Лежа  на  кровати с руками, вскинутыми к столбикам  красного
дерева  и  прикрепленными  там  наручниками,  она  казалась   себе
женщиной  на  дне глубокого колодца. Время шло, отмеряемое  только
идиотическим  бормотанием  будильника,  объявляющего  о  том,  что
сейчас  опять  _двенадцать-двенадцать-двенадцать_ и  медленно,  но
верно  в ее мозгу зародилась связная мысль, кажущаяся и опасной  и
одновременно странно успокоительной.
     Здесь нет никого, кроме тебя, Джесси. Этот человек в углу, не
более  чем  игра твоего воображения, катализированного  сочетанием
теней и световых пятен, только-то и всего.
      Она пошевелилась и снова приподнявшись, перевела свое тело в
сидячее положение, подтягиваясь на руках, морщась от боли в  своих
перенапряженных  плечах,  толкаясь  ногами,  старательно  упираясь
голыми  пятками  в габардиновую обивку матраца,  с  каждым  рывком
коротко  и часто дыша от напряжения... и все это время не  спуская
глаз  с  длинной вытянутой тени, спокойно стоящей в  дальнем  углу
комнаты.
      Он  слишком  высок  и  слишком  тощ,  чтобы  быть  настоящим
человеком,  Джесс - ты и сама видишь и понимаешь это,  верно?  Там
нет  ничего, кроме ветра, теней и пятен лунного света... а так  же
нескольких  осколков  твоего недавнего  кошмара,  как  я  понимаю.
Возражения есть?
       Возражений   не   было  -  почти.  Она   начала   понемногу
успокаиваться.   Но  потом  откуда-то  снаружи   донеслись   новые
истерические взлаи бродячей псины. И в тот же миг, в тот же  самый
миг как неожиданно залаяла собака, разве не повернула воображаемая
фигура  в  углу  - фигура без сомнения порожденная игрой  теней  и
света и замешанная на игре воображения и - разве не повернула  эта
фигура голову чуточку в направлении лая?
      Нет,  конечно же нет - это ей только показалось. Определенно
это  была  очередная  шутка, сыгранная  с  ней  ветреными  тенями,
сумерками и луной.
     Так оно все и было - скорее всего; по сути дела она ни на миг
и  не допускала другого толкования - толкования по поводу поворота
головы  -  кроме  того, что все это ей только показалось.  Но  все
остальное? Сама фигура? Никакими силами она не могла убедить  себя
в том, что все что она видит - иллюзия. Потому что ни одна фигура,
которая  выглядит  так по-человечески, на самом  деле  могла  быть
ничем иным, как реальностью... или чем-то еще, но чем?
      Внезапно заговорила Хорошая Женушка Барлингейм и несмотря на
то,  что  в  ее  голосе  был страх, там не слышалось  истерии,  по
крайней мере пока; как это ни странно, но наибольший страх,  почти
ужас,  испытывала  часть, относящаяся к Руфи, сходящая  с  ума  от
известии о том, что в темной комнате с ней оказался кто-то  еще  и
именно  она  ближе  всего  находилась  к  тому,  чтобы  впасть   в
крайности.
      Если  то,  что  ты  видишь перед собой, сказала  ей  Женушка
Барлингейм, на самом деле не существует, то почему сбежала собака?
По-моему,  не будь у нее на это особой причины, она ни за  что  не
сделала бы этого. Как ты считаешь?
      И  тем  не  менее было понятно, что Женушка так  же  здорово
напугана  и  только  и  ждала объяснения бегству  собаки,  которое
отстояло  бы  как можно дальше от маячащей в углу фигуры,  которую
Джесси  толи  видела  на  самом деле, толи только  воображала  что
видит.  На  самом  деле Женушка больше всего  хотела  услышать  от
Джесси,  что первоначальная ее, Женушкина, идея о том,  что  псина
ушла из дома потому, что ей стало неуютно под крышей человеческого
fhkhy`,  как  раз  и  есть самое вероятное объяснение.  Или,  быть
может, пес ушел потому, что его позвала самая мощная и древняя  из
всех  причин  для  того чтобы сняться с места: он  учуял  близость
другого  бродяги, скорее всего течной суки. Джесси  подумала,  что
вполне  возможно, что кроме того собаку вполне мог испугать какой-
нибудь  резкий неожиданный звук - где-нибудь треснула  ветка,  сук
дерева под порывом ветра ударил в стекло на втором этаже, и в этом
бы  крылась  определенная справедливость: пес бежал точно  так  же
напуганный  воображаемой опасностью, несуществующим  пришельцем  и
его  теперешний  лай  должен  был прогнать  этого  несуществующего
пришельца и позволить ему вернуться к прерванному ужину парии.
      Хорошо,  я  готова согласиться со всем, что  ты  только  что
сказала, неожиданно снова подала голос Женушка, и пусть ты  ни  во
что  сама  не  веришь, но прошу тебя, остановись на  чем-нибудь  и
заставь в это поверить меня.
      Однако  пытаться  сделать это было  бесполезно,  потому  что
наглядное объяснение этому стояло в темном углу возле бюро. Теперь
она нисколько не сомневалась в том, что там кто-то есть. И это  не
было  галлюцинацией,  не было комбинацией  приводимых  в  движение
ветром теней и ее собственного воображения, или остатками ее  сна,
моментальным фантомом, материализовавшимся на ничем не  населенной
пограничной земле между страной сна и бодрствования. Это был
     (монстр чудовище призрак пришедший чтобы съесть меня заживо)
      человек,  никакой  не монстр, а настоящий человек,  мужчина,
неподвижно стоящий в углу и неотрывно глядящий на нее, в то  время
как  за стенами дома завывал ветер и дом скрипел и трясся, а  тени
ветвей  уличных  деревьев  танцевали на  стенах  и  на  полу  свой
странноватый, отрывистый случайный танец.
      На этот раз мысль - Чудовище! Монстр! Людоед! - поднялась из
глубин  ее сознания на верхние, более освещенные сценические  слои
ее  восприятия мира. Она снова отказалась в это верить, но  ничего
не смогла поделать со страхом, который не преминул вернуться. Если
существо в дальнем углу комнаты на самом деле человек, к чему  она
все более и более склонялась, то что происходит с его лицом - что-
то  ужасное,  неправильное, в корне плохое.  Если  бы  ей  удалось
разглядеть его чуть лучше!
      Ты  не  хочешь  этого,  зловещим шепотом  объявил  ей  голос
очередного НЛО.
      Но я должна заставить его ответить мне - я должна попытаться
завязать  с  ним  контакт. Оно обязательно ответит  мне,  отчаянно
пронеслось в голове Джесси, на что она получила немедленный  ответ
одновременно от Руфи и Женушки: Не смей звать его _оно_.  Думай  о
нем  как о мужчине, который просто заблудился в лесу и только;  он
напуган, так же как и ты, поэтому боится заговорить первым.
      Отличный совет, но невозможный, потому что, прислушавшись  к
себе, Джесси поняла, что просто не может думать о маячащей в  углу
фигуре, как о ком-то одушевленном, как о мужчине, например, как не
может  назвать  _человеком_ бродячего пса. Кроме  того,  глядя  на
существо в тени, трудно было подумать, что оно хоть сколько-нибудь
похоже  на  кого-то заблудившегося в лесу и испуганного.  Что  она
действительно чувствовала, так это исходящие от фигуры волны тихой
напряженной злобы.
     Это глупо! Поговори с ним, Джесси! Поговори с ним сейчас же!
      Она  попыталась откашляться и прочистить горло и обнаружила,
что  прочищать-то  особенно и нечего - горло ее  было  сухое,  как
пустыня  и  гладкое, словно стеатит. Теперь она  чувствовала,  как
колотится сердце у нее в груди, как скор, легок и неровен его бой.
      Завывал и хлестал ветер. По стенам и потолку метались черно-
белыми  пятнами тени, от чего ей начинало казаться, что она  лежит
qopr`mm`  в  сердцевине гигантского калейдоскопа для  дальтоников.
На  мгновение  ей  почудилось, что она увидела у стоящего  в  углу
существа  нос  -  остро  торчащий  под  его  темными  неподвижными
глазами.
     - Кто...
      Вначале все, что она смогла заставить свое горло произвести,
был тонкий хриплый шепот, который едва ли можно было расслышать  у
изножия  ее  кровати, не говоря уж о дальнем углу комнаты.  Джесси
замолчала,  облизала губы и заговорила снова.  Выговаривая  слова,
она поймала себя на том, что ее кулаки стиснуты с такой силой, что
превратились в тугие твердые шары, и заставила свои пальцы немного
расслабиться.
     - Кто ты?
      Она  по-прежнему  могла только шептать,  лишь  не  на  много
громче, чем прежде.
      Фигура  в  углу  не произнесла в ответ ни  звука,  продолжая
стоять  неподвижно,  свесив  длиннющие  руки  до  колен  и  Джесси
подумала:  До колен? До колен? Это невозможно, Джесс - у  человека
руки никогда не достанут до колен, кисти заканчиваются у бедер.
      Ей ответила Руфь, голос который притих и настолько изменился
от  страха, что Джесси едва узнала его. Ты хочешь сказать,  что  у
нормального  человека руки не достают до колен, а заканчиваются  у
бедер?  Ты  это  имела в виду, не так ли? Но станет ли  нормальный
человек  тайком  прокрадываться в чужой дом под покровом  ночи,  а
потом  тихо стоять замерев в углу, разглядывая голую леди-хозяйку,
прикованную  наручниками  к  спинке  собственной  кровати?  Просто
стоять   в   углу,   смотреть  на  нее,  несчастную,   ничего   не
предпринимая?
      Потом  у него двинулась нога... или, может быть, виной  тому
снова  была  игра  теней,  не  до конца  уловленная  ей  в  нижнем
квадранте собственного поля зрения. Сочетание теней, лунного света
и ветра придавали всему действу устрашающе потусторонний привкус и
вновь  Джесси  поймала  себя на том, что  сомневается  в  реальном
существовании обитателя дальнего угла комнаты. Ей пришло в голову,
что  быть может она все еще спит и ее сон о вечеринке в честь  дня
рождения  Вилла принял странный непредсказуемый вольный  оборот...
но  в  это  она  не могла поверить при всем, даже  очень  сильном,
желании. Она не спала и в этом не было сомнения.
      Двинуло  ли  существо ногой, или нет (если только  это  была
нога),  но  взгляд  Джесси  на  мгновение  переместился  вниз.  Ей
показалось,  что  на  полу  возле сгустившейся  в  углу  тени  она
различает какой-то предмет, располагающейся примерно между ступней
существа.  Невозможно было сказать, что это такое на  самом  деле,
потому  что  тень  бюро делала тьму в этой части комнаты  наиболее
густой  и непроглядной, однако в ее памяти внезапно всплыла сценка
из прошедшего дня, когда она пыталась убедить Джеральда в том, что
она   не   шутит,  требуя  чтобы  тот  освободил  ее   немедленно.
Единственными  звуками  в ту пору, кроме ее  собственного  голоса,
свиста ветра, стука двери, лая собаки, да криков гагары был...
      Непонятный  предмет,  стоящий  у  ног  темной  фигуры,  была
бензопила.
      Она  мгновенно убедила себя в том, что по другому и быть  не
может.  Ее непрошеному гостю уже приходилось пользоваться пилой  и
не для того, чтобы валить деревья и очищать их от сучьев. Он резал
своей  пилой  людей,  и  собака убежала потому,  что  почуяла  дух
безумия,  исходящий от пришельца, заявившегося на их озеро,  чтобы
оросить  его  берега кровью, брызжущей из-под  цепных  зубьев  его
верной  старой пилы _Стил_, которой он орудовал, зажав ее в  одной
затянутой в кожаную перчатку руке.
      Перестань  нести  чушь!  яростно  заорала  на  нее  Женушка.
Прекрати этот бред сейчас же и немедленно возьми себя в руки!
      Но она не могла прекратить это и с унынием сообщила себе  об
этом, потому что это был не сон и потому что теперь она на все сто
была  уверена  в  том, что фигура, молчаливо и неподвижно,  словно
чудовище Франкенштейна перед приятием молниевого разряда,  стоящее
в  углу,  на самом деле тут находилась. Но даже если это  так,  то
маловероятно,  что  весь  световой  день  оно  провело   превращая
окрестных  жителей в свиные отбивные. Конечно нет -  сейчас  такая
мысль  казалась ей ничем иным, как дурной вариацией на тему самого
что  ни  наесть дешевого фильма ужасов с избитым сюжетом, с  такой
охотой  пересказывающимся  темными вечерами  в  летних  молодежных
лагерях, где так весело бывает пугать друг друга собравшись тесной
девчачьей  компанией вокруг костра, и при этом жарить на  палочках
сосиски,  а потом забраться в спальный мешок и дрожать от  легкого
озноба, в твердой уверенности, что любой треск сучка в близлежащих
кустах  может означать не менее как крадущегося Озерного Человека,
этого  легендарного  инвалида корейской войны с  напрочь  выбитыми
мозгами.
      Существо,  укрывшееся в тени в углу ее комнаты, не  было  ни
Озерным  Человеком, ни Убийцей с Бензопилой. То нечто, что  стояло
на  полу  у  его ног (в этом она тоже была совершенно уверена)  по
мнению  Джесси  не  было бензопилой... но вполне  могло  оказаться
чемоданчиком...  рюкзаком  или ящиком  для  образцов,  излюбленной
принадлежностью любого странствующего коммивояжера...
     Или просто плодом моего воображения.
      Вот именно. Потому что даже глядя прямо в угол на пол, на то
что  находилось там, чем бы оно ни было, она по-прежнему не  могла
скинуть  со  счетов  возможность  того,  что  все  это  ей  только
мерещиться.  Однако некоторым извращенным образом это только  лишь
подкрепляло ее убеждение в том, что само существо было реальным  и
от  того ей было все труднее и труднее заставлять себя не обращать
внимания на исходящие от него волны мертвенной злобы, раз за разом
накатывающие  на  нее из переплетения темных  теней  и  мучнистого
света луны.
      Оно ненавидит меня, пронеслось у нее в голове. Что бы это ни
было, оно ненавидит меня. Без сомнения ненавидит. Потому что зачем
иначе  оно  стоит в углу и просто смотрит на меня  и  не  пытается
помочь?
      Она  снова подняла взгляд на едва различимое лицо, на  чужие
глаза,  как ей казалось, блестящие лихорадочной яростью во глубине
темных провалов круглых глазниц и начала плакать.
      -  Кто  вы, прошу вас, ответьте? - взмолилась она, чувствуя,
что  ее душат рыдания. - Если вы там действительно есть, то почему
вы  не поможете мне? Пожалуйста, я прошу вас! Ключи лежат вон там,
рядом  с  вами, на туалетном столике - расстегните мои  наручники,
умоляю вас...
      В ответ ни слова. И никакого движения. Оно ничем не выдавало
своего  присутствия.  Просто стояло там, в дальнем  углу,  -  если
только,  конечно,  оно  было  там;  если  только  все  это  ей  не
мерещилось  -  и  смотрело  на  нее  неподвижным  взглядом  из-под
мечущихся лунных теней.
      -  Если вы не хотите, чтобы я кому-то рассказала о том,  что
видела  вас, я буду молчать, клянусь вам, - попыталась снова  она.
Ее  голос задрожал, сорвался и затих. - Никому ничего не скажу! И,
конечно же... смогу отблагодарю вас, щедро отблагодарю...
     Оно продолжало смотреть.
     Молча смотреть, не двинув ни рукой, ни ногой.
     Джесси почувствовала, как по ее щекам медленно стекают слезы.
     - Вы знаете, вы ведь здорово напугали меня, - продолжала она.
_  Может  быть  вы ответите мне, в конце концов? Вы вообще  можете
говорить?  Если  вы  на  самом деле там  есть,  то  ответьте  мне,
пожалуйста!
      Опасная,  пронзительная истерика охватила  стальным  колючим
обручем ее разум и тут же унеслась прочь, захватив с собой в своих
кривых  цепких когтях невосполнимую, драгоценную часть ее  разума.
Она  снова заплакала и принялась на разные лады умолять стоящую  в
дальнем углу спальни неподвижную устрашающую фигуру; все это время
она  сохраняла полный контроль над собой, лишь иногда соскальзывая
в  странно-темный провал, существующий для тех, чей ужас стал  так
велик,   что   достиг  уровня  одержимости  транса.  Она   слышала
собственный хриплый и полный рыданий голос, взывающий с  вопросами
к  темному силуэту, умоляющий его пожалуйста, ради Бога освободить
ее  от  наручников,  пожалуйста, прошу вас,  ради  всего  святого,
освободить  ее  от этих наручников, после чего ее  сознание  снова
скатывалось  в  эту  жутковато-необъяснимую темную  зону.  В  этот
период  она  ясно осознавала то, что продолжает звать  и  умолять,
потому  что  губы  ее двигались и она чувствовала  это.  Она  даже
продолжала  воспринимать  производимые  ею  звуки,  вот  только  в
периоды  странных  затемнений  эти  звуки  обращались  из  слов  в
неразборчивый бессвязный поток. Она так же продолжала слышать  вой
ветра  и  лай собаки, отмечая все это, но не осознавая  до  конца,
теряя  все в немоте ужаса смутно различимой тени в углу,  ужасного
пришельца,  незваного  гостя.  Она  не  могла  изгнать   из   себя
изначальное  первородное  отвращение  к  его  узкой,  бесформенной
голове, к его бледным как воск щекам, к покатым плечам... но более
всего, снова и снова ее взгляд возвращался к рукам существа:  этим
поразительным      болтающимся,      длиннопалым      конечностям,
заканчивающимся  у ног гораздо ниже рук любого обычного  человека.
По   прошествии   промежутка  времени  неизвестной   протяженности
(двенадцать-двенадцать-двенадцать, говорили ей часы  на  тумбочке,
здесь   тебе   все   равно  никто  не  поможет)  мало-помалу   она
возвращалась  в  нормальный мир из своего забытья,  начиная  вновь
соображать,  вместо того, чтобы просто реагировать на  окружающее,
автоматически  регистрируя неопределенные  образы,  начиная  снова
различать  собственную речь, обращающуюся в связные слова,  вместо
пустой    ровно-шумящей   бессмыслицы.   Вернувшись   из   темноты
собственного  провала, она с удивлением отмечала,  что  с  момента
ухода  немного  продвинулась - теперь она  уже  не  умоляла  и  не
просила,  чтобы с бюро взяли ключи, и расстегнули ее наручники,  а
ей  самой позволили подняться с кровати. Вместо этого она  услышал
тонкий  пронзительный и истеричный шепот женщины,  низведенный  до
простой мольбы об единственном слове в ответ... просто одном слове
и только.
     - Кто вы? - рыдала она. - Неужели вам так сложно ответить. Вы
человек? Или дьявол? Ради Бога, скажите хотя бы, как вас зовут?
     За окнами продолжал реветь ветер.
     Дверь продолжала стучать.
      На  ее глазах фигура в углу начала изменяться... на ее  лице
как  будто  появилась широкая улыбка. В этой  улыбке  было  что-то
ужасно знакомое и глядя в лицо существа, Джесси почувствовала, что
уже вплотную приблизилась к тонкой границе, разделяющей мир разума
и  мир  безумия, к непрочной скорлупе, до сих пор с  поразительной
стойкостью  переносящей  все испытания,  но  вот  теперь  начавшую
неудержимо и болезненно дрожать.
     - Папа? - прошептала она. - Папа, это ты?
     Не будь дурой! заорала на нее Женушка, но даже в этом, всегда
выдержанном  и  спокойном голосе, Джесси  услышала  нотки  опасной
hqrephjh. Не сходи с ума, Джесси! Твой папаша умер в 1980-м!
      Это  ничуть  не помогло ей, ничуть, только сделало  все  еще
хуже.  Гораздо хуже. Том Магот нынче покоился в семейном склепе  в
Фалмоусе, не более чем в сотне миль отсюда. В горящем, воспаленном
ужасом  мозгу  Джесси  настойчиво рисовалась  картины  сгорбленной
отцовской  фигуры, на одежде и ботинках которой пятнами выделялась
сине-зеленая  плесень,  фигуры, беззвучно  скользящей  по  залитым
лунным  светом полям и тропинкам редковатых подлесков, направляясь
к  редким  первым  домишкам городских окраин; ей  рисовалось,  как
обвисали  на  ходу,  притягиваемые к земле  всеобщей  силой,  руки
создания с полуразложившимися мышцами, как постепенно оттягивались
эти  руки к земле, повисая до самых коленей. Таким был сегодня  ее
отец.  Это был мужчина, обожавший катать ее на своих плечах  когда
ей  было  три, который укачивал ее на своих коленях в  шесть  лет,
когда   цирковой  коверный  клоун  испугал  ее  до  слез,  который
рассказывал ей на ночь сказки и разные истории, до тех  пор,  пока
ей не наступило восемь - после чего, она, уже достаточно взрослая,
должна  уже была читать сама. Ее отец, сложивший в день солнечного
затмения  в пачку несколько самодельных солнечных светофильтров  и
державший  ее  на коленях до самого мгновения наступления  полного
затмения, ее отец, сказавший ей: Не бойся ничего... не бойся и  не
оборачивайся.  Она  решила, что он чем-то обеспокоен,  потому  как
дрожал  его  голос,  потому как глухо он это  сказал,  потому  как
непохож был голос отца на его обыкновенную речь.
      Улыбка  на лице стоящего в углу существа внезапно  сделалась
еще  шире и в тот же миг комнату заполнил этот запах - нерезкий  и
частично  металлический,  частично органический;  запах,  смешанно
устричный  и  сливочный, так пахнут руки, когда  в  них  подержишь
пригоршню медяков, так пахнет воздух прямо перед грозой.
      - Папа, это ты? - снова спросила она стоящую в углу тень,  в
ответ  на  что  откуда-то  издалека донесся  крик  гагары.  Джесси
почувствовала, как по ее щекам струятся тихие слезы. Творилось что-
то невероятно странное и жуткое, нечто такое, что она не смогла бы
себе  вообразить  и  в  тысячу лет. Но как только  она  прониклась
уверенностью  в  том, что в дальнем темном углу  стоит  именно  ее
отец,  Том  Магот,  умерший вот уже как  двенадцать  лет  назад  и
теперь,  как  видно, оживший, страх неожиданно ушел из  нее  почти
весь.  Сначала  подтянув ноги вверх, она расслабилась  и  вытянула
ноги  обратно, раскинув их на кровати. Как только она сделала это,
фрагменты  из ее сна вернулись к ней - те, где поперек  ее  грудей
было написано губной помадой _Перечная Юм-Юм_ ПАПОЧКИНА ДОЧКА.
      -  Ну ладно, давай иди сюда, - сказала она фигуре. Ее голос,
чуть охрипший, звучал теперь спокойно и ровно. - Ты ведь для этого
вернулся,  верно? Тогда, давай, иди сюда. Ведь теперь я  никак  не
смогу  тебе помешать? Только пообещай, что после всего расстегнешь
наручники? Пообещай, что расстегнешь их и освободишь меня.
      Фигура  в углу ничего ей не ответила, ни словом, ни  жестом.
Она   продолжала  стоять  в  сюрреалистическом  кружении  обрывков
лунного  света  и  теней, и скалиться на  нее  в  злобной  улыбке.
Секунды   утекали  одна  за  другой  (мигающие  цифры  двенадцать-
двенадцать-двенадцать  на  экранчике  часов,  глядящих  на  нее  с
тумбочки,  безоговорочно утверждали в том, что время, конечно  же,
остановилось  полностью и бесповоротно, замерзнув  словно  озерный
лед,  что сама идея временного тока лишь иллюзия) и Джесси  начала
склоняться  к  мысли о том, что вероятнее всего она была  права  с
самого  начала,  что там, во тьме на самом деле нет  никого  и  не
было.  Чувствуя  себя словно легкое бессильное  что-либо  изменить
перышко,  летящее в порывах бушующего за стенами дома коварного  и
лукаво-злокозненного  ветра, грозящего  бурей,  если  не  страшным
sp`c`mnl-торнадо, она бессильно свесила на плечо голову.
      Твой  отец не мог воскреснуть из мертвых, сказала ей Женушка
Барлингейм, голосом, который пытался быть твердым, но все  попытки
которого  не  увенчались успехом, а лишь вызывали жалость.  Однако
Джесси  не  могла  не снять мысленно шляпу перед  стараниями  этой
смелой  женщины. Чтобы не случилось, пожар или наводнение, Женушка
Барлингейм  оставалась  с ней до самого конца,  чтобы  укрепить  и
направить. То, что ты видишь теперь перед собой, это не отрывок из
фильма  ужасов  или  из  Сумеречной  зоны,  Джесс;  это  подлинная
настоящая жизнь.
       Но  другая  часть  ее  -  та  часть,  в  которой,  по  всей
вероятности,  гнездились несколько мелких  голосков,  которые  она
приписывала  НЛО, откуда ее подсознание протянуло  в  ее  сознание
свои   щупальца  и  прочно  укрепилось  -  настойчиво   продолжало
твердить,  что  то, что она видит перед собой, есть  правда  тьмы,
нечто  отстоящее  от  устоев любой логики и  являющее  собой  тень
самого  что  ни  на  есть иррационального (а может  быть  и  вовсе
сверхъестественного).  Эти голоса продолжали  настойчиво  твердить
ей,  что во тьме, особенно во тьме, многое выглядит по-другому.  И
когда  такое  происходит, с клетки, до поры  сдерживающей  в  себе
воображение,   спадают  все  замки  и  вещи  -   разные   вещи   _
высвобождаются на волю.
      А вот и нет, это вполне может быть твой отец, прошептала эта
ее  новая,  чужеродная часть и почувствовав как  ее  шею  и  грудь
обдало холодом, Джесси поняла, что слышит в себе голос безумия, со
словами   которого   вставали  на  места  все  возможные   причины
голосующие за эти слова. Не стоит даже сомневаться, это твой  отец
и  есть.  Днем все обычно и люди могут считать себя в безопасности
от  привидений и призраков, зомби и живых мертвецов, да  и  ночью,
если  человек  не один, ему тоже нечего бояться, но  стоит  только
остаться  одному в темноте, как нечисть пускается во  все  тяжкие.
Мужчины  и  женщины,  Джесси, оказавшиеся во тьме  ночи  в  полном
одиночестве, напоминают широко распахнутые двери и ежели вдруг они
решаться  закричать  или  позвать на помощь,  кто  знает,  что  за
ужасная мертвечина может забрести на их зов? Кто знает, что  видят
мужчины  и женщины в час своей одинокой смерти? Трудно поверить  в
то,  что  многие  из  них умирают от страха,  чтобы  там  не  было
написано в их заключении о смерти.
      -  Это  все ужасная чушь, даже не вздумай в это поверить,  _
сказала  она  себе своим новым, дрожащим и неразборчивым  голосом,
звуки  которого давались ей с огромным трудом, потому что язык  ее
еле  ворочался  во  рту.  Она сглотнула и  старательно  заговорила
громче,  стараясь придать своему голосу всю твердость, на  которую
была способна.
      -  Ты не мой отец! Я вообще думаю, что ты - никто! Ты создан
из лунного света и тебя нет тут на самом деле!
     Словно бы в ответ на ее слова, темная фигура в углу согнулась
в  ее сторону, отвесив насмешливый поклон и на мгновение ее лицо _
лицо,  в  реальном  существовании которого можно  было  больше  не
сомневаться  -  выскользнуло  из  переплетения  теней.   Мгновенно
бледные  лучи  лунного  света, льющиеся в комнату  сквозь  крышные
окна, окрасили удлиненную вытянутую физиономию пришельца в оттенок
дешевой  ярмарочной позолоты и в ужасе Джесси издала  приглушенный
хриплый  крик. То, конечно же, не был ее отец; глядя  на  злобу  и
сумасшествие, отражающиеся в лице ночного гостя, она подумала, что
смогла бы теперь приветствовать своего отца, пусть даже двенадцать
последних  лет  проведшего в ледяном заключении в гробу  семейного
склепа.  Обведенные красной каймой, хищно сверкающие глаза взирали
на  нее  из  глубины провальных глазниц, кожа вокруг которых  была
hqrepg`m`  морщинами. Тонкие губы, дрогнув, растянулись в  широкую
но  сухую  улыбку, обнажившую бесцветные резцы и острые  словно  у
хищника клыки, длиной своей на первый взгляд не уступающие  клыкам
бродячей псины.
      Одна из бесконечно длинных рук протянулась и подняла с  пола
большой  темный  предмет,  стоящий у ног  фигуры,  который  Джесси
частью видела и о существовании которого во тьме догадывалась.  Ее
первой  мыслью  было  то,  что существо должно  быть  принесло  из
кабинета портфель Джеральда, чтобы подробно изучить его содержимое
на  кухонном  столе,  но  когда создание подняло  свою  корзину  и
поднесло ее к свету, Джесси открыла, что та была гораздо больше по
размеру  портфеля Джеральда и гораздо, значительно старше того  по
возрасту.  Корзина была похожа на старомодный короб для  перевозки
образцов, с которым в давние времена путешествовали между  штатами
странствующие коммивояжеры.
      -  Прошу вас, - прошептала она без сил, подвывающим щенячьим
голоском. - Прошу вас, не трогайте и не обижайте меня. Если вы  не
хотите  меня  освободить,  то и не надо,  я  согласна,  только  не
делайте мне больно.
      Улыбка  на  губах существа сделалась шире  и  она  отчетливо
увидела как далекими искорками в глубине его рта блеснул металл  _
у ее гостя дальние зубы либо были покрыты золотыми коронками, либо
там  имелись золотые пломбы, такие же, как у Джеральда,  например.
Глядя  на  нее,  существо бесшумно смеялось, словно бы  радовалось
тому  глубочайшему  ужасу,  который  ее  обуял.  Потом  невероятно
длинные пальцы протянулись к замку корзины
      (я  сплю, не стоит даже сомневаться в этом, теперь это точно
сон, потому что наяву такого не может случиться и слава Богу,  что
это сон)
      и  расстегнув  его, откинули крышку, так  чтобы  она  смогла
увидеть содержимое. Внутри корзины было полно разного сорта костей
и   драгоценностей.  Джесси  увидела  мелкие  косточки   пальцевых
суставов  и  кольца,  зубы и браслеты, кулоны  и  подвески;  среди
прочего  она  увидела очень крупный бриллиант, размером  с  ноготь
мизинца,  поймавший молочный лунный свет и изливающий его  обратно
светящейся  призмой  сквозь  тонкие изогнутые  ребра  младенческой
грудной клетки. Она глядела во все глаза и мечтала об одном: чтобы
все это оказалось сном, нет даже не мечтала, а от души надеялась и
уповала  на это, умоляя судьбу наконец свести ее со сном,  равному
которому  никогда  прежде  ни разу в жизни  она  не  видела.  Сама
ситуация - она, лежит прикованная наручниками к кровати,  в  одних
нейлоновых  трусиках и только-то; стоящий перед ней во мраке  едва
различимый  маньяк  молча демонстрирует ей  свои  леденящие  кровь
сокровища - отлично подходила к ночному кошмару из самого  темного
сна. Однако же ощущения...
      Ощущения  говорили  о  том, что вокруг  нее  царит  реальная
твердая  и  нерушимая действительность. И не было  возможности  ни
обогнуть  ее,  ни  проскользнуть  незаметно  мимо.  Ощущения  были
абсолютно реальными.
      Держа  одной  лапой  свою корзину  за  ручку,  другой  лапой
существо  поддерживало корзину под дно, наклонив  так,  чтобы  она
смогла  как  можно лучше рассмотреть ее содержимое. Потом  опустив
корзину чуть вниз и прижав ее к груди, существо опустило туда одну
руку и принялось ворошить содержимое, производя перестук костей  и
драгоценных   украшений,  звук  которого  напоминал  тихое   сухое
пощелкивание  кастаньет,  рабочие  поверхности  которых  покрылись
грязью. Перемешивая свои богатства, существо неотрывно смотрело на
нее,  сморщив свое лицо и придав ему выражение крайнего  интереса,
по  прежнему держа рот приоткрытым насмешливой молчаливой  улыбке,
ondap`q{b` и опуская покатые плечи в душащих приступах хохота.
      Нет!  -  выкрикнула Джесси, но наружу не  вышло  ни  единого
звука.
      Внезапно она почувствовала, как в ее голове никто иная,  как
Женушка  со  всех  ног  - о, Господи, она постоянно  недооценивает
ценнейший  вклад, который вносит эта леди в ее душевное равновесие
_ бежит-торопится к предохранительным выключателям в нервных цепях
восприятия окружающего мира. Никто иная как Женушка первой увидела
тонкие   предупредительные  дымки,  поднимающиеся  из-под   плотно
завинченных  панелей  приборов  внешнего  наблюдения  и  мгновенно
уразумев,  что  все  это значит, предприняла  последнюю  отчаянную
попытку  полностью  вырубить и обесточить все оборудование  и  тем
самым  спасти его, прежде чем перегреются и перегорят двигатели  и
основные цепи, и полетят подшипники.
      Существо,  стоящее  напротив  ее  кровати  в  лунном  свете,
засунуло  руку  по  локоть  в  корзину,  добыло  оттуда  пригоршню
содержимого    -    колец   и   мелких   косточек,    и    скалясь
продемонстрировало ей.
      Прежде  чем  наступила тьма и весь свет погас, в  ее  голове
полыхнула  ослепительная вспышка. С ней не случился  обморок,  как
это  порой  бывает с главной героиней любовной пьесы, она  просто-
напросто провалилась во тьму, куда ее грубо дернули чьи-то жесткие
руки,  словно приговоренного преступника, притягиваемого к  спинке
электрического стула, из оголовника которого в его макушку вот-вот
должен  вонзиться  короткий и толстый отрезок  фиолетовой  молнии.
Одновременно  с  тьмой  пришел  конец  кошмару  и  ненадолго   она
оказалась  в мире полного покоя. Джесси Барлингейм провалилась  во
тьму без единого словечка протеста.


Глава четырнадцатая

      Неопределенное время спустя она медленно с усилием вернулась
в   сознание,  сразу  же  отметив  для  себя  две  вещи   -   луна
переместилась в восточное окно и внутри нее по сию  пору  все  еще
силен  страх... но чего она боится, сказать не может,  по  крайней
мере сразу же. К ней в этот дом приходил отец, и быть может он все
еще  находится здесь. То существо, которое она видела перед собой,
совершенно не было похоже на ее папочку, но все это от  того,  что
выражение  лица  папочки было такое же, как в  тот  день,  в  день
затмения.
       Пошевелившись,   Джесси  принялась  отталкиваться   ногами,
подтягиваясь  на  руках,  стараясь сесть и  привалиться  спиной  к
подушке.  Руки  не  были теперь ей большим  подспорьем.  Пока  она
лежала без сознания, острые иголки и колючие булавки из рук ушли и
ее  руки  можно  было  сравнить разве что с  парой  бесчувственных
кресельных  ножек,  по крайней мере таким было ощущение.  Повернув
голову  в  сторону  бюро, она уставилась туда широко  распахнутыми
глазами, в которые бил и в которых блестел лунные свет. Ветер утих
и  тени  в углу прекратили свой танец, по крайней мере на  краткое
время  успокоившись. Сам угол был совершенно  пуст.  Там  не  было
ничего - ее ночной гость ушел.
      Но  может  быть  и нет, Джесс - быть может,  он  всего  лишь
перебрался  в  другое место и стоит теперь там.  Может  он  просто
спрятался под кроватью, что ты на это скажешь? Оттуда он  в  любое
мгновение может протянуть руку и дотронуться до тебя. Например, до
твоего бедра.
      За  окном  налетел порыв ветра - слабый, даже  не  порыв,  а
легкое  дуновение - и задняя дверь легко стукнула. Этот звук  эхом
p`gmeqq  по  дому  -  единственный  звук  здесь.  Бродячая   псина
заткнулась, и именно это более, чем что бы то ни было убедило ее в
том, что незнакомец ушел. Дом был в полном ее распоряжении.
     Взгляд Джесси упал на темную массу на полу, близ ее кровати.
      Поправка,  - пронеслось у нее в голове. С нами Джеральд.  Не
забывай о нем.
      Снова откинув голову на подушку, она закрыла глаза, чувствуя
как  медленно и мерно бьется в ее горле пульс, предупреждая ее  не
пробуждаться  до конца, потому что тогда это биение превратится  в
то,  что  оно  на  самом деле и есть - в жажду. Лежа  с  закрытыми
глазами,  она  не  была  уверена до конца, сумеет  ли  перейти  от
черного обморока к обычному сну или нет, но одно она знала точно _
то,  что она хочет больше всего, (за исключением того, чтобы  кто-
нибудь как можно скорее пришел к ней и спас ее) это спать.
      Здесь никого нет, Джесси - ты понимаешь это? Это был, абсурд
всех  абсурдов, голос Руфи. Резкий и непримиримый голос Руфи, чьим
девизом была строка из песенки Нэнси Синатра: _Однажды эти башмаки
протопают и по тебе_. Руфи, обратившейся в дрожащее желе от одного
только вида неясной тени с пятнами лунного света в углу комнаты.
      Ничего, киска, валяй, ответила ей Руфь. Смейся, смейся  надо
мной  -  может  я  и на самом деле это заслужила -  но  только  не
обманывай  себя.  В  доме никого нет и не было.  Твое  воображение
чересчур разыгралось, дало сбой, так сказать, и только-то.  Только
и всего.
     Ты ошибаешься, Руфь, спокойно ответила Женушка. В комнате кто-
то был и я и Джесси не сомневаемся в этом нисколько. Потому что мы
обе  знаем, кто такой это был. Он не был похож на папочку как  две
капли  воды, но это потому, что у него было лицо затмения. И  даже
выражение его лица и рост тут не самое важное - возможно  он  обул
сапоги с высокими каблуками или ботинки на очень высокой платформе
и еще что-то такое, например небольшие ходули. Ведь мог, правда?
      Ходули! - в насмешливом голосе Руфь почти сквозила истерика.
Господи  Боже  мой,  пусть даже мы не будет  теперь  принимать  во
внимание  тот факт, что несчастный Том Магот был мертв задолго  до
того  дня,  как праздничный фрак Рейгана вернулся из чистки  после
того, как он залил его шампанским на праздновании дня иннагурации;
но  милые  мои, Том был настолько неуклюж и неловок, что для  него
лично  можно  было  смело выдавать страховку  для  спускающихся  с
лестниц. Ходули? Нет, детка, ты видно на самом деле решила  свести
меня с ума!
      Это  все  неважно, со стальным упрямством в голосе возразила
Женушка.  Это был он и точка. Я сразу же узнала его запах  -  этот
густой  и  теплый, словно кровь, дух. Не смесь ароматов  устриц  и
пригоршни медяков. И даже не запах крови. Это был запах...
     На этом ток ее мыслей прервался и обрывки его унеслись прочь.
     Джесси уснула.


Глава пятнадцатая

      Она  осталась вместе с отцом в Закатных Тропинках в тот день
20-го  июля 1963-го по нескольким причинам. Первая из причин была,
как  сказать,  внешним вместилищем, обложкой для другой.  Внешняя,
открытая обложечная причина по ее словам сводилась к тому, что она
до  сих  пор немного боится миссис Джиллет, и это несмотря на  то,
что с момента происшествия с пирожными и хлопаньем по рукам прошло
уже  не  много ни мало, а целых пять лет (да что там, и все  шесть
уже  скоро  грянут).  Подлинная же причина была  гораздо  проще  и
бесхитростней: этот особый, единственный-в-человеческой-жизни день
nm` хотела провести со своим любимым папочкой.
     Ее мать была полна подозрений и то, что ее муж и десятилетняя
дочь  сообща играли ей словно самой что ни на есть мелкой  пешкой,
совершенно  не  поднимало ее настроение,  но  когда  пришло  время
решать,  дело  было  уже,  так сказать, fair  accompli.  В  первую
очередь  Джесси заглянула к отцу. До ее одиннадцатого дня рождения
оставалось  еще  целых  четыре месяца,  но  ума  ей  было  уже  не
занимать.  Как  подозревала Салли Магот, так оно и  вышло:  Джесси
начала  отлично продуманную, выверенную и незримую для  стороннего
наблюдателя  комбинацию,  результатом которой  должно  было  стать
проведенный  наедине с обожаемым папочкой день  затмения.  Многими
днями позже Джесси сказала себе, что именно в этом заключалась еще
одна причина для того, чтобы держать свой рот на замке в отношении
того, что случилось в тот день; могли ведь найтись и такие люди  _
и Салли Магот в числе их - кто наверное посчитал бы, что у нее нет
права жаловаться; ибо она получила именно то, что заслужила.
      За  день до дня затмения Джесси нашла своего отца сидящим  в
шезлонге  на  террасе напротив окна своего _кабинета_  за  чтением
_Лики  Отваги_ в бумажной обложке, в то время как его жена, сын  и
старшая  дочь  купались,  брызгались и  хохотали  в  озере  совсем
неподалеку.  Джесси  присела  в  стоящий  рядом  шезлонг  и   отец
улыбнулся  ей  и  она улыбнулась ему в ответ.  Она  только  что  и
специально  для  этого разговора подкрасила губы новой  помадой  _
_Перечная  Мята  Юм-Юм_ - подаренной ей на  день  рождения  Мэдди.
После  того,  как  Джесси впервые попробовала помаду,  она  ей  не
понравилась  -  детский  цвет, вот  что  подумала  она,  и  воняет
пепсодентом  -  но  папочка сказал, что с  помадой  на  губах  она
настоящая милашка, в результате чего _Юм-Юм_ превратился в  самый,
может быть, ценный атрибут скромного набора косметики, которым она
располагала, она очень им с тех пор дорожила и пользовалась только
для особых случаев.
      Он  выслушал ее внимательно и со всем уважением, но даже  не
попытался  скрыть отблеска удивленного скептицизма  в  глазах.  Ты
хочешь  сказать  мне,  что  до сих пор боишься  Эдрин  Джиллет?  _
переспросил  ее  он, когда она наконец закончила  чуть  освеженный
пересказ  старинной истории о том, как миссис Джиллет хлопнула  ее
по руке, когда она потянулась за последним пирожным, оставшимся на
тарелке.  Это случилось в... Вот тебе раз, я уже забыл, хотя  нет,
тогда я еще работал у Даннингера, так что это случилось, наверное,
аж  в  1959-м году. И ты, после всех этих лет, до сих пор  дрожишь
перед ней? Классический фрейдистский случай, моя дорогая.
     Ну... знаешь... как бы это сказать... да, немножко дрожу.
       Она   широко   раскрыла  глаза,  стараясь  изо   всех   сил
продемонстрировать, что несмотря на то, что она старается  сказать
очень   немного,   на  самом  деле  подразумеваются   здесь   вещи
чрезвычайно  серьезные. По правде сказать, она  не  смогла  решить
даже  для  себя  самой,  робеет ли она по сию  пору  перед  старой
Пыхтелкой или нет, просто сама мысль о том, что весь поразительный
день  полного солнечного затмения ей придется провести в  обществе
этой  скрипучей  матроны, чей жуткий голубой парик  надоел  ей  до
смерти,  вместо  того  чтобы чудесно скоротать  время  в  компании
своего обожаемого превыше всего, что только можно описать словами,
папочки, приводило ее в неописуемое уныние.
     Оценив на взгляд выражение сомнения, появившееся на его лице,
она  с  облегчением  поняла,  что в нем  более  всего  преобладает
дружелюбность  и  даже  желание  помочь  и  сохранить   тайну,   и
конспирация.  Поэтому,  снова  улыбнувшись,  она  сказала,   очень
просто: А кроме того, я просто хочу остаться с тобой.
      Тогда он легко взял ее руку и, поднеся ее к губам, осторожно
onveknb`k ее пальцы, словно французский мосье. В этот день  он  не
побрился - отдыхая в лагере, он частенько не брился денек-другой _
и  от колючего прикосновения щетинки его усов к нежной коже по  ее
рукам и спине побежали приятные мурашки.
      Comme  tu es douce, сказал ей он. Ma joile mademuiselle.  Je
t'aime.
     Она хихикнула, не понимая его неуклюжий французский, в полной
внезапной уверенности о том, что все выйдет именно так, как она на
то надеялась.
      Мы  здорово повеселимся, радостно защебетала она. Только  мы
вдвоем  и больше никого. Я приготовлю ранний ужин и мы съедим  его
вот здесь, на террасе.
     Он улыбнулся ей в ответ: Бургеры _Затмение_ a deux?
     Она кивнула и от удовольствия захлопала в ладоши.
      Затем  он  сказал нечто такое, что уже тогда  показалось  ей
несколько  странным,  потому что он  был  не  из  тех,  кто  много
внимания  уделяет нарядам и модам: И ты могла бы  одеть  это  свое
хорошенькое новое пляжное платьице, верно?
      Конечно,  если ты хочешь, ответила она, сама  уже  несколько
недель  назад собирающаяся сказать маме о том, что пляжное  платье
нужно  бы  отнести в магазин обменять, потому что оно - даже  если
вас  не сводят с ума красные и желтые полоски кричащих оттенков  _
просто  было  ей мало и слишком туго. Ее мама заказала  платье  от
Сирса,  основываясь  по преимуществу на прикидках  и  оценках  _на
глазок_  и  заполняя  бланк  заказа,  просто  поставила  в   графе
_размеры_  цифру на единицу большую, чем Джесси носила  в  прошлом
году.  Случилось так, что она и там и тут выросла  немножко  более
рассчитанного. Но папочке платьице все равно нравилось... и  ежели
он  взял в _деле о затмении_ ее сторону и поможет ей, то почему бы
и ей...
     Он в самом деле взял ее сторону и принялся лоббировать словно
бык.   В  тот  же  вечер  он  начал  дело,  после  ужина  (и  пары
успокоительных  бокалов vine rouge) предложив своей  жене  сделать
Джесси  одолжение и освободить ее от поездки на _бдение  затмения_
на  вершину  горы  Вашингтона.  Туда отправлялись  большинство  их
соседей;   сразу  же  после  дня  Поминовения  начались  стихийные
собрания  на  предмет  того, где и как  кто  собирается  наблюдать
грядущий  солнечный феномен (по мнению Джесси  эти  собрания  были
лишь очередным удобным поводом для летнего сообщества потусоваться
и  пропустить  в  обществе друг друга по коктейлю),  в  результате
костяк  общества  даже выбрал себе имя - они стали  называть  себя
_Солнцепоклонники  Темного  Пятна_.  В  результате   вечеринок   с
коктейлями Солнцепоклонники заарендовали школьный микроавтобус для
того,  чтобы  в  день  события, нагрузившись коробками  с  ланчем,
темными  очками  _Полароид_, специально сварганенными  для  такого
случая самодельными рефлекторами и фотоаппаратами и кинокамерами с
солнечными  фильтрами,  и,  конечно же, шампанским,  подняться  на
высочайшую  вершину штата Нью-Гемпшир. Шампанского припасено  было
немало.   По   мнению  мамы  и  старшей  сестры  Джесси   подобное
времяпрепровождение  было отличным образчиком  высоко-светского  и
всесторонне-приятного веселья. Что касается  Джесси,  то  для  нее
предстоящая поездка была апофеозом возможной существующей скуки...
и  это  прежде  того, как в уравнение был добавлен  непредвиденный
фактор Пыхтелки.
      Тем же вечером, 19-го числа, после ужина она снова вышла  на
террасу,  предположительно  для  того,  чтобы  прочитать   страниц
двадцать-тридцать романа миссис Си. Эс. Ливайс  _Побег  с  планеты
тишины_, прежде чем солнце не окончательно скрылось за горизонтом.
Ее  истинные  цели были куда менее интеллектуальные:  ей  хотелось
qnaqrbemm{lh ушами услышать как на деле ее папочка примет ее -  их
_  сторону и мысленно поддержать его. Уже много лет она и сестрица
Мэдди знали о том, что особенность расположения гостиной и спальни
их летнего домика создавала забавный акустический эффект, причиной
чему   вероятнее  всего  были  необычно  высокие,  круто-скошенные
потолки; Джесси подозревала, что Виллу тоже было хорошо известно о
том,  как  хорошо доносились звуки из внутренности  дома  сюда  на
террасу.  Об  этом  знали  все,  за исключением  самих  родителей,
благодаря тому, что в комнатах словно бы установлены _жучки_,  что
суть   и   долгий  путь  к  большинству  принимаемых  за   бокалом
послеобеденного   коньяка  или  чашкой  кофе  решений   становился
известным  (по  крайней мере сестрам) задолго до  их  официального
объявления рядовому составу из уст представителя штаба.
      Заметив,  что  она держит роман миссис Ливайс вверх  ногами,
Джесси   поспешила  исправить  незадачливый  казус,   прежде   чем
проходящая  мимо  сестрица Мэдди, подмигнувшая  ей  и  испустившая
беззвучный  смешок,  успела  заметить это.  Она  чувствовала  себя
чуточку  виноватой за то, что позволяет себе. То, что  она  делает
сейчас,  нельзя  назвать  _желанием держаться  в  курсе  событий_,
скорее  всего это было похоже на обычное подслушивание; как только
ты   понимаешь,  что  пал  так  низко,  тебе  следует   немедленно
остановится. Но до сих пор она чувствовала себя стойко пребывающий
по правую сторону тонкой линии дозволенной морали. В конце концов,
она  ведь не прячется в шкафу и не вытворяет ничего подобного; она
сидит  на  виду  у всех, совершенно не скрываясь, ярко  освещенная
последними  лучами склоняющегося на запад солнца. Посиживая  перед
закатным  солнышком, она раздумывала о том, случаются ли на  Марсе
затмения  и  если  затмения  все-таки  есть,  то  имеются  ли  там
марсиане,  чтобы  эти  затмения  наблюдать.  И  если  ее  родители
легкомысленно уверены в том, что для того, чтобы никто не смог  их
услышать,  достаточно устроиться за столом в  гостиной,  то  разве
есть  в этом ее вина? Может быть она должна прямо вот так взять  и
пойти к ним и все рассказать?
      -  Лично я так вовсе не думаю, дорогуша, - прошептала Джесси
своим  самым  что  ни наесть игривым голоском, позаимствованным  у
Элизбет  Тэйлор из _Кошки на раскаленной крыше_ и, сложив  ладошку
горсткой,  торопливо  прикрыла широкую  улыбку,  всплывшую  на  ее
губах. Сейчас можно было так же не ждать появления сестрицы Мэдди,
способной  помешать ей, по крайней мере пока; снизу,  из  столовой
доносились голоса Мэдди и Вилла, добродушно бранящихся над  какой-
то  настольной игрой, составной головоломкой или шарадами или чем-
то подобным.
      Что  касается  меня, то мне кажется, что если она  останется
завтра  со  мной,  не  будет  никакого _вреда_,  -  говорил  отец,
используя  для  этого  случая свой самый  беспощадный  исполненный
юмора  и  насмешки голос привыкшего из всего выходить победителем.
Как ты считаешь?
      Конечно  это  не причинит ей никакого вреда,  отвечала  мама
Джесси, как не умрет она и от того, что прокатится вместе со всеми
нами хотя бы разочек этим летом. А то, последнее время я заметила,
что Джесси постепенно превращается полностью в папочкину дочку.
      На  прошлой неделе она ездила с тобой и Виллом на  кукольный
спектакль в Бизель. Кстати, Салли, почему ты не сказала  мне,  что
Джесси  нянчилась  с  Виллом  весь спектакль  и  даже  купила  ему
мороженное из своих карманных денег, пока ты сама наведывалась  на
аукцион?
     Подумаешь, какие жертвы! отозвалась Салли. От твоей Джесси не
убыло.
     Отцу удалось задеть ее за живое - ее голос звучал мрачно.
     Что ты имеешь в виду?
      Я  хочу сказать, что Джесси сама с удовольствием согласилась
съездить   на   кукольный  спектакль  и  за   Виллом   согласилась
присмотреть с удовольствием и по собственному желанию, потому  что
он ее брат и она любит его.
      На  смену  мрачному тону, пришли более знакомые отголоски  _
раздражение.
     И вообще, зачем нам спорить - ты все равно не сможешь понять,
чего  я хочу. Не сможешь и все, ни за что на свете, потому что  ты
мужчина.
     Этот тон матери за последние годы становился Джесси все более
и   более  узнаваемым.  Частью  это,  как  и  она  сама  понимала,
объяснялось тем, что взрослея, она просто начинает больше  слышать
и  отличать  одно  от другого, но более всего  это  было  попросту
связано  с  тем,  что ее мама все чаще и чаще  за  последние  годы
начинала  прибегать к такому тону. Она отчаянно старалась  понять,
почему  железная  стройная логика отца выводит маму  из  себя  все
больше и больше.
      Почему, интересно, известие о том, что Джесси хочет  сделать
то, что она действительно хочет, так тебя раздражает? спросил маму
Том. Может быть ты относишься к ней предвзято? Как ты отнесешься к
факту того, Сал, что с годами, взрослея, в нашей дочери разовьется
не  только семейное, но и социальное сознание? Отправишь ее за это
в воспитательный дом?
      Не  передергивай, Том. Ты отлично понимаешь, что я  имела  в
виду.
      Ничего я не понимаю; на этот раз тебе удалось напустить  как
следует  туману,  дорогая.  Мне  всегда  казалось,  что  сюда   мы
приезжаем  для  того,  чтобы отдохнуть и  весело  провести  летний
отпуск и каникулы, разве ты забыла об этом? Что касается меня,  то
мне  всегда казалось, что отпуск и каникулы даются людям для того,
чтобы  заниматься в это время именно тем, чем хочется и  проводить
это  время  именно с теми людьми, с какими хочется. Вот, по-моему,
что представляет собой отпуск.
      Джесси улыбнулась, отлично понимая, что победа уже у  них  в
кармане  -  крики  еще не скоро закончатся, но поделать  мама  уже
ничего  не  сможет. Завтра днем, когда начнется  затмение,  она  и
папочка,  вместо  того  чтобы толпиться с Пыхтелкой  и  остальными
солнцепоклонниками Темного Пятна на вершине горы Вашингтона, будут
посиживать   здесь  на  террасе.  Ее  папочка,  как  по-настоящему
профессиональный шахматист, дал возможность новичку  поставить  на
кон все денежки, и теперь аккуратно очищал его карманы.
      Кстати ты, Том, тоже мог бы поехать - и Джесси тогда поехала
бы тоже. С тобой за компанию.
     Ловкий ход - Джесси затаила дыхание.
     Это невозможно, любовь моя - я ожидаю звонок от Дэвида Адамса
по делу Букинг Фармацевтикалс. Дело очень важное... и связанное  с
большим  риском. На данном этапе играть с Букингом, все равно  что
забавляться  с  нитроглицериновыми шашками. И  честно  признаться:
даже  если бы я имел возможность поехать на гору, я все  равно  бы
вряд  ли  это сделал - мне просто не очень туда хочется. Я  хорошо
отношусь  в миссис Джиллет, но не сказать, что без ума от  нее.  А
вот этот болван Стилфорт, другое дело...
     Тише, Том!
      Не  волнуйся,  дорогая - Вилл и Мэдди в столовой,  а  Джесси
сидит на террасе... видишь ее головку?
     Именно в этот самый миг Джесси внезапно пронизала совершенная
уверенность  в  том, что Том всегда и во всем был в курсе  удобных
акустических свойств пары _гостиная/спальня_; и сейчас он  отлично
gm`k,  что  его дочь слышит каждое слово из сказанного  им  и  его
женой.  Или  он  хочет,  чтобы она все  слышала?  Быстрые  мурашки
пробежали по ее ногам и поднялись вверх по позвоночнику.
     Я так и знала, что под конец ты вспомнишь о Джеке Слифорте!
      В  голосе ее мамы помимо раздражения теперь слышалась еще  и
возбуждение  и  истерика,  в  комбинации,  от  которой  у   Джесси
закружилась  голова.  По  ее  мнению,  только  взрослым  удавалось
смешивать  эмоции в таком поразительном сочетании  -  будь  эмоции
едой,  то у взрослых бы неизменно выходило бы что-то вроде  стейка
под  шоколадным  соусом, картофельного пюре с  кусочками  ананаса,
молочного коктейля с молотым перцем на клубах взбитой пены  вместо
сахарной  пудры.  Выходит, что возраст, по мнению  Джесси,  больше
является наказанием, а не наградой.
      Ты  никак  не можешь этого забыть, Том - ты просто поражаешь
меня  -  ведь Джек приставал ко мне почти уже шесть лет назад.  Он
был  здорово пьян. Более того, в то время он почти каждый день был
пьян  и  кроме  того  на  следующий же день  он  извинился.  Полли
Бэргерон   рассказала   мне,  что  Джек   лечился   у   _Анонимных
Алкоголиков_ и теперь он...
      Ну  и черт с ним, сухо прервал маму отец. Ведь ты не хочешь,
чтобы  я  послал  ему открытку с Рождеством или поздравил  с  днем
ангела?
     Не валяй дурака, Том. Ты чуть не сломал Джеку нос...
      А  что  ты  хотела? Муж входит в кухню, чтобы освежить  свой
стакан и видит, как какой-то бродяга с большой дороги одной  рукой
лезет к его жене в лифчик, а другой лапает ее за...
      Ну  хорошо, отозвалась мама и Джесси показалось,  что  в  ее
голосе  теперь  появилась еще и нечто, говорящее  о  том,  что  ей
приятно такое слышать. Все странней и странней с каждой минутой.
      Суть в том, что к сегодняшнему дню ты сумел-таки убедиться в
том,  что  Джек Слифорт вовсе не демон из глубин океана, а  Джесси
поняла, что Эдриан Джиллет просто одинокая пожилая женщина,  пусть
она  разок и хлопнула ее по руке на пикнике, просто так, в  шутку.
Пожалуйста,  не сердись на меня, Том - я никогда не говорила,  что
шутка  Эдриан  была удачной; никогда и ни за что.  Я  просто  хочу
сказать, что Эдриан до сих пор не может этого понять, вот  и  все.
Она не хотела ничего дурного.
      Опустив  глаза вниз, Джесси открыла, что ее книжка в  мягкой
обложке  согнулась в ее руках почти пополам. Как  могло  случиться
так, что ее мама, получившая образование cum laude (что бы это  ни
значило),  оказалась  на  проверку такой  глупой  женщиной?  Ответ
напрашивался сам собой: этого просто не может быть. Либо она  что-
то  замышляет,  либо просто не желает смотреть правде  в  глаза  и
независимо от того, какой из ответов вы считаете верным, результат
всюду  один  и  тот  же: представ перед выбором между  собственной
дочерью и чужой уродливой старухой, проживающей летом от них через
два дома, Салли Магот выбрала Пыхтелку. Ну и дела, верно?
      Она считает меня папочкиной дочкой, вот в чем дело. В этом и
во  всем  остальном. Вот в чем все дело, но я этого ей не скажу  и
она сама мне никогда себе в этом не признается. Ни за что на свете
в миллион лет.
      Джесси  заставила  расслабиться  свои  пальцы,  стискивающие
книжку.  Миссис  Джиллет отлично понимала то, что  она  сделала  и
поступила  она  дурно,  но в том, что ее отец  полагает,  что  она
больше не боится эту старую ворону, скорее всего есть доля правды.
Потому  она скорее расскажет все отцу, чем своей маме, с ее  _все-
шиворот-навыворот_, потому что это все ерунда, кто бы спорил?  Она
решила  провести этот вечер со своим папочкой и поменьше  видеться
со старой Пыхтелкой, потому что, по ее мнению, так будет лучше для
bqeu и потому...
     - Что он тоже так считает, - пробормотала она себе под нос.
      Да, в том-то и было все дело. Ее отец по-настоящему стоит на
ее стороне, а мама только делает вид, вот и все.
      Заметив  на  небосводе  первую вечернюю  звезду,  неожиданно
Джесси  сообразила,  что  сидит  на  террасе  и  слушает  разговор
родителей,  вращающийся  вокруг темы  затмения  -  и  вокруг  нее,
разумеется  - вот уже три четверти часа. В этот вечер она  открыла
малозначительный,   но  небезынтересный   факт   -   время   летит
стремительно,  когда  ты  занята тем, что подслушиваешь  разговор,
предметом которого являешься сама.
     Едва ли отдавая себе в этом отчет, она подняла руку и поймала
в  трубочку ладони первую звездочку, одновременно проговаривая про
себя старую поговорку: _звездочка первая, звездочка ясная, исполни
мое  желание_.  Однако  же  ее  желание,  уже  обещано  было  быть
исполненным, а желала она остаться завтра дома вместе с  папочкой.
Остаться  с  ним  во  что бы то ни стало. Они проведут  этот  день
вместе, двое людей, понимающих, что означает стоять друг за друга,
посиживая  на террасе и лакомясь гамбургером _Затмение a  deux..._
словно испытанная временем замужняя пара.
      Кстати о Дике Слифорте - он ведь потом после всего на другой
день  извинился,  Том. Не знаю, сказала ли я  тебе  об  этом,  или
нет...
     Да, я знаю, ты мне сказала, не помню вот только, извинился ли
он передо мной.
      Он  боялся, что ты снова спустишь его с лестницы  или  снова
изобьешь, отозвалась Салли, тон которой снова насторожил  внимание
Джесси   и   снова  показался  ей  странным  -  в  нем   слышалась
удивительная  волнующая  смесь робости, желания  перевести  все  в
шутку  и  раздражение. Джесси подумала о том, как можно умудриться
говорить таким тоном и сохранять разум, но она тут же прогнала  от
себя  такую  мысль, настолько крамольной она была. Кроме  того,  я
хотела  сказать тебе об Эдриен Джиллет еще кое-что, прежде чем  ты
окончательно переведешь разговор на другую тему...
     Да, ради Бога.
      Летом 1959-го года она как-то вскользь упомянула в разговоре
со  мной  -  это  случилось двумя годами позже -  что  в  душе  ее
произошли  глубокие изменения. Она ни разу специально не упоминала
Джесси,  но  мне кажется, что таким образом она пыталась  принести
нам свои извинения.
     Ах вот как.
      Самым  наихолоднейшим, адвокатским тоном,  к  которому  умел
прибегать иногда ее отец.
      Но  почему никто из вас, леди, не подумал о том, что неплохо
было  бы  донести эту информацию до Джесси... или просто объяснить
ей в чем было дело?
      Мама  молчит.  Джесси, которая имеет лишь  самые  смутные  и
отдаленные  представления  о  том,  что  может  означать  в   душе
происшедшие перемены, замечает, что снова нещадно тискает в  руках
книжку и сгибает ее почти пополам и снова ей приходится заставлять
свои пальцы расслабиться.
     Или даже извиниться перед ней?
     Его тон так мягок... так беззаботен... и так смертоносен.
      Это не перекрестный допрос, Том! после продолжительной паузы
взрывается  и кричит на него Салли. Прекрати сейчас же,  Том!  Это
твой дом, а не заседание Второй Палаты Верховного Суда, просто  на
тот случай, если ты уже не делаешь отличий.
      Ты  сама  заговорила  об этом, не я, ответил  он.  Я  просто
спросил...
      Все, хватит, Том. Я устала слушать, как ты все выворачиваешь
на  изнанку,  -  перебила папочку Салли. По  голосу  мамы,  Джесси
отлично  знала,  что  та  либо  уже плачет,  либо  вот-вот  готова
расплакаться. Первый раз за свою жизнь она вдруг поняла, что слезы
в  голосе матери ни на миг не заронили сочувствие в ее сердце  или
желание  немедленно броситься утешать ее (возможно, чтобы залиться
слезами  самой  утешая). Вместо этого, все, что  она  чувствовала,
было ледяное каменное удовлетворение результатами услышанного.
     Салли, ты зря расстраиваешься. Мы же просто...
      Ты  просто крутишь мной как девчонкой и все, Том. Я  пытаюсь
объясниться  со  своим  мужем, а он  ловко  уходит  от  разговора,
выставляя меня полной дурой. Тебе не кажется это странным, Том? По
мне,  так  это просто ужас как странно. Ты хоть понимаешь,  вокруг
чего  разгорелся  весь сыр-бор? Если нет, тогда  позволь  я  тонко
намекну  тебе, Том - дело вовсе не в Эдриен Джиллет и  не  в  Дике
Слифорте и не в завтрашнем затмении. Мы ругаемся из-за Джесси, из-
за нашей дочери, вот что действительно ново и необычно. Разве тебе
не кажется?
      Она  рассмеялась сквозь слезы. Послышалось сухое  шипение  _
мама разожгла спичку и прикурила сигарету.
      Говорят, что скрипучему колесу всегда достается вся  смазка.
Как нельзя лучше подходит к нашей Джесси, верно? Скрипучее колесо.
Никогда  и  ни с чем не согласная, если ей не позволяют  приложить
руку к окончательному варианту решения самой. Всегда и во всем она
идет  в разрез с чужими планами - все равно чьими. Никогда она  не
может ужиться сама с собой.
      Джесси показалось, что в голосе матери ей послышалось нечто,
очень напоминающее настоящую ненависть.
     Салли...
      Не  обращай внимания, Том. Она хочет остаться дома вместе  с
тобой? Прекрасно. Этого ей тоже скоро покажется недостаточно; все,
в чем она видит смысл жизни, это вечно грызться со старшей сестрой
и  скулить  о  том, что Вилла опять бросили на нее. Она  только  и
делает, что скрипит, вот что я хочу, чтобы ты понял.
      Салли,  я  никогда не слышал, чтобы Джесси  скулила,  и  она
всегда так хорошо относится к...
      Нет,  ты ее еще плохо знаешь! - в сердцах воскликнула  Салли
Магот и яд в ее голосе заставил Джесси поежиться в своем шезлонге.
Клянусь  Богом, иногда мне кажется, что ты ведешь себя с ней  так,
словно она не твоя дочь, а твоя подружка!
      На этот раз наступил через папочки замолчать и задуматься  и
когда  он  снова заговорил, его голос был мягким и спокойным.  Это
самое бесчестное, жестокое и незаслуженное оскорбление, которое  я
от тебя слышал, наконец ответил он.
       Продолжая  посиживать  на  террасе  и  глядеть  на   первую
звездочку,  Джесси  чувствовала, как тревога в ней  перерастает  в
нечто  подобное  ужасу. Неожиданно она поймала себя  на  том,  что
собирается снова поймать звездочку в кулак - на этот раз для  того
чтобы  отказаться  от всего, за что недавно боролась,  начиная  от
своей  просьбы  сделать  так, чтобы она  осталась  завтра  дома  в
Закатных Тропинках одна со своим папочкой.
      Потом  раздался  звук отодвигаемого мамой  кресла.  Я  прошу
прощения, сказала Салли и в голосе ее все еще слышна была  злость,
и  кроме того, Джесси почти не сомневалась в этом, теперь так же и
страх.  Если  ты  так  хочешь,  можешь  забрать  ее  завтра  себе!
Прекрасно! Все просто замечательно! Она твоя, если ты так хочешь!
     Потом дробный перестук ее каблучков, направившихся из спальни
вон,  и  после - быстрый сник папочкиной _Зиппо_, для прикуривания
сигареты.
      На глаза сидящей на террасе Джесси навернулись слезы - слезы
стыда,  обиды  и  облегчения,  что родительский  разговор  наконец
закончился,  закончился прежде, чем успел перерасти в нечто  более
серьезное...  разве  не  заметили они с  Мэдди,  что  родительские
разговоры  наедине последнее время имеют свойство становиться  все
громче  и  жарче день ото дня? Что прохладца, зачастую возникающая
между мамой и папой, теперь не проходит все дольше и дольше? Может
быть это говорит о том, что они...
       Нет,   оборвала  она  себя,  прежде  чем  ее  мысль  успела
окончательно  оформиться.  Нет,  этого  не  может  быть,   поэтому
заткнись и все тут.
      Перемена места действия может принести перемены и  в  мысли.
Поднявшись из шезлонга, Джесси спустилась по ступенькам террасы  и
двинулась  по  дорожке  к  озеру. Там, присев  на  бревнышко,  она
бросала камушки в воду наверное целый час, пока наконец из дома на
поиски ее не вышел отец и не пришел к ней.
      -  Гамбургер _Затмение_ на двоих завтра в полдень, - шутливо
проговорил  он и поцеловал ее в шейку. На этот раз он  только  что
побрился и его подбородок был гладкий и мягкий, но несмотря на это
мелкий холодок приятных мурашек снова пробежался по ее спине. -  Я
все уладил.
     - Мама злилась?
     - Ни капельки, - чистосердечно солгал ее отец. - Она сказала,
что  ее  это устраивает, потому что на этой неделе ты хорошо  себя
вела, аккуратно выполнила домашние обязанности и заслуживаешь...
      Она  уже забыла о своей недавней интуитивной догадке о  том,
что папе известно гораздо больше о акустических свойствах гостиной
и  столовой, о чем он никогда не подал виду и благородство его лжи
растрогало  ее настолько, что слезы едва не брызнули из  ее  глаз.
Обернувшись  к  нему, она закинула руки ему на шею и  покрыла  его
лицо  и  губы горячими суматошными поцелуями. Его ответная реакция
поразила ее. Его руки моментально вздернулись вверх и на мгновение
маленькие  полушария  ее грудей оказались в  чашках  его  ладоней.
Забавные  мурашки снова побежали по ее телу, на этот раз  ощущение
было  сильнее - настолько, что граничило с болью, как порой бывает
от  неожиданности испуга - и на мгновение странное чувство дежа вю
продемонстрировало  ей  странно-противоречивый  мир  взрослых,   в
котором  можно  заказать себе мясной рулет  под  черносмородиновым
сладким  соусом  или яичницу с лимонным желе в любое  время  когда
тебе  этого захочется... и что самое странное, где люди  порой  на
самом  деле так и поступали. Когда же наконец через миг  его  руки
отпустили ее, устроившись в безопасности на ее лопатках,  обняв  и
притянув  ее  к  его  привычной теплоте, и  если  они  с  отцом  и
простояли  так  чуть  долее, чем то было  положено,  она  вряд  ли
заметила это.
     Я люблю тебя, папочка.
     Я тоже люблю тебя, Тыковка. Целую тебя тысячу миллионов раз.


Глава шестнадцатая

      Рассвет  день солнечного затмения выдался жарким и туманным,
но  относительно ясным - прогнозы погоды, предупреждавшие  о  том,
что   низкие   облака  могут  помешать  наблюдению  за  феноменом,
оказались безосновательными, по крайней мере в западном Мэне.
      В десять утра Салли, Мэдди и Вилл отправились из дому, чтобы
присоединиться  к  солнцепоклонникам  Темного  Пятна,   отбывающим
вскоре  на  нанятом  автобусе (молчаливая  Салли  коротко  и  сухо
клюнула в щеку Джесси, на что та ответила тем же самым), оставив с
nrvnl свою сестру и дочь, которую всего лишь прошлым вечером  мама
называла _скрипучим колесом_.
     Скинув шорты и тенниску _Осипи_, Джесси переоделась в пляжное
платьице, миленькое (если вас не смущают яркие кричащие красные  и
желтые  полоски),  но слишком тугое. Положив за ушки  по  капельке
Мэддиных   духов   _Мой   грех_,   она   воспользовалась   маминым
дезодорантом _Йодора_ и освежила губки помадой _Перечная мята  Юм-
Юм_.  Она  не  была из тех, кто любит вертеться перед  зеркалом  и
_чистить   перышки_  (это  было  выражение  ее   мамы,   частенько
приговаривающей  Мэдди: _Хватит чистить перышки и  мигом  сюда!_),
она  уделила  немножко  времени  прическе,  уложив  волосы  особым
образом, так как особенно нравилось папочке (по его же словам).
      Заколов на положенное место последнюю заколку, она протянула
руку  к  выключателю  ванной, но помедлила. Девочка,  которую  она
видела  перед  собой  в  зеркале, совершенно  не  была  похожа  на
девочку,  а скорее на подростка-тинэйджера. Причиной тут  было  не
пляжное платьице, подчеркивающие легкие холмики ее грудей, которые
и  грудью-то назвать стыдно будет еще год или два, и не помада,  и
не ее волосы, которые она собрала в неловкий, но симпатичный узел;
здесь  было  все  месте, сумма общего, большая чем  все  части  по
отдельности,  потому что... почему? Она не знала  ответа.  Что-то,
может  быть,  крылось  в  том,  как поднятые  волосы  подчеркивали
округлый  изгиб ее скул. Или в открытости шеи, уже  гораздо  более
сексуальной, чем отмеченная красными комариными укусами грудь  или
узкобедрое мальчишеское тело. Или, может быть, секрет тут крылся в
особом взгляде ее глаз - в непривычных искорках, прежде скрытых  и
незнакомых ей самой.
      Но  что бы это ни было, оно заставило ее помедлить у зеркала
на мгновение дольше, рассматривая в нем свое отражение, и внезапно
в  ее голове раздался голос мамы, говорящий: Клянусь Богом, иногда
мне  кажется,  что ты ведешь себя с ней так, словно  она  не  твоя
дочь, а твоя подружка!
     Вспоминая прошлый вечер, она прикусила розовую нижнюю губку и
чуточку  нахмурила  брови  -  ей  вспомнились  мурашки  и   дрожь,
пронизавшие ее от отцовского прикосновения, от того, что его  руки
легли ей на грудь. Отлично понимая, что в любой момент эти мурашки
и   эта   дрожь  могут  вернуться  снова,  она  не  хотела   этого
возвращения.  Что  толку дрожать от всяких глупостей,  которые  ты
даже не понимаешь. О которых даже думать не смеешь.
      Вот  и  отлично, на том и порешим, сказала она самой себе  и
погасила в ванной свет.
      По  мере  того, как день приближался к полудню,  а  потом  к
моменту  затмения, она чувствовала, как возбуждение поднимается  в
ней  все выше и выше. Включив маленький радиоприемник, она поймала
радиостанцию  WNCH,  гоняющую  рок-н-ролл  для  всего  Нос-Конвея.
Стоило только Джесси или Мэдди, а иногда и Виллу включить радио  и
поймать WNCH, как мама, после пятнадцати минут ритмического  пения
Дэла  Шэннона, или Ди Ди Шарпа, или Гэри _U.S._ Бондса  взвивалась
сама  не  своя,  немедленно требуя переключить приемник  на  волну
классической  музыки, транслируемой станцией с самой вершины  горы
Вашингтона, но сегодня ее отец не имел ничего против рок-н-ролла и
прищелкивал пальцами и тихонько напевал в такт себе под нос.  Один
раз,  под  вариант  Дюпре  _Ты  только  моя_,  он  даже  подхватил
легонькую  Джесси и несколько секунд танцевал с  ней  по  террасе.
Джесси  занималась  барбекю,  стараясь  поспеть  к  трем  тридцать
пополудни,  так  чтобы до затмения оставался еще час,  и  как  раз
поднялась  на террасу, чтобы узнать у папы сколько гамбургеров  он
хочет, один или два.
     Она скоро нашла его за южным крылом дома, внизу под террасой,
m`  которой  стояла  сама. На отце имелась только  пара  хлопчатых
спортивных  шортов  (с  надписью Физ. Фак.  Йель)  и  единственная
кухонная  стеганная  варежка. Он повязал лоб  банданной,  чтобы  в
глаза  не тек пот. Он сидел на корточках над маленьким, но здорово
чадящим  костерком. Банданна и шорты делали его ужасно похожим  на
мальчишку;  в  первый и может быть в последний раз в жизни  Джесси
увидела  перед  собой  того, в кого влюбилась  ее  мать  во  время
последнего лета перед окончанием университета.
      Несколько  квадратных кусков стекла - со всей  тщательностью
вырезанных из осколков в рамах старого сарая - лежали стопочкой на
земле  рядом с отцом. Один из стеклянных квадратиков он  держал  в
железных щипцах для барбекю над поднимающимися от костерка густыми
клубами  черного  дыма,  поворачивая стекло  так  и  эдак,  словно
поджаривая  какой-то  странный небывалый  деликатес.  Джесси  даже
прыснула от смеха - больше всего ее рассмешила кухонная варежка  _
и  отец  повернулся к ней, уже улыбаясь во весь рот. Мысль о  том,
что,  сидя на корточках, он легко может заглянуть ей под  платьице
мелькнула  в  ее сознании, но тут же пропала. В конце  концов,  он
ведь  ее отец, а не какой-нибудь мерзкий и наглый мальчишка  вроде
Дюана Корсона из нижних домов лагеря.
     Что ты делаешь? - со смехом спросила она. У нас на ужин будут
гамбургеры, а не сэндвичи со стеклом, мы ведь так договорились!
     Это приспособления для наблюдения за затмением, Тыковка, а не
стеклянные  сэндвичи, - ответил ей он. Если положить два  или  три
стеклышка  одно  на другое, то можно будет смотреть  на  солнце  в
течение  всего периода затмения без вреда для глаз. Я  читал,  что
глядя на солнце, нужно быть очень осторожным; можно запросто сжечь
сетчатку и заметить это только посте того, когда уже будет поздно.
      Ох!  отозвалась Джесси и повела плечами. Мысль  о  том,  что
можно обжечься самой того не заметив, показалась ей самым ужасным,
что только бывает на свете.
     Сколько продлиться затмение, папа?
     Не очень долго, всего минуту или чуть больше.
      Тогда  поджарь нам побольше этих солнцегляделок, я  не  хочу
сжечь свои глаза. Тебе один гамбургер _Затмение_ или два?
     Одного вполне хватит. Только пускай это будет самый большой.
     Уговор.
     Она повернулась, чтобы идти.
     Тыковка?
      Повернувшись  обратно,  она посмотрел  на  него,  на  такого
складного  и  компактного  мужчину с маленькими  капельками  пота,
блестящими на лбу, на мужчину, на теле которого было так  же  мало
волос,  как  и на теле того, за кого она позже выйдет  замуж,  вот
только в нем не было ничего от одутловатости и тяжести Джеральда и
не  было  у него Джеральдовых очков и в этот самый миг факт  того,
что  мужчина,  которого она видит перед собой, есть ее  отец,  был
самым  малозначительным, что только могло прийти ей в  голову  при
взгляде на него. Ее поразило то, как красив он был и как молод. На
ее   глазах   капелька  пота  быстро  скатилась  по  его   животу,
перечеркнув  его  с  северо-запада  на  юго-восток  и   впитавшись
эластичным поясом йельских шортов. Она подняла глаза на его лицо и
неожиданно почувствовала всю силу его взгляда на себе. Несмотря на
то,  что от дыма его глаза были сощурены, они ярко блестели, серым
искрящимся  светом сколотого зимнего льда поутру.  Джесси  сделала
глотательное  движение, прежде чем ответить - ее горло  пересохло.
Может быть ей в горло попал едкий дым от чадкого костерка. А может
дело тут было в другом.
     Да, папочка?
     Несколько секунд он молча разглядывал ее, только пот медленно
j`rhkq  по  его лбу, и щекам, и груди, и животу и внезапно  Джесси
почувствовала страх. Потом он снова улыбнулся и все опять стало  в
порядке.
      Ты  отлично сегодня выглядишь, Тыковка. Сказать  по  правде,
если это прозвучит не слишком избито, ты прекрасна.
     Спасибо, папочка - ничуть не избито.
      Его  комплимент  доставил ей такое огромное удовольствие  (в
особенности  после маминых выговоров вчерашним  вечером,  а  может
быть  именно  благодаря им) что комок поднялся  в  ее  горле  и  в
течение  нескольких  ударов сердца она была уверена,  что  вот-вот
расплачется. Но вместо того она улыбнулась, сделала в сторону отца
легкий  книксен  и  заторопилась  обратно  к  жаровне  с  барбекю,
чувствуя  что  сердце готово вырваться у нее из  груди.  То  самое
ужасное, что сказала о них ее мама:
     (мне кажется, что ты ведешь себя с ней так, словно она)
      выскочило  из  ее памяти и Джесси мгновенно  раздавила  это,
превратив  в  мокрую кляксу, как раздавила бы решившуюся  проявить
свои  дурные  намерения осу. Но странная смесь взрослых  эмоций  _
мороженное  и  шашлык, жаренные цыплята с начинкой  из  сливочного
крема - по сию пору не отпускали ее. Да и не уверена она была, что
хочет теперь избавиться от них. Мысленно она продолжала видеть  ту
одинокую  ленивую  капельку пота, катящуюся вниз  по  его  животу,
пропадающую  в  мягкой ткани шортов, оставляя  после  себя  темное
пятнышко.  Творящаяся  в ней эмоциональная неразбериха,  казалось,
происходила  именно  из  этого образа. Она продолжала  видеть  эту
капельку пота снова и снова, снова и снова. Это было безумие!
     А если и так, то что с того? Сегодня был самый безумный день,
а  в такой день все может случиться. Даже солнце сегодня сойдет  с
ума. Так зачем ей обо всем думать?
      Вот  именно, поддакнул ей голос, который, по прошествии лет,
она станет именовать голосом Руфи Нири. Вот именно, зачем думать?
      Гамбургеры  _Затмение_, с грибами и сладким  красным  луком,
были  выше  всяких похвал. В первую очередь ты затмила свою  маму,
пошутил   папа,  и  Джесси  рассыпалась  довольным   смехом.   Они
устроились  на  террасе за окнами кабинетика Тома, в  шезлонгах  с
металлическими  подносами  на коленях.  Круглый  террасный  столик
стоял  между  ними,  плотно заставленный бутылками  с  оранджадом,
приправами,   бумажными  тарелками  и  самодельным  оборудованием,
необходимым   для  наблюдения  за  фазами  затмения.  Оборудование
включало   в   себя  темные  очки  _Полароид_,  пару   самодельных
рефлекторов, состряпанных Томом из картонных коробок и аналогичных
тем, что увезли с собой на вершину горы Вашингтона остальные члены
их  семейства, квадратики закопченного стекла и несколько ухваток,
позаимствованных из кухонного шкафчика. Копченые квадратики стекла
уже  остыли,  но  как  сказал Том, он,  не  мастер  обращаться  со
стеклорезом, опасался того, что вдоль кромок стекла могли остаться
зазубрины и острые выступы.
      Мне  абсолютно  не  хочется,  сказал  он  Джесси,  чтобы  по
возвращению домой мама нашла записку, в которой говорится, что мне
пришлось срочно отвезти тебя в травмпункт в больницу Оксфорд-Хилл,
для того чтобы врачи там пришили тебе пару пальцев обратно.
      Мама  очень  сходила  с ума по поводу  того,  что  мы  хотим
остаться? спросила папу Джесси.
     Отец коротко пожал плечами.
      Совсем нет, ответил ей он, зато я сходил. Я сам не свой  был
от  того, чтоб наконец-то мы сможем посидеть и поворковать с тобой
на пару.
     Сказав это, он ослепительно ей улыбнулся и она улыбнулась ему
в ответ.
     За минуту до официально объявленного начала затмения, в 16:29
пополудни,  они привели в рабочее положение рефлекторы.  Солнечный
диск, дрожащий в середке коробки Джесси, размером едва ли превышал
бутылочную пробку, при этом сверкая так ярко, что для того,  чтобы
смотреть  на  него,  ей  пришлось взять со  стола  и  надеть  пару
полароидовых  темных  очков.  Взглянув  на  свой  _таймекс_,   она
убедилась в том, что затмение началось - было ровно 4:30.
     Неужели мои часы спешат? чуточку нервничая, сказала она. Либо
они   действительно   спешат,  либо  вся  эта  шайка   яйцеголовых
астрономов опозорились со своими расчетами.
      А  вот  и нет, с улыбкой ответил ей Том. Загляни-ка снова  в
рефлектор.
      Она  так  и  сделала  и обнаружила, что сверкающий  пятак  в
серединке  дна  коробки  больше не является  идеально  круглым;  с
правой  стороны кусочек от него отъела странная ползучая тьма.  Но
ее  шее  побежали мурашки. Том, которого очевидно  гораздо  больше
интересовала  ее  реакция,  чем  то,  что  творилось  внутри   его
собственной коробки, подмигнул ей.
     Ну как, Тыковка? Все в порядке?
     Да, но... мне немножко страшно. А тебе?
      И мне тоже, ответил он. Повнимательней взглянув на него, она
обнаружила, что он почти не шутит, и испытала от этого облегчение.
Том  тоже  был  взволнован, почти так же как и она, и  это  только
добавляло  мальчишеского выражения его облику. То, что  источником
их  волнения могли быть совершенно разные вещи, тогда не приходило
ей в голову.
     Если хочешь, можешь перебраться ко мне на колени?
     А можно?
     Конечно.
     Забрав с собой свою коробку-рефлектор, она перебралась к нему
на   колени.   Поелозив  на  нем,  она  устроилась  поудобней,   с
удовольствием  ощущая легкий запах его пота,  прожаренной  солнцем
кожи и едва уловимый, воды после бритья - _Редвуд_, вспомнила  она
ее  название.  Ее пляжное платьице задралось до самых  бедер  (оно
было  такое коротенькое, что другого трудно было ждать) и она едва
ли  заметила  то, как он положил руку на ее бедро. В конце  концов
это ведь был ее отец - папочка - а не какой-то так Дюан Корсон  из
нижних  домов лагеря, или Ричи Эшлок, паренек, над которым она  до
слез хихикала с подружками в школе.
      Минуты  медленно  утекали одна за  другой.  Она  то  и  дело
начинала  снова вертеться, пытаясь устроиться поудобней -  в  этот
день  колени  отца,  казалось, все странным  образом  состояли  из
острых  углов  -  и один раз она словно бы задремала  на  три  или
четыре  минутки. Хотя быть может это продлилось и  дольше,  потому
что  прилетевший  с  озера и разбудивший  ее  легкий  порыв  ветра
показался  ее  жарким  и  влажным ладоням странно  прохладным  для
такого  теплого  дня,  успевшего уже неуловимо  измениться;  цвета
окружающего мира, всего несколько мгновений назад, перед  тем  как
она  откинулась  назад на плечо отца и прикрыла глаза,  казавшиеся
такими сочными и яркими, теперь обрели бледность пастели, да и сам
свет  словно  бы  немного  померк.  Словно  бы  перед  ее  глазами
появилась  тончайшая газовая вуаль, пронеслось у Джесси в  голове.
Заглянув  в  свою  коробку-рефлектор,  она  охнула  от  изумления,
пораженная  до  глубины души - от солнца теперь  оставалась  ровно
половинка.  Бросив взгляд на свои часы, она увидела, что  до  пяти
часов осталось всего девять минут.
     Затмение, папочка, оно приближается! Солнце гаснет!
      Да, согласно отозвался он. Его голос стал неуловимо странным
_  задумчивым и сосредоточенным на поверхности и каким-то размытым
h расплывчатым в полутонах. Следуем точно по расписанию.
       Краем  сознания  она  отметила,  что  как  его  рука  легко
скользнула выше по ее бедру - всего ничего, по сути дела -  и  это
случилось пока она дремала.
     Можно мне посмотреть сквозь закопченное стекло, папочка?
      Еще пока нет, ответил он, его рука переместилась еще чуточку
выше по ее бедру. Отцовская рука была горячей, влажной от пота, но
ничуть не неприятной. Накрыв его руку свой, она повернулась к нему
и улыбнулась.
     Здорово, правда?
      Да,  снова  отозвался он все тем же затуманенным  в  глубине
голосом. Да, Тыковка. И даже немножко больше, чем я предполагал.
      Прошло  еще  немножко времени. Заключенная в  ее  рефлекторе
солнце-луна  продолжала  медленно таять и  так  тянулось  до  пяти
двадцати  пяти  -  пяти  тридцати. Теперь  все  ее  внимание  было
сосредоточено  на  гаснущем во внутренности  ее  коробки  пятнышке
света,  и  то,  что  еще  и еще раз отмечало,  какими  жесткими  и
неудобными  стали  сегодня его колени,  едва  ли  составляло  пять
процентов  от  ее  сознания. Что-то упиралось снизу  ей  в  попку.
Давление  снизу было настойчивым, хотя и не причиняло ей боли.  По
ощущению  это напоминало ручку какого-то инструмента  -  отвертки,
или маминого кухонного молотка для отбивания мяса.
      Джесси  завозилась снова, пытаясь отыскать на  коленях  отца
местечко  поудобней  и Том вдруг коротко с шипением  вздохнул,  не
разжимая зубов.
     Папочка? Что с тобой? Я слишком тяжелая?
     Нет. В самый раз.
      Она взглянула на свои часы. Уже было пять тридцать семь;  до
полного  затмения оставалось всего четыре минуты или  может  быть,
чуточку больше, если ее часики спешат.
     Можно мне посмотреть сквозь закопченое стекло?
     Еще нет, Тыковка. Потерпи еще самую малость.
      Она  различила  доносящуюся  из  приемника  музыку  -  Дэбби
Рейнольдс  что-то  пела из _Темных Веков_, из  изысканной  дневной
подборки  WNCH: _Старый ухарь-филин... ухнул-ахнул  на  голубку...
Тамми...  Тамми...  Тамми  влюблен_.  Последние  слова  утонули  в
сладком водовороте смычковых, на смену которым пришел голос  диск-
жокея,  объявившего всем и каждому, что на Ски-Тауне,  что  в  США
(так  Эн-Си-Эйч'евские  диджеи обычно именовали  Северный  Конвей)
опускается тьма и что большая часть неба над пограничными районами
Нью-Гемпширом затянута густыми облаками и наблюдать там  затмение,
к сожалению, во всей его красе не представляется возможным. Диджей
добавил, что центральная площадь города полна людей в темных очках
и что собравшиеся сильно разочарованы постигшей их неудачей.
     Но нам удача улыбнулась, верно, папочка?
      Более  чем, отозвался он и снова пошевелился под ней.  Мы  с
тобой самые счастливые люди во вселенной, так мне кажется.
      Джесси  снова заглянула в рефлектор, забыв обо  всем,  кроме
тоненького серпика солнечного света, на который теперь можно  было
смотреть   уже  не  прищуривая  глаз  за  стеклами  очень   темных
полароидных очков. Темное чернильное пятнышко, возвестившее  почти
час  назад  о начале затмения, теперь залило почти все солнце,  от
которого  осталось  совсем мало блеска. Казалось,  что  светящийся
серпик-остаток приподнялся над дном коробки и колышется  теперь  в
воздухе.
     Посмотри на озеро, Джесси!
      Она  так  и  сделала  и  ее глаза за стеклами  темных  очков
раскрылись  от  удивления. Увлеченная зрелищем  гаснущего  светила
внутри  своей  картонной коробки, она совсем  забыла  о  том,  что
rbnphrq   с  окружающим  миром.  Пастельные  краски  потемнели   и
вылиняли  до  старинной акварели. Дневные сумерки,  от  которых  у
десятилетней девочки одновременно и захватывало от восхищения  дух
и  сжималось сердце от страха, медленно, но неуклонно скользили по
глади  озера  Темное  Пятно. Где-то далеко в лесу  загукал  старый
ухарь-филин  и  Джесси почувствовала, как по  ее  телу  пронеслась
волной   сильная  дрожь.  По  радио  закончилась  реклама  _Аамко-
Трансмиссион_ и сладкий голос Марвина Гэя принялся выводить:  _Оу,
слушайте  все  и в особенности вы, девушки, стоит ли жить  одному,
если любовь вас покинула?_
      К  северу от них снова заухал филин. От криков ночной  птицы
пробирала  дрожь и внезапно Джесси поняла - открыв неожиданно  для
себя, что ей очень страшно. Она снова задрожала и на этот раз  Том
обнял ее обоими руками. Джесси благодарно откинулась к его груди.
     Мне страшно, папочка.
      Скоро все кончится, дорогая, и больше никогда в жизни ты  не
увидишь  такого. Смотри внимательней и запоминай и  постарайся  не
бояться.
      Она  заглянула в свою коробку-рефлектор - там было  пусто  и
темно.
     _Я слишком сильно любил, говорили мне друзья...
     Пап? Папочка? Солнце ушло, можно мне...
      Да.  Вот теперь можно смотреть. Но как только я скажу  тебе,
что  нужно остановится, ты так и сделаешь. Договорились?  И  чтобы
никаких споров.
      Она  и  не думала спорить. Сама идея того, что можно  обжечь
себе  сетчатку глаза - обжечь незаметно для себя самой и  заметить
это  только  после,  когда уже будет совсем  поздно  -  пугала  ее
гораздо  больше, чем крики ухаря-филина доносящиеся  из  леса.  Но
взглянуть  на  то,  что  происходит в небе, теперь,  когда  полное
затмение свершилось, она должна была обязательно. Обязательно.
     _Но верю я, заливался, играя голосом, соловьем Марвин Гэй, _о
да, верю я... что женщину... только так и нужно любить..._
      Взяв  кухонной  ухваткой стопочку сразу из трех  закопченных
стеклянных пластинок, Том Магот передал их своей дочери.  Услышав,
как  быстро и взволнованно дышит отец, Джесси внезапно стало очень
его  жалко. Папочке, видно, стало здорово не по себе от  затмения,
но  как  взрослый  он старается не подавать виду.  Да,  сложная  и
грустная жизнь у взрослых. Она подумала о том, чтобы утешить  его,
но  отказалась от этой мысли, потому что от этого могло стать  еще
только хуже.
      Он  просто-напросто почувствует себя глупо,  что  она  могла
понять  очень  хорошо.  Выглядеть  в  чьих-то  глазах  глупо   она
ненавидела  больше всего на свете. Вместо этого,  она  отвернулась
обратно  и  подняв  закопченые пластинки стекла на  уровень  глаз,
оторвав  взгляд  от  внутренностей  коробки-рефлектора,  взглянула
сквозь стекло.
     _И вы, киски, все не будете спорить, пел тем временем Марвин,
что так не должно быть, нет-нет, никогда, скажите мне: да! Скажите
мне, да, да, да!_
      То,  что  Джесси увидела сквозь самодельные темные  фильтры,
было...


Глава семнадцатая

      В  этот самый миг, прикованная к кровати в летнем домике  на
озере  Кашвакамак Джесси, которой было вовсе уже не десять лет,  а
как-никак все тридцать девять, Джесси, вот уже как двадцать четыре
w`q`  считающаяся  вдовой, внезапно осознала для  себе  две  вещи:
первое  -  что она спит и второе - что она вовсе не видит  события
прошлой  своей  жизни  во сне, случившиеся во  время  дня  полного
затмения,  а словно бы переживает их заново, как это  уже  было  с
вечеринкой в честь дня рождения Вилла, когда большая часть гостей,
которых она видела, были либо уже мертвы, либо относились к  числу
тех,  с кем она не встречалась в течение десятка и более лет.  Это
теперешнее новое мысленное кино, так же как и в прошлый раз, несло
с  собой привкус сюрреально-реального, что уже попахивало фикцией,
потому  что  весь  тот  день имел с собой привкус  сюрреального  и
словно бы увиденного во сне. Поначалу к этому относилось затмение,
потом то что сделал отец...
      Ни  слова  больше,  - сказала себе самой  Джесси.  Ни  слова
больше. С меня достаточно уже раз пережитого.
      Она конвульсивно попыталась вырваться из цепких стискивающих
ее колец того, что могло называться либо сном, либо воспоминанием,
чем  бы  оно  ни  было  на  самом деле. Все  ее  мысленное  усилие
передалось   телу,  в  физическом  мире  сильно  вздрогнувшему   и
изогнувшемуся, отчего ее наручники приглушенно звякнули, когда она
несколько  раз  дернулась  из одной стороны  в  другую.  Ей  почти
удалось добиться своего; на мгновение ей показалось, что она почти
вырвалась  на свободу. И она действительно освободилась бы,  почти
наверняка, если в последний момент не стала бы уделять  этому  так
много  внимания.  Она  просто передумала.  То,  что  заставило  ее
остановиться,  было  бесформенной тенью,  силуэтом,  молчаливым  и
неописуемым словами, но вселяющим ужасный страх - силуэтом  нечто,
что  было  способно на такое, по сравнению с чем то, что случилось
на  террасе  в  день затмения могло показаться малозначительным  и
тусклым....  если,  конечно, ей еще доведется  столкнуться  с  ним
лицом к лицу.
      Но может быть, я больше никогда не увижу его. Может быть мне
повезет и окажется, что это всего лишь был сон.
       Но  кроме  того,  это  настойчивое  стремление  укрыться  в
собственном сне, было еще не все - было и еще что-то, нечто  иное.
И  некая  часть ее страстно мечтала вытащить это самое на открытое
освещенное   пространство,  чтобы  ясно  рассмотреть   и   понять,
независимо от того, чего это будет стоить.
      Не  раскрывая глаз, она откинула голову обратно на  подушку,
широко раскинув поднятые вверх руки. Ее лицо было очень бледным  и
некрасивым от напряжения.
     - В особенности вы, девчонки, - прошептала она в темноту. - В
особенности вы должны все это понимать.
     Утонув головой в подушке, она опять бросилась навстречу тому,
что случилось с ней и вокруг нее в тот далекий день затмения.


Глава восемнадцатая

       То,  что  Джесси  увидела  через  свои  солнечные  очки   и
самодельные отцовские фильтры, было настолько странным и внушающим
благоговейный страх, что в первые мгновения ее разум отказался это
воспринимать.  Это было похоже на огромную темную  родинку,  вроде
той, что имелась в уголке рта Анны Франциски, только висело оно  в
полуденном небе.
      И если я говорю во сне... то это потому, что я не видел свою
детку всю неделю...
      Именно  в этот момент она почувствовала, как отцовская  рука
тихонько  сжала  холмик  ее  правой груди.  В  течение  нескольких
мгновений  рука  отца осторожно и нежно сжимала  ее  грудь,  потом
nrosqrhk` и медленно и сонно переместилась к другой, левой  груди,
потом  снова вернулась к правой, словно бы пытаясь сравнивать  их.
Отец теперь дышал очень быстро; его дыхание над ее ухом напоминало
звук  паровой машины и она снова почувствовала этот странный тугой
предмет, упирающийся ей снизу в попку.
      Есть  ли  тут свидетели? - кричал Марвин Гэй, этот  торговец
душами, своим томным воркующим голосом. - Свидетели, кто видел что-
то, где вы?
     Папочка? С тобой все в порядке?
      Она  опять ощутила, как по ее груди бегут легкие  мурашки  _
боль  и сладостное чувство - жаренная индейка в шоколадной глазури
с  нугой  -  но  на этот раз она так же ощутила еще  и  тревогу  и
нарастающее смятение.
      Да,  ответил  ей  он  и  его голос показался  ей  совершенно
незнакомым, как голос чужого мужчины. Да, со мной все  в  порядке,
только  не  оборачивайся назад. Он поерзал на месте. Рука,  прежде
сжимавшая  ее грудь, убралась назад и занялась чем-то  другим;  та
рука,  что  лежала на ее бедре, задвигалась более живо и буквально
взлетела вверх, резко увлекая за собой ее пляжное платье.
     Папочка, что ты делаешь?
      В  ее  вопросе не было страха, ну может, почти не  было;  по
большей  части здесь было простое любопытство. То, что можно  было
назвать  в  ее  голосе  страхом,  колыхалось  глубоко  внизу   под
поверхностью,  подобное  тонкой натянутой  красной  нити.  Над  ее
головой горнило странного небывалого света яростно сверкало вокруг
темного пятна, висящего в ночном небе цвета темного индиго.
     Ты любишь меня, Тыковка?
     Да, конечно...
     Тогда ни о чем не беспокойся. Я не сделаю тебе больно. Я хочу
тебе  только добра. И ласки. Необыкновенной ласки. Просто  смотри,
пожалуйста на небо и позволь мне быть с тобой ласковым.
     Не знаю, папочка, нужно ли мне это делать...
      Легкое, поначалу, замешательство упрочилось и приобрело  вид
уверенности,  красная  нитка глубинного  страха  под  поверхностью
наливалась все большей прочностью и утолщалась.
     Я боюсь, что сожгу глаза.
      _Но  верю  я, пел Марвин Гэй, Что женщины вернее  друга  для
мужчины нет... и нужно нам держаться за своих подруг, до самого до
смертного дня..._
      Ничего  не бойся, сказал он ей, теперь едва не задыхаясь.  У
тебя  еще целых двадцать секунд в запасе. Никак не меньше.  Ничего
не бойся. И не оглядывайся.
      Она услышала, как щелкнула резинка - на его шортах, а не  на
ее   трусах;  ее  трусики  находились  там,  где  и  должны   были
находиться, при том, что она совершенно была уверена  в  том,  что
опусти она сейчас глаза, то увидит свои трусы во всей красе -  так
высоко отец задрал ее летнее пляжное платьице.
      Ты  любишь меня? - снова спросил ее отец и в тот же миг  она
полностью уверилась в том, что положительный ответ на этот  вопрос
может  оказаться самым, что ни на есть, неверным, но ей было всего
десять лет и положительный ответ был единственным ответом, который
она  до  сих пор научилась давать. Так что она ответила  ему,  что
_да_, _любит_.
      Свидетели, где же свидетели, умолял Марвин Гэй, уже медленно
умолкая.
      Ее отец снова пошевелился, прижав твердый предмет еще крепче
к  ее  задку.  Внезапно Джесси поняла, что такое  это  было  -  не
рукоятка отвертки или молотка для отбивания мяса, который лежат  у
мамы  в  столе  на  кухне - и тревога, ощущаемая ею,  мгновенно  с
dnbhrni  точностью  расставила все по  своим  местам,  причем  эта
новая  расстановка вещей гораздо больше имела общего с  ее  отцом,
чем с мамой.
      Это  то  самое,  что случилось с тобой за  то,  что  ты  так
обращалась  со  мной, подумала она, глядя на черный  круг  в  небе
сквозь несколько слоев закопченого стекла и после: Это именно  то,
что  получили мы оба. Внезапно в глазах у нее поплыло  и  приятное
ощущение  ушло.  Осталась только тревога,  возрастающая  с  каждой
минутой. О, Господи, подумала она. Это наверное моя сетчатка...  я
все-таки сожгла себе сетчатку...
      Рука  на  ее  бедре теперь подвинулась вверх настолько,  что
проникла  ей  между  ног, скользила дальше и остановившись,  когда
продвижению помешал пах, крепко схватила ее там. Он не должен  был
этого  делать, подумала она. Это неправильное место для его  руки.
Если только он...
     Не тискает тебя, неожиданно подсказал голос в ее голове.
      В  последующие года этот голос, который она станет  называть
Доброй  Женушкой,  сделается голосом, постоянно  ее  раздражающим;
Женушка станет голосом иногда предупреждающим, голосом чаще  всего
обвиняющим  и,  наконец, голосом постоянно отрицающим.  Неприятные
ощущения, унижение и боль... все это постепенно уйдет, если только
ты  соберешься с силами и тщательно станешь игнорировать все  это,
сказала  ей  Женушка, потому что так она считала. Это  был  голос,
всегда  более всего настроенный до конца настаивать  на  том,  что
самое  что  ни  на  есть неправильное и неверное,  на  самом  деле
оказывается  верным, являясь частью могущественных  планов  высших
существ, сложных и неподвластных пониманию смертных. Случалось  (в
основном  в  течение времени между ее одиннадцатым  и  двенадцатым
днями  рождения, когда она называла этот голос мисс Перти, в честь
учительницы  из  класса  второй  ступени),  что  для  того,  чтобы
отделаться от этого скрипучего и квакающего, вечно правого голоса,
она   пыталась  зажимать  уши  руками  -  что,  конечно  же,  было
бесполезно, потому что голос этот происходил с той стороны головы,
куда  она  никак  не могла проникнуть - но в этот миг  восходящего
светила  тревоги, под гаснущим во время затмения  небом  над  всем
западным  Мэном и горящими звездами, отражающимися в  глади  озера
Темное Пятно, именно в этот момент она поняла (в возможном  в  тот
момент  ограниченном смысле этого слова), что причина, по  которой
рука  между  ее  ног  находится именно там, но  совершенно  ясная,
обычная  и  объяснимая  и потому она схватилась  в  бушующем  море
паники за соломинку рассудительного голоса:
     Он просто решил тебя немножко потискать, Джесси.
     Ты уверена? выкрикнула она обратно.
     Конечно, твердо ответил ей голос, в котором, как открыла себе
с   прошествием   лет   Джесси,  всегда   сквозила   непоколебимая
уверенность,  чтобы  он  не говорил, истину  или  заблуждался.  Он
просто шутит и все. По крайней мере пытается шутить. Он совершенно
не понимает, что пугает этим тебя, поэтому посиди и помолчи, чтобы
не  испортить такой прекрасный и милый денек. Ничего особенного не
происходит.
     Не вздумай поверить ей, детка! объявил другой голос - на этот
раз  более резкий и решительный. Иногда он ведет себя с тобой так,
словно  бы ты не его дочь, а его подружка, черт побери,  и  именно
этим  он  сейчас и занят! Он не шутит с тобой и не  тискает  тебя,
Джесси, милашка! Он собирается трахнуть тебя, вот и весь сказ!
      Она не могла согласиться с этим, почти уверенная, что грубый
голос  наговаривает на ее отца, не понимая как то, что именовалось
этим грубым словечком со школьного двора, можно было выполнить при
помощи  одной руки, но сомнения все равно оставались. С  внезапной
rpebncni   она   вдруг   вспомнила  Карен   Аукин,   наставительно
советовавшую  ей  никогда  не  позволять  мальчику   при   поцелуе
засовывать  свой язык ей в рот, потому что от этого в горле  может
появиться  ребеночек.  Карен говорила, что  когда  так  случается,
женщине  остается одно - либо вытошнить ребенка изо  рта  и  убить
его, либо умереть от удушья самой. По словам Карен, часто в первом
случае  женщины  тоже умирали от разрыва горла  и  ребенок  умирал
тоже.  Я  никогда не позволю ни одному мальчику целовать меня  по-
французски,  говорила  ей Карен. Быть может,  если  я  буду  очень
сильно  любить  его, я позволю ему спать со мной, но  я  не  хочу,
чтобы в горле у меня появился ребенок. Как же я тогда буду ЕСТЬ?
      Сейчас подобный способ забеременеть казался Джесси настолько
же  безумным,  насколько и очаровательным -  и  кто,  кроме  Карен
Аукин, в свое время серьезно задававшейся вопросом о том, остается
в  холодильнике  свет или нет, когда закрывается  его  дверь,  мог
придумать  такое?  И  в  тоже время в самой  идее  сквозила  некая
странноватая логика. Предположим - только предположим  -  что  это
правда? Если возможно понести ребенка от языка мальчика, если  это
на самом деле может случиться, тогда...
      Какой-то  округлый и жесткий предмет упирался  ей  в  попку.
Нечто, что не является рукояткой отвертки или маминого молотка для
отбивания мяса.
      Джесси попробовала сжать плотнее ноги, движением однозначным
и  понятным  для нее, но только не для отца. Он коротко  и  хрипло
вздохнул - издав полный боли пугающий звук - и еще крепче  стиснул
чувствительный  бугорок в ее трусиках, начинающийся  сразу  пониже
лобка. Ей стало чуточку больно. Она пошевелилась и застонала.
     Немногим позже она поняла, что этот самый стон был, почти без
всякого   сомнения,  однозначно  интерпретирован  ее   отцом   как
проявление в ней страсти. Какой бы не была его интерпретация,  она
послужила сигналом к развязке этой странной интерлюдии. Неожиданно
выгнувшись под ней, он толчком послал ее легонько вперед, Движение
одновременно   испугало  ее  и  отозвалось   неожиданно   приятным
ощущением... от того, что он мог быть таким сильным, что она в его
руках превращалась в пушинку. На продолжение одного замечательного
мгновения  она  почти  осознала природу химии,  замешанной  здесь,
опасной  и притягательной, власть над которой и сейчас и в будущем
могла  оказаться в ее руках - если только, конечно,  она  пожелает
управлять этой химией.
      Нет,  сказала  себе она. Я не хочу иметь с  этим  совершенно
ничего  общего.  Что  бы  это ни было, это пугает  меня,  вызывает
отвращение и чувство стыда.
      Сразу  же  после  этого твердый предмет,  упирающийся  в  ее
ягодицы,  предмет  который не мог быть ни рукояткой  отвертки,  ни
маминого  молотка для отбивания мяса, спазматически содрогнулся  и
разлил из себя теплую жидкость, мгновенно начавшую пропитывать  ее
трусики.
      Это  пот, уверенно объявил голос, принадлежащий той, которую
через  несколько  лет  назовут  Женушкой.  Это  пот  и  есть.   Он
почувствовал, что ты боишься его, больше не хочешь сидеть  у  него
на  коленях,  и  от того занервничал. Ты во всем виновата  и  тебе
следует извиниться перед ним.
      Пот, курица ты моченая! - насмешливо заговорил другой голос,
тот  что  в  один прекрасный день станет принадлежать  Руфи.  Этот
голос  звучал  совершенно спокойно и тихо, но за  ним  определенно
сквозили  испуг и абсолютное понимание происходящего.  Джесси,  ты
отлично  знаешь, что это такое - это та штука, о которой  говорили
подружки  Мэдди  на ее вечеринке с ночевкой, после  того  как  они
наконец решили, что ты уснула. Синди Лессард называла это _спуск_.
Nm` сказала что _спуск_ белого цвета и он шустро выдавливается  из
тех  штук у парней словно зубная паста из тюбика. И именно от этой
штуки девчонки беременеют, а не от французских поцелуев.
      В течение нескольких бесконечных секунд она балансировала на
вершине  гребня отцовской волны, смущенная и испуганная  и  где-то
восторженная, слыша, как раз за разом он хрипло глотает напитанный
влагой   воздух.  Наконец  его  бедра  и  колени  расслабились   и
опустились  и он откинулся на спинку своего шезлонга и  опустил  с
собой и ее.
     Все, Тыковка, больше смотреть нельзя, сказал ей он и несмотря
на то, что он все еще задыхался, его голос теперь звучал почти как
обычно. Из голоса отца ушло то прежнее пугающее ее возбуждение и в
нем  больше не было сумбура или непонимания, только одно, что  она
ясно  и  точно услышала: простой и глубокий покой. То, что  только
что случилось - если что-нибудь в самом деле случилось - означало,
что всему пришел конец.
     Папочка...
     Нет, не спорь. Твое время вышло.
      Протянув  руку, он осторожно взял из ее пальцев  толстенькую
пачку  закопченого стекла. Одновременно с этим он поцеловал  ее  в
шею,  еще более осторожно и нежно. Чувствуя его губы на своей шее,
Джесси смотрел на колдовскую тьму, окутавшую озеро. Она слышала  и
не  слышала по-прежнему доносящиеся из леса крики филина,  стрекот
сверчков,  обманутых преждевременными сумерками  и  начавших  свое
пение  на  два  или  даже три часа раньше срока. Остаточный  образ
плавал перед ее глазами подобный татуировке в виде темного пятна с
гало  из  пышущего зеленого света и, пытаясь прогнать этот  образ,
она думала:
      Я смотрела на черное солнце слишком долго и наверняка сожгла
себе  сетчатку. Теперь этот черный след перед глазами останется  у
меня навсегда, потому что я ослепла, пускай частично, как частично
слепнут те, у кого в лицо взрывается шутиха.
      Знаешь что, Тыковка, по-моему тебе стоит прогуляться в дом и
переодеться  в  джинсы, как ты на это смотришь? Мне  кажется,  что
пляжное  платьице  в  конце  концов  было  вовсе  и  не  такой  уж
замечательной идеей.
      Слыша  его тусклый, совершенно лишенный эмоций голос,  можно
было  подумать, что одеться в пляжное платьице было  полностью  ее
идеей  (даже  если и так, ты сама должна была все  знать  наперед,
мгновенно  ответил  ей голос мисс Петри) и  тогда  новая  мысль  с
прежней внезапностью пришла ей в голову: Что, если папа решил, что
я  собираюсь  рассказать обо всем маме? Эта мысль  была  настолько
ужасной, что Джесси расплакалась.
     Прости меня, папочка, рыдала она, прижимаясь лицом в ложбинку
на  его  шее,  слыша  легкий  запах его  крема  после  бритья  или
туалетной  воды  или чем он там пользовался. Я не  хотела  обидеть
тебя, прости меня, пожалуйста прости.
      Господи,  конечно  же, нет, ответил он, по-прежнему  тем  же
тусклым  безэмоциональным голосом, в котором все было продумано  и
взвешено, за которым он, должно быть обдумывал, рассказать ему или
нет  о том, что сделала Джесси, или спрятать в самый дальний  ящик
на  неопределенное (но не бесконечное) время. Ты ничего не сделала
плохого, совершенно ничего, Тыковка.
      И ты по-прежнему меня любишь? настойчиво спросил она. Тут же
ей  пришло  в  голову,  что она просто сумасшедшая,  если  рискует
спрашивать  о  таком  и  ожидает ответа,  который  может  убить  и
опустошить ее, но она должна была это знать. Должна была.
      Конечно, я тебя люблю, моментально ответил он. В его  голосе
появилось  чуточку  жизни, достаточно, чтобы она  поняла,  что  ей
cnbnpr  правду (о, какое облегчение было это слышать), но  в  том,
что  что-то безвозвратно изменилось, она все так же была  уверена,
смутно  подозревая,  что  именно и не  понимая  подробностей.  Она
только знала
      (он  просто  потискал  тебя  и  ущипнул,  только  ущипнул  и
потискал, потискал и ущипнул)
      что это было связано с сексом, но о том, насколько глубоко и
серьезно  все зашло, она не имела ни малейшего понятия.  Ничего  в
случившемся не походило на то, что девочки на вечеринке с ночевкой
называли _давать по всякому_ (за исключением маловразумительного и
всеобъемлющего  термина,  использованного поразительно  всезнающей
Синди  Лессард, которая называла это _морской рыбалкой  с  длинным
белым шестом_, в чем Джесси слышалось одновременно и нечто ужасное
и светски-заманчивое), и то, что отец так и не засунул свою штучку
в ее штучку говорило о том, что она пребывала очень далеко от того
состояния,  которое девочки-сверстницы в школьном дворе  именовали
_туда-сюда_.  Тут ей снова вспомнилось то, о чем  рассказывала  ей
Карен  Аукин,  когда  в  прошлом году они вдвоем  возвращались  из
школы,  но Джесси усилием воли заставила себя не думать  об  этом.
Рассказы Карен по большей части оказывались совершенной чушью, тем
более  что  папа  ни разу за все время даже не попытался  засунуть
язык ей в рот.
      В  голове  у  нее раздался голос мамы, громко и  разгневанно
проговоривший:  Ведь верно говорят, что скрипучему  колесу  всегда
достается вся смазка.
     Подумав об этом, она почувствовала как влажное теплое пятно у
нее  на трусиках расплываясь, становится все больше и больше.  Да,
сказала она себе. Тут мамочка была права. Видно скрипучему  колесу
действительно достается вся смазка.
     Папочка...
      Подняв  руку, жестом, которым за обеденным столом  он  часто
останавливал  Мэдди, а чаще всего маму, когда та или другая  вдруг
начинали  увлекаться и горячиться по поводу той или иной темы,  он
остановил ее. Джесси не могла вспомнить, чтобы раньше когда-нибудь
отец обращался к ней с этим жестом и благодаря этому усилилось  ее
чувство, что что-то у них изменилось и пошло теперь ужасно не  так
и  это что-то, возможно, на неком фундаментальном уровне связано с
какой-то  непоправимой ошибкой (возможно, тем, что она согласилась
надеть  это  проклятое  пляжное платьице), которую  она  по  своей
оплошности  совершила.  Вслед за мыслью об  этом  в  ней  возникло
чувство глубокой вины и печали, словно бы в ее тело проникли  чьи-
то  безжалостные  пальцы и теперь грубо перебирали  и  тискали  ее
внутренности.
      Краем глаза она заметила, что шорты на отце приспущены. Что-
то высовывалось из них, что-то розовое, и совершенно, черт возьми,
не  похожее ни на рукоятку отвертки, ни на ручку маминого  молотка
для отбивания мяса.
      Прежде  чем  она  успела отвести глаза,  Том  Магот  заметил
направление  ее  взгляда и быстро поправил шорты,  упрятав  в  них
розовый  предмет.  На  его лице на мгновение проявилось  выражение
отвращения  и  Джесси еще раз внутренне сжалась. Он заметил,  куда
она   смотрит,   и  принял  ее  случайный  взгляд  за   нездоровое
любопытство.
     То, что сейчас случилось, снова заговорил он, но остановился,
чтобы  откашляться. Нам нужно будет поговорить о том,  что  сейчас
случилось, Тыковка, но мы сделаем это не сейчас. Сбегай  в  дом  и
переоденься  и  может  быть  быстренько  ополоснись   под   душем.
Поторопись, иначе пропустишь конец затмения.
     Затмение ее больше совершенно не интересовало, но об этом она
me  сказала  бы  ему и в миллион лет. Вместо этого она  кивнула  и
повернувшись назад, сказала:
     Папочка, ты не сердишься на меня?
      Его  лицо казалось удивленным, неуверенным, настороженным  _
все это в сочетании, от которого ощущение, что внутри нее возиться
и   мнет   словно  тесто  ее  внутренности  чья-то   рука   только
усилилось... и внезапно она с ясностью осознала, что он  чувствует
себя так же отвратительно, как и она. А может и того хуже. И в эту
секунду  полной  ясности, голос, прозвучавший внутри  нее,  голос,
принадлежащий  только ей и никому другому, произнес:  Так  тебе  и
надо. Ты все это натворил!
      Нет,  ответил  он...  но  что-то в  его  тоне  заставило  ее
сомневаться.  Не сержусь ни капельки. Точно, как дождь.  А  теперь
беги внутрь и приведи себя в порядок.
     Хорошо.
      Она  попыталась улыбнуться - изо всех сил -  и  у  нее  даже
чуточку  получилось.  В глазах отца, глядящего  на  нее,  мелькнул
испуг,  но потом на его губах появилась ответная улыбка. Видя  эту
улыбку,  она немного успокоилась и безжалостные пальцы,  орудующие
внутри  нее,  на  время ослабили свою хватку. Но к  тому  моменту,
когда она добралась до просторной спальни на втором этаже, которую
делила   с   Мэдди,  ощущение  чужого  присутствия  внутри   снова
вернулось.  Самым худшим было опасение по поводу  того,  что  отец
может решить рассказать обо всем случившемся маме. Что после этого
подумает о ней мама?
     Вот, значит, она какая, эта наша Джесси? Скрипучее колесо.
      Их  общая  с Мэдди спальня была разделена в стиле  девичьего
лагеря  при помощи натянутой посредине веревки с висящими  на  них
простынями. Выбрав для этой цели простыни постарее, Джесси  вместе
с  Мэдди раскрасили их гуашью Вилла цветными узорами. В свое время
разделить   комнату  пополам  при  помощи  раскрашенных  простыней
казалось  им  отличной  идеей,  доставившей  немало  удовольствия,
однако  теперь  все  это  казалось ей глупейшей  затеей  и  полным
ребячеством и то, как ее утрированная тень дергалась и плясала  на
простыне,  попросту  могло  в  один прекрасный  момент  до  смерти
напугать;  ее  собственная тень казалась ей силуэтом  фэнтезийного
чудовища.  Все  сейчас раздражало ее, даже запах  сосновой  смолы,
который   ей  раньше  всегда  так  нравился,  казался  тяжелым   и
навязчивым,    словно    вонь   дешевого    освежителя    воздуха,
разбрызганного   только  затем,  чтобы  скрыть  за   ним   другой,
неприятный запах.
      Никогда  и  ни  с  чем не согласная, если  ей  не  позволяют
приложить руку к окончательному варианту решения самой.  Всегда  и
во  всем  она  идет в разрез с чужими планами - все  равно  чьими.
Никогда она не может ужиться сама с собой.
      Она  бросилась  в  ванную, в решительном намерении  обогнать
голос,  правильно  рассчитав, что это  будет  единственным  верным
выходом  из  положения.  Включив свет,  одним  резким  решительным
движением  она  стянула через голову с себя  пляжное  платьице.  С
облегчением, довольная освободиться от платья, она швырнула его  в
корзину  для  грязного  белья. После этого,  взглянув  на  себя  в
зеркало,  она увидела там лицо девочки, большеглазой, в обрамлении
недевчоночьей  прически, начавшей выбиваться и рассыпаться  из-под
удерживающих  ее булавок и заколок. Головка девочки  покоилась  на
девчачьем  же  теле  - плоскогрудом и узкобедром  -  которому  еще
предстояло   оставаться  таким  довольно  продолжительное   время.
Изменения,  начавшиеся  в ее теле, сотворили  с  ее  отцом  что-то
такое,  что  никогда, ни при каких обстоятельствах не должно  было
произойти.
      Ненавижу здоровенные сиськи и широкие бедра, тупо пронеслось
у  нее в голове. Если от этого происходит вот такое, то я не  хочу
такой становиться.
      Последняя  мысль  напомнила ей о мокром пятне,  расплывшемся
позади  ее  трусиков.  Она быстро стянула трусики  -  от  _Сирса_,
некогда зеленые, теперь вылинявшие едва ли не до оттенка серого  _
и  держа их перед собой на расстоянии и растянув за резинку пояса,
с  любопытством  рассмотрела. Позади трусы были испачканы  чем-то,
здорово испачканы, и конечно же это был не пот. Не похоже это было
и  на зубную пасту, по крайней мере она ни когда в жизни не видела
такую пасту. Больше всего это было похоже на перламутровое мыльное
средство  для  мытья  посуды. Осторожно приблизив  к  пятну  лицо,
Джесси  быстро понюхала. Запах, который она услышала, ассоциативно
напоминал легкий дух озерной воды в жаркую безветренную  погоду  и
одновременно  то, как пахнет их колодезная вода. Однажды,  принеся
отцу  стакан  колодезной  воды,  запах  от  которой  был  особенно
сильным, она спросила его, не раздражает ли запах его.
     Покачав головой, он спокойно ответил ей:
     Совсем нет, я просто не чувствую его. Может быть это от того,
что  я  слишком много курю. Этот запах, Тыковка, придают подземным
водам  из водоносного слоя растворенные в них минералы. Вот и  все
дело.  Вода  чуточку пахнет и твоей маме приходится тратить  целое
состояние  на  умягчитель воды, но Богом клянусь,  пить  эту  воду
можно без вреда и иногда это даже приятно, верно, Тыковка?
      Растворенные  минералы, подумала она и снова  вдохнула  этот
густой,  но нерезкий запах. Запах казался ей любопытным и  она  не
понимала  отчего это. Запах водоносного слоя, вот что  это  такое.
Запах...
      Затем в ее голове зазвучал другой голос. В начале этого дня,
отмеченного затмением, этот голос показался ей чуточку смахивающим
на  голос мамы (он назвал ее _милашка_, Салли иногда тоже называла
ее так, когда она забывала выполнять свои домашние обязанности или
просто  пренебрегала  ими), но теперь Джесси  понимала,  что  этот
голос  принадлежал  ее будущему взрослому самое.  Этот  голос  был
непривычно  напорист и вызывал раздражение, поскольку, сказать  по
правде,  для него было еще рано и ему не наступила пора. Но  голос
был  здесь,  потому  что так было нужно. И он  сделал  все,  чтобы
заставить  ее  снова  взять  себя  в  руки.  Теперь  Джесси  нашла
беспрекословность этого голоса даже несколько успокоительной.
      То,  на  что  ты смотришь, это та самая штука,  про  которую
говорила Синди Лессард - это папочкин _спуск_, милашка Джесси. По-
моему, тебе просто повезло, что он выпустил его на твои трусики, а
не куда-то еще и перестань рассказывать себе сказки о том, чем это
пахнет - озерной водой или минералами, как от колодезной воды  или
еще чем. Карен Аукин просто дура и в мире нет ни одной женщины,  у
которой бы появился в горле ребенок и ты сама отлично знаешь  это,
Синди Лессард далеко не дура. И сдается мне, что ей на самом  деле
приходилось видеть эту штуку. Это мужские выделения. Спуск.
      Внезапно почувствовав отвращение - не от того, чем на  самом
деле  это  оказалось, а от того, от кого оно  произошло  -  Джесси
быстро засунула трусики в корзину для грязного белья поверх своего
пляжного  платьица. Почти в тоже мгновение она увидела свою  маму,
опорожняющую корзину перед тем, как нести ее содержимое в стирку к
машинке  в  подвале и обнаруживающую пару этих самых  трусиков  со
следами  этого  самого  дела на них. Что  она  после  этого  может
подумать?  Что  семейное скрипучее колесо  наконец  получило  свою
смазку,  и  это  будет ее первой же мыслью... а что  она  подумает
потом?
      Ее отвращение обратилось в ужас, замешанный на чувстве вины,
h  Джесси моментально выхватила трусики обратно. Мгновенно тусклый
запах  снова  заполнил ее ноздри, густой и тягучий и тошнотворный.
Устрицы  и медяки, сказала себе она, вот что сразу же приходит  на
ум.  Стиснув трусики в кулачке, она упала на колени перед унитазом
и  ее  вырвало. Вскинув руку, она тут же смыла рвоту,  пока  запах
полупереваренных гамбургеров не достиг как следует ее ноздрей и не
провонял всю ванную, потом открыла кран с холодной водой на полную
мощность  и промыла рот. Охвативший ее страх по поводу  того,  что
весь  следующий час ей придется провести на коленях обняв  унитаз,
раз  за разом спазматически извергая остатки рвоты, медленно начал
проходить. Ее желудок постепенно успокоился и расслабился. Если бы
еще ей удалось держаться подальше от этой густой тусклой вони, что
поднимается от ее трусиков...
      Задержав  дыхание,  он быстро намочила  под  холодной  водой
трусики,  потерла  грязное  место,  прополоскала,  снова  потерла,
выжала и быстро бросила трусики в корзину с грязным бельем.  Потом
сделала  глубокий вдох и одновременно отвела со лба волосы тыльной
стороной  своих  мокрых  рук. Если мама  спросит,  что  ее  мокрые
трусики делают в корзине с грязным бельем...
      Ты  начинаешь  думать  как  преступница,  не  рановато  ли?,
предупредил ее голос, которому однажды, еще не скоро, она даст имя
Добрая  Женушка Барлингейм. Видишь теперь, что случается с плохими
девочками, Джесси? Видишь? От души надеюсь, что ты...
      Слышь, ты, зараза, заткнись, поняла? прорычал в ответ другой
голос.  Если захочешь, то можешь талдычить о своем потом, а сейчас
не мешай нам улаживать свое маленькое дельце, договорились?
      Ответа не последовало. Оно и к лучшему. Джесси опять  нервно
пригладила волосы, хотя и они и без того уже были в порядке.  Если
ее  мама вдруг спросит, что ее мокрые трусики делают в корзине для
грязного белья, то она просто ответит ей, что было очень  жарко  и
она  решила  искупаться прямо в шортах.  И  она  и  мама  и  Мэгги
частенько так и делали и в это лето тоже, несколько раз.
     Тогда не забудь намочить под краном свою майку и шорты. Лады,
милашка?
     Лады, согласилась она. Отличный совет.
     Она надела халат, висящий снаружи двери ванной, и отправилась
разыскивать майку и шорты, те самые, в которых она была, когда  ее
мама, Мэгги и Вилл уезжали утром из дома... тысячу лет назад,  как
теперь  ей казалось. В своей комнате она не сразу смогла  отыскать
их, но наконец нашла, встав на колени и заглянув под кровать.
     Женщина на коленях, заметил голос в ее голове, она слышит тот
же  самый  запах,  что  слышала ты. Тот самый  запах  -  медяки  и
устрицы.
      Джесси  притворилась, что не слышит голос. Все  ее  внимание
было  сосредоточено на майке и шортах - необходимых ей  для  того,
чтобы сфабриковать легенду.
     Итак майка и шорты оказались под кроватью. Она протянула рыку
и вытащила их оттуда.
      Это запах из колодца, заметил ей тот же голос. Тот запах, он
шел из колодца.
      Да, да, подумала она, торопливо комкаю одежду, и устремляясь
вниз  к  ванной.  Запах из колодца, просто отлично,  ты  настоящий
поэт, говорю тебе, если ты этого еще не знаешь.
      Она  заставила его броситься в колодец, сказал ей  голос,  в
конце  концов  пробравшийся в ее сознание. Замерев  как  вкопанная
перед  дверью  ванной, Джесси вытаращилась на обивку двери  широко
открытыми  глазами.  Внезапно ей снова сделалось  страшно,  как-то
непривычно  и  по-новому.  Теперь  она  прислушивалась  к  голосу,
понимая, что этот голос совершенно не похож на другие голоса; этот
cnknq  походил  на  те  далекие радиоголоса,  которые  можно  было
поймать  в  эфире  поздно ночью, когда условия  благоприятствовали
тому - эти голоса приходили из далекого далека.
      Не из такого уж далека, Джесси; она тоже, как и ты пришла по
тропинке затмения.
      В один миг весь коридор домика Маготов на озере Темное Пятно
словно  бы  исчез.  На  месте  его  появились  перепутанные  кусты
ежевики, не отбрасывающие теней под темным небом с закрытым  луной
солнцем, качающиеся под ветром, пропитанным соленым запахом  моря.
Джесси  увидела худощавую женщину в домашнем платье,  со  светлыми
рыжеватыми волосами, убранными в пучок. Женщина стояла на  коленях
перед  разбитыми досками. Перед ней на досках валялся комок  белой
ткани.  Почему-то Джесси была совершенно уверена, что  этот  белый
комочек, это трусики рыжеволосой женщины. Джесси спросила об  этом
женщину,  но  та уже пропала... если и была когда-то  здесь  перед
ней, если только была.
      Машинально  Джесси оглянулась через плечо, решив  было,  что
странноватая худощавая зашла ей за спину и стоит позади. Но позади
нее  находилась знакомая лестница, ведущая из коридора  на  второй
этаж, и лестница была пуста. В коридоре она находилась одна.
      Вздрогнув,  она  взглянула на свои руки и  увидела,  что  те
покрылись гусиной кожей.
      Ты сходишь с ума, голос будущей Женушки Барлингейм подсказал
ей.  Да,  Джесси, ты поступила очень дурно, ужасно дурно и  теперь
тебе  приходится за все расплачиваться. Бог решил  отнять  у  тебя
разум.
      -  Я не схожу с ума, - тихо, но твердо ответила она. Толкнув
дверь,  она  увидела  в  ванном зеркале свое бледное,  напряженное
лицо. - Я не схожу с ума!
      Она  задержалась на одно исполненное ужасом мгновение -  для
того,  чтобы услышать что, может быть, скажут ей еще эти голоса  _
или  для того, чтобы дождаться появления вновь призрачного  образа
коленопреклоненной на земле перед разбитыми досками и собственными
трусиками  рыжеволосой женщины - ни она не услышала и  не  увидела
ничего из этого. Этот зловещий другой голос, сказавший ей, что она
толкнула кого-то упавшего в какой-то колодец, ушел безвозвратно.
      Терпение и выдержка, милашка, посоветовал ей голос,  который
должен   был  стать  когда-то  голосом  Руфи  и  Джесси  отчетливо
почувствовала, что сам голос совершенно не уверен в  том,  что  он
говорит  ей,  а  просто хочет, чтобы она снова  начала  двигаться,
делать  что-то  и  начала  это прямо сейчас.  Тебе  мерещится  эта
рыжеволосая  женщина,  стоящая на коленях  перед  своими  трусами,
потому что ты сама только что только и делала, что думала о  своих
трусах, только и всего. На твоем месте я бы выбросила все  это  из
головы, да и дело с концом.
     Совет был просто отличный, выше всяких похвал. Быстро засунув
майку  и  шорты  под  кран, Джесси хорошенько их  намочила  водой,
выжала, бросила в корзину, а потом забралась под душ сама. Намылив
губку,  она потерла свою спину, живот и ноги, потом смыла пену  и,
выбравшись  из  ванной  и вытеревшись, двинулась  обратно  в  свою
спальню.  Обычно  она  бегала  из ванной  в  спальню  голышом,  не
заботясь о халатике, но на этот раз она накинула на себя халат,  и
единственное  что не сделала, не стала завязывать пояс,  а  просто
плотно запахнула полы.
      Остановившись  посреди спальни, она снова помедлила,  умоляя
этот  странный голос не появляться вновь и обращаясь  к  судьбе  с
просьбой   не   мучить  и  не  изводить  ее  больше   сумасшедшими
галлюцинациями  или  миражами или чем бы там ни  было.  Ничего  не
пришло,  -  ни  голосов, ни видений. Скинув халат на кровать,  она
m`op`bhk`q| к комоду, чтобы выбрать себе оттуда новую пару  шортов
и чистую майку.
      Она слышала тот же самый запах, что и ты, подумала она.  Кем
бы  ни была эта женщина, она слышала тот же самый запах, что и ты,
запах  исходящий  из  глубины колодца, в который  она  только  что
столкнула  мужчину,  и  все это тоже случилось  во  время  полного
затмения. Я уверена...
      Держа  в  руке чистую майку, она повернулась  и  замерла.  В
дверях спальни стоял ее отец и смотрел на нее.


Глава девятнадцатая

      Очнувшись  в  бледном  молочном свете раннего  утра,  Джесси
мучительно попыталась вспомнить, с чем был связан этот зловещий  и
загадочный образ коленопреклоненной женщины - женщины,  чьи  рыжие
волосы были собраны в тугой пучок на манер фермерских жен, стоящей
рядом  с  самой  чащей  кустов  ежевики,  с  трусиками,  почему-то
брошенными  на  разбитые доски перед ней, вдыхающий  этот  ужасный
густой запах. Вот уже десяток лет Джесси не вспоминала эту женщину
и  теперь, когда ее сон о случившемся в 1963 году, такой  ясный  и
отчетливый, словно переживаемый вновь, вновь истязал и  мучил  ее,
она готова была поверить во что угодно, в путешествие во времени и
тому  подобное, причиной чему мог быть испытываемый ею  сильнейший
стресс,  вызвавшее  к  жизни  это  видение,  так  же  стремительно
канувшее в прошлое.
      На самом деле все это не имело такого уж большого значения _
ни  то,  что произошло между ней и ее отцом на террасе их  летнего
домика, ни то, что случилось потом, когда она обернулась и увидела
его,  стоящего в дверях спальни. Все это было и прошло  много  лет
назад, и по сравнению с тем, во что она вляпалась теперь...
      Я  угодила  в  большую беду. В такую  большую  беду,  что  и
представить трудно.
      Откинув  голову на подушку, она принялась разглядывать  свои
закованные в наручники руки. Она чувствовала, что из ее тела  ушла
вся сила, что оно стало таким же беспомощным и одурело-недвижимым,
каким  бывает  повисшее  в  паутине  ужаленное  пауком  насекомое,
жаждущее только одного - скорее снова провалиться в сон - на  этот
раз  глубокий и без всяких сновидений, по возможности -  чтобы  ее
пересохшее горло и мертвые бесчувственные руки остались  в  другой
вселенной.
     Но не тут-то было. Ей не повезло.
       Раздался  медленный  словно  бы  застывший  жужжащий  звук,
доносившийся   откуда-то  неподалеку.  Ее  первой   мыслью   было:
будильник.  Второе,  о чем она подумала, был  детектор  дыма.  Эта
мысль  стала коротким, но сильным толчком, поднявшим  ее  почти  к
самой  поверхности настоящего бодрствования. Она поняла,  что  то,
что она слышит, по сути дела совсем не похоже на детектор дыма,  а
больше всего напоминает... ну как бы сказать... напоминает...
      Жужжание  мух,  милашка, разве не так? Этот  твердый,  кроме
шуток  голос  теперь казался ей усталым и ослабшим.  Ты  ведь  уже
слышала  голоса  Летних Мальчиков, верно? На этот раз  ты  слышишь
настойчивые озабоченные голоса Осенних Торопыг, устроивших  вокруг
твоего   Джеральда   Барлингейма,  дипломированного   адвоката   и
фетишиста-любителя  наручников небольшой марафон  _Вокруг  Земного
Шара.
      -  Господи,  мне  нужно подняться, - прохрипела  она  сквозь
словно  бы содранное наждаком горло, донесшийся из которого  голос
она едва узнала сама.
      Что  это  значит, черт возьми? пронеслось у нее в голове,  и
ответ уже был тут как тут - ни черта это не значит, слава Богу - и
эта  мысль послужила тем последним, что окончательно разбудило ее.
Она  не хотела просыпаться, но теперь отлично понимала, что приняв
факт  того,  что она бодрствует, стоит постараться успеть  сделать
как можно больше, пока еще есть возможность для того.
      А  начать тебе следует с того, что ты разбудишь так же  свои
ручки и ножки. Если они еще в состоянии проснуться, понятно?
      Осмотрев свою правую руку, она повернула на хрустком  остове
шеи  (еще  не полностью проснувшейся) и рассмотрела точно  так  же
левую.  Неожиданно Джесси с ужасом для себя осознала, что  смотрит
на  свои руки совершенно по-новому, как может быть смотрела  бы  в
окно  мебельного  магазина на выставленные там образцы  кухни  или
спального  гарнитура.  Ее  руки сейчас  почти  не  имели  никакого
отношения   к  их  хозяйке,  Джесси  Барлингейм,  при   том,   что
одновременно  с  этим  она понимала, что  в  подобном  нет  ничего
странного,  совсем  ничего;  ее руки, просто-напросто,  совершенно
потеряли  чувствительность. Свои руки она начинала ощущать  только
где-то чуть повыше подмышек.
      Попытавшись  подтянуться вверх на руках,  она  открыла,  что
онемение в ее конечностях распространяется гораздо выше,  чем  она
предполагала.  Оказалось, что руки ее не  только  не  в  состоянии
сдвинуть  с места ее; они не в состоянии двигаться сами  по  себе.
Сигналы,  посылаемые  к  рукам ее мозгом, напрочь  игнорировались.
Подняв голову, она снова уставилась на свои руки, которые более не
представлялись   ей  предметами  обстановки  или  принадлежностями
мебели. На сей раз она видела перед собой бледные бескровные куски
мяса,  свисающие на мясницких крюках, и это зрелище  заставило  ее
испустить полный страха и гнева хриплый клекочущий крик.
     И это не помогло. Ничего не изменилось. Ее руки как были, так
и  остались  неподвижными, и сходить по этому  поводу  с  ума  или
впадать  в  истерику  означало  бы  не  изменить  ничего.  Что  же
случилось  с  ее  пальцами?  Если она  сумеет  схватиться  ими  на
столбики кровати, тогда...
      ...ничего  не  получается.  Ее пальцы  оказались  такими  же
бесчувственными,  как  и ее руки. После целой  минуты  безуспешных
попыток,    Джесси   была   вознаграждена   лишь   едва   заметным
подергиванием большого пальца на правой руке.
       -   Господи  Боже  мой,  -  прошептала  она  своим  пыльным
_пустынным_  обезвоженным  голосом. В ее  голосе  больше  не  было
злости, только страх.
      Случается, что люди гибнут в результате несчастных случаев _
Джесси подумал, что за свою жизнь видела по телевизору может  быть
тысячу таких вот _смертельных клипов_. От остатков разбитых  машин
уносятся  мешки  на молнии с телами или те же тела поднимаются  на
привязанных  к  вертолетам  носилках  Меди-Вак,  из-под   небрежно
накинутых  одеял  торчат  чьи-то  неподвижные  ноги  и   все   это
происходит на фоне горящих в отдалении домов, бледные, без  единой
кровинки    свидетели    происшествий   спотыкающимися    голосами
рассказывают  свои  истории, указывая на липкие  темные  пятна  на
асфальте  переулка  или  на полу бара. Она видела  накрытые  белой
простыней   очертания  того,  кто  недавно  был   Джоном   Белуши,
выбросившимся  из  окна отеля _Шате Мормон_ в  Лос-Анджелесе;  они
видела,  как  канатоходец Карл Валенда потерял равновесие,  тяжело
упал на трос, по которому он пытался пересечь пропасть между двумя
высоченными  зданиями  (двумя дорогущими  отелями,  насколько  она
смогла  вспомнить),  на  мгновение  сумел  за  него  зацепиться  и
повиснуть, после чего сорвался и устремился вниз навстречу смерти.
Программы  новостей, словно одержимые, демонстрировали этот  ролик
p`g за разом и не видно было этому конца. Она, конечно же, знала и
понимала,  что  бывает так, что люди гибнут  во  время  несчастных
случаев,  но никогда прежде она не знала и не понимала  того,  что
внутри этих людей тоже есть люди, точно такие же люди, как  и  она
сейчас,  которые в мыслях не могли недавно допустить,  что  им  не
суждено  будет  больше съесть ни одного гамбургера, посмотреть  на
очередной раунд с Файнал Леопарди (пожалуйста, убедитесь, что  ваш
ответ  отмечен  в  карточке с вопросами), никогда  больше  они  не
позвонят  свои  друзьям, чтобы пригласить их на  покер  по  одному
пенни за фишку в четверг вечером или в экспедицию в субботу днем в
магазин  за  покупками,  что конечно же  кажется  теперь  отличной
идеей.  Не  будет больше пива, не будет поцелуев,  и  вашей  мечте
заняться любовью в гамаке по время бури с грозой не суждено  будет
больше  осуществиться, потому что с некоторого момента вам  станет
не  до  этого - вы будете слишком заняты, вы будете мертвы.  Любое
утро,  когда  вы  как ни в чем ни бывало поднимаетесь  с  постели,
могло оказаться для вас последним.
      Тут  уже  не  случай замешан, сказала себе Джесси.  А  скоре
фатальная  судьба с ее роковым броском костей. Просто  вышло  так,
что  наш  домик - такой приятный и милый домик на берегу  озера  _
станет  героем  новостей  на протяжении всех  ближайших  выходных.
Именно  Дуг  Роув и никто иной, в своем невероятно дурацком  белом
плаще, который я так ненавижу, будет болтать с экрана про то,  как
_умерли многообещающий портлендский адвокат Джеральд Барлингейм  и
его  жена  Джесси_. После Дуга последует переключение  обратно  на
студию и Билл Грин приступит к обзору спортивных новостей и отнюдь
не  это будет самое отвратное, Джесси; не в стонах Женушки и не  в
зубовном скрежете Руфи. Дело все в том...
      Джесси знала, о чем разговор. И спорить тут было бесполезно.
Ее  смерть  станет еще одним мелким происшествием, тем,  над  чем,
пробегая  за  завтраком  глазами  газету,  вы  качаете  головой  и
говорите:  _Послушай-ка вот это, дорогой!_ и читаешь  ему  все  от
первой   строчки  до  последней,  пока  он  в  это  время  поедает
грейпфрут. Несчастные Джеральд и Джесси, им просто не повезло,  но
только на этот раз это случилось с ней самой. Крутящаяся колесом в
ее голове бесспорная мысль о том, что все это одна ужасная ошибка,
была  абсолютно  логична,  но помогала мало.  Поблизости  не  было
представителя  Комитета по Приему Жалоб, которому  можно  было  бы
объяснить, что идея приковаться наручниками к кровати принадлежала
именно  Джеральду и что по справедливости ее надо бы освободить  и
отпустить  на  волю. Если за эту ошибку требовался какой-то  выкуп
или расплата, то она готова была обсудить этот вопрос всесторонне,
только не молчите, прошу вас, господа, сделайте хоть что-нибудь.
      Откашлявшись, Джесси закрыла глаза и отчетливо проговорила в
потолок:
     - Господь? Я прошу у Тебя лишь минутку внимания, потому что я
попала  в беду. Есть ли у Тебя для меня минутка? Мне очень страшно
и я в отчаянии. Я молюсь... во имя Иисуса Христа.
     Попытавшись вспомнить молитву, она сумела воскресить в памяти
только  то, чему научила ее Нора Каллиган, тем словам, что в  этом
мире  были на губах у любого мало-мальски соображающего что к чему
бедолаги  и  доморощенного гуру: _Господи,  дай  мне  силы,  чтобы
принять  то,  что я не в силах изменить, смелость и решительность,
чтобы изменить то, что я в силах изменить и мудрость, чтобы суметь
понять разницу. Аминь_.
      Ничего  не  изменилось.  Все осталось  по-прежнему.  Она  не
ощутила  ни  прилива  силы или отваги, ни,  тем  более,  внезапной
умудренности. Она оставалась той же прикованной к кровати женщиной
с  бесчувственными  руками  и мертвым мужем,  женщиной,  состояние
jnrnpni  лучше всего было сравнить с жуткой ситуацией,  в  которой
оказывается  прикованный толстой цепью к  заделанному  в  бетонную
стену кольцу пес, несправедливо оставленный подыхать без надежды и
без  еды  и  питья  под  палящим солнцем на пыльном  заднем  дворе
захудалой лачуги, в то время как его легкомысленный хозяин  трубит
в уездной кутузке положенные ему за езду без водительских прав и в
нетрезвом виде тридцать дней.
      -  Прошу, пошли мне легкую смерть, - проговорила она низким,
дрожащим голосом. - Если, Господи, мне суждено умереть, то  пускай
конец мой будет быстрым. Я не вынесу долгих мучений.
      А вот думать о том, как ты будешь подыхать, не самое лучшее,
детка,  чем  ты  могла бы заняться в данной ситуации.  Голос  Руфи
помолчал,  потом  добавил: Потом, кто сказал, что  ты  обязательно
отбросишь копыта? Все еще может сложиться совсем по-иному.
      Хорошо, никаких возражений - жизнь однозначно лучше  смерти.
Но  что  это  за  жизнь и как ей вернуть свою прошлую  жизнь  себе
обратно?
      Никак,  просто  продолжай  жить,  ответили  Руфь  и  Женушка
Барлингейм одновременно.
      Хорошо, я больше не хочу умирать. Что вновь возвращает нас к
вопросу овладения руками.
     Мои руки онемели, потому что я провисела на них всю ночь. И я
продолжаю  висеть на них. Первым делом мне нужно снять с  рук  вес
своего тела.
      Вновь пошевелившись, она решила толкнуть вперед и вверх свое
тело,   сразу  же  неожиданно  обнаружив,  что  ноги  ее  так   же
оказываются ей служить, испытала прилив черного ужаса. Обезумев  и
потеряв  над собой на несколько мгновений контроль, снова придя  в
себя,  она  поняла,  что  вовсю молотит ногами  по  покрывалу,  по
простыням  и  матрасу, сминает и толкает от себя все это  пятками.
Она  уже задыхалась, словно велосипедист-марафонец, преодолевающий
перед  финишем последний склон крутой горы. Ее спина,  поясница  и
ягодицы,  тоже,  оказывается, онемевшие,  кололи  сотни  и  тысячи
острых иголочек возвращающейся чувствительности.
      Страх  разбудил  ее окончательно, но только  мнут  пять  или
десять  жутковатой аэробики, в стиле _не отрывая  зада  от  пола_,
привели  в  рабочее состояние ее сердце, наконец запустившееся  на
полную мощность. Первой ласточкой было легкое покалывание - где-то
в   глубине  костных  тканей  и  отдаленное  и  зловещее,   словно
приближающаяся, но еще далекая гроза - в ее руках.
     Если больше ничего не поможет, детка, сосредоточь внимание на
этих  двух-трех оставшихся в стакане глотках воды. Помни,  что  ты
никогда   не  сможешь  ухватить  стакан  как  следует,   если   не
разберешься со своими руками и кистями и не заставишь их  работать
как следует. А так о водичке пока можешь забыть.
      Первые  бледные  лучи  наступившего  утра  Джесси  встретила
яростно толкая покрывало ногами. Ее мокрые от пота волосы прилипли
ко  лбу  и  сосульками  свесились по  щекам.  Каждую  секунду  она
сознавала  -  несколько  отстраненно  -  что  подобная  неустанная
активность неразумно расходует ее внутренний запас воды, но выбора
у нее не было.
     Потому что, детка, выбора у тебя просто нет - нет, и все тут.
      Надоела ты мне со своей деткой, равнодушно сказала себе она.
Заткни свой рот грязным носком, сука.
      Ее  старания увенчались тем, что мало-помалу ее спина начала
двигаться  вверх  по  покрывалу кровати. Для  того  чтобы  немного
сдвинуться  вверх, Джесси напрягала мышцы живота  и  делала  мини-
приседание.  Угол, который составляли ее вскинутые  вверх  руки  и
лежащее   тело,  медленно  сокращался,  приближаясь  к   девяноста
cp`dsq`l.  Ее локти начали сгибаться и по мере того, как  ее  тело
смещалось  вверх, нагрузка от его веса на плечи и руки уменьшалась
и  иглы  возвращающейся чувствительности проносились по рукам  все
чаще  и чаще, задерживаясь все дольше. Приняв, наконец-то, сидячее
положение,   она  не  прекратила  движение  ногами,  а  продолжала
колесить  ими _велосипед_, стараясь держать на одном  уровне  ритм
сердца.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Страница:  [3]