Джесси  лежала на кровати, полностью теперь  ощущая  боль  в
okew`u,  но  больше  беспокоясь  о  потере  голоса  от  криков,  и
осознавая,  что,  несмотря на пепельницу, пес все  еще  здесь.  На
своей первой горячей волне триумфа она слишком быстро уверилась  в
том, что пес должен убежать, но тот по какой-то причине остался на
месте. Более того, он снова начал приближаться к ней. Осторожно  и
внимательно,  но  приближался.  Где-то  внутри  нее  запульсировал
пухлый   зеленый  мешок  яда  -  горький,  как  болиголов.  Джесси
испугалась,  что  если  этот  мешок  прорвется,  то   она   просто
захлебнется своей собственной ослепительной яростью.
      -  Пошел  вон,  говнюк, - сказала она псу  хриплым  голосом,
начавшим  крошиться по краям. - Убирайся, или я убью  тебя.  Я  не
знаю, как, но, клянусь Господом, я сделаю это.
      Собака  снова  остановилась,  глядя  на  Джесси  пристальным
неуверенным взглядом.
      -  Правильно,  лучше прислушайся к моим  словам,  -  сказала
Джесси. - Лучше прислушайся, потому что я отвечаю за каждое слово.
Ее   голос   снова  поднялся  до  крика,  несмотря  на  то,   что,
перетружденный, порой срывался до шепота. - Я убью тебя,  клянусь,
я убью тебя, ПОЭТОМУ УБИРАЙСЯ!
      Пес,  когда-то  бывший  Принцем  маленькой  Катерины  Сатлин
переводил взгляд с самки на еду, с еды на самку и снова с самки на
еду.  Он  пришел  к  решению,  которое  отец  Катерины  назвал  бы
компромиссом. Он подался вперед, не сводя глаз с Джесси, и схватил
оторванный   кусок   сухожилий,  которые  раньше   были   бицепсом
Джеральда, а потом дернулся назад. Рука Джеральда поднялась вверх,
словно указывая безвольными пальцами на стоящий за окном на дороге
_мерседес_.
      -  Прекрати! - взвизгнула Джесси. Ее сорванный голос  теперь
все  чаще и чаще переходил в нижний регистр, в котором визг звучал
хриплым  шепотом. - Неужели тебе мало того, что ты сделал?  Оставь
его в покое!
      Пес  не  обратил  на стенания Джесси никакого  внимания.  Он
быстро мотал головой из стороны в сторону, как часто делал,  когда
играл с Кэти Сатлин в перетягивание каната при помощи одной из  ее
резиновых игрушек. Теперь, однако, это была не игра. С губ пса  во
все стороны летели хлопья пены, когда он изо всех сил отрывал мясо
от  костей. Хорошо наманикюренная рука Джеральда лихо болталась  в
воздухе  из  стороны в сторону. Теперь он был  похож  на  дирижера
оркестра, дающего знак музыкантам увеличить темп.
      Джесси  снова  услышала  этот неприятный  горловой  звук,  и
внезапно почувствовала, что ее сейчас вырвет.
      Нет,  Джесси! Это был полный тревоги голос Рут. Нет,  ты  не
должна  этого  допустить! Запах привлечет его к тебе...  привлечет
его к тебе!
      Лицо Джесси исказила мучительная гримаса попытки сдержаться.
Снова  послышался рвущийся звук, и она краем глаза  заметила,  что
собака   снова  напрягла  задние  лапы,  и  казалось,  что   тянет
эластичный резиновый жгут. В следующий момент Джесси снова закрыла
глаза. Она попыталась закрыть лицо руками, на мгновение забыв, что
они прикованы. Руки остановились по крайней мере в двух футах друг
от  друга, и цепочки наручников зазвенели. Джесси застонала.  Этот
стон   находился   за  пределами  отчаяния.  Он   был   похож   на
предсмертный.
      Джесси  еще  раз  услышала мокрый,  рвущийся  звук,  который
закончился еще одним поцелуем. Джесси продолжала лежать  с  крепко
зажмуренными глазами.
      Пес  начал двигаться по направлению к двери, по-прежнему  не
спуская  глаз с самки на постели. В его зубах находился большой  и
липкий  кусок  Джеральда  Барлингейма.  Если  хозяйка  на  постели
g`unwer отнять его у него, то она должна начать подниматься именно
сейчас.  Пес  не  мог  думать - во всяком случае,  в  человеческом
смысле   этого  слова  -  но  его  разветвленная  сеть  инстинктов
составляла эффективную альтернативу мышлению, и он знал,  что  то,
что  он  сделал  -  и  то, что он почти сделал -  является  жутким
преступлением.  Но  он  уже долгое время  ничего  не  ел.  Он  был
оставлен  в  лесу  мужчиной,  который уехал,  напевая  мелодию  из
_Рожденной  свободной_,  и  теперь умирал  с  голоду.  Если  самка
попытается отнять у него пищу, он будет драться.
      Пес бросил последний короткий взгляд на Джесси, увидел,  что
она  не  делает  попытки  подняться с постели,  и  отвернулся.  Он
оттащил  мясо  к  двери и устроился, зажав кусок  между  передними
лапами. Налетел резкий порыв ветра, который сначала открыл  дверь,
а  затем, с громким хлопаньем, закрыл. Пес бросил на дверь быстрый
взгляд   и   своим   собачьим  умом  понял,  что  если   возникнет
необходимость,  он сможет открыть ее носом и убежать.  После  чего
начал есть.


Глава девятая

     Позывы к рвоте медленно, но проходили. Джесси лежала на спине
с крепко зажмуренными глазами и только теперь начала по-настоящему
ощущать  мучительную  боль  в плечах. Она  накатывала  медленными,
перистальтическими волнами, и Джесси со страхом догадывалась,  что
это только начало.
      _Я  должна  поспать,_ - подумала она. Это снова был  детский
голос.   Теперь   он   звучал  потрясенно  и  испуганно.   Он   не
интересовался  логикой и не имел представления о  _можешь_  и  _не
можешь_.  _Я  почти спала, когда появилась эта  плохая  собака,  и
теперь я хочу заснуть опять_.
      Джесси  всем  сердцем сочувствовала детскому голосу,  однако
загвоздка была в том, что она больше не хотела спать. После  того,
как  она увидела собаку, откусывающую кусок ее мужа, сон мгновенно
пропал.
     Теперь она чувствовала только жажду.
      Джесси открыла глаза, и первое, что она увидела, был лежащий
на  своем  отражении  в  наполированном до блеска  полу  Джеральд,
похожий  на какой-то гротескный человекообразный атолл. Его  глаза
по-прежнему были открыты, по-прежнему сердито смотрели в  потолок.
Голова Джеральда была повернута на такой предельный угол, что  его
левая щека лежала почти на плече. Между его правым плечом и правым
локтем  не  было ничего, кроме темно-красной улыбки с зазубренными
белыми краями.
       -  Боже  милостивый,  -  пробормотала  Джесси.  Она  быстро
отвернулась  к западному окну. Золотой свет - солнце почти  начало
заходить  -  ослепил ее, и она зажмурилась, наблюдая то убывающие,
то  прибывающие по мере того, как сердце прокачивало кровь  сквозь
ее  прикрытые веки, черные и красные круги. Через несколько секунд
наблюдения Джесси заметила, что одни и те же образы снова и  снова
повторяют  сами себя. Это было все равно что наблюдать в микроскоп
простейшие  микроорганизмы, находящиеся  на  предметном  стекле  и
подкрашенные  красным.  Джесси обнаружил,  что  это  повторение  и
интересно, и успокаивает. Она решила, что не надо быть гением, что
бы понять притягательность такого простейшего повторения форм в ее
положении. Когда из жизни какого-нибудь человека исчезают - причем
не  постепенно,  а  резко вдруг - его привычные  порядки,  то  ему
просто  необходимо найти то, во что можно было погрузиться, что-то
разумное  и  предсказуемое. Если все,  что  вы  смогли  найти  это
sonpdnwemm{i  поток  крови в тонкой полоске  кожи  между  глазными
яблоками  и  последние  лучи октябрьского  дня,  то  вы  должны  с
благодарностью  принять  это и сказать  _спасибо_.  Потому  что  в
случае  если  вы  не  найдете ничего, имеющего  хотя  бы  какой-то
признак  нормальности, чужеродные элементы нового мирового порядка
способны свести вас с ума.
      Такие,  скажем, элементы, как звуки, доносящиеся от  входной
двери.  Звуки,  которые издавал грязный, голодный, бездомный  пес,
поедающий  кусок  мужчины, который повел вас на ваш  первый  фильм
Бергмана,  мужчины,  который  водил вас  на  аттракционы  в  парк,
расположенный в Олд Орчад Бич, втащил вас на борт большого корабля
викингов,  который мог качаться взад-вперед как маятник,  а  потом
смеялся  до слез, когда вы сказали ему, что хотите пойти туда  еще
раз. Мужчины, который однажды занимался с вами любовью в ванной до
тех  пор,  пока  вы  не  начали кричать от удовольствия.  Мужчины,
который теперь постепенно, кусок за куском, исчезал в горле пса.
     Вот такие чужеродные элементы.
      - Странные дни, мама миа, - произнесла Джесси. - Несомненно,
странные дни.
      Ее голос превратился в сухое, приносящее боль, карканье. Она
понимала,  что  самое лучшее для нее это заткнуться  и  отдохнуть,
однако,  как  только в спальне наступала тишина,  Джесси  начинала
слышать,  что  паника  все  еще здесь, все  еще  ходит  вокруг  на
больших,  мягких  ступнях, ища бреши, ожидая  момента,  когда  она
снимет  защиту. Кроме того, полной тишины не получалось. Парень  с
пилой  зачехлил  ее  на  сегодня, но  гагара  по-прежнему  изредка
подавала голос, а ветер еще более усилился и начал хлопать  дверью
более громко - и более часто, - чем прежде.
     Плюс, конечно, звуки, издаваемые собакой, обедающей ее мужем.
Пока  Джеральд  стоял  в  очереди, чтобы оплатить  их  сэндвичи  в
_Аматос_,  Джесси  зашла в соседнюю дверь  в  _Мичадс  Маркет_.  В
_Мичадсе_  всегда  была  хорошая рыба - такая  свежая,  что  может
плавать,  как  любила  говорить бабушка  Джесси.  Там  она  купила
немного  филе  палтуса, чтобы зажарить его, если они останутся  на
ночь.   Палтус  был  потому,  что  Джеральд,  сидевший  на  диете,
состоящей  исключительно  из ростбифов и  жареных  цыплят  (иногда
распоряжаясь   насчет  сильно  зажаренных  грибов,  способствующих
пищеварению),  заявлял,  что  обожает  палтус.  Она   купила   его
совершенно  не  подозревая, что вместо  того,  чтобы  съесть  его,
Джеральд будет съеден сам.
      - За окном джунгли, малышка, - сказала Джесси своим хриплым,
каркающим голосом и обнаружила, что не только думает голосом  Рут;
она  и  говорит  ее  голосом, который у нее был тогда,  когда  Рут
сидела на диете из _Деварс_ и _Мальборо_.
      Теперь  этот  упрямый  голос звучал,  будто  Джесси  потерла
магическую лампу. _Вспомни то, что пел Ник Лоу по приемнику, когда
ты  возвращалась  домой  с курсов лепки  прошлой  зимой?  Ту,  над
которой ты смеялась?
     Она вспомнила. Не хотела, но вспомнила. Это была мелодия Ника
Лоу,  называвшаяся  _Она привыкла первой быть всегда  (Теперь  она
собачкина  еда)_,  цинично забавная попсовая медитация.  Чертовски
забавная прошлой зимой, в этом Рут права, но не сейчас.
      - Прекрати, Рут, - прокаркала Джесси. - Если ты хочешь снять
груз  с  моего сердца, то по крайней мере сделай милость, прекрати
меня терзать.
      Терзать  тебя?  Бог с тобой, милашка, я не  терзаю  тебя;  я
пытаюсь тебя разбудить!
      -  Я  не  сплю! - ворчливо возразила Джесси. На озере  снова
крикнула  гагара,  словно  убеждая ее в  том,  что  она  права.  _
W`qrhwmn благодаря тебе!
      Нет,  ты  не  права. Ты не просыпалась - на  самом  деле  не
просыпалась  -  уже давно. Если случается что-то плохое,  что  ты,
Джесс  делаешь?  Ты говоришь себе: _О, не о чем беспокоиться,  это
всего  лишь плохой сон. У меня они часто бывают и не надо обращать
на  них  внимание;  как  только  я  переворачиваюсь  на  бок,  они
прекращаются_.  Вот  так  ты  поступаешь,  бедняга.  Вот,  что  ты
делаешь_.
      Джесси открыла рот, чтобы ответить - такие _утки_ не  должны
оставаться  без ответа вне зависимости от того, сухой у  тебя  рот
или  нет - но Хорошая Женушка Барлингейм оказалась на коне раньше,
чем Джесси успела привести в порядок свои мысли.
     _Как ты можешь говорить такие вещи? Ты ужасна! Уходи!_
      Голос  Рут рассмеялся своим циничным лающим смехом, и Джесси
подумала о том, как тревожно - как страшно тревожно - слышать, что
часть   твоего  сознания  смеется  взаправдашним  голосом   старой
подруги, которая давным-давно находится Бог знает где.
      Уходить? Это ты так поступаешь, не так ли? Папенькина дочка,
уси-пуси.  Всякий  раз, когда правда подбирается  к  тебе  слишком
близко, всякий раз, когда тебе начинает казаться, что сон на самом
деле может оказаться не сном, ты уходишь.
     Это глупо.
     Да? Тогда что же случилось с Норой Каллигэн?
      Эта  фраза  на мгновение заставляла замолчать голос  Хорошей
Женушки  и ее собственный, тот, который вслух и мысленно назывался
_Я_,  и в этой тишине сформировался странный, знакомый образ: круг
смеющихся,  тычущих  пальцами людей - главным  образом,  женщин  _
обступивших молодую девушку, у которой голова и руки были обмотаны
шарфами.  Джесси  плохо  видела,  поскольку  было  очень  темно  _
солнечный свет в комнате еще не померк, однако по какой-то причине
в  то же время было и очень темно - но лица девушки она не увидела
бы  даже  при  самом  ярком  свете. Его закрывали,  словно  покров
кающейся, растрепанные волосы, хотя было тяжело поверить в то, что
она  совершила  что-то слишком ужасное; с виду ей было  не  больше
двенадцати. Что бы то ни было, наказывали ее не за убийство  мужа.
У этой дочери Евы едва ли были месячные, не говоря уже о муже.
      Нет,  это  не правда, неожиданно произнес голос  из  глубины
сознания Джесси. Этот голос был музыкальным и вместе с тем пугающе
сильным, словно крик кита. Она начала, когда ей было всего  десять
с  половиной.  Может  быть, у нее была проблема.  Может  быть,  он
почувствовал  кровь, как эта собака у входной двери.  Может  быть,
это сделало его неистовым.
      _Заткнись!_ мысленно закричала Джесси. Неожиданно  она  сама
почувствовала неистовство. _Заткнись, мы не говорим об этом!_
      Кстати, о запахах, что это еще за один? - спросила  Рут.  На
этот  раз  мысленный  голос  был резким  и  нетерпеливым...  голос
изыскателя, наткнувшегося наконец на рудную жилу, о которой  давно
подозревал,  но никак не мог найти. Этот минеральный запах,  вроде
соли или старых монет...
     Мы говорим не об этом, я сказала!
      Джесси  лежала  на  покрывале, ее мышцы под  холодной  кожей
напряглись, ее отчаянное положение и смерть мужа были  позабыты  _
по  крайней  мере,  на  время  - перед  лицом  новой  угрозы.  Она
чувствовала  Рут,  или ту свою часть, которая  говорила  как  Рут,
размышляющую  о  том, стоит ли продолжать разговор  на  эту  тему.
Когда  она  решила,  что  нет (по крайней мере,  не  напрямую),  и
Джесси, и Хорошая Женушка Барлингейм испустили вздох облегчения.
      Хорошо... поговорим вместо этого о Норе, сказала Рут.  Норе,
твоем  враче? Норе, твоем советнике? О той, к кому ты стала ходить
rncd`,  когда бросила рисовать, поскольку стала пугаться некоторых
своих  работ?  Тогда, когда, по случайности или  нет,  сексуальный
интерес  Джеральда  к  тебе  начал  угасать,  и  ты  стала  нюхать
воротники его рубашек в поисках запаха духов? Ты помнишь Нору, да?
      Нора  Каллигэн  была  сующей не в свое  дело  нос  сукой!  _
огрызнулась Хорошая Женушка.
      - Нет, - пробормотала Джесси. - У нее были добрые намерения,
я не сомневаюсь в этом ни на минуту, она просто всегда хотела идти
на один шаг впереди. Спрашивала на один вопрос больше_.
      Ты  говорила,  что она тебе нравилась. Разве  я  не  слышала
этого?
      -  Я хочу прекратить думать, - сказала Джесси. Ее голос  был
дрожащим и неуверенным. - Особенно я хочу перестать слышать голоса
и отвечать им. Это глупость.
     Тебе лучше послушать, мрачно произнесла Рут, потому что ты не
сможешь  убежать от этого так, как ты убежала от Норы... так,  как
ты убежала от меня, кстати.
      Я никогда не убегала от тебя, Рут!_ Возмущенно, отрицательно
и  не  слишком  убедительно. Конечно, она  поступила  именно  так.
Просто-напросто  упаковала  свои сумки  и  уехала  из  модной,  но
веселой спальни, которую она делила вместе с Рут. Она сделала  это
не  потому,  что  Рут  стала  задавать слишком  много  вопросов  _
вопросов  о  детстве Джесси, вопросов о Лак Скор Лейк, вопросов  о
том, что произошло там летом, когда у Джесси начались менструации.
Нет,  из-за  этого  так поступить мог только плохой  друг.  Джесси
уехала  не потому, что Рут начала задавать вопросы, а потому,  что
не перестала, когда Джесси ее об этом попросила. Таким образом,  с
точки  зрения Джесси, плохой подругой была именно Рут. Рут  видела
линии,  которые Джесси нарисовала в пыли... и все равно, намеренно
наступила на них. Как поступила годы спустя и Нора Каллигэн.
     Кроме того, мысль об уходе в нынешних обстоятельствах звучала
нелепо,  не  так  ли?  В конце концов, она  же  была  прикована  к
кровати.
      Не оскорбляй мой интеллект! - сказала Рут. Твое сознание  не
приковано  к кровати, и мы обе об этом знаем. Ты сможешь  убежать,
если  захочешь, но мой совет - мой настоятельный совет - не  делай
этого, потому что я - единственный твой шанс. Если ты будешь здесь
лежать  и  думать, что тебе просто снится сон, то так и удерешь  в
наручниках. Ты этого хочешь? Это твоя награда за то,  что  ты  всю
жизнь провела в наручниках, с тех самых...
      -  Я  не  хочу  думать об этом! - прокричала  Джесси  пустой
комнате.
       Некоторое   время  Рут  молчала,  но  прежде,  чем   Джесси
предприняла что-либо кроме надежды, что она ушла, Рут вернулась...
вернулась внутрь ее, терзая, словно щенок тряпку.
      Давай, Джесс... тебе, возможно, больше нравится думать,  что
ты  сошла  с  ума, чем выкапываться из этой старой могилы,  но  на
самом  деле  ты в полном порядке, ты сама это знаешь.  Я  это  ты,
Хорошая  Женушка тоже ты, мы все - ты. Я хорошо представляю  себе,
что  случилось в Лак Скор в тот день, когда все твои  родственники
уехали, и то, что мне по-настоящему интересно, не связано  с  теми
событиями. Действительно интересно мне вот что: что за часть  тебя
_  та,  о  которой я не знаю - захотела поехать сюда с  Джеральдом
вчера?   Я   опрашиваю  потому,  что  для  меня  это  кажется   не
лояльностью, а глупостью_.
      По  щекам  Джесси снова покатились слезы, но  она  не  знала
плачет  ли она из-за возможности - наконец-то высказанной напрямую
_  умереть  здесь  или потому, что за последние  четыре  года  она
впервые вспомнила о том другом летнем домике, в Лак Скор Лейк, и о
rnl, что случилось там в день солнечного затмения.
       Некогда   она  почти  разболтала  этот  секрет  в   женской
компании...   это  было  в  начале  семидесятых  и,   естественно,
инициатором  той  вечеринки была ее подружка  по  комнате.  Джесси
пришла  на  нее по своей воле, однако; она казалась ей  достаточно
безопасной, еще одним ярким карнавалом, которыми были полны дни ее
обучения  в  колледже.  Для  Джесси первые  два  года  обучения  в
колледже  -  особенно с таким наставникам, как Рут  Нери,  которая
таскала  ее  по разным скачкам, выставкам и играм - были  сплошным
праздником,  временем,  когда  бесстрашие  казалось   обычным,   а
достижения  неизбежными.  Это  были  дни,  когда  интерьер   любой
студенческой  комнаты не был полным без портрета Петера  Макса,  а
если  вы устали от _Битлз_ - чего никогда не случалось - то  могли
тащиться  от Хот Тьюн или _МС5_. Все это было слишком ярко,  чтобы
быть  реальности,  словно предметы в глазах  больного  лихорадкой,
когда  болезнь  еще не угрожает жизни. Короче, эти два  года  были
словно взрыв.
      Взрыв  закончился  после  первой  встречи  _группы  женского
самосознания_.  Там  Джесси открыла страшно  серый  мир,  который,
казалось,   одновременно  предсказывал  ее  взрослое   будущее   и
нашептывал  мрачные  заживо  погребенные  секреты  ее  детства.  В
гостиной коттеджа, примыкающего к Неувортской Межвероисповедальной
Часовне,   расположились,  некоторые  на  старой  софе,  некоторые
спрятавшись  в  тени,  отбрасываемой спинками  огромных  церковных
стульев,  а  большинство  просто  на  полу,  разместившись  грубым
подобием круга, человек двадцать женщин в возрасте от восемнадцати
до  примерно сорока лет. В начале собрания они взялись за  руки  и
некоторое   время   сидели  в  тишине.   Когда   минута   молчания
закончилась,   на   Джесси   обрушилась   лавина   рассказов    об
изнасилованиях,  кровосмешениях, физических  издевательств.  Даже,
если  она  доживет  до ста лет, то все равно  никогда  не  забудет
симпатичную  блондинку,  которая  стянула  с  себя  свитер,  чтобы
показать шрамы от сигаретных окурков на нижней части грудей.
     Вот тогда для Джесси Магот и закончился карнавал. Закончился?
Нет, это не совсем верно. Это все походило на то, что на мгновение
ей  позволили заглянуть за его кулисы; позволили увидеть  серые  и
пустые  осенние поля, которые и были правдой: ничего, кроме пустых
сигаретных   пачек,  использованных  презервативов  и   нескольких
разбитых, дешевых призов, ждущих, когда их либо сдует ветром, либо
заметет снегом. Джесси увидела молчаливый, глупый, стерильный  мир
за  тонким  слоем  заплатанной парусины,  являющейся  единственной
загородкой,  отделяющей его от яркости ярмарки, топота разносчиков
и  мерцающего очарования каруселей, и он испугал ее. Мысль о  том,
что  впереди  лежит только это, только это и больше  ничего,  была
ужасной,  а  мысль о том, что то же самое лежит и позади,  неумело
спрятанное  под  таким  же  заплатанным брезентом  ее  собственной
отредактированной памяти была просто обескураживающа.
     После демонстрации грудей, симпатичная блондинка снова надела
свитер  и  объяснила, что ничего не рассказала своим  родителям  о
том,  что сделали с ней друзья ее брата в один из уикэндов,  когда
ее  родители  уехали  в  Монреаль, потому что  в  этом  случае  ей
пришлось  бы  рассказать  о  том, что с  ней  проделывал  брат  на
протяжении последнего года, этому они ни за что не поверили бы.
      Голос  блондинки был так же спокоен, как и ее  лицо,  а  тон
идеально  рационален. Когда она закончила, то  наступила  гнетущая
пауза, во время которой Джесси почувствовала, как что-то рвется  у
нее изнутри и услышала сотни призрачных голосов, в которых звучала
смесь надежды и ужаса, а затем заговорила Рут.
     - Почему они бы тебе не поверили? - опросила она. - Боже мой,
nmh же жгли тебя горящими сигаретами! Ты же могла предъявить ожоги
в  качестве  доказательства! Почему они бы тебе не  поверили?  Они
тебя не любили?
     _Да_, подумала Джесси. _Да, они любили ее. Но..._
     - Да, - ответила блондинка. - Они любили меня. Они до сих пор
любят. Но они идолизировали моего брата Барри.
      Сидя  рядом  с  Рут,  прикрыв лицо  дрожащей  рукой,  Джесси
прошептала:
     - Кроме того, это бы убило ее.
     Повернувшись к ней, Рут начала:
     - Что...
      В  этот  момент  блондинка, все еще не плача,  неестественно
спокойно сказала:
     - Кроме того, если бы моя мама узнала о чем-либо подобном, то
это бы убило ее.
      В этот момент Джесси почувствовала, что если она не уберется
отсюда,  то  взорвется. Она вскочила со стула так  порывисто,  что
почти  опрокинула его, и выскочила из комнаты, не заботясь о  том,
что  все  присутствующие  смотрели  ей  вслед.  Ее  совершенно  не
интересовало, что они о ней думают. Значение имело то, что  солнце
исчезло  само  солнце, и если бы Джесси в свое время рассказала  о
происшедшем  с  ней, то ее рассказу не поверили бы  только  в  том
случае,   если  Бог  народился  в  хорошем  настроении.  Если   бы
настроение у него было плохое, то ей бы поверили... и если бы  это
не  убило  ее  маму,  то наверняка разворотило  бы  семью,  словно
динамитная шашка.
      Поэтому Джесси выскочила из комнаты и, пробежав через кухню,
оказалась  перед задней дверью, которая была заперта. Рут  гналась
за ней, призывая остановиться. Джесси остановилась, но из-за того,
что ее задержала эта проклятая запертая дверь. Она прижалась лицом
к  холодному  толстому стеклу, и на секунду ей захотелось  разбить
его головой так, чтобы стекло разрезало ей горло и разом покончило
с  мелькающими  перед глазами ужасными, серыми картинами  будущего
впереди   и  прошлого  позади,  но  в  конце  концов  она   просто
прислонилась  к  двери  спиной и сползла на пол,  обхватив  руками
обнаженные ноги, чуть-чуть прикрытые одетой на ней короткой юбкой,
уперлась лбом в колени и закрыла глаза. Рут опустилась рядом с ней
и  обняла  ее, баюкая, что-то напевая, ероша ей волосы, уговаривая
все забыть, выкинуть из головы, не принимать близко к сердцу.
      Теперь,  лежа  в  доме  на берегу озера  Кашвакамак,  Джесси
гадала,  что  случилось  с  жутко  спокойной  блондинкой,  которая
рассказала  им о своем брате Барри и его друзьях - молодых  людях,
которые считали женщину системой жизнеобеспечения для манды,  и  о
происшествии,  которое  являлось наказанием  ей  за  то,  что  она
считала нормальным трахаться со своим братом, а не с его друзьями.
Она  также  пыталась вспомнить, что она говорила  Рут,  когда  они
сидели   обнявшись   и   опершись  спинами   о   закрытую   дверь.
Единственное,  в  чем она была уверена, так это  в  том,  что  она
постоянно повторяла: _Он не поджигал меня, он не поджигал меня, он
никогда не делал мне больно_. Но это по всей видимости было далеко
не  все,  поскольку  вопросы,  которые  Рут  отказалась  перестать
задавать, имели определенную направленность, а именно касались Лак
Скор Лейк и дня солнечного затмения.
      В  конце  концов,  она  сбежала от  Рут,  предпочтя  бегство
рассказу... точно так же, как и от Норы. Она бежала со всех ног  _
Джесси Магот Барлингейм, также известная как Удивительный Имбирный
Пряник,  последнее  чудо сомнительных годов, пережившая  солнечное
затмение,  теперь  прикованная  к кровати  и  не  способная  снова
бежать.
      -  Помогите  мне,  -  оказала она пустой  комнате.  Вспомнив
блондинку  с  ужасно спокойным голосом и лицом  и  полоску  старых
круглых  шрамов  на  красивых  грудях,  Джесси  не  могла   теперь
отделаться  ни от нее, ни от мысли о том, что это было  совсем  не
спокойствие, а некое фундаментальное отъединение от ужасной  вещи,
которая с ней произошла. Каким-то образом лицо блондинки стало  ее
лицом,  и  когда  Джесси  заговорила, то сделала  это  трясущимся,
покорным голосом атеиста, произносящего предсмертную молитву.
     - Пожалуйста, помогите мне.
      Ей  ответил не Бог, а та часть ее, которая могла по-видимому
говорить   только  нарядившись  Рут  Нери.  Теперь  голос   звучал
спокойно...  но без особой надежды. Я попробую, но ты  должна  мне
помочь. Я знаю, что ты можешь переносить мучительные вещи,  но  ты
также  должна  уметь  переносить мучительные мысли.  Ты  готова  к
этому?
      -  Это  не  касается думания, - произнесла  Джесси  дрожащим
голосом  и  подумала: _Вот так звучит вслух голос Хорошей  Женушки
Барлингейм_. - Это... касается моего освобождения.
      И  ты можешь заставить ее молчать, оказала Рут. Она законная
твоя  часть,  Джесси  -  наша часть - и  на  самом  деле  неплохая
личность,  но она зашла слишком далеко, и в сложившейся обстановке
ее мироощущения не совсем подходят. Ты будешь это оспаривать?
      У  Джесси совершенно не было желания оспаривать что бы то ни
было.  Она слишком устала. Свет, падающий сквозь западное окно,  с
каждой минутой, по мере приближения захода солнца, становился  все
горячее  и  краснее. Порывы ветра гнали по веранде,  выходящей  на
озеро   сухие  листья.  Веранда  была  пуста,  вся  ее  меблировка
теснилась в гостиной. Сосны вздыхали; задняя дверь стучала; собака
немного  передохнула  и  снова принялась издавать  шумные  лижущие
рвущие и жующие звуки.
     - Я так хочу пить, - печально произнесла Джесси.
     Прекрасно... с этого мы и начнем.
      Она  начала поворачивать голову пока не почувствовала  тепло
солнечного света на левой стороне шеи, и пока волосы не  коснулись
ее  щеки,  а  затем  снова открыла глаза. Джесси  обнаружила,  что
смотрит прямо на бокал воды Джеральда, и ее горло тотчас же издало
сухой, повелительный крик.
      Начнем  данную  фазу операции с того, что забудем  о  собаке
сказала  Рут.  Пусть она занимается своими делами,  а  ты  займись
своими.
     - Я не знаю, смогу ли я ее забыть, - оказала Джесси.
      Думаю, сможешь, милашка... я уверена. Если ты смогла стереть
из  памяти  то,  что произошло в день солнечного  затмения,  то  я
думаю,   что   ты   сможешь  проделать  это  и  с   любым   другим
воспоминанием.
      На  секунду Джесси почти сделала это, она поняла, что  может
сделать  это,  если захочет. Секрет того дня никогда  не  пропадал
полностью  из  ее подсознания, как это происходило с  секретами  в
телевизионных мыльных операх и мелодрамах; в лучшем случае, он был
погребен в мелкой могиле. Это была своего рода выборочная амнезия,
но  исключительно  добровольная. Если она захочет  вспомнить,  что
произошло в день солнечного затмения, то очевидно ей это удастся.
      Словно  по  приглашению,  в голове Джесси  возникла  картина
удивительной  ясности: кусок стекла, зажатый  в  каминных  щипцах.
Рука в рукавице, двигающаяся по направлению к маленькому костру из
горящего дерна.
     Джесси напряглась и прогнала образ прочь.
      Давай-ка  все проясним, подумала она. Она предполагала,  что
это  будет голос Рут, но была не уверена в этом. Теперь она  ни  в
wel  не была уверена. _Я не хочу вспоминать. Понятно? События того
дня  не имеют никакого отношения к событиям сегодняшнего. Это небо
и  земля. Конечно, легко найти совпадения - два озера, два  летних
домика, два случая
     (хранить секреты довольно мучительно)
половых  извращений - но воспоминания того, что произошло  в  1963
году,  ничего мне не даст, кроме, может быть, страданий.  Поэтому,
давай оставим это все, хорошо? Давай забудем Дак Скор Лейк.
      -  Что ты сказала, Рут? - спросила Джесси тихим голосом и ее
взгляд  переместился  на бабочку, висящую на  стене  напротив.  На
секунду  возник  еще  один  образ  -  маленькая  девочка,   чья-то
маленькая, сладкая простофилька, пахнущая одеколоном после  бритья
и  смотрящая на небо сквозь осколок закопченного стекла -  который
затем милосердно исчез.
      Джесси  еще  некоторое  время  смотрела  на  бабочку,  чтобы
увериться,  что старые воспоминания оставили ее в покое,  а  затем
снова перевела взгляд на бокал воды. Невероятно, но в нем все  еще
плавало  несколько серебристых кусочков льда несмотря на  то,  что
комната еще долго должна хранить тепло дневного солнца.
       Взгляд  Джесси  скользнул  по  бокалу,  коснулся  холодящих
пупырышков конденсата на его стенках. Она не могла видеть  поднос,
на  котором он стоял - его заслоняла полка - но ей и не надо  было
его видеть для того, чтобы представить себе темное, расползающееся
кольцо  влаги вокруг бокала там, куда стекали капельки конденсата,
образуя лужицу на подносе.
     Язык Джесси, облизнувший верхнюю губу, такой влаги не выделял
      _Я хочу пить!_ закричал испуганный, требовательный детский _
а может быть, чьей-нибудь сладкой, маленькой Простофильки - голос.
Я хочу и хочу... НЕМЕДЛЕННО!
     Но она не могла достать до бокала. Это был типичный случай из
серии видит око, да зуб неймет.
     Рут: Не сдавайся так просто - если ты, милашка, смогла кинуть
в  собаку пепельницей, то, может быть, ты сможешь достать и бокал.
Может быть, сможешь.
      Джесси  снова  подняла руки настолько высоко,  насколько  ей
позволяли  ноющие  плечи, и все равно ей не хватало  пары  дюймов.
Джесси сглотнула, морщась от сухости в горле.
     - Видишь? - спросила она. - Теперь ты счастлива?
      Рут  не  ответила, но ответила Хорошая Женушка. Она говорила
мягко, почти извиняющеся. Она сказала, что ты сможешь достать его,
а  не взять. Может быть, это разные вещи. Хорошая Женушка смущенно
засмеялась,  и  Джесси  снова  подумала,  как  ужасно  удивительно
чувствовать часть себя, смеющуюся так, будто это совершенно другая
личность. _Если у меня добавится еще несколько голосов_,  подумала
она, _то можно будет организовать турнир по бриджу_.
     Она еще некоторое время смотрела на бокал, а затем откинулась
на  подушках  так, чтобы видеть нижнюю поверхность полки.  Она  не
была прикреплена к стене, а лежала на четырех стальных подпорках в
форме  перевернутых  латинских _L_. К  ним  полка  тоже  ничем  не
крепилась, Джесси была уверена в этом. Она вспомнила, как  однажды
Джеральд говорил по телефону и непроизвольно облокотился  об  нее.
При  этом  ее  край полки начал приподниматься, левитируя,  словно
доска качелей, и если бы Джеральд тотчас не убрал бы с нее локоть,
то она бы перевернулась, как катапульта в детской игре в колпачки.
      Мысль  о  телефоне  отвлекла ее на  секунду,  но  только  на
секунду.  Он  стоял  на низком столике напротив  восточного  окна,
того,  из  которого  открывался вид на дорогу и  _мерседес_,  и  в
настоящее время был также далек от Джесси, как другая планета.  Ее
взгляд  вернулся  к изучению нижней поверхности полки,  сначала  к
dnqje, а затем к подпоркам.
      Когда  Джеральд  облокотился на свой конец полки,  ее  конец
приподнялся.  Если она надавит на свой конец с достаточной  силой,
то бокал воды...
      -  Он должен заскользить по ней, - произнесла Джесси хриплым
размышляющим голосом. - Он должен заскользить в мою сторону.
      Конечно, он мог проскользнуть мимо нее и упасть на  пол,  он
мог   врезаться  во  что-то  лежащее  на  полке  и   невидимое   и
перевернуться, но попробовать стоило, не так ли?
      Конечно, я уверена_, подумала она. _Я планировала слетать  в
Нью-Йорк на моем _Леарджете_ - пообедать в _Четырех временах года_
потанцевать вечером в _Бедленде_ - но со смертью Джеральда это все
теперь  выглядит  несколько не к месту...  поскольку  с  недавнего
времени ни до одной хорошей книги мне не дотянуться - впрочем, как
и  ни  до одной плохой - я думаю, мне следует попробовать получить
утешительный приз.
     Хорошо; как она предполагает это сделать?
     - Очень осторожно, - сказала Джесси. - Вот как.
      Она еще раз использовала наручники, чтобы подтянуться, и еще
некоторое время изучала бокал. Основной помехой для нее  было  то,
что  она  не  видела  поверхности  полки.  Она  достаточно  хорошо
представляла, что могло находиться на ее краю, но была  совершенно
неуверенна  по поводу края Джеральда и ничейной полосы  посредине.
Конечно,  ничего удивительного в этом не было; кто за  исключением
обладающих  эйдетической  памятью мог  бы  с  точностью  запомнить
расположение  всех  предметов  на  полке  над  кроватью?  Кто  мог
предполагать, что такое когда-нибудь понадобится?
      Да,  теперь  это имеет большое значение. Я живу  в  мире,  в
котором изменились все перспективы.
      Да,  разумеется.  В  этом мире бродячая  собака  может  быть
страшнее  Фрэдди  Крюгера,  телефон  является  Сумеречной   Зоной,
пустынным  оазисом,  целью поисков тысячи Иностранных  Легионеров,
являлся бокал воды с плавающими в ней серебряными кусочками  льда.
В  этом  новом  мире  полка в спальне стала территорией  столь  же
жизненно  важной,  как  и Панамский Канал, а  старый  вестерн  или
детектив  в  мягкой обложке, лежащий в неподходящем  месте,  может
стать непреодолимым препятствием.
      _Ты  не  думаешь, что несколько преувеличиваешь?_  осторожно
спросила себя Джесси, зная, что это не так. Даже при самом удачном
стечении  обстоятельств эта операция продлится Бог  знает  сколько
времени, а если вдобавок на пути будет находиться завал, то о  ней
вообще  можно  позабыть. Эркюля Пуаро - или один из романов  серии
_Звездный  путь_, которые Джеральд прочитывал, а потом выбрасывал,
как  использованные салфетки - под таким углом на полке не  видно,
но  его будет более чем достаточно для того, чтобы остановить  или
перевернуть бокал. Нет, она не преувеличивала. Перспектива в  этом
мире  действительно изменилась и вполне достаточно для того, чтобы
Джесси  вспомнила  о том научно фантастическом фильме,  в  котором
главный  герой начал сжиматься и уменьшился до такой степени,  что
начал  жить  в  игрушечном  домике своей  дочери  и  спасаться  от
домашней  кошки.  Ей нужно было быстро выучить  здешние  законы...
выучить их и жить по ним.
     Не теряй смелости, Джесси, прошептал голос Рут.
       -  Не  беспокойся,  -  ответила  Джесси.  -  Я  попробую...
действительно  попробую. Но иногда бывает  полезно  знать,  с  чем
тебе,  возможно,  придется столкнуться. Я думаю,  что  иногда  это
помогает.
      Она  развернула правое запястье, насколько смогла,  а  затем
подняла  руку.  В  этой  позе она напоминала  египетский  иероглиф
femyhm{.  Она  снова  начала  шарить пальцами  по  полке,  пытаясь
нащупать  препятствие в том месте, где, как она надеялась,  должен
остановиться бокал.
      Она  наткнулась  на  лист бумаги и на секунду  остановилась,
пытаясь  сообразить, что это могло быть. Поначалу она решила,  что
это лист из блокнота, которым она обычно прикрывала беспорядок  на
телефонном столике, но для этого он был слишком мал. Тут ее взгляд
упал  на  журнал  - не то _Таймс_, не то _Ньюсуик_  -  лежащий  на
телефонном столике. Она вспомнила, как Джеральд бегло просматривал
один из них, пока снимал носки и расстегивал брюки. Лист бумаги на
полке  мог  быть  одной из этих раздражающих  подписных  карточек,
которыми  всегда нагружаются журналы новостей. Джеральд  часто  их
складывал, чтобы использовать потом в качестве закладок.  Конечно,
это  могло  быть и чем-нибудь иным, но Джесси решила, что  для  ее
плана  это  не  имеет  никакого  значения.  Этот  предмет  не  был
достаточно твердым, чтобы перевернуть или остановить бокал. Больше
поблизости  ничего  не  лежало,  во  всяком  случае,  в   пределах
досягаемости ее вытянутых, извивающихся пальцев.
      - Ладно, - сказала Джесси. Ее сердце забилось сильнее. Некая
садистская  пиратская телестудия попыталась  передать  в  ее  мозг
картину падающего с полки бокала, и она резко заблокировала ее.
      -  Аккуратно, аккуратно. Медленность и аккуратность выиграет
гонку. Я надеюсь.
      Оставив правую руку там, где она находилась, несмотря на то,
что  держать ее в таком положении было чертовски неудобно и  адски
больно,  Джесси  подняла  левую (_Моя бросившая  пепельницу  рука,
подумала  она с мрачным отблеском юмора) и ухватилась ею за  полку
чуть дальше последнего поддерживающего кронштейна.
      Поехали,  подумала она и начала давить на полку.  Ничего  не
произошло.
      Вероятно, я ухватилась слишком близко от кронштейна и мне не
хватает  рычага.  Вся проблема в этих чертовых  цепочках.  У  меня
недостаточно  пространства,  чтобы ухватить  полку  там,  где  мне
нужно.
      Возможно,  это  и так, но сие умозаключение  не  поможет  ей
проделать  задуманное,  если  ее левая  рука  останется  там,  где
находится в настоящий момент. Она может продвинуть пальцы еще чуть-
чуть  вперед  - если, конечно, сможет - и понадеяться,  что  этого
будет достаточно. Основы физики, простые, но убивающие наповал.  С
другой стороны, она может в любой момент упереться в полку снизу и
поднять  ее  вверх. При этом, правда, имелась маленькая  проблема:
это  могло  привести  к  тому,  что  бокал  заскользит  в  сторону
Джеральда,  а не в ее, и упадет на пол. Если подумать получше,  то
данная  ситуация  имеет также и забавную сторону;  она  напоминает
эпизод из _Лучших Американских Видеошуток_, снятый в аду.
      Внезапно ветер стих, и звуки, доносящиеся со стороны входной
двери, показались Джесси очень громкими.
     - Ты наслаждаешься им, кусок дерьма? - крикнула она. Ее горло
пронзила боль, но она не захотела - не смогла - остановиться. -  Я
надеюсь,  потому что первое, что я сделаю, освободившись  от  этих
чертовых наручников, это снесу тебе голову!
      _Серьезное  заявление_,  подумала Джесси.  _Очень  серьезное
заявление для женщины, которая даже не помнит, находится ли старый
пистолет Джеральда, доставшийся ему от отца, здесь или на  чердаке
дома в Портленде_.
      Как бы то ни было, из мира теней за дверью спальни некоторое
время  не  доносилось ни звука, как будто пес  обдумывал  зловещий
смысл угрозы.
     Затем лижущие и грызущие звуки возобновились.
      Правая  рука  Джесси  предупредительно зазвенела  цепочками,
готовая  дернуться  от  судороги, словно  предупреждая,  что  если
Джесси собралась что-то делать, то лучше заняться этим немедленно.
Джесси  наклонилась влево и вытянула руку настолько, насколько  ей
позволяли  наручники,  а  затем  снова  начала  давить  на  полку.
Поначалу  опять  ничего  не произошло. Она нажала  сильнее,  почти
зажмурив  глаза  и скривив от боли губы. Ее лицо  стало  при  этом
напоминать  лицо  ребенка, который ждет,  что  ему  дадут  горькое
лекарство. Когда она выжала из своих перетружденных мускулов почти
все,  на  что они были способны, Джесси почувствовала,  что  полка
едва заметно пошевелилась. Это движение было таким мимолетным, что
она   скорее   ощутила  его  интуитивно,   чем   на   самом   деле
почувствовала.
      Ты  выдаешь желаемое за действительное, Джесс. На самом деле
ничего не произошло.
     Нет. Никакой ошибки не было. Она была готова поклясться.
      Джесси  сняла  руки с полки и некоторое время просто  лежала
неподвижно,  медленно,  глубоко дыша и  расслабив  мышцы.  Она  не
хотела,   чтобы  они  подвели  ее  в  самый  критический   момент,
сократившись  от судороги; нет, благодарю покорно,  у  нее  и  так
достаточно  проблем. Когда она решила, что достаточно  готова,  то
обхватила  левой рукой одну из деревянных стоек кровати  и  начала
тереться  об нее ладонью до тех пор, пока пот на ней не  высох,  и
красное  дерево  не начало скрипеть. Затем она  протянула  руку  и
снова ухватилась за полку. Время пришло.
      Будь осторожна. Полка двигалась, в этом нет сомнения, и  она
снова  будет  двигаться, однако для того,  чтобы  заставить  бокал
перемещаться, мне придется приложить все мои силы... если, конечно
мне  вообще  удастся  его сдвинуть. А когда  человек  трудится  на
пределе своих сил, то часто теряет контроль над собой.
      Это все правда, но главным было не это. Главным было то, что
она не чувствовала краев полки. Совершенно не чувствовала.
      Джесси  вспомнила, как однажды качалась на качелях со  своей
сестрой Мэдди на площадке для игр Фалмаусской Средней Школы. В  то
лето  они  вернулись с озера слишком рано, и Джесси казалось,  что
она  провела весь август качаясь на качелях вместе с Мэдди - и как
хорошо  они  научились  балансировать  в  любой  ситуации.  Мэдди,
которая  весила  немного больше, всегда доставался  более  толстый
конец  доски.  Длинные, жаркие дни практики привели  к  тому,  что
каждая  изучила  края  своей части доски с  практически  идеальной
точностью;  полдюжины качелей, стоявших в ряд, казались  им  почти
живыми  существами.  Сейчас она не чувствовала  под  пальцами  той
нетерпеливой  живой  подвижности, и,  следовательно,  ей  придется
действовать на свой страх и риск и надеяться на удачу.
      И,  в  пику  Библии,  не  дай  забыть  левой  руке  то,  что
предполагает  предпринять правая. Твоя левая хоть и  бросательница
пепельниц, однако правая все же больше подходит для ловли бокалов,
Джесси.  Твой  шанс схватить его ограничивается всего  несколькими
дюймами полки. Если он выскользнет за пределы этой области, то  не
имеет  значения, упадет ли он или останется стоять - тебе до  него
не дотянуться.
     Джесси решила, что вряд ли забудет, что делает ее правая рука
_  так она болела. Другой вопрос, сможет ли она совершить то,  что
от  нее  требуется. Джесси увеличивала давление на  левую  сторону
полки  так  осторожно и постепенно, как только могла. В уголок  ее
глаза  попала  жалящая  капля пота,  и  она  сморгнула  ее.  Опять
хлопнула дверь, но это произошла в той же вселенной, где находился
и  телефон. В нормальной вселенной сейчас были только бокал, полка
и   Джесси.  Часть  ее  сознания  ожидала,  что  полка  неожиданно
oepebepmerq,  сбрасывая с себя все, что на ней  стояло,  и  Джесси
постаралась настроить себя к такому возможному разочарованию.
      Об этом будешь думать, когда это произойдет. А пока не теряй
концентрации. Думаю, что что-то должно случиться.
      И  что-то  случилось. Джесси опять почувствовала  мимолетное
движение  - возникло ощущение, что полка подняла якорь со  стороны
Джеральда.  На этот раз Джесси не ослабила давление,  а  наоборот,
усилила  его;  мускулы  в  верхней части ее  левой  руки  вздулись
трепещущими  дугами. Она издала серию кряхтящих  звуков.  Ощущение
того,  что  полка  начала  приподниматься,  усиливалось  с  каждой
секундой.
      Неожиданно  гладкая  поверхность  воды  в  бокале  Джеральда
качнулась,  и до Джесси ясно донесся звук стукнувшегося  о  стенку
бокала  последнего  кусочка льда. Сам бокал с  места,  однако,  не
стронулся, и в голове у Джесси пронеслась ужасная мысль: что, если
стекающая  по  стенкам  бокала вода просочилась  сквозь  картонный
поднос, на котором он стоял? Что, если из-за этого он приклеился к
полке?
     - Нет, этого не могло быть.
      Эту  фразу Джесси произнесла на одном дыхании, шепотом,  как
уставший учить молитву ребенок. Она еще сильнее надавила на  левый
конец  полки,  использовав все свои силы. В гонку  включились  все
лошади, конюшня опустела.
     - Пожалуйста, не дай этому случиться. Пожалуйста.
       Джеральдовский  край  полки  продолжал  подниматься  бешено
дергаясь.  Флакон с румянами _Макс Фактор_, соскочил с  Джессиного
края  полки  и  упал  на пол невдалеке от того места,  где  лежала
голова Джеральда до того, как собака стащила его с кровати.  Вдруг
Джесси  подумала еще об одном варианте завершения ее деятельности:
могло  случиться  так,  что если она еще  больше  увеличит  наклон
полки,  та просто-напросто съедет вниз вместе с бокалом и со  всем
содержимым  по  кронштейнам, как санки со снежной горы.  Думать  о
полке как о качелях было ее ошибкой, поскольку полка, в отличие от
качелей, не была прикреплена в середине.
      -  Соскальзывай,  ты,  ублюдок! - закричала  Джесси  высоким
голосом. Она забыла о Джеральде, она забыла, что умирает от жажды,
она  забыла  обо всем, кроме бокала, который теперь находился  под
таким  угрожающим углом, что вода почти выливалась через  край,  и
Джесси   не  могла  понять,  почему  он  до  сих  пор  просто   не
перевернулся. Так или иначе, он продолжал стоять там,  где  стоял,
словно приклеенный. - Скользи!!
     Внезапно он заскользил.
      Его  движения так контрастировали с черными мыслями  Джесси,
что  она не сразу поняла, что произошло. Позднее ей покажется, что
приключения  скользящего бокала вызвали  в  ее  сознании  чувство,
граничащее  с  восхищением, поскольку она приготовилась  к  самому
худшему. Именно успех поверг ее в состояние шока.
      Короткое,  гладкое путешествие бокала по полке в направлении
правой  руки Джесси было настолько поразительным, что она чуть  не
нажала  на полку еще сильнее, что несомненно привело бы  к  потере
равновесия  и падению полки на пол. Когда пальцы Джесси  коснулись
бокала, она испустила еще один крик. Это был бессловесный,  полный
восхищения  вопль женщины, выигравшей в лотерею. Полка закачалась,
начала  скользить, потом снова остановилась, как если бы  обладала
зачатками  сознания и размышляла, хочет ли она на самом  деле  так
поступить.
      У  тебя  ограничено время, милая, предупредила Рут.  Быстрее
хватай бокал, пока есть такая возможность.
      Джесси  попыталась, но подушечки ее пальцев только скользили
on скользкой, влажной поверхности бокала. Ухватиться, похоже, было
не  за  что, пальцы Джесси едва касались поверхности этого  трижды
проклятого бокала. На ее руку выплеснулась вода, и она поняла, что
даже если полка удержится, бокал все равно перевернется.
      Воображение, милашка... старая уверенность в том, что  такая
маленькая  Простофилька, как ты, никогда не может  что-то  сделать
правильно.
      Честно  говоря,  это было недалеко от истины  вообще,  но  в
данном  случае не подходило. Бокал действительно готов был упасть,
и  у  Джесси  не было ни малейшего представления о  том,  как  она
сможет  это предотвратить. Почему у нее такие короткие,  уродливые
пальцы?  Почему?! Если бы только она смогла обхватить бокал  чуть-
чуть крепче...
      Перед  глазами  Джесси возникла картина  из  старого  фильма
ужасов,   демонстрировавшегося  в  свое  время  по   коммерческому
телевидению: улыбающаяся женщина с прической пятидесятых  годов  и
голубыми резиновыми рукавицами на руках. _Такие гибкие, что в  них
можно поднять десятипенсовик!_ улыбаясь, кричала женщина. _Слишком
плохо,  что у тебя нет таких, маленькая Простофилька, или  Хорошая
Женушка, или как там тебя! Может быть, тогда ты смогла бы ухватить
этот  чертов  бокал до того, как полка совершит быстрый  спуск  на
лифте!
      Неожиданно  Джесси  сообразила,  что  улыбающаяся,  кричащая
женщина в голубых резиновых рукавицах была ее мать, и издала сухое
всхлипывание.
      Не  сдавайся, Джесси! - завопила Рут. Не теперь! Ты  близко!
Клянусь тебе!
     Джесси собрала воедино последние остатки сил и приложила их к
левому краю полки, лихорадочно молясь, что она не скатится - пока.
_О,  пожалуйста,  Боже, или кто ты там, не дай  ей  скатиться,  не
сейчас!_
     Доска начала съезжать... но съехала всего на чуть-чуть. Затем
она  снова остановилась, вероятно зацепившись временно за  что-то.
Бокал еще немного скользнул по направлению к руке Джесси, и теперь
_   вот   ненормальность!  -  ей  стало  казаться,  что  он   тоже
разговаривает, этот проклятый бокал. Его голос был похож на  голос
седых  таксистов больших городов, которые обозлены  на  весь  мир:
_Боже,  леди  чего еще вы от меня хотите? Отрастить  себе  руку  и
протянуть ее вам?_ На перенапряженную правую руку Джесси  вылилась
свежая  струйка  воды.  Теперь бокал свалится  точно;  теперь  это
неизбежно.  Мысленно  она  уже  почувствовала,  как  ледяная  вода
стекает по ее шее.
     - Нет!!!
       Она   еще  немного  вывернула  правое  плечо,  еще  немного
растопырила пальцы, позволила бокалу скользнуть немного  дальше  в
напряженный карман ее руки. Наручник глубоко врезался ей  в  руку,
посылая по всей руке до локтя волны боли, но Джесси не обращала на
них внимания. Мускулы ее правой руки дико звенели, передавая дрожь
полке.  Еще  один флакон с макияжем полетел на пол. Тихо  звякнули
последние  кусочки льда. Над полкой Джесси видела тень  бокала.  В
лучах   заходящего  солнца  она  выглядела  как  силосная   башня,
накренившаяся под порывами сильного ветра прерии.
     Еще... еще совсем немного...
     Больше некуда!
     Постарайся. У тебя должно получиться.
      Джесси  вытянула  правую руку так, что затрещали  связки,  и
почувствовала, что бокал еще на чуть-чуть переместился. Она  снова
начала  сжимать пальцы, моля, чтобы на этот раз все вышло,  потому
что на этот раз она была действительно на пределе - выжала из себя
bqe,   до  последней  капли.  Поначалу  у  нее  опять  ничего   не
получилось; Джесси по-прежнему чувствовала, как бокал пытается  от
нее  ускользнуть. Он начал казаться для нее живым  существом.  Его
целью  было флиртовать с ней и ускользать до тех пор, пока  Джесси
не сойдет с ума и не останется лежать здесь в бреду, прикованная.
      Не отпускай его Джесси не смей НЕ СМЕЙ ОТПУСКАТЬ ЭТОТ ЧЕРТОВ
БОКАЛ...
     И несмотря на то, что не осталось ничего, ни грамма давления,
ни четверти дюйма длины, Джесси каким-то образом смогла продвинуть
правое  запястье  еще  чуть-чуть вперед. На этот  раз,  когда  она
сомкнула пальцы на бокале, он остался неподвижным.
     Думаю, мне удалось схватить его. Я не уверена, но может быть.
Может быть_.
      Или, может быть, в конце концов она стала принимать желаемое
за  действительное. Джесси было на это наплевать. Так ли, эдак ли,
для  нее  это  перестало иметь значение, осталось  только  чувство
облегчения.  Она  была уверена только в том, что не  может  больше
держать полку. Джесси наклонила ее всего на три или четыре  дюйма,
максимум  на пять, но ей казалось, что она наклонила и  держит  за
угол весь дом. В этом она была уверена.
      _Все  в перспективе..._, подумала Джесси, _и голоса, которые
описывают тебе мир, я думаю. Они материальны. Голоса внутри  твоей
головы_.
      С  бессвязной молитвой о том, чтобы бокал остался в ее  руке
когда  полка  перестанет его поддерживать, Джесси отпустила  левую
руку.  Полка  стукнулась о кронштейны, встав немного  кривовато  и
сдвинувшись всего на дюйм или два влево. Бокал остался в ее руке и
теперь  она смогла видеть поднос. Он прилип ко дну бокала,  словно
летающая тарелка.
      Господи, пожалуйста, не дай мне уронить его теперь.  Не  дай
мне уро...
      Левую руку Джесси свела судорога, заставив ее дернуться.  Ее
лицо  скривилось,  губы  стали похожи  на  белые  шрамы,  а  глаза
превратились в узкие щелочки.
     Жди, это пройдет... это пройдет...
      Да,  конечно,  это  пройдет. На своем веку  Джесси  испытала
достаточное количество мышечных судорог, чтобы знать это, но,  тем
не  менее,  Боже,  как  это больно. Если бы  она  могла  коснуться
бицепса  левой руки пальцами правой, то создалось бы  впечатление,
что  под кожу набили множество маленьких гладких камешков, а затем
сшили  невидимой  ловкой  нитью. Это было  не  похоже  на  _лошадь
Чарли_; это скорее напоминало ригор мортис<<1>>.
      Нет,  всего лишь _лошадь Чарли_, Джесси. Как та, что была  у
тебя  несколько часов назад. Подожди, она пройдет. Жди, и  не  дай
Бог уронишь бокал.
      Она  подождала, и спустя бесконечность или две,  мускулы  ее
руки  начали расслабляться, а боль отступать. Джесси издала долгий
вздох облегчения, а затем приготовилась выпить свою награду.  Пей,
да,  сказала  Хорошая Женушка, но я считаю,  что  ты  должна  себе
немного  больше,  чем  просто бокал холодной  воды,  моя  дорогая.
Наслаждайся  своей  наградой...  но  наслаждайся  с  достоинством.
Никаких поросячьих залпов!
      _Хорошая Женушка, ты никогда не изменишься, подумала Джесси,
но, поднимая бокал, делала это с парадным спокойствием, словно  на
званном  приеме, не обращая внимания на щелочную  сухость  неба  и
резкую пульсацию жажды в горле. Ты можешь, когда захочешь подавить
Хорошую Женушку - порой она на это очень напрашивалась - но  вести
себя   с  некоторым  достоинством  в  сложившихся  обстоятельствах
(особенно в сложившихся обстоятельствах) не такая уж плохая  идея.
Nm`  с  огромным  трудом  добыла эту воду;  почему  бы  теперь  не
вознаградить   себя,  наслаждаясь  ею?  Первый  холодный   глоток,
скользнувший по ее губам и растекшийся по горячему ковру ее языка,
имел  вкус  победы...  после  всех неудач,  через  которые  Джесси
прошла, этот вкус, конечно же, следовало посмаковать.
      Джесси  поднесла  бокал  к губам, сосредоточась  на  влажной
сладостности   перед  глазами.  Ее  вкусовые   сосочки   свело   в
предвкушении, пальцы ног скрючились, и Джесси ощутила дикое биение
пульса под подбородком. Она ощутила, что ее соски отвердели, как с
ними   иногда  бывало,  когда  она  заводилась.  _Секреты  женской
сексуальности,  о которых ты никогда и не догадывался,  Джеральд_,
подумала  Джесси. Прикуй меня наручниками к кровати  и  ничего  не
произойдет.   Но  покажи  мне  бокал  воды,  и  я   превращусь   в
возбужденную нимфу_.
      Эта  мысль  заставила ее улыбнуться,  и  когда  бокал  резко
остановился  примерно в футе от ее лица, плеснув  водой  на  бедра
Джесси, мгновенно покрывшиеся гусиной кожей, улыбка еще не исчезла
с  ее  губ.  В  последующие несколько секунд  она  не  чувствовала
ничего, кроме глупого изумления и
     (?а?)
непонимания. Что случилось, что не так? Что могло быть не так?
      Ты  знаешь, что, ответил один из НЛО-голосов. Он говорил  со
спокойной  уверенностью, которую Джесси нашла ужасной.  Да,  может
быть,  в глубине подсознания она это знает, но она не хочет, чтобы
это  знание  попало  в  светлое пространство ее  сознания.  Иногда
правда бывает слишком горькой, чтобы ее знать. Слишком горькой.
      К  сожалению,  иногда правда бывает к тому же самоочевидной.
Распухшие  глаза  Джесси, смотрящие на бокал,  начали  наполняться
ужасным  пониманием.  Она не может напиться  по  причине  цепочки.
Цепочка  наручников,  черт  бы ее побрал,  слишком  коротка.  Этот
совершенно очевидный факт Джесси полностью упустила из виду.
      Неожиданно  она вспомнила ночь, когда Джорджа  Буша  выбрали
президентом.  Ее  и Джеральда пригласили на роскошный  праздник  в
ресторан  на  крыше отеля _Сонеста_. Почетным гостем  был  сенатор
Уильям   Коэн,   и   ожидалось,  что   сам   глава   президентской
избирательной  компании  Лонсама  Джордж  незадолго  до   полуночи
проведет  _телевизионно-телефонную пресс-конференцию  для  гостей.
Для  такого  случая  Джеральд  нанял  _лимузин_  дымчатого  цвета,
который подали к их крыльцу в семь вечера, минута в минуту, однако
всего лишь за десять минут до назначенного времени Джесси все  еще
сидела на кровати в своем лучшем черном платье, копаясь в шкатулке
с драгоценностями и, чертыхаясь, искала предназначенные специально
для  таких случаев золотые серьги. Джеральд нетерпеливо заглядывал
в  дверь с выражением лица, говорящим _Почему вы, девушки,  всегда
такие глупые?_, а потом сказал, что он не уверен, но по его мнению
то,  что она ищет, находится у нее в ушах. Так оно и было.  Джесси
почувствовала  себя маленькой и глупой, идеальным оправданием  его
покровительственного  выражения  лица.  Вместе  с  тем  ей   также
захотелось накинуться на него и выбить его прекрасные зубы  своими
эротическими, но чудовищно неудобными туфлями на высоком  каблуке.
То,  что она чувствовала тогда, было только жалким подобием  того,
что  она  чувствовала  сейчас, однако, и если  кто-то  заслуживает
того, чтобы ему выбили зубы, так это она сама.
      Джесси вытянула шею вперед, насколько смогла, и сложила губы
трубочкой,   словно   героиня   какого-то   старого   черно-белого
романтического фильма. Бокал был так близко от ее  глаз,  что  она
смогла   разглядеть  маленькие  пузырьки  воздуха  на  поверхности
последнего  маленького кусочка льда, достаточно близко  для  того,
чтобы  она смогла почувствовать минеральный запах, но очень далеко
dk  того,  чтобы  выпить. Когда она достигла такой  точки,  дальше
которой,  не  могла  вытянуться, ее губы не  доставали  до  бокала
добрых четыре дюйма.
      -  Я  не  верю  в это, - услышала она себя, говорящую  новым
хриплым _Скотч-и-Мальборо_ голосом. - Я просто не верю в это.
     Внутри нее внезапно пробудился гнев и закричал на нее голосом
Рут  Нери, требуя бросить бокал, если она не может выпить из него,
резко  заявил  голос Рут, нужно его наказать; если  она  не  может
удовлетворить жажду тем, что в нем находится, то по  крайней  мере
удовлетворит сознание звоном тысяч осколков разбивающегося о стену
бокала.
      Джесси  еще  крепче  вцепилась в бокал, и  цепочка  провисла
дугой,  когда  она стала отводить руку для броска.  Нечестно!  Это
просто нечестно!
      Голос,  который  остановил ее, был  тихим,  пробным  голосом
Хорошей Женушки Барлингейм.
      Может  быть,  есть выход, Джесси. Не сдавайся пока...  может
быть, есть выход.
      Рут ничего на это не сказала, но не было никакого сомнения в
том,  что она издала недоверчивое хмыканье; оно было также тяжело,
как  железо, и такое же горькое, как струя лимонного сока. Рут все
еще  ждала, что Джесси бросит бокал. Нора Келлигэн сказала бы, что
Рут находится во власти концепции отмщения.
      Не  обращай  на нее внимания, - сказала Хорошая Женушка.  Ее
голос  потерял свою необыкновенную неуверенность. Теперь он звучал
почти возбужденно. Поставь его обратно на полку, Джесси.
     И что потом? спросила Рут. Что потом, о Большой Белый Гуру, о
Святая Покровительница Церкви Покупок-по-Почте?
     Хорошая Женушка ответила ей, и голос Рут замолчал, а Джесси и
другие  голоса  тоже  умолкли,  прислушиваясь  к  тому,  что   она
говорила.


Глава десятая

       Джесси   осторожно  поставила  бокал  обратно   на   полку,
удостоверившись, что он не перевернется. Ее язык  стал  напоминать
кусок  картона,  а горло казалось заражено жаждой. Она  вспомнила,
что  чувствовала  себя  точно также на свою десятую  осень,  когда
комбинация  из  воспаления  легких и бронхита  на  полтора  месяца
отлучила  ее  от школы. Длинными ночами в течение этой  осады  она
просыпалась  от путанных, шумных кошмаров, которых  она  не  могла
вспомнить
     (могла, Джесси; тебе снилось закопченное стекло; тебе снилось
солнечное   затмение;  тебе  снился  запах,   похожий   на   запах
минеральной воды; тебе снились его руки)
     и, промокшая от пота, не находила в себе сил, чтобы протянуть
руку  к стоящей на ночном столике чашке с водой. Она помнила,  как
лежала,   влажная  и  липкая,  пахнущая  лихорадкой,   снаружи   и
иссушенная и полная фантомов внутри; лежала и думала о том, что ее
настоящая  болезнь не бронхит, а жажда. Теперь, много лет  спустя,
она ощутила то же самое.
     Ее сознание продолжало возвращаться к ужасному моменту, когда
она  не  смогла преодолеть последние пяди расстояния от бокала  до
рта.   Она   продолжала   видеть  тоненькие   струйки   пузырьков,
поднимающиеся от тающего льда, чувствовать запах водоносного слоя.
Эти образы кололи ее словно зуд между лопаток в том месте, которое
нельзя достать рукой.
      Тем  не  менее, она стала ждать. Та ее часть,  которая  была
Unpnxei  Женушкой Барлингейм, сказала, что ей необходимо некоторое
время, несмотря на возвращающиеся образы и пульсирующую жажду.  Ей
необходимо   подождать,  пока  сердце  начнет  стучать  медленнее,
мускулы перестанут дрожать, а эмоции немного остынут.
       Снаружи   исчезли  последние  краски;  мир   погрузился   в
торжественную  серую  меланхолию. На озере, в вечернем  полумраке,
гагара испустила свой пронзительный крик.
      -  Заткни  свою  пасть, мистер Гагара, -  сказала  Джесси  и
хихикнула. Смешок прозвучал как скрип ржавых петель.
     Хорошо, дорогая, сказала Хорошая Женушка. Я думаю, что пришло
время  попытаться. Пока не совсем стемнело. Только  сначала  вытри
насухо руки.
      Джесси опять схватилась за стойки кровати и принялась тереть
ладони, пока они не заскрипели. Она подняла правую руку и покачала
ею  перед  глазами.  _Они  засмеются, если  я  сяду  за  пианино_,
подумала  Джесси,  а  потом, осторожно,  подняла  руку  до  уровня
стоящего  на  краю полки бокала и снова начала шарить пальцами  по
дереву.  Наручник звякнул о стакан, и Джесси застыла, ожидая,  что
он   перевернется.  Убедившись,  что  ничего  не  произошло,   она
возобновила свои осторожные поиски.
      Она  уже  почти  совсем  решила, что  то,  что  она  искала,
скатилось дальше по полке - или даже упало на пол - когда  наконец
коснулась пригласительной карточки. Джесси зажала ее между  первым
и вторым пальцами правой руки и осторожно сняла с полки. Затем она
добавила к двум пальцам большой и теперь уже крепко сжала карточку
в руке.
      Она  была  ярко-красной, с танцующими  поверху  подвыпившими
хлопушками.  Между  словами  падали конфетти  и  ленты.  _Ньюсуик_
празднует  БОЛЬШИЕ, БОЛЬШИЕ СБЕРЕЖЕНИЯ, провозглашала карточка,  и
приглашает  ее  присоединиться к приему. Корреспонденты  _Ньюсуик_
будут  держать  ее в гуще мировых событии, предлагать  интервью  с
мировыми  лидерами  и глубокий анализ политической,  культурной  и
спортивной  жизни.  Хоть и не напрямую, карточка  утверждала,  что
_Ньюсуик_  может  помочь  Джесси понять  всю  Вселенную.  А  самое
главное,   эти   милые  лунатики  из  отдела  подписки   _Ньюсуик_
предлагали  такую удивительную сделку, что можно обоссаться  и  не
жить:  если  она  для подписки использует ЭТУ САМУЮ  КАРТОЧКУ  для
трехгодичной подписки на _Ньюсуик_, то она получит каждый номер ЗА
ЦЕНУ,  БОЛЕЕ ЧЕМ В ДВА РАЗА МЕНЬШУЮ, ЧЕМ В ГАЗЕТНОМ КИОСКЕ!  Разве
деньги - проблема? Абсолютно нет. Они окупятся позже.
      _Интересно,  есть  ли  у них Главная Постельная  Служба  для
прикованных  леди_,  подумала Джесси. _Может  быть,  Джордж  Вилл,
Джейн  Брайант  Куинн  или  еще  кто-нибудь  из  старых  помпезных
дурачков  стал  бы переворачивать ей страницы. Ведь в  наручниках,
знаете ли, это делать ужасно неудобно_.
      Тем  не менее, за сарказмом она чувствовала странное нервное
любопытство,  и  никак не могла перестать рассматривать  пурпурную
карточку  с  пробелами  для ее инициалов  и  адреса  и  маленькими
квадратиками,  помеченными  _ДайКИ_, _ЭмСи_,  _Виза_  и  АМЕКС.  Я
ненавидела   эти  карточки  всю  свою  жизнь  -  особенно,   когда
наклонялась  и  подбирала  их  -  даже  не  догадываясь,  что  мой
рассудок, а, может быть, даже моя жизнь однажды будут зависеть  от
такой.
      Ее  жизнь?  Неужели это возможно? Неужели она  действительно
принимает  в  расчет столь ужасную идею? Джесси  неохотно  с  этим
согласилась.  Она может находиться здесь довольно долго,  пока  ее
кто-нибудь  не  найдет,  и, да, она полагает,  что  разница  между
жизнью  и  смертью  может  сравняться с глотком  воды.  Эта  мысль
выглядела сюрреалистичной, но уже не выглядела глупой.
      Точно  так же, как раньше, дорогая - терпение и осторожность
выигрывают гонку.
      Да...  но кто мог поверить в то, что финишная черта окажется
так далеко за городом?
      Она стала двигаться осторожно и медленно, и обнаружила,  что
манипулировать  с карточкой при помощи одной руки не  так  трудно,
как  она  боялась.  Частично это было из-за  того,  что  она  была
размером  шесть  на четыре дюйма - почти как две положенные  рядом
игральные  карты  -  но  главным образом  потому,  что  Джесси  не
пыталась вытворять с ней никаких штучек.
      Она  зажала  карточку между первым и вторым пальцами  и  при
помощи большого согнула ее пополам. Сгиб не получился гладким,  но
Джесси  решила, что сойдет и так. Кроме того, все равно  никто  не
заглянет  и  не  оценит  ее работу; ночные четверговые  молитвы  в
Первой Методистской Церкви Фалмаута остались далеко в прошлом.
      Джесси  снова зажала карточку между двумя пальцами и сложила
еще  раз.  Ей  понадобилось три минуты  и  семь  перегибов,  чтобы
окончить задуманное. То, что у нее получилось, напоминало неуклюже
сложенный бумажный самолетик.
       Или,  если  немного  напрячь  воображение,  соломинку   для
коктейля.
      Джесси  взяла ее в рот, пытаясь зафиксировать кривые  изгибы
своими  зубами.  Когда она с этим покончила,  то  снова  принялась
нащупывать бокал.
     Осторожнее, Джесси. Не расплескай его от нетерпения!
     Спасибо за совет. И за идею тоже. Она великая... нет, правда.
Но  теперь, однако, я прошу тебя заткнуться на то время, пока я не
сделаю свой ход. Хорошо?_
      Когда  кончики пальцев Джесси коснулись поверхности  бокала,
она   обхватила  его  с  аккуратностью  и  осторожностью   молодой
любовницы, первый раз засовывающей руку в ширинку своего друга.
      Ухватить бокал в его новой позиции было относительно простым
делом.  Джесси  крепко схватила его и подняла вверх  насколько  ей
позволяла  цепочка.  Последние льдинки  растаяли;  в  этот  момент
Джесси  совершенно  не  вспоминала о  собаке.  Фактически  она  не
помнила о ней с самого начала ее операции с бокалом.
     Хорошо, если бы ничего этого не было; а, тутси-вутси?
      Эй,  Рут... я пытаюсь удержать не только бокал, но  и  себя,
если  ты  этого не заметила. Если какая-нибудь игра в уме  поможет
мне  сделать  это, я не возражаю. Сейчас же просто  заткнись.  Дай
мозгу отдохнуть, а мне заняться своей работой_.
      Рут,  по-видимому,  совсем  не  собиралась  внимать  просьбе
Джесси.
      Заткнись? удивилась она. Мама родная, я возвращаюсь в добрые
старые времена. Это получше, чем ранние песни _Бич Бойз_ по радио.
Ты  всегда  умела  затыкать, Джесси - вспомни ту  ночь,  когда  мы
вернулись  с  твоего первого и последнего заседания  по  повышению
самосознания в Нюворте?
     Я не хочу вспоминать, Рут_.
      Я  уверена, что не хочешь. Поэтому я вспомню за  нас  обеих,
тебя  это  устраивает?  Ты упорно твердила,  что  тебя  расстроила
девушка со шрамами на грудях, только она и больше ничто и никто, а
когда я попыталась напомнить тебе о том, что ты говорила в кухне _
о  том,  как во время солнечного затмения 1963 года ты осталась  в
доме в Дак Скор Лейк вдвоем с отцом и как он что-то с тобой сделал
_  ты  велела  мне  заткнуться. Когда я тебя  не  послушалась,  ты
попыталась  меня  ударить.  Когда я все  равно  не  замолчала,  ты
схватила  плащ, убежала и провела ночь бог знает где,  возможно  в
спальном  мешке  Сьюзи Тиммел на берегу реки. В конце  недели,  ты
m`xk`  каких-то девушек с квартирой в центре города  и  переехала.
Надо  отдать  тебе должное, когда ты что-то решишь, ты  действуешь
быстро. И, как я уже сказала, ты здорово умеешь всех затыкать.
     За..._
     Вот! Что я тебе говорила?
     Оставь меня в покое! _
      С  этим  я тоже близко знакома. Ты знаешь, что приносит  мне
самую большую боль? Дело не в доверии - я знаю, что в этом не было
ничего  личного;  эту историю ты не доверяла  никому,  даже  самой
себе. Больно знать, что ты почти выплеснула все тогда, в кухне. Мы
сидели, прислонившись спинами к двери и обнявшись, когда ты начала
говорить.  Ты  сказала: _Я не могла рассказать, это бы  убило  мою
маму, а если бы и не убило, то она все равно бросила бы его,  а  я
его  очень любила. Мы все любили его, и всем нам он был нужен. Все
бы  обвинили меня, а он на самом деле так ничего и не  сделал_.  Я
спросила  тебя:  кто ничего не сделал, и ты ответила  так  быстро,
словно  все эти девять лет только и ждала, чтобы кто-нибудь  задал
тебе  этот  вопрос. _Мой отец_, ответила ты. _Мы были в  Дак  Скор
Лейк  во  время  затмения_. Ты бы рассказала мне и остальное  -  я
уверена  в  этом - если бы эта бестолковая сучка  не  вошла  и  не
спросила:  _Она  в порядке?_ Как если бы ты действительно  была  в
порядке.   Боже,  иногда  я  не  могу  поверить  в  то,  насколько
бестолковы  могут быть люди. Они хотели бы возвести в ранг  закона
то,  что  ты должна иметь лицензию или хотя бы разрешение  на  то,
чтобы что-нибудь рассказать. Пока ты не пройдешь Разговорный Тест,
ты  должна быть нема, как рыба. Это решило бы многие проблемы.  Но
жизнь  устроена  не  так, и в результате ты  захлопнулась,  словно
раковина,  и  ничто  не заставило тебя раскрыться  снова,  хотя  я
прилагала к этому Бог знает какие усилия.
      Ты  должна  была просто оставить меня в покое!_  огрызнулась
Джесси.  Бокал  воды в ее руке начал дрожать, а  импровизированная
соломинка   затрепетала  во  рту.  _Ты  должна   была   прекратить
вмешиваться! Это не твое дело!
      Иногда  друзья считают иначе, Джесси, произнес голос  внутри
нее,  и  он  звучал так сердечно, что Джесси замолчала. Я  провела
исследования.  Я поняла, о чем ты говорила и провела исследования.
Я  ничего  не  помнила  о солнечном затмении начала  шестидесятых,
однако  в  то  время я была во Флориде и в основном интересовалась
подводным  плаванием, чем астрономическими феноменами. Я  захотела
убедиться,  что  все,  что  ты  сказала,  не  является  какой-либо
сумасшедшей  фантазией или чем-либо подобным, навеянным  рассказом
той  девушки с ужасными ожогами на сиськах. Это не была  фантазия.
Солнечное  затмение действительно имело место в штате Мэн,  и  ваш
летний  домик  находился  как  раз  в  зоне  его  видимости.  Июль
шестьдесят   третьего.  Только  девочка  и  ее  отец,  наблюдающие
затмение. Ты не рассказала мне, что старый добрый папочка сделал с
тобой,  но  мне известны две вещи: что он был твоим отцом,  а  это
плохо,  и что ты, в свои неполные одиннадцать находилась на пороге
половой зрелости... что еще хуже.
      Рут,  пожалуйста,  перестань. Ты не  могла  выбрать  худшего
времени, чтобы начать разговор об этом старом...
      Но  Рут  и не думала прекращать. Рут, которая была  когда-то
соседкой  Джесси  по комнате и хотела узнать об этом  происшествии
все  до последнего слова, и которая, будучи теперь соседкой Джесси
по мозгу, по-видимому ни чуточку не изменилась.
      Еще  я  знаю, что ты жила за территорией колледжа  вместе  с
тремя  куколками  из  женского клуба - принцессами  в  свитерах  и
матросках,  у каждой из которых наверняка имелся набор трусиков  с
вышитыми  на них днями недели. Я думаю, что твое решение  войти  в
Nkhlohiqjs~  Сборную по Стиранию Пыли и Натирке Полов было  вполне
осознанным.  Ты  посчитала  случайностью  ту  ночь,  ты  посчитала
случайностью слезы, боль и гнев, и ты посчитала случайностью меня.
О,  мы  с тобой время от времени видели друг друга, но наша дружба
подошла  к  концу, не так ли? Когда тебе пришлось  выбирать  между
мной и тем, что произошло в июле 1963, ты выбрала затмение.
     Бокал воды начал дрожать еще сильнее.
      Почему  сейчас,  Рут?_ спросила Джесси,  не  осознавая,  что
говорит  пустой  темной комнате. _Почему сейчас, вот  что  я  хочу
знать  -  предположим, что это переселение душ, и ты стала  частью
меня,  почему сейчас? Почему именно в тот момент, когда мне меньше
всего следует быть расстроенной и обезумевшей?_
      Наиболее  ясный ответ на этот вопрос был в  то  же  время  и
наиболее  неаппетитным:  потому что  внутри  нее  находится  враг,
старая  вредная  сучка, которая любит ее  именно  в  том  виде,  в
котором  она  находится: прикованной, умирающей от боли  и  жажды,
испуганную и страдающую.
      Полное  солнечное затмение в тот день, Джесси,  продолжалось
чуть   больше  минуты...  кроме  твоего  сознания.   В   нем   оно
продолжается до сих пор, не так ли?
     Джесси закрыла глаза и сконцентрировала все свои мысли и волю
на  том,  чтобы  унять дрожь в руке, держащей  бокал.  Теперь  она
мысленно  говорила  с  голосом Рут так,  словно  она  была  другим
человеком, а не частью ее сознания, внезапно решившей, что  пришло
время  немного  поработать  над собой, как  любила  говорить  Нора
Каллигэн.
      Оставь  меня  в  покое,  Рут. Если  ты  захочешь  продолжить
разговор  на  эту тему после того, как я напьюсь,  пожалуйста.  Но
сейчас не будешь ли ты так добра... _
     - ...заткнуться, - добавила Джесси тихим шепотом.
      Да, сразу же ответила Рут. Я знаю, что внутри тебя находится
что-то или кто-то, пытающийся ставить палки в колеса, и знаю,  что
она  иногда использует мой голос - нет сомнения, что он выдающийся
чревовещатель - но это не я. Я любила тебя раньше,  и  люблю  тебя
сейчас.  Поэтому я и стараюсь говорить с тобой как можно больше...
потому что люблю тебя.
       Джесси   улыбнулась,  или,  во  всяком  случае,  попыталась
улыбнуться, зажав в зубах импровизированную соломинку.
     Теперь действуй, Джесси, и действуй решительно.
      Джесси подождала немного, но ничего больше не услышала.  Рут
исчезла, по крайней мере, на время. Джесси снова открыла глаза,  а
затем  медленно  наклонила вперед голову с  высунувшейся  изо  рта
скатанной карточкой, напоминавшей теперь мундштук Франклина Делано
Рузвельта.
      Пожалуйста,  Боже,  умоляю тебя...  сделай  так,  чтобы  это
сработало.
     Импровизированная соломинка скользнула в воду. Джесси закрыла
глаза  и  сделала  сосущее движение. В первую  секунду  ничего  не
произошло, и внутри Джесси стала нарастать волна отчаяния, но  тут
ее  рот  наполнился  водой,  холодной  и  сладкой,  приведя  ее  в
состояние, близкое к экстазу. Она бы разревелась от благодарности,
если  бы  ее  губы не сжимали так энергично свернутую карточку;  в
этом состоянии она могла лишь издавать носом неясные всхлипывания.
      Проглотив  глоток,  Джесси  почувствовала,  как  вода  слоем
покрывает  ей  горло,  словно жидкий  атлас,  и  принялась  сосать
дальше.  Она  делала  это  так пылко и бездумно,  словно  голодный
ягненок,  присосавшийся к вымени своей матери. Ее  соломинка  была
далека от идеальной, она не обеспечивала постоянного потока  воды,
а  передавала ее, перемежая с воздухом, а большая часть того,  что
Dfeqqh  удавалось  всосать в соломинку, выливалась  обратно  через
швы.   Каким-то  уровнем  подсознания  Джесси  слышала,  как  вода
дождевым  потоком капает на покрывало, но ее благодарное  сознание
все  еще  горячо верило в то, что ее соломинка является величайшим
изобретением, придуманным женским умом, и в то, что  этот  момент,
момент  питья  воды из бокала мертвого мужа, является  апогеем  ее
жизни.
     Не пей все, Джесс... оставь на потом.
      Джесси не разобрала, кто из ее товарищей-фантомов говорил  в
этот раз, да это и не имело значения. Это был прекрасный совет, но
в    данный    момент   это   было   все   равно,   что   говорить
восемнадцатилетнему юноше, полубезумному от шести месяцев сплошных
ласк,  что  неважно, что девушка в конце концов захотела;  если  у
него  нет  резинки,  он должен подождать. Джесси  обнаружила,  что
иногда  невозможно  внять мысленному совету, независимо  от  того,
насколько  он  хорош.  Она  также обнаружила,  что  удовлетворение
простейших   физиологических  нужд  может  приносить   неслыханное
облегчение.
     Джесси продолжала сосать через свернутую в трубочку карточку,
наклоняя  бокал  так, чтобы мокрый, бесформенный конец  пурпурного
предмета  находился под водой, частью сознания  понимая,  карточка
начинает  расползаться, и что она будет ненормальной, если  тотчас
не  вытащит  ее  и  не  даст ей обсохнуть, но,  тем  не  менее  не
останавливалась.
      Ее  остановило только осознание того, что вот уже  несколько
секунд  она  всасывает  только  воздух.  В  бокале  Джеральда  еще
оставалась вода, но импровизированная соломинка Джесси  больше  до
нее  не  доставала. На покрывале под свернутой в трубочку карточки
темнело влажное пятно.
      Я  могу  допить то, что осталось, могу. Если я выверну  свою
руку  так,  как  выворачивала ее, когда доставала  этот  проклятый
бокал, я думаю, что смогу вытянуть шею еще немного дальше и допить
последние глотки. Думаешь, что смогу? Я знаю, что смогу.
      Она  знала это, и позднее она проверит эту идею,  сейчас  же
белые воротнички с верхнего этажа - те, кто имел лучший кругозор _
опять  вырвали  управление из рук рабочих и  управляющих,  которые
работали  с оборудованием; мятеж был подавлен. Ее жажда  была  еще
далекой   от   того,  чтобы  прекратиться,  но   горло   перестала
пульсировать,  и Джесси почувствовала себя лучше,  как  умственно,
так и физически. Острее в мыслях и радужнее в перспективах.
      Она обнаружила, что рада тому, что в бокале осталось хотя бы
немного  воды.  Два  глотка воды через разваливающуюся  соломинку,
вероятно, не сыграют важной роли в решение проблемы: оставаться ли
ей  прикованной или пытаться найти выход из этой беды - то есть  в
выборе  между жизнью и смертью - но они могут отвлечь ее внимание,
когда  она  опять  попытается  вернуться  к  каким-нибудь  мрачным
мыслям. В конце концов, близится ночь, ее муж лежит рядом мертвый,
и, похоже, ей придется заночевать на открытом воздухе.
      Не  слишком приятная картина, особенно, если вместе  с  вами
находится голодная бродячая собака, однако Джесси чувствовала, что
с  каждой  минутой все больше и больше хочет спать. Она попыталась
придумать  причину, по которой ей следует бороться  с  наступающей
дремотой, но ничего хорошего в голову ей не приходило. Даже  мысль
о  том,  что  она проснется с руками, омертвевшими по  локоть,  не
производила  на  нее  впечатление. Она просто покрутит  ими,  пока
кровь  снова  не  станет  циркулировать нормально.  Это  не  будет
приятным, конечно, но она не сомневалась в том, что ей удастся это
сделать.
      Кроме  того, пока ты будешь спать, тебе может прийти  какая-
mhasd|  идея, добавила Хорошая Женушка Барлингейм. _В  книгах  так
все время бывает_.
      -  Может  быть,  тебе придет, - сказала Джесси.  -  В  конце
концов, ты же у нас самая лучшая.
      Она позволила себе лечь, подтолкнув подушку вверх под голову
настолько  далеко,  насколько смогла. Ее  плечи  горели,  ее  руки
(особенно  левая) пульсировали, а мускулы живота все еще трепетали
от  усилия по поддержанию ее тела в положении, пригодном для того,
чтобы  пить  сквозь соломинку... но в то же время она  чувствовала
себя странно удовлетворенной. В мире с самой собой.
        _Удовлетворенной?   Как   ты   можешь   чувствовать   себя
удовлетворенной?   Твой   муж  умер,   и   ты   приняла   в   этом
непосредственное участие, Джесси. А предположи, что  тебя  найдут?
Предположи, что тебя освободят? Ты задумывалась о том,  как  будет
это все выглядеть в глазах того, кто тебя найдет? Как, ты думаешь,
это будет выглядеть в глазах Констебля Тигардена? Сколько он будет
думать  перед  тем,  как вызовет полицию? Тридцать  секунд?  Может
быть,  сорок? Здесь, в провинции, они все чрезвычайно медлительны:
он может затратить на это две минуты.
     Джесси не стала спорить. Это было правдой.
      _Так  как  же  ты  можешь чувствовать себя  удовлетворенной,
Джесси?  Как  ты можешь чувствовать себя удовлетворенной  в  такой
обстановке?_
      Она  не  знала,  но  тем  не менее чувствовала.  Ее  чувство
спокойствия  было  глубоко, как пуховая  перина  и  тепло,  словно
грелка  в  кровати.  Джесси подозревала, что  большая  часть  этих
чувств  основана на чистой физиологии: если вы очень хотите  пить,
то можете окосеть от полстакана воды.
      Но  существовала, также, и психологическая подоплека. Десять
лет  назад  Джесси  неохотно оставила работу в  качестве  учителя-
заместителя,  уступив в конце концов давлению  настойчивой  (хотя,
возможно, здесь более подходящим было слово _безжалостной_) логике
Джеральда. В то время он зарабатывал почти сто тысяч в год,  и  на
этом  фоне  ее  в  общей сложности пять или семь  тысяч  выглядели
жалкими.  Это  особенно  было заметно  во  время  уплаты  налогов,
которые  поглощали всю эту сумму, однако налоговые инспектора  тем
не  менее оставались недовольны и продолжали что-то разнюхивать  в
их счетах, словно ища остальное.
      Когда  она обратила внимание на их подозрительное поведение,
Джеральд  посмотрел на нее со смесью любви и раздражения.  Это  не
был  его обычный взгляд _Почему вы, девушки, всегда так глупы?_  _
это выражение появилось спустя пять или шесть лет после этого - но
весьма похожий. _Они видят, что я делаю_, объяснил он Джесси, _они
видят  два  больших немецких автомобиля в гараже, они  смотрят  на
фотографии  домика  на  озере, а затем смотрят  в  твою  налоговую
декларацию и видят, что ты получаешь столько, сколько им не хватит
даже на сигареты. Они не могут в это поверить - для них это похоже
на  обман, на прикрытие каких-то махинаций... и, естественно,  они
начинают  копать,  ища то, что может за этим  скрываться.  Они  не
знают тебя, как я, вот в чем дело_.
      Она  не  смогла объяснить Джеральду, что значит для  нее  ее
работа... или, может быть, он просто не захотел слушать.  В  любом
случае   дело  было  в  следующем:  преподавание,  даже  временное
наполняло Джесси энергией, а Джеральд этого не понял, как не понял
и  того,  что  преподавание  было тем мостиком,  который  соединял
Джесси с той жизнью, которой она жила до того, как познакомилась с
Джеральдом,  когда она была учителем английского в Уотервилл-Хилл,
женщиной  самой зарабатывающей себе на жизнь, любимой и  уважаемой
коллегами  и  не  принадлежащей никому. Она оказалась  неспособной
nazqmhr|  (а,  может  быть,  он  пожелал  услышать),  что  уход  в
отставку  приведет  к  тому,  что  она  станет  чувствовать   себя
потерянной и в какой-то степени бесполезной.
      Это  чувство никчемности - вызванное, возможно,  не  столько
тем,  что  ей  пришлось  вернуть контракт  неподписанным,  сколько
неспособностью забеременеть - вырвалось спустя год из ее сознания,
но  так  и не покинуло глубин сердца. Иногда она чувствовала  себя
стререотипом - молодой учительницей, удачно выскочившей  замуж  за
преуспевающего  адвоката,  чье имя выгравировано  на  табличках  в
офисе. Эта молодая (ну, относительно молодая) женщина окончательно
вступает  в фойе удивительного дворца, зовущегося средний возраст,
оглядывается и неожиданно обнаруживает, что она совсем одна  -  ни
работы,  ни  детей,  и  муж, который почти полностью  сосредоточен
(можно  было  сказать, одержим маниакальной  идеей,  это  было  бы
точнее, но очень грубо) на карабканье по лестнице успеха.
       Эта  женщина,  неожиданно  оказавшаяся  на  пороге  сорока,
преодолев  очередной вираж дороги, относится к тому  типу  женщин,
которые  всегда попадают в неприятности, связанные с  наркотиками,
спиртными  напитками или мужчинами. Молодыми,  разумеется.  Ничего
такого  не  произошло  с  этой молодой  (м-м-м...  ранее  молодой)
женщиной,  и  Джесси  оказалась под пугающей  тяжестью  свободного
времени  -  времени для занятия в саду, времени для игры  в  шары,
времени для посещения занятий (рисование, скульптура, поэзия...  и
если  бы  она  захотела, то могла бы завязать отношения  с  каким-
нибудь   мужчиной,  интересующимся  поэзией,  и  она  даже   почти
захотела).  Также  у  нее появилось время для  работы  над  собой,
следствием   чего  и  было  знакомство  с  Норой.  Но   ничто   из
перечисленного выше не заставляло ее чувствовать себя так, как она
чувствовала  сейчас. Ей казалось, что ее слабость и  боль  в  теле
являлись  знаками  доблести, а сонливость -  наградой  за  победу.
Эдакая женская версия Миллер Таим, можно сказать.
      Эй,  Джесс...  то,  как ты добыла эту  воду  на  самом  деле
выдающееся достижение.
      Это был еще один НЛО, но Джесси не обратила на это внимания.
Ей  было  все  равно, раз это был не голос Рут. Рут интересовалась
происходящим, но также была слишком измождена.
      Большинство  людей  не  додумались  бы  даже  до  того,  как
дотянуться   до   бокала,  продолжал  НЛО-голос,  а   использовать
рекламную  карточку в качестве соломинки... это  мастерский  трюк.
Так что расслабься и лови кайф. Это разрешено. Вздремнуть тоже  не
возбраняется.
      Но  эта собака, нерешительно произнесла Хорошая Женушка. Эта
собака не потревожит тебя ни на секунду... и ты знаешь, почему.
      Да, причина, по которой собака ее не тронет, лежала рядом на
полу  спальни. Джеральд теперь был всего лишь тенью  среди  теней,
чему  Джесси  была страшно благодарна. Снаружи опять задул  ветер.
Его  шелест  в  ветвях  сосен действовал на  Джесси  успокаивающе,
убаюкивающе. Она закрыла глаза.
     Но будь осторожна со снами! - крикнула с неожиданной тревогой
Хорошая   Женушка,  но  ее  голос  был  далеким  и   не   особенно
настойчивым.  Однако  она попыталась еще раз:  Будь  осторожна  со
снами! Джесси, я говорю серьезно.
      Да,  конечно серьезно. Хорошая Женушка всегда была серьезна,
что означало, что она была часто утомительна.
      Что  бы ни снилось, подумала Джесси, главное, чтобы это было
не  про жажду. За последние десять лет я одержала не так уж  много
побед - в основном связанных с мрачными партизанскими действиями _
однако операция с бокалом была настоящей победой. Разве не так?
      Да,  согласился НЛО-голос. Он звучал слегка по-мужски,  и  в
onksqme  Джесси  подумала, не является  ли  он  голосом  ее  брата
Вилла...  Вилла-ребенка шестидесятых годов. Можно поклясться.  Это
было великолепно.
      Спустя  пять  минут  Джесси  спала  крепким  сном,  раскинув
свободно  висящие  в  наручниках руки, склонив  голову  на  правое
(которое  болело  меньше) плечо, медленно, глубоко  дыша.  В  этот
самый момент - намного позже после того, как опустилась тьма, а на
востоке  поднялось  белое кольцо луны - в дверях  снова  появилась
собака.
      Как  и  Джесси, она стала более спокойной теперь,  когда  ее
основная  потребность  была  удовлетворена,  и  урчание  в  животе
стихло.  Подняв  морду  и навострив уши,  она  долго  смотрела  на
Джесси,  пытаясь  решить,  спит ли она  или  только  притворяется.
Наконец, пес решил (главным образом основываясь на запахах - пота,
который  высыхал, и полного отсутствия озоновой вони  адреналина),
что  женщина  уснула.  На этот раз не предвидится  ни  ударов,  ни
криков... в том случае, если он будет осторожен и не разбудит ее.
      Пес,  мягко  ступая,  подошел к куче мяса,  лежащей  посреди
комнаты. Несмотря на то, что его голод уменьшился, мясо все  равно
привлекало его своим ароматом. Пес, конечно, не знал, что причиной
этому  было  нарушение древнего, взращенного поколениями  табу  на
этот вид мяса.
       Пес   опустил  голову,  сначала  с  деликатностью   гурмана
принюхавшись к восхитительному запаху мертвого адвоката,  а  затем
осторожно сомкнув челюсти на его нижней губе. Он принялся  тянуть,
оттягивая  губу  все  дальше и дальше.  При  этом  Джеральд  начал
походить  на  претерпевающего превращение монстра.  Наконец,  губа
оторвалась,  обнажив  в  смертельном  оскале  нижний   ряд   зубов
Джеральда. Пес проглотил этот деликатес единым махом и облизнулся.
Его  хвост  снова начал вилять, на этот раз двигаясь размеренными,
довольными  взмахами.  На потолке дрожали два  маленьких  пятнышка
света;  лунный  свет  отразился от двух нижних  резцов  Джеральда.
Всего  неделю назад на них были поставлены коронки, которые теперь
ярко и свеже блестели.
      Пес  еще раз облизнулся, влюбленно глядя на Джеральда. Затем
он вытянул шею почти так же, как вытягивала Джесси, когда опускала
соломинку в бокал, и понюхал лицо Джеральда, но не просто понюхал;
он  позволил своему носу совершить небольшое путешествие,  сначала
учуяв  аромат  коричневой ваксы, исходящий из уха  хозяина,  затем
смесь  пота и _Прелля_ там, где кончаются волосы, а затем  резкий,
островатый  запах запекшейся на голове Джеральда  крови.  Наиболее
долго  он  задержался  на обследовании носа  Джеральда,  произведя
осторожные  исследования  его  теперь  неподвижных  каналов  своей
грязной,  но ох как чувствительной мордой. Снова на него нахлынуло
ощущение гурманства, чувство, будто ему надо выбирать что-то  одно
из  груды  сокровищ. Наконец, он глубоко вцепился зубами  в  левую
щеку Джеральда и принялся тянуть.
      У  лежащей  на  кровати Джесси быстро задвигались  прикрытые
веками  глаза,  и  она издала стон - высокий,  колеблющийся  звук,
полный ужаса и страдания.
      Пес  немедленно оторвался от своего занятия  и  инстинктивно
принял  позу  вины и страха, однако ненадолго. Он уже  считал  эту
гору мяса своей добычей, за которую он будет драться, а если надо,
то  и умрет, Кроме того, этот звук издала всего лишь самка, а  пес
теперь был достаточно уверен, что она ему не помеха.
      Он снова опустил морду вниз, опять вцепился в щеку Джеральда
Барлингейма,  и  дернулся  к двери, тряся  головой  из  стороны  в
сторону.  С  громким  треском, напоминающим  звук  отрываемого  от
бобины  скотча, от щеки мертвеца оторвалась длинная полоска  мяса.
Reoep|   Джеральд  улыбался  свирепой,  хищной  улыбкой  человека,
который  только что сорвал солидный банк в покере,  сыграв  стрит-
флэш.
     Джесс снова застонала. Вслед за стоном последовала гортанное,
неразборчивое  бормотание. Пес посмотрел на нее еще  раз.  Он  был
уверен, что она не сможет встать с кровати и побеспокоить его,  но
ее  стоны заставляли пса чувствовать себя неспокойно. Древнее табу
потеряло  над  ним  свою  силу,  но  не  исчезло  окончательно   и
бесповоротно. Кроме того, его голод успокоился; то, чем он  сейчас
занимался,  было  не ужином, а легкой закуской. Пес  повернулся  и
рысью  выбежал  из  комнаты. Большая часть  левой  щеки  Джеральда
осталась свисать, словно скальп.


Глава одиннадцатая

      Стояло  14 августа 1965 года - со дня, когда погасло Солнце,
прошло  менее  чем  два  года. Это был день рождения  Вилла;  всем
встречным-поперечным он говорил, что прожил еще один год за каждое
вбрасывание  в  бейсбольной игре. Джесси не в силах  была  понять,
почему это кажется ее брату таким уж важным, а важно это было  для
него  определенно,  и если ему доставляло удовольствие  сравнивать
свою  жизнь  с  бейсболом, то ради Бога, какое ей в  конце  концов
дело.
      В  течение некоторого времени буквально все, что происходило
на  вечеринке  в  честь  дня рождения ее  брата  Вилла,  выглядело
совершенно нормально. Правда на проигрывателе крутилась  пластинка
Марвина  Гэя,  но  песня  была неплохой,  неопасной.  _Я  не  стал
бродячим псом, - насмешливо тянул Марвин, - я просто взял  и  ушел
от   тебя,  уше-е-е-е-л....  прощай_.  По  сути  песня  была  даже
миленькая,  а  по  правде  сказать в тот  день  как  нельзя  лучше
подходила  к происходящему, по крайней мере поначалу; как  сказала
бы  об  этом бабушка Джесси, бабушка Катарина, _это было  получше,
чем  просто пиликанье на скрипочке_. Даже папа соглашался с  этим,
хоть  еще не так давно он не испытывал совершенно никакого подъема
в виду открывшейся перспективы вернуться на день рождения Вилла из
Фалмуса. Джесси собственными ушами слышала, как папа сказал  маме,
что  мол  _По  мне, так эта идея вовсе неплохая_, что  само  собой
здорово подняло ей настроение, поскольку она - Джесси Магот, дочка
Тома и Салли, сестра Вилла и Мэдди, в ту пору еще ничья жена  -  и
была  именно той, кто первая запустила эту идею. Именно она и была
причиной  того, что все они находились в тот день  там,  а  не  на
острове, в Закатных Тропинках.
      Закатные  Тропинки  был семейным лагерем  (хотя  после  трех
поколений  спонтанных  наездов  все увеличивающихся  семейств  ему
можно  было  бы  уже  присвоить звание поселка)  расположенным  на
северной  оконечности  озера Темное  Пятно.  Но  в  этом  году  им
пришлось  прервать  девять  традиционных  недель  пребывания  там,
потому что Виллу захотелось - всего разок, говорил он папе и  маме
тоном   страдающего   пожилого  благородного   гранда,   прекрасно
осознающим что лукавить с жнецами долее нет никакой возможности  _
отпраздновать  свой  день  рождения в  компании  не  только  своих
родителей, но и друзей-сверстников.
      Том  Магот  первым  одобрил идею,  дав  свое  согласие.  Он,
служивший  биржевым  брокером, разрывающийся  между  Портлендом  и
Бостоном,  многие годы старался убедить свое семейство  не  верить
слухам  о  том,  что  труд  парней,  отправляющихся  на  работу  в
галстуках  и белых рубашках, есть сплошное дуракаваляние  -  вроде
променадов  по  кондиционированным  офисам  и  диктовка  миленьким
aknmdhmj`l  в  приемной очередных приглашений  на  ланч  таким  же
счастливым  бездельникам.  _Я  работаю  наравне  с  любым   потным
трудягой-фермером  из графства Арусток, а то и поболее_,  -  любил
повторять  им  он.  _Держаться на плаву в  море  рынка  совсем  не
просто,  это  работа тяжелая и напряженная, без дураков  и  всякой
романтики, так что не верьте ничьим _выдумкам_. Правда состояла  в
том,  что  никому их них в жизни не доводилось ни от кого услышать
ни  одной  _выдумки_ в подобном духе, и все они как один (включая,
скорее  всего  и маму, хотя она ни разу не сказала  этого  вслух),
считали  папину работу занятием скучнейшим до оскомины, и наверное
только  Мэдди  думала  по-другому,  потому  что  чуточку  в   этом
соображала.
      Том  настаивал на том, что отдых на озере необходим ему  для
того, чтобы оправиться от стрессов брокерской работы и что у Вилла
будет   предостаточно  возможностей,  чтобы   всласть   оттянуться
напраздноваться на днях рождениях с друзьями после. Ведь  в  конце
концов  Виллу  всего-то исполняется девять, а не девятнадцать.  _А
кроме  того_, добавил Том, _в этих вечеринках с друзьями  в  честь
дня  рождения  не бывает никакого веселья, покуда ты не  получаешь
права опрокинуть в себя пинту-другую_.
      Таким образом просьба Вилла о разрешении отпраздновать  день
рождения  в  главном семейном обиталище на побережье скорее  всего
была  бы  отклонена, если бы не неожиданная поддержка Джесси  (для
Вилла поддержка более чем неожиданная; она была на целых три  года
его  старше и иногда Виллу казалось, что она забывает  что  у  нее
вообще   существует   брат).  Достаточно   было   ее   мягкого   и
ненавязчивого  намека  на  то, что  было  бы  даже  очень  забавно
вернуться  ненадолго домой - всего денька  на  два,  на  три  -  и
устроить вечеринку на свежем воздухе, с крокетом, и с бадминтоном,
и с барбекю, и с китайскими фонариками, которые можно будет зажечь
в  сумерки,  как  идея  моментально начала захватывать  Тома.  Он,
всегда  считавший  себя _упорным сукиным сыном с железной  волей_,
частенько воспринимался другими как _упрямый старый козел_; но как
не  называй  его,  он  всегда  и во  всем  с  огромным  нежеланием
сдвигался  с  места, раз уперев во что-то свои каблуки...  и  сжав
челюсти.
     Когда же дело доходило до того, чтобы сдвинуть Тома с места _
изменить  о  чем-то  его мнение - то тут у младшей  дочери  всегда
получалось  лучше,  чем  у  других. Удача неспроста  сопутствовала
Джесси  -  она ведала о тайных ходах и секретных дверях  к  сердцу
отца,  о  которых  остальные почему-то  понятия  не  имели.  Салли
считала  -  и небезосновательно - что Джесси всегда была любимицей
Тома, хоть тот и пребывал в полной глупейшей уверенности, что  ему
всегда  удавалось  тщательно скрывать это  от  остальных.  В  свою
очередь  Вилли и Мэдди смотрели на все по-своему, гораздо проще  _
они  были уверены, что Джесси бессовестно подлизывается к отцу,  а
тот  несправедливо ей в этом потакает. _Если папа однажды  поймает
Джесси с сигаретой_, - сказал как-то годом позже Мэдди Вилл, после
того  как  Мэдди  именно за это крепко и обидно  влетело,  _то  он
скорее  всего  просто  купит  ей  зажигалку_.  Мэдди  рассмеялась,
согласилась  и  благодарно  обняла  брата.  Но  не  они,  ни  мать
представления не имели о том, что за тайна лежала между их отцом и
средней сестрой, подобно болезненно-связующей пуповине.
      Что  касается  Джесси,  то она, взяв  вдруг  сторону  своего
котенка-братца, просто по-родственному сделала ему одолжение.  Она
совершенно не отдавала себе отчета в том (ни на секунду откровенно
не признавшись себе), что ей просто до смерти хотелось убраться из
Закатных  Тропок и очень сильно хотелось вернуться домой. Внезапно
она  люто  возненавидела озеро, которое так еще  недавно  страстно
k~ahk`  -  в  особенности за его специфический минеральный  запах.
Летом  1965-го она дошла до того, что несмотря на страшную жару  в
некоторые дни, почти не ходила купаться. По мнению Салли, причиной
тут были ее формы - Джесси рано округлилась, как и сама Салли, и к
двенадцати годам имела уже вполне женскую фигурку - но  формы  тут
были  ни  при  чем. Она давно уже привыкла к ним, понимая  что  ей
далеко   до   постеров  _Плэйбоя_  в  любом  из  своих  вылинявших
купальников от Джанзен. Нет, причиной тому не были ни ее грудь, ни
бедра, ни попка. Виноват был запах.
       Но  какими  бы  ни  были  истинные  причины,  клубящиеся  и
колыхающиеся  под  спудом, Том Магот в итоге  громогласно  одобрил
переезд своего семейства. И за сутки до дня рождения они вернулись
на  побережье,  поднявшись  пораньше по  настоянию  Салли  (горячо
поддержанной обеими дочерьми), для того чтобы успеть приготовиться
к   вечеринке.   И   настал   день   14-го   августа,   являющийся
общепризнанным апофеозом лета в Мэне, день под вылинявшим  голубым
куполом  неба  в жирненьких белых облачках, освежаемый  солоновато
пахнущим бризом.
      Вдали  от  побережья - там, где находился Озерный Край,  где
стояли  Закатные Тропки на берегу озера Темное Пятно, где семейный
домик был построен еще дедом Тома Магота в далеком 1923-м - озера,
леса, затоны, пруды и бочажки прели в тридцати пяти градусной жаре
при  влажности близ точки насыщения, в то время как  на  побережье
стояло  всего только двадцать восемь. Дополнительным  бонусом  был
морской бриз, разгоняющий воздушную влагу до терпимого состояния и
сносящий  москитов  и  песчаных  мушек.  На  лужайке  было   полно
ребятишек, не только дружков Вилла, но и девушек-подружек Мэдди  и
Джесси,  и  на некоторое время между ними даже установилось  нечто
вроде    mirabile    dictu   благосклонное    взаимопонимание    и
взаимодействие. Не возникло ни единого спора или ссоры  и  в  пять
часов  пополудни, поднося к губам свой первый в этот день мартини,
Том,  быстро  взглянув на Джесси, стоящую неподалеку  с  крокетным
молотком  на  плече,  похожим на залихватское  ружье  часового  (и
находящуюся  определенно на расстоянии отличной слышимости  всего,
что  могло  быть сказано в разговоре мама-папа, последующая  часть
которого возможно и была специально предназначена для нее  в  виде
комплимента  _на срыв банка_), сказал, обратившись  к  жене,  что,
мол,  идея  на самом деле была просто отличная. Так  именно  он  и
сказал.
      Более  чем  отличная,  подумала про себя  Джесси.  Абсолютно
отличная  и совершенно клевая, если говорить начистоту.  Даже  при
том,  что она не это на самом деле думала и не совсем так считала,
было опасно говорить подобное вслух; не хватало только _сглазить_.
А  на самом деле она думала, что денек удался просто на славу,  во
всех отношениях - теплый и нежаркий и нежный, точно зрелый в самый
раз персик. Даже песенка, ревущая в переносном проигрывателе Мэдди
(который,  эту  Великую и Ужасную Неприкосновенную Икону,  старшая
сестричка  Джесси  с помпой вынесла в патио по такому  случаю)  не
могла испортить общую картину. Пребывая в полной уверенности,  что
она  никогда и не при каких обстоятельствах не полюбит Марвина Гэя
_  точно  так  же как теперь она была уверена и в  том,  что  весь
остаток  жизни  будет  ненавидеть этот  слабый  минеральный  запах
озерной воды, поднимающийся в жаркие летние дни - она готова  была
согласиться, что эта его песня ничего. Я сбегу от тебя, если ты не
станешь милашкой со мной... прощай; тухловато, но не обломно.
      Стояло 14 августа 1965-го, день который был, который по  сию
пору оставался в памяти женщины, лежащей прикованной наручниками к
кровати  в домике на берегу озера находящегося в сорока  милях  от
Темного  Пятна (но с тем же самым минеральным запахом  воды,  этим
rpebnfm{l,  несносным духом, возникающим в жаркие и  тихие  летние
деньки),  тем  самым  днем,  когда она, двенадцатилетняя  девочка,
наклонившись  для того, чтобы точнее послать к очередным  воротцам
крокетный шар, не замечая своего братца Вилла, подкрадывающегося к
ней  сзади,  соблазненного ее задком, превратившимся  для  него  в
притягательную мишень, которую мальчишка, проживший всего по  году
за  каждое вбрасывание в бейсбольном матче, не мог позволить  себе
игнорировать,  и  часть ее сознания, осознающая  то,  что  он  уже
близко,  с  ужасом  ожидала,  когда швы  сна  наконец  разойдутся,
превратив его в рвущийся наружу кошмар.
      Она  примерялась  с  ударом, выбрав  в  качестве  цели  край
воротцев  в  шести  футах  впереди. Тяжелый  удар,  но  отнюдь  не
невозможный,  и  если  ей  удастся  пробить  мяч  сквозь  воротца,
одновременно зацепив шар Каролины, то в результате она сможет даже
обогнать  соперницу.  И  это  будет  просто  здорово,  потому  что
Каролина  всегда выигрывала в крокет. И вот, в точности в  тот  же
миг,  когда она отвела молоток назад для решающего удара,  музыка,
льющаяся из проигрывателя, внезапно изменилась.
      Оу,  слушайте все, - запел Марвин Гэй, на этот  раз  гораздо
более насмешливо, по мнению Джесси, в основном я обращаюсь к  вам,
девушки.
     Загорелые руки Джесси словно овеяло прохладой и они покрылись
пупырышками гусиной кожи.
      -  ...несправедливо оставаться одному, когда любимая ваша не
вернулась  домой... Ведь я, говорили ребята, очень  сильно  любил,
слишком сильно любил.
      Ее пальцы онемели и ручка молотка в ее руках словно исчезла,
она  перестала чувствовать ее. Ее запястья резала боль, словно  бы
они были перетянуты какими-то
      (Женушка  в кандалах, пришла в кандалах, вот она  Женушка  в
кандалах, смешная Женушка в кандалах)
      незримыми  перевязями,  а  в  ее  сердце  внезапно  появился
отголосок  жуткого ужаса. Песня изменилась, это была  неправильная
песня, не та песня, плохая песня.
      -  ...но я верю... я верю... что женщину только так и  нужно
любить...
      Вскинув  голову, она взглянула на маленькую группку девочек,
дожидающихся  когда же наконец она ударит по  шару  и  не  увидела
среди  них Каролину - Каролина исчезла. Вместо Каролины, прямо  на
ее месте стояла Нора Каллиган. Ее волосы были заплетены косичками,
кончик  ее  носа блестел яркой цинковой блесткой, на ногах  у  нее
были   желтые  теннисные  туфли  Каролины,  а  на  шее   Каролинин
медальончик  -  маленькая  штучка с  портретом  Пола  Маккартни  в
серединке  - но зеленые глаза явно принадлежали Норе,  и  смотрели
они  на  нее  с  уверенным взрослым пониманием. Неожиданно  Джесси
вспомнила  о  Вилле  - которого без сомнения  подстрекали  его  же
приятели,  объевшиеся немецкими шоколадными тортами  и  обпившиеся
колой,  впрочем  как и сам Вилл - подкрадывающийся  к  ней  сзади,
приготовляющийся   дерзко  подшутить  над  ней.   Она   собиралась
мгновенно   отреагировать,  нанеся  ответный   удар,   более   чем
молниеносный и понапрасну могучий, развернувшись кругом  и  влепив
ему  кулаком  прямо по губам, испортив вечеринку и испытав  острое
чувство  удовлетворения от содеянного. Она  попробовала  отбросить
молоток, решив прежде всего выпрямиться и повернуться, прежде  чем
случиться  позор.  Она  попыталась  изменить  прошлое,  но  менять
прошлое  не под силу никому - пытаться сделать это, как она  сразу
же  поняла,  было равносильно поискам закатившейся  под  дом,  или
забытой, или спрятанной там вещицы, пытаясь приподнять строение за
один из углов, чтобы заглянуть под него.
       За  ее  спиной  кто-то  придавил  громкость  в  сумасшедшем
проигрывателе  Мэдди,  так  что  музыка  заревела  уже  совершенно
громоподобно,  триумфально, торжественно-издевательски:  ДУШУ  МНЕ
ОНА РВЕТ... И НЕ СТАВИТ НИ ВО ЧТО... НО КТО-ТО, КОГДА-ТО... СКАЖЕТ
ЕЙ, ЧТО ТАК НЕЛЬЗЯ...
      Она снова попыталась оторвать свои пальцы от молотка - чтобы
отбросить  его  подальше  от  себя  -  но  сделать  это  оказалось
невозможным; казалось, что кто-то словно бы приковал молоток к  ее
рукам наручниками.
     Нора! закричала тогда она. Нора, помоги мне! Скажи ему, чтобы
он остановился!
      Именно  в  этот момент Джесси застонала первый  раз,  отчего
собака мгновенно в испуге отскочила от тела Джеральда.
      Нора покачала отрицательно головой, молчаливо и мрачно. Я не
могу помочь тебе, Джесси. Ты должна сама постоять за себя - как  и
все мы. Никогда прежде я не говорила об этом своим пациентам, но в
данном случае мне кажется, что лучше уж сразу быть откровенной.
     Но ты не понимаешь! Я не смогу испытать это еще раз! Я ПРОСТО
НЕ ВЫДЕРЖУ!
      Не  будь дурой, неожиданно нетерпеливо сказала ей Нора.  Она
начала поворачиваться, прочь от нее, словно бы она была больше  не
в силах увидеть вскинутое вверх, искаженное бессилием лицо Джесси.
Ты не умрешь, потому что это не яд.
      С  дикими  глазами Джесси оглянулась назад (она  по-прежнему
неспособна была выпрямиться, для того чтобы лишить братца  лакомой
мишени), и сразу же почему-то увидела, что дружок Вилла Тамми  Хоу
куда-то  делся;  вместо  Тамми Хоу в его белой  рубашке  и  желтых
сандалиях  стояла  Руфь  Нири. В одной руке  она  держала  молоток
Тамми,  белый  в  красную  полоску, а в другой  сжимала  дымящееся
марльборо. Ее рот был искривлен на одну сторону в обычной для Руфи
презрительной улыбке, а глаза были мрачными и исполненными печали.
      Руфь,  помоги мне! - что есть сил заорала Джесси. Ты  должна
помочь мне!
      Глубоко  затянувшись сигаретой, Руфь  втоптала  ее  в  траву
пробковым  мыском  желтой сандалии Тамми Хоу. Сиди  и  помалкивай,
кисуля,  - он доберется до тебя и вздернет тебе юбчонку, чтобы  ты
не  делала, потому что от твоего заголенного щенячьего  задка  все
равно  не  убудет. И ты это знаешь, и я знаю; потому что тебе  уже
пришлось  пройти через это прежде и ничего с тобой  не  случилось.
Большое дело, верно? От кого убудет?
      Но  ведь  он  не просто подшутил надо мной, верно?  Это  все
неспроста и ты знаешь это!
      Сколько  раз с девчонками так шутили, ни у одной  ничего  не
отвалилось, механически отозвалась Руфь. Это старо как мир.
     Что? Что ты хочешь этим ска?..
      Я  хочу  сказать, что даже я не могу знать все обо  ВСЕМ,  _
выпалила  в  ответ Руфь. В ее голосе звучала злость и раздражение,
но в глубине крылась боль. Потому что ты ничего мне не говоришь  _
ты  не  говоришь никому и ничего. Ты просто сорвешься  с  места  и
бросишься  бежать  словно кролик, завидевший рядом  с  собой  тень
старого ухаря-филина.
      Я  НЕ  МОГУ НИЧЕГО СКАЗАТЬ! - заорала в ответ Джесси. Теперь
она действительно видела позади себя на траве неясную тень, словно
бы именно слова Руфи призвали ее к жизни. Однако это вовсе не была
тень  филина;  это  была  тень ее брата  Вилла.  Она  уже  слышала
приглушенные   смешки  дружков  Вилла  и  по-прежнему   не   могла
выпрямиться,  не  говоря уж о том, чтобы  сдвинуться  с  места.  В
бессилии  изменить  что-то  из  того,  что  должно  было   вот-вот
случиться,  она  упивалась  этой одновременной  смесью  кошмара  и
rnmw`ixei трагедии.
     Я НЕ МОГУ! - снова проорала она Руфи. Я не смогу ни за что на
свете!  Это убьет мою маму... и разрушит нашу семью...  или  то  и
другое вместе! Он так сказал! Отец сказал так!
       Мне  здорово  надоело  служить  у  тебя  сводкой  новостей,
вертихвосточка,  но  с  того  декабря,  как  умер  твой  дрожайший
папашка, прошло вот уже двадцать годков. И потом, к чему  вся  эта
мелодрама, может мы немного от нее отвлечемся? Ведь он  совсем  не
собирается  подвешивать тебя на бельевой веревке за  соски  и  тем
воспламенить  в  тебе  адский огонь, так  что  расслабься,  все  в
порядке.
     Но она совсем не это хотела услышать и не об этом ей хотелось
думать  -  даже во сне - только не о давно минувших прошлых  днях;
коль  скоро  косточки домино начали валиться одна на  другую,  кто
знает  чем  все  это закончиться? Потому она заставила  свой  слух
отключиться  от  того, что твердила Руфь и пристально  и  умоляюще
принялась  смотреть на свою давнюю соседку по комнате,  что  часто
отлично  действовало на Руфь (чье показное бахвальство как правило
оказывалось   толщиной   с   хрупкую  корочку   первого   осеннего
заморозка),  заставляя ее зайтись в хохоте  и  наконец  сдаться  и
сделать все-таки то, что Джесси от нее требовала.
     Руфь! Ты должна помочь мне! Ты должна и все тут!
      Но на этот раз ничего не помогло, не сработал даже умоляющий
взгляд.  Не думаю, сладкоголосая. Сестрички Сарори ушли и  нет  им
возврата,  время  для  того,  чтобы закрыть  послушно  свой  ротик
кончилось, убегать настолько поздно, что и вопрос больше  об  этом
не  стоит,  а  проснуться, все равно что навредить  себе.  Мы  все
мчимся на одном волшебном экспрессе, Джесси. Ты милая кошечка; а я
филин.  Вот и завязка - мы все в одной лодке. Пристегните ремни  и
затяните их потуже. Гонка предстоит что надо.
     Нет!
      Но,  к  ужасу  Джесси,  день вокруг  вдруг  начал  меркнуть,
сменяясь  тьмой. Возможно виной тому было лишь только зашедшее  за
облака солнце, но кто мог знать в точности? Она была уверена,  что
причина  другая.  Потому  что  солнце  сияло  во  всю.  Вскоре  на
полуденном небе должны были высыпать звезды и тогда наступит время
старому  ухарю-филину  броситься  за  своей  добычей.  Приближался
момент полного затмения.
      Нет! - снова закричала она. Это уже случилось, случилось два
года назад!
      И  на  этот раз ты ошибаешься, сладкоголосая, - ответила  ей
Руфь  Нири.  Для  тебя это не кончиться никогда. Для  тебя  солнце
будет гаснуть без конца снова и снова.
      Открыв  рот для того, чтобы сказать _нет_, сказать  что  она
была  так же виновна в передрамматизации момента, как и Нора,  все
время  старавшаяся подтолкнуть ее к двери, в которую она не желала
входить,  Нора, неопровержимо уверенная в том, что  будущее  можно
улучшить  тщательным  анализом прошлого -  словно  бы  можно  было
улучшить  вкус  завтрашнего  обеда крошеными  червивыми  остатками
вчерашней  трапезы. Она хотела все рассказать Руфи,  как  когда-то
она  обо  всем  рассказала Норе, в тот самый день, когда  вошла  в
кабинет  Норы надеясь, что это поможет ей, но вот только тут  была
большая разница, большая разница в том, когда кто-то просто  живет
с  чем-то  или живет во власти чего-то словно узник в темнице.  Ну
почему  вы, две гусыни, не можете уразуметь, что Культ  своего  Я,
просто-напросто еще один лишь культ? - хотелось ей крикнуть им, но
прежде чем она успела открыть рот, случилось нападение, нашествие:
рука  очутилась  между ее слегка раздвинутых  ног,  большой  палец
грубо  втиснулся  в  щель меж ее ягодиц, остальные  пальцы  крепко
qrhqmskh  ее вагину сквозь материю шортов, вот только на этот  раз
это  не  была  невинная лапка ее братца; рука между  ее  ног  была
значительно  больше  и  сильнее, чем рука Вилла  и  вовсе  уже  не
невинная.  Радио  вовсю  горланило плохую песню  и  звезды  начали
высыпать  на  небосклоне,  хоть  и  было  теперь  всего  три  часа
пополудни и это было именно то как
     (Ты не умрешь, ведь это никакая не отрава)
взрослые люди грубо заигрывают друг с другом.
      Она  вихрем  обернулась, ожидая увидеть позади  себя  своего
отца.  Он  проделал  с  ней  нечто подобное  во  время  солнечного
затмения,  нечто такое, что пропагандистки _Культа  _Я_  и  _Живи-
Прошлым_ Руфь и Нора наверняка назвали бы развращением малолетних.
И  что  бы  это ни было, там должен был быть именно он - она  была
уверена  в  этом  просто  на все сто - и она,  трепеща  перед  тем
ужасным  наказанием  за  то, что он проделал  с  ней,  безразлично
насколько  серьезным или запретным было его деяние: она  взмахнула
бы  крокетным молотком и изо всех сил ударила бы его в лицо, чтобы
разбить ему нос и выбить все зубы, чтобы сбить его с ног на траву,
где  бы он остался лежать до тех пор, пока не придет собака  и  не
съест его останки.
      Но  вышло так, что позади нее стоял вовсе не Том Магот;  это
был  Джеральд.  Совершенно голый. Адвокатский Пенис  торчал  в  ее
сторону, выпирая из-под розового шара его брюшка. В каждой руке он
держал по паре крейговских полицейских наручников. Глядя на нее, в
зловещей  и  странной наступившей среди дня тьме он протягивал  ей
наручники.  Неестественный блик от звездного света поблескивал  на
раскрытых  браслетах  с штампом М-1., потому  что  в  магазине,  в
котором обслуживали Джеральда, модель F-23 не продавалась.
      Ну  прекрати  же,  Джесс, говорил он  ей,  продолжая  весело
скалиться. Не делай вид, что ты не понимаешь что к чему.  А  кроме
того,  тебе  и  самой это нравится. Первый раз,  когда  мы  только
решили  попробовать, ты кончила с такой силой, что  чуть  было  не
взорвалась. Не заставляй меня повторять тебе, что эта забава самое
лучшее,  что  мне доводилось испытывать в жизни, это так  здорово,
что  иногда  мне даже сниться. И знаешь, почему это  так  здорово?
Потому  что  ты  снимаешь с себя всю ответственность.  Подавляющее
большинство  женщин  только и хотят того,  чтобы  мужчины  наконец
овладели  ими  целиком и полностью, абсолютно  -  это  медицинский
факт,  научный  факт  из книжек о женской психологии.  Когда  твой
папка  притирался к тебе, Джесс, тебе удалось кончить? Голову  даю
на  отсечение, что ты кончила. Ты кончила так крепко, что чуть  не
взорвалась. Эти _Культ _Моего Я__ может быть будут спорить об этом
до посинения, но мы-то с тобой знаем в чем дело, верно? Кое-кто из
женщин  ни за что в этом не признается, а некоторым из них  просто
нужен мужчина, чтобы сказать что им на самом деле нравиться. И ты,
Джесс, из этих, последних. Но это ничего, Джесс, для того-то  наши
наручники  и  существуют.  Только это  и  не  наручники  вовсе.  А
браслеты любви. Поэтому, давай, надевай их, дорогуша. Надевай их и
дело с концом.
      Тряся  головой, она попятилась от него, не  понимая  что  ей
хочется, плакать и кричать или смеяться. Предмет разговора  был  в
новинку,  но  сама  по себе теория была стара как  мир  и  издавна
знакома.  Адвокатские штучки не срабатывают на мне, Джеральд  -  я
слишком долго была замужем за адвокатом. И что мы оба, и ты  и  я,
знаем,  так  это  то,  что  эти забавы с  наручниками  никогда  не
предназначались для меня. Все это ты устраивал ради себя одного...
для  того,  чтобы разбудить своего одуревшего от выпивки  старичка
мистера Джонсона, прости за грубость. Поэтому прибереги этот  свой
треп о женской психологии для себя, лады?
      Джеральд улыбался ей понимающей, чуть презрительной улыбкой.
Отличный удар, детка, превосходная попытка. Не то, чтобы  удар  на
вылет,  но  все-таки  неплохой драйв, чертовски  неплохой.  Лучшая
атака - это нападение, верно я говорю? Я сам тебя этому научил. Ну
да  ладно,  это  не  суть важно. Потому что сейчас  тебе  придется
выбирать.  Или  давай надевай браслеты, или  пускай  в  дело  свой
молоток и убивай меня по второму разу.
      Оглянувшись по сторонам, она обнаружила что буквально все из
присутствующих  на  вечеринке  повернулись  к  ней  и  внимательно
наблюдают  за  ее  диалогом с совершенно голым  (если  не  считать
очков,  и  только-то),  отягощенным излишним  весом  и  сексуально
возбужденным мужчиной... и что среди наблюдателей присутствуют  не
только  ее  родители,  сестра, брат и  друзья  детства.  Здесь  же
находилась  миссис Хэндермон, ее француженка, ее  консультанша  по
французскому в колледже - она стояла позади выбивных воротцев; тут
же стоял и Бобби Хаген, что возил ее на вечеринки старшеклассников
_  а потом крепко трахал на заднем сидении отцовского _олдсмобиль-
88_   -   Бобби  стоял  в  патио  рядом  с  блондинкой  из  Группы
Психологической  Поддержки Ньюворс, ту, которую  любили  родители,
сделавшие при этом ее брата своим идолом.
     Бэрри, подумала Джесси. Ее зовут Оливия, а ее брата, Бэрри.
      Блондинка слушала, что ей говорил Бобби, но смотрела она  на
Джесси,  ее лицо было спокойным, но каким-то усталым и измученным.
На  блондинке была толстовка с рисунком на груди - мистер  Натурал
Р.  Крамба трусцой бежит по улице города. Изо рта мистера Натурала
вырывается  пузырь, надпись внутри которого гласит: _Порочность  _
неплохо,  но  самое  лучшее  -  инцест_.  Позади  Оливии,  Кендалл
Вильсон,  давший  Джесси ее первую работу в школе,  отрезал  кусок
праздничного шоколадного торта миссис Пэйдж, тот самой  даме,  что
учила   ее  музыке  в  далеком  детстве.  Миссис  Пэйдж  выглядела
поразительно  оживленной для женщины, умершей два  года  назад  от
удара  во  время  сбора яблок в Приюте для  сирот  Коррит,  что  в
Альфере.
      Это  не  похоже на сон, подумала Джесси, гораздо больше  это
похоже на то, словно бы я тону, медленно погружаясь под воду. Все,
кого  только я могу вспомнить и кого знала, стоят на нашем дворике
под этим поразительным полуденным звездным небом, глядя на то, как
мой  голый  муж  пытается  одеть  на  меня  наручники  и  все  это
происходит  под  песенку  Марвина Гэя  _Мне  нужен  свидетель_.  В
принципе быть плохой удобно: по крайней мере ничего худшего уже не
случится.
      Но худшее было еще все впереди. Миссис Вэйтс, ее учительница
младших  классов,  вдруг начала визгливо смеяться.  Старый  мистер
Кобб,  служивший  у них садовником до самого 1964  года,  а  потом
вышедший на покой, подхватил ее смех и принялся хохотать вместе  с
учительницей.  Мэдди присоединилась к ним, а за одно  и  Оливия  с
истерзанными  грудями.  Кендалл Вильсон и  Бобби  Хаген  сгибались
пополам  и  надрывали животики и хлопали друг  дружку  по  плечам,
словно  парочка  дружков, потешавшихся над дедушкиной  неприличной
сказкой,   которыми   тот   мастер  веселить   народ   в   местной
парикмахерской.  Вероятнее всего из той серии, где  главной  сутью
была Система жизнеобеспечения для манды.
      Опустив  глаза вниз, Джесси открыла, что и она  сама  теперь
стоит  вся  голая,  с головы до пят. Поперек ее груди  красовалась
расплывчатая  надпись,  сделанная  скорее  всего  губной  помадой,
оттенка,  известного  под  названием  _Юм-Юм  с  перечной  мятой_:
ПАПОЧКИНА ДОЧКА.
      Мне нужно проснуться, подумала она, я умру со стыда, если не
проснусь.
      Но  она  не проснулась, по крайней мере не проснулась  прямо
сейчас.  Подняв  глаза  вверх,  она  обнаружила,  что  понимающая,
чуточку  презрительная  улыбка Джеральда  превратилась  в  широкую
кровоточащую  зияющую  рану. Внезапно из отверстия,  разверзшегося
между его зубами, наружу высунулась густо измазанная в крови морда
бродячего  пса. Пес тоже улыбался и следующая голова, высунувшаяся
наружу  из  пасти пса словно бы в непристойном акте рождения,  уже
принадлежала  ее  отцу. Отцовские глаза, поверх его  ухмыляющегося
рта,  всегда  такие  ярко-голубые,  на  этот  раз  были  серыми  и
поблекшими,  запавшими и измученными. Она поняла, что видит  перед
собой  глаза Оливии, а еще через миг поняла и еще кое-что, кое-что
другое: она поняла, что слышит знакомый с давних пор глухой  запах
минеральных солей озерной воды, совсем нетревожный и обыкновенный,
но вместе с тем вселяющий ужас, доносящийся отовсюду.
      _Я  слишком  сильно  люблю ее, говорят мне  иногда  друзья_,
запела  голова ее отца из пасти собаки, высовывающейся изо рта  ее
мужа,  _Но  верю  я, но верю я, что только такой любовь  и  должна
быть, должна...
     Отбросив крокетный молоток в сторону, она сорвалась с места и
бросилась  бежать,  пронзительно  вскрикивая.  Но  не  успела  она
миновать   ужасное   и  отвратительное  существо,   о   нескольких
угнездившихся  одна  в  другой головах, как рука  Джеральда  ловко
накинула и защелкнула на ее запястье наручники.
      Попалась! - торжествующе крикнул он. - Попалась, моя  гордая
красавица!
      День  становился  все темнее и темнее,  но  очевидно  момент
полного  затемнения еще не наступил - так она думала поначалу.  Но
потом  она поняла, что вероятнее всего она просто теряет сознание.
Эта мысль доставила ей глубочайшее облегчение и она возблагодарила
судьбу.
      Только  не  будь  дурой, Джесс - во сне невозможно  потерять
сознание.
      Но  она  упорно продолжала верить в то, что с ней происходит
именно  это,  что бы это ни было, обморок или еще  более  глубокое
прибежище сна, темная пещера, к которой она бросилась, спасаясь от
беды, подобно выжившей в страшном катаклизме. Да и какое это имело
значение,  если  ей  наконец все-таки удалось избавиться  от  сна,
причинившего ей гораздо большую муку и вред, чем даже  ее  отец  в
тот знаменательный день на террасе, что ей в конце концов все-таки
удалось   вырваться  из  его  когтей,  от  чего  чувство  глубокой
благодарности казалось естественной и прекрасной реакцией  на  то,
что происходило с ней.
      Ей  почти  уже  удалось добраться до спасительного  мрачного
убежища в пещере глубинного сна, когда туда грубо ворвались резкие
хриплые  звуки:  скрежещущие и уродливые, подобные спазматическому
громогласному  кашлю. Она попыталась спастись и укрыться  от  этих
страшных  звуков, но поняла, что неспособна этого  сделать.  Звуки
врезались  в  ее сознание подобно рыболовному крючку, подцепившему
ее-рыбу  за  нежный  рот  и  стремительно  потянувшему  вверх,   к
просторному, но хрупкому серебристому небосводу, разделяющему  мир
сна и бодрствования.


Глава двенадцатая

      Бывший  Принц,  некогда  гордость и  радость  юной  Катарины
Сатлин,  вот  уже  в течение десяти минут сидел на  кухне  летнего
домика, отдыхая после своего последнего набега в спальню. Он сидел
подняв   вверх   морду   и   широко  раскрыв   немигающие   глаза.
Opnqsyeqrbnb`b  последние  несколько  месяцев  на  весьма  скудных
харчах, сегодня он отлично наелся, устроив себе роскошную трапезу,
и  после обильной еды он чувствовал в теле тяжесть и его клонило в
сон.  Но  всего  несколько  минут  назад  его  сонливость  исчезла
совершенно  бесследно. На смену приятному чувству пришла  тревога,
непомерно  разрастающаяся  в  нем с  каждой  минутой.  Пара-тройка
сторожевых   тростинок,  расставленных  там,  где  в   мистическом
переплетении  соединялись  собачьи  чувства  и  интуиция,  в  этой
неразгаданной   зоне,   внезапно  едва   слышно   предупредительно
хрустнули.  В  соседней  комнате продолжала стонать  сука-хозяйка,
время  от  времени издавая звуки речи, но не это  было  источником
тревоги  для псины; отнюдь не это заставило ее напряженно усесться
на  задние  лапы в тот самый миг, когда она уже мирно отходила  ко
сну,  приятно  задремывая,  и не потому  она  тревожно  подняла  и
насторожила  целое  ухо и подняла вверх брыли  и  вытянула  вперед
морду, так что оскалились кончики клыков.
      Виной  тому было нечто другое... нечто, что шло в  разрез  с
устройством вещей... нечто ужасно и невероятно опасное.
       В   тот   самый   миг,  когда  сон  Джесси   достиг   своей
кульминационной развязки и она по крутой спирали начала опускаться
во  тьму,  не  в  силах  долее выносить  непрекращающиеся  приливы
нервного   трепета,  собака  внезапно  вскочила  на  лапы.   Круто
повернувшись, она толкнула мордой неплотно прикрытую заднюю  дверь
и  выскочила  в полную ветром темноту. Как только пес очутился  на
улице,  в  ноздри ему ударил жуткий неопознаваемый  запах.  В  нем
таилась опасность... и в этом не было никакого сомнения.
      Пес  бросился бежать к лесу со всей прытью, которую мог себе
позволить  из-за  раздувшегося, перегруженного  мясом  брюха.  Раз
оказавшись в безопасном укрытии кустов на опушке, он повернулся  и
с  той  же  примерно скоростью побежал обратно к дому, из которого
только что выскочил, но потом все-таки остановился. Все чувства  и
сознание собаки говорило ей о том, что нужно уносить от дома лапы,
но  остальные, не менее настойчивые звоночки напоминали ей о  том,
что   в  жилище  людей  осталось  лежать  превосходное  изобильное
лакомство, которое просто непозволительно, невозможно бросить  вот
так просто.
      В конце концов, укрывшись понадежней в кустах, где тени луны
наложили  на  ее тонкую и воспитанную морду сетку своей  ветвистой
кустарниковой   идеографической  письменности,   псина   принялась
гавкать от безысходной тоски, и ее лай как раз и был теми резкими,
неприятно  скребущими звуками, вернувшими Джесси  обратно  к  миру
бодрствования.


Глава тринадцатая

      В течение летних отпусков на озерах в начале шестидесятых, в
то  время  когда  малыш Вилли был способен разве  что  еще  только
плескаться  на  мельчинке с парой оранжевых надувных  нарукавников
под  мышками,  Мэдди  и Джесси, во все времена  отличные  подруги,
несмотря на разницу в возрасте, частенько отправлялись купаться на
Нейдермейер.  Нейдермейер назывался плавучий понтон, оборудованный
вышкой  для  прыжков  в  воду и именно там, купаясь  на  приволье,
Джесси выработала свой стиль, который через некоторое время дал ей
возможность  взять первый приз в соревнованиях по  плаванию  среди
старшеклассников,  а потом и в сборной штата  в  1971-м.  То,  что
запомнилось  ей  более всего (во-вторых, потому что  во-первых  ей
навсегда  врезалось  в  память  стремительный  полет-пике   сквозь
горячий  летний воздух к ждущему внизу блеску голубой  воды),  был
ledkemm{i подъем к поверхности, сквозь чередующиеся слои холода  и
тепла.
       Теперь,  возвращаясь  из  своего  кошмара,  она  испытывала
примерно то же самое.
      Поначалу  ощущение  напоминало ей черное ревущее  пребывание
внутри  грозовой  тучи. Сильно толкнувшись, она прорвалась  сквозь
клокочущую  тьму, не отдавая себе ни малейшего отчета о  том,  что
это  было  такое  и  кто такая она сама или в  каком  времени  она
пребывает,  не  говоря уж о том где находится  ее  реальное  тело.
Следующим  был  теплый и спокойный слой: она оказалась  во  власти
самого  страшного кошмара, известного со дня сотворения  мира  (по
крайней мере, ее собственного мира), но это был именно кошмар и не
более   того  и  теперь  он  закончился  и  ушел.  Приближаясь   к
поверхности мира, она вошла в другой холодный слой: сутью которого
была   внезапно  возникшая  мысль  о  том,  что  действительность,
ожидающая впереди, ужасами своими не уступает только что виденному
кошмару. А может быть и превосходит его.
      Что это может быть? - спросила она себя. Что может быть хуже
того, что я только что увидела и испытала?
     Она отказывалась думать об этом. Ответ находился за пределами
ее   восприятия  и  если  бы  вдруг  паче  чаяния  ей  удалось  бы
разобраться  в  чем  дело,  то скорее  всего,  кувыркнувшись,  она
решительно направилась бы обратно в глубину. Сделать так, означало
бы  наверняка утонуть - а утонуть, сравнительно с возможностью  со
всего  маху  врезаться  на  своем Харлее  в  кирпичную  стену  или
спикировать вниз на асфальт с карниза небоскреба или с  натянутого
между  вершинами  двух  соседних многоэтажных  отелей  троса  было
благость,   но  самое  отвратительное  и  страшное  в  этом   было
погрузиться   в   придонные   слои   запаха   озерных   минералов,
одновременно  напоминающим запах устриц и меди и  допустить  этого
было  нельзя. Вот почему Джесси продолжала грести руками,  убеждая
себя,  что беспокоиться о том, что ожидает ее наверху можно  будут
тогда, когда ее голова действительно окажется на поверхности.
      Последний  предповерхностный  слой  был  устрашающе  теплым,
словно  свежая кровь: вероятно ее руки совершенно омертвели,  став
бесчувственнее обрубков дерева. Оставалось только надеяться на то,
что  ей удастся восстановить чувствительность рук, разогнав в  них
кровь.
      Хрипло вздохнув, Джесси вздрогнула и очнулась. У нее не было
ни  малейшего представления о том, сколько она спала и  будильник-
радио  на  прикроватной  тумбочке, вовлеченные  в  собственный  ад
бесконечного  и  неизбывного навязчивого повторения  (_двенадцать-
двенадцать-двенадцать_, мигали в темноту, словно бы оповещая  всех
и  вся о том, что время навсегда остановилось в полночь), ничем не
могли  ей  помочь.  Все,  что  она  могла  узнать  оглянувшись  по
сторонам, это что вокруг все еще темно и луна теперь светит сквозь
застекленную  крышу,  вместо того чтобы  подмигивать  в  восточное
окошко.
      По  ее рукам бегали нервные иголки и булавки мурашек. Обычно
ей  подобные  ощущения не нравились, но только не сейчас;  мурашки
были  в  тысячу раз лучше мышечных судорог, которых она ожидала  в
качестве  расплаты за краткий экскурс в один из наихудших моментов
своего  прошлого.  Через минуту она заметила  теплое  расплывшееся
пятно между своих ног и под поясницей и поняла, что беспокоиться о
том,  чтобы заставить себя помочиться, ей больше не нужно. Ее тело
само разрешило свои проблемы пока она спала.
      Согнув  кисти  рук, Джесси осторожно подтянула  себя  вверх,
вздрогнув и поморщившись от тянущей пульсирующей боли в бицепсах и
кистях,  немедленно  проснувшейся  от  этого  ее  движения.   Боль
onbhk`q| по большей части из-за того, что я пыталась вырвать  руки
из  наручников,  подумала она про себя. Тебе некого  винить  кроме
себя самой, дорогуша.
      Где-то  неподалеку  снова  начала размеренно  лаять  собака.
Каждый резкий звук хриплого раздраженного лая напоминал деревянную
щепку,  вонзающуюся  в  ее несчастные уши  и  довольно  скоро  она
сообразила, что именно эти звуки вырвали и вернули ее из сна,  как
раз  тогда,  когда  она  собиралась нырнуть  в  глубины  сознания,
уносясь  от  своего кошмара. По звуку лая она поняла,  что  собака
выбралась из дома, и теперь бродит где-то на улице, поблизости  от
леса.  Она  ничуть не возражала против того, что псина оставила  в
покое  ее дом, но вместе с тем ощущала тревогу, не понимая  в  чем
дело.  Быть может собака после стольких дней пребывания  на  улице
под  открытым  небом  почувствовала себя под крышей  человеческого
жилища  неуютно? Это предположение могло оказаться  правдой...  но
вместе  с  тем чувствовалось, что настоящей причиной тут  является
что-то другое. Ситуация была не так проста, как казалась на первый
взгляд.
      -  Давай-ка возьмем себя в руки и разложим все по  полочкам,
Джесс,  -  посоветовала она самой себе глухим и невнятным спросоня
голосом  и  может  быть - только может быть - так  бы  и  сделала.
Чувство паники и беспричинного стыда, изводившее ее во сне,  мало-
помалу исчезло. Да и сам сон постепенно исчезал и уходил от нее, с
медлительной   неизбежностью  наступления   неуместных   густеющих
сумерек  на  передержанной  в проявителе любительской  фотографии.
Очень  скоро, и она не сомневалась в этом, от ее сна не  останется
ни  следа,  даже  самой последней малости. После  пробуждения  сны
подобны  сухим  пустым коконам-скорлупкам молочая, внутри  которых
хрупкая  жизнь существовала бурно, но очень недолго. Бывали  утра,
когда подобная амнезия - если только это можно было так назвать  _
навевала на нее острую печаль. Но только не теперь. Никогда за всю
свою  жизнь  она  не  приветствовала свою милосердную  способность
быстро  и  полностью забывать сны с таким энтузиазмом и  восторгом
избавления.
      Да  и  какая  тут разница, - подумала она. Ведь  в  конце-то
концов  это  был  всего лишь сон. Что могли означать  эти  головы,
вылезающие  одна из другой? Принято считать, что сны  заключают  в
себе  тот  и  иной смысл - да, конечно же, самой  собой,  это  мне
известно  -  и  не  стоит сомневаться, что и тут  крылся  какой-то
смысл...  быть может заключающий в себе истинную правду. И  теперь
мне кажется, что я понимаю, почему я так жестоко обошлась с Виллом
в  тот  день, наказав его за то, что он попытался потискать  меня.
Если  бы  об  этом  теперь узнала Нора Каллиган,  она  была  бы  в
восторге  - такое озарение она называет прорывом. Возможно  это  и
был  прорыв. Но так или иначе этот мой _прорыв_ ничем не помог мне
избавиться от этих проклятых тюремных драгоценностей и посему  сия
животрепещущая тема для меня по-прежнему стоит номером _один_. Кто-
нибудь со мной не согласен?
     Никто ей не ответил: ни Руфь, ни Женушка; голоса, которые она
относила к области НЛО, тоже помалкивали. Единственным ответом  ей
было  низкое  и  долгое  и обиженное ворчание,  донесшееся  из  ее
живота,  где  желудок опротестовывал ничем не  оправданный  с  его
точки  зрения пост и отсутствие ужина, вероятно так же  сожалея  о
том,  что  его  хозяйка  попала в такую  передрягу.  Смешно...  но
завтрашний  день сулил еще большие сложности. Кроме  того  о  себе
заявила  так  же  и  ее  жажда, жестоко и неоднозначно,  и  она  с
тревогой, отогнав прочь все иллюзии, подумала, сколько времени  ей
удастся продержаться на паре оставшихся глотков воды.
      Я  должна  взять себя в руки и сосредоточиться  -  я  просто
nag`m`.  Потому что настоящая моя проблема не в еде и  не  в  воде
даже.  Сию минуту в данной ситуации все это означает так же  мало,
как  и  то,  за что я врезала кулаком братцу Виллу на его  девятой
деньрожденной  вечеринке. Настоящая проблема  заключается  в  том,
каким образом мне...
      Ток ее мыслей прервался с резким чистым звуком треснувшего в
пылающем  камине  сухого полена. Взгляд ее глаз,  ранее  бесцельно
блуждавших  по  погружающейся  в сумерки  комнате,  остановился  в
дальнем  углу,  где  в последнем свете догорающего  дня,  льющемся
сквозь  окно в потолке, метались вперемешку пляшущие тени сосновых
ветвей.
     Там, в углу в темноте стоял человек.
      Ужас  превыше  всего, что она знала в жизни,  обуял  ее.  Ее
мочевой  пузырь, освободившийся только от самого крайнего излишка,
теперь  излил  остатки  содержимого единым безболезненным  потоком
тепла,  расплывшегося у нее под ногами. Но ни об этом,  ни  о  чем
другом  в  тот  миг  Джесси не думала. Страх и ужас  вычистили  ее
сознание до бела, от стены до стены, и от пола до потолка. Она  не
издала  ни  звука,  даже  не  пискнула;  способность  говорить   и
производить любые другие звуки так же начисто покинула ее, так  же
как  и  способность думать. Мышцы ее шеи, плеч и рук обратились  в
нечто, напоминающее тепловатую воду и Джесси медленно осела  вниз,
скользнув  вдоль  спинки кровати до тех пор, пока  не  повисла  на
своих наручниках в немом ступоре, словно рубашка для просушки. Она
не  потеряла  сознания - даже речи об этом  не  шло  -  но  полная
пустота  в  голове и неспособность о чем-либо думать и  физическое
бессилие, которые она в тот миг испытала, были во много  раз  хуже
любого   обморока.   Когда   наконец   мысли   начали   постепенно
возвращаться, на пути их в сознание стояла непроницаемая  безликая
стена черного страха.
     Человек. Человек в темном углу.
      Она  различала  его глаза, взирающие на  нее  с  пристальным
идиотическим  вниманием. Она отлично различала восковую  бледность
его  лица  с впалыми щеками и высоким лбом, при том, что  истинный
облик   непрошеного  гостя  был  смазан  диорамой  теней,  безумно
мечущихся по стене и потолку. Она видела покатые плечи и длиннющие
болтающиеся обезьяньи руки, завершающиеся долгопалыми кистями; она
уже  чувствовала ноги, скрытые где-то в темном треугольнике теней,
отбрасываемым бюро, и это было все.
       Она  понятия  не  имела  о  том,  сколько  времени  провела
парализованная  страхом в этом своем полуступоре,  недвижимая,  но
все  чувствующая  и замечающая, подобно мухе, угодившей  в  паучью
сеть  и  укушенной  хозяином. По всей вероятности  времени  прошло
немало.  Секунды  капали и уходили одна за  другой  и  она  лежала
замерев, понимая, что не только не способна закрыть глаза, но  тем
более  отвести их от жуткой тени пришельца в углу. Ее первый испуг
начал  проходить,  но  на  смену страху начало  приходить  кое-что
другое,   гораздо  худшее:  ужас  и  необъяснимое,  атавистическое
отвращение.  Позже  Джесси решила, что источником  этих  эмоций  _
наиболее   глубоких  отрицательных  эмоций,  которые   ей   только
доводилось испытывать в жизни, включая так же и то, что она совсем
недавно чувствовала, видя и слыша то, что бродячий пес проделывает
с   телом  ее  мужа,  готовясь  им  пообедать  -  являлась  полная
неподвижность стоящей в углу фигуры. Пробравшись в дом потихоньку,
пока   она   спала,  существо  теперь  просто   стояло   в   углу,
замаскированное там непрекращающимся текучим танцем  теней  поверх
его  тела  и  лица,  уставившись на нее своим странно  неподвижным
взглядом  темных глаз, глаз-провалов настолько огромных и  темных,
что они напоминали ей глазницы черепа.
      Ее  незваный  гость стоял в дальнем углу  комнаты;  очевидно
ничего другого он не собирался предпринимать.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Страница:  [2]