.
Жареные хлебцы и кофе. Она выпила три чашки. С сахаром и со сливками.
   - Так что же ты собираешься делать? - спросила она после завтрака.
   - Отвезу тебя на автостраду, - ответил он, не задумываясь.
   Она нетерпеливо махнула рукой.
   - Да я не об этом тебя спрашиваю. О твоей жизни.
   Он усмехнулся. - Серьезные вопросы ты задаешь с утра пораньше.
   - Вопрос действительно серьезный, - ответила она. - Но не для меня, а
для тебя.
   - Не знаю, я как-то не задумывался об этом, - сказал  он.  -  Знаешь,
раньше... - Он слегка подчеркнул слово раньше, чтобы обозначить ту часть
своей жизни, которая уже скрылась за горизонтом. - ...до того, как топор
упал, мне кажется, я чувствовал себя примерно так же, как  приговоренный
в камере смертников. Все казалось каким-то нереальным. Словно я  живу  в
каком-то стеклянном сне, который никогда не кончится. А теперь все снова
стало реальным, настоящим. Вот эта ночь, например... Она была настоящей.
   - Я рада, - сказала она, и слова ее прозвучали искренне. - Но что  ты
все-таки собираешься делать?
   - Бог его знает.
   - Это грустно, - сказала сна.
   - Вот как? - спросил он. И это был не просто риторический вопрос.
   Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе № 7 в сторону  Лэнди.
В  предместьях  на  шоссе  была  пробка,  и  то   и   дело   приходилось
останавливаться. Люди направлялись на работу. Когда они  проезжали  мимо
строительных работ на 784-й автостраде, рабочий день там уже  начинался.
Люди в желтых защитных строительных касках и зеленых  резиновых  сапогах
залезали в машины. Морозные облачка вырывались у них изо рта.  Двигатель
одного из оранжевых асфальтоукладчиков фыркнул, фыркнул еще  раз,  потом
дернулся, громко кашлянув, словно выплюнувшая снаряд пушка, потом  снова
фыркнул и привычно затарахтел. Водитель время от времени поддавал  газу,
и звук двигателя был похож на шум отдаленного сражения.
   - Отсюда сверху они похожи на  маленьких  мальчиков,  которые  катают
грузовики по песочнице, - сказала она.
   За пределами города движение наладилось. Она  взяла  двести  долларов
без смущения и без неохоты - однако, и без особого блеска в глазах.  Она
распорола в одном месте подкладку своего пальто, засунула туда банкноты,
а потом зашила подкладку синей ниткой,  найденной  в  коробке  Мэри  для
цветных принадлежностей. Она отказалась от его предложения отвезти ее на
автобусную станцию, ответив, что денег хватит на более долгий срок, если
она поедет автостопом.
   - Так почему же такая симпатичная девушка путешествует  автостопом  в
одиночку? - спросил он.
   - Что ты говоришь? - переспросила  она,  выныривая  из  потока  своих
мыслей.
   Он улыбнулся. - Откуда ты взялась? Почему ты едешь  в  Лас-Вегас?  Ты
ведь  тоже  живешь  вне  общества,  как  и  я.  Так  расскажи  мне  свою
предысторию.
   Она пожала плечами. - Да тут и  рассказывать-то  особенно  нечего.  Я
была студенткой колледжа в Нью-хемпширском университете, в Дархеме.  Это
рядом с Портсмутом. Ну, в этом году я  перешла  на  предпоследний  курс.
Жила за территорией кампуса. Вместе с парнем. Мы вдвоем  сильно  подсели
на наркотики.
   - Что-нибудь вроде героина?
   Она весело рассмеялась. - Нет, я не знала ни одного человека, который
кололся бы героином. Лично мы,  симпатичные  мелкобуржуазные  наркоманы,
предпочитаем   галлюциногены.   Лизергиновую   кислоту   <Здесь   Оливия
ошибается: галлюциногенными свойствами  обладает  не  сама  лизергиновая
кислота, а  ее  диэтиламид,  так  называемый  LSD-25  -  прим.  Перев.>.
Мескалин. Пару раз пробовали  пейот.  Короче  говоря,  всякую  химию.  В
сентябре-ноябре я улетала по крайней мере раз шестнадцать, а  то  и  все
восемнадцать.
   - И на что это похоже?
   - Тебя интересует, были ли  у  меня  неприятные  ощущения  от  приема
наркотиков?
   - Да нет, просто спросил.
   -  Конечно,  часто  бывали  и  неприятные  ощущения,  но  они  всегда
сопровождались и чем-то приятным. А к самым  приятным  ощущениям  всегда
примешивалась какая-нибудь гадость. Как-то раз я  решила,  что  заболела
лейкемией. Это было очень страшно. Но в основном было просто странно.  Я
ни разу не видела Бога. Ни разу не  хотела  совершить  самоубийство.  Ни
разу не хотела кого-нибудь убить.
   Она задумалась и замолчала на минуту-другую. Потом заговорила снова.
   - Всех  почему-то  волнует  эта  тема.  Ортодоксы,  люди  вроде  Арта
Линклеттера, говорят, что наркотики - это верный путь к смерти.  А  есть
сдвинувшиеся на этом люди, которые  утверждают,  что  наркотики  откроют
перед тобой все двери и сделают тебя свободным. Что с их  помощью  можно
отыскать туннель, ведущий к твоему внутреннему "я", словно твоя  душа  -
это нечто вроде сокровища в романе Райдера Хаггарда. Ты когда-нибудь его
читал?
   - В детстве читал роман "Она". Кажется, это ведь он написал?
   - Да. Так вот, как ты считаешь, твоя душа похожа на изумруд во лбу  у
какого-нибудь идола?
   - Никогда об этом не задумывался.
   - Мне кажется, что непохожа, - сказала она. - Я тебе расскажу о самом
лучшем и  о  самом  худшем,  что  случалось  со  мной  под  воздействием
наркотиков. Самым лучшим было одно время принимать дозу прямо в квартире
и рассматривать обои. Там на обоях были такие маленькие круглые точки, и
они превращались для меня в снег. Я сидела  в  гостиной  и  смотрела  на
метель на стенах по часу, а иногда и больше.  И  вот  как-то  раз  через
некоторое время я увидела маленькую девочку, которая  с  трудом  шла  по
сугробам. На голове у нее  был  повязан  платок  -  из  какого-то  очень
грубого материала, вроде мешковины, и она придерживала  его  рукой,  вот
так. - Она поднесла руку к подбородку. - Я подумала, что она,  наверное,
идет домой, и вдруг, откуда ни возьмись,  передо  мной  возникает  целая
улица, вся заваленная снегом.  И  вот  она  прошла  по  улице,  а  потом
свернула на дорожку и вошла в дом. Вот это было лучше всего -  сидеть  в
квартире  и   смотреть   стеновидение.   Правда,   Джефф   называл   это
мозговидением, но это в конце концов не так уж важно.
   - Джефф - это тот парень, с которым ты жила?
   - Да. А хуже всего мне было как-то раз,  когда  я  решила  прочистить
вантузом кухонную раковину. Не знаю,  чего  это  вдруг  на  меня  нашло.
Часто, когда улетаешь, тебе приходят в голову разные  странные  мысли  -
впрочем,  тогда  они  кажутся  тебе  совершенно  естественными.  У  меня
возникло такое чувство, что я  просто  обязана  прочистить  раковину.  И
тогда я взяла вантуз и стала  ее  чистить.  И  все  это  дерьмо  полезло
обратно из стока. Я  до  сих  пор  не  знаю,  что  из  этой  дряни  было
настоящим, а что просто привиделось мне.  Кофейная  гуща.  Драный  кусок
рубашки. Огромные комья застывшего жира. Красная жила, похожая на кровь.
А потом рука. Рука какого-то парня.
   - Что?
   - Рука, говорю. Я крикнула Джеффу, что кто-то запихнул к нам  в  сток
трубу. Но он, оказывается, куда-то ушел, и я была  в  квартире  одна.  Я
поднатужилась и вытащила руку по локоть. Рука  лежала  в  раковине,  вся
испачканная  кофейной  гущей,   но   предплечье-то   уходило   вниз,   в
канализацию! Я на минутку пошла в гостиную  проверить,  не  вернулся  ли
Джефф, а когда я пришла обратно на кухню, руки уже  не  было.  Это  меня
немного встревожило. Иногда рука снится мне во сне по ночам.
   - Безумие какое-то, - сказал  он,  сбавляя  скорость.  Они  проезжали
мост, на  котором  велись  реконструкционные  работы,  и  движение  было
ограничено.
   - От галлюциногенов действительно делаешься безумным, - сказала  она.
- Иногда это бывает забавно. В большинстве случаев - нет. Так или иначе,
мы здорово на это  подсели.  Видел  когда-нибудь  в  книжке  изображение
атома: ну, там, всякие нейтроны, протоны, а вокруг электроны носятся?
   - Да.
   - Ну так вот, наша квартира  стала  чем-то  вроде  атомного  ядра,  а
приходившие и уходившие люди  -  это  как  электроны.  Люди  приходят  и
уходят, движутся туда и сюда, и  все  они  абсолютно  отделены  друг  от
друга, как в "Манхэттенской пересадке".
   - Не читал.
   - Обязательно прочти. Джефф всегда говорил, что  у  Дос-Пассоса  явно
крыша съехала. Странная книга. Ну вот, как бы то ни было,  часто  бывало
так, что вечером мы садились перед телевизором, выключали звук и врубали
магнитофон - сидим, вконец одурманенные, а кто-то в это время  трахается
в спальне, причем мы даже толком не знаем, что это за  люди.  Понимаешь,
что я имею в виду?
   Вспомнив о вечеринках, на которых он надирался так,  что  шатался  по
комнатам, ошарашенный, словно Алиса в  Стране  Чудес,  он  ответил,  что
понимает.
   - Так вот, как-то по телеку  показывали  программу  Боба  Хоупа.  Все
уселись и смотрели - укуренные в задницу. Смеялись, как сумасшедшие, над
всеми этими старыми хрычами, над излюбленными словечками и  добродушными
шуточками всех этих дорвавшихся до власти ублюдков из Вашингтона. Просто
так и сидели у телека, совсем как папочки и  мамочки  дома,  и  я  тогда
подумала: хорошо, теперь ясно, для чего мы прошли через Вьетнам -  чтобы
Боб Хоуп ликвидировал разрыв между поколениями. Вопрос только в дозе,  и
ты становишься таким же, как твои родители.
   - Но ты была слишком чистой для такой жизни.
   - Чистой? Нет, не в этом дело. Но мне пришло в голову, что  последние
лет пятнадцать нашей истории - это что-то вроде такой  огромной  игры  в
монополию. Фрэнсиса Гари Пауэрса сбивают на его  У-2.  Пропускаешь  один
ход. Негров  разгоняют  водометами  в  Сельме.  Отправляйся  прямиком  в
тюрьму. Расстрел участников демонстрации в  Миссисипи.  Марши,  митинги,
Лестер Мэддокс со  своим  топором.  Кеннеди  получает  пулю  в  Далласе,
Вьетнам, снова марши и демонстрации, студенческие забастовки, борьба  за
равные права для женщин - и все ради чего? Ради того,  чтобы  обкуренная
компания сидела в тесной квартирке  вокруг  ящика  и  смотрела  на  Боба
Хоупа? Да идите вы все в задницу! Короче, я решила уйти.
   - А как же Джефф?
   Она пожала плечами. - Он получает стипендию. У него  все  в  порядке,
учится он неплохо. Говорит, что к  следующему  лету  обязательно  станет
знаменитым, но мне что-то пока не очень в это  верится.  -  На  лице  ее
появилось странное разочарованное выражение, которое, возможно, на языке
ее внутреннего мира означало проявление терпеливой снисходительности.
   - Тебе не хватает его?
   - Каждую ночь.
   - Почему же ты едешь в Лас-Вегас?  У  тебя  там  есть  кто-нибудь  из
знакомых?
   - Нет.
   - Странная цель путешествия для идеалистки.
   - Стало быть, ты считаешь  меня  идеалисткой?  -  Она  рассмеялась  и
закурила сигарету. - Может быть. Только я не думаю, что идеал  нуждается
в каких-то особых декорациях. Я просто хочу посмотреть  этот  город.  Он
настолько отличается от всей страны, что просто обязан быть хорошим.  Но
я не собираюсь играть в рулетку. Хочу найти работу.
   - А потом что?
   Она выдохнула сигаретный дым и пожала плечами. Они проехали мимо щита
с надписью:
   Лэнди 5 МИЛЬ
   - Попытаюсь собраться с мыслями, - сказала она.  -  Долгое  время  не
буду употреблять наркотики. Брошу курить. - Она сделала  жест  рукой,  и
сигарета описала в воздухе дымный круг, словно намекая на то, что это не
так-то просто. - Я хочу перестать врать самой себе, будто моя жизнь  еще
не началась. Она началась. И  на  двадцать  процентов  уже  закончилась.
Сметану я уже съела.
   - Смотри, вот выезд на автостраду.
   Он остановился на обочине.
   - А ты что будешь делать?
   - Посмотрю, как будет развиваться ситуация, - осторожно ответил он. -
Хочу пока сохранить себе возможность выбора.
   - Честно говоря, не такое уж у тебя критическое положение, -  сказала
она. - Надеюсь, ты на меня не обиделся?
   - Нет. Вовсе нет.
   - Вот. Возьми вот это. Она протянула ему небольшой пакетик из фольги.
   Он  взял  пакетик  и  внимательно  посмотрел  на  него.  Лучи  яркого
утреннего солнца отразились в фольге и на мгновение ослепили его. -  Что
это такое?
   - Это синтетический мескалин. Сильнейший и чистейший галлюциноген  во
всем мире. - Она  заколебалась.  -  Не  знаю,  может  быть,  тебе  лучше
спустить его в туалет, как только вернешься домой. После него тебе может
стать еще хуже, чем сейчас. Но может и помочь. Я слышала, что  некоторым
помогало.
   - А видела?
   Она горько улыбнулась. - Нет.
   - У меня есть  к  тебе  одна  просьба.  Скажи,  ты  обещаешь  мне  ее
исполнить?
   - Если смогу.
   - Позвони мне на Рождество.
   - Зачем?
   - Понимаешь, ты - как книга, которую я начал читать и не  дочитал  до
конца. Хочется узнать, что будет дальше. Позвони за мой счет. Подожди, я
напишу тебе свой номер. - Он полез за ручкой в карман.
   - Нет, - сказала она.
   - Нет? - переспросил он, посмотрев на нее удивленно и обиженно.
   - Я могла бы узнать номер и по телефонному справочнику! Но, по-моему,
не стоит этого делать.
   - Почему?
   - Не знаю. Ты мне нравишься, но у меня такое чувство,  что  что-то  в
тебе не так. Не знаю,  как  объяснить.  Словно  ты  собираешься  сделать
что-то страшное.
   - Ты думаешь, что у меня крыша поехала, - услышал он свой собственный
голос. - Ну и катись в задницу.
   Она решительно вылезла из машины.  Он  перегнулся  через  сиденье.  -
Оливия...
   - Может быть, меня вовсе не так зовут.
   - Может быть, и так. Пожалуйста, позвони.
   - Будь поосторожнее с этим веществом,  -  сказала  она,  указывая  на
маленький  блестящий  сверток.  -  Ты  тоже   гуляешь   в   безвоздушном
пространстве.
   - До свидания. Будь поосторожнее.
   - Поосторожнее, это как? - На лице ее снова появилась горькая улыбка.
- До свидания, мистер Доуз. Спасибо. Вы очень хороший любовник. Надеюсь,
вы не против, что я так говорю. Но это действительно так. До свидания.
   Она захлопнула дверь, перешла шоссе № 7 и встала у въезда на заставу.
Он посмотрел, как она подняла большой палец навстречу  двум  проезжавшим
мимо машинам. Ни одна из них не остановилась. Больше машин не было, и он
развернулся, посигналив на  прощанье.  В  зеркальце  заднего  обзора  он
увидел, как она помахала ему рукой.
   Глупая дурочка, и чем у  нее  только  башка  забита?  -  подумал  он,
увеличивая скорость. Однако, когда  он  протянул  руку,  чтобы  включить
радио, пальцы его дрожали.
   Он вернулся в город, выехал на автостраду и  проехал  по  ней  двести
миль со скоростью  семьдесят  миль  в  час.  Раз  он  чуть  не  выбросил
блестящий пакетик из окна. Спустя некоторое время он чуть не принял весь
порошок разом. В конце концов он просто убрал его в карман пальто.
   Когда он, наконец, оказался  дома,  он  почувствовал  себя  полностью
опустошенным, равнодушным ко всему на свете. За  прошедший  день  работы
над новым участком 784-й продвинулись вперед. Через  пару  недель  будут
сносить прачечную. Оттуда уже вывезли все тяжелое оборудование. Три  дня
назад ему сказал об этом по  телефону  Том  Гренджер.  Когда  они  будут
разрушать здание он обязательно будет смотреть. Даже  захватит  с  собой
ленч в пакете, на случай если дело затянется.
   Мэри пришло письмо от ее брата из Джексонвилла.  Стало  быть,  он  не
знает о разрыве. Он отложил письмо в пачку скопившейся для  Мэри  почты,
которую он все забывал переправить ей.
   Он поставил готовый обед в духовку и подумал, не приготовить ли  себе
стаканчик коктейля, но в конце концов решил отказаться от этой мысли. Он
хотел как следует припомнить свой половой акт с девушкой, насладиться им
еще раз, возродить в памяти все мельчайшие нюансы. А  стоит  ему  выпить
пару стаканов, и мысли эти примут неестественный,  лихорадочный  оттенок
плохого порнографического фильма. Этого ему не хотелось.
   Но все вышло не так, как он рассчитывал. Воспоминание  не  приходило.
Он не мог вызвать в себе ощущение упругости ее грудей и тайный  вкус  ее
сосков. Он знал, что сам процесс полового акта был с ней куда  приятнее,
чем с Мэри. Нежные мускулы Оливии плотнее обхватывали  его  член,  и  он
лишь один раз выскочил из ее вагины с легким хлопком, словно  пробка  из
бутылки шампанского. Однако он не мог в точности  восстановить  ощущение
наслаждения. Вместо этого ему захотелось заняться онанизмом. Это желание
вызвало у него отвращение! Потом само  это  отвращение  вызвало  у  него
отвращение. В конце концов, не святая же она, - сказал он  самому  себе,
усаживаясь за разогретый обед. Подумаешь, автостопщица какая-то. К  тому
же слаба на передок. В Лас-Вегас захотелось ей, ишь ты! В  конце  концов
он обнаружил, что  пытается  смотреть  на  все  происшедшее  желтоватыми
глазами Мальоре, и это открытие вызвало у него наибольшее отвращение.
   Позже он все-таки напился, несмотря на все свои благие  намерения,  и
около десяти часов вечера  знакомое  слезливое  желание  позвонить  Мэри
снова проснулось в нем. Вместо этого он начал онанировать перед  экраном
телевизора  и  кончил  в  тот  самый  момент,  когда  актер  из  рекламы
неоспоримо доказал, что анацин является лучшим  обезболивающим  во  всем
мире.

8 декабря, 1973

   В субботу он никуда не поехал. Вместо этого он долгое время бесцельно
бродил по дому, откладывая то, что непременно надо было сделать. В конце
концов он все-таки набрал номер родителей жены. И Лестер и Джин Каллоуэй
скоро должны были разменять восьмой десяток. На  его  предыдущие  звонки
отвечала Джин (Чарли всегда называл ее "баба Джин"), и ее голос замерзал
до состояния льда, когда она понимала, кто звонит. Для нее, а также, без
сомнения, и для Лестера он был чем-то вроде животного, которое подцепило
вирус бешенства и укусило их дочку. А  теперь  это  животное  непрерывно
звонит им домой, к тому же абсолютно пьяное, и скулит в  трубку,  умоляя
их дочку вернуться, чтобы иметь возможность снова ее укусить.
   Но на этот раз к телефону подошла сама Мэри.  Он  почувствовал  такое
облегчение, что сумел собраться и начать разговор вполне связно.
   - Это я, Мэри.
   - Барт? Как ты поживаешь? - Невозможно было расшифровать интонацию ее
голоса.
   - Прекрасно.
   - Как поживают запасы "Южного Утешения"? Пока еще не истощились?
   - Я больше не пью, Мэри.
   - Значит, ты одержал над собой победу? - Ему показалось, что голос ее
звучал холодно и враждебно, и он ощутил легкую панику, но  не  из-за  ее
отношения, а оттого, что он вовсе не был уверен  в  правильности  своего
предположения. Как  мог  человек,  с  которым  он  так  долго  прожил  и
которого, как ему казалось, она так хорошо знает,  ускользнуть  от  него
так стремительно и бесповоротно?
   - Наверное, так оно и есть, - сказал он неуверенно.
   - Насколько я понимаю, прачечную пришлось закрыть, - сказала она.
   - Возможно, это только временно. - У него возникло странное ощущение,
что он едет в лифте и ведет неуклюжий разговор с кем-то, кто считает его
ужасно скучным собеседником.
   - Судя по тому,  что  сказала  мне  жена  Тома  Гренджера,  вовсе  не
временно. - Наконец-то в ее голосе послышались обвинительные нотки.  Что
ж, это уже лучше, чем ничего.
   - Ну, у Тома-то не будет проблем с работой. Наши конкуренты  гоняются
за ним уже много лет. Ребята из прачечной "Брайт-Клин".
   Ему показалось, что она вздохнула. - Барт, зачем ты позвонил?
   - Мне кажется, нам необходимо встретиться, - сказал он  осторожно.  -
Встретиться и все обговорить.
   - Ты имеешь в виду развод? -  Она  произнесла  эту  фразу  достаточно
спокойным тоном, но  ему  показалось,  что  на  этот  раз  в  ее  голосе
послышалась паника.
   - Ты этого хочешь?
   - Я не знаю, чего я хочу. - Ее спокойствие дало трещину, и теперь  ее
голос звучал сердито и испуганно. - Я думала, что у нас все прекрасно. Я
была счастлива и думала, что ты тоже счастлив. А потом все это  рухнуло,
как карточный домик. За один день.
   - Ты думала, что у нас все прекрасно, - повторил  он.  Неожиданно  он
почувствовал к ней острую ненависть. - Если ты действительно так думала,
то и глупая же у тебя башка. Неужели ты  решила,  что  я  бросил  работу
просто так, в качестве розыгрыша, словно старшеклассник, который швыряет
петарды в женский туалет?
   - Тогда в чем же дело, Барт? Что с тобой случилось? Объясни?
   Гнев его стремительно растаял, словно гнилой желтоватый сугроб, и под
ним  обнаружились  слезы.  Он  попытался  подавить  их   чувствуя   себя
преданным. В трезвом виде этого  не  должно  было  случиться.  Когда  ты
трезв, так твою мать, ты должен держать себя в руках. Ты только посмотри
на себя: готов вывернуть свою душу наизнанку и рычать, уткнувшись  ей  в
колени словно мальчишка, упавший со скейта и содравший себе коленку.  Но
он не мог объяснить ей, что с ним произошло, потому что сам этого  точно
не знал, а плакать неизвестно о чем - это уж слишком похоже на обитателя
сумасшедшего дома.
   - Не могу, - ответил он наконец.
   - Чарли?
   - Если даже отчасти ты и права, то как ты  могла  не  замечать  всего
остального?
   - Мне тоже не хватает его, Барт. Я тоскую по нему. Каждый день.
   И вновь в нем поднялась волна негодования.  Странно  же  ты  выражала
свою тоску!
   - Бесполезно это обсуждать, - сказал он после паузы. Слезы  текли  по
его щекам, но он старался, чтобы голос  его  звучал  ровно.  Ну  что  ж,
джентльмены, похоже, мы справились со своей задачей, - подумал он и чуть
было не хихикнул. - Во всяком случае, не по телефону. Я позвонил,  чтобы
пригласить тебя на ленч в понедельник. В "Хэнди-Энди". Ну как?
   - Хорошо. Когда?
   - Не имеет значения. Я могу отпроситься с работы. -  Шутка  упала  на
пол и скромно скончалась.
   - В час, - предложила она.
   - Хорошо. Я займу нам столик.
   - Закажи по телефону. Не приходи туда в одиннадцать, чтобы  надраться
к моему приходу.
   - Не буду, - сказал он смиренно,  зная,  что,  скорее  всего,  так  и
сделает.
   Наступила  долгая  пауза.  Казалось,  им  больше  нечего  друг  другу
сказать. Почти теряясь в  шуме  помех,  призрачные  голоса  едва  слышно
обсуждали что-то на параллельной линии. А потом она сказала нечто такое,
что полностью застало его врасплох.
   - Барт, тебе совершенно необходимо записаться на прием к психиатру.
   - Что?
   - Записаться на прием к психиатру. Я знаю, что это звучит диковато, и
мои слова тебя шокируют, но я хочу, чтобы ты знал: что бы мы ни  решили,
я никогда не соглашусь вернуться  и  жить  с  тобой,  если  ты  меня  не
послушаешь.
   -  До  свидания,  Мэри,  -  проговорил  он  медленно.  -  Увидимся  в
понедельник.
   - Барт, ты нуждаешься в помощи, которую  может  оказать  тебе  только
врач. Я тебе помочь не могу.
   Стараясь  уколоть  ее  побольнее  -  в  той  степени,  насколько  это
возможно, когда людей разделяют две мили слепого телефонного провода,  -
он сказал:
   - Я и раньше это знал. До свидания, Мэри.
   Он повесил трубку, не дожидаясь ответа,  и  поймал  себя  на  чувстве
радости. Гейм, сет и матч - Бартон Джордж Доуз.  Он  швырнул  через  всю
комнату пластмассовый  кувшин  для  молока  и  поймал  себя  на  чувстве
радости, что не швырнул что-нибудь бьющееся. Тогда он  открыл  шкаф  над
кухонной раковиной, вынул оттуда пару подвернувшихся под руку стаканов и
с силой швырнул их на пол . Они разлетелись на мелкие осколки.
   Ты ведешь  себя,  как  грудной  ребенок!  Хуже  грудного  ребенка!  -
закричал он на самого себя. - Почему бы тебе не задержать дыхание  и  не
дышать, пока не посинеешь, имел я тебя в рот и  в  оба  глаза,  гребаный
карась? Чтобы заглушить этот голос, он сжал правую руку в  кулак  и  изо
всех сил ударил по стене. Руку пронзила  острая  боль,  и  он  застонал.
Сжимая правую руку в левой, он  стоял  посреди  кухни  и  дрожал.  Через
некоторое время он сумел овладеть собой, взял совок  и  щетку  и  подмел
осколки,  борясь  с  охватившим  его   страхом,   унынием   и   чувством
опустошенности.

9 декабря, 1973

   Он выехал на автостраду, проехал сто пятьдесят миль, а потом вернулся
обратно. Отъехать от города  дальше  он  не  решился.  Это  было  первое
воскресенье без бензина: все  заправочные  станции  на  автостраде  были
закрыты. А идти пешком у него нет никакого желания. Именно так  говняные
подсадные утки вроде тебя и садятся в калошу, понятно, Джорджи?
   Фред? Это в самом деле ты? Чем я обязан такой чести, Фредди?
   Иди в задницу, дружок.
   По дороге домой он услышал по радио  объявление  службы  коммунальных
услуг: Итак, вы сильно обеспокоены энергетическим кризисом и связанным с
ним дефицитом бензина. Вы не хотите, чтобы вас и вашу семью этот дефицит
застал врасплох. И вот вы отправляетесь  на  ближайшую  бензозаправочную
станцию с дюжиной пятигаллоновых канистр. Но если  вы  и  в  самом  деле
беспокоитесь за вашу семью, вам лучше остановиться  и  вернуться  домой.
Хранение бензина опасно. К тому же, оно незаконно, но забудем об этом на
время. Подумайте лучше вот о  чем:  когда  пары  бензина  смешиваются  с
воздухом, они становятся взрывоопасными. Один  галлон  бензина  обладает
такой же взрывной силой, как и двенадцать динамитных шашек. Подумайте об
этом, прежде чем заполнить свои канистры.  А  потом  подумайте  о  своей
семье. Видите - мы хотим, чтобы вы жили долго.
   Он выключил радио, снизил скорость до  пятидесяти  и  перестроился  в
правый ряд. - Двенадцать динамитных шашек, - произнес он. - Вот это да.
   Если бы он посмотрел на себя в зеркальце заднего  обзора,  он  увидел
бы, что на губах у него появилась блуждающая ухмылка.

10 декабря, 1973

   Он вошел в "Хэнди-Энди" в половину двенадцатого, и метрдотель  провел
его к столику рядом со стилизованными крыльями летучей мыши, за которыми
открывался вход в соседний зал. Столик был не самый лучший, но, так  как
наступало время  ленча,  свободных  мест  в  ресторане  почти  не  было.
Ресторан "Хэнди-Энди" специализировался на стейках, отбивных, а также на
блюде под названием  эндибургер,  которое  представляло  собой  рулет  с
кунжутными семенами и начинкой из салата, проткнутый зубочисткой,  чтобы
не дать этому экстравагантному сооружению рассыпаться. Как и все большие
городские рестораны, куда часто заходили обедать более или менее  важные
чиновники и  служащие,  "Хэнди-Энди"  имел  свою  иерархическую  систему
допусков. Еще два месяца назад он с полным  правом  мог  прийти  сюда  в
полдень и выбрать  себе  столик.  Пожалуй,  еще  месяца  три  он  сможет
пользоваться этой привилегией.  Для  него  система  подобных  привилегий
всегда была одной из маленьких загадок нашей жизни,  наподобие  случаев,
описанных в книгах Чарльза Форта, или инстинкта, который  год  за  годом
заставлял ласточек возвращаться в Капистрано.
   Усаживаясь за столик, он быстро огляделся  вокруг,  опасаясь  увидеть
Винни Мэйсона, Стива Орднера или еще  кого-нибудь  из  знакомых,  но  ни
одного знакомого лица не попалось ему на глаза. Слева  от  него  молодой
человек пытался убедить девушку, что они  вполне  могут  себе  позволить
провести три дня в Солнечной Долине в этом феврале. Остальные  разговоры
посетителей тонули в мягком, успокаивающем гуле.
   - Хотите что-нибудь  выпить,  сэр?  -  спросил  у  него  стремительно
возникший официант.
   - Виски со льдом, пожалуйста.
   - Одну минуточку.
   С первым стаканом он продержался до двенадцати,  к  половине  первого
было выпито еще два, а потом, из чистого упрямства  он  заказал  двойную
порцию. Допивая последние капли, он увидел,  как  Мэри  вошла  в  зал  и
остановилась  на  пороге,  отыскивая  его  глазами.  Несколько   человек
внимательно посмотрели в ее сторону, и он подумал:
   Мэри, ты должна сказать мне спасибо. Ты снова стала  красивой.  Потом
он поднял руку и помахал ей.
   Она помахала ему в ответ и двинулась  к  его  столику.  На  ней  было
шерстяное платье по колено с мягким узором в серых тонах. Волосы ее были
стянуты лентой на затылке и спадали вниз густым хвостом до лопаток -  он
не мог припомнить, чтобы она хоть раз носила такую прическу (может быть,
именно по этой причине она и выбрала ее для этой встречи). Это делало ее
моложе,  и  виноватой  вспышкой  перед  ним  возникло  видение   Оливии,
распростертой под ним на кровати, которую они так часто делили вместе  с
Мэри.
   - Привет, Барт, - сказала она.
   - Привет. Ты выглядишь чертовски здорово.
   - Спасибо.
   - Хочешь чего-нибудь выпить?
   - Нет... Я бы съела один эндибургер. Ты давно уже здесь сидишь?
   - Нет, не очень.
   Время ленча подходило к концу, и волна посетителей схлынула. Официант
немедленно подскочил к их столику. - Хотите сделать заказ, сэр?
   - Да. Два эндибургера. Молоко для дамы. Еще одну двойную  порцию  для
меня. - Он  мельком  посмотрел  на  Мэри,  но  ее  лицо  было  абсолютно
бесстрастным. Это был плохой признак. Если бы она сказала что-нибудь, он
бы  отменил  свой  двойной  виски.  Оставалось  надеется,  что  ему   не
потребуется в ближайшем будущем в туалет, потому что он  был  не  вполне
уверен, что сохранит твердость походки.  Великолепную  сплетню  принесет
она старичкам домой, если он оступится. Отнеси  меня  обратно  в  старую
добрую Вирджиниюуууу! Он чуть не рассмеялся.
   - Что ж, ты не пьян, но ты на  правильном  пути,  -  сказала  она  и,
развернув салфетку, положила ее на колени.
   - Неплохо звучит, - сказал он. - Скажи, ты репетировала дома?
   - Барт, давай не будем ссориться.
   - Ладно, - согласился он.
   Она принялась вертеть в руках стакан для воды, он теребил салфетку.
   - Ну? - сказала она наконец.
   - Что ну?
   - Ты ведь, наверное, не просто так мне позвонил? Вот, мы встретились,
ты подогрел себя виски, так давай, выкладывай, что ты хотел мне сказать.
   - Твоя простуда совсем прошла, - сказал  он  не  к  месту,  продолжая
теребить салфетку. Он не мог сказать ей о том, что вертелось  у  него  в
голове: о том как она изменилась, о том какой  неожиданно  утонченной  и
опасной предстала она перед ним, словно забежавшая в  ресторан  шикарная
секретарша, которая съедает свой ленч  на  час  позже  и  согласится  на
исходящее  от  мужчины  предложение   выпить,   только   если   на   нем
четырехсотдолларовый костюм. А уж цену костюма она мгновенно  определит,
едва лишь взглянув на покрой.
   - Что мы будем делать, Барт?
   - Я схожу к психиатру, если ты  настаиваешь,  -  сказал  он,  понижая
голос.
   - Когда?
   - Скоро.
   - Если захочешь, ты мог бы  пойти  на  прием  даже  сегодня,  ты  еще
успеешь.
   - Я не знаю ни одного психиатра.
   - Есть же справочники.
   - Не лучший способ найти человека, которому доверяешь свои мозги.
   - Ты сердишься на меня?
   - Видишь ли, я не работаю. А платить  пятьдесят  долларов  в  час  за
врача - не слишком ли это много для безработного парня?
   - А про меня ты забыл? - резко спросила она. - Как ты думаешь, на что
я живу? На деньги своих родителей. А они, между прочим, давно на пенсии,
да будет тебе известно.
   - Мне прекрасно известно, что у твоего папаши достаточно акций  "СОИ"
и  "Бичкрафта",  чтобы  вы  втроем  без  забот  могли  встретить  третье
тысячелетие.
   - Барт, все это не так. - Голос ее звучал удивленно и обиженно.
   - Как же, не так! Не надо мне вешать лапшу на уши! Кто прошлой  зимой
ездил на Ямайку, а? А в позапрошлом году они были на Майами,  а  еще  за
год до этого - на Гонолулу и, подумать только, в Фонтенбло! И не  говори
мне, пожалуйста, что на все это хватит пенсии отставного  инженера.  Так
что не надо мне рассказывать про своих бедненьких родителей, Мэри!
   - Прекрати, Барт, прошу тебя.
   - Я уж  не  говорю  о  кадиллаке  "Гран  де  Билль"  и  микроавтобусе
"Бонневилль". Неплохо, совсем неплохо. Скажи  мне,  на  чем  именно  они
ездят в службу социального обеспечения за талонами на бесплатные обеды?
   - Прекрати! - зашипела она на  него,  и  губы  ее  слегка  оттянулись
назад, обнажив белые, ровные зубки, а пальцы вцепились в край стола.
   - Извини, - пробормотал он.
   - Ленч несут.
   После того как официант поставил перед ними блюда с  эндибургерами  и
жареной французской картошкой и маленькие тарелочки с горошком и зеленым
луком и бесшумно удалился, в накаленной  атмосфере  их  общения  повеяло
некоторой прохладой. Некоторое время они ели,  не  разговаривая  друг  с
другом, в основном сосредоточившись на том, чтобы не вымазать подбородок
и не капнуть соус на колени. Интересно, - подумал он, - сколько же семей
эндибургер   спас   от   развода?   Благодаря    всего    лишь    одному
провиденциальному качеству: когда ешь его, приходится заткнуться.
   Она положила на тарелку недоеденный эндибургер, вытерла рот салфеткой
и сказала:
   - Они остались такими же вкусными, как и раньше. Скажи мне,  Барт,  у
тебя есть какие-нибудь разумные мысли по поводу того, что нам делать?
   - Разумеется, есть, - уязвленно сказал он. Правда, он не знал, в  чем
они заключаются. Вот если бы он принял еще один двойной, то, может быть,
мыслей бы и прибавилось.
   - Ты хочешь развестись?
   -  Нет,  -  ответил  он.  Ну  вот,   появляются   первые   позитивные
соображения.
   - Ты хочешь, чтобы я вернулась?
   - А ты сама хочешь?
   - Я не знаю, - сказала она. - Видишь ли, Барт, я должна сказать  тебе
одну  вещь.  Впервые  за  двадцать  лет  своей   жизни   меня   охватило
беспокойство за себя. Мне стало за себя страшно. - Она взяла  с  тарелки
эндибургер  и  начала  было  подносить  его  ко  рту,  но  на  полдороге
остановилась. - А ты знаешь, что я чуть было не отказала тебе? Тебе  это
хоть раз приходило в голову?
   Похоже, появившееся у него на лице выражение удивления  удовлетворило
ее.
   - Не думаю, не думаю. Для этого у тебя недостаточно проницательности.
Разумеется, я была беременна, и поэтому хотела выйти за тебя  замуж.  Но
что-то во мне противилось этому. Что-то нашептывало мне, что  это  будет
самая большая ошибка в моей жизни. Так я и жарилась на медленном огне  в
течение трех дней. Каждый раз, когда я  просыпалась,  меня  рвало,  и  я
ненавидела тебя за это. Самые разные мысли лезли мне в голову.  Сбежать.
Сделать аборт. Родить ребенка и отказаться от  него.  Родить  ребенка  и
самой его вырастить. Но в конце концов я решила поступить  благоразумно.
Благоразумно. - Она рассмеялась. - И потеряла ребенка.
   - Да, потеряла, - пробормотал он, надеясь, что  разговор  свернет  на
другую тему. Уж слишком гнусные ощущения он испытывал - словно  случайно
на улице наступил на чью-то блевотину.
   - Но я была счастлива с тобой, Барт.
   - Вот как? - спросил он машинально. Он ощутил в себе желание убраться
отсюда как можно скорее. Этот разговор не приносил никакой пользы.  Ему,
по крайней мере.
   - Да. Но с женщиной в браке происходит что-то такое, что  с  мужчиной
не случается. Помнишь то время, когда ты был ребенком? Ты  ведь  никогда
не беспокоился о  своих  родителях.  Ты  просто  знал,  что  они  всегда
окажутся рядом, и они действительно были рядом. А вместе с ними и еда, и
тепло, и одежда.
   - Да, наверное.
   - И вот я забеременела,  по  глупости.  И  на  три  дня  передо  мной
открылся дивный новый мир. - Она подалась вперед, взгляд ее был  нервным
и возбужденным, и он  осознал  с  растущим  удивлением,  что  весь  этот
монолог был для нее важным, что для нее это  не  просто  болтовня  с  ее
бездетными подругами, или обсуждение вопроса о том, какую  пару  слаксов
ей лучше купить в Бенбери, или догадки по поводу того, с кем  именно  из
знаменитостей Мерв Гриффин будет болтать в половину пятого. Это было для
нее важно. Так неужели же она прошла через двадцать лет семейной жизни с
таким скудным багажом? Подумать только, одна важная мысль,  всего  одна!
Господи, за двадцать-то лет! Он неожиданно почувствовал боль  в  животе.
Воспоминание о том, как  она  подбирала  бутылку  у  обочины  и  победно
размахивала ей над головой, нравилось ему куда больше.
   -  Я  считала  себя  независимой  личностью,  -  продолжала  она.   -
Независимой личностью, которая ни в чем не должна никому давать отчет  и
никому не должна подчиняться. И чтобы вокруг меня не  было  никого,  кто
пытался бы  меня  изменить,  потому  что  я-то  знала,  что  меня  можно
изменить. Я была слишком податливой  -  это  всегда  было  моей  главной
слабостью. Но у меня не было ни одного человека, на которого я могла  бы
опереться, когда я была больна, испугана или сломлена. И  вот  я  решила
поступить благоразумно. Как поступили в свое время моя мать и мать  моей
матери. Как поступали мои подруги. Я уже устала быть невестой на выданье
и заманивать женихов. И вот я сказала да, что ты, собственно  говоря,  и
ожидал, и все пошло своим чередом. Беспокоиться было не о чем,  и  когда
сначала у меня родился мертвый ребенок, а потом умер Чарли, то рядом  со
мной оставался ты.  А  ты  всегда  ко  мне  очень  хорошо  относился.  Я
прекрасно понимаю это и очень это ценю. Но я жила в клетке,  в  закрытой
на замок душной клетке. Я разучилась думать. Я думала, что я  думаю,  но
это было неправдой. А теперь мне больно  думать.  Очень  больно.  -  Она
устремила на него исполненный негодования взгляд. С минуту они  молчали,
и негодование в ее глазах погасло. - Так что я прошу тебя,  Барт,  чтобы
ты думал за меня. Что мы будем делать?
   - Я собираюсь найти работу, - солгал он, - Работу.
   - И сходить на прием к психиатру.  Мэри,  послушай  меня,  все  будет
хорошо, все опять наладится. Я просто немного  сбился  с  панталыку,  но
пройдет немного времени, и я возьму себя в руки. Я...
   - Ты хочешь, чтобы я вернулась домой?
   - Конечно, через парочку недель.  А  пока  мне  просто  надо  немного
собраться с мыслями и...
   - Домой? Да о чем это я говорю? Они же скоро  его  снесут!  О  чем  я
говорю? Какой дом? Никакого дома у  нас  нет!  -  Она  застонала.  -  О,
Господи! Какой кошмар! Зачем ты меня втянул в этот кошмар!
   Он не мог выносить ее такой. Она была совсем  не  похожа  на  прежнюю
Мэри. Надо было что-то сказать, как-то успокоить ее. - Может  быть,  они
еще и не сделают этого, - сказал он подаваясь вперед и беря ее за  руку.
- Может быть,  они  не  снесут  наш  дом,  Мэри.  Может  быть,  они  еще
передумают, если я пойду и поговорю с ними, объясню им ситуацию, и тогда
они...
   - Барт, - прошептала она. Взгляд ее был исполнен самого неподдельного
ужаса. Она осторожно высвободила руку из-под его ладони.
   - Что... - Он неуверенно запнулся. Интересно, что  же  это  он  такое
сказал? Что он мог сказать такого  ужасного?  Почему  она  так  на  него
смотрит?
   - Ты прекрасно знаешь, что они собираются снести наш дом. Ты знал это
уже давно. А мы сидим здесь и никак не можем сдвинуться с места...
   - Нет-нет, ты не права, - перебил он. - Не  права.  Действительно  не
права. Мы... Мы... Просто мы... - Действительно, что они тут  делают?  О
чем разговаривают? Он почувствовал себя каким-то нереальным.
   - Барт, мне пора идти.
   - Я найду себе работу...
   - Мы с тобой еще поговорим. - Она торопливо встала из-за стола, задев
его бедром, и посуда слегка зазвенела.
   - Психиатр, Мэри. Я обещаю тебе, что обязательно схожу к психиатру.
   - Мама просила меня зайти в магазин, поэтому мне уже пора...
   - Тогда катись к чертовой матери! - заорал он, и  множество  взглядов
устремилось на него. - Убирайся отсюда, сучка! Ты сожрала  лучшую  часть
моей жизни, а что я получил  взамен?  Дом,  который  собираются  снести?
Прочь с глаз моих, мерзавка!
   Она спаслась бегством. На несколько мгновений, показавшихся ему целой
вечностью, в ресторане воцарилось гробовое молчание. Потом  тихий  ропот
голосов  снова  заполнил  зал.  Его  трясло.  Он   посмотрел   на   свой
недоеденный, подплывающий соусом эндибургер и испугался, что его  сейчас
вырвет. Поборов рвоту, он расплатился по счету и, не глядя по  сторонам,
вышел на улицу.

12 декабря, 1973

   Предыдущим  вечером  он  составил  список  лиц,  которых   необходимо
поздравить с Рождеством (делал он это в абсолютно пьяном виде), а теперь
он расхаживал  по  торговому  району  покупая  подарки  для  укороченной
версии. Полная версия была  ошеломляющей  -  более  ста  двадцати  имен,
включая всех родственников его и Мэри, близких и самых дальних, огромное
количество друзей и знакомых, а  в  самом  низу  списка  -  Боже,  храни
королеву! - Стив Орднер,  его  жена  и  их  -  раздери  мою  мошонку!  -
служанка.  Большинство  имен  из   списка   он   вычеркнул,   озадаченно
посмеиваясь над некоторыми  из  них,  а  теперь  он  прогуливался  вдоль
рождественских витрин, заполненных  самыми  разными  подарками,  которые
полагалось дарить в честь того  давнишнего  голландского  вора,  который
имел обыкновение залезать к людям в дома через дымоходы и красть  у  них
все подряд. Одной рукой он поглаживал в кармане пятисотдолларовую  пачку
десятидоларовых  банкнотов.  Он  жил   на   деньги,   полученные   после
обналичивания  страховки,  и  первая  тысяча  долларов  уже  растаяла  с
удивительной скоростью. По его оценкам, если он будет продолжать тратить
деньги в том же темпе, он разорится к середине марта, а  может  быть,  и
раньше. Но это его нисколько не беспокоило. Мысль о том,  где  он  будет
находиться и что с ним будет происходить в середине марта, обладала  для
него  такой  же  абстрактной  непредставимостью,  как   дифференциальное
исчисление.
   Он зашел в ювелирный магазин и купил для Мэри брошку в виде  совы  из
кованого  серебра.  Вместо  глаз  у  совы  были  вставлены  два  холодно
сверкавших бриллиантика. Брошка стоила сто пятьдесят долларов, не считая
налогов. Продавщица источала патоку  из  каждой  поры  своей  кожи.  Она
выразила свою абсолютную уверенность в том, что его жена будет просто  в
восторге. Он улыбнулся. А как насчет посещения  доктора  Психо,  Фредди?
Что ты на это скажешь?
   Фредди хранил молчание.
   Он зашел в большой универсальный магазин и поднялся на эскалаторе  на
второй этаж - туда, где находился отдел игрушек. В отделе игрушек царила
огромная действующая модель  железной  дороги  -  зеленые  пластмассовые
холмы  с  черными  провалами  туннелей,  пластмассовые  вокзалы,  мосты,
железнодорожные развязки и  паровоз  фирмы  "Лионел",  который  суетливо
бегал по рельсам, пуская из трубы клубы искусственного дыма  и  таща  за
собой длинный ряд товарных вагонов  -  "Би-энд-Оу",  "Су  Лайн",  "Грейт
Потерн", "Грейт  Уэстерн",  "Уорнер  Бразерс"  (а  эти-то  откуда  здесь
взялись?), "Даймонд Интернешнл",  "Саутерн  Пацифик"  <Кинг  перечисляет
названия  железнодорожных  компаний.  "Уорнер  Бразерс"  -  голливудская
киностудия-гигант - прим перев.>. Мальчишки  и  их  отцы  стояли  вокруг
железной дороги, окруженной деревянным заборчиком, и  он  ощутил  теплую
волну  симпатии  к  ним,  в  которой  не  было  ни  капли  зависти.   Он
почувствовал, что может подойти к ним и рассказать им о том, как  он  их
всех любит, как он благодарен им и как он рад, что наступает  Рождество.
А еще он скажет им, что они должны быть очень-очень осторожными.
   Он прошел в отдел кукол  и  выбрал  по  штуке  для  каждой  из  своих
племянниц. "Катю-болтушку" для Тины, "Мэйзи-циркачку" для Синди и  Барби
для Сильвии, которой уже исполнилось одиннадцать. В следующем отделе  он
купил солдатика для Билла и после некоторых размышлений шахматный  набор
для Энди.  Энди  было  двенадцать,  и  он  служил  предметом  некоторого
беспокойства для всей семьи. Старуха Би из Балтимора поведала Мэри,  что
постоянно находит пятна у него на простынях. Неужели это  возможно?  Так
рано? Мэри сказала Би, что современные  дети  развиваются  не  по  годам
рано. Би ответила, что это, наверное, из-за молока, которое они пьют,  и
витаминов. Ей очень хотелось бы, чтобы Энди больше играл в  футбол.  Или
ездил бы в летний лагерь. Или занимался бы верховой ездой. Короче, пусть
ведет себя поактивнее, и это прекратится.
   Ничего, Энди, где наша не пропадала, - подумал он, пихая шахматы  под
мышку. - Сиди  себе  спокойно  дома,  разучивай  гамбиты  и  дрочи  себе
тихонько под столом, если, конечно, хочется.
   В проходе стоял огромный трон Санта-Клауса. Трон был  пуст,  а  перед
ним на подставке стояла табличка с надписью. Надпись гласила:
   САНТА-КЛАУС ОБЕДАЕТ В CIAIAIEOII КАФЕ "МИД-ТАУН ГРИЛЛ"
   А вы не хотите к нему присоединиться?
   Молодой человек в джинсовом костюме стоял и смотрел на трон. В  руках
у него было множество свертков с подарками. Когда человек обернулся,  он
увидел, что это Винни Мэйсон.
   - Винни! - воскликнул он.
   Винни улыбнулся и слегка покраснел, словно его застали за каким-то не
вполне пристойным занятием. -  Привет,  Барт,  -  сказал  он  и  подошел
поближе. О процедуре рукопожатия беспокоиться не приходилось -  у  обоих
руки были заняты свертками.
   - Покупаешь рождественские подарки? - спросил он у Винни.
   - Да. - Винни смущенно хихикнул. - В субботу я приводил сюда Шэрон  и
Бобби -  Бобби  это  моя  дочь,  Роберта,  ей  сейчас  три  -  походить,
посмотреть. А еще мы хотели сфотографировать ее с Санта-Клаусом. Знаешь,
у них здесь по субботам работает фотограф  -  и  недорого  берет,  всего
доллар. Но Бобби ни  за  что  не  захотела  сниматься.  Все  глаза  себе
выплакала. Шэрон даже немного расстроилась.
   - Ну в конце концов для  нее  это  пока  просто  странный  мужчина  с
бородой. Малыши иногда пугаются. Может быть, на следующий год она сама к
нему побежит.
   - Может быть. - Винни коротко улыбнулся. Он улыбнулся  ему  в  ответ,
думая о том, насколько же проще стало ему  разговаривать  с  Винни.  Ему
захотелось сказать Винни, чтобы он не слишком-то его ненавидел, что  ему
ужасно жаль, если он как-то подвел Винни, испортил  ему  карьеру  и  все
такое. - Скажи, Винни, чем ты сейчас занимаешься?
   Винни просиял.
   - Ты даже не поверишь, настолько это здорово.  Я  работаю  менеджером
кинотеатра. А к следующему лету у меня в подчинении будут еще три.
   - "Медиа Ассошиейтс"? - Это была одна из компаний, входивших в состав
корпорации.
   - Точно. Мы являемся составной частью прокатной сети "Синемейт".  Они
присылают  нам  фильмы.  Самые  интересные,  самые  кассовые.  Кинотеатр
"Вестфолл" у меня в руках. До последней уборщицы.
   - Большие перспективы, разумеется?
   - Да,  следующим  летом  под  мое  начало  перейдут  "Кинотеатр-1"  и
"Кинотеатр-11". А потом еще и драйв-ин в Биконе - он тоже  отойдет  мне.
Он заколебался. - Винни, может быть, я сую нос не в свое дело,  но  если
так - скажи мне об этом и я замолчу. Но если ребята из "Синемейта"  сами
отбирают и присылают все фильмы, то чем же ты тогда занимаешься?
   - Ну, во-первых, конечно, слежу за выручкой. Потом  заказываю  товары
для буфета. Можешь себе представить, что одна стойка с  конфетами,  если
знать, куда ее поставить, может окупить стоимость  проката  фильмокопии?
Ну,  потом,  конечно,  контролирую  текущий  ремонт  и  эксплуатационные
расходы. Кроме того... - Он словно вырос на пару  дюймов.  -  ...нанимаю
людей на работу и увольняю их. Так что, сам видишь, дел по горло.  Шэрон
нравится моя новая работа, потому что она заядлая киноманка. Она  просто
с ума сходит по Полу Ньюмену и Клинту Иствуду. Мне тоже  нравится  новое
место. Раньше я получал девять тысяч в год, а сейчас - одиннадцать тысяч
пятьсот. По-моему, есть разница.
   Он окинул Винни скучающим взглядом, раздумывая, стоит ли  тратить  на
него слова. Вот, стало быть, какова  оказалась  награда  Орднера.  Умная
собачка, хорошая. На тебе вкусную косточку.
   - Вылезай из этого дерьма, Винни, - сказал он. - И чем скорее ты  это
сделаешь, тем лучше.
   - О чем ты, Барт? - На лбу  у  Винни  появились  морщинки  искреннего
непонимания.
   - Скажи, Винни, ты знаешь, что обозначает слово "шестерка"?
   - Конечно, это такая цифра...
   - Нет, подожди, я тебя о другом спрашиваю.
   - Боюсь, что я тебя не понимаю, Барт.
   -  Так  вот,  шестерка  -  это  ты.  Белый  воротничок.  Мальчик   на
побегушках. Талантливый  подчиненный,  гордость  всей  конторы.  Принеси
кофе, сбегай за сигаретами, отсоси член. Теперь понял, сынок?
   - Что ты несешь, Барт. Я хочу сказать...
   - А я хочу сказать, что Стив Орднер перекинулся парой слов по  поводу
твоего особого случая с другими членами совета директоров -  по  крайней
мере, с теми, кто обладает влиянием. И он сказал им: послушайте,  парни,
нам надо решить, что делать  с  Винни  Мэйсоном,  тут  деликатный  такой
случай. Он предупредил нас, что Барт Доуз  лепит  горбатого.  Правда,  у
него не хватило силенок поднять такую тревогу, чтобы мы успели  помешать
этому говнюку послать под откос нашу прачечную,  но  мы  все  равно  ему
что-то должны. Конечно, мы не можем  доверить  ему  хоть  сколько-нибудь
ответственный пост... Кстати, ты знаешь, почему так, а, Винни?
   Винни наградил его негодующим взглядом. - Я знаю,  что  я  больше  не
обязан жрать твое дерьмо, Барт. Вот это я знаю твердо.
   Он внимательно посмотрел на Винни. - Да пойми ты, я не обосрать  тебя
пытаюсь. То, что ты делаешь, для меня уже не имеет никакого значения. Но
Господи ты Боже мой, Винни, ты же молодой парень. Я не  хочу,  чтобы  ты
подставлял свою задницу  этому  ублюдку.  Работа,  которую  ты  получил,
сейчас тебе кажется лакомым куском, но пройдут годы, и она  станет  хуже
горькой редьки. Самое  ответственное  решение,  которое  тебе  предстоит
принять за всю свою жизнь, - это куда поставить стойку с "Милки-Уэем". А
уж Орднер проследит, чтоб так оно и было вовеки. Во всяком случае,  пока
ты будешь работать в этой корпорации.
   Дух предрождественского веселья (если это, конечно, был  он)  покинул
Винни окончательно и бесповоротно. Пальцы его впились в свертки, едва не
прорывая  праздничную  оберточную  бумагу,  а  глаза  его  потемнели  от
негодования.  Готовый  портрет  молодого   человека,   который,   весело
посвистывая,  выходит  из  дома,  предвкушая   вечернее   многообещающее
свидание, и обнаруживает, что кто-то проколол все четыре  колеса  у  его
новой спортивной машины.
   Кроме того, он меня  не  слушает.  Я  могу  перед  ним  хоть  в  пляс
пуститься, он все равно не поверит ни одному моему слову.
   - Вышло так, что ты поступил благоразумно, ответственно, -  продолжал
он. - Уж не знаю, что люди сейчас обо мне говорят...
   - Я тебе могу об этом сказать. Они говорят,  что  ты  -  сумасшедший,
Барт, - произнес Винни тонким, враждебным голосом.
   - Пусть говорят, что хотят. Речь сейчас не  о  том.  Стало  быть,  ты
поступил правильно. Но в то же время ты совершил ошибку. Ты проговорился
и заложил своего непосредственного начальника. А людям, которые не умеют
держать язык за зубами, ответственных постов не поручают. Даже если  они
имели право проговориться, даже если они обязаны были сделать это, чтобы
не пострадала корпорация. Эти парни на сороковом этаже, Винни,  они  как
доктора. И им не нравятся люди, которые болтают лишнее, точно так же как
докторам вряд ли понравится  интерн,  который  будет  трепать  языком  о
докторе, запоровшем сложную операцию из-за того, что выпил слишком много
коктейлей за ленчем.
   - Непонятно, откуда у  тебя  такое  желание  отравить  мне  жизнь?  -
спросил Винни. - Я ведь больше на тебя не работаю, Барт.  Отправляйся-ка
ты травить своим ядом кого-нибудь другого.
   Санта-Клаус с огромным мешком за спиной возвращался на свой трон.  За
ним вился хвост детей, словно разноцветный автомобильный выхлоп.
   - Винни, Винни, не будь слепцом! Они просто подсластили тебе  пилюлю.
Конечно, в этот год ты  заработаешь  одиннадцать  тысяч  пятьсот,  а  на
следующий, когда к тебе  отойдут  другие  кинотеатры,  может  быть,  они
раскошелятся до четырнадцати тысяч. На этой цифре ты и застрянешь лет на
двенадцать, до тех времен, когда  даже  вшивую  банку  кока-колы  нельзя
будет купить за тридцать центов. Сбегай принеси новое ковровое покрытие,
сбегай принеси партию новых стульев для кинозала, сбегай принеси коробки
с фильмом, которые по ошибке отправили в другой город. Неужели ты хочешь
заниматься всем этим дерьмом, когда тебе стукнет сорок, а,  Винни?  И  в
будущем тебе уже не на что будет рассчитывать, кроме  золотых  часов  на
цепочке.
   - По крайней мере, это лучше, чем  твоя  теперешняя  жизнь.  -  Винни
резко развернулся, чуть не налетев на Санта-Клауса, который  пробормотал
себе под нос что-то, подозрительно напоминающее:
   Куда прешь, чудак гребаный? Он двинулся  вслед  за  Винни.  Что-то  в
застывшем выражении лица Винни подсказывало ему, что,  несмотря  на  все
защитные сооружения, ему все-таки удалось задеть его.  Господи  ты  Боже
мой, - подумал он. - Ну ладно, пусть будет то, что будет.
   - Оставь меня в покое, Барт. Проваливай.
   - Выбирайся из этого дерьма, - повторил он. - Если ты промедлишь хотя
бы до будущего  лета,  то  может  оказаться  уже  слишком  поздно.  Если
энергетический кризис усилится, то найти работу станет  так  же  трудно,
как расстегнуть пояс девственности на девице из  хорошей  семьи.  Винни,
это  может  оказаться  твоим  последним  шансом.  Это...   Винни   круто
развернулся  ему  навстречу.  -  Барт,  в  последний  раз   прошу   тебя
по-хорошему.
   - Ты спускаешь свое будущее в унитаз, Винни. Пойми, жизнь  для  этого
слишком коротка. Что ты скажешь своей дочке, когда она...  Винни  ударил
его кулаком в глаз. Белая молния боли пронзила ему мозг, и он отшатнулся
назад, взмахнув руками, чтобы обрести равновесие.  Дети,  сопровождавшие
Санта-Клауса, бросились врассыпную. Все его покупки -  куклы,  солдатик,
шахматы - полетели на пол. Он ударился о стойку с игрушечными телефонами
и сшиб ее. Где-то заплакала маленькая девочка, словно раненое животное.
   Не плачь, дорогая, - подумал он. -  Это  просто  старый  глупый  дядя
Джордж падает. В последние дни я часто падаю у себя дома. В  двух  шагах
кто-то разразился руганью - вполне возможно, это был старина Санта-Клаус
- и стал звать на помощь дежурного полицейского. Потом  он  оказался  на
полу среди россыпи игрушечных телефонов со вставленными в них кассетами.
Одна из трубок валялась у него прямо  рядом  с  ухом,  и  записанный  на
пленку голос монотонно повторял:
   Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк.  Давай
сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай...

17 декабря, 1973

   Пронзительный звонок телефона вытащил его из неглубокого и тревожного
послеполуденного сна. Ему снилось, что молодой ученый  сделал  открытие,
что, лишь незначительно изменив атомную  структуру  арахисовых  орешков,
Америка  получит  возможность  производить   неограниченные   количества
бензина с высоким октановым  числом.  Казалось,  что  это  открытие  все
ставит на свои места - и в личном,  и  в  общественном  плане,  и  общее
настроение  сна  можно   было   описать   как   нарастающее   ликование.
Единственным  зловещим  компонентом   был   звонок   телефона,   который
разрастался и разрастался, заполняя собой сон до тех пор,  пока  тот  не
лопнул, впуская внутрь тягостную действительность.
   Он встал с дивана, подошел к телефону и  неуверенными  пальцами  снял
трубку. Глаз уже не  болел,  но,  посмотрев  в  зеркало  над  телефонным
столиком, он убедился, что синяк пока еще остается.
   - Алло?
   - Привет, Барт. Это Том.
   - Привет, Том. Как ты?
   - Нормально. Послушай, Барт. Я решил, что надо тебе об этом  сказать.
Они собираются сносить "Блу Риббон". Завтра.
   Глаза его расширились. Последний сон слетел с него в один  момент.  -
Завтра?  Не  может  такого  быть.  Черт!  Они...  Сейчас  же  уже  почти
Рождество!
   - Именно поэтому.
   - Но они же еще дотуда не добрались.
   - Это последнее промышленное здание, оставшееся у них  на  пути.  Они
собираются сбрить его, прежде чем устраивать рождественские каникулы.
   - Ты уверен?
   - Абсолютно.  Они  сегодня  показывали  сюжет  в  утренней  программе
новостей. "День города".
   - Ты будешь там?
   - Да, - сказал Том. - Слишком большой кусок моей жизни прошел в  этом
бараке, чтобы я мог остаться дома как ни в чем не бывало.
   - Стало быть, там и увидимся.
   - Скорее всего.
   Он заколебался. - Послушай, Том, - сказал он  неуверенно.  -  Я  хочу
попросить прощения. Вряд ли они снова откроют "Блу Риббон" в  Уотерфорде
или где-нибудь еще. Если я подставил тебя...
   - Нет, со мной все  в  порядке.  Сейчас  я  работаю  в  "Брайт-Клин",
присматриваю за оборудованием. Работы меньше, а платят  лучше.  Так  что
можно сказать, что в куче дерьма я нашел розу.
   - Ну и как роза?
   Том вздохнул в трубку. - Да не так уж чтоб очень, - сказал он.  -  Но
мне уже за пятьдесят. Трудно меняться в таком возрасте. Наверное, то  же
самое было бы и в Уотерфорде.
   - Том, так вот, по поводу того, что я сделал...
   - Я не хочу ничего об этом слышать, Барт. - Том явно чувствовал  себя
не в своей тарелке. - Это касается только тебя и Мэри.
   - Ладно.
   - Ну... И как ты там?
   - Неплохо. Присмотрел себе кое-какую работу.
   - Рад это слышать. - Том выдержал такую паузу, что  тишина  в  трубке
сгустилась до твердого состояния, и он уже было собирался  поблагодарить
его за звонок и кончить этот разговор, когда Том добавил:
   - Стив Орднер звонил и спрашивал о тебе. Он звонил мне прямо домой.
   - Когда?
   - На прошлой неделе. Похоже, он страшно зол на  тебя,  Барт.  Он  все
спрашивал меня, не знает  ли  кто,  зачем  ты  продинамил  корпорацию  с
уотерфордским заводом и кто тебе за это заплатил.  Но  разговор  шел  не
только об этом. Он еще много чего о тебе спрашивал.
   - Например?
   - Например, уносил ли ты что-нибудь к себе домой,  ну,  там,  порошок
или что-нибудь из офиса. Брал ли ты деньги из ссудной кассы, не оставляя
расписки. Вел ли ты какие-нибудь махинации за спиной у компании. Он даже
спросил у меня, не брал ли ты взятки от хозяев мотелей.
   - Вот это сукин сын, - сказал он удивленно.
   - Короче, он ищет на тебя компромат, Барт, чтобы  хорошенько  отыметь
тебя в задницу. Не удивлюсь, если он предъявит тебе уголовное обвинение.
   - Он не сумеет. Это все дела семейные. А семья уже распалась.
   - Она распалась давным-давно, - спокойно произнес Том.  -  Еще  когда
умер Рэй Таркингтон. Я не знаю никого, кроме Орднера, который бы имел на
тебя зуб. Эти ребята с сорокового этажа... Для них мы только  доллары  и
центы. Они не знают ничего о прачечной и не желают знать.
   Он не знал, что сказать в ответ.
   - Ну вот... - Том  вздохнул.  -  Просто  я  подумал,  что  надо  тебе
позвонить, рассказать. Что еще? Думаю, о  брате  Джонни  Уокера  ты  уже
слышал.
   - Об Арни? Нет, я ничего не слышал. А что с ним такое случилось?
   - Покончил жизнь самоубийством.
   - Что? На другом конце линии раздался такой звук, словно Том всасывал
слюну через верхнюю вставную челюсть. - Надел шланг на  выхлопную  трубу
своей машины, всунул его  в  заднее  окно  и  закрылся  там.  Его  нашел
мальчик, который разносит газеты.
   - Господи помилуй, - прошептал он. Он подумал об Арни Уокере, сидящем
на стуле в комнате ожидания, и содрогнулся, словно гусь  проковылял  над
местом его будущей могилы <Английская примета -  прим.  Перев.>.  -  Это
просто ужасно.
   - Дааа... - На другом конце линии снова раздался этот сосущий звук. -
Ну ладно, Барт. Надеюсь, завтра мы с тобой еще увидимся.
   - Да-да, спасибо, что позвонил.
   - Да ладно, чего уж там. Ну, счастливо. Он медленно  положил  трубку,
все еще думая об Арни Уокере и вспоминая тот  странный,  скулящий  звук,
который вырвался у него из горла, когда священник  торопливо  прошел  по
коридору и скрылся за углом.
   Господи, у него же с собой была дарохранительница! Ты видел?
   - Да, ну и история, - сказал он, обращаясь к пустой комнате.  Трупики
слов, сорвавшиеся с его губ, упали на пол и остались лежать  там,  а  он
отправился на кухню, чтобы приготовить себе выпить.
   Самоубийство. У слова этого было  свистящее,  приглушенное  звучание.
Похожий звук издает змея, скользящая в небольшой расщелине в скале.  Это
слово выскользнуло у  него  в  просвет  между  небом  и  языком,  словно
приговоренный к смерти, сумевший бежать накануне казни.
   Самоубийство.  Он  взял  бутылку  "Южного  Утешения"  и  принялся  за
приготовление своего любимого  напитка.  Руки  его  дрожали  и  горлышко
бутылки то и дело позвякивало о край стакана. Объясни мне, Фредди, зачем
он это  сделал?  Подумаешь,  они  ведь  были  всего  лишь  парой  старых
пердунов, живших в одной комнате! Господи Иисусе Христе, как вообще хоть
кто-нибудь может решиться на такой безумный поступок? Почему? Зачем?
   Впрочем, ему показалось, что он знает ответы на эти вопросы.

18-19 декабря, 1973

   Он был у прачечной в восемь часов  утра.  Работы  начались  только  в
девять, но уже к восьми собралась небольшая толпа народа. Они стояли  на
морозе, засунув руки в карманы, и облачка пара вырывались у них изо рта,
словно воздушные шары для реплик у персонажей комикса.  Здесь  были  Том
Гренджер, Рон Стоун, Этель Даймент - девчонка, которая гладила рубашки и
имела обыкновение принять на грудь во время ленча, после чего  множество
безвинных  воротничков  погибало  под  ее  руками,  Грейси  Флойд  и  ее
двоюродная сестра Морин - обе они работали  на  утюжном  прессе,  и  еще
десять-пятнадцать человек.
   Управление дорожных  работ  выставило  вокруг  желтые  заграждения  с
красными фонарями и таблички,  на  которых  черным  по  оранжевому  было
написано:
   ОБЪЕЗД
   Движение теперь шло вокруг квартала. Тротуар  перед  прачечной  также
был закрыт для прохода.
   Том  Гренджер  помахал  ему  издали,  но  не  подошел  поздороваться.
Остальные лишь бросили на него любопытные взгляды, а потом отвернулись.
   Сон параноика, Фредди. Кто первый подойдет ко мне  и  крикнет  мне  в
лицо:
   Я обвиняю? Фред в разговоры вступать не желал.
   Без четверти  девять  подъехала  новенькая  "Тойота  Королла"  модели
семьдесят четвертого года, и из  нее  вышел  Винни  Мэйсон,  великолепно
смотрящийся  в  своем  новом  пальто  из  верблюжьей  шерсти  и  кожаных
перчатках. Впрочем, в движениях его сквозила некоторая неловкость. Винни
бросил на него кислый взгляд  -  если  бы  взгляд  обладал  способностью
жалить, он был бы уже мертв - и направился туда, где Рон Стоун  стоял  в
компании Дэйва и Поллака.
   Без десяти девять к прачечной подъехал огромный кран. Со  стрелы  его
свисало ядро, похожее на сосок негритянской богини. Кран двигался  очень
медленно  на  своих  десяти  колесах  высотой  с  человеческий  рост,  и
непрерывный грохот его выхлопа  долбил  по  серебристому  холодку  утра,
словно молоток ремесленника, изготовляющего скульптуру, значение которой
пока не ясно.
   Человек в желтой каске направил кран  на  тротуар.  Громадная  махина
медленно выползла на автостоянку. Ему было видно, как  высоко  в  кабине
водитель переключает передачи и  давит  на  педаль  ногой  в  квадратном
сапоге. Из трубы над кабиной вырывался коричневый дым.
   Странное, призрачное чувство то и дело охватывало его с тех пор,  как
он запарковал микроавтобус в трех кварталах отсюда  и  пришел  пешком  к
прачечной. Все это что-то ему напоминало, но он  никак  не  мог  понять,
что. Теперь, наблюдая за тем, как кран остановился у длинного кирпичного
здания прачечной, чуть левее того,  что  в  прошлом  было  воротами  для
грузовиков с грязным бельем, он, наконец, понял природу своих  ощущений.
Все это было  похоже  на  последнюю  главу  у  Эллери  Куин,  когда  все
персонажи наконец-то собрались в одном месте, и можно начать  объяснение
механики преступления  и  разоблачить  виновного.  Пройдет  еще  немного
времени, и кто-нибудь - скорее всего это будет Стив Орднер -  шагнет  из
толпы, устремит на него указующий перст и закричит:
   Вот он, преступник! Это он, Бартон Доуз! Это он убил "Блу Риббон"!  И
тогда он выхватит пистолет, чтобы заставить своего обвинителя замолчать,
но полицейские опередят его, и он упадет, изрешеченный их пулями.
   Фантазии эти привели его в тревожное состояние духа. Он посмотрел  на
улицу, чтобы вернуться к реальности, и с чувством, которое  возникает  в
опускающемся вниз скоростном лифте, увидел бутылочно-зеленую "Дельту-88"
Стивена Орднера, остановившуюся прямо у желтых заградительных  барьеров.
Из двойной выхлопной трубы вырывался синий дымок.
   Стив Орднер спокойно и изучающе смотрел на него сквозь поляризованное
стекло.
   В этот момент ядро с визжащим скрежетом описало  в  воздухе  дугу,  и
толпа затаила дыхание, наблюдая за тем, как оно ударило кирпичную  стену
и пробило ее насквозь с глухим звуком, похожим на пушечный выстрел.
   К четырем часам дня от "Блу Риббон" не осталось ничего,  кроме  груды
кирпичей и битого стекла, из которых  тут  и  там  торчали  измочаленные
несущие  конструкции,  словно  кости  найденного   во   время   раскопок
динозавра.
   То, что он сделал позже, он делал, словно в беспамятстве, без  единой
мысли о последствиях.  Все  это  происходило  примерно  так  же,  как  в
"Оружейном магазине Харви" месяц назад. Вот только не было  уже  никакой
необходимости пользоваться прерывателем, потому  что  Фредди  голоса  не
подавал.
   Он  поехал  на  заправочную  станцию  и  заправил  свой  "ЛТД"  самым
высококачественным бензином. Днем над  городом  сгустились  тучи,  и  по
радио обещали сильный снегопад - от  шести  до  десяти  дюймов  осадков.
Потом он поехал домой, поставил  микроавтобус  в  гараж  и  спустился  в
погреб.
   Прямо под лестницей стояли две больших картонных  коробки  с  пустыми
бутылками из-под соды и пива. Сверху  они  были  покрыты  толстым  слоем
пыли. Лежали они здесь уже, наверное, лет пять. Даже Мэри забыла о них и
перестала  донимать  его  требованиями  сдать  их  в   приемный   пункт.
Собственно говоря, большинство магазинов уже  и  не  принимают  бутылки.
Выпил - и выбрасывай к чертовой матери.
   Он поставил одну коробку на другую и  понес  их  в  гараж.  Когда  он
вернулся на кухню за ножом, воронкой и мэриным ведром для  мытья  полов,
шел уже густой снег. Он включил в гараже свет и снял  с  гвоздя  зеленый
садовый шланг, висевший  там  с  третьей  недели  сентября.  Он  отрезал
насадку, и она упала на пол с бессмысленным стуком. Отмотав три фута, он
снова разрезал шланг. Остальное он отпихнул ногой  в  угол  и  некоторое
время вдумчиво созерцал оставшийся  у  него  в  руках  кусок.  Потом  он
отвинтил крышечку бензобака и осторожно, словно нежный любовник, вставил
туда шланг. Ему случалось раньше видеть,  как  отсасывают  из  бензобака
бензин, он знал теоретически, как это делается, но ни разу  не  пробовал
сам на практике. Он приготовился ощутить во рту вкус  бензина,  обхватил
конец шланга губами и  втянул  в  себя  воздух.  Сначала  он  ничего  не
почувствовал, кроме невидимого, вязкого сопротивления, а потом  рот  его
наполнился жидкостью такой холодной  и  непривычной,  что  он  с  трудом
подавил желание поймать ртом хоть немного воздуха  и  неминуемо  сделать
глоток. Скривившись от отвращения, он выплюнул  бензин,  ощущая  его  на
языке, словно вкус смерти. Он направил шланг в  мэрино  ведро,  и  струя
розоватого бензина  устремилась  на  дно.  Сначала  она  уменьшилась  до
тоненькой струйки, и он уж было подумал, что придется повторить  ритуал,
но потом поток немного усилился и больше уже не менялся. Бензин лился  в
ведро с тем же звуком, с которым струя мочи бьет в фаянс писсуара.
   Он сплюнул на пол, прополоскал рот своей  собственной  слюной,  снова
сплюнул. Стало полегче. Неожиданно в голову ему пришла мысль,  что  хотя
он использовал бензин на протяжении почти всей своей сознательной жизни,
впервые он вступил с ним в такой интимный контакт. До  этого  ему  разве
что случалось замочить слегка руки, заливая небольшой бак  газонокосилки
фирмы "Бриггс энд Страттон". Неожиданно он  обрадовался  тому,  что  это
наконец произошло. Даже все еще ощущавшийся во рту привкус не  раздражал
его.
   Пока ведро заполнялось, он пошел в дом (снегопад  все  усиливался)  и
достал несколько старых ковриков из шкафчика  под  раковиной.  Потом  он
вернулся в гараж, разодрал коврики на полоски и разложил  их  на  капоте
своего "ЛТД".
   Когда мэрино ведро наполовину наполнилось,  он  подставил  под  шланг
свое оцинкованное ведро, в котором  он  обычно  возил  песок  у  себя  в
багажнике, чтобы было чем посыпать  лед,  если  машина  забуксует.  Пока
ведро наполнялось, он поставил двадцать бутылок в четыре аккуратных ряда
и с помощью воронки залил  каждую  из  них  бензином  на  три  четверти.
Закончив эту работу, он вытащил шланг из бензобака и перелил  содержимое
оцинкованного ведра в ведро Мэри. Оно наполнилось почти до краев.  Потом
он запихнул  ковровые  полоски  в  каждую  бутылку,  плотно  закупоривая
горлышки. Покончив  с  этим,  он  отправился  домой,  захватив  с  собой
воронку. Дул ветер, и снежинки чертили в воздухе косые наклонные  линии.
Он положил воронку в раковину, а потом отыскал  в  шкафу  подходившую  к
ведру крышку. Он отнес крышку в гараж и  закрыл  ею  ведро  с  бензином.
Потом он открыл заднюю дверь своего "ЛТД"  и  осторожно  поставил  ведро
внутрь. Потом он взял одну из картонных коробок  и  поставил  туда  свои
коктейли Молотова, плотно пригоняя их друг к дружке,  чтобы  они  стояли
смирно, как хорошие солдаты. Он поставил картонную коробку  на  переднее
сиденье справа, чтобы можно  было  дотянуться  до  нее  с  водительского
места. Потом он вернулся в дом, сел на стул и включил "Зенит" с  помощью
командного  модуля.  Как  обычно  по  вторникам,   в   это   время   шел
художественный фильм. Это  был  вестерн.  Главную  роль  исполнял  Дэвид
Янссен. Он подумал, что ковбой из Дэвида Янссена получился хреновый.
   Когда фильм закончился, он стал  смотреть,  как  Маркус  Уэлби  лечит
испуганного подростка от эпилепсии. Испуганный подросток то и дело бился
в припадках в  общественных  местах.  Уэлби  вправил  ему  мозги.  После
Маркуса появилась заставка телеканала, а вслед за ней  -  два  рекламных
ролика. В одном рекламировалась Волшебная Мясорубка, в другом  -  альбом
лучших спиричуэлс <Спиричуэл  -  негритянский  религиозный  гимн,  жанр,
стоявший у истоков джаза и рока - прим. Перев.>. Потом начались новости.
Синоптик сказал, что снег будет идти сегодня всю ночь  и  большую  часть
завтрашнего утра.  Он  советовал  людям  без  крайней  необходимости  не
выходить из  дома.  Дороги  сейчас  представляют  большую  опасность,  а
большинство снегоочистителей смогут выехать на  улицы  и  автострады  не
раньше двух часов ночи. Из-за сильного ветра образуются сугробы, и, судя
по  всему,  намекнул  синоптик,  положение  будет  оставаться  таким  же
хреновым и завтра.
   После новостей на экране появился Дик Кэветт. С полчаса он  посмотрел
его программу, а потом выключил телевизор. Так, стало быть, Орднер хочет
подловить его на чем-нибудь криминальном, верно? Что ж, если после того,
как все кончится,  "ЛТД"  застрянет  в  ближайшем  сугробе,  то  желание
Орднера исполнится. И все-таки у него неплохие шансы.  "ЛТД"  -  сильная
машина, а на задних колесах у нее - шипованная резина.
   В прихожей он надел пальто, шляпу и перчатки и на мгновение помедлил.
Потом он  прошел  через  весь  свой  дом,  теплый,  ярко  освещенный,  и
внимательно оглядел все вокруг - кухонный стол, комод в столовой,  камин
в гостиной... Он  ощутил  в  себе  теплую  волну  любви  к  этому  дому,
необоримое желание защитить его. Он мысленно представил себе, как ядро с
грохотом пронесется сквозь него, сокрушая стены, разбивая  окна,  усыпая
останками пол. Он не допустит, чтобы это произошло. По этим полам ползал
Чарли, в этой гостиной он делал свои первые шаги,  с  этой  лестницы  он
как-то раз упал, испугав до полусмерти прибежавших  на  крик  родителей.
Комната Чарли на втором этаже  теперь  была  переделана  в  кабинет,  но
именно в ней его сын впервые ощутил, что у него болит голова, впервые  в
глазах у него стало двоиться,  впервые  почувствовал  он  этот  странный
запах, иногда напоминающий  жареную  свинину  иногда  горящую  траву,  а
иногда карандашные стружки. Когда Чарли умер, около ста людей  пришло  к
ним выразить свои соболезнования, и Мэри угощала их в гостиной пирожными
и тортом.
   Нет, Чарли, - подумал он. - Только через мой труп. Он поднял гаражную
дверь и увидел, что на подъездной  дороге  лежит  уже  по  крайней  мере
четыре дюйма снега, пушистого и очень легкого. Он сел в  "ЛТД"  и  завел
двигатель. Судя по стрелке, бак был заполнен на три четверти.  Он  решил
дать  двигателю  как  следует  прогреться   и,   окруженный   загадочным
зеленоватым сиянием, исходившим от приборной доски,  задумался  об  Арни
Уокере. Этого куска шланга как раз бы хватило. Что ж, не такой уж плохой
выход. Просто  заснешь  и  не  проснешься.  Он  где-то  читал,  что  при
отравлении угарным газом человек медленно погружается в  сон  -  и  все.
Даже щеки от  него  покраснеют,  так  что  будешь  выглядеть  румяным  и
здоровым, полным жизненных сил.
   Его охватила дрожь - снова гусь забрел на его могилу, - и он  включил
печку. Когда воздух в машине накалился, и дрожь прекратилась, он включил
заднюю передачу и осторожно выехал из гаража.  Он  услышал,  как  бензин
плещется в мэрином ведре, и это ему напомнило, что он кое о чем позабыл.
   Он поставил машину на ручной тормоз и вернулся в дом. В ящике  комода
лежала большая упаковка спичек,  и  он  распихал  по  карманам  коробков
двадцать, не меньше. Потом он снова вышел. ***  Дорожное  покрытие  было
очень скользким.
   Местами под свежевыпавшим снегом  мостовая  обледенела,  и  когда  он
затормозил на красный свет на углу Крестоллин и Гарнер, "ЛТД" занесло  и
развернуло  почти  на  девяносто   градусов.   Когда   машина   все-таки
остановилась, сердце его гулко стучало в грудную клетку. Господи, да  он
просто с ума сошел! Если кто-нибудь врежется в него сзади,  то  с  таким
количеством бензина в  багажнике  его  можно  будет  соскрести  столовой
ложкой с мостовой и похоронить в банке из-под собачьих консервов.
   И все-таки это лучше, чем самоубийство. Самоубийство -  это  смертный
грех. Ну вот,  проснулось  в  тебе  католическое  воспитание.  Вряд  ли,
впрочем, он с кем-нибудь столкнется. Машин на улицах почти не  было,  не
видно было и полицейских. Может быть, они все попрятались по  переулкам,
набившись в теплые машины.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5]

Страница:  [3]