18. ПОИСКИ 

     "Олд Оркард Бич", говорила официантка, "это уж самый "хонки-тонки" из
всех, самый бесшабашный городок". Клерк в регистратуре с этим согласился.
     С тем же согласилась и девушка в туристическом бюро в  четырех  милях
дальше по шоссе, хотя не стала употреблять столь неформального  выражения.
Билли  повернул  арендованный  автомобиль  в  сторону  Олд   Оркард   Бич,
находившийся милях в восемнадцати к югу.
     Движение стало плотным, машины еле плелись бампер в  бампер.  На  них
были в основном канадские номера, а  по  вместительности  многие  из  них,
наверно, могли бы перевезти целую футбольную команду. Большинство людей  в
машинах  и  шагавших  пешком  по  обочине  были   раздеты   до   минимума,
разрешенного  законом,  иногда  -  меньше  минимума:  бикини  ниточкой   с
нашлепкой, плавки-гульфики, много блестевшей обнаженной плоти.
     На  Билли  были  надеты  джинсы,  белая  летняя  рубашка  с  открытым
воротником и спортивный плащ. Он сидел за рулем в  закупоренной  машине  и
потел, хотя кондиционер включил  на  всю  катушку.  Он  помнил  изумленный
взгляд гарсона отеля и решил не раздеваться, как прочие, даже  если  туфли
промокнут от стекающего пота.
     Миновав соленые пустоши, пару десятков  рыбацких  будок,  где  ловили
лобстеров, весь медленный поток машин повернул к  району  летних  домиков,
стоявших в тесноте бок о бок. Почти  раздетые  люди  сидели  перед  своими
жилищами, что-то ели, читали романы в бумажных переплетах или тупо глазели
на сплошной поток автомобилей.
     "Бог мой", подумал Билли,  "да  как  они  переносят  вонищу  из  этих
выхлопных труб?" В голову  пришло,  что  им  даже  нравится.  Может  быть,
просиживают именно здесь, а не на берегу, потому что запах напоминает им о
доме.
     За  домиками  последовали  мотели  с  вывесками:  ЗДЕСЬ  ГОВОРЯТ   НА
ФРАНЦУЗСКОМ (написано по-французски), КАНАДСКАЯ ВАЛЮТА  -  НЕ  МЕНЬШЕ  250
ДОЛЛАРОВ, С ПОЛУНОЧИ - ГОЛУБЫЕ ФИЛЬМЫ ПО КАБЕЛЮ, ТРИ МИНУТЫ ДО ОКЕАНА!
     За  мотелями  потянулась  торговая  улица  со  скудным  ассортиментом
товаров в магазинах:  фотопринадлежности,  сувениры,  похабные  книжки  по
сниженным ценам. Молодые люди в джинсах с оборванными  штанинами  медленно
бродили вдоль витрин, некоторые - взявшись за руки. Кое-кто  отсутствующим
взглядом смотрел на пыльные витрины. Среди скучающей, фланирующей  публики
лавировали ребята на скейтбордах. Билли Халлеку показалось,  что  все  они
страдают от лишнего веса.
     Детишки на скейтбордах, похоже, что-то жевали, как  и  прохожие:  кто
кусок пиццы, кто поп-корн, чипсы, конфеты и прочее. Увидел мужчину в белой
рубахе навыпуск, в мешковатых штанах и  сандалиях:  он  поглощал  сосиску,
длиною в целый фут, к подбородку прилипли ошметки лука и кислой капусты, а
в левой руке тот держал еще пару сосисок. Халлеку он показался  фокусником
с надувными шарами.
     Мимо поплыл парк с аттракционами. Русские горки вздымались  высоко  в
небо. Гигантский корабль викингов  -  качели  -  двигался  взад  и  вперед
полукругами под дружный визг  пассажиров.  Звенели  колокола,  мелькали  и
бегали огоньки множества лампочек.
     А справа подростки сшибались в  автомобильчиках  луна-парка.  Молодой
парень и молодая женщина целовались. Она обняла его рукой за шею, он одной
рукой прижимал ее ягодицы, в другой держал банку "будвайзера".
     "Да", решил Билли. "Да, здесь то самое место. Вполне может быть".
     Он оставил машину на стоянке, заплатил семнадцать долларов за полдня,
переложил бумажник из бокового кармана во внутренний карман плаща и  начал
охоту.
     Сначала ему показалось, что потеря веса ускорилась: уж очень  странно
на него поглядывали прохожие. Рациональная часть рассудка  быстро  убедила
его: все дело в одежде, а вовсе не в том, как он выглядит под одеждой.
     "Эта публика будет на тебя смотреть точно  такими  же  глазами,  если
будешь прогуливаться тут в майке и плавках в  октябре  месяце.  Успокойся,
Билли. На тебя все же стоит поглазеть. Здесь много такого,  на  что  стоит
поглазеть".
     И это было в самом деле так. Билли увидел толстую  женщину  в  черных
бикини, лоснилась темная кожа.  Живот  у  нее  был  выдающимся,  но  бедра
странным образом выглядели возбуждающими. Она двигалась  к  белой  полоске
пляжа, как океанский лайнер, ягодицы ритмично  колыхались  в  такт  шагов.
Возле лавки с пиццей Билли увидел жирного пуделя, подстриженного  по  всем
правилам. Язык собаки висел из  пасти  неподвижно  и  имел  скорее  серый,
нежели розовый цвет. Заметил, как громадная чайка спикировала и  выхватила
из руки ребенка недоеденный грязный пирожок.
     Позади всего этого  белый  полумесяц  пляжа  Олд  Оркарда  был  усеян
загорающими под полуденным солнцем. Однако и пляж, и  Атлантический  океан
позади него казались опошленными сутолокой людей, руки, лица которых  были
заняты и запачканы едой а  сквозь  пульсирующий  шум  моторов  прорывались
вопли зазывал  ("Проверьте  ваш  вес!"  -  услышал  Билли  призывный  крик
откуда-то слева. - "Угадываю вес!  Если  ошибусь  на  пять  фунтов,  плачу
доллар!") и ритмы рока из раскрытых дверей баров.
     Неожиданно Билли охватило чувство нереальности: он  оказался  как  бы
вне самого себя, подобно случаю с  астральной  проекцией,  которые  обычно
описывает журнал "Фэйт". Имена - Хейди, Пеншли, Линда, Хаустон - зазвучали
фальшиво и мелко, подобно именам, которые придумывают  наспех  для  плохой
истории. Возникло ощущение, что он способен заглянуть за кулисы  вещей,  в
некий вообразимый "реальный мир". Запах моря показался пронизанным смрадом
протухшей пищи, звуки стали слышаться издалека, словно плывущими к нему из
длинного коридора.
     "Астральная проекция?" - прозвучал смутный голос. - "У тебя солнечный
удар, друг мой".
     Да, пожалуй, когда теряешь сто двадцать фунтов веса,  твой  термостат
начинает барахлить. Сейчас  же  уходи  с  солнцепека,  иначе  загремишь  в
обморок.
     - Ладно, уговорил, - пробормотал Билли, и проходивший мимо мальчишка,
жующий поп-корн, резко обернулся в его сторону.
     Впереди находился бар с вывеской "Семь  морей",  на  дверях  надписи:
"Холодное, как лед" и "Самое приятное время". Билли вошел.
     "Семь морей" оказались не только холодными, как  лед,  но  и  чудесно
спокойным  местом.  На  музыкальном  автомате  висела  записка  с  крупной
надписью: "КАКОЙ-ТО ПРИДУРОК ДАЛ МНЕ  ВЧЕРА  ВЕЧЕРОМ  ПИНКА,  И  ТЕПЕРЬ  Я
ПОЛОМАН". Пониже - перевод той же надписи на французский язык.  Однако  по
потрепанному виду надписи и по пыли, скопившейся на автомате, Билли решил,
что "вчера вечером" могло произойти год тому назад. В помещении находились
несколько пожилых мужчин, одетых по тому же принципу, что и  Билли,  -  не
для пляжа, а скорей для улицы. Некоторые играли в шахматы, другие в нарды.
Почти все были в шляпах.
     - Что вам угодно? - спросил бармен.
     - Пива "Шхуна", пожалуйста.
     - О'кей.
     Билли пил пиво медленно и наблюдал  в  окно  движение  людских  масс,
прислушиваясь к бормотанию стариков за столиками. Почувствовал, что  часть
его силы, часть ощущения реальности возвращаются.
     Подошел бармен.
     - Нальем еще?
     - Да, пожалуйста. И хотелось бы с вами немного поговорить, если  есть
время.
     - Насчет чего?
     - Насчет людей, которые могли здесь побывать.
     - Где "здесь"? В нашем баре?
     - В Олд Оркарде.
     Бармен рассмеялся.
     - Насколько я знаю,  половина  штата  Мэн  и  половина  Канады  летом
проходят через это место.
     - Я говорю о цыганах.
     Бармен хмыкнул и принес Билли бутылку "Шхуны".
     - То есть имеете в виду бродячую публику. Это, кстати, все, кто летом
прибывают в Олд Оркард. А ко мне в бар приходят, в основном, люди, которые
живут тут круглый год, - местные, так сказать. А те, - он махнул  рукой  в
сторону окна, словно отбросив всех разом,  -  те  -  бродяги,  вроде  вас,
мистер.
     Билли осторожно, по стенке бокала налил пива, потом положил на стойку
десятидолларовую бумажку.
     - Я не уверен, что  мы  правильно  поняли  друг  друга.  Я  говорю  о
настоящих цыганах.
     - Настоящие?.. О! Наверно, имеете в  виду  тех  ребят,  что  устроили
табор возле Солт Шека.
     Сердце Билли забилось быстрее.
     - Можно, я вам покажу кое-какие фотографии?
     - Бесполезно. Я их не  видел.  -  Он  посмотрел  на  десятидолларовую
банкноту и окликнул одного из присутствующих: - Лон! Лонни! Подойди-ка  на
минутку.
     Один из стариков, сидевших за столиком у окна, поднялся и прошаркал к
бару. На нем  были  серые  хлопчатобумажные  штаны,  белая  рубашка,  явно
великоватая, и соломенная шляпка. Лицо  усталое,  только  глаза  -  живые.
Кого-то он напоминал Халлеку, вспомнил спустя  секунду:  старик  выглядел,
как Ли Страсберг, учитель и актер.
     - Это Лон Эндерс, - представил его бармен. - У него участок на западе
городка. Там же и Солт Шек.  Лон  примечает  все,  что  происходит  в  Олд
Оркарде.
     - Меня зовут Билли Халлек.
     - Будем  знакомы,  -  сказал  Лон  Эндерс,  шелестящим,  как  бумага,
голосом, и придвинул стул поближе к Билли. Он даже вроде бы и  не  сел  на
него, а прислонился задом к сиденью, слегка подогнув ноги.
     - Не желаете пива? - предложил Билли.
     - Больше нельзя, - прошелестел старик,  и  Билли  слегка  отодвинулся
подальше от неприятного запаха изо рта Эндерса. - Уже выпил свою норму  на
день.  Доктор  сказал  -  не  больше.  С  животом  беда.  Если  бы  я  был
автомашиной, - в самый раз на свалку.
     - О! - сказал Билли нейтрально.
     Бармен отвернулся от них и принялся укладывать бокалы в мойку. Эндерс
посмотрел на десятидолларовую бумажку, потом на Билли.
     Халлек снова объяснил свою просьбу, а Эндерс  повернул  свое  усталое
лицо в сторону  теней  в  углу  бара.  Откуда-то  из  соседнего  заведения
слышались удары небольшого колокола.
     - Были они тут, - сказал он, когда Билли закончил. - Были. Я  уж  лет
семь не видел цыган, а такой оравы и подавно - лет двадцать, не меньше.
     Правая рука Билли так сильно  стиснула  стакан,  что  он  едва  успел
расслабиться, пока не раздавил его. Осторожно  поставил  бокал  на  стойку
бара.
     - Когда? Вы уверены? Не знаете, куда они могли отправиться? Не  могли
бы вы...
     Эндерс поднял  руку,  бледную,  как  у  утопленника,  вытащенного  из
колодца. Билли она показалась почти прозрачной.
     - Спокойно, друг, - сказал он почти шепотом.  -  Я  скажу  тебе,  что
знаю.
     Усилием воли Билли заставил себя смолчать и просто ждать.
     - Десятку я возьму, потому что, похоже, мой друг, ты можешь себе  это
позволить, - прошептал Эндерс. Он засунул  ассигнацию  в  карман  рубашки,
потом  большим  и  указательным  пальцами  левой  руки  поправил  вставную
челюсть. - Зато говорить буду бесплатно. Черт  возьми,  когда  становишься
старым, еще приходится платить и за то, чтобы тебя послушали...  Спроси-ка
у Тимми там - можно мне получить стакан холодной воды? Кажется и одно пиво
для меня слишком... оно сжигает  то,  что  осталось  от  моего  нутра.  Но
мужчине трудно отказаться от всех  своих  удовольствий,  даже,  когда  они
больше удовольствия не доставляют.
     Билли позвал бармена и тот подал Эндерсу стакан воды со льдом.
     - С тобой все в порядке, Лон? - спросил бармен, ставя стакан.
     - Бывало и лучше, бывало и хуже, - прошептал Эндерс, взяв  стакан.  В
какой-то момент Билли показалось, что стакан для  него  тяжеловат.  Однако
старик поднес его ко рту, расплескав лишь самую малость.
     - Ты хочешь поговорить с этим парнем? - спросил Тимми.
     Холодная  вода,  похоже,  взбодрила  Эндерса.  Он  поставил   стакан,
посмотрел на Билли, потом взглянул на бармена.
     - Я думаю, кто-то должен с ним потолковать, - сказал он. - Он еще  не
выглядит так плохо, как я... но тоже - туда же...
     Эндерс жил в небольшой колонии отставников-пенсионеров на  улице  Ков
Роуд. Он сказал, что Ков Роуд это часть "настоящего Олд Оркарда",  которую
бакшиш обходит стороной.
     - Бакшиш? - переспросил Билли.
     - Ну, да, - чаевые то бишь. Это значит -  толпы,  друг.  Мы  с  женой
приехали в этот город в 1946 году, сразу после войны. С тех пор - здесь. Я
научился в свое время, как вытягивать бакшиш со своего хозяина - Томми Мак
Ги, правда, он уже давно умер. За горло бывало брал его. То, что ты сейчас
слышишь, - лишь остатки моего голоса.
     Послышалась едва уловимая усмешка.
     Эндерс знал всех,  связанных  с  летним  карнавалом,  называемым  Олд
Оркардом, или почти всех - продавцов,  мусорщиков,  лотошников,  подсобных
рабочих,  торговцев  сувенирами,  автомехаников,  зазывал,   сутенеров   и
прихлебателей.  Большинство  из  них  были  местные,   которых   он   знал
десятилетия, или сезонники, прибывавшие только  на  лето,  как  перелетные
птицы. Они составляли дружное сообщество, которого туристы не замечали.
     Знал он довольно многих из тех, кого бармен  называл  бродягами.  Эти
были преходящими элементами  и  задерживались  лишь  на  одну-две  недели,
делали кое-какой свой бизнес в развеселой лихорадочной обстановке  гулянок
Олд Оркарда, а затем двигались дальше.
     - Неужто всех их и помните? - с сомнением спросил Билли.
     - Не запомнил бы, ежели  б  они  менялись  каждый  год,  -  прошептал
Эндерс. - Но бродяги  тут  особенные.  Они,  может,  и  не  так  регулярно
появляются, как ежегодные  сезонные  бизнесмены,  но  так  же  имеют  свои
правила... что ли. К примеру, видишь, вот  приехал  в  57-м  году  парень,
продает с рук кольца "хула-хуп", а в 60-м, глядишь, продает  дорогие  часы
всего по три доллара за штуку. Волосы у него уже  не  светлые,  а  черные.
Думает, его никто не узнает. Ну, наверно, летние туристы и не узнают, даже
если и побывали тут в 57-м, потому что покупают снова у того же  жука.  Но
мы-то его знаем. Знаем всю эту  бродячую  компанию  торговцев.  Ничего  не
меняется, кроме их товара, и все, что они продают, на несколько шажочков в
стороне от закона. Торговцы наркотиками, "пушеры", те - другие. Их слишком
много, и они всегда отправляются за решетку, либо помирают прежде времени.
А проститутки слишком быстро стареют, чтобы их запомнить. Но  ты  хотел  о
цыганах потолковать. Так вот, если подумать, то получается, что  цыгане  -
самые старые бродячие торговцы из всех.
     Билли извлек конверт с фотографиями  из  кармана  плаща  и  осторожно
выложил перед Эндерсом, как расклад покера, Джину  Лемке,  Сэмюэла  Лемке,
Ричарда Кросскилла, Маури Старберд.
     Тадуза Лемке.
     - А! - шумно выдохнул старик, когда Билли положил  эту  последнюю.  -
Тэдди, ты, старый сутенер-совратитель!
     Он взглянул на Билли и улыбнулся. Но Билли  Халлека  он  провести  не
сумел - старик испугался.
     - Я думал, это он, - поправился Эндерс. - Просто не разглядел...  тут
темновато... вижу - вроде похожая фигура...
     Он снова схватил и поднес стакан  к  губам,  расплескав  на  сей  раз
больше воды себе на рубашку. От холода слегка охнул.
     Бармен подошел и  неприязненно  посмотрел  на  Билли.  Эндерс  поднял
ладонь, чтобы показать, что с ним все в порядке, и бармен вернулся к своей
мойке. Эндерс перевернул фотографию Тадуза Лемке. На обратной стороне была
надпись: "Фото сделано в Эттлборо, Масс., серед. мая 1983".
     - И ни на день не постарел с тех пор, как я увидел его впервые с  его
дружками летом 1963-го, - заключил Эндерс.



     Они расположились  табором  позади  рыбацкой  хижины,  принадлежавшей
ловцу лобстеров Херку в Солт Шеке, возле дороги N_27. Пробыли там  четверо
суток, а на пятое утро их  уже  не  было.  Улица  Ков  Роуд  располагалась
неподалеку, и Эндерс сказал, что на второй день пребывания там он протопал
полмили к их табору. Билли трудно было представить, что  этот  похожий  на
призрака человек смог бы и один квартал обойти. Он хотел, по  его  словам,
поглядеть на них, потому что цыгане напомнили ему о старых временах, когда
человек мог заниматься своим бизнесом, а Мистер Закон стоял в  сторонке  и
позволял ему делать свое дело.
     - Я постоял там у обочины шоссе  какое-то  время,  -  сказал  Эндерс.
Обычная цыганская жизнь. Чем значительнее все  меняется,  тем  больше  они
остаются теми же самыми. Когда-то были все  сплошь  палатки  да  шатры,  а
теперь машины и трейлеры. Какая-то женщина гадает.  Две  или  три  продают
дамам порошки, а два-три мужика продают порошки мужчинам. Я думаю, они  бы
задержались здесь и подольше, так как собрались устроить собачий  бой  для
какого-то богача, а полиция штата про то пронюхала.
     - Собачий бой?!
     - Люди любят делать ставки, друг,  а  эти  бродяги  готовы  мгновенно
организовать любую азартную штуку:  собаки,  петухи  со  шпорами-бритвами.
Бывает, что и два мужика берут  в  зубы  концы  шарфа  и  начинают  ножами
пырятъся пока кто-то из них шарф не отпустит, - проиграл,  значит.  Цыгане
называют это "честный бой".
     Эндерс смотрел в зеркало за стойкой бара на себя и сквозь себя.
     - Да, все было, как в прежние деньки, - сказал он  мечтательно.  -  Я
носом чуял запах их мяса с перцем, оливкового масла. Откроешь банку -  оно
так пахнет, а поджаришь - иначе. Слышал их старинный говор и  удары:  туд!
туд! туд! - кто-то, значит, нож в доску кидает. А кто-то  и  хлеб  пек  по
старинке - на раскаленных камнях. Все вроде бы, как в старые  времена,  да
не так. Что-то мне вдруг страшно стало, понимаешь. Вообще-то цыгане меня и
раньше пугали как-то, но тогда я все равно мог к ним прийти. Какого  черта
- как никак я был белый человек, верно? В прежние времена мог подойти к их
костру как хозяин, купить у них выпить чего-нибудь - не потому, что выпить
хотелось, а просто, чтобы поглазеть. Но  время  сделало  из  меня  старого
человека, друг. А когда старику страшновато, он куда угодно без оглядки не
попрется. Не те времена, когда он еще учился бриться... В общем,  стоял  я
там вечером и смотрел. По одну руку Солт  Шек,  по  другую  -  их  машины,
трейлеры. Они бродили туда-сюда у своих костров, а я слушал их  разговоры,
смех, запах их еды ощущал. И  тут  открывается  один  фургон,  на  котором
нарисована женщина и белый конь с рогом, как он там называется...
     -  Единорог,  -  подсказал  Билли.  Ему  показалось,  что  голос  его
прозвучал от кого-то другого. Он  хорошо  запомнил  этот  фургон,  впервые
увидев его в тот день, когда цыгане появились в парке Фэйрвью...
     - Из него кто-то вышел, - продолжал Эндерс. -  Вижу  только  тень  да
огонек сигаретки. Но я узнал его. - Он постучал бледным пальцем по снимку.
- Он это, приятель твой.
     - Вы уверены?
     - Он еще так крепко затянулся сигареткой, а я вижу...  у  него  такая
штука. - Эндерс указал пальцем на то, что осталось от носа  Тадуза  Лемке,
но прикасаться к глянцевой фотографии не стал, словно боялся заразиться.
     - Вы с ним поговорили?
     - Нет, - сказал Эндерс. - Это он со мной поговорил. Я стоял в темноте
и Господом готов поклясться, что в мою сторону он даже не глянул. И  вдруг
говорит: "Что, Флэш, по жене соскучился? Ничего, скоро будешь с ней".
     Потом стрельнул окурком и пошел к костру. Я еще увидел,  как  у  него
блеснуло кольцо в ухе.
     Он утер ладонью воду с подбородка и посмотрел на Билли.
     - Флэш - такая кличка у  меня  была,  когда  я  грошовым  носильщиком
работал на причале еще в пятидесятых. Но никто  меня  с  тех  пор  так  не
называл, друг. Я, понимаешь, стоял-то совсем в  темноте,  а  он  вроде  бы
увидел и назвал по старой кличке,  либо,  как  цыгане  говорят,  секретным
именем. Представляешь, что у них там за пазухой, коли даже  секретное  имя
человека знают?
     - Неужели так много знают? - спросил Билли, обращая вопрос отчасти  к
себе.
     Бармен Тимми снова приблизился к ним. На  этот  раз  он  заговорил  с
Билли почти ласково и так, будто Лона Эндерса рядом и не было:
     - Он свою десятку заработал, верно? Ну и  оставь  его  в  покое.  Ему
худо, а от этих разговоров лучше не станет.
     - Нормально, Тимми, - сказал Эндерс.
     Тимми даже не взглянул в его сторону. Он смотрел на Билли Халлека.
     - Мне хочется,  чтобы  ты  шел  своей  дорогой,  -  сказал  он  Билли
урезонивающим, даже добрым  тоном.  -  Ты  мне  не  нравишься,  понимаешь?
Выглядишь, как несчастье, - только место ищешь, чтобы натворить  чего.  За
пиво можешь не платить, уходи.
     Билли посмотрел на бармена, испытывая страх и смущение.
     - Ладно, ухожу, - сказал он. - Только один  маленький  вопрос.  -  Он
повернулся к Эндерсу. - Куда они отправились?
     - Не знаю, - ответил старик. - Цыгане адресов не оставляют, друг.
     Плечи Билли опустились.
     - Но я уже не спал, когда они  утром  тронулись  в  путь.  Мало  сплю
нынче, а о глушителях они не заботятся. Видел, что выехали на шоссе  номер
27 и повернули на север, на шоссе номер один. Думаю, в Роклэнд двинули.  -
Старик тяжело, с дрожью, вздохнул, и Билли наклонился к нему, чтобы  лучше
слышать. - Роклэнд или, может, Бутбэй Харбор.  Да.  Вот  и  все,  пожалуй,
друг. Скажу только, когда он меня назвал моим секретным именем - Флэшем, я
малость в штаны намочил. - И вдруг Лон Эндерс заплакал.
     - Мистер, вы уходите? - спросил Тимми официальным голосом.
     - Ухожу, -  сказал  Билли.  Прежде,  чем  направиться  к  выходу,  он
мимолетно пожал хилое плечо старика.
     Снаружи солнце  ударило  зноем,  как  молотом.  Время  перевалило  за
полдень, солнце клонилось к западу. Посмотрев влево, он увидел собственную
тень - хрупкую тень высокого подростка на белом песке.


     Он набрал код 203.
     "Да, у них за пазухой до черта  всякого,  если  знают  старую  кличку
первого попавшегося человека".
     Набрал код 555.
     "Мне хочется, чтобы ты шел своей дорогой. Ты мне не нравишься".
     Набрал 9231 и прислушался к  звонкам  своего  дома  в  городе  Жирных
Котов.
     "Выглядишь, как несчастье..."
     - Алло? - Голос запыхавшийся и полный надежды, но не Хейди, а  Линды.
Лежа на постели в номере  гостиницы,  Билли  зажмурил  глаза  от  внезапно
нахлынувших слез. Увидел ее такой, какой она была, когда он шел с  ней  по
Лантерн Драйв и говорил о несчастном  случае,  -  ее  старенькие  шорты  и
длинные неуклюжие ноги.
     "Что ты ей скажешь, Билли-бой? Что пропотел весь день на  пляже,  что
пообедал двумя кружками пива и что, несмотря на два больших  бифштекса  на
ужин, ты потерял три фунта вместо обычных двух?"
     - Алло?
     "Что ты приносишь несчастье тем местам,  где  появляешься?  Что  тебе
жаль, что ты врал, но ведь все родители так делают?"
     - Алло! Кто это? Бобби, ты, что ли?
     Не открывая глаз, он ответил:
     - Это папа, Линда.
     - Папа?
     - Миленькая, я не могу сейчас говорить, -  сказал  он.  "Потому  что,
кажется, плачу". - Я все теряю вес, ты знаешь. Но я напал на  след  Лемке.
Скажи маме об этом. Запомнишь? Я напал на след Лемке.
     -  Папочка,  дорогой,  ну  пожалуйста,  возвращайся  домой!   -   Она
заплакала. Билли сжал трубку в руке. - Я по тебе соскучилась и  больше  не
соглашусь, чтобы она меня куда-нибудь отсылала.
     Слабо послышался голос Хейди:
     - Лин! Это папа?!
     - Я люблю тебя, моя душечка, - сказал он. - И маму твою люблю.
     - Ну, папа!..
     Сумятица тихих звуков. Потом Хейди взяла трубку.
     - Билли? Билли, пожалуйста, прекрати это все и возвращайся  домой,  к
нам.
     Билли осторожно положил трубку, перевернулся  в  постели  и  уткнулся
лицом в скрещенные руки.
     Он покинул "Шератон", Южный Портленд на следующее утро  и  поехал  по
шоссе N_1 на север вдоль побережья. Шоссе начиналось в Форт Кенте, Мэн,  и
заканчивалось в Ки Уэст, Флорида. Старик в "Семи  морях"  сказал:  Роклэнд
или Бутбэй Харбор, но Билли на случай не мог надеяться. Останавливался  на
каждой второй или  третьей  заправочной  станции  на  той  стороне  шоссе,
которая вела к северу. Заходил в придорожные универмаги, где  на  передних
лужайках в шезлонгах сидели старики, задумчиво жуя спички. Показывал  свои
снимки  всем,  кто  готов  был  посмотреть.  Поменял   два   стодолларовых
"трэвеллерс  "-чека  на  мелкие   долларовые   бумажки   и   раздавал   их
направо-налево, словно  рекламируя  продукцию  сомнительного  сорта.  Чаще
всего показывал четыре снимка: девушки Джины с оливкового  цвета  кожей  и
черными завлекающими очками, "кадиллака-купе", "фольксвагена-микробаса"  с
намалеванными на борту женщиной и единорогом, Тадуза Лемке.
     Как и Лон Эндерс, люди  почему-то  не  желали  дотрагиваться  до  его
фотографии.
     Но - помогали. У Халлека не возникло проблем  с  выяснением  маршрута
цыган вдоль побережья. И дело было не только в номерных знаках иных штатов
- к этому люди в штате Мэн летом быстро привыкали. Дело было  в  том,  как
двигались фургоны и универсалы, - почти бампер в бампер,  пестрые  росписи
по бокам, да и в самих цыганах. Большинство из тех, с кем  Билли  говорил,
заявляли, что их женщины и дети крали вещи, но никто толком не сказал, что
именно было украдено, и никто почему-то не обратился в полицию  по  поводу
этих краж.
     В основном вспоминали старого  цыгана  с  провалившимся  носом,  если
видели его.
     Когда Билли сидел в баре "Семь морей" с Лоном Эндерсом,  он  отставал
от цыган на  три  недели.  Владелец  автозаправочной  станции  "Скоростной
Сервис Боба" не смог вспомнить,  в  какой  день  он  накачивал  их  машины
горючим одну за  другой.  Помнил  только,  что  от  них  воняло,  "как  от
индейцев". Билли подумал, что и  сам  Боб  весьма  смердел,  но  решил  не
говорить об этом - выглядело бы  невежливо.  Зато  парнишка  из  колледжа,
работавший в кафетерии напротив, через дорогу, сумел точно вспомнить  дату
- 2 июня. И  как  не  вспомнить?  Пришлось  в  собственный  день  рождения
вкалывать. Билли поговорил с ним 20 июня, то  есть  с  отставанием  на  18
дней. Цыгане искали место для табора немного севернее, в районе Брунсвика.
4 июня они расположились на Бутбэй Харбор, не на берегу, разумеется: нашли
фермера,  который  согласился  выделить  им  часть  поля  в  районе  холма
Кеннистон за двадцать долларов за ночь.
     Цыгане пробыли там три дня.  Летний  сезон  только  набирал  силу,  и
прибыли табора были пока еще незначительны. Фермера звали  Уошбурн.  Когда
Билли показал  ему  фотографию  Тадуза  Лемке,  фермер  кивнул  головой  и
торопливо перекрестился (Халлек был уверен, что жест этот  был  совершенно
неосознанный).
     - В жизни не  видывал  такого  проворного  деда.  Такие  охапки  дров
таскал, что моим сыновьям вряд ли под силу. -  Уошбурн  слегка  замялся  и
добавил: - Не понравился он мне. Тут даже не в носу дело. У меня у  самого
дедушка помер от рака кожи. Так до того, как мы его похоронили,  этот  рак
проел у него дыру в щеке, с пепельницу  размером.  Бывало,  посмотришь,  и
видишь сквозь дыру,  как  он  жует.  Ясное  дело,  нам  такое  зрелище  не
нравилось, но дедушку-то мы любили. А этот тип... ох, и не  понравился  он
мне. Такой жуткий.
     Билли хотел было спросить, что он  подразумевает  под  этим  "жуткий"
конкретно, но все понял по глазам Уошбурна.
     - Он и есть жуткий человек, - подтвердил Билли.
     - Я решил их попросить уехать, - сказал Уошбурн. - Конечно,  двадцать
долларов неплохая цена за очистку мусора после них, но жена моя уж  больно
их боялась, да и я, признаться, тоже. Утром пошел сказать обо  всем  этому
Лемке, пока еще нервы мои выдерживали, а они уже  сворачивали  манатки.  Я
вздохнул с облегчением.
     - Поехали дальше на север?
     - Да, прямо в том направлении. Я как раз стоял  на  вершине  холма  и
видел, как они свернули на шоссе номер один. Проследил, покуда они  совсем
не скрылись из виду и рад был, что они смотались.
     - Да уж, представляю.
     Уошбурн бросил на него критический и несколько обеспокоенный взгляд.
     - Не зайдете ко мне выпить стакан холодного молока, мистер. Вид у вас
больно изможденный.
     - Спасибо, но я хочу до заката обогнуть весь  район  Оулс  Хед,  если
успею.
     - Его разыскиваете?
     - Да.
     - Ну что ж, если найдете его, надеюсь, он вас не сожрет, мистер.  Мне
он показался таким голодным.
     Билли беседовал с Уошбурном двадцать  первого  июня,  в  первый  день
официального открытия летнего сезона. Дороги были перегружены туристами, и
ему пришлось ехать до самого Шипскота, прежде чем удалось найти  свободный
номер в мотеле. А цыгане покинули Бутбэй Харбор восьмого июня, утром.
     Разница составляла тринадцать дней.
     Наступила пара невезучих дней, когда показалось,  что  цыгане  вообще
покинули этот мир. Их не видели ни в Оулс Ходе, ни в  Роклэнде,  хотя  оба
городка были  излюбленным  местом  летнего  нашествия  туристов.  Служащие
заправочных станций и официантки смотрели на снимки и качали головами.
     Мрачно подавляя  желание  выбросить  через  борт  бесценные  калории,
Билли, который плохо переносил качку, проплыл на пароме от  Оулс  Хода  до
Вайнэлхевен. Там цыган тоже не видели.
     Вечером двадцать третьего позвонил  Кирку  Пеншли,  надеясь  получить
свежую информацию. Когда Кирк поднял трубку, послышался  странный  двойной
щелчок в телефоне в тот момент, когда Кирк спросил: "Как дела,  Билли-бой?
Ты где находишься?"
     Билли  торопливо  бросил  трубку.  Ему  удалось  ухватить   последний
вакантный номер в  мотеле  "Харборвью",  Роклэнд.  Другого  ночлега  могло
теперь не подвернуться аж  до  самого  Бангора,  но  он  решил  немедленно
отправляться в путь, даже если придется ночевать в  машине  где-нибудь  на
проселке. Этот двойной щелчок. Ему всегда было наплевать на такие  двойные
щелчки в трубке. Такой звук слышишь иногда, когда твой телефонный разговор
прослушивается. Или же  когда  используется  система  определения  номера,
откуда звонят.
     "Хейди подписала бумаги на тебя, Билли.
     В жизни подобной глупости не мог себе представить.
     Она подписала их, а Хаустон заверил своей подписью.
     Да оставьте вы меня хотя бы на время в покое, черт бы вас подрал.
     Немедленно мотай отсюда, Билли".
     Он покинул мотель. Хейди, Хаустон, не считая определителя телефонного
номера, промахнулись. То, что он немедленно уехал, оказалось самым  верным
ходом. В два часа ночи, когда Билли регистрировался уже в бангорском отеле
"Рамада Инн" и  показал  служащему  гостиницы  снимки  (теперь  это  стало
привычкой), тот немедленно кивнул головой.
     - Да, я дочку свою к ним сводил, и они ей там судьбу предсказывали, -
сказал служащий. Он взял снимок Джины Лемке и слегка закатил глаза. -  Как
она здорово попадает в цель из своей рогатки, я вам скажу. И знаете, могла
бы и по другому назначению ее использовать, если понимаете, что я  имею  в
виду. - Он помахал ладонью, словно стряхивая с нее воду. - Моя дочурка как
только заметила, какими глазами я на нее уставился, тут же  потащила  меня
поскорей прочь. - Клерк засмеялся.
     Только что Билли чувствовал себя таким усталым, что едва хватало  сил
добраться до постели. Теперь он полностью взбодрился, взыграл адреналин.
     - Где? Где они были? Или, может, они еще...
     - Не-а. Больше их тут нет. Были здесь, у Парсонса, но уехали.  Я  там
был как раз.
     - Это что - ферма чья-то?
     - Да нет. Там просто раньше был такой торговый сарай Парсонса. Сгорел
дотла  в  прошлом  году.  -  Клерк  вдруг  бросил  беспокойный  взгляд  на
несоразмерную одежду Билли, на выпирающие скулы и черепообразное лицо,  на
котором глаза  лихорадочно  блестели,  словно  зажженные  свечи.  -  Хм...
Желаете снять номер?
     Билли  разыскал  торговый  склад  Парсонса  на  следующее  утро.   Он
представлял собой выгоревшую раковину, торчащую посреди  примерно  десятка
акров  площади,  которую  можно  было  бы  назвать  пустой   автомобильной
стоянкой. Медленно прошелся, наступая  на  хрустящие  обломки  и  головни.
Повсюду были разбросаны пустые жестянки из-под соды и пива. Валялся  кусок
сыра, облепленный насекомыми.  Блеснул  шарик  из  шарикоподшипника  (Хой!
Джина! - призрачный  возглас  прозвучал  в  памяти).  Лопнувшие  воздушные
шарики, среди них пара презервативов.
     Да, они побывали здесь.
     - Чую тебя, старик, - прошептал Билли в  пустоту  обгоревшего  сарая.
Глазницы окон в сумраке смотрели на него неодобрительно: пугало  огородное
пожаловало. Место привидений, которое страха у Билли не  вызывало.  Только
злость, которая стала его незримой одеждой. Злость  на  Хейди,  злость  на
Тадуза Лемке и на таких так называемых друзей, вроде Кирка Пеншли, которые
вроде бы были на его стороне, а на деле предали его. Или предадут.
     Какая разница? Он и так -  сам  по  себе,  и  несмотря  на  свои  сто
тридцать фунтов веса, имел еще достаточно сил, чтобы добраться до  старого
цыгана.
     А что будет дальше?
     Тогда они сами увидят, что будет.
     - Чую тебя старик, - снова сказал Билли и  прошелся  вдоль  постройки
снаружи. На металлической дощечке увидел  адрес  и  телефон  агентства  по
продаже недвижимости, остановился и переписал все в записную книжку.
     Агента по продаже недвижимости звали Фрэнком Куигли, но он настоял на
том, чтобы Билли называл его "Бифф". На стенах висели в рамках  фотографии
Биффа Куигли - старшеклассника. На большинстве из них он носил  на  голове
футбольный шлем. На письменном столе  -  увековеченное  в  бронзе  собачье
дерьмо с подписью на подставке: ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА ФРАНЦУЗА.
     Да, подтвердил Бифф, он  сдал  в  аренду  площадь  старому  цыгану  с
разрешения мистера Парсонса.
     - Он решил, что площадка хуже  выглядеть  не  станет,  чем  она  есть
сейчас, - сказал Бифф Куигли, - и я с ним согласен.
     Он  откинулся  на  спинку  своего  кресла  "свивел",  на  роликах   и
вращающегося, и беспардонно осмотрел лицо Билли,  отмерил  взглядом  длину
его шеи, оценил  размер  рубашки,  которая  висела  на  нем,  как  флаг  в
безветренный день. Потом  сплел  пальцы  на  затылке,  покачался  в  своем
шарнирном кресле, а затем взгромоздил на стол  обе  ноги  возле  статуэтки
собачьего дерьма из бронзы.
     - Не скажу, что место для продажи не оценено.  Там  отличная  площадь
для индивидуальной  стройки.  Уверяю  вас,  рано  или  поздно  кто-нибудь,
достаточно  дальновидный,  получит  выгоднейший  участок  там.   Чертовски
выгодный, сэр...
     - Скажите, Бифф, когда уехали цыгане?
     Бифф Куигли убрал руки с  затылка  и  уселся  нормально.  Его  кресло
издало звук механической свинки: "Скуойнк!"
     - Если не возражаете, зачем вам это нужно знать?
     Губы Билли Халлека стали настолько тощими и настолько усохли,  что  с
трудом закрывались над зубами. Страшная улыбка теперь давалась ему легко.
     - Возражаю, Бифф.
     Бифф едва заметно отшатнулся от этой улыбки, но тут же кивнул и снова
откинулся в кресле. Опять мокасины фирмы "Куодди" возникли на  поверхности
стола, одна нога  перекинулась  через  другую  и  задумчиво  постучала  по
бронзовому памятнику.
     - Хорошо, Вилл. Каждый делает свой бизнес... У каждого - свои резоны.
     - Вот и отлично, - сказал Билли. В нем  поднималась  ярость,  которую
нужно было удержать в узде во что бы то ни стало. Злость на этого мерзкого
хлюста с его мокасинами "Куодди", с его изысканной прической  "джейсиз"  и
небрежным  хамским  говором  делу  помочь  не  могла.  -  Раз  мы  на  том
согласились...
     - Но это вам все равно обойдется в две сотни баксов.
     - Что? - Билли невольно раскрыл рот. В какой-то момент гнев был готов
выплеснуться, и он просто оцепенел. Возможно, к счастью для Биффа  Куигли,
потому что, если бы Билли пошевелился, то скорей всего, чтобы  наброситься
на него. Его самоконтроль за последние пару месяцев тоже потерял в весе.
     - Плата не за информацию, которую я даю вам, - сказал Бифф. -  Это  -
бесплатно. Двести баксов - за информацию, которую я не сообщу им. Ясно?
     - Не... что? Им?.. Кому "им"? - с трудом проговорил Билли.
     - Вашей супруге, - сказал Бифф.  -  И  вашему  доктору,  и  человеку,
который работает на одну контору, называемую "Бартон Детектив Сервис".
     Все стало ясно.  Дело  обстояло  вовсе  не  так,  как  вообразил  его
параноидальный рассудок. Все оказалось гораздо хуже. Хейди и Майк  Хаустон
пошли к Кирку Пеншли и убедили его, что Билли Халлек сошел с  ума.  Пеншли
все еще не снимал заказа с агентства Бартона найти цыган. Но только теперь
все они уподобились астрономам, ищущим в  небе  Сатурн  ради  того,  чтобы
увидеть Титан. И отправить его для начала в клинику Глассмана.
     Он отчетливо представил себе  оперативного  агента  Бартона,  который
всего несколько дней тому назад сидел в  этом  же  кресле.  Говорил  Биффу
Куигли о том, что совершенно тощий мужик по имени Билл Халлек  тут  вскоре
возникнет. Когда это случится, он должен позвонить по одному телефону.
     Последовал еще более отчетливый образ: он  прыгает  через  письменный
стол Биффа Куигли, хватает бронзовую кучу собачьего дерьма и бьет  его  по
башке. Яркий образ: разорванная кожа, брызги крови  (некоторые  попали  на
фото в рамках), проблеск  белой  кости,  разламывающейся,  чтобы  обнажить
подлый мозг этого типа. Потом решительный жест - собачье говно в бронзе  -
на место.
     Возможно, Куигли  что-то  приметил,  пусть  малую  толику  эмоций  на
костлявой физиономии Билли. В глазах его появилась тревога.  Он  торопливо
убрал ноги со стола. Кресло издало привычный свинячий визг.
     -  Мы  можем  обговорить...  -  начал  он,  и  Билли   заметил,   как
наманикюренный палец потянулся к кнопке интеркома.
     Гнев  внезапно  выдохся,  оставив  легкую  дрожь  и   холод.   Просто
достаточно было представить себе, как мозг разбрызгивается из его  черепа.
Причем не в туманных  образах,  а  в  "Текниколор"  и  со  звуком  системы
"Долби". Добрый старый Бифф это сообразил.
     "Господи, да  что  же  происходит  с  благочестивым  Билли  Халлеком,
который всегда жертвовал в фонд США и в рождественскую копилку?"
     Рассудок вернулся: "Да-а, то был Билли Халлек, который жил  в  городе
Пресытившихся. Теперь он улизнул в неизвестном направлении".
     - Ладно, оставим это все. - Билли кивнул на интерком.
     Палец отдернулся прочь. Потом зашарил по столу, пока не нащупал пачку
сигарет.
     - Не желаете ли закурить, мистер Халлек? Ха-ха!
     Билли взял сигарету, осмотрел ее, наклонился, чтобы  прикурить.  Одна
затяжка - и в голове вдруг стало легко.
     - Благодарю вас.
     - Насчет двух сотен - я, может быть, и загнул, конечно...
     - Нет,  почему  же,  вы  были  правы,  -  сказал  Билли.  Он  заранее
приготовил чеки на сумму триста долларов, полагая,  что  придется  кое-где
подмазать. Но ни разу ему не пришло в голову то, что это  придется  делать
по такой причине. Билли вытащил бумажник,  извлек  четыре  полусотенных  и
положил их рядом с говенной статуэткой Биффа. -  Будете  держать  язык  за
зубами, когда Пеншли позвонит?
     - О, да, сэр! -  Бифф  сгреб  деньги  и  сунул  их  в  ящик  стола  с
сигаретами. - Вы сами знаете!
     - Надеюсь, - ответил Билли. - А теперь расскажите мне  о  цыганах.  -
Теперь говорить было легко: куда труднее давались подходы к теме.
     Цыгане прибыли в Бангор 10 июня. В контору Биффа пришли Сэмюэл  Лемке
и Ричард Кросскилл после звонка мистеру Парсонсу и шефу  полиции  Бангора.
Речь  шла  о  кратковременной  аренде  площади  с  возможным   продлением.
Кросскилл подписал договор как доверенное лицо "Корпорации Тадуз".  В  это
время молодой Лемке стоял возле двери, скрестив на груди свои  мускулистые
руки.
     - Ну и как они позолотили вашу ручку? - спросил Билли.
     - Извините, не понял? - Бифф вопросительно поднял брови.
     - Ну как же? От меня пару сотен, возможно, от моей супруги и друзей -
еще сотенку через агента Бартона, который побывал  здесь.  Да  дело  не  в
этом. Я просто хотел спросить - сколько цыгане дали вам на лапу.  Так  уж,
начистоту, Бифф, - ни с того, ни с сего хорошо руки погрел, верно, Бифф?
     Некоторое время Бифф молчал. Потом, не отвечая  на  вопрос,  закончил
свою историю.
     Кросскилл  явился   снова,   чтобы   закрыть   договор.   Он   прибыл
тринадцатого, а тут как раз позвонили из  полиции  и  от  Парсонса.  Пошли
жалобы от местных жителей. Шеф полиции решил, что пора  цыганам  убираться
подальше. Парсонс хотел того же, но не прочь был позволить задержаться  на
денек-другой, если бы они повысили плату, скажем, долларов  до  пятидесяти
за ночлег.
     Кросскилл выслушал все это, покачал головой  и  ушел,  не  сказав  ни
слова. Бифф в полдень вдруг  решил  заглянуть  на  площадку  у  сгоревшего
сарая. Подъехал как раз в тот момент, когда цыганский караван отправился в
путь.
     - Знаю только, что они направились к мосту  Чемберлена.  Вот  и  все.
Почему бы и вам не отправиться в путь, Билл? Честно говоря, вы  выглядите,
как реклама отпуска в Биафре. У меня прямо мурашки по спине  бегут,  когда
смотрю на вас.
     Билли еще  держал  сигарету  в  пальцах,  ограничившись  всего  одной
затяжкой. Теперь он наклонился и загасил ее о  бронзовое  дерьмо.  Тлеющие
крошки посыпались на стол.
     - Честно говоря, - сказал он Биффу,  -  я  то  же  самое  чувствую  в
отношении вас.
     Ярость овладела им, и он  торопливо  покинул  контору  Биффа  Куигли,
чтобы не натворить чего-нибудь необдуманного. Вместо него могли заговорить
его руки.
     Было  двадцать  четвертое  июня.  Цыгане  покинули  Бангор  по  мосту
Чемберлена тринадцатого  числа.  Он  отставал  на  одиннадцать  дней.  Все
ближе... ближе, но еще далеко.
     Он обнаружил, что шоссе номер 15, начинающееся  с  моста,  называлось
также Бир Харбор Роуд. Не исключено, что  предстояло  отправляться  в  Бар
Харбор. По пути  он  решил  больше  не  общаться  с  агентами  по  продаже
недвижимости и не останавливаться  в  отелях  первого  класса.  Если  люди
Бартона его опережали, Кирк мог нанять еще больше сыщиков на его розыски.
     Цыгане тринадцатого числа проехали сорок четыре мили до Элсуорта. Там
им разрешили расположиться у выставочной территории. Потом  они  пересекли
реку Пенобскот и направились в Бакспорт, где пробыли еще три  дня,  прежде
чем продолжить путь вдоль побережья.
     Все это Билли узнал двадцать пятого июня. Цыгане покинули Бакспорт во
второй половине дня 19 июня.
     Теперь он отставал от них всего на неделю.
     Обстановка в  Бар  Харборе  была  действительно  сумасшедшей,  как  и
говорила ему официантка. Она сказала,  что  главное  зрелище  в  городе  -
уличный карнавал. Все прибрежные города примерно одинаковы, но Бар  Харбор
их возглавляет.  Вспомнил,  как  официантка  говорила  ему,  что,  бывало,
проводила там время в июле-августе, но теперь старовата  стала  для  таких
прогулок.
     "Я тоже староват стал для таких городов", подумал Билли. Он сидел  на
скамейке в парке. На нем были хлопчатобумажные штаны, рубашка с  короткими
рукавами и с надписью: У БАНГОРА ЕСТЬ ДУША, и  спортивный  плащ,  вешалкой
которому служили его костлявые плечи. Он ел  мороженое,  привлекая  немало
любопытных взглядов.
     Билли устал. Его тревожило то, что теперь он всегда  чувствовал  себя
усталым, если только не испытывал ярости. Утром, когда припарковал машину,
вышел и начал показывать фотографии, испытал вдруг опять кошмарное чувство
д_е_ж_а_в_ю_, обнаружив, что штаны снова сползают с бедер.  "Извините",  -
подумал  он,  -  "с  отсутствующих  бедер".  То  были  вельветовые  брюки,
купленные им в магазине военно-морской одежды в Роклэнде. В пояснице брюки
имели размер двадцать восемь дюймов. Продавец нервозно  заметил  ему,  что
брюки все же великоваты для него, поскольку размер его талии скорее как  у
мальчика. Однако длина брюк сохранялась все той же - тридцать  два  дюйма.
Для мальчиков таких длинных брюк не шьют.
     Теперь он ел фисташковое мороженое, надеясь,  что  оно  прибавит  ему
сил.
     Билли пытался понять, почему этот маленький  очаровательный  городок,
где так трудно припарковать машину и так тесно на тротуарах, вызывал в нем
гнетущее чувство. Олд Оркард  был  вульгарен,  но  его  вульгарность  была
прямолинейна и открыта. Там ты знал, что призы в тирах  -  надувательство,
сувениры разваливаются в руках, едва отойдешь на несколько шагов. Придется
возвращаться к торговцу и спорить с ним, пока  не  вернет  деньги.  В  Олд
Оркарде многие женщины были староваты и почти все - толстые. Некоторые  из
них носили до неприличия маленькие  бикини,  но  большинство  -  купальные
костюмы 50-х годов. Когда они  проплывали  мимо  тебя,  раскачивая  своими
телесами, на ум приходили образы подводных лодок, плывущих  под  громадным
давлением на большой глубине. Лопнет  обшивка  такой  мадам,  и  весь  жир
попрет наружу.
     В воздухе витали ароматы пиццы, мороженого, жареного лука.  Время  от
времени видишь блюющего мальчишку,  который  слишком  долго  находился  на
карусели. Большинство медленно  двигавшихся  машин  в  Олд  Оркарде,  были
старыми,  подернутыми  снизу  ржавчиной,  и  слишком  большими.  У  многих
подтекало масло.
     Олд Оркард был вульгарен, но при этом  было  что-то  невинное  в  его
откровенности. Вот этого и не хватало Бар Харбору.
     Многое здесь  было  прямой  противоположностью  Олд  Оркарду,  словно
проходишь сквозь зеркало. Мало видно  старых  женщин  и  совсем  не  видно
толстых. Мало кто из женщин  гуляет  в  купальных  костюмах.  Похоже,  что
униформой Бар Харбора были теннисные костюмчики,  белые  туфли,  поблекшие
джинсы, рубашки-регби или матроски. Билли  увидел  совсем  немного  старых
автомобилей и еще меньше машин американских марок. Большинство -  "саабы",
"вольво", "датсуны", "БМВ", "хонды". И на всех  -  непременно  наклейки  с
дурацкими надписями. Были здесь и велосипедисты, лавировавшие среди  толпы
прохожих и машин на дорогих десятискоростных велосипедах. Как правило, они
носили поляризованные темные очки и козырьки от солнца. В  ушах  маленькие
наушники: с отсутствующими улыбками  эти  создания  слушали  кассеты  Сони
Уокмена. В гавани виднелся лес мачт, правда, не очень  густой,  окрашенный
не в тусклые тона рыбацких лодок, а сверкавший белизной яхт, которые после
празднования Дня Труда отправлялись в сухие доки.
     Публика, слоняющаяся по  Бар  Харбору,  была,  в  основном,  молодая,
сообразительная, модно либеральная и богатая. Ночи напролет они  проводили
на гулянках и вечеринках. Билли кое-как доехал до мотеля "Френчмен Бэй"  и
до рассвета пролежал, слушая разноголосицу рока, доносившуюся из шести,  а
может быть, и восьми баров.  В  местной  газете  сводки  об  автомобильных
авариях и нарушениях правил были впечатляющими и немного удручающими.
     Билли подумал: "Хочешь знать, почему это место и эти люди  производят
на тебя удручающее впечатление? Я скажу тебе.  Они  учатся  жить  а  таких
городках, как Фэйрвью, вот почему. Закончат учебу,  женятся  на  девушках,
которые завершают их любовные приключения, и  осядут  на  лантерн  драйвах
Америки. Там они будут надевать красные брюки, чтобы поиграть в  гольф,  и
каждый канун Нового Года станет для них возможностью полапать чужих жен".
     - Да, это удручает, - пробормотал  он,  и  проходившая  мимо  пара  с
удивлением обернулась на него.
     "Они все еще здесь".
     Да,  они  еще  находились   где-то   тут.   Мысль   оказалась   столь
естественной, что он не удивился и особенно не возбудился. Он отставал  от
них на неделю. Теперь они могли  находиться  в  Маритаймсе  или  двигаться
дальше вдоль побережья. Их прежний распорядок предполагал, что  к  данному
моменту они уже уехали. Бар Харбор, разумеется,  был  неподходящим  местом
для пестрой толпы цыган, поскольку здесь даже сувенирные  лавки  выглядели
дорогими.
     Все верно. Кроме одного: они все еще находились здесь, и он это знал.
     - Чую тебя, старик, - прошептал он.
     "Конечно же чуешь. Ты теперь должен их чуять".
     Мысль на миг встревожила  его.  Он  встал,  выбросил  остаток  своего
мороженого в мусорную корзину и отправился обратно к продавцу  мороженого.
Тот не слишком обрадовался, увидев, что Билли направляется к нему.
     - Не могли бы вы мне помочь? - сказал Билли.
     - Нет, уважаемый. Не думаю,  -  ответил  торговец,  и  Билли  заметил
отвращение в его взгляде.
     - Вас  это  может  удивить.  -  Билли  ощутил  полное  спокойствие  и
предрешенность. Не "дежа вю", а именно предрешенность. Продавец мороженого
хотел отвернуться, но Билли удержал его  взглядом.  Он  обнаружил  в  себе
такую  способность,   словно   сам   начал   обретать   сверхъестественные
способности.  Он  извлек  фотографии,  которые  уже  успели   помяться   и
запачкаться и разложил их, как карты, на прилавке будки мороженщика.
     Продавец посмотрел на них, и Билли не  удивился,  что  тот  их  сразу
узнал. Удовольствия от этого не  было  -  только  смутный  страх,  который
испытываешь, когда местный наркоз начинает проходить. В воздухе  отчетливо
пахло морской солью, и чайки кричали над гаванью.
     - Вот этот тип, - сказал продавец мороженого, зачарованно уставившись
на снимок Тадуза Лемке. Этот... - ну и кошмар.
     - Они еще здесь?
     - Здесь, - ответил продавец. - Думаю, что тут еще. Менты вытолкали их
из города на второй же день, но им удалось арендовать место  у  фермера  в
Текноре. Это недалеко отсюда. Полицейские к ним прицепились из-за какой-то
ерунды: разбитые задние фары и прочее. Они намек, видать, поняли.
     - Благодарю вас. - Билли собрал фотографии.
     - Еще мороженого хотите?
     - Нет, спасибо. - Теперь страх стал  вполне  осознанным,  но  он  был
смешан с гневом, став обычным его настроением.
     - Ну, тогда, может, пойдете своей  дорогой,  мистер?  Вы  бизнесу  не
способствуете.
     - Да, полагаю, что не способствую.
     Билли направился к своей машине. Усталость покинула его.
     В тот вечер, в четверть десятого, Билли припарковал машину на обочине
шоссе 37-а, которое уходило к северо-западу от Бар Харбора. Он оказался на
вершине холма. Морской бриз  шевелил  его  волосы,  одежда  развевалась  и
хлопала на ветру. Откуда-то сзади, издалека, доносились слабые звуки рока,
открывавшие очередную вечеринку в Бар Харборе.
     Внизу справа  он  увидел  большой  костер,  окруженный  автомашинами,
фургонами, трейлерами. На фоне костра мелькали  силуэты  фигур,  слышались
звуки разговоров, смех.
     Он их догнал.
     "Старик там ждет тебя, Билли. Он знает, что ты здесь".
     Да. Да, конечно. Старик смог бы всю эту компанию  отправить  на  край
света, если бы пожелал. Но в этом для  него  было  мало  удовольствия.  Он
заманил Билли именно сюда. Именно этого он захотел.
     Страх. Он, как струи дыма, блуждал по  пустотам  его  тела,  и  таких
пустот, казалось ему, становилось в нем все больше. Но и ярость  жила  там
тоже.
     "Я этого хотел и, возможно, стану для него сюрпризом. Он  ожидает  от
меня страха - наверняка. Злость - вот, что может стать сюрпризом".
     Билли на мгновение обернулся и посмотрел на свой автомобиль,  покачал
головой. Потом начал спускаться вниз по травяному склону к табору.



                         19. В ЦЫГАНСКОМ ТАБОРЕ 

     Он остановился за фургоном с изображением женщины и единорога -  одна
из множества теней,  трепещущих  от  отблеска  костра.  Прислушался  к  их
негромкому разговору, к взрывам смеха, к потрескиванию дров в костре.
     "Туда я выйти не могу", настаивал его рассудок. В этой  настойчивости
был страх, смешанный  со  стыдом.  Нет,  он  больше  не  желал  входить  в
концентрические круги их костра, вторгаться в их разговоры и личные  дела.
Ведь, в конце концов, он был виновником. Он...
     И вдруг представил себе  лицо  Линды,  услышал  ее  голос,  умоляющий
вернуться домой, ее плач по телефону.
     Он был виновником, верно. Но не он один.
     Вновь пробудилась  ярость.  Билли  попытался  прогнать  это  чувство,
заглушить его, превратить во что-то  более  конструктивное  -  "достаточно
элементарной суровости" - подумал он. Он вышел в промежуток между фургоном
и универсалом, его туфли зашуршали по сухой траве, и  направился  прямо  к
ним.
     Там, действительно, были концентрические круги: сначала машины, потом
круг людей, сидящих вокруг  костра,  который  горел  в  обложенном  кругом
камней углублении. Неподалеку в землю была воткнута срубленная  ветка,  на
ней прикреплен желтый лист бумаги. Билли предположил, что  это  разрешение
разводить костер.
     Те, что помоложе, сидели на траве или на  надувных  матрасиках.  Люди
постарше сидели на алюминиевых раскладных стульях,  оплетенных  пластиком.
Билли увидел старую женщину в шезлонге, обложенную подушками  и  прикрытую
одеялом. Она курила самокрутку.
     Три собаки, находившиеся по ту сторону костра,  принялись  лаять  без
особого энтузиазма. Один из молодых  цыган  резко  оглянулся  и  распахнул
жилетку, обнажив никелированную рукоятку револьвера в кобуре под мышкой.
     - Энкельт! - резко сказал мужчина постарше, положив  ладонь  на  руку
молодого цыгана.
     - Болде хар?
     - Жуст дот - хан оч Тадуз!
     Молодой парень посмотрел в  сторону  Билли  Халлека,  который  теперь
стоял среди них, совершенно неуместный в своем мешковатом спортивном плаще
и городских туфлях. На лице цыгана отобразился не страх, но удивление и  -
Билли готов был поклясться в этом - сочувствие. Парень поднялся  и  быстро
удалился, лягнув по пути пса и прикрикнув: "Энкельт!" Пес  вякнул,  и  все
три собаки разом умолкли.
     "Пошел за стариком", подумал Билли.
     Он окинул взглядом всю компанию. Разговоры прекратились, все смотрели
на него своими черными цыганскими глазами. "Вот так себя чувствуешь, когда
на суде с тебя спадают штаны", подумал он,  но  на  самом  деле  все  было
совсем не так. Теперь,  когда  он  оказался  перед  ними,  сложные  эмоции
исчезли. Остались лишь страх и гнев, но и то, и другое  лишено  остроты  -
спрятавшейся в глубине разума.
     "И вот еще что: они вовсе не удивлены видеть тебя здесь... они совсем
не поражаются твоему виду".
     Значит, все было правдой. Никакая там не  психологическая  анорексия,
никакая не  экзотическая  форма  рака.  Билли  подумал,  что  даже  Майкла
Хаустона убедили бы эти темные глаза. Они  знали,  что  с  ним  случилось.
Знали, почему это произошло. И знали, чем это закончится.
     Они смотрели друг на друга -  цыгане  и  тощий  человек  из  Фэйрвью,
Коннектикут. И вдруг без всякой причины Билли начал улыбаться.
     Старуха, обложенная подушками охнула и сделала в  его  сторону  жест,
отгоняющий нечистую силу.
     Послышались приближающиеся  шаги,  голос  молодой  женщины  заговорил
торопливо и сердито:
     - Вад са хан! Оч плоцлигг браст хан дыббук. Папа! Алсклинг грат инте!
Сналла дыббук! Та миг мамма!
     Тадуз Лемке, в ночной рубашке, спускавшейся до его  костлявых  колен,
босой, вышел в  свет  костра.  Рядом  с  ним,  в  хлопчатобумажной  ночной
рубашке, обволакивающей ее соблазнительные бедра, была Джина.
     - Та миг мамма! Та миг... - Она выхватила взглядом Билли, стоявшего в
середине круга в мешковатом плаще и несоразмерных штанах. Вскинула руку  в
его направлении и вновь обратилась к старику, словно собираясь напасть  на
него. Остальные в  бесстрастном  молчании  наблюдали  за  происходящим.  В
костре громко треснуло полено, рассыпав золотой фонтан искр.
     - Та миг мамма! Ва дыббук! Та миг инте тилль мормор! Ордо! Ву дерлак!
     - Са хон лагг, Джина, - ответил старик. Его голос  и  выражение  лица
были безмятежными. Одна корявая  рука  потянулась  и  погладила  роскошные
волны ее черных волос, ниспадавших до  талии.  Пока  что  он  ни  разу  не
взглянул на Билли. - Ви ска станна.
     На миг она сникла, и несмотря на  ее  соблазнительную  фигуру,  Билли
показалось, что перед ним совсем юная девочка. Затем она обернулась  снова
к нему с пылающим взглядом, словно подлили горючего в затухавший костер.
     - Вы не понимаете нашего линго, мистер?! -  крикнула  она  ему.  -  Я
говорю моему старому папе, что убили мою старую маму!  Я  говорю,  что  вы
демон, и нам следует убить вас!
     Старик положил ладонь на ее руку. Она  стряхнула  ее  и  бросилась  к
Билли, едва не ступив босой ногой в костер. Волосы развевались позади нее.
     - Джина, ферклиген глад!  -  крикнул  кто-то  встревожено,  но  никто
больше не издал ни звука. Ничуть не изменилось безмятежное выражение  лица
старика: он смотрел, как Джина  приближается  к  Билли,  словно  родитель,
наблюдающий за резвым ребенком.
     Она плюнула ему в лицо громадным плевком, - видно, ее рот  был  полон
слюны. Билли ощутил ее слюну даже у себя во рту. На вкус напоминало слезы.
Она посмотрела на него в упор своими огромными глазами, и несмотря на  все
происшедшее, на все, что он утратил, Билли осознал, как хочет  ее.  И  она
это поняла - в черноте ее глаз горела ненависть.
     - Если это может вернуть ее, плюй на меня, пока я не утону в плевках,
- сказал он. Голос его на удивление прозвучал ясно и мужественно. -  Но  я
не дыббук, не демон, не чудовище. То, что вы видите... - он поднял руки, и
костер на миг просветил его одежду насквозь, сделав  похожим  на  иссохшую
белую летучую мышь... - это то, что я и есть.
     На мгновение лицо ее  отразило  нерешительность,  почти  страх.  Хотя
слюна все еще стекала по его лицу, выражение ненависти покинуло ее  глаза,
и Билли мысленно поблагодарил за это.
     - Джина! - Это Сэмюэл Лемке,  жонглер.  Он  появился  возле  старика,
застегивая пояс своих брюк. На нем была рубашка  с  короткими  рукавами  и
портретом Брюса Спрингстина. - Энкельт мен тиллраклигг!
     - Ты, ублюдочный убийца, - сказала она Билли и  пошла  обратно.  Брат
попытался обнять ее, но она оттолкнула его руку и исчезла во мраке. Старик
обернулся ей вслед и только тогда наконец посмотрел на Билли Халлека.
     Некоторое время Билли  не  мог  отвести  взгляда  от  отвратной  дыры
посредине лица Лемке, затем его  взгляд  остановился  на  глазах  старика.
Глаза древности? Кажется, так он их оценил? Они  оказались  чем-то  более,
нежели древность, и... чего-то в  них  не  хватало.  Билли  увидел  в  них
пустоту. Пустота  была  их  сущностью.  Не  поверхностный  отблеск  мысли,
подобно отражению луны на темной водной глади. Пустота, столь же  глубокая
и полная, как пространства между галактиками.
     Лемке указал кривым пальцем на Билли, и тот, как в полусне,  медленно
направился, огибая костер, к старику в темно-серой ночной рубашке.
     - Ты знаешь ромалэ? - спросил Лемке, когда  Билли  остановился  прямо
перед  ним.  Голос  его  звучал  интимно  и  тихо,  но  слышен  был  всему
молчаливому табору. Тишину нарушало лишь потрескивание костра.
     Билли покачал головой.
     - Ромалэ - это ром. На роме  таких,  как  ты,  мы  называем  скуммаде
игеном, что означает "белый человек из города".
     Он улыбнулся, обнажив гнилые,  потемневшие  от  табака  зубы.  Темная
дыра, где прежде был нос, растянулась.
     - Еще это означает "глупый подонок". - Теперь  его  глаза  освободили
Билли. Лемке, похоже, потерял к нему интерес.  -  А  теперь  уходи,  белый
человек из города. Тебе нечего делать у нас, и  нам  с  тобой  нечего  тут
делать. Если и было дело, то оно закончено. Возвращайся в свой город.
     Старик отвернулся от него.
     Какое-то время Билли стоял, разинув рот, смутно понимая,  что  старик
загипнотизировал его, сделав это так  же  легко,  как  фермер,  усыпляющий
курицу, сунув ее голову под крыло.
     "И это ВСЕ?!" - внезапно завопила часть его сознания. "Вся эта гонка,
хождения, расспросы, кошмарные сны, все эти дни и ночи -  и  это  все?  Ты
будешь стоять так, не говоря ни слова? Позволишь его называть себя  глупым
подонком уйти спать?"
     - Нет, это не все! - громко и грубо сказал Билли.
     Кто-то удивленно  и  шумно  вздохнул.  Сэмюэл  Лемке,  который  повел
старика под руку к одному из фургонов, вздрогнув, обернулся. Спустя момент
и старый Лемке повернулся к нему. На лице его было усталое любопытство.  И
на миг при свете костра Билли показалось, что  Тадуз  Лемке  по-настоящему
изумлен.
     Молодой цыган с револьвером сунул руку за пазуху.
     - Она очень красивая, - сказал Билли. - Джина.
     - Заткнись, белый человек из города, - сказал Сэмюэл Лемке.  -  Я  не
желаю слышать имя моей сестры из твоих уст.
     Билли проигнорировал его. Он смотрел на Лемке.
     - Она твоя внучка? Правнучка?
     Старик посмотрел на него изучающим взглядом, будто  решая,  есть  тут
что-то, или же просто ветер прошумел над  пустынным  местом.  Потом  снова
отвернулся.
     - А может, задержишься на минуту, пока я напишу адрес моей дочки?!  -
Билли повысил голос. Не было нужды повышать его сильно, чтобы придать  ему
сурово повелительный тон, отработанный на многих судебных процессах. - Она
не так прекрасна, как твоя Джина, но мы считаем, что она прелестна.  Может
быть, они начнут переписываться на тему несправедливостей. Что скажешь  на
это, Лемке?! Смогут они потолковать на такую тому после того, как  я  буду
так же мертв, как твоя дочь? Кто сможет разобраться, в чем на  самом  деле
кроется несправедливость? Дети? Внуки? Минуточку!  Я  напишу  адрес.  Одну
секунду. Я напишу его на обратной стороне твоей фотографии, которая у меня
имеется. Если они не смогут разобраться, может, встретятся когда-нибудь  и
пристрелят  друг  друга,  а  потом  уж  их  детишки  попробуют   во   всем
разобраться. Что думаешь на  этот  счет,  старик?  Видишь  в  этом  больше
смысла, чем в нынешнем дерьме?
     Сэмюэл положил руку на плечо Лемке. Тот стряхнул ее коротким жестом и
медленно направился к Билли. Теперь глаза старика были  наполнены  слезами
ярости. Узловатые пальцы сжимались и разжимались. Все прочие  наблюдали  в
гробовом молчании и страхе.
     - Ты переехал мою дочь на дороге,  белый  человек,  -  сказал  он.  -
Задавил мою дочь и... набрался такой... такой боржале рулла явиться сюда и
говорить свои слова в мои уши. Эй, я знаю, кто и что это сделал. Об этом я
позаботился. Мы обычно поворачиваем и уезжаем из города. Да, обычно так  и
получается. Но иногда мы добиваемся правосудия. -  Старик  поднял  корявую
ладонь к глазам Билли и резко стиснул ее  в  кулак.  Спустя  мгновение  из
кулака засочилась кровь. Толпа вдруг забормотала, загудела - не от  страха
или удивления, а в знак одобрения. - Правосудие рома, скуммаде  игеном.  О
двух других я уже позаботился. Судья - он  выбросился  из  окна  две  ночи
назад. Он... - Тадуз Лемке щелкнул пальцами  и  дунул  на  верхний  сустав
большого пальца, как на одуванчик.
     - Что, мистер Лемке, - это вернет назад  твою  дочь?  Она  вернулась,
когда Кэри Россингтон упал из окна в Миннесоте?
     Губы Лемке искривились.
     - Она мне назад не  нужна.  Правосудие  мертвых  не  оживляет,  белый
человек. Правосудие есть правосудие. Тебе лучше убраться  отсюда,  пока  я
еще что-нибудь с тобой не сделал. Думаешь, я не знаю, чем ты и  твоя  жена
занимались? Думаешь, я не вижу? Я вижу. Спроси любого из них.  Сто  лет  я
уже вижу все.
     Послышался возрастающий шум в толпе табора.
     - А мне наплевать, сколько времени ты видишь все, - сказал Билли.  Он
протянул руку и взял старика  за  плечо  продуманным  жестом.  Послышалось
гневное мычание толпы. Сэмюэл Лемке торопливо пошел к  нему.  Тадуз  Лемке
повернул голову и коротко сказал что-то на роме. Молодой цыган остановился
в  нерешительности.  На  лицах   многих   отразилось   то   же   выражение
нерешительности, но Билли этого не  увидел.  Он  видел  только  Лемке.  Он
наклонялся к нему ближе и ближе, пока его собственный нос едва не коснулся
кошмарной сморщенной, губкообразной впадины на лице старика.
     - Подавись ты своим сраным правосудием, -  сказал  он.  -  Ты  в  нем
понимаешь столько же, сколько я в реактивных двигателях. Сними с меня это.
     Глаза Лемке уставились в глаза Билли - этой ужасающей пустотой.
     - Убери руку, а то я сделаю еще  хуже,  -  спокойно  произнес  он.  -
Настолько хуже, что ты сочтешь за благословение то, что я с тобой делал до
сих пор.
     На лице  Билли  вдруг  появилась  улыбка  -  жуткая  улыбка  скелета,
полумесяц, положенный на спину.
     - Ну, давай, действуй, - сказал он. - Попытайся. Но ты сам понимаешь:
я знаю, что не сможешь.
     Старик безмолвно смотрел на него.
     - Потому что я сам себе помог, - сказал Билли. - Они были правы.  Это
- партнерство, разве не так? Партнерство проклявшего и  проклятого.  Мы  с
тобой вместе замешаны во всем. Хопли, Россингтон, ты и я. Но я  признаюсь,
дед. Моя жена мне сдрачивала в моем богатом автомобиле. Все так.  Но  твоя
дочь вылезла между двух машин посреди квартала, как будто ворон считала. И
это тоже правда. Если бы она шла по положенному переходу,  была  бы  жива.
Ошибка с обоих сторон. Но она умерла, и я не могу вернуть назад время. Так
что  одно  другое   уравновешивает.   Не   лучшим   образом,   но   как-то
уравновешивает. В Лас-Вегасе, старик, это называют  "толчок  судьбы".  Вот
тут и случился толчок. И давай на этом прекратим.
     Страх возник в глазах Лемке, когда Билли начал улыбаться,  но  теперь
он вновь сменился злобой, непоколебимой мощной злобой.
     - Никогда не сниму этого, белый человек из  города,  -  сказал  Тадуз
Лемке. - Умру с этим проклятием на губах.
     Билли медленно наклонился еще, коснулся лбом лба Лемке, ощутил  запах
старика: запах чердачной паутины, табака и отдаленно - мочи.
     - Ну, так и сделай все хуже. Валяй!  Делай,  как  сделал  со  мной  в
первый раз, - благослови.
     Лемке некоторое время смотрел на него, и  вдруг  Билли  почувствовал,
что теперь старик находится в ловушке. Внезапно Лемке обернулся к Сэмюэлу.
     - Энкельт ав лакан оч канске алскале! Жуст дот!
     Сэмюэл Лемке и парень с пистолетом под мышкой схватили Билли за плечи
и отбросили прочь от старика.  Грудь  Тадуза  Лемке  быстро  вздымалась  и
спадала, жиденькие волосы выглядели растрепанными.
     "Он не привык, чтобы с ним говорили в гневе. Он не привык, чтобы  его
хватали, касались".
     - Это и есть толчок, - сказал Билли, когда они оттаскивали его прочь.
- Ты меня слышишь?
     Физиономия Лемке страшно исказилась. Внезапно он  стал  выглядеть  на
все триста лет, кошмарный отщепенец прошлых веков.
     - Нет толчка! - заорал он вдруг, потрясая кулаком в сторону Билли.  -
Нет никакого толчка! Ничего нет! Ты  сдохнешь  тощим,  городской  человек!
Сдохнешь таким! - Он сложил вместе оба кулака, и Билли ощутил резкую  боль
в боках, словно эти кулаки ударили его. Некоторое время  ему  трудно  было
дышать, будто все его внутренности оказались стиснутыми. - Сдохнешь тощим!
     - Это толчок, - упрямо проговорил Билли, пытаясь Отдышаться.
     - Нет толчка! - заорал старик на  грани  визга.  Ярость  отпечаталась
узкими полосками крови на его щеках, похожими на паутину.  -  Уберите  его
отсюда!
     Его потащили прочь из круга, а Тадуз Лемке остановился и наблюдал. Он
подбоченился и лицо его приняло выражение каменной маски.
     - Прежде чем меня утащат, старик, - заорал Билли,  -  знай,  что  мое
проклятие падет на твою семью! - Несмотря  на  боль  в  боках,  голос  его
звучал мощно и в то же время спокойно, с достоинством. - Проклятие  белого
человека из города!
     Ему показалось, что глаза старика стали шире.  Заметил,  как  старуха
среди подушек снова отогнала нечистую силу.
     Двое парней, тащивших Билли, приостановились.  Сэмюэл  Лемке  коротко
захохотал.  Видимо,  насмешила  идея  того,  что  преуспевающий  юрист  из
Фэйрвью, Коннектикут,  проклял  человека,  который  был,  возможно,  самым
старым цыганом Америки. Билли над тем же посмеялся бы пару месяцев назад.
     Однако Тадуз Лемке не смеялся.
     - Думаешь, такие люди, как я, не имеют силы  наложить  проклятие?!  -
спросил Билли. Он прижал обе ладони к лицу и медленно растопырил костлявые
пальцы. Выглядел, как артист, закончивший странное представление и  ждущий
аплодисментов. - У нас есть сила. Мы умеем проклинать, когда начинаем этим
заниматься, старик. Не заставляй меня начинать.
     Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула  ночная  рубашка,
черные волосы.
     - Джина! - крикнул Сэмюэл.
     Билли увидел, как она вышла в круг света.  Увидел,  как  она  подняла
рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила  ее.  Мельком  заметил
жидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему.
     Резкая боль обожгла левую  руку,  но  тут  же  прошла.  Услышал,  как
звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазам
и вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев,  а
через ладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней.
     "Она прострелила мена из рогатки", подумал Билли. "Господи Иисусе, из
рогатки!" Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете  костра.  Она
залила рукав его спортивного плаща!
     - Энкельт! - пронзительно крикнула она. -  Убирайся  отсюда,  эйелак!
Убирайся, убийца проклятый!
     Она отбросила рогатку. Та упала возле костра - белая, как раздвоенная
грудная кость  некой  фантастической  птицы,  между  рогульками  -  черная
нашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь.
     Возле костра никто  не  шелохнулся.  Неподвижно  стояли  два  молодых
парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли.
     А боли все не было.
     Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянул окровавленную руку  к
Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против  нечистой  силы.  Билли  сжал
пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как перед тем  у
старика.
     - Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем не  пишут  в
книгах, но я говорю тебе - оно действует. Ты поверишь  этому.  Обязательно
поверишь.
     Старик закричал на роме, разразился целым  потоком  непонятных  слов.
Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору.
     "Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем..."
     Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, через  круг.  Люди
шарахались от него, падали со стульев  и  отползали  прочь.  Его  пронесли
между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звук  телевизора
с записью дружного смеха статистов.
     Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешок зерна (с
большим недовесом), и бросили. Он пролетел  и  со  стуком  упал  на  траву
позади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны  в  ладони.  Кости
внутри него, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же  подняться  и
не смог. В глазах мелькали белые вспышки. Билли застонал.
     Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня  было  совершенно
лишено  какого-либо  выражения.  Он  вынул  из  кармана  джинсов  какой-то
предмет. Билли показалось  -  что-то  вроде  палки.  Но  предмет  оказался
гораздо меньше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва.
     Он  протянул  к  молодому  цыгану  окровавленную  ладонь,   и   Лемке
остановился  в  нерешительности.  На  его  бесстрастном   лице   появилось
выражение, которое Билли  тотчас  распознал.  Знакомое  ему  выражение  по
собственной физиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх.
     Напарник что-то пробормотал ему.
     Лемке несколько мгновений  колебался,  глядя  вниз  на  Билли,  затем
сложил бритву. Он плюнул в  сторону  Билли.  Оба  повернулись  и  зашагали
прочь.
     Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясь сообразить,  что
же  произошло,  упорядочить  сумятицу  в  голове...  Бесполезно  в   такой
ситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли  пульсирующие
удары  боли.  Он  понял,  что  это  только  начало,  боль   станет   скоро
невыносимой. Если только они не вернутся и не прикончат его. Тогда  всякая
боль прекратится навсегда.
     Мысль заставила его двигаться. Он перевалился на бок, поджал колени к
впадине живота. Несколько мгновений лежал, прижавшись щекой  к  утоптанной
жесткой траве, пытался унять возникшее  головокружение  и  тошноту.  Когда
чуть полегчало, поднялся на ноги и побрел вверх по холму, туда, где  стоял
его автомобиль. Пару раз Билли упал. Во  второй  раз  решил,  что  ему  не
подняться. Однако каким-то образом снова встал: подстегнула мысль о Линде,
безмятежно спящей в своей постели. Боль  в  ладони  пульсировала  сильнее,
будто некая черная инфекция пожирала края раны, увеличивая ее,  пробираясь
дальше по руке к локтю.
     Спустя вечность он добрался до арендованного "Форда" и  начал  искать
ключи. Они оказались в левом кармане, и пришлось добывать их правой рукой.
     Когда машина завелась, некоторое время Билли приходил в  себя.  Левая
рука лежала у него на колоне, как подстреленная птица. Посмотрел  на  круг
машин у костра и вдруг в голове возникли слова некогда популярной песни  о
том, как цыганка танцевала у костра, как она была прекрасна и очаровывала.
     Он поднес ладонь к глазам и сквозь дыру в ней увидел  зеленый  огонек
на приборном щитке.
     "Была прекрасна и очаровала меня", подумал Билли  и  тронул  с  места
автомобиль. Почти абстрактно подумал  -  сможет  ли  добраться  до  мотеля
"Френчмен Бэй"?
     Каким-то образом добрался.



                                 20. 118 

     - Уильям? Что случилось?
     Голос Джинелли, невнятный спросонок, готовый к раздраженной  реплике,
теперь зазвучал резко и встревожено. Билли разыскал его домашний телефон в
своей записной книжке под записью "Три Брата".  Набрал  номер  без  особой
надежды, даже уверенный в том, что за прошедшие годы он поменялся.
     Левая ладонь, обернутая в платок, лежала на колене и  напоминала  ему
нечто вроде  радиостанции,  передающей  пятьдесят  тысяч  ватт  боли.  При
малейшем движении агонизировала вся рука. Лоб Билли покрылся потом,  перед
глазами мелькали образы распятия.
     - Прости, что звоню тебе домой, Ричард, - сказал он. - Да еще в такое
позднее время.
     - Хрен с ним. Что случилось?
     -  Ну...  прежде  всего  мне  прострелили  ладонь...  этим...  -   Он
заворочался и тотчас в руку стрельнула ошеломляющая  боль.  Билли  стиснул
зубы. - ...Шариком от подшипника.
     Молчание в трубке.
     - Понимаю, как  это  звучит,  но  все  правда.  Женщина  использовала
рогатку.
     - О, Боже! Что... - В трубке слабо послышался женский голос. Джинелли
коротко ответил ей по-итальянски и снова заговорил  в  трубку.  -  Это  не
шутка, Уильям? Какая-то сука прострелила тебе ладонь из рогатки?
     - Я бы не стал звонить людям в...  -  Он  посмотрел  на  часы,  снова
испытав волну боли в руке... - в три часа, чтобы пошутить. Я  сидел  здесь
уже часа три, пытаясь дождаться более цивилизованного часа,  но  уж  очень
больно... - Он коротко хохотнул: болезненный и беспомощный звук.  -  Очень
больно.
     - Это имеет отношение к тому разговору, когда ты Звонил?
     - Да.
     - Цыгане?
     - Да, Ричард.
     - Ах вот оно что! Ладно. Обещаю тебе одну вещь.  Больше  они  к  тебе
цепляться не будут.
     - Ричард,  я  не  могу  пойти  к  доктору  с  этим,  а  боль...  боль
невыносимая. - "Не то слово", подумал Халлек. - Не  мог  бы  прислать  мне
что-нибудь? Может, Федеральным Экспрессом? Что-нибудь болеутоляющее.
     - Где ты находишься?
     Билли некоторое время колебался. Все, кому он доверял, решили, что он
сошел с ума. Не исключено, что его жена и босс успели засечь его и в  этих
краях, и предпримут быстрые меры, чтобы вернуть Билли в штат  Коннектикут.
Выбор оказался простой и полный иронии:  либо  довериться  этому  бандиту,
промышлявшему  наркотиками,  которого  не  видел  целых  шесть  лет,  либо
полностью сдаться. Закрыв глаза, он сказал:
     - Я в Бар Харборе, штат Мэн. Мотель "Френчмен Бэй", тридцать  седьмой
номер.
     - Секундочку.
     Джинелли снова отодвинул трубку.  Билли  услышал,  как  он  заговорил
по-итальянски. Глаз не открывал. Джинелли заговорил снова:
     - Моя жена тут сейчас кое с кем связывается для меня, - сказал он.  -
Сейчас разбудим кое-каких ребят в Норуоке. Надеюсь, будешь доволен.
     - Ты настоящий джентльмен, Ричард, - сказал Билли. Слова дались ему с
трудом, пришлось  прокашляться.  Ему  стало  холодно,  а  губы  пересохли.
Попытался их облизнуть, но во рту тоже было сухо.
     - Ты лежи спокойно, мой друг, не суетись, - сказал Джинелли. В голосе
снова была тревога, озабоченность. - Ты меня слышишь? Очень спокойно лежи.
Можешь завернуться в одеяло. В тебя стреляли. Ты в шоке.
     - Да брось ты, - сказал Билли и снова усмехнулся. - Я уже два  месяца
в шоке.
     - Ты о чем это?
     - Не важно.
     - Ну, хорошо. Но нам надо потолковать, Уильям.
     - Да.
     - Я... А ну подожди минутку. - Снова разговор на итальянском.  Халлек
закрыл глаза и прислушался к толчкам боли.  -  К  тебе  придет  человек  с
болеутоляющими средствами, - сказал Джинелли. - Он...
     - Ну, зачем же, Ричард? Я только...
     - Не указывай мне, что я должен делать, Уильям.  Только  слушай.  Его
зовут Фандер. Он не врач, вернее - больше не врач. Но он осмотрит  тебя  и
решит, нужны ли тебе антибиотики помимо  болеутоляющего.  До  рассвета  он
появится, я думаю.
     - Ричард, я просто не знаю, как тебя благодарить, - сказал Билли.  По
щекам его потекли слезы, и он рассеянно утер их правой ладонью.
     - Понятно, что не знаешь, - сказал Джинелли. - Помни:  не  суетиться,
лежать спокойно.
     Фандер прибыл еще до шести утра. Это был маленький человек  с  ранней
сединой,  в  руке  сумка  сельского  врача.  Он  посмотрел  на  костлявое,
истощенное лицо Билли внимательным взглядом. Не сказав ни слова, развернул
платок на ране, и Билли пришлось  зажать  рот  правой  ладонью,  чтобы  не
вскрикнуть от боли.
     - Поднимите ее, - сказал  Фандер.  Билли  поднял  руку.  Она  заметно
опухла, кожа  натянулась  и  блестела.  Некоторое  время  Фандер  и  Билли
смотрели друг на друга сквозь дыру в ладони, окаймленную черной запекшейся
кровью. Фандер извлек из саквояжа одоскоп и просветил рану со всех сторон,
потом выключил лампочку.
     - Чисто и аккуратно, - сказал он. - От шарика  из  подшипника  меньше
шансов  на  инфекцию,  чем  от  свинцового  заряда.  -  Он  сделал  паузу,
размышляя. - Если только эта девица не  подержала  шарик  в  какой-нибудь,
м-м... гадости.
     - Утешительная идея, - пробормотал Билли.
     - Мне платят не за утешения, -  холодно  сказал  Фандер.  -  Особенно
когда поднимают среди ночи с постели. Пришлось переодеться уже в  самолете
на высоте одиннадцати тысяч футов. Так, говорите, был стальной шарик?
     - Да.
     - Тогда, видимо, ничего страшного. Шарик  в  растворе  держать  толку
мало. Сталь яд  не  удержит.  Это  не  то  что  индейцы  Дживаро,  которые
отмачивают наконечники своих стрел в яде кураре. К тому же, если это  была
неожиданная встреча, вспышка эмоций, как вы говорите, женщина и не  успела
бы покрыть шарик ядом.  Рана  заживет  без  осложнений.  -  Он  приготовил
эластичный бандаж и дезинфектант. -  Я  вам  обработаю  рану,  забинтую  и
наложу бандаж. Будет очень больно, но поверьте, еще больнее станет, если я
оставлю рану такой, как она есть.
     Он  еще  раз  оценивающе  посмотрел  на  Билли.  Это  не  был  взгляд
сострадающего врача, а скорее холодный  взгляд  врача,  делающего  аборты,
подумал Билли.
     - Эта рука будет вашей самой мелкой проблемой,  если  вы  не  начнете
хорошо питаться.
     Билли промолчал.
     Фандер еще некоторое время изучал его  взглядом,  затем  приступил  к
обработке раны. Теперь говорить стало просто невозможно:  уровень  боли  в
его фантазии возрос с пятидесяти тысяч ватт до  двухсот  пятидесяти  тысяч
одним скачком. Зажмурив глаза и стиснув зубы он ждал, когда  Кончится  эта
мука.
     Наконец все было кончено. Он сидел,  положив  забинтованную  руку  на
колено, и наблюдал, как Фандер укладывает свой саквояж.
     - Помимо всего  прочего,  -  сказал  он,  -  ваше  истощение  создаст
дополнительные проблемы.  Вам  больнее,  чем  человеку  нормального  веса.
Давать вам дарвон или дарвоцет не могу, поскольку они могут погрузить  вас
в коматозное состояние или вызвать сердечную аритмию. Сколько  вы  весите,
мистер Халлек? Сто двадцать пять?
     - Что-то вроде того, - пробормотал Билли. В ванной номера были  весы,
и он на них встал прежде,  чем  отправиться  в  цыганский  табор.  Стрелка
остановилась на 118. Вся эта беготня под палящим зноем ускорила похудание.
     Фандер неодобрительно кивнул.
     - Я дам вам сильнодействующий эмпирин. Примете только одну  таблетку.
Если за полчаса не уснете, и боль  будет  очень  беспокоить,  примете  еще
одну. И так - дня три-четыре. - Он покачал головой.  -  Пролетел  шестьсот
миль, чтобы выдать человеку  флакон  эмпирина.  Просто  невероятно.  Жизнь
полна сюрпризов. Но учитывая ваш вес, даже эмпирин может оказаться опасен.
Вам бы детский аспирин принимать.
     Фандер извлек из сумки еще один маленький флакон без надписи.
     - Ореомицин, - сказал он. - Будете принимать каждые шесть  часов.  Но
учтите, мистер Халлек,  если  начнется  расстройство  желудка,  немедленно
прекратите прием антибиотиков.  В  вашем  состоянии  расстройство  желудка
убийственнее любой инфекции.
     Он защелкнул свой саквояж и поднялся.
     - И еще один маленький совет,  который,  правда,  не  имеет  никакого
отношения к вашим приключениям в сельской  местности  Мэна.  Добудьте  как
можно скорее таблетки калия и принимайте их по две штуки  в  день  -  одну
утром, другую - перед сном. Они продаются в аптеках вместе с витаминами.
     - Зачем?
     - Если потеря веса  продолжится,  у  вас  вскоре  начнется  сердечная
аритмия. Эта аритмия  происходит  от  радикального  уменьшения  содержания
калия  в  организме.  Возможно,  это  и  убило  Карена  Карпентера.  Всего
хорошего, мистер Халлек.
     Фандер собрался. Некоторое время он  стоял  на  пороге,  глядя  в  ту
сторону, откуда в утренней тишине доносился шум океана.
     - Вам следует немедленно отменить голодовку, мистер Халлек, -  сказал
он, не оборачиваясь. - Мир, в общем-то, куча дерьма. Но он  может  быть  и
очень красивым.
     Фандер направился к голубому "шевроле" и уселся  на  заднее  сиденье.
Билли провожал его взглядом, стоя в дверях.
     -  Я  пытаюсь  избавиться  от  этой  напасти,  -  сказал   он   вслед
удаляющемуся автомобилю. - Делаю все возможное.
     Он закрыл дверь и медленно подошел к столику. Посмотрел на пузырьки с
лекарствами и подумал - как же их открыть одной рукой?



                               21. ДЖИНЕЛЛИ 

     Билли заказал в номер приличный обед. Есть совершенно не хотелось, но
он постарался съесть все без остатка. Покончив  с  едой,  рискнул  принять
сразу три таблетки эмпирина. Подумал: как-никак,  а  таблетки  ложатся  на
жаркое, сандвич с индейкой,  и  на  порядочный  ломоть  яблочного  пирога,
который, правда, скорее напоминал по вкусу асфальт.
     Таблетки подействовали. Сначала передатчик боли в руке  понизил  свою
мощность до пяти тысяч ватт, затем последовала серия кошмарных снов. Через
весь сон шла, пританцовывая, обнаженная Джина, на ней были  надеты  только
золотые серьги в виде больших колец. В следующем сне он  полз  по  длинной
дренажной трубе  к  круглому  пятну  дневного  света,  который  непонятным
образом оставался все на том же далеком расстоянии. Что-то кралось  следом
за ним, преследовало пугающее ощущение, что его настигает крыса. Но  крыса
необыкновенно большая. И  вдруг  он  выбрался  из  трубы.  Однако  ошибся,
подумав, что, наконец, спасен, потому что вылез он в вымирающий от  голода
Фэйрвью. Повсюду валялись трупы, кое-где целые груды. Ярд  Стивенс  лежал,
распластавшись, посреди городского сада, и парикмахерские ножницы  глубоко
вонзились в то, что осталось от шеи. Дочь Билли  стояла,  прислонившись  к
фонарному столбу, и представляла собой что-то вроде остова с  соединенными
суставами,  одетого  в  праздничный  красно-белый   костюмчик   мажоретки.
Невозможно было определить - мертва она, как остальные,  или  пребывает  в
коматозном состоянии. Стервятник, замахав крыльями, опустился на ее плечо.
Когти сжались, голова вытянулась вперед. Гниющим клювом птица вырвала клок
волос из ее головы. Окровавленный ошметок скальпа прилип к  корням  волос,
как земля к корню вырванного растения. Она не была мертвой - Билли услышал
ее стон, увидел, как пошевелились руки Линды.  Он  обнаружил,  что  в  его
руках рогатка, но заряжена она была  не  стальным  шариком,  а  стеклянным
грузом для бумаг, который обычно лежал на столе в холле их дома в Фэйрвью.
Внутри груза виден был какой-то  изъян,  похожий  на  черно-синюю  молнию.
Линда в детстве  часто  зачарованно  разглядывала  эту  безделушку.  Билли
выстрелил стеклянным грузом  в  птицу.  Промахнулся,  а  птица  обернулась
Тадузом Лемке. Послышались какие-то глухие удары, и  Билли  подумал,  что,
возможно, началась фатальная аритмия его сердца. "Я  никогда  не  сниму  с
тебя его, белый человек из города", сказал Лемке, и вдруг  Билли  очутился
совсем в другом месте, а глухой стук продолжался.
     Он с глупым видом осмотрелся в номере мотеля, решив,  что  это  всего
лишь очередное место действия его сна.
     - Уильям! - позвал его кто-то с другой стороны  двери.  -  Ты  здесь?
Открывай, а то я вышибу дверь, Уильям! Уильям!
     О'кей, попытался сказать он, но ему не удалось из  себя  выдавить  ни
звука. Рот пересох, губы прилипли  к  деснам.  Тем  не  менее  он  испытал
чувство огромного облегчения. Это был Джинелли.
     - Уильям! Уиль...  ах  ты,  мать  твою  так!  -  последние  слова  он
пробормотал для себя и ударил плечом в дверь.
     Билли встал, его повело, он не  смог  даже  сфокусировать  взгляд.  С
легким треском разжались губы.
     - Все в порядке, - удалось наконец вымолвить. -  Порядок,  Ричард.  Я
здесь. Я проснулся.
     Он пересек комнату и открыл дверь.
     - Господи, Уильям, я подумал, что ты...
     Джинелли прервался на полуслове и уставился на него. Его карие  глаза
становились все шире и шире. Билли подумал: "Сейчас он убежит.  Когда  так
смотришь на кого-то или что-то, непременно  убежишь,  едва  оправишься  от
шока".
     Джинелли поцеловал большой палец правой руки и перекрестился.
     - Ну, ты меня впустишь, Уильям?
     Джинелли принес лекарство получше, чем Фандер, -  виски  "Чивас".  Он
извлек бутылку из кожаного портфеля  и  немедленно  налил  в  два  бокала.
Поднял свой и коснулся краешком бокала Билли (не  бокалы,  а  обычные  для
мотелей пластмассовые стаканы).
     - За более счастливые денечки, - сказал он. - Как насчет выпить?
     - Отлично, - сказал Билли и опрокинул стакан  в  рот,  проглотив  все
одним махом. После обжигающего взрыва в желудке  пламя  быстро  перешло  в
мягкое мерцание. Он извинился и вышел в туалет. Нужды  идти  в  туалет  не
было, просто не хотел, чтобы Джинелли увидел, как он плачет.
     - Что он тебе сделал? - спросил Джинелли. - Отравил еду?
     Билли расхохотался. Впервые за долгое время смеялся так от души.  Сел
в кресло и хохотал, пока слезы снова не потекли из глаз.
     - Как я люблю тебя, Ричард, - сказал он, когда смех постепенно  сошел
на нет, перейдя на отдельные хихиканья и  хмыканья.  -  Все,  включая  мою
жену, думают, что я сошел с ума. Последний раз, когда мы с тобой виделись,
у меня было сорок фунтов лишнего веса. И вот посмотри  теперь.  Репетирую,
понимаешь,  роль  огородного  пугала  для  новой  постановки   "Волшебника
Изумрудного Города". И первое, что слышу от тебя: отравил ли он мне еду?
     Джинелли нетерпеливо отмахнулся от полуистеричного смеха, равно как и
от комплимента. Билли подумал: "Лемке и Джинелли мыслят  одинаково.  Когда
речь идет о мести и ответной мести, они теряют чувство юмора".
     - И что - отравил?
     - Думаю, что-то вроде этого.
     - Сколько ты веса потерял?
     Глаза Билли обратились к зеркалу  во  всю  стену.  Кажется,  у  Джона
Д.Макдональда он читал, что  в  современных  американских  мотелях  каждая
комната  напичкана  зеркалами,  хотя  большинство  постояльцев  -  толстые
бизнесмены, которые не проявляют интереса к лицезрению самих себя в  голом
виде. Он, правда, был в диаметрально противоположном состоянии, но  вполне
мог понять антизеркальные настроения. Подумал: все дело в его лице... нет,
не только. Размер черепа остался тем же,  только  венчал  он  столь  хилую
структуру, что напоминал перезревший большой подсолнух.
     "Я никогда не сниму с тебя его, белый человек из города", вспомнил он
слова старика.
     - Так какой вес,  Уильям?  -  переспросил  Джинелли.  Голос  его  был
спокойным, даже мягким, но  глаза  странно  и  загадочно  блестели.  Билли
никогда раньше не замечал такого блеска в глазах  других,  и  это  вызвало
некоторую нервозность.
     - Когда это началось, -  когда  я  вышел  из  здания  суда  и  старик
коснулся меня, я весил двести пятьдесят фунтов. Нынче утром  взвесился  до
обеда - было сто шестнадцать. Ну, то есть... сто тридцать четыре фунта.
     - Иисус  и  Дева  Мария,  и  Иосиф-плотник  с  Бруклинских  Высот,  -
прошептал Джинелли и снова перекрестился. - Он коснулся тебя?
     "Вот теперь он и уйдет. Ни этом месте  все  уходят",  подумал  Билли.
Мелькнула дикая мысль соврать или сымпровизировать сумасшедшую  историю  о
систематическом отравлении пищи. Но  если  когда-либо  и  было  время  для
вранья, то теперь его не имелось. Ушло такое время. Если  Джинелли  сейчас
выйдет, он выйдет с ним и проводит его хотя бы до автомобиля. Откроет  ему
дверцу и от души поблагодарит за посещение. Он отблагодарит его за то, что
Джинелли выслушал его  среди  ночи  и  отправил  к  нему  немедленно  того
странного доктора, а затем и сам  прилетел.  Но  главным  образом  горячая
благодарность была вызвана тем, что Джинелли не  убежал  после  того,  как
посмотрел на него на пороге широко раскрытыми глазами.
     "Ладно уж, выкладывай ему всю правду. Он говорит, что верит только  в
пистолеты и деньги, и, видимо, так оно и есть. Но  правду  ты  ему  скажи,
потому что это единственный способ отблагодарить такого человека".
     "Он коснулся тебя?" -  спросил  Джинелли,  и  хотя  вопрос  прозвучал
только что, время в испуганном, смятенном мозгу Билли растянулось.  Теперь
он произнес самое трудное:
     - Он не только коснулся меня, Ричард. Он наложил на меня проклятье.
     Подождал - не исчезнет ли  сумасшедшая  искорка  в  глазах  Джинелли.
Ждал, когда Джинелли посмотрит на свои часы и подцепит  рукой  чемоданчик.
"Время летит, дорогой, верно? Я бы не прочь задержаться  и  потолковать  с
тобой насчет этого проклятья, Уильям. Но,  понимаешь,  телятина  "марсала"
стынет в "Трех Братьях", и..."
     Искорка не угасла, а Джинелли не поднялся. Он положил ногу  на  ногу,
поправил складочку на брюках, вытащил пачку "Кэмела" и закурил сигарету.
     - А теперь выкладывай все, - сказал он.
     Билли Халлек рассказал Джинелли абсолютно все. Когда он  закончил,  в
пепельнице    лежали    четыре    окурка    "Кэмела".    Джинелли,     как
загипнотизированный,  смотрел  в  глаза  Билли.  Наступила  долгая  пауза.
Неловкая пауза. Билли хотелось ее нарушить, но он не знал,  как.  Кажется,
все слова исчерпал.
     - Вот это он с тобой и сделал. - Джинелли  слегка  махнул  ладонью  в
сторону Билли.
     - Да. Честно говоря, не ожидал, что ты мне поверишь.  Но  так  оно  и
есть.
     - А я верю, - сказал Джинелли слегка рассеянно.
     - Неужто? Что случилось с парнем, который верил только в пистолеты  и
деньги?
     Джинелли сначала улыбнулся, потом расхохотался.
     - Это я сказал тебе, когда ты мне позвонил последний раз?
     - Да.
     Улыбка быстро сошла с лица.
     - Есть еще одна вещь, в которую я верю, Уильям.  Я  верю  в  то,  что
вижу. Вот почему я относительно богатый человек. И вот почему я еще жив...
Большинство людей не верят в то, что видят своими глазами.
     - Не верят?
     - Нет, представь себе. Не верят, пока увиденное не совпадет с тем, во
что они верят. Вот, кстати, знаешь, что я  увидел  в  аптеке,  куда  хожу?
Буквально на прошлой неделе увидел.
     - Что?
     - Они там поставили аппарат для измерения давления крови. Иногда  они
их продают, а тут - для бесплатного пользования.  Засунул  руку  в  петлю,
нажал кнопку, петля затягивается. Ты сидишь там, размышляя  безмятежно,  а
потом  -  пожалте:  вспыхивают  красные  цифры.  Смотришь  на   указатель:
"пониженное", "повышенное", "нормальное". Усек?
     Билли кивнул.
     - О'кей. Вот стою я там и жду, когда мне принесут бутылку  лекарства,
которое моя матушка принимает от язвы. И тут заходит мужик,  ну,  так,  на
двести пятьдесят весом. Жопа - словно две собаки возятся под  одеялом.  На
носу - карта всех кабаков, где он надирался,  то  же  самое  на  остальной
роже. Из кармана торчит пачка "Мальборо". Взял пакетики поп-корна, а потом
заметил эту машинку. Сел к ней,  ну  и  машинка  ему  все  выдала:  двести
двадцать на сто тридцать. Я, знаешь, не шибко силен в медицине, Уильям, но
знаю, что двести двадцать на сто тридцать это еще то давление.  Все  равно
что ходить с дулом пистолета в ухе. Верно я говорю?
     - Точно.
     - Так что же этот хмырь делает? Смотрит на меня и говорит:  "Все  эти
цифровые хреновины без  конца  ломаются".  Заплатил  за  свою  кукурузу  и
потопал. А знаешь, какая мораль у этой истории,  Уильям?  Некоторые...  да
что некоторые? - большинство не верят в то, что видят, особенно  если  это
мешает им жрать, пить, думать или верить, понял? Я вот, к примеру, в  Бога
не верю. Но если увижу его, поверю, как пить дать.  И  не  буду  ходить  и
говорить, что, дескать, Иисус - это особые  эффекты.  Определение  полного
мудака, я считаю, это когда кто-то не верит в то, что видит. Можешь теперь
меня цитировать.
     Билли некоторое время смотрел на него в раздумье,  потом  рассмеялся.
Спустя мгновения Джинелли присоединился.
     - В общем, когда ты ржешь, я узнаю прежнего Уильяма, - сказал  он.  -
Но вопрос теперь в том, что нам делать с этим старым засранцем?
     - Не знаю. - Билли снова коротко рассмеялся. - Но я думаю, мне что-то
предпринять нужно. Ведь я-то его тоже проклял, понимаешь.
     - Да, ты сказал. Проклятье белого хмыря из города. Если  учесть,  что
все эти белые хмыри из всех городов натворили за последние пару сотен лет,
серьезная штука... - Джинелли сделал паузу, закуривая очередную  сигарету.
Пустив облачко дыма, он вдруг сказал: - А я могу его крепко скрутить.
     - Да нет, это... - начал было Билли и тут же закрыл  рот.  Представил
себе Джинелли, подошедшего  к  старику  и  бьющего  ему  в  глаз.  Тут  же
сообразил, что Джинелли имел в виду нечто куда  более  серьезное.  -  Нет,
тебе не удастся, - заключил он.
     Джинелли то ли его не понял, то ли сделал вид.
     - Еще как могу. И, пожалуй, никто, кроме меня. Тут  я  бы  никому  не
доверил дело. Но могу сделать не хуже, чем когда мне было  всего  двадцать
лет. Для меня  это  совсем  не  бизнес.  Это  -  удовольствие,  понимаешь?
Развлечение.
     - Ну, нет, я не хочу, чтобы ты там кого-то убивал -  хоть  его,  хоть
кого-то другого, - сказал Билли. - Я серьезно...
     - А почему бы и нет? - спросил Джинелли спокойно.  Но  в  его  глазах
Билли  видел  все  те  же  сумасшедшие  искорки.  -  Ты  опасаешься  стать
соучастником убийства? Но убийства  не  будет  -  всего  лишь  самозащита.
Потому что он убивает тебя, Билли. Еще неделя, дорогой мой, и люди  сквозь
тебя начнут читать объявления, не прося  посторониться.  Ты  понял?!  Пара
недель, и ты побоишься выйти на улицу, чтоб тебя ветром не унесло!
     - Твой этот медик говорил, что я могу помереть от  сердечной  аритмии
еще до того, как меня ветром унесет. Видно, сердце-то у меня тоже теряет в
весе, как и все остальное. - Халлек сглотнул. - А знаешь, мне до  сих  пор
такое и в голову не приходило. Хм... убить? Защищаясь?
     - Вот именно. Он тебя убивает... ладно, хрен с  ним.  Ты  не  хочешь,
чтобы я его пришил. Я его  не  трону.  Идея  в  общем-то  вшивая.  Она  не
решит...
     Билли кивнул головой. Ему пришла в голову та же мысль. "Сними с  меня
это", сказал он Лемке. Даже белые люди из  города  понимали,  о  чем  идет
речь, что нужно предпринять. Если Лемке умрет,  проклятье  просто-напросто
исчезнет.
     - Проблема в том, что назад удара не вернешь,  -  сказал  Джинелли  в
раздумье.
     - Не вернешь, - согласился Билли.
     Джинелли загасил окурок и поднялся.
     - Мне надо крепко подумать,  Уильям.  Очень  крепко...  И  мне  нужен
хороший  отдых  для  мозгов.  Знаешь,  когда  в  башке  такая  путаница  и
расстройство, ни до чего дельного не докумекаешь.  А  когда  я  смотрю  на
тебя, мне охота немедленно взять большую пробку и  заткнуть  дыру  в  носу
тому засранцу.
     Билли тоже встал, но чуть не  свалился  при  этом,  Джинелли  вовремя
поддержал его. Тот ухватился за него здоровой рукой. Не помнил, когда  еще
в жизни так хватался за мужчину.
     - Спасибо тебе, дорогой, за то, что посетил меня, - сказал Билли. - И
за то, что поверил.
     - Ты славный парень,  -  сказал  Джинелли,  отпуская  его.  -  Попал,
конечно, в скверную ситуацию, но, может,  нам  удастся  тебя  вытянуть.  В
любом случае эту старую гадину мы обложим. Я  сейчас  выйду  и  прогуляюсь
пару часиков, Билли. Надо мозги прочистить  и  продумать  кое-какие  идеи.
Кроме того, мне нужно кое-куда позвонить в город.
     - Насчет чего?
     - Потом скажу. Прежде всего мне надо подумать. Не пропадешь тут?
     - Все в порядке.
     - Ты ложись-ка. А то лицо совсем белое стало.
     - Хорошо. - Его тут  же  начало  клонить  в  сон.  Хотелось  спать  и
отдохнуть, потому что чувствовал себя смертельно усталым.
     - Кстати, девка, которая в тебя стрельнула, - ничего так?
     - Потрясающая.
     - Даже так? - В глазах  Джинелли  с  новой  силой  вспыхнул  странный
огонек. Это вызвало у Билли тревогу.
     - Хороша...
     - Ложись, Билли. Поспи. Я приду попозже. Ничего, если я ключ возьму?
     - О чем речь...
     Джинелли вышел.  Билли  лег  в  постель  и  аккуратно  положил  рядом
перевязанную руку, понимая, что, если повернется во сне и надавит на  нее,
проснется от боли.
     "Может быть, это его хохма", подумал Билли. "Может  быть,  он  сейчас
звонит Хейди. А когда я проснусь, у подножия постели будут сидеть  люди  с
большими сетчатыми ловушками. Они, наверно..."
     Он быстро заснул и ни разу не потревожил больную руку.
     На сей раз не было страшных снов.
     Когда проснулся, людей с  сетчатыми  ловушками  в  комнате  не  было.
Напротив  него  в  кресле  сидел  Джинелли  и  читал  книжку  "Это   дикое
похищение", попивая пиво из жестянки. За окном была темень.
     На телевизоре стояли еще четыре банки. Билли облизнул губы.
     - Мне бы тоже баночку, - проскрипел он.
     Джинелли посмотрел на него.
     - Ага! Рип ван Винкль вернулся к жизни. О  чем  речь!  Сейчас  открою
тебе одну.
     Он поднес Билли банку пива, и тот выпил ее всю единым махом. Хорошее,
прохладное пиво. Потом ссыпал в  пепельницу  содержимое  флакона  эмпирина
(подумал: пепельниц в мотелях куда меньше, чем зеркал, но все же хватает).
Выудил одну таблетку и запил ее пивом.
     - Как рука? - спросил Джинелли.
     - Получше. - Отчасти это было ложью. Рука сильно болела. Но с  другой
стороны, это было к правдой. Потому что Джинелли все еще был  здесь  и  не
бросил его. Его присутствие действовало  лучше  всяких  эмпиринов  и  дозы
"Чиваса". Больнее всего бывало в одиночестве, только и всего. Отсюда мысли
перешли к Хейди, потому что ей бы следовало быть здесь, с ним, а не  этому
гангстеру. Увы, Хейди жила себе в Фэйрвью, упрямо отвергая истину,  потому
что копание в деталях привело бы ее к осознанию  собственной  вины.  Хейди
этого не желала. Обида запульсировала в нем  с  ударами  сердца.  Что  там
сказал Джинелли? "Мудак  -  это  тот,  кто  не  верит  тому,  что  видит?"
Попытался отбросить, заглушить обиду: все-таки жена ведь. Его жена. Делала
то, что считала полезным для него... Так ведь? Обида  ушла,  но  не  очень
далеко.
     - А что это у тебя в сумке? - спросил Билли. Сумка стояла на полу.
     - Товары, - ответил Джинелли. Он бросил последний взгляд в  книжку  и
швырнул ее в мусорную корзинку.
     - Не смог найти Луиса Лямура.
     - Что там за товары?
     - Да это так - на потом. Когда пойду  с  визитом  к  твоим  цыганским
друзьям.
     - Слушай, не будь идиотом, - встревожено сказал Билли.  -  Ты  что  -
хочешь закончить, как я?
     - Спокойно, спокойно, - сказал Джинелли. Говорил несколько удивленно,
но успокоительно. Зато безумный огонек по-прежнему  играл  в  его  глазах.
"Нет, это не мимолетная вспышка", - подумал Билли, - "кажется,  я  всерьез
проклял Тадуза Лемке". Его проклятье располагалось напротив него в дешевом
кресле мотеля, обтянутом искусственной кожей, и  потягивало  пиво  "Миллер
Лайт". С удивлением и страхом осознал еще одну вещь: возможно, Лемке знал,
как снять свое проклятье, но у Билли не было ни малейшей идеи относительно
того, как снимать проклятья белого человека из города. Джинелли нашел себе
тут развлечение. Возможно, самое классное развлечение за  последние  годы.
Что-то вроде магната на благотворительной ярмарке в городе своего детства.
Джинелли оказался другом, пусть  не  шибко  интеллектуальным,  не  слишком
близким, поскольку называл его  Уильямом,  а  не  Биллом,  или  Билли.  Он
оказался  громадным   и   исключительно   эффективным   охотничьим   псом,
освободившимся от поводка.
     - Кончай с этими успокоительными хреновинами, - сказал Билли. - Лучше
скажи, что ты намерен предпринять.
     - Никто не пострадает, - ответил Джинелли.  -  Держи  это  в  голове,
понял? Я знаю, как это важно для  тебя,  Уильям.  Ты  ведь  цепляешься  за
какие-то там принципы, которые  для  тебя  нынче,  увы,  недоступны.  А  я
займусь своим делом, поскольку для меня ты - обиженная сторона. Главное  -
никто не пострадает. Это тебя устраивает? О'кей?
     - О'кей, - сказал Билли, испытав некоторое облегчение. - Но только не
очень...
     - Ну, как сказать... Если ты не изменишь своих  намерений,  -  сказал
Джинелли.
     - Не изменю.
     - Как сказать...
     - Что там в пакете?
     - Бифштексы,  -  сказал  Джинелли  и  вытащил  один,  запакованный  в
герметический пакет фирмы Сэмпсон. - Не плохо выглядит, м-м?  Взял  четыре
штуки.
     - А зачем?
     - Давай-ка все по порядку, - сказал Джинелли.  -  Я  отсюда  пошел  в
центр города. Жуть, я тебе скажу. По тротуару пройти невозможно. На каждой
роже обязательно  очки  "Феррари",  у  каждой  бабы  на  сиськах  какие-то
аллигаторы. Публика - шваль, я тебе скажу. Дешевка.
     - Я знаю.
     - Представь себе, Уильям.  Идет  девка  с  парнем.  Так  этот  парень
засунул  руку  в  карман  ее  шортов.  Я  говорю  -  при   всей   публике,
представляешь? Щупает ее жопу! Ты понял? Будь это моя дочь, она бы никогда
на свою задницу не села бы! Я б ей врезал! Извини, дорогой, но я здесь  не
мог бы спокойно жить. Подобная обстановка? - Да пошла она на  хер!  Я  тут
позвонил кое-куда. Да! Кстати, чуть не забыл! Я звонил из  будки  напротив
аптеки, зашел туда и взял для  тебя  вот  это.  -  Он  вытащил  пузырек  с
таблетками и бросил Билли. Тот поймал здоровой рукой. Капсулы калия.
     - Спасибо тебе, Ричард, - дрогнувшим голосом сказал Билли.
     - Не за что. Прими одну. Не хватало тебе еще инфаркта в довершение ко
всему.
     -  Я  тут  попросил  кое-кого  выяснить  для  меня  некоторые   вещи.
Прогулялся в гавань, полюбовался яхтами. Знаешь, Уильям, там  есть  такие,
что потянут на двадцать...  даже  на  сорок  миллионов  долларов.  Фрегаты
прямо! В кораблях я не разбираюсь, но смотреть на них мне нравится. Они...
- Джинелли вдруг замолчал и в раздумье уставился на Билли. - Слушай, а там
эти парни в темных очках случайно не промышляют наркотиками?
     - Хм... вообще-то я читал как-то в "Таймс" прошлой  зимой,  что  один
ловец лобстеров обнаружил тут возле островков двадцать мешков товара - они
плавали на воде. Оказалось - марихуана.
     - Ага! Ага! Я так и думал. Тут прямо  пахнет  этим  делом.  Но  какие
идиоты. На уровне любителей. Их дело доставить товар морем и  предоставить
остальное людям, которые знают,  что  надо  делать.  Из-за  таких  дураков
легавые все узнают. А  бывает,  что  вместо  пакетов  с  товаром  из  воды
вылавливают трупы. Вот такая дрянь получается.
     Билли сделал большой глоток пива и закашлялся.
     - Но это я так - к слову. А вообще-то прогулялся,  посмотрел  на  все
эти яхты. Проветрил мозги, а потом  обдумал,  что  надо  делать.  В  общих
чертах мне теперь ясно, как поступить  и  с  чего  начать.  Детали  придут
потом. Еще прогулялся по главной улице, позвонил кое-куда. Ордера на  твой
арест, Уильям, - нет. Но твоя жена и этот твой доктор подписали бумаги  на
тебя. Я даже записал. - Он вытащил из кармана  бумажку.  -  В  невменяемом
состоянии. Верно?
     Билли разинул рот и издал стон. На смену  потрясению  пришла  ярость.
Да, он предполагал, что  такое  возможно,  предполагал,  что  Хаустон  мог
предложить такой вариант, а Хейди могла бы  согласиться  Но  одно  дело  -
предполагать, а другое услышать факт, что  твоя  супруга  пошла  в  суд  и
засвидетельствовала, что ты сумасшедший и невменяемый.
     - Предала, сука, - пробормотал он.  Он  в  ярости  стиснул  кулаки  и
застонал от боли. Посмотрел на забинтованную  руку.  На  ней  обозначились
кровавые цветы.
     "Не верю, что ты мог подумать такое о  Хейди",  -  сказал  внутренний
голос.
     "Просто мой разум воспален", -  мысленно  ответил  он.  На  некоторое
время мир заволокло серой пеленой.
     Это не было обмороком, и он быстро оправился.  Джинелли  снял  бинты,
бандаж и  заново  перебинтовал  ему  руку.  Действовал  хоть  и  несколько
неуклюже, но вполне профессионально. Заканчивая перевязку, сказал:
     - Мой человек говорит, что это ничего  не  значит,  пока  ты  сам  не
вернешься в Коннектикут, Уильям.
     - Это все так, но ты представляешь себе? Моя жена...
     - Не обращай  внимания,  Уильям.  Это  не  имеет  значения.  Если  мы
разберемся как следует со старым цыганом, ты снова начнешь набирать вес, а
их суета вокруг тебя полетит в помойку. Если так дело  и  пойдет,  у  тебя
будет сколько  угодно  времени,  чтобы  разобраться  с  женой.  Может,  ей
полезно, скажем, надавать по морде. Или ты ее просто бросишь.  Все  будешь
решать сам, если мы утрясем дело  с  цыганом.  Если  не  утрясем,  значит,
помрешь. В любом случае проблема, как видишь, уладится. Так  что  чего  уж
тут расстраиваться из-за какой-то бумажки.
     Билли слегка улыбнулся побелевшими губами.
     - А из тебя получился бы  классный  юрист,  Ричард.  Ты  так  здорово
умеешь раскладывать дела в перспективе.
     - Что, правда? Ты так считаешь?
     - Да, так считаю.
     - Ну что ж, спасибо. А потом я позвонил Кирку Пеншли.
     - Ты говорил с Пеншли?!
     - Да.
     - Господи, Ричард!
     - А ты что, - считаешь,  что  он  не  станет  разговаривать  с  такой
шпаной, как я? - Джинелли ухитрился сказать это одновременно с  изумлением
и с обидой. - Поверь мне, он со мной разговаривал. Разумеется,  говорил  я
по своей кредитной карточке. Моего имени на его телефонном счету не будет;
Но я ведь много дел имел с твоей фирмой, Уильям, за эти годы.
     - Это для меня новость,  -  сказал  Билли.  -  Я  думал,  только  тот
единственный раз.
     - В том деле были открыты любые возможности, и ты был для  них  самой
подходящей фигурой, - сказал Джинелли. -  Пеншли  и  его  маститые  юристы
никогда не поручили бы тебе выигрышного дела. Ты был для  них  пришлый.  С
другой стороны, я думаю, они знали, что рано  или  поздно  тебе  предстоит
встреча со мной, если поработаешь какое-то время на фирму. Это дело должно
было стать для тебя хорошим дебютом. А если бы все пошло не так, они могли
тобой и пожертвовать. Им бы этого не хотелось, но уж коли жертвовать,  так
лучше  пришлым,  чем  маститым  юристом.  Все  эти  ребята  одинаковы,   и
предсказать их действия проще простого.
     - И какие же еще дела ты  вел  с  моей  фирмой?  -  спросил  Билли  с
откровенным удивлением. Все это напоминало чем-то  ситуацию,  когда  много
времени спустя после развода, узнаешь, что твоя жена тебе изменяла.
     - Самые разные были дела, и даже не совсем  с  твоей  фирмой.  Скажем
так, она выполняла роль брокера в юридических делах  -  моих  и  некоторых
моих друзей. На этом давай и остановимся. Короче, я достаточно хорошо знаю
Кирка Пеншли, чтобы попросить его о  небольшом  одолжении.  Он  согласился
оказать мне такую услугу.
     - Какую?
     - Я попросил его связаться с ребятами Бартона и сказать им, чтобы они
недельку отдохнули. Чтобы оставили в покое и тебя,  и  цыган.  Меня,  если
хочешь знать, больше цыгане интересуют. Мы сможем все провернуть,  Уильям.
Просто будет легче, если не придется гоняться за ними то туда, то сюда.
     - Ты позвонил Кирку Пеншли и сказал, чтобы он отцепился? -  удивленно
переспросил Вилл.
     - Нет, я позвонил Кирку  Пеншли  и  попросил  его  сказать  агентству
Бартона отцепиться, - поправил  Джинелли.  -  И  не  в  таких  выражениях,
разумеется. Я тоже умею быть политиком, когда нужно, Уильям. Так что  тебе
следует меня оценить.
     - Дорогой мой, да я ценю тебя превыше всех и  с  каждой  минутой  все
больше и больше.
     - Ну что ж, спасибо, Уильям. Спасибо. Мне это по  душе.  -  Он  зажег
сигарету. - В любом случае твоя жена  и  этот  ее  доктор  будут  получать
отчеты по-прежнему, но только отчеты будут немножко неточными. Ну, знаешь,
вроде этакой версии правды, какую публикуют "Нэшнл Инкуайрер" или  "Ридерз
Дайджест". Понял, что я имею в виду.
     Билли рассмеялся.
     - Понял.
     - Так что у нас с тобой неделя, я полагаю. Я собираюсь  напугать  их.
Напугать  его.  Причем  так  напугать,  что  ему  для  стимулятора  сердца
понадобится тракторный  аккумулятор.  Я  буду  нагнетать  страх  до  такой
степени, что в итоге получится что-то из двух: либо он заплачет и снимет с
тебя эту пакость, либо нам придется  заплакать.  Если  случится  последний
вариант,  я  приду  к  тебе  и  спрошу  -  не  передумаешь  ли  ты  насчет
ненасильственного варианта. Но, надеюсь, дело до этого и не дойдет.
     - Как ты намерен напугать его?
     Джинелли ткнул сумку с продуктами кончиком туфля и сказал ему, с чего
намерен начать.  Билли  был  ошарашен,  начал  спорить,  как  и  предвидел
Джинелли. Хотя Джинелли  не  повышал  голоса,  в  глазах  его  по-прежнему
мелькал странный сумасшедший огонек. Билли понял, что увещевать его  столь
же бесполезно, как разговаривать с человеком, находящимся на луне.
     Когда боль в руке затихла, превратившись в пульсирующие  толчки,  его
начало клонить в сон.
     - И когда ты отправляешься? - спросил он, наконец, сдавшись.
     Джинелли посмотрел на часы.
     - Сейчас десять часов десять минут. Дам им еще четыре или пять часов.
Я слышал, что они будут делать  небольшой  бизнес  в  городе,  много-много
гадать. А их собаки - пит-буль-терьеры. Боже милостивый. Те собаки, что ты
видел, - не пит-буль-терьеры?
     - Я, кажется, в жизни не видел такой породы, - сонно ответил Билли. -
Там у них, по-моему, дворняги.
     - Пит-буль выглядит как смесь терьера и бульдога. Очень дорогостоящая
порода. Если хочешь  посмотреть  на  схватку  пит-булей,  должен  оплатить
стоимость погибшего пса прежде, чем  они  начнут  делать  ставки.  Гнусный
бизнес. Вообще, я смотрю, в этом городе все высокого класса,  верно?  Очки
"Феррари", яхты с наркотиками, собачьи бои. Да, еще и гаданье.
     - Будь осторожен, - сказал Билли.
     - Буду, - отрубил Джинелли. - Не беспокойся.
     Вскоре Билли заснул. Проснулся,  когда  часы  показывали  без  десяти
четыре. Джинелли в комнате не было. Им  вдруг  овладела  уверенность,  что
Джинелли мертв. Однако тот появился без четверти шесть и притом  настолько
живой, что показался слишком большим для этой  комнаты.  Его  лицо,  руки,
одежда были испачканы грязью, пахнущей морем.  Он  улыбался,  а  в  глазах
прыгали все те же сумасшедшие огоньки.
     - Уильям, мы сейчас соберем твои вещички  и  уедем  из  Бар  Харбора.
Знаешь, как государственный свидетель, которому надо скрыться в безопасное
место.
     - Что ты сделал? - встревоженно спросил Билли.
     - Спокойно, спокойно! То, что и собирался сделать, -  ни  больше,  ни
меньше. Но знаешь, когда палкой разломаешь осиное гнездо, самое правильное
дело - драпануть подальше, Уильям, верно?
     - Да, но...
     - Времени нет. Я могу разговаривать, только упаковывая твои вещи.
     - Куда?! - почти завопил Билли.
     - Недалеко. По пути скажу. Давай уходить.  Кстати,  неплохо  бы  тебе
сменить  рубашку.  Ты  хороший  парень,  Уильям,  но   начинаешь   малость
попахивать.
     Билли направился было в контору,  чтобы  сдать  ключ  от  номера,  но
Джинелли слегка коснулся его плеча и взял ключ из его руки.
     - Я лучше положу его на ночной столик в твоей  комнате.  У  тебя  все
уплачено по кредитной карточке?
     - Да но...
     - Ну тогда позволим себе неформальное прощание. Никому  от  этого  не
плохо, и поменьше внимания к нам, верно?
     Женщина, бежавшая трусцой по дороге, бросила  на  них  взгляд,  потом
посмотрела широко  раскрытыми  глазами.  Джинелли  перехватил  ее  взгляд.
Билли, к счастью, ничего не заметил.
     - Я даже десять долларов оставил  горничной,  -  сказал  Джинелли.  -
Поедем на твоей машине. Я поведу.
     - А твоя где? - Он знал, что Джинелли тоже взял в  аренду  машину.  И
только теперь до него дошло, что он не услышал звука мотора перед тем  как
появился Джинелли. Для утомленного разума Билли  все  происходило  слишком
стремительно, чтобы успеть как следует разобраться в происходящем.
     - С ней все в порядке. Я оставил ее на боковой дороге  милях  в  трех
отсюда и дошел пешком. Снял, правда, крышку  с  распределителя  и  оставил
записку, что машина поломалась, а я вернусь через несколько часов. Это  на
тот случай, если кто-то проявит излишнее любопытство. Хотя не  думаю,  что
такие найдутся. Там на самом проселке трава растет посередине.
     Мимо проехал  автомобиль.  Водитель  посмотрел  на  Билли  Халлека  и
замедлил ход. Джинелли увидел, как он вытянул шею и оглянулся на них.
     - Пошли, Билли. Люди  на  тебя  заглядываются.  Следующие  любопытные
могут оказаться не теми людьми.
     Спустя час Билли сидел перед телевизором в  комнате  другого  мотеля.
Комната была частью довольно задрипанных апартаментов мотеля  с  названием
"Голубая луна автомобильного  двора".  Находился  он  всего  в  пятнадцати
минутах езды от Бар Харбора, но Джинелли был явно доволен.  По  телевизору
Вуди Вудпеккер, дятел-пройдоха, продавал страховку говорящему медведю.
     - О'кей, - сказал Джинелли. - Ты тут отдыхай, Уильям, а я смываюсь на
весь день.
     - Вернешься снова туда?
     - Вернуться в гнездо шершней, когда они там вовсю летают? Нет уж, мой
друг, только не я. Не сегодня, по крайней  мере.  Сегодня  с  автомобилями
поиграю.  Сегодня  ночью  будет  достаточно  времени  для  второго   этапа
действий. Может, выкрою время заглянуть к тебе,  но  особенно  на  это  не
рассчитывай.
     Билли не увидел Ричарда Джинелли до девяти утра следующего дня, когда
он подкатил на синем "Шевролете", явно  не  компаний  "Херц"  или  "Авис".
Краска была тусклой, в пятнах. Ветровое стекло рядом с водительским местом
пересекала тонкая трещина, на багажнике - крупная вмятина.
     На этот раз Билли еще часов шесть назад  снова  решил,  что  Джинелли
мертв.  Теперь  он  радостно  приветствовал  его,  пытаясь  скрыть   слезы
облегчения. Казалось, вместе с весом он  терял  способность  контроля  над
своими эмоциями. В эхо  утро,  когда  взошло  солнце,  он  впервые  ощутил
ускоренное и неровное сердцебиение. Ловил ртом воздух  и  стучал  себя  по
груди здоровой рукой. Постепенно сердце унялось, но факт оставался фактом:
первые признаки аритмии.
     - Я думал, что ты погиб, - сказал он Джинелли, когда тот вошел.
     - Ты все повторяешь  это,  а  я  все  снова  возникаю.  Ты  бы  лучше
успокоился насчет меня, Уильям.  Если  думаешь,  что  я  недооценил  этого
старого хрена, ошибаешься. Он умен и опасен.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ничего. Потом скажу.
     - Сейчас скажи!
     - Нет.
     - Почему?
     - По двум причинам,  -  терпеливо  ответил  Джинелли.  Во-первых,  ты
можешь  попросить  отступить.  Во-вторых,  потому  что  я   за   последние
двенадцать лет так дико не уставал.  Сейчас  пойду  в  спальню  и  просплю
восемь  часов.  Потом  встану,  съем  фунта  три   любой   жратвы,   какая
подвернется, потом уйду обратно и подстрелю луну в небе.
     Джинелли в самом деле  выглядел  крайне  утомленным,  даже  осунулся.
Кроме глаз, подумал Билли. У него в глазах бесы играют.
     - А если, допустим, я бы попросил  тебя  отступить?  -  тихо  спросил
Билли. - Ты отступил бы, Ричард?
     Ричард некоторое время пристально смотрел на него,  а  затем  ответил
так, как и ожидал того Билли, увидев у  него  в  глазах  этот  сумасшедший
огонек.
     - Теперь уже нет, - спокойно ответил Джинелли. -  Ты  болен,  Уильям.
Насквозь болен. Нельзя доверять твоим суждениям о том, в чем состоят  твои
интересы.
     "Иными словами, ты тоже  как  бы  подписал  на  меня  бумаги".  Билли
раскрыл рот, чтобы высказать эту мысль вслух, но тут же закрыл его. Потому
что Джинелли вовсе не  имел  в  виду  того,  что  сказал:  просто  звучало
более-менее разумно.
     - И еще потому что это уже стало твоим личным делом, верно? - спросил
Билли.
     - Да, - ответил Джинелли. - Для меня это теперь личное дело. Он  ушел
в спальню, снял брюки и рубашку. Пять минут спустя он уже  спал,  лежа  на
покрывалах.
     Билли налил воды, проглотил таблетку эмпирина и  затем  допил  стакан
воды, стоя возле двери. Его взгляд переместился с Джинелли к  его  штанам,
брошенным на кресло. Он прибыл в идеально отутюженных брюках, но где-то за
последние пару дней приобрел и стал носить голубые джинсы. В  их  карманах
наверняка находились и ключи от "Новы",  припаркованной  возле  гостиницы.
Билли мог их взять и уехать прочь. Но, разумеется, так он  ни  за  что  не
поступит. Даже тот факт, что подобный шаг означал для него скорую  смерть,
имел второстепенное значение.  Самым  важным  было:  как  и  где  все  это
закончится.
     В полдень, пока Джинелли  спал  глубоким  сном,  Билли  снова  ощутил
аритмию. Потом и сам задремал. Ему приснился сон, правда, совсем короткий,
но наполнил его ощущением страха и дьявольского удовольствия одновременно.
Во сне он завтракал у себя дома вместе с Хейди. Между  ними  лежал  пирог.
Она отрезала большой кусок и протянула Билли. То был яблочный  пирог.  "Он
тебе жирку прибавит", - сказала она. "Я не хочу быть  толстым,  -  ответил
он. - Решил остаться худым. Ты ешь его". Он протянул ей  кусок  рукой,  не
толще кисти. Она приняла его. Потом сидел и наблюдал, как  она  ест,  и  с
каждым ее укусом ощущение  страха  и,  одновременно,  радости  возрастало.
Грязной радости.
     Еще один приступ аритмии пробудил Халлека. Он некоторое время  сидел,
разинув рот и ожидая, когда сердцебиение придет в норму. В итоге -  сердце
успокоилось. У него возникло странное чувство уверенности в том,  что  это
был  не  просто  сон,  а  некое  пророчество.  Но  такое  чувство  нередко
сопровождает яркие сны. Сон постепенно меркнет, забывается, исчезает и это
чувство. Такое у него случалось уже не раз, и свое короткое сновидение  он
вскоре забыл.
     Джинелли проснулся в шесть часов вечера, принял душ, надел  джинсы  и
черную водолазку.
     - О'кей, - сказал он. - Увидимся завтра утром, Билли.  Тогда  кое-что
узнаем.
     Билли снова спросил, что он имеет в виду, и вообще, что произошло  за
это время, и вновь Джинелли отказался отвечать.
     - Завтра, - ответил он. - А пока передам ей твою любовь.
     - Кому мою любовь?
     Джинелли улыбнулся.
     - Прекрасной Джине. Той самой суке, которая прострелила тебе ладонь.
     - Оставь ее в покое, - сказал Билли. Когда он  подумал  о  ее  темных
глазах, ничего иного сказать не смог,  несмотря  на  то,  что  она  с  ним
сделала.
     - Никто не пострадает, - снова сказал Джинелли и быстро вышел.
     Билли прислушался к звукам заводимой машины, мотор  сильно  шумел,  и
шум этот, видимо, исчезал только на скорости минимум миль шестьдесят  пять
в час. Он проследил в окно, как отъехал Джинелли,  и  подумал,  что  фраза
"никто не пострадает" вовсе не означала, что он оставит девушку  в  покое.
Совсем нет.
     На сей раз Джинелли вернулся в полдень. На лбу его был глубокий порез
и другой на правой руке. Один рукав водолазки был разорван  вдоль  на  две
полосы.
     - Ты еще больше потерял в весе, - сказал он Билли. - Ты хоть поел?
     - Попытался, - ответил Билли. - Но, знаешь, тревога отбивает аппетит.
А ты, я вижу, потерял кровь.
     - Немножко. Со мной все в порядке.
     - Ну, теперь-то ты мне расскажешь, что ты делал?
     - Да. Я расскажу тебе  все,  как  только  приму  душ  и  сделаю  себе
перевязку. А сегодня вечером, Билли, тебе предстоит  встреча  с  ним.  Это
очень важно, и ты психологически подготовься.
     Страх и волнение больно сжали желудок.
     - С ним? С Лемке?
     - С ним, - ответил Джинелли. - А пока дай-ка я приму душ, Уильям.  Я,
оказывается, не такой молодой, каким себя считал. Устал дико. -  Обернулся
из двери ванной и попросил: - Закажи кофе.  Скажи,  пусть  оставят  его  у
двери снаружи, а чек подпиши и сунь под дверь.
     Билли,  разинув  рот,  смотрел,  как  он  скрылся  в  ванной.   Когда
послышался шум душа, он закрыл рот и  пошел  к  телефону,  чтобы  заказать
кофе.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [3]