22. РАССКАЗ ДЖИНЕЛЛИ 

     Сначала он говорил отрывистыми фразами, делая паузы и обдумывая,  что
сказать дальше. Джинелли явно по-настоящему устал с тех пор, как  появился
в Бар Харборе в понедельник днем. Раны его оказались несерьезными - просто
глубокими царапинами, но Билли видел, что его друг основательно потрясен.
     Однако  тот   сумасшедший   огонек   в   глазах   начал   мало-помалу
возвращаться: так мигает  неоновая  трубка,  прежде  чем  ровно  засветит.
Джинелли извлек плоский флакон из кармана  пиджака  и  налил  одну  пробку
виски в свой кофе. Предложил флакон Билли, но  тот  отклонил:  неизвестно,
как виски подействует на его сердце.  После  кофе  Джинелли  выпрямился  в
кресле, откинул прядь волос со лба  и  начал  наконец  рассказывать  более
подробно.
     В три часа ночи, во вторник, Джинелли припарковал  машину  на  лесной
дороге, ответвлявшейся от шоссе 37-а,  неподалеку  от  цыганского  табора.
Некоторое время возился с бифштексами, потом взял  сумку  с  продуктами  и
пошел обратно по шоссе. Высокие облака закрывали ущербную луну, как шторы.
Подождал, пока облака уплыли, и тогда увидел круг  автомашин.  Он  пересек
шоссе и направился в сторону табора по травянистому склону.
     - Я хоть и городской парень, но ориентируюсь на местности неплохо,  -
сказал он. - Идти туда, как пошел ты, я не хотел, Уильям.
     Он прошел через пару  полей,  через  редколесья,  миновал  в  темноте
какое-то смердящее место, словно там находилось великое скопище дерьма.  В
одном месте порвал сзади штаны, зацепившись  за  какую-то  старую  колючую
проволоку, которую во мраке было не разглядеть.
     - Такова сельская жизнь, Уильям. Она -  для  деревенщины,  а  не  для
меня, - сказал он.
     От собак табора он неприятностей не ждал. Пример Билли был  для  него
показателен. Собаки не издали ни звука, хотя, видимо, запах  его  почуяли.
Он даже наступил в круг потухшего костра.
     - Я ожидал, что у цыган сторожевые псы  будут  получше,  чем  эти,  -
прокомментировал Билли. - По крайней мере, я так считал.
     - Нет, - сказал Джинелли. - Цыган ничего не стоит застать врасплох.
     - То же самое, когда собаки брешут всю ночь.
     - Точно. Тот же эффект. А  ты  умнеешь,  Уильям.  Скоро  люди  станут
думать, что ты итальянец.
     И все же Джинелли решил не рисковать без нужды. Он  осторожно  прошел
позади круга автомашин, обходя стороной фургоны,  где  могли  спать  люди.
Заглядывал только в легковые машины. Через пару-тройку машин нашел то, что
искал. На заднем сиденье "понтиака" валялось старое пальто.
     - Машина не была закрыта, - сказал он. -  Пальто,  в  общем-то,  было
неплохим, но от него воняло так, словно в карманах лежали  дохлые  хорьки.
На полу в машине была также  пара  поношенных  туфель.  Оказались  малость
тесноваты, но я их все же надел. Еще через две машины нашел шляпу, похожую
на гриб, и надел ее на голову.
     Джинелли объяснил, что хотел пахнуть цыганом, но не для тех  дворняг,
что дремали у потухшего костра, а для совсем других собак. Ценных собак  -
пит-буль-терьеров.  Пройдя  три  четверти  круга,  он  увидел  трейлер,  у
которого задняя  фара  была  покрыта  проволочной  сеткой  вместо  стекла.
Заглянул внутрь - фургон оказался пустым.
     - Но от него несло собачьим  духом,  Уильям,  -  сказал  Джинелли.  -
Посмотрел по сторонам, рискнул даже  зажечь  на  мгновение  свой  фонарик.
Смотрю - трава кругом затоптана и такой затоптанной  полосой,  как  тропа,
уходит куда-то за пределы табора. Тут не надо было быть знаменитым сыщиком
Дэниелом Буном, чтобы все  разглядеть.  Они  этих  своих  бесценных  собак
упрятали подальше на случай, если кто-то проболтается, и  друзья  животных
подымут шум. Но только, дураки, оставили  такой  след,  что  и  городскому
мужику все стало ясно с одного взгляда. В тот самый момент я поверил,  что
мы сможем их скрутить. Дураки они потому что.
     Джинелли прошел по тропе. Там был небольшой  холм,  а  за  ним  снова
лесок.
     - Тропинку я потерял, - сказал он. - Стоял там с минуту,  раздумывая,
куда двинуть дальше. И тут услышал, Уильям, четко и ясно. Все  же  Господь
помогает.
     - Что ты услышал?
     - Один пес там перднул, - ответил Джинелли.  -  Хорошо  так,  громко.
Вроде как кто-то сыграл под сурдинку.
     Буквально  шагах  в  двадцати,  в  лесочке,   оказался   на   полянке
огороженный загон. Загородка простая - колья да ветки, вбитые  в  землю  и
оплетенные колючей проволокой. А  внутри  семь  пит-буль-терьеров.  Пятеро
крепко спали, двое других сонно смотрели на Джинелли.
     А сонно смотрели потому, что им подсыпали кое-что в еду специально.
     - Я думал, они будут полностью под кайфом, хотя на  это  рассчитывать
опасно. Когда таких псов научат драться,  они  -  как  гвоздь  в  заднице,
сплошное беспокойство. Друг друга пожрут насмерть, и весь  бизнес  -  коту
под хвост. Тут их либо сажают в отдельные  клетки,  либо  дают  наркотики.
Последние - дешевле, и прятать их проще. Если бы псы не были  под  кайфом,
им никакая загородка с проволокой не была бы преградой. Когда какого-то из
них начинают жрать, он даст деру сквозь любые колючки,  хоть  полшкуры  на
них оставит. Им дают очухаться, только когда появляются  приличные  ставки
на собачий бой и риск оправдан. Сперва сражение, потом снова под  кайф.  -
Джинелли рассмеялся. - Ты понял? Эти пит-були вроде наших  звезд  рока.  И
всегда новых можно приобрести.
     Джинелли раскрыл  там  магазинную  сумку  и  вытащил  бифштексы.  Еще
припарковавшись на лесной дороге, он их освободил от оберток  и  вогнал  в
каждый шприцем то,  что  он  назвал  "Пит-Буль-коктейль  Джинелли":  смесь
мексиканского коричневого героина со стрихнином. Теперь  он  размахивал  в
воздухе своим угощением и наблюдал, как спящие псы  медленно  приходили  в
себя. Один из них глухо тявкнул - прозвучало, как храп человека с  сильным
насморком.
     - Заткнуться, а то ужина не будет, - спокойно  скомандовал  Джинелли.
Тот пес, что гавкнул, сел, но тут же его  снова  повело  ко  сну,  вот-вот
завалится на бок.
     Джинелли бросил один бифштекс за загородку. Секунда, две, три - и все
они заворочались. Кто-то слегка гавкал, но так невнятно,  что  можно  было
этим пренебречь. Кроме того, если бы кто-то появился из табора, то шел  бы
с фонарем, - достаточно  времени,  чтобы  смыться  в  лесу.  Но  никто  не
появился.
     Билли зачарованно слушал, пока Джинелли спокойно вел свой рассказ. Он
присел в  сторонке,  закурил  "Кэмел"  и  наблюдал,  как  умирают  собаки.
Большинство из них умерло очень тихо, говорил он. (Нет ли хоть  намека  на
сожаление в его голосе? - подумал Билли с беспокойством). У  пары  из  них
были конвульсии, но не сильные. Только и всего. Джинелли подумал,  что  не
так уж и плохо для псов: цыгане для них готовили участь куда  страшнее.  В
общем, в пределах часа все было сделано.
     Когда итальянец убедился, что сдохли все  собаки,  вынул  из  кармана
доллар, взял ручку и написал на нем: В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО МОГУТ  БЫТЬ  ТВОИ
ВНУКИ, СТАРИК. УИЛЬЯМ ХАЛЛЕК ГОВОРИТ, ЧТОБЫ ТЫ СНЯЛ С НЕГО САМ ЗНАЕШЬ ЧТО.
Он сбросил вонючее пальто, повесил его на жердь ограды,  сверху  надел  на
него шляпу, снял цыганскую обувь и переоделся в свои кеды, которые  держал
в сумке. После чего удалился.
     На обратном пути  малость  заблудился.  Удалось  сориентироваться  по
смердящему месту, мимо которого уже проходил. А там увидел огонек фермы  и
нашел проселок. Сел в машину и вернулся в Бар Харбор.
     На полпути, по его словам, с машиной что-то случилось. В чем  дело  -
он не понял, но просто она ему не  понравилась.  И  раньше  такое  бывало:
начинаешь  вдруг  не  доверять  машине,  хотя,  как  правило,  это  ничего
особенного не значит. Разве что пару раз было...
     - Я решил бросить ее, - сказал Джинелли. - Не хотел ничего  оставлять
на волю случая. Мало ли? Может, у кого-то из этих цыган  была  бессонница,
прошелся, увидел машину. Может, меня увидел в ней. А тогда запросто  нашли
бы меня потом. Видишь? Я очень серьезно к ним отнесся. Смотрю  на  тебя  и
думаю: надо очень и очень серьезно к ним отнестись. Припарковал машину  на
другом проселке, снял крышку распределителя и прошел пешком  три  мили  до
города. К тому времени рассвело.
     Оставив Билли в другом мотеле, Джинелли  поймал  такси  и  отправился
обратно в Бар Харбор, попросив водителя ехать помедленнее, поскольку хотел
кое-что найти.
     - А что именно? - спросил шофер. - Может, я помогу?
     - Ничего, - ответил Джинелли. - Когда увижу, сразу узнаю.
     И нашел. Примерно  в  двух  милях  по  пути  к  городу  увидел  возле
небольшой фермы "Шевроле нова"  с  табличкой  "Продается".  Заехали  туда.
Хозяин был дома, Джинелли расплатился с таксистом и уплатил  наличными  за
"Нову". За дополнительные  двадцать  долларов  хозяин,  молодой  мужик,  у
которого в голове было больше  вшей,  чем  очков  коэффициента  интеллекта
"Ай-Ку", согласился оставить номерной  знак  штата  Мэн,  удовлетворившись
обещанием Джинелли прислать ему знак через неделю.
     - Я, может, даже так и сделаю, - сказал Джинелли. - Если мы выживем.
     Билли бросил на него быстрый взгляд, но Джинелли уже  продолжал  свой
рассказ.
     Он поехал дальше в сторону  Бар  Харбора,  объезжая  город  стороной,
направился по шоссе 37-а туда, где  находился  цыганский  табор.  По  пути
задержался и позвонил человеку, которого для  Билли  назвал  "коллегой  по
бизнесу". Попросил "коллегу" находиться в определенной телефонной будке  в
Нью-Йорке точно в двенадцать тридцать.  Этой  телефонной  будкой  Джинелли
часто пользовался и, благодаря своим связям,  позаботился,  чтобы  телефон
там всегда был исправен. Проехав мимо табора, заметил признаки активности,
развернулся на шоссе в миле от того места и поехал обратно. Из табора вела
проселочная дорога, и Джинелли увидел, что по ней из лагеря цыган к  шоссе
37-а едет автомобиль.
     - "Порше-турбо", - сказал Джинелли. - Игрушка для богачей с наклейкой
университета Брауна. На переднем сиденье было двое парней, на заднем - еще
трое. Я подождал их и спросил того, что за рулем, есть  ли  там  цыганский
табор, как говорят? Они ответили, что есть, но если я хочу  погадать,  мне
не повезло. Эти ребята сами хотели того же, но их  попросили  вон.  Цыгане
сматывали удочки. После истории с псами меня это и не удивило.
     - Поехал обратно к Бар Харбору, подкатил к заправочной станции -  эта
"Нова" жрет горючее, ты не поверишь как, Уильям. Выпил  бутылку  "коки"  и
слегка перекусил.
     Джинелли позвонил "коллеге по бизнесу" и договорился о встрече с  ним
в аэропорту Бар Харбора в пять  часов  вечера.  Потом  оставил  машину  на
платной стоянке и прогулялся в поисках человека.
     - Какого человека? - спросил Билли.
     - Человека, - терпеливо пояснил Джинелли, словно говоря с идиотом.  -
Таких мужиков, Уильям, всегда разглядишь, если присмотришься. Он вроде  бы
такой же, как все прочие летние бездельники. Кажется, может покатать  тебя
на яхте своего папаши или, скажем,  подбросить  десяток  граммов  хорошего
кокаина. В любой момент может рвануть в другой город на своем  самолетике.
Но он не такой, как эти. Есть  два  способа  узнать  такого  человека.  По
обуви. У таких мужиков туфли паршивые, не первый класс, хотя и начищены до
блеска. А во-вторых, взгляни им в глаза. Солнечных очков "Феррари" они  не
носят, их глаза всегда разглядишь. Это у них такая скромная,  ненавязчивая
самореклама. Их глаза говорят тебе: "Откуда следующая жратва  придет?  Кто
угостит травкой? Где  тот  парень,  которого  я  мечтал  встретить,  когда
приехал сюда?" Ты понял, кого я имею в виду?
     - Кажется, да.
     - Чаще всего глаза говорят: "На чем бы подзаработать?" Как там в  Олд
Оркарде дед называл этих артистов?
     - Бродячие бизнесмены? Бродячие торговцы.
     - Во!  Именно!  -  Глаза  Джинелли  загорелись.  -  Бродячий  бизнес.
Отлично! Я  искал  человека,  готового  на  такой  бизнес.  Эти  ребята  в
курортных городах фланируют, как проститутки в  поисках  клиента.  Больших
дел у них почти не бывает, они все время на ходу, и в  общем,  толковые...
Только обувь у них не та, понимаешь. Рубашечки - неплохие, плащики от Пола
Стюарта, джинсы в порядке, а посмотришь на  корочки,  и  они  тебе  словно
говорят: "К вашим услугам. Могу выполнить дело". Проституток выдают обычно
блузки - всегда из районового волокна. Им приходится  растолковывать,  что
лучше такие не носить.
     - В итоге, увидел человека. Разговорился  с  ним.  Сидели  с  ним  на
скамеечке  возле  публичной  библиотеки  -  симпатичное  место  -  и   все
обговорили. Пришлось повысить  оплату,  поскольку,  сам  понимаешь,  время
поджимает, некогда с ним деликатничать. Но парень был такой голодный,  что
я решил ему довериться. Тем более на короткое время.  А  для  таких  ребят
долгие задания не существуют. Для них это все равно,  что  учить  в  школе
историю и алгебру.
     - Сколько ты ему заплатил?
     Джинелли помахал ладонью.
     - Я тебе дорого обхожусь, - сказал Билли. Он невольно  стал  говорить
тем же тоном, что и Джинелли.
     - Ты мой друг, - сказал Ричард с неожиданной  теплотой  в  голосе.  -
Потом рассчитаемся как-нибудь, если ты сам захочешь. Я просто развлекаюсь.
Приключение, понимаешь. Потом  можно  написать  сочинение  "Как  я  провел
летние каникулы". Но у меня уже во рту пересохло,  а  впереди  еще  долгая
история, а потом делом займемся.
     - Продолжай.
     Парень,  которого  Джинелли  подцепил,  назвался  Фрэнком  Спартоном.
Сказал, что учится в Университете Колорадо, а пока что проводит  каникулы.
Однако  Джинелли  прикинул,  что  ему  лет  двадцать  пять,  староват  для
студентика. Впрочем, это не имело значения. Джинелли  хотел,  чтобы  Фрэнк
отправился на проселок,  где  он  оставил  арендованный  "Форд",  а  затем
установил наблюдение за цыганами,  когда  те  уедут.  Спартон  должен  был
позвонить ему в мотель и сообщить, где они  устроят  ночлег.  Джинелли  не
думал, что они уедут слишком далеко. Когда тот будет звонить в мотель  Бар
Харбора, пусть позовет Джона Три. Спартон все записал и получил шестьдесят
процентов наличными от договоренной суммы. Заодно забрал ключи от машины и
крышку распределителя. Когда Джинелли спросил его, сможет ли он  приладить
крышку распределителя, Спартон с улыбкой автомобильного вора ответил,  что
как-нибудь справится.
     - Ты его подвез туда к машине? - спросил Билли.
     - На то, что я плачу ему, и на попутке доберется, Уильям.
     Джинелли поехал в мотель в Бар Харборе и снял номер под именем  Джона
Три. Хотя было два часа пополудни,  он  успел  взять  последний  свободный
номер на ночь.  Клерк  вручил  ему  ключ  с  таким  видом,  словно  оказал
гигантскую услугу. Летний сезон набирал силу. Джинелли  вошел  в  комнату,
поставил будильник на шестнадцать  тридцать  и  вздремнул,  пока  часы  не
зазвонили. Затем отправился в аэропорт.
     В десять минут шестого там  приземлился  маленький  частный  самолет,
возможно, тот же самый, что доставил  Фандера  из  Коннектикута.  Из  него
вышел "коллега по бизнесу" и выгрузил один большой пакет и  три  поменьше.
Джинелли вместе с ним водрузил большой груз на заднее  сиденье  "Новы",  а
те, что поменьше - в багажник. Человек улетел.  Джинелли  не  стал  ждать,
пока самолет взлетит, а отправился в мотель, где проспал до восьми  часов,
когда его разбудил телефон.
     Это был Фрэнк Спартон, звонил он с заправочной  станции  "Тексако"  в
городе Банкертон, - сорок миль к северо-западу от Бар  Харбора.  В  районе
семи  часов,  сообщил  Спартон,  цыгане  свернули  на  поле  за  пределами
городской черты. Похоже, что они с ночлегом заранее все уладили.
     - Видимо, Старберд постарался, - заметил Билли. -  Он  у  них  что-то
вроде администратора.
     Голос Спартона звучал несколько неуверенно и встревожено.
     - Ему показалось, что его засекли, - сказал Джинелли. -  Он  ехал  за
ними, а это было ошибкой. Кто-то там повернул обратно подзаправиться, а он
не заметил. Ехал себе со скоростью сорок миль, и вдруг пара универсалов  и
фургон - громыхают навстречу. Получилось так, что он оказался не в  хвосте
их каравана, а где-то посередине. Глянул в боковое окно, а там из  фургона
смотрит старик без коса и машет ему пальцем,  вернее,  не  столько  машет,
сколько какое-то заклинание делает. Говорю буквально со слов этого  парня,
Уильям. Так и сказал: "Какое-то заклинание пальцем делает".
     - О, Боже! - пробормотал Билли.
     - Тебе в кофе подлить?
     - Нет... впрочем, налей.
     Джинелли подлил ему порцию "Чиваса" в чашку и продолжил свою историю.
Он спросил Спартона, не была  ли  там  на  фургоне  нарисована  женщина  с
единорогом. Да, была. Женщина и единорог.
     - Боже мой, - снова сказал Билли. - Ты уверен,  что  они  его  машину
засекли? После того, как погибли собаки, они могли обыскать все  вокруг  и
найти "Форд". Теперь его узнали.
     - Так оно и было, - мрачно сказал Джинелли. -  Он  дал  мне  название
дороги, на которой цыгане находились -  Финсон  Роуд,  и  номер  шоссе,  с
которого они туда свернули. Попросил остатки денег положить в  конверт  на
его имя в мотеле. "Извини, смываюсь", - сказал он, и я его не осуждаю.
     Джинелли покинул мотель в машине "нова" в восемь пятнадцать.  Пересек
черту, разделяющую Бакспорт и Банкертон в девять тридцать.  Спустя  десять
минут миновал заправочную станцию "Тексако", которая  на  ночь  закрылась.
Возле нее стояло порядочно автомашин для ремонта и для продажи. В  дальнем
конце ряда увидел арендованный им "Форд", проехал  дальше,  развернулся  и
направился обратно.
     - Я так дважды покрутился, - сказал он. - Никогда прежде  не  было  у
мена подобного чувства. Короче, я проехал подальше и вернулся пешком.
     - И что?
     - Спартон находился в машине, - сказал Джинелли. -  Сидел  за  рулем.
Мертвый. Дырка во лбу как раз над правым глазом. Крови немного. Мог быть и
сорок пятый калибр, но не думаю. Крови на сиденье  рядом  с  ним  не  было
вообще. То, что его убило, навылет не прошло. Сорок пятый калибр прошивает
насквозь, оставляя позади дыру с консервную банку размером.  Я  думаю,  он
был убит из рогатки  шариком  от  подшипника.  Тем  самым,  чем  их  девка
стреляет. Может, она это и сделала.
     Джинелли замолчал, некоторое время размышляя.
     - У него на коленях лежала мертвая курица, взрезанная  ножом.  Кровью
на лбу у Спартона было написано одно слово. Возможно, кровью этой  курицы,
но, сам понимаешь, лабораторный анализ я сделать не мог.
     - Что за слово? - спросил Билли, хотя уже догадался.
     - "НИКОГДА".
     - Господи Иисусе, - прошептал Билли  и  схватил  свою  чашку  кофе  с
виски. Однако тут же и отставил ее:  показалось,  что  его  стошнит,  если
выпьет. Нельзя, чтобы вырвало. Мысленно представил себе Спартона за рулем:
голова откинута назад, черная дырка над глазом, груда белых  окровавленных
перьев на коленях. Образ был столь ярким, что он увидел  даже  приоткрытый
желтый клюв мертвой птицы и черные глаза-бусинки...
     Мир заволокло серой пеленой... послышался звук шлепка  по  его  щеке.
Халлек раскрыл глаза и увидел, как Джинелли  усаживается  обратно  в  свое
кресло.
     - Извини, Уильям, но, как в  рекламе  лосьона  говорят,  -  тебе  это
необходимо. Я думаю, ты валишь на себя вину за этого парня Спартона. Хочу,
чтобы ты выбросил такие мысли, понял? Ты меня слышишь? - Тон Джинелли  был
спокойным, но в глазах - гнев. - У тебя искаженный взгляд на вещи. Знаешь,
вроде этих судей, у которых сердце кровью обливается. Они  обвиняют  всех,
кого угодно, включая президента США, за то, что какой-то  прохвост  пырнул
ножом бабусю, чтобы забрать ее чек социальной страховки. А сам этот  фраер
стоит  перед  ними,  ожидая  условного  наказания,  чтобы  потом  пойти  и
продолжить свое дело.
     - Что ты мне чушь городишь? - запротестовал Билли,  но  Джинелли  его
перебил.
     - Не ты убил Спартона, Уильям. Это сделал какой-то цыган. И кто бы он
ни был, за всем этим стоит тот дед, и мы с тобой все  прекрасно  понимаем.
Никто Спартону руки не выкручивал. Делал  работу  за  плату,  вот  и  все.
Простую работу, кстати. Ошибку совершил, и они  его  взяли  в  ловушку.  А
теперь скажи мне прямо, Уильям, - ты хочешь, чтобы проклятье с тебя  сняли
или нет?
     Билли тяжело вздохнул. Щека его слегка горела от шлепка Джинелли.
     - Да, - ответил он. - Я хочу, чтобы с меня его сняли.
     - Ну и все. Тогда оставим это.
     - О'кей. - Халлек позволил Джинелли досказать свою историю, больше не
перебивая. Фактически, его так ошарашил  этот  рассказ,  что  Билли  не  в
состоянии был вымолвить и слова.
     Джинелли прошел за заправочную станцию и сел на старые шины. Ему, как
он сказал, снова нужно было добиться безмятежного состояния разума.  Минут
двадцать сидел он там неподвижно, поглядывая на  ночное  небо.  На  западе
исчезли  последние  краски  заката.   Мысли   его   успокаивались.   Когда
почувствовал себя в порядке, вернулся обратно к своей машине, задним ходом
подкатил к заправочной станции, не включая  фар.  Там  он  перетащил  тело
Спартона из "форда" и уложил его в багажник "новы".
     - Возможно, они хотели  таким  манером  оставить  мне  послание.  Но,
возможно, хотели навесить на меня дело, оставив убитого в моей  машине.  В
моей - судя по документам в бардачке возле  водителя.  И  опять  сглупили,
Уильям. Потому что, если парня убили из рогатки  шариком,  легавые  только
чуть-чуть со мной пообщаются и тут же возьмутся за них.  Ведь  это  же  их
девка устраивает спектакли с рогаткой.
     - При других обстоятельствах я люблю наблюдать, как  люди  сами  себя
загоняют в угол, вроде этого случая. Но тут,  видишь,  забавная  ситуация:
приходится работать самим, в одиночку. Кроме того, я ожидал,  что  полиция
на следующий день нагрянет к цыганам, правда, совсем по другому делу, если
бы все пошло так, как я наметил. Спартон тут только осложнил дело.  Потому
я и забрал его тело. Хорошо, что хоть машина стояла на отшибе, на проселке
возле шоссе.
     С телом Спартона в багажнике и с тремя небольшими коробками,  которые
доставил "коллега по бизнесу" накануне днем, Джинелли  поехал  дальше.  Он
нашел Финсон Роуд буквально в полумиле от станции.  Вдоль  шоссе  37-А  на
ответвляющейся дороге цыгане могли продолжать хороший  бизнес.  Но  Финсон
Роуд оказалась паршивой проселочной дорогой с  выбоинами  и  даже  кое-где
поросшая травой.
     - Это немного осложнило дело, как и на автозаправочной станции. Но, с
другой стороны, мне это и понравилось, Уильям. Я хотел напугать их, а  они
как раз и повели себя как жутко напуганные люди. Если человек испуган, его
еще проще устрашить.
     Джинелли выключил фары и с четверть мили потихоньку  ехал  по  Финсон
Роуд. Приметил боковую дорожку к галечному карьеру. "Лучшего  варианта  не
придумаешь", - решил он. Открыл багажник, вытащил тело Спартона и  засыпал
его гравием.  Похоронив  так  убитого,  вернулся  к  машине,  принял  пару
стимулирующих таблеток, а затем распаковал большой груз на заднем сиденье.
ВСЕМИРНАЯ КНИЖНАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ - было написано на ящике. Внутри  находился
автомат  Калашникова  АК-47,  запасной  комплект  на  четыреста  патронов,
пружинный кинжал, рулончик клейкой ленты, сосуд с ламповой сажей и прочее.
     Джинелли вымазал руки и лицо сажей, прикрепил с помощью клейкой ленты
кинжал к ноге, взял автомат, сунул в карман рулон клейкой ленты и пошел.
     - Саперную лопатку брать не стал, - сказал он. - Уж  и  так  выглядел
суперменом из комикса.
     Спартон сказал, что цыгане устроили табор в паре миль от шоссе по той
дороге. Джинелли углубился в  лес,  не  отклоняясь  от  дороги,  чтобы  не
заблудиться.
     - Пришлось идти медленно, - рассказывал  итальянец.  -  И  все  равно
ветки под ногами хрустели. Да  еще  опасался  задеть  где-нибудь  ядовитый
сумах - он на меня скверно действует.
     После двух часов пути вдоль восточной кромки  Финсон  Роуд,  Джинелли
приметил темный объект на  обочине  впереди.  Сперва  подумал  -  какой-то
дорожный столб. Оказалось - человек.
     - Он стоял так спокойно, как мясник на складе туш, но я почувствовал,
что он меня засек, Уильям. Хоть и пытался передвигаться бесшумно,  но  все
же я парень из Нью-Йорка, а не Гайавата, понимаешь. Я  подумал,  что  этот
деятель притворяется, будто меня не слышит, чтобы вовремя нанести удар или
изрубить меня в куски. Я мог, конечно, расстрелять его там  же,  но  тогда
разбудил бы всех в округе полутора миль, а к тому же обещал тебе  обойтись
без убийств.
     - И вот я стою на своем месте, а он - на своем. Пятнадцать минут стою
и думаю: сделаю шаг - ветка треснет под ногой, и начнется большой тарарам.
И вдруг смотрю - он отходит к кустам на обочине и начинает мочиться.  А  я
глазам своим не верю. Уж не знаю, где учили этого парня стоять на  стреме,
но уж точно не в Форт Брэгге. Ружье у него самой старой  модели,  какую  я
видел за последние двадцать лет. На Корсике его называют "луп".  Но  самое
главное - у него в ушах пара наушников от плейера-уокмена! Я  мог  подойти
сзади, и он бы ни хрена не услышал. - Джинелли засмеялся. -  Ей-богу,  тот
дед понятия не имел, что его охранник слушает рок-н-ролл в то время, когда
должен был следить за мной.
     Страж снова занял свое место, а Джинелли просто подошел к нему с  той
стороны, откуда его не было видно,  не  особенно  заботясь  о  том,  чтобы
двигаться бесшумно. На ходу снял с себя пояс. В  последний  момент  парень
успел  что-то  засечь,  видно,   краем   глаза   приметил   движение,   но
отреагировать не успел - слишком поздно.
     Джинелли набросил  ремень  на  горло  парня  и  затянул.  Последовала
короткая борьба. Молодой  цыган  бросил  винтовку  и  вцепился  в  ремень,
наушники вывалились из ушей, и Джинелли  услышал  Роллинг  Стоунс,  поющих
"Под моим большим пальцем".
     Парень  начал   хрипеть,   сопротивление   его   ослабло   и   вскоре
прекратилось... Джинелли давил еще секунд двадцать, потом отпустил ("Я  же
его не собирался приканчивать", - пояснил он Билли)  и  оттащил  в  кусты.
Парень был красив, хорошо физически развит, на вид - года двадцать два,  в
джинсах и сапогах "динго". По описаниям Билли,  Джинелли  решил,  что  это
Сэмюэл Лемке, Билли с ним  согласился.  Джинелли  нашел  дерево  приличных
размеров и использовал липкую ленту, чтобы привязать цыгана к нему.
     - Звучит глупо, что ты кого-то привязал скотчем к дереву.  Но  это  -
пока кто-нибудь с тобой такого не  проделает.  От  него  не  освободишься.
Скотч - очень прочный материал. Так и проторчишь привязанным,  если  никто
не освободит. Его не разорвешь и не размотаешь сам.
     Джинелли отрезал нижнюю часть рубашки Лемке, затолкал  ему  в  рот  и
заклеил скотчем.
     - Потом я  перевернул  кассету  в  плейере,  включил  и  засунул  ему
наушники обратно в уши. Не хотел, чтобы он скучал, когда очухается.
     После этого Джинелли пошел дальше вдоль  дороги.  Он  был  такого  же
роста, что и Лемке,  а  потому  решил  рискнуть  и  подойти  к  следующему
часовому до того, как  тот  обнаружит  неладное.  Время  было  позднее,  а
итальянец за последние двое суток поспал урывками  всего  пару  раз.  Надо
было поторапливаться, пока в сон не начало клонить.
     - Когда не доспишь, можешь все дело испортить, - заметил он.  -  Одно
дело в "Монополию" играть, а другое - иметь дело с людьми, которые убивают
и пишут у тебя на лбу куриной кровью слова. Тут и самому  можно  ненароком
концы отдать. Вот я такую промашку и сделал. Просто повезло, что мне с рук
сошло. Бог иногда прощает.
     Ошибка состояла в том, что Джинелли не увидел второго охранника, пока
не прошел почти мимо него. Второй оказался в тени, а  не  на  дороге,  как
Лемке. Причем укрылся не ради конспирации, а ради удобства.
     - Этот второй не только слушал плейер-уокмен, - сказал Джинелли, - он
просто  крепко  спал.  Вшивые  сторожа,  но  чего  другого  и  ожидать  от
гражданских? К тому же они, видно, решили, что я серьезной угрозы для  них
не представляю. Когда веришь, что угроза  серьезная,  зевать  не  станешь,
даже если давно не спал.
     Джинелли  подошел  к  спящему  часовому,  выбрал  у  него  на  голове
подходящее место и треснул его как следует прикладом автомата. Удар был  -
как ладонью по столу.  Парень,  который  сидел,  прислонившись  к  дереву,
завалился на бок. Джинелли наклонился и пощупал пульс. Цыган был жив.
     Пять минут спустя итальянец поднялся на  невысокий  холм.  Слева,  на
склоне, открылось большое поле. Метрах в  двухстах  Джинелли  увидел  круг
автомашин. Костра в ту ночь не жгли. Кое-где  в  окнах  фургонов  светился
слабый огонек - только и всего.
     Джинелли  предпочел  ползти  с  холма  по-пластунски,  держа  автомат
впереди себя. Нашел груду камней, которые годились как укрытие  и  огневая
позиция. Весь лагерь хорошо просматривался, и прицеливаться было удобно.
     - Луна как раз начала появляться, но ждать ее я не собирался. К  тому
же я хорошо все видел, до них было метров семьдесят. Большой  аккуратности
мне не требовалось, да и "калашников" не для такой работы. Все  равно  что
топором удалять аппендицит. Автоматом хорошо пугать, ну и я их напугал как
надо. Спорить готов, они наделали лимонаду в постели. Но только не старик.
Этот - тертый калач, Уильям.
     Твердо  уложив  автомат,  Джинелли  набрал  воздуху,  прицелился   по
передним колесам фургона  с  единорогом.  Слышны  были  цикады,  бульканье
какого-то ручейка поблизости, где-то за темным полем  крикнул  козодой.  И
прежде, чем он начал второй куплет своей  ночной  песни,  Джинелли  открыл
огонь.
     Грохот разорвал ночь. Пули тридцатого калибра помчались  к  цели,  на
конце дула затрепетало сияние.  Колеса  фургона  с  единорогом  не  просто
лопнули, они взорвались. Джинелли прочесал дугой весь табор, целясь низко.
     - Ни одного тела не задел, - сказал он. - Старался  не  попасть  и  в
бензобаки машин, брал пониже. Видел  когда-нибудь  в  натуре,  как  машина
взрывается, если угодишь в бензобак? Это, я тебе скажу,  такой  фейерверк!
Жуть. Я как-то наблюдал на шоссе в Нью-Джерси.
     Взорвались и  задние  колеса  фургона.  Джинелли  вставил  в  автомат
запасной  рожок.  Между  тем  началась  суматоха.  Послышалась  перекличка
голосов - рассерженных, но больше перепуганных, завизжала женщина.
     Люди выскакивали в нижнем белье из фургонов, беспорядочно метались, в
страхе озираясь по сторонам.  Впервые  Джинелли  увидел  и  Тадуза  Лемке.
Старик выглядел довольно комично в развевающейся ночной  рубашке,  из  под
ночного колпака в разные стороны торчали пряди волос. Он бросил взгляд  на
разорванные шины фургона  и  посмотрел  прямо  в  ту  сторону,  где  залег
итальянец. "Вот в его разъяренном взгляде уже не было ничего комичного", -
сказал Джинелли Халлеку.
     - Я знал, что видеть он меня не мог. Луна еще не взошла. Морда и руки
у меня были в саже. Но мне показалось,  что  он  меня  все  равно  увидел,
Уильям, и у меня аж холодок по сердцу пробежал.
     Старик обернулся к своим людям, которые начали  пробираться  к  нему,
крича и размахивая руками. Заорал им что-то  и  указал  рукой  на  машины.
Джинелли языка не понимал, но жест был  вполне  красноречивым:  Прячьтесь,
идиоты!
     - Слишком поздно, Уильям, - сказал Джинелли.
     Он выдал очередь поверх их голов. Теперь уж орали все - и мужчины,  и
женщины. Некоторые попадали на землю и поползли, другие бросились бежать в
разные стороны, только не в его сторону, разумеется.
     А Лемке стоял и покрикивал на  них.  Его  ночной  колпак  свалился  с
головы. Кто полз, кто - бежал, и хотя Лемке правил ими железной  рукой,  а
панике поддались все.
     "Понтиак-универсал", из которого он брал пальто и туфли, стоял  рядом
с фургоном. Джинелли вставил третий рожок в автомат и снова открыл огонь.
     - В этой машине в ту ночь вообще никого не было, и  я  ее  разгромил.
Буквально уничтожил.
     - АК-47 - страшная штука, Уильям.  Когда  смотришь  на  нее  в  кино,
думаешь, что она оставляет серию аккуратных дырок. На самом  деле  это  не
так. Автомат громит все и притом быстро. Стекла полетели вдребезги,  капот
раскрылся, и пули его начисто сорвали. Разнесло фары, взорвало шины, потом
полетел радиатор, из него хлынула вода.  Темно,  но  я  услышал,  как  она
полилась. Короче, когда  я  закончил,  машина  выглядела  так,  словно  на
хорошей скорости врезалась в стену. Но пока ошметки машины летали  вокруг,
дед даже не шелохнулся.  Смотрел  на  вспышки  моего  автомата  и,  видно,
собирался скомандовать атаку. Только я решил этого не дожидаться.
     Джинелли побежал к дороге, пригнувшись пониже, как солдат  под  огнем
противника. Достигнув дороги, выпрямился и побежал во всю прыть.  Пробежал
мимо часового, которого стукнул прикладом, едва глянув в  его  сторону.  А
возле того места, где оставил  "мистера  Уокмена",  остановился,  переводя
дыхание.
     - Найти его ничего не стоило в полной  темноте,  -  сказал  Джинелли,
потому что я услышал, как он елозит ногами по  траве.  Когда  подошел,  он
начал сквозь бандаж на губах бормотать: "Унф, уф, гадумп".
     Лемке доерзался до того, что его еще круче прижало к дереву. Наушники
болтались возле шеи. А когда  увидел  приближающегося  Джинелли,  замер  и
смолк. Просто смотрел на него.
     - По глазам его увидел; он решил, что я его убью, и  при  этом  жутко
перепугался, - продолжал Джинелли. - Мне этого и надо было. Старый гад  не
побоялся, но, скажу тебе, Уильям, тот парень очень жалел, что  дед  так  с
тобою поступил. К сожалению, мне не удалось заставить его попотеть малость
- времени не было.
     Джинелли поднял АК-47 к его носу, и глаза  Лемке  сказали:  он  очень
хорошо понял, что его ожидает.
     -  Вот  что,  тварь,  времени  у  меня   маловато,   поэтому   слушай
внимательно, - сказал Джинелли.  -  Передай  деду,  что  в  следующий  раз
стрелять по пустым машинам я больше не буду. Скажи ему, что Уильям  Халлек
хочет чтобы старик снял свое проклятье. Понял меня?
     Лемке кивнул, насколько позволяли путы. Джинелли  сорвал  с  его  рта
ленту и вырвал тряпку изо рта.
     - Тут будет много суеты, - сказал Джинелли.  -  Поорешь  -  они  тебя
найдут. И запомни послание деду.
     Он повернулся, чтобы уйти.
     - Вы не понимаете, - хрипло сказал Лемке. - Он никогда его не снимет.
Он последний из великих мадьярских вождей. Его сердце - кирпич. Я запомню,
конечно, мистер, но он никогда не снимет проклятье.
     По дороге прогромыхал пикап в  сторону  цыганского  табора.  Джинелли
бросил на него мимолетный взгляд и снова обратился к Лемке:
     - Кирпич можно разрушить, - сказал он. - Так и передай ему.
     Джинелли снова вышел на дорогу и побежал трусцой  назад,  к  карьеру.
Еще один пикап проехал мимо, за ним подряд три легковых автомобиля.  Людям
было любопытно, что за стрельба из автомата происходила возле  их  городка
среди ночи. Джинелли особенно на счет них не беспокоился. Видимый издалека
свет автомобильных фар давал возможность скрыться  заранее  в  придорожной
растительности.
     Когда послышалась полицейская сирена, он успел добраться до  карьера,
где была припаркована его "Нова".
     С потушенными фарами он подвел машину ближе к дороге, подождал,  пока
"Шевроле" с мигалкой на крыше проехал мимо.
     - Когда полицейская машина проехала, я убрал грязь с  лица  и  рук  и
поехал следом за ней.
     - Следом?! - перебил его Билли.
     - Так безопаснее. Если где-то стрельба,  наши  невинные  люди  готовы
ноги себе переломать - лишь бы увидеть кровь прежде, чем полиция смоет  ее
из шлангов с тротуара. Люди, которые едут в  противоположном  направлении,
вызывают подозрение. Обычно это  те,  кто  смывается  с  оружием  с  места
действия.
     К тому времени как он подъехал к полю, там уже выстроились у  обочины
штук шесть машин, лучи их фар перекрещивались. Люди суетились и  оживленно
обсуждали случившееся. Полицейская машина припарковалась возле того места,
где Джинелли вывел из строя второго  парня.  Вращающийся  световой  сигнал
отбрасывал синие блики на деревья. Джинелли опустил стекло.
     - Что случилось, офицер?
     - Ничего такого, что вам могло бы обеспокоить. Поезжайте своим путем.
И на тот случай, если парень в "Нове"  говорит  по-английски,  а  понимает
только русский, полицейский нетерпеливо указал ему лучом  фонарика  дорогу
вдоль Финсон Роуд.
     Джинелли  медленно  проехал  среди  других   машин.   Вдалеке   возле
разгромленной им машины собрались две группы людей. Одна  группа  состояла
из цыган в нижнем белье - они  что-то  обсуждали  между  собой,  усиленно,
жестикулируя. Другая группа была из местной публики.  Те  стояли,  засунув
руки в карманы, и  молча  разглядывали  разбитый  автомобиль.  Обе  группы
игнорировали друг друга.
     Финсон Роуд протянулась еще миль на шесть. Пару раз Джинелли чуть  не
скатился в кювет, поскольку навстречу на большой скорости  неслись  другие
машины, а дорога была достаточно ухабистой.
     - Просто среди ночи ребята  надеялись  увидеть  кровь,  Уильям,  пока
полиция не смыла ее с тротуара или, в данном случае, -  с  травы.  Удалось
найти другую дорогу, которая довела его до Бакспорта, где он  повернул  на
север. В два часа ночи Джон Три прибыл в свой  номер  в  мотеле,  поставил
будильник на семь тридцать и заснул.
     Билли уставился на него.
     - То есть, пока я места себе не находил, думая, что  тебя  убили,  ты
спал в том самом мотеле, который мы покинули?
     - Ну, в общем так. - Джинелли и сам устыдился на мгновение. Но тут же
с улыбкой пожал плечами. - Спиши это на  неопытность,  Уильям.  Не  привык
совсем, что кто-то за меня волнуется. Ну, только мама еще, но это - другое
дело.
     - Ты проспал что ли? Сюда-то приехал часов в девять.
     - Нет. Сразу встал, когда зазвенел  будильник.  Позвонил  кое-куда  и
отправился в центр города. Там арендовал другой автомобиль, на этот раз  у
"Авис". С "Херцем" мне не так повезло.
     - У тебя будут неприятности из-за машины "Херца"? - спросил Билли.
     - Нет. Все в порядке. Дело могло осложниться, но я и позвонил как раз
в связи с машиной "Херца". И "коллега по бизнесу" по моей просьбе прилетел
из Нью-Йорка. В Элсуорте есть небольшой аэропорт. Пилот  потом  полетел  в
Бангор ждать его. А мой коллега на попутках прибыл в Банкертон. Он...
     - Слушай, дело приобретает масштабы, - сказал Билли. - Ты  понимаешь?
Прямо во Вьетнам превращается.
     - Да ты что? Не будь дураком, Уильям.
     - Скажешь, всего лишь твоя экономка прилетела из Нью-Йорка. Вернее  -
эконом.
     - Пусть так. Я никого в Мэне не знаю, а  единственный,  с  кем  успел
познакомиться, отдал концы. Да не было никаких проблем. У  меня  -  полный
отчет есть. Мой коллега вчера спокойно в полдень добрался  до  Банкертона.
Там на заправочной  был  всего  один  парень,  да  и  тот  успел  прилично
набраться. Бензин он, правда, накачивал - все чин-чином, а остальное время
где-то слонялся или возился с машиной. Пока его не было в  очередной  раз,
мой коллега законтачил проводки "Форда" и  спокойно  уехал.  Проехал  мимо
станции, так тот парень даже не глянул в его сторону.  Коллега  доехал  до
международного аэропорта Бангора и  поставил  машину  в  один  из  загонов
"Херца". Я его попросил проверить насчет пятен крови. Потом, когда говорил
с ним по телефону, он сказал, что на переднем сиденье немного крови  было,
наверняка куриной. Мой коллега ее смыл,  потом  заполнил  бланк  возврата,
опустил в ящик "Экспресс-возврата" и улетел обратно в Нью-Йорк.
     - А  как  же  с  ключами?  Ты  говоришь,  он  зажигание  на  проводах
законтачил.
     - С ключами, действительно, проблема возникла. Еще одна  моя  ошибка.
Думаю, от недосыпа стал  рассеянным,  а  может,  старею.  Они  остались  в
кармане Спартона, а я забыл их  вытащить,  когда  его  захоронил  там.  Но
теперь... - Джинелли вытащил пару ключей на блестящем  брелоке  "Херца"  и
позвенел ими. - Динь-динь!
     - Так ты ездил назад, - сказал Билли  хрипло.  -  Господи!  Поехал  и
откопал, чтобы достать ключи!
     - Рано или поздно зверье его бы обнаружило  и  начало  бы  -  резонно
пояснил Джинелли. - Те же охотники на птиц с собаками. Короче, это  мелочь
для Херца, когда приходит конверт экспресса без ключей.  Люди  то  и  дело
забывают вернуть ключи от арендованных машин,  от  номеров  отеля.  Иногда
присылают их, иногда -  забывают.  Менеджер  сервиса  звонит  по  телефону
восемь-ноль-ноль, сообщает заводские данные  машины,  а  на  другом  конце
парень из "Форда", "Дженерал Моторс" или "Крайслера" называет  ему  модель
ключа. Просто! Новые ключи. Но если найдут в  карьере  парня  с  дыркой  в
голове и с ключами в кармане, не трудно и меня отыскать. Скверно. Паршивые
новости. Ты понял?
     - Да.
     - Кроме того, мне все равно надо было туда вернуться, - мрачно сказал
Джинелли. - А в "Нове" сделать этого было нельзя.
     - Ну почему? Они же ее не видели.
     - Мне надо рассказать тебе по-порядку, тогда поймешь. Еще подлить?
     - Пожалуй.
     - Сейчас речь идет о "Бьюике"-универсале. Парень в "Ависе" хотел  мне
дать "Ариес-К", сказал, это все, что у него есть, в данный момент, так что
мне еще повезло. Но для меня эта машина не годилась. Мне нужен  универсал,
а эта - хоть и здоровенная, а совершенно бестолковая машина.  За  двадцать
баксов он переменил мнение, и я получил ту машину, которую  хотел.  Поехал
обратно в мотель в  Бар  Харбор,  припарковался,  сделал  пару  телефонных
звонков, чтобы удостовериться, что все идет по  намеченному  плану.  Потом
приехал сюда на "Нове". Знаешь, Билли, она  мне  даже  понравилась.  Вроде
неказистая и внутри коровьим навозом отдает, но у нее, понимаешь,  крепкая
косточка, что ли... Вот так. Приехал сюда, успокоил тебя. К тому времени я
уж готов был к новому удару, но так устал: думаю - тащиться  опять  в  Бар
Харбор. Короче, у тебя в постели и проспал день.
     - Да позвонил бы мне и не тащился лишний раз, - тихо сказал Билли.
     Джинелли улыбнулся ему.
     - Ну, конечно, мог бы и позвонить. Только  пошел  он  подальше,  этот
телефон. Он мне  не  покажет,  как  дела  с  тобой,  Уильям.  Не  один  ты
беспокоишься о своем здоровье.
     Билли опустил голову,  с  трудом  проглотил  ком  в  горле.  Слезы  в
последнее время приходилось сдерживать довольно часто.
     - Итак! Джинелли пробуждается, встает, как огурчик, -  без  похмелья,
принимает душ, прыгает в свою "Нову", которая еще больше смердит  коровьим
навозом, простояв на солнцепеке, и едет  обратно  в  Бар  Харбор.  Там  он
забирает пакеты поменьше из багажника "Новы" и  раскрывает  их  у  себя  в
номере. В одном из них - кольт "Вудсмен" и внутренняя кобура под  мышку  к
нему. Содержимое двух других пакетов размещается  в  карманах  спортивного
плаща. Затем он покидает комнату и меняет "Нову" и "Бьюик". Едет в  весьма
"сценичный" Банкертон, где, как он надеется, побывает в последний раз.  По
пути разок останавливается у супермаркета, заходит  туда  и  покупает  две
вещи: шарообразный сосуд и большую бутылку пепси. В Банкертон прибывает на
закате, едет к карьеру щебенки и сразу идет туда,  поскольку  осторожность
тут больше не имеет значения. Если тело нашли, значит, он попался.
     Но там никого нет, и он откапывает Спартона, нащупывает ключи - и все
в порядке.
     Голос Джинелли был совершенно бесстрастным, но Билли показалось,  что
перед ним разворачивается  сюжет,  как  в  кинофильме,  правда,  не  очень
приятном. Джинелли,  сидящий  на  корточках  и  разбрасывающий  щебенку  в
стороны руками. Вот появляется рубашка Спартона, его пояс...  его  карман.
Пальцы проникают в карман, ищут среди  мелочи,  которой  не  суждено  быть
истраченной... холодная застывшая плоть. Ключи найдены, труп снова  быстро
закапывают.
     - Брррр, - сказал Билли и поежился.
     - Все дело в перспективе, Уильям,  -  спокойно  заметил  Джинелли.  -
Поверь, это так.
     Кажется, это меня  и  пугает,  подумал  Билли.  А  потом  с  растущим
изумлением слушал дальше конец истории необычных приключений Джинелли.
     С ключами "Херца" в  кармане  Джинелли  вернулся  к  своему  "Бьюику"
конторы "Авис".  Первым  делом  откупорил  бутылку  пепси-колы,  вылил  ее
содержимое в сосуд и как следует накрыл  крышкой.  После  этого  поехал  к
цыганскому табору.
     - Я знал, что они все еще будут там, - сказал он. - Не потому что  им
так хочется, а потому что  полиция  штата  велела  не  рыпаться,  пока  не
проведет расследования. Представь себе: поселяется какое-то кочевое племя,
чужаки в таком цивилизованном обществе, как город Банкертон, является  еще
какой-то чужак или шайка таких среди  ночи  и  обстреливают  их  стойбище.
Легавым всегда интересны подобные истории.
     Им и в самом деле  было  интересно.  Там  уже  находилась  патрульная
машина полиции штата Мэн и еще два  неприметных  "Плимута"  у  края  поля.
Джинелли влез между двумя "Плимутами", вышел  из  машины  и  направился  к
табору. Разгромленный универсал успели увезти - возможно, на  обследование
криминалистам.
     На полпути Джинелли встретился с  полицейским  в  униформе  "Медведей
штата", как их официально называли.
     - Для вас, сэр, здесь никакого дела нет, - сказал  "Медведь".  -  Вам
придется пройти обратно.
     - Но я убедил его, что у меня кое-какое  дело  там  все  же  есть,  -
сказал Джинелли, улыбаясь Билли.
     - Это как же тебе удалось?
     - Вот - предъявил ему.
     Джинелли вытащил из заднего кармана кожаные "корочки" и сунул  Билли.
Тот открыл и тотчас узнал документ - он видел такие в ходе  своей  карьеры
юриста  пару  раз.  Встречался  бы  чаще,  если  бы  специализировался  на
уголовщине. Это было удостоверение ФБР с фотографией Джинелли лет на  пять
моложе: волосы  коротко  подстрижены,  почти  под  ежик.  На  карточке  он
фигурировал, как агент Эллис Стонер.
     В голове Билли вдруг все сложилось одно к  одному.  Он  посмотрел  на
удостоверение еще раз.
     - Ты хотел "Бьюик", потому что он выглядит...
     - Более официально. Государственная служба. Их типичный транспорт. Не
в консервной же банке мне появляться, что пытался всучить  "Авис"?  И  уж,
конечно, не в навозной тачке фермера Джона.
     - Это тебе твой "коллега по бизнесу" доставил во второй визит?
     - Да.
     Билли вернул ему документ.
     - Выглядит как настоящий.
     Улыбка исчезла с лица Джинелли.
     - Все, кроме фотографии, - тихо сказал он. - Она - настоящая.
     Немного помолчали. Билли  пытался  отогнать  прочь  мысли  об  агенте
Стонере, была ли у него семья, дети... Потом напомнил:
     - Значит,  ты  припарковался  между  двумя  полицейскими  машинами  и
показал удостоверение ФБР через пять минут после того, как  откопал  ключи
на трупе?
     - Нет, - сказал Джинелли. - Скорей, минут через десять после того.
     Направляясь в лагерь цыган, он приметил двух мужчин  в  штатском,  но
явно полицейских, которые сидели на корточках возле фургона с единорогом и
совками копались в земле. Третий стоял и светил им мощным фонарем.
     - Постой, постой, - вот еще одна, - сказал копавший  своему  коллеге,
извлекая пулю из совка и бросая ее в ведерко - блонк! Два  цыганенка  явно
братья, стояли поблизости и наблюдали за процессом.
     Присутствие полицейских для Джинелли было как нельзя кстати. Никто не
знал, как он выглядит, а Сэмюэл Лемке помнил только черное пятно  сажи.  К
тому же появление агента ФБР можно было считать удачей, так  как  стрельба
велась из русского автомата. Но  Джинелли  проникся  глубоким  уважение  к
Тадузу Лемке. Дело было не в той надписи кровью на лбу, а в  том,  как  он
твердо стоял один на один  перед  шквалом  пуль  30-го  калибра  в  полной
темноте. Ну и, конечно, - то, что происходило с Уильямом.  Было  опасение,
что дед его все равно мог распознать. Увидеть  по  глазам  или  как-то  по
запаху учуять.
     Поэтому  ни  при  каких  обстоятельствах  Джинелли  не  намерен   был
допустить, чтобы старик коснулся его.
     Ему нужна была девушка.
     Он прошел внутренний круг и постучался в  первый  попавшийся  фургон.
Пришлось постучаться еще раз, прежде чем женщина средних лет открыла дверь
с испуганным и недоверчивым выражением лица.
     - Нет у нас ничего для  вас,  -  сказала  она.  -  У  нас  тут  беда.
Извините, мы закрыты.
     Джинелли раскрыл удостоверение.
     - Специальный агент ФБР, мадам, - Стонер.
     Глаза женщины широко открылись, она быстро перекрестилась  и  сказала
что-то на ромалэ. Потом:
     - О, Господи! Что еще? Все пошло кувырком. С  тех  пор,  как  Сюзанна
погибла, нас словно прокляли. Или...
     Ее решительно оттолкнул супруг, приказав заткнуться.
     - Специальный агент Стонер, - вновь повторил Джинелли.
     - Слышал, слышал.  -  Он  выбрался  наружу.  Джинелли  определил  его
возраст в районе сорока пяти лет, хотя выглядел мужик старше. То был очень
высокий человек, хромавший настолько сильно, что казался уродом. Рубашка с
короткими рукавами несла на себе скромную диснеевскую рекламу.
     Вместо штанов - шорты. От него несло таким  перегаром,  что  в  любой
момент можно было ожидать, что его еще и вырвет. Похоже,  с  этим  цыганом
подобное случалось регулярно.  Джинелли  показалось,  что  он  узнал  его:
кажется именно он бежал прочь с грацией  слепого  эпилептика,  у  которого
случился сердечный припадок.
     - Чего вам надо? У нас и так тут полиция весь день висит на  заднице.
И всегда так... Просто смешно! - Говорил он хриплым грубым голосом, а  его
жена принялась торопливо увещевать его на роме.
     Он повернулся к ней.
     - Дот кригиска  жад-халлер,  -  сказал  он  и  припечатал  для  пущей
ясности: - Заткнись, сука. -  Женщина  отступила.  Мужчина  в  диснеевской
рубашке вновь обратился к Джинелли. - Так чего вам надо? Чего не пойдете к
своим корешам и не поговорите с ними? - Он кивнул в сторону криминалистов.
     - Позвольте записать ваше  имя,  -  сказал  Джинелли  с  бесстрастной
вежливостью.
     - А чего у них не спросите? - Он скрестил руки на груди, которая  под
рубашкой казалась не на много меньше женской. - Мы им свои имена  сказали,
сделали наши заявления. Все, что мы знаем,  -  кто-то  стрелял  по  табору
среди ночи. Нам только нужно, чтобы нас отпустили. Хотим уехать  из  штата
Мэн, из Новой Англии  и  вообще  с  восточного  побережья.  -  Уже  потише
добавил: - И больше никогда сюда не возвращаться. - Указательный  палец  и
мизинец его левой руки сделали жест, знакомый Джинелли с  детства  от  его
матери, - жест, отгоняющий дурной глаз. Ему показалось, что  цыган  сделал
такой жест совершенно машинально.
     - В таком случае эту проблему можно решить  двумя  путями,  -  сказал
Джинелли, сохраняя исключительно вежливый тон агента ФБР. - Либо вы  даете
мне кое-какую информацию, сэр, либо вопрос будет решаться в месте  лишения
свободы в том  плане  -  задержать  вас  или  нет  за  обструкцию  органов
правосудия. Если факт обструкции будет доказан, вам придется провести пять
лет в заключении с уплатой штрафа в размере пяти тысяч долларов.
     Из  фургона  послышался  торопливый  поток  речи  на  роме  на  грани
истерики.
     - Энкельт! - хрипло заорал мужчина, но когда  обернулся  к  Джинелли,
лицо его заметно побледнело. - Вы совсем спятили!
     - Нет, сэр, - ответил Джинелли. - По табору не просто кто-то стрелял.
Речь идет о трех  автоматных  очередях.  В  Соединенных  Штатах  запрещено
частное владение  автоматами  и  другим  скорострельным  оружием.  К  делу
подключено ФБР, и, выражаясь более понятным вам языком, скажу, что  вы  по
уши в дерьме, погружаетесь в него все глубже и при этом совсем  не  умеете
плавать.
     Цыган некоторое время недовольно смотрел на него и наконец сказал:
     - Меня зовут Хейлиг. Трей Хейлиг. Можете у них спросить. - Он  кивнул
в сторону полицейских.
     - У них своя работа, у меня - своя. Так вы намерены отвечать  на  мои
вопросы или нет?
     Мужчина отрешенно кивнул головой.
     Джинелли заставил Трея Хейлига дать полный отчет о том, что произошло
в прошлую ночь. Пока тот говорил, один из детективов штата подошел,  чтобы
выяснить  -  кто  беседует  с  цыганом.  Когда  Джинелли   предъявил   ему
удостоверение,  он  быстро  удалился.  Документ  явно  произвел  на   него
впечатление и несколько обеспокоил.
     Хейлиг заявил, что выскочил из фургона,  как  только  услышал  первые
выстрелы, и побежал влево вверх по холму,  надеясь  обойти  стрелявшего  с
фланга. Но в темноте споткнулся обо  что-то,  упал  головой  на  камень  и
потерял сознание. Если б не такое обстоятельство, он бы наверняка добрался
до ублюдка. В подтверждение своей истории показал  на  заживающую  ссадину
по-крайней мере трехдневной давности, полученную,  видимо,  по-пьянке,  на
левом виске. "Ага, - подумал Джинелли и перевернул страницу в блокноте.  -
Хватит ходить вокруг да около, пора перейти к делу".
     - Очень вам признателен, мистер Хейлиг, вы весьма помогли.
     Этот разговор внушил некоторую робость цыгану.
     - Да ладно... что вы? Извините, что я так с вами... Но  побыли  б  на
нашем месте... - Он пожал плечами.
     - Полиция, - сказала жена за его спиной.  Она  выглядывала  из  двери
фургона, словно старый и усталый барсук из  норы,  чтобы  посмотреть,  как
много собак вокруг и насколько они злые. - Всегда полицейские - куда бы мы
ни пошли. Обычное дело. А сейчас - хуже. Люди запуганы.
     - Энкельт, мамма, - сказал Хейлиг, но уже не так сердито.
     - Мне надо поговорить еще с парой  людей,  если  подскажете,  где  их
найти, - сказал Джинелли и посмотрел на пустую страницу блокнота. - Мистер
Тадуз Лемке и миссис Анжелика Лемке.
     - Тадуз  вон  там  спит,  -  сказал  Хейлиг  и  указал  на  фургон  с
единорогом. Джинелли счел это прекрасной новостью, если дело обстояло так.
- Он очень старый и его все это очень сильно утомило. А  Джина,  по-моему,
вон в том фургоне. Только она не миссис, а мисс.
     Он  указал  грязным  пальцем  на  зеленую   "Тойоту",   оборудованную
деревянным фургоном на шасси.
     - Большое вам спасибо. - Итальянец закрыл блокнот  и  засунул  его  в
задний карман.
     Хейлиг удалился в свое помещение (и, видимо, прямо к своей бутылке) с
очевидным облегчением. Джинелли в сгущавшихся сумерках пересек  внутренний
круг и подошел к "Тойоте". В тот момент его сердце  билось  очень  сильно.
Глубоко вздохнув, он постучал о дверцу.
     Ответ последовал не сразу.  Он  поднял  было  руку,  чтобы  постучать
снова, когда  дверь  раскрылась.  Уильям  говорил,  что  она  красива,  но
Джинелли не был подготовлен  к  столь  покоряющей  красоте.  Темные  глаза
смотрели смело, белки их были чистыми до голубизны, оливковая  кожа  таила
розовый оттенок. Какое-то мгновение он разглядывал ее, посмотрел на  руки,
увидел, что они  были  сильными,  никакого  лака  на  ногтях  -  чистых  и
подстриженных,  как  у  крестьянки.  В  одной  руке  Джина  держала  книгу
"Статистическая социология".
     - Да?
     - Специальный агент Эллис Стонер, мисс Лемке, -  сказал  Джинелли,  и
тотчас ясность покинула ее глаза, словно задернулась занавеска. - ФБР.
     - Да? - повторила она. В голосе не больше жизни, чем в автоответчике.
     - Мы расследуем происшествие со стрельбой здесь прошлой ночью.
     - Вы и еще полсвета, - сказала она. - Ну  и  расследуйте.  А  у  меня
времени нет. Я заочно  учусь,  и  если  завтра  не  отправлю  почтой  свое
задание, меня могут отчислить. Так что извините...
     - У нас есть данные, что за случившимся стоит некий Уильям Халлек,  -
сказал Джинелли. - Вам это имя ни о чем не говорит? - Конечно, говорит: на
миг ее глаза  раскрылись  шире  и  словно  вспыхнули.  Джинелли  нашел  ее
прекрасной. Но одновременно поверил в  то,  что  именно  она  могла  убить
Фрэнка Спартона.
     - Эта свинья! - Она плюнула. - Хан сатте сиг па эн ав  столарна!  Хан
снегладе па нытт мот хиллорна и вильд! Вильд!
     - У меня в машине  есть  несколько  фотографий  Халлека,  -  спокойно
сказал Джинелли. - Они были сделаны в Бар Харборе нашим агентом с  помощью
телевика...
     - Конечно, это  Халлек!  -  сказала  она.  -  Эта  свинья  убила  мою
тантеньжад - мою бабушку! Но он нас не долго будет преследовать.  Он...  -
Она прикусила нижнюю губу и замолчала. Если бы Джинелли был тем,  за  кого
себя выдавал, ей было бы не избежать основательного допроса.
     Джинелли предпочел ничего не заметить.
     - На одном из снимков один  человек  передает  другому  деньги.  Если
кто-то из них Халлек, другой, не  исключено,  -  стрелок,  посетивший  вас
минувшей ночью. Я бы хотел, чтобы вы и ваш дедушка опознали Халлека,  если
это возможно.
     - Он мой прадедушка, - ответила Джина рассеянно. - По-моему, он спит.
С ним мой брат. Не хочу будить его. - Она сделала паузу. - Вообще не  хочу
его расстраивать этими делами. Последние дни ему очень тяжело пришлось.
     - Хорошо. Может быть, так сделаем: вы посмотрите фотографии  и,  если
точно опознаете Халлека, нам не придется будить старшего мистера Лемке.
     - Да, так будет лучше. Если вы поймаете эту свинью  Халлека,  вы  его
арестуете?
     - О, да. При мне есть федеральный орден Джона Доу.
     Это убедило ее. Она  вышла  из  фургона,  зашуршав  юбкой  и  мельком
обнажив ногу, покрытую ровным загаром. При этом сказала  нечто  такое,  от
чего холодок сжал сердце Джинелли.
     - Там особенно и нечего будет арестовывать, я так думаю.
     Они прошли мимо полицейских, все еще копавшихся в земле, несмотря  на
наступившую   темноту.   Миновали   нескольких   цыган,    включая    двух
мальчиков-братьев, одетых в одинаковые пижамы. Джина кивком приветствовала
некоторых из них, те ответили и поспешили ретироваться.  Высокий  мужчина,
похожий на итальянца, который шел с Джиной, являлся агентом ФБР, и от него
следовало держаться подальше.
     Они покинули круг табора  и  направились  вверх  по  холму  к  машине
Джинелли. Вечерний мрак поглотил обоих.
     - Все шло как по маслу. Почему бы и нет?  Кругом  полно  полицейских.
Мог ли тот парень, который в них  стрелял,  снова  явиться  и  еще  что-то
затеять, пока полицейские находились там? Они так не  думали.  Но  они  же
дураки, Уильям. Я ожидал от всех них глупости, но не от деда. Всю жизнь он
учился ненавидеть легавых, не доверять им, а тут вдруг решил, что они  его
оберегают от того, кто их за задницу кусает. Но старик спал. Выдохся.  Ну,
и отлично... Мы и его, кстати можем захватить, Уильям. Запросто, я думаю.
     Они подошли к "Бьюику". Джинелли открыл дверцу водителя, пока девушка
стояла там. Когда он наклонился чтобы вытащить из-за  пазухи  кольт  38-го
калибра одной рукой,  а  другой  освободить  крышки  шарообразного  сосуда
почувствовал, как  экзальтация  девушки  сменилась  настороженностью.  Все
чувства Джинелли были обострены, как и интуиция. Да, он ощутил ее  тревогу
в окружающей темноте: слишком легко она отделилась от своих  с  человекам,
которого прежде никогда не видела. И это в то время, как должна была  быть
особенно начеку. Впервые подумала: а почему этот  агент  ФБР  не  захватил
бумаги с собой в табор, если ему нужно было так срочно задержать  Халлека.
Но было поздно. Он сыграл на ее ослепляющей ненависти, назвав главное имя.
     - Вот и все, - сказал Джинелли и повернулся к ней с кольтом, в  одной
руке и сосудом в другой.
     Глаза ее вновь широко раскрылись, грудь поднялась, когда она раскрыла
рот и судорожно вдохнула.
     - Можешь закричать, - сказал Джинелли, - но я тебе гарантирую  -  это
будет последний звук в твоей жизни, Джина.
     Какой-то миг ему казалось, что  она  все  равно  закричит...  но  она
только выдохнула воздух.
     - Это ты работаешь на свинью, - сказала она. - Ханс сатте сиг па...
     - Говори по-английски, блядь, - сказал он небрежно.  Она  вздрогнула,
как от пощечины.
     - Не смей называть меня блядью, - прошептала она. -  Никто  не  смеет
меня обзывать. - Ее руки поднялись, сильные пальцы согнулись, как когти.
     - Ты называешь моего друга Уильяма свиньей. Я называю тебя блядью.  А
твою мамашу - проституткой, а твоего папашу -  псом,  который  в  сортирах
облизывает жопы, - сказал Джинелли. Увидел, как  раздвинулись  ее  губы  в
оскале ярости и улыбнулся. Что-то в его улыбке заставило ее  поколебаться.
Позднее Джинелли сказал Билли, что она  испуганной  не  выглядела,  но  по
какой-то причине сквозь дикую ярость пробилось осознание того, с кем  и  с
чем она имеет дело.
     - Думаешь, это игра? - спросил он ее. -  Вы  налагаете  проклятие  на
человека, у которого жена и  ребенок,  и  думаете,  что  это  -  игра?  Ты
думаешь, он нарочно сбил ту женщину, твою бабушку? Думаешь, у него на  нее
был контракт? Что мафия заключила на нее контракт? Дерьмо.
     Девушка теперь плакала слезами ярости и ненависти.
     - Ему жена дрочила, и он ее задавил на улице! А потом они... они  хан
тог ин пойкен... отмазали его. Но мы его хорошо пригвоздили. И  ты  будешь
следующим, друг свиньей. Не важно, что...
     Он снял крышку с широкого горлышка сосуда движением большого  пальца.
Ее глаза впервые уставились на жидкость в сосуде. Именно этого он и хотел.
     - Кислота, блядь, - сказал Джинелли и плеснул ей в лицо. - Посмотрим,
сколько еще людей ты подстрелишь из своей рогатки, когда ослепнешь.
     Она пронзительно вскрикнула и накрыла ладонями глаза. Слишком поздно.
Упала на землю. Джинелли наступил ей на шею.
     - Если пикнешь, убью. Тебя  и  первых  трех  твоих  дружков,  которые
появятся тут. - Он убрал ногу. - Это была пепси-кола.
     Джина поднялась на колени, глядя на него сквозь пальцы.  Обостренным,
почти телепатическим чутьем Джинелли понял: не было нужды говорить ей, что
то была не кислота. Она это поняла сразу, хотя в первое мгновение  ее  как
будто бы обожгло. Мгновение спустя, чуть было не запоздало, он  сообразил,
что она бросается рукой на его половые органы.
     Когда она кошкой кинулась к нему, он мгновенно  шагнул  в  сторону  и
ударил ее  ногой  в  бок.  Затылок  Джины  с  громким  звуком  ударился  о
хромированную раму раскрытой дверцы водителя.  Она  рухнула  на  землю,  и
кровь залила ее щеку.
     Джинелли наклонился над ней, уверенный, что она потеряла сознание.  И
в тот же миг она с шипением атаковала его. Одной  рукой  расцарапала  лоб,
другой - разорвала рукав его водолазки и содрала кожу вдоль руки.
     Джинелли зарычал и отшвырнул ее на землю. Потом прижал дуло пистолета
к ее носу.
     - Что, сука, моих яиц захотела? Хочешь? Ну, давай, блядь!  Давай!  Ты
мне морду попортила. А теперь попытайся, доберись!
     Она лежала неподвижно  и  смотрела  на  него  глазами,  черными,  как
смерть.
     - Что, передумала? Попробовала бы, да дед  твой  не  перенесет  такой
утраты.
     Она молчала, но в глазах ее мелькнул мимолетный огонек.
     - Думаешь - что с ним будет, если я в самом деле плеску тебе кислотой
в морду? Ну что ж, подумай, подумай. Каково ему будет, когда вместо  тебя,
я решу умыть кислотой тех двух братишек в пижамах?
     Я все могу,  блядь.  Сделаю  и  вернусь  домой,  и  хорошо  поужинаю.
Посмотри мне в лицо, и поймешь, что я все могу.
     Теперь, наконец, он приметил что-то в ее лице, нечто похожее на страх
- но не за себя.
     - Он проклял вас, - сказал Джинелли. - Я - его проклятие.
     - Насрать на проклятие этой свиньи, - прошептала она и вытерла  рукой
кровь с лица.
     - Он просит меня, чтобы никто не пострадал,  не  погиб,  -  продолжал
Джинелли. - Я  все  так  и  делал.  Но  нынче  ночью  наш  мирный  договор
заканчивается. Не знаю, сколько раз твой  дед  выходил  сухим  из  воды  с
такими штуками.  Но  сейчас  номер  не  пройдет.  Скажи  ему,  чтобы  снял
проклятие. Скажешь, последний раз я просил. На, возьми вот это.
     Он  сунул  ей  в  руку  листок  бумаги.  На  нем  был  записан  номер
телефона-автомата в Нью-Йорке.
     - Сегодня ровно в полночь ты позвонишь по  этому  номеру  и  передашь
мне, что сказал дед. Если понадобится мой ответ,  позвонишь  спустя  ровно
два часа. Если от меня будет послание, передашь ему... если будет... Вот и
все. Так или иначе дверь закроется.  Никто  никогда  по  этому  номеру  не
поймет, о чем ты толкуешь после двух часов ночи.
     - Дед никогда не снимет проклятия.
     - Может, и так, - кивнул Джинелли. - То  же  самое  мне  твой  братец
сказал вчера ночью. Но это уж не твое дело. Делай как положено, и пусть он
сам решит, что предпринять. Объясни ему, что,  если  скажет  "нет",  тогда
начнутся настоящие буги-вуги. Первой будешь  ты,  потом  двое  пацанов,  а
дальше - кого сами выберем. Так ему все и скажи. А теперь - в машину.
     - Нет.
     Джинелли закатил глаза.
     - Вы когда-нибудь поумнеете? Я просто хочу быть уверенным, что у меня
достаточно времени, чтобы смыться в неизвестном направлении без хвоста  из
двенадцати легавых. Если бы  я  захотел  тебя  шлепнуть,  то  не  стал  бы
передавать эти послания.
     Девушка поднялась. Ее немного шатало, но однако он влезла в машину  и
передвинулась на пассажирское сиденье.
     - Это недалеко, - сказал Джинелли. Он вытер ладонью кровь  со  лба  и
показал ей. - После этого я очень хочу увидеть тебя размазанной по стенке.
     Джина прижалась к дверце машины подальше от него.
     - Вот так хорошо, - сказал Джинелли, садясь за руль. - Так и сиди.
     Он выбрался на Финсон Роуд  задним  ходом,  не  включая  фар.  Колеса
"Бьюика" слегка забуксовали. Переключил передачу с кольтом в  руке.  Когда
Джина зашевелилась, он нацелил на нее дуло.
     - Ошибка, - сказал Джинелли. - Двигаться нельзя совсем. Ты поняла?
     - Поняла.
     - Хорошо.
     Он проехал тем же путем обратно, держа ее под прицелом.
     - Всегда вот так, - с горечью произнесла она.  -  Даже  за  крохотное
правосудие с нас требуют такую дорогую цену.  Он  твой  друг,  эта  свинья
Халлек?
     - Я уже сказал, не называй его так. Он не свинья.
     - Он проклял нас, - сказала девушка, и в голосе  ее,  помимо  злости,
послышалось недоумение. - Передай ему -  Бог  проклял  нас  прежде  любого
своего племени.
     - Эти сопли рассказывай социальным работникам, бэби.
     Она умолкла.
     За четверть мили от того места, где в  карьере  был  засыпан  гравием
Фрэнк Спартон, Джинелли остановил машину.
     - О'кей. Достаточно далеко. Вылезай.
     - Конечно. - Она ровно посмотрела на него своими бездонными  глазами.
- Но одну вещь запомни, мистер.  Наши  дорожки  еще  сойдутся.  Когда  это
случится, я убью тебя.
     - Нет, - ответил он. - Не убьешь. Потому что за сегодняшнюю  ночь  ты
мне обязана жизнью. Если тебе этого мало, неблагодарная сука, добавь жизнь
своего братишки прошлой ночью. Ты все болтаешь, но так и не поняла порядка
вещей в этом мире. Не поняла, почему вы бездомные. И всегда будете такими,
пока не бросите ваши делишки. У  меня  друга  как  воздушного  змея  можно
запускать - только шарики подвяжи. Ну, и что ты имеешь? Я скажу тебе, что.
Безносого деда, который проклял моего друга и смылся в ночи, как гиена.
     Теперь цыганка плакала.  Даже  рыдала.  Слезы  ручейками  стекали  по
щекам.
     - Говоришь, Бог на вашей стороне? - невнятно сквозь слезы проговорила
она. - Ты так сказал, да? Так будешь гореть в аду за такое кощунство.  Мы,
значит, гиены? Если мы такие, то это люди, вроде  твоего  дружка,  сделали
нас такими.  Мой  прадедушка  говорит,  что  проклятий  нет,  есть  только
зеркала, которые держишь перед душами мужчин и женщин.
     - Вылезай, - сказал он. - Мы  не  можем  разговаривать.  Мы  даже  не
слышим друг друга.
     - Вот уж верно.
     Джина открыла дверцу и вышла. Когда Джинелли отъезжал, она  закричала
пронзительно:
     - Твой друг - свинья и подохнет тощим!
     - Но я так не считаю, - сказал Джинелли.
     - Что имеешь в виду?
     Джинелли посмотрел на часы. Время перевалило за три часа.
     - В машине расскажу, - сказал он. - Тебе предстоит  свидание  в  семь
часов.
     Билли физически ощутил страх, словно кольнуло внутри.
     - С ним?
     - Так точно. Поехали.
     Когда Билли поднялся, начался приступ  аритмии  -  самый  долгий.  Он
закрыл глаза и ухватился за грудь, за то, что осталось от груди.  Джинелли
обнял его.
     - Уильям, тебе плохо?
     Он посмотрел в зеркало и увидел в  нем  свое  отражение,  держащее  в
объятиях гротескное существо в каких-то балахонах вместо  одежды.  Приступ
прошел, сменившись куда более знакомым чувством белой ярости, направленной
против старика... и Хейди.
     - Все в порядке, - сказал он. - Куда мы едем?
     - В Бангор, - ответил Джинелли.



                             23. РАСШИФРОВКА 

     Они взяли "Нову".  Обе  оценки,  которые  высказал  о  ней  Джинелли,
оказались справедливыми: в машине пахло коровьими лепешками, и бензин  она
жрала огромными порциями. Джинелли сделал остановку примерно в четыре часа
и  купил  приличную  корзину  моллюсков.  Припарковались  на   придорожной
стоянке, разделались с ними и с шестью банками пива. Пара-тройка  семейных
групп, устроивших на стоянке пикник  за  столиками,  посмотрели  на  Билли
Халлека и переместились подальше от них.
     Пока ели, Джинелли закончил историю. Много времени это уже не заняло.
     - Примерно в одиннадцать вечера я уже был в комнате Джона Три. Я бы и
раньше туда вернулся, но сделал несколько  петель  и  восьмерок  по  пути,
чтобы убедиться в отсутствии хвоста. Из  комнаты  позвонил  в  Нью-Йорк  и
послал одного парня к телефонной будке с тем номером, что  я  дал  девице.
Попросил его подклеить микрофон и записать  разговор  на  магнитофон.  Это
такая игрушка, которую используют репортеры, чтобы  записывать  телефонные
интервью. На пересказы не хочу полагаться, Уильям. Попросил его  позвонить
мне с записью разговора, как только она повесит трубку.
     - Пока ждал  звонка,  продезинфицировал  царапины,  которые  она  мне
сделала. Не хочу сказать, что у нее гидрофобия или  что-то  в  этом  роде,
Уильям, но в ней было столько ненависти, знаешь...
     - Знаю, - подтвердил Билли и мрачно подумал: "Еще бы не знать".
     Звонок раздался в двенадцать  пятнадцать.  Закрыв  глаза  и  приложив
пальцы рук ко лбу, Джинелли воспроизвел Билли почти точный текст беседы  в
записи на магнитофон.
     Человек Джинелли: Хелло.
     Джина Лемке: Ты работаешь на человека,  которого  я  сегодня  вечером
встретила?
     Человек Джинелли: Можете так считать.
     Джина: Передай ему - мой прадедушка говорит...
     Человек Джинелли: У меня есть "стено-контакт" на телефон. То есть вас
будут записывать на магнитофон. Я прокручу запись человеку, о  котором  вы
говорите.
     Джина: Вы можете так сделать?
     Человек Джинелли: Да. Так что сейчас в некотором роде вы  говорите  с
ним напрямую.
     Джина: Ну, ладно. Мой прадедушка  говорит,  что  снимет  его.  Я  ему
сказала, что он с ума сошел. Хуже того - он совершает ошибку, но он твердо
стоит на своем. Говорит - хватит терзать его людей,  хватит  этого  страха
среди них. Он снимет то, что ты имеешь в виду. Но ему нужно встретиться  с
Халлеком. Он не может этого снять, пока  не  встретиться.  Завтра  в  семь
часов вечера мой прадедушка будет в Бангоре. Там  есть  парк  между  двумя
улицами - Юнион и Хаммонд. Он там будет сидеть на скамейке, один. Так  что
ты выиграл, большой человек, ты выиграл, ми хела  по  клокан.  Пусть  твой
друг, эта свинья, будет в Фэйрмонт-парке. В Бангоре в семь вечера.
     Человек Джинелли: Это все?
     Джина: Да, за исключением того,  что  я  желаю  ему,  чтобы  его  хер
почернел и отвалился.
     Человек Джинелли: Ты это ему  сама  говоришь,  сестричка.  Но,  скажу
тебе, ты бы такого не сказала, если бы знала, с кем разговариваешь.
     Джина: И ты? Чтоб ты сдох, сволочь!
     Человек Джинелли: Ты должна позвонить сюда же в  два,  чтобы  узнать,
есть ли ответ.
     Джина: Позвоню.
     - Она повесила трубку, - сказал Джинелли. Он отнес пустые раковины  в
урну, вернулся и добавил без тени сочувствия: - Мой парень сказал, что она
говорила сквозь слезы.
     - Господи Иисусе, - пробормотал Билли.
     - Так или иначе я попросил своего человека подключить "стено" еще раз
и записал послание для нее, когда позвонит в  два  часа.  Сказал  ей  так:
"Привет, Джина. Это  специальный  агент  Стонер.  Твое  послание  получил.
Похоже, то, что нужно. Мой друг Уильям придет в парк  в  семь  вечера.  Он
будет один, но я буду  вести  наблюдение.  Думаю,  ваши  люди  тоже  будут
наблюдать. Нормально. Пусть обе стороны следят и не мешают тому, что будет
происходить между ними двумя. Если  что-то  случится  с  моим  другом,  вы
заплатите дорогой ценой".
     - На том и договорились?
     - Да. Договорились.
     - Значит, старик сдался.
     - Я полагаю, что он сдался. Но тут возможна  и  ловушка.  -  Джинелли
посмотрел на Халлека без эмоций. - Они знают, что я наблюдаю. Могут решить
убить тебя на моих глазах в качестве мести мне, а  потом  уж  решать,  что
делать дальше, - по обстоятельствам.
     - Они так и так меня убивают, - сказал Билли.
     - Или эта девица решит самостоятельно действовать.  Она  сумасшедшая,
Уильям. А безумные люди не всегда делают то, что им говорят.
     Билли в раздумье посмотрел на него.
     - Ну, да - ты прав. Но в любом случае у меня нет выбора, верно?
     - Верно. Ты готов?
     Билли посмотрел на людей, глазевших на него, и кивнул. Он  уже  давно
был готов.
     Направляясь к машине, спросил:
     - Неужели все это ты делаешь ради меня, Ричард?
     Джинелли остановился, посмотрел  ему  в  глаза  и  слегка  улыбнулся.
Улыбка была  туманной,  но  в  глазах  отчетливо  виден  странный  огонек.
Настолько отчетливо, что Билли невольно отвел взгляд.
     - Это имеет значение, Уильям?



                        24. ПУРПУРФАРГАДЕ АНСИКТЕТ 

     Они прибыли в Бангор во  второй  половине  дня.  Джинелли  свернул  к
автозаправочной станции и заправился горючим до  отказа.  Заодно  спросил,
как проехать к месту встречи. Билли обессилено сидел в машине. Джинелли  с
явной тревогой посмотрел на него, садясь за руль.
     - Уильям, как ты себя чувствуешь?
     - Сам не знаю, - ответил он. Потом передумал. - Нет. Плохо.
     - Сердце барахлит?
     - Да. - Он подумал о полуночном  докторе  Джинелли,  который  говорил
что-то про калий,  электролиты...  что-то  насчет  причины  смерти  Карена
Карпентера. - Мне нужно  что-то  с  калием.  Ананасовый  сок,  бананы  или
апельсины. - Сердце вдруг пустилось в беспорядочный галоп. Билли откинулся
на спинку сиденья и закрыл глаза: ждал - наступит ли смерть. Наконец  буря
утихла. - Целый пакет апельсинов, - добавил он.
     Впереди как раз находился магазин. Джинелли припарковал машину.
     - Я сейчас, Уильям. Держись.
     - Порядок, - пробормотал Билли и задремал как только  Джинелли  вышел
из машины. Тотчас увидел сон. Во сне перед ним  был  его  дом  в  Фэйрвью.
Стервятник с гниющим клювом опустился на подоконник  и  заглянул  в  окно.
Изнутри послышался чей-то крик.
     Потом его встряхнули за плечо и он проснулся, вздрогнув.
     - А!
     Джинелли откинулся на спинку сиденья и шумно выдохнул.
     - Боже мой, Уильям, ты меня так не пугай!
     - О чем ты?
     - Я подумал, что ты умер. На, держи. - Он положил пакет апельсинов на
колени  Билли.   Тот   начал   раскрывать   пакет   костлявыми   пальцами,
напоминавшими паучьи лапки, но ничего не  получилось.  Джинелли  карманным
ножом вспорол пакет, потом разрезал апельсин на дольки. Билли  сначала  ел
медленно, словно выполняя долг, потом увлекся.  За  последнюю  неделю  или
чуть раньше у него опять появился  аппетит.  Сердце,  похоже,  успокоилось
окончательно, восстановился нормальный  ритм.  Но,  возможно,  ему  просто
казалось так.
     Съев первый апельсин, он взял у Джинелли нож и разрезал второй.
     - Получше? - спросил Джинелли.
     - Да. Гораздо. Когда мы отправимся в парк?
     Джинелли подрулил к бровке тротуара, и Билли  увидел  по  указателям,
что они были почти на углу Юнион-стрит и Уэст Бродвей. Шелестели листья на
деревьях под легким ветерком, двигались тени на мостовой.
     - Приехали, - просто  сказал  Джинелли,  и  Билли  почувствовал,  как
холодок пробежал по спине.  -  Ближе  подъехать  невозможно.  Я  тебя  мог
высадить в центре, но ты бы привлек внимание.
     - Да, - сказал Билли. - Дети - в обмороке, у беременных - выкидыши.
     - Да и пойти трудно тебе было бы, - мягко сказал Джинелли.  -  Ладно,
все это не имеет значения. Парк прямо у  подножия  этого  холма,  четверть
мили отсюда. Выбери там скамеечку в тени и жди.
     - А ты где будешь?
     - Неподалеку, - ответил Джинелли и улыбнулся. - Буду следить за тобой
и на тот случай, если появится девица. Если она когда-нибудь приметит меня
раньше, чем я ее, Уильям, мне больше никогда не придется  менять  сорочку.
Ты понял?
     - Да.
     - В общем, буду держать тебя под наблюдением.
     - Благодарю тебя, сказал Билли, хотя сам не знал, что именно  имел  в
виду. Конечно, он испытывал признательность к Джинелли,  но  чувство  было
странным, трудным, вроде той  ненависти,  которую  временами  испытывал  к
Хаустону и жене.
     - Пор нада, - ответил Джинелли и пожал плечами. Он наклонился,  обнял
Билли и крепко поцеловал его в обе щеки. - Будь жестким и  решительным  со
старым ублюдком, Уильям.
     - Буду, - пообещал Билли с улыбкой и выбрался из машины.  Потрепанная
"Нова" укатила прочь. Билли смотрел ей в след, пока  она  не  скрылась  за
углом в конце квартала. После этого направился к холму,  раскачивая  пакет
апельсинов в руке.
     Он едва заметил маленького мальчишку, который внезапно перелез  через
забор и бросился бежать по двору дома. В ту ночь этот мальчик проснется от
кошмара с криком. В его сне огородное пугало с развевающимися волосами  на
черепе будет гнаться за ним. Бросившаяся на его крик  мать  услышит  слова
мальчика: Оно хочет заставить меня есть апельсины, пока я не  помру!  Есть
их, пока не помру!
     Парк  был  широким,  прохладным  и  тенистым.  Сбоку  группа  детишек
карабкалась на  гимнастические  лесенки,  скатывалась  с  горок.  Подальше
мальчики командой играли в мяч  против  девочек.  А  вокруг  прогуливались
люди, запускали воздушных змеев, жевали конфетки, пили кока-колу. Типичная
картинка  американского  лета  последней  половины  двадцатого  века.   На
мгновение Билли ощутил теплоту к ним и ко всей этой картине.
     Не хватает только цыган, подсказал внутренний голос, и снова  холодок
пробежал по  спине,  посеяв  мурашки  на  коже.  Билли  скрестил  руки  на
костлявой груди. Нужны цыгане, разве не так? Легковые машины-универсалы  с
наклейками  на  ржавых  бамперах,  трейлеры,   фургоны   с   намалеванными
картинами, потом Сэмюэл с булавами из кегельбана и Джина с рогаткой. И тут
же все сбегаются поглазеть, увидеть жонглера,  попробовать  стрельнуть  из
рогатки, погадать, добыть  микстуру  или  мазь,  договориться  с  цыганкой
насчет постели - или, на худой конец, помечтать об этом, понаблюдать,  как
собаки рвут друг друга на  части.  Потому  все  и  сбегаются  -  уж  очень
странное зрелище. Конечно же, нам цыгане нужны. И всегда были нужны.
     Что же, скоро они появятся, верно?
     - Верно, - сказал он и  сел  на  скамейку,  которая  почти  полностью
спряталась в тени. Ноги его внезапно задрожали и утратили силу.  Вынув  из
пакета апельсин, он кое-как сумел его разломить. Но аппетит снова  пропал,
и съел он совсем немного.
     Скамейка находилась в стороне, и Билли не привлекал к себе  внимания,
по крайне мере с дальнего расстояния. Вроде бы сидел какой-то тощий старик
и дышал чистым вечерним воздухом.
     Он сидел, а тень медленно перемещалась по земле.  Им  овладело  почти
фантастическое чувство отчаяния и безысходности, куда  более  темное,  чем
эти невинные летние тени. Слишком далеко все зашло. Ничего уже нельзя было
исправить. Даже Джинелли с его невероятной энергией не  способен  изменить
того, что произошло. Он только ухудшал ситуацию.
     Мне совсем  не  следовало...  -  подумал  Билли,  но  что  именно  не
следовало делать,  угасло  как  плохой  радиосигнал.  Он  снова  дремал  и
находился в Фэйрвью - городе живых  трупов.  Они  лежали  повсюду.  Что-то
резко клюнуло его в плечо.
     Нет.
     Снова клюнуло.
     Нет!
     Удары клюва последовали  вновь  и  вновь.  Конечно  же  стервятник  с
гниющим клювом. Он боялся повернуть голову из опасения,  что  тот  выклюет
ему глаза останками своего черного клюва. Но (Тюк)
     стервятник настаивал, и он
     (Тюк! Тюк)
     медленно повернул голову, выплывая  из  сна  и  видя...  без  особого
удивления, что возле него на скамейке сидел Тадуз Лемке.
     - Проснись, белый человек из города, - сказал он и  стукнул  корявым,
пропитанным никотином пальцем по его плечу. (Тюк!) - Твои сны плохие.  Они
смердят. Я ощущаю их запах с твоим дыханием.
     - Я не сплю, - невнятно ответил Билли.
     - Точно? - с интересом спросил Лемке.
     - Точно.
     Старик  был  в  сером  двубортном  костюме  и  черных   полусапожках.
Жиденькие волосы, зачесанные назад, открывали лоб, изображенный морщинами.
Золотой тонкий обруч висел на мочке уха.
     Билли увидел, что гниение прогрессировало на его лице и черные  линии
расходились от зияющей дыры носа по левой щеке.
     - Рак, - сказал Лемке. Его яркие черные глаза  -  глаза  птицы  -  не
отрывались от лица Билли. - Ты рад, что у меня рак? Счастлив?
     - Нет, - ответил Билли. Он все еще пытался отогнать кошмарные видения
сна, зацепиться за реальность. - Конечно нет.
     - Не ври, - сказал Лемке. - Не надо. Ты рад. Конечно же рад.
     - Ничему я не рад, - ответил он. - Мне тошно от всего, поверь.
     - Я никогда не верю тому, что мне говорят белые  люди  из  города,  -
сказал Лемке. Говорил он с какой-то зловещей искренностью.  Но  ты  болен,
да. Ты так думаешь. Ты настан фарск - умирающий  от  похудания.  Вот  я  и
принес тебе кое-что. Оно поможет тебе прибавить в весе. Тебе станет лучше.
- Губы старика раздвинулись в гадкой  улыбке,  обнажив  коричневые  пеньки
зубов. - Но только когда кто-нибудь другой поест этого.
     Билли посмотрел на то, что Лемке держал у себя на коленях, и  увидел,
(с ощущением "дежа вю" - уже виденного некогда),  что  это  был  пирог  на
стандартной тарелке из алюминиевой  фольги.  Вспомнил  собственные  слова,
произнесенные во сне своей жене: Я не хочу поправляться. Я решил, что  мне
нравится быть худым. Ты ешь его.
     - Вижу, ты испугался,  -  сказал  Лемке.  -  Поздно  пугаться,  белый
человек из города.
     Он вытащил из  пиджака  карманный  складной  нож  и  раскрыл  его  со
старческой  медлительностью  и  продуманностью   движений.   Лезвие   было
покороче, чем у складного ножа Джинелли, но выглядело острее.
     Старичок проткнул ножом корочку и прорезал  щель  дюйма  три  длиной.
Убрал лезвие, и с него упали красные пятна, оставив на поверхности  пирога
темные подтеки. Старик вытер лезвие о рукав своего пиджака, оставив  и  на
нем темные пятна. Затем сложил нож и положил в карман.  Корявыми  большими
пальцами он ухватил пирог за края и  раздвинул  щель  посередине,  обнажив
тягучую  жидкость  внутри,  в  которой  плавали  темные  комки,  возможно,
земляника. Расслабив пальцы, и щель закрылась. Потом вновь нажал и раскрыл
ее. Снова закрыл. Опять открыл и  закрыл,  при  этом  продолжая  говорить.
Билли не в силах был оторвать взгляда от пирога.
     - Значит, ты убедил себя, что  это...  Как  ты  назвал  его?  Толчок.
Толчок судьбы. Что случившееся с моей Сюзанной - не более твоя ошибка, чем
моя, ее или Господа Бога. Ты говоришь о себе, что с тебя нельзя  требовать
расплаты за содеянное, мол, не за что тебя обвинять. Как с гуся  вода.  Не
за что винить, говоришь? И все убеждаешь себя  и  убеждаешь.  Но  никакого
такого толчка нету, белый человек из города. Каждый расплачивается даже за
то, чего не совершал. Нету толчка судьбы.
     Лемке на некоторое время  задумался.  Его  большие  пальцы  двигались
рассеянно, щель в пироге открывалась и закрывалась.
     - Раз вы вины на себя не принимаете  -  ни  ты,  ни  твои  друзья,  я
заставил тебя принять ее. Я наложил ее на тебя - как знак. Сделал  это  за
мою дорогую погибшую дочь, которую ты убил, за ее мать,  за  ее  детей.  А
потом является твой друг. Он отравляет собак,  стреляет  ночью,  позволяет
себе рукоприкладство с женщиной, грозится  облить  детей  кислотой.  Сними
проклятье, говорит он. Сними, говорит, да сними. Я наконец говорю - о'кей,
если ты подол энкельт - уберешься отсюда! Не от того, что он  натворил,  а
от того, что собирался совершить. Он сумасшедший, этот  твой  друг,  и  он
никогда не остановится. Даже моя Джелина говорит, что по глазам его  видит
- он никогда не остановится. "Ну и мы никогда не остановимся",  -  говорит
она. А я говорю - нет, остановимся. Мы остановимся. Потому  что  иначе  мы
такие же сумасшедшие, как друг человека из города. Если мы не остановимся,
значит,  мы  считаем  правильным,  когда  белый   человек   говорит:   Бог
отплачивает за все, это - такой толчок.
     Сжатие и разжатие. Сжатие и разжатие. Открыто и закрыто.
     - Сними, говорит, его. Не говорит: "Сделай так,  чтобы  оно  исчезло,
сделай, чтобы его больше не было". А ведь проклятье - вроде младенца.
     Корявые старческие пальцы потянули и щель раскрылась широко.
     - Никто этих вещей не понимает. Даже я. Но немножко знаю. "Проклятье"
- это ваше слово, но на роме оно получше. Слушай: Пурпурфаргаде  ансиктет.
Слыхал такое?
     Билли медленно покачал головой, подумав,  что  звучит  это  богато  и
мрачно.
     - Означает, примерно, "Дитя ночных цветов".  Вроде  ребенка,  который
варсель, -  дитя,  подкинутое  эльфами.  Цыгане  говорят,  варсель  всегда
находят под лилией или пасленом, который распускается ночью. Так  говорить
лучше, потому что проклятье - это вещь. То, что у тебя, - не вещь. То, что
ты имеешь, оно - живое.
     - Да, - сказал Билли. - Оно внутри, верно? Оно поедает меня изнутри.
     - Внутри?  Снаружи?  -  Лемке  пожал  плечами.  Везде.  Пурпурфаргаде
ансиктет - ты произносишь его в  мир,  как  младенца.  Только  оно  растет
быстрее младенца, и ты не можешь убить его, потому что не  можешь  увидеть
его и то, что оно делает.
     Пальцы расслабились. Щель закрылась. Тонкая алая струйка  потекла  по
корке пирога.
     - Это проклятье... ты декент фельт о гард да борг.  Будь  с  ним  как
отец. Ты все еще хочешь от него избавиться?
     Билли кивнул.
     - Все еще веришь в свой этот "толчок"?
     - Да, - едва слышно произнес он.
     Старый цыган с гниющим носом  улыбнулся.  Черные  трещины  под  левой
щекой  углубились,  сморщились.  Между  тем  парк  почти  опустел.  Солнце
приближалось  к  горизонту,  и  тени  полностью  накрыли  их.   Неожиданно
раскрытый нож снова оказался в руке Лемке.
     Он сейчас ударит меня, тупо подумал Билли. Ударит в сердце и скроется
со своим пирогом под мышкой.
     - Развяжи руку, - сказал Лемке.
     Билли посмотрел на перебинтованную руку.
     - Да, где она тебя прострелила.
     Билли развязал бинт и начал медленно  разматывать.  Ладонь  выглядела
слишком белой, словно некая рыба.  По  контрасту,  края  раны  были  почти
черными, цвета печени. Такого же цвета, как то, что внутри пирога, подумал
Билли. Клубника. Или еще что-то. Рана утратила округлость формы, поскольку
края ее опухли и сблизились. Она напоминала теперь...
     "Щель", подумал Билли, переводя взгляд на пирог.
     Лемке протянул ему нож.
     "Откуда я знаю - не покрыл ли ты его ядом кураре  или  цианидом,  или
еще чем-нибудь подобным?" Хотел было спросить и передумал.  Причиной  тому
была Джинелли. Джинелли и Проклятье Белого Человека из Города.
     Костяная ручка удобно легла в ладонь.
     - Если хочешь избавиться от пурпурфаргаде ансиктет, сперва отдай  его
пирогу... а потом отдай пирог с младенцем-проклятьем внутри -  кому-нибудь
другому. Но сделать это надо скоро, иначе  вернется  к  тебе  вдвойне.  Ты
понял?
     - Да, - ответил Билли.
     - Ну, тогда делай, если хочешь, -  сказал  Лемке.  Его  пальцы  вновь
раздвинули корку пирога.
     Билли поколебался, но лишь одно  мгновение  -  лицо  дочери  возникло
перед мысленным взором. Образ был ярким, как  на  цветном  снимке:  она  с
улыбкой обернулась к нему через плечо, держа жезлы с красно-белыми шарами.
     "Ошибаешься насчет толчка, старик", подумал он. "Хейди за Линду.  Мою
жену и за дочь. Вот он - толчок судьбы".
     Он ткнул нож Лемке в щель на своей ладони. Заживающая рана немедленно
раскрылась. Кровь потекла в щель пирога. Смутно осознал, что Лемке  что-то
торопливо говорит на роме. Его черные глаза неотрывно  смотрели  на  белое
истощенное лицо Билли.
     Повернул нож в ране, наблюдая, как опухшие края приняли вновь круглую
форму. Кровь потекла быстрее. Боли не чувствовал.
     - Энкельт! Хватит.
     Лемке забрал у  него  нож.  Билли  внезапно  почувствовал,  что  силы
полностью покинули его. Обмяк, прислонившись  к  спинке  скамейки,  ощущая
одновременно тошноту и опустошенность. Подумал:  наверное,  так  чувствует
себя  женщина,  разрешившаяся  от  бремени.  Потом  посмотрел  на  руку  и
обнаружил, что кровотечение прекратилось.
     "Нет! Такое невозможно!"
     Посмотрел на пирог, лежавший на коленях Лемке,  и  увидел  нечто  еще
более невероятное. Только это невероятное произошло на его глазах.  Старик
отодвинул пальцы, щель снова закрылась... и вдруг  просто  исчезла.  Корка
была совершенно целой. В центре - две дырочки, какие  обычно  протыкают  в
пирогах хозяйки. На месте щели была зигзагообразная морщинка, и все.
     Он перевел взгляд  на  руку  и  не  увидел  ни  крови,  ни  раны,  ни
разорванной плоти. Рана полностью исчезла,  оставив  лишь  короткий  белый
рубец. Он тоже был зигзагообразным и  пересекал  линии  судьбы  и  сердца,
подобно молнии.
     - Это твое, белый человек из города, - сказал Лемке и переложил пирог
на колени Билли. Его первым импульсом было желание сбросить прочь  подарок
цыгана, избавиться как от подброшенного ему  огромного  паука.  Пирог  был
теплым, и казалось, что внутри у него пульсировало что-то живое.
     Лемке встал, посмотрел на него сверху вниз.
     - Теперь ты чувствуешь себя лучше? - спросил он.
     Билли осознал, что помимо странного  чувства  в  отношении  предмета,
лежавшего у него на коленях, ему и в  самом  деле  стало  лучше.  Слабость
прошла. Сердце билось в нормальном ритме.
     - Немного, - осторожно сказал он.
     Лемке кивнул.
     - Теперь будешь набирать вес. Но через неделю, может быть, через  две
начнешь снова терять вес. Только на этот раз до конца и без задержек. Если
только не найдешь того, кто съест пирог.
     - Да.
     Взгляд Лемке был неподвижен.
     - Ты уверен?
     - Да! Да! - воскликнул Билли.
     - Мне тебя немножко жалко, - сказал Лемке. - Не очень,  но  немножко.
Когда-то ты мог быть покол - сильным. Теперь твои плечи сломаны.  Не  твоя
ошибка... есть  другие  причины...  у  тебя  есть  друзья.  -  Он  холодно
улыбнулся. - Почему бы  тебе  не  съесть  твой  собственный  пирог,  белый
человек из города? Ты умрешь, но умрешь сильным.
     - Уходи, - сказал  Билли.  -  Я  совершенно  не  понимаю,  о  чем  ты
говоришь. Наши дела завершены - вот и все, что я знаю.
     - Да, наше дело завершено, - Взгляд старика коротко  переместился  на
пирог, потом снова на лицо Билли. - Будь осторожен. Смотри, кто съест еду,
предназначенную для тебя, - сказал он и пошел прочь. На  аллее  обернулся.
То был последний раз, когда Билли увидел  невероятно  древнее,  невероятно
утомленное лицо старика.
     - Нету толчков, белый человек из города,  -  сказал  Тадуз  Лемке.  -
Никогда. - Он повернулся и пошел дальше.
     Билли сидел на скамейке и наблюдал, пока старик совсем не скрылся.
     Когда Лемке исчез в вечернем сумраке, Билли поднялся и пошел обратно.
Сделав шагов двадцать, вспомнил что забыл кое-что. Вернулся к  скамейке  и
забрал пирог. Он был еще теплым и словно слабо пульсировал. Только  теперь
это не вызывало особого отвращения. Подумал: ко всему можно привыкнуть.
     После этого он пошел в направлении Юнион-стрит.
     На полпути к тому месту, где Джинелли  высадил  его,  увидел  голубую
"Нову", припаркованную  у  тротуара.  И  тогда  он  впервые  осознал,  что
проклятье и в самом деле покинуло его.
     Он был еще ужасно слаб,  и  сердце  время  от  времени  давало  сбои,
("Будто идешь и поскальзываешься на чем-то маслянистом", - подумал он), но
оно исчезло. И теперь он  точно  понял,  что  имел  в  виду  Лемке,  когда
говорил, что проклятье - живое существо,  нечто  вроде  слепого  младенца,
который находился внутри него, питаясь им же. Пурпурфаргаде ансиктет.  Оно
ушло.
     Теперь он явно  ощущал,  что  пирог  медленно  пульсирует.  Когда  он
посмотрел на пирог, то отчетливо увидел, что корка едва  заметно  ритмично
шевелится, а стандартная тарелочка из толстой фольги продолжала  сохранять
тепло. Оно спит, подумал Билли, и его пробрала  дрожь.  Почувствовал,  что
словно бы несет спящего дьявола.
     "Нова" стояла задними колесами  на  тротуаре,  наклонившись  передней
часть к мостовой. Подфарники светились.
     - Все закончено, - сказал Билли, открывая дверь для пассажира рядом с
водителем. - Все по...
     Он чуть не сел, но застыл на месте. В вечерних сумерках Билли едва не
уселся на оторванную кисть руки своего друга. Она была сжата в  кулак,  из
разорванной плоти сочилась кровь на обивку сиденья. Сжатая в  кулак  кисть
была наполнена шариками от подшипника.



                                 25. 122 

     - Ты где? - Голос Хейди был раздраженным, испуганным, усталым.  Билли
не особенно удивился тому, что никаких чувств в нем этот голос не  вызвал.
Даже любопытства.
     - Не имеет значения, - сказал он. - Я еду домой.
     - Он узрел Свет! Благодарение Богу! Наконец он увидел свет! На  какой
аэродром приземлишься? Ла-Гардиа? Кеннеди? Я заеду за тобой.
     - Я за рулем, - ответил Билли. Сделал  паузу.  -  Я  хочу,  чтобы  ты
позвонила Майку Хаустону, Хейди, и сказала ему, что ты  передумала  насчет
вашего с ним договора.
     - Насчет чего? Билли, что?.. - По изменению ее  интонации  он  понял:
она точно знала, о чем идет речь, - испуганный тон ребенка, попавшегося на
краже конфеток. И вдруг его терпение иссякло.
     - Невменяемое состояние, - сказал он. - Сошел с ума и опасен,  короче
говоря. Я уладил свою проблему и счастлив буду отправиться туда,  куда  вы
решили  меня  поместить,  -  в  клинику   Глассмана,   в   санаторий   для
душевнобольных, в дурдом, на акупунктуру. Но если  меня  легавые  сцапают,
когда я въеду в штат Коннектикут, и упрячут меня  в  дурдом  Норуока,  ты,
Хейди, об этом очень сильно пожалеешь.
     Она заплакала.
     - Мы только  делали  то,  что  считали  наилучшим  для  тебя,  Билли.
Когда-нибудь поймешь.
     В голове  зазвучал  голос  Лемке.  "Не  твоя  ошибка...  есть  другие
причины... у тебя есть друзья". Отбросил прочь  воспоминание,  но  мурашки
успели поползти по спине, рукам, даже по шее к лицу.
     - Ты только... Он замер, услышав теперь голос  Джинелли.  "Ты  только
сними его. Сними. Уильям Халлек сказал, чтобы ты снял с него проклятье".
     Рука. Кисть руки на сиденье. Широкий золотой перстень с алым камнем -
рубином,  наверное.  Темные  тонкие  волоски  на  нижних  суставах.   Рука
Джинелли.
     Билли с трудом проглотил, в горле щелкнуло.
     - Ты только объяви эту бумагу аннулированной, теряющей силу, - сказал
он.
     - Хорошо, хорошо, - торопливо  согласилась  она  и  снова  попыталась
оправдываться. -  Мы  ведь...  я  только  делала  все  ради...  Билли,  ты
становился таким худым и говорил такие безумные вещи...
     - О кей.
     - Ты говоришь таким тоном, словно ненавидишь меня, -  сказала  она  и
снова расплакалась.
     - Не будь глупой, - сказал он, в общем-то, не отрицая. Голос его стал
поспокойней. - Где Линда? Она дома?
     - Нет, она опять уехала на несколько дней к Роде.  Она...  понимаешь,
она расстроена очень всем этим.
     "Еще бы", - подумал он. Она побывала прежде у Роды и вернулась домой.
Знал, потому что сам говорил с ней по телефону. И вот снова  туда  уехала.
Что-то в словах Хейди навело на мысль о том, что на сей раз  дочь  поехала
по собственной воле. "Не узнала ли она, что ты и твой старый Майк  Хаустон
работали сообща над тем, чтобы ее отца признали сумасшедшим? Не так ли все
произошло, Хейди?" Впрочем это не имело значения. Линда уехала - вот,  что
было важно.
     Взгляд его упал на пирог, который он положил на  телевизор  в  номере
мотеля в Норт-Ист Харборе. Корка медленно едва заметно пульсировала  вверх
и вниз, словно билось некое кошмарное сердце. Важно было,  чтобы  дочь  не
подходила близко к этой вещи. Это было опасно.
     - Лучше пусть она там побудет, пока мы не утрясем  наши  проблемы,  -
сказал он.
     На другом конце провода Хейди громко всхлипывала. Билли спросил, ее в
чем дело.
     - В тебе все дело. Ты говоришь так холодно.
     - Ничего, разогреюсь, - ответил он. - Не беспокойся.
     Какой-то момент она проглатывала свои всхлипывания, пытаясь  овладеть
собой. Он ждал, когда она  успокоится,  не  испытывая  нетерпения  -  лишь
полное равнодушие. Ужас,  который  он  испытал,  обнаружив,  что  предмет,
лежащий на сиденье, рука Джинелли, был  последней  сильной  эмоцией  нынче
вечером. За исключением припадка безудержного смеха -  несколько  позднее,
разумеется.
     - Как ты выглядишь? - спросила она наконец.
     - Пошло некоторое увеличение веса. Достигло ста двадцати двух.
     Она ахнула.
     - На шесть фунтов меньше, чем в день твоего отъезда!
     - На шесть фунтов больше, чем мой вчерашний вес, -  спокойно  заметил
он.
     - Билли... я хочу, чтобы ты знал - мы все-все можем  уладить,  сможем
понять друг друга, поверь. Самое главное, чтобы ты поправился, а потом  уж
все выясним. Если нужно, поговорим с  кем  ты  захочешь,  чтобы  все  было
начистоту. Я на все согласна. Ну просто мы... мы...
     О, Боже, сейчас опять завоет, подумал он. Но был удивлен ее  словами,
сказанными вслед за тем. Они даже тронули его, и на какой-то миг она стала
прежней Хейди, а он - прежним Биллом Халлеком.  Даже  мимолетно  подивился
своей черствости.
     - Я брошу курить, если хочешь, - сказала она.
     Билли посмотрел на пирог на  телевизоре.  Корка  медленно  колыхалась
вверх и вниз, вверх и вниз. Вспомнил, как темно было, когда  старый  цыган
надрезал ее ножом. Что за красные  комки  лежали  внутри  него?  Клубника?
Нечто живое? Подумал о собственной крови, которая стекала в пирог из раны.
Подумал о Джинелли. Волна человеческой теплоты пропала.
     - Лучше не бросай, - сказал он. - Когда бросаешь курить,  становишься
жирным.
     Позднее он лежал на застеленной кровати, заложив ладони за  голову  и
глядя в темноту. Было  без  четверти  час  ночи,  но  спать  абсолютно  не
хотелось.  Только  теперь,  во  мраке,  разрозненные  воспоминания  о  том
промежутке времени, который  прошел  между  обнаружением  оторванной  руки
Джинелли  и   его   разговором   по   телефону   с   женой,   улеглись   в
последовательности.
     Какой-то слабый звук слышался в его комнате.
     "Нет".
     Звук был. Похожий на дыхание.
     Нет, это не было игрой воображения. Такие слова - для его жены, но не
для Вилла Халлека. Ему-то лучше было ведомо, что некоторые  странные  вещи
вовсе не были игрой воображения. Раньше в это поверил бы,  но  не  теперь.
Корка шевелилась, как кожа над живой плотью. Он  знал,  что  даже  теперь,
спустя шесть часов с тех пор, как  Лемке  вручил  ему  пирог,  алюминиевая
фольга под ним по-прежнему теплая.
     Пурпурфаргаде ансиктет, - пробормотал он в темноте, и прозвучало  это
как заклинание.
     Когда он посмотрел на руку, то просто  увидел  ее.  Но  когда  спустя
секунду осознал, что видит, с криком отпрянул прочь,  толкнув  машину.  От
движения рука качнулась туда-сюда, словно во французском жесте "так себе".
Два шарика выкатились из нее и застряли между сиденьем и спинкой.
     Билли снова вскрикнул и вцепился пальцами в нижнюю  губу,  глаза  его
широко раскрылись, сердце дало сбои.
     Он смутно осознал, что пирог  вываливается  из  его  руки  и  вот-вот
упадет на пол, разваливаясь.
     Билли вовремя подхватил его. Аритмия ослабела, вернулось  дыхание.  И
холод, который  услышала  потом  в  его  голосе  Хейди,  постепенно  начал
охватывать его. Джинелли, возможно, был мертв. Нет, "возможно" -  выброси.
Что он сказал? "Если она приметит меня  раньше,  чем  я  ее,  Уильям,  мне
никогда больше не поменять своей сорочки".
     "Ну, так и скажи это вслух".
     Нет, такого делать не хотелось. Не хотелось больше смотреть на  кисть
руки. Однако делал и то, и другое.
     - Джинелли погиб, - сказал он. После паузы добавил: - Джинелли мертв,
и я ничего с этим не могу поделать. Только  убраться  отсюда  прежде,  чем
полиция...
     Он посмотрел на руль, увидел, что ключи торчат в  зажигании,  на  них
брелок с портретом Оливии Ньютон Джон. Подумал, что Джина вернула ключи на
место, когда принесла руку. Она занялась Джинелли, но  не  стала  нарушать
обещания, который дал ее прадедушка  другу  Джинелли,  знаменитому  белому
человеку из  города.  Ключ  предназначался  ему.  Вспомнил,  что  Джинелли
вытащил эти ключи из кармана мертвого человека. Теперь  девушка  наверняка
сделала то же самое. Но ужаса эта мысль не вызвала.
     Теперь его рассудок холодел, и он был этим доволен.
     Халлек вышел из "Новы", положил пирог на сиденье, обошел машину и сел
на водительское место. Когда уселся, оторванная кисть закачалась в том  же
жесте. Билли открыл ящичек и извлек потрепанную карту штата Мен. Развернул
и накрыл ею руку. После этого завел автомобиль и поехал по Юнион-стрит.
     Спустя  минут  пять  он  обнаружил,  что   едет   в   противоположном
направлении, на запад, а не на восток. Но к этому моменту  увидел  впереди
золотую арку  Мак-Дональдса.  Живот  охватило  мимолетной  спазмой.  Билли
подкатил к прилавку. Из репродуктора послышался голос:
     - Добро пожаловать к Мак-Дональдсу. Что пожелаете?
     - Три биг-мака, пожалуйста, две больших  порции  жареной  картошки  и
кофе с молоком.
     "Как в прежние времена", - подумал он  и  улыбнулся.  "Лопал  все  на
ходу, не вылезал из машины, избавлялся от оберток и  крошек,  и  ни  гу-гу
Хейди, когда приходил домой".
     - Желаете к этому десерт?
     - Обязательно. Вишневый пирожок. - Он кинул взгляд на карту, лежавшую
подле него. Уверен был,  что  возвышенность  западнее  Огюсты  была  рукой
Джинелли. В голове слегка помутилось. - И еще то же самое -  в  пакет  для
моего друга, - сказал он и засмеялся.
     Голос повторил его заказ и заключил:
     - Ваш заказ стоит шесть девяносто, сэр. Проезжайте дальше.
     - Конечно, - ответил  Билли,  смеясь.  -  Только  и  всего.  Проехал,
заказал, получил, и гуд-бай. - Он снова засмеялся и  тут  же  почувствовал
желание избавиться от странного воодушевления.
     Девушка подала ему в окно два теплых пакета. Билли  уплатил,  получил
сдачу и поехал дальше. Подъезжая к концу  здания,  он  притормозил,  сгреб
карту с рукой внутри и  положил  все  в  мусорный  ящик,  на  котором  был
изображен танцующий Рональд Мак-Дональдс, с надписью внизу: КЛАДИТЕ  МУСОР
НА МЕСТО.
     - Только и всего, - повторил Билли. Он потер ладонью колено  и  снова
засмеялся. - Просто положил мусор на место. Пусть там и лежит.
     Поскольку кто-нибудь мог заметить его в "Нове", а  там  и  проверить,
как он "массажировал ее пальчиками", как говаривали его коллеги-юристы, он
проехал миль сорок  от  Бангора  и  там  решил  протереть  машину.  Нельзя
оставлять никаких следов. Выйдя из автомобиля,  он  снял  свой  спортивный
плащ, сложил его наизнанку и  тщательно  протер  все  места,  которых  мог
коснуться хотя бы невольно.
     Затем  аккуратно  подкатил  к  ближнему  мотелю,   припарковался   на
единственном свободном месте, извлек платок и еще раз  стер  все  следы  с
руля, рычага, дверной ручки, забрал пирог и покинул машину.  Огляделся  по
сторонам. Усталая мать прогуливалась  с  не  менее  усталым  малышом.  Два
старика стояли возле конторы, о чем-то толкуя. Больше  никого  не  было  и
никто не  глянул  в  его  сторону.  Из  номеров  мотеля  доносились  звуки
телевизоров. Со стороны Бар  Харбора  слышались  глухие  удары  рока.  Там
начинался обычный летний праздничный вечер.
     Билли пошел пешком к  центру  города,  ориентируясь  на  звук  самого
громкого рока. Он доносился из бара под названием  "Соленый  Пес".  Как  и
надеялся  Билли,  возле  него  стояли  три  свободных  такси,  поджидавших
какого-нибудь пьяницу. За  пятнадцать  долларов  один  из  них  согласился
довезти его до Норт-Ист Харбора.
     - Я смотрю свой ужин носите с собой, - заметил водитель, когда  Билли
сел в машину.
     - Или чей-нибудь, - ответил Билли со смешком.  -  Все  дело  в  этом.
Главное, чтобы кое-кто поел.
     Таксист с сомнением посмотрел на него  в  зеркальце  заднего  обзора,
пожал плечами.
     - Как скажете, дорогой. Лишь бы платили.
     Спустя полчаса он уже говорил по телефону с Хейди.
     Теперь он лежал в своем номере и прислушивался  к  звукам  дыхания  в
темноте. Внешне выглядело, как пирог, но на самом деле представляло  собой
дитя, которое он и старый цыган создали вместе.
     "Джина", подумал он рассеяно. "Где она сейчас? Не трогай  ее,  -  вот
что я сказал Джинелли. Но, думаю, если бы я добрался до нее, я бы лично  с
ней разделался за то, что они сотворила с Ричардом. Руку ей  оторвать?  О,
нет. Я бы послал деду ее башку... Напихал  бы  ей  полный  рот  шариков  и
подбросил бы ему. Это к лучшему, что я не знаю, где она. Никто, похоже, не
знает, как такие вещи начинаются. Бывает - сначала люди  спорят,  а  потом
обе стороны утрачивают истину, если она им мешает. Один убивает другого. В
ответ - тоже одно убийство. Потом они убивают двоих, а мы в ответ - троих.
Они взрывают аэропорт, а мы в ответ - школу. Кровь стекает  в  придорожные
кюветы. Вот так оно и случается. Кровь в кюветах. Кровь..."
     Билли спал, не зная сам, что спит. Просто его мысли перешли  в  серию
кошмарных видений. В одном из них он убивал, в другом - его убивали. Но на
фоне всех снов что-то дышало и пульсировало.  Увидеть  этого  он  не  мог,
потому что оно жило внутри него.



                                 26. 127

                     ТАИНСТВЕННАЯ СМЕРТЬ МОГЛА БЫТЬ
                      РАЗБОРКОЙ МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ

     Застреленный насмерть человек был найден прошлым  вечером  в  подвале
многоквартирного здания на Юнион-стрит и  опознан,  как  крупный  гангстер
Нью-Йорка. Ричард Джинелли, известный в криминальных  кругах  под  кличкой
"Ричард Молоток", представал перед судом трижды: за рэкет, распространение
наркотиков и  за  убийство.  Совместное  расследование  дела  Джинелли  со
стороны государственных органов и ФБР было прекращено в  1981  году  после
насильственной смерти нескольких свидетелей.
     Источник, близкий к генеральному прокурору штата Мэн сообщил  прошлой
ночью, что идея гангстерской разборки возникла еще до того, как  труп  был
опознан в связи со странными  обстоятельствами  убийства.  Согласно  этому
источнику, кисть одной руки была  у  Джинелли  оторвана,  а  на  лбу  было
написано слово "свинья".
     Джинелли,  судя  по  всему,  был  застрелен   тремя   выстрелами   из
крупнокалиберного оружия. Однако специалисты по баллистике до сих  пор  не
сообщили своего мнения на этот  счет,  сказав  только,  что  и  здесь  все
"выглядит необычно".

     Сообщение было напечатано на первой полосе бангорской  "Дейли  Ньюс",
которую Билли Халлек купил утром. Он вновь просмотрел сообщение,  поглядел
на снимок здания, в подвале которого был обнаружен его друг, затем  сложил
газету и сунул в мусорный ящик, на котором под  гербом  штата  Коннектикут
было написано: КЛАДИТЕ МУСОР НА МЕСТО.
     - Вот такие дела, - сказал он.
     - Что вы сказали, мистер? - Это была девочка лет шести  с  бантом  на
голове и пятнами шоколада на подбородке. Она прогуливала собачку.
     - Ничего, - ответил Билли и улыбнулся ей.
     - Марси! - закричала издали мать девочки. - Иди сюда!
     - До свидания, - сказала Марси.
     - До свидания, миленькая. - Билли понаблюдал, как она идет к  матери.
Белый пудель семенил рядышком. Мать принялась ее за что-то  отчитывать,  а
Билли стало жаль девочку, которая напомнила ему о Линде,  когда  той  было
тоже шесть лет.
     Но вместе с тем он ощутил внутренний подъем. Одно  дело,  когда  весы
сообщают тебе, что ты вернул одиннадцать фунтов веса, но куда лучше, когда
к тебе обращаются, как к нормальному человеку. Пусть даже это  шестилетняя
малышка с собачкой. Возможно она верила в то, что на  свете  много  людей,
похожих на огородное пугало.
     Вчерашний день Билли провел  в  Норт-Ист  Харборе,  не  столько  ради
отдыха, сколько ради восстановления здравого  рассудка.  Казалось,  все  в
порядке, все нормализуется, но достаточно было взглянуть на пирог, лежащий
на телевизоре, и вновь становилось не по себе.
     Ближе к вечеру он положил его в багажник машины. Стало немного легче.
     Когда стемнело  и  чувство  одиночества  усилилось,  он  достал  свою
потрепанную записную книжку и позвонил Роде Симпсон. Спустя минуту он  уже
говорил с Линдой, которая была в восторге слышать его голос. Она  в  самом
деле узнала о заговоре матери. Истина дошла до  нее  вполне  предсказуемым
путем. Майкл Хаустон рассказал все своей  жене.  Жена  рассказала  старшей
дочери, возможно, в пьяном состоянии. Линда с  этой  девочкой  поссорилась
из-за мальчика прошлой зимой, поэтому Саманта Хаустон  помчалась  со  всех
ног к Линде, чтобы сообщить ей,  что  ее  дорогая  мамочка  изо  всех  сил
пытается упрятать ее дорогого папочку в дурдом, чтобы он  научился  плести
корзинки.
     - И что ты ей сказала? - спросил Билли.
     - Я ей сказала, чтобы она себе в задницу засунула зонтик, -  ответила
Линда, и Билли рассмеялся, хотя  слезы  текли  из  его  глаз.  Но  отчасти
испытывал грусть. Он отсутствовал меньше трех недель, а  голос  его  дочки
звучал так, словно она стала на три года старше.
     Линда сразу же направилась домой, чтобы выяснить у матери - правду ли
сказала Саманта Хаустон.
     - Ну, и что дальше? - спросил Билли.
     - Мы здорово поругались, а потом я заявила, что хочу снова поехать  к
тете Роде. Она ответила, что это неплохая идея.
     Билли немного помолчал, потом сказал ей:
     - Не  знаю,  Лин,  нужно  мне  тебе  это  говорить,  но  я  вовсе  не
сумасшедший.
     - Ой,  пап!  Ну  я  же  знаю  и  так!  -  ответила  она  чуть  ли  не
презрительно.
     - К тому же я пошел на поправку и начал прибавлять в весе.
     Она радостно взвизгнула - пришлось отодвинуть трубку от уха.
     - Правда? Ой! Это точно?!
     - Точно.
     - Папочка! Как здорово! Но ты правду говоришь? Не обманываешь?
     - Честное слово бойскаута, - ответил он, улыбаясь.
     - А когда ты домой придешь?
     И Билли, который на следующий день, буквально завтра, собирался войти
в дверь собственного дома не позднее десяти вечера, ответил:
     - Примерно через неделю, дорогая моя. Хочу  еще  немного  поправиться
для начала. Пока что еще выгляжу довольно скверно.
     - А-а-а... - протянула Линда разочарованно. - Ну, ладно...
     - Но когда соберусь вернуться, я тебе непременно позвоню, по  крайней
мере часов за шесть до своего прибытия, - сказал  он.  -  Приготовишь  нам
свое фирменное блюдо. Вроде того, что ты сделала, когда  мы  вернулись  из
Моханка, помнишь?
     - Да я такую хреновину... Оп! Извини, папуля.
     - Прощаю, - сказал он. - А пока оставайся там,  с  котятами  Роды.  И
чтоб больше никаких перебранок с мамой.
     - Все равно не хочу туда возвращаться, пока ты не приедешь, - сказала
она. В голосе ее явно прозвучала упрямая решительность. Заметила ли  Хейди
этот новый тон Линды? Видимо, да. Отсюда:  наверно,  и  ее  тон  отчаяния,
когда говорила с ним вчера по телефону.
     Он сказал Линде, как любит ее и положил трубку. Сон пришел  легче  во
вторую ночь, но сновидения по-прежнему были кошмарными. В одном из них  он
слышал вопли Джинелли из багажника машины, - тот требовал его  освободить.
Но  когда  Билли  открыл  багажник,  то  обнаружил  там  не  Джинелли,   а
окровавленного младенца со старческими мудрыми глазами Тадуза Лемке. В ухе
младенца была золотая серьга в виде обруча. Голый младенец протянул  ручки
к Билли и улыбнулся. Его зубы оказались серебряными иглами.
     Пурпурфаргаде ансиктет, сказало дитя нечеловеческим голосом, и  Билли
проснулся, дрожа, в холодном рассвете атлантического побережья.
     Двадцать минут спустя он выписался из мотеля и снова поехал к  югу...
В четверть восьмого сделал остановку, чтобы как следует  позавтракать.  Но
кусок застрял в горле, когда развернул в ресторане купленную газету.
     "Однако пообедать мне это не помешало",  подумал  он,  возвращаясь  к
арендованному автомобилю.  "Потому  что  вернуть  свой  вес  -  это  самое
главное".
     Пирог лежал на соседнем сиденье по-прежнему теплый и пульсирующий. Он
бросил на него взгляд, завел машину, выехал  задним  ходом  со  стоянки  и
отправился в путь. Рассчитал, что будет дома  через  час,  и  им  овладело
странное и неприятное чувство. После двадцати миль езды он  определил  это
чувство как волнение.



                           27. ЦЫГАНСКИЙ ПИРОГ 

     Халлек припарковал арендованную машину позади собственного  "бьюика",
подхватил свой скудный багаж и направился к двери через лужайку. Белый дом
с ярко-зелеными  ставнями  на  окнах,  этот  неизменный  символ  семейного
комфорта и добра, теперь выглядел странным, почти чужим.
     "Белый человек из города жил здесь", подумал он, "но я не уверен, что
он в конце концов вернулся домой. Этот парень, который  пересекает  сейчас
лужайку, чувствует себя больше как цыган. Очень худой цыган".
     Дверь с двумя элегантными фонарями по бокам раскрылась, и Хейди вышла
на крыльцо. На ней была красная юбка и белая безрукавка. Билли не  помнил,
чтобы когда-нибудь видел ее на  ней  прежде.  Волосы  ее  оказались  очень
коротко подстрижены. В какой-то миг он подумал, что это вовсе не Хейди,  а
незнакомка, немного похожая на нее. Она посмотрела на него, лицо - слишком
бледное, глаза - слишком темные, губы дрожали.
     - Билли?
     - Это я, - сказан он и остался на месте.
     Оба стояли и смотрели друг на друга:  Хейди  с  выражением  рухнувших
надежд, Билли - не испытывая вообще никаких чувств. Но видимо, что-то было
в его взгляде, поскольку она воскликнула:
     - Ради Бога, Билли, не смотри на меня так! Я этого не вынесу!
     Он почувствовал, как внутри него рождается улыбка, словно утопленник,
всплывающий на поверхность  спокойного  озера.  Но  видимо  выглядела  она
нормально, потому что Хейди ответила робкой улыбкой. По щекам  ее  потекли
слезы.
     Тебе, Хейди, всегда ничего не стоило заплакать, подумал он.
     Она стала  спускаться  по  ступенькам.  Билли  бросил  свою  сумку  и
направился к ней.
     - Что там можно поесть? - спросил он. - Я проголодался.
     Она подала ему большой ужин: бифштекс, салат, печеная картошка,  бобы
и черника в сливках на десерт. Билли съел все без  остатка.  Хотя  она  ни
слова не сказала, каждый ее жест, каждое движение, любой  взгляд  говорили
об одном: Дай мне еще один шанс, Билли. Умоляю. Всего лишь второй шанс.  В
чем-то это показалось ему весьма  забавным.  Забавным  -  с  точки  зрения
старого цыгана. Она перешла от отрицания какой-либо  вины  к  принятию  на
себя вины за все.
     Мало помалу, по мере приближения к полуночи,  он  почувствовал  в  ее
жестах и движениях кое-что еще: облегчение. Она  ощутила  себя  прощенной.
Билли это вполне устраивало, потому что Хейди, решившая, что она  прощена,
- было как раз то, что нужно.
     Она сидела напротив  него,  наблюдая,  как  он  ест,  иногда  касаясь
пальцами его истощенного лица и закуривая одну сигарету за  другой.  А  он
рассказывал ей, как гонялся за цыганами на побережье. О том,  что  получил
фотографии от Кирка Пеншли. И о том, как настиг их в Бар Харборе.
     В этом месте правда и Билли Халлек разошлись  в  разные  стороны.  Он
сказал Хейди, что драматическое противостояние, на которое он  надеялся  и
которого так опасался, состоялось. Для начала старый цыган  посмеялся  над
ним. Они все смеялись. "Если бы я проклял тебя, ты был бы  сейчас  глубоко
под землей", - сказал ему старый цыган. "Ты думаешь, что мы - колдуны. Все
белые люди из города считают нас колдунами. Но если бы мы были ими,  разве
разъезжали бы в старых драндулетах, не находя себе места? Если бы мы  были
магами, спали бы мы на полях? Нет, белый человек из города, это  не  маги,
это всего лишь бродячая труппа. Мы имеем дело с  толстосумами,  у  которых
денег некуда девать, а потом едем себе дальше. А теперь  убирайся  отсюда,
пока  я  не  прикажу  тебя  вытолкать  этим  молодым  ребятам.  Они  знают
проклятье, которое называется "проклятьем бронзового кастета".
     - Они так тебя и называли - белым человеком из города?
     Он улыбнулся ей.
     - Да. Именно так и называли.
     Он рассказал Хейди, что вернулся  в  свой  номер  в  отеле  и  просто
оставался там последующие два дня, пребывая в  столь  глубокой  депрессии,
что едва прикасался к еде. На третий день, как раз три дня тому назад,  он
встал на весы в ванной и обнаружил, что прибавил в весе на  три  фунта.  И
это несмотря на то, что очень мало ел в последнее время.
     - Потом я все обдумал и понял, что такое явление  не  менее  странно,
чем, скажем обжорство сопровождаемое потерей веса, продолжал он.  -  Когда
эта идея овладела мной, я вдруг начал выкарабкиваться из  той  психической
щели, куда сам себя загнал. Провел еще день в мотеле, - наверное, в  самых
напряженных раздумьях моей жизни. До меня начало доходить, что, в итоге, в
клинике Глассмана врачи были правы. Даже  Майкл  Хаустон,  при  всей  моей
антипатии к этому прохвосту, в чем-то оказался прав.
     - Билли. - Она потрогала его руку.
     - Ничего, ладно. Я не собираюсь бить его по морде, когда  встречу.  -
"Скорее всего даже угощу пирогом", подумал Билли и засмеялся.
     - Поделишься шуткой? - спросила она с недоумевающей улыбкой.
     - Да так, ерунда, - сказал он. - Короче, проблема состояла в том, что
Хаустон, те  врачи  из  клиники  Глассмана  и  даже  ты,  Хейди,  пытались
затолкать мне эту идею в глотку, насильственно напичкать меня правдой. А я
должен был сам до этого, дойти своим умом,  понимаешь.  Тут  срабатывал  и
комплекс вины, я думаю, и сочетание параноидальных иллюзий,  и  самообман.
Но в итоге, Хейди, я тоже оказался в чем-то прав. Пусть  мои  доводы  были
ошибочны, но в чем-то  я  был  прав.  Я  говорил,  что  должен  был  снова
повидаться с ним. Именно это и сработало. Хотя, по правде, и не так, как я
ожидал. Он оказался поменьше ростом, чем я его помнил,  носил  дешевенькие
часы "Таймекс", говорил с  бруклинским  акцентом.  Такие  мелочи,  знаешь,
более всего подействовали на разрушение заблуждений и фантазий. Все  равно
что услышать, как Тони Кертис говорит в том фильме об арабской империи: "А
тутечки дварец мово папеньки". В итоге я позвонил и...
     Часы на туалетном столике начали музыкально отбивать время.
     - Ладно. Уже полночь, - сказал он.  -  Пошли  спать.  Я  помогу  тебе
убрать посуду.
     - Нет, нет, я сама, - сказала она и вдруг обняла его. - Я  так  рада,
что ты вернулся, Билли. Отправляйся наверх. Ты, должно быть, так утомился.
     - Я в порядке, ответил он. - Просто...
     Он вдруг щелкнул пальцами с видом человека, вспомнившего кое-что.
     - Чуть не позабыл! Я там в машине оставил одну штуку.
     - Что именно? До утра подождет?
     - Да, но лучше принесу сюда. - Он улыбнулся ей. - Это для тебя.
     Билли  вышел  с  тяжело  бьющимся  сердцем.  Уронил  ключи,  а  когда
нагнулся, чтобы их подобрать, ударился головой о корпус машины.  Руки  так
сильно дрожали, что он никак не мог  сразу  попасть  в  замочную  скважину
багажника.
     "Что, если он все так же пульсирует вверх и  вниз?"  -  вопрошал  его
рассудок. "Боже всемогущий, да  она  же  убежит  с  криком,  когда  увидит
такое!"
     Он раскрыл багажник и чуть  сам  не  вскрикнул,  увидев  внутри  лишь
домкрат и запаску. Потом  вспомнил,  что  оставил  пирог  на  пассажирском
сиденье. Захлопнул багажник и торопливо пошел к дверце. Пирог оказался  на
месте, а корка его была совершенно неподвижной. Как и должно быть.
     Руки перестали трястись.
     Хейди стояла на пороге, наблюдая за ним.  Он  вернулся  от  машины  и
вручил ей  пирог,  все  еще  улыбаясь.  "Передаю  товар",  подумал  Билли.
Передача товара - вот что было важным  среди  всего  прочего.  Улыбка  его
стала шире.
     - Voila, - сказал Билли.
     -  О!  -  воскликнула  она,  и,  наклонившись,  понюхала   пирог.   -
Клубничный! Мой любимый.
     - Я знаю, - подтвердил Билли с улыбкой.
     - Да еще теплый! Спасибо тебе.
     - Это я возле турникета в  Стратфорде  остановился  подзаправиться  и
купил там, - сказал он. - В общем, решил вот такой знак мира преподнести.
     - О, Билли!.. - У нее опять на глазах  навернулись  слезы.  Мимолетно
обняла его  одной  рукой,  балансируя  на  другой  пирогом,  как  официант
балансирует  подносом  с  яствами.  Когда  Хейди  поцеловала  его,   пирог
качнулся, и сердце Билли на мгновение замерло.
     - Осторожно! -  выдохнул  он  и  подхватил  пирог,  когда  тот  начал
сползать с ее ладони.
     - Ой! Я такая неуклюжая, - сказала она, смеясь и утирая слезы уголком
фартука, который успела надеть. -  Ты  принес  мой  любимый  пирог,  а  я,
растяпа, чуть не уронила его тебе на туф...  -  Она  капитулировала  перед
волной собственных эмоций и припала к нему, всхлипывая. Он погладил  рукой
ее новую короткую стрижку, держа другую  руку  подальше  от  ее  тела,  на
случай, если она сделает резкое движение.
     - Билли, как я рада, что ты дома, - всхлипывала она. - Обещаешь  меня
простить за то, что я сделала. У тебя нет ко мне ненависти?
     - Обещаю, - ответил он мягко, поглаживая ее волосы.  "Она  права.  Он
все еще теплый". - Ладно, пошли внутрь.
     На кухне она положили пирог на стол и занялась мытьем посуды.
     - Хочешь съесть кусочек? - предложил Билли.
     - Может быть, когда закончу мытье, - ответила  она.  -  Ты  пока  сам
поешь.
     - Ого! После такого ужина? - Билли засмеялся.
     - Тебе понадобятся все калории, какие сможешь проглотить.
     - В моей гостинице уже нет места, - ответил он. - Давай вытру посуду.
     - Я хочу, чтобы ты шел наверх и ложился баиньки, - сказала Хейди. - Я
сейчас приду.
     - Ну, хорошо.
     Он ушел, не оглядываясь, думая, что она  скорей  всего  отрежет  себе
кусок, когда его там не будет. А может, и нет. Не  в  такой  поздний  час.
Сегодня она захочет лечь с ним в постель.  Захочет,  возможно,  заниматься
любовью. Но он знал, как отбить у нее охоту, - ляжет в постель  совершенно
голым. Когда она увидит его...
     - Фидл-ди-ди... Я съем пирог свой завтра, ведь завтра - новый день, -
запел он, стоя под душем. Голос звучал так  скверно,  что  Билли  невольно
рассмеялся. Потом он встал на весы. Посмотрелся в зеркало и увидел  в  нем
глаза Джинелли.
     Весы показали 131. Но радости от этого он не испытывал. Не  испытывал
вообще никаких чувств, кроме усталости. Он был ужасно переутомлен. На пути
в спальню огляделся вокруг: все показалось вдруг таким чужим и незнакомым.
В темноте спальни наткнулся на что-то и  чуть  не  упал.  Она  переставила
мебель. А также поменяла прическу, купила новую  блузку,  приобрела  новые
предметы мебели - пусть по мелочи. И это только начало  странных  перемен,
происшедших в его отсутствие.  Здесь  тоже  происходил  какой-то  процесс,
словно и на Хейди легло некое проклятье, только в гораздо более деликатной
форме. Глупая идея? Билли  так  не  думал.  Линда  почувствовала  странные
перемены и сбежала.
     Он медленно начал раздеваться.
     Потом лежал в постели, ожидая  ее  прихода.  Прислушивался  к  слабым
звукам, доносившимся снизу. Они были настолько знакомы,  что  красноречиво
говорили о происходящем. Скрипнула  дверца  левого  шкафчика,  где  лежали
десертные блюдца. Загремел выдвижной ящичек, зазвенели приборы, когда  она
выбирала нож.
     Билли смотрел во мрак, сердце тяжко стучало в груди.
     Ее шаги, пересекающие кухню. Она направлялась  к  столу,  на  котором
лежал  пирог.  По  пути  скрипнула  половица  посередине,  как  всегда  на
протяжении нескольких лет.
     "Что он с ней сделает? Сделает ее тощей?  Кэри  превратился  в  некое
животное, из шкуры которого можно делать  портфели  или  туфли  после  его
смерти. Превратил Хопли и живую пиццу. А с ней что сделает?"
     Снова скрипнула средняя половица,  когда  Хейди  пересекала  кухню  в
обратном направлении. Он видел мысленно, как она несет  тарелку  в  правой
руке, сигареты и спички - в левой. Видел кусок пирога, клубнику  в  темном
красном соусе.
     Ожидал услышать скрип двери в гостиную, но его  не  последовало.  Это
его не удивило. Она стояла у окна, смотрела в ночь и ела пирог.
     Кажется, даже слышал, как царапает вилка по тарелочке. Халлек  смутно
осознал, что его куда-то уносит.
     "Засыпает? Нет, это невозможно. Невозможно засыпать, когда совершаешь
убийство".
     Тем не менее он засыпал. Одновременно еще слышал, как снова скрипнула
половица, когда она направилась к раковине. Полилась вода из крана.  Потом
- звуки ее хождения по дому:  гасит  свет,  устанавливает  температуру  на
термостате, проверяет запоры и сигнализацию от грабителей - обычный ритуал
белых людей этого города.
     Он лежал в постели, слушая скрип половиц, а потом оказался  за  своим
письменным столом в городке штата  Аризона,  где  практиковал  юридические
дела последние шесть лет. Все оказалось просто. Он жил там со своей дочкой
и  зарабатывал  достаточно,  чтобы  прокормиться.  Жили  без   роскоши   и
излишеств.
     Ушли давно те времена, когда  он  владел  виллой  с  двумя  гаражами,
платил налоги на недвижимость в размере двадцати пяти тысяч  в  год,  имел
три выходных в  неделю.  Все  стало  воспоминаниями,  и  он,  кажется,  не
тосковал по прежним дням. Лин тоже не тосковала по ним. Он был  юристом  в
своем городке, а иногда обслуживал города Юма  и  Феникс,  хотя  и  редко.
Линда на  будущий  год  пойдет  учиться  в  колледж,  а  потом,  возможно,
вернется. Но Билли говорил ей, что не стоит возвращаться.  С  одиночеством
он как-нибудь сумеет справиться.
     Жили они хорошо, душа в душу. Самое главное  -  устроить  свою  жизнь
хорошо.
     В дверь его кабинета постучали. Он отодвинулся от письменного  стола,
обернулся и увидел Линду. Только у нее не стало носа. Нет нос был, но  она
держала его в правой руке. Из темной дыры не ее лице лилась кровь, заливая
ей рот.
     "Я не  понимаю,  папа",  сказала  она  гнусаво.  "Он  просто  взял  и
отвалился".
     Билли проснулся, сильно вздрогнув, замахал руками,  отгоняя  страшное
видение. Возле него Хейди заворчала во сне, повернулась на  другой  бок  и
натянула покрывало на голову.
     Понемногу  реальность  вернулась.  Он  был  снова  в  Фэйрвью.  Яркое
утреннее солнце светило в окна. Посмотрел через комнату на часы,  стоявшие
на тумбочке, - 6.25. Рядом с часами в вазе - алые розы.
     Халлек встал с постели, снял халат с крючка и  отправился  в  ванную.
Включил душ, повесил халат на крюк,  заметив,  что  Хейди  приобрела  себе
новый голубой халат, встал на весы. Еще один фунт прибавил в весе. Потом -
под душ, долго, тщательно мылся, отмывая как следует каждую частицу своего
тела. "Буду теперь следить за своим весом", пообещал  себе.  "После  того,
как ее не станет, буду поддерживать себя в форме. Жиреть больше никогда не
буду".
     Вытерся полотенцем, надел свой  халат  и  остановился  перед  дверью,
разглядывая новый голубой халат Хейди. Пощупал  его  мягкий  искусственный
материал. Халат был новым, но выглядел почему-то знакомо.
     "Наверное она купила себе  такой  же,  какой  у  нее  когда-то  был",
подумал он. "Людская  изобретательность  имеет  пределы.  В  конце  концов
начинаем повторяться. А потом зацикливаемся на старине".
     Хаустон заговорил в его сознании: "Это  те,  кто  ничего  не  боятся,
умирают молодыми".
     Хейди: "Ради Боги, Билли, не смотри на меня так! Я этого не вынесу!"
     Леда: "Он выглядит теперь как аллигатор...  как  нечто  выползшее  из
болота в человеческом одеянии".
     Хопли: "Ты бродишь тут, думая, что может быть, на этот  раз  хотя  бы
победит  правосудие...  один  миг   правосудия   за   всю   жизнь   полную
несправедливостей".
     Билли пощупал еще раз  голубой  нейлон  и  вдруг  в  голове  возникла
страшная  мысль.  Вспомнил  сразу  свой  сон.  Линда  в  дверях  кабинета.
Кровоточащая дырка на лице. Этот халат... Он не потому  выглядел  знакомо,
что Хейди когда-то имела такой. Он узнал его, потому что  Линда  появилась
именно в таком.
     Билли повернулся и выдвинул ящик тумбочки справа от умывальника.  Там
лежала гребенка с надписью ЛИНДА на  ручке.  Черные  волосы  запутались  в
зубцах.
     Словно во сне он побрел к ее комнате.
     "Бродячий бизнес всегда готов уладить такие  дела,  мой  друг...  для
того он и существует.
     Мудак, Уильям, это человек, который не верит тому, что видит".
     Билли Халлек открыл дверь в конце коридора и увидел свою дочь.  Линда
спала в своей постели, закрыв лицо одной рукой. В другой  держала  любимую
игрушку - медвежонка Амоса.
     "Нет. О, нет. Нет, нет!"
     Он вцепился в дверную раму, раскачиваясь, словно в полусне.  Нет,  он
был кем угодно, только не мудаком, потому что увидел  все:  ее  одежду  на
спинке кресла, распахнутый настежь  чемодан,  из  которого  вывалились  ее
вещички -  джинсы,  шорты,  блузки,  белье.  На  ручке  чемодана  этикетка
автобусов "Грейхаунд". Увидел и понял  еще  кое-что.  Когда  он  входил  в
спальню, роз не было. Линда привезла их  матери  в  знак  примирения.  Она
прибыла пораньше, чтобы помириться с матерью до его приезда.
     Старый цыган с гниющим носом: "Тебя не за что  винить,  говоришь.  Ты
себе это повторяешь, но толчка не бывает, белый  человек  из  города.  Все
расплачиваются, даже за те вещи, которых не совершали. Нет толчка судьбы".
     Вилл повернулся и побежал к лестнице. Ужас делал  ноги  непослушными,
его шатало из стороны в сторону.
     "Нет, не Линда!" - вопил его разум. - "Не Линда! Господи, пожалуйста,
- только не она!"
     "Каждый расплачивается, белый человек из города, - даже за  то,  чего
не совершал. Потому что в этом все дело".
     То, что осталось от пирога,  стояло  на  столе,  накрытое  салфеткой.
Четверть  пирога  отсутствовала.  На  столе  он  увидел   сумочку   Линды,
украшенную пуговицами с изображением звезд рока.
     Он подошел к раковине.
     Две тарелочки.
     Две вилки.
     "Они сидели здесь, ели пирог и помирились", - подумал он.  -  "Когда?
Сразу, как только я заснул? Должно быть так".
     Халлек  услышал  смех  старого  цыгана,  и  колени  его  подкосились.
Ухватился за стол, чтобы не свалиться.
     Когда силы вернулись к нему, он повернулся и пересек кухню. Скрипнула
средняя половица.
     Пирог снова пульсировал - вверх и вниз, вверх и вниз. От его  мерзкой
теплоты запотела прозрачная салфетка. Он расслышал слабый хлюпающий звук.
     Билли открыл шкафчик, вытащил десертную тарелку, взял нож и вилку.
     - Почему бы и нет? - прошептал он и снял  полиэтиленовую  салфетку  с
пирога. Теперь пирог стал неподвижен: просто аппетитный пирог с клубникой.
     Как сказала Хейди, ему нужны все калории, какие он сможет проглотить.
     - Наедайся как следует, -  прошептал  Билли  Халлек  и  отрезал  себе
большой кусок цыганского пирога.



 


<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: ужасы, мистика

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [4]