[Сэди]  собралась с силами. Невозможно было  описать
       презрительное   выражение  ее  лица   и   ненависть,
       которую она вложила в свой ответ.
             -  Вы, мужики! Вы все грязные, вонючие свиньи!
       Все, все! Свиньи! Свиньи!
                                  В. Сомерсет Моэм, _Дождь_



Глава первая

      Джесси слышала, как октябрьский ветер тихонько и нерегулярно
постукивал задней дверью. Косяк постоянно разбухал от влаги, и для
того,  чтобы ее закрыть, приходилось сильно хлопать. На  этот  раз
они  забыли. Она подумала, что стоит сказать Джеральду,  чтобы  он
вернулся  и захлопнул ее, пока они не приступили, иначе этот  стук
будет  действовать ей на нервы. Однако ей тут же пришло в  голову,
насколько  смешно это будет звучать в сложившихся обстоятельствах.
Это может даже испортить весь настрой.
     Какой настрой?
      Хороший  вопрос.  И когда Джеральд повернул  полый  стержень
ключа во втором замке, когда она услышала короткий щелчок у левого
уха,  то  поняла,  что во всяком случае у нее  самой  настрой  уже
улетучился.  Именно потому она и заметила, что дверь  не  закрыта.
Для нее сексуальное увлечение этой рабской игрой уже закончилось.
      Однако о Джеральде этого сказать было нельзя. Сейчас на  нем
были  надеты только плавки, и Джесси достаточно было взглянуть  на
его лицо, чтобы понять, что его интерес ничуть не уменьшился.
      Это  глупо,  подумала она, но глупостью,  однако,  здесь  не
ограничивалось.  Было  даже  немного  страшно.  Ей   не   хотелось
признаваться в этом, но это было так.
     - Джеральд, давай не будем это...
       Он   на  секунду  замешкался,  слегка  нахмурясь,  а  потом
направился  к  туалетному  столику, стоявшему  слева  от  двери  в
ванную.  По пути лицо Джеральда прояснилось - Джесси наблюдала  за
ним  с  кровати, лежа с вытянутыми и вывернутыми руками и  немного
напоминая   этим  связанную  Фей  Врей  из  _Кинг-Конга_,   ждущую
гигантскую обезьяну. Ее запястья были прикованы к стойкам  кровати
красного  дерева при помощи двух пар наручников. Цепочки позволяли
ей шевелить руками в пределах шести дюймов. Не более.
     Джеральд положил ключи на бюро - раздалось тихое звяканье: ее
уши  в эту среду работали на удивление хорошо - а затем повернулся
к  ней. Над его головой, на высоком белом потолке комнаты, плясали
и подмаргивали блики от поверхности озера.
     - Что ты сказала?
      -  Это все потеряло для меня большую часть шарма. - Если  уж
честно, им не пахло с самого начала, чуть не сорвалось у Джесси  с
языка.
      Джеральд  усмехнулся.  Над  его тяжелым,  розовощеким  лицом
нависала прядь черных, как воронье крыло, волос, а эта его усмешка
всегда  влияла на нее как-то странно. Она не могла точно  сказать,
как, но...
      Да  нет,  очень даже могла. Она придает ему глупый  вид.  Ты
почти   зримо  наблюдаешь,  как  на  каждый  ее  дюйм  его  индекс
hmrekkejr` падает на десять пунктов. При максимальной ширине  твой
умница-адвокат  муж становится словно сторож местной  психушки  на
отдыхе.
      Грубо, но не слишком далеко от истины. Но как сказать своему
мужу,  с которым прожила семнадцать с лишком лет, что каждый  раз,
когда  он  усмехается, создается впечатление, что  у  него  легкое
умственное расстройство? Ответ, конечно, простой: никак.  Вот  его
улыбка  -  это  другое  дело. Улыбка у него замечательная.  Джесси
считала,  что  именно это добрая, теплая улыбка и очаровала  ее  с
самого  начала.  Она напоминала ей улыбку ее отца  в  те  моменты,
когда  он,  попивая  джин  с тоником, рассказывал  в  кругу  семьи
удивительные истории из своей жизни.
      Но в данный момент была не улыбка. Была именно усмешка - тот
ее   вариант,  который  он  приберегал  специально  для   подобных
моментов.  Джесси подозревала, что Джеральду его усмешка  казалась
волчьей.  Или  пиратской. С ее же точки  зрения,  с  точки  зрения
человека,  лежащего на кровати с поднятыми над  головой  руками  и
одетого только в нижнюю часть купальника, усмешка казалась  просто
глупой.  Нет,  даже дебильной. В конце концов, он не  был  из  тех
искателей приключений-сорвиголов из журналов для мужчин, к которым
исходил  завистью  в  пору прихода одинокой и неожиданной  половой
зрелости;  он  был адвокатом с розовым, чересчур крупным  лицом  и
черными  волосами, которые неумолимо редели, превращаясь в лысину.
Просто  адвокатом с выпирающим сквозь плавки бугром. Да к тому  же
еще и не очень-то выпирающим.
     Размер его эрекции, впрочем, не имел значения. Значение имела
его  усмешка.  Она ни на йоту не изменилась, а это  означало,  что
Джеральд   к   ее  словам  не  отнесся  серьезно.   Ей   следовало
протестовать, это входило в правила игры.
     - Джеральд, я говорю серьезно.
      Усмешка  стала  шире.  Обнажилось еще  несколько  маленьких,
целехоньких адвокатских зубов; его индекс интеллекта упал  еще  на
двадцать  или  тридцать пунктов. Он по-прежнему так и  не  обратил
внимания на ее слова.
     Ты уверена в этом?
      Она  была  уверена. Джесси не могла читать своего  мужа  как
открытую  книгу - она предполагала, что для этого требуется  нечто
большее,  чем просто семнадцать лет совместной жизни - но считала,
что  вполне может определить, какие мысли в данный момент вертятся
у  него в голове. И предполагала, что если бы это было не так,  то
ей это можно было бы вменять в вину.
      _Но если это действительно так, то почему он не может читать
твои?  Почему  он  не  видит,  что  это  не  очередная  сцена   из
старомодного секс-фарса?_
      Теперь  настала  ее  очередь слегка нахмуриться.  Мысли  она
всегда  слышала как голоса внутри своей головы, в основном  голоса
ее  старых  друзей,  знакомые и привычные  как  домашние  тапочки.
Джесси считала, что все люди слышат такие голоса, только не  любят
об  этом  распространяться, точно так же, как о своих естественных
надобностях. На этот раз, однако, голос был незнакомым и в нем  не
было ничего привычного. Он был уверенным, молодым и энергичным.  К
тому  же оказался нетерпеливым, начав отвечать на свой собственный
вопрос:
      Это  не  значит, что он не умеет читать твои  мысли;  просто
иногда он этого не хочет.
     - Джеральд, в самом деле... мне это не нравится. Возьми ключи
и  открой  наручники. Мы лучше займемся чем-нибудь еще.  Я  залезу
сверху,  если хочешь. Или можешь просто лежать, положив  руки  под
голову, а я сделаю, ну, ты знаешь, что...
      Ты  уверена,  что хочешь этого? - спросил  новый  голос.  Ты
действительно  уверена,  что  хочешь  заниматься  сексом  с   этим
мужчиной?
      Джесси  закрыла  глаза,  словно это  могло  заставить  голос
замолчать.  Когда  она открыла их снова, Джеральд  стоял  в  ногах
кровати  с  оттопыренными плавками, напоминая этим нос  корабля...
ну,  может  быть, детскую игрушечную лодку. Его усмешка стала  еще
шире,  обнажив остальные зубы - те, что с золотыми коронками  -  с
обеих  сторон.  Джесси  поняла, что она не  просто  не  любит  эту
усмешку, она ненавидит ее.
      -  Я  позволю тебе подняться... отпущу тебя, только если  ты
будешь  очень-очень  хорошей. Ты можешь быть очень-очень  хорошей,
Джесси?
     Старо, прокомментировал новый голос. Все это уже было.
      Джеральд,  словно какой-то нелепый стрелок, засунул  большие
пальцы  под  резинку плавок, которые быстро поползли вниз,  к  его
вовсе  незначительному любовному рычагу. А вот и он показался.  Не
та  запретная  машина  любви, с которой она познакомилась,  будучи
подростком, на страницах _Фэнни Вилл_, а что-то мягкое, розовое  и
округлое;  пять дюймов совершенно заурядной эрекции. Два  или  три
года  назад,  в  один  из  своих  редких  визитов  в  Бостон,  она
посмотрела кинофильм _Живот архитектора_. _Сейчас, подумала она, я
смотрю  продолжение,  называемое  _Пенис  Адвоката_.  Ей  пришлось
закусить  губу,  чтобы  не рассмеяться.  Смех  в  данной  ситуации
прозвучал бы невежливо.
      В  ее  голову пришла идея, которая мгновенно уничтожила  все
позывы  к  смеху: он не понимал, что она говорит серьезно  потому,
что  ее,  Джесси Магот Барлингейм, жены Джеральда, сестры Мэдди  и
Вилла,  дочери Сэлли и Тома и матери никого, для него здесь  вовсе
не  было.  Она  исчезла в тот самый момент, когда ключи  произвели
тихие  стальные  щелчки в замках наручников.  Журналы  для  мужчин
юношеской поры Джеральда сменились стопкой порножурналов,  лежащих
на  дне  нижнего  ящика стола, журналов, в которых женщин,  одетых
только  в жемчужные ожерелья, на коврах из медвежьих шкур  трахали
сзади  мужчины  с  причиндалами, по  сравнению  с  которыми  штука
Джеральда  выглядела  малюткой.  В  конце  журнала,  вперемежку  с
телефонами  любви,  находились  объявления  о  продаже   резиновых
женщин,  полностью соответствующих анатомически настоящим -  самая
странная штука изо всех, слышанных Джесси. Сейчас она подумала  об
этих  надувных куклах с розовой кожей, невыразительными  лицами  и
гладкими  телами  с неподдельным изумлением. Ее не  охватил  ужас,
нет,  но  вспыхнувший внутри нее на мгновение яркий свет  высветил
ландшафт, гораздо более страшный, чем эта глупая игра, а также то,
что  скоро игры, которыми они занимались в летнем домике на берегу
озера, закончатся - до следующего лета.
      Но  ничто  из  этого  не  отменило ее  внезапно  появившуюся
способность   слышать  тихие  звуки.  Теперь  это  было   жужжание
электропилы,  работающей на значительном удалении, не  менее  пяти
миль  от них. Гораздо ближе, с озера Кашвакамак, раздался безумный
крик  гагары, готовящейся к своему ежегодному путешествию  на  юг.
Еще  ближе,  где-то  на северном берегу, залаяла  собака,  издавая
резкие  звуки, которые, однако, показались Джесси умиротворяющими.
Этот  лай означал, что рядом, несмотря на середину октября, кто-то
все-таки  жил.  А  затем - снова стук двери, словно  шатающийся  в
деснах   зуб,  которая  ударилась  о  раздувшийся  косяк.   Джесси
почувствовала,  что  если  это будет продолжаться  долго,  то  она
сойдет с ума.
      Джеральд,  полностью  обнаженный, отложил  в  сторону  очки,
опустился  на колени на кровать и пополз по направлению к  Джесси.
Ecn глаза по-прежнему блестели.
      Джесси  пришло  в  голову, что именно этот  блеск  в  глазах
заставил  ее  продолжать играть в эту игру и после  того,  как  ее
естественное любопытство было удовлетворено. Она уже  долгие  годы
не  видела  столько  огня во взгляде Джеральда.  Джесси  выглядела
неплохо  -  она все время следила за весом и до сих пор  сохранила
фигуру  -  но интерес Джеральда к ней начинал постепенно  угасать.
Она  считала, что частично в этом повинен алкоголь - он пил теперь
намного  больше, чем в первые годы их совместной жизни - но  также
знала, что не он один такой. Что там говорит пословица о привычке,
сменяющей почитание?.. Это понятие не применялось к влюбленным, по
крайней  мере,  судя  по произведениям поэтов-романтиков,  которые
Джесси изучала на уроках литературы. Однако со времен колледжа она
знала о существовании некоторых вещей, о которых не писали ни Джон
Китс,  ни  Перси  Шелли. Может быть, потому  что  они  оба  умерли
гораздо моложе, чем сейчас она и Джеральд.
      Но здесь и сейчас все это не имело большого значения. Имело,
может  быть,  то,  что  она заигралась  в  эту  игру  дольше,  чем
следовало  бы, из-за горячего блеска в глазах мужа.  Он  давал  ей
возможность почувствовать себя моложе, привлекательней и желанней.
Но...
      ...но  если  ты  думаешь,  что  это  тебя  он  видит  своими
блестящими  глазами, то ты ошибаешься, милашка. Или,  быть  может,
просто  обманываешь себя. И возможно именно сейчас  настал  момент
для  того, чтобы решить окончательно - раз и навсегда - хочешь  ли
ты  покончить  с этим унижением. Ведь разве не это ты  чувствуешь?
Унижение?
     Она вздохнула. Да. Это.
     - Джеральд, я в самом деле не хочу этого.
      Она произнесла эту фразу довольно громко, и впервые блеск  в
его  глазах погас. Ага, он, похоже, ее все-таки слышит.  Так  что,
может  быть,  все пока еще нормально. Не отлично - уже  много  лет
прошло  с тех пор, как можно было в последний раз сказать  так  об
этом - а просто хорошо. Но затем блеск появился снова, а за ним  и
идиотская ухмылка.
      - Я проучу тебя, моя гордая красотка, - оказал он. Он так  и
сказал  -  _красотка_,  произнеся это слово как  землевладелец  из
плохой мелодрамы викторианских времен.
      Уж  лучше позволь ему сделать это. Позволь ему, и затем  все
будет в порядке.
      Этот  голос  был более знаком, и она решила последовать  его
совету.  Она не знала, одобрила ли бы это сама Глория Стайнем,  но
это  ее  и  не интересовало; совет имел привлекательность  в  силу
своей  исключительной практичности. Позволь ему, и тогда все будет
хорошо. ЧТД.
      В следующий момент его рука - его мягкая, короткопалая рука,
такая  же красная, как красная плоть пениса - протянулась и  грубо
схватила  ее  за  грудь. Внутри Джесси что-то  оборвалось,  словно
растянутое сухожилие. Она трехнула бедрами и задом, сбрасывая  его
руку.
      - Прекрати, Джеральд. Отопри эти глупые наручники и освободи
меня.  Мне это перестало быть интересным еще в марте, когда  лежал
снег. Я не чувствую себя возбужденной; я чувствую себя идиоткой.
     На этот раз он выслушал ее от начала до конца. Она поняла это
потому,  что блеск в его глазах мгновенно затух, как пламя  свечи,
задутое  порывом ветра. Джесси догадалась, что теми двумя словами,
которые наконец дошли до его сознания, были _глупые_ и _идиоткой_.
Он  был толстым мальчиком в очках, мальчиком, который не ходил  на
свидания  до  восемнадцати лет - того возраста, когда  он  сел  на
qrpncs~ диету и начал попытки расправиться с полнотой до того, как
она  расправится  с  ним.  В то время,  когда  он  был  студентом-
второкурсником, жизнь Джеральда была, как он выражался, более  или
менее  под  контролем (как будто жизнь - его, во всяком случае,  _
это  дикий  жеребец, которого он должен был укротить),  но  Джесси
знала,  что  годы,  проведенные в средней  школе,  были  для  него
сплошным кошмаром, оставившим после себя тяжелое наследие  в  виде
презрения к себе и подозрения к другим.
     Его успех как адвоката (и женитьба на ней; Джесси верила, что
это  тоже  сыграло немаловажную роль, может быть,  даже  ключевую)
повысил  его  уверенность и самоуважение, но она подозревала,  что
некоторые его ночные кошмары так и не прекратились. В глубине  его
подсознания  хулиганы  продолжали  отвешивать  ему  подзатыльники,
смеясь  над  его  неспособностью выполнять какие-то  упражнения  в
физкультурном  зале,  и существовали слова - _глупый_  и  _идиот_,
например,  -  которые возвращали эти воспоминания, будто  все  это
было  только вчера... или, во всяком случае, так казалось  Джесси.
Она  часто  замечала, что о некоторых вещах психологи  могут  быть
удивительно неосведомленными, почти намеренно неосведомленными, но
что касается навязчивости воспоминаний, то это их конек. Некоторые
воспоминания  откармливаются  на  сознании  людей  как  пиявки,  и
определенные слова - _глупый_ и _идиот_, например - могут  в  один
момент вернуть их к ненасытной жизни.
      Она  приготовилась к вспышке угрызений совести,  похожей  на
удар  ниже  пояса,  и  обрадовалась -  или,  может,  почувствовала
облегчение  -  когда ее не последовало. Наверное, я просто  устала
притворяться,  подумала  она,  и  вслед  за  этой  мыслью  тут  же
последовала  следующая: ей следовало бы иметь свой  стиль  занятий
сексом,  и если бы он был, то эта бодяга с наручниками определенно
в него не входила бы. Наручники заставляли Джесси чувствовать себя
униженной.  Все  это  действо вызывало у нее чувство  униженности.
Вообще-то поначалу это было не лишено некоторой привлекательности,
особенно в их первых экспериментах, с шарфами, и раза два нее было
даже  несколько оргазмов подряд, что случалось с ней крайне редко.
Тем  не  менее проявлялось несколько побочных эффектов, на которые
она  поначалу не обращала внимания, и чувство унижения было  одним
из  них. У Джесси были свои собственные кошмары, которые появились
сразу  же  после  ранних  версий игры  Джеральда.  После  них  она
просыпалась вся в поту, тяжело дыша, с руками, крепко прижатыми  к
промежности  и  стиснутыми в тугие маленькие мячики.  Она  помнила
только  один  из этих снов, да и то смутно: она играла  в  крокет,
совершенно голая, и внезапно погасло солнце.
      Не обращай внимания, Джесси; все это ты можешь обдумать как-
нибудь потом. Сейчас самое важное - заставить его освободить тебя.
      Да.  Потому  что это была не их совместная  игра;  это  была
только  его  игра. Она участвовала в ней потому, что  этого  хотел
Джеральд. И это перестало ей нравиться.
      Гагара  с  озера снова подала свой одинокий крик.  Одуряющая
предвкушающая  усмешка  Джеральда  сменилась  выражением   хмурого
раздражения. Ты сломала мою игрушку, сука, говорило оно.
      Джесси  припомнила, когда она последний раз видела  на  лице
Джеральда  такое  выражение.  В августе  он  принес  ей  глянцевую
брошюру,  показал, что он хочет, и она ответила, что да,  конечно,
он  может  купить _Порше_, если он хочет _Порше_, ведь  они  могут
позволить себе _Порше_, но она считает, что лучше будет,  если  он
заплатит  вступительный взнос в _Клуб Здоровья_, как  он  грозился
вот  уже  два  года.  _Твой внешний вид не подходит  для  _Порше_,
сказала  Джесси,  понимая,  что  это  звучит  недипломатично,   но
чувствуя,  что в данный момент дипломатия не к месту. Кроме  того,
nm  разозлил ее до такой степени, что ее уже не интересовало,  как
он отреагирует на ее слова. Позднее это стало случаться все чаще и
чаще,  вызывая  у  нее раздражение, но она не знала,  что  с  этим
поделать.
      _Что  это  все значит?_ - спросил тогда Джеральд  деревянным
голосом.  Джесси в таких случаях обычно не отвечала; она привыкла,
что  если  он задает подобные вопросы, то они почти всегда  бывают
риторическими. Суть же их заключалась в подтексте: _Ты раздражаешь
меня, Джесси. Ты не играешь в мою игру_.
      На  в  тот  раз, возможно, из-за своего настроя, она  решила
проигнорировать подтекст и ответить: _Это значит, что  зимой  тебе
стукнет  сорок шесть, Джеральд, независимо от того, будет  у  тебя
_Порше_  или  нет... а у тебя до сих пор тридцать  фунтов  лишнего
веса_.
      Жестоко,  да,  но  ей нужно было отогнать соблазн,  отогнать
образ,  который  стоял у нее перед глазами с того самого  момента,
когда  она  посмотрела  на  фотографию спортивного  автомобиля  на
обложке  брошюры,  которую дал ей Джеральд. На короткое  мгновение
она увидела круглолицего, краснощекого мальчика с пробором.
     Джеральд вырвал брошюру у нее из рук и гордо вышел, не сказав
ни  слова. С тех пор тема _Порше_ больше не обсуждалась... но  она
часто видела ее во взгляде _мы-не-забавляемся_ Джеральда.
      Теперь  Джесси столкнулась с еще более пылкой версией  этого
взгляда.
       -  Ты  говорила,  что  это  хорошее  развлечение.  Твои  же
собственные слова: _Это хорошее развлечение_.
      Она  так  говорила? Возможно. Но это была ошибка.  Маленькая
глупость,  и  только,  маленький глоток  застоявшегося  бананового
лимонада. Конечно. Но как объяснить это все своему мужу, когда  он
поджимает  нижнюю  губу,  словно  Вэби  Хью,  готовый  разразиться
гневом?
      Она не знала, и поэтому опустила взгляд... и увидела то, что
ей  совсем  не понравилось. Джеральдовская версия мистера  Радость
ничуть не поникла. По-видимому, мистер Радость не знал, что  такое
перемена настроения.
     - Джеральд, я просто...
     - ...плохо себя чувствую? Да, ну и заявление! Я специально не
пошел на работу! Если мы останемся здесь на ночь, а, видимо, так и
получится,  то  и завтра с утра я туда не попаду. -  Он  некоторое
время  поразмышлял, а затем повторил: - Ты же  говорила,  что  это
хорошее развлечение.
     Джесси стала, как усталый игрок в карты, измученно перебирать
в  голове возможные оправдания (Да, но сейчас у меня болит голова.
Да,  но сейчас у меня начались эти чертовы предменструальные боли.
Да,  но  я  женщина,  и, следовательно, имею право  изменять  свое
мнение.  Да,  но  сейчас,  когда мы  находимся  здесь,  в  Великом
Уединении, ты меня пугаешь, ты, ужасно-прекрасный самец), ту ложь,
которая удовлетворила бы либо его заблуждения, либо его эгоизм  (и
то,  и другое часто взаимозаменяемы), но когда попыталась вытащить
ту  или  иную  карту, снова заговорил новый голос.  Но  теперь  он
впервые  заговорил вслух, и Джесси удивилась, что звучит он  точно
так же, как и у нее в голове: сильно, сухо, решительно.
     И так же удивительно знакомо.
      -  Ты прав... Возможно, я так и говорила, и, возможно, лучше
бы  было  решить  этот  вопрос до того, как ты  повесил  на  дверь
табличку  с  надписью, что завтра тебя не будет.  Я  думала,  что,
может  быть, мы немного порезвимся на кроватных пружинах, а  затем
сядем за стол и спокойно посидим. Может быть, еще повозимся вместе
после захода солнца. Как ты считаешь? Ответь мне, я хочу знать.
     - Но ты говорила...
      Следующие пять минут Джесси на все лады объясняла Джеральду,
что  хочет  снять  эти проклятые наручники, но он  лишь  молча  ее
слушал. Наконец ее нетерпение переросло в ярость.
      -  Боже  мой,  Джеральд,  это же  перестало  быть  для  меня
развлечением  почти сразу же, как мы начали, и не будь  ты  тупым,
как пень, ты бы это давно понял!
      - Твой ротик. Твой изящный, саркастический рот. Иногда я так
устаю от...
      -  Джеральд, когда ты вобьешь себе что-нибудь в  голову,  то
добрые и спокойные слова до тебя не доходят. И чья в этом вина?
      -  Ты  мне  не нравишься, Джесси, когда ты такая.  Когда  ты
такая, ты мне ну ни капли не нравишься.
     Ситуация переросла из плохой в действительно ужасную, и самым
страшным  было  то,  с  какой скоростью это произошло.  Неожиданно
Джесси почувствовала себя очень уставшей, и на ум ей пришла строка
из  старой  песни  Поля  Симона: _Мне не  нужно  ни  кусочка  этой
сумасбродной любви_. Точно, Поль. Ты, может быть, слишком  краток,
но точен.
      -  Я это знаю. И это хорошо, потому что в данный момент  вся
проблема - в этих дурацких наручниках, а не в том, насколько  тебе
я  нравлюсь или не нравлюсь тогда, когда меняю свое мнение о  чем-
нибудь. Я хочу освободиться от наручников. Ты меня слышишь?
     Нет, осознала она с возникшим страхом. Он на самом деле ее не
слышит. До него не дошло.
      - Ты так чертовски противоречива, так чертовски саркастична.
Я   люблю  тебя,  Джесс,  но  я  ненавижу  твою  дерзость.  Всегда
ненавидел.
      Он  провел  ладонью левой руки по обиженно надутым  губам  и
расстроено  посмотрел  на  Джесси:  бедный,  обманутый   Джеральд,
обремененный  женщиной, которая притащила его сюда, в  девственный
лес,  а  затем  отступилась от своих сексуальных обещаний.  Бедный
обманутый  Джеральд,  который не выказывал не малейшего  намерения
снова взять ключи, лежащие на бюро у входа в ванную комнату.
      Обеспокоенность  Джесси переросла в нечто иное.  Теперь  это
была  смесь  гнева и страха, которою на ее памяти она  чувствовала
только  однажды.  Когда  ей  было лет  двенадцать,  ее  брат  Вилл
разыграл  ее  во  время своего дня рожденья. Это  видели  все  его
друзья,  и  все  они смеялись: _Ха-ха, удачная шутка,  сеньора,  я
думаю_. Для нее, однако, это было вовсе не удачной шуткой.
      Вилл  смеялся громче всех, так сильно, что принялся  ударять
ладонями  по  коленкам, а волосы его растрепались и закрыли  лицо.
Это  были  годы царствования _Битлов_, _Роллингов_,  _Сечерсов_  и
всех  им подобных, и на голове у Вилла было достаточно волос  даже
для  того, чтобы на них повеситься. Они вероятно, закрыли от  него
Джесси, поскольку он не подозревал, как она была разъярена... а  в
нормальной обстановке он тонко улавливал перемены в ее настроении.
Он   продолжал  смеяться  до  тех  пор,  пока  эмоции  совсем   не
переполнили  Джесси  и она не осознала, что если  немедленно  что-
нибудь  не  предпримет,  то просто взорвется.  Поэтому  она  сжала
маленький кулачок и ткнула им горячо любимого братца в рот,  когда
он  наконец поднял голову, что бы посмотреть на нее. Удар сбил его
с ног, словно кеглю, и он по-настоящему разревелся.
      Позже  она  пыталась убедить себя, что он плакал  больше  от
удивления, чем от боли, но даже в двенадцать лет она понимала, что
это  не так. Она причинила ему сильную боль. Его нижняя губа  была
разбита  в  одном месте, а верхняя в двух, и это  сделала  она.  А
почему?  Потому, что он сделал какую-то глупость?  Но  ему  самому
исполнилось - в тот день - всего девять лет, а в этом возрасте все
derh  глупые.  Нет,  это  случилось не  из-за  его  глупости.  Это
произошло из-за ее страха - страха за то, что если она не  сделает
что-то с этим зеленым потоком гнева и смущения, то он
     (погасит солнце)
     разорвет ее. Правда, с которой она в первый раз столкнулась в
тот день, заключалась в следующем: внутри нее есть колодец, вода в
нем отравлена, и когда Уильям разыграл ее, он тем самым опустил  в
него  ведро, которое вернулось до краев наполненное пеной и болью.
За  это  она  его мгновенно возненавидела, и, видимо,  именно  эта
ненависть и послужила причиной нанесения удара. Этот колодец тогда
испугал ее. Теперь, по истечении стольких лет, она обнаружила, что
он все еще существует... и все еще раздражает ее.
      Ты  не  сможешь  погасить солнце, подумала она  не  имея  ни
малейшего представления по поводу того, что это должно означать. И
будь ты проклят, если сможешь.
      -  Я  не  хочу спорить по пустякам, Джеральд. Просто  возьми
ключи от этих сраных фиговин и освободи меня!
      И  тут  он произнес то, что так удивило Джесси, что поначалу
она даже не поняла смысла сказанного.
     - А если нет?
      Это  было  произнесено совершенно незнакомым  тоном.  Обычно
Джеральд  говорил грубоватым добродушным голосом,  я  здесь  самый
главный,  и  это  очень  хорошо  для  нас  обоих,  не  так  ли?  _
провозглашал этот голос, но сейчас он был совершенно иным,  низким
и  мурлычущим. В глазах Джеральда вновь возник блеск -  тот  самый
горячий  блеск,  который показался Джесси на этот раз  ярче  сотни
прожекторов.  Она не видела его отчетливо - его глаза превратились
в узкие щелки - но он точно появился. Совершенно точно.
      Потом  она  обратила внимание на странное поведение  мистера
Радость.  Он  не  опустился ни на йоту, а  похоже  стал  даже  еще
длиннее,  достигнув  при  этом ни разу  еще  не  виданного  Джесси
размера... хотя, вероятно, это ей только показалось.
     Ты так думаешь, милашка? А я - нет!
      Она  просчитала  всю  эту информацию, а  затем  вернулась  к
содержанию этого удивительного вопроса. _А если нет?_ На этот раз,
оставив  в стороне тон, Джесси стала обдумывать его содержание,  и
когда полностью осознала его, то почувствовала, как ярость и страх
выплескиваются  из  нее  наружу. Где-то внутри  нее  снова  начало
опускаться ведро за очередной порцией вонючей воды, полной отравы,
столь же смертоносной, как болотная мокасиновая змея.
      Входная дверь снова стукнула по косяку, в лесу снова залаяла
собака,  на  этот раз ближе, чем в предыдущий, звуча  отрывисто  и
безнадежно.  Если  слушать  такое  долго,  то  конечно  же   можно
заработать головную боль.
      -  Послушай,  Джеральд, - услышала она свой  новый,  сильный
голос.  Она  понимала, что этот голос выбрал не лучшее  время  для
появления  на  свет: в конце концов, она находилась  на  пустынном
северном  берегу  озера  Кашвакамак,  прикованная  наручниками   к
кровати  и  одетая  только в узенькие нейлоновые  трусики.  Однако
Джесси  продолжала восхищаться им. - Ты можешь послушать? Я  знаю,
что  в  последние дни ты редко делаешь это, когда я тебя  об  этом
прошу,  но в данный момент это очень важно. Поэтому... ты  будешь,
наконец, слушать?
      Стоя  в кровати на коленях, Джеральд смотрел на нее  как  на
новый,  неизвестный  науке  вид жука.  Его  щеки,  покрытые  сетью
тоненьких алых ниточек (которые Джесси про себя называла ликерными
меточками),  стали  почти  малиновыми.  Такого  же  цвета   полоса
пересекала  его лоб. Она была настолько темной, а границы  ее  так
резко очерчены, что походила на родимое пятно.
      -  Да,  - сказал он своим новым, мурлычущим голосом,  и  это
прозвучало как _да-а-а?_. - Я слушаю, Джесси. Конечно же.
      -  Хорошо. Тогда подойди к бюро и возьми ключи. Потом отопри
это, - Джесси постучала правым запястьем об изголовье кровати, - а
затем  это. - Она проделала то же самое с левым запястьем. -  Если
ты  сделаешь  это  немедленно,  то  перед  тем,  как  вернуться  к
нормальной,  безболезненной жизни в Портленде, мы поимеем  немного
нормального, безболезненного обоюдооргазмного секса.
      Бесполезно,  подумала  она. Лучше было  не  говорить  этого.
Нормальная, безболезненная и бесцельная жизнь в Портленде.
      Возможно,  так  оно и было, а возможно, это  было  небольшим
преувеличением   (она  обнаружила,  что  у   тех,   кто   прикован
наручниками к кровати, возникает склонность к преувеличениям),  но
в  любом  случае можно было предположить, что новый голос  Джесси,
кроме  всего  прочего, еще и нескромен. В этот момент,  как  бы  в
подтверждение  этой  идеи, Джесси снова  услышала  новый  голос  _
бывший,  в  конце концов, ее собственным голосом, - который  начал
повышать тон, так что теперь в нем безошибочно угадывалась ярость.
      -  Если ты не перестанешь издеваться и дразнить меня,  то  я
прямо  отсюда поеду к сестре, узнаю у нее, кто оформлял ей развод,
и  свяжусь  с  этим человеком. Я не шучу. Я не хочу играть  в  эту
игру!
      В  этот  момент  случилось нечто на самом деле  невероятное,
такое,  о  чем она не могла и подозревать: его усмешка всплыла  на
поверхность.  Она  поднялась, словно  подводная  лодка,  достигшая
наконец  безопасных  вод после долгого и опасного  похода.  Однако
самым невероятным было другое. Самым невероятным было то, что  эта
усмешка  больше  не  придавала Джеральду вид  безопасного  копуши.
Теперь он выглядел как опасный маньяк.
     Его рука снова поднялась, накрыла левую грудь Джесси и больно
ее сжала. Джеральд завершил это неприятное действие, ущипнув ее за
сосок, чего раньше никогда не делал.
     - Ой, Джеральд! Больно же!
      Он  воспроизвел торжественный кивок, который вкупе с ужасной
усмешкой выглядел очень странно.
      - Это хорошо, Джесси. Я имею в виду, все вместе. Ты могла бы
стать   актрисой.  Или  девушкой  по  вызову.  Одной  из  наиболее
высокооплачиваемых. - Он немного поколебался, а затем  добавил:  _
Это надо расценивать как комплимент.
      -  О  чем  ты  говоришь, черт побери? -  воскликнула  Джесси
несмотря на то, что почти на сто процентов была уверена, что знает
ответ  на  этот  вопрос.  Теперь она по-настоящему  испугалась.  В
спальню  проникло  что-то плохое и теперь  вилось  вокруг,  словно
черный волчок.
     Но вместе с тем Джесси еще была и зла - так же зла, как в тот
день, когда ее разыграл Вилл.
     Джеральд издал неподдельный смех.
     - О чем я говорю? Еще бы минута и я тебе поверил. Вот о чем я
говорю.  - Он опустил руку на правое бедро Джесси. Когда он  снова
заговорил, его голос стал оживленным и жутко деловым: -  Теперь...
ты  сама их разведешь, или предпочитаешь, чтобы это сделал я?  Это
тоже часть игры?
     - Освободи меня!
     - Хорошо. Конечно же. Немного погодя.
      К  ней  метнулась его другая рука. Теперь целью была  правая
грудь  Джесси. На этот раз щипок был настолько силен, что  нервные
окончания  от  правой  груди до правого  бедра  Джесси  взорвались
белыми искрами.
      -  А  теперь раздвиньте эти чудненькие ножки, моя прекрасная
cnpd` красотка!
      Джесси  пригляделась  к  Джеральду повнимательнее  и  поняла
ужасную вещь: он знал. Он знал, что она не шутит, говоря,  что  не
хочет  больше играть в эту игру. Он знал, но предпочел не знать  о
том, что знал. Ну разве можно так поступать?
     Спорим, произнес внутри новый голос Джесси, что если ты самый
сметливый  специалист по темным делишкам, работающий в  крупнейшей
адвокатской  конторе к северу от Бостона и к югу от  Монреаля,  то
вполне  можешь  позволить себе знать то, что хочешь,  и  не  знать
того,  чего  не  хочешь. Я думаю, что ты попала  в  большую  беду,
милочка. В такую, которая приводит к разводам. Лучше стисни  зубки
и  закрой  глазки, потому что, кажется, приближается  первый  укол
прививки.
     Эта усмешка. Эта глупая, подлая усмешка.
     Притворяется несведущим. И делает это так усердно, что вполне
может  пройти  тест на детекторе лжи. _Я думал, это  часть  игры_,
скажет он, в изумлении широко раскрыв глаза. _Я на самом деле  так
думал_.  А  если  она будет настаивать, наезжая на  него  со  всей
злостью, то он несомненно прибегнет к старейшему способу защиты  и
ускользнет  за него, как ящерица под камень: _Тебе нравилось  это.
Ты это прекрасно знаешь. Почему бы тебе в этом не признаться?_
      Притворяется несведущим. Зная, но приняв решение  все  равно
идти  дальше.  Он  приковал  ее  к  постели  наручниками  при   ее
добровольном  согласии, а теперь - вот дерьмо,  не  надо  золотить
пилюлю  - а теперь собирается изнасиловать ее в буквальном  смысле
этого  слова  под аккомпанемент хлопающей двери, лай собаки,  визг
циркулярной пилы и крик гагары на озере. Он на самом деле собрался
так  поступить. Да, ребята, хоп, хоп, хоп, вы не обладаете  мандой
до  тех пор, пока эта манда не запрыгает под вами словно курица на
горячей  сковородке.  А  если  после  всего  этого  унижения   она
обратится  за помощью к Мэдди, то он будет продолжать  настаивать,
что  изнасилование - это последняя мысль, которая могла бы  прийти
ему в голову.
      Джеральд положил свои красные руки на бедра Джесси  и  начал
раздвигать  ей  ноги. Она особо не сопротивлялась, поскольку  была
слишком испугана и удивлена происходящим.
      Совершенно  правильная оценка, зазвучал в  ее  голове  более
знакомый  голос. Просто лежи спокойно и позволь ему  загнать  свой
шприц.  В  конце концов, что ты теряешь? Он делал  это  раньше  по
меньшей мере тысячу раз, и ты ни разу не зеленела. Если ты забыла,
то напомню, что с того дня, когда ты была стыдливой девственницей,
прошло некоторое количество лет.
      А  что  произойдет, если она не прислушается к совету  этого
голоса? Каков у нее выбор?
      Вместо  ответа  у  нее перед глазами возникла  картина  дачи
показаний  в  суде  на  бракоразводном  процессе.  Она  не  знала,
сохранились  ли все еще в штате Мэн бракоразводные  суды,  но  это
отнюдь  не  уменьшило живость образа. Она видела  себя,  одетую  в
строгий  розовый костюм от Донны Каран и оранжевую шелковую  блузу
под ним. Ее колени были стиснуты вместе, и на них лежала маленькая
белая  сумочка.  Она  слышала,  как,  отвечая  на  вопросы  судьи,
похожего на Гарри Резонера, она говорила, что да, она сопровождала
Джеральда  в  летний  домик  по своей собственной  воле,  да,  она
позволила приковать себя к кровати двумя парами наручников, опять-
таки  добровольно, и да, они, разумеется, и раньше играли в  такие
игры, но никогда на берегу озера.
     Да, господин Судья. Да.
     Да, да, да.
     Пока Джеральд занимался раздвиганием ног, Джесси слушала, как
q`l`  она рассказывает судье, похожему на Гарри Резонера,  о  том,
как они начинали с шелковых шарфов, и как она позволила игре зайти
дальше  и через веревки перейти к наручникам, несмотря на то,  что
ей  игра  надоела после первых же двух раз. У нее к  ней  возникло
отвращение. Такое отвращение, что она позволила Джеральду  отвезти
ее за шестьдесят миль от Портленда, к озеру Кашвакамак, в октябре;
такое отвращение, что она позволила в очередной раз приковать себя
как  собаку;  такое отвращение, что на ней не было  одето  ничего,
кроме  узеньких  нейлоновых  трусиков, настолько  прозрачных,  что
сквозь них можно читать _Нью-Йорк Таймс_. Судья во все это поверит
и проникнется к ней наиглубочайшей симпатией. Несомненно. А кто не
проникнется?  Джесси увидела себя, сидящую на  месте  свидетеля  и
говорящую: _И вот, я лежала, прикованная наручниками к  кровати  и
одетая  только  в некоторую деталь нижнего белья, но  в  последний
момент  я передумала. Джеральд знал это, и потому это было  именно
изнасилование.
      Да,  сэр,  он обманул ее, это совершенно ясно.  Ставлю  свои
башмаки.
      Она  оторвалась от своей ужасной фантазии и обнаружила,  что
Джеральд  дергает ее трусики. Он встал на колени между  ее  ног  с
таким  старательным выражением лица, что можно была подумать,  что
он  собирается сдавать экзамен, а не уламывать непокорную жену. По
его подбородку с толстой нижней губы стекала белая слюна.
      Позволь  ему  сделать это, Джесси. Позволь ему вогнать  свой
шприц.  Его заставляет так поступать эта фигня в его яйцах,  и  ты
знаешь  это. Она всех их делает сумасшедшими. Когда он освободится
от  нее,  ты  снова  сможешь с ним поговорить. Ты  сможешь  с  ним
договориться.  Так что не суетись, просто лежи  и  жди,  когда  он
извергнет это из своего организма.
      Хороший  совет,  и  она решила, что можно  последовать  ему,
вопреки  мнению  другого  вступившего  в  дискуссию  голоса.   Тот
безымянный  пришелец  явно  считал, что обычный  источник  советов
Джесси  -  голос, который был с ней уже много лет  и  который  она
называла  Хорошая  Женушка  Барлингейм -  был  голосом  похотливой
шлюхи.  Джесси вполне могла позволить событиям течь своим чередом,
но  тут одновременно произошли два события. Во-первых, она поняла,
что  несмотря на то, что ее запястья были прикованы к кровати,  ее
ноги  оставались  свободны. Во-вторых, она в тот же  самый  момент
увидела,  что капля слюны сбежала с подбородка Джеральда,  немного
повисела в воздухе, покачалась и упала ей на живот рядом с пупком.
Что-то  в  этом ощущении показалось ей ужасно знакомым, ее  голова
закружилась  от  ужасно  интенсивного ощущения  дежа  вю.  Комната
вокруг  померкла,  как будто прозрачные стекла в окнах  заменились
вдруг на матовые.
     Это его спуск, подумала Джесси, хотя прекрасно знала, что это
не так. Это его чертов спуск.
      Ее ответ был предназначен не столько Джеральду, сколько тому
ненавистному чувству, которое поднималось со дна ее сознания. Если
разобраться,  она действовала не думая, подчиняясь только  чувству
отвращения  женщины, осознавшей, что то, что запуталось  у  нее  в
волосах, является летучей мышью.
      Она  поджала ноги, чуть не угодив высоко поднятым коленом  в
мыс  подбородка  Джеральда,  а затем резко  их  выпрямила,  словно
поршни. Ступня правой ноги глубоко погрузилась в шар его живота, а
левая  угодила  в жесткое основание пениса, где болтались,  словно
зрелые фрукты, яички.
      Он  откинулся  назад,  его задница  опустилась  на  толстые,
безволосые икры. Запрокинув голову к белому потолку с дрожащими на
нем  бликами,  он  издал высокий, хриплый крик.  Гагара  на  озере
g`jphw`k` почти одновременно с ним, и Джесси показалось, что  один
самец сочувствует другому.
      Глаза Джеральда больше не были прищурены и не сверкали.  Они
широко  открылись  и  были  такими же  голубыми,  как  сегодняшнее
безоблачное небо (мысль об этом небе над поверхностью  озера  была
решающим  доводом, когда Джеральд позвонил ей из офиса  и  сказал,
что  он  взял отгул и не хочет ли она съездить в летний  домик  на
день и, возможно, на ночь), а их выражение было настолько ужасным,
что  Джесси едва могла на них смотреть. Струны сухожилий выступили
по  обеим  сторонам его шеи. Я не видела такого с того  дождливого
лета,  когда  работать  в саду было почти  невозможно  и  Джеральд
выбрал в качестве развлечения чтение Данте, подумала Джесси.
      Его  крик  начал  ослабевать,  как  будто  кто-то  с  блоком
дистанционного  управления понемногу убавлял  звук.  Конечно,  все
было  не так; просто Джеральд кричал слишком долго, около тридцати
секунд,  и  у него просто кончилось дыхание. _Наверное, я  здорово
его  треснула_,  подумала Джесси. Красные точки  на  его  щеках  и
полоса на лбу превратились в малиновые.
      Ты сделала это! - испуганно кричал голос Хорошей Женушки. Ты
и в самом деле сделала это!
      Класс,  чертовски хороший удар, не правда  ли?  -  задумчиво
произнес новый голос.
      Ты  ударила  своего  мужа по яйцам!  -  возмущалась  Хорошая
Женушка.  Кто тебе дал право поступать подобным образом?  Кто  дал
тебе право даже шутить по этому поводу?
     Она знала ответ на этот вопрос или, во всяком случае, думала,
что  знала:  она  поступила так потому, что ее  муж  собирался  ее
изнасиловать, а потом списать все на недопонимание между полностью
гармоничными партнерами, которые занимались безобидной сексуальной
игрой.
      Это была ошибка игры_, скажет он, пожав плечами. _Игры, а не
моя. Мы не будем больше в нее играть, Джесс, если ты не хочешь_.
      Скажет  это только потому, что будет знать, что никакие  его
мольбы  уже не заставят ее надеть наручники еще раз. Нет, это  был
последний  раз.  Джеральд знал об этом, и захотел выжать  из  него
побольше.
      Черное  существо,  присутствие  которого  в  комнате  Джесси
ощущала,  вышло  из-под  контроля.  Казалось,  Джеральд  продолжал
кричать, однако из его рта не вырывалось ни звука (по крайней мере
таких, какие Джесси могла бы слышать). Его лицо настолько налилось
кровью, что местами стало казаться черным. Она увидела его яремную
вену  -  а  может  быть, это была сонная артерия,  хотя  в  данной
ситуации  это  не  имело  никакого  значения  -  пульсирующую  под
тщательно выбритой кожей на шее. Она выглядела так, словно вот-вот
взорвется, и Джесси окатила липкая и холодная волна ужаса.
      -  Джеральд? - Ее голос звучал тоненько и неуверенно,  голос
девушки,  разбившей что-то ценное на дне рождения своего приятеля.
_ Джеральд, с тобой все в порядке?
      Это был глупый вопрос, конечно, ужасно глупый, но произнести
его  было  гораздо легче, чем остальные, роящиеся у нее в  голове:
_Джеральд, насколько сильно я тебя ударила? Джеральд, ты  думаешь,
что можешь умереть?_
      Конечно,  он  не умрет, нервно сказала Хорошая  Женушка.  Ты
причинила ему боль, конечно, и должна извиниться, но он не  умрет.
От такого никто не умирает.
     Сморщенный рот Джеральда продолжал беззвучно корчиться, но он
не  ответил  на  ее  вопрос. Одна из его рук держалась  за  живот,
другая  охватила ушибленные яички. Теперь обе они медленно  начали
перемещаться  вверх и остановились над левым соском, расположились
qknbmn  пара  низеньких  и толстых розовых птиц,  которые  слишком
устали, чтобы лететь дальше. Джесси заметила отпечаток голой  ноги
_  ее  голой ноги, - проступивший на круглом животе мужа.  Он  был
яркий, обвинительно красный на фоне его розового тела.
      Джеральд тяжело дышал, или, по крайней мере, пытался дышать,
испуская запах гнилого лука.
      Это  остаточное  дыхание,  подумала  Джесси.  Легкие  всегда
заполнены воздухом не менее чем на десять процентов, ведь так  нас
учили  в  школе на уроках биологии? Да, думаю, что так. Остаточное
дыхание, последний, ложный, вздох утопающих и задушенных. Если  вы
так дышите, то вы либо находитесь в обмороке, либо...
      -  Джеральд!  - закричала Джесси резким голосом,  в  котором
сквозило возмущение. - Джеральд, дыши!!
      Его  глаза выпучились словно кусочки голубого мрамора, и  он
попытался произвести один маленький вдох. Он использовал  его  для
того,  чтобы  произнести свое последнее слово -  человек,  который
порой казался сотканным из слов.
     - ...сердце...
     И все.
     - Джеральд!!!
       Теперь   в  голосе  было  не  столько  возмущения,  сколько
шокированности  старой  девы-учительницы,  поймавшей  ученицу   на
флирте  второй  категории, когда та пыталась  поднять  юбку  перед
учениками, чтобы показать им кроликов на своих трусах.
     - Джеральд, прекрати дурачиться и дыши!!!
     Джеральд не дышал. Вместо этого его глаза закатились, обнажив
желтоватые  белки. Его язык высунулся изо рта и раздался  пукающий
звук.  Из  его  поникшего пениса вырвалась струя  мочи  оранжевого
цвета,  и  колени  и  бедра  Джесси оказались  забрызганы  страшно
горячими  каплями.  Джесси издала длинный пронзительный  визг,  и,
забыв   про  наручники,  попыталась  отползти  как  можно  дальше,
поджимая под себя ноги.
     - Прекрати, Джеральд! Прекрати, пока ты не упал с к...
      Слишком  поздно.  Даже  если  он  и  слышал  ее,  в  чем  ее
рациональное  сознание сомневалось, было слишком поздно.  Его  зад
перевесил верхнюю половину тела, и гравитация взяла верх. Джеральд
Барлингейм, с которым Джесси еще не так давно ела пирожные прямо в
постели, упал, задрав вверх колени, головой вниз, словно неуклюжий
мальчишка,  пытающийся ошеломить своих друзей во  время  _вольного
плавания_ в бассейне Христианского Союза Молодых Людей. Звук удара
его черепа, встретившегося с деревянным полом, заставил ее еще раз
завизжать.  Словно  огромное  яйцо  разбилось  о  край   фаянсовой
тарелки. Она отдала бы все на свете, чтобы не слышать этот звук.
       Затем   наступила  тишина,  нарушаемая  только  отдаленными
завываниями  циркулярной  пилы. Перед  широко  раскрытыми  глазами
Джесси   распустилась   огромная   серая   роза.   Лепестки    все
увеличивались  и  увеличивались, пока  не  обернулись  вокруг  нее
словно   крылья  гигантского  мотылька,  заслонив  от   нее   все.
Единственным ясно ощущаемым ею в этот момент чувством было  что-то
вроде благодарности.


Глава вторая

      Она оказалась в длинном холодном коридоре, заполненном белым
туманом,  коридоре,  который  резко  наклонялся  в  одну  сторону,
напоминая  коридоры, по которым часто ходили люди в  фильмах  типа
_Кошмар  на  улице Вязов_ или телесериала _Сумеречная  Зона_.  Она
была  обнаженной,  и  ей  было очень холодно,  от  холода  сводило
lsqjsk{, особенно на спине, шее и плечах.
      Я должна выбраться отсюда, иначе я заболею, подумала она.  У
меня и так уже начались судороги от тумана и сырости.
     (Хотя она понимала, что это не туман и не сырость.)
     И с Джеральдом что-то случилось. Я не помню точно, что, но он
определенно заболел.
      (Хотя  она  знала,  что заболел - это не  совсем  подходящее
слово.)
      Но, и это было удивительно, другая ее часть совсем не хотела
покинуть  этот  наклонный,  затуманенный  коридор.  Эта  ее  часть
считала,  что  гораздо лучше будет остаться здесь.  Что  если  она
уйдет, то будет сожалеть. Поэтому она ненадолго осталась.
      Снова двигаться, в конце концов, ее заставил лай собаки. Это
был  чрезвычайно неприятный лай, низкий, но часто  переходящий  на
визг в верхних регистрах. Каждый раз, когда животное срывалось  на
визг,  казалось,  что  его  глотка заполнялась  острыми  занозами.
Джесси слышала этот лай раньше, и тогда он звучал несколько  более
приятно, но она не могла вспомнить где, когда это было и  что  при
этом происходило.
      Однако, по крайней мере, он заставил ее задвигаться - правая
нога,  левая нога, сено, солома - и неожиданно ей пришла в  голову
мысль,  что она будет гораздо лучше видеть в тумане, если  откроет
глаза,  что  она и сделала. То, что она увидела, было не  какой-то
призрачной  Сумеречной Зоной, а спальней в  их  летнем  домике  на
северной  оконечности озера Кашвакамак, местности,  известной  как
Нотч-Бей. Она сообразила, что холодно ей было потому, что  на  ней
были одеты только крохотные трусики, ее шея и плечи болели потому,
что  она  была  прикована наручниками к изголовью кровати,  а  зад
болел  из-за  того,  что он съехал с кровати, когда  она  упала  в
обморок.  Никакого наклонного коридора, никакой туманной  сырости.
Реальной была только собака, продолжающая лаять. Теперь она  лаяла
довольно близко от дома. Если Джеральд слышит, то что же...
      Мысль  о  Джеральде заставила Джесси дернуться, и  от  этого
рывка  бицепсы  и трицепсы свело судорогой, которая  заканчивалась
где-то  в  районе  локтя,  из  чего  она  сделала  вывод,  что  ее
предплечья  потеряли  чувствительность, а  ладони  превратились  в
перчатки, наполненные замороженным картофелем.
     Будут болеть, подумала она и сразу все вспомнила... особенно,
образ  Джеральда, падающего вниз головой с кровати. Ее муж был  на
полу,  либо  мертв, либо без сознания, а она лежит  на  кровати  и
думает  о  том, что это за обуза, когда ее руки решили  отдохнуть.
Как же эгоцентрична и эгоистична ты можешь быть?
      Если он мертв, то сам в этом виноват, сказал новый голос. Он
попытался  добавить  еще  несколько  прописных  истин,  но  Джесси
вставила  ему кляп. В своем все еще не вполне нормальном состоянии
она  покопалась  в глубинах своего подсознания и внезапно  поняла,
чей   голос   -   слегка  гнусавый,  зажатый,  всегда   на   грани
саркастического  смеха  - это был. Он принадлежал  ее  соседке  по
общежитию  в  колледже,  Рут Нери. Теперь,  зная  это,  Джесси  не
слишком удивилась. Рут всегда была щедра на советы, которые  часто
шокировали   ее   девятнадцатилетнюю,  зеленую   подругу...   что,
вероятно, входило в ее планы; сердце Рут всегда было на правильном
месте,  и  Джесси  никогда не сомневалась в  том,  что  Рут  верит
шестидесяти процентам того, что говорит, и делает сорок  процентов
того,  что  собирается  делать.  Когда  речь  заходила  о  половых
вопросах, то эти цифры, вероятно, были еще выше. Рут Нери,  первая
женщина,  встреченная Джесси, которая наотрез  отказывалась  брить
свои  ноги  и  подмышки;  Рут, которая  однажды  набила  наволочку
чересчур  ретивой  старосты этажа вспенившейся клубничной  мыльной
o`qrni;  Рут,  которая из принципа ходила на  каждое  студенческое
ралли  и посещала каждый экспериментальный студенческий спектакль.
_Если  ничего не получится, то, возможно, какой-нибудь симпатичный
парень  скинет  одежду_, говорила она пораженной,  но  восхищенной
Джесси,  вернувшись  как-то  раз со  студенческого  спектакля  под
названием  _Сын попугая Ноя_. _Я имею в виду, что  это  не  всегда
происходит,  но частенько - я думаю, что написанные и поставленные
студентами  пьесы  именно  для этого и  предназначены  -  парни  и
девушки раздеваются и в таком виде предстают перед публикой_.
      Джесси  уже много лет не вспоминала о Рут, и вот теперь  она
находилась  у  нее  в  голове,  подбрасывая  маленькие   самородки
мудрости,  как  делала это во время оно. Ну,  а  почему  нет?  Кто
обладает   наилучшей   квалификацией   советчика   для   умственно
запутавшихся  и  эмоционально  возбужденных,  если  не  Рут  Нери,
которая  прошла  путь  от Нью-Хэмпширского  Университета  до  трех
замужеств,   двух  попыток  самоубийства  и  четырех   алкогольных
реабилитаций?  Старая,  добрая Рут, еще один  яркий  пример  того,
насколько  хорошо  былое  Поколение  Любви  переходит  в   средний
возраст.
      -  Боже,  только этого не хватало, Дорогая Эбби  из  Ада,  _
сказала Джесси, и глупость и густота ее голоса испугала ее больше,
чем онемение рук.
      Она  попыталась  перевести свое тело в  более-менее  сидячее
положение,   которое  она  принимала  незадолго  перед   маленьким
экспериментом  по нырянию (Был ли этот ужасный звук разбивающегося
яйца частью сна? Она молилась, чтобы это было так), и мысли о  Рут
поглотились  неожиданным взрывом паники, поскольку она  не  смогла
сдвинуться ни на миллиметр. Ее мускулы снова закололо иголками, но
больше ничего не произошло. Ее руки продолжали висеть слегка над и
за  ней,  неподвижные и бесчувственные, словно  палка  из  горного
клена.  Чувство одурения исчезло из ее головы, а сердце застучало,
словно  мотор.  На  мгновение перед ее глазами  промелькнул  живой
образ,  почерпнутый из книги по истории: толпа смеющихся,  тычущих
пальцами  людей, окруживших молодую женщину с головой и  руками  в
колодке. Женщина согнулась, словно ведьма из сказки, и ее  волосы,
словно саван, ниспадали на ее лицо.
      _Во  имя  Хорошей Женушки Барлингейм, она расплачивается  за
боль,  причиненную мужу_, подумала Джесси. _Они наказывают Хорошую
Женушку, потому что не могут схватить того, кто в действительности
виновен  в этом... того, чей голос похож на голос моей подруги  по
общежитию_.
      Но  подходящим ли словом является слово _боль_? Не находится
ли  она сейчас в спальне вместе с мертвым? Не похоже ли это на то,
что  лает  собака  или нет, берег озера по соседству  с  Нотч  Бей
совершенно  пустынен? Что если она начнет кричать,  то  ей  сможет
ответить только гагара? Только она и больше никто?
      В основном именно эта мысль, которая странно перекликалась с
_Вороном_ Эдгара По, привела Джесси к неожиданному осознанию того,
что  произошло,  во  что  она  себя втянула,  и  внезапно  на  нее
обрушился полностью оперившийся, безумный ужас. В течение двадцати
секунд  или  около того (если бы ее спросили, сколько  продолжался
этот  приступ паники, то Джесси остановилась бы на трех, а  скорее
на  пяти  минутах) она находилась полностью в его  власти.  Тонкий
стержень рационального сознания сохранился глубоко внутри нее,  но
он  был  беспомощен,  и оставался просто испуганным  наблюдателем,
глядящим  на  то,  как  женщина корчится на  кровати,  разметав  в
стороны волосы, и крутя головой в жесте отрицания, и слушающим  ее
хриплые, испуганные крики.
       Конец  этому  положила  глубокая,  жгучая  боль  в  области
nqmnb`mh  шеи,  чуть  выше  того места, где  начиналась  ее  левая
лопатка.  Это была мышечная спазма, одна из самых худших,  которую
доктора называют _лошадью Чарли_. Застонав, Джесси уронила  голову
на  перекладины  красного дерева, которые  образовывали  изголовье
кровати.  Потянутый мускул застыл в напряженном состоянии  и  стал
твердым,  как  камень.  Тот  факт,  что  ее  напряжение  заставило
вернуться  чувствительность рукам, которые  закололо  иголками  от
предплечий до ладоней, остался почти незамеченным на фоне  ужасной
боли,  и Джесси обнаружила, что, откинув голову на изголовье,  она
еще больше нагрузила растянутую мышцу.
       Двигаясь  инстинктивно,  совершенно  не  задумываясь,   она
уперлась  пятками в покрывало, приподняла ягодицы  и  оттолкнулась
ногами.  Опершись  на локти, Джесси уменьшила нагрузку  на  шею  и
верхнюю  часть  рук. Секундой позже спазм начал проходить,  и  она
издала долгий вздох облегчения.
      Снаружи порывами дул ветер, вздыхая в ветвях сосен, растущих
на косогоре между домом и озером. Рядом с кухней (которая сейчас с
точки  зрения  Джесси была другой вселенной) хлопала  о  разбухший
косяк  дверь, которую она и Джеральд забыли захлопнуть: один  раз,
два  раза,  три  раза, четыре. Кроме этих звуков,  никаких  других
слышно  не  было; вообще никаких. Собака прекратила  свой  лай,  а
циркулярная  пила  свое  завывание. Даже гагара,  похоже,  сделала
перерыв на чашечку кофе.
      Образ озерной гагары за чашечкой кофе, которая, может  быть,
плавает  в  водяном охладителе, болтающей с подругами,  исторг  из
горла   Джесси   тусклый,  каркающий  звук.  При   других,   менее
драматических обстоятельствах, его можно было назвать  хихиканьем.
Он разогнал последние остатки паники. Джесси продолжала оставаться
испуганной,  но  уже была в состоянии отвечать  за  свои  мысли  и
поступки. Он также оставил у нее на языке неприятный металлический
привкус.
      Это  адреналин,  милашка, или какая-то внутренняя  секреция,
которая  вырабатывается твоим телом, когда ты выпускаешь  когти  и
начинаешь  карабкаться  на  стены.  Если  теперь  кто-нибудь  тебя
спросит,  что  такое  паника,  ты  можешь  ответить  ему:   темное
эмоциональное пятно, которое оставляет после себя ощущение, что ты
набрала полный рот медяков.
      Предплечья  Джесси  гудели, и ощущение  покалывания  наконец
дошло и до пальцев обеих рук. Джесси несколько раз сжала и разжала
кулаки, каждый раз вздрагивая от боли. Она услышала тихое звяканье
цепочек  наручников, ударяющихся об изголовье кровати, и подумала,
не  сошли  ли  они с Джеральдом с ума - теперь это было  очевидно,
несмотря на то, что Джесси не сомневалась, что каждый день  тысячи
людей  по  всей  земле играют в аналогичную  игру.  Она  читала  о
сексуально свободных смельчаках, которые вешались в своих туалетах
и  отрубались, когда кровоснабжение мозга медленно падало до нуля.
Такие  новости  только увеличивали ее веру в  то,  что  пенис  для
человека не дар, а скорее проклятие.
     Но если это была просто игра (только это и ничего больше), то
почему Джеральд считал необходимым купить настоящие наручники? Это
весьма интересный вопрос, не так ли?
      Может  быть,  но  я не думаю, что он в данном  случае  самый
важный,  а,  Джесси?  -  спросила  внутри  ее  головы  Рут   Нери.
Действительно,  удивительно,  сколько  одновременно  мыслей  может
находиться у человека в голове. Одной из них Джесси сейчас  думала
о  том,  как сложилась жизнь Рут, которую последний раз она видела
десять лет назад. По крайней мере уже три года Джесси ничего о ней
не  слыхала.  В последний раз это была открытка с изображенным  на
ней  молодым человеком в вычурном красном вельветовом костюме и  с
p~xj`lh   вокруг  шеи.  _ОДНАЖДЫ  МОЙ  ПРИНЦ  ЗАГОВОРИТ_,  гласила
открытка.  Остроумие  Нового Времени,  подумала  тогда  Джесси.  У
викторианцев  был Энтони Троллоп; у _потерянного  поколения_  Г.Л.
Менкен;  мы  обмениваемся грязными поздравительными  открытками  и
идиотскими надписями на бамперах типа _ОБЫЧНО ЭТА ДОРОГА МОЯ_.
      Почтовая  открытка содержала расплывчатую  марку  Аризоны  и
информацию  о том, что Рут присоединилась к общине лесбиянок.  Эта
новость  не слишком удивила Джесси; она даже поразмышляла на  тему
того,   что  ее  старая  подруга,  которая  могла  быть   и   дико
раздраженной,  и  удивительно милой (порой одновременно),  наконец
нашла   место  на  большой  игровой  доске  жизни,  которое  может
застолбить своим оригинально выструганным колышком.
     Джесси положила письмо Рут в левый верхний ящик своего стола,
где  она хранила различные необычные письма, на которые, возможно,
никогда не будет ответа, и до настоящего момента уже не вспоминала
о  своей старой соседке по комнате в общежитии - Рут Нери, которая
страшно  желала  иметь  _Харлей-Дэвидсон_,  но  которая  не  могла
справиться со стандартной трансмиссией в старом прирученном _Форде-
Пинто_  Джесси; Рут, которая часто терялась в окрестностях летнего
лагеря  даже  после  того, как ездила туда три года  подряд;  Рут,
которая  всегда  плакала, когда забывала о поставленной  на  плиту
сковороде  и сжигала еду до угольков. Это последнее она  совершала
настолько  часто, что просто чудо, что она ни разу не подожгла  их
комнату.  Удивительно, что уверенный голос в ее голове принадлежал
именно Рут.
      Снова  залаяла собака. Звуки ни приблизились, ни  удалились.
Владелец  собаки явно не охотился за птицами, это ясно  наверняка;
ни  один  охотник никогда не будет иметь дело с таким брехуном.  А
если  собака  и хозяин вышли на прогулку, то почему  же  последние
минут пять лай раздается из одного и того же места?
      Потому что ты была права раньше, прошептало ее сознание. Там
нет никакого хозяина. Этот голос не принадлежал ни Рут, ни Хорошей
Женушке Барлингейм, и, конечно же, Джесси не могла подумать о  нем
как  о своем собственном; он был очень молодым и очень испуганным.
И,  как  и голос Рут, очень знакомым. Это просто бродячая  собака,
гуляющая сама по себе. Она не поможет тебе, Джесси. Она не поможет
нам.
      Но,  может  быть, это была слишком мрачная оценка.  В  конце
концов,  она же не знает точно, что пес бездомный, не так  ли?  Не
наверняка. И пока не узнает точно, не будет этому верить.
      -  Если  тебе  это не нравится, подавай в суд, -  произнесла
Джесси низким, хриплым голосом.
      Между  тем,  оставался вопрос о Джеральде.  Из-за  паники  и
последовавшей за ней боли он выскользнул из поля зрения Джесси.
      -  Джеральд? - ее голос звучал тускло и нереально. Прочистив
горло, Джесси позвала снова: - Джеральд!
     Ничего. Пшик. Никакого ответа.
      Это  еще  не означает, что он умер, женщина, так  что  пусть
шерстка дыбом не встает, не впадай в еще одну панику.
     У Джесси шерстка дыбом не слояла, слава Богу, и у нее не было
намерения  снова  впадать в панику. Тем не менее, она  чувствовала
глубокий,  сильный страх, чувство, похожее на ужасную  ностальгию.
То,  что  Джеральд  не ответил, не означает,  что  он  мертв,  это
правда,  но  означает,  что  он  по  крайней  мере  находится  без
сознания.
      И, возможно, мертв, добавила Рут Нери. Я не хочу сыпать соль
на  раны, Джесс - на самом деле - но ты же не слышишь его дыхания,
правда?  Я  имею в виду, что обычно слышно дыхание людей,  лежащих
без сознания; они дышат резкими, рыдающими вдохами, не так ли?
      - Откуда, черт возьми, мне знать? - сказала она, но это было
глупостью. Она знала, потому что большую часть времени обучения  в
колледже   была  добровольной  _конфетной  оберткой_   и   ей   не
потребовалось  много времени, чтобы уяснить, как звучит  покойник,
поскольку  он  не звучит никак. Рут все это изучила  в  то  время,
которое  провела  в  Портлендской Городской  Больнице,  и  которое
Джесси  называла  Судными  Днями, имея в  виду  подкладное  судно.
Однако голос должен был все это знать даже в том случае, если  Рут
этого не знала, потому что это был не голос Рут; это был ее голос.
Она  напомнила себе об этом, потому что голос обладал  прямо  таки
чудовищной самостоятельностью.
      Как  и те, что ты слышала раньше, пробормотал молодой голос.
Голоса, которые ты слышала после темного дня.
      Джесси  не хотела об этом думать. Никогда не хотела об  этом
думать. Что у нее, других проблем мало?
      Но голос Рут был все же прав: люди, находящиеся без сознания
_  особенно  те, которые оказались в этом состоянии  в  результате
сильного удара по голове - обычно хрипят. Что означает...
      -  Он, возможно, мертв, - произнесла Джесси своим бесцветным
голосом. - Да.
      Она  подалась  влево, двигаясь осторожно и думала  о  мышце,
которая  так ужасно заболела как раз с этой стороны.  Она  еще  не
_конфетная  обертка_ - молодая девушка, добровольно  работающая  в
больнице.  Прозвище  дано из-за красно-белой, полосатой  униформы.
Достигла максимального натяжения цепочки правого наручника,  когда
увидела красную, толстую руку и часть ладони, вернее два последних
пальца.  Джесси,  по  отсутствию обручального  кольца  на  пальце,
поняла,  что это была правая рука Джеральда. Она разглядела  белые
полумесяцы его ногтей. Джеральд всегда хвастался своими  руками  и
ногтями. До настоящего момента Джесси даже не понимала, насколько.
Просто удивительно, как мало мы порой замечаем. Как мало мы  видим
даже, когда считаем, что разглядели все досконально.
      _Вот что я тебе скажу, миленькая, сейчас же задерни шторы, я
не  желаю  больше это видеть_. Однако в данной ситуации Джесси  не
могла  себе  позволить  такую роскошь,  как  отказ  от  дальнейших
попыток разглядеть, что произошло с Джеральдом.
      Продолжая  двигаться с повышенной осторожностью, заботясь  о
плече   и  шее,  Джесси  отклонилась  влево  настолько,  насколько
позволяла цепочка. Расстояние было небольшим, всего лишь  два  или
три  дюйма, но образовавшегося при этом угла зрения хватило, чтобы
разглядеть  часть  предплечья Джеральда,  часть  правого  плеча  и
маленький  кусочек  головы. Она была  не  совсем  уверена,  но  ей
показалось, что она также увидела маленькие бусинки крови у корней
его   редеющих  волос.  Джесси  предположила,  что  последнее,   с
технической точки зрения, могло быть плодом воображения. Во всяком
случае, она на это надеялась.
      -  Джеральд? - прошептала она. - Джеральд, ты меня  слышишь?
Пожалуйста, ответь, если да.
       Ни   ответа.   Ни  движения.  Джесси  снова   почувствовала
ностальгический  страх,  расширяющийся  и  расширяющийся,   словно
старая рана.
     - Джеральд? - снова прошептала она.
      Почему ты шепчешь? Он же мертв. Человек, который возил  тебя
на  уикэнд  в  Арубу - Арубу, а не куда-нибудь  еще  -  и  который
однажды во время празднования Нового Года надел на уши твои  туфли
из  крокодиловой кожи... этот мужчина мертв. Поэтому какого  черта
ты шепчешь?
      -  Джеральд!  -  На этот раз Джесси закричала.  -  Джеральд,
проснись!
      Звук  ее  собственного  крика почти  вверг  ее  в  еще  один
панический,  конвульсивный антракт, причем самым ужасным  было  не
то,  что Джеральд продолжает молчать и лежать без движения, а  то,
что  паника  продолжала  находиться рядом, прямо  здесь,  неусыпно
сторожа бодрствующее сознание Джесси так же терпеливо, как  хищник
сторожит  бивуак  одинокой женщины, которая  по  какой-то  причине
отстала от своих друзей и потерялась в глубоком, темном лесу.
      Ты  не  потерялась, оказала Хорошая Женушка  Барлингейм,  но
Джесси  не  доверяла  этому голосу. Его сдержанность  казалась  ей
поддельной,  а  рациональность надуманной. Ты  точно  знаешь,  где
находишься.
      Да,  она  знает.  Она находится в конце извилистой,  пыльной
проселочной дороги, которая ответвляется от Бей Лейн в двух  милях
отсюда. Дорога была завалена желтыми и красными опавшими листьями,
по  которым  они  с  Джеральдом ехали, и которые  являлись  немыми
свидетелями  того, что этим ответвлением, ведущим к Нотч  Бей,  не
пользовались или почти не пользовались по крайней мере три недели,
с  тех  пор,  как  начался листопад. Этот уголок озера  был  почти
исключительно  вотчиной  летних  отдыхающих,  и,  насколько   было
известно  Джесси, данным ответвлением дороги могли не пользоваться
со  Дня Труда - первого понедельника сентября. До ближайших  жилых
домов,  в  которых  жили круглогодично, было не менее  пяти  миль,
сначала по проселочной дороге, затем по Бей Лейн, до ее слияния  с
Шоссе 117.
      Я  здесь  одна, мой муж лежит на полу мертвый, и я прикована
наручниками к кровати. Я могу кричать до посинения, но  это  ни  к
чему  не  приведет;  меня никто не услышит. Парень  с  циркулярной
пилой,  вероятно, ближайшая живая душа, и до него по меньшей  мере
четыре мили. Он может находиться даже на другом берегу озера. Меня
может  услышать собака, но она почти наверняка бездомная. Джеральд
умер, это прискорбно - я не хотела его убивать, если это, конечно,
моя   вина   -  но,  по  крайней  мере,  для  него  все  кончилось
относительно  быстро. Чего нельзя сказать обо мне,  если  никто  в
Портленде не начнет беспокоиться о нас, а никакой реальной причины
для этого не существует, во всяком случае, пока...
      Она  не  должна так думать; такие мысли подманивают  панику.
Если  она  не  съедет  с этой колеи, то скоро  увидит  ее  глупые,
пугающие  глаза. Нет, ей ни в коем случае нельзя так думать.  Черт
возьми, как трудно остановиться, если уже начала.
      Но,  может  быть,  это  то, что ты заслуживаешь,  неожиданно
пробудился   задиристый,  лихорадочный   голос   Хорошей   Женушки
Барлингейм.  Может  быть.  Потому что  ты  убила  его,  Джесси.  Я
уверена,  что  он был не в лучшей форме, и уверена, что  рано  или
поздно это должно было случиться - сердечный приступ в офисе, или,
может  быть,  ночью, по дороге домой, на подъезде к пункту  оплаты
дорожной  таксы,  он,  пытающийся прикурить  сигарету,  и  большой
десятиколесник  позади  него,  гудящий,  требуя  освободить  левую
полосу.  Но ты не стала ждать этого _рано или поздно_,  не  правда
ли?  О  нет, не ты, не маленькая хорошая девочка Джесси. Ты же  не
могла  спокойно лежать и ждать, когда он воткнет свой  шприц,  да?
Девочка  Джесси  Барлингейм говорит: _Ни  один  мужчина  не  может
посадить  меня на цепь_. Ты ударила его в его причиндалы,  так?  И
сделала  это,  когда  его  термостат  показывал  температуру  выше
критической.  Не надо лукавить, дорогая: ты убила  его.  Так  что,
может  быть, ты заслужила быть прикованной здесь к кровати.  Может
быть...
     - О, это просто чушь, - оказала Джесси. Слышать этот, другой,
голос  -  голос  Рут  -  выходящим из  ее  рта,  было  неописуемым
облегчением.  Иногда  Джесси (ну... может  быть,  правильнее  было
qj`g`r| частенько) ненавидела голос Хорошей Женушки; ненавидела  и
боялась его. Он часто звучал дурацки и легковесно, но также  бывал
очень сильным, если не сказать больше.
      Хорошая  Женушка  всегда старалась уверить  Джесси,  что  та
купила  не  то платье, или что она выбрала не того поставщика  для
ежегодного  приема  в конце лета, который Джеральд  устраивал  для
своих  партнеров  и их жен (на самом деле всем занималась  Джесси;
Джеральд  был  таким человеком, который мог только  участвовать  в
приеме  и  оплачивать счета). Хорошая Женушка была  той,  кто  все
время настаивал, чтобы Джесси сбросила фунтов пять. Этот голос  не
возражал  даже  против  того,  если при  этом  у  Джесси  начинали
выступать ребра. _Не обращай внимания на ребра!_ кричал  он  тоном
самоуверенного  ужаса. Взгляни лучше на свои сиськи,  старушка!  А
если тебе этого недостаточно, то посмотри на свои бедра!
      -  Такое дерьмо, - произнесла Джесси, стараясь говорить  как
можно тверже, однако услышав в своем голосе мимолетную дрожь,  что
было  совсем  не  здорово. Совсем не здорово. -  Он  знал,  что  я
говорила  серьезно...  он знал это. Так  чья  же  ошибка  к  этому
привела?
     Но была ли в этих словах правда? С одной стороны, вроде бы да
_  она видела его решившим проигнорировать то, что он увидел в  ее
лице и услышал в ее голосе, потому что это испортило бы игру. Но с
другой стороны - гораздо более фундаментальной - она понимала, что
никакая это не правда, потому что Джеральд ни в чем не принимал ее
серьезно  в  последние  десять или двенадцать  лет  их  совместной
жизни.  Он  сделал почти что вторую карьеру на том, что не  слушал
то, что она говорила, за исключением тех случаев, которые касались
еды  или того, где им надо быть в такое-то такое-то время в такой-
то  такой-то  вечер  (не забудь, Джеральд). Второе  исключение  из
Правил  Уха касалось нелицеприятных замечаний по поводу  его  веса
или пьянства. Он слышал то, что она говорила по этому поводу и  не
любил таких разговоров, но они допускались, словно часть какого-то
природного мистического закона: рыба должна плавать, птица  должна
летать, жена должна ворчать.
      Так что же она ожидала от этого мужчины? Чтобы он сказал да,
дорогая, я сейчас же тебя освобожу и, кстати, спасибо, что привела
меня в чувство?
       Да;   она  подозревала,  что  какая-то  ее  наивная  часть,
неиспорченная влажноглазая часть ожидала этого.
     Циркулярная пила, которая некоторое время верещала и рычала в
отдалении, снова неожиданно умолкла. Собака, гагара и ветер  также
смолкли,  по  крайней  мере на время, и наступившая  тишина  стала
такой  же  осязаемой, как десятилетняя пыль на полу пустого  дома.
Джесси  не слышала ни одного звука автомобильного двигателя,  даже
отдаленного.  Внутри  нее заговорил голос,  который  на  этот  раз
принадлежал никому иному, как ей самой. _Боже_, произнес он.  Боже
мой, я здесь совершенно одна. Совершенно одна.


Глава третья

      Джесси  крепко  закрыла глаза. Шесть лет  назад  она  прошла
пятимесячный   курс  психотерапии,  о  котором   не   рассказывала
Джеральду,   потому   что  знала,  что  он   отнесется   к   этому
саркастически... и, возможно, с беспокойством, по поводу того, что
она  могла  там  узнать. Ее проблемы начались со стресса,  и  Нора
Кэллиген, ее терапевт, научила ее простому способу расслабляться.
      _Многие  люди ассоциируют счет до десяти с Дональдом  Даком,
старающимся умерить свой гнев_, говорила Нора, _но на  самом  деле
qwer   до  десяти  дает  тебе  шанс  сбросить  до  ноля  все  твои
эмоциональные  счетчики...  а тот, кто  не  сбрасывает  эти  самые
счетчики хотя бы раз в день, будет иметь проблемы, несколько более
серьезные, чем твои и мои_.
     Этот голос также звучал ясно - достаточно ясно, чтобы вызвать
слабую, задумчивую улыбку на лице Джесси.
     _Я любила Нору. Я сильно ее любила_.
     Знала ли она, Джесси, это в свое время? Она немного удивилась
тому, что не могла точно припомнить, почему она перестала посещать
Нору  по вторникам. По-видимому, из-за целой совокупности забот  _
Общественный Фонд, приют для бездомных на Корт-стрит, может  быть,
новый  библиотечный  фонд  - которые навалились  одновременно.  Во
всяком случае, прекращение сеансов было лучшим выходом. Если ты не
сможешь  в  какой-то  момент провести  черту,  то  терапия  начнет
продолжаться до бесконечности и в конце концов и пациент,  и  врач
вместе поспешат на большую встречу в небеса.
      _Не  имеет  значения... давай, считай, начав  с  пальцев  на
ногах. Считай так, как она тебя учила_.
     Да - почему бы и нет?
     Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять.
      Восемь  пальцев на ногах были смешно скрючены, а два больших
пальца напоминали головки киянок.
     Вдруг охотник выбегает.
      Ноги  у нее не такие длинные, ведь в ней всего пять футов  и
семь дюймов и тонкая талия, но Джеральд заявлял, что они ее лучшее
достояние,  во всяком случае по старым сексуальным меркам.  Джесси
всегда  забавляло такое заявление, которое в его  устах  выглядело
совершенно искренним. По непонятной причине он упускал из виду  ее
колени,  которые  были  также уродливы,  как  выступы  на  створах
яблоневых деревьев, и толстые основания бедер.
     Прямо в зайчика стреляет.
      Джесси  немного  приподняла голову,  но  ее  глаза  остались
закрытыми.  Ей  не  нужны были глаза, чтобы увидеть  то,  что  она
хотела;  она  сосуществовала  с этим аксессуаром  уже  много  лет.
Расположенный  между  бедер треугольник  красновато-желтых  волос,
окружающих  скромную щель, обладающую неэстетичной красотой  плохо
зажившего шрама. Эта вещь - этот орган, который представлял  собой
несколько   большее,  чем  глубокую  складку   плоти,   окруженную
мускулами - казалась ей не вполне подходящей для мифа, но, тем  не
менее,  имела несомненный мифический статус в коллективном мужском
сознании;  это  магическая долина, не так ли?  Кораль,  в  котором
укрощается даже самый дикий единорог?
     - Мать Макри, что за чушь, - сказала Джесси чуть улыбнувшись,
но так и не открыв глаза.
      Однако  это  не чепуха, не совсем чепуха. Эта щель  является
объектом    вожделения   всех   мужчин   -   по   крайней    мере,
гетеросексуальных  -  но  и,  вместе с  тем,  часто  предметом  их
насмешек,  сомнений и ненависти. В их шутках вы не  услышите  этой
черной злобы, но она в достаточном количестве присутствует  в  них
самих,  и  иногда  она вылезает наружу, сырая, как  болячка:  _Что
такое женщина? Система жизнеобеспечения манды_.
      Прекрати, Джесси, приказала Хорошая Женушка Барлингейм. В ее
голосе слышался страх и огорчение. Прекрати немедленно.
      Это, решила Джесси, чертовски хорошая идея, и возвратилась к
воровскому счету до десяти. Раз - это ступни, два - это ноги,  три
_  это  ее  половые органы, четыре - это бедра (слишком  широкие),
пять  - это живот (слишком толстый). Шесть - это ее груди, которые
она  считала основным своим достоинством. Что касается  Джеральда,
то   Джесси  подозревала,  что  его  немного  отталкивали   слегка
opnqbewhb`~yhe сквозь кожу на гладких изгибах вены; у  девушек  на
вкладках в журналах такого, конечно, не было. У журнальных девушек
не было также тоненьких волос, растущих вокруг сосков.
      Семь  -  это  ее  слишком широкие плечи, Восемь  -  это  шея
(которая  привыкла  считаться хорошо выглядящий,  но  в  последние
несколько  лет  начавшая превращаться в цыплячью),  девять  -  это
подбородок, а десять...
      Остановись  на  минутку! Остановись, тебе говорят!  раздался
злой новый голос. Что это за идиотская игра?
      Джесси  крепко  зажмурила глаза, ужаснувшись  глубине  гнева
этого  голоса  и  испугавшись его автономности. В своем  гневе  он
совершенно  не походил на голос, идущий из глубин ее  сознания,  а
скорее   напоминал  незваного  гостя  -  чужого  духа,   желающего
вселиться  в  нее,  как  Пазузу вселился  в  маленькую  девочку  в
_Изгоняющем дьявола_.
      Не  хочешь  отвечать? - спросил голос Рут - он же  Пазузу  _
О'кей,  может  быть,  этот  вопрос  слишком  сложен.  Позволь  мне
упростить   его,   Джесс:  кто  превратил  неритмичную   маленькую
расслабляющую литанию Норы Кэллиген в мантру самоненависти?
      _Никто_, кротко подумала в ответ Джесси, и, сразу поняв, что
новый  голос  никогда не примет такого ответа, добавила:  _Хорошая
Женушка. Это была она_.
      Неправда,  сразу  же среагировал голос Рут.  В  нем  звучало
отвращение  к  ее  попытке скинуть с себя  вину.  Хорошая  Женушка
немного  глупа,  а  в  настоящий момент  еще  и  испугана,  но  ее
намерения  всегда  были добрыми. Намерения  того,  кто  переиначил
считалку Норы, вне всяких сомнений злые, Джесси. Неужели ты  этого
не видишь? Неужели ты...
      -  Я  не  вижу  ничего,  потому что  мои  глаза  закрыты,  _
произнесла  Джесси  дрожащим,  детским  голосом.  Она  уже   почти
собралась  открыть  их, но что-то ей подсказало,  что  это  только
ухудшит ситуацию.
      _Кто  это  был, Джесси? Кто научил тебя, что ты  уродлива  и
никудышная?  Кто  выбрал  для тебя в спутники  жизни  и  Сказочные
Принцы Джеральда Барлингейма вероятно за много лет до того, как вы
встретились на митинге Республиканской Партии? Кто решил,  что  он
не совсем то, что тебе нужно, но именно то, чего ты заслуживаешь?_
      С  неимоверным  усилием Джесси вымела этот голос  -  и,  она
горячо  надеялась, все остальные тоже, - из своего  сознания.  Она
снова начала мантру, на этот раз вслух.
      -  Раз  -  это мои пальчики ряд; два - мои ноги,  длинные  и
красивые;  три  -  мой  пол;  четыре  -  мои  бедра,  округлые   и
прекрасные; пять - мой живот, где хранится все, что я съем. -  Она
не помнила дословно продолжения (что, возможно, было счастьем; она
всегда  сильно  подозревала, что Нора выучила  их  сама,  возможно
скосив  глаз в один из журналов по аутотренингу, которые лежали  у
нее в гостиной на кофейном столике) и поэтому добавила от себя:  _
шесть - мои груди, семь - мои плечи, восемь - моя шея...
      Она  сделала паузу, чтобы перевести дыхание, и с облегчением
обнаружила, что ее сердце перешло с галопа на быстрый бег.
      -  ...девять  -  мой подбородок, а десять  -  глаза.  Глаза,
откройтесь!
      За  словами  последовало действие, и спальня возвратилась  к
своему  яркому  существованию, в какой-то степени  новая  и  -  по
крайней  мере на мгновение - почти такая же восхитительная,  какой
была  в  первое, проведенное ею и Джеральдом здесь лето. В далеком
1979, который в свое время имел ореол фантастики, а теперь казался
таким далеким.
      Джесси  взглянула на серые стены, высокий  белый  потолок  с
aec`~yhlh по нему солнечными зайчиками и два больших окна  по  обе
стороны  кровати. Одно, слева от нее, глядело на запад, и из  него
было  видно  крыльцо,  спуск  к озеру и душераздирающая  голубизна
водной глади. Из правого окна открывался менее романтический  вид:
дорога  и  ее  серый  _мерседес_ восьми лет от роду  с  маленькими
пятнышками ржавчины на крыльях.
      Прямо напротив нее на стене висела вышитая бабочка, и Джесси
со сверхъестественным отсутствием удивления вспомнила, что это был
подарок от Рут на ее тридцатилетие. С кровати она не могла  видеть
вышитую  над бабочкой красными нитками надпись: _Мэри,  _83_.  Еще
один научно-фантастический год.
      Невдалеке  от бабочки с хромированного крюка свешивалась  (и
стучала,  как  сумасшедшая, но Джесси так  ни  разу  и  не  смогла
собраться  с  духом и указать на это мужу) глиняная пивная  кружка
Джеральда  _Альфа  Гамма  Ро_. _Ро_  не  слишком  яркая  звезда  в
человеческой вселенной - некоторые братья-алкоголики  называют  ее
_Альфа  Хвать  Мотыгу_ - но Джеральд относился к  ней  с  чувством
извращенной гордости, всегда держал ее на крючке и выпивал из  нее
первую  бутылку  пива, когда они приезжали сюда  в  первый  раз  в
начале  лета,  в  июне.  Это была своего рода  церемония,  которая
иногда  заставляла Джесси думать, еще задолго до нынешних событий,
о том в своем ли она была уме, когда выходила замуж за Джеральда.
      _Кто-то должен был остановить все это_, мрачно подумала она.
Кто-то должен был, потому что посмотри, во что это вылилось.
      На  стуле,  по другую сторону двери в ванную, Джесси  видела
свою щегольскую маленькую юбку-кулотт и блузу без рукавов, которые
были одеты на ней в этот не по сезону теплый день; ее лифчик висел
на дверной ручке, а на кровати, превратив тоненькие мягкие волоски
ее  бедер в золотые, расположилась яркая полоса солнечного  света.
Не квадрат, который мертво лежал на середине кровати в час дня,  и
не  двухчасовой  прямоугольник; это была широкая  полоса,  которая
вскоре превратилась в узенькую ленточку. Вопреки показаниям  табло
электронных часов-радиоприемника, стоящих на шкафу (на нем раз  за
разом  мигало 12:00, неустанно, как неоновая реклама бара), полоса
света  говорила Джесси, что сейчас было около четырех  часов  дня.
Вскоре  ленточка сползла с кровати, и Джесси увидела, как в  углах
комнаты  и  под  столом начали собираться тени, а  когда  ленточка
превратилась  в струну и начала карабкаться по стене,  тускнея  по
мере  подъема,  они  стали выползать из  своих  убежищ  и,  словно
чернильные  пятна,  растекаться по комнате, съедая  свет  по  мере
роста.  Солнце  склонялось  к западу;  через  час,  самое  большее
полтора, оно зайдет, а еще через сорок минут после этого стемнеет.
     Эта мысль не вызвала у Джесси паники - по крайней мере пока _
но  наложила пленку уныния на ее сознание и погрузила ее сердце  в
сырую  атмосферу страха. Она увидела себя, прикованную  к  кровати
наручниками,  с лежащим рядом под ней мертвым Джеральдом;  увидела
себя  и  его,  лежащих в темноте долго после того, как  мужчина  с
пилой  вернулся  к  своей жене и детям в ярко  освещенный  дом,  а
собака  убежала  прочь,  и  только эта проклятая  гагара  осталась
единственным  живым существом по соседству с ними - только  она  и
никого больше.
      Мистер  и  миссис  Барлингейм, проводящие вместе  последнюю,
долгую ночь.
      Глядя на кружку и бабочку, предметы, которые отличали их дом
от подобных же соседских, которые снимались другими семьями обычно
на  один  сезон, Джесси подумала, что, оказывается, может запросто
думать  о  прошлом  и  с  такой же легкостью  (правда,  с  меньшим
удовольствием)  бродить по возможным вариантам будущего.  Наиболее
трудной  работой было остаться в настоящем, но Джесси решила,  что
dnkfm`  приложить все силы, чтобы справиться с ней.  Если  она  не
сможет  совершить  этого, то данная скверная ситуация  станет  еще
сквернее.  Она  не  может полагаться на божье провидение,  которое
вытянет  ее  из  возникшей беды, это удел  лодырей,  но  если  она
попытается  выкрутиться  из  этой  неприятности  сама,  то   может
получить   приз:  избавится  от  смущения,  когда  ее,  совершенно
окоченевшую,  будет  освобождать  какой-нибудь  помощник   шерифа,
опрашивая,  какого  черта здесь произошло  и  одновременно  бросая
милые  длинные  взгляды  на прекрасное белое  тело  новоиспеченной
вдовы.
      Существовали еще две неприятности, о которых Джесси пыталась
не думать, но не могла. Ей нужно было в туалет, и она хотела пить.
В  данный момент желание отлить пересиливало желание влить, но тем
не  менее,  жажда пугала ее гораздо больше. Пока еще она  не  была
слишком   сильной,  но  она  усилится,  если  Джесси   не   сможет
освободиться  от  наручников и добраться до водопроводного  крана.
Она усилится так, что ей не хотелось об этом даже думать.
      _Это будет забавно, если я умру от жажды в двух сотнях ярдов
от  девятого по величине озера в штате Рейн_, подумала  Джесси,  а
затем  покачала  головой. С чего это ей пришло в голову,  что  это
озеро  девятое  по величине в Рейне? Девятым было Дак  Скор  Лейк,
откуда ее родители, брат и сестра уехали столько лет назад. Еще до
голосов. Еще до...
      Джесси оборвала себя. Резко. Прошло много времени с тех пор,
когда она в последний раз вспоминала о Дак Скор Лейке, и теперь  у
нее  не было никакого желания начинать снова, в наручниках ли  или
без. Лучше думать о жажде.
      Что  об  этом думать, милашка? Это всего лишь психосоматизм.
Тебе  кажется,  что ты хочешь пить, потому что ты знаешь,  что  не
можешь встать и напиться. Это же ясно.
      Но это было не так. Она боролась с мужем, и два последних ее
удара  вызвали  его  смерть.  Сама Джесси  страдала  от  побочного
эффекта мощных гормональных выделений. Техническим термином  этого
является  слово шок, а одним из первейших симптомов шока  является
жажда.  Возможно, ей следовало считать себя счастливицей,  что  ее
рот был не суше, чем он есть, и...
     И, может быть, мне удастся с этим справиться.
      Джеральд был строг в своих привычках, одной из которых  было
наличие  стакана воды на полке рядом с кроватью. Джесси  повернула
голову  вправо  и...  да,  он  был  там,  высокий  бокал  воды,  с
плавающими на поверхности кубиками льда. Несомненно, он  стоял  на
подносе,  чтобы не оставить пятна на полке, это тоже была привычка
Джеральда, очень щепетильного в различных мелочах. Стенки  бокала,
словно пот, покрывали капельки конденсата.
      Глядя  на эту картину, Джесси почувствовала первый настоящий
позыв  жажды, заставивший ее облизнуть губы. Она скользнула вправо
насколько  позволяла цепь. В ней было всего шесть дюймов,  но  они
позволили  Джесси перебраться на джеральдовскую половину  кровати.
Ее  движение  обнажило  несколько темных точек  на  левой  стороне
покрывала.  Некоторое время Джесси рассеянно смотрела  на  них,  а
затем  вспомнила,  как  Джеральд в агонии освободил  свой  мочевой
пузырь.  Джесси быстро перевела взгляд вправо, на бокал  с  водой,
стоящий  в  окружении  картонок, которые, возможно,  рекламировали
какие-нибудь товары для яппи, скорей всего _Бекс_ или _Хайникен_.
      Она подалась вправо-вверх, двигаясь осторожно и желая, чтобы
ей   хватило  длины  цепочки.  Не  хватило.  Кончики  ее   пальцев
остановились  в  трех  дюймах  от бокала.  Позыв  жажды  -  легкое
поскребывание в горле, легкое покалывание в языке - снова пришел и
ушел.
      Если  никто  не  появится, или я сама не придумаю,  как  мне
освободиться, до завтрашнего утра, я больше никогда  не  увижу  ни
одного бокала.
      Эта  мысль испугала ее своей холодной логикой. Но она  и  не
останется  здесь  до  завтрашнего  утра,  вот  в  чем  дело.   Это
совершенно  невозможно. Глупо. Об этом не  стоит  даже  и  думать.
Кто...
     Стоп, сказал новый голос. Стоп. И она остановилась.
      А  ведь  эта  идея  не  так  уж и  глупа.  Джесси  полностью
отказывалась  принимать  во  внимание  вероятность  того,  что  ей
придется  здесь  умереть  - это, конечно,  бред  -  но  она  может
провести здесь много неприятных часов, если не стряхнет паутину со
старой думающей машины и не запустит ее.
       Долгие,  неприятные...  и,  возможно,  мучительные,  нервно
произнесла   Хорошая  Женушка.  Но  мучение  может   стать   актом
искупления,  не так ли? В конце концов, ты сама все это  устроила.
Я,  конечно, не хочу быть назойливой, но если бы ты позволила  ему
воткнуть свой шприц...
      - Ты назойлива, Хорошая Женушка, - произнесла Джесси. Она не
помнила,  отвечала ли она прежде какому-нибудь из своих внутренних
голосов вслух, и испугалась, не сходит ли она с ума.
     Джесси снова закрыла глаза.


Глава четвертая

      На  этот раз перед ее закрытыми глазами возник образ  не  ее
тела, а всей комнаты. Конечно, черт возьми, она все еще оставалась
главным  ее  украшением  -  Джесси Магот  Барлингейм,  под  сорок,
достаточно  щеголеватая при росте пять футов семь  дюймов  и  весе
двадцать пять фунтов, серые глаза, рыжевато-коричневые волосы (она
прятала седину, которая начала появляться примерно пять лет назад,
и  была уверена, что Джеральд о ней ничего не знал). Джесси  Магот
Барлингейм,  которая вовлекла себя в неприятность, не  зная  точно
как  и  почему.  Джесси Магот Барлингейм, теперь, вероятно,  вдова
Джеральда,  ничья  мать,  прикованная  к  этой  треклятой  кровати
полицейскими наручниками.
      Она  сконцентрировала  свое воображение  на  этой  последней
детали.    Перед    ее   закрытыми   глазами   возникла    борозда
сосредоточенности.
       Четыре   наручника,  каждая  пара  соединена  шестидюймовой
стальной  цепочкой  и  промаркирована  _М-17_  -  серийный  номер,
предположила Джесси. Она вспомнила, как Джеральд говорил ей, когда
игра  еще  была  для них новинкой, что каждый наручник  имеет  ряд
выемок для того, чтобы его можно было регулировать по руке.  Также
существовала возможность укорачивать цепочку до тех пор, пока руки
пленника  не сойдутся вместе, запястье к запястью, однако Джеральд
позволял ей использовать полную длину цепочки.
      _А  почему, черт возьми, и нет?_ подумала Джесси.  _В  конце
концов,  это  была  только  игра...  правильно,  Джеральд?_   Эта,
пришедшая  ей в голову мысль, заставила ее вновь подумать  о  том,
было ли это для Джеральда действительно игрой.
      Что такое женщины? прошептал из глубокого колодца внутри нее
еще  один новый голос, похожий на голос пришельца из НЛО.  Система
жизнеобеспечения для манды.
      Пошел  прочь,  подумала Джесси. _Пошел прочь,  от  тебя  нет
никакого прока_.
      Но  НЛО-голос не внял просьбе. Почему у женщины есть  рот  и
манда? - спросил он вместо этого. Для того, чтобы она могла  ссать
h стонать одновременно. Еще вопросы, маленькая леди?
      Нет.  После такого сюрреалистического ответа, у нее вопросов
больше не было. Джесси покрутила руки в наручниках. Скудная  плоть
ее  запястий закребла о сталь, заставив ее дернуться, но боль была
не  слишком сильной и руки достаточно легко начали поворачиваться.
Джеральд  мог  верить,  а мог и не верить в то,  что  единственное
предназначение  женщины  служить  системой  жизнеобеспечения   для
манды,  однако  он  не  затянул  наручники  настолько,  чтобы  они
причиняли  боль;  она  замечала это и раньше  (или  просто  хотела
думать,  что  замечала, и не один из внутренних  голосов  не  стал
вступать  с  ней в дискуссию по этому поводу). Тем не  менее,  они
были достаточно тугими, чтобы не дать ей вытащить руки.
     Или не были?
      Джесси  сделала  пробный  рывок.  Наручники  заскользили  по
запястьям, а затем стальные браслеты крепко уперлись в кость  там,
где запястья плавно переходит в ладонь.
      Джесси  потянула  сильнее. На этот раз возникшая  боль  была
гораздо сильнее. Она неожиданно вспомнила, как папа прищемил левую
руку  Мэдди  дверью  их старенького пикапа, не  заметив,  что  она
решила вылезти с его стороны, а не со своей. Как же она кричала! У
нее сломалась какая-то кость - Джесси не помнила ее названия -  но
помнила,  как  Мэдди гордо показывала свою повязку и говорила:  _Я
еще  порвала  задние  связки_. Эта фраза очень  веселила  Джесс  и
Вилла, поскольку они знали, что задним обычно называют проход. Они
смеялись  больше от удивления, чем насмехаясь, но Мэдди почернела,
как туча, и побежала жаловаться маме.
      Задние связки, подумала Джесси, намерено тянув все сильнее и
сильнее, не обращая внимания на боль. _Задняя связка, или  лучевая
кость.   Не  имеет  значения.  Если  ты  можешь  выскользнуть   из
наручников, милашка, то тебе лучше сделать это, а потом  возложить
на какого-нибудь врача проблему твоего ремонта.
      Медленно,  но верно Джесси усиливала давление,  моля,  чтобы
наручники  соскользнули и упали. Если бы они могли сдвинуться  еще
чуть-чуть  - хватило бы четверти дюйма, а уж половины наверняка-то
она бы прошла самую выступающую часть кости, а потом все пошло  бы
как по маслу. По крайней мере, она надеялась на это. Конечно, были
еще  кости на больших пальцах, но о них Джесси будет беспокоиться,
когда придет их черед.
     Она потянула еще сильнее, ее губы скривились, обнажив зубы, в
гримасе  боли и напряжения. Мускулы на верхних частях  рук  Джесси
вздулись  маленькими белыми холмиками. По ее лбу и щекам  побежали
капельки  пота, а одна из них повисла в ямочке под  носом.  Джесси
машинально высунула язык и слизнула ее
      Было очень больно, но не боль заставила ее остановиться. Это
сделало  простое  осознание  того,  что  ее  мышцы  напряглись  до
предела,  но не могли сдвинуть наручники дальше ни на  сотую  долю
дюйма.  Ее  надежда просто выскользнуть из наручников вспыхнула  и
пропала.
     Ты уверена, что тянула изо всех сил? Или просто придумала это
из-за того, что не могла терпеть боль?_
      -  Нет, - сказала она не открывая глаз. - Я тянула изо  всех
сил. Серьезно.
      Но этот, другой, голос, который был больше виден, чем слышен
подобно реплике в книге комиксов, остался при своем мнении.
      На ее запястьях были видны глубокие белые отпечатки - под ее
большим  пальцем  и  на тыльной стороне руки -  там,  где  в  руку
врезались  наручника, и они продолжали болеть  даже  тогда,  когда
Джесси подняла руки вверх и ухватилась за изголовье кровати.
      - О, боже, - произнесла она дрожащим, прерывающимся голосом.
W Не просунуть даже большой.
     Тянула ли она изо всех сил? На самом деле изо всех сил?
      _Не  имеет  значения_, подумала Джесси, глядя  на  солнечные
зайчики  на потолке. _Не имеет значения, и я скажу тебе, почему  _
если бы я даже и смогла потянуть сильнее, то с обеими моими руками
случилось бы то же самое, что с прищемленной рукой Мэдди: кости бы
сломались,  сухожилия  порвались, словно  резинка.  Изменилось  бы
только то, что вместо того, чтобы лежать прикованной наручниками и
страдающей   от  жажды,  я  бы  лежала  прикованная   наручниками,
страдающая  от  жажды, да еще со сломанными запястьями.  Они  тоже
опухнут.  Вот  что  я думаю: Джеральд умер, не  успев  вскочить  в
седло, но трахал он меня хорошо и умело.
     Хорошо, другие мнения есть?
      Нет,  ответила  Хорошая Женушка Барлингейм голосом  женщины,
которая находится на грани нервного срыва.
      Джесси  подождала, не объявится ли со своим  мнением  другой
голос, голос Рут, но он молчал.
      _Итак_, подумала Джесси, _что ты предлагаешь делать  теперь,
когда убедилась, что просто выскользнуть из наручников невозможно?
Что ты можешь сделать?_
     В каждой паре имеется два наручника, несмело произнес молодой
голос,  которому  Джесси  еще  не  придумала  имени.  Ты  пыталась
выскользнуть из тех, которые одеты у тебя на запястьях, и  это  не
сработало... а как насчет других двух? Тех, которые пристегнуты  к
изголовью? Ты думала о них?
      Джесси уперлась затылком в подушку и выгнула шею так,  чтобы
увидеть  спинку кровати. Тот факт, что она смотрела на  нее  снизу
вверх,   Джесси   едва  заметила.  Кровать   была,   конечно,   не
королевская, но несколько больше двуспальной. У нее было  какое-то
забавное имя - Размер Судьи Джестера, не то Первая Леди в Ожидании
_  но  с  годами Джесси заметила, что ей становится все труднее  и
труднее  держать  в памяти такие мелочи; она не знала,  хорошо  ли
это, или это первый признак надвигающейся старости. В любом случае
кровать была достаточно большой для траханья, но недостаточной для
того, чтобы они с Джеральдом могли комфортно спать.
      Для нее и Джеральда этот недостаток не имел значения, потому
что  они спали в разных комнатах как здесь, так и в Портленде  вот
уже  пять  лет.  Это было ее решение, не его; она  устала  от  его
храпа, который становился год от года все громче и громче.  В  тех
редких  случаях,  когда к ним приезжали поздние  гости,  Джесси  и
Джеральд спали - без удовольствия - в ней, но в остальных  случаях
они   делили  ее  только  тогда,  когда  занимались  сексом.  Храп
Джеральда не был настоящей причиной решения Джесси; это был просто
дипломатический предлог. Настоящей было обоняние. Джесси начал  не
нравиться  запах пота мужа, а через некоторое время она стала  его
просто ненавидеть. Даже если он перед сном принимал душ, все равно
к  двум  часам ночи Джесси начинала ощущать сочащийся сквозь  поры
его кожи запах шотландского виски.
     До этого года весь процесс состоял из все более формального с
каждым  годом  полового акта и последующей дремоты  (которая  была
самой  любимой  Джессиной  частью всего мероприятия),  после  чего
Джеральд  принимал душ и уходил в свою комнату.  Начиная  с  марта
этого  года произошли некоторые изменения. Шарфы и наручники  -  в
основном  последние - похоже, утомляли Джеральда так, как  не  мог
старый,  добрый  миссионерский секс, и теперь он  глубоко  засыпал
рядом  с  Джесси,  плечом  к  плечу. Джесси  не  обращала  на  это
внимание;  большинство  из  этих концертов  были  дневными,  и  от
Джеральда  пахло обыкновенным потом, а не смесью скотча  с  водой.
Кроме  того,  если  подумать, он и храпел в этих  случаях  не  так
lmncn.
      _Но все эти мероприятия - все эти дневные концерты с шарфами
и  наручниками - проходили в Портленде_, подумала Джесси, _Большую
часть  июля  и  часть августа мы провели здесь, но в тех  случаях,
когда  они занималась сексом - это было редко, но было  -  он  был
обычным,  типа _Тарзан сверху, Джейн снизу_. Мы не играли  в  игру
здесь вплоть до сегодняшнего дня. Интересно, почему?
     Возможно, из-за окон, которые были слишком высокими и слишком
причудливой формы для того, чтобы их закрывать шторами. У них  так
и  не  дошли  руки  до  того,  чтобы заменить  обычные  стекла  на
зеркальные, хотя Джеральд продолжал говорить об этом вплоть  до...
ладно...
      Вплоть  до  сегодняшнего дня, закончила Хорошая  Женушка,  и
Джесси  благословила ее такт. Ты права - вероятно, это было  из-за
окон,  по  крайней мере, в основном из-за них. Он не хотел,  чтобы
Фред  Леглен или Джеми Брукс, заехавшие спросить, не хочет  ли  он
пройти  девять лунок в гольф, увидели бы, как он пихается с миссис
Барлингейм,  которая по какой то причине оказалась  прикованной  к
кровати  наручниками.  Поползут слухи.  Фред  и  Джеми  достаточно
хорошие ребята, я считаю...
     Пара пердунов средних лет, мрачно встряла Рут.
        ...но  они  всего  лишь  люди,  а  такая  история  слишком
интересна,  чтобы  не  поделиться ей со  знакомыми.  И  еще  одно,
Джесси...
      Джесси не дала ей закончить. Она не хотела, чтобы эту  мысль
произносил приятный, но безнадежно слащавый голос Хорошей Женушки.
      Возможно,  Джеральд ни разу не предложил ей сыграть  в  игру
потому,   что   боялся,   что  из  стола  выпрыгнет   какой-нибудь
сумасшедший   джокер.   Какой   джокер?   _Ну_,   подумала    она,
_предположим, что какая-то часть Джеральда действительно  считала,
что  женщина является системой жизнеобеспечения для манды... и что
другая   его  часть,  которую  я  могу  называть  _Лучшей  натурой
Джеральда_,  знала это. Эта его часть боялась, что  события  могут
выйти из-под контроля. В конце концов, так ведь и получилось?_
      С  этой  мыслью  трудно было спорить.  Если  происшедшее  не
подходило  под  определение выход из-под контроля,  то  Джесси  не
знала, что тогда подходило.
      Джесси  на мгновение почувствовала тоску и подавила  желание
взглянуть  в  ту  сторону,  где  лежал  Джеральд.  Она  не  знала,
существует ли внутри нее чувство горя в связи с утратой  мужа,  но
понимала,  что в данный момент ему здесь не место.  Тем  не  менее
было  приятно вспоминать что-то хорошее о мужчине, с  которым  она
провела так много лет, и воспоминание о том, как он засыпал  рядом
с   ней   после  полового  акта,  было  одним  из  таких  приятных
воспоминаний. Она не любила шарфы, а теперь ненавидела  наручники,
но  ей нравилось наблюдать, как он начинал дремать и как при  этом
разглаживались черты его крупного розового лица.
      В  некотором смысле, он и сейчас спит рядом с ней... не  так
ли?
      Эта  мысль пронзила холодом даже верхнюю часть ее бедер,  на
которой лежала узкая полоска солнечного света. Она перевела  мысль
в  сторону - по крайней мере, постаралась - и вернулась к изучению
изголовья  кровати.  Стойки  стояли слегка  по  сторонам,  разведя
Джесси руки, но не настолько, чтобы это было неудобным. Она  могла
двигать  ими в пределах шести дюймов; настолько позволяли цепочки.
Между  стойками находились четыре горизонтальные доски.  Они  тоже
были сделаны из красного дерева и просто, но красиво обработаны  в
виде  волн.  Джеральд  однажды предложил вырезать  на  центральной
доске их инициалы - он знал одного человека в Ташмор-Глен, который
q  радостью приедет и сделает это - но Джесси вылила на  эту  идею
ушат  холодной воды. Для нее это казалось одновременно показным  и
странно детским, как сердца, вырезанные школьниками на партах.
       Над  последней  доской,  достаточно  высоко,  чтобы  никто,
поднимающийся  с  кровати,  не  мог неожиданно  удариться  об  нее
головой,  располагалась полка. На ней стоял стакан воды Джеральда,
две   картонки,   оставшиеся  с  лета,  и,  на   краю,   маленький
косметический  набор. Он тоже остался с лета, и  Джесси  полагала,
что  он  высох.  Ужасно  жалко: ничто  не  может  так  приободрить
закованную  в  наручники  женщину как  _Румянец  Розы  Деревенским
Утром_. Так говорят все журналы для женщин.
      Джесси медленно подняла руки, держа их слегка под углом так,
чтобы  ее кулаки не ударились о полку. Она откинула голову  назад,
дабы  видеть,  что  происходит на другом конце цепочек.  Наручники
были  пристегнуты  к  изголовью кровати  между  второй  и  третьей
перекладинами.  По  мере того, как Джесси  поднимала  руки  вверх,
напоминая  женщину, лежа поднимающую невидимую  штангу,  наручники
скользили по прутьям, пока не достигли следующей перекладины. Если
ей  удастся  снять  эту доску, то наручники  попросту  снимутся  с
прутьев. Вуаля.
      _Возможно,  слишком  просто, чтобы  быть  правдой,  милая  _
слишком  легко,  чтобы  быть правдой - но  можно  попробовать.  По
крайней мере, будет, чем заняться_.
       Джесси   обхватила  руками  горизонтальную  доску,  которая
препятствовала  дальнейшему  подъему наручников  по  прутьям.  Она
глубоко  вздохнула и дернула. Одного рывка хватило,  чтобы  Джесси
поняла,  что  это  дохлый номер; это было все рано,  что  пытаться
выдернуть стальной прут из бетонного блока. Доска не сдвинулась ни
на миллиметр.
      Я  могу  дергать эту сволочь пять лет, и она  не  сдвинется,
подумала   Джесси  и  опустила  руки  в  прежнее,   поддерживаемое
цепочками  положение над кроватью. Из ее горла  вырвался  короткий
безнадежный крик. Для Джесси он прозвучал как карканье  умирающего
от жажды ворона.
      -  Что  мне  делать?  - спросила она солнечных  зайчиков  на
потолке  и,  наконец, дала волю слезам отчаяния и страха.  -  Черт
возьми, что мне делать?!
     И, словно в ответ, за окном раздался собачий лай, заставивший
Джесси  вскрикнуть  от неожиданности. На этот раз  он  звучал  так
близко,   что  ей  показалось,  что  собака  находится  прямо   за
обращенным к западу окном, на дороге.


Глава пятая

      Собака  была не на дороге, а гораздо ближе. Тень, пересекшая
асфальт почти у переднего бампера _мерседеса_, говорила о том, что
пес  находился на веранде. Длинная волочащаяся тень выглядела так,
словно  принадлежала  какому-нибудь монстру из  фильмов-ужасов,  и
Джесси она сразу не понравилась.
      Не  будь  такой глупой, укорила она себя. Тень выглядит  так
потому,  что солнце уже садится. Теперь открой рот и издай  какой-
нибудь шум, девочка - он может и не быть бродячим, в конце концов
      Звучит  вполне правдоподобно; где-то на картине должен  быть
хозяин,  но  Джесси не особо на это рассчитывала. Он догадывалась,
что собаку на веранду притянуло мусорное ведро, накрытое тряпкой и
стоящее  сразу  за  дверью.  Джеральд  иногда  называл  аккуратную
маленькую  конструкцию магнитом для енотов.  На  этот  раз  вместо
енота  она  притянула  собаку, только и  всего  -  бродячую  почти
m`bepmj`. И зверски голодную.
     Тем не менее, Джесси решила попробовать.
      -  Эй! - закричала она. - Эй! Есть кто-нибудь там? Мне нужна
помощь! Есть кто-нибудь там?
      Собака тотчас прекратила лаять. Ее паучья, искривленная тень
дернулась,   повернулась,  двинулась  вперед...  а   затем   снова
остановилась.  По  дороге  из  Портленда  Джесси  и  Джеральд  ели
сэндвичи,  большие, жирные с салями и сыром, и первым  делом,  что
сделала  Джесси по приезде, собрала остатки и оберточную бумагу  и
выбросила их в мусорное ведро. Сильный запах масла и мяса, по всей
вероятности,  и  притянул  сюда  собаку,  и  он  же  не   дал   ей
припуститься  назад в лес при первых звуках голоса  Джесси.  Запах
мяса был сильнее импульсов ее дикого сердца.
      - Помогите! - закричала Джесси, понимая частью сознания, что
этот  крик, возможно, является ошибкой, поскольку он только сорвет
ей  голос и еще более иссушит горло, однако у этого рационального,
предостерегающего  голоса никогда особых шансов  не  было.  Джесси
поглотила вонь ее собственного страха, которая для нее была так же
сильна, как запах остатков сэндвичей для собаки, и которая  быстро
привела   ее   в   состояние  не  просто  паники,   а   временного
помешательства.
     - ПОМОГИТЕ МНЕ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ!
     - ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!
     - ПОООМОООГИИИТЕЕЕ!
      В  конце  концов  ее голос сорвался, и она повернула  голову
вправо  насколько  смогла. Ее волосы падали на подбородок  и  щеки
мокрыми  от  пота  завитками,  а  глаза  выпучились.  Страх   быть
найденной прикованной к кровати, с лежащим рядом мертвым  супругом
лишил  ее  даже  случайного фактора мышления. Этот  новый  приступ
паники  больше  напоминал некое жуткое помутнение рассудка  -  она
просочилась  сквозь яркий свет здравого смысла и  надежды  и  дала
Джесси  возможность  видеть все самое худшее:  голод,  безумие  от
жажды,  конвульсии,  смерть. Она не Хетер  Локлеа  и  не  Виктория
Принсипал,   и  это  все  не  съемки  кинокартины  для  кабельного
телевидения  США. Здесь нет ни камер, ни освещения, ни  режиссера,
который  мог  бы дать команду о завершении съемок дубля.  Это  все
происходит  на  самом  деле, и если не придет  помощь,  то  весьма
вероятно, что концом всему будет прекращение существования  Джесси
как жизненной формы.
      На ее неистовые крики, однако, никто не ответил - ни сторож,
обходящий  свой участок, ни любопытный местный житель, гуляющий  с
собакой  (и, возможно, проверяющий, кто из его соседей  выращивает
средь  шепчущих сосен немного марихуаны). Была только эта длинная,
ужасно неприятная тень, приводящая Джесси к мысли о собакообразном
пауке, качающемся на четырех тонких лапах. Джесси издала глубокий,
дрожащий  вздох и попыталась вернуть контроль над своим норовистым
сознанием.  В  горле ощущалась сухость и жар, а нос был  мокрым  и
закупоренным от слез.
     _Что теперь?_
      Джесси  не  знала.  В ее голове пульсировало  разочарование,
слишком    сильное,   чтобы   дать   возможность   прийти    любой
конструктивной идее. Полностью уверена она была только в том,  что
на  собаку рассчитывать не приходится; она просто посидит  немного
на  веранде, а затем убежит после того, как поймет, что то, что ее
туда  привлекло, достать невозможно. Джесси тихонько всхлипнула  и
закрыла  глаза.  Из-под ресниц стали сочиться слезы  и  потихоньку
стекать  по  щекам. В предвечернем солнце они казались  капельками
золота.
      _Что  теперь?_ снова опросила Джесси. За окном порывами  дул
berep,  заставляя  сосны  шептать, а заднюю  дверь  хлопать.  _Что
теперь,  Хорошая Женушка? Что теперь, Рут? Что теперь, вы,  всякие
НЛО?  У  кого-нибудь из вас - у кого-нибудь из нас -  есть  какие-
нибудь  идеи? Я хочу пить, я хочу писать, мой муж умер, а вся  моя
компания  -  бродячая  собака, для которой Небеса  -  это  объедок
колбасы-салями. Очень скоро она поймет, что ее запах так близок  к
небесам, как предполагалось, и уберется прочь. Итак... что теперь?
      Никаких  ответов. Все внутренние голоса Джесси молчали.  Это
было  плохо - по крайней мере, они составляли ее компанию - однако
паника прекратилась, оставив во рту металлический привкус,  и  это
было хорошо.
       _Я   немного   посплю_,  подумала  Джесси,   с   удивлением
обнаруживая, что на самом деле сможет, если пожелает.  _Я  немного
посплю,  затем  проснусь, и, может быть, мне  придет  какая-нибудь
мысль. По крайней мере, немного отдохну от страха_.
     Маленькие морщинки в уголках глаз Джесси и две более заметные
между  бровями  начали разглаживаться. Джесси  почувствовала,  что
начинает   погружаться  в  дрему,  и  с  чувством   облегчения   и
благодарности поспешила в это убежище. Порывы ветра стали казаться
далекими,  а  бесконечное хлопанье двери еще более  далеким:  бам,
бам, бам.
      Дыхание  Джесси,  которое по мере того,  как  она  засыпала,
становилось  более глубоким и медленным, неожиданно  остановилось.
Ее  глаза  широко открылись. Первое, о чем она подумала, очнувшись
от  полусна,  было то, что ей почти удалось это, но эта  проклятая
дверь...
     Что случилось с этой проклятой дверью? Что с ней?
      Эта  проклятая дверь не перестала хлопать,  вот  что  с  ней
случилось.  Одновременно с этой мыслью Джесси услышала характерный
стук  собачьих когтей по полу прихожей. Бродячий пес  вошел  через
незапертую дверь. Он был в доме.
     Ее реакция была немедленной и недвусмысленной.
       -   Пшел  прочь!  -  закричала  Джесси  не  осознавая,  что
переутомленный  голос  звучал  словно  хриплая  сирена.  -   Пшел,
придурок! Ты слышишь меня? УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА!
      Джесси  перевела  дыхание, широко  раскрыв  глаза.  Ее  кожа
гудела,  словно  сотканная  из  медных  проводков,  через  которые
пропустили  небольшой электрический разряд; верхние  два  или  три
слоя  жужжали и свербили. Джесси смутно ощутила, что волосы у  нее
на голове встали дыбом, словно иглы дикобраза. Мысль о сне исчезла
с карты боевых действий.
     Она услышала царапанье когтей по входной двери... а затем все
стихло.  _Наверное, я его испугала. Вероятно,  он  выскочил  через
дверь на улицу. Бездомный пес, вроде этого, должен бояться людей и
домов_.
      Я  так  не  считаю, милашка, произнес голос Рут.  Он  звучал
непривычно сомневающимся. Я не вижу тени на дороге.
      _Естественно, не видишь. Он, наверное, обежал дом  с  другой
стороны  и  убежал  прямо  в  лес.  Или  направился  вдоль  озера.
Испуганный до смерти и несущийся как черт. Такое может быть?_
      Голос  Рут не ответил. Как и голос Хорошей Женушки,  хотя  в
этой ситуации Джесси с удовольствием послушала бы любой из них.
     - Я прогнала его, - оказала она. - Я уверена.
      Однако она продолжала прислушиваться, но не услышала  ничего
кроме стука крови в висках. По крайней мере, пока.


Глава шестая

     Джесси не испугала ее.
     Собака боялась людей и дома, в этом Джесси была права, но она
недооценила  ее отчаянного положения. Прежнее имя пса  -  Принц  _
теперь  звучало ужасно иронично. Этой осенью, на протяжении своего
долгого   голодного   вояжа  по  берегам  озера   Кашвакамак,   он
познакомился с содержимым множества мусорных ведер, подобных тому,
которое  было у Барлингеймов, и его давно уже перестали беспокоить
запахи  салями,  сыра  и оливкового масла, доносящиеся  из  домов.
Аромат  притягивал, но Принц на своем горьком опыте убедился,  что
источники запаха находятся вне пределов его досягаемости.
     Однако здесь были еще какие-то запахи; собака чуяла их каждый
раз,  когда ветер распахивал заднюю дверь. Эти запахи были  слабее
исходящего  из ведра, но слишком хороши, чтобы их проигнорировать.
Собака  знала,  что, возможно, ее выгонят кричащие  хозяева,  пнув
странными,  твердыми  ногами, но запахи пересилили  страх.  Только
одна  вещь могла остановить его, но пес ничего не знал об  оружии.
Вероятно,  этот  пробел восполнится, если Принц доживет  здесь  до
охотничьего  сезона,  но до его начала оставалось  еще  целых  две
недели,  и  кричащие хозяева с жесткими ногами было самым  худшим,
что пес мог себе представить.
      Он  проскользнул в дверь в тот момент, когда ее в  очередной
раз  распахнул ветер, и прошел в прихожую... но не слишком далеко.
Пес   был  готов  немедленно  ретироваться  при  появлении   любой
опасности.
      Его  уши  говорили ему, что обитательницей дома была  самка,
которая учуяла присутствие Принца, поскольку закричала на него, но
в   голосе   самки   пес  услышал  не  злость,  а   страх.   После
инстинктивного  рывка пес остановился и начал  прислушиваться,  не
присоединится  ли  к  крикам  самки  голос  какого-нибудь  другого
хозяина или не прибежит ли кто-нибудь на эти крики, и когда ничего
такого  не  последовало, пес вытянул шею и начал  принюхиваться  к
слегка застоявшемуся воздуху помещения.
      Сначала  он  свернул  вправо, по направлению  кухни.  Именно
оттуда  доносились запахи, рассеиваемые хлопающей  дверью.  Запахи
были  сухими,  но приятными: ореховое масло, крекеры  _Рай-Крисп_,
изюм, овсяные хлопья (эти последние хранились на одной из полок  в
коробке, дно которой прогрызла голодная полевая мышь).
      Пес  сделал шаг в этом направлении, а затем быстро  повернул
голову,  чтобы  удостовериться, что за ним не  крадется  никто  из
хозяев  - в основном хозяева кричат, но могут действовать и молча.
Сзади  в  коридоре никого не было, но оттуда доносился  еще  более
сильный  запах,  заставивший  его желудок  сжаться  от  страстного
желания.
      Пес  заглянул  в  холл.  Его глаза горели  смесью  страха  и
желания,   шерсть  взъерошилась,  а  нижняя  губа  поднималась   и
опускалась  в  нервном спазматическом оскале,  обнажая  ряд  белых
зубов. В пол ударила струя мочи, пометив холл - а вместе с  ним  и
весь  дом - как территорию Принца. Этот звук был слишком  тихим  и
быстрым, чтобы Джесси могла его уловить.
       Запах,  который  учуял  пес,  был  запахом  крови.  Он  был
одновременно сильным и одуряющим. В конце концов, чрезмерный голод
пса  пересилил  все: или он немедленно поест,  или  умрет.  Бывший
Принц  медленно двинулся через холл по направлению к  спальне.  По
мере его приближения к двери запах усиливался. Да, это была кровь,
но  это была дурная кровь, кровь хозяина. Тем не менее, запах  был
слишком   силен   и  привлекателен,  чтобы  уйти  отсюда.   Собака
продолжила свой путь к спальне, и, когда до двери осталось  совсем
немного, начала рычать.


Глава седьмая

      Джесси  услышала стук когтей и поняла, что  собака  все  еще
находится  в  доме. Она начала кричать. Она знала,  что,  по  всей
видимости, это худшее, что человек может сделать в данной ситуации
_ это было вопреки всем слышанным ею советам насчет того, что ни в
коем  случае  нельзя показывать потенциально опасным животным  то,
что  вы  их  боитесь  - но ничего не могла с собой  поделать.  Она
слишком  хорошо  осознавала, что притягивало животное  к  спальной
комнате.
      Джесси  подтянула ноги, используя наручники для того,  чтобы
сесть,  оперевшись спиной об изголовье кровати.  Пока  она  делала
это,  ее глаза ни на секунду не отрывала взгляда от двери, ведущей
в холл. Она услышала, что собака начала рычать. Этот звук заставил
ее внутренности похолодеть.
      Собака  остановилась в дверном проеме. Начало смеркаться,  и
животное  виднелось смутной тенью: не слишком  большое,  но  и  не
карликовый  пудель  или чихуахуа. В ее глазах отражался  солнечный
свет двумя оранжево-желтыми полумесяцами.
      -  Пошел прочь! - закричала Джесси. - Пошел прочь! Убирайся!
Ты... тебя сюда не приглашали! - Последняя фраза, конечно, звучала
глупо,  но  в  данной  ситуации  выбирать  не  приходилось.  _Надо
попросить его принести мне ключи с бюро_, подумала Джесси.
      Она  заметила,  что  задняя  часть  тени  в  дверном  проеме
задвигалась:   собака   начала   махать   хвостом.   В   некоторых
сентиментальных  женских романах это, вероятно, означало  бы,  что
бездомная собака была смущена голосом лежащей на кровати  женщины,
который напомнил ей голос давно забытой хозяйки. Но Джесси  знала,
что  это  не  так.  Собаки виляют хвостом  не  только,  когда  они
счастливы,  но  -  как  и  кошки - тогда, когда  они  находятся  в
нерешительности  и  продолжают  оценивать  ситуацию.  Собака  едва
среагировала  на  голос Джесси, но она также и не доверяла  темной
комнате. Во всяком случае, пока.
      Бывший Принц еще не познакомился с огнестрельным оружием, но
получил  достаточно  много жестких уроков за последние  шесть  или
около того недель, прошедших с конца августа. То есть, с тех  пор,
как  мистер  Чарльз Сатлин из Брайнтри, Массачусетс,  оставил  его
умирать  в лесу, не желая забирать с собой в город, поскольку  ему
не хотелось платить комбинированный штато-городской налог размером
в  семьдесят долларов за содержание собаки. Семьдесят долларов  за
дворняжку  не ахти какая сумма, но Чарльз Сатлин считал,  что  это
лишние расходы. Этим июнем он купил себе моторную яхту, причем  ее
цена  исчислялась числом с пятью нулями. Вы, да и любой,  конечно,
можете  подумать,  что  сумма  платы  за  собаку  по  сравнению  с
затратами на яхту просто тьфу, но дело не в этом. Дело в том,  что
покупка  яхты  -  это запланированный расход. Он  стоял  в  списке
старого    Сатлина   более   двух   лет.   Собака   же   наоборот,
незапланированная   сиюминутная  покупка  в  придорожном   овощном
магазине  в Харлоу. Он бы никогда ее не купил, если бы  с  ним  не
было  его  горячо  любимой дочери. _Вот эта, папа!_  сказала  она,
показывая пальцем на собаку. _Эта, с белым пятном на носу, которая
гуляет  сама  по  себе, словно принц_. Так он ее  и  купил.  Никто
никогда  не  видел прежде, насколько маленькая девочка может  быть
счастлива, но семьдесят баксов (а, может быть, и все сто, если  ее
классифицируют  как  _Класс  Б,  Более  Крупная  Собака_)  слишком
большие деньги за пса без единого клочка документов. Очень большие
деньги,  решил мистер Сатлин, когда пришло время запирать  коттедж
на озере до следующего лета. Кроме этого, провоз собаки обратно  в
Apehmrph  в  _саабе_ тоже представлял собой занозу в заднице.  Пес
перепачкает весь салон, напердит, а то еще и наделает кучу. Он  бы
мог  купить ему конуру, но эти маленькие чудеса стоили 29 долларов
95  центов и выше. А потом, собака вроде Принца не сможет  жить  в
конуре.  Для  него  лучше будет бегать на  свободе,  сделав  своим
королевством   все   северные  леса.  Да,  сказал   себе   Сатлин,
останавливаясь в последний день августа на пустынной обочине  Бей-
Лейн   и  выталкивая  пса  из  машины.  У  старого  Принца  сердце
счастливого скитальца - это можно увидеть, если внимательно к нему
приглядеться. Сатлин был неглупым человеком и понимал, что все это
глупая  чушь  для самоуспокоения, но, в то же время,  был  охвачен
этой мыслью, и, когда он уезжал, оставив Принца сидящим на обочине
и  смотрящим  ему  вслед,  то насвистывал  мелодию  из  _Рожденной
свободной_,   временами   напевая  отдельные   фразы:   _Рожденная
свободной...  чтобы следовать своему сердцу!_  Следующую  ночь  он
спал хорошо, совершенно не вспоминая о Принце; который ночевал под
поваленным деревом дрожащий, голодный, не сомкнувший за ночь глаз,
вздрагивающий при каждом уханье совы или крике лесного зверя.
      Теперь  пес,  который  заставил  Чарльза  Сатлина  вспомнить
мелодию  из _Рожденной свободной_, стоял в дверном проеме  спальни
летнего    дома    Барлингеймов   (дом   Сатлина   находился    на
противоположном конце озера, и две семьи никогда не  находились  в
приятельских   отношениях  несмотря  на   то,   что   обменивались
приветствиями, встречаясь на городском причале последние  три  или
четыре  лета).  Его голова была опущена, глаза широко  открыты,  а
шерсть  встала  дыбом.  Он  не осознавал,  что  издает  монотонное
рычание;   все  его  внимание  было  сфокусировано   на   комнате.
Инстинктивно он ощущал, что запах крови вскоре пересилит  всю  его
осторожность.  До того, как это случиться, он должен  был  уверить
себя,  что  здесь нет никакой ловушки. Он не хотел быть схваченным
хозяевами с твердыми ногами, или теми, кто поднимает твердую землю
и кидается ею.
      -  Пошел прочь! - попробовала закричать Джесси, но ее  голос
зазвучал слабо и дрожал. Она не могла прогнать пса просто крича на
него;  ублюдок каким-то образом понял, что она не может  встать  с
кровати и навредить ему.
      _Этого  не может случиться_, думала Джесси. _Ведь всего  три
часа   назад   я  сидела  в  _мерседесе_,  пристегнувшись   ремнем
безопасности, слушая по кассетнику _Рейнмейкерс_ и напоминая  себе
не  забыть  узнать, что показывают в _Маунтаин Валлей Синемас_  на
случай, если нам придется остаться на ночь. Как мой муж может быть
мертвым, если он подпевал Вобу Уокенхорсту? _Еще одно лето_,  пели
мы,  еще  один шанс закрутить роман. Мы оба знали все  слова  этой
песни,  потому,  что она великая. Каким образом все  изменилось  в
такой  степени?  Простите, люди, но по-моему это просто  сон.  Это
слишком абсурдно для действительности.
      Пес  начал постепенно продвигаться вглубь комнаты, осторожно
ступая  лапами  и  обнажив клыки. Он ничего не  знал  о  концепции
абсурдности.
     Бывший Принц, с которым когда-то весело возилась восьмилетняя
Катерина  Сатлин (до тех пор, пока ей не подарили куклу  по  имени
Марни  на  день  рожденья; с этого момента  ее  интерес  к  собаке
временно  пропал),  был наполовину лабрадор,  наполовину  колли...
смешанная  порода,  но  не настолько, чтобы выглядеть  дворняжкой.
Когда Сатлин высадил его из машины на Бей-Лейн в конце августа,  в
нем  было восемьдесят фунтов, и его воротник был пушистым, и  имел
привлекательный   черно-коричневый   цвет   (с   доставшимися   по
наследству от колли белыми пятнами на груди и животе).  Теперь  он
весил едва ли сорок фунтов, и если его погладить по боку, то можно
oepeqwhr`r|  все ребра и почувствовать быстрый, лихорадочный  стук
его   сердца.  Его  воротник  свалялся  и  был  полон  репейников.
Полузаживший  шрам,  сувенир панического бегства  под  обрамленной
снизу колючей проволокой изгородью, зигзагом спускался по одной из
ляжек,  а в носу Принца торчали, словно кривые усы, несколько  игл
дикобраза.  Несколько дней назад он нашел одного,  умирающего,  но
ретировался после первой порции игл в носу, поскольку еще  не  был
так отчаянно голоден.
      Как  теперь.  Последней  его едой  были  несколько  усеянных
личинками объедков, извлеченных из разбитой урны, лежащей в канаве
у  шоссе  117,  и  это было два дня назад. Пес,  который  проворно
приносил  Катерине  Сатлин брошенный ею резиновый  мяч,  буквально
умирал с голоду.
      Да, но здесь - прямо здесь, на полу, перед глазами! - лежали
фунты  и  фунты свежего мяса, жирного, с костями, полными сладкого
костного мозга. Это был словно бы подарок Бога Бродячих Собак.
       Бывший   любимец   Катерины   Сатлин   продолжал   медленно
приближаться к трупу Джеральда Барлингейма.


Глава восьмая

      Этого  не  может  произойти,  сказала  себе  Джесси.  Никоим
образом, так что расслабься.
      Она начала говорить это себе, как только передняя часть тела
бродячего  пса  исчезла из ее поля зрения, скрытая левой  стороной
кровати. Его хвост начал вилять еще более быстро, а затем раздался
звук,  который Джесси сразу же узнала - звук пьющей из лужи собаки
в  жаркий  летний  день.  Хотя нет, он был немного  другим:  более
грубым  и  не столько лакающим, сколько лижущим. Джесси уставилась
на  быстро  виляющий хвост, и ее воображение неожиданно дорисовало
ей  то, что было скрыто от ее взгляда углом кровати: бездомный пес
с  покрытой  репьями шерстью слизывал кровь с  редеющих  волос  ее
мужа.
     - НЕТ! - Джесси приподняла ягодицы и перекинула ноги на левую
сторону кровати. - УБИРАЙСЯ ОТ НЕГО! УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!
     Она ударила ногами, и одна из ее пяток попала псу в спину.
      Собака  немедленно отскочила и подняла морду. Ее глаза  были
раскрыты  так  широко,  что были видны  белки,  а  струйки  слюны,
протянувшиеся от верхних резцов к нижним, в предзакатном солнечном
свете  казались  золотыми нитями. Пес сделал выпад  в  направлении
голой  ноги  Джесси. Та с криком отдернула ее, успев почувствовать
кожей  горячее  дыхание собаки. Джесси снова  подогнула  под  себя
ноги, не осознавая, зачем она это делает, не слыша яростных криков
перетружденных  плечевых  мускулов и не  чувствуя,  что  ее  кости
начинают выпадать из суставов.
     Собака, продолжая рычать, еще некоторое время сверлила Джесси
взглядом.  _Давайте придем к консенсусу_, говорили эти глаза.  Вы,
леди,  делайте  свое  дело, а я буду делать свое.  Заключим  такое
соглашение. Как вы на это смотрите? Это будет лучше всего,  потому
что если вы встанете на моем пути, я вас смету. Кроме того, он  же
мертв  -  вы знаете об этом настолько же хорошо, насколько  хорошо
это  знаю  я,  так  почему же он должен здесь пропадать,  когда  я
голоден?  Вы бы на моем месте поступили так же. Я сомневаюсь,  что
вы  в  данный  момент  с  этим  согласитесь,  но  считаю,  что  вы
столкнетесь  с  тем  же  самым, что и я,  и  гораздо  раньше,  чем
думаете.
     - УБИРАЙСЯ! - закричала Джесси. Она сидела на пятках раскинув
руки в стороны, напоминая Фей Рей на жертвенном алтаре в джунглях.
Ee поза - голова запрокинута назад, груди выставлены вперед, плечи
оттянуты  назад  до такой степени, что побелели от  напряжения,  _
походила на те, которые принимали девчонки из журналов для мужчин,
и,  без  сомнения,  заняла бы там не последнее место.  Недоставало
только  знойного призывного взгляда. Вместо этого на  лице  Джесси
было выражение находящейся на границе сумасшествия женщины.
     - УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!
      Собака  продолжала смотреть на нее, время от  времени  рыча.
Потом,  по-видимому убедившись, что еще одного удара не последует,
снова   опустила  голову.  Ни  лижущих,  ни  лакающих  звуков   не
последовало.  Вместо  этого  Джесси  услышала  звонкое   чмоканье,
напомнившее  ей  поцелуй, который ее брат Вилл  дарил  их  бабушке
Джоан, когда они приезжали к ней в гости.
      Ворчание продолжалось, но теперь оно было приглушенным,  как
будто  кто-то  положил на голову пса подушку. В ее новой  позиции,
почти засыпав волосами полку над ее головой, Джесси видела одну из
толстых  ног мужа и правую руку. Нога тряслась, как будто Джеральд
отбивал  в такт какой-то музыке - _Еще одно лето_ _Рейнмейкерсов_,
например.
      Со  своего  нового положения она могла видеть собаку  лучше;
тело было видно полностью, начиная от шеи. Если бы голова пса была
поднята,  то Джесси видела бы и ее. Но она была опущена, а  задние
ноги напряжены. Внезапно раздался громкий рвущийся звук - сопливый
звук,  как  будто кто-то, ужасно простуженный, пытался  прочистить
глотку. Джесси застонала.
     - Прекрати... о, пожалуйста, прекрати!
      Пес  и ухом не повел. Когда-то, выпрашивая кусочек со стола,
он  улыбался глазами, его пасть пыталась улыбнуться, но  эти  дни,
так  же,  как  его имя, давным-давно ушли и забылись. Сейчас  есть
сейчас, и все идет, как идет. Выживание не предмет для политеса  и
извинений.  Он  не ел два дня, а здесь была еда,  и,  здесь  также
находился и хозяин, который не хотел давать ему эту еду  (те  дни,
когда  хозяева улыбались, гладили его по голове называли  _ХОРОШИЙ
ПЕС_  и  давали  объедки  за исполнение его скромного  репертуара,
давно  ушли),  его ноги были маленькие и мягкие, а  не  большие  и
твердые, а в голосе слышалась беспомощность
       Ворчание   бывшего  Принца  сменилось  тяжелым  напряженным
дыханием,  и  Джесси увидела, что тело Джеральда стало  дергаться,
поначалу туда-сюда, а затем заскользило словно с горки.
      Вставай, Диско Джеральд, лихорадочно подумала Джесси. Хватит
танцевать - займись собакой!
      Пес не смог бы его сдвинуть, если бы на полу лежал ковер, но
Джесси  сняла  его, готовясь к натирке полов, спустя неделю  после
дня  Труда.  Билд Данн, который присматривает за их  домом,  нанял
рабочих из _Скип Флорз энд Мо_, и они чертовски хорошо поработали.
Они  хотели,  чтобы  хозяйка по достоинству  оценила  их  труд,  и
поэтому  не  стали раскатывать ковер, и теперь,  когда  пес  начал
тянуть  Диско  Джеральда,  он  двинулся  также  легко,  как   Джон
Травольта в _Лихорадке субботней ночи_. Единственной проблемой для
собаки  было сохранение сцепления с полом ее собственных  лап.  Ее
длинные,  грязные  когти  помогали ей в  ее  работе,  оставляя  на
натертом  полу короткие кривые отметины. Зубы пса крепко вцепились
в предплечье Джеральда.
      Я  не  вижу этого. Ничего этого на самом деле не происходит.
Совсем  недавно  мы  слушали _Рейнмеркерс_,  и  Джеральд  уменьшил
громкость  настолько,  чтобы сказать  мне,  что  он  думал  насчет
поездки в эту субботу в Ороно на футбольный матч. Я помню, как  он
теребил  мочку  уха,  когда говорил. Так  как  же  он  может  быть
мертвым, и как его может тащить за руку собака?
      Пробор Джеральда искривился - возможно, из-за того, что  пес
слизывал  с  его  волос  кровь. Джесси  видела  его  полуоткрытые,
остекленевшие глаза, глядящие из рас пухших глазниц  на  солнечные
блики на потолке. Его лицо по-прежнему оставалось маской, покрытой
красными,  и  багровыми пятнами, как будто даже  смерть  не  могла
смягчить  его гнев на внезапный каприз (считал ли он это капризом?
Конечно, да) Джесси.
      -  Отстань от него, - сказала она собаке, но на этот раз  ее
голос  был  кротким,  печальным  и  бессильным.  Собака  даже   не
остановилась,  а  только повела ушами при  звуке  ее  голоса.  Она
просто   продолжала  тянуть  вещь  с  рассыпавшимися  волосами   и
пятнистым  цветом лица. Эта вещь больше не была  похожа  на  Диско
Джеральда  - ни капельки. Теперь это был просто Мертвый  Джеральд,
скользящий по полу, с вцепившейся в его бицепс собакой.
      Рыло  пса  накрыл обтрепанный кусок кожи. Джесси  попыталась
уверить себя, что это всего лишь обои, но, насколько она знала, на
обоях  не бывает родинок и шрамов от прививок. Теперь Джесси могла
видеть  толстый,  гладкий живот Джеральда,  который  был  помечен,
словно  пулей  малого  калибра, пупком. Его пенис  раскачивался  и
трепыхался  в  своем гнезде из черных волос,  а  зад  шелестел  по
половым доскам с ужасной легкостью.
      Внезапно,  словно удар молнии, подавляющую  атмосферу  ужаса
пронзила  ярость. Джесси не только приняла эту новую  эмоцию,  она
обрадовалась  ей.  Ярость не могла помочь ей выкрутиться  из  этой
ужасной  ситуации,  но Джесси чувствовала,  что  она  может  стать
противоядием ее растущему чувству нереальности происходящего.
      - Ты, ублюдок, - произнесла она низким, дрожащим голосом.  _
Ты трусливый ублюдок.
      Несмотря на то, что Джесси не могла достать ничего, стоящего
на  левой,  Джеймса, половине полки, она обнаружила,  что,  вращая
левое  запястье в наручниках так, чтобы рука была направлена назад
над ее плечом, она может достать пальцами небольшую часть полки на
своей  стороне. Она не могла повернуть голову на угол, достаточный
для  того,  чтобы рассмотреть то, чего касались ее  пальцы  -  эти
предметы  находились за тем туманным пятном, которое люди называют
уголком  глаза - но это в данный момент не имело значения.  Она  и
так  прекрасно знала, что там находилось. Джесси прошлась пальцами
по  флаконам  с  парфюмерией, сдвинув некоторые  вглубь  полки,  а
другие   сбив  на  пол.  Некоторые  из  них  упали  на  покрывало,
остальные,   ударившись  о  кровать  или   левое   бедро   Джесси,
приземлились  на  полу.  Ни один из этих  предметов  и  близко  не
походил  на то, что она искала. Ее пальцы сомкнулись на баночке  с
кремом  для лица _Нивея_, и на мгновение Джесси подумала,  что  он
подойдет,  однако он был слишком мал и легок и не смог бы  нанести
вред  собаке даже если бы был сделан из стекла, а не из  пластика.
Джесси бросила его обратно на полку и возобновила поиски.
      Почти на пределе досягаемости пальцев, Джесси нащупала самый
большой  изо всех предметов, до которых могла дотянуться. Это  был
стеклянный    объект,   и   поначалу   Джесси   не    могла    его
идентифицировать,  но  затем она поняла,  что  это  такое.  Пивная
кружка,   висящая  на  крючке,  не  была  единственным   сувениром
Джеральда;  сейчас  она  касалась  пальцами  другого.   Это   была
пепельница,  которую  Джесси не смогла узнать  сразу,  потому  что
обычно  она  стояла  на джеральдовской половинке  полки,  рядом  с
бокалом холодной воды. Кто-то - возможно, миссис Дел, уборщица,  а
может  быть  и  сам Джеральд - передвинули ее на половину  Джесси,
может  быть, для того, чтобы протереть полку, а может быть,  чтобы
освободить место еще для чего-нибудь. Во всяком случае,  в  данный
момент  причина  была неважна. Она была в нужном  месте  в  нужный
lnlemr.
      Джесси сомкнула пальцы на ее гладком краю, почувствовав  две
выемки  -  места  для  сигарет. Ухватив пепельницу  покрепче,  она
отвела руку назад насколько смогла, а затем бросила ее вперед. Все
происшедшее  случилось  чисто импульсивно:  снаряд  был  найден  и
брошен  до  того, как Джесси подумала о неудаче такого броска  для
женщины,  которая  имела двойку по стрельбе из  лука  в  колледже,
особенно, если приходится бросать пепельницу в собаку, находящуюся
в пятнадцати футах, рукой, прикованной наручниками к кровати.
      Но,  как  бы  то  ни  было, она попала в собаку.  Пепельница
закувыркалась  в воздухе; так что было видно клеймо  _Альфа  Гамма
Ро_.  С  такого расстояния Джесси не могла его прочитать с  такого
расстояния,  да  и  не пыталась. Пепельница ударила  пса  в  тощие
костлявые  плечи до того, как сделала полный оборот  вокруг  своей
оси.
     Пес издал визг удивления и боли, и Джесси овладело мимолетное
чувство  сильнейшего примитивного триумфа. Ее губы  расползлись  в
гримасе,  в  которой угадывалась улыбка, но виделся вопль.  Джесси
исступленно  завопила,  выгнувшись  дугой  и  выпрямив,  насколько
смогла,  ноги. Еще раз она не обратила внимания на боль в  плечах,
когда  суставы,  давным-давно забывшие о гибкости  двадцатилетних,
почти  выскочили со своих мест. Она почувствует все это позднее  _
каждое  движение,  рывок и поворот - но сейчас  ею  двигало  дикое
восхищение  от успеха ее броска и чувство того, что  если  она  не
найдет  выхода  дикой  радости, то взорвется.  Она  начала  сучить
ногами  по кровати и перекатываться с боку на бок Ее потные волосы
цепями  били  по щекам и вискам, а жилы на шее напоминали  толстые
провода.
     - ХА! - кричала она. - Я... ПОПАЛА... В ТЕБЯ, ХА!
     Когда пепельница ударила пса в спину, тот дернулся и отскочил
назад, а потом еще раз дернулся, когда она ударилась об пол  и  со
стуком  покатилась  в  сторону. При звуках голоса  самки  его  уши
прижались  к  голове. Теперь в нем слышался не  страх,  а  триумф.
Сейчас  она  поднимется с кровати и начнет раздавать  удары  своей
странной  ногой,  которая,  к тому же,  из  мягкой  превратится  в
твердую. Собака знала, что будет больно, так же, как бывало  много
раз до этого, и что ей нужно бежать.
       Пес   повернул  голову,  чтобы  удостовериться,  что   путь
отступления  все еще не перекрыт, и восхитительный  запах  мяса  и
крови  еще  раз  бросился ему в ноздри. У  собаки  свело  желудок,
кислый  и требовательный от голода, и она нерешительно затопталась
на   месте.  Пес  балансировал  на  границе  двух  противоположных
направлений,   и  это  вызвало  свежий  поток  мочи.   Запах   его
собственной  жидкости - запах, говорящий о трусости и слабости,  а
не о силе и уверенности - добавило псу расстройства и смущения,  и
он снова залаял.
      Джесси  вздрогнула  от этого неприятного  звука  -  если  бы
смогла,  она  бы  заткнула  уши  - и  пес  почувствовал  еще  одно
изменение  в комнате. В запахе самки что-то изменилось. Ее  альфа-
запах,  несмотря  на  то, что был новым и  свежим,  уменьшался,  и
собака начала чувствовать, что, возможно, за ударом промеж лопаток
следующий удар может и не последовать. Хотя и первый удар  был  не
столько  болезненным; сколько неожиданным. Пес сделал пробный  шаг
по направлению к руке, которую выпустил из пасти... по направлению
к  притягивающему  смешанному запаху крови и  мяса.  При  этом  он
внимательно  наблюдал за самкой. Его первоначальное впечатление  о
ней  как о неопасной или слабой могло быть ошибочным. Следует быть
очень осторожным.


 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Страница:  [1]